Лора Брантуэйт Краски мечты

1

– Привет, соня…

Джина открыла глаза. Нельзя сказать, что ей очень этого хотелось. Ей снилось что-то волнующее и прекрасное, как детские воспоминания об ослепительных по-весеннему солнечных лучах, о самых опасных аттракционах и ванильном мороженом с клубникой.

Материальный мир, поначалу похожий на не очень яркий калейдоскоп с плохо наведенной резкостью, мало-помалу обретал границы. Джина видела потолок, часть стены, уголок окна с опущенными жалюзи – и лицо мужчины, склонившегося над ней. Мужчина был весьма симпатичным, с чувственными губами и квадратным подбородком. Очки в тонкой оправе, которые он в данный момент пристраивал на носу, почти не портили впечатления.

– Вот умница! Давай просыпайся! Только не закрывай глаза! Я верю, у тебя получится!

– Виктор, знаешь, в такие моменты я ненавижу тебя больше всех на свете! – Джина натянула одеяло до самого носа и поудобнее устроила подушку под головой. Нужно ли говорить, что все это она проделала с закрытыми глазами…

– Господи, ну почему я встретил именно эту женщину?!

– Это неправда. Ты встретил тысячу женщин. А выбрал меня. А теперь несешь за это ответственность, – сладко пробормотала Джина из-под одеяла.

Слышно было, как Виктор выбирается из постели, шлепает босыми ногами по полу и начинает копаться в ворохе одежды, сваленной в кресло накануне. Ну, или по крайней мере, в радиусе метра вокруг него.

Джина натянула одеяло до самой макушки, чтобы надежнее спрятаться от неумолимо надвигающейся на нее утренней реальности.

Сегодня вторник. А это значит… О боже, это значит, что нужно позвонить Трейси Фитцджеральд и договориться о встрече с этой заносчивой бесталанной дурой, ответить на восемь писем, полученных еще вчера, и, судя по всему, не пойти за покупками с Мэган!

Господи, ну почему этот день уже наступил?

Из-под одеяла раздалось капризно-жалобное мычание.

Видимо, Виктор среагировал именно на него.

Джина не учла, что, закрывая одеялом голову, она оставляет пятки совершенно беззащитными. А это большой промах, если боишься щекотки…

– А-а-а-ай! Отойди от меня! Уйди, псих! – Джина брыкалась, но это не помогло, и пришлось пустить в ход подушку.

Виктор отступил. Он на несколько секунд залюбовался Джиной: сияющие, широко распахнутые глаза, взлохмаченные светлые локоны, обнаженное плечо… Она сейчас была похожа на только что проснувшегося лесного эльфа. С очень нелегким характером.

– Так-то лучше. Хорошая девочка! Вот теперь, не теряя заряда бодрости, поднимайся и иди в душ. – Виктор потянул Джину за руку.

– Вик, скажи мне только одну вещь: почему каждое утро ты ведешь себя как настоящая скотина?

– Во-первых, мы вместе не каждое утро, так что не обобщай, а во-вторых – потому что с тобой кто угодно может опоздать на работу!

– Ага! Тебе работа дороже меня?

Не дождавшись ответа, Джина закрылась в ванной.

– Нет. Не дороже. Наверное, поэтому опаздывать на нее – моя карма… – Виктор поправил очки, выдохнул и вернулся к своим брюкам.

Джина категорически не понимала людей, которые принимают по утрам холодный душ. Ее силы воли едва хватало на то, чтобы выбраться из теплой мягкой постели, и в глазах Джины это было подвигом, который требовал вознаграждения. Например, очень горячего душа с неумеренным количеством душистого геля. Этот процесс затягивался обычно минут на двадцать.

Сегодня Джина провела в ванной двадцать три минуты. Виктор три раза пообещал себе, что больше не останется здесь на ночь, и два раза сказал Джине о своем решении в следующий раз принимать душ у соседей. Так как «соседями» была высокая длинноволосая блондинка с пухлыми губами и очень соблазнительными формами, то Джина даже один раз вылезла из душевой кабинки и показала Виктору язык. Это чуть было не закончилось для нее плачевно, потому что он стоял наготове и собирался прорваться в ванную.

Закутанная в пушистый махровый халат и благоухающая какими-то экзотическими цветами, Джина явилась из нежных облачков пара подобно Афродите, рожденной из пены.

– Виктор, ты просто золото! – пропела она, безошибочно определив, что из кухни доносится запах свежих тостов с арахисовым маслом.

