Кольцо Атлантиды

Глава 1 Крик в ночи

Поужинав у гостеприимного нотариуса и покидая его дом, Альдо Морозини поднял воротник пальто и закурил сигарету. Уже первая затяжка принесла ему невероятное наслаждение: заядлый курильщик, вот уже пару часов он лишал себя удовольствия, щадя легкие хозяина дома. Глубоко засунув руки в карманы пальто, он отправился в свой дворец. Мэтр Масария проживал в квартале Риальто, на Рива дель Вин, в живописном старинном доме по соседству с дворцом Барбариго. Своим местоположением дом, выходящий на широкую набережную, где некогда сгружали бочки, доставленные из разнообразных средиземноморских портов, счастливо отличался от других, где, оказавшись за порогом дома, можно было сразу погрузиться в воду Большого канала. Пожилой нотариус ценил возможность, когда появится желание, посидеть на солнышке с бокалом вина тут же, на террасе какой-нибудь траттории, выросшей на месте бывших складов.

Он был и впрямь настоящим эпикурейцем: любил отведать хорошего мяса и насладиться тонким вином, а удовольствия быть приглашенными к нему на ужин удостаивалось лишь небольшое количество старинных друзей, имевших схожие вкусы и подходящих хозяину по возрасту. Исключение составлял лишь Альдо Морозини. Он был гораздо моложе, но нотариус, чья контора считалась самой крупной в городе, испытывал к нему почти отцовские чувства в память о его матери, княгине Изабелле: в нее с двадцати лет он был почтительно влюблен, и никакая другая женщина так и не сумела вытеснить ее образ из сердца почтенного господина. Эта любовь и обрекла его на жизнь холостяка, к которой, надо сказать, он отлично приспособился.

Во время ужина между жареным лангустом и ризотто с белыми трюфелями вновь зашел разговор о княгине. Мэтр Масария в своей неподражаемой манере упомянул «нашу дорогую княгиню Изабеллу», которая была француженкой. Но иногда он вспоминал о ней как о «вашей милой матушке» и вздыхал, тем самым забавляя и одновременно умиляя Альдо. Сын не уставал восхищаться талантом матери вызывать такую всепоглощающую любовь. И ведь венецианский нотариус был не единственным, кто навсегда подарил ей свое сердце. Был и другой верный воздыхатель — шотландец лорд Килренан, неутомимый мореход, избороздивший за свою жизнь немало морей и океанов на яхте «Роберт Брюс». Этот господин тоже так и не женился, но после кончины отца Альдо он частенько вставал на якорь у площади Святого Марка, чтобы якобы преподнести предмету своего обожания огромный букет и мелкие подарки, но на самом деле для того, чтобы в который уже раз справиться, не расположена ли княгиня Морозини стать леди Килренан. Верный, не знающий отчаяния, он все же был убит на своей яхте во время стоянки в Порт-Саиде, став, как и Изабелла, жертвой разгадки тайны исторических сокровищ. Но об этой романтической истории мэтр Масария так и не узнал, что позволяло ему считать себя единственным поклонником обворожительной княгини.

Время было еще не позднее. На высокой колокольне Святого Сильвестра пробило одиннадцать, когда Альдо свернул с набережной в паутину узких улочек «сухопутной» Венеции, пробираясь к черному ходу в свой дворец. Его старинный друг уже вошел в тот возраст, когда не любят засиживаться допоздна, но все равно ему был очень приятен милый вечер, проведенный в компании с человеком, с давних пор вошедшим в историю их семьи и знакомым ему с рождения. Встреча доставила Альдо искреннее удовольствие.

Но в то же время настроение князя нельзя было назвать прекрасным. Во-первых, он чувствовал себя дома очень одиноко... Его дворец, превращенный в лавку антиквара, казался совсем опустевшим без жены Лизы и их детей: пятилетних близнецов Антонио и Амелии, в чьих темноволосых головках роилось немало шаловливых мыслей, и самого младшего, рыжеволосого забияки Марко, очаровательного, но властного крикуна, полностью подчинившего себе молодую мать, к которому Альдо ее даже немного ревновал: он все еще был страстно влюблен в жену.

Они встречали Рождество и Новый год в Вене, у бабушки Лизы, графини Валерии фон Адлерштайн, и собирались вернуться домой после дня святой Епифании[1], но старой даме предстояла срочная операция, и Лиза, само собой, осталась, предоставив Альдо возвращаться в Венецию одному. Правда, одиночество его было все же относительным, так как во дворце Морозини жили и другие люди: милый скромный Ги Бюто, бывший воспитатель Альдо, а теперь его доверенное лицо и лучший советчик, старый метрдотель Захария, кухарка Ливия, одаренная ученица оплакиваемой Чечины, покойной супруги Захарии, с честью павшей, но сохранившей преданность семье Морозини, первая горничная Приска и шофер-гондольер Зиан. Секретарь Альдо Анджело Пизани и прочие приближенные проживали в городе.

Откровенно говоря, Ги Бюто тоже был приглашен к нотариусу, но после случайной ножной ванны, когда, оступившись, старик соскользнул со ступеньки палаццо в воду, он, опасаясь за свои слабые бронхи, был вынужден вот уже неделю томиться взаперти. Поэтому так и получилось, что Альдо теперь в одиночестве шагал обратно по улицам зимней Венеции, откуда уже сбежали все туристы, что его нисколько не расстраивало... Он даже любил ходить пешком по «своему» городу, где ему была знакома каждая улочка, каждый закоулок, каждый дом. Он точно знал, кто где живет. Венеция казалась ему большой раскрытой книгой, и он не уставал переворачивать ее страницы.

Но в тот вечер он что-то не слишком поддавался очарованию привычного волшебства города, и, скорее всего, это было связано с мрачным настроением, не покидавшим его с самого отъезда из Вены. Не то чтобы он безмерно полюбил дворец Адлерштайнов, громадный сумрачный дом со стерегущими его каменными атлантами с мускулистыми руками, дом, где правил Иоахим, противный бабушкин мажордом; их неприязнь была взаимной. Дело было в другом: хотя всякие важные дела, связанные с торговлей ценностями и антиквариатом, и занимали по-прежнему почти все его время, он уже не находил в них прежнего удовольствия и, зная себя, немножко стыдясь, признавал, что ему недостает остроты ощущений, связанных с приключениями, даже если они и заставляли бы его ходить по лезвию бритвы и подвергаться риску свалиться в пропасть, как уже не раз бывало.

Вне сомнения, он все еще любил свое ремесло: покупать красивые вещи или драгоценные камни и перепродавать тем, кто сможет их по-настоящему оценить. Иногда он придерживал что-то для своей собственной коллекции, но исторические ценности попадались все реже и реже, особенно такие, с которыми были связаны легенды. А ведь самые сильные чувства испытал он как раз в погоне за сокровищем, кстати чаще всего приносящим несчастье, в компании с Адальбером Видаль-Пеликорном, который был ему, как говаривали Лиза и тетушка Амели, «больше чем братом», и в моменты, когда жизнь одного из них или их обоих подвергалась опасности. Увлекательная игра становилась тогда чем-то вроде безумно обостряющей все чувства «русской рулетки», даже если приключение доводило их чуть ли не до смерти и оба божились, что больше никогда, ни за что на свете не поддадутся и не попадутся на обольстительное сияние неизвестных миражей! Сегодня, когда жизнь его текла в размеренном русле, когда он пребывал в состоянии олимпийского спокойствия, Альдо сознавал, что его былые клятвы напоминали обещания запойного пьяницы. Что горячит кровь лучше, чем редкое сокровище, связанное с исторической тайной, что другое заставит сердце биться быстрее... даст почувствовать, что ты все еще жив! Но это мнение он предпочитал держать при себе, зная, что Лиза разделяла его все в меньшей и меньшей степени.

В этом январе те, кого она называла «его бандой», разъехались в разные стороны. Адальбер, как и полагается приличному египтологу, должен был пребывать где-нибудь в долине Нила или в горах Нубии. Маркиза де Соммьер, она же тетушка Амели, под охраной своего эскорта, состоящего из бессменной кузины и чтицы, Мари-Анжелин дю План-Крепен, наверное, грелась на средиземноморском солнышке какой-нибудь южной страны, как и подобает восьмидесятилетней даме, хоть и пребывающей в отличной форме, но не забывающей о том, что нужно беречься от ревматизма. Скоро они получат открытку, нацарапанную меланхолической рукой все той же Мари-Анжелин, которая, по глубокому убеждению Альдо, почти так же, как и он, сожалела все о тех же приключениях, в которых она сама участвовала, надо сказать, не без некоторого таланта и которые расценивала как моменты, исключительно оживляющие повседневную рутину.

Венеция была удивительно тиха этим вечером. Тонкий серп луны был как будто подвешен за невидимую нить в безоблачном небе. Стараясь избавиться от тяжелых мыслей, Альдо встряхнулся, как пес, вылезающий из воды, и закурил вторую сигарету. Он посмотрел вокруг, вновь пленяясь очарованием любимого города. Шум цивилизации стих, и вместе с ним как будто исчезло время. И только возмущенное мяуканье какого-то ночного кота, которого, наверное, не впускали в запертый дом, напомнило Альдо о том, что он не один в этом застывшем восхитительном мире из камня и воды. Но вдруг раздался пронзительный крик отчаяния, и вслед за криком — жуткий стон, и Альдо, уже не помня себя, помчался на этот звук. Света луны оказалось достаточно, чтобы различить троих мужчин, избивавших четвертого. Альдо крикнул что было сил:

— Держитесь! Я бегу!

И тут же выдернул из кармана плоский револьвер, с которым никогда не расставался, зная, что ему предстоит поздняя прогулка. Он дважды выстрелил в воздух в надежде, что стрельбу услышат в домах этого слишком тихого квартала. Почти сразу же послышалось ругательство, потом топот ног. Добежав до цели, Альдо обнаружил, что злоумышленники уже удрали, оставив лежать на земле неподвижное тело, одетое в одну лишь рубашку и нижнее белье.

Увидев кровь, сочившуюся из груди жертвы, он на мгновение решил, что перед ним мертвец, но слабый пульс еще прощупывался в этом неподвижном теле. Альдо замешкался: дом его был совсем рядом, а пожилой на вид мужчина не должен был быть, наверное, слишком тяжел... Гнетущая тишина вокруг не рассеивалась: встревожившие его крики не привлекли внимания ни одного из жителей, и губы его невольно скривились в презрительной усмешке. С тех пор как в Италии заправляет этот фашио[2] де Муссолини, одно его щупальце обвилось вокруг Светлейшей Республики[3], и ее обитатели научились бояться этих, в черных рубашках, передвигающихся по двое и даже не скрывающих свою неустанную шпионскую деятельность. Ну, просто хоть плачь!

Наконец решившись, он нагнулся, чтобы поднять раненого и отнести его в дом. Его накачанные мышцы справились бы с этой ношей, но когда он попытался приподнять мужчину, тот вдруг воспротивился.

— No!.. Too late![4] — слабо выдохнул он.

— Откуда вам знать? Я хотел перенести вас к себе! Я живу тут неподалеку, во дворце Морозини.

Альдо проговорил это по-французски, потому что на этом языке они обычно разговаривали дома. Глаз раненого приоткрылся, он попытался восстановить ускользающее дыхание:

— Моро...зини! Слава... богу! Поищите... там... — добавил он, вытянув дрожащую руку в сторону своей левой ноги без ботинка.

— На ноге? В носке? — переспросил Альдо, нагибаясь и всматриваясь в темноту. Протянув руку к обтянутой черным шелком ступне, он ощупал ее и вытащил из носка замшевый мешочек, тоже черного цвета.

Не открывая, он хотел сразу же вложить мешочек в ладонь раненому, но тот оттолкнул его руку:

— Ос... оставьте себе! Этт... о-очч...ень важно! И уходите!

Раненый выдыхался, казалось, он вот-вот умрет. Альдо собрался было осмотреть свою находку, нащупав что-то твердое, но тут умирающий, невероятным усилием воли ухватившись за его кисть, зашептал чуть слышно:

— Ас...суан! Свя...тилище! Царица... Неизвестная... Ибрагим!

Затем его речь оборвалась. Рука раненого ослабила хватку, а приподнявшийся было человек вновь откинулся на камни мостовой. Альдо бережно опустил тело и встал. Ему нужна помощь! Немедленно! А вокруг по-прежнему царила тишина мертвого ночного города. В ярости он крикнул:

— Да проснитесь же вы, черт побери! Помогите! Вызовите полицию!

Но не успел он договорить, как, к его великому облегчению, полиция вдруг материализовалась в лице ее комиссара Сальвиати, человека открытого, доброго нрава и при этом хорошего работника. Слава богу, хоть не приспешник фашио, а честный полицейский старой закалки: он хорошо был с ним знаком еще со времен ограбления кузины Орсеоло.

— Само небо вас послало! — обрадовался Морозини. — А то я уже начал думать, что оказался на чужой планете. Добрый вечер, комиссар!

— Добрый вечер, князь. Небо тут ни при чем. Просто нас вызвал красильщик с Сан-Поло.

— Мог бы и сам прибежать на подмогу!

— Не мешало бы вам знать, что в нынешние времена люди понимают, что следует соблюдать осторожность. Ну, что тут произошло?

Альдо вкратце поведал ему о случившемся. Сальвиати выслушал его, не перебивая, после чего приподнял край шляпы, почесывая макушку.

— Странная история! Если я правильно понял, получается, что этого человека убили, чтобы завладеть его одеждой? Какая-то неувязка...

— Я бы предположил, что те, кто на него напал, что-то искали, и времени у них было в обрез. Так что они его сначала избили, потом раздели и удрали... Он почти сразу же и скончался.

— Я придерживаюсь того же мнения, — заявил судебно-медицинский эксперт, прибывший одновременно с комиссаром и сейчас на коленях осматривавший труп при свете лампы, которую держал полицейский в форме. — Если смерть и не наступила мгновенно, то уж наверняка не заставила себя долго ждать. Он и прожил-то всего несколько минут. А ничего не сказал?

— Нет, — без колебаний соврал Альдо. — Я вот все думаю: кто бы это мог быть?

Белый луч света упал на бородатое лицо мужчины лет шестидесяти: тонкие черты его лица исказила гримаса тревоги, но в спокойном состоянии его образ можно было бы назвать красивым. Тело, на котором остались только кальсоны и рубашка, выглядело более мужественным, чем лицо.

— Я вот что хотел бы знать, — задумался Сальвиати, — что ему было делать в этих переулках в такой поздний час? Он явно нездешний. Я бы сказал, скорее... ливанец... или сириец, а может быть, египтянин.

— Раньше их здесь было очень много, — вздохнул доктор Дориано. — Надо будет показать в гостиницах его фото, а то лежит, как новорожденный, без документов.

— Будьте любезны, доктор, занимайтесь своим делом, я сам решу, что мне нужно предпринять, — раздраженно оборвал его комиссар. — Мне необходимы результаты вскрытия.

— Ну да, понятное дело: все срочно, все впопыхах! — проворчал тот, поднимаясь. — Вскрытие не терпит спешки, иначе можно получить неправильные результаты. Унесите... А вам еще людей опрашивать... Видимо, присутствие полиции вселило в обитателей квартала определенную смелость, и внезапно пустынный перекресток вдруг, как по волшебству, заполнился народом. Взглянув на толпу и на комиссара, который уже устал от суеты, Альдо предложил ему:

— Ваши люди справятся без вас. Пойдемте ко мне, выпьем кофе. Мы в двух шагах от моего дома.

— Благодарю, но я на службе. Не зайдете ли завтра с утра в отделение подписать свои показания? Часикам к одиннадцати, а?

— Обязательно.

Они пожали друг другу руки, и Альдо, попрощавшись и с судебным медиком, отправился наконец домой. Он вошел туда через заднюю дверь, встретив на пороге Ги Бюто в халате и в шлепанцах, но с шарфом вокруг шеи: тот явно собирался выйти на улицу.

— О, Альдо! Наконец-то! А что происходит? Я слышал крики, шум и решил пойти вас поискать.

— В таком виде? А почему не в плавках? Не забыли ли вы, что вам полагается «не выходить»?

— Ох, да не выходит у меня не выходить! — пошутил Ги. — От скуки я буквально на стенку лезу! А ведь я уже в отличной форме! — попытался он убедить Альдо, решительно затягивая пояс халата. — Ну-ка, рассказывайте!

— Пойдемте в кухню: сварим себе кофе! Хоть оба согреемся!

Просторная кухня с прекрасной, потемневшей от времени дубовой мебелью и запахом сушеных трав, украшенная сверкающими медными кастрюлями и удивительной старинной фаянсовой посудой, в столь поздний час была пуста: Альдо запрещал челяди дожидаться его возвращения по вечерам. Он взялся за кофемолку, а Ги тем временем поставил греться воду и достал чашки, после чего оба уселись друг напротив друга за центральный стол, длинный, как в монастырской трапезной.

По ходу дела Альдо рассказал о вечере у мэтра Масарии и о страшном убийстве, свидетелем которого он стал, и наконец решился извлечь из кармана мешочек, найденный в носке умершего мужчины. Он обожал дразнить своего бывшего воспитателя, такого же любопытного, как и он сам.

— Посмотрим, что он мне отдал! — объявил он, вытряхивая на стол из мешочка его содержимое. Это было кольцо. Совсем простое кольцо из светлого металла со вставками из бирюзы в виде геометрических фигур. Мгновение они оба недоуменно созерцали находку, поскольку кольцо не походило ни на один из известных им предметов старины. Затем Ги дрожащими пальцами приподнял его.

— Невероятно! — воскликнул он. — Вы знаете, что это за металл?

— Признаюсь, такого еще не встречал. Похоже на золото.

— Это орихалк[5], мой друг! Бесценный металл! И это означает, что кольцо попало к нам из тьмы веков! Возможно, из Атлантиды!

— Из Атлантиды? Затонувшего континента? А она существовала на самом деле?

Ги нахмурился, сверкнув живыми карими глазами, словно освещавшими еще гладкое, без морщин лицо с копной седых волос, и строго попенял Альдо:

— В те времена, когда я еще учил вас, мне казалось, что мы проходили Платона и «Критий»[6]. Но, похоже, мои объяснения прошли мимо ваших ушей.

