Когда в задаче одни неизвестные

В тупике между двумя составами

Помощник машиниста Геннадий Шамов глянул на часы — вроде еще рановато к Ташкентскому поезду. Но в депо тоже нет резона торчать. Снова глянул на часы и пошел на вокзал. Мимо недавно построенной нарядной — тут получают наряды поездные бригады. Мимо будки-лаборатории, которую тоже недавно возвели.

За будкой закурил. Завернул за последний вагон путеизмерительного поезда и замер — недалеко, всего метрах в двадцати от него, на тупиковых путях, двое в каких-то странных позах. Один, согнувшись, держится за живот, второй выставил руку, в ней сверкнул нож...

Шамов попятился, суетливо пошарил дрожащей рукой, нащупал вагонную стенку. Отступил еще на шаг — ага, вот он, спасительный угол. По-кошачьи, чтоб и сейчас не заметил тот, с ножом, увертливо шмыгнул за вагон.

И со всех ног — к нарядной, к депо.

Капитан Шурагазиев

По перрону шла группа парней и девушек. Одна из девушек — высокая, стройная — оживленно жестикулировала. Наверное, рассказывала о чем-то смешном, потому что все вдруг захохотали. Капитан милиции Шурагазиев наблюдал за парнями и девушками из комнаты дежурной части. Понял: идут они с танцплощадки железнодорожного парка. Идут мирно, по-хорошему...

В который уж раз подумал: ребят у него — пятеро, растут — не углядишь. Скоро потребуется еще пара комнат, и пришлось добиваться разрешения на пристройку к дому. Понемногу запасал кирпич, достал и шифер. Теперь надо раздобыть лесу — и можно звать родственников, чтоб помогли осилить пристройку. И еще забота — братишка собирается жениться, подарок нужен. Непонятно — чего он, братишка, присох к Казалинску? Ехал бы сюда, в областной центр.

Мысли Шурагазиева прервал телефонной звонок.

— Ответственный дежурный по линейному отделу.

— Ответственный? — переспросила трубка. — Тут, около дежурного по станции, на перроне, лежит порезанный... Вызывай скорую помощь...

— Кто говорит? — спросил Шурагазиев. Но лишь услышал короткие гудки.

Вот тебе и пристройка, и подарок брату...

— А ну, старшина, — скомандовал Шурагазиев своему помощнику, старшине Гафурову, — за мной, на перрон... Там что-то случилось.

У старого здания вокзала, у комнаты дежурного по станции, — толпа.

— Ну-ка, дорогу... Дайте пройти.

Те, что ближе к Шурагазиеву, бегло глянули на его грузноватую фигуру, на погоны. Расступились. Шурагазиев увидел: прямо на асфальте, в метре от фундамента здания, лежал раненый — темноволосый, смуглолицый, в клетчатой рубашке.

— Чем его? Кто?

— Ножом... — ответили из толпы.

— А кто?.. Кто видел?

Все молчали.

«Ах, черт, — растерянно ругнулся про себя Шурагазиев. — Лежит прямо на асфальте. А главное — никто ничего не видел, все молчат».

— Смотри за порядком, — бросил Шурагазиев старшине, — охраняй место происшествия. Я сейчас, позвоню...

Почувствовал: сердце защемило, заныло. И руки вроде не свои. Оттого, наверно, телефонный диск дважды сорвался с пальца.

До станционного медпункта и «скорой помощи» дозвонился без труда. Квартира начальника отдела почему-то молчала. Пришлось набрать номер заместителя начальника по оперативной работе майора Айдарова.

— Рустем Султанович?.. Докладывает Шурагазиев...

Айдаров выслушал, не перебивая. Распорядился:

— Действуйте по инструкции... Опроси раненого, тех, кто при нем. Придет «скорая» — если потребуется, сам сопровождай до больницы. Я соберу, кого нужно.

— Слушаюсь.

На перроне перед Шурагазиевым опять расступились.

Правую руку раненый прижимал к животу, левую его руку, наклонясь, приподнял высокий парень, слушал пульс.

— Вы что, доктор? Врач? — грубовато спросил Шурагазиев высокого.

— Нет... — Парень выпрямился — растерянные темные глаза, усики. — Но я хотел...

— Ишь, хотел. Не врач — идите, не мешайте.

Высокий отошел. Рукой раненого завладела подоспевшая сестра в белом халате.

Шурагазиев чуть подождал. Предупреждающе поднял руку, как бы сказал сестре: «Ни слова!» Наклонился над раненым. Тот облизнул губы, бессмысленно повел глазами.

— Скажи, кто тебя?

Раненый пошевелил губами.

— Ну-ка, тише! — тоном приказа бросил Шурагазиев окружающим. И снова к пострадавшему: — Кто, скажи, кто тебя ударил ножом?

Парень опять облизнул губы, Шурагазиев присел, наклонился к самому лицу.

— Джанибек, — четко сказал раненый. Немного втянул воздуха. — И это... Умы... Умырза... Парковая, тридцать семь... Скажи... — И потерял сознание.

— Шоковое состояние, — заключила сестра.

И почти сразу же Шурагазиев услышал незнакомый женский голос:

— Расступитесь, товарищи, дайте пройти.

Подоспела машина «скорой помощи».

— Оставайся на месте происшествия, — приказал Шурагазиев старшине. — Охраняй до прибытия опергруппы... Я поеду с пострадавшим.

Майор Айдаров

Дверь была закрыта, пришлось стучать. Какое-то время никто не подходил, потом за дверью раздался сонный голос:

— Чего стучишь? Ночь на дворе.

— К сожалению, надо, откройте, — ответил Айдаров. Он был в штатском костюме, потому добавил: — Я из милиции, по делу надо.

Загремел крючок.

Медсестра настороженным взглядом окинула Айдарова.

— Мне сообщили, — сказал он, — что сегодня к вам привозят всех пострадавших.

— Верно, мы дежурим.

— Не скажете, где можно увидеть раненого, которого привезли с вокзала?

Женщина кивнула.

— Понятно. Там ваш один уже есть...

Айдаров пошел следом за сестрой, стараясь ступать как можно тише, — все же ночь, а он знает: ходит обычно быстро, энергично, четко печатая шаг.

Дошли до конца длинного коридора, повернули направо. Поднялись по лестнице на второй этаж, завернули налево. «Ну, лабиринты, — невольно подумал Айдаров. — Сразу и не сообразишь, куда и что». Двери некоторых палат были открыты, и он старался ступать еще мягче.

— Вот тут, — сказала медсестра.

Навстречу Айдарову вышел капитан Шурагазиев.

— Ну как, что с пострадавшим? — спросил Айдаров.

— Оперируют. — Шурагазиев указал на стеклянную дверь, плотно закрашенную белилами. За дверью горел свет.

Айдаров представил, что там происходит, и ему стало немного не по себе.

— Долго продлится операция? Не интересовался? — спросил у Шурагазиева.

— Говорят, долго. Очень сложный случай...

— Жаль... Решил заскочить, пока наши собираются в отделе. Глянуть бы на него — может, знакомый.

— Не разрешат, — покачал головой Шурагазиев и голос у него был несколько виноватый, будто он, Шурагазиев, а не кто-то из медиков произнесет это самое «Нельзя».

— Ладно, — Айдаров кивнул Шурагазиеву, — оставайся тут... Сам-то — не знаешь его? Документов при нем не было?

— Нет, не было. И не знаю я его. Примет особых нет... Казах, лет двадцати трех — двадцати пяти. Прямые черные волосы, лицо круглое. В клетчатой рубашке, темных брюках.

— Успел о чем-нибудь расспросить?

— Совсем немного... Сказал два имени — Умырза... нет, наверно, Умырзак. Да, Умырзак. Джанибек... Еще адрес: Парковая, 37.

— Что ж, есть за что ухватиться. Это хорошо... А его фамилию, имя — узнал?

— Не успел... Сказал он адрес и потерял сознание. До самой операции так и не приходил в себя.

Уходить Айдарову не хотелось. Сложными делами любит заниматься сам подполковник Сарсенбаев, — а каким будет это, еще неизвестно, может, очень сложным. Но все равно на него, на Айдарова, свалятся основные заботы по расследованию. А начинать следовало бы отсюда, с пострадавшего.

— И все же надо идти, — сказал наконец Шурагазиеву. — Будет что-нибудь новое — немедленно звони.

Подполковник Сарсенбаев

С минуты на минуту должен был подъехать Айдаров. Сидели, ждали его в кабинете начальника отдела, подполковника Сарсенбаева.

Сам Сарсенбаев перелистывал свежий номер «Огонька», останавливая взгляд лишь на заголовках, фотографиях, и прислушивался к разговору за столом.

Его второй заместитель, капитан Кучеренко, суховато, с угрюминкой сказал:

— Только забылся — телефонный звонок...

Подполковник глянул на Кучеренко. У него, у подполковника, тоже так — «только забылся»... Вдобавок — жена, Назира, разворчалась: «Или не могут обойтись без тебя?»

Старший инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Павлычев, в ответ на слова Кучеренко усмехнулся по-мальчишески мягко, вроде бы даже застенчиво.

Наконец — вот он, майор Айдаров. Сарсенбаев окинул взглядом его гибкую, пружинистую фигуру, секунду-другую задержался на приятном, симпатичном лице. Айдаров и прошлой ночью был на ногах — выяснял, отчего загорелся контейнер в тупике, — но в темных, живых глазах его не чувствовалось усталости.

— Ну, что там, в больнице? — спросил Сарсенбаев, откинув назад темные волосы, крылом нависавшие надо лбом.

Айдаров подробно передал все, что узнал от Шурагазиева.

— Да-а, — протянул подполковник, — ранение в живот и спину... Зверский удар... Но догадок пока строить не будем. — Сарсенбаев чуть помедлил. Кажется, всем ясно, с чего начинать — новичков нет, — и все же требуется четко обозначить задачи каждому, ничего не забывая. Продолжил: — Осмотр места происшествия пока ничего не дал. Точнее — мы даже не знаем этого места, не знаем, где ранили пострадавшего. Мы осмотрели место на перроне, где пострадавший лежал перед отправкой в больницу, — и только... Так вот, надо опросить всех работников станции, вокзала, всех других служб. По возможности, установить, где была драка или нападение на пострадавшего, осмотреть это место как следует. Выяснить, возможно, кто видел пострадавшего или нападавшего на него, узнать, откуда звонили Шурагазиеву... — Сарсенбаев оглядел собравшихся. — Вот этим всем и попрошу вас заняться. А я свяжусь с прокурором, сообщу, как и что.

Майор Айдаров

Айдаров уверенно переступил порог дежурки.

— К вам в гости. — Протянул руку загорелому подтянутому парню — дежурному по станции Матосову.

— Что ж, милости просим, — с улыбкой ответил тот, пожимая руку, крепко, твердо. Айдарову нравилось такое пожатие.

Они давно уже были знакомы, и гадать дежурному о цели прихода заместителя начальника отдела железнодорожной милиции не было нужды.

— Вас, наверное, интересует тот случай на перроне?

Айдаров с интересом посмотрел на дежурного. Для проверки спросил:

— О каком случае ведете речь?

— Да об этом... О раненом на перроне.

— Вы знаете о нем? От кого узнали?

— У меня тут — прямо под окном. Не хочешь, да увидишь... А началось все — заходит парень, просит разрешения позвонить по телефону.

— Куда позвонить?

— Вашим, дежурному.

— Значит, отсюда звонили нашему Шурагазиеву?

— Отсюда. Сначала один зашел, потом второй.

— И что они говорили?

— Говорил один, тот, что первый зашел. Ну, сообщил вашему дежурному — тут, говорит, раненый лежит на перроне.

— А каков он из себя, этот говоривший? Кто по национальности.

— Оба они казахи. Первый, что говорил, высокий такой, маленькие усики.

— Опишите его как можно подробнее. Вспомните фигуру, лицо, одежду.

Матосов немного помедлил.

— Ну, парень... не толстый и не тонкий. Лицо обыкновенное: прямой нос, губы ничем не выделяются. Приметны только усики. Волосы прямые, черные — типичный казах... Вот, кажется, и все...

— Спасибо. А как он одет?

— Серый костюм. Пожалуй, не старый.

— Какая рубаха на нем?

— Не приметил. Серенькая, что ли...

Айдаров уже представил себе высокого парня с усиками. Может, кто-то из давних знакомых? Но память пока ничего не подсказывала.

— Что еще можете сообщить о нем?

Дежурный помедлил.

— Больше вроде ничего.

— Припомните, как он говорит, с акцентом?

— Да, есть немного.

— Ну, а второй?

— Лет эдак восемнадцати, маленький, невысокий... Стриженный под машинку. А тому, первому, лет двадцать — двадцать два.

— Спасибо... А как одет этот, второй?

— Вроде обыкновенные черные брюки, рубаха в клетку.

— А как они вели себя?

— Немного вроде выпившие. Но вежливо так: «Разрешите позвонить, человек кровью истекает».

— Ясно. Как они ушли от вас?

— Нормально ушли. Высокий сказал: «Спасибо, агай». И пошел. На перроне — вижу из окна — толпа уже собралась, молодежь, в основном. С танцев, наверно, из железнодорожного парка.

— Если мы представим вам этих двух, опознаете?

— Конечно. Без затруднения.

— Хорошо. А на перрон вы не выходили?

— Нет не ходил. Дежурный по вокзалу там был. Багажный кассир. Ваш товарищ был. Я — нет...

— Спасибо за беседу, — Айдаров поднялся, — теперь — к вашим соседям.

Вышел на улицу. Направился к багажной кассе.

Пожилая, но подвижная, с бледными голубыми глазами, кассир Плахова сказала:

— Была я на перроне, как же... — Чуть поморщившись, добавила: — С дурости выходила.

— Почему «с дурости?» — не понял Айдаров.

— Как же... Нам, трусихам, стоит ли смотреть на такое? Кажется, не первый год на свете живу, войну перенесла, похоронки... А все равно никак вот не успокоюсь. Сниться еще будет этот, которого ножом...

— И что вы увидели? Только, пожалуйста, поподробней.

— Что видела? — Тускло-голубые глаза женщины смотрели доверчиво и напряженно. — Я сначала не обратила внимания на толпу. Зашла к дежурному по станции, а от него два парня выходят.

— Что за юноши?

— Один повыше, другой поменьше.

— Какие они из себя?

— Не разглядела. Вышли — и вышли. Спросила дежурного, кто такие. Говорит: «Звонили, кого-то ножом ударили на перроне». Поняла: вот почему толпа собралась.

— И дальше?

— Ну, вышла, с дурости полезла в гущу людей. Тут ваш работник — в милицейском, с офицерскими погонами... Тот, высокий, что от дежурного выходил, с усиками, забыла сказать, он-то и слушал пульс у раненого... Раненый зажал другой рукой живот, на руке кровь... Ваш работник тому, который пульс слушал: «Ты что, врач?.. Не врач? Тогда иди отсюда, не мешай».

— Подождите, — поднял руку Айдаров. Сразу почему-то всплыл в памяти разговор с Шурагазиевым в больнице.

— Вы уверены, что пульс проверял действительно тот парень, который заходил к дежурному?

— Точно. Усы у него небольшие, просто я сначала забыла про них сказать.

— Так, хорошо... А куда он делся, тот высокий парень?

— Этого не знаю, — пожала плечами Плахова. — Ваш работник сказал ему: «Иди отсюда, если не врач, не мешай...» А тут «скорая» пришла, с носилками.

Айдаров помедлил. Что-то не совсем ясно. Неужели Шурагазиев прогнал потенциально важного свидетеля? С какой стати?

— Еще раз подумайте и скажите, — попросил Айдаров женщину. — Вы убеждены, что проверял пульс именно тот парень, который заходил к дежурному?

Плахова поджала губы.

— Поймите, это очень важно, — подчеркнул Айдаров.

— Да, убеждена, — твердо сказала женщина.

Старший лейтенант Павлычев

— Интересует меня прошедший вечер, а именно с десяти вечера до двух ночи. Сколько такси в это время делали у вас рейсы к вокзалу и от вокзала?

На полном миловидном лице диспетчера таксомоторного парка, Кати, появилась улыбка.

— Э, дорогой, — сказала она, — лучше сосчитать, кто здесь не был, у вокзала, — это проще.

— И все-таки мне нужны все, все до единого, кто тут был в интересующее нас время. Упустить одного — все дело под откос.

— Хорошо, сосчитаю, кто отмечался, выпишу всех. Только погоди.

Диспетчер, склонившись над большой книгой, не сдержала зевка. Извиняясь, посмотрела на Павлычева.

— Что поделаешь, Катя, — сказал он в ответ. — Время-то за полночь, хоть пой, хоть кукуй — спать все равно хочется.

Катя улыбнулась, занялась своими бумагами. Павлычев попросил разрешения закурить. Поглядывая на Катю, на ее книги и бумаги, подумал: «Да, задал я работу. Вокзал, пожалуй, самое людное место в городе, сюда и отсюда столькие едут — раз-два не посчитаешь».

И все же Павлычев удивился, когда диспетчер, наконец, назвала число таксистов, подъезжавших к вокзалу вечером и ночью.

— Тридцать семь? — невольно перепросил он.

— Тридцать семь.

Катя рассмеялась.

— Сами просили, — сказала она.

— Что поделаешь — служба, — ответил Павлычев, — и мне надо бы со всеми этими таксистами потолковать — тридцать семь! Понятно, один на один потолковать и чтобы другие до времени не знали, о чем тут речь пойдет, не знали, что мы уединяемся. Можно это устроить?

— Связаться с теми, кто на линии, — запросто, у всех рации, — с готовностью ответила Катя. — Но некоторые сменились ночью, вот беда.

— Ладно, давайте хоть тех, кто на линии. Пока с ними будем беседовать, уже утро будет.

Диспетчер открыла соседний кабинет.

— Располагайтесь вот здесь.

Павлычев прошел к небольшому письменному столу, огляделся. Между стенкой и столом — легкое кресло, под окном — новые мягкие стулья с темно-зеленой обшивкой, метрах в двух от двери — книжный шкаф.

В дверь постучали.

— Входите.

И вот перед Павлычевым водитель таксомотора Сергей Иванович Кутепов. Неторопливо он сел на предложенный стул, стараясь не суетиться, снял кепку, пригладил волосы.

— В какое время вы были минувшим вечером в районе вокзала? — спросил Павлычев.

— У диспетчера все точно записано.

— Ну, а сами вы не помните?

— Помню, но могу и ошибиться... Около девяти привез парочку — прямо к поезду. Да, раньше девяти... Из второго микрорайона привез. С вокзала захватил четверых — двух девушек и старушку с девчонкой, отвез на Коммунистический, у «Радуги». Потом еще, ближе к десяти, был на вокзале. Вез из «Черемушек» парней, четверых.

— Какого они возраста?

Кутепов легонько поерзал на стуле.

— Это я по привычке говорю: парни. Не парни они, мужики, лет по сорок. Представительные такие...

— Зачем они ехали на вокзал?

— Пива спрашивали, нет ли в железнодорожном ресторане... И все смеялись над одним из своих — сзади сидел, Гохой называли... Нет, ничего, хорошие мужчины.

— А с вокзала как? С вокзала кого везли?

— Да опять же этих. Они попросили подождать десять минут, говорят: «Заплатим. Если пива не будет, назад поедем». Минут через пять идут и поехали.

«Вот интересы, — с удивлением подумал Павлычев, — из-за пива готовы хоть на край света». Вслух спросил:

— А еще кого везли?

— Больше я не был на вокзале. Все как-то по городу крутился.

— Ну, а когда ждали этих четверых, ничего особенного не слышали? Или, может — еще лучше — видели?

— Такого — что вас интересует? — еле приметно улыбнулся таксист.

— Вот именно, — улыбнулся и Павлычев.

— Нет, не слышал и не видел... Да и вообще-то я не очень любопытный.

Павлычев задал несколько вопросов о товарищах Кутепова по работе. Предупредил:

— Прошу о нашей беседе никому не рассказывать.

Когда в коридоре смолкли шаги Кутепова, Павлычев пошел в комнату к диспетчеру.

— Давайте, Катя, вызывайте следующего.

Капитан Кучеренко

Он постоял на перроне, посмотрел в одну сторону, в другую. Следует, пожалуй, двинуться налево — в этой стороне пункт технического осмотра вагонов, дальше локомотивное депо, много всяких зданий, много и темных углов.

Рассвет еще не пробился. Хорошо, прожектора светили. Но как ни приглядывался Кучеренко, на перроне не было никаких заметных следов драки, борьбы.

Он шел зигзагами, и мужчина в железнодорожной фуражке, попавшийся навстречу, смотрел на него с недоумением и даже с опаской.

— Товарищ, подождите, пожалуйста.

Железнодорожник приостановился.

— Закурить, что ли?.. Я не курю.

Кучеренко подошел ближе.

— Я из железнодорожной милиции.

— А, из милиции. Формы-то нет, не поймешь.

— Это не столь важно... А беспокою вас вот почему. Не заметили, случаем, — на путях или тут, на перроне, — никто при вас не скандалил?

— Нет не видел, — помотал головой железнодорожник. Полез в карман. — Закурите?

«А ведь говорил, что не курит», — отметил про себя Кучеренко.

— Нет, спасибо. А следов драки или чего-то необычного, подозрительного не наблюдали?

— И этого не видел, — железнодорожник чиркнул спичкой, прикурил. — Говорят, около вокзала кого-то порезали. Но я не видел.

— А что говорят о нем?

— Говорят, увезли на «скорой»...

— Кто это вам говорил?

— Все у нас говорят, на пункте технического осмотра.

— Так, добре... Там есть кто-нибудь, на вашем пункте?

— Есть, есть. Зайдите, может, чего скажут.

Из двери в дежурку пункта технического осмотра вагонов в лицо пахнуло мазутом, застоявшимся табачным дымом.

— Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуй, нежданный полуночник, — ответил пожилой худощавый железнодорожник, с тонким хрящеватым носом.

— Здравствуйте, — нестройно ответили другие.

— Как жизнь?

— А вам по какой такой надобности? — спросил худощавый.

— Это из нашей, из железнодорожной милиции, — сказал вместо Кучеренко парнишка с грязным пятном под носом.

— Верно, — кивнул Кучеренко. — Видимо, встречались?

— Встречались, — улыбнулся паренек. — Это когда на перроне танцы устроили...

И Кучеренко сразу вспомнил: дурачились пареньки на перроне — рвали струны гитар, задирали пассажиров. Пришлось одернуть.

— Ну, а минувшим вечером не танцевал? — спросил паренька.

— Когда? Работать надо.

— Ладно, потолкуем еще... А пока, — Кучеренко глянул на худощавого, — хотел бы с вами поговорить.

— Это пожалуйста, — отозвался тот.

— Выйдем, чтобы не мешать товарищами, покурим на свежем воздухе.

На улице худощавый насторожился. Покосился по сторонам, прежде чем сесть на скамейку. «Вроде бы и этот трусит, как тот, что давал закурить, — подивился Кучеренко. — Чего это они?»

— Не было ли тут поблизости ссоры какой-нибудь, драки?

— Да, товарищ начальник, — облегченно вздохнул худощавый, — да, слышали про случай с ножом.

— Где именно? И кто он, раненый?

— А кто его знает — кто... Если б знать.

— Ну, а где ранили?

— Кто ж его знает, где. Говорят, у старого вокзала лежал.

— И никто из вас не видел его?

— Не было таких.

— А от кого вы слышали об этом раненом?

— Один наш заходил, на танцах был в парке.

— Его фамилия? Адрес?

— Чего там, он тоже ничего толком не видал. Подошел к народу, а того, который лежал, уже на носилках поволокли в машину «скорой».

И все же Кучеренко записал фамилию и имя парня, заходившего на пункт после танцев, — Сергеев Эдуард.

Кучеренко решил пройти по пути, может, составители поездов что-то видели.

Обогнул длинный состав — никого. Полез через тормозную площадку одного из вагонов состава, что стоял на следующем пути. Отметил про себя: «К утру вроде похолодало». Спрыгнул на землю.

— Эй, ты, чего тут шатаешься? — услышал вдруг.

Двое железнодорожников стояли, курили. Молча подождали, пока Кучеренко подошел к ним, представился и спросил:

— Не видели случайно, не было где-то здесь, на путях, какого скандала, драки?

— Драки не видел, — ответил один из железнодорожников, приглядываясь, куда бы бросить окурок. — А вот шел на работу — навстречу двое парней ведут одного, тот еле перебирает ногами. Думал — пьяный. Подошли ближе — тот, в середине, держится руками за живот, на руках — кровь.

— В какое время? Когда это было?

— Где-то около двадцати одного тридцати... Да, по московскому времени. Так, пожалуй.

— А в каком месте вы встретили тех троих?

— На перроне, почти напротив ПТО, пункта техосмотра...

— Куда они шли, в какую сторону?

— Да так, между тупиковыми путями. Со стороны локомотивного депо.

— Как они были одеты?

— Тот, с кровищей — и сейчас вижу руки, — тот в клетчатой рубахе... Да, это точно.

— А другие парни? Как они выглядели?

— Другие? Что-то не помню... Один был повыше, другой пониже. А вот как одеты... Не помню, на того все глядел, в середке, которого вели.

— Так, добре... Вы о чем-нибудь с ними говорили?

— Нет. Думаю, ведут — значит, все в порядке, доведут. А так — нет, не говорил.

— Попытайтесь все-таки вспомнить, как они одеты.

— Тот, повыше, пожалуй, в сером костюме.

— А другой?

— Нет, не припомню...

Подполковник Сарсенбаев

За окном уже утро — яркое, веселое. А на лицах своих помощников подполковник видел усталость и озабоченность — все-таки с полуночи работали. Хотя нет, не только усталость. Майор Айдаров — быстрый, энергичный, как всегда, — что-то негромко сказал старшему лейтенанту Павлычеву и улыбнулся. Что ж, у Айдарова уже есть «зацепка», унывать вроде не стоит. Кучеренко пока помалкивает, а по глазам не поймешь, что у него там, внутри. Следователь отдела, капитан Бондарев, что-то записывал на большом листе бумаги.

Наконец дверь в кабинет открыл капитан Шурагазиев.

Все зашевелились, повернулись к вошедшему, посмотрели на его грузную фигуру.

— Докладывайте, — приказал Сарсенбаев.

— Умер пострадавший... — остановившись у стола, сказал Шурагазиев. — Да, умер. Сказал на перроне: «Джанибек, Умырзак» и «Парковая, 37», больше ничего не говорил... После операции умер. Две ножевые раны — одна в области живота, другая — в спину...

Немного помолчали.

— На перроне, — спросил подполковник Шурагазиева, — не видели на перроне, кто был из друзей пострадавшего или знакомых, кто был около него, хлопотал о нем?

— Нет, что-то не помню...

Сарсенбаев нахмурился. Что с ним поделаешь — вроде опытный работник, инспектор уголовного розыска, а допускает элементарные ошибки — давно таких случаев не было, растерялся? Как показали свидетели, высокий парень, что слушал пульс, видимо, имеет какое-то отношение к пострадавшему, а Шурагазиев прогнал его.

— Не запомнили того, что проверял пульс у пострадавшего? — задал Сарсенбаев наводящий вопрос.

— Этот?.. — смутился Шурагазиев. — Нет, не помню.

— А тех парней, — спросил Айдаров, — тех двоих, что вели пострадавшего, не видели на перроне?

— Нет, не помню двоих.

Снова замолчали.

«Не помню», «не запомнил», — с досадой подумал Сарсенбаев. Подосадовал особенно потому, что Шурагазиев не раз приходил, обижался на «несправедливость»: по званию он выше Павлычева, а по должности почему-то ниже — Павлычев старший инспектор, он, Шурагазиев, просто инспектор... А чего обижаться? Павлычев наверняка так бы не растерялся, не стал бы сыпать в ответ «не помню», «не знаю»... Но подполковник не дал разрастись раздражению.

— Так, — решительно хлопнул ладонью по столу. — Что мы знаем пока? Пострадавший назвал два имени и адрес. Еще известно: вели пострадавшего двое парней. Вели со стороны депо. Один из парней высокого роста, в сером костюме, другой пониже. Итак, у нас случилась драка. И делом этим заниматься нам, не горотделу, тут все ясно. — Быстро оглядел сидящих. — Сейчас немедленно надо на Парковую, 37, выяснить, в какой связи назвал этот адрес пострадавший... теперь уже погибший... Дальше — связаться с горотделом, областным управлением, попробовать установить, кто эти самые Джанибек и Умырзак... Снова надо поискать место, где была драка, а может, просто нападение с одной стороны...

