Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)

Николай ПОЛУНИН

Коридор огней меж двух зеркал

Повесть вторая (*)

(*) Повесть первая опубликована в сборнике "Меч короля Артура", М.: Молодая гвардия, 1990.

1

В общем, теперь оставалось одно: ехать домой. Раскидать с капота кем-то - не Максом ли? бедный мальчик! - наломанные ветки, забраться в машину, вырулить на задней передаче обратно на гравий проселка, по нему, хрустя шинами, - до шоссе и - ехать домой. Всякий раз, когда это кончается так - с посторонними, с шумом, с гамом, с отупелыми от сознания собственной ответственности под фуражками рожами полицейских, с отупелыми от сознания собственной значимости гладкощекими деятелями из магистратов, с ярким светом - светом фар, светом ламп, - из-за которого место, где в тебя стреляли два часа назад, делается похожим на съемочный павильон, - всякий раз потом просто-напросто садиться в машину и ехать домой представляется чем-то диким...

Миновав развязку, он с Брюккского шоссе попал на "Транс-Европа-четвертое". Вышел в крайний, скоростной ряд, с удовольствием пронаблюдав, как столбик спидометра плавно вырос до отметки двести десять и замер как приклеенный. Отчего-то Питеру не захотелось петлять по маленьким дорогам, выискивая маршрут покороче, хотя так приходилось делать крюк километров в семьдесят. Ничего, не всегда самый короткий путь-самый быстрый.

...Полицейский капитан какой-никакой дурак, а отвязался быстро. Знают, знают Папину марку - глубокая тайна, интересы клиента, все такое, и хоть ты сожри на моих глазах все свои нашивки, ничего я тебе не скажу, фараон чертов. Тоже, додумался, волочить ребятишек среди ночи в участок. Я позвонил - из его же машины, кстати, - в Гамбург, и надо было видеть их морды, когда Полина разговаривала с отцом. Хотя, если честно, то не понравилось мне, как она разговаривала. "Да, отец", "нет, отец", "хорошо, отец", "конечно, отец". Ну да это теперь, наверное, уже не мое дело. Да это и никогда не было моим делом, по существу говоря. А вот сколько там обещал ее родитель за возвращение дочери, это уже меня касается самым непосредственным образом, да, да, государи мои, черта с два вам - бессребренник...

Он едва не вжал обе педали в пол. Вот идиот!!! Чек! Чек от Лэгга!.. Вынул вздрогнувшими - удивился - пальцами старый портмоне из внутреннего кармана, из портмоне - конверт. Одновременно совершенно непроизвольно поглотал, прислушиваясь к ощущениям. Не паникуй, если что - давно бы почувствовал. Так. Прозрачный квадратик - поднес к лицу, чтобы не отрываться от дороги, - оставался прозрачным. Это нет. Другой не расслоился. Это тоже нет. Так... и это - нет. Вот дела, неужели там действительно просто чек? Потряс конверт - на соседнее сиденье выпорхнула розовая полоска с металлическим отливом. Не отрава, не взрывчатка, не "горчишник" - чек. На... бросил короткий взгляд в уголок, где тлели две рубиновых и одна белая точки... на двадцать пять тысяч еврасов. Расщедрился, плешивый гриб. Хотя что ж, он ничем не рисковал, мог выписать и полмиллиона, и миллион, все равно получать бы я не явился. Он думал так, что я не явлюсь. Одна деталька: Мариус Ленц, оказывается, отвратительно стреляет.

Так. Теперь подумать, что с этим чеком делать. Двадцать минут шестого, рано, банки откроются больше чем через полтора часа, Лэгг успеет чек опротестовать. Если уже не успел. Если вообще это не дутая бумажка. Впрочем, шанс, совсем крошечный, есть. Так. На шестнадцатом километре после Санкт-Ремса, с этим его университетом на горе, имеется автобанк с круглосуточными столбиками - и из машины не выходить. Ага, вот, значит, что меня потянуло на "Транс-Евро-4", вот чего тебе не хватало, Питер Вандемир, вот чего ты все время подсознательно ждал расчета в еврасах. Ну-ну...

В этот ранний час клиентов почти не было. Он запустил чек в щель, набрал все, что полагалось, нажал "ожидание" и быстро переехал на другую сторону площадки. С места за ним никто не рванулся. Закончил расчет у другого столбика и, удостоверившись, что осечки не произошло, чек обратно не выплюнуло, деньги ушли, влился вновь в поток машин. Был уже совсем день.

Вот так, Пити, ты становишься богатым. Двадцать пять тысяч - и ни на пол-евраса меньше. Слышишь, Серж? Слышишь, Перси? Ай-яй-яй, как я устал. Мысли бегут, бегут, ни за одну не зацепиться, не уследить. Устал. Надо выспаться, а то совсем все разладилось в башке. В твоей несчастной лысеющей голове, Питер Вандемир...

Не в голове. В левой половине туловища. Мозг слишком объемен, в голове не монтируется...

"- Что можно сказать сейчас о положении в целом?

Изменилось ли оно по сравнению с первыми годами? Если ли у вас

какие-либо прогнозы на будущее - ближайшие времена и более

отдаленные?

- Я бы охарактеризовал нынешнее положение так. Внутри

человеческого сообщества складывается, а во многом уже

сложилась замкнутая система, ничего общего со всем остальным

человечество не имеющая. Как система она, безусловно,

стабильна, замкнута на себя и закольцована. Если процесс еще

не завершен окончательно, то это вопрос только времени, причем

небольшого. Все попытки как-то проникнуть в нее или хотя бы

наметить возможности каких-либо контактов пока успехом не

увенчались. У меня, по крайней мере, нет таких сведений.

Правда, до сих пор мы - я имею в виду человечество в целом

действовали скорее методами стенобитных машин. По-видимому,

стоит признать, что первый этап взаимоотношений "хомо версус

хомункулюс" все же остался не за нами, хотя на данный момент

выявлено около трети всех существующих в мире андроидов.

Число, конечно, самое приблизительное. Нам надо учиться

приемам ведения осады, возможно, весьма длительной. Если

говорить о целях этой замкнутой "цивилизации внутри

цивилизации", то они практически совпадают с основными целями

человечества. То есть выживание и самовоспроизводство. За

исключением процесса познания, в той его части, которая не

требуется для выполнения обеих названных задач.

- Можно понять это так, что речь идет о возможной

конкуренции?

- Неизбежной конкуренции. Конечно, человечество огромно, и

понятны розовые надежды тех, кто считает, что оно поглотит

андроидов, как океан каплю. Но вот тех, кто утверждает, будто

оно возможно, бесконфликтное сосуществование, я не понимаю.

Андроиды внутри человечества - это пуля, засевшая в живой

плоти. Она может врасти, но рано или поздно "зашевелится".

- Вы упомянули о самовоспроизводстве. Ходят упорные слухи,

что Интерполом совместно с полициями разных стран раскрыто

несколько случаев, когда в исследовательских центрах, как

частных, так и государственных, производились, пока единично,

аналоги андроидов Балтерманца, Так ли это?

- К сожалению, так. Однако все эти исследования

производились исключительно частными лицами, на свой

собственный страх и риск, и были раскрыты еще на стадии

подготовки к изготовлению андроидов как таковых.

- Утверждают, между тем, что новые андроиды уже

производятся военными и используются для секретных

экспериментов в своих закрытых центрах. Называется ряд

территорий бывших баз ВВС США в Европе. Ходят такие слухи о

сенсационных результатах этих опытов, якобы Балтерманц не

успел или не захотел в свое время заниматься исследованиями

уже собственно андроидов, а возможности, скрытые в них,

колоссальны. Что здесь правда, а что домыслы?

- Домыслы все. Повторяю: ни одного нового андроида за

последние пять лет построено не было. Более того. Все

неудавшиеся, подчеркиваю, попытки мотивированы их инициаторами

как желание изучить дополнительные возможности выявления, и

только.

- И эти ответы были признаны удовлетворительными?

- .........

- Доктор Пиков, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

- Не всегда".

Из интервью д-ра Нестора Пикова, члена Специальной

экспертной группы Европарламента, одного из лидеров

консервативной оппозиции

На мгновение глаза застлала серая муть, машина дрогнула, почуяв, что ее готовы выпустить из рук. Питер сжал руль, тряхнул головой, раз, еще раз. Что это? Что это было? Обморок? Это у него-то? Господи, что со мной творится такое? И какой-то шепоток полувнятный... "мозг"... что-то там еще... Та-ак. Оч-чень интересно. Так. Ладно. Это потом. Он приспустил стекло, сплюнул подкатившую горечь, ткнул в сенсор, стекло въехало обратно в паз. Потом. Но надо же... Все, все, решил же потом. Так. Что я подумал важное? А, да. Про Перси. Ничего-то я не выяснил. Хотя с другой стороны - ну, погиб человек, ну, друг погиб, это, в конце концов, бывает с друзьями, так что ж теперь. Не все ли равно - год назад или пять? Что теперь-то лезть в горячее, вспомни, ты же сам не хотел. А?

- Я и сейчас не хочу, - сказал он вслух.

Дважды за время своей работы на фирму Питер испытывал необоримое желание дать Папе, патрону и благодетелю, в морду. Сейчас он испытывал такое желание в третий раз.

Ровно сутки назад, почти минута в минуту, у Папы глаза на лоб полезли, когда Питер вошел к нему в кабинет.

- Пит, я вас не вызывал, - это было первое, что пришло ему на язык. Затем: - Лина напутала? - Затем: - Но я чертовски рад видеть вас. Здравствуйте.

- Здравствуйте, Лео. Теперь сколько мне ждать, покуда вы предложите кресло?

- Разумеется, садитесь, что за церемонии, не узнаю вас.

- Спасибо.

- Ну, я не в том смысле, что вы сразу... Просто обычно вас не дозовешься.

- Я жертвую отпуском ради общего дела. А вообще, Лео, мне нравится система "день за днем". В следующий раз пошлите меня на Юпитер. Ладно. Что клиент?

- Еще теплый.

- Лео, я серьезно. Послушайте, мне интересно, чем все кончилось. Претензии. Благодарности. И потом, гонорар мне причитается вне зависимости от общего исхода операции - вы еще помните этот пункт нашего с вами контракта?

- А то вы не получили.

- Неважно, должен я поскандалить, нет?

- Ага, - сказал Папа, - я так понимаю, что вы ходите вокруг да около. Сейчас Лина принесет выпить, и мы... - Питер сделал протестующий жест. - Ах, я забыл. Конечно. Стакан молока...

- Не надо. Молоко я теперь тоже не пью.

- Питер. - Папа обошел стол, опустился в кресло рядом - Питер, что-нибудь случилось?

- Ничего. Ничего особенного. Меня убедили, что вредно. Даже молоко, представляете? Накопление молочной кислоты, повышенная утомляемость, все такое... Осталось только начать пить соки. Но это слишком грустно. Лео, - он решился, - Лео, мне нужно сунуть нос в вашу картотеку.

- Так. - Папа поднялся, навис над Питером. - Так. Это, кажется ваше любимое словечко, я не ошибаюсь? - Ушел обратно за стол, засопел там. - Сунуть нос в мою картотеку. И как вы себе это представляете? Кто вам нужен - не скажете, конечно.

Питер повел бровями. С самого начала он брал на успех процента три, не более.

- Я даже сам пока не знаю наверное, кто там может всплыть, сказал он безнадежно.

- Не знаете. Ага. Ну, пойдемте.

Питер опешил.

- Что вы смотрите? Вы достаточно сил отдали фирме, имеете право на частицу основного, так сказать, капитала. И не содрогайтесь, пожалуйста, вы не первый в истории цивилизации, кому откроются фамильные сокровища Валоски. Но все равно гордитесь.

