Козыри судьбы

I

Нет хуже, чем ждать и догонять, ну а ждать, когда кто-то придет и тебя прихлопнет, — все равно что терпеть занозу в заднице. Но наступает тридцатое апреля[1], и никуда ты уже не денешься, потому что так бывало всегда. Чтобы до этого допереть, мне потребовалось не год и не два, но теперь я знаю дату. Раньше я всегда заматывался с делами и не успевал хоть что-то предпринять заранее. Но теперь с работой покончено. И то, что сегодня должно случиться, — единственное, из-за чего я еще не уехал. Я чувствовал, что просто обязан найти ответ до отъезда.

Я выбрался из постели, прошел в ванную, принял душ, почистил зубы, в общем, все как всегда. Вру, не все — сегодня обошлось без бритья: я снова был в бороде. В этот раз я не слишком душил накатившую ниоткуда тревогу, не то что три года назад таким же апрельским утром, когда, проснувшись с головной болью, еще не понимая зачем, я распахнул окно, а после, выйдя из спальни, обнаружил, что кухня полна газа: до отказа вывернутые горелки, и ничего похожего на огонь. Или ровно через год после этого — я жил тогда на другой квартире, и утром, еще даже не рассвело, меня поднял слабый запах дыма: оказывается, в доме начался пожар. Но привычка привычкой, а от лампочек я все-таки держался подальше и, если нужен был свет, не давил на выключатели, как обычно, а включал их легким щелчком: черт знает, а вдруг они наполнены какой-нибудь взрывоопасной дрянью. К счастью, ничего такого не произошло.

Обычно я ставлю время на кофеварке заранее. Но сегодня — случай особый: сегодня мне не хотелось кофе, который сварен не у меня на глазах. Я поставил свежую воду и, дожидаясь, когда она закипит, проверил на всякий случай вещи. Все более или менее ценное — одежда, книги, картины, часть инструментов, несколько сувениров и прочее в том же духе — было уложено в два средних размеров ящика. Ящики я запечатал. А смена одежды, свитер, чтиво — чтобы не слишком скучать в пути, пачка дорожных чеков — это пошло в рюкзак. По дороге я заброшу хозяину ключ, чтобы тот впустил грузчиков. И ящики переедут на склад.

На утренней пробежке сегодня придется поставить крест.

Пока я с чашкой в руке переходил от окна к окну и украдкой, чтобы не рисковать, заглядывал вниз на улицу и на дома напротив (в прошлом году кто-то пробовал достать меня из винтовки), я вспомнил, как это случилось со мной в первый раз, семь лет назад. Был ясный весенний полдень, я шел по улице — просто, без всякой цели, — когда летевший в мою сторону грузовик вдруг вывернул с дороги на тротуар и, подскочив на бордюре, едва не впечатал меня в кирпичную стену. Я чудом успел отпрыгнуть и откатиться в сторону. Водитель отдал концы, так и не придя в сознание. Вроде бы простая случайность — один из тех причудливых случаев, что время от времени бывают в жизни у каждого.

Но в тот же день через год, когда вечером, припозднившись, я шел домой от своей подружки, на меня накинулись трое — один с ножом, у двух других по куску трубы; могли бы, между прочим, для вежливости сперва попросить у меня бумажник.

То, что от них осталось, я сложил у дверей соседней лавки грамзаписи, и, хотя всю дорогу домой происшествие не выходило из головы, только на следующий день до меня наконец дошло: ведь была же годовщина прошлогодней истории с грузовиком. Но даже и тогда я списал все на странное совпадение. На следующий год бомба, пришедшая по почте и уничтожившая половину соседской квартиры, заставила меня призадуматься: а не приходится ли на этот сезон некая стохастическая деформация окружающей меня реальности. И события предыдущих лет превратили предположение в убеждение.

Итак, кто-то, раз в год пытаясь меня убить, получает от этого удовольствие. Попытка проваливается, дальше следует годовая пауза. Что может быть проще? Это выглядело почти игрой.

Но в этом году я тоже хотел сыграть. Главной трудностью было то, что он, она или оно, похоже, никогда не присутствовали при самом покушении, предпочитая оставаться в тени и используя всякие хитрости или же подставных лиц. Я буду называть эту личность Z (иногда взамен «змеи подколодной», а иногда вместо «засранца» в собственной своей космологии), потому что переменную X так затаскали, что просто уже не хочется связываться со всякими там затертыми криптонимами.

Я сполоснул чашку, кофейник и убрал их на полку. Потом взял сумку и сделал квартире ручкой. Мистера Муллигена у себя не было, а может, он еще не проснулся, так что, перед тем как выйти из дома и позавтракать в забегаловке по соседству, я бросил ключ в хозяйский почтовый ящик.

Машин на улице почти не было, а те, что были, вели себя вполне скромно. Я медленно шел, прислушиваясь и приглядываясь. Судя по приятному утру, день обещал быть славным. Я надеялся все быстро уладить и успеть еще им насладиться, когда покончу со своим делом.

До забегаловки я добрался без приключений. Занял место возле окна. Когда подошел официант, чтобы принять заказ, я увидел бредущую вдоль по улице знакомую фигуру. Это был Льюк Рейнар[2], бывший мой однокурсник, а до последнего времени — еще и приятель по работе: шесть футов ростом, рыжие волосы, довольно симпатичная рожа, несмотря на артистически сломанный нос, или, вернее, благодаря ему, с голосом и манерами торговца, каковым он, собственно говоря, и был.

Я постучал по стеклу, он заметил меня и, помахав рукой, свернул и вошел в заведение.

— Мерль, я так и думал. — Он подошел к столу, похлопал меня по плечу, сел и выхватил из моих рук меню.

— Я заходил к тебе, но ты уже убежал — вот я и подумал, а вдруг ты здесь?

Он опустил глаза и принялся изучать меню.

— С чего ты взял? — спросил я.

— Может быть, вы хотите подумать, что заказать, тогда я приду попозже, — предложил официант.

— Нет, — сказал Льюк и назаказывал сразу целую гору. Я скромно прибавил к его заказу свой. Затем он ответил на мое «с чего ты взял»:

— Потому что ты — человек привычки.

— Привычки? — переспросил я. — Вряд ли еще когда-нибудь я соберусь здесь поесть.

— Знаю, — ответил он, — но обычно — если напряг — ты всегда так поступал. Перед экзаменами… я же помню… или вообще — когда из-за чего-нибудь беспокоился.

Я хмыкнул. Вероятно, он прав, хотя раньше я ничего похожего не замечал. Я вертел пепельницу со штамповкой в виде головы единорога — уменьшенным вариантом такого же, только из цветного стекла в простенке возле дверей.

— Не могу сказать почему, — наконец объявил я. — А что, есть еще причина, которая заставляет тебя думать, будто меня что-то беспокоит?

— Я вспомнил твою паранойю по поводу тридцатого апреля из-за пары несчастных случаев.

— Если б только пары. Просто обо всех я тебе никогда не рассказывал.

— Значит, ты в это веришь?

— Да.

Он пожал плечами. Подошел официант и налил нам по чашке кофе.

— О’кей, — согласился наконец Льюк. — А сегодня? Было?

— Не было.

— Это плохо. Надеюсь, крыша у тебя от этого не поедет?

Я отхлебнул кофе.

— Без проблем.

— Хорошо. — Он перевел дыхание и потянулся. — Слушай, я вернулся в город только вчера…

— И как съездил? Удачно?

— Неплохо. Даже привез кое-какие заказы.

— Отлично.

— Ну… в общем… я был на работе — отмечался насчет прибытия, — и мне сказали, что ты уволился.

— Да. Еще месяц назад.

— Миллер пробовал до тебя дозвониться, но, похоже, твой телефон отключен. Он даже заходил пару раз, но тебя не было дома.

— Плохо дело.

— Он хочет, чтобы ты вернулся.

— Мне там больше делать нечего.

— Погоди. Сперва выслушай, что они хотят тебе предложить. Брэйди дали пинка под зад и спустили с лестницы. Ты теперь новый глава Проекта. Представляешь? Двадцатипроцентная надбавка к окладу. Вот это он и просил меня тебе передать.

Я равнодушно хмыкнул.

— Звучит неплохо. Но я уже сказал — с этим покончено.

— О-о! — Глаза Льюка блеснули; он понимающе улыбнулся. — Значит, тебе и правда что-то удалось подцепить. Он тоже, между прочим, интересовался. Ну, раз так, то о’кей. Но ты уж ему скажи, что тебе предложили эти ребята — это мне тоже тебе велено передать. Он попробует заплатить больше.

Я покачал головой.

— Думаю, ничего не получится. С этим кончено. Хватит. Возвращаться я не хочу. И вообще я не собираюсь больше ни на кого работать. Завязано. Вот где они уже у меня сидят, эти компьютеры.

— Но ты же действительно сечешь в этом деле будьте-нате. Что, хочешь преподавать?

— Нет.

— Ладно, ну его к бесу! Но ведь что-то делать ты собираешься? Слушай, а может, ты получил наследство?

— Хорошо бы. Нет, просто думаю немного попутешествовать. Я слишком долго сидел на месте.

Льюк допил кофе. Затем откинулся на спинку стула и, сложив руки на животе, чуть опустил глаза. Некоторое время он сидел молча. Потом:

— Ты сказал, покончено. С чем, я не понял? С работой, с этим городом или с чем-то еще?

— Извини, теперь я не понял.

— У тебя интересно получается исчезать… еще с колледжа, я же помню. Вдруг куда-то уходишь, а потом так же внезапно появляешься. И никогда толком об этом не говоришь. Похоже, ты живешь двойной жизнью. Я угадал? А?

— Не знаю, о чем ты.

Льюк улыбнулся.

— Знаешь, знаешь. — И, услышав молчание в ответ, добавил: — В общем, удачи… в чем бы там ни было.

Всегда ему не сиделось на месте, всегда ему что-то было необходимо делать, вот и сейчас — пока мы приканчивали вторую чашку, он нервно крутил на пальце кольцо с ключами, постукивая и побрякивая металлом и синим камешком на брелке. Прибыл завтрак, и какое-то время мы молча его поглощали.

Потом Льюк спросил:

— «Звездная вспышка» еще у тебя?

— Нет. Продал. До последнего фала, — ответил я. — Работа, ты ж понимаешь. Я был так занят, что плавать просто не было времени. А смотреть, как она стоит без дела, — не могу. Тяжко.

Льюк кивнул.

— Хреновато дело. Помнишь, в школе — как мы лихо проводили время под ее парусами. И потом. Вот бы по старой памяти еще разок выйти на ней.

— Да.

— Скажи, ты видел Джулию в последнее время?

— Нет, с тех пор как мы с ней разбежались — ни разу. Я думаю, она все еще с этим парнем, как его — Рик? А ты?

— Прошлым вечером.

— Как ее занесло?

Льюк пожал плечами.

— Она была в нашей компании… а потом нас раскидало кого куда.

— И как она?

— Такая же, как и раньше. Хорошенькая. О тебе спрашивала. Еще дала мне вот это, просила передать тебе.

Он вытащил из-под куртки конверт и протянул мне. Конверт был запечатан, на нем значилось мое имя, написанное рукой Джулии. Я разорвал конверт и прочел:

«Мерль,

я ошибалась. Я знаю, кто ты такой, и становится опасно. Мне необходимо тебя увидеть. У меня есть кое-что, что нужно тебе. Это очень важно. Пожалуйста, позвони или зайди как только сможешь.

Люблю,

Джулия».

— Спасибо. — Я раскрыл рюкзак и положил письмо под клапан.

Я не знал, что и думать, слишком все было туманно. В высшей степени. Но надо было с этим что-то решить — потом. Джулия мне все еще нравилась — больше, чем хотелось об этом думать. Но вот хочу ли я ее видеть опять — в этом я не был уверен. Интересно, что она имела в виду, когда уведомляла, что знает, кто я такой?

Я выбросил ее на время из головы. Сидел смотрел, как по улице пробегают машины, пил кофе и вспоминал, как впервые встретил Льюка в Фехтовальном клубе в наш выпускной год. Он был тогда невероятно хорош.

— Все еще фехтуешь? — спросил я.

— Бывает. А ты?

— Временами.

— А кто лучше, так мы с тобой и не выяснили.

— Сейчас некогда, — сказал я.

Льюк усмехнулся и пару раз сделал выпад ножом в мою сторону.

— Да, пожалуй. Когда едешь?

— Думаю, завтра. Разгребу кое-какие дела — и двину.

— И куда?

— Не знаю, куда-нибудь. Еще не решил.

— Ты точно свихнулся.

— Обычно это называется Wanderjahr[3]. Не успел в свое время, теперь хочу наверстать.

— Звучит и правда красиво. Может, как-нибудь я тоже попробую.

— Все может быть. Хотя я думал, что свой ты использовал по частям.

— Ты про что?

— Я здесь не единственный, кто пропадает надолго.

— А, это. — Льюк отмахнулся. — Это бизнес, а не удовольствие. Пришлось заключить несколько сделок, чтобы оплатить счета. Собираешься навестить своих?

Странно — почему он об этом спрашивает? Ни один из нас никогда раньше не заговаривал о родителях, только в самых общих чертах.

— Не думаю, — сказал я. — А твои-то как?

Перехватив мой взгляд, он удерживал его какое-то время, застывшая на лице улыбка стала чуточку шире.

— Трудно сказать. Как-то не созванивались.

Я улыбнулся тоже.

— Знакомое чувство.

Мы справились наконец с едой и выпили наш прощальный кофе.

— Так ты не поговоришь с Миллером? — спросил Льюк.

— Нет.

Он снова пожал плечами. Официант принес чек, и Льюк взял его первым.

— За мой счет, — сказал он. — В конце концов, кто из нас работает?

— Спасибо. С меня ужин. Где ты остановился?

— Сейчас. — Он потянулся к карману, достал картонку со спичками и кинул мне. — Вот. Мотель «Нью-Лайн».

— Скажем, я зайду где-то в шесть?

— О’кей.

Он расплатился, мы вышли на улицу и расстались.

— Увидимся, — сказал он.

— Ага.

Пока, Льюк Рейнар, пока. Странный ты человек. Мы знали друг друга почти восемь лет. Весело проводили время. Соревновались кое в каких видах спорта. Бывало, чуть ли не каждый день бегали вместе трусцой. Оба были в одной команде. Назначали порой свидания одним и тем же девчонкам. И вот прошло время — и снова меня мучает вопрос: кто же на самом деле этот сильный, смышленый, скрытный, так похожий на меня человек. Между нами явно была какая-то связь, но какая — я так до конца и не понимал.

Я отправился на стоянку возле своего дома и, прежде чем швырнуть вещи в машину и завести двигатель, проверил под капотом и днищем. Ехал я медленно, провожая долгими взглядами все, что когда-то было свежо и ново — давно, восемь лет назад, — и всему говоря «прощай». За последнюю неделю я сказал это уже всем людям, кто хоть что-то для меня значил. Всем, кроме Джулии.

Я чувствовал, что все откладываю это прощание: всегда мешали какие-нибудь дела. Нет, сейчас или вообще никогда, тем более — появился повод. Я заехал на стоянку у магазина и заметил телефон-автомат, но, когда набрал ее номер, ответа не получил. Я подумал, что она, должно быть, снова работает полную смену с утра, но с таким же успехом можно было предположить, что она принимает душ или ушла за покупками. Я решил сам съездить и посмотреть. Тем более это близко. И что бы она обо мне ни думала, это будет хороший предлог, чтобы увидеть ее в последний раз.

Несколько минут я кружил по окрестным улицам, прежде чем заметил площадку, где можно было припарковаться. Поставив и заперев машину, я вернулся на угол и повернул направо. День стал чуть-чуть теплее. Где-то надрывались собаки.

Я прошагал по кварталу к большому викторианскому дому[4], что когда-то переделали в многоквартирный. С того места, где я стоял, окон Джулии видно не было. Она жила на последнем этаже, и окно выходило на противоположную сторону. Пока я шел по дорожке к дому, я пытался не дать воли воспоминаниям, но попробуй их удержи. Мысли о времени, проведенном вместе, нахлынули на меня вновь и потянули за собой забытые было чувства. Я остановился. Глупо было сюда приходить. Глупо волноваться о том, без чего ты вполне мог обходиться. И все-таки…

Дьявольщина! Я хотел увидеть ее еще раз. И назад поворачивать не намерен. Я одолел ступени и прошел через главный вход. Дверь с треском хлопнула.

Та же самая парадная. Та же фиалка в горшке — усталая, как и прежде; та же пыль — на листьях, на шкафчике перед зеркалом в позолоченной раме; сколько раз отражало оно наши объятия, и всегда чуть-чуть искаженно. Зарябило мое отражение, когда я проходил мимо.

Я поднялся по лестнице, устланной зеленым ковром. Где-то завыла собака.

Первая площадка не изменилась. Я прошел по короткому коридору, мимо полинялых гравюр и помнящего седую древность стола, повернул и стал взбираться по второй лестнице. На половине пролета я услышал сверху царапанье и странный какой-то звук — будто по паркетному полу прокатилась бутылка или ваза. И вновь, кроме тишины, ничего, только изредка задувал сквозняк где-то со стороны карнизов. Внутри заныло от смутного предчувствия, и я прибавил шагу. На верхней площадке я остановился, прислушался — все как будто было в порядке, но, сделав очередной вдох, я почувствовал необычный запах. Что это могло быть — пот, плесень, или пахло влажной землей? Единственное, в чем я не сомневался, что это органика.

Тогда я приблизился к двери Джулии и выждал пару секунд. Запах здесь как будто бы стал сильнее, но никаких новых звуков я не услышал.

Я тихонько поскреб по темному дереву. Мгновение мне казалось, что внутри кто-то возится, но только мгновение. Я постучал еще.

— Джулия? — позвал я. — Это я — Мерль.

Ничего. Я постучал громче.

За дверью что-то с грохотом повалилось. Я дернул. Заперто.

Тогда, рванув изо всех сил, я выдрал ручку и всю дверную механику с потрохами. И тут же отодвинулся влево, за край двери со стороны петель и за косяк. Протянул левую руку и — кончиками пальцев, легонько — надавил на дверную панель.

Когда дверь приоткрылась на несколько дюймов, я замер. За порогом все было тихо, а в щели между дверью и косяком был виден лишь участок стены, кусок пола с узкими акварельными бликами, краешек красной софы и зеленый ковер. Я толкнул дверь еще. Все то же самое, только лучше видно. И запах сильнее.

Я сделал полшага вправо и плавным усилием надавил на дверь.

Ничегоничегоничего…

Потом я увидел ее и отдернул руку. Она была там. Лежала поперек комнаты. Вся в крови…

Кровь была на полу, на ковре, а у ближнего угла слева — сплошь одно кровавое месиво. Мебель вся вверх ногами, разодранные подушки…

Я сдержался и не бросился вперед сразу.

Я сделал медленный шаг, второй, мои чувства были настороже. Перешагнул порог. В комнате — ничего. Никого. Фракир туго стянула мое запястье. Наверно, мне надо было что-то сказать, но крыша у меня в тот момент съехала совсем.

Я подошел и стал возле нее на колени. Меня замутило. От дверей не было видно, что не хватало половины лица и правой руки. Она не дышала, и ее сонная артерия была неподвижна. Персикового цвета халат на ней был разорван и окровавлен; шею охватывала голубая нить ожерелья. Кровь, что попала за край ковра, была размазана по паркету. Отпечатки следов были не человеческие, явно здесь побывала какая-то большая, хорошо откормленная, длиннотелая тварь, к тому же трехпалая и с когтями.

Сквозняк, — отметил я уголком сознания: тянуло из спальни, что была за моей спиной, из открытой двери, — вдруг ослабел, запах, наоборот, усилился. Опять бешено запульсировало на запястье. Хотя сзади не доносилось ни звука. Стояла абсолютная тишина, но я знал, что тварь там.

С колен я перекатился на корточки, на ходу развернулся…

На меня смотрела страшных размеров пасть, набитая нехилых размеров зубами; их окружала кровавая оторочка губ. Все это принадлежало собакоподобной твари, весу в которой было несколько сотен фунтов, не меньше; тело ее покрывала грубая, словно заплесневелая желтоватая шерсть. Уши больше походили на колонию грибка. А широко распахнутые желто-оранжевые глаза обещали похороны.

Нисколько не сомневаясь в ее намерениях, я швырнул в нее дверной ручкой, которую все это время, оказывается, не выпускал из рук. Она шарахнула тварь по костяному гребню над левым глазом, но та, по-моему, даже и не почувствовала. Все так же без единого звука тварь прыгнула на меня.

И не было даже секунды перемолвиться словом с Фракир…

Люди, работающие на бойне, знают, что на лбу у животных существует такая точка, которую можно найти, мысленно проведя две линии: одну — от правого уха к левому глазу и другую — наоборот, от левого уха к правому глазу. Смертоносный удар наносится на дюйм-два выше точки пересечения линий получившегося креста. Меня этому научил дядя. Хотя на бойне он никогда не работал. Просто знал, как убивать.

Так что, когда тварь прыгнула, я кувыркнулся вперед и в сторону и нанес хороший удар в то самое место. Но эта скотина оказалась подвижней, чем я рассчитывал, и когда ее достал мой кулак, она уже отпрянула. Ее шейные мышцы погасили силу удара.

Правда, впервые за это время она подала голос — взвизгнула. Помотав головой, зверюга довольно шустро сделала разворот и снова кинулась на меня. Теперь из ее груди вылетал глухой раскатистый рык, а прыжок был уже высоким. Я знал, что увернуться от нее у меня не получится.

Но дядя успел меня научить, как хватать собаку за складки на шее — с боков и под челюстями. Для большой собаки нужна хорошая хватка, хватать нужно как следует и наверняка. Но в эту секунду особого выбора у меня не было. Если я попробую пнуть ее и промажу, зверюга как пить дать оттяпает мне ногу.

Когда мы сошлись вплотную, руки мои, как змеи, рванулись вперед и вверх, и я кинулся к ней в объятия. Я был уверен, что тварь намного тяжелее меня, и мне пришлось хорошенько просчитать момент сил.

Я уж было совсем подумал, что останусь без пальцев или даже без кисти, но, к счастью, угадал ниже челюсти, ухватил зверюгу за складки и крепко сжал. Я продолжал держать руки вытянутыми и напрягся, наклонившись вперед. Меня тряхнуло от мощи ее броска, но хватка моя не ослабла, и я погасил удар.

Пока я слушал ее рычание и разглядывал слюнявую пасть — она была где-то в футе от моего лица, — неожиданно до меня дошло, что все, что я до этого делал, делалось почти бессознательно. Ведь собаку можно ударить башкой обо что-то твердое, что будет под рукой: сонные артерии у них так глубоко запрятаны, что полагаться на прямое давление, чтобы вывести тварь из строя, — затея слишком опасная. Зверина была сильна, и пальцы у меня уже стали соскальзывать от яростных ее изворотов. А еще, пока я старался удержать ее пасть подальше от своего лица и одновременно продолжал задирать ее вверх, пришла и другая мысль: если тварь встанет на задние лапы и вытянется, то, пожалуй, будет выше меня. Я мог бы попробовать пнуть ее в мягкое брюхо, но тогда, вероятно, мне не удастся удержать равновесие, а заодно и ослабнет хватка, и пах мой будет открыт для ее зубов.

Но тварь выскользнула из моей левой руки, и у меня не было больше выбора, кроме как помочь себе правой или потерять ее навсегда. Так что я изо всех сил оттолкнул чудище от себя и вновь отступил назад. Я искал оружие, любое оружие, но под рукой, как назло, не было ничего подходящего.

Она бросилась снова, нацелившись на мою глотку, но двигалась слишком быстро и высоко, чтобы я исхитрился еще раз попасть ей в голову. Я вообще не успевал убраться с ее дороги.

Передние лапы твари были на уровне моей грудной клетки, и я надеялся, что мой дядя был прав и на этот счет, когда я сжал их изо всех сил и, подныривая в развороте, упал на одно колено, одновременно опустив подбородок и отведя голову, чтобы избежать ее челюстей и защитить горло. Кости твари хрустнули и затрещали, когда я все это проделывал, а голова ее сразу же опустилась, чтобы атаковать мои запястья. Но я уже поднимался, отталкиваясь от нее и резко вставая.

Тварь перекатилась через спину, крутанулась и почти встала на лапы. Но когда когти ее царапнули пол, она издала что-то среднее между рычанием и всхлипом и завалилась вперед.

Я собрался было еще раз ударить ее по черепу, когда зверюга поднялась на ноги, двигаясь неожиданно резво, во всяком случае намного быстрее, чем я ожидал. Она тут же подняла правую переднюю лапу и удерживала теперь равновесие на трех остальных, по-прежнему зло рыча и не сводя с меня своего взгляда; с ее нижней челюсти стекала слюна. Я чуть-чуть сдвинулся влево, уверенный, что, несмотря ни на что, тварь бросится на меня еще раз, и согнулся, заняв позицию, которой меня никто не учил, — должны же, в конце концов, иногда посещать человека оригинальные мысли.

Теперь, когда тварь накинулась на меня, двигалась она уже медленнее. Пожалуй, я даже сумел бы прицелиться и двинуть ей по черепу. Хотя не знаю, пробовать я не рискнул. Я еще раз схватил тварь за шею, а насчет того, что мне делать дальше, — тут опыт у меня уже был. Да и всего-то мне нужна была какая-то пара секунд — за это время она у меня не вырвется. Не останавливая ее движения, я повернулся в низком наклоне и, подтолкнув ее изо всех сил, слегка подправил траекторию зверя.

Зверюга перевернулась в воздухе и ударилась спиной об окно. Со звоном и треском она вывалилась наружу, прихватив с собой большую часть рамы и занавеску с карнизом.

Я услышал, как она грохнулась тремя этажами ниже. Когда я поднялся и заглянул вниз, она лежала на бетонной площадке патио[5], где мы с Джулией часто посреди ночи тянули пиво; тело твари еще несколько раз дернулось и затихло.

Я вернулся к Джулии и взял ее руку в свою. Наконец я почувствовал, насколько я переполнен гневом. Явно, кто-то стоит за всем этим. Опять Z? И это очередной его апрельский подарок? Я чувствовал — да, так оно и есть; я хотел расправиться с Z, как только что расправился с тварью, сотворившей все это. И у Z должна быть причина. Должен быть хоть намек на причину.

Я поднялся, сходил в спальню за одеялом и накрыл им Джулию. Машинально — обыскивая квартиру — стер отпечатки пальцев с валявшейся на полу дверной ручки.

Их я нашел на каминной полке между часами и пачкой записей по оккультизму. Я коснулся их, ощутил холод и в это мгновенье понял, что все гораздо серьезнее, чем я думал. Они должны были быть моими — ведь Джулия действительно говорила, что у нее есть что-то нужное мне, — но это были не мои; в чем-то я узнавал их, тасуя; в чем-то они загоняли меня в тупик. Карты — это были они. Козыри, похожие и не похожие на те, которые я когда-либо видел раньше.

Колода была неполной. Всего несколько карт. Странные, очень странные это были карты. За окном уже завывала сирена; я быстро сунул их в боковой карман. С пасьянсом можно и подождать.

Я скатился с лестницы и вылетел через заднюю дверь, к счастью, ни на кого не наткнувшись. Фидо все еще лежал там[6], где упал, и все соседские собаки обсуждали это событие. Я взял по пути все ограды и потоптал все клумбы, какие были, задними дворами срезая к боковой улице, где осталась моя машина.

Минутой позже я был уже за мили оттуда и пытался выскрести из памяти кровавые отпечатки лап.

II

Я ехал прочь от Залива[7], пока не попал в тихое, спокойное место, поросшее густыми деревьями. Там я остановил машину, вылез и пошел дальше пешком.

Шел я довольно долго, наконец неподалеку заметил пустынный небольшой сквер. Я присел на скамейку, вынул Козыри и внимательно их рассмотрел. Несколько карт показались чем-то знакомыми, но другие совершенно сбивали с толку. На одну я смотрел слишком долго и, кажется, услышал пение сирен[8]. Я отложил карты в сторону. Я не узнавал руки мастера. И это меня пугало больше всего.

Я вспомнил рассказ об известном на весь мир токсикологе, который нечаянно проглотил яд, от которого не было противоядия. Самое первое, что он у себя спросил: принял ли он смертельную дозу? Он заглянул в классический труд, который сам же и написал несколькими годами раньше. Да, принял — его собственная книга утверждала именно так. Он пролистал другую — человек, который ее написал, был по уровню не ниже его. Если верить этой, другой, получалось, он принял только половину того, что необходимо, чтобы справиться с человеком такой массы тела, как у него. И вот он сел и принялся ждать, надеясь, что ошибся все-таки он.

Я чувствовал себя точно так же, потому что всегда считал, что в картах разбираюсь неплохо. Я думал, что знаю работу каждого, кто мог делать подобные вещи. Я выбрал одну из карт, в ней было какое-то странное, неуловимое, почти знакомое очарование — изображала она небольшой, поросший травой луг, он выступал в тихое озеро, а справа виднелся кусочек чего-то яркого, блестящего, неопределенного. От моего резкого выдоха на мгновение карта покрылась туманом — тогда я щелкнул по ней ногтем. Она ответила звоном стеклянного колокольчика, ожила. Тени поплыли и запульсировали — дело близилось к вечеру. Я провел над картой ладонью, и она вновь застыла — и снова озеро, трава, день.

Очень далеко отсюда. Поток времени течет там быстрее, не то что здесь. Интересно.

Я вытащил старую трубку, которой иногда баловался, набил ее, запалил, попыхтел и стал размышлять. Карты действовали прекрасно, они не были умелой подделкой, и хотя я не понимал их предназначения, главной сейчас заботой было не это.

Сегодня — тридцатое апреля, и я снова встретился со смертью лицом к лицу. И по-прежнему мне придется противостоять тому, кто ведет игру с моей жизнью. Опять на этот раз вместо Z кто-то действовал по его доверенности. И уничтожил я не просто собачку. И еще карты… где Джулия их достала и почему хотела, чтобы они обязательно оказались у меня? Карты и эта собака — явно примета силы, более могущественной, чем бывает у обычных людей. Все это время я думал, что просто навлек на себя внимание какого-то психа, с которым легко мог бы справиться на досуге. Но то, что произошло этим утром, — заставляло посмотреть на дело совсем с другой стороны. Это значило, что где-то у меня до черта врагов.

Я даже вздрогнул. Мне захотелось еще раз побеседовать с Льюком, чтобы он как можно подробней пересказал мне, о чем они с Джулией говорили вчерашним вечером; а вдруг она сказала что-то такое, что дало бы хоть какую-то ниточку. Еще мне хотелось вернуться и снова обыскать ее квартиру. Но этот пункт из повестки придется вычеркнуть. Как раз когда я оттуда отъезжал, к дому подваливали копы[9]. Так что какое-то время туда не сунешься.

Рик. Рик Кински, парень, с которым она встречалась после нашего с ней разрыва. Я знал его только внешне: тощий, с усиками, типичный «умник» — толстые очки и все, что в таких случаях полагается. Он был управляющим в книжной лавке, я заходил к нему пару раз. Это все, что я о нем знал. Может быть, он сумеет мне рассказать о картах. И о том, как Джулию угораздило влипнуть в историю, стоившую ей жизни.

Я еще немного поразмышлял, затем отложил карты. Всё — карточные дурачества в сторону. Успеется. Сейчас мне была нужна информация — и как можно больше.

Я направился обратно к машине. Пока я шел, возникла мысль: а ведь тридцатое апреля еще не кончилось. Возможно, Z не считает стычку сегодня утром прямым ударом по мне. В таком случае у него еще море времени повторить попытку. И потом я чувствовал, что, если начну подбираться ближе, Z забудет о всяких датах и вцепится в мою глотку, как только найдет к ней дорогу. Я решил отныне, пока этот проклятый вопрос продолжает оставаться открытым, вообще не снимать защиту и жить как в осаде. А все мои силы надо направить на то, чтобы вопрос закрыть. И похоже, само мое благополучие требовало, чтобы враг был уничтожен, и чем скорее, тем лучше.

А может, стоит пойти поискать совета? Я задумался. Если и так, то у кого? Существовала жуткая куча всего, чего я еще мог не знать о своем наследстве…

Нет. Еще нет, решил я. Следует рискнуть и справиться самому. Но одно дело — хотеть. А знать, как за это взяться, — тут нужна была практика. Там, откуда я родом, надо всегда быть готовым улаживать сволочные вопросы.

Я поехал, высматривая телефонную будку и пытаясь не вспоминать о Джулии — о той Джулии, какой я видел ее в последний раз. С запада нагнало немного тучек. На запястье потикивали часы, рядышком с невидимой Фракир. Международные сообщения по радио были безрадостны, как всегда.

Я затормозил у аптеки и воспользовался телефоном[10], чтобы позвонить Льюку в мотель. В номере его не было. Тогда у стойки я заказал клубный сэндвич и молочный коктейль[11] и попробовал позвонить еще. Результат был прежний.

О’кей. Отловлю позже. Я направился в город. «Полистай-ка» — кажется, так называлась лавка, в которой работал Рик.

Проезжая мимо, я увидел, что там открыто. Я припарковался парой кварталов выше и вернулся пешком. Теперь, когда я снова был в городе, приходилось держаться настороже, но никаких признаков слежки я не заметил.

Пока я шел, меня обдало холодным ветром, обещающим близкий дождь. Через окно лавки я разглядел Рика. Он сидел за высокой конторкой и читал книгу. Больше в лавке не было никого.

Маленький колокольчик над дверью доложил о моем приходе. Рик оторвал взгляд от книги. Потом выпрямился, и, пока я шел на него, глаза у него делались все шире и шире.

— Привет, — сказал я, на мгновение задержав шаг. — Рик, я не знаю, помнишь ты меня или нет?

— Ты — Мерль Кори, — тихим голосом сказал он.

— Точно, — сказал я, наваливаясь на конторку. Он отодвинулся. — Мне нужна кое-какая помощь с твоей стороны. А именно — небольшая информация.

— Какая?

— По поводу Джулии.

— Слушай, — заволновался он, — я к ней даже близко не подходил, пока вы с Джулией были вместе.

— Да? Нет-нет, ты не понял. Это меня не интересует. Мне нужны сведения посвежее. Она пыталась дозвониться до меня всю эту неделю, и…

Рик покачал головой.

— За последнюю пару месяцев я от нее ничего не слышал.

— То есть как?

— А так. Мы с ней не встречались. Видишь ли, у нас разные интересы.

— С ней было все в порядке, когда вы… перестали встречаться?

— Вроде да.

Я посмотрел ему прямо в глаза, он моргнул. Мне это не понравилось. «Вроде да». Я видел, что он немного побаивается меня, поэтому решил надавить.

— Что ты подразумевал под «разными интересами»? — спросил я.

— Знаешь, она была… немного странная, что ли, — сказал Рик.

— Не знаю. Расскажи.

Рик облизнул губы и отвернулся.

— Не хочу нарываться на неприятности, — сказал он.

— Я тоже. Так что там было?

— Ну, — сказал он, — она была напугана.

— Напугана? Чем?

— Н-ну… Тобой.

— Мной? Это смешно. Я никогда ничего такого не делал. И что же она сказала?

— Она никогда об этом не говорила в открытую, просто всякий раз в ее разговорах всплывало твое имя. Затем она увлеклась всеми этими забавными штуками.

— Ты меня запутал, — сказал я. — Окончательно. Говоришь, она стала странная? Увлеклась какими-то забавными штуками? Какими штуками? Что происходило? Я вообще ничего не понимаю, а понять очень хочется.

Рик поднялся и, бросив взгляд в мою сторону, направился в глубину лавки; я так понял, что мне надо пойти за ним. Я пошел.

Он замедлил шаг, проходя мимо секции, где стояли книги по народному врачеванию, экологическому земледелию, боевым искусствам, лекарственным травам и уходом за ребенком на дому, но не стал задерживаться и прошел дальше в секцию оккультизма.

— Вот, — сказал он, останавливаясь у книжных полок. — Она брала кое-что домой, а когда возвращала, каждый раз брала еще больше.

Я пожал плечами.

— И это все? Странным это трудно назвать.

— Но она на самом деле всем этим здорово увлеклась.

— Этим многие увлекаются.

— Ты не даешь мне договорить, — сказал Рик. — Начала она с теософии, даже смоталась на собрание местной группы. Но довольно быстро это ей надоело, а тут как раз она повстречала каких-то людей со связями в этих кругах. И скоро она уже крутилась вокруг суфистов, последователей Гурджиева[12], познакомилась с каким-то приблудным шаманом.

— Интересно, — сказал я. — А йогой она не увлекалась?

— Йогой — нет. Я ее спрашивал, но она сказала, что ищет силы, а не самадхи[13]. В общем, она все больше и больше заводила странных знакомств. Атмосфера для меня стала слишком жидкая, так что я сказал «до свидания».

— Почему, интересно? — задумчиво спросил я.

— Вот, — сказал он, — взгляни-ка.

Он кинул мне какую-то черную книгу и сразу же отступил назад. Я поймал. Это была Библия. Я раскрыл ее на странице с выходными данными.

— И что здесь особенного?

Он вздохнул.

— Ничего. Извини.

Рик взял у меня книгу и поставил на полку.

— Подожди минуту. — Он вернулся к конторке и взял оттуда табличку с надписью: «Только что вышел. Откроемся в —»; под этим был циферблат с подвижными стрелками. Он отметил стрелками полчаса и повесил табличку на дверь, чтобы было видно снаружи через стекло. Затем задвинул засов и жестом позвал меня за собой.

В конторе, куда мы прошли, был стол, пара кресел и картонные упаковки с книгами. Рик уселся за стол и кивнул мне на ближайшее кресло. Я сел. Затем он включил автоответчик, сдвинул в сторону пачку бланков и деловых писем с торговой книги, открыл ящик и вынул бутылку «кьянти».

— По стаканчику? — спросил он.

— Спасибо, не откажусь.

Рик поднялся и шагнул через открытую дверь в маленькую туалетную комнату. Взял с полки пару стаканов, сполоснул их, принес, поставил на стол, наполнил и один подтолкнул ко мне. Стаканы были из «Шератона».

— Извини за Библию, — сказал он, поднимая стакан и делая глоток.

— У тебя был такой вид, словно я должен был провалиться в сопровождении клубов дыма.

Он кивнул.

— Я на самом деле уверен, что причина, из-за которой она искала силу, как-то связана с тобой. Ты занимаешься оккультизмом?

— Нет.

— Она даже иногда говорила, что ты можешь оказаться сверхъестественным существом.

Я рассмеялся. Спустя мгновение Рик — тоже. Потом сказал:

— Я не знаю. В мире столько странного. Конечно, большинство всего этого — ерунда, но…

Я пожал плечами.

— Кто знает? Так ты думаешь, она искала какую-нибудь систему-методику, которая дала б ей силу защититься от меня?

— У меня сложилось такое впечатление.

Я сделал глоток вина.

— Это не имеет смысла, — сказал я.

Сказав это, я понял, насколько мои слова могли оказаться правдой. И если Джулия из-за меня ступила на ту дорожку, где в конце концов ее поджидала смерть, значит, я тоже отчасти несу за это ответственность. Я вдруг почувствовал тяжесть душевной боли.

— Давай рассказывай, что там еще у тебя осталось, — сказал я.

— В общем, мне хватило этого с головой. Я устал от людей, которые только и делали, что пережевывали всю эту космическую муру, и откололся.

— Это все? Так нашла она нужную систему, нужного гуру[14]? Что было потом?

Рик сделал большой глоток и уставился на меня.

— Мне она действительно нравилась, — сказал он.

— Не сомневаюсь.

— Таро, Каббала, Золотая Заря, Кроули, Форчун[15] — вот во что она влезла потом.

— И осталась?

— Не знаю точно. Думаю, да. Об этом я узнал уже позже.

— Значит, ритуальная магия?

— Похоже на то.

— Кто ею занимается?

— Многие.

— Я имею в виду, на кого из них она вышла? Это ты знаешь?

— Думаю, Виктор Мелман.

Рик выжидающе посмотрел на меня. Я покачал головой.

— Извини, такого не знаю.

— Странный человек, — задумчиво сказал он, делая глоток. Потом откинулся в кресле, закинув руки за голову и выставив вперед локти. Взгляд его был направлен в туалетную комнату. — Я… я слышал, как говорили… разные люди… некоторым из них я вполне доверяю… что он действительно кое-чего достиг и что-то реальное у него есть, что он познал некое просветление, был инициирован, обладает некой силой и вообще он чуть ли не великий учитель. Но у него всякие там проблемы с ego[16], без них никогда такие дела не обходятся. Все имеет свою изнанку. Я даже слышал, что это не его настоящее имя и что на него имеется материал в полиции, и уж скорее он Мэнсон, нежели Волхв[17]. Впрочем, не знаю. Номинально он художник — его работы и на самом деле довольно хороши. Их покупают.

— Ты с ним встречался?

Молчание, затем:

— Да.

— И как он тебе?

— Не знаю. Ну… что-то мне в нем не нравится. Не могу сказать точно — что.

Я поболтал стаканом.

— А тебе-то что от него было надо?

— Так, была мысль немного у него поучиться. Только он меня отвадил.

— Значит, и ты в это дело влез. Я думал…

— Ни во что я не влезал, — оборвал Рик. — Когда-то я пробовал заниматься то тем, то другим — вот что я имею в виду. Каждый проходит через разные фазы. Я тоже хотел достичь, расширить, приблизиться. Кто не хочет? Но так и не смог. — Он снова сел как сидел и хорошенько приложился к стакану. — Иногда я чувствовал, что был близок, что сила есть, есть видение, что я почти могу дотронуться или увидеть. Почти. Затем все исчезало. Дерьмо все это. Только себя обманывать. Хотя я тоже иногда думал, что это у меня уже есть. Но проходит несколько дней, и понимаешь, что опять солгал сам себе.

— У тебя это было до Джулии?

Он кивнул.

— Да. Может, именно это и держало нас какое-то время вместе. Мне ведь и до сих пор нравится трепаться про всю эту чушь собачью, хотя я в нее уже не верю ни на грош. Но она так серьезно к этому относилась, а я — наоборот, не чувствовал особого желания вновь пойти по этой дорожке.

— Ясно.

Рик осушил стакан и наполнил снова.

— Все это одни разговоры, — сказал он. — Есть бесконечное множество способов лгать себе, давать рациональные объяснения вещам, которые его не имеют, а настоящей магии в мире просто не существует.

— Поэтому ты и запустил в меня Библией?

Он фыркнул.

— С тем же успехом могли подвернуться Веды или Коран[18]. Было бы интересно увидеть, как ты исчезаешь в огненной вспышке. Но не прошло.

Я улыбнулся.

— Как мне найти Мелмана?

— Сейчас… где-то у меня это было. — Рик глянул в сторону стола и открыл ящик. — Вот.

Он вытащил небольшую записную книжку и пролистал. Списал адрес на каталожную карточку и дал мне. Потом сделал глоток вина.

— Спасибо.

