Колдун поневоле

Внезапно зазвонивший телефон бесцеремонно выдернул Гришку из мрачного отупения.

Вообще-то, на мобильник ему мало кто звонил. Пока еще дороговата услуга для среднего кармана, а на первые десять бесплатных секунд не наговоришься — только измучаешься.

Звонивший в бесплатный лимит уложился. Зато слова его Гришку просто поразили:

— Если это ты дедка укокошил, тогда ты не жилец. Я его давно пас, и если ты, гаденыш, мне дорогу перебежал и все себе забрал, я тебя урою, так и знай.

Гришка недоумевающе пялился на погасший экран. Можно было бы счесть этот звонок неудачной шуткой, если бы не тот факт, что деда-то и правда убили. Причем не у себя в доме, не на улице, а в замызганной районной больнице, где он, оказывается, целую неделю пролежал в стационаре. Главврач лишь разводил руками и беспомощно приговаривал:

— Понятия не имею, как кто-то мог проникнуть — у нас ведь охраняется, даже ночью.

Насчет «охраняется» сказано было слишком громко. Видел Гришка их ночного сторожа — сгорбленный старичок устало клевал носом на табуреточке в углу, а когда его разбудили, близоруко щурился за толстенными стеклами очков и божился, что никого не было ночью, кроме дежурного врача и медсестры.

Про милицию вообще можно забыть — спившийся, наверное, еще с «сухого» периода перестройки, представитель РОВД — местный участковый, не то, что преступника — собственную фуражку не всегда отыскать мог.

Остается лишь стиснуть зубы и смириться с тем, что если уж в это безумное время никому нет дела до живых, на мертвых и подавно наплевать.

А тут еще этот нелепый звонок…

Гришка в бессильной ярости отшвырнул мобильник, с размаху плюхнулся в плюшевую глубину старого кресла, стоявшего напротив распахнутой балконной двери, и уставился на расстилающийся перед ним пейзаж. Закрыл глаза и подставил лицо под волны шумного городского океана, вслушивался в их шум и поглаживал мягкие подлокотники.

Гришка любил старое плюшевое кресло, а оно отвечало ему полной взаимностью.

Кресло, дедушкин подарок на двенадцатый день рождения любимого внука, было мягким и удобным; у него откидывалась спинка, так что Гришка частенько в нем полеживал. За долгие годы, проведенные рядом с хозяином, кресло научилось понимать хозяина с полуслова и всегда с готовностью предлагало свой утешающий плюшевый комфорт и необременительное сочувствующее молчание.

Кресло пережило немало передряг — перестановку, ремонт, переезды. Сталкивалось с настойчивыми попытками Гришкиной мамы сменить выгоревшую обивку некогда благородно синего цвета на яркий клетчатый драп. Сокрушалось по поводу ухода почти всех старых друзей, когда-то доставшихся хозяину от родителей: расшатанных табуреток, старомодного трюмо и громоздкого письменного стола с исцарапанным стеклом. Терпело насмешливые взгляды новых жильцов: дорогого кожаного дивана, отливающего металлом компьютерного стола и стеклянной тумбочки под сменившимся телевизором. Стоически выносило категорические ультиматумы и отчаянные истерики регулярно менявшихся подруг хозяина, требовавших прогуляться до ближайшей свалки и избавиться, наконец, от пыльной рухляди, не сочетающейся с новомодным интерьером…

Однако, кресло продолжало обитать у Гришки — ведь друзей не выкидывают на свалку просто потому, что они не подходят цветом к обоям.

Сегодня, правда, даже кресло не могло утешить Гришу. Он пялился в одну точку невидящими глазами и тихо бормотал он, обращаясь непонятно к кому:

— Как же так?… Какая ж распоследняя сволочь решила убить старика? Зачем? У него ведь даже сберкнижки с деньгами на похороны не было! На что позарились?

Если совсем начистоту, Гришку мучила не только горечь утраты, но и чувство вины. Последние годы он всегда был занят — вещами исключительно серьезными, требовавшими безотлагательного внимания. Разумеется, нельзя бросить на произвол едва-едва оправившийся от «испытания рэкетом» бизнес — ведь без его личного присутствия все рухнет. И потом, время — деньги.