Капитан Шурагазиев

Кто же все-таки эти самые Джанибек и Умырзак — Умырзак, конечно, хотя послышалось Умырза? Почему эти два имени назвал пострадавший? Друзья они ему или, наоборот, враги?

Шурагазиев думал об этом по дороге в горотдел милиции — там он выписал всех, кто носил эти имена и был на заметке. Думал и теперь, шагая по адресу Умырзака Дюсембаева — тот недавно из заключения, надо проверить, что за человек, где был, что делал вчера вечером.

С досадой вспоминал, как его атаковали вопросами Сарсенбаев и Айдаров. Да-а... И зачем надо было прогонять того парня, который проверял пульс у пострадавшего? Парень, может, дал бы какие-то ценные показания. А, может, этот парень и есть Джанибек или Умырзак? Тогда тем более не надо было прогонять его...

Шурагазиев попытался отвлечься от мыслей о работе. Но вот улица Чехова. Дом четыре. В седьмой квартире живет Умырзак Дюсембаев.

В подъезде — пыль, какое-то запустение. На втором этаже, у двери седьмой квартиры, остановился. Нажал кнопку звонка.

Из-за дверей тонкий голосок:

— Кто там?

Спрашивала, видимо, девочка лет пяти-шести.

— Открой, детка, — мягко сказал Шурагазиев.

— Мама не велела... Нельзя открывать чужим.

— А когда мама будет дома?

— Поздно... И папа, и мама сейчас на работе.

Да, неудачно. Придется идти по другому адресу, а сюда вернуться вечером.

На улице он пожалел, что не взял служебный мотоцикл. И сразу же подумал: нет, хорошо, что не взял. Сказывается бессонная ночь — голова, как чугунная, на мотоцикле еще заедешь не туда. А потом — зачем привлекать лишний раз внимание к милиции? Еще, чего доброго, и спугнешь кого случайно, еще допустишь ошибку — опять будут неприятности.

Вот он, следующий адрес: улица Матросова, дом 17. Здесь проживает Джанибек Туткин.

Аккуратный домик, недавно побеленный. Глухой двор. Ворота и калитка были заперты. Шурагазиев постучал. Из калитки выглянула старушка в пестром платке.

— Тебе чего?

— Джанибека мне надо, мать, — сказал Шурагазиев по-казахски.

— Джанибека дома нет.

— Где он?

— В Ташкент поехал, — старушка тоже заговорила по-казахски.

— А когда? В какое время?

— Вчера вечером.

— Вчера вечером? — переспросил Шурагазиев.

— Да, сынок, вчера, — подтвердила старушка.

— А когда вернется?

— Не говорил, не знаю я.

— Зачем поехал?

— Свадьба там у товарища.

Вот везет, черт возьми. Может, этот Джанибек и есть один из тех двух, что были на перроне?

— А как он был одет, мать? Какой костюм на нем?

Старушка подозрительно глянула на капитана.

— Зачем тебе его одежда?

— Нет, не нужна мне его одежда, — поспешил Шурагазиев. — Джанибек все хвалился: купил новый серый костюм. Надел он его, не надел?

— Откуда я знаю, какой у него костюм. И старый у него и новый серые — а какой надел, не видела, без меня ушел.

— Еще он хвалился, усы будет отпускать. Не приметили, уже отпускает?

— Какие усы? — не поняла старушка. — Зачем?

— А вот тут. — Шурагазиев провел пальцем по верхней губе.

— Не знаю я, какие там усы.

— Он хотел такие маленькие, узенькие отпустить.

— Откуда я знаю, может, отпустил.

— Как же так? Вы его не видели вчера?

— Эх, сынок, совсем ты меня замучил... Видела я его, да глаза-то плохо уже глядят. Чего я тебе скажу?

«Вот оно что...» — несколько растерянно подумал Шурагазиев. Вслух спросил:

— Еще, кроме вас, никого нет дома?

— Есть... Дети. Остальные на работе.

— А кто на работе?

— Сын, Мырзахмет, его жена, Райкуль.

Шурагазиев шел по третьему адресу, все еще продолжая ругать себя за то, что вчера не задержал того, с усиками. Вполне возможно, что это и есть Джанибек Туткин. А теперь жди, когда он вернется. Да, жди...

Нет, так не пойдет. Надо немного поспать, а вечером снова вернуться сюда и хорошенько расспросить о Джанибеке. Вдруг отсюда потянется ниточка?

Майор Айдаров

Парковая, дом 37. Добротный дом, комнаты, наверное, четыре. Стены, правда, давно не беленые, а крыша новая, шиферная.

Оглядывая дом, Айдаров приостановился лишь на несколько секунд. Уверенно пошел к калитке.

Во дворе было пусто. Айдаров открыл дверь в дом. Сразу за дверью — по-видимому, летняя комната. В глубине ее — дастархан[1].

— Саламатсыз ба?

Айдаров разглядел: мужчина лет пятидесяти пяти, с маленькой куцей бородкой, женщина такого же возраста и худенькая девушка лет двадцати. Миловидная, но очень уж бледная.

— Как живете?

Гостю вроде не удивились, вопросу его — тоже.

— Не жалуемся, хорошо живем, — ответил мужчина, видимо, хозяин дома. Пригласил: — Присаживайся, попей с нами чаю.

Айдаров снял туфли, присел у дастархана.

— Очень приятно слышать, когда все хорошо.

Хозяйка подала ему пиалу с чаем. Айдаров отхлебнул глоток.

— Зашел к вам кое-что выяснить... Я из железнодорожной милиции.

Хозяин будто прислушивался к тому, что творится за стеной дома. А то, что сказал Айдаров, наверно, прошло мимо его внимания.

Айдаров чуть помедлил, спросил:

— Вы где работаете, отец?

— Я? — удивился хозяин.

— Да, вы.

— Я — на рисозаводе. Старуха моя по дому.

— А вы? — спросил Айдаров девушку.

— Нигде не работаю, — улыбнулась она, склонила голову к левому плечу. — Пока не работаю, только два дня, как из роддома.

— О, вон оно что... — Про себя добавил: «Потому и кажется болезненной». И снова вслух: — И кто же? Сын? Дочь?

— Дочка.

— Поздравляю... А отец дочки... Познакомите меня с ним?

— Он в армии. Еще полтора года служить...

Хозяин дома что-то забеспокоился.

— Это ваша дочь? Сноха? — обратился к нему Айдаров, указывая взглядом на молодую женщину.

— Дочка... — Потеплел хозяин. — Теперь вот есть и внучка.

— И это вся ваша семья?

— Нет... — хозяин замялся.

— Брат у нас еще, — сказала молодая женщина, — то есть мой брат.

— Он работает? Учится?

— Нет, не работает... Но будет, — ответила молодая.

— А ты что, из милиции? — вдруг неожиданно задал вопрос хозяин дома.

— Я уже говорил, что из органов, — спокойно отозвался Айдаров, хотя подивился вопросу хозяина — выходит, первый раз он действительно не слышал?

— Зачем к нам пришел? Кален что-то натворил?

— Я еще ничего не знаю о нем, — улыбнулся майор. — Это сын? — А где-то там, в глубине сознания: «Кален, Кален... Знакомое имя...»

— Сын это, да, — резко сказал хозяин. Показал пальцем на дочь. — Она все будет говорить. — И бесцеремонно встал, выразительно кивнул жене — марш отсюда. Пропустил ее вперед, пошел и сам в другую комнату, хлопнул дверью.

— Нервничает отец, — опустив голову, тихонько сказала молодая.

— Как вас зовут? — спросил Айдаров. — Говорим, а как называть — не знаю. Меня — Рустем Султанович.

— А меня Сауле.

— Красивое имя. А брата, значит, зовут Кален?

— Да, Кален.

— Фамилия?

— Мамбетов...

И сразу — как удар тока. Перрон. Он, Кален Мамбетов, лезет в карман к лоточнице. Клички Мамбетова — Девятый и Звонарь. В марте вернулся из заключения и снова принялся за старое — тогда, на перроне, Айдаров чуть не схватил его за руку.

— Где же он сейчас? — спросил майор.

— В Джамбул уехал, — ответила Сауле. Пристально посмотрела на Айдарова. — Он опять что-то натворил?.. Скажите, пожалуйста, хотя бы мне... Им я, — указала рукой на дверь в другую комнату, — им я не скажу.

— Ничего, я и сам не знаю, просто проверяю одно соображение, — ровно ответил Айдаров. — Когда он уехал в Джамбул?

— Вчера вечером. Даже, наверно, ночью.

— А почему, зачем в Джамбул?

— Точно не знаю. Кажется, к дружкам своим.

— Кто эти дружки?

— Тоже не знаю. Они мне не нравятся...

— Подробно расскажите, пожалуйста, как и что делал вчера ваш брат.

— Что делал?.. В обед у нас собрались родственники, дочка родилась у меня... Ну, выпили все, Кален — тоже. Потом пришли двое парней, друзья Калена.

— Как их зовут?

— Не знаю. Я не запомнила.

— Какие они из себя?

— Один такой высокий...

— Что примечательного, что сразу запоминается в его лице?

— Усики. Маленькие такие, но красивые...

— Еще что?

— Ничего, обыкновенные парни.

— А какой на нем костюм?

— Штаны — серые. Рубашка с цветами.

— С цветами?

— Да, с цветами.

— Хорошо. А второй?

— Молодой, совсем молоденький парень.

— Как одет?

— Обыкновенно... Как-то не заметила.

— В головном уборе он был или без него?

Сауле опустила глаза, припоминая.

— Стриженый он. Под машинку стриженный.

Айдаров помолчал. Видимо, те, что были на вокзале. Но очень уж ловко все получается — как по щучьему велению. Не слишком ли ловко?

— Не припомните, — спросил дальше, — о чем они тут говорили?

— Я не встревала в их разговоры. Правда, слышала, как парни говорили Калену: «Надо в Джамбул». Кален им: «Я уже обещал, в Саксаульскую поеду». Парни: «В Джамбул, в Джамбул...» Кален неохотно согласился: «Ладно», — говорит. Но поругался немного...

— И долго они были у вас?

— Часов так до шести. Потом куда-то ушли вместе с Каленом... Да, приходил еще один парень, спрашивал Калена. Я его тоже не знаю.

— Каков он из себя?

— Высокий. Не знаю еще что можно сказать о нем...

— Хорошо. Что же дальше?

— Этот парень ушел... Часов в восемь Кален вернулся. Пьяный был, а спать не хотел. Через полчаса, наверно или позже — снова пришли те двое, которые говорили про Джамбул. Кален не успел даже надеть туфли — они его потащили из дома под руки.

— А как был одет Кален?

— Брюки — серые. Рубашка.

— Какая рубашка? Пожалуйста, поподробней.

— В клетку.

«В клетку, — повторил про себя Айдаров. — Выходит, в клетку»....

— А какого цвета рубашка? — спросил вслух.

— Желтая и темная клетка...

Да, выходит, не случайно пострадавший назвал этот адрес. Очень похоже, в этом доме и есть одна разгадка.

— Судя по вашим вопросам, — тихо сказала Сауле, — вы что-то знаете о Калене... Что с ним? Скажите...

Айдаров прямо глянул в глаза молодой женщины.

— Поверьте, Сауле, пока только догадки. Как что-то выяснится, сообщим. А пока — пригласите все-таки отца, с ним тоже надо побеседовать.

Поговорил он и с матерью Калена. Но нового они ничего не добавили. Айдаров извинился за беспокойство, распрощался. Быстро прошагал квартал, завернул за угол. Здесь его ждала машина.

— Давай в морг, — сказал шоферу.

По дороге хотел немного вздремнуть — не получилось. Закрыл глаза, а мысли все вертелись вокруг этого дома на Парковой.

В морге стоял запах хлорки. По цементированному полу гулко отдавались звуки шагов, но он постарался не обращать внимания на это.

— Вот он, который вас интересует. — Сторож указал пальцем на стол.

На нем, под простынью, угадывалась человеческая фигура. Айдаров отвернул край простыни.

Лицо мертвого посерело и, конечно, изменилось. Но что-то в нем было очень знакомое... Шрамчик под правым глазом, как подкова... Это же Мамбетов, по кличке Девятый и еще Звонарь!

Айдаров сказал сторожу:

— Через час, или может, раньше, еще приеду. Надо.

На улице отошел шагов десять от морга, передохнул. Скомандовал шоферу:

— Давай снова на Парковую.

Хотя сомнений не было, нужно, чтоб труп опознали родственники. Таков порядок и так вернее.

Поглядывая из машины на дома, на прохожих, Айдаров думал с досадой: «Почему Шурагазиев не приметил шрам? Сказал в больнице: «Примет особых не увидел».

Эта — не особая?.. Хотя шрам невелик, можно и не заметить.

Отец Калена Мамбетова встретил Айдарова не совсем любезно. Сердито отправил щепоть насыбая[2] под язык, шамкая сказал:

— Что ты все ходишь, милиция?

— Работа такая, отец, — миролюбиво ответил Айдаров. — Вы нужны мне с вашей женой. Надо опознать одного человека.

— Как — «опознать»? Он где?

— Поедемте, все расскажу...

Подполковник Сарсенбаев

Он не любил частых и длинных совещаний, но знал: если достигнут хотя бы мизерный результат, надо об этом проинформировать всех участников розыска, чтоб кто-то по неведению не искал того, что уже найдено, а немедленно переключался на то, что еще надо установить. Сейчас уже известно имя убитого. Один из знакомых подполковника, перефразировав известную поговорку, утверждал: «Скажи мне, кто убитый, и я скажу, кто его убийца». Знакомый, конечно, не совсем прав, и все же рациональное зерно в этой перефразировке было.

Но мало проинформировать. Надо наметить дальнейшие действия. А чтобы при этом не ошибиться, очень полезно всем участвующим в розыске вместе подумать, порассуждать. На таких совещаниях обычно каждый высказывал свои соображения о раскрываемом преступлении, не возбранялось высказывать даже сногсшибательно фантастические мысли и замечания, нелепые, на первый взгляд, предложения. Потом все высказанное просеивалось, оставалось самое рациональное — из этого рождалось решение.

В этот раз собравшиеся молчали. Старший лейтенант Павлычев легонько толкнул в бок следователя отдела капитана Бондарева — давай, мол, начинай. Тот покосился на подполковника, но ничего не сказал. Капитан Кучеренко склонился над столом, что-то записывал. Майор Айдаров быстро глянул на подполковника, но тоже пока не нарушил молчания. Шурагазиев глядел в окно.

Сарсенбаев подумал: «Медлят, а тут столько дел». Ну, хотя бы жалоба со станции Саксаульской. Пусть анонимная — не отмахнешься. Вполне возможно — действительно там крупное хищение...

— Давайте, чего тянуть.

Еще с полминуты молчания. И вдруг — словно прорвалось:

— Мы знаем не только имя убитого. Знаем и то, что двое парней вели Мамбетова под руки после того, как его смертельно ранили, двое заходили звонить нашему дежурному, двое увлекли Мамбетова из дома. Скорее всего — это одна и та же пара, она действовала во всех трех случаях. А возможно, и три пары... Надо установить, выяснить, кто эти парни.

— А уехали те двое в Джамбул, когда третьего тяжело ранили? На каком поезде?

— И зачем их туда понесло, по какой такой надобности?

— Если не уехали, где они? Скрылись?.. Почему?

— Что же все-таки было до их отъезда? Подрались между собой?

— Главное — почему, по какой причине убили Мамбетова?..

— Друзья, конечно, у Звонаря такого же сорта, как он сам. Кто же именно?.. Тут ребята из горотдела помогут.

— А может, на вокзале эта троица столкнулась с другой подобной группой?..

— Как говорят французы, ищи женщину. И надо поинтересоваться всеми знакомыми Мамбетова — может, тут отгадка?

— Удар Мамбетову нанесли ножом в живот и спину... Значит, один удар, когда убегал?.. Если так — от кого?

— Возможно, наоборот? Возможно, ударили в спину, Мамбетов повернулся — тут и в живот?

— Обратите внимание, у Мамбетова не обнаружили ножа, не нашли и ничего другого, что могло стать оружием. Потерял или в самом деле у него ничего не было?..

— А может, дружки забрали у него все, так сказать, компрометирующее?

— Джанибек и Умырзак — хорошая версия...

— Это ясно. Самое главное понять бы, за что, по какой причине его убили.

— Неужели так и нельзя найти хоть какие-то следы драки? Наверно, мы плохо искали.

— Вот черти, дорвутся до горилки, пьют без чура, потом разбирайся... Любопытно, сильно пьяным был Звонарь, когда его ранили?

— Версию «Джанибек и Умырзак» надо проверить... Я займусь. Адрес он хорошо сказал, имена — тоже надо проверить... Я так считаю.

— Сестра Мамбетова говорила, что те, двое, ушли вместе с Мамбетовым часов в шесть, потом Звонарь вернулся домой часов в восемь... Где они были те два часа? Пили?.. Где? Не тут ли зацепка?

— Вы рассказывали, Сауле также говорила: еще какой-то парень приходил. Кто он, этот парень?

— Интересно, зачем Звонарь хотел поехать на Саксаульскую?

— А если все же, пока находились на вокзале, встретились с какой-то чужой, враждебной шайкой-лейкой?

— Стоп. А не могло быть, что с Мамбетовым встретился какой-то «коллега по делу» — вместе в колонии были — ну и свели старые счеты?

— Кто же из дружков Мамбетова мог собираться в Джамбул? Чего ему там нужно было?

Сарсенбаев слушал, время от времени записывал высказанное.

— Хватит, — Сарсенбаев решительно поднял руку. — Начинаем повторяться, а время не ждет... Подведем итоги. Ясно просматриваются такие версии. Первая — Мамбетова убили его дружки. Вторая — это сделал кто-то из другой, враждующей группы, Мамбетов кому-то дорогу перешел. Третья — на него подняли руку отбывавшие вместе с ним срок наказания в колонии, «подельники»... Четвертая — убил случайный человек. Еще будут какие-то соображения? Нет? Тогда действуем.

Майор Айдаров

Сестра Калена Мамбетова, Сауле, встретила Айдарова слезами.

— За что же его? — воскликнула она. — За что?..

Айдаров решил подождать немного — пусть выплачется. Но тут в коляске заплакала дочка Сауле. Сауле взяла ее на руки.

Наконец Айдаров спросил:

— Где ваши родители?

— Ушли... Надо Калена хоронить, столько хлопот...

«Это, пожалуй, к лучшему, что их нет», — облегченно вздохнул Айдаров. Вслух твердо сказал:

— Сауле, мы тоже хотели бы знать, за что убили вашего брата и кто это сделал. Так будьте благоразумной, успокойтесь и помогите нам.

Женщина кивнула, пересиливая себя. Взяла полотенце со стола, вытерла лицо.

— Да, я понимаю... Спрашивайте.

— Расскажите снова о вчерашнем дне все самым подробным образом. Вспомните, пожалуйста, каждую мелочь, каждую деталь — ничего не упускайте.

Сауле легонько качала ребенка на руках и подробно рассказывала о том, что делал вчера ее брат. Имена друзей Калена не припомнила. Они как-то называли друг друга — не обратила внимания. И парня того, что приходил без Калена, не знает.

Айдаров внимательно слушал и вместе с тем, — может, против воли — отмечал: сразу видно, что в доме несчастье. Утром был порядок, а сейчас в комнате все раскидано, разворошено...

— ...Часов в восемь или немного позже, — говорила Сауле, — снова вернулись те два парня. Подлетели на такси: «Быстрей, быстрей».

— Что за машина, не помните? — перебил Айдаров.

— «Волга». Номер запомнила — 17-03.

— Почему запомнили?

— Из окна видела номер — машина стояла прямо под этим окном. И огонек около номера, маленький такой.

— Что же вы первый раз не сказали мне об этом?

— Не знаю... Забыла, наверно.

— Почему сейчас вспомнили?

— Вы спросили... Вспомнила.

— Хорошо, что вспомнили. — Айдаров записал номер машины. Это, конечно, удача, это может что-то дать. — Постарайтесь вспомнить и другие детали. Может, еще кто-то заходил к вам вчера?

— Верно, заходил... — Айдаров увидел: женщина даже перестала качать дочку, удивилась, наверно, тому, что правильно подсказал. — Да, еще сосед наш был... Когда выпивали, он зашел ненадолго, помощник машиниста, Имаш Бекмурзаев. Его тоже, конечно, угостили.

— Где он живет, Бекмурзаев?

— А вот рядом, — женщина показала в окно, — дом 35.

И вдруг опять залилась слезами.

Айдаров кое-как успокоил ее, торопливо вышел.

За воротами немного постоял. Шофер служебной машины понял это по-своему, завел мотор. Айдаров резко махнул ему рукой — подожди, мол, и пошел в соседний дом.

Имаш Бекмурзаев был дома. Видимо, собирался куда-то — брился. Он быстро, но спокойно оглядел ладную фигуру Айдарова.

— Проходите, садитесь.

Айдаров представился.

— Вы дома один?

— Один. Сестра в школе, мать в магазин ушла.

— Очень хорошо... Расскажите, пожалуйста, что вы вчера делали, где были.

— Ищете, кто порезал Звонаря?

Айдаров внимательно поглядел на Имаша.

— Что, дружили?

— Нет, не дружил. Интересы не те.

— Откуда же знаете кличку?

Имаш улыбнулся.

— Парень я холостой, за забором от других не прячусь — кое-что слышу. А потом — по-соседски живем, не обижаемся друг на друга.

Имаш говорил ровно, спокойно. Это располагало к доверию.

— Ясно, — кивнул Айдаров. — А теперь расскажите, как вы вчера зашли к соседям, кого там увидели, с кем познакомились, что вам бросилось в глаза.

— Особенного-то вроде... Да и вообще ничего не было. Узнал, что Сауле выписалась из роддома, зашел поздравить с дочкой. Гляжу, выпивают.

— Кто там был?

— Семья Мамбетовых. Еще двое парней.

— Как их зовут?

— Мельком я как-то видел их раньше, но вот как зовут... не интересовался. Да и вообще они, кажется, не называют друг друга по именам, только и слышишь: «Ты, фраер». Или: «Хмырь». Ко всем — «мужики».

— Ладно... Каковы они из себя?

— Один так лет восемнадцати-девятнадцати, невысокий. И злой, наверно.

— Почему так думаете?

— Какой-то он дерганый. Все время шипит... Еще характерное — волос короткий, недавно стригся под машинку.

— Второго как зовут, может, вспомните?

— Нет, не знаю ни того, ни другого. «Фраер» и «фраер» — вот и все имя.

— Хорошо, опишите внешность второго.

— Этот выше. Особенно приметное — усики. Маленькие такие, узенькие.

— Если будет необходимость, опознаете этих двоих?

— Узнаю. Без ошибки узнаю.

Имаш рассказывал дальше — как выпивали, что говорили, но ничего нового для Айдарова не сказал.

Айдаров поблагодарил Имаша и поехал в отдел.

Капитан Кучеренко

В уголовном розыске горотдела милиции его встретили запросто — будто виделись только вчера. Полный, широколицый подполковник Елюбаев крепко, как тисками, сжал руку — Кучеренко знал об этих тисках и все же чуть присел. Елюбаев усмехнулся.

Потолковали о том, о сем. Дальше Кучеренко сказал:

— Друзья-приятели Мамбетова-Звонаря нужны. У вас уже был Шурагазиев, интересовался кое-кем. Возникла нужда еще раз заглянуть в ваш кондуит, в вашу алфавитную картотеку.

— Что ж, пожалуйста, нам не жалко.

Кучеренко присел к ящику. Итак, «Алдабергенов Сарымсак, год рождения — 1930, место рождения...» Нет, этот староват, не подойдет в друзья Мамбетову. Дальше — опять не то... И опять. И опять. Вдруг — «Жусупов Ергешбай». Кучеренко поднял голову от карточки, подумал.

Старший брат этого самого Ергешбая, Жусупов Толя, и еще два его дружка находятся сейчас в Джамбуле, ждут суда, — они выкрали несколько чемоданов из автоматической камеры хранения. Суд вот-вот должен состояться, может, сегодня как раз и состоится. Вполне возможно, что Ергешбай поехал в Джамбул... И он ведь похож на одного из тех, что вели раненого Мамбетова по перрону, вполне вероятно — на суд брата Ергешбай поедет. Значит, в качестве рабочей гипотезы можно принять: один из друзей Мамбетова, который собирался в Джамбул, и есть Жусупов Ергешбай, по прозвищу Тихоня. Особенно если учесть, что брат его, Толя, дружил с Мамбетовым.

И Кучеренко занес в записную книжку адрес Жусупова Ергешбая. «Вот, черт, — подумал с легкой досадой, — почему раньше не пришла мне в голову эта мысль? Умный, говорят, и долотом рыбу ловит, а тут... Мы же знаем, что Мамбетов собирался в Джамбул, мог бы и поломать голову и над тем, кому из его друзей и зачем потребовалось поехать туда же. Тем более — об этом говорили, когда собирались у подполковника...»

И снова склонился над ящиком. Да, один из друзей Мамбетова — Жусупов Ергешбай, Тихоня. Это почти точно. Это он вчера был — ему всего девятнадцать, именно о нем говорили как о зеленом юнце. А кто другой?..

Жусупов Толя сидит в Джамбуле, второй приятель Мамбетова, Суюнышев Ахмет, — тоже в Джамбуле дожидается суда. Видали Звонаря также вместе с Нургалиевым Файзуллой, по кличке Футболист... Так, так... Футболист-Нургалиев — высокий, как тот, что проверял пульс у Мамбетова. Только вот усики... Шут его знает, давно уже не встречался, может, и отпустил усы... И он, Футболист, тоже в этой картотеке — в феврале вернулся из мест не столь отдаленных. Мог этот самый Нургалиев-Футболист поехать в Джамбул? Мог. Конечно, мог. Хотя это все предположения, но предположения довольно веские.

И все-таки Кучеренко до конца просмотрел всю картотеку, не обольщаясь тем, что вроде бы нашел искомое. Выписал еще Султана Каратаева и Зейнуллу Серикбаева — их тоже видели в последние недели с Мамбетовым.

Майор Айдаров

Водителем таксомотора под номером 17-03 оказался Петр Максимович Гулин — плотный, кряжистый мужчина лет сорока, в темной куртке с молнией, в темных узких брюках.

Поздоровался приветливо. Присаживаясь на предложенный стул, заметил:

— Со мной уже беседовал ваш товарищ.

— Верно, Петр Максимович. И что же вы ему рассказали?

— Да, так... — Таксист пожал плечами. — Драк я не видел, ничего такого не слышал...

— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, где вы были, кого возили вчера во второй половине дня.

— И об этом говорил. Молоденький такой, ваш товарищ, спрашивал.

— Не страшно, расскажите еще раз. И как можно подробнее.

— Ясно-понятно, — сдержанно отозвался таксист. — Значит, так... Пообедал я около часа. Потом повез троих с вокзала во второй микрорайон. Оттуда четверых вез в аэропорт. Опять во второй микрорайон...

Айдаров терпеливо слушал, внимательно поглядывал на водителя. По манере говорить — размеренно, неторопливо — таксист напоминал сына Марлена. «И откуда у него, у пацана, эта самая неторопливость?» — подумал Айдаров о сыне. Следом пришло на память, как ведет себя Марлен за шахматной доской — не коснется фигуры, пока не обдумает хода. Прямо-таки не по-мальчишески. Это уже характер.

А таксист тем временем продолжал:

— ...Тут двое подходят, это на вокзале, говорят: поехали за линию.

Айдаров насторожился.

— Не помните, когда это было? В какое время?

— Так... полдевятого. Да, так.

— Хорошо, продолжайте.

— Поехали за линию, за железную дорогу. Там мои клиенты забежали в дом, за руки вытащили парня. Лет двадцати трех, может, и постарше... «Быстрее, быстрее, — говорят, — опоздаем».

— Адрес не помните?

— Почему не помню? Парковая, 37.

— А почему запомнили?

Таксист улыбнулся.

— Профессиональное, наверно. Столько вызывают по адресу — приходится в памяти держать.

— Понятно. Продолжайте.

— Поехали, значит. Один сидел рядом со мной, другие сзади... Водочкой попахивало, когда ехали двое, сел третий — еще хлеще запахло...

— Опишите того, что был рядом с вами.

— Высокий. В сером костюме. Да... Усики у него — приметные такие, узенькие, черные. И сам он весь черный. Чуб растрепанный. Он все больше молчал.

— Опишите, пожалуйста, и тех двоих.

— Тот, другой, который ехал с вокзала, — по виду еще пацан. Стриженый. В армию, что ли, призвали? А может, срок отбывал?

— А одет он как был, этот стриженый?

