Красный лимузин

О. остановился, внезапно охваченный смутными предчувствиями, огляделся. Это место казалось знакомым, но в то же врем было такое ощущение, что он здесь впервые. Одно- и двухэтажные дома, смешанные, сложные запахи из грязных двориков, глухой тупичок, упершийся в глухую стену, все это напоминало О. нереальный мир его сумбурных снов, процеженные сквозь время и душу, далекие, истлевшие воспоминания. Но что, что это были за воспоминания? Из детства? Нет, детство О. проходило не в таких кварталах. Может, когда-то, много лет назад, он приходил сюда в гости к своим родственникам, друзьям или знакомым? Трудно сказать… Ежедневный его маршрут: дом работа, работа дом тоже не проходил здесь, в этих узких улицах. И ни разу не возникало в нем соблазна бесцельно гуляя по городу, очутиться вдруг в неизвестной доселе стороне, как в чужом городе. Так почему же здесь все столь знакомо, будто он изучил каждую пядь этой местности? И откуда взялась внезапная беспричинная тревога, странное беспокойство в душе?

Он взглянул на часы. До полуночи, до комендантского часа оставалось совсем немного. Надо было выбираться отсюда, поскорее выбираться из лабиринта этих непонятных, нелепых улочек, выйти на центральную улицу, на ближайший проспект и домой, сейчас же домой, пока не пробило двенадцать, не то есть опасность нарваться на патруль и провести ночь в ближайшей комендатуре.

А может, это лунный свет всему причиной, неяркий, словно из другого мира, серебристо-пепельный свет луны, царствующий здесь над домами, делающий их похожими на развалины, над улочками, в лунном свете похожими на запутанные нити клубка, над всей этой странноватой местностью, где уши закладывало от пронзительной тишины? Ведь не лунатик же он, в конце концов, нелепо-торжественно шагающий по серебристой дорожке, вперив бессмысленный, остановившийся взгляд в лунный луч. Он в здравом уме и твердой памяти, знает точное время, контролирует свои поступки. Тем не менее он попробовал, словно во сне, оттолкнуться, чтобы ощутить много раз испытанно, сжимающее сердце состояние невесомости, предвещавшее дальнейший фантастический полет. Ничего, разумеется, не вышло. Нет, он не во сне; ничего похожего на состояние полета или противоположное ему, когда, охваченный парализующим ужасом, не можешь сделать ни шагу на ватных ногах, он не испытывал.

Но в таком случае что он делает тут в столь поздний час? Зачем он здесь, как попал сюда, как долго бродит по этим незнакомым улочкам? Ни на один из этих вопросов О., как он ни старался сосредоточиться, ответить не мог. Если б еще он был пьющим, все можно было бы объяснить: выпил мол, человек, с кем не бывает, занесло его сам не знает куда, зачем… И эта непонятная тревога, закравшаяся в сердце, грозящая перерасти в кошмар, в панику, откуда она? Это неуловимое предчувствие беды, чего-то ужасающего, что должно было случиться вот-вот, с минуты на минуту…

Вдруг он поймал себя на том, что уже давно стоит, уставившись в тупичок. О. резко повернулся и зашагал по улочке, завернул за угол, но опять обнаружил перед собой глухую стену. Мелькнула мысль о ловушке. Но тут взгляд его упал на узкую дверь в заборе, он поспешил к ней, толкнул ее и вышел, но не во двор, как следовало бы ожидать, а на другую улицу, такую же узкую. И в тот же миг почувствовал что-то вроде облегчения. О. понял: причиной его испуга были звуки, еле различимые, далекие звуки, которые он принял за неясные рыдания. Теперь, выйдя на другую улицу, он более явственно услышал и понял, что это был всего лишь шум мотора. Включенный мотор машины. Скоро мотор разогреется и машина отъедет. Но… машина в столь поздний час, на таких узеньких, не приспособленных для езды улочках? Машина, которую О. еще не видел, стала тревожить, беспокоить его. Еще не сознавая причины, он уже ясно понимал, что надо избежать встречи с этим автомобилем во что бы то ни стало, надо спасаться.

