Кратер Эршота

Глава двадцать пятая

— К вам Ускова с дочерью, — доложил секретарь.

— Просите…

Управляющий трестом быстрыми шагами пошёл своим посетительницам навстречу и, не дожидаясь их расспросов, сообщил:

— Ну, все подготовлено, приступаем к поискам самым энергичным образом. Четыре машины с грузом и людьми уже вышли на базу номер восемь. Два самолёта дожидаются сигнала, чтобы вылететь в глубь белого пятна. По нашему мнению, Василий Михайлович и его товарищи находятся именно там. Из края обещали прислать дополнительно один вертолёт. По стойбищам сейчас отбирают охотников для наземного поиска.

— Но когда же?..

— Дней через десять — двенадцать, если, конечно, позволит погода. Вы должны знать, что сейчас, ранней весной, самое трудное время для поисков. Тает снег. Реки набухают и разливаются. Ущелья становятся непроходимыми. Но, с другой стороны, по зимнему насту легче забросить грузы в далёкие места, чтобы устроить там промежуточные базы. Вот почему мы торопимся. Полагаю, очень скоро мы с вами услышим добрые вести, Варвара Петровна.

— Вы уверены? — грустно спросила Ускова.

— Конечно, уверен! — без всякой уверенности, но весьма бодро сказал управляющий. — Я голову даю, что они зазимовали в каком-нибудь отдалённом стойбище. Есть, знаете, в нашем крае такие места, куда даже представители власти и те попадают раз в три года. А рация выбыла из строя. Вот они там, голубчики, сидят у якутов и кушают оленину.

— Вашими бы устами мёд пить, Федор Павлович. Но ведь осенью самолёты залетали уже так далеко! — возразила Ускова.

А управляющий все с той же деланной бодростью настаивал:

— Что из того? Белое пятно у нас таково, что там уложилось бы не одно европейское государство. Самолёт может пролететь за километр от стойбища и не заметить его. В горах очень много долин, которые сверху не увидишь.

— У нас к вам большая просьба, Федор Павлович, — перебила его Ускова. — Мы с дочерью хотим участвовать в розысках. Разрешите нам… Тут управляющий задумался.

— Очень уж это трудно, — осторожно сказал он после паузы. — На лошадях, на оленях, в санях, верхом, может быть, даже десятки километров пешком, да ещё по горам. Право же, для женщин, особенно для вас, Варвара Петровна… Вы всё взвесили?

Ускова выпрямилась, лицо её выражало решимость.

— Я всю жизнь провела в скитаниях с мужем и умею переносить лишения в походах. А наша дочь — дочь геолога, она тоже не испугается трудностей. И я надеюсь, что мы сумеем быть полезны…

— Хорошо. Не возражаю, — сдался управляющий, — Начальником поиска назначен мой заместитель по политчасти, Андрей Иванович Швец. Я дам ему указание О времени выезда на основную базу номер восемь мы вас известим. Отряды пойдут оттуда.

— Благодарю вас, Федор Павлович, Мы приготовимся.

Они вышли. Управляющий только сел за стол, как снова в дверях появился секретарь:

— Вам уже три раза звонили из отделения Министерства госбезопасности. По какому-то срочному делу

— Соедините… Майор Сидоренко?.. Да, я. Что у вас?.. Не хотите по телефону?.. Ну хорошо, приходите, я буду у себя. Жду.

Майор пришёл через несколько минут.

— Есть у него кто-нибудь? — спросил он секретаря

— Заместитель по политчасти.

— Чудесно. Он мне тоже нужен Майор сразу приступил к делу.

Оказалось, что из места заключения бежали четыре опасных преступника, осуждённых за бандитизм и убийства.

— Поначалу, — говорил майор, — они вели себя тихо. Представьте себе, даже попросились на работу. Ну что ж, пустили. Сам комендант поехал с ними заготовлять дрова. Взяли грузовик и поехали — комендант, шофёр, один боец и эти четыре птички. Как заехали в лес, так коменданта зарезали, в шофёра стреляли и тяжело ранили. Боец, правда, стал отстреливаться, но неудачно. Они вскочили в машину — и давай на шоссе и на север…

— Интересно, — сказал Федор Павлович.

— Уж чего интереснее, товарищ управляющий! Сами видите! Теперь нам ваша помощь прямо-таки необходима.

— В каком смысле?

— А ведь вы организуете широкую экспедицию на поиски партии Ускова? И я сразу решил, так сказать, пристроиться к вам. Сколько наземных групп пойдёт в горы?

— Шесть. По четыре — пять человек в каждой.

— Я, если не возражаете, направлю четырех своих сотрудников в четыре ваши партии. А в двух остальных мы проведём соответствующую беседу, дадим указания.

— Конечно! Дело щекотливое. Как же это их упустили?

— Прикинулись овечками…

— Оружие у них есть?

— Да, у коменданта револьвер взяли. Но, по-моему, они расстреляли все патроны, так что теперь револьвер у них вроде и не опасен.

— А след куда повёл?

— Почти до конца трассы. Там они утопили машину; просто спустили се с обрыва в реку, а сами подались в горы. У них топоры есть, ножи. Три дня назад радировали из района Бусканды, что неизвестные ограбили заимку горняков. Убили сторожа. Так что теперь они с продовольствием. Уйти-то им, правда, некуда, но обезвредить их нужно немедленно, иначе они будут держать в страхе и ваши поисковые партии, и все местное население…

— Если сейчас по снегу вы их не найдёте, майор, летом будет во много раз труднее. Человека обнаружить в тайге не гак-то просто.

— Потому-то я и прошу вашей помощи. У меня оперативные силы невелики. Без ваших людей и без охотников мы вряд ли много успеем. Так как же, Федор Павлович?

— Что ж, поможем. Направьте бойцов в наши группы. Мы со своей стороны разъясним всем товарищам, они будут начеку и при встрече не упустят. Но почему вы думаете, что убийцы пошли именно в район белого пятна, то есть как раз в то место, куда мы сейчас направляем наших людей?

— Если бы они скитались по местам обжитым, мы бы получили сигналы, а может быть, их и самих уже приволокли бы. А сигналов-то нет. Значит, бандиты ушли на северо-восток, в безлюдье. Да и ограбление заимки… Заимка стоит как раз на границе обжитого района, где-то возле первых горных цепей. И, наконец, посудите — что им остаётся? Только уходить от людей, куда глаза глядят, скорей всего — прямо на восток, к границе, в надежде уйти на чужую сторону.

— Так!.. Понятно! — Присутствовавший тут же Андрей Иванович Швец сказал майору, что выезжает на восьмую базу через четыре дня, а ещё дней через десять с базы выйдут партии. Он предложил майору встретиться ещё раз, чтобы поговорить о деталях.

Майор и замполит уже собирались уходить, когда Басюта рассказал им о визите жены и дочери Ускова:

— Они хотят во что бы то ни стало участвовать в розысках…

— И вы разрешили? — почти с испугом воскликнули одновременно и замполит и майор. — Да ведь это же…

— Разрешил. Я не знал этой истории с бандитами. А теперь я все думаю, как быть. Опасность не маленькая, а ведь женщины…

— Откажите. Объясните причину.

— Объяснение их не устроит. Пусть хоть земля трясётся и камни с неба — они всё равно пойдут. А вот вы, Андрей Иванович, постарайтесь удержать их на восьмой базе.

Управляющий трестом Федор Павлович Басюта всего несколько лет назад сам бродил по тайге и горам с геологическим молотком в руках. Ученик академика Ферсмана, он прямо из института приехал на Дальний Север, и с тех пор геология этого малоизученного края стала целью и смыслом его жизни. Там, где проходил своей неторопливой походкой этот высокий, подобранный человек, вскоре начинали дымиться избушки, слышался стук топора новосёла и шуршание гальки на золотопромывочном лотке. За первыми изыскательскими партиями шли строители, старатели, дорожники; возникали посёлки и рабочие городки, прииски и шахты; в таёжной глухомани уже слышалось радио, стучал движок электростанции, гудели машины. А человек, вдохнувший жизнь в эти земли, уходил дальше, переправлялся через новые реки, снова прорубался сквозь тайгу, все сужая и сужая таинственное и манящее белое пятно на карте.

Когда ему говорили об удобствах городской жизни, об оседлости, он только удивлённо подымал брови, отказываясь понимать собеседника. Разве не самое лучшее в жизни — сидеть вечером у костра, глядеть на хлопотливую горную речку, слушать величавый шум таинственного леса, любоваться алыми бликами солнца, уходящего за скалистые вершины неведомого горного кряжа! Как радостно билось сердце Басюты, когда в каком-нибудь диком ущелье он после долгих поисков находил среди скальных обломков и бережно брал в руки камень, в котором искрился металл! Хотелось петь в такие минуты, кричать от радости, чтобы слышала вся тайга, все горы о том, что ещё одно месторождение открыто и с этим открытием страна станет ещё богаче и сильней…

Но годы взяли своё. Постарел человек, отяжелел. И тогда Басюта по-настоящему оценил, каких помощников он воспитал, каких вырастил учеников. Его ученик, его бывший практикант Усков стал ведущим разведчиком. Не мог Басюта примириться с мыслью, что погиб кто-то из его смены, что терпят бедствие люди, которые должны были окончательно заштриховать белое пятно и доделать незаконченную им работу. Розыски партии номер 14-бис стали для него делом жизни.

На одной из машин в район восьмой базы уехали жена и дочь Ускова. В тот же день на базу прибыли четверо военных в телогрейках и с винтовками.

Глава двадцать шестая

Было около полудня, когда Петя вышел из пещеры.

Солнце светило так ярко, что на снег нельзя было смотреть. Апрельский снег для непривычных глаз — сплошное сияние белого, красного, оранжевого, лилового, фиолетового цвета. Сначала просто рябит в глазах, потом начинается какая-то щекотка, человеку хочется тереть и тереть глаза, и он трёт их, отчего бежит обильная слеза, глаза краснеют и скоро где-то под нежным веком появляется помеха, будто в глаз попала соринка. Но это не соринка, а прыщик. Это начало серьёзной глазной болезни, лечить которую можно лишь полным покоем в темноте, постоянно пересиливая охоту потереть воспалённые глаза…

Петя щурился и никак не мог подавить в себе желания совсем закрыть глаза. Он отвык от снега. В кратере давно уже все зеленело, а здесь, куда ни глянь, белая безмолвная пустыня да дикие угрюмые камни.

Сразу пришлось встать на лыжи. Снег подтаивал и оседал. Обувь намокала и тяжелела, ноги проваливались.

На лыжах дело пошло лучше. Крикнув собак, Петя пошёл из ущелья тем же путём, каким они шли когда-то с Любимовым. Хотелось к вечеру добраться до месторасположения старого лагеря и там заночевать. Но, сколько ни смотрел Петя, он нигде не обнаружил даже малейших примет их былой стоянки: только белая пелена искристого снега…

Петя пошёл на юг, посматривая на компас и на карту, сделанную Усковым и Любимовым. Вот когда он оценил труд проводника, который в течение всего их пути делал зарисовки маршрута!

Проходили часы. Собаки устали и теперь уже не бегали взад-вперёд, а еле плелись. Солнце стало садиться, а вокруг все те же дикие камни мрачно выглядывали из-под снега да расстилался белый саван долины. И ни звука. «Хоть бы ворона каркнула, — подумал Петя и с тоской вздохнул: — Ни веток, ни дров, один голый камень кругом. Придётся обойтись без костра».

Когда совсем стемнело, Петя выбрал уголок между двумя большими скалами, выгреб снег и кое-как устроился прямо на камнях. Собаки проголодались и грустно поглядывали на хозяина, ожидая ужина.

— Охотиться надо, — внушительно заявил им Петя и развязал торбу с едой.

Но разве можно спокойно проглотить кусок, если на тебя смотрят такие просящие глаза! Пришлось поделиться с Кавой и Туем пирогами Хватай-Мухи. Закусив, Петя залез в спальный мешок, положил под себя ружьё и уснул Собаки посидели, покрутились и тоже легли, свернувшись калачиком под боком у хозяина.

Ночь… Тихая, звёздная, морозная, долгая, тёмная ночь. Ни ветерка, ни шелеста. Чуть потрескивает смерзающийся снег, мигают близкие крупные звезды, и кажется, нет на всем белом свете никакой жизни: все вокруг на тысячи и тысячи вёрст безмолвно, безжизненно, мертво. Но Петя спит. Спят рядом с ним его собаки, бьются три сердца — маленькое гнёздышко живой материи в этом царстве безмолвия.

Не удалось, однако, Пете проспать всю ночь. Хоть и добротно сделан спальный мешок и пригревают с боков меховые клубочки собак, а холод все же добирается и внутрь мешка, под одежду, холодит спину, ноги. На двадцатиградусном морозе долго не вылежишь.

«Лучше я днём на солнышке досплю», — решил Петя и вылез из мешка. Холод пробирал его все сильнее. Петя заторопился, свернул мешок, связал вещи, взял ружьё, стал на лыжи и пошёл. Пошёл вперёд, в тёмную ночь, с одним только желанием скорее согреться.

Оказывается, ночью даже лучше идти! Мороз крепко сковал подтаявший, мокрый снег. Ледяной наст легко выдерживает тяжесть. На лыжах — одно удовольствие! Они хорошо скользят и сами летят вперёд. Да и собакам веселей.

Петя скоро согрелся и приободрился.

«Туда ли я иду?» — подумал он и высек огонь, чтобы проверить дорогу по компасу. Линия движения чуть отклонялась от нужного градуса. Петя остановился, но тут же вспомнил о магнитном отклонении.

«Семь градусов… Так говорил Усков. Значит, правильно иду».

Ночью камни и обрывы выглядели совсем чёрными. Все дышало неизвестностью, было жутко. Даже собаки и те жались к ногам. Белеет, поблёскивает под звёздами снег, скрипят ремни, позвякивает котелок. Весь застывший тёмный мир чутко прислушивается к этим звукам. Жутковато…

Признаемся, что страх гнался за Петей по пятам. Петя слышал, как трепетно стучит сердце, и шёл все скорее и скорее, пока не выбился из сил. Тогда он остановился и, боясь оглянуться, прислушался. Ничего, кроме гулкого стука собственного сердца… И тут он вспомнил: вот так же шли когда-то Иванов и Сперанский… Им было куда хуже, чем ему… Петя улыбнулся, сдвинул шапку с мокрого лба на затылок, передёрнув плечами, поправил лямки вещевого мешка, спокойно пошёл вперёд и запел во все горло:

И тот, кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадёт…

Темнота сгустилась ещё больше, как это всегда бывает перед рассветом. Долина внимала песне, безмолвная и мрачная.

Кончилась ночь. На востоке, за горами и сопками посерел небосклон. На горизонте появилась светлая полоска. Она постепенно ширилась, розовела. Начинался чистый восход. Небо медленно теряло свою темно-синюю окраску. Свет накапливался, стремился вверх, гасли звезды, и нежно-красное зарево заливало небосклон все шире и шире. Вот оно захватило уже полнеба. Петя шёл прямо на восход, улыбкой приветствуя солнце. Холодное, но яркое, оно в оранжевом тумане выплыло из-за сопок, и по снегу брызнул миллион бриллиантовых искр, таких ослепительно ярких, что Петя закрыл глаза. А когда через миг он снова открыл их, уже стоял настоящий день: темнота, страх и мрак пропали бесследно, стало весело и легко.

Петя посмотрел в бинокль.

Где-то там, на повороте долины, чернел лес.

В полдень, когда снег под лыжами стал с шуршанием оседать, а с деревьев валились белые ошмётки и освобождённые ветви радостно взмывали вверх, Петя решил сделать привал. Солнце теперь уже не только светило, но и грело. Все тело налилось усталостью и истомой. Безудержно хотелось спать.

«Я имею право отдохнуть, — уговаривал себя Петя. — Я ведь полночи шёл, теперь могу полдня и отдыхать».

Петя уже хлопотал возле повалившегося сухого дерева В лесу было как-то веселей. И хотя чахлый был этот высокогорный лесок-тальник вдоль ручья: карликовые берёзки по сторонам да тонкие лиственницы с обвешанными мхом стволами, — а всё-таки лес. Где растительность, там и жизнь.