— Вы-то объясняли, но я отнес все это к разряду легенд... а ведь вы преподавали мне и куда более реальные вещи, и их было так много... Но откуда такая уверенность в происхождении кольца? Ведь это почти что чудо? Вы, ни минуты не сомневаясь, назвали место происхождения этого металла, хотя мне он был и вовсе незнаком!

— Еще в молодости в Лондоне я видел в Британском музее похожую вещь. Древний египетский крест, Анх...

— А на табличке было написано, что он из Атлантиды?

— Скажем, что британцы, известные своей осторожностью, предпочли указать на «возможность происхождения из Атлантиды» этого креста, найденного на берегах второго катаракта[7]Нила в VII веке до нашей эры... Признаюсь, с годами я совсем о нем забыл.

— Второго катаракта? — задумчиво проговорил Альдо. — Умирающий что-то говорил об Асуане, но это ближе к первому... Но все-таки затонувший континент ведь не имел никакого отношения к Египту?

— В разных сказаниях, да и в некоторых довольно редких источниках говорится о том, что во времена фараонов Египет был покорен людьми очень развитой цивилизации, которые принесли туда научные знания огромного потенциала. Вам следует поговорить об этом с вашим несравненным другом Видаль-Пеликорном.

— Вы шутите? Да он меня засмеет! Особенно если я стану рассказывать о «неизвестной царице». Он отошлет меня к персонажу Антинеи, героини так нашумевшего после войны романа Пьера Бенуа. И окончательно пригвоздит, едко заметив, что с античным Египтом шутки не шутят.

— На вашем месте я бы все же попробовал. И еще позволю себе напомнить вам, что в двух шагах отсюда только что умер человек, — добавил он сурово.

— Да, правда, — согласился Альдо. — Я почти забыл об этом. Что касается Адальбера, одному богу известно, где он сейчас находится! Без сомнения, в Египте, но Египет велик, а он ведь никогда не дает о себе знать...

— Так позвоните в Париж! Его слуга Теобальд может сообщить вам о его местонахождении.

Альдо с любопытством воззрился на старого воспитателя.

— Честное слово, эта история не дает вам покоя!

— Предполагаю, что вам бы она тоже не давала покоя, если бы вместо простого кольца с бирюзой у вас в руках оказались драгоценные рубины или таинственные изумруды, но это...

— Я не поклонник тусклых египетских камней, разве что жемчуга... По мне, так все золото сокровищниц Тутанхамона — ничто по сравнению с Регентом[8] или Кохинором[9]. Но это не значит, что сегодняшняя история совсем мне неинтересна. Я как раз надеюсь узнать о ней побольше к полудню. Сальвиати ждет меня в одиннадцать для подписания показаний.

Он хотел было подлить себе кофе, но Ги и тут влез с советом:

— Так пойдите и поспите часок-другой! Это будет разумно.

— Вы, как всегда, правы.

Альдо лег, но заснуть не смог. Эта удивительная смерть, искаженное гримасой страдания лицо жертвы не давали ему покоя, особенно когда он вспоминал о странном чувстве разочарования, которое испытал, шагая по ночным улицам своего милого города. Неужели это скромное кольцо из орихалка действительно было одним из тех «кровавых сокровищ», за которыми тянется шлейф крови их жертв? В таком случае не ответ ли это судьбы на его невысказанное желание? И тогда хорошо, что Лизы нет поблизости. Она бы сразу принялась уговаривать его передать страшную находку в руки полицейского комиссара. Приключения ведь действительно уже начали сильно ей досаждать! Но Лиза находилась за сотни километров отсюда, и, опуская после долгого созерцания кольцо обратно в карман, Альдо вдруг почувствовал приятную уверенность. В конце концов, ведь именно ему доверился тот человек, наказав: «Храните!» Ну да, теперь это становилось... делом чести. И, сказав себе это, он встал, надел халат и тапочки и спустился в кабинет, где важно возвышался редкий экземпляр — средневековый сундук, вделанный в пол для устранения самой возможности его похищения и оборудованный внутри суперсовременной системой защиты, от чего он становился надежнейшим из хранилищ. Туда он и положил черный мешочек, а затем вернулся в кровать, весело насвистывая ариетту Моцарта.— Нам не пришлось долго копаться, чтобы установить личность того человека, — заявил комиссар, пожимая руку посетителю. — Он остановился в отеле «Даниели».

— А как вы догадались, что его надо было искать именно там?

— Белье, которое было на нем надето, оказалось очень хорошего качества. Да и сам он был ухожен. В отеле сразу признали его по фотографии.

— И как же его звали?

— Гамаль Эль-Куари, дипломат. Он направлялся из Лондона в Каир. У нас даже есть его каирский адрес. Вам же известно, что в отелях обязаны хранить документы постояльцев, пока те не уедут.

— Это я знаю. Я бы даже назвал это новой «прелестью» нашей страны.

— Между прочим, мошенникам это никак не мешает. У них обычно имеется по два-три паспорта. Но я не думаю, что этот человек был из этой братии. По паспорту видно, что он много путешествовал. Должно быть, какой-нибудь атташе по особым поручениям, которых не отличишь от секретных агентов.

— Но это вовсе не проливает свет на обстоятельства, которые вынудили его бродить по темным улочкам возле Кампо Сан-Поло?

В ответ Сальвиати кривовато ухмыльнулся, приподняв уголок тонкого рта, и Альдо тут же пожалел о сказанном. Особенно после последовавших за улыбкой слов:

— Это так же интересно, как и то, что вы сами там делали... Разве что с дружеского ужина возвращались?

Перед тем как ответить, Альдо вытащил из кармана портсигар, взял сигарету и, постучав ею по золотой блестящей поверхности с гербом своего рода, не спеша закурил:

— Я находился в двух шагах от своего дома, не то что он, к тому же от Сан-Поло до «Даниели» удобнее было бы взять гондолу и проплыть по вспомогательным каналам... так было бы и надежнее. Особенно для человека его возраста.

— Пожалуй, но каждый волен поступать по-своему. Он действительно вам ничего не сказал перед смертью?

«Что это, не методы ли фашио усвоил, в конце концов, наш славный Сальвиати?» — подумал Альдо. И, помолчав еще несколько минут, сделал огорченную мину:

— Не-ет... Правда ничего. Хотя пытался. Громко сопел и, кажется, произнес что-то нечленораздельное... может, по-арабски? И все. Убийца бил наверняка. Закололи, а потом, не церемонясь, сорвали одежду.— Вот этого я как раз и не понимаю. Ведь куда легче быстро обобрать человека, не раздевая его.

— Но, может быть, они искали какую-то небольшую по размерам вещь, зашитую, например, в подкладку.

— У вас есть предположения, что бы это могло быть?

— Не знаю... возможно, фотопленка?

В этот момент в дверь быстро постучали, и вошел полицейский с ворохом черной одежды. Он бросил ее на стул.

— Вот, нашли эти тряпки в гондоле перед палаццо Фоскари, — объявил он. — Может, это и есть одежда нашего ночного мертвеца?

— Скажу даже больше: эта одежда может принадлежать только ему, — рассудил Сальвиати, расправляя черное вигоневое[10] пальто. — Вы были правы, князь, — поспешил он добавить, — подкладка вспорота, подол тоже. Придется бедняге отправляться в последний путь оборванцем.

— О, у вас тут, без сомнения, найдется добрая душа, которая все быстро приведет в порядок. А вы собираетесь отправлять тело на родину?

— Если он и правда дипломат, наше правительство обратится к королю Фуаду[11], и тогда его доставят на родину. У нас тут и для своих-то покойников места не хватает! — пожаловался он, намекая на кладбище Сан-Микеле[12].

Морозини понял, что пришла пора распрощаться с полицейским, и поторопился вернуться домой. Как он и предполагал, Ги Бюто находился в библиотеке. Он устроился на стремянке между полом и потолком. На его коленях лежала раскрытая книга, еще несколько лежали поверх стройных книжных рядов.

— Готов держать пари, что вы читаете Платона! — крикнул ему Альдо.

— А вот как раз и нет! Я его знаю достаточно хорошо, но вспомнил, что у нас тут есть еще исследования одного немца, профессора Лео Фробениуса, и француза Поля Ле Кура: оба внесли свой вклад в доказательство того, что Египет, без сомнения, был колонизирован жителями Атлантиды и что там осталось огромное количество следов их присутствия. Взять хотя бы мумифицирование усопших. Этот особый ритуал мы встречаем и по другую сторону Атлантического океана, в усыпальницах Нового Света: в Мексике, в Центральной Америке...

— Ну вот, узнаю своего учителя! — засмеялся Альдо. — Ах, как хотелось бы поверить вам, мой милый Ги, но в данный момент меня занимает совсем другое: каким образом это странное кольцо оказалось в носке несчастного дипломата? Кстати, уже известно, кто это был и куда направлялся. Похоже, что он ехал в Каир из Лондона. Надо бы узнать, не отходит ли отсюда в ближайшее время пароход на Египет, — сказал он, снимая трубку телефона, чтобы позвонить в порт Лидо.

И верно, оказалось, что через день на Порт-Саид отходил пароход, на котором для господина Эль-Куари была забронирована каюта, и пока еще эту бронь полиция не успела отменить.

— Ну вот, хоть одно достоверное сведение! — обрадовался Морозини. — Остается вопрос, на который пока нет ответа: откуда он шел среди ночи, когда на него напали и убили прямо за нашим домом?

— Об этом мы, скорее всего, так и не узнаем, — печально отметил Ги, слезая со своего насеста. — А вот на кольцо я бы с удовольствием взглянул еще раз.

— Нет ничего легче.

Они отправились в кабинет Альдо, и там, при запертых дверях, он запустил сложный механизм сундука, открыл его, вытащил замшевый мешочек, потряс, и кольцо выкатилось на кожаную крышку письменного стола. Потом он зажег яркую лампу, которой обычно пользовались, рассматривая ценности, попадавшие в этот дом. Металл цвета бледного золота, так неожиданно появившийся из глубины веков, принял в свете лампы матовый оттенок, будто был накрыт тонким муслином, и на этом фоне ярче заиграла бирюза. Склонившись над кольцом, они несколько минут, не трогая, просто смотрели на него, словно завороженные. Возможно, так оно и было. Как объяснить эти геометрические рисунки: прямые линии и треугольники, вкрапленные в орихалк? Ги протянул было руку к кольцу, но, передумав, убрал ее.

— Вы что, боитесь его? — удивился Альдо.

— И да, и нет... Сам не знаю! Какое-то странное чувство. Оно влечет меня, но тем не менее...

— Вы вспомнили о крови, пролившейся этой ночью? Должно быть, кровь из-за этого кольца проливалась не впервые!

— И все же, глядя на него, я не чувствую отвращения, как было с камнями пекторали. И особенно с рубином Хуаны Безумной.

— Сознайтесь, было от чего испытать отвращение! Какой другой камень послужил причиной такого количества трагедий? И ведь нам пришлось вскрывать могилу, чтобы достать его!

— С этим кольцом не так. В нем есть что-то успокаивающее.

— Тогда почему вы не решились взять его в руки? — спросил Альдо, решительно взяв кольцо и поднеся его к лампе. Рассмотрев, он стал примерять его: сначала на правый безымянный палец, но оно оказалось велико, затем на средний, с тем же результатом, и, наконец, с одобрения Ги, на большой палец.

— Это доказывает, что перед нами священное кольцо. Украшение Верховного жреца или кого-то в этом роде.

Альдо не ответил, прислушиваясь к своим новым ощущениям. Ничего неприятного, наоборот. Его захватило осознание собственной мощи, наполненности жизненными силами. Тонизирующее чувство, уверенность в том, что все ему по силам и никакое препятствие не остановит его на выбранном пути.

— Ну что? — спросил Ги.

Альдо не без труда снял кольцо и протянул его старому другу.

— Попробуйте надеть его сами.

Ги последовал совету Альдо, и вдруг его добродушное лицо словно осветилось изнутри:

— Невероятно! Оно как будто удесятеряет силы... Кажется, что сможешь горы свернуть! Тогда почему его владельца все-таки убили?

— Наверняка потому, что шелковый носок не годится для выявления трансцендентальных феноменов этого предмета. Факты заставляют предположить, что за покойным была погоня, в этих условиях он выбрал самый подходящий тайник для сокровища. Ясно одно: это кольцо не приносит несчастья! И это само по себе потрясающий факт. Но оно и не защищает от нападения.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Еще не знаю. Не думал об этом.

— Разве умирающий не попросил вас сберечь кольцо?

— Попросил, но его последние слова были об Асуане, какой-то Неизвестной Царице и Ибрагиме.

Он умолк, заслышав в вестибюле голос секретаря, Анджело Пизани, спорившего о чем-то с Захарией, и, уложив поскорее кольцо и мешочек в сундук, запер его и объявил:

— Если кто-то и может просветить нас на этот счет, то только Адальбер. Позвоню в его квартиру и Париже. Надеюсь, Теобальд скажет мне, где он сейчас находится.

— Мудрое решение!

Но выполнить его оказалось сложнее, чем могло бы показаться.

Когда, после трехчасового ожидания, в телефонной трубке послышался наконец приятный голос Теобальда, верного слуги Видаль-Пеликорна, они узнали, что хозяина нет в Париже.

— В такое время, как ваше сиятельство, наверное, догадывается, он не может быть во Франции.

— Предполагаю, что он в Египте?

— Вы совершенно правы!

— Да, но где именно? Египет большой.

— А вот этого я не знаю. Господин проводит раскопки.

— Прекрасная новость! Чем бы еще он мог заниматься в этом месте? Ведь он, черт возьми, египтолог!

— Конечно, конечно, но на этот раз все несколько иначе. Мой господин, кажется, сделал открытие, возможно, очень важное, и пока он окончательно не удостоверится в своих предположениях, он предпочитает сохранять молчание. Господину князю известно, что его научные собратья из других стран только и ждут...

— Понятно, но вдруг вам понадобится срочно с ним связаться?

— В этом случае я должен буду написать ему письмо и отправить в двойном конверте в отель

«Шепардс» в Каире. Там для него оставляют почту... Больше, к сожалению, мне ничего не известно.

— Но помилуйте, это же смешно! Он ведь абсолютно доверяет вам! Да и я не могу себе представить, что вы были способны побежать в Академию наук или в редакцию какой-нибудь газеты и сообщить, на каком берегу Нила ваш хозяин орудует лопатой и киркой!

— Вы правы, ваше сиятельство, и должен заметить, что подобное происходит впервые. Но господин очень ясно изложил свою волю. Тем не менее его доверие ко мне безгранично...

— Тогда почему он боится любого сквозняка? Что там за исключительно важное открытие? Что ж, Теобальд, остается мне только отправить ему письмецо, надеясь, что он не замедлит забрать его из гостиницы.

— У господина князя неприятности?

— Скажем, у меня есть вопросы, но они могут и подождать. Благодарю вас, Теобальд, будьте здоровы!

— Ну вот, — вздохнул Альдо, опуская трубку на рычаг. — Пока Адальбер нам ничем не может помочь. Он копается в земле где-то в Египте, но никому не известно, где именно.

— Какой же отсюда следует вывод?

— Будем тщательно хранить нашу ценность, сдувать с нее пылинки, а я пока съезжу во Флоренцию. Завтра аукцион Сербеллони, а меня интересуют аметисты кардинала. Думаю, они принадлежали Джулии Фарнезе, любовнице папы Александра VI.

— Борджиа? Тогда понятно, чем они вас привлекли.

— Нет-нет, вовсе не из-за их темной семейной легенды. В Италии о них сейчас написано такое количество мемуаров, сколько в Византии было священных реликвий. В каталоге этим украшениям посвящено несколько хвалебных строк, и мне хочется рассмотреть их поближе. Так что еду!

Колье в наборе с висячими серьгами оказалось и впрямь великолепным. Альдо без труда представил себе, какой эффект оно должно было производить, украшая прекрасную грудь рыжеволосой красавицы, портреты которой писали знаменитые художники, и тут же влюбился в него. Редкий цвет камней и розоватое свечение жемчуга очаровали его, и он увлеченно вступил в торг, намереваясь торговаться до победного конца и сохранить этот набор в своей собственной коллекции на случай, если Лиза не захочет его носить. А если наденет, то колье удивительно подчеркнет прелесть ее рыжеватых волос и бледную шелковистую кожу.

Так что, когда гондола, управляемая Зианом, явившимся встречать Альдо на вокзал, доставила его прямо к мокрым ступеням своего палаццо, настроение у него было отличное. К сожалению, оно быстро испортилось: в просторном вестибюле, украшенном старинными гобеленами и четырьмя галерными бронзовыми фонарями, Ги Бюто ругался с каким-то типом. Тот не произвел бы на Альдо особого впечатления, если бы в двух шагах позади него не стоял офицер самого фашио. Который, впрочем, не принимал участия в беседе, поскольку, очевидно, был занят изучением собственных ногтей. Второй был невзрачным человечком, без особых примет, выделяясь разве что цветом форменной куртки. Он был среднего роста, среднего возраста, с наглым лицом зеленовато-серого оттенка и с седоватыми волосами. Ги же просто выходил из себя. В тот момент, когда Альдо вступил на белые мраморные плиты вестибюля, он как раз возмущался:

— Что я вам его, из-под земли достану? На каком языке надо вам сказать, чтобы вы поняли, что князя Морозини нет дома?

— Не было, но теперь я появился, дорогой Ги! — вмешался Альдо, бросив Захарии свой плащ, который нес, перекинув через руку. — Что угодно этому господину?

Незнакомец с облегчением вздохнул, но ответил за него милиционер[13], не выпуская, однако, из виду своих ногтей:

— Мы приехали из Рима. Дуче поручил мне сопровождать господина Эль-Куари, откомандированного посольством Египта.

— Я бы предпочел, капитан, чтобы, когда вы говорите со мной, вы бы на меня и смотрели, но в случае, если ваши маникюрные заботы имеют экстренный характер, я могу вызвать сюда горничную.

Сказано это было дерзким тоном. Офицер покраснел и резко опустил руки. А Альдо продолжал:

— Почему господину... э-э... Эль-Куари, не так ли? Зачем ему понадобился эскорт, чтобы сюда добраться?

— Три дня назад тут был убит его брат и...

