Коевангелиеран

Что ждет меня в нигде веков – не знаю.

Иль Аль-Хотама, иль твой Сад – не знаю.

Пророк с крестом не убивал – я знаю.

С мечем Пророк не раз казнил – я знаю.

О, эта песнь, надломленная грустью

В колодезь дум, так заунывно льнет. –

Я знаю, что в твой Сад меня не пустят,

Но тишь мне ночью эту песнь кует.

Ведь знает пес, луны не будет в небе,

Когда копытами сверкает конь грозы –

Но воет, скалится, не хочет он во тьме быть…

Луну вылизывать под тучу гнет язык.

Душу первой звездой.

В крап разлетный галчат.

В зеленелый застой

Взмах абрека с плеча.

На груди моей крест,

На бедре моем меч –

Буду плакать и сечь

Облаков белый лес.

Не забудете вы

Этой рубки и слез,

Я из слов синевы

Новых песен принес.

В мир из мира межа –

Взбейся конь на дыбы,

Я погонщиком был

Рыжих зорь верблюжат.

Душу первой звездой

Сквозь накрапы галчат.

В зеленелый застой

Взмах разбойный сплеча.

Грустным тупозвоном в пятносинь потемок

Разбросался дождь по лужицам булавками.

Дрогнет и стучится мне в окно котенок –

Предосенний ветер – с перебитой лапкою.

Зачитаю душу строками Корана,

Опьяню свой страх Евангельским вином –

Свою жизнь несу я жертвенным бараном

И распятым вздохом, зная об ином.

Знаю, что нигде-то, в семьнебесной дали,

Мое имя шепчет звездный Зодиак.

Вот в туда мне вечность кузнечики сковали,

Стрекотаньем кузню свято затая.

Дрогнущий котенок – предосенний ветер

Мне в окно стучится с перебитой лапкою.

В пятносинь потемок, в предвечернем свете

Вколотил я тайну в лужицу булавками.

О, Гавриил, спроси молитвой Бога,

Я одинок, я ничего не знаю.

Усну ли я, иль не усну – не знаю,

Проснусь ли я, иль не проснусь – не знаю.

В душе буравчиком сверлит тревога,

Усну ли я, иль не усну – не знаю.

Паденье звезд предрешено от Бога,

Проснусь ли я, иль не проснусь – не знаю.

Есть в небе путь, а на земле дорога,

Усну ли я, иль не усну – не знаю.

Заря мне выстелит ковром пороги,

Проснусь ли я, иль не проснусь – не знаю.

По стенам тишь незримо катит дроги,

Усну лия, иль не усну – не знаю.

Мне из-за туч грозит мудрец двурогий,

Проснусь ли я, иль не проснусь – не знаю.

О, Гавриил, спроси молитвой Бога,

Я одинок, я ничего не знаю.

Усну ли я, иль не усну – не знаю,

Проснусь ли я, иль не проснусь – не знаю.

Облак атласной туфлей Аллаха

Тонет в ковре бирюзовом.

Я слышу с востока восходные зовы

Ветра в лохматой папахе.

Ступают на радужный мост караваны,

Двугорбые вьюки заветно несут.

Я вижу сползают халаты туманов,

Сметая свой бисер росу.

И рыжее солнце, вожатым верблюдом

Лучит свои ноздри новой зарей. –

Слушайте люди! Слушайте люди!

Уверенный шаг за горой.

Слушайте все! Предреку я: – С востока,

По строкам библейским идет караван,

Верблюды несут нам Младенца – Пророка,

Несут откровенье непочатых стран.

Тоску застывшую бескрылых гор – я знаю,

Их взгляд вершин замоленный в простор – я знаю.

Лишил их Индра взмаха сизых крыл – я знаю,

Не раз их вздох молитвой скорбной выл – я знаю.

И все, что было, все, что будет, есть – я знаю.

Смиренье дня и черной ночи месть – я знаю.

И россыпь тайн разорванных комет – я знаю,

И звонкий миг, когда блеснет рассвет – я знаю.