О. прибавил шагу и тут же услышал, как приблизилось урчание мотора. Охваченный паникой, О. почти побежал, лихорадочно соображая, что машине не проехать по такой узкой улочке, да еще и на скорости. Рычание мотора слышалось совсем близко, за спиной. О. усилием воли заставил себя обернуться. Метрах в двадцати от него, заняв собою всю улицу, двигался прямо на О. большой красный лимузин. О., пытаясь спастись, толкнул первую попавшуюся дверь, возле которой очутился, и влетел в темный подъезд, где, затаив дыхание, вжался в стенку, будто стремясь раствориться в ней. Тут же урчание мотора сделалось гораздо тише, можно было предположить, что автомобиль остановился. Но красный лимузин и не думал останавливаться, только значительно сбавил ход. Он приближался к двери, за которой спрятался О.

…и, подъехав, стал прямо напротив этой двери, так что О. мог видеть салон автомобиля. Салон был пуст. Абсолютно пуст. На месте водителя тоже никого не было. Никого.

Он проснулся до звонка будильника, заведенного, как всегда, на семь часов. Озноб от жутковатого сна еще не полностью прошел, но уже через несколько мгновений О. вполне оправился, ясно осознав, что он в своей постели, в своей квартире, и все, что ему привиделось, всего лишь сон, дурной сон. Усмехнулся, покачал головой. Начинался новый день. Надо было вставать, умываться, бриться, завтракать, отправляться на работу. Он вспомнил о предстоящих на сегодня делах, об их изнурительной, монотонной схожести со вчерашними, завтрашними, год назад, десять лет, через год… Он закрыл глаза, словно собираясь поспать еще, будто желая обмануть себя и заранее зная, что это невозможно: многолетняя привычка сделала свое дело и сегодня он почти тут же вскочил с кровати, чтобы и теперь, как обычно, соответствовать раз и навсегда установленному расписанию своего существования.

Через полчаса О., заперев дверь своей холостяцкой квартиры, спускался по лестнице, а еще через несколько минут должен был сесть на автобус и доехать до станции метро, проехать на метро четыре остановки, потом, выйдя из метро, пройти шагов сто, чтобы очутиться на работе, на своем, так сказать, рабочем месте. Восемнадцать лет все это повторялось с завидным постоянством в одно и то же время, на одном и том же транспорте, одним и тем же маршрутом. Восемнадцать лет, если не учитывать выходные, отпуска, дни болезней…

Он закурил и уже выходил из своего подъезда, когда прямо перед собой увидел припаркованный у тротуара красный лимузин. Он вздрогнул, придержал шаг. О. мог поклясться, что это был тот самый лимузин, который он видел во сне. Как и во сне, в машине никого не было. Но, в отличие от серебристо-лунного сна, сейчас на улице вовсю свирепствовало яркое утреннее солнце, и никакой такой таинственности, а тем паче тревожной опасности от красного лимузина, конечно же, не исходило. Машина как машина, ничего в ней особенного, стоит, как любая другая машина могла бы стоять на ее месте. Правда, до сих пор О. ни разу не замечал у своего подъезда эту кроваво-красную машину, да и вообще такую насыщенно-кровавую окраску, пожалуй, видит впервые. Впрочем, подумал О., может, и видел, да не обращал внимания, он ведь такой рассеянный, и независимо от него эта однажды виденная им машина, затаившись в подсознании, ждала момента, чтобы въехать в сон.

Завидев приближающийся, пыхтевший от натуги, престарелый автобус, О. поспешил на остановку и кое-как втиснулся через заднюю дверь в привычно переполненное чрево этого монстра. Машинально он бросил взгляд через окно в сторону своего дома. Красный лимузин стоял на месте.

Через две остановки многие из пассажиров вышли, и О. сел на одно из освободившихся мест. Он рассеянно смотрел в окно на прохожих, снующих взад и вперед, на обгонявшие его и встречные автомобили, на дома, мимо которых в тысячный раз проезжал, и старался собраться с мыслями. Теперь он внимательнее обычного следил за слева и справа обгонявшими автобус машинами, будто искал или ждал чего-то. Когда мысль четко оформилась в голове, перестав быть смутным ощущением, он невольно усмехнулся: «Уж не красный ли лимузин высматриваю? Что-то давненько я его не видел, соскучился».

Он вышел из автобуса, но не успел пройти и десятка шагов, как возле входа в метро увидел красный лимузин, аккуратно припаркованный у самого края тротуара. И опять в машине никого не было.

