Копия Афродиты

1. ПИСЬМО

Деревня изнывала от жары. Горячий воздух в солнечных лучах, казалось, полыхал, как прозрачное пламя. Словно испарялась сама земля. Листья на деревьях, а особенно на свекле и картофеле в огородах, поникли, привяли, просили пить. Еще несколько таких дней — и они начнут осыпаться, засыхать. Даже утром, когда земля немного освежалась от ночной прохлады, в травах не было ни единой росинки. Но зелень за короткую ночь будто взбадривалась, выпрямлялась. А когда на безоблачное небо снова выплывал яркий и чистый диск солнца, все повторялось.

Но деревня продолжала жить своей привычной жизнью. Главной заботой у дубровчан стал сенокос. На луга старались выходить на заре. Косы звенели в высокой и поникшей траве до часов одиннадцати. В наступавший зной косцы укрывались в тени деревьев, где не было покоя от комаров и оводней. А когда солнце клонилось к закату — снова брались за косы. То, что на заре успевали уложить в валки, к вечеру собирали в копны. Сено было сухое, душистое, зеленое. Не каждый год его удавалось заготовить таким чистым и добротным. И каждый в тайне надеялся, что вот уберет сено, а там, гляди, снова пойдут дожди, и отава двинется быстро в рост. Но дождя не было…

Степка с сенокоса вернулся поздно. В одних брюках, без рубашки. Загорелое и крепкое тело парня словно вылитое из бронзы. Русые волосы выгорели и стали светло-рыжими. Походка медлительная, важная, казалось, он никогда и никуда в жизни не торопился.

Подошел к выварке с водой, стоявшей на лавке у забора, взял литровую стеклянную банку и тут же, во дворе, стал умываться. Брызги разлетались по сторонам, струйки воды по спине стекали в брюки, но Степка с удовольствием лил на себя банку за банкой, а под конец сунул голову в выварку, промыл волосы и не спеша направился в сени вытираться.

Мать стояла у газовой плиты, готовила ужин.

— Ну как, — спросила она, — управился?

— Осталось еще на полдня.

— Иди кушать.

— От переутомления, — сказал Степка, — перехотел.

— Перехотел — не перехотел, — озабоченно сказала мать, — а горячего поесть надо. Хоть чаю. Заодно и письмо прочитаешь. Елизавета Петровна прислала.

— Елизавета Петровна? — удивился Степка. — Не знаю.

— Узнаешь, — улыбнулась Татьяна Николаевна.

За столом Степка отхлебывал мелкими глотками горячий чай и читал письмо. До него никак не доходило, кто такая Елизавета Петровна. Он думал, вспоминал, ворошил в памяти знакомые имена, но не мог сосредоточиться — слова скользили мимо внимания. Напряженная работа еще держала его в своих объятиях: перед глазами мелькала коса, трава ложилась в валки, кузнечики стайками перелетали с места на место. И только дойдя до последних строчек, где упоминались его имя и кличка, придуманная ею, вспомнил: это же тетя Лиза, приезжавшая к ним в гости несколько лет тому назад. Степка вновь стал перечитывать письмо:

Степка, не допив чая, отодвинул чашку в сторону.

— А что, мама, — сказал он. — Твоя тетка Лиза права.

— Это она тебе тетка, — улыбнулась мать. — А мне — подруга. Три года на одной кровати спали.

— Так в чем дело? — серьезно сказал Степка. — Прокатись. Тебе очень полезно. Будет что ученикам рассказать. Ведь считай, что на курсы повышения квалификации послали. Ты и в самом деле нигде еще не была. Хотя, о чем я… Тебя и в больницу трудно заставить… А если всерьез — экзотика! Подумаешь, неделя. Ничего здесь, дома, не случится. Поехали!

Мать отрицательно покачала головой, собрала со стола посуду.

— Некогда.

— Тогда я съезжу один, — вдруг загорелся Степка. — А оттуда, может быть, вместе приедем с Елизаветой Петровной. А?

Татьяна Николаевна удивленными глазами посмотрела на сына. Поедет один? В такую даль? Да какая же это мать может согласиться на подобное: пустить в неизвестную и опасную дорогу одно дитя. Это же надо, что ему в голову взбрело?!

— Мама, я — серьезно, — не отставал Степка. — Да пойми ты: мне скоро в армию. Не маленький.

Мать снова отрицательно покачала головой:

— Отстань!

— Нет, не отстану. У меня каникулы, и я сам могу распоряжаться своим временем. К тому же там можно купить хорошие вещи. Пыжиковую шапку, например. Ты знаешь, что такое пыжик? Нет? Это шкура олененка в возрасте до года. А там этих оленей…

— Не дури, — как-то мягче сказала мать. — Отец ни за что не согласится.

— Отец?! — удивился Степка, — Плохо ты знаешь тогда отца.

Ничего определенного не сказав, мать ушла в школу.

Степка не находил себе места. Почувствовав уступчивость матери и заискрившуюся надежду на путешествие, он с нетерпением ожидал отца. Тот обычно возвращался всегда вовремя, но сегодня почему-то задерживался.

На улице смеркалось. Кукушка в стареньких ходиках прокуковала десять раз. Отца не было. Степка сел и задумался. Отец тоже не сразу согласится на его отъезд. Это он, Степка, знает. В деревне сейчас много работы. Но сено косить он завтра закончит. Даже без помощи отца. А других срочных дел вроде не предвидится. Да и что там такое полторы-две недели? Он из училища по полтора-два месяца не приезжает домой. И ничего, обходятся… Но как уговорить отца? Неужели старик не поймет? А какая возможность!

Степка размечтался. Он представил уже себе, как самолет делает посадку на Конской Голове, а по сути — на Кольском полуострове, как на оленях за ними подъезжает Елизавета Петровна, как они в нартах несутся по необозримой тундре… Снежные вершины, перевалы… Вечная мерзлота… Постой… А что это за цветы там она упоминает?..

Сергей Иванович явился в полдвенадцатого. Усталый, злой, он вошел в комнату, швырнул в угол шляпу. Даже летом он ходил в шляпе, пряча под ней свою огромную лысину. Она ему постоянно не давала покоя: он, казалось, стеснялся.

— Безобразие! — сквозь зубы процедил. — Как только я поеду в райцентр, так обязательно автобус поломается. Пешком пришлось… Я этого так не оставлю! — неизвестно кому пригрозил отец.

«Ну вот, — подумал Степка. — Невезение. Как же начать разговор?»

— Папа, — заискивающе спросил сын. — Может, кушать подать?

— Гони! — согласился отец. — Мать где?

— Пошла в школу. Какой-то вечер встречи.

— Лучше бы мужа встретила как положено, — ворчал отец. — Всегда не как у людей.

Степка побежал на кухню, принес подогретую еду, поставил перед отцом. Сергей Иванович не спеша стал ужинать.

— Папа, — как бы вскользь сказал Степка, — тетя Лиза приглашает нас в гости.

— Какая тетя Лиза?

— Мамина подруга. Буринская. Та, что приезжала. Помнишь?

— А-а! — подумав, сказал отец. — И что же?

— Отпусти меня на недельку.

Отец, перестав есть, уставился на сына.

— Одного?

— Ну!

— Или с мамой, или сиди дома.

— Ты же знаешь: мама не поедет.

— Знаю. Но и тебя одного не пущу! — и снова взялся за еду.

Степке стало обидно до слез. Он отвернулся, немного успокоился и решил еще раз попытать счастья.

— Ты помнишь, — начал он, — на Майские праздники в этом году я домой не приезжал. Так вот… Тебе не признавался, а теперь скажу: я ездил в Москву смотреть демонстрацию…

— Как в Москву? — отложил в сторону вилку отец.

— А в прошлом году на осенние каникулы, — не отвечая на вопрос отца, продолжал Степка, — я ездил в Ленинград. Как видишь, жив-здоров! В поездках никаких проблем не вижу. Я же не маленький, отец. Ну, что такое неделя-полторы? Денег нет? Я заработаю и верну.

Во рту у Сергея Ивановича, кажется, ничего не было, но он продолжал жевать. Смотрел на сына, будто впервые видел его, а откровение Степки привело его в замешательство. В Москву, Ленинград… Черт-те знает что! А может, врет?

— Так ты что, в Москву и Ленинград один ездил?

— Нет, с другом.

— А-а-а, с дру-у-гом, — словно за спасительную нитку, ухватился отец. — Значит, не один?

— Разреши тогда с Санькой.

— Шумским, что ли?

— Да.

Отец встал, прошелся по комнате, зачем-то снял с вешалки дождевик, встряхнул его и снова повесил на место. Двумя руками провел по лысой голове, будто приглаживая волосы, посмотрелся в зеркало.

— Ишь ты: денег нет, — с улыбкой повторил он. — Отработаешь, куда денешься. А если с Санькой — дело другое. Но я уверен: Павел, отец его, не отпустит.

— Спасибо, батя! — обрадовался Степка и мигом выскочил на улицу.

2. ХОД КОНЕМ

— Твой старик прав, — понурив голову, с уверенностью сказал Санька. — Меня отец не отпустит, ни за что!

— А если поговорить по-человечески, — почувствовав, что задуманное и, казалось, уже решенное дело может рухнуть, Степка решительно предложил: — Хочешь, я поговорю?

— Ни в коем случае, — запретил Санька. — Только разозлишь больше.

— Тогда ты сам, может, не хочешь ехать?!

— Как это — я не хочу! — с горечью воскликнул Шумский. — Да там, наверное, сейчас полярный день, северное сияние… А ты знаешь, что это такое? Знаешь? Отец твой тоже не дурак: специально дал разрешение ехать со мной. Но он знает моего отца и уверен на все сто, что все это несбыточно. И получается, вроде тебе дали согласие, и в то же время уверены, что меня не отпустят.

Степка задумался. Как это он сразу не разгадал отцовскую хитрость? А, собственно, отец так и сказал: Павел не отпустит. Санька прав. У отца, Павла Степановича, характер крут. Сказал — отрезал. А во-вторых, страшно экономен в деньгах, ненасытен в работе. Другие ребята могут погулять, кое-что позволяют себе на заработанные деньги приобрести, а Санька, как заложник. С утра до вечера работает, за каждую копейку отчитывается перед отцом, не смеет ни в чем ему возражать.

Поэтому с Санькой всегда легко. Трудолюбив, вынослив, не капризничает.

Так как же все-таки решить вопрос?

Есть же всегда выход из любого положения… У них же каникулы. Но скоро их должны отправить на практику. Родители об этом еще не знают. Постой, а если…

— А если мы сделаем «ход конем»? — предложил Степка.

— Какой ход? — не понял Санька.

— А такой. Родители останутся довольны…

И Степка стал излагать свой план «ход конем». Санька внимательно слушал. Вначале рассеянно, растерянно, а затем с интересом, кивал утвердительно головой, подсказывал детали к задуманному. Что ж, будто ничего. План рискованный, но дельный. А что же бывает без риска? Узнает потом отец? Так это — потом… Пусть отругает, наконец — отлупит. Хотя отец, казалось, при всей его жестокости и требовательности Саньку никогда не бил.

— Валяй! — согласился Санька. — А вдруг пройдет… Через несколько дней сельский почтальон дядя Хроль

опустил в почтовый ящик Березовиков, висевший на заборе во дворе, служебное письмо. Сергей Иванович извлек его, долго рассматривал и, не выдержав, вскрыл тут же. На фирменном бланке училища на имя Степки было извещение, что дирекция не возражает о прохождении практики ему и Саньке по их усмотрению, но надо заранее сообщить место, а по возможности — руководителя…

Сергей Иванович остался доволен. Что ж, местом практики вполне может сойти их колхоз, а руководителем — и он сам как-нибудь справится. Парни всегда будут под наблюдением, пусть ковыряются в технике…

Сергей Иванович еще раз прочитал извещение и окликнул Степку:

— Тебе письмо!

Степка, выскочив из коридора на улицу, взял из рук отца вскрытый конверт, пробежал глазами текст и поморщился.

— Вот тебе и путешествие на север, — пробурчал недовольно. — А Павел-то Степанович согласился со мной отпустить Саньку.

— Неужели согласился? — искренне удивился отец.

— Что он, не человек, что ли?

— Да я так, — смирился отец. — Ну ничего, на север съездите на следующий год. Учеба важнее.

Разумеется, важнее… Но почему на следующий? В конце концов, и там, на севере, есть какие-то хозяйства, специалисты и техника. А главное — Елизавета Петровна Буринская… Но это еще цветочки. Нужен второй, решительный ход… Решительный… Вот где он сможет проверить свою силу воли, свою настойчивость.

Степка вошел в дом. От охватившего его волнения, от радости он стал прыгать перед зеркалом, корчить рожи. Первый «ход конем» сделан. И так удачно, так правдоподобно, что отец ничего не заподозрил. А Санькин как? Павел Степанович? Тот такие бумаги проверяет на нюх. А вдруг догадается или захочет уточнить, где они должны проходить «практику»? Тогда как? Нет, сейчас он не побежит к Саньке. Второй «ход» он сделает сам.

Степка вышел на улицу и направился в сад. Обильные завязи антоновок облепили ветви яблонь, белый налив размером был чуть больше ореха. Степка поднял несколько опавших в траву яблок. Еще не зрелые, мелкие и червивые, но вкус имели приятный. Он съел одно и подумал о том, что неплохо бы взять с собой. В погребе у них еще хранятся прошлогодние каштели, уже привядшие, потерявшие настоящий вкус. Но на севере, наверное, нет и таких. Хороший подарок получится для тети Лизы.

На небе появились облака. Духота стала спадать. Облака плыли друг другу навстречу, будто смешивались, а потом снова расходились. Ласточки стремительно носились низко над землей, вокруг одиноких деревьев. Вдруг повеял легкий, прохладный ветерок. Скоро пойдет дождь.

Поздно вечером, закрывшись в гостиной, Степка писал ответ в училище. Перед ним лежало письмо маминой подруги, конверт с обратным адресом. Степка обдумывал каждое слово, старался не наделать ошибок. Написав ответ, тут же заклеил его в конверт и побежал бросить в почтовый ящик.

На душе было неспокойно. Письмо словно обжигало Руки. С отцом на эту тему он еще не говорил. Но по поведению старика видел, что тот был спокоен, и, видимо, вопрос о прохождении практики его не тревожил. Ну что ж, может, это и к лучшему. Санькиного отца он в эту историю не впутывал. Время покажет, что делать дальше…

Через несколько дней пришел официальный ответ. И Степке, и Саньке разрешалось проходить производственную практику по указанному им адресу… Руководителем практики назначалась Елизавета Петровна…

— Да вы с ума сошли! — узнав об этом, возмущался отец. — Разве на месте вам было бы хуже?

— Не хуже, — согласился Степка.

— Тогда чего вас несет в такую даль? — и еще больше распалившись, пригрозил: — Доберусь я до вашего директора Грачева… Подождите…

Степка, увидев беспомощность отца и успокоившись, сказал:

— При чем тут Грачев? Все сделано правильно, с нашего согласия…

— Ас нашего?! — снова вскипел отец.

— Батя, — Степка подошел ближе к отцу, — будем мужчинами… Ты в моем возрасте куда-нибудь ездил?

— А как же! — вырвалось у Сергея Ивановича. — Но…

— Вот и договорились…

И отец как-то сразу сник, сдался… Еще, нервничая, походил взад-вперед по комнате, затем присел, пригладил лысину и удрученно сказал:

— Бог с тобой! Мать только жалко…

После этого неприятного разговора Степка направился к Саньке. К удивлению, тот был спокоен, улыбался, будто и ничего не случилось.

— Ты извещение получил? — поинтересовался Степка.

— Получил.

— И что?

— По-хорошему не пустили бы.

— Что значит по-хорошему? Санька посмотрел на друга:

— Бумага, заверенная печатью, действует на моего отца магически. Он ничего не понял. Только сказал, что денег много не даст.

— Не даст и не надо…

— Оно-то так… Но как тебе удалось сделать вызов на север?

— Я предварительно договорился с Грачевым… А знаешь, он толковый мужик. Переживал… Но тоже пошел на риск. Он просто поверил нам… Если бы кто из наших поднял шум, ему бы пришлось отменить решение. Понимаешь, поверил! А это надо оправдать…

— Постараемся…

К ночи ветер разгулялся не на шутку. По небу поползли черные тучи. Редкие крупные капли взбивали пыльные султанчики в песке. Санька с опаской поглядывал на небо, пытался встать и уйти, но Степка придерживал его.

— Не торопись. Давай договоримся, что брать с собой.

— Что и всегда.

— Мы же в гости едем, — раздраженно сказал Степка. — Подарки какие-нибудь, что ли?

— А где я их возьму?

— Сала побольше, яблок хороших. У вас, наверное, еще сохранились? Конфет дорогой купим. Рыбацкие снасти прихвати. Ножик перочинный…

— А там холодно? — осведомился Санька? Степка замолчал. Откуда же ему знать? Холодно или

тепло. Наверное, в тундре всегда холодно. Там же вечная мерзлота. Но ничего не написано об этом в письме. А если холодно, что-нибудь на месте дадут.

— Ты же говорил, что там полярный день, а днем везде теплее…

— А, все равно, — махнул рукой Степка. — Что-то потеплее не мешало бы. В общем, обмозгуй сам хорошо. Денег лишних у стариков не проси.

— Они и так много не дадут.

Степка еще посидел молча минуту, обдумывая, чего бы не упустить важного в напутствии другу, но, ничего не придумав, сказал:

— Встретимся на автобусной. Телеграмму на север дадим из райцентра.

— Совесть донимает, — уныло сказал Санька. — Подлость, наверное, я делаю.

— Не воровать же идем. Не грабить. Для развития своих же знаний поедем. Какая же это подлость? — убежденно говорил Степка.

— Надо все же признаться, что это мы добровольно, — не уступал Санька.

— Приедем, и признаешься, — заключил Степка. — Конечно, признаешься.

Они попрощались.

В полночь над Дубравой разразилась долгожданная гроза.

3. ВСТРЕЧА

Трое суток в пути пролетели незаметно. Днем ребята сидели у окна в купе вагона и смотрели на мелькавшие луга со свежими, словно муравейники, стогами сена, на речки и речушки, извивавшиеся среди кустарников и болот, на большие и малые озера, похожие на блюда с водой, которые виднелись по обеим сторонам дороги. Чем дальше поезд уносил их на север, тем больше встречалось этих озер и мелких речушек, деревья становились реже и ниже, появились на горизонте холмы и горы.

Трое суток молоденькая проводница с густо накрашенными веками и короткой стрижкой, по пятам следовавшая за ними, поила их ароматным чаем, приносила печенье и напитки. Больше они ничего не просили. Редко и в меру ели свои припасенные из дому хлеб и сало, закусывали прошлогодними яблоками и вполне были довольны такой жизнью.

И все это время из Степкиной головы не выходил сон, увиденный им в последнюю ночь перед отъездом… Будто он и Санька купались в канаве у шлюза. Шлюз высокий, огромный. И вдруг из воды выплывает его тайно любимая одноклассница Аленушка. Нагая… Степка оторопело смотрит на нее, а она, улыбаясь, плывет прямо на него. Он протянул ей руки, а она — снова в воду… Степка ужаснулся… Это была не Аленушка, а русалка. Длинным чешуйчатым хвостом она задела его и потянула в воду. Он стал задыхаться…

Этот сон Степка уже рассказывал Саньке. Тот посмеялся и тут же разгадал:

— Если считать, что русалка — это рыба, то к прибыли…

Проводница подошла к ним и предупредила:

— Через час — Оленье.

Степка и Санька уложили в рюкзаки вещи, убрали недоедки и пустые бутылки с приставного столика в купе и вышли в тамбур. Через грязные, задымленные и запотевшие окна они видели однообразную и неприветливую землю, со множеством озер и мелких кустарников, виднеющихся на горизонте гор. А может, это казалось через затуманенные окна? В тамбуре было прохладно от врывавшегося откуда-то из потолка сквозняка, неприятная дрожь пробегала по телу. Вскоре поезд стал сбавлять скорость, а затем плавно остановился.

Проводница открыла дверь.

— И какие дураки едут сюда на отдых? — на прощание удивленно сказала она, посмотрев на ребят. — Все стараются на юг, к теплу.

— Чего же ты нам этого раньше не сказала, — зло ответил Степка. — Мы могли бы в другую сторону уехать.

— Хм-м — в другую, — хмыкнула проводница, — вы ведь беглецы, наверное…

— Откуда узнала? — вытаращив на нее глаза, удивился Санька.

— С моим-то опытом? — улыбнулась девушка. — Я вас насквозь вижу — сами не знаете, куда едете. У вас ни кола ни двора… Родители бы так не отпустили…

— Как видишь, отпустили.

— Знали бы… Ну что ж, романтики, пока! — Она снова улыбнулась и подняла руку.

— Желаем катиться дальше! — в ответ махнул рюкзаком Степка, и захотелось ему на прощание этой дерзкой девчонке сказать что-то обидное, едкое, колючее, но в голову так ничего и не пришло. — До скорой встречи!

Поезд ушел.

И только теперь ребята заметили, что неподалеку, в стороне от железнодорожного полотна, стоят две женщины, внимательно следя за ними. Степка слабо помнил Елизавету Петровну. Как-то ничем особенным не запомнился ее образ в его памяти. Он-то и видел ее только по утрам да по вечерам. Днем она ходила загорать на речку, собирала в лесу ягоды и грибы, куда-то уезжала за покупками. И так день за днем. Степка к тому же ее и стеснялся, избегал с нею встреч. Елизавета Петровна почти всегда ходила в купальном костюме, полунагая, будто не могла насытиться солнечными лучами и теплом, и в деревне, где старики и старухи даже летом обували сапоги и натягивали на себя темные свитки, ее поведение толковали по-разному.

Парни решительно направились к женщинам, и, не доходя несколько метров, Степка все же узнал тетю Лизу. По доброй, завораживающей улыбке и ямке на бороде. Она сделала шаг навстречу и удивленно спросила:

— А мама где?

— Не смогла приехать.

— Ей всю жизнь некогда. А ты — с другом, что ли?

— Да.

— Ну и хорошо, — улыбнулась она. — С другом — веселее. Может, сразу телеграмму отстучим: явились, мол, живы-здоровы…

Степка посмотрел на Саньку, подумал о своих денежных запасах, пожал плечами, а затем как-то неуверенно произнес:

— В другой раз, тетя Лиза.

— Другого раза может и не быть, — загадочно сказала Елизавета Петровна. — Нет так нет. Поехали.

Ребята осмотрелись. Невдалеке от места, где они стояли, жались друг к другу с десяток добротных деревянных домов. Небо было чистое, с красноватым оттенком, низко над горизонтом висело бледное, будто выгоревшее, солнце. Оно не давало того тепла, к которому парни привыкли в деревне. Елизавета Петровна вела их в направлении построек. Ребята втайне мечтали, что сейчас войдут в теплый дом, обогреются, переоденутся, но вдруг перед ними за поворотом, у одного из строений, предстала взгляду чудная машина. Многоколесная, приземистая, зеленого цвета, похожая на военный бронетранспортер. Вторая женщина, встречавшая их, попрощавшись, ушла.

— Садитесь в вездеход, — открыв дверцу, пригласила Елизавета Петровна.

Ребята, полусогнувшись, пошли в машину, сели на откидную скамеечку у борта. Кабина водителя была изолирована от салона. Елизавета Петровна тихо скомандовала: «Пошел!» И вездеход вздрогнул, взревел, рванулся вперед. Мчался быстро, мягко переваливаясь на неровностях, за ним из-под гусениц вырывалась и разлеталась веером серая грязь, перемешанная со мхом и травой.

— Надолго? — повысив голос, спросила Елизавета Петровна.

— На две недели, — ответил Степка и добавил: — Мы к вам официально, на практику, — достал и протянул ей направления…

Тетя Лиза, ничего не понимая, изучала документы, а затем, догадавшись, в чем дело, задушевно и нежно рассмеялась.

— Ну и хитрецы! Не сбежали бы вы отсюда через несколько дней. Суровый край любит закаленных людей. Вам он, может быть, придется не по душе. У вас сейчас, небось, жарко, поспели ягоды, фрукты.

Степка спохватился. Развязал рюкзак, достал свежие, лучше сохранившиеся яблоки, протянул маминой подруге. Она улыбнулась, взяла, зачем-то понюхала, поблагодарила. Затем, открыв заслонку, самое крупное подала через люк в кабину.

— Это твои, земляцкие, Олег! — крикнула. Есть сама не стала.

— У нас тоже есть ягоды, — сказала она. — Черника…

— Черника? — удивился Санька. — Разве она тут растет?

— Растет, — ответила Елизавета Петровна. — И брусника и голубика. Только еще не поспели. Через месяц можно заготавливать.

Часа через полтора вездеход остановился, сильно качнувшись вперед при резком торможении. Ребята, а вслед Елизавета Петровна вышли на улицу. Солнце все так же висело над горизонтом. Дул прохладный ветерок. Невдалеке стояли, образуя квадрат, четыре длинных деревянных домика, а метров за пятьдесят от них поднималась буровая вышка. Дальше — горы, с обнаженными вершинами, без растительности. Таких гор они раньше не видели, если не считать в кино или по телевизору. Правда, у подножия гор ребята заметили густые кустарники низких берез, сплошную зелень. Она как-то подчеркивала холодность и неприступность гор, придавала им строгость и величие.

— А вы писали, что до города рукой подать, — поинтересовался Степка. — Благоустроенная квартира…

— Я не врала, — будто стала оправдываться Елизавета Петровна. — До города действительно недалеко. От остановки Оленье — километров шестьдесят. Ну, а насчет квартиры, пошли…

Степка и Санька, закинув рюкзаки за спины, направились в один из домиков. Ни одна из дверей не была закрыта на замок. Елизавета Петровна узким коридорчиком провела их в дальний угол, открыла дверь, и они вошли в небольшую уютную комнату. По обеим стенкам стояли две раскладушки, застланные чистыми покрывалами, у окна — раскладной, накрытый свежей скатертью столик, у каждой раскладушки — небольшие тумбочки. Комнатка чем-то напоминала купе. Елизавета Петровна села на небольшой раскладной стульчик, а ребят пригласила сесть на заправленные раскладушки.

— Нравится? — спросила она.

— Нравится, — не кривя душой сказал Степка.

— Это я специально приготовила для вас. Думала, мать приедет. В телеграмме не очень понятно: выехали вдвоем… Но все равно. Здесь будете отдыхать, читать, заниматься своим делом. Ну, а как поживают родители?

— Нормально. Мать — в школе работает, отец — в колхозе.

— М-да, — задумчиво произнесла Елизавета Петровна. — Школа — это хорошо. Постоянное место, семья. А я даже к нормальной мебели привыкнуть не могу. Все походное, облегченное, удобное для установки. Но ничего. Это тоже интересно.

Она немного помолчала, указала, куда и кому девать свои вещи, поинтересовалась, есть ли теплая одежда, и, узнав, что у обоих шерстяные свитера, осталась довольна их предусмотрительностью.

— Сапоги я вам достану у наших ребят-геологов. Отдыхайте!

Тетя Лиза встала, еще раз с улыбкой посмотрела на гостей и направилась к двери.

— Тетя Лиза, постойте! — вдруг тихо окликнул Степка.

Елизавета Петровна повернулась.

— Вы… это, — стушевавшись, начал Степка. — Практику нам организуйте, или как? Понимаете, мы к вам с Санькой, считайте, сбежали.

— Как сбежали? — еще больше поразилась мамина подруга.

— Ну, не совсем сбежали, — начал объяснять Степка. — Мы присланы на производственную практику, по вашему письму… А на самом деле… Очень хотелось посмотреть тундру.

Елизавета Петровна долго и внимательно рассматривала уставшие лица друзей, а затем присела снова на стульчик.

— Вон вы какие, — сказала тихо. — Наверное, такие в Великую Отечественную бежали добровольцами на фронт. Это были храбрые и смелые ребята. Молодцы! — не то тем ребятам, что удирали на фронт, не то Степке и Саньке предназначалась похвала. — Я вам просто завидую! — и добавила: — Не беспокойтесь: все будет хорошо. У нас есть прекрасные специалисты…

— Спасибо!

— Да чего уж там, — махнула рукой. — Хорошо, что навестили. Тундру, как и первое свидание, запоминают надолго.

Елизавета Петровна встала и решительной походкой вышла из комнатки.

4. ПЕРВАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

После долгой и беспокойной дороги ребята спали безмятежно и долго. Проснулись одновременно. Удивленными глазами смотрели друг на друга, затем на свое жилище, перевели взгляды на небольшое окно, к которому лежали головами. В непривычной и незнакомой обстановке чувствовали себя как-то неуютно. Солнце, как и вчера, висело над горизонтом, но немного сместилось в другую сторону. Они не могли сориентироваться: где юг, где запад… Услышали, как за стенкой глухо бряцали посудой, почувствовали приятный запах жареной пищи.

Вскочили с теплых кроватей, оделись и кинулись умываться. Но в коридорчике их встретила тетя Лиза, в домашнем халате, в косынке, повязанной узелком на затылке.

— Умываться будете здесь, — указала она на небольшую комнатушку, где к стенке был прибит умывальник.

Пока умывались, растирались жестким полотенцем, хозяйка приготовила на кухне завтрак. На таком же походном столике. Горячий суп с олениной ели с аппетитом. Исподлобья посматривали друг на друга, подмигивали, улыбались. Ничего, мол, начало — что надо!

— Сегодня можете сходить и посмотреть тундру, — сказала Елизавета Петровна. — Только будьте осторожны, далеко не удаляйтесь. Километра за два отсюда пробегает речка Морошка. Вам будет интересно. Ну, и за растительностью понаблюдайте. Сейчас у нас красиво — тундра цветет…

То, что тундра действительно в цвету, ребята убедились, как только ступили на эту землю. Нет, Елизавета Петровна в письме писала правду.

— А в речке рыба есть? — поинтересовался Санька.

— Раз есть речка, значит, есть и рыба.

— А на что ее ловят? — не отставал Санька.

— Наверное, на мясо, — пожала плечами Елизавета

Петровна. — Червей, извините, у нас нет. Но не волнуйтесь. Ребята-геологи вас научат. Пили горячий и крепкий чай.

— Режим устанавливайте или по часам, или по желудку, — улыбнулась тетя Лиза. — Сначала присмотритесь, а потом я вам кое-что объясню. И как называются растения, и с сотрудниками познакомлю. Собственно, жду ваших впечатлений.

Степка поблагодарил за завтрак. Ребята встали, одели теплые свитера, натянули на ноги приготовленные тетей Лизой резиновые сапоги.

— А где остальные жители? — поинтересовался Санька.

— На буровой.

— Если надо, мы можем помочь в чем, — гордо предложил свои услуги Санька. — Мы со Степкой хорошо знаем устройство двигателей. Можем их ремонтировать. Электросваркой владеем…

— Да?! — удивилась тетя Лиза. — Непременно нам пригодитесь. И в зачет пойдет… Все по правилам.

Парни, довольные собой и началом новой жизни, гордо шагали по рыхлой земле, не особо отличавшейся от белорусских торфяников. Слева, у буровой вышки, весело тарахтела передвижная электростанция. Друзья решили сегодня туда не заходить. Тетя Лиза обещала вечером познакомить их с ребятами-геологами. Миновав вышку, пошли дальше. Метров через пятьсот их взору открылся удивительный пейзаж: на зеленом ковре, выстроившись один за другим, белели причудливые камни и валуны, вокруг обросшие высокой травой, изредка цвели красные и желтые маки, а вдали, у высоких скалистых гор, росли низкие березы, а посреди них, с редкими и скудными ветвями, — несколько сосен. Березки на открытой местности встречались редко. Одинокие, мелковетвистые, прижатые к земле, они, казалось, были измучены и изранены, и не было у них сил вырваться, подняться в рост. Возле одной из таких березок их внимание привлекли цветы, похожие на незабудки, нежно-голубые, росшие на какой-то кочке.

— Будем идти назад, — предложил Степка, — нарвем этих цветов в комнату.

Чем ближе подходили к речке, тем больше грузли в почве, под ногами чавкала вода. Берега речки невысокие, но вода быстрая, завихрается во многих местах, где просматриваются сквозь толщу камни.

— Пороги, — сказал Степка. — Плавать опасно.

Понаблюдав за течением, решили возвращаться назад. Кажется, не такой и длинный путь проделали, а прошло больше трех часов. Шли той же дорогой, что и к речке. Густой букет светло-голубых цветов манил их, притягивал к себе. Они полюбовались необычайным созданием природы, а затем Степка осторожно соединил цветы двумя руками в тугую метелку и оторвал от грунта.

— Странно, — сказал он. — Они росли на валуне. Санька рукой хотел смахнуть пыль с камня, но только

размазал грязь по макушке. И тут они увидели… То ли странные линии, глубоко высеченные на камне, то ли знаки, то ли трещины, забитые со временем землею. Степка отложил букет в сторону и осторожно стал счищать с камня грязь пальцами. Наконец стали четко вырисовываться два знака, похожие на наконечники стрел. Они указывали в одну сторону — в сторону реки. Друзья настолько заинтересовались этим, что, не обращая внимания, опустились на колени в грязь и начали обрывать вокруг камня траву. Верхняя часть оголилась, немного выступила из земли, и стало заметно: одна сторона камня плоская. Когда разгребли грязь глубже, на камне показался снова какой-то знак. Но дальше выбирать грунт было нечем. Пальцы скользили по вечной мерзлоте.

— Давай нож, — сказал Степка.

— Я не брал.

— Тоже мне таежный охотник! — в сердцах воскликнул Степка. — Идем. Запомним это место. Пообедаем — и назад.

Перепачканные грязью, с большим букетом цветов, друзья вернулись в домик. Быстро помылись, почистились, привели себя в порядок. Цветы поставили в пластмассовую банку из-под селедки: короткие и хрупкие корешки как раз подходили для хранения в ней. В коридоре появилась Елизавета Петровна.

— Мы их называем незабудками, — увидев букет, сказала она. — Но рвать их не стоит. Они долго не сохраняются. Как и любые цветы из переувлажненной почвы.

— Больше не будем.

— Вы приносите, — как-то виновато прозвучал голос хозяйки. — Я же обещала: буду объяснять. Самой ходить мне некогда.

Тетя Лиза накрыла стол. Ребята наспех пообедали и стали снова собираться в дорогу. Елизавета Петровна не придала их поспешности особого значения. Что ж, торопятся — это естественно. Впервые увидели незнакомые места, чудные растения. Хочется им побольше увидеть, узнать. Не стала даже дожидаться их ухода. Тоже забрала кое-какие вещи и заспешила на работу.

— Когда меня не будет, — предупредила она, — сами хозяйничайте. Бывает, задерживаюсь.

Степка и Санька взяли нож. На стене увидели висевший туристический топорик в кожаном чехле. Санька поцепил его себе на ремень. Прихватили спички, чистую тетрадку. Может, понадобится. В углу в коридоре увидели металлический совок для мусора. Забрали и его.

Через час снова оказались у камня.

— Будем выгребать землю по указанию стрел: с плоской стороны, — распорядился Степка.

Санька расчехлил топорик и опустился на колени. Вначале лезвие топорика в грунт входило легко, глухо. Степка выбирал землю совком и выбрасывал в сторону. Глубже — топорик, звеня, вонзался в промерзлый грунт, искрился лед в вырубленном торфе. Два каких-то знака уже были видны на камне, но линии от одного и другого вели вглубь. Работали вдохновенно, с интересом, наблюдая за появлявшимся чертежом на камне. Вот линии закруглились и внизу сошлись в одну волнистую. Еще через некоторое время, очистив травой камень от грязи, парни ножом осторожно начали удалять из углублений застывший и спрессовавшийся грунт. Их поразили знаки. Первый как будто соответствовал букве «а», второй был похож не то на «ижицу», не то на математический знак «игрек». Эти два знака соединялись линией, похожей на знак бесконечности. Ниже камень был чист.

Вырытая яма достигла почти метровой глубины. Ребята сели прямо на выброшенный мерзлый грунт, опустив в яму ноги, и смотрели на открывшийся рисунок-чертеж. Пот струился у обоих по лицам, и они его непроизвольно вытирали рукавами.

— Что будем делать? — нарушил молчание Санька. — Это же… открытие!

— Много знаешь, — сказал Степка. — Может, здесь таких открытий — через каждый камень.

— Может, — согласился Санька. — Буквы-то, видишь, — старинные, — начал строить догадки. — Да и камень осел почти весь в землю. Понял? На нем этот ребус, я думаю, выбивали тогда, когда он был наверху. А какой он величины — мы и сами не знаем. Будем копать глубже?

Степка посмотрел на перепачканные руки, на кучу мерзлой земли.

— Нет. Не вижу смысла. По идее — здесь сказано все. Надо только разгадать. Давай снимем копию чертежа. Вода ведь заполняет яму.

Степка вытер насухо руки, взял тетрадку. Пошарил по карманам, растерянно посмотрел на друга.

— Карандаш есть?