Кто победит Иран или Туран – я знаю…

Пройдет все страны Красный Ураган – я знаю.

От пробудности ласточек – до пробудности сов

Я треножу коней, моих дум табун.

Кто с груди моей сбросит незримый засов? –

Ржаньем плачется сердце – нагорный стригун.

Я взлететь не могу – ветер крылья задул,

Я уплыть не могу – перебито весло…

Мне бы только вернуться в родимый аул,

Семь небес затрепещут от стрел моих слов.

С утрощебета ласточки – до прозренья совы

Я треножу коней, золотистых коней. –

Не к добру моей грусти в безлунье завыть

Псом, предвестником смерти, ненужных затей.

Уносился день криком воронья,

Предвечерний час недвижного дрожанья,

В этот час совы свой табун храня,

Познавал я мир в перекличном ржанье.

В этот час всего: – грохота, тиши,

Хаоса, бессмертья, умиранья –

Я познал, что не пронзит души

И смертельно душу не изранить.

Раскололся шар огненно-литой,

Расплескалась кровь огромного граната –

Облак белый конь в сбруе золотой

Умирал в бою гремящаго заката.

Так ничего не делая, как много делал я,

Качая мысли на ресницах сосен,

Я все познаю, вечность затая,

И яблоко земли проткну я новой осью.

Нагорный лес причудливых видений,

Тропинки тайн неперечтенных строк –

Здесь я выслеживал незримого оленя

Моих проглоченных тревог.

О сколько слов в шуршащем пересвисте

Роняет с крыл совиный перелет,

Когда заря кладет в ладони листьев

Копейки красные своих щедрот.

Туман свисает бородой пророка.

Я полным сердцем вечер затая,

Поймал звезду упавшую с востока…

Так ничего не делая, как много делал я.

Полумесяц и Крест,

Две Молитвы,

Два Сердца,

(Только мне

– никому не дано)

В моей душе христианского иноверца

Два Солнца

А в небе одно.

Звездный купол церквей,

Минарет в облаках,

Звон дрожащий в затоне

И крик муэдзина.

Вездесущий Господь,

Милосердный Аллах –

Ля иля иля-ль ла,

О во Имя Отца,

Святого Духа,

И Сына.

Два Сердца,

Два Сердца,

Два Сердца живых,

Два Сердца трепещущих равно.

Молитвенно бьются в моей рассеченной груди,

Вот закутанный в проседь черкес,

Вот под спицами няня. –

И мне было рассказано,

Что у Господа Сын есть любимый,

Что Аллах в облаках. Един.

Разбрызгалось солнце в небе

Лучами моей души,

Надежд моих радужный гребень,

Седину облаков расчеши.

Нет во мне капли черной крови,

Джин коснулся не меня –

Я рядился в базу коровьем

Под сентябрьское ржанье коня.

Заколотым осень верблюдом

Жертвой к рождению легла,

В замке предугаданным чудом

Припала отмычки игла.

Порешили, что буду немым я, –

Но с червонным пятном на ноге

Я прильнул на сладчайшее вымя,

Когда ночь была в лунной серьге.

Тайну месил я в кизеки,

Выглядывал в базовую щель –

Но вот, на лесной засеке

Отыскал я незримую Ель.

Вековая в небо верхушкой,

В рассыпанный солнце овес –

Я взобрался и в ночь прослушал

Мерцающий шепот звезд.

Сквозь сосцы бедуинки Галимы,

Сквозь дырявый с козленком шатер,

«Я» проникло в куда-то незримо,

Как кизечный дымок сквозь костер.

Не нагонит напев муэдзина,

Не вернет призывающий звон,

Если глас вопиющий в пустыне

Бросил «Я» в неисходное «Он».

Высохло озеро Савской царицы,

Захлебнулся Ефрат – и в простор…

Помни – нельзя укрыться,

Если лучится укор.

Так не укрылся Ирод,

Волхвы не пришли к нему –

Помни, – отжившему миру

Не избегнуть ответных мук.

Долго будут еще над отцами

Сыпаться слез газыри,

Пока все не проникнут сердцами

В апельсиновый сад зари.