- Я горжусь, - пробормотал Питер, следуя за Папой к лифту.

- Всего я вам не покажу, и не мечтайте. Вы, как человек суетливый, живете сегодняшним днем, так что заведомые покойники не интересуют вас, я полагаю...

"- Отчего же, я могу сказать, что мне не нравится. Мне не

нравится беспрецедентно широкий поток информации, время от

времени весьма сенсационных, но направленных на одно

породить в людях страх. Мне не нравится, что поток этот не

убывает, тогда как - объективно - должен был бы с течением

времени.

- Вы считаете, что паника раздувается искусственно?

- Я этого не говорила.

- Чисто теоретический вопрос. Не думаете ли вы, что в

применении к андроидам и всему комплексу проблем, с ними

связанных, паника не есть так уж противопоказана?

- Плоды ее вы видели, так же как и я. Чего же в них

хорошего? Главное, чтобы человек оставался человеком, а

напуганному человеку это сделать труднее.

- Значит, сидеть сложа руки даже перед лицом смертельной

опасности?

- Кто ее доказал, смертельную опасность? Как кого, а меня

приводимые на уровне гипотез выкладки о вероятной

нестабильности не удовлетворяют. Мне не нравится разведенная

секретность.

- Но подозрение может пасть на каждого...

- Вот именно. Вы еще до каких-нибудь "удостоверений

человека" договоритесь. С нас, по-моему, довольно кордонов в

аэропортах. Мне они тоже не нравятся.

- И тем не менее государства, введшие особо жесткий

контроль, вплоть до ограничения передвижений, могут считать

себя в гораздо большей безопасности.

- Ну разумеется. Если только андроиды - по вашей версии

не проникнут в госаппарат. Вот тогда-то ужесточение контроля в

любых видах будет играть только на них. И уж они постараются

его не умалить, а усилить. Поэтому всякий раз, когда я слышу

призывы об усилении, ужесточении, необходимости новых мер и

тому подобное, - не могу, закрадывается мысль: а кто ты-то

сам, говорящий?

- Поймите меня правильно: я ничего не хочу предрешать. Я

лишь ставлю вопрос, который неизбежно возникнет рано или

поздно: ну вот, мы научились выявлять андроиодов с большой

степенью точности, - гуманно или негуманно оставлять этих

потенциальных убийц среди людей?

- А сколько среди самих людей лиц с попросту неустойчивой

психикой, которые не сумасшедшие в буквальном понятии этого

слова, а лишь при определенных обстоятельствах способны на

убийство, даже немотивированное? Психологи утверждают, что в

целом на человечество их приходится по меньшей мере вдвое

больше, чем андроидов, оставшихся невыявленными. С ними как?

Тоже - выявить, изолировать, заточить? А потом вам не

понравится еще кто-нибудь...

- Никто не говорит о людях...

- А где мы с вами находимся, на Марсе? Речь идет о примере

решения проблемы. Мне не нравится этот пример, от него слишком

пахнет не столь давними поворотами истории самого

человечества.

- Но ведь существовали и существуют лепрозории...

- Они созданы для больных, которых, пусть пока безуспешно,

но пытаются лечить.

- Вы прекрасно знаете, что они созданы не столько для

лечения больных, сколько для охраны здоровых.

- Проказа незаразна для окружающих.

- Это не доказано. Мы, кажется, зашли в тупик. Скажите,

пожалуйста, вы за изоляцию или против изоляции?

- Я против. Я считаю, что это унизительно для самого

человека - так обращаться с носителем разума, пусть даже

рукотворного. Главное - заставить людей осознать

ответственность. Может быть, опасность, но и ответственность

тоже. Письма, которые мы получаем от наших читателей, дают нам

основание надеяться, что у нас есть единомышленники.

Из беседы с фрау Лило Баумгартен, главным редактором

"Уэропас абенд"

2

- Заведомые покойники, - повторил Питер, оглядывая ряды и ряды ящичков, составляющих целую стену помещения. Собственно, это была только одна из комнат вдоль довольно длинного коридора в бункере. В коридор выходило еще как минимум пять дверей, мимо них Папа провел его почти бегом, пропыхтев: "Это не должно вас интересовать". - А какие еще бывают покойники? Покойник - он покойник и есть, вещь незамысловатая...

- Еще бывают неустановленные. Многократные. Сфабрикованные. - Папа с видимым удовольствием наблюдал ступор Питера. - Потенциальные.

- Все мы... потенциальные. Помилуй вас бог, Лео, я ожидал чего угодно, но... Как вы в этом ориентируетесь? Бумага... да еще заполненная от руки, так?

- Если поискать, найдутся карточки восьмидесятых годов, а то и раньше. Но вы за меня не волнуйтесь, я - ориентируюсь. Вы хотели поработать с моими данными - работайте. Думаю, левая сторона для вас окажется наиболее любопытной, хотя, конечно, если желаете, начинайте с правой, это как вам угодно.

В общем, от Папы можно было ожидать. Хотя в самом принципе определенный резон есть. Уж вроде все на свете бросили попытки создать абсолютно неуязвимую систему машинной записи и хранения информации. В любые электронные или, скажем, оптронные мозги можно влезть, было бы желание. Это с одной стороны. С другой стороны, в наше время каждый дурак может вломиться в любую сеть и понатыкать блокировок с высосанными из пальца допусковыми кодами, так что ты даже со своей машиной не поговоришь. Что он, каждый дурак, и делает. А здесь - вот оно, готовенькое, под рукой, в крайнем случае - секундная проверка на подлинность.

Если, разумеется, знать, где что лежит в этих совершенно неотличимых друг от друга ящичках. Питер почувствовал, как у него заныли кончики пальцев.

- Огромное вам спасибо, Лео, - сказал он как мог ядовитее.

- Не обижайтесь, не обижайтесь, Пит, право, ничего не поделаешь, это - Инструкция. Создана Теодором Валоски-вторым, непосредственным потомком Теодора Валоски-первого, основателя фирмы. Мой покойный отец свято чтил ее, чту и я, и детям своим завещаю. А теперь, - Папа шагнул через порог, коснулся стены, и в проем упала решетка.

- Вы что?!

- Все то же, все то же. - Папа развел руками. - Через три часа я отопру вас. Комфорта, увы, никакого, но форма исчерпывается содержанием, поверьте.

Питер тупо смотрел, как затворяется дверь, толстая, сейфовая, - да это и был сейф с бесценными, кстати сказать, сокровищами, - затем громко выругался, чтобы разогнать противоестественную тишину.

"...еще долго не снизится до обычного уровня. Но мы не

ставили своей задачей детально исследовать вопрос увеличения

числа совершаемых преступлений в свете ситуации с андроидами.

Прямой связи здесь никто и не отрицает, и катастрофический

взлет потребления наркотиков, и волны самоубийства, и

получивший своеобразную "популярность" в самое последнее время

новый, наиболее ужасный вид терроризма, экологический, - все

это порождения атмосферы глобального пессимизма по поводу еще

одной, добавившейся к прежним, нерешенной проблемы. Однако в

настоящей статье мы попытались убедительно показать, что

подскочивший процент безмотивного (как это представляется, по

крайней мере, в настоящий момент) киднэппинга, а то и

таинственных исчезновений детей, вряд ли может быть объясним

даже с привлечением модной ныне темы андроидов".

"Л'анализ криминалистик д'ожюрдюи". Париж, июльский выпуск

То было вчера. Сегодня, взвинченный и злой, Питер вновь наблюдал физиономию Папы и его воздетые три толстых пальца.

- Три сеанса, Пит, не больше. Опять-таки не мной заведено. Мир катится к черту - не так ли? - и должен же хоть где-то в нем быть порядок.

- Не надо вашего ехидства, Лео, я им уже сыт по горло. Вы меня не предупредили - ладно. Но я даже не взял ничего, чтобы...

- И не возьмете. С любым источником энергии туда не пройти. Хоть с разрядником, хоть с "таблеткой" в браслете. Я и то компенсатор снимал, вы же видели. (Черт, подумал Питер, закусывая губу, действительно, я мог бы и сам сообразить.) Листок бумаги и графер если вы еще не разучились писать. Один, - показал палец, - листок бумаги и моя цензура...

Вот в этот-то момент Питер и испытал сильнейший порыв, перегнувшись через стол, влепить Папе прямой в челюсть да еще подработать кистью - чтобы уж наверняка.

- О'кей, мистер Валоски, я здесь больше не работаю, - и выходя, с несказанным удовольствием шарахнул ореховой дверью.

В приемной, заполненной, казалось, одними испуганными глазами Лины в распахнутых ресницах, его догнал голос Папы с пульта: "Пит, пожалейте свои нервы, а двери я себе еще закажу. Приходите завтра на второй сеанс".

- Опять? - сочувственно покивала Лина.

- Пусть заводит себе верблюжью упряжку. Рабовладелец.

- А вы и приходите завтра и помиритесь. Как всегда.

- Как бы не так! (Хлопнуть дверью - театральщина, конечно, но слава богу, что в последний момент мне пришло это в голову... Ах вы, глазки вы глазки, не слишком добрую шутку я затеял с вами сыграть... Ничего, переживет. Тем более, что в конечном итоге все должно кончиться хорошо. Должно.) Как бы не так, - произнес он, уже остывая.

- Ну хотите, я вас помирю? Сделаем вот что. Сейчас успокойтесь, пойдите выпейте чего-нибудь, а в девять часов мы будем с вами ужинать. Вы мне будете жаловаться на своего отвратительного шефа. Договорились?

Договорились, подумал Питер, выходя на лужайку под грабами. Поссорился я просто замечательно, и пригласила она меня сама. Да еще при всех, так сказать, микрофонах. Что ж, поглядим теперь, какие выгоды может извлечь тот, кто знает то, чего не знают другие. Собственно, до девяти у меня не так уж много времени.

- Но я не представитель ни "Электрик", ни "Моторс", ни каких других ваших заокеанских партнеров. Я по сугубо личному делу.

...После того печального - а каким он еще мог получиться? - ужина с Линой прошло почти полтора суток, и Питер, находясь в полутысяче километров от своего дома, созерцал бесстрастное, все повидавшее лицо. Ничего, сейчас мы его расшевелим.

- Боюсь, сэр Вуди не сможет принять вас. Попробуйте обратиться к нашему заведующему контактами с прессой, это двумя этажами выше, комната двадцать четвертая-Д.

Видно отсюда было далеко. Город, изгиб реки с несколькими мостами, холмы на западе, покрытые, как зеленой пеной, аккуратными рощами. Сорок седьмой этаж. Снаружи три здания, круглые, как свечки, кажутся молочно-белыми, но изнутри стены абсолютно прозрачны, и черт его знает, как это получается. Черные - ясно, а белые?

- На обороте карточки я черкнул пару фраз - возможно, это заинтересует вашего патрона.

- Сэр Майкрофт Вуди, - с достоинством начал секретарь, - является председателем Объединенного Совета директоров...

- Вот-вот, то же самое я как-то видел в вашей рекламе, вы взгляните все же, что я там написал.

Секретарь был выдрессирован отменно - и бровью не повел. "Я доложу сэру Вуди", - и только. Через полминуты Питера пропускали в кабинет.

Вуди был в точности такой, каким красовался на своих предвыборных плакатах пару месяцев назад, еще до того, как с треском провалился. "Би-Эм, Майкрофт Вуди, Космотакси. Это еще не лифт, но очень похоже!" Моложавый, седые виски, добрые морщинки в углах глаз. Мечта задержавшихся в развитии девиц и платонический кумир домохозяек. Питер даже разочаровался - ну нельзя же так явно показывать, что ты только хозяйский паяц для публики. Хотя - он страшно хочет стать политиком, этим все сказано.

