Крест в Галлии

Царствовалъ Тиверій. Римъ стеналъ, но провинціи процвѣтали. Въ томъ числѣ и Массилія, что нынѣ Марсель. То былъ великій римскій городъ, разсадникъ наукъ и искусствъ, проводникъ торговли, свѣточъ цивилизаціи. А всего въ нѣсколькихъ часахъ ходьбы отъ его мраморныхъ дворцовъ, храмовъ, театровъ, гимназій и термъ, отъ статуй Лизиппа и Праксителя, отъ изящныхъ поэтовъ и остроумныхъ софистовъ, уже разстилалась непроходимая дѣвственная пуща лѣснаго поморья — пріютъ порабощеннаго Римомъ, галльскаго дикаря.

Подъ сѣнью вѣковыхъ дубовъ, святилищъ народа, таились деревушки, скученныя изъ жалкихъ шалашей, крытыхъ звѣриными шкурами. Въ нихъ обитали люди огромнаго роста: грубые, волосатые, съ страшными хриплыми голосами, похожими на скрипъ телѣжной оси. Они ненавидѣли Римъ… Въ то время, какъ веселая, богатая Массилія, на великолѣпныхъ торжествахъ своихъ, подъ громъ военныхъ трубъ, возносила хвалу цезарю и Риму, — въ лѣсахъ бряцало оружіе, пылали сигнальные костры, барды, подъ стонъ арфъ и плачъ волынокъ, оплакивали паденіе своего отечества и призывали народъ къ возстанію, провозглашая:

— Смерть цезарю! погибель Риму!

Шумѣли лѣса, гудѣло море… Грозно вздымались голыя скалы безлюдныхъ береговъ — гроза корабельщиковъ Средиземнаго моря. Когда разбивалась въ бурунахъ ладья какого-нибудь злополучнаго купца или пирата, дикари грабили товаръ и убивали судовщиковъ. Подъ вечеръ, въ священныхъ дубравахъ безмолвно тянулись длинныя процессіи призраковъ въ бѣлыхъ саванахъ: то друиды шли свершать свои зловѣщія таинства. Время отъ времени на старцевъ сходило вдохновеніе, и тогда суровый голосъ вѣщалъ, въ ночной тишинѣ, торжественное прорицаніе:

— Именемъ Бога говорю вамъ: ждите! уже близится часъ утѣшенія!.. О, Теутатесъ! [2] Теутатесъ!

Среди пустынныхъ скалъ, у самаго морского прибоя, стояла хижина — предметъ страха и благоговѣнія для каждаго галла. Въ ней жилъ старецъ. Преданіе гласило, что когда-то онъ былъ главою всѣхъ друидовъ, мудрецомъ изъ мудрецовъ и славою своей родины. Но теперь онъ походилъ скорѣе на тѣнь человѣка, чѣмъ на живое существо. Ему считали за двѣсти лѣтъ. Онъ давно уже погрузился въ строгое молчальничество. Дикари вѣрили, что, сравнявшись въ лѣтахъ съ священными дубами, онъ утратилъ память о дѣлахъ земныхъ, и разумъ его, слишкомъ великій для этого міpa, витаетъ въ безконечномъ, внимая глаголамъ Теутатеса. Ходилъ за старикомъ мальчикъ — безъ рода и племени, но, какъ думали, потомокъ одряхлѣвшаго друида. Въ присутствіи этого ребенка, старикъ какъ будто оживалъ, — подымалъ руку, пытаясь благословить его, лепеталъ невнятныя слова, глаза загорались огнемъ вдохновенія… Мальчикъ уходилъ, и старикъ снова превращался въ движущуюся мумію. Друиды заклинали старца:

— Скажи намъ правду: кто ты такой? почему живешь столь странною и столь долгою жизнью? Быть можетъ, ты самъ Теутатесъ? Тогда откройся намъ, — мы станемъ приносить тебѣ жертвы.

Старикъ молчалъ. Но, когда они настаивали, онъ пришелъ въ волненіе и, съ усиліемъ, отвѣтилъ имъ два слова:

— Я жду.

— Кого?