— Нет.

Степка, ничего не говоря, достал из коробки спичку, начал ее слюнявить и переносить на чистый листок схему-чертеж с камня. Получалось у него это ловко, быстро и точно. Санька удивлялся, что так просто можно выйти из положения, не имея ни ручки, ни карандаша. Да, Степку упрекнуть не в чем. На всякие выдумки он мастер.

— Замеряй длину каждой детали рисунка, — приказал Степка.

— Как? — удивился Санька.

— Используй листья осоки. Приложи к линии и отрежь… Только запоминай, чтоб не перепутать… И забери с собой.

— Зачем?

— Надо.

Когда все измерения были сделаны, ребята засыпали вырытую яму, утоптали, сверху прикрыли травой. Чертеж на камне снова скрылся в земле.

На улице было светло. Но солнца не видно. На небе сгущались тучи. Подул сильный холодный ветер. Собиралось на дождь.

Друзья вприпрыжку побежали домой.

5. УГОВОР: МОЛЧАТЬ!

Первые крупные капли холодного дождя нагнали друзей у порога. Только успели закрыть за собой дверь, как колючий ливень хлынул на тундру. Бешеный ветер разметывал струи воды, сплошным потоком заливая окно. Деревья и кустарники, будто спасаясь от гнева природы, прижимались к земле. Казалось, что за горами взбунтовался океан. Доносился стон ветра, гул, сплошной водяной поток хлестал по крыше. Ребятам стало не по себе.

Немного погодя они переоделись, промокшую одежду повесили на растянутые в коридоре веревки и улеглись на раскладушках.

— Хорошо, не застал ливень на открытом месте, — сказал Степка.

— Лучше бы застал, — не согласился Санька. — Почувствовали бы всю прелесть тундры на своей шкуре.

— Это нетрудно: высунься только за порог. И как они работают на буровой?

— Привычка.

Степка взял в руки чертеж, долго рассматривал его, затем встал, присел к столу.

— Надо определить масштаб чертежа.

— Нет линейки, — сказал Санька. — Может, поискать в комнатах?

— У меня есть.

Степка вырвал из тетради два средних листа и стал делать шкалу линейки. Только теперь до Саньки дошло, что каждая клетка в тетради полсантиметра и, выходит, никакой проблемы с линейкой нет. Сделав разметки, Степка стал измерять куски осоки и наносить их длину на чертеж. Сверху над линиями написал «а» и эту странную «ижицу». Санька поразился точности копии рисунка.

— Что же дальше? — спросил он.

— Дальше уговор: молчать! Пока никому ни слова. Считай, что это — наша тайна. А теперь ляжем и подумаем.

— Согласен, — сказал Санька.

Но Степка не лег. Он снова уставился в листок. Морщил лоб, что-то мучительно обдумывал и, наконец, заговорил:

— Первая буква из старославянского алфавита — «аз». Значит, переводу она не подлежит.

— Как сказать, — не согласился Санька. — В старинном алфавите есть буквы, обозначающие целые слова. Например, «глаголь», что значит «речь»… Или в китайском… Там, например, иероглиф означает целое предложение…

Степка удивленно смотрит на Саньку, тяжело переводит дыхание.

— И откуда тебе это известно?

— Вспомнил.

После некоторого молчания Степка продолжает:

— Мы сейчас тоже произносим: бэ, эм… На листе их можно проставить, как две буквы: Б и М. Верно? Так и в старину… Не писали же тогда «глаголь»… А писали «Г».

— Верно, — согласился Санька.

— Тогда думаем дальше: с «аз» — ясно. Это «а». Вторая — «ижица-игрек». Математическая задача, что ли? Если учесть этот знак бесконечности… От «а» к «ижице» через бесконечность… Странно… А может, это и не «ижица»? Я, честно говоря, и всех букв старославянского алфавита не знаю.

— Я тоже, — виновато признался Санька.

— Значит, зашли в тупик. А что делает человек, зашедший в тупик? — сам с собой начал разговаривать Степка. — Ищет выход. Где же он, выход?

— Надо найти старославянский алфавит, — неуверенно подсказал Санька.

— Здесь, в тундре? — удивился Степка.

— Может, показать Елизавете Петровне?

Степка презрительным взглядом смерил с ног до головы лежащего на раскладушке Саньку, посмотрел ему в глаза, покачал головой:

— Вот так угов-о-о-р!

На улице ливень немного успокоился. Ветер стих. Вскоре в домик вошла Елизавета Петровна в дождевике, а с ней — молодой парень, по годам, казалось, чуть старше ребят. Он бесцеремонно вошел в комнату, поправил двумя руками мокрые полы пиджака и представился:

— Олег Рапопорт: инженер-механик.

— И ваш непосредственный руководитель практики, — добавила Елизавета Петровна, — кстати, он у нас и за врача. В армии санинструктором служил. Но кое в чем разбирается не хуже дипломированного.

— Сейчас все разбираются в лечебной практике, — улыбнулся Олег. — Другие — и врача за пояс заткнут народными способами лечения. Так и чешут по Авиценне. Но будем считать, что это — шутка. Если у вас, ребята, будет что не в порядке, сразу ко мне…

Степка пригласил гостя присесть. Олег сел. Но разговор не клеился. Ребята рассматривали пришедшего, а он, казалось, и сам не знал, с чего начать разговор с незнакомыми людьми.

— Вы из Беларуси? — наконец спросил он.

— Да, — в один голос ответили друзья.

— Я тоже из тех мест, — сказал он. — Из Высогорска. Слыхали?

— Да.

— Дед там открывал залежи калийных солей. Отец — добывал. А я, после института, попросился сюда, на север. Так сказать, по семейной тропе. Искать неизвестное.

Ребята с интересом смотрели на парня. Когда же он это успел закончить институт? Да еще и армию отслужить! На вид ему дашь лет двадцать, не больше…

— А что вы здесь ищете? — не удержался Степка.

— Об этом вам лучше расскажет Елизавета Петровна. Наше дело маленькое — мы следим, чтобы бур вгрызался в землю все глубже и глубже. Сейчас мы уже ковыряемся на глубине десять тысяч метров.

— Не может быть! — поразился Степка.

— Может. Ищем апатито-нефелиновые руды.

Что такое апатито-нефелиновые руды, ребята и слыхом не слыхали. И разговор снова прекратился. Олег вызывал такую доверительность, что Саньке захотелось поделиться с ним находкой в тундре, но Степка внимательно следил за его действиями, даже — выражением лица, и Санька чувствовал это. Вошла Елизавета Петровна, принесла чай, сладости, положила на стол.

— Ты бы им, Олежка, показал свою коллекцию, — сказала.

— Если им интересно, — как-то неопределенно ответил Олег.

— Покажите, — попросил Степка.

После ужина они пошли в соседний домик, где жил Олег. Зашли в небольшую комнатку и увидели в нишах-гнездах на одной из стенок образцы минералов. Их были сотни. Степка и Санька поразились разнообразию форм и цветов пород. Белые, красные, зеленые, синие, черные, прозрачные и разноцветные, натуральные и отшлифованные, под каждым — название и место добычи. Стенка, от попадавшего на нее электроосвещения, искрилась, играла разноцветными блестками. Под многими минералами не было еще надписей. И можно было только догадываться, что это те, которые добыты здесь, из глубин тундры. Они, может быть, еще не имеют названия. Их придется изучать.

— Это только часть моей коллекции, — сказал Олег.

— У вас еще есть?

— На постоянной квартире в Апатитах. Институт минералогии оценил ее в несколько сот тысяч рублей.

— Вот это — да-а-а! — протянул Санька.

После этих «несколько сот тысяч» ребята по-другому взглянули на коллекцию. Это были не минералы, это были деньги. Большие деньги. И Олег, видимо, приехал сюда, чтобы набрать этого добра, а затем продать… Ему нужны деньги. А добывают их по-разному — шабашники, спекулянты, шулеры… Рапопорт нашел другой выход: и честно работать, и коллекционировать… ценности. Это тоже надо уметь. И никакого преступления в этом нет. Но Олег их сразу разочаровал:

— Деньги — это мелочь. Я бы не согласился свою коллекцию продать и за миллион. Это моя жизнь. А разве жизнь можно оценить? Вы бы знали, сколько у меня друзей по стране. Мы переписываемся, высылаем друг другу образцы минералов, мы живем какой-то особой жизнью земных глубин. Да и не только земных. Теперь без геологии я не смог бы. Каждый кристалл, добытый мною, — история, открытие, вдохновение…

Собираясь уходить, Степка обратил внимание на странный календарь, прикрепленный над тумбочкой. В натуральную величину на нем изображена икона святой с печальными глазами, с нимбом, но Степку привлекли короткие надписи на старославянском языке… Он заметил точно такой же знак, который был выбит на камне. И не удержался:

— Олег Петрович, как называется этот знак?

— По-моему, «ижица», — неуверенно ответил Олег.

— «Ижица»?

— Последняя буква в кириллице…

По возвращении домой Санька сказал:

— Дурак! Продал бы коллекцию и купил себе «Волгу».

— Сам ты дурак! — ответил Степка. — С «Волги» какой толк. Попал в аварию — и конец. А этому делу конца нет. Он каждый день надеется найти что-то новое. Что-то узнать неизвестное для себя раньше. Это и есть, наверное, жажда познания, жажда жизни. Слышал, он сказал:

«ижица». Значит, никакая это не формула… А две буквы из старославянского алфавита… Но «ижица» — что-нибудь обозначает… А что?

— Попроси у Елизаветы Петровны словарь, — посоветовал Санька. — Я сам видел в стопке книг на столе толстый том, на котором написано «От А до Я». Выходит, словарь…

— И детские книги такие есть…

— Не взяли мы с собой ничего читать, — вдруг посетовал Санька. — Времени хватает…

— Попроси у тети Лизы…

— У нее, наверное, все про геологию… А мне бы про шпионов…

— Про шпи-о-о-нов! — передразнил Степка и натянул одеяло на голову.

Захотелось спать. Но перед глазами стояла коллекция Олега. Особенно в память врезался тот минерал, который, словно молния, пронзила золотая жилка. Чистая, блестящая, она вплеталась в породу как что-то живое. А что, если и их находка связана с открытием какого-то минерала? Ведь тундра — это еще сплошная тайна. В ней, пока не для всех доступной, хранятся многие неизвестные страницы. Хотя бы такие, как найденные ими знаки на камне. Древние. Старославянские. «Аз», «ижица»… Не природа же создала те записи на валуне. Живой и грамотный человек высекал эти знаки. Когда, зачем? Какой она была, азбука, в древнем? Такой же, как сейчас, или совершенно другой?

Санька уже спал. Одеяло на нем плавно поднималось и опускалось от умеренного и спокойного дыхания. Одну руку он положил под голову, другой будто придерживал одеяло. «Не волнует его ничего, — с горечью подумал Степка. — Никак отоспаться не может после сенокоса». Он снова достал со столика лист с чертежами, стал более детально изучать его. А может, и вправду попросить словарь у тети Лизы? Как он называется? «От А до Я»? Ну и глаз же у Саньки… Он, Степка, несколько раз заходил в комнату Елизаветы Петровны, а на это внимания не обратил… И что же за словарь у нее? Геологический или другой какой… А вдруг там «ижица» есть? «От А до Я»… Интересно…

«Аз»… Линия вниз. Двадцать два сантиметра. Затем вправо и вверх. Еще двадцать сантиметров. Снова вниз. Пятнадцать сантиметров. Чуть по наклонной и снова вверх. Прямая к «ижице»… Тридцать два сантиметра. Расстояния разные… Расстояния… Расстояния… Это слово, как назойливая муха, жужжало в голове. Что же связывает эти знаки? «Аз», «ижица»… От А до Я… Последняя… И вдруг Степку словно поразило током. Он сбросил с себя одеяло, вскочил, в одних трусах и майке наклонился над столом, положив перед собой чертежи.

— Санька, а Санька? — прошептал он.

Санька лениво, нехотя открыл сонные глаза и недовольно уставился на друга.

— Я, кажется, нашел ключ к чертежу, — взволнованно сказал Степка.

— Завтра бы сказал, — зевнув, спросонку пробормотал Санька.

— Да проснись же! — почти прикрикнул Степка. — Ты знаешь, что это такое? «Аз» — начало алфавита, а «ижица» — конец. Олег Николаевич сказал, что это последняя буква… То же, что от А до Я… Понял? Начало и конец. Ты слышишь или нет?

Санька, проснувшись, сидел на раскладушке и удивленными глазами смотрел на Степку.

— Начало и конец, — повторил Степка. — Линия — какой-то маршрут между началом и концом. Камень, который мы нашли, по всей вероятности, и есть начало…

Уснуть они уже не смогли.

6. ПОИСК

После ливня тундра покрылась сплошной водой. Стояли лужи, куда-то сбегали ручейки. Степка и Санька, прихватив на этот раз дождевики из болоньевой ткани, месили грязь резиновыми сапогами. После каждого шага выступала вода, и цепочка четких водяных следов оставалась за ними.

Их камень-находка словно плавал в воде. Трава, которой они замаскировали вырытую яму, была смыта и унесена ливнем. Верхушка валуна, промытая дождем, стала чистой, и на ней теперь четко виднелись выбитые углубления — стрелы, указывавшие в сторону Морошки.

— Дело теперь простое, — уверенно сказал Степка. — Указатель ведет к речке. Нам надо только соблюдать расстояние.

— Ты знаешь масштаб чертежа?

— Узнаем.

Степка решил расстояние измерять шагами. Ну чем же его могли измерять в старину? Метров, сантиметров тогда не было. Значит — были шаги. Допускал: сантиметр — шаг. Широко расставляя ноги, он по прямой зашагал к речке. Встречавшиеся на пути валуны стороной не обходил, а переступал через них, продолжая путь дальше. К берегу речки насчитал две тысячи триста шагов.

— Выходит, — стоя на берегу и смотря на течение, промолвил Степка, — в одном сантиметре сто пять шагов.

— Выходит, — согласился Санька.

— Теперь, примерно под углом сорок пять градусов, пойдем в сторону.

Санька не возражал. Он послушно шел за Степкой. Степка был высокого роста, худой, нескладный. Родителям — мучение. Если ему одежда в плечах подходила по размеру, то не подходила длина. Рукава всегда короткие. Если изделие подходило по длине, то не подходило по размеру в плечах. Так и мучились: то заказывали одежду в комбинате бытового обслуживания, то в нем же переделывали уже приобретенное в магазине. Степка и сам понимал, что человек он, как говорят, нестандартный и со службой быта или кооперативами его связывать судьба будет всю жизнь. Не меньше волновало Степку и то, как будет он в армии. На его худом и длинном теле голова казалась маленькой. И для солидности Степа отпустил небольшие усы. Собственно, он просто не брился, и темные пушистые усики выросли сами по себе. Единственным его утешением было то, что без всяких осложнений ему подходил размер обуви. Сорок третий…

Санька — юркий низкий крепыш. Постоянная физическая работа сделала его сильным, ладным, словно слиток. В училище он удерживает первое место по поднятию пудовой гири. Не зная его, посмотришь и подумаешь: ветер с ног свалит. Но когда Санька поздоровается всерьез, приходится массажировать после рукопожатия пальцы. Тихий и спокойный по характеру, Санька не показывает свою силу, не лезет в драки. А Степку он просто обожает. За смекалку, за умение выкрутиться из любого положения, за фантазию. Словом, за то, чего не хватает у самого Саньки.

Степка, словно страус, каждый раз наклоняясь в такт шагам, упрямо шел по намеченному маршруту. Не дошедши, по расчетам, больше ста метров до предполагаемого поворота, на их пути стало озеро.

— Все, — сказал Степка. — Снова тупик.

Озеро небольшое. Метров триста в длину и сто — в ширину. Берега болотистые, заросшие осокой и какими-то неизвестными им травами, похожими на вербовые ветки. Степка смотрел на озеро и прикидывал: если брать по чертежу, надо переплыть на другой берег, а затем, срезав угол, плыть в обратном направлении. Он задумался. Такой первоначальный маршрут был бы неправдоподобен. Затем кому-то надо было плыть дважды через озеро, если можно найти путь проще и безопаснее?

— Глубокое? — поинтересовался Санька.

— Надо замерить, — предложил Степка. — Давай привяжем камень к леске и забросим в воду.

Озеро оказалось глубиной метра три.

— Глубокое. Нужна лодка.

Стояли и молчали. Смотрели на ровную гладь озера. В воде отражались медленно плывущие седые облака, и, казалось, озеро было бездонным.

— Здесь что-то не то, — наконец отозвался Санька. — Мы или неправильно пошли по маршруту, или чертежи на камне делали зимой. Скованное льдом озеро было скрыто под снегом.

— Озера когда-то могло и вообще не быть, — высказал догадку Степка. — Сколько времени прошло, когда писали эту «ижицу»? По крайней мере, у нас ни малейшего представления.

— Пройдем по берегу речки, — неуверенно предложил Санька. — Это самый надежный ориентир. Не получится — возьмем лодку. У геологов есть надувная.

Степка, поразмыслив, согласился.

— Попробуем. Но знай, что только точные расчеты смогут привести нас в тайник. Если он есть. А искать ветра в поле… — и он безнадежно махнул рукой.

По своим следам вернулись на берег речки. Почувствовали усталость. Сели на валун отдохнуть.

— Перекусим, — предложил Санька. — Я прихватил с собой сало и хлеб.

Просоленное домашнее сало пахло чем-то необыкновенным. Хлеб с ним настолько был вкусным, что ребята, кажется, никогда и ничего подобного не ели. Жевали, торопились, снова откусывали хлеб и сало. Заодно любовались течением Морошки. Быстрая вода ее, словно ртуть, казалась тяжелой и холодной.

— Смотри, — вдруг перестав жевать, указал на берег речки Санька. — Что там такое?

Степка смотрел в указанном направлении, но ничего не видел. И только тогда, когда там шевельнулась трава, он заметил светло-коричневого зверька, с белым галстучком, с усиками и любопытными черными глазками, наблюдавшими за ними.

— Это норка! — воскликнул Степка и стал шарить руками, пытаясь найти камень. Но норка, словно почуяв беду, юркнула в густую траву и исчезла. Степка укоризненно покачал головой:

— Красивая шапка убежала.

Утолив голод, встали и пошли берегом по течению. В извилистых берегах речки они старались уловить схожесть с чертежами. Степка прикинул расстояние между извилистыми линиями на рисунке и стал снова измерять расстояние шагами. Речка действительно имела изгибы, уводила влево, в сторону буровой, затем круто меняла направление вправо, выпрямлялась и снова текла вверх. Но таких изгибов было больше, чем на чертеже, и они совершенно не соответствовали расстоянию на карте.

— Пустая трата времени, — разочарованно сказал Степка. — Возвращаемся.

— Вертолет бы, — задумчиво произнес Санька. — Десять минут работы.

Степка остановился и с благодарностью посмотрел на друга.

— Не вертолет, а вездеход. Надо попросить Олега, чтобы прокатил нас по этому маршруту.

— Он же заподозрит, если гонять его по кривым.

— А мы только через озеро попросим. По предполагаемому маршруту. Дальше пойдем пешком. Это примерно будет у берега речки.

В домик к геологам друзья вернулись поздно. На улице было хоть и светло, но на часах время подходило к десяти. Елизавета Петровна, увидев утомленных ребят, не обрадовалась, а накинулась на них.

— Разве так можно, мои дорогие гости-практиканты, — без злобы, но очень внушительно и серьезно отчитывала она. — Ни на обед, ни на ужин. А мы тут уже всполошились, в поиски собрались.

— Извините, тетя Лиза, — стал просить прощения

Степка. — Мы же вас предупреждали, чтобы не волновались.

— Не волновалась? — удивилась Елизавета Петровна. — Я же за вас теперь отвечаю головой. И не только перед родителями, а и перед училищем. А вы знаете, что здесь можно встретить не только волков, но и медведя. А у вас даже с собой палки нет. Не волнуйтесь… Герои!

Ребята виновато опустили головы. Знали: такой признак повиновения всегда выручал перед отцом или матерью. У тетки Лизы детей нет. Но она тоже как-то сразу смягчилась, стала усаживать за стол и, как будто невзначай, спросила:

— Что же вы там целыми сутками делаете? Хоть бы рыбину какую поймали.

— А мы не умеем, — соврал Степка. — Можно, мы попросим Олега: пусть научит.

— Можно, — согласилась Елизавета Петровна. — Только вы его зовите не Олег, а Олег Николаевич. Ему все-таки уже за тридцать. Только долго не засиживайтесь.

Постучавшись к Олегу Николаевичу, ребята непроизвольно и внимательно стали изучать его лицо. Волнистые волосы, аккуратные, черные как смоль, усики, серые добрые глаза. Чернота волос, пожалуй, делает его моложавее. Вчера они не обращали внимания на лицо, сегодня заметили морщинки у глаз, проблески седины на висках.

— Входите, земляки, — приветливо пригласил Олег Николаевич. — С чем пожаловали?

— Завтра на рыбалку хочем сходить, — начал Степка.

— Дело разумное…

— Но, кроме карася, леща и окуня, мы других рыб никогда не ловили.

Олег Николаевич сочувственно покачал головой.

— К сожалению, тут карася нет. Есть форель, щука, сиг… Ловят на мальков, на кусочки мяса. Не секрет, что окуня хорошо ловить на глаз окуня. А снасти у вас есть?

— Только леска и крючки.

— Я вам дам свои снасти.

Взгляд ребят снова скользнул по минералам. На столике у окна Олег Николаевич изучал новый кусочек породы. Видимо, только что добытый из глубин. Рядом с минералом лежала лупа, во флакончиках — реактивы. В комнате стоял неприятный запах с привкусом какой-то кислоты. Сегодня минералы от солнечного освещения будто сильнее переливались разными цветами, больше привлекали к себе. «Надо, — подумал Степка, — как сувениры несколько минералов попросить домой. Если, конечно, Олег Николаевич даст».

— Елизавета Петровна, — прервал молчание Олег Николаевич — говорила, что вы неплохо разбираетесь в технике.

— Немного разбираемся.

— Я — инженер-механик, — напомнил Олег Николаевич. — И за все приходится отвечать. За ремонт тоже. Надо было бы к зиме кое-что подготовить. А гуртом оно легче… Да и в зачет вам пойдет…

— На вездеходе вы нас везли со станции? — запустил пробный камень Степка, не отвечая на вопрос Олега Николаевича.

— Верно.

Степка встал, посмотрел прямо в глаза Олегу Николаевичу и вдруг рискнул:

— Мы вам сделаем все. Честное слово! Но завезите нас на вездеходе завтра на рыбалку.

Олег Николаевич, не раздумывая, согласился.

7. ПОДОЗРЕНИЕ

Друзья к полярному дню привыкли быстро. Их радовало то, что в любое время, когда б они ни проснулись, когда б ни вышли на улицу, было светло. Вот и сейчас: только пять утра, а солнце висит над тундрой, в комнате все видно, не надо включать свет, беспокоить Елизавету Петровну.

Сегодня по договоренности они едут на целый день. Время возвращения — девять часов вечера. Тетя Лиза нажарила им котлет, напекла булочек, положила в сумку термос с горячим чаем. Ребята прихватили с собой целлофановые мешки на рыбу, свежего мяса для наживки. Попросили туристический топорик.

Олег Николаевич ждал их за домиками. Друзья уселись поближе к кабине водителя. Олег открыл заслонку люка, и они увидели пульт управления вездеходом. Степка удивился, что управление было рычажным. Когда тронулись с места, Степка сразу обратил внимание на спидометр. Работал он четко, реагируя на малейшие изменения скорости.

— А вездеход по воде плавает? — повысив голос, крикнул в люк Степка.

— На то он и вездеход.

— Это страшно?

В видовом зеркальце ребята увидели улыбающееся лицо Олега. Он ничего не ответил. Степка внимательно смотрел за дорогой. И когда до таинственного камня оставалось метров десять, он вдруг попросил:

— Олег Николаевич! Разрешите проехать, а? Я уже ездил на всяких моделях автомашин и тракторов. Интересно попробовать на вездеходе. Пожалуйста…

Олег Николаевич нажал на тормоза.

— Смотри, — предупреждающе сказал он, уступая место, — только без фокусов.

Степка не ожидал такого поворота дела. Сердце бешено заколотилось, когда он сел за пульт управления и взял в руки рычаги. Такой удобный случай никак нельзя упустить. Он проедет по маршруту, уже отложившемуся у него в памяти, как на бумаге. Степка засек показатель счетчика и медленно тронул с места. Проехав две тысячи триста метров, он сбавил скорость и резко развернулся влево. Олег Николаевич недоуменно посмотрел на него.

— Можно попробовать через озеро? — не дав сказать ничего, начал просить Степка.

— Валяй!

Степка нажал на газ. Вездеход, весело пыхтя, понесся к озеру. Не доезжая метров десять, Олег крикнул:

— Стоп!

Степка мгновенно среагировал.

— Нажми на тот рычаг, — объяснил Олег Николаевич. — Это открывается люк винта, а когда вездеход будет на плаву — включи вот этот тумблер: запуск гребного винта.

Степка послушно повторил команды, снова тронулся с места и направил вездеход в озеро. Тяжелая машина носом нырнула в воду и на какое-то мгновение оказалась под ней. Степка почувствовал, как они будто провалились в пропасть. Но вездеход тут же всплыл. Степка нажал на тумблер, и машина легко и весело поплыла по озеру.

— Здорово! — крикнул Степка, наблюдая за спидометром.

Вездеход быстро плыл по воде. Расчетное расстояние сокращалось, озеро вскоре проскочили, и машина выползла на берег.

Две тысячи сто метров оказались за несколько десятков шагов на суше от воды.

— Я еще раз через озеро, — попросил Степка. Олег Николаевич утвердительно кивнул головой. Развернув вездеход, Степка снова ринулся в озеро.

Но никакого страха уже не испытывал. Миновав озеро, он по прямой направился к Морошке, затем уже без разрешения, на полном ходу, сделал разворот, проследил на спидометре необходимое расстояние и остановился, не доезжая метров тридцать до реки.

— Спасибо, Олег Николаевич!

— Ты всегда ездишь с такими выкрутасами? — вдруг спросил Олег.

— Это — чтобы дольше продлить удовольствие, — нашелся Степка, но с подозрительностью посмотрел на Олега Николаевича. — А что?

— Просто так, — равнодушно ответил тот. Втроем вышли из вездехода. Олег Николаевич достал

из-под сиденья две японские телескопические удочки и вручил ребятам. Санька обратил внимание, что леска на удочках толстая, крючки — с металлическим поводком. Значит, их снасти, привезенные с собой, здесь не годятся.

Когда вездеход скрылся из виду, Степка распорядился:

— Несколько окуней или кого там надо наверняка поймать. Кажется мне, что наш друг Рапопорт о чем-то догадывается. Рыба нужна обязательно, для прикрытия. Лови. Я займусь дальнейшими поисками.

Санька направился к речке. Степка, оставив с собой топорик и нож, стал осматриваться на местности. По его расчетам, до неизвестного тайника чуть меньше трех с половиной километров. От места, где он стоял, левее виднелась макушка буровой вышки — хороший ориентир, по прямой — начинались скалистые горы, по склонам которых росли кустарники. Согласно чертежу, путь вел прямо на скалы. Получалось что-то правдоподобное. Вероятнее всего, тайник и должен был находиться в таких местах, а не под камнем или валуном, как они предполагали вначале. Степка, сделав первый широкий шаг, начал отсчет. Шел, считал и думал.

Елизавета Петровна говорила, что они находятся в зоне островной мерзлоты. Но покуда никаких островов мерзлоты он не видел. Впервые с мерзлотой они столкнулись у камня. Может, дно речки и озера не замерзает? А может, и на открытой местности есть «окна», где можно провалиться, как в омут, и никто никогда не найдет этого места. От одной такой мысли Степке стало жарко, и он представил себе, как его засасывает болото. Он даже остановился. С подозрительностью посмотрел вокруг ног, попробовал на крепость грунт. Земля как земля. Раскисшая от дождей, переувлажненная, скользкая и грязкая. Затем сплюнул со злости и пошагал дальше. Придет же такое в голову!

Расчетных три тысячи триста шестьдесят шагов привели его к подножию горы. Степка остановился, внимательно осмотрелся. На склоне горы валялись огромные валуны, отшлифованные дождями и ветрами, вросшие, казалось, в землю. Парень решил осмотреть близлежащие. Но ни на одном из них ничего подозрительного не обнаружил. Обследовал дальние — ничего. «Санька прав, — подумал. — Масштаб карты приблизительный. На особую точность рассчитывать не приходится». Решил исследовать гору.

От оголенных камней веяло неприветливостью, серостью, холодностью. Степка, глядя на них, подумал, что на исследование горного хребта надо много времени. А его у них — в обрез. «Не найду ничего, — подумал, — передам тайну камня и чертежей Олегу Николаевичу. Ему проще на месте заняться этим делом. Да и времени достаточно». Медленно шагая, не спеша рассматривал каждый камень, каждую трещину, впадину… Какое-то равнодушие охватило его, какое-то безразличие влезло в душу. Как все интересно началось! И то, что тайна действительно существует, в этом можно не сомневаться. И то, что раскрыто — первые шаги к ней… Но какие из них следопыты? Его, Степку, угнетает однообразность местности. Одно и то же. Как отличить тайное от явного? Он уже развернулся, чтобы уйти на совет к Саньке, и вдруг заметил, как что-то, похожее на зайца-беляка, мелькнуло среди камней и спряталось за одним из валунов. Расчехлив топорик, парень осторожно стал подкрадываться к камню. Но зверек не дремал. Он вдруг выскочил на чистое место и понесся к скале. Песец! Дымчатого цвета. Прижимаясь к земле и почти сливаясь с нею, песец убегал так быстро, что Степка еле успевал следить за ним. У самой горы зверек юркнул за камень.

Не теряя из виду место, где скрылся песец, Степка бросился туда. Ему казалось, что уж такую добычу он не упустит. Вот подарок будет матери! Прибежав к камню, Степка с удивлением заметил, что за ним в горе — нора. Этого еще не хватало! «Разве может песец в каменной горе сделать нору?» — усомнился Степка. Он с опаской просунул в нору руку — пустота. Камень как-то неестественно прикрывал вход. Степка попытался сдвинуть его с места, но не смог. Каменная глыба была в рост человека и, видимо, осунулась с вершины скалы. Степка опустился на колени, попытался просунуть в отверстие голову, чтобы рассмотреть лучше вход, но сделать этого не удалось.

— Ау-уу! — крикнул он в темнеющую дыру.

— Ау-у-у! — эхом отозвалось в глубине.

— Пещера! — закричал от радости Степка. — Пе-ще-ра!

Он повернулся лицом к речке и стал звать Саньку. Пытался свистеть, но резкого свиста не получалось. На берегу речки Саньки он не видел, а друг, наверное, его не слышал. Позабыв про песца, Степка, с досады сунув топорик в чехол и закрепив к поясу, побежал к речке. Бежать было тяжело, пот выступил на лбу, чувствовал, как прилипает к телу майка. Перешел на быстрый шаг. Но, прошагав метров двадцать, снова пустился бежать. Не терпелось поделиться новостью.

Санька сидел на берегу и увлеченно следил за поплавком. В целлофановом мешке барахтались килограммовая щука, с десяток крупных окуней, серебристая рыбина, которую Степка видел впервые.

— Ты что, оглох? — накинулся Степка на товарища. Тот от неожиданности подпрыгнул, лицо побледнело.

— Я кричу, свищу, а тебе хоть бы хны, — словно извиняясь, тише проговорил Степка.

— Всю рыбу распугал, — в сердцах сказал Санька. — Вот это — рыбалка! Не то что в наших пустых канавах.

— Собирай снасти, и — пошли!

Санька удивленно округлил глаза, скривил губы, словно проглотил горькую таблетку, и разочарованно протянул:

— Бросать? Давай половим немного вместе.

— На уху есть и — хватит! Я нашел… пещеру.

— Пещеру?! — поразился Санька.

Быстро смотали удочки, забрали улов и вместе направились к горе. Степка на ходу рассказывал, как увидел песца, как охотился за ним, как зверек вывел его на тайник.

— Дал бы нам Олег ружье, — сетовал Степка, — один песец был бы в сумке.

— В этом случае ты не открыл бы тайник.

— Возможно, — согласился Степка. — Выходит, хорошо, что не попросил ружья.

Подошли к глыбе. Санька смотрел на заваленный вход, где зияла небольшая нора. Попробовали откатить камень вдвоем. Не поддался. Только чуть-чуть соскользнул вниз. Сантиметра на два, не больше. И после этого еще крепче закрепился в породе, даже шевельнуть его было нельзя.

— Ничего не поделаем, — сказал Степка. — Нужны лом, веревки…

— Сегодня нет времени, — посмотрел на часы Санька. — Мы обещали вернуться к девяти. Завтра давай прямо сюда.

— Нужен фонарик. А где его взять?

— Может, там еще и никакой пещеры нет, — неуверенно сказал Санька. — Просто нора.

— Как нора? — будто перепугался Степка. — А эхо? Ты только послушай!

Он снова стал на колени, сложил лодочкой руки и, словно в рупор, крикнул в отверстие. Гулкое эхо отозвалось в глубине. Санька хорошо слышал его. Но чистосердечно признался:

— Я в этом не понимаю. Может, и пещера, может — просто трещина. Здесь придется поработать.

— Сегодня придем раньше, — согласился Степка. — Пока никого не будет, найдем необходимые инструменты, припрячем, чтобы не вызвать любопытства. Ухи наварим. Совместим полезное с приятным. Елизавета Петровна ухе рада будет.

Назад взяли направление на видневшуюся макушку буровой вышки.

8. ПЕЩЕРА

Елизавета Петровна хвалила уху.

— Давно такой не ела, — причмокивая языком, говорила она. — Чувствуется, готовили мастера.

Друзьям от похвалы — приятно. Тетя Лиза в прекрасном настроении. Ребята, как и рассчитывали, пришли раньше, приготовили ужин, припрятали инструменты, на душе теперь спокойно.

— Снова погода стала заходиться, — глядя в окно, сказала Елизавета Петровна.

— Как — заходиться? — поинтересовался Степка.

— Сильный ветер будет с дождем. Или без дождя. Но что-то будет. Видите, небо вокруг солнца начинает темнеть.

Друзьям такое сообщение сразу испортило настроение. За домиками во мху лежали ломик, тонкий буксирный тросик. Запаслись они спичками и паклей, приготовили флакон бензина. Так как электрического фонарика нигде не нашли, решили пользоваться факелом. А если снова пойдет дождь с ураганным ветром, поход придется отменить. А время… До отъезда домой им остались считанные дни.

Ночью ребята проснулись от стона ветра. По окнам хлестали струи дождя. На улице было темно.

— Пойдем дождем, — решил Степка.

— Может, к утру перестанет, — выразил надежду Санька.

— Не перестанет, все равно пойдем. На это надо настроиться. Идти во что бы то ни стало.

— А если тетя Лиза не пустит?

— Она же на работу пойдет.

Под завыванье ветра снова уснули.

Утром Елизаветы Петровны дома уже не было. На кухне, на газовой плите, в кастрюльке стоял приготовленный на завтрак суп, чайник был еще горячий. Перекусив, друзья потеплее оделись, взяли с собой болоньевые накидки и выскочили на улицу. Дождь не прекратился, но ветер немного стих. Частые холодные капли дождя падали с северной стороны, били в лицо. Прихватив за домиком спрятанные инструменты, Степка и Санька, как и вчера, пошли к горе напрямик. Путь этот был ближе и ровнее.

Шагали рядом, изредка перекидывались короткими фразами. Неприятный дождь заставлял отворачиваться в сторону, болоньевые накидки вскоре промокли, сковывали движения. Вода затекала за воротник, брюки на коленях прилипли к телу.

— Не заблудить бы! — крикнул Санька.

— Не заблудим, — повысил голос Степка. — Ориентир хороший — косой дождь.

Они оглянулись назад. Буровая вышка исчезла из виду. Опустив головы, они пошли дальше, упрямо месили грязь, отдаляясь от базы все дальше и дальше. Им казалось, что давно уже должны бы появиться горные хребты, но их не было. Через несколько сот метров приблизились к Морошке.

— Вот те на, — сказал растерянно Санька. — А где же гора?

Степка недоуменно повертелся на месте. Ветер и дождь усилились. Вокруг ничего не видно. Седая пелена окружала их.

— Мы, непонятно как, обошли озеро, — стал рассуждать Степка. — Гора от речки должна быть расположена вверх. Поищем следы от вездехода.

Отошли от речки повыше и на небольшом расстоянии друг от друга стали осматривать грунт. Через несколько минут Санька наткнулся на вчерашний след. Сплошная ровная водяная лента тянулась в сторону базы.

— Отсюда пойдем чуть правее и вверх, — сказал Степка.

Ветер трепал полы болоньевых накидок, в сапогах чавкала вода. Но от сердца отлегло. Дорогу и ориентир нашли. По подсчетам, осталось идти не так много. Через несколько сот шагов Санька вдруг остановился. Показал рукой вправо.