Нетрудно расчистить лыжей снег около старого дерева до самого мха, где, как бисерины, ещё висят прошлогодние ягоды брусники и зеленеют блестящие листочки брусничника. А потом навалить сухих сучьев на эту площадку и запалить весёлый костёр, чтобы пламя до неба! Пар подымается от тающего снега и подсыхающей земли. Придётся отодвинуться подальше и закрыться от сухого жара, как ни хочется настуженному телу вобрать дорогое тепло. Пусть прогорит костёр. Горячие угли нужно раскидать по площадке, а когда угольки потемнеют, накрыть тёплую землю ветками стланика или даже лиственницы, расстелить свой мешок поверх веток, забраться в него и через минуту закрыть глаза, повернуться к солнцу спиной и спать, спать, спать!

Уже засыпая, Петя увидел умильные глаза Туя. Пёс устало облизывался и счищал с носа белые пушинки. Рядом с ним сидела смирная Кава.

— Поели?.. Конечно, по мокрому снегу вам зайца-беляка догнать пара пустяков. Попробовали бы по пасту..

И уснул, не договорив фразы.

Петя проснулся, когда солнце уже село, небо с гало темнеть, а на востоке загорелась первая звезда. Повеяло бодрым морозцем. Отдохнувшему путнику было тепло, даже жарко в уютном меховом мешке. Он с хрустом потянулся и огляделся. Рядом спали собаки. Все было тихо и спокойно Но идти сразу не пришлось. Снег пропитался влагой и оседал, каждый шаг давался с трудом.

«Лучше обождать, — подумал Петя. — Теперь отдохну, а ночью, когда подморозит, пойду дальше».

Костёр загорелся. Его, должно быть, далеко было видно в темноте — красный глазок на чёрном фоне леса. Петя растопил котелок снега, заварил листья чёрной смородины, которые дал ему в дорогу Владимир Иванович, и с наслаждением напился этого «чаю», закусывая пирогами Луки Лукича.

Только около полуночи стал он на лыжи и, бросив прощальный взгляд на тлеющие угли, пошёл по долине, которая вела на юг.

Ночью редкие обитатели молчаливого нагорья снова слышали человеческую песню: это пел одинокий мальчик, быстро скользивший по узкой долине. Навострила уши лиса, повёл влажным носом заяц, на минуту подняла свои белесые, перепончатые веки меланхолическая ворона, уснувшая на ветке. Все слушали песню, а она постепенно утихала, уходила вниз по ручью, и снова все кругом становилось мертво, темно и безмолвно…

День, два, три, четыре…

На пятый день пришлось свернуть в сторону, оставив приятную долину, где можно было найти и дрова и пищу для собак: долина стала уходить на восток. А Петя шёл все на юг и на юг, прямо через невысокие сопки, через распадки, увязая в снегу, перебираясь через каменистые вершины с лыжами на плечах, скатываясь с крутых берегов неведомых речушек. Уже близко, наверное, до долины Бешеной реки, после которой останется только половина пути.

В горах не удалось идти ночами: слишком уж сложным и запутанным стал маршрут. Заблудишься ночью — и все…

Чем выше в горы, тем ниже и реже лес Но между сопками, в распадках, тайга стояла задумчивая, старая, вся в буреломах и завалах В низинах было жарче, тёплый воздух застаивался Парила оголённая земля на южных склонах, слышался весёлый звон капели с обрывов, на снегу пестрел узор из следов куропаток, глухарей и рябчиков В один из таких солнечных дней Петя Одинцов вышел на вершину гольца — как здесь называют каменистые сопки без растительности — и в радостном изумлении поднял руки далеко впереди и внизу чернела густая масса леса, а на горизонте поблёскивал так хорошо знакомый ему горный кряж. Это и была долина Бешеной реки! Вот куда он должен спуститься, вот где он сможет отдохнуть, поохотиться, чтобы с новыми силами предприняв ещё более трудный бросок на юг, к своей геологической базе, к шоссе, по которому можно проехать в Хамадан

— Значит, правильно идёшь, товарищ Одинцов! — громко похвалил Петя самого себя. — Пошли! — крикнул он собакам и легко тронулся вниз, наискось перерезая на лыжах пологий спуск.

Лес снова становился все гуще и выше. Пришлось снять лыжи и пробираться сквозь заросли пешком Буреломы, засыпанные снегом, мешали идти, то и дело подстерегали предательские промоины. Сотни следов зайцев, лис, даже волка говорили о том, что распадок заселён и полон жизни.

В одном месте распадок сузился Крутые, почти отвесные стены поднялись по сторонам Большие тополя с густым подлеском из багульника заполнили тёмную и сырую щель Где-то, невидимый под сугробом снега, журчал ручей. Стало немного жутко.

— Вперёд! — послал он собак, и они пробежали мимо него.

А дальше все произошло со скоростью кинокартины, заснятой методом замедленной съёмки.

Собаки отчаянно залаяли Опытным ухом Петя определил, что лают они на крупного зверя Он быстро скинул заплечный мешок, взял ружьё на изготовку и щёлкнул курками. Лай не удалялся и не приближался Тогда Петя сделал несколько шагов вперёд. И вот открылась небольшая узкая полянка, зажатая каменными скалами. На тонкой сухой лесине сидели, вцепившись в ствол когтистыми лапами, два медвежонка и дико озирались по сторонам. Туй и Капа танцевали вокруг дерева, оглашая окрестности призывным лаем.

У Пети перехватило дыхание. Он машинально переложил пистолет из заднего кармана брюк в карман полушубка. «Сейчас явится разъярённая медведица», — мелькнуло в голове. По сторонам нависли отвесные утёсы, под которыми, видимо, была берлога, откуда собаки и выгнали медвежат. Куда деваться? Назад? Но грозный рёв раздался именно сзади. Лохматая грозная медведица, с треском ломая кусты, спешила на выручку детёнышам. Если мирная наседка бросается на собаку, защищая своих цыплят, то что же может сделать разъярённая медведица?!

Собаки, занятые медвежатами, которые, по их мнению, представляли очень лёгкую добычу, увидели медведицу, когда она оказалась слишком близко. Как раз на её пути стоял Петя. Медвежата, услышав мать, подняли отчаянный визг. Медведица взъерошилась, обезумела от злобы, ей некогда было встать на дыбы. Как тяжёлый снаряд, ринулась она на Петю. Раздался выстрел. Ухо с клоком шерсти и мяса полетело в сторону. Брызнула кровь. Оглушённый зверь перевернулся на месте, но тут же снова бросился на врага. Ещё выстрел, почти в упор. Туй одним прыжком сел на медвежью морду. Но поздно, милый Туй, слишком поздно ты бросился на выручку своему хозяину! Ударом лапы зверь сбил человека, рванул одежду и подмял его под себя. Кава с отчаянной решимостью кинулась в свалку. Ещё раз, теперь уже под тушей, раздался выстрел — на сей раз пистолетный.

Мохнатая махина дрогнула, обвисла, конвульсии прошли по всему телу. Собаки, дрожа от ярости, рвали зверя, захлёбывались и кашляли от шерсти, забившейся им в пасть.

А над всем распадком, где разыгралась эта трагедия, длившаяся меньше минуты, нёсся истошный, вой до смерти перепуганных медвежат, которые все ещё сидели на лесине, судорожно вцепившись в неё маленькими, острыми коготками…

Глава двадцать седьмая

Лас и Дик не пришли в загон.

— Небывалый случай! — сказал Сперанский Ускову, и в голосе его слышалась тревога.

— Что-то, видимо, им помешало. Пойдёмте, Владимир Иванович, сходим к газовой пещере.

Далеко идти не пришлось. Уже за полкилометра от дома они увидели пожелтевшую траву, увядшие, по-зимнему грустные кустарники и засохшие ветви низких деревьев. Газ! Ядовитая трещина посылала все новые и новые дозы отравы. Скоро кратер станет мёртвым царством, отравленным колодцем.

— Нет, это нелепо! Неужели мы не можем спастись, спасти огромные ценности, месторождения, ваши записи, музей, живых мамонтов! Самое противное чувство — это чувство собственного бессилия!

А газ, видно, стойкий. Он слабо разлагается, не перемешивается с воздухом и разливается во все стороны, как жидкость. Удельный вес его, должно быть, намного больше, чем вес воздуха.

— М-да… Если Пете не удастся добраться до людей, тогда… У меня, Владимир Иванович, часто болит сердце за мальчика. Не слишком ли смело мы поступили, отправив его в такой опасный путь? Где он сейчас? Что с ним?

— Мне думается, он парнишка с характером. Да и сметливый. Он пройдёт, — отвечал Сперанский.

— Вся моя надежда на то, что где-нибудь на Полпути он встретит людей. Время выбрано всё-таки правильно. Сейчас пойдут поиски. Если бы только он встретил наших!

— Конечно, наше спасение и спасение кратера зависят от удачи нашего юного посланца. Однако мы должны пробиваться и сами. Надо готовиться к эвакуации из кратера.

Они сидели в лесу на поваленном дереве. Что-то шуршало, копошилось в траве у них под ногами.

— Смотрите! — воскликнул поражённый Сперанский. Трава кишела муравьями. Трудолюбивые лесные Жители переселялись на новые места. Десятки тысяч крупных черно-коричневых муравьёв шли вверх, по направлению к дому Сперанского. Каждый из переселенцев нёс какую-нибудь поклажу. Большинство тащило белые, крупные яйца, другие волокли личинки. Это походили на организованную эвакуацию.

— Вот так недавно уходили наши люди из городов, когда надвигался враг. Мы уже рассказывали вам про войну с фашистами Гитлера, — сказал Усков.

— Да. Я все время думаю о родном Петрограде…

— О Ленинграде, хотите вы сказать…

— Все не привыкну. У меня там осталась жена и двое детей: мальчику было пять лет, Сашей его звали. Маргарите — восемь. Жене моей, Софье Павловне, сейчас должно быть пятьдесят семь лет… — Он прибавил со вздохом: — Они считают меня погибшим…

Усков уверенно произнёс:

— Тем более обрадуются, когда увидят вас. Но для этого надо остаться в живых. Было бы чересчур глупо пережить всё, что вы пережили, и погибнуть от этого дурацкого газа, когда спасение так близко. Надо, знаете, и нам всё-таки эвакуироваться.

— Но куда?

— В места повыше, пока не доступные для газа. Уж если мы не спасём всей жизни в кратере, то уберечь самое главное мы должны обязательно. Кстати, вы понимаете, почему не пришли домой мамонты?

— Теперь догадываюсь…

— Они инстинктом почувствовали опасность. Интересно, где они обосновались?

И все же мамонты не выдержали одиночества.

На другой день рано утром Лас и Дик пришли к дому и стали на полянке, пошевеливая хоботами. Увидев, людей, они затрубили, замахали хвостиками и ушами, а когда Сперанский и Орочко подошли к ним, радостно закивали головами. Они привычно обняли друзей хоботами, усадили к себе на спину и, довольные удачным похищением своих хозяев, быстро направились с ними вверх на новое своё местожительство.

Насилу уговорил их Сперанский. Привычный голос заставил мамонтов наконец остановиться и ссадить невольных пассажиров на землю. И, когда люди пошли назад к дому, гиганты долго и недоуменно смотрели им вслед, явно не понимая, почему же не воспользовались хозяева кратера их услугами по переселению…

Когда люди скрылись в лесу, мамонты молча повернулись и пошли прочь от места, признанного их инстинктом смертельно опасным для жизни.

Теперь в пещере Сперанского работали яростно, до полного изнеможения. Двое из шести разведчиков все время находились в забое: палили костёр, таскали воду, долбили ломом неподатливый базальт. Уже был пробит широкий лаз на три метра вглубь. Осталось ещё около четырех метров.

— За месяц добьём, — уверенно говорил Любимов, который почти безвылазно находился в пещере.

— Важно, кто кого опередит: мы со своей работой или газ из трещины, вот в чём вопрос, — безрадостно шутил Борис и с горечью рассматривал мозоли на своих ладонях, не сходившие вот уже несколько недель.

В свободное от работы время Орочко ходил по лесу и зорко высматривал ещё не ушедшего зверя. И, если ему встречался глупый лис или неповоротливый барсук, он брал хворостину и гонялся за ними до тех пор, пока не убеждался, что звери убежали в верхнюю половину кратера. Усков окрестил Орочко титулом начальника эвакопункта. В то же время агроном следил за посевами. Вечером докладывал:

— Ячмень раскустился. Степень кущения в среднем два и три десятых. Картофель взошёл, выпадов нет. Рассада чувствует себя нормально, но на днях потребует поливки. Какое будет указание, Владимир Иванович?

Тот слабо улыбался и отмахивался. Газ находился в трехстах метрах от огорода. Стоит ли думать теперь о поливе?

Чтобы обезопасить место работы, решили сложить вокруг входа в пещеру плотный каменный барьер: если газ зальёт весь кратер и подберётся к пещере, барьер защитит её на какое-то время.

Когда стена была закончена, то перед входом в пещеру получился огороженный дворик метров тридцати в длину и десяти — пятнадцати в ширину. Открытым оставался пока только лаз для разведчиков. В любой день, когда газ подойдёт к месту работы, люди могли заложить и замазать вход и остаться во дворике, откуда им прямой путь в пещеру и — может быть — в большой мир. В первую очередь во дворик перетащили алмазы. Потом сделали неприкосновенный запас пищи из вяленого мяса, рыбы и овощей. Натаскали много дров, выкопали и обмазали глиной небольшой бассейн и залили его водой. Теперь можно было ждать.

Усков, как и все, строго соблюдал очерёдность работы в пещере. Но, закончив свою смену, он брал геологический молоток и уходил в лес. Какая бы судьба ни ожидала их, а работать надо, о кратере надо иметь полное представление. Наслоения земной коры — раскрытая книга геологической истории Земли. Только читай.

Усков особенно упорно искал кимберлиты. Кроме тон алмазоносной «трубки», которую он нашёл вблизи пещеры Сперанского, ему удалось обнаружить кимберлитовую глину на дне озера. В ручье около озера он подобрал шесть алмазов величиной с лесной орех.

Однако, бродя по кратеру, Усков то и дело возвращался к границе, за которой не было жизни. Газ расходился все дальше и дальше. Он уже задушил обитателей реки — масса мёртвой рыбы плавала по поверхности озера; он крался по низинам, и трупы мелких животных — зайцев, ежей, бурундуков, — не успевших бежать, оставались на его пути.

Как-то геолог вместе с Орочко пошёл в верхнюю часть кратера осмотреть подход к террасе, куда их всех сбросил буран несколько месяцев назад.

Именно сюда, в верхний кратер, перекочевали теперь звери из нижнего кратера. Весело и шумно бродили по полянам бараны, неторопливо и озабоченно прохаживались медведи, мелкота кишела в траве и кустарниках.

— А вот и наши друзья! — воскликнул Орочко. Этот возглас относился к мамонтам. Они шли к людям, приветливо помахивая хоботами и опустив головы, словно кланялись знакомым.

Ускову и Орочко удалось взобраться на террасу.

— Вот мы почти и на свободе. Ещё метров пятьдесят — и вершина горы. Близко, не правда ли? — заметил геолог. — Близок локоток, да не укусишь!

— Мы спасём и животных, и растительность, — вдруг твёрдо заявил Усков. — Смотрите, Александр Алексеевич. Ширина перемычки в самом узком месте, где соединяются оба кратера, не больше трехсот — четырехсот метров. А по бокам отвесные, порядком потрескавшиеся стены. Если ничего иного не придумаем, то, как только вырвемся наружу и достанем взрывчатку, обрушим стены и отгородимся от нижнего кратера стеной. Западный погибнет. Пусть. Но вот этот, с животными и лесами, останется. Как заповедник!

— Но сперва надо выйти самим, — осторожно заметил Орочко.

Глава двадцать восьмая

В начале апреля на конечной станции шоссе Юг — Север, за тысячу с лишним километров от Хамадана, на берегу небольшой таёжной реки, где находилась геологическая база номер восемь, собралось необычайно много народа. Здесь были геологи, проводники, рабочие. Выделялись охотники-якуты в своих неизменных ичигах и кожаных куртках, покрытых сверху кухлянкой — тёплой накидкой из шкур молодых оленей, которая надевается через голову. Они сами вызвались идти на поиски исчезнувшей партии.