— Это его студия, но он там и живет, — добавил Рик.

Я кивнул и поставил стакан.

— Спасибо за информацию.

Он поднял бутылку.

— Еще вина?

— Благодарю, не надо.

Рик пожал плечами и наполнил свой стакан до краев. Я поднялся.

— Знаешь, это и правда грустно, — сказал он.

— Что грустно?

— Насчет магии. Что ее нет, никогда не было и, вероятно, уже не будет.

— Ну, насчет «грустно», думаю, здесь ты ошибаешься, — сказал я.

— Мир был бы во много раз интереснее.

— Ага.

Я повернулся, чтобы уйти.

— Сделай одолжение, — сказал он.

— Что?

— Поставь по пути стрелки на три часа и захлопни дверь посильней.

— Непременно.

Я оставил его одного и сделал как он просил. Небо стало темнее, ветер пробирал холодом. Я дошел до угла и еще раз попытался дозвониться до Льюка, но он по-прежнему где-то шлялся.

Мы были счастливы. День стоял потрясающий. Погода была просто чудо, и все, что мы делали, получалось. Тот вечер мы провели в одной забавной компании, а после устроили себе поздний обед в очень даже приличном местечке, на которое натолкнулись чисто случайно. Мы засиделись за выпивкой, единственно что проклиная, так это день — за то, что он так быстро кончался. Затем мы решили: раз уж пошла полоса удач, то надо, чтобы она продлилась подольше. И мы поехали на другой пляж, попустынней: посидели, поплескались в воде, посмотрели на луну, понюхали ветра. Долго-долго. Затем я кое-что сделал, чего я вроде как обещал себе никогда не делать. Интересно, а Фауст думал, что прекрасное мгновение стоит души?[19]

— Идем, — сказал я, бросая пивную банку в мусорный ящик и ловя Джулию за руку. — Прогуляемся.

— Куда? — спросила она, когда я поставил ее на ноги.

— В Страну Фейери[20], — отозвался я. — Выдуманные владения стародавних времен. Эдем. Пошли.

Смеясь, она позволила взять себя за руку, и мы пошли вдоль берега туда, где пляж делался уже, поджимаемый высокими ограждениями набережной. Луна была щедра и желта, море пело мою любимую песню.

Рука в руке мы прошагали мимо утесов, где быстрый изгиб дороги увел нас от полоски песка. Я поискал глазами пещеру, которая скоро должна была нам открыться, узкую и высокую…

— Пещера, — сказал я мгновением позже. — Давай залезем.

— Там же темно.

— Ну и что, — сказал я, и мы вошли.

Лунный свет провожал нас еще шагов шесть. Но я уже заметил поворот налево.

— Сюда, — позвал я.

— Здесь темно!

— Темно. Ты просто держись за меня. Все будет нормально.

Еще пятнадцать-двадцать шагов, и справа забрезжил свет. Я вел ее к тому повороту, и дорога делалась все светлее.

— Мы заблудимся, — тихо сказала она.

— Со мной — нет.

Света прибавилось. Дорога сделала еще один поворот, и, одолев последний участок, мы вышли у подножия горы вблизи низких верхушек леса; утро было в разгаре, над деревьями стояло солнце.

Она замерла, синие глаза распахнулись.

— Здесь день! — сказала она.

— Tempus fugit[21], — ответил я. — Идем.

Некоторое время мы шли по лесу, слушая птиц и ветер, — я и темноволосая Джулия, — а затем я провел ее через каньон зеленых трав и разноцветных скал, рядом с потоком, который скоро перешел в реку.

Мы двигались вдоль реки, пока неожиданно не вышли к обрыву; река здесь срывалась вниз, разбрасывая радуги и туманы. Мы стояли, а перед нами открывалась огромная долина, и сквозь утро и прозрачную дымку мы увидели город из шпилей и куполов, позолоты и хрусталя.

— Где… мы? — спросила она.

— Просто свернули за угол, — сказал я. — Идем.

Я повел ее влево, затем вниз по тропе, которая снова вывела нас к утесу, а потом нырнула под водопад. Тени и алмазные бусины… рев, по мощи приближающийся к тишине…

Наконец мы попали в туннель, поначалу в нем было сыро, но с подъемом сырость ушла. Он вывел нас мимо открывшейся слева галереи в ночь, и — звезды, звезды, звезды… Распахнулись бесконечные дали, они сверкали невиданными созвездиями, света их было достаточно, чтобы мы отбрасывали тени на стену за нашими спинами. Она прислонилась к низкому парапету, кожа ее была из драгоценного мрамора, голова опущена вниз.

— Внизу они тоже есть, — сказала она. — И вверху и внизу! Под нами ничего, одни звезды. И по сторонам…

— Да. Здорово, правда?

Мы долго стояли так и смотрели, пока я не уговорил ее уйти и не повел по туннелю дальше.

На этот раз он привел нас к руинам античного амфитеатра под вечереющим небом. Плющ обвивал скамьи и потрескавшиеся колонны. Тут и там лежали разбитые статуи, будто сброшенные землетрясением. Весьма живописно. Я решил, что ей это понравится, и был прав. Мы свернули — посидеть и поговорить. Акустика здесь была замечательная.

Так мы шли с ней, рука в руке, по тысячам тысяч дорог под меняющими свой цвет небесами, пока не вышли к тихому озеру, где, склонившись над дальним берегом, готовилось закатиться солнце. Справа мерцало нагромождение скал. Мы добрались до небольшой прогалины, где подушками лежал мох и рос папоротник.

Я обнял ее, и так мы стояли долго, а ветер в деревьях звенел мелодией лютни, контрапунктом невидимым птицам[22]. Потом я расстегнул на ней блузку.

— Прямо здесь? — сказала она.

— Мне здесь нравится. А тебе?

— Здесь прекрасно. О’кей. Подожди минуту.

Мы любили друг друга, пока нас не накрыли тени. Скоро она заснула, как я того пожелал.

Я наложил на нее чары, чтобы до поры до времени она продолжала спать, потому что начал уже подумывать, а не глупость ли я сморозил, затеяв все это путешествие. Потом оделся, одел ее и взял на руки. Возвращался я коротким путем.

На пляже, с которого мы стартовали, я положил Джулию на песок и вытянулся рядом. Скоро я уснул тоже.

Мы так и не просыпались, пока не взошло солнце и нас не поднял шум голосов и плеск купающейся неподалеку компании.

Джулия села и уставилась на меня.

— Эта ночь… Она не могла быть сном. Но и наяву этого тоже быть не могло? Ведь так?

— Согласен, — ответил я.

Джулия сдвинула брови.

— С чем согласен? — спросила она.

— С завтраком, — сказал я. — Давай поедим. Идем?

— Подожди минуту, — она положила ладонь мне на руку. — Случилось что-то, чего не бывает. Что это было?

— Зачем разрушать магию разговорами? Пойдем лучше пожуем.

После этого она часто расспрашивала меня, но я был тверд как кремень и на все ее приставания отвечал отказом. Глупо, все было глупо. Не надо мне было водить ее на эту прогулку. Ведь именно из-за этого и случился тот наш последний спор, приведший к окончательному разрыву.

И теперь, управляясь с рулем машины и размышляя о том самом случае, я додумался еще до одной вещи, и то, что мне пришло в голову, было гораздо большим, чем моя глупость. Я любил ее — вот что это была за мысль — любил и люблю по-прежнему. Не возьми я ее тогда на прогулку или хотя бы скажи ей: «Да» — когда она обвинила меня потом в колдовстве, Джулия не пошла бы никогда той дорогой, которую выбрала, не стала бы искать силы — чтобы себя защитить. Она была бы жива.

Я прикусил губу и заплакал. Я врезался в затормозившую передо мной машину и разбил фару. Если я убил ту, которую любил, то и обратное не так уж неверно — в этом я был уверен.

III

Мир мой съежился от печали и гнева, и это раздражало меня больше всего. Такое чувство, что печаль и гнев парализуют мою память о временах счастливых, о друзьях, мирах, вещах и поступках. Зажатый в тисках разбуянившихся, неуспокоенных эмоций, я словно сплющился по одному из измерений своей свободы. Отчасти это, конечно, из-за того, что я заранее отказался от многих вариантов разрешения ситуации, нарушив в какой-то мере свободу воли. Мне это сильно не нравится, потому что всегда наступает такой момент, после которого подобная ситуация выходит из-под контроля. И я начинаю чувствовать себя так, будто капитулировал перед некой разновидностью детерминизма, и это злит меня еще больше. В результате — порочный круг: злость подпитывает эмоции, которые мною движут, а любой мой порыв усиливает злость. Простейший способ разорвать этот круг — предпринять лобовую атаку, чтобы уничтожить его причину. Способ более трудный подразумевает философский подход и заключается в отступлении и восстановлении потерянного контроля. Обычно предпочтительнее способ тот, что потрудней, — второй. При лобовой атаке ведь, не ровён час, можно и шею сломать.

Поставив машину в первом же подходящем месте, я опустил стекло и раскурил трубку. Я поклялся не уезжать из города, пока не возьму себя в руки. Всю жизнь меня терзает склонность слишком близко все принимать к сердцу. Похоже, это семейное. Но на прочих родственников я походить не хотел. Слишком много они попортили себе крови таким стилем жизни. По большому счету принцип «все или ничего» хорош, если ты всегда побеждаешь, но уж если случится вляпаться во что-то из ряда вон, то или высокая трагедия, или по меньшей мере драма на этом пути тебе обеспечены точно. И именно сейчас все симптомы такого расклада были налицо. Следовательно, я — дурак. Я повторял это себе до тех пор, пока не поверил.

Тогда я прислушался к моему более спокойному «я», которое вполне со мной согласилось: да, действительно, ты — дурак, потому что: первое — не принимал в расчет свои чувства, когда можно было их отрегулировать; второе — потому что во главу угла ставил силу, отрицая ее последствия; третье — потому что все это время ни разу не попытался задуматься о странной природе своего врага; и последнее — даже теперь слишком уж ты несерьезно относишься к предстоящей встрече. Не стоило выволакивать на белый свет Виктора Мелмана и пытаться выбить из него правду. Я решил действовать осторожно, все время подстраховываясь. Простой жизнь никогда не бывает, сказал я себе. Сиди спокойно и думай, думай и перестраивайся.

Я почувствовал, как напряжение постепенно уходит. И так же медленно мир опять стал большим, и в его границах я увидел еще один возможный ответ: на самом деле Z меня знает, знает хорошо и даже может устраивать события так, чтобы я, отбросив в сторону разум, поддавался мгновенным порывам. Нет уж, на прочих родственников я походить не хочу…

Так я сидел и думал — долго думал, — прежде чем завести мотор и медленно отправиться в путь.

Это было мрачное кирпичное здание в четыре этажа высотой, стоявшее на углу. Стены со стороны переулка и улицы расписаны тут и там непристойностями, намалеванными краской из баллончиков. Пока я медленно прогуливался под окнами, я успел прочитать граффити[23], заметил несколько выбитых стекол и обнаружил пожарную лестницу. Между тем начинал накрапывать мелкий дождик. Два нижних этажа, согласно вывеске возле лестницы в маленьком холле, куда я зашел, занимала складская компания Брута. Воняло мочой, а на пыльном подоконнике справа лежала пустая бутылка из-под «Джека Дэниэльса»[24]. К облупившейся стене прилепились два почтовых ящика. На одном было написано: «Компания Брута», на втором — инициалы «В. М.». Оба были пустые.

Я пошел вверх по лестнице, ожидая, что она заскрипит. Лестница промолчала.

В холл на втором этаже выходили четыре двери — все четыре без ручек и заперты. Через матовые стекла вверху виднелись очертания чего-то, напоминающего коробки. За дверьми все было тихо.

На следующем пролете меня поджидал сюрприз в виде дремлющей черной кошки. Она выгнула спину, показала зубки, зашипела, потом развернулась и, взбежав по лестнице, пропала из виду.

На следующей площадке тоже было четыре двери — три из них явно не открывались который год, четвертая, выкрашенная в черный, сверкала от шеллака. На ней — небольшая латунная табличка с надписью «Мелман». Я постучал.

Ответа не было. Я несколько раз повторил попытку, но результат был тот же. Изнутри вообще не доносилось ни звука. Похоже, это были жилые комнаты, а студия — должно быть, под застекленной крышей — находилась на четвертом этаже. Так что я врубил заднюю передачу и двинулся к последнему пролету.

Добравшись до верха, я увидел, что одна из четырех дверей чуть-чуть приоткрыта. Я остановился, какой-то миг прислушиваясь. Из-за двери доносились слабые шорохи. Я подошел и несколько раз постучал. Откуда-то изнутри раздался внезапный вздох. Я толкнул дверь.

Он стоял футах в двадцати от меня под большим окном дневного света и смотрел в мою сторону — высокий, широкоплечий мужчина с темными глазами и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру. Одет он был в перепачканный красками фартук, который прикрывал джинсы, и клетчатую спортивную рубашку. На холсте за его спиной проступал набросок того, что когда-нибудь могло стать мадонной с младенцем. Картин вокруг вообще было великое множество, все они стояли к стене лицом или были чем-то прикрыты.

— Привет, — сказал я. — Вы и есть Виктор Мелман?

Он кивнул — не нахмурясь, не улыбнувшись, — положил палитру на стол рядом, а кисть сунул в бутыль с растворителем. Затем поднял влажную тряпку и вытер руки.

— А вы? — спросил Мелман, отбрасывая в сторону тряпку и вновь поворачиваясь ко мне лицом.

— Мерль Кори. Вы знали Джулию Барнс.

— Не отрицаю, — ответил он. — Вы использовали прошедшее время, это, видимо, означает…

— Ее больше нет. Я хочу с вами об этом поговорить.

— Хорошо, — сказал Мелман, развязывая фартук. — Тогда спустимся вниз. Здесь негде сесть.

Он повесил фартук на гвоздь у двери и вышел наружу. Я вышел за ним. Он повернулся и, прежде чем спуститься по лестнице, запер студию. Движения его были плавными, почти грациозными. Я слышал, как барабанит по крыше дождь.

Тем же самым ключом Мелман отпер темную дверь этажом ниже. Распахнув ее, он шагнул в сторону, жестом приглашая меня войти. Я вошел, пересек коридор, что вел мимо кухни, забитой пустыми бутылками, грудами посуды и картонками из-под пиццы. Едва не лопающиеся мешки с мусором подпирали буфет; пол в некоторых местах, казалось, был залит чем-то липким, а запах стоял как на фабрике специй, соседствующей со скотобойней.

Гостиная, куда я вошел, была просторной, с парой удобных на вид черных диванчиков, поставленных друг против друга; между ними пролегло поле битвы восточных ковров и разнообразных столиков, на каждом из которых стояло несколько переполненных пепельниц. В дальнем углу у стены, покрытой красным тяжелым драпом, стоял замечательный концертный рояль. Еще здесь было огромное количество низеньких книжных шкафов, заполненных оккультными принадлежностями и пачками журналов, наваленных рядом с ними, на них и на полу вплотную к нескольким легким креслам. Что-то похожее на угол пентаграммы[25] чуть выглядывало из-под самого большого ковра. Спертые запахи воскурений и «дури» тянулись по гостиной лохмотьями. Справа от меня была арка, ведущая еще в одну комнату, слева — закрытая дверь. На некоторых стенах висели картины на полурелигиозные темы — я решил, что это его работы. Что-то было в них от Шагала[26]. Картины вполне ничего.

— Присаживайтесь.

Мелман кивнул на легкое кресло. Я сел.

— Пива хотите?

— Нет, спасибо.

Он уселся на ближайший диван, сложил ладони и уставился на меня.

— Что случилось? — спросил он.

Я посмотрел на него.

— Джулия Барнс занялась оккультизмом, — сказал я. — И пришла к вам узнать об этом побольше. А этим утром она умерла при очень необычных обстоятельствах.

Левый уголок его рта слегка дернулся. Сам он продолжал сидеть как сидел.

— Да, она интересовалась такими вещами, — сказал он. — Ко мне она приходила за наставлениями — и получила от меня что хотела.

— Я хочу знать, почему она умерла.

Мелман продолжал внимательно меня изучать.

— Время ее истекло, — сказал он. — В конце концов это случается с каждым.

— Она была убита зверем, которого не существует в этом мире. Что вы об этом знаете?

— Вселенная — место гораздо более странное, чем кажется большинству из нас.

— Так вы знаете или нет?

— Я знаю вас, — сказал Мелман; впервые за все это время на лице его показалась улыбка. — Разумеется, она говорила о вас.

— Как это понимать?

— Я знаю, — ответил он, — что вы сами осведомлены в подобных вопросах. И даже более чем слегка.

— А именно?

— У Искусства есть способ в нужное время сводить вместе нужных людей, когда работа в разгаре.

— И это все, что вы обо всем этом думаете?

— Я это знаю.

— Откуда?

— Это было обещано.

— Так вы что, меня ждали?

— Да.

— Интересно. Тогда, может быть, расскажете поподробней?

— Я бы предпочел показать.

— Вы говорите, было что-то обещано. Как? И кем?

— Все это скоро станет ясно.

— А смерть Джулии?

— Скажем, и это тоже.

— И каким же образом вы рассчитываете осчастливить меня таким просветлением?

Мелман улыбнулся.

— Я просто хочу, чтобы вы кое на что взглянули, — сказал он.

— Ладно. Я готов. Покажите.

Мелман кивнул и встал.

— Это здесь, — объяснил он, поворачиваясь и направляясь к закрытой двери.

Я поднялся и пошел за ним через комнату.

Он полез за ворот рубашки и, достав оттуда цепочку, снял ее через голову. Я увидел на ней ключ. Он отпер им дверь.

— Заходите, — сказал он, распахивая ее и отступая в сторону.

Я вошел. В небольшой комнате было темно. Мелман щелкнул выключателем, и из плоского светильника над головой полился неяркий голубой свет. Теперь я мог разглядеть, что здесь было одно окно, прямо напротив меня, и оно было закрашено черным. Мебели никакой не было, не считая нескольких подушек, в беспорядке валявшихся на полу. Часть стены справа скрывалась под черным занавесом. Другие стены были пустыми.

— Я смотрю, — сказал я.

Мелман хмыкнул.

— Погодите минутку, — посоветовал он. — Есть у вас какое-нибудь представление о том, что меня в первую очередь интересует в оккультных искусствах?

— Вы — каббалист, — сказал я.

— Да, — признал он. — Как вы догадались?

— В восточных дисциплинах люди имеют склонность сбиваться в плотную кучу, — заявил я. — Но каббалисты, кажется, всегда распускают слюни.

Мелман фыркнул, потом сказал:

— Вопрос в том, что для вас действительно важно.

— Это точно.

Он пнул подушку на середину комнаты.

— Присаживайтесь, — сказал он.

— Я постою.

Мелман пожал плечами.

— Ладно, — сказал он и тихо забормотал.

Я ждал. Спустя какое-то время, все еще приглушенно бормоча, Мелман подошел к черному занавесу. Одним быстрым движением отодвинул его, и я посмотрел туда.

Мне открылась картина с каббалистическим Древом Жизни[27], представляющая десять сефир в некоторых из их келипотических аспектов. Выполнена она была замечательно, и ощущение чего-то знакомого, которое поразило меня, пока я ее разглядывал, не утихало. Это была не стандартная поделка из какого-нибудь магазина, специализирующегося на подобных вещах, а, похоже, вполне оригинальная картина. Хотя по стилю она не походила ни на одну из работ, висящих в соседней комнате. И все же она была мне знакома.

Чем больше я в нее всматривался, тем меньше у меня оставалось сомнений: я был уверен — нарисована она той же рукой, что рисовала Козыри, которые я нашел у Джулии.

Мелман в это время продолжал свои завывания.

— Ваша работа? — спросил я его.

Мелман мне не ответил. Вместо этого он подошел и показал на третью сефирот, ту, которую называют Бинах. Я посмотрел на нее. Кажется, она изображала мага перед черным алтарем и…

Нет! Я не мог в это поверить. Не может…

Я почувствовал контакт с фигурой. Это уже был не символ. Маг был реален, он вызывал меня. Вот, еще больше расплывшись, он обрел три измерения. Комната вокруг меня стала таять. Я был почти…

Там.

Это было сумеречный уголок — небольшая прогалина в корявом лесу. Отливающий кровью свет стекал на плиту, которая лежала передо мной. Маг — с лицом, скрытым капюшоном и тенью, — орудовал на камне какими-то предметами, руки его двигались слишком быстро, чтобы я мог уследить какими. Откуда-то все еще слышалось слабое песнопение.

Под конец маг взял в правую руку один из предметов и поднял. Это был черный кинжал из обсидиана[28]. Левую руку он положил на алтарь и смел все остальное на землю.

Только теперь он посмотрел на меня.

— Иди сюда, — сказал он.

Я улыбнулся глупой простоте его требования. Но затем почувствовал, как ноги сами, против желания, выполняют приказ, и понял, что в этих сумерках на меня наложили заклятие.

Я мысленно поблагодарил одного из своих дядюшек, который обитал в самом отдаленном из доступных воображению мест, и заговорил на тари, сплетая собственное заклинание.

Истошный крик, будто уханье ночной птицы, разорвал воздух.

Мага это не отвлекло, да и ноги не освободились от наваждения, но я сумел поднять руки. Я так и держал их, не опуская, и когда они коснулись переднего края алтаря, я объединил свои силы с силой, вызванной моим заклинанием. Я дал рукам согнуться в локтях.

Маг замахнулся клинком, целя по пальцам, но бесполезно. Я уже всем весом навалился на камень.

Алтарь перевернулся. Маг суетливо задергался, пытаясь от него увернуться, но алтарь ударил его по одной ноге — а может, и по обеим сразу. Тут же, как только маг рухнул, я почувствовал, как заклятье спадает с меня. Я вновь мог нормально двигаться, и голова моя была ясная.

Только я перепрыгнул через разбитый алтарь и потянулся к магу, как он прижал колени к груди и покатился в сторону. Я кинулся следом, а он так все и кувыркался по небольшому склону, потом проскочил между двумя поставленными вертикально камнями и пропал в лесной темноте.

Добравшись до границы поляны, я увидел глаза, сотни свирепых глаз, сверкающих повсюду из тьмы. Пение стало громче и, кажется, ближе; похоже, оно раздавалось прямо у меня за спиной.

В мгновенье я повернулся.

Алтарь по-прежнему был разбит. За ним стояла еще одна закутанная фигура, намного больше, чем первая. Она-то и распевала знакомым голосом. Фракир задергалась у меня на запястье. Я почувствовал, как вокруг меня воздвигается стена из заклятья, но на этот раз я был готов. Мое слово принесло ледяной ветер, который смел заклинание прочь, развеял его как дым. Одежды бились вокруг меня, меняя покрой и цвет. Пурпурное, серое… плащ темен, светлы штаны, накрахмалена грудь рубашки. Черны мои сапоги, и широк мой пояс с заткнутыми за него печатками, серебряная Фракир сплелась в браслет на левом запястье, видимая теперь и сверкающая. Я поднял левую руку, а правой прикрыл глаза, когда вспыхнул свет.

— Замолкни, — сказал я тогда. — Ты меня раздражаешь.

Пение стихло.

Капюшон слетел с головы, и я увидел испуганное лицо Мелмана.

— Ладно. — заявил я. — Хотел меня получить — получи, помоги тебе небеса. Ты сказал, что мне все станет ясно. Не стало. Проясни.

Я сделал шаг в его сторону.

— Говори! — сказал я. — Легко или с трудом, но говорить я тебя заставлю. Степень легкости выбирать тебе.

Он запрокинул голову и взревел:

— Хозяин!

— Можешь сколько хочешь вызывать своего хозяина. Я подожду. Он тоже ответит мне.

Мелман повторил свой зов, но ответа не было. Тогда он рванул оттуда, но я подготовился к этому главным своим заклинанием. Деревья сгнили и попадали раньше, чем он успел добраться до них, а затем они взлетели, подхваченные могучим ветром, возникшим там, где следовало быть неподвижности. Ветер сжал прогалину в круг — серо-красный, — выстраивая неодолимую стену, краями уходящую в бесконечность. Мы обретались на круглом островке среди ночи — несколько сотен метров от сих до сих, и граница медленно сжималась.

— Что-то не идет твой хозяин, — сказал я, — и тебе к нему не уйти. Так что он тебе не поможет. Никто тебе не поможет. Это мир высшей магии, и ты оскверняешь его своим присутствием. Знаешь, что там, за ветром? Хаос. И если ты не расскажешь мне о Джулии и своем хозяине, и еще о том, почему ты осмелился меня сюда привести, я отдам тебя Хаосу прямо сейчас.

Мелман отпрянул от стены Хаоса и повернулся ко мне лицом:

— Я все тебе расскажу, только забери меня обратно в квартиру.

Я помотал головой.

— Если ты меня убьешь, то ничего не узнаешь.

Я пожал плечами:

— В таком случае я заставлю тебя говорить при помощи боли. А потом отдам Хаосу.

Я двинулся на него.

— Подожди! — Он поднял руку. — Ты оставишь меня живым, если я расскажу все?

— Никаких сделок. Говори.

Ветер летел по кругу, и наш остров становился все меньше и меньше. Полуслышные, невнятные голоса бубнили под ветряной оболочкой, и там плавали фрагменты зыбких образований. Мелман отодвинулся от пылящей по сторонам круга земляной крошки.

— Ладно, — сказал он громко. — Да, Джулия приходила ко мне, я уже говорил это, и я действительно научил ее кое-каким вещам — но не тому, чему учил бы ее год назад, а кое-чему другому, тому, что сам узнал только недавно. К тому же мне было приказано учить ее так.

— Кем приказано? Кто твой хозяин?

Мелман скорчил гримасу.

— Он не настолько глуп, чтобы называть свое имя, — сказал он, — ведь тогда я сам смогу обрести над ним власть. Как и ты, он не человек, а существо из какой-то иной плоскости.

— Это он дал тебе картину с Древом?

Мелман кивнул.

— Да, и она действительно переносит меня к каждой из сефирот. Магия в тех местах срабатывает. Я обрел силу.

— А Козыри? Их тоже сделал он? Он дал их тебе, чтобы ты передал Джулии?

— Ничего я не знаю ни о каких Козырях, — сказал он.

— Вот об этих! — закричал я, вынул из-под плаща колоду и, развернув веером, словно фокусник-любитель, сделал шаг к Мелману. Я ткнул его в них и несколько мгновений держал у его лица. Потом убрал — раньше, чем у него появилась идея, что они могли предоставить ему возможность для бегства.

— Я никогда раньше их не видел, — сказал он.

Земля продолжала непрерывно выветриваться в нашем направлении. Мы отошли ближе к центру.

— И ты послал эту тварь, которая убила ее?

Мелман неистово затряс головой.

— Я не посылал. Я знал, что она умрет, ведь он сказал, что именно это приведет тебя ко мне. Еще он сказал, что зверь из Нецаха убьет ее… но я его никогда не видел и не вызывал.

— А почему он хотел, чтобы ты встретился со мной? И зачем было приводить меня сюда?

Мелман дико расхохотался.

— Зачем? — переспросил он. — Конечно, чтобы убить тебя. Он сказал, что если я принесу тебя в жертву здесь, то обрету твои силы. И еще, что ты — Мерлин, сын Преисподней и Хаоса, и что я стану величайшим из магов, если смогу здесь убить тебя.

Мир вокруг нас уже сократился в лучшем случае до сотни метров в диаметре и быстро продолжал уменьшаться.

— Это правда? — спросил Мелман. — Обрел бы я силу, если бы у меня все получилось?

— Сила как деньги, — ответил я. — Ее можно добыть, если хорошо разбираешься в своем деле и если это единственное, чего ты хочешь в жизни. Ну, а насчет того, обрел бы ты ее или нет… Не думаю.

— Я говорю о смысле жизни. Ты знаешь.

Я покачал головой.

— Только дурак уверен, что жизнь имеет всего один смысл, — сказал я. — Ладно, хватит об этом! Опиши своего хозяина.

— Я никогда не видел его.

— Что?

— То есть, конечно, видел, но как он выглядит — не знаю. Он всегда ходил в капюшоне и в черном плаще. И вдобавок носил перчатки. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.

— Как вы встретились?

— Однажды он появился у меня в студии. Я просто обернулся, а он стоял там. Он предложил мне силу, сказал, что обучит меня всему в обмен на службу.

— Откуда ты знал, что он мог дать тебе силу?

— Он взял меня в путешествие по другим мирам.

— Понятно.

Жизненное пространство нашего островка стало размером с большую гостиную. Голос ветра был то насмешлив, то становился жалобен, пугающ, печален, гневен. Окружающий пейзаж постоянно менялся. Почва содрогалась без передышки. Свет по-прежнему отливал гибелью. Какая-то часть меня хотела убить Мелмана прямо сейчас, но если он и правда не тот, из-за кого пострадала Джулия…

— Твой хозяин говорил, почему хочет моей смерти? — спросил я.

Мелман облизнул губы и посмотрел на подступающий Хаос.

— Он сказал, что ты — его враг, — объяснил он, — но никогда не говорил почему. И еще он сказал, что это произойдет сегодня, что он хочет, чтобы это произошло сегодня.

— А почему сегодня?

На лице Мелмана промелькнула улыбка.

— Думаю, потому, что сегодня Walpurgisnacht[29], — отозвался он, — хотя об этом он вообще-то не упоминал.

— И это все? — сказал я. — Он никогда не говорил, откуда он?

— Однажды промелькнуло что-то насчет Крепости Четырех Миров, как нечто важное для него.

— И у тебя не было ощущения, что он просто использует тебя?

Мелман усмехнулся.

— Конечно, он меня использовал, — сказал он. — Все мы кого-то используем. На этом держится мир. Но он заплатил за это знаниями и силой. И, по-моему, его обещание еще может быть выполнено.

Казалось, он вглядывался во что-то у меня за спиной. Древнее трюка в мире не существует, но все же я оглянулся. Конечно, там никого не было. Я тут же обернулся обратно к Мелману.

В руке у него был черный кинжал. Должно быть, припрятанный в рукаве. Замахиваясь, Мелман кинулся на меня — рот его уже был раскрыт для очередных песнопений.

Я отступил назад и закрутил его в свой плащ. Он распутался, отлетел в сторону, полоснул кинжалом по воздуху, развернулся и приблизился вновь. На этот раз он держался низко, пытаясь обойти меня сзади, губы его по-прежнему шевелились. Я ударил ногой, целя по руке с кинжалом, но Мелман ее отдернул. Тогда я захватил левый край своего плаща и намотал его себе на руку. Когда он ударил снова, я заблокировал выпад и сжал ему бицепс. Пригибаясь и увлекая его вперед, я поймал правой рукой его левое бедро, затем выпрямился и, подняв Мелмана высоко в воздух, отшвырнул назад.

И только развернувшись после броска, внезапно сообразил, что наделал. Слишком поздно. Все внимание было сосредоточено на противнике, а за быстрым, все перемалывающим движением ветра я не следил. Край Хаоса оказался гораздо ближе, чем я рассчитывал, а у Мелмана времени хватило лишь на то, чтобы судорожно прохрипеть какие-то проклятия, прежде чем смерть забрала его туда, где петь ему уже не придется.

Я тоже выругался: ведь был же уверен, что могу выжать из него много больше; мне осталось только покачать головой от досады, стоя в центре своего уменьшающегося мира.

День еще не кончился, а я уже успел встретить самую свою памятную Walpurgisnacht.

IV

Обратная дорога тянулась долго. По пути я переоделся.

Выход из лабиринта обрел форму узкого переулка между парой грязных кирпичных зданий. По-прежнему шел дождь, а день близился к вечеру. Через дорогу на краю лужи света, льющегося из неразбитого фонаря, я увидел свою припаркованную машину. На миг я затосковал по сухой одежде, которая лежала там, в чемодане, затем вновь направился к вывеске «Склады Брута».

В конторе на первом этаже горел слабый свет, отбрасывая тусклые блики в противоположный темный проход. Я пропер вверх по лестнице, окончательно вымокший и в меру настороже. Повернув ручку, я толчком открыл дверь квартиры. Зажег свет, вошел и задвинул дверной засов.

Беглый осмотр показал, что в квартире никого нет, и я сменил свою вымокшую рубашку на одну из рубашек Мелмана. Брюки его были слишком велики в талии и немного для меня длинноваты. Чтобы не промочить Козыри, я переложил их в нагрудный карман.

Шаг второй. Я принялся методично обшаривать квартиру. Через несколько минут в запертом ящике столика возле кровати я наткнулся на оккультный дневник. В нем царил такой же порядок, как и во всей квартире: записи шли с ошибками, многие слова вычеркнуты, на страницах пятна от пива и кофе. На первый взгляд обычная повседневная тягомотина вперемежку с размышлениями и мечтами. Я пролистал его, пытаясь разыскать место, где были заметки о том, как он встретил своего хозяина. Нашел, просмотрел. Изложено было длинно — в основном подогретые энтузиазмом словоизвержения по поводу работы Древа, которое он получил. Я решил оставить это на потом и уже было отложил дневник, когда, в последний раз перелистывая страницы, обнаружил коротенькую поэму. В стиле Суинберна[30], сверх меры символичные и полные экстаза строчки сразу притянули мой взгляд: «…бесконечны тени Янтаря, и каждая с его предательским отливом». Стихи так себе, но мысль очевидна. Она еще более усилила чувство незащищенности, которое меня охватило, и подстегнуло поиски. Мне вдруг страшно захотелось убраться отсюда подальше и как следует все обдумать.

Больше сюрпризов комната не преподнесла. Я оставил ее в покое, набрал пачку старых газет, запихал в ванну, поджег, а когда выходил, открыл по пути окно. Потом вынес из святилища картину с Древом Жизни, вернулся и добавил к костру. Выключил в ванной свет и, уходя, закрыл дверь. Что касается вопросов искусства, то здесь я критик свирепый.

Затем я сунулся к книжным полкам и начал бестолково рыться в пачках бумаг. Я уже наполовину разобрался со второй грудой, когда зазвонил телефон.

Мир, казалось, остановился, зато мысли поскакали как бешеные. Ну конечно. Сегодня же день, когда я, как предполагалось, найду дорогу сюда и буду убит. А уж если такому предположению суждено было превратиться в факт, то он бы уже наверняка имел место. Так что вполне могло оказаться, что это звонит Z, чтобы узнать, не пора ли публиковать некролог. Я повернулся и глазами отыскал телефон, на затененной стене возле спальни. И тут же решил — отвечу. Двигаясь к телефону, я позволил ему сделать еще два-три звонка — это где-то двенадцать-восемнадцать секунд, — а сам, пока шел, решал, как бы мне получше ответить: то ли вставить какую-нибудь ядовитую фразочку с оскорблением и угрозой, то ли прикинуться шлангом и посмотреть, что можно узнать полезного. Хотя первое доставит удовольствия больше, благоразумие, которое вечно ломает кайф, выбрало второй путь, а заодно подкинуло идею, чтобы я ограничился невразумительным шамканьем, жалобой, что, мол, ранен и еле-еле дышу. Наконец я поднял трубку, чтобы услышать Z и по голосу попробовать выяснить, знаю я его или нет.

— Да? — сказал я.

— Ну? Это сделано? — донеслось в ответ.

Ох уж эти мне местоимения! Говорила женщина.

С полом вышла осечка, но вопрос задан правильно. Хоть здесь повезло.

Тяжело дыша, я выдавил из себя:

— Да…

— В чем дело?

— Ранен, — прохрипел я.

— Что-то серьезное?

— Думаю, да. Здесь… у меня… кое-что. Лучше прийти… посмотреть.

— Что такое? Что-нибудь от него?

— А? Не могу говорить. Голова кружится. Приходи.

Я повесил трубку и улыбнулся. Сыграно, пожалуй, неплохо. Было такое чувство, что она у меня в кармане.

Я прошел через гостиную к тому самому креслу, в котором сидел раньше, пододвинул один из столиков с большой пепельницей, уселся и набил трубку. Самое время отдохнуть, запастись терпением и немного подумать.

Уже где-то через мгновение появилось знакомое ощущение — будто бы слегка покалывало электрическим током. Я мигом поднялся на ноги, пепельница перевернулась — окурки пулями разлетелись по сторонам, — и снова я проклинал свою глупость, дико озираясь вокруг.

Вот! На фоне красных драпировок возле рояля. Обретая форму…

Я подождал, пока очертания не стали четкими, затем изо всех сил швырнул пепельницу.

Мгновением позже она уже была здесь — высокая, темноглазая, с каштановыми волосами, — держа в руке что-то очень похожее на автоматический пистолет тридцать восьмого калибра.

Пепельница саданула ее в живот, и она с резким выдохом переломилась в поясе.

Я оказался рядом с ней раньше, чем она выпрямилась.

Выдернул из руки пистолет и швырнул его через комнату. Затем схватил ее за запястья, развернул и крепко впечатал в ближайшее кресло. В левой руке у нее все еще был зажат Козырь. Я вырвал его. На нем была эта самая комната — нарисовано в том же стиле, что и Древо и карты в моем кармане.

— Ты кто? — рявкнул я.

— Джасра, — выплюнула она, — покойник! — Последнее относилось ко мне.

Голова ее с широко разинутым ртом метнулась вперед. Я почувствовал, как влажные губы коснулись тыльной стороны моего левого предплечья; я все еще продолжал прижимать ее правое запястье к ручке кресла. Через секунду я почувствовал там мучительную боль. Это был не укус — в мое тело будто вогнали раскаленный гвоздь.

Я выпустил ее руку и отдернул свою. Движение получилось слабым и каким-то странно замедленным. Холодное покалывание сползло к ладони и поднялось к плечу. Рука повисла плетью и не ощущалась совсем — будто бы ее не было. Женщина легко выскользнула из моих рук и, с улыбкой дотронувшись кончиками пальцев до моей груди, легонько толкнула.

Я упал навзничь. Я был до смешного слаб и полностью потерял контроль за своими движениями. Грохнувшись на пол, боли я не почувствовал никакой, но чтобы повернуть голову и посмотреть на женщину, которая уже была на ногах, — тут мне пришлось здорово потрудиться.

— Наслаждайся, — сказала она. — Когда ты очнешься, остаток твоего краткого существования будет болезненным.

Она ушла с линии моего взгляда, а мгновением позже я услышал, как она снимает телефонную трубку.

Я был уверен, что звонит она Z, и нисколько не сомневался в том, что она мне только что поведала. Ладно, по крайней мере хоть встречусь с таинственным художником…

Художником! Я подергал пальцами правой руки. Они по-прежнему могли шевелиться, только медленно. Собрав по крупицам остатки воли, что еще оставались у меня, я попытался поднять руку к груди. Движение давалось медленно, слабенькими рывками. Хорошо, что упал я на левый бок и спина скрывала мои вялые потуги от женщины, которая справилась со мной мимолетом, шутя.

Рука дрожала и, похоже, стала двигаться еще медленнее, когда добралась до нагрудного кармана. Прошло, по-моему, не одно столетие, пока я нащупал краешек карт. В конце концов одна отделилась от остальных и я сумел вынуть ее настолько, чтобы увидеть. Голова у меня уже вовсю кружилась, а глаза застилал туман. Я не был уверен, что смогу выполнить переход. Будто из далекого далека долетал до меня голос Джасры, пока она с кем-то говорила по телефону, но слов было не разобрать.

Я собрал остатки внимания и сосредоточил на карте. Это была Сфинкс[31], она сидела на задних лапах на синем скальном уступе. Я потянулся к ней. Если у меня не получится, то при второй попытке я просто потеряю сознание.

Я почувствовал холодок и увидел, что Сфинкс вроде как слегка шевельнулась на своем сиденье из камня. И потом — ощущение падения в черную волну, вздыбившуюся стеной на моем пути.

И все.

В себя я приходил долго. Сознание возвращалось по каплям, но руки и ноги по-прежнему оставались свинцовыми, а взгляд туманным. Жало у дамочки, похоже, было смазано нейротропиком. Я попытался пошевелить пальцами рук и ног, но был не совсем уверен, что мне это удалось; тогда я попробовал делать быстрые и глубокие вдохи. Так или иначе, это сработало.

Спустя какое-то время я услышал то, что поначалу мне показалось ревом. Чуть погодя он сделался тоном ниже, и я сообразил, что это собственная моя кровь гремит в ушах. Еще немного спустя я почувствовал биение сердца, и зрение стало ясным. Свет, тьма и бесформенность сложились в песок и скалы. Повсюду на теле я ощутил маленькие очажки холодка. Меня кинуло в дрожь, но это скоро прошло, и я понял, что могу двигаться. Но слабость была такая, что с этим я решил обождать. Не сейчас.

Потом я услышал звуки — похрустывание, легкое шевеление; они доносились откуда-то сверху и спереди. Еще я почуял необычный запах.

— Скажи, ты уже проснулся? — раздалось оттуда же, откуда шли звуки.

Я решил, что еще не совсем готов для утвердительного ответа, поэтому не ответил. Я ждал, когда в тело мое вольется побольше жизни.

— Послушай, я серьезно — дай мне как-нибудь знать, слышишь ты меня или нет. Мне бы хотелось начать.

Любопытство в конце концов пересилило здравомыслие, и я поднял голову.

— Вот! Так я и знала!

Надо мной, на голубовато-сером уступе, сидела Сфинкс — цвет ее тоже был голубым, тело — львиное, большие оперенные крылья плотно сложены по бокам, лицо — ни мужское, ни женское — смотрело вниз на меня. Сфинкс облизнулась, оскалившись грозным частоколом зубов.

— Начать что? — спросил я, медленно приподнимаясь и делая несколько глубоких вдохов.

— Загадки, — ответила Сфинкс, — то, что у меня получается лучше всего.

— Пойду посмотрю, нет ли дождя, — сказал я, ожидая, когда перестанет колоть в руках и ногах.

— Извини. Но я вынуждена настоять.

Я потер укушенное предплечье и воззрился на эту тварь. Большая часть историй, которые я помнил о Сфинксах, кончалась тем, что Сфинксы сжирали людей, если у тех не получалось найти ответ на загадку.

— Я в твои игры не играю, — ответил я, покачав головой.

— В таком случае ты проигрываешь по определению, — отозвалась она; мышцы на ее плечах стали вздуваться.

— Стой, — сказал я, поднимая руку. — Мне нужно пару минут, чтобы восстановить силы, а то я не слишком хорошо себя чувствую.

Она снова успокоилась и сказала:

— Ладно. Тогда поступим по правилам. Пять минут. Дай мне знать, когда будешь готов.

Я встал на ноги и начал потягиваться и делать взмахи руками. За этим занятием я быстро обежал глазами окрестности.

Мы находились на песчаном арройо[32], утыканном тут и там оранжевыми, серыми и голубыми скалами. Каменная стена, на уступе которой устроилась Сфинкс, круто поднималась передо мной, примерно футов на двадцать пять; другая стена, по высоте такая же, как и эта, находилась сзади меня на том же расстоянии, что и первая. Справа от меня русло круто взбиралось вверх, слева оно шло более полого. Растительности почти не было — несколько колючих кустов виднелись среди расселин и трещин. Казалось, был час, граничащий с сумерками. На небе бледно-желтого цвета никакого солнца не наблюдалось. Я слышал далекий ветер, но сюда он, видно, не долетал. Было прохладно, но нельзя сказать чтобы холодно.

