Крестные дети

4 января 2000 года

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Июль 1966 года

— Ты не поверишь, что сегодня принесли с утренней почтой, — сообщила леди Криф мужу за завтраком в поместье Арднейсаг-Хаус. — По-моему, это просто возмутительно.

Алистар Криф, известный всему Ангусу изяществом своих лодыжек, хмурился над статьей в газете «Данди Курьер». Новый премьер-министр социалист Гарольд Вильсон угрожал поднять налог на собственность, что обязало бы Крифов оценить Лендзееров и Лели, висящих у них в спальне, и ежегодно выплачивать министерству финансов определенную долю от их стоимости.

— Это приглашение для нашего Чарли на юг Франции, — резко сказала Верена. — Когда я скажу тебе, от кого оно, ты будешь потрясен… Оно от Маркуса Брэнда.

— От Маркуса? Святые угодники! Мы ничего не слышали о нем целых пять лет.

— Даже больше. Последний раз я видела его на крестинах у Чарли. Разумеется, с тех пор о нем ничего не было известно.

— И он приглашает Чарли съездить во Францию? Зачем это ему нужно, черт побери?

— Послушай, что он пишет, — предложила Верена. — Письмо написано на его деловом бланке. Какой-то странный адрес на Броад-стрит… «Дорогая Верена, мы не виделись очень давно. Должен признать, что так же давно я не видел своего крестника Чарльза, однако сейчас я уверен, что настало время познакомится с ним поближе.

Я решил пригласить своих крестных детей на юг Франции в Кап-Фера, где я недавно приобрел виллу…» Разумеется, на деньги бедной Люси! «Я нанял служанок, которые будут приглядывать за детьми, это позволяет мне гарантировать безопасность пребывания вашего сына у меня в гостях. Если вы чувствуете себя в силах расстаться с Чарльзом на одну неделю, я немедля вышлю его авиабилет до Ниццы и организую проезд до Кап-Фера». — Верена Криф неодобрительно хмыкнула. — Боже, какие претензии. Не могу дождаться, когда расскажу Макферсонам… Гектор признался мне, что если хотя бы еще раз увидит Маркуса, то не сможет отвечать за свои действия. Они так и не смирились, Люси всегда была их любимицей. Но они тоже в какой-то степени виноваты в том, что случилось. Им не следовало одобрять брак Люси и такого человека, как Маркус. Я хочу сказать, ведь никто понятия не имел, откуда этот Маркус взялся. Я сразу сказала, что он кажется мне странным. Разве не так?

— Действительно, он всегда внушал тебе опасения, — согласился лорд Криф. Он предпочитал соглашаться со всем, что говорила его напористая, категоричная супруга. — Но ведь потом мы пригласили его быть крестным отцом Чарли, значит, он нам чем-то понравился.

— Чепуха! Мы попросили его заменить Люси. Мы любили ее. Но крестины состоялись всего через неделю после той ужасной аварии. Маркус был еще здесь, но никто понятия не имел о его отвратительных проделках.

— Интересно, чем Маркус занимается сейчас? Он всегда был неглуп.

— Он умен, даже чересчур, — в этом его беда. Воспользоваться капиталом Макферсонов для своих афер! Представь, что ты захотел бы пустить в оборот деньги семьи Аброт. — Верена Криф регулярно напоминала мужу о своем знатном происхождении. — Потом-то Гектор докопался до сути, но так и не смог вернуть себе деньги. Как только Люси могла завещать все Маркусу? Я думала, что эти трасты создаются именно для того, чтобы деньги не могли уйти из семьи.

Ничто не вызывало у леди Криф, старшей дочери младшей сестры тринадцатого графа Аброт, большего негодования, чем мысли о деньгах, ходивших по рукам чужаков.

— Что произошло с Маркусом дальше? Он женился снова? — спросил Алистар.

— Я бы не удивилась этому. Я не уверена даже, что он был верен Люси при жизни. А теперь, заполучив все ее деньги, он наверняка не теряет времени даром. Макферсоны его на дух не переносят. Он дарил Люси какие-то отвратительные драгоценности, которые покупал в Лондоне.

— Что ты планируешь сделать с приглашением?

— Разумеется, откажусь. Никто из нас не собирается поддерживать с Маркусом Брэндом отношений.