Все были вооружены. У каждого якута за спиной болтался винчестер. Геологи и рабочие имели кто охотничье ружьё, кто винтовку.

Недалеко от базы паслись олени. В тайге, где животные разгребали снег в поисках своей излюбленной пищи — ягеля, раздавался перезвон их бубенцов. Возле рубленых домиков и складов опытные погонщики комплектовали упряжки. Узкие ц длинные нарты подходили к амбарам, и таёжные жители умелыми руками укладывали на них ящики и мешки. Неподалёку пофыркивали маленькие, косматые лошадки. В яслях перед ними лежало свежее сено, в ящики насыпано вволю овса — лошадей откармливали перед долгой и трудной дорогой.

На солнцепёке лежали собаки. Их потяги были уже подобраны и прошли испытание. Косматые лайки, по семь — одиннадцать штук в потяге, уже привыкли друг к другу, перестали волноваться и теперь, свернувшись калачиком, посматривали на шумный лагерь.

Последние работы: чистят и проверяют ружья, набивают патроны, подгоняют вьюки, осматривают обувь ладно ли пригнана, не будет ли худо ноге. В походе обувь — самое важное. С часу на час ожидают приказа о выступлении.

Из домика выходят две женщины. Все взоры обращены на них: они — единственные женщины в этом отдалённом лагере. На них спортивные брюки, выпущенные поверх ичигов, такие же, как на мужчинах, брезентовые куртки с поясами и патронташи. На поясках — ножи, за плечами — винчестеры. Меховые шапки с ушами и тёплые перчатки довершают походное одеяние. По всему видно, что женщины также собираются в дальний путь.

Вот они подходят к лошадям, умело взнуздывают огрызающихся «якуток» и седлают их; кони пятятся, бью г ногами.

— Балуй! — предупреждающе крикнула одна из наездниц и легко вскочила в седло. Вторая последовала её примеру. — Куда это они?

— Объезжают своих лошадей. Молодцы! Это знаешь кто? Усковы. Настойчивые, однако! Вчера они с Андреем Ивановичем схватились. Он хотел задержать их здесь: опасно, мол, и далеко, а тут ещё какие-то бандиты в тайге шатаются. Куда там! И слышать не захотели. Оказывается, они уже не раз бывали в походах, знают и вьюк и седло. В общем, наши, таёжные!..

В тот же день у начальника поиска Андрея Ивановича Швеца состоялось совещание руководителей групп. Восемь человек склонились над картой. На ней чернела точка: база номер восемь От этой точки шли карандашные стрелки в самый центр белого пятна.

— Знакомьтесь с маршрутами, товарищи. Примерно до центра неизученного района все шесть партий пойдут параллельным курсом и будут проходить в день по двадцать — двадцать пять километров. Партия от партии на расстоянии десять — двадцать километров. Таким образом мы захватываем площадь в сотню километров шириной. Связь между группами поддерживают два самолёта. Попадётся что-нибудь интересное — сама ли группа Ускова или её следы — немедленно сигнализировать самолётам сдвоенным костром. На сдвоенный костёр равняться остальным партиям и прийти на помощь…

Майор Сидоренко напомнил:

— Надо договориться о сигнале, если обнаружат этих…

— Да… Если попадутся неизвестные, о которых мы уже говорили, действовать согласно указаниям: арестовать и под конвоем препроводить на базу. В случае сопротивления даётся право на защиту. О такого рода встрече сообщить самолётам тремя кострами. Когда пройдём двести — двести пятьдесят километров, всем собраться, обсудить положение. Место сбора укажут самолёты. Они сбросят вымпелы. Дальнейшие действия предпримем, сообразуясь с обстоятельствами. Возможно, придётся опять разойтись. Кстати, о месте сбора. В прошлый раз самолёты обнаружили за перевалом интересную долину с незамерзающей рекой, которая пропадает в очень узком ущелье или уходит в землю. Эта долина и будет нас интересовать в первую очередь. Усков упоминал о ней в своих донесениях.

— Когда выступаем, Андрей Иванович? — спросил кто-то.

— Завтра рано утром. К четвёртой группе, которая пойдёт прямо на норд, прикомандировываются Усковы и майор Сидоренко. Самолёты начнут патрулировать на третий день. Их номера: 06032 и 05640. Запомните.

Солнце было ещё где-то далеко за горизонтом, над морозной землёй ещё стояло раннее звёздное утро, которое ничем не отличается от ночи, но на базе уже началось движение. Скрипели полозья нарт. Повизгивали дрожащие от нетерпения собаки. Разведчики, седлая лошадей, разговаривали вполголоса, словно стеснялись нарушить ночную тишину. В темноте мелькали фонари, слышалась приглушённая команда. Но вот все смолкло. Первыми вышли низкорослые лыжники в кухлянках и молча, как призраки, пересекли заснеженную речку. За ними потянулись собачьи упряжки. Раздалось характерное «хох-хох-хох!» погонщиков, и длинная чёрная лента людей, оленей, собак и вьючных лошадей вползла в лес и там, словно гигантский веер, распустилась шестью линиями.

Последние слова расставания, пожелания счастливого пути — и поисковые группы пошли каждая своей дорогой. На обледеневшем насте остались только неглубокие следы полозьев да узкие тропинки, пробитые мохнатыми ногами вьючных лошадей.

База опустела. Остались сторож и радист, Уже на третий день пути, при подъёме на пологую каменистую сопку, один из охотников второй группы увидел дерево с крестообразной зарубкой на коре.

— Свежая, — уверенно заявил охотник. — Смола ещё не побелела. Топором сделано, маленьким топором, какой у Николая есть. Они!

Километров через восемь встретилась ещё такая же зарубка. Группа уверенно пошла теперь по следам Любимова, чуть отклонившись к востоку от первоначального курса. Дали знать Швецу. Он приехал на собаках, осмотрел зарубки и одобрил новый маршрут. После этого вторая и четвёртая группы уже на шестой день пути настолько сблизились, что с вершины сопок часто видели одна другую. Самолёты летали от группы к группе, но заветных дымков нигде не видели.

На одиннадцатый день четвёртая группа вошла в узкое ущелье, прошла несколько километров и остановилась. Дальше хода не было. Или возвращаться, или карабкаться по узкой тропочке вверх.

Проводник, не сходя с лошади, заявил:

— Голову сломишь на этой тропе. По ней человек не пройдёт. Надо назад, в обход.

— В это время Вера Ускова что-то заметила. Она соскочила с лошади и нагнулась: на жёсткой глине ясно проступал след кованого конского копыта.

Спешились, походили кругом. Да, следы копей: обычные шипы буквой «Н», какими ковали лошадей во всех партиях треста. Сомнения отпали: партия 14-бис прошла именно по этой тропе.

— В горах так: где пролетит орёл, там пройдёт олень. Где пройдёт олень, геолог обязательно пролезет, — пошутил Швец, и группа тронулась по узкой тропинке. Коней повели под уздцы.

Вот и самое опасное место.

Вера шла, прижавшись к камням. Она не знала, что в этом месте сорвался Борис и что его спас проводник.

Подъем прошёл благополучно. Группа ускорила шаг и шла вверх и вверх, пока не открылась великолепная панорама огромной долины с уже освободившимися от снега полянами, густыми лесами и быстрой рекой, которая с рёвом и шумом катила свои воды под гору, в дикий водоворот.

Никто уже не сомневался, что пропавшая партия спустилась именно в эту долину. Мог ли геолог пройти мимо такого заманчивого уголка природы?

Все как зачарованные осматривали с высоты широкую долину, острые пики горных цепей, окаймлявших её, чёрные трещины горных распадков. И леса, леса, леса, покрывавшие весь этот таинственный край!

«Они где-то здесь, — подумала Варвара Петровна, и у неё сжалось сердце. — Но живы ли?» Вера подошла к матери и обняла её. Девушка думала о том же.

Майор Сидоренко сел на камень и долго рассматривал долину в бинокль. Интересное местечко… Майор водил биноклем вправо и влево.

Ничто не нарушало первозданного покоя природы. Безлюдье, и тишина, и гул падающей воды, к которому ухо привыкает так же скоро, как к тиканью часов в тихой комнате, — вот как встретила долина Бешеной реки новую группу пришельцев. Но вдруг что-то блеснуло. Ещё и ещё раз. Какой-то посторонний предмет… Что это может быть? Никак не разглядишь. Майор злился на свои глаза, на бинокль и наконец обернулся к Вере:

— Посмотрите! Что там поблёскивает на берегу? Вон там, близко от воды…

Девушка долго шарила биноклем по берегу.

— По-моему, консервная банка, — сказала она наконец. — А выше в кустах я вижу колья… Остов палатки и… и… рогач для костра.

— В таком случае пошли, товарищи, — заторопился Швец. — Спускаться будем здесь, прямо к устью.

Глава двадцать девятая

В морозном воздухе звуки разносятся далеко-далеко. Давно смолкнет источник звука, а горы все ещё забавляются его отзвуком…

Уже тронулись, а майор все разглядывал долину. И как он ни был терпелив, все же ему не удалось увидеть то, что он так хотел увидеть.

Ни один дымок не подымался над лесом. Он выглядел совсем нежилым, этот большой и загадочный лес…

Криворотый Ангел крайне встревожился, услышав один за другим несколько выстрелов, эхо от которых внезапно прокатилось по лесам и затихло где-то в горах. Звук был гулкий и пышный, какой получается при взрыве дымного пороха. Он определил, что стреляли из охотничьего ружья. Это обстоятельство несколько уменьшило тревогу Ангела: значит, не охрана, не дозор, который вооружён винтовками. Скорее всего какой-нибудь заблудший охотник.

Во всяком случае, стоило понаблюдать. Но так наблюдать, чтобы видел только ты, а не тебя.

Он встал и потихоньку вышел из берлоги.

— Куда? — сонным голосом спросил его Кныш, открывая один глаз.

— Проветрюсь… — бросил Ангел и пошёл по направлению выстрелов.

Убежище беглых бандитов находилось как раз в том месте, где большой распадок впадал в долину. Лес здесь был очень густой, чёрный, с большим количеством выворотов, весь извитый подлеском. Настоящее логово диких зверей. На берегу небольшого ручья, который местами уже освободился от снега и льда, в крутой осыпи чернел глубокий выворот: гигантская лиственница упала и подняла дыбом толстый пласт дерновой земли, обнажив жёлтую глину с глыбами камня. Трудолюбивый медведь в своё время долго старался над этой ямой. Он вывернул камни, разгрёб глину и сделал себе глубокую, уютную берлогу. А потом, видно, ушёл или погиб. Пещера пустовала. Вот её-то и нашли беглые бандиты, устроившие здесь логово. Место тем удобное, что дым даже от большого костра не выходит из высокого леса и рассеивается между ветвей — обстоятельство, как видим, очень важное для тех, кто скрывается от постороннего глаза.

Бандиты жили в долине Бешеной реки почти неделю. Они пришли с запада после долгих скитаний по снежным горам и решили остаться здесь, раз есть дрова, вода и даже рыба и ягоды.

Все у них было: топоры, ножи, порядочный запас продуктов, которые они взяли, ограбив заимку горняков.

Убийцы жили сегодняшним днём. Спи, ешь, ходи по лесу… Чего ещё надо? О будущем никто из них не говорил, да и не мог говорить, если бы даже такое желание появилось. Где-то в делах тюрьмы лежали документы с фотографиями, отпечатками пальцев и далеко не полной характеристикой их деятельности. Там же были и приговоры, определившие их будущее на довольно долгий срок — для Криворотого Ангела на двадцать пять лет, для Кныша, Тарелки и Рыжего Леньки — на двадцать лет каждому. Но такое будущее, надо полагать, их не устраивало, и они старались не думать о нем. День, да твой. Один только Ангел изредка мечтал, да и то не вслух. Он хотел бы найти золото. Много золота. Нагрузиться им и пойти на восток по старой тропе авантюристов, которые в былые времена сбегались на прииски, набивали кожаные сумки золотым песком, пробирались по-волчьи сквозь тайгу и, достигнув студёного моря, садились в зарослях стланика на берегу, дожидаясь оказии с чужих островов — контрабандной шхуны или баркаса рыбного браконьера. За морем рисовалась жизнь без забот и без страха. Золото все купит!..

Эти жадные мечтания усиливались в крае непуганой птицы. Ведь здесь ещё не ступала нога человеческая. А вдруг удастся наскочить на россыпь? Ангел бродил по берегам рек, угрюмым оком осматривал гальку и скалы, кидался на блёстки кварца и подозрительно оглядывался — не следят ли за ним его приятели.

Волчий закон властвовал в банде. Пока им выгодна общая поддержка, они держались вместе. Но сообщники постоянно следили друг за другом, готовясь, если надо, схватиться за ножи и перерезать друг другу горло. Что ещё удерживало их вместе — так это страх перед молчаливой и суровой природой. Она окружала их и держала в своём плену. Бандиты боялись её. Вчетвером не так страшно.

Но золото все не попадалось. В природе оно всегда скрыто от глаз, особенно от неопытных глаз. Можно ходить по золоту и не видеть его. Криворотый имел цепкие и сильные руки. Эти руки хорошо владели финкой, но они не имели представления о лотке и презирали лом или лопату. Возможно, что беглец и ходил по золоту, но взять его он не умел и не мог.

…Атаман таёжной шайки шёл по лесу медленным кошачьим шагом. Он крался по кустам, пробирался сквозь чащу, ползком протискивался меж завалов, часто останавливался и насторожённо оглядывался по сторонам. Вышел на опушку леса и надолго стал за деревьями, прислушиваясь.

Высокий, костлявый, с длинными жилистыми руками, стоял лесной бандит, прислонившись к дереву. У пего были нежные, даже красивые черты лица, маленький рот бантиком, тонкие брови вразлёт и глаза очень светлой окраски, в которых хотелось видеть что-то по-детски невинное. Да, когда-то этот человек был несомненно красив. Но в какой-то схватке Ангела полоснули ножом по лицу. Шрам прошёлся от правой брови через щеку, нос и словно удлинил в левую сторону его маленький рот. Несказанно уродливым и страшным веяло от этого немытого, обросшего щетиной кривого лица, а светлые глаза, покрытые мутной поволокой, делали человека похожим на жуткий сон…

Он постоял и затем широким шагом пошёл в гору, через редкий лес, в обход распадку.

Неожиданно потянуло дымом. Криворотый опять остановился. В лесу послышался собачий лай. Дело осложнялось. Ведь собаки могут почуять чужого… Но тут Ангел догадался: он зайдёт под ветер и заглянет в рас падок сверху, с горы.

Теперь нам нужно вернуться немного назад.

Мы оставили Петю Одинцова в объятиях мёртвой медведицы. Что зверь был мёртв, в этом не было сом нения. Тяжёлая туша осела на мальчика всей своей тяжестью. Рукав его залило кровью медведя. Струйка крови вытекала из пулевых ран в груди медведя.

Туй и Кава бесновались, пытаясь стянуть тушу в сторону и освободить юношу, лежавшего боком на снегу. Наконец он сам зашевелился и поджал под себя ноги. Осторожно повёл плечом, и тяжесть перевалилась с него в сторону.

Весь в крови. Чья это кровь? Его, медведя, собак? Убитый медведь, израненный Туй, острая боль в боку. Ранен… Не вставая с земли, Петя вытер мокрым снегом свои окровавленные руки, поднял пистолет и огляделся. Он жив и может идти дальше. Но что же так больно в боку? Юноша повернулся в одну, потом в другую сторону. Просто огнём жжёт. С трудом удалось рассмотреть: полушубок и фуфайка на боку вырваны до тела. На теле — четыре глубоких царапины, сочившиеся кровью; медвежья лапа прошлась по телу. Раны неглубокие, но чертовски болезненные. Нужен костёр, это первое. Нужна вода, это второе. Стараясь не особенно сильно поворачиваться, Петя прошёл к кустам и кое-как наломал веток. Костёр загорелся, котелок со снегом зашипел на огне, появилась вода. Тогда он разделся, дрожа от холода, промыл раны и туго перевязал себя запасной рубашкой. Кровь остановилась, но боль не проходила.

