Коварная Барбара

— Как вы меня напугали! Мне показалось, что вы умерли. Вы так стонали. Что с вами случилось, мсье?!

Я с трудом открыл глаза и увидел симпатичное детское лицо. Сознание постепенно возвращалось ко мне.

Наконец я сообразил, что лежу, вытянувшись на влажной земле, а надо мной склонился какой-то паренек. Я приподнялся и тут же почувствовал нестерпимую боль в висках. Ощупав голову, обнаружил на ней шишку величиной с голубиное яйцо.

— Где я?

— Во дворе, недалеко от улицы Катакомб, — ответил ребенок.

— А ты кто?

— Меня зовут Жан Дюверне, но все меня знают как Ритону. Мне уже двенадцать лет. Что же произошло с вами, мсье?

— Не сомневаюсь, что меня кто-то оглушил.

— Кто?

— Если бы я это знал.

— Вы полицейский агент?

— Нет.

— А... Тогда я уверен, что вы из секретной службы или из ФБР.

— Нет, я коммерсант.

По крайней мере, я еще помнил, где работаю. Следовательно, меня не совсем лишили памяти.

— Я думаю, что вы должны проверить ваш бумажник. Могу поспорить, что вас из-за него оглушили, мсье.

Мой бумажник оказался нетронутым. Я удивился, когда обнаружил, что в нем больше денег, чем было, когда я выходил из дома. Посмотрел, здесь ли часы. Они были на месте.

Ритона мгновенно сообразил:

— Должно быть, кто-то помешал. Я бы на вашем месте поскорей убрался отсюда. В этом районе драчливый народ, полно бродяг. Правда, не все такие. Но хватает.

Я с трудом поднялся и мне пришлось опереться на стену, чтобы снова не упасть. Несмотря на то, что на мне было пальто, я дрожал.

— Как ты меня обнаружил?

— Я шел к товарищам. Вдруг вижу, что два моих приятеля бегут отсюда, как будто они чего-то испугались. Я пошел посмотреть, что случилось, и увидел вас, лежащего у каменной стены. Они, должно быть, подумали, что вы покойник, и удрали.

— Возможно, твои товарищи сами спугнули тех, кто напал на меня. Ты можешь порасспросить своих ребят?

— Конечно, могу.

— Где мне тебя найти?

— Я живу на улице Фройдевью, четырнадцать.

Я протянул ему десять новых франков, желая отблагодарить его за такое благородное поведение. Мальчик искренне отказывался от денег. Но я засунул купюру в карман его заштопанной курточки.

— Огромное спасибо, мсье. Но вы должны покинуть этот район. Вам просто повезло. Вы можете встретить кого-нибудь, кто вас и вправду убьет или обчистит с головы до ног.

Это был приятный мальчуган, который уже имел горький жизненный опыт и успел столкнуться со всяческим отребьем. Пошатываясь и все еще опираясь рукой о стену, я вышел из двора.

Мне было абсолютно неизвестно, откуда я пришел и как попал сюда. Я выбрался на узкую и грустную улочку и на первой попавшейся мне на глаза мраморной дощечке прочитал, что нахожусь в своем родном Париже, в четырнадцатом округе, на улице Денфер-Роше. Улочка была забита закрытыми лавчонками. Мне показалось невероятным, что в моем Париже есть такие дикие, грязные, неприглядные места, где ютятся бедняки. Прохожих на моем пути не встретилось.

Я шел нетвердым шагом, как пьяный, по дороге опираясь то на стену, то на металлические двери закрытых магазинов, чтобы как-то удержаться в вертикальном положении. И говорил вслух громким голосом:

— Тебя зовут Симон Лефранж. Тебе двадцать восемь лет. Ты продаешь различные сигнальные устройства, механизмы, аппараты для безопасности квартир и тому подобное. Ты изобрел специальный замыкатель и систему блокировки для сейфов «Лефранж», на которые имеешь патент. Твою невесту зовут Соланж. Ей двадцать три года.

Я мельком посмотрел на часы. Уже начало девятого.

— У тебя привычка возвращаться домой в шесть часов с минутами. А сейчас Соланж, должно быть, вся издергалась от беспокойства. А может быть, и нет. Любит ли она тебя? Вы часто ссорились из-за этого и еще по очень многим пустякам.

Я пошел наугад по этой неизвестной и туманной улочке, пытаясь разобраться в происшедшем со мной.

Как всегда, в половине девятого утра я вышел из дома. Поцелуй Соланж был на этот раз каким-то холодным. Потом я пришел в офис. Ознакомился с корреспонденцией и продиктовал своей секретарше Норме Орлеак письма.

У нее был день рождения, и я подарил ей цветы, а также восхитительную авторучку «Паркер». Девочка была очень довольна. И вообще она превосходная секретарша.

Конечно, все мои осложнения с Соланж начались в тот день, когда она вошла в мой кабинет и увидела меня, обнимающего Норму. Секретарша вместе с парнем-посыльным украшала кабинет к Рождеству и по традиции прикрепляла к потолку ветки омелы. Случайно мы с Нормой столкнулись, когда, поднимая ветку, выпавшую у нее из руки, я как-то естественно обнял ее. Это было сделано просто так, по-дружески. К несчастью, Соланж вошла именно в этот момент и увидела меня, когда я первый раз в жизни обнял свою секретаршу.

Я выкинул сейчас этот факт из головы и продолжал вспоминать сегодняшний рабочий день. После диктовки писем у меня состоялась длинная беседа с моим компаньоном Феликсом Принсом. Мы говорили о предстоящих торгах. Потом зазвонил телефон. Оказалось, что по поводу налета на филиал «Западного банка» предыдущим вечером.

Преступники попытались вскрыть сейф, но безуспешно. Это был специальный сейф Лефранжа. Взрыв, который они устроили, повредил цифровой замок, и директор банка очень просил меня, чтобы я приехал и ознакомился с повреждением на месте.

У меня был талант. Я умел открывать самые крепкие, неприступные сейфы. Все свои способности я посвятил изготовлению таких сейфов, и по роду своей деятельности мне приходилось встречаться со всякими именитыми людьми, которым было что в них хранить.

Я вспомнил, что обещал директору банка починить сломанный механизм. Для этого мне пришлось поработать несколько часов. Когда я освободился в половине второго, то, выйдя из банка, направился в свой излюбленный ресторан. Но дальше... Что я ел на завтрак? Не помню. Как я оттуда вышел и где был до половины девятого вечера, когда меня обнаружил Ритона, все было покрыто каким-то беспросветным мраком.

Наконец улица преобразилась. Стало больше яркого света, появились обжитые, пригодные для нормального существования дома, на углу оказалось небольшое кафе. И я начал что-то узнавать. Это место было вблизи знаменитого Монпарнаса. Что я мог здесь делать? Так далеко от квартала, где расположен «Западный банк». Двойной коньяк, который я выпил в кафе, окончательно привел меня в чувство. Но несмотря на это, я абсолютно ничего не мог вспомнить, что же произошло со мной с середины дня до вечера.

Недалеко отсюда находилась станция метро. Все еще нетвердой походкой я направился к ней...

Как меня встретит Соланж? Мы уже два года как обручены. Думаю, что мы любим друг друга, но у нас разные характеры и вкусы. Мне нравится классическая музыка, она же предпочитает грохот современных модных ансамблей. Она обожает танцевать, я же терпеть не могу трястись и дергаться, как эпилептик. Она любит кино и театр. Я же — домосед, люблю лежать на диване с книгой или смотреть телевизор.

Я открыл входную дверь. Почти половину площади у нас занимает кухня. Соланж вышла мне навстречу.

Она с тревогой посмотрела на меня своими прелестными глазами, в которых всегда таилось какое-то колдовство. Не только потому, что она была очень красива. В ее лукавом личике была необъяснимая загадочность. У нее был чувственный выразительный рот, большие серые глаза, бездонные, как волшебные озера, и прелестная фигура. В общем, Соланж Маркофф быстро покорила меня, и я обожал ее до безумия.

Увидев меня, она остановилась как вкопанная. Ее рука потянулась к губам, голос, всегда страстный, низкий и красивый, прозвучал хрипло:

— Посмотрите-ка, мсье наконец дома. Он даже не опаздывает, как обычно.

Никогда она не говорила со мной таким тоном. Даже тогда, когда застала меня, обнимающего Норму Орлеак.

— Не надо так, милая. Я вижу, что опоздал на три часа.

— Три часа, бессовестный! Если это шутка, то очень глупая.

— Но я не шучу. Вместо шести я пришел в девять, а? Всего каких-то три часа.

— Ты хочешь сказать три недели, не так ли, дорогой? Теперь настала моя очередь застыть от удивления. Я продолжал настаивать:

— Три часа, дорогая. Какой-то бродяга оглушил меня и...

— Я обзвонила все больницы города. Ни в одной тебя не было.

— Конечно, меня не было ни в одной из больниц. Мое состояние не было так серьезно, чтобы обращаться в больницу.

— Но тогда, где же ты провел эти три недели?

— Погоди, погоди... Что за чертовщину ты несешь?

— С момента твоего ухода из дому прошло три недели, ты не давал о себе знать все это время и пришел сегодня вечером как ни в чем не бывало, как будто ничего и не произошло!

Я так и сел. Сделав знак, чтобы она помолчала, я спросил:

— Какой сегодня день?

— А ты знаешь, какой сегодня день?

— Первое ноября.

— Да, сейчас ноябрь, это верно, но только двадцать второе.

— Сол! Побойся Бога!

Когда меня что-то раздражает, я машинально называю ее Сол. Когда меня переполняют к ней нежные чувства, я зову ее Анжела. Не очень изобретательно, конечно, но это так.

— Ты говоришь «побойся Бога»... Что случилось, Сим?!

— Вот ты сейчас шутишь, а я чувствую себя прескверно. Меня ранили...

— И я тоже, Симон, чувствую себя раненой. Морально. Скажи сейчас честно, кто она? Только не надо мне врать! На сей раз это не Норма. Я проверяла. Речь идет о другой.

— Нет никакой другой, у меня только ты, дорогая. Я люблю тебя и буду любить до конца своих дней. Дай же мне сосредоточиться... если это, конечно, возможно. Я попытаюсь сообразить... Как всегда в половине девятого я ушел этим утром...

— Три недели назад!

Я пропустил ее реплику мимо ушей.

— ... Пришел в кабинет, продиктовал письма и поехал в филиал «Западного банка», чтобы осмотреть повреждения у сейфа. После я вышел из банка, чтобы пойти поесть в «Роксану», но я не помню, как выходил из «Роксаны».

— Тебя там не было. Полиция обошла все злачные места, где ты бываешь.

— Полиция? Ты обращалась в полицию?

— Естественно! Я думала, что ты уже мертв. Но полиция не обнаружила ни единого твоего следа. Тогда я пошла в частное сыскное агентство. Там меня принял такой странный тип, бывший полицейский по фамилии Брессон.

Я встал, вышел из гостиной и направился на кухню, потом вошел в спальню Соланж. Она, как всегда, была тщательно прибрана. На журнальном столике аккуратно лежала объемистая кипа газет и журналов за текущий месяц. На полке тоже лежала разная корреспонденция за ноябрь. Там лежали...

Начиная с первого дня ноября до... я посмотрел на дату: двадцать второе ноября.

Не могла же Соланж сама отпечатать «Фигаро» только для того, чтобы разыграть меня. Я машинально сел на стоящий рядом диван. И оперся локтем о колено, подперев голову кулаком. Надо было успокоиться.

Нарочито ласковым голоском Соланж произнесла:

— Ты сейчас удивительно похож на роденовского «Мыслителя». Какого актера потерял мир!

— Это невероятно, невероятно! — все, что я мог сказать.

— Что невероятно, так это то, что у тебя нет более или менее удачной отговорки. Ты что, не можешь выдумать фамилию и адрес этой вульгарной девицы, под юбкой у которой ты провел эти три недели?

— Ну, пожалуйста, прекрати, черт возьми! Но... что, ты разве все еще не понимаешь, что я потерял память?!

Деланный смешок, который вырвался у Соланж, говорил, что она ничему не верит.

— Это старый прием — ссылаться на потерю памяти. Может быть, ты все же припомнишь? Или как? — ехидствовала она.

— Я клянусь тебе, что это правда! Я ничего не могу вспомнить с тех пор, как вышел из банка, а потом очнулся с больной головой в неизвестном дворе четырнадцатого округа. Поверь мне, Соланж, я умоляю тебя. У меня нет другой женщины...

— Откуда ты знаешь, ведь у тебя амнезия?

— Потому что... Потому что я никого не могу любить, кроме тебя.

В этот самый момент зазвонил телефон. Так как он был совсем близко от меня, я машинально взял трубку и также машинально пробормотал:

— Да? Кто это?

— Привет, дорогой. Это я, Барбара.

Это был приятный женский голос: низкий, пленительный, но абсолютно мне незнакомый.

— Барбара?

— Симон, дорогой, узнаю твой голос, но... что с тобой?

— Вы ошиблись номером. И я повесил трубку. Посмотрев на Соланж, я повторил:

— Ошиблись номером.

Слышала ли она? Она сидела рядом со мной, но не могла слышать, ведь в трубке говорили очень тихо. Да, очень тихо. Я опять подпер рукой подбородок.

— Я понимаю, что ты не можешь хорошо себя чувствовать. Ты плохо выглядишь, ты страшно бледен. Наверное, исполнял ночные серенады своей новой любовнице.

— Черт возьми! Посмотри сюда!

Я наклонил голову и показал на шишку за ухом.

— Это я тоже выдумал?

Она посмотрела и, вздохнув, признала:

— Похоже, что тебя и вправду ударили. Это ты не выдумываешь. Но шишка свежая. Тебе ее поставили не три недели назад. Я позвоню Мишелю. Но сначала дай я займусь твоей контузией.

Мишель Мерсье мой кузен, а также врач-травматолог.

— Не утруждай себя звонить ему, дорогая. Он же считает, что члены его семьи никогда не могут заболеть.

Соланж вышла из спальни и быстро вернулась с тазиком горячей воды, а также с подносом, на котором лежали вата, бинт и тому подобное. Она занялась моей головой. При этом приговаривала:

— Я много претерпела во время твоего отсутствия, Сим. Ничего не говори!

Ее рука сжала мое плечо.

— Когда же мы с тобой стали отдаляться друг от друга, Сим?

— Никогда мы не отдалялись и...

Опять зазвонил телефон. На этот раз мы с Соланж одновременно потянулись к трубке. Она взяла раньше. На ее голос никто не ответил, потом раздался щелчок аппарата, прежде чем Соланж повесила трубку. Она пристально посмотрела на меня и промурлыкала:

— Полагаю, это опять звонила твоя Барбара.

— Я не знаю никакой Барбары!