Поблизости на земле я заметил камень размером с небольшую гантель. Два незаметных шага — пока я продолжаю потягиваться и работать руками, — и камень уже возле моей правой ноги.

Сфинкс прокашлялась.

— Ты готов? — спросила она.

— Нет, — сказал я. — Но уверен, что тебя это не остановит.

— Ты прав.

Я почувствовал, что сейчас зевну, и ничего не смог с собою поделать.

— Кажется, тебе немного не хватает должного духа, — заметила Сфинкс. — Ну так вот: в пламени я поднимаюсь из земли. Ветер набрасывается на меня, а воды — стегают плетью. Скоро я буду наблюдать за всеми вещами в мире.

Я ждал. Прошла, наверно, минута.

— Ну? — не выдержав, сказала она.

— Что ну?

— У тебя есть ответ?

— На что?

— На загадку, на что же еще!

— Я ждал. Но вопроса ведь никакого не было, одни только заявления. Как же я могу дать ответ, если не знаю, что за вопрос.

— Это освященная временем форма. Вопрос заключен в контексте. Очевидно, он означает: «Что я такое?»

— Точно так же он может и означать: «Кто похоронен в могиле Гранта?» Ну ладно. Ты спрашиваешь, что это может быть? Феникс, конечно. Вьет гнездо на земле, поднимается над ним в пламени сквозь воздух и облака на огромную высоту…

— Неверно.

Сфинкс улыбнулась и пошевелилась.

— Стой, — сказал я. — Почему неверно? Ответ подходит. Это, может быть, не тот ответ, которого тебе хочется, но зато он подходит к требованиям.

Сфинкс покачала головой.

— В этих ответах окончательный авторитет — я. Я решаю.

— Значит, ты жульничаешь.

— Нет, не жульничаю!

— Я выпил половину содержимого фляжки. Она стала наполовину полной или наполовину пустой?

— И то и другое.

— Правильно. Тут то же самое. Если годится больше одного ответа, тебе придется скушать их все. Это как волны и частицы.[33]

— Такой подход мне не нравится, — заявила Сфинкс. — Он открывает много поводов для двусмысленности. Он может испортить дело загадывания загадок.

— Это уж не моя вина, — сказал я, сжимая и разжимая ладони.

— Но вопрос интересный.

Я энергично кивнул.

— Но следует быть только одному ответу.

Я пожал плечами.

— Мы живем в не очень-то идеальном мире, — предположил я.

— Хм.

— Можем просто назвать это ничьей, — предложил я. — Никто не проигрывает, никто не выигрывает.

— Я нахожу это эстетически неприятным.

— Зато прекрасно применяется в куче игр.

— К тому же я немного проголодалась.

— Вот где правда, оказывается, сидела.

— Но я справедлива. Я служу правде, только на свой манер. Твое упоминание о ничьей позволяет взглянуть на это дело по-новому.

— Хорошо. Я рад, что ты меня понимаешь…

— Сыграем тай-брейк. Загадывай свою загадку.

— Это глупо, — сказал я. — Нет у меня никаких загадок.

— Значит, надо быстро какую-нибудь придумать. Это единственный выход из нашего тупика — или я засчитываю тебе проигрыш.

Я согнул руки и сделал несколько глубоких наклонов. Ощущение было такое, будто тело горело в огне. Еще оно становилось сильнее.

— О’кей, — сказал я. — О’кей. Подожди секунду.

Что за черт…

— Что такое — зеленое и красное, и ходит по кругу, по кругу, по кругу?

Сфинкс два раза моргнула, затем нахмурилась. Я использовал последовавшее за этим время для глубоких вдохов и бега на месте. Огонь притих, в голове стало чище, пульс выровнялся…

— Ну? — сказал я спустя несколько минут.

— Я думаю.

— На здоровье.

Я немного побоксировал с тенью. Сделал несколько изометрических упражнений. Небо стало еще темнее, и по правую сторону от меня появилось несколько звезд.

— Мне, конечно, не очень приятно тебя торопить, — сказал я, — но…

Сфинкс фыркнула.

— Я все еще думаю.

— Наверно, нам стоило ограничить время.

— Я не собираюсь тянуть слишком долго.

— Ничего, если я отдохну?

— Валяй.

Я вытянулся на песке и закрыл глаза, но перед тем, как заснуть, пробормотал Фракир охранное слово.

Я проснулся от дрожи, света в глаза и гуляющего по лицу ветерка. Потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что сейчас утро. Небо слева светлело, справа таяли звезды. Хотелось пить. И есть тоже.

Я протер глаза. Поднялся на ноги. Нашел расческу и пробежался ею по волосам. Сфинкс сидела все там же.

— …И ходит по кругу, по кругу, по кругу, — бормотала она.

Я прочистил глотку. Никакой реакции. Животина смотрела мимо. Я подумал: а что, если просто смыться…

Нет. Взгляд уже был на мне.

— Доброе утро, — приветливо сказал я.

В ответ — короткий оскал зубов.

— Хорошо, — сказал я, — мне потребовалось меньше времени, чем тебе. Если не ответишь сейчас, то мне играть уже неинтересно.

— Мне твоя загадка не нравится, — сказала наконец Сфинкс.

— Извини.

— Какой ответ?

— Сдаешься?

— Придется. Какой ответ?

Я поднял руку:

— Постой. Такие вещи следует делать в надлежащем порядке. Сначала я получу ответ на твою загадку, потом ты — на мою.

Она кивнула.

— В этом есть что-то от справедливости. Ну ладно — Крепость Четырех Миров.

— Что?

— Это ответ. Крепость Четырех Миров.

Я подумал о словах Мелмана.

— Почему? — спросил я.

— Крепость лежит на перекрестке миров четырех стихий; там она поднимается в пламени из земли и подвергается нападению вод и ветров.

— А что это за чушь насчет «наблюдать за всеми вещами в мире»?

— Может, это надо понимать в прямом смысле, а может, это относится к имперским планам хозяина. Или и то и другое вместе.

— А кто хозяин?

— Не знаю. Эта информация не есть суть ответа.

— Тем не менее где ты отхватила эту загадку?

— От одного путешественника, несколько месяцев назад.

— А почему ты из всех загадок выбрала именно эту?

— Она остановила меня, значит, загадка хорошая.

— А что стало с путешественником?

— Он ушел своей дорогой несъеденный. На загадку мою он ответил.

— Как его звали?

— Он все равно не сказал бы.

— Опиши его, пожалуйста.

— Не могу. Он скрывал себя под одеждой.

— А больше он ничего не сказал о Крепости Четырех Миров?

— Нет.

— Ну, — сказал я, — пожалуй, я последую его примеру и пойду прогуляюсь.

Я повернулся и направился к склону справа.

— Подожди!

— Чего? — спросил я.

— Твоя загадка, — сказала Сфинкс. — Я дала тебе ответ на свою. Теперь ты должен сказать мне, что значит — зеленое, красное, и ходит по кругу, по кругу, по кругу.

Я глянул под ноги и осмотрелся. Вот он, мой камень в форме гантели. Я сделал несколько шагов и встал рядом с ним.

— Арбуз в мясорубке.

— Что?

Мускулы ее вздулись, глаза сузились, а зубов, похоже, сделалось еще больше. Я сказал несколько слов Фракир и почувствовал, как Сфинкс шевелится, пока я наклоняюсь и подхватываю правой рукой камень.

— Вот так, — сказал я. — А это наглядное тому подтверждение…

— Подленькая загадка! — возвестила Сфинкс.

Левым указательным пальцем я сделал перед собой в воздухе два быстрых движения.

— Что ты делаешь? — спросила Сфинкс.

— Рисую линии от твоих ушей к глазам, — сказал я.

Примерно в ту же секунду, с запястья соскользнув на ладонь и извиваясь среди моих пальцев, Фракир сделалась видимой. Взгляд Сфинкса дернулся к ней. Я поднял камень на уровень правого плеча. Один конец Фракир повис свободно, извиваясь на моей вытянутой руке. Фракир начала наливаться светом, потом засверкала раскаленной серебряной проволокой.

— По-моему, наш спор завершился вничью, — объявил я. — Как ты думаешь?

Сфинкс облизнула губы.

— Да, — сказала она, вздыхая. — Полагаю, ты прав.

— Тогда я желаю тебе хорошо провести день, — сказал я.

— Да. Жаль. Очень хорошо. Доброго дня. Но прежде чем ты уйдешь, могу я спросить твое имя — для протокола?

— Почему нет? — сказал я. — Я — Мерлин из Хаоса.

— А, — сказала Сфинкс. — Значит, кто-нибудь пришел бы за тебя отомстить.

— Возможно.

— Тогда самым лучшим будет расстаться. Иди.

Я долго пятился, прежде чем повернуться и пойти вверх по правому склону. Так и шел, оставаясь настороже, пока вовсе не убрался оттуда. Но погони не было.

Я припустил трусцой. Хотелось пить и что-нибудь съесть, но вряд ли я найду завтрак в этой безлюдной каменистой стране под лимонным небом. Фракир вновь свернулась кольцами и исчезла. Я взялся за глубокие вдохи-выдохи, направляясь на пару десятков градусов в сторону от восходящего солнца.

В волосах моих ветер, глаза в пыли… Я двигался к груде больших камней, прошел в тени между ними. Небо над головой стало зеленым. Оставив камни позади, я вышел на более рыхлую равнину, вдали — мерцание, несколько облаков поднимаются слева.

Двигаясь ровным шагом, добрался до небольшого подъема, одолел, спустился по дальнему склону гребня, где колыхались редкие травы. Вдалеке — роща с верхушками деревьев, смахивающими на швабры… Я направился к ней, шуганув небольшое создание с оранжевым мехом, что прыгнуло через мою тропу и умчалось влево. Мгновением позже мимо меня промелькнула со звуком, похожим на стон, темная птица и направилась в ту же сторону. Я торопился дальше, небо продолжало темнеть.

Зеленое небо, зеленая трава — все гуще, гуще… Крепкие порывы ветра с неровными промежутками… Деревья ближе… Пение, льющееся с ветвей… Разбегающиеся по небу облака…

Напряжение из мышц уходит, его сменяет привычная упругая сила… Ступая по палым, продолговатым листьям, я миную первое дерево… Прохожу среди темнокорых стволов… Путь, которым я двигаюсь, хорошо утоптан, это уже тропа со следами ног… странных ног… Тропа спускается, делает изгиб, становится шире, опять сужается… Почва по сторонам вздымается… деревья поют голосом скрипки на басовой струне… Лоскутья неба среди бирюзовых листьев… Полосы облаков змеятся серебристыми реками… Небольшие пучки голубых цветов появляются на стенах по сторонам тропы… Стены поднимаются выше моей головы… Тропа становится каменистой… Я спешу дальше…

Тропа моя раздается вширь, постепенно идет на спуск… Еще до того, как я увидел или услышал воду, я чувствую ее запах… Теперь осторожно среди камней… Здесь чуть медленнее… Я поворачиваю и вижу поток, по обе стороны — высокие скалистые берега, метр-другой береговой линии перед подъемом…

Опять сбавляя шаг возле булькающего, искрящегося потока… Вдоль его змеящегося русла… Изгибы, повороты, высокие деревья над головой, лезут корни из стены справа, серо-желтые осыпи среди слоистой основы…

Уступ мой расширяется, стена становится ниже… Больше песка, камни под ногами все реже… Ниже, еще ниже… На уровне головы, на высоте плеча… Еще один поворот, дальше покатый склон… На уровне пояса… Зеленолистные деревья повсюду вокруг меня, синее небо над головой, далеко справа плотно утоптанная тропа… Я взбираюсь на склон, иду…

Деревья и кусты, птичьи трели, прохватывающий ветерок… Я втягиваю воздух, шагаю шире… Перехожу деревянный мост, шаги отдаются эхом, ручей скрывается с глаз, оставив в залог прохладу да поросшие мхом валуны… Справа от меня низкая каменная стена… Впереди катит фургон…

По обе стороны полевые цветы… Звук далекого смеха отражается эхом… Ржание лошади… Скрип телеги… Поворот влево… Дорога шире… Тень и солнечный свет, тень и солнечный свет… Пестро, пестро… Слева река, разливаясь, искрясь… Пелена дыма над холмом — не этим, другим…

Я сбавляю скорость, приближаясь к вершине. Дохожу до нее уже шагом, сбиваю с одежды пыль, приглаживаю ладонью волосы, в руках и ногах покалывает, легкие работают, как насос, полосы пота меня холодят. Я сплевываю песок. Подо мной, справа — деревенская гостиница, несколько столов на широкой, грубо срубленной веранде, фасадом на реку; еще несколько столов — в саду рядом. Привет-привет, настоящее время. Я прибыл.

Спустившись вниз, я отыскал колонку у дальнего края здания, вымыл лицо и руки — левое предплечье все еще ныло и немножко горело там, где меня приласкала Джасра. Затем я прошел к веранде и занял небольшой стол, помахав женщине из обслуги, которую заметил внутри. Немного погодя она принесла мне овсянку, сосиски, хлеб, масло и яйца, земляничное варенье и чай. Все это я быстро прикончил и попросил повторить. На втором круге я вновь почувствовал себя в норме, сбросил обороты и уже вовсю наслаждался едой, наблюдая, как мимо течет река.

Вот тебе и отдохнул, называется. Я предвкушал некое праздное путешествие, долгий, ленивый отпуск, раз теперь я вроде как не при деле. Единственное, что меня задерживало, — маленькая закавыка с Z, то, с чем, как мне казалось, разделаться можно запросто. А в результате я влип во что-то, чего не понимал, во что-то жуткое и опасное. Прихлебывая чай и чувствуя, как день вокруг становится все теплее, я мог бы, конечно, расслабиться, дать себя убаюкать минутному ощущению покоя. Но я-то знал — все это преходяще. Не могло быть настоящего отдыха, и ни о какой безопасности для меня не могло быть и речи, пока загадка Z не будет решена. Оглядываясь на случившееся, я понял, что ради освобождения, ради разрешения этого дела полагаться лишь на свои реакции нет уже никакого смысла. Пришло время составить план.

Задача выяснить личность Z и убрать его с дороги получила в списке того, что надо узнать и сделать, один из высших приоритетов. Еще выше в списке стояло — установить, какие у Z мотивы. Мое заблуждение насчет того, что здесь действует примитивный псих, растаяло окончательно. Слишком хорошо у Z было поставлено дело, и к тому же он обладал некоторыми весьма необычными способностями. Я принялся ворошить прошлое в поисках возможных кандидатов. Но хоть и успел припомнить несколько достаточно одаренных, чтобы такое организовать, ни один из них не был особенно дурно против меня настроен. Тем не менее в том странном дневнике Мелмана Янтарь упомянут был. А раз так, то теоретически дело это из личного переходило в разряд семейного и, как я полагал, ставило меня перед неким обязательством привлечь к нему внимание всех остальных. Но поступить так — все равно что клянчить о помощи, сдаться, заявить, что я не сумел устроить собственные дела. А угроза моей жизни была моим личным делом. Джулия была моим делом. Месть за нее тоже будет моим делом. Мне пришлось еще немного обо всем этом подумать…

Колесо-Призрак?

Я обмусолил и отстранил эту мысль, потом снова вернулся к ней. Колесо-Призрак… Нет. Пока не опробовано. Еще доделывается. Единственная причина, по которой оно вообще пришло мне на ум, заключалась в том, что Колесо было моим домашним любимцем, главным моим достижением в жизни, сюрпризом для всех остальных. Я просто искал легкий путь. Нет, пожалуй, надо заняться изучением фактов, и чем больше их будет, тем лучше, а это значит, что сначала мне придется эти факты найти.

Колесо-Призрак…

Сейчас мне нужно как можно больше информации. У меня были карты и дневник. С Козырями я больше дурачиться не хотел, раз уже первый из них оказался чем-то вроде ловушки. Надо еще раз пробежаться по дневнику, хотя, по первому впечатлению, он был слишком уж субъективным, чтобы чем-то помочь. И, пожалуй, стоит вернуться к Мелману и окончательно все проверить, на тот случай, если я что-нибудь пропустил. Затем придется отыскать Льюка и выяснить, не сможет ли он мне еще чего рассказать — хоть что, хоть пустяк — все могло оказаться ценным. Да…

Я набрал в легкие воздуха и потянулся. Еще немного понаблюдал за рекой и, закончив с чаем, отправил Фракир за деньгами, чтобы заплатить за еду, и выбрал более-менее соответствующие. Затем вернулся к дороге. Время пятилось назад.

V

Было уже далеко за полдень, когда я трусцой пробежал вверх по улице и остановился возле своей машины. Я еле узнал ее. Машина была вся в пепле, пыли и мокрых пятнах. Сколько ж меня тут не было? Я не стал прикидывать перепад во времени между здесь и там, но выглядела машина так, будто простояла здесь около месяца. Хотя, похоже, ее не трогали. Никто из вандалов не…

Взгляд мой уплыл за капот и дальше. Здания, где квартировали покойный Виктор Мелман и «Склады Брута», больше не было. На углу торчал обгорелый, покореженный скелет дома с двумя уцелевшими полуразрушенными стенами. Я направился к ним.

Прогуливаясь, я изучил то, что осталось. Обуглившиеся останки давно остыли и лежали на земле мертвой кучей. Серые полосы и наведенные сажей круги фейери[34] говорили, что вода, которая набралась внутрь, уже испарилась. Запах гари тоже почти не чувствовался.

Интересно, а не от моего ли огня в ванне случился пожар? Нет, не думаю. У меня был небольшой костерок, и я его хорошо упрятал, так что вряд ли огонь пошел дальше.

Пока я там все разглядывал, мимо меня прокрутил педалями паренек на зеленом велосипеде. Через несколько минут он вернулся и остановился возле меня, шагах в десяти. Выглядел он лет на десять.

— А я видел, — сказал мальчишка. — Видел, как горело.

— Когда это было? — спросил я.

— Три дня назад.

— А от чего?

— Что-то на складе, что-то воспло…

— Воспламеняющееся?

— Ага, — сказал он со щербатой улыбкой. — Кажись, сами и подожгли. Из-за страховки.

— Правда?

— Угу. Папа сказал, должно быть, дела шли плохо.

— Это бывает, — ответил я. — А в огне кто-нибудь пострадал?

— Думали, художник сгорел, который жил наверху, потому что его не нашли. Но не видели никаких костей, ничего такого. Хороший огонь был. Долго горело.

— Ночью или днем?

— Ночью. Я вон оттуда смотрел. — Он показал на дом через улицу, в той стороне, откуда я пришел. — Столько воды на него вылили.

— А ты видел, из дома кто-нибудь выходил?

— Не знаю. Я потом стал смотреть, когда уже здорово горело.

Я кивнул и пошел к машине.

— Как вы думаете, а патроны взорвались бы в том огне? — спросил вдруг мальчишка.

— Конечно, — ответил я.

— Нет, они не взорвались.

Я вернулся.

— Ты это о чем?

Он уже рылся в кармане.

— Мы с ребятами вчера тут играли, — объяснил паренек, — и нашли кучу патронов.

Я увидел на его раскрытой ладони несколько цилиндриков из металла.

Как только я сделал шаг в его сторону, он присел и поставил один цилиндрик на мостовую. Потом неожиданно подхватил с земли камень и занес его над предметом.

— Не надо! — закричал я.

Камень ударил по гильзе — и ничего не произошло.

— Тебя же могло поранить… — начал я, но паренек меня перебил.

— He-а. Эти гады никак не взрываются. Тот розовый порошок можно даже в огонь насыпать. Есть спички?

— Розовый порошок? — спросил я, пока он колошматил камнем по гильзе и вытряхивал из нее розовую пудру.

— Вот, — сказал он. — Смешно, да? Я думал, порох серый.

Я присел на колени и дотронулся до порошка. Растер его между пальцами. Понюхал. Даже попробовал на язык. Черт его знает, что это могло быть.

— Не врубаюсь, — сказал я ему. — Даже не горит, говоришь?

— Никак. Мы положили немножко на газету и сунули в огонь. Так он только плавится и течет.

— У тебя нет парочки лишних?

— Ну… есть.

— Отдашь за один «зеленый»?

Паренек показал мне все свои зубы, включая дырки между ними, пока рука его шарила в кармане джинсов. Я послал Фракир в Тень за заначкой и вынул из пачки доллар. Мальчонка, сграбастав деньги, вручил мне взамен два покрытых копотью «дубль-тридцатых».

— Спасибо, — сказал он.

— На здоровье. А еще что-нибудь интересное попадалось?

— He-а. Одна зола.

Я забрался в машину и уехал. Я загнал ее на первую же мойку, которая встретилась по пути, потому что дворники только размазали грязь по ветровому стеклу. Пока рубиновые щупальца хлестали вокруг меня в море пены, я проверил, при мне ли еще картонка со спичками, которую дал мне Льюк. При мне. Это хорошо. Снаружи был телефон.

— Алло. Мотель «Нью-Лайн», — ответил молодой мужской голос.

— У вас пару дней назад зарегистрировался Льюкас Рейнар, — сказал я. — Я хочу знать, не оставил ли он что-нибудь для меня. Меня зовут Мерль Кори.

— Минуточку.

Пауза. Шебуршание.

Затем:

— Да, оставил.

— И что там?

— Пакет. Он запечатан. Я бы не хотел…

— Понятно. Я скоро заеду.

Я поехал дальше. Человека с похожим голосом я нашел за столом в вестибюле. Я назвался и заявил права на конверт. Клерк — худощавый блондинчик с щетинистыми усами — с секунду меня рассматривал. Потом сказал:

— Вы увидите мистера Рейнара?

— Да.

Он открыл ящик и вытащил небольшой коричневый конверт, в котором что-то лежало. На нем были написаны имя Льюка и номер комнаты.

— Он не оставил адреса, — объяснил клерк, вскрывая конверт, — а горничная нашла это кольцо на шкафчике в ванной, после того как он съехал. Вы ему передадите?

— Конечно, — ответил я и забрал у него кольцо.

Я расположился в комнате отдыха. Кольцо было из красноватого золота с синим камнем. Я не помнил, чтобы Льюк когда-нибудь такое носил. Я надел кольцо на безымянный палец левой руки; кольцо пришлось в самую пору. Я решил носить его, пока не передам Льюку.

Я развернул письмо, написанное на бланке мотеля, и прочитал:

Мерль,

жаль, что не получилось с обедом. Я ждал-ждал. Надеюсь, у тебя все о'кей. Утром я отваливаю в Альбукерке. Дня три пробуду там. Затем — в Санта-Фе, тоже дня три. И там, и там остановлюсь в «Хилтоне». [35] Есть кое-что, о чем хотелось бы с тобой переговорить. Пожалуйста, дозвонись.

Льюк.

Хм.

Я позвонил своему турагенту и выяснил, что если потороплюсь, то успеваю вылететь в Альбукерке еще дневным рейсом. А коль скоро разговор предполагался не телефонный, а с глазу на глаз, то так и сделал. Я заехал в контору, забрал билет, выложив за него наличными, поехал в аэропорт и сказал своей машине «прощай», пока ставил ее на стоянку. Было очень сомнительно, что я когда-нибудь увижу ее опять. Я закинул рюкзак на плечо и двинулся к терминалу.

Дальше все пошло просто и гладко. Лишь только я увидел, как земля подо мной проваливается, я понял, что на этой фазе моего существования действительно можно поставить точку. Как и часто до этого, все было совсем не так, как хотелось. Я думал не затягивать с делом Z, а развязаться с ним как можно скорее или вообще о нем позабыть. А затем посетить людей, которых хотел увидеть, и задержаться в некоторых местах, что интересовали меня уже довольно давно. Затем я бы прошел через Тень для последней проверки Колеса-Призрака, а после направил свой путь под более яркие небеса своего существования. Теперь же мои планы перевернулись — а все из-за того, что Z и смерть Джулии были как-то связаны между собой, да плюс сюда припуталась сила откуда-то из Тени, и этого я просто не понимал.

Последнее беспокоило меня больше всего. Кто знает, не рою ли я сам себе могилу и не подставляю ли заодно под удар друзей и близких из-за собственной гордости? Я хотел уладить все сам, под дружественными небесами, но чем больше я по этому поводу размышлял, тем большее впечатление производили силы противника, с которыми я столкнулся, и тем сильнее угнетала малочисленность моих знаний относительно Z. Было б нечестно не дать знать остальным… раз они, как и я, в опасности. С другой стороны, так хотелось поймать эту тварь самому и отдать им в подарок. Может, я так и сделал бы, но…

Проклятье. Мне придется им рассказать. Если Z до меня все-таки доберется и после переключится на них, им нужно об этом знать. И если это часть какой-нибудь более фундаментальной гадости, им тем более нужно знать. Как бы ни претила мне эта мысль, сказать им придется.

Я наклонился вперед, и моя рука повисла над рюкзаком, стоящим под сиденьем спереди. Нет, решил я, с этим можно и обождать, пока не поговорю с Льюком. Я был вне города и, пожалуй что, вне опасности. Существовала возможность получить пару ниточек от Льюка. Хотя, с другой стороны, перед тем как излагать ему эту историю, лучше бы иметь информации побольше. Нет, подожду немного.

Я вздохнул. Взял у стюардессы стаканчик и сделал глоток. Ехать в Альбукерке на нормальный манер, машиной, было бы слишком долго. Срезать угол через Тень не получилось бы, потому что я никогда не был там раньше и не знал, как найти город. Плохо. Мне бы хотелось быть там со своей машиной. Льюк, вероятно, сейчас в Санта-Фе.

Я отхлебнул еще и стал рассматривать облака. Наконец я нашел такое, что формой было под стать моему настроению, тогда я вытащил книжку и читал ее до тех пор, пока мы не пошли на посадку. Когда я вновь глянул в иллюминатор, то какое-то время не видел внизу ничего, кроме горных гряд. Хриплый голос заверил меня, что погода приятная. Я задумался об отце.

Я промаршировал мимо сувенирной лавки, набитой индейскими украшениями, мексиканскими горшками и пошловатыми сувенирами, нашел телефон и позвонил в местный «Хилтон». И узнал, что Льюк уже выехал. Тогда я позвонил в «Хилтон» в Санта-Фе. Он действительно был уже там, но когда ему попробовали перезвонить в номер, Льюка на месте не оказалось. Я зарезервировал комнату для себя и повесил трубку. Женщина в справочном сказала, что я мог бы доехать рейсовым автобусом, отправляющимся до Санта-Фе меньше чем через час, и показала, где купить билет. Санта-Фе — один из немногих столичных городов, где нет аэропорта, это я где-то вычитал.

Пока мы держали курс на север по 1-25, где-то среди удлиняющихся теней в окрестностях Сандия-Пик Фракир чуть-чуть сдавила мое запястье, но миг спустя давление опять ослабло. Снова. Потом еще. Я быстро оглядел небольшой автобус, выискивая опасность, о которой меня предупредили.

Я сидел на задних местах. Впереди, рядом с кабиной, расположилась пара среднего возраста, разговаривающая с техасским акцентом: количество побрякушек из бирюзы и серебряных украшений, которое было на них, прямо-таки подавляло; ближе к середине сидели три пожилые женщины, беседующие о каких-то нью-йоркских делах; через проход от них — молодая парочка, очень занятая друг другом; два молодых человека с теннисными ракетками сидели по диагонали позади них и болтали что-то про колледж; за ними — читала монахиня. Я вновь посмотрел в окно и не увидел ничего особо опасного ни на шоссе, ни рядом. Я не хотел привлекать к себе внимание, что случилось бы непременно, попробуй я нащупать источник опасности.

Так что я, потирая запястье, сказал одно слово на тари, и предупреждения прекратились. И хотя остаток поездки прошел спокойно, случившееся меня встревожило; впрочем, время от времени не обходилось и без ложных тревог — такое тоже бывало, просто из-за природы нервных систем. Наблюдая за полосами красного сланца и красно-желтой земли, мелькающими за окнами, разглядывая арройо с перекинутыми через них мостами, далекие горы и спускающиеся к дороге склоны, поросшие пиниями[36], я не переставал размышлять. Z? Это он где-то там сзади? Выжидает, следит непонятно как? И если это правда — то почему? Не можем ли мы просто сесть и обсудить все за пивом? А вдруг все дело в каком-то недоразумении?

Я чувствовал, что это не недоразумение. Но с меня бы хватило просто выяснить, в чем дело, даже если б мы ничего не смогли решить. Я даже готов заплатить за пиво.

Свет закатного солнца отразился слепящим блеском от снежных полей Сангре-де-Кристос[37], пока мы въезжали в город; тени скользнули по серо-зеленым склонам, большинство зданий, попавшихся на глаза, были оштукатурены. Когда я шагнул из автобуса к дверям «Хилтона», было градусов на десять прохладнее, чем когда я высадился в Альбукерке. Но я ведь набрал две тысячи футов высоты, и было на час с четвертью ближе к вечеру.

Я зарегистрировался и отыскал свой номер. Попробовал прозвониться к Льюку, но ответа не получил. Тогда я принял душ и переоделся в другой костюм. Затем позвонил еще, но по-прежнему без ответа.

Я был голоден и надеялся пообедать с Льюком.

Я решил отыскать бар и немного развлечься пивом, затем повторить попытку. Я надеялся, что никаких важных свиданий у Льюка на этот день не намечено.

Мистер Бразда, к которому я подошел в вестибюле поинтересоваться, что здесь у них и где, оказался управляющим. Он спросил, как мне мой номер, мы обменялись несколькими любезностями, и он показал коридор, ведущий куда я хотел. Я устремился в том направлении, но цели достичь не успел.

— Мерль! Какого дьявола ты здесь делаешь? — донесся знакомый голос.

Я повернулся и вытаращил глаза на Льюка, который только что вошел в вестибюль. Потный и улыбающийся, он был одет в пыльный «камуфляж» и ботинки, армейское кепи, на лице — полоски от сажи. Мы пожали руки, и я сказал:

— Хотел с тобой поговорить.

Затем:

— Что ты делал? Куда-то завербовался?

— Нет, весь день проторчал на Пекос[38], — ответил он. — Я всегда так поступаю, когда не разъезжаю по дорогам. Очень хорошо действует.

— Как-нибудь попробую, — сказал я. — Теперь, кажется, моя очередь платить за обед.

— Это верно, — ответил он. — Но, надеюсь, ты позволишь мне принять душ и переодеться? Встретимся в баре через двадцать минут. О’кей?

— Ладно. Пока.

Я пошел дальше по коридору и наконец добрался до нужного места. Помещение было средних размеров, сумрачное, прохладное, публики здесь было хоть отбавляй, и размещалась она в двух соединенных друг с другом залах с низкими удобными на вид креслами и небольшими столиками.

Юная парочка только что освободила угловой столик слева — выпивку они забрали с собой, — чтобы последовать за официанткой в соседний обеденный зал. Я занял их место. Чуть позже подошла официантка из бара, и я заказал пиво.

Так вот посиживая, потягивая пивко и плавая мыслями над извращенно спланированными событиями последних дней, я вскорости обратил внимание, что одна из фигур, то и дело мелькавших мимо, явно имеет на меня какие-то виды. Она приблизилась и остановилась рядом, расположившись с тыла от меня — достаточно далеко, так что я лишь краешком глаза мог отметить чье-то навязчивое присутствие.

Фигура тихо заговорила:

— Прошу прощения. Могу я задать вопрос?

Я повернул голову и увидел тощего коротышку с латиноамериканской внешностью, волосы и усы его отсвечивали сединой. Для местного бизнесмена он был довольно хорошо одет и подстрижен. Я заметил выщербленный передний зуб, когда он в меня стрельнул улыбкой (вышло это как простое подергивание) — первый признак того, что у человека пошаливают нервишки.

— Меня зовут Дэн Мартинес, — сказал он, не предлагая руки. Глянул на кресло напротив меня. — Мог бы я присесть на минуту?

— А в чем дело? Если вы что-то продаете, то меня это не интересует. Я вообще-то жду человека и…

Он покачал головой.

— Нет, ничего такого. Я знаю, что вы ждете человека… мистера Льюка Рейнара. Дело, вообще-то говоря, касается и его.

Я указал на кресло.

— О’кей. Садитесь и задавайте свой вопрос.

Мартинес так и сделал: сел, сцепив ладони и положив их на стол между нами. Наклонился вперед.

— Я подслушал ваш разговор в вестибюле, — начал он, — и у меня сложилось впечатление, что вы очень хорошо его знаете. Не могли бы вы мне сказать, сколько времени вы знаете его?

— Если это все, что вы хотите узнать, — ответил я, — то около восьми лет. Мы вместе кончали колледж и несколько лет после этого работали в одной и той же компании.

— «Гранд Дизайн», — объявил он. — Компьютерная фирма в Сан-Франциско. А до колледжа вы его не знали, а?

— Думаю, вы уже и так разузнали достаточно много, — сказал я. — Что вам все-таки надо? Вы что, коп?

— Нет, — сказал он, — ничего подобного. Уверяю вас, я не собираюсь доставить неприятности вашему другу. Я просто стараюсь избавить от них себя. Позвольте просто спросить вас…

Я покачал головой.

— Никаких расспросов. Я не намерен говорить с незнакомыми людьми о моих друзьях без особых на то причин.

Он расцепил ладони и широко их развел.

— Я не хочу прятаться за кулисами, — сказал он, — я же знаю, что вы все равно ему об этом расскажете. На самом деле мне даже нужно, чтобы вы рассказали. Он знает меня. И я хочу, чтобы он знал, что я повсюду хожу и о нем спрашиваю, понимаете? Это действительно для его блага. Черт возьми, я даже его друга прошу об этом, ведь так? То есть человека, который, чтобы помочь ему, наверняка солжет мне. Да мне ничего особенного не нужно — просто самые обычные сведения…

— Мне тоже ничего особенного не нужно: только знать — почему вы хотите эти сведения получить?

Мартинес вздохнул.

— О’кей, — сказал он. — Он предложил мне… на пробу, понимаете ли… возможность очень интересного вложения. Это большая сумма денег. И есть элемент риска, как в большинстве предприятий по созданию новых компаний в областях, где очень высокая конкуренция. Но возможная прибыль делает это предложение соблазнительным.

Я кивнул.

— И вы хотите знать, честный человек Льюк или нет?

Он хмыкнул.

— Меня не слишком это интересует, — сказал он. — Единственное, что меня тревожит, сможет ли он доставить продукцию без обмана.

Его манера говорить кого-то мне напоминала. Я постарался вспомнить — кого, но не смог.

— А-а, — сказал я, отхлебнув пива. — Я сегодня немного не в себе. Извините. Конечно же, это касается компьютеров.

— Конечно.

— Вы хотите знать, не может ли его нынешний работодатель накрыть его, если он впутается — что бы он там с собой ни привез — в левый бизнес?

— Ну, в общем, да.

— Сдаюсь, — сказал я. — Для ответа на этот вопрос вам нужен другой человек, не я. Интеллектуальная собственность — это слишком хитрая область права. Я не знаю, что он продает, и не знаю, откуда это поставляется, — Льюк много с кем имеет дело. И потом — простите, я же не знаю, какие у вас самих отношения с законом.

— Я вообще не имел в виду ничего подобного, — сказал он, улыбаясь.

Я улыбнулся в ответ.

— Итак, ваше сообщение принято.

Мартинес кивнул и начал подниматься.

— Ох, еще одно, — сказал он.

— Да?

— Не упоминал ли он какие-нибудь страны, — начал он, заглядывая мне прямо в глаза, — под названием Янтарь или Дворы Хаоса?

Он не мог не заметить моей испуганной реакции, хотя подумал наверняка о другом. Я был уверен, что он мне не поверил, когда услышал мой правдивый ответ.

— Нет, такого я от него никогда не слыхал. А почему вы об этом спрашиваете?

Мартинес покачал головой и, оттолкнув свое кресло, сделал шаг от стола.

— Неважно. Спасибо, мистер Кори. Нус а дхабжун дуилша.

Он был уже за углом. Я вскочил.

— Подождите! — крикнул я во весь голос, так что все на миг замолчали и повернули головы в мою сторону.

— Эй, Мерль! Не убегай! Я уже здесь!

Я повернулся. Льюк как раз входил через дверь позади меня; его волосы еще не успели высохнуть после душа. Он приблизился, хлопнул меня по плечу и опустился в кресло, которое только что занимал Мартинес. Пока я снова усаживался в свое, Льюк кивнул на недопитое пиво.

— Мне одно такое же, — сказал он. — Господи, как пить хочется!

Затем:

— Куда это ты так рванул, когда я входил?

Не очень-то мне хотелось описывать недавнюю встречу, во всяком случае из-за ее странного окончания. Но, похоже, Мартинеса он не видел.

Итак:

— Собрался в сортир.

— Это вон туда, — сказал Льюк, кивая в том направлении, откуда он появился. — Я только что проскочил мимо.

Взгляд Льюка переместился вниз.

— Скажи, это кольцо, которое у тебя…

— А, да, — сказал я. — Ты оставил его в мотеле. Я прихватил его для тебя, когда забирал письмо. Вот, держи…

Я потянул за кольцо, но оно не слезало.

— Кажется, застряло. Забавно. Наделось оно довольно легко.

— Может, палец распух, — сказал Льюк. — Должно быть, это из-за высоты. Мы находимся достаточно высоко.

Он сделал знак официантке и заказал пива, а я тем временем все крутил кольцо.

— Наверно, мне придется тебе его просто продать, — сказал Льюк. — Хорошая сделка.

— Посмотрим, — ответил я. — Через минуту приду.

Он вяло приподнял и уронил руку, пока я выметался.

В «удобствах» никого не оказалось, так что я произнес слово, которое освободило Фракир от связывающего заклинания, наведенного мной в автобусе. Она тут же зашевелилась. Прежде чем я успел отдать следующую команду, Фракир замерцала, раскручиваясь и становясь видимой, заползла по тыльной стороне ладони и обвилась вокруг безымянного пальца. С изумлением я наблюдал, как палец потемнел и заныл от ее упорного сжатия.

Освобождение последовало быстро, и мой палец теперь выглядел так, будто на него намотали нитку. До меня дошло. Я прокрутил кольцо вверх по резьбе, вычерченной на коже. Фракир снова зашевелилась, будто собираясь покорежить палец, и я выдал ей щелчок.

— О’кей, — сказал я. — Спасибо. Иди на место.

Кажется, она на мгновенье замешкалась, но воли моей оказалось достаточно и без более официальных приказов. Фракир отступила по ладони назад, вновь обвила запястье и исчезла.

Я сделал все, что хотел, и вернулся в бар. Усаживаясь, передал Льюку его кольцо и отхлебнул пива.

— Как это ты его снял? — спросил он.

— С мылом, — ответил я.

Льюк завернул кольцо в носовой платок и положил в карман.

— Тогда, полагаю, получить что-нибудь с тебя взамен не удастся.

— Думаю, да. А сам ты его носить не собираешься?

— Нет, это подарок. Знаешь, я, правда, не ожидал, что ты появишься на местных подмостках, — сказал он, зачерпывая пригоршню орешков из плошки, появившейся, пока меня не было. — Я подумал, может, ты просто мне позвонишь, когда получишь письмо, и мы что-нибудь спланируем на потом. Хотя я рад, что ты не позвонил. Кто знает, когда бы вышло это «потом». Видишь ли, у меня есть кой-какие планы, и они начали осуществляться быстрее, чем я думал… вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

Я кивнул.

— У меня тоже есть о чем с тобой поговорить.

Он вернул мне кивок.

Еще в туалетной я твердо решил воздержаться от упоминания о Мартинесе, главным образом из-за того, о чем он говорил и на что намекал. Хотя, по большому счету, расклад не выглядел так, будто при этом я мог выгадать для себя какие-то дополнительные преимущества, — просто всегда, когда я с кем-нибудь говорю — пусть даже с друзьями, — я чувствую себя гораздо уютнее, если имею про запас информацию, а собеседник не знает, что она у меня есть. Так что я решил и сейчас придерживаться этого метода.

— Итак, будем цивилизованными и отложим все важное на после обеда, — сказал Льюк, сосредоточенно разрывая салфетку и сминая клочки. — А после пойдем куда-нибудь, где мы сможем поговорить спокойно.

— Мысль хорошая, — сказал я. — Хочешь пообедать здесь?

Он покачал головой.

— Здесь я уже обедал. Кормят вполне прилично, но душа требует перемен. За углом есть одно местечко. Давай я схожу и узнаю, есть ли у них свободный столик.

— О’кей.

Он залпом проглотил свое пиво и отвалил.

…И эта фраза о Янтаре. Кто такой, черт возьми, Мартинес? Необходимость выяснить это была вовсе не пустым любопытством, — мне было совершенно ясно, что он вовсе не тот, за кого себя выдавал. Последние его слова были на тари, моем родном языке. Почему это так и почему это должно быть так, я понятия не имел. Я проклял собственное бездействие, пустившее ситуацию с Z на самотек, да еще так надолго. Все это было в чистом виде плодами моей самонадеянности. Я никак не мог предугадать, что события запутаются в такой клубок. Конечно, они пошли мне на пользу, но радости я от этого не испытывал.

— О’кей, — вылетев из-за угла, сказал Льюк и, покопавшись в кармане, швырнул на стол деньги за выпивку и закуску. — Место для нас есть. Допивай и пошли.

Я допил и пошел за ним. Он провел меня коридорами в вестибюль, оттуда — наружу, и по переходу вывел с другой стороны гостиницы. Мы вышли в благоухающий вечер и через стоянку прошли к аллее, что тянулась вдоль Гвадалупе-стрит. Оттуда до места, где мы пересекли Аламеда, было рукой подать. Там мы дважды перешли улицу и прошагали мимо большой церкви, затем на следующем углу повернули направо. Льюк показал на ресторан под названием «La Tertulia»[39] через улицу и чуть впереди.

— Вот, — сказал Льюк.

Мы опять перешли мостовую и добрались до входа. Это было низкое здание из сырцового кирпича, типично испанское, почтенное и все какое-то элегантное внутри. Мы начали с кувшина сангрии, заказали polio adova[40], хлебный пудинг и много чашек кофе, поддерживая соглашение не говорить во время обеда ни о чем серьезном.

Пока мы ели, с Льюком дважды здоровались какие-то парни, проходившие через комнату, оба раза они задерживались у стола, чтобы выдать несколько любезностей.

— Ты что, знаешь в этом городе каждого? — спросил я его чуть позже.

Он хмыкнул:

— Я тут много работал.

— Правда? Городишко, кажется, не из крупных.

— Да, но это лишь кажется. Это столица штата. Здесь куча народа, покупающего то, что мы продаем.

— Так ты много катаешься?

Льюк кивнул.

— Это одна из самых горячих точек в моем круизе.

— Когда ты успеваешь заниматься своими делами, если всю дорогу шатаешься по лесам?