«Ладно, — подумал он, — заживёт…» И тут же вспомнил: кто-то говорил ему, что барсучье и медвежье сало хорошо залечивает раны. Кажется, Николай Никанорович… Точно. Он подошёл к туше и высек ножом кусок мяса. Порядочный слой сала у этой медведицы! Пришлось опять развязать повязку. Юноша растопил на огне сало, намазал весь бок тёплым жиром и опять завязался. Стало легче. По крайней мере, теперь не присохнет повязка.

Собаки улеглись, насытившись медвежатиной. Петя вскипятил смородиновый чай, напился и почувствовал такую усталость, что насилу смог нарезать веток для постели. И только залез в мешок, как сразу уснул, словно упал в пустоту.

Уже во сне он почувствовал, что его лихорадит. Это не от холода. Начинался жар…

В распадке установилась тишина. Лёгкий дымок подымался от полузатухшего костра. Даже собаки и те не слышали, как осторожно поскрипывал снег на скале над ними. Чужой человек подполз к самому краю обрыва и отогнул ветку стланика. Внизу, в каких-нибудь десяти метрах от скалы, горел костёр. Около огня лежали две мохнатые собаки и человек. Чуть дальше валялась истерзанная туша медведя, стояли лыжи. Ружейный приклад высовывался сбоку спящего человека.

Ангел догадался, что произошло в распадке какой-нибудь час назад. Но кто этот человек с собаками? И почему один? В одиночку по тайге не ходят даже с оружием. На всякий случай он так же осторожно отполз назад и пошёл по горе вверх, проверить, где же ещё люди и есть ли они. Вскоре он нашёл следы лыж и собак. Один… Больше никого. Поднялся на гору и с высоты ещё раз оглядел распадок. Снова никого. Значит, этот человек пришёл с гор в одиночку. Что ему здесь надо?

Уже в сумерках Петя проснулся, и первое, что он понял, — это жар. Естественное следствие лихорадки, Щеки его горели, бок казался обожжённым, до него нельзя даже дотронуться. Костёр погас. Стало холодно. Хотелось пить. Неровно стучало сердце.

Неуютно здоровому человеку в одиночку в безмолвных лесах. Но трижды тоскливо и горько больному человеку в безлюдье. Кто поможет, кто ободрит ласковым словом? Защемит сердце, и почувствуешь себя таким заброшенным, таким жалким и слабым, что поневоле заплачешь. Хмыкая совсем по-детски, Петя кое-как встал и, весь изогнувшись от боли, стал рубить сухую лесину. Как ни больно, как ни горят щеки от жара, а костёр нужен. Ночь. Без костра на морозе — верная смерть.

Когда запылал огонь и зашипело жареное мясо юноша повеселел. Что там жар! Это от раны, а она небольшая. Сегодня-завтра, и все заживёт, он поправится и пойдёт своей дорогой на юг. Кстати, сколько же он в пути? Десять, двенадцать дней? Вот память!..

В эту ночь юноша не мог идти дальше. Ему позарез нужен хоть небольшой отдых. Сидя у костра, Петя обдумывал, как поступить дальше. Самое лучшее — это пройти до низовьев Бешеной реки, разыскать свою старую стоянку на берегу тёплых озёр и, если потребуется, отдохнуть там день или два, пополнить запас продуктов рыбой и дичью и уже тогда идти дальше через перевалы на юг.

Спать больше не хотелось. Петя сидел на мешке около огня, подбрасывал дрова, чистил ружьё, осматривал лыжи и долго изучал карту с маршрутом. Пламя освещало его лицо красноватым светом, вырывало из темноты уснувших собак, ближние камни и дрожало на отвесных скалах, посеребрённых инеем.

Если бы Петя посмотрел вверх, он непременно бы увидел на скале над собой человеческие глаза, страшные в красном сиянии костра, упорные и торжествующие.

Криворотый Ангел с усмешкой рассматривал путника. Так вот кого он встретил в тайге. Мальчишку, юнца! Чего ему здесь надо, этому пацану? А все же, видать, смелый парень, вон какую тушу уложил…

Скрываться больше не к чему. Ангел осторожно сошёл с обрыва и спустился в распадок. Отряхнув с живота и с колен снег, он усмехнулся, поправил на голове шапку и смело двинулся к костру.

…Собаки вскочили разом и с грозным рычанием кинулись в темноту. Туй по старой привычке без шума рванул на незнакомце штаны и сразу ощутил вкус крови во рту. От неожиданности человек вскрикнул и сел, Петя вскочил и схватился за ружьё. Из темноты раздался крик:

— Эй, кто там! Убери собак, чёрт возьми!.. С головнёй в руке Петя бросился на голос.

— Назад! Туй, Кава, назад!..

Петя увидел человека. Он сидел на снегу и отчаянно махал над головой ножом. Собаки так ожесточённо наскакивали, что если бы не окрик Пети, человеку пришлось бы очень туго.

— Идите к костру, — тоном приказа сказал Петя и, не выпуская из рук ружья, сел на прежнее место. Сердце его стучало сильно и тревожно.

Глава тридцатая

— Ну и зверь у тебя, — сказал вместо приветствия незнакомец и уселся напротив Пети, исподлобья и опасливо поглядывая на собак, которые насторожённо стояли рядом со своим хозяином. — Как ты попал сюда, парень?

— А вы кто такой? — вопросом на вопрос ответил Петя, разглядывая этого с неба свалившегося незнакомца, и переложил ружьё на колени так, что стволы как бы случайно оказались направлены незнакомцу в грудь.

— Убери ружьё, пацан. Учти, я тебя не боюсь, я волк стреляный… Спрашиваешь, кто я? Мы тут роемся в шурфах. Рабочие мы.

— В шурфах? Здесь полевая партия? Чья?

— Будто ты все партии знаешь. Ну, положим, Петровского. Слышал про такого? Из этого, как его, из треста… Знаешь?

— Нет. Где они?

— Не торопись, увидишь. А ты-то кто, чего не отвечаешь?

— Охотник. Медведей промышляю.

— Один?

— Н-нет. За мной люди идут. Пятеро…

Криворотый засмеялся. Бродяга заметил болезненный румянец Пети и окровавленные тряпки, валявшиеся у костра.

— Царапнул медведь, что ли? — он попытался придать своему голосу сочувственный тон. — Самому больно небось, а хорохоришься. Ложись, я покараулю.

— Партия далеко?

— У реки. Завтра утром пойдём. Я услышал выстрелы — ребята говорят: пойди посмотри. Ну, я и увидел тебя.

— Как же вы пошли без оружия?

— Я-то? А вот… — Он вынул из кармана пистолет и подбросил его на ладони.

Ещё большая тревога охватила Петю. Он знал, что рабочим в партиях пистолеты боевого образца не вы даются. Тут что-то нечисто. Он вспомнил предостережение Ускова о том, что в тайге можно черт знает на кого нарваться, и вдруг с предельной ясностью почувствовал, что перед ним сидит бандит. Пете стало страшно.

— Да ты не трусь, — сказал незнакомец, очевидно угадывая состояние Пети. — Дай-ка лучше пожрать. Что у тебя есть?

Все ещё держа в руке пистолет, Ангел встал и шагнул к Пете. Туй зарычал и рванулся вперёд.

— Ну, ну!.. А то вот… — Ангел направил пистолет на собаку.

— Убери оружие! — резко приказал Петя.

— Ишь ты… — сказал Ангел и спокойно засунул пистолет в карман. — Держи зверей, я пойду себе мяса отрежу.

Он вынул финку и, оглядываясь, пошёл к туше. Петя весь сжался. Что делать? Бежать? Куда тут убежишь? Застрелить бродягу? Но за что? А вдруг это порядочный человек?

Криворотый принёс мяса, нарезал его на куски, насадил на палку и принялся жарить.

Воцарилось молчание.

Петя лихорадочно соображал.

— Знаете что, — сказал он наконец. — В тайге люди недоверчивы. Вы вот что… Уходите к своим, а меня оставьте. Завтра встретимся и обо всем договоримся. Хорошо?

Ангел не ответил. Ему хотелось дать этому мальчишке по уху, забрать у него вещи — и пусть танцует на морозе. Но собаки!.. Да и ружьё! Дело в том, что пистолет, которым грозился Ангел, был без патронов.

— Гонишь?.. Куда же я пойду в темноте? Заблужусь и замёрзну. Переночуем вместе. Не бойся, не съем.

А можно ли гнать человека от костра куда-то в темноту, в лес, в снега? Кто бы он ни был, а человеку нельзя не дать места у очага.

И Петя согласился.

— Хорошо, переночуйте здесь! Я… немного нездоров. Так что вы уж сами… Разложите костёр побольше, нарубите веток и ложитесь с той стороны.

Криворотый промолчал. Он нарубил веток, принёс валежника и лёг на ветки лицом к огню, облокотившись на руку.

Петя сидел по другую сторону огня. Он мужественно боролся со сном, решив про себя, что спать совсем не будет.

Потянулась ночь, самая длинная и тоскливая ночь, какая только была в жизни Пети. Он полулежал, упрятав ноги в мешок и обняв ружьё. Собаки успокоились и свернулись рядом с ним. Петя широко раскрывал глаза, разглядывал мигающие звезды на небе, ясный Млечный Путь. Временами, впадая в какое-то забытьё, он уносился туда, к звёздным дорожкам на небе, и начинал дышать ровно, спокойно, как дышат все сонные люди. Но треск какой-нибудь веточки в огне, малейший шорох по другую сторону костра сразу же выводили его из полусна. И он ещё шире раскрывал глаза, быстро поднимал голову, и собаки вслед за ним тоже поднимали головы.

Так проходили медленные ночные часы. А под утро, как ни бодрился юноша, в голове у него все перепуталось: звезды, страшный рот Ангела, пламя костра, пасть медведя, лай собак и блестящий на солнце снег. Он уснул.

И тогда Ангел медленно вытянул вперёд свою жилистую руку. Пальцы нащупали стволы ружья, ружьё легко выскользнуло из расслабленных рук юноши, и в ту же секунду Ангел встал во весь рост и, хлестнув Петю веткой, крикнул:

— Ну ты, пацан! Вставай!

Петя вскочил на ноги и уставился на чёрные стволы, которые сжимал в руке Ангел.

— Туй, Кава, взять! — не своим голосом крикнул Петя.

Собаки кинулись на бандита. Тотчас же грянул вы стрел, и Кава — первая жертва Криворотого — с жалобным визгом покатилась, сражённая пулей. Туй отскочил в темноту и взвыл от бессильной злобы.

— Вторая пуля твоя, пацан! Одно слово — и я тебя отправлю к прабабушке… Займись костром, да живо!

У Пети от бессильной ярости даже слезы проступи ли на глазах. Больше всего он злился на самого себя. Поделом тебе, разиня, не доверяйся первому встречному! И вдруг он вспомнил: в кармане пистолет!.. Как забилось сердце! Теперь он вправе прихлопнуть злодея! Но карман оказался пуст. Пистолет выпал и лежит где-то в снегу.

Когда Петя вернулся к костру, Ангел рылся в его вещах. Продукты, патроны, одежда — все лежало на снегу.

— А ну, пацан, раздевайся. Раздевайся, говорят! Снимай полушубок, выворачивай карманы, поглядим, какой ты охотник…

Он обшарил все карманы своего пленника, вытащил завёрнутые в бумажку куски руды, которые положил ему Усков, развернул их и громко свистнул: на ладони у него лежали три блестящих камушка и небольшой самородок. Попробовал на зуб — жёлтый металл отку-сывался легко, как свинец. Золото… Вот она, долгожданная находка! Богатство, воля, безмятежная жизнь в чужой стране!

— Откуда золото?

— Оттуда… — Петя неопределённо махнул рукой. Он ещё не придумал ничего, что прозвучало бы хоть мало-мальски убедительно.

— Вот что, пацан. Давай играть начистоту. Откроем карты. Я — Криворотый Ангел. Мне нужно твоё золото, и я буду его иметь, хоть бы мне пришлось из тебя кишки выпустить. Говори все… Ты кто?

— Из экспедиции Мы проходили по долине, искали золотые россыпи. Партия заблудилась километрах в ста отсюда, меня послали сообщить в трест.

— Где нашёл золото?

— Там… Вон у той горы, где течёт река.

— На берегу?

— Прямо на берегу. Речка поворачивает в сторону, там и нашли. Там много, всем хватит…

— Так. Проверим. А камушки, это что?

— Так… Понравились, вот я и подобрал.

— Где подобрал?

— На берегу. Да это просто стёклышки… Ангел ухмыльнулся.

— Стёклышки? Ну ладно, разберёмся. А теперь айда к нам, ко мне домой. Тебя там ещё ребята пощупают.

Бандиты, немало всполошившиеся из-за долгого отсутствия своего атамана, успокоились, увидев его со спутником. Один из бандитов, Кныш, долго присматривался к Пете, закрыв один глаз, потом подошёл к нему поближе и, видимо оценив шапку Пети, сдёрнул её с мальчика, нахлобучил себе на голову, а Пете бросил свой жалкий треух:

— Смотри-ка, прямо впору! А тебе и эта хороша, малец.

Петя вспомнил про документы, зашитые в шапке. Но как отобрать их?.. Бандиты ещё хохотали над проделкой Кныша, когда рыжий сухопарый детина, которого приятели звали Ленькой, вдруг проворно стянул с ног ободранные холявы и ещё более проворно разул Петю.

— Вот это правильные сапоги! — говорил Ленька. — И как раз! Бери, пацан, мои, они помягче. Тебе всё равно далеко теперь не ходить!

Петя сидел па снегу в одних меховых чулках. Чулок не сняли: они были слишком малы. Оказался мал и полушубок. Хоть эта одежда осталась на пленнике.

«Пропал я, — подумал Петя и затосковал. — Один против четверых. И безоружный!» Но тут он вспомнил Сперанского и Иванова. Они были в ещё более трудном положении, а все же не сдавались. Не рано ли ты хоронишь себя, Петя?

— А ну, малец, доложи обществу о золоте… Петю слушали с огромным вниманием. Потом помолчали, потом, выпроводив мальчика, долго шушукались, разрабатывая план действий.

Утром бандиты оставили одного из своих, по прозвищу Тарелка, караулить пленника, а сами ушли на реку. Вскоре оттуда послышался стук топоров.

— Значит, золотишком промышляешь, да? — Тарелка миролюбиво улыбнулся, отчего его круглое лицо расплылось и стало так плоско, что делало понятной кличку, данную ему приятелями.

Петя кивнул головой.

— Это правильно! Нам, браток, без золота да без денег — какая жизнь! А вот наскребём по мешочку, тогда нам и море по колено. Подадимся туда…

— Куда?

— А туда… — Он неопределённо махнул рукой. — Где милиции нет. И ты с нами пойдёшь. Если дойдёшь, конечно. — Он опять улыбнулся и блаженно потянулся. — Папашка у тебя есть?

— Нет… Что они там делают, твои дружки?

— Плот делают. Сейчас пустимся «вниз по матушке по Волге». А ты не врёшь насчёт золотишка?

— Не вру. Зачем мне врать?.. Забирайте. Мне не жалко.

— Смотри, мы народ сурьезный. В случае чего, знаешь?.. «И за борт её бросает, в набежавшую волну…» Понял?

Петя соображал. Бандиты хотят спуститься вниз на плоту. Они не знают, куда и как бежит Бешеная река. Хотят взять его с собой. Верная гибель!.. Как только минуют поворот, где могила Иванова, так и пропали. Там уж не выбраться из быстрого потока, унесёт… Что же делать, что сказать им? Нет, отговаривать их он не станет. Пусть едут! Но самому-то как спастись? Ведь в кратере ждут, надеются на него!..

Что-то, видимо, в конце концов придумав. Петя скинул с себя тёплые штаны и фуфайку и сел на них. Оставшись в лёгкой одежде, он надел полушубок.

Над долиной сиял солнечный день. Жаркие лучи пронизывали снег до самой земли, и он оседал на глазах. Пахло смолой, скипидаром, и было тепло, как это бывает в апреле только в безветренных долинах кон-тинентального Севера. В это время года горячие дни сменяются здесь ночными морозами, и обильный снег исчезает за каких-нибудь десять — двенадцать дней, уступая место зеленой траве, а она начинает прорастать чуть ли ещё не под снегом.

