Книга Полетов

Глава 1Грустный поэт и его библиотека

Мне снится сон. Сон о городе, белом городе у моря, городе колоколов и птичьих клеток, боцманов и пустяков, где полуголые девки с лицами сердечком склоняются с балконов, чтобы просушить волосы среди герани, где воздух соленый и мягкий, а гавани полны хвастливых матросов с груженных пряностями кораблей. Тысячи голубей гнездятся там на сотнях колоколен, а утром, когда колокола гудят, призывая солнце, голуби разлетаются по черепичным крышам, как поднятый ветром пепел, и устраиваются напевать колыбельные спящим, умоляя их ещё немного побыть в постели. А в серебристое небо взмывают другие крылья.

В городе полным-полно базаров и парков. Пока не рассеется утренняя прохлада, торговцы зазывают купить часы, плоды граната, попугаев, шелка и корицу, котят и чайную утварь, янтарь, сандаловое дерево, корзины и бутыли из синего стекла. Фокусники извлекают из ушей пурпурные шарфы и монеты, трубадуры слагают баллады под аккомпанемент лир и мандолин. В тени фиговых деревьев старики играют в шашки, подмигивая проходящим девушкам, а старухи на скамейках в парках хихикают и сплетничают, приглядывая за внучатами, которые резвятся в фонтанах.

Откушавшие повольготней разваливаются на стульях. Они заканчивают трапезу чашечкой кофе с бренди и тонкими черными сигарами, а в паузах между словами слышны крики чаек и плеск волн, подтачивающих сваи.

В часы послеполуденного зноя весь город спит, плотно запахнув ставни в побеленных домах, а тем временем лучи солнца медленно карабкаются по стенам, точно блестящие улитки.

По вечерам девушки с лицами сердечком танцуют на песке под звуки лир. Они танцуют возле костров, и юноши смотрят, как языки пламени льнут к натертым маслом рукам. Когда веселье стихает и огонь втягивает желтые когти и съеживается под пеплом, посверкивая красными глазами, молодежь заливает жажду виски и наблюдает, как кружат крылья среди созвездий.

Ибо часть жителей города крылаты, и утром, когда море блестит и движется, они кувыркаются над шпилями, обнимают воздух и несутся по волнам, криками приветствуя дельфинов и парусники под ногами. Длиннокрылые, с сияющими глазами, с песнями, что сродни птичьим трелям, они летают на рассвете и в сумерках, а иногда, в полнолунье, при подходящем ветре, летают и ночью, крыльями разрезая небо на ленты.

У подножья холма на окраине города стоит небольшой дом из серого камня, увенчанный куполообразной крышей и снизу доверху украшенный барельефами, на которых полулюди-полуживотные так и стремятся спрыгнуть со стен в надежде на свободу. За величественными медными дверями блестящий мраморный пол выложен причудливым узором, стены же поверху и круглый потолок расписаны крылатыми и лишенными крыльев людьми. Однако большую часть пространства занимают полки из розового дерева, заставленные книгами, поскольку в доме размещается библиотека. Среди безмолвного нагромождения слов, где витает запах старой кожи и высушенных трав, одиноко проводит дни молодой библиотекарь.

Старинные книги были собраны за сто с лишним лет до его рождения – с той поры в библиотеку никто не приходил, разве что бабушка заведет внука взглянуть на рукописные фолианты, но никогда не попросит книгу домой. Едва библиотекарь приблизится со стопкой других книг в надежде увлечь посетителей,

те, скользнув взглядом по переплетам и опустив глаза, с вежливой улыбкой устремляются наружу, на солнечный свет. Он глядит вслед, зная, что они не вернутся.

Его зовут Пико. Дни, проведенные взаперти, сделали его бледным, заставлявшие забывать о еде занятия – худым. Библиотека без посетителей – предмет его неустанной заботы: он подметает пол, смахивает пыль с книг страусовыми перьями, поливает растущие у дверей ирисы. Он остерегается мышей и жучков, осторожен с огнем. И любит читать. Любит шелест страниц, любит, когда подушечки пальцев касаются шершавой бумаги; слова в мягком свете перетекают в его глаза, в уши проникает беззвучный голос. Все книги – а многие не единожды – были прочитаны им за стоящим в углу массивным столом черного дерева, под жужжание бьющегося о покрытые фресками стены шмеля и мягкий шепот переворачиваемых страниц.