— Не знаю. Готовятся великія чудеса. Я смутно предчувствую ихъ, но — что несутъ они, мои глаза еще не видятъ, уши еще не слышатъ… Когда увижу и услышу, скажу вамъ. А теперь жду, жду, жду…

Каждый день, на восходѣ и на закатѣ солнца, онъ выползалъ изъ хижины и плелся, опираясь на своего поводыря, къ береговому утесу. Тамъ оставался онъ подолгу — неподвижный, съ глазами, устремленными на горизонтъ, въ таинственномъ и терпѣливомъ ожиданіи. Дикари, со страхомъ, смотрѣли на него издали, потому что имъ казалось, что въ эти минуты старецъ смотритъ въ очи самому Божеству.

Однажды море расходилось въ черную бурю. Дикари радовались: непогода сулила имъ кораблекрушеніе. Крики ихъ повторялись эхомъ въ лѣсахъ, вмѣстѣ съ воплями морскихъ чаекъ.

Старикъ, по обыкновенію, былъ на берегу. Взволнованный, какъ никогда, онъ трепетно бормоталъ невнятныя слова, не замѣчая, что море лижетъ волною его слабыя колѣна. Молодая друидесса силою увлекла его за черту прибоя.

— Безумецъ ты едва не погибъ! вскричала она, — зачѣмъ ты здѣсь въ такую пору? Кого ты ищешь на этомъ берегу?

Старецъ устремилъ на нее проницательный взглядъ и отвѣтилъ:

— Ищу человѣка, воскресшаго изъ мертвыхъ.

— Сумасшедшій! проворчала жрица. — Изъ загробнаго міpa не возвращался еще ни одинъ изъ отшедшихъ.

Старецъ возразилъ:

— Но онъ придетъ вмѣстѣ съ этою грозою.

И вотъ въ бореніи волнъ, подъ утесомъ, среди бѣлой пѣны, зачернѣла разбитая ладья. Грохочущія воды бросили ее на берегъ и отхлынули, скрежеща массою камешковъ, увлекаемыхъ моремъ изъ подъ скалъ.

Изъ ладьи поднялся человѣкъ. Онъ былъ въ цвѣтѣ лѣтъ, силенъ и крѣпокъ и, хотя утомленный борьбою съ моремъ, все же хранилъ видъ важный и величавый. Глаза его встрѣтились съ глазами старца. Друидъ долго смотрѣлъ на пришельца, молча, испытуя его взглядомъ. Потомъ лицо его прояснилось. Онъ радостно простеръ руки и воскликнулъ:

— Ты тотъ, кого мнѣ велѣно было ждать! Ты тотъ, кто воскресъ изъ мертвыхъ!

— А ты, отвѣчалъ пришлецъ. — тотъ жрецъ, спѣшить къ кому было указано мнѣ въ сонномъ видѣніи.

— Ты воскресъ изъ мертвыхъ?

— Да, я Лазарь. Я былъ мертвъ, и Богъ воззвалъ меня къ жизни и послалъ въ міръ звать племена земныя къ Его благодати. Всего два дня, что я прибыль въ Массилію, изъ далекой Іудеи, переплывъ море, вмѣстѣ съ сестрами моими Марѳою и Маріей. Таинственный зовъ велѣлъ мнѣ снова сѣсть въ ладью и направилъ меня къ этому берегу, во срѣтенie тебѣ. Блаженъ ты, старецъ! Подобно Симеону, ты дожилъ до великаго счастья узрѣть, какъ Солнце Правды возсіяетъ надъ твоею языческою родиною.

— Такъ вотъ онъ, шепталъ старикъ, — вотъ онъ — таинственный свѣтъ, ожидаемый мною такъ давно, такъ долго! Такъ вотъ зачѣмъ Богъ продлилъ мои земные дни… Ты — разгадка всѣхъ моихъ сновъ и видѣніи! Привѣтъ тебѣ, Лазарь, восходящее солнце! Не томи меня ожиданіемъ: разскажи мнѣ о странѣ мертвыхъ, откуда ты возвратился. Разскажи, какъ живутъ усопшіе, въ какой невѣдомый край они отъ насъ уходятъ! Разскажи, если ты помнишь еще, если блескъ вновь засіявшаго тебѣ солнца не отнялъ у тебя памяти о загробномъ мракѣ! О, чужеземецъ! Какъ многому ты меня научишь!

