Коран

Вступление

Во имя Аллаха, Всемилостивого, Милосердного!

Русская философия и богословие всегда с глубоким пониманием относились ко всем монотеистическим религиям, считая, что вера в Единого Бога и Его праведный суд — одна и та же во всех Откровениях. Открыть Истину одним и скрыть ее от других было бы противно правде и милосердию Божьему. Этим единством Божьим логически требуется единство человечества, связанного с Богом, т. е. единство истинной религии как веры для всех народов. И несомненно, каждая из великих религиозных культур не есть механическое накопление разнородных элементов, а выросла на исторической почве из живого зерна, брошенного туда великим гением Творца, с именем Которого обрело бытие и внутренний смысл «все, что пребывает на земле и в небесах». Живым зерном этим и являлась пророческая миссия посланников Господних.

Религиозное миросозерцание издревле характеризовалось идеей пророка, или посланника Божьего, человека, находящегося в особом, личном отношении к Богу, получающего откровения свыше и становящегося посредником между Богом и людьми, которые через него получают священный закон и Писание.

У иудеев таким посланником был Моисей, передавший своему народу святой Закон — Тору; христианство сформировалось с приходом Иисуса Христа, принесшего Евангелие; и наконец, ислам сложился с приходом посланника Мухаммада и священной книги — Корана. Название «расулу-лла», которое обыкновенно дается Мухаммаду и им самим, и его последователями, значит «посланник Божий», «человек, получивший миссию от Бога». «Если видеть во всемирной истории дело случая, результат внешнего механического сцепления мелких факторов, тогда, конечно, Мухаммед не имел никакой миссии, но единственно только потому, что с этой точки зрения вообще никто никакой миссии иметь не может. Если же признавать в истории внутренний смысл и целесообразность, тогда, без сомнения, такое огромное мировое дело, как создание ислама и основание мусульманской культуры, должно иметь провиденциальное значение, и миссия Мухаммеда не может быть отнята у него; а способ, каким он получил ее, совершенно согласуется с психологическим опытом и историческими аналогиями» (Моисея и Христа).

Такова позиция по этому вопросу одного из крупнейших философов, профессора С.-Петербургского университета Владимира Сергеевича Соловьева (1896 г.). И далее у В. Соловьева читаем:

«Неодолимое упорство противников Мухаммеда в отвержении истины, возвещаемой им по повелению Божию, — упорство, плохо прикрываемое явно недобросовестными аргументами, естественно навело Мухаммеда на мысль, что эти его противники, так же как и предшественники их, отвергавшие прежних пророков, делали это не по неразумению, а по злой воле... И когда люди непреодолимо упорствуют в неверии — это значит, что они осуждены на гибель всеведущим Богом, Который, зная, что они в глубине души своей бесповоротно предпочли зло добру, не заботится более об их спасении, а, напротив, для Своих провиденциальных целей ожесточает еще более сердца их», — т. е. эта идея о предопределении основана не на произволе Божьем, а на Его всеведении и вседейственности, на которые много раз и с особым ударением указывается в Коране. Свобода предпочтений не только не упраздняется, а, напротив, вменяется человеку, вводится в рамки чисто внутреннего, нравственного отношения его к Богу: быть добрым или злым, принять или отвергнуть предлагаемый ему закон Божий, оставаться верным этому закону или отступить от него, одним словом, быть в сердце своем с Богом или без Него — это зависит от самого человека. Тем самым Коран как бы возвращает все религии к их общему источнику — религии Авраама — и делает принятие ее нравственно обязательным для добросовестных последователей Моисея, Христа и Мухаммада. Понятие о Едином, истинном Боге и необходимости чистого служения Ему существовало еще до Мухаммада между теми арабами, которые не приняли ни иудаизма, ни христианства и назывались «отделившимися», или, по-арабски, «ханифами», что впоследствии стало обозначать последователей древней веры Авраамовой, — в этом смысле и Мухаммад называет себя ханифом. Мухаммад решительно отклоняет от себя притязание быть основателем или первым провозвестником ислама. «Ислам, — говорит он, — это религия Ноя (Нуха), Авраама (Ибрахима), Моисея (Мусы) и Иисуса (Исы)». (См. С. 42, ст. 13, и далее по Корану см. С. 3, ст. 84.) Это единство и древность ислама заставляют Мухаммада осуждать всякую религиозную исключительность и требовать одинакового признания всех исторически различных проявлений истинной религии (см. С. 4, ст. 150; С. 3, ст. 64-68; С. 2, ст. 135-136). «Мухаммед нигде не выставляет учение Корана как высшую ступень религиозного развития, — признаваемое им превосходство этого учения, равно как и веры Авраамовой, с которой оно, безусловно, тождественно, состоит не в большей полноте или высшем развитии религиозной истины, а единственно только в том, что здесь эта истина остается в своей первоначальной чистоте: „Наша вера чиста“. Все пророки получали чистую веру с неба („Меж ними Мы не делаем различий“, — говорит Аллах), но затем она искажалась частью по вине людей (книжниками, фарисеями, первосвященниками), частью от действия злого духа», — продолжает Вл. Соловьев в своем глубоком анализе вероучения ислама.