Вечерами библиотекарь облачается в синюю бархатную куртку, завязывает широкий лиловый галстук, натягивает черную шапочку по моде прошлого поколения и перочинным ножом срезает ирис с травяного ложа Закрыв дверь библиотеки, он спускается в город и шагает по булыжной мостовой к морю, прижимая к груди цветок и печально улыбаясь детям, которые, завидев его, пускаются наутек. Вдоль берега моря тянется коралловая изгородь – там он достает из кармана белый платок, аккуратно расстилает его на камне и сидит позади развешанных сетей, наблюдая, как кружат и перекликаются над соленой водой крылатые люди.

Когда же они прекращают свои игры и косяком пролетают над берегом, возвращаясь в башни, Пико бросает ирис в волны и вновь направляется в город. Купив хлеб, козий сыр, оливки, маринованные грибы и бутыль молока, он возвращается в библиотеку. Войдя, поднимается по винтовой лестнице в маленькую комнату под куполом, открытую всем ветрам несмотря на ставни от дождя. Семь черных кошек соскакивают с подоконников и трутся о его ноги. Тогда он зажигает свечу, наливает в миску молока, и они пьют, благодарно урча.

В оконном проеме, выходящем на море, лежит расшитая подушка; рядом с ней квадратная стеклянная чернильница. Усевшись на подушке по-турецки, библиотекарь рассеянно закусывает и спустя некоторое время извлекает из-под матраса на полу записную книжку в кожаном переплете и зеленую с золотом ручку-самописку. Наполнив ручку лиловыми чернилами и угнездившись над городом, он пишет стихи – при свечах, а иногда, в полнолунье, лишь при свете луны. Порой он отрывает глаза от страницы и бросает взгляд вниз на лес башен, где тут и там, точно умирающие звезды, гаснут задуваемые лампы.

Есть у него заветная стопка пергамента, купленная у заморского торговца, и бывает, он достает лист, разглаживает его куском мела и старательно переписывает стихотворение из записной книжки, выводя заглавные буквы в виде сказочных зверей и раскрашивая их красками из старой деревянной коробки. Когда краска высохнет, он сворачивает пергамент в трубочку, перевязывает желтой тесемкой и заливает узелок каплей алого воска. Далеко за полночь он спускается в город, идет к одной башне и карабкается вверх, пока не доберется до нужной двери. Там он оставляет свой подарок и стремглав несется назад по булыжным мостовым, пока, почти бездыханный, не добирается до библиотеки. В такие ночи он не спит и наутро не открывает обитые медью двери, а весь день праздно просиживает у окна под куполом, устремив взор в море и небо, безразличный к мяуканью кошек.

В городе крылатые смешиваются с бескрылыми на базарах или в кофейнях, но живут они порознь. Первые в высоких башнях среди голубей и колоколов, вторые внизу, в лабиринте улиц, и говорят, так было всегда. Но случается, крылатое дитя рождается у бескрылых родителей и покидает гнездо на земле, а рожденный с земным бременем в крылатой семье обречен на жизнь вдали от неба.

Так случилось и с Пико. Его мать зарыдала при виде выскользнувшего из неё тельца без приклеенных к лопаткам лоскутков

влажных перьев. И пусть сердце разрывалось от горя, разум говорил, что нельзя оставлять малыша в комнате на верхушке башни с небом вместо стен, где первый шаг может обернуться смертельным полетом на камни мостовой. Она отыскала старого библиотекаря, которому нужен был подручный, и с тех пор мальчик рос в доме, где стены сложены из книг и где он выучился читать прежде, чем ходить. Старик умер, когда Пико шел десятый год, – мальчик похоронил его у дверей, посадив на могиле ирисы, что цветут темно-фиолетовыми бутонами, похожими на расплывшиеся по рыхлой бумаге призраки слов.

Каждый вечер на закате юный библиотекарь отправлялся на берег смотреть на парящих над морем крылатых людей, привычно выискивая взглядом мать. Однажды порыв налетевшей бури швырнул в залив юную девушку, она забилась, пронзительно крича, утягиваемая ко дну намокшими крыльями. Пико кинулся в волны и вытащил её на берег. Он поддерживал девушке голову, чтобы помочь ей исторгнуть с кашлем соленую воду, мгновенье спустя вокруг оказались её соплеменники, воздух загудел от судорожных ударов крыльев. Пико одобрительно похлопали по голове, мать поцеловала его в щеку, и девушку унесли в башню поправляться.