— Черные брюки. Расклешенные. Серая рубашка... И злой, хотя и пацан. На того, на третьего, что взяли на Парковой, все ворчал: опоздаем из-за тебя. Который с усиками, молчал, а этот зудит и зудит...

«Да, они, опять они», — отметил про себя Айдаров.

— Так, значит, поехали, — сказал таксисту. — Дальше что?

— Дальше?.. Доехали до переезда — закрыто, восемнадцатый шел... Пацан этот здорово психовал. Кричал: «Достукались, растуды вашу... Упустили прямой, с пересадкой теперь придется...»

— Как вы поняли эту его фразу?

— Тут все ясно-понятно. Они в Джамбул собирались ехать, а через него восьмой и восемнадцатый идут — восьмой к тому времени уже прошел, восемнадцатый на переезде. На других поездах придется добираться с пересадкой. Вот так и понял...

— А как вы узнали, что они собирались в Джамбул?

— Говорили они. И не раз.

— Не слышали, как они называли друг друга?

— Как называли?.. А по-блатному, «фраер», еще «дрефло», по-разному... — Таксист помедлил, повел глазами по стенам кабинета. — Да, по-людски вроде не называли. И нецензурными словами сыпали.

— Ладно, хорошо, — кивнул Айдаров. — А каков из себя третий, которого захватили на Парковой?

— Говорил уже. Года так двадцать три, может, немного больше. Среднего роста. Рубашка на нем в клетку, заметно поддатый... Да. Его тащили за руки, а он шлепал в носках, в руках туфли — так спешили. Обулся в машине.

— Хорошо. А могли бы вы их опознать?

— Могу, ясно-понятно... Если они там ничего не изменят.

Айдаров знал: родственники Мамбетова возьмут труп только вечером.

— Прошу вас, поедемте со мной.

В машине Айдаров спросил:

— А как открыли переезд, куда направились ваши пассажиры?

— До вокзала довез. Ничего, чинно расплатились. А что дальше — то уж не знаю, не моя забота.

Когда подъехали к моргу, лицо таксиста вроде задеревенело.

Сторож заговорил с Айдаровым, как с хорошим знакомым.

— Опять к нам, товарищ начальник?

Айдаров ничего не ответил. Вошел вместе с таксистом.

Сторож отвернул край простыни.

— Посмотрите, пожалуйста, повнимательней, — попросил Айдаров, — помогите опознать, кто это.

Таксист молча покивал.

— Да, это тот, его захватили на Парковой...

Узнал таксист и рубашку, и туфли Мамбетова.

— Помню, помню, ясно-понятно... Да, эти, лакированные туфли.

— А как вы их запомнили?

— Я говорил... Он их нес в руках — спешили. Сам в носках бежал, а в руках туфли, лаком блестят. Это необычно — в руках... Потому запомнилось.

Старший лейтенант Павлычев

Павлычев лихо козырнул секретарю городского суда.

— Разрешите обратиться, Роза Николаевна?

Секретарь подавила улыбку — ярко накрашенные губы выровнялись в одну линию, властно повела глазами — по меньшей мере полковник, если не генерал.

— Что привело ко мне?

— Нужда, конечно, привела, Роза Николаевна, — сказал Павлычев. — Помните такого клиента горсуда, Мамбетова Калена, по кличке Девятый, а еще — Звонарь?

— Как же... Говорят, его вчера кто-то зарезал. Это правда?

— Коль до вас уже дошло — истинная правда.

— Эх, докатился парень. Трижды его судили — все мало? — На лице женщины досада, и это как-то тронуло Павлычева.

— Выходит — мало, — кивнул секретарю. — А пришел я — с председателем вашим говорили, есть разрешение, — пришел, чтобы посмотреть все дела, где фигурировал Мамбетов. Интересуемся лицами, с которыми он вместе садился на скамью подсудимых.

— Понятно, понятно... Посидите, сейчас загляну в архив.

Вернулась секретарь минут через пять. И сразу:

— Я все думаю о судьбе этого Мамбетова. — Положила папки на стол перед Павлычевым. — Опять и опять крутится все тот же вопрос: чего он хотел? Ну, попал под суд — вроде бы урок на всю жизнь. А он и второй, и третий раз лезет на скамью подсудимых... Одного раза мало? Еще захотелось?..

— И я желал бы знать, чего он хотел...

Устроился Павлычев в кабинете одного из судей — сейчас хозяина не было, он в отпуске. Открыл окно — сразу же пахнуло приятным свежим ветерком ранней осени.

Хотелось подольше постоять у открытого окна, но пересилил себя. Разложил на столе дела — в одном почти сотня листов, два других потолще. Глядя на эти грубые, серые папки, почему-то подумал о наследстве, которое оставляет после себя человек, и прежде всего — о странном наследстве.

Вон у тетки Серафимы — полон чулан каких-то старых примусов, пепельниц, подсвечников, с полдесятка керосиновых ламп разного калибра и разного вида, медная ступка почти с полметровым пестиком, бронзовые пряжки... Это от теткиного отца осталось — телеграфиста, сосланного сюда из Москвы еще при Николае Втором. Не раз Павлычев говорил тетке: «Давай выкинем всю эту муру». Тетка: «Не тронь, Вовка, пусть лежит. Как-никак — в наследство досталось...»

Говорила это тетка со смехом. И действительно — смешное для наших дней наследство.

Но забавное — ладно. А вот наследство Мамбетова-Звонаря... Выть хочется от него. Наследство Мамбетова — двадцать пять лет жизни, из них почти шесть отсидки, две ножевые раны, одна из которых привела к смерти, и вот эти три тома уголовных дел.

Павлычев достал сигарету, закурил, взялся за первое дело.

Мамбетову только исполнилось восемнадцать, только вступил человек в совершеннолетие — и пожалуйста, дерзкая кража в вагоне вместе с Имангали Кривым и Птичкой — Файзуллой Икрамовым. И пошел Мамбетов-Звонарь на два года в колонию.

Павлычев выписал в блокноте и Кривого, и Птичку, — может, как раз кто-то из них и отправил Мамбетова на тот свет. Полистал дело, выписал имена, фамилии и всех свидетелей — тут тоже может быть зацепка.

Второе дело. По амнистии выпустили дурака, а он опять за свое. Теперь уже разбойное нападение.

Павлычев глубоко затянулся несколько раз. Да, вот он каков, Мамбетов. Это — личность?.. А ведь в юриспруденции есть такой термин «личность преступника». Говорят: «светлая личность», «роль личности в истории» — личность в истории! Вот как высоко ставим мы слово «личность». И вдруг — «личность преступника». Термин, конечно, нужный, но для непривычного уха звучит странно.

Капитан Кучеренко

Отец Ергешбая Жусупова, Тихони, провел Кучеренко в комнату, указал на стул. Сам сел напротив, сцепил на животе кисти рук.

— Где ваш сын Ергешбай?

Отец Жусупова усмехнулся, большие пальцы сцепленных рук закружились один вокруг другого.

— О Толике не спрашиваете?

Кучеренко понял смысл усмешки.

— И вам, и нам известно: наши сотрудники взяли Толю, на него возбуждено уголовное дело. Зачем же нам морочить голову друг другу?.. Меня интересует Ергешбай.

Отец Жусупова пожал плечами, покрутил пальцами, поглядел в окно. Ответил без энтузиазма:

— В Джамбул поехал. На суд Толика.

Кучеренко чуть не улыбнулся: верно догадывался!

— С кем поехал, не знаете?

Отец Жусупова покривил губы.

— Нет, того не знаю.

— А когда вернется Ергешбай?

— И этого не знаю. И вообще ничего знать не хочу. — Хозяин дома приподнялся на стуле, но вновь сел, пальцы быстро забегали один вокруг другого.

Кучеренко нахмурился.

— Вот что, отец, не надо так с нами... Вы знаете о том, что убит Кален Мамбетов?

— Слышал.

— Так вот. Совсем незадолго до смерти Мамбетова вместе с ним был и ваш сын Ергешбай. Он, ваш сын, подозревается в убийстве.

— Ергешбай? — Пальцы покружились. — Он горячий, но чтоб убить... Нет, не может быть.

— Вполне вероятно, что не он, — сказал Кучеренко, — в ходе дознания выяснится. Но это надо доказать.

Отец Жусупова молчал, работали лишь пальцы.

— ...А чтобы быстрее доказать, немедленно, как только явится ваш сын Ергешбай, немедленно сообщите нам, в железнодорожную милицию, начальнику или его заместителям.

— Да, да... Я понимаю, я сразу... Не может того быть, чтоб он... — Отец Жусупова вдруг как-то странно поглядел в окно, заморгал глазами. Руки расцепились. — Дошел — один сидит, ждет суда, другого... Нет, не он убил, не может мой сын.

— Вот и хорошо, — сказал Кучеренко. — Дайте мне последние фотографии вашего сына.

Хозяин дома насторожился.

— Да поймите, чем мы быстрее произведем все розыскные действия, тем лучше для вашего сына.

— Чем же лучше?

— Быстрее будет снято с него подозрение.

— А... Да, да, понимаю... Есть, есть его карточки. Я сейчас...

К дому Файзуллы Нургалиева-Футболиста Кучеренко подходил с волнением — оправдается ли догадка? Очень вероятно, что именно Нургалиев был вместе с Жусуповым. Но опыт подсказывал: зачастую вроде бы понятное и очень вероятное на проверку выходило ложным, так что спешить с выводами не стоит — не хвали день до вечера.

Дома была лишь пожилая женщина, поглядевшая на капитана с робостью и недоумением.

Кучеренко сразу, с ходу:

— Скажите, где ваш сын Файзулла?

— Файзулла?.. А... зачем вам?

— Дело очень серьезное. Я из милиции. Где ваш сын?

Женщина молчала.

— Поймите, для вашего сына будет лучше, когда разберемся... Убит его товарищ.

— Убит?.. Товарищ?..

Женщина глядела на Кучеренко, но вряд ли понимала, что от нее хотят. «Чудная какая-то, — невольно подумал капитан. — Или я, может, выбрал не ту манеру разговора?»

— Никак не пойму, — мягко заметил вслух, — почему вы боитесь сказать, куда уехал ваш сын... Где же все-таки он?

— В Джамбул уехал.

— Когда?

— Вчера вечером.

Кучеренко облегченно передохнул.

— Так, добре... Мне нужны фотографии вашего Файзуллы. — Желательно последних лет.

Женщина молчала, робко поглядывая на Кучеренко. Опять уговоры, разъяснения.

Наконец — вот она, фотография. Точно: тонкие усики, прямые брови. Да, Нургалиев-Футболист отпустил усики.

Кучеренко почувствовал: на лбу вроде бы выступил пот.

— Когда вернется ваш сын — сообщите нам. Для его же пользы. Я запишу вам номера телефонов. Только обязательно. Запомните?

Подполковник Сарсенбаев

В отделе фотографии Нургалиева и Жусупова разглядывали с особой тщательностью.

— С этим и я знаком. — Капитан Бондарев легонько щелкнул пальцем по краю фотографии Жусупова.

Сарсенбаев кивнул: да, знаком. Теперь аэропорт — тоже под надзором линейного отдела, и там, в аэропорту, крутился Жусупов, когда пропал чемодан пассажира, прилетевшего из Алма-Аты. Тогда-то Бондарев и познакомился с Жусуповым.

Шурагазиев взял фотографию Нургалиева, чуть прищурился, полная шея его покраснела. Посмотрел, покрутил фотографию и так, и эдак. И высказаться вроде пора, но он все медлил.

— Да, — сказал наконец. — Этот слушал пульс тогда, я его прогнал... Моя ошибка...

В кабинет вошел водитель таксомотора 17-03 — плотный, кряжистый. Приостановился.

— Приглашали, товарищ начальник?

— Приглашал. Подходите поближе, садитесь.

Подполковник положил перед таксистом десяток фотографий парней — фотографии были разнокалиберные по размерам и различные по исполнению.

— Посмотрите, нет ли тут кого-то из знакомых вам.

Таксист поглядел на верхнюю фотографию, молча отложил в сторону. Вторую — тоже в сторону, третью — тоже. На четвертой задержался дольше, поднял глаза — Сарсенбаев прочитал в них: «Дали, наверно, не для шуток, а я вот ничего пока не могу сказать обнадеживающего». Но отложил в сторону и четвертую. Взгляд на пятую.

— Он! — Таксист даже слегка подпрыгнул на стуле. — Он, товарищ начальник, этот самый, с усиками. Я его вез от вокзала до Парковой, потом с Парковой.

— Не ошибаетесь?

— Нет, что вы. Какая ошибка? Усики, брови, нос — все его.

— Что ж, так и запишем. Смотрите дальше.

Еще две фотографии отложены в сторону без комментариев. Следом:

— Это — второй, что ехал. Все ругался. Кричал тому, убитому: «Опоздаем из-за тебя...»

Дежурный по станции тоже опознал Нургалиева и Жусупова.

— Да, они заходили звонить.

Кассир багажной конторы тоже сказала: они.

Когда за кассиром закрылась дверь, Сарсенбаев беглым взглядом окинул своих замов, инспекторов уголовного розыска.

— Еще один шажок вперед, — сказал спокойно. — Теперь точно знаем, приехали на вокзал вместе с Мамбетовым Нургалиев и Жусупов. Они же звонили нашему дежурному. Но куда делись после того — не знаем... Надо запросить кассу, сколько билетов продано до Джамбула на ночные поезда — и на прямые, и с пересадкой.

— Я это уже сделал, — отозвался Айдаров, блеснув своими быстрыми глазами. — На ночные поезда до Джамбула не продали ни одного билета.

Сарсенбаев кивнул — ясно.

— Значит, ни одного? Но эти друзья-приятели могли поехать и без билета, это для них просто... А могли и не поехать... Хотя бросить своего товарища в беде — знаем мы их товарищество, и все же, — бросить в беде... Для этого нужна веская причина... Скорее всего... Скорее всего, Нургалиев и Жусупов все-таки уехали в Джамбул.

Сарсенбаев помедлил. Глянул на часы — рабочий день подходил к концу.

— Попытаюсь связаться с Джамбулом, — сказал он собравшимся. — А вы не теряйте времени...

Джамбул дали минут через десять.

Поздоровался с начальником линейного отдела, подполковником милиции Абдрашитом Каракузовым, справился о здоровье, о семье.

— А теперь у меня такая просьба, Абике. У вас там трое арестованных — украли чемоданы из камеры хранения. Все трое отсюда, из Кзыл-Орды: Жусупов Толя, Суюнышев и Аманкулов. Хотелось бы знать, состоялся над ними суд или еще не состоялся. Если нет — когда состоится.

— Знаю этих, суд откладывается, — ответил джамбулский коллега. — А когда состоится — уточню, потом сообщу.

— Хорошо. Звони на квартиру, буду рад твоему звонку.

Вечером в ресторане

Генка Шамов вместе со своим дружком, Сенькой Плаховым, сидел в железнодорожном ресторане.

Нельзя сказать, что заведение завидное, и все же — не гадюшник. А главное — пиво хорошее. Свежее, в меру холодное. Генка для начала взял сто пятьдесят водки, Сенька пил только пиво. Обмывали Генкин отпуск — отдыхает парень.

— Как раз бархатный сезон, — в который уже раз повторил Генка, наслаждаясь тем, что ему дали отпуск именно в этот самый бархатный сезон. — Через три дня освободится моя Оксанка — не могли, бюрократы, дать отпуск вместе со мной, — освободится, и махнем к самому синему в мире Черному морю...

В другом конце зала пронзительно взвизгнула официантка.

Звучная пощечина.

— Нахал, чего руки распускаешь?

Шамов привстал — что там? Увидел: к двери в кухню бежала полная официантка.

— Люди, мужчины, что же вы смотрите? — крикнула она, махнула полной, пухлой рукой и скрылась за дверью.

Худощавый парень с бутылкой нетвердо, как на ходулях, шагал к двери в кухню.

— Я те, сволочь...

— Милиция! — закричала буфетчица из-за своей стеклянной загородки.

— Милиция! — закричала вторая официантка.

Кто-то выскочил на улицу — слышно, как топали к двери.

— Милиция, где милиция? — вновь закричала буфетчица.

Этот крик, видимо, заставил парня опустить бутылку. Он ногой хватил в дверь кухни, но дверь не поддалась. Парень размахнулся — от двери во все стороны полетели бутылочные осколки. Шамов даже несколько пригнулся.

И тут скорым шагом вошел старший сержант милиции. Задиристый парень схватил со стола вторую бутылку.

— Гражданин, прекратите! — твердо скомандовал ему старший сержант.

— А, и ты с ними... — Парень замахнулся. Вдруг ойкнул, рука повисла плетью. Бутылка оказалась в руках старшего сержанта.

— Пойдемте отсюда. — Старший сержант твердо, под руку, повел дебошира к двери.

Шамов потянулся к кружке.

— Здорово, — несколько оторопело сказал Сенька Плахов. — Раз — и давай отдохни на казенной койке.

Шамов усмехнулся — эх, мальчишка.

— Чего ты развосхищался? — Шамов прищурился. — Они это только и могут — руки крутить...

— Не заметил, он не крутил, — засомневался Плахов.

— Эх ты, не заметил...

Плахов пожал плечами.

— Ну, ты уж слишком.

— Чего слишком? — Шамов покосился в одну сторону, в другую. — Я тебе говорил — порезали Звонаря?

— Ну, говорил... А при чем тут старший сержант?

— При чем... — Шамов снова покосился влево, потом вправо. — При том, что я знаю, кто порезал. — Понизил голос. — Я знаю, кто порезал, я видел. А им, этим ментам, век не узнать. Понял?

Подполковник Сарсенбаев

Он всегда приходил в отдел за полчаса до начала рабочего дня. Выслушает доклад дежурного, просмотрит вчерашние записи для памяти. Не спеша прикинет план дня — этим надо заняться в первую очередь, это может подождать.

Сейчас, конечно, самое первое — дело Мамбетова. Но не забыть бы и о Чиили — надо туда, на пункт, кого-то послать. Да, и в совхоз не грех бы съездить, проведать дочку — вторую неделю она там со своими одноклассниками помогает убирать рис, работает на току.

Телефонный звонок перебил течение мыслей.

— Галимжан? — послышалось в трубке. — Это я, Каракузов, из Джамбула. Как жизнь, дела?

— Спасибо. Живем и здравствуем.

— Как семья?

— Спасибо, спасибо. Все нормально... Как там моя просьба?

— Потому и звоню, что просил. Судили ваших голубчиков десятого числа.

— Значит, позавчера? Вон оно что... Тут, дорогой Абике, такое дело. Двое «наших» рвались на этот суд — интерес был, но, по всей видимости, просчитались: десятого вечером только собирались к вам. А эти двое, по нашим предположениям, причастны к убийству... Ориентировку получили?

— Было такое, получили.

— Теперь так рассудим. Эти двое не успели на суд, но, вероятно, постараются добиться свидания — коли суд состоялся, свидания дадут. Так ведь?

— Так. Если был интерес — придут на свидание.

— Значит, надо предупредить администрацию следственного изолятора: просим задержать тех, кто попытается получить свидание с той троицей. Обязательно задержать — они фигуры в нашем деле весьма важные.

— Понимаю, дорогой. Свяжусь с начальником изолятора, не беспокойся.

Майор Айдаров

Подполковник Елюбаев встретил его веселой шуткой.

— Что, опять железная дорога к нам в гости?

— Приходится, — ответил Айдаров, протягивая руку.

Знал: сейчас Елюбаев сомнет ее своей ручищей-тисками, но — что поделаешь, как не подать руки хозяину кабинета? И точно — пришлось чуть присесть. Елюбаев усмехнулся.

— Ты покрепче, чем некоторые. И все равно надо тренироваться.

Елюбаев указал на стул.

— Спасибо.

Айдаров присел. Заговорил неторопливо:

— Как вы знаете, вместе с Мамбетовым, со Звонарем, рядом с ним в день гибели были Жусупов и Нургалиев. И надо бы поближе познакомиться с этими приятелями Мамбетова, — может, они и приведут к разгадке?.. Хотелось бы подробнейшим образом узнать, с кем враждовали, какие группки вились вокруг Мамбетова с приятелями и около их противников. А отсюда, может, придем и к пониманию, кому Мамбетов дорогу перебежал...

Елюбаев кивнул: понятно, дескать.

— Широко вы размахнулись, едва ли полностью удовлетворим ваше любопытство. Но кое в чем, думаю, поможем. — Елюбаев уверенно, весомо положил свои могучие руки на стол. — С полмесяца назад в железнодорожном парке Нургалиева-Футболиста ударил ножом известный и вам Аскаров Рахимбек, или, как его обычно зовут, Рахим.

— Да, известен, — подтвердил Айдаров. — Лично-то я его не знаю, но помню, дважды судили за грабеж, сейчас нигде не работает.

— Он самый, — кивнул Елюбаев. — Так вот что любопытно. Свидетели говорят: он, Рахим, ранил ножом Нургалиева. Где-то неделю спустя Рахима задержали. Стали допрашивать. Рахим вынужден был признать: да, он. А Нургалиев — на счастье, рана оказалась несерьезной, — Футболист-Нургалиев твердит: «Не знаю, кто пырнул». Устроили очную ставку, он Рахиму: «Не знаю, кто, только не ты, тебя я знаю». Тогда и Рахим — с наглостью, с усмешками: «Ну, правильно, не я. Заливал я вам, знал: суд лучше вас разберется». Так и отпустили Рахима ни с чем... Любопытная история?

Айдаров представил, как Рахим с усмешечкой врет следователю.

— Да, любопытно... С чего это Нургалиев вел себя так странно? Струсил? Или сам хотел отомстить Рахиму без всякого следствия и суда?.. И, может, вечером десятого числа дрались группами, а нож Рахима или нож его приятелей приготовлен был не для Мамбетова, для Нургалиева?

— Все может быть, — кивнул Елюбаев. — И мы так думали... А еще вот что заметь. Девятого сентября, утром, мы освободили Рахима — подчеркиваю: девятого — а на другой день вечером, десятого, смертельно ранили Мамбетова. Любопытно?

— Очень даже любопытно... Хотя, конечно, может быть простое совпадение.

— Возможно. Но подумать есть над чем...

— Это верно, поразмышляем... А Жусупов-Тихоня, с ним не случилось чего-то подобного?

— Ишь, чего захотел, — рассмеялся Елюбаев. — Так вы сразу всю шпану переловите, нам ничего не оставите... — Посерьезнел. — Нет, об этом ничего не знаем. Но, скажу тебе, это хитрый и злой волчонок, с ним надо ухо держать востро. Это я тебе точно говорю.

Подполковник Сарсенбаев

Они сидели втроем — Сарсенбаев и его заместители. Обсуждали то, что Айдаров узнал в городском отделе милиции.

— Нет, непонятно, почему Нургалиев не «посадил» Рахима, хотя с полным основанием мог бы сделать это, — сказал Кучеренко. — Отомстить хотел?.. Нет, непонятно. Тут надо толком разобраться... Считаю: едва ли Нургалиев пойдет на убийство. Он какой-то мягкий, флегматичный... Подвергли его аресту — ему хоть бы что. Отпустили — опять ладно. Есть сведения: обделяли его дружки, обманывали на глазах — и опять он ничего... Нет, Нургалиев не пойдет на убийство.

— А может, надеялся, что помогут Звонарь-Мамбетов и Жусупов? — высказал предположение Айдаров.

— Мамбетов мог, — кивнул Кучеренко. — И Жусупов мог. Он хоть молодой, но задиристый и наглый, бездушный. Правильно отозвался о нем Елюбаев: как волчонок. И взгляд-то у него волчий: глянет — молоко киснет. Не случайно, видно, дали ему кличку Тихоня — по контрасту... Да, этот мог.

Подполковник Сарсенбаев положил руку на стол, как бы прихлопнул тем самым все разговоры предположительного характера. Зазвонил телефон. «Небось, из локомотивного депо, — подумал Сарсенбаев, поднимая трубку. — Опять напомнят: скоро ваша лекция по предупреждению правонарушений».

Но подполковник ошибся.

— Это снова я, Каракузов, из Джамбула...

— Рад слышать, Абике.

— Подожди, дорогой, не очень-то радуйся. Опоздали мы. Эти ваши двое — один с усиками, — они уже побывали на свидании. Звоню в изолятор, говорю, что к чему, а мне: «Уже были, вчера были...» Куда теперь делись — неизвестно...

Сарсенбаев медленно опустил трубку.

— Вот везет... Из Джамбула, Абике. Жусупов и Нургалиев уже были на свидании, еще вчера. Куда теперь делись — неизвестно. — Посмотрел на одного своего зама, на другого. — Каково?

— Да, везет, — покривился Кучеренко.

Айдаров лишь развел руками.

— Ладно, бывает и хуже, — бодро, напористо сказал Сарсенбаев, откинув назад волосы, крылом нависшие надо лбом. — Будем форсировать другие версии... У Шурагазиева свое дело, у Павлычева — тоже. А вас прошу налечь на эту версию: Мамбетова убили Рахим и его друзья. Вы, Рустем Султанович, — обратился к Айдарову, — свяжитесь с горотделом, попросите, чтоб их сотрудники не трогали пока Рахима.

— Есть, понятно, — кивнул Айдаров.

— А вам, — Сарсенбаев чуть повернулся к Кучеренко, — вам, Иван Лаврентьевич, надо узнать, где был и что делал Рахим в тот вечер — десятого сентября...

Капитан Кучеренко

Кучеренко заходил к соседям Рахимбека Аскарова, расспрашивал об Аскаровых. И соседи выкладывали все новые подробности о Рахиме, о его семье.

Мать у Рахима умерла. Отец получает небольшую пенсию. Появится возможность — прикладывается к бутылке. Старше Рахима в семье — сестра, Шолпан, она замужем, живет в Аральске. За Рахимом идет брат, Ахмет, сейчас отбывает наказание. Третий брат, Булат, еще моложе, нигде не работает.

— Все дармоеды, все изверги, — бубнил ближайший сосед Аскаровых, почти совсем лысый пенсионер. — Одна лишь девочка, Роза, — золото. Все сама себе делает и другим тоже. И как-то ухитряется в школу ходить...

Кучеренко зашел и к Аскаровым.

На стук вышла девочка в грязном переднике. Худенькое вытянутое личико, любопытные, живые глаза — но, пожалуй, чем-то напуганные.

— Здравствуй, дочка... Есть дома кто-нибудь из старших?

— Здравствуйте, дядя... — девочка завела руки за спину, развязывая тесемки передника. — А дома я одна.

— Где же отец?

— Не знаю, дядя. Он часто уходит... — Девочка вроде бы хотела что-то добавить, но так и не добавила.

«Да, наверно, не раз «учили», бедную, — подумал Кучеренко. — А худоба-то какая — одни глаза сверкают... Руки — смотреть страшно, как спички». И в который уже раз пожалел, что у них с женой нет детей. Разве они — эх, разве так бы они заботились о своей дочке?..

Проглотил ком, застрявший в горле, спросил:

— А где же другие старшие?

— Другие?.. Мамы у нас нет...

— Ну, а братья, сестры? — поспешил Кучеренко, отвлекая девочку от грустных воспоминаний.

— Братья?.. Рахимбек уехал в Аральск, к Шолпан.

— Это сестра?

— Да, сестра.

— А когда он уехал?

— Я не знаю. Вот придет Булат, у него спросите.

— А кто это — Булат?

— Тоже мой братишка.

— Так, добре. Кто еще с вами живет?

— Никого больше.

— А как тебя зовут?

— Роза... А вы кто, дядя?

— Паспорта проверяю у взрослых. Чтоб все жили спокойно.

Кучеренко прошел еще несколько домов. Интересовался соседями — а перед глазами все худенькая девочка. Соседи говорили, что Рахима давно не видно, а Булат здесь.

Вернувшись в отдел, Кучеренко вызвал Аральский линейный пункт милиции, капитана Дидарова.

— Установите, где и кем работает Шолпан Аскарова, родом из Кзыл-Орды. Узнайте, приезжал ли к ней на этих днях брат и поточнее — когда именно приезжал.

Через час Дидаров доложил:

— Аскарова Шолпан работает в железнодорожном ресторане официанткой. Был брат, Рахимбек. Да... Приехал к ней десятого числа, с двадцать третьим поездом.

— Каким поездом?

— Десятого сентября, двадцать третьим.

— Это точно?

— Переспрашивал. Да... Шолпан так утверждает.

— Что ж, так и запишем... — Кучеренко помедлил. Выходит, Рахима не было в Кзыл-Орде в то время, когда убили Мамбетова: двадцать третий поезд проходит здесь рано утром, а тяжело ранили Звонаря вечером. — А зачем он приезжал в Аральск? — спросил капитан после паузы.