Бешеная река набирала весеннюю силу. На всем её протяжении по тайге и распадкам в неё вливались ручейки и речки. Земля не могла впитать, не принимала всей воды: промёрзшая вглубь на многие метры, она попросту стряхивала с себя талую воду, и весь снег, сколько его ни было, растаяв, устремлялся в реки. Потому-то они так бурливы и многоводны на Севере. Прогрохочут, беснуясь, вешние воды, накатают в отмели камней и гальки, прорвут там и здесь податливый аллювий в долинах, настроят новых островов и протоков — и успокоятся, смирятся до нового паводка, до жаркого июля, когда начнёт таять снег на горных вершинах.

Тогда снова вспухнут реки, зашумят ручьи, забурлят водопады — держись, путник, выбирайся скорее из опасных долин на сопки!..

Петя сидел и смотрел на ручей, протекавший рядом, — маленький, торопливый, деятельный. Куда ты бежишь? Бухнешься в реку, подхватит она твои чистые струйки, пронесёт по всей долине, мимо могилы Иванова, мимо озёр, мимо старого стойбища. Свернёт влево и понесётся, как одержимая, туда, к скале, вниз, в клокочущий водоворот. И сгинешь ты, ручей, быстро проживши свою бурную жизнь…

Петя вздрогнул, представив себе этот короткий путь.

Вернулись бандиты. Молча поели, бросив Пете начатую банку консервов. Криворотый лёг на мешок, зажмурился.

— Эй ты, пацан! — лениво начал он. — Это точно, что внизу нет никого? Или ты врёшь? Мы сейчас поплывём туда. Смотри, если обманул! Ежели увижу на берегу какой ни есть народ — пополам распорю, и к рыбам! Лучше скажи заранее. Чего насупился?

— Нет там никого. Моя партия в горах, мы отсюда ещё осенью ушли. Нашли золото и ушли. Можете ехать спокойно.

— Ты с нами поедешь.

— Лучше я останусь здесь. У меня бок болит, не могу я тронуться.

— Тоже придумал! А кто нам место покажет? Собирайся!

Они заспешили. Ими уже владела золотая лихорадка.

Забрали пожитки, пошли. Петя запихнул в кусты телогрейку и тёплые брюки, запахнулся в полушубок и молча зашагал сзади. Если бы ружьё! Но его «ижевка» болталась за плечами у Ангела…

Плот качался в зарослях тальника. Немудрёное сооружение — семь или восемь сухих лиственниц, связанных лозой, и две поперечины. Такой плот налетит на подводный пень и разъедется, как мочало. Петя сел на заднюю поперечину. Рыжий и Тарелка вооружились длинными шестами, стали по бокам. Криворотый и Кныш сложили продукты и одежду посредине и сели лицом вперёд.

— Держись, пацан! — крикнул Рыжий и оттолкнул плот.

Утлое судёнышко и его пассажиры доверили свою судьбу реке.

Петя сидел и лихорадочно думал, поглядывая на уходившие назад берега. Руки его теребили лозу, удерживающую бревна. Ангел неотрывно смотрел вперёд, настораживаясь при каждом повороте реки. Он всё-таки не доверял мальчишке, боялся западни. Ружьё лежало у него на коленях. Все были заняты своим делом. Петя стал потихоньку развязывать скрутки. Одна, другая, третья… Между брёвнами журчала вода, тёмная, жадная. Ещё две скрутки… Пете уже приходилось удерживать концы лозы руками, чтобы бревна не разъехались.

Миновали могилу Иванова, миновали район озёр. Показался последний поворот

— мыс, покрытый высоким лесом. Впереди — чёрная стена. Как только завернут

— готово, никакая сила не вырвет плот из объятий реки, все ускоряющей свой бег.

Петя глянул на берег. Меж кустов мелькало жёлтое пятно, то появляясь, то исчезая. Милый, дорогой мой Туй! Ты сопровождаешь меня, ждёшь, надеешься…

И вдруг Петя почувствовал себя так спокойно, так уверенно, словно не было рядом с ним этих угрюмых злодеев и ждала его не гибель, а увеселительная прогулка. Так бывает, когда человек принял решение и поверил в свои силы.

Криворотый устал смотреть вперёд. Он положил ружьё на бревна, стволами к Пете, в каком-нибудь метре от него, и стал скручивать цигарку. Петя быстро взгля-нул на берег: метров тридцать… Сейчас плот войдёт в стрежень и помчится навстречу верной гибели.

Петя отпустил концы, и нижняя перевязка выскочила из-под брёвен. Тарелка еле удержался на ногах. Петя скинул с плеч полушубок, схватил ружьё из-под рук Ангела и сильным рывком бросился мимо Кныша в воду. Булькнуло и утонуло ружьё.

— Куда?!. - исступлённо крикнул Ангел.

— Держи! Бей! — заорал Рыжий.

Петя вынырнул метрах в шести. Тарелка хватил по воде шестом, но не достал. Мальчик уже отплыл. Бандит поскользнулся, бревна разъехались, и Тарелка бухнулся в воду.

Но Криворотый не растерялся. Он выхватил пистолет и, брызгая слюной, крикнул:

— Застрелю! Назад!..

Петя ещё раз нырнул. Когда голова его показалась из воды, Ангел в бессильной злобе запустил в мальчика ненужным пистолетом и угодил ему по затылку. На миг все помутилось в глазах у Пети. Мальчик снова нырнул и, захлёбываясь, отвоевал у реки ещё метра три. Опустив голову, он с отчаянием выбрасывал руки вперёд. Берег все ближе и ближе. В кустах мелькнуло жёлтое пятно. Туй! Ещё усилие, ещё одно… А плот относит и относит! Трое бандитов мечутся по расползающимся брёвнам, а река словно играет с ними: она разворачивает бревна, снова их соединяет и неумолимо несёт вперёд.

Вот он, долгожданный берег! Наконец-то!.. Петя ухватился за кусты, вскарабкался и лёг на землю. Туй с тихим визгом кружился около него, тыкался мордой, облизывал его тёплым, шершавым языком. Петя с трудом поднял голову и посмотрел назад.

Плот выносило за поворот. Но на нём только две фигуры. Чья-то голова чернеет в воде на полпути к берегу. Криворотый! Он плывёт сюда! Ружьё! Вот когда пригодилось бы ружьё!..

Петя вскочил на ноги и бросился вверх по берегу. Он опять гонится за ним, этот страшный Ангел! Оружия у него теперь нет, но есть нож и злые сильные руки. У Пети оружия нет. Но есть верный Туй.

Петя быстро отжал одежду и побежал по мокрому, чавкающему мху вверх, к берлоге, где у него остались сухие вещи. Переодеться — и бежать к распадку! Там, где-то около пепелища, должен лежать обронённый пистолет Ускова.

Глава тридцать первая

Вот что увидели участники спасательных групп номер два и четыре в солнечный день апреля, вскоре после полудня.

Из-за поворота реки, недалеко от места, где расположился лагерь, выскочил какой-то плот с людьми. Первой этот плот увидела Вера Ускова. Она ходила по берегу реки и грустными глазами смотрела на воду, на чёрную тайгу, росшую по противоположному берегу, на синее, по-летнему высокое небо и думала об отце, о Борисе, о их товарищах, пропавших где-то в этих молчаливых горах. И вдруг на тёмной, стремительной воде показался плот. Люди в этом диком ме-сте! Вера вскрикнула и в два прыжка оказалась у палаток, где сидели разведчики. Все бросились к берегу.

В то время как плот огибал мыс, от него отделился человек и быстро поплыл к противоположному берегу. Остальные метались на брёвнах, падали и отчаянно кричали.

Ускова закрыла лицо руками, охнула и упала. Вера бросилась к матери. Люди столпились на берегу, тоже кричали что-то, суетились, а плот неудержимо тащило дальше, вниз, к водобою. Появились верёвки, кто-то безрассудно кинулся в воду, ему бросили кон-цы. Но разве остановишь Бешеную реку! Майор Сидоренко стоял с биноклем в руках и смотрел то на плот, то на плывущего от плота человека и молчал.

Плот стремительно пронёсся в пенистом стрежне реки. Отчаянный крик: «Спасите, гибнем!» — донёсся оттуда. Но спасти было уже нельзя. Река довершила начатое дело.

Майор все ещё смотрел в бинокль на отчаянного пловца, боровшегося с течением. Его относило вниз, а он упрямо тянулся к берегу. И наконец пересилил реку. Не оглядываясь, вышел из воды, отряхнулся и тут же скрылся меж деревьев, которые тёмной стеной стояли на самом берегу. Он боялся людей, это было ясно.

Ускова очнулась и сидела с дочерью на берегу. Из глаз её катились слезы.

— Успокойтесь, пожалуйста, это не наши. Мы хорошо разглядели их.

— Но кто же тогда? На вопрос Усковой ответил Сидоренко:

— Те, кого я ищу. Троих больше нет. А Криворотый Ангел, их атаман, спасся. Он сейчас удирает от нас по лесу на том берегу. Но теперь уже Ангел не уйдёт! Мне кажется, что если и есть человек, который может рассказать что-нибудь о пропавшей партии 14-бис, то это только Криворотый Ангел. Он нам нужен живым, понимаете, товарищи?..

…Да, Криворотый спасся от верной гибели.

Когда плот вышел из-за поворота и шум водобоя достиг его ушей, Ангел понял, что за ловушку расставил им этот юнец и почему он сам, рискуя жизнью, бросился в воду. Проклятый пацан! Так провести его, многоопытного атамана шайки! Мальчишка ответит за всех трех и полностью получит своё…

Ангел пересилил течение и выбрался. Его снесло вниз более чем на километр. Значит, юнец опередил его на час или меньше. Но куда он, собственно, уйдёт? Однако стоило Криворотому оглянуться, как все стало ясно: на другом берегу стояли палатки, толпился народ. Вот он куда уйдёт! Ну, нет… Месть немедленная, самая страшная месть!..

Криворотый вошёл в лес и, даже не выжимая одежды, торопливо пошёл вверх по реке. За мысом он увидит юнца, разделается с ним, а потом уйдёт в тайгу и снова пропадёт, как иголка в сене. Ищи-свищи!..

Но за мысом юноши уже не было. Ангел нашёл место, где вылез Петя, увидел следы и понял, что мальчик пошёл вверх по реке, обратно к берлоге. Но почему он не закричал, не обратил на себя внимания людей? Это было загадочно. Криворотый ни на минуту не мог даже подумать, что Петя не знал о стоянке лагеря около водобоя и не увидел лагерь. Тут что-то таилось. Как бы там ни было, атаману осталась только одна дорога — следом за Петей, в свою берлогу. Жажда мести кипела в нём. Хотелось насладиться местью, успокоить себя. — Он шёл по левому берегу, скрываясь меж деревьев, Но теперь он шёл не один.

По правому берегу почти параллельно с Криворотым ехали пять всадников Они выехали из лагеря разведчиков сразу же после гибели плота. До поры до времени они тоже скрывались от постороннего глаза. Для того чтобы настигнуть Ангела, им, прежде всего, нужно было найти брод через эту страшную речку.

Петя пришёл к берлоге уже в темноте. Одежда на нём за долгий путь почти просохла, но вот ноги… Он валился от усталости. Холявы совсем расползлись, меховые чулки намокли и не грели. Разжечь костёр нечем, нет спичек. Похолодало. Как только село солнце, начал-ся мороз. С реки тянул резкий ветерок. Весь дрожа, Петя переоделся, кое-как связал на ногах расползавшуюся ватную обувь и решил немедленно идти дальше. Взгляд его упал на место, где горел костёр. От пепелища шёл еле заметный дымок. Значит, огонь есть! Торопливо разгрёб золу. На земле лежал толстый корень. Он перегорел надвое и ещё дымился. С надеждой начал раздувать его Петя. Вот когда пригодился совет Любимова! Найти сухую гнилушку было делом минуты. Он приложил гнилушку к огоньку, раздул жар и, когда яркий кусочек пламени перескочил на его трут, Петя завернул огонь в сухой мох и бережно понёс его перед собой дальше, к распадку.

Через лес, через бурелом; по мокрому мху и снегу, чуть подёрнувшемуся ледком, мимо ручья, кругом болота, в полной темноте спешил Петя к распадку, как к своему дому. Уже недалеко. Ноги подкашиваются, болят. Ему уже не холодно, нет. Он весь горит в огне. Даже Туй, все время покорно бежавший сзади, и тот подвывал, скулил от усталости. Нет, Туй, идём, идём, пока не возьмём в руки оружие, чтобы встретить врага с перевесом сил! Пошли, пошли вперёд…

Вот он, злополучный распадок. Труп Кавы. Полусъеденная туша медведя. Кто это проворно отскочил от медведя? А, волки! Они ляскают зубами, но пятятся. уходят от человека с собакой. Волки сыты, им не хочется вступать в борьбу. До другого раза…

Не обращая больше внимания на хищников, Петя остановился, сел у старого костра и начал раздувать огонь. Как это учил его Николай Никанорович? Тонкие щепочки, потом ветки шалашиком, а уж сверху крупные дрова. Так… Через несколько минут костёр запылал. Петя насобирал вокруг валежника, набросал на костёр целую гору. Стало светло, темнота отступила. Вот здесь он лежал, вот сюда ходил… Снег подтаял, его осталось так мало, только корочка на камнях. И в этом льдистом слое он увидел своё оружие. Пистолет, чёрный на белом фоне, втаял в снег, как бы впечатался, вдавился, покрылся сверху водой, а вода замёрзла.

Скорее разбить ледок, взять холодную сталь в руки, обтереть, отогреть… Петя спрятал пистолет к груди, ощутив холод у самого сердца. Ну, теперь иди сюда, Криворотый Ангел, я посчитаюсь с тобой!.. А что бандит придёт именно сюда — Петя не сомневался.

Но тайга молчала, спокойно стояли чёрные деревья, молчали птицы и звери, замёрзли ручейки, и даже Туй, бдительный, верный Туй уснул так крепко, что даже не вздрагивал. Петя пощёлкал затвором, убедился, что патрон в патроннике, и подвинулся ближе к огню. Лицо его горело, а по спине бегали мурашки. Опять лихорадило. В голове все мутилось, до безумия хотелось лечь на ветки спиной к огню и спать, спать, спать…

Нет, больше он не в силах сидеть! Петя набрал ещё валежника, сдвинул костёр на сторону, навалил на горячее место веток и лёг на них, чувствуя, как благостное тепло поднимается снизу и охватывает все его настывшее, больное тело. Ещё минута, две — и он уснул рядом со спящей собакой.

Тайга тоже спит.

Но по тайге идут люди.

Криворотый пришёл к берлоге часа через три после Пети, уже ночью. Положение преследователя было не лучше, чем положение юноши. Весь мокрый, атаман не мог ни прилечь, ни высушиться. Костра разжечь не удалось, спички в кармане отсырели и крошились. Тогда он попытался залезть в сухие листья в берлоге и согреться. Тщетная попытка! Скоро Ангел дрожал, как осиновый лист. Где же этот юнец? И вдруг он вспомнил: конечно, в своём распадке! Там мясо медведя и шкура… Есть чем покормиться. Он, несомненно, там, этот ловкач!

И не глядя на ночь, на смертельную усталость и дрожь, Криворотый вскочил, выхватил финку и пошёл в распадок по следу юноши.

Костёр он увидел ещё издалека. Чем же разжёг его хитрый малый? Больше не раздумывая, Ангел стал тихо подкрадываться, прислушиваться к каждому своему шагу. Вот он, мальчишка, который провёл его, старого волка. Один? Да, конечно, один. Спит, свалился. Нет, сонного он его не зарежет. Пусть посмотрит смерти в глаза.

Шаг, другой, третий. Уже близко. Скрипнула подвернувшаяся галька под ногой. И в ту же секунду Туй с быстротой молнии бросился на грудь Ангелу, рванул одежду и тело. Брызнула кровь. Но и сам отлетел с распоротым брюхом, взвизгнул и забился на земле. Предсмертный визг умирающей собаки спас жизнь Пете. Он вскочил на ноги. В пяти метрах от него стоял окровавленный, страшный в своей улыбке Криворотый. В руке у него блестел нож. Петя отступил на шаг. От ужаса он даже не мог вскрикнуть.