— Конечно, она повесила трубку, услышав мой голос. Я хочу сообщить тебе, раз мы все-таки встретились... я ждала этого, чтобы хоть что-то узнать о тебе. А теперь я соберу свои вещи и уеду в другое место. В гостиницу или куда-нибудь еще. И быстро.

Опять надоедливо зазвонил телефон. Она указала на аппарат:

— Иди, ответь ей. Не надо ничего скрывать. Если это та самая Барбара, попроси ее, чтобы пришла сюда. Мы посмотрим друг на друга, и все встанет на свои места.

Я отрицательно покачал головой. Тогда она подошла к аппарату и взяла трубку, но не стала прижимать ее к уху, чтобы я мог услышать разговор. Гулкий мужественный голос нежно спросил:

— Это ты, Соланж?

— Привет, Феликс. Подожди минутку...

Она прикрыла микрофон рукой. Я приблизился к ней:

— На этот раз тебе придется сказать правду! Что это за сладкий Феликс с таким медовым голосом?!

— Это твой компаньон, Феликс Принс. Он каждый день звонил, нет ли каких-нибудь новостей о тебе. Хочешь с ним поговорить?

— Хочу ли я говорить?! — И, вырвав у Соланж трубку, я произнес:

— Привет, Феликс. Я вернулся.

Пауза была красноречивей слов. И наконец его сочный баритон строго произнес:

— Ну, где тебя черти носили? Откуда ты вернулся?

— Ничего не могу сказать по этому поводу. Ты хочешь поговорить с человеком без памяти? Это я.

— Очень остроумно. Ну, а теперь говори правду.

— Послушай, я даже не знаю, как все это объяснить... У меня нет даже малейшей зацепки в памяти. Этим вечером я возвратился и не знаю, где я находился в течение трех недель, и меня еще не осенила никакая мысль по этому поводу. Приходи утром.

— Приду, если, конечно, мозги у тебя будут в порядке.

— "Я мыслю, значит я существую", да? А сейчас я умираю от усталости. До завтра, Феликс.

Я пошел разобрать себе диван в углу. Соланж произнесла:

— Я постепенно начинаю верить тебе, Симон. У тебя, что, даже нет никаких предположений, где ты находился? А ты смотрел у себя в карманах?

Я осмотрел бумажник. Там оказалось двести франков купюрами по десятке. А когда я выходил из дому, у меня было только пятьдесят. Тоже по десять франков.

Я начал выворачивать карманы своего пиджака, потом карманы брюк. Вдруг на пол выпала визитная карточка. Я поднял ее и прочитал:

«АЛЬФРЕД БРЕССОН Сыскные услуги любого класса. Гарантирована полная секретность. 190, Лафайет. Тел. ЛАФ — 131014. ПАРИЖ — 9» Я задумчиво посмотрел на Соланж.

— Кажется, ты что-то говорила о каком-то бывшем полицейском, который сейчас частный детектив. Тоже Брессон, не так ли?

— Да, а что?

— Эту визитную карточку я обнаружил у себя в кармане. Следовательно, он должен был со мной встречаться. Однако я не знаю никакого Брессона.

— Тогда откуда его визитная карточка?

— Это очень просто узнать.

— Как?

— Достаточно набрать номер телефона и спросить у него самого.

— Не утруждай себя, у тебя все равно ничего не получится.

— Почему?

— Потому что три дня назад был обнаружен его труп. Она сделала легкое движение рукой. Я же мизинцем поковырял в ухе.

— Повтори, пожалуйста. Я кажется, что-то услышал о трупе. Это Брессон?

— Он найден с кинжалом в сердце. А обнаружили труп в пустынном дворе Денфер-Роше, четырнадцатый округ.

На лице Соланж отразились ужас и подозрение. Она строго смотрела на меня. Этот проницательный взгляд и тишина вдруг взволновали меня.

— Погоди, погоди, девочка... Ты что, думаешь, что это я убил твоего сыщика?

— Ты можешь поклясться, что это не ты?

— Нет, я ничего, ничего не знаю. Она встала.

— Пойду, позвоню Мишелю.

Тот был дома и приехал с завидной скоростью. Он был одет в плотный лыжный костюм, его брюки были все в сальных пятнах, на губах играла саркастическая улыбка. Он сказал с иронией:

— Вот так одеваются врачи на вызов. Ты же не рассчитывал, что я приеду к тебе в белоснежной рубашке и черных лакированных ботинках? Откуда ты прибыл, и что с тобой приключилось?

— Я как будто очнулся от летаргического сна. У меня, кажется, была амнезия.

— Что у тебя было, это я определю, когда тебя осмотрю. Где ты пропадал? В игорном доме или в постели какой-нибудь...?

— Я был во дворе в Денфере!

— Соланж, дорогая, успокойся и оставь нас на минутку. Я хочу послушать, что он мне расскажет.

Соланж покинула комнату. Мишель сказал с угрозой:

— А сейчас вперед! Говори правду. Никаких недомолвок и путаницы. Ты никогда не обманывал меня.

Я рассказал ему все, опустив только, что касалось частного детектива Брессона. Между тем он пощупал мой пульс, посмотрел белки глаз, осмотрел мой череп и изучил место удара с такой нежностью, что это никак не сочеталось с его звероподобным видом.

— Во всяком случае, переломов у тебя нет, хотя возможно легкое сотрясение мозга. Ты должен отлежаться в постели.

— Лечить потерю памяти сном?

— Я в этом не специалист, но от такого удара амнезия вообще-то может случиться. Шоковое состояние может привести к тому, что ты захочешь что-нибудь забыть или сознательно отрицать то, что ты мог наблюдать. У тебя были какие-нибудь неприятности? Может быть, серьезные размолвки с Соланж?

— Ты ведь знаешь, у нас с Соланж достаточно разные характеры.

— Я знаком со многими парами, у которых даже несовместимые характеры, и они счастливы. Но прошло три недели, как ты ушел из дому. Перед этим ты ссорился с Соланж?

— Да, но это не имеет значения, мы ссоримся часто.

— Но ты действительно сильно любишь ее?

— Я люблю ее до безумия.

— Ладно, отбросим лишнее. Ты, конечно, педант. Ты слишком остро переживаешь потрясение от какого-нибудь конфликта, и на этой почве может возникнуть психопатическая амнезия. В течение двух дней я отвезу тебя на консультацию к специалисту. А пока я тебе прописываю полное спокойствие, диету и отдых. Думаю, что память должна вернуться.

— Это и мое страстное желание.

— Только не надейся, что это произойдет быстро. Амнезия это редкое и сложное явление. Иногда мы определяем ее как бегство от себя, бессознательную попытку сменить окружение.

Он пошел звать Соланж, попросил ее приготовить постель, чтобы я как следует отдохнул, а также назначил мне легкую питательную диету. И велел мне все время лежать. Потом он сказал:

— Не знаю, порадует ли это тебя, Соланж, но я все же думаю, что он не врет.

— Насчет потери памяти?

— И насчет ее тоже. Это так же верно, как то, что он тебя очень любит, — веско добавил Мишель, попрощался и ушел.

— Ты меня очень любишь, да? — спросила невеста.

— Я уже тебе сказал.

— А что будет с Барбарой?

— Я не знаю никакой Барбары.

— Но она же тебя знает, это более чем очевидно. Ты видел ее и осязал. А Норма? Здесь тебя уже не оправдает никакая амнезия. Похоже, она твоя любовница. Нет, не объясняй мне эту историю с омелой еще раз! Ты мне начнешь рассказывать «Тысячу и одну ночь». Что ты хочешь на ужин? Яйца всмятку и кофе с молоком?

— Бифштекс с жареной картошкой и яичницу с ветчиной. Все вместе.

— Мишель сказал, что ты должен соблюдать диету. Помимо того, что он твой кузен, он еще выдающийся врач.

— Сейчас решаю я.

Пока она готовила ужин, я вышел через заднюю дверь и спустился к себе в гараж. Соланж поинтересовалась, что я хочу там обнаружить после трех недель отсутствия? В гараже стояла моя любимая подружка, неизменная спутница по субботам и воскресеньям, когда я выезжаю за город, моя «симка».

Она была в лучшем состоянии, чем то, в котором я оставил ее. Вычищенная, опрятная, сверкающая, ни пыли, ни пятнышка.

— Иди на кухню, — послышался голос Соланж.

— Кто вымыл мою «симку»?

— Я. Кто же еще мог это сделать?

— Зачем ты это сделала, Анжела?

— Я же знала, как ты обрадуешься, увидев ее такой, когда вернешься.

Я заключил девушку в крепкие объятия. Она ловко выскользнула.

— Ты болен, у тебя потеря памяти, слабость, и... Ты знаешь, что я хочу сказать, принимая во внимание твою амнезию.

Ужин состоял из бифштекса с картошкой, яиц и ветчины. Когда потом я ушел в свою просторную спальню и снял рубашку, вошедшая за мной Соланж вдруг дико закричала:

— Сим! Что это?

Я взглянул туда, куда смотрели ее широко открытые глаза. Моя грудь и спина были покрыты следами ударов, которые уже из синих переходили в желтые и черные. До сих пор я ничего не чувствовал, но когда я пальцами ощупал кровоподтеки, то ощутил скрытую боль.

— Ты, наверное, пережил какой-то кошмар, Сим. Почему ты ничего мне не сказал?

— Должно быть, это старые ушибы. Они не болели, пока я до них не дотронулся. А сейчас не спрашивай меня ни о чем, так как я все равно ничего не знаю.

Неизвестный мне детектив Брессон снова занял мои мысли. Были ли на его трупе следы ушибов? И не было ли все это классическим случаем типа: «Я ничего не помню, я плохо себя чувствую?..»

А вдруг мы с Брессоном поссорились и подрались? Конечно, нет, потому что его обнаружили мертвым в пустом дворе Денфер-Роше тремя днями раньше, прежде чем меня нашел этот мальчуган. Я осторожно скользнул пальцами по синякам. Соланж церемонным жестом протянула мне пижаму и тапочки. Себе она приготовила рядом кресло-кровать и сказала:

— Я буду дежурить у твоей постели, если ты хочешь.

— Да, мои кошмары надо охранять, — пошутил я.

— Спи, ковбой.

Мой мозг лихорадочно работал, я обдумывал все то, что сказал мне Мишель. Его вопросы были мне понятны. Но кто же так отделал мое тело, что оно походило на географическую карту? Кто убил сыщика и оставил его визитную карточку у меня в кармане? Кто эта Барбара? И где же я находился эти три недели?

Я пытался прогнать от себя мысль, что я — убийца Брессона. Здесь я был спокоен. Все знали меня как интеллигентного человека и добропорядочного гражданина. Я никогда не смог бы стать убийцей.

Почему убили Брессона? Как меня нашли? Или убил его я и не хотел, чтобы меня обнаружили? Сплошные загадки.

Необходимо все вспомнить. Быстро, немедленно... Все вспомнить. Вдруг я услышал громкий зуммер. Звон пропал, потом возник снова с тревожной силой. Я рывком приподнялся. Сердце сильно билось. Удары отдавались в голове. Соланж была уже на ногах и надевала тапочки.

— Симон... Я боюсь. Кто-то хочет войти.

Перезвон продолжал раздаваться по комнатам. Я отыскал длинную трость со свинцовым набалдашником и сжал ее в руке.

— Не спускайся, — прошептала она. — Вдруг у них оружие.

Я осторожно дрожащей рукой зажег бра у двери и услышал отдаленный звук шагов на дорожке в саду. Я бросился к окну и, отодвинув занавеску, увидел каких-то двух субъектов, которые перелезли через низкий бордюр и скрылись из поля зрения.

Когда тревога наконец улеглась, я услышал отъезжающий автомобиль. Спустившись вниз, где находился гараж, мастерская и зимний сад, я заметил, что дверь зимнего сада повреждена возле щеколды, отчего и сработала сигнализация. Трезвон, видимо, напугал преступников. Эта система тревоги была изобретена мной и четко сработала.

В центре Парижа, в спокойном квартале Ванв, на проспекте Вольтера расположились комфортабельные домики буржуа, окруженные красивыми садиками. Один из таких домиков и принадлежал мне. И вдруг такой шум и трезвон. Это наверняка оскорбило и возмутило бы моих покойных родителей. Может быть, и хорошо, что и я и Соланж — сироты.

Я поднялся наверх. Соланж была мертвенно-бледной, но голос ее прозвучал спокойно:

— Ну, что там?

— Все в порядке, просто в зимнем саду отлетел кусок стекла и сработала сигнализация. Ведь она у нас безотказная.

Но Соланж поняла, что так просто стекло не отлетело.

— Послушай, они наверняка знали, кто хозяин дома, в который хотели проникнуть.

— Похоже, что так. Слишком уж невероятное совпадение, что за два года, как я смонтировал сигнализацию, к нам бы полезли какие-то случайные бандиты именно в тот день, когда я вернулся после моего трехнедельного исчезновения.

— Да, но что они искали?

— Они искали меня. Я мог быть свидетелем убийства Брессона.

— Позвонить в полицию?

— Попытка проникнуть в дом незаметно им не удалась, и они ушли. Нет, не надо звонить в полицию. Я не хочу привлекать к себе ее внимание, пока не выясню, где я находился эти три недели.

— Ты чего-то боишься?

— Конечно. Вообрази, я являюсь домой избитый, в кармане у меня визитная карточка человека, убитого в то самое время, когда он занимается моими розысками. А я ничего не помню.

— Да, это, конечно, ужасно. Ну и что ты собираешься делать?

— Немного подождать. Посмотрим, может, ко мне вернется память. Мишель сказал, что это возможно.

Я погасил свет. Темнота, окружавшая меня, была также и в моем мозгу. Я чувствовал себя ослабшим и расстроенным. В трех шагах от меня лежала Соланж, притворяясь, что спит. Но вскоре она не выдержала и сказала:

— Я чувствую себя, как ребенок из баллады Вийона... Ребенок, который кричит в ночи, ребенок, просящий света, его бросили в страшном лесу, он боится...

Я услышал шорох одежды. Она приблизилась, и ее голос задрожал от волнения:

— Ты не один, Сим... Я твоя жена навсегда, дорогой мой.

Милые радости, ради них стоило жить...

Я погрузился в глубокий сон и проснулся наутро полный бодрости. Пришел Мишель и обследовал мои синяки и кровоподтеки. Он определил, что эти синяки минимум пятнадцатидневной давности, переломов никаких нет. Он нашел меня вполне здоровым, но приказал оставаться в постели до его следующего визита. Кузен сказал, что так будет лучше. После того как он ушел, появилась Соланж. Ее лицо было ласковым, и я любил ее все больше и больше.

— Ты рассказал ему о ночном происшествии, Сим?

— Нет, дорогая, он же врач, а не стекольщик.

— Что ты делаешь?

— Что видишь. Поднимаюсь.

— Мишель же тебе это запретил.