— Шолпан рассказывала, с гитарой приехал, чистенько одетый. Сказал: «Жениться хочу». Да... Просил сестру достать ему рыбу на свадьбу.

— Еще что она говорила?

— Говорила: «Рахим решил завязать. Жениться, жить хорошо».

Кучеренко усмехнулся не без горечи. Положил трубку. Худенькая девочка Роза почему-то мешала поверить, что Рахим «завяжет». Да и опыт говорил, не верь, не вытекает это самое желание «завязать» из поведения Рахима. Чего это он вдруг решил прикинуться овечкой? Для этого должна быть причина. В чем же тут дело?

Капитан Шурагазиев

Джанибек и Умырзак. Умырзак и Джанибек. Фу, черт, так и лезут на язык, нет от них спасенья.

Шурагазиев даже сплюнул. Покосился по сторонам — ну и ну. Увидит кто — неловко.

Туткин пока не вернулся, но направиться в Ташкент, чтоб задержать его, или попросить об этом ташкентских коллег — не было оснований. С Туткиным еще придется подождать. А пока Шурагазиев шел, чтоб поговорит» с Умырзаком Нугмановым — всего же надо проверить еще четверых Умырзаков и двух Джанибеков. Шел на работу — дома сейчас только старики и дети.

Вот и комбинат стройматериалов. Хотелось заглянуть в цехи — там, небось, добра на сотни домов, не то, что его пристройка. Но подумал: желание это — пойти в цехи — наверно, не вяжется со служебным долгом. Тут еще — во дворе, прямо из земли, шипит, вырывается пар. А зимой многие жалуются: нет тепла. Откуда же оно будет, если так вот?.. И Шурагазиев пошел сразу в контору.

В отделе кадров за столом сидела молодая черноглазая женщина.

Шурагазиев поздоровался. И сразу:

— Передайте директору, под носом, во дворе, пар фонтаном бьет. Пусть примут меры.

Женщина улыбнулась.

— Передам, это не трудно.

— Вы инспектор по кадрам? — спросил Шурагазиев уже мягче.

— Да, инспектор. Начальника нам не положено.

— Я из милиции... Надо пригласить Нугманова Умырзака, поговорить с ним. И чтобы не мешали.

— Пойдемте в красный уголок, — с готовностью сказала женщина, — там свободно. А за Нугмановым я сама схожу. Он у нас работает в столярном.

Шурагазиев от нечего делать осматривал красный уголок.

— Вот он, Нугманов, пожалуйста, — сказала инспектор отдела кадров, переступив порог, и сразу вышла из красного уголка, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Здравствуйте, агай, — снимая кепку, сказал от порога парень в чистой синей спецовке.

— Проходите вот сюда, поближе, — сказал Шурагазиев по-казахски, присаживаясь у бильярда. — Бери стул, устраивайся.

Парень прошел, сел. Положил кепку на колени, провел руками по волосам, приглаживая чубчик.

— Я из милиции, — сказал Шурагазиев.

Нугманов быстро вскинул глаза.

— Догадывался...

От парня хорошо пахло сосновой стружкой, да и лицо его нравилось Шурагазиеву — простое, открытое, без хитрости.

— Ну, как живем?

— Хорошо живем, агай...

— Как работаешь?

— Неплохо работаем, план даем сто десять — сто двадцать процентов.

— Женат? Семью завел?

— Нет еще...

— А есть на примете?

Парень смутился. Верхняя губа легонько дернулась.

— Гражданин начальник, — меняясь лицом, совсем другим тоном сказал Нугманов, — все не можете забыть, что отбывал наказание?

Шурагазиев подождал. Почувствовал: сердце чуть заныло.

— Ишь ты, обиделся, — сказал грубовато.

— А что я, не человек? — с дрожью в голосе бросил парень.

Шурагазиев почувствовал: сердце защемило еще противней. И это... Нет, не надо горячиться.

— Ладно, кипяток, потише бурли, — сказал миролюбиво. Нугманов молчал, помолчал и Шурагазиев. — А на вопрос твой... Да, пока мы еще не забыли, что ты отбывал наказание. Как это — сразу забыть?

— Сколько же? Сто лет будете помнить?

Шурагазиев нахмурился, изучая лицо парня.

— Ишь как — «сто лет»!.. Это от человека зависит. Вот сам подумай... Неизвестно ведь, какими вы выходите из колонии. Одни действительно думают «завязать», другие только прикидываются, что хотят покончить со старым. Как же понять, чего хочет человек, как проверить его? Наверно, жизнью, делами. Вот мы и приглядываемся, как ведет себя тот или другой... — Снова вдруг припомнилось: перрон, Нургалиев-Футболист слушает пульс... Да, тогда вот оплошал.

Парень немного помолчал.

— Ладно, агай, вас не переспоришь... Зачем вызывали? Воспитывать?

— Да, верно, — сказал Шурагазиев, — это как раз входит в наши обязанности — воспитывать. А вызывал... Где был вечером позавчера, то есть десятого числа, где был всю ночь с десятого на одиннадцатое?

Лицо Нугманова изменилось, в глазах растерянность и страх.

— Ну, где был вечером и ночью с десятого на одиннадцатое?

Парень помотал головой.

— Этого я сказать не могу...

— Почему? Что мешает?

— Не могу...

— Имей в виду — дело серьезное.

Парень снова отрицательно помотал головой.

— Значит, нет?.. — Шурагазиев помедлил. — В таком случае вам придется пройти со мной.

За обедом

Сенька Плахов пока слесарничал в депо, учиться на помощника машиниста только собирался, и тетка, Ангелина Ивановна, не считала его настоящим железнодорожником. Говорила: «Слесарничать можно и в артели «Напрасный труд». Настоящий железнодорожник — мужчина — машинист тепловоза, на худой конец — путеец». Сенька, в свою очередь, не считал настоящей железнодорожницей тетку, и сейчас, за обедом, подтрунивал над ней. Дурашливо-спокойным тоном утверждал: работники багажной конторы (следовательно, и тетка) — так себе, мелкие чиновники от счетоводства.

Ангелина Ивановна, конечно, видела, куда гнет племянник, но ее занимало совсем другое, и она помалкивала. Отец Сеньки был в поездке, он тоже подшутил бы над Ангелиной — она доводилась ему сестрой. А мать Сеньки, Анна Васильевна, глуха к пикировкам сына с Ангелиной. Ее больше интересовало, сколько стоит сейчас картошка на базаре.

— Не волнуйся, — заметила Ангелина Ивановна, — вот-вот подвезут эту самую бульбу из средней полосы России.

Сказала — и опять к своим мыслям. Не могла забыть: позапрошлой ночью, на перроне, раненый ножом — лежал, бедный, зажал рукой живот, на руке, на всех пальцах, — кровь, а сейчас ведь не война, сейчас мирное время... Не могла забыть и сотрудника милиции, который расспрашивал об этом раненом, о парнях, что звонили от дежурного по станции... Сегодня слышали: умер раненый. Она уже рассказывала об этом Анне Васильевне, но, видимо, до конца не выговорилась.

— Горе-то какое родственникам, — сказала она сейчас, продолжая вслух свои рассуждения. — Это ведь надо...

Сенька не понял, о чем речь.

— Кому горе-то, тетя Ангелина?

— Парня ножом убили. В нашу смену было...

— А, это всем известно... И ты говорила.

— Говорила... Ищут теперь преступника, и к нам заходили из милиции.

— A-а, ищут, — пренебрежительно махнул рукой Сенька. — Ищут, но не найдут. — Чуть поколебался. Похвалился: — А мой знакомый помощник машиниста знает, кто убил.

— Этот поммашиниста — Шамов, твоя любовь? — спросила Ангелина Ивановна, не поднимая глаз от дыни, которую разрезала в эту минуту.

— А хотя бы и он. Я с ним дружу.

— Он что, сам видел?

— Говорит, видел.

— Милиции рассказал об этом?

— Он что, дурной?

— То есть, как ты сказал? — строго посмотрела тетка. Неторопливо положила нож рядом с дыней.

Сенька знал: сейчас с теткой лучше не заводиться. И все же повторил:

— Я сказал: «Он что, дурной?»

— Это почему же?

— А ты не знаешь, как таскают свидетелей?.. И на кого нарвешься. А то скажешь — дружки того пришьют тебя, чтоб следующий раз не вертел языком...

Ангелина Ивановна поднялась из-за стола.

— А ну, мой руки, пошли, — скомандовала она Сеньке.

— Куда? — удивился тот. — Мне через полчаса на работу.

— Я позвоню твоему начальству... А пойдем в милицию.

— Это зачем?

— Как «зачем?» Расскажешь, как и что тебе говорил твой приятель Шамов.

— Зачем мне это нужно?.. И мы ведь так, вдвоем говорили...

— Ах, тебе не нужно? — глаза Ангелины Ивановны сузились, побелели. — Тебе, комсомольцу, не нужно? Не модно, да?

— Геля, охланись, — ввязалась Сенькина мать.

— Нет, Анюта, не охланусь. Да какой же он комсомолец?..

— А чего Сенька?.. Несмышленыш ведь...

— Брось, Анюта, не криви душой. Придумала — «несмышленыш». — И Сеньке: — Собирайся, идем в милицию. А не пойдешь — одна схожу. А потом — в вашу комсомольскую организацию, все скажу, настою, чтоб гнали тебя в шею из комсомола — болтать только умеем... И поммашиниста тебе не быть: на транспорте не нужны трусы и слизняки, так и знай...

— Нет, Геля, не пущу я его, — поднялась из-за стола и Анна Васильевна. Губы ее дрожали. — Не хочу оплакивать своего сына, не хочу, чтоб ему ножик в бок!..

— Ты что, Анюта? Совсем потеряла разум? — опешила Ангелина Ивановна. — На тебе лица нет.

— Не пущу!

Ангелина Ивановна поморщилась.

— Ладно, не кричи... Сейчас пойду, возьму материальчик ему на пеленки.

Анна Васильевна заплакала, пошла в спальню.

— Сумасшедшая — ты, ты...

— Ладно уж, какая есть...

Ангелина Ивановна, не глядя на Сеньку, пошла к вешалке.

— Тетя Ангелина, — тихо сказал Сенька, — сейчас или... Пойдем.

Капитан Кучеренко

Младший брат Рахима, Булат, нагловато поглядывал по сторонам. Кучеренко уловил это и не сразу предложил сесть — пусть почувствует, где он находится. Достал сигарету, закурил.

— А несовершеннолетним не предлагаю, — сказал с холодной усмешкой, подчеркивая слово «несовершеннолетним». Повременил, потом указал на стул.

Парнишка уселся. С лица несколько сошла нагловатость. И все-таки он бросил недружелюбно:

— Чего арестовали?

— Арестовали? — переспросил Кучеренко. — Может, пока пригласили на беседу?

Булат чуть отвернулся. И сразу бросилось в глаза: у него, у Булата, и у Розы, его сестренки, одинакового рисунка губы, нос.

— Пускай пригласили, — не сдавался парнишка. — А почему? Что я сделал?

— Что ты сделал — узнаем, если сделал. А пока пригласили по другому поводу... Тебе уже скоро семнадцать, а ты не работаешь и не учишься. Почему?

— Это мое дело.

— Не только твое. У нас не место тунеядцам. У нас надо трудиться. Или не знаешь?

— Вон как? — заметно было: Булат облегченно передохнул. Наверное, ждал чего-то другого.

— Да, вот так. Хлеб свой надо зарабатывать. А еще, если сам не научился думать, понимать, куда тянет от безделья...

— Вы меня колонией не попрекайте. Я сейчас чист — и все.

— А я тебя и не попрекаю. Это ты сам вспомнил, — Кучеренко нахмурился. Подумал: «И это брат Розы... А девочка такая гарная...» Сказал еще суровей: — И давай без этих мальчишеских петушиных наскоков — не на улице перед шпаной. Я таких петушков видел-перевидел.

Булат вспыхнул: видно, задело самолюбие.

— Не найду никак... — совсем другим тоном сказал он, отворачиваясь.

— Чего — не найдешь? — уточнил Кучеренко.

— Работы не найду...

— А... Ленивому все николи. Если надо — поможем.

— Ладно, и сам найду.

— И скоро?

— Не знаю.

— Не зна-аю, — раздумчиво повторил Кучеренко. — Ну, а как вы живете? У отца пенсия небольшая, Рахим тоже не работает... Или уже работает?

По лицу Булата вроде скользнула какая-то тень.

— Нет, не работает, — сказал он.

— Ну вот. На что же вы живете? — И снова перед мысленным взором Роза — худенькая, одни глаза. Продолжил жестче: — Ты думаешь, это не может интересовать нас, милицию?

— Может... А Рахим поехал в Аральск, жениться будет.

— Что, жениться? В Аральске?

— Нет, здесь будет жениться. В Аральск поехал за рыбой, к Шолпан, к сестре.

«Я еще не спрашивал его про Аральск, а он уже выложил, — сверкнуло в мозгу Кучеренко. — Не терпится?»

— Что ж, добре, — заметил Кучеренко вслух. — Только семью кормить надо, а он не работает, у сестры поехал рыбу просить.

— Там море, поэтому, — примирительно сказал Булат. И опять Кучеренко отметил: да, губы, нос у Булата — как у Розы.

— Верно, там море, — согласился Кучеренко с парнишкой. И как бы между прочим спросил: — Кстати, когда он уехал, Рахим? Наши уже несколько дней не видели его в парке.

— Десятого уехал, двадцать третьим поездом.

— А откуда ты знаешь? Спал, наверное, — двадцать третий идет под утро.

— Я его провожал.

— Ты? Еще кто провожал?

— Соседка наша, тетя Зина Ежова.

— Ей-то какая нужда?

Паренек чуть замешкался.

— Не знаю. Отец наш ее просил, наверно.

— Ну, ладно. Приедет Рахим, передай, несколько дней ему на размышленье, пусть подыскивает место. Иначе тоже придется пригласить, потолковать... А пока к тебе все тот же вопрос: когда пойдешь работать?

— Я постараюсь...

— Вот так: неделю тебе на это старание. Уяснил?

Зинаида Ежова — полная, дородная, вроде бы бесхитростная. Держала себя предупредительно, с готовностью отвечала на все вопросы, пожалуй, даже с излишней готовностью.

— Почему провожала Рахима?.. Я не только провожала. Я ему билет брала.

— Это в честь чего же такая заботливость?

— Вы ведь знаете, девятого утром Рахима выпустили из городской милиции — там ему шили, будто кого-то порезал... Ну вот, вечером у Рахима собралась компания — девочки и, конечно, парни. Обмыть решили возвращение Рахима.

— И кто же был у него? Из девушек? Из парней?

— Этого я не знаю. Я там не была.

А по глазам Кучеренко видел: знает. Но как ее уличишь?

— Так, добре... — заметил неопределенно. — Значит, решили обмыть. Дальше?

— Ну, подпили они, наверное, там, магнитофон крутили. Отец Рахима приходит, просит: «Зина, возьми билет Рахимбеку, пусть едет в Аральск. Боюсь, как бы он тут еще чего-нибудь не натворил...»

«Как бы не натворил... — повторил про себя Кучеренко. — Как бы не натворил?.. Значит, старик боялся чего-то всерьез...»

— Так, — сказал вслух. — Говорят: где чарка, там и сварка... Но почему отец Рахима пришел именно к вам?

— А как же? Я ведь тут, на станции, работаю... Ну, знакомство в кассе...

— В сентябре уже легко с билетами, — сказал Кучеренко.

— Это верно... Ну, старик по привычке пришел. А я, грешница, не могу людям отказать... Купила я Рахиму билет и проводила его честь по чести.

— Когда же, значит, уехал Рахим?

— Я уже говорила. Гуляли они девятого вечером, а наутро, десятого, с двадцать третьим поездом отправился.

— Это точно? Не упустили чего-нибудь?

— Точно, так и запишите.

— А кто, кроме вас, провожал Рахима?

— Его брат, Булат.

— Девушек не было?

— Нет, никого больше не было.

Майор Айдаров

Айдаров записывал на большом листе бумаги все, что знал о Рахиме. Потом, глядя на этот лист, можно будет поискать связи между собранными фактами — они все перед тобой.

В дверь постучали.

— Да, да, войдите! — крикнул Айдаров, прикрывая свои заметки чистым листом бумаги.

В кабинет уверенно вошла женщина в темном легком плаще. Айдаров сразу узнал ее: из багажной конторы станции.

— Здравствуйте, — сказала женщина. — К вам направили. — И тоже узнала Айдарова, улыбнулась. — Вот как хорошо... Это вы к нам заходили ночью? Не ошиблась?

— Нет, не ошиблись. Садитесь. Чем могу быть полезен?

Женщина выглянула в коридор.

— Заходи, — скомандовала кому-то там.

В кабинет несмело зашел паренек лет восемнадцати-девятнадцати — худенький, веснушчатый, с длинными белесовато-серыми волосами.

— Это мой племянник, Семен Петрович Плахов, — пояснила женщина. — А я, если помните...

— Плахова Ангелина Ивановна, — продолжил за женщину Айдаров.

Ангелина Ивановна засмеялась с удовольствием.

— Да, память! Завидую...

— Ничего, пока не жалуюсь, — улыбнулся Айдаров. И, действительно, жаловаться ему на память было бы грешно: он без труда запоминал на шахматной доске любую позицию, что вызывало некоторое удивление у коллег.

— Завидую, — снова сказала женщина. И другим тоном: — Я думаю, это вам очень важно знать — вот он, племянник, расскажет.

Парнишка все выбирал, куда ему сесть, — на стул, на диван? И все-таки сел на стул.

— Я слушаю вас, Семен Петрович.

Паренек почему-то вспыхнул — наверно, не привык, чтоб называли по отчеству.

— Это тетя... — наконец заговорил он. — Я думал: не надо. А тетя: пойдем. Ну, вот...

— А вы все по порядку, — подбодрил Айдаров, — тетя плохого совета не даст.

— Вот и я говорю, — совершенно освоившись, сказала женщина. — Он, — указала на племянника, — он знает человека, который видел, кто ударил ножом того, на перроне. А идти не хотел...

Айдаров почувствовал: в груди что-то дрогнуло. Неужели такая удача?

— Да, это очень важно, если так, — сказал он, переводя взгляд с тетки на племянника, с племянника на тетку. — Пожалуйста, Семен Петрович, расскажите самым подробным образом, как вы узнали о том человеке — от кого, при каких обстоятельствах... Пожалуйста, подробно, не упуская ничего.

— Это было вчера вечером, — кажется, спокойно заговорил паренек. — Мы с Генкой Шамовым — он помощник машиниста — зашли в ресторан...

— Ты ходишь по ресторанам? — вскинулась женщина.

— Простите, — твердо перебил Айдаров, — пожалуйста, не мешайте давать показания вашему племяннику, иначе я вынужден буду попросить вас подождать в коридоре.

— Меня?.. — И сразу женщина опомнилась. — Верно-верно. Извините... Извините, пожалуйста...

Паренек еще немного подождал.

— Ну, пришли мы в ресторан. Геннадий в отпуск собирается, вернее — он уже в отпуске, обмыть решили...

Айдаров частенько заглядывал в ресторан, интересовался, кто там бывает из завсегдатаев, с кем, — и отчетливо представил зал, столики, «клиентов» за столиками.

— Ваш друг уезжает куда-нибудь? — спросил паренька.

— Собирается на Черное море.

— Когда?

— Он уже в отпуске. Жене не дали сразу, вместе с ним, говорил: три дня придется ждать.

— Так, пожалуйста, дальше.

— Ну, сидели мы, пили пиво. — Паренек покосился на тетку. — Генка для начала выпил немного водки, я только пиво... Ну, сидим. Тут какой-то тип полез к официантке — я толком не видел, чего там и как полез. Ну, заходит старший сержант ваш, сразу этого, который шумел, — под руку и на улицу. Генка и говорит: руки, мол, способны крутить, а настоящих преступников не могут поймать.

— Пожалуйста, поточнее, как он это сказал.

— Он сказал: «Я знаю, кто порезал». Еще сказал: «Я знаю, кто порезал, я видел».

— Вы точно помните, он говорил: «Я видел»?

Паренек заколебался. Глянул на тетку.

— Да, говорил, — сказал вдруг твердо. — И ты, — повернулся к тетке, — ты меня не упрекай, тетя... И мы понимаем, как и что...

Капитан Шурагазиев

— Итак, гражданин Нугманов Умырзак, вам известно, в чем мы можем вас подозревать, что заставляет...

— Нет, нет и нет, — перебил парень. — Что вы шьете мне мокруху? Я что — спятил?

Шурагазиев помолчал.

— Какой ты горячий, Нугманов, беда с тобой. Мы-то ничего не хотели бы тебе шить, это ты себе шьешь... Давай-ка подумаем вместе. На перроне убили человека. У нас есть несколько сигналов, есть несколько подозрений, догадок, кто мог это сделать. Обязаны мы их проверить?

Парень молчал.

— Обязаны или нет? Как считаешь?

— Обязаны...

Шурагазиев кивнул.

— Так, обязаны... Сам говоришь: обязаны... Вот мне и приказали проверить тебя...

— А что, на меня кто настучал?

Шурагазиев предупреждающе поднял руку.

— Погоди... Пока мы рассуждаем... Ну вот, я проверяю, где ты был, когда убили человека на перроне, где был сразу после убийства, а ты молчишь.

— Не могу, не могу я сказать... А это не я...

Шурагазиев подождал, неторопливо, вроде бы с интересом, оглядывал голые стены следственной комнаты.

— Та-ак, — снова заговорил, переводя взгляд на парня. — Давай-ка дальше думать Человека обвиняют в убийстве, а он почему-то не желает доказывать, что невиновен. Почему же? Выходит, он действительно имеет какое-то отношение к тому убийству. Так?

Нугманов помолчал.

— Мокруха — это вышка в моем положении... — сказал негромко. Снова помолчал. Вдруг с надеждой глянул на Шурагазиева. — А если я был в тот вечер и до утра у одной знакомой?

— Чего же тогда скрывать?

— Но у нее муж вернулся из командировки, а у нас не все готово... Вы придете — погорит она...

— Ну-ка, успокойся, — сказал капитан, — и давай все по порядку. Спокойно давай.

— Нет, ничего я не скажу, — вдруг снова изменил решение парень. — Я не убивал... Доказывайте — я буду молчать, ничего вы не докажете.

Шурагазиев легонько покивал.

— Верно говоришь, будем искать истину, это наша работа, будем... Но вот какая штука... Ты обижаешься, что мы, представители власти, все еще держим тебя под наблюдением, — вон как наседал на меня. Ты считаешь себя таким же гражданином, как и все другие. Но настоящие граждане должны помогать следствию, а не мешать...

— Э, гнилой заход... Чего вы уговариваете? Чего агитируете?

— Ишь ты — агитируете... Ты на грех не наводи, я с тобой по-хорошему.

— А как потом перед ней, перед мужем? Засыплю я ее...

Шурагазиев поднял руку.

— Не психуй. Проверим так, что не бросим тень на невинных.

Нугманов вроде повеселел.

— Я вам верю.

— Спасибо, — кивнул Шурагазиев. И самым доброжелательным тоном: — Ну, давай, чего там.

— Кадиша... Мы с ней дружили. Потом ребята угнали с завода машину риса, продали — и я с ними пил. А все повесили на меня... Пошел я в отсидку. К Кадише подвалил один, взял ее на понт, наплел на меня всякое... Женились. Я вышел, увидались — она меня, только я...

Шурагазиев готов был улыбнуться — а парень-то ничего. Не удержался, сказал:

— Вот видишь, как к тебе относятся, а ты хотел свою жизнь поломать... Подумай только.

— Да, любит, наверно, — посветлел парень. — И мы хотели вместе жить, она хочет уйти от мужа. Но пока с матерью Кадише не фартит, никак не уговорит ее Кадиша — ребенок-де, и вообще расходиться нехорошо, у казахов не принято... Позавчера вечером и всю ночь я и был у Кадиши... А нынче, в обед, должен приехать ее муж — как же проверить? Как зайдете, при муже?

— Ох, парень, не впутывай ты меня в свою личную жизнь, сами разбирайтесь, втроем. — Шурагазиев заметил: Нугманов нахмурился, замолчит еще опять: — Да, да, с Кадишой сами решайте, — поспешил капитан. — Это хотел сказать. Только по закону делайте... А проверять... Есть у Кадиши близкая подруга?

— Правильно! — весело сверкнули глаза парня. — Есть, Гульсара... Она сейчас должна быть как раз одна — на смену ей вечером, а мать уехала к старшему сыну.

И вот капитан Шурагазиев сидит у Гульсары, ждет, когда придет Кадиша... Временами щемило сердце, вроде бы давало перебои — вот черт, неужели так сказались нервные нагрузки последних дней?.. А Кадишу эту следовало бы приструнить. Но это после, сначала проверить алиби Нугманова. Потом надо сказать: пусть делают все по закону, если любовь. Закон один для всех. Да, один. Пусть не крутят.

Кадиша была весьма привлекательной. Маленькая, ладная. Белое лицо, пухлые нежные губы, милая родинка у краешка верхней губы.

— Кадиша, — сразу сказал ей Шурагазиев, как только Гульсара оставила их вдвоем, — вы, надеюсь, понимаете, что я, работник милиции, по пустячному делу не стал бы вас беспокоить?.. Понимаете?..

Женщина кивнула, откинулась на спинку стула.

— Да, дело очень серьезное... Прошу, скажите: не было ли у вас позавчера вечером гостей?

Бледное лицо молодой женщины стало совсем белым.

— Что, милиция... Кто сказал?.. Известно?..

— Да, нам многое известно... А теперь, поймите, это очень серьезно...

— Что, муж писал в милицию?

— Слушай меня внимательно, Кадиша. — Шурагазиев боялся, что женщине сделается дурно. — Слушай очень внимательно. Один человек обвиняется в убийстве...

— В убийстве?.. — глаза Кадиши округлились.

— В убийстве. А он говорит, что был в то время, во время, когда произошла поножовщина, был у знакомой... И очень оберегая ее, не хотел говорить...

— Он был у меня! — крикнула, перебивая, женщина.

— Кто — он?

— Умырзак.

— Фамилия?

— Нугманов.

— Работает?

— На комбинате стройматериалов.

Подполковник Сарсенбаев

— Вы — Шамов Геннадий Филиппович?

— Да, я Шамов, Геннадий Филиппович... Только объясните, почему ваши сотрудники грубо обошлись со мной? Почему, на каком основании принудили. Почти насильно притащили сюда?

Сарсенбаев коротко глянул на Айдарова, Кучеренко, на Бондарева — видали, какой задиристый? Шамову твердо сказал:

— Давайте сменим тон, так разговора у нас не получится.

— Ну, тон — пожалуйста, — потише уже возразил Шамов. — И все-таки почему меня почти насильно...

— Что значит «почти?» И в чем вы видите насилие?

— А в том. Мне нечего тут делать, я не хотел идти, а этот ваш: «Идемте по-хорошему или доставим под конвоем».

— Так вот, молодой человек, прежде, чем нервничать, надо разобраться, что к чему, надо знать хотя бы элементарные положения нашего права. — Сарсенбаев достал из стола небольшого формата книжку в синем переплете. — Видите, — повернул лицевой стороной к Шамову, — Уголовно-процессуальный Кодекс Казахской ССР. — Полистал. — Вот, читаю: «Статья 116. Каждый гражданин, вызванный в качестве свидетеля, обязан явиться и дать правильные показания. При неявке свидетеля по неуважительным причинам он может быть подвергнут приводу или привлечен к уголовной ответственности...» Понятно или, может, дополнительно дать какие-то разъяснения?

— Пусть так... Но вы должны объяснить, почему меня задержали.

— Растолкуем. Но пока, как видите, приходится объяснять вам кое-что другое. К сожалению... — Сарсенбаев чуть помедлил. — Итак, Шамов Геннадий Филиппович.

— Я уже говорил. Да, Шамов Геннадий Филиппович.

— Год рождения?

— Пятьдесят второй.

— Где работаете?

— В локомотивном депо. Помощником машиниста.

Сарсенбаев уже знал, что Шамов из локомотивного.

— Хорошо, — кивнул Шамову. — Предупреждаю: за дачу ложных показаний будете отвечать по статье 187 Уголовного Кодекса Казахской ССР.

— Какие вам показания? — снова занервничал парень. — Я ничего не знаю. Ни-че-го.

— Распишитесь в том, что предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний, — не обращая внимания на выкрик Шамова, сказал подполковник.

Капитан Бондарев — он вел протокол — пододвинул его к Шамову:

— Распишитесь. Вот здесь.

— Зачем мне расписываться?

Сарсенбаев усмехнулся.

