Конан и Два талисмана

Крошечный, игрушечный костерок горел, как бы сам по себе. Казалось, убери аккуратную кучку хвороста — костер не погаснет, наоборот — разгорится, проглотит котелок, подвешенный на тонких прутьях, перекинется на пожухлую траву, дойдет до самого горизонта дымным палом, наполнит степь гарью и успокоится, только уткнувшись в реку или море…

Но не разгорается сверх меры костер, не прогорает хворост, не ломаются обуглившиеся прутики, на которых висит котелок, источающий удушающее зловоние. Аккуратно пылает волшебный костер, равномерно прогревают оранжевые языки закопченное днище котелка, кипит, варится пахучее зелье.

У костра в свободных позах расположились трое. Могучий, широкоплечий воин с гривой черных волос, загорелым лицом и неожиданно синими глазами; стройный, небольшого роста человек с тонкими, подвижными пальцами и острым, как бритва, взглядом; и гном со спутанной бородой и длинным, крючковатым носом, на котором радостно красовались две бородавки, поросшие жесткой седой щетиной.

— Колдуны в царстве Вармина тоже умели обходиться несколькими поленьями, а костер горел бесконечно… — Гном тяжко вздохнул.

— Мне жаль, Хепат, что так случилось с твоим кланом, — сказал человек с острым взглядом.

Сказал, впрочем, без всякой жалости, скорее, даже весело.

— Эти дикари никого не щадят… Действительно, мне очень жаль.

Широкоплечий воин досадливо поморщился и подвинулся к костру — прохладная ночь исстари заставляла людей прижиматься к огню. Однако костер был так невелик, что воин крякнул с досады. И только протянув к огню широкие, твердые ладони, почувствовал, наконец, тепло. Еще раз, убедившись в том, что ветер относит ужасный запах варева на того, кто его варит — то есть на человека, чересчур весело произносящего слова соболезнования, воин пробурчал:

— Очень уж ты весел, Эскиламп. Твой учитель, помнится, тоже часто смеялся, пока его не сожрала гигантская змея…

Эскиламп в очередной раз искренне рассмеялся. Он не был злым или бессердечным человеком. Просто — веселым от природы. И даже освоенное в совершенстве темное ремесло колдуна не изменило его нрава.

— Ах, Конан, ведь это ты рассчитал так, чтобы змея набросилась на моего бедного учителя… Но я не сержусь — он ведь хотел тебя обмануть.

— Хотел, это еще бы ладно, — зачастил Хепат, — он на самом деле нас обманул! Обещал сокровища дракона! А они оказались под неподъемной каменной плитой!

— Но у вас остались драгоценные камни короны! Их нужно было продать, пока они не превратились в булыжник!

— Продать-то мы продали, только ненадолго хватило, — проворчал Конан.

Он покачал головой и усмехнулся. Хепат, очевидно также устремившись мыслью в прошлое, закряхтел и поскреб затылок.

— А что там было дальше — ты сумел вернуть колдовской кинжал своего «бедного учителя»?

Конан придирчиво оглядел колдуна — оружия на нем не было.

— Конечно. Пришлось заставить змею выплюнуть свою добычу… — На сей раз Эскиламп не смеялся.

Задумчиво извлек откуда-то из недр плаща изящный кинжал в украшенных самоцветами ножнах, медленно, мягким, текучим движением обнажил клинок.

Конан помнил рассказ Актиона, погибшего наставника Эскилампа, об этом необычном артефакте. Многие тысячелетия передавался от учителя к ученику чудесный кинжал — символ могущества и волшебной силы. Изготовил его в незапамятные времена безымянный мастер, а великий чародей, имя которого осмеливались произнести только посвященные в высшие таинства колдовства, придал клинку невиданную волшебную силу.

И пронесли это грозное оружие через бесчисленные тысячелетия великие колдуны — духовные потомки могучего чародея, жившего, по преданиям, задолго до возникновения цивилизации хайборийцев.

Некоторое время все трое молчали, не сводя глаз с кинжала. Первым очнулся Конан. Отвел взгляд, тряхнул головой.

— Я помню, как трудно с ним расстаться, если взять его в руки…

Эскиламп спрятал кинжал и стал помешивать жидкое варево в котелке.

— Уже скоро… Скоро, Конан ты узришь свое ближайшее будущее…

— А моё? — всполошился гном.

— Твоё? — колдун сделал вид, что задумался. — Ты ведь оруженосец Конана… Значит его будущее — это и твое тоже!

Хепат успокоился. Путаясь пальцами в пышной бороде, почесал подбородок. Затем опасливо потянул носом воздух:

— И мы должны будем это выпить?

— Это должен выпить Конан! — Колдун снял котелок с огня и поставил поодаль — остудить.

Костерок горел неугасимо. Хворостины исторгали огонь, оставаясь только чуть-чуть обугленными. Пронзительно закричала ночная птица, заставив Хепата вздрогнуть.

Успокоившись, гном подозрительно оглядел товарищей — не заметил ли кто его испуга? Получалось, что никто не заметил: Конан был занят своими мыслями, Эскиламп, чему-то усмехаясь, переливал зелье из котелка в кружку.

— Хорошая у тебя кружка, Конан, — колдун внимательно рассматривал барельефы странных существ, почти касавшихся друг друга в застывшем, неоконченном танце.

Казалось, посмотришь достаточно долго и внимательно — и сам застынешь, оцепенеешь, а они возьмут друг друга за лапы и понесутся в жутком, нелепом хороводе.

— Ее подарил мне демон Аскеледон, — просто сказал Конан.

Эскиламп с любопытством вскинул брови.

— Да, я слышал… Интересно, как тебе удалось победить одного из семи демонов?

Киммериец усмехнулся:

— Он сам научил меня заклинанию, лишающему демонов волшебной силы!

Эскиламп чуть не выронил кружку. Затем осторожно поставил ее на землю и только тогда осторожно осведомился:

— Ты его помнишь, заклинание? Сможешь вспомнить?

Конан покачал головой. Затем, нахмурившись, пояснил:

— Вместе с волшебной силой исчезли все дары демона, в том числе и заклинание… Я много раз пытался… Не помню ни единого слова!

Хепат гулко откашлялся.

— Я помню, что слова там были… корявые, какие-то… страшные! У меня мурашки бежали по спине, когда Конан их произносил…

— Жаль… — Колдун поднял кружку на уровень глаз, еще раз полюбовался изображением драконов и прочих гадов, приготовившихся ожить сразу же — как только прозвучат волшебные слова.

— Жаль, — повторил он задумчиво, — а ты знаешь, Конан, кружка до сих пор сохраняет связь со своим первым хозяином! Я чувствую присутствие демона. Он, конечно, очень далеко, но… кто знает…

Колдун замолчал, прислушиваясь к ночным звукам, будто ожидая внезапного появления ужасного Аскеледона.

— Я вот не понимаю, — начал Хепат. — Конан же его убил…

— Невозможно убить демона, друг мой, — терпеливо пояснил Эскиламп. — Конан уничтожил его тело, но не сущность. И в любой момент Аскеледон может облечься в новую плоть и вернуться… Если, конечно, захочет…

— Если захочет отомстить? — тонким голосом уточнил Хепат.

— Да, если захочет отомстить, — согласился волшебник. — Но, я думаю… у него есть дела поинтереснее. Так что — не бойтесь.

— Да мы и не боимся! — Хепат глянул на Конана, ожидая поддержки.

Киммериец смотрел на кружку в руке волшебника.

Эскиламп понюхал зелье.

— Запах исчез полностью, теперь пора! — Он протянул кружку Конану.

Хепат, тревожно озираясь, прислушивался к ночным звукам. Какая-то птица очень уж резко кричала… Не к добру это… И еще — постоянно чудились шаги… Будто кто-то подкрадывался к костру…

Конан единым духом осушил кружку. Прислушался к ощущениям. Ничего нового. Не спеша, чувствуя пристальный взгляд колдуна, сунул кружку в седельную сумку. Завязал тесемки и удивился, что узел получился кривой — придется повозиться, когда потребуется развязать…

Костер вдруг вспыхнул зеленоватым светом. Стал разрастаться, жадно поглощать пространство… Вскоре пляшущие языки достигли звезд… А если попробовать подняться? Вечные, манящие звезды…

Конан рванулся ввысь…

Он знал, что по-прежнему сидит у костра. Он видел озабоченные глаза Хепата и острые, царапающие — колдуна. И в то же время — летел среди таинственных, мерцающих звезд.

Да, взгляд у Эскилампа — как острая секира… Того и гляди — полоснет по горлу. Нужно его, пожалуй, остерегаться, хотя ничего плохого он не сделал. Но остерегаться вообще нужно всех колдунов, без разбора…

Мимо проносились светящиеся точки звезд… Как же далеко он залетел? Кто это там… летит следом? Аскеледон, не сумевший облечься в тело?.. Его дух? Его поганая сущность? Бешеные звездные скачки… Демону не догнать… Он проиграл бой, он слишком слаб!

Кто это летит рядом? Прекрасная фея… Черные, как ночь, глаза… Итилия? О боги! Она держит в руках чью-то голову! Посмотреть ближе… Кто это? Кого ты убила, женщина-воин, прекрасная, как пери, и опасная, как невидимый, заговоренный клинок? Кто это? Это твой муж — веселый купец? Его глаза смотрят с укоризной и горечью…

Хепат приложил ухо к груди — слушает, не остановилось ли у меня сердце в этой безумной скачке… Эскиламп его успокаивает…

Впереди битва… Сражаются странные существа… Полудраконы-полулюди… Невероятно древние создания — старше демонов… Они пришли на землю задолго до того, как она стала пригодна для жизни… Но они на ней жили…

Путешествие среди звезд… Означает ли это вечное странствие? Вечные скитания? Или просто душа не знает покоя?

Опасность! Позади огненный дракон! Еще миг — и его крылья-сполохи поглотят, сожгут, испепелят! Но кто это? Красавица, сияющая, как бриллиант в солнечном свете, взмахом руки отводит огонь и, лучезарно улыбаясь, смотрит в глаза. Прекрасная пери! Сверкающая звездочкой в кромешной тьме… Она всегда мне помогала, и всегда будет помогать… хотя никогда я не узнаю ее имени… Наверное, не узнаю… Моя душа, мое тело, мой меч — все у твоих ног, богиня…

Назад… назад к Земле… Вниз! В самые недра. Глубже… Туда, к самым корням гор, где не бывал даже гном…

Темнота… затем мягкий зеленоватый свет… Необъятные подземные лабиринты… Пожирающие друг друга чудовища… Злобно чавкающие, ненасытные, непрерывно набивающие утробу кровавыми кусками плоти детей, братьев, родителей… Вся мерзость земли, опускаясь в глубины, просачиваясь сквозь камень, многие сотни тысячелетий накапливалась в недрах, находя воплощение в ужасных, кровавых чудовищах…

Дальше, ниже… Туда, где в ожидании дремлют слуги вечного Хаоса. Существа, сотканные из тьмы… Противники богов, некогда сотворивших Землю… Нет, их увидеть невозможно… Они придут, когда настанет время…

Но пора возвращаться… действие зелья заканчивается… Волшебный костер горит все так же весело… Потрескивают, но не сгорают сучья… О боги! Как болит голова!