— У врачей просто какая-то мания, им бы весь белый свет уложить в постель. Я себя превосходно чувствую.

Она не стала спорить и отправилась готовить завтрак. Когда я вошел на кухню, радио передавало песенку чувствительного Сальваторе Адамо:

"В первый раз я тебя обнимаю

И думаю, ты — мой кумир.

И только тогда понимаю,

Что наше будущее — как розы цветок".

Мне стало неприятно от этого слащавого пустословия.

— Не успел я подняться, как ты заставляешь меня слушать эту пошлость. Я уже ее наслушался.

Соланж выключила транзистор.

— Где ты это слышал раньше?

— Не знаю. У меня эта мелодия сидит в башке, я даже сегодня насвистывал ее, когда брился. Как она называется?

— "В первый раз..." Она вышла в эфир всего десять дней назад.

— Ты хочешь сказать, что ее еще не существовало первого ноября?

— Нет. Пластинка только что вышла.

— Ну и ну... Я пропадаю, а тут выходят модные диски. Мы сели завтракать. После чего Соланж спросила меня:

— О чем ты думаешь?

— Прежде всего о том, что мы живы. Хотя, может быть, кого-то это не очень устраивает, вызов брошен...

Я никогда не любил самодеятельный театр, но один приятель как-то затащил меня на представление «Ребекки», поставленное непрофессиональной труппой.

Соланж Маркофф исполняла главную роль. Во время представления я все время смотрел на нее. Приятель, который был с ней знаком, представил потом нас друг другу. Вот так все и началось.

Соланж продолжала выступать в театральной труппе. Мои размышления прервал ее голос:

— Сегодня вечером у меня спектакль, но если ты хочешь, я могу отпроситься.

— Нет, нет, отправляйся в театр. Я в полном порядке.

— Не вздумай пойти в свою контору.

— Но я же обещал Феликсу все объяснить. Это не займет много времени.

Несмотря на мое волнение, было все-таки восхитительно снова сесть за руль. У здания, в котором разместился мой офис, был подземный гараж. Там, как всегда, уже стоял мощный и шумный «альпин» Феликса Принса.

С Феликсом мы были знакомы уже много лет. Вместе воевали в Алжире. На деньги Феликса позднее мы основали и развили наше дело. Он как торговый советник, а я отвечал за техническую сторону вопроса. Он был занят финансами, на мне лежала вся техника и электроника. Благодаря своему покладистому характеру, Феликс очень устраивал меня как компаньон.

В Алжире он был парашютистом, два раза неудачно приземлился, был ранен, дважды его представляли к награде. Он никак не мог позабыть обо всем этом.

Норма Орлеак была первой, кто меня увидел. Она стремительно встала и чуть не столкнула пишущую машинку.

— О мсье Лефранж! Как я рада снова видеть вас! Мы уж думали... Как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо, Норма. Спасибо.

Норма, очаровательная брюнетка с голубыми глазами, была одной из самых добросовестных и способных секретарш, каких я знал. Фирмин, молодой человек для поручений, как всегда витал в облаках, ковыряя в носу и слоняясь, протирая подошвы, по офису. Иногда он доставал из почтового ящика корреспонденцию. Увидев меня, он быстро отложил какую-то книгу, и на его губах расплылась приветливая улыбка.

— Мсье Принс в своем кабинете, — сказала мне Норма. И действительно, Феликс был у себя. Лучше, если я скажу, что он заполнял кабинет своими девяноста пятью килограммами. Он вытащил бутылку «шерри». Он хранил ее в сейфе, как некую драгоценность. Там же зачем-то у него лежал большой пистолет.

— Я вижу, ты вернулся в свое стойло, братец? Ну как поживает твоя память?

Я снабдил его всей информацией, какой только смог, но не упомянул об убийстве Брессона и о ночных визитерах. Мне хотелось сначала разобраться самому.

— Это, должно быть, тебя очень огорчило, Симон. Мне вспоминается мое первое неудачное приземление. Я оказался на дереве, начал освобождаться от парашюта. У меня не было ни царапинки. И вдруг, бах! Стропа оборвалась, и я полетел на землю вниз головой.

Я закрыл глаза. В голове пронеслись воспоминания о войне во всей своей красе, они всегда вызывали у меня отвращение.

— Ты должен написать книгу об этом, Феликс. Как идут дела?

Судя по его ответу, дела были на высоте. Он начал рассказывать все детали. Я перебил его, сказав, что мы обсудим это тогда, когда у меня все встанет на свои места, уравновесится.

— Хорошо, я согласен, дружок. Первым делом ты должен поправиться. И вообще ты не должен был сегодня приходить в офис.

— Ладно, не забывай обо мне. Ставь меня в известность насчет всех последних новостей и одолжи мне, пожалуйста, свой пистолет.

— Для чего он тебе?

— Для самозащиты. Ребятки, которые оставили меня без чувств, вряд ли друзья моего детства, и, думаю, они так просто не отстанут.

— Ты прав. И, кстати, это твое оружие.

Он открыл сейф, вытащил оттуда «маузер» девятого калибра и протянул его мне.

— Ты по своей привычке все терять оставил его здесь. Ты хоть знаешь, как им пользоваться? — пошутил он.

— Прицеливаешься и нажимаешь на курок, не забыв, конечно, снять его с предохранителя.

Я положил пистолет во внутренний карман и направился к себе в кабинет. Норма разбирала письма из архива. На ее пальце я заметил нечто новое. Она сделала несколько движений рукой, казалось, она хотела привлечь мое внимание.

— Что происходит, Норма? Это колечко великолепно! Похоже на обручальное.

— Да. Этот подарок мне недавно сделал мой жених. У нас была помолвка.

— Помолвка? А, уже... А этот ваш жених, он случайно не связан с телевидением?.

— Да. Мой жених — Фауст Женлис.

Фауст Женлис появился на горизонте Нормы несколько месяцев назад. Он каждый вечер ожидал ее у входа, а если она задерживалась, приходил в офис. Я разговаривал с ним два или три раза, но он не произвел на меня впечатления. Своего «соперника» я представлял получше.

— Что ж, вижу, ваш Фауст понял, с какой прекрасной девушкой он общается. Надеюсь, вы будете счастливы с ним, Норма. И когда же свадьба?

— Мы еще точно не наметили число. Фауст пока улаживает дела с квартирой. Еще у него сейчас много работы там, на телевидении.

— Прекрасно. Желаю вам успеха.

Зазвонил телефон. Подошел Фирмин и обратился ко мне:

— Какая-то дама хочет поговорить с вами, мсье. Она не назвала своего имени.

— Хорошо, соедини меня.

Я знаком показал Норме, что она может идти, и услышал в трубке чувственный низкий голос:

— Привет, дорогой. Это был голос Барбары.

— Послушайте, зачем вы звонили мне домой?

— Но, дорогой, ты же не говорил мне, что я не могу этого делать. Не хочешь?.. — Она не успела договорить.

— Нет! И не звоните больше!

— Ты должен был сказать мне, что женат. Как я могла знать об этом?

— Я еще не женат, но скоро это произойдет. Осталось только все оформить. Но все равно, она мне как законная жена. И послушайте, Барбара, нам надо увидеться. Надо прояснить...

— Я знаю, дорогой. Я тоже хочу видеть тебя. Ты можешь сегодня?

— В котором часу?

— В три. — Где?

— В бунгало.

— В каком бунгало?

— В нашем, дорогой. Но что с тобой? Почему ты говоришь со мной на «вы» и вообще?..

— Именно поэтому я и хочу видеть вас, Барбара. Я потерял память.

— О, как?!

— Я не помню ничего, что происходило со мной в течение трех недель. Меня очень сильно ударили по голове.

— Я знаю, дорогой. Сейчас пока ничего объяснить не могу. Но ты разве забыл наше прелестное бунгало?

— Да. Мне очень жаль. Скажите, как мне добраться туда.

— Это находится рядом с автострадой Шалон. Увидишь там указатель на север по направлению к Дрансу. Поедешь по этому шоссе до первого поворота налево. Там дорога...

Я быстро записывал.

— Ее называют «Дорогой влюбленных». Очаровательно, правда, дорогой? Бунгало находится через двести метров по левой стороне. Там оно единственное, поэтому ты его сразу увидишь. На нем такая прелестная табличка — «Монрепо».

— Хорошо. Бунгало «Монрепо». Это просто запоминается.

— Я мечтаю скорее увидеть тебя и снова оказаться в твоих объятиях. Думаю, что из-за своей амнезии ты не забыл свои страстные вспышки любви? Постараюсь приехать пораньше, но если первым приедешь ты, то дверь не заперта, как обычно. Жди меня в спальне. Поторопись, жизнь моя.

— Я буду очень скоро, обещаю.

Когда я повесил трубку, то почувствовал, что вспотел. Через полуоткрытую дверь просунулся Феликс.

— Фромбел собирается уходить. Он бы хотел увидеть тебя.

— Скажи ему, пусть зайдет.

Гастон Фромбел был наш коммерческий директор. Прекрасный работник, но его хобби была криминалистика, и я заранее почувствовал отвращение от предстоящего разговора с ним.

С пылающим от возбуждения лицом он осведомился о моем здоровье и, казалось, остался удовлетворен моим ответом. Затем он перешел на менторский тон:

— Феликс сказал мне, что вас ударили и бросили умирать в каком-то заброшенном дворе Денфера. Мне кажется, что вы стали жертвой шайки беглых преступников. Вы, конечно, поставили в известность полицию?

— Нет, я этого не делал.

Он посмотрел на меня с негодованием.

— Но это же ваш долг.

— Я хочу немного подождать, посмотрю, может быть, ко мне вернется память. Мне сейчас пока ничего не известно, о чем бы я мог рассказать господам из полиции.

— Оставьте его, Гастон. Займитесь лучше продажей несгораемых шкафов.

— Но я уверен, что смогу вам помочь, Лефранж. Я достаточно хорошо знаю криминалистику, чтобы игнорировать все это. У меня есть некоторые соображения по этому поводу.

— У меня тоже. Я скоро найду ключ ко всему этому делу. Поэтому, Гастон, успокойтесь, и не надо вам во всем этом копаться.

Я попытался отделаться от него. Сделал вид, что погрузился в чтение текущей корреспонденции, но никак не мог сосредоточиться. Кто эта Барбара? Узнаю ли я ее? Поможет ли встреча с ней пролить свет на то, где я был эти три недели?

Я покинул свой кабинет. В приемной сидела Лина Ламберт, секретарша Феликса, и мне пришлось повторить ей свою историю. Лина, красивая канадка с черными волосами и с темными глазами, слушала меня с открытым ртом.

Феликс с большим старанием выбрал ее для себя из группы кандидаток. Она хорошо и быстро работала весь день. То, что было вечером, оставалось их личным делом. Феликс был убежденным холостяком, а Лина ожидала развода от своего мужа из Канады.

У выхода я натолкнулся на Фауста Женлиса, худого субъекта с лицом бронзового цвета, впалыми щеками и агрессивным взглядом. Он ходил взад и вперед, как бы сторожа Норму. Увидев меня, он поморщился.

— Поздравляю, Фауст. Только что Норма посвятила меня в ваши планы. Эта девушка прекрасна во всех отношениях. Я уверен, что она с вами будет счастлива.

— Спасибо. Мы будем полностью счастливы, если нас оставят в покое.

Если это намек, то мне было все равно. Моя совесть чиста, ему меня не в чем было упрекнуть. Но Фауст Женлис раздражал меня. Что-то было в нем лживое, скользкое.

Я простился с ним, помахав рукой. Проглотив несколько бутербродов и с удовольствием выпив две чашки кофе, я быстро поехал в центр, а потом повернул на автостраду Шалон.

Барбара, казалось, была очень заинтересована в том, чтобы пригласить меня в бунгало. А вдруг там ловушка? Неожиданно возник плакат, указывающий, что дорога ведет к Дрансу. Показалась «Дорога влюбленных».

Я быстро вышел из своей «симки». Так как я очень спешил, то дверцу машины не запер, но ключ от зажигания прихватил с собой. «Маузер» лежал в кармане моего элегантного пальто. Если это ловушка, я не хочу попасть в нее, как бабочка в сачок.

Справа от себя я увидел бунгало «Монрепо». Эта развалюха никак не могла быть гнездышком влюбленных: на крыше кое-где не хватало черепицы, часть окон была разбита, сад запущен и напоминал джунгли. Калитка скорбно заскрипела, когда я открыл ее.

По расшатанным ступеням я поднялся на террасу. Ничего не произошло. Я припал ухом к двери, прислушался и осторожно взялся за ручку. Дверь была не заперта. Я резко отворил ее и прыгнул внутрь. Осмотрелся вокруг.

Никого не было. Мое сердце учащенно билось, и я слышал его удары.

— Есть тут кто-нибудь?

Ни ответа, ни шороха. Справа я увидел дверь в какую-то комнату, слева была спальня. Лестница в глубине помещения вела на второй этаж. Я заглянул в спальню. Там лежал надувной матрац весь в пыли. Если Барбара и испытала на себе мой неутомимый темперамент, то это происходило явно не здесь.

В другой комнате стояло старое бюро. За лестницей находилась пустая кухня. Ее пол был застелен драным линолеумом, кругом свисала паутина. Я открыл краны. Вода была отключена. Следующая дверь оказалась закрыта изнутри. Через целые стекла я увидел неухоженный сад.

Ступени скрипели под моими ногами, когда я с «маузером» наготове поднимался по лестнице. Наверху обнаружились две пустые комнаты, одна со стенным шкафом, абсолютно пустым, затем — маленькая ванная и опять много-много паутины. Все было в пыли, плесени, царили темнота и полное запустение.

«Наше бунгало», — сказала мне Барбара. Кстати, а где же Барбара? Ведь уже без десяти три.

Я спустился в спальню. На одном столике валялись свежие журналы, а на другом пластинки. На обложке одной из пластинок я прочитал название «В первый раз...».

Я повернул рукоятку электрического радиатора и сел в кресло так, чтобы видеть из окна шоссе, и стал ждать. Вокруг царила полная тишина. До трех часов оставалось две минуты.

Слышно было только тиканье часов, поскрипывал паркет, да тихонько шуршал жук-древоточец. Я стал замерзать. Тут я понял, что радиатор не работает. Должно быть, электричество тоже отключили.

И вдруг неожиданная мысль пронзила мой затуманенный мозг. «Почему же Барбара не позаботилась включить воду и электричество, но зато завела часы?»

Я посмотрел на камин. На нем не было часов. Оглядел стены. Часов тоже нет. На столах тоже. Я сосредоточил слух, чтобы определить, откуда доносится тиканье.

Тик-так. Тик-так.

Одним прыжком, как кошка, я выскочил вон, настежь открыв дверь. Я устремился по дорожке в сад со спринтерской скоростью, пока не достиг забора, после чего выбежал на шоссе.