— И он боится, что его постигнет та же участь? Не объявили ли мы, сами того не желая, войну египетской, почтенной, как я полагаю, семье? Что ж, сударь, посмотрим, что мы можем сделать для вас. Как видите, я только что вернулся из поездки, и...

— Где вы были? — задал вопрос человек в униформе.

— Не думаю, что это вас касается, — парировал Морозини, не терпевший вмешательства этих людей в частную жизнь своих соотечественников. — Мой дорогой Ги, не будете ли вы так любезны проводить нашего гостя в мой кабинет? Сейчас вымою руки и присоединюсь к вам.

Отметив, что приспешник фашио собирается последовать за своим спутником, Альдо уточнил:

— Приглашение не относится к вам, капитан. Мой метрдотель проводит вас в гостиную, где вам подадут кофе. Вы будете ожидать там.

— Дуче интересуется этим печальным происшествием. У меня приказ не оставлять господина Эль-Куари одного!

— Подождать в соседней комнате не значит оставлять его одного. Он вам обо всем расскажет. А иначе вам придется увезти его обратно. В своем доме я диктую свои условия!

Было очевидно, что спорить с хозяином было бесполезно, и фашист поплелся за Захарией, а Альдо несколько минут спустя уже усаживался за свой письменный стол (настоящий «мазарини» великой эпохи!) напротив посетителя. Ги предпочел оставить их наедине. Альдо открыл было рот, чтобы удержать его, но по улыбке старика понял, что тот собирается потихоньку проследить за капитаном.

Князь предложил гостю сигары и сигареты, а сам, откинувшись в кресле, сцепил пальцы и произнес:

— Вы, сударь, выразили желание увидеться со мной, и вот я к вашим услугам! Чем могу вам помочь? А бедняга, который пал от рук злоумышленников той ночью, действительно ваш брат?

— Мы непохожи, согласен, но среди мусульман такое встречается часто, к тому же он был старше меня. У нас разные матери. Но отцовская кровь у нас одна, и если я позволил себе нанести вам визит, то прежде всего для того, чтобы поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моему брату.

— Любой на моем месте поступил бы так же. Жаль только, что я не оказался там на несколько секунд раньше. Так что не стоило ехать сюда из Рима. Тем более в сопровождении такого... официального лица.

— Еще как стоило! Поверьте мне на слово: этот сопровождающий совершенно не лишний. Наш владыка король Фуад поручил моему брату Гамалю провести переговоры о покупке, вернее, о выкупе некоего старинного предмета, имеющего исключительную ценность для... я бы сказал, для гармонии всей страны. Возвращаясь после выполнения своей миссии, брат, как он нам сообщил об этом сам, предпочел железнодорожный транспорт, а не пароход, где в замкнутом пространстве он был бы отдан на милость врагам...

— И все-таки в конце концов ему пришлось бы пересесть на пароход.

— Конечно, и пунктом отправления он выбрал Венецию, так как путь отсюда гораздо короче и еще потому, что у него здесь был друг, который мог забронировать ему каюту. Мы предполагаем, что, когда на него напали, он шел как раз от этого друга, хотя имя его нам неизвестно. Похоже, убийцы были осведомлены лучше нас, и вот результат: брат убит и ограблен.

Нет, Альдо решительно не нравился этот человек. Его рассказ был таким неправдоподобным, что казался очень подозрительным. Получалось так: пожилой египтянин по морю приплыл в Англию, там получил опасный «предмет», тут же вскочил в поезд, добрался до Венеции, где должен был сесть на пароход, и все это без малейшего сопровождения и без охраны. В то время как «наверху» сочли необходимым выделить эскорт даже этому типу, хотя он казался значительно крепче своего «брата», а ведь речь шла всего лишь о небольшом путешествии из Рима в Венецию и обратно!

— Мне все же непонятно, какое отношение ко всему этому могу иметь я сам, — вздохнул Альдо с видом человека, который ценит каждую секунду, и даже взглянул на часы. — Не лучше ли вам сразу сказать мне, что это был за предмет?

Настоящий или мнимый Эль-Куари-второй с минуту помедлил, прочистил горло и наконец решился:

— Кольцо. Золотое кольцо с бирюзой. С виду ничего особенного. Я, конечно, спрашивал о нем комиссара Сальвиати, но он мне только передал одежду брата и больше ни о чем понятия не имел.

— И вы подумали, что я мог бы сказать вам больше?

— Ваша репутация, князь, широко известна, и я разделяю точку зрения ваших приверженцев. Совершенно естественно, что вы ничего не рассказали в полиции, но не могу поверить, что Гамаль умер, так и не доверившись вам. Особенно если он случайно узнал вас...

— Но мы с ним даже не знакомы!

— Вы — человек известный, и ваша фотография часто мелькает на обложках журналов. Сам бы я сразу узнал вас в любом месте...

— Посреди ночи, на углу глухого переулка и с ножом в сердце? Это было бы чудом!

— Брат был необыкновенным человеком, исключительно выносливым от природы, и просто не верится, что в такую важную минуту, убедившись, что вы не враг, он не попытался бы сообщить вам... полицейский сказал мне, что он что-то хрипел... будто произносил какое-то слово... наверняка по-арабски...

Альдо решил, что пора серьезно поговорить с Сальвиати. Наверняка тот, желая избавиться от назойливого посетителя, отослал его сюда...

Глаза Морозини сверкнули, и он поднялся, чтобы дать гостю понять, что беседа окончена.

— Он сказал «Аллах!». Вы удовлетворены? Что может быть естественнее для верующего, чем помянуть Аллаха перед смертью? Поверьте, мне жаль, что вам пришлось проделать столь долгий путь лишь для того, чтобы услышать такую малость, но вы можете всецело довериться комиссару Сальвиати. Это заслуженный полицейский, и он, без сомнения, сделает все, чтобы поймать убийц.

Посетителю поневоле пришлось тоже встать, но очевидно было, что уходить ему совсем не хотелось. Взгляд его скользил по роскошному кабинету, выдержанному в желтых тонах, так гармонировавших с фреской Тьеполо[14], задержался на дорогом мягком ковре и ценной мебели. Он заметил и старинный сундук, и стало очевидно, что египетскому гостю ужас как хочется узнать, что в нем такое.

— И как только он их поймает, — продолжал между тем Альдо как ни в чем не бывало, — вы получите обратно кольцо, которое так ищете, и все войдет в свою колею!

Посетитель промолчал, замялся, но затем он все-таки произнес:

— А может быть, вы взялись бы за поиски сами? Мое правительство выделило бы вам щедрое вознаграждение, ведь в вашем «послужном списке» имеются и не такие победы.

«Ну вот, пожалуйста! — воскликнул про себя Морозини. — Следовало сразу догадаться, что дело кончится подобным предложением. Ну что ж, повеселимся!»

— Во-первых, вы мне так и не сказали, в чем ценность этого предмета.

— Не сказал? А мне казалось, говорил... Речь идет о кольце, с виду вполне обычном, золотом кольце с бирюзой, ему бог знает сколько лет...

Альдо недовольно скривился:

— Негусто. Я, сударь, сам являюсь специалистом по драгоценным украшениям. То есть по предметам высокой, даже исключительной ценности. Это кольцо не может меня заинтересовать. Лучше бы вам довериться здешней полиции или римской, раз уж у вас там есть связи. Повторяю, комиссар Сальвиати — прекрасный полицейский. Он не уймется, пока не сцапает убийц... а значит, и похитителей...

— Но они уже успеют избавиться от краденого! Те люди наверняка действовали по заказу.

— Возможно, но лично я никак не смогу удовлетворить вашу просьбу. У меня слишком много срочных дел. И, к сожалению, придется повториться: эта драгоценность меня не интересует. Золото, бирюза, даже эпохи царя Мафусаила[15], — это не мой профиль.

— Когда дело касалось пекторали Первосвященника, вы не были так разборчивы!

В его тоне послышалась угроза.

— Но тогда я не был так занят. И к тому же вы упускаете из виду, что в том случае речь шла о сапфире, рубине, бриллианте и опале. Драгоценные, нет, даже драгоценнейшие камни, а никак не полудрагоценные! Поверьте мне: наберитесь терпения и дождитесь окончания следствия.

Тон князя был любезен, но тверд. Эль-Куари понял наконец, что пора прощаться.

— Мне искренне жаль. Спасибо за теплый прием.

Через мгновение он в сопровождении своего охранника покинул дом, а Альдо направился к Ги Бюто. Тот не скрывал беспокойства.

— Странная история, не правда ли? И еще более странный человек! Я вот все думаю: а правда ли, что он брат жертвы? Может быть, между ними нет никаких родственных уз? Думаете, он поверил вам?

— Ничуть! Но это не имеет значения. Он получил по заслугам. Вот если бы он доверился мне и рассказал бы о происхождении кольца, я бы повел себя иначе. А он только и сказал, что речь идет об обычном золотом кольце с бирюзой, ну что это за разговор!

— Вы правы. Что ж, будем надеяться, что мы о них никогда более не услышим.

— Время покажет! А пока поищите-ка, пожалуйста, для меня какие-нибудь книги по Атлантиде. Что-то захотелось почитать.

Встревоженное лицо бывшего воспитателя осветилось улыбкой:

— Вот это совсем другое дело! Приятно слышать!

И он снова полез по стремянке вверх.

Глава 2 Дама из Каира

Письмо пришло две недели спустя, с вечерней почтой.

Арабская монограмма с короной, выдавленной на плотной голубоватой веленевой бумаге[16], выглядела впечатляюще. В письме в довольно официальных выражениях князя Морозини просили прибыть в Каир для обсуждения крайне важного дела, требующего полного сохранения тайны. Если ему будет угодно указать день своего прибытия, то для него будут зарезервированы апартаменты в отеле «Шепардс». Под текстом стояла подпись: «Селим Карем, секретарь Ее Высочества».

Принеся письмо распечатанным для ознакомления своему шефу, секретарь Анджело Пизани, выполнявший такие же функции, как вышеуказанный Селим, только находившийся при князе Морозини, выглядел встревоженным. Получив утреннюю почту, любезный князь-антиквар был уже и так зол, как собака, но из-за другого послания, из Вены. Его супруга, в которую молодой Пизани был почтительно и тихо влюблен (как был влюблен, хотя и безнадежно, и в первую обладательницу титула княгини), не только не сообщала о своем скором прибытии, но, известив супруга о том, что бабушке стало лучше, писала, что по совету врачей старой даме надлежит отправиться до полного выздоровления в горы, в их владение Рудольфскроне в Бад Ишле. Лиза с детьми собиралась побыть с ней там еще некоторое время. Свежий воздух Зальцкаммергута будет для малышей гораздо полезнее венецианской пасмурной сырости начала года. «Так что, — оправдывалась молодая женщина, — не придется снова уезжать в феврале, если в этом месяце опять будет aqua alta[17], как случается все чаще и чаще».

Прочитав это, «шеф» устремился в кабинет господина Бюто, потрясая посланием и крича:

— Нет, это уж слишком! До свадьбы Лиза только и мечтала о том, что будет жить в Венеции, а теперь как будто радуется любой возможности отсюда сбежать, чуть начинает накрапывать дождик или поднимается море...

Конец гневной речи секретарь уже не слышал, поскольку свободной рукой Альдо захлопнул дверь, но, судя по грозному взгляду и мрачной физиономии князя на выходе, желаемого эффекта речь господина Ги в защиту Лизы не возымела.

В кабинете его тоже ожидали неприятности.

— Это еще что такое?

— Приглашение в Каир, сударь. Поездка обещает быть интересной.

— Ах вот как!

Эффект от прочитанного письма был схож с утренним: Морозини выскочил из кресла и понесся к господину Бюто, грозно ревя:

— Вы только посмотрите на это, Ги!

Дверь снова захлопнулась, и Анджело пошел восвояси, вздыхая, хотя и без особого волнения. По его мнению, бушующие время от времени грозы только добавляют яркие краски на семейном небосводе.

А Альдо тем временем буквально набросился на своего советника:

— Ну что? Что вы об этом думаете?

Старый друг откинулся в кресле, не выпуская из рук бумаги, и задумался, глядя на письмо.

— По правде говоря, даже не знаю, что и сказать. Если бы не кольцо, я бы посоветовал вам брать билет на пароход. Да вы, впрочем, и не спросили бы у меня тогда совета. Но после всех событий приглашение в Египет вызывает у меня недоверие.

— У меня такое же чувство, к тому же я там почти ни с кем не знаком. Принцесса Шакияр... Вам это имя о чем-нибудь говорит?

У господина Бюто имелся на всякий случай пополняемый по мере возможности внушительный перечень членов королевских семей, принцев, находящихся у власти и уже смещенных, усопших царственных особ. Этот список преследовал одну-единственную цель: проследить местонахождение фамильных драгоценностей. Это его увлечение было, несомненно, очень полезным для князя. Так что, заглянув в одну из своих папок, он без труда извлек нужную информацию:

— Принцесса Шакияр, предпоследняя супруга короля Фуада, отвергнута им по причине ее безрассудных трат на украшения. Она и сама была очень богата, но, к сожалению, как говорили в Средние века, оказалась «пустой», «бесплодной». В годы своего царствования она блистала удивительной красотой, но сейчас состарилась: ей, должно быть, около пятидесяти. Проживает обычно в малом дворце на острове Гезира, где беспрестанно принимает весьма пеструю по своему национальному составу публику.

— Выходила ли она замуж вторично?

— Не думаю, но вообще-то понятия не имею.

— А любовники?

— Будьте так добры, не требуйте от меня слишком многого. Мне приходится пролистывать кипы газет, в основном английские, французские и американские, но такие подробности там не прочтешь. Если вы все же решитесь ехать, то без труда сами обо всем узнаете. Она не из тех, кто умеет держать язык за зубами, к тому же славится своей эксцентричностью. В заключение скажу, что эта дама обожает закатывать роскошные пиры. Ну, что вы решили?

— А как бы вы сами поступили на моем месте?

— Ну что за манера отвечать вопросом на вопрос! Я сам вас этому научил, так что нечестно использовать мой трюк против меня же. Хотя ладно, отвечу: если бы я оказался на вашем месте, то обязательно бы поехал! К тому же вы и сами умираете от желания попасть туда.

Это было правдой. С тех пор как в доме появилось кольцо из Атлантиды, Альдо чувствовал, что в его душе снова зашевелилась жажда приключений. К тому же, хотя он бы в этом никогда не признался, представлялась неожиданная возможность достойным образом ответить жене на ее письмо. И, наконец, есть шанс, что ему улыбнется удача и он сам отыщет там Адальбера, раз уж тот велел посылать себе корреспонденцию на адрес того же самого отеля, в котором приглашали остановиться и Альдо.

Так что, не медля ни минуты, он отправил Пизани покупать себе билет на первый же пароход на Порт-Саид или Александрию, чтобы поскорее сообщить принцессе дату своего приезда. А сам, не без некоторого торжества, уселся писать ответ Лизе.

Пять дней спустя в сквернейшую погоду он сел на пароход «Измаил», и торжество в его душе немного померкло. Жена взяла себе в союзники само небо: дождь лил не переставая, море стало серым и неспокойным, и снова наступила aqua alta. Венецианцы шлепали по грязи, пробегали нетвердыми шагами по шатким деревянным мосткам, исполосовавшим во всех направлениях площадь Святого Марка. Облокотившись о поручни, Альдо смотрел, как исчезает в тумане тусклое золото собора Святого Марка, кампанила[18], шпили церквей, крыши дворцов, а насмотревшись, пошел к себе, в одну из четырех довольно удобных кают, которые оборудовали на этом судне для транспортировки цитрусовых, чтобы иметь возможность взять на борт хотя бы нескольких пассажиров. В этом рейсе спутником Альдо стал еще только один человек: преподаватель античной литературы, направлявшийся к месту службы в Суэце. Судя по ледяному кивку, которым он наградил Морозини, поднимаясь по трапу, он явно не был болтуном. Профессор вез целую кипу книг, которые можно было читать без перерыва, даже если бы конечным пунктом его путешествия был Китай. Пройдя к себе, Альдо первым делом вынул из чемодана скатанный в шарик носок, в который он завернул кольцо, и растянулся на кушетке. Так он всегда прятал во время поездок мелкие драгоценности или камни без оправы. Поэтому-то его и не особенно удивил тайник Эль-Куари. Он решил, как и погибший египтянин, прятать кольцо в носок на своей ноге всякий раз, когда будет выходить из отеля, чтобы не оставлять украшение на милость какой-нибудь особо тщательной в обыске ищейки. А пока что он долго грел в ладонях кольцо, стараясь снова испытать исходящее от него необыкновенное ощущение силы и уверенности в себе. Ни за что на свете он не оставил бы кольцо в Венеции. Во-первых, потому, что ему казалось важным отвезти его на родную землю и, если будет возможно, вручить законному владельцу, а во-вторых, из-за странного ощущения запрета расставаться с ним.

Еще ребенком ему случалось мечтать о талисмане, умножающем человеческие силы и открывающем врата чудес. Эти мечты были частью его страсти к драгоценным камням, не угасшей даже от того, что чаще всего в его руки попадали ценности, ставшие виновниками страшных несчастий и катастроф. Слишком честный, он, конечно, и мысли не допускал о том, чтобы утаить кольцо и не вернуть его в руки законного владельца, если таковой отыщется. Но пока оно выполняло роль наследства, попавшего к нему от человека, которому он пытался прийти на помощь.

Звонок к обеду прервал его размышления, однако, вместо того чтобы засунуть кольцо в носок, князь положил его во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу.

Несколько дней спустя Морозини, отдохнувший как никогда, сходил с трапа пассажирского корабля, прибывшего из Порт-Саида прямо навечно гудящий, как улей, каирский морской вокзал. Он чем-то походил на лондонскую Викторию[19], разве что толпа была совсем другой. Спешащие толпы людей заполнили площадь, и в мельтешении целой армии что-то выкрикивающих носильщиков невозможно было понять, кто приехал и кто уезжает. Один из носильщиков схватил чемоданы Альдо и завопил:

— Прямо! Прямо! Не бояться! Я — номер 32.

Пришлось поспешить за ним, отказавшись от услуг, предложенных работником агентства Кука.

— У меня уже есть носильщик! — крикнул он, находясь в азарте погони. — Очень надеюсь его отыскать!