Сэр Вуди старательно делал вид снисходящего божества, но во взгляде, на самом донышке, корчилась пиявочка страха. Этого, подумал Питер, дрессировали похуже.

- Господин Вуди, я не люблю длинных предисловий. Сразу главное: я не шантажист и не вымогатель. Мне пришлось немножко попугать вашего секретаря, готов признать, что тут я рисковал, но он, как мне и представлялось, в курсе, - просто иначе мне было бы к вам не прорваться. Я имею к вам взаимовыгодное предложение.

- Откуда вам известно об... инциденте в э-э... - Сэр Майкрофт не докончил фразы, но и голос у него оказался под стать - то что называется глубоким и уверенным. Как только он с такими данными умудрился оказаться никуда не избранным?

- Неважно. Сейчас вы должны понять, что из посторонних это пока известно только мне. Ваш опытный образец ковырнулся в океан, но вы, я думаю, хорошо обставили это дело, и пока шума никакого нет. В заинтересованных кругах по крайней мере.

- Что вам нужно?

- Сотрудничество. Я, как вы уже знаете из карточки, частный агент, сейчас по поручению своих клиентов занимаюсь делом, в котором замешана личность, возможно, небезызвестная и вам. Эта персона сидит на каналах информации между комиссиями ООН по космосу и... э-э... организацией, которую представляет. Вы - одна из крайне малочисленных частных космокомпаний...

- Мы - единственная независимая фирма, - поправил Вуди. - Право на независимый выход в космос - только у нас. Кроме того, остальные производители техники, не более, и к тому же практически все они сейчас, даже в Штатах, переданы владельцами государству.

Еще бы, подумал Питер, куда приятнее получать денежки за аренду, чем платить налоги. Он сказал:

- Тем более. Вы наверняка находитесь в сфере его интересов, это следует из простой логики вещей. Мне не хотелось бы, чтобы он узнал о моем интересе к нему. С другой стороны, у меня попросту нет возможностей самому разрабатывать его связи. Он мне не по зубам, понимаете? Как видите, я откровенен. Но действуя с вами заодно, я смогу добиться результатов. Говоря еще точнее - действовать в основном придется вам, так как я сейчас безусловно нахожусь под его наблюдением.

- И в данную минуту?

- Не думаю. Я, во всяком случае, приложил максимум усилий, чтобы оторваться. - Питер помолчал и повторил: - Действовать придется вашей службе. У вас ведь есть своя собственная независимая соответствующая служба?

- Признаться, - Вуди оставил вопрос без ответа, - я не совсем понимаю выгоды "Би-Эм, Космотакси" в предполагаемом сотрудничестве.

- Они очевидны. Двадцать девятого вы получаете заказ на еще девять ваших "Тритонов-ЬЬ", "Европейская Космическая" специально для вас закупает дополнительные пуски с Кейп-Йорка. Но там, конечно, откажутся от этой идеи, дойди до них слухи, что лежит в Дрейковом проливе. Максимум полезных сведений с вашей стороны - и мое гробовое молчание и до двадцать девятого, и после.

Сэр Вуди тронул "кубик света" у себя на столе, тот послушно запереливался. Ну и стол - ничегошеньки на нем, кроме дурацкой безделки.

- Ваше молчание и до двадцать девятого, и после, - повторил сэр Вуди своим глубоким голосом.

- Я неудачно выразился, господин председатель. Вижу, мои предложения вас не увлекли. Увы, мне пора, боюсь, меня заждались друзья, они всегда тревожатся, когда меня долго нет.

Вуди перевел взгляд с потухающей игрушки на Питера. Тот и не думал вставать.

- Гарантии?

- Мое честное слово. Наш обоюдный интерес.

- Вы все-таки шантажист. Хорошо. Работайте с моим помощником по специальным вопросам. Это Никлас Ротенберг, спросите у секретаря. Все детали - с ним. А сейчас прошу прощения - шестнадцать пятьдесят. Я все же англичанин и обязан придерживаться правил. - И сэр Майкрофт Вуди расцвел вдруг своей многажды тиражированной улыбкой.

Ага, как я - филиппинец, подумал Питер. Хотя кто его знает. Вот и сидел бы себе за Проливом.

Спустя полтора часа он выходил из здания, где этажи - каждый стоимостью в три миллиона еврасов - с сорок шестого по сорок девятый занимала штаб-квартира "Би-Эм". Обстоятельно усевшись в машину, на полную врубил кондиционер. День был солнечный, жаркий, облегчения не приносил даже ветерок с близкой реки. Питеру в лицо потек ледяной воздух.

А вот этого не надо. Ты разогрет. Конденсат...

...Звучок от попискивающего кондиционера дошел до его сознания. Черт! Черт, черт, черт! Питер больно ударил кулаки друг об друга. Мерзкая дрожь унялась, в глазах просветлело. Да что ж это такое?!

С огромным трудом поднял руку к замку, с огромным трудом вырулил со стоянки. Точно во сне - когда каждое движение дается с десятикратным усилием. Однако минуты через две, когда он уже ехал по мосту, далеко не такому ажурному и аккуратному, как издали, это прошло.

Самым большим желанием Питера сейчас было взять номер в первой попавшейся гостинице и отлежаться там, в тишине и темноте. Но у него было еще дело в этом городе, и поэтому он ехал в южные его районы, почти полностью отданные торговым фирмам любых видов, размеров и могущества и с ними - богу Меркурию, который им, как говорят, покровительствует. Тьфу ты, и здесь Меркурий. Бог Меркурий и проект "Меркурий". Позавчера Питером был сделан заказ в одном из здешних магазинов. Ответили, что заказ сложный, потребуется не менее суток на исполнение. В любом случае забирать заказ не следовало лично, но он уже решил, что поедет в "Би-Эм", да и надоело ему шарахаться из-за каждого пустяка. Плевать, все равно его здесь никто не знает. В панорамное зеркало ему до сих пор был виден гигантский, раз в пять больше натуральной величины, макет мини-челнока типа "Гермес", как бы стартующий с одного из трех зданий-близнецов.

А, вот оно что. Меркурий и Гермес - это ж одно и то же. Покровитель торговли, вестник богов олимпийских. И кажется, даже покровитель воровства. Все усложняем, а чуть копни - и вот она, простая ассоциация, плоская и бесхитростная, как мычание. Человек - он и живой-то - существо незамысловатое... Что же мне делать с тобою, Питер ты Вандемир, толстое незамысловатое существо, и с тем непонятным, что стало вдруг с тобою происходить! Не в том даже главная беда, что оно, непонятное, непонятно само по себе, а в том беда, что рано. Рано, слишком рано начало твориться непонятное, а это означает только одно: где-то ты прокололся. Где?

3

- Ты будешь к обеду, милый?

Питер посмотрел на жену, как она присела на краешек плетеного кресла, все еще держа синий стакан, полный, а другой рукою подхватывала его салфеточкой под резное донце. В вазочке сегодня были тминные крекеры, а к ним джем из Бад-Швартау; Элла знала, что такое, на первый взгляд несочетаемое сочетание, Питер очень любит. Он не притронулся к ним. Глянул на темнеющую сторону неба и круглые вершины старых ив на его фоне. Питер с Эллой сидели на широкой открытой террасе второго этажа и считалось, что у них завтрак.

- Еще не знаю. Наверное, нет.

Обиделась. Я отказался что-либо объяснить, я был даже груб, это несправедливо. Хотя с какой, собственно, стати я должен что-то объяснять?

- Итак, - сказал, вытягивая ноги, - в каких еще грехах погряз мир, какие беды грядут?

Элла вздохнула, послушно стала пересказывать. Общее состояние мира хотя и удовлетворительно: имеющие место конфликты благополучно гасятся совместными усилиями сверхдержав, - но, одновременно, в силу отдельных амбиций тех же сверхдержав, в новых регионах грозят разразиться новые конфликты. В ближний космос летаю по-прежнему в основном гражданские, в дальний - по-прежнему в основном военные. Люди так и остались недовольны, что между ними ходят неотличимые от них нелюди, но сделать, кажется, никто ничего не может, и вполне понятное раздражение выливается в студенческие беспорядки в развитых странах и военные путчи в странах развивающихся. Ученые никак не научатся управлять погодой, и дожди происходят там, где нужна сушь, и наоборот. Все требуют приступить, наконец, к изъятию радиоактивных и иных свалок из Мирового океана, но военные и политики противостоящих блоков дружно молчат - похоже, они накидали туда такого, что теперь и сами не представляют, как быть...

- Пити, - во второй раз позвала Элла, - ты слышишь меня?

- Что? Да. - Он оторвался от созерцания клубящейся теперь уже гораздо ближе тучи. - Да, конечно, я тебя слышу. И слушаю.

- Пити, что случилось?

- А что случилось? Что вы все заладили - что случилось, что случилось. Ничего. Мог я разлюбить молоко? Прочел, что в зрелом возрасте вредно... вот, представь себе, прочел, да. В каком-то твоем медицинском журнале, от скуки. Русский, кажется, какой-то, только с армянской фамилией...

- Ах, Пити, я вовсе не об этом...

Понятное дело, не об этом. Но и об этом тоже. Выпей он это несчастное молоко, пожалуй, никаких вопросов бы не было. Снова сделали бы вид, что все хорошо. Сколько можно делать такой вид!

- Что поделывает Черноглазка?

- Спит. Она...

- Кто-нибудь интересовался?

- Нет. - Элла поджала губы. - Я все же не понимаю...

- И не надо. Это не твое дело - понимать. Я уж как-нибудь возьму этот труд на себя.

Она поставила наконец стакан на стол. Ветер резкими порывами взлохматил ивы.

- Будет гроза, - сказал Питер. Усмехнулся: - Вовсе там, где нужно наоборот. Пойдем в дом. Да и ехать мне уже пора, - добавил поспешно. - У меня сегодня очень насыщенный день. Очень.

А может, действительно все проще. Мне ведь всегда приходилось уезжать, и она просто никогда не видела и не знает, какой я бываю, когда идет работа. И значит, когда все это, мною затеянное, чем-нибудь да кончится, все, что так вдруг пошло у нас наперекосяк, тоже встанет на свои места? А? Черта с два - вдруг... Сорок пять минут, которые у него были для передышки, истекли.

- Да, мне пора, - повторил он. - Поцелуй Марту, ну и этого оболтуса тоже. И Черноглазку, когда она проснется. И относительно нее делай, пожалуйста, как я велел. Так. Ну, меня, возможно, не будет несколько дней...

Он тщательно надел заранее подготовленный пиджак и сошел по лесенке в гараж.

- Вы проживете долгую и счастливую жизнь.

"Да? - подумал Питер. - И за каким же мне это дьяволом, хотел бы я знать?" Вслух он сказал:

- Вы щедрый человек, док. Ваши рецепты великолепно звучат. А о рекомендациях целительно уже только думать.

- Да. Ха. Ха, ха, ха, - речитативом сказал врач.

(Йозеф Боль, общее обследование и профилактика, вызов - прочерк, код - прочерк, Сиреневая, блок 81-А, Хальдбад, практику оставил четыре года назад; последнее - решающий аргумент. Питер представил себе, как он взялся за нижнюю губу, придающую ему сходство с добрым, ироническим верблюдом).