– Я знал, что когда-нибудь ты меня оценишь. Неужели этот день настал? – Виктор разливал кофе.

– Кажется, да, – рассеянно ответила Джина.

Завтрак проходил в молчании, как это часто случалось. Виктор просматривал бумаги, Джина лихорадочно составляла список дел на сегодня. Перспектива становилась все менее радужной: вместо одной встречи наметилось три, и только единственную из них можно было бы с натяжкой назвать приятной, накопилась куча бумажной работы, кроме того, нужно было заняться составлением каталога к новой выставке. Кстати, выставке Трейси Фитцджеральд.

И кто бы мог подумать, что работа в картинной галерее может оказаться настолько безрадостной?!

Нет, конечно, маленькие радости есть, но я, когда хотела заниматься искусством, мечтала совсем о другом!

Так бывает. Мечта остается мечтой. Жизнь идет своим чередом. Порой художник может все время тратить на организацию чужих выставок.

И заполнение документации…

Джина подняла глаза на Виктора. Он энергично жевал бутерброд.

Молодой адвокат вполне может сойти за прекрасного принца. Главное – захотеть, потом, правда, придется забыть свою мечту, но ведь иначе никак.

Да нет же, не в том дело, что я его не люблю. Люблю, он классный…

Хотелось продолжить это, и вертелось в сознании какое-то «но», однако Джина оборвала эту мысль.

Без «но». Мы давно вместе, и нам хорошо.

Они давно были вместе, и им было хорошо. Тепло и достаточно просто. Так бывает, когда друзья начинают заниматься сексом. Есть какое-то теплое чувство по отношению друг к другу, есть та или иная степень доверия, есть секс – этого, право, достаточно, чтобы не быть несчастным. А любовь… Кто ее видел, эту самую любовь? Что она есть такое? О безумной страсти, которая толкает на самые невероятные подвиги и на предательство, разрушает, испепеляет, наполняет жизнь смыслом и счастьем (или несчастьем, только разницы почти никакой нет), написано немало книг, песен, сняты сотни фильмов. Но кому из людей случается испытать ее? Многим ли?

Джина долго металась в поисках того самого – светлого, безумного и яркого, а потом, как выразилась ее мать, «перестала забивать себе голову всякой чепухой», сошлась с Виктором, с которым ее познакомила подруга Мэган, и, казалось, стала жить спокойнее и счастливее, чем когда бы то ни было.

Виктор был привлекателен, неглуп, успешен в профессии и играл в гольф по воскресеньям. Он неплохо разбирался в искусстве и даже без особых затруднений мог отличить Мане от Моне, чем привел Джину в полный восторг на первой неделе знакомства.

Виктор нравился Джине как человек, еще больше – как любовник, и ей ничего не оставалось делать, как признать то спокойное чувство, которое она к нему испытывала, любовью и заняться наконец решением других вопросов. Например, самореализацией.

Но черт бы ее побрал, эту жизнь: и здесь не складывалось. Джина взяла в руки карандаш гораздо раньше, чем научилась писать. Она рисовала с упоением. Потом, когда маленькая Джина узнала, что есть еще и цветные карандаши, и фломастеры, и – слава Создателю! – краски, она поняла, что будет рисовать всю жизнь.

Проблема заключалась в том, что у ее родителей были несколько другие соображения на этот счет. Отец Джины, Джозеф Конрад, был банковским служащим в третьем поколении. Ее мать, Вероника Конрад, в девичестве Бьянко, была женой банковского служащего. И этим сказано все. Что удивительно, полуитальянское происхождение не отразилось ни на цвете волос Вероники, ни на ее темпераменте.

Однако гены все же передаются через поколение, и никому на самом деле неизвестно, чего натерпелась взбалмошная и непостоянная Джина в родительском доме.

Пожалуй, этого не помнила даже сама Джина: слишком уж она любила свою семью, родителей и сестренку Энн, чуть менее безбашенную и чуть более сентиментальную, чем она сама, юную девицу.

– Вик…

– Мм?

– Не смотри на меня поверх очков, знаешь ведь, что я этого не люблю. Ты похож на моего учителя математики, который из принципа ставил мне «удовлетворительно».

– Ты обратилась ко мне, чтобы сказать это? – саркастически поинтересовался Виктор.

– Черт, не придирайся! – Где-то в подсознании проснулся легкий страх: во что превратятся эти обмены репликами через десять лет? – Я хотела спросить: ты свободен вечером?

