Красный дворец

18

По небу, клубясь, плыли темные облака. Мы въехали в окруженный крепостью город Кванджу и нашли местное отделение полиции — здание с выцветшими красными колоннами и двухъярусными воротами, — как раз когда хлынул ливень. У меня было предчувствие, что мы узнаем что-то новое, и оно заглушало боль в раненом плече.

— Знаю ли я тамо Инён? — сказал стражник отделения на вопрос Оджина. — Да, у нас некогда была тамо с таким именем. Год назад или около того ее перевели во дворец.

— Если командир на месте, — Оджин показал свой мапэ — жетон-подвеску, — скажи ему, что инспектор из столичного полицейского отделения просит об аудиенции.

Полицейский тут же ушел и вернулся со слугой, который сопроводил нас в главный павильон — длинный дом с колоннами, поддерживающими крышу из черной черепицы.

Там нас приветствовал командир Чхэ, мужчина средних лет с длинной тощей черной бородой. Усевшись на циновку, мужчины обменялись любезностями. Я села далеко за ними, у раздвижной двери, но Оджин обернулся и жестом показал, чтобы я подсела поближе. Ему это казалось вполне естественным, но командир был ошарашен. Он сдвинул брови и окинул меня любопытным взглядом. Но все это продолжалось буквально мгновение.

— Значит, вы инспектор Со, — сказал он глубоким мягким голосом. — Я слышал о вас. Необыкновенно одаренный юноша, в восемнадцать лет получивший от короля высокую должность. Что заставило вас проделать такой долгий путь, инспектор?

— Мы пришли расспросить вас об Инён. Она девять лет работала у вас тамо, а потом ее назначили дворцовой медсестрой.

Командир вздохнул — долго и задумчиво.

— Значит, мои подозрения верны. — И не успели мы спросить, что он имеет в виду, как он продолжил: — Инён начала работать у нас, когда ей исполнилось четырнадцать, и у нее была такая золотая голова, что я решил сделать ее своими глазами и ушами. Своим продолжением. И стал тренировать ее.

— А вы учили ее владеть мечом?

— Она обратилась ко мне с такой просьбой после того, как в городе произошла серия убийств. Я считал ее достойной и добропорядочной девушкой и потому попросил одного из полицейских инспекторов обучить ее.

— А почему она спустя девять лет решила уйти из вашего отделения?

— Ей написал ее младший брат, дворцовый врач…

— Как его зовут?

— Не знаю. Он покинул дом в совсем юном возрасте, чтобы заниматься медициной в столице, и кроме этого, она ничего о нем не рассказывала. Похоже, они с ним никогда не были близки. С ним и с ее отчимом… — Тут его лицо прояснилось. — А! Отчим! До того как его в наказание за что-то там понизили, он был военным чиновником. Господин Кхун, вот как его звали здешние. Его сын унаследовал эту фамилию.

«Врач Кхун», — подумала я.

— Вы говорите, что он был отчимом Инён, а не отцом. Значит ли это, что мать Инён вышла замуж вторично? — спросил Оджин. — Но такие браки запрещены.

— Низшие классы творят, что хотят, а ее семья, как я уже сказал, всегда держалась особняком. После развода матери они жили вместе, но я не знаю, поженились они или нет. — Командир прочистил горло. — Как я уже говорил, Инён написал ее брат, и из его письма она узнала, что ее мать исчезла, что в последний раз ее видели во дворце. А я и понятия не имел, что ее мать, долго проработавшая в здешней аптеке, стала дворцовой медсестрой.

Я вцепилась в юбку, чтобы унять дрожь в руках.

— Вопреки моему совету Инён восприняла исчезновение матери как свое личное дело, которое она должна расследовать, подобно следователю. Она писала брату почти ежедневно, расспрашивала о нем, настойчиво советовала завоевать доверие какой-то придворной дамы…

— Придворной дамы?

