Кабинет программного директора. Саша говорит, склонившись над селектором, Михаил нервно ходит по кабинету.
ГОЛОС (в селекторе). Санька, да чего ты суетишься, нам уже звонили от вашего Гедеоновича. Тут, кстати, у мужиков созрело предложение – может, шарахнуть по этим вашим животным ракетой, чтобы не мучились?
САША (в ужасе). Ракетой?
МИХАИЛ (саркастически). А это мысль...
ГОЛОС. Да шучу я, шучу. Не волнуйся, через полчаса из Находки выходит эсминец. Всех спасем.
САША. Через полчаса? А не может так получиться, что он, скажем, задержится?
ГОЛОС. Да ты что, у нас такого не бывает! Это ж боевой корабль. «Композитор Юрий Шостакович».
МИXАИЛ (остановился посреди кабинета). А почему Юрий?
САША (селектору). А почему Юрий?
ГОЛОС. А как?
САША (Михаилу). А как?
МИХАИЛ. Дмитрий.
САША (селектору). Дмитрий.
ГОЛОС. Да нет, какой Дмитрий – Юрий. Я его сам на воду спускал.
МИХАИЛ (подходит ближе). Но Шостакович же был Дмитрий.
ГОЛОС. Да? А сын?
МИХАИЛ. Максим.
ГОЛОС (пауза). Вот, блин, говорил я, нужно было назвать Быстрый» или «Решительный». А то, понимаешь, захотели выпендриться. Короче, выйдет вовремя и будет где надо в срок.
Михаил делает страшное лицо, Саша бросается на амбразуру.
САША. Вот об этом я и хотел поговорить. Дядя Леш, понимаешь, когда туда придет эсминец, там... ну, в общем, не будет большого лайнера с зоопарком.
ГОЛОС (после паузы). Не понял юмора?
САША. Ну, мы немножко преувеличили. Там... не такой уж большой корабль, и поломка не такая уж серьезная.
ГОЛОС. А на фига вы тогда все это затеяли?
САША. Ну, мы хотели разбудить в людях человеческие чувства... гуманизм...
ГОЛОС. Гуманизм? Гуманизмом в детстве мальчики занимаются.
Михаил поперхнулся.
САША. Вы не поняли, я имел в виду – доброту, отзывчивость...
ГОЛОС. Да, понял, понял, у самого сын растет... Слушай тогда откровенность за откровенность. У нас там, честно говоря, тоже никакого эсминца нету.
САША. А где он?
ГОЛОС. Да, понимаешь, в 94-м году японцы предложили... семь «Ниссанов» прямо с завода... ты ж помнишь, какое было время... Ну, неважно, короче, нет эсминца.
Михаил пускается в медленный радостный танец по кабинету.
Знаешь, давай так – я доложу Гедеоновичу, что мы их спасли, а ты сообщишь по радио, что это сделал эсминец «Композитор Юрий Шостакович».
САША. Может, все-таки Дмитрий?
ГОЛОС. Не, не, Юрий. У нас тут все его знают, что он Юрий. Ну, и у меня к тебе будет просьба. Поставь песню. Ну, эту... елки-палки, да ну, ты знаешь, ее сейчас везде крутят... про киоск. Этот поет – Эдик Жданов.
Тут Михаил начинает отчаянно жестикулировать – мол, об этом речи быть не может, так и скажи.
САША. Вообще-то мы такие песни в эфир не даем. У нас их и нет.
ГОЛОС. А ты дай. Хорошая песня. И пусть скажут – для Володьки из Самары от друга.
Михаил продолжает жестикулировать, но дядю Саша боится не меньше, чем Михаила, поэтому пытается затягивать разговор.
САША. А кто это – Володька?
ГОЛОС. Зам по тылу Приволжского округа. Помнишь, нажрался у меня на 50-летии? Ну, все, жду. Возьму водочки, засяду под эту песню и буду плакать. Будь здоров.
Гудки. Михаил и Саша пребывают в оцепенении.
САША. Дядя Леш!.. Миша, я... ты же видел... а что мне оставалось?..
МИХАИЛ. И где мы сейчас возьмем этого Эдика?.. Хотя... зачем нам Эдик? (Нажимает на селектор). Аня, сбегай в ресторан на первом этаже, там уже должны быть музыканты. Дай им 100 долларов, пусть поднимутся сюда и споют одну песню.
САША (восхищенно). Миша, ну, ты... так сразу... я бы так не смог...
МИХАИЛ (обреченно). У нас же концепция... только качественная музыка... мы же вместе это все придумывали три года назад... Только бы они знали эту песню!