Сергей Чекмаев Консул и карма

«…Государственная программа Объединенной Республики „Перерождение“ призвана возвратить долг общества гражданину Республики, посвятившему себя общественному служению.

Перерождение может быть определено только выдающимся гражданам Объединенной Республики за особые заслуги перед народом и государством.

Перерождение назначается абсолютным большинством при всеобщем голосовании граждан Республики, имеющих право голоса.

Голосование проводится отдельно по каждому претенденту.

Претендент, получивший право на Перерождение, имеет право публично отказаться от него.

Претендент, принявший дар граждан Республики, по достижению возраста абсолютной нетрудоспособности будет перерожден в собственном теле с устранением всех существовавших увечий и недостатков. Стартовый возраст Перерождения выбирается самим претендентом, но не может быть меньше «порога совершеннолетия» – 21 года.

Перерожденному определяется место для уединенного поселения в любой из охраняемых зон, по его выбору.

На протяжении всего срока существования Перерожденный получает право пользования без материального возмещения всеми благами, товарами и услугами, доступными гражданину Объединенной Республики.

Да свершится Перерождение!

Да умножатся добродетели Перерожденных и исчезнут их пороки!»

Когда институт евгеники Болларда впервые объявил о достижении физического бессмертия, Конрад Лин мало интересовался новостями науки. Да и до того ли было двадцатидвухлетнему стажеру! Свежеиспеченный бакалавр юриспруденции только-только получил приглашение из секретариата местного оппозиционного политика и свой шанс упускать не собирался.

Через четыре года Конрад впервые попробовал баллотироваться сам. Независимым кандидатом. СМИ вовсю смаковали подробности успешных экспериментов с наложением ментальной матрицы, а Лин, имея за плечами не одну выигранную кампанию, легко прошел в городской совет.

Первый шаг был сделан.

Лезть дальше без поддержки не было смысла, и Конрад почти незаметно для остального мира вступил в Народно-консервативную партию. Говорят, лорд Габорио, почетный секретарь и лидер НКП был против, но его уговорили. Партии нужна была свежая кровь, а молодой, беспринципный, но все-таки готовый к компромиссам «волк» Лин, казался идеальным кандидатом.

За три дня до вступления в ряды НКП между Конрадом и младшим трибуном партии Малковичем состоялся следующий разговор:

– О, Боги, Лин, я никогда не поверю, что вы вдруг прониклись нашей программой! Скажите уж честно, НКП – это ваш трамплин в сенат протектората.

– Я этого не скрываю.

– Конечно, вы не скрываете! Ну, хорошо. Положим, ваш напор мне нравится, и я проголосую «за». Грейвс, по-видимому, тоже. Лизоблюд Каталина давно уже подтирает слюни старому пню Габорио и вас не поддержит. Остается только Ваниш. Слышал, наш голубенький ангел тоже ратует за вас. Никак не могу понять, чем вы его купили? Не говорите только, что некоторыми интимными…

– Правдой, трибун.

– И лестью – да? Как меня. Младший, – Малкович выделил голосом, – трибун, Лин. Пока младший.

– Думаю, это изменится.

Малкович усмехнулся.

– Тогда старого маразматика хватит удар. Что ж, посмотрим. Надеюсь, я не ошибусь в выборе.

– Я тоже надеюсь, трибун.

Через полторы иды младший трибун Малкович по настоянию закрытого совета партийной совести сложил полномочия и вышел из НКП. Официально – за «поведение, не соответствующее высокому званию народного трибуна». Но в кулуарах говорили, что на совете фигурировала какая-то запись, где на удивление знакомый тенорок весьма нелестно высказывался в адрес руководителей партии.

Сообщения о нелепом несчастном случае, двухидовой коме и тихом уходе бывшего трибуна почти совпали по времени с первыми заседаниями этической комиссии по бессмертию.

В НКП все шло своим чередом. За короткое время Ливий Ваниш стал сначала старшим трибуном, а потом и советником, оттеснив в сторону Грейвса и Каталину. Верный клеврет Лин поддерживал босса во всех начинаниях.

Старый лорд Габорио из-за своего пуританского воспитания на дух не переносил Ваниша с его «голубыми» наклонностями, а вот молодого Конрада Лина, избавившись от некоторого первичного недоверия, даже зауважал. Тем более что помощник никому не давал безнаказанно мазать грязью своего патрона. Нестандартный, мягко скажем, образ Ваниша наносил значительный урон имиджу НКП, опиравшейся, в основном, на полноправных граждан Республики. Удивительно, но Конраду за два года удалось практически разрушить устоявшийся миф о пристрастиях Ваниша. Несколько излишне падких на «горяченькое» журналистов едва избежали серьезных сроков за клевету, отделавшись крупными штрафами.

Позже говорили, что Ливий слишком доверял своему молодому помощнику. Конрад стал бывать в доме Ваниша, познакомился с его семьей. Из-за частых отлучек советника, на многочисленных акциях и партийных мероприятиях жена и младшая дочь Ваниша появлялись в сопровождении верного Лина, не успевшего еще обзавестись собственной семьей. Поначалу это вызывало определенный интерес, в кругах политической элиты протектората даже курсировали пикантные слухи, учитывая несколько игривую ориентацию самого Ваниша. Но полуофициальные запросы и «расследования» вездесущих папарацци не обнаружили ничего предосудительного – преданный Конрад просто заменял советника там, где тот не успевал засветиться, погрязнув в партийных делах.