— Смотри!

Степка повернул голову и мгновенно расчехлил топорик.

— Волк!

Мурашки у обоих пробежали по коже.

— На двоих он не нападет, — стал успокаивать Степка. — И не сидится ему, гаду, где-нибудь в тепле.

Волк тоже остановился, сел на задние лапы. Настороженные, злые глаза следили за движениями ребят, он поднял вверх морду, словно что-то вынюхивая. То вдруг на загривке дыбил мокрую темно-серую шерсть, оскаливая пасть, тихо выл… Так близко Степка и Санька зверя видели впервые.

— Он от нас не отстанет, — забеспокоился Санька.

— И бояться его нечего. У нас есть чем защищаться. Держи удобнее ломик, — настраивал себя Степка.

— А вдруг их стая?

Степка промолчал. Кто его знает, как ведут себя волки в тундре? Тетя Лиза, собственно, предупреждала, что в тундре можно встретить всякого недружелюбного зверя. Даже медведя. Но как вести себя с ними?

— Пошли дальше, — как можно спокойнее сказал Степка. — Не трогать его — и отстанет…

Но волк поднялся и, соблюдая расстояние, последовал за ними. Непредвиденное соседство с волком вселило в души ребят тревогу. Они ускорили шаг, не выпуская зверя из виду. Волк шел, как и прежде, не приближаясь, не отдаляясь. Через некоторое время отстал, а затем скрылся во мгле.

Вышли друзья прямо на нору. Теперь они уже не обращали внимания на дождь, позабыли о волке. Работали согласованно и старательно. Ломиком удалось сдвинуть низ камня, на его макушку надели петлю троса. Отошли метров за десять, налегли, и камень, будто поскользнувшись, рухнул на землю, скатился ниже. Под ним образовалась впадина из слежалого коричневого торфа, переплетенного по краям белыми нитями корешков. Ребята подбежали к проему. Книзу он стал шире, но был завален осколками камней. Парни стали расчищать вход, выбрасывали камни, щебенку. Вход немного расширился, и Степка попытался пролезть в него. Не получилось.

— Собака пролезла бы, — пошутил он.

— Ты же не собака.

— В том-то и дело. Голова пролазит, а туловище — нет.

Внизу еще глубже выбрали землю и щебень, ломиком сбили со сторон острые углы.

— Попробуем.

Первым полез Степка. Его тело медленно втискивалось в щель, гора словно поглощала его. Наконец, исчез совсем. Через несколько минут показалась голова из норы, глаза радостно блестели, он крикнул:

— Здесь свободно. Влезай!

В темный проем полез Санька. Ему приходилось часто поворачиваться, выбирать удобную позу: в плечах он был шире Степки. Но вскоре и он оказался в пещере. Друзья от работы, от волнения чувствовали себя тепло и уютно. Но так продолжалось недолго. Не успели как положено освоиться, почувствовали леденящий холод.

— Неужели, — удивился Степка, — этот ход сквозной?

— Посмотрим, — неопределенно ответил Санька.

На ломик навернули паклю, облили бензином. Зажгли. Пещера осветилась от вспыхнувшего факела. Пламя коптило. Черный едкий дым лез в глаза. Не обращая на это внимания, они медленно продвигались вперед. Попали, словно в сказку. Причудливых форм каменная порода отсвечивала разными цветами. С потолков свисали длинные сосульки. Каменные, белого цвета с голубым оттенком. Метр за метром, освещая пещеру, они внимательно рассматривали породу, но ничего нового и подозрительного не увидели. Только камни, самых причудливых форм и цветов.

— Может, это и есть тайна — минералы? — сказал Степка.

— Может быть, — согласился Санька. — Но еще надо доказать, что это — минералы.

Факел стал тухнуть. Подлили на паклю бензина. Прошли метров тридцать. Пещера начала сужаться. Стало совсем зябко. Их влажная одежда остыла, словно превратилась в корочку льда. Санька начал дрожать от холода, мелко стуча зубами.

— П-пошли, — попросил он. — С факелом мы ничего не найдет. Че-го доброго, еще уг-горим.

— Как угорим? Сквозит ведь. Где-то есть выход.

— Может — нет.

— А где же девался песец?

Но дальше пройти было невозможно. Пещера резко сузилась, и в породе только виднелась черная продолговатая щель. Ничего не обнаружив, они вылезли из пещеры. Ветер и дождь на улице не перестали.

— Надо электрический фонарь, — заключил Степка. — Вернемся еще раз.

Домой возвращались продрогшими и уставшими. Увидев явившихся гостей, Елизавета Петровна всплеснула руками:

— Господи, что с вами?

— Решили пройтись по тундре, — наигранно сказал Степка, но губы его скривились, тело знобило.

— Мне такие гости не нужны! — разозлилась тетя Лиза. — Еще какую хворобу наживете, а мне — отвечай за вас. Сейчас же раздевайтесь — и в баньку. И чтобы десять потов выскочило из вас.

Ребята послушно разделись и юркнули в указанную дверь. К их удивлению, в комнатке было так жарко, что, казалось, можно сгореть от жары. Но пара не было. Не видели они ни одного металлического изделия, даже гвоздика. Догадались, что тетя Лиза специально приготовила для них баньку, вероятно, предусмотрев, что придут они мокрые и продрогшие.

— А как же мыться? Санька пожал плечами.

Через несколько минут обильные капли появились на лице, спине, груди… С каждым вдохом горячего воздуха пот все обильнее выступал на теле. Они сидели мокрые, словно вылезли только что из воды.

— Хорошая штука, — удовлетворенно сказал Степка.

— Я не могу сидеть, — заныл Санька.

— Сиди! Не зли тетю Лизу.

Но через пять минут и сам не выдержал, выскочил в маленький предбанник. Здесь, в тазиках, была приготовлена вода. Они сполоснулись и снова вошли в парилку.

— Душа подсказывает, — начал Степка, — что мы — на верном пути. Понимаешь, даже геологи не знают о существовании этой пещеры. Они говорили как-то, что гора эта совсем не привлекает их внимания: обыкновенные камни. А, если вдуматься, камни-то не совсем обыкновенные. Мне кажется, там есть такие минералы, которых нет даже в коллекции Олега.

— Так ты уже и определил!

— Не так, а по наблюдению. В пещере некоторые минералы в темноте светятся, словно светлячки.

— Может, и есть светлячки.

— В тундре светлячки?! — Степка покрутил у виска пальцем.

Заход в парилку проделали несколько раз. Насытившись теплом, они вытерлись сухими полотенцами, переоделись в свежее белье и тихонько пошли в свою комнату. Следом вошла Елизавета Петровна.

— Я вас больше в тундру не пущу, — категорически заявила она. — А к парилке еще положен и горячий чай с малиной.

— Тетя Лиза, — тихо сказал Степка. — Мы же ничего плохого не сделали. Нам надо еще один раз сходить.

— Что вы там забыли? — с подозрением спросила Елизавета Петровна.

— Мы нашли минералы, — признался Степка. — В той горе.

Елизавета Петровна недоверчиво посмотрела на ребят, старалась угадать: врут или правду говорят.

— Какие ж там минералы? — удивилась она. — Обыкновенный известняк, строительный…

— Мы вам принесем и покажем. Только нам нужны электрический фонарик и кайло.

Елизавета Петровна немного подумала, а затем неопределенно сказала:

— Посмотрим…

А сама снова недоверчиво посмотрела на друзей. Зачем это им еще электрический фонарик? На улице все время светло. Настолько светло, что даже в ночные часы прекрасно видно на улице. Что-то темнят парни. Но упоминание о минералах не оставило ее равнодушной. А может, и в самом деле они на что-то напоролись?

Елизавета Петровна вышла в свою комнату. Через несколько минут принесла большой квадратный фонарик с массивным рефлектором и кайло. Положила на стол.

— Сходите при условии, если к утру не будете кашлять. Или температурить. Сейчас Олега пришлю к вам. Пусть обследует.

— Не надо, — попросил Степка. — Чувствуем себя мы хорошо. Не впервые под дождем мокнуть…

— Смотрите…

Не сказав больше ни слова, тетя Лиза вышла.

— Какое сегодня число? — спросил Степка.

— Кажется, семнадцатое.

— У нас времени осталось четыре дня.

Санька сладко потянулся на раскладушке, заложив обе руки под голову.

— Нам бы такую реку в Дубраву, — размечтался он. — Обидно. Из-за каких-то дурацких камушков все время ухлопали впустую.

— Почему дурацких? — не согласился Степка. — Коль их берегли, как тайну, значит, имеют они какую-то Ценность.

— Прежде всего надо еще доказать, та ли это «ижица», что указана на камне. Таких тайников здесь, прости, под каждым валуном. Во-вторых, найденные камни никакой ценности не представляют — просто удобрения. Эти самые… апатитные. Может, когда-то они и что-то значили… — Санька глубоко вздохнул: — А рыбалка — что надо!

9. СТРАННЫЕ ЗВУКИ

К счастью, друзья не заболели. Хорошая пропарка в сауне вернула им силы и свежесть. Но особого энтузиазма они уже не испытывали. Решив, что такой пустяковый тайник, как пещера с минералами, не стоил таких напряженных поисков, ребята уже действительно жалели об упущенном хорошем отдыхе на рыбалке. Но начатое дело надо было доводить до конца. Они не торопясь оделись, поели, прихватили с собой инструменты, удочки и не спеша пошли в сторону реки. Решили: Санька будет удить рыбу, а Степка еще поковыряется в пещере.

Степка согласился. Взяв с собой фонарик и кайло, он пошел к горе. Погода стояла тихая, спокойная, солнечная. Будто не было вчера холодного дождя и озлобленного ветра. Растения высохли, распрямили листья. Только во мху и траве блестела роса.

Степка пролез в нору и начал снова исследовать пещеру. От луча яркого света каменная пещера еще сильнее искрилась, переливалась разноцветьем, и все это было похоже на громадную коллекцию минералов, искусно выложенную в сплошные стены. Как и вчера, откуда-то тянул сквозной поток леденящего воздуха, от чего было холодно и неприятно.

Степка вначале прошелся в пещере от входа до суживающегося места. Под ногами валялись куски породы, стены были неровные, шероховатые, с вертикальными наростами. Казалось, какая-то чудовищная сила раздавила эту гору, старалась вогнать ее в глубины, но она выстояла, дав только эту широкую трещину. В нижней части по ширине в ней могли свободно разминуться два человека.

Не обнаружив ничего нового, Степка стал откалывать самые красивые и яркие камни. От удара кайлом в разные стороны летели осколки, глухое эхо носилось в пустоте. Лучшие осколки Степка собирал в карманы, отчего они тяжелели, тянули одежду вниз. В разных местах, казалось, были разные кристаллы. Внимание Степки привлекла застывшая сосулька на стенке посреди пещеры. Он подумал, что она ледяная. Стукнул осторожно кайлом, но сосулька не поддалась. Он размахнулся сильнее…

Какой-то странный звук услышал от удара. Снова с силой стукнул о стенку. Неужели пустота? Степка перешел на противоположную сторону и ударил кайлом по породе. Тупой, глухой звук. Вернулся на прежнее место. Удар! Звонкий отзвук послышался будто за стенкой. Пустота! Степка мелкими и несильными ударами стал определять ширину и высоту предполагаемого входа. Получалось, не больше обыкновенного окна прямоугольной формы.

Скользя лучом фонарика по стенке, парень отчетливо увидел, что она сложена из отдельных камней, но под тяжестью они спрессовались, срослись, по швам застыла, словно оплавленная, кайма.

Степка со всей силы стал разрушать стенку. Но легкое кайло отскакивало от породы, оставляя на ней небольшие углубления.

Степка, бросив инструмент под ноги, выключил фонарик и стал пробираться наружу. На улице в глаза резанул яркий свет, солнце стояло прямо над буровой, слабый ветерок шевелил верхушки трав.

Что делать? Бежать за ломиком на базу или звать Саньку на помощь? Нужна была ему эта рыбалка, будто дома не хватает времени просиживать у воды. Карманы с камнями обвисли, мешали двигаться, и Степка все содержимое выложил на сырой грунт. Осколки минералов еще выразительнее заискрились в солнечных лучах, но Степка на эту красоту не обратил теперь никакого внимания.

Решил позвать Саньку. Знал: отсюда он звука не услышит. Не теряя времени побежал к речке. Санька сидел на берегу и, как в прошлый раз, с увлечением ловил рыбу. Прямо во мху подпрыгивали, хлестали по траве хвостами окуни, щуки… Да, согласился в душе Степка, такого на канаве в Дубраве не поймаешь. Прошло всего около двух часов, а он уже успел натягать вон сколько рыбы!

— Сворачивайся! — еще издали приказал Степка.

— Опять дурью маешься? — зло ответил Санька. — Видишь, что творится?

— Вижу. Но есть работа поважнее.

— Что тебе еще почудилось?

— Понимаешь, мне показалось, что в породе есть пустота, — на одном дыхании выложил Степка, — но она аккуратно заложена камнями. Давно. Камни спрессовались, и одному не управиться.

— Показалось…

Санька недоверчиво смотрел на друга. Степке может показаться что хочешь. И замурованный вход, и тайник… Он бредит им. Но и не верить нельзя. Нашел же пещеру, минералы. А вдруг что-то стоящее обнаружил и в этот раз?

Без особого желания Санька поднялся с камня-сиденья. Уж очень ему не хотелось расставаться с удочками. Посмотрел на них и тут же бросился к правой, лежащей на двух камнях-подставках. Поплавка на поверхности не было, леска скрылась под водой. Санька ловко сделал подсечку, но леска упрямо не хотела выходить из воды. Удилище согнулось в дугу. Но вот показалась голова щуки. Глотнув воздуха, она обмякла и сразу оказалась на берегу.

— А может, все-таки показалось? — почти с мольбой повторил Санька.

— Вдвоем же легче проверить, — уже не приказывал, а просил Степка. — Если ничего нет, вернемся и вместе продолжим лов. Оставь удочки здесь.

Санька удобнее и надежнее, чтобы не сошли в воду, закрепил удилища на берегу, и они направились к пещере.

Простукивали стенку вместе. Санька, приложив ухо к холодной породе, вслушивался в звуки. Под ударами кайла они в некоторых местах отдавались гулко, будто неслись в воздухе, в других — глохли, сразу пропадали.

— Загадочно, — наконец промолвил Санька. — Тут что-то не так.

— Там пустота, — уверенно сказал Степка.

— Поработаем, — согласился Санька. — Но боюсь, что кайлом мы здесь ничего не сделаем. Нужны тяжелый молот, короткая и острая монтировка.

Протоптанной тропинкой, а вернее, перемешанной грязью, выделявшейся на фоне растительности, они пошли на буровую, Степка нашел Олега Николаевича, попросил молот и монтировку.

— Говорила Елизавета Петровна, — загадочно улыбнувшись, сказал он, — вы месторождение нашли.

— Вечером принесем образцы, — серьезно ответил Степка. — Посмотрите, определите.

— Непременно посмотрим, — согласился Олег Николаевич. — Зачем нам тягаться по тундре, бурить вечную мерзлоту, выискивать какие-то апатиты. А кстати, знаете ли вы, что в переводе с греческого слово «апатит» означает «обманный». Обманывающий зрение.

— Не знаем.

— Так знайте, — сказал Олег Николаевич. — Из вас могут получиться настоящие геологи. Нашему делу всегда сопутствуют две вещи: риск и настойчивость. И, как правило, настойчивость, уверенность всегда побеждают. Разумеется, не без риска. Северные камни уже чего-то стоят. Хотя бы потому, что северные…

Степка уловил в словах Олега Николаевича тонкий намек на их пустое занятие. Видимо, он и сам не раз бывал в горах, исследовал породу, поэтому так уверен, что дельного ничего там нет. Интересно, мол, вам заниматься пустяками, занимайтесь. А ведь он не прав! Минералы все-таки внутри горы есть! Пусть немного их, небольшие залежи, (а кто, собственно, знает какие), но все-таки есть.

Олег Николаевич принес молот, шлямбур. Санька попросил еще ломик. Через несколько минут Олег Николаевич принес и его.

— Вечером зайду, — пообещал.

Санька взвалил на плечи тяжелый молот, Степка взял ломик и шлямбур, и они двинулись в обратный путь. Бросили у входа в пещеру инструменты, решили сбегать на речку и забрать снасти и рыбу. Без груза идти было легче и веселее. Строили догадки: что может быть за стенкой породы? Природная там пустота или искусственная? А что, если это скопление взрывных газов, какие встречаются в шахтах? Метана или еще чего? Тогда они вместе с горой взлетят в воздух! Последняя мысль настолько показалась реальной, что Санька приостановился и выжидательно посмотрел на друга. Но Степка ничего не ответил. То, что приходило раньше в голову: клад золота, алмазов, минералов — ушло на задний план. Здесь, в тундре, золото, алмазы? Это не укладывалось в голове… Хотя, почему бы и нет? А вот сжатый метан…

Не доходя до речки несколько шагов, Степка указал на то место, где рыбачил Санька.

— Смотри, там кто-то хозяйничает.

Санька, увидев двух светло-коричневых зверьков у оставленной рыбы, резко свистнул и кинулся к своей добыче. Зверьки, будто не испугавшись людей, спокойно схватили в зубы по рыбине, не спеша потащили их по траве и нырнули в воду.

— Наверное, ондатры!

— Черти! — выругался Санька. — Самых крупных уволокли.

Остальную рыбу Санька тоже выбросил в воду.

— Много и разного цвета шапок видели здесь, — шутил Степка, — а придется уезжать с непокрытой головой.

— Ничего, в следующий раз будем умнее. Солнца видно не было. Только там, где находилась

база, горел красным заревом небосклон. На фоне его четко виднелась макушка буровой вышки.

Низко над землей от горы в сторону Морошки летела стая белых птиц…

10. ВОТ ОНА, ТАЙНА!

Еще раз обследовав предполагаемую кладку из камня, друзья решили пробить отверстие снизу. Ломик, как и кайло, отскакивал от породы, словно теннисный мяч. Да и не было пространства развернуться для настоящего удара. Оставалось одно: шлямбур. Санька, как более выносливый и сильный, взялся за молот. Степка держал в руках инструмент. Держал, как ему казалось, на шве. Желтый луч фонарика освещал только место, где работали друзья. Вокруг был мрак.

Под ударами молота острозубый шлямбур медленно вгрызался в породу. Саньке стало жарко, и он снял с себя куртку. Остался в свитере. Степка промерз, чувствовал поток холодного воздуха, но терпел. Пусть вначале поработает Санька, решил, а если придется делать второе отверстие, возьмется за молот и он. Освещение ухудшалось. Степка только открыл рот, чтобы предложить на некоторое время отключить фонарик для самоподзарядки, как шлямбур легко вошел в породу.

— Есть! — крикнул Степка. — Я же говорил!

Он взял ломик и просунул его в отверстие. Инструмент весь скрылся в нем. Друзья попытались отвалить камень ломиком, но тщетно — он начинал гнуться.

— Здесь где-то остались флакон с бензином и пакля, — вспомнил Степка. — Электропитание совсем ослабло.

Почти пригибаясь к земле, стали искать при бледном свете паклю и бензин. Степка вскоре нашел флакончик и, взболтнув, определил: бензин есть. Пакли так и не нашли.

— Я отрежу полоску от своей майки, — предложил Степка. — Намотаем на конец ломика.

Вскоре в пещере вспыхнул факел. Теперь молотом работал Степка, Санька придерживал инструмент. Фантастические фигуры-тени метались по стене, факел то загорался ярким пламенем, то затухал, удушливая копоть поднималась вверх, к потолку, а затем вдоль стен грязными струйками стекала вниз. Но на это не обращали внимания.

Работали по очереди. В руках чувствовали усталость, ноги и спины ныли, пот заливал глаза. Четвертое отверстие долбили с каким-то остервенением, при каждом взмахе Санька выкрикивал «а-ух!», и тяжелый молот опускался на породу, словно на магнит, будто прилипал, а в пещере разносилось от удара гулкое эхо:

— А-ух!

— А-у-ух!

Наконец металлический предмет свободно провалился в стенку. Санька, не останавливая движений, несколько раз с силой ударил посреди отверстий, и кусок камня провалился внутрь.

— Стой! — закричал Степка.

Но Санька словно очумел. Он со всей силы бил молотом выше, ниже, по сторонам уже зияющей дыры, камни отваливались, осколки разлетались в стороны, вход на глазах расширялся.

— А-ух!

— А-ух!

— Да остановись же! — со злостью закричал Степка. Санька остановился. Молот вывалился у него из рук

и рухнул у самых ног. Тяжело переводя дыхание, Санька руками вытирал пот со лба. Ноги и руки мелко дрожали, хотелось тут же присесть, но он удивленно смотрел на широкий вход в стенке, а затем с гордостью сказал:

— Ты, как всегда, прав!

Степка перелез через отверстие внутрь. Что-то непонятное пробормотал за стенкой, а затем, высунув голову, попросил:

— Ничего не вижу. Подай фонарик.

Подзарядившийся фонарик выбросил луч яркого света в открывшийся грот. Он был похож на небольшую комнату с неровными и высокими стенами, полусферическим потолком. Слева у стенки лежала куча минералов, почти таких же, какие заготавливал Степка. Чуть дальше на полу лежал какой-то предмет. Степка осторожно коснулся его. Покрытый ржавчиной металл, похожий на огромный нож.

— Чего стоишь там? Влезай сюда!

Санька, будто опасаясь обвала, осторожно пролез в выбитый им ход и остановился рядом со Степкой. Вместе шагнули в правый угол. В слабом свете увидели что-то, похожее на медвежью шкуру. Белая шерсть торчала из-под нее по краям, а внизу под кожей виднелись меха норок, лис, песцов…

Сверху на шкуре что-то заблестело. Степка осторожно взял в руки предмет и, присмотревшись ближе к свету, прошептал:

— Золотая монета.

— Не может быть!

— Дома рассмотрим, — Степка положил ее в карман. — Питание совсем село.

Они остановились перед кучей мехов. Степка взялся за край медвежьей шкуры, откинул ее. И… внутри у него будто что-то оборвалось, неприятная дрожь пробежала по телу, от страха заколотило, как в лихорадке.

— Мертвец!

Теперь Саньке стало дурно. В голове помутилось, спазмы сдавили горло, не хватало дыхания.

— Бежим! — выдавил он из себя и кинулся к проему.

— Постой! — пришел в себя Степка. — Надо же осмотреть.

— Осматривай сам, — раздался где-то из глубины голос.

Степке показалось, что это сказал не Санька, а лежащий на мехах мертвец.

Степка, пересиливая страх, почти касаясь фонариком обнаруженной находки, осматривал труп. На медвежьих шкурах, положив руки на груди, в странных доспехах дружинника лежал молодой воин. Островерхий шлем закрывал голову до глаз, и на бледном лице его выделялись черные брови вразлет, словно девичьи, длинные ресницы еще больше подчеркивали нежность и правильные черты лица. Глядя на тело, Степка подумал, что сам парень так уснуть не смог бы. Его кто-то уложил на это место, сложил руки на груди и бережно укрыл. Казалось, дружинник только что прилег отдохнуть и уснул.

Степка ни к чему не дотрагивался. Только внимательно всматривался в черты лица лежавшего, страх перешел в любопытство, парень не чувствовал усталости, ноющей боли в теле… Мысли роились в голове: кто, когда? Как оказался молодой воин в этих диких краях, что его побудило в те далекие времена предпринять такой рискованный шаг? Неужели все так и останется тайной?

Санька также осторожно взялся за край шкуры, снова укрыл тело.

1. РАЗГАДКА

Степка и Санька, склонившись голова к голове над столом, рассматривали найденную в гроте монету. Несомненно, она была золотой. Но форму имела неправильного круга, будто кто-то специально расплющил ее молотком. Вверху прямыми линиями высечено:

Под цифрами — полукругом одно слово старославянским шрифтом:

Степка долго всматривался в потускневший от времени благородный металл, взял его в руки и стал чистить шерстяным свитером. Золото стало ярким, с красноватым оттенком, и надписи четче выделились на нем.

— Это не деньги, — наконец сказал Степка.

— Золото всегда было деньгами, — не согласился Санька.

— Это записка. «Л. 6579» — видимо, указывает на время. Летописи всегда начинаются со слов: «В лето такое-то…» Можно допустить, что здесь — лето 6579. Я не знаю, какой это год, но мне кажется, что большого труда узнать не составит. А вот что обозначает слово? Ничего непонятно.

— А может, здесь несколько слов.

Степка взял лист бумаги и снял копию с написанного. Что же такое «усъпнъизгоiти»? Это слово должно раскрыть смысл обнаруженного.

— Была бы библиотека или словари — нашли бы, — сказал Санька. — А так — надо просить Олега Николаевича.

Степка спрятал пластинку с надписью в карман. Стал ходить по комнате взад-вперед, что-то обдумывать. Не хотелось пока раскрывать тайну другим, но в любом случае ее теперь придется раскрыть. Не игрушку они нашли, а погребение. Как этот дружинник мог оказаться здесь? В этих диких и суровых краях? И если верить летоисчислению… Да, придется тайну раскрывать. Они больше сами не в состоянии ничего сделать.

— Пока признаемся только Олегу Николаевичу, — решил Степка.

Через час в комнату постучался Рапопорт. Был он в хорошем настроении, улыбался.

— Показывайте находку!

Степка пошел в коридор, взял из кармана пиджака, висевшего на гвоздике, несколько осколков из пещеры и отдал Олегу Николаевичу. Увидев их, тот перестал улыбаться, долго вращал камни перед глазами. Выражение лица его было настолько удивленным, что друзья это заметили сразу. Словно не веря себе, Рапопорт побежал в свою комнату, принес лупу и стал рассматривать камни через нее.

— Где их достали? — наконец спросил он.

— В горе.

— Как, в горе?

— Мы нашли пещеру.

— Пещеру?! — поразился Олег Николаевич. — Вы хоть знаете, что нашли? Апатиты! Так называемые «княжеские апатиты». С большим содержанием фосфора. И странно, что они соседствуют рядом с нашими установками, буравящими землю на тысячи метров, но так и ничего еще не обнаружили. Вот этот, зеленого цвета, имеет большое содержание железа, а вот этот, голубой, содержит в себе марганец. Это, ребята, уже называется открытием. Редчайшим открытием… Они ведь в темноте должны светиться… Я, собственно, намеревался посмеяться над вами вволю, но здесь — не до смеха.

— Посмотрите еще это, — сказал Степка и достал из кармана золотую пластинку.

Олег Николаевич посмотрел на нее, недоверчивым взглядом окинул ребят, положил пластинку под лупу и прочитал написанное. Но как перевести слова, тоже не знал.

— Я сейчас, — сказал он и поднялся со стула, чтобы выйти.

— Постойте! — попросил Степка. — Перепишите это на бумагу и пока никому ничего не говорите. Мы вам еще не все рассказали.

Олег Николаевич сел и с нетерпением стал ждать. Степка начал рассказ от первого дня их приезда: как сорвали букет незабудок, как нашли чертеж на камне, как обнаружили пещеру, а в ней грот и мертвого дружинника. Олег Николаевич не проронил ни слова. Но когда Степка начал рассказывать о дружиннике, он вскочил со стула, нервозно заходил по комнате.

— Сейчас поедем туда.

— Прочитать вначале надпись надо, — напомнил Степка.

— А-а! — утвердительно кивнул Олег. — У меня там есть один полиглот. Знает много славянских языков… Ходячая энциклопедия… Поеду сейчас же к нему…

И ушел к своему вездеходу. Завел, поехал. Через полчаса ребята опять услышали шум двигателя. Вскоре в комнату явился Олег Николаевич.

— Простая будто надпись, — с порога начал он. — «Изгоiти» — слово славянское и на украинском обозначает «исцелить». В польском — заживлять… А первое — он не уверен, но предполагает, что это слово с корнем «сон». В целом — сон исцелить… или заживлять…

— А может, «оживить»? — от неожиданности подпрыгнул Степка и сразу спохватился: — Вы ему, тому полиглоту, не сказали об усыпленном дружиннике?

— Разумеется…

— Тогда, выходит, логика в переводе есть…

— Возможно. Он еще пороется в словарях… А вы знаете, какой год означает число? — Олег выжидающе смотрел на ребят. — Тысяча восемьдесят седьмой! Ровно девять веков назад! Вот какое второе открытие вы сделали! На то, что вам удалось за неделю, другим не хватает жизни. Поехали!

Олег Николаевич взял фонарик с новым питанием, прихватил на всякий случай инструменты и полез в кузов. Подмигнул Степке, мол, садись за руль. Степка с радостью сел в кабину, включил двигатель, развернулся и поехал к пещере.

— В тот раз ты меня по чертежам вез? — поинтересовался Олег Николаевич.

— Да, — признался Степка.

— Молодцы, что умеете хранить тайну. Я, во всяком случае, ничего не подозревал.

— Однако не спросили…

— Это до меня сейчас дошло. И, честно, тогда закралось какое-то сомнение в душу, но я особого значения не придал. Мало ли, подумал, ребятам порезвиться захотелось. Ан нет…

Степка остановил вездеход прямо у входа в пещеру. Втроем вышли из машины. Олег Николаевич с интересом осматривал местность, поворачивался в разные стороны, будто что-то припоминал.

— Мы здесь были не раз, — сказал Рапопорт. — Но удача, как видите, нас обошла. И камни на исследование брали отсюда…

Пролезли друг за другом в нору. Первым шел Олег Николаевич, с интересом осматривая пещеру. Дойдя до середины и увидев пролом в стене, он покачал головой:

— Как же так неосмотрительно, ребята! Нельзя оставлять открытым вход. В тундре хищников предостаточно. А вдруг оказались бы здесь?

Проникли в грот. Санька на этот раз не отставал, а смело шел за друзьями. Только ближе старался держаться к Олегу Николаевичу. Яркий луч фонарика освещал почти весь грот. Олег Николаевич подошел к кучке минералов, взял один из них в руки:

— Вы эти брали?

— Нет, эти не трогали.

— Интересно. Неужели когда-то вывозили отсюда минералы? Для чего?

Сноп света переметнулся на шкуры. Олег Николаевич осторожно откинул медвежью шкуру. Санька отступил назад. Парень на шкурах будто и в самом деле спал. Олег Николаевич всматривался в лицо, в наряд, такой непривычный и странный, на босые ноги и оголенные руки. Затем осторожно снял с головы шлем и… в ужасе отскочил назад. Светлая длинная коса, словно гадюка, ожила, раскрутилась из-под шлема и повисла на шкурах.

— Господи! — прошептал Олег Николаевич. — Это же девушка!

Без шлема черты лица стали еще красивее, выразительнее, словно изваянные из бледного мрамора.

Олег Николаевич взялся за девичью руку. Тело холодное, остывшее. Рапопорт еще раз осмотрел девушку и укрыл шкурой. В головах покойной нашли сосуд, прикрытый шкурами.

Больше в гроте ничего не обнаружили.

Вход заложили камнями. Степка снова сел за рычаги. Поехали обратно…

В комнате вскрыли сосуд. Это был глиняный горшок, закрытый плотной крышкой, по краям провощенный. В нем оказалась темная, тягучая, как разогретая смола, масса, приятная на запах. Олег Николаевич долго вертел в руках горшок, а затем рискнул попробовать содержимое на вкус.

— Какое-то зелье, — сказал он. — Горькое и пахнет. По идее, оно было когда-то жидким. Несмотря на герметичность, время сделало его густым.

— Может, оно имеет отношение к оживлению? — неуверенно подсказал Степка.

— Возможно, — согласился Олег Николаевич. — Возможно. Значит, вы решили, что девушку непременно надо оживлять. Откуда такая уверенность?

— Надпись же: спящую исцелить… или оживить…

— Надпись надо еще уточнить.

— Уточняйте, — вдруг согласился Степка. — Но ваш полиглот, не зная, в чем дело, очень верно схватил ситуацию… Разве можно сомневаться?

— Верно… Тогда как будем оживлять? Предлагайте… Степка и Санька пожали плечами. Олег Николаевич

спрятал под раскладушку сосуд с зельем, убрал со стола лист с надписью и положил себе в карман.

— Забирать девушку оттуда нельзя, — стал рассуждать Олег. — Дело в том, что в гроте постоянная температура, близкая к нулевой. Температура там одинакова и зимой, и летом, и сегодня, и сто лет назад. Возможно, это обстоятельство и использовали захоронители. Завтра мы замерим и температуру воздуха, и температуру тела. Я где-то читал, что есть племена, которые могут усыплять сородичей: закапывают их в землю и длительное время таким образом сохраняют их. Но секрета своего они не выдают. В медицине сейчас уникальные и тяжелые операции делают при сильном охлаждении тела. Такие операции бескровны и проходят для пациента безболезненно. Температуру тела снижают и повышают очень медленно. Может, отсюда и мы начнем? Торопиться не надо.

— У нас времени осталось всего три дня, — испуганно напомнил Санька.

— Пока вашим временем распоряжусь я, — улыбнулся Олег Николаевич. — Дадим родителям телеграмму, что задержитесь еще на недельку.

— Отсюда дадим? — спросил Санька.

— Можно и отсюда, — заверил Олег Николаевич. — С места вашей практики. Я это устрою.

Дверь тихонько открылась, и вошла Елизавета Петровна.

— Полюбуйтесь, — протянул ей минералы Олег Николаевич. — Ваши гости обнаружили месторождение апатитов.

— Не может быть! — всплеснула руками тетя Лиза. — Это — шутка!

Внимательно рассматривала их, а затем с недоумением посмотрела на ребят, на Олега Николаевича.

— Разыгрываете? Из коллекции?

— Нет, — убеждающе сказал Рапопорт, — в горе нашли. Я уже был там. И, знаете, можно добычу производить открытым способом. Неизвестно только, какие запасы. Через недельку, Елизавета Петровна, вызывайте комиссию.

— Зачем через неделю? Немедленно надо вызывать! — И, глубоко вздохнув, сказала: — Какая ирония судьбы! При исследовании с самолета приборы засекли наличие полезных ископаемых в квадрате наших разработок. В горе — нет. Неужели допущена ошибка? Надо вызывать немедленно!

— Мы вас просим: через недельку.

— Не понимаю, — удивилась тетя Лиза. — Вы ведь понимаете, что это такое?!

— Понимаю, — ответил Олег. — И тем не менее очень вас просим: потерпите. Мы сначала сами разберемся.

Елизавета Петровна взяла молча еще один минерал и пошла в свою комнату. Олег Николаевич попрощался с ребятами.

— Завтра будем думать и работать. Я беру неделю отпуска. А пока сам обмозгую, что и как… Вы тоже прикидывайте, что к чему.

Степка и Санька остались одни. Только теперь почувствовали страшную усталость. Разделись и легли отдыхать.

Когда через полчаса Елизавета Петровна принесла им ужин, они уже оба сладко спали.

2. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ

Олег Николаевич от увиденного и узнанного настолько взволновался, что не мог сомкнуть глаз. Он пытался заставить себя уснуть, считал до тысячи, казалось, дрема охватывала его, и будто проваливался в сон, но тут же просыпался и открывал глаза. Он связал себя тайной с ребятами. И понимал: если что-то сделает не так, сам себе не простит. Не разумнее ли вызвать специалистов-врачей, проконсультироваться, в конце концов, передать дело оживления в их руки? Да и оживления ли? Сразу поверил ребятам… Но тут же отбрасывал эту мысль. С таким уникальным случаем еще никто и нигде не встречался.

А нужно ли вообще заниматься этим делом? Девятьсот лет пролежало тело в вечной мерзлоте. Способно ли оно сохранить жизнь? Вспомнил, как в одном из научно-популярных журналов читал заметку, что ученые в вечной мерзлоте нашли замороженного мамонта. Животное сохранилось отлично, и в лабораторных условиях установили, что клетки организма живые. Отдельные клетки ожили. Пусть на время, но ожили. А в данном случае? Кто же тот волшебник, который пошел на такой риск: усыпить тело на века? Да и на века ли он усыплял? И что за снадобье в сосуде?

Олег Николаевич встал, оделся, присел к столу. Вытащил из кармана лист со словами старославянского начертания. «Сон, исцелить…» Верно ли это переведено? Сохранился ли смысл слов через столетия? А вдруг тело забальзамировано, поэтому так хорошо сохранилось? Нет, прежде чем принять окончательное и ответственное решение, он должен уточнить…

Через час в эфир полетела радиограмма. Ночью друзья не стали рыться в словарях и энциклопедиях, советоваться со знатоками, но обещали к утру узнать. На душе стало как-то легче. Олег тут же прикинул, что понадобятся многие вещи — кислород, обогревательные аппараты, лекарства, инструменты… Ничего этого на базе не было. Решительный и твердый по характеру, он тут же вышел, сел в вездеход и уехал в Оленье…

Утром ребят разбудил стук в окно. Степка вскочил с кровати, посмотрел на улицу, Олег Николаевич манил их к себе. Невдалеке стоял вездеход.