— Ложись ничком, пацан, — хрипло проговорил Ангел. — Зови своих маму и папу…

Петя выхватил пистолет. Ангел опешил и по привычке стал подымать руки. Петя ободрился, румянец заиграл на щеках.

— А, подлец, задрожал… Повернись спиной! Руки назад!

Криворотый понял, что игра проиграна. А впрочем…

— Слушай, пацан, — жалостливо проговорил он. — Убить ты меня всегда успеешь, понял? Хочешь, я уйду, совсем уйду, а? Ты оставайся у костра, а я подамся в тайгу. Разойдёмся, как старые приятели.

— Приятели? Нет, бандит, я теперь имею право пристрелить тебя… Золото нужно? Бежать собрались?..

— Ну, на, стреляй! — Ангел повернулся к нему грудью. — Стреляй в беззащитную грудь, ну…

Петя нажал спуск. Послышался тихий щелчок, но выстрела не последовало. Он рванул каретку назад, патрон выскочил. Нажал ещё. Опять осечка.

На лице Криворотого появилась наглая усмешка.

— Пугач отказал? А ну я сейчас…

И он шагнул к Пете, который все ещё силился сделать хоть один-единственный выстрел.

…Всадники переплыли на лошадях речку, нашли берлогу и, спешившись, пошли по следам в распадок. Майор шёл впереди. Он почти уже настигал Криворотого, когда между деревьями замелькал огонь костра. Опасаясь засады, он оставил трех людей следить за Ангелом, а сам ещё с одним бойцом пробрался в обход распадку и вышел на скалу над самым костром как раз вовремя.

Криворотый успел сделать только один шаг. На скале, над головой у Пети, треснул выстрел, и наглая усмешка на лице бандита увяла. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он выронил нож, поднял глаза, чтобы увидеть, кто стрелял, и тут же упал головой вперёд, почти к ногам Пети.

Появились люди. Петя все ещё стоял с пистолетом в руке и ничего уже не понимал. Кружилась голова. Он посмотрел в лицо майору, хотел что-то сказать и упал своим спасителям на руки: уж слишком много труда и волнений пришлось на его долю.

Глава тридцать вторая

Над долиной Бешеной реки поднялись сразу пять столбов дыма: горело пять костров. Лётчики недоуменно пожимали плечами: почему пять? Неужели всех сразу нашли: и партию Ускова и бандитов?

На всякий случай наблюдатели ещё раз пересчитали костры. Да, вот два, и в стороне ещё три. Стало быть, действительно нашли всех! Сверху было видно, как оживлённо бегали по поляне люди, как они махали руками в сторону шоссе. Нетрудно было догадаться, что они просят лётчиков приземлиться.

Но при всём мастерстве и добром желании пилотов посадить самолёт в этой местности и в это время года никак нельзя: самолёты па лыжах, а снег почти уже сошёл, обнажились кочки и ямы, в долинах стоит хорошо видная сверху вода. Лётчикам не оставалось ничего более, как только помахать крыльями, пролететь пониже над палатками и лечь курсом на юг, на базу номер восемь, где есть подходящая посадочная площадка…

С базы полетели в трест одна за другой две радиограммы, извещавшие о результатах поисков.

— Долина с незамерзающей рекой?.. Весьма любопытное место. Координаты?.. Так… Почти в центре белого пятна…

Федор Павлович Басюта вызвал к себе лётчиков и приказал подготовить вертолёт.

Через два часа вертокрылый корабль распластал в воздухе свой большой горизонтальный винт, лопасти с шумом завертелись, образуя вогнутый вращающийся диск, и вертолёт плавно оторвался от земли, словно вспорхнул. Набрав высоту, он величественно и спокойно понёсся вперёд.

С этим вертолётом на базу номер восемь вылетел и главный геолог. Ещё через день, пополнив машину горючим, вертолёт взял курс на север, через перевалы, к месту расположения второй и четвёртой поисковых групп.

В тот же день он приземлился в ста метрах от палаток разведчиков, на небольшой поляне, окружённой кустами черёмухи и шиповника, начавших уже раскрывать свои липкие почки.

Люди встретили машину восторженными криками. Зато лошади, услышав гулкое ворчание моторов, бросились сломя голову в лес. А олени пригнули рогастые головы и умчались, забились в такую чащу, что их с большим трудом нашли.

— А здесь, представьте, нужен доктор, — прежде всего сказал новоприбывшим Швец.

— Доктор? Что случилось?

— Понимаете, — начал Швец, — мы нашли только одного из спутников Ускова, его племянника. И при крайне странных обстоятельствах. Он разут, раздет, ранен. И нашли мы его в момент схватки с бандитом. А что касается остальных, то никаких следов нет. На том месте, где мы с вами находимся, раньше была стоянка партии Ускова. Судя по остаткам палатки, они находились здесь давно.

— Почему же вы не расспросите мальчика?

— Он болен и все время в бреду. У него рваная рана на боку. В распадке, где его нашли, лежал убитый медведь. Видимо, парень выдержал поединок со зверем. Там же две мёртвые собаки из полевой партии. Вот и все. Мальчику нужен доктор. Мне кажется, тут дело даже не в ране. Похоже на глубокое нервное потрясение…

— Пойдёмте к нему.

Петя, как упал майору на руки, так уже больше не приходил в себя. Ко всему, что он пережил, ко всем стра-хам и потрясениям надо прибавить и то, что мальчик простыл: он плавал в холодной реке и почти сутки провёл на ногах в мокрой одежде и без обуви. Такие вещи даром не проходят. Майор привёз его в ту же ночь в лагерь и сдал с рук на руки Варваре Петровне и Вере.

Ни одна мать не ухаживала бы так за своим сыном, как эти две женщины ухаживали за Петей, и все же он четыре дня находился между жизнью и смертью. Он никого не узнавал, бормотал что-то бессвязное, порой выкрикивал странные слова, пытался вскочить, бежать, метался, плакал, кого-то звал, с кем-то дрался. В таком состоянии был мальчик, когда к нему в палатку вошёл Басюта.

Федор Павлович несколько минут слушал его бессвязный лепет, потом встал и вышел. Он был явно встревожен.

— Вот что, — сказал он лётчику вертолёта. — Сейчас же вылетайте в город. Передайте мою записку начальнику медицинской службы. Возьмите врача, медикаменты и немедленно возвращайтесь снова сюда. Мы ждём вас…

Вертолёт улетел, увозя майора и труп Криворотого Ангела.

Басюта ещё некоторое время провёл у постели больного, а потом позвал Веру и дал ей весьма странное, на первый взгляд, поручение:

— У мальчика прорываются слова, которые могут на вести нас на след. Сделайте, пожалуйста, так… Возьмите карандаш, бумагу и попробуйте записать дословно всё, что он прошепчет или выкрикнет. Не мешайте ему, не останавливайте, пусть говорит. А потом эту бумагу с записями покажите мне. Хорошо?

Вера всю ночь не смыкала глаз. Утром она отдала Басюте листки:

— Он так много говорит непонятного. Вы вряд ли, что-нибудь разберёте…

Басюта упрямо сдвинул брови, вчитываясь в запись бреда.

«Нет, нет, не надо… Тот, кто с песней по жизни шагает… Туй, вперёд! Пусть они уходят в верхний кратер… Я пробью… Владимир Иванович!.. Он меня задушит! Газ, газ везде… Нет, Ангел, теперь ты!.. Страшно! Вода чёрная… Бей его!.. Мама всё равно не знает… И застрелю… Я имею право! Брось нож! В кратере все пропадёт… Лас, ко мне! А он не кусается? Взять бы и подняться… Шар или самолёт… Криворотый, ты трусишь, ага! Я не умру? Борис, Борис, ты не пролезешь, а то бы мы вместе… Ход из кратера пробит… Вперёд!..

Какой вкусный хлеб… Я встану, пустите!.. Нам аммоналу… Где волки?.. Николай Никанорович… Кратер не погибнет!.. Облака… Дик, подними хобот… Владимир Иванович! Дядя Вася! Ой! Душно как…» Управляющий, задумался.

— Кто такой Владимир Иванович? Он повторяет это имя не раз. В партии номер четырнадцать, насколько я помню, человека с таким именем нет.

— Может быть, его родственник?

— Среди родных у нас нет Владимира Ивановича, — вмешалась Ускова.

— Загадочно. Дальше. Ещё одно слово повторяется четыре раза: «Кратер»… Гм… Это не случайно. Кратер. Кратер… Где тут может быть кратер? Слушайте, Андрей Иванович, в прошлый раз, когда вы организовывали поиск, вам не приходилось летать над этой горушкой? Вот та, что светится белой шапкой?

— Эршот? Нет, не приходилось. Над Эршотом вечные облака.

— А может быть, это дым?

— Возможно, и так. Во всяком случае самолёты вынуждены были постоянно обходить вершину горы.

— «Кратер»! Занятное слово. Ну, хорошо, подумаем. Ещё вот что… «Ход из кратера пробит». Тоже любопытная фраза. Кратер. Ход. Ущелье. «Борис не пролезет». А кто же пролезет? Только тот, кто меньше Бориса? Да? А меньше Бориса только Петя Одинцов… Вот где загадка! Что за Лас? Что за Дик?

— Так ведь это бред. Мало ли что человек скажет в бреду!

— А мне думается, что на Эршот надо обратить особое внимание. «Кратер»!.. Как только прилетит вертолёт, мы с вами, Андрей Иванович, слетаем на Эршот и пощупаем у него макушку — не горячая ли она.

А по всей долине шёл наземный поиск. Охотники обнаружили могилу Иванова. Дожди и метели наполовину стёрли надпись. Все же после больших трудов она была прочитана. «Никита Петрович Иванов… Геологическая поисковая партия 14-бис треста "Севстрой".

Кто такой Иванов?

Но кто бы он ни был, нужны ли ещё какие-нибудь доказательства того, что партия Ускова была здесь! Куда же она девалась?

Тревога охватила всех с новой силой, точно сейчас пришло лишь первое известие об исчезновении шести разведчиков.

Глава тридцать третья

Вертолёт, напоминающий большую, странно раскрашенную стрекозу, опять спустился па полянку, заросшую черёмухой. Открылась кабина. Из неё вышел врач, пожилой человек с чемоданчиком.

Осмотрев больного, он объявил, что смерть ему не угрожает. Мальчик крепкий, вытянет. Все облегчённо вздохнули и решили, что теперь можно более энергично взяться за спасение остальных.

В этот весенний день над всем миром, даже над далёким северным краем, небо было голубое и совершенно чистое. Без умолку трещали по кустам сороки; пуночки розовыми шариками перелетали с куста на куст. На озёрах утки устроили базар: они оглушительно кричали, или, разомлев, сидели на берегу, чистили свои и без того чистые пёрышки. Что-то копошилось в траве: это играли бурундуки, изредка попискивая и становясь в положение «смирно», чтобы оглядеться кругом и морг-путь своими круглыми большими глазами. Неуклюже перелетали с дерева на дерево чёрные глухари. Они тоже что-то бормотали на своём глуховатом наречии лесовиков и время от времени атаковали кусты шиповника, где ещё с прошлого года висели заманчивые переспевшие красные ягодки.

Резким контрастом просыпающейся природе и весёлому дню высился угрюмый Эршот, окружённый, как владыка подданными, мелкими горами и сопками. Его мрачные склоны сейчас так же покрыты девственно белым снегом, как и зимой, словно Эршот отвергал и теплоту солнца и веселье жизни. Над вершиной его клубился рваный серовато-пепельный туман; одинокое, неприкаянное облако проплыло по голубому океану, зацепилось за острые пики Эршота да так и застряло на вершине, вполне довольное своим мрачным пристанищем.

Вертолёт поднялся чуть выше этого облака и сделал круг. Басюта и его помощник Швец внимательно осматривали угрюмый массив и фотографировали его.

— Какая высота?

— Две тысячи триста пятьдесят метров. Мы выше вершины на сто пятьдесят метров. Высота горы, таким образом, две тысячи двести метров…

— Попробуйте спуститься ниже и пройти на уровне облака.

Машина прошла рядом с облаком, опасливо отодвигаясь всякий раз, когда белая вата цеплялась за лопасти винтов.

— Ого! Солидно! Окружность вершины более пятнадцати километров. Занятный пик! Он значительно шире, чем Килиманджаро! — воскликнул Басюта.

— Африканский вулкан не имеет вершины. Вместо вершины у него огромный кратер, — напомнил Швец.

— Кратер? А почему бы нам не предположить, что у Эршота нет вершины, а есть впадина и что эта впадина — кратер уснувшего вулкана? — сказал Басюта.

— Вы так думаете? — Швец только сейчас начал понимать мысль своего начальника. — В таком случае не попробовать ли нам окунуться в эту белую кашу? Или мы спокойно сядем на камни, или… или окажемся снова над впадиной. Начинайте спуск…

Лётчик заметно помрачнел, но приказание выполнил. Вертолёт вошёл в облако и осторожно продвинулся к его предполагаемому центру. Машину окутал мокрый туман. Видимость ограничилась двумя — тремя метрами. Скоро в кабине стало сыро и холодно, как в ноябрьский пасмурный день. Пассажиры замолчали.

— Ах, черт! — выругался Швец. — Как красиво бывает издалека, и какая это гадость вблизи!

— А по-моему, это облако ненастоящее, — заметил Басюта. — Это скорее какие-то испарения, конденсирующиеся над вершиной.

— Но испарение происходит только при наличии источника тепла?

— Вот именно… Я все больше и больше прихожу к убеждению, что Эршот имеет кратер.

— Мы на уровне горы… — Лётчик обернулся к пассажирам и недоуменно посмотрел на одного и на другого.

Недоумение вполне законное. Выпущенное из предосторожности шасси машины, опускающейся очень медленно, должно было бы уже коснуться камней. Все трое напряжённо смотрели вниз. Где же она, эта вершина?

Вертолёт замер на месте. Винты крутились с огромной быстротой, поддерживая тяжёлый фюзеляж.

— А ну-ка, давайте ещё ниже! Вертолёт опустился чуть ниже. Снова проклятый туман.

— Две тысячи сто сорок!

— Ещё ниже…

— Тысяча девятьсот тридцать!

— Пробьём ли мы это облако наконец!

— Тысяча девятьсот десять! На двести девяносто метров ниже вершины!

Швец оторвался от стекла и посмотрел на Басюту.

Тот улыбался.

— Опускаемся в кратер. Понимаете?

— Очень хорошо. У каждого кратера где-нибудь есть дно. Как вы думаете? Поехали вниз…

Тысяча девятьсот… Восемьсот семьдесят… Восемьсот двадцать… Семьсот… Нет конца и края серовато-мокрой массе, окутывающей их. Тысяча шестьсот десять… Вот что-то проглянуло внизу… Ещё несколько метров. Пробили завесу тумана! Возглас удивления вырвался у всех трех одновременно: под вертолётом расстилался живописный лес, блестели озера, ручьи оживляли летний пейзаж. А по сторонам, куда только хватал взгляд, чёрными бастионами возвышались отвесные стены загадочной впадины.

…Мамонты мирно паслись на опушке леса в восточной части кратера. Они протягивали хоботы к веткам деревьев, пригибали их, обламывали тонкие веточки и проворно запихивали себе в пасть. Продвигаясь вдоль опушки, Лас и Дик достигли озера, где когда-то агроном встретил медведя. Ноги гигантов зачавкали по болоту. Мамонты остановились. Они знали, как предательски обманчива мягкая земля у воды. Осторожный Дик уже выпростал передние ноги из трясины, но Лас решил все же сорвать пучок сладкого камыша и потянулся хоботом за добычей. Увлечённый своим делом, он позднее Дика услышал и увидел то, что вскорости должно было его погубить.

Когда невиданная птица с рокотом выскочила из-под облаков и закружилась над лесом, ища места для посадки, ужас обуял всех животных. Гул мотора усиливался в кратере во много раз благодаря эху, которое металось от стены к стене, ударялось о камни и сотрясало воздух.

Стадо баранов кинулось через камни и завалы к лесу, ища спасения от страшной птицы. Бурые медведи ревели от страха. Лисы и еноты, зайцы и рыси, даже флегматичные ёжики и любопытные бурундуки — все обезумели и куда-то бежали, прыгали, уползали.