На самом же деле связь Конрада и Инессы продолжалась уже полгода. Жена Ваниша, по утверждению многих, особа импульсивная и темпераментная, чуть ли не каждый день уверяла себя, что в любой момент может отделаться от этого нагловатого выскочки. После третьего, особенно бурного разрыва и не менее бурного примирения, когда Инесса ползала перед Конрадом на коленях, умоляя простить, Лин понял: дело сделано. Даже не взглянув на распростертую на полу женщину, бросил:

– Я подумаю. Приезжай завтра в секретариат, поговорим. И не бойся, никто ни о чем не узнает. Ливий хочет на тебя благотворительный грант повесить, просил уговорить. Вот я завтра и буду уговаривать.

И уехал.

Зловещий смысл его слов Инесса поняла только следующим утром, когда Лин закрыл дверь, усадил ее в кресло, налил прохладительного и приглашающим жестом указал на большой проекционный экран:

– Смотри.

Она сразу узнала время и место – их третья встреча, в дешевом номере загородного мотеля. Соблазнительная обнаженная женщина на экране призывно двигалась в такт популярной мелодии. Потом перед объективом появился мужчина. Инесса его, конечно, знала, но посторонний зритель никогда не разглядел бы в молчаливом партнере Конрада Лина – лицо ни разу не попало в кадр. Даже фигура показалась ей чужой, хотя, казалось бы, уж она-то должна была знать тело бывшего любовника во всех подробностях. Инесса не поняла в чем было дело – то ли в неудачном расположении ночника, то ли в искусном монтаже.

– Сволочь! <…>! Мразь! – она кричала, прекрасно сознавая, что попалась, что ничего уже нельзя доказать. И что теперь уже точно никогда не удастся вернуть Конрада, даже если она и сможет все простить.

Инесса просто избавлялась от лишних эмоций. Жена политика, она понимала, что сейчас последует некое предложение, которое нельзя будет не принять.

Конрад щелкнул пультом, кадр на экране остановился: широко расставив ноги, женщина самозабвенно мастурбировала искусственным фаллосом.

– Ну, дорогая, ты все поняла?

– Убери… – прошептала Инесса.

– Я спрашиваю: ты поняла?

– Да, да… убери, ради Богов… и скажи, что ты хочешь.

– Пусть пока останется. Тебе полезно будет иметь это, – он брезгливо ткнул рукой в экран, – перед глазами. И помни – у меня два десятка, по меньшей мере, столь же интересных записей. А теперь, слушай, кошечка, слушай и не перебивай.

Инесса не смогла даже кивнуть.

– …вся эта затея с благотворительным фондом очень нужна нашему манерному мальчику. Зачем – не знаю. Но, хочу узнать. Он просил тебя уговорить возглавить фонд, мол, его ты не послушаешь. Так вот – с этой минуты начинай считать, что я тебя уговорил. И чтоб без халтуры мне! Возьмешься за дело со всей своей неуемной энергией, ясно? И каждую неделю будешь класть передо мной отчетец о движении средств. Не официальный, понятное дело, официальный я и так получу. Истинный. Посмотрим, что там затевает Ливчик-красавчик…

Возглавляемый женой популярного политика фонд получил широкую известность в Республике. Ваниш и вся партия в целом заработала в свой актив немало новых голосов. Лорд Габорио был доволен.

Поэтому, когда пришло время выборов протектора, НКП почти не имела реальных соперников. Партии оставалось только выбрать достойнейшего из своих рядов. Старый лорд традиционно отказывался от всех постов, храня верность уставу партии, и самым реальным кандидатом все аналитики называли Ливия Ваниша. СМИ подсчитывали рейтинги доверия, немногочисленные соперники едва ли не в открытую признавались в заведомом поражении.

Заявление пресс-службы НКП о выдвижении кандидатом Конрада Лина прозвучало громом среди ясного неба. Практически следом за ним последовало публичное выступление Ваниша, где он призывал избирателей отдать голоса Конраду:

– …Республика вступила в новое время – время молодых и сильных! Только они смогут продолжить освященные временем традиции народного консерватизма, только они смогут защитить интересы граждан! Лучший из них – Конрад Лин. Много лет он был моим заместителем и теперь без лишнего пафоса я могу смело назвать его своим преемником и лучшим учеником. Как это часто бывает, ученик перерос своего учителя, только мне, в отличие от многих, хватило смелости это понять и уйти, уступая дорогу лучшему.

Граждане протектората встретили заявление восторженно. Физическое бессмертие только-только обрело реальные черты, но уже вовсю звучали гневные голоса о «старых маразматиках у власти». Относительно молодой, тридцатисемилетний кандидат воспринимался многими, как «наш человек в доме престарелых». Рейтинг доверия Конрада вырос до отметки семьдесят один процент.

Примерно за неделю до этого Конрад показал записи своему патрону.

– Узнаете, Ливий?

– Сукин сын! Откуда это у тебя?!

– Ну-ну, патрон, без эмоций! Вы же политик. Спокойнее… Узнаете?

Ваниш скрипнул зубами.

– Да, узнаю. Это Инесса. Что тебе надо, ублюдок?!

