Красный дворец

7

Когда я покидала резиденцию госпожи Хегён, меня, словно птичку, вылетевшую из клетки, сотрясала дрожь. Я понимала, что дворцовые правила обязывают меня молчать и отказаться от помощи молодому инспектору, но госпожа Хегён была членом королевской семьи, и она разрешила мне докапываться до истины. Что же касается четырехсот лет истории, то мне не было до них никакого дела. Что такого я могу натворить, чтобы посеять хаос? Разве простая прислуга способна всколыхнуть Вселенную?

Я поспешила обратно в Королевскую аптеку, и тут вдруг из моей груди вырвался смех. Я вполне могла выяснить правду, не разрушив при этом собственную жизнь. И если действовать осторожно, тайком, даже папа никогда ни о чем не узнает.

Весь остаток дня у меня было легко на сердце, к тому же день выдался спокойный. Я должна была посетить нескольких хворающих членов королевской семьи и наложниц, и поскольку это не заняло много времени, меня подрядили помогать со сбором и сушкой лекарственных трав. Сбор шел полным ходом, и корзины, доставленные из Медицинского сада, были переполнены растениями с зелеными листьями и съедобными корнями. Я резала их и вешала сушиться, и к концу рабочего дня кисти рук у меня болели. Но я до последнего этого не замечала: работая, я не переставала думать о расследовании, и неожиданно для себя поняла, что целый день не видела врача Кхуна. А ведь он был очень и очень подозрителен. Я спрашивала у входивших в аптеку и выходивших из нее врачей и медсестер, не знают ли они, где он, но никто его не видел и ничего о нем не слышал. В тот день на работу он так и не пришел.

Когда наш рабочий день закончился, мы с Чиын вышли из дворца, и всю дорогу до книжной лавки я продолжала думать о враче Кхуне. Мне хотелось поговорить с Оджином, спросить, есть ли у него какие новости, и сообщить о том, что я узнала, — но это надо было сделать по-тихому. Наверное, с ним можно встретиться где-то за пределами крепости. Но сначала надо передать ему весточку…

По какой-то непонятной причине, когда я решилась о нем заговорить, мои щеки пылали:

— Чиын-а…

— Да?

— Я… Мне нужно поговорить с твоим двоюродным братом.

— С моим братом? — Она непонимающе улыбнулась краешком рта. — А вы разве знакомы?

Я помассировала кисть, пытаясь успокоить нервы.

— Да.

Она ничего не ответила. Мы вошли в лавку и стали рассматривать книги на полках. Но я чувствовала, что ее мозг усиленно работает, стараясь заполнить лакуны в том, что было ей известно. Я в смущении откашлялась и, пролистав несколько книг, вернула их на полки. Ничто меня не заинтересовало — мой ум был занят совсем другим.

— Вы любите друг друга? — внезапно спросила Чиын.

— Нет-нет-нет, — ужаснулась я. — Мы пересеклись в Хёминсо, и я хотела бы поговорить с ним… о некоторых вещах, имеющих отношение к резне. По секрету поговорить. Мой отец не должен об этом знать. — Я посмотрела на открытую дверь в лавку, на все еще яркое небо за ней. — Не можешь ли ты спросить у него, готов ли он встретиться до наступления темноты?

— Могу. И я могу сказать ему, куда идти. — Она прижала к себе книгу и озорно улыбнулась. — Мне только что пришло в голову, что мой брат еще никогда не влюблялся. Ему не довелось пока встретиться с суженой. Но ты… Если ты выйдешь за него замуж, то станешь моей двоюродной невесткой?

Я чуть не задохнулась от удивления, хотя ничего странного в ее словах не было. Чиын слыла особой романтичной. Стоило ей отвлечься от учебы, как она тут же принималась устраивать чью-то судьбу.