Думал — когда-нибудь придут иные времена. В стране наведут порядок, бизнес развернется по-крупному, и он воцарится во главе собственноручно созданной империи. Станет солидным директором респектабельной фирмы. Не то, что сейчас. Нет, Гришка, разумеется, не бандит, ни в какой преступной организации не состоит. Но, положа руку на сердце, и не безгрешен. Хотя он и не любил прибегать к криминалу, все равно нет-нет, да и приходилось. И не он в том виноват — жизнь пошла такая, что иначе никак. С волками, как говорится, жить…

Думал — вот тогда-то у него, наконец, появится время на все те дела, которые сейчас ну просто необходимо отложить на потом. Гришка будет приходить к родителям в новую, купленную им к тридцатипятилетию их совместной жизни квартиру, будет сидеть с ними по вечерам на кухне, пить чай с ватрушками, которые так вкусно готовит мать, и обсуждать с отцом политику.

Съездит с крестницей в аквапарк — он обещал ей этот подарок еще по окончании первого класса; Анюта уже в третий пошла, а крестный все никак не соберется.

Позвонит другу детства, которого встретил на улице уж года полтора назад. Они просидели тогда с Сашкой до полуночи в какой-то замызганной сосисочной и расстались с телефонными номерами и заверениями, что непременно созвонятся. Сашка, впрочем, звонил, а у Гришки все как-то руки не доходили.

Он остепенится и заведет, наконец, семью. Веселье весельем, но ни одна из временно проживавших в его квартире подружек, подцепленных в баре или ночном клубе, не подходила на роль спутницы жизни. Впрочем, это и неудивительно — не в таких местах их искать надо. Вот найдет Гришка себе умницу-красавицу, потом детки пойдут — на радость родителям и деду.

К деду будет ездить часто, как раньше. В свое время не было ни одних каникул, которые не провел бы Гришка в деревне, с дедом.

Дед был самым волшебным человеком на свете. Так казалось Гришке в детстве, так оно оставалось и теперь. Только вот встречи с дедом случались все реже и реже — тот с непонятным упорством отказывался переехать из некогда передового, а ныне заброшенного колхоза в город, поближе к детям.

Впрочем, не так уж и далеко от города располагалась деревенька. Но потрепанные автобусы, некогда регулярно сновавшие туда-сюда, отправлялись за город все реже, а затем маршрут и вовсе отменили… Через пару лет Гришка обзавелся машиной, но благие его намерения вот теперь-то беспрепятственно наведываться к деду так и не осуществились.

Сначала все портила плохая погода, размывшая проселочную дорогу до состояния непролазных болот — а у Гришки, никогда не любившего джипы-вездеходы, был спортивный Мустанг, низкая посадка которого никак не приспособлена для поездок по сельской местности.

Потом навалилось столько дел, и не предвиделось им конца и края! То вымогатели из официальных инстанций, проводящие неведомые проверки, то бандиты, настойчиво предлагающие установить или сменить «крышу», то нерадивые продавцы, то ненадежные поставщики…

Когда-нибудь, утешал себя Гришка. Когда-нибудь он станет навещать деда каждые выходные, а не как сейчас — раз в полгода. Будет подолгу сидеть с ним на крыльце, прогуливаться по полю и лесочку. Беседовать.

Дед будет внимательно слушать его, ободрять и хвалить. Дед умел слушать как никто другой. Еще он всегда мог как-то так ловко подсказать, что у внука потом все в руках спорилось — с самого детства. Развеивал грусть интересными сказками, когда Гришка был еще совсем маленьким; когда внук подрос, развлекал его невероятными историями из своей жизни или жизни своих знакомых.

Гришка кивал, втихомолку полагая, что дед приукрашивает ради красного словца, потому как сам рассказывал, что, вернувшись с войны, решил — пешего похода до Берлина с него на всю жизнь хватит, и дальше ста километров от деревеньки не уезжал. Тем не менее, это не мешало Гришке по прежнему любить его рассказы.