— Подъем! — крикнул Степка.

По-быстрому умылись и выскочили на улицу. Елизавета Петровна, проснувшись от шума, кинулась им вдогонку.

— Поешьте. Вы же со вчерашнего дня…

— Не хотим, — махнул рукой Степка и побежал к вездеходу.

Олег Николаевич усадил их в машину, и они помчались к буровой.

— Сегодня займемся серьезным делом, — подмигнул он. — Настоящая практическая работа.

В мастерской, куда их привез Олег Николаевич, было чисто и уютно. Несмотря на то, что здание деревянное, изнутри обитое асбест-плитой, полы — шлифованный бетон, в нем было тепло и светло. В гнездах, вдоль стен на стеллажах, находились детали, запчасти, материалы. Такому порядку и обилию необходимых вещей могло позавидовать любое предприятие.

— Прежде всего будем делать электрообогреватели для грота.

— А электроэнергия? — полюбопытствовал Степка.

— Наша передвижная электростанция не уступит стационарной, — похвастался Олег Николаевич.

«Хорошо, что открыли тайну Рапопорту, — подумал Степка. — Без электроэнергии, приборов сами бы не управились». Из асбестовых труб и специальной проволоки начали делать обогреватели. Работа кропотливая и медленная. Пока закрепили одну клемму, вторую, пока намотали спираль, прошел целый час. А таких обогревателей, по расчетам Олега Николаевича, надо было не меньше шести. Сам он работал со сварочным аппаратом. Делал причудливые стойки-штативы для рефлекторных обогревателей и регистрирующих приборов. Они должны были размещаться на разных высотах, вращаться вокруг оси, направлять лучи тепла в нужные места.

Вскоре в мастерской появилась Елизавета Петровна. Она придирчиво, хозяйским глазом осмотрела работу ребят и Олега Николаевича, прошлась по мастерской из угла в угол.

— Зачем вам все это? — наконец спросила она.

— К зиме, Елизавета Петровна, — не моргнув глазом ответил Рапопорт. — Пока есть помощь…

— Не хитри, Олежка, — спокойно возразила Елизавета Петровна. — Вижу, и душа чувствует, задумали вы что-то. Только не пойму: что же это такое, чтобы скрывать от меня?

_ Мы не скроем, — пообещал Олег Николаевич. — Чуть потерпите…

— Значит, не признаетесь? — ласково спросила она.

— Наша работа — вам сюрприз, — уклончиво ответил Олег Николаевич и принялся за дело.

Ничего не сказав, Елизавета Петровна ушла. Олег Николаевич подтянул ближе сварочный аппарат и, не прекращая работы, рассказывал:

— Я советовался с компетентными людьми. Не беспокойтесь, нашей тайны я не открывал. И что же получается? «Аз» и «ижица» — буквы из кириллицы — первая и последняя. Эта самая «ижица» исчезла в петровские времена, но имела вполне определенный смысл: через нее передавались слова типа «ярмо», «иго»… Правописание заимствовано из греческого — ипсилона… Видимо, захоронивший имел в виду и маршрут, и то, что случилось при каких-то отягчающих обстоятельствах… Но, как видим, маршрут, указанный на камне, не совпадает с действительным планом местности. Что-то здесь не так… Считайте, что место захоронения вы обнаружили чисто случайно, благодаря спрятавшемуся на ваших глазах в пещере зверьку. А в общем, вы кое в чем не ошиблись…

Степка и Санька приостановили работу. Объяснение их вполне удовлетворяло. Кажется, что и чертежи, и расстояние, и надписи — все было расшифровано и учтено ими. И случайностью это никак не назовешь — у них была цель, стремление раскрыть зашифрованный чертеж… Они все детально проанализировали, продумали… Правда, споткнулись на старославянском. Что ж… И Олег не все знал…

После обеда друзья передали Олегу Николаевичу радиограмму… Знающие лица подтвердили, что надпись переводится именно так: усыпленную оживить… Выходит, почти правильно разгадали они письмена. А волнистая линия в виде буквы М, если учесть древние начертания, обозначает гору. Кажется, все идет своим чередом.

Не вызывало теперь сомнения и то, что в сосуде находился целительный бальзам. Предусмотрительный предок сделал все возможное и необходимое. Кроме одного — не оставил рецепта. Где и как его применять? Ведь теперь от этого зависит все. И права на ошибку они не имеют. Испытав на себе, Олег Николаевич ничего не почувствовал, кроме горькости и приятного запаха… И все же…

Дома, разбавив найденную в пещере жидкость дистиллированной водой, Олег Николаевич налил ее немного в блюдечко и поставил перед собакой. Болонка несколько раз обнюхала пахучее блюдо, а затем с удовольствием вылакала зелье. Как-то сразу заметно взбодрилась, повеселела. Олег Николаевич взял болонку на руки и почувствовал, как у нее бешено, неестественно бьется сердце.

Странный напиток стимулировал сердечную деятельность животного…

3. «БЬЮ ЧЕЛОМ, КНЯЗЬ!»

В пещере шли приготовления, словно к телевизионным съемкам. Олег Николаевич на сконструированные подставки устанавливал спиральные нагреватели и направлял блестящие рефлекторы на объект, предполагая его равномерный нагрев. Степка устанавливал асбестовые электропечки вдоль стен, соблюдая точное между ними расстояние и расстояние до медвежьей шкуры, на которой покоилось тело девушки. Санька возился с кабелями. Он их протягивал от передвижной электростанции, установленной у входа в пещеру, по земле, просовывал в пробитый проем, передавал Степке, и тот уже подводил к каждому агрегату. Олег Николаевич закреплял реостат, которым можно будет регулировать накал, не выходя из грота. Все трое волновались, торопились, хотя им казалось, что работают они медленно, не спеша, как и договорились.

К их приходу температура в гроте была ноль и две десятых по Цельсию.

Когда все приготовления были закончены, Олег Николаевич вдруг вспомнил:

— Щит!

Степка мигом выскочил на улицу и принес разборный щит из фанеры. Тут же в пещере его собрали и поставили около проема.

— Ничего не забыли? — Олег Николаевич тревожным взглядом посмотрел на ребят. — Мелкое упущение может дорого обойтись для… — и он посмотрел на лежащую девушку.

В стерилизаторе в углу стояли приготовленные шприц и ампулы с лекарством.

Олег Николаевич, не доверяя ребятам, лично подключил каждый агрегат, проверил правильность соединений, устойчивость креплений, установил термометры, приготовил кислородные подушки. Минуту постоял, еще раз скользнул взглядом по ребятам, по приборам, по девушке.

— Ни пуха ни пера! — вдруг сказал он, перелез через проем и скрылся в пещере. Вскоре до слуха парней донесся шум работающего двигателя. Глухой, задыхающийся, словно из-под земли. В проеме показалась голова Олега Николаевича. Затем он легко перепрыгнул через преграду, закрыл проем фанерным щитом.

— Включаю! — торжественно объявил он.

Щелкнул тумблер. От спиралей на всех агрегатах дохнуло теплом, затем они покраснели и медленно стали превращаться в яркие, белые нити. Ребята, стоя за спиной Олега Николаевича, наблюдали за приборами. Боялись шелохнуться. Олег Николаевич сбросил немного накал, встал, подошел к девушке и полностью снял с нее медвежью шкуру. От мелькнувшей тени Степке показалось, что девушка вздрогнула, и он напрягся, словно перед прыжком. Но, всмотревшись, понял, что лежит она так же спокойно, в той же позе, что и вчера, только красноватый отсвет от раскаленных спиралей сделал ее лицо более свежим, естественным, и действительно казалось, что она, уставшая, переутомленная, просто прилегла отдохнуть. Олег Николаевич подставил под лучи свою руку, поправил вокруг ложа нагреватели, затем вернулся на прежнее место и уставился в приборы.

— Не разговаривать! — приказал он.

— А до какой температуры надо нагревать? — не утерпел и шепотом спросил Степка.

— До температуры оживления, — так же тихо и неопределенно ответил Олег Николаевич.

Степка посмотрел на ближний термометр.

Стены грота стали покрываться влагой. То на потолке, то на стенах появлялись искорки, загорались на миг и исчезали. А через некоторое время крупные капли конденсата скатывались по породе. Изредка они срывались со свода, падали вниз, и звук, словно стук дятла по сухому дереву, раздавался в изолированном помещении.

— На нее будет капать, — прошептал Степка. — Может, нельзя?

Олег Николаевич промолчал. Достал из сумки чистое и длинное полотенце и накрыл лицо девушки.

На Степку вдруг нашла волна сомнений. А что, если из всего этого ничего не получится? Может, поторопились? Надо было все же получить квалифицированное разъяснение. Да, согласился с собой, можно было. Но где же взять время? Да и затаскали бы их по институтам и учреждениям. Что да как? Олег Николаевич тоже неглупый человек. И в медицине разбирается, и в жизни кое-что видел.

Потому и относится с таким уважением к нему Елизавета Петровна, что Олег Николаевич — доктор народной медицины, народный целитель. Или, как она сказала, нераскрытый экстрасенс. Но почему нераскрытый? По ее словам, он обладает особенными, только ему известными, методами лечения людей. Были случаи — парализованных на ноги поднимал, обреченных — к жизни возвратил. Но почему-то выбрал другой путь. Путь геолога, путь уединения. Говорит, что силу дают ему те минералы, которые он собирает. Он их чувствует, общается с ними, как с живыми, поддерживает через них связь с космосом. Не потому ли он, впервые попав в грот, словно прислушивался к какому-то голосу, странно реагировал на свечение минералов, был кем-то словно загипнотизирован… Чудеса, да и только!

Ртутная нить в термометрах медленно ползла вверх. В гроте стало совсем тепло. Степка и Санька расстегнули куртки. Олег Николаевич уменьшал напряжение в сети. Раскаленные нити на обогревателях чуть поблекли. И от этого показалось, что стало чуть прохладнее.

Время тянулось мучительно медленно. Со времени включения аппаратуры прошло больше трех часов, а ребятам казалось — вечность. Только Рапопорт не проронил ни слова, сидел в одной позе над приборами и о чем-то думал. О чем — никто не знал, да и знать не мог.

Саньке такое напряжение было не под силу. Он стал ерзать, переминаться с ноги на ногу, а затем тихонько и незаметно подобрался к Олегу Николаевичу.

— А может, это инопланетяне?

— Что?! — вздрогнул Рапопорт и недоумевающе уставился на Саньку. — Какие инопланетяне?

— Да усыпили ее, — шепотом сказал Санька.

— И оставили надписи, зелье…

— А что?! — Санька был невозмутим. — Они все могут…

— Не мешай, — отмахнулся Олег Николаевич. — Придумаешь такое не вовремя…

Он посмотрел на часы, и… страх и испуг сковали его. Свет погас, приборы отключились, спирали потухли. В гроте наступила гнетущая темнота. Санька тихонько вскрикнул… Степка только успел спросить: «Что случилось?» Рапопорт несколько секунд сидел в оцепенении, а затем, вскочив и дав команду: «Не двигаться!» — бросился к проему, сорвал щит и выбежал на улицу. Через несколько минут послышался шум двигателя, снова вспыхнул свет, приборы ожили. Тут же в проем проскользнул Рапопорт, разгоряченный, вытирая со лба пот.

— Бензин в баке кончился, — как-то виновато вздохнул он. — Хорошо, в запасе был…

«Растяпы, — подумал Степка, — а вроде готовились тщательно…»

Олег Николаевич уже не садился. Обошел все приборы, посмотрел на термометры. Даже эта небольшая вынужденная пауза с отключением электроэнергии сбавила, нарушила процесс нагрева, вызвала заметное колебание температуры. К лучшему это или к худшему? — мучили сомнения Рапопорта, и он вспомнил о только что сказанном предположении Степки. Инопланетяне… А может, и в самом деле какая-то сверхъестественная сила участвовала в усыплении? Но предаваться рассуждениям и сомнениям не было времени. Ни в коем случае не паниковать. Надо верить в то, на что решились. Верить!

В каменном мешке становилось жарко. Но тело лежавшей на мехах нагревалось медленно.

— Приоткрой немного щит! — приказал Олег Николаевич Степке.

Свежий поток воздуха хлынул в грот, освежил, взбодрил.

Олег Николаевич стоял у изголовья незнакомки, пристально всматривался в ее черты. Ему показалось, что девушка изменилась в лице, будто от тела ее отдавало теплом… Шприц и приготовленные лекарства находились под рукой. Скользнув взглядом на термометр, увидел: девичье тело нагрелось до тридцати четырех. Санька стоял у пульта. Олег Николаевич отсоединил от крайнего нагревателя провода и передал их Степке.

— Вариант два, — скомандовал Рапопорт.

— Понял.

— Я с кислородной подушкой, а ты — как условились…

Каждый стоял на заранее определенном месте и с нетерпением ждал этого мгновения. В гроте стало так тихо, что тишина давила на уши. Казалось, даже застыли капли конденсата под сводом.

Санька все время наблюдал за Олегом Николаевичем, ожидая того момента, когда он по-настоящему включится в свою колдовскую работу… И вот, кажется, эта минута наступила. Рапопорт, вдруг засучив рукава своей рубашки, весь напрягся и руками, с растопыренными пальцами, словно причудливыми антеннами, стал водить над девушкой, будто прощупывая ее тело. Движения были плавны, руки то отдалялись, то приближались к девушке, на мгновение замирали. Затем продолжали таинственный поиск… Глаза у Олега Николаевича были сосредоточены на какой-то невидимой точке, капли пота выступили на лбу. Странно он вел себя в эти минуты. Словно отрешился от внешнего мира. Словно не видел никого и ничего. А руки-антенны плавали над грудью девушки, все ближе и ближе приближаясь туда, где сердце…

— Давай! — наконец воскликнул он.

Степка на долю секунды дотронулся оголенными проводами до обнаженных ног девушки. И показалось, будто она вздрогнула. Олег Николаевич уже одной рукой придерживал кислородную маску, другой — надавливал на грудь, массажировал, вкладывая в эти движения всю свою силу, энергию… Почудилось, будто протяжный и приглушенный вздох, а затем — такой же выдох — исходил не от лежавшей, а где-то из глубины кучи мехов.

Олег Николаевич приложил ухо к груди. Редкие, еле уловимые удары сердца он скорее почувствовал, нежели услышал.

— Есть! — нарушив свой же приказ, в дикой радости выкрикнул он. И, как бы испугавшись собственного крика, прикрыл рот рукой.

Санька вскочил, забыв про систему включения, а Степка, не выпуская из рук проводов под напряжением, сделал шаг вперед и пристально уставился в лицо незнакомке.

Олег зажал запястье девичьей руки в своей. Под большим пальцем уловил слабый толчок. Второй, третий… Грудь девушки стала приподниматься и опускаться.

Рапопорт уверенным движением приподнял левой рукой туловище и ложкой открыл рот девушке. Малыми дозами стал вводить бальзам. К его удивлению, жидкость проходила внутрь, хотя он и не замечал, чтобы незнакомка глотала ее. Олег почувствовал, как от тела лежащей исходит тепло.

Молчали. Только горящими, возбужденными глазами смотрели друг на друга.

Вдруг девушка шевельнула рукой. Тело ее напряглось, она словно потянулась во сне. Веки ее вздрогнули и чуть-чуть приоткрылись. Степка, вытянув шею, пристально всматривался в чудные голубые, бездонные глаза. Девушка неимоверными усилиями приподняла голову, уставилась на Степку и еле слышно слабым голосом прошептала:

— Бью челом, князь!

Голова ее снова бессильно опустилась на медвежью шкуру.

4. ПЕРЕЕЗД

— Не направляйте в лицо яркий свет, — сказал Олег Николаевич. — Опасен для зрения. Перекройте луч красным стеклом.

В гроте работали при красном свете. Было жарко, и Олег Николаевич дал команду снизить температуру до комнатной. Освободили проем от щита. В душную каменную камеру хлынул свежий воздух. Несколько глотков зелья, которые Олег снова дал из ложки лежавшей, она проглотила сама. И через некоторое время Рапопорт почувствовал по ударам пульса, как сильнее и ритмичнее забилось ее сердце, дыхание стало ровным. Но в полное сознание ожившая не приходила.

Олег не торопился. Пусть организм, вырванный из векового сна, набирается сил, насытится кислородом. Но понимал, что и здесь, в пещере, спасенную содержать больше нельзя. Резкая смена температуры, повышенная влажность, наконец, угарные газы, частично исходящие от раскаленных спиралей, не создают благоприятных условий для полного выздоровления истощенного организма.

— Через пару часов, — сказал Олег Николаевич, — перевезем нашу красавицу домой. Готовьтесь!

Степка и Санька начали приготовления к переносу тела девушки из грота в вездеход. Расстелили брезентовую плащ-палатку, положив на нее тонкую и эластичную кошму, установили в проеме две очищенные доски, дополнительно расчистили выход из пещеры.

Температура в гроте медленно спадала, а температура тела незнакомки установилась в пределах нормы.

Пока с собой решили взять самое необходимое. Отопительные агрегаты, кабели и другие громоздкие вещи оставили на месте. Втроем осторожно уложили тело на кошму и укрыли сверху теплым одеялом. На носилках девушку из пещеры перенесли в вездеход. Степка взглянул на часы: двадцать два сорок пять…

У дома их встретила Елизавета Петровна. С недоумением и ужасом она смотрела, как Олег Николаевич с ребятами достали из вездехода что-то неудобное и тяжелое, пронесли в комнатку и положили на Степкину раскладушку. И когда Олег Николаевич откинул одеяло, Елизавета Петровна чуть не обомлела.

— Господи! — всплеснула она руками. — Кто это? Что с ней?

— Ничего, — спокойно ответил Олег Николаевич. — Это то, о чем я умолчал.

— Сюрприз? — всполошилась Елизавета Петровна. — Она же без сознания.

— К счастью, она живая, — сказал Олег Николаевич. — Но от нее нельзя отходить ни на шаг.

Усадив Елизавету Петровну на Санькину кровать, Олег Николаевич открыл ей тайну поисков, которыми занимались все эти дни ее гости. Степка и Санька молча кивали головами и все время с интересом поглядывали на девушку, которая еле заметно дышала. Лицо ее становилось румяным, порозовевшие руки изредка вздрагивали. Будто оживленная что-то хотела взять, сорвать, но не могла дотянуться.

Ребята только теперь почувствовали ноющий голод и страшную усталость. Но молчали. Не до этого.

Дослушав рассказ Олега, Елизавета Петровна ласковым взглядом обвела лица ребят и вдруг разрыдалась.

— А как же ты сюда, милая девочка, попала? — причитала она. — И кто же тебя бросил в этой дикой и суровой земле? А кому же ты не угодила?..

Плечи ее вздрагивали, слезы ручьем текли по щекам, она подсела ближе к девушке, стала ласково гладить ее русые волосы, достала из-под спины зажатую телом толстую косу и уложила на грудь. Наплакавшись, Елизавета Петровна неуверенно спросила:

— Может, вызвать вертолет с врачами?

— Не надо, — категорически возразил Рапопорт. — Самое страшное — позади. Ее могут забрать в какой-нибудь научно-исследовательский институт. Нет, уж лучше пока мы сами.

— Тогда рассчитывайте и на мою помощь, — сказала Елизавета Петровна. — Я — женщина… Мне с ней проще…

Ребята тихо встали и вышли на кухню.

— Она сразу не станет ходить или даже говорить, — сказал Олег Николаевич. — Ей необходимы массаж сердца, калорийное питание, постоянный уход. Придется вам взять отпуск, Елизавета Петровна. А я приступлю к работе.

— Разве я против?

— Тогда завтра телеграфируйте в управление. Ехать не надо. А пока вызовем комиссию и зафиксируем открытое месторождение. Ну и остальное…

— А что — остальное? — не поняла тетя Лиза.

— Да отпуск… Льготный, что ли? Может, через некоторое время надо съездить на юг, — указал он рукой на лежавшую девушку. — Это будет для нее очень полезно. Только что с ребятами делать? Закончилась их практика. Родители ждут, а отпускать никак нельзя: они же разворошили здесь такое и лично должны все засвидетельствовать. Их надо задержать. Это должны сделать вы.

Елизавета Петровна призадумалась. Как же ей быть? Уже две недели, как ребята находятся у нее, но их родным она ничего не сообщила. Пошла на поводу у парней. Она, думалось, хотела сделать лучше, а получается, что сделала хуже. Хорошо бы отправить их завтра. Ребята успели бы домой вовремя. Узнали бы родители чуть попозже, превратили бы их озорство в шутку. Но ребят отпускать нельзя. Слишком серьезные и значительные открытия они сделали. И неизвестно еще, чем закончится история с оживленной девушкой. Отдать — она ее не отдаст. Это уже решила. Но и зарегистрировать как-то надо. А как без свидетелей? Нет, ребята должны побыть еще здесь. Телеграфировать в деревню? А что скажешь в нескольких словах телеграммой? Да и переполоху на весь район наделаешь! Елизавета Петровна мучительно искала выход из создавшегося положения.

— Может, съездишь сам на денек-другой в Дубраву? — обратилась она к Олегу.

— А как же она без меня? — указал глазами на девушку.

— И то правда…

Глубоко вздохнув, Елизавета Петровна сказала:

— Придется все изложить в письме. Заказном. А позже, пожалуй, поеду с ними сама к родителям. А где же Степка и Санька?

Она побежала на кухню. Степка и Санька сидели за столом и пили чай. Больше на столе ничего не было. Елизавета Петровна засуетилась. Достала банку тушенки, вскрыла ее и выложила мясо в тарелку. Нарезала тоненькими ломтиками колбасу. Положила перед ребятами масло и черничное варенье.

— Хоть бы сказали слово, — чувствуя себя виноватой перед гостями, говорила она. — И так днями голодные и холодные.

— Ничего, тетя Лиза, — успокаивал ее Степка. — Мы не прихотливые.

— Ешьте, ешьте…

И тут же, вспомнив про девушку, начала заваривать свежий чай, готовить бульон, манную кашу.

— Сегодня вы будете спать в моей комнате, — сказала она. — Вдвоем на одной кровати. Не против?

— Мы же учащиеся, — сказал Степа. — Привычные.

— Вот и хорошо.

Лежали в постели, спина к спине, размеренно и тихо дышали, будто спали. Но каждый думал о своем. О пережитом. Об оживленной девушке… Кто она и как оказалась здесь? Что привело ее сюда, в дикую тундру, да еще в те далекие времена? Сегодня попасть сюда — не проблема. Поезда, вездеходы, вертолеты… Наконец, можно на мотоцикле заехать куда вздумается. А тогда?

Каждый вспоминал историю, прочитанное, услышанное. Но так и не смогли конкретно что-нибудь вспомнить. Разве что в сказках да легендах.

Рассказать кому о случившемся — не поверят. Скажут — наврали. А ведь жизнь каждый день такие преподносит сюрпризы, какие и не придумаешь, не сфантазируешь. И все это неизвестно, и все это изучают, и никогда не дождешься ответа. Одни предположения, догадки… А ведь — факты. Девять столетий летаргического сна. И вдруг ожила. Заработало сердце, затрудились мышцы, вернулось сознание. А вернулось ли? Она только сказала одну — единственную фразу: «Бью челом, князь!» Бью челом… Что это: прошу, здравствуй? Как понимали эти слова в старину?

— Санька, ты спишь? — тихо спросил Степка.

— Сплю, — так же тихо откликнулся друг.

5. КЛАД В ПЕЩЕРЕ

— Влипли мы с тобой, Санька, — сказал утром Степка. — И Олег Николаевич обещал нам уладить дело с родителями, а вчера Елизавета Петровна — то же самое, но никто ничего конкретного не говорит. Может, махнем отсюда, пока еще не поздно?

Санька, насупившись, молчал. Степке-то что. Отец его может поругать, пожурить, на том и закончится. А его уважаемый Павел Степанович? Он же три шкуры спустит, да еще, чего доброго, при людях! Не дай бог попасться отцу под горячую руку! Санька хотя уже и не маленький, считай, в армию скоро, но старик крепко держит его в руках. Побаивается его Санька.

— А на чем мы доберемся до полустанка?

— На вездеходе, — уверенно сказал Степка. — Попрошу Олега.

— Вначале надо выпросить денег на дорогу у тети Лизы, — растерянно напомнил Санька. — У нас на двоих осталось три рубля.

— М-да, — Степка покачал головой. — Одно к одному. За окном раздалась сирена.

Ребята быстро оделись, обулись и выбежали на улицу. Олег Николаевич стоял у работающего вездехода и, широко улыбаясь, жестом указал Саньке на место в кабине.

— Ну-ка, прокати нас за имуществом. А то все Степка да Степка.

Санька, позабыв о недавних мрачных думах, вскочил в кабину и направил вездеход к горе. Казалось, не ехал, а летел. Как удобно, как хорошо, какая послушная машина! Не то что тот недобитый трактор на занятиях.

Не успел всласть помечтать и нарадоваться, как пришлось тормозить.

Уже хорошо изученными ходами пролезли в пещеру, оттуда перебрались в грот. Вначале отсоединили проводку от агрегатов, собрали стойки, обогреватели и вынесли на улицу. Затем вытащили и скрутили в бухты проводку. Олег Николаевич взял приготовленный мешок и снова вернулся в грот.

— Эти камни и минералы, — сказал он, — мы соберем отдельно и исследуем дома. Поприсутствуете, увидите…

Олег Николаевич направил на кучу минералов луч фонарика. И ребята увидели в темноте очаровательный зеленовато-желтый свет камней. Степка однажды видел дома, как таким светом озарился кусок гнилого пня груши, принесенный отцом домой ночью.

— Повышенное содержание фосфора, — объяснил Олег Николаевич. — Поэтому светятся. Но для меня загадка: то ли случайно в те далекие времена собрали их здесь, то ли специально за ними прибыли. А если специально, то для чего? Ведь минеральных удобрений в старину не знали.

Они аккуратно погрузили в мешок минералы. Санька перелез через барьер и сам вынес их на улицу. Когда вернулся, стали рассматривать меха. Олега Николаевича поразило и то, что меха были искусно выделаны, чем-то обработаны и так прекрасно сохранились. Они не трескались, шерсть не вылазила, от них шел приятный запах, похоже, тархун-травы. Меха были песцовые, лисьи, норковые, оленьи, заячьи, ондатровые. В самом низу обнаружили несколько волчьих…

— Через такой настил, — заметил Олег Николаевич, — холод от мерзлоты не доберется до тела. Кажется мне, все это было сделано специально. Рассчитано и учтено знающим человеком. Но гадать не будем. Может быть, и эту тайну раскроем.

Слежавшаяся куча мехов, теперь разворошенная и поднятая, оказалась настолько большой, что в один мешок не вместилась. Пришлось бежать за другим.

— Если перевести в ценности, — сказал Олег Николаевич, — под несколько миллионов будет. Это — клад.

Степка и Санька переглянулись.

— Что вы с ними будете делать?

— Почему я, — поразился Олег Николаевич. — Клад ваш, вы им и распоряжайтесь.

— Наш?!

«Вот тебе и три рубля на двоих», — подумал Степка. И как-то растерялся, вообразив, сколько денег они получат за найденный клад. Но тут же спохватился, мотнул головой:

— Нет, это клад не наш. Очнется девушка, она и решит.

Олег Николаевич удивленно посмотрел на Степку, затем на Саньку. Что же, пожалуй, они правы. Клад найден с хозяином. А коль хозяин жив, он и вправе им распоряжаться. Но, чтобы как-то успокоить ребят, пообещал:

— Может, и так. Но пыжиковые шапки мы вам обязательно сошьем. Прямо здесь, на базе. У нас есть мастер. Отцам в подарок тоже. А матерям — хорошие воротники. Вы это заработали честно.

В гроте больше ничего не нашли. Забрав заржавевший меч, они покинули пещеру. Приехав на базу, инструменты, агрегаты и кабель выгрузили в мастерские, а ценности и минералы — в домик. Степка, взяв в руки меч, попросил Олега Николаевича:

— Я его почищу.

— Только осторожно, не поцарапай наждачкой.

У Степки был свой метод удаления ржавчины. Он изъездил не один велосипед и не одну старую деталь отреставрировал, а затем использовал как новую. Он положил меч в солярку, а сам пошел с Санькой на Морошку рыбачить.

Настроение у ребят приподнялось. Домой они приедут не с пустыми руками: и для себя, и для родителей привезут хорошие подарки.

За все время пребывания в гостях они впервые шли не спеша, рассматривали растения. Глядели по сторонам. Невдалеке поднялась стайка куропаток и, пролетев немного, снова села в траву.

— Ружьишко бы, — размечтался Санька.

— Что толку с этих куропаток, — возразил Степка. — В них-то и мяса — кот наплакал.

— Зато — королевская дичь, — не сдается Санька. — Знаешь, какая вкусная.

— Не знаю, — подозрительно посмотрел на друга. — И тебе не советую. В Красную книгу они занесены. В горло не полезут…

— В Красную книгу они занесены у нас, в Беларуси. А здесь их полно.

— Много понимаешь, — не соглашается Степка. — Красная книга одна. Какая разница — на юге или на севере?

Расположились на берегу, закинули снасти. Вдвоем интереснее ловить, можно поговорить, не так скучно. Да и смелее.

— Пробыли здесь больше двух недель, — начал сетовать Санька, — а толком ничего не видели.

— Мы видели то, что другие за всю жизнь не увидят, — с гордостью сказал Степка. — Я не заметил, как и время прошло.

Начался клев. Разговоры друзья прекратили. Впервые удовлетворение от пойманной рыбы получил и Степка. Он больше любил дома ловить рыбу сетями, всякими пауками, топтухами… Потихоньку браконьерничал. Поймать какого-то карася на удочку он считал непрестижным занятием. Другое дело — вытаскиваешь сразу полведра рыбы, пусть и мелюзги. А здесь… Появился охотничий азарт. Шутка ли — двухкилограммовая щука! Ее, оказывается, не так просто вытянуть на берег. Леска, что струна, удилище — в дугу… Но достаточно щуке было глотнуть воздуха, как она обмякла, обессилела.

С хорошим уловом вернулись домой. Довольная тетя Лиза забрала рыбу и сама вызвалась варить уху. Прежде всего — для девушки. Она теперь не отходила от нее ни на шаг. Старалась, как дочери, всем угодить, все отдать лучшее, самое вкусное. Степка и Санька пошли чистить меч.

Оружие было тяжелое. Степка тряпками стирал разъеденную соляркой ржавчину. Меч становился вначале светло-коричневым, а затем стали проступать светлые пятна. Рукоятка меча покрыта роговыми пластинами серого цвета. Отполированные, с утолщением посредине. Упоры меча широкие, клепаные. Меч обоюдоострый. Ниже упора Степка стал внимательно разглядывать лезвие меча. Несколько раз протерев соляркой и вычистив до блеска металл, он вдруг обнаружил на плоскости меча надпись: «Кн. И.В.».

— Смотри, — сказал Степка, — какая-то надпись. Санька внимательно рассмотрел буквы и, как уже

что-то определенное и понятное для него, прошептал:

— «Кн.» — видимо, «князь». Остальное — его вензель…

— Возможно, — согласился Степка. — Ведь первое слово ожившей девушки было «князь». Помнишь?

— Ценная вещь, — сказал Санька. — Любой музей позавидовал бы.

— Мы и отдадим его в музей, — Степка осматривал массивный меч. — Силища-то у этого князя была! Его носить только — умаешься. Отдадим его с условием, что под ним будет надпись — где и как нашли, и обязательно наши фамилии: С. Березовик и С. Шумский.

— Однако ты, Степка, падкий на славу, — ехидно заметил Санька.

— На заслуженную, — отпарировал Степка. Елизавета Петровна звала на уху.

6. ПОЕЗДКА В ГОРОД

Олега Николаевича, Степку и Саньку вездеход доставил на станцию Оленье к проходящему поезду. Дорогой Рапопорт, возмущаясь, рассказывал:

— Бюрократы! Не поверили, что мы обнаружили в горе минералы. Приказали привезти образцы, а заодно и вас.

— А нас зачем? — удивился Степка.

— Удостовериться, что это могут сделать случайные люди случайным способом.

— Можно было и без нас доставить образцы.

— Э-э, нет! — покрутил головой Олег Николаевич. — Дело серьезное. Но вы не переживайте, — стал успокаивать он. — Вездеход нас подождет. К вечеру мы снова будем здесь и вернемся домой.

Впервые в тундре был настоящий рассвет. Солнце скрылось ненадолго. Но зато как появлялось! Словно умытое, освежевшее, вначале лучами озарило чистый небосвод, а затем появилась золотистая кромка, и все вокруг засияло, запело, заиграло. Солнце выкатывалось прямо на глазах. И ни единой тучки!

Через полчаса подошел поезд. Втроем вошли в вагон, и поезд стал увозить их дальше на север. Из окна было удобно рассматривать местность. Чем дальше уезжали, тем она становилась скуднее, однообразнее. Мелькали озера, низкие деревья, виднелись горы и обнаженные скалы, но везде тундра зеленела, цвела. Степка, заметив стадо оленей, вскочил, приник лицом к стеклу:

— Сколько их много! Как красиво!

— Разве это много? — спокойно ответил Олег Николаевич. — Капля в море.

Ветвистые рога маячили над стадом, словно причудливые растения над движущимися валунами. Передвигались, качались, исчезали в сплошной массе передвигающегося скота, то снова вырастали над ней. Рога, рога, рога… Степка ничего подобного не видел.

— Я на поляне в лесу однажды видел лося, — стал припоминать он. — Стоял, как бронзовая скульптура. Подойти страшно было. Так рога у него не такие. Я насчитал шесть отростков.

— Ему, выходит, было шесть лет.

— Да? — удивился Степка. — Разве по отросткам года считают?

— Считают.

— Но они же их сбрасывают. В лесу находят рога. И деревья с изодранной корой. Они о деревья сбивают.

— Правильно. А через год вырастают новые, но с одним отростком больше.

— И у оленей тоже?

— И у оленей.

Степка промолчал. Все знает Олег Николаевич. И технику, и минералы, и медицину, и зоологию… О чем ни спросишь, на все у него найдется ответ. И когда он успевает все это узнавать? Или хвастается? Но нет. Елизавета Петровна не раз говорила: об этом спросим у Олега Николаевича. Значит, знает.

Через три с лишним часа сошли в небольшом городке. Современном. С многоэтажными домами, магазинами, столовыми… Степка и Санька даже удивились такой схожести городов: что у них в Беларуси, что на севере. Единственное, чего в нем не было — высоких деревьев. Зато кустарников было больше, чем в любом южном городе.

— Я вам не открыл одного секрета, друзья, — по-заговорщицки сказал Олег Николаевич. — Елизавета Петровна дала нам щепетильное задание: купить для нашей девушки все необходимое. Что красивое, модное. Будем покупать вместе.

— А что мы в этом понимаем?

— Поймете, — успокоил Олег Николаевич.

Продавщица универмага с любопытством наблюдала за покупками, советовала, предлагала. Они брали все: от нижнего белья до верхней одежды. Но на вопросы, какого размера или роста подать товар, пожимали плечами. А когда Олег Николаевич, стесняясь, попросил бюстгальтер, продавщица удивленно посмотрела на него.

— Какой размер?

— Примерно, как на вас.

— Что-то мудрите, парни, — вдруг серьезно сказала она. — Не новорожденному пеленки покупаете. Все вещи такие… А не на перепродажу? Не спекулировать? Денег-то сколько выложили.

— А вам какое дело?! — разозлился Олег Николаевич.

— Мне?! Сейчас милицию вызову! — пригрозила продавщица. — Еще кричит тут!

Какую милицию? Для чего? Этого еще не хватало! И так хлопот достаточно. Разобраться бы успеть со своими делами. А она, недотепа, еще милицию…

Олег Николаевич и ребята быстро завернули вещи, упаковали в две большие хозяйственные сумки, рассчитались на кассе и, провожаемые подозрительными взглядами работников универмага, покинули зал.

Филиал института был расположен в двухэтажном здании. С виду небольшое, в середине объемное, просторное, со множеством кабинетов и переходов.

— Посидите в коридоре. Я быстро…

Без стука и разрешения Олег Николаевич открыл дверь и сразу скрылся за ней. Друзья уселись на жесткие стулья, стоявшие у стенки, и стали ждать. Из-за дверей доносился глухой разговор. Слов не разобрать, но было понятно, что он велся на повышенных тонах. Затем наступила тишина. Степка и Санька знали, что Олег Николаевич взял с собой несколько минералов, заявив при этом, что для бюрократов и этого мало. Тем не менее распоряжение из института выполнил, и что теперь там решалось — оставалось загадкой.

Через несколько минут дверь распахнулась, и Рапопорт жестом пригласил ребят войти. Ребята повиновались. За небольшим обшарпанным столом сидел парень, весь обросший, никогда, казалось, не брившийся и не стригшийся, внимательно посмотрел на друзей, кивнул на стул.

— Это они нашли месторождение? — не то спросил, не то упрекнул бородач.

