Когда закончится война [СИ]

— Эх, вот закончится война — заживём! — мечтательно протянул Васька, подбрасывая дров в костёр. Сухие ветки затрещали, выбросив сноп искр, и он отмахнулся от них, словно от комаров. — Как до войны заживём. Даже лучше!

— Не сразу, Васёк, — рассудительно сказал старшина. — Не сразу. Вот сам подумай, сколько разрушено всего вокруг? Восстанавливать надо!

— Восстановим, Петрович! — рассмеялся Васька. — Ну сам посуди: фашистов разобьём, кто ж мешать-то будет?

— Будут, Вась, — покачал головой Петрович. — Я ещё с гражданской помню — после войны вся нечисть наружу полезет, что сейчас по норам сидит. Воры, душегубы разные. Попомни моё слово — попьют они нам кровушки… Сделать-то всё мы сделаем. Не впервой нашему люду страну из руин поднимать. Но сложно это будет, Васёк. Ох как сложно… Не мёдом наша жизнь будет намазана, а потом. Сначала будут мозоли, а потом уж пряники… Вот детям, внукам нашим — тем да, жить будет проще. Но и им постараться придётся.

— А всё равно! — не унывал парень. — Значит, пойду после войны в милицию. Будем отлавливать этих гадов, что людям жизнь портят. Или в строители пойду. Не, лучше учиться. Выучусь на архитектора, буду дома проектировать… такие, чтобы для людей!

— Оптимист ты, Васёк. И энтузиаст. Сразу видно — комсомолец, — кивнул Петрович. — Это хорошо. Но молодой ты, на многое смотришь легко. А может, это и правильно, — подумав, добавил он. — Свежим взглядом смотришь, значит — видишь то, что те, кто постарше, уже не замечают… Готовься работать, Васёк. Работать нужно будет много. Победу все ждём, но победа — не конец. Победа — это только начало…

— Эх, Петрович, — улыбнулся Васька. — Умеешь ты важности напустить…

Парень встал, встряхнул шинель. День был тёплым, но вечер прохладным — лежанка из лапника оказалась очень кстати.

— Я спать, — объявил он и полез в собранную из плащ-палаток палатку, в которой уже храпели четверо. Натянул на плечи шинель с расстёгнутым хлястиком, превратившуюся в удобное одеяло, и едва приложил голову на вещмешок, как словно провалился куда-то.

Это был яркий, солнечный день. И место было знакомое — Ленинград, проспект 25-го Октября.

Только выглядел он как-то странно. Очень странно.

Трамвайных путей не было. А вот автомобилями всё просто заполонено, но автомобилями странными — приземистыми, ярких расцветок, похожими на мыльницы… Васька даже не сразу понял, что это именно автомобили. Присмотрелся, попытавшись понять марки, но не смог узнать ни одной эмблемы. А, не, вон «руль» мерседесов, а вон поделенный на сектора кружок БМВ… А где же газики или ЗиСы? Какой странный Ленинград… Откуда тут немецкие машины?

Всё сверкало яркими вывесками, почти все — на иностранных языках. Васька попытался понять, что на них написано, но знакомых слов не было, школьного курса немецкого языка явно не хватало. Может, это и не немецкий?

Люди на улице, несмотря на прохладу. Одеты очень ярко — да, тут нет никакой войны. А на каком языке говорят? Сразу и не поймёшь… Вот большая группа черноволосых, с раскосыми глазами — японцы, маньчжуры? Вот слышен польский говор… Английская речь… Французский прононс… А вот вроде русский — но странно, совершенно не понять, о чем речь: «…Так им сейчас нужны спецы по девелопменту, а не стартаперы…»

Чертовщина какая-то… Что это вообще означает? Какой странный сон… Как в романах Герберта Уэллса. Это что, какой-то другой мир, похожий на наш?

Васька вздрогнул: на многих зданиях висели трехцветные ленты в виде царского флага, бело-сине-красного, он о таких читал только в книжках. Ох ты ж, ещё не легче — царский двуглавый орёл на плакате… Взгляд упал на асфальт: под ногами лежала монетка. Наклонившись, Васька поднял её, повертел в руках… и в ужасе бросил. На одной стороне значилось — «1 рубль», на другой… тот самый царский орёл. Немного помедлил, вновь поднял, посмотрел уже повнимательнее: над орлом было выбито «Банк России», под ним год — 2016.