Гришка обещал себе, что будет ходить с дедом на могилу к бабушке. Закажет новенький памятник, гранитный, а то металлический весь проржавел — крась его не крась. Может, уговорит-таки деда переехать в город. Купит избушку в частном секторе, чтоб попривычнее ему было. Переселится дед, будет жить себе поживать, радоваться успехам внука, а Гришка станет заскакивать к нему как можно чаще, приносить какие-нибудь гостинцы к чаю и подолгу беседовать. Когда-нибудь…

И вот теперь Гришка свыкался с мыслью, что это «когда-нибудь» уже не настанет.

Нет больше деда. Не купит он ему домишко, не будет сидеть с ним у пузатого самовара… Все хорошо вовремя, и то, что можно сделать сегодня, откладывать на завтра не стоит. А сейчас уже поздно…

Гришка и не заметил, как нерадостные его размышления перешли в тревожный полусон-полубред. Под утро его разбудил звонок — ночью взломали один из складов, надо срочно явиться для составления протокола. Потом подъехали потенциальные клиенты. Затем — не терпящее отлагательств совещание…

На похороны Гришка так и не успел.

Освободился Гришка только к концу недели, подъехал к бывшему колхозу и, так и не решившись зайти в дедову избу, мрачно проследовал на почти заброшенное деревенское кладбище.

По пути думал о том, что, закрутившись, даже не подкинул денег на похороны.

Могилу Гришка углядел издалека — свежий холмик земли, деревянный крест. Ни оградки тебе, ни надгробия приличного. Ну, ничего, он закажет посолиднее, гранитный. С портретом. И подберет на памятник какие-нибудь слова — добрые, искренние.

Гришка так задумался, что неприметного мужичонку в старой фуфайке увидел, только подойдя к могиле вплотную. Мужик деловито поливал рыхлый холмик водой из трехлитровой банки.

— Здорово, — окликнул его Гришка, — а ты чего это поливаешь — цветы, что ли посадил? Так не надо — я тут на днях надгробие ставить буду, все равно переворошим.

— Не, не цветы, — не оборачиваясь, ответил мужичок. — Вот, видишь, — он указал головой в центр могилы, выливая туда же остатки воды.

Гришка ничего не увидел, и, только пригнувшись, разглядел, что из рыхлой земли торчит расплющенный конец какой-то деревяшки.

— Это чего? — недоуменно спросил он.

Мужичок обернулся, спокойно поглядел на Гришку, а потом ответил:

— Кол.

— Какой такой кол?

— Знамо дело, осиновый. У нас все честь по чести.

— Чего? — угрожающе протянул Гришка.

Мужичок вгляделся внимательно с Гришкино лицо, а потом закивал часто-часто и спросил:

— Да ты не как внучок его?

— Ну, — неохотно буркнул Гришка.

— Григорий, да? — уточнил мужичок, — А я — Пал Саныч, сосед деда твоего… Был… — тут он нахмурился, замолчал, а потом улыбнулся как-то светло и грустно и добавил, — Кузьмич про тебя, бывало, часами рассказывал. Крепко он тебя любил. А уж когда в гости ты к нему наведывался, так он потом с неделю что на крыльях летал.

Гришка зажмурился. Сморгнул… Расходится-таки осень, вон, ветер какой холодный, аж глаза заслезились…

Пал Саныч, тем временем, присел у могилки прямо на землю, достал из кармана вытянутых спортивных штанов мятую-премятую пачку сигарет, протянул Гришке — угощайся, мол. Гришка отрицательно мотнул головой — он бросил пару лет назад. Мужичок пожал плечами, закурил и задумчиво уставился куда-то вдаль.

Гришка присел рядом и молча смотрел на свежевыструганный деревянный крест. Говорить почему-то не хотелось…

— Да, вот оно как бывает, — снова принялся дедов сосед, — все ведь вроде продумал Кузьмич. И жил один, и в город не переселялся. Да вот нашлись охотнички за недоброй силушкой, ох, нашлись. И не посмотрели, нелюди, что старик — убили, глазом не моргнули. Да только не будет им добра с того, не будет. Сила-то она страшная, изнутри ест. Чтоб человеком с ней остаться, надо такой крепкий дух, как у Кузьмича был. А у супостатов этих окаянных какой там дух, так, ерунда. Сгорят — и не заметят.