— Они.

— Поздравляю, ребята. Такое счастье редко выпадает профессионалам… Молодцы!

Степка и Санька сидели, опустив головы, и не знали, что ответить. Так и промолчали, даже не поблагодарив за поздравление.

— Как же понять такое? — поднявшись из-за стола, начал обросший. — Мы вели разведывательные облеты, по приборам обнаружили месторождение, исследовали почву и структуру местности. И буквально в нескольких километрах начали бурить землю, а рядом — залежи.

— Все верно. Мы обнаружили то, что искали. Анализы породы подтвердили наши догадки, — вмешался в разговор Рапопорт.

— Что ты мне, Олег Николаевич, зубы заговариваешь, — разозлился бородач. — Надо признать свои ошибки.

— Надо, так признавайте. Место для бурения определяли не мы. Да еще и неизвестно, какие залежи в горе. Может, они и выеденного яйца не стоят.

— И все же…

— Случай, — не выдержал Олег Николаевич, — привел ребят вовнутрь горы. Понимаете, случай! Бывает, и великие открытия делаются случайно. Надо провести дополнительные исследования.

Сотрудник института сел в кресло и достал какие-то бланки. Расспросил у парней их данные, где учатся, как оказались в тундре. Ребята, разумеется, не признались, что почти обманом приехали на практику к геологам, а доложили по-солидному, что приехали отдыхать на каникулы к Елизавете Петровне, что бросились случайно за зверьком, ну и…

— Куда думаете идти работать после училища? — вдруг спросил сотрудник.

— В армию, — ответил Степка. — А после… Хочется попробовать силы в фермерстве…

— Я тоже, — сказал Санька.

Бородач удивленно посмотрел на ребят, словно слово «фермерство» прозвучало для него дико и абсурдно, и сказал:

— Дело хозяйское. Но если разобраться, и геологом не хуже. Экзотика, да и деньги — не последнее дело… Вы просто еще не определили своего места в жизни. Иначе бы не торопились с выводами… Фермеры…

— А мы и не торопимся.

По дороге домой Олег Николаевич между делом сказал:

— На вас оформят документы, как на открывших месторождение. Не знаю точно, что и как дальше. Но факт зафиксирован. Если что подтвердится серьезное, вам положено…

— Нам надо быстрее домой, Олег Николаевич, — сказал Степка. — А что положено — ваше дело…

«Странные ребята, — подумал Олег Николаевич. — Они даже не соображают, что натворили». И никак не мог понять: то ли прикидываются такими, то ли действительно безразличны. В их возрасте услышать в свой адрес похвалу — от радости можно забыть про все на свете. А им только одно на уме: домой!

— Как вам бородач? — нарушив молчание, поинтересовался Олег Николаевич.

— Вы же сами говорили: бюрократ! — скривив губы, ответил Степка. — У нас в училище есть такие же.

— Зря вы, — вдруг заступился за бородатого Рапопорт. — Умный парень. Что — что, а толк в минералах знает. Кандидатскую защитил. Знаете, что он сказал мне наедине?

Ребята недоуменно пожали плечами.

— В каталогах ваша находка числится как «княжеский апатит». Такие минералы имеются покуда — что в государственных и редких индивидуальных коллекциях. Этот минерал, в основном, использовался для изготовления украшений и переходил из поколения в поколение как фамильная драгоценность. У нас же такое скопление минералов найдено впервые. Вами. Можете это оценить?

Степка слушал внимательно, не пропустив ни одного слова.

— Вы же сами сказали, что они — выеденного яйца не стоят.

— Это я. И не о минерале, о залежах. А бородач сразу понял, что к чему… И предложил открыть производство по обработке камня, изготовлению ювелирных изделий. Фирму, кооператив… Дело зависит от вас. Если даже залежи ископаемых и незначительные, то доходы можно извлечь миллионные. Государству это очень выгодно. И…

В перспективе там намечается большое дело. А вы — выеденного яйца…

— Не мы…

Степка и Санька посмотрели друг на друга. Теперь-то до них, кажется, дошло, что значит их открытие. Украшения, драгоценности, ювелирные изделия… Это — деньги…

— Выходит, оживленная девушка имеет тоже какое-то отношение к этим минералам? — задумчиво спросил Степка.

— Наверное, да! — ответил Олег Николаевич. — Во всяком случае я не теряю надежды, что она расскажет о тайне…

Вездеход ждал их.

7. ПЕРВЫЕ СЛОВА

Молодая девушка, обнаруженная ребятами, словно отсыпалась после изнурительной и тяжелой болезни. В полусонном состоянии принимала пищу, пила по нескольку глотков воды и неизвестного зелья. Самостоятельно пыталась повернуться на бок, более свободно двигала руками, то сбрасывала, то натягивала на себя легкое верблюжье одеяло.

Пульс был ровный и ритмичный. Температура тела установилась в пределах нормы. Елизавета Петровна из комнатушки почти не выходила. Следила за каждым движением, за каждым изменением выражения лица. По совету Олега Николаевича два раза в день делала общий массаж тела. До боли и нытья в собственных руках. Тело девушки было крепким, упругим. Елизавета Петровна удивлялась: казалось, встать девушке и пойти. Но она лежала, будто парализованная, и только движения рук и повороты головы говорили о том, как робко возвращается к ней полноценная жизнь. Самое удручающее было то, что она больше не сказала ни слова. Будто пыталась говорить, что-то шептала одними губами, но голоса слышно не было. Окна в комнатушке были зашторены, только форточка чуть приоткрыта. Через нее в помещение поступал свежий воздух.

На третьи сутки к вечеру девушка открыла глаза. Открыла широко, захлопала, словно крыльями, длинными ресницами и с удивлением уставилась своими дивными светло-голубыми глазами на Елизавету Петровну. Долго изучала ее лицо, затем взглядом обвела комнатушку, с недоумением и настороженностью оглядывала каждый предмет. Медленным движением стянула с себя одеяло, посмотрела на него, а затем снова перевела взгляд на Елизавету Петровну.

— Иде же аз? — тихо спросила она.

Елизавета Петровна привстала, напрягла слух. Не поняла, не расслышала.

— Что ты сказала, родная?

Девушка вопросительно посмотрела на Елизавету Петровну. Взгляд ее метался по комнате, останавливаясь на каждом предмете, она становилась какой-то дикой, испуганной.

— Иде же аз? — прошептала снова.

«И-де-же, — медленно повторила про себя Елизавета Петровна. — И где же… Господи, как это понятно. Аз… Аз — наверное, это «я». Значит, она спрашивает: где я?»

— Не волнуйся, доченька, ты у нас. Будет все хорошо, — заторопилась Елизавета Петровна. — Отдохнешь, наберешься сил…

Девушка широко открытыми глазами следила за Елизаветой Петровной. Растерянность, недоумение появились на ее лице. Она попыталась привстать, и Елизавета Петровна тут же кинулась к ней, помогая повернуться, подкладывая подушку под бок.

— Как тебя зовут? — спросила Елизавета Петровна. Девушка словно обдумывала вопрос.

— Мня? — наконец переспросила.

— Да, тебя, — догадалась Елизавета Петровна. — Тебя, родная.

— Княжена, — услышала в ответ.

— Княжена? — повторила Елизавета Петровна. — Чудное имя…

Девушка снова попыталась привстать, но не смогла. Ноги непослушные, туловище тоже. Словно грудной ребенок: страстное желание встать, пойти, но неокрепшие мышцы не дают. Она снова легла на спину.

У Елизаветы Петровны выступили слезы. Как больно смотреть, когда взрослый человек не может владеть собой. Хотя Олег Николаевич и предупреждал, что организм надо усиленно разрабатывать, массажировать, тренировать, но все же закрадывалось какое-то сомнение: а вдруг не сможет? И хотя у Елизаветы Петровны не было семьи, ей не приходилось растить и воспитывать детей, материнское, беспокойное чувство овладело ею. Она тут же сняла старую и тяжелую дружинницкую одежду с оживленной, раздела догола и принялась за массаж, уже внеочередной. Девушка молчала, только изредка бросала любопытный взгляд на свою спасительницу, видимо, понимая суть упражнений, а может, ей было просто приятно от прикосновения теплых и нежных женских рук, которые доводили тело до горения.

В это время открылась дверь, и в проеме показалась голова Степки.

— Тетя Лиза, — начал он.

— Нельзя! — вскрикнула Елизавета Петровна, закрывая собой нагое тело девушки. — Кому я сказала!

Обиженный Степка стукнул дверью. Итак, нельзя. Не пустили. Что же могло случиться там, в комнате? Почему лицо Елизаветы Петровны было таким расстроенным и испуганным? Степка сел у сумки с покупками для оживленной и в голову полезли самые несуразные мысли. А может, ей плохо и надо позвать Олега Николаевича? Или врачей? Надо же спасать! Он уже сам не мог теперь допустить мысли, чтобы девушка погибла. Он ее хотел видеть живой, он хотел с ней поговорить. В конце концов она — его находка. И своей жизнью она обязана ему, Степке. Наконец, если он захочет — заберет ее с собой, домой, в деревню. Степка снова предупредительно постучал в дверь.

— Ну и нетерпеливый, — улыбнулась Елизавета Петровна. — Чего тебе?

Он увидел улыбку на лице тети Лизы, от сердца отлегло. Степка, притащив сумки с покупками, все еще вглядывался в лицо хозяйки, но так ничего и не смог определить. Она улыбалась, никакого испуга на лице уже не было.

— Одежду привезли, — сказал Степка.

— Давай сюда, — Елизавета Петровна стала вносить тяжелые сумки в комнату. — Сами зайдете попозже.

Значит, все в порядке. Степка пошел на кухню, где Санька, ни на кого не обращая внимания, запивал чаем бутерброд с икрой. Степка тоже налил себе чаю.

— Надоело мне, — с горечью сказал Санька. — Мы тут ищем, рыщем, а дома работы по горло.

— Ты не понимаешь даже, что никакая работа не сравнится с нашей находкой.

— Без тебя знаю, — откусив кусок бутерброда, прошепелявил Санька. — Но и здесь толку от нас уже никакого.

— А какого ты хочешь толку? Отдыхай, набирайся сил.

Санька укоризненно покачал головой.

— Разве это отдых? Издевательство над собой. Насмотрелись на полярный день — во! — провел он ребром ладони по горлу. — Рыбы наловились досыта, грязи намесились — поселок можно выстроить. Если ее, конечно, превратить в кирпичи. А теперь — неизвестно чего ждать. Не люблю неопределенности.

Степка промолчал. В общем-то, Санька прав. Их кратковременный побег, да еще обманным путем, длится уже больше трех недель. Теперь об этом узнали и отец, и мать. В деревне, как ужи в болоте, поползут слухи, а из слухов родится невероятное — сплетни. А сплетни, как едкий дым, полезут во все щели. Каких, наверное, в деревне разговоров не услышишь! И что ослушались родителей, и сбежали. И что с собой прихватили, и скандалы какие-нибудь припишут… До ребят по группе наверняка сейчас дойдет…

— Ты прав, — вдруг решительно сказал Степка. — Пойдем к тете Лизе, и пусть немедленно собирает нас в дорогу. Хватит!

Они встали, вдвоем вышли в коридорчик, направились в комнату с твердым намерением предъявить ультиматум, но дверь открылась, их встретила улыбающаяся Елизавета Петровна.

— Заходите, родные, прошу вас! — и этой лаской перечеркнула все их серьезные намерения.

Они вошли и…

— Аз чага е?1

Друзья остолбенели. От такой неожиданности растерянность сковала их. Как-то мимо слуха пронеслись сказанные незнакомкой слова. Девушка сидела на кровати. В только что привезенном голубом платье, в белой шерстяной кофточке. Длинные распущенные волосы разметались по спине, кровати. Светло-голубые глаза, над которыми крыльями взметнулись черные брови, удивлены и насторожены. Она была красивая. Очень красивая! Таких красавиц Степка еще не встречал. И этот бледный

румянец, и высокий лоб, и прямой нос, и пухлые губы, словно детские, и все в ней было что-то детское, наивное, безобидное. Она доверчивыми глазами смотрела на Степку, которого увидела первым.

Наверное, его образ врезался в память еще там, в гроте, когда она открыла глаза на мгновение. Но этого было достаточно.

— Я, княже, в неволе? — снова спросила девушка, глядя в глаза Степке.

Парень немного пришел в себя. Мотнул головой, словно стряхнул с себя сон, подошел ближе и тихо сказал:

— Какой же я князь? Я… мы приехали в гости. И никакая ты не пленница. Мы просто нашли тебя. Меня зовут Степа.

Степка подошел еще ближе и протянул девушке руку. Она покорно взяла ее, долго рассматривала, а затем прильнула к ней щекой и заплакала. Парень почувствовал горячее девичье прикосновение, теплую слезу, скатившуюся ему на руку.

— Аз вневеди!2 — шептала она. — Не остави мня… Елизавета Петровна стояла у окна и наблюдала за

сценой встречи спасенной со своим спасителем, краешком косынки смахнула набежавшую слезу. Какая юная, какая нежная! Как она освоится, поймет ли случившееся? Девять веков! И вдруг ожила, пришла в сознание. Мыслимо ли?

— Как твое имя? — тихо спросил Степка.

Она минуту подумала, затем улыбнулась, как ребенок, понявший смысл и суть впервые услышанного слова, сказала:

— Яко мё имя? Марфинька.

— Красивое имя, — сказал Степка. — Знакомься, Марфинька, это мой друг Санька. Александр, — поправился он.

Санька выступил из-за Степкиной спины и важно протянул руку. Марфинька только прикоснулась к ней.

Елизавета Петровна была в недоумении. Недавно девушка говорила, что звать ее Княжена. Она хотела переспросить, но сами собой эти два имени стали в памяти рядом — Княжена и Марфинька. Значит, она княжеская? Интересно, дочь князя или жена его? Но не спросила.

Марфинька медленно встала с раскладушки, сделала несколько шагов по комнатушке. Движения ее были пока неуверенны. Она, пошатываясь, расставила руки, будто искала опоры. Степка подошел, подставил ей свое плечо.

— Смелее, — сказал. — Не бойся… Ты должна пойти по прежним своим местам… помочь раскрыть нам тайну… до конца…

Марфинька взглянула на него, наверно, поняв, улыбнулась той же невинной улыбкой и тихо промолвила:

— Мню, пойдем купно?3

Степка думал над сказанным. Что бы это значило?

8. ПО ДРЕВНИМ МЕСТАМ

Солнечный ясный день осветил тундру. Безоблачное небо, ни дуновения ветра, температура доходила до пятнадцати градусов тепла. Почва подсохла. Все кругом цвело. Не часто так бывает в этих суровых местах. И Олег Николаевич пошутил:

— Чем не курорт! Позавидовать можно.

Они впятером не спеша шли на Морошку. Марфинька от езды в вездеходе категорически отказалась. В ее глазах был ужас, когда впервые вездеход появился далеко за домиком и она увидела его. Отшатнувшись от окна, закрыла лицо руками и что-то стала шептать. Елизавета Петровна долго разъясняла ей, что это машина, безопасно, что такие сейчас повсюду. Вездеход приходилось демонстрировать перед окнами все ближе и ближе, но недоверие и страх перед ним у девушки не проходили. В последнее время она вроде бы привыкла к машине и будто не боялась, не отходила от окна, но ехать в ней ни за что не хотела. С недоверием и страхом Марфинька относилась к газовой плите, электрической лампочке, холодильнику и стиральной «Малютке». Но деваться ей просто было некуда. Она смирялась с окружающим ее электромеханическим миром и, кажется, стала успокаиваться…

Сегодня впервые они решили пройти по тем местам, откуда ребята начали свой поиск. Марфинька шла между

Степкой и Санькой. Олег Николаевич и Елизавета Петровна — сзади. Просили ее говорить медленнее. К разговору девушка как-то привыкла сразу. Она нараспев тянула слова, и казались они не такими уж непонятными. Многие корнями своими уходили в белорусское и украинское просторечье.

Елизавета Петровна отдала Марфиньке свои сапожки. Оделась девушка в шерстяное платье, в зимнее с песцовым воротником пальто. На голове — в яркие цвета платок. Походка у нее плавная, гордая, голову держит все время приподнятой. Ну, чисто княгиня!

Разговаривали тихо, почти шепотом. Дошли до таинственного камня и остановились. Ребята расчистили его с заплывшей стороны, обнажили схему. Марфинька внимательно смотрела на камень, на надписи. Но ничего вслух не прочла, не сказала, только оглянулась вокруг, что-то припоминая, прикидывала расстояние, долго смотрела в сторону речки и гор.

— Сей камнь вельми велий быти4,— как-то неуверенно сказала она.

Прошли еще ниже. Марфинька так же недоуменно смотрела на открывшуюся впереди местность, пожала плечами:

— Ту быти поводь.

— Поводь? — переспросил Степка. — А что такое поводь?

— Много воды. Мы на брезе, — указала под ноги Марфинька.

— Ну и дает! — присвистнул Санька. — Мы на берегу. До него топать и топать.

Степка с ехидной улыбкой посмотрел на друга.

— Да ты хоть соображаешь, что говоришь? Она тебе ясно объясняет, что девять веков тому назад здесь был берег. Дошло? И что камень был очень большой. Значит, матушка-природа за это время постаралась кое-что переделать. И камень припрятать поглубже, и речку измельчить. Собственно, и мы так вначале подумали…

Олег Николаевич, наблюдавший за перепалкой друзей, молчал и улыбался, затем заметил:

— Она сказала «поводь», — посмотрел на Марфиньку. — Это, я считаю, был паводок. Весна. Могло быть много воды.

— А разве вы весной здесь не были? — вдруг спросил Степка. — Был паводок. А вода доходила до камня?

Олег Николаевич от такого логического и неожиданного вопроса растерялся.

— Вроде нет, — сощурив глаза, сказал он. — Морошка только чуть-чуть вышла из берегов.

Марфинька с интересом смотрела то на одного, то на другого, то на третьего — и молчала. Она видела, чувствовала — спорят. Кое-что понимала, но не все. А затем, указав рукой в сторону гор, развеяла все сомнения.

— Древ не было, — сказала уверенно. — Не надобе ся сваживати5.

Степка взял Марфиньку под руку и, чувствуя себя взрослым, настоящим мужчиной, участливо спросил:

— Устала?

— Да, князь, — улыбнулась Марфинька. — Утомилася.

— Ну какой же я тебе князь, — не на шутку возмутился Степка. — Заладила одно и тоже: князь, князь… Пойдем домой. Дальше идти нечего…

Олег Николаевич и Елизавета Петровна молча переглянулись.

Вскоре они пришли домой.

На кухне был накрыт стол. Когда успела хозяйка — неизвестно. За стол не торопились. Степка и Санька решительно настаивали на своем: завтра уедут. Все сроки прошли. Марфинька чувствует себя хорошо, уточнили детали открытий, сумки собраны, подарки тоже. Деньги на дорогу есть. Ребят все время тревожило то, как бы избежать с родными неприятностей, сделать так, чтобы дома было все тихо. Елизавета Петровна просила их остаться еще на пару дней. С Марфинькой-то надо решать что-то. Она приняла твердое решение — удочерить. Но как это сделать? Степка просто о таком решении не хотел думать. Надо, так делайте! Мы, что прикажете, все подпишем, подтвердим. Нет, больше ждать нельзя.

Говорили, вспоминали, пили чай. Марфинька изредка вставляла в разговор слово, все время наблюдала за ребятами, а когда Степка встал и стал благодарить за доброту и внимание Елизавету Петровну, вдруг решительно заявила:

— Ты хочешь от меня гонзгнути? Утечи?

Степка опешил.

— Зачем убегать, — уставился он удивленными глазами на Марфиньку. — Нам время уезжать. А ты останешься с Елизаветой Петровной. Она будет тебе за… мать.

— Я твоя чага! Невольница, — в ее добрых светло-голубых глазах было столько преданности, мольбы, что у Степки сжалось до боли сердце.

— М-да, — только и сказал Степка и снова сел за стол.

Елизавета Петровна, почуяв недоброе, как-то вся сразу сникла и вышла на улицу. Олег Николаевич за ней.

— Вот какие дела, Олежка, — с грустью промолвила Елизавета Петровна. — А мне-то казалось, что все будет проще. Уговорю ее. Будем вместе жить, учиться. Жизнь хорошую наладим. Считай ведь, сирота она.

— Надо учитывать, Елизавета Петровна, — высказал свое суждение Рапопорт, — что она мыслит древними категориями и живет теми же законами. Она себя считает пленницей Степки, а по тем временам, наверное, она уже является его собственностью. И только он вправе распоряжаться ею. В принципе, она права.

— Хорошая была бы пара, — улыбнулась Елизавета Петровна. — Степка и Марфинька. И что мне делать? Если ребята уедут, она же от тоски зачахнет. Какие там еще дикие законы были?

— В случае гибели мужа женщины накладывали на себя руки. Вроде читал где-то.

— Вот-вот! Еще этого не хватало. Они должны быть пока вместе. Хотя бы недельку — две. Чтобы Марфинька осмотрелась, освоилась. Чтобы привыкла немного ко мне. Олег Николаевич, думай же! Думай!

Олег стоял, что-то прикидывал в уме, а затем решительно предложил:

— Попробуем связаться по радиостанции с главпочтамтом, а оттуда пусть для переговоров вызовут родителей ребят. Надо сделать так, чтобы Степке и Саньке они сами, по телефону, разрешили временно остаться здесь. Но вначале должны переговорить с родителями вы.

— Думаешь, получится? — неуверенно произнесла она.

— Получится.

Не совсем уверенные, но с большой надеждой, Елизавета Петровна и Олег Николаевич ушли на промплощадку. Олег Николаевич сам сел у радиостанции. Включил, настроил и стал вызывать управление. Оттуда откликнулись быстро. Олег Николаевич, кратко объясняя суть дела, но не выдавая тайны, просил, обещал в счет его оплаты связаться с необходимым абонентом через главпочтамт. Наконец подмигнув Елизавете Петровне, с облегчением сказал:

— Запрос ушел в эфир.

Только через три часа счастливая и веселая Елизавета Петровна вернулась в домик. Глянула на кухню — никого. Но чисто, прибрано, посуда перемыта. «Неужели Марфинька? — радостно заколотилось сердце. — Какая была бы помощница!» Санька, укрывшись с головой, спал на ее кровати. А где же Степка и Марфинька?

Она тихо и осторожно, словно боясь вспугнуть, открыла комнату девушки. На столе горел ночник, а на раскладушке сидели Степка и Марфинька. Она держала его руку в своей, гладила и напевно медленно говорила:

— Умну мужу речеши слово и пободать сердцемъ, а бездумного аще и кнутом бити, не вложиши во нь ума6.

— Молодец! — улыбается Степка. — Ты много знаешь.

— Мнози.

Елизавета Петровна вошла незаметно. Кашлянула тихонько в кулак, присела рядом на табуретку. Но Степка сразу уловил в ее лице перемену.

— Степка, — не скрывая радости, объявила Елизавета Петровна. — Только что я говорила с твоими родителями. С Татьяной Николаевной и Сергеем Ивановичем. И с Санькиным отцом. Они в обиде не будут ни на меня, ни на вас. Передают вам привет. И разрешили побыть еще две недели.

— Две седьмицы? — уловила Марфинька.

— Да, — подтвердила Елизавета Петровна. — Две недели. Надо, Степка! Ты же умница.

— Понимаю, — сказал парень, но, видимо, не поверил словам тети Лизы. — А кто еще слышал разговор?

— Олег Николаевич.

— Ладно, — согласился Степка.

— Тогда отдыхать, — успокоившись, сказала Елизавета Петровна. — Устали же!

— Несть, — вдруг сказала Марфинька. — Аз решу таи свои7.

Степка и Елизавета Петровна посмотрели друг на друга.

Она расскажет свою тайну? Хозяйка сбегала за Санькой и Олегом, затем на кухню, принесла напиток, печенье, положила на стол, по нескольку конфет дала Марфиньке и Степке. Удобно усевшись на другой раскладушке, она тоже приготовилась слушать.

— Рассказывай, доченька!

Марфинька, глубоко вздохнув, начала свой сказ.

Напевный голос ее звучал, как мелодия, как незнакомая песня. Все внимательно и увлеченно слушали, разгадывая те или иные непонятные слова, стараясь ухватить смысл сказанного, вникнуть в суть повествования. Изредка прерывали ее речь. Марфинька, угадывая желание присутствующих, подчинялась. Она как могла старалась донести своим слушателям то, что случилось много веков назад…

1. НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ

В лето 65798 муж Марфиньки, князь осовецкий Игорь Василькович, созвал совет из самых близких и доверенных лиц. Совет проходил в светлице князя за большим дубовым столом, на котором дымились горячие яства, посреди стояла большая серебряная чаша с медом, в глиняном сосуде с двумя ручками — горячий напиток — вино, в другой — пиво. Князь Игорь Василькович сидел в углу. Молодой, крепкий, словно вылитый из бронзы, он чувствовал себя уверенно и спокойно. Красный шелковый халат, обшитый по воротнику куньим мехом, накинут на плечи. Его удерживала на них подвязка из золотистой ленты, узлом завязанная на груди. Пышная короткая борода и густые, вразлет, усы делали князя старше своих лет.

В нарушение устоев, на совете присутствовала и она, жена князя. Знала, что быть здесь ей не положено, но любопытство, тревога, присущие женскому сердцу, толкнули ее на нарушение обычаев. Марфиньку все время мучило: как отнесется к этому муж, выгонит или нет? Он долго и пристально смотрел на нее, не говорил ни слова, будто выжидал, что она опомнится и сама покинет светлицу, но в конце концов, глотнув пива, встал.

— Время нынче неспокойное, — молвил тихо и твердо князь. — Дошла молва до нас о великих неповиновениях в Киевском княжестве. Великий князь Изяслав при помощи ляхов воссел на княжение в Киеве. Ляхи грабят Русь. Узнав об этом, наши смерды и ратаи бегут в непроходимые леса, выжигают участки, ставят курени, основывают родовые веси. Их не сразу найти и вернуть. С кого взымать подати? Чем платить слугам и дружине, Гаврила?

Предводитель дружины воевода Гаврила Храбрый встал из-за стола, склонил в поклоне голову и стал объяснять:

— Светлый князь! Верно говоришь: не с кого брать подати и нечего. Варяги разорили наши веси, будто огонь прошел по княжеству. Варяги жестокие и неуловимые. Действуют небольшими дружинами, яко воры. Убивают людей, режут скот, грабят имущество.

— Я спрашиваю, — повысил голос князь, — чем платить будем, воевода? За податью придут скоро дружинники от князя Великого. Какой дам откуп?

Гаврила Храбрый выпрямился, провел рукой по светло-рыжим волосам:

— Дозволь идти в набеги, князь, на соседей…

Игорь Василькович тяжелым, словно налитым свинцом, взглядом измерил предводителя дружины, от чего тот ссутулился, почуяв что-то недоброе в задумах князя.

— Мы устали от распрей, от междоусобиц, от грабежей… На нас хватает чужеземцев: варяг, жемайтов, пруссов, половцев. Нам вместе надо оберегать наши земли от иноземцев, а не самим разорять их…

Предводитель дружины удивленно наблюдал за князем и, пораженный услышанным, утвердительно кивал головой. Он знал, что его хозяин — не воинственный муж, больше набегами и взиманием подати занимался он, Гаврила. Но чтобы такое! С миром, с помощью…

А как же он думает жить, управлять княжеством? И для чего тогда дружина?

— А ты что скажешь, Благовест?

Волхв Благовест, убеленный сединой крепкий старик, врачеватель, кудесник и предсказатель, тоже поднялся из-за стола, но не в поклоне, а глядя прямо в глаза князю, одобрительно сказал:

— Правда твоя, князь. Устали люди от сечей, от грабежей. Мира надобно просить, а не в набеги идти. Но коль нашел ты другой выход, выкладывай. Мы, твоя челядь, поддержим тебя, коли дело скажешь.

На лице князя Игоря Васильковича впервые заблуждала улыбка.

— Други мои! — начал князь. — Решил я идти на Дышюче море9. От варягов знаю, что есть в сиверских землях, еще не обетованных, много зверья и птицы, и пушнины много. А есть еще там светящиеся камни, украшения из которого золота дороже…

Совет, затаив дыхание, слушал князя.

— Не лучше ли нам, друга, — продолжал в волнении Игорь Василькович, — пойти походом в эти земли, добыть богатство без крови и братоубийственных набегов, затем поехать на торг в Киев или Византию. И откуп будет Великому князю, и мы в обиде не останемся. А по пути на мировые будем договариваться с княжествами соседскими.

Все сидели и молчали. Князь говорил так уверенно и убежденно, что Марфинька в душе загорелась его идеей, будто сказанное им — сущий пустяк, осталось его только осуществить.

— Сколько времени займет поход, князь? — задал вопрос Гаврила.

— Не более трех месяцев, — ответил Игорь Василькович. — Я все продумал. Через седмицу выступаем. Но об этом никто не должен знать. Даже дружина. Кто выдаст тайну, того ожидает моя кара. Остальное я все и всем объясню в пути.

Увидев пристальный взгляд князя на себе, Марфинька, не ожидая окончания совета, ушла в опочивальню. Прошло всего два месяца, как он привез ее из Туровского княжества в свой дом. Сыграли шумную свадьбу, устроили пир. Марфинька приехала с богатыми дарами и приданым. Ей не было еще шестнадцати. И она без ума была влюблена в своего повелителя, полюбила с первого взгляда. Серые, добрые глаза, могучая стать, нежная улыбка… Завидовали сестры, что такой красивый и спокойный муж достался ей. А она была безмерно счастлива. Казалось, что и Игорь Василькович гордился ею.

Только через несколько часов после совета муж явился к Марфиньке.

— Что долго так, князь? — она поднялась с кушетки, обитой синим атласом, и направилась навстречу ему.

— Дела, ладушка, — ответил он. — Ты же знаешь.

— Не все еще, мой господин.

— Я и сам всего еще не знаю, — вдруг сказал князь. — Нелегко и непросто я решился на это, но другого выхода пока не вижу. Но коли решился…

Игорь Василькович посмотрел на жену ласково, нежно обнял, пригорнул к себе.

— Присядем, — попросил. — Подумаем вместе. Марфинька послушно села на кушетку. Рядом сел

князь. Развязал узелок на груди, и плащ соскользнул со спины. Обнажилась молодая грудь, густо обросшая кудрявым светлым волосом.

— В далекий и опасный поход надумал я идти, княгиня. Ради нашего с тобой счастья, ради будущего нашего рода. Мучаюсь и не знаю, как поступить. Каким путем отправиться, какую верную дорогу избрать. Неспокойно теперь в землях соседних княжеств. Бунтуют смерды. На варяжском пути — грабежи. А откладывать поход — некогда…

Марфинька внимательно слушала князя, видела грусть и боль на его лице, слышала тугу в его голосе. Это решение князь, видимо, уже принял давно. И вправе ли она его отговаривать? Господину виднее, как строить свое счастье и судьбу, как обеспечить княжеский род благами на сегодня и на будущее. И все же она попыталась поглубже проникнуть в его замыслы.

— А надобно ли самому ехать, князь? — спросила тихо. — У тебя воеводы есть, бояре смышленые. Им и поручи это дело.

Князь Игорь чуть заметно улыбнулся, укоризненно покачал головой. В неполных тридцать лет седина посеребрила его виски и бороду, а глубокие залысины уже не могла прикрыть даже пышная шевелюра. Никогда он не торопился высказать свои мысли сразу, был скуп на длинные речи, старался говорить кратко и ясно. Он был не зол. Однако перечить ему или не подчиниться его приказу никто не смел.

— Надобно самому, княгиня, — сказал Игорь Василькович. — Не могу довериться никому. Душа моя не может быть спокойной. Князь Всеслав Брячиславич сейчас в Полотьске. Он бежал от Ярославичей. После княжения в Киеве бежал от верной гибели. Мне надобно, княгиня, узреть его. Киев своею силою, яко удав, захватил и неволит народы к угу10, забирает налоги с северян: эстов, карелов, белоозеров, мыслит проглотить землю ноугородецку…

Она не проронила ни слова. Лицо Марфиньки было спокойным, и, казалось, сказанное князем пролетало мимо нее, не оставив в душе никакого следа. Но она мучительно думала. На что рассчитывала, выходя замуж за осовецкого князя? На богатство, на ласки, на внимание? Да, он ласков, внимателен, не беден. Его не интересуют невольницы. Но чего она не увидела в нем раньше? Этих слов, речей, раздумий. И от одной мысли ужаснулась: князь принадлежит не только ей одной. Он думает о чем-то большем, великом и таинственном, непонятном ей…

— Тебе очень нужно богатство? — осторожно спросила она.

— Нужно, — не скрывая своих желаний, признался князь. — Мне нужно богатство свободы и независимости. Я построю красный княжеский двор, я возведу собор и назову его твоим именем, я заложу град каменный с вежами и бойницами. Неприступный врагам. А для этого нужны мир с соседями и… золото.

— Разве тебе худо в нашем деревянном доме и деревянной божнице? — как последнюю надежду, чтобы отговорить мужа от опасного похода, спросила Марфинька. — Разве тебе худо со мной? Придет время — сыновья появятся. Будем их растить и воспитывать.

Игорь Василькович встал, прошелся, потянулся, и сквозь тонкую льняную рубашку она увидела, как волнами по телу пробежали у него бугры мышц.

— Для них и стараюсь, княгиня. Княжеский род должен быть вечным.

Марфинька поняла: все решено. Перечить ему нельзя.

Отговаривать — тоже. Не принято в их роде. Слово мужа — закон. Она поднялась с кушетки, приблизилась к князю и тихо настойчиво сказала:

— Может, вече надобно созвать, княже?

— Зачем? — удивился он. — Не войну затеваю.

— Тогда Я пойду с тобой!

— В такой поход? Ты? — князь будто вздрогнул.

— Я.

— Женщины в походах приносят несчастье, — князь начинал нервничать.

— Я буду рядом с тобой, — стала просить. — Переоденусь в форму дружинника. На коне — я не хуже любого мужа. Я вытерплю, я вынесу все, только возьми, князь. Иссохну я здесь без тебя. Дай и мне каплю свободы!

Князь пристально смотрел в ее глаза, будто хотел узреть, что творится в душе княгини. Он на какую-то минуту растерялся. Смятение, нерешительность овладели им. Он, показалось ей, хотел что-то сказать. Но затем резко встал, повернулся и вышел из опочивальни.

За столом в светлице уже никого не было.

2. ТАЙНЫЕ СБОРЫ

Начало июня было теплым и тихим. Буйная зелень превратила дреговичскую землю в зеленый ковер. Травы росли высокие, сочные. В лесу щедро цвели груши и яблони, калина и рябина. На княжеских землях дали густые всходы просо, пшеница и жито. Ожидался урожайный и богатый год.

Воевода Гаврила Храбрый сидел в беседке напротив князя. Две скамейки, разделенные высоким столиком, над которыми была установлена покатая крыша из дранки, находились в тени двух старых раскидистых лип. Марфинька принесла мужам из погребов холодный березовый квас.

— Как мыслишь идти в поход, Гаврила? — спросил Игорь Василькович. — Какими путями-дорогами?

— Как прикажешь, князь, — уйдя от прямого ответа, сказал Гаврила.

— Ты раньше так не отвечал, — высказал недовольство Игорь Василькович. — Ты был упрям, смел, но честен. Говорил князю, что думал. Стареешь?

— Становлюсь мудрее, княже, — на суровом лице воеводы появилась улыбка. — Старые люди говорят: «Не будь сладок без меры, чтобы не покинул тебя друг твой». А коли спрашиваешь, мыслю так: идти надобно к Полотьску на комонях11. Оттуда по реке Ловати к Ноугородецу, дальше по реке Волхове к озеру Нево.

— Ты мыслишь, воевода, что мы должны по Ловати и Волхву плыть на ладьях?

— Я не думаю так, княже. Но мы не должны уходить далеко от водного пути. А на всякий случай и секиры иметь в запасе. Переправу на плотах какую сделать, а коль придется, и ладью смастерить новую.

— Правильно мыслишь, — одобрил. — Восемь запасных комоней навьючь всем необходимым: секирами, долотами, запасами пищи. С расчета — два запасных комоня на десять дружинников. Веж12 брать не будем. И приготовь один запасной костюм гридина13 по ее размеру, — князь кивнул головой в сторону Марфиньки.

Воевода вскочил со скамейки, захлопал ресницами. Ослышался он, что ли? Она же вздрогнула при этих словах. Костюм по ее размеру или для похожего на нее? Что решил князь? Такого еще не бывало, чтобы в трудные и опасные походы брали женщин. К тому же — княгиню. А здесь не скрывая князь отдал странный приказ. Марфинька так и не поняла: для нее или для кого-то другого — приказал взять одежды князь.

— Никому ни слова, — предупредил князь Гаврилу, словно рядом не было и Марфиньки. — Зови Благовеста.