Это что же такое? Это что… наше будущее? Наше… или какой-то странно искажённый мир, словно вывернутый наизнанку? Что же должно произойти за семь десятилетий, чтобы Ленинград превратился в… это?

Васька медленно шёл по проспекту. На него внимания никто не обращал — впрочем, тут встречались диковинные люди, которые сразу привлекали взгляд. Вон девушка с волосами, выкрашенными во все цвета радуги. Вон мужчина неопределённого возраста, бритоголовый, в чёрных очках и с бородой ярко-синего цвета… Вон стайка девочек школьного возраста — смотрятся в зеркальца, почему-то держа их на вытянутой руке и сложив губы трубочкой… А вон группа молодых людей с прилизанными волосами, собранными в хвостик на макушке, с бородами и в одинаковых очках в чёрной оправе, похожие, как близнецы…

Это Ленинград, несомненно. Вдали сияет на солнце золотой кораблик на шпиле Адмиралтейства, вздыбились в прыжке клодтовские кони на Аничковом мосту… но почему же нет ощущения родного города?

Сигналя, выезжали с боковых улиц машины. Прокатил огромный хромированный мотоцикл — на голове мотоциклиста красовалась каска, по форме напоминающая фашистскую. В руках людей щёлкали фотоаппараты необычной формы — от огромных, похожих на подзорную трубу, до маленьких, размером с папиросную пачку. Вдоль улицы прохаживались люди в тёмно-синей форменной одежде… с надписью «Полиция» на спине! Что это такое? Что происходит?

Васька не сразу заметил многочисленные транспаранты, растянутые над улицей от края до края. Огромные, украшенные в середине трёхцветным флагом, по краям — чёрно-оранжевой гвардейской лентой, в центре — изображение ордена Отечественной войны. Странное соседство… но очень знакомый орден. Неужели это всё же наше будущее? То самое, которое мы собирались строить после войны? Мир без русских слов, Ленинград в путанице ярких вывесок, люди, выглядящие как попугаи? Кто и что сделал не так? Мы, наши дети или наши внуки? Или… или это нормальный ход истории? Но всё же непонятно… почему??? Они вообще помнят о той войне?

Мяукнул клаксон. По проспекту неторопливо проползла бело-синяя, похожая на обмылок машина с надписью «полиция» и с красно-синей мигалкой на крыше. А за ней… Ваське показалось, что во сне начался новый сон.

По улице шла колонна хорошо знакомых автомобилей.

Несколько зелёных командирских «газиков». Виллисы. Пара сверкающих «эмок», украшенных красными флагами. Броневики — довоенная угловатая «двадцатка» и рубленный «шестьдесят четвёртый». Огромный американский додж, какими таскали пушки. Студебеккер, полуторка…

На них сидели люди. Люди в привычной военной форме с погонами. Зелёной армейской, тёмно-синей милицейской, чёрной флотской… Пилотки, фуражки, танковые шлемы… Лица молодые, лица старые, лица худые и полные… Люди в форме приветственно махали руками и пилотками, и слышалось:

— С праздником, товарищи! Урааааа!!!

Колонна шла мимо, и Васька, инстинктивно стараясь встать по стойке «смирно», думал, что этот мир словно распался на две грани. Какая-то из них настоящая. Какая-то — ряженая. Но что же настоящее? Все те пёстрые шуты на улице или эти вот ребята в столь знакомой форме?

В груди закололо, и он почувствовал, как ноги становятся ватными.

— Дедушка, вам плохо? — раздался откуда-то сбоку голос…

…и Васька вынырнул из сна.

Над ним была плащуха палатки. Снаружи, в ногах, потрескивал костёр.

Судорожно извернувшись, Васька вылез под тёмное небо. Петрович, кажется, и позы не поменял. Посмотрел на взъерошенного комсомольца:

— Ты чего такой встрёпанный, Васёк? Уже выспался? Пяти минут не прошло…

Васька снова подсел к костру. Нащупал флягу, открыл, сделал большой глоток.

— Сон видел, Петрович… странный сон.

— Плохой? — нейтрально поинтересовался старшина, тыкая палкой в поленья.

— Даже не понял, — Васька посмотрел на огонь. Пламя плясало, облизывая поленья, угли светились оранжево-багровым. — Одно понял, Петрович — работать нам действительно придётся много. Очень много и тяжело. Иначе покатится оно всё незнамо куда…