- Да, я понимаю, - сказал врач. - Я понимаю вас. И тем не менее. Постарайтесь, пожалуйста, в течение трех недель, ну хотя бы двух, проникнуться искренней заботой о своем организме. Дышать горным воздухом. Играть со старичками в крикет. Ни о чем не думать. Все эти телешарады, "умный круг", газеты, сенсации...

- Я не читаю газет, док.

- А вот это похвально. С медицинской точки зрения - очень, очень похвально... Ну и, разумеется, никаких перепрыгиваний часовых поясов, никаких перегрузок... А? Что вы сказали?

Горный воздух. Неделю назад я наглотался его вдосталь. Боже, всего неделю. Шесть дней.

Питер осторожно застегнул пиджак на одну пуговицу, осторожно повел плечами. Вышел из-за ширмы, китайской, кажется, подлинной, где одевался.

- Я говорю, что мне все у вас нравится. Очень как-то уютно. По-домашнему. Мне представлялось, что в наше время такого уже не бывает.

- Что вы. Мы вечны. Как вечны вы, не выполняющие наших назначений.

- Док, мне чертовски неловко, что я потревожил вас. Но я не знал. Всевышний свидетель - не знал. Мне давным-давно порекомендовали вас, и теперь вот... а вы уже не практикуете. Зато я обязуюсь быть послушным.

Иронический верблюд собрал лоб в морщины.

- Честное слово.

- Угу. Понятно. Хорошо. Безусловно верю. - Доктор отвернулся, и Питеру сделалась видна одна спина его в вязаной растянутой кофте, которая болталась, как на вешалке, и седые лохмы вокруг желтой костяной лысины. - А приступы... ваши приступы не должны повториться. По-видимому, они есть результат переутомления. Я тут вам кое-что... дам. Вот, по капсуле через два дня на третий. Если и пропустите ничего страшного, только примите сразу же следующую.

И провожая, у самой портьеры, тяжелой и пыльной:

- А вы знаете, ведь так вот ошибаются... не вы один. Люди помнят старого Боля, да. Ко мне, знаете, в свое время откуда только не... помнят, помнят старого Боля...

Под его бормотание Питер сердечно простился. По выходе из опрятного 81-А, окруженного не менее опрятным садом, он сделался, как сказано классиком, беднее - в его случае на девяносто еврасов, которые доктор Боль долго считал, переводя в экю и обратно. По старой же, видно, памяти, доктор драл. Ладно. Питер хотел здесь же бросить склеенные красивой стопкой бюксики с желтыми гранулами, но решил, что это будет нехорошо, и выпустил в окно машины порхнувший пакетик, только порядочно отъехав.

Ну, вот и все, Пити. Хватит отлынивать. Пора.

В эту секунду его машина взорвалась.

Импульс не нашел реципиента и вернулся. Оператор глянул на помощника, сидевшего рядом, на втором откидном стульчике у пульта. Потом оба они, не сговариваясь, повернулись к задней стенке фургона, где за непроницаемой переборкой - они знали - утопал в реабилитационном кресле донор со шлемом на голове. У оператора руки чесались послать повторный импульс, но этого делать было нельзя. И без того донор очнется не раньше, чем через полчаса.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил оператор у своего помощника.

- Одно из двух: или я действительно редкий осел, или наш пациент - фу-фу, испарился.

- А что, очень может быть.

- Первое или второе? - сейчас же спросил помощник. Оператор хлопнул его по плечу, они засмеялись.

- В обоих случаях нечего тут стоять. Марти! - крикнул в кабину, Марти, опять ты дрых? Поехали!

- Надо доложить, - сказал помощник.

- Погоди, этот очухается, может, чего расскажет.

- Что он может рассказать? Куча хлама.

- Это верно. Но исключительно дорогая куча исключительно дорогого хлама.

- Уже нет.

- Вот как?

- Точно тебе говорю.

Обшарпанный фургон мягко тронулся, унося на одном боку название и рекламу фирмы-производителя дешевой пищи для бедных, а на другом картинку стартующего мини-челнока и девиз: "Это еще не лифт, но очень похоже!" Впрочем, изображений на космическую тему повсюду хватало, скорее бы бросилось в глаза отсутствие такового. Символ эпохи.

Обследование показало, что зарядов было два. Взорвался меньший, в багажнике. От бесформенного комка грязи, умастившегося под самым баллоном со сжиженным газом, - второй мины, - по-видимому, отвалился плохо прилепленный синхронный детонатор, и она не сработала.

- Ну и как вы это все прикажете понимать? - тоном старого брюзги сказал Папа, стоя рядом с Питером, который скорчился на раскладном стульчике у обочины, наблюдая суету полицейских, собирающих с дороги толстый светящийся канат-ограждение. Такелажники на своем ярко-желтом тягаче с краном уже подцепили и увезли останки автомобиля с совершенно развороченным задом и без единого стекла. Одно вынес лично я, подумал Питер. Вместе с такелажниками уехала и бригада скорой помощи, сделав Питеру три укола, перевязав и равнодушно выслушав его отказ отправиться в ближайшую больницу для обследования: у них было еще много вызовов.

Питер тронул свежезаклеенную щеку:

- Долго я валялся без сознания?

- Представления не имею. При мне вы уже ругались. Правда, невразумительно.

- Понятно.

Его спасло то, что замок в дверце оказался с дефектом и сразу вылетел. А еще - на встречной полосе не оказалось машин. А еще скорость была в общем невелика. Три совпадения вместе, нет, четыре что не сработала вторая мина. Сразу четыре - что-то слишком невероятно, как вы думаете? Или все-таки может быть?

- Предупреждение, - сказал Питер.

- Чье? О чем?

- Ну, чье - это вопрос следующий. А о чем - понятия не имею. Для острастки, чтоб не зарывался.

- Вы что-то раскопали в моих залежах?

- Ровным счетом ничего, - сказал Питер, ни на волосок не покривив душой. - Все, что я раскопал, я раскопал по своим каналам. Вы меня надули, Лео.

Папа взялся двумя пальцами за нос - высшая степень недоумения. Он, как только местная телесеть передала сообщение - то есть примерно через десять минут после аварии, - примчался лично сам и привез Мишеля, главного эксперта фирмы. Питер немного знал Мишеля и представлял себе, что стоило Папе оторвать его от обеда. Вон, он и сейчас жует. Однако встревоженным Леонардом Валоски выглядел в гораздо меньшей степени, чем недоумевающим.

- И все же, Пит, кто это, по-вашему, мог быть?

Питер наконец сорвался:

- Кто это мог быть! Какого дьявола! Я еще выкарабкался, а вас интересует, кто это мог быть! Спросите у Мишеля, какая вероятность, что не сработали обе штуки разом? У кого бы вы тогда интересовались, кто это мог быть, у кучки пепла?! - Было невыносимо приятно ощущать, как истерика накатывает, будто волнами. Он давно уже не позволял себе такого удовольствия.

- Пит, успокойтесь. Я, возможно, не так выразился...

- Я спокоен, черт вас возьми с вашими выражениями!

- Поезжайте домой, отлежитесь. Эллу я предупредил, едва все выяснилось, она уже не волнуется. Вот за это спасибо, подумал Питер.

- Я спокоен, - повторил он. - Но отправлюсь я сейчас с вами, потыкал пальцем, - Лео. Вы мне задолжали последний сеанс. Если помните, конечно. Я намерен, черт вас возьми с вашей заботой, продолжать, ясно вам?

Поднялся, сильно хромая, пошел к вертолету поодаль от дороги. Теперь Папа пересадил Ладислава на четырехместный "Молуф", так что места должно было хватить всем. Обернулся.

- И не три часа! - заорал он. - А столько, сколько мне понадобится, чтобы выудить, наконец, что-то стоящее из кучи вашего фамильного дерьма!..

4

У него был один-единственный шанс, и, кажется, шанс этот оказался удачным. Впрочем, со всей уверенностью можно будет сказать, только когда он выйдет отсюда. Или не выйдет.

Когда за Папой, встревоженным и хмурым, с привычным уже чавкающим звуком прихлопнулась дверь, Питер распустил затекшие мышцы лица. Пару минут было просто необходимо посидеть, собираясь с мыслями и силами. Он сел прямо на пол. Так.

...Я сыграл хорошо - все, вплоть до последней секунды. Бесноватый Питер Вандемир и ошарашенный, недоумевающий его шеф Лео Валоски - что может быть приятнее для глаз! Ревун на входе не зарычал, и это было самой большой моей удачей. Нет, похоже, система охраны здесь с годами не модернизировалась, а только надстраивалась, и второй эшелон действительно надо включать вручную, когда пройден уже первый, - я еще поразился и не поверил, когда оба раза видел, как Папа поворачивает древнющий медный рубильник, это вроде церемониала какого-то у него, что ли... Хотя, если он где-нибудь здесь, внутри, всобачил "глаз", сколько же веселых минут я ему доставлю. Впрочем, надеюсь, что нет. Мне, собственно, больше не на что надеяться...

Закряхтев от неудобной позы, Питер, не вставая, стащил через голову пиджак. Или вот пиджак. Вполне мог не выдержать. Очень даже мог. Но выдержал. Питер встал на пиджак коленом, в два рывка сорвал подкладку. Все инструменты были на месте. Выполненные из особой керамики грязно-бурого цвета, толщина самого массивного не более полусантиметра. Ломик, клещи, резак, прочее. Бог Меркурий отнесся благосклонно. Питер приступил к решетке. Страшно подумать - решетка, дверь, еще одна дверь и еще одна решетка, - и это если он угадает с первого раза. Хотя на этот счет у него тоже, имелось соображение. Последние дни Леонард Валоски, отправляясь в Хранилище, находился там строго одинаковое (и очень небольшое) количество времени. Судя по протяженности коридора, это могла быть только самая первая от входа комната. В крайнем случае, вторая. Последние дни - с того момента, как в конторе появился сотрудник Интерпола Дастин Лэгг.

...Вообще, эту задачу с сейфом в запертой комнате следует решать по Альтбауэру: сразу формулируется идеальный конечный результат. То есть: надо, чтобы сейф раскрылся сам. Или: если в запертую комнату принципиально невозможно пронести ни любой источник энергии, ни металл, ни кислоту, ни взрывчатое вещество, то, следовательно, приспособление для вскрытия сейфа должно идентифицироваться как биологический объект. Например, зубы. Но я выбрал лом. Керамический лом и электронный сторож - не смешно... Что же касается моих источников информации - примерное устройство охраны, поведение Папы в последнее время, и т.д. - то они тривиальны. В любые времена боссы не оставляют привычку спать со своими секретаршами, а те начинают слишком многое знать. Остальное - дело техники, я же пока еще профессионал. Это машина, сволочь безмозглая, против нее я пас, а человечки - это пока еще моя специальность. Так. Специальность. Ну ладно, специальность так специальность. Да. Ну и, конечно, повезло, что просвечивают здесь во втором, ныне не включенном эшелоне. А то элементарный "интро", как в аэропортах, и - все. Хотя теперь весь цивилизованный-то мир не ворошит нижнее белье в своих чемоданах, теперь он только сует какой не жалко палец в фиксатор и чинно следует себе дальше от стойки, когда-то бывшей таможенной, - облизывая капельку крови и гордясь: я вам, дескать, не кто-нибудь - человек, венец творенья...

Правда, есть маленькое "но". Чтобы Папа сделался и растерянным, и ошеломленным, и озабоченным, чтобы пошел на поводу у неплохого, но рядового, в общем-то, агента Питера Вандемира, который ободран, который обожжен, который сейчас явно не в себе; да - самое главное чтобы запамятовал или счел необязательным, не в первый ведь раз уже, задействовать второй эшелон охраны, - вот для этого нужны истинно ударные меры. Не хлопок вам парадной дверью.