С лестницы донеслись приглушенные голоса, и в дверях столовой появилась деспотичная няня Нэнни Аброт в сопровождении Чарли и его старших сестер Мэри Джейн и Аннабель.

— Доброе утро, Нэнни, — сказал Алистар. — Вы уже позавтракали?

— О да. Благодарю вас, лорд Криф, — ответила Нэнни Аброт с сильным пеблширским акцентом. — Мы с детьми отправляемся на прогулку, посмотреть, продвинулась ли работа у ворот. Идем, Чарли, не клади голову на стол.

Сколько раз можно повторять! И ты, Аннабель, можешь убрать с лица эту улыбку. Если у кого-то здесь и появится повод улыбаться, то только у меня.

Сорокачетырехлетняя Нэнни Аброт, которую все знали по фамилии одной из трех знатнейших семей Шотландии, чьих отпрысков она систематически терроризировала, в те годы находилась на пике своей карьеры. Невысокого роста, она обладала способностью наводить ужас как на своих хозяев, так и на подопечных. Нэнни не взяла ни единого дня отпуска за все двадцать восемь лет службы в должности воспитательницы и не успела обзавестись собственной семьей. Будучи чересчур восприимчивой к социальным факторам, она не могла позволить себе породниться с другими слугами и все вечера проводила в гордом одиночестве, потягивая сладкие ликеры. Она не уставала напоминать детям Крифов, что согласилась на работу в Арднейсаг-Хаус только в порядке услуги его хозяевам, которые уговорили ее покинуть замок Аброт. Алистар Криф старательно избегал находиться с Нэнни Аброт в одной комнате, в результате чего очень мало общался со своими детьми. Даже Верене Криф приходилось напоминать самой себе о собственной безупречной родословной, прежде чем она решалась обсудить с нянечкой любой вопрос, так или иначе ущемлявший ее права.

Чарли Криф крадучись подобрался к буфету из красного дерева. Не стесняясь пристальных взоров чучел, висевших на стенах столовой, он запустил пальцы в кувшин с мармеладом и сунул их в рот.

Нэнни Аброт тем временем напомнила лорду Крифу, что, когда она работала в замке Аброт, под ее началом была не одна, а две служанки и ни одна из них ни разу не взяла выходной.

Рука Чарли потянулась к покрытому льняной салфеткой хрустальному горшку с медом, стоявшему рядом с мармеладом и вареньем на круглом серебряном подносе. В тот же миг ложка из рога, на ручке которой был выгравирован герб Крифов, полностью скрылась в сосуде.

Чарли осмотрелся, желая удостовериться, что за ним никто не наблюдает.

— Чарли ворует мед! — радостно сообщила всем Мэри Джейн. — Смотрите, у него пальцы в меде!

Нэнни Аброт перехватила руку Чарли и отвесила ему резкий шлепок по задней части.

Увертываясь от ее длинных рук и размазывая мед по красному дереву, Чарли натолкнулся на большого серебряного глухаря, стоявшего, расправив крылья, на буфете. Подставка, к которой он крепился, накренилась вперед, серебряный клюв птицы уткнулся в полированное дерево и оставил на нем царапину длиной в несколько сантиметров.

— Чарльз, ты немедленно отправишься в свою комнату и не выйдешь оттуда до вечера, — приказала Верена Криф. — Даже до завтрашнего утра!

В мгновение ока, не дожидаясь дальнейшего развития событий, Чарли выскользнул из комнаты, оставив там радостную Мэри Джейн — как он ее ненавидел! — и Нэнни Аброт. Няня не упустила случая поделиться со всеми своим богатым педагогическим опытом и сообщила, что никогда в жизни не видела такого дурно воспитанного юнца. Чарли сочувствовали только отец, который никогда не смел вмешиваться, и Аннабель, которая искренне любила младшего брата.

После того как все утихло и девочки отправились на прогулку, Верена Криф сказала:

— Страшно подумать, чем обернутся для нас летние каникулы, если Чарли постоянно будет так себя вести.

— С ним все в порядке, — ответил Алистар. — Он ничем не отличается от своих сверстников.

— Здесь Нэнни возразила бы тебе. Ее терпение на пределе.

— Тогда почему бы не послать его во Францию? Все смогут отдохнуть.

— Послать его к Маркусу Брэнду?

— Это Богом данный шанс. Мы сможем избавиться от него на неделю.