Сильная взрывная волна бросила меня на землю и оглушила. Куски черепицы и кирпичей посыпались вокруг.

Поднявшись на ноги, я посмотрел назад. От бунгало «Монрепо» не осталось камня на камне. Все обратилось в руины.

Я молча сел за руль и тронул машину. Полы моего пальто были испачканы грязью, шляпу я потерял. Я не мог вспомнить, осталась ли она в доме или слетела во время бега. Неважно. Она была старая, и на ее подкладке отсутствовали мои инициалы.

Не оставалось ни малейшего сомнения, что кто-то хотел от меня избавиться. Кто-то, не осмеливающийся напасть на меня открыто. Меня заманили в заброшенное бунгало, где меня ждала не Барбара, а бомба с часовым механизмом. Интересно — этот кто-то имеет ко мне отношение давно или мы познакомились во время моего трехнедельного беспамятства?

Как бы то ни было, но все это представляло огромную опасность. А его соучастница, коварная Барбара — еще большую.

Я повесил свою новую шляпу и пальто на вешалку. До моих ушей из спальни донесся голос Соланж. Она разговаривала с кем-то низким дрожащим голосом. Когда я открыл дверь, то услышал, что она говорит:

— Я в опасности. В чудовищной опасности. Если ты не сделаешь то, чего они требуют, они сказали, что убьют меня. У них нет ни капли жалости и милосердия.

... А где-то за моей спиной горел дрожащий огонек свечи. За зарешеченным окном раздавался какой-то бесцветный шелестящий голос:

— У телефона ваша невеста. Будет лучше, если вы выслушаете, что она хочет сказать вам...

Когда я вспомнил этот голос, по моему телу пробежала судорога. Это был голос, который вверг меня в панику...

Неожиданно видение рассеялось. Я находился в комнате напротив Соланж, которая с испугом смотрела на меня. Она была одна.

— Я не слышала, как ты вошел. Где ты был, Сим? У тебя такой вид...

Я присел на угол дивана.

— Ты сейчас что-то говорила. Не можешь ли ты повторить это, Соланж? Слово в слово.

— Что повторить?

— Слова, которые ты говорила, когда я вошел. О чудовищной опасности, которой ты хочешь избежать. О чем они просят меня, чтобы я сделал?

— Чтобы ты... ты сделал? Я разучивала текст. Этим вечером у меня репетиция, и я припоминала текст. Я хочу четко знать свою роль.

— Ты когда-нибудь говорила эти слова в моем присутствии?

— Никогда.

— Да, дорогая, моя, но...

— Ты никогда не мог их слышать. Я начала их учить только тогда, когда ты пропал. Сим, у тебя лицо, как у мертвеца. Ты не должен был сегодня выходить.

— Послушай... Когда я сейчас вошел сюда, я вспомнил что-то из того, что случилось со мной за эти три недели. Когда меня избивали, по телефону ты говорила мне эти фразы, именно эти, же самые слова и с той же интонацией, какая у тебя была только что!

Соланж внимательно посмотрела на меня. Она казалась очень юной, потерянной, похожей на испуганного ребенка. Ее глаза были наполнены страхом.

— Ты должен прилечь, Сим. Я позвоню Мишелю.

— К черту Мишеля! Не увиливай! Это очень серьезно! Это вопрос жизни и смерти для меня. Кто заставил тебя произносить по телефону эти слова?!

— Никто, клянусь тебе. Ты бредишь.

— Нет, я не сошел с ума. И утверждаю, что ко мне сейчас неожиданно возвратилась память. Откуда ты можешь знать эти фразы, если раньше ты их не слышала? А вот мне они знакомы.

— Это невозможно. У тебя галлюцинации.

— Я не Жанна д'Арк, у меня нет слуховых галлюцинаций! Уверяю тебя.

— Я пойду позвоню Мишелю?

— Нет! Не нужно. Он не сможет помочь мне. Только я сам смогу помочь себе.

Пока я до мельчайших подробностей не выясню все происшедшее со мной в эти три недели, я никому не могу доверять. Даже Соланж. Особенно той новой и странной Соланж, которая так неожиданно вошла в мое кошмарное прозрение.

— Повтори мне эти фразы.

— Ты думаешь, что они смогут тебе в чем-то помочь...

И, пожав плечами, она произнесла фразы своей роли, начав сначала. Я перебил ее:

— Нет, пока мне ничего не ясно. Может быть, я смогу понять, если прочту все произведение.

— Его не было здесь, когда ты уходил.

— Но я мог прочесть его где-нибудь в другом месте.

— Это новая пьеса, еще нигде не изданная, написал ее один из членов труппы. Мы хотим ее поставить. Она называется «В темном коридоре». Там гангстеры заставляют одного человека работать на них, похитив его невесту.

— Как будто все это происходит со мной. В темном коридоре... Необходимо найти дорогу к выходу.

— Возможно, у тебя свои ассоциации. Пойду приготовлю кофе. И принесу тебе коньяк.

Очень бледная, она с трудом вышла из спальни. Я посмотрел на себя в зеркало и меня охватил ужас. Мое лицо было восковым, под тусклыми глазами темные круги.

Без сомнения, я был болен и психически, и физически. Если ко мне не вернется память, я сойду с ума.

Кто-то хочет избавиться от меня. Кто-то, кто боится, что я смогу его вспомнить. Это так, но вспомнить его необходимо.

Иногда раньше, при чтении особенно впечатляющей прозы и поэзии, я фиксировал свое внимание на местах, которые меня волновали. «...Наше вчерашнее не сможет озарить для нас, несчастных безумцев, путь к смертному праху...»

Откуда начать мне поиски моего вчера? Со смертного праха во дворе дома в Денфере?

Я почувствовал, что должен успокоить Соланж. Я нашел ее в гостиной, подошел сзади, взял за локти и поцеловал в затылок.

— Извини за эту последнюю сцену, детка. Я подумал, что ко мне возвратилась память, и очень разнервничался.

Она высвободилась, повернулась и поцеловала меня в кончик носа.

— Не волнуйся, Сим. Все наладится, правда.

Тут ее взгляд остановился на моей новой шляпе. Это была непромокаемая тирольская шляпа табачного цвета. Очень удобная.

— Мне нравится твоя новая шляпа. Но что ты делал? Где ты умудрился так испачкать пальто?

Я полностью забыл о грязи на пальто и не хотел волновать невесту этой историей с покушением.

— Шел завтракать, очень спешил и, переходя улицу, споткнулся и упал животом в лужу.

Она ощупала полу моей одежды.

— Упал, когда шел поесть?

— Я уже сказал.

— Но ты же завтракаешь до часу дня, а твое пальто еще не высохло.

— Потому что на улице мокро.

— Ты отдаешь себе отчет, что говоришь? Почему ты не хочешь мне все рассказать?

— Мне нечего тебе рассказывать. Поскользнулся и упал.

— Очень хорошо! Ну, если тебе так нравится...

Она обиженно поджала губы и удалилась на кухню. Через минуту молча вернулась оттуда, принеся мне коньяк и кофе.

За ужином разговор не клеился, мы были как будто на расстоянии и так оставалось до тех пор, пока я не проводил ее на репетицию.

— Когда мне заехать за тобой?

— Не беспокойся. Я смогу добраться сама.

— Буду здесь к десяти.

Взволнованный и расстроенный, я поехал по направлению к Денферу.

Я никак не мог выкинуть из головы образ Соланж. Мне всегда нравились ее искренность, великодушие, откровенность, ко сейчас я не мог избавиться от того, что несомненно уже слышал раньше произносимые ею фразы пьесы. В ее отрицании была, конечно, искренность, но я подумал, что искренность ее была наигранной. На то она и актриса.

Я без труда отыскал этот дом и затормозил рядом. Двор — прямоугольник двадцать на пятнадцать метров, окруженный магазинчиками и складами с трех сторон и четвертой своей стороной выходящий на длинную, плохо освещенную улицу. Двор был еще темнее, к кирпичной стене крепилось только два слабых розоватых фонаря. Во двор выходило три подъезда с дверьми достаточно широкими, чтобы прошли два человека и еще пронесли что-нибудь бесчувственное.

Оказалось нетрудно отыскать квартиру Ритоны. Он сидел в своей комнатке, согнувшись над уроками. Его мать не возражала, чтобы мальчик пошел мне помочь. Ритона был очень рад оторваться от занятий.

Уже около входа во двор я объяснил ему:

— Пытаюсь узнать, как я сюда попал. Ты спрашивал своих друзей?

— Да. Четверо ребят все видели. Они убежали, потому что испугались, увидев вас лежащего, как труп. Рядом с вами были два каких-то типа. Когда эти люди заметили моих товарищей, они подбежали к машине и на всей скорости уехали.

— Почему же твои товарищи не помогли мне?

— Они думали, что вы умерли. Тут ночью недавно обнаружили труп на этом же месте. Еще подумают, что ребята сами... а?

— Вы сообщили о том, что нашли меня, в полицию?

— Нет, ни слова. В этом районе полицию зовут только в крайних случаях.

— А твои друзья смогут опознать этих людей?

— Нет. Было уже поздно и туман, поэтому их лица не были видны. Но один был очень высокий, а другой маленький и плотный. Также ребята не смогли запомнить и номер машины, но они уверены, что это черный «ситроен». Больше они ничего не знают.

— Как бы то ни было, они спасли мне жизнь. Возьми вот это. И не возражай. Поделишься с ними.

Ритона с изумлением смотрел на двадцать купюр по десять новых франков. Он пробормотал:

— Послушайте, мсье. Я дам каждому из них по двадцать пять, а остальное отнесу своей маме. Можно?

Я потрепал его по волосам.

— Молодец, Ритона. Ты вырастешь хорошим человеком. Когда-нибудь я приеду к тебе в гости.

Я ушел. Более или менее, но что-то прояснялось. Два субъекта в черном «ситроене», должно быть, привезли бесчувственного детектива Брессона во двор. Чтобы не испачкать кровью машину, они уже во дворе ударили его кинжалом. Ведь холодное оружие не создает шума. Они приготовились то же сделать со мной, но судьба решила иначе — внезапное появление играющих в индейцев ребятишек заставило их немедленно скрыться. А сейчас они полны решимости покончить с незавершенной задачей, прежде чем я вспомню то, чего они не хотят, чтобы я вспомнил.

Думая об этом, я перешел улицу и направился к своей «симке». Черный «ситроен» вылетел, как метеор. До этого длинная улица была абсолютно пуста. Через секунду после моего появления со страшным грохотом, с ослепительно горящими фарами, автомобиль вылетел из переулка. В этот момент он походил на чудовище. Чудовище, которое напало на меня.

Невероятным прыжком я отскочил назад. Во мне инстинктивно сработала пружина самосохранения. Так часто бывает с людьми, попадающими в экстремальные ситуации. Сначала я оттолкнулся руками от стены. Патом откатился вправо на тротуар. У меня перехватило дыхание. Я почувствовал на лице ветер, когда автомобиль на всей скорости пролетел в нескольких сантиметрах от меня, а после услышал визг покрышек. Это было еще не все.

Они остановились. Раздался выстрел. Я услышал удар пули о стену. Машина снова развернулась, но на этот раз в противоположную сторону, и на всей скорости «ситроен» исчез в туманной дали.

Выстрел не привлек ничьего внимания. Это говорило о том, что место выбрано очень удачно, если кого-то надо ликвидировать. Уезжая с этой проклятой улицы, я пришел к очевидному выводу: за мной следили.

Во второй раз за эти двадцать четыре часа я подкреплялся в кафе «Мигдогри». После первой рюмки коньяка я почувствовал себя лучше. Когда я смаковал вторую, какой-то посетитель, сидящий недалеко от стойки, завел со мной разговор.

— Мсье не из этого квартала?

— Нет.

— Не приехали ли вы сюда посмотреть пейзаж? Сюда иногда заглядывают художники. Но Монпарнас и Денфер уже не такие, какими были раньше. Здесь уже нет ничего такого, что стоило бы внимания.

— Я бы так не сказал. Вот, например, сейчас я чуть не был раздавлен здесь автомобилем.

Там, где стойка делала поворот, сидел, склонившись на один бок, какой-то человечек. Перед ним стояло несколько пустых рюмок.

— Такая здесь тишина, спокойствие, что просто не район, а чистое поле, — вдруг изрек он. — Но то, что ничего не происходит, это неправда. Недавно здесь нашли зарезанного кинжалом человека, в двух шагах отсюда. Это был частный детектив. Его фамилия Брессон. Если бы он остался работать в полиции, то был бы жив. А вот его убили и бросили здесь...

Наступило молчание...

На площади, перед тем как сесть в свою «симку», я купил вечернюю газету. В колонке происшествий было написано о бунгало «Монрепо». Заметка сообщала, что одинокое заброшенное бунгало было разрушено непонятным взрывом, наверное, взорвались газовые баллоны. Бунгало было собственностью супружеской четы Кламар, прописанной по авеню Колумба, 37. Уже два года, как они пытаются продать его.

Какой-то крестьянин услышал сильный взрыв в три часа десять минут пополудни. После чего он заметил зеленый автомобиль, уезжающий с «Дороги влюблённых». Полиция ведет расследование.

Существуют тысячи машин «цвета надежды».

У любительского театра меня ожидала подруга Соланж. Она передала, что моя невеста уехала домой.

Поставив «симку» в гараж, я внимательно огляделся вокруг. Вроде ничего подозрительного не наблюдалось. Я был уверен, что никто не сможет войти, не потревожив сигнализацию. На втором этаже в гостиной меня ожидала Соланж. Когда я закрыл за собой дверь, она демонстративно повернулась ко мне спиной. Я стал раздеваться и вдруг услышал ее крик:

— Опять! Совсем недавно я очистила твое пальто от грязи, а сейчас снова у тебя вся спина в каких-то помоях!

— В Денфере достаточно нечистот, рядом же катакомбы.

— И что ты там делал после того, как выпил? Только не отрицай. Я почувствовала запах, едва ты вошел.

— Вспоминал. Думал, что, оглядев это место, быстрее верну память. Но ничего не произошло. Я ничего не вспомнил.

— И от злости ты начал кататься по земле?

— Меня чуть не сшибла машина и я, чтобы увернуться от нее, упал.

— Сегодня это уже второе падение, Симон. Пойду чистить твое пальто, — вздохнула она.

Взяв пальто, она прикинула его на вес и поинтересовалась:

— Что это ты носишь в карманах?

Она сунула руку в карман пальто и извлекла оттуда пистолет. Соланж посмотрела на меня изумленными глазами, испуганная, как будто увидела перед собой лицемерного убийцу. Я заговорил с ней очень ласково, чтобы успокоить ее.

— Я взял его, чтобы принести домой, вдруг ночью опять попытаются сюда войти. Ведь Брессон был убит.

