Красный дворец

17

Я не увидела Оджина на берегу реки Хан, но, перебираясь на другой ее берег, поймала краем глаза проблеск синего шелка на фоне скопления лодок и рыбаков. Он стоял, сложив руки за спиной, и чрезвычайно сосредоточенно слушал какого-то торговца с взваленными на спину коробками. У торговца в руке был сложенный веер, которым он показывал в разных направлениях, а затем прочертил в воздухе волнообразную линию, словно изображал горы.

Я подошла ближе и услышала, как торговец спросил на юго-западном диалекте:

— Точно все запомнили, наыри?

— Получив информацию, — негромко ответил Оджин, — я редко ее забываю.

«Само собой», — подумала я, глядя, как он роняет монету в руку торговца. Оджин сдал государственный экзамен — кваго — в столь юном возрасте, что сомневаться в его способности запоминать и понимать не приходилось. Многие из тех, кто желал сдать этот экзамен, начинали готовиться к нему с пяти лет, но проваливали и на тридцатом году жизни, и даже на восьмидесятом.

Я понимала, почему эти люди так исступленно старались: они хотели вырваться из безвестности.

Безвестности, которой мне теперь не избежать.

Отец будто пробуравил дыру в моем сердце, и его остатки болели у меня в груди. Отец лишил меня мечты, лишил всего.

Заставив себя забыть о своем горе, я глубоко вдохнула свежий воздух и нашла взглядом Оджина. Теперь он шел по широкой пыльной дороге, которая, казалось, исчезает в бледно-голубой дымке. Я последовала за ним, держась на несколько шагов позади, чтобы он меня не услышал, и надвинув шляпу пониже.

Спустя какое-то время, уверившись, что он меня не обнаружит, я ослабила бдительность. В животе у меня заурчало от голода, и я развязала небольшой походный мешок, который собрала для меня служанка Моккым; в нем были монеты, чистые бинты и сушеные кальмары. Я взяла кусочек кальмара и, начав жевать, огляделась по сторонам.

Природа нашептывала мне свое извечное обещание, прямо как тогда, у павильона Сегомджон. Пусть я и потеряла работу — а может, впереди меня ждут и другие потери, — но в конечном счете все будет хорошо. «Посмотри, — шептали деревья, — посмотри, как мы раскачиваемся, как мы поем и танцуем».

Я откусила еще кусок, на глаза мне навернулись слезы.

Где-то глубоко внутри я боялась, что это обещание предназначено всем, кроме меня.

Я шмыгнула носом и вытерла слезы рукавом.

И тут споткнулась обо что-то твердое — о камень, торчащий из земли. Я коротко вскрикнула. И тут же одернула себя и зажала рот рукой. Слышал ли Оджин? Подняв глаза, я увидела, что он обернулся на шум, но он был слишком далеко, чтобы я сумела разглядеть выражение его лица. Он подходил все ближе и ближе, и мне стало видно чуть косые брови и орлиный нос. И омрачавший его лицо суровый взгляд. Он убрал руку с меча на боку.

— Что… — Не сумев подобрать нужных слов, он сверлил меня взглядом. А затем провел ладонью по своему изможденному лицу. — Мать все тебе рассказала, да?

— По чистой случайности.

Он посмотрел поверх моего плеча, и я знала, что он не увидел того, что хотел увидеть, — ни тебе тени столицы, ни поблескивания реки Хан. Мы ушли слишком далеко от города, чтобы имело смысл возвращаться.

— Пошли, — тем не менее сказал он. — Я отведу тебя домой.

Но я будто в землю вросла.

— Мы в пути уже часа два, не меньше. Два часа у вас уйдет на то, чтобы проводить меня до дома, и еще два, чтобы вернуться обратно. День практически закончится и пройдет впустую. — А затем добавила: — Приговор медсестре Чонсу вынесут меньше чем через четыре дня. А когда вы доберетесь до Тамяна, останется всего два. И вы не успеете вовремя вернуться и убедить в своей правоте командира Сона. Вам нельзя терять время.