— Но Маркус такой отвратительный. Мне совсем не хочется быть у него в долгу.

— Мы и не будем. Нам вовсе не обязательно с ним встречаться. Просто напиши Маркусу, что его крестник не может дождаться возможности повидаться с ним. Когда Чарли доберется туда, Маркус будет неприятно удивлен, но он сам напросился.

— Макферсоны не должны ничего узнать, — сказала Верена. — Ни слова о том, куда мы отправили Чарли. Они воспримут это как предательство.

Сэффрон Уивер спустилась на кухню и открыла холодильник. Там она нашла тарелку с кружками лимона, бутылку польской водки, начатую бутылку белого вина, полбанки черных оливок и бутылку молока. Осторожно, чтобы не разбудить стуком спящих наверху Амариллис и Трева, взяла молоко, поставила его на стол. Подойдя к шкафу, достала оттуда коробку кукурузных хлопьев, высыпала немного в тарелку и залила молоком.

Сэффрон всегда сама готовила себе завтрак: в утренние часы взрослых никогда не было рядом.

В свои восемь лет она редко встречала старших раньше обеда. По выходным Амариллис никогда не просыпалась раньше трех или четырех часов. Даже когда ее отец еще жил с ними, никто и не думал выходить из спальни до обеда.

Расправившись с хлопьями, Сэффрон поставила тарелку в раковину и пошла наверх одеваться. Субботним утром главным ее развлечением был выбор наряда. Сэффрон нравилось примерять разные платья. Своими светлыми волосами и огромными синими глазами она напоминала героинь сказок братьев Гримм — Гретель или слегка потускневшую Златовласку. Иногда она примеряла шарфы своей матери, пробовала губную помаду и тени для век.

Другим ее развлечением было рисование. Сегодня Сэффрон нарисовала свою мать и Трева спящими в постели. Трев был изображен в реалистичной манере, с длинными волосами и фотоаппаратами на шее.

В девять почтальон принес письма, а через несколько часов Тревор спустился вниз за сигаретами.

— Куколка, ты нигде не видела моих сигарет? Как мне дурно, знаешь, я едва дышу. — Амариллис жила с Тревором с Рождества. Сэффрон надеялась, что если они поженятся, то ее возьмут на свадьбу подружкой невесты.

Около двух часов на кухне появилась Амариллис в прозрачном черном пеньюаре. Сэффрон искренне считала свою мать очень красивой, такой же как Твигги. Амариллис уже несколько раз приглашали на кастинги для известных журналов. Трев помогал ей с портфолио.

— Будь лапкой, сообрази мне кофейку, хорошо? — прохрипела Амариллис, присаживаясь за кухонный стол. — Интересно, во сколько мы вчера легли спать?

Сэффрон приготовила кофе и принесла его матери вместе с новой картинкой.

— Это мы с Тревом, что ли? Точно, вы только посмотрите: Трев с исцарапанным лицом и я, словно оживший мертвец. Совсем неплохо, Сэффрон. Ты сама это нарисовала?

Они слышали, как наверху Тревор пытался отыскать следы своей одежды в хаосе, царившем в их спальне. Чтобы найти там что-то, требовалась изрядная сноровка и упорство, а сам процесс поиска напоминал работу сортировщика мусора на свалке.

— Ты побудешь одна, если мы с Тревом отлучимся на пару часов? — спросила Амариллис. — Он хочет познакомить меня с своим арт-директором в рекламном агентстве.

Она любила дочь, хотя и понимала, что существование восьмилетней Сэффрон не позволяет ей врать про собственный возраст. Она сказала Треву, что ей двадцать лет, к счастью, тот пока не заметил очевидных противоречий. Иногда Сэффрон существенно усложняла жизнь.

Амариллис взяла почту и лениво проглядывала конверты. Должно было прийти письмо из Лимерика от бывшего мужа с деньгами на содержание Сэффрон. Но, как она и ожидала, денег там не оказалось. Билли был просто безнадежен.

Она не обратила ни малейшего внимания на счета, но тут ей в руки попался конверт со смутно знакомым почерком.

— Сэффрон, иди-ка сюда и посмотри, — сказала Амариллис, отрыв его, — это письмо от твоего крестного Маркуса. Ты его помнишь?

Сэффрон помотала головой.

— Так ты же не видела его с собственных крестин, поэтому и не помнишь. В любом случае, он приглашает тебя к себе на юг Франции.