Спускаясь на эскалаторе в метро, О. подумал, что, может, в город прибыла партия красных лимузинов, вот он и встречает их на каждом шагу. Мало того, еще и в сны лезут. Он усмехнулся, отметив про себя натянутость и неестественность своей усмешки. Легкий озноб пробежал по спине. «А если это одна и та же машина? Если она преследует меня?» И тут же другая, более трезвая мысль: «Еще чего! Преследует! Кому ты нужен?!» Но в то же время О. подумал, что, если еще раз увидит на своем пути красный лимузин, обязательно посмотрит номерной знак. «Ах, значит, ты все-таки думаешь, что это одна и та же?.. Посмотрим, посмотрим…»

Занятый тревожными мыслями, О. проехал свою остановку, чего с ним никогда раньше не бывало. Пришлось пересесть на встречный поезд, вернуться на нужную станцию. Выходя из метро, О. вновь увидел красный лимузин. На этот раз он даже не удивился, лишь кинул взгляд на номер машины, в салоне которой по-прежнему было пусто. «19–91. Номерок-то блатной, зеркальный и как раз совпадает с годом, — подумал он, — идет 1991-й… И что с того? — Он чуть пожал плечами. — Простое совпадение».

Шагая на работу по последнему отрезку ежедневного маршрута, он подумал: неужели возле редакции тоже будет стоять красный лимузин? Ну уж нет. Это было бы невероятно. Единственный путь от метро к редакции тот, по которому он шагает, а следовательно, красный лимузин должен был бы обогнать его. И тогда он увидит водителя. Это же не сон, в конце концов, чтобы машины разъезжали сами по себе…

Он напряженно смотрел по сторонам, на машины, обгонявшие его, но красного лимузина среди них не было, не было его и среди автомобилей, припаркованных возле здания редакции.

О. поднялся на лифте на восьмой этаж, прошел в свой кабинет. Окна кабинета выходили во двор. До сих пор его это не занимало, но теперь он впервые подосадовал: мог бы наблюдать за улицей, и когда красный… «Нет, я кажется свихнулся, — сердито подумал О., — какого черта я зациклился на этой идиотской машине?!»

Целый день он был занят редакционными делами: читал корректуру завтрашней газеты, редактировал материалы для послезавтрашнего номера, знакомился с письмами и за всеми этими делами забыл пойти перекусить, так что к четырем часам сильно проголодался. Он спустился в буфет на шестом этаже. Окна буфета выходили на улицу, и, расплачиваясь за обед, О. невольно глянул в окно одна из машин внизу была красная. Не та ли самая?

С любопытством, которое самому О. казалось довольно-таки странным, он решил проверить свое предположение и спустился на лифте на первый этаж, вышел на улицу, подошел к машине, бросил взгляд на номер. 19–91.

О. застыл на месте, вперив взгляд в красный лимузин, будто ждал, что что-то сейчас произойдет. Может, он ждал, что в конце концов кто-то подойдет к автомобилю, сядет в него и покончит с этой тягостной мистикой. Но никто не появлялся.

Время близилось к концу рабочего дня, и к машинам, припаркованным возле здания редакций, подходили, садились в них и укатывали. Постепенно машин становилось все меньше, и среди нескольких оставшихся был и красный лимузин. О. вдруг сообразил, что уже давно стоит на тротуаре возле машин, непонятно, кого или чего ожидая. Хоть и чувствовал бесполезность этого ожидания. Можно было торчать тут до утра, результат был бы тот же никто бы не пришел за красным лимузином. Он почему-то был уверен в этом. И еще был уверен в том, что, отправившись сейчас домой, он увидит у своего подъезда как и утром эту машину. Почему эта странна уверенность так крепко засела в голове, он не мог объяснить, тем не менее это было так.

Он направился домой. Видимо, ему надоело следить за машинами, и теперь он больше обращал внимание на прохожих, хотя заранее был уверен ничего хорошего из этого не выйдет. Он будто очутился в незнакомом городе. Это ощущение, разумеется, не было новым, последние несколько лет О. не узнавал свой город, да и трудно было узнать его огрубевшие черты, словно прежние жители полностью заменились другими. Впрочем, почти так оно и было. Все меньше оставалось в городе друзей, приятелей, да просто знакомых О. Казалось, даже здания в городе, давно знакомые, многие с уникальным архитектурным решением даже они утратили свой облик, потускнели, помрачнели, огрубели. Раньше, бывало, не успев выйти из дома и пройти шагов сто, О. неизменно видел двух-трех знакомых, сейчас он мог часами ходить по городу и не встретить ни одного привычного лица.