— Да, вероятно, той, которую видели с их матерью незадолго до ее смерти. Спустя какое-то время он просто перестал отвечать Инён. И тогда она начала внимательно изучать медицинские труды, пользуясь каждой выпавшей ей свободной минутой, и часто занималась по ночам. Она сдавала экзамен за экзаменом, и с каждым разом ее отметки оказывались все выше и выше. Ее взяли обратно в аптеку, где она проработала несколько месяцев, — я был порядком удивлен, услышав об этом, — а потом назначили во дворец.

— Если бы мне было позволено, — прошептала я, и командир посмотрел в мою сторону. Он не понимал, как со мной следует обращаться, но тем не менее кивнул. — Вы упомянули о том, что Инён была женщиной достойной и добропорядочной. А после исчезновения матери она как-то изменилась? Может, начала странно себя вести?

Командир окинул меня взглядом, а затем посмотрел на Оджина:

— Кто она, инспектор?

— Дворцовая медсестра, — ответил тот. — Она тоже занимается расследованием.

— Ну, разумеется… Откуда еще кому-то знать, что происходит в стенах дворца? — прошептал он. Ему явно было что-то известно, и когда он сжал губы и нахмурил брови, я невольно напрягла спину.

— Инён занялась пациентами, пострадавшими от чужой несправедливости. И она стала как одержима этой работой. А потом, однажды, ей поручили арестовать свидетельницу, давшую ложные показания. И я нашел эту свидетельницу… в самом что ни на есть плачевном состоянии. Ее лицо походило на кровавое месиво и стало почти неузнаваемым, ее избили так сильно, что она не очнулась. Я закрыл на это глаза. Хотя, признаю, я сомневаюсь теперь, а не допустил ли я тем самым большую ошибку.

— Со всем моим уважением к вам, — медленно проговорил Оджин, и я бросила на него нервный взгляд, — должен заметить, что иногда избыток милосердия вредит не меньше, чем его нехватка.

Я ожидала, что командир разгневается — командир Сон непременно взорвался бы от ярости. Но он издал лишь полный сожаления вздох — значит, слова Оджина показались ему справедливыми. Возможно, чиновники за пределами столицы гораздо менее ожесточены.

— Вы должны были слышать о резне в Хёминсо, ёнгам[36], — продолжил Оджин.

— Слышал. И полагаю, именно из-за нее вы здесь и оказались. — Командир пригладил бороду, его взгляд опять обратился на меня. Понизив голос, он сказал: — Вот уж не думал, что мне придется отвечать на подобные вопросы… Разве мог я представить, что простая девушка-служанка способна на такое?

— Вы считаете, медсестра Инён может быть причастна к убийствам? — спросил Оджин.

— Да. Поначалу это была всего лишь догадка, но теперь, перебирая все детали, я уверен: за ними стоит именно она. — Командир Чхэ поднялся на ноги и достал что-то из ящика шкафа. Я испугалась, что в руках у него окажется меч и он убьет нас за то, что мы поймали его на досаднейшей ошибке. Но он достал не меч, а кусок дерева с вырезанной на нем печатью. Это был ордер, дающий полицейским право арестовывать подозрительных лиц. — Я внимательно следил за делом о резне в Хёминсо и увидел, к какому хаосу она привела. Люди стали подозревать в убийствах самого принца. Когда вернетесь к себе, покажите мою печать командиру Сону и скажите ему, что у вас есть сведения, полученные от начальника полицейского отделения Кванджу. Медсестру Инён необходимо как можно скорее арестовать и допросить.

Тем временем дождь перестал, и казавшееся умытым небо окрасилось в ярко-синий цвет. Мы покинули город-крепость и искали какую-нибудь харчевню поблизости, но встречались нам лишь одно за другим покрытые грязью рисовые поля, затем потянулся бесконечный с виду лес, где росли кривые деревья да тянулся вверх зеленый бамбук. Наконец мы увидели небольшой дом с двумя окнами, в которых горели свечи; эти окна выступали из теней подобно ярко-желтым глазам зверя.

— Слава небесам, — вырвалось у меня.