— Воды!.. Дайте воды!

Хепат принес баклагу. Со стоном Конан припал воспаленными губами к влажному горлышку. Вода смывала остатки волшебного сна, возвращала в действительность. Медленно, неохотно исчезала головная боль. Родниковая вода — это сама жизнь… Это первоисточник…

С трудом оторвавшись от баклаги, Конан перевел дух.

— Расскажи, что ты видел, Конан, и я постараюсь это растолковать, — Эскиламп уселся поудобнее и приготовился слушать…

Чернокожий мальчик по имени Дриан, коренной житель страны Куш, сидел в пыли посреди окраинной улицы города Ксутал, и наблюдал за колченогим жуком-скарабеем. Утопая в пыли, отчаянно перебирая лапками, жук упорно катил слепленный из навоза шар.

— Он катит свое маленькое солнце.

Мальчик неохотно оторвался от наблюдений и поднял голову. Перед ним стоял высокий, худой старик, по виду дервиш.

Как это он сумел так неслышно подойти? Мальчик был умен и потому подозрителен. Конечно, пыль приглушает шаги, но все же…

— Солнце на небе! — Дриан для наглядности показал пальцем, затем зажмурился, а когда открыл глаза, вместо дервиша увидел только оранжевые круги.

Глаза вновь пришлось закрыть. И только через некоторое время удалось внимательно рассмотреть странника. Тот спокойно стоял, опершись худыми руками о посох. Седая борода скрывала большую часть изрезанного морщинами лица. Только сверкали странным блеском глаза — совсем молодые, как у…как… Дриан задумался: с чем сравнить странные глаза дервиша? Где-то он уже видел этот взгляд… Во сне? В далеком детском сне…

Он, Дриан, лежал на большом, плоском камне на вершине горы… Неподвижно стоящие вокруг люди монотонно пели заунывную, жуткую песню… Может, это был не сон? Слишком ясно помниться ужасная мелодия… Зловещие силуэты людей в плащах с низко надвинутыми капюшонами… Может ли сон быть таким ярким? И этот взгляд…

Мальчик чуть не вскрикнул. Но жизнь научила его сдерживать эмоции. Он вспомнил, где видел эти глаза… Неожиданно появился высокий человек… Нет, скорее, расплывающийся силуэт высокого человека… Только глаза… Человек, если это был человек, что-то отрывисто произнес, и люди в капюшонах в страхе попятились… Убежали… И он, Дриан, остался один на вершине горы… А вокруг бушевал ветер, и холод пробирал до костей…

Странник по-прежнему стоял перед ним. Худой и высокий. Длинный, залатанный халат, густо покрытый дорожной пылью, висел на нем, как на вешалке. Но странное дело — на пальцах дервиша вдруг сверкнул кровавым светом невероятных размеров рубин.

Заметив удивленный взгляд мальчика, старик сказал:

— Иногда властители слишком щедро благодарят меня за советы…

— Солнце на небе! — возвратился Дриан к прежней теме, требуя пояснений относительно жука с его шаром.

— У каждого свое солнце, — сказал странник и загадочно добавил: — Если ты не поймешь, мне придется искать другого…

— А у тебя какое солнце? — Дриан внимательно посмотрел на дервиша.

— У меня свое, тайное, скрытое от других… Теперь слушай! — Дервиш наклонился и заглянул в самую душу Дриана. — Через три дня в вашей стране погаснет солнце. Ненадолго. Но народ испугается. Будет выть и посыпать голову пылью. Ты не бойся. Солнце вернется. А сейчас иди в дом купца Гассана и расскажи, что тебе было видение про скорое светопреставление. Купец сумеет извлечь из этого выгоду, нужно только убедить его, что ты не лгун. Потом он возьмет тебя к себе в услужение и будет ждать новых пророчеств.

Мальчик слушал, не перебивая. Он, конечно, знал купца Гассана. Видел и его красавицу жену. Знатный и богатый купец, по слухам, являлся первым советником правителя. Придти и рассказать о видении? Вряд ли поверит…

— Как же мне так рассказать, чтобы он поверил?

— Так и расскажи, как есть… И еще начерти вот такой знак, — странник с удивительной быстротой нарисовал в пыли странный знак. Казалось, его посох сам летает по воздуху, оставляя за собой, то прямые, то изогнутые линии.

Дриан внимательно изучил рисунок. Квадрат. Двумя горизонтальными линиями разделен на три равные части. В верхней части изображено что-то вроде колеса без обода. Или, скорее, спицы от колеса… А, может, это обозначение какой-нибудь звезды? В середине старик начертил перевернутый полумесяц. А в нижней части — совсем странные знаки, сплошные закорючки.

Присмотревшись внимательней, мальчик заметил, что слева нарисована не закорючка — просто маленький круг, а вот дальше… Округлые завитушки, затем прямая линия с какой-то чашкой на конце… И следующий знак — похож чем-то на предыдущий, только расположен по-другому… Трудно будет запомнить…

Но возникло странное ощущение… где-то он уже видел похожий чертеж. Но где?

Наверное, мальчик слишком долго изучал рисунок, потому что, когда он поднял глаза, дервиша рядом не было. Дриан удивленно огляделся. Редкие прохожие, спешившие по делам, совсем не походили на его недавнего собеседника. Может, действительно, это было виденье? Он задремал на солнце, и ему пригрезился странный, высокий старик в рваном халате и с кровавым перстнем на пальце.

Купец Гассан жил в красивом, новом доме. Высокие, расписанные глазурью стены были великолепны и неприступны. Золотые купола блестели в лучах полуденного солнца. Узорчатые окна прикрывались решетками, сработанными в виде деревьев, цветов и даже драконов.

Поговаривали, что его жена, красавица Итилия, заставила супруга продать старое, мрачное жилище и взамен выстроить этот чарующий дворец. Купец ни в чем не мог отказать любимой женщине и, изрядно потратившись, выполнил ее просьбу. Рассказывали, что Гассан слушается жену, как почтительный сын — престарелого, мудрого отца.

Робея, Дриан взялся за дверной молоток, изготовленный в виде головы какого-то мерзкого чудища. Клыкастая морда с вытаращенными глазами окончательно лишила мальчика душевного покоя.

Вышедший на стук чернокожий привратник презрительно выслушал сбивчивый рассказ Дриана о некоем важном сообщении для хозяина дома и молча захлопнул дверь.

Однако через некоторое время, все с таким же высокомерием, но и с каким-то странным смирением он вновь появился на крыльце и кивком пригласил мальчика войти. Купец Гассан любил новости и решил незамедлительно выслушать странного нахального оборванца, якобы принесшего важное сообщение.

Дриан приготовился убедительно рассказать о своем видении — он уже верил, что встреча со стариком ему попросту пригрезилась. Семеня по коридору за высокомерным привратником, мальчик пытался представить, как встретит его купец.

Скоро подошли к большой резной двери. Дриан вздохнул и сглотнул тяжелый комок, давно сидевший в горле. Привратник открыл дверь, мальчик вошел и… оказался на кухне.

Несколько толстых женщин-кухарок со смехом усадили растерявшегося гостя за стол, а привратник встал почему-то у него за спиной.

Одна из женщин — самого необъятного размера — принесла два серебряных блюда. На одном — ароматно дымилось мясо, на другом — аппетитной горкой лежали фрукты.

Вечно голодный мальчик, преодолев смущение, принялся за еду. Немного мешал высокомерный привратник, столбом стоявший за спиной и хранивший презрительное молчание. Но Дриан решил не обращать на него внимания и, громко чавкая, основательно набивал рот. Затем появились двое охранников — могучих воинов с тяжелыми ятаганами у пояса.

Последний кусок мяса Дриан дожевывал на ходу. Его провели его в зал, посреди которого восседал, как на троне, седой мужчина средних лет. Высокое кресло действительно походило на трон, а богато украшенный золотыми нитями, жемчугом и бисером халат не стыдно было бы носить и королю.

Но не жемчужины на шелковом халате купца привлекли внимание Дриана. Рядом с Гассаном, на похожем кресле-троне, устроилась необыкновенной красоты женщина. Блестящие черные глаза, изогнутые в ласковом удивлении брови, вьющиеся черные волосы и тонкие черты лица, словно выточенные искусным мастером из слоновой кости…

Дриан, всю жизнь считавший, что красавицы бывают только чернокожими, в этот день изменил свое мнение. Он так неприлично долго смотрел на жену Гассана, что купец потерял терпение и немного раздраженно сказал:

— Что же ты хотел сообщить мне, мальчик?

Опомнившись, Дриан низко поклонился хозяину дома.

— Господин, сегодня мне было виденье. Мне явился высокий, худой старик с длинной бородой. Похож он был на дервиша, но на пальце у него я заметил кольцо с большим рубином… Он сказал… он сказал, что через три дня потухнет солнце… Ненадолго — а потом опять загорится. И еще он велел начертить знак… — Мальчик огляделся. — На чем бы я мог его начертить? Я хорошо запомнил…

Гассан хлопнул в ладоши, и что-то сказал подбежавшему рабу.

Скоро принесли большой лист пергамента и графитовый стержень. Дриан старательно нарисовал знак, затем почтительно передал лист Гассану.

Заметно побледнев, купец долго не мог произнести ни слова. Его жена, успевшая досконально изучить все проявления чувств супруга, с тревогой спросила:

— Тебе знаком этот знак? Чей он?

Порывисто вздохнув, Гассан с трудом отвел взгляд от рисунка.

— Как странно… Это печать самого… Нет… Я потом как-нибудь расскажу… Потом…

Итилия обратила на Дриана пронзительные черные глаза.

— Ты не обманываешь, мальчик? Не шутишь? Может, ты просто решил таким образом получить несколько монет и хорошо поесть?

— Клянусь, я не обманываю! — ответил Дриан с таким жаром, что женщина смягчилась.

— Хорошо, я верю тебе. Опиши подробнее, как выглядел этот старик.

Дриан засопел, вспоминая. Затем, словно рассматривая что-то на потолке, начал рассказывать:

— Ну, высокий… Худой, в заплатанном халате… С длинной белой бородой… И глаза!.. Он смотрел прямо в душу!..

— А посох?! — перебил Гассан. — Был у него посох?

— Ну, да… Он же дервиш… Как же без посоха?

— А какой он был? Деревянный или?..

— Да, я не обратил внимания на посох… Вроде, деревянный… Хотя…

— Может, он был синего цвета? — Гассан подался вперед, на лбу у него выступили капельки пота.

Итилия с удивлением заметила, что ее муж вне себя от волнения.

— Да… возможно… — забормотал Дриан. А затем произнес уже более уверенно: — Мне кажется, он как-то переливался, блестел в солнечных лучах…

— Посох из ляпис-лазури! — Гассан вскочил и в волнении заходил по залу. — Посох… — бормотал он. — Посох из ляпис-лазури…

— Мальчик точно не помнит, — мягко заметила Итилия.

— Но печать!.. Посох и печать… И сам его вид… Несомненно, это он…

Женщина повернулась к мальчику и спросила:

— Что насчет солнца?.. Он сказал, что оно потухнет?

— Да, — с дрожью в голосе ответил Дриан, — но ненадолго… И еще он сказал… чтобы я передал это Гассану, что он сумеет извлечь из этого выгоду.