Но носильщик стоял и ждал около им же остановленной коляски и улыбался князю своими белоснежными зубами.

— Видишь, твоя можно верить моя. Куда идешь? Отель «Шепардс»?

— Откуда ты об этом знаешь?

— Такой твоя вид! — ответил он, смеясь.

Носильщик, назвав отель кучеру, с важным видом восседавшему на козлах, поймал на лету брошенную ему монетку, и коляска тронулась, сопровождаемая градом его благословений. Позабыв о заботах, Морозини предался одному из своих самых любимых занятий: открывать для себя впервые увиденный город, да еще в такой просто сказочной стране, которую он совсем не знал, что кажется даже странным, учитывая тот факт, что этой стране посвятил всю свою жизнь его самый лучший друг. Но совместные приключения пока еще не заводили их под сень пирамид. Хотя некогда, будучи подростком, он жадно ловил каждое слово непревзойденных лекций господина Бюто, в которых Египет занимал одно из наиважнейших мест, далеко выходя за рамки истории эпохи фараонов и подбираясь ко временам Крестовых походов, вертясь вокруг духа Саладина[20], «рыцаря-султана», чьим творением и был древний город Аль-Кахира, «Победоносный»[21], город султанов и хедивов[22], и именно Саладину он был обязан своим блеском и славой!

К тому же это упущение казалось еще более странным, если вспомнить и о том, что тетушка Амели и ее неистощимая План-Крепен частенько проводили пару зимних месяцев в одном из своих дворцов в Египте. Альдо вдруг подумал: а ведь не исключено, что как раз сейчас, когда он сюда приехал, они тоже находятся здесь, и решил, уладив дела с принцессой, прокатиться к ним в надежде устроить им приятный сюрприз, хотя от Каира до Луксора или Асуана, куда они любили ездить, насчитывалась не одна сотня километров. Во всяком случае, Гамаль Эль-Куари упоминал об Асуане, и, скорее всего, все равно придется туда ехать.

А тем временем, глядя на Каир, растянувшийся на многие километры, Морозини вспоминался вечный карнавал, где пурпур фесок соседствовал с белизной тюрбанов, а чернота чадры оттенялась бежевыми восточными касками, и это буйство красок дополнялось разнообразием европейских шляп. Все это двигалось, разговаривало, кричало под пронзительные звуки автомобильных гудков, завывания попрошаек и всякие шумные призывы. Запах бензина смешивался с духом конского навоза, ароматом мускусных масел, неуловимым запахом ладана, а ближе к реке — с запахом тины.

С широкой террасы «Шепардса», расположенного на площади, выходящей на Нил, открывался вид на два острова, Рода и Гезира. Эта терраса, всегда забитая туристами, была излюбленным местом встреч богатых британских путешественников. У ее подножия, возвышающегося над площадью и уставленной растениями, под большим тентом кишмя кишели разные гиды и драгоманы[23], охочие до выгодных клиентов; низкорослые курчавые чистильщики ботинок наперебой предлагали свои услуги, их то и дело оттеснял швейцар в красной униформе.

В огромном холле с египетскими колоннами Морозини встретил надменный служитель-швейцарец: подпустив в голос елея, он сообщил, что апартаменты готовы, и вручил ему голубоватый конверт с гербом: должно быть, с запиской от принцессы. Альдо засунул его в карман. Прежде чем последовать за грумом, которому было велено проводить господина в номер, Морозини задал-таки не дававший ему покоя вопрос:

— Ведь тут у вас хранится корреспонденция знаменитого археолога господина Видаль-Пеликорна?

Розовое важное лицо швейцарца подернулось грустью.

— Да, ваше сиятельство, до вчерашнего дня.

— А теперь уже нет? Отчего же?

— Дело в том... что господин Видаль-Пеликорн почтил нас своим присутствием.

— Что-то, судя по вашему виду, у вас эта новость особой радости не вызывает!

— Как правило, он очень хороший клиент, но... могу ли я узнать, кем он приходится господину князю? Просто знакомый или друг?

— Друг, конечно! Самый лучший друг! Так что с ним такое стряслось?

— В таком случае я осмелюсь предложить вам посетить бар.

— Он там?

— Скажу даже больше: он там живет. Вчера сидел в баре до самого закрытия, а сегодня...

— Ни слова больше, я сам схожу туда! Отнесите мой багаж в номер, — попросил он, сунув груму денег.

Альдо направился в продолговатый зал с барной стойкой из красного дерева, украшенной бронзовыми головами фараонов. Зайдя, он с удовлетворением отметил, что зал был почти пуст, и можно было без труда заметить друга. Адальбер сидел, нет, уместнее было бы сказать, валялся в кресле с желтой бархатной обивкой перед низким столиком с полупустым стаканом виски, который можно было назвать и наполовину полным, в зависимости от состояния души. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что археолог пьян в стельку.

Морозини направился к нему, а в это время

Адальбер, пребывавший, казалось, в глубокой прострации или в глубоком раздумье, вдруг очнулся, схватил стакан и мгновенно опустошил его, а потом, потрясая пустым сосудом, потребовал:

— Бармен, еще один!

— А я бы сказал, лучше кофе, и покрепче! — подкорректировал Альдо заказ своего друга и опустился в кресло, стоящее рядом. Адальбер поднял подбородок и уставился на него мутными пьяными глазами, и сразу стало понятно, что он не в состоянии ровным счетом ничего разглядеть. Так что Альдо он не узнал.

— А вам какое дело! Хочу выпить...

— Раз уж ты не понимаешь, кто я такой, значит, точно допился до ручки! Бармен, ну где ваш кофе?

— Если позволите, осмелюсь предположить, что результаты могут быть плачевными. Кофе после такого количества спиртного может вызвать... тошноту.

Альдо расхохотался:

— Ах, так вы боитесь за свой бархат и ковры? Что ж, в конце концов, возможно, вы и правы. Найдите мне двух человек покрепче и пошлите нам вслед не чашку кофе, а целый кофейник. Попробуем затащить его наверх, в номер.

— Сию минуту! — с готовностью отозвался тот, срываясь с места. — Я так обязан вам, господин...

— Только не пытайтесь меня убедить в том, что впервые видите такого пьяницу! У вас тут ходят целые табуны английских офицеров, а они заправляются только виски!

Чуть позже явилась долгожданная подмога. Вместе они вынесли Видаль-Пеликорна из бара, чье сопротивление, следует признать, было довольно слабым. К великому счастью, он находился еще в той блаженной стадии опьянения, когда хочется видеть мир только в розовом свете. Полузакрыв глаза, он мило улыбался двум здоровенным нубийцам, запихивавшим его в лифт; даже не сопротивляясь, дал себя увести в ванную комнату и замычал, только когда на голову ему обрушились из душа струи ледяной воды. Невзирая на его вопли и стоны, трое мужчин держали его под душем столько, сколько понадобилось для того, чтобы он смог прийти в себя, а потом крепко растерли скрученным полотенцем, раздели и впихнули в пижаму. Но окончательно он очнулся только в кровати, куда его уложили. И сразу же перешел от любезности к ругани:

— Какого дьявола вы меня так поливали? Вы что, ненормальные? Катитесь отсюда!

— Они-то уйдут, — успокоил Альдо друга, появляясь в поле его зрения с кофейной чашкой в руке. — Но я останусь. Как ты себя чувствуешь?

На этот раз его узнали:

— Ты? Да что ты тут делаешь?

— На, выпей. Потом поговорим.

Адальбер послушно проглотил жидкость и даже попросил еще. За это время нубийцы привели номер в порядок и исчезли, не без щедрых чаевых в кармане. Присев на подлокотник кресла с зажатой в пальцах сигаретой, Альдо в ожидании смотрел на друга. Когда Адальбер допил очередную чашку и, вздохнув от удовольствия, откинулся на подушки, он начал разговор:

— Не расскажешь ли ты мне о своих делах? Я приехал сюда в надежде все же разузнать о тебе. Ты ведь прятался, с тобой невозможно было связаться. И вместо того, чтобы убедиться в том, что ты судорожно орудуешь киркой и лопатой, стремясь завладеть главной находкой своей жизни, я нахожу тебя мертвецки пьяным в гостиничном баре. Так вот я и спрашиваю: что с тобой случилось?

Придя в себя, археолог тут же вспомнил о своих невзгодах, и взгляд его мгновенно омрачился:

— Меня провели, как сосунка!

— Как же так? Я звонил тебе несколько дней назад, и Теобальд сказал мне, что ты нашел нечто столь важное, что боялся случайно выдать место находки, и требовал, чтобы твою почту отсылали в «Шепардс».

— А я тебе был нужен?

— Сначала ответь на вопрос! Обо мне поговорим потом.

— Все верно, — с грустью подтвердил Адальбер. — Я был уверен, что совершил сногсшибательное открытие, подобное обнаружению мумии этого чертова Тутанхамона, хотя речь шла о женщине-фараоне, одной из четырех, помимо Клеопатры, которые действительно правили Египтом: Нитокрис, Себекнефру, Хатшепсут и Таусерт. Речь идет о второй, Себекнефру, последней из XII династии. Она была малоизвестна и царствовала всего три года, но и то на год дольше, чем всемирно известный...

— Опять бедняга Тутанхамон! Ты всегда его терпеть не мог! — поддел друга Альдо.

— Да, ты прав. От него у меня начинается чесотка. Но и проклятым англичанам тоже повезло! Мы, безденежные французы, питаемся объедками, в то время как они как сыр в масле катаются... в общем, результат тебе известен.

— Понятно, немногие из тех, кто работал на раскопках, уцелели...

— А, ты это о знаменитом проклятии, которое распространяется на каждого, кто посмеет потревожить гробницу фараона? Конечно, налицо тревожные совпадения, вот, например, недолго довелось лорду Карнавону радоваться своему открытию, но Картер-то, заводила Картер жив до сих пор!

— Так что же насчет царицы Себе...

— Себекнефру! Бедная девочка! В жизни так не волновался, как в тот момент, когда, перелопатив тонны земли и камней, мы смогли отрыть несколько ступеней: тогда я и прочитал ее картуш[24]. Он прекрасно сохранился на камне, за которым, как я считаю, раньше был коридор. Мы это вообще нашли в совершенно немыслимом месте, точно так же, как Тутанхамона обнаружили у усыпальницы Рамзеса VI.

— Так ты полез туда?

— Нет. Время, отпущенное мне на раскопки, подходило к концу. Это было две недели назад, я завалил как следует расчищенный мной же проход и вернулся сюда, чтобы продлить разрешение.

— А тебе отказали?

— Нет! Какой-то чиновник с целой коллекцией золотых зубов во рту выдал мне бумагу, и я поехал обратно. Но когда оказался на месте, обнаружил, что мой отряд куда-то испарился, вход разрыт, а у новеньких палаток спокойно покуривает трубку собрат-археолог.

— Собрат? Но у тебя же была бумага!

— Ну и что? Забыл тебе сказать: этот собрат был англичанин, а это в корне меняет дело! Моему скромному административному разрешению он противопоставил свое, выданное важным чиновником Британского музея. Мне оставалось лишь собрать вещички, сгорая от стыда перед местными жителями, которые работали там вместе со мной.

— Бред какой-то! Да кто он такой, этот тип?

— Досточтимый Фредди Дакуорт, шестой или седьмой отпрыск какого-то английского пэра, его сунули в археологию, потому что ума не могли приложить, что с ним еще делать...

— Погоди-ка! Археология — такая штука, куда без диплома не пролезешь! Нужно учиться...

— Так он и учился... Особых надежд не подавал, но все же стал любимцем старика Уорбатнота, главного хранителя отдела Древнего Египта в Британском музее. Заметь, он действует по отработанной схеме: следит за каким-нибудь иностранным коллегой, а когда тот вплотную подбирается к находке, быстренько объявляется со своим разрешением на проведение раскопок именно в этом месте. Похоже, он уже сотворил такое с парочкой молодых археологов: бельгийцем Неймансом и итальянцем Беларми. Но я даже и предположить не мог, что он отважится проделать это со мной...

— И ты не задал ему взбучку? Припоминаю, как ты обошелся в свое время с Ла Троншером...

— Я взбесился, конечно, да что толку? Если бы не вмешался наш посол, сидеть бы мне в тюрьме...

Альдо дал ему сигарету, взял и себе, они прикурили, и князь наконец объявил:

— Что ж, допускаю, такое пережить нелегко, но ведь, согласись, это еще не причина, чтобы пускаться во все тяжкие!

Адальбер почесал в затылке, смущенно кашлянул и, выдержав паузу, произнес:

— Есть и другая причина, но, если позволишь, я о ней промолчу, по крайней мере пока.

Зная своего друга Адальбера, Морозини понял, что речь идет о сердечных делах, и не стал настаивать.

— Как хочешь.

— Спасибо. Поговорим лучше о тебе. Каким ветром занесло тебя в Каир?

— Пригласила одна дама из окружения короля. Я только что приехал рейсовым пароходом.

— Что-то интересное?

— Надеюсь, иначе не поехал бы, но точно узнаю только сегодня вечером. Как ты себя чувствуешь?

— Плыву...

— Иначе и быть не может. Слушай, — Альдо бросил взгляд на часы, — самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это поспать. У меня тут есть разные снотворные...

— Не нужно... Я и так засну.

— Ну и хорошо. А я пойду, мне нужно перекусить и торопиться на встречу. Вечером зайду навестить тебя, но будет лучше, если мы увидимся завтра утром... Не пытайся заказать виски в номер и даже не думай смываться! Я, возможно, расскажу тебе кое-что стоящее...

— А что? — заинтересовался Адальбер.

— Я все равно ничего тебе не скажу раньше завтрашнего дня! Во-первых, мне некогда! И вообще, — заявил он, видя обиженную мину друга, — схожу-ка я за секоналом[25]. Так мне будет спокойнее.

Едва за ним закрылась дверь, как Адальбер вскочил и, подбежав к двери, запер ее на ключ, после чего вернулся в кровать с довольным видом школьника, который только что ловко провел своего учителя. Но, к его величайшему удивлению, ровно через две минуты Альдо появился... из окна.

— Не повезло! У нас общий балкон. Ничего не стоит просто перекинуть ногу.

— Не мог бы ты оставить меня в покое? — проворчал Адальбер.

— Так я только и хочу, чтобы ты был в покое!

Минуту спустя Адальбер уже спал крепким сном, а Альдо вернулся к себе тем же путем, каким и вышел. На лице его играла улыбка. Всему свое время! Отыскать Адальбера — это уже подарок свыше!

Вилла принцессы Шакияр, а вернее, небольшой дворец на острове Гезира соседствовал с полем для игры в поло спортивного клуба. Прошло два часа с тех пор, как Морозини нейтрализовал своего друга, и теперь в смокинге он шел через сад, находясь в тени тамарисков. Вокруг изо всех сил тянулись к небу высокие пальмы, точь-в-точь как струи, бьющие из выложенных голубой с золотом плиткой фонтанов. Тишина ночи, запах влажной земли (должно быть, в конце дня тут занимались поливкой), дом с белыми колоннами — все это создавало ощущение уюта и утонченного изящества, которое он так любил.

Черный служитель, одетый в красную ливрею с золотыми галунами, склонился перед ним у мраморных ступеней и повел в мавританский салон, где из мебели стояли только диваны, обитые черным бархатом, со множеством парчовых подушек ярких расцветок и низкие, инкрустированные слоновой костью эбеновые[26] столики; там служитель покинул Альдо, уведомив его, что хозяйка вот-вот появится.

Она действительно не заставила себя ждать, и Альдо почтительно склонился над протянутой ему точеной, украшенной рубинами рукой.

— Как любезно с вашей стороны, князь, так скоро откликнуться на мое приглашение! — улыбнулась она. — Я знаю по слухам, что вы очень заняты, и тем более тронута такой, как бы поточнее выразиться, поспешностью приезда к нам.

Она была высокой и стройной, в каком-то расшитом золотом кафтане из черного шелка и являла собой великолепный классический образец египетской красоты, такой, какой можно еще любоваться в музеях. И хотя ей далеко было до Нефертити, в свои, по словам Ги Бюто, почти пятьдесят она удивительно хорошо выглядела... Матовая кожа казалась безупречной, и если в уголках глаз и появлялись время от времени морщинки, то виной этому была подвижность лица, а никак не возраст.

Гладкие темные волосы были уложены в высокую прическу и, заколотые золотыми шпильками, выгодно открывали вполне греческий, четко очерченный профиль. На шее покачивались рубиновые подвески.

Она указала гостю на диван, сама села по другую сторону низкого столика и коротко хлопнула в ладоши, чем вызвала немедленное появление подноса с кофе, доставленного другим служителем, одетым на этот раз в галабию[27] белого цвета. Пришлось им, следуя непреложному ритуалу египетского гостеприимства, обменяться ничего не значащими фразами о красоте страны, которой Альдо не знал и которую ему горячо советовали посмотреть, особенно в это время года, когда находиться здесь наиболее комфортно. Затем наконец перешли к главному. Принцесса опустила руку между подушками и достала оттуда золотую шкатулку. Она поставила ее себе на колени.

— Я решилась просить вас приехать ко мне не без долгих колебаний, и на мое решение повлияла ваша репутация безупречного эксперта и человека, умеющего хранить секреты. Я нахожусь в положении, о котором собираюсь вам рассказать, и которое заставляет меня пойти на... некоторые жертвы.

— На жертвы? — усмехнулся Альдо. — Что за слово для такой высокопоставленной дамы, обладающей, насколько мне известно, великолепными украшениями...

— Я ими дорожу! С другой стороны, для меня было бы менее болезненно расстаться вот с этим, — сказала она, поглаживая резную крышку шкатулки. — Для вас не тайна, что я была супругой короля Фуада, и это один из его подарков: исключительно ценные жемчуга, продажу которых я не могу доверить кому попало. Предпочтительно, чтобы сделка совершалась в секрете и, что особенно важно, вдалеке от Египта. Я уверена, что среди ваших клиентов-миллиардеров вы без труда найдете желающего дать хорошую цену за эти драгоценности.

Произнеся эту короткую речь, она передала Альдо несомненно очень старинную шкатулку, и он залюбовался искусной работой мастера.

— Великолепно, — похвалил он, поглаживая металл, согретый руками хозяйки дома. — Полагаю, XII или XIII век?