Какие? Ну например, заложить две мины под свой собственный зад, прекрасно зная, какова вероятность, что сработает только одна. Риск, прямо скажу, не фифти-фифти...

К концу третьего часа он покончил с решеткой первой от входа комнаты-сейфа. Он должен быть угадать и угадал. Пока пилил, он уже видел его - ящичек, чуть-чуть недозадвинутый по сравнению с остальными. Или, наоборот, вдвинутый чуть глубже. Ящичек, который трогали совсем недавно. Питер вытянул его, длинный, набитый карточками, каких он перерыл здесь, наверное, тысяч двадцать. Он нашел, что искал. Материал содержался в трех карточках, и был не окончен - начало, продолжение и продолжение. Для очистки совести он решил досмотреть до конца.

Информация на предпоследней карточке никак не была связана с тем, что он искал. И, тем не менее, именно ее взяв в руки, Питер ощутил, как холодный пот - который уж раз за сегодня! - проступает на висках, а сердце начинает бешено колотиться под горлом. Из-за этих строк, выписанных бисерным почерком Папы, сейчас все, все, все, - все летело к чертям свинячьим в пекло! Питер разожмурился и перечел вновь. Да, к чертям. Повертел карточку в пальцах, сунул на место. Задвинул в ящик остальные, а сам ящик - обратно в стену. Вышел в коридор, сел у ступенек, ведущих к выходу. А может, и не совсем к чертям. Конечно, конечно, не совсем, очень даже не совсем, это я, что называется, с налету... Нет, нет, ничего. Все будет хорошо.

Питер оперся спиной о стену и стал ждать, блаженно вытянув ноги. Они болели.

Глава секретной службы, толстый веселый мужчина, выглядел на редкость несерьезно и расхристанно, и не аляпистый мятый комбинезон, распахнутый на волосатой груди, играл тут решающую роль, - таким же Никлас Ротенберг был и в строгой обстановке своего делового кабинета на сорок седьмом этаже небоскреба "Би-Эм". И машина его - новехонький, но уже побитый "торино-универсал", - громоздкий, изящный, квадратный, стелющийся, скособочивший стукнутый глаз, - была ему очень под стать. Однако место Ротенберг выбрал, не придерешься - второй уровень бана, сверху поток машин, снизу поток машин, и вообще, развязка, редкие траки, заплутавший автобус, по какому пресс плачет, - короче, подходящее.

Для того подходящее, например, чтобы прострелить с верхнего уровня твою, Пити, давно наметившуюся плешь. Ну-ну, одернул он себя, перестань выдумывать. Хотя может быть. Если уж на то пошло, теперь с тобою может быть все что угодно.

- Слыхал, вы как будто попали в переделку?

- Немного, - буркнул Питер. - Я прошу прощения, что заставил вас напрасно ждать, но... у меня действительно... в общем, не было возможности связаться. Окончательные материалы у вас при себе?

- Материалы... - проговорил Ротенберг в задумчивости. - Сегодня двадцать восьмое...

Так. Следовало ожидать. Но сегодня и вправду уже двадцать восьмое, тут он прав. Впрочем, Питер был готов.

- Моя информация уйдет в "Европейскую" через два часа. Если я не вернусь и не успею ее перехватить. Я не блефую сейчас, поверьте. И потом, причем здесь двадцать восьмое? Она будет стоить ровно столько же и завтра, и послезавтра, и через месяц, вы же понимаете. Если хотите знать мое личное мнение, то ваши "Тритоны" - порядочная дрянь, и не знаю, кого уж вы там подмазали в "Европейской", но не об этом же сейчас речь...

Питер заметил, как Ротенберга передернуло. Ничего, пусть кушает.

- Могу даже сказать, откуда у меня эта информация. Хотите? Это очень просто. Когда-то у меня были дела с парнями из Хьюстона, а теперь кое-кому там интересно, что делается в старушке Европе. Я им помогаю время от времени. А они - мне. Могу назвать Питера Уэзерби, Марка Холлиса. Они уже не у дел, так что я им не наврежу, да и вы, думаю, не станете. Январь этого года и... - Питер назвал сложное дробное число, - это вам что-нибудь говорит?

(В январе "Европейская Космическая" вынесла принципиальное решение о расширении парка малых челноков, а сложное число было индексом орбиты, откуда свалился модифицированный "Тритон"; испытания проводились в беспилотном режиме, но все равно - скандал. Впрочем, "Би-Эм" проявила завидную предусмотрительность: низкая орбита находилась почти в самой зоне, упоминающейся во всех регистрах как зона максимального скопления "неорганизованных объектов", попросту говоря - космического мусора. Выводить туда штатные спутники было делом рискованным, и практически никто и не совался. Кроме тех, кому нужно было проворачивать свои темные делишки. Вот, может, этот риск-то их и погубил.)

Теперь глаза Ротенберга из безмятежно-простецких сделались жесткими щелями. Однако Питера это не остановило. Сейчас он был сильнее и знал это.

- "Двадцать седьмой", которого так и не взяли в Балтиморе, - это был я, - сказал он, чтобы все окончательно расставить по местам. Тут он приврал: у "двадцать седьмого" он работал на подхвате, но, в общем, того действительно так и не взяли, хоть за ним и охотилось четыре разведки. Ни его, ни Питера, благополучно возвратившегося в Европу к Элле и стакану - теперь ненавидимого - теплого молока.

Щели не изменили своего блеска, но в глубине их что-то открылось и закрылось вновь. Ротенберг полез двумя толстыми пальцами в нагрудный карман рубахи под комбинезоном, достал блестящую палочку, протянул.

- И еще, - Питер легко взял кассету, - у меня опять изменения, и самое ужасное, я не знаю, на сколько это затянется. Но не более двух суток. Но все равно начинайте без меня, только не раньше послезавтра.

- Мы не собираемся лезть в это дело. Мы не имеем интересов в этом деле. Мы не имеем к этому делу никакого отношения. И не будем иметь.

- Да что вы, никто вас ни к чему и не принуждает. Ни вас, ни вашу фирму в целом. Уведомить, дать, так сказать, сигнал к наступлению, вложить свою лепту в общее начинание - благородно, нет?.. И не огорчайтесь, пожалуйста, мне действительно ничего от вас больше не нужно, я исчезаю с горизонта. Это - последнее - только просьба о любезности, если угодно... И вот еще что, давайте-ка вы уедете первым, да?

Не проронив более ни слова, Ротенберг уселся в свою "торино", испуганно охнувшую под ним, и - Питер ждал удара дверью, рывка, но ничего подобного-плавно взял с места, укатил в полном соответствии с правилами дорожного движения. Ну и нервы, искренне позавидовал Питер. В скользящем мгновении тишина на автостраде над головой с верхнего уровня послышался звук заводимого мотора и - тоже отъезжающей машины. Вот так даже, подумал Питер.

Он повспоминал, что ему еще предстоит сделать сегодня. В общем, немного. Сейчас он отдаст все, что смог собрать, непосредственным исполнителям и, в принципе, перестанет влиять на ход событий. Ну а с завтрашнего дня... Что ж, с завтрашнего так с завтрашнего, он готов. Ничего хорошего от этой затеи ждать не приходится, но и оставить ее он не может. А, Пити, как? А то плюнь. Или нет?

Он знал, что нет. Он не мог бы потом жить спокойно.

Так. Ладно, пока что передоверим секреты и тайны третьим лицам. Наш горький опыт говорит, что третье лицо оказывается зачастую совершенно незаменимым, когда речь заходит о страшных тайнах и всяких смертельных опасностях для жизни. Парадоксально, но факт.

5

Глухой забор из плит литого камня начинался прямо от съезда с национального шоссе. Узкая полоса земли между забором и обочиной была засорена окурками, банками из-под напитков, всевозможными обертками и пробками, пластиковыми бутылками и пакетами и просто обрывками пластика, осколками стекла, прочим. Куски искусственного газона валялись на ней вперемешку с остальным, пыльные, свалявшиеся, как старые тряпки. По правую руку повторяла все изгибы дороги то ли речонка, то ли канал с бурой вялой жижей, волочащей на себе куски сухой пены, обнесенная по берегам колючей проволокой. Через каждые двести метров на аккуратной ноге торчал плакатик: "Опасно. Стоки. Приближаться и брать воду нельзя."

Вот он, значит, какой - Изер. Комбинаты закрываются, а стоки их продолжают оставаться тем, что они есть, и кому до этого какое дело. Кто мне говорил, что будто бы у нас седьмое место в мире по дороговизне земли? Так. Чертов драндулет - Питер частью ехал поездом, затем взял машину у заправочной станции, долго выбирал саму дорогую и (с виду) фешенебельную, оказавшуюся, как водится, совершенной развалиной, да вдобавок чуть не десятилетней давности - еще на двигателе внутреннего сгорания, - как только на шоссе не оштрафовали, висел же знак. Тоже какой-нибудь лопух прохлопал.

Забор, если верить карте, должен идти еще с полкилометра, а потом будут ворота, через которые, кажется, можно въехать внутрь. За забором был когда-то частный лес, во время оно чудом уцелевший; теперь там все еще росли деревья, но полувековое соседство с ядовитым комбинатом сделало свое. В глубине больного леса стоял старый дом. Питеру тяжело было думать, что ожидает его там.

А вот приступы его непонятные пока прекратились, он, кажется, знает, почему, и надеется, что они прекратились насовсем.

- Жаль все-таки, что вы не из муниципалитета.

- Что ж поделаешь.

- Судите сами: дотаций никаких, плата... конечно, это запрещено, обучение должно быть бесплатным, но как быть, приходится выворачиваться, мы оформляем как добровольные пожертвования - когда удается договориться хоть о какой-то плате. Но ведь - крохи, крохи... Большинство воспитанников - сбежавшие из дому, правонарушители, малолетние преступники, - какие у их родителей доходы? Дно - с социальных пособий много не пожертвуешь... И вы не из газеты даже?

- Увы, увы...

Питер отвечал невнимательно, на директора почти не глядел. Ему был неинтересен маленький человечек в потертой одежде, с морщинистыми красными веками. Хотя, в общем его можно пожалеть, подумал Питер. Только если всех жалеть... Меня бы кто пожалел. А главное - ребятишек, с которыми тут творят черт знает что. Которых натаскивают на чужаков, как сеттеров на фазанов. Которых еще немного - и, кажется, начнут науськивать. "Учитель, чужие!" - я никогда не забуду, как это крикнул мальчонка, тот, на ферме Ленца. У меня... вы знаете, у меня ведь мой собственный прадед был фашистом, я помню его фотографию в доме моего детства - в форме, с разновеликими жетонами, значками и ленточками на кителе, - и меня учили им гордиться, и, когда шалил, грозили, показывая на портрет: папин дедушка не одобрил бы твоей выходки, маленький Пити... Ничего, я это дело прекращу. Здесь, по крайней мере.

Директор бубнил:

- ...додуматься устроить школу. Промышленная зона, то, другое... Собственно, закрытый интернат для трудновоспитуемых, а еще одно время здесь была коммуна молодых наркоманов - ну, в смысле которые на добровольном лечении. Но теперь-то, конечно... всеобщая гуманизация, закон о наказаниях, то, другое... бывший карцер вот у нас вроде как место экскурсий, показываем интересующимся посетителям, как вы...

Директор на глазах утрачивал вспыхнувший было интерес. Странно, подумал Питер, неужели я произвожу впечатление сквалыги? Ничего, сейчас он начнет нас любить, как родную маму. Вот, пожалуйста.