— Ничего подобного не произойдет, уверяю тебя, — сказала я и быстро добавила: — Можешь к нам присоединиться. Будем искать правду вместе. — Эта мысль внезапно показалась мне очень заманчивой. — Точно, тебе следует присоединиться к нам! Можем встретиться в харчевне, все трое. Обсудить дела, а потом поужинать. За мой счет. А потом ты останешься у меня, и мы будем готовиться к экзамену… — Мой голос невольно затих, потому что Чиын упорно молчала.

— Нет, — прошептала она наконец, — не проси меня присоединиться. Я не стану этого делать.

Я моргнула.

— Но почему? Он твой двоюродный брат, а медсестра Чонсу не только моя, но и твоя наставница. Ты же ее обожаешь.

Чиын стояла, не произнося ни слова. Она по-прежнему прижимала к себе книгу, но теперь, казалось, она старалась обнять себя покрепче, словно ей вдруг стало очень холодно.

— Я не хочу иметь никакого отношения к расследованию.

В глазах подруги я увидела неприкрытый страх.

— Что случилось? — осторожно спросила я.

— Я солгала тебе. — Ее голос надломился, она отвела взгляд. — Я не стала ждать тебя снаружи Хёминсо. По всей видимости, тем же вечером, немного раньше, произошло ограбление, и пробежавший мимо патрульный сказал стражнику, что они наконец-то нашли преступника. Стражник отвлекся, и я проскользнула в ворота, чтобы найти тебя. И увидела накрытые циновками трупы. Не надо было этого делать, но я приподняла циновку и… — Ее лицо стало прямо-таки белым, таким же бледным, как и утром. Теперь я поняла, почему она выглядела такой испуганной. — Убийца тех женщин… он где-то рядом, и если он узнает, что мы его ищем… то под соломенными циновками окажемся мы.

— Чиын-а. — Я пыталась поймать ее взгляд, но она избегала смотреть мне в глаза. — Именно поэтому я намереваюсь действовать втайне. Никто не должен ничего знать. Мы можем…

Она помотала головой:

— Говорю же, не хочу иметь хоть какое отношение к этому делу. И мне очень жаль, если я тебя расстроила.

Я смотрела на подругу — мою единственную подругу. На ее круглое лицо и изящный подбородок, на яркие глаза и постоянно улыбающиеся губы. Мы все всегда делали вместе. Но я напомнила себе еще раз, что предстоящее расследование не игра. Даже если мы будем очень и очень осторожны, никто не сможет гарантировать нам безопасность.

— Я не расстроена. Вовсе нет. — Я взяла ее ладонь в свою, пальцы у нее были ледяными, и я тут же пожалела о том, что вообще заговорила с ней о расследовании. — Я не буду настаивать. Обещаю.

— Спасибо, — прошептала она, а затем, поймав наконец мой взгляд, сказала: — Но я все же поговорю с братом. И передам ему от тебя весточку. Он говорил, что сегодня, попозже, собирается к горе Пугак, чтобы пообщаться с еще какими-то родственниками Минджи — они живут в тех местах.

«Четвертая пропавшая медсестра», — подумала я.

— Давай передам, чтобы он встретился с тобой там?

Я кивнула, не выпуская ее руки.

— Притворись, что известие от меня не имеет никакого отношения к расследованию.

— Я просто сделаю вид, что я… — Она помолчала и перевела взгляд на книгу у нее в руке. Это была «История Чхунхян» — повесть о любви низкорожденной дочери кисэн и молодого человека знатного происхождения. Ее губы тронула слабая улыбка. — Что я вообразила, будто у вас романтическое свидание. Скажу ему, пусть наденет самый подходящий для такого случая халат, чтобы как можно лучше смотрелся при свете луны.

Мое лицо снова запылало, шею и грудь охватил жар. Но я была рада видеть улыбку Чиын.

— Тогда встретимся с ним под луной. Скажем, у павильона Сегомджон.

— Павильон Сегомджон, — прошептала она, и в ее глазах снова вспыхнул свет. — Я так ему и скажу.

— Нет, я же прошу…

Чиын отложила книгу в сторону и отошла от меня; и я поняла, что умудрилась внушить довольно странную мысль девушке, тратившей все заработанные деньги на романтическую литературу.