Княжеский лекарь явился пред светлые очи владыки, низко поклонился. Он знал себе цену при княжеском дворе. Знал грамоту русскую и византийскую, бывал в Киеве и свейских землях, собирал травы, цветы и ягоды — готовил зелье от многих недугов. У Марфиньки мелькнула мысль: не согласись князь взять с собою в поход ее, не звал бы он сейчас на совет Благовеста.

— Ну, благочестивый старик, — начал беседу князь, — неволить не буду, но думу твою знать должен: пойдешь ли ты со мною в поход?

— Пойду, князь, — не раздумывая ответил волхв.—

Засиделся я при дворе. Надобно перед смертью кости смолодить, воздухом свежим надышаться.

— Почему перед смертью, говоришь? — насторожился князь. — Ради жизни и мира задумал я поход в необжитые и неведомые края.

— Мир словом крепок, — сказал Благовест. — Но и точить меч забывать не надо. В наше время больше верят мечу, нежели слову.

— Но мечи на дороге не валяются, — отпарировал князь. — Мечи надо покупать. За золото.

— В этом ты, княже, прав.

Марфинька ушла. В светлице не находила себе места. И радость и тревога охватывали ее. Что же надумал князь? Возьмет ее в поход или нет? Она не находила ответа на его замысловатое указание. А переспросить не смела… Княгиня видела через туманное сычужное окошко, как в беседку один за другим приходили бояре и тиуны, беседовали с князем, уходили. Затем князю подвели вороного коня, и Игорь Василькович взлетел на него, словно птица. Конь, почувствовав твердую руку наездника, встал на дыбы, заржал, а затем галопом умчался со двора. Дорога вела в поле. Князь не был безразличен к тому, как ухаживают за полями, как растут овощи на грядках, как ухожены ульи, недавно вывезенные в лес. Перед дальним походом князю самому захотелось все увидеть, все проверить.

Уже несколько дней после того разговора Игорь Василькович, как и раньше, заходил к ней в опочивальню, был добр и ласков, вслух мечтал о славе и богатстве, рисовал в мечтах будущее: красный каменный княжеский двор, защитный вал вокруг него, собор в центре посада, а о ее просьбе не вспомнил ни разу. Она не ради красного словца просилась в поход. Три месяца рассчитываемого пути казались ей прогулкой, да она и не боялась трудностей и невзгод. Знала, как Великая княгиня Ольга, после убийства Великого князя киевского и ноугородецкого Игоря, ее мужа, организовала поход на древлян, жестоко отомстила за князя, сожгла Искоростень, много порубила мужей и дружинников. Почему же она, Марфинька, должна принести несчастье в походе? Может, напомнить о тех событиях князю?

Так размышляя, она вышла во двор. Прошла на задние постройки, где конюшие и дружинники выводили коней, кормили их, чистили, приводили в порядок сбрую и оружие, громко переговаривались, смеялись. Они еще не знали, куда и зачем пойдут, но приказ подготовиться в путь выполняли быстро, аккуратно. Некоторые вои начищали боевые щиты, другие точили обоюдоострые мечи, протирали боевые секиры. Князь приказал взять в поход двадцать лучников, и они готовили стрелы, проверяли надежность тетив.

Увидев Марфиньку, воевода Гаврила Храбрый подошел к ней, поклонился, спросил:

— О чем печалишься, княгиня?

— Туга на сердце напала, — призналась она. — Князь, наверное, откажет мне в походе.

— О каком походе молвишь? — поразился Гаврила. — Не настаивай… Не принято…

— Ведаю, — остановилась она перед предводителем. — Ведаю, поэтому и тужу.

— Не бабье это дело, — будто стал отговаривать Гаврила. — Меч слишком тяжел для женской руки.

— Бабье слово бывает тяжелее меча, — она повернулась и ушла в светлицу.

Разговор с Гаврилой еще больше удручил ее. Предводитель дружины не желает, чтобы она приняла участие в походе. Вероятно, об этом у него был разговор и с князем. Но что он решил?

К вечеру вернулся Игорь Василькович. Пропитанный ветром и травами, обогретый весенним солнцем, он легко соскочил с коня, снял узду, и каурый красавец, почуяв свободу, рысью помчался в конюшню.

Она сама вынесла свежей воды князю, чтобы умылся с дороги, сама принесла в беседку горячий напиток и закуску. Следом служанка вынесла холодный щавель с телятиной. Игорь Василькович ел с аппетитом, подмигивал ей, в приподнятом настроении говорил:

— Хорошие хлеба будут этим летом. После засухи в прошлом году земля вернет нам двойной урожай. Часть жита и пшеницы продадим, купим еще комоней и волов. Начнем разрабатывать земли за рекою, увеличим дружину. Коль окрепнем, и про другие дела думать будем.

Марфинька слушала, кивала головой в знак согласия. Никак не осмеливалась продолжить разговор, начатый несколько дней назад. Помнила и о предупреждении Гаврилы.

— Что же ты молчишь?

— Ешь, князь, на здоровье, ешь…

— Ты, лада, только это хотела и сказать? — как-то загадочно спросил князь. Видел, как она старается ему угодить, как ждет от него хоть намека на свой вопрос. Князь догадывался, конечно, об этом, но упрямо молчал.

Поев, Игорь Василькович убрусом14 вытер губы, руки, поблагодарил ее за ужин и предложил:

— Пойдем в божницу, княгиня, завтра некогда будет. Княжеская молильня находилась в торцовой части

дома. Остроконечный верх ее возносился над другими постройками. Внутри божница чисто выбелена, на стене висит большая позолоченная икона с бронзовыми подсвечниками по сторонам. В углу, под покрывалом, в метровый рост стоит деревянный идол Перуна. После принятия христианской веры, князь все еще не осмеливался уничтожить бога грома, оружия и воинской доблести. Грозный лик с усами и бородой, с оружием в руках вдохновлял его на новые походы. И как-то уживались в божнице икона Христа и идол Перуна, пусть скрытого от чужого взора под покрывалом, но всевидящего, всемогущего, всесильного.

Князь осенил себя крестным знамением и, глядя на покрывало, прошептал в угол:

— О всемогущий! Не остави нас в трудную минуту. Пошли силы мне и дружине моей в тяжкий час. Отпусти мне все прегрешения…

Она, сложив лодочкой руки на груди, смотрела на икону, шевелила губами. Слов ее слышно не было. Марфинька старалась не издать ни одного звука.

— Пойдем, княгиня, — сразу же после молитвы сказал князь. — Дел полно.

Она еще раз низко поклонилась иконе, глубоко и тяжело вздохнула, вышла следом за Игорем Васильковичем. Князь повел ее прямо в опочивальню.

На столике у пышно убранной кровати была укрыта стопка одежды. Игорь Василькович откинул покрывало, и от неожиданности кровь ударила Марфиньке в лицо.

— Примеряй порты15, княгиня, — сказал князь с улыбкой и направился к выходу. — Переоденешься, позовешь.

Она от такого сюрприза расстроилась, растерялась, позабыла поклониться своему господину в пояс, поблагодарить. От счастья и волнения смахнула набежавшую слезу. Сняла с себя все одежды. Одела порты из плотной ткани, с кожаными наколенниками, натянула жилет с узорами на груди, плотно прилегавший к телу, обула легкие и мягкие, выделанные из козьей шкуры сапоги. Примерила островерхий шлем. Длинная и толстая коса мешала ей и портила весь лик. Она расплела ее, навернула кольцом на руку и спрятала под шлем. Мелькнула мысль: а может, и вовсе обрезать? Но за такое своевольство она была бы наказана. Накинула на плечи червьчатый коць16 и вышла, улыбающаяся, в светлицу.

Князь, пораженный ее видом, кинулся к ней с распростертыми руками.

— Какова! — восхищался он. — Будто родилась гридином.

— Бью челом, князь! — скокетничала Марфинька и прижалась к груди мужа. — Знала, не откажешь.

— Как можно, — радовался Игорь Василькович. — Я по тебе тоже тугою бы извелся. А так вместе делить будем и радость, и горе.

— Не вспоминай, князь, о горе, — попросила она. — Будем думать о радости. Мы еще очень молоды. Нам нужно только счастье.

— Будет! Я верю, будет счастье! Ради этого и пойдем. А теперь иди почивай.

Марфинька, поцеловав мужа, направилась в свою комнату. Уже на пороге приостановилась, повернулась, посмотрела ласково в глаза Игорю Васильковичу:

— Может, поможешь раздеться, князь? В дороге это будет случаться редко…

Рассвет наступил багряный. Красное весеннее солнце выкатывалось из-за леса. Сквозь редкие тучи пробивались золотые лучи, ласкали верхушки деревьев и строений. Весело щебетали и пели птицы, где-то недалеко без устали куковала кукушка, предвещая долгую жизнь. Оседланные боевые лошади нетерпеливо перебирали ногами, стригли ушами. Воевода Гаврила Храбрый, на гнедом с белой лысиной и таким же галстуком жеребце, носился по двору, давал последние распоряжения, кричал, ругался.

У открытых ворот во дворе стоял князь, держа под

уздцы двух коней. Своего, вороного, и белоснежного хорватского красавца-скакуна.

Князь вдруг поднял вверх десницу17, вскочил на вороного, и громовым голосом раздался клич воеводы Гаврилы:

— На комо-о-нь!

В этот миг на пороге княжеского дома появилась Марфинька — для остальных — неизвестный дружинник в багряном плаще с сияющими голубыми глазами. С левой стороны на ремне у него висел зачехленный меч. Он вприпрыжку подбежал к своему коню, легко вскочил в седло. Все с нескрываемым любопытством смотрели на незнакомца. О нем знали пока только трое: Марфинька, князь и Гаврила.

3. НА ПОЛОТЬСК

Красивые земли дреговичские! Девственные хвойные леса раскинулись по ним, и, казалось, нет им конца и края. Среди лесов часто встречались озера, вокруг которых дышали и волновались под ногами болота, узкие и тихие речушки извивались среди лугов.

Радовали глаза березовые рощи, островками вклинившиеся в хвойные массивы, а над ними возвышались огромные, кудрявые, темнолистые дубы.

Они на время покидали родовое княжество Осовец, находившееся на границе княжеств Туровского и Полотьского. Недалеко протекала узкая, но норовистая и глубокая речка Злуческ, на которую Игорь Василькович часто ездил купаться, охотиться, ловить рыбу большими ивовыми кошами. Смерды по берегам ее косили и заготавливали на зиму сено. Осовецкий посад был невелик, в двести дворов с несколькими весями, и князь мечтал превратить его в волостное княжество, помня о том, что отец его князь Василько напутствовал: не завидуй тому, чего у тебя нет, а делай то, что душе прилежно… Игорь Василькович мечтал о великом княжестве.

Дружине приходилось ехать непроторенными дорогами. Небольшие веси, встречались редко, и ни одна живая душа не выходила навстречу дружинникам. Заметив всадников, смерды покидали хижины и прятались в непроходимых местах. Князя Игоря Васильковича это безлюдье угнетало, и, остановившись у одного селения, он приказал воеводе найти хоть одного жителя и доставить к нему. В чем дело? Гаврила Храбрый с двумя дружинниками — Ивором и Романом — бросились на поиски. Низкие, приземистые деревянные хижины были пусты, но во многих тлели покинутые недавно очаги, дым вился через трубы, а кое-где через небольшие отверстия под самым потолком. Казалось, горели сами хижины. Только в крайнем дому, на чурбане у огня, сидел седой старик, в рваной одежде, в ивовых лаптях на босую ногу. При появлении дружинников он как-то лениво повернул в сторону голову, подслеповатым взглядом уставился на вошедших, даже не поднялся.

— Почему не встречаешь гостей, старик? — могучая фигура Гаврилы заслонила полностью дверь, головой он почти доставал деревянный потолок лачуги.

— Нечем встречать.

— Пойдем. Князь тебя видеть желает.

Старик молча встал, палкой разворошил тлеющие угли и медленно поплелся за дружинниками. Увидев князя на гарцующем коне, он молча поклонился, почти касаясь руками земли, затем приложил правую руку к сердцу и не разгибаясь поднял непокрытую голову на худой и жилистой тонкой шее, уставился на князя.

— Куда девались смерды и ратаи? — строго спросил князь.

— Убегли. Кто в лес, кто на болото, княже.

— Почему от своего князя убегают?

— Издалеку не видно — свой или чужой. Вельми часто набегают сюда головники и варяги. Пагубу одну делают. Над девками нашими измываются. Последнее добро позабирали…

— Вы что, и князя за головника приняли? — Игорь Василькович сощурил глаза, сдвинул к переносице брови.

Старик молчал. Седая голова на тонкой шее медленно опускалась вниз, будто под тяжестью, глаза искали защиты в пыльной земле.

— Ну?! — громовым голосом напомнил Гаврила, и упругая плеть из сыромяти задрожала в его руке. — Князь слышать желает!

— Не видали мы раньше князя своего.

— Ух, чтоб тебя Перун… — замахнулся плетью Гаврила, но князь движением руки остановил его.

Марфинька поближе подъехала к Игорю Васильковичу, шепнула ему на ухо: не трогай старика! Князь обдумывал, не сразу принял решение и только через несколько минут спросил:

— Сколько у тебя отроков?

— Три.

— Чем занимаются они?

— Пашут землю. Охотничают.

— Живность какую имеешь?

— Вол да корова…

— А комони?

— Был один, и того увели варяги.

— Отпустите старика, — как-то мягче сказал князь. — Выдайте ему из запасов вяленого мяса и три гривны деньгами. Но запомни мои слова, старик: чтобы в запасе у тебя всегда было два комоня. Ступай!

Старик с благодарностью принял подарки, но не торопился уходить. Удивленными глазами смотрел на князя.

— Зачем мне два комоня? — наконец спросил он.

— Для старших отроков. Надобно будет, в поход позовем. Прятаться надалее вздумаете от меня — милости не ждите! Своей княжеской властью накажу. А князь может помиловать, может и… — Игорь Василькович выразительно положил руку на рукоять меча. — Запомни сам и другим передай! — громко вымолвил князь. Вздыбил коня, развернулся и рысью помчался впереди дружины.

Марфинька заметила, что князя, после встречи со стариком, будто подменили. Ехал угрюм, молчалив, сосредоточен. О чем думал — никто не знал. Даже ей, Марфиньке, не сказал ни слова, когда она постаралась развеять его тяжкие раздумья.

В пути выставляли дозоры. Два ехали впереди дружины, два — сзади. Петляя среди деревьев, среди болот и купин, дорога вела все дальше и дальше на север.

Подозвав к себе Гаврилу Храброго, князь продолжил разговор, начатый со стариком:

— Княжество сильно дружиной, — стал рассуждать Игорь Василькович. — А какая у нас дружина, Гаврила? Сорок воев! Мало. И в побеги мало, и в защиту мало. Другие князья дружину из варяг набирают. Но сколько волка ни корми, он в лес смотрит. Не можно доверять полностью чужеземцам. Надобно дружину из своих смердов и ратаев набирать. Слышал, что сказал старик?

Вот мыслю: вернемся с похода, поедешь по весям дружину набирать.

Мысль князя понравилась предводителю. При большой и сильной дружине будет сильный и славный воевода.

Какая-то гордость за будущее вселилась и в Марфиньку. Князь много говорит о силе княжеской, как и о мире. Правда в том, что слабый сильного не обидит. Но княжество их небольшое, непризнанное сильными и грозными соседями, да и с князем они не всегда считаются. А расширить княжество можно — или силой, или богатством. Что ж, князь правильно решил: поход в земли саамов18 должен дать много добра. Со временем будет сильная дружина. Князь осовецкий станет Великим, а она — княгиней Великой… Ах, как хорошо мечтать на раздолье…

Привал был коротким. Напоили коней, накормили свежей травой, сами перекусили по-походному: хлеб с салом да с зеленым луком. Марфинька с князем сидели поодаль, под громадным дубом, к которому возвращалась жизнь. На других деревьях зазеленели листья, а на этом могучем дереве появились только первые коричневые почки. И от этого казался он среди зелени сиротливым и одиноким, будто отстал от жизни.

— Будем возвращаться назад, княгиня, — сказал князь, — обязательно отдохнем под этим дубом. Он будет совершенно другим: темнолистая густая крона сделает его еще могучее и красивее, он будет выглядеть князем среди дружины. Ты его вряд ли узнаешь…

— А ты по чем узнаешь? Много их…

— Видишь вон, на самом верху аистиное гнездо. При нашем возвращении молодые птицы уже будут пробовать силу в крыльях. Мыслю, мы чем-то схожи с ними. Тоже пробуем силу крыльев на длинный и далекий перелет…

Марфинька наблюдала за гнездовьем. Самки, сидящей на кладке, не видно. Через несколько минут в небе появился аист с пищей в клюве. Сделал плавный круг над деревом, сел на край гнезда, пищу передал самке. И тогда Марфинька увидела ее голову, показавшуюся над гнездом. Ей почудилось, что они как бы поцеловались, приласкались на мгновение. Не обращая на людей внимания, самец сразу улетел.

— Какая нежность, — вздохнула Марфинька. — Какое это тревожное счастье — ждать потомство.

— Не печалься, княгиня, — ласково проговорил князь. — Дождемся счастья и мы.

После полудня жара усилилась. Воздух в лесу, как накаленный, в плотных дружинницких костюмах жарко, но даже ей, ехавшей рядом с мужем, не хотелось напоминать об этом. Переезжая небольшие речки, поили и купали коней, освежались сами и продолжали путь.

К вечеру добрались до погоста Менеск, что в Полотьском княжестве. Менеск раскинулся на возвышенности, невдалеке от берегов Менки-реки, узкой и юркой, как вьюн. Большие и малые деревянные дома, вокруг защищены частоколами, крутыми насыпями и только местами — каменными заборами. Погост похож на небольшую, хорошо укрепленную крепость. Но от взгляда не ускользнуло: многие постройки погоста были разрушены, дома заброшены, завалы не убраны. Менеск мучительно возрождался после недавнего разгрома и ограбления его киевскими князьями.

Дозорные Игоря Васильковича переговорили со стражей, им разрешили пройти через сторожевые ворота и запастись пресной водой. Ночлег решили устроить в небольшом лесу за погостом, на свежем воздухе, чтобы и кони за ночь на лугу насытились, набрались сил. Марфинька с князем ночевала вместе с дружиной. Тайна ее дорогой раскрылась, многие мужи вначале недоумевали, зачем это княгиня рискнула в такой путь, некоторые и сейчас косо смотрели на нее, видимо, осуждая за нарушение устоев, но открыто говорить об этом никто не смел. Воевода с двумя дружинниками соорудили им шалаш, накрыв его плотным слоем еловых лапок, неподалеку разожгли костер, дым отгонял от шалаша назойливых и едких комаров. На короткую ночь она впервые сняла с себя дружинницкие порты, а вход в шалаш закрыла багряным плащом.

Ночь ей эту не забыть. Что творилось вокруг — не слышала. Она чувствовала только его — мужа, Игоря Васильковича. Его ласкам и нежностям не было предела. Она словно купалась в его объятиях, растворилась в нем, слилась с его душой и телом. Это была ночная сказка.

Чуть заря резкий свист предводителя поднял всех на ноги. Они быстро оделись, вышли на свежий воздух. Княжеские лошади уже стояли на привязи у шалаша.

Когда собралась вся дружина, князь отдал приказ, и дружина снова двинулась в путь. Менеск остался позади. Долго еще виднелся на чистом небосклоне шпиль деревянной божницы, возвышавшийся над погостом.

От веси к веси ехали по разбитым и болотистым дорогам. Порой они, приведя в лес, терялись в зарослях папоротника и мхах. Ориентируясь по светилам, вои продолжали путь. Только на третий день с закатом солнца прибыли в Полотьск.

Князь Полотьский Всеслав Брячиславич был извещен своими дозорными, что через княжество движется малочисленная дружина князя осовецкого Игоря Васильковича. Дружина ведет себя миролюбиво, один из гридинов на древке пики несет белый треугольный флажок, с красной полоской посредине, как знак дружелюбия. Дружину предупредили, что Всеслав Брячиславич решил сам встретить дреговичского соседа на княжеской площади перед Софийским собором.

Они никогда раньше не встречались с князем полотьским, но молва о нем доходила и до Осовца. Говорили о нем, как о чародее, бесстрашном и храбром муже, справедливом и добром князе. Этой встречи они ждали с нетерпением.

Игоря Васильковича с дружиной впустили через сторожевые ворота в город. Крепкие деревянные дома возвышались по обе стороны мощенной деревянными брусьями главной дороги, ведшей в центр посада. Первое, что поразило Марфиньку и князя, — собор. Каменный, семикупольный, с бойницами и колокольнями — пылал, искрился, будто плыл в багряных лучах заходящего солнца, и величие его красоты сразу покорило путников. Собор был нов, чист, как младенец.

— Вот о чем мечта моя, — тихо проговорил Игорь Василькович. — Непременно построим такой же.

На площади перед собором их ожидал князь Всеслав Брячиславич. В парчовых одеждах и короне, в окружении гридинов и знатных людей. При появлении Игоря Васильковича ударили в колокола. Они перекликнулись перезвоном, заполнили чудными звуками город и, казалось, величественной мелодией, уверенностью, счастьем разлились по всему княжеству. Так Игоря Васильковича еще никто и нигде не встречал.

Князья низко поклонились друг другу.

— Мир земле твоей! — сказал Игорь Василькович. — А тебе, князь, — благополучия и процветания!

— Рады гостям, мир и дружбу приносящим, — ответил Всеслав Брячиславич.

В княжеской светлице сидели друг против друга Всеслав Брячиславич и Игорь Василькович. Марфинька стояла поодаль от своего мужа. Беседу вели неспешно. Полотьский князь оказался разговорчив, любил вспоминать о своих деяниях, будто радовался терпеливому слушателю. Всеслав Брячиславич поведал осовецкому князю, как великий князь киевский Изяслав Ярославич с братьями Святославом и Всеволодом жестоко расправились с его дружиной на реке Немиге и разрушили небольшие крепостные укрепления в княжестве, изрубили ни в чем не повинных мужей, а женщин и детей увезли в плен. Но затем объявили, что решили с ним помириться, поклялись на кресте.

— А родичи они мне, — с грустью сказал Всеслав Брячиславич. — Поверил я им и отправился к великому князю Изяславу под Оршу в лагерь. Там меня, яко пса, на его глазах изловили, связали и отправили с отроками Романом и Давидом в град Киев и посадили в порубь19.

Целый год в поруби просидел князь Всеслав. Только скудную пищу через единственное маленькое окошечко передавала ему стража. Это был сплошной деревянный ящик из громадных бревен, без дверей, без окон. Бежать из него было невозможно.

Но в одно осеннее утро Всеслав Брячиславич услышал шум и крик горожан. Толпа неистовствовала, затем раздались скрежет и лязг мечей, стоны раненых. И вдруг зазвенели топоры снаружи, глухие удары доносились в темницу, а вскоре вывалилась вырубленная стена…

— Ожидал я смерти, — вел далее разговор князь полотьский, — а оказалось, горожане и смерды освободили меня и прославиша Великим князем Киевским. Князь Изяслав бежал к ляхам…

Семь месяцев княжил в Киеве полотьский князь Всеслав Брячиславич, поддерживаемый городским людом, смердами и ратаями. Многие жестокие законы, учрежденные «Правдой» Ярославичей, он отменил, люд вздохнул свободнее, были уменьшены подати и оброки. Но вскоре прошел слух, что князь Изяслав движется к Киеву с большим войском польского короля Болеслава. Всеславу пришлось бежать назад в Полотьск.

— Правильно мыслишь, князь, — продолжал Всеслав Брячиславич. — Нет и не будет покоя в наших землях. Великие князья киевские хотят захватить под свое владение все свободные и вольные земли и народы, требуют непомерные оброки, людей в дружины, злата и серебра.

Марфинька во все глаза смотрела на князя полотьского. Не по годам моложавый, продолговатое лицо, женственное и ухоженное, седые усы и небольшая бородка. Из-под короны, оздобленной златом и драгоценными камнями, на плечи ниспадают волнистые длинные и седые волосы. Из-под кромки головного убора выступает узенькая полоска язвенного багрово-синего пятна. Заметив, как ее взгляд остановился на нем, князь поправил корону, и оно скрылось под ней. Говорили, что когда княгиня была беременна, однажды ночью вспыхнул пожар, и она от испуга и ужаса схватилась за голову руками. Оттого и родила будущего князя с огненно-язвенным пятном на голове.

— Мы должны объединиться, князь, — высказал свою мысль Игорь Василькович. — Воздерживаться от грабительских походов друг на друга. Поддерживать сосед соседа в лихую годину. Чего же нам не хватает? Земля есть, леса — необозримые…

— А чего же тебе не хватает, княже? — загадочно улыбнулся Всеслав Брячиславич. — Что идешь ты походом в далекие, в еще не обжитые земли саамов? Того же не хватает и другим. Власти, славы, богатства… Только другие не хотят идти в необетованные земли. Это — риск. А вдруг не получится?!

— Да, — подтвердил Игорь Василькович, — риск. Но это лучше, чем разбой.

— Согласен, князь, — вздохнул Всеслав Брячиславич. — Однако мне ведомо, например, что князь ноугородьцкий тайно готовит поход на Полотьск, а сам мыслит избавиться от подчинения княжества Киевского. Как можно верить таким соседям?

Игорь Василькович промолчал. Трудно было возразить против услышанного. Всеслав Брячиславич в жизни повидал и испытал многое. Он мог многому научить, подсказать, посоветовать. Марфинька видела, что полотьский князь был искренен, добродушен. С удельным, мало кому известным князем осовецким, говорил на равных. Это и располагало к нему. Он, могучий владыка, будто искал поддержки у Игоря Васильковича, интересовался, какую дружину мыслит собрать осовецкий князь и можно ли рассчитывать на его поддержку в лихую годину? А под конец беседы вернулся снова к тревожившим его мыслям: о подготовке набега ноугородьцев на Полотьск.

— Двигаясь к саамам, князь, Ноугородьцкое княжество не обойдешь. Придется тебе идти по его землям, а может, и через сам стольный град. Там и будешь делать отдых, как у меня…

— Так и мыслю, — подтвердил Игорь Василькович.

— Тогда постарайся узнать их задум, их силу. Не спеши, князь, отказывать, — предупредительно поднял руку Всеслав. — Это наше общее дело. После долгих походов мне надобно время, чтобы снова собраться с силами. Ты стоишь за моей спиною. А проиграю я, проиграешь и ты. Жажда у победителя границ не знает…

Теперь Марфинька поняла, почему Игорь Василькович решил сам возглавить поход. Вести такие переговоры с князьями мог только князь.

— Видит Бог, — на прощание сказал Игорь Василькович, — наши дороги едины.

— Желаю скорого возвращения, — встал и поклонился князь полотьский. — У нас будет еще о чем поразмыслить…

Утром дружина, во главе с князем Игорем Васильковичем, присутствовала на молебне в Софийском соборе. Молебен был организован полотьским князем в княжескую честь. Звенели колокола, пелись псалмы во здравие дреговичей и их князя осовецкого Игоря Васильковича. Марфинька стояла рядом с князем в дружинницких одеждах с покрытой головой. Епископ с удивлением глядел на нее, молодого дружинника, единственного, не снявшего шлем, но ничего не говорил, не спрашивал. Со всех стен собора на дреговичей обращали, казалось, взоры чудесные иконы и фрески, в золоте и серебре, горели сотни свечей, собор наполнился елейным запахом. От оказанного внимания, от увиденного и услышанного у нее кружилась голова, перехватывало дыхание.

После молебна Всеслав Брячиславич выделил князю осовецкому поводыря и, пополнив запасы пищей, пожелал счастливого пути в земли саамские.

4. ТРЕВОЖНЫЕ КОЛОКОЛА

Отдохнувшая дружина быстро продвигалась дальше на север лесными тропами и дорогами. Проводник полотьского князя, указав направление, повернул обратно коня и скрылся в лесу. Теперь лес чаще перемежевался с полями, оврагами, холмами. За небольшими кустарниками и рощами виднелась сплошная стена вековых деревьев, и дальнейший путь теперь тянулся туда.

На одной из полян дружине дорогу переходило стадо зубров. Вожак стада, короткорогий рыжий бык, с могучей грудью и хохлатым загривком, тревожно вытянул короткую шею, сделал несколько шагов от стада в сторону нарушителей спокойствия. Глаза его налились кровью. Князь подал знак остановиться.

Гаврила Храбрый вытащил из ножен меч, четыре лучника приготовили луки и стрелы, все ждали команды князя.

— Зобрья не трогать! — вдруг сказал Игорь Василькович. — Испытывать нрав сего зверя на себе в присутствии самок — не советую. И надобности нет никакой. Пошто ждешь еще, Гаврила? — недовольно буркнул князь.

Гаврила Храбрый вложил меч в ножны. Лучники, глядя с опаской на зверя, спрятали стрелы в колчаны.

— Умная тварь, — сказал Игорь Василькович. — Первым не нападает. Но рискнувшему обидеть — пощады не жди.

— Звери все умны, — подал голос Гаврила. — У них один признается закон — сила!

Князь медленно повернул голову в сторону говорившего.

— Не скажи, воевода, — прищурил глаза князь, — бывает, и хитростью зверь берет.

Зубр не уходил. Стадо повело себя тревожно. Самки перестали щипать траву, обеспокоено переходили с места на место, а некоторые направились в ближние густые заросли.

— Пошто ждешь? — как-то ласково, но уже к зверю, обратился Игорь Василькович, смело направив на него своего коня. — Уступи дорогу, уводи своих коров.

Вожак мотнул головой, тяжело, с храпом, вздохнул, медленно повернулся и направился в заросли, увлекая за собой самок.

Марфинька заметила, что дружинники, слышавшие обращение князя к зубру, были изумлены. Князь переговорил с диким зверем, и тот безропотно подчинился. Не чудо ли таит в себе князь? В пути дружинники передавали тихо друг другу услышанное и увиденное. Игорь Василькович в их глазах словно вырос, превратился в чародея, таинственного волшебника. А ведь они просто не учли, что князь был хорошим охотником, знал повадки и норов зверей. И не всегда он убивал их. Он мог часами просто наблюдать за их поведением, любоваться их красотой, восхищаться их хитростью и умом. Но в походе, когда все напряжены, встревожены, естественное казалось чудодейственным.

В последний день седмицы дружина, миновав несколько погостов, приближалась к Ноугородьцу. Навстречу ей выехал сторожевой пост ноугородьцев. Прямо на дороге стали выяснять: кто такие, куда путь держат, с какой целью в стольный град. Разузнав, вестовой галопом умчался в город, а остальные, окружив дружину князя Игоря Васильковича, сопровождали ее, словно она была в плену.

К обеду они увидели город.

Ноугородец поразил дреговичей своим величием и многолюдием. Деревянный мост через Волхов вывел их к южным воротам. На реке, у берегов, на причале и на плаву колыхались на волнах сотни ладей, однодеревок, плотов. Вдоль городских стен возвышались вежи, на которых стояла стража. Улицы настланы деревянными тесаными бревнами, деревянные островерхие божницы украшали почти каждую улицу. Жемчужиной городской площади был Софийский собор, архитектурной формой похожий на полотьский, но размерами намного превосходивший его. Центром города являлась Вечевая площадь. Ее, кроме собора, окружали кольцом княжеский дворец — кремль, боярские терема — крепкие деревянные строения. От центра города во все стороны расходились улицы. Изобилием товаров — пушнины, шкур, зерна, меда, гончарных изделий, упряжи, парчевых и льняных тканей — удивили торговые ряды. Были здесь не только русичи. Товар продавали или обменивали на другой иноземцы. У Марфиньки при виде всего этого загорелись глаза. Но виду не подала. Прошлась, с завистью всматриваясь на женские украшения, расшитые золотыми и серебряными нитями ткани, на кольца и браслеты, и поспешно удалилась из торговых рядов.

Они с Игорем Васильковичем прикинули: торговать можно и в Ноугородьце. Путь сюда не так далек, а купцов и товара достаточно. Пушнина и мед в цене. Украшения привлекают купцов, а вот изделий из светящихся камней они не видели. Может, разговоры одни про чудо-камни?

Князь ноугородьцкий Глеб Святославич князя осовецкого в первый день не принял. На встречу с Игорем Васильковичем пришел посадник. Справился о здоровье князя, о переходе, поинтересовался делами в княжестве полотьском, указал на дом для приезжих, где князь и дружина смогут отдохнуть.

— Великий князь Глеб Святославич, — наконец сказал посадник, — изволили желание зреть вас завтра.

После ухода посадника у княжеской четы приподнятое настроение упало. Они посчитали, что отказ во встрече с великим князем сегодня есть не что иное, как пренебрежение к ним, непризнание княжества осовецкого, превосходство сильного над слабым. Они себя почувствовали как-то неуютно, подавленно в этом златокупольном, богатом и шумном граде.

Утром в княжеской палате Игоря Васильковича и Марфиньку ожидали князь ноугородьцкий и епископ Федор.

Глеб Святославич встретил их, незваных гостей, в высоком роскошном кресле. На нем ладно сидел зеленый кафтан, с красным подбоем, расшитый весь золотом, высокая синяя шапка с красными наушниками. На плечи накинут парчевый плащ малинового цвета. Глаза великого князя словно сверлили дреговичей. Не секретом было для Игоря Васильковича и Марфиньки, что Глеб Святославич отличался крутым нравом и жестокостью.

— С чем явился, князь? — наконец подал он голос.

— С любовью и миром, — молвил князь осовецкий, низко поклонившись Глебу Святославичу.

— А ведомо тебе, князь, что я на посаде в Ноугородьце от князя Великого Киевского?

— Ведомо.

— Без его совета и согласия я не могу решать дел государственных.

Игорь Василькович понял, что разговора, подобного с полотьским князем, не получится. Трудно гадать, что задумал князь ноугородьцкий. Со своей малочисленной дружиной Игорь Василькович был здесь беспомощен, в полной власти ноугородьцев. Да и княжество осовецкое по сравнению с ноугородьцким, что маленькая поляна в огромном лесу. Свое княжество Игорь Василькович может пересечь на коне за день, переход по ноугородьцкому только до города занял седмицу. Захочет ли всесильный князь вести беседу, о совместном действии двух княжеств, о торговле, вчера задуманной.

— Я иду в мирный поход через земли твои, великий князь, — сказал Игорь Василькович. — Наслышан, неспокойно в них.

— Смерды выходят из повиновения, — подтвердил Глеб Святославич. — Приходится на усмирение посылать дружины.

— Я бы просил охранную грамоту, — вдруг сказал Игорь Василькович.

Глеб Святославич вопрошающе посмотрел на епископа. Тот с нескрываемым удивлением еле заметно утвердительно кивнул головой.

— Что ж, — промолвил великий князь. — Грамоту дам. Только я не гарантирую тебе безопасности за пределами Великого Ноугородьца от взбешенных смердов и ратаев…

Епископ Федор удалился.

— А теперь, князь, без посторонних: что надумал ты со своим походом? Не удивляйся: не всегда я могу высказать то, что мыслю. На мои мысли охотятся, как на лису. Свои же… Так что?

Лицо и глаза Глеба Святославича будто потеплели, он рукой пригладил усы и бороду, пригласил, наконец, присесть.

Игорь Василькович, пораженный такой переменой великого князя, растерялся. Хитрит или в самом деле при своих господах не хотел вести откровенный разговор. Князь осовецкий посмотрел на Марфиньку. Ее взгляд не подсказал ему ничего. Тогда Игорь Василькович, подумав, рассказал всю правду о задуманном походе, о своих мечтах.

— Добро мыслишь, князь, — выслушав гостя, сказал Глеб Святославич. — Но пошто сам едешь? Дорога тяжелая, а надальше — еще тяжелей будет. Судьбу свою искушаешь зачем?

— Дружина без князя — не дружина, — ответил Игорь Василькович. — А опасности и трудности…

— Значит, не доверяешь другим, — стал рассуждать Глеб Святославич. — Выходит, тебе тоже нелегко. Как и мне. Ноугородьцкие бояре и горожане требуют самостоятельности, отказываются платить Киеву поборы, все дела решают на вече сами. Среди ремесленников и городского люда ходят волхвы. Призывают к неповиновению не токмо Киеву, а и мне.

Глеб Святославич тяжело перевел дыхание, минуту помолчал, будто собираясь с мыслями.

— А недавно я своей десницей, вот этой, — он вытянул перед собой правую руку, — зарубил одного волхва на площади перед людом. Тем и спас самого себя, епископа, посадника и тиунов.

— Что ему надобно было? — поинтересовался Игорь Василькович.

— Признания и власти. Они ставят себя выше князя и епископа. Они говорят, что бессмертны. Пришлось люду доказать, что они смертны, как и все. И что жизнь их зависит не токмо от Бога, но и от князя. Эти безрассудные властолюбцы сеют страшную смуту. Своими деяниями и речами разжигают ненависть к нам, выводят из повиновения все княжество. Берегись таковых, княже!