А птица спускалась все ниже и ниже и грохотала, нагоняя ужас на все живое.

Дик бросился в чащу. Он остановился в глубине леса, гулко фыркая и озираясь. Кожа на спине гиганта дрожала мелкой дрожью, в глазах сверкало безумие.

С минуту он потоптался на поляне, но именно в эту минуту красная птица пролетела совсем близко, и Дик опять сорвался с места. Ломая и сокрушая на своём пути деревья и кусты, он мчался, не ведая ни дорог, ни цели, — лишь бы уйти от ужаса, висевшего над его головой. Как буря пролетел он вниз, ворвался в западный кратер, с рёвом пробежал мимо дома Сперанского, влетел в высокий лес, прошёл его, как пуля, насквозь и забился среди высоких скал у самой стены кратера. Здесь все было мертво. Но сюда почти не доходили ужасные звуки.

Гигант понемногу успокаивался. Шерсть его улег-лась, прошла дрожь. Мамонт опустил голову, хобот безвольно поник до самой земли. Усталыми глазами ос-матривался Дик по сторонам. Он видел жёлтые, поник-шие травы, высохшие деревья, мёртвых животных. И внезапно он почуял, где находится: недалеко от него темнел зев страшной трещины. Инстинкт самосохранения говорил ему: уходи, спеши! Но он уже не смог. Мамонт хотел поднять хобот. Увы! Не удалось и это. В последний раз пронёсся над долиной трубный звук. Он был полон отчаяния и скорби. Никто не откликнулся. В глазах Дика ещё теплилась жизнь, но большое тело уже не слушалось, оно стало тяжёлым и чужим. Ноги подкосились. Мамонт упал на колени, как падали его предки на своём кладбище в россыпях щебня, там, откуда он бежал. Огромное тело зашаталось, и Дик свалился. Смертельная тоска заволокла глаза гиганта. И он закрыл их. Навсегда…

Судьба Ласа была ещё ужасней. Появление неведомой птицы вызвало у него безотчётный ужас. Лас под-нял вверх бивни и сделал скачок вперёд, вложив в него всю невероятную силу своего большого тела, и тут же оказался в воде. Вода и грязь поднялись фонтаном. Это был последний скачок последнею мамонта на Земле. Лас очутился почти в центре озера. Тина податливо расступилась, и многотонная туша доисторического зверя медленно ушла в глубину. Ещё минуту или две виднелась над водой огромная голова. Желание жить ещё светилось в дико вытаращенных глазах; ещё гремел над долиной трубный призыв о помощи, но жадное болото все больше и больше засасывало мамонта. Вот уже только бивни торчат над водой. Забулькала грязная лужа, пузыри показались на поверхности. И все стихло…

— Садимся вон там, около озера. Видите дом? На зеленую поляну.

Вертолёт осторожно опустился около дома Сперан-ского. Три человека проворно выскочили из машины. Заметно волнуясь, они почти бегом бросились к дому, распахнули дверь. Никого!

— Что такое? Где же люди? Смотрите, совершенно очевидно, что здесь живут люди. Постели, оружие. Даже обед! О! Какой чудесный обед!

Басюта открыл один из глиняных горшков, стоявших около очага. Аромат русского борща, самого настоящего борща, наваристого, чуть-чуть кислого, густого, ян-тарно-масляного, аппетитно ударил в нос. Если бы Лука Лукич увидел в эту минуту восторженные лица пришельцев, он, несомненно, возгордился бы и немедленно усадил бы их за стол. Но этого совершеннейшего из кулинаров азиатского Севера не было дома.

— Где же люди? Пойдём поищем! Швец выстрелил из револьвера в воздух раз, другой, третий. Эхо громко и многократно повторило раскаты. И опять все стало тихо, как будто долина, лес и оба кратера, и дом, и аппетитный борщ были из заколдованного царства детской сказки.

Глава тридцать четвёртая

Жителей кратера трудно было бы найти, даже если бы обшарить каждый куст и каждый камень.

Вот уже два дня, как они не выходили из пещеры, добивая последний метр прохода. Лишь Лука Лукич за-бегал домой, чтобы заняться обедом, да и то не задерживался лишней минуты.

Дело в том, что газовое облако подползало к дому Сперанского все ближе и ближе. Возникла опасность быть отрезанными от пещеры, где проводились работы, Наступил день, когда все, в том числе и Лука Лукич, переселились в пещеру и наглухо замуровали защитную стену, чтобы оградить место работ от проникновения газа.

— Подозрительное безлюдье! — раздумчиво сказал Басюта. — Давайте-ка облетим весь кратер. Или мы увидим людей, или они нас увидят.

— А вы уверены, что это именно те люди, которых мы ищем?

— Уверен вполне. Смотрите: вот спальный мешок с меткой «П-14-бис», вот планшетка и ружьё с той же меткой. Хватай-Муха — аккуратнейший завхоз, он все пронумеровал. Единственное, чего я не понимаю, — это когда они успели разделать и засеять поле и построить этот дом. Похоже, что в кратере кто-то жил до прихода наших разведчиков. Загадочно!

Вертолёт полетел вдоль стен, затем перерезал кратер в двух направлениях, но людей так и не было видно.

Солнце стало садиться. Ночевать? Но тогда в лагере подымется тревога.

— Полетим пока в лагерь, — предложил Басюта. — Завтра утром вернёмся и основательно все обследуем. Тайна понемногу проясняется. Усков и его товарищи живы, они, несомненно, здесь, в кратере. Но где? И как сюда попали?

Последние лучи солнца скользнули по долине, проводили красную птицу до места посадки, задержались на несколько секунд на склонах сопок и погасли, утащив за собой прошедший день. Сразу стало темно.

Разведчики собрались у костра.

Петя проснулся среди ночи, открыл глаза и впервые за все эти мучительные дни посмотрел вокруг себя осмысленным взглядом. Низкие брезентовые полотнища, фонарь «летучая мышь», столик с ножками, вбитыми прямо в землю, пузырьки с лекарствами! Но самым удивительным было присутствие Веры. Он долго тёр глаза, раньше чем убедился, что это именно она спит около его кровати на ящиках, укрытых меховыми одеялами

— Вера, а Вера! — шёпотом позвал он. Девушка не шелохнулась. Лицо её лежало на ладони и казалось таким утомлённым, что Пете стало жаль бу-дить её. Но любопытство разгоралось все больше.

— Ку-зи-на!.. — чуть громче, раздельно произнёс он, и девушка в ту же минуту открыла глаза, поморгала, вздохнула и, подумав, видно, что это ей почудилось во сне, снова зажмурилась. — Вера, проснись!..

— Ах, это ты, Петя? — Она вскочила. — Проснулся? Тебе что-нибудь дать? Я сейчас позову маму…

— Подожди. Где я?

— Дома… То есть не совсем дома, а в лагере, но это всё равно. Здесь мама, и Андрей Иванович, и управляющий, и даже доктор. Только он ушёл спать.

— А где дядя Вася? И все остальные? Вера потупилась:

— Не знаю. Мы вас ищем. Тебя вот нашли, а других ещё нет. Может, ты знаешь, где они?

— Знаю. Конечно, знаю! Зови всех, я расскажу. Да ты не плачь, чего ты плачешь?..

— А ты сможешь рассказать? Ой, нет, я сперва лучше доктора позову…

Она убежала, и вскоре до Пети донеслись приглушённые голоса, затем блеснул луч фонарика, и в палатку вошёл доктор, на ходу надевая очки и халат.

— Проснулся наш молодой человек?.. Ну, здравствуй, здравствуй. Пульс?.. Так, великолепно! Температура? Прилично. Теперь надо питаться. Теперь ваше здоровье лежит на дне тарелки, молодой человек… Верочка, покормите его.

— Доктор, я хотел рассказать…

— Раньше покушаем.

Ещё была глубокая ночь, когда у постели Пети собрались Басюта, Швец, жена и дочь Ускова, геологи и доктор. Тихим голосом, не торопясь и боясь упустить что-нибудь важное, Петя все рассказал; о судьбе партии 14-бис, об Иванове и Сперанском, о носороге, алмазах. И золоте, о мамонтах и газе. Время от времени доктор ловил на себе взгляд Басюты, который глазами спрашивал его, не бредит ли больной снова. Но доктор отрицательно покачивал головой. Варвара Петровна тихо плакала от радости, а Вера шёпотом её успокаивала:

— Вот видишь, я говорила, все будет хорошо. Вот видишь! Завтра мы увидим папку. Воображаю, как он оброс! Настоящий Робинзон…

А Петя говорил:

— Для них сейчас важнее всего знаете что? Аммонал. Чтобы поскорее пробить выход из кратера. И нужны кислородные маски. Надо узнать, откуда течёт газ, и закрыть трещины, а то в кратере все пропадёт. Жалко! Там Дик и Лас… А дойти туда можно за несколько дней, если на лошадях. Это я почти две недели шёл, потому что пешком…

Он продолжал после паузы;

— У Владимира Ивановича в кратере золота много! И алмазов целая куча! Потребуется грузовик.

— Мы завтра же там будем, Петя. Я уже сегодня был.

— Как? — Петя даже привстал от удивления.

— У нас тут вертолёт. Мы летали и спустились. Только никого в кратере не застали.

— Они все в пещере. Ясно. А мамонтов видели?

— Представь себе, нет. Да ты поспи ещё, Петя, отдохни. Тебе вредно много разговаривать…

Ранним утром лагерь почти целиком снимался и спешно уходил в верховье Бешеной реки, а оттуда к ущелью, к пещере Сперанского. Одна группа получила задание немедленно заняться поисками металла в Золотом ручье, который был открыт Сперанским и Ивановым Но две палатки остались на месте: Петина и палатка Усковых. Теперь на берегу реки устраивалась перевалочная база: сюда должны были доставить освобождённых узников кратера и грузы.

Вертолёт снова поднялся в воздух, полетел по знакомому маршруту к Эршоту и смело окунулся в туманное облако, которое так тщательно и долго охраняло тайну старого вулкана.

— Как ты думаешь, Андрей Иванович, рассказ мальчика о мамонтах и прочих диковинах — фантазия или похоже на правду?

— По-моему, всё-таки бред. Мальчуган ещё не совсем оправился после болезни. Какие тут живые мамонты, в наше-то время?

— Вчера мы, кажется, довольно подробно осмотрели кратер. Не заметить таких гигантов было бы просто невозможно. Видно, парнишка ещё заговаривается… А вот что касается алмазов и золота, то это похоже на правду. В подобных местах часто встречаются выходы рудных жил. И Сперанский молодец! Прожить столько лет в одиночестве и все годы трудиться в надежде, что придёт освобождение! Человек! С большой буквы Человек!

Вертолёт легко прошёл сквозь туман. Через несколько минут красная машина, садилась на засеянный участок.

Басюта и Швец пошли прямо к пещере по пути, который указал им Петя. Пересекли редкий лес, вышли на тропинку, и… тут их поразила картина смерти. Луга с кустами жимолости, боярышника и калины представляли собой серо-жёлтое, унылое пятно. Тлением и смертью веяло от поникших трав и высохших кустов.

— Так! — воскликнул управляющий. — Стало быть, Петя говорил правду. Газы! Надо скорее закрыть им доступ в кратер. Сегодня же ты, Андрей Иванович, полетишь на восьмую базу, оттуда самолётом в город и доставишь сюда кислород и все необходимое.

Они осторожно вступили на отравленный луг. Пламя спички показало, что газ стелется слоем почти в метр высотой. Человек мог пройти пока без опасности для жизни.

У входа в пещеру возвышалась стена, как бастион неведомого войска, сидящего в обороне.

— Подсади, — попросил Басюта и с помощью Швеца ухватился за верхние камни.

Во дворике трудился Лука Лукич, Перед ним горел костёр, на треноге в котелке что-то булькало, а сам он держал над огнём посудину и поджаривал в ней сало с луком — этот непременный ингредиент борща, без которого жизнь разведчика недр земных становится скучной и пресной, как ржаная галета.

Поставив свою посудину на камень, повар стал помешивать в котле.

— Лука Лукич, смотри, не сгорел бы твой лук! Хватай-Муха машинально кинулся к посудине и ухватился было за неё. Но тут он сделал круглые глаза и, разинув рот, обернулся на голос. Увидев управляющего трестом, он от удивления и неожиданности сел прямо на землю.

— Чи вы, чи это не вы? — вполголоса проговорил он.

— Принимай гостей, хозяин!

Басюта поднялся на стену, помог Швецу, и вот они оба — первые вестники освобождения — спрыгнули во дворик, и Лука Лукич очутился в их объятиях.

— Где остальные? Живы? Что делаете? Где Усков? — посыпались вопросы.

А Лука Лукич только смотрел то на одного гостя, то на другого и точно онемел. Глаза его повлажнели, и две слезинки покатились по щекам.

— Петра нашего нашли?

— Жив Петро. Он сейчас в долине. Каких-нибудь сорок — пятьдесят километров по прямой. Привет тебе шлёт.

— А вы як? С неба?

— Точно! Прилетели. И машина наша около дома, на огороде. Ну, веди нас в своё подземелье.

Но тут Лука Лукич повернулся и, обжигаясь, выхватил посуду из огня. Поздно! Когда повар распыляет своё внимание — быть беде! Сало и лук уже горели синеватым, дымным огоньком, распространяя во дворике угар.

— Ой, ну пойдёмте ж, товарищи! Ось будет радость!..Последние дни в забое работали так: один человек лежал в проходе и долбил ломом. Второй вычищал осколки и ломиком срезал уже начисто все выступы, Каждый час люди в забое менялись. Три пары. Каждой паре — час работы, два часа отдыха. Долбили круглые сутки. Спали тут же, на сене. Лука Лукич готовил пищу в часы своего отдыха. Чем ближе становилась цель, тем упорнее и ожесточённее работали. Все обросли бородами, все покрылись копотью и пылью, все похудели, но ничто не ослабляло яростной энергии этих настойчивых людей.

Когда пришли Басюта и Швец, в забое находились Борис и Орочко. Усков и Сперанский спали. Любимов мастерил свечи.

Басюта, Швец и завхоз вышли на освещённое место. Лука Лукич сиял от радости и счастья

— Здравствуйте, товарищи, — громко произнёс Басюта.

Любимов выронил фитили. Усков вскочил и спросонья ничего понять не мог. Сперанский сел и закрыл лицо руками…

— Вы!.. Федор Павлович, это ты? Отвечайте! — бормотал Усков.

— Я, представь себе, Василий Михайлович! Это я! Ну, иди же, иди, пропащая твоя душа, дай я обниму тебя!..

Поднялась буря восторгов, пошли объятия.

— И вас мы уже знаем, дорогой Владимир Иванович. Петя нам все рассказал ещё вчера! — сказал Швец Сперанскому.

— Значит, дошёл всё-таки? Молодец Петя! Расскажите подробно.

— Это целая история! После!.. Где Орочко и Борис?

— Там… — Усков показал на чёрную щель. — Сейчас мы их вытащим.

Тут Лука Лукич проворно полез в забой, без слов ухватил Бориса за ноги и выволок, не обращая внимания на его протестующие крики:

— Я ещё не голоден! Ты мне надоел со своим борщом! Пусти!

И тут Борис увидел новых людей.

— Здравствуйте, Борис Алексеевич, — шагнул к нему Швец. — Вставайте, поцелуемся!

— Как же это так? А? — бессвязно залепетал Борис. — Как вы сюда попали? Здесь же кратер! Как вы сюда попали?

Потом он немножко освоился и спросил:

— А у вас что нового? Как Вера Васильевна?..

— Ах, Вера Васильевна? — не без лукавства ответил Басюта. — Скоро вы её увидите. Могу порадовать тебя, Василий Михайлович. Твоя жена и дочка ждут тебя недалеко отсюда. Но тащите последнего Робинзона. Где он там застрял?..

— Александр Алексеевич, вылезай! — крикнул Любимов. — Дело есть!..

В ответ из забоя послышались глухие звуки и недовольное бурчание. Слов было не разобрать, но чувствовалось по тону, что человек не расположен выйти. Тогда за дело взялся Хватай-Муха. Непонятно, как это получилось, но сконфуженный Лука Лукич выволок из забоя сперва только одни сапоги агронома, а вторым заходом — брюки из брезентового мешка, которые Орочко надевал во время работы.