— Так ты что — видел, что ли, кто деда убил? — встрепенулся Гришка.

— А как же, — закивал собеседник. — Они не раз к нам в деревню наведывались. Все вынюхивали, выспрашивали. Меня разок остановили, допытывали… Не сказал я им, но ведь живет-то нас в колхозе всего-ничего. Не спрячешься… Сами нашли.

— Да чего ж им надо-то было? — Гришкин голос прозвучал зло — мужичок аж вздрогнул.

— Знамо дело, за силушкой явились. Прознали, стал быть.

— Да за какой силушкой? — Гришка терял терпение.

— За колдовскою, — как ни в чем не бывало ответил Пал Саныч. Посмотрел на наливающиеся белой яростью Гришкины глаза и растерянно спросил, — Так ты не знал?

— Чего не знал? — крикнул Гришка и вскочил на ноги, — Что ты мне мозги-то паришь?

— Дед твой колдуном был. Потому и кол, чтоб упырем, значит, не обернулся… И водичкой святой сверху окропил.

Гришка разом сдулся — будто проткнутый воздушный шарик. Грузно опустился на влажную рыжую траву.

— Ну-ну, — покачал он головой.

— Не веришь — не верь, — правильно понял его мужичок, — А все одно Кузьмич колдуном был. Правда, невольным. Всякий колдун, когда умирает, старается навязать кому-нибудь свою силу, иначе ему придется долго мучиться, да и земля его не примет. Ну а коли убьет кто колдуна, на того сила-то и выльется. А на войне ведь как было — убивали всех подряд немцев, не приглядывались, поди… Вот и нашла где-то там, на фронтах, сила недобрая деда твоего.

Мужичок пошарил в кармане фуфайки, достал мятую пачку, протянул Гришке. На это раз тот взял сигарету. Затянулся, выпустил струйку дыма и задумчиво наблюдал, как она растворилась в тяжелом осеннем воздухе.

— Ох и крепкий дух у Кузьмича был, я тебе скажу. Чтоб силища такая — да не сожгла человека, на путь гибельный не завернула! Он еще и помогал нам маленько. Когда корову подлечит, когда козу заблудившуюся отыскать поможет. И ни разу, значит, во вред ее не применил, силу-то. Ни разу. Ни сглазил никого, порчу не навел. А ведь мог бы — даже этих вот лиходеев. Я ему, грешным делом, предлагал — изведи, говорю, не от добра они тебя ищут. А он мне так — эх, говорит, Саныч, порчи да проклятия — это ведь как яд. Разок попробуешь — и все, сгубит она душу твою. Еще захочется, и еще. Так и не стал, даже нелюдей этих… Да… Шибко он боялся, что по смерти его кто с ним рядом окажется, и тогда сила его на того изольется. А пуще всего не хотел, чтоб кто из вас, родных, с такой ношей маялся.

Гришка кивал, слушая в пол-уха. Деревенские суеверия его не интересовали — в голове уже формировался план действий.

— Ну вот что, Пал Саныч, — перебил он, решительно поднимаясь с земли, — пойдем-ка в дом дедов, и ты мне расскажи про этих. Как выглядели, что говорили, на какой машине приезжали — все, что вспомнишь.

— Искать будешь? — понятливо осведомился мужичок.

— Буду, — кивнул Гришка.

— Хорошо, — одобрил Пал Саныч, — А как суд начнется, ты мне дай знать — я ведь приеду, показания дам. Чтоб их на подольше упекли.

Гришка промолчал. Какой уж там суд…

Только разве объяснишь это наивному мужичку из деревни?

Хотя Гришка и не любил лишний раз обращаться за помощью к своей «крыше», иногда обстоятельства вынуждали. Как, например, сейчас. В конце концов, кто лучше них разыщет и доставит убийцу его деда?

И хотя услуга обошлась недешево — пришлось снова отложить строительство очередного склада — Гришка не пожалел, потому как уже через несколько дней перед ним лежала папочка со всей необходимой информацией.