Лазарь возразилъ ему:

— Жрецъ Теутатеса, не отъ меня свѣтъ, которого ты ждалъ. Его льютъ раны Іисуса Христа, умершаго на крестѣ за тебя, за меня, за всѣхъ людей, чтобы воскреснуть въ третій день по писанію. Онъ, устами моими, научитъ тебя понимать и этотъ міръ, и будущій. Сила Его сойдетъ на меня, вдохновитъ мое слово, просвѣтитъ твой разумъ, согрѣетъ твое сердце. Истинно говорю тебѣ, старецъ: ты будешь первымъ христіаниномъ въ этомъ краю, и твой примѣръ станетъ спасеніемъ Галліи!

— Лазарь! въ трепетѣ вскричалъ старикъ — таинственная сила живетъ въ тебѣ! По мѣрѣ того, какъ ты говоришь со мною, все существо мое перерождается!

Память моя ожила: я вспомнилъ свое прошлое, для меня прояснилось настоящее, я провижу будущее… Великое чудо совершилъ надо мною Господь!

— Сядь и выслушай меня! сказалъ Лазарь. Старикъ повиновался. Лазарь отверзъ уста для проповѣди, но старый друидъ остановилъ его:

— Чужеземецъ! спросилъ онъ, измѣряя христіанина взоромъ, полнымъ изумленія и страха, — объясни: какъ же случилось, что мы съ тобою понимаемъ другъ друга? Ты — никогда не слыхавшій языка галловъ, я — не знающій языка твоей страны?

Лазарь улыбнулся.

— Шедше въ міръ, научите вся языки! прошепталъ онъ.

Старикъ поникъ головою, въ благоговѣйномъ просвѣтленіи.

— Новое чудо! Благодарю Тебя, Боже! Не напрасно были сохранены мнѣ мои старые дни!

И они погрузились въ бесѣду о великихъ тайнахъ Божіяхъ, и длилась бесѣда, пока не стихло море, и закатъ солнечный не уложилъ спать недавно шумныя волны. Съ востока дулъ легкій вѣтеръ и доносилъ слабые звуки далекой римской трубы. Три молодые барда показались на ближней скалѣ. Ударяя въ струны арфъ, они запѣли вечерній гимнъ къ морю, тихо меркнувшему, вслѣдъ за уходящимъ на покой солнцемъ. Они взывали:

— О, море! мы любимъ твои берега, молчанье твое и твой голосъ, несущійся къ намъ издалече. Твой ропотъ — голосъ древнихъ временъ. Внимая ему, мы бесѣдуемъ съ вѣчностью. Суровое и величественное, чередуя волну за волной, колеблешься ты отъ края до края земли. Ты — слава воиновъ, жившихъ до насъ; въ тебѣ гласятъ потомкамъ свою волю ихъ безсмертныя души! Когда ты, въ гнѣвѣ, вздымаешь ревущія волны, трусы дрожатъ; но сынамъ Теутатеса понятенъ языкъ твой; они радостно спѣшатъ на берега, чтобы внимать, что ты провѣщаешь.

О, море мы любимъ твои берега, молчанье твое и твой голосъ, несущійся къ намъ издалече.

Ты бесѣдуешь съ нами, о, море, даже когда ты молчишь. Молчанье твое — загробный покой, безмолвie нашихъ усопшихъ отцовъ. Ты спишь, ты безмолвно… Тогда дѣти галловъ приходятъ къ тебѣ — мечтать, съ тобою вмѣстѣ, при яркой лунѣ, о тѣхъ, кого нѣтъ уже въ живыхъ. Ихъ нѣтъ, но ихъ память свята, ихъ тѣни могучи, ихъ дѣла незабвенны.

О, море! мы любимъ твои берега, молчанье твое и твой голосъ, несущійся къ намъ издалече.

Голоса звенѣли въ воздухъ, струны жалобно рокотали. Имъ отвѣчалъ неясный шумъ священныхъ дубовъ, таинственный, какъ голосъ самого Теутатеса. Лазарь и друидъ ничего не слыхали: святая бесѣда вознесла ихъ надъ міромъ.

Ночь пала на землю. Галлы собрались на полянѣ, поросшей верескомъ, свершать свои унылые обряды.

Сотни факеловъ озаряли краснымъ свѣтомъ суровыя лица дикарей. Мужчины, женщины, дѣти столпились вокругъ алтаря. Жрецы медлили жертвоприношеніемъ. Застывъ въ величавыхъ позахъ, они ждали старца — того, кто нѣкогда былъ великимъ друидомъ галловъ: безъ него считали грѣхомъ приступить къ обряду. Мертвая тишь царила въ собраніи.

