Космонавт и роза

– Знаешь, на старых снимках «Аполлона-11» небо на Луне чёрное. Да, совсем-совсем чёрное. Никаких звёзд. Спрашиваешь, почему так? Да потому что хотели фотографировать поверхность, и камеры настроили так, чтобы было видно каждую песчинку, а про звёзды забыли. У людей часто так. Я с детства хотел своими глазами посмотреть, какие они в космосе. Звёзды. Фотографии, фильмы, игры – всё не то, это как тигр. Пока сам в зоопарк не сходишь, так и будешь думать, что это просто большой полосатый кот. Так и со звёздами. Там, на Земле, они совсем другие, а здесь… Яркие как самоцветы в варварской короне, разноцветные как рыбки в аквариуме, смотришь и не веришь, что такие бывают. До первого полёта я думал, что красивее летнего крымского неба ничего не бывает.

Ядро кометы Галлея как застывший шторм в ночном океане. Небольшие ложбины тут и там сменяются валами. Возможно, именно этот океан тяжёлой пыли стал когда-то прародителем жизни на Земле. За миллионы лет странствий в немых глубинах Солнечной системы, пыль слежалась так, что стала прочнее камня. На антрацитовой поверхности почти не остаётся следов.

Человек в скафандре карабкается на самую высокую – дюну? сопку? скалу? – как жук-альбинос в чужом муравейнике, одинокий и упрямый. Он постоянно поглядывает на левое запястье, словно опаздывает на свидание. Серебристая палка в правой руке раз за разом впивается в склон. Чёрные облачка тяжёлой пыли вылетают из-под ног, висят в скучном раздумье какое-то время и оседают.

Комета Галлея небольшая, всего-то 15 километров по самой длинной оси, тут можно совершать кругосветное, точнее, кругокометное путешествие хоть десять раз на дню. Но ему столько не надо.

«Запас кислорода 65,2%» подсказывает экран на левой руке.

– А потом – космос. Когда попал в отряд, не мог своему счастью поверить. У нас в классе никто не мечтал стать космонавтом, только я. Все хотели в программисты или стримеры-ютуберы. В крайнем случае – в рэперы. А у меня отец вертолётчиком был военным, говорил, что лучше неба ничего нет. А ещё говорил – отступать нельзя, раз уж мечту выбрал. Ну, так я в училище и оказался. Как думаешь, вулканы тут есть? Вроде не должно быть, комета же. Но мало ли. Я ж на то и первооткрыватель, чтобы находить новое.

Сияние в небе тускнеет всё быстрее: комета убегает к афелию, и чем дальше она от Солнца, тем труднее звезде нагревать поверхность. Скоро температура упадёт, и антрацитовый панцирь сомкнётся, перестанет выпускать воду. Древний океан не терпит вмешательства и не желает расставаться даже с малейшими частицами. Он суров и холоден, беспощаден и одинок; маленькая серебристая упорно ползёт к вершине, потому что сдаваться нельзя.

***

В лиловых летних сумерках вязло всё: желание работать, способность мыслить, птичий щебет и белые как пивная пена, комки тополиного пуха. Солнечный свет лился как остывающее красное золото в форму, неспеша заполнял пространство, позволяя теням постепенно брать своё. Ветерок плавно качал ветки, отряхивал пыльный малахит листьев.

Антон сидел в кресле-качалке на веранде и слушал, как на другом конце деревни перегавкиваются собаки и как шелестят о чём-то своём старые деревья. Дедовское кресло уютно поскрипывало, а стакан с ледяным чаем будто сам прыгал в руку с плетёного столика, стоило только немного отклониться назад. Антон прикрыл глаза. Спать не хотелось, но извилистая река мыслей течёт намного приятнее, если может оттолкнуться от век.

«Хорошо, что родители вместо картошки посадили вишни, и теплицы не поставили – земной поклон», – подумал Антон. Он поднял высокий запотевший стакан, поболтал, прислушиваясь к мелодичному позвякиванию, глотнул и зажмурился от наслаждения. Всё-таки, по жаре ничего нет лучше зелёного чая со льдом и лимоном. «Может, пруд сделать? Иришка бы плескалась. Хотя нет – комары заедят, да и некогда. То старты, то испытания – а что делать, науку двигать можно только так. Чтобы быть первым, просто бежать изо всех сил недостаточно. Нужно нестись, лететь вперёд – для начала».