— Давай надеяться, что здесь живет супружеская пара добрых стариков, — сказал Оджин, — а не любящая лакомиться человечьими легкими лиса-оборотень кумихо.

Судя по голосу, он пребывал в хорошем расположении духа. Ведь наше расследование почти подошло к концу. Но я вовсе не разделяла его настроения, потому что женщина, которую собирался арестовать Оджин, была моей знакомой медсестрой. Я часто разговаривала с ней, я с ней работала.

Но я все же старалась казаться жизнерадостной:

— Надеяться стоит только вам. Девятихвостые лисы предпочитают женские легкие мужским.

Добравшись до домика, перед которым был небольшой двор, а сбоку — кухня, мы слезли с лошадей и подошли поближе. Я, нервничая, стояла за спиной колотившего кулаком во входную дверь Оджина. Мне еще не доводилось просить у незнакомых людей кров и еду, но Оджин, похоже, делал так уже не раз — наверное, когда путешествовал со своим отцом — тайным агентом, замаскировавшись под крестьянина.

Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу с молодой женщиной, глядевшей на нас с подозрением. Одета она была в белое чогори и бледно-желтую юбку, волосы ее были стянуты в низкий узел, в который была воткнута шпилькой пинё — это указывало на то, что она замужем. Женщина продолжала вести себя настороженно даже после того, как Оджин объяснил, что он военный, возвращающийся домой со своей сестрой, и спросил, не может ли она приютить нас на одну ночь.

— У меня есть свободная комната, можете заночевать в ней, — нехотя сказала хозяйка дома и, сделав шаг в сторону, впустила нас внутрь.

Небольшая основная жилая комната была завалена грудами соломенных корзин. На низком столе нож соседствовал с горкой чеснока. Женщина провела нас по комнате с деревянным полом и распахнула дверь в комнату поменьше.

— Одеяла вон там, а лишних свечей у меня нет. Я принесу вам воды. Но кормить вас мне нечем; мне самой едва хватает.

Я проголодалась, но у нас еще оставалась еда из дорожного мешка.

— Думаю, она вдова, — тихо сказал Оджин, когда мы остались одни. Женщина принесла нам воды, и мы смогли умыться. — Или ее мужа просто нет дома.

Теперь, когда руки и ногти у меня были чистыми, я осторожно запустила одну руку под чогори, коснулась плеча и нащупала повязку. Нужно было наложить еще один слой, но мне не хотелось снимать жакет. Я застенчиво посмотрела на Оджина.

Он тут же отвел взгляд.

— Я позову хозяйку, чтобы она помогла тебе. А сам выйду.

Он вышел из комнаты, и вошедшая женщина судорожно вдохнула при виде крови. Но вопросов задавать не стала.

— Вы не брат с сестрой, — сказала она вместо этого, бинтуя мне плечо. — Это ясно по тому, как он смотрит на тебя, когда ты этого не видишь.

Я не очень поняла, что она имеет в виду, и, снова оставшись наедине с Оджином, продолжала думать над ее словами.

Я постелила циновку как можно дальше от Оджина, но все равно оказалась совсем рядом с ним: очень уж маленькой была комната. Я села на циновку и обхватила руками колени, а Оджин тем временем растянулся на своей циновке, подложив руки под голову и закрыв глаза. На поясе у него были меч и моток веревки; похоже было, что он так и собирается с ними спать.

— Тебе необходимо отдохнуть, — пробормотал он. — Дорога предстоит долгая, а мы отправимся с первыми лучами солнца.

— Так мы поедем в Тамян? — спросила я. — Чтобы найти главную свидетельницу?

— Я отправлю на поиски Минджи других полицейских, раз нам известно теперь, где она сейчас. Не хочу давать медсестре Инён ни малейшей возможности скрыться.

Мы лежали молча, не шевелясь, и слушали, как шумит лес. Как ухает сова. Как хлопают крылья.