- Вот, пожалуйста, - сказал он, - я хотел бы, чтобы эта сумма была истрачена на... ц-ц... благоустройство. Ц-ц... клумбы, белые рубашки воспитанникам, очень желателен фонтан Комплекс... ц-ц оздоровительных мероприятий и сооружений. Что еще? В Биарриц их свозите, что ли, Питер (богатый экзальтированный идиот, он и костюмчик себе выбрал - к зеркалу не подойти; особо, впрочем, выбирать не приходилось) благодушно отдулся. - А сейчас...

Все здесь нужно сравнять с землей, а потом эту землю долго-долго восстанавливать. Только сперва дать хорошенько перегнить. Сколько, интересно, красноглазая сволочь хапнет себе? А местечко-то и вправду глухое - по своей воле кто сюда заглянет. Да. Так. Значит, меня вычислят сразу, меня и вычислять-то... Ну и пусть, я сюда не хитрые партии приехал разыгрывать, у меня на них времени нет.

- А сейчас, - сказал он, - я бы посмотрел... ц-ц... как у вас тут... условия. Познакомиться с воспитанниками, с преподавателям и... ц-ц...

- Прошу, прошу господин Вандемир...

- Какой у вас тут штат?

Питер пересекал двор. А достаточно опрятно, травка худосочная, конечно, но, видно, что подстригается. Развалины посреди двора растрескавшиеся торсы и полуконечности, ага, фонтан был когда-то, большой дом с башнями, большой флигель, все старое, облупившееся, серое, однако без мусора под стенами. Они вошли во флигель, здесь, по-видимому, были классы. Питер присмотрелся: Ленц, надо отдать ему должное, устраивал своих подопечных несравнимо лучше.

- Спортивная площадка? - голосом лже-инспектора сказал Питер, Бытовые условия? Питание?

Директор заводил плечами. Он что-то опять говорил о трудностях, а Питер его вновь перестал слышать, потому что увидел ребят. В следующей комнате шел урок, и дети - человек десять - сидели за столами. Мальчики и девочки. Лет одиннадцати-двенадцати.

- Что? - переспросил директор. - Старше? Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

Питер вошел. Учительница - молоденькая, сама как девочка, обернулась. Питеру показалось, что испуганно. Дети дружно встали, дружно сказали: "Здравствуйте, господин директор", дружно сели. Не-ет, у них тут порядочки еще оч-чень серьезные. В столовую не строем ли ходят? Он уже хотел произнести что-то пустое, что-то меценатски-безмозглое, но осекся, увидев глаза детей. Не всех. Кто-то, не заинтересовавшись ничуть, будто такие клетчатые болваны у них вовсе не в диковинку, сразу отвернулся, но многие смотрели и среди них двое. Мальчишка с вихрами и девочка, застенчивая, рыжая и зеленоглазая, у самого окна.

Это - они. Первую секунду глаза их были широко распахнуты, будто они вбирали в себя всего его, затем, вобрав, принялись разбираться с ним, препарировать и классифицировать, и, наконец, вышвырнули, вытолкнули его из своего сознания, из мозга, из души, из чего там, как вещь, с которой все ясно, для которой найдено раз и навсегда точное, определенное место, и к которой понятно теперь как надо относиться, и к ней так и станут относиться, что бы ни случилось, и ныне, и присно, и вовеки веков.

Аминь, подумал Питер. Из всех, кто здесь сидит, только эти двое из группы Лукаса. Как еще он выглядит, Лукас этот. Может, он директор? Нет, вряд ли. Вот это уж совсем вряд ли.

- Продолжайте... ц-ц... продолжайте, - все-таки выдавил он из себя. - Слушайте, - сказал директору в коридоре, - так я не понял, у вас что - и команды, что ли, футбольной нет?..

Ночью были тучи, а потом небо очистилось. В переплетах полукруглого витражного окна сделалась различима луна, узенькая и слабая. Питер подозревал, что директор отдал ему свою комнату. Но это - ладно. Вот машина его чуть не подвела: вздумала заводиться, хоть он, кажется, все старания приложил, чтобы этого не стряслось.

В стекло ударился камешек. Уже второй раз, подумал Питер. И еще кто-то пытался взобраться на деревце против окна, но обрушился с треском. Питер встал сбоку от шторы. Внизу было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Ну что, уже? Или пусть совсем угомонятся? А угомонятся они? Я вот чего не понимаю, как никто не разбегается отсюда, хотя с другой стороны - куда? Человеку надо где-то жить, а ребенку тем более.

Он решился. Лестница завыла и заскрежетала, когда он ступил на нее. Питер выругался шепотом. На улице оказалось свежо и сыро, и совсем не пахло мертвым комбинатом, а пахло листьями, травой, землей и еще отчего-то-уксусом. По небу ползла яркая черточка, если приглядеться, то и простым взглядом можно различить, что состоит она из отдельных точечек, - года два назад, в очередной круглый юбилей какой-то там из европейских промышленных выставок, на орбиту вывели систему напыленных зеркал. На такую вот отовсюду видимую забаву решилось человечество. Это, кстати, чуть ли не второй всего не коммерческий, не научный и не военный запуск. Первый состоялся полвека назад, на предыдущий круглый юбилей этой же выставки, но тогда зрелище получилось победнее.

...Фу, что лезет в голову! Так. Однако, чтобы Лукас остался здесь Лукасом, - это было неожиданностью. Ты, Пити, правда, тоже любишь менять имена, но то ты, личность, подверженная суевериям... Возраст тридцать четыре. Здоровяк. Появился год - смекай - с небольшим назад, по объявлению о вакансии, - ну, да то объявление обрело уж безнадежную регулярность. Занимает Лукас отдельный домик, вон, налево. Ребятишки не то чтобы льнут, но как-то так тянутся. В свободное время мастерит что-то безобидное, берет столярные заказы в магазинишке в Лаптоне. Да-да, в том самом Лаптоне на Изере, где год или два назад обитал со своими подопечными некто Мариус Ленц...

А всего-то было спросить директора. Безо всяких обходных маневров. Впрочем, обходные маневры тоже были нужны. Зачем? А вот хоть для того, чтобы не пристрелили тебя, Питер Вандемир, среди величественных развалин. Прямо днем, во дворе.

Он расстегнул клетчатый пиджак, чтобы видно было, что за поясом его клетчатых брюк не засунут пистолет. Рубашка на нем тоже была клетчатая, желтая с тонкими синими полосками. Присмотревшись, можно было понять, что мнется, или, вернее, гнется, она только по этим полоскам. Прошлый век, но пока не придумали ничего лучшего.

Окно домика в хилой зелени еще светилось. Питер тронул рамку, очертанную у дверной панели. Сигнала, что на него смотрят, как и полагается, не увидел. Качнулся с пятки на носок, вытянул губы дудкой, сунул руки в карманы, потом вынул их, пустые. Дверь медленно поехала внутрь.

- А... ц-ц... дружище, - возгласил в пространство, - черт побери, у меня опять кончились сигареты. И в машине нет. Машина, я вам скажу... подсунули хлам из хламов, но хотя бы вид имеет...

- ...Значит, тактика гранаты?

- Что ж поделаешь. Рано или поздно приходится идти самому и выкладывать на стол гранату. На совершенно тривиальный стол, под тривиальной скатертью.

- Между супницей и блюдом с рыбой. А за столом, между прочим...

Питер некоторое время ждал продолжения и, не" дождавшись, протянул руку за коньяком. Это потребовало усилий, он зашипел сквозь зубы.

- Алкоголик.

- Что вы. Просто иногда позволяю себе на работе. Тогда как государственные, если так можно выразиться, служащие надираются втихую по домам. И бьют жен.

...Болтаю. Плохо, что болтаю. И плохо, что я вообще больше говорю, а он молчит. Сейчас бы самое время ему поизливать душу, пообращать меня в свою веру. Или там - определить позиции, расставить точки, продекларировать постулаты. Заклеймить, выяснить, провозгласить. Молчит. Ну и черт с ним, пускай молчит.

Питер повертел рюмку в пальцах, поставил, не пригубив Внимательно посмотрел на Лукаса. Огненнобородый, с белой кожей, с голубыми глазами и конопушками. Абсолютная классика.

Как у него еще коньяк нашелся, у пуританина. Впрочем, тут вопрос особый... А ведь боится. Может, даже не столько за себя, сколько за детей. Но только не за всех детей, а лишь за "своих". За воспитанников. За выкормышей. За потребных ему для осуществления знать не желаю каких целей и идей. Не желаю я этого знать, понятно?

Меня бесит явление в принципе.

- И что мы будем делать дальше?

- Разговаривать.

- Чтобы что?

- Чтобы не скучно было. До свету времени много.

- Я не знаю никакого Ленца.

- Может быть.

- Вы ничего не понимаете.

Питер промолчал. Улыбнулся, насколько это у него сейчас получилось.

- Ч-черт!.. Как же я купился! Вы выглядели абсолютным болваном. Шпак и болван. Черт...

- Это мне комплимент.

Питер следил за стрелкой часов. Часы являлись безусловно единственным предметом роскоши здесь. Они выдавали время и сутки по Земле, Луне и трем главным орбитальным комплексам. Все - цифрами, а земное стрелкой. Но стрелка была фальшивой - тоже индикация, только в виде циферблата. Часы висели на стене несколько набок.

- Слушайте, вы, - брезгливо сказал Лукас, - я не могу так больше сидеть. У меня затекли руки. И нога, правая,

- Момент, момент...

Лукас был пристегнут к одному из стульев, прочному, массивному, как и вся остальная мебель. Бить доверчиво отпирающего перед вами дверь, конечно, нехорошо, но тут уж или - или. Доверчиво отпирающий держал наготове автомат.

Питер перестегнул его и, кряхтя, вновь уселся на свое место.

- У вас нет права наложения наручников.

- А вот я их поутру с вас сниму и в канаву выкину, никто и не узнает ничего.

Клетчатая рубашка Питера была на боку продрана, пуленепробиваемые пластины обнажены, в пиджаке вырвано полспины. Левой рукой он почти не мог двигать, но испытывал тем не менее истинное удовлетворение, как всегда, когда все получалось точно по задуманному.

6

Прошел час, и в прихожей пропел сигнал.

- Открыто же, - досадливо крикнул Питер. Директор был бледен до синевы. Еще бы.

- Как ваши дела?

- Что ж вы дверь-то... - вместо ответа пролепетал директор. Он не сводил глаз с Лукаса. Тот зло оскалился под этим взглядом, и директор чуть не упал в обморок.

- Я спрашиваю, вы известили полицию?

- А... д-да. Нет. То есть я сказал, а они сказали, что не поедут. Сейчас не поедут, а приедут утром. Местные, в ближайшем участке, они нас знают, - поспешил он разъяснить, видя изумление Питера, воспитанники, понимаете... в общем, доставляли им много хлопот...

- Вы передали, что я вам велел?

- Н-нет. Я просил... я просто, чтобы они... Так. Начинаются радости жизни. Хотя пока все вполне правдоподобно.

- Свяжитесь с окружной полицией.

- У нас нет канала напрямую, только через местных, а они говорят, что будут сами, но утром.

- Ладно, это я уже понял, - буркнул Питер. - Так. Ну, вы пока идите, а когда совсем рассветет, я буду его выводить. (Директор покосился на засиневшее окно, и опять стал смотреть на Лукаса.) И чтоб никого посторонних во дворе. Загоните детей в дом, заприте, что угодно. Понятно вам?

- Хорошо, я... я понимаю. - Уходя, директор два или три раза наткнулся на опрокинутую мебель, но так и не повернулся к Лукасу спиной.

- Вы ничего не понимаете, - повторил Лукас. - Вы настолько ничего не понимаете, что мне с вами и говорить-то не хочется.