— Представляете, и подобная ситуация предусмотрена законом, — сказал Шамову. — Если вы отказываетесь расписываться, мы так и фиксируем в протоколе — а вам от этого не лучше... Ведь человек, который собирается говорить только правду — что ему бояться этой самой росписи, как раз и требующей говорить правду?

— Пожалуйста, я распишусь, — согласился Шамов. — Только зачем все это? Какие-то формальности...

Ему не ответили. Бондарев еще ближе пододвинул протокол к Шамову. Тот расписался.

— Вот так, — кивнул Сарсенбаев. — А теперь расскажите, как вы проводите свои вечера.

— Зачем все это?

Сарсенбаев помедлил.

— Гражданин Шамов, и чего вы попусту отнимаете время и у нас, и у себя. Ей-богу, будет легче и лучше, если вы без всего этого лишнего станете отвечать на наши вопросы... Еще раз прошу: расскажите, как вы проводите свои вечера.

— Когда — в поездке... А когда дома — в кино сходим с Оксанкой, с женой, иногда на концерт... Ну, и телевизор.

— А с друзьями?

— Бывает, и с друзьями собираемся.

— И как, без спиртного?

— Ну, зачем же? Не напиваемся, а по сто пятьдесят бывает. Еще пивка... Только не пойму — зачем все это? Я же не алкоголик какой-нибудь... Нет, никак не разберусь.

— Снова прошу: давайте не будем так, — доброжелательно сказал Сарсенбаев. — Как уже обещал, все разъясним. А пока припомните, пожалуйста, с кем вы за последние дни пили пиво.

Шамов искоса глянул на Айдарова, на Кучеренко.

— Это, наверно, о вчерашнем... Да, посидели в ресторане, попили пивка с Сенькой Плаховым — привязался ко мне сосунок.

— Так, хорошо, — ровно сказал Сарсенбаев. — А теперь расскажите, как и с кем вы провели вечер и ночь с десятого на одиннадцатое сентября, — что делали, с кем встречались.

В глазах Шамова что-то дрогнуло.

— Это, значит, позавчера? — помог он себе. — Так... В обед вернулся из поездки. Поспал так до восемнадцати. Потом пошел в депо, поговорил с Петькой Комковым. Потом Петька пошел со своим шефом принимать тепловоз — четный они повели. Я отправился на вокзал...

— В какое время это было, поточнее.

— Я что-то не помню. В двадцать один, что ли...

— А зачем вы пошли на вокзал?

— К Ташкентскому хотел.

— Встречали кого или провожали?

— Да так... Жена дежурила, я уже отоспался. Так просто.

— Каким путем шли от депо к вокзалу?

— Не понимаю вопроса...

— Разъясню. От депо можно пройти улицей, но это будет дальше, а можно и прямо по путям. Так где вы шли?

— Я?.. По улице... Нет, я хотел сказать: по улице локомотивщики не ходят.

— Очень хорошо. Значит, идете по путям, минуете один состав, другой, видите...

Шамов еле приметно вздрогнул. Но сразу нашелся, спросил:

— Что вы хотели сказать?

— Хотел сказать, — мигом подхватил Сарсенбаев, — вы видите, как ранили ножом человека.

— Я не видел! — И сразу Шамов осекся. Вымученно улыбнулся. — Теперь понимаю, это Сенька Плахов трепанулся...

— Так видели вы или не видели, кто ударил Мамбетова ножом?

Шамов постарался рассмеяться.

— Сразу понятно — трепло, мальчишка. Да я же ему так, подзавести, а он думает — правда!

— Гражданин Шамов, — твердо перебил Сарсенбаев, — пока еще не поздно, вы можете изменить свои показания. Предупреждаю: за сокрытие преступления, а равно за сокрытие преступника полагается отвечать по закону. Так что подумайте, пожалуйста.

— Чего мне думать? Подвыпил я немного — и решил подзавести сосунка. Нравится ему, бегает за мной, как хвостик...

— Это ваше окончательное показание?

— Конечно. Какой еще разговор?

— Хорошо. На сегодня поставим точку. Но вы еще потребуетесь, чтоб завершить следствие, поэтому, пожалуйста, подпишите предупреждение о невыезде.

— Какое предупреждение?.. Я в отпуске.

— Сожалеем, но с Черным морем придется повременить...

Старший лейтенант Павлычев

Павлычев установил: двое из тех, что проходили по одним делам с Мамбетовым, — снова в колонии. Пятеро выехали из пределов области, куда — неизвестно. Тут пока ничего не поделаешь, да и вряд ли они имеют какое-то отношение к убийству Мамбетова: давно уже выехали. Из всех «подельников» Звонаря-Мамбетова остался один Имангали Кривой, к нему и шагал Павлычев.

На стук вышла пожилая женщина — видимо, мать Имангали. На вопрос Павлычева разразилась целой тирадой:

— Я за ним смотрю, за ишаком пустым? Я смотрю?.. Или он меня спрашивает? Все вы грамотные нынче. Все вы...

Павлычев внутренне ухмыльнулся и внезапно решил созоровать на манер Ходжи Насреддина. Поправил цветастый галстук, приосанился.

— Я долг ему принес, вашему Имангали.

Но мать Кривого это нисколько не успокоило.

— А мне что — долг, не долг? — кричала она. — Я при чем? Сам занимает — пусть сам и отдает. Я ему на всякие там бутылки не дам. Пусть так и знает — не дам.

Павлычев подождал, когда женщина несколько успокоится.

— Где же он все-таки, Имангали? — спросил как можно дружелюбней.

— В совхоз уехал.

— В какой?

— «Теренозекский», в Чаган.

— И к кому же?

— А, один там... Кино показывает.

— Киномеханик?

— Да, показывает.

— Как его фамилия?

— А я помню? Кино показывает.

— Ладно, понятно. А когда он уехал?

— Вчера уехал.

Больше не было нужды о чем-то расспрашивать, да и не очень-то порасспросишь. Уехал вчера — значит, в момент свершения преступления был в городе. Может быть, тут и надо искать убийцу?

Павлычев вышел на перекресток улицы Гоголя и проспекта Коммунистического. На счастье, тут, у мотоцикла с коляской, прохаживался старшина с полосатым, черно-белым жезлом.

— Привет, браток, — подошел Павлычев, доставая удостоверение.

— Не надо документов, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся старшина, взяв под козырек, — я вас и так знаю.

— Откуда вдруг? — удивился Павлычев.

— Я был на областных соревнованиях по самбо, вы там второе место взяли.

— А, вон что, — как хорошему знакомому, улыбнулся теперь Павлычев старшине. — Что, тоже интересуешься?

— Нам без самбо нельзя, — скромно ответил старшина. — И, пожалуйста, извините, если задерживаю неслужебными разговорами.

— Нет, ничего, как раз служебный.. А нужны мне, старшина, колеса — до Чагана добраться побыстрей.

— Это мы сейчас, — ответил старшина, явно польщенный, что может помочь симпатичному и старшему по званию коллеге.

Но только седьмая машина, остановленная старшиной, шла через Чаган. Это был грузовой ЗИЛ — вез какие-то запчасти в совхоз «Мадениет». На просьбу-приказ старшины «довезти вот этого товарища до Чагана» водитель ответил:

— А, пожалуйста, давай в кабину. Веселее будет.

В Чагане, у автобусной остановки, пожали друг другу руки.

— Спасибо тебе, браток, — поблагодарил Павлычев.

— И тебе тоже спасибо, — сказал водитель.

— А мне-то за какие коврижки?

— А как же? Вдвоем всегда путь короче, не то, что одному.

Павлычев огляделся. Он, горожанин, редко бывал в деревне — а тут понастроено, оказывается. Вот то двухэтажное здание, по всей видимости, торговый центр. То — школа. А где клуб или, как тут, Дом культуры? Хотя прежде всего надо спросить, где живет киномеханик.

Под навесом, дожидаясь автобуса в город, стояли две старушки и девочка в пионерском галстуке. У них Павлычев и спросил о киномеханике.

— А вон, дядя, сразу около канала его дом, — отозвалась с готовностью девочка. — Вот этот, с ободранной стеной.

Во дворе дома киномеханика, в тени жиденького навеса, — дастархан. За ним — двое. Павлычев понял: вон тот, с длинной челкой, опущенной на правый глаз, и есть Имангали Кривой — челка и должна была скрывать правый глаз с бельмом. На приветствие оба парня ответили тепло, с обычным казахским гостеприимством, предложили присесть с ними, попить чайку.

— За угощенье, конечно, спасибо, — ответил Павлычев. — Только сначала мне хотелось бы поговорить с вами, Имангали...

— ...Кривой, — ловко подхватил Имангали, указывая пальцем на глаз с бельмом.

— Ну, если вам так нравится... И все-таки есть же у вас фамилия.

— Может, и не нравится верблюду горб, а стряхнет ли он тот горб со спины? — философски изрек Имангали. — Вот и я от своего бельма никуда не скроюсь. — И сразу другим тоном: — Из милиции?

— Правильно, из милиции.

— Покажи удостоверение.

Павлычев показал.

— Ага, из линейного отдела, старший лейтенант... Садись, старшой, — мы, наверно, почти ровесники? Попьем чайку, потом за дела. Без чая не пойдет.

— И все-таки...

— Когда разливают чай — всякие дела к свиньям собачим.

Павлычев усмехнулся, подсаживаясь к дастархану.

— Что, не нравится, как говорю? — усмехнулся и Имангали. — Пожалуйста: к собакам свинячим. Так лучше?

Павлычев внимательно посмотрел на Имангали. Занятный парень, с этим не соскучишься. Тетка о нем обязательно бы сказала с восхищением: зверь без уха.

— И все-таки, Имангали...

— А, знаю я твои дела, — махнул рукой Имангали. — Раз из линейного отдела, — ищите, кто Звонаря подмочил. Так?

— Ну, допустим.

— А, «допустим». Все ясно. Я когда-то проходил по одному делу со Звонарем, вот и подвалили ко мне... Только напрасно, старшой, я давно завязал... Нет, упираться я не упираюсь, но — зачем стопорить, грабить там или воровать, когда столько родных, знакомых и каждый угощает?

Павлычев не понимал, издевается над ним Кривой или говорит всерьез.

А тот продолжал:

— Я не люблю заряжать пушку, я тебе правду говорю. Зачем мне нужна мокруха, когда я и так сыт, пьян и нос в табаке?.. Зачем мне ломиться на чужую бахчу, когда за это бьют по кумполу? Я не ишак, как иногда ласково называет меня мама... Так ведь, называла и при тебе, старшой?

— Было. Называла.

Павлычев усмехнулся.

— Я знаю. Только она это по темноте своей, хотя и глядит на белый свет двумя глазами... Да, да, гостем намного фартовей, чем, например, вором, даже в законе. Гостя и посадят на лучшее место, и первому баранью голову дадут... Так что, старшой, попьем чайку и поедем в город. Я тебе буду алиби свое доказывать.

Подполковник Сарсенбаев

Он читал газеты, время от времени прихлебывая чай из пиалы. Но о чем читал, понимал не всегда. Складывалось все как-то не так. Дело Мамбетова взято на контроль начальником Восточного управления транспортной милиции полковником Кусаиновым. Полковник уже спрашивал: может, выслать подмогу из Алма-Аты? В ответ было твердое: справимся сами. И вдруг Жусупов и Нургалиев пропали. У Рахима вроде алиби. Шурагазиев все никак не закончит со своими Умырзаками и Джанибеками. И еще Шамов — ничего толком не сказал. Отгадать бы, какой ему резон в молчании? Ведь что-то он знает, наверняка знает... Вдобавок с Назирой чуть не поссорились: ей, видите ли, требуется на дачу, а какое там... Завтра отчитываться в областном управлении о работе за восемь месяцев, значит, надо подготовиться, как-то суммировать свои мысли.

Зазвонил телефон.

— Саламатсыз ба, добрый вечер, Галимжан, — послышалось в трубке. — Как отдыхается?..

Сарсенбаев узнал по голосу подполковника Елюбаева из горотдела милиции, но для верности спросил:

— Это ты, Калике?

— Кто же еще будет тревожить вечером на дому? На это способен только наш брат, милиционер.

— Ну, уж если побеспокоил, — засмеялся и Галимжан Сарсенбаевич, — выкладывай, что там приключилось.

— Дай сначала хоть о здоровье спросить, о семье, о животине твоей в лице кота...

— Кот здоров.

— Вот и хорошо. Теперь можно и к делу. Взяли Рахима.

— Как — взяли? — нахмурился Сарсенбаев. — Мы же просили подождать...

— Мы и ждали. Ваши взяли — вот в чем дело. Не мы.

— Как — наши? Почему же я не знаю?

— Да потому, что взяли ваши, а доставили нам.

— Совсем непонятно.

— Так мне доложили. Хочешь, уточню, что там и как?

— Не нужно. Я у своих уточню.

С минуту Сарсенбаев сидел с трубкой в руке, нажав пальцем рычажок аппарата. Если правду сказал Елюбаев, — рано, очень рано взяли. Алиби Рахима надо бы проверить, брать пока вроде ни к чему.

Сердито крутил диск телефона.

— Дежурный?.. Капитан Бондарев?.. Это Сарсенбаев. Где, кто и при каких обстоятельствах взял Аскарова Рахимбека, Рахима?

— Рахима? — в голосе Бондарева чувствовалось удивление. — Ничего подобного у нас не было.

— Как — не было? Только что мне звонил Елюбаев из горотдела.

— Мне, во всяком случае, такой факт не известен.

— Уточни и позвони.

— Слушаюсь...

Сарсенбаев опять взялся за газеты.

Дверь в комнату Галимжана Сарсенбаевича приоткрыл младший сын, Шакрат.

— Папа, к тебе можно?

Шакрат запрыгнул на диван, уселся рядом. Лукаво поглядел на отца.

— Ну как, папа, возьмем щенка? Породистого, от немецкой овчарки?

Сарсенбаев улыбнулся.

— Значит, твердо решил от немецкой овчарки?

— Конечно. Они вон какие... — И Шакрат начал перечислять достоинства немецких овчарок: очень умные, могут службу нести...

Сколько бы это длилось, неизвестно, но позвонил Бондарев.

— Нет, товарищ подполковник, — доложил он, — никто из наших не забирал Рахима.

Галимжан Сарсенбаевич сказал сыну:

— Ладно, бери овчарку.

Шакрат, радостный, выскочил из кабинета.

— Мне бы твои заботы, — сказал вслед Сарсенбаев.

Поднял трубку, набрал номер Елюбаева.

— Калике, что-то непонятное. Наши вроде не забирали... Но не в том дело, не перебивай. Доживем до утра, там разберемся. А пока — просьба. Если Рахим все же у вас — ни полслова ему о Мамбетове, о наших подозрениях. Ни о чем таком не спрашивать. Хорошо?

Елюбаев обещал.

Галимжан Сарсенбаевич отодвинул в сторону газеты. Взялся за предстоящий отчет. А время от времени в сознании все всплывал вопрос: «Интересно, что же там и как случилось?» Раз поднял уже трубку, хотел снова позвонить Елюбаеву — и положил. «Теряешь выдержку, подполковник, — сказал себе, усмехнувшись. — Теперь все равно до утра ничего не изменишь». И без насмешки подумал: «Нервы уже не те. Бесследно вся эта канитель не проходит. Нет, не проходит».

Среди ночи он проснулся — что-то вроде не так сделал или забыл, не доделал, что ли?.. Чуть не поссорился с Назирой? Нет, все обошлось. Так что же? Вспомнил: не узнал про Рахима. Отмахнулся: ладно, до утра.

Но снова заснул не скоро. Мысли — одна за другой, одна за другой, никак их не прогонишь.

Подполковник Сарсенбаев

Утром, прямо из дома, Сарсенбаев поехал в областное управление внутренних дел, на совещание по итогам работы за восемь месяцев.

Шофер молчал, а Сарсенбаев перебирал в уме, кого послать в Чиили, — нужен там человек. Потом Сарсенбаев заметил: шофер раз скосил глаза на него, второй. Поерзал на сиденье.

— Говори уж, чего там у тебя.

— Случай вчера был, — повеселев, сказал шофер. — Иду я так часов в девять, по Селиверстова, заворачиваю на Ауэзова — парень с ножом. Прижал пацана к забору: «Давай деньги». Я кинулся, выбил нож...

— ...И доставил этого самого парня в горотдел.

Шофер резко повернулся.

— Что, вам уже доложили, товарищ подполковник?

Сарсенбаев усмехнулся.

— Ладно, ты веди машину как следует... А что касается парня — молодец. И дальше действуй в таком же духе.

Про себя подумал: «Молодец-то ты, конечно, молодец. Но как бы не напортил этим делу с Рахимом. — Несколько подивился: — Вот ведь как бывает — сам Рахим напросился, не мы за ним пришли. И чего бесится? Может, специально все это разыграл? С какой же целью?..»

Капитан Кучеренко

Ему было поручено на сегодня перепроверить все, что было известно об отъезде Рахима в Аральск.

Капитан послал за Булатом, младшим братом Рахима.

Привели парня быстро: он только встал, никуда еще не успел уйти.

— Что случилось? — спросил независимым тоном, когда его ввели в кабинет.

Ожидая Булата, Кучеренко думал о нем, о Рахиме, о Розе.

— Давай договоримся, — твердо, даже резко сказал Булату, — спрашиваю — я, ты — отвечаешь.

Булат заметно сник.

— Спрашивайте...

— Так, добре. Припомни, кто выпивал у вас с Рахимом накануне его отъезда в Аральск.

Кучеренко понял: парнишка медлил неспроста. Наверное, очень хочет знать, что уже известно милиции, что нет. Наконец, сказал:

— Отец был. Еще какой-то парень. Первый раз его вижу.

— Первый ли?

— Первый. Больше никогда не видел.

— Ну, допустим. Еще кто был?

— Где?..

— Где?.. У вас же.

— Еще были две девчонки.

— И этих не знаешь? — с усмешкой спросил Кучеренко.

— Нет, немного знаю.

«Ага, насмешечки на тебя действуют», — отметил про себя Кучеренко.

— А раз знаешь... Как их зовут?

— Одну — Инна.

— Фамилия?

— Кажется, Лаврецкая.

— Другую?

— Валя зовут. Фамилии не знаю... Валя и Валя.

— И как они себя держали, эти девушки?

— А они такие... Пили. Не стеснялись.

— Чего не стеснялись?

— Ну вообще... Матерились, курят.

«И это все на глазах Розы!» — подумал Кучеренко. А вслух:

— На таких Рахимбек и собирается жениться? На ком же из них?

— Нет, не на таких. Эти — так...

— Кто же невеста Рахимбека?

Булат помолчал, пожал плечами.

— Этого я не знаю. Рахимбек не говорил мне...

— Еще кто был?

— Никого больше не было.

— Это точно?

— Точно.

— А кто провожал Рахимбека?

— Я уже говорил.

— Повтори.

— Я провожал и тетя Зина Ежова.

— Еще кто?

— Больше никто.

Старший лейтенант Павлычев

Павлычев неторопливо прикурил. Посмотрел на спичку, помахал ею в воздухе, чтоб потушить.

— Повезло нам, — в который раз уже повторил Шурагазиев. — Бывает так! Я всех своих Джанибеков и Умырзаков проверил, у Туткина был три раза... И вдруг... Бывает такое, а, Владимир Петрович?

Павлычев кивнул коллеге — действительно, редко, но бывает. Начальник Казалинского линейного пункта милиции сообщил: задержан Джанибек Умырзаков. Сразу догадка: возможно, Мамбетов сказал тогда не «Джанибек, Умырзак», а «Джанибек Умырзаков»? И вот Джанибек Умырзаков задержан казалинцами, конвоируется в Кзыл-Орду. За взлом контейнера и попытку ограбления он, конечно, ответит. Но, может, прольет какой-то свет и на убийство Мамбетова?

— Только, Жаке, — сказал Павлычев Шурагазиеву, — как договорились, — не спешить, при этом, первом, допросе — ни полслова о Мамбетове, о Рахиме.

— Что вы, Владимир Петрович? — в голосе Шурагазиева слышалась обида. Павлычев понимал: Шурагазиев никак не может примириться с тем, что старшим над ним, капитаном, человек, ниже его по званию, — отсюда все и идет.

— Знаю, знаю, — поспешил Павлычев, чтоб сгладить шероховатость. — Не первый день все мы работаем... Но сказал о том — и себе сказал, себе напомнил, не торопиться...

Шурагазиев кивнул в ответ. Хотел что-то ответить, но не успел: ввели Джанибека Умырзакова. Павлычев подумал, что говорил он об опасности торопливости, имея в виду и подполковника Сарсенбаева — тот тоже загорелся, когда ему доложили о взломщике контейнера Джанибеке Умырзакове, сам хотел было допросить его. Потом решил: еще насторожится — почему вдруг главный начальник допрашивает?..

Все это мелькнуло в сознании Павлычева, а глаза его уже ощупывали задержанного. Высокий, несколько сутуловатый парень. Лицо — худощавое, вытянутое и какое-то пятнистое. Острый подбородок, мясистая нижняя губа. Но все это не производило неприятного впечатления — хотя, конечно, не красавец. Неприятными были глаза — маленькие, глубоко спрятанные, до таких не скоро доберешься.

— Садитесь, — бесстрастно указал Павлычев на стул, несколько отодвинутый от стола.

Парень — слышно было — вздохнул, молча сел.

— Ваша фамилия? Имя? — спросил Павлычев.

Задержанный пристально поглядел из своих глаз-щелок на Шурагазиева, потом на Павлычева.

— Джанибек Умырзаков зовут.

— Где работали?

— Сейчас работаю? Да?

— Пусть будет так, — согласился Павлычев.

— На хлебокомбинате. Кочегаром. Тут, в Кзыл-Орде.

— Сколько вам лет? Образование?

— По болезни комиссовали из армии... С пятьдесят шестого года я. Девять классов учился.

— Где проживаете? С кем?

— У матери... Чаще у бабушки живу...

— Фамилия, имя вашей бабушки?

— Айгерим Муратова.

— Ее адрес?

— Улица Сенная, дом 21.

«Это ведь где-то рядом с Парковой, с домом 37», — мигом подумал Павлычев. Но с уточнением догадки решил подождать.

— С кем дружите? — по-прежнему ровным тоном спросил задержанного.

— С парнями, конечно.

— Понятно, — усмехнулся Павлычев. — Хотелось, чтоб назвали их.

Умырзаков назвал четыре имени, но среди них не было никого, кто мог заинтересовать.

— И это — все? Больше никого не знаете?

— Так, немного знаю еще нескольких.

— Расскажите и о них.

Умырзаков назвал еще Жору Григоряна, Кабыла Ибраева и замолчал.

— Э, бала, — вмешался Шурагазиев, — не все. Давай, давай, называй.

Парень помедлил.

— Нет, больше ни с кем не дружу.

— А на работе?

— Там с каждым говоришь. Но я не дружу ни с кем с работы.

— Это почему же так? Не той закваски? — спросил Павлычев.

— Не знаю... Без них хорошо.

— Что ж, ладно. Еще раз повторите, назовите всех своих товарищей, их адреса, где работают. Мы запишем.

Умырзаков называл своих товарищей, время от времени переводя взгляд с Павлычева на Шурагазиева и обратно.

Многие товарищи Умырзакова жили на Сенной, и Шурагазиев спросил:

— Это где такая? Что-то я не помню.

— За линией, за железной дорогой, — пояснил парень.

«Поторопился Жаке, — подумал Павлычев. — Хотя, может, и нет. Может, к месту пришлось». Попросил:

— Помогите вспомнить и соседние улицы, переулки.

— Улица Грибоедова там... — Парень помолчал, глаза, казалось, совсем скрылись в щелочках-амбразурах. — По другую сторону — Кавказская, потом Крымская... Заводская.

— А какие улицы пересекают вашу?

Парень назвал две улицы и переулок.

— Еще? Какие улицы дальше?

— Дальше не помню...

— Жаль, — Павлычев легонько улыбнулся. — У меня приятель живет на Парковой улице. Такая вам известна?

— А-а-а, — и сразу Умырзаков оживился. — Забыл. Она пересекает нашу, Сенную. И совсем рядом, наверное, поэтому и забыл...

Боковым взглядом Павлычев уловил: Шурагазиев поджал губы, просигнализировал, что парень врет. Павлычеву и без того было ясно: да, врет. Но не подал виду, что понял это.

— Так, значит, всех ваших друзей-знакомых записали? — спокойно спросил Павлычев Умырзакова.

— Всех.

— Что ж, теперь расскажите, как отдыхаете, чем занимаетесь вечерами.

Парень нахмурился, глаза почти совсем скрылись в узких щелях. «Отчего злится?» — спросил себя Павлычев.

— Как отдыхаю? Да?.. Как все.

— И все же поподробней.

— Когда в кино схожу. Когда в парк.

— В какой парк? — спросил Шурагазиев. — В железнодорожный? Городской?

— В обоих бываю. Когда как.

— А в каком чаще?

— В железнодорожном.

— А по железнодорожному, — спросил Павлычев, — по железнодорожному парку нет товарищей, знакомых, которых вы забыли назвать?

— Нет. Всех назвал.

— Ну, а как ведут себя в парке ваши товарищи?

— Обыкновенно... Не знаю, что еще...

— На танцах бываете?

Парень покривил губы — нижняя, мясистая, выпятилась еще заметнее.

— На них все ходят. Все молодые бывают.

И новые вопросы — что еще делает по вечерам, с кем бывает? Но — ни одного нового имени.

— Ладно, оставим пока это, — вроде с удовлетворением сказал Павлычев. — Теперь — к главному. Расскажите, как вы решили украсть вещи из контейнера.

В далеких глазах что-то дрогнуло, они даже оживились.

— Напрасно это. Я не взламывал контейнера, — заговорил Умырзаков. — Это на меня ваши наклепали...

— Как же «наклепали»? Вас схватили с поличным, вы вытаскивали вещи из контейнера.

— Так, по глупости. Из интереса... Открыт — дай, думаю, посмотрю, что там. Открыт контейнер — почему не посмотреть?.. Я виноват в одном — ехал на товарнике... Я ехал к дяде, в Саксаульскую, а тут контейнер открыт. Дай, думаю, посмотрю...

— Выходит, от Кзыл-Орды до Саксаульской решили ехать на контейнерах? — усмехнулся Павлычев. — Но это не ахти как комфортабельно. Не находите?

Умырзаков секунду помедлил.

— Зачем на контейнерах? На площадке... Контейнер я видел потом...

— Раньше к уголовной ответственности не привлекался?

— Нет, не привлекался... И в милиции не был ни разу.

— А вот теперь познакомились с нами и решили убаюкать нас сказочками? — легонько поморщился Павлычев. — Неужели вы в самом деле не понимаете, что всерьез поверить вашим россказням просто невозможно?

— Нет... Я говорю правду.

— Э, бала, — не выдержал и Шурагазиев, — не надо. Ишь чего несет. Мы — дети? Лучше скажи, с кем задумал очистить контейнер. Кто тебе помогал?

— Какой — «помогал?» И не воровал я, не думал воровать... Я ехал к дяде в Саксаульскую...

— Ладно, про дядю потом, — перебил Павлычев. — Назовите лучше сообщников. Нам известно, одному брать контейнер несподручно... Вон сколько назвал друзей-приятелей — кто же из них?

— A-а... Про знакомых спрашивали — понимаю... Теперь дело шьете?.. Не было никого, один я ехал.

— Это несерьезно, — сказал Павлычев. — С кем же вы все-таки решили взять контейнер?

Но задержанный твердил свое: он и не думал воровать, он один, совсем один ехал к дяде, без всяких друзей и товарищей, без намерений что-то украсть.

Майор Айдаров

— Снова я к вам, Калике, — сразу о деле заговорил Айдаров. — Не дает нам покоя Рахимбек. Вроде у него и алиби — но не дает покоя. Хотелось бы потолковать с ним. Позволите?

— А чего же нет? — засмеялся Елюбаев. — Мы его взяли с вашей помощью... Сейчас распоряжусь.

Ввели Рахима.

Айдаров неторопливо оглядел его. Грязноватая рубашка, помятые брюки. Лицо угрюмое — это, видимо, от большого носа, зависшего над верхней губой. Темные глаза смотрели с еле заметным напряжением.

Айдаров кивнул милиционеру — спасибо.

— Садись, — сказал Рахимбеку.

Рахим сел, приглядываясь к Айдарову.

— Что-то я тебя не знаю, — сказал Айдаров. — Не видел на вокзале.

— И я вас не знаю, — ответил Рахим.