Подходя с этими невеселыми мыслями к станции метро, О. увидел у тротуара красный лимузин 19–91. Когда и каким образом он успел очутиться тут? Ведь сюда от редакции только один путь, и его О. только что прошел, не увидев при этом никакого красного лимузина. Может, он по всегдашней рассеянности не обратил внимания? Как бы там ни было, машина всей своей сущностью пребывала здесь, и опять в ней ни души.

Слишком противоречивы были чувства в душе у О., чтобы их можно было конкретно назвать, но определенно было одно: к этим смешанным чувствам прибавился отчетливый страх. Кто-то затеял с ним непонятную игру, лично с ним, потому что игра шла по его маршруту. Что ж, отлично. Он не станет избегать навязанной ему игры, с закипавшим раздражением подумал О., он готов сыграть с кем угодно, он принимает вызов, но он должен знать правила игры, знать своих соперников-игроков, по крайней мере видеть их. Он думал об этом в вагоне метро. Итак, «они» знают его маршрут… Выследили, что тут трудного? Следовательно это козырь в их руках. Чьих их? Если б он знал! Может, тогда игра пошла бы совсем иначе, по его правилам. «Ну, ничего, козырь в их руках, а испортить им игру в моих. Если я сейчас выйду из метро, как всегда, на своей остановке, то наверняка увижу красный лимузин. А я вот возьму и выйду не на четвертой своей станции, а… на второй». Почему именно на второй, О. осознал, только выйдя из метро на улицу. Когда-то он чуть ли не ежедневно выходил на этой станции метро, но вот уже два года, как он сюда носу не кажет. В двух шагах отсюда жила секретарша. Вот в чем дело. Сек. Рет. Ар. Ша.

Секретарша работала у них в редакции. В один прекрасный день, вернее, в одну прекрасную ночь, случилось так, что секретарша и О. оказались дежурными по номеру. К полуночи они сдали номер и вместе вышли из редакции. О., естественно, проводил ее до дому. Говорили о том о сем, о работе, о сотрудниках, о погоде, о своих проблемах. Вот уже год, как они работали вместе, но еще ни разу не были в подобной, располагающей к интиму ситуации. И теперь, болтая дорогой о всякой всячине, оба почему-то были уверены, что сегодня, точнее в эту ночь, не расстанутся. Нет, только не сегодня, только не в эту ночь.

Была она молода, привлекательна, более того красива. Более того жила одна. О. же был холост. Как и теперь. Как и всегда. Случилось это пять лет назад, и следовательно, О. был тогда на пять лет моложе.

Полунамеки, напоминающие полупредложения, полутона полуприглашений с ее стороны, которые, сделав скидку на ее скромность, можно было принять за приглашение зайти на минуту на чашку чаю. О. же в свою очередь сделал маневренный, но более решительный шаг с досадой похлопав себя по карманам, попросил у нее спички, прекрасно зная, что спички у нее могут быть только дома. Впрочем, все это не главное, а главное, что в эту прекрасную ночь все, что ни было сказано между ними, слова и жесты, все было естественно, и когда вдруг оба вспомнили, что уже очень поздно, оказалось, что метро давно не работает, и О. остался у нее на ночь, и это тоже произошло вполне естественно.

Три года длились их любовные отношения, они уже были пресыщены друг другом, немного устали друг от друга, живая, с нервом ниточка, связывавшая обоих, грозила безболезненно разорваться. Короче: все имеет свой конец. И может, именно по этой причине, не желая выглядеть покинутой, она ушла из редакции. Прошел месяц со дня ухода Секретарши, и О. внезапно навестил ее.

У нее были гости, подруги по новой работе. Она встретила О. довольно прохладно, так что, посидев немного для приличия, он откланялся. А через неделю пришел опять. На этот раз он не застал ее дома. Потом как-то заходил еще и вновь осечка. А дальше, как обычно, закрутилась старая карусель, навалились дела, и он позабыл о ней.

Это расставание не причинило ему ни неудобств, ни боли. Ничто не шевельнулось в душе его, он даже почти не скучал по ней. Он привык жить один, одиночество было его естественным состоянием и вовсе не угнетало.

Иногда он знакомился с женщинами, встречался с ними, приводил домой или ходил к ним в гости. По натуре он был молчун, и люди, не знавшие его достаточно хорошо, скучали в его обществе. Потому и общение длилось час-два, потом они расходились, и О. мог месяцами не вспоминать о своей знакомой.