Он выглянул из-за небольшого редута, который возвел перед собой из посуды. Улыбнулся.

— Это так — маленькое развлечение, — сказал Льюк. — Я устал от городов и контор. Иногда нужно позволить себе сбежать и побродить немного, или поплавать на каноэ или каяке[41], или что-нибудь в этом роде — иначе крыша поедет. Кроме шуток, это одна из причин, по которой я устроил свой бизнес именно в этом городе, — быстрый доступ к куче приятных уголков для таких мероприятий.

Льюк отпил кофе.

— Знаешь, — продолжил он, — такая приятная ночь, что мы просто обязаны покататься. Ты тоже должен ощутить то, про что я тебе только что рассказывал.

— Звучит заманчиво, — сказал я, потягиваясь и оглядываясь в поисках официанта. — Только много ли мы увидим? По-моему, уже слишком темно.

— Нет. Луна выйдет, звезды появятся, воздух — чистоты необыкновенной. Увидишь.

Я взял счет, оплатил, и мы вышли. Да, действительно, поднялась луна.

— Машина на гостиничной стоянке, — сказал он, когда мы двинули вдоль по улице. — Нам сюда.

Он нашел фургон сразу же, как только мы вышли на стоянку, отпер его и жестом предложил мне забираться. Мы отъехали, свернули за первый же угол, проследовали по Аламеда до Пасео, свернули направо вверх по холму по улице под названием Отеро и по другой к Гайд-парк-роуд. Там движение было уже совсем слабым. Мы проехали знак, говоривший, что мы направляемся к горнолыжному склону.

Пока мы петляли, двигаясь в основном вверх, я почувствовал, как напряжение уходит. Скоро мы оставили позади все признаки человеческого жилья, вокруг были только ночь и покой. Никаких уличных фонарей. Я отдыхал, отрешившись от Z и всего на свете.

Я глянул на Льюка. Он сосредоточенно смотрел вперед на дорогу, брови нахмурены. Тем не менее он почувствовал мой взгляд, потому что тоже расслабился и выстрелил в меня улыбкой.

— Кто начнет первым? — спросил он.

— Валяй, — сказал я.

— О’кей. Когда мы недавно утром разговаривали о том, что ты оставляешь «Гранд Ди», ты сказал, что не собираешься больше ни на кого работать и преподавать тоже не предполагаешь.

— Это верно.

— Ты сказал, что просто хочешь попутешествовать.

— Ага.

— Чуть позже мне пришла в голову одна мысль.

Льюк взглянул в мою сторону, но я продолжал молчать.

— Мне стало интересно, — сказал он, немного выждав, — не мог ли ты поискать работу… или, к примеру, основать собственную компанию, или найти покупателя на что-нибудь, что у тебя есть на продажу. Ты понимаешь, о чем я?

— Ты думаешь, я что-то нашел — такое, чего ни у кого еще нет, — и не захотел отдавать «Гранд Дизайн».

Льюк хлопнул по сиденью рядом с собой.

— Всегда знал, что ты не дурак, — сказал он. — Итак, ты ушел в свободное плавание, чтобы иметь достаточно времени все доделать. Затем отлавливаешь покупателя, у которого кусок хлеба с маслом побольше.

— Осмысленно, — сказал я, — если б и вправду все было так. Но это не тот случай.

Льюк хмыкнул.

— Ладно, — сказал он. — То, что я работаю на «Гранд Ди», не делает из меня их прихвостня. Ты обязан об этом знать.

— Я это знаю.

— И я спрашиваю не просто из любопытства. На самом деле у меня совсем другие намерения. Мне бы очень хотелось увидеть, как ты поднимешься, и поднимешься мощно.

— Спасибо.

— Я мог бы даже помочь тебе кое-чем — серьезно помочь — в этом деле.

— Я начинаю улавливать, Льюк, но…

— Просто выслушай меня, хорошо? Хотя нет, сначала ответь на один вопрос, если, конечно, хочешь: ты ведь ничего ни с кем не подписывал в этом районе, правда?

— Нет.

— Сомневаюсь я. Вообще-то это было бы немного преждевременно с твоей стороны.

Теперь деревья по обочинам были выше, ночной бриз немного свежее. Луна казалась больше и ярче, чем была внизу в городе. Мы миновали еще несколько поворотов, осилили длинную череду «русских горок», поднимаясь выше и выше. Время от времени я замечал мелькающий по левую руку крутой обрыв. Ограждения не было.

— Слушай, — сказал Льюк. — Я не пытаюсь ни во что вмешиваться. Я не прошу тебя что-то делать в память о прежних днях и тому подобное. Это — одно, а бизнес — совсем другое, хотя никогда не вредно делать дела с кем-то, про кого знаешь, что ему можно верить. Вот тебе парочка примеров из жизни. Если у тебя действительно есть какой-то фантастический проект, я уверен, ты сможешь задорого продать его куче народа… если будешь действовать осторожно, дьявольски осторожно. Но вот что я тебе скажу. Как только ты это сделаешь, твой золотой шанс уплывет. Если ты действительно хочешь подбить концы в работе, начинай со своей собственной группы. Посмотри на «Apple»[42]. Если в твоей идее на самом деле есть за что ухватиться, значит, ты всегда ее сможешь продать, причем за гораздо большие бабки, чем те, которые ты получишь, разбазаривая идею по мелочам. Ты, может быть, крутой спец в проектах, зато я знаю рынок. И я знаю людей — по всей стране — людей, которые мне верят достаточно, чтобы дать нам денег, денег — чтобы увидеть, как все это будет раскручено и вынесено на продажу. Дерьмо! Я не собираюсь торчать всю жизнь в «Гранд Ди». Возьми меня — и финансами мы, считай, обеспечены. Ты гонишь продукт, а я погоню дело. Вот единственный способ сварганить что-нибудь крупное.

— Ух ты, — вздохнул я. — Да, парень, это действительно звучит красиво. Но ты идешь по следу бездельника. Мне нечего продавать.

— Кончай! — сказал он. — Ты знаешь, что со мной можно честно. Даже если ты наотрез отказываешься идти по этой дороге, я не намерен доставать тебя разговорами. Приятелей своих я никогда не опускал. Я просто думаю, что ты совершишь ошибку, если не доделаешь все сам.

— Льюк, я имел в виду только то, что сказал.

Он немного помолчал. Затем я опять почувствовал на себе его взгляд. Когда я посмотрел на него, то увидел, что он улыбается.

— О чем ты хочешь спросить? — сказал я.

— Что такое Колесо-Призрак?

— Что?

— Совершенно секретно, тайное тайных, проект Мерля Кори. Колесо-Призрак, — ответил он. — Компьютерный проект, замешанный на дерьме, которого никто раньше не видел. Жидкие полупроводники, криогенные резервуары, плазма…

Я рассмеялся.

— Мой бог! — сказал я. — Это шутка, вот что это такое. Просто безумное хобби. Это была проектная игра — машина, которую никогда нельзя построить на Земле. Ну, может быть, какую-то часть и можно. Но она не будет работать. Это что-то вроде рисунков Эсхера[43] — на бумаге выглядит замечательно, но в реальной жизни невыполнимо.

Затем, поразмыслив с минуту, я спросил:

— Откуда ты вообще об этом узнал? Я никогда никому не говорил.

Льюк прочистил горло, пока вписывался в еще один поворот. Луна добралась до вершин деревьев. На ветровом стекле появилось несколько капель влаги.

— Ну, насчет того, что ты все держал в секрете, — это уж как сказать, — ответил Льюк. — Всякий раз, когда я бывал у тебя, твой стол и чертежная доска были завалены рисунками, графиками, записками. Не хочешь, а заметишь. Большинство из них было помечено: «Колесо-Призрак». А ничего подобного в «Гранд Ди» я у тебя не замечал, поэтому и решил, что этот проект ты делаешь для своего удовольствия и как пропуск в светлое завтра. Ты никогда не производил на меня впечатление непрактичного мечтателя. Так ты уверен, что не обманываешь меня?

— Если бы мы прямо сейчас засели и построили с тобой все, что уже спроектировано, — ответил я честно, — эта штука с жутко загадочным видом уже торчала бы рядышком с нами и ни хрена бы не делала.

Льюк покачал головой.

— Отдает упрямством, — сказал он. — На тебя не похоже, Мерль. Какого черта ты тратил время, конструируя машину, которая не может работать?

— Упражнение по теории дизайна… — начал я.

— Извини, но это дерьмо собачье, — сказал он. — Ты хочешь сказать, что во вселенной нет такого места, где бы эта чертова штука не стала бы выпендриваться?

— Я этого не говорил. Я пытаюсь тебе объяснить, что сконструирована она для работы в причудливых, чисто гипотетических условиях.

— О-о. Другими словами, если я найду какое-нибудь похожее местечко, в другом, например, мире, то мы сможем подняться?

— Ну… да.

— Таинственности тебе не занимать, Мерль. Ты в этом уверен?

— Угу.

— Еще одна мечта обратилась в дерьмо. Ну что ж… Скажи, есть в этом что-нибудь новое, что реально приспособить «к здесь и сейчас»?

— Нет. Здесь она работать не сможет.

— И все-таки что такого особенного в ее работе?

— Куча теоретического хлама, включающая пространство, время и некоторые понятия о ребятах по имени Эверетт и Уилер[44]. Она поддается лишь математическому объяснению.

— Ты уверен?

— Да вообще-то какая разница? У меня нет продукта, у нас нет компании. Извини. Скажи Мартинесу со товарищи, что эта дорога ведет в тупик.

— Да? А кто такой Мартинес?

— Один из твоих потенциальных инвесторов в «Кори и Рейнар, Инкорпорейтед», — сказал я. — Дэн Мартинес — средних лет, низкорослый, прилично выглядит, на переднем зубе щербинка…

Льюк нахмурился.

— Мерль, я ни черта не врубаюсь, о ком ты говоришь.

— Этот тип подошел ко мне, пока я ждал тебя в баре. Похоже, он о тебе много чего знает. То, что он спрашивал, примерно похоже на одну из немногих ситуаций, которые ты только что описал. И я так понял по его поведению, будто ты уже подкатывался к нему по поводу инвестиций в дело.

— Понятно, — ответил он. — Я такого не знаю. Чего же ты раньше мне не сказал?

— Он смылся, а потом ведь у нас был уговор — никаких дел до обеда. И вообще, откуда я знал, что это так важно. Тем более он сам попросил меня поведать тебе, что он интересуется тобой.

— Что его интересовало конкретно?

— Не мог ли ты осуществить поставку незаложенного компьютерного хозяйства и удержать инвесторов от суда — вот что я понял из разговора.

Льюк хлопнул рукой по баранке.

— Бессмыслица какая-то, — сказал он. — Причем полная.

— Я еще подумал, что, может быть, его специально наняли провести расследование — или просто припугнуть тебя и дать знать, что с людьми, о которых ты говорил, ну, теми, которые в это дело вложились, следует вести себя честно.

— Мерль, ты думаешь, я такой идиот, что потратил зазря кучу времени, выкапывая инвесторов, прежде чем не удостоверился, есть ли во что вкладывать деньги? Кроме тебя, я ни с кем об этом не говорил и, думаю, вообще больше говорить не буду. Кто он, по-твоему, такой? Чего ему было надо?

Я покачал головой, но вспомнил те несколько слов на тари.

Почему нет?

— Еще он спросил, не слышал ли я, чтобы ты когда-нибудь упоминал страну под названием Янтарь.

Когда я это сказал, Льюк смотрел в зеркало заднего обзора и так дернул баранку, что машина внезапно вильнула.

— Янтарь? Это что, шутка?

— Нет.

— Странно. Тогда, скорее всего, совпадение…

— Что?

— На прошлой неделе я слышал упоминание о стране грез под названием Янтарь. Но никому ни разу не повторял. Это была просто пьяная болтовня.

— Кто? Кто это сказал?

— Один знакомый художник. Мозги набекрень, но парень очень талантливый. Его зовут Мелман. Мне вполне нравится, как он рисует, я даже купил кое-что из его работ. Я заехал посмотреть, не сделал ли он чего новенького, пока меня не было в городе. Картин никаких не было, но я все равно просидел у него допоздна, мы разговаривали, пили и курили ту дрянь, которая у него была. Он здорово набрался под занавес и стал говорить о магии. Я имею в виду не карточные трюки. Всякие ритуалы, понимаешь?

— Да.

— Ну, а чуть погодя он мне кое-что показал из этого репертуара. Может, все потому, что я тоже сильно поддал, но, честное слово, получалось у него будьте-нате — он левитировал[45], вызывал столбы огня, заклинал, материализовал чудищ. Наверное, в том, что он мне подсунул, была «промокашка»[46]. Но убей меня, это было весьма похоже на правду!

— Угу.

— Короче говоря, — продолжал Льюк, — он упоминал что-то вроде города-архетипа. Не могу сказать, на что он в его речах был больше похож — на Содом с Гоморрой или на Камелот[47], — каких только прилагательных он не использовал. Он называл этот край Янтарем и сказал, что управляется он семьей полупсихов, сам город населен ублюдками и каким-то людом, чьи предки пришли из других мест века назад. Тени семьи и города вроде бы действуют в большинстве основных легенд, ну и тому подобная чепуха. Я так и не выяснил, то ли это была такая метафора — он вообще ими сыпал напропалую, — или же он и на самом деле во все это верит. От него я и услышал про эти края.

— Интересно, — сказал я. — Мелман умер. А дом его сгорел несколько дней назад.

— Я не знал. — Он опять заглянул в зеркало. — Вы были знакомы?

— Встречались… после того, как ты уехал в последний раз. Кински сказал, что Джулия у него бывала, и я ходил выяснять, что он может рассказать о ней. Видишь ли… ну… Джулия умерла.

— Как это случилось? Я видел ее на прошлой неделе.

— Самым жутким образом. Ее убило какое-то странное животное.

— Господи!

Льюк вдруг затормозил и съехал с дороги на широкую обочину. За ней начинался довольно крутой, поросший деревьями склон. Среди стволов вдалеке я разглядел крошечные огоньки города.

Льюк вырубил двигатель и погасил фары. Потом вынул из кармана «дарэмовскую» табачную пачку и принялся скручивать сигарету. Я мельком увидел, что он снова смотрит на зеркало.

— Что это ты так часто в него заглядываешь?

— Я почти уверен, что всю дорогу от «Хилтона» за нами едет машина. Большей частью она держалась в нескольких поворотах позади. А сейчас, похоже, исчезла.

Он зажег сигарету и открыл дверь.

— Выйдем подышим воздухом.

Я пошел за ним, и несколько минут мы стояли, разглядывая открывшийся перед нами простор; лунный свет лился так ярко, что тени некоторых деревьев почти дотягивались до нас. Льюк бросил сигарету и затоптал.

— Дерьмо! — сказал он. — Слишком все это запутано! Я знал, что Джулия водится с Мелманом, о’кей? Я пошел ее проведать вечером после того, как встречался с ним, о’кей? Я даже передал ей небольшой пакет, который он просил ей отдать, о’кей?

— Карты, — сказал я.

Льюк кивнул.

Я вытащил их из кармана и протянул ему. Он глянул на них мельком в том сумраке, который нас окружал, и опять кивнул.

— Они, — сказал он. Затем: — Тебе она все еще нравилась, так ведь?

— Да, наверное, нравилась.

— Ох, дьявол, — вздохнул он. — Ладно. Есть некоторые вещи, о которых мне придется тебе рассказать, дружище. Не все из них покажутся тебе приятными. Погоди минуту, я их должен немного разложить по полочкам. Ты уже впутал меня в одну большую проблему — или я сам впутался, поскольку кое-что для себя уже решил.

Льюк пнул камешки, и они покатились с холма.

— О’кей, — сказал он. — Во-первых, отдай мне карты.

— Зачем?

— Я хочу разорвать их на конфетти.

— Черта с два ты это сделаешь. Зачем?

— Они опасны.

— Это я уже знаю. И буду держать их крепко.

— Ты не понимаешь.

— Так объясни.

— Это не так-то просто. Мне придется решить, что я могу сказать, а что нет.

— Почему бы просто не рассказать мне все?

— Не могу. Поверь мне…

Как только прозвучал первый выстрел — пуля срикошетила от камня справа от нас, — я повалился на землю. Льюк — тот падать не стал. Он побежал зигзагами к роще деревьев по левую руку, откуда раздалось еще два выстрела. В ладони у него что-то блеснуло, и он это уже держал перед собой.

Льюк сделал три выстрела. Наш противник — еще один. После второго выстрела Льюка я услышал, как кто-то сдавленно вскрикнул. К тому времени я был на ногах и бежал туда с камнем в руке. После третьего выстрела я услышал шум упавшего тела.

Я добрался до Льюка, когда он уже переворачивал тело, и успел заметить, как нечто вроде легкого облачка голубого или серого тумана вылетело изо рта мужчины, поднялось над его выщербленным зубом и уплыло прочь.

— Что это была за чертовщина? — спросил Льюк, пока оно уплывало.

— Ты тоже видел? Не знаю.

Льюк посмотрел вниз, на обмякшую фигуру с темным пятном, расплывающимся по груди на рубашке; рука Льюка все еще продолжала сжимать револьвер тридцать восьмого калибра.

— Не знал, что ты носишь оружие, — сказал я.

— Когда бываешь на дороге столько, сколько я, поневоле начнешь вооружаться, — ответил он. — Я покупаю новый в каждом городе, куда приезжаю, а при выезде продаю. Из — за службы безопасности в аэропортах. Полагаю, что этот уже продать не удастся. Я никогда не видел этого парня, Мерль. А ты?

Я кивнул:

— Это Дэн Мартинес, человек, про которого я тебе рассказывал.

— Надо же, — сказал он. — Дело запутывается все больше. Может, мне стоит уйти в монастырь к дзен-буддистам и убедить себя, что все это не так важно[48]. Я…

Вдруг Льюк стукнул себя пальцами по лбу.

— Ого, — сказал он затем. — Мерль, ключи в замке зажигания. Садись в машину и езжай сейчас же в отель. Оставь меня здесь. Скорее!

— Что происходит? Что…

Он поднял курносый автоматический пистолет и направил ствол на меня.

— Ну же! Заткнись и уходи!

— Но…

Льюк опустил дуло и всадил пулю в землю между моих ступней. Затем прицелился мне в живот.

— Мерлин, сын Корвина, — сказал он сквозь сжатые зубы, — если ты сейчас же не свалишь, ты — покойник!

Я внял совету, устроив салют из гравия и оставив несколько полос плавленой резины, когда выходил из лихого поворота. Прогромыхал по холму и пробуксовал по кривой направо. На следующем повороте влево я сбавил скорость. Затем остановился.

С дороги я съехал на левую обочину, к подножию утеса, сминая земляничную поросль. Я вырубил фары и двигатель и поставил машину на ручной тормоз. Тихо открыл дверь и, выскользнув наружу, так же тихо ее притворил. В таких местах звуки разносятся далеко.

Я пошел назад, придерживаясь правой обочины — более темной. Было очень тихо. Я свернул первый раз и направился к следующему повороту. Что-то летало между деревьями. Кажется, сова. Приближаясь ко второму повороту, я был вынужден пойти медленнее — только бы не наделать шума.

Тот последний поворот я преодолел уже на всех четырех, воспользовавшись прикрытием — камнями и листвой. Затем я остановился и осмотрел участок, где стояли мы с Льюком. В поле зрения — ничего. Я медленно и осторожно приблизился, готовый замереть, пригнуться, зарыться носом в землю или удариться в бега — как потребует ситуация.

Все было недвижно, кроме ветвей на ветру. Никого.

Я приподнялся и продолжил движение, все так же медленно и все так же прячась.

Пусто. Он куда-то делся. Я продвинулся еще, вновь остановился и прислушивался по меньшей мере минуту. Ни один звук не выдал никакого движения.

Я пересек прогалину, где упал Мартинес. Тело исчезло. Я обошел весь участок, но не смог найти ничего, что дало бы мне хоть какой-то намек относительно того, что случилось сразу после моего ухода. Я подумал: а может, крикнуть, — но так и не смог подыскать причину, зачем, собственно, мне кричать. Ну, не смог — и не смог.

Без приключений я вернулся к машине, залез внутрь и поехал в город. Что же, черт возьми, происходит? Но сколько я ни ломал голову, на ум так ничего и не пришло.

Я оставил фургон на стоянке возле отеля, почти в том же самом месте, где он был припаркован раньше. Затем я вошел в отель, дошел до комнаты Льюка и постучал в дверь. На самом деле ответа я ждать не собирался, но приличия вроде как требовали выполнить некоторые предварительные действия, прежде чем взломать дверь и войти.

Я был осторожен и вышиб только замок, оставив саму дверь и косяк нетронутыми, потому что мистер Бразда, похоже, был славным парнем. Это отняло чуть больше времени, но поблизости никого не было. Я протянул руку внутрь, зажег свет, окинул комнату быстрым взглядом и поспешно скользнул внутрь. Несколько минут я стоял и прислушивался, но из коридора не доносилось никаких звуков.

Голо и одиноко. Чемодан на полке, пустой. Одежда висит в шкафу — в карманах ничего, кроме двух картонок спичек, ручки и карандаша. Еще кое-какие вещи и нижнее белье — в ящике. Туалетные принадлежности — в несессере или аккуратно разложены по местам. Больше ничего особенного. На ночном столике экземпляр «Стратегии» Б. X. Лиделла Гарта[49], закладка — примерно на трех четвертях книги.

«Камуфляж» был брошен в кресле, рядом стояли пыльные ботинки, а возле них валялись носки. Внутри ботинок ничего, кроме пары эластичных бинтов. Я пошарил в карманах рубашки, те поначалу показались пустыми, но затем мои пальцы обнаружили в одном из них несколько небольших белых бумажных шариков. Сбитый с толку, я некоторые из них развернул. Таинственные секретные послания? Нет… Какой смысл зарабатывать паранойю, тем более вскоре несколько коричневых крошек сами ответили на вопрос. Табак. Это были обрывки папиросной бумаги. Очевидно, он сворачивал самокрутки, когда бродил по этим диким местам. Я вспомнил несколько прогулок вместе с ним в прошлом. Никогда он не был таким опрятным.

Я осмотрел штаны. В одном боковом кармане лежала влажная банданна[50], в другом — расческа. Правый передний карман пустой, в левом завалялся одинокий патрон. Повинуясь импульсу, я сунул его в карман, затем пошел посмотреть за ящиками и под матрасом. Я даже заглянул в туалетный бачок. Ничего. Ничего, что объяснило бы его странное поведение.

Оставив ключи от машины на ночном столике, я ушел и вернулся в свой в номер. Меня не заботило, что он догадается о моем вторжении. Эта мысль мне даже понравилась. Меня обозлило, что Льюк рылся в моих бумагах о Колесе-Призраке. К тому же он задолжал мне чертовски подробное объяснение о своем поведении в горах.

Я разделся и принял душ, лег в кровать и потушил свет. Если бы мне нравилось оставлять улики, я б оставил Льюку записку, но, кроме всего прочего, я очень сильно подозревал, что он уже не вернется.

VI

Он был плотно скроенным коротышкой с лицом, чуть подпорченным нездоровым румянцем, темные волосы были тронуты сединой и немного просвечивали на макушке. Я сидел в кабинете его полудеревенского дома в северном пригороде Нью-Йорка, потягивал пиво и пересказывал ему свои проблемы. За окном стояла ветреная, вся в звездах ночь, и слушатель из него был хороший.

— Значит, говоришь, на следующий день Льюк так и не показался, — сказал он. — А письмо? Письма он тебе не прислал?

— Нет.

— Что ты делал в тот день? Только подробно.

— Утром я обыскал его комнату. Там все было точно так же, как когда я ее оставил. Я специально посмотрел на полке для писем. Ничего, как я и говорил. Затем я позавтракал и проверил еще раз. Опять ничего. Потом я довольно долго гулял по городу. Вернулся чуть позже полудня, съел ленч и опять наведался к нему в комнату. То же самое. Тогда я позаимствовал ключи от его машины и поехал на то место, куда мы ездили ночью. Никакого намека на что-нибудь необычное, хотя был день и света вокруг хватало. Я даже спустился по склону вниз и походил вокруг. Ни тела, ничего. Я поехал обратно, положил на место ключи, до обеда мотался вокруг отеля, а потом позвонил вам. После того, как вы согласились меня принять, я заказал билет и пораньше лег спать. Утром доехал рейсовым автобусом до Альбукерке, а оттуда самолетом сюда.

— Утром проверял ты его комнату?

— Да. Ничего нового.

Он покачал головой и вновь зажег трубку.

Его звали Билл Ротт, он был другом моего отца, а заодно и его адвокатом, когда отец жил здесь. Вероятно, он был единственным человеком на Земле, кому папа доверял, и я ему тоже верил. За восемь лет я побывал у него несколько раз, — самый последний, и самый несчастливый — полтора года назад во время похорон его жены Элис. Я рассказал ему историю отца, как сам услышал ее из его собственных уст у порога Дворов Хаоса: у меня создалось впечатление, что отец хотел, чтобы Билл знал об этих событиях. Должно быть, мой папа чувствовал: он должен по-своему расплатиться за всю ту помощь, что Билл ему оказал. И тот, похоже, и вправду поверил и понял. Но ведь папу он знал гораздо лучше, чем я.

— Я тебе уже говорил, насколько ты похож на отца.

Я кивнул.

— Даже не в наружности дело, — продолжал он. — Пока он жил здесь, у него была привычка возникать нежданно-негаданно, подобно пилоту подбитого истребителя. Я никогда не забуду ту ночь, когда он явился верхом на коне с мечом у пояса и заставил меня искать пропавшую кучу компоста.

Билл хмыкнул.

— Теперь вдруг ты являешься с рассказом, который вынуждает меня поверить, будто ящик Пандоры открылся вновь[51]. Почему бы тебе, как всякому приличному молодому человеку, не прийти ко мне, скажем, по вопросам развода? Или чтобы я составил тебе завещание или, к примеру, оформил какую-нибудь доверенность? Или, там, соглашение о партнерстве? Словом, что-нибудь в этом роде. Так нет, все выглядит так, будто это очередная проблема Карла[52]. Даже то дело, которым я занимался когда-то для Янтаря, кажется по сравнению с этим весьма спокойным и добропорядочным.

— Вы имеете в виду Соглашение… когда Рэндом послал Фиону с копией Пакта о согласии к Суэйвиллу, Королю Хаоса, ее — чтобы переводить, а вас, чтобы поискать лазейки?

— Да, именно его, — сказал он. — Хотя к завершению дела я выучил ваш язык и чуть не сломал свой. Затем Флори захотелось вернуть свою библиотеку — тоже, между прочим, та еще работенка, — а потом разгорелось древнее пламя — то ли воссоединения, то ли мести, я так и не понял. Хотя платили мне хорошо. Я даже дом купил на Палм-Бич[53]. Затем… о, дьявол. Пока я работал там, я начал уже подумывать, а не добавить ли мне на визитной карточке: «Юрисконсульт при Дворе Янтаря». Но такую работу понять еще можно. Я во все времена делал что-то подобное и на земном уровне. Но в твоем деле замешаны черная магия и внезапная смерть, которая, кажется, всю дорогу сопутствовала твоему отцу. Меня это до смерти пугает, и я даже не знаю, что тебе посоветовать.

— Ну, черная магия и внезапные смерти — это тоже, полагаю, по моей части, — заметил я. — Хотя, вы правы, они могли слишком сильно зачернить мои мысли. Вы смотрите на вещи совсем по-иному, нежели я. По определению, слепое пятно — это то, чего вы не осознаете. Что я мог бы здесь упустить?

Билл отхлебнул пива и опять зажег свою трубку.

— О’кей, — сказал он. — Твой приятель Льюк… он откуда?

— Откуда-то со Среднего Запада, что-то такое он говорил: Небраска, Айова, Огайо — в общем, там.

— М-м. Чем занимался его родитель?

— Он никогда об этом не говорил.

— Есть у него братья? Сестры?

— Не знаю. И об этом он тоже не говорил.

— И тебя это ни разу не удивило? За все восемь лет, которые вы знакомы, — ни словом не обмолвиться о своей семье или о родном городе?

— Нет. В конце концов, о своих я тоже не говорил ни разу.

— Это неестественно, Мерль. Ты вырос в странных землях и не мог о них говорить. У тебя были причины менять тему разговора и избегать подробностей. У него, очевидно, — тоже. И еще — когда ты появился, ты даже не знал точно, как ведет себя большинство людей. Но неужели ты вообще им не интересовался?

— Интересовался, конечно. Но он уважал мою скрытность. И я не мог ему в этом уступить… Можно сказать, у нас было своего рода молчаливое соглашение, что такие темы мы не затрагиваем.

— Как вы познакомились?

— Мы были на первом курсе, и у нас было много занятий по одним и тем же предметам.

— И вы оба были в городе новичками, оба не имели друзей. Ты сразу же почувствовал в нем такого же…

— Нет. Сначала мы почти не разговаривали. Мне казалось, что он надутый индюк, который считает себя в десять раз лучше любого другого. Мне он не нравился, и, соответственно, я — ему.

— Почему?

— То же самое он думал про меня.

— Итак, вы лишь со временем сообразили, что оба были не правы?

— Нет. Оба мы были правы. Мы и узнали-то друг друга благодаря этой нашей взаимной неприязни. Если я делал что-то… ну, выдающееся, он пытался меня каждый раз переплюнуть. И наоборот. Мы дошли до того, что занимались одним и тем же спортом, назначали свидания одним и тем же девушкам, старались побить друг друга по всем статьям.

— И?..

— Где-то в процессе этого мы начали уважать друг друга. Когда мы оба вышли в финал Олимпиады, что-то переломилось. Помню, как мы стали хлопать друг друга по спине и смеяться, а потом пошли вместе обедать, и всю ночь просидели за разговором, и он сказал, что и кучи дерьма не дал бы за эти Олимпиады, а я сказал, что даже и этого бы не дал. Он сказал, что просто хотел показать мне, что он лучше, а теперь ему это вообще не важно. Он решил, что мы оба друг друга стоим и что следует оставить вопрос как есть. Я чувствовал в точности то же самое и сказал ему это. Вот тогда мы и стали друзьями.

— Это я могу понять, — сказал Билл. — Это особый вид дружбы. Вы друзья в определенных обстоятельствах.

Я рассмеялся и сделал глоток.

— А у других не так?

— Поначалу — да, так. В некоторых случаях — всегда так. Ничего неправильного в этом нет. Просто ваша дружба кажется более специфичной, чем у большинства.

Я медленно кивнул.

— Может быть.

— Ладно, мы все еще далеки от сути. Итак, двое парней сблизились так, как вы… и скрывают при этом друг от друга свое прошлое.

— Полагаю, вы правы. Что же из этого следует?

— Ты — не нормальное человеческое существо.

— Нет, я — нет.

— Но я не уверен, что Льюк — нормальное.

— Тогда какое?

— Это уж вопрос по твоей части.

Я кивнул.

— Кстати, — продолжал Билл, — в этом деле меня вот еще что беспокоит.

— Что?

— Этот парень Мартинес. Он отправился следом за вами в какую-то глухомань, подкрался, открыл огонь. За кем он охотился? За вами обоими? Только за Льюком? Или же за тобой?

— Не знаю. Трудно сказать, кому из нас предназначался первый выстрел. Но потом он стрелял в Льюка — потому что Льюк стрелял в него, и он просто защищался.

— Это верно. Но если он — Z или его агент, зачем он затеял этот разговор в баре?

— Теперь у меня возникает такое впечатление, что весь этот его треп — просто хитро подстроенная уловка для его заключительного вопроса: знает ли Льюк об Янтаре.

— И твоя реакция даже более, чем утвердительный ответ, дала ему повод подумать, что тот знает.

— Ну, Льюк — он явно об этом знает… хотя бы судя по тому, как он обратился ко мне под занавес разговора. Вы думаете, он действительно стрелял в кого-то из Янтаря?

— Все может быть. Но ведь Льюк не из Янтаря?

— Я никогда не слышал о ком-нибудь, на него похожем, в те времена, которые провел в Янтаре после войны. И у меня была куча лекций по генеалогии. Мои родственники становятся вроде кумушек на посиделках, когда дело доходит до копания в подобных вещах, — хотя, по сути, они не могут даже точно решить, кто старше, потому что некоторые из них родились в различных потоках времени. Но уж в дотошности им зато не откажешь… В Хаосе, между прочим, к этому относятся гораздо спокойнее.

— Хаос! Вот именно! У тебя же достаточно родственников на той стороне! Может…

Я покачал головой.

— Не получается. Там я знаю о семье даже больше. По-моему, так я знаю просто всех, кто способен манипулировать Тенью и умеет ее пересекать. Льюк — к ним не относится и…

— Подожди минуту! Во Дворах ведь есть люди, которые могут ходить в Тени?

— Да. Или оставаться в одном месте и переносить к себе разные предметы из Тени. Это вроде изнанки…

— Я думал, чтобы обрести такую силу, надо сперва пройти Образ.

— Там есть эквивалент, который называется Логрус[54]. Это нечто вроде непредсказуемого лабиринта. Он все время перемещается. Очень опасен. Временно сбивает с катушек. Не очень-то веселая штука.

— Так ты его что, прошел?

— Да.

— И Образ тоже?

Я облизнул губы, вспоминая.

— Да. И чуть не откинул сандалии. Сугуи думал, что меня пришибет, но Фиона считала, что я смогу его одолеть, если она поможет. Я был…

— Кто такой Сугуи?

— Он — Мастер Логруса. И к тому же мой дядя. Он считал, что Образ Янтаря и Логрус Хаоса несовместимы, что я не могу нести в себе образы и того и другого одновременно. Рэндом, Фиона и Джерард сводили меня посмотреть на Образ. Затем я снесся с Сугуи и дал посмотреть ему. Он сказал, что они кажутся антитетичными[55], в основе своей несовместимы, и что меня вообще уничтожит при попытке его пройти или Образ изгонит из меня изображение Логруса — но первое вероятней. А Фиона сказала, что Образ способен заключить в себя все на свете, даже Логрус, и из того, что она успела узнать о Логрусе, он способен проложить себе путь вокруг чего угодно, даже Образа. В общем, они оставили все на меня, а я знал, что Образ пройти мне придется. Что я и сделал. Я прошел его и по-прежнему несу в себе Логрус, так же как и Образ. Сугуи признал, что Фиона была права, и он пришел к выводу, что это идет от моих родителей. Хотя она с ним не согласилась…

Билл поднял руку.

— Обожди минуту. Я не понимаю, как ты привел своего дядю Сугуи в подвалы Янтарного Замка для мгновенной оценки и сравнения.

— У меня есть набор Козырей Хаоса, наподобие Янтарных, для связи с родственниками из Хаоса.

Он покачал головой.

— Все это прекрасно, но мы отклоняемся. Есть еще кто-нибудь, кто умеет ходить по Тени? Или, может быть, есть какие-нибудь другие способы ее преодолевать?

— Да, способы есть. Существуют магические существа, вроде единорога, которые могут просто бродить где захотят. И можно идти сквозь Тень следом за идущим по Тени или за магическим существом, пока можешь проследить его путь, неважно, кто ты такой. Что-то вроде Томаса Рифмача из баллады[56]. Один идущий по Тени может провести за собой целую армию. А есть еще обитатели различных Теневых королевств, непосредственно примыкающих к Янтарю и Хаосу. И там появляются могущественные колдуны, просто из-за близости этих миров к центрам сил. Некоторые из колдунов, посильнее, становятся адептами в этом деле… но их образы Образа или Логруса всегда уступают настоящим, так что они никогда не бывают настолько же хороши. Но, с другой стороны, им не нужна инициация, чтобы входить в Тень. Границы раздела Тени там самые легкопроходимые. Мы даже торгуем с этими королевствами. И проложенными маршрутами со временем ходить все легче и легче. Хотя сойти с них сложнее. Но известно, что по ним проходили даже большие отряды с разбойными намерениями. Вот почему мы и установили патрули. Джулиэн — в Ардене, Джерард — на море, и так далее.

— А еще способы есть?

— Ну… теневая буря.

— Что это?

— Такое природное явление, — правда, оно мало изучено. Лучшее сравнение, какое приходит в голову, — тропическая гроза. Одна из теорий связывает их происхождение с волнами, расходящимися из Янтаря и Хаоса, которые формируют природу теней. Как бы то ни было, когда поднимаются подобные бури, они могут пронестись над большим количеством теней, прежде чем выдохнутся. Иногда они вызывают множество разрушений, иногда почти ничего. Но пока длится такая буря, вместе с ней чего только не переносится.

— И люди?

— Такое тоже случалось.

Билл прикончил пиво. Я — вдогонку — свое.

— А что с Козырями? — спросил он. — Кто-нибудь мог узнать, как ими пользоваться?

— Да.

— Сколько существует колод?

— Я не знаю.

— Кто их делает?

— Во Дворах есть несколько мастеров. Я тоже выучился там. В Янтаре это Фиона и Блейс… и, по-моему, они научили Рэндома…

— Эти колдуны, о которых ты говорил… из соседних королевств… Мог бы кто-то из них сделать козырную колоду?

— Мог, конечно, но их Козыри не обладали бы такой силой. Я так понимаю: чтобы делать Козыри должным образом, надо сначала пройти инициацию либо Образом, либо Логрусом. Хотя кое-кто, наверное, смог бы сделать такую вот неполноценную колоду и даже попытался бы ею воспользоваться — может быть, даже избегнув при этом смерти или какого-нибудь лимбо[57] и иногда попадая туда, куда направлялся.

— А колода, которую ты нашел у Джулии?

— Эти — настоящие.

— Как же ты это объяснишь?

— Кто — то из мастеров обучил кого-то еще, кого-то очень способного, но я о таком никогда не слышал. Вот и все.

— Понятно.

— Боюсь, что толку от моих рассказов не много.

— Но все это мне нужно знать, чтобы с чего-то начать думать, — ответил Билл. — Иначе как я могу наметить возможные направления расследования? Как ты еще насчет пива?

— Подождите.

Я закрыл глаза и вызвал изображение Логруса — меняющегося, всегда меняющегося. Придал форму желанию, и две плавающие линии внутри фантома стали ярче и толще. Я медленно двинул руками, имитируя их волнистость, подергивание. В конце концов линии и мои руки, кажется, превратились в одно, и, раскрыв ладони, я протянул обе линии вперед, наружу сквозь Тень.

Билл прочистил горло.

— Э… Что это ты там делаешь, Мерль?

— Ищу кое-что, — отозвался я. — Минутку.

Линии так и будут тянуться через бесконечность Тени, пока не наткнутся на объект моего желания, — или пока не лопнет бы мое терпение или сосредоточенность. Но скоро я ощутил подергивания — словно бились две рыболовные лески.

— Вот, — сказал я и быстренько их смотал.

В каждой руке у меня было по бутылке холодного пива. Одну я передал Биллу.

— Вот что я имел в виду под изнанкой теневых прогулок, — сказал я, делая несколько глубоких вдохов и выдохов. — Я послал в Тень за парой бутылок пива. Сэкономил вам на походе на кухню.

Он уставился на оранжевую этикетку с необычной зеленой надписью.

— Не узнаю сорта, — сказал он, — не говоря уже про язык. Ты уверен, что его можно пить?

— Да, я заказал самого настоящего.

— Э-э… а ты не подумал заодно прихватить открывашку?

— Ой! Извините. Я…

— Все нормально.

Он поднялся, прошел на кухню и принес открывашку. Когда он вскрывал первую, она закипела пеной, и ему пришлось подержать бутылку над корзинкой для мусора, пока та не успокоилась. То же самое он проделал и со второй.

— Предметы могут быть немного потревожены, когда быстро перетаскиваешь их таким способом, — объяснил я. — Обычно я добываю себе пиво по-другому, поэтому и забыл…

— Все в порядке, — ответил Билл, промокая руки носовым платком…

Затем попробовал пиво.

— А что — пиво хорошее, — сказал он. — Интересно… Нет, ничего.

— Чего — ничего?

— Не мог бы ты притащить сюда пиццы?

— Вам с чем? — спросил я.

На следующее утро мы предприняли долгую прогулку вдоль извилистого ручья, который встретили на задах какого-то фермерского участка, принадлежащего соседу и клиенту Билла. Шли мы медленно, Билл с палкой в руке и трубкой во рту продолжал расспросы предыдущего вечера.

— На кое-что из того, что ты мне сказал, в свое время не обратили должного внимания, — заявил он, — потому что меня больше интересовали прочие аспекты ситуации. Ты говоришь, что вы с Льюком действительно помирились на Олимпиаде, а потом выбыли из соревнований?

— Да.

— В каких видах вы состязались?

— Легкая атлетика — бег на различные дистанции, прыжки, метание. Мы оба были бегунами, и…

— И его время было близко к твоему?

— Чертовски близко. Впрочем, иногда бывало наоборот.

— Странно.

— Что?

Берег стал круче, и по камням мы перешли на другую сторону, где тропа оказалась на несколько футов шире и дорога шла относительно ровно и была хорошо утоптана.

— Мне думается, это больше, чем просто совпадение, — сказал он. — Этот парень в спорте был почти так же хорош, как и ты. Из всего, что я слышал, мне известно, что вы, жители Янтаря, в несколько раз сильнее, чем обычное человеческое существо, из-за хитрого метаболизма, которому вы обязаны своей необычайной выносливостью, быстрым восстановлением сил и регенерацией организма. Как это Льюку удалось сравняться с тобой на соревнованиях такого высокого уровня?

— Он — хороший спортсмен и всегда держал себя в форме, — ответил я. — Здесь есть и другие такие же — очень сильные и быстрые.

Билл покачал головой. Мы пошли по тропе дальше.

— С этим я не спорю, — сказал он. — Только слишком уж всего много для простого совпадения. Парень прячет свое прошлое на твой манер, а потом оказывается, что на самом деле ему все о тебе прекрасно известно. Скажи, он действительно хорошо разбирается в искусстве?

— А?

— В искусстве. Он на самом деле настолько интересуется искусством, чтобы заняться еще и коллекционированием?

— О-о. Да. Обычно мы довольно регулярно посещали всякие вернисажи и музейные выставки.

Билл фыркнул и, ударив палкой по камешку, скинул его в поток.

— Ну, — сказал он, — это ослабляет один пункт, но едва ли меняет картину в целом.

— Не понимаю…

— Кажется странным, что он тоже был знаком с тем сумасшедшим художником-оккультистом. Хотя, когда ты сказал, что тот парень был хорошим художником, а Льюк действительно собирал картины, — ситуация стала менее странной.

— Ему незачем было говорить мне, что он знаком с Мелманом.

— Верно. Но все это плюс его физические возможности… Я просто выстраиваю дело на косвенных доказательствах, но у меня такое предчувствие, что этот парень сильно отличается от других.

Я кивнул:

— Несколько раз со времени прошлой ночи я сам приходил к тому же выводу. Если он действительно не отсюда, тогда откуда, черт побери?