Она держала «маузер» кончиками пальцев, как ядовитую змею. Когда я взял у нее пистолет, она инстинктивно попятилась, спросив:

— Он заряжен?

— Да, только он стоит на предохранителе. Этот пистолет из офиса.

— Ты никогда не говорил, что у тебя в кабинете хранится оружие, Симон. Такие вещи ты мне не рассказываешь. Ты многое скрываешь от меня.

— Пока он мне необходим для личной безопасности. Кроме того, нам еще придется вытерпеть многое, пойми это. Пока я ничего не вспомню.

Она немного помолчала.

— Правильно, Сим. Извини меня.

— Не за что, детка. Ты должна понять меня. Я втянут в какую-то опасную игру, и сейчас чувствую себя, как слепая курица. Не хочу, чтобы меня ощипали.

— Надо, чтобы ты пошел в полицию и все им объяснил.

— Я не могу, пока не узнаю, что на самом деле произошло с Брессоном.

Она согласилась. И мы больше не спорили.

На следующее утро я проснулся отдохнувшим и, отправляясь завтракать, чувствовал себя великолепно. И Соланж была весела и очаровательна. Туман на улице постепенно рассеивался. В моем почтовом ящике не было никакой корреспонденции, а около моей чашки лежала газета.

Я был почти счастлив, что жив, что сижу в этой уютной кухне, но когда я просмотрел газету, радость меня покинула. Сверху на странице газеты была крупная фотография моей старой шляпы, а внизу стоял вопрос: «Известна ли вам эта шляпа?». Дальше следовало ее полное описание: цвет, размеры, фирма-изготовитель. Она была обнаружена неподалеку от взорванного бунгало, и полиция разыскивала владельца. Того, кто узнает эту шляпу, просили незамедлительно сообщить об этом шефу жандармерии Дранса.

Соланж следила за моей реакцией. Было очевидно, что она видела фотографию и прочитала статью. Она пыталась выглядеть спокойной, но все же спросила:

— Где ты был вчера, Симон?

— Почти все время в своем кабинете. Потом я виделся с парой клиентов.

— В окрестностях Дранса?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это твоя шляпа.

— Тебе так кажется, есть очень много похожих на нее. Она нахмурила брови.

— Также есть очень много зеленых автомобилей.

— В этом мире множество совпадений, моя Анжела.

— Слишком уж много для этого случая. Это шляпа такого же цвета и размера, что и твоя. И сделана в том же магазине.

— Есть сотни одинаковых вещей. Шеф жандармерии с ума сойдет от телефонных звонков.

— Включая и мой, — произнесла она нежнейшим тоном.

— Девочка! Ты же не сделаешь этого, правда?

— Если ты мне хоть немножко расскажешь, что все это значит...

— Хорошо, раз ты хочешь знать. Я не совершал никаких преступлений, уверен в этом.

— Я тебе верю, Симон. Но ты меня очень беспокоишь.

— Ты же знаешь пословицу: «Не беспокойся о том, что еще не произошло».

Я уже собрался выйти, когда Соланж встала передо мной, закрыв мне проход, и сказала:

— Подожди немного. Я попросила Мишеля, чтобы он пришел, и он с минуты на минуту должен явиться.

Мне этого не хотелось. Вежливо отстранив Соланж, я открыл дверь и почти столкнулся с Мишелем, который среагировал, как леопард, цепко схватив меня за руку своей лапищей.

— Смываешься, разбойник?

— Иду к себе на работу.

— Это будет не раньше чем я не прослушаю тебя.

— Я чувствую себя, как могучий дуб.

— Не знаю, не знаю. Меня позвала Соланж. Послушай, а может, ты просто боишься вспомнить, что случилось? Будь, пожалуйста, откровенен, я же хочу тебе помочь.

— Я всегда готов пойти навстречу. Проходи. Пойдем ко мне.

Когда мы остались одни, он сообщил:

— Тебе придется немного напрячься, но это надо сделать. Я этой ночью почитал кое-что о травматологии, амнезии, психозах и прочем. Думаю, что диагноз вырисовывается.

— Прекрасно, мсье доктор! Продолжайте.

— Вот, пожалуйста, судя по твоей иронии ты пытаешься выставить психологический барьер. Это говорит о том, что ты подвергся сильному внушению и подсознательно хочешь скрыть что-то. Но я тебе помогу, и ты обретешь способность все вспомнить.

Сначала он стал выспрашивать меня по каплям обо всем, опять разузнавая то, что я уже рассказывал ему прошлой ночью. В памяти были только: комната, напоминающая пещеру, решетка на окне, свечи, человек с шепчущим голосом, после голос Соланж, тоскливо произносящий фразы, которые она повторяла вчера перед зеркалом...

Когда я закончил, мой кузен Мишель походил на удава, который смотрит в глаза кролику.

— Хорошо. Какие-то следы для следующего этапа наметились.

И неожиданно повысив тон, он заорал:

— Что ты скрываешь?! Отвечай быстро, без утайки! Чего ты боишься?!

Моя защита была сломлена. Я отвечал не задумываясь.

— Брессона. Детектива, к которому обратилась Соланж, чтобы он разыскал меня. Его убили. Боюсь, что это сделал я.

— Нет. Это ошибка. Ты слишком спешишь. Это твое подсознание подсказывает тебе верить в это, но это не так. Ты отлично знаешь, что ты не убийца. То, чего ты боишься, слишком глубоко сокрыто. Хочешь, чтобы я сам тебе рассказал об этом?

— Если можешь...

— Конечно, могу! Сейчас я раскрою тебя самого, дорогой кузен Симон. Вот она, минута правды! Ты думаешь о том, что ты попал в руки преступников и оказал им какие-то услуги.

— Не вижу ничего, чем я могу оказаться полезным для преступников.

— Да, я знаю, но ты не хочешь признаться себе самому в этом и, может быть, это и резонно, что ты не хочешь ничего вспомнить. Ты думаешь, боишься и подозреваешь, что... ты открыл для них какой-то несгораемый шкаф!

Он показал на мои руки.

— Да, да, вот этими дьявольски ловкими пальцами. Это так, не правда ли?

Я не мог отрицать. Наступила тишина.

— Ладно. У тебя еще подсознательный испуг. Но сейчас ты начнешь все хорошо вспоминать. Уже нет никаких препятствий.

Я напрягся, чтобы освободиться от неведомого груза, давившего на меня. Значит, возможно, я бессознательно скрывал то, что открыл какой-то сейф. И эта мысль, пребывающая в глубине моего мозга, как бы парализовала меня.

Мишель был одним из немногих, кто знал о моих приключениях во время войны. Я был разведчиком. Все это как будто происходило сейчас... Однажды меня сбросили с парашютом. Я прыгал темной ветреной ночью. Приземлился прямо на балкон вражеской резиденции. Там располагался штаб алжирских войск. В руках я сжимал холодный автомат. Мне было поручено вскрыть сейф с секретными документами. Я уже извлек запечатанные черным сургучом бумаги, которые искал, когда дверь кабинета внезапно открылась и двое здоровенных злобно кричащих алжирца устремились ко мне. И тут я выстрелил раз, второй...

Я перескочил через перила балкона, спустился вниз и побежал в спасительную темноту леса. Пуля впилась мне в плечо. Я вскрикнул от боли.

В памяти воскресло бесконечное утомление бегства, шум погони... Я задыхаясь пробирался сквозь заросли высокой травы, кишащей ядовитыми насекомыми. Ощущалось близкое присутствие врагов. Так я бежал до первых французских позиций, пока не попал в объятия своих. После лежал в госпитале...

А сейчас мой кузен Мишель говорил:

— Ты выкрал из сейфа какие-то документы или драгоценности, и с тех пор у тебя скрытый страх. Страх, что, используя свое умение, ты преступил социальную черту, ты совершил преступление. Ведь ты открываешь любые засовы. Ведь ты изобрел сейф, который, кроме тебя, никто открыть не сможет. И будучи уверен, что открыл сейф для грабителей, ты пытаешься успокоить себя, что все это в прошлом, забыть полностью. Отсюда и всякие иллюзии, например, что ты по телефону слышал голос Соланж.

— Но это был ее голос!

— Она отрицает это, может быть, его кто-то имитировал. Почему бы тебе не попытаться поговорить с хозяином этого голоса?

— Хорошая мысль. Ты, конечно, врач от Бога, Мишель. Сейчас я вижу, какой ты великолепный врач, правда. Как я смогу отблагодарить тебя?

— Не беспокойся. Подождем, посмотрим правилен ли мой диагноз.

Я проводил его до двери. Соланж вышла к нам. Мишель ласково похлопал ее по щеке.

— Какая красивая у тебя невеста, Симон. Мне вспомнились строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки».

Соланж кокетливо надула губки:

— Мавританки черные, Мишель.

— Ты не негритянка, но прекрасная драгоценность. Она засмеялась:

— В ухе. Пусть лучше будут мавританки у меня в ушах. Мишель посмотрел мне прямо в глаза:

— Меня волнуют эти две поэтические строки. Может быть, они помогут тебе вспомнить что-то.

— Что же я смогу вспомнить?

— Я не скажу тебе, потому что могу ошибаться, но я хочу, чтобы ты тщательно и сосредоточенно подумал об этом. Эти строки могут очень помочь тебе восстановить память.

Мишель ушел, а я возвратился в спальню и взял Соланж за руку.

— Мне необходима твоя поддержка. Я думаю, что три недели назад меня похитили какие-то негодяи и где-то меня продержали до тех пор, пока они сделали все, что им нужно.

— Чего же они хотели?

— Чтобы я сделал для них то, что они не могли. Скорее всего, им было нужно, чтобы я открыл сейф.

— Ты — медвежатник поневоле?!

— Да.

— Но почему же они его не взорвали или не открыли автогеном?

— Есть такие сейфы, которые сделаны так, что выдерживают взрыв и не поддаются автогену. Кроме того, благодаря мне, они избежали шума, который бы их выдал.

— И теперь тебе страшно? Почему ты не пойдешь и не объяснишься в полицию?

— У меня нет более или менее убедительных объяснений. Я же ничего не помню. Не смогу ничего объяснить и вспомнить. Во всей Франции всего четыре человека могут открыть специальные сейфы системы «Лефранж» при помощи только своих рук. Это Эдмон Жакэ, он уже пять лет сидит в тюрьме; Фред Чирон тоже сидит седьмой год и Умберто Кохин, который сейчас под следствием в ожидании процесса. Четвертый человек и единственный с незапятнанной репутацией это я. Но теперь, похоже...

— Но откуда преступникам известно об этом твоем умении.

— Как откуда? Моя фамилия написана на лучших сейфах. Еще мой покойный отец, основавший наше дело, был для медвежатников врагом номер один. Во время моего отсутствия, кстати, не было ли какой-нибудь крупной кражи?

— Вроде бы не было...

— Ладно, пойду просмотрю архивы в офисе. Мы храним вырезки из газет, где упоминается о взломах сейфов.

Когда я прибыл в контору, все мне обрадовались и тепло приветствовали. Феликс читал в своем кабинете корреспонденцию. Он спросил:

— Ну, как сегодня твоя голова?

— Почти в порядке.

— Память вернулась?

— Еще нет.

Мне показалось, что Феликс посмотрел на меня с недоверием. Я вошел в свой кабинет и нажал на селектор.

— Норма, вы не можете принести мне наши криминальные вырезки из газет?

Она быстро принесла внушительную кипу; Но я должен был просмотреть вырезки только за последние три недели. Нашел заметку, посвященную процессу Умберто Кохина. Ему грозило пять лет заключения. Таким образом, трое асов этой профессии на время вышли из строя. Я не обнаружил ничего, что могло бы хоть как-нибудь походить на то, что я разыскивал. Упоминались только сейфы, вскрытые при помощи автогена. Сейф, который я ремонтировал тогда в «Западном банке», был одним из лучших. Без ключа или сломанным его замок системы «Лефранж» можно было открыть только специальными инструментами, которые у меня с собой были. Видимо, меня похитили при выходе из банка. Преступники должны были знать, что я там и с инструментами. Откуда же им об этом стало известно? Кто им об этом сообщил?

Возникла масса вопросов, которые мне были очень неприятны. Информация могла пойти из офиса. От кого? Я все это прикидывал в уме.

Феликс, мой выдающийся компаньон, ветеран войны, влюбленный в женщин и вино. Гастон Фромбел, серьезный человек, неутомимый работник, у которого жена и трое детей. Норма Орлеак с привлекательным веселым лицом, исполнительная, корректная, немного загадочная. Фирмин — студент и поэт, толстяк и филателист.

Я подумал, что у кого-нибудь из них могла просто вырваться неосторожная фраза, содержащая информацию. Думая об этом, я вдруг заметил, что на моем столе что-то не так. Мой блокнот. Первый листок был девственно чист. Так не могло быть. Накануне я записал адрес бунгало «Монрепо» и указание, как туда добраться. Я был уверен, что не вырывал листка. Я даже вспотел. Кто-то из моего офиса сообщал о моих передвижениях тем, кто хотел меня ликвидировать. Рядом со мной находился селектор. Я позвал Норму и спросил, не вырывала ли она листок из моего блокнота.

— О нет, мсье Лефранж! — сказала она.

— Вы уверены?

— Абсолютно. У вас там что-то было записано?

— Да.

— Я более чем уверена, что ничего не трогала. Я никогда не делаю ничего подобного без вашего ведома.

Она ушла. Я опять погрузился в свои размышления и вдруг неожиданно почувствовал, что за мной кто-то шпионит.

Я посмотрел в окно и чуть не подпрыгнул. Черный «ситроен» стоял неподалеку от офиса на противоположной стороне улицы. Конечно, таких машин много в Париже. Ритона упоминал о двух подозрительных субъектах, высоком и маленьком. Отсюда, конечно, я не мог определить, что за человек сидит за рулем автомобиля. Воротник его пальто был поднят, шляпа надвинута на глаза. Он был неподвижен, как восковой манекен.

Пока я рассматривал его, из подъезда напротив вышел какой-то человек и мельком посмотрел на мое окно. На нем тоже было темное пальто и фетровая шляпа. Он уселся в «ситроен» рядом с водителем. Автомобиль отделился от тротуара и поехал. Когда на углу он разворачивался, я успел разглядеть и запомнить номер. У меня хорошее зрение. Номер был парижский. Я немедленно позвонил моему приятелю журналисту, чтобы он связался со своим родственником, работающим в управлении дорожной полиции, где можно быстро узнать имя владельца автомобиля. Я продиктовал ему номер. Он сказал, что перезвонит через полчаса.

В тоскливом ожидании я посвятил себя тому, что порекомендовал мне Мишель. Для начала я написал в две строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки». Я подчеркнул «прекрасная» и «мавританка». Перечитал это несколько раз громким голосом, но ничего не осенило меня. Почему же Мишель вообразил, что эта глупость освежит память?