— Выгоду? — Купец задумался. — Да, пожалуй… пожалуй… Люди решат, что пришел конец света, и могут продать за бесценок все что угодно…

— Мне кажется, в этот момент им будет не до продаж, — возразила Итилия, — они будут молиться, каяться…

Гассан погладил аккуратно завитую, ухоженную бородку. В нем заговорил купец.

— Нужно им внушить, что спасется только нищий! Только того спасут боги, кто лишен богатства!

— А они спросят: почему именно нищих будут спасать боги? Почему не праведников, а вот именно — нищих?!

Гассан надолго задумался. Страх и волнение прошли. Теперь им владел азарт торговца.

Дриан вдруг выпалил:

— Проще верблюду пролезть сквозь ушко иголки, чем богатому попасть в рай!

Итилия и Гассан с удивлением воззрились на мальчика.

— Потому что все богачи обязательно кого-то обманывали… Иначе они не скопили бы богатств… — Поняв, что говорить такое самому богатому в стране купцу, по меньшей мере, неразумно, Дриан сник и опустил кудрявую голову.

Гассан усмехнулся:

— Не смущайся, мудрый мальчик… Ты прав.

Хлопнув в ладоши, купец призвал помощника в торговых делах — ловкого и расторопного парня по имени Киас. Прибежав, и окинув быстрым взором Дриана, Киас низко склонился перед хозяином.

Дриану не понравился этот пронырливый, сытый, с бегающими глазками, молодой негр. Не понравилось, как презрительно тот глянул на него — оборванца, посмевшего потревожить хозяина. Мальчик отошел в угол и присел на корточки, наблюдая, как проныра Киас с благоговением выслушивает приказы хозяина.

Гассан действовал разумно и быстро. В кратчайшие сроки помощник должен собрать самых сообразительных нищих и сделать из них «пророков». Заплатить, естественно, не скупясь. Нищие должны возвещать истину о богатых и бедных, о том, что проще верблюду — и так далее… Продавцов — всех, кто продавал на базарах города товары Гассана — с наступлением темноты отправить скупать драгоценности, скот, дома, рабов и все, что представляет хоть какую-то ценность…

Гассан в азарте потирал руки. Итилия задумчиво смотрела на раскрасневшееся лицо мужа. Дриан сжался в углу, бросая недобрые взгляды на пританцовывающего от нетерпения Киаса.

— Вот так! — глаза купца блестели. — Скоро я скуплю все! Все! — Он сжал кулак. — Они все станут нищими!

— И попадут в рай… — тихо напомнила Итилия.

Купец прекратил хождение по залу, жестом отпустил помощника и недоуменно взглянул на жену.

— Что? В рай? Но это же… — Он натянуто рассмеялся: — Это же…

— Ты думаешь, мальчик сам придумал эту фразу? — негромко продолжала Итилия. — Этот мальчик, вероятно, служит тому, кого ты узнал… Тому, чью печать он нарисовал.

Гассан изменился в лице, в глазах его вновь мелькнул страх. Он подошел к Дриану и притворно ласково, елейным голосом спросил:

— А кто тебе сказал… про верблюда и иглу?.. Про ушко иглы?.. Кто?

Мальчик замотал головой. Он действительно не знал, почему вдруг выпалил эту фразу. Он и иголку-то видел только раз и никогда ею не пользовался… Верблюдов, правда, встречал часто.

— Я… не знаю… она сама, как-то… вылетела… — Он виновато смотрел в пол.

В блестящих, отполированных, аккуратно уложенных камнях искаженно отражался Гассан — обманщик, который никогда не попадет в рай.

Купец протянул руку, намереваясь погладить Дриана по голове, но мальчик в страхе отпрянул — в отражении привиделось: тянется к нему когтистая, волосатая лапа демона, а голова купца вдруг как бы отделилась от туловища и висела сама по себе, ухмыляясь искаженными, окровавленными губами.

— Не бойся, мальчик, — проговорил Гассан уже обычным голосом.

Казалось, азарт покинул его — так же, как недавний страх и недавнее волнение.

— Не бойся, — повторил он, задумчиво. — Я, пожалуй, сделаю тебя одним из помощников… Хочешь жить у меня?

Дриан, конечно, хотел. Еще бы — так вкусно, как на кухне этого купца, он не ел никогда в жизни.

Всю дорогу Конан ворчал. Даже вступив в пределы страны Куш, он не переставал выражать неудовольствие:

— Я оставил эту женщину в хороших руках! Раскаявшийся и ставший добродетельным купец, должен был стать ей хорошим, надежным мужем. Что еще надо?! Зачем мы едем?!

— Но ведь она тебя зовет, Конан, я же объяснял… — сказал Эскиламп скучным, монотонным голосом.

Хепат, ехавший на своем ленивом верблюде, как всегда последним, ухмыльнулся. Колдун имел невероятное терпение — несколько седмиц подряд убеждал Конана в необходимости путешествия! Он, Хепат, не смог бы день за днем толмачить об одном и том же! Хотя ему-то как раз безразлично, куда и зачем ехать. Лишь бы быть рядом с другом, помогать ему мудрым — в это гном не сомневался — советом или ударом кинжала. Ведь Конан не будет отрицать, что обоих демонов он убил благодаря фамильному кинжалу верного оруженосца! Друг его, конечно, великий воин, с этим никто не спорит. Пожалуй, Конан такой один на все цивилизованные страны. Да и на варварские — тоже, если на то пошло! Да и сам он — как был варваром, так и остался! И все же Хепат — верный оруженосец, не раздумывая, отдаст за него жизнь!

Гном расчувствовался и украдкой вытер глаза. Полуденное солнце жарило так, что подкожный жир, которым в последнее время оброс Хепат, казалось, плавился и шипел, точно кусок жирного мяса на сковороде. Запах жухлой травы забивал ноздри. Вдобавок, пыль, поднятая копытами коней Конана и Эскилампа, скрипела на зубах и оседала на бороде. Но гном не отчаивался.

Через два-три дня пути должен показаться стольный город страны Куш — Keyтал. Мерзкий, пыльный городок с отвратными, чернокожими жителями! Единственное его украшение — прекрасная Итилия, которую когда-то чуть не убил, а потом выходил, вылечил Хепат — последний гном из славного клана великого Вармина.

Верблюд угодил ногой в яму, и Хепата изрядно тряхнуло.

«Ах, чтоб тебя!..»

Глаза гнома подернулись поволокой. А ведь, если честно сказать, не был Вармин великим царем! Куда там! Весь клан-то его насчитывал не больше тысячи гномов… Какое там величие?! Зачем врать самому себе?!

— Не переживай, друг мой, — услышал гном спокойный голос Эскилампа. — Оставь воспоминания, не вороши прошлое… Пусть все будет, как было!

— Да… да конечно… — закивал гном, а затем вскинулся: — Откуда ты… как ты узнал?

— Да у тебя все на лице написано, — оглянувшись, грубовато хохотнул Конан. — Тут и колдуном не надо быть, чтобы понять…

— Да, друг мой, — подтвердил Эскиламп, — по лицу твоему можно читать, как по книге.

Гном насупился, затем расслабил мышцы лба, щек, и — на всякий случай — губ, хотя они надежно прятались под бородой. Теперь физиономия его стала бесстрастной, как у мудрого святого отшельника.

Конан в очередной раз оглянулся и от души рассмеялся. Эскиламп пожал плечами и одобрительно кивнул.

А сухой степной ветер по-прежнему закручивал вдоль дороги маленькие пыльные смерчи. Ночевали, как всегда, у волшебного костра.

— Хорошо путешествовать с колдуном, — усмехался Конан, — не надо собирать хворост…

— Ты еще не раз убедишься в справедливости этих слов, Конан, — спокойно сказал Эскиламп, — в будущем я принесу гораздо больше пользы.

И снова ночь у костра… Конан запрокинул голову и долго смотрел на звезды, среди которых летал, испив волшебного зелья. Что же ему явилось? Эскиламп толковал, но как-то расплывчато — в манере всех предсказателей. Можно понять и так, и этак. Итилия — неугомонная баба — убьет мужа? Его, Конана, спасет от неизвестной пока опасности некая богиня. Отведет рукой пламя… Колдун, похоже, знает, кто это… Не говорит… Толкователь!..

С востока надвигалась, закрывая полнеба, огромная туча. Звезды, жалобно мерцая, печально гасли одна за другой, поглощенные надвигающейся чернотой.

Конан прилег, закинув руки за голову. Что там еще было? Путешествие в недра? Ужасные, пожирающие друг друга монстры? И — что? К чему это?

«Тебе придется многое увидеть и многое испытать», — сказал тогда Эскиламп. — Мог бы и ничего не говорить — и так ясно!»

Вдали громыхнуло, и небо на востоке осветилось пульсирующими сполохами.

— Гроза идет, — беспокойно заметил Хепат, — не люблю я ночные грозы… Что-то есть в них тревожное…

— Да, друг мой, — серьезно сказал Эскиламп. — Уж если демоны и решат сойти на землю, так именно с ночной грозой! Окруженные молниями, в раскатах грома!

Гном обиженно промолчал. Конан также не был расположен к шуткам. Колдун продолжал, уже без насмешки:

— Не бойтесь, на вас не упадет ни одна капля — ведь вы путешествуете с волшебником! — И, немного помолчав, озабоченно добавил: — Хотя, честно говоря, мне эта гроза тоже не нравится. Уж слишком быстро движется — а ветра нет! Обычно перед грозой ветер поднимается…

— Вот и я говорю, — пискнул Хепат, — не то что-то… Тревожно на душе.

Небольшой ветер все-таки поднялся. Закружились над костром сухие листья, потянуло прохладой. Гром теперь гремел непрерывно. Огненные вспышки то и дело распарывали черноту, на миг, осветив тревожно зашелестевшую степь.

Друзья молчали. Даже весельчак Эскиламп, казалось, приуныл и задумался. Конан слушал шуршание гонимых ветром листьев. Степь будто жаловалась на богов, решивших опалить ее молниями, оглушить громом…

Хепат пошел к стреноженным животным. Привести поближе, не то испугаются грома и — хоть и связаны у них передние ноги — разбегутся, страх сил придаст…

Медленно в ожидании ливня тянулось время. Почти непрерывные прочерки молний освещали степь. Конан видел, как Хепат торопливо ведет к костру лошадей и верблюда. Поглядывает на небо… Один раз даже кулаком погрозил… Забавный гном и хороший товарищ…

Конан вдруг напрягся. Он вспомнил еще одно виденье — промелькнувшее, как сон, неясное… Что-то связанное с Хепатом. Грозивший гибелью огонь… Прекрасная богиня… Что-то было еще… Конан с досадой стукнул кулаком по колену. Не вспомнить!.. Но, кажется, с его другом что-то случится… Не в этом походе… Может быть, потом…

На костер упали и зашипели с досады первые капли дождя. Эскиламп начал монотонно бормотать заклинания. Дождь усиливался. Хепат привязал животных к колышку и поспешил к костру. Вокруг уже стеной стояли мощные струи, но на костер не упала больше ни одна капля. Волшебник действительно знал свое дело.

Конан удивленно оглядывался и качал головой. Хепат чего-то ждал… В свете молний его бородатая физиономия выглядела особенно мрачно. Эскиламп улыбнулся, затем вновь стал серьезным.