— Значит, эту линию расследования мы исчерпали, — сказал Билл, заводя меня за поворот и останавливаясь, чтобы посмотреть, как с заболоченного берега на той стороне потока поднимается стайка птиц. Он несколько раз обернулся назад, в сторону, откуда мы пришли, затем: — Скажи мне… это совершенно не относится к нашему делу… какой у тебя… э-э… ранг?

— Что вы имеете в виду?

— Ты сын принца Янтаря. Кем это тебя делает?

— Вы имеете в виду титулы? Я — герцог Западных болот и эрл Колвира.

— Что это значит?

— Что я не принц Янтаря. Никто не побеспокоится устраивать против меня интригу или там вендетту из-за наследования…

— Хм.

— Что вы имеете в виду под «хм»?

Билл пожал плечами.

— Я много читал по истории. Никто не может чувствовать себя в безопасности.

На это пожал плечами я.

— Последнее, что я слышал: на домашнем фронте все спокойно.

— Ну, хоть здесь хорошая новость.

Еще несколько поворотов привели нас к широкой полосе из галечника и песка, спокойно взбирающейся футов, наверное, на тридцать и упирающейся в крутую насыпь высотой в семь или восемь футов. Я отметил, что вода поднимается здесь довольно-таки высоко, судя по обнаженным корням деревьев, растущим на гребне обрыва. Билл присел в их тени на валун, к обрыву спиной, и вновь раскурил трубку. Я устроился поблизости на другой, от него слева. Плеск и журчание воды действовали успокаивающе, и мы сидели так и смотрели, как временами на ней загораются искры.

— Хорошо, — сказал я чуть погодя. — Красивое место.

— Угу.

Я глянул на него. Билл смотрел туда, откуда мы пришли.

Я понизил голос:

— Что там?

— Мне показалось, что за нами кто-то идет, — прошептал он.

— Может, сходить посмотреть?

— Не надо. По-моему, ничего особенного. День прекрасный, а здесь всегда любит прогуливаться народ. Просто я подумал, если мы несколько минут подождем, он или покажется, или же мы узнаем, что он пошел куда-то еще.

— Как он выглядел?

— Не знаю. Не разглядел. Думаю, волноваться не стоит. Это все последствия твоего рассказа — а может быть, паранойя. Я еще не решил, что именно.

Я выудил свою трубку, набил ее и зажег, пока мы сидели и ждали. Но никто так и не показался.

В конце концов Билл поднялся и потянулся.

— Ложная тревога, — сказал он.

— Пожалуй.

Он снова пошел вперед, а я зашагал рядом.

— Потом, эта барышня Джасра — что-то она мне сильно не нравится, — сказал он. — Говоришь, она вроде бы козырнулась в комнату? И во рту у нее было жало, которое загнало тебя в силки?

— Все правильно.

— А раньше тебе не встречался кто-нибудь вроде нее?

— Нет.

— Есть какие-нибудь предположения?

Я покачал головой.

— И почему вдруг Вальпургиева ночь? Я понимаю, что для психа такие даты имеют значение, и я понимаю, что люди, придерживающиеся различных примитивных религий, придают огромную важность дням смены времен года. Но Z, кажется, слишком хорошо играет в свою игру, чтобы считаться душевнобольным. А что до другого…

— Мелман считал, что это важно.

— Да, но его просто впутали в это дело. Я бы, наоборот, удивился, если бы он не выступил с таким заявлением, намеренно или нет. Он же признал, что его хозяин никогда с ним не откровенничал. Это была его собственная идея. Ты единственный, кто разбирается в данной области. Скажи мне, имеет ли какое-либо значение и можно ли обрести какую-то реальную силу, если убить кого-то твоей крови именно в это время года?

— Ничего такого я не слышал. Но, естественно, есть много вещей, про которые я не слышал. У меня ведь не такой опыт по сравнению с большинством адептов. Но куда это вы все клоните? Говорите, будто не думаете, что он сдвинутый, но саму идею Вальпургиевой ночи не принимаете при этом всерьез.

— Не знаю. Я просто думаю вслух. И то и другое звучит для меня зловеще, вот и все. Между прочим, Французский Иностранный легион тридцатого апреля дает всем отпуск, чтобы напиться, и еще пару дней после, чтобы протрезветь. Это годовщина Камеронской битвы — одного из самых их главных триумфов.[58] Но сомневаюсь, что стоит принимать это в расчет.

— А почему Сфинкс? — неожиданно спросил Билл. — Почему Козырь переносит тебя куда-то, где надо соревноваться во всяких идиотских загадках, а иначе тебе оторвут голову?

— Я сильно подозреваю, что именно последнее и предполагалось.

— Я тоже. Но это совсем уже странно. Знаешь что? Держу пари, что все Козыри — вроде этого. Все своего рода ловушки.

— Может быть.

Я потянулся в карман за Козырями.

— Оставь, — сказал Билл. — Не будем нарываться на неприятности. Может, тебе стоит их припрятать, хотя бы на какое-то время. Я могу положить их в сейф у себя в конторе.

Я рассмеялся.

— В сейф? Нет уж, спасибо. Я хочу иметь эти карты при себе. Может, найдется способ проверить их, не рискуя.

— Ты — специалист, тебе виднее. Но скажи мне, пожалуйста, что-нибудь может проникнуть с карты сюда, когда тебя нет?

— Не может. Они так не работают. Чтобы действовать ими, требуется внимание. И немалое.

— Ну хоть что-то. Я…

Билл опять оглянулся. Сюда кто-то шел. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулак.

Затем я услышал, как Билл облегченно выдохнул.

— Порядок, — сказал он мне. — Я его знаю. Это Джордж Хансен. Он сын того малого, которому принадлежит ферма. Привет, Джордж!

Приближающаяся фигура помахала в ответ. Джордж оказался среднего роста и довольно коренастым на вид. Волосы его были песочного цвета. Он был одет в «левисы» и майку с «Grateful Dead», за левый рукав засунута пачка сигарет. Выглядел он лет на двадцать.

— Привет, — сказал парень. — Шикарный денек, правда?

— Это точно, — ответил Билл. — Вот мы и гуляем, а не сидим дома.

Взгляд Джорджа перебежал на меня.

— Я тоже, — сказал он, шуруя зубами по нижней губе. — Правда, хороший день.

— Это Мерль Кори. Он ко мне в гости заехал.

— Мерль Кори, — повторил Джордж и выставил вперед руку. — Привет, Мерль.

Я ответил рукопожатием. Ладонь была у него влажная и холодная.

— Надеюсь, тебе это имя знакомо?

— Э… Мерль Кори, — снова повторил он.

— Ты знал его отца.

— Да? О, точно!

— Сэм Кори, — закончил Билл и стрельнул в меня взглядом поверх плеча Джорджа.

— Сэм Кори, — повторил Джордж. — Ну и ну! Рад познакомиться. Надолго в наши края?

— На несколько дней, наверно, — ответил я. — Я и не знал, что вы были знакомы с отцом.

— Хороший человек, — сказал он. — Вы откуда?

— Из Калифорнии, но я от нее устал.

— А куда теперь?

— Вообще-то говоря, за границу.

— Европа?

— Дальше.

— Здорово. Мне тоже иногда хочется попутешествовать.

— Может быть, еще доведется.

— Может быть. Ну, я пошел. Счастливой прогулки! Рад был с вами познакомиться, Мерль.

— И я.

Он отступил назад, помахал, повернулся и пошел прочь.

Когда я глянул на Билла, то заметил, что тот дрожит.

— В чем дело? — прошептал я.

— Я знаю этого мальчика с детства, — сказал он. — Как, по-твоему, он не на наркотиках?

— Во всяком случае, они не той категории, из-за которых приходится прокалывать себе руку. Я не заметил ни одного следа. И он не казался особенно накачавшимся.

— Верно, но ты не знаешь его так, как я. Он выглядел очень… ну, каким-то другим. Я совершенно неожиданно назвал твоего папу Сэмом — что-то мне в парне показалось не то. Оттенок речи, осанка, походка… Трудно передать. Я ждал, что он меня поправит, тогда бы я пошутил насчет наступающей старости. Но ведь он меня не поправил! Он принял имя как должное. Мерль, это страшно! Он действительно хорошо знал Карла Кори — твоего отца. Твой папа любил держать участок в порядке, но не слишком себя утруждал подметанием и сгребанием листьев. Со школы Джордж годами делал за него всю работу во дворе. Он знал, что его зовут не Сэм.

— Тогда я не понимаю.

— И я, — сказал он, — и мне это не нравится.

— Итак, он вел себя странно… и вы полагаете, это он преследовал нас?

— Да, теперь полагаю. Слишком много совпадений со времени твоего появления тут.

Я повернулся:

— Пойду за ним. Попробую разобраться.

— Нет. Не надо.

— Я не сделаю ему ничего плохого. Есть другие способы.

— Пусть лучше считает, что он нас одурачил. Возможно, это придаст ему смелости на что-то решиться или что-то сказать, что окажется нам полезным. Иначе все, что ты делаешь — пусть даже осторожно или с помощью магии, — может позволить ему, или кому-то еще, понять, что мы его раскусили. Пусть катится, и скажи спасибо, что мы предупреждены.

— В этом есть смысл, — согласился я. — О’кей.

— Давай вернемся и поедем в город на ленч. Мне нужно заехать в контору забрать кое-какие бумаги и позвонить. А в два часа мне нужно повидаться с клиентом. Можешь взять машину и поездить вокруг, пока я не раскручусь с делами.

— Хорошо.

Пока мы шагали назад, я не переставал удивляться. Кое о чем я Биллу все-таки не сказал. На данный момент не было причин говорить ему, что я ношу невидимый плетеный шнурок, обвитый вокруг левого запястья и обладающий некоторыми весьма необычными способностями. Одна из этих способностей — предупреждать о гадких намерениях, направленных по моему адресу, как это было в присутствии Льюка почти целых два года, пока мы не стали друзьями. Какой бы ни была причина странного поведения Джорджа Хансена, Фракир не подала мне ни единого знака, что от него можно ждать опасности.

Хотя занятно… что-то в нем все-таки было. Эта манера говорить… То, как он произносил слова…

После ленча я отправился покататься, пока Билл разбирался с делами. Я направился к дому, где когда-то, очень давно, жил мой отец. Раньше я несколько раз проезжал мимо, но внутрь никогда не заглядывал. Не было особых причин. Я оставил машину на обочине там, где дорога шла на подъем, вышел и осмотрел дом. Билл сказал, что теперь здесь живет молодая пара с детьми… я и сам мог об этом догадаться, судя по разбросанным по двору игрушкам. Мысленно попытался представить, каков бы я был, вырасти в таком доме. А что — представить такое, пожалуй, можно. Дом выглядел хорошо ухоженным, даже веселым. Я подумал, что люди здесь живут счастливо.

Интересно, где сейчас мой отец… если он вообще жив? Никто не может добраться до него через Козырь, хотя это еще ничего не доказывает. Есть много способов заблокировать карты. Один из таких способов, по мнению многих, объяснял молчание моего отца, но мне неприятно было об этом думать.

Ходил слух, что во Дворах Хаоса папа лишился ума из-за проклятий, наложенных на него моей матерью, и что сейчас он бесцельно блуждает по Тени. Что-нибудь сказать по этому поводу мама категорически отказалась. Еще был слух, что он ушел во вселенную, которую сам же для себя и создал, и назад уже никогда не вернется, что, по-видимому, и сделало его недосягаемым для Козырей. Еще слух гласил, что он просто погиб неизвестно где после отъезда из Дворов — некоторые из моих родственников даже заверяли меня, что видели, как он уезжал после краткого пребывания во Дворах. Но тогда, если слух о его смерти и верен, случилось это не во Дворах Хаоса. Другие же заявляли, что после того, как отец уехал, его видели в самых разных местах, вел он себя при встречах по-разному, но при этом всегда таинственно. Кто-то мне рассказывал, что отец путешествовал в компании с некой немой танцовщицей — крохотной, миловидной леди, с которой он общался языком жестов, — и что сам он тоже не очень-то разговорчив. Еще один доложил, что отец, пьяный, орал хриплым голосом песни в кантине, из которой он постепенно выгнал всех остальных клиентов, чтобы ему не мешали наслаждаться музыкой. Я не могу поручиться за достоверность хотя бы одного из этих рассказов. И мне пришлось достаточно повозиться, чтобы просто разобраться с этим ворохом сплетен. Я вообще не мог отыскать отца — не мог, даже вызывая Логрус, — хотя сделать это пытался не раз. Впрочем, если он был действительно далеко, силы моей концентрации запросто могло не хватить.

Другими словами, я не знал, где, черт возьми, находится мой отец, Корвин из Янтаря, и, похоже, вообще никто об этом не знал. И меня это сильно мучило, потому что всего-то раз мы поговорили с ним достаточно долго, — случилось это в день битвы Падения Образа у Дворов Хаоса, и он много чего мне тогда рассказал. Встреча изменила всю мою жизнь. Она натолкнула меня на решение оставить Дворы, чтобы набраться опыта и знаний в теневом мире, где так долго жил мой отец. Я почувствовал необходимость понять этот мир, если хочу лучше понять отца. И я был уверен, что теперь-то уж наконец добился чего-то подобного, и даже большего. Но, увы, разговор с отцом продолжить было нельзя.

Я надеялся, что почти готов начать поиски отца иными способами — ведь проект «Колесо-Призрак» был практически завершен, — так ведь нет: эту дрянь угораздило попасть в вентилятор. Совершив путешествие через всю страну, укрывшись на месяц-другой у Билла, чтобы закончить с делами, я рассчитывал добраться до моей личной аномалии пространства и начать работу.

И начал бы… если бы не все это. И хочешь не хочешь, но, прежде чем я смогу заниматься поисками, придется сперва улаживать мои новые проблемы.

Я медленно проехался мимо дома. Из раскрытых окон слышались звуки музыки. А какая мне, собственно говоря, разница, что там теперь, за этими стенами. Жить маленькими загадками — всегда спокойнее.

Тем же вечером после обеда я вместе с Биллом сидел на веранде, пытаясь выжать из памяти еще что-нибудь этакое, на что бы следовало обратить его мысли. Так как я продолжал терпеть неудачи в этом занятии, он первым возобновил нашу многосерийную беседу.

— Вот еще что, — сказал он.

— Да?

— Помнится, Дэн Мартинес прервал разговор с тобой, сославшись на попытки Льюка найти инвесторов для некой компьютерной фирмы. Позже тебе пришло в голову, что все это просто могло оказаться ловким ходом, чтобы притупить твою бдительность, а затем сбить с толку вопросом о Янтаре и Хаосе.

— Да, так.

— Но это значит, что Льюк действительно собирался что-нибудь предпринять в этом направлении, во всяком случае он поднимал этот вопрос. Хотя сам он утверждал, что никаких переговоров с потенциальными инвесторами не вел и никогда не слышал о Дэне Мартинесе. И даже когда Льюк увидел потом мертвеца, он по-прежнему утверждал, что с Мартинесом они никогда не встречались.

Я кивнул.

— Значит, либо Льюк врал, либо Мартинес каким-то образом узнал его планы.

— Сомневаюсь, чтобы Льюк врал, — сказал я. — На самом деле я думал обо всем этом немного больше, чем вам могло показаться. Я ведь как-никак знаю его и не верю, чтобы Льюк рыскал в поисках инвесторов, не удостоверившись, что есть во что вкладывать деньги. По-моему, он и здесь говорил правду. Больше похоже на то, что все случившееся до сих пор было лишь совпадением. У меня такое чувство, что Мартинес много чего знал насчет Льюка и просто хотел напоследок получить главное, чего добивался, — выяснить, знает ли Льюк о Янтаре и Дворах. Я думаю, что проницательности у Мартинеса хватало, и, имея на руках те сведения, которые у него были, да к тому же зная, что я работал на ту же компанию, что и Льюк, он быстренько сумел сляпать для меня правдоподобную версию.

— Думаю, такое возможно, — сказал Билл. — Но значит, когда Льюк и в самом деле…

— Мне начинает казаться, — оборвал я, — что история Льюка тоже была фальшивой.

— Не понимаю.

— Я подумал, а не состряпал ли он все так же, как и Мартинес, и с той же самой целью — чтобы это выглядело правдоподобным и он смог бы добыть немного нужной ему информации.

— Ты меня запутал. Какой еще информации?

— О моем Колесе-Призраке. Он хотел знать, что это такое.

— И что же, он был сильно разочарован, когда узнал, что это всего лишь упражнение по экзотическому проектированию, а о создании своей компании ты вообще не думал?

Билл поймал мою улыбку, пока я кивал в ответ. Потом сказал:

— Или все-таки это немного больше? — Затем: — Подожди. Не говори. Ты тоже ведь врал. Это что-то существующее на самом деле.

— Да.

— Наверно, мне даже спрашивать про это не стоит… если, конечно, ты не решишь, что это важно для дела, и сам не захочешь мне рассказать. Хотя если это действительно что-то важное и серьезное, из меня же все равно это могут вытянуть, сам понимаешь. Так что — подумай.

Я подумал. И какое-то время сидел, обмозговывая его предложение.

— То, что могут вытянуть, — это да, — сказал я наконец. — Всегда найдется какой-нибудь хитрый способ, который, уверен, вам никогда даже в голову не придет. Но вот чего я не понимаю, так это почему мой проект — как вы сказали — может оказаться важным для дела. Ведь, кроме меня, никто даже не знает, что это такое. Нет, хоть убей, не могу понять, каким образом это входит в уравнение. Кроме как в форме Льюкова любопытства. Так что я, пожалуй, последую вашему предложению и просто оставлю это при себе.

— Ну и ладно, — сказал Билл. — Теперь вопрос об исчезновении Льюка…

В доме зазвонил телефон.

— Извини. — Билл поднялся и прошел в кухню.

Спустя несколько секунд я услышал, как он зовет:

— Мерль, это тебя!

Я встал и пошел отвечать. В дверях вопросительно посмотрел на Билла; он пожал плечами и покачал головой. Я быстро припомнил, где в его доме стоят два параллельных аппарата, ткнул пальцем сначала в Билла, потом в направлении кабинета и жестом изобразил, как снимаю телефонную трубку и прижимаю к уху. Он, слегка улыбнувшись, кивнул.

Я взял трубку и чуть-чуть подождал, пока не услышал щелчок. И только тогда ответил, надеясь, что звонивший не подумает, что я просто тяну с ответом.

— Алло, — сказал я.

— Мерль Кори?

— Это я.

— Мне нужна кое-какая информация, которую, по-моему, я могу у вас получить.

Голос был мужской, вроде бы знакомый, но не вполне.

— С кем я разговариваю? — спросил я.

— Простите. Этого я вам сказать не могу.

— Тогда, вероятно, то же самое будет моим ответом на ваш вопрос.

— Но задать вы мне его по крайней мере позволите?

— Валяйте.

— О’кей. Вы ведь друзья с Льюком Рейнаром?

Незнакомец немного помолчал.

— Можно сказать, что да, — ответил я, чтобы заполнить паузу.

— Вы слышали, как он упоминал о странах, именуемых Янтарь или Дворы Хаоса.

И опять скорее утверждение, чем вопрос.

— Может быть, — сказал я.

— Сами вы что-нибудь знаете об этих местах?

Ну, наконец-то вопрос.

— Может быть, — опять сказал я.

— Пожалуйста. Это серьезно. Мне нужно кое-что большее, чем «может быть».

— Простите. «Может быть» — это все, что вы получите, если не скажете, кто вы и почему хотите об этом знать.

— Я могу сослужить тебе великую службу, если ты будешь честен со мной.

Я очень вовремя удержался, чтобы ответить, и почувствовал, как у меня заходится пульс. Последнее заявление было сделано на языке тари. Я продолжал молчать.

Затем:

— Ладно, не вышло. Опять я ничего толком не знаю.

— Чего вы не знаете? — сказал я.

— То ли он откуда-нибудь из тех краев, то ли вы.

— Если быть честным — в определенных рамках, конечно, — вам-то какое дело? — спросил я.

— Одному из вас грозит большая опасность.

— Тому, который из тех краев, или, наоборот, — другому? — спросил я.

— Этого я сказать не могу. Не могу позволить себе еще одну ошибку.

— Что вы имеете в виду? А в чем заключалась последняя ошибка?

— Может, вы все же скажете мне… хотя бы в целях самозащиты или чтобы помочь другу?

— Я, конечно, мог бы, — сказал я, — если б знал, в чем, собственно, дело. Но из всего, что я пока знаю, получается, что опасностью как раз можете оказаться вы.

— Уверяю вас, я только пытаюсь помочь тому, кому это нужно.

— Слова, слова, слова, — сказал я. — А что, если мы оба оттуда?

— О нет! — сказал собеседник. — Нет. Такого не может быть.

— Почему?

— Неважно. Что мне необходимо сделать, чтобы вы мне поверили?

— М-м. Подождите. Дайте подумать, — ответил я. — Отлично. Как вы насчет того, чтобы нам где-нибудь встретиться? Место называете вы. Я к вам приглядываюсь, и мы обмениваемся информацией, по частям, пока на стол не лягут все карты.

Возникла пауза.

Затем:

— Это единственный приемлемый для вас способ?

— Да.

— Дайте подумать. Я вам перезвоню.

— Еще одно…

— Что?

— Если один из нас — это я, то опасность, про которую вы говорите, она угрожает мне прямо сейчас?

— Думаю, да. До свидания.

Он повесил трубку.

Я ухитрился вздохнуть и выругаться одновременно, пока клал трубку. Похоже, люди, которым все-все про нас известно, полезли изо всех щелей.

В кухню вошел Билл, выглядел он озадаченно.

— Откуда — кем-бы-он-черт-побери-ни-был — он вообще узнал, что ты здесь? — были его первые слова.

— Этот вопрос я себе уже задал, — сказал я. — Придумайте что-нибудь новенькое.

— Ладно, сейчас придумаю. Если он согласится, ты действительно собираешься к нему ехать?

— Можете в этом не сомневаться. Я потому и предложил, что действительно хочу встретиться с этим парнем.

— Ты же сам говорил, что он может оказаться опасен.

— Все в порядке. Он ведь тоже рискует.

— Мне это не нравится.

— Думаете, я сильно счастлив? Но это самое лучшее, что у нас есть на сегодняшний день.

— Ну, раз ты так решил… Плохо, что мы не можем найти его заблаговременно.

— Вот и я про то же подумал.

— Слушай, а может, немного подтолкнуть его?

— Как?

— Похоже, он слегка нервничает, и не думаю, чтобы твое предложение ему понравилось больше, чем мне. Давай, когда он позвонит, нас здесь не будет. Не надо позволять ему думать, что тебе только и забот, что сидеть и ждать его звонка. Заставь подождать его. Иди достань себе где-нибудь свежую одежду, и съездим-ка мы с тобой на пару часиков в загородный клуб. Это сорвет наши планы налета на холодильник.

— Мысль хорошая, — сказал я. — У меня вообще-то каникулы. А чем это не отдых? Звучит, во всяком случае, здорово.

Обновив в Тени гардероб, я подровнял бороду, принял душ и оделся. Затем мы поехали в клуб и не торопясь пообедали на террасе. Вечер для этого выдался как на заказ — ароматный и полный звезд, он растекался лунным светом, как молоко. По молчаливому соглашению мы избегали обсуждать мою загадку. Похоже, Билл здесь знал почти каждого, так что уголок мне показался дружественным. Это был мой самый расслабленный вечер, что выпал за долгое время. Потом мы зашли в клубный бар выпить, и я выяснил, что это было одно из любимых папиных мест водопоя; отзвуки танцевальной музыки вплывали сюда из соседней комнаты.

— Да, хорошая была мысль, — сказал я. — Спасибо.

— De nada[59], — ответил он. — С твоим стариком мы частенько проводили здесь время. У тебя случайно нет…

— Нет, никаких вестей.

— Жаль.

— Я дам вам знать, когда он вернется.

— Конечно. Прости.

По дороге обратно никаких происшествий не было, нас никто не преследовал. Мы приехали чуть позже полуночи, пожелали друг другу спокойной ночи, и я прямиком отправился в свою комнату. Стянул с себя новую куртку, повесил в шкаф, сбросил с ног новые туфли и тоже оставил их там. Вернувшись в комнату, я заметил на подушке белый прямоугольник.

В два шага я пересек комнату и схватил записку.

ЖАЛЬ, ЧТО ТЕБЯ НЕ БЫЛО, КОГДА Я ЗВОНИЛ, — было написано большими печатными буквами. — НО Я ТЕБЯ ВИДЕЛ В КЛУБЕ И ЯСНО ПОНЯЛ, ЧТО ТЫ ХОТЕЛ ПРОВЕСТИ ВЕЧЕР ТАМ. ЭТО НАТОЛКНУЛО МЕНЯ НА МЫСЛЬ. ДАВАЙ ВСТРЕТИМСЯ В ТАМОШНЕМ БАРЕ ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ В ДЕСЯТЬ. Я БУДУ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЛУЧШЕ, КОГДА ВОКРУГ МНОГО НАРОДУ И НИКТО НАС НЕ СЛУШАЕТ.

Проклятье. Первым моим порывом было пойти и рассказать Биллу. Но мыслью, последовавшей за этим, было: все равно он не сможет ничего сделать, кроме как потерять сон, в котором он нуждался, вероятно, куда больше меня. Так что, сложив записку, я сунул ее в карман рубашки и повесил рубашку в шкаф.

И ни одного ночного кошмара, который бы оживил мой сон. Спал я глубоко и спокойно, зная, что в случае опасности Фракир меня разбудит. Проспал я даже больше, чем нужно, и это к лучшему. Утро было солнечным, пели птицы.

Поплескавшись и причесавшись, я смотался в Тень за свежими штанами и рубашкой и только потом спустился на кухню. На столе лежала записка. Записки меня уже утомили, но эта была от Билла. В ней говорилось, что ему ненадолго пришлось отвалить в город в свою контору, а мне следует не полениться и самому отыскать все, что сгодится для завтрака. Сам он скоро вернется.

Я заглянул в холодильник и наткнулся на несколько сдобных английских булок, кусок канталупы и стакан апельсинового сока[60]. Кофе, который я первым делом поставил вариться, поспел как раз к тому времени, когда я покончил с едой, и, прихватив с собой чашку, я отправился на веранду.

Сидя там, я начал уже подумывать, а не оставить ли собственную записку и не сделать ли мне отсюда ноги. Мой таинственный корреспондент — очень даже возможно, что Z, — один раз звонил сюда сам и один раз после этого вламывался. Обсуждение, откуда Z узнал, что я здесь, на повестке дня не стояло. Это был дом моего друга, и, хотя я ничего не имею против того, чтобы некоторыми из проблем поделиться с друзьями, мне не нравилась идея подставлять Билла. Но вообще-то сейчас был день, а встреча назначалась на вечер. И у меня есть еще время принять какое-нибудь решение. Глупо сматываться сейчас. Пожалуй, лучше всего до тех пор ошиваться где-нибудь рядом. Я смог бы держать руку на пульсе событий и, если вдруг сегодня что-то случится, защитить Билла…

Внезапно мне взбрело в голову, будто кто-то, угрожая оружием, принуждает Билла писать записку, затем уволакивает его заложником, чтобы надавить на меня, добиваясь ответов на вопросы.

Я поспешил обратно на кухню и позвонил Биллу в контору. После второго звонка трубку снял Хорейс Крэйпер, его секретарь.

— Привет, это Мерль Кори, — сказал я. — Мистер Ротт у себя?

— Да, — отозвался тот, — но он сейчас занят с клиентом. Передать ему, чтобы он позвонил вам?

— Нет, это не так важно, — сказал я, — я попозже увижусь с ним сам. Не беспокойте его. Спасибо.

Я нацедил себе еще одну чашку кофе и вновь прошел на веранду. Такие дела, как это, плохо действуют на нервы. Я решил, что, если все не сложится этим вечером, надо ехать.

Из — за угла дома вынырнула фигура.

— Привет, Мерль.

Это был Джордж Хансен. Фракир чуть дернулась, как бы начиная предупреждать, а затем вдруг передумав. Странно все это как-то. Необычно.

— Привет, Джордж. Как дела?

— Нормально. Мистер Ротт дома?

— Боюсь, что нет. Ему пришлось ненадолго уехать в город. Думаю, к ленчу или чуть позже он вернется обратно.

— О-о. Несколько дней назад он просил меня зайти, когда я буду свободен, он хотел мне поручить какую-то работу.

Он подошел ближе и выставил ногу на ступеньку.

— Ничем не могу помочь. Мне он не говорил. Придется тебе перехватить его позже.

Джордж кивнул, открыл пачку сигарет, вытряхнул одну и зажег, затем вновь закатал пачку в рукав футболки. На этот раз на нем была футболка с «Pink Floyd».

— Как тебе здесь? Нравится? — спросил он.

— Ничего. Хочешь кофе?

— Не откажусь.

Я поднялся и пошел внутрь.

— Немного сливок и сахара, — крикнул он мне вдогонку.

Я приготовил для него кофе, а когда вернулся на веранду, он уже сидел в кресле.

— Спасибо.

Отхлебнув кофе, Джордж сказал:

— Я знаю, что папу твоего звали Карл, хотя мистер Ротт сказал «Сэм». Должно быть, память пробуксовала.

— Или язык, — сказал я.

Он улыбнулся.

Что же мне такое напоминает эта его манера говорить? Голос был почти такой же, как по телефону вчерашним вечером, хотя тот был более сдержан и достаточно сильно замедлен, чтобы свести на нет любые попытки угадать его обладателя. И не это сходство меня встревожило.

— Он ведь был отставной боевой офицер? И что-то вроде правительственного консультанта?

— Да.

— Где он сейчас?

— Путешествует… за границей.

— Наверно, ты собираешься увидеться с ним во время своего путешествия?

— Надеюсь.

— Это было бы здорово, — сказал Джордж, затягиваясь сигаретой и отпивая из чашки. — А! Хорошо!

— Я не помню, чтобы когда-нибудь здесь тебя видел, — сказал он вдруг после этого. — Ты что, никогда не жил со своим папой, э?

— Нет, я вырос у матери и ее родственников.

— Должно быть, чертовски далеко отсюда, э?

Я кивнул.

— За границей.

— А как зовут твою мать?

Я чуть ему не сказал. Почему, сам не знаю. Но прежде чем у меня вырвалось, успел изменить имя на «Дороти».

Я бросил на него взгляд и смог заметить, как он поджал губы. Он явно следил за моим лицом.

— Почему ты спрашиваешь? — сказал я.

— Просто так. Или, можно сказать, по врожденной склонности все вынюхивать. Моя мама была первой городской сплетницей.

Джордж засмеялся и глотнул кофе. Потом спросил:

— Ты здесь надолго?

— Трудно сказать. Думаю, что не очень.

— Ну, надеюсь, ты хорошо проведешь время. — Он разделался с кофе и поставил чашку на перила. Затем поднялся и, потянувшись, сказал: — Приятно было поговорить.

Сходя по лестнице, Джордж остановился на полдороге и обернулся:

— У меня такое чувство, что тебе грозит не близкий путь. Удачи.

— И тебе тоже, — ответил я. — Язык у тебя подвешен что надо.

— Спасибо за кофе. Пока.

— Да-да.

Он завернул за угол и исчез. Я просто не знал, как мне все это понимать, и после нескольких попыток сдался. Когда молчит вдохновение, быстро устает голова.

Я как раз готовил для себя сэндвич, когда появился Билл, так что пришлось делать два. Пока я этим занимался, он переоделся.

— Я думал, месяц будет полегче, — сказал он, жуя, — но это мой старый клиент, да к тому же у него неотложное дело, так что пришлось поехать. Что скажешь, если сегодня мы прогуляемся по ручью в противоположную сторону?

— Я не против.

Пока мы брели через поле, я рассказал ему о визите Джорджа.

— Нет, — сказал он. — Я не говорил ему, что у меня есть для него работа.

— Короче говоря…

— Полагаю, он приходил взглянуть на тебя. Из их дома хорошо видно, как я уезжаю.

— Хотел бы я знать, что ему было нужно.

— Если это для него важно, он еще вернется, чтобы спросить тебя.

— Но время бежит, — сказал я. — Завтра утром я решил уехать, может быть, даже ночью.

— Почему?

Пока мы шли вдоль ручья, я рассказал ему о записке, найденной прошлой ночью, и рандеву, назначенном на нынешний вечер. Еще я сказал Биллу, что не желаю подставлять его под случайный или намеренный выстрел.

— Ну не может же это быть настолько серьезно.

— Я уже все решил, Билл. Мне самому не нравится так вот резко обрывать нашу встречу, я ведь так давно вас не видел, но не рассчитывал на все эти трудности. А если уберусь я, вы же знаете, они исчезнут вместе со мной.

— Пожалуй, только…

Некоторое время мы продолжали разговор в том же духе, пока шагали вдоль русла. Затем мы вдруг оставили этот вопрос, как решенный, и вернулись к бесплодному перемалыванию моих загадок. По дороге я иногда оглядывался, но сзади никого не было. Временами я слышал какие-то звуки из зарослей на другом берегу, но это вполне могли быть животные, спугнутые нашими голосами.

Мы гуляли так больше часа, когда у меня возникло ощущение, что кто-то пробует мой Козырь. Я замер.

Билл остановился и повернулся ко мне.

— Что…

Я поднял ладонь.

— Междугородный звонок, — сказал я.

Мгновением позже я почувствовал первый признак контакта. А еще я услышал шорох в кустах на том берегу.

— Мерлин.

Это был голос Рэндома. Через несколько секунд я увидел его воочию, сидящего за столом в библиотеке Янтаря.

— Да? — ответил я.

Изображение обрело плоть, стало абсолютно реальным, как будто я смотрел через арку из другой комнаты. В то же самое время я по-прежнему видел все, что было вокруг меня, хотя окружающее все больше и больше уходило на периферию. Например, я видел Джорджа Хансена, вылезающего из кустарника на том берегу ручья и во все глаза глядящего на меня.

— Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся в Янтарь, — сказал Рэндом.

Джордж рванул в нашу сторону, плюхая по воде.

Рэндом вытянул вперед руку.

— Иди сюда, — сказал он.

Сейчас мои очертания должны были замерцать, и я услышал крик Джорджа:

— Стой! Подожди! Я должен пойти с…

Я протянул руку и сгреб Билла за плечо.

— Не могу оставить вас с этим придурком, — сказал я. — Идемте!

Другой рукой я сжал ладонь Рэндома.

— О’кей, — сказал я и шагнул вперед.

— Стой! — крикнул Джордж.

— Черта с два, — отозвался я, и мы оставили его обниматься с радугой.

VII

Когда мы на пару с Биллом шагнули в библиотеку, Рэндом выглядел озадаченным. Он поднялся на ноги — что вовсе не сравняло его роста с моим или же моего спутника — и все внимание обратил на Билла.

— Мерлин, кто это?

— Билл Ротт, ваш адвокат, — сказал я. — В прошлом вы имели с ним дело только через посредников. Я подумал, может, вам будет полезно…

Билл начал опускаться на одно колено с «Вашим Величеством» на устах, но Рэндом ухватил его за плечо.

— Не передергивай, — сказал он. — Не при Дворе.

Рэндом пожал Биллу руку, потом сказал:

— Зови меня просто Рэндом. Я давно собирался лично поблагодарить тебя за работу над Договором. Но все не было случая. Я рад, что мы с тобой встретились.

Мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы Биллу отказывала его речь, но сейчас он только и мог, что пялиться на Рэндома, на комнату, через окно — на башню, что высилась вдалеке.

И наконец:

— Это настоящее… — услышал я его шепот.

— На вас что, кто-нибудь нападал? — спросил меня Рэндом, пробегая ладонью по светлым взъерошенным волосам. — Надеюсь, твои последние слова прозвучали не в мой адрес.

— У нас возникла небольшая проблема, — ответил я. — Поэтому я и привел сюда Билла. Видишь ли, кто-то хочет меня убить, и…

Рэндом поднял ладонь.

— Давай пока без подробностей. Они понадобятся потом, но… но пусть это будет потом. На данный момент затевается больше гадостей, чем обычно, и ты вполне можешь быть к ним причастен. Но сначала я должен отдышаться.

Только сейчас на обычно молодом лице Рэндома стали заметны углубившиеся морщины, и я понял, что он держится на пределе.

— В чем дело? — спросил я.

— Кэйн мертв. Убит, — отозвался он. — Этим утром.

— Как это случилось?

— Он был в тени Дейга — это далекий порт, мы с ним торгуем. Он был там с Джерардом, они собирались продлить наше прежнее торговое соглашение. Его застрелили, прямо в сердце. Умер на месте.

— Лучника поймали?

— Лучника, как же! Стреляли из винтовки, с крыши. Стрелок сбежал.

— Я думал, порох здесь не срабатывает.

Он сделал быстрый жест, взметнув ладонь вверх.

— Возможно, Дейга находится достаточно далеко в Тени. Никто не помнит, делались ли там пробы. Хотя твой отец однажды нашел вещество, которое срабатывает и здесь.

— Действительно. Я и забыл.

— Неважно, завтра похороны…

— Билл! Мерлин!

Моя тетя Флори — отвергнувшая все предложения Россетти[61], в том числе и предложение позировать ему, — вошла в комнату. Высокая, гибкая и во всем блеске, она заспешила к нам и поцеловала Билла в щеку. До этого я никогда не видел, чтобы он краснел. Со мной она проделала ту же процедуру, но меня это тронуло меньше: просто я помнил, как когда-то она была тюремщиком моего отца.

— Когда вы прибыли? — голос у нее был столь же прекрасен, как и она сама.

— Только что, — сказал я.

Она немедленно обвила нас обоих руками и попыталась увести из комнаты.

— Нам о стольком надо поговорить, — сказала она.

— Флори! — это от Рэндома.

— Да, брат?

— Ты можешь организовать для мистера Ротта полный тур, но Мерлин на ближайшее время мне будет нужен.

Мгновение она дулась, затем отпустила мою руку.

— Теперь ты знаешь, что такое абсолютная монархия, — объяснила она Биллу. — Наглядный пример, как развращает власть.

— Меня развратили еще до того, как я пришел к власти, — сказал Рэндом, — причем с лихвой. Я разрешаю тебе удалиться, сестра.

Она фыркнула и увела Билла прочь.

— Здесь тихо только тогда, когда она находит приятеля где-нибудь в Тени, — заметил Рэндом. — К несчастью, большую часть года она проводит дома.

Я прицокнул языком.

Он указал мне на кресло. Я сел. Затем он прошел к буфету.

— Вина?

— Спасибо, не откажусь.

Рэндом налил два бокала и один принес мне. Сам уселся в кресло от меня слева, нас разделял небольшой столик.

— А сегодня днем кто-то стрелял в Блейса, — сказал он, — в другой тени. И тоже попал, но не так метко. Стрелок сбежал. Блейс был с дипломатической миссией в дружественном королевстве.

— Тот же самый стрелок?

— Наверняка. Раньше с нами по соседству снайперы не водились. А теперь вдруг два, и оба разом? Нет, человек должен быть тот же. Или тот же заговор.

— Есть какие-нибудь наметки?

Рэндом покачал головой и пригубил вино.

— Я хотел поговорить с тобой без свидетелей, — сказал он затем, — прежде чем кто-то из наших до тебя доберется. Есть две вещи, о которых, я думаю, тебе надо знать.

Я отхлебнул вина и подождал, что он скажет дальше.

— Первая меня тревожит всерьез. После покушения на Блейса не похоже, что эта акция была направлена против Кэйна лично. Кто-то, кажется, имеет зуб против нас — или, по меньшей мере, против некоторых из нас. Вот и ты говоришь, что на тебя кто-то охотится.

— Я не знаю, есть ли здесь какая-то связь.

— И я не знаю. Но мне не нравится сам расклад, который просматривается в конечном счете. Больше всего я боюсь, что стоит за всем этим один — а может, и не один — из наших.

— Почему?

— Личная вендетта — не обязательно со смертельным исходом, хотя и такое возможно, — веками была для нас лучшим способом улаживать недоразумения, и чем она всегда отличалась, так это интригами. И результат был всегда один — общая сумятица, палки в колеса, увечья или изгнание другого и укрепление собственной позиции. В свалке за наследство все это достигло своего последнего пика. Хотя, когда на меня свалилась эта работа, которой я вот уж точно не добивался, мне казалось, что наконец-то все успокоилось. Я ведь и в самом деле не имел причин для вражды, а теперь я просто устал быть справедливым. Я знаю, какие здесь все недотроги. Хотя не думаю, что эти свары из-за меня или там из-за наследования. У меня не было никакой напряженки с кем-то из остальных, и мне всегда казалось, что они просто решили, что я — меньшее из возможных зол, и действительно сотрудничают в работе. Нет, я не думаю, что кто-то из них так сумасброден, чтобы возжелать мою корону. После того как решился вопрос с наследником, здесь действительно установились мирные отношения и добрая воля. Но вот что меня сейчас интересует больше всего — не мог ли вновь завязаться старый клубок, не принялись ли снова некоторые из нас за старые игры, чтобы удовлетворить личные амбиции. Я отказываюсь понимать, что происходит, — вся эта подозрительность, предосторожности, домыслы, недоверие, двурушничество. Это нас ослабляет, а ведь всегда существует угроза возможного нападения или что-то другое, ради чего нам необходимо быть сильными. Я переговорил по этому поводу лично с каждым, и все, конечно, клянутся, что не знают ни про какие заговоры, интриги, вендетты, но я заметил, что они начали друг друга подозревать. Это вновь становится образом мыслей. И им вовсе не трудно было бы выкопать какие-нибудь из прежних обид на Кэйна, несмотря на тот факт, что, разделавшись с Брэндом, он спас все наши задницы. И на Блейса нашлись обиды, и вообще каждый сумел припомнить что-то про остальных.

— Значит, ты собираешься повязать убийцу, потому что из-за него рушится наш моральный облик?

— Ну да. Мне не нужны все эти злословия и охоты за недовольными. Это и так вот-вот выплеснется наружу, и, похоже, не за горами настоящие интриги, заговоры и вендетты, если их уже нет сейчас, и любое недопонимание может опять привести к насилию.

— Так ты думаешь, это кто-то из наших?

— В том-то вся и гнусь, что я сам стал таким же, как они! Я уже начинаю непроизвольно подозревать — рефлекс, одним словом. Может быть, и так, но на деле я не видел ни одного доказательства.

— А может, это кто-то посторонний?

Он расплел и вновь сплел ноги. Глотнул вина.

— Черт! Врагов у нас — легион. Но у большинства из них просто кишка тонка. Им всем известно, как мы поступим с ними, если выясним, что это они.

Рэндом сцепил ладони на затылке и уставился на ряды книг.

— Не знаю, как лучше сказать, — начал он чуть погодя, — но придется.

Я подождал еще.

Затем он выплеснул на одном дыхании:

— Болтают, что это Корвин, но я не верю.

— Нет, — ответил я тихо.

— Говорю тебе, я не верю. Твой отец слишком много для меня значит.

— Почему тогда кто-то должен верить?