– Тише, не волнуйтесь. Подумайте о том, что скажет лорд Габорио, когда увидит эту запись. Его и так постоянно корежит от вашей манерности. Особенно если эту запись одновременно с ним увидят три миллиона граждан протектората.

Падкая на сенсации пресса разнюхала, что в тот же день вечером, в доме Ваниша случился грандиозный скандал. Жена политика прямо посреди ночи якобы уехала из дома, взяв с собой дочь. Вспомнили изрядно подзабытый уже слушок о нестандартной ориентации Ваниша, поглумились: вот, мол, и до жены, наконец, дошло.

Некоторым СМИ пришлось извиняться в прямом эфире – информация оказалась уткой: уже в выходной, на презентации новой программы благотворительного фонда, Ваниш вместе с женой лучезарно улыбались в объективы. Большинство комментаторов «желтой» прессы вынуждены были признать, что супруги Ваниш выглядели счастливыми и довольным друг другом.

Все объяснялось просто – еще утром Конрад связался с обоими и пригрозил показать запись дочери, если они намерены и дальше вредить своими разборками имиджу партии. Лин знал, куда бить, – домашнюю и немного инфантильную Кристину и Ливий, и Инесса любили без памяти.

А в первый рабочий день грянуло заявление пресс-службы НКП, и история со скандалом в доме Ванишей отошла на задний план.

Лорд Габорио увидел запись за день до выборов. Конрад лидировал с большим отрывом от конкурентов, у него были все шансы победить еще в первом туре, но все же он решил обезопасить себя от мстительного характера Ваниша. С бывшего патрона сталось бы выступить в самый последний момент с какими-нибудь громкими разоблачениями.

Старый лорд долго молчал. Когда он заговорил, в его голосе чувствовалось плохо скрываемое отвращение:

– Так вот чем вы сломали Ливия! Похвально. А что вы хотите от меня?

– Поддержки, верховный. Я прикрыл партию от нападок на некоторые странности Ваниша, прикрою и от этого. Взамен мне нужна ваша поддержка на выборах. В протекторы, и через год – в сенат Республики. И еще. Мне, да и вам тоже больше НЕ нужен Ваниш.

Лорд вздрогнул.

– Высоко метите, Лин. С вашими способностями… гм… сдается мне, вы еще что-то припрятали в рукаве. Говорите сразу! Я не люблю играть в молчанку с соратниками по партии.

– Вы правы, верховный…

– Прекратите эти древние ритуалы!

– Как скажете, лорд. – Конрад достал из нагрудного кармана диск, осторожно положил на стол, прямо перед собеседником. – Здесь динамика движения средств через счета благотворительного фонда за последние два года. Я не финансист, точно не скажу, но даже по моим скромным подсчетам за это время Ваниш прикарманил не меньше пятнадцати миллионов кредитов. Плюс некоторые сомнительные платежи из оффшорных зон, пропущенные через фонд. Друзья Ваниша отмывали деньги, лорд. На этом он тоже неплохо заработал. Думаю, вы согласитесь со мной, что в ближайшие год-два предавать гласности темные делишки фонда не выгодно мне самому – это нанесет урон имиджу партии и, в конечном итоге, мне. Но организовать утечку в Палату юридического надзора я вполне могу. Расследование затянется… ну вы сами понимаете.

Следуя все тем же древним традициям, лорд Габорио специальным курьером выслал Ванишу копии записей, несколько распечаток с диска и пулевик с одним патроном в стволе.

Невразумительная предсмертная записка всколыхнула общественное мнение, но следом за выборами пошли сообщения о заседаниях сената Республики, о новых эдиктах по бессмертию и, наконец, всенародный референдум по меморандуму о Перерождении.

Лорд Габорио семь дней не дожил до официального голосования по первому претенденту – биохимику Мастерсу, открывшему принцип геномодификации вакцины, что позволило побороть огненную лихорадку, варварку и резиновый паралич. Мастерс официально стал первым Перерожденным, вторым через три года выбрали Йована Радека, композитора, но он отказался, воспользовавшись прописанным в меморандуме правом.

Лин дважды избирался протектором, пока, наконец, не принял решение баллотироваться в сенат Республики. Партия поддержала его. К этому моменту Конраду было уже сорок восемь, он перенес одно покушение (так и не выяснили – кто заказчик, Грейвс или Инесса Ваниш, к тому времени скончавшаяся от передозировки), отделавшись осколком в левую икру.

Наверное, он уже тогда все решил. Призрак приближающейся старости, ломота в раненой ноге по утрам, накапливающаяся с годами усталость – все это подтолкнуло его к окончательному выбору. Конрад Лин поклялся себе добиться Перерождения. Его нельзя было получить ни подкупом, ни шантажом – этическая комиссия сената позаботилась обо всем, оградив проект красными флажками контроля и внезапных проверок. За честную работу техники проекта тоже имели право на Перерождение. Кара за нарушение пунктов меморандума полагалась жестокая – вычеркивание из списка кандидатов. Навсегда. Единожды оступившись, техник уже не смог бы восстановиться.

В первые годы после введения меморандума многие посчитали, что смогут подкупить персонал института – теперь уже Центра – евгеники или манипулировать результатами выборов. Ни одна попытка не удалась, наглядно подтвердив: Перерождение можно только заслужить. Но политик местного значения и даже сенатор Республики вряд ли мог уповать на всенародное признание. Только будучи на вершине политической карьеры, на посту Первого консула, Конрад смог бы рассчитывать на Перерождение.