Прошло несколько недель, и как-то, читая в библиотеке, он услышал снаружи шум. У дверей на клумбе с ирисами он обнаружил нагую крылатую девушку, и тут же вспомнил её лицо.

– Ты спас меня от моря, – сказала она.

– Мне не сказали твоё имя, – прошептал он. – Я не знаю,

как тебя зовут.

– Меня зовут Сиси. А ты Пико, как говорит твоя мать.

– Ты любишь читать?

Читать она не умела, но, устроившись с поджатыми ногами на столе, слушала чтение Пико и, когда тот закончил, захлопала в ладоши, а потом огляделась.

– И все эти книги рассказывают истории? – спросила она.

Он кивнул.

– Тогда научи меня! – воскликнула она – Научи меня читать.

Следующие несколько месяцев она каждое утро появлялась в библиотеке, где Пико учил её буквам и словам и давал с собой в башню книги – те что попроще и где побольше картинок. Но куда больше чем читать самой, она любила слушать Пико, и вскоре тот начал рассказывать истории. По его словам, они спускались с далеких небесных высот.

– Где-то, – рассказывал он, – в неведомой стране на морс

ком берегу жили юноша и девушка, и чем старше они станови

лись, тем прозрачнее делались их тела. Поначалу проявлялись

синие нити кровотоков, затем лепестками проступали кости,

и вскоре они рке могли разглядывать сквозь себя образы окру

жающего мира: тень шелестящей листвы внутри мозга, трепет

крыльев бабочки в ударах сердца, жуков в извивах кишечника.

Они видели, как струится вино по горлу, как восходит солнце

по спинному хребту, выше и выше, позвонок за позвонком.

Со временем распознавать друг друга они могли лишь ося

занием и, обнявшись, выискивали на фоне ландшафта глаза,

губы, уши, родинки. В один прекрасный день они поцелова

лись и растворились.

– Как чудесны твои истории! – Она легко взъерошила рукой

его волосы. – Откуда они берутся?

– По ночам, пока ты летаешь, я вижу сны.

– И я вижу сны, но рассказывать, как ты, не умею.

– Ты умеешь летать.

– Да. Я умею летать.

Притом что дружба между крылатыми и бескрылыми была не такой уж редкостью, отношения Пико и Сиси не всем пришлись по душе, особенно когда беседы в библиотеке сменились полетами девушки в сумерках. Теперь она все чаще летала одна, после полудня или поздно ночью, а Пико завороженно наблюдал за нею. Друзья разлучались только на время сна.

Скандал разразился, когда однажды отец Сиси застиг их целующимися в чужой парусной лодке. Он полетел на поиски дочери и, увидев обнявшихся в закутке под мачтой, с такой силой ударил в мокрую обшивку, что Пико вылетел за борт и добирался до берега вплавь.

Они стали встречаться украдкой, но родственники Сиси не спускали с неё глаз, и ускользнуть становилось все труднее. Тогда страсть её обратилась к полетам, восторг парения понемногу вытеснил тягу к историям – и как-то вечером в сумраке библиотеки Пико услышал, что, оказывается, никогда не мог её понять и что жизнь её отдана небу, пока он обречен пресмыкаться в пыли.

– А как же поцелуи? – спросил он.

– Ты и сам знаешь, что это не в счет, – ответила она – Я никогда не стану по-настоящему целоваться с бескрылым юношей без вкуса неба на языке.

И он понял, что действительно знал это, что искал на устах её, чего был лишен сам, и, услышав её тихое: «Мне пора», стал бить себя по лицу и разбрасывать книги.

Сидя на берегу моря, он рыдал. Часами не отходил от окна в комнате под куполом. Сидел за своим столом, и слова заполняли мир вокруг. Он все читал и читал, книги стали единственным источником радости. Как-то среди библиотечных томов попалась толстая книга в кожаном переплете, с золотым обрезом чистых страниц – тогда он приобрел у торговца редкостями зеленую с золотом самопишущую ручку, из коры дуба и устричных раковин сделал лиловые чернила и с этим приступил к сочинительству. Слова медленно покрывали страницы, подобно пыли, покрывающей землю под ногами каменотеса

Иногда он тайком относил стихи девушке, что жила на верхушке башни, так и не зная, прочтут их или просто бросят в огонь, ибо ответа ни разу не получил.