Итак, Коран — это святая книга мусульман, переданная им посланником Божьим — Мухаммадом. В мусульманской теологии есть термин «иджаз», который означает «быть бессильным создать что-либо подобное тому, что создано Аллахом», а ведь Коран и есть Калямулла (Слова Господни). Это уникальный по стихосложению, торжественному восхвалению и бытовой мудрости свод морально-нравственных, религиозных, гражданских, политических и юридических норм, переданных пророком за сравнительно длительный период времени; появление первой Суры (главы) под номером 96 относится примерно к 610 г., последняя же составлена незадолго до смерти Мухаммада в 632 г.

Традиционно общепринятым считается, что структура его айатов (стихов) и их смысловая значимость настолько совершенна, своеобразна и многолика, что пословному переводу не подлежит и возможным представляется лишь смысловое толкование этого Писания. Поэтому английское академическое издание выпустило его под заголовком "The Qur'an Interpreted" ("Толкование Корана") [London, Oxford University Press, 1969] и настаивает на правомерности такого заголовка, а я как автор нижепредставленного перевода на русский язык, держась той же позиции, выбираю для себя заголовок "Коран. Перевод смыслов".

С выходом ислама за пределы Аравии возникла острая необходимость «дубляжа» единственного экземпляра низведенного текста, записанного с уст Пророка и упорядоченного (в смысле расположения Сур и айатов) при его жизни. После смерти Пророка этот экземпляр бережно хранился в домах его последователей: Абу Бакра, Умар ибн аль-Хатаба и, наконец, халифа Османа, во время правления которого (644-656 гг.) специальная коллегия, возглавляемая Зейд ибн Табитом (жившим в бытность Мухаммада и писавшим под его диктовку), взяв за основу этот экземпляр Господнего Откровения, утвердила строго определенный канон расположения глав и стихов Корана, закрепив его в четырех рукописных экземплярах, отправленных на четыре стороны света; на восток (Вавилония — Ирак и Персия), на запад (Египет и долина Нила), на север (страны Шам — Сирия, Ливан, Иордания), на юг (Йемен и граничащие с ним районы Африки). И за тысячу четыреста лет своего существования текст Господнего Руководства не претерпел ни малейшего изменения.

В связи с этим может возникнуть (и возникает) вопрос: не слишком ли современен русский язык моего перевода? Возможно, новые формы и покажутся чуждыми словарю Писаний, к которым привыкли читатели. Но словесная семантика Корана настолько широка, что легко поддается ассимиляции с новыми преобладающими единицами современного языка. И это вполне соответствует тому положению ислама, что Коран — Святая Книга всех времен и народов, т.е. всех языков в их постоянном обновлении.

И далее.

Перевод Священного Писания не укладывается в рамки традиционной практики перевода, а накладывает на переводчика тяжкую «узду»: передать не столько словарное значение той или иной языковой единицы, сколько ее, так сказать, религиозно-тафсирный смысл (о значении «тафсир» см. ниже). А потому традиционно выполненные переводы не только лишают Коран его духовно-поэтической окраски (а Коран изложен в форме высокопафосного стиха), но и приводят к выраженному оскудению передачи смысла Писания. Так, к примеру, чрезвычайно высокочастотное «такуа» и, соответственно, его производное «мутакин» традиционно переводятся как «бояться Бога» и, соответственно, «те, кто боится Бога», где совершенно не передано его значение «быть благочестивым» и, соответственно, «те, кто блюдет благочестие», хотя в большинстве случаев коранического текста звучит именно призыв к благочестию как атрибуту веры в Господа, а не призыв страшиться Его — такого Всемилостивого и Милосердного! То же самое мы встречаем и в передаче значения столь же частотного «сабр» и производного от него «сабирин», где во всех переводах звучит «терпение», а значение (терпеливой) «стойкости» (духа) утрачено. Слова Господни, переданные на одном языке, не имеют абсолютно адекватного аналога на другом. Исходя из этой посылки, главной заботой переводчика Священного Писания должна стать максимально точная передача смысла (что и является собственно целевой установкой низведения Писания как руководства для жизни). Поэтому за основу перевода принимается не только буквальный текст Корана, но и один из лучших и наиболее полных тафсиров к нему не только арабских, но и европейских изданий. К сведению читателей: тафсир — это развернутое толкование айатов (стихов) Корана, выполняемое, как правило, самыми просвещенными в этой области священнослужителями, теологами и теофилософами ислама. В этой связи следует учитывать чрезвычайно важный, на мой взгляд, момент. У самих арабских теологов и теофилософов содержание тафсиров обусловлено индивидуальным восприятием, суждением и умозаключением, причем те или иные политические режимы арабских стран приемлют одни и отвергают другие. То есть каждый тафсир социален по времени и индивидуален по стилистической умеренности, радикальности и даже, если хотите, словесной воинственности. Поэтому мне представляется, что иногда переводы иностранцев, выполненные с единственно объективной точки зрения исследователя, стоящего вне религиозного мировоззрения, и, соответственно, прилагаемые к ним тафсиры могут претендовать на большую объективность, лояльность исходному тексту и логичному отчуждению от конкретных условий и времени перевода. Хотя отправными справочными материалами для меня были исконно арабские тафсиры ученых-богословов ат-Табари, Ибн Касира, Сайда Кутба, тем не менее для большей полноты осмысления текста Писания я использовала также тафсир крупнейшего ученого-исламоведа Абдуллы Юсефа Али, представленный в американском издании Корана на английском языке в переводе того же автора («The Holy Qur'an», Amana Corp., Brentwood, Maryland, USA, 1983).