— Вы правы.

Подняв крышку, он обнаружил на бархатной подушке семь крупных жемчужин грушевидной формы, соединенных тонкой золотой цепочкой. Жемчужины были подобраны одна к одной, по четыре-пять сантиметров каждая, несравненного, слегка золотистого оттенка. От восхищения Морозини на мгновение умолк, как случалось каждый раз, когда он открывал для себя необыкновенную драгоценность. Немного погодя он взял колье в руки, чтобы насладиться осязанием гладких, словно шелковистых камней и рассмотреть их поближе. Ему, конечно, были больше по душе настоящие драгоценные камни, нежели эти удивительные дары моря. Последняя его встреча с одной из самых крупных жемчужин оставила в его душе неизгладимое, хотя и не самое приятное воспоминание, но, глядя на эти жемчуга, он не мог не признать, что они были необыкновенной красоты. Принцесса, глядя на то, как внимательно князь рассматривает украшение, почти не дышала.

Он разглядывал жемчуга через маленькую, но мощную ювелирную лупу, с которой никогда не расставался, и вдруг в голове его как будто раздался щелчок. Конечно, раньше он в Египте не бывал, но эти сокровища, имеющие историческое прошлое, ему не были незнакомы.

Спокойно сложив лупу, он опустил жемчуга обратно в шкатулку и захлопнул крышку, передавая ее хозяйке, хотя на самом деле теперь уже сомневался, а действительно ли она хозяйка этих драгоценностей.

— Поверьте, принцесса, мне жаль, но я не могу взяться за продажу.

— Но как же так?

— Разве что вы передадите мне письменное разрешение Его Величества короля Фуада на вывоз их из страны. Эти драгоценности относятся к так называемым сокровищам короны...

— Но теперь они принадлежат мне! Он подарил их мне, когда я была его супругой!

— В таком случае он совершил ошибку, поскольку я не думаю, что он был вправе поступать подобным образом. Это равносильно тому, как если бы королю Англии пришла бы в голову фантазия продать или подарить Кохинор. В вашей шкатулке находятся так называемые жемчужины Саладина, известные в музеях и в среде ювелиров и коллекционеров. Они расцениваются как высокоценные украшения.

— Но сколько же можно повторять вам, что мне их подарили!

— Не сомневаюсь. Поэтому разрешение вы получите без труда.

— Но ведь я вас предупредила, что эта сделка должна быть тайной и жемчуга должны быть проданы под большим секретом. Король не должен ни о чем догадываться. Он мне их подарил, потому что во мне течет кровь Саладина... О, я должна была бы сказать, что он передал их мне в пользование пожизненно, до его смерти. Они действительно являются частью королевских сокровищ, но в данном случае это не имеет никакого значения!

— Как это не имеет значения? Их могут у вас потребовать обратно, по крайней мере после кончины короля. Его наследник...

— Фарук? Он не будет достойным правителем Египта. Ему всего двенадцать, а он думает только о своих удовольствиях. Вдобавок и умом особенным не блещет, зато любит бывать у меня. Ему со мной весело. Он обожает лошадей, женщин...

— Вот как? Молодой, да ранний!

— Именно. Да еще разные игры, деньги...

— Драгоценности?

— Ну да, но исключительно ради их блеска. В них он ровным счетом ничего не смыслит!

— Ну что ж, хорошо. Вернемся к королю. Что произойдет, если он вдруг потребует вернуть ему жемчуга?

— Никакой трагедии не будет. Мне изготовили копии.

— Такой же формы?

— Почему бы и нет? В нашей стране имеются талантливые мастера, которые сами не знают себе цену.

— А шкатулка?

— Тоже подделка. Ее, впрочем, изготовить было гораздо легче. Не беспокойтесь, я все держу под контролем.

— Вижу. Ваше высочество, все же постарайтесь понять, что я никак не могу подойти к этому делу с ваших позиций. Хоть вы и высокородная дама, но не просите меня становиться вашим сообщником в таком темном деле. Оно явно попахивает воровством!

Шакияр взяла «латакию»[28] из малахитовой коробочки, пристроила ее в длинный мундштук и позволила Альдо дать себе прикурить. Несколько раз затянувшись, она с видимым раздражением стряхнула пепел:

— Учитывая мое, как вы сами изволили заметить, высокое положение, употребление слова «воровство» совершенно неуместно. Кроме того, вы не заставите меня поверить, что ни одно из прошедших через ваши руки особо ценных сокровищ никогда не было похищено или того хуже...

— Вы хотите сказать, что из-за них убивали? Вне всякого сомнения, но все эти истории уходят в глубину веков. Что до меня, я не согласен на роль скупщика краденого. Я очень дорожу своей репутацией, благодаря которой я сейчас и нахожусь перед вами. А репутации этой придет конец, если кому-то случайно станет известно, что у меня находятся, нравится вам это слово или нет, национальные сокровища Египта. Хватило бы и обычной таможенной проверки...

— Ее не будет. Это я могу вам обещать. Вы покинете страну на яхте моего надежного друга. И в скором времени, я уверена, среди ваших клиентов найдется какой-нибудь миллиардер, согласный дать за жемчуга высокую цену и при этом сохранять молчание. Например, ваш тесть?

Упоминание о Морице Кледермане, отце Лизы и богатейшем цюрихском банкире, заставило Морозини скривиться. Он очень не любил впутывать семью в свои дела.

— Сударыня, вы выбрали крайне неудачный пример. Мой тесть — кристально честный человек, хоть и заядлый коллекционер. Кроме того, с некоторых пор он стал слаб здоровьем и больше уже ничего не покупает.

— Он, не он, да какая разница! Вы меня не убедите в том, что не знаете на той стороне Атлантики парочку не утруждающих себя излишней щепетильностью американцев, желающих утолить свою страсть к коллекционированию! Так к чему все эти старомодные разговоры? Мне очень, очень срочно нужны деньги.

Она явно нервничала. Ее щеки залил яркий румянец. Бросив окурок, Шакияр взялась за вторую сигарету. Альдо снова поднес огонь.

— Ваше высочество, если я продам вот этот рубин, который сейчас украшает вас, вы получите целое состояние.

— Но я не желаю с ним расставаться! Это мои личные драгоценности! Я ими дорожу! А жемчуга — национальное достояние. И потом, я не люблю этот камень! Он приносит несчастье! Видите, я ничего от вас не скрываю, даже свое отчаяние. Вы не можете меня оставить в таком положении.

Ее черные глаза наполнились слезами. Альдо почувствовал себя неуютно. Ему не нравилась роль, которую ему предлагали сыграть. Кроме того, его удивляло отсутствие логики в словах этой дамы. Если она не любила жемчуга, то зачем тогда, черт возьми, заставила Фуада отдать ей эти? Разве что уже заранее замыслила обделать свое дельце? Тонким платком она осторожно промокнула глаза, чтобы не потекла тушь, тихонько шмыгнула носом и с трудом улыбнулась:

— Простите меня! Не в моих привычках раскисать при посторонних, но я не могу объяснить... вы не поймете...

— Ваше высочество...

— Нет! Ничего не говорите! Лучше послушайте! Вот что я вам предлагаю. На сегодня разговор закончен. Дадим друг другу время на размышления. Ведь вы можете остаться здесь на несколько дней? Обидно будет так и не увидеть Каир!

— Конечно, — согласился он, думая об Адальбере, который, возможно, все равно его задержит.

— Ну и хорошо, в добрый час! А я со своей стороны посмотрю, что можно сделать, чтобы получить официальный документ, который защитил бы вас от того, чего вы так опасаетесь. Но не думайте, что я хочу выгодно продать эти камни, руководствуясь исключительно эгоистическими побуждениями. Мне нужно финансировать одно дело, о котором я расскажу вам в следующий раз. Я так рада, что вы приехали! — добавила она, протянув Альдо руку.

Ему только и оставалось, что склониться над этой рукой.

Удивительно элегантный способ дать понять, что аудиенция окончена, не сжигая мостов и оставляя перспективу на будущее.

— Мы очень скоро увидимся, — пообещала она ему вслед.

Альдо направился к экипажу, доставившему его сюда и теперь ожидавшему у входа в сад с фонтанами. Прикуривая, он остановился, не доходя до коляски, под аркой колоннады. И вдруг услышал мужской голос. Человек явно обращался к служителю. Альдо невольно обернулся. Из бокового помещения как раз выходил мужчина... Это был тот самый человек, который в Венеции выдавал себя за брата Эль-Куари. По-видимому, он отдал какой-то приказ: служитель поклонился и исчез, а господин направился в покои, из которых только что вышел сам Альдо. Вел он себя тут как дома...

Пришлось прогуляться и подышать свежим ночным воздухом, чтобы попытаться разложить мысли по полочкам, так что в «Шепардс» Альдо явился уже за полночь, но спать ему совершенно не хотелось. В его голове роилось столько разных догадок, что он прошел прямиком в бар, во-первых, чтобы убедиться, что Адальбера там нет, и, во-вторых, чтобы пропустить стаканчик виски. Он предпочел бы, конечно, высший сорт этого напитка, слегка разбавленный водой. Но качество египетской воды вызывало у него сильные сомнения, поэтому пришлось довольствоваться неразбавленным виски. Бармен встретил его, как старого знакомого. Они обменялись несколькими фразами, но в голове у Альдо продолжали крутиться многочисленные вопросы, так что он, быстро осушив свой стакан, объявил, что пойдет ложиться спать... На самом-то деле ему просто хотелось немножко поболтать с Адальбером, который часто засиживался допоздна. Альдо постучался в его дверь, подождал, потом постучался снова, но ему никто не открыл. Он рассердился. Обычно Адальбер легко просыпался. Правда, после такого подпития все может случиться... Возможно, он все-таки решил проглотить еще одну таблетку секонала? Чтобы убедиться, что с Адальбером все в порядке, Альдо решил воспользоваться уже испробованным способом: перелезть на балкон друга из своего номера. Он вышел на балкон, перешагнул через служившие перегородкой горшки с цветами... и увидел, что окно в комнате Адальбера было так же плотно закрыто, как и дверь. Более того, изнутри окна были наглухо задрапированы шторами. Это вызывало подозрения! Как правило, и летом, и зимой Адальбер оставлял окна приоткрытыми, иначе он не мог свободно дышать. К тому же ночь была теплой, и совсем недавно, ложась в кровать, он отказался даже от москитной сетки.

— Воздуха, побольше воздуха! — требовал он. — Ты же знаешь, я не могу без него обойтись!

Альдо уселся в одно из балконных кресел, борясь с желанием сейчас же выбить стекло, но опасение наделать много шума удержало его от этого поступка. У него не было, как у его друга, того особого таланта, что позволяет входить куда угодно и выходить оттуда без малейшего шороха. И хотя в мире имелось немалое количество дворцов, где его знали и где он мог бы без опасения позволить себе подобное ребячество, сюда-то он приехал впервые, и было бы глупо рисковать своей репутацией в первые же несколько часов своего пребывания в Египте. В конце концов он решил возвратиться в свою комнату и лег спать. Он подумал, что мог бы, конечно, звякнуть на стойку регистрации и попросить позвонить в номер друга, чтобы предупредить его о своем приходе, но и в этом случае тоже получилось бы «много шума из ничего». Особенно если Адальбер принял снотворное.

Хоть князь и устал, но спал он плохо. Он остался недоволен своим визитом к принцессе, еще меньше ему понравилось присутствие в ее доме так не пришедшегося ему по сердцу Абу Эль-Куари. И эта настойчивость, желание всучить ему драгоценность, слишком знаменитую, а значит, и очень опасную, — все это было похоже на западню. Надо было выяснить, чего на самом деле от него ожидали. Если бы не Адальбер, то он, скорее всего, поехал бы с утра на вокзал и сел бы в первый поезд на Порт-Саид или Александрию. Но Адальбер был здесь, и нужно было помочь ему справиться с неприятностями, свалившимися на его несчастную голову. Так что и речи быть не могло о том, чтобы бросить его одного! На этой мысли Альдо наконец сморил сон.

Проснулся он от того, что в восемь утра, как он и просил, принесли завтрак, но, к его удивлению, вместе с официантом явился и портье. В руке он держал письмо:

— Господин Видаль-Пеликорн велел мне лично передать это в собственные руки вашего сиятельства, — объявил он, — поэтому-то я и позволил себе появиться у вас в номере в такой ранний час.

— Письмо мне? От него? Да ведь он живет в соседнем номере!

— Он уже там больше не живет. Теперь комнату занимает знаменитая певица, которая попала в аварию и поэтому заранее не заказала номер... ей и отдали этот, к ее несказанной радости, — добавил швейцарец с широкой улыбкой. — Надеюсь, что ее соседство не побеспокоит господина князя? Особа от природы шумная...

Альдо взял со стола нож и вскрыл письмо.

— Меня не было дома, и я ничего не слышал. Неужели действительно господин Видаль-Пеликорн выехал из отеля?

— Именно, и первым же поездом отбыл в Луксор. Он казался очень возбужденным!

— А я-то думал, что он спит. Посмотрим, что он пишет.

Письмо было весьма кратким:

«Вынужден уехать! Если у тебя есть возможность, садись завтра на поезд в двадцать два часа. Пообедаем вместе в «Зимнем дворце»: там я закажу тебе номер. Если не сможешь, пришли телеграмму. До скорого! Адальбер».

Разложив приборы, официант удалился, но портье остался, явно ожидая, чтобы ему вторично дали на чай. Он с улыбкой поинтересовался:

— Заказать ли билет в спальный вагон?

— А дневного поезда нет?

— Есть, но он только что отошел. Зато ночью их целых четыре. Из-за жары, понимаете...

— Так ведь зимой от нее не страдают.

— Вы правы, но расписание не меняется. Дорога займет одиннадцать часов!

— Ладно, поеду в двадцать два часа.

— Понятно. Приятного аппетита, ваше сиятельство!

Альдо принялся за свой «упрощенный» завтрак (он любил по утрам яичницу с беконом, тосты, булочки и горьковатый апельсиновый джем и не любил селедку, сосиски, кашу и прочие пищевые продукты, так необходимые английскому желудку для того, чтобы правильно начать свой день!) и сразу почувствовал, как улетучивается его плохое настроение. Идея съездить к другу была хороша еще и тем, что принцесса Шакияр попросила время на размышление, не уточнив, насколько продолжительным может оказаться этот период, и даже если ему и улыбалось побыть туристом, то он бы ни за что не желал, чтобы это состояние продлилось бесконечно. И, наконец, чтобы не прерывать контакта с Адальбером, он бы и так на все пошел... из дружеских чувств, но тут еще и подгонял его проснувшийся в нем после ужина у мэтра Масарии чертенок, заведующий приключениями. Ко всему прочему, высвобождался целый день на посещение Каира. Конечно, весь город осмотреть не удастся: он огромен и в нем таятся настоящие сокровища. Не получится побывать и за городом, у пирамид, увидеть сфинкса и прочие археологические достопримечательности, зато весьма вероятно, что удастся сделать это по возвращении. А пока у него было достаточно времени, чтобы заняться туалетом и багажом. Он как раз брился, когда вдруг стекла в его номере задрожали. В соседней комнате грохотало мощное контральто:

У любви, как у пташки, крылья,

Ее нельзя никак поймать.

Тщетны были бы все усилья,

Но крыльев ей нам не связать.

Все напрасно — мольба и слезы,

И страстный взгляд, и томный вид,

Безответная на угрозы,

Куда ей вздумалось — летит.

Любовь! Любовь! Любовь! Любовь!

Альдо от души расхохотался. Ну, как же, певица, вселившаяся в ночи в номер Адальбера! А он о ней и забыл, но, судя по раскатистым голосовым переливам с первых же нот «Хабанеры» из оперы «Кармен», это была женщина дородная, и он подумал, что такие встречаются что-то уж слишком часто среди оперных примадонн. Предположив, что она тоже примадонна, нетрудно было догадаться, как бы она отреагировала, если бы ночью он разбил окно ее номера, пытаясь пробраться внутрь. Но все же голос был отменный, очко в ее пользу, и, несмотря на то что от неожиданности он даже порезался, он, бросив бритье, прошел в комнату, чтобы было лучше слышно. Наверняка она приехала на гастроли или за ролью в опере, и он даже на секунду пожалел, что отъезд помешает ему послушать ее на сцене. Но, быть может, она когда-нибудь приедет в Венецию в «Ла Фениче»?[29]

Спустившись в холл, Альдо хотел было спросить у портье имя певицы, но того на месте не оказалось, и он направился к швейцару, чтобы попросить его вызвать экипаж. Обычно он предпочитал ходить по городу пешком, чтобы почувствовать душу неизвестного места, смешаться с его толпой, услышать его звуки. Но сейчас, экономя время, князь решил сразу отправиться в Цитадель. Там, со смотровой площадки открывался великолепный панорамный вид на Каир и окрестности.

— Твоя права, — одобрил его решение возница в синей галабии с красными помпонами. — Первый раз твоя должна смотреть сверху. Потом будешь выбирать.

Взвился кнут, но тут же и опустился, даже не коснувшись лошади, и коляска покатила по забитой народом улочке, посреди разношерстной толпы. Альдо показалось, что он попал в самый центр муравейника, в котором спокойно продвигался его экипаж.

И вдруг, как будто из недр толпы, вынырнула Цитадель, возведенная Саладином на скалистом уступе еще в XII веке. Она будто бы гордо рвалась ввысь, в синее небо, напоминая о славном воинственном прошлом и словно оправдывая название города: «Победоносный». Цитадель олицетворяла империю, завоеванную Великим султаном: высокая и величественная, она как будто парила в воздухе, подобно знаменитым замкам, возведенным во времена Крестовых походов. Над ней возвышался четко очерченный купол в обрамлении четырех минаретов, позолоченный утренним солнцем. Это была мечеть Мухаммеда Али, из которой доносилось монотонное жужжание молитвы. Вход туристам туда был воспрещен.

Бедным туристам не так-то просто было посетить многочисленные достопримечательности: замок, мечети, дворец, охраняемый стражниками, саму Цитадель с домиками, похожую на город в городе. Но Альдо и не стремился осмотреть все сразу. Он хотел только одного: окинуть взглядом раскинувшуюся перед ним египетскую столицу, утопающую в роскошных одеждах. И, сойдя с экипажа, он лишь приблизился к краю огромной террасы, не слушая объяснений на смеси английского с арабским, которыми пытался потчевать его возница. Зрелище говорило само за себя.