- Не говорите. Подумайте лучше, что полиции скажете. А? То-то.

- С полицией мне разговаривать не придется, - сказал Лукас со странным выражением. - Что вы ему, - кивнул в сторону двери, - наврали про меня?

- Что вы - андроид. Невыявленный, скрывающийся, - просто сказал Питер.

- Да вы... да ты что!! - Питеру сделалось страшно, так вдруг - до сини, как могут только рыжие, - побледнел Лукас. - Ты что же...

Питер шевельнул плечом, в пальцы ему по рукаву скользнул знакомый баллончик, плоский и прихватистый. Не сейчас, сказал себе Питер. Он еще у меня своими ножками до машины должен дойти.

- Да бросьте вы, право, - примирительно сказал он.

- Ты!..

- Вы же сами их ненавидите, должны понять чувства простого маленького человека. Нет?

- Хотите на мое место?

- Я на стольких местах побывал, дорогой мой, и такого уж про меня и думали, и говорили, и делали, что... Бросьте. Не обращайте внимания. Отдохнуть не желаете полчасика?

Не полчаса, не час, а все полтора просидели они, пока Питер не велел себе встать и попытаться все-таки добрести до машины и довести туда Лукаса. К тому же дети должны были вот-вот проснуться, - если они вообще спали - и уж тогда их в доме не удержишь никакими силами.

Питер снял с Лукаса обе пары наручников, отступил на шаг, следя, как тот разминает, ругаясь, затекшие ноги.

- Вперед.

Вся прихожая этого маленького домика была изрешечена пулями. Стены, потолок, даже, кажется, пол. Не малохольный тебе биохимик, выпустил все, до железки; шальное попадание с корнем выломало замок.

- А куда, собственно, вы уничтоженных андриодов девали? В речку? Ей, мол, уже все равно? (Лукас прошипел сквозь зубы.) Что?

- Какой идиот...

Так. Не имеет значения, что он там бормочет. Бормочет и бормочет себе, пускай его. Ну, пока все отлично. У машины я его срубаю, гружу, а очухается он у меня уже в участке. Строго рассуждая, это я должен бы подумать, что я скажу полиции. Мне надо будет их убедить. Это очень трудно - в чем-либо убедить нашу полицию, - но я попробую...

Прямо за дверью, на крыльце и дальше, стояли дети.

Они, должно быть, пришли под дверь уже давно и стояли долго, а некоторые из них присели на траву и теперь поднялись, и Питер увидел, что штаны у них сзади мокрые от росы, а у тех, которые стояли поближе, видел посиневшие губы и кожу в пупырышках. Уже знакомая зеленоглазая девочка стояла одной из первых, наворачивала на палец прядку. Плотно, зло сжатые губы ее все-таки вздрагивали, на подбородке висела капля. Детей было пятнадцать, может, двадцать. Не может быть, чтобы все из группы Лукаса, - мелькнула мысль. Так. Что и следовало ожидать. Врешь, врешь, вовсе ты этого не ожидал, и теперь не знаешь, что делать...

- Нелюдь! - вдруг выкрикнул худенький парнишка в белой грязной кофте, и остальные подхватили:

- Нелюдь! Нелюдь! Гад!

Что они? Это они обо мне что ли? А, ну ясно: те, кто разбирается, сговорились и обманули остальных. Не может же быть, чтобы ребятишки не знали друг о друге, друг перед другом не хвастались. И остальные поверили. Потому что уже привыкают верить. Вот вам еще одно, из-за чего...

- Нелюдь! Отпусти Лукаса, что он тебе сделал? Фараон проклятый!

- Нелюдь!

- Отпусти, слышишь!

Ну вот, и про меня закричали. Их наставник может быть доволен.

- Лукас!! - и пинка ему, рыжему! Тот, как и предполагалось, обернулся. Питер среагировал, но рука у него все еще действовала совершенно отвратительно, и заряд ушел в небо. Нет, краем все же задел: глаза у Лукаса закатились, он судорожно вздохнул и пошатнулся. Отбросив пустой баллончик, Питер подставил плечо. Эх, все в этом сволочном мире получается не так...

- А ну марш с дороги! - гаркнул он что было сил, и часть ребят отпрянула.

Он не сделал и двух шагов. Мелькнул твердый, как из стекла, кулак, и Питер понял, что заряд ушел в небо весь. Три черные бомбы взорвались у него в голове, и он рухнул лицом вниз, а сверху его придавил Лукас, как тяжеленная кукла...

...тяга разболтана. Подтянуть. Заменить. Перебрать сустав...

Он ощутил, что лежит почти в той же позе, лбом упираясь в траву, только Лукаса на нем нет. Со всей осторожностью собрал себя с травы, поднялся и разогнулся. Детей было уже гораздо меньше, они сгрудились чуть в стороне, стояли кружком и смотрели внутрь. Что-то заставило подойти к ним. Худенький парнишка лежал на неумело подоткнутой своей белой кофте. По руке его текла, струясь, дорожка крови, а из синей ранки торчала острая косточка. И темная струйка, застыв, свисает из уголка рта.

Не может быть. Как же... Когда... Лукас?.. Нет, это я, вдруг с отчетливостью понял он. Питер вспомнил, как у него подвернулась нога. Мальчишка кинулся мне в ноги, а я на него упал. А на мне была эта туша.

- Сейчас идет! - крикнула подбежавшая девочка в зеленом, остальные на секунду повернули головы. - Позвонит и идет!

Звук мотора отвлек Питера от любых мыслей. Мотор чихнул. Еще раз - и Лукас его заведет, это Питер знал наверняка. Он не помнил, как очутился у машины. Было одно: мальчишке уже не помочь, а если все-таки помочь можно, то справятся и без него. Выстрелив из-под днища гнусным сизым смрадом, автомобиль рванул, всхлипнул провернувшимися колесами и умчался от него на расстояние вытянутой руки. Сделал длиннющий зигзаг по двору, и, когда проскакивал ворота, где кончалась трава и начиналось покрытие, Питера, вцепившегося в бампер, оторвало и едва не расплющило об один из столбов. Он остался валяться в пыли, но еще мог видеть, и поэтому достаточно ясно разглядел, как его несуразная тяжелая машина, в которой уходил, да, считай, ушел уже Лукас, вильнула, пытаясь обогнуть неизвестно откуда выскочивший обшарпанный фургон, но не смогла - ударила, развернула, смяла, смялась сама, отскочила и, проделав полный оборот, со страшным плеском упала в бурые отравленные воды Изера...

И полиция подъехала - как водится, на полминуту позже, чем следовало бы. Питера буквально перекосило, когда, по-полицейски нежно встряхнув, его поставили относительно прямо и взяли за локти.

- А что, приятель, - Питер попытался выплюнуть пыль, - вы ничего не заметили по дороге?

- Что вы имеете в виду? - У сержанта навострилась и без того узкая белесая физиономия. Спит и видит внеочередное присвоение, учебник криминалистики и Полицейскую школу в столице.

- Надо было смотреть по сторонам. Мир катится к черту, а вам и дела нет.

- Ты со всеми так остришь?

- Нет, выбираю наиболее достойных из рядов нашей славной полиции... ух!..

Рука у парня что надо. И треснул-то вроде как нехотя.

- А ну-ка, сынок... - голос его прервался, - ну-ка, отогни мне лацкан.

Жетон - Питер давным-давно заимел его для таких случаев - от прикосновения правого безымянного выдал блик. Ребятишки осклабились, а белобрысый только что не прицокнул с досады - но это понятно, мол, на тебе, словили особо опасного. А вообще риск был: кто их знает, на вид совсем дремучие, но вдруг оказался бы среди них, который разбирается: блику-то полагалось иметь совсем другой вид. Короче говоря, все бы сошло, но подрулила еще одна машина, и из нее вышел штатский. Ой-ей-ей, сразу подумал Питер.

Штатский, не говоря лишних слов, подошел к Питеру и выдрал из его лацкана жетон.

- Питер Вандемир... - начал он.

- Алло, сержант! - заорал в это время кто-то из них от разбитого фургона. - Сержант! Посмотрите! Посмотрите, что тут!..

- Что еще? - Сержант быстро покосился на Питера, ушел, но тотчас вернулся бегом, с глазами по блюдцу. - Ну-ка, ты! Ну-ка со мной! Двоим, что были по бокам: - Тащите его!

Питера буквально на руках пронесли эти полсотни метров.

- Ну, умник? Что ты теперь скажешь?

Он взглянул внутрь, и сперва ничего не понял. А потом отчетливо ощутил, как у него остановилось сердце. Остановилось - и снова пошло.

За выломанной задней стенкой.

На непонятном решетчатом сооружении.

В странной рогатой шапке, в путанице проводов... ...сидел...

Он сам.

Питер Вандемир собственной персоной.

- Сержант, тут еще трое, но они готовы, кажется...

Глаза закрыты, лицо спокойное, руки на подлокотнике собраны в кулаки. Питер всхлипнул. - Ну?!

7

А в участке штатский договорил наконец свою фразу, о которой Питер, в общем, догадывался:

- ...вы обвиняетесь в похищении Ицы Драгичевич семи лет. Что желаете заявить по этому поводу?

Но Питер сейчас не реагировал. Дикое видение все стояло у него перед глазами.

- Эй, оглох? - Это белесый сержант.

- Что? А. Да. Похищение. Больше ничего?

- Не сомневайся, мы подыщем и другие темы для разговора.

Его подтолкнули к крайнему столу, на котором красовался стандартный полицейский фиксатор-диагност. Кроме всего прочего, это теперь еще и обязательная процедура при любом обращении в полицию, а скоро, он слышал, их хотят расставить чуть не на заправочных станциях. Как только умудрились до сих пор не выловить андроидов всех до единого, подумал он, поднося руки к нише на боку прибора. Вот так и умудрились, очень просто. Интересно, среди андроидов есть дураки, или это только к нам относится? Он попытался еще раз. Нет, фиксатор был явно не рассчитан, чтобы им пользовались в наручниках. Питер хотел сказать, но, повернувшись уже, вдруг увидел на телеэкране у дальней стены те самые кадры, которых так долго ждал. Экран немо демонстрировал переходы, комнаты, коридоры, заставленные невнятной аппаратурой, перебегающие фигуры, которые, кажется, друг в друга стреляли.

- Звук! - крикнул он, и все повернулись сперва к нему, а потом поглядели на экран. - Включите звук!

...И уж совсем потом, когда сюжет прошел, и отзвучал текст, который Питер знал заранее, перемежаемый охами и ахами комментатора, находившегося непосредственно на месте, и воткнулась очередная реклама, и те, кто находился в помещении участка, - штатский, дежурный, сержант, еще двое задержанных (поппи-замухрышки, из этих новых, что расплодилось теперь видимо-невидимо, всех и не упомнишь, как называются), - все они, словно по команде, расцвели улыбками на обращенных к нему лицах, и Питер поежился под их взглядами. Буркнул:

- О'кей, ребята, я готов сделать заявление для прессы. - Ткнул сомкнутыми руками в грудь сержанта. - Давай-давай, сынок, пошевеливайся, эти штуки мне жмут.

"...еще неизвестно каким, собственно, способом. Ясно одно:

в том "родильном доме", который вы только что видели, был

тайно построен по меньшей мере один андроид - точная моя

копия. До сих пор я испытываю неподдельный ужас, когда

вспоминаю это. Кстати, я хотел бы выразить благодарность

парням из "Антенн-22", они, по-моему, великолепно справились

со своим делом - я имею в виду репортаж о захвате...