— Ходят слухи, что он свихнулся. Ты это слышал. Что-то вроде того, как другие впадают в младенчество, он вернулся к прежнему состоянию ума, к тем дням, когда его отношения с Кэйном и Блейсом были менее чем сердечны… как, впрочем, и с любым из нас. Вот что говорят.

— Я в это не верю.

— Я просто хотел, чтоб ты знал: есть такой футбол.

— Никому не советую футболить в мою сторону.

Рэндом вздохнул.

— Хоть ты-то не начинай. Пожалуйста. Все и так расстроены. Не нарывайся на неприятности.

Я сделал глоток вина.

— Ты прав, — сказал я.

— Теперь я хочу послушать твою историю. Давай, осложни мою жизнь еще больше.

— О’кей. По крайней мере, у меня свежачок, — сказал я ему.

В общем, я вновь прошелся по своей повести. Времени она заняла много, и, когда я поставил точку, за окнами уже начало темнеть.

Рэндом прерывал меня лишь случайными уточнениями, но, выслушав мой рассказ, в оценке обстоятельств не удовлетворился методикой Билла.

Когда я закончил, Рэндом поднялся и зажег несколько масляных светильников. Мне казалось, что я слышал, как он при этом думает.

Наконец Рэндом сказал:

— Нет, Льюком ты задрал меня окончательно. Сам он вообще тут ни пришей ни пристегни. А вот леди с жалом меня чуть-чуть беспокоит. Кажется, я слышал что-то подобное, вот только подробностей вспомнить не могу. Ладно, само всплывет. Что я хочу знать, так это о твоем проекте Колеса-Призрака. Что-то меня в нем беспокоит.

— Расскажу обязательно, — пообещал я, — но подожди, я тут еще кое-что вспомнил.

— Что?

— В общем-то, примерно то же самое я рассказал и Биллу. Но есть кое-что, чего Билл не знает, просто тогда мне это не казалось таким уж важным. Я бы, наверно, и сейчас про это не вспомнил — столько мы сейчас наговорили, — если б не всплыло это дело со снайпером… и потом ты напомнил, что Корвин когда-то добывал заменитель пороха, срабатывающий здесь.

— Про это знают все, можешь не сомневаться.

— Я забыл тебе рассказать о патронах, они у меня с собой, в кармане — ко мне попали две штуки из руин того склада, где у Мелмана была студия.

— Ну и что в них особенного?

— В них нет пороха. Вместо этого какой-то розовый порошок — он даже не горит. По крайней мере, на тени Земля…

Я вытащил один из кармана.

— Похоже, это «тридцать-на-тридцать», — сказал он.

— Да, похоже.

Рэндом встал и дернул за плетеный шнур, что свисал возле одной из книжных полок.

Не успел он вернуться к креслу, как в дверь уже постучали.

— Войдите, — крикнул он.

Появился слуга в ливрее, молодой блондин.

— Что-то быстро, — сказал Рэндом.

Человек выглядел озадаченно.

— Ваше Величество, я не понимаю…

— Чего тут понимать? Я позвонил. Ты явился.

— Сир, я только что подошел. Меня послали сказать вам, что готовы подавать на стол, ждут вашу милость.

— Ах вот оно что. Скажи им, я скоро буду. Как только поговорю с человеком, которого вызвал.

— Хорошо, сир.

Слуга быстро поклонился и вышел.

— Слишком все это складно, чтобы быть правдой, — пробормотал Рэндом.

Чуть попозже появился еще один парень, он был постарше и одет попроще.

— Рольф, будь добр, спустись в арсенал, поговори с… кто там сейчас дежурит? Попроси его посмотреть коллекцию карабинов, ту, что у нас с тех пор, как Корвин пришел с ними на Колвир в день смерти Эрика. Узнай, нельзя ли там подыскать для меня «тридцать-на-тридцать» в приличном виде. Пусть он его почистит и пошлет наверх. Сейчас мы идем обедать. Можешь просто оставить оружие в том углу.

— «Тридцать-на-тридцать», сир?

— Да.

Рольф ушел. Рэндом поднялся и потянулся. Сунул в карман патрон, который я ему дал, и указал на дверь.

— Пойдем поедим.

— Хорошая мысль.

Обедали мы ввосьмером: Рэндом, Джерард, Флори, Билл, Мартин, которого вызвали в тот же день чуть раньше, Джулиэн, только что прибывший из Ардена, Фиона, явившаяся в Янтарь незадолго до нас откуда-то издалека, и я. Бенедикта ждали к утру, а Лльюилл — этим вечером, только позже.

Я сидел слева от Рэндома, Мартин — справа. Мартина я не видел давно, и меня мучило любопытство. Но атмосфера к беседе не располагала. Как только кто-нибудь заговаривал, все остальные демонстрировали необычайно пристальное внимание, далеко выходящее за рамки простой вежливости. Лично я при этом начинал себя чувствовать не в своей тарелке — полагаю, и Рэндом тоже, потому что он послал за Дроппой МаПантцем, придворным шутом, чтобы заполнить это тягостное молчание.

Поначалу Дроппе пришлось туговато. Он начал с жонглирования едой, поглощая ее по ходу дела, и так — до последней крошки, потом промокнул рот одолженной у кого-то салфеткой и закончил все это тем, что по очереди оскорбил каждого из присутствующих. После чего выдал заранее заготовленную пошлятину, которую я нашел забавной.

Билл, сидевший от меня слева, тихонько заметил:

— Я достаточно знаю тари, чтобы разобраться почти во всем, так вот — эта шуточка явно принадлежит Джорджу Карлину[62]! Откуда…

— Очень просто. Как только репертуар Дроппы начинает надоедать, Рэндом его отсылает в Тень прошвырнуться по разным клубам, — объяснил я, — чтобы набрать нового материала. Я понимаю так, что в Вегас он мотается регулярно. Рэндом иногда его даже сопровождает, чтобы поиграть в карты.

Чуть погодя обстановка несколько разрядилась и шутки Дроппы начали находить отклик. Когда он свалил за выпивкой, можно было уже чесать языком, не привлекая к себе внимания, и пошли застольные разговоры. Как только это произошло, из-за спины Билла выросла здоровущая рука и легла на мое плечо. Джерард откинулся в своем кресле и склонился в мою сторону.

— Мерлин, — сказал он, — рад тебя видеть. Слушай, когда будет случай, я бы хотел немного поговорить с тобой в частном порядке.

— Ну конечно, — ответил я, — только после обеда у нас с Рэндомом будут еще кое-какие дела.

— При первом удобном случае, — сказал он.

Я кивнул.

Прошли буквально секунды, и я почувствовал, как кто-то пытается добраться до меня через Козырь.

— Мерлин!

Это была Фиона. А ведь сидела на другом конце стола…

Тем не менее изображение ее прояснилось, и я ответил ей «да», а потом, посмотрев на нее, увидел, что она уставилась в свой носовой платок. Затем Фиона бросила на меня взгляд и, улыбнувшись, кивнула.

Одновременно я продолжал удерживать ее мысленный облик и услышал, как она говорит:

— Мне не хочется подавать голос — есть причины. После обеда ты наверняка куда-нибудь смоешься, и я просто хотела дать тебе знать, что нам с тобой надо будет обязательно прогуляться, или пойти на пруды покататься на лодке, или козырнуться на Кабру, или вместе взглянуть на Образ. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил я. — Буду на проводе.

— Замечательно.

Контакт прервался, и когда я посмотрел на Фиону, она складывала платок, изучая тарелку перед собой.

Рэндом засиживаться не стал и, покончив с десертом, быстро поднялся, пожелал всем спокойной ночи и жестом приказал мне и Мартину сопровождать его.

Джулиэн, когда я проходил мимо, потрепал меня по волосам, пытаясь выглядеть при этом менее зловеще, чем обычно, и у него это почти получилось.

— Мы должны съездить в Арден, — сказал он, — скоро.

— Хорошая мысль, — сказал я ему. — Буду на проводе.

Мы оставили обеденный зал. В холле меня отловила Флори. У нее на буксире по-прежнему болтался Билл.

— Зайди ко мне на стаканчик, — сказала она, — прежде чем ляжешь спать. Или завтра на чай.

— Спасибо, — сказал я, — заскочу. В рабочем порядке.

Флори кивнула и выдала мне улыбку, которая в прошлом явилась причиной бесчисленных дуэлей и Балканского кризиса.[63] Затем она пошла дальше. Мы тоже.

Пока мы поднимались по лестнице в библиотеку, Рэндом спросил:

— И так все по очереди?

— Ты про что? — сказал я.

— Теперь они все назначают тебе любовные свидания?

— Ну, это пока еще только пристрелка, но, в общем, да.

Рэндом рассмеялся.

— Не думай, что они это так — от нечего делать. Вот увидишь, каждый из них кого-то подозревает. И заодно собирает подозрения других. На всякий случай, вдруг потом пригодится. К тому же наверняка они ищут себе союзников — а ты, на их взгляд, вариант вполне безопасный.

— Я хочу пообщаться со всеми. Просто стыдно, что все может так повернуться.

Рэндом безнадежно махнул рукой. Мы одолели лестницу, свернули в коридор и направились в библиотеку.

— Куда это мы? — спросил Мартин.

Он хоть и напоминал Рэндома, но выглядел не таким пронырой, да и ростом был повыше. И что там ни говори, но по-настоящему крутым парнем он никогда не был.

— Забрать карабин, — сказал Рэндом.

— Ух ты! Это зачем?

— Надо опробовать кое-какой боеприпас, который притащил Мерлин. Если выстрелит — к нашей жизни добавятся новые трудности.

Мы вошли в библиотеку. Масляные светильники по-прежнему горели. Карабин стоял в углу. Рэндом подошел к нему, выудил из кармана патрон и вложил его в казенник.

— О’кей. На чем будем пробовать? — задумчиво произнес он.

Потом отступил назад и огляделся.

— Ага! То, что надо!

Он приложил карабин к плечу, прицелился в доспех и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел и звон металла. Доспех тряхнуло.

— Срань господня! Сработало! О Мать-Единорог, ну почему я? Я же всегда хотел мирного правления.

— Отец, можно мне? — спросил Мартин. — Я так давно хотел.

— Почему нет? — сказал Рэндом. — Мерлин, второй патрон у тебя с собой?

— Да, — сказал я, порылся в кармане и, вытащив еще два, передал их Рэндому. — Все равно один не сработает. Не знаю, где здесь какой, все перепуталось.

— Ладно.

Рэндом забрал патроны и зарядил винтовку. Потом передал оружие Мартину и начал объяснять действие. Вдали послышался шум тревоги.

— Сейчас на нас набросится вся дворцовая стража, — заметил я.

— Вот и хорошо, — сказал Рэндом, пока Мартин подносил карабин к плечу. — Немного хорошей муштры пойдет им только на пользу.

Карабин рявкнул, и доспехи зазвенели опять. На лице Мартина был испуг, он быстро отдал карабин Рэндому. Рэндом посмотрел на патрон, который оставался у него на ладони, воскликнул: «Какого черта!», зарядил карабин в последний раз и выстрелил.

Третий выстрел, визг рикошета — а тем временем стража уже добралась до лестничной площадки.

— Нет, не той я все-таки жизнью живу, — вздохнул Рэндом.

После того как Рэндом выразил благодарность страже за их достойное поведение во время учебной тревоги, а я мельком разобрал бурчание, что король, мол, нынче навеселе, мы вернулись в библиотеку, и Рэндом задал мне вопрос.

— Третий я нашел в кармане полевой куртки Льюка, — ответил я и объяснил ему, при каких обстоятельствах.

— Больше я не могу позволить себе не знать о Льюке Рейнаре, — в конце концов сказал Рэндом. — А ты сам — как ты объясняешь то, что только что произошло?

— В здании, том, что сгорело, — начал я, — на самом верху жил Мелман, который хотел принести меня в жертву. Внизу находились складские помещения «Компании Брута». По-видимому, этот самый Брут и хранил боеприпасы такого рода. Льюк признался, что с Мелманом они были знакомы. К тому же у меня даже в мыслях не было, что может быть какая-то связь с Брутом и боеприпасами. Хотя сам факт, что все находилось под одной крышей, уже говорит сам за себя.

— Если дело у них достигло такого размаха, что потребовался целый склад, — сказал Рэндом, — то нам светят крупные неприятности. Я хочу знать, кто владел тем зданием… и кто владелец компании, если это разные люди.

— Это будет не трудно выяснить.

— Кого бы мне послать по этому делу? — Он задумался. Затем щелкнул пальцами и улыбнулся: — Флори, вот кто у нас возьмется за важную миссию во имя Короны.

— Звучит вдохновляюще, — сказал я.

Мартин улыбнулся на мои слова, а после покачал головой:

— Боюсь, я не понимаю, что происходит. А хотелось бы.

— Расскажи ему, — сказал Рэндом. — А я пока схожу к Флори, дам поручение. Она может поехать сразу после похорон.

— Да, конечно, — сказал я в спину уходящему Рэндому и вновь принялся за свою историю, редактируя ее по ходу для краткости.

Ни свежих озарений, ни новой информации — ничего такого, что я от Мартина ожидал, у него не было. Как я выяснил, последние несколько лет он провел в основном в условиях пасторальных. Я так понял, что вообще в деревню он влюблен больше, чем в город.

— Эх, Мерлин, — сказал он мне, — нет бы тебе пораньше приволочь этот кавардак в Янтарь. Ведь это нас всех касается.

«А может, все-таки Дворы Хаоса? — Я задумался. — Не оттуда ли выстрелила та винтовка? Ведь мишенями оказались Кэйн и Блейс. Правда, никто не вызывал меня во Дворы, чтобы сообщить о каких-либо инцидентах. И все же… Пожалуй, надо бы мне к этому делу подключить и других своих родственников».

— До недавнего времени все было много проще, — сказал я Мартину, — а после пошло-поехало — одно событие за другим, и я оказался слишком ими захвачен.

— А до этого… прошлые покушения на твою жизнь…

Я сказал:

— Я не стану звонить домой из-за прищемленного пальца. И никто так не делает. Тогда я не видел в них никакой связи.

Но я знал, что он прав, а я — нет. К счастью, вернулся Рэндом.

— Я так и не смог до конца вбить ей в голову, что это большая честь, — сказал он, — но она все сделает.

Мы немного поговорили еще, теперь уже на общие темы — в основном, что мы делали последние несколько лет. Я вспомнил любопытство Рэндома по поводу Колеса-Призрака и завел речь о проекте. Он тут же поменял тему, и я подумал, что это он приберегает для беседы с глазу на глаз. Вскоре Мартин начал зевать, заразил этим всех, и Рэндом решил пожелать нам спокойной ночи и позвонил слуге, чтобы мне показали комнату.

Я попросил Дика, который вел меня в отведенные мне покои, найти какие-нибудь чертежные принадлежности. Чтобы вернуться со всем, что мне было нужно, ему потребовалось около десяти минут.

Дорога обратно будет долгой и трудной, а я и без этого едва стою на ногах. Так что, усевшись за стол, я взялся сооружать Козырь — для бара в том самом загородном клубе, куда прошлым вечером меня водил Билл. Я работал, наверное, минут двадцать, прежде чем результат показался мне более или менее подходящим.

Дело оставалось только за разницей во времени, свойстве варьирующемся, ведь отношение два с половиной к одному между Янтарем и той тенью, в которой я не так давно обитал, было пропорцией приблизительной, основанной на чистой эмпирике. Так что вполне возможно, что рандеву с безымянным взломщиком я мог запросто прозевать.

Я отложил в сторону все, кроме Козыря. Поднялся из-за стола.

В дверь постучали. Отвечать не хотелось, но любопытство все-таки победило. Я пересек комнату, отодвинул засов и открыл дверь.

Там стояла Фиона, волосы ее были распущены — для разнообразия. На ней было изысканное вечернее платье зеленого цвета и небольшая драгоценная заколка, идеально подходящая к цвету ее волос.

— Привет, Фи, — сказал я. — Что привело тебя в наши края?

— Я почувствовала, что ты имеешь дело с некими силами, — ответила она, — и не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось, пока мы не поговорим. Можно войти?

— Конечно, — сказал я, отступив в сторону. — Но я тороплюсь.

— Я знаю, но, наверно, могла бы тебе помочь.

— Как? — спросил я, закрывая дверь.

Она оглядела комнату и заметила Козырь, который я только что закончил. Задвинула на двери засов и подошла к столу.

— Очень хорошо, — сказала она, изучая мое творение. — Вот, значит, куда ты направляешься. Где это?

— Бар в одном из загородных клубов. Это там, откуда я к вам приехал, — ответил я. — В десять по местному в нем предполагается встреча с неизвестной стороной. Я надеюсь получить информацию о том, кто пытается меня убить и зачем, а заодно, возможно, что-нибудь разузнаю и о других делах, которые меня беспокоят.

— Иди, — сказала Фиона, — только оставь Козырь. Чтобы я могла пошпионить, и, если тебе нужна будет помощь, я помогу.

Я потянулся к Фионе и сжал ее ладонь. Затем занял позицию возле стола и сконцентрировал внимание.

Спустя несколько мгновений картинка обрела глубину и цвет. Я утонул в выплеснувшейся текстуре, и все надвинулось на меня, увеличиваясь, вытесняя мое нынешнее окружение. Взгляд искал часы на стене — я запомнил — они были справа от стойки бара…

9:48. Точнее и не придумаешь.

Теперь я видел посетителей, слышал их голоса. Я поискал точку прибытия поудобней. Ага, справа у края стойки возле часов никого. О’кей…

Я оказался там. И попытался убедить всех, что был там все время. Три посетителя быстро глянули в мою сторону. Я улыбнулся и ответил кивком. Прошлым вечером Билл познакомил меня с одним из них. Второго я тоже видел, но в тот раз с ним не разговаривал. Оба кивнули в ответ, чем, кажется, убедили третьего, что никакой я не призрак: он снова перевел свое внимание на даму, которая сидела напротив.

Вскоре ко мне подошел бармен. Он тоже помнил меня с прошлого вечера, потому что сразу спросил про Билла.

Взяв кружку, я направился к самому уединенному столику, сел и занялся пивом, спиной к стене, время от времени поглядывая на часы и наблюдая за двумя входами. Если бы я постарался, то сумел бы почувствовать присутствие Фионы.

Десять часов пришли и ушли. Как и несколько посетителей, новых и прежних. Никто из них, кажется, особо мной не интересовался, хотя лично я очень даже заинтересовался одной юной леди, без спутников, с белокурыми волосами и профилем как на камее, чем сходство и ограничивалось, потому что камеи улыбаются обычно не слишком часто, а леди улыбнулась, взглянув на меня во второй раз, перед тем как отвернуться. К черту, подумал я, почему мне вечно приходится влипать в ситуацию «жизнь-или-смерть»? При любых других обстоятельствах я бы покончил с пивом, сходил взял еще, отпустил бы ей парочку комплиментов, а потом спросил, не хочет ли леди ко мне присоединиться. А тут…

Я взглянул на часы.

10:20.

Сколько же тебе еще выделить времени, таинственный голос? Может, просто признать, что это Джордж Хансен и что он отказался от встречи сегодня вечером, когда увидел меня тающим в воздухе? Интересно, эта леди — долго она еще будет здесь ошиваться?

Я тихо зарычал зверем. Не отвлекайся!.. Я изучил, насколько тонка ее талия, исследовал изгиб бедер, напряженную линию плеч…

10:25.

Я заметил, что моя кружка пуста. И отправился, чтобы наполнить по новой. Покорно я наблюдал за этим процессом.

— Вижу, что ты здесь один, — услышал я ее голос. — Ждешь кого-то?

От нее сильно пахло незнакомыми духами.

— Да, — сказал я. — Но похоже, что уже не дождусь.

— У меня та же проблема, — сказала она, и я повернулся к ней. Она опять улыбалась. — Мы могли бы подождать вместе.

— Пожалуй, я не против, — ответил я. — Охотнее проведу время с тобой.

Она забрала свою выпивку, и мы пошли к моему столу.

— Меня зовут Мерль Кори, — сказал я, как только мы с ней уселись.

— А меня — Мег Девлин. Раньше я тебя тут не встречала.

— Я здесь в гостях. А ты, насколько я понимаю, нет?

Она чуть качнула головой.

— Нет, к сожалению. Я живу в новом многоквартирном доме, это в паре миль отсюда, дальше по дороге.

Я кивнул, как будто знал, где это.

— Откуда ты? — поинтересовалась она.

— Из центра Вселенной, — сказал я и быстро добавил: — Сан-Франциско.

— О, я столько времени провела там. А чем ты занимаешься?

Я подавил внезапный порыв сказать ей, что я колдун, и вместо этого описал недавнюю работу на «Гранд Дизайн». Она в свою очередь рассказала, что была моделью, заведующей отделом в большом магазине, а потом — директором бутика.

Я посмотрел на часы. Десять сорок пять. Мег перехватила мой взгляд.

— По-моему, мы оба пролетели, — сказала она.

— Пожалуй, — согласился я, — но все же для соблюдения приличий мы обязаны подождать до одиннадцати.

— Да, наверное.

— Ты ела?

— Давно.

— Хочешь?

— Чуть-чуть можно. А ты?

— Угу, и, помнится, я даже видел, что народ здесь чем-то таким кормился. Пойду проверю.

Я узнал, что можно заказать сэндвичи, так что мы взяли пару и еще немного салата.

— Надеюсь, ужин твое свидание не включало? — спросил я.

— Про это не говорилось, так что мне все равно, — отозвалась она, откусывая.

Стрелка миновала одиннадцать. Я добил пиво и закуску, и больше мне не хотелось.

— По крайней мере, вечер не прошел совсем впустую, — сказала она, комкая салфетку и откладывая ее в сторону.

Я наблюдал за ее ресницами, потому что это было приятно. Макияжа на ней почти не было, или он был очень бледных тонов. Впрочем, какая разница? Я потянулся, чтобы накрыть ее ладошку своей, но она шлепнула меня по руке.

— Что ты собираешься делать вечером? — спросил я.

— О, немного потанцевать, малость выпить, может быть, прогуляться при лунном свете. Так, ничего серьезного.

— В соседней комнате музыка. Может, пойдем туда?

— Может, — сказала она. — Почему же мы не идем?

Когда мы выходили из бара, я услышал голос Фионы, скорее напоминающий шепот:

— Мерлин! Если ты выйдешь с картинки на Козыре, я потеряю с тобой связь.

— Подожди минуту, — сказал я Мег.

— Что? — переспросила она.

— Понимаешь… сперва мне надо… ну, в общем, выйти, — сказал я.

— Хорошая мысль. Пожалуй, я тоже прогуляюсь. Встретимся здесь, в холле, через пару минут.

В заведении было пусто, но на случай, если кто забредет, я все же занял кабинку. Нашел в колоде Козырь Фионы. Мгновением позже я до нее дотянулся.

— Слушай, Фи, — сказал я. — Похоже, сегодня никто не собирается проявиться. Но вечер обещает пройти приятно, и я, пожалуй, останусь немного повеселиться. Так что спасибо за помощь. Я просто вернусь чуть позже.

— Я не знаю, — сказала она. — Мне не нравится, что ты уходишь с незнакомым человеком в подобных обстоятельствах. Здесь где-нибудь может таиться опасность.

— Нет ее тут, — отозвался я. — У меня есть способ узнать о ней, и ничем таким здесь даже не пахнет. Кроме того, я уверен, что уже встречался с тем парнем и он отказался от своих намерений, когда я козырнулся. Все будет в порядке.

— Мне это не нравится, — сказала Фиона.

— Я — взрослый мальчик. И могу о себе позаботиться.

— Ты прав. Если возникнут проблемы, сразу же вызывай меня.

— Не возникнут. Можешь смело ложиться спать.

— И позвони, когда надумаешь возвращаться. Не беспокойся, что разбудишь. Я хочу сама привести тебя домой.

— О’кей, сделаю. Доброй ночи.

— Будь начеку.

— Я всегда начеку.

— Тогда доброй ночи.

Она прервала контакт.

Через несколько минут мы уже были на танцплощадке — кружась, болтая и касаясь друг друга. У Мег явно была сильная склонность вести партнера. А я что, против, черт меня побери? Время от времени я даже пробовал быть начеку, но ничего угрожающего не наблюдалось, кроме громкой музыки и внезапного смеха.

В одиннадцать тридцать мы проверили бар. Там сидело несколько парочек, но ее парня не было. И мне тоже никто не кивнул. Мы снова вернулись к музыке.

Чуть за полночь мы опять заглянули в бар — результат был тот же. Тогда мы сели за столик и заказали последнюю выпивку.

— Как было весело, — сказала Мег, кладя свою ладонь так, чтобы я мог положить на нее свою. Что я и сделал.

— Да, — отозвался я. — Хотел бы я, чтобы такое случалось почаще. Но завтра я уезжаю.

— И куда едешь?

— Снова в центр Вселенной.

— Жаль, — сказала она. — Тебя куда-нибудь подбросить?

Я кивнул:

— Куда-нибудь в твою сторону.

Мег улыбнулась и сжала мне руку.

— Хорошо, — сказала она. — Поедем, я сварю тебе кофе.

Мы взяли что выпить и направились к автомобильной стоянке, несколько раз по дороге останавливаясь, чтобы обняться. Я даже пытался опять держать ухо востро, но, кажется, на стоянке, кроме нас, никого не было. Ее машина оказалась аккуратным маленьким красным «порше» с откидным верхом.

— Прошу. Хочешь сесть за руль? — спросила она.

— Нет, давай ты, а я буду следить за всадниками без головы.

— Что?

— Замечательная сегодня ночь, а мне всегда хотелось иметь шофера, который выглядел бы так, как ты.

Мы залезли в «порше», и Мег повела машину. Естественно, быстро. Чего и следовало от нее ждать. Дороги были пустынные, и на меня напало веселье. Я протянул руку и вызвал из Тени зажженную сигару. Сделал несколько затяжек и выбросил, когда мы с ревом переезжали мост. Стал вглядываться в созвездия, которые стали для меня привычными за последние восемь лет. Глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Постарался проанализировать свои ощущения и понял, что счастлив. Давно я себя не чувствовал так хорошо.

За вереницей деревьев, что поднялись впереди, мелькнули беспорядочные огни. Минутой позже, когда мы оставили позади поворот, я увидел, что свет исходит от небольшого жилого дома справа. Мег сбросила скорость и свернула к нему, как только мы с ним поравнялись.

Она припарковала машину на стоянке под номерами, и оттуда по обсаженной кустами аллее мы добрались до входа в здание. Мег открыла дверь, и мы через вестибюль прошли к лифтам. Подъем был коротким, и как только мы очутились в ее квартире, Мег действительно приготовила кофе.

По мне, так ничего лучше просто придумать было нельзя. Хороший кофе, и мы — я и она — сидим, потягиваем себе из чашек… Долго-долго…

Одно в конце концов привело к другому. Чуть позже мы обнаружили себя в спальне, одежда наша пристроилась на ближайшем кресле, и я поздравлял себя с тем, что встреча, ради которой я вернулся сюда, не состоялась. Мег была гладкая, теплая, мягкая, и во всех нужных местах ее было как раз впору. Тиски из бархата, мед… запах ее духов…

Мы лежали с ней, сморенные усталостью, — то временное блаженное состояние, на которое я не буду впустую тратить метафору. Я почувствовал, как ее волосы щекочут мне кожу, когда она потянулась и, чуть повернув голову, посмотрела на меня из-под полуопущенных век.

— Можно тебя спросить? — сказала она.

— Конечно.

— Как имя твоей матери?

Я почувствовал, будто бы чем-то острым проехались по хребту. Но я хотел посмотреть, к чему это все приведет.

— Дара, — ответил я.

— А отца?

— Корвин.

Мег улыбнулась.

— Я так и думала, — сказала она, — но мне хотелось проверить.

— А мне вопросы задавать можно? Или ты играешь в одни ворота?

— Я знаю, о чем ты спросишь. Почему я спрашивала, ведь так?

— Мяч твой.

— Прости. — Она пошевелила ногой.

— Я так понимаю, что имена моих родителей что-то для тебя значат?

— Ты — Мерлин, — объявила она. — Герцог Колвира и Принц Хаоса.

— Вот ведь черт! — сказал я. — Кажется, любому в этой тени про меня известно! Вы что, все состоите в одном клубе или как?

— Любому — это кому? — быстро спросила она; глаза ее вдруг широко раскрылись.

— Парню по имени Льюк Рейнар, покойнику по имени Дэн Мартинес, одному местному по имени Джордж Хансен — вроде бы… И еще одному, тоже покойнику, по имени Виктор Мелман… Ну и как? Ты что-нибудь по их поводу можешь сказать?

— Да, опасен тот, который Льюк Рейнар. Я привела тебя сюда, чтобы предупредить о нем, если ты — именно тот.

— Что значит «именно тот»?

— Если ты тот, кем ты себя назвал. Сын Дары.

— Так предупреждай.

— Я и предупредила. Не доверяй ему.

Я сел и поправил под собой подушку.

— И чего же ему от меня надо? Моя коллекция марок? Дорожные чеки? Может, ты все-таки немножечко уточнишь?

— Он несколько раз пытался тебя убить в последние годы…

— Что? Как?

— В первый раз это был грузовик, который тебя чуть не задавил. На следующий год…

— Боги! Ты действительно знаешь! Даты, скажи мне даты, когда он пытался это сделать.

— Тридцатого апреля, всегда тридцатого апреля.

— Почему? Ты знаешь почему?

— Нет.

— Вот ведь дерьмо какое! Откуда ты все это знаешь?

— Я была рядом. И наблюдала.

— И не могла помочь?

— Не могла. Я не знала, кто из вас кто.

— Леди, вы меня запутали окончательно. Кто ты, к черту, такая, и каким местом ты ко всему этому пристегнута?

— Как и Льюк, я не то, чем кажусь на самом деле… — начала Мег.

И тут из соседней комнаты донесся резкий гудок.

— О нет! — сказала она и выпрыгнула из кровати.

Я бросился вслед за ней в прихожую и увидел, как она нажимает кнопку возле небольшой решетки и спрашивает:

— Алло?

— Милая, это я, — донеслось в ответ. — Я вырвался на день раньше. Впусти. У меня тут багаж, целая куча.

Ой-ей-ей.

Она отпустила кнопку и нажала другую, поворачиваясь ко мне.

— Муж, — сказала она, вдруг потеряв дыхание. — Тебе надо уходить. Пожалуйста! Там есть лестница!

— Но ты мне еще не все рассказала!

— Я рассказала достаточно. Пожалуйста, не создавай мне неприятностей!

— О’кей, — сказал я, заторопившись обратно в спальню, впрыгивая в штаны и засовывая ноги в сандалии.

Потом рассовал носки и нижнее белье по карманам и натянул рубашку.

— Этого мало, — сказал я. — Тебе известно больше, и мне это нужно знать.

— Это все, чего тебе хочется?

Я быстро поцеловал ее в щеку.

— Не совсем. Я еще вернусь.

— Не надо, — сказала она. — Я не буду той же. Мы снова встретимся, когда придет время.

Я направился к двери.

— Все это хорошо, конечно, — сказал я, открывая дверь. — Да не очень.

— Так и будет.

— Посмотрим.

Я проскочил через холл и толкнул дверь с надписью «Выход». Застегнул рубашку и, скатываясь по лестнице, заправил ее в штаны. Внизу я остановился, чтобы натянуть носки. Затем пригладил ладонью волосы и открыл дверь в вестибюль.

Никого не видно. Это хорошо.

Когда я покинул здание и уже двигался по дорожке, передо мной затормозил черный «седан», и я услышал шум опускаемого стекла и увидел внутри загоревшуюся красную точку.

— Запрыгивай, Мерлин, — донесся знакомый голос.

— Фиона!

Я открыл дверцу и проскользнул внутрь. Мы сразу же взяли с места.

— Ну, это она и была? — спросила Фиона.

— Она была что? — спросил я в ответ.

— Той самой, на встречу с которой ты торопился в клуб.

А ведь действительно, в этом направлении я как-то не думал, пока не подсказала Фиона.

— Может, и была, — сказал я чуть погодя. — По-моему.

Она свернула на дорогу и повела машину в ту сторону, откуда мы приехали раньше.

— В какую же она играла игру? — спросила Фиона.

— Я бы и сам много отдал, чтобы знать.

— Расскажи, — сказала она, — и давай без скромностей — не надо ничего редактировать.

— Ну, ладно, — сказал я и выложил все как было.

Мы вернулись на стоянку у загородного клуба гораздо раньше, чем я закончил.

— Опять сюда? — спросил я.

— Я взяла здесь машину. Должно быть, она принадлежит кому-нибудь из друзей Билла. Раз взяла, надо отдать — в конце концов, могу я немного побыть в роли хорошей девочки?

— Ты воспользовалась Козырем, который я сделал для бара? — спросил я, указывая рукой в сторону заведения.

— Да, сразу же, как ты пошел танцевать. Я наблюдала за тобой почти час, в основном с террасы. И я, между прочим, предупреждала, чтобы ты был осторожен.

— Прости, меня грызет совесть.

— Я совсем забыла, что они не подают здесь абсента. Пришлось пить холодную «Маргариту».[64]

— И за это тоже прости. Значит, когда мы уехали, ты свистнула машину и рванула за нами?

— Да. Я ждала на парковке у ее дома и в основном поддерживала с тобой внешний контакт через твой Козырь. Если бы я почувствовала опасность, то сразу бы пришла за тобой.

— Спасибо. Ну и как тебе внешний контакт?

— Меня такие вещи не возбуждают, если ты это имеешь в виду. Мы же с тобой люди современные.

— Там было кое-что и поинтереснее этого.

— Оставь пока при себе, — сказала она. — Сейчас меня интересует только одно. У тебя случайно нет портрета этого Льюка Рейнара?

— Может, и есть, — сказал я, запуская руку в карман за бумажником.

Я вытащил из бокового кармана трусы и продолжил свои исследования.

— Такой фасон, по крайней мере, не жмет и не сдерживает порывов, — оценила она находку.

Я достал бумажник и включил верхний свет. Пока я рылся, Фиона наклонилась ко мне и положила ладонь мне на руку. Наконец я нашел вполне приличного качества цветную карточку с Льюком. Мы с ним были сняты на пляже вместе с Джулией и девушкой по имени Гэйл, которой Льюк, как правило, назначал свидания.

Рука Фионы внезапно сжала мою, и она коротко и резко вздохнула.

— Что такое? — спросил я. — Ты его знаешь?

Она быстро мотнула головой — подозрительно быстро.

— Нет-нет, — сказала она. — Ни разу в жизни его не видела.

— Паршивая из тебя лгунья, тетушка. Кто это?

— Я не знаю, — сказала она.

— Брось! Ты чуть руку мне не сломала, когда увидела.

— Не дави на меня, — сказала она.

— От этого зависит моя жизнь.

— По — моему, от этого зависит кое-что большее, чем твоя жизнь.

— Ну так как же?

— Пусть пока все останется так, как есть.

— Извини, но меня это не устраивает. Я буду настаивать.

Фиона развернулась ко мне, выставив ладони вперед. Из-под ее ногтей с отлично сделанным маникюром начал вытекать дым. Фракир запульсировала у меня на запястье; это значило, что она порядком описалась и надеется исключительно на меня, раз уж дело дошло до этого.

Я сделал охранительный жест и решил пойти на попятную:

— О’кей, на сегодня хватит. Едем домой.

Она сжала пальцы, и дым исчез. Фракир успокоилась. Фиона вынула из сумочки колоду Козырей и вытасовала Янтарный.

— Но раньше или позже — все равно я узнаю, — добавил я.

— Позже, — сказала она, пока вокруг нас вырастал Янтарь.

Что мне в Фионе нравится, так это то, что она совершенно не умеет скрывать своих чувств.

Я протянул руку и выключил верхний свет, как только Янтарь вокруг достаточно подрос.

VIII

Полагаю, мои мысли на похоронах мало чем отличаются от мыслей других людей. Как и у Блума из «Улисса»[65], они самые что ни на есть мирские. В остальное же время эти мысли странствуют неизвестно где.

На широкой береговой полосе у южного подножия Колвира стоит небольшая часовня, посвященная Единорогу. Таких, как она, несколько — они разбросаны по всему королевству по тем местам, где видели это священное животное. Для отпевания Кэйна здешняя оказалась наиболее подходящей, потому что он — как и Джерард — пожелал однажды покоиться после смерти в одной из прибрежных пещер у подножия горы, лицом к волнам, по которым он так часто и так подолгу плавал. Такую пещеру ему и приготовили, и после отпевания в часовне его с почестями перенесут туда. Утро было ветреное, туманное, с моря тянуло холодом, и в полулиге западнее от нас виднелось всего несколько парусов, двигающихся либо в порт, либо из порта.

Формально, я полагаю, обряд следовало выполнять Рэндому, раз уж его королевский ранг автоматически делал его верховным жрецом, но, кроме чтения начальной и заключительной частей о «Кончине Принцев» из «Книги Единорога», службу он поручил Джерарду — Кэйн ладил с Джерардом лучше, чем с кем бы то ни было из семьи. Итак, грохочущий голос Джерарда, зачитывающего длинные места службы со словами о море и непостоянстве всего на свете, заполнил тесное каменное пространство. Говорили, что Книгу сочинил сам Дваркин в дни своего безумия и эти длинные главы исходили впрямую от Единорога. Не знаю. Меня там не было. Еще говорили, что мы — потомки Дваркина и Единорога, что пробуждает несколько необычные мысленные образы. Хотя истоки всего имеют тенденцию растворяться в мифе. Кто знает? Меня тогда не было.

— …И все возвращается в море, — читал Джерард.

Я глазел по сторонам. Кроме семьи, народу набралось, наверное, человек пятьдесят, в основном городская знать, несколько торговцев, с которыми Кэйн был дружен, представители царств в некоторых ближайших тенях, где у Кэйна были как официальные дела, так и личные, и, конечно же, Винта Бэйль. Билл тоже захотел присутствовать на отпевании и стоял сейчас слева от меня. Справа стоял Мартин. Ни Фиона, ни Блейс не пришли. Блейс сослался на то, что ранен. Фиона просто куда-то пропала. Рэндом все утро ее проискал, но найти так и не смог. Джулиэн ушел с половины службы, чтобы проверить стражу, которую он поставил по всему берегу, поскольку кому-то вдруг взбрело в голову, что предполагаемый наемный убийца мог сорвать банк, когда на таком малом пространстве нас собралось так много. Это значило, что лесничие Джулиэна с короткими мечами, кинжалами, длинными луками или копьями рассыпаны были повсюду — то и дело мы слышали лай какой-нибудь из его адских гончих, которой тут же вторили несколько остальных, — угрюмый, подавляющий волю лай, сливающийся в многоголосье с волнами, ветром и эхом над смертным миром.

Куда могла подеваться Фиона? Я терялся в догадках. Испугалась ловушки? Или что-то предпринимает в связи со вчерашней ночью? И Бенедикт… он прислал свои сожаления и приветы, упомянул о не терпящем отлагательств деле, которое помешало ему вернуться вовремя. Лльюилл просто не появилась, и ее не смогли достать через Козырь. Флори стояла впереди от меня чуть слева, понимая, что и в темном выглядит привлекательно. К ней я, наверно, несправедлив. Не знаю. Но сегодня она казалась более суетливой и задумчивой, чем обычно.

Когда служба закончилась, мы гуськом вышли наружу, четыре моряка несли гроб Кэйна, а мы образовали процессию, что потянулась к пещере с саркофагом. Большое число войск Джулиэна сомкнулось вокруг нас, составив вооруженный эскорт.

Пока мы так шли, Билл подтолкнул меня локтем и указал наверх в сторону Колвира. Я посмотрел туда и увидел фигуру в черном плаще с капюшоном, стоящую на уступе в тени утеса. Билл наклонился ко мне, чтобы я смог расслышать его за звуками флейт и струн.

— Это что, часть церемонии? — спросил он.

— Я, во всяком случае, про такую не знаю.

Вырвавшись из колонны, я прошел вперед. Через минуту-другую мы как раз будем под этой фигурой.

Я догнал Рэндома и положил ладонь ему на плечо. Он оглянулся, и я показал наверх. Он остановился и всмотрелся, прищурившись.

Его правая рука поднялась к груди, к Талисману Закона, который был на нем всякий раз, когда совершались действия подобного государственного значения. Тут же поднялся ветер.

— Стой! — крикнул Рэндом. — Остановить процессию! Всем стоять где стоите!

Тогда фигура пошевелилась, чуть-чуть, почти незаметно; голова ее повернулась, словно чтобы взглянуть на Рэндома. В небе над Колвиром, словно при кинотрюке, вскипали облака. Красный, пульсирующий жар вырывался из-под ладони Рэндома.

Внезапно фигура подняла голову вверх, рука ее нырнула под плащ, снова появилась оттуда и сделала быстрый взмах. Крошечный черный предмет мгновенье повисел в воздухе, затем ринулся вниз.

— Ложись! — заорал Джерард.

Рэндом не шевельнулся, когда попадали остальные. Он остался стоять, глядя, как из туч ударила молния и заиграла на камнях утеса.

Гром, что раздался следом, почти секунда в секунду совпал со взрывом, прогремевшим где-то над нами. Расстояние было слишком большим. Бомба исчезла раньше, чем долетела до нас, — хотя, похоже, продолжай мы вот так идти, она — как и рассчитывал террорист — упала бы под уступ и накрыла нас одним махом. Когда перед моими глазами перестали наконец плясать пятна, я снова посмотрел на утес. Темная фигура исчезла.

— Ты его достал? — спросил я у Рэндома.

Он пожал плечами и опустил руку. Талисман уже не пульсировал.

— Всем встать! — крикнул он. — Давайте завершим похороны!

Мы так и сделали. Больше никаких происшествий не было, и все кончилось как было задумано.

В мыслях — и, должно быть, не только у меня одного — я уже играл в любимую семейную игру, пока гроб помещали в склеп. Мог ли напавший на нас быть не пришедшим родственником? А если да, то кем? И какие мотивы у него для этого были? Где они сейчас — те, которых среди нас нет? И какое у них алиби? Может ли это быть сговором? Или здесь замешан чужак? А если так, то откуда у него доступ к местным взрывчатым веществам? Или оно привозное? Или кто-то местный набрел на нужную формулу? Если это все-таки посторонний, какие у него были мотивы, и откуда этот человек взялся? Не привел ли кто-то из наших наемника? И зачем?

Пока мы один за другим шли мимо склепа, я мельком подумал о Кэйне, но больше как о части некоей загадочной картинки, чем как о личности. Кэйна я не слишком хорошо знал. Но некоторые из наших и раньше мне говорили, что узнать его было не так-то просто. Он был циничен и несговорчив, в его характере отчетливо выделялась жилка жестокости. За все эти годы он обзавелся несколькими врагами и, казалось, этим гордился. Со мной он вел себя всегда на редкость прилично, но ведь мы с ним никогда не пересекались в делах. Так что мои чувства к нему были не так глубоки, как к большинству других. Джулиэн был из той же колоды, но с большим глянцем. И никто не мог уверенно сказать, что затаилось под этой вылощенной маской в какой-либо конкретный миг. Кэйн… Жаль, что я не знал тебя лучше. Наверняка с твоей смертью я чего-то лишился — и даже сам не понимаю чего.