Оджин стоял неподвижно, спиной ко мне, и смотрел в направлении реки Хан. Судя по его напряженным плечам, сдаваться он не желал.

— Нам придется пройти через дюжину деревень, — предупредил он, — миновать реки и горы. В дороге тебе только хуже станет.

— Это не важно; я ыйнё и могу о себе позаботиться.

Он не сдвинулся с места.

— Я сама выбрала этот путь, — сказала я, повысив голос. — Это единственный путь, по которому я сейчас могу идти, и вы не должны меня его лишать.

Плечи Оджина поникли, и, развернувшись на пятках, он прошел мимо, не глядя на меня.

— Ты совершенно невыносима, — сказал он, когда я его догнала.

— Меня трудно выносить, потому что я права, наыри? — вежливо поинтересовалась я.

— Да. — Он против воли улыбнулся. — Ты права, медсестра Хён. Ты всегда права.

Дальше мы шли молча. Я надвинула шляпу пониже, чтобы скрыть довольную улыбку. Рядом с Оджином даже горы казались мне выше, а в окружении лугов с колышущейся травой мы как будто очутились в нашем собственном маленьком мире, где было легко забыть — пусть на кратчайший миг — об отчаянном положении, в котором мы оказались, и о печали, все еще пронизывающей меня.

— Значит, вы знаете, что Минджи сейчас в Тамяне, — сказала я какое-то время спустя. — А как тамо Сульби и медсестре Оксун удалось выяснить это?

— Полагаю, мама рассказала тебе и об этом.

— Не вдаваясь в детали.

— Медсестре Оксун стало известно, что отец Минджи не так давно обращался к другому врачу. Вероятно, он был ранен во время своего короткого путешествия в Тамян. Мне показалось странным, что он уехал в Тамян сразу после резни в Хёминсо, и я выяснил, что у него там есть родственница, хотя и дальняя. Вчера я спросил его об этом, он побледнел и стал умолять меня не вмешивать ее в расследование, сказал, они не хотят, чтобы ее арестовали и пытали, как медсестру Чонсу. И это подтвердило имевшиеся у меня подозрения.

Все мое тело до кончиков пальцев начало покалывать. Я крепко сцепила руки.

— Мы обязательно узнаем, что же произошло той ночью, — прошептала я. — Ведь жертвы из Хёминсо сопротивлялись убийце, и если тот был в маске — или что там еще было у него на лице, — наверняка кто-нибудь из них мог ее сорвать.

— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Оджин. — Надеюсь, что Минджи видела мельком лицо преступника.

— А если нет?

— Тогда мы спросим, не слышала ли она его голос. Убийца — мужчина или женщина? А если ей неизвестно и это, мы зададим вопрос, который беспокоил меня с самого начала: как ученица Минджи умудрилась не стать жертвой резни?

Тем временем над нашими головами начали сгущаться темные облака, зарядил мелкий дождик. Вот-вот должен был подняться ураган. Мы вошли в лес у подножия горы и зашагали по извилистой тропе, по которой много кто ходил до нас, как вдруг я разволновалась. Тропа казалась бесконечной, нас и Тамян как будто разделяла вечность.

— Приближается гроза, наыри, — сказала я. — Когда мы доберемся до какого-нибудь городка, давайте возьмем напрокат лошадей, иначе наше путешествие окажется слишком уж долгим. — Я развязала дорожный мешок и достала монеты. — У меня хватит на них денег.

— Они не понадобятся. За горами есть город, в котором имеется отделение полиции, — ответил он. — И я возьму лошадей там. — Он немного помолчал. — Ты умеешь ездить верхом?

— Да.

— Нам предстоит долгое путешествие на лошадях. Если у тебя заболит плечо, ты не преминешь сказать мне об этом?

— Да, — солгала я.

— И тебе потребуется что-нибудь, чтобы защищаться. В этих местах шастает много бандитов и диких зверей.

— У меня кое-что есть. Кинжал. Мне его подарила мать.

— Правда? Дай взглянуть. — Он взял у меня серебряный футляр, вынул кинжал из ножен и, присмотревшись, чему-то сильно удивился. — Он из военного округа Пёнён, где были выкованы лучшие ножи чандо. Ты уверена, что ты безразлична своей матери? Потому что тогда очень странно, что она купила тебе такую вещь.