И вдругъ — небо вспыхнуло синею молніею, долгій раскатъ грома оглушилъ толпу, — и старый друидъ появился у алтаря Теутатеса.

— Кто онъ? шептались между собою галлы.

— Кто онъ, не знающій смерти, являющійся намъ въ предшествіи молніи и грома?

Старецъ движеніемъ руки показалъ, что онъ хочетъ говорить.

Всеобщій крикъ изумленія былъ ему отвѣтомъ: столь долгіе годы галлы не слыхали его рѣчи!

Тишина возстановилась. Онъ сказалъ:

— Дѣти галловъ! Вы спрашиваете другъ друга: кто этотъ, что ему предшествуетъ громъ? Знайте: не мнѣ онъ предшествовалъ, но Тому, Кого я возвѣщу вамъ теперь, Чьему имени подвластна вся природа, о Комъ гласятъ всѣ шумы земли. Дѣти мой! Я — древніи галлъ; я былъ старшимъ жрецомъ Теутатеса; долго боролся я противъ чужеземнаго нашествія; я былъ великимъ человѣкомъ и лучезарною звѣздою своей страны. Теперь же истинно, истинно говорю вамъ: величіе мое было ничтожествомъ, сіяніе мое — мракомъ. Дѣти! Мы всѣ — заживо мертвые; всѣ — съ рожденія въ могилѣ. Я, потерявщій счетъ годамъ, началъ жить только сегодня. Глаза мои открылись для свѣта истины. А вы слѣпы. Я, живымъ и зрячимъ, перехожу въ другой міръ. А вы мертвы и слѣпы. Исполню назначенное мнѣ въ земномъ предѣлѣ — и отойду. Но покину ли васъ, родныхъ моихъ, въ смерти и слѣпотѣ? Дѣти мои! Все, чему мы вѣрили до сихъ поръ. — ложь. И Теутатесъ — ложь, величайшая изъ лжей. Нѣтъ другого бога, кромѣ Творца неба и земли, пославшаго въ міръ Сына Своего, чтобы спасти насъ любовью. Познать этого Бога научить васъ необыкновенный мужъ, принесшій мнѣ свѣточъ вѣчной истины. Глаза мои, давно угасшie, прозрѣли отъ словъ его, — и вы прозрите! Для того, чтобы видѣть его и помочь ему, оставилъ меня Всемогущій на землѣ влачить чудесно долгій вѣкъ. Часъ мой близокъ. Моя жизнь казалась вамъ чудомъ. Еще большимъ чудомъ будетъ моя смерть. Да явитъ она вамъ могущество праваго Бога и новой вѣры, которую я возвѣщаю. И онъ вскричалъ:

— Лазарь! Лазарь!

Лазарь явился среди смущенныхъ жрецовъ. Старикъ продолжалъ:

— Вотъ тотъ — воскресшій изъ мертвыхъ, кого я ожидалъ! Онъ открылъ божественныя тайны, я — возвѣстилъ вамъ ихъ. Внимайте ему, — онъ просвѣтитъ васъ. Повинуйтесь ему, — онъ васъ наставитъ. Вы станете велики и славны между народами. Для тебя же, Лазарь, наступило время явить силу Божію. Часъ мой насталъ. Мнѣ открыто, что я не умру подъ этимъ небомъ, но живымъ сойду въ нѣдра земли, чтобы видѣли дѣти галловъ чудо конца моего, свидѣтельство могущества нашего Бога! Повели-же землѣ разступиться. Вѣруйте, дѣти галловъ! Вѣруйте правдѣ Лазаря и могуществу Бога, пославшаго его къ вамъ!

Лазарь простеръ руки. Земля тихо разверзлась и, поглотивъ дивнаго старца, снова закрылась. Въ то же время все небо зардѣлось яркимъ свѣтомъ; ослѣпительно бѣлое пламя окружило голову Лазаря и осталось парить надъ нею сверкающимъ вѣнцомъ. Глубокое молчаніе, царившее среди дикарей, смятенныхъ чудными происшествіями, смѣнилось бурнымъ волненіемъ. Галлы пали на колѣни и кричали:

— Воистину, это — посланникъ Божій!

— Будь нашимъ первосвященникомъ! сказали Лазарю жрецы.

Лазарь возразилъ:

— Я буду вашимъ епископомъ.

Такъ былъ водруженъ крестъ въ Галліи, такъ началось ея христіанство.

1901