Песочно-желтый Каир с вкраплениями зеленой листвы, пересеченный широкой голубой лентой Нила, раскинулся, подобно ковру, до самого горизонта, очерченного с одной стороны Пирамидами и Сфинксом Гизы[30], а с другой — развороченными горами, на протяжении веков превращавшимися в карьеры для вдохновенных строителей.

Рядом раздались щелчки фотоаппаратов группы американских туристов, они громко голосили, восхищаясь видом города. Спасаясь от них, Морозини поспешил на другой конец террасы. Там стояла только какая-то молодая женщина или, скорее, даже девушка, если судить по тонкой талии, задрапированной в белое полотно, под балдахином широкополой соломенной шляпы, откинутой с лица на спину. Она тоже любовалась пейзажем. Повернувшись к солнцу спиной, девушка сняла черные очки и слегка покусывала их дужку. Опасаясь помешать ей, как и ему только что помешали туристы, он не стал подходить ближе. Но она сама обернулась к нему, обнаружив тонкое смуглое лицо, на котором сияли глаза такой небесной голубизны, что они казались совершенно прозрачными. Волосы цвета воронова крыла окружал четкий ореол полей соломенной шляпы... Кто она? Египтянка, чья прапрабабушка согрешила с викингом? Но, как бы то ни было, она была удивительно хороша, но Альдо даже не успел как следует рассмотреть ее лицо. Сдвинув брови, она вновь нацепила дымчатые очки, отвернулась от него и гордо направилась к темному своду у выхода. Пусть он ничего не сделал и даже не сдвинулся с места, но все равно помешал...

Чувствуя себя незаслуженно обиженным (он мог себя упрекнуть лишь в улыбке, невольной улыбке, как улыбаемся мы, увидев радующий взгляд предмет), он хотел было последовать за ней, но взял себя в руки и застыл, любуясь видом, хотя и вид уже не казался ему таким привлекательным, как всего лишь минуту назад. Вскоре он и сам сошел с террасы и направился к коляске. Его повезли смотреть красивую мечеть Ибн-Тулуна и знаменитый университет Аль-Азар, первое исламское высшее учебное заведение, а потом доставили в гостиницу на обед.

Там его ожидало письмо от принцессы Шакияр с приглашением на ужин в тот же вечер в компании нескольких друзей, «чтобы познакомиться поближе». Как мило!

После обеда Альдо ответил на приглашение отказом, любезно поблагодарив принцессу. Он объяснил свое решение необходимостью покинуть Каир ранним вечером и обещал обязательно нанести визит по возвращении. Князь попросил вместе с письмом доставить Шакияр корзину цветов и отправился осматривать фантастический, но совершенно невообразимый музей Египта, с таким немыслимым нагромождением сокровищ земли фараонов, что глаза разбегались, не в силах сфокусироваться на каком-то одном предмете. Повезло лишь Тутанхамону, которого из солидарности с Адальбером он тоже невзлюбил: ему выделили целый зал, где Альдо откровенно залюбовался красотой некоторых вещей. От обилия золотых предметов и всего этого великолепия Морозини словно ослеп, так что едва добрался до выхода. И тут он вновь заметил девушку из Цитадели. Она рассматривала содержимое какой-то витрины в паре метров от него. Эта встреча его позабавила, но, опасаясь, что дама сочтет, будто она была не случайной, он отошел в сторону. И вдруг она сама, оторвавшись от витрины, двинулась прямо к нему.

— Вы ведь князь Морозини, верно? — послышался ее тихий, но уверенный голос.

— Именно так. Но как вы об этом узнали? Я бы не забыл, если бы нас уже представили друг другу...

— Не пытайтесь вспомнить! Я узнала ваше имя в отеле. Сегодня утром в Цитадели я подумала, что вы напоминаете мне фото, которое я однажды увидела в журнале. И захотела проверить, так что следила за вами до самого «Шепардса».

Альдо усмехнулся:

— Впервые такая красивая женщина преследует меня, и это весьма лестно!

— О, не заблуждайтесь! Я просто хотела узнать, не видели ли вы Видаль-Пеликорна.

— Видел, но...

— Так что же, он здесь?

— Был здесь...

— Но вы его еще увидите?

Резкий тон дамы, как будто она допрашивала его, в конце концов разозлил Альдо. Без сомнения, незнакомка была хороша, но это еще не причина, чтобы присваивать себе право обращаться с ним подобным образом.

— Мадам... или мадемуазель...

— Мадемуазель!

— Прекрасно! Так знайте же, мадемуазель, что не в моих привычках отвечать на вопросы незнакомых людей, к тому же заданные таким тоном.

— О, извините, пожалуйста! Когда я волнуюсь, у меня всегда портится настроение. Так, значит, вы все-таки увидитесь с ним?

В ее светлых глазах читалась мольба, почти что тревога, и Альдо вдруг не захотелось расставаться с обладательницей этих прекрасных глаз.

— Я увижусь с ним завтра утром, если все будет в порядке, но я хотел бы...

— Он приедет сюда или вы поедете к нему?

Ну, это уже было слишком! Пусть она восхитительна, но колючая, как иголки у ежа, и это уже начало сильно действовать ему на нервы. Морозини чуть было не прервал разговор, но тут она снова взмолилась:

— Прошу вас простить меня! Но если вы поедете к нему... куда бы то ни было... передайте, что я и не думала совершать предательство. Что мне пришлось поступить так лишь в силу сложившихся обстоятельств и что я всей душой надеюсь, что он не будет держать на меня за это зла. Я должна выполнить свою миссию до конца. Так я решила. Вы не забудете сказать ему об этом?

— Не забуду, если только вы согласитесь назвать мне свое имя.

— Это ни к чему. Он сам вам его назовет, если захочет.

И не успел Альдо и рта раскрыть, как она исчезла за пирамидой из саркофагов, наваленных друг на друга за стеклом, темным от разводов песка. Он даже не пытался догнать ее. Женщина с такой фигурой должна быть быстрой, как газель. К тому же она, наверное, знала этот лабиринт, набитый сокровищами, как свои пять пальцев. И потом, эта молниеносная встреча, больше походившая на перестрелку, наводила на размышления. Не она ли, прекрасная, хоть и до слез современная египтянка, и есть то самое болезненное нечто, о котором Адальбер, вынырнув из пучины запоя, собирался поведать ему позднее? В ней чувствовалась порода, способность в одночасье воспламенить сердце его друга, всегда готовое сгореть в огне любви, хотя все его последние любовные истории и превращались в драмы. Ах, так и эта тоже твердила о предательстве? Что другое могло бы оправдать беспробудное пьянство «больше чем брата»?

Морозини вышел из музея, прогулялся по кишащим простым людом улочкам старого города и уселся выпить кофе за столик в одной из типичных кофеен. Посетители, в числе которых были одни лишь мужчины, мирно сидели по трое-четверо или даже по одному и проводили время, глазея по сторонам и перебирая одной рукой янтарные четки, а второй с помощью мухобойки лениво отгоняя мух. А мухи водились в Каире в любое время года, находя себе пропитание в выставленных на продажу многочисленных горках фруктов или в расплывающихся от жары сладостях, на цветах, пряностях и других аппетитных продуктах. Представшая взору Альдо картина была довольно колоритной, но он тем не менее не задержался тут и довольно скоро покинул кафе, стараясь избежать нападения ватаги ребятишек, всегда готовых налететь, словно пчелиный рой, на хорошо одетого иностранца, которому случилось бы забрести на их территорию. Едва завидев детей, Альдо заранее избавился от мелочи, отдав ее в качестве чаевых, а сам направился в отель собирать чемоданы. Тем же вечером он сел в поезд на Луксор...

Глава 3 Дом под пальмами

Сходство египетских спальных вагонов с Восточным экспрессом или Голубым поездом было, конечно, весьма отдаленным, но все же и в них наличествовал необходимый комфорт, и Альдо, запихнув невеселые думы подальше в багаж, заснул как ребенок и проснулся только тогда, когда пробил колокол, сзывающий пассажиров на завтрак. Он отведал еды, удивляясь своим ощущениям: как будто он вдруг оказался на отдыхе, на каникулах. Поезд стремительно летел вдоль сияющего под утренним солнцем голубого Нила, который нес свои воды среди нежной зелени берегов. В этих зеленых оазисах то и дело мелькали белые домики деревень, высокие волосатые пальмы, нории[31], несущие растениям воду. Иногда вдруг возникали целые армии одетых в белое мужчин, толпы женщин под черными чадрами, пестрые ватаги ребятишек, стада бежевых коров и умилительных серых осликов. Порой появлялся за окном и всадник, пускавший коня наперегонки с длинной гусеницей из дерева и стали, и, проскакав вдоль всего состава, он останавливался, победно подняв руку и смеясь. На реке теснились небольшие порты, сновали тяжело груженные баржи, суетились прачки, отплывали на лодках рыбаки. Пару раз им встретились пассажирские суда, заполненные беззаботными туристами: они путешествовали от дельты Нила до Асуана. А оттуда они направлялись, преодолевая водопады, в Хартум, в Судан.

Большинство этих мирных пассажирских судов выходили из Луксора и три дня везли туристов в Асуан, хотя по железной дороге можно было туда же добраться за три часа, но пейзажи, надо признать, были бы совсем не те!

Доехав до места назначения, Альдо запрыгнул в коляску и приказал доставить его в гостиницу «Зимний дворец», окруженную садами, нависшими над рекой между Карнакским и Луксорским храмами, жемчужинами, оставшимися в наследство от Фив «сто врат», бывшей столицы империи. И если в Каире господствовал ислам, то здесь власть принадлежала фараонам. Но никаких пирамид: ключ к вечности в здешних местах искали по соседству, в Долине царей и цариц, а богам поклонялись в храмах, хоть и превратившихся в развалины, но все же способных подавить простого смертного величием своей архитектуры.

Когда коляска доставила его в отель, возле которого уже суетились грумы и носильщики, Альдо заметил, что ему навстречу бегом бежит сам директор, голубоглазый англичанин с редкими волосами. Он определил его должность по костюму: полосатые брюки и черный пиджак. Почему-то создавалось впечатление, что тот очень взволнован.

— Полагаю, вы князь Морозини?

— Да, это так. С кем имею честь?

— Фалконер, управляющий отелем. Я ждал вас с нетерпением. О, ваше сиятельство, само небо вас нам послало! Идемте! Скорее!

— Но меня прислало не небо, а господин Видаль-Пеликорн. Но что тут происходит?

— Может случиться непоправимое! Я страшно боюсь, как бы эти джентльмены не убили друг друга... прямо у нас!

Альдо не стал расспрашивать, о ком идет речь. И так было ясно, что одним из вышеупомянутых джентльменов был Адальбер, и он наверняка опять задумал свести с кем-то счеты. Кстати, по мере того, как они приближались к отелю, все отчетливее слышался его громоподобный бас, перекрывавший какое-то кудахтанье, время от времени переходящее в пронзительный вопль. Местом сражения была выбрана гостиная, служившая продолжением бара, где под взглядами нескольких зевак из числа постояльцев, привлеченных зрелищем кулачного боя, более уместного в портовом притоне, гневный, раскрасневшийся Адальбер пытался задушить какого-то долговязого рыжего юношу, который хоть и неловко, но все же пытался отбиваться, беспорядочно дрыгая руками и ногами.

— Ну-ка, говори, гад! Обворовал меня, выставил на посмешище! Это еще ладно, но ты мне скажешь, что ты сделал с ней...

Тут Альдо счел, что действительно пришла пора вмешаться, и отважно кинулся в гущу сражения с целью освободить жертву.

— Отпусти его! Что он тебе может сказать, если ты его душишь?

— Сам справлюсь! — ревел археолог. — Этот подлец перешел все границы! Ну, скажешь ты мне или нет? Где она?

Но поскольку пальцы его все еще сжимали горло жертвы, молодой человек только в отчаянии взмахнул рукой, уже почти теряя сознание.

— Ты же удавишь его, ей-богу! И отправишься на виселицу!

— Не лезь, куда не просят!

— В таком случае...

Альдо чуть отступил и тут же правым кулаком молниеносно двинул Адальбера в подбородок. Тот не упал, но пошатнулся, но этого оказалось достаточно для того, чтобы полуживая жертва вывалилась из его рук и скорчилась на ковре, пытаясь отдышаться.

— Эй вы, помогите ему! — крикнул Альдо, обращаясь к группе зевак. — Неужели вы сами не могли разнять их?

— О, ноу! — вскричал пожилой седовласый джентльмен с лицом кирпичного цвета и голубыми, словно фаянсовыми, глазами, по виду истинный англичанин. — Нельзя вмешиваться, когда джентльмены сводят счеты. Необходимо лишь следить, чтобы бой проходил корректно!

— Корректно? Что-то я смотрю, каноны маркиза Квинсбери[32] в нашем случае претерпели крупные изменения! Я и не думал, что противнику позволено сворачивать шею, как цыпленку! Ладно, отойдите! Я сам!

Директор, однако, зря времени не терял. С помощью бармена он оттащил врага Адальбера в дальний угол, где было потише, и там стал оказывать ему необходимую помощь. Видаль-Пеликорн тем временем медленно приходил в себя, сидя в плетеном кресле, куда его, пошатнувшегося от удара, все-таки затолкали. Вдруг глаза Адальбера как будто заволокло пеленой, и Альдо бросился отчаянно хлопать его по щекам. Он уже собирался бежать к бару за чем-нибудь горячительным, но в это время заметил пожилого джентльмена, без лишних слов протягивавшего ему стакан виски. Альдо улыбнулся:

— Благодарю вас, сэр! Это как раз то, что ему нужно!

Щелкнув каблуками, англичанин представился:

— Полковник Джон Сэржент! Отставной военный 17-го специального батальона гуркхов[33].

Альдо отошел от Адальбера и в свою очередь коротко поклонился:

— Князь Альдо Морозини из Венеции. Антиквар. Извините за недавнюю резкость.

Они пожали друг другу руки и вместе склонились над Адальбером. Благодаря действию алкоголя тот медленно «всплывал» на поверхность, находясь под внимательным оком обоих мужчин. Наконец он выпрямился и тут же снова взревел:

— Где он???

— Э, нет! — запротестовал Альдо. — Только не начинай сначала!

— Его здесь нет! — успокоил Видаль-Пеликорна полковник. — Досточтимого Фредди Дакуорта отнесли в ожидавший экипаж...

Египтолог огляделся и вдруг заметил Альдо:

— Скажите на милость! Это ты меня ударил! Ты?!

— Ну да, я. Единственное средство, которое хоть как-то могло тебя успокоить. И только не спрашивай, что я тут делаю. Ты меня сам сюда вызвал и даже пригласил на обед.

— Все верно, но только не сейчас. Пока что для меня главное — во что бы то ни стало отыскать этого проклятого мерзавца...

Он попытался встать, но Альдо, ткнув его пальцем в грудь, затолкал обратно в кресло.

— Никого ты не побежишь искать! Слышал, что сказал полковник Сэржент? Твой враг уехал в экипаже.

— Я сам знал, что он собирался уезжать, вот и схватил его в последнюю минуту. Но только куда он поехал?

— Хоть к черту на рога, если ему будет угодно! Тебе не кажется, что ты уже уделил ему достаточно времени и внимания?

— Ох, и с меня тоже довольно, господа! — вмешался полковник Сэржент. — Вижу, меня ищет моя супруга, леди Клементина. Надеюсь, до скорого!

— С удовольствием увижусь с вами вновь! — любезно ответил Альдо. — А сейчас я хотел бы, чтобы мне предоставили следующее: сначала комнату, потом душ и, наконец, чистую одежду. Если хочешь, можешь пойти со мной.

— Не хочу. Лучше выкурю в саду трубку. Похоже, он всерьез обиделся. Альдо почувствовал, что и сам начинает злиться.

— А я могу быть уверен, что ты дождешься меня там? Если ты надеешься на то, что я уйду и ты снова бросишься на поиски этого бедолаги, то не лучше ли мне сразу отправиться на вокзал?

— Нет, но этот, как ты выразился, бедолага...

— Хватит! И, кстати, кто та красавица, которая, судя по всему, выступила в роли «яблока раздора»?

— Потом объясню.

— Не та ли это девушка, примерно лет двадцати, жгучая брюнетка с аквамариновыми глазами?

Адальбер застыл точь-в-точь как жертва непослушания, жена Лота[34]:

— Ты с ней знаком?

— Вовсе нет! Даже понятия не имею, как ее зовут! Просто вчера случайно встретил вышеупомянутую даму. И позволю себе добавить, что имею все основания полагать, что речь идет именно о ней, поскольку она поручила мне передать тебе на словах...

— Что? Говори скорее!

— А вот и не скажу! Ты меня сегодня утром совсем замучил. Подождешь до обеда! А то еще, чего доброго, вскочишь в первый же поезд. До скорого!

Знаменитый археолог, исследователь с мировым именем походил скорее на школьника, с замиранием сердца ожидающего рождественского подарка, когда Альдо встретился с ним в изысканно обставленном ресторане с застекленной стеной, выходящей на реку и сад. Едва он опустился на стул напротив, как Адальбер вновь набросился на него с расспросами:

— Ну что?

Вместо ответа Альдо, сочтя, что уже достаточно его помучил, протянул ему вырванный из блокнота листок, на котором еще в музее записал слова незнакомки. Адальбер стал жадно вчитываться в них.

— И все? — разочарованно протянул он, поворачивая листок и так, и эдак.

— А что тебе еще нужно? Она сказала, что не предавала тебя, и даже если ее объяснение кажется расплывчатым, все-таки им вполне можно удовлетвориться. А теперь я хотел бы узнать побольше об этой истории. Но, прежде всего, как ее зовут!

— Салима Хайюн. Начинающий археолог. Я встретился с ней в Каире, когда по приезде пошел оформлять разрешение на раскопки в секторе, который я уже более или менее наметил себе в прошлом году. Она представилась и попросила записать ее в мою археологическую партию, чтобы на месте овладеть способами и методами ведения раскопок. Она училась на курсах в школе Лувра, и, поскольку с виду была прехорошенькая, я без колебаний включил ее в состав группы.