— Я из железнодорожной милиции... Да, не знаю я тебя, не видел на вокзале. Меня мало интересует, за что тебя держат в горотделе, — заметил Айдаров. — Сами разберутся, конечно... Я пришел к тебе совсем по другому делу.

— Знаю по какому, — уверенно сказал Рахим.

— Ну, скажи, если знаешь.

— И скажу. Нашлись такие, подняли шум, болтают, что я замочил Звонаря.

Айдаров молниеносно проконтролировал: нет, не показал он, что заинтересован этим сообщением, не дрогнул у него ни один мускул. А ведь Рахим проверяет то, что хочется узнать ему. Это без сомнения.

— Да, ты прав, — подтвердил Айдаров, — многие говорят, что ты убил Мамбетова, — подтвердил самым обычным тоном, вроде во всем этом не было ничего важного. — И, конечно же, до нас это тоже дошло. Мы проверили, но — нет, не доказали твою вину, отвели тебя.

Айдаров заметил: в лице Рахима что-то вроде сдвинулось — да, умеет владеть собой. Умеет, и все же не смог сдержать радости.

— Да, отвели, — повторил Айдаров. — Но имей в виду — косвенно будем проверять.

И снова отметил: в лице Рахима что-то напряглось.

— Проверяйте, — сказал он с усмешкой. — За то вам гро́ши платят.

— Правильно, конечно, за то, — согласился Айдаров. — А пока идет проверка — я хотел поговорить с тобой о друзьях убитого.

— Давайте, спрашивайте.

— Вот и спрашиваю. Кто последнее время ходил с Мамбетовым?

— А вы разве не знаете?

— Многое знаем, но кое-что изучаем... Кто же?

— А этот, Жусупов Ергешбай.

— Тихоня?

— Он самый.

— Так, верно. Еще?

— Еще Нургалиев...

— Это Футболист? Которого ты порезал?

Рахим чуть помедлил.

— Что вы, начальник. Тут я чист, прокурор не дал санкцию, сам Футболист сказал: «Нет, это не он». — Рахим говорил так, что можно было принять это за правду, а можно и за шутку, — понимай, как знаешь.

— А не скажешь, отчего эта кличка — «Звонарь?»

— Ясно, отчего. Любил Кален покрутить языком, позвонить, вот и прозвали.

— Ну, а Девятый?

Рахим подумал.

— Этого не знаю, не интересовался.

— Ладно. И это проверим.

Рахим опять помедлил.

— Нет, больше я никого не знаю.

— Ну, а Джанибек... Как его?

— Джанибека не знаю.

— Вот и мы тоже не знаем его фамилии. Но узнаем... А имя Умырзак или фамилия Умырзаков что-нибудь говорит тебе?

— Нет, не знаю.

— Ладно. И это проверим.

— Проверьте, проверьте, — согласился Рахим. — И меня не забудьте проверить.

— Не забудем, — вроде беспечно отозвался Айдаров. А в мозгу: «Он думает, что смело поступает. Эх, чудак».

— И скорей, начальник, — продолжил свое Рахим. — Скорей проверяйте.

— А как, по-твоему, сделать, чтоб скорей?

Рахим поколебался.

— А скорей — вызови отца, братишку, Булата, вызови сестру Шолпан из Аральска, тетю Зину Ежову — рядом живет. Они знают, когда я был в Кзыл-Орде, когда в Аральске. Делай очную ставку — и на свободу меня.

Айдаров помедлил.

— Ты молодец, соображаешь. И очную ставку ты получишь. Но не сейчас, попозже. Понял?

Рахим заметно потускнел. «Наверно, ругается про себя», — подумал Айдаров.

— Усек, — наконец сказал Рахим. — Зачем же приходили?

— Как зачем? Думал, ты поможешь установить друзей Звонаря. Но ты ничем нам не помог.

— По-честному — не знаю я больше никого. А восьмерки кружить — зачем?

— Что ж, тогда придется распрощаться... А что касается очной ставки — дня через два-три получишь. Это я тебе обещаю.

Подполковник Сарсенбаев

Он положил перед Шамовым большой лист бумаги, на нем — схематическое изображение локомотивного депо, всех тупиков и путей, ближайших к вокзалу, перрон, вокзал.

— Давайте-ка вглядимся в эту схему как следует, — предложил Сарсенбаев. — Это вот — нарядная локомотивного депо — ведь тут вы получаете наряды на поездку? Это пункт технического осмотра вагонов, это...

Шамов переводил взгляд с одного прямоугольника на другой, на третий.

— Да, все понятно.

— Очень хорошо, — сказал Сарсенбаев. — Вот вам карандаш. Чертите, рисуйте как можно точнее свой путь от нарядной депо до вокзала, свой путь тогда — вечером, десятого числа.

— Зачем вам это? — поднял голову Шамов. — Привязали меня своим невыездом, Оксанка с ума сходит. В отпуске мы, хотели ехать...

— ...На Черное море?

— На Черное... Только с вами не получается...

— Нет, гражданин Шамов, это с вами. Честное признание свидетеля никогда не ставилось ему в вину, даже представить подобное — и то диковато. А вот ложные показания...

— Какие показания? Трепанулся я этому недоноску, пошутил... Что, по-вашему, такого не может быть?

— Может. Почему же нет?

— Тогда в чем дело?

— А в том, гражданин Шамов, что время, когда вы шли на вокзал и когда свершилось убийство, — совпадает...

— Ну и что?

— Слушайте, Шамов, — сдвинул брови Сарсенбаев, — ведите себя посдержанней, вы ведь слова не дадите сказать.

Шамов похлопал глазами.

— Ну, извините... В моем положении, понимаете...

— В моем тоже. Понимаете?.. — И без того было неприятно на душе: только что доложили о растрате в большом, пожалуй, самом большом магазине орса, а тут еще раздражающий гонор Шамова... Но Сарсенбаев пересилил себя. — Так вот, — старался он дальше говорить ровно, — в одно и то же время произошло два события: вы шли на вокзал, а кто-то убил Мамбетова, по кличке Звонарь. Используя вашу манеру выражаться, такое может быть?

— Может.

— Вот видите... И мы хотим помочь вам восстановить все, что может представлять для нас интерес... Итак, берите карандаш, берите, берите.

Шамов пожал плечами, но взял.

— Значит, вы вышли...

— Да, я вышел из нарядной.

— Так. Рисуйте, рисуйте.

— Ну вот... Прошел тут... Тут... Дальше завернул за путеизмерительный поезд... — Карандаш остановился, даже подался назад.

— Значит, завернули за поезд и увидели...

— Увидел?.. Ничего я не увидел.

— Бросьте, Шамов, увидели.

— А, вон для чего вы придумали все это с рисованием!.. Мало ли... Карандаш!.. Что, я теперь и руки не могу оторвать от этого вашего чертежа?

Сарсенбаев подождал.

— Ну, все? Или еще повозмущаетесь?

Шамов хмыкнул.

— Ладно, идемте дальше. Итак, вы завернули за путеизмерительный поезд... Рисуйте, рисуйте дальше.

Карандаш быстро пробежал рядом с прямоугольниками вагонов — споро, но не совсем уверенно, наехал даже на один из прямоугольников-вагонов.

— Ну вот, тут я вышел на перрон.

Шамов довел линию до перрона на схеме и положил карандаш.

— Нет, Шамов, — не вышли вы тут на перрон... — тихо сказал Сарсенбаев. — Люди видели, как вы пошли от нарядной депо в сторону вокзала и почти сразу же, притом почти бегом, вернулись обратно... Так будете говорить правду?

Шамов помолчал, опустив голову. Сарсенбаев не торопил. Это карандаш подсказал ему, что Шамов вернулся, испугавшись чего-то, ни от кого он не слышал о том, что сказал.

— Да, я вернулся...

«Вот молодец карандаш!» — порадовался Сарсенбаев. Вслух тихо спросил:

— Испугались?

— Да, испугался... Только завернул за поезд, а тут они...

— Сколько их было?

— Двое.

— Нападающих двое?

— Нет, всего двое. Звонарь держался за живот... Другой, против него, с ножом.

— А кто — «другой?»

— Другой?.. Я его не знаю...

— Звонаря знали?

— Да, того знал... Так, немного. Случайно познакомили.

— А второго видели когда-нибудь?

— Нет, не видел.

— Могли бы его опознать?

— Нет, он был в тени вагона, я толком его не видел.

— А как же разглядели нож?

— Нож был на свету, а сам он в тени.

— Кто же этот самый «он?»

— Не знаю я его... И не разглядел...

Сарсенбаев встал, прошелся по кабинету.

— Жалко мне вас, Шамов... Представляете, в какое положение вы ставите себя?.. Нет?.. Растолкую... Преступник нам уже известен...

— Зачем же мучаете меня? — несколько оправившись, закричал Шамов. — Да я... Вы понимаете?..

Сарсенбаев подождал, что еще скажет Шамов, но тот сразу и смолк.

— Так вот, — ровно продолжал Сарсенбаев, садясь на свое место, — преступник известен. Но пока нам не ясны некоторые звенья, некоторые детали, которые позволили бы полностью изобличить убийцу. Мы найдем эти звенья, обязательно найдем. Но хотелось сделать это побыстрее, надеялись на вашу помощь. А вы молчите. Значит, помогаете не следствию, помогаете преступнику. А за сокрытие его будете отвечать в уголовном порядке.

— Я все сказал. Больше я ничего не знаю! — чуть не закричал Шамов.

— В первый раз утверждали: «Ничего не знаю!» А теперь вот кое-что рассказали... Так ведь?

— Проверьте, наконец... Правду говорю: больше ничего не знаю.

— Может быть, все-таки еще что-то добавите?

— Нечего мне добавлять. Я решительно заявляю: все сказал.

Майор Айдаров

Итак, появилось новое лицо — Джанибек Умырзаков. Видимо, о нем говорил тяжело раненный Мамбетов. Но — в связи с чем? Может, как раз он, Умырзаков, видел, знает, кто убил Мамбетова? Ведь в последние минуты Мамбетов едва ли стал бы говорить о чем-то не очень существенном, это уж точно. Но ни словом Умырзаков не намекнул на знакомство с Мамбетовым. И вот теперь, как посоветовал Сарсенбаев, нужно проследить все связи Умырзакова, наметить, как сделать это почетче и побыстрей.

Чтоб наметить — прежде всего надо ознакомиться с известным уже, и Айдаров изучал протокол допроса Умырзакова. Но нет-нет, да и вспоминал беседу с Рахимом. Любопытно, почему, например, Рахим просил устроить очную ставку со своими родственниками — отцом, братом, сестрой — и соседкой, почему не с другими? Может, другие действительно не видели тогда его, во время отъезда?.. И сразу, следом, притупляя и заслоняя эту мысль, — факты из протокола допроса Умырзакова, фамилии его товарищей.

Дверь легонько скрипнула. Айдаров поднял голову от стола.

Пожилая, седоватая женщина переступила порог.

— К вам можно?

— А, это вы, Ангелина Ивановна?

— Да, это я, — улыбнулась женщина.

— Проходите, садитесь.

Айдаров убрал в ящик стола протокол допроса Умырзакова.

Женщина присела к столу.

— Слушаю вас, Ангелина Ивановна, наш нештатный сотрудник по станции... Подойдет такой чин?

Ангелина Ивановна не очень весело рассмеялась.

— Я нештатный сотрудник и станции, и своей квартиры... И от снохи, Анюты, Анны Васильевны, и от Семена не раз уже слышала такое.

— Видите, я угадал.

— Да, угадали... А пришла я к вам вот чего. Жена этого самого Генки Шамова, Оксана, доняла меня. Сам Генка ничего, а она доняла. Бабенка быстрая, современная, но разумная, нравится она мне. Сначала чуть не со слезами: «Вы его опозорили!» Потом: «Сходите, замолвите словечко, у вас там знакомые, в милиции. Пусть разрешат уехать в отпуск, отнесутся по-человечески...»

Женщина помедлила.

— Значит, пришли просить, — жестоковато сказал Айдаров, — пришли просить, чтоб «по-человечески»?

— Нет, что вы!.. — поспешила Ангелина Ивановна. — Я совсем о другом. Можно — откровенно?

— Разумеется, — улыбнулся Айдаров. — Неоткровенные разговоры, по-моему, вообще пустая трата времени.

— Это хорошо, что вы так думаете... А откровенно — знаю, в каждом деле есть добросовестные работники и недобросовестные или, скажем, не очень добросовестные, есть хорошие учителя, врачи, машинисты, милиционеры, а есть и не очень хорошие — это ведь жизнь. Знаю и то, что по одному плохому врачу могут неправильно судить о сотне хороших. То же самое с одним милиционером, с одним учителем. Так?

— Так, — согласился Айдаров.

— Ну вот. А я не привыкла по одному человеку судить о сотне. И знаю: в основном у вас отличные люди. А если на одного бездушного нарвешься — уговорами его не сделаешь более человечным. Тоже ведь так? Согласны?

— Ясно, ясно, Ангелина Ивановна, — весело засмеялся Айдаров. — Спорить не собираюсь. И вижу: не будете просить за того, кто этого не заслуживает.

Засмеялась и женщина.

— Приятно, когда тебя сразу понимают. — Зачем-то открыла сумочку и снова закрыла ее. — А пришла я вот чего, — продолжила, — пришла посоветоваться, точнее — посоветовать вам. Правда, если это глупость — понимаю в вашем деле я немного, — если глупость, вы откиньте ее... А мне показалось...

— Смелее, — подбодрил Айдаров, — чего там. Это ведь только в шахматных турнирах: возьмешься за фигуру — не смеешь ходить другой, в разговоре могут быть и допущения, и споры. Не стесняйтесь.

— Я и не стесняюсь... И подумала вот о чем. Генку Шамова я немного знаю — хвастун, не нравится он мне. С Оксанкой его только познакомилась — понравилась. И вот, думаю, она может повлиять на Генку, может помочь вам.

— Как помочь?

— Ну, поговорить, подготовить Генку, чтоб он правду сказал...

Айдаров насторожился. «Подготовить, подготовить», — закружилось в мозгу. Но, странно, закружилось вокруг разговора с Рахимом... Стой! Это ведь Рахим ПОДГОТОВИЛ себе алиби, указывая, с кем дать ему очную ставку! Тут — яснее ясного.

— Что, детский совет дала? — спросила Ангелина Ивановна, видя, что Айдаров почему-то молчит.

— Нет, я не о том. Мелькнула одна догадка... А ваше предложение — просто интересно узнать, на чем оно базируется. Почему, например, убеждены, что Шамова надо подготовить, и он вдруг скажет правду? А, может, он уже выложил ее давным-давно?

— Если так, почему не разрешаете уехать?

— Он еще потребуется для следствия. Возможно, очная ставка или что-то другое.

— Это так... Понимаю. Но я знаю Генку — трус он и трепло, а строит из себя черт знает кого. Знаю, не прижмешь ему хвост — будет темнить.

— Значит, «прижать хвост?»

Женщина рассмеялась.

— Вот-вот, прижать.

— За совет спасибо, — подытоживая разговор, сказал Айдаров.

Женщина ушла.

Да, действительно дельный совет... Но — стоп! Как бы не забыть о догадке — ведь Рахим специально готовил себе алиби. Надо побыстрее сказать об этом и Сарсенбаеву, и Кучеренко.

Капитан Кучеренко

— Надеждина Валентина?

— Да, Надеждина.

— Где работаете?

Кучеренко заметил: женщина смутилась.

— Так... Нигде пока.

— А как же, на что живете?

— Живу с одним, как с мужем. Но не регистрированы.

— Почему же не регистрируетесь?

— Не нравится он мне. Жмот.

— Та-ак... Не нравится, а живете.

— Вышло как-то по-чудному... Но, спасибо, друзья поддерживают. Иногда подарок преподнесут.

— Рахимбек Аскаров тоже дарил?

— Рахимбек?.. — женщина остановилась, отрицательно покачала головой. — Нет, у меня с ним ничего не было.

— А у кого было? У Инны Лаврецкой?

Надеждина поколебалась.

— Да, Инка с ним жила.

— Но вы ведь тоже были у Рахима.

— Да, была. Ну и что?

— Когда последний раз были?

— Недавно была.

— Поточнее.

— Я точно... В среду была. Это — десятого числа.

«Вот оно — десятого!» — сверкнуло в сознании Кучеренко.

— Кто еще там был?

— Инка была. Парень какой-то еще, отец Рахима.

— Так, добре... И много выпили?

— Нет, немного. Отец принес две бутылки. Распили. Я села на диван, телевизор смотрела. А что там Инка делала — я не знаю.

— В какое время это было?

— Часов в восемь вечера.

— И что же вы смотрели?

— Какие-то загадки...

— Не ошиблись, десятого? Десятого то было?

— Десятого, в среду. На танцы потом пошли. А танцы в будничный день — только в среду.

— И все-таки давайте проверим вашу память. — Кучеренко взял подшивку областной газеты, полистал. — Вот программа телепередач. Десятое, среда...

Надеждина тоже поднялась со своего стула.

— Вот видите, — показала она пальцем. — Десятое, это самое время — «Загадки и отгадки».

— Что ж, добре. А с танцев куда пошли?

— Рано мы ушли с танцев. Вместе с Инкой.

— Рахима после того видели, встречались с ним?

— Нет, не видела, не встречала.

Майор Айдаров

На перекрестке улиц Парковой и Сенной он остановился. Да, домов двадцать от дома, где жил Мамбетов — отсюда виден фасад, шиферная крыша. И всего шесть домов до дома № 21 по Сенной. Трудно поверить, очень трудно поверить, что Джанибек Умырзаков и Кален Мамбетов не знали друг друга. Наверно, не раз вместе ходили в железнодорожный парк, в клуб, вместе возвращались. Да, не мог Умырзаков не знать Мамбетова.

Айдаров двинулся по Сенной улице к дому № 21. Удивился: кажется, просто, а вот раньше не додумались. Ведь просто — поискать Умырзака и Джанибека где-то поблизости от дома Мамбетова... Хотя, правда, и не так близко, все соседние улицы трудно прочесать... Нет, все-таки надо было бы, ну, например, с помощью уличных комитетов можно было бы проверить, а вот не сделали. Как говорится, век учись...

Бабушка Джанибека пригласила Айдарова пройти в дом.

— Спасибо аллаху, гостя послал, — улыбалась Айгерим-аже. — Я уж думала: одной придется пить чай, скучно. Присаживайся, сынок.

Айдаров тоже улыбнулся — приятная старушка. Трудно такую огорчать...

Айгерим-аже быстро накрывала дастархан. Айдаров оглядывался — нет, книг не видно. Что поделаешь, такие интересы у хозяев, обходятся без книг.

За чаем старушка как-то просто рассказала, что государство дает ей пенсию — за Абая и Досмагамбета, на войне погибли... Взяла сыном Джанибека — это от дочки. Джанибек приносит получку. Потом — огород. Она научилась такой лук выращивать — вот, пожалуйста, полюбуйтесь. Одним словом, хорошо живут.

Лишь когда Айдаров накрыл пиалу рукой, во взгляде Айгерим-аже встал вопрос, зачем, мол, пришел. Но говорила старушка о своих делах, в слова вопрос не облекала.

— Спасибо, аже, за чай, — сказал Айдаров. — А пришел я к вашему Джанибеку — сегодня воскресенье, отдыхает, наверно?

— Да, сынок, отдыхает. Только он не один день отдыхает, давно уже.

— Что, у него отпуск?

— Нет, говорил, этот... отгул, говорил. Семь дней, говорил.

— И как же он отдыхает?

— В Саксаульскую поехал, к Оспану. Это отец... Лучше сказать, дядя ему.

— И давно поехал?

— Как тебе сказать, сынок... Раз собрался, пошел, долго был. Поздно ночью пришел... Потом опять поехал, на другой день вечером.

— Не припомните, когда он первый раз собирался ехать?

— Дня четыре назад.

— Еще бы поточней. Припомните, пожалуйста.

— Сегодня воскресенье? — Старушка помедлила, посчитала на пальцах. — В среду первый раз поехал.

— В среду? — Это — десятого числа? Вы точно помните?

— Да, в среду. Я знаю.

— А в какое время ушел Джанибек из дому?

— Ой, сынок, на часы не смотрю. Знаю: пообедали — потом.

«Стоп! — метнулось в мозгу у Айдарова. — Сестра Мамбетова говорила: какой-то парень приходил после обеда, когда Мамбетова с приятелями не было дома — еще до их отъезда на такси... Не Джанибек ли?»

— Не помните, — сказал вслух, — когда он вернулся в тот день?

— Я говорила, сынок: поздно ночью. А часы мне не нужны, мои часы — солнце.

«Поздно ночью», — отметил про себя Айдаров.

— Не говорил Джанибек, почему вернулся?

— Билетов, говорит, не было.

— А на второй день — как он себя вел?

— Чего ты все спрашиваешь? — вдруг насторожилась старушка. — Зачем пришел?

— Я говорил: к Джанибеку пришел... — Майор поколебался — да, видно, не умолчишь. — Проверяем мы одно дело, аже, очень нужна помощь Джанибека...

— Проверяем? Вы — кто?

— Из милиции я, аже. Джанибек нам нужен как свидетель.

Старушка подумала.

— Не знаю ваших дел, — сказала строже, чем раньше. — И нет его, уехал.

— Не говорил, когда вернется?

— Нет, не знаю...

— Хорошо, аже. Мне нужна фотокарточка Джанибека.

Старушка пристально посмотрела прямо в глаза.

— Зачем карточка?

— Поверьте, аже, для дела, для выяснения одного дела... Больше я пока ничего не могу сказать.

— Была где-то у него карточка, на паспорт снимался...

Старушка поднялась и пошла за фотографией.

От старушки Айдаров вышел несколько взволнованный: без сомнения, Джанибек был связан с Мамбетовым.

Зашел к Шукеновым — тут полон дом. Быстро сориентировался.

— Мне нужен Иса. На несколько минут.

Из-за стола поднялся худощавый паренек.

— Я Иса.

На улице Айдаров пояснил:

— В доме уж очень много людей, поговорим здесь.

— А что я?.. — ничего не понял парень.

— Спокойней, — мягко заметил Айдаров. — Я к вам за помощью. Я из милиции.

— Из милиции?

— Пожалуйста, спокойно. Вы знали Мамбетова-Звонаря?

— Кто его тут не знал?

— А Умырзакова Джанибека?

— С ним тоже... что-нибудь?

— Ничего с ним не случилось... С какого времени, когда Джанибек познакомился с Мамбетовым?

— Не знаю... Давно уже. Но они не дружили.

— А последнее время?

— Раза три я видел их вместе...

— В день убийства Мамбетова встречали Джанибека?

Паренек подумал.

— Нет, не встречал.

— А позже?

— Мы с ним не дружили... Так, знакомые. И позже я его не видел.

Зашел Айдаров и к другим товарищам Джанибека.

Альфред Лекеров ничего существенного не добавил.

Жора Григорян сказал: видел Джанибека и десятого, и одиннадцатого, оба раза до обеда.

— Чего-то необычного не заметили в поведении Джанибека? — спросил Айдаров.

— Одиннадцатого, пожалуй. Какой-то он был... ну, как не в себе.

— Больше ничего вам не бросилось в глаза?

— Нет, не бросилось.

— А когда последний раз вместе видели Джанибека и Мамбетова?

— В то воскресенье.

— Что ж, спасибо... А Рахимбека Аскарова знаете?

— Слышал о нем, но не знаю.

— Джанибек, случаем, не знаком с ним?

— Не знаю.

К дому тридцать семь по улице Парковой Айдаров подходил с волнением.

— Похоронили, нет нашего Калена, нет сыночка... — причитая, встретила его мать Мамбетова. — Ушел он от нас, ушел... — Женщина высморкалась, махнула рукой — и в другую комнату.

Сауле, сестра Калена Мамбетова, тоже плакала. Когда мать вышла, спросила сквозь слезы:

— Я хотела... Поймали убийцу?.. За что он?

«Хотел бы и я знать, за что», — с раздражением не то на женщин, не то на свою чувствительность, подумал Айдаров. Но ровно, твердо сказал:

— Поймаем, никуда он от нас не денется... А сейчас успокойтесь и еще раз помогите нам. Очень прошу вас.

Сауле закивала. Вытерла слезы углом чистой пеленки.

— Да, спрашивайте.

— Помните, Сауле, вы говорили, что десятого числа, после того, как Кален и его двое друзей куда-то ушли, в это самое время приходил какой-то парень?

— Конечно. Хорошо помню.

— Могли бы вы его узнать?

— Да, могу.

— Тогда, пожалуйста, посмотрите эти фотографии. Может быть, среди них найдете того парня.

Сауле дошла до фото Умырзакова, кажется, еще толком не глянула — сразу:

— Он. Он приходил тогда.

Капитан Кучеренко

Младший брат Рахима, Булат, не храбрился, как раньше. Видимо, чувствовал: что-то есть у милиции, раз так пристально интересуются им.

— Как положено по закону, — бесстрастно сказал Кучеренко, — предупреждаю: нашу с тобой беседу будет записывать магнитофон. — И другим тоном, более участливым: — Как живете сейчас?

— Так, живем. — И паренек неопределенно пожал плечами.

— Дома как, нормально?

— Нормально... А чего?

— Где отец? Как он?

— Что — отец?.. Бывают деньги — выпьет. А так — спит.

— Ясно. Ну, а Рахим вернулся из Аральска?

— Вернулся... — И вдруг другим тоном: — Разве не знаете, что он в горотделе?

— Знаю, — сказал, нахмурясь, Кучеренко. — Я-то знаю, не уверен был, знаешь ли ты... — Помолчал. — А пригласили тебя уточнить кое-что.

Булат глянул быстро, пронзительно и спрятал глаза.

— Уточняйте.

— Когда Рахимбек вернулся из Аральска?

— Вернулся?.. Двенадцатого вернулся.

— Так, добре. Ну, а сколько он там был?

— День... Нет, два дня.

— День или два?

— Два...

— Чего же он там делал два дня?

— Это я не знаю...

— Ну, ладно. А когда уехал?.. Только не торопись, подумай хорошенько. Подумай и над тем, что мы эти дни проводили определенные следственные действия, чего-то, наверное, добились...

Булат подумал. Каким-то безразличным тоном сказал:

— Одиннадцатого он уехал.

— Поточнее. В котором часу?

— Одиннадцатого... утром.

Старший лейтенант Павлычев

Пожилой охранник из вневедомственной охраны, прочитав удостоверение Павлычева, вытянулся как по команде «смирно».

— Да, товарищ старший лейтенант, — сказал громко, твердо, — бывают у нас случаи. Бывают, нечего греха таить... Через проходную не проносят — нет, тут у нас строго. Мать родную остановим — не положено. А через забор — озоруют... Да, выбросят булку, потом забирают. Облаву делаем — а все бывает, озоруют.

— Что ж, — сказал Павлычев охраннику, — надо и мелкое озорство пресекать. Да построже — вы на важном объекте, на очень важном — вашим хлебом почти весь город кормится.

— Вот и я говорю: строже надо. А то когда поблажки бывают. Вот намедни, например...

— Простите, — перебил Павлычев, — сначала мне надо познакомиться с обстановкой, потом потолкуем... Мне нужно пройти на территорию комбината.

— Это — пожалуйста, — с готовностью отозвался охранник. — Только выходной нынче, начальства нет.

— Как же нет? Комбинат ведь работает.

— Знамо, работает. Как же народ оставить без хлеба?.. В цехах, конечно, есть мастера, главного начальника нет.

— А мне пока главный и не нужен. Покажите, где у вас тут какой цех, где разные службы.

— Это — можно. — Охранник вышел из проходной во двор, Павлычев — за ним. — Это вот, — указал на большое трехэтажное здание, — это главный корпус, хлеб дают. Налево — вот тот — кондитерский цех, его позже построили. А вон там — кочегарка у нас. На ней весь комбинат держится, без нее — никуда.

«Скучно, наверное, одному в проходной, — подумал Павлычев, — вот и спешит — не остановишь».

Павлычев пошел рядом с недавно побеленным кирпичным забором. Поднимал голову, как бы определял, достаточно ли высок забор, — это для охранника, он ведь теперь следит за каждым движением.

Забор наконец подвел Павлычева к кочегарке. Дверь в нее была полуоткрыта.

Павлычев решительно вошел. Прямо — топка, из-за дверцы чуть выбивается дымок. Направо — большой ящик, исполняющий роль стола. За ним, за ящиком, — трое. Один на чурбаке, двое на табуретках. Посредине ящика-стола — распластанный на доли арбуз — доли сахарно искрились и обливались обильным соком.

— Здравствуйте, — весело поздоровался Павлычев, — приятного вам аппетита.