Имя, фамилия, год рождения, судимости — все по сто пятой да сто одиннадцатой… Удивительно, что с таким послужным списком его вообще из колонии выпустили.

От себя ребята добавили, что МакКлауд — псих психом, даже свои на него, можно сказать, плюнули, и он давно уже сам по себе. Сдвинутый окончательно; убивает не просто так, а избирательно. Говорит, что ищет колдунов, чтобы забрать себе их силу. Потому, собственно, и кличка такая.

Еще сказали, что на МакКлауда этого уже кто-то охотится. Вроде бы, такой же псих, сдвинутый на колдунах. Наверное, как-то узнал про то, что горец этот недоделанный деда шлепнул, вот и ищет теперь… Тут Гришка и припомнил так удививший его странный телефонный звонок.

Когда Гришку спросили, МакКлауда ему живым доставить или просто убрать, он и сам не понял, кто тянул его за язык, когда попросил живым. Потом Гришка долго раздумывал, пытался понять — зачем? Полюбоваться на психа? Речь обвинительную произносить? Стыдить? Добиваться ненужных разъяснений? Или…

Или самому убить?

Да нет, ерунда какая! Не верит он в россказни про колдунов! Не бывает их на свете. Он просто за деда отомстить хочет.

И все-таки зерно сомнения запало Гришке в душу. Уж больно серьезно рассуждал Пал Саныч. Да и дед… Может, не спроста всегда помогали его советы? …Эх, как легче стало бы ему вести свой бизнес, располагай он сверхъестественной силой!

Ловя себя на таких мыслях, Гришка злился на собственную глупость, мотал головой, гнал их прочь. Но проходило время, и мысли возвращались.

Оглушенного молодого парня Гришке привезли, как и договаривались, на крохотную полянку, что была в лесу по соседству с дедовой деревней. Вытащили безвольный куль из серенького джипа, участливо осведомились — не помочь ли. Ответа не дождались, оглядели словно застывшего Гришку с ног до головы, неодобрительно покачали головой, всунули ему в руку Макарова.

Гришка все так же стоял, невидящими глазами глядя на парня.

— Эй, Грэг, — нетерпеливо окликнул его один из крепко сбитых коротко стриженых ребят, — Ты чего стоишь-то? Кончай его — и дело с концом. Или тебе поговорить с ним надо? Так это мы мигом, — добавил он, приподнял все еще не пришедшего в себя парня и хорошенько его встряхнул.

— Не надо, — через силу выдавил из себя Гришка.

— Правильно, кончай его скорее, этого горца недоделанного. А то опять пасть раскроет и начнет нести всякую ерунду. Мы его пока вязали, он все какие-то проклятья бормотал, что-то про порчу нес, и вообще.

А Гришка все не мог пошевелиться.

— Ну, давай, — подбодрил его все тот же коротко стриженый. Всмотрелся в его застывшее лицо и протянул: — Э, Грэг, да ты первый раз, что ли?

Гришка кивнул — через силу.

— Значит так, — вмешался тут другой, — Тебя спрашивали — шлепнуть его или живым доставить? Спрашивали. Ты что сказал? Сказал, чтоб доставили. Так какого ж … ты теперь тут ломаешься? Что, деда своего уже не жалко, да? Пусть гуляет урод этот, да? Или, может, в ментовку сдать собираешься — будет тебе, дедушка, справедливое возмездие. Так?

Слова про деда расшевелили Гришку. Он посмотрел на неподвижного парня, валявшегося на рыжей траве. Это вот он ни за что ни про что, из какой-то дурацкой блажи, хладнокровно убил деда.

Гришка, казалось, так и видел темную больничную палату. На скрипучей кровати лежит дед. Крепко спит — выздоравливает. Может, снится ему, что приехал его навестить он, Гришка. Наверное, даже улыбается во сне. И тут появляется этот…

Как он душил старика? Накрыл лицо подушкой? Руками схватил за горло?

…И чем дальше разглагольствовал стриженый «браток», тем сильнее становилась Гришкина ярость. Наконец она захлестнула его с головой. Словно со стороны Гришка наблюдал, как поднималась рука с пистолетом, как палец нажимал на курок.