– Сейчас посмотрю… А что?

– Родители приглашали нас на ужин. Мама пожаловалась, что уже успела соскучиться по тебе. – Джине почему-то стало досадно от того, что она пытается поймать взгляд Виктора, а он уткнулся носом в ежедневник. Она подчеркнуто громко перелистнула страницу блокнота.

– Нет, милая, извини, Боб очень просил меня быть на сегодняшней встрече с каким-то мистером Карлайлом. Ну понимаешь: поддержка друга и юриста…

– Виктор, но это же моя семья…

– Джина, я обещал Бобу раньше. Видишь, здесь записано?

– Да.

А вообще с Виктором невозможно было поссориться: он почти всегда сохранял невозмутимое спокойствие, и даже темперамент Джины не мог разбить эту стену. Может быть, оно и к лучшему.

Джина выдохнула и начала убирать со стола.

Это был холодный день. И очень обманчивый: солнечный свет, по-осеннему неяркий, но чистый, прозрачный наполнял собой воздух. Джина поняла, что зря легко оделась, только когда выбежала из подъезда вслед за Виктором.

И он, конечно, очень хорошо к ней относится и не склонен к ярким проявлениям агрессии… Но что-то помешало Джине сообщить ему, что ей нужно вернуться и переодеться.

Джина сидела в салоне автомобиля, в меру уютном и в меру стильном, в общем, безумно напоминающем жизнь самого Виктора…

Нет, правда же, это не оскорбительное сравнение, просто он – такой…

Джина пыталась согреться и думала о том, что при всех недостатках у ее работы есть огромное преимущество: на рабочем месте можно появиться в джинсах. Начальница, миссис Уотсон, конечно, не обрадуется этому, но не оштрафует.

Хотя странно. Кажется, это тот самый предел терпения, который есть у каждого из нас. И все-таки в голове не укладывается, как может это тощее белобр… пардон, белокурое создание терпеть меня в джинсах?! Те сексуальные проблемы, которые несложно прочитать на ее лице за двадцать пять шагов…

– Эй, малыш, приехали, просыпайся!

Ну, слава богу. Мысленное злословие не облегчает жизни. То ли дело перемыть кому-то кости по-настоящему!

– Спасибо, Вик! До ве…

– Извини, до завтра.

– Да, точно.

От поцелуя не кружится голова – обычное дело.

Джина легко взбежала по лестнице на второй этаж салона.

– Джина, доброе утро. Я давно вас жду. – Миссис Уотсон в пошло-палевом костюме, строгая и неприступная как всегда, стояла на пороге своего кабинета. Джина пожалела, что этот самый кабинет находится слишком близко к лестничной площадке.

Миссис Уотсон была из тех женщин, чей возраст так сразу не определишь. И вообще не определишь, не задав прямого вопроса. А его не задашь: не тот у нее характер… Он, однако, очень гармонировал с острым взглядом светлых, почти прозрачных глаз, тонкими светлыми волосиками и костлявой фигуркой. Так что в каком-то смысле миссис Уотсон была образчиком цельности…

– Здравствуйте, миссис Уотсон. Извините меня: нужно было обстоятельно подготовиться к… сегодняшней встрече.

– М-да? – Взгляд миссис Уотсон скользнул по Джине. Взгляд этот был, мягко говоря, исполнен недоверия.

– Джина, я, конечно, вам не мать, да и вам уже не пятнадцать, но обстоятельства… вынуждают меня сделать замечание в адрес вашего внешнего вида.

– Что?! – Изумление Джины было так велико, что она даже повысила голос.

Вот и притянула на свою голову… Нет, не на голову…

Пришла очередь миссис Уотсон изумляться.

– Это что, так принципиально важно для вас?

– Нет, миссис Уотсон. Конечно. Я поняла ваши пожелания.

– Благодарю, – недружелюбно обронила начальница. – У нас все-таки салон-галерея, мы дарим людям искусство, и наши сотрудники должны выглядеть соответствующе.

Хм. Ну прямо скажем, не только дарим, но и продаем…

Джина мысленно показала миссис Уотсон язык.

– Зайдите ко мне, у меня появились некоторые идеи по поводу выставки Трейси.

– Да, сейчас, только захвачу кое-какие бумаги.

Дверь кабинета миссис Уотсон закрылась. Джина повторила свой жест – уже в реальности.

Набитая дура. Сухая, пресная, ограниченная дура! Господи, неужели я на всю жизнь останусь в этой кабале?