Путь Конрада Лина наверх из пологой кривой постепенно превращался в вертикальный взлет.

На посту сенатора он пробыл два срока, поднявшись до ликтора – так по традиции называли председателя комиссии по безопасности, а потом и до главного трибуна. Он обзавелся женой и двумя пухлощекими карапузами – неприлично политику в его возрасте ходить неженатым. Впрочем, особенного внимания семье Лин не уделял, довольствуясь в редкие выходные короткими выездами на пикник или в загородную резиденцию.

Блестящий оратор и популист, Конрад пользовался значительной народной поддержкой. Мелкие противники старались не задевать его интересов, а политические тяжеловесы удивительным образом отступались, стоило им оказаться у него на пути. Двое непонятливых покончили с собой, один сошел с ума, а еще один, оппозиционный волк-одиночка выбросился из окна при достаточно подозрительных обстоятельствах. Возможно, это бы сыграло против Конрада, но практически одновременно в прессе всплывали кое-какие темные делишки сошедших со сцены политиков, и многие, даже независимые обозреватели склонны были увязывать самоубийства именно с этим.

Пятым по счету противником Конрада в сенате стал благородный Маркус Хонгольм, чистый, как кристалл горного хрусталя. Даже отъявленнейшим профессионалам компромата не удалось накопать на северянина ничего подозрительного.

Тогда Конрад организовал утечку. В захолустье бульварных листков он отыскал беспринципного, готового на все акулу пера, пообещал золотые горы и вывалил перед ним кучу заведомо ложных фактов.

– Здесь сказано, что Хонгольм – растратчик, наркоман, педофил и носитель венерической инфекции. Выбирай! На первое время кое-какие доказательства там есть, слабенькие, конечно, любое мало-мальски серьезное расследование тут же выявит правду, но это не страшно. В крайнем случае, можешь и извиниться. Сошлешься на непроверенные факты. Зато в Республике тебя будет знать каждая собака. Боги! Да я бы на твоем месте согласился, не раздумывая!

Журналист действительно колебался не долго, накропал материал и продал его – ни много, ни мало! – в электронный «Пакс Републикум». Скандал поднялся неописуемый. Хонгольм рвал и метал, призывая журналиста к ответу.

Сочтя скандал достаточно накалившимся, Конрад сказал помощникам:

– Наш громкоголосый соловей должен исчезнуть до следующих ид. Пусть скандал осядет. Иначе Маркус потащит паренька в сенатскую комиссию, чего нам совершенно не нужно.

Его искали три полных иды. Сначала с некоторой долей иронии – вот, мол, набедокурил и пропал, потом уже всерьез. Каждый постовой на дорогах Республики, каждый кентурион в тетрархиях и на летных вокзалах имели фотографию пропавшего журналиста. Тщетно. Тот словно в воду канул. Республика заволновалась.

После второй по счету иды с начала поисков Конрад выступил по телевидению:

– …бесследно исчез молодой и талантливый журналист, не побоюсь этого слова, верный боец истины. Древние, когда хотели найти виновного в преступлении, вопрошали сами себя: «кому выгодно?» Я ни на кого не хочу указывать, поиск похитителя или убийцы – дело профессионалов сыска, я просто призываю поднять все статьи пропавшего, написанные за последние несколько ид, внимательно изучить их. Кому из сильных мира сего мог перейти дорогу простой и честный парень, не пожалевший ничего ради ценнейшего из завоеваний нашей Республики – свободы слова?

Конечно, никто не бросился всерьез обвинять Хонгольма в убийстве. Но простые граждане, после выступления Лина уверенные в вине Маркуса, на следующих выборах отказали северянину в поддержке. Да и собственная партия от него отвернулась.

Лишь однажды на горизонте Лина обозначилась серьезная проблема. Кое-какие связи позволяли ему пользоваться неограниченным кредитом в определенных кругах, но за это всегда приходилось платить. Отрабатывая долг клану «земляного масла», Конрад вынужден был вмешаться в процесс перераспределения государственных грантов на почвенные исследования. Месторождения на западных островах сулили больший доход, но клановые боссы, скупившие по дешевке масляноносные земли в Иберии, не желали терять сверхприбыли. Субсидии ушли в нужном направлении, но протектор западных островов оказался не так прост. Сознавая свое бессилие, он все-таки смог инициировать через подставных лиц пока еще негласное расследование.

Палата юридического контроля взялась за разработку без особой охоты – ссориться с сенатом им было не с руки. Дело поручили старшему прокуратору Крочету, и так выше головы заваленному экономическими расследованиями.

Помощники Крочета копали больше года без особого успеха. И все-таки им удалось набрать несколько сомнительных фактов против главного трибуна сената, Конрада Лина. Каждый в отдельности они выглядели не слишком примечательно, но все вместе могли дать пищу для размышлений аналитикам юридической палаты. Да и Крочет, в конце концов, заинтересовался результатами, дал команду на проведение специального расследования. Прокуратор понял свою выгоду – он уже видел себя человеком, свалившим самого Лина.

Оставалось только получить санкцию генерального прокуратора. В первый день августовских ид Крочет попросил аудиенции. Зная, что генеральный не захочет и слушать без сколько-нибудь серьезных доказательств, он подготовился загодя.

Исполнитель позвонил ранним утром. Конрад Лин завтракал, просматривая новостные ленты и котировки бирж.