А потом в глазах потемнело, подогнулись колени, и перед глазами завертелась противная цветная карусель.

Когда Гришка пришел в себя, на полянке никого не было. Даже трупа — ответственные товарищи добросовестно выполняли все пункты контракта.

Гришка с трудом поднялся и побрел на подкашивающихся ногах к дедовой деревеньке. Осенний лес притих, под ногами с шуршащим треском крошилась облетевшая сухая листва, а Гришка пытался справиться с тем, что мир неузнаваемо изменился.

В первый момент ему показалось, что совершенное убийство что-то сдвинуло в его психике, и оттого мерещится ему всякая дрянь. Потом понадеялся, что, может, это просто дурной сон — вот-вот проснешься и поймешь, что ничего на самом деле не было.

А когда дошел до деревенского кладбища и углядел единственную свежую могилу, то понял.

Гришка тяжело сел на влажную землю, прямо у деревянного креста, достал сигареты и закурил. Да, он снова стал курить — после смерти деда. И знал, что теперь уже не бросит.

Он теперь много чего знал и видел.

Видел, как черным шлейфом тянулась за серым джипом порча, наложенная застреленным им МакКлаудом. Знал, что скоро сведет она в могилу всех, ехавших в нем: один по-пьяни разобьется насмерть, другого застрелят на очередной разборке, а третий просто угаснет сам.

Видел слегка сияющую светлую дымку, окутывавшую домик деда. Знал, что она скоро погаснет совсем — теперь, когда деда не стало.

Слышал отголоски чужого горя, впитавшегося в рыхлый могильный холм. Знал, что сегодня поутру его снова поливал святой водой Пал Саныч, и что будет так делать, пока не пройдет сорок дней, потому что сосед любил деда и очень хотел, чтоб тот упокоился с миром. Знал, что так оно и будет, потому что дед его колдуном стал невольно, а невольным колдунам есть прощение.

Понимал, что ему прощение заслужить будет куда сложнее — ведь он знал, что творил. Знал, хотя и не признавался себе в этом.

Еще долго Гришка сидел у могилы. Отчаянно вслушивался в тишину, будто пытался разобрать едва слышные слова деда. Тот рассказывал внуку, как прожить с этой недоброй силой так, чтоб не сгубила она его, как удержаться от того, чтобы обращаться к ней. Как и в далеком детстве, дед успокаивал его и утешал. Или Гришке просто так казалось…

А потом раздался внезапный звонок на мобильник.

Еще только вынимая телефон из кармана, Гришка уже знал, кто это.

И снова звонивший уложился в десять бесплатных секунд.

— Я знаю, что МакКлауда ты шлепнул. Ну, ничего, теперь я своё не упущу. Все, гаденыш, ты не жилец. И сила твоя тебе не поможет.

Гришка отключил телефон. Закрыл глаза и отчетливо увидел очередного охотника за колдунами. Сколько их еще на свете? Способных спокойно убить ради злой силы любого? Даже старика… А сколько таких, как его дед, по вымершим селам и опустевшим деревням? Колдунов старой закалки, стойких духом, отказывающихся применять силу во вред — даже к своим убийцам. Сколько из них будет уничтожено расплодившейся мразью? А уж как распорядится полученной силой эта погань — и вовсе представить страшно.

Гришка покосился на могилу и виновато прошептал:

— Извини, дедуль, я знаю, что с этим делом нельзя начинать — как с наркотиком. Знаю, что потом сложно будет не поддаться. Но я ведь твой внук. Значит, у меня получится устроять. А вот мразь эта — они не люди. Не могу я спокойно оставаться в стороне и смотреть, как убивают таких как ты… Я осторожно, ладно? — просительно закончил он.

Закрыл глаза.

Слова страшной порчи сами приходили ему на ум. Они звенели от скрытой силы и рвались наружу.

Гришка знал, что настигнутый ими не доживет до конца месяца.

Знал, какую цену придется ему за то платить.

Знал, что ждет его на новом пути, и что обратной дороги уже не будет.

Знал.

Глубоко вздохнул.

А потом тихо выпустил страшные слова наружу.