На обратном пути, когда все двинулись во дворец, где ждала выпивка и закуска, я который раз подумал о том, насколько завязаны все мои проблемы на моих родственников. Я нутром чуял, что это так. И это при том, что на мелкие совпадения я просто не обращаю внимания, а крупным не доверяю.

А Мег Девлин? Интересно, она о происшествии под утесом что-нибудь знает? Очень даже возможно. Муж там или не муж, решил я, а свидание у нас будет, это уж точно. Причем скоро.

Позже, в большом обеденном зале, под жужжание разговоров и позвякивание посуды, мне пришла на ум одна смутная возможность, и я решил немедленно реализовать ее. Уклонившись от холодной, хотя и заманчивой компании Винты Бэйль, третьей дочери какого-то мелкого придворного и последней пассии Кэйна, я двинул в дальнюю половину зала к небольшой группе, которая окружала Рэндома. Несколько минут я стоял, обдумывая, как бы к нему прорваться, но тут он сам заметил меня. Рэндом сразу же отделался от остальных, подошел ко мне и схватил за рукав.

— Мерлин, — сказал он, — сейчас мне некогда, но я хотел тебе сказать, что тот наш разговор не закончен. Я хочу встретиться с тобой еще раз, попозже — днем или вечером — как только освобожусь. Так что не убегай никуда, о’кей?

Я кивнул.

— Один короткий вопрос, — сказал я, когда Рэндом уже повернулся идти к остальным.

— Валяй, — сказал он.

— Есть ли сейчас на тени Земля, откуда я только что возвратился, кто-нибудь из жителей Янтаря с каким-либо агентурным заданием — все равно каким.

Рэндом покачал головой.

— У меня там агентов нет, и уверен, что и у остальных тоже. Имеются, конечно, по разным районам контакты с некоторыми людьми, но все они местные — вроде Билла.

Глаза его сузились.

— Что — то новенькое? — спросил он.

Я снова кивнул.

— Серьезно?

— Может быть, и серьезно.

— Жаль, что я не могу выслушать тебя прямо сейчас, но ничего не поделаешь — придется отложить на потом.

— Понимаю.

— Я за тобой пришлю, — сказал Рэндом и вернулся к оставленным собеседникам.

Заявление Рэндома в пух и прах разнесло то единственное объяснение, которое я смог придумать для Мег. А пойти проведать ее самому — если бы представился случай отсюда вырваться, — такое было пока попросту невозможно.

Я утешился лишней тарелкой. Через некоторое время в зал вошла Флори, изучила по очереди все разбредшиеся по углам компании и, проделав путь между ними, устроилась на скамье у окна рядом со мной.

— С Рэндомом без аудиенции теперь не поговоришь, — сказала она.

— Ты права, — отозвался я. — Принести тебе что-нибудь выпить? Или поесть?

— Не сейчас. Может быть, ты мне поможешь? Ты же колдун.

Такое вступление мне не понравилось, но все-таки я спросил:

— В чем проблема?

— Я пошла в комнаты Блейса, чтобы узнать, не хочет ли он спуститься сюда. Так вот — там его нет.

— Наверно, была заперта дверь. Здесь почти все так делают.

— Да, заперта — изнутри. Похоже, он козырнулся. Когда мне никто не открыл, я взломала замок — сам понимаешь, раз уж на него были покушения.

— И что же тебе надо от колдуна?

— Ты можешь его выследить?

— Козыри следов не оставляют, — ответил я. — Но если бы даже и мог, не уверен, что стал бы. Он сам знает, что делает, и вряд ли ему понравится, если кто-то будет совать нос в его дела.

— А вдруг он замешан? В прошлом они с Кэйном были противниками.

— Если он замешан во что-то опасное для нас, тебе следовало бы радоваться, что он ушел.

— Итак, ты мне помочь не можешь… или не хочешь?

Я кивнул.

— Полагаю, и то и другое. Любое решение о его поиске должно исходить от Рэндома, разве не так?

— Может быть.

— Есть предложение — держи пока все при себе до разговора с Рэндомом. Какой смысл растравлять других пустыми догадками? Или давай я скажу, если хочешь. Все равно я буду сегодня с ним разговаривать.

— О чем?

Оп-паньки.

— Точно не знаю, — сказал я. — Он что-то хочет мне сказать. Или спросить.

Флори внимательно меня изучала.

— Мы ведь тоже вроде бы собирались устроить наш собственный маленький разговорчик, — сказала она затем.

— Кажется, он уже идет.

— О’кей. Можно мне послушать, что у тебя за проблемы на одной из моих любимых теней?

— Почему бы и нет? — И я вновь ринулся в краткий обзор этих проклятых событий. Хотя чувствовал, что этот рассказ — последний. Раз уж Флори об этом знает, история — я уверен — вскоре доберется до последней мышиной норы.

У нее не нашлось на эту тему никакой информации, которой она озаботилась бы поделиться со мной. Мы немного еще потрепались — в основном местные сплетни, — и она наконец решила пойти подкрепиться. Отбыла в направлении обеда и не вернулась.

Я поговорил еще кое с кем — о Кэйне и о моем отце. Но ничего нового не услышал. Между делом я был представлен некоторым из гостей, которых не встречал раньше. Я занес в память кучу имен и связей, раз уж мне больше нечем было заняться.

Когда все стали наконец расходиться, я зацепился взглядом за Рэндома и исхитрился выйти почти одновременно с ним.

— Потом, — сказал он, проходя мимо меня, и ушел с парочкой ребят, с которыми в этот момент разговаривал.

Так что я поплелся к себе и растянулся на кровати. Когда заваривается такая каша, отдыхаешь когда придется.

Вскоре я уснул и увидел сон…

Я шел по регулярному саду позади дворца. Со мной был кто-то еще, но кто это был, я не знаю. Это не казалось мне важным. Я услышал знакомое завывание, и внезапно совсем рядом со мной раздался рычащий звук. Взглянув в том направлении, поначалу я ничего не увидел. А потом как-то вдруг они оказались там — три большие собакообразные твари, точь-в-точь как та, что я прикончил в квартире Джулии. Они мчались на меня через сад. Вой продолжался, но явно исходил не от них. Твари только рычали и пускали слюну. Так же внезапно, как они появились, до меня дошло, что это всего лишь сон, и я его уже видел несколько раз до этого, но только воспоминания о нем терялись, стоило мне проснуться. И все же сознание того, что дело происходит во сне, нисколько не приглушило ощущение опасности, когда твари кинулись в мою сторону. Все три были окружены каким-то сиянием — бледным, неверным. Глядя мимо них, сквозь эти призрачные круги, я не увидел сада, но мельком различил лес. И странное дело — когда они взметнулись в прыжке, получилось так, будто они врезались в невидимую стену. Твари свалились на землю, после этого встали на ноги и ринулись на меня еще раз — и их отбросило снова. Они прыгали и рычали, они скулили и повторяли попытки. А я стоял невредимый будто бы под каким-то колоколом или внутри магического круга[66]. Добраться до меня они не могли. Потом завывание сделалось громче, приблизилось и отвлекло от меня эту нечисть.

— Ого! — сказал Рэндом. — Надо было мне дать тебе какое-нибудь поручение, чтобы ты не мучился ночными кошмарами.

…И я очнулся, и лежал на кровати, и за окном моим была тьма — и я вдруг понял, что это Рэндом вызвал меня через Козырь и настроился на мой сон, когда наступил контакт.

Я зевнул и придумал ему ответ:

— Спасибо.

— Давай просыпайся. Поговорим, — сказал он.

— Хорошо. Ты где?

— Внизу. Маленькая гостиная к югу от главного зала. Пью кофе. Здесь нам никто не помешает.

— Жди через пять минут.

— Заметано.

Рэндом растаял. Я сел, свесил ноги с кровати, потом поднялся. Прошел через комнату до окна и распахнул его настежь. Вдохнул в себя свежий вечерний воздух осени. Весна на тени Земля, листопад в Янтаре — два любимых моих времени года. Мне бы радоваться, набраться бодрости. Но тут — наваждение ночи, оборванная гримаса сна — мне на мгновение показалось, что я снова слышу тот завывающий, гаснущий на последней ноте звук. Я вздрогнул и затворил окно. Наши сны слишком сильно на нас завязаны.

Я добрался до условленного места и плюхнулся на одну из кушеток. Рэндом дал мне наполовину одолеть чашку кофе, потом сказал:

— Расскажи мне о Колесе-Призраке.

— Это своего рода… парафизическое устройство наблюдения и библиотека.

Рэндом поставил чашку и склонил голову набок.

— А поподробнее? — спросил он.

— Ну, работа с компьютерами натолкнула меня на мысль, что основные принципы обработки данных можно задействовать там, где сам механизм компьютера работать не будет, и это может дать интересные результаты, — начал я. — Другими словами, мне пришлось разыскать соответствующую теневую структуру, где процессы остались бы довольно-таки постоянными, но где физическая конструкция, вся периферия, методика программирования и подача энергии имели бы другую природу.

— Ох, Мерлин, — сказал Рэндом. — У меня и так мозги набекрень.

— В общем, я сконструировал и построил прибор для обработки данных, подобрав для этого тень, где никакой обычный компьютер работать не будет. Потому что у меня все другое — материалы, дизайн, другие источники питания. К тому же я выбрал место с иными законами физики, так чтобы прибор мог работать по другим принципам. Затем я сумел написать для него программное обеспечение, которое на тени Земля, где я жил, просто не заработало бы. Я уверен: то, что я сделал, — вещь действительно уникальная. Я назвал его Колесо-Призрак из-за некоторых особенностей его внешнего вида.

— Ты говоришь, это устройство наблюдения и библиотека. Что ты этим хочешь сказать?

— Оно листает Тень, словно книгу — или колоду карт, — сказал я. — Задаешь любые параметры, а устройство само отслеживает их. Я предполагал сделать сюрприз. Скажем, ты мог бы его использовать, чтобы установить, не мобилизуют ли свои силы наши возможные враги, или проследить развитие Теневой бури, или…

— Подожди минуту, — сказал он, поднимая руку. — Но как? Как это оно прыгает по теням? Что приводит его в действие?

— В конечном счете, — пояснил я, — оно создает эквивалент множества Козырей в один и тот же миг, потом…

— Стоп. Назад. Как ты мог написать программу для создания Козырей? Я думал, их может сделать только человек, который инициирован либо Образом, либо Логрусом.

— Но в данном случае, — сказал я, — машина сама принадлежит к такому же классу магических предметов, как, например, папин клинок, Грейсвандир. В проекте я воспользовался элементами самого Образа.

— И ты собирался сделать для нас сюрприз?

— Да, как только будет готово.

— А когда это будет?

— Не знаю точно. Мне нужно набрать некоторую критическую сумму данных, прежде чем программа заработает на полную мощность. Я давно уже запустил машину на эту задачу, но в последнее время у меня не было случая все проверить.

Рэндом налил себе еще кофе, сделал глоток.

— Я не понимаю, много ли это сэкономит времени и усилий, — сказал он чуть погодя. — Скажем, я чем-то заинтересовался в Тени. Я иду и исследую или посылаю кого-нибудь. Теперь, скажем, вместо этого я хочу использовать твою штуку. Все равно же мне надо будет пойти в то место, где ты ее хранишь.

— Нет, — сказал я. — Ты вызываешь удаленный терминал.

— Терминал? Вызываю?

— Именно.

Я достал Янтарные Козыри и вынул тот, что лежал самым последним. Он изображал серебряное колесо на темном фоне. Я передал его Рэндому, и тот принялся его изучать.

— И как этим пользоваться?

— Так же, как всеми остальными. Хочешь вызвать его?

— Сам вызывай, — сказал он. — Я посмотрю.

— Ну ладно, — ответил я. — Правда, хоть я и отправил его по теням набирать данные, но сейчас он может еще и не знать всего, что необходимо.

— Да в общем-то я и не собираюсь особо его расспрашивать, просто хотелось посмотреть.

Я поднял карту и стал внимательно всматриваться, пронизывая ее мысленным взором. Спустя мгновение появился контакт. Я вызвал прибор к себе.

Раздалось слабое потрескивание, в воздухе запахло озоном, и одновременно передо мной материализовалось пылающее колесо футов восьми в диаметре.

— Уменьшить размер терминала, — приказал я.

Оно стало в три раза меньше, и на этом я приказал остановиться. Оно выглядело как бледная рамка для картины, внутри которой время от времени танцевали искры, и если смотреть сквозь центр, комната постоянно рябила.

Рэндом собрался протянуть к нему руку.

— Не надо, — остановил я. — Может ударить током. Я еще не всех «блох» отловил.

— Оно может пересылать энергию?

— Почему бы и нет. Плевое дело.

— Только после твоего приказа?..

— Ну конечно. Во-первых, ему приходится переносить энергию сюда, чтобы питать терминал, и потом через Тень, чтобы задействовать сканнеры.

— Я не про это. Может ли оно разрядить энергию в этот конец?

— Да. Если я дам приказ накопить заряд и выпустить его.

— И в каких пределах?

— Какие имеются в наличии.

— А что имеется в наличии?

— Ну, в теории — ресурс планеты. Но…

— Предположим, ты приказал ему появиться возле кого-нибудь здесь, накопить заряд и разрядить его на этого человека. Получается электрический стул?

— Думаю, что да, — сказал я. — Только оно не для этого предназначено…

— Да, Мерлин, вот уж действительно сюрприз так сюрприз. Не уверен только, что он мне по душе.

— Оно безопасно, — объяснил я. — И потом, никто ведь не знает, где оно находится. Там никого не бывает. И другого такого Козыря у меня нет. Так что ни один человек не сможет добраться туда. Я собирался сделать еще одну карту, для тебя, и показать, как управляться с этой штукой, когда все будет готово.

— Сначала мне надо хорошенько это обдумать…

— Призрак, по пяти тысячам вуалей Тени, считая от точки, где мы находимся, — сколько Теневых бурь существует на данный момент?

Ощущение было такое, будто голос шел из кольца:

— Семнадцать.

— Похоже на…

— Я дал ему свой собственный голос, — сказал я. — Призрак, покажи нам самую большую.

Что-то яростное и бесформенное наполнило изнутри кольцо.

— Мне пришла в голову еще одна мысль, — заявил Рэндом. — Предметы оно переносить умеет?

— Конечно, как всякий Козырь.

— Тот размер, который был у круга вначале, — это его предел?

— Нет. Если хочешь, его можно сделать намного больше. А можно меньше.

— Не хочу. Но допустим, ты его сделал больше… а затем сказал ему перенести эту бурю — ну, или там столько, сколько ее поместится?

— Ой-ей-ей! Даже не знаю. Оно, конечно, попробует. Думаю, это будет примерно так же, как если ты открываешь какое-нибудь гигантское окно.

— Мерлин, закрой его. Оно мне не нравится.

— Я же сказал, никто, кроме меня, не знает, где оно находится, и единственный способ, как до него добраться…

— Да понял я, понял. Скажи мне, может ли кто-то достичь его с помощью подходящего Козыря или просто найти?

— Ну, в общем, да. Я не стал вводить пароля из-за его недосягаемости.

— Малыш, эта штука может стать страшным оружием. Выключи его. Прямо сейчас.

— Не могу.

— То есть как это?

— Нельзя разгрузить ему память или отключить энергию с удаленного терминала. Чтобы это сделать, мне придется пройти туда, где он расположен.

— Тогда советую тебе собираться в дорогу. Я хочу, чтобы оно было выключено, пока в него не будет встроено побольше предохранителей. И даже тогда… ну, посмотрим. Не очень-то я доверяю подобной силе. До тех пор, пока у меня не будет от нее какой-нибудь защиты. Эта штука может ударить почти без предупреждения. О чем ты думал, когда делал ее?

— Об обработке данных. Слушай, кроме нас с тобой…

— Всегда существует возможность, что кто-то наберется ума и отыщет способ закрутить его на себя. Знаю, знаю — ты влюблен в него, потому что это сделано твоими руками, — и высоко ценю твои намерения. Но все, проехали.

— Я ничем не обидел вас. — Голос принадлежал мне, но шел из колеса.

Рэндом уставился на него, потом посмотрел на меня, потом снова на колесо.

— Ох ты… не в этом дело, — обратился он к колесу. — Меня пугают твои возможности. Мерлин, выключи терминал!

— Закончить передачу, — приказал я. — Убрать терминал.

Колесо мгновение колыхалось, затем исчезло.

— Ты ожидал комментариев от этой хреновины? — спросил меня Рэндом.

— Нет. Для меня это был сюрприз.

— Что-то мне перестают нравиться все эти сюрпризы. Может быть, окружающая среда той тени и правда в чем-то меняет эту самую штуку. Мои пожелания тебе известны. Дай ей отдохнуть.

Я склонил голову.

— Как скажете, сир.

— Выруби ее. И не надо строить из себя мученика. Просто сделай и все.

— Я по-прежнему думаю, что все дело упрется в несколько новых предохранителей. Нет причин зарубать весь проект.

— Будь все поспокойней, — ответил он, — может, я бы и согласился. Но на нас сейчас валится столько дерьма — все эти снайперы, бомбисты, да плюс еще твой рассказ. Не хватает еще и этой головной боли.

Я поднялся:

— О’кей. Спасибо за кофе. Когда все сделаю, дам тебе знать.

Рэндом кивнул.

— Спокойной ночи, Мерлин.

— Спокойной ночи.

Проходя через Главный зал, я увидел Джулиэна. Он был в зеленом халате и разговаривал с двумя своими людьми. На полу меж ними лежало крупное мертвое животное. Я остановился и пригляделся. Это была одна из тех проклятых собак, которые мне приснились, — точно такая же, как и в квартире Джулии.

Я приблизился.

— Привет, Джулиэн. Что это? — спросил я.

Он покачал головой.

— Понятия не имею. Адские гончие только что убили тройку таких в Ардене. Я козырнул сюда этого парня с одним из трупов, чтобы показать Рэндому. Кстати, где он, не знаешь?

Я ткнул большим пальцем через плечо:

— В гостиной.

Джулиэн зашагал туда. Я подошел поближе и ткнул зверя ногой. Вернуться, что ли, и рассказать Рэндому, что с одним таким я однажды уже встречался?

Черт с ней, с этой зверюгой, решил я. Непонятно, пригодится ли такая моя информация.

Я вернулся к себе в апартаменты, чтобы переодеться. Затем заглянул на кухню и набил рюкзачок провизией. Я не чувствовал никакого желания с кем-либо прощаться и поэтому, чтобы спуститься в сад, воспользовался черной лестницей.

Темно. Звездно. Прохладно. Внезапно я почувствовал холодок, когда приблизился к тому месту, где во сне на меня напали собаки.

Ни воя, ни рыка. Ничего. Миновав неприятное место, я продолжил свой путь, направляясь к окраинам ухоженной части сада, туда, где сразу множество тропок выводят на более естественные ландшафты. Я пошел по второй слева. Этот путь был несколько длиннее того, которым я собирался пойти вначале, — но все равно тропинки должны потом пересечься, — к тому же по этой было легче идти, а я сердцем чувствовал, что этой ночью последнее для меня куда важнее. Неизвестно, какие колдобины могли ждать меня на другом пути.

Я бродил по гребню Колвира чуть ли не с час, прежде чем отыскал нужную тропу вниз. Тогда я остановился, попил воды и перед тем, как спуститься, пару минут передохнул.

Очень трудно уйти в Тень с Колвира. Чтобы сделать это без лишних забот, требуется удалиться подальше от Янтаря. Так что самое лучшее, что я мог сейчас сделать, — это топать и топать, что в общем-то было неплохо, потому что ночь для прогулки выдалась просто чудо.

Я прошел уже добрую часть дороги, когда небо над головой осветилось и через Колвир перевалила луна, пролив свет на мой извилистый путь. Я зашагал быстрее. Не хотелось спускаться с горы, пока не рассветет.

Я был зол на Рэндома за то, что он не дал мне шанса объяснить цель своей работы. Если б не похороны Кэйна, я ни за что бы не вернулся в Янтарь, пока все как следует не отладил. В этот раз я не собирался даже упоминать Колесо-Призрак, а заикнулся о нем лишь потому, что проект мой пусть боком, но касался той загадочной цепи событий, которые меня захлестнули, и Рэндом захотел узнать всю историю целиком. О’кей. Ему не понравилось то, что он увидел, но рекламный показ был преждевременным. Теперь, если, как мне и велено, я вырублю Колесо, куча моих трудов пойдет просто псу под хвост, а то, что недавно начатая работа движется сейчас полным ходом, про это я уж и вовсе не говорю. Колесо-Призрак все еще сканирует Тень в фазе самообучения. Мне так и так надо его проверить — посмотреть, как оно действует, и, если придется, подкорректировать явные огрехи, которые просочились в систему.

Я травил себя этими мыслями, а тропа тем временем становилась все извилистее и круче.

Рэндом ведь не приказывал грохнуть все в прямом смысле. Он просто попросил меня выключить прибор. Так что я остановился на точке зрения, к которой пришел, и во всех будущих своих действиях решил полагаться исключительно на себя. И еще я решил, что у меня есть отсрочка и следует все проверить — пересмотреть системные функции и отладить программы, доведя их до уровня, который меня бы устроил. Затем я мог бы перевести данные в более постоянный статус — перед тем как выключить Колесо. Тогда ничего не потеряется; память будет в целости и сохранности, пока не придет время задействовать Колесо вновь.

Если ничего не случится…

Ну, а чтобы Рэндом был окончательно счастлив, подмонтирую несколько охранных систем, которые, по-моему, и на фиг никому не нужны. А потом свяжусь с Рэндомом, все ему покажу — вот тогда и посмотрим. Если он опять останется недоволен, Колесо можно выключить. Но, наверно, он будет «за». Стоит на эту тему подумать…

Так я шел и прокручивал воображаемую беседу с Рэндомом. К тому времени, когда луна подкатила к кульминации, я прошел уже большую половину склона. Идти стало явно легче. Я уже мог почувствовать, насколько слабее здесь сила Образа.

Раз-другой я давал себе передышку, чтобы попить, и один раз, чтобы съесть сэндвич. Чем больше я размышлял над своей проблемой, тем вернее приходил к мысли, что, если я поступлю по-своему, Рэндом просто лопнет от ярости и наверняка даже откажется меня слушать. С другой стороны, я сам был на него зол.

Но дорога впереди была долгая — несмотря на все срезанные углы. Так что у меня еще масса времени, чтобы разложить все по полочкам.

Стало заметно светлее, когда я пересек последний скалистый участок склона и добрался до широкой тропы, уходящей от подножия Колвира на северо-запад. Затем я начал присматриваться к растущим передо мной деревьям. Ага, вот оно, то большое, со знакомой отметиной…

И тут одновременно с ослепительной вспышкой, от которой воздух будто бы зашипел, и с оглушительным, словно взорвалась бомба, ударом грома дерево раскололось. Это случилось не далее чем в сотне метров от места, где я стоял. Когда ударила молния, я прикрыл руками лицо, но еще какое-то время в ушах моих стоял треск поверженного ствола и эхо громового удара.

Потом я услышал крик:

— Возвращайся!

Я решил, что этот словесный гамбит направлен не иначе как на мою персону.

— Может, сначала поговорим? — поинтересовался я.

Но мне никто не ответил.

Я залег рядом с тропой в расщелине, затем потихонечку переполз дальше, где было побезопасней. Я вслушивался и всматривался, надеясь, что, кто бы ни был этот крикун, он хоть как-нибудь себя обнаружит.

Надежда оказалась напрасной, зато за следующие полминуты я успел осмотреть рощу и ту часть склона, по которой спускался. И понял, что мои перспективы не слишком-то обнадеживающие.

Я вызвал изображение Логруса, и две его линии стали мне вместо рук. Затем я протянул их вперед, не сквозь Тень, а по склону вверх, туда, где над кучей камней торчал один — вполне приличных размеров.

Крепко ухватившись за камень, я потянул его на себя. Он был слишком тяжел, чтобы так вот запросто дать себя сдвинуть с места, и я взялся его раскачивать. Сначала медленно, потом все сильнее. Наконец он поддался моим усилиям и закувыркался вниз. Он с силой врезался в кучу — и началось. Камни ударялись о камни, каменная лавина росла; отодвинувшись от греха подальше, я увидел, как сорвались с места и покатились несколько камней покрупнее. Они первыми достигли изломанного края обрыва, откуда склон круто уходил вниз, и легли на самую кромку. А следом уже катилось целое поле камней; скала не выдержала, со стоном треснула и начала съезжать вниз.

Продолжая свое отступление, я почувствовал, как дрогнула подо мной земля. Но это был еще не финал. Обломки скалы подпрыгивали, скользили и падали в рощу. Я видел, как раскачиваются стволы, видел, как несколько деревьев упало. В ушах моих стоял треск, свист, хруст.

После того как все вроде бы успокоилось, я выждал еще полминуты. В воздухе висели облака пыли, половина рощи была повалена. Тогда я поднялся на ноги — Фракир раскачивалась на моем левом запястье — и направился к роще.

Я осторожно обошел ее, но там никого не было. Я влез на ствол упавшего дерева:

— Повторяю последний раз: не хочешь поговорить?

Нет ответа.

— О’кей, — сказал я, — на нет и суда нет. — И зашагал на север, в Арден.

Когда я пробирался по древнему Арденскому лесу, временами до меня доносились ржанье и конский топот. Не знаю, может быть, меня и преследовали, но всадники явно не собирались попадаться мне на глаза. Скорее всего, где-то рядом двигался один из патрулей Джулиэна.

Не это было важно. Скоро я заметил тропу и принялся за маленькие изменения, что уносили меня все дальше от любого, кто бы он там ни был.

Тень стала светлее, пропало коричневое, появилось желтое, деревья сделались чуть ниже… Чуть больше прорех в балдахине листвы… Нестройное птичье пение, странный гриб…

Мало-помалу характер леса переменился. И перемены давались тем все легче, чем дальше они уводили меня от Янтаря.

В просветы между стволами светило солнце. Синий цвет неба поблек… Деревья теперь все были зеленые, и большинство из них — молодые…

Я перешел на рысцу.

По небу ползла гряда облаков, топкая почва стала плотнее, суше…

Спускаясь вниз по холму, я прибавил шагу. Кругом, насколько хватало глаз, разливались травы. Деревья теперь не стояли сплошной стеной, они собирались в рощицы, стоящие отдельными островками в волнующемся травяном море. Видно было ясно и далеко. Вдруг — шлепок, завеса из капель справа. Дождь.

До меня долетели раскаты грома, хотя по-прежнему ясно светило солнце. Я вдохнул полной грудью чистого и влажного воздуха и перешел на бег.

Трава отступила, земля потрескалась, в небе стало темно… По каньонам, арройо — повсюду вокруг меня мчались ливневые потоки… Водяные столбы обрушивались сверху на каменные террасы…

Я начал скользить и падать. Поднимаясь, я всякий раз ругал себя за то, что перестарался с перемещениями.

Облака раздвинулись, как театральный занавес, выглянуло лимонное солнце, и с неба цвета лосося заструились тепло и свет. Гром замер на половине раската, поднялся ветер…

Я взобрался на вершину холма и посмотрел вниз на разрушенную деревню. Запущенные, наполовину заросшие насыпи окаймляли разбитую главную улицу.

Небо блестело сланцем; я прошел деревню насквозь, медленно пробираясь через заледеневшие лужи и тычась невидящим взглядом по сторонам…

В небе висела копоть, снег был плотно утоптан, изо рта клубами вылетал воздух, когда я вошел в скелетообразный лес, где на ветках сидели окоченевшие птицы: гравюра.

Оскальзываюсь, качусь, съезжаю — внизу проталина и ручей… Снова вокруг меня все приходит в движение… Грязь под ногами и всплески зелени… Странные машины на далеком шоссе…

Свалка отбросов — воняющая, сочащаяся чем-то липким. Ржавчина, разложение… Прокладываю себе путь среди акров всей этой мерзости… Копошатся крысы…

Прочь… Чем быстрее перемещение, тем тяжелее дышать… Линия горизонта под шапкой смога… Дно дельты… Берег моря… Золотые столбы вдоль дороги… Деревенский озерный край… Бурая трава под зеленым небом…

Медленнее… Перекатывающиеся на ветру травы, река и озеро… Медленнее… Ветерок и трава, подобная волнам морским… Вытираю рукавом пот… Вбираю воздух… Теперь можно шагом…

Через поле я двигался уже не спеша, все просматривалось здесь почти до горизонта, значит, можно дать себе небольшой отдых. Ветер лениво шевелил травы. Близкое озеро было цвета темного лайма. В воздухе чем-то сладко пахло.

На мгновение мне показалось, что справа в стороне от меня вспыхнул и погас свет, но когда я туда посмотрел, ничего необычного не заметил. Немного позже вдалеке явно послышался стук копыт. И снова я ничего не увидел. В этом и трудность с тенями — никогда не знаешь, что здесь существует реально; никогда не уверен, что именно надо искать.

Прошла минута-другая, и прежде, чем увидеть, я почувствовал запах.

Дым.

Через мгновение показался огонь. Длинная полоса пламени перерезала мне дорогу.

И снова голос:

— Сказано тебе — возвращайся!

Ветер относил огонь в мою сторону. Я повернулся, хотел отступить, но увидел, что огонь обходит меня с флангов. Чтобы настроиться на нужное состояние и перетасовать тени, необходимо время, которого у меня просто не было, и я решил, что прорвусь и так. Я сомневался, что сумею уложиться с настройкой.

Я побежал.

Линия пламени огибала меня слева и справа, описывая большой круг. Но я не стал останавливаться, чтобы восхититься этим великолепным зрелищем, — спину мне уже начинало поджаривать, а дым повалил гуще.

Но и за треском огня, мне казалось, я все еще слышу барабанную дробь копыт. Глаза у меня стали слезиться, а за полосами дыма едва можно было что-нибудь различить. И опять я не заметил никакого намека на того типа, что подстроил мне ловушку.

Нет, и все-таки я был прав — земля сотрясалась от нарастающих ударов копыт. Пламя полыхало все выше, все ближе были его языки.

Меня мучило любопытство, что это еще за напасть, но тут сквозь прореху в стене огня я увидел всадника на гнедом коне, скачущего прямо ко мне. Человек натянул поводья, но лошадь не очень-то была довольна бушующими вокруг языками пламени. Она оскалилась, закусила удила и несколько раз попыталась встать на дыбы.

— Скорей! Ко мне за спину! — крикнул всадник, и я быстро запрыгнул на лошадь.

Всадник оказался темноволосой женщиной. Толком ее лица разглядеть я так и не смог. Она ухитрилась развернуть лошадь в ту сторону, откуда примчалась, и резко тряхнула поводьями. Гнедой подался вперед и тут же встал на дыбы. Каким-то чудом мне удалось удержаться.

Когда передние копыта ударили по земле, лошадь заржала и метнулась к свету. Она почти забралась в огонь, но снова заржала.

— Проклятье! — услышал я голос всадницы; она яростно сражалась с поводьями.

Лошадь с громким ржанием опять поворотила от огня. Слюна вперемешку с кровью капала у нее изо рта. Круг уже замкнулся совсем, дым стоял плотной стеной, а до пламени было рукой подать. Помочь я ничем не мог, разве что выдать лошади пару резких пинков в бока, но тут она вновь пошла по прямой.

Теперь она нырнула в огонь немного левее, почти закричав от боли. Я понятия не имел, насколько широка полоса огня в этом месте. Почувствовал только, как мои ноги окатило жаром, и в нос ударил запах паленых волос.

Животное взревело опять, одновременно с ним закричала и всадница, а я вдруг понял, что удерживаться больше нет сил. Я почувствовал, что соскальзываю, и как раз в этот момент мы проломились сквозь огненное кольцо на выжженный, весь в дыму участок, который уже оставило пламя. Я упал среди горячих, обугленных комьев земли; вверх взлетел пепел. Я судорожно перекатился влево, закашлялся и крепко зажмурился, спасаясь от облаков пепла, оседающих мне на лицо.

Я услышал, как женщина застонала, с трудом встал на ноги и протер глаза. И сразу же увидел поднимающуюся с земли лошадь — она, должно быть, упала, подмяв под себя всадника. Лошадь тут же сбежала, потерявшись среди клубов дыма. Женщина лежала не двигаясь, и я поспешил к ней. Опустившись на колени, я смел искры с ее одежды и проверил дыхание и пульс. Пока я все это делал, она открыла глаза.

— Спина… сломана… кажется, — сказала она и закашлялась. — Не чувствую… много… Беги… если можешь… Оставь меня. Я умру… все равно.

— Нет, — сказал я. — Я тебя понесу. Здесь рядом должно быть озеро.

Я отвязал от пояса плащ и расстелил рядом с ней. Потом осторожно, по дюйму стал сдвигать женщину на него, завернул, чтобы защитить от пламени, и потащил в том направлении, которое, как я надеялся, было правильным.

Мы пробрались сквозь перебегающие с места на место лоскуты дыма и пламени. Глотку мою саднило, глаза извергали потоки слез, а штаны поджарило, когда я сильно шатнулся назад, упал на одно колено и почувствовал, как колено вдавилось в грязь. Но я не останавливался.

Наконец я достиг воды, зашел по пояс и, поддерживая женщину на плаву, перевел дух. Наклонившись вперед, я откинул полу плаща, чтобы видеть лицо незнакомки. Глаза ее все еще были открыты, но взгляд был недвижен и устремлен в пустоту. И все же, прежде чем мне удалось нащупать на ее шее пульс, она сипло выдохнула, а после произнесла мое имя:

— Мерлин. — Голос вылетал с хрипом. — Я… прости…

— Ты мне помогла, а я не смог, — сказал я. — Это я должен просить прощения у тебя.

— Прости… не могу… больше… — продолжала она. — Нет смысла… с лошадьми. Они… за тобой гонятся.

— Кто?

— Хоть собак… отозвали. Но… огонь… это… кто-то… еще. Не знаю… кто.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю.

Я плеснул ей на щеки немного воды, чтобы остудить жар. Под копотью и обожженными, спутавшимися волосами трудно было что-то сказать о ее лице.

— Кто-то… позади… тебя, — сказала она, голос ее слабел. — Кто-то… впереди. Не… знаю… о… них… Прости.

— Кто? — спросил я опять. — И кто ты сама? Откуда ты меня знаешь? Почему?..

Она слабо улыбнулась.

— …Спать с тобой. Теперь не могу. Ухожу…

Глаза ее закрылись.

— Нет! — крикнул я.

Лицо ее исказилось, когда она набрала воздуха для ответа. Затем выдохнула его вместе с шепотом:

— Просто… дай мне… здесь утонуть. Прощай…

Струйка дыма пролетела мимо ее лица. Я задержал дыхание и зажмурил глаза, когда за этой потянулась струя побольше, и нас накрыл дымовой вал.

Когда воздух наконец вновь расчистился, я внимательно ее осмотрел. Дыхания не было, пульса — тоже, сердце не билось. И не было рядом невыжженного, незатопленного участка, годного хотя бы для того, чтобы попробовать оказать ей первую помощь. Она умерла. Она знала, что умирает.

Я осторожно завернул ее в плащ, который стал теперь саваном. В последнюю очередь я накинул ей полу на лицо. Скрепил все пряжкой, которой обычно застегивал ворот. Затем пошел на глубокое место. «Просто дай мне здесь утонуть». Иногда мертвые тонут сразу, иногда плывут по течению…

— Прощай, леди, — сказал я. — Хотел бы я знать твое имя. Еще раз спасибо.

И отпустил. Вода забурлила, пошла кругами. Она исчезла. Какое-то время я смотрел на пустынную поверхность воды, потом отвернулся и побрел прочь. Так много вопросов — и ни одного ответа.

Где-то кричала обезумевшая с перепугу лошадь…

IX

Немного часов и много теней спустя я снова сделал привал; небо на этот раз стало чистым, а гнилых стволов вокруг — совсем чуть-чуть. Я искупался в глубоком потоке, а после вызвал из Тени свежую одежду. Почистившись и обсохнув, я отдыхал, сидя на берегу, и набивал брюхо едой.

Похоже, теперь каждый день для меня — тридцатое апреля. Словно все, кого б я ни встретил, меня знают, и каждый ведет хитрую двойную игру. Вокруг меня умирают люди, а всякого рода несчастья становятся обычным явлением. Я начинал чувствовать себя персонажем видеоигры. Что-то будет на этот раз? Я уже входил во вкус. Метеоритный поток?

Должен быть ключ. Наверняка должен. Безымянная леди, которая отдала жизнь, чтобы вытащить меня из огня, сказала, что кто-то идет за мной следом и что впереди меня есть кто-то еще. Что бы это значило? Стоит ли мне подождать преследователя, схватить и спросить его прямо в лоб, неважно, кто он — он, она или оно: какого черта? Что происходит? Или следует прибавить ходу, заловить второго и расспросить его? Будут ли ответы одинаковы? Или у каждого окажется свой? А может, дело ограничится дуэлью, чтобы утешить чью-то честь? Тогда я буду драться. Или взятка. Я заплачу. Все, что мне нужно, это ответ, вслед за которым наступит хоть на какое-то время мир и покой. Я хмыкнул. Мир и покой — очень уж отдает похоронным звоном. А впрочем, все это лишь мои догадки: чужая душа — потемки.

— Дерьмо! — сказал я неизвестно кому и швырнул камень в поток.

Потом поднялся и перешел речушку. И на другом берегу на песке прочитал слово: ВОЗВРАЩАЙСЯ. Я наступил на него и побежал.

Мир закрутился вокруг меня, пока я касался теней. Деревья и травы обратились в прах. Скалы стали булыжниками, они искрились и наливались светом…

Я бежал сквозь долину, составленную из призм под жутковатым пурпурным небом… Ветер, поющий среди камней, расцвеченных в радугу, эоловы струны[67]…

Шторма хлещут одежды… Небо из пурпурного становится лавандовым, бледно-лиловым… Резкие крики в звучных напевах… Земля трескается…

Быстрее.

Я — гигант. Тот же ландшафт, но теперь уже крошечный, где-то внизу у подошв… Словно циклоп, я перемалываю тлеющие под ногами камни…[68] Радужная пыль на сапогах, клочья облаков касаются моих плеч…

Атмосфера с каждым шагом густеет, становится почти жидкой, окрашивается в зеленый… Водоворот… Сковывает движения, бьюсь из последних сил…

Плыву… Замки — в самый раз для аквариума — проплывают мимо… Стаями светляков набрасываются сверкающие торпеды… Я ничего не чувствую…

Зеленое становится синим… Густота уходит, легчает… Голубой дым… Воздух, будто наполненный воскурениями… Затухающий голос миллионов невидимых гонгов, звук тянется, не хочет обрываться… Я стискиваю зубы.

Быстрее.

Синее превращается в розовое, искрится… Кошачий язычок пламени… Еще один… Ласковое пламя танцует, словно морские водоросли… Выше поднимается, выше… Огненная стена гнется, трещит…

Шаги за спиной.

Не смотреть. Перемещение.

Небо раскалывается посередине, солнце прочеркивает кометой… Есть и нет… Еще раз. И еще. Три дня, помноженные на бесчисленные удары сердца… Я вдыхаю пряный воздух… Вихри огня, пурпурная земля приближается… Призма в небесах… Я мчусь вдоль русла пылающего потока по полю мха цвета крови, ноздреватому, заболоченному… Споры, что превращаются в драгоценные камни, падают, словно пули…

Ночь на латунной равнине, шаги эхом откликаются в вечности… Лязгают узловатые, похожие на кривошипы травы, металлические цветы притянуты к металлическим черенкам, черенки — к кронштейнам… Щелк, щелк, вздох… Только ли эхо у меня за спиной?

Я резко обернулся назад.

Что там за темная фигура спряталась за дерево-мельницу? Или это просто тени танцуют перед глазами?

Вперед. Сквозь стекло и наждачную бумагу, оранжевый лед, картины обесплоченной плоти…

Здесь нет солнца, лишь бледный свет… Нет земли… Только тонкие мосты и острова в воздухе… Мир — кристаллическая матрица…

Вверх, вниз и вокруг… Сквозь дыру в воздухе вниз по желобу…

Скольжение… К кобальтовому берегу неподвижного медного моря… Сумерки без звезд… Слабое мерцание отовсюду… Мертв, этот мир мертв… Синие скалы… Разбитые изваяния нечеловеческих существ… Ничего живого…

Стоп.

Я начертил вокруг себя на песке магический круг и оградил его силами Хаоса. Затем по центру расстелил новый плащ, вытянулся на нем и заснул. Мне снилось, что поднялись воды, чтобы промыть в моем круге брешь, и зеленое чешуйчатое существо с пурпурными волосами и зубами острее бритвы выползло из моря по мою душу, возжаждав выпить из меня кровь.

Когда я проснулся, то увидел, что круг разрушен и зеленое чешуйчатое существо с пурпурными волосами и зубами острее бритвы лежит на берегу мертвое в полудюжине ярдов от меня. Фракир крепко стягивала его горло, и песок вокруг был изрыт. Спал я, похоже, крепко.

Я забрал свой шнурок-удавку и перешел по еще одному мосту через бесконечность.

На следующем этапе путешествия, когда я сделал свой первый привал, меня чуть не накрыло половодье. Но я уже не был таким беспечным и продолжал идти вперед достаточно долго, чтобы распрощаться с опасным местом. Потом было новое предупреждение — пылающими письменами на поверхности обсидиановой горы, — предлагающее мне отступить и возвращаться домой. Я попробовал вступить в разговор с невидимками, но мне никто не ответил.

Я шел, пока вновь не настало время поспать, и тогда я сделал привал в Почерневших Землях — неподвижных, серых, покрытых плесенью и туманом. Я отыскал себе удобную для обороны щель, укрепил ее против магии и уснул.

Позже — а насколько, не знаю, — дрема моя рассеялась от пульсирующей на запястье Фракир.

Я мгновенно отогнал сон и затем поинтересовался причиной. Снаружи все было тихо, а щель была не настолько широка, чтобы что-нибудь разглядеть сквозь нее. Но если Фракир поднимает тревогу — хотя и она не само совершенство, — основания для тревоги есть всегда. Я подождал-подождал и вызвал изображение Логруса. Когда он возник передо мной полностью, я приладил туда свою руку, будто надел перчатку, и потянулся через Тень…

Я редко ношу оружие длиннее кинжала. Дьявольски неудобно таскать на себе несколько футов стали, которая вечно тычется тебе в бок, цепляется за кусты и то и дело путается в ногах. Мой отец и большинство в Янтаре и Дворах потеют под этими тяжелыми жуткими штуками, но эти люди, наверно, сделаны из более крепкого материала, чем я. Я ничего не имею против их принципов. Я люблю фехтовать и много времени тренировался. Просто я нахожу неудобным все время таскать клинок на себе. Мне даже пояс сильно натирает. Я больше предпочитаю Фракир, ну и импровизацию. И все-таки…

Сейчас, похоже, настало тот момент, когда не вредно подержаться и за клинок. Я уже слышал шипение, будто рядом заработали кузнечные мехи, и царапанье откуда-то снаружи слева, от устья щели.