В одно утро, рассеянно спускаясь по винтовой лестнице, он увидел гриб размером с детскую голову, с непостижимой растительной силой поднявший каменную плиту пола в центре библиотеки. Пико сорвал гриб и отнес на свой стол, затем вернулся УЛОЖИТЬ на место каменный квадрат. Склонившись, он заметил в нише бледный выступ, который в первый момент принял за корень или раковину, но, стряхнув землю, обнаружил фаянсовый кувшин. Вскоре кувшин занял место рядом с грибом. Была извлечена глиняная пробка, и, просунув в горлышко руку, он достал шкатулку черного дерева. А когда дрожащими пальцами приподнял крышку, под шелковым платком обнаружился вчетверо сложенный кусочек бумаги, сразу же треснувший по сгибам, когда он его расправил. Наклонившись к бумаге, Пико прочитал в дымчатом утреннем свете:

«Я стар, и, пока пишу эти строки, город внизу горит. Все башни обратились в пламя, покраснели морские волны. В комнате над городом, сидя над своими книгами, я наспех пишу тебе, мой преемник, ибо, даже сгорев, как ухе случалось, библиотека будет восстановлена, и книги с островов, что за горизонтом, вновь заполнят полки. Пост библиотекаря не исчезнет, в этом у меня нет сомнений.

Крылатые улетели либо встретили гибель, пронзенные стрелами, спасаясь с подожженных башен; на улицах опьяненные разрушением безумцы увековечили свое безрассудство. К рассвету весь город обратится в пепел. Мой никчемный подручный, вечно идущий, куда позовет толпа, рассказал, прежде чем кинуться в хаос, что крылатый юноша полюбил бескрылую девушку и после родительского запрета на их союз утопился в море. Подобных историй довольно в собрании этой библиотеки, и будь то правда или ложь, ныне они заставят запылать страницы, где были написаны. Когда же бескрылые поймут, что крылья внутри них и зависть их растет из их же семени, их чресла должны возродить крылатый род.

Из прочитанных книг и рассказов моего предшественника я заключил, что сказочный город Паунпуам, утренний город, лежит не за морем, как говорят иные, но за лесом на востоке. Вопреки расхожему мнению древние тома утверждают, что лес имеет границы и пересечь его, преодолев бесчисленные испытания, дано тому, чьи помыслы чисты и с кем пребудет удача. За лесом лежат другие препятствия, поименованные и безымянные, пройдя которые достигнешь разрушенного города, прочтешь Книгу Полетов и обретешь крылья.

Теперь я поднимусь и спрячу письмо там, где не найдет его пламя, но через многие годы найдешь ты. И, повесив мешок за плечи, отправлюсь на поиски выдумки и либо отыщу её, либо сгину. Я вижу толпы, заполонившие город. Многие привязали к рукам отрубленные крылья и безумно машут ими, и у всех в волосах окровавленные перья. Мне нужно поспешить. Я отправляюсь за своими крыльями».

В тот вечер Пико разложил костер на склоне горы, вдалеке от стен библиотеки, поскольку, как все книжники, боялся огненного ада. Поджаривая гриб на продетой на манер вертела зеленой ветке, он думал о найденном письме. Предание о городе утра было ему знакомо из фрагментов книг, из мимолетных шепотков на улицах – таинственное место, где лишенному крыльев дано обрести их и выучиться летать. Но притом что город не шел у него из головы, кочуя из снов в стихи и обратно, до сегодняшнего дня Пико считал его всего лишь бесплотным утешением, желанием, облеченным в слова. Однако его предшественник, что расхаживал по тем же каменным плитам и так же просиживал ночи напролет в окне под куполом, надел историю, как надевают куртку, натянул её на ноги, точно сапоги, и отправился в лес, оставив позади горящие книги.

Он отломил кусочек гриба и положил на язык. Пламя у его ног внезапно взметнулось, заполонив все пространство вокруг, и через жар песчаной пустыни он отыскал взглядом разрушенный город, где с полуобвалившихся башен и арок взмывали, как листья в ураган, крылатые люди, устремляясь к солнцу. Крылатые кружили над утренним городом Паунпуам, а затем вокруг вновь сгустилась ночь, и Пико снял с углей шипящий гриб.

Поднявшись назавтра чуть свет и положив в карман несколько серебряных монет, он отправился на базар, где бродил среди уличных торговцев, подолгу останавливаясь перед безделушками, привезенными из дальних портов с другого края света. Его внимание привлекали карты неизвестных земель, странные одеяния, экзотические птицы в клетках, а торговцы тем временем на все лады пытались выманить у него деньги.