Потом я обратилась мыслями к тому, что нам предстоит. Через несколько дней дело будет закрыто, и меня почти пугало неминуемое возвращение к нормальной жизни. К жизни, в которой меня ждала другая тайна. Кем на самом деле была моя мать? Действительно ли она любила меня? И что мне теперь делать со своей жизнью — осколками моей жизни, разбитой гневом отца?

И как впишется в них Оджин?

Мне было тяжело думать обо всем этом. Я прижала пальцы к векам, и в темноте перед глазами выступили пятна света, подобные фонарям в ночи.

— Праздник фонарей, — сорвалось с моих губ. — Вы пригласили меня пойти вместе с вами.

Он не открывал глаз.

— Ты сказала, я отвлекаю тебя от важных дел.

У меня загорелись щеки.

— В действительности я не это имела в виду. Я просто была огорчена тем, как повел себя мой отец.

— Значит, я все же что-то для тебя значу.

— Конечно, — тихо ответила я.

Его глаза открылись, и он долго смотрел на испещренный тенями потолок, а я все гадала, что у него на уме. Думает ли он о том, впишусь ли я в его жизнь после окончания расследования? Или же соображает, как лучше распрощаться со мной?..

— Мне всегда было одиноко — до тех пор, пока я не встретил тебя, — смущенно пробормотал он и повернулся ко мне. В тусклом свете его глаза светились такой искренностью, что у меня перехватило дыхание. — И мне важно знать, чувствуешь ли ты то же, что и я.

Мне было страшно, но я хотела понимать, о чем он говорит.

— Как… как это?

Он снова устремил взгляд в потолок, изучая узоры из света и тени и, возможно, собираясь с мыслями.

— Когда мы вместе… то подобны воде в реке: мои мысли текут через твои, твои — через мои. А когда мы молчим, — на его губах появилась слабая улыбка, — я иногда забываю даже, что ты рядом.

— Я польщена, наыри, — холодно сказала я.

— Это лучший из комплиментов. Я не люблю долго быть на людях. А когда я с тобой… мне вовсе не хочется быть кем-то, кем я не являюсь.

Я моргнула и поняла: я и правда чувствую то же самое. Когда я с ним, мне кажется — как казалось и в павильоне Сегомджон, — будто мы перенеслись в другой мир, где никого, кроме нас, нет. И мы не связаны никакими правилами, никакими условностями.

— Наверное, я чувствую то же самое…

Тут мое внимание привлек какой-то шум за дверью. Раздался и внезапно оборвался чей-то крик. Оджин уже вскочил на ноги, рука его лежала на мече.

— Какой-то зверь?

— Похоже на то. Сейчас вернусь. Жди.

— Позволь мне пойти…

— Нет.

Я вскочила на ноги и схватила его за руку. Она была холодной. Он, как и я, понимал: что-то тут не так.

— Я скоро вернусь. — Он легонько сжал мою руку. — Обещаю.

И я кивнула в ответ, хотя в моих венах пульсировал страх.

— Конечно.

Когда он ушел, я стала прислушиваться к треску веток за окном. В какой-то момент Оджин прошел прямо под ним, а затем устремился куда-то в сторону от хижины. Мое сердце было готово выскочить из груди. Я подошла к окну, открыла его и увидела, как Оджин исчезает в высоком бамбуке, кажущимся серо-зеленым при убывающем свете. Он остановился, чтобы приставить маленькую палочку к стеблю бамбука. А потом я потеряла его из виду. Его поглотили тени.

Я ждала. Мерила шагами комнату. Кусала ногти. Выглянула в окно и опять принялась ходить взад-вперед. Я пыталась представить, как он обходит дом, осматривает окрестности. Но вокруг царила тишина. Слышен был лишь шум леса.

Затем, когда прошел час или того больше, — а может, всего несколько минут, — я услышала, как открывается и закрывается входная дверь. Я быстро вышла из комнаты, чувствуя огромное облегчение оттого, что Оджин вернулся.

Но я рано обрадовалась. В общей комнате я увидела лишь молодую женщину, сидевшую на полу, спиной ко мне. Она успела переодеться в другой наряд. Ее плечи обхватывало белое чогори. Темно-синяя юбка волнами лежала вокруг ног, черные волосы блестели в свете свечи.