Я тянулся сквозь Тень, разыскивая клинок. Тянулся, тянулся…

Проклятье. Я зашел далеко от любой из обрабатывающих металл культур, где анатомия бы походила на нашу и стадия исторического развития тоже бы была соответствующей.

Я продолжал тянуться, на лбу каплями проступил пот. Далеко, очень далеко. А звуки становились все ближе, громче, настойчивее.

Я слышал какое-то шебуршание, топот, пофыркивание. Рев.

Контакт!

Я почувствовал рукоять оружия у себя в ладони. Сжать и вызвать! Я вызвал его к себе, и тут же меня швырнуло на стену отдачей доставки. Я замешкался на мгновение, вытаскивая клинок из ножен, с которыми он попал мне в руки. И только у меня получилось, как снаружи все смолкло.

Я прождал десять секунд. Пятнадцать. Полминуты…

Ничего.

Я вытер ладони о штаны. Весь превратившись в слух. В конце концов приблизился к краю щели.

Перед входом ничего не было, только легкий туман, и, когда стало видно немного по сторонам, смотреть там тоже было особо не на что.

Еще один шаг…

Ничего.

Еще один.

Я стоял теперь на самом пороге. Наклонился и, высунув голову, быстро глянул по сторонам.

Да. Слева что-то такое было — темное, низкое, неподвижное, наполовину скрытое туманом. Притаилось? Собирается прыгнуть на меня?

Но чем бы это что-то ни оказалось, оно не подавало никаких признаков жизни. Я продолжал всматриваться. Вскоре позади первой я заметил еще одну темную фигуру, по виду точно такую же, — и, возможно, третью, чуть подальше. И не было даже намека на то, чтобы хоть одна из этих фигур собиралась устраивать тот кавардак, который я слышал всего минуту назад.

Я продолжал наблюдать.

Должно быть, прошла не одна минута, прежде чем я решился шагнуть наружу. Ничто при моем движении не встрепенулось. Я сдвинулся на шаг дальше и замер. Затем еще на один.

В конце концов, продолжая делать медленные шаги, я приблизился к первой фигуре. Уродливая зверюга, чешуя цвета засохшей крови. Весом фунтов, наверно, сотни две, длинная и извилистая… Открыв ей пасть острием клинка, я увидел мерзкие зубы. Опасности в этом не было никакой, потому что голова твари была почти полностью отделена от всего остального. Очень чистый удар. Желто-оранжевая жидкость все еще вытекала из раны.

С места, где я стоял, было видно, что две другие фигуры были точно такими же. Во всех смыслах. Они тоже были мертвы. Второй твари, которую я осмотрел, ударов досталось больше, и она потеряла ногу. Третью изрубили в куски. Все они истекали слизью и издавали слабый запах гвоздики.

Я осмотрел плотно утоптанный участок. Роса была перемешана с кровью, если это можно было назвать кровью, и все-таки во всей этой мешанине я обнаружил нечто, отдаленно похожее на следы сапог. Я поискал еще и наткнулся на четкий отпечаток ноги. След был направлен в ту сторону, откуда я пришел.

Кто это? Мой преследователь? Или Z? А может, это тот самый, кто отозвал собак? Кто же все-таки пришел мне на помощь?

Я покачал головой. Надоело искать смысл там, где его нет. Я продолжал осматриваться, но других следов не заметил. Тогда я вернулся к щели и подобрал ножны. Сунул в них оружие и приладил на ремень. Потом перекинул ремень через плечо, чтобы все это хозяйство висело у меня за спиной. Рукоять, самый ее конец, в аккурат оказалась над рюкзачком. Не представляю, как я смог бы бежать с оружием на боку.

Я доел мясо, добавив к нему немного хлеба. Запил водой и сделал глоток вина. А после продолжил путь.

На другой день — если это, конечно, можно называть «днем» — я довольно много поработал ногами. Под неменяющимися, рябью идущими небесами, под пестрыми небесами, небесами, освещенными бесчисленными «шутихами» и фонтанами света, — я бежал, пока не устал, потом отдохнул, поел и побежал снова. Я ограничил себя в еде — у меня было такое чувство, что за добавкой придется посылать далеко, а это требует затрат энергии собственно моего тела. Я старался пореже срезать углы, потому что эти рваные, раскручивающие тени адские перебежки тоже имеют каждая свою цену, а мне не хотелось оказаться у цели выжатым как лимон. Я часто оглядывался. Но, как правило, ничего подозрительного не замечал. Хотя время от времени сзади вроде бы и мелькал мой далекий преследователь. Впрочем, на этот счет имелось и еще одно объяснение, касающееся некоторых трюков, которые могут выкидывать тени.

Я бежал, пока не понял вдруг, что цель моя уже близко. Новых знамений, подбивающих меня возвратиться, больше не было. Интересно, к добру это или худшее еще впереди? В любом случае еще один привал на ночлег и недолгий переход после этого — и я буду там, где нужно. Плюс немного осторожности и предосторожности — одним словом, какие-никакие, а причины для оптимизма есть.

Я пробежал сквозь широкие, напоминающие по виду лес заросли кристаллических образований. Были они живыми, или это всего лишь какой-то геологический феномен? Не знаю. Но вот то, что они искажали мне перспективу и затрудняли движение, — это я знаю точно. Тем не менее здесь я не заметил даже признака живых тварей, и это натолкнуло меня на мысль устроить себе в этом стеклянном мире последний лагерь.

Я наломал кристаллических веток и бросил их на розоватую землю, на ощупь напоминающую замазку. Выстроил вокруг себя кольцо вроде палисада, высотой примерно по плечи. Снял Фракир с запястья, выдал ей нужные инструкции и поместил ее на вершину своей крепкой сверкающей стены.

Фракир расплелась, вытянулась в длину, превратившись в тонкую нить, и обхватила похожие на черепки ветви. Теперь я чувствовал себя в безопасности. Я не верил, что какое-нибудь существо сможет пересечь этот барьер, избежав стремительного броска Фракир, оплетающей нарушителя в смертельных объятиях.

Расстелив плащ, я завалился спать. Сколько я проспал, точно не знаю. И что мне снилось, не помню. Но на этот раз ночь прошла без событий.

Проснувшись, я покрутил головой, чтобы сориентироваться; картина вокруг осталась прежней. Повсюду, куда ни глянь, — переплетенные хрустальные ветви. Я лениво поднялся на ноги, подергал одну, другую. Прочно. Они превратились в стеклянную клетку.

Несколько веток поменьше я бы, может, поднатужился и сломал, но большая часть находилась в основном наверху, и это мне вряд ли чем-нибудь помогло. Те же ветки, которые я всадил в землю, были значительно толще, и, похоже, пока я спал, они капитально пустили корни. И как сильно их теперь ни пинай — толку от этого никакого.

Вся эта чертовщина меня жутко взбесила. Я размахнулся клинком, и во все стороны полетели осколки. Тогда я прикрылся плащом и несколько раз ударил еще. Ладонь моя стала влажной. Я посмотрел на нее и увидел кровь. Некоторые из осколков были острее бритвы. Я оставил клинок и опять вернулся к пинкам. Стены пару раз скрипнули, звякнули мелодичным звоном, но устояли.

Я не клаустрофоб, и моей жизни не грозила непосредственная опасность, но что-то в этой сверкающей стеклянной тюрьме меня раздражало. Может быть, оттого что ситуация была слишком уж неестественной. Я злился минут, наверное, десять, прежде чем заставил себя успокоиться до такой степени, чтобы соображать трезво.

Я вглядывался в путаницу ветвей и вскоре заметил, как где-то там, среди них, ровным цветом переливается тело Фракир. Я наложил на нее кончики пальцев и выговорил приказ. Ее яркость усилилась, она поиграла всеми цветами спектра и остановилась на красном жаре. Через пару-другую секунд я услышал первые скрипы.

Я быстро отодвинулся к центру огороженного пространства и с головой завернулся в плащ. Присаживаться было опасно — если какой-нибудь из верхних кусков грохнется на меня с высоты, то достанется мне будь здоров. Так что я стоял прямо и, особо не надеясь на плащ, прикрыл еще голову и шею руками.

Скрипы превратились в потрескивание, потом послышались хруст, скрежет и треск. Меня вдруг ударило по плечу, но я устоял.

Со звоном и треском моя стеклянная западня начала опадать. Я удержал позиции, хотя это и обошлось моей шкуре в несколько хороших ударов.

Когда звуки наконец стихли и я вновь посмотрел вокруг, то увидел, что крыша исчезла, а я стою, заваленный по икры, среди упавших ветвей из твердого, похожего на коралл материала. Некоторые из стеклянных стеблей, что росли по бокам, были расщеплены почти до земли. Другие торчали под самыми неожиданными углами, и на этот раз пара прицельных пинков — и они лежали передо мной поверженные.

Плащ мой был местами разорван, Фракир, свернувшись колечком вокруг левой щиколотки, как раз собиралась переезжать на запястье. Под ногами, когда я оттуда сматывался, хрустела стеклянная дрянь.

Я причесался и отряхнул плащ. И шагал, должно быть, часа полтора, не меньше, пока не оставил этот край далеко позади. Остановку для завтрака я устроил себе в горячей, унылой долине, слабо пахнущей серой[69].

Я еще не покончил с завтраком, когда услышал неподалеку какой-то шум. Пурпурная тварь, рогатая и с клыками, мчалась вдоль гряды справа, преследуемая безволосым оранжевокожим созданием. У безволосого были клыки страшной длины и раздвоенный хвост. И обе — и охотник, и жертва — завывали на разные голоса.

Я кивнул. Вот-вот — одно наваждение преследует другое.

Земли, через которые пролегал мой путь, то горели у меня под ногами огнем, то звенели льдом; небеса были то дики, то мирны. Прошел не час и не два, и вот я увидел низкую гряду темнеющих у горизонта холмов. Над холмами вздымалось зарево. Наконец-то. Теперь осталось дойти до них и пробраться внутрь, и за последним, самым трудным барьером я увижу то, к чему шел.

Я двигался вперед. Поскорее бы разделаться с этой работой и заняться делами поважнее. С каким удовольствием, когда все закончу, я козырнусь обратно в Янтарь, вместо того чтобы возвращаться обратно той дорогой, которой шел. Сюда ведь я козырнуться не мог — этот уголок не существовал ни на одной карте.

Из-за того, что двигался я трусцой, сначала подумал, что вибрация идет от меня. Из заблуждения меня вывели вроде как случайно покатившиеся передо мной камешки.

Это еще откуда?

На мне уже перепробовали чуть ли не всё. Как будто моя странная Немезида работала строго по списку и очередь дошла до «землетрясения». Отлично. По крайней мере, поблизости ничего высокого, что могло бы на меня рухнуть.

— Смейся-смейся, сукин ты сын! — крикнул я. — Однажды, и очень скоро, тебе будет уже не до смеха!

И словно в ответ на мои слова тряска стала более яростной, и мне пришлось остановиться, иначе меня бы просто сшибло. Пока я осматривался, почва в одних местах начала оседать, в других — выворачиваться наизнанку. Я быстро оценивал ситуацию, не зная, двигаться мне вперед, отступать или окапываться. Начали раскрываться небольшие разломы, послышались скрежет и вой.

Земля вокруг меня неожиданно провалилась — немного, дюймов на шесть — и ближайшие трещины стали шире. Я повернулся и рванул туда, откуда пришел. Земля там казалась не такой зыбкой.

Но, видно, это только казалось. Последовала особенно яростная дрожь, и я рухнул. Прежде чем мне удалось подняться, на расстоянии вытянутой руки появилась большая трещина. Она продолжала шириться у меня на глазах. Я вскочил, перепрыгнул через нее, споткнулся, опять поднялся и увидел новый провал — расширяющийся еще быстрее, чем тот, от которого я только что спасся.

Я еще раз подпрыгнул на опрокидывающейся столешнице земли. Теперь казалось, будто земля повсюду разорвана темными молниями трещин, которые раздвигались все шире под аккомпанемент ужасных стонов и скрипов. Большой кусок соскользнул в бездну. Мой маленький островок почти исчез.

Я прыгнул, потом еще, пытаясь попасть на более спокойный участок.

Это удалось не вполне. Нога потеряла опору, и я упал. Но все же ухитрился уцепиться за край. Затем я пару секунд повисел на руках и начал подтягиваться. Край стал крошиться. Я вцепился в него и взялся подтягиваться по новой. И снова повис, кашляя и ругаясь.

Я искал упора для ног в глинистой вертикальной стенке, на которой висел. Она слегка поддавалась от ударов моих сапог, я пытался выдолбить в ней углубления, смаргивая с глаз пыль и стараясь покрепче удерживаться руками за край. Я почувствовал, как Фракир освободилась, завязалась в небольшую петлю, свободным концом протекла по моим костяшкам в надежде отыскать что-нибудь достаточно прочное, что могло бы послужить якорем.

Но не нашла. Левая рука вновь сорвалась. Я висел на одной правой и судорожно шарил по кромке, ища, за что бы зацепиться. Но, кроме комьев осыпающейся земли, толку не было никакого. А тут еще начала соскальзывать моя правая.

Темная тень надо мной — сквозь пыль и над залитыми слезами глазами.

Правая рука сорвалась. Я оттолкнулся ногами в последней попытке выбраться.

И вдруг почувствовал, как мое запястье перехватили и тянут вверх. Могучей хваткой меня держала чья-то широкая ладонь. Мгновением позже к ней присоединилась вторая, и меня быстро и ровно вытащили наверх. Я перевалил через край и наконец-то ощутил под собой твердую почву. Запястье освободили. Я прочистил глаза.

— Льюк!

Он был одет в зеленое, и носить клинок для него, должно быть, было не таким муторным делом, как для меня, потому что на правом боку у Льюка висело нечто мечеобразное вполне приличных размеров. На спине взамен рюкзака — скатанный плащ, а пряжку он носил слева на груди, наподобие отличительного знака; на пряжке было изображение золотой птицы — интересно, что это могло значить?

— Сюда, — сказал он, развернулся, и я поспешил за ним.

Мы двинулись, забирая влево, по касательной к той траектории, по которой я входил в долину. Почва, пока мы шли, делалась все устойчивее, и скоро мы с ним взобрались на низкий холм, который, похоже, толчки ничуть не задели. Мы остановились и посмотрели туда, откуда только что выбрались.

— Ни шагу дальше! — громыхнуло оттуда.

— Спасибо, Льюк, — пропыхтел я. — Не знаю, откуда ты здесь взялся и почему, но…

Льюк поднял руку.

— Сейчас мне больше всего хотелось бы выяснить одну вещь, — сказал он, потирая короткую бороденку, которой совсем недавно у него вроде бы не намечалось, и открывая моему взгляду кольцо на пальце с камнем синего цвета.

— Какую?

— Как это так получилось, что говорили сейчас твоим голосом? — спросил он.

— Ой-ей-ей. Вот и мне показалось.

— Кончай! — сказал он. — Ты должен об этом знать. Когда ты выкрикивал эти свои угрозы, а в ответ тебе приказывали возвращаться домой, каждый раз это делали твоим голосом… Как эхо.

— И сколько же времени ты за мной следишь?

— Прилично.

— Эти дохлые твари у щели, где был мой лагерь…

— Я убрал их, чтобы они тебе не мешали. Скажи мне, куда ты направляешься, и что у тебя там за штука?

— Знаешь, как раз сейчас у меня появилась одна догадка по поводу всех этих дел, но история это довольно длинная. А ответ лежит там, вон за той грядой.

Я махнул рукой в сторону зарева над холмами.

Льюк всмотрелся, куда я показывал, потом кивнул:

— Пошли.

— А как же землетрясение? — спросил я.

— Похоже, оно ограничивается только этой долиной, — сказал он. — Обогнем ее и пойдем дальше.

— Не знаю не знаю. Может, оно захочет встретиться с нами еще.

Льюк покачал головой.

— Сдается мне, — сказал он, — это не знаю что, которое не хочет тебя пускать, истощается после каждой своей попытки, и ему требуется некоторое время, чтобы восстановиться для следующего усилия.

— Но попытки делаются все чаще, — ответил я, — и с каждым разом эффективнее.

— Мы что, близко от их источника? — спросил он.

— Возможно.

— Тогда давай поторопимся.

Мы спустились по дальнему склону холма, поднялись на следующий, потом перевалили и этот. Трясло уже не так сильно, а через какое-то время толчки прекратились совсем.

Мы прошли еще по одной долине; сперва она увела нас в сторону, затем плавно повернула в нужном нам направлении, к последней гряде голых холмов, за которыми под небом с переливами от розовато-лилового до сиреневого на фоне низкого неподвижного, напоминающего белоснежную полосу облаков основания мы увидели мерцание огней. На этот раз все обошлось спокойно.

— Льюк, — спросил я чуть погодя. — Той ночью в Нью-Мексико, на горе? Что там тогда случилось?

— Мне пришлось уйти… причем быстро, — ответил он.

— А тело Дэна Мартинеса? Оно куда делось?

— Забрал с собой.

— Зачем?

— Мне не нравится оставлять улики после себя.

— Подробное объяснение, ничего не скажешь.

— Что поделаешь, — сказал Льюк и рванул трусцой.

Я нагнал его:

— И ты знаешь, кто я такой?

— Да.

— Откуда?

— Потом, потом. — Он зашагал быстрее.

Я подравнялся.

— А почему ты меня преследуешь?

— Я спас твою задницу или нет?

— Спас, спас, премного тебе благодарен. Но это опять ничего не объясняет.

— Давай, кто первый до того камня, — сказал Льюк и припустил бегом.

Я — тоже, и скоро его нагнал. Но сколько я ни старался, обогнать так и не смог. Вдобавок мы слишком уж тяжело дышали, чтобы спрашивать или отвечать.

Я поднажал. Он тоже, держась несколько впереди. До камня было еще далеко. Мы шли бок о бок, и последние силы я вложил в финальный рывок. Конечно, это было безумие, но мы столько раз до этого бегали наперегонки. Теперь это было скорее делом привычки. Плюс старое любопытство. Он ли чуть-чуть быстрее? Или я? Или чуть медленнее?

Руки у меня ходили как поршни — туда-сюда, ноги глухо топали по земле. Я восстановил контроль над дыханием и задал себе подходящий ритм. Я обошел его на микрон, и он ничего не смог со мною поделать. Камень вдруг оказался гораздо ближе.

Я держался первым, наверное, с полминуты, а затем он пошел на обгон. Поравнявшись со мной, он вырвался в лидеры. Пора пришпоривать.

Я быстрее заработал ногами. Кровь глухо колотилась в ушах. Я всасывал воздух и нажимал из последних сил. Разрыв снова стал сокращаться. Камень становился все больше и больше.

Я догнал его перед самым финишем, но вперед вырваться так и не смог. Мы промчали мимо камня бок о бок и одновременно повалились без сил.

— Фотофиниш, — выдохнул я.

— Согласен на ничью, — сказал Льюк и, подождав, добавил: — Я всегда тебе удивлялся… чтобы вот так — под конец.

Я прополоскал горло водой из фляги и передал Льюку. Он сделал то же самое и отдал ее мне обратно. Так, передавая друг другу, мы быстро ее приговорили.

— Проклятье, — сказал он, медленно поднимаясь на ноги. — Давай посмотрим, что за теми холмами.

Я тоже встал, и мы двинулись.

Когда дыхание у меня наконец пришло в норму, первое, что я сказал, было:

— Вот ты — ты обо мне до черта всего знаешь, а я о тебе почти ничего.

— Да, — сказал он после долгой паузы, — но очень бы мне хотелось не знать про тебя ничего.

— Ты это о чем?

— Не сейчас, — сказал он. — Потом. Просто ты не читаешь «Войну и мир» в перерывах на кофе.

— Не понимаю.

— Время, — сказал он. — Времени всегда или слишком много, или его не хватает. Сейчас его не хватает.

— Ты меня совсем запутал.

— Если б так.

Холмы приближались, а почва под ногами по-прежнему оставалась плотной. Мы ровно шагали вперед.

Я подумал о догадках Билла, подозрениях Рэндома и предупреждении Мег Девлин. Еще я подумал о том странном боеприпасе, который нашел в куртке Льюка.

— То, к чему мы направляемся, — сказал Льюк, прежде чем я успел сформулировать новый вопрос, — это ведь твое Колесо-Призрак, верно?

— Да.

Льюк засмеялся. Затем:

— Значит, тогда, в Санта-Фе, ты говорил мне правду, когда рассказывал, что оно требует необычных условий внешней среды. Единственное, чего ты мне не сказал, это того, что ты уже нашел нужное окружение и построил эту штуку.

Я кивнул.

— Как там твои планы насчет компании? — спросил я.

— Я как раз хотел задать этот вопрос тебе.

— А что с Дэном Мартинесом… я имею в виду тот его разговор по поводу тебя?

— Не знаю. Я, правда, его не знаю. И по-прежнему понятия не имею, что ему было нужно и почему он принялся в нас палить.

— Льюк, ну а ты? Тебе-то что нужно со всего этого?

— Конкретно сейчас мне надо увидеть эту чертову штуку, — ответил он. — То, что она построена в этой глуши, наделило ее какими-то особыми свойствами?

— Да.

— Например?

— Например, такими, что мне просто в голову не приходили… к сожалению.

— Назови хоть одно.

— Извини, — сказал я. — В вопросы и ответы обычно играют двое.

— Эй, я же тот, кто вытащил тебя из дыры в земле.

— Я так понимаю, что ты еще и тот, кто пытался убить меня каждое тридцатое апреля.

— В последнее время я этим не занимался, — ответил он. — Честно.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле пытался?

— Ну… в общем, да. Но у меня были причины. Это длинная история и…

— Господи Иисусе! Льюк, но почему? Что я тебе такого сделал?

— Не так все просто, — ответил он.

Мы добрались до основания ближайшего холма, и Льюк принялся взбираться наверх.

— Не надо, — остановил я его. — Ты не перелезешь.

Он остановился.

— Почему?

— Атмосфера кончается в тридцати-сорока футах.

— Это что, шутка?

Я покачал головой.

— А на той стороне еще хуже, — добавил я. — Нам не найти прохода. Есть один, слева, отсюда довольно далеко.

Я повернулся и пошел в том направлении. Вскоре я услышал за спиной шаги Льюка.

— Значит, ты ему дал свой голос? — сказал он.

— А что?

— А то, что я теперь понимаю, что ты задумал и что происходит. В этом сумасшедшем месте, где ты его построил, оно стало разумным. Его понесло, и ты собираешься его отключить. Оно это знает, и у него есть сила, чтобы тебе помешать. Это ведь твое Колесо-Призрак пытается спровадить тебя назад, так?

— Возможно.

— А почему ты просто не козырнулся?

— Нельзя сконструировать Козырь для места, которое меняется постоянно. А ты что, много знаешь о Козырях?

— Достаточно, — сказал он.

Я увидел впереди проход, который искал.

Я подошел поближе и остановился перед тем, как войти.

— Льюк, — сказал я. — Я не знаю, чего ты хочешь и как ты сюда добрался, а сам ты, похоже, не очень-то собираешься мне об этом рассказывать. Так вот, я хочу дать тебе бесплатный совет. Это может быть очень опасно. И тебе, возможно, лучше вернуться туда, откуда ты появился, и дать мне возможность решить все проблемы самому. Какой смысл подвергать опасности еще и тебя.

— Думаю, смысл есть, — сказал он. — И потом, я ведь могу пригодиться.

— Как?

Он пожал плечами.

— Мерль, давай с ним подружимся. Уж очень хочется на него посмотреть.

— О’кей. Идем.

Я вошел в узкую расщелину, где скала была расколота надвое.

X

Расщелина была длинная и темная, местами приходилось протискиваться, и чем дальше мы продвигались вперед, тем делалось холоднее. Наконец мы вышли на каменный широкий карниз, обращенный к истекающей паром яме. В воздухе стоял запах, очень похожий на аммиачный; ноги мои замерзли, а к лицу, как обычно, когда я здесь появлялся, прилила кровь. Мне приходилось то и дело щуриться и моргать, пока сквозь перемещающиеся клубы я изучал, какие на этот раз очертания у лабиринта. Надо всем этим висела жемчужно-серая пелена. Ритмичные вспышки оранжевого пропитывали мрак изнутри.

— Ух ты… и где оно? — спросил Льюк.

Я показал прямо перед собой, туда, откуда разливалось мерцание:

— Вон там.

Как раз в этот момент клубы пара отнесло в сторону, открывая взгляду чередующиеся участки тьмы и сглаженные хребты, разделенные черными откосами. Хребты зигзагами уводили к острову, сильно смахивающему на крепость; по кругу остров был огорожен низкой стеной, за которой виднелись какие-то металлические конструкции.

— Это же… лабиринт, — удивился Льюк. — Мы пойдем по проходам или по стенам, поверху?

Я улыбнулся, пока он его рассматривал.

— Лабиринт все время меняется, — сказал я. — Иногда он меняется сверху, иногда снизу.

— И как нам по нему пройти?

— Еще не знаю. Мне каждый раз приходится изучать его заново. Ты же видишь, он продолжает меняться, в этом-то весь и фокус.

— Фокус?

— Ну, на самом деле, фокусов здесь хватает. Вся эта хреновина плавает в озере жидкого водорода и гелия. Лабиринт постоянно движется. Каждую минуту он не такой, каким был. А потом еще — атмосфера. Если пойдешь по гребням, то во многих местах окажешься выше ее уровня. А без воздуха долго не протянешь. Плюс к тому — градиент температур — всего каких-то несколько футов подъема, и она меняется от жутко низкой до жутко высокой, как температура сковородки. Нужно знать, когда здесь ползти, когда карабкаться вверх, а когда делать что-нибудь еще — вот так мы и пойдем.

— Хорошо, а как ты узнаешь?

— О-о. За меня не бойся, внутрь я тебя проведу. Только не скажу как.

Из глубины опять начали подниматься клубы пара, скапливаясь в небольшие облака.

— Теперь я понимаю, почему ты не можешь сделать для него Козырь, — сказал Льюк.

Я продолжал примериваться к обстановке.

— Ну, ладно, — сказал я минуту спустя. — Сюда.

— А что, если эта штука нападет на нас в лабиринте? — спросил он.

— Если хочешь, можешь остаться.

— Нет. Ты действительно собираешься его выключить?

— Пока не знаю. Идем.

Я сделал несколько шагов вперед, забирая вправо. В воздухе рядом со мной возник бледный круг света, потом он сделался ярче. Я почувствовал на плече руку Льюка.

— Что… — начал он.

— Ни шагу дальше! — сказал мне голос, в котором я теперь явно признал свой собственный.

— Я думаю, мы сможем как-нибудь все уладить, — ответил я. — У меня есть парочка идей и…

— Нет! Я слышал, что сказал Рэндом.

— Я готов не подчиниться его приказу, если у тебя есть лучшие предложения.

— Ты пытаешься меня обмануть! Ты хочешь меня выключить.

— Этой демонстрацией силы ты всем делаешь только хуже, — сказал я. — Сейчас я приду и…

— Нет!

Из круга в меня ударило сильным порывом ветра. Я качнулся. Рукав у меня покоричневел, затем стал оранжевым. И истрепался прямо у меня на глазах.

— Что ты делаешь? Нам же надо поговорить, объясниться…

— Не здесь! Не сейчас! Никогда!

Меня швырнуло на Льюка; он поймал меня, припав на колено. На нас обрушился холод Арктики, и перед моими глазами заплясали кристаллы льда. А секунду спустя меня чуть ли не ослепили яркие разноцветные всполохи.

— Стой! — крикнул я, но толку от моего крика не было никакого.

Мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног, и вдруг она исчезла совсем. И все же ощущения, будто мы падаем, не было. Скорее это походило на то, что мы висим в самом центре световой бури.

— Стой! — крикнул я еще раз, но слова отнесло прочь.

Круг света исчез, как будто отступив по какому-то длинному тоннелю. Тем не менее, даже несмотря на такую нервную перегрузку, я сообразил, что это не свет удаляется, это мы с Льюком удаляемся все дальше от света, что нас уже унесло достаточно далеко, и по идее мы должны были уже находиться где-то на полдороге внутрь холма. Но вокруг нас не было ничего плотного.

Что-то слабенько прогудело. Гудок перерос в жужжание, затем в приглушенный рев. Вдалеке я увидел крошечный паровой локомотив, одолевающий горный склон под невозможным углом, затем перевернутый вверх ногами водопад, полосу неба под зелеными водами. Мимо нас стремительно пронеслась парковая скамейка, на ней, вцепившись в сиденье, сидела синекожая женщина с выражением ужаса на лице.

Я яростно рылся в кармане, прекрасно зная, что в любой момент нас может уничтожить.

— Что… — проорал мне Льюк, его ладонь почти выползла из моей. — Что это такое?

— Теневая буря! — прокричал я в ответ и непонятно зачем добавил: — Держись!

Мне в лицо швырнуло похожую на летучую мышь тварь, через мгновение ее унесло дальше, а на правой щеке остался влажный след от удара. Что-то стукнулось о левую ногу.

Изгибаясь и покрываясь рябью, мимо нас плыл перевернутый горный хребет. Рев усилился. Теперь вокруг пульсировал свет, он бился широкими разноцветными полосами, мы чуть не кожей ощущали его касания. Жар сиял, и пел ветер…

Я услышал, как вскрикнул Льюк, как будто его чем-то ударило, но помочь ему я все равно не мог. Мы пересекали район похожих на молнии вспышек, волосы встали дыбом, кожа зудела.

Я нашарил в кармане колоду карт и только успел их вытащить, как нас вдруг бешено завращало, и я испугался, что карты вырвет из рук. Я крепко держал колоду, плотно прижимал ее к телу, но перетасовывать не решался. Медленно, осторожно я стал подтаскивать ее поближе к лицу. Какая бы карта ни оказалась сверху, все равно она будет выходом.

Вокруг набухали темные пузыри и лопались, наполняя воздух ядовитыми испарениями.

Как только я поднял руку, то увидел, что кожа моя серого цвета и искрится флюоресцентными завитками. Ладонь Льюка, сжимающая мою, была как у трупа, а когда я посмотрел на него, мой взгляд наткнулся на ухмыляющийся оскал мертвеца.

Я отвернулся и снова сосредоточился на картах. Трудно было сфокусировать зрение в этой серости, когда перспектива все время теряется и убегает вдаль. Но в конце концов изображение на верхней карте стало яснее. Я увидел травянистый клочок земли, ласковую, тихую воду, кусочек чего-то прозрачного, как хрусталь, яркое пятно справа. Как давно это было?

Я старался ни на что не отвлекаться. Из-за плеча до меня пробовал докричаться Льюк, но что он там говорил, я не понял. Я вглядывался и вглядывался в Козырь, и он делался все яснее и четче. Но медленно, очень медленно. Справа мне что-то сильно садануло под ребра. Я стерпел и продолжал концентрировать внимание на карте.

Наконец картинка двинулась мне навстречу, выросла, стала больше. Появилось знакомое ощущение холода, изображение поглотило меня, я — его. От озера веяло неподвижностью и покоем — элегия да и только.

Я повалился ничком в траву, сердце тяжело билось, в боку кололо. Я задыхался, мое сознание все еще было наполнено ощущением мчащихся мимо меня миров — так бывает после долгой поездки, когда закрываешь глаза, а в них продолжают накручиваться бесконечные дорожные мили.

Последнее, что я почувствовал, когда терял сознание, — был запах чистой воды.

Я смутно догадывался, что меня тащат, куда-то несут, спотыкаются, ходят рядом. Потом сознание мое полностью отключилось, затененное сном и грезами.

…Я шел под низкими небесами по улицам разрушенного Янтаря. В высоте надо мной шествовал хромой ангел с огненным мечом, рубя им налево и направо. И куда бы ни опускался его клинок, столбами вздымались дым, пыль и огонь. Вместо нимба у него сияло мое Колесо-Призрак, плюющееся яростными ветрами, и мерзость, которой они были напитаны, окутывала лицо ангела, как темная живая вуаль; и повсюду, куда бы они ни падали, рождались хаос и разрушение. Дворец был наполовину в развалинах, рядом стояли виселицы, на них, раскачиваясь на ветру, висели тела моих родственников. В правой руке у меня был клинок, с левой свисала Фракир. Я уже карабкался вверх, чтобы встретиться со светло-темной своей Немезидой[70] — встретиться и сразиться. И пока я одолевал горние выси, сердце мое сжалось от мысли, что поражение неминуемо. Пусть так, решил я, но этот монстр все-таки уберется отсюда зализывать раны.

Он заметил меня, как только я подошел ближе, и повернулся ко мне лицом. Но самого лица я не видел, оно по-прежнему было скрыто тенью. Он поднял оружие. Я рванулся вперед, жалея только о том, что у меня не было времени отравить клинок. Я дважды повернулся, уходя в сторону, стараясь ударить куда-нибудь в область левого колена.

Глаза ослепило светом, и я падал, падал, сгустки света кружились вокруг меня, как огненная метель.

Падение растянулось на целые полтора столетия, и когда я наконец приземлился спиной на большой каменный стол, размеченный, будто солнечные часы, рядом со мной торчало вверх острие — еще немного, и я бы на него накололся; такое везение мне показалось безумным даже во сне. Во Дворах Хаоса солнечных часов нет, потому что там нету солнца. Я лежал во внутреннем дворике возле темной высокой башни, не способный двигаться, не то что подняться. Надо мной на низком балконе стояла моя мать Дара — такая, какой она обычно бывала, — и глядела на меня во всем своем грозном величии и красоте.

— Мам! — крикнул я. — Освободи меня!

— Я выслала тебе помощь, — ответила она.

— А что с Янтарем?

— А мой отец?

— Не говори мне о мертвых.

Стержень часов медленно повернулся, острие нависло над моим горлом, а потом медленно и неумолимо начало опускаться.

— Помоги мне! — закричал я. — Скорее!

— Где ты? — позвала она и повернула голову. Взгляд ее метался по сторонам. — Куда ты исчез?

— Я здесь, здесь! — завопил я.

— Где?

Я почувствовал, как острие стержня коснулось шеи…

Видение разбилось, развалилось на части.

Плечи мои подпирало что-то неподатливое и твердое, ноги были вытянуты вперед. Кто-то сжал мне плечо, шеи коснулась чья-то ладонь. Я услышал знакомый голос:

— Мерль, ты в порядке? Пить хочешь?

Я глубоко вдохнул, потом выдохнул. Несколько раз моргнул. Свет был синий, мир был полем из линий и углов. Возле моего рта появился черпак с водой.

— Вот. — Это был голос Льюка.

Я выпил до дна.

— Хочешь еще?

— Да.

— Сейчас.

Я услышал его тяжелые шаги, они удалялись. Я посмотрел на стену в шести-семи футах передо мной; она была слабо освещена рассеянным светом. Я потрогал рукой пол. Кажется, он был из того же материала, что и стена.

Вскоре вернулся Льюк и, передав мне ковш, улыбнулся. Я осушил его и отдал обратно.

— Еще? — спросил он.

— Нет. Где мы?

— В пещере… большой такой, симпатичной.

— Где ты взял воду?

— Вон там. — Он ткнул пальцем куда-то вбок. — Там несколько бочек. И куча еды. Есть хочешь?

— Пока нет. Ты в порядке?

— Так, помяло немного, — ответил Льюк, — но в общем цел. Вроде бы у тебя тоже сломанных костей нет, только на лице ссадина, но крови уже не видно.

— Спасибо, утешил, — сказал я.

Я неуверенно поднялся, последние отголоски снов медленно отступали прочь. Потом я увидел, что Льюк повернулся и куда-то уходит. Я двинулся было за ним, но тут мне в голову пришла мысль спросить:

— Ты куда собрался?

— Вон туда. — Он показал черпаком.

Через дырку в стене я прошел за ним в холодную пещеру размером примерно с мою старую гостиную. Вдоль стены слева стояли четыре большие бочки, Льюк подошел к самой ближней и повесил черпак на край. У дальней стены была сложена огромная груда коробок и куча мешков.

— Консервы, — объявил Льюк, — фрукты, овощи, ветчина, лосось, бисквиты, варенье. Несколько ящиков вина. Коулмановская печь. Лекарство от простуды. Даже пара бутылок коньяка.

Он повернулся и быстро прошел мимо меня, опять направляясь в зал.

— А теперь ты куда? — спросил я.

Но он не ответил. Мне пришлось поторопиться, чтобы от него не отстать. Миновав несколько боковых ходов и проемов, мы остановились около одного из них. Льюк кивнул:

— Там отхожее место. Просто дыра, а сверху несколько досок. Между прочим, мудрая мысль держать его прикрытым, когда не пользуешься.

— Какого черта? — спросил я. — Зачем все это?

Льюк поднял руку:

— Все станет ясно через минуту. Сюда.

Он завернул за сапфировый угол и исчез. Почти полностью потеряв ориентировку, я двинулся в том направлении. После нескольких поворотов и одного возвращения я почувствовал, что заблудился вконец. Льюка нигде не было видно.

Я остановился и прислушался. Никаких звуков, кроме моего собственного дыхания.

— Льюк! Ты где? — позвал я.

— Здесь, над тобой, — послышался его голос.

Он звучал сверху и откуда-то справа. Я нырнул под низкую арку и попал в ярко-синее помещение из такого же кристаллического вещества, как и все остальное. В углу я заметил спальный мешок и подушку. Из небольшого отверстия примерно в восьми футах выше меня струился свет.

— Льюк?

— Я здесь, — донеслось в ответ.

Я остановился под самой дырой и, щурясь от яркого света, посмотрел вверх. Из-за света что-нибудь разглядеть было трудно, пришлось прикрыть ладонью глаза. Надо мной вырисовывались плечи и голова Льюка, волосы его были короной медного пламени — то ли в них отражался свет раннего утра, то ли вечерней зари. Он опять улыбался.

— Это что, выход?

— Выход, — ответил он. — Для меня.

— Как это понимать?

Сверху раздался скрежет, и света сделалось меньше — часть отверстия закрыл огромный валун.

— Что ты делаешь?

— Двигаю камень. Сейчас я сделаю так, чтобы можно было быстренько перекрыть отверстие, — отозвался он, — а потом я воткну несколько клиньев.

— Зачем?

— А для воздуха мелких отверстий и так хватает, — продолжал Льюк. — Так что не задохнешься.

— Замечательно. И все-таки почему я здесь?

— Давай не будем заниматься экзистенциализмом, — сказал он. — Это не семинар по философии.

— Льюк! Что за черт! Я не понимаю.

— По-моему, и дураку ясно, что ты у меня в плену, — сказал он. — Между прочим, синий хрусталь блокирует любые козырные послания и нейтрализует твои магические способности. Сейчас ты мне нужен живым и с вырванными клыками, и в таком месте, где я по-быстрому могу до тебя добраться.

Я присматривался к отверстию и окидывал взглядом стены.

— Зря стараешься, — сказал он. — Сегодня на коне я.

— А тебе не кажется, что ты все-таки должен мне кое-что объяснить?

Мгновение Льюк внимательно смотрел на меня, затем кивнул.

— Мне придется вернуться, — сказал он наконец, — и попробовать установить контроль над Колесом-Призраком. Предложения есть?

Я рассмеялся.

— На данный момент он со мной не в лучших отношениях. Боюсь, тут я тебе ничем помочь не смогу.

Льюк опять кивнул.

— Я просто прикину, что можно сделать. Бог мой, что за оружие! Если у меня не получится, я вернусь и пошарю в твоих в мозгах на предмет каких-нибудь новых идей. Ты подумай об этом, о’кей?

— Я о многом подумаю, Льюк. И кое-какие из этих идей тебе не понравятся.

— Не очень-то много можно сделать, пока ты здесь.

— Да, — сказал я, — пока не много.

Он взялся за валун и начал его сдвигать.

— Льюк! — крикнул я.

Он остановился и посмотрел на меня — такого лица я у него еще ни разу не видел.

— На самом деле меня зовут не так, — сказал он спустя мгновение.

— А как?

— Я — твой кузен Ринальдо, — медленно произнес он. — Это я убил Кэйна и почти добрался до Блейса. Правда, с бомбой на похоронах вышла промашечка. Кто-то меня засек. Я разрушу Дом Янтаря, с твоим Колесом-Призраком или без, — но если у меня будет такая сила, то все будет совсем несложно.

— Какая сука тебя укусила, Льюк… то есть Ринальдо? К чему эта вендетта?

— Сначала я выбрал Кэйна, — продолжал он. — Это он убил моего отца.

— Я… не знал. — Я уставился на застежку с фениксом, блестевшую у него на груди. — Я не знал, что у Брэнда был сын.

— Теперь, старик, ты об этом знаешь. Это вторая причина, по которой я не могу позволить тебе уйти и почему мне приходится держать тебя в этой дыре. Не хочу, чтобы ты предупредил остальных.

— У тебя не хватит сил справиться.

Несколько секунд Льюк молчал, а после пожал плечами.

— Выиграю я или проиграю — а попробовать придется.

— Почему вдруг тридцатое апреля? — спросил я. — Скажи.

— В этот день я получил известие о папиной смерти.

Льюк налег на валун, и тот полностью заложил дыру. Послышались короткие удары молотком.

— Льюк!

Он не ответил. Через полупрозрачный камень я видел лишь его смутную тень. Чуть погодя тень выпрямилась, затем пропала совсем. Я слышал, как снаружи стучат его сапоги.

— Ринальдо!

Он не ответил. Звук шагов становился тише.

Дни своего заключения в синем хрустале я считал по меняющемуся освещению стен. Минуло больше месяца, хотя я не знал, быстро или медленно здесь движется время по отношению к прочим теням. Я обошел каждый зал и исследовал каждый угол большой пещеры, но выхода не нашел. Козыри здесь не срабатывали, даже Козыри Судьбы. Магия была бесполезна, дальше стен цвета кольца, которое носил Льюк, она не могла проникнуть. Я готов был даже на время окунуться в безумие, но разум отказывался сдаваться, слишком много загадок мне не давали покоя: Дэн Мартинес, Мег Девлин, моя Леди Озера… Почему? И почему он провел все эти годы в моей компании — Льюк, Ринальдо, мой враг? Мне нужно найти способ предупредить остальных. Если ему удастся настроить против них Колесо-Призрак, тогда мечта Брэнда — мой ночной кошмар об отмщении — станет реальностью. Теперь я вижу, что совершил много ошибок… Прости меня, Джулия… Я снова и снова мерял шагами меру своего наказания. Где-то должна быть брешь в этой синей ледяной логике, которая меня окружала; логике, в которую я швыряю свой разум, крики, свой горький смех. Вверх по залу, в тоннель. Синева повсюду. Тени не унесут меня прочь, потому что здесь нет теней. Я — Мерлин Скованный, сын Корвина Пропавшего, и моя мечта о свете обращена против меня. Я шатаюсь по тюрьме, сам себе призрак. Я не могу позволить, чтобы все закончилось так. Наверное, следующий тоннель, или тот, который за ним…