В результате он купил компас в медной оправе, запас свечей, маленький жестяной чайник на проволочной ручке, флягу для воды, клубок бечевки, серое шерстяное одеяло, клеенчатую подстилку и брезентовый рюкзак. Он обошел лотки с одеждой, пока не отыскал рубашки и штаны из прочной толстой ткани, и приобрел у сапожника крепкие черные башмаки.

– Никак собрался в путь? – кивнул на покупки сапожник.

– Поутру отправляюсь искать свои крылья, – улыбнулся

в ответ Пико, на что сапожник неуверенно хмыкнул и уткнулся в свой товар.

На остаток денег Пико закупил банку засоленной сельди, буханку хлеба, несколько кругов копченой колбасы и головку твердого сыра, с чем и вернулся в библиотеку.

Когда солнце село, он срезал последний ирис и в последний раз спустился к коралловой стене на краю моря полюбоваться полетами. Никогда ещё, казалось ему, Сиси не летала так прекрасно; её крылья блестели, как слюда, на гранитном небе. Он так и не понял, заметили ли его, ведь она ни разу не взглянула вниз, и когда крылатые, кувыркаясь, устремились к своим башням, он бросил ирис в прибой, движением одновременно печальным и благоговейным, помня, что пылающий в нем огонь воспламенило именно её искусство.

На рассвете поэт, в заправленных в красно-белые гетры мешковатых штанах, в новых башмаках, синей поношенной куртке и довершавшей туалет старомодной шляпе, покинул свою библиотеку. Книги были расставлены по порядку, пол тщательно подметен, двери заперты, ключ положен под коврик, – впрочем, ставни в комнате под куполом остались открытыми, чтобы не лишать кошек последней миски молока.

Он закинул на плечи рюкзак, чуть пошатнувшись от непривычной ноши, в последний раз окинул увлажнившимся взором город, где лился перезвон колоколов, а расправленные на башнях крылья приветствовали солнце, и направился в лес.

Поначалу казалось, что далеко ему не уйти. Колючки цеплялись за поклажу, впивались в его шляпу, ползучие побеги оплетали ноги, и он почти не разбирал пути. Но постепенно глаза привыкли к тени, а сердце стало биться ровнее. Из густого кустарника он вырезал посох, с помощью которого стал продираться через чащобу Прошло несколько часов, когда он остановился, оглянулся и чуть не заплакал, увидев высоко над головой лишь крошечный лоскуток неба. Тоска по дому внезапно ударила ему в грудь с такой силой, что он едва не повернул, но, вспомнив привидевшиеся в огне крылья над пустыней, протянул руку к следующему стеблю, затем к следующему и, когда вновь оглянулся, увидел только царящий вокруг ровный зеленоватый сумрак.

Ближе к вечеру колени его начали подгибаться; тогда он прилег у древесных корней, разглядывая сквозь ветви редкие прогалины неба. Потом, развязав рюкзак и покопавшись в нем, нашел флягу с водой и кусок хлеба, чем и подкрепился. Руки саднило от Царапин, одежда и шляпа превратились в лохмотья. В наступившей тишине он стал различать лесные звуки: отдаленное покашливанье, близкое шуршанье, невнятное бормотанье, хруст сломанной ветки. Попугайчики перепархивали в сумраке, точно раскрашенные сердца, рядом проползла змея, и её раздвоенный язычок высунулся на миг из стреловидной головки.

Когда свет совсем померк, он расчистил место в подлеске, собрал хворост и разжег костер. Пристроив над огнем наполненный водой крошечный чайник, расстелил подстилку и одеяло. Корень послужил полкой для чернильницы, ручки, переплетенной в кожу тетради для записей и трех любимых книг, захваченных из библиотеки в качестве надежных, не раз проверенных в деле, спутников. Томик стихов, длинный роман и собрание необычных историй. Когда вода закипела, он засыпал в чайник из полотняного мешочка высушенные цветы ромашки и налил получившийся чай в чашку. При свете костра поэт читал, записывал, даже немного всплакнул, прихлебывая ромашковый чай и временами отрываясь помешать угли и подбросить хворост. Вскоре он задремал, положив под голову свои вещи, но за ночь несколько раз вскакивал, отгоняя пригрезившихся леопардов, гадюк и людей, и вновь ложился, рукой пытаясь унять отчаянное биение сердца.

Наутро лес приветливо встретил его веселым щебетом птиц. Он раздул тлевшие угли, сварил чуточку кофе, поджарил ломтик хлеба, собрал вещи, сверился с компасом и продолжил путь на восток.