— Что-то приближается! Конан, ты чувствуешь?

— Ничего я не чувствую, — проворчал киммериец, наблюдая за манипуляциями, которые колдун проделывал с кинжалом, неожиданно появившимся у него в руках.

Эскиламп, что-то бормоча, потирал клинок, чертил в воздухе странные знаки, затем надрезал левый мизинец и позволил нескольким каплям крови упасть в костер.

Дождь разошелся настолько, что шум ливневых потоков и непрерывные раскаты грома заглушали все иные звуки. Что-то кричал Хепат с вытаращенными глазами, быстро шевелились губы Эскилампа — возможно, он читал заклинание. Шум грозы разделил друзей. Они были рядом, но не слышали друг друга, не могли поддержать товарища вовремя сказанным словом. Теперь каждый чувствовал себя одиноким перед надвигавшимся ужасом.

— Будем надеяться, что защита выдержит, — прокричал Эскиламп.

Он говорил что-то еще… Конан расслышал обрывки:

— Если не… тогда хлынет дождь… Значит… не выдер… Мы узнаем…

Конан поднял глаза к мутной пелене, нависшей сверху, — и внезапно его, как из бочки, окатило холодной водой. Значит, не выдержала защита…

Третью седмицу Дриан жил в доме купца Гассана. Он успел подружиться с Киасом, который оказался не таким уж плохим человеком. Просто в торговле без обмана не прожить. Дриан это понял, помогая в делах Киасу, а иногда и самому Гассану, который за время солнечного затмения во много раз увеличил свое богатство.

Все прошло так, как и планировал хитрый купец. Люди, сбитые с толку невесть откуда появившимися нищими пророками, за бесценок продавали последнее, стараясь заслужить милость богов.

На лице Гассана все чаще играла самодовольная улыбка сытого кота, поймавшего и замучившего жирную мышь. Прекрасная Итилия, как заметил Дриан, стала избегать довольного собой мужа и часто, отослав служанок, целыми днями молча сидела своей комнате. А иногда в темных глазах женщины вдруг зажигались мрачные огни, она брала в обе руки легкие, кривые сабли и устраивала изнурительные тренировки воинам, состоявшим на службе у супруга.

В такие дни нежная, изящная хозяйка дворца неожиданно превращалась в богиню смерти и разрушения. И если бы ее учебные сабли не были обшиты толстой воловьей кожей, через несколько тренировок у Гассана не осталось бы ни одного охранника.

Выйдя на тренировочную площадку перед казармой, где жили неженатые, молодые воины, Итилия раздевалась донага и вызывала на бой всех желающих. Несколько сильных, ловких мужчин нападали на нее одновременно и через две-три секунды лежали на земле, корчась от боли. С мрачным блеском в глазах и развевающейся черной гривой волос, женщина сражалась, как разъяренная пантера. Оставляя за собой тонкий аромат духов и разгоряченного женского тела, она тенью скользила меж ошеломленных мужчин, бестолково размахивающих мечами.

Даже лежащие в пыли, превозмогающие боль воины, наблюдая за обнаженным, гибким телом грозной хозяйки, невольно испытывали странные, неуместные в битве чувства.

После тренировок Итилия заставляла раздеваться смущающихся под ее пристальным взором охранников и с едва уловимым трепетом тонких ноздрей сама обрабатывала их синяки и ссадины мазью, изготовленной придворным лекарем.

Натирая черные, мускулистые тела, вдыхая запах терпкого мужского пота, она всем естеством ощущала желание воинов… не обладать ею, нет — униженно подчиняться победительнице, госпоже, богине. Вдыхать аромат ее волос, терпеть сладостную боль, выполнять любые ее прихоти.

И иногда, прикасаясь животом или грудью к горячим телам воинов, она на долгий миг замирала, ощущая трепет избитых ею, покорных мужчин.

В один из таких дней, после особенно длительной тренировки, Итилия неожиданно послала за Дрианом. Служанки нашли мальчика и, перешептываясь, повели его в отдаленный угол сада.

Солнце клонилось к горизонту, и дневная жара уступала место вечерней прохладе. В тенистых аллеях витал запах таинственных цветов, раскрывающих бутоны только с наступлением темноты. Дриан слышал немало историй об этих колдовских цветах. Как завораживает неосторожного путника вид их тонких, лишенных окраски лепестков. Как кружит голову их чарующий аромат, заставляя человека совершать странные и безумные поступки.

«Берегись горького медового запаха», — говорили все знающие базарные торговцы, которым Дриан иногда помогал подносить товар и уносить пустые корзины.

Именно такой запах — горького меда — окутал мальчика, едва он вступил в тенистые аллеи сада. В оплетенной вьющимися растениями беседке полулежала в кресле-качалке уставшая хозяйка дома. Дриан остановился в смущении — Итилия была полностью обнажена. Рядом валялись две обшитые кожей сабли.

— Не стесняйся, мальчик, заходи.

В полумраке глаза женщины казались темными провалами. Дриану почему-то стало жутко. Он вошел в беседку и остановился, не зная, что делать. Нужно ли в такой обстановке кланяться хозяйке или достаточно просто почтительно склонить голову? И можно ли смотреть?

Матовое белеющее тело женщины, казалось, повисло в воздухе — темное кресло исчезло в сумраке беседки.

— Расскажи мне мальчик, что велел тебе сделать старик после того, как мой супруг возьмет тебя в дом? — Голос хозяйки звучал ласково, однако Дриан безошибочно уловил в нем угрожающие нотки.

Невольно взглянув на кривые сабли, он просто ответил:

— Ничего больше он не сказал… Наверное, придет сам…

Ленивым движением женщина отбросила упавшие на лицо черные пряди, вздохнула и потянулась.

— Что-то долго он не приходит… — Она слегка раскачалась, и груди ее мягко колыхнулись в такт движениям кресла.

Дриан промолчал, невольно бросая испуганные взгляды на великолепное обнаженное тело хозяйки. Он надеялся, что в наступающей темноте не заметно, куда и как он смотрит.

— Подойди ближе! Я хочу видеть твои глаза, — Итилия, казалось, прочитала его мысли.

Дриан неуверенно приблизился на полшага. Женщина вдруг схватила его за руки и рывком поставила перед собой. Близко заглянула в глаза.

Мальчик задохнулся. От хозяйки исходил тот самый запах горького меда… И чего-то еще… Такого сладостного аромата он еще не знал… Голова пошла кругом. Как во сне он чувствовал горячие руки женщины, срывающие с него одежду…

Гассан с нетерпением выслушал ежеутренний доклад Киаса о торговых делах, и с гневом — обязательное секретное дополнение о проделках его красавицы супруги. Сжимая кулаки, он забегал по залитому утренним светом залу.

— Вначале она самолично, как рабыня, натирает мазью потных, вонючих охранников, а затем предается любовным утехам в саду! И — с кем? С ребенком! С мальчишкой, которого я приютил!

— Осмелюсь заметить, господин, — почтительно сказал Киас, — мальчик не виноват…

— Конечно, не виноват… Я его и не виню, — мрачно проговорил Гассан, — но я все равно отрубил бы ему голову, если б не… Словом, пока… я не могу доставить себе такую радость.

Небрежным движением руки купец отпустил помощника и надолго задумался.

«Значит, не выдержала защита», — подумал Конан и проверил, легко ли выходит из ножен меч.

Вмиг друзья промокли до нитки. Но теперь это мало кого беспокоило. Надвигалось нечто страшное. С грозой пришел кто-то настолько могущественный, что легко сломал защиту, с такими ухищрениями воздвигнутую Эскилампом.

— Берегитесь, — прокричал колдун, — сейчас оно появится! Нам нужно… — Дальнейшие слова его потонули в грохоте ужасной грозы.

Как ни странно, костерок не потух. Плюясь и разбрызгивая искры, он упорно боролся с ливнем. Конан поймал взгляд Эскилампа, указал на костер и улыбнулся. Колдун улыбнулся в ответ и кивнул. Костер борется. Не все так страшно. Какой бы ужас ни надвинулся на них из темной грозовой пелены, они будут бороться!

И даже совсем приунывший, было, Хепат отбросил мокрый капюшон и решительно поднял голову, положив руку на резную рукоять кинжала.

Конан стянул мокрую одежду — будет только мешать — и стоял у костра, обнаженный по пояс, с мечом в руке. Струи хлестали по его великолепному торсу, бронзовому от загара и блестящему от влаги. Он стоял — готовый к любой неожиданности, спокойный и уверенный в себе варвар, вся жизнь которого была сплошным сражением.

Глядя на друга, Хепат с блеском в глазах поднялся и встал рядом, но чуть позади — где и должен находиться оруженосец, готовый в любой момент прейти на помощь.

Эскиламп сбросил промокший плащ и остался в тонкой, расписанной странными знаками шелковой рубашке. Держа в правой руке кинжал, а в левой — ножны, он спокойно занял место рядом с Конаном.

От непрерывного грохота закладывало уши, молнии хлестали особенно злобно, но… как бы остановившись поодаль, не приближаясь. Сквозь мутную пелену дождя друзья разглядели огромный, увенчанный молниями силуэт.

— Вот оно! — срывающимся голосом крикнул колдун.

Огромные мышцы Конана вздулись, он принял боевую стойку… и с изумлением, опустил меч.

Из тумана, внезапно заклубившегося там, где сверкали молнии, к ним вышел высокий, худой дервиш. Длинный, заплатанный халат его был совершенно сухим, даже пыльным. Седая борода закрывала большую часть лица. Опирался странный старик на посох, искусно выточенный из синего камня, а на пальце его сверкал огромный рубин.

Остановившись на расстоянии нескольких шагов, дервиш воздел руку, и гром мгновенно стих. Вслед за ним в течение нескольких секунд утих дождь.

— Теперь мы можем спокойно поговорить, — старик зорко оглядел стоявших у волшебного костра друзей.

— Нанна… — прошептал Эскиламп. — Старейший среди Скитальцев.

Конан вложил меч в ножны. Хепат, дрожащими руками спрятал кинжал. Эскиламп тоже собрался убрать кинжал, но старик жестом остановил его.

— Я узнаю этот клинок. Один из нас, воплотившись на Земле, дал ему силу… Это слишком грозное и опасное оружие — ему не место среди смертных.

Эскиламп с низким поклоном протянул кинжал Скитальцу.

— Нет, еще не время… Носи его, но помни — малейшая ошибка, и ты превратишься в пепел!

— Я это знаю, о, великий Нанна, — Эскиламп вновь поклонился.

Старик внимательно посмотрел в глаза колдуну.

— Ты знаешь мое имя… Что ж, тем лучше. Слушайте, что вам надлежит сделать…

Гассан смотрел на мальчика взглядом кобры.

— Как смел ты, щенок, коснуться госпожи?! — Перед глазами Дриана мелькнули сведенные судорогой пальцы купца. — Ты знаешь, какую казнь я тебе придумаю?!

Мальчик заплакал. Он познал женщину, но по-прежнему оставался ребенком. Гассан заскрежетал зубами. В нем боролись жалость и злость. Чувство справедливости и желание разорвать щенка на части. Шумно дыша, он метался по комнате. Дриан сквозь слезы наблюдал за разгневанным хозяином, и опять ему показалось, что голова купца странным образом отделена от туловища

— Я отрублю головы вам обоим! — зашипел Гассан, но вдруг смутился и застонал.