Никто не спешил дать ей ответ на этот животрепещущий вопрос. Знамений не было. Джина вздохнула и принялась шарить в сумке в поисках ключей от своего кабинета.

«У каждого угла может быть свое гордое имя, которое способно облагородить любую каморочку», – сказала Вероника, впервые побывав на работу у дочери. С тех пор и заговорили о кабинете Джины. Это был крохотный закуток, одним из немногих достоинств которого можно было назвать иллюзию изоляции.

Джина нашла наконец-то ключи, открыла дверь. Приветственно звякнул тонкий китайский колокольчик. Девушка окинула тоскливым взглядом стол, заваленный бумагами. Любовь к порядку никогда не числилась в добродетелях Джины, однако бардак ее тоже не радовал. Просто никогда не хватало сил на то, чтобы положить вещь на место.

Сегодня же сделаю уборку. В худшем случае – завтра. После ланча.

Джина с поразительной удачливостью вытянула из стопки нужную папку и помчалась к миссис Уотсон.

До чего же я люблю свою работу! Она меня кормит, одевает, согревает, если я прихожу озябшей…

Денек выдался просто сумасшедший. Миссис Уотсон была не в духе. Это сильно отразилось на идеях Джины по оформлению каталога. Точнее на их воплощении.

– Джина, ну зачем же серебристый с белым? Возьмем что-нибудь другое. Оливковый с серым, например. Строго. И изысканно. Мы должны держать марку. И кто вас учил делать рамки?..

Боссов не выбирают, утешала себя Джина, но получалось как-то неубедительно.

А без четверти двенадцать позвонила Трейси Фитцджеральд и перенесла встречу на двенадцать тридцать. Ну как тут не обрадоваться?! Подумаешь, ланч испорчен. Подумаешь, перенести еще две встречи. Не в первый раз…

…и не в последний.

К вечеру весь мир виделся Джине в сером цвете с редкими алыми пятнышками. Она даже чуть-чуть всплакнула от усталости и злости. Наступили минуты, когда вся жизнь начала казаться ей бессмысленной и глупой. Для чего она столько лет отдала рисованию? Живопись, пожалуй, главная потребность ее души, а она заполняет свое время чем угодно, только не искусством, точнее тем, что очень похоже на сор от искусства… Неужели все, на что она, Джина, способна, – это писать отчеты, составлять тексты аудиоэкскурсий к выставкам и оформлять каталоги каких-то третьестепенных художников? И всю жизнь она каждый день должна будет слушать придирки начальницы, не этой, так другой?!

Словом, Мэган позвонила вовремя. У нее было какое-то загадочное чутье на моменты, когда подругам необходимо выговориться или выплакаться.

Должны же быть у человека добрые стороны?

– Теперь слушай меня внимательно, Джина. Твой рабочий день заканчивается через тридцать пять минут.

– О нет! Мне еще нужно…

– Через тридцать пять минут. Возьмешь работу на дом, если захочешь. А сейчас ты успокоишься, пойдешь в дамскую комнату, умоешься, припудришь лицо, чтобы я не испугалась тебя при встрече, и ровно в шесть выйдешь на крыльцо галереи. Я подвезу тебя.

– Мэг, ты чудо.

– Я это я. До встречи.

И гудки в трубке. Сама не зная зачем, Джина в точности выполнила все указания подруги. Это часто раздражало. У Мэган была странная власть над людьми. Она не стеснялась использовать ее даже на самых близких. Вполне возможно, что это была никакая не власть, а просто живой ум и поразительной силы интуиция, которая позволяла предугадывать именно то, что человек собирался сделать, и диктовать ему это… Во всяком случае, Джина испытывала к Мэган смешанные чувства. Мэг была, наверное, ее лучшей подругой, но отношения их удалось бы назвать разве что любяще-ненавидящими: в них была большая доля привязанности и привычки, много тепла, много соперничества и много стычек. Ну и два несостоявшихся романа. Романа Джины.

Нужно ли объяснять, кто нежданно-негаданно встал у нее на пути?

Странно, но, если речь не идет о большой любовной трагедии, подобные случаи только сближают подруг. Их связывает хотя бы желание отомстить, взять когда-нибудь реванш…

Джина вспоминала первого парня, которого Мэган отбила у нее еще в колледже. Ничего особенного тот субъект собой не представлял, кроме того что был чемпионом колледжа по шахматам. Да и не было у них с Джиной ничего серьезного, так, проводил два раза до дома, поцеловались неловко… Но при этих воспоминаниях где-то в душе вскипала обида на Мэган.