Он вышел на второй остановки и поднялся из метро никакого красного лимузина. И неудивительно: кто мог предположить, что он выйдет здесь, если ему самому эта мысль пришла в голову неожиданно?

Ноги сами по старой привычке привели его к дому секретарши. Знакомая лестница, на втором этаже должна быть сломанная ступенька так и есть, и следовало быть осторожным, если не хочешь грохнуться и свернуть себе шею. Он поднялся на третий и, как ни в чем не бывало, будто только вчера ушел отсюда и не было двух лет разлуки, нажал на кнопку звонка у ее дверей.

Послышались шаги за дверью и короткий вопрос:

— Кто?

Он ответил.

Дверь открылась. Секретарша удивленно воззрилась на О.

— Ты? Какими судьбами?

Он пробормотал, что оказался по делам недалеко и вот решил проведать. Они все еще стояли на пороге. Наконец она пригласила его войти.

— Проходи, — сказала она. — Только извини в квартире такой бардак. Я не ждала гостей.

Комната выглядела странно. Пустая, без мебели. Лишь зеркало на стене. Гвоздики от рамок с фотографиями, темные квадраты на выцветших обоях следы этих фотографий, висевших здесь годами. В углу комнаты книги в картонных больших коробках; те, что не вместились в коробки, валялись как попало на полу, на подоконнике. Зеркало на стене оживило в памяти О. сцены любви, и она, заметив взгляд, брошенный им на зеркало, кажется, угадала его мысли. Паркет в углу комнаты тоже отличался своим цветом от всей остальной части пола. Темный прямоугольник приходился как раз под кровать, их кровать. О. будто послышался даже скрип пружин.

— Пришел попрощаться? — спросила она, нарушая затянувшуюся тягостную паузу.

— Попрощаться? — не понял он. — Ты переезжаешь?

Она кивнула в ответ.

— Обменяла квартиру?

— Нет, страну.

О. помолчал немного, потом произнес:

— Что ж, это сейчас актуально… И куда, если не секрет?

— Далеко, — она чуть улыбнулась. — На другой материк. Через океан.

О. вспомнил, что ее мать была еврейка и в Америке у нее есть родня, она как-то рассказывала ему не то тетя, не то дядя.

— Когда уезжаешь?

— Послезавтра, — сказала она. — Уже все продала, Сегодня кровать увезли. Так что придется мне эту ночь спать на полу.

— А эти книги?

— За ними придут завтра. — Вдруг она вспомнила: — Да. На кухне еще найдется пара стаканов. Сейчас тебя чаем угощу.

— Не беспокойся, — сказал О., но она уже ушла на кухню.

Он подошел к окну, выходящему на станцию метро, посмотрел на улицу. Потом бросил взгляд на себя в зеркало: усталое лицо, круги под глазами, морщины, голова седая, но такое впечатление, что не поседела, а как бы заплесневела, какой-то грязно-белый налет.

Он брал книги, оказавшиеся под рукой, рассеянно, бесцельно листал их, клал на место. Старые энциклопедии, многотомники, словари, справочники, были среди книг и настоящие раритеты. На многих страницах поля были испещрены карандашными пометками, в самом тексте много подчеркнутых мест словом, было видно, что эти книги не просто читали.

Она вернулась из кухни с двумя табуретками, одну протянула О.:

— Садись.

Снова вышла и принесла стакан чаю, сахарницу, поставила это на вторую табуретку.

— У тебя, оказывается, такая богатая библиотека, — сказал он. — Я и не знал.

— Что ты вообще знал? — Она шутливо махнула рукой: — От родителей осталось… Потом кое-что и я прикупила…

— Не обращал внимания, — О. покачал головой.

— Еще бы! Тебе не до этого было. Здесь ты занимался только одним, а потом каждый раз старался поскорее смыться, то и дело поглядывал на часы. Приходилось выручать тебя: «Ах, у тебя, наверное, срочные дела, ты торопишься?» «Да, да, очень срочное дело, надо бежать». Ну и бежал, — ни нотки укора в голосе, она просто вспоминала.

И он вспомнил, что так оно и было. В то время, впрочем, немало об этом было переговорено, но, разумеется, не так равнодушно, как теперь, разговоры эти делались все более утомительными, раздражающими, и, видимо, это тоже послужило причиной того, что они постепенно охладели друг к другу. И сейчас ему не хотелось возвращаться к тем давним, совершенно никчемным разговорам. Он поменял тему.