В зал стремительно вошла Итилия. Полы ее утреннего шелкового халата развевались, открывая взорам мужа и мальчика почти полностью обнаженное тело. В каждой руке женщина держала по легкой, кривой сабле. Изогнутые клинки рассыпали по комнате солнечные зайчики.

Гассан побледнел. Он хорошо знал буйный нрав жены. Некоторое время супруги стояли молча. Черные молнии в глазах Итилии не оставляли надежд на мирное разрешение конфликта.

Дриан заметил испуг хозяина, когда женщина бросила ему одну из сабель. Увидел, как дрожат пальцы, судорожно обхватившие эфес и неожиданно для себя властно и спокойно сказал:

— Остановитесь!

Приготовившиеся сражаться супруги удивленно опустили сабли.

— Остановитесь! — Дриан говорил чужим голосом.

От ужаса он вытаращил глаза. Гассан гневно задохнулся, хотя в глубине души и надеялся, что мальчик как-то помешает дуэли.

— Вспомни мою печать и внимай, — продолжал Дриан.

Глаза его теперь были закрыты, лицо бесстрастно, как у спящего.

— О боги!.. Это Нанна… Великий Странник! — прошептал Гассан.

Он выронил саблю и упал на колени. Итилия растерянно смотрела на Дриана, впавшего в сонное состояние.

— Я позволил тебе сказочно разбогатеть, обманув жителей Ксутала, — продолжал Странник устами спящего мальчика, — на эти деньги ты соберешь самую большую в истории вашей страны армию. В соседних землях, которые вы называете «Черные Королевства», живет колдун по имени Мраава. У него хранится талисман — небольшой, черный камень. Колдуна необходимо убить, а талисман уничтожить. Достаточно расколоть его на две части, и волшебная сила исчезнет. Но сделать это может только смертный. Поэтому мне нужны вы.

Но не думайте, что Мраава не окажет сопротивления. Прежде всего, он соберет собственную армию и выступит вам навстречу. Кроме того, он опасный колдун, да к тому же владеющий талисманом… Но скоро к вам прибудет не менее сильный колдун, также имеющий старинный талисман. Вместе с ним прибудет тот, кто возглавит войско и приведет вас к победе.

— Но… зачем уничтожать талисман? — прошептал Гассан. — Может быть, лучше…

— Талисман необходимо уничтожить в ближайшее время, иначе мир ждут великие потрясения! Вы еще не готовы владеть такой силой… А возможно, и никогда не будете готовы. В будущем, вероятно, придется отнять у смертных все волшебные артефакты…

— То есть, в будущем — волшебство исчезнет? — спросила Итилия.

— Это произойдет еще нескоро… Пока равновесие должны поддерживать чародеи… Но настанет день, и мы удалим волшебство из вашего мира. Последствия сейчас трудно рассчитать… В любом случае, гибель человечеству грозит постоянно…

— Волшебство исчезнет… — Итилия задумчиво покачала головой. — Я знаю одного человека, который этому бы очень обрадовался!

— Этот человек скоро будет здесь! Он и возглавит армию.

Дриан медленно открыл глаза. Постепенно взор его стал осмысленным, и он очень удивился, увидев хозяина, стоящего перед ним на коленях.

Конан объезжал бесконечные ряды воинов. На вороном жеребце, в полном боевом доспехе, киммериец выглядел настолько внушительно, что даже скупые на похвалу наемники сопровождали его гулом одобрения. Хепат, следовавший за другом на сонном верблюде, старался не замечать ухмылок солдат, заметивших, наконец, верного оруженосца.

Гассан остался в шатре, разбитом на небольшом холме, откуда можно было видеть собранное наспех воинство. Реальную силу представляли одни лишь наемники — закаленные в боях, мрачные убийцы, за хорошие деньги и возможность пограбить, продающие свои умения и мечи. Остальная часть армии — ополчение из крестьян и ремесленников — набиралась купцом, скорее, для виду: авось, издали враг и не заметит, что вместо мечей у большей части солдат — вилы и плотницкие топоры.

Выйдя из шатра, Гассан оглядел армию и с недовольным ворчанием уселся в походное кресло, услужливо поставленное рабами в тени шатра. Итилия задумчиво раскачивалась в любимом кресле-качалке.

Солнце клонилось к закату, а Конан все еще объезжал нестройные ряды воинов. Колдун Эскиламп, усевшись на траву, весело болтал с Киасом, нарядившимся по случаю войны, в длинную, медную кольчугу, отливающую в лучах закатного солнца неприятным кровавым цветом.

— Непохож он на колдуна, — недовольно проворчал купец, с презреньем кивнув в сторону Эскилампа.

— А ты видел его кинжал? — Итилия с усмешкой смотрела на мужа.

— Видел… и — что? Старинный…

— От него сила исходит! Я сразу почувствовала. Да и сам он, этот юный колдун — непрост. Смеется, а глаза острые…

Гассан нехотя кивнул. Он различал, конечно, внутреннюю силу приехавшего с Конаном волшебника. Но хотелось почему-то ворчать, ни с кем не соглашаться, брюзжать…

«Может, потому, — размышлял купец, опустив голову, — что появился Конан? Что «верная» жена Итилия так часто смотрит на него, раздувая тонкие ноздри, словно породистая кобыла? Что этот черный мальчишка — Дриан — постоянно вертится под ногами, напоминая своим видом о задании Странника?

Как было бы хорошо — просто жить! Ни с кем не воевать, не искать волшебные камни-амулеты… Просто жить в большом, хорошем доме с красивой, верной женой… А если жена будет неверна — отрубить ей голову и завести гарем! Почему — о боги! — почему он до сих пор не завел гарем»?

Гассан вскочил и в волнении забегал перед входом в шатер. Почему он, как идиот, хранил верность этой шлюхе? Этой… этой…

Он невольно глянул на Итилию и смутился. Полные иронии, черные глаза супруги смотрели прямо в душу. Проникали, как всегда, в самые ее потаенные уголки.

«Не могла она догадаться про гарем, — поспешно отвернувшись, подумал Гассан. — Не могла… но догадалась!»

Эскиламп, оставив Киаса, подошел к купцу.

— Ты чем-то озабочен, господин? — Колдун был убийственно вежлив и так же убийственно снисходителен.

— Нет… ничего особенного… — Гассан поворошил носком сапога пожухлую траву. — Думаю вот, не завести ли мне гарем?

Эскиламп удивленно посмотрел на купца, затем перевел взгляд на скучающую Итилию, и покачал головой.

— Я думаю, она тебе не позволит этого, господин, — в глазах колдуна теперь светилось сочувствие и понимание.

Гассан прокашлялся и, понизив голос, сказал:

— А нельзя… как-нибудь… Словом, сделать так, что бы она… не изменяла?..

Эскиламп отыскал глазами мальчишку и кивнул. Купец поразился осведомленности волшебника. Казалось, тот знает все и про всех, читает самые потаенные мысли.

Он уже пожалел, что обратился к колдуну с такой унизительной просьбой.

— Как только мы выполним задание великого бога луны и будем свободны от обязательств перед ним, я с удовольствием займусь твоей супругой, господин, — с легким поклоном сказал Эскиламп.

Гассан, насупившись, молча повернулся и вошел в шатер. Двусмысленной фразой Эскиламп поверг его в смущение. И вдобавок напомнил о необходимости уничтожить проклятый талисман. Он прав! Не о гаремах и не о верности шлюхи-жены нужно сейчас думать… Где там Конан? Выступать нужно, пожалуй, завтра на рассвете!

Деревня состояла из нескольких кривобоких мазанок. Сплетенные из гибких прутьев и обмазанные глиной хижины теснились у самой границы пустыни. Но, как ни странно, к этому небольшому поселению тянулась широкая, наезженная дорога. Заканчивалась она на небольшой площади посреди деревни. Дальше не было ни дорог, ни тропинок — за последними жалкими строениями начиналась Великая Пустыня, простиравшаяся, как известно, до конца света.

Из высокой хижины вышел худой, словно высушенная мумия, черный, как головешка, маленький, как обезьяна, и сморщенный, как зад крокодила, человек. На шее его висел небольшой, отполированный до блеска, черный камень.

Человек стремительно прошел на средину площади и воздел руки. Из соседних мазанок к нему потянулись жители селения — молодые, крепкие мужчины, гибкие, грациозные женщины, седые, сгорбленные старики и орава детей самого разного возраста. Все это были родственники человека с камнем на шее. Его братья, сестры, дети, внуки, правнуки и праправнуки, ибо очень стар и очень мудр был худой, сморщенный человек — великий колдун Мраава. Он мог вызвать дождь, воскресить мертвого, наслать порчу, заставить любого правителя униженно ползать перед ним на коленях.

И конечно, он мог бы, если захотел, жить во дворце, но предпочел хижину почти на самом конце мира. Севернее и западнее располагались большие города, и в каждом был свой царек, имеющий в распоряжении, хоть небольшую, но армию. Но все они — и цари, и вожди полудиких племен — приходил на поклон и нему, великому колдуну Мрааве. Это он, владелец талисмана объединял страну, не позволяя местным властителям враждовать, истреблять попусту свой народ.

Люди должны плодиться! Женщины — рожать воинов, мужчины — готовиться к великой войне и обучать юношей.

И когда настанет день, все Черные Королевства двинутся на север — завоевывать мир! И никто, ни одна армия не устоит перед силой талисмана и силой духа великого колдуна! Падут северные города и царства, настанет день великого торжества, и он, Мраава, разбудит всесильного и ужасного Ктулху, повелителя мира. И величайший из Древних, спящий до поры в подводном городе Р'лиех, вновь будет властвовать над этим жалким миром. А рядом с ним, обретя космическое величие, всегда будет его верный раб и помощник — Мраава.

Но день еще не пришел. Его народ, не готов к великой войне. А проклятый всеми служителями Ктулху главный из Странников, бог луны — Нанна выслал армию для захвата и, вероятно, уничтожения талисмана.

— Идите во все города! — кричал Мраава. — Доберитесь до самых дальних пределов! Пусть все цари, все вожди дадут мне лучших воинов. Я должен собрать великую армию! Идите и скажите — близится конец нашего мира! И только я могу помочь! Только я и наш талисман — залог благополучия и богатства.

И побежали, побрели, поковыляли в разные стороны родственники колдуна собирать великую армию для разрушения коварных замыслов бога Нанны, главного и старейшего из плеяды Странников.

Огромная армия, поднимая клубы пыли, медленно двигалась на юго-восток. Конан, Хепат и Эскиламп ехали во главе конного отряда наемников — главной ударной силы войска.

За конниками нескончаемыми ровными колоннами двигалась легковооруженная пехота. И уж в самом конце нестройными рядами шествовало ополчение. Позади армии шестерка великолепных лошадей тянула огромную повозку, в которой под балдахином возлежали купец Гассан и его красавица супруга. Покой хозяина охраняли многочисленная челядь и отряд телохранителей. Очень мешала пыль. Гассан ругался и чихал, но не желал ехать в авангарде армии — полководец, коим он себя вдруг вообразил, должен обозревать армию и возможный театр военных действий.

