Колдун

Чудеса, граждане! Кругом, можно сказать, пар, электрическая энергия, швейные ножные машинки — и тут же наряду с этим — колдуны и кудесники[1].

Совершенные чудеса!

У мужика в деревне сеялка[2] и веялка[3], и землю свою мужик раздраконивает паровым трактором, и тут же рядом и почти в каждой деревне проживает колдун. Живёт, хлеб жуёт и мужичков поцукивает[4].

Странные и непонятные вещи!

На днях вот в одной деревне убили колдуна. Ну убили, убили — забыть надо. Так не забыли мужички. Плачут теперь и рыдают и рвут на себе волосёнки.

Потому — пугаются, что будет наказание свыше.

А пришёл этот колдун перед самой своей гибелью к одному среднему мужику. А примета такая: пришёл колдун — значит, жди беды: либо корова скончается, либо другое несчастье.

Пришёл колдун и сел за стол. А глаза у самого мутные, усы книзу, и бородёнка треплется.

Сидит колдун за столом и почёсывает левую руку[5].

Ну, конечно, в избе испугались. Хозяйка мечется, кряхтит, прёт на стол все съедобное. Старуха кланяется между тем колдуну в пояс и наивно спрашивает:

— И чего ты, батюшка, пришёл, сел за стол и чешешь левую ручку? Не случится ли какой бедишки или горя?

А колдун, нахмурясь, отвечает

— Может, бабка, и случится. А случится, так откупишься, божья старушка. Бояться беды нечего.

А хозяин, инвалид Тимошка, цыкает на старушку и сам к колдуну подходит.

— Нечего, говорит, дарма тут сидеть — прохлаждаться. Нечего, говорит, тут ручки чесать — блох у меня разводить. Почесал и хватит — катись колбаской.

Ахнули в избе от нахальной реплики. А колдун посерел, встал, понюхал пустой воздух и вышел.

— Ну вышел — вышел. Баба плачет, старушка хрюкает, а Тимошка, выпятив грудь, отвечает:

— Я, говорит, еще премного жалею, что колдуна между глаз не ударил. Я, говорит, колдунов завсегда в переносье бью. И вот наступила ночь. Баба плачет, старушка хрюкает. А Тимошка на лавке лежит и носом посвистывает.

— Вдруг среди ночи баба Тимошку будит.

— Ну, говорит, дождались — несчастье. Слушай!

— И верно, со двора из хлева тоненько так теля заливается. Ну, зажгли фонарь, вышли во двор — верно стоит телёнок посередь хлева, хвостик свой приподнял ввысь и орёт, орет — ушам скучно.

— Дали тёлке хлебца мочёного — не берёт. Дали молока — отказывается. И орёт всю ночь. И утром орёт. И в обед орёт. Вечером бабы поднапёрли на Тимошку. Велели повалиться ему в ноги колдуну и выпросить прощение.

— Тимошка покобенился, но пошёл. Пришёл.

— Чего, — спрашивает колдун, — не тёлка ли орёт?

— Испугался Тимошка.

— Да, говорит, гражданин колдун, орёт тёлка. Не вели, говорит, казнить, а вели миловать. С меня, говорит, приходится.

— Ладно, — сказал колдун.

— И пошёл. Он пошёл впереди, а Тимошка за ним. Дошли до дому, а колдун и говорит:

— Как войдем в ворота, отвернися в сторону и шепчи молитвы. Я же потружусь и сам пойду к телёнку.

— И пошел к телёнку.

— А Тимошка обождал слегка и за ним. Колдун в хлев, а Тимошка припал к стене и в щёлку смотрит, чего колдун ворожить будет.

— А колдун между тем взял в руку телячий хвост и вынимает из него

— булавку.

— Закричал тут Тимошка, запер хлев, созвал мужиков и объяснил дело. Начали колдуна бить.

— Били колдуна, били — молчал колдун, но, помирая, сказал:

— Не я всунул в телячий хвост булавку — бог всунул.

— С тем и помер.

— Ну помер — помер. На сегодня, например, помер — завтра несчастье: у мужика в соседней деревне корова ногой куру задавила.

— Месяц или два прошло — бац! — ещё несчастье шёл пьяненький мужик домой, свалился в канаву и ногу себе вывернул. Два эти несчастья случились, и мужички ждут третьего. А третье случится — будут ждать четвертого.

— Будет теперь колдун крошить народ человеческий.