Я вздохнула.

— Я была не совсем права насчет нее. — Мне вспомнились ее слова. — Мать рассказала мне, почему дала мне такое имя.

— Правда? Горю нетерпением узнать, почему кто-то сподобился назвать свою дочь Пэк-хён. «Добродетельный старший брат».

И снова я ощутила какое-то странное покалывание, все мои мышцы напряглись. Мне чудилось, будто я должна что-то знать. Я помассировала висок и пробормотала:

— Это из-за сна…

Я вспомнила, откуда мне было знакомо это чувство. Я знала это все возрастающее отчаяние, когда ум разрывался на части — оно возникало каждый раз, когда я была очень близка к тому, чтобы поставить верный диагноз пациенту, и одновременно очень далека от этого. И чем дольше я определяла значение разных симптомов, тем сильнее становилось мое отчаяние. Но теперь я увидела все четко и ясно.

Рассказанная матерью история моего имени.

Письмо медсестры Хё-ок, которое по случайному совпадению начинается с имени.

Имена очень важны в нашем королевстве.

Я-то думала, что мать назвала меня так из досады, что у нее родился не желанный мальчик, а девочка, но нет, она назвала меня так из-за сна. А в основе имени моего младшего брата лежит последний слог моего имени. Хён. Один общий слог, обозначающий родство.

— Меня кое-что беспокоит в имени врача Кхуна. Кхун Муён… Все имена у нас даются не просто так, — задумалась я.

— Я знаю, как его имя пишется на ханча, — ответил Оджин. — Оно состоит из двух ключей, один из которых — «му» — имеет значение «оруженосец», а «ён» — это «герой».

— Ён… — Я наклонила голову и нахмурилась, представив лоб Кхуна с раной и грязью, словно он падал перед кем-то ниц. — Когда вы разговаривали с Кхуном, сказал ли он… — Я замолчала, стараясь собраться с мыслями. — Есть ли человек, с которым Кхун особенно не ладит? Который совершенно выводит его из себя?

— Госпожа Мун.

— Кто-нибудь еще? Может, член семьи?

— Его родители умерли. У него трое сводных братьев и сестер, и ему не понравилось, когда я начал расспрашивать о них. Я хотел было навести о них справки, но оказалось, что таких сведений в архивах нет. Мне кажется, его родители не зарегистрировали свои повторные браки.

— Врач Кхун Муён… Медсестра Инён… — Из всех, кто пришел мне на ум, только у этих двоих мог быть пичхим. — Этот инструмент должен принадлежать одному из них. Но мы воспринимали Инён лишь как свидетельницу…

И тут в мозгу у меня щелкнуло. Меня так потрясло мое внезапное озарение, что на мгновение я как будто покинула собственное тело. Тишина заполнила голову, я не слышала даже чириканья птиц на обнаженных ветках, трепещущих под мелким дождем. Когда ко мне вернулась способность мыслить, я почувствовала на себе озадаченный взгляд Оджина.

— А из каких ханча складывается имя Инён?

— «Ин» — это «благожелательность» и… — Он замер. — «Ён» — «герой»

— Толимджа. Название поколения, — прошептала я, все еще не в силах поверить в свою догадку. — Самая что ни на есть обычная традиция, согласно которой одного ребенка называют по первому или последнему слогу имени другого ребенка. Это может быть совпадением, но у двоих наших подозреваемых в имени один и тот же последний слог. Врач Кхун Муён и медсестра Инён. А что, если они сводные брат и сестра?

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но… — Запнувшись, Оджин продолжил: — Но как ты сама сказала, это может быть совпадением.

— А не кажется ли вам, что в этом деле слишком уж много совпадений? — спросила я. — Совершенно случайно Инён в ночь резни оказалась в Хёминсо. На ней была соломенная накидка — возможно, она надела ее, чтобы скрыть кровь и царапины. И она могла где-то спрятаться и причесать растрепанные волосы. А во дворце медсестра Инён начала работать через некоторое время после того, как была обезглавлена медсестра Хё-ок.