— Я пошутила, — договорила я, кинувшись вслед за ней.

Я перешла по маленькому мосту через ручей Хонджевончхон, в котором массивных плоских камней было больше, чем воды, и тут же увидела Сегомджон — крытый черной черепицей павильон у горы Пугак. Здесь имели обыкновение отдыхать и мыть в ручье мечи воины, а свидетелями свиданий приходивших сюда влюбленных становились лишь гора и лягушки. Несуразное место для встречи с молодым инспектором, а я терпеть не могла несуразности. Но Чиын передала ему мою просьбу, и он согласился встретиться здесь со мной незадолго до наступления сумерек.

Я тяжело вздохнула. Что сделано, то сделано. Не имело смысла беспокоиться о том, что я была не в силах изменить.

Очутившись на террасе, я откинула голову назад. Меня окружали коричневые колонны, поддерживающие выкрашенные в нефритово-зеленый цвет и искусно разукрашенные изысканные карнизы. Дул легкий ветерок, и я глубоко вдохнула запах десяти тысяч деревьев.

Не было ничего удивительного в том, что павильон Сегомджон часто упоминался в разного рода литературных произведениях, особенно в поэзии. Он располагался у поросшей лесом горы, рядом с ручьем, поблескивающим в свете заходящего солнца, и внушал уверенность в том, что в нашем королевстве все в порядке. У нас нет голода. Нет ужаса и боли. Есть лишь вода, земля и деревья.

Это легкое, не тяжелее птичьего пера, чувство я испытывала всего одно мгновение.

Прислонившись к низкому дощатому забору, я прокручивала в голове одну и ту же мысль: все было не хорошо и правда казалась недосягаемой. По пути сюда я забежала в Хёминсо поговорить с медсестрой Огсун, выяснить, не слышала ли она чего-то нового. Она покачала головой и сказала, что расспрашивала всех, кого только было можно, но никто не знает, куда медсестра Чонсу ходила ночью незадолго до резни в Хёминсо.

Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не замечала, как шло время, пока не услышала стук копыт вдали. Я обернулась. Солнце уже наполовину село, украсив золотым сиянием безоблачное небо и припорошенную снегом землю. В приближающемся всаднике я узнала Оджина.

Я похолодела от страха, но поспешила прогнать это чувство, выпрямила спину и сложила руки на груди. Я приняла решение и не собиралась менять его.

Я сделаю все, чтобы помочь медсестре Чонсу.

Оджин спрыгнул с лошади, привязал ее к перилам моста и перешел на мою сторону ручья. Он принес с собой запахи тумана, сосны и чуть ощутимый запах пота — создавалось впечатление, будто он очень спешил сюда. Одет он был в полицейскую форму, и мне казалось, я вижу перед собой молодого командира Сона в черной шляпе с бусинами. Рукава синего шелкового халата Оджина были расшиты серебром. На поясе висел внушительного вида меч.

Смутившись, я опустила глаза.

— Прошу прощения за то, что заставила вас проделать неблизкий путь к этому павильону, наыри.

Я ждала, что тут последует короткий неловкий разговор ни о чем или даже язвительный комментарий по поводу места нашей встречи. Но он просто сказал:

— Ты приняла решение?

— Не знаю, хватит ли у меня смелости попросить…

— Ты смелая, так что будь смелой и со мной, — ответил он, и голос его прозвучал столь твердо, что я удивилась. — В обходительности нет нужды.

Я обдумала его слова и пробормотала:

— Полагаю, ни в самом убийстве, ни в том, что имеет к нему отношение, нет ни капли обходительности.

— Это точно, — улыбнулся он.

Ободренная им, я чуть подняла глаза.

— Тогда расскажите мне, наыри, все, что вам известно об этом деле, а я расскажу вам все, что знаю я.

Он прислонился к забору, достал небольшую записную книжку и открыл ее.