– Клиент готов. Трасса чистая до самой столицы. Два подарка заготовлены.

Конрад поморщился. Линия не прослушивалась, он знал точно, но все равно – звонить только для того, чтобы сообщить о готовности? И этого человека называют лучшим профессионалом?

– Есть сложности, – раздалось из трубки.

А! Все-таки сложности!

– В чем дело?

– Клиент едет с морской прогулки. Вместе с семьей.

– Ну и что!?

– Вы не поняли? С ним жена и сын.

– О Боги! Послушайте, через пять часов у него назначена аудиенция в Палате юридического надзора. Вам это что-нибудь говорит? Не морочьте мне голову, работайте. Если аудиенция состоится, ваши услуги мне больше не понадобятся. Я понятно объясняю?

Связь отключилась.

Часом позже экстренные выпуски новостей сообщили о террористическом акте на загородном шоссе. Скоростной мобиль старшего прокуратора Крочета нарвался на заложенный фугас. В машине находилось три человека; водитель, сам прокуратор, – погиб, за жизнь пассажиров врачеватели сейчас борются.

Конрад выступил в сенате со сдержанной речью соболезнования, выбил из бюджетного комитета средства для пострадавших, заодно добившись повышения пенсий членам семей воинов Республиканского Легиона и сотрудников Палаты юридического надзора, погибших на боевом посту.

Авторитет Лина вырос еще больше.

Когда махинации с перераспределением грантов все же всплыли, имя Конрада Лина давно уже исчезло из документов, пострадали несколько мелких клерков и два сенатора из так называемой «топливной» партии. Других виновников найти не смогли.

В шестьдесят один год Конрад Лин впервые участвовал в консульских выборах. И победил. Пока еще, правда, он стал младшим консулом, вместе с непререкаемым Соннием, лидером партии прогрессистов. По традиции консулами выбирали политических противников, дабы один мог сдерживать аппетиты другого.

Через пять лет Сонния сменил Джадд Купер, антиэкспансионист, печально известный законом об ограничении рождаемости. Конрад в отсутствии реальных конкурентов стал младшим консулом на второй срок. А после того, как разъяренные толпы граждан потребовали смещения Купера, Лин целых два года занимал место Первого консула.

На следующий консульских выборах Конрад пошел на повышение, его соперником в борьбе за пост уже Первого консула стал опаснейший и беспринципный Публий Канн. Многие в Республике знали, что он напрямую связан с кланами перевозчиков зелья, но не многие осмеливались говорить об этом. Считалось, что Канн поднялся из самых низов, пробился наверх с помощью денег и влияния кланов. Он неоднократно клялся, призывая на помощь Богов, что отказался от своих старых покровителей, но ему мало кто верил. Из цепких лап кланов выскользнуть не удавалось никому.

Публий Канн сразу же пошел в наступление. Подвластные ему СМИ вываливали на граждан тонны компромата, не гнушаясь ни откровенной ложью, ни интимными подробностями. Конрада Лина пытались побить его же оружием.

На закрытом совещании один из помощников сказал Конраду:

– Канн – очень жесткий человек. Без пороков, без побочных связей, без пристрастий. На этом свете есть только две вещи, которые он любит самозабвенно – власть и дочь. Ей одиннадцать лет, зовут Лидией.

– А кого из них он любит больше? – быстро спросил Конрад.

– Думаю, что все-таки дочь… – помощник не закончил фразы. Того и не требовалось. Больше между ними не было сказано ни слова. Помощник поднялся и быстрым шагом покинул комнату заседаний.

Через два года он умрет от интенсивной хемотерапии, пытаясь вылечить ошибочно определенный врачевателями рак.

На следующее утро СМИ прервали свои передачи.

– Из непроверенных источников стало известно, что сегодня в 6.45 утра неизвестными прямо с порога отчего дома похищена Лидия Канн, дочь кандидата на пост Первого консула Публия Канна. Поиски, предпринятые по горячим следам, а также специальный план «Перехват» результатов не дали. Похитители на связь пока не выходили и никаких требований не предъявляли. Ведется следствие. Генеральный прокуратор приказал возбудить дело по статье «похищение ребенка».

Республика сочувствовала Канну, в прессе появились первые намеки на возможную связь похищения с предстоящими выборами. Виновника предлагалось определить читателю. Но Конрад опередил соперника и нанес удар в самое сердце.

Он выступил по телевидению, в одной из популярнейших новостных передач. Его интервью видели три четверти граждан Республики:

– …как простой человек и отец я всячески сочувствую моему оппоненту, но все-таки коллеге Публию Канну. Как человек, обладающий определенными связями и возможностями, я клянусь Богами Небесной горы использовать их полностью, чтобы помочь в поисках. Ни я, ни моя партия не остановимся ни перед какими тратами, лишь бы вернуть дочь страдающему отцу в целости и сохранности. Но как политик, я не могу не напомнить одну очень важную истину. Все мы знаем, и Боги тому свидетели, что почтенный Публий Канн имеет, или, возможно, имел связи не в очень чистоплотных кругах, которые принято называть криминальными. Несколько ид назад Канн отрекался от связей со своими покровителями. Не здесь ли стоит искать причины похищения ни в чем не повинной Лидии? И не послужит ли эта гнусная история с похищением ребенка предупреждением на будущее многим неразборчивым в средствах политикам?