В предлагаемое издание также включены материалы Комиссии по научным знакам в Коране и Сунне при Всемирной лиге мусульманских стран в Мекке. Интересные материалы были предоставлены мне участниками Международного симпозиума по научному аспекту в Коране и Сунне, проведенного в Москве в 1993 г. д-ром Маршалом Джонсоном, Филадельфия, США, и д-ром Кейтом Муром, Торонто, Канада, которые стали мне верными друзьями и лояльными советчиками по вопросам научного толкования Корана применительно к современным открытиям науки, с тем чтобы у меня была возможность полнее удовлетворить правомерную взыскательность образованного русскоязычного читателя, не привыкшего принимать что-либо на слово.

«Как своим необычайно глубоким содержанием, так и своими богатейшими языковыми средствами Коран безусловно может претендовать на положение одного из величайших литературных шедевров человечества» — такова оценка Корана одним из лучших английских переводчиков этой книги — Артура Дж. Арберри в его предисловии к оксфордскому изданию Корана на английском языке 1969 г. И я думаю, такая оценка одного из крупнейших арабистов Великобритании не является ни субъективной, ни случайной. Коран явился тем сводом конституционных и морально-нравственных уложений, который породил, сформировал и дал необозримо долгую жизнь государственности, не имевшей прецедентов в истории. Государство Халифат, возникшее в Аравии в VII в. в результате религиозно-реформаторской деятельности Мухаммада, не только превзошло по размерам все бывшие до него великие империи гуннов, готов и тюрков, но оказалось долговечным государственным образованием с неизмеримо большим влиянием на всемирную историю, науку и культуру. В Халифате, охватившем в период расцвета более четверти цивилизованного мира, в процессе взаимодействия различных культур сложилась новая высокоразвитая цивилизация, языком которой стал арабский, а идеологической основой — ислам, монотеистическая религия с полной системой этико-правовых норм и религиозно-политических институтов. Эта арабо-мусульманская культура на много веков вперед определила пути развития народов, исповедующих ислам.

Таким образом, возникновение ислама и созданной им государственности, обращение ряда высокозначимых политических регионов к золотому веку раннего ислама, как к идеалу общественного устройства, вызывает все растущий интерес ученых к исследованию этой важнейшей составной части истории всего человечества, без которой невозможно понять ее закономерности. В этой связи следует учитывать специфику возникновения ислама, поскольку все документальные источники научного исследования восходят прежде всего к личности одного человека, основателя этого вероучения, претворившего в практику жизни откровения, ниспосланные в Священном Писании — Коране.

(Watt, 1970, стр. 183-184).

Артур Леонард:

Бертран Рассел (философ):

Роберт Блифолт (историк):

Стенвуд Кобб (основатель Всемирной ассоциации прогрессивного просвещения):

И вот с этой позиции, открыв Коран, читатель должен без предвзятости понять и проникнуться духом Писания, завоевавшего умы целых народов, возбудившего в них убежденность в истинности ниспосланного и превратившего их в могучую действующую силу истории.

Мне бы очень хотелось надеяться, что русский перевод Корана, представленный ниже в стихотворной форме, может внести несколько большую эмоциональную и стилистическую приближенность к оригиналу, нежели традиционное академическое издание. Мои скромные усилия не могут претендовать на сколько-нибудь значимую долю передачи Божественной красоты айатов Корана, небесной музыки его стихосложения, но это по крайней мере потуги хоть в какой-то мере погрузить русскоязычного читателя в атмосферу стиха Господнего Руководства. Я убеждена, что каждый разумный и серьезный читатель обнаружит неожиданно для себя внутреннее удовлетворение и своего рода просветление от соприкосновения со Словом Господним, которое не оставит его безразличным и чей исполненный глубокого смысла, необычайно торжественный стих будет долго волновать его воображение.

Иман Валерия Порохова, академик Российской Академии Наук ©1991 г.