— Мы опросили всех свидетелей, что оказались рядом с Хёминсо той ночью.

Я провела пальцем по воротнику своей формы, а затем, слегка смущаясь, встала рядом с Оджином и посмотрела на страницу, которую он мне показывал. И увидела написанные аккуратными иероглифами ханча имена. Первым шло имя медсестры Инён.

— Наша главная свидетельница — дворцовая медсестра Инён, бывшая служанка тамо в полицейском отделении, — сказал Оджин. — По ее словам, она пошла за Анби, чтобы предупредить ее о том, что нельзя покидать территорию дворца, но не смогла ее догнать. Потом она услышала крики и помчалась на место преступления.

У меня по спине пробежала дрожь.

— А где обнаружили тела?

— Тело придворной дамы Анби нашли неподалеку от ворот.

Я вспомнила ее, холодную и красную от крови.

Точные удары в легкие и горло.

— Старшая медсестра Хиджин лежала у подножия лестницы, рядом с учебным кабинетом.

Раны в спине и горле.

— Две ученицы были найдены в самом кабинете. Ынчхэ лежала рядом с дверным проемом, а Питна, свернувшись клубочком, у стены.

Питна, чьи ногти были в крови. Ей нанесли колющие удары в горло и грудь. У Ынчхэ был сломан нос, а в кулаке она зажимала клок волос. Ее ранили в живот, а прикончили ударом в горло.

— У всех жертв есть нечто общее, — прошептала я. — Рана в горле.

Оджин кивнул:

— Тамо, осматривая тело во второй раз, измерила раны в груди и на шее придворной дамы Анби. Они были нанесены оружием четыре чхона на два пуна[25].

Я нахмурилась:

— Командир считает, что орудие убийства — нож для резки трав. Однако для якчакту, мне кажется, лезвие слишком маленькое. Нож для резки трав по длине ближе к мечу. А ее закололи чем-то… я бы сказала, длинным и очень тонким.

— Я тоже так считаю. Но раны у других женщин вполне могли быть нанесены ножом для резки трав.

Я скрестила руки и начала ходить по террасе, пытаясь представить тела убитых. Хорошо бы рассмотреть их раны тщательнее, чем тогда, на месте преступления.

— Будет ли у меня возможность осмотреть тела?

— Нет, женщин похоронили.

— Как? — прошептала я. — Прошло всего четыре дня.

— Командир Сон сказал, что трупы слишком быстро разлагаются. Я пытался убедить его не торопиться, но на третий день после убийств жертв все равно похоронили.

Мое удивление все росло. Тело убитого часто говорит очень о многом, раны способны детально повествовать о произошедшем. И подобные свидетельства буквально зарывают в землю на третий день после трагедии?

Значит, придется полагаться на рассказы Оджина и тамо.

— Вы упомянули, что придворную даму Анби закололи ударом в легкие. Легкие защищены ребрами… — Я позволила мыслям задержаться на этом моменте и попыталась сообразить, о чем еще способны поведать мертвые. Продолжая хмуриться, я подняла глаза на Оджина. — Просто ли это — заколоть кого-то ударом в легкие?

— Это совсем не просто, если не иметь представления о строении человеческого тела. Нужно, чтобы клинок прошел между ребрами — только так можно беспрепятственно добраться до легких. — Между его бровями залегла морщинка. — А что происходит при этом с человеком с медицинской точки зрения?

Ветер тем временем усилился, и сколько бы я ни заправляла волосы за уши, они все равно лезли мне в лицо.

— Большая кровопотеря, затрудненное дыхание, но смерть в подобных случаях далеко не мгновенна… — Я убрала еще одну прядь за ухо, но потом, сдавшись, позволила ей упасть на лицо. — Обычно она наступает спустя несколько часов, в течение которых легкие наполняются кровью.

— Возможно, именно поэтому убийца преследовал Анби — зная, что быстро она не умрет, он хотел нанести ей второй удар. Она же потеряла слишком много крови и не могла защищаться. На эту вторую рану ты и обратила внимание.