Я начал что-то чертить на бумаге. Зазвонил телефон. Это был мой приятель журналист.

— У меня есть информация. Владельца автомобиля зовут Дени Монтаржи. Ему принадлежит кабаре «Зеленая обезьяна», это на Монпарнасе, улица Дидро, тринадцать.

Я перестал нервно чертить на бумаге линии и загогулины и записал адрес и фамилию. Перечитав их, вдруг обратил внимание на рисунок, получившийся на бумаге из, казалось бы, бездумного вождения ручкой. Это было лицо и грудь черной девушки с сияющей улыбкой и негритянским ртом. Рукой она прикрывала правое ухо.

Я перечитал стихотворение, написанное на листке. Связь между рисунком и стихотворением была очевидной, но что все это означало? Я громко повторял:

— В ухе мавританки, в ухе мавританки...

Какая-то связь между негритянкой и ночью включилась в моем мозгу, и из мрака забвения выступил очень ясный и отчетливый образ. Турель пулемета, черные деревья, ветреная ночь. После скрипящая калитка и голос, произносящий проклятия. Кто-то хватал меня за левую руку, подталкивая вперед, между тем я отчаянно сопротивлялся.

Это темное и кошмарное видение повергло меня в ужас. Кто-то шепотом приказывал мне: «Вперед! Мы спешим. Ночи нам не хватит!»

Неожиданное появление Фирмина, нашего посыльного, вынудило меня вскочить с кресла, и все тут же вычеркнулось из памяти. Я заорал на него:

— Сколько раз я просил не входить ко мне без стука!

— Простите, мсье. Я забыл. Тут какой-то господин хочет вас видеть. Он продает копировальные машины.

— Меня ни для кого нет! Убирайся, Фирмин!

Я попытался восстановить свои видения, но безрезультатно.

Мне было необходимо вдохнуть воздуха, и уже приближался час завтрака. Я подошел к двери подъезда, из которого вышел человек небольшого роста. Это был четырехэтажный дом под номером девяносто. На подъезде висела табличка с надписью: «Сдается внаем для мастерских и студий. За всей информацией обращаться к Ледуку. Последний этаж».

На последнем этаже находилась мастерская молодого художника Ледука. Это оказался неприятный тип, который тут же попытался продать мне какую-то картину, и ему все-таки удалось всучить мне два морских пейзажа. После чего он, глядя на меня влюбленными глазами, спросил:

— Чем я могу быть вам полезен, приятель?

— Я прочитал, что у вас сдается мастерская. Этим интересуется один мой друг скульптор.

— Какая жалость! Полчаса назад я ее сдал. Надо пойти снять объявление.

— Наверное, ее снял художник?

— Нет. Он больше похож на профессионального боксера. Он хочет оборудовать здесь фотомастерскую.

— Это такой тип маленького роста, с мрачной внешностью, в черном пальто и фетровой шляпе?

— Тот самый. Откуда вы знаете?

— Я случайно видел, как он выходил из дома, и мне показалось, что он мне знаком. У него случайно фамилия не Монтаржи?

— Точно. Дени Монтаржи. Легко запоминается, да? Прощаясь на лестничной площадке, Ледук показал мне на соседнюю дверь.

— Вот эта. Жаль, конечно, что вы не смогли ее снять для вашего друга скульптора.

Он возвратился к своим картинам. Я остался на лестничной площадке один и подошел к соседней двери. Она была заперта на ключ. Но запор был очень простой, его можно было открыть булавкой. Дени Монтаржи, владелец «Зеленой обезьяны» и черного «ситроена», для чего он снял помещение так близко от моего офиса?

На этой лестничной площадке было только две квартиры. Я достал из потайного кармашка трехгранную булавку из специального пластика. Вставил ее между дверью и косяком чуть повыше замка.

Я открыл дверь меньше чем за десять секунд, быстро вошел и закрыл ее за собой. Помещение было пустым и пыльным. Одна из стен была полностью из стекла, вставленного в металлические рамы, она открывала широкую панораму города. Виднелся лес труб. В углу находился шкаф. Я заглянул внутрь. Он был абсолютно пустой.

Я пошел завтракать, но не в «Роксану». Мне хотелось побыть одному, посидеть, подумать. У меня еще не было полной ясности. Я возвратился в свой кабинет. Мои размышления были прерваны появлением коммерческого директора Фромбела. Он вошел очень возбужденный.

— Мсье Лефранж, я очень взволнован этим вашим исчезновением!

— Благодарю вас. Вы чуткий человек.

— Вы так и не знаете, что с вами произошло?

— Нет ничего другого, чего бы я не хотел знать больше чем это.

— Вы еще ничего не вспомнили?

— Абсолютно.

— Так-так, хорошо. У меня есть одна великая идея. Я размышлял об этом все утро. Я, кажется, напал на след. Не хочу говорить, что это означает, пока не буду полностью уверен. Но, как я думаю, это будет происшествием года!

— Довожу до вашего сведения, что не имею ни малейшего желания быть главным персонажем происшествия года, как вы выражаетесь.

— Если я кое-что открыл, а я уверен в этом, остается только все связать как следует. Обещаю ничего не предпринимать без вашего разрешения.

— Ну тогда я согласен, Гастон. Вы имеете мое разрешение. Я опять задумался о Дени Монтаржи. Был ли он мозгом или просто шестеренкой во всем этом дьявольском механизме? По неизвестной мне причине меня собирались убрать, прежде чем память вернется ко мне.

— Ну нет! — процедил я сквозь зубы.

Члены преступной шайки знали, что у меня потеря памяти, хотя ловушка в бунгало была приведена в действие тогда, когда я еще ничего не вспомнил. Откуда же им обо всем известно? В день моего возвращения в курсе дела стали Соланж и Мишель. Тогда же я поговорил по телефону с моим компаньоном Феликсом, который, должно быть, растрезвонил об этом всему свету. Мне все больше казалось, что кто-то в офисе связан с моими врагами.

Придя домой, я обнаружил Соланж очень изменившейся. Она выглядела какой-то чужой, сдержанной, лицо ее вытянулось, было хмурым. Утром она была сладкая, как мед, а сейчас уклонилась от моего нежного объятия, а когда я заговорил с ней, отвечала мне сдержанно.

Она ушла на кухню, принесла полную тарелку супа и поставила передо мной, не говоря ни слова.

— Что это за чертова жидкость? — спросил я мрачно.

— Куриный бульон.

— Опять?

Я любил куриный бульон, но сейчас мне казалось, что назревала ссора. Лучше, конечно, было бы помолчать, но я все-таки нашел способ вывести ее из себя.

— Я по горло сыт этим куриным бульоном. Скоро у меня вырастут перья.

Она холодно спросила:

— Что с тобой случилось этим вечером?

— Что со мной случилось? А я хочу узнать, что случилось с тобой! Я целый день провел в кабинете, загруженный напряженной работой с ног до головы, прихожу домой, чтобы хоть немного отдохнуть и расслабиться. И что же я вижу? Натянутая атмосфера, холод, жена с лицом мученицы. У тебя славянская мазохистская душа, но я-то не славянин!

— Знаешь, кто ты? Надменный лгун! Ты сказал мне, что твоя старая шляпа, должно быть, осталась в магазине. Но я была уверена, что на фотографии в газете была изображена именно твоя шляпа. Я позвонила в магазин и попросила, чтобы оттуда принесли твою старую шляпу. Мне ответили, что, покупая новую, ты не оставлял никакой шляпы. Ты что-то знаешь, связанное со взрывом в бунгало!

— Ладно, ладно! Я ничего не рассказывал, чтобы не испугать тебя. Мне позвонили и пригласили туда для разговора, включив часовой механизм на время встречи. Таким вот образом эта Барбара демонстрирует мне свою страстную любовь. Я тебе расскажу все, что знаю.

У Соланж было хорошее качество. Она слушала меня и не перебивала, пока я не закончил свое повествование. Зато ее реакция была чисто русской. Она встала на колени возле меня и прислонила свою голову к моей ноге. Потом взяла мою руку и положила на свою щеку. Ее щека была влажной, а рука дрожала.

— Я злюка, Сим, любовь моя. Я все время подозревала тебя в чем-то плохом. Я вообразила, что ты ушел к другой женщине, и меня измучила ревность.

Я наслаждался ее любовью. Сначала мы поссорились, но потом стало так хорошо, прямо как в раю. Наступил мир. Она села ко мне на колени, и я начал баюкать ее, как маленькую, когда вдруг неожиданно раздался звонок в дверь.

— Обязательно посмотри в глазок, кто там. Не открывай сразу, мне что-то не нравится этот визит, — встревожилась Соланж.

— Хорошо.

— Нет, не надо, Сим. Пойду открою сама.

Я услышал, как Соланж щелкнула замком и дверь открылась. Тут же раздался мужской голос.

Соланж вернулась бледная. Она пробормотала:

— Это полицейский из Центрального управления с набережной Орфевр инспектор Дориани. Пойдем. Он сказал, что только хочет задать обычные вопросы, какие задают во время следствия. Кстати, и о твоем вчерашнем появлении.

— Если он сказал... Ладно, иду.

Но инспектор уже стоял на пороге спальни. Он оглядел нас с ног до головы. Правильнее будет сказать, что он просверлил нас мрачными блестящими глазами. Он был высокого роста, с лицом аскета, широкими плечами; если кто-нибудь не знал, что это Лионель Дориани — гроза всего преступного сброда Парижа, то мог бы принять его за главаря банды. У него было зверское лицо, как у преступника.

— Вас зовут мсье Симон Лефранж?

— Да. Проходите, инспектор.

Он протянул руку. Безо всякого колебания. Хороший признак.

— Мы собирались выпить немного коньяку. Могу я вам предложить?

— Нет, спасибо. Мы расследуем убийство человека по имени Альфред Брессон, и я думаю, что, может быть, вы сможете нам помочь.

— Каким образом, инспектор?

— Полагаю, что вы слышали о Брессоне?

— Я читал, что он частный детектив.

— Так-так... Когда вы познакомились с ним?

— Я с ним незнаком. Моя невеста обратилась к нему, чтобы выяснить мое местопребывание.

— Вы что, пропадали?

— В течение трех недель. У меня полная потеря памяти.

— Кто вас обнаружил?

— Я обнаружился сам.

— Брессон видел вас?

— Мне ничего не известно о том, что касается Брессона, и во всех отношениях у меня не сохранилось ни единого воспоминания о том, что происходило со мной эти три недели.

— Когда вы вспомнили, как вас зовут?

— Позавчера.

— Где?

— Я давно ожидал этого вопроса. В заброшенном дворе недалеко от катакомб Денфера. В том самом месте, где был обнаружен труп Брессона.

— Где? — сухо повторил Дориани.

— У остановки автобуса, — раздраженно ответил я.

— Откуда вы пришли?

— У меня нет по этому поводу никаких соображений.

— Но вы сейчас сказали об автобусе. Какой это маршрут?

— Я не смотрел на номер. Я просто сел на него и поехал домой.

— Это становится интересным, вам не кажется? Вы хоть желаете узнать, где вы были и что вы делали в течение этих трех недель?

— Я не сомневаюсь, что моя память скоро восстановится.

— Вы, естественно, приглашали врача?

Я сказал ему фамилию и адрес моего кузена Мишеля. Он записал.

— Полагаю, доктор поставил какой-нибудь диагноз?

— Он считает, что моя память быстро восстановится, когда придет время. Он хочет, чтобы меня осмотрел специалист.

— Так-так. Посмотрим, если вы меня, конечно, не обманываете, мсье Лефранж. Естественно, я проверю, обращалась ли ваша невеста к Брессону с просьбой отыскать вас. Видимо, он вышел на поиски, предпринял какие-то шаги и был убит.

— Несомненно. Но я очень сожалею, что не могу вам ничем помочь. Моя память абсолютно пуста.

— Так-так. Мы примем во внимание вашу амнезию. В каком направлении шел автобус?

Он спросил это неожиданно, я не был к этому готов.

— Какой автобус?

— Тот, который сейчас неожиданно всплыл в вашей памяти.

— А да, конечно... Он следовал в сторону Вилетты. Я сошел рядом.

— Рядом с чем?

— С Вилеттой.

— Вы поправьте меня, если я ошибаюсь, но Вилетта находится на самом северо-востоке Парижа, а мы вас обнаруживаем на юго-востоке в Ванве.

— Конечно, это был автобус, следующий по маршруту Вилетта-Ванв. Я сел в Ванве.

— Так-так, я вас больше не буду беспокоить. — Я проводил его до прихожей. Его пристальный взгляд упал на мою шляпу.

— Красивая шляпа, мсье. Совсем новая, да?

— Да, абсолютно.

— Наверное, вы приобрели ее во время вашего отсутствия.

— Нет, инспектор, я купил ее в честь моего возвращения домой.

— Так-так, — повторил он в очередной раз. — Спокойной ночи. Не провожайте меня, спасибо.

Я смотрел, как он спустился по лестнице, пересек сад и вышел на улицу. Там стояла ожидающая его машина. Классический черный «ситроен», с мощным движком, который так любят гангстеры и полицейские.

В спальне на меня набросилась Соланж.

— Ну и как, ты доволен, что рассказал ему всю эту ложь?

— Я не мог рассказать правду — он начнет подозревать меня в убийстве Брессона.

— Ты действуешь с фантастической самоуверенностью, Симон. Но не строй иллюзий. Инспектор совсем не идиот.

— Да, он очень сообразительный...

— Ты думаешь, что он связывает тебя с происшествием в бунгало?

— Не знаю. Делом о бунгало занимается жандармерия Дранса, но Дориани тоже читает газеты и вполне мог заинтересоваться всеми новыми шляпами, которые видит. У него профессиональная интуиция, и он изучает мою реакцию. Он проверяет каждый след, который привлекает его внимание. А сейчас я пойду позвоню Мишелю. Уверен, что инспектор отправился к нему, и я должен предупредить его, чтобы он сказал, что не видел моей шишки на голове и ничего не знает о дворе в Денфере.

Когда я закончил разговор с кузеном, Соланж протянула мне фужер коньяку. Моего самого любимого.

— Дорогой, скажи, чем я могу тебе помочь.

— Не говори мне больше о том невинном объятии с Нормой Орлеак.

— Обещаю тебе. Но думаю, что я еще в чем-то смогу быть тебе полезной. Возьми меня сегодня вечером с собой в «Зеленую обезьяну».

— Я собирался туда один. Почему ты хочешь пойти со мной в это логово Монтаржи?

— Потому что у тебя в памяти сохранилась песня «В первый раз...», а «Зеленая обезьяна» — это то место, где ты мог ее услышать. Что если, похитив, они заперли тебя там в подвале? Может быть, вместе мы быстрее найдем какие-нибудь следы, которые освежат твою память.

— Я не могу взять тебя с собой. Возможно, в этом притоне будет опасно.