Итилия, когда лежать под балдахином становилось невмоготу, вскакивала на коня и, чувствуя неодобрительный взгляд супруга, мчалась вперед. Втискиваясь между Конаном и Эскилампом, она жадно слушала долгие рассказы колдуна о свойствах волшебных артефактов или отрывистые, ни на что не похожие песни гномов из клана Вармина в исполнении Хепата. А когда друзья умолкали, просила Конана рассказать о любовных приключениях последнего времени. Киммериец, по простоте душевной, поведал пару историй, за что был награжден гневным, ревнивым до безумия, взглядом разъяренной фурии.

Последняя ночь на территории страны Куш выдалась неспокойной. У костров возбужденные ополченцы переговаривались и спорили до утра. На следующий день предстояло вторгнуться в чужие пределы. Для многих это было внове. Кто-то судорожно принимался точить топор, кто-то радостно доказывал, что из походов все возвращаются богачами. Другие, более разумные, возражали — самим бы вернуться, какое там богатство…

Уже под утро со всех сторон вдруг раздался волчий вой. Затем рычание, визг, стоны. Лагерь был атакован сотнями, тысячами волков. Звери, совершенно не страшась огня, бросались на людей. Многие падали в костры вместе с воинами, которым они намертво вцеплялись в глотки.

Ополченцы с вытаращенными глазами в панике метались между костров, преследуемые обезумевшими зверями. Наемники, за несколько минут очистив от волков свою территорию, бросились помогать бывшим крестьянам и ремесленникам.

К утру все становище было усеяно волчьими трупами, а половина ополченцев получила серьезные покусы, и возможность их дальнейшего участия в военных действиях вызывала серьезные сомнения.

Конан осмотрел с десяток раненых и заметил, что волки, если не удавалось вцепиться в горло, старались разодрать у человека правую руку.

— Несомненно, этих милых животных направлял наш друг Мраава, — бесстрастно произнес Эскиламп.

— Да, им приказали убить или вывести из строя. Покусать правую руку…

Конан мрачно огляделся. Около сотни ополченцев лежали с разорванным горлом, другие корчились от боли.

— Значит, черный колдун уже знает о нашем приближении? — спросил Хепат

— Он знает о нас все! — резко ответил Эскиламп.

Прибежал запыхавшийся Дриан:

— Господин, беда! Беда! — Он указывал на шатер Гассана, установленный, как всегда, на небольшом возвышении.

— Беда! — повторил мальчик, отдышавшись. — У господина отрублена голова, а жена его исчезла…

Крепко выругавшись, Конан поспешил к шатру. Выли служанки, мрачно и растерянно бродили телохранители. Поодаль валялись несколько десятков волчьих трупов — охранники поработали на славу.

Конан и Эскиламп, а за ними Хепат и Дриан вошли в шатер. Бросился в глаза беспорядок — перевернутый столик, опрокинутые кувшины, лежащее на боку кресло. У походной кровати своего господина понуро стоял Киас. Обезглавленное тело купца он заботливо уложил на пропитанную кровью простыню.

— А где его голова? — Конан с недоумением огляделся.

— Голова… она… — В глазах юноши стояли слезы. — Ее… бросили волкам. Они ее начисто обглодали…

Хепат присвистнул, а Дриан закрыл лицо руками. Эскиламп же только задумчиво понурился, будто соглашаясь с невидимым собеседником.

— Начальника охраны ко мне! — гаркнул Конан.

Высокий негр могучего сложения вошел в шатер и с достоинством поклонился.

— Рассказывай!

— Мы несли службу, как обычно. Господин и госпожа собирались отойти ко сну. Все было тихо. Когда напали волки, мы окружили кольцом шатер и отражали атаки. Ни волк, ни человек не могли пробраться к хозяину. Это сделала… его убила… сама госпожа.

Охранник замолчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну! Говори! — нетерпеливо бросил Конан.

Негр опустил голову и продолжал:

— Она не любила нашего господина… изменяла ему… Почти каждый из нас… — Главный телохранитель смущенно закряхтел.

— Вот как? — насмешливо проговорил Эскиламп — А часто они ругались из-за этого?

— Бывало… Но хозяин ее боялся. Очень уж она была… как бы это сказать… бешеная, что ли… И в любви — тоже.

— Если вы стояли вокруг шатра — как же она сумела убежать? — Конан был мрачен и подозрителен.

Рассказы о распутстве Итилии оставляли неприятный осадок. С некоторым удивлением он обнаружил, что эта странная женщина до сих пор ему не безразлична.

— Я не знаю, куда она делась! Должно быть, выскользнула, когда мы отбивались от волков! — четко ответил начальник охраны.

Чувствовалось, что этот вопрос телохранителями уже обсуждался.

— Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь, — вкрадчиво начал Эскиламп. — Я колдун и могу заставить тебя сказать правду! Подумай об этом.

Негр тяжко вздохнул и, помедлив, промолвил:

— Исчез один из наших… Лучший воин. Я думаю, они…

— Ясно! — Конан кивнул, жестом отпустил охранника и, отвернувшись, задумался.

Хепат подошел к нему и потянул за палец.

— Я думаю, у нее были причины убить купца. Вспомни, как Гассан служил кровавому богу Мбомбо, лик которого проступал на потолке! Скольких рабов он принес в жертву!.. Возможно, он и сейчас… — Гном с надеждой глянул на Эскилампа.

— Да, — кивнул колдун, — вполне возможно, что на нашего друга оказал пагубное воздействие другой наш приятель — тот, чей талисман мы собираемся уничтожить.

— Вот видишь, Конан! — радостно воскликнул гном. — Она ни в чем не виновата! Она вынуждена была!

— Да что ты меня утешаешь?! — рявкнул Конан.

И, глянув в грустные глаза друга, уже мягче продолжал:

— Возможно, и вынуждена… А, возможно… Ты ведь знаешь, кем она была раньше… Убийцей на службе у… — киммериец посмотрел на Эскилампа. — У Актиона, наставника нашего колдуна! Может, она вспомнила, чему ее учили с самого детства?

Хепат опустил голову. Эскиламп же, напротив, услышав имя своего наставника — оживился.

— Да, Актион умел воспитывать нужных людей! И не только людей! Если б вы знали, какие еще существа ему служили! При всех его недостатках, это был великий человек и сильный волшебник.

Затем, выглянув из шатра, колдун добавил:

— Солнце уже высоко, давно пора выступать. Я советую челядь отправить домой вместе с ранеными ополченцами, а телохранителей оставить при себе — посмотреть, каковы они в настоящем бою.

— Я так и сделаю, — сказал Конан, — а выступим сразу, как похороним убитых.

Колдун Мраава, как черная статуя, восседал на носилках. Четверо сильных мужчин, стараясь двигаться ровно и плавно, чтобы не прогневить великого мага, несли его среди леса колыхающихся копий. Великое черное воинство готовилось к выступлению. Горели хитро устроенные в ямах костры — с длинными дымоходами, на конце которых коптилось мясо буйвола — лучшая еда для воина в походе.

Вокруг других костров — обычных — плясали местные колдуны, разжигая в мужчинах страсть к битве и к женщине. Проводить мужей на великую войну пришли многие молодые жены — те, чья красота и грация еще не увяли, чьи танцы могли возбудить самые дикие, первобытные инстинкты человека — убивать и совокупляться.

На утро великий Мраава назначил выступление, и черные колонны мускулистых воинов с рассветом будут готовы двинуться навстречу врагу. Но ночь — последняя ночь перед походом — принадлежала колдунам и женам. И с наступлением темноты запылали костры, источая едкий дым волшебных снадобий. Колдуны, приплясывая и выкрикивая заклинания, бросали и бросали в огонь заранее заготовленные, плотно увязанные пучки травы. Жадно вдыхали сизый дымок воины, обступившие костер, и дикое веселье наполняло их сердца. Тянулись к костру жены, стоящие именно там, куда ветерок относил волшебный дым.

И туманились глаза у молодых женщин, глубже и чаще дышала их грудь, становилось легким, невесомым, воздушным гибкое тело. И хотелось танцевать, петь, извиваться в сладостном ритме тамтамов, и любить, любить подряд всех воинов, отправлявшихся добывать великую славу.

Мраава приказал носильщикам остановиться у одного из самых больших костров. Удобно устроившись на подушках, невидимый в темноте, он с одобрением наблюдал за действиями местного мага.

Еще молодой, но, судя по быстрым, уверенным действиям, опытный колдун, бросал в огонь травы, бормотал, а временами — выкрикивал заклинания, приплясывал, — словом, проделывал все, что требуется в таких случаях.

И вот, над огромным, невиданным доселе скопищем людей разнеслись пока еще тихие удары тамтамов. Мужчины отодвинулись от костра, уступая место женщинам.

Барабаны зазвучали громче, и жены молодых воинов, содрогаясь в такт сладостным звукам, цепочкой двинулись вокруг костра.

Частота ударов увеличилась, и теперь даже Мраава ощутил острое желание танцевать, извиваться, биться в едином для всех ритме.

Мужчины приплясывали, ритмично напрягая мышцы живота и ног. Женщины двигались по кругу. Их тела, блестящие в свете костров, округлые и гибкие, находились в постоянном движении. Ритм невидимых в темноте тамтамов пронизывал каждую клеточку тела.

Из темноты выскочил местный колдун и, извиваясь змеей, стал в бешеном ритме проделывать характерные, естественные движения тазом, поочередно прикасаясь к каждой из танцующих женщин.

Мужчины не выдержали напряжения и, двигаясь в общем ритме танца, устремились к костру. В огонь полетели набедренные повязки.

Невероятная энергия колдуна доводила танцующих до безумия. Женщины также метнули в пламя набедренные повязки, и теперь черные, блестящие от пота, обнаженные тела воинов и их жен, бесновались в переменчивом свете.

Вокруг каждой женщины содрогались в танце не менее десяти-пятнадцати мужчин. Тамтамы выдавали самый быстрый ритм, на который были способны опытные, закаленные в празднествах барабанщики.

Мраава горящими глазами наблюдал за происходящим. Дергающимися движениями мужчины подходили к женщинам и, как бы в изнеможении, откатывались назад. Колдун неистовствовал. За короткое время он успел коснуться каждой женщины — каждой жены, давно потерявшей из виду своего мужа. Прикосновения колдуна производили невообразимый эффект. Запах его пота доводил женщин до исступления. Они ощущали себя львицами, пантерами, самками леопарда. Выгибаясь, они наклонялись, царапая ногтями землю. Мужчины, орошая потом выбранную ими женщину, с рыком бросались к ней и со стонами отступали. Но с каждым разом отступление было короче, а натиск активнее.

Мраава, конечно, знал, чем заканчиваются подобные празднества, но ощущал удивившее его самого желание досмотреть все до конца.

В свете догоравшего костра метались черные тени, слышался пронзительный голос колдуна, выкрикивающего заклинания, сладостные крики женщин, рычание мужчин. Теперь уже никто не танцевал. Возбуждение достигло последней стадии и требовало немедленного выхода. На каждую жену воина приходилось не менее десятка мужчин. Мраава знал, что после этой ночи женщины долгое время не смогут даже думать о любовных утехах. И в этом был большой смысл, ибо мужчины надолго покидали молодых жен. А многие — навсегда отправлялись в страну духов.