Публий Канн понял намек, снял свою кандидатуру и исчез. Говорили, что последние годы он посвятил поискам сначала дочери, потом – ее непосредственных похитителей. Он мечтал отомстить.

Лин больше ни разу не вспомнил о судьбе маленькой Лидии. Да и впрочем, она никогда его особенно не интересовала.

Конрад Лин первым в истории Республики три раза подряд занимал кресло Первого консула. За прошедшие годы граждане привыкли к Перерождению, ушла в прошлое неприязнь «к старперам у горнила». В свои семьдесят девять Конрад выглядел более чем привлекательно для избирателей – седовласый чемпион политических игр с жесткими глазами того, молодого двадцатипятилетнего «волка».

Он действительно принес много пользы Республике. Не заботясь о каждом отдельном гражданине, зачастую жестко попирая его права, Лин отдавал все силы обществу в целом. За три срока он провел через сенат сто семнадцать эдиктов, и более восьмидесяти из них Республика приветствовала овациями.

А баллотироваться в четвертый раз Конрад Лин не успел. Специальный курьер Центра евгеники принес ему послание, тисненное золотом на архаичном пергаменте:

«Конрад Гай Рокадия Лин выдвигается кандидатом на Перерождение»

Снизу – приписка: «Предварительный опрос граждан Объединенной Республики. За – 88 %, против – 10 %. Просим кандидата дать согласие на проведение референдума».

Дрогнувшим от волнения голосом, Лин сказал:

– Кому?

Он адресовал вопрос скорее себе, но курьер понял, учтиво поклонился:

– Мне, Первый консул. Или вы можете позвонить в секретариат Центра и попросить к аппарату…

– Не стоит. Я согласен.

Это был миг триумфа. Конрад Лин все-таки добился своего.

Референдум и последующую подготовку к Перерождению он почти не запомнил. Все было как в тумане, в висках назойливо стучало: победил, победил, победил…

Окончательно он пришел в себя только на стенде снятия ментальной матрицы. Теплые женские руки протерли лоб влажной тряпочкой, на лицо надвинулась резиновая маска, чей-то голос сказал:

– Вдохните, Первый консул. Глубже… Еще глубже… Еще ра…

Конрад послушно вдохнул, и пришла тишина.


Просыпаться не хотелось. Конраду снилось детство. Вот он, шестилетний, впервые едет с отцом на мобиле, по тем временам дорогущей и редкой игрушке. Правда, окна почему-то тонированы, да и обводы мобиля вполне современные, автоматическая коробка передач, регулятор управления подушкой… впрочем, это же сон. Во сне может быть что угодно.

Мобиль, уютно порыкивая мотором на поворотах, мчится по осеннему шоссе. За темным стеклом мелькает оранжевый хоровод деревьев. Маленький Конрад счастливо вцепился ручонками в подлокотник отцовского кресла…

Удар! Ярко-красный цветок перед глазами. Мобиль подпрыгивает, переворачивается, с хрустом валится на крышу, сминая перегородки. Что-то темное срывается с бокового кресла и, вышибая лобовое стекло, вылетает на дорогу.

Мама?

Резко пахнет разлитым топливом, горелой резиной… и – почти сразу же – больницей. Аптечный аромат лекарств, накрахмаленные халаты врачевателей, странно податливая при каждом движении кровать. На стене надпись: «Ожоговый центр». Буквы знакомы, но само слово непонятно.

Немного больно, но не очень сильно, можно терпеть…

Приглушенный голос произносит:

– С женщиной все не так плохо – переломы ног, шейки бедра, несколько ребер. Вытянет.

– А что с мужчиной?

– Боги! Ты соображаешь, о чем спрашиваешь?! Его, наверное, еще не собрали! Парнишку бы спасти… Только на уколах держится.

Перемена обстановки. Промозглые зимние тропинки, голые деревья, траурная музыка.

Крематорий.

Суровый голос нараспев произносит:

– Сегодня мы провожаем в последний путь…

На постаменте – два гроба, большой и поменьше. Цветы. Люди в черном, их немного.

Вдруг, расталкивая ряды, на украшенную венками площадку вбегает женщина, бросается сначала к большему гробу, потом к маленькому, обнимает их:

– Не-е-е-е-ет!!

Конрад закричал и проснулся. Руки его дрожали, на лбу выступил холодный пот. Но вместе с тем пришло и странное, забытое с юности ощущение абсолютного здоровья. Все мышцы послушно наливались силой, нигде не ломило и не болело.

Бывший Первый консул хотел было со стариковским кряхтением спустить ноги на пол, сгорбившись, попытаться встать, опираясь на край кровати – в последние годы это не всегда удавалось с первого раза, – но, к своему удивлению, упруго вскочил. Тренированные, крепкие мускулы заиграли утренней свежестью, отдохнувшие за ночь, готовые к работе.

Лин огляделся.

Несколько аскетичная, но застеленная свежайшими простынями кровать стояла в небольшой, практически пустой, если не считать низенького столика с вазой фруктов, комнате. В широкое окно вливались солнечные лучи, на противоположной стене плясали зайчики.

Кошмарный сон отступил, Конрад с упоением привыкал к новому телу, напрягал и расслаблял бицепсы, приседал, даже нанес несколько ударов воображаемому противнику.