ВЕДУЩИЙ: Только благодаря вашей информации. Вы, Питер,

подумали обо всем, кажется. А когда, в какой момент вы, лично

вы, решились выйти один на один с этой бандой?

ВАНДЕМИР: О, это произошло довольно случайно. Мне не

хотелось бы здесь говорить об этом.

ВЕДУЩИЙ: Но ваш шеф, известный Лео Валоски, утверждает,

что инициативы принадлежат вам и только вам.

ВАНДЕМИР: Может быть.

ВЕДУЩИЙ: Не подумайте, что я призываю вас выдавать

профессиональные тайны...

(Были они у меня, профессиональные тайны, как же. А теперь, Питер Вандемир, ты, кажется годишься для одного только - коллекционировать трубки. Или редкостные сорта роз. Папа не простил, и отмщение его достойно поэта. Тайный агент, чью физиономию лицезреют полсотни миллионов зрителей. Разрекламированный рыцарь плаща и кинжала. Нуль, никто, одна дорожка - в розы...)

ВЕДУЩИЙ: Хорошо, давайте о другом. Посредством этого

андроида - вашей копии - осуществлялось целенаправленное

воздействие на вашу психику, так? Но почему именно таким

экстравагантным и, согласитесь, недешевым способом это

проделывалось? Если вас хотели убрать, то, наверное, выбрали

бы более простой путь.

ВАНДЕМИР: Я не знаю. Да и не интересуюсь, если честно вам

сказать. Отчего и почему - это вовсе не мое дело. Мое дело

н-ну... показать что ли, хм, навести. Я - наводчик, выводы

дело специалистов.

ВЕДУЩИЙ: Тогда, быть может, у вас есть соображения насчет

андроида другого - того, который скрывался под именем Дастин

Лэгг и занимал, мы знаем, немалый пост.

ВАНДЕМИР: Именно потому, что он занимал немалый пост, я и

решился обратиться к средствам информации. Мне нужно было,

чтобы об этом узнало как можно больше людей, одному мне было

бы слишком легко заткнуть рот. И я это сделал не ради чего-то

там, нет. Знаете... Знаете, у меня есть сын и дочь, и я учу их

любить этот мир, пусть не всегда такой, как нам хотелось бы. И

я был бы очень огорчен, если бы в один прекрасный день мои

дети сказали мне: отец, все, чему ты учил нас - чушь...

(Боже, я чуть не проговорился. Я до самого последнего момента не знал, нужно ли, можно ли говорить обо всем этом - Ленце, Лукасе, ребятах, а теперь вдруг понял - что нельзя. Если кто-то что-то знает, то и пусть знает. А говорить нельзя. Нет, нет, нельзя. Слава богу, что я это понял. Слава, слава богу.)

ВЕДУЩИЙ: А как зовут ваших ребят?

ВАНДЕМИР: Питер-младший и Марта. В честь бабушки.

Рядом с передней камерой, под которой укреплен "суфлерчик"

- монитор для текста, сейчас он погашен, - появляется

бородатый ассистент, показывает четыре скрещенных пальца.

ВЕДУЩИЙ: Нам показывают, что эфирное время заканчивается.

Всего доброго вам, дорогие зрители, мы еще встретимся с нашим

славным храбрым Питером Вандемиром - не правда ли, Питер? - у

нас в студии. "Антенн-22", Вильгельм Саянов.

Эфир окончен.

ВАНДЕМИР: (в выключенную камеру): До свидания.

Он заехал домой, причем очень торопился. Элла по-прежнему поджимала губы и молчала, но сделано было все как надо: Черноглазка собрана, одета, сидит, дожидаясь, за столиком в саду. Питеру бросилось в глаза, что одета она в тот самый желтенький комбинезон, что был на ней в день, когда он, Питер Вандемир, ощущая себя последней сволочью, забирал девочку из пансиона по фальшивой доверенности.

Питер подогнал машину к самому столику - черт с ним, с газоном, Ица не шелохнулась. Опустил стекло. Помолчал. Спросил:

- А где медвежонок?

- Я не взяла, - сказала Ица. - Я его не люблю больше. Пускай он теперь живет у тебя.

- Пускай, - не стал возражать Питер. - Ты, может, за ним еще вернешься. (Что я горожу, язык оторвать мало!) А вот мы сейчас поедем к маме. (Что, лучше что ли?) - Он умолк.

Ица боком слезла с белого ажурного стула, потрогала бок машины, осталась стоять рядом, тоненькая, с кукольной сумочкой через плечо. С неба зарядила серая мозглая россыпь. Питер сказал:

- Правда. Вот сейчас сядем и поедем.

Она растворила дверцу, села на заднее сиденье, уставясь в спинку перед собой огромными черными влажными вишнями. А глаза у них непохожие. Красивые, но разные. Драгичевич - кто он был, румын, югослав? Как его звали - Марко, Йозо? Пять лет... да, Лина уже работала в фирме и уже частенько на службу ее доставлял Ладислав. Папа появляется позже - шестьдесят три не возраст, конечно, но... и Драгичевич, почему, собственно, - был?.. Ох ты, господи, о чем думаю, право...

Ица сидела, положив ладошки на колени, личико у нее было, как у старушки. Теперь Питер знал, какие лица бывают у детей, если их обманывать раз за разом.

- Я принесу остальное, - бодро сказал он.

Элла встретила его в доме, протянула собранную сумку. Элла улыбалась ему, как улыбались спартанские женщины возвращавшимся из похода мужчинам. Пыльным, грубым, израненным, жестким. Победившим. Теперь мой портрет тоже будет висеть в рамочке на стене. "Смотри, Пепик, дедушке не понравилась бы твоя шалость. А дедушка у нас знаешь был какой..." Только вот медалей у меня нет никаких. Нет, есть одна, не помню за что. Африка еще, наверное. Нет, решительно не помню.

Кой черт, подумал Питер.

- Здесь все?

- Все, милый. Все, что ты велел.

- Угу. - Он поднял сумку.

- Марта и Питер-младший еще у телевизора. Они сейчас так радовались. Мы тобою гордимся, милый, мы... - Чувства переполняли ее.

Питер посмотрел на часы. Однако.

- Достойные дети. Просидеть сто минут... - Он вышел со студии в четыре.

- Какие сто минут, Пити? Четверть часа, меньше...

Так. Он - ему сказали - должен был идти напрямую. Да он и шел напрямую! - Питер вспомнил ассистента, который делал ему знак. Девятнадцатый канал их сети - это же только прямые передачи. Новости, чрезвычайные происшествия, сенсации... Ага. Значит, таким вот образом.

- О чем там было?

Нет, не то! Потом. Или вообще наплевать.

- Как же, Пити... Об андроидах, их наконец разоблачили. Ты говорил...

Наплевать и забыть - это самое лучшее. Да. Самое лучшее для него теперь.

- Ладно, хорошо. Слушай, у меня уже совсем нет времени...

Он вернулся к машине, к Ице. Опустил сумку на переднее сиденье, обошел автомобиль, уселся, пристегнулся.

- Это не мое, - сказала сзади Ица.

- Ч-что? - сперва не понял он.

- Это не мое.

Он извернулся, чтобы посмотреть назад. Черноглазка по-прежнему неотрывно глядела в подголовник перед собой.

- Там игрушки. Твои игрушки, вспомни, они так понравились тебе. Возьмешь их с собой...

- Это не мое, - повторила она в третий раз.

Питер стиснул руль. Потом распахнул дверцу, швырнул наружу сумку, дверцу захлопнул. В сумке - слышно - отчетливо хрустнуло.

- Хорошо. - Он вспомнил Никласа Ротенберга и медленно, плавно, до омерзения аккуратно выкатил за ворота. - Не твое так не твое. Мое. Вот я себе и оставил. - Глянул в зеркало. - Пристегнитесь, пожалуйста.

К повороту на одиннадцатое муниципальное шоссе, с которого начинались пригороды, они примчались с опозданием в несколько минут, но их, как ни странно, еще не ждали. Питер вышел под дождь, еще, кажется, усилившийся. Лесополоса здесь была высажена кленами, капли колотили по широким остроугольным листьям.

...Ну давай, Пити, давай, подведи итоги. Подбей баланс. Что у тебя в активе? Лэгг. Андроид. Это хорошо, это серьезно. Еще? Лукас. Хоть он и случился в порядке, так сказать, импровизан, но это - тоже серьезно. Одним меньше из тех, кто учит детишек прежде всего делить мир на чужих и своих, а уж потом все остальное. Ты, Пити, старая шкура, и, может быть, оттого, что сам прожил всю свою жизнь по законам своих и чужих, теперь знаешь, что детишек тому учить нельзя. Так что Лукас оказывается, пожалуй, поважней Лэгга. Вот уж случай так случай, что их карточки оказались рядом, но ведь фирма на то и фирма, а Хранилище на то и Хранилище, чтобы там было все обо всех. Сухая информация, голые факты, качество гарантируется. А уж выводы мы сделаем сами, мы же на то и профессионалы. Ныне безработный, правда, но профессионал...

Он поднял голову и увидел Лину. Отчего-то она шла пешком по мокрой блестящей обочине, и машины, проносясь, обдавали ее водяной пудрой, и светлый плащ на ней со стороны, обращенной к шоссе, потемнел. До нее было довольно далеко, и пока она шла, Питер успел вспомнить и что он говорил ей на том ужине в кабачке при свечах, и какая она была, когда открывала стальные двери Хранилища, выпуская его, и какая сделалась, когда он сказал, что это не все, и придется еще подождать до окончательного исхода операции. Он все вспомнил.

Лина остановилась перед ним.

- Вот видите, - Питер не сделал даже попытки улыбнуться, знал, что так и так не получится, - я же говорил, что все будет хорошо. Стоило ли паниковать...

Лина обошла его, растворила дверцу, нагнулась.

- Лина, деточка, неужели вы всерьез могли подумать...

Лина уходила, ведя Ицу за руку, и девочка шла рядом, несколько семеня, и желтый комбинезончик и плащ одинаково намокали под дождем.

...Ну а пассив? Ица. Лина. Мальчишка из группы Лукаса. (Вот ведь, не поверите, но за четверо прошедших суток так я и не сумел выбраться навестить, но - жив, это узнавал.) Элла. Ну, это... это не считается, это другое, хотя...

Нет, вдруг понял он, все не так. Нельзя так считать. И потому нельзя, что просто нельзя, и потому, что если уж считать, то ой какой же отрицательный у него получается баланс.

...Я не знаю, как все-таки решилось с "родильным домом", с Лэггом, куда его увезли. Я не знаю, что с детьми из интерната. Я так и ни на шаг не продвинулся в том, что же на самом деле произошло с Перси. Я не знаю, что сделали с моей записью (теперь уж можно не сомневаться, что меня, оказывается, сперва записали, прежде чем выпустить) лихие ребята со студии. И зачем им это было нужно. А если не им, то кому.

Еще ничего не кончилось, подумал он. Слишком еще много вопросов, чтобы все вот так взяло сейчас и прекратилось. Питер согнал ладонью воду с лица. Голова была совершенно мокрая. Промок и плащ, и ботинки. Он посмотрел в ту сторону, куда ушли Лина с дочерью. Их не видно было уже за мглистым дождем, а возможно, их там ждали и увезли. Тот же Драгичевич. Марко или Йозо. Румын или югослав. Питер почувствовал, как к нему возвращается его обычное настроение. К чертям, еще ничего не кончилось! Он присел и с наслаждением повозил ладонями по холодной мокрой траве, - ему вдруг захотелось почувствовать ее живую упругость. Потом выпрямился и шагнул к распахнутой дверце. Еще ничему не конец, нет.

В эту секунду его машина взорвалась.