— Какая может быть опасность в общественном месте? Что нам могут сделать, когда вокруг много народу? Ничего!

Она была права. Там будет достаточно свидетелей, и преступники побоятся напасть на меня. Я решил:

— Надень какое-нибудь не очень броское платье.

«Зеленая обезьяна» походила на все подобные третьеразрядные заведения. Душный зальчик, низкие потолки, отвратительный бар, агонизирующая подсветка, множество столиков и клиенты с тупыми обезьяньими лицами, будто бы они только что слезли с деревьев и переоделись. Нас посадили за столик в углу. Официант принес меню и ожидал со скучающим видом, пока мы выбирали, пошатываясь, как камыш на ветру. Он, вероятно, был пьян. Мы заказали бутылку шипучки.

Оркестр был невероятно шумный, но музыканты походили на сомнамбул. Они, наверное, были такие же пьяные, как и официант.

— У тебя нет ощущения, что ты был здесь раньше, Сим?

— Нет. Это место мне абсолютно незнакомо.

Она осмотрелась вокруг, и ее взгляд остановился на каком-то человеке с лицом наемного убийцы, который сидел у двери. Он, казалось, появился из фильмов ужасов. Это существо имело поразительное сходство с орангутангом. Я сразу подумал об этом, увидев его выдающиеся вперед челюсти, лошадиные зубы с черным налетом и маленький лоб. Многочисленные шрамы пересекали его физиономию. Ростом он был под два метра. Длинные руки и кривые ноги завершали его чудовищный обезьяноподобный облик. Я посмотрел на него еще раз и заметил, что он схож и с восковыми манекенами в витринах, но в них, пожалуй, было больше жизни.

Правда, его маленькие глазки непрестанно бегали, осматривая все уголки этого помещения.

Я вспомнил странную неподвижную фигуру человека, сидевшего за рулем «ситроена», и понял, что водителем был именно этот питекантроп. Он уставился на меня, но его глаза ничего не выражали. Пришел официант с нашим заказом. Я спросил:

— Прекрасное заведение. Кому оно принадлежит? Официант невыразительно пожал плечами.

— Хозяину.

— А кто хозяин?

— Тот, кому принадлежит это прекрасное заведение.

Соланж засмеялась, и официант поглядел на нее снисходительно. Минуту спустя из двери, находящейся за оркестром, появился какой-то коренастый субъект. По походке я узнал того типа, который выходил из мастерской Ледука.

— Несомненно, я уже видел этого коротышку, Анжела. Это тот, кто снял помещение рядом с моей конторой. Он тогда сел в машину, принадлежащую Дени Монтаржи, владельцу этого притона. А тот чудовищный тип у выхода сидел за рулем черного «ситроена».

Официант прошел рядом с нами. Пальцем он указал в сторону музыкантов.

— Вот он — патрон.

— Его зовут Маленький убийца? — с простодушным видом спросил я.

Произнося эти слова, я одновременно сунул официанту банкноту. Он стал словоохотливее и сообщил:

— У патрона дурной характер. Его зовут Дени Монтаржи.

— Плохой характер должен быть вон у той гориллы, что сидит у двери, — засмеялся я.

— Аксель Буртор неплохой человек. Когда спит зубами к стенке.

На сцене началось представление. Сначала выступил чревовещатель, после две танцовщицы с акробатическим номером, а потом начался эротический номер: какая-то тощая девица показывала стриптиз. Она с отвращением на лице сбрасывала с себя одежды под звуки самбы.

— Какая гадость, — произнесла Соланж. — У этой девушки слишком богатое воображение, если она полагает, что может выставлять себя напоказ. Бедняжке хорошо бы прикрыться.

— Милая, ты должна быть великодушнее, не надо так сурово относиться к тем, кого природа менее одарила.

— Ты с интересом смотришь на нее.

— Такой уж у меня любознательный характер. Оркестр начал наигрывать композицию «В первый раз...»

— Тебе это ничего не напоминает?

— Пока только надоевшую пластинку.

— Пойдем потанцуем.

Мы оказались между столиками, которые находились рядом с оркестром. Вдруг меня охватило странное волнение. Там сидели три девушки, и было очевидно, что они завсегдатайки этого заведения. Одна из них — блондинка, в платье с открытыми грудью и спиной, прелестным личиком — пристально смотрела на меня. Как будто она меня узнала. Я же был уверен, что никогда ее раньше не видел. Когда музыка закончилась, мы с Соланж вернулись за наш столик.

— Что-то тут не так, Соланж. Та блондинка около оркестра явно меня знает. А я ее нет. Послушай... Выйди, как будто ты хочешь подкраситься. А я пойду, приглашу ее танцевать.

Она послушно взяла сумочку и направилась в дамскую комнату. Оркестр заиграл тягучую медленную мелодию, и я подошел к блондинке.

— Не окажете ли мне честь? — спросил я церемонно. Она сначала заколебалась. Но потом встала. Я обнял ее.

— Вы часто приходите сюда? — спросила она меня.

У нее были глаза цвета фиалки, вздернутый нос, чувственный рот, фигура кинозвезды и очаровательный низкий голос. Голос Барбары.

— Я здесь впервые, как мне кажется... Как подсказывает моя скудная память.

Она бросила на меня пытливый взгляд и, по-видимому, успокоилась.

— Вам здесь нравится?

— Вы — да. У вас такой влекущий голос, таким голосом, должно быть, сирены зазывали Улисса во время его странствий. Вам не случалось сводить с ума какого-нибудь мужчину, загулявшего до беспамятства, Барбара?

Она содрогнулась не в такт музыке и твердо сказала:

— Меня зовут не Барбара. Мое имя Адриана Прево. Вы меня с кем-то путаете. Сирены... Улисс...

— Бунгало «Монрепо»... Она резко отстранилась.

— Послушайте, или говорите нормально, или оставьте меня.

— Ты один раз уже пыталась похоронить меня, Барбара. Если хочешь, я могу с тобой поболтать, но уже в присутствии инспектора Дориани. Ты говоришь, что тебя зовут Адриана Прево? Так что мне сказать инспектору — чтобы он пришел повидаться с тобой сюда или к тебе домой?

Она крепко прижалась ко мне, как будто ее охватила внезапная страсть, и промурлыкала:

— Что же такое тебе известно?

— Все. Что ты очень пылкая девушка. Правда, иногда ты бываешь и прохладной. Думаю, что тебя не порадуют всякие осложнения, связанные с убийством частного детектива.

— Клянусь тебе, что ничего не знала. Я даже была против того, чтобы заманить тебя в ловушку. И не вздумай... не вздумай говорить с Дориани.

— Ты предлагаешь какой-нибудь лучший вариант?

— Я думала, что полиция бросит это дело...

— Ладно, хватит и того, если ты ответишь мне на кое-какие вопросы, Барбара.

— Я тебе все расскажу, все что ты хочешь, но не гляди на меня так. Смотри как на женщину, которая тебе нравится.

— Это нетрудно, если я забуду про бомбу.

— Мы должны выглядеть естественно. Ты клиент, а я — девушка из бара. Или будет плохо. Аксель наблюдает за нами.

— Что это за Аксель?

— Наемный убийца, который сидит у выхода. Он выполняет все грязные поручения Монтаржи.

Мы повернулись в танце, и я оказался лицом к Акселю Буртору и увидел, что он смотрит на меня так, словно снимает мерку для деревянного костюма.

Монтаржи возвратился к эстраде, потом пересек зал, направляясь к Акселю. Оркестр продолжил тянуть сладкую, как ликер, мелодию. Аксель и Монтаржи начали о чем-то шептаться, и я почувствовал себя неуютно. Этому способствовало и то, что Барбара-Адриана стала потихоньку подталкивать меня к ним.

— Послушай, красавица, где бы мы могли побеседовать подальше от этих двух обезьян?

— Приходи утром ко мне домой.

— Нет, нет. Я хочу сейчас. Сегодня ночью.

— Это невозможно. Сегодня ночью невозможно.

— Послушай... Я не могу успокоиться с тех пор, как ты не явилась на свидание в «Монрепо». Там было так весело. Я хочу сегодня же ночью.

— Нет, дорогой. Этой ночью мы не можем увидеться. Но утром, ровно в десять, я тебя жду.

Прижавшись своей щекой к моей, она прошептала:

— Улица Кремлин, четырнадцать.

И рассмеялась, откинув голову назад, как если бы ее рассмешила шутка. И добавила, улыбаясь уже профессионально:

— Я буду очень хорошей, обещаю. Только никому ничего не говори, особенно полицейским.

— Что ты подразумеваешь под «очень хорошей»? Тогда она многозначительно улыбнулась.

— Ты же знаешь, глупыш! У меня такая хорошенькая уютная квартирка с зеркалами, интимным светом и все такое прочее...

— Но помни! Я очень темпераментный. Разве это не ты говорила о моей страсти?

Она нервно рассмеялась. И повторила:

— Ровно в десять.

Я проводил ее до столика. А за нашим Соланж ждала меня с недовольным лицом.

— Это Барбара, — сказал я. — Только, пожалуйста, не надо сердиться. Утром ровно в десять часов она расскажет мне всю правду.

— А почему не сейчас?

— Она не хочет это делать на глазах Монтаржи и этого орангутанга Акселя. Но не будем испытывать судьбу. Пойдем отсюда.

Мы без каких-либо препятствий ушли. За нами не было слежки.

Я провалился в тяжелый сон и вдруг пробудился среди ночи в холодном поту. Мне вспомнилось то недавнее кошмарное видение. Я снова находился в комнате с зарешеченными окнами. Напротив сидела Барбара-Адриана и орангутанг Аксель. За моей спиной раздавался шипящий голос. И ничего больше. Я спасался от Барбары-Адрианы, которая сжимала в руке нейлоновый чулок, набитый песком.

Я снова заснул. И, как показалось, через мгновение прозвонил будильник.

Без десяти десять моя машина затормозила недалеко от дома номер четырнадцать по улице Кремлин. Я подошел и возле подъезда увидел табличку, на которой было написано, что здесь живет Адриана Прево. Я нажал на кнопку звонка, но мне не открыли. Наверное, ночные бабочки утром очень крепко спят. Я вставил в замок специальную пластинку, которой пользовался как отмычкой. Войдя, достал свой «маузер» и приблизился к приоткрытой двери, которая вела направо в спальню. В каком виде Адриана Прево по прозвищу Барбара ожидает меня? Оказалось, что в самом плохом.

Она лежала на спине, нейлоновый чулок сжимал ее шею. Ее лицо и тело покрывали страшные кровоподтеки. Я положил руку ей на лоб и ощутил, что он холодный как лед. Девушка была мертва уже несколько часов. Ни в спальне, ни во всей квартире не было ничего, что бы указывало на борьбу. Тот, кто убил Адриану, вошел или вместе с ней, или воспользовался своим ключом.

Я поехал в свой офис. Как ни в чем не бывало уселся за стол и начал разбирать корреспонденцию. Потом отдал несколько распоряжений, в общем работал, как всегда.

В два часа ко мне ввалился очень взволнованный Гастон Фромбел.

— Я раскрыл нечто очень важное! Если вас похитила банда преступников, не думаете ли вы, что их направлял кто-нибудь из нашей конторы?

— Я не такой уж идиот, Гастон. Конечно, я думал об этом.

— Вы ведь знаете, что муж Лины Ламберт находится в Канаде. Но известно ли вам, что он сейчас в тюрьме по обвинению во взломе сейфа?

— Этого как раз я не знал, Гастон.

— Он получил три года и отбывает свой срок в тюрьме в провинции Онтарио. А за несколько дней до вашего исчезновения Лина ужинала в ресторане со знаменитым взломщиком Умберто Кохином!

— Умберто в тюрьме.

— Его арестовали через три дня после того, как он встречался с Линой.

— Откуда вам это известно?

— Вчера вечером я начал следить за секретаршей мсье Феликса. Она живет у своих родственников в Жантиле. Я поджидал ее в кафе напротив. Но вместо нее вышел знакомый мне ее кузен и отправился в то же кафе. Он, казалось, был чем-то очень раздражен. Мы поболтали с ним о политике, футболе, лошадях, и я спросил, почему у него такое плохое настроение.

Воодушевленный своим детективным хобби Гастон доверительно понизил голос и, подражая кузену Лины, начал говорить:

— "Во всем виновата эта девушка, что живет с нами. Она племянница моей жены. Я не выношу ее. Ее муж сидит в тюрьме. Он взломщик, известный на всю Канаду. А эта девица еще меня запугивает! В моем доме распоряжаюсь я! С меня довольно!"

Снова заговорив своим натуральным голосом, Гастон продолжал пересказывать диалог:

— Вы абсолютно правы, мсье, — сказал я. — Помимо того, что она жена преступника, она жена просто глупого преступника, раз он попался.

Фромбел снова заговорил голосом родственника секретарши моего компаньона:

— "Верно. Но ей мало того, что она недовольна своим мужем. Сейчас она, наверное, затевает настоящее преступление. Предыдущим вечером я встретил ее в ресторане, как вы думаете с кем? С самим Кохином! Да, да, с Кохином! Вы не знаете, кто это? Мой друг, его имя не сходит со страниц газет. Через два дня после того, как он ужинал с Линой, этот Кохин был арестован полицией за взлом сейфа!"

Я восхищенно посмотрел на Гастона.

— Бесподобно, старик! Это уже кое о чем говорит. Мне надо срочно побеседовать с Линой. Ничего ей, пожалуйста, не говорите. Спасибо.

Гастон Фомбел удалился очень довольный собой. Я уже собрался позвать Лину, не подумал, что кабинет не самое удачное место для подобного разговора. Кроме того, я не хотел зря встревожить моего компаньона.

Я подошел к окну и стал смотреть на дом номер девяносто. «Ситроена» у двери не было, а меня жгло неудержимое желание еще раз осмотреть пустую мастерскую. Не снял же ее Монтаржи просто из прихоти.

Я снова, так, чтобы меня не заметили, пробрался в это помещение. Все было без перемен, но ощущение беспокойства не проходило. Машинально я подошел к шкафу и открыл его. На этот раз он оказался не пустым. В самом дальнем углу стоял прислоненный карабин двадцать второго калибра. Почти бесшумный, с очень большой дальнобойностью, оптическим прицелом. Я, как загипнотизированный, застыл на несколько секунд, сжимая оружие. Оно было прекрасным, очень легким и достаточно портативным, чтобы его можно было спрятать под пальто. Достал обойму. В ней было восемнадцать патронов. Точное оружие... Я поставил его на место и подошел к большому окну. Из него можно было выйти на крышу. Я открыл окно и осторожно ступил на черепицу. Ребристые подошвы моих ботинок были очень удобны для таких упражнений в городском альпинизме. Предрасположение к эквилибристике я, наверное, унаследовал у своего отца, который был кровельщиком. Но с годами он утратил свою былую ловкость и однажды соскользнул с крыши и долго висел на водосточной трубе, пока его не сняли. Он замерз, схватил воспаление легких и безвременно скончался.