— Стойте, люди добрые! Як же оно так? — удивлялся Лука Лукич. — Зачипився! Аж из штанов вылез!

Наконец после пререканий и уговоров агроном вылез из забоя. Сперва показались босые пятки, затем ноги, затем туловище. Когда показалось лицо, оно было очень сердитым. Казалось, вот он хватит завхоза по голове. Но в какую-то невероятно малую долю секунды наш кандидат сельскохозяйственных наук сообразил, что произошло в кратере, и в первую очередь бросился обнимать именно того же Луку Лукича, а лишь затем Басюту, и Швеца, и всех своих товарищей.

Когда чуть-чуть успокоились, Басюта объявил узникам, что они могут покинуть место своего заключения сегодня же.

— У дверей вашего дома стоит вертолёт и ждёт вас Как такси, — сказал Федор Павлович.

Все стали выходить из пещеры, на ходу объясняя Сперанскому, что это за штука такая вертолёт и что значит слово «такси».

Но кое-чем мог щегольнуть и Сперанский.

— А вы наших мамонтов видели? — спросил он Басюту.

Тот переглянулся со Швецом:

— Вы, собственно, о ком?

— Мамонты, мамонты! Неужели они вам не встретились? Странно!.. Разве Петя вам не говорил?

— Да, но…

— Ах, вы ему не поверили? Ну, так знайте: у Владимира Ивановича в кратере сохранились два мамонта.

— Живых?

— Как мы с вами. Их зовут Лас и Дик. Это наши закадычные друзья. Но где же они?..

Орочко забеспокоился. Владимир Иванович тоже с тревогой посматривал по сторонам.

Но тут его окликнул Усков:

— Владимир Иванович, покажите, пожалуйста, управляющему трестом ваши находки…

— Пожалуйста, — сказал Сперанский и раскрыл заветную яму.

Басюта и Швец были опытные геологи. Они многое повидали на своём веку, их трудно было бы удивить. Но и они положительно онемели, увидев эту груду золота и алмазов.

Глава тридцать пятая

Людей иногда бывает трудно понять. Когда выхода из кратера не было, они только о том и думали, как бы поскорей вырваться. А когда пришло освобождение, начались совершенно неожиданные разговоры.

— Собственно, почему я должен вылететь именно сегодня? — сказал Орочко. — Я здесь начал очень интересную работу. Ведь сейчас полевой сезон!

— И я останусь, — заявил Любимов. — Если бы только нам привезли кислородные аппараты да взрывчатку… Надо перекрыть этот проклятый газ, пока он не задушил все живое.

Хватай-Муха, который молча упаковывал вещи, оставил свою работу и уселся на лавку с видом человека, который и в мыслях не имеет покинуть насиженное место.

Басюта посмотрел на одного, на другого и вдруг расхохотался:

— Ах, вот как? Хорошо. Тогда мы уезжаем и вернёмся лет через десять. Усков, может быть, и ты останешься?

— Я полечу с вами. Надо повидать семью. А затем… А затем, Федор Павлович, партия номер 14-бис будет продолжать здесь свою работу. Временно, по не зависящим от нас обстоятельствам, изыскания были прерваны. Теперь они возобновятся. Надо наверстать упущенное.

— А вы, Борис?..

— Я… В общем, я хотел бы съездить с Василием Михайловичем хотя бы на день… и вернуться.

— Ну что ж, мне возражать не приходится. Со своей стороны, мы с Андрей Иванычем не покинем района кратера, пока не убедимся, что все здесь благополучно и безопасно. Сейчас мы вылетаем: Усков, Борис и я с Андрей Иванычем. Из лагеря вертолёт отправится за горючим на восьмую базу. Отвезёт ценности. Андрей Иванович распорядится о посылке самолётов. Через три дня мы вернёмся. К этому времени, надеюсь, кроме воздушного сообщения с кратером, наладится и наземное.

Может показаться особенно странным, что и Сперанский не торопился с вылетом. Он тоже остался. Но, го-воря откровенно, ему было просто страшновато вернуться в большой мир. В конце концов это так понятно, что и объяснять не надо.

Вместе с Орочко он направился в восточный кратер. Оба довольно долго шли молча, думая каждый о своём. Наконец агроном на выдержал:

— Что могло случиться с мамонтами? Куда они спрятались?

— Они животные разумные, но что-нибудь могло вывести их из равновесия. Например, шум вертолёта. Ма-монты весьма пугливы.

В восточном кратере стояла тишина. Звери попрятались по укромным местам. Орочко и Сперанский долго и тщетно звали Ласа и Дика. На их зов иногда выходили медведи, бараны, но мамонты не откликались.

Но вот появились их следы. Следы вели к озеру, и тогда стало ясно всё, что здесь недавно произошло один из мамонтов вошёл в трясину. Почувствовав под собой зыбкую почву, он кинулся вперёд и утонул.

А на следующий день, осматривая место, поражённое газом, Орочко увидел второго мамонта. Дик лежал мёртвый в уголке газовой зоны.

Это был большой удар для Сперанского: он так сжился со своими гигантами… Но ничего не поделаешь. Надо было готовиться к отъезду, и Сперанский стал укладывать свои гербарии и свой палеонтологический музей.

На берегу Бешеной реки вертолёт высадил Ускова. Бориса и Басюту и улетел со Швецом в сторону Золотого ущелья. Три человека остались на поляне. От палаток к ним бежали две женщины.

— Папа! — воскликнула Вера и повисла на шее у отца. Слезы катились у неё по щекам, девушка прижалась к отцу, повторяя без конца: — Папа ты мой! Папа!

Варвара Петровна подошла к мужу, держась рукой за сердце. Геолог обнял жену за плечи. Она ничего не оказала, только тихо заплакала и склонилась к нему на грудь.

Борис с Фёдором Павловичем стояли чуть в стороне. Борис закусил губы, чтобы не плакать. Басюта громко сморкался в платок и непрерывно вздыхал. Жизнь геолога полна невероятных и опасных приключений и всегда, до самого конца, состоит из грустных расставаний и радостных встреч. Басюта хорошо изучил эту жизнь.

Наконец Вера подошла к Борису. Трудно было бы сказать, кто из них был больше обрадован и больше смущён. Борис протянул Вере руку. Она пожала эту руку и, скользнув взглядом по лицу Бориса, сразу опустила глаза.

Борис покраснел. Он вдруг заинтересовался видом леса и гор и не знал, куда девать руки и глаза, но счастливая улыбка выдавала его с головой.

— Вы не сразу уедете отсюда, Вера?

— Нет. Я ещё хочу побывать в вашем кратере. Ой, пойдёмте же к Пете. Он прямо измучился без вас, ждёт не дождётся. Он так хочет видеть тебя, папа!..

Петя ожидал Ускова и нервничал. С напряжением вслушивался он в обрывки разговора, долетавшие до него со двора. Что они там стоят? Кто ещё прилетел с Усковым? Доволен ли им дядя Вася? Как дела в кратере? Скоро ли пробьют ход?

Вот наконец вошёл Василий Михайлович. Петя приподнялся, силясь улыбнуться.

— Ну, Петя, ты вёл себя всё-таки как мужчина. Вот тебе моя рука! Спасибо за помощь и товарищескую выручку!

Он крепко пожал Пете руку и лишь потом обнял его и поцеловал. Но этого Петя уже не прочувствовал — он ощутил крепкое мужское рукопожатие и слышал только похвалу своего строгого и несловоохотливого дяди.

— Обрадуй мать, напиши ей! Поправишься, поедешь домой…

Тень пробежала по лицу Пети.

— А вы? — спросил он дрожащим голосом.

— Мы? Мы будем продолжать изыскания. Скоро здесь закипит работа!

— Дядя Вася, знаете что?.. Я хочу остаться с вами… Все равно скоро каникулы. А потом мы вместе с Борисом уедем учиться. Можно так, а?

— Ты лежи пока, Петя, поправляйся. После пого-ворим…

— Хорошо, дядя Вася, я буду лежать! Все равно, доктор сказал, ещё пять дней — и он пустит меня на рыбалку.

В одном только остался непреклонен Усков. Он хотел, чтобы его жена и дочь выехали в город и ждали возвращения партии осенью. Как ни упрашивали его обе женщины, как ни уговаривал Борис, которому не хотелось так быстро расстаться с Верой, — ничто не помогло.

Пришлось подчиниться, и скоро обе женщины улетели сначала на восьмую базу, а оттуда домой. Впрочем, теперь они были спокойны за судьбу своих близких.

Глава тридцать шестая

Усков с Борисом вернулись в кратер. Вертолёт спокойно опустил их на лужок около дома Сперанского.

Лётчик с превеликой осторожностью выгрузил ящики со взрывчаткой, какие-то свёртки и объёмистые баллоны, без лишних слов попрощался и взмыл к туманному облаку. Только его и видели.

— У нас беда, Василий Михайлович, — сообщил Спе-ранский. — Мамонты погибли.

Сперанскому было тяжело. Для него погибшие мамонты были друзьями стольких лет одинокой жизни… Видно, не суждено людям двадцатого столетия увидеть живых представителей древнейших эпох. Не сбылась мечта — привезти мамонтов в столицу…

Через час или два, опробовав маски, Любимов и Усков вошли в газовое облако, проследовали до самой газовой трещины и вступили в обитель смерти.

На дне впадины все ещё лежали погибшие медведи. Разложение их не коснулось: газ убил и гнилостные бактерии. В расселине царил таинственный и страшный полумрак. Она была неглубока — всего каких-нибудь сорок метров. Разведчики прошли до конца и вернулись обратно. Где же выходит газ?

В земле виднелись небольшие трещины. Несомненно, газ шёл отсюда. Николай Никанорович подставил ладонь. Упругая тёплая струя чувствительно ударила в руку. Замуровать? Если бы только одна трещина! Весь пол изрезан ими!..

Возвращения Ускова и Любимова ждали с нетерпением и понятной тревогой: ведь они пошли к смерти в пасть. Увидев их, люди облегчённо вздохнули.

— Выход есть, — сказал Усков. — Пещеру мы закроем. У нас три ящика аммонала. Кажется, этого будет достаточно.

— Достаточно для чего? — переспросил Борис.

— Для полного обвала. Если развалить стены, свод не выдержит и тогда все рухнет. Мы посадим на газовые трещины тысячи тонн камня — вот что мы сделаем, Орочко задумчиво покачал головой.

— Газ всё равно будет просачиваться, — сказал агроном. — Между камнями останутся трещины. Сумел же газ пробить себе путь из глубины…

Усков почесал затылок.

— Придётся потрудиться, — вступил в разговор Любимов.

Два дня шла удивительная работа: Орочко, Борис, завхоз и Сперанский, засучив до колен брюки, ногами месили глину: они превратились в штукатуров.

В кратере в эти дни стояла тёплая погода.

Роскошно цвели боярышник, черёмуха и калина. На зелёных лапах секвойи желтели свёрнутые в чешуйки свежие ростки. Красноглазые глухари с шумом перескакивали с ветки на ветку. Душистые тополя испускали аромат весны. Сотни дятлов ожесточённо выстукивали на стволах деревьев свою рабочую песню; пели дрозды; орали несносные сороки; скрипели камышницы, и что-то по-стариковски бормотали лупоглазые рябчики. Весенний перезвон стоял в лесу. И только на самой земле было удивительно тихо и спокойно. Не пробежит шустрый русак, не проскользнёт ловкая лисица, не пройдёт вразвалочку по-хозяйски неторопливый медведь. Жизнь ушла выше, в восточный кратер.

Вооружившись масками, Усков и Любимов таскали мягкую глину в пещеру и мастерски замазывали трещины в полу, предварительно забив их камнями. К концу второго дня не осталось ни единой щели. Тогда геолог и проводник заложили аммонал, осторожно вышли из пещеры и дали контакт.

Оставим их на несколько минут и вернёмся в Золотое ущелье. Здесь снова после долгого перерыва раздавались человеческие голоса, фыркали уставшие вьючные лошади и лаяли собаки. Это новая, вспомогательная поисковая группа подошла наконец к наружному входу в пещеру Сперанского. Отказавшись от заслуженного отдыха, люди с ходу взялись за работу.

Теперь уже не слабые звуки геологического молоточка раздавались в пещере: опытный подрывник, беззаботно насвистывая песенку, пробил бурки, вставил в них заряды, наладил запальные шнуры.

— Готово?

— Готово.

— Из пещеры марш!

— Марш назад!

— Назад!..

Перекличка все удалялась и удалялась. Когда последний рабочий был в безопасности, взрывник скомандовал самому себе:

— Даю контакт!

Где-то в глубине горы тяжко ухнуло, спустя две — три секунды из пещеры вырвалось желтоватое облако пыли и расплылось по ущелью. Через час, когда развеялся дым, к перемычке пришли люди. Гранитная глыба развалилась на сотни кусков. Из чёрной щели, откуда в своё время вылез Петя, тянулась пыль. И снова дробно застучали буры, потом пришёл весёлый подрывник со шнурами, и снова прозвучало его «даю контакт!».

И так раз за разом все дальше и дальше отступала скала, все шире становился чёрный забой. Наконец подрывник опытным взглядом осмотрел стенку, пролез в щель и ощупал камни:

— Хватит. Мы её теперь снизу возьмём. Втащили пять ящиков аммонала, и ущелье вздрогнуло. Грохот прокатился далеко по распадкам. Лошади испуганно запрядали ушами, присели собаки, где-то далеко рванулись в испуге горные бараны и с быстротой ветра унеслись прочь от опасного места. Гром прогрохотал, эхо повторило его и стихло, поглощённое вечным молчанием северных гор. А когда люди снова вошли в пещеру и осветили фонарями поле битвы, стены уже не было. Валялись осколки, пахло кремнистой пылью, угаром, а впереди зияла чёрная пустота.

Чуть пригнувшись, поисковики смело пошли вперёд, с удивлением осматривая чёрные своды, на которых ви-села лохматая копоть многочисленных костров. Они шли, все ускоряя шаг, нетерпение и любопытство гнали их вперёд.

И вот они вышли из пещеры, перелезли через стенку и остановились в изумлении. Новый мир открылся их глазам. Зелень деревьев, блеск озёр, свежесть лугов… Но удивлённое созерцание длилось недолго: невдалеке раздался новый мощный взрыв. Вечные стены кратера содрогнулись. Покатились камни, затрещали раздавленные деревья, облако пыли взметнулось и повисло как дымовая завеса. Это действовал Усков.

Внезапно где-то недалеко раздался винтовочный выстрел. Звук, впрочем, был настолько слабым после гулкого взрыва, что Усков не обратил бы внимания, если бы не Любимов. Обернувшись, проводник увидел группу незнакомых людей, чуть ли не бегом приближавшихся к ним прямо через заражённый луг.

— Назад! — крикнул им Любимов, забыв, что на нём маска.

Но слова не могли пробить резину.

Тогда Любимов и Усков бросились навстречу незнакомцам. Те увидели двух человек в странных одеждах и насторожились. В тайге это обычно проявляется в том, что люди хватаются за винтовки и начинают щёлкать затворами. Так было и на сей раз. К счастью, Усков вспомнил, что в этом месте газ уже ползёт только низом, и сорвал маску. Его тотчас узнали:

— В чем дело, Василий Михайлович?

— Уходите назад! Здесь газы!

Люди быстро вышли на безопасное место.

— Как вы попали сюда? — спросил Усков.

— Через пещеру.

— Пробили?

— Пробили.

— Спасибо, друзья!

Прошло несколько дней, и облако смерти исчезло бесследно. Теперь мощное наступление начала жизнь. Позеленели бурые луга, из земли быстро пробилась травка, на побегах проснулись почки. День, когда прогремели взрывы, явился поворотным в истории кратера.

На этом, собственно, можно было и закончить нашу повесть о мужественных людях, победивших природу.

Но как же сложилась дальнейшая судьба героев? Что стало со Сперанским? С Петей? С Борисом? Что происходит в кратере сегодня? Разрабатываются ли открытые там залежи золота и алмазов?

Пусть читатель наберётся терпения и последует за нами по последним страницам нашей повести.