— А что обнаружили тамо при осмотре?

— Тамо подтвердили, что рана достаточно глубока и оказалась смертельной — был задет большой кровеносный сосуд в горле.

Это объяснило то тяжелое чувство, которое я испытала, впервые увидев рану. Знал ли напавший на Анби убийца, где именно находится такой сосуд?

— Убийца либо случайно нашел нужную точку на теле жертвы и за один удар понял, что ранил куда нужно, потому что на этом он остановился, — сказала я, — либо у него имеется хорошая военная или медицинская подготовка.

Мне на ум пришли врач Кхун, медсестра Инён и наследный принц. Первые двое всю жизнь изучали человеческое тело, а последний был хорошо подкован в военном деле.

— Кто наши подозреваемые?

Оджин тяжело вздохнул.

— В настоящий момент таковых очень много, нам нужно будет сузить круг.

— Но например?

— Самый вероятный убийца — врач Кхун.

— Он не выходил вчера на работу, — сказала я, неожиданно вспомнив о его отсутствии. — Его никто не видел. А вы с ним встречались?

— Я недавно ходил поговорить с ним. Он отсиживается у себя дома и так сильно горюет, что даже с кровати подняться не в силах, — ответил Оджин, а поскольку я молча ждала, что он еще скажет, продолжил: — Я расспросил врача о его отношениях с придворной дамой Анби, но он все отрицал. Даже то, что кольцо принадлежит ему. И все же совершенно очевидно: ему известно о ней довольно многое. Он сказал, что я должен допрашивать не его, а госпожу Мун.

Мои брови сошлись на переносице:

— Госпожу Мун?

— Он поведал мне, что госпожа испортила жизнь придворной даме Анби, но в детали не вдавался. Сказал еще, что она могла заплатить наемным убийцам, чтобы те покончили с Анби. — Оджин заглянул в записную книжку. — Так что госпожа Мун тоже находится под подозрением, хотя ума не приложу, с какой стати она могла столь сильно ополчиться на придворную даму.

Я замерла: у меня было чувство, что я знаю ответ на этот вопрос. А потом моя неясная мысль сформировалась и стала отчетливой:

— Придворная дама Анби была шпионкой госпожи Мун.

Оджин поднял на меня ошарашенный взгляд:

— Откуда тебе это известно?

— Мне сказала госпожа Хегён…

— Госпожа Хегён, жена наследного принца? Но почему женщина из королевской семьи доверилась тебе, по сути, служанке? — спросил он, и я поняла, что проболталась.

Под его испытующим взглядом во мне всколыхнулись воспоминания о той ночи, и я испугалась, что если Оджин вглядится в меня чуть пристальнее, то разгадает один из дворцовых секретов, а после этого многие лишатся голов. В том числе и я.

— Тебе известно что-то такое, что следует знать и мне? — тихо спросил он.

— Я медсестра, и мои пациенты часто откровенничают со мной, — ответила я и быстро сменила тему разговора: — Я знаю, что госпожа Мун поручала слугам шпионить за принцем. Я слышала также, что она пытается настроить короля против сына, хочет, чтобы его величество остался в одиночестве. Чтобы он всецело принадлежал ей.

Оджин продолжал смотреть на меня, и между его бровями появилась морщинка, словно он что-то начинал понимать, и я запаниковала еще больше. Отчаянно желая отвлечь его, я посмотрела в его записную книжку.

— А как насчет Минджи? — Я ткнула пальцем в ее имя. — Она же не стала жертвой резни, правильно я говорю? Вы нашли ее?

— Я еще не закончил с подозреваемыми. — В голосе Оджина звучало напряжение. — Наследный принц тоже в их числе.

— Темнеет. — Я смотрела куда угодно, только не на Оджина. — Нужно идти, пока не наступила ночь. Мне по меньшей мере два часа добираться до дома.

Свет постепенно покидал небеса, горизонт окрасило пурпурно-красное сияние, и на все окружающее упали тени, наполовину закрывшие лицо Оджина.