«Я решила, что пришло время оставить прошлое позади, но тут в мою жизнь ворвалась другая трагедия, — так, вспомнила я, говорила Инён. — Моя мать умерла, а она всегда мечтала о том, чтобы я стала дворцовой медсестрой».

Я продолжила:

— До всего этого она была тамо в отделении полиции. Она мне рассказывала, что сама решила не идти работать во дворец, потому что была слишком занята расследованием убийства. Только представьте, сколькому она могла научиться… Подождите-ка. Сколько времени уходит на то, чтобы освоить искусство владения мечом?

— По меньшей мере семь лет.

— У нее на это было девять лет, и ее учителем был инспектор полиции…

Повисло глубокое молчание.

— Я не обращал на медсестру Инён никакого внимания. Считал ее всего лишь свидетельницей.

— Возможно, это простое совпадение. — Я дала обратный ход, не в силах представить, что это Инён поднесла тогда меч к моему горлу. — В конце-то концов, у нее есть алиби.

Лицо Оджина омрачилось:

— Пьяница-отец, который не может вспомнить, какой сейчас год, притон, полный жадных игроков. Она могла заплатить, чтобы они мне солгали. И ее отец в разводе. Может, он когда-то был женат на медсестре Хё-ок… — Оджин нажал пальцами на веки, на его лице проступило отчаяние. — Проклятие. Я должен был допросить их всех еще раз.

— Здесь нет вашей вины, — поспешила успокоить его я. — Вам пришлось вести расследование в одиночку, без помощи командира. Кроме того, Инён первая доложила обо всем в полицию. — Я покачала головой: — А разве убийцы сообщают об убийствах?

— Наверное, именно так медсестра Инён и рассуждала. И это, опять же, может быть совпадением — а как ты справедливо заметила, их в нашем деле очень уж много. Пятая жертва, медсестра Арам, заварила чай и накрыла на стол для кого-то, кто пришел к ней с визитом с утра пораньше — то есть для убийцы. Вряд ли она с таким радушием встречала врача Кхуна, но медсестру Инён…

— Всего несколько дней назад я считала убийцей врача Кхуна, — встряла я. — Он сказал мне, что хотел бы умереть вместо Анби, и винил себя в ее смерти. Я спросила, что он имеет в виду, а он в свою очередь спросил, не считаю ли я странным совпадением то обстоятельство, что он полюбил одну из трех свидетельниц смерти его матери.

Оджин нахмурился еще сильнее. Я понимала, что мозг у него работает во всю свою силу.

— И он в трех местах испачкался, — добавила я. — У него была кровь на лбу, грязь на ладонях и на коленях. Он кому-то кланялся…

— Если следовать твоей теории, — пробормотал Оджин, — то медсестра Инён могла оказаться во дворце, потому что хотела выяснить, как исчезла ее мать. Может, она слышала шепотки о том, кто видел ее последней.

— Есть вероятность, — добавила я, тяжело дыша от сильного волнения, — есть вероятность, что, служа госпоже Мун, она обнаружила, что той и придворной даме Анби известно что-то о ее матери, вот она и свела с последней своего брата.

— Он полюбил ее, — продолжил Оджин, — но все же подчинился приказу медсестры Инён и собрал нужную ей информацию. И когда он все выяснил, случилась резня в Хёминсо. А потом сестра Инён выследила тех, кого упомянула Анби, — медсестер Кюнхи и Арам.

— И на следующее утро, — сказала я, — он мог кланяться ей… своей старшей сестре. Умоляя ее остановиться!

— Я передумал, — сказал Оджин. — Как только мы раздобудем лошадей, то отправимся в Кванджу[35].

Я моргнула:

— А что там, в Кванджу?

— Отделение полиции, в котором некогда работала медсестра Инён; придется сделать большой крюк, но, думаю, оно того стоит. Мы настолько сосредоточились на принце и враче Кхуне, что почти не обратили внимание на ее прошлое.

— Наверное, мы и представить не могли, что женщина способна на подобные зверства. Наверное, ее матери тоже снились драконы.