Так же, как и лезвие.

Кухонный нож на полу. Она дрожала, и я почувствовала какой-то кислый и едкий запах. Запах разложения — или, может, рвоты? И тут я заметила красное пятно на ее одежде.

— Аджумма? — прошептала я, делая шаг к ней. — Аджумма?

— Убийца — принц, — сказала женщина, ее голос был мертвенным и хорошо мне знакомым. Это была не вдова. Кровь застыла у меня в жилах — я узнала эту женщину. — Но вы все равно пришли за мной. Терпеть не могу людей, вмешивающихся не в свои дела.

— Как ты нас отыскала? — Я медленно потянулась к кинжалу, вынула его из ножен и спрятала за юбкой.

— Свидетели. Всегда находятся свидетели. Тебя и инспектора, одетого в синий халат, кто-то да видел. — Медсестра Инён поднялась и повернулась ко мне. И я увидела, что ее чогори разорвано и пропитано кровью. Я не сразу сообразила, что это не ее кровь — она не сочилась и не капала ей под ноги. — Я шла за вами в надежде найти медсестру Минджи. Чтобы избавиться от нее прежде, чем она меня выдаст. Но вы добрались до командира Чхэ и настроили его против меня.

— И ты всю дорогу следила за нами и… убила хозяйку дома? — Меня снова охватил ужас: Оджин так и не вернулся. Колени у меня подгибались, голос дрожал. — Где инспектор Со? Что ты с ним сделала?

— Твой друг мертв.

В ушах у меня пронзительно зазвенело, и звон становился все громче и громче, пока на целом свете не осталось ничего, кроме него.

На заплетающихся ногах я шагнула вперед, стремясь как можно скорее выйти из дома, но тут почувствовала железную хватку на своей руке. Раненое плечо отозвалось острой болью. Крепко стиснув зубы, я оглянулась и увидела лезвие, готовое вонзиться мне в спину.

У меня в голове была всего одна мысль:

«Я нужна Оджину».

Руки у меня задвигались сами по себе. Мой кинжал вонзился в державшую меня руку, задев и меня тоже. Но я оказалась свободна.

Холодный воздух ударил мне в лицо, когда я, спотыкаясь, вышла из дома и чуть было не наступила на лежавший у меня на пути окровавленный труп вдовы. Я заставила себя пойти дальше. Передо мной мелькали лишь какие-то тени, но потом взгляд сфокусировался, и я обнаружила, что стою там, где был Оджин, когда я видела его в последний раз, а к стеблю бамбука прислонена небольшая палочка. Указатель пути.

Я обернулась, и мой взгляд наткнулся на Инён — она шла за мной, сжимая в руке меч.

Я прошла мимо указателя, а затем скользнула в лес, казавшийся бледно-голубым под вечерним небом — это был последний проблеск света перед ночной тьмой. Я готова была окаменеть от подступающей к горлу паники, но сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и попыталась вспомнить, чему учили меня в Хёминсо.

«Чем отчаяннее ситуация, — внушала нам медсестра Чонсу, — тем спокойнее должны быть мы».

Еще один глубокий вдох, и я огляделась по сторонам. Не было смысла идти куда попало. Надо было найти следующий указатель. Осмотревшись, я увидела еще одну палочку, длиннее предыдущей, прислоненную к камню. Я двинулась дальше по указанному пути, то бежала, то останавливалась, пока не обнаружила еще одну похожую палочку у подножия холма. После этого указатели кончились.

— Оджин! — крикнула я, добежав до конца тропы. Вокруг меня сгущался лес, и я закричала во весь голос: — Оджин!

Меня охватила тревога. Я стала быстро взбираться по склону, но он становился все круче. Ветки били меня по лицу, царапали, вонзались в руки, цеплялись за юбку. А затем я резко остановилась; земля крошилась у меня под ногами, а я стояла и смотрела на возникший из ниоткуда крутой спуск, едва различимый в сгущающейся темноте, и на качающиеся внизу деревья. Подул ветер, и далеко внизу зашелестел океан бамбука. На дрожащих ногах я отпрянула назад, споткнулась о камень и упала навзничь; ладони мои ушли в мокрую землю. Я подняла руки, чтобы их вытереть, но с ужасом увидела на них пятна крови.