— Замечания на полях твой отец оставил? — он показал на карандашные пометки.

— Где отец оставил, где мама… — сказала она, улыбнулась. — Во всяком случае, не я.

— Твой отец знал английский?

— Да. И немецкий тоже. И персидский.

— Кому же ты оставляешь эти книги?

— Я их продала.

— Продала? Кому?

— Разным людям. Одних интересуют одни книги, других другие.

— И не жалко? Здесь же мысли, замечания твоих родителей…

— Что поделать? Мыслями сыт не будешь. Они умерли, и родители, и их книги. А мне дальше жить надо.

— Ты считаешь, книги тоже умерли? Как это?

— Очень просто. Когда умирают люди, читавшие эти книги, собиравшие их, думавшие о них, люди, для которых они стали частью жизни, эти книги уходят вместе с ними. То есть книги тоже умирают. А у новых хозяев они уже не те, что были. Они уже изменились, хоть и те самые. Некоторые без книг жить не могут. Но я не из их числа, — шутливо закончила она. — Как видишь, я могу без них жить. Я вообще много без чего могу жить.

— Без родины, например, — сказал он чуть более язвительно, чем ему хотелось.

— Без любви, например, — добавила она грустно.

Он с некоторым любопытством посмотрел на нее такую, он ее не знал.

— Впрочем, — продолжила она, помолчав. — Я люблю книги. Читать, думать о них… Не о содержании, а вообще о них… Вот погляди: многие из этих книг лет по пятьдесят живут вместе, стояли по соседству на книжных полках, притерлись, привыкли друг к другу, мне даже кажется порой, что они передавали друг другу свои мысли, что их персонажи по ночам, когда все спят, ходили в гости друг к другу, беседовали, спорили, ссорились. Ведь все они очень разные. Прямо как ты и я.

— Мы не ссорились.

— Да, это верно. Теперь уже не важно… Во всяком случае, эти книги были одна семья. А сейчас они расстаются, семья распадается. Завтра они будут далеко друг от друга, в разных концах города, в разных домах, у разных людей. И никогда больше не свидятся. — Она помолчала. — Как мы с тобой, — прибавила она после паузы.

— Ты жалеешь об этом? — спросил он, имея ввиду книги.

— Нет, теперь уже нет, — ответила она, имя ввиду себя и его.

— Так вот ты какая, — проговорил он задумчиво. — Почему ты раньше не говорила… со мной так?

— Ты не разговаривать сюда приходил, вспомни…

— Не заводись.

— А разве не так? На работе строго служебные отношения, непонятно, кого ты боялся скомпрометировать, себя или меня; а дома… Ты не думай, теперь я просто, как говорится, констатирую… Никаких претензий… Было бы смешно… Все давным-давно уплыло…

Когда О. шел сюда, он был далек от подобных мыслей, но теперь невольно разбуженные воспоминания возбуждали его, и он вдруг подумал, что еще ни разу они не любили друг друга среди голых стен, на голом полу… среди разбросанных книг, газет и журналов. Охваченный желанием, он подошел к ней, хотел обнять, однако она мягко, но решительно воспротивилась.

— Не надо, — сказал она, — ничего нельзя вернуть. Раньше я вспоминала тебя, но в последнее время нет, даже не снился. Но в сердце засело желание: неплохо бы перед отъездом попрощаться с тобой. Много раз так бывало со мной: что западет в сердце обязательно исполняется. Вот и теперь сам явился. Ты и в самом деле не слышал, что я уезжаю?

— На самом деле. Я случайно зашел. Дело тут одно…

— Какое дело?

Он чуть не сказал ей о красном лимузине, но вовремя спохватился: что тут расскажешь? Что за сегодняшний день он несколько раз встречал одну и ту же машину? Ну и что? Встречал и встречал.

Да и потом, она уже была далеко, говорила с О. будто из другого мира.

Необузданное желание разбить вдребезги равнодушно глядящее на него зеркало вдруг возникло в О., но он вовремя вспомнил: разбить зеркало к несчастью. Не мог он согласиться ни на ее несчастье, ни на свое. Наверное, она и его продала, это зеркало их любви, в котором еще теплятся для него отражения двоих: и за ним придут, увезут в чужой дом, повесят на чужую стену, и там оно, холодной поверхностью своей, возможно, будет отражать другую жизнь, другую любовь.