Мраава преклонялся перед мудростью предков, завещавших живым такие нужные, полезные обычаи.

Впав в сладостное оцепенение, он наблюдал завершение праздника. А спустя долгое время, приказал опустить носилки и, тяжело дыша, ощущая растекающееся внизу живота тепло, нетвердой походкой подошел к костру. Все закончилось. Вокруг каждой женщины, без сил, вповалку лежали воины. Никто не шевелился. Переступая через неподвижные тела, Мраава выбрал себе женщину — молодую, стройную, с детским лицом, на котором застыли одновременно и торжествующая улыбка, и гримаса отвращения.

Наклонившись, великий колдун долго всматривался в детские черты женщины — чьей-то жены, ставшей сегодня женой многих сильных, неистовых в страсти воинов. И содрогнувшись всем телом, не в силах более себя сдерживать, колдун с громким стоном упал на распростертое перед ним неподвижное тело.

В армии Конана теперь царил образцовый порядок. Большинство ополченцев решили уехать вместе с ранеными. Конан не препятствовал — необученные ремесленники были только обузой. Гассан набрал их для массовости, не понимая, что большая, но неповоротливая, подверженная панике армия гораздо хуже маленькой, но хорошо организованной и мобильной. Именно такую — небольшую, состоящую из опытных воинов армию — и вел теперь Конан в сердце загадочной страны под названием Черные Королевства.

Солнце еще не коснулось горизонта, а Конан объявил привал. Засветло заготовили сушняка для костров. Выставили усиленные дозоры, выслали в разных направлениях опытных разведчиков. Эскиламп развел свой волшебный костер и что-то долго бормотал над ним, бросая в огонь щепотки разноцветных порошков. Хепат издали наблюдал за манипуляциями колдуна, не решаясь спросить, что же он затеял.

Конан, окруженный бывшими телохранителями Гассана, объезжал посты. На душе было неспокойно. К ночи усиливался ветер, солнце садилось в тучу. Следовало ждать ночную грозу. А учитывая способности Мраавы, можно было предположить, что гроза придет не простая.

— Что он придумает на сей раз? — бормотал под нос Конан. — Будет хлестать нас молниями?

Вернувшись к шатру, в котором подобало ночевать командиру, киммериец остановился у костерка, над которым в неестественной позе застыл Эскиламп. Поодаль стояли Хепат и Дриан, а за ними возвышался Киас в надраенной до солнечного блеска медной кольчуге.

Троица выглядела до того забавно, что Конан невольно усмехнулся. Самым маленьким и самым старшим был гном — с окладистой бородой, крючковатым носом, с бесстыдно вылезшими напоказ бородавками и сердитым взглядом. Он заметил усмешку друга и слегка обиделся.

Рядом стоял самый младший — черный мальчик Дриан — на голову выше пожилого гнома, с тонкими, худыми ножками и копьем в руке. И великаном выглядел рядом с ними помощник покойного Гассана — Киас. Казалось, что эти трое некой высшей силой собраны из разных эпох для выполнения задания. Впрочем, задание у них действительно есть…

Конан задумчиво поскреб гладко выбритый подбородок. Со смертью Гассана и исчезновением Итилии перед ним встал еще один вопрос — финансовый. Насколько было известно, купец выдал наемникам задаток, пообещав основную сумму выплатить по окончании похода. Кто теперь станет распоряжаться богатством Гассана, было совершенно неясно. Возможно, все перейдет в казну правителя… Но, приняв армию под свое командование, Конан автоматически принимал на себя и долги Гассана. Сложное и скверное положение…

Неслышно подошел Эскиламп. Крайне усталый вид всегда бодрого и веселого колдуна удивил Конана.

— Я встретился сейчас с Мраавой. Хотел узнать его планы. Это очень сильный колдун! Очень… Я едва выдержал его атаку…

Эскиламп в изнеможении опустился на землю. Конан присел рядом.

— Ну и… Узнал ты его планы? Что он придумает этой ночью?

— Он уже придумал. Ночь у нас будет веселая… Я, правда, сумел его на некоторое время обезвредить, так что непосредственно руководить ими он не сможет…

— Кем руководить? — нетерпеливо спросил Конан.

— Армией зомби…

С воплями бежали оставшиеся ополченцы. Киас в своей отливающей медью кольчуге, закрыв голову руками, в страхе содрогаясь всем телом, лежал на земле. На армию Конана надвигался ужас. Полусгнившие трупы, распространяя смрад и роняя остатки плоти, дергающимся шагом шли в атаку. Каждая костяная рука сжимала меч, на каждом оскаленном черепе плотно сидел измазанный в земле шлем. У многих были щиты и копья.

Но не вооружением брали эти давно погибшие воины. Они побеждали страхом. Великий Мраава редко использовал армию зомби. Только в самых крайних случаях, когда проиграть войну было равносильно личной смерти. Смерть воинов колдуна не трогала… Значение имела только угроза его драгоценной жизни. И только в этом случае он призывал на помощь армию мертвецов. И платил за это частью своей жизни.

Нынешней ночью колдун решился вновь вызвать зомби. Слишком велика была ставка — его жизнь и сохранность талисмана, а значит, и возможность пробуждения великого Ктулху.

И шли в атаку мертвецы, скаля в вечной усмешке гнилые зубы, и в страхе бежали перед ними живые…

Но суровые наемники не дрогнули. Стройными, сомкнувшимися рядами встретили они скопище гнили. Не дрогнул и Хепат, сражаясь рядом с Конаном, хотя и бледно было его лицо, и слегка дрожали руки.

— Как они держатся — кости? Почему не распадутся? Ведь у них все сгнило! — кричал гном, перекрывая шум битвы.

— Колдовством держатся, проклятье! — рявкнул Конан, круша своим огромным мечом наседавших мертвецов.

Уже целая груда мерзких шевелящихся костей лежала перед ним, а зомби все лезли и лезли, размахивая ржавыми мечами. Краем глаза киммериец заметил, что изрядно потрепанные наемники, теснимые мертвецами, медленно отступают. Хепат что-то кричал, показывая направо и налево. Конан понял, что возникла угроза окружения. Приходилось, отмахиваясь мечом, отходить вслед за наемниками. А зомби напирали, лезли, упрямо продвигались вперед — так велел разбудивший их колдун Мраава.

Вскоре Конан с оставшимися наемниками оказался в окружении. Образовав круг, воины стояли насмерть. А вокруг колыхалось море мертвецов. Мраава поднял из земли всех, кого смог. И бесчисленные легионы зомби теснили оставшуюся в живых горстку мужественных воинов

В центре круга, ссутулившись, стоял Эскиламп, нараспев читая заклинания. Хепат также вышел из битвы — теперь он ничего не мог сделать со своим кинжалом. Конан сражался рядом с капитаном наемников — пожилым воином, заметно уставшим и уже с трудом отражавшим удары ржавых мечей наступающих зомби.

Киас, устыдившись своего малодушия, встал в ряды сражающихся и, получив проникающий удар в живот, упал под ноги мертвецов. Смерть его была ужасна — истекающего кровью юношу затоптали костяные ноги трупов, обутые в тяжелые сапоги.

Чернокожий мальчик Дриан, не успевший убежать вместе с последними ополченцами, жался к Эскилампу и Хепату. Волшебник, содрогаясь, он напряжения, выкрикивал самые страшные заклинания из своего арсенала. И постепенно удары зомби становились слабее, натиск стихал. Мертвецы все чаще падали на землю, роняли мечи и копья.

С последними словами заклинания, Эскиламп, вместе с поддерживающим его Хепатом, без сил рухнул на землю. Но падали и зомби. Последние из них, вяло размахивая мечами, пытались атаковать Конана, но мгновенно были превращены в груду костей.

Хепат кричал в самое ухо бесчувственному Эскилампу — сообщал радостную весть о победе. Колдун с трудом поднял голову и слабо улыбнулся. Утирая пот, Конан оглядел ряды оставшихся в живых воинов. Горстка израненных, уставших, пеших солдат… Те, кто не успел спешиться и сражался верхом, погибли в первую очередь. Кони пугались смердящих зомби и сбрасывали седоков…

Пал в схватке капитан наемников, полегли все до единого телохранители Конана. Сам киммериец получил несколько легких ранений — Хепат наложил мазь и перевязал его раны.

Нечего было и думать продолжать поход за волшебным талисманом — следовало как можно скорее убираться из этой страны, где воюют даже мертвые.

Перевязав раны, воины ловили разбежавшихся лошадей и готовились к бесславному возвращению на родину, когда Дриан закричал:

— Смотрите! — И в этом крике было столько отчаяния, что сердце Конана дрогнуло.

На горизонте показалась армия чернокожих воинов Мраавы. Это приближалась верная гибель. Израненные наемники, несмотря на умение сражаться и мужество профессиональных воинов, не смогут долго продержаться против свежего войска, возглавляемого, к тому же, великим колдуном — обладателем талисмана.

— Садитесь на первых попавшихся коней и скачите! Мы их задержим. Всем не убежать… — Конан помог подняться Эскилампу.

— Нет, — прохрипел колдун, — я должен восстановить силы и противодействовать Мрааве.

Он выхватил кинжал. После ночного боя с армией зомби прошло несколько часов. Взошло солнце, и в его лучах ослепительно засверкал волшебный клинок Эскилампа.

— Мне нужна кровь… Кровь, отворенная на заре кинжалом, даст силу…

Конан молча протянул руку.

— Нет! — крикнул Хепат. — Тебе нельзя терять больше крови! Возьми мою! — Он повернулся к волшебнику и закатал рукав.

Незаметно мелькнул клинок над веной гнома, и Эскиламп, как вампир, поспешно припал к ране. Напившись свежей крови, он закрыл глаза и прилег, вытянувшись и расслабив мышцы.

Бледный Хепат сел рядом. Дриан, в ответ на грозный взгляд Конана, покачал головой. Он тоже решил остаться и разделить общую судьбу.

Наемники готовились к смерти. Каждый помолился своему богу и поцеловал висевший на шее талисман.

— Круг! — крикнул Конан, и солдаты встали плечом к плечу, образовав пока еще довольно большой круг.

С грустью представил себе киммериец, как будет уменьшаться это кольцо, пока последние воины не падут под ударами дикарей…

Черные, как головешка, полуголые воины армии Мраавы, нахлынули, точно морской прилив. С визгом, потрясая копьями, они неустрашимо бросались на мечи наемников. Они умирали сотнями, но их были тысячи. Воля колдуна заставляла дикарей с пеной у рта бросаться в атаку и чаще всего погибать, не успев нанести ни одного удара. Но из задних рядов, затмевая солнце, летели копья. И падали воины Конана, не успевая отбивать летящую смерть.

Горстка уцелевших воинов с трудом отражала атаки дикарей, когда из середины круга раздался зычный голос Эскилампа. Он стоял, подняв светящийся кинжал, и голос его был подобен грому. Откатилась черная орда, замолкла, и вышел вперед маленький, сморщенный человек с черным камнем на шее.