На ребре крыши я задержался, ухватился за дымовую трубу и посмотрел на улицу. Отсюда ясно проглядывался вход в мой офис. Изо всех сил я сжал трубу. У меня была привычка покидать кабинет ровно в половине шестого, о чем уже несомненно знали Монтаржи и Аксель. Как только они увидят меня, то изрешетят пулями. С такого расстояния Аксель не сможет промахнуться. Я внимательно изучил крышу. Как будет убегать Аксель? Конечно, через крышу. По пожарной лестнице он спустится во двор и дальше выйдет на параллельную улицу. Все было ясно.

Я соскользнул по скату на маленький парапет, окаймленный водосточными трубами — путь был свободен. Потом пробрался в комнату и закрыл окно.

Вымыв руки, я вернулся в свой кабинет, устроился в кресле около окна и с тоской начал ждать. К счастью, визитеров не было.

Зажегся свет в зданиях вокруг. Легкий туман стелился почти по земле. Я сидел и ждал, пытаясь собрать воедино мои скудные воспоминания о трехнедельном отсутствии.

Подвал, зарешеченное окно, человек с шелестящим голосом, похожим на шипение змеи. Лица Барбары-Адрианы, Акселя и Монтаржи. И голос Соланж, если, конечно, это был ее голос, говорящий мне, что она в опасности. Домик, похожий на небольшой замок, с башенкой между высоких деревьев. Эта инфернальная песенка «В первый раз...» Все это смешалось в моем ограбленном мозгу, не давая никаких положительных результатов.

Я повторил стихи, процитированные Мишелем, и достал рисунок, на котором была изображена черная девушка. Все напрасно. Было бесполезно напрягать память. Если она вернется ко мне, то не сегодня. Надо было терпеливо ждать.

Черный автомобиль прибыл ровно в десять минут шестого, из машины вышел Аксель Буртор. Он уже переходил улицу, когда я выскочил из офиса и поспешил в подъезд дома номер девяносто.

Я поднимался по лестнице ступенька за ступенькой. Мне хотелось встретиться с этой обезьяной уже на крыше. Дверь мастерской сразу открылась. Помещение было погружено в темноту, карабин извлечен из шкафа, а стеклянная створка окна открыта. Аксель Буртор находился в нескольких метрах от меня, его гориллоподобный силуэт четко вырисовывался на фоне неба, усеянного звездами. Я был восхищен, как умело он добирался до трубы. Он ловко ступал между черепиц с карабином подмышкой. Секундой позже он взгромоздился верхом на закругленную кромку окончания крыши и оперся о трубу. Аксель Буртор вытянулся, только ногами опираясь на одну из железных ступенек пожарной лестницы. Его голова и плечи выглядывали из-за грани крыши. Он направил карабин в сторону моего офиса. Я никогда бы не решился потягаться силами с Акселем на твердой почве, но сейчас сама земля благословляла меня. Я поднялся повыше по черепицам, вытащил «маузер» и направился к трубе. Я находился в двух метрах от Акселя, когда он обернулся и увидел меня.

Он стал таким же неподвижным, как труба. Его глаза увеличились и в уголке рта показались редкие зубы. Он легко повернулся, направил карабин мне в голову и нажал на курок. Раздался щелчок, и лицо его свирепо исказилось. Дело в том, что мне двумя часами раньше пришла мысль опустошить его обойму. Я вздохнул с облегчением.

— Он не заряжен, Аксель, пули у меня.

Я показал ему «маузер». На благоразумном расстоянии. Аксель не двигался и не говорил ни слова. Он словно приклеился к черепицам, опираясь одной ногой на металлическую ступеньку.

— А сейчас хорошенько открой свои гляделки, шимпанзе. Если ты четко не ответишь на мои вопросы, первая пуля будет в одной из твоих ног. Тебе будет очень больно.

Голос Акселя Буртора был чем-то средним между грохотом катка для укладки асфальта и ревом зверей в джунглях. Он начал с того, что наверху слишком холодно.

— За что ты задушил Адриану?

— Она была готова раззвонить все кому угодно.

— Ты так же убрал и Брессона, не так ли?

— Я даже и не прикасался к Брессону.

— Кто же тогда?

— Ну и хитрец же ты, как я погляжу. Выясняй сам.

— Я это и делаю. Что это за тип с осипшим голосом, который так мучил меня?

— Верное определение. До этого ты тоже допытывайся сам.

— Не зли меня, Аксель! Свинья! Ведь очень просто нажать курок!

Его физиономия очень бы подошла для музея ужасов. И эта образина оставалась спокойной. Несмотря ни на что, он продолжал отряхиваться и презрительно сплевывать на крышу.

— Если ты меня пристрелишь, то останешься с носом, так и не узнав, что с тобой произошло. Успокойся, подонок. Посмотри на меня — видишь, я абсолютно расслаблен.

И на самом деле, он был совершенно спокоен. Но в следующий момент он уже таким не был. Аксель резко дернулся, и, прежде чем я успел что-то предпринять и нажать на курок, его карабин полетел мне в голову. Я машинально поднял локоть. Приклад ударил меня в запястье, и мой револьвер выпал. «Маузер» соскользнул по черепицам и уперся в парапет недалеко от пожарной лестницы. Оружие осталось лежать вне всякой досягаемости. Я услышал дикий торжествующий рев.

— Сейчас тебе будет хорошо, гад! Сейчас, погоди! Люди твоей породы молятся перед там, как протянуть ноги. Молись!

Он, как всадник, сидел верхом на ребре крыши. Нас разделяло расстояние метра в четыре. Моя правая кисть нестерпимо болела от удара. Сердце учащенно билось, я настороженно следил за следующим движением противника. Глаза Акселя были красными от прилива крови. Без сомнения, ему нравилась работа убийцы по найму. Он приближался, не сводя с меня глаз. Я вцепился в кусок черепицы и начал изо всех сил отрывать ее. Когда черепица обломилась, руки Акселя уже были в метре от меня. Я бросил тяжелый обломок ему в лицо, если, конечно, эту морду можно было назвать лицом. Кусок черепицы со свистом полетел в Акселя, и это все-таки убило его...

Аксель отклонился в сторону, чтобы увернуться, и потерял равновесие, не смог удержаться и покатился по крыше вниз. Его руки лихорадочно пытались хоть за что-нибудь уцепиться. Он, наверное, думал, что парапет выдержит его, но оказался слишком тяжел и в падении успел развить скорость. На мгновение он задержался, лежа на спине поперек стока для дождевой воды. Его тело балансировало на нем, как весы, а потом я остался на крыше один. Раздался его отчаянный вопль, прежде чем он превратился в ничто. Наступила тишина. Внизу, на улице, раздались крики ужаса, визжание тормозов и неясные голоса свидетелей.

Осторожно пройдя по скату, я достиг пожарной лестницы. Там подобрал свой «маузер», спустился по лестнице в грязный двор, заставленный мусорными баками.

Переведя дыхание, я вышел на улицу Гюнемера. Там, как я и ожидал, стоял черный «ситроен». Уже спустились сумерки. Я уверенно открыл дверцу и сел в машину.

Дени Монтаржи сжимал руль, мотор был уже заведен. Розоватый свет приборного щитка отражался на мерзком лице бандита. Я ткнул дуло «маузера» ему между ребер, потом нажал еще сильнее.

— Поехали.

По правде сказать, он очень удивился. У него отвисла нижняя челюсть и веки нервно задергались.

— Кто... Кто вы такой?

— Спроси лучше у Акселя.

— А где... Аксель?

— Он нырнул.

— Он мертв?

— Думаю, можно умереть, если нырнуть с высоты двадцати пяти метров на асфальт. Сомневаюсь, чтобы Аксель заранее приготовился к этому прощальному прыжку. Поехали!

«Ситроен» рванулся вперед. Я был очень зол и не убирал оружие.

— Поехали в твою «Зеленую обезьяну». И не вздумай шутить!

Я посмотрел на приборную панель, порылся в «бардачке». Они были мне безусловно знакомы. Значит, не в первый раз я путешествовал в этой проклятой машине. Но все говорило о том, что и не в последний.

Монтаржи вел машину осторожно, его пальцы судорожно цеплялись за руль. Его и без того бледное лицо было сейчас, как гипс. Губы тихо шевелились. Но не для молитвы.

— Расслабься немного, — посоветовал я. — А то у тебя еще случится инфаркт или отравишься собственным ядом.

— Я хотел бы знать, что произошло с Акселем.

— Он разбился о тротуар в центре улицы Дантона. Не спеши. Обо всех деталях ты прочтешь в газетах.

— Зачем мы едем в мое заведение?

— Хочу, чтобы ты познакомил меня со своими погребами.

— Для чего?

— Чтобы посмотреть, знаю ли я их.

— Тебя никогда у меня не было.

Я уже знал наверняка, что ни у него, ни у Акселя не было сиплого голоса.

— У тебя что, плохо с памятью? — осведомился Монтаржи.

— Пока я только хочу вспомнить свое заточение. Я был у тебя. Но когда?

— Выясняй сам.

— Слушай ... Вот из-за таких ответов твой парень и пострадал. Кто убил Брессона?

— Ты.

Он искоса посмотрел на меня, следя, какой эффект произвели его слова. Я крепче сжал рукоять «маузера». Внимательно смотря вперед, Дени продолжал:

— Это чистейшая правда. Мы пытались помешать, но ты ударил его раньше, чем мы смогли тебя удержать. Если бы ты не забыл об этом, давно бы разговаривал с полицией.

— Это ты все выдумал, чтобы я не ехал к тебе.

— Ты зарезал Брессона. Клянусь.

Он затормозил довольно резко. Мы приехали в «Зеленую обезьяну». Откинувшись на сиденье, Дени Монтаржи заявил:

— Мое заведение не открывается до половины девятого.

— У тебя что, нет ключа? Давай двигай, подонок! Иди и не рыпайся, я как будто твой родственник.

Мне была неприятна роль наемного убийцы из преступной шайки, но при помощи кино и телевидения я кое-как вжился в нее.

Мой гнев к Монтаржи утих. Теперь я больше думал о какой-нибудь возможной ловушке. Я захлопнул дверь машины, спустился на три ступеньки к порогу кабаре и вежливо пропустил Монтаржи вперед, уступая ему дорогу.

— Только после вас, мсье. Я же твой клиент, Дени. Мы вошли и зажгли свет. Он закрыл за нами дверь.

— Пошли к тебе в кабинет, побеседуем.

Мы очутились в небольшой комнатке, которую занимали стол, два кресла, диван и вделанный в стену сейф. Я усадил Монтаржи за стол, а сам устроился в кресле напротив. Он протянул руку к сейфу. Я прищелкнул языком.

— Руки на стол, чтобы я видел!

— Я только хотел закурить...

— Потерпишь, это полезно для твоего здоровья. У нас будет длинный разговор, Дени. Ты расскажешь мне, зачем вы меня похитили. Если будешь темнить или врать, я не замедлю выстрелить.

— И в результате станешь убийцей... Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Немного, но я все восстановлю в памяти, а ты мне все истолкуешь. Ты меня поправишь, если я ошибусь.

— Мне даже немного смешно.

— Смеется тот, кто смеется последним. Ну ладно, к делу. Три недели я находился без памяти. Что-то со мной произошло между «Западным банком» и рестораном «Роксана». Вероятно, твоя и Акселя работа. Вы заперли меня здесь, в подвале с зарешеченным окном.

— С чего ты это взял?

— Песня. Она пробуравила мне все мозги. «В первый раз...» Я ее до этого не знал. Вы держали меня здесь, а между тем моя невеста обратилась к сыщику, чтобы он разыскал меня. К этому Брессону. Не знаю, как он отыскал меня, но это факт. Он попытался оказать мне помощь, это застало вас врасплох, и вы решили, что он узнал слишком много, чтобы оставлять его в живых. Ну, все правильно?

— Говори, говори... Продолжай. Я весь внимание.

— Вы привезли Брессона без сознания в безлюдный двор в Денфере и зарезали там кинжалом. Через несколько дней вы привезли туда и меня. К счастью, перед тем как вы уже собирались расправиться со мной, появились ребятишки, и вы были вынуждены поспешно бежать.

Сейчас он меня слушал уже с большим вниманием.

— Вы были очень встревожены, потому что боялись, что я смогу рассказать о своих злоключениях в полиции. Вы попросили Адриану Прево позвонить мне домой удостовериться в моем возвращении. Она назвалась некой Барбарой и попыталась внушить мне, что я побывал в любовном приключении. Конечно, эта идея пришла в голову тебе, свинья. Монтаржи гаденько рассмеялся.

— Той же ночью ты и Аксель попытались проникнуть ко мне домой, чтобы покончить со мной, но вам помешала сигнализация. Тогда вы придумали другую вещь. Это ты подложил бомбу?

— Аксель.

— Вечером Адриана обещала мне все рассказать. Ты уже знаешь, что я обнаружил у нее в квартире?

— Это тоже Аксель.

— Посланный тобой. И я уверен, человек, который ждал ее тем вечером, был ты. Поэтому она и назначила мне встречу на утро.

— Она могла говорить с тобой, с другим, с кем угодно. Она уже тогда впала в панику.

— Ну, признайся теперь, что все это не пустые домыслы и не выдумка.

— Да, но тебя никто здесь не запирал и Брессона убил ты.

— Ложь. Я не способен убить человека.

— Значит, Аксель покончил с собой?

— Это была вынужденная оборона.

— Тогда не уберешь ли ты этот пистолет?

— Нет, чтобы тебе не взбрела в голову какая-нибудь глупость. Это предосторожность с моей стороны. Хочешь проверить?

— Я бы хотел, но не осмелюсь.

— Это говорит о том, что у тебя есть мозги. И докажи мне это, ответив на мои вопросы. Кто вам сказал, где я буду находиться в тот день, первого ноября? Как вы меня лишили памяти? Что это за чертов тип с осипшим голосом? И что вы меня заставили сделать, когда я находился в ваших руках?

— Я вижу, что ты хочешь знать все, парень.

— Вот именно. И будет лучше, если ты скажешь правду? Если, конечно, еще хочешь остаться в живых, а не занять очередь за своим другом Акселем у двери в ад.

Я увидел вспышку в глазах Монтаржи и в это время услышал осипший голос:

— Те, кто задают слишком много вопросов, как правило, плохо кончают.

Голос прозвучал за моей спиной, когда я уже погружался в темноту...

Раздался грохот, и мир передо мной распался. Опять началась моя жизнь во мраке страдания. Я почувствовал себя распростертым на полу. С трудом открыв глаза, я сел и сжал голову руками. Понемногу припомнил свою беседу с Монтаржи. Потом был осипший голос за спиной и страшный удар.