Мелодичная трель звонка заставила его вздрогнуть. Он огляделся. На столе лежал портативный переговорник. Лампочка вызова упоенно мигала.

– Первый консул, – голос звучал чуть приглушенно, но тембр сразу понравился Конраду. – Рад сообщить, что Перерождение завершилось! Поздравляю вас. Как тело, устраивает?

– Вполне. Вы даже себе не представляете, каково это – сбросить разом шесть десятков лет!

– Не представляю, Первый консул. Впрочем, мне и не надо. Моя задача следить за вашим психическим и физическим состоянием. Называйте меня… ну, к примеру, куратор. Как спали?

Конрад помрачнел.

– Если честно, то не очень. Кошмары какие-то…

– Ну, это бывает на новом месте, – куратор отвечал несколько напряженно, словно ждал какого-то подвоха. – Поверьте мне, все пройдет. А пока привыкайте к новому телу, осматривайте дом, устраивайтесь. Через три дня – первое обследование. А сейчас, не забудьте, пока клетки тела перестраиваются под вашу ментальную матрицу, вам необходимо больше есть и спать. Я понимаю, что очень хочется подвигаться, испытать новые ощущения, проверить себя на прочность… Подождите. Успеется. Ну, хорошо, не буду вам излишне надоедать своим контролем. Все инструкции в конверте синего цвета на столе. Мой персональный номер – в базе вашего переговорника. Звоните по любому поводу, всегда рад помочь.

По старой привычке с самого утра быть в форме, Конрад принял ванну, умылся, огляделся по сторонам в поисках бритвенного прибора.

А вот он, в шкафчике, вместе со всем остальным: зубная щетка, паста, мыло и розовое масло, благовония для кожи…

Когда Лин повернулся, зеркало отразило человека за его спиной. Мертвого. Лицо его сильно перекосилось, но все-таки на мгновение Конраду показалось, что он где-то уже видел этот высокий лоб с залысинами, нос с горбинкой, родинку на правой щеке…

Конрад зажмурился, помотал головой. Наконец снова открыл глаза.

Он все еще сидел там. Прислонившись к самому краю ванной с широко распахнутым, словно в немом крике ртом. Стена и занавес ванной забрызганы кровью и кусочками мозгов. У ног самоубийцы натекла омерзительная лужица, и валялся старый армейский пулевик.

Лин знал, что в оружии больше нет патронов.

В первый миг он не узнал его, да и не удивительно – он давно и думать забыл об этом человеке. Но услужливая память на протяжении стольких лет отказывавшаяся помнить, неожиданно выбросила имя.

Ваниш. Ливий Ваниш.

Бритва выпала из руки Конрада, звякнула о край фаянсового умывальника. Звук немного отрезвил бывшего Первого консула, он взял себя в руки и обернулся.

Никого.

Брился он дрожащими руками, но станок был отличного качества, и Конрад не порезался, слава Богам. Сейчас бы он просто не вынес вида крови.

Наскоро поев, – кладовая оказалась забитой мясными сублиматами и мерзкого вкуса протеиновыми коктейлями, – Конрад, следуя совету осматриваться, вышел из дома в сад.

Он все еще шарахался от каждой новой тени, ожидая каких-нибудь подвохов, вроде утреннего происшествия в ванной, но… ничего не происходило.

Конрад постепенно успокаивался, окружающая красота умиротворяюще действовала на него. Почти от самого порога начиналась тенистая дубовая роща, кое-где в ней пропадали узенькие тропки. Во дворе расположился небольшой крытый бассейн с декоративным фонтанчиком. Рядом – несколько разложенных шезлонгов, прозрачный столик для аперитивов, книжный пюпитр.

Лин блаженно вытянулся в шезлонге, сквозь полуприкрытые веки посматривал на воду. Ветер сорвал с ближайших дубов горсть желудей. Несколько штук дробью простучали по мощеной булыжником дорожке, два или три с плеском упали в бассейн.

И тут Конрада словно толкнуло изнутри.

Он с ужасом ощутил, что тонет. Легкие разрывались, требуя воздуха. Он хотел сделать несколько мощных гребков, но руки оказались связанными. В панике он заработал плечами, ногами, бедрами. Тело мучительно дергалось, сотрясаясь, словно в конвульсиях. Над водой мелькнули неясные тени, мелькнули и тут же исчезли.

Лицо оставалось сухим, он уже почти поверил, что вынырнул, но в то же мгновение вспомнил: перед тем, как бросить в озеро, ему на голову надели пластиковый мешок.

Судорожные движения ртом, спазмы в легких…

И последняя, ускользающая мысль – не надо было писать ту статью!

Лин с криком метнулся в дом, отыскал в аптечке снотворное – «новейшее средство, крепкий сон, без сновидений», выпил разом три капсулы, забрался на кровать.

Хотелось есть, но Конрад сейчас не смог бы заставить себя спустится в кладовую. Это было выше его сил. Кто ждет его там? Какой еще призрак прошлого? Инесса? Канн? Малкович?

Капсулы подействовали – сон был сумбурным и бессвязным. Лин почему-то ощутил себя девочкой.

Вот он (она?) собирается в школу, служанка заплела косички, сумка готова. Она выходит на порог и в этот момент на нее с двух сторон бросаются какие-то тени.

Треск шокера. Еще раз. Запах озона.

Немеют пальцы.

Темнота.