Глеб Святославич замолчал. Что-то обдумывал, прищурив глаза и нахмурив брови. Что-то еще хотел спросить, но дверь тихонько отворилась, и в палату вошел епископ Федор. В руках он держал небольшой сверточек — охранную грамоту. Князь ноугородьцкий взял ее из рук епископа и вручил Игорю Васильковичу.

— Полотьский Чародей грамоты тебе не давал? — со скрытой улыбкой спросил Глеб Святославич.

— Нет. В его княжестве спокойно.

— Надолго ли? — загадочно промолвил князь и посмотрел на епископа. — Не может Чародей жить спокойно. А тебе, князь, советую держать путь по Волхову на озеро Нево, а оттуда — на Беломорье. Я помогу ладьями. При удачном походе и охоте рассчитаешься со мной на обратном пути.

— Спасибо за предложение, великий князь, — стал благодарить Игорь Василькович. — Но мы поедем на комонях. Удобнее и надежнее. А на обратном пути…

— Я жду! — словно приказал Глеб Святославич. — У нас будет с тобой, князь, большой совет.

Глеб Святославич встал с кресла и поклонился на прощание князю осовецкому.

Игорь Василькович в Ноугородьце Великом больше не задерживался. Не были и на молебне в соборе. Думали, что на обратном пути, преподнеся подарки князю, посетят и собор, поприсутствуют на молебне. Теперь же князь Глеб Святославич в собор не приглашал, а похоже, старался скорее избавиться от непрошенных гостей.

Дружина направилась к северным воротам. Ее сопровождали вои князя ноугородьцкого. Подъезжая к сторожевой крепости, дреговичи услышали, как на Софийском соборе зазвенели колокола. Сначала весело, поодиночке, а затем все слилось в сплошной печальный звон, будто задыхавшийся, не успевавший что-то высказать. Игорь Василькович вспомнил наказ великого князя: жду! Но удачи не пожелал. Какого совета он ожидает от него?

Слова своего, обещанного полотьскому князю, Игорь Василькович не сдержал. Не смог узнать он, какими силами располагает Глеб Святославич, какие его намерения, что думает он предпринять. Но то, что какие-то мысли он таит, видно было из разговора. Да и дружинники ноугородьцкие вели себя настороженно. Будто старались запомнить лица дреговичей, подслушать их речи…

На душе было скверно и грустно.

5. ХЛЕБОК, ХЛЕБОК…

Неясная, внутренняя тревога засела, как заноза, в Марфинькиной душе. Отчего? Передалась от мужа после посещения Ноугородьца? Осталась от сплошного, назойливого гула колоколов, который и сейчас будто сопровождал их? От усталости?

Она лежала под густым кустом распускающейся душистой черемухи, наблюдала, как в траве бегают большие черные муравьи, суетятся, перетаскивают сухие еловые иголки, белые продолговатые яички, мертвых гусениц и букашек… И здесь бурлит жизнь. По своим законам, своим правилам.

Час тому назад Игорь Василькович объявил привал. Дружинники занимались обычным делом: кормили лошадей, купали их, сами барахтались в небольшой речушке, протекавшей в густых зарослях верболоза. Крик, шум, гам доносились до ее слуха, но дружинников она не видела.

Достав из-за пазухи два маленьких кусочка хлеба, скатанных в шарики, и два уголька, Марфинька разложила их крест-накрест в траве перед собой. Третий кусочек хлеба, закрепленный на иголочке с ниткой, она взяла в правую руку. На указательный палец намотала свободный конец нитки, прижала его ко лбу, облокотилась на землю так, что хлебок на нитке повис по центру разложенных шариков и угольков в траве. Прочитав молитву, она зашептала:

— Хлебок, хлебок, не лжи, а правду скажи: благополучен ли путь наш дальше? Если благополучен, покажи на хлебок, если нет — на уголек…

Повисший хлебочек будто вздрогнул, сделал круговой поворот на нитке, а затем его движения стали, как у маятника. Он качался от хлебка к хлебку.

Она напряглась, глазами сопровождала эти движения, боясь шелохнуться. Хлебок равномерно колыхался: божественные силы предсказывали удачу. Охватившая было сердце тревога улетучилась, на душе стало легко и приятно.

— Хлебок, хлебок…

Она просила его колыхаться на угольки, задавала разные, тревожащие ее вопросы, и хлебок послушно выполнял Марфинькины просьбы, предсказывая только добро.

Увлеченная гаданием, она не заметила, как из-за кустов к ней подкрались князь и Благовест. Увидев ее за чудным занятием, Игорь Василькович остановился, внимательно наблюдая за хлебным шариком на нитке, размеренно маячившим от хлеба к хлебу, от уголька к угольку. А она тихо шептала:

— … Только не лжи, а правду скажи: верен ли мне…

Пытаясь услышать ее слова, Игорь Василькович сделал шаг и наступил на сухую ветку. От слабого и неожиданного треска Марфинька вздрогнула, вскочила, сгребла в кулак хлебок и угольки и спрятала за пазуху.

— Что за таи20 разгадывала? — спросил князь, с любопытством рассматривая ее.

Княгиня зарделась, улыбнулась и, словно провинившийся ребенок, не промолвила ни слова. Князь не знал, что она иногда в тайне от него занималась этим немудреным гаданием, которому в детстве ее научила бабушка. Благовест тоже с интересом смотрел на Марфиньку. Он знал, что многие кудесники предсказывают судьбу на хлебок и угольки, но чтобы она…

— Все будет лепо21, князь! — наконец сказала княгиня. — Не тревожься…

Ее безвинная улыбка словно обогрела князя. Он подошел к ней, нежно погладил по волосам, прижал ее голову к своей груди.

— Добро, что пошла со мной, — сказал тихо. — Но не ведал, что ты — колдунья.

— Я не колдунья, князь, — Марфинька старалась убедить своего господина, ибо знала, что к колдунам относятся с презрением, недоверием, с ненавистью, и многим из них уготована ужасающая жизнь, даже смерть. — Не колдунья… Это гадание на хлебок — безвинно. Забава…

— Молвишь, добро будет? — переспросил князь. — Дай Бог! Теперь — в путь!

Благовест только таинственно улыбнулся.

К. вечеру осевшая в лесу прохладца освежила уставших лошадей и всадников, легче стало дышать и двигаться. Еще на чистом голубом небе полыхало зарево от заходящего солнца, а в просвете между верхушек деревьев появилась луна, бледным неровным полудиском повисшая над головами путников. Ожидалась светлая лунная ночь. Князь принял решение двигаться дальше.

Но вдруг на берегу за крутым поворотом реки, словно из-под земли, выросли всадники. В холопской одежде, в лаптях, с непокрытыми головами, с роскошными бородами. Странные всадники. Один из них вооружен сулицей22, два других — секирами. Всадники бесстрашно встали на пути, дружине пришлось остановиться.

Княжеский дозор засаду просмотрел й теперь стоял далеко впереди, окруженный вооруженными людьми.

— Кто такие? — крикнул всадник с сулицей.

— Дружина князя осовецкого, — громовым голосом известил Гаврила. — С миром!

Всадники переглянулись.

— Чем докажете?! — послышался злой окрик со стороны перекрывших дорогу.

— Давай, князь, охранную грамоту, — вдруг сказал Благовест. — Я один пойду. Разведаю.

— Один не ходи. — Игорь Василькович чуть не сорвался на крик. — Вместе пойдем.

— Не смей, князь, — тихо промолвил Благовест. — Это — разбойники-смерды. Тебе нельзя. Посмотри внимательно вокруг.

Игорь Василькович огляделся. Осмотрелась вокруг и Марфинька. Только теперь они заметили, как за стволами деревьев скрывались люди. В сторону дружины ощетинились пики, стрелы, сулицы, остроконечные длинные деревянные трески23. Дружина была окружена. Гаврила, ранее заметив хитрость неприятеля, взмахом руки подал команду своей дружине окружить кольцом князя и княгиню. Наступила гнетущая тишина. Дружинники вытащили из ножен мечи, лучники достали из колчанов стрелы. Где-то в лесу жалобно заржала лошадь, затем послышался глухой топот копыт. Напряжение нарастало. Все в любой миг готовы были броситься в сечу.

Отряд смердов многочислен. В раза три превышает княжескую дружину. А сколько их в лесу, скрытых за деревьями и кустами? Неужели так бесславно закончится поход? Предупреждал же Глеб Святославич: неспокойно в их княжестве, и гарантии никакой не давал. Что делать? Прорываться? Принять сечу? Марфинька видела, как Игорь Василькович мучительно искал выход, кинул беглый взгляд на нее, будто обдал леденящей водой. Ей сразу же вспомнилось гадание на хлебок, и не об этом ли подумал князь? «Господи, — молилась мысленно она. — Помоги нам. Спаси нас и честь мою…»

Гаврила стоял в стременах и был похож на каменную фигуру в лучах заходящего солнца. Ничто в его лице не выдавало тревоги, беспокойства, только гневный взгляд скользил по скрытым врагам да правая рука то сжимала, то разжимала рукоять меча.

— Что делать? — тихо спросил князь.

— Терпение — достоинство Бога, — не отвернув головы, ответил Гаврила. — Все в руках Благовеста.

— А коли внезапно, — не терпелось князю.

— Не выйдет…

Благовест продолжал переговоры со смердами. Дреговичи видели, как всадник с сулицей, наверное, старший у смердов, развернул охранную грамоту, держал перед собой, словно изучая, а затем громко позвал:

— Ва-а-нь!

Из густых зарослей вышел муж. Молодой, с опрятными усами и бородой, в длинных непривычных одеждах, обут в легкие сапоги. На голове — островерхая шапка. Не спеша подошел к переговаривающимся. Ему передали в руки грамоту. Все смотрели на него, внимательно слушали. Смотрел в его сторону и Благовест. Время тянулось тягостно, медленно и мучительно. Князь с окружающими не слышали разговора, не знали, о чем ведет речь Благовест, что говорил вышедший из кустов волхв. Это подмывало князя подъехать к всадникам, выяснить обстоятельства, что-то предпринять, но Марфинька взглядом, еле заметными движениями предупредительно просила: «Погоди, все будет лепо, князь!» Игорь Василькович понимал, что сила — на стороне смердов. Вели они себя уверенно, даже с каким-то вызовом. Князь считал это за унижение, оскорбление. И только терпение могло разрядить ситуацию.

Вскоре дреговичи заметили, как Благовест поклонился всадникам. Те отступили к лесу. Напряжение с обеих сторон само по себе вскоре стало спадать, зашевелились в укрытии смерды, расслабились дружинники князя. Послышался тихий разговор, и Благовест известил:

— Ми-и-ир!

Путь был свободен. У князя от сердца отлегло, Марфинька улыбнулась, и показалось князю, что по щеке у нее скатилась слеза. Он протянул руку, чтобы вытереть ее. Гаврила встал в седле, вложил меч в ножны, взмахнул рукой. Дружина легкой рысью двинулась дальше на север.

Смерды вышли из укрытия, на прощание махали руками, выкрикивали добрые слова напутствия. Как и дружинников, их тоже обошла смерть. Этому и радовались.

Дорогу всадникам освещала полная, яркая луна.

— Неповиновение большое в ноугородьцкой земле, — докладывал князю Благовест. — Большие чины нарушают княжеские указы, требуют непомерные поборы. У черни ничего нет. Засуха пожгла посевы. В княжестве лютует голод. Меньший люд решил изгнать из Ноугородьца князя Глеба Святославича. Думают, тому он виной. От руки его гибли волхвы, иной люд. Дружины князя разоряют веси, идут на них с грабежами. Непокорных казнят, издеваются, выдергивают щипцами бороды. Смерды собираются в гурты. Великой вражде быть в ноугородьцкой земле…

— Нас почему не тронули? — спросил князь.

Благовест молчал, не торопился высказать свои мысли, будто сомневался в них. Долгий разговор был у него со смердами. Они открыли ему глаза на нечто такое, чего он еще и сам теперь не может уразуметь. «Назвав себя князем, — сказал смерд с сулицей, — я уже холоп». А верно сказано: перед князем любой становится смердом, будь ты барином или купцом. И он, Благовест, перед князем тоже смерд. Но как объяснить это?

— Они не разбойники, — ответил Благовест. — И не воры. Они собрались в гурт, чтобы защитить себя и добро свое.

— Смерды и ратаи, не повинившиеся князю — воры! — убежденно, с какой-то злостью сказал Игорь Василькович.

Благовест снова промолчал, подумал, а затем неожиданно спросил князя:

— А твои смерды и ратаи, князь, которые убегают от тебя в леса — воры?

Князь удивленно посмотрел на Благовеста, немного подумав, ответил:

— Смерды и ратаи не должны убегать от князя.

— Не должны, — подтвердил Благовест. — Но убегают. Они тоже ищут свободу, хотят распоряжаться самостоятельно хоть частицей заработанного трудом. Но худо и князю, от которого бегут его смерды…

Больше об этом речь не вели. Игорь Василькович неодобрительно посмотрел на Благовеста. Луна бледнела, скатывалась на запад, и ехать по незнакомым тропам в темнеющем лесу становилось трудно. Спотыкались лошади, люди устали. Решили остановиться на ночлег.

Князь помог Марфиньке слезть с коня. Взял ее под руку и повел к близко растущим березкам, где наметил раскинуть шатер.

— А верно, княгиня, твой хлебок имеет обаяние24, —сказал вдруг тихо князь и почему-то радостно стал насвистывать веселую мелодию.

6. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

У озера Нево состоялся совет.

Дружина отдыхала у луки25, глубоко врезавшейся в сушу. Берег болотистый, густо заросший камышами и кустарниками. На лугу паслись кони. Озерная гладь тянулась вдаль к горизонту, сколько видел глаз. Где-то там, на севере, озеро сливалось с небосводом. Дыхание ветра с Нево холодное, неприятное. Несмотря на то что уже наступило настоящее лето, деревья и кустарники здесь будто опаздывали расцветать. Там, в дреговичской земле, черемуха давно отцвела, здесь же только выбросила белые бутончики. За две седмицы пути изменились и погода, и природа. Дальше предстояли сплошные озерные края, болотистая местность и дикие, непроходимые леса.

— Надобно путь держать в Варьяжское море, обогнуть земли суми и еми26, а затем… — начал воевода Гаврила Храбрый излагать свой план.

— Не забывай, Гаврила, что варяги — наши недруги. Ладьи у них крепкие, вой сильны и ловки, и попасться им в открытом море на плотах — наша погибель.

— У нас охранная грамота, — напомнил Гаврила.

— Грамота ноугородьцкая, а не варяжская, — ответил князь.

— Варяги плавают по озеру Нево, рекам Волхову и Ловати, по Днепру до Киева и Византии, находятся на службе у киевских князей, да и ноугородьцких тоже. Только нет им веры от меня. Народ это кочевный, любит деньги, завистлив. Постоянными набегами живет…

Гаврила Храбрый пытался доказать князю, что при такой славной дружине нечего бояться встречных одиноких варяг, что дружинники его не менее сильны и ловки. Но напоминание о недавней встрече со взбунтовавшимися смердами охладило его пыл. Воинская гордость воеводы не позволила ему сразу отказаться от предложенного пути, он заподозрил в нерешительности князя, но Игорь Василькович уже обратился к кудеснику:

— Что скажешь, мудрый Благовест? Княжеский волхв словно ожидал вопроса.

— Советую идти самым близким путем.

— Самый близкий может оказаться самым долгим, — вмешался Гаврила.

— Верно. Но князь ноугородьцкий Глеб Святославич, — наконец открылся Игорь Василькович, — дал совет свой: держать путь на Беломорье. Он ведал, что говорил.

Марфинька все время находилась с князем, но мнения своего ни разу не высказывала. За всю дорогу не дала совета, не вмешивалась в разговор, только глаза ее выражали согласие или несогласие, и князь старался уловить этот взгляд. Игорь Василькович сейчас тоже взглянул в ее глаза, но она спокойно смотрела на князя, не выражая никаких чувств.

— Последуем совету великого князя ноугородьцкого, — заключил он.

Три дня добирались до Онежеского озера. Обогнув его с западной стороны, вышли на северную излучину. Здесь, на берегу, встретили охотников-рыболовов. Обросшие густой щетиной, в рваных холщовых одеждах, подпоясанные веревками, охотники со страхом смотрели на дружину и ее предводителей. Увлекшись рыболовством, они не заметили приблизившихся воинов и не успели скрыться.

— Встревожены чем, холопы? — глядя в упор на охотников, спросил князь.

Охотники, потупив взгляды, молчали. Они не знали, кто перед ними, да и язык дружинников был не похож на их наречие. Благовест это понял и попробовал завязать с ними разговор.

Выяснилось, что охотники — братья из племени весь. Живут недалеко отсюда, в лесу. Живут бедно, занимаются охотой на зверя, рыболовством. В прошлом году высеяли жито и ячмень, но урожай не поспел. Осень наступила дождливая, холодная, ударили ранние морозы. Добытую на охоте пушнину и вяленую рыбу меняют на хлеб.

— И побор князю платить надобно, — рассказывал старший из охотников. — Ему мы обязаны поставлять пушнину и рыбу.

— Много дичи в лесах? — поинтересовался Благовест.

— Много, — ответил охотник. — Соболь, куница, олень… Только немного ее наохотишь. Родичи в общине поссорились между собой, разошлись кто куда, новые веси начали строить. А какая охота в одиночку?

Князь обратил внимание, что добыча у охотников не богата. Три белки да рыжая лиса. В траве трепыхалось несколько рыбин.

— Князь дозволяет охоту?

— Дозволяет. Только поборы большие за это налагает. Нам почти ничего не остается.

— Князь в этом не виновен — строго промолвил Игорь Василькович. — В поучении сказано: в дому своем не ленитеся, а рано вставайте… Больше добычи — больше останется. Все зависит от вас.

Увидев, что у охотников плохие самодельные стрелы и луки, князь приказал Гавриле:

— Яко братья они, выдай им из запаса на двоих лук и стрелы.

Оба охотника пали перед князем на колени.

— Кто из вас ведает самый близкий путь к Белому морю? — вдруг спросил князь.

Младший из охотников вскинул голову, не терпящим возражения голосом сказал, посмотрев на брата:

— Я.

— Лук ему и комонь! — приказал князь. — Все добытое до Беломорья заберешь себе.

Князь даже не спросил желания у охотника: хочет он или не хочет быть проводником. Но оказалось, что спрашивать и не надо было. Молодой охотник лихо вскочил на коня, перекинул лук на плечо, что-то крикнул брату на непонятном даже Благовесту языке и рысью поскакал впереди дружины. Настроение у него было хорошее, спутник оказался говорлив. Марфиньке такая резкая перемена в охотнике не понравилась. К тому же ей показалось, что лицо его она видела где-то раньше. Но где, никак припомнить не могла. Следом за ним ехал Благовест. Мудрый княжеский лекарь был у князя еще и за толмача.

Много видел за свою жизнь Благовест. Молодым парнем, вызвавшись проводить варягов по Припяти до Турова, он вместе с ними затем попал в Византию. Оттуда — в Болгарские земли. Там дал согласие сопровождать болгарских купцов и так оказался в Киеве, где познакомился с наемниками князя — свеями и мурманами, немного изучил их язык. Но все время, куда бы ни забрасывала судьба Благовеста, он был предан одному любимому делу: изучал травы, растения, познавал их волшебство, лечил людей и простых, и знатных. Накопленные за долгую жизнь и в разных землях знания и опыт позволили ему узнать многие человеческие недуги и пороки и избавлять от них. Секрет некоторых лекарств Благовест передавал другим, но секрет нескольких — был его глубочайшей тайной. Даже под угрозой смерти он бы не выдал их никому. Благовест, будучи в постоянных походах, так и не успел жениться. Семейное счастье обошло его. В последнем походе киевского князя в древлянские земли он сбежал и случайно встретился с дружиной князя Игоря Васильковича. Тот ехал в гости к Марфиньке в Туровское княжество. Игорь Василькович сразу угадал в Благовесте умного и полезного помощника, одарил его, озолотил, выбрал в сватья и оставил на службе у себя. Будто породнились. Во всем, что делал или думал делать князь Игорь Василькович, первым советчиком у него был Благовест. В походе Благовест, на отдельно выделенном коне, вез с собою снадобья, травы, сосуды.

— Бывал ли ты в саамских землях? — спросил у проводника Благовест.

— Не бывал. В карелах и на Белом море бывал. В саамах — нет.

— Наслушан ли?

Охотник придержал коня, сравнился с Благовестом и тихо стал рассказывать.

— Дикие земли, — начал сказ охотник. — Места непроходимые. Ни дня, ни ночи — одна тьма, ано один свет. Народ дикий — в звериные шкуры одет. Рыбу сырую да мясо сырое едят. Рыбий зуб27 добывают. Пушных зверей много: и песца, и лисы, и норки… Оленей не счесть.

— Пошто же не ходите в те края охотиться? Собеседник как-то странно улыбнулся, поправил на

голове заячью шапку.

— Редко кто возвращается оттуда. Земля летом пожирает многих, медведи лютые на охотников нападают. В саами идут купно самые смелые. Но кто возвращается — тот с крупной добычей, на злато и серебро меняет пушнину. Статок имеют. Боярами становятся. Но мало таких…

— Почему же ты с такой радостью согласился с нами в поход, коль опасен он и непредсказуем? — поинтересовался Благовест.

— Дружина сильна ваша, — насторожился охотник. — Мужи крепкие и комони сильные. Но в саамские земли я с вами не собираюсь. Токмо до моря.

Чем дальше двигалась дружина к Белому морю, тем дебри становились непроходимее, на пути возникали частые озера и болота. От болота к болоту протекали рудки — небольшие ручьи с прозрачной водой и рудым дном, через которые дружина переходила вброд, через другие — выстраивали гребли, чтобы сократить путь. Во всех делах молодой охотник проявлял сноровку, советы его были дельные и, казалось, единственно правильные.

Князь Игорь Василькович намекнул, что такой помощник ему бы в пути и дальше пригодился. Мог бы он своим княжеским указом заставить следовать его с дружиной, но знал, что уговором и лаской можно больше расположить к себе чужинца.

Князь натянул узду, и конь, почувствовав его желание, рванулся с места и догнал разговаривающих наездников.

— Послушен ли тебе лук? — спросил князь у охотника.

— Если князь велит, — ответил тот, — испробовать его надобно.

— Велю.

Охотник выехал вперед, снял с плеча лук, приготовил стрелу. Его цепкий и острый взгляд заскользил по деревьям, шарил между стволов, и вдруг, привстав на стременах, он молниеносно натянул тетиву, и стрела молнией ушла к верхушке высокой сосны. Через несколько секунд послышался глухой и мягкий удар. На земле лежала куница, пронзенная стрелой в голову. Охотник, перегнувшись в седле, на ходу достал добычу, вытащил из нее стрелу. Куницу протянул Марфиньке. Взгляды охотника и ее встретились. Она видела торжество в глазах чужеземца, гордость, какую-то скрытую радость. И опять что-то знакомое она узрела в этом.

Княгиня взяла мертвого зверька. Погладила еще теплое безжизненное тело куницы. Примятая нежная шерсть не подымалась.

— Сними скору28,— передала она Храброму куницу. Князь только взглядом проследил за ее движениями.

— Желаю зреть тебя своим дружинником, — сказал князь охотнику. — Не токмо ныне, а всегда.

Охотник, польщенный вниманием князя, засиял, но тут же оговорился:

— Нет у меня доброго коня, князь, нет и одежды.

— Удалого кормит и одевает меткий глаз да сильная рука.

— Я готов, — согласился охотник.

— Как же тебя кликать теперь? — поинтересовался князь.

— Альдаген, — с гордостью ответил охотник. Марфинька была удивлена таким именем.

7. В ОБЪЯТИЯХ ВОЛН

Зазвенели топоры на берегу Белого моря, застучали молотки по долотам, стружки и щепья летели в огромный костер, длинным языком лизавший прибрежные кусты и деревья. Марфинька сидела на бревне, на длинной заостренной палке жарила в огне куски мяса косули, прикрывая лицо рукой от огнедышащего костра. Князь торопил дружинников. Почти три седмицы занял путь к Беломорью, сколько впереди — неизвестно, а время летит быстро, и в намеченное, видимо, не уложиться. Не затянулся бы поход до сильных холодов. Покуда тепло, светит солнце, покуда достаточно корма лошадям, покуда дни длинные — надо торопиться. Князь сам выбирал деревья на постройку плотов, сам с топором в руках очищал с поваленных стволов ветви и сучья, делал метки — где и что крепить.

Альдаген не отходил от князя ни на шаг. Подсказывал, какое дерево надежнее в воде, какую ель рубить на мачту, из какой породы готовить весла. Охотник был сведущ в этом деле, и князь, прислушиваясь к его советам, чувствовал себя увереннее, настойчивее. Охотник предложил срубить большое дерево и сделать лодку-однодеревку. Для страховки на море. Но князь отказался:

— Времени на это нет, да и надобности. Купно — веселее будет.

Альдаген недовольно покачал головой:

— На таких ладьях, князь, варяги через всю Русь в Константинополь добираются.

— Ты пошто, — удивился князь, — и в варяжских землях бывал?

— Бывал. Их город Упсалу видел.

— Что же ты делал там?

— В полон меня забрали варяги силой на озере Нево. Привязали к борту однодеревки, дали в руки весло. Через все Варяжское море гнал я их ладью.

— Один?

— Таких, как я, было десять невольников.

— А где научился плоты строить?

— У варягов. Пригнали мы ладьи к берегам, помогли выгрузить добро, они и сказали: можете жить и работать у нас до следующего похода, а нет — можете возвращаться назад. Тогда и начали строить мы свой плот. На всех — одно сечево29. Но порубили лес, связали. Все лето добирались в свои земли.

Князь на минуту оторвался от дел, посмотрел охотнику в глаза:

— Неужто так в земли родные хотелось?

— Родная земля она и есть родная, — ответил Альдаген. — Посулы великие были мне: жилище, жену-варяжку предлагали, а мне в родные края хотелось. Мать и отец там… Хижина своя, земля своя.

Князь еще больше удивился, услышав эти слова.

— Со мной идти пошто согласие дал, коль мыслишь так?

Охотник не стал скрывать своих намерений:

— В походе к саамам верой и правдой буду служить тебе, князь. В охоте надежей буду, в беде не кину. А коли живы-здоровы останемся и вернемся назад к Онеже-озеру, не надобен я тебе стану. Отпустишь ты меня. Согласие-то на время…

Князь промолчал. Задумался. Видимо, он, как и Марфинька, неладное почувствовал в его словах. И высказал жене свое сомнение. Крепкие и умные люди нужны тогда, когда в них нуждаешься. А потом — воля их. Но путь впереди долог, опасен, князь и решит, как поступить с охотником. Не из тати30 ли он? Слишком прыток, знающ, нагл… Надо воеводе подсказать, чтобы на первых порах глаз с него не спускал.

Когда работы были закончены и плоты спущены на воду, князь отдал распоряжение: одной части дружинников на конях следовать в северные карельские земли по западному берегу, вторая часть во главе с князем поплывет на плотах по морю. Игорь Василькович полагал, что перевезти всех лошадей на плотах невозможно. Но на плотах можно намного быстрее добраться до северных земель и начать там раньше охоту на зверя. Вторым доводом служило то, что для переправы через море всем лошадям не хватит корма. Десять оставшихся на берегу дружинников с лошадьми проводили в плаванье тридцать дружинников на трех плотах с шестью лошадьми — по две на каждом. Южный ветер наполнил парусину, гребцы налегли на весла, и плоты вскоре исчезли из виду.

К ночи море стало неспокойным. Бледное солнце, недавно скрывшееся за горизонтом, еще посылало слабое зарево, и небо было светлое. Благовест и Альдаген сидели на первом плоту у шалаша, построенного для Марфиньки и князя, рассматривали небосвод. Полярная звезда искрилась голубым отсветом, в чистом небе ярко виднелась среди немногих других светил. По ней держали путь.

На рассвете, когда ничего, казалось, не предвещало беды, ветер вдруг резко изменился. Все кругом заволокло низкими тучами, и хлынул дождь. Молнии гуляли по небу огненными змеями, раскаты грома глушили крик, поднявшийся на плотах. Белые громадные волны накатывались на неустойчивые плоты. Марфинька, перепуганная и растерянная, забилась в угол шалаша и неистово молилась. Лошади, не устояв на ногах, легли на настил, и дружинники привязали их веревками, чтобы не смыло в воду. С третьего плота все же одна лошадь, проломив поручни, упала в море. Дружинники пытались спасти ее, но не успели. В волнах долго слышалось надрывное ржанье, молящее, просящее, но шум налетавших волн вскоре заглушил его. Плоты потеряли ориентир. Князь без шапки, весь промокший до нитки, метался по плоту, отдавал распоряжения, которых, казалось, никто не слышал. Но его присутствие внушало дружинникам веру, силу, они его чувствовали, скорее подчинялись жестам, нежели словам.

Поиграв плотами еще несколько часов, море, словно выбившись из сил, стало успокаиваться. Ветер стих, дождь прекратился. А еще через полчаса выглянуло солнце.

Альдаген первым заметил, что они плывут не по намеченному маршруту.

— Князь, — сказал он. — Солнце должно быть по правую десницу.

Игорь Василькович подошел к Благовесту. Лицо его было бледное, глаза воспалены, мокрая одежда сковывала привычные быстрые и решительные движения.

— Пусть Гаврила соберет плоты по одну линию и движется по пути, указанному Альдагеном. Ты же, волхв, приготовь снадобье от переохлаждения и первую чашу подай княгине. Затем — всем воям.

Разбросанные штормом плоты один за другим подошли к главному, изменили курс. Из шалашей достали остатки сена и свежей травы — отдали лошадям. Солнце поднялось выше, и на путников хлынули теплые лучи. Дружинники сбрасывали с себя одежды, выжимали из них воду, сушили. На корме, на ведущем княжеском плоту, взвился дымок, заполыхало пламя. — Благовест в бронзовом сосуде варил снадобье, кипятил воду. Марфинька из шалаша не выходила. Ее одежда сушилась у костра, а она продолжала молиться за счастливый исход, мучаясь тем, что причиной несчастья стала она — женщина. Эта мысль все чаще и чаще стала тревожить княгиню.

— Не горюй, — утешал ее князь. — Твоя молитва спасла нас. Скоро выйдем на твердь и все изменится. Назад поедем на комонях.

— Не надобно мне было идти с тобой. Правду говорил, — загорюнилась Марфинька.

— Не верю в то.

Снова поднялся теплый южный ветер. Дружинники спешно натянули парусину. Плоты, словно проснувшись от неспокойного сна, легко заскользили по волнам дальше на север. Все оживились, стали вспоминать ненастный рассвет, подробности. Марфинька, переодевшись в сухие одежды, вышла из шалаша. В дружинницких портах, без шапки, с распущенной косой. Теплый ветер подхватывал волосы, трепал их, а в глазах ее, как в чистом небе, искрилась радость. Нет, не она виной тому, что взбушевалось море. Глубокие воды неспокойны, как и человек. Они воспротивились другому ветру. Ветер северный виноват. Дружинники с восхищением и завистью смотрели на нее, голоса их стихли. Взгляд Альдагена, завистливый и жадный, скользил по ее телу. Марфинька отвернулась. И вдруг кто-то на рядом идущем плоту запел песню. Ее подхватили другие. И над морем, безбрежным и ласковым, поплыла дреговичская протяжная мелодия, похожая на торжественную молитву.

Перед закатом солнца вдали показались сплошные контуры деревьев, синева гор. Возбужденные дружинники ликовали:

— Брег! Брег!

Князь Игорь Василькович стоял на корме. Он выбирал место причала. Плоты медленно подплывали к берегу. Князь велел весельникам, чтобы гребли левее. Там темной лентой виднелось устье реки.

Течение быстрое, напористое. Плоты медленно, будто нехотя, пробирались у низких, пологих берегов. Заметив широкий затон, князь дал команду заплывать в него. Сразу у берегов начинался густой лес. С плотов вывели уставших лошадей, вынесли имущество, плоты закрепили на стоянку. Невдалеке выбрали небольшую поляну для отдыха и ночлега. В лесу перекликались птицы, сквозь крону сосен и елей пробивался свет от бледной луны.

Солнце, казалось, не скрывалось на ночлег, а где-то катилось по горизонту, и зарево от него освещало небосвод.

Странным все это казалось вначале. В дреговичской земле Марфинька безошибочно могла определить, где восход солнца, а где закат. Знала расположение звезд, направление ветра. А здесь все переменилось, перемешалось. Она потеряла ориентиры и, как несмышленая девчонка, чтобы не выдать своего незнания, скользила взглядом по небу, поворачивалась в разные стороны, старалась угадать, где, в каком месте они находятся. Хорошо, подумала, что рядом есть Благовест и Альдаген. Надо полагаться на них.

В трех местах запылали костры. Запахло жареным мясом. Дружинники готовили пищу, досушивали одежды и конскую сбрую. Лошади, не уходя далеко от людей, с жадностью щипали свежую и сочную траву. Князь прошелся от костра к костру, собрал всех в круг на вече. Никаких тайн теперь быть не могло. Все должны знать о цели похода, об условиях, о добыче.

— Всякого дела коньць пред началом распитаи31,— начал князь. — Сегодня для нас задуманное — только начало. Охоту на зверя, птицу и рыбу начнем завтра с рассветом. По этой речке пойдем в глубь саамских земель. Нам не ведомо, где остановимся, что нас ждет. Но будем держаться купно, как равные, и заботу нашу будем чтить как общую. Ратаин Ивор с тремя дружинниками остаются здесь и ждут прихода дружины с комоня-ми. Встретив их, с сего места идти на север по берегу реки. Наши метки — потухшие костры. Кто скажет слово?

— Долго ли охотиться будем? — спросил кто-то из задних рядов.

— Коль хорошая удача — от полной до полной луны. Добычу делить будем по окончании охоты. По одному в лес не ходить. Уразумели?

— Скорее спать, князь, — воевода выступил вперед. — Ночи коротки в землях саамских.

— Короткая ночь лень изгоняет, — улыбнулся князь. — Но дело молвишь, тиун. Спать! Утро вечера мудренее.

8. ОХОТНИЧЬИ БУДНИ

Князь Игорь Василькович от коня отказался. Вместе со всеми шел пешком. Два коня, находившиеся с отрядом охотников, везли утварь, снасти, питание, тяжелое оружие — мечи и щиты. Местность болотистая, лесистая, но чем дальше уходили на север, тем лес становился ниже и реже, ветер прохладнее и порывистее. Охотились, разбившись на три группы. Далеко от речки, извилистой и порожистой, не отдалялись. Вечером разделывали добычу, складывали пушнину в мешки.

На следующий день, выслеживая белку, пушинкой перелетавшую с верхушки одной сосны на другую, князь инстинктивно почувствовал опасность: оглянулся — громадный бурый медведь следил за ним из-за густых зарослей, приготовившись к нападению. Князь в два прыжка оказался за стволом толстой сосны, натянул до предела тетиву и выпустил стрелу с бронзовым наконечником. Стрела глубоко впилась медведю в шею. Страшный рев раздался в лесу.

— Гаврила-а-а!

Медвежий рев заглушил голос князя, звавшего на помощь.

Лесной великан, страшный и разъяренный, бросился на свою жертву. Маленькие темно-коричневые глаза медведя горели ненавистью, выпущенные когти устремились на человека. Но князь успел выхватить охотничий топорик и ударить зверя по голове, однако лапа медведя достала князя и полоснула когтями по телу. Князь упал. Медведь в предсмертной агонии встал во весь рост, намереваясь навалиться на князя, но тут, как из-под земли выскочили воевода и Альдаген и с разгону устремили короткие пики зверю в грудь. С пеной и кровью у рта медведь повалился рядом с князем.

— Пошто ты, князь, один на один с таким зверем, — укоризненно покачал головой Гаврила Храбрый. — Кликнул бы…

Князь устало поднялся с земли. Куртка его была распорота до пояса, шапка лежала в стороне. Он как-то виновато посмотрел на воеводу, подошел к медведю, носком сапога потрогал бездыханное тело, выдернул из шеи окровавленную стрелу.

— Неужто охотник ждет помощи, когда наметил свою жертву?

— Смотря какой охотник, — не понял Гаврила.

— Он же, — указав пальцем на лежавшего медведя, сказал князь. — Он тоже охотник. За мной охотился. И на помощь не звал. А мне — пришлось.

— Не слыхал, — признался Данила. — Только страшный рев его.

— Выходит, он и спас меня.

Игорь Василькович пришел в себя. В лицо вернулась краска, глаза повеселели.

— Кличь охотников. Будем снимать скору, обед славный приготовим.

Резкий, созывный свист эхом разнесся в лесу.

Просунув палку между связанных ног, четыре дружинника понесли добычу на берег реки. Как было условленно: костры жгли только на берегу. Князь разделся до пояса, промыл царапины холодной водой. Марфинька на раны приложила целебную траву и перевязала их. Князь переоделся в другой кафтан.