— У меня еще остались вопросы, — глухо сказал он. — Я провожу тебя до дома.

И, не дожидаясь моих возражений, Оджин пошел к своей вороной лошади. Я последовала за ним, думая, как бы мне избежать его расспросов. Когда он остановился перед лошадью, у меня не было ни малейших сомнений, что сейчас он заставит меня идти домой пешком. Я была служанкой, в конце-то концов, рожденной ходить по грязи. Хорошо, что хоть погода была хорошей.

Оджин поправил седло и бросил на меня быстрый взгляд.

— Можешь поехать на лошади, — сказал он. Я уставилась на него, слишком сбитая с толку, чтобы произнести хоть слово. Заметив мое замешательство, он неловко потер шею, вид у него при этом был непривычно взволнованный. — Ты… боишься лошадей?

— Ну конечно, нет, — пряча удивление, ответила я.

Я направилась к лошади и попыталась засунуть ногу в стремя. У меня все никак не получалось, а потом мое сердце зашлось от изумления, потому что Оджин обхватил меня за талию и легко посадил в седло. Он тут же убрал руки, и все же я по-прежнему чувствовала их тепло. Он, человек благородного происхождения, не должен был прикасаться ко мне. Это было незыблемым правилом, составной частью конфуцианской нравственности, а люди ранга Оджина рьяно охраняли свою репутацию и стремились вести себя правильно и добродетельно.

Я сидела на лошади, слишком ошарашенная, чтобы пошевелиться, и Оджин повел ее к дороге. Далеко не сразу мое разгоряченное лицо остудил вечерний ветер. Я совершенно забыла о только что случившимся разговоре, и Оджину пришлось вернуть меня к действительности.

— Я слышал, госпожа Хегён защищает своего мужа как только может, — осторожно сказал он. — Она не стала бы снабжать тебя столь щекотливой информацией без важной на то причины. Не будучи уверенной в твоем молчании.

Я снова вспомнила покои принца Джанхона.

— Я действительно не знаю, почему она доверилась мне, — солгала я. — Но, уверяю вас, наследный принц невиновен. Госпожа сказала, что, когда он вернулся той ночью, на его одежде не было пятен крови.

Оджин замедлил шаг:

— Вернулся?

У меня перехватило дыхание. Я очень сильно оплошала.

— Я хочу сказать… он целый день был во дворце. Так что как он может быть убийцей?

Оджин остановился, и его лошадь тоже. Он смотрел на меня из-под шляпы так пристально, что я не могла отвести от него взгляда.

— Мне нужно знать абсолютно все, — произнес он. — И я не допущу, чтобы ты пострадала из-за того, что сказала мне правду.

Мои губы по-прежнему были крепко сжаты; сердце грохотало в груди.

— Я прошу тебя довериться мне, — продолжил он медленно и твердо. — Расследование ведем только мы с тобой. Я должен знать, что могу на тебя положиться. Одно-единственное лживое слово — и все пропало.

Я крепче вцепилась в седло, нерешительность тяжелым грузом лежала у меня на сердце. А затем до меня дошло: Оджин доверил мне чрезвычайно важную секретную информацию. Дал прочитать сведения из своей записной книжки. И, по справедливости, я тоже должна быть искренней с ним…

После долгой паузы я прошептала:

— Наследного принца не было в его покоях в ночь резни. — По лицу Оджина пробежала тень удивления, равно как и ужаса. — Поклянитесь, что никому об этом не скажете.

Казалось, он не может подобрать нужных слов, и я продолжала стоять на своем:

— Если вы проболтаетесь, то навлечете на мою голову нечто ужасное.

Он выдержал мой взгляд, его глаза из-под нахмуренных бровей смотрели серьезно и решительно:

— Клянусь. Клянусь могилой отца, что ничто из того, что ты мне скажешь, не будет обращено против тебя.

И в этот момент у меня появилось странное чувство.

Я поверила ему.