Потом – темный подвал, лежанка с отсыревшим покрывалом, грязная подушка.

Что-то шуршит по углам, в темноте. Тараканы? Крысы?

Она визжит, входит толстая охранница с нечесаными космами, наотмашь бьет по щеке, еще раз, еще…

Она пытается заснуть, но сон не идет, лишь под утро ей удалось забыться…

Проходит день. Другой. Третий.

Сели батарейки в часах. Она уже не знает, сколько времени сидит здесь. Нестерпимо чешется тело и очень хочется вымыться. Одежда вся грязная. Противно, мерзко. Туалет отвратительно пахнет, его уже несколько дней никто не выносил.

И еды утром не принесли.

Неужели про нее забыли? А как же папа?

Он найдет ее, обязательно найдет!

Стук. Шаги. Скрип двери…

Незнакомый человек в полумаске наводит на нее пулевик…

– Хватит!!!

Конрад вскочил на ноги, метнулся к столу. Рядом с переговорником появился еще один конверт. Какой плотный! Что это? Новые инструкции?

Лин сорвал вакуумную ленту, высыпал содержимое на стол и вскрикнул.

Перед ним россыпью лежали фотографии из его снов – обожженный сын прокуратора Крочета, застрелившийся Ваниш, утопленный журналист, мертвая дочь Канна в загаженном подвале.

Он с ненавистью схватил переговорник, набрал номер.

– Куратор!

Голос отказался служить Конраду, он мог только шипеть. Куратор все сказал сам:

– Вы хотели сказать, что нашли снимки?

– Да!! – рявкнул Лин. – Нашел!! Откуда вы все это знаете?!

– Ко-онсул, – насмешливо протянул куратор, – мы сняли вашу ментальную матрицу. Нам известно про вас все, даже цвет трусиков соседки, за которой вы подглядывали в двенадцатилетнем возрасте! От наших сканеров не может быть тайн!

Конрад со всей силы хватил кулаком по столу:

– Так это вы, проклятые коновалы, все это затеяли! Вы насылаете на меня эти сны?

– Нет, консул, не мы.

– А кто же?

– Вы сами. Ваша совесть.

Лин хотел было что-то сказать, но куратор непочтительно оборвал его:

– Молчите! Знаю, что вы хотите сказать. У вас, мол, никогда ее не было. По крайней мере, вы не ощущали ее присутствие. Охотно верю. Особенно в контексте всего того, что я теперь про вас знаю. Только… только все изменилось, консул. Вы внимательно читали меморандум о Перерождении? Помните на память? Если нет – подойдите к дальней стене.

В золоченой рамке, усыпанный гербами Республики меморандум казался праздничной открыткой. Только строгий шрифт букв мешал окончательно поддаться этому ощущению. Лин начал читать:

– Государственная программа Объединенной Республики…

– Нет, не здесь. Ниже. Читайте с того места, где сказано: «Претендент, принявший дар граждан Республики…

– …по достижению возраста абсолютной нетрудоспособности, – продолжал Конрад, – будет перерожден в собственном теле с устранением всех существовавших увечий и недостатков.

– И ниже. Последний из девизов.

– Да умножатся добродетели Перерожденных и исчезнут их… – Конрад сглотнул, замотал головой, но все-таки закончил, – пороки! Аааа! Мерзавцы! Так вот, на что вы обрекаете меня! Это ваше Перерождение – это на самом деле не награда, это наказание!

– Простите, консул, – твердо сказал куратор – Это ВАШЕ Перерождение и ВАШЕ наказание. Мы здесь ни при чем. Ваша совесть и ваша память – только они судьи и палачи, больше никто. Вам предстоит научиться ладить с ними, ресурс тела как минимум шестьдесят лет. Надеюсь, вы успеете покаяться.

– Но почему? За что меня наказывать? Я столько сделал для граждан Республики!

– Верю и преклоняюсь. Только ведь граждане Республики и вас не обделили, консул. Именно они дали вам право на Перерождение. Или я не прав? У вас был шанс отказаться, он прописан в меморандуме. Но вы так хотели продлить свои дни, что даже не подумали об этом и не удосужились внимательно прочитать меморандум. Так что наказываете вы себя сами… Больше некому.

Конрада внезапно осенило. Дрожащим голосом он спросил:

– Скаж-жите, куратор, сколько претендентов до меня воспользовались правом отказаться от Перерождения?

Куратор молчал. В динамике слышалось лишь тяжелое дыхание.

– Сколько?! Все?!

– Нет. Семь из тринадцати, больше половины. Чудовища разума есть у всех. У одних больше, у других – меньше. Но у первых всегда хватало совести признать за собой грехи и отказаться от Перерождения. Вы – единственный, кто даже не соизволил задуматься. Что ж… Мы не вправе препятствовать, мы только исполняем закон. Перерождение ваше, консул. Наслаждайтесь!!

Конрад медленно сполз по стене, молодые крепкие ноги внезапно показались по-стариковски дряблыми, бессильными вынести вес тела.

Прощаясь, куратор медленно и с расстановкой произнес:

– Да, кстати. Если вы вдруг решите отказаться от дара боготворящих вас граждан… Добровольно или с чьей-то помощью… Даже не пробуйте. Не советую.

Конрад знал, что он прав, но все-таки спросил:

– Почему?

– Все равно не получится. Такой уж вы человек.

Загрузка...