Пока все не умчатся за грани,

За нельзя на крылатом коне, –

Будет веков умиранье,

Быть Аль-Хотаме в огне.

Будут еще потопы,

Ковчег и все новый Ной.

На бессильный погибели ропот

Пришел уже Третий, иной.

Был Назаретский Плотник,

Погонщик верблюдов был,

Еще один Черный Работник

Не поверил, – и молотом взвыл.

Ослята словами запели,

Овны поклонами в зем –

Прозрели,

Прозрели,

Прозрели,

Два глаза его, – две газели

Из колодца любви Зем-Зем.

Сквозь мудрость сосцов Галимы

Вскормленный ее молоком,

В никуда я проник незримо

Из база кизечным дымком.

О время грива поределая

Я заплету тебя стихом,

Подолгу ничего не делая,

Я мчался на коне лихом.

Уздой – порыв, надежда – стремя,

Серебряное стремя дня.

И выстраданный вздох мой – семя,

Растущее вокруг меня.

Швырнул я сердце звонко в эхо,

В расстрелянный раскат грозы. –

И пал расколотым орехом

С нагорной выси мой призыв.

Я мчался на коне крылатом

В нельзя, за грани, в никуда,

За мной дома и сакли, хаты,

Аулы, села, города.

Так что же, разве конь подстрелен,

Иль эхо выкрала заря –

Все сем небес подперли ели,

Моих стихов священный ряд.

Я все познал, еще познаю,

Еще, еще, за мною все,

Мы не в луну сабачим лаем

Мы в предугаданный рассвет.

Я этот мир в страну другую

Несу в сознательном бреду.

Я радугу дугу тугую

Концами жилисто сведу.

О в дали белая дорога,

О сладостных томлений рок.

Нет в небе Бога кроме Бога

И Третий Я Его Пророк.

Так мчись же конь, мой конь незримый,

Не поредела грива дней,

В четвертый мир неизмеримый,

В заглохший сад души моей.

Притти от туда

И уйти в туда,

Опять притти,

Опять уйти,

И снова…

О бред мучительный «в куда?»

О недосказанное слово.

Ночь Ариман и День Ормузд –

Бессмертна смерть в бою вращений.

А сердце затаенный груз

Слепых, блуждалых предрешений.

В скворешник глаз зрачков скворцы

Все тащут с солнц и с лун соломки,

Но им из золотой ворсы

Гнезда лучистого не скомкать.

И мне семь неб не растаскать,

Не перегрызть мне звезд орешки…

И поднебесная тоска,

И взор заплаканный скворешник.

Но палочкой земной оси

Я покачу экватор обручем

В неразгаданную синь,

Прямо в синь,

В туда,

В заоблочье.

Смотрю на себя подолгу

В зеркало закрытых глаз.

Только ночью так остро и колко

Вонзается в душу игла.

То белой, то черной ниткой

Тянутся прошлые дни.

Ползет в позвонке улиткой

Тайна неведомых книг.

Тону в тихопаде звонком,

Захлебываясь, тону.

Полосует зигзагами тонко

Презрительный звездный кнут.

Пусть в душу вонзается колко

Моих дум невидимка-игла.

Каждой ночью я вижу себя подолгу

В зеркале сильно зажмуренных глаз.

Какие-то смутные дали,

Бездумная лень зевот,

На груде каких развалин

Я отрешусь от всего.

Я разлюблю свой томик

Связанных песен узлом,

И буря веков надломит

Звездную ветку слов.

Небо вспыхнет пожаром,

Зори – горящий лед.

И верблюды на тряской мажаре

Свезут мой разорванный слет.

О не сшибить мне камнем,

С туч стервенелый оскал

Бьется в клетке о давнем

Перепелом тоска.

Но ведь грядущее близко,

В Кубань затонуло «нельзя»…

Вытрескнул первые искры

Тлеющей ночи кизят.

В длительно-сладостном роке

К мысли крадусь с ключом,

Знаю, что просятся строки

Но подолгу не знаю о чем.