— О нет, — прошептала я, осматривая землю перед собой. Кровавая дорожка, усеивавшая листья и веточки, переваливала через край обрыва. С трудом встав на ноги, я хотела было слезть вниз, но передумала — в лесу с каждой минутой становилось все темнее. Густые тени простирались по земле, поднимались по древним стволам, поглощали все, к чему прикасались. Стоило поскользнуться, и я окажусь на дне обрыва.

Подобрав юбку, я побежала вниз по тропинке и бежала, пока у меня не заболели легкие. Добравшись до лощины, я повернула и пошла в направлении обрыва, пока не оказалась наконец ровно под тем местом, где была прежде.

И увидела у своих ног полицейскую шляпу и бусы в пятнах крови.

Я со сжимающимся сердцем начала протискиваться через стебли бамбука. Через длинные ветки, через гладкие листья, растущие так густо, что я едва видела, куда иду. При мысли, что я могла пройти мимо Оджина, меня в самое сердце поразил страх. Потом бамбук наконец расступился, и я увидела стоявшего в ручье на коленях мужчину; его била сильная дрожь.

— Оджин! — Я бросилась к нему и села на корточки. Мой взгляд упал на его лицо: оно было испещрено порезами и ссадинами, в глазах стоял неприкрытый страх. Правая рука у него была сломана в локте и неестественно болталась вдоль тела, а другую он крепко прижимал к боку. По кисти струилась кровь, пропитавшая его халат уже наполовину.

— Хён-а, — тяжело дыша, сказал Оджин. — Я не могу ее остановить.

Я вытерла холодный пот со лба и сказала:

— Дай я посмотрю.

Стараясь казаться спокойной, я уложила его на спину, подальше от холодного ручья. Дрожащими от паники пальцами ощупала перед его халата и обнаружила оставленную мечом глубокую рану, идущую от живота через ребра. Медсестра Инён, должно быть, застала его врасплох, напала, а затем столкнула со склона.

— И как только она нас нашла? — Я оторвала от юбки полосу ткани и перевязала рану Оджина так туго, как только смогла. Я не позволю ему истечь кровью и умереть. И мне необходимо было говорить без умолку — и чтобы Оджин не потерял сознание, и чтобы самой не прокручивать в голове наихудшие варианты: сломанные кости, поврежденные внутренние органы, смертельные инфекции… — Она, должно быть, следила либо за одним из нас, либо сразу за обоими.

Он не слушал мою болтовню, а просто смотрел на меня тусклыми глазами. Зубы его были стиснуты, рука лежала на перевязанной ране, дрожь, сотрясавшая его, становилась все сильнее. Кожа была влажной и слишком холодной.

«Что мне делать?»

Мне бы хотелось обернуться медицинским светилом или моей наставницей — кем-нибудь более сведущим, чем я, — но я лишь снова и снова шептала имя Оджина. Все, на что я была способна, так это положить его голову себе на колени и смотреть, как он мучается от боли.

«Я не знаю, что теперь делать. Пожалуйста, вразуми меня, я не знаю, что делать».

И тут лес с треском ожил.

Под чьими-то ногами зашуршали листья.

— Спасибо, что привела меня к инспектору, — услышала я женский голос.

Из темноты вышла медсестра Инён и остановилась в бледно-голубом столбе света с мечом в руке. Она была совсем не такой, как во дворце, и выглядела хрупкой, как кость, готовая вот-вот переломиться.

— Я надеялась, он умрет от потери крови, — прорычала она, словно кумихо, а ее глаза сверкали в темноте, как ее меч. — Но теперь мне придется завершить начатое. Вы хотели вести расследование вместе, вот оно и кончится для вас обоих одновременно.