— Охотно верю.

— Так что мы проработали бок о бок несколько недель, пока я не обнаружил картуш. И, надо сказать, она себя тоже не щадила. Потом я поехал в Каир продлевать разрешение, а она осталась в компании прораба, Али Рашида. А потом, как ты знаешь, я вернулся и обнаружил там Фредди Дакуорта, который устроился на раскопках с большим удобством и нанял часть моих рабочих, кроме Али Рашида. И Салима тоже была там. Когда она меня увидела, то немедленно скрылась в раскопе, а когда я захотел приблизиться к ней, меня оттащили. Ну, я и наподдал как следует Дакуорту, но подлец, видно, был к этому готов: он загодя вызвал четырех верзил из полиции, они-то меня арестовали и держали взаперти, пока наш консул не помог мне выбраться из их осиного гнезда. Согласись, такое не прощают!

— Согласен на все сто! А потом ты решил утопить неприятности в виски?

— Ну, надо же было чем-то заняться! Я знал ее адрес в Каире и надеялся дождаться, пока она вернется домой.

— Так, теперь ситуация прояснилась, но я все же хотел бы знать, почему в то время, когда я был уверен, что ты спокойно отдыхаешь в отеле, твоя милость сбежала на вокзал и вскочила в первый же поезд на Луксор?

— Я получил телеграмму от Али Рашида — это настоящий друг! Один из его людей следил за Дакуортом и сразу же сообщил, что обокравший меня мерзавец понес заслуженное наказание! Гробница была так искусно закамуфлирована, что даже такой дока, как я, обознался. И когда те добрались до погребальной камеры, то обнаружили, что там ничего нет! Там уже побывали грабители, причем довольно давно. Дакуортовы ребята обнаружили только распеленутую мумию, брошенную в углу. Зато в саркофаге, который даже не подумали закрыть, лежал труп заколотого египтянина, умершего лет тридцать назад. Вот Али и позвал меня убедиться в этом, так что, как ты понимаешь, я не мог терять ни минуты. Вчера после полудня мы с Али отправились на место раскопок. Там уже не было ни одной живой души, и вход был завален, кстати, кое-как. Фредди удовольствовался тем, что просто наспех закидал отверстие, а сам слинял без шума и пыли. Но ушел он, видно, недалеко, раз потом как ни в чем не бывало появился здесь. А я ко всему прочему еще и переживал фиаско как археолог! Да и Салима куда-то испарилась. Так что, когда я увидел тут эту свинью, решил поговорить с ним как мужчина с мужчиной! Благодарение богу, тут появился ты, и, надо сказать, вовремя: не дал мне совершить убийство! Пусть он теперь катится ко всем чертям! А мы с тобой можем возвращаться в Каир... раз уж она там! — с улыбкой заключил Адальбер, залпом осушив свой бокал с вином.

Альдо же молча наблюдал, как друг рьяно набросился на ростбиф. Сам он маленькими глотками отхлебывал из своего бокала, наслаждаясь вином — кухня в отеле была так себе, зато погребок великолепен! Наконец он решился:

— А какие у тебя на самом деле отношения с этой Салимой?

Адальбер перестал старательно пережевывать мясо и покраснел. Вид его не оставлял никаких сомнений в том, что вопрос ему неприятен.

— Ну что ты опять себе вообразил? Она просто моя ученица! Лучшая за все это время...

— А, так у тебя были и другие ученики? Ты мне никогда не рассказывал, что преподаешь в школе Лувра!

— Я там читал лекции. А Салима хотела просто набраться опыта, и за то время, что мы проработали с ней, я убедился, что она очень быстро все усваивает. К тому же умеет вовремя задать нужный вопрос. Сам увидишь, когда получше познакомишься с ней! Ладно! Выпьем кофе и отправимся спать. Я попрошу портье заказать нам билеты на поезд...

— Ну уж нет! — не согласился Морозини. — Ты не заставишь меня провести вторую подряд ночь в вагоне! Не для того я проехал пол-Египта, чтобы получить удовольствие увидеть тебя в твоем любимом амплуа и пообедать! Я попал в эту страну впервые и желаю полюбоваться на что-то более интересное, чем твой обгоревший на солнце нос! Мне тут нравится! Я остаюсь!— Мне казалось, ты приехал сюда по делу? Уже все решено?

— Нет. Скажем, отложено на несколько дней. Я с удовольствием проведу их на берегу Нила, вместо того чтобы томиться в номере «Шепардса». Добавлю, что очень надеялся, что ты станешь моим чичероне. И, в конце концов, мне вообще непонятно, зачем ты так экстренно вызывал меня сюда!

— Да просто... чтобы мы могли побыть вместе! Разве это неестественно?

— Естественно, но для того, чтобы бегать за юбкой, я тебе не нужен.

— Я вовсе не бегаю за юбкой. Просто считаю, что имею право на более подробные объяснения, чем те, которые ты мне передал! С другой стороны, ты не так уж и не прав. Оставайся тут, отдыхай! Я скажу Али Рашиду, чтобы показал тебе окрестности. А сам поеду в Каир, объяснюсь с Салимой и вернусь сюда. Может быть, мы даже вместе с ней приедем! Вот увидишь! Это удивительная девушка! Подходит тебе такой расклад?

— Хорошо. Но не слишком задерживайся, я ведь не собираюсь торчать тут полгода...

— Во всяком случае, у нас есть телефон! Можешь в любой момент позвонить мне в «Шепардс».

— Само собой, — согласился Альдо нарочито покорным тоном человека, которому приходится проявлять чудеса терпения. — Иди, спи...

— Если ты остаешься, то о сне не может быть и речи! Высплюсь в поезде, а сейчас, если хочешь, покажу тебе великий храм Амона в Карнаке!

Как тут отказаться! Адальбер был великодушен и счастлив оттого, что скоро увидит свою красавицу... Оставалось только надеяться, что их отношения не закончатся трагедией, как в случае с Алисой Астор, американкой, выдававшей себя за египетскую принцессу. И все же следовало признать, что археолог обладал хорошим вкусом. Его избранницами еще ни разу не становились дурнушки. И, хотя эти романы обычно плохо заканчивались, Адальбер, придя в себя после бурных сцен и объяснений, снова радовался своему холостяцкому безбедному житью. Он не знал ни уколов совести, ни сожалений. Всех его амурных историй Альдо, конечно, не знал: их крепкая дружба началась около двенадцати лет назад. Но он был свидетелем двух пылких романов Адальбера: один был с международной воровкой, чуть не отправившей обоих друзей на тот свет, и второй с американской миллиардершей, решившей, что ее обокрали, и загнавшей бедного археолога в тюрьму. Нынешняя любовная история, скорее всего, тоже не будет безоблачной, поскольку уже сейчас шли разговоры о предательстве, но кто мог бы поручиться за благополучный исход? Прозрачные глаза красавицы еще не означали, что в голове у нее не таятся страшные козни...

А пока друзья отправились осматривать гигантский Карнак: несколько сот гектаров гордых развалин, где, как в раскрытой книге, можно было прочитать все о величии фараонов и всемогуществе Амона Ра. Адальбер был прекрасным гидом: древность как будто оживала перед глазами Альдо. Словно ослепленный увиденным великолепием, Морозини смог по достоинству оценить глубину его знаний и удивительную способность проводить параллели. Его слова вдыхали в камень жизнь. Оседлав своего конька, Адальбер несся вперед с уверенностью бывалого всадника, впрочем, совсем не чуждого поэзии. За целый час Альдо не проронил ни слова, так что его друг даже удивился:

— Тебе скучно?

Тот энергично замотал головой:

— Конечно, нет! Наоборот! Не скрою, я просто поражен! И не хочу вообще никуда теперь ходить тут без тебя. Жаль только, что с нами нет Лизы, тетушки Амели и План-Крепен!

Рассказчик покраснел, как спелая вишня, и, отвернувшись, кашлянул.

— Всегда приятно слышать такие слова! — скромно ответил он.

Вечером они наскоро поужинали, и Альдо проводил друга на вокзал. Но его снедало непонятное беспокойство.

— Позвони мне завтра утром! — неожиданно даже для самого себя попросил он. — Хотя бы только затем, чтобы сказать, что хорошо доехал.

— Конечно, позвоню!

Но назавтра Адальбер не позвонил, и смутная тревога не покидала князя, хотя Альдо пытался убедить себя в том, что, встретив свою драгоценную Салиму, его друг начисто о нем забыл. Все это время Альдо провел в комнате или в саду. Он лишь однажды зашел в бар пропустить стаканчик с полковником Сэржентом, с которым ему хотелось бы познакомиться поближе... тот действительно был ему симпатичен. Полковник рассказывал об индийской армии с таким же увлечением, с каким Адальбер говорил о своих храмах, но после полудня они с женой должны были сесть на пароход, отплывающий в Асуан. Вечером Альдо почувствовал себя настолько одиноким, что не знал, куда бы податься; его спасла лишь беседа с барменом, которая, к счастью, принесла облегчение. Альдо попросил его позвонить в «Шепардс», а тот ответил, что на линии какие-то неполадки и с Каиром невозможно было связаться с самого утра.

— Такое иногда бывает, — утешал его бармен. — Мы делаем все возможное, чтобы этого не случалось, но бывают всякие непредвиденные обстоятельства...

Бармен так и не понял, отчего вдруг этот элегантный клиент так обрадовался и даже оставил ему щедрые чаевые. Он решил, что знатный итальянец, приехавший из страны, где правил тот ужасный человек, возможно, как-то связан с сопротивлением... В общем, бармен подумал, что не следует упускать Альдо из виду.

А Морозини, успокоившись, покуривал в саду, прислушиваясь к звукам гостиничного оркестра, наигрывавшего английские вальсы. Затем поднялся к себе в номер и быстро заснул. Наутро, когда он собрался узнать, исправили ли телефонную линию, через открытое окно послышался голос Адальбера, заказывающего себе завтрак. Альдо выскочил на балкон. Никаких сомнений! Это был он! Полускрытый за гигантскими зелеными пальмовыми листьями, но вполне, вполне узнаваемый!

Пять минут спустя он уже входил в комнату к другу.

— Уже вернулся?

— Как видишь!

Тон был мрачен, и лицо под темными стеклами очков отнюдь не лучилось счастьем. Альдо уселся по другую сторону плетеного столика, на котором официант установил поднос. Археолог с отвращением уставился на еду и ни к чему не прикоснулся.

— Что с тобой? Ты не голоден?

— Нет. Сам не знаю, зачем я все это заказал.

— Да потому, что внутренний голос подсказал тебе, что питаться необходимо. Ну, проглоти хотя бы кофе! — посоветовал Морозини другу, наполняя большую чашку, а затем взял тост и, не смотря на Адальбера, стал намазывать его маслом. — Вы что, поссорились? — спросил он наконец.

— Тут уж поссоришься: она испарилась!

— Как это: испарилась?

— А как это называется: квартира заперта, ключи сданы и не оставлен даже адрес для пересылки корреспонденции?

Адальбер машинально засунул в рот намазанный джемом тост и выпил кофе. Альдо вздохнул с облегчением.

— Наверное, без толку спрашивать тебя, ходил ли ты в музей?

— Ее там не видели с тех пор, как ты с ней встретился, да, кстати, я убедился, что они вообще ничего особенного о ней не знали, а о ее семье — и того меньше. Ничего, абсолютно ничего узнать не удалось. Действительно, она будто бы растворилась в воздухе, как джинн из арабских сказок.

Оба умолкли. В молчании Адальбер налил себе еще одну чашку кофе и протянул руку за очередным тостом.

— Все-таки странно, — тихо произнес Альдо. — Кто-то же знает ее в этой стране? Ты, например, еще когда вы работали вместе... Неужели она тебе никогда о себе не рассказывала?

— Она не любила говорить о себе. Сирота, воспитывалась дедом, вот и все, что я знал... О, чуть не забыл, вот это мне передали в отеле для тебя.

Он вытащил из кармана пиджака тонкий голубоватый конверт, который Альдо узнал без труда. Шакияр так и не пожелала оставить его в покое. Вскрытие конверта и прочтение нескольких строк много времени не заняли. Принцесса выражала сожаление, что он не смог быть на вечере, устроенном в его честь, и надеялась на скорую встречу. И еще добавляла, что, по-видимому, нашла приемлемый для них обоих выход из положения. Прочитав письмо, Альдо пожал плечами и сунул его в карман.

— Бред какой-то! — прокомментировал он и, отвечая на вопросительный взгляд Адальбера, рассказал ему о своем визите к принцессе. — Ни много ни мало жемчуга Саладина! Ты представляешь? С таким багажом меня бы взяли на первой же границе и дали бы пожизненный срок! Но поговорим лучше о тебе. Что ты собираешься теперь делать?

— А что, по-твоему, я могу предпринять? Моя находка превратилась в дым, а Салима растворилась в пространстве. Поездим с тобой по окрестностям, я покажу тебе мой собственный Египет, а потом отправимся домой! До следующего года, если богу будет угодно!

— Но пока ты мог бы мне помочь разобраться в странной кровавой трагедии, свидетелем которой я оказался около месяца назад. Я не могу поверить, что приглашение Шакияр не связано с этим делом. Оно пришло почти сразу же после той драматической истории.

— Какой еще драматической истории? Ну-ка расскажи! — с деланной небрежностью попросил Адальбер.

По своему обыкновению, Альдо точно и кратко изложил суть произошедшего: убийство Эль-Куари, свои попытки его спасти, черный замшевый мешочек, найденный у того в носке. Рассказывая, он наблюдал за другом: вначале рассеянный (все из-за Салимы!), Адальбер, слушая Альдо, с каждой минутой становился все более сосредоточенным. Чтобы убедиться в этой перемене, Морозини нарочно прервал свое повествование, когда дошел до последних слов умирающего. Адальбер тут же переспросил:

— И что он тебе сказал?

— Понять было нелегко, потому что он едва дышал, я даже подумал было, что он бредит, но тут прозвучали слова «Асуан» и «Неизвестная Царица»... Да что с тобой?

Адальбер выскочил из кресла, как черт из табакерки, и глаза его от волнения стали круглыми:

— Повтори еще раз то, что ты только что сказал!

— Асуан... Неизвестная Царица... Потом я понял, что кольцо могло быть очень древним, из Атлантиды. Все это так напоминало сюжет из книги Пьера Бенуа[35], что я...

— При чем тут Пьер Бенуа? Те три слова... Ты даже представить себе не можешь, как много они значат! Он еще что, то говорил?

— Да. Еще два слова. «Святилище» и «Ибрагим».

— А что было в мешочке?

— Кольцо из орихалка, как определил Ги Бюто, инкрустированное бирюзой в виде геометрических фигур.

На этот раз Адальбер казался совершенно потрясенным:

— О боже! И что ты с ним сделал?

— Разумеется, оставил себе, ведь тот несчастный доверил его мне.

— А где оно?

— Да в моем носке! Я пользуюсь теми же тайниками, что и тот бедняга... Но что с тобой? Боже правый, не сходишь ли ты с ума?

И в самом деле, Адальбер вдруг нагнулся, схватил его за руки и вытащил из кресла:

— Ну-ка, поднимайся! Живо пошли наверх!

Похоже было, что его охватило священное безумие, удесятеряющее силы, и Альдо даже показалось, что сам он в его руках стал легким, как пушинка.

В мгновение ока они пронеслись по большому холлу, вскочили в лифт, и несколько секунд спустя Альдо уже сидел на кровати Адальбера и под пылающим взором друга стягивал с ноги носок.

— Держи! — наконец выдохнул он и немедленно потянулся за фляжкой с коньяком, которую Адальбер из предосторожности всегда носил с собой. Он сделал приличный глоток из фляги, пока египтолог, сидя в кресле, внимательнейшим образом рассматривал кольцо в ярких лучах солнца. Должно быть, такое же выражение лица было у рыцаря Галаада[36], когда он отыскал чашу Святого Грааля.

— Невероятно! Это чудо! Правду говорят, невеждам везет...

— Почему бы не сказать прямо, что везет дуракам! — проворчал Альдо.

Его вся эта суета уже начала раздражать. Быстрым движением он выхватил кольцо из рук Адальбера, сунул его в карман и снова сел.

— Был бы счастлив разделить твой восторг, — сухо заметил он. — Поскольку, как кажется, тебе все известно, потрудись объяснить, что это на самом деле за кольцо.

— Да это же самое потрясающее орудие защиты для искателя сокровищ, с ним можно безнаказанно грабить любое святое место! Такое кольцо защищало Говарда Картера, когда он вскрывал гробницу Тутанхамона. Он один и остался в живых после своего невероятного открытия!

— А это случайно не преувеличение? Ведь журналисты... да и ты сам еще несколько лет назад...

— Лорд Карнарвон, который финансировал операцию, упал в обморок в могиле и вскоре умер в «Континентале», куда его перевезли. Его сестра, леди Баргклер, да и сын, лорд Порчестер, пишут в мемуарах, что были свидетелями его последних слов. Перед тем как отойти в мир иной, он произнес: «Я слышал призыв Тутанхамона, иду за ним...» Еще примеры? Канадец Лафлер, приехавший помогать Картеру, умер через несколько недель после смерти Карнарвона; англичанин Артур Мейс, разбивший стену усыпальницы, тоже преставился. Американец Джордж Джей Гулд, старый друг Карнарвона, прибывший попрощаться с ним, попросил у Картера разрешения побывать в гробнице, а на следующий день умер от страшной лихорадки. Доктор Уайт испытывал недомогание всякий раз, когда он попадал в комнату фараона, а потом у него началась депрессия, и он повесился. Могу еще назвать Альфреда Лукаса и Дугласа Дерти. Еще?

— Нет, довольно. Но ведь другие археологи тоже вскрывали гробницы, но почему-то остались живы! Так в чем же дело?

— Если покопаться в причинах смерти каждого из них, многое прояснится. Но вполне возможно, что место погребения коронованного мальчишки было особенно «напичкано» проклятиями жрецов Амона. Он почитал их с подачи своего предшественника и отчима, Ахенатона. Тот поклонялся единому богу, Амону. Так что не удивительно!