— Эту не трожьте, — указал на рваную одежду. — Память себе и детям оставлю. Она отныне талисманом будет.

Дружинники, снимая с медведя шкуру, перешептывались, восхищались, удивлялись. Изредка поглядывали с уважением на князя. Игорь Василькович догадывался, о чем они толкуют, но виду не подавал, вел себя скромно, на равных. Как договаривались.

Количество шкур с каждым днем увеличивалось. Группа охотников вылавливала в речке и озерцах норку и выдру, другая группа вела охоту на песцов и лис. Добычей стали несколько волков. Их шкуры служили надежной и удобной подстилкой в переувлажненных местах.

На шестой день истоки реки, служившей ориентиром, затерялись среди болот и зарослей. Появились возвышенности, лес поредел, дальше виднелись только его небольшие прогалины. Изобилие багульника указывало на то, что пойдут сплошные болота. Дни стояли погожие, только постоянный северный ветер нес прохладу, не давал путникам долго засиживаться. Дружина была поражена тем, что уже два дня не было ночи, солнце не скрывалось за горизонтом.

— Диво дивное, — удивлялся и Игорь Василькович. — Это земли саамов. Конец света.

На седьмой день их настиг сопровождавший коней отряд. Лошади были в грязи, серы от торфяников. Воевода тут же дал приказ помыть и почистить коней, привести в порядок снаряжение. Настроение у всех было веселое, бодрое. Какая-то волна радости нахлынула и на Марфиньку. Она не стесняясь обняла князя, прижалась к его груди.

— Мне хорошо, князь, — шептала она. — Не одна я теперь.

— Вестимо не одна. Вдвоем, — сказал князь.

— Втроем, — таинственно прошептала она, глядя в глаза мужу.

Они у него расширились. От догадки. Волнение, радость охватили его, он еще крепче прижал ее к своей могучей груди. Казалось, хотел прикрыть от взглядов дружинников, с любопытством наблюдавших за ними.

— Не ко времени ты пошла в поход, — наконец задумчиво произнес он.

— Ко времени, князь, ко времени… Через месяц-другой будем в твоих землях, — и чтобы перевести разговор на другую тему, она похвасталась: — Стрелы стали послушными и моим рукам. Три куницы и шесть белок заохотила. Шапку сошью себе пышную. Дороже других будет.

— Нельзя тебе теперь.

— Не могу без дела.

— А Благовест ведает, — князь долго подбирал подходящее слово, — о будущем наследнике?

— Не говорила.

— Не надо. Сам скажу. Но приставлю его к тебе. Чтобы не отходил ни на шаг. Берегись…

— Милый князь, — ласково сказала Марфинька, — пошто учишь меня? Сама знаю.

Земли саамские в цвету. Такой красоты, такого разнообразия красок не было даже на дреговичских лугах. Мороха, княженица, маки, кассиопея — мириады малиновых, розовых, белых, оранжевых звездочек разукрасили зеленый ковер этой чудной земли. Казалось, вместе с людьми добрались из дреговичских земель в саамские голубика, черника, брусника… Но в долгом пути устали, износились, потеряли свой рост, клонились как можно ниже к земле. Даже березы и те старались прижаться ветвями к грунту, укрыться среди громадных валунов.

На лошадях дальше идти было бессмысленно. Они застревали в грязи, быстро уставали. Неисчислимые богатства севера находились под рукой. Их можно было брать сколько угодно. Князь думал не только о себе, но и о дружине. Каждый дружинник из похода волен привезти добычу, подарить любимым, родным, близким. Дома всегда ждали воинов с походов с подарками. Их можно было продать, обменять на другой товар, можно было хранить на трудный день. Подарки дружинников составляли достаток семьи.

Насытившись вкусной дичью, отдохнув от ежедневных засад и погонь, князь, посоветовавшись с дружиной, принял новое решение. Часть отряда с уже добытыми мехами и пушниной остается на месте. Разбивают лагерь, ухаживают за лошадьми, охотятся. Вторая часть дружины во главе с князем и Гаврилом Храбрым будет пробиваться дальше на север. Время на этот поход — не больше двух седмиц. Лето, тепло. Здесь, на севере, самое время поохотиться. Пищи вдоволь. Больше добычи — крепче княжество будет. Да и о подарках князю ноугородьцкому и князю полотьцкому не надо забывать. Мир с ними нужно закрепить. Ради этого стоит еще потрудиться.

В который раз Игорь Василькович рисовал Марфиньке в своем воображении будущее. Вернувшись с северного похода, он снарядит новый поход в Киев и Византию. Построит добротную ладью, загрузит лучшими товарами и с купцами уплывет на торги. За пушнину и меха получит много золота и серебра. Ему мерещилось собственное войско, дружины, новый княжеский дворец, отделанный серебром и златом, новый белокаменный собор. Он назовет его в честь княгини — Марфинькин собор. Князья ноугородьцкие и киевские будут встречать его с почестями. Слава об Осовецком княжестве разойдется по всей Руси.

Разгрузив добычу в одно место, князь поручил скорникам привести в порядок меха и шкуры. Очистить их от жира, просушить, обработать зельем, которое научил делать Благовест. С помощью правилок придать им изящную форму и вид. Работа эта была тонкая, требовала времени, внимания и терпеливости. Окончательной выработкой кож займутся дома.

Марфинька наотрез отказалась остаться в лагере. Не зная почему, но прежний уговор быть с Благовестом она отвергла.

— Что упрямишься, — молвил недовольный князь. — Здесь шалаш, тепло.

— Не убивай меня обидой, князь! — чуть не плакала она. — Помехой не буду. Я хочу видеть саамские селения, самих саамов. А вдруг встретим?

Князь уступил. Пришлось брать Благовеста, выделить ему и ей по лошади. Но охотиться им князь запретил. Еще две лошади в поводу везли оружие и снаряжение. Медленно, не спеша, они должны были делать переходы за пешими дружинниками.

Через три перехода начались вечномерзлые земли. Сверху зеленели и цвели травы и кустарники. Но пика в почве под этой зеленью натыкалась через три пяди на мерзлый грунт. Вокруг словно из земли вырастали большие валуны и камни. Дальше подымались оголенные скалы и горы. Леса не было. Только небольшие рощи невзрачных берез и сосен прятались в затишьи гор.

Справа протекала речка. Извилистая, с пологими берегами, с быстрым течением. Но текла она в противоположную сторону той, по которой двигалась сюда дружина.

— Она ведет в Дышюче море, — сделал вывод князь. — Мы — в середине саамских земель.

Впереди, по левую сторону, простиралось большое озеро. Оно сливалось с водами речки и образовывало большой затон.

Отряд подошел к западной излучине озера. Несколько больших валунов и камней как бы естественно образовывали круг, внутри которого можно было соорудить место для отдыха.

— Здесь будет стоянка, — решил князь.

Вскоре притащили из ближней рощи жерди, палки, соорудили шалаш. Марфинька с князем установили отдельный шалаш с выходом на озеро, вбили в замерзший грунт колья, внутри настлали лапок, укрыли волчьими, а затем медвежьими шкурами.

Не успели закончить все работы, как тучи сгустились, облака стали расплываться в разные стороны, налетел сильный и холодный северный ветер.

Начался ливень.

9. НЕОБЫЧНАЯ НАХОДКА

Дружина давно была на охоте. Дни стояли длинные, ночи светлые. Ветры не переставали гнать тучи на юг. Но, несмотря на капризную погоду, охотники ежедневно возвращались с богатой добычей. Украшением их доблести стали две шкуры белых медведей. Песцы попадались пушистые, с голубизной. Все это аккуратно обрабатывалось, упаковывалось в мешки, и остановить жажду к обогащению не хватало уже сил и рассудка.

Марфинька с Благовестом находились на стоянке, готовили пищу для охотников, зелье для отделки шкур, а то просто бродили и любовались этой дикой природой.

Однажды они шли медленно вдвоем по берегу озера. Был он извилистый и топкий, очертания его соответствовали извилинам реки.

— Сходим в горы, Благовест, — попросила Марфинька. — Не видела я гор вблизи.

— Камни. Что смотреть на них, — уклончиво ответил волхв.

— Камни так камни. Впереди день. Что делать? — настаивала она.

Благовест согласился: перечить княгине не посмел. Выбрали путь попрямее. Казавшаяся близко, гора будто отступала от них. После ливня земля еще больше раскисла, в следах проступала вода. За каждым шагом оставались вмятины во мху, но он, словно живой, выпрямлялся, и следы постепенно исчезали. Шаг за шагом упорно продвигались они вперед. Казалось, вскоре горы остановились, росли перед ними все выше и выше. Дикие, голые безжизненные скалы, отшлифованные ветрами и дождями, гордо возвышались над саамской переувлажненной землей. Только птицы могли добраться до вершин. Но птиц не видно. Марфинька долго любовалась красотой гор и скал, а затем решила приблизиться вплотную к каменным монолитам. Не доходя нескольких десятков метров до нависшей и грозной скалы, она удивленно указала рукой:

— Гляди, Благовест, нора…

Действительно, в горе зиял темный лаз. В рост человека. Будто два остроконечных камня срослись верхушками. Она подошла к пещере и заглянула внутрь. Там было темно. Неприятный сквозняк обдал тело.

— Пройдем? — спросила княгиня.

— Без огня опасно. Не провалиться бы…

— Мы осторожно.

Держась за руки, они прошли в пещеру. Благовест впереди, Марфинька — за ним. Глаза медленно привыкали к темноте. В дальнем углу они заметили две светящиеся неподвижные точки. Но стоило Благовесту сделать шаг, как огоньки, мелькнув в темноте, исчезли.

— Зверь или птица, — промолвил волхв.

Через несколько шагов они увидели: справа большой проем вел вовнутрь горы. Княгиня и Благовест заглянули туда. И первое, что поразило их — светящиеся камни. Бледные, желто-зеленого цвета, они будто тусклые звезды мигали на стенах, на потолке, на полу. По ним можно было определить: в горе грот. Небольшой, несколько шагов в длину и ширину. Благовест, пораженный таким явлением, не отрывал глаз от светящихся точек. Ему, прожившему столько и видевшему немало на веку, раньше не приходилось наблюдать подобное.

— Это волшебные камни, — прошептала Марфинька. — Возьмем с собой. Князь рад будет.

Но взять камни было делом непростым. Благовест мечом выковырял несколько их со стены, отдал княгине. Странное ощущение: камни горели на ладони и были холодными, как лед.

С необычной находкой вернулись на стоянку.

Вечером князь Игорь Василькович, укрывшись от постороннего взгляда в шалаше, долго и придирчиво рассматривал волшебные камни. Он их пробовал на твердость, на обработку — ножом, в темноте — на силу свечения. Он не знал, почему они светятся. Но смелые планы уже зрели в княжеской голове.

— Украшения из этих камней, — шептал он, — достойны носить только княгини и царицы. Мастеровой человек сможет сделать из них узорочье32, ценнее жемчуга. Византийские кораллы ничего не стоят по сравнению с этим камнем. О них-то я и наслышан, об этих камнях.

— Наберем себе их, — Марфинька перекинула из руки на руку несколько камешков.

Князь с таинственной улыбкой забрал их у нее и положил себе в карман.

— Мы их много наберем. Сколько унести сможем. И чтоб об этой норе не догадался ни один вой. Покличь Благовеста.

Княжеский чародей почти на коленях вполз в шалаш. Присел рядом с Игорем Васильковичем, приготовился слушать.

— Отчего горят эти камни? — князь достал один из них из кармана.

— Мне неведомо, — ответил волхв. — В писаниях об этом нигде не сказано. Только варяги толковали, что такие камни есть. Светятся, как тленное древо. Но редко кто их находит.

— Бог молитву мою услышал, — загадочно сказал князь. — Вот что, Благовест: о камнях…

— Твое веление, князь.

— Завтра всех отправим на охоту, а сами сходим в нору.

Плохо спал этой ночью князь. Ворочался с боку на бок, вскакивал, выходил из шалаша, осматривал, серо-светлое небо и снова ложился. Он еще не видел пещеры, но представлял, сколько богатства находится в ней.

— Дорогу эту не забыть бы, — шептал Марфиньке князь ночью. — Надо крепко запомнить. Украшений из этого камня я нигде и ни у кого не видал. Это наша находка. Твоя, княгиня. Добро, что взял тебя с собой. Счастливая ты. И род будет счастливый. Нельзя, чтобы дружинники узнали о камнях, чтобы не набрали их с собой. Тогда камни потеряют ценность. Они должны быть только у нас. А в следующий раз за ними можно будет послать Гаврилу Храброго с отрядом. Только за ними. Волшебные камни дороже мехов. Но как сделать, чтобы об этом никто не догадался?

— Не спишь чего? — тихо спросила Марфинька.

— Не могу, — признался князь. — Червь душу точит.

— Плохо, — она приподнялась на локоть, — когда в душе поселилось беспокойство. Жадность — плохой спутник в жизни.

Князь на это не ответил. Только тяжело вздохнул, обнял ее и уложил на медвежью шкуру. Сам прилег рядом.

— Плохо, — согласился он. — Но душу-то не ценят. Ценят силу и статок.

На зорьке раздался свист Гаврилы. Охотники, наскоро поев оставшейся от вечера жареной дичи, направились по реке вниз. Альдаген, все время увивавшийся возле князя, как-то нерешительно остановился у шалаша. Князь не выходил.

— Занемог князь, — сказал Благовест. — Нынче без него иди.

Альдаген недоверчиво посмотрел на волхва. Почуял что-то неладное, хотел заглянуть в шалаш, но Благовест легонько подтолкнул его в спину:

— Зелье варить буду. Видишь, сосуд на костре. Благовест брал живицу33, бросал в сосуд, разогревал.

Когда ушел Альдаген, пропитал ею паклю, навернул на шест.

Черная копоть от горящего факела быстро наполняла пещеру. От сквозняка пламя металось в стороны, светлые пятна и тени мелькали по стенам грота. Князь долго всматривался в эти стены, в сплошную каменную нору, а затем взял две секиры и начал долбить. Глухой звук отдавался в темных ходах, натыкался на препятствия и снова возвращался. Отколотые камни падали на дол. Благовест тут же подбирал их и складывал в кучу. Горка волшебного камня вырастала на глазах.

— Крепок камень, — в передышке говорил князь, — за то дорог, — и снова брался за секиры.

Благовест, глядя на своего господина, завидовал. Завидовал упорству, физической силе, гибкости мысли. Молод, а решителен. Такие ни перед чем не отступятся. К смерти относятся с презрением. В молодости и он думал так же. Но всегда оказывался один на один со своим несчастьем, и все шло прахом. И, ничего не достигнув, состарился, прибился к княжескому двору, как сухая щепка к берегу. Судьба. Только судьба властна над человеком. Ее не купишь ни богатством, не заставишь подчиниться мечом. Какая же у князя судьба?

Игорь Василькович работал без устали. Догорал третий факел, едкий дым висел под сводом грота, а осколки камней все летели и летели вниз.

— Остановись, князь! — просила Марфинька. — Кони не увезут.

— На плечах понесем, — сквозь зубы сказал князь. — Нам только до лагеря. Такое бывает раз в жизни.

Пополудни отколотые от стен и валявшиеся на полу камни собрали в одну кучу. Князь прикинул: будет полных два мешка. Груз для одного коня. Два других повезут пушнину и шкуры. Четвертый — оружие. Запасных коней больше не было.

— Придется, княгиня, и тебе пешком идти, — невесело сказал князь.

— Сил на это у меня хватит, — успокоила его Марфинька.

Он с благодарностью посмотрел на нее.

Перед наступлением вечера собрались все охотники. Добыча обильная. Настроение у дружинников было прекрасное. Княгиня с князем осматривали свежие меха, шутили. Альдаген, больше всех добывший песца, подошел к Игорю Васильковичу, томным и недоверчивым взглядом скользнул по его лицу. Незаметно было, чтобы князю нездоровилось. Ладони у князя натружены до мозолей, горят, словно побывали в кипятке. Князь, заметив на себе пристальное внимание нового дружинника, почувствовал к нему какую-то неприязнь. Не любил князь, когда его рассматривали открыто, с любопытством. Отозвав в сторону Гаврилу, Игорь Василькович спросил предводителя:

— Как Альдаген?

— Старается, — успокоил воевода. — Больше всех старается. И тропы ведает, и места, богатые добычею. Глаз наметан, что у коршуна.

— Вижу, — неопределенно сказал князь. — Глаз, как у коршуна…

Князь дал указание сытно и вдоволь накормить лошадей. Сделать запас корма на переход. Гаврила не спрашивал, на какой переход. Но все чувствовали — время покидать эти места.

В земле саамской наступил зенит лета. Отцветали травы и ягодники, на них появилась зеленая завязь. Она будто торопилась вырасти, быстро наливалась соком, увеличивалась на глазах. Но погода была капризной. Утро могло быть солнечным и ласковым, к вечеру — ливень. Холодный ветер мог неожиданно принести мокрые хлопья снега, а через час все стихало и выглядывало из-за туч ласковое и подобревшее солнце. Такие непредвиденные перемены были непривычны для дреговичей. Но и они уже с этим свыклись, не роптали, не жаловались. Трудились вдохновенно, и этот ежедневный тяжелый труд приносил им радость и удовлетворение.

Марфинька целыми днями находилась на стоянке, собирала травы и цветы, прогуливалась по берегам озера и речки. Благовест неотступно находился с ней. Он учил ее лекарским тайнам: какие травы и цветы от каких болезней, как их срывать и сушить, как готовить из них зелье. Эту мудрость за день-два постичь было невозможно, но Марфинька уже многое знала и дала себе слово, что, приехав домой, обязательно научится лекарскому знахарству.

Каждый раз поражала Марфиньку речка. Под водой скрывались пороги, и вода, перекатываясь через них, бугрилась, пенилась, будто старалась снести со своего пути препятствия. Но так повторяется каждый день, каждый час, пороги стояли, вода сопротивлялась, и это казалось вечным, непреодолимым.

Вечером, когда все работы были закончены и дружинники собрались на отдых, князь вышел из шалаша и объявил:

— Други мои! Послушайте княжеский указ. Хорошо потрудились вы в походе. Но всему бывает конец. Завтра в последний раз все едем на охоту, и каждый, что добудет, забирает себе. Это личная добыча, прощальная. Последняя в саамской земле. Послезавтра с зарей уходим отсюда, возвращаемся в княжество. Обратный путь всегда короче. В своем родном княжестве мы вместе отпразднуем день Великого Перуна.

Наступила торжественная тишина. Лица дружинников озарились улыбками. И вдруг одинокий голос нарушил эту тишину:

— Слава князю осовецкому!

— Слава!!! — поддержал многогласный крик. — Слава!!!

Князь низко поклонился своей дружине. Марфиньке показалось, что только Альдаген был недоволен сообщением.

10. РОКОВОЙ ДЕНЬ

Игорь Василькович торопился.

День предвещал быть солнечным и теплым. Утро ясное, прохладное, на траве обильная роса. Комары и мошки летают роем. Значит, быть погоде. Дружинники раньше обычного ушли на охоту.

Благовест привел коня, забросил на него пустые мешки и направился в нору. Князь уже работал там, сортировал камни, брал каждый из них в руки, будто взвешивал. Марфинька стала помогать ему. Наполнив камнями два мешка, вынесли на улицу. Перевязав их сыромятиной, чтоб удобнее взвалить на коня и закрепить, они уже приподняли их, как из-за горы выскочил гридин Ивор, весь в грязи, бледный, и, заметив князя с Благовестом, крикнул:

— Княже, беда! На реке свеи с саамами! Мешки с камнями рухнули на землю.

— Откудова?

— Против волн гребут.

— Много ли?

— О двух ладьях. Воев двадцать будет, — Ивор бежал, докладывая на ходу. — Не с миром идут. Требуют меха и шкуры отдать. Альдаген пошел на ступь34… Быть сечи!

— Пес поганый! — только и сказал князь. Марфиньку бросило в жар. Тяжело опустилась на

мешок с камнями, закрыла руками лицо.

— Боженька! — шептала она. — Отведи их от брани. Игорь Василькович вскочил на коня, вытащил из

ножен меч.

— Беги и собирай дружину! — крикнул Ивору. Рванулся вперед, но затем резко остановился, подъехал к Благовесту:

— Камни в нору! Все меха — в нору! От княгини — ни на шаг! Будьте тоже в норе.

За горой на берегу уже шла сеча. Свеи и саамы в легких боевых одеждах, со щитами, тугими луками и длинными пиками, рассыпались по берегу шеренгой, с диким криком и воем наступали на малочисленных дружинников. Некоторые княжеские вои, услышав боевой клич Гаврилы, бежали из засад и дальних троп к реке. Князь несся на коне, комья грязи летели из-под копыт. Игорь Василькович торопился. Знал, что его дружина не готова к бою. Защитные шлемы с сетчатыми металлическими наушниками остались в лагере, металлические нагрудники — там же. Даже мечи не все взяли с собой. Многие — с охотничьими ножами. Только смелостью, только отвагой можно было одолеть врага.

Князь, словно разъяренный тур, врезался на коне в боевые порядки свеев и саамов. Тяжелый меч молнией носился над головами врагов. Упал один, второй… Но и отряд дружинников редел. Пронзенные стрелами, незащищенные воины падали, стонали. Вдруг конь под князем споткнулся, упал на передние ноги, и Игорь Василькович вылетел из седла. Но удержался. Тут же вступил в схватку с могучим неприятелем. Мечи скрестились, заскрежетали, заискрились. Скрежет металла резал уши, внушая страх, вызывая лють. Князь наступал. Сильным ударом расколол он щит свея, следующим — располосовал врага.

— Вои! — кричал князь. — Не посрамим оружия осовецкого. Костьми ляжем — позора не будет!

Отряд дружинников стал теснить свеев и саамов к берегу. К Игорю Васильковичу на коне подскочил разгоряченный воевода:

— Бери коня, князь! Уходи!

— Не надо. Где Альдаген?

— В ладьях с неприятелем. Уплывает по течению.

— Полонен?

— Сам добирался. По всему — он ожидал врагов.

— Надобно поймать его.

И вдруг резкий, истеричный голос слева заглушил гул и лязг сечи:

— Неприятели позаду!

Марфинька наблюдала за происходящим. Хотела птицей ринуться на помощь, но Благовест крепко держал ее за руку, не разрешая сделать и шагу. Приказал, чтобы и голоса не подавала.

— Неприятели позаду!

Князь инстинктивно повернул голову назад. Скрываясь, пригибаясь к земле, со стороны гор на помощь свеям и саамам двигался второй отряд. Игорь Василькович, наверное, сразу понял безысходность своего положения. Силы теперь были слишком неравны. Первый проблеск победы таял, как туман. Князь снова кинулся на врагов. Можно было все уладить, мелькнуло в мыслях, договориться. Но Альдаген… Непреднамеренно ли затеял сечу? Не по договоренности ли? И Гаврила об этом говорил…

Князь поднял руку с мечом, но что-то со стороны ладьи ударило его в спину. Он не кричал, не звал на помощь. Только рука его ослабла и меч выпал на землю, а затем князь и сам повалился лицом в траву. Господи, неужто конец?

Марфинька и Благовест, скрытые за валунами, видели, как один за другим падали убитые дружинники, как медленно повалился Ивор, пронзенный стрелой, как Гаврила Храбрый, кроша врагов, был стянут удавкой с коня и пришит к земле пикой. Из-за поворота реки показались еще две ладьи. Снова шла подмога. Теперь наблюдавшим стало ясно и очевидно, что за ними охотились, выжидали удобное время. И Альдаген в этом, видимо, сыграл не последнюю роль.

Марфинька вспомнила вчерашний испытывающий взгляд Альдагена, его еле заметную и недобрую улыбку на тонких губах, во взгляде — что-то надменное, гордое, самоуверенное…

После боя свеи и саамы подбирали на поле боя своих товарищей, сносили на берег. Положив их в ряд, возносили к небу руки, что-то кричали. Затем сородичей осторожно опустили в реку. Трупы чужаков не трогали. Собрали оружие, кое у кого сняли одежды, свежую добычу. Возле неподвижного князя собралась толпа врагов, что-то обсуждала, но князя не трогали. Небольшая группа неприятелей направилась к стоянке. Марфинька с Благовестом незамеченными проползли в пещеру и оттуда продолжали наблюдать за пришельцами.

Свеи и саамы начали искать что-то в палатках, в шалаше князя. Рубили парусину, кричали, выворачивали настилы, осматривали валуны. Благовест догадался: искали мешки, которые они успели перенести в грот. Марфиньке показалось, что среди грабителей мелькнула длинная и сутоловатая фигура Альдагена. Тот размахивал руками, что-то доказывал, показывал на юг, в сторону оставшейся части отряда. Они не знали, куда делись княгиня и Благовест. Видимо, решили, что они увезли мешки. Вскоре запылал костер: горели палатки, шалаш. Дым стлался низко по земле, плыл в сторону реки и гор. Больше из грота они рассмотреть ничего не могли.

Марфинька словно обезумела. Металась в темноте по гроту, вырывалась из пещеры, Благовест силой удерживал ее. Успокаивал как мог. Она садилась на кучу мехов, закрывала лицо руками и рыдала. Видела, чувствовала, какая большая беда навалилась на нее и княжеский род. Проклинала этот ясный день и погоду, эти меха и камни, тот час, когда двинулись в этот поход. Почему не ушли отсюда вчера, позавчера? Зачем нашла она эти волшебные камни, которые принесли ей не славу и богатство, а смерть. Смерть, смерть!!!

Княгиня не чувствовала холода, который пронизывал ее до костей, судорог, начавших сводить тело. На стенах, сводах, земле горели камни, словно звериные глаза, полыхали холодным свечением и напоминали только одно: смерть!

Ближе к вечеру, когда все стихло и Благовест убедился, что свеи и саамы покинули место сечи, он выбрался из пещеры, осмотрелся. Затем вместе с Марфинькой пошли к речке. Увиденное еще больше потрясло их. Осовецкие вои лежали в неестественных позах, кровью залита зеленая трава, тусклые, бессмысленные глаза убитых смотрели в ясное и чистое небо, словно ждали оттуда спасения. Благовест нашел тело князя. Из раны торчала короткая, с пером на конце стрела. Он ее резко выдернул и… услышал глухой стон князя. Из раны хлынула кровь.

— Жив! — прошептал Благовест. — Князь жив!

Он осторожно повернул тело на сторону: князь лежал на мече. Вырвав из своей рубахи кусок ткани, зажал рану. Князь снова застонал. Лицо его было бледное, бескровное. Он открыл глаза и, увидев перед собой волхва, еле слышно прошептал:

— Все побиты?

Благовест промолчал. Только печальный взгляд его сказал о том, что случилось.

— Марфинька где?

— Жива, князь, жива… Вот она…

— Убереги ее…

У князя не хватило сил повернуть голову в сторону жены. Он снова потерял сознание.

Благовест, перевязав рану, взвалил тяжелое тело князя на себя и понес к пещере. Каждый шаг давался с трудом. Ноги грузли в мягком переувлажненном грунте. Волхв чуть приподнял голову и оглянулся вокруг. Далеко, среди редких деревьев, увидел коня. Он каким-то чудом убежал с поля боя. Вначале Благовест хотел положить князя на землю и сбегать за лошадью. Но передумал. Шаг за шагом продолжал тяжелый путь.

Марфинька брела сзади. Слезы катились по щекам, слова печали вырывались из ее уст:

— Ох, соколик мой… Ох, родимый мой… За что же нас так бог покарал…

— Жив он! — успокаивал Благовест.

Жив? Что из того, когда он так тяжело ранен, когда все дружинники полегли в сечи. Как выбраться отсюда? Она помогла Благовесту осторожно снять со спины тело мужа, уложить на траву у входа в пещеру. Взяла княжью руку в свою — безжизненная, но теплая. Положила палец на пульс и почувствовала, как слабо, неритмично вздрагивает жилка. Жив!

Побежала в грот, принесла бронзовый сосуд с водой. Намочила лоб, губы, посиневшие, будто усохшиеся. Игорь Василькович открыл глаза. Долго смотрел в голубое небо, затем, будто поскользнулся взглядом на ее лице, широко открыл веки и слабым голосом промолвил:

— Я видел другого охотника с Онеж-озера…

— Как?! — вскрикнула Марфинька.

— Князь ноугородьцкий предал меня… — Князь закрыл глаза, боль искривила его лицо. — Убереги наследника. — Марфинька больше догадалась по движению губ, чем услышала невыразительный шепот мужа.

— Все сделаю для этого, — сказала сквозь плач.

И вдруг резкая боль обожгла ее внутри. Она стиснула зубы, закрыла глаза, двумя руками схватилась за живот.

— Благовест, дурно мне, — успела вымолвить княгиня.

Теряя сознание, упала рядом с князем.

11. ШАГ В ВЕКА

В ту ночь, когда на улице выло и стонало, Благовест ни на минуту не сомкнул глаз. Много он повидал в своей жизни, много сделал людям добра, спасая их от недугов и смерти, но того, что увидел и пережил, — хватило бы вновь на такую жизнь.

В углу грота горел костер. В глиняном сосуде варилось зелье. При свете полыхавшего огня чародей заживлял князю раны. Наложил повязку на пронзенное стрелой место, туго перетянул тело, остановил кровь из раны на голове. Князь тихо стонал, просил воды. Волхв давал ее мелкими и редкими глотками.

Марфинька лежала на медвежьей шкуре чуть дальше. После того как Благовест избавил ее от болей в животе, остановил кровотечение, она облегченно вздохнула, закрыла глаза и уснула.

Сколько проспала, не знала, но открыв глаза, увидела: от ярких, солнечных лучей посветлело на улице и в гроте. Стояла гнетущая тишина. Благовест, казалось, еще больше постаревший и осунувшийся, сидел на мешке с камнями, думал, обхватив голову руками. Она попыталась привстать, и он, услышав шорох, как бы очнулся и вопрошающе посмотрел на нее.

— Что с князем? — спросила Марфинька.

— Жив.

— А дальше?..

— В жизни бывают моменты, — как-то странно начал он, — когда только единственное решение оказывается правильным. Я обдумываю его.

Марфинька хотела привстать, но Благовест предупредил:

— Нельзя тебе, княгиня. Я перенесу тебя на новое ложе. Холодно на долу.

Она заметила, что в противоположном углу выложена высокая куча из мехов. Благовест успел приготовить новое ложе, когда она спала. Он взял ее на руки, перенес на приготовленное место. Затем склонился над ней, протянул ладонь и показал княгине какое-то чудное украшение: маленький серебряный топорик, закрепленный на шелковой белой нитке.

— Это талисман викингов, — сказал он. — Я снял его с шеи Альдагена.

— Альдагена?! — испугалась Марфинька. — Где он?

— Убит. Убит теми, кого позвал на нашу добычу. Видимо, за то, что не уследил, где находятся меха и скоры… — тихо сказал чародей. — А такие талисманы носят только викинги — извечные наши враги. Альдаген был нашим врагом.

— Да, Благовест, — призналась Марфинька. — Альдагена я видела еще в Ноугородьцку, в одеждах княжеского дружинника.

— Пошто же молчала? — страшно удивился старик. — Выходит, Глеб Святославович послал его на нашу погибель?

— Выходит. Об этом догадывался и князь. Но у меня не было уверенности в том, что я видела именно его. Думала — схожесть…

И вдруг Марфинька поняла, что во всем случившемся виновата она. Вспомнила, как после княжеского совета Игорь Василькович изрек, что женщины в походе приносят несчастье, как воевода с недоумением смотрел на ее дружинницкие одежды, но возражать князю ничего не стал. Неужели Бог наказал их за то, что она решилась идти в этот поход? Тайно, без благословения родителей. Снова защемило в горле, слезы градом покатились по щекам. Да, виновата она. Даже и тем, что не высказала своего сомнения насчет Альдагена. Но как ей сейчас оправдать себя. Перед князем, перед почившими. Как?

— Благовест! Ты должен спасти князя!

— Он спасен.

— Этого мало, — разрыдалась она. — Князь должен быть доставлен на родину, в свое княжество…

— Об этом и мыслю.

— А в какую сторону ушли враги? — вдруг спросила Марфинька.

Ей показалось, что Благовест вздрогнул.

— По течению, — в задумчивости произнес он.

— А мне показалось, что несколько саамов ушли против течения, — неуверенно сказала княгиня.

— Показалось? Или ты видела?

Марфинька, прищурив глаза, смотрела на Благовеста, силясь припомнить случившееся.

— Дым застлал все вокруг… Не уверена… Но князя… — и снова разрыдалась.

Благовест не успокаивал. Видимо, дал ей возможность излить душу до конца. Она плакала, проклинала себя на чем свет стоит, а он принялся за чародейство. Распорол потайной карман в одежде, извлек из него неведомые ей сухие цветы и корни. Посмотрел на них в отблесках метающегося пламени, бросил в сосуд с кипящим зельем. От нее ничего не таил.

Марфинька и Игорь Василькович, княжеская чета, лежали перед ним, израненные, больные, беспомощные. И от него, Благовеста, сейчас зависело — быть или не быть княжеству Осовецкому. Марфинька понимала, что ей пока нужен покой, отдых, она не могла ходить. Князь был совершенно бессилен. В живых остался только один конь. На нем можно было доставить в оставшийся отряд кого-то одного из них — или князя, или ее. А затем вернуться гуртом, чтобы привезти другого. На это уйдет одна седмица. Не больше. Вернувшись, смогут забрать и княжескую добычу. Но как это сделать? Кто должен стать этим другим? Она, только она. Ждать нельзя.

Благовест словно читал ее думы. Наблюдал за Марфинькиным лицом, ее движениями. Затем присел рядышком и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Есть только один выход, княгиня. Один-единственный. За долгую жизнь я им никогда не пользовался. Это была моя самая большая тайна. Я обучился этой тайне еще в молодости, когда бывал в византийских краях. Я знаю, как усыпить человека. На неделю, на месяц, на год… Я знаю, как оживить его потом…

Марфинька на минуту забыла о своей болезни, о своей усталости. Широко открыв глаза, слушала чародея, сразу даже не поняла, что речь идет именно о ней, что свою тайну он хочет испытать именно сегодня.

— Мне страшно, Благовест, — вдруг осознав его слова, вскрикнула она. — Мне страшно!

— Не беспокойся, княгиня, — стал успокаивать он. — Страшнее случившегося быть уже не может. Не погибель силой тебе учиняю. Князь жив. Ты ему нужна тоже живая. Поспишь, наберешься сил, тебе нужен покой и отдых. Верь мне…

Она думала. Думала о князе. Чего бы ни стоило, его надо спасти. Даже ценой собственной жизни. Знала, что это надо делать сейчас, немедленно.

— А дорогу обратно не забудешь? — с надеждой спросила она.

— Я все предусмотрел, княгиня. Метки надежные мной установлены, заблудиться невозможно. И ты в безопасности будешь. Я закрою вход в нору. Огражу тебя от случайностей.

— На все згодна, — решилась она. — Верю тебе, отец. Делай как знаешь. Только дозволь попрощаться с мужем.

Благовест приподнял тело Игоря Васильковича. При каждом движении он тихо постанывал, глаз не открывал. На щеках играл румянец. Она рукой дотронулась до его лица, пригладила волосы на голове. Князь горел от жара, был в беспамятстве. Она, глядя на мужа, стала читать молитву. Благовест тем временем положил княжеский меч рядом с камнями, часть приготовленного зелья налил в чашу, а в оставшуюся добавил новых кореньев, прокипятил и слил в глиняный сосуд, закрыл его. Чашу протянул ей.

— Выпей. Полегчает.

Она не противилась. Глоток за глотком выпила пахучий, сладко-терпкий бальзам и опустила голову- на меха. Ей становилось легко, приятно, она будто почувствовала возвращающиеся к ней силы. Благовест укрыл Марфиньку медвежьей шкурой, надел на голову шлем. Она улыбнулась от такой заботы.

— Мне хорошо, Благовест.

— Лежи, дочка, лежи. Все будет добро. Княгиня глубоко вздохнула, закрыла глаза. Ее ровное

дыхание слабело и слабело, становилось реже и реже. Она уже не могла молвить ни слова, ни делать движений. Она только чувствовала, что Благовест стоит рядом, держит ее руку в своей. Марфинька медленно засыпала. В теле чувствовала необыкновенную легкость, казалось, оторвалась от земли и, как птица, стала парить в воздухе. Будто летела над родными местами, отчетливо видела синеглазые озера, луга и дубовые рощи, белоснежные березы, необъятные заболоченные места, среди которых вилась чистоводная серебристая Припять. Затем узрела родительский посад. Весь в цвету. Ее вышли встречать отец и мать, протянули к ней руки, просили, чтобы она опустилась к ним. Но Марфинька уже была птицей. Настоящей белоснежной птицей… Покружилась над родительским домом и улетела навстречу появившемуся на горизонте зареву.

Последнее, что она услышала, — жалобное, протяжное ржание коня. На нем Благовест увозил израненного князя на юг…