— О, ко времени, — отозвался усатый, щетинистый мужчина лет пятидесяти, указывая на арбуз. — Здравствуй и садись с нами... Свеженький, специально охлаждали.

— Что ж, не откажусь, — по-прежнему весело сказал Павлычев.

Один из троих — левое веко у него несколько вздернуто — уступил свою табуретку Павлычеву, себе принес из темного угла небольшой ящичек, опустился на него.

Павлычев похвалил арбуз.

— Да, неплохой, — сдержанно согласился усатый. — А дыни у нас все же лучше, — сказал вдруг с заметной гордостью. — Знаешь, — глянул прямо на Павлычева, — еще в прошлом веке наша Казалинская дыня заработала золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Слышал об этом?

— Приходилось, — кивнул Павлычев.

Усатый воздал должное и кзылординским помидорам. Потом спросил Павлычева:

— А вы, извиняюсь, кто будете?

— Я из железнодорожной милиции. — Павлычев назвал себя.

— Так, из милиции?.. — степенно перепросил усатый. — А я старший кочегар, Линьков Кузьма Савельевич.

Он так сжал руку, что Павлычев усмехнулся про себя: «Ну и пятерня. Как у Елюбаева».

А Линьков снова сказал:

— Значит, из милиции?.. — Пристально посмотрел на Павлычева. — Из котлонадзора тревожат нас, бывает, а вот из милиции, да еще железнодорожной...

— Меня котлы не интересуют, — деловым тоном ответил Павлычев, — я к вам совсем по другому поводу, Кузьма Савельевич... А повод такой. Десятого числа на станции убили одного парня.

— Да, слышали. Девятый, или Звонарь.

— Вы его знаете?

— Нет, не знал, да на другой день после убийства один наш кочегар сказал...

— Фамилия, имя его?..

— Вы это знаете, — добродушно усмехнулся старший кочегар, — догадываюсь: из-за него и пришли.

— Правильно, Кузьма Савельевич, — улыбаясь, согласился Павлычев. — Спрашиваю, чтоб еще раз проверить, точные ли у нас сведения.

— Понял, — кивнул Линьков, — у вас свои фигли-мигли... Джанибек Умырзаков, он сказал...

— Выходит, сведения у нас правильные... Пожалуйста, поподробней: как, при каких обстоятельствах сказал Умырзаков об убийстве Мамбетова-Звонаря, что именно сказал. Постарайтесь все припомнить, до последнего винтика.

— Это можно. — Линьков неторопливо закурил. — Значит, так. Десятого Джанибеку дали отгулять семь выходных — Степка вон, — указал взглядом на своего товарища со вздернутым веком, — Степка пришел из больницы, ну, и дал я Джанибеку неделю отгулов. Он говорил: «Поеду к дяде в Саксаульскую». Ну вот. А на другой день, в четверг, приходит какой-то кислый — моя смена как раз, я стоял. Спрашиваю: «Чего же не уехал?» Он мне: «Одного парня порезали...» Говорю: «Ну и что? Ты езжай своей дорогой, чего он тебе, тот парень?» Джанибек вроде удивился. «Знакомый, — говорит, — парень. Живет недалеко». — «Ну и что? — говорю. — Теперь вся жизнь, что ли, остановилась? Или вы с ним друзья, близкие?» Джанибек говорит: «Дело сорвалось...»

— Это вы точно помните? — перебил Павлычев. — Так и сказал: «Дело сорвалось?»

— Да, так и сказал: «Дело сорвалось».

— А не говорил, какое дело?

— Нет, не говорил. Понял я: они столковались что-то сделать вдвоем, вместе. Теперь того, его дружка, порезали — дело и сорвалось... А какое дело — я не уточнял. Мало, думаю, чего у них там по молодости...

— Хорошо. О чем дальше говорили?

— Тут я спросил: «Что же это за парень, которого порезали?» Джанибек мне: «Девятый, еще Звонарь его зовут... Не слышал такого?» — «Нет, — говорю, — со Звонарем не вожусь. Человеческое имя-то у него есть?» Джанибек называл, да я — без надобности, не запомнил. Мамбетов, говорите?

— Так. А дальше что?

— На том, сказать, все и кончилось. Да, Джанибек закурил, добавил: все равно поедет к дядьке.

— Припомните поточнее, как он это сказал.

— Как?.. Стояли, курили. Он, видно, думал об этом самом Звонаре. Затянулся и сказал: «Все равно поеду в Саксаульскую».

— Можно это понять так: ему вроде бы что-то мешало — и это «что-то» было связано со Звонарем, с Мамбетовым, — тем не менее он все же решил ехать?

— Да, так я и понял.

— Любопытно... Что же дальше?

— И все. Ушел и не приходил. Наверно, действительно уехал к дяде.

— Так... А давно работает у вас Джанибек?

— Нет. После первого мая пришел.

— И как, что он за человек?

— Ничего вроде парень... Особенно-то не распространяется.

— Не припомните, о чем он думал, о чем больше всего говорил? Особенно детали, мелочи припомните, бывает «мелочь» — глядишь, золото.

— Не знаю, золото ли... Так, обо всем понемногу говорил.

— Как относится к выпивке? К деньгам?

— Не скажу, особенно не напивался, а было, любит.

— Ну, а по натуре как, любит, например, шикануть, нарядиться, скажем, как я? — Павлычев шутливо указал на свой яркий галстук, на рубашку, на отлично отглаженные брюки.

Линьков кивнул.

— Это — любит, хлебом не корми... Нет, про деньги. Мы ничего, прилично зарабатываем, а он получил последний раз получку, 113 рублей получил за полмесяца, и вдруг говорит: «Крохи несчастные». Я обозлился, ему: «Поди, дурак, больше заработай». Он мне: «И пойду».

— Так и сказал: «И пойду»?

— Так и сказал... И нарядиться любит — куда там. Машину мечтает купить, «Жигули». Только на какие гроши? Храбрый больно.

— Любопытно... Что еще можете сказать об Умырзакове?

— Да так... Молчит все больше.

Павлычев говорил и с другими кочегарами. Но они отвечали на его вопросы односложно, нового ничего не добавили.

Старший кочегар, Линьков, вышел проводить Павлычева.

— Да-а, — протянул он. — У нас работа лошадиная — на угле ведь, видели, если бы на мазуте крутилась технология... Но и у вас — не чай с лимончиком. Смотришь телевизор — скажем, «Следствие ведут знатоки», — ловко у них получается. А на деле, я знаю, — ох побегать надо...

— Да, всяко бывает, — сказал Павлычев.

У проходной они простились по-дружески.

Подполковник Сарсенбаев

— Товарищ подполковник, я заявляю решительный протест... На каком основании вы взяли подписку о невыезде с моего мужа, Шамова Геннадия?.. На том, что какой-то желторотик вместе со своей полусумасшедшей теткой решили, будто Геннадий кого-то там видел? Но откуда ему, желторотику, знать, что видел Геннадий и чего не видел? Почему вы верите всякой клевете?.. Выходит, на меня кто-то, допустим, на меня скажут, что я собираюсь убить свою соседку, — и вы посадите меня? Я требую, чтобы моему мужу немедленно разрешили выехать в отпуск... Или я иду к прокурору...

— Сегодня воскресенье, — негромко заметил Галимжан Сарсенбаевич, — в прокуратуре выходной.

— Что? Что вы сказали?

— Сказал: не надо распалять себя попусту — сегодня в прокуратуре выходной.

Темные глаза молодой женщины округлились, лицо, наоборот, вытянулось.

— Как вы разговариваете?

— Лучше подумайте, как вы сами разговариваете.

— Я буду жаловаться!

— Пожалуйста. Я вас не задерживаю.

Сарсенбаев встал, показывая, что разговор окончен.

— Нет, нет... Я пришла к вам... Я хочу...

И посетительница разрыдалась. Достала из сумочки платок, скомкала его, прикладывая к глазам.

— Подождите...

Сарсенбаев налил воды в стакан, пододвинул женщине.

— Выпейте.

— Спасибо.

Но пить посетительница не стала. Еще попромокала лицо скомканным платком, шумно вздохнула.

— Извините, — сказала уже примирительно, — у меня на междугородней триста пятьдесят-четыреста заказов за смену...

— А у меня, — откинув назад волосы, подхватил тем же тоном Сарсенбаев, — у меня, извините, восемьсот километров железнодорожной линии, от Туркестана до Саксаульской включительно, все станции и полустанки на ней, и на всех восьми сотнях километров должен быть порядок. А еще — все аэровокзалы. И еще — убийство вот надо раскрывать.

Женщина сидела, не поднимая головы.

— Вы меня, пожалуйста, извините по-настоящему... — Наконец посмотрела она в глаза. — Я говорила с вами, как с Генкой...

— Это верно, — усмехнулся Сарсенбаев. — Он у вас тоже вздернутый какой-то.

— Вы заметили?

— Как же не заметишь?.. И, кстати, эта полусумасшедшая тетка, как изволили выразиться, очень высокого мнения о вас. А вы, Оксана Игнатьевна, аттестовали ее — врагу не пожелаешь.

— Вы знаете мое имя?

Сарсенбаев видел: этим вопросом посетительница хотела скрыть смущение.

— Как видите, знаю, — примирительно сказал в ответ. — А меня зовут Галимжан Сарсенбаевич.

— Очень приятно,

— Раз так, будем говорить спокойно, по-человечески. Слушаю вас.

Женщина посмотрела с долей отваги.

— Да, вы правы... Я вела себя как вздорная бабенка. — Снова прямой взгляд на подполковника. — Но я просто растерялась... Отец у меня участник войны, заслуженный строитель. У Геннадия отец тоже сражался в Отечественную, три ордена имеет... И вдруг Геннадия — повели в милицию...

— Что же вы хотели?

— Я не знаю... Думаю, он ни в чем не виноват.

— А мы его пока и не обвиняли ни в чем. Он проходит у нас как свидетель.

— Тогда почему вы его держите, почему не разрешаете уехать?

— Считаем, что еще потребуется для ведения следствия.

— Но я не думаю, что он в чем-то виноват... Что он может сделать что-то такое...

— Оксана Игнатьевна, пока следствие не закончено, я не могу вам ничего сказать. А следствие по делу весьма серьезному — убит человек. Это-то вы понимаете — убит человек и нам надо изобличить преступника?

— Да, но... Вы думаете, Геннадий действительно что-то видел?

— Ничего не могу сказать. Могу лишь заверить: следствие во всем разберется, всему будет дана объективная оценка. Понимаете?

— Понимаю... А я чего только не передумала. Я не знала, что делать... И думала, вот-вот Геннадия совсем заберут. Да, было такое... Я не знала, что делать...

— Успокойтесь. Я, наоборот, знаю, что делать, потому и разрешил дежурному впустить вас ко мне — сегодня выходной, мог бы и не принимать. Попросил вас зайти, потому что надеялся, вы поможете следствию.

— Да? В чем же я могу?

— Прежде всего, обрисуйте характер Геннадия.

— Характер? Но зачем вам?

— Эх, Оксана Игнатьевна... — Сарсенбаев даже покривился. — Ваш муж точно такой — ему вопрос, он: «А зачем?»

— Разве?.. Хотя да, да... Извините, я расскажу. — Женщина тряхнула головой. — Несдержанный он. Сейчас, например, так психует, так нервничает... Да, ершистый он... Я бы сказала, занозистый — вот и у меня от него это «а зачем?» Вы правильно сказали...

— Всегда честный, правдивый?..

Женщина колебалась.

— Извините, Оксана Игнатьевна, надо обо всех качествах говорить очень откровенно, либо совсем не говорить.

— Да, я понимаю... Нет, Галимжан... э...

— ...Сарсенбаевич.

— Нет, Галимжан Сарсенбаевич, к сожалению, Геннадий может покривить душой и по пустяковому случаю... Вынуждена признаться, сколько у нас было ссор из-за этого, а он оправдывается: «Хочешь жить — умей вертеться». И отец его из-за этого столько нервов попортил...

— Так, ясно... Храбр или, наоборот, трусоват?

— Нет, он не трус. И, знаете, он добрый, ласковый, остроумный...

— Ясно, ясно, — улыбнулся Сарсенбаев. — Живите на здоровье дружно, мирно. А если и есть какие-то слабости у вашего мужа — вы и помогите ему избавиться от них. Устраивает?

— Да, устраивает, — улыбнулась и Оксана.

— Вот видите... А теперь, скажите, друзья-товарищи у него — все надежные люди?

— В каком смысле «надежные»?

— В моральном, Оксана Игнатьевна. Нет ли среди них больших любителей выпить, или похулиганить, или залезть в карман государства...

— Товарищи у него в основном из депо — хорошие парни. Других я как следует не знаю. Иногда встречаются, здороваются — и все.

— Не помните этих знакомых? Не можете их описать?

— Нет, не запомнила. Вроде обыкновенные...

— Не помните каких-то специальных примет?

— Нет, не помню... Хотя — у одного шрам был под глазом. Знаете, как маленькая подкова.

«Неужто Мамбетов?» — подумал Сарсенбаев.

— Одну минуту, — сказал вслух. Подошел к сейфу, вытащил фотографии — тут были и Мамбетов, и Жусупов, и Нургалиев, и Рахим, и десяток других парней. — Посмотрите, пожалуйста, не найдете среди всех этих товарищей знакомых Геннадия? Только не торопитесь.

Посмотрев на фото Рахима, Оксана помедлила. Но она так же медлила и на некоторых других.

— Вот этого видела, с усиками.

Это был Нургалиев-Футболист.

Легко, сразу опознала и Мамбетова.

— Вот, у него шрамчик. Видите, даже на фото капельку заметно.

«Вижу, — подумал подполковник, — но и Шамов не скрывает, что знал Мамбетова... Что, интересно, скажет она о других?..»

Но больше Оксана никого не признала.

Подполковник расспросил, как Оксана отдыхала с Геннадием, поинтересовался, не задерживался ли Геннадий где-то по вечерам, нет ли у него каких-то секретов.

— Не знаю, тут не знаю... Я работаю посменно, где он бывает, когда дежурю, не знаю.

Еще вопросы — о родителях, об отце Геннадия в особенности, об образе их жизни. Наконец:

— Спасибо, Оксана Игнатьевна. Мы хорошо с вами поговорили.

Женщина растерялась.

— Странный какой-то разговор, — тихо сказала она, пожимая плечами. — Я вам такого наговорила, так разоткровенничалась — сама себе не верю.

— Мне что, — улыбнулся Сарсенбаев, — считать это за комплимент или наоборот?

— Что вы — наоборот!.. Так с вами легко стало, хотя с Геннадием ничего не изменилось... Поверила я вам как человеку.

— Спасибо. Нам такое не часто доводится слышать.

Сарсенбаев встал. Встала и Оксана.

— Да, понимаю... Вы уж извините, пришла, разоралась, как дура.

— Ничего, бывает. И вы не помните зла, если что не так.

Капитан Кучеренко

Сестра Рахима, Шолпан, пыталась скрыть свою растерянность, но это ей плохо удавалось. Она не знала, куда деть руки — положила их на колени, потом сцепила на животе, — смотрела с напряжением. Разглядывая молодую женщину, Кучеренко невольно отмечал: «Да, очень похожа на Розу, каждый поймет: родные сестры».

— Уведомляю вас, Шолпан, — наконец сказал Кучеренко, — в ходе следственного действия будет применен магнитофон. — Нажал на кнопку включения. — А пригласили мы вас за тем, чтобы окончательно выяснить, когда к вам в Аральск приехал ваш брат Рахимбек.

— Я уже говорила в Аральске... — Было заметно, с каким напряжением женщина сглотнула слюну.

— Мы хотели бы точно знать, — Кучеренко подчеркнул слово «точно», — мы хотели бы точно знать, когда он приехал к вам — каким поездом, какого числа.

Женщина опустила голову. Чувствовалось, она решает для себя сложный вопрос.

— Я уже говорила в Аральске... — повторила, посмотрев на Кучеренко.

Он вроде бы ничего не слышал, молчанием своим как бы говоря: а вы хорошо подумали, прежде чем сказать то, что сказали?

Женщина снова опустила голову.

Кучеренко внезапно подумал: «А чего бы ей не взять к себе младшую сестренку?» Понял, не скажет об этом. Нахмурился, подождал. Стараясь не повышать голоса, наоборот, тише, чем до этого, спросил:

— Вы что же, Шолпан, считаете, что мы не имеем возможности проверить правдивость ваших показаний?

Женщина еще ниже опустила голову. Еще подумала.

— Одиннадцатого он приехал, — наконец сказала, так и не поднимая головы.

Спокойно, как само собой разумеющееся, Кучеренко заметил:

— Вот это я и запишу в протокол допроса. Значит, приехал ваш брат в Аральск... Каким поездом?

— Двадцать третьим.

— Добре, значит, двадцать третьим, одиннадцатого сентября. Так?

— Та-ак...

Кучеренко записал.

— А теперь объясните, почему в Аральске сказали нашему работнику неправду.

— Я не хотела... — Женщина все еще не поднимала головы. — Я не хотела... Это Рахимбек. Говорит: «Если спросят, называй десятое число...»

Следом за Шолпан Кучеренко вызвал Зинаиду Ежову.

В кабинет она вошла бодро, весело, игриво глянула на сопровождавшего ее старшину.

— Садитесь, пожалуйста, гражданка Ежова, — подчеркнуто официально сказал ей. — И еще раз расскажите, как вы провожали Рахимбека Аскарова в Аральск.

— Зачем? — насторожилась Ежова. — Я ведь вам рассказывала.

— Еще расскажите. И предупреждаю: за дачу ложных показаний будете отвечать по статье 187 Уголовного Кодекса Казахской ССР.

— Ой, зачем пугать? Я и так...

— Не пугаю. По закону обязан предупредить, во избежание недоразумений, вот и разжевываю... Когда же уехал Рахимбек, как он уезжал, — расскажите.

— Раз надо... Ну, девятого, утром, Рахима выпустили из городской милиции — он вроде кого-то пырнул ножом... Сейчас, говорят, он тоже там...

— Итак...

— Ну, вот. Вечером девятого у Рахима собралась компания. Подпили, конечно... Отец Рахима приходит, просит: «Возьми билет Рахиму, пусть едет в Аральск. Боюсь, как бы он тут чего не натворил». Ну, я на вокзале работаю, знакома с кассирами... Я ведь говорила все это.

— Ничего, ничего. Рассказывайте.

— Ну, купила я Рахиму билет, проводила его честь по чести.

— Когда же он уехал, каким поездом?

— Я говорила... Девятого гуляли, а утром десятого двадцать третьим он уехал.

— Кто еще, кроме вас, провожал Рахима?

— Его брат еще, Булат.

— Это все, что вы можете сказать по интересующему нас делу?

— Все... А чего еще?

— Добре, — кивнул Кучеренко. — Теперь слушайте, что скажет магнитофон.

Кучеренко нажал клавишу. Небольшой хрип, и следом: «Мы хотели бы точно знать... Мы хотели бы точно знать, когда он приехал к вам — каким поездом, какого числа». Пауза, легкое шипенье. Другой голос: «Я уже говорила в Аральске...» Снова пауза. Первый голос: «Вы что же, Шолпан, считаете, что мы не имеем возможности проверить правдивость ваших показаний?» Долгая пауза. И второй голос: «Одиннадцатого он приехал...»

Капитан выключил магнитофон.

— Поясняю: первый голос — мой, второй — Шолпан Аскаровой. — Чуть помедлил. — Послушаете еще, что сказал Аскаров Булат, или без того будете говорить правду?

— Ах, подлые!.. — Ежова всплеснула руками. — Они меня уговаривали, а сами... Пишите всю правду, мне-то что...

Майор Айдаров

— Кто убил Мамбетова?

Этот вопрос, заданный Айдаровым негромким голосом, словно кнут, хлестнул по Джанибеку Умырзакову — парень дернулся, далеко спрятанные глаза на миг раскрылись больше обычного.

— Мамбетова? — переспросил Умырзаков дрогнувшим голосом, явно выигрывая время. — Нет, не знаю такого...

— Кличка его Звонарь. Может, по кличке знаете?

— Нет, Звонаря тоже не знаю.

Айдаров и Павлычев переглянулись, оба усмехнулись.

— Дорогой, — сказал Айдаров, — снова у вас какая-то детская игра. Но это смешно. Мы понимаем — и, может, лучше вас понимаем, — каждому задержанному или арестованному хочется от нас что-то скрыть. Мы понимаем это — мы не один год учились, гору книг прочитали — и соответственно готовимся к каждой встрече с теми, с кем столкнул нас закон... К этой встрече с вами мы тоже готовились. Постарались, например, ответить на вопрос, почему вы упорно утверждаете, будто не были знакомы с Мамбетовым. Постарались узнать и то, о чем вы договаривались с ним...

— Я не договаривался! — крикнул Умырзаков. — Я сам, я один...

— Что сам, один?.. Сам, один убил Мамбетова?

— Я не убивал! И контейнер не я... Нет, я один, один решил поехать к дяде... Я хотел позвать Звонаря, но не нашел его... Я один поехал к дяде.

— Когда же, какого числа вы поехали? — спросил Павлычев.

— Дали отгул, так и поехал.

— Значит, десятого? — уточнил Айдаров. — В среду?

— Да, десятого.

— И, значит, до ночи тринадцатого числа дотащились только до Казалинска?

— Я на товарниках, они долго стоят...

— Стоп, стоп, — Айдаров хлопнул ладонью по столу. — Остановитесь, гражданин Умырзаков, иначе такое нагородите — семь дней не разберемся.

— Я чего? Я правду...

— Стоп, — снова решительно прихлопнул Айдаров. — Вам сказали остановитесь — ну, помолчите, послушайте нас... В начале нашего разговора я говорил вам: мы к нему подготовились. Значит, нам что-то уже известно — и это надо учитывать. А вы снова за свое... Вы, например, сейчас вот утверждали, что выехали из Кзыл-Орды десятого числа и до тринадцатого, до ночи с тринадцатого на четырнадцатое число, тащились на товарниках до Казалинска. Но даже распоследний чудак не поверит в это... Во-первых, можно было спокойно взять билет...

— Денег не было... — перебил Умырзаков.

— Я же просил вас помолчать... Для пользы дела. Так вот о деньгах. Восьмого числа, в понедельник, вы получили зарплату — аванс получили раньше, — так вот восьмого вы под расчет за август месяц получили 113 рублей 73 копейки. И кто же вам поверит, что десятого у вас не было денег на билет до Саксаульской?

Парень лишь махнул рукой — а, чего тут объяснять.

— Вот-вот, — удовлетворенно кивнул Айдаров, — молчком-то оно пока лучше... Идем дальше. Ну, допустим, что все же у вас не было на билет, не нашлось десятки. Так вот, нам кажется, каждый здравомыслящий человек занял бы эту десятку, не стал бы он трое суток с лишним тащиться на товарнике лишь до Казалинска — до Саксаульской еще вон сколько. Не стал потому, что на товарнике ездить опасно, к тому же у него отгулов семь дней...

— У меня еще два выходных, — снова перебил Умырзаков.

— Много времени тратим впустую, — поморщился Айдаров. — Но посмотрим и это, коль такое дело. Значит, семь отгулов плюс два выходных — девять дней. Но если ехать такими темпами, как вы якобы ехали, до Саксаульской, потребуется пять дней да обратно столько...

— Оттуда мне дядя дал бы на билет.

— А бабушка у тебя, названная мать, — неужели хуже дяди? Неужели она не нашла тебе на билет до Саксаульской?.. Ну, отвечайте.

Парень отвернулся.

— Наконец что-то начало доходить, это хорошо, — заметил Айдаров. — Но пока мы толклись около пустячков, разоблачали ваш обман по пустяковым поводам и не двигались вперед... Теперь вот о чем. Скажите-ка ему, Владимир Петрович

Павлычев чуть подался к столу.

— Да, Умырзаков, — ровно сказал он, — то были пустяки... Нам известно, что десятого вы никуда не уехали. Вы уехали из Кзыл-Орды одиннадцатого числа. — Парень повернулся к Павлычеву — и Павлычев резко ему: — Почему говорите неправду?

— Я... Я правду.

Айдаров:

— Десятого вы не уехали и десятого погиб Мамбетов. Кто убил?

— Нет... Не я.

Айдаров:

— Кто?

Павлычев:

— Вы помогали убийце?

— Я не могу, не знаю...

— Кто убил Мамбетова?

— Говорите, кто?

Умырзаков схватился за голову, закачался из стороны в сторону.

Айдаров переглянулся с Павлычевым.

— Хватит! — майор стукнул кулаком по столу. — Кому говорят, хватит разыгрывать комедию?.. Отвечайте на вопросы.

Парень отнял руки от головы, посмотрел осмысленно.

— Отвечайте, — потребовал Айдаров, — о чем договорились с Мамбетовым еще накануне?

— Ни о чем не договаривались, — вяло ответил арестованный.

— Почему десятого не поехали к дяде?

— Хотел сходить на танцы, назавтра ехать.

— С танцев шли вместе с Мамбетовым?

— Я не видел его в тот вечер.

— Рахима видели?

— Не видел... — Веки чуть дернулись. — Не знаю я Рахима.

— Не видели или не знаете?

— Не знаю...

— А кто был вместе с Мамбетовым?

— Не видел я его.

— А себя видели? — спросил Павлычев.

— Не... — И парень остановился. — Я не понял вопроса.

Айдаров пристально посмотрел на арестованного.

— Зато мы вас поняли. Будете говорить правду?

— Я все сказал. Больше ничего не знаю...

Айдаров понял: чтобы не проговориться, арестованный решил все отрицать.

— Хорошо, — спокойно сказал майор, — мы вас поняли. Разговор у нас сейчас, видимо, не получится. Даем вам время на раздумье. Но прежде чем распрощаться, продолжим тот разговор, ту тему, с которой сегодня начали. Хотелось, чтоб вы все же поняли, даром времени мы не теряли. Мы и наши сотрудники побывали у вашей бабушки...

— У бабушки?.. — тихо переспросил арестованный.

— Да, у бабушки, — резко продолжил Айдаров. — Замечательный человек! Какой чай у нее. А какая она огородница! — Парень не поднимал головы. — Еще мы побывали на Парковой, 37, говорили с Сауле, сестрой Мамбетова, она опознала вас по фотографии. — Парень лишь пошевелился. — Поговорили с вашим старшим кочегаром, Линьковым, со всеми другими кочегарами. Побеседовали с Нургалиевым-Футболистом и Жусуповым-Тихоней, Рахимбеком Аскаровым, с вашим приятелями Исой Шукеновым, Жорой Григоряном, Альфредом Лекеровым. Хорошо поговорили по душам и с некоторыми другими лицами, которых пока не будем называть...

— Чего вы? — чуть не вскочил арестованный, узкие глаза его сверкали звериной злобой. — Я никого не знаю, ничего не знаю!

— Мы в этом уже убедились, — кивнул Айдаров. — Вот и даем время, чтобы вы кое-что вспомнили.

Майор Айдаров

Алиби Рахима рассыпалось. Ясно, готовил он его не из-за любви к искусству. Но это вовсе не доказывает, что именно Рахим убил Мамбетова. Прижми его, он скажет: «Ну и что? Да, я уехал одиннадцатого. Да, я попросил, вот и говорили десятого, чтоб не таскали вы меня лишний раз — надоело». Значит, ищи доказательства виновности Рахима или ищи другое лицо, которое, по всей вероятности, убило Мамбетова. И возможно, очень возможно, что это и есть Джанибек Умырзаков.

— На вас надежда, — сказал подполковник Айдарову и Павлычеву. — Вы уже познали натуру Умырзакова — вы и продолжайте, не буду мешать вам. Но — смотрите.

Айдаров, разумеется, и без предупреждения Сарсенбаева понимал, что к чему. И когда услышал в коридоре шаги — вели Умырзакова — подобрался. Коротко глянул на Павлычева. Взгляд на дверь.

Пока Умырзаков усаживался, Айдаров внимательно разглядывал его. Нет, с лица вроде не сменился — это что-то значит. Неужто такой крепкий? А глаз — ну совершенно не видно, вроде безглазый. С таким и сражаться как-то непривычно.

— По какой причине вас комиссовали, освободили от прохождения воинской службы? — спросил Айдаров.

Парень подумал с каким-то странным выражением на лице, — видимо, чего угодно ожидал, только не этого вопроса.

— По глазам... Зренье сдало, — наконец ответил он.

— Что, много книг прочитали при плохом свете?

— Нет, не читал... Сам не знаю...

— Так, ясно, — кивнул Айдаров. — Теперь условимся заранее. Оспаривать ваши странные и смешные утверждения — вроде, например, того, что не нашлось денег на билет до Саксаульской, — оспаривать такие утверждения мы не будем, мы их просто не станем принимать во внимание. Поняли?