А машина подруги уже дежурила у крыльца.

Мэган была чуть выше Джины, не такой тонкой в кости, но очень фигуристой, носила длинные, вызывающе белые волосы и была сейчас одета в пурпурно-фиолетовый френч. Про таких, как она, говорят обычно «сногсшибательная».

«Привет!» – «Ну что, поехали? Кстати, ты не замерзла? Вот идиот!» Мэган любила не отвечать на приветствия, комкать пачки сигарет и бросать их прямо на пол, да и вообще совершать всякие «неожиданности».

– Ну рассказывай, какие новости и чем именно тебя так достала эта работа.

– Думаю, ты и сама все знаешь.

– Верно. Но если ты еще раз про это расскажешь, тебе станет легче. А если повторишь процедуру еще раза три-четыре, то эти переживания даже в твоих собственных глазах станут смешными.

На досуге Мэган читала популярные книжки по психологии и щедро раздавала советы налево и направо.

– Слушай, у меня не так уж много времени: родители ждут меня на ужин, и нужно еще привести себя в порядок.

– О, ужин? Обожаю ужины в твоем семействе! – Хищная улыбка скользнула по губам девушки.

– Мэган, не начинай, пожалуйста!.. – простонала Джина.

Не то чтобы ее родители были слишком суровыми и не то чтобы они враждовали с Мэган… Нет, мистер и миссис Конрад считались вполне милыми и очень воспитанными людьми. Но еще три года назад они попросили Джину по возможности не приглашать Мэган в их дом…

– Ладно, успокойся, в любом случае у меня на вечер совсем другие планы. А пока я хочу поболтать с подружкой в одном милом местечке.

«Милое местечко» на деле оказалось насквозь прокуренным баром с романтичным названием «Танцующий фламинго». Казалось, что даже скудный свет ламп не может пробраться сквозь клубы табачного дыма.

Джине пришлось долго бороться с желанием достать из сумочки салфетку и дышать сквозь нее.

Мэган же, напротив, чувствовала себя здесь как рыба в воде. Она неспешно потягивала через соломинку коктейль, словно растягивая удовольствие от самого пребывания здесь. Джина пыталась освоиться. У нее получилось не сразу.

– Итак, я жду подробного и обстоятельного рассказа о твоей жизни. – Мэган закурила.

– Новостей нет. – У Джины не было никакого желания вести здесь пространные беседы.

Мэг ведь знает, что я не люблю подобные заведения, что за все годы нашего общения ей так и не удалось привить мне любовь к ним, и все равно… Она издевается?

– Во всяком случае, рассказать всегда есть о чем.

– Правда? Тогда я с удовольствием послушаю тебя, – несколько раздраженно ответила Джина.

– Надеюсь, ты говоришь правду, – рассмеялась Мэган.

И пустилась в долгий и весьма детальный рассказ о своем новом приключении. Приключение оказалось седовласым и весьма известным в определенных кругах адвокатом. Отдельные замечания Мэган заставляли Джину краснеть, как школьницу. Странно, но именно в такие моменты Мэган, казалось, вела себя наиболее естественно: да, она показывала во всей полноте свой цинизм и прямолинейно-материалистическое отношение к жизни, но в этом не было и капли той надменности и холода, которые стали ее привычной маской. Мэган смеялась, по-мужски грубовато шутила – и была собой.

Джине вдруг показалось, что ее подруга, вполне возможно, не очень счастливая женщина – что бы там ни говорили знакомые и сама Мэг. Одно дело найти любовника, совсем другое – любимого и любящего человека. И если отбросить все эти штуки вроде «любовь – слишком старая и слишком наивная сказка, чтобы в нее могли верить более-менее успешные женщины» или «самое большое, на что можно рассчитывать, это что парень, с которым тебе хорошо в постели, будет вести себя как твой друг»… Что там, в душе неприступной и распущенной одновременно Мэган, на самом деле связано о словом «любить»? Что… и кто?

– В общем, я довольна. Мой октябрь можно считать удавшимся. Тем более что Майкл пригласил меня в горы на неделю. Но у него – ах, какой кошмар, – нехорошо с сердцем, и он не сможет – ах, какой ужас! – поехать, так что мне придется – бедняжка я, бедняжка! – скучать там в одиночестве. – Мэган говорила это с таким хитрым прищуром, что не оставалось никаких сомнений в ее планах на эти дни. – Ну вот. Считай, что я дала тебе пример. Как у тебя с Виктором?