Он поднял обе руки и прокричал заклинание на языке Древних. Согнулся от боли Эскиламп, но, застонав, тут же выпрямился, и вновь засверкал его волшебный кинжал. Отблеск упал на лицо Мраавы — и рухнул на колени черный колдун, закричав от невыносимого страдания. С рычанием поднялся чародей, держась за отполированный камень, и вновь завопил на забытом языке Древних. На языке чудовищного Ктулху, дремлющего до поры в подводном городе Р'лиех.

На сей раз упал навзничь Эскиламп и долго не мог подняться. Жутким смехом засмеялся Мраава. Сорвал свою набедренную повязку, обернул ею копье. Что-то прошептал, и вспыхнула тряпка — бросил он копье в центр круга и снова засмеялся.

Жарким пламенем вспыхнула земля вокруг поверженного Эскилампа. И одновременно двинулись в атаку черные воины колдуна.

Конан бросился к охваченным пламенем друзьям. Вынес из огня Эскилампа. А Дриан помог выбраться обескровленному Хепату. Но пламя разрасталось. Странным образом друзья опять оказались внутри огненного круга. Из-за стены пламени раздавались крики наемников — огонь добрался и до них. Мраава решил силой талисмана сжечь оставшихся врагов заживо.

И вдруг зазвучала чудесная тихая музыка. Бессильно опали языки пламени, и перед друзьями предстала невероятной красоты женщина. Легкое белое платье развевалось на ветру, задувавшем огонь. Чело богини украшала тонкая, почти невидимая корона с огромным бриллиантом в центре. Ее чистые глаза лучились тихим, загадочным светом.

— Иштар, — прошептал Эскиламп, — великая богиня… Царица Инанна, это ее другое имя… Как и было предсказано, она пришла спасти… нас… тебя, Конан…

Богиня повела рукой, и пламя с шипением потухло. Черное воинство пало ниц — дикари, подвывая от страха, лежали, зарываясь лицом в песок. Мраавы среди них не было.

— Поспешите, — Голос богини струился, подобно журчанию прозрачного ручейка в священной роще. — Догоните черного колдуна и уничтожьте талисман. Дикари вас больше не тронут. Мрааву вы найдете в пещере одинокой горы на юге страны. Прощайте и поторопитесь. Колдун попытается разбудить Спящего… Любой ценой ему надо помешать…

— Так… почему, она, царица эта, то бишь, богиня, дальше нам не поможет? — Хепат вопросительно глянул на Эскилампа.

Небольшой конный отряд наемников сопровождал Конана, Эскилампа, Хепата и привязавшегося к ним Дриана на юг, к одинокой горе, о которой говорила богиня. Остальных солдат Конан отправил в Ксутал с приказом дождаться его скорого возвращения.

Эскиламп недовольно глянул на любопытного гнома:

— Боги не могут прямо вмешиваться в эти дела… Ктулху тоже действует через адептов своего культа.

— Да кто такой, этот Ктулху? — не унимался Хепат.

— Величайший и ужаснейший из древних! — отрезал Эскиламп и слегка пришпорил коня, давая понять, что разговор окончен.

К одинокой горе подъезжали на закате. Зияющая черная пасть пещеры выглядела зловеще. Приказав солдатам разбить лагерь, Конан, хмурившись, повернулся к Эскилампу:

— Ты можешь точно узнать, где сейчас находится Мраава? Пещера, как мне думается, имеет множество разветвлений!

— Я постараюсь узнать… — Колдун сосредоточенно забормотал заклинание.

Хепат, тем временем, сделал несколько факелов, связал их и забросил за спину. Затем проверил, легко ли выходит из ножен кинжал, и объявил, что он готов идти хоть в самую преисподнюю. Конан ждал, нетерпеливо расхаживая у входа в пещеру. Наконец, Эскиламп вскинул голову:

— Я знаю, где он! Нужно спешить, он уже начал…

Друзья устремились в недра горы. Пещера действительно имела множество разветвлений, но колдун уверенно выбирал дорогу, ни разу не остановившись. Миновали множество гротов с разноцветными сталактитами и гроздьями летучих мышей. Наконец, Эскиламп указал на небольшой, малозаметный тоннель.

— Он там… Подождите, я должен подготовиться.

Сосредоточившись, волшебник долго что-то шептал, вынув кинжал и приложив его ко лбу.

Небольшая пещера освещалась несколькими закрепленными на стенах факелами. Посредине на плоском камне лежала связанная черноволосая женщина. Рядом, с горящими безумием глазами, суетился рано поседевший, исхудавший воин. Он то и дело поправлял веревки, затем отбегал в сторону и наклонялся над длинной расщелиной, наискось пересекающей пещеру.

— Он идет! Он идет! — кричал безумный воин, глядя на сидящего поодаль маленького, сморщенного человека с плоским черным камнем на шее.

Из расщелины — этого жуткого провала в бездну — доносились странные звуки. Казалось, нечто, шурша и царапая когтями стены, поднимается наверх.

Сморщенный человек простер руку, и воин пал перед ним на колени. Затем, завывая, как бездомный пес, отполз в сторону и затих, свернувшись у стены. Никто не должен мешать великому таинству пробуждения Спящего.

Мраава подошел к связанной женщине.

— Тебе будет оказана великая честь! Ты станешь невестой самого Ктулху!

Распростертая на алтаре жертва испуганно смотрела на мерзкого, сморщенного человечка. Кляп во рту мешал не только говорить, но и дышать. От недостатка кислорода кружилась голова, и все происходящее казалось просто жутким сном.

Еще недавно она была женой самого богатого человека в стране. Он, правда, стал жутко ревнивым, и его пришлось обезглавить, но это мелочи. Вместе с самым неутомимым любовником она собиралась вернуться в Ксутал, собрать несметные сокровища покойного мужа и выехать с караваном на север.

Но любовник попал под влияние черного колдуна — и вот она, обнаженная и беспомощная, лежит на алтаре в недрах горы. Как переменчива судьба! Как зло она шутит над людьми…

Мраава подошел к расщелине и прислушался. Царапание приближалось. Из глубины ужасного провала потянуло запахом тления. Послышался далекий, тусклый вой.

— Это еще не он… это его слуги… — бормотал колдун, вслушиваясь в доносящиеся звуки.

И обернувшись к женщине, уже громко продолжал:

— Сейчас тебя заберут в Р'лиех! И когда великий Ктулху проснется и познает твое тело, выпьет кровь и пожрет плоть, он сумеет выбраться на поверхность и восстановить власть, утраченную в битве со Старшими Владыками!

Мраава захихикал и потер сухие шершавые руки.

Безумный воин вдруг вскочил и быстрым движением обнажил меч, с которым не расставался даже во время сна. В пещеру быстрым шагом вошел Конан. За ним — Эскиламп и Хепат.

— Убей его! — крикнул Мраава безумному слуге, указывая на Конана.

Воин с рычанием бросился в атаку. Сумасшествие придавало ему силы, и некоторое время киммериец едва успевал отбивать удары, наносимые с неимоверной быстротой.

«Это лучший воин из телохранителей Гассана», — вспомнил Конан.

Он успел заметить связанную Итилию на алтаре и все понял. Телохранитель стал слугой черного колдуна и предал любимую женщину.

Эскиламп и Мраава стояли друг против друга, как каменные изваяния. Каждый держался рукой за свой талисман, и оба древних артефакта вибрировали, испуская силовые волны.

Хепат подбежал к Итилии и поспешно разрезал веревки. Женщина, рыдая, обняла гнома, не в силах вымолвить ни слова. А из расщелины доносились звуки приближающихся неведомых существ. Сильнее потянуло затхлым смрадом.

Злобный вой теперь слышался отчетливо. Казалось, вот-вот из бездонной трещины вынырнут ужасные твари.

Конан, наконец, отбив очередной выпад противника, левой рукой нанес ему удар в подбородок. Бывший телохранитель опрокинулся на спину, вскочил, как кошка, готовясь к новой атаке, но меч Конана уже вошел ему в средину груди. Безумец испуганно глянул в синие глаза убившего его человека, затем, уже осмысленным, просветлевшим взором окинул пещеру, заметил Итилию, Хепата, Эскилампа. С ненавистью долго смотрел на застывшего черного колдуна, а затем улыбнулся и сказал Конану:

— Убейте колдуна… Убейте тех, кто сейчас появится… Спасите женщину… Спасите мир…

С трудом вынул Конан меч из грудины умершего, одним прыжком достиг места, где застыли в невидимой схватке маги, и быстрым ударом снес с плеч Мраавы его сморщенную голову.

— Скорее, — крикнул Эскиламп, — разбей талисман!

Плоский черный камень с веревкой, продетой в небольшое отверстие, лежал рядом с обезглавленным телом колдуна.

— Скорее! — повторил Эскиламп. — Не касайся его руками! Разбей ударом меча!

Конан медлил. Камень был таким красивым! Камень хотел служить ему, великому воину, Конану, сделать его властителем всех цивилизованных стран, сделать его королем, волшебником… Камень принесет удачу, богатство, славу! Камень поможет достичь истинного величия…

Резкий удар меча — и наваждение исчезло. Одна половинка потускневшего камня лежала у алтаря, другая — отлетела к трупу несчастного телохранителя.

— Я уж боялся, что он зачарует тебя, — улыбнулся Эскиламп. — Это был очень сильный талисман. Пожалуй, даже сильнее моего… — И он любовно погладил лезвие кинжала.

— Да, этот камень сулил… много чего… — буркнул Конан и повернулся к Итилии. — Зачем ты убила…

Оглушающий вой раздался в пещере. Распространяя ужасное зловоние, из расщелины выскочили две чешуйчатые твари. Словно ожившие вдруг горгульи они заковыляли к алтарю, поводя налитыми кровью глазами.

— Это самые низшие существа, они почти не имеют разума, — пояснил Эскиламп. — У них задание — доставить приготовленную жертву.

Твари в недоумении остановились у алтаря.

— Может, подбросить им тело великого колдуна, лишившегося головы и талисмана? — Конан с усмешкой повернулся к Эскилампу.

— Не стоит злить попусту Древних… Тем более, самого Ктулху… Подождем, эти твари сейчас уберутся…

Итилия подошла к Конану и, вздрагивая, скользнула в его объятия. Киммериец удивленно посмотрел на женщину — он вовсе не был склонен обнимать ее после всего, что она натворила…

«Горгульи» тупо оглянулись, увидели расщелину, быстро засеменили к ней и с воем бросились вниз, оставив после себя ужасный запах гниющих трупов.

Конану удалось, наконец, оторвать от себя испуганную, обнаженную женщину.

— Зачем ты убила Гассана? — повторил он вопрос.

— Он ревновал, как… как идиот! И собирался отрубить мне голову… Кажется, собирался…

Эскиламп мягко коснулся плеча Конана и вкрадчиво произнес:

— Купец Гассан погиб в битве с силами тьмы! Мы все это знаем… Итилия, его верная жена, а теперь вдова, наследует дворец и все, что принадлежало покойному. Я думаю, она щедро заплатит всем, кто спас ее от смерти!

— Пусть заплатит наемникам — кто остался в живых — и вдовам погибших ополченцев! — пробурчал Конан, направляясь к выходу из пещеры.

Хепат с факелом поспешил следом. Итилия с благодарностью глянула в смеющиеся глаза Эскилампа.

— А тебе, великий волшебник, я заплачу столько, сколько скажешь! Особенно если ты уговоришь Конана хоть несколько дней попировать у меня во дворце…