— Да, понял.

— Дальше. Думаю, вы уже разобрались и в том, что главное для нас вовсе не контейнер, главное — у нас уже достаточно оснований, чтобы подозревать вас в убийстве Мамбетова Калена, по кличке Звонарь и еще Девятый.

— Не убивал я, — сдавленно сказал арестованный. Вдруг не сдержался, закричал: — Не убивал! Не убивал я никого!..

Айдаров повернулся к окну. Павлычев по привычке, не задумываясь над этим, пригладил белесую свою челку, опустил голову, пережидая крик. Умырзаков замолчал.

— И еще, пожалуйста, запомните, — неторопливо заговорил Айдаров, поворачиваясь от окна, — запомните: криком ничего не возьмете. Мы говорим на языке фактов. Прийти к тому или иному выводу позволят только факты, которые будем искать и взвешивать мы, работники милиции, потом работники прокуратуры, судьи. Подчеркиваю: только факты, совсем не крик... Облегчить ваше положение может чистосердечное признание.

— Мне не в чем признаваться, — без крика, но довольно твердо заметил арестованный. — Я не совершал преступления, которое вы мне пришиваете.

— Допустим, — кивнул Айдаров. — В таком случае вы должны помочь нам — и опять же фактами, не криком — вы должны помочь нам снять с вас это тяжкое обвинение. Вы поняли?

— Понял.

— Очень хорошо. Так вот самым подробным образом расскажите, как вы провели десятое сентября — начиная с той минуты, как встали.

Умырзаков кивнул.

— Встал я поздно, часов в десять, — начал он неторопливо. — Отгул у меня — куда спешить? Попил чаю, помог матери... Ну, бабушке, покопать лук. До обеда так. Пообедал — еще поспал. Потом пошел в кино, в наш кинотеатр, на четыре часа, я люблю ходить в кино.

— Какую картину показывали? — спросил Айдаров.

— Название, как ее... Ну, один там чувак... парень один богатый, в царской армии служил, увез в большой город... как это... Петербург дочку старика. Ну, старик ее искал...

— «Станционный смотритель»? — подсказал Айдаров.

— Да, так вроде... Потом подумал я, пошел к Звонарю.

— С какой целью? — спросил Айдаров.

— Так... Просто поговорить.

— А нам известно, что вы хотели пригласить Мамбетова поехать вместе с вами.

Парень помедлил.

— Кому-то я говорил об этом, — вроде раздумывая, согласился он. — Да и вам говорил... Ну, правильно, пошел к Звонарю... к Мамбетову, чтоб позвать его к дяде.

— Когда это было? Время поточнее укажите.

— Часов так в шесть, после кино... Ну, пришел, а Сауле говорит: Кален куда-то ушел вместе с двумя дружками. Кто эти дружки — не знает, где Кален, тоже не знает. Я и пошел... Я пошел на вокзал, узнал про поезд, про пятый. У нас тут он проходит в половине двенадцатого ночи, в Саксаульскую приезжает в семь утра — ночь проспал, и прибыл... Пошел в кассу, взял билет...

Айдаров и Павлычев переглянулись.

— Я понимаю... — сказал Умырзаков. — На товарнике я поехал на другой день, одиннадцатого я поехал на товарнике...

— Говорите, говорите, — заметил Айдаров. — Рассказывайте, мы слушаем. Только не забывайте о времени, уточняйте, когда и что было.

— Ну, билет я взял так полвосьмого... Вышел на перрон. До поезда еще долго, знакомых никого нет, пошел со станции. В железнодорожный парк не стал заходить... Я поссорился с одной девушкой, она могла там быть, я не пошел... Не хотел с ней встречаться.

— Минутку, — остановил Айдаров, — запишем. Фамилия, имя девушки? Где работает? Домашний адрес?

— Сарымсакова Турсун. Улица Сенная... Да, дом номер восемь. Работает тоже на хлебозаводе, садчица она.

— Продолжайте.

— Да, в железнодорожный не пошел я. Зашел в городской парк, походил, посидел на скамеечке. К одиннадцати время, я — на вокзал. Тут вижу: у старого здания люди, толпа, я подошел — на земле Звонарь лежит, руки в крови. И тут ваш милиционер идет, толстый такой, я испугался — скорей подальше... Забросил я билет — домой... Зря, конечно, забросил, но вот так... Дома сразу лег, долго не мог заснуть... Вот и все...

— Так, уточним кое-что, — сказал Айдаров. — Значит, с половины восьмого по местному времени до одиннадцати вы гуляли по перрону, по городу, были в городском парке. Так?

— Да, так.

— Из знакомых кого-нибудь встретили?

— Нет.

— Совсем никого?

— Мамбетова, Нургалиева и Жусупова не видели?

— Нет.

— А вы знакомы с Нургалиевым и Жусуповым?

— Немного знаю...

— И в тот вечер никого из них не видели?

— Нет, я говорил...

— Так, допустим, — кивнул Айдаров. — А теперь объясните, на какие деньги хотели купить «Жигули».

— Я?.. «Жигули»?.. Да, не против. Накоплю и стану в очередь. Разве нельзя?

— Нет, почему же? Пожалуйста. Только зачем же чужие вещи тащить из контейнера?

— Это на другой день...

— Что, на другой? Залезли в контейнер?

— Я говорил...

— А из-за чего вы десятого поссорились с Мамбетовым? — вставил вопрос Павлычев.

— Я не ссорился...

— Ах, не ссорились, — засмеялся Павлычев. — Просто мирно потолковали — побеседовали?

— Я его не видел... Не видел до того, как порезали.

— Да, здорово вы кружева заплетаете, — продолжил Павлычев. — Значит, десятого не видели? А одиннадцатого, в первой половине дня, вы пришли в котельную и сказали Линькову: «Дело сорвалось». О каком деле шла речь?

— Не говорил я... Этого не было, — глаза опять спрятались — не достанешь.

— Что ж, и это проверим, — заметил Айдаров. — Вы знаете, что такое очная ставка?

— Слышал.

— Так вот, пригласим Кузьму Савельевича, сведем — объяснитесь.

— Пожалуйста... Я такого не говорил. Кузьма Савельевич ошибается.

— Ничего, проверим, — твердо сказал Айдаров. — Теперь вот что... Вокзал, перрон. Лежит раненый Мамбетов, тут толпа. Наш работник спрашивает Мамбетова: «Скажи, кто тебя?» В ответ: «Джанибек Умырзаков». И еще: «Парковая, тридцать семь...» Как вы все это объясните?

Умырзаков рванул было головой — и сразу обмяк.

— Не знаю... — сказал глуховато.

— Но вы же понимаете, что в те минуты тяжело раненный человек не стал бы говорить что попало?

— Почему не стал? — смело вскинул голову арестованный. — Он уже бредил, он был не в себе...

— А как объяснить, почему он правильно назвал свой адрес?

— Это свой дом. Как забудешь?

— Возможно, — согласился Айдаров. — А от кого вы услышали, что Мамбетов убит?

— Я сам его видел на перроне.

— Но тогда он был только ранен.

— Какая разница? Все равно он уже...

— ...не смог ехать? — продолжил Павлычев. — И дело сорвалось?

Арестованный помолчал. Вытер пот со лба.

— Все. Я все сказал, больше ничего не буду...

— Все сказали?

— Да, все. И про Звонаря, и про контейнер. Я никого не убивал и ничего не воровал.

Айдаров опять подумал: «Да, упорный».

— Значит, решительно все? — спросил Умырзакова.

— Все... Я сказал.

Подполковник Сарсенбаев

— Вот, черт, вроде бы рядом, а не ухватишь... — сказал Сарсенбаев, выслушав Айдарова и Павлычева.

Зазвонил телефон. Сарсенбаев нехотя поднял трубку — какая-нибудь ерунда небось, не дадут сосредоточиться.

— Да, слушаю.

— Алле, мне начальника железнодорожной милиции, — проговорила трубка глуховатым мужским голосом.

— Слушаю.

— Тут был ваш товарищ... Я отец Жусупова Ергешбая...

— Так, так, слушаю вас.

— Ваш товарищ сказал: «Если хотите помочь сыну, сразу сообщите, когда он вернется...» Он вернулся. Я посылаю его к вам.

— Кого посылаете? — для верности переспросил Сарсенбаев.

— Сына, говорю, Ергешбая.

Подполковник положил трубку.

— Кучеренко — тоже ко мне. — И рассмеялся. — Ну, дела... — Весело поглядел на Айдарова, на Павлычева. — Было как в кино, теперь — как в сказке, по щучьему велению... Звонил отец Жусупова Ергешбая, говорит: приехал сын, сейчас он направляется к нам. Каково?

— А, значит, появились голубчики! — засмеялся и Айдаров.

Кучеренко, узнав, почему его пригласили к подполковнику, тоже оживился.

— Так, и в наше оконце заглянуло солнце...

Сарсенбаев помедлил — пусть порадуются.

— Так, Жусупова подождем, — сказал наконец. — За Нургалиевым придется съездить.

— Я — готов, — вызвался Кучеренко.

Минут двадцать спустя Нургалиев был уже в кабинете Сарсенбаева — в том же сером костюме, который упоминали говорившие о нем, с маленькими усиками.

— Ну как съездили в Джамбул? — спросил Сарсенбаев, разглядывая Нургалиева.

— Съездили... — без энтузиазма ответил Футболист.

— С кем же вы ездили?

— С Жусуповым Ергешбаем.

— По кличке Тихоня?

— Да, Тихоня.

— Так... А где ваш дружок Мамбетов?

— Нет его... — тусклым голосом ответил Нургалиев.

— Где же он?

— Подмочили его...

— Кто это сделал?

— Не знаю...

— Ладно. Давай-ка по порядку, что ты делал, где был десятого сентября после обеда.

— Чего? — апатично заметил Нургалиев. — Мы собирались в Джамбул.

— Зачем?

— Надо было...

— На суд брата Тихони, Толика Жусупова, и его компании?

— На суд, — согласился Нургалиев. — Собирались вечером... А в тот день сестра Звонаря, Сауле, обмывала девчонку — из роддома выписали...

— В какое время вы с Жусуповым пришли к Мамбетову?

— Часа в три. В четвертом...

— Дальше давай.

— Ну, выпили, конечно. Посидели.

— Кто был у Мамбетовых, кроме его родственников?

— Помощник машиниста там заходил, сосед, Имашем зовут. Мы часа два обретались, может, больше. Потом пошли к Мочалину, там такой живет недалеко от Звонаря. А зачем пришли — не знаю... Звонарь Мочалину: «Ты говорил, что я страшный. Привел я к тебе еще страшнее себя» — и показал на нас. Мочалин засмеялся. Раздавили тут... Немного — бутылку на четверых, можно было бы и еще, да жена Мочалина больше не дала... Звонарь пошел домой, хотел поспать часок, а мы с Тихоней на вокзал. Оттуда на таксухе за Звонарем, вытащили его в носках, мокасины... туфли он взял в руки. Лаковые они у него. Во дворе я окатил его водой — он помотал головой, поехали...

— Так, хорошо, — мягко перебил Сарсенбаев. — Теперь поподробнее — с того момента, как прибыли на вокзал.

— А что на вокзале?.. Опоздали мы на восьмой и на восемнадцатый поезд... Ладно, поедем на Ташкентском до Арыси, там пересядем — и так можно. До поезда еще два часа, даже больше. Звонарь говорит: «Пойду на танцы, встречу чувих». Ну, мы обретались на вокзале.

— Дальше.

— Время подходит, Тихоня икру мечет: «Опять опаздываем». Пошли мы по перрону, к депо пошли...

— А почему именно в эту сторону?

Нургалиев помедлил.

— Мы хотели дойти до магазина, — ну, тот, на перроне, — опуститься вниз, в город, в парк... Тут бежит какой-то амбал, кричит: «Между вагонами парня порезали».

— А кто этот бежавший?

— Не знаю. Так, чужой... Мы подумали: может, что со Звонарем? Подошли. Тут, где стояли несколько вагонов в тупике, видим, Звонарь лежит... Подняли на ноги, повели. Видим: доходной он, совсем доходной, позвонили вашему дежурному...

— И уехали в Джамбул? Оставили товарища в беде?

— Мы не думали... Приехала «скорая», значит, как надо будет... Хоть и доходной, но — как надо.

Сарсенбаев невесело усмехнулся.

— Да, медики и сделали все, что было в их силах. А вот вы...

— Не думали мы...

— Так... А кто ударил Мамбетова ножом?

— Нет, не знаю. Не видел.

— Ну, хорошо. А Рахима Аскарова знаете? Знакомы с ним?

По лицу Нургалиева не то чтобы пробежала тень, но как-то оно изменилось.

— Да, этого знаю.

— А в тот вечер, десятого числа, видели его?

— Видел. Издали видел.

— К вам он не подходил?

— Нет, к нам не подходил.

— А Умырзакова Джанибека знаете?

— Знаю. Немного так...

— В тот вечер видели его?

Нургалиев помедлил.

— Нет, не видел. Этого не видел.

Нургалиева пока увели.

— А Жусупов что-то уж очень долго идет, — усмехнулся Сарсенбаев.

И тут зазвонил телефон. Оказалось, из Алма-Аты, из управления. Вызывали к полковнику Захарову по кадровым вопросам.

— Вот так-то, — сказал Сарсенбаев своим помощникам, положив трубку. — Отбываю без промедлений в Алма-Ату. Тут вас все меньше остается — вчера разрешили Шурагазиеву съездить в Казалинск по его просьбе, теперь вот по приказанию начальства уезжаю я. Но ничего, — улыбнулся, подмигнул Айдарову, — мало вас, да, говорят, вы в тельняшках. Думаю, и без меня справитесь, так и доложу полковнику Кусаинову... Сегодня надо бы еще допросить Тихоню, и — все, отбуду со спокойной душой... Да, кадровые вопросы... — Приказал Айдарову: — Направляйте в Чиили Шаныбекова, оформите приказом...

Подполковник ушел домой — собираться в командировку

А Жусупова почему-то все не было.

— Владимир Петрович, — попросил Айдаров Павлычева, — сходите, пожалуйста, за ним. Так будет и скорей, и верней. Хватит с нас ожиданий.

Капитан Кучеренко

Шамов зашел с заискивающей улыбкой.

— Я хотел бы к начальнику, к подполковнику Сарсенбаеву, — сказал он, переступив у порога с ноги на ногу. — Направили почему-то к вам.

— Подполковник занят. Я его заместитель, могу выслушать.

— Лучше все же самого начальника, — настаивал Шамов.

Кучеренко помедлил.

— Вот что, Шамов, не рядитесь, торговаться нам нечего. Я вам сообщил, подполковник занят. Либо со мной говорите, либо давайте распрощаемся.

— Нет, что вы... Я не торгуюсь. Просто я уже знаю товарища подполковника... Но я готов и с вами.

— Добре, садитесь. И, если не возражаете, попрошу ответить на несколько вопросов, потом выслушаю вас. Не возражаете?

— Нет, нет, пожалуйста, — с готовностью согласился Шамов.

— Так вот, я буду называть имена, фамилии, клички, вы будете говорить, знаете это лицо или нет.

— Хорошо, пожалуйста.

— Итак... Уваров Сергей.

— Нет, не знаю.

Кучеренко назвал еще пять-шесть имен, какие пришли в голову, Шамов односложно: «Нет, нет».

— А Нургалиева Файзуллу, по прозвищу Футболист, знаете? — спросил капитан дальше.

— Видел со Звонарем. Один раз видел.

— О чем с ним говорили?

— Да ни о чем. Познакомил Звонарь. «Как дела?» — и разошлись.

— Что знаете о Футболисте?

— Не знаю... Усики — и все.

— Добре. Идем дальше... Тихоня, или Жусупов Ергешбай.

— Нет, не знаю.

— Сашуня Толстый.

— Не знаю.

— Джанибек Умырзаков.

— Нет.

— Линьков Кузьма Савельевич.

— Нет, и этого не знаю.

— Рахим, Рахимбек Аскаров.

— Нет... — Легкая заминка, а может, просто показалось. — Этого тоже не знаю.

— Шамовка.

— Н-н... — Шамов натянуто рассмеялся. — Этого знаю.

— Почему у вас такая кличка?

— Не кличка, товарищ капитан, прозвище еще со школы... Знаете, как там: Шамов — значит, Шамовка.

— Что ж, возможно. А на досуге все-таки переберите в памяти своих знакомых, может, что-нибудь подскажете нам.

— Хорошо, постараюсь.

— Теперь, пожалуйста, излагайте, что вы хотели.

Шамов уселся половчее.

— Я все думал, прикидывал... Не пускаете вы меня из Кзыл-Орды по одному-единственному мотиву, считаете, что я знаю, кто ударил ножом Звонаря. Да, я видел и Звонаря, и другого. Но было темновато, и того, другого, я не разглядел толком. Об этом и сказал товарищу подполковнику. Но он мне не верит... Теперь смотрите, что получается. Я не могу ничем доказать, что не знаю того, с ножом, который ударил Звонаря, вы не можете доказать, что я знаю. И, предположим, я без конца стою на своем — а иначе я и не могу, потому что это правда, — вы — на своем. Так ведь может быть до окончания века, так я сто лет никуда не сумею выехать из города.

— Что же вы хотите от нас? — спросил Кучеренко.

— Просил бы разрешить мне поехать в отпуск. Слышал, если что-то недоказано — это в пользу обвиняемого, то есть, в данном случае, в мою пользу. Так что, думаю, будет правильно, если вы распрощаетесь со мной, и я поставлю точку на этом своем маленьком приключении. Было — и нет.

— Что у вас еще?

— Больше ничего... Я не обижусь на вас, если на том все кончится.

— Интересно, — усмехнулся Кучеренко. — Откуда вы взяли, гражданин Шамов, что мы не сможем доказать, знаете вы преступника или не знаете?

— Это же просто. Как вы залезете в мою голову?

— А зачем нам лезть в вашу голову?

— Как же иначе?

Кучеренко снова усмехнулся.

— А вот так. Стоит лишь тщательно проверить, знал ли вас убийца раньше, до свершения преступления, установить, как коротко вы были знакомы друг с другом — вот и все. Мамбетова-то вы узнали, если убийца вам знаком — и его узнали. Так ведь?

— Нет... Хотя... Для того, чтобы говорить о моих знакомых, надо сначала поймать преступника.

Кучеренко заметил: глаза у Шамова посветлели.

— Что ж, добре. Вроде логично рассуждаете, — согласился с Шамовым. — Мы надеялись с вашей помощью быстрее изолировать преступника. Вы отказываетесь нам помочь. Теперь картина меняется. Теперь с помощью лица, поднявшего нож на Мамбетова, мы думаем узнать, знаком ли он с вами.

— Но неужели вы поверите преступнику?

— Смотря в чем. К тому же, вы ведь могли встречаться со знакомым вам убийцей при третьих лицах, их показания также помогут нам. Не так ли?

— Но я... — Шамов слегка покраснел. Посмотрел поверх головы Кучеренко.

— Что же хотели сказать? — поинтересовался Кучеренко.

— Ну, а преступник... Где он?

— Разыщем, не волнуйтесь. У вас будет возможность убедиться в этом.

Шамов посмотрел на свои руки, помолчал.

— У вас все? — спросил Кучеренко.

— Да, чего же, — сдавленно ответил Шамов. — Все у меня...

— Значит так, — жестко сказал Кучеренко, — пустите меня на Черное море, а убийца пусть гуляет на свободе?

— Зачем так грубо?..

Кучеренко встал, резко отодвинул стул, шагнул от стола. Снова сел.

— Да, нельзя не согласиться — хлопотно быть свидетелем, очень хлопотно... Иногда даже опасно. Но кто сказал, гражданин Шамов — если вы, конечно, настоящий гражданин своей страны, — кто сказал, что все обязанности гражданские можно выполнять, лежа на боку?.. Как это там? «Кукареку, царствуй, лежа на боку...» И у вас так? Но вам, наверное, известно, что в нашей Конституции записано: защита Отечества — священный долг каждого гражданина СССР? И, наверное, так же известно, что при исполнении этого долга могут и убить?

— Это вы... уж слишком хватили, — хохотнул Шамов. — Это совсем разное — защита Отечества и...

— Подождите, — перебил Кучеренко. — Дабы утверждать что-то, надо вдуматься в существо дела... Значит, нападут на Отечество — надо защищать его. С этим вы согласны?

— Какой разговор?.. Это...

— А если бандит нападет на близкого вам человека, скажем, на жену, — будете защищать?

— Еще чего? Конечно, буду.

— А на вашего знакомого нападут?

— Какой разговор...

— Ну, а если на незнакомого гражданина?

— Понятно, куда гнете... Только получать за дядю нож в живот...

— Ага, не хочется? Пусть получают милиционеры?

— Ну зачем...

— Затем, гражданин Шамов — если вы действительно гражданин... Где уж вам вступиться за раненого — вы трусливо убежали... А если бы вовремя помогли ему, возможно, человек остался бы в живых...

— Не я же его...

Кучеренко стиснул зубы, помедлил.

— Обидно за вас, Шамов... Вам бы и рыбы наловить, и ног не замочить. Вас надо привлечь к ответственности за то, что бросили человека в беде... Но вы вроде и понимать не хотите, что бросили. Вы, небось, считаете себя человеком неплохим — и посмеиваетесь над высокими понятиями «гражданин», «отечество». Для вас, этакого образованного молодого человека, все эти понятия — чего там, вы их переросли...

— Товарищ капитан, — покривился Шамов, — так можно...

— Можно, можно, — перебил Кучеренко. — С вами, как у нас говорят, хочь сядь да плачь, хочь стоячи кричи. С вами можно дойти бог знает до чего... Только запомните, Шамов, настоящий человек — обязательно настоящий гражданин своей страны. Так было во все времена, наше — тем более. Тем более — потому что проявлению гражданственности у нас предоставлен простор неограниченный...

— Все учите, товарищ капитан?

— К сожалению, приходится — вас не научили этому ни в школе, ни в депо. На этой политграмоте наша жизнь держится. Человеку со средним образованием такое надо бы понимать.

— А чего тут не понимать? Это для первачков.

— Эх, гражданин Шамов, — покачал головой Кучеренко, — вы, вдобавок ко всему, зазнайка, нескромный человек. Я бы на вашем месте все же подумал над тем, что вам говорят... Да, да — не кривитесь: що правда, то не грех и сказать. Я бы все же посоветовал подумать, с чего начинается гражданин и с чего — обыватель. Полезно... Очень полезно...

Майор Айдаров

Наконец Павлычев привел Жусупова.

Айдаров кивнул Павлычеву — спасибо и проходи, садись рядом. С минуту молча разглядывал худощавого паренька, стриженного под машинку. «Да, глаза-то злые, — подытожил наблюдения. — верно о нем говорил Кучеренко: этот ударит ножом — «и не поморщится».

— Знаешь, что отец звонил нам? — задал Айдаров первый вопрос.

— Знаю...

— О чем говорил отец, знаешь?

— Знаю...

— Почему же сам не пришел?

Жусупов неопределенно повел плечами.

— Ладно, рассказывай, как и что делал, где был десятого числа, перед отъездом в Джамбул.

До того момента, когда они приехали на вокзал, Жусупов по сути повторил рассказ Нургалиева. А дальше Айдаров насторожился, Кучеренко и Павлычев — тоже.

— ...Немного побыли на перроне, — неторопливо говорил Жусупов. — Потом Футболист сказал, что-то он там забыл. Поехал домой на таксухе.... Звонарь мне: «Скоро танцы кончатся, пойду встречу... э-э... девчат». Я один обретался. Потом Футболист приехал. Уже время, мы решили шестым доехать до Арыси, а Звонаря нет. Мы психуем. Тут видим: идут с танцев. Вместе с другими и Рахим Аскаров шел, с какими-то девчонками...

Вдруг Жусупов замолк. Посмотрел на Айдарова, на других.

— Рассказывайте дальше, — безразличным тоном заметил Айдаров. — Аскаров Рахимбек, или Рахим, — фигура нам знакомая. Итак, шел с другими и Рахим...

Жусупов вроде успокоился.

— Да, шел он, увидел Футболиста, поздоровался. Спрашивает: «Ты на меня не обижаешься?»

— Кто кого спрашивает?

— Аскаров — Футболиста.

— А что Футболист?

— Футболист говорит: «Нет, не обижаюсь».

— А за что Футболист должен был бы обижаться?

Жусупов помолчал.

— Не знаю. Какие-то счеты у них...

— Так, пожалуйста, дальше.

— Да... Прошла группа с танцев. Я в кассу за билетами, Футболист на перроне метал икру — Звонаря все не было... Мы вместе пошли на площадь перед вокзалом — нет... Пошли к депо.

— А почему именно туда?

Жусупов вроде удивился этому простому вопросу.

— Не знаю. Пошли — и все.

— Ну как же так?

— А вот так... Пошли — все. И нашли в тупике Звонаря.

— Да, интересно... А не помните, был там, среди идущих с танцев, Джанибек Умырзаков?

Жусупов подумал.

— Я его всего раз видел. Может, и был, я не узнал.

— А Шамовка был?

— Этого я не знаю.

— Хорошо. Что же дальше?

Дальше Жусупов почти слово в слово повторил рассказ Нургалиева.

Майор Айдаров и другие

Рахима провели к Айдарову. А здесь его, кроме хозяина кабинета, ждали капитан Кучеренко, капитан Бондарев, старший лейтенант Павлычев.

Айдаров подождал, пока Рахим оглядится.

— Ну, как и обещал: прошло несколько дней, и мы готовы устроить тебе очную ставку. С теми лицами, о которых ты говорил, и еще кое с кем... А для начала все же расскажи, где был десятого сентября, что делал.

— В Аральске был, у сестры.

Айдаров легонько усмехнулся.

— Вот тебе бумага, так и напиши, был в Аральске. Напиши, когда выехал из Кзыл-Орды, когда приехал в Аральск, когда вернулся назад.

Рахим писал, остальные молчали. Рахим уловил это. Покосился по сторонам, помедлил — и снова ручка поползла по листу бумаги.

— Все? Кончил? — спросил Айдаров, когда Рахим положил ручку.

Рахим кивнул.

Айдаров взял листок, глянул на него.

— Значит, был в Аральске?

Рахим промолчал.

Айдаров отложил в сторону листок с показаниями Рахима, отложил как что-то неважное, несущественное, чего там — отложил как что-то совершенно ерундовое.

— Ты, конечно, потрудился, писал... А теперь пиши правду

— Но, гражданин начальник...

— Не был ты десятого в Аральске, — сказал негромко Айдаров.

Рахим покосился в одну сторону, в другую. Поджал губы — большой, угрюмоватый нос его стал еще больше.

— С одним с вами можно поговорить? — спросил Рахим Айдарова.

— Нет, нельзя, — твердо сказал Айдаров. — Это, — указал на Кучеренко, — тоже заместитель начальника отдела, все остальные — наши сотрудники. Так что давай при всех — тебе же легче будет.

Рахим вздохнул, обреченно поглядел на собравшихся.

— Думал: возьмут вот так — сразу расколюсь, — заговорил просто, без затей. — В горотделе молчал — у них ничего не было... Давно ждал: так вот возьмут — сразу сдам себя в ломбард, и все...

Рахим долго рассказывал. Говорил много из того, что собравшимся было уже известно. Наконец, вот оно, новое:

— ...На вокзал я после танцев пришел со своим братишкой, с Булатом, и его товарищем, Лешкой Ежовым.

— Зинаида Ежова кто ему? — спросил Айдаров.

— Мать его... Да, пришли на вокзал, а там Звонарь. Последнее время он мне не нравился — Футболиста на меня насылал. И к чувихе моей стал прилипать. Я ему прощал, теперь думаю, хватит, надо поговорить как следует... Я Булату с Лешкой: «Придеритесь к Звонарю». Они подошли к нему...

Булат здоровается, протягивает руку. Звонарь не подает свою. Я ему, Звонарю: «Что, падло, зазнаешься? А ну, пойдем поговорим». Пошли в тупик, между вагонами. Звонарь стоит — руки в карманы, щерится. Думаю: у него что-то есть, наверно, раз руки в карманах... Чтоб он меня не пришил, бросаюсь на него первым... Звонарь вытащил лезвие... Я перехватил его руку, его же лезвием пырнул ему в кишки. Звонарь схватился за живот, крикнул: «Хватит, Рахим, ты меня убьешь», — и побежал от меня. Я догнал, ударил в спину...

— Выходит, «поговорил»? — с горечью спросил Айдаров.

— Так вышло, — ровно сказал Рахим. — Замочить его я не хотел, собирался поучить немного. А он — с лезвием...