— Но вернемся к Говарду Картеру. С чего ты взял, что у него была такая защита? Ведь тот не должен был кричать об этом на всех перекрестках! Иначе все бы узнали! По секрету он тоже тебе вряд ли бы рассказал: общеизвестно, что англичане с французами не особенно дружат!

— Да я его даже никогда и не видел. Этим ценным сведением я обязан Теобальду.

— Твоей правой руке?

— Именно. Когда мы ездим в Лондон, где у меня квартира в Челси, а надо было бы сказать «наша квартира», потому что ты время от времени оказываешь мне честь почтить ее своим присутствием, и как только мы с тобой там ни куролесили! — так вот, когда мы там, Теобальду тоже надо как-то развеяться. А история с гробницей Тутанхамона ему запала в душу почти так же, как и мне, ну он и свел дружбу с лакеем Говарда Картера, с его доверенным лицом, выступающим в такой же роли, как и Теобальд при мне. И тот однажды вечером, в минуту откровенности, рассказал ему...

— Представляю, что за алкоголь влил в него Теобальд!

— Мое лучшее бордо! Потрясающий «Шато-Петрюс»!

— Да неужели? И после этого ты с него не спустил шкуру?

— Нет, дело того стоило. Картер нашел кольцо неподалеку от Асуана в гробнице Верховного жреца по имени Уа за несколько лет до этих событий. Кольцо было у мумии на пальце, а к рукам его ленточками был привязан скатанный в трубочку папирус, где говорилось, что тот, кто будет носить Кольцо Атлантиды, без опаски сможет войти в святые обиталища богов, а, как тебе известно, считалось, что фараоны имели божественное происхождение. После этой находки карьера Картера росла и крепла до самой финальной точки: взрыва популярности из-за Тутанхамона. С тех пор я мечтал завладеть этим Кольцом, но все никак не мог найти брешь, лазейку, куда бы запустить свои проворные пальцы. Наверное, твоему убиенному повезло больше... или просто он был хитрее...

— То, что случилось с ним, я бы везением не назвал... Ну а неизвестная царица, какая роль отведена ей во всей этой истории?

— Кто знает, легенда это или правда, но уже давно поговаривают, что в момент катаклизма, погубившего Атлантиду, колонией в этих землях управляла женщина удивительной красоты, большого ума и наделенная, как троянская Кассандра, даром предсказывать будущее. Зная, что грядет катастрофа, которая лишит ее власти, и понимая, что у нее много врагов, она тайно приказала вырубить в скале «вечное убежище» и спрятала там самые драгоценные предметы. А однажды ночью и сама со всеми своими близкими вошла туда и велела сбросить на убежище целый пласт горной породы. После нее пришли черные фараоны[37], а затем и те, о которых нам посчастливилось узнать благодаря славному Шампольону[38].

— И что же, после нее так ничего и не осталось? И даже имя ее неизвестно?

— Существует только легенда, знакомая практически всем археологам. В этой стране найти гробницу Неизвестной Царицы — все равно что отыскать Эльдорадо. Но Эльдорадо не обычный, а опасный: на того, кто найдет его, обрушатся всевозможные несчастья. И все-таки о такой находке исследователи мечтают, хотя никто и никогда не напал даже на след... Но только до сегодняшнего дня! Дай мне, пожалуйста, еще раз подержать это Кольцо.

Альдо протянул другу ладонь с Кольцом.

— Надень на палец, — посоветовал он.

— Зачем?

— Увидишь. Мы с Ги уже попробовали. Удивительный эффект!

Адальбер надел Кольцо на палец, и воцарилась священная тишина. Тем временем Альдо наблюдал за его лицом. С него исчезли все следы забот.

— Просто удивительно! — наконец вздохнул тот. — Вдруг почувствовал, что я все могу... что мир принадлежит мне...

— Странно, правда? Жалко только, что оно не дает двойного зрения. Но как бы то ни было, вернуть его законному владельцу будет нелегко.

Блаженство разом сошло с загорелого лица Адальбера. Он живо прикрыл свободной рукой ту, на которой красовалось кольцо.

— Какому еще владельцу?

— После того, что ты мне рассказал, я думаю, что их по крайней мере может быть двое. Это, во-первых, Картер, поскольку именно он и нашел это кольцо, а потом этот Ибрагим...

— Да знаешь, сколько в Египте Ибрагимов? Это ведь не фамилия, а имя. Разве что... Ты говорил, что умирающий упоминал Асуан?

— Ну да. А что?

— Дело в том, что там действительно живет человек, имя которого у всех на слуху. Его зовут Ибрагим-бей, и это, на мой взгляд, самый колоритный персонаж долины катарактов. И самый уважаемый... Он проживает за городом в старинном доме над Нилом, в окружении трех-четырех слуг, которые чуть ли не на коленях ему прислуживают, так велика их преданность хозяину. Я имел честь, именно честь, в хорошем смысле этого слова, быть приглашенным туда, благодаря одному другу, и никогда не забуду этого визита...

— Так, значит, все очень просто: нечего где-то еще разыскивать повелителя бедного Эль-Куари. Такому человеку, как он, люди наверняка хранили верность до могилы. Короче говоря, теперь мы знаем, кому предназначалось Кольцо.

— Не торопись! Спокойнее! Только не воображай, что Ибрагим-бей способен послать человека, чтобы обворовать Говарда Картера у него же дома. Это совершенно на него не похоже!

— И все-таки...

— Не перебивай! Вполне возможно, что один из его близких друзей, желая оказать услугу Ибрагим-бею, решился на воровство. Но даже в этом случае он не может считаться законным владельцем. Что до Картера, ему, конечно, повезло, что он напал на Кольцо, но это не дает ему никакого права присваивать находку. Надо было передать ее в Британский музей.

— У которого было бы столько же прав на него, сколько и на барельефы Парфенона, которые вывез из Греции лорд Элджин.

— А те сокровища, что находятся в Лувре, никак не беспокоят твою совесть? Мне-то все это вовсе не мешает спать спокойно. Так что, если позволишь, оставим на время поиски настоящего владельца. И вообще, что это ты в последнее время вдруг стал таким совестливым? Ведь мы с тобой в деле пекторали только тем и занимались, что отбирали у людей камни, которые они считали своей собственностью! К тому же полученной по наследству!

— Ты не прав! Сапфир принадлежал семье моей матери еще со времен Людовика XIV. Ко всему прочему, мы избавили эти камни от проклятия и возвратили на свое исконное место в пектораль в Иерусалиме. Вот в чем отличие.

Адальбер саркастически ухмыльнулся. Из-под нависающей светлой, уже слегка седеющей пряди блеснули голубым металлом глаза.

— Может быть, тогда нам броситься на поиски потомков Верховного жреца по имени Уа, у которого Картер стащил это Кольцо?

— А ты уверен, что этот Ибрагим-бей не является его потомком? Порыться в его генеалогии было бы не сложнее, чем копаться в руинах крепости Масада[39], когда мы там все перерыли, пытаясь отыскать священные письмена!

Нахмуренная физиономия египтолога вдруг расплылась в широкой улыбке:

— Да поищем, конечно, только попозже! Сначала повидаемся с Ибрагим-беем. Но только не для того, чтобы просто так отдать ему Кольцо. Это было бы глупо! Если он действительно происходит от Уа, мы всегда успеем отдать ему находку. Но позже!

— Что ты еще замышляешь?

— Найти гробницу Неизвестной Царицы! Такой случай в жизни археолога может представиться только один раз! И я очень надеюсь, что первым переступлю ее порог! И на этот раз, мой милый, никакой Фредди Дакуорт не перебежит мне дорогу!

— Так это же займет уйму времени!

— Не факт. Ты ведь сам хотел поездить по Египту, правда?

— Правда, но...

— Никаких «но»! Понять эту страну, не побывав в Асуане, невозможно! Волшебное место, и, кстати, там есть одна гостиница, именно такая, как ты любишь...

— Как будто бы сам ты предпочитаешь проводить ночи в богадельне!

— Не говори ерунды! Даже летом там собираются все сливки французской и египетской аристократии!

— А вот это правда! Тетушка Амели с Мари-Анжелин ездили туда несколько раз и остались очень довольны. План-Крепен даже как-то чуть не расплакалась от чувств, однако, повторяю, я здесь не на отдыхе...

— Расскажи это кому-нибудь другому! Ты прекрасно знал, когда ехал сюда, что проведешь тут не одну неделю! Лизы сейчас в Венеции нет, а хозяйство твое функционирует как часы с помощью старого Ги и молодого Пизани! На сколько, ты сказал, что уезжаешь, этой своей принцессе... как ее...

— Шакияр? Я не уточнял, на какой именно срок. Максимум на несколько дней, но вообще-то я не собираюсь снова посещать ее. Не скрою, она внушает мне недоверие. Особенно с тех пор, когда, выходя от нее, я заметил этого «брата» бедняги Эль-Куари. Он вел себя очень непринужденно, как частый гость, если вообще был гостем.

— А вот об этом ты мне не рассказал!

— Нет? Ну, может быть. Наверное, забыл.

— Кого ты намереваешься провести? Меня? И не думай. Вся эта история с жемчугами похожа на настоящую ловушку.

— Ты так считаешь?

— Ну еще бы! Если бы ты их взял, то оказался бы, как ты сам догадался, в тюрьме или где-нибудь еще похуже... Они слишком рассчитывали на твою страсть к знаменитым побрякушкам, а сообразив, что ты можешь отказаться, решили задержать тебя здесь, чтобы выиграть время и что-нибудь придумать.

— Если бы они хотели похитить меня, чего проще... Я был с ней один на один...

— Просто взять и похитить? Ты что? Как можно? Ты слишком известная личность. Если хочешь знать мое мнение, так вот, я считаю, что твоя принцесса и ее приятель по уши завязли в истории с Кольцом! Ладно. Завтра же едем в Асуан. Прогулка по реке того стоит, заодно оба приведем в порядок нервы. А пока пойду посплю пару часов, потом приму душ и после обеда повезу тебя осматривать Долину царей! Заодно зайдем на чай с мятой к Али Рашиду!

Провожая взглядом Адальбера, исчезающего в дверях отеля, Альдо не мог не рассмеяться. Только безумец мог бы предположить, что, практически уже обладая этакой волшебной палочкой, чудодейственным Кольцом, он с легким сердцем расстанется с ним, передав кому-нибудь другому, будь это даже такой исключительный человек, каким казался этот Ибрагим-бей. Иметь возможность войти в любое, даже самое святое место с гордо поднятой головой, не опасаясь возмездия на обратном пути, — да ведь это мечта каждого уважающего себя археолога! Было бы чистым лицемерием осуждать за это Адальбера. А про себя Морозини подумал, вспомнив свою тоску по приключениям в тот вечер, после ужина у Масарии, когда он бродил по улицам уснувшей Венеции, что никакая сила не заставит его отпустить Адальбера одного на поиски Неизвестной Царицы...

Предоставленный сам себе, Альдо решил прогуляться по городу, но городской базар с вездесущими торговцами и ремесленниками не вызвал у него большого интереса. То, что продавали, казалось ему какими-то подделками. Торговцы в основном норовили обмануть туристов, так что Альдо поскорее спустился к порту, встречая по дороге лишь бродячих продавцов почтовых открыток или украшений из стекла. Присев в тени акации, он наблюдал за переполненным паромом; он как раз отчаливал, чтобы перевезти многочисленных пассажиров на другую сторону Нила. Между городом живых и городом мертвых никому не пришло в голову построить святотатственного моста. Еще в древних Фивах было задумано так: с одной стороны город, сады, торговля, пиры и высокие храмы, светская и духовная власть; а с другой — мавзолеи вечности, погребальные храмы, голая, почти без всякой растительности, равнина, скалистая гора, чьи отроги идеально подходили под вырубленные в них глубокие скважины, в которых хранились мумифицированные тела правителей, цариц и их главных слуг...

Паром уже добрался до середины реки, когда снизу против течения подошел пароход и занял свое место среди других, еще пришвартованных к пристани, но уже ожидающих отплытия, чтобы везти туристов в Верхний Египет. Да только этот единственный пароход пришел из Каира, и обычных пассажиров на нем не было. Такие суда следили в основном за порядком, за безопасностью или сопровождали перевозки грузов по всему необъятному Нилу.

Двое-трое чиновников, как решил Альдо, сошли на пристань, и судно тут же отправилось обратно. Он следил за ним рассеянным взглядом, более заинтересованный завораживающими маневрами фелюги под белыми парусами, но вдруг глаза его остановились на покинувшем порт пароходе. На нем уютно устроилась парочка, болтавшая с видимым удовольствием, облокотившись на поручни. Мужчина высокого роста в элегантном белом костюме был красив, сияя ослепительной белозубой улыбкой. Его явно не интересовало происходящее на пристани, поскольку все его внимание было приковано к спутнице, с которой он оживленно беседовал. Она внимательно слушала его, очаровательно улыбаясь. Казалось, между ними царило полное согласие, и Альдо почувствовал, как в его душу закрадывается тревога, поскольку, даже если бы на прелестной даме не было бы того самого белого платья и той самой соломенной шляпы, он все равно узнал бы Салиму Хайюн.

Что она делала на этом пароходе? Куда направлялась? Кто был этот молодой человек, который, было очевидно, нравился ей? Ответов на эти вопросы Морозини не находил, да, наверное, так оно было и лучше. Девушка казалась еще красивее, чем во время их встречи в музее. Наверное, такое впечатление создавалось из-за улыбки, которая, словно луч солнца, освещала ее лицо. А молодой человек блистал такой красотой, что даже страшно было подумать, какой эффект произвел бы на Адальбера вид этой идеальной пары. И поэтому, возвращаясь обратно в отель уже далеко не такой беззаботной походкой, как при выходе на прогулку, он твердо решил, что ничего ему не расскажет. Если повезет, они вообще никогда больше не увидят этих двух молодых людей.

После обеда они, наняв машину, которой Адальбер обычно пользовался, когда работал в этом районе, переправились на другую сторону Нила и проехали километров десять, отделявших собственно Луксор от города мертвых. Вначале по дороге еще попадались какие-то посадки, затем потянулись километры голой, выжженной земли, песок, скалы, а потом показались колоссы Мемнона[40], расположенные неподалеку друг от друга. Их пристальный взгляд был обращен к горизонту и к живописному храму Мединет Хабу, куда Адальбер обещал заехать на обратном пути.

Альдо удивился тому, что им по дороге почти не встречались жилые постройки.

— Да, тут сейчас осталась только небольшая часть потомков бывших жителей, — пояснил Адальбер. — На этой стороне, у мертвых, могли селиться только ремесленники и потомственные рабочие, занятые на постройке и отделке храмов и гробниц. Им было запрещено выходить из поселка. А их теперешние потомки, сам видишь, стали гидами, мелкими торговцами, а некоторые занялись изготовлением алебастровых горшков. Помнишь, мы видели, как они крутили в руках эти посудины на каждом шагу на краю долины?

Спускаться в малочисленные, предназначенные для посещений гробницы Альдо категорически отказался, и они просто прогулялись в тишине по голой земле, то и дело встречая черные квадраты заброшенных могил.

Адальбер показал места, где он уже вел раскопки, и наконец добрался до того, которое стало причиной его последнего горького разочарования.

— Здесь ничего больше не найдешь, — горестно заметил он. — А мысль искать тут захоронение Себекнефру подсказал мне один старый торговец из Каира. Я покупал у него разные вещи, и он проникся ко мне симпатией. «Она правила по-мужски, так и искать ее нужно в Долине царей... Я бы и сам отправился туда посмотреть, если бы у меня еще не отказали ноги» — так он мне сказал.

Ему казалось, что здесь обязательно будет новая потрясающая усыпальница, а не старая, та, о которой нам было известно. И, конечно, он тогда попросил у меня причитающуюся ему долю. Как все это закончилось, ты уже знаешь. Во всяком случае, сам-то я был уверен, что искать надо в Верхнем Египте. Вот так мы сейчас и поступим. Смотри, вот дом Али Рашида, — показал он, останавливаясь у главного строения поселка, куда многие десятки лет археологи приходили нанимать рабочих для раскопок.

Дом был похож на какой-то большой куб земляного цвета, хотя и несколько облагороженный террасой с оливковым деревом. К ним навстречу вышел поздороваться араб высокого роста, худой и сухопарый, как старая акация, и, наверное, такой же крепкий. За годы, которые он провел на раскопках, его лицо покрылось бронзовым загаром, а волосы поседели, но темные глаза, лучившиеся радостью встречи, все еще были молоды. Он был счастлив принять господ и приказал жене подать им чаю, фиников и медовых сладостей.

— Али Рашид в некотором роде хозяин здешних мест, — гордо рассказывал о товарище Адальбер. — Мы с ним перелопатили тут почти все, и я знаю, что могу ему полностью доверять. Кстати, Али, а не видел ли ты мисс Хайюн?

— Зачем ей сюда возвращаться? Она искала что-то лично для себя.

— Откуда тебе это известно?

— Так ведь зачем было бы ей потом оставаться тут? Особенно после приезда англичанина.

— Да что же она могла искать? Али Рашид поднял руки к небу:

— Это известно одному лишь Аллаху! Но я думаю, что она нашла то, что искала.

— Ну, хоть она не будет разочарована. Ведь мы и сами думали, что найдем сокровища под землей, а, Али?

Тот не ответил, махнув неопределенно рукой, и тут же быстро спросил:

— А ты еще приедешь сюда копать?

— Не думаю. Мне кажется, что теперь надо идти дальше, но если я и начну вновь вести здесь раскопки, то обязательно дам тебе знать. Нам ведь неплохо работается вместе!

— Всегда буду рад помочь. А куда ты смотришь?

— Вижу, сюда идут Мохтар и Хасан, — ответил Адальбер, вставая. — Пойду пожму им руки. Они тоже хорошие работники.

Он направился им навстречу. Али Рашид не двинулся с места, его внимательный, словно изучающий взгляд обратился на Морозини. Наконец он спросил:

— Ты его друг?

— Я ему даже больше чем брат!

— Тогда проследи, если вам доведется снова ее встретить, чтобы он держался на расстоянии от женщины, о которой он только что беспокоился.

— Это будет нелегко... Что ты о ней знаешь?

— Точно ничего, но она из тех женщин, из-за которых мужчина с радостью жизнь отдаст. Если он тебе дорог, следи!