Оставалось только попрощаться, ничто больше не связывало О. с этой опустевшей комнатой, с умершими в ней звуками, голосами. Надо было уходить. «Что ж, счастливо, желаю тебе удачи на новом месте. Может когда-нибудь где-нибудь еще увидимся». Хотя прекрасно знал нигде и никогда.

На пороге он поцеловал ее в лоб и стал спускаться по лестнице. На втором этаже, забыв о разбитой ступени, споткнулся и чуть не упал. Поднял голову. Она стояла на лестничной площадке. Когда он посмотрел наверх, помахала ему рукой. Кажется, улыбалась. Он последовал дальше и услышал сверху скрип закрываемой двери. Скрип напомнил ему стонущие пружины кровати, и тут только он ясно и до глубины души осознал, что простился с ней навсегда. И еще вдруг понял, что, если даже они годами не виделись, в этом городе она была по-настоящему единственным близким ему человеком. И про красный лимузин он, пожалуй, мог бы рассказать только ей.

Мелькнула мысль вернуться, попросить ее: «Не уезжай. Давай поженимся, сказал бы он, будем жить вместе, и книги не будем продавать никому». Или… или хотя бы только эту ночь побудем вместе, постелем на пол книги, накроемся старыми газетами, прижмемся друг к другу, спрячемся от всего мира.

Но это было невозможно; он прекрасно знал, что все решено и ничего нельзя повернуть вспять.

Когда он вышел на улицу, красный лимузин стоял прямо перед подъездом, незыблемый, как скала. О. нисколько не удивился, будто так и должно было быть, словно то, что красный лимузин выследил О. даже здесь, было самым естественным и обычным делом. Никакого страха он не испытывал. Спокойно зашагал в сторону метро. Сеял мелкий дождик. Казалось, только этот дождик был знаком О. в этом ставшем чужим городе. Все, все здесь было чужим, все изменилось, утратило родные, привычные очертания. Он посмотрел на небо мрачное, затянутое тучами небо было знакомо, и из знакомого неба шел знакомый дождик. И дождик этот, показалось ему, шел из прошлого, из навсегда утраченных дней.

Выйдя из метро, он не стал ждать автобуса, направился домой пешком. По-прежнему шел дождик. Вот он пройдет еще немного и увидит возле своего подъезда красный лимузин. Обязательно увидит.

Но когда он вышел к своему дому, то не увидел здесь ни одной машины ни красной, ни черной перед ним было совершенно пустое пространство. Что ж, подумал О., значит он увидит эту машину во сне.

В половине пятого утра он внезапно проснулся. Будильник терпеливо отстукивал время в ожидании семи часов, когда должен был разродиться звонком. Однако, глянув на часы, О. уже знал, что именно сейчас, сию минуту должен подняться с постели. Он встал, подошел к окну. Предчувствие не обмануло: на пустынной предутренней улице, прямо возле его подъезда стояла красная машина. Красный лимузин.

Теперь О. точно знал, что будет делать. Он принял душ, тщательно, не спеша побрился, надел чистую белую рубашку, выглаженный выходной костюм, повязал свой лучший галстук, почистил туфли.

Прежде чем выйти, О. окинул взглядом комнату. Возникло желание остановить часы, чтобы не трезвонили зря в пустой комнате, но он раздумал. Какое это теперь имело значение?

Курить не очень хотелось, и он воздержался, тем более что вспомнил всю эту сентиментальную ахинею: «последняя сигарета» и прочее. О. неторопливо спустился по лестнице, вышел на улицу.

Улица была пустынна и мрачна. Местами на асфальте чернели пятна сырости от вчерашнего дождя.

Он подошел к красному лимузину. Он знал, что дверца не заперта.

Дверца была не заперта. Он открыл ее. Уселся за руль.

Он знал, что ключ зажигания должен быть на месте.

Ключ был на месте.

О. бросил взгляд на незнакомую улицу, на незнакомые дома, знакомое небо.

Небо было чистым предвещало ясный день.

Он повернул ключ.

Сообщение телеграфного агентства:

«Сегодня около пяти часов утра на улице N. взорвался автомобиль. Предполагают, что в автомобиль было заложено взрывное устройство, реагирующее на включение зажигания. Кто подложил взрыватель, кому принадлежит машина, чей до неузнаваемости изуродованный, обгорелый труп обнаружен за рулем пока не установлено. Ведется следствие».