– Хорошо. Все в порядке. Как всегда.

– Как пресно! Слишком безвкусно, чтобы быть правдой. – Мэган решительно поставила на стол бокал с коктейлем. – Скажешь, вы не ссоритесь?

– Нет…

Джина немного обиделась. Задевает обычно больше всего то, что соответствует действительности.

– И в сексе все прекрасно?

– Да.

– И он тебя не обижает?

– Нет.

– И ты хочешь быть с ним до конца дней?

– Да.

– Черт подери, за кого ты меня принимаешь?! – Мэган ударила ладонями по столу так, что стакан подскочил и обиженно звякнул. – Да если бы это было правдой, передо мной сидела бы самая счастливая женщина на свете! Но я вижу только свою старую подругу, преждевременно замученную жизнью, у которой ни от чего не загорается взгляд. Вот давай проведем эксперимент: «ягуар», бриллианты, золото, Таити, русские соболя, секс, много секса!.. – Мэган яростно выдыхала каждое слово, не позволяя Джине ни на секунду отвести взгляд.

– Ты чего завелась? – попробовала Джина усмирить подругу.

– Чего я завелась?! Да потому что я вижу, как твоя никчемная жизнь с каждым днем становится все никчемнее и катится ко всем чертям!

– Мэг, мне кажется, ты перебрала… – Джина замкнулась и ответила фразой, которая могла бы быть справедливой в восьмидесяти семи из ста подобных случаев.

– Я – перебрала? О чем ты говоришь, посмотри на этот крохотный стакан с остатками разбавленного алкоголя! И не пытайся сбить меня с толку. Лучше послушай, что я тебе скажу. Тебе двадцать пять. Не успеешь оглянуться, как стукнет и пятьдесят. А потом семьдесят пять. А потом – уже ничего не будет. И лучше бы наполнить свои оставшиеся пятьдесят чем-то стоящим.

– Стоящим – это кучей романов, половина из которых продажная? – не выдержала Джина.

Со стороны показалось бы, что над столиком сейчас разразится гроза. В воздухе стало слишком душно. Электрические разряды были почти ощутимыми.

– Для меня – да, – внезапно успокоилась Мэган. Она откинулась на спинку стула и твердо посмотрела на Джину. – И знаешь почему?

– Будь любезна, объясни.

– Потому что все эти, как ты говоришь, продажные и не очень связи заставляют меня почувствовать себя живой, я благодаря ним понимаю, что еще не сдохла, потому что, когда я занимаюсь любовью с красивым парнем, мне хорошо, я радуюсь жизни. Когда мне дарят подарки, от цены которых у любой закружилась бы голова – я тоже радуюсь, мне тоже хорошо. И для вот таких моментов искренней радости можно и жить.

Мэган замолчала, не закончив мысли, будто предоставляя Джине право сделать это самой.

М-да… Я была не права. Кто из нас счастливее, я или Мэган, и могу ли я судить ее… Пожалуй, у меня теперь другие ответы на эти вопросы.

Джине хотелось изгрызть в крошки стеклянный бокал, потому что она поняла, что хотела ей сказать Мэган.

Та снова прикурила сигарету.

– Ты рисуешь сейчас?

Джина покачала головой.

– Так. Понятно. Значит, нужно что-то менять. Точнее – менять все. Поедешь со мной в горы? Мне кажется, это пошло бы тебе на пользу. – Лукавая улыбка демона-искусителя снова вернулась на лицо Мэган. Будто и не было вспышки.

– У меня работа, – бесцветно проговорила Джина.

– Что? Ты что-то сказала? Извини, я не расслышала, – с нажимом сказала Мэган.

Джина тихонько рассмеялась:

– Я подумаю.

– Вот и молодец. Я верю в проблески твоего интеллекта. Надеюсь, ты примешь правильное решение. Даю сроку до полуночи.

– Как ведьма в сказках?

– Будь осторожнее. – Мэган очертила сигаретой дугу прямо перед носом Джины. – Сказки и прочие выдумки иногда становятся явью.

– О, это уже что-то новенькое.

Джина встала и направилась к стойке. Сто лет не брала в рот спиртного. Виктору не нравился запах алкоголя.

Но, собственно, что в этой жизни на самом деле стоит жертв?

Загрузка...