Для Сэффрон, никогда не бывавшей дальше Челси, слова «юг Франции» были практически пустым звуком. Для Амариллис они отождествлялись с роскошью и осуществлением желаний.

— Не слабое приглашение, — заметила она. — Должно быть, тебя повезут в Сан-Тропе.

Ей было странно видеть почерк Маркуса. Когда-то он был большим другом Билли. На какое-то время он стал значимой фигурой в их жизни. Судя по бумаге, на которой Маркус написал письмо, поживал он весьма неплохо. Хотя вряд ли был на свете хоть один человек, сомневавшийся в этом.

На кухне появился Трев в обтягивающих черных шортах и мотоциклетном шлеме:

— Нам пора, ангел. Я сказал Дейви, что мы заберем его из бара «Козел в сапогах».

— Сэффрон поедет на юг Франции, — выпалила Амариллис. — Ее крестный Маркус пригласил ее в августе.

— Это великолепно, детка. Мы можем придумать что-нибудь вместе. Никаких детей, только я и ты.

Белинда Меррет услышала, как утренняя почта упала на коврик у двери. Она стояла на кухне и готовила завтрак для мужа и дочери Мэри. По рабочим дням Белинда готовила Дереку плотный завтрак, после которого он отправлялся на железнодорожную станцию, а она снова ложилась в постель, где проводила пятнадцать волшебных минут с чашкой чая и газетой. А потом собирала Мэри и отправляла ее в школу. По субботам все предпочитали поспать подольше и завтрак никогда не был раньше девяти часов. После этого оставалось еще немного времени, чтобы собрать Мэри в конюшню мисс Грин на субботний урок верховой езды.

Прочитав письмо, Белинда забыла про чайник, который вот-вот должен был закипеть, и побежала наверх, чтобы сообщить обо всем Дереку. Она нашла его в ванной — всем новомодным средствам для бритья он предпочитал старую бритву.

— Дерек, ты мне просто не поверишь! Маркус Брэнд пригласил Мэри приехать к нему на юг Франции. Он собирает там всех своих крестных детей.

— Это чудесно! — Услышав новость, Дерек вдруг ощутил прилив гордости за свою дочь, которую пригласил к себе сам Маркус Брэнд.

— А я даже и не подозревал, что у Маркуса есть имение во Франции, — признался Дерек. — Зная Брэнда, я не сомневаюсь, что он все очень точно просчитал.

Чем больше Меррет думал о приглашении, тем больше оно его радовало. На самом деле, вряд ли Маркус мог сделать для них что-то большее. Дерек был очень доволен, что выбрал Маркуса крестным отцом для Мэри. С той поры, как карьера Брэнда стремительно пошла вверх, Мерреты почти укоряли себя за то, что новый начальник Дерека был крестным отцом их дочери. Им постоянно приходилось напоминать себе, что они пригласили Маркуса на эту роль задолго до того, как тот добился больших успехов. Когда родилась Мэри, Дерек сидел с Маркусом в одном кабинете, а во всей фирме работало не больше двадцати человек. Теперь, когда Меррет рассказывал кому-нибудь об этом, ему никто не верил.

Компания развивалась, и роль Дерека постепенно становилась все менее значимой, особенно по сравнению с ролью его старого друга. Шли месяцы, и их пути пересекались все реже.

Теперь Маркус и другие директора занимали отдельный этаж и, по слухам, работали над массой различных проектов. Судоходство и торговля недвижимостью составляли лишь небольшую часть от всех дел фирмы.

Но это приглашение доказывало, что старая дружба по-прежнему что-то значит. По правде говоря, Маркус сперва показал себя не самым внимательным крестным отцом: он не посылал подарков на Рождество и день рождения, — но, учитывая его занятость, вряд ли стоило ожидать чего-то другого. А теперь целая неделя на юге Франции!

— Как думаешь, нам стоит ее отпустить? — спросила Белинда. — Мне кажется, она еще слишком мала для самостоятельных путешествий.

Дерек нахмурился. Мэри действительно еще не доросла до путешествий без родителей. И если бы приглашение в заграничное путешествие исходило от кого-нибудь другого, Дерек однозначно отказал бы. Всего несколько недель назад Мэри запретили ночевать у ее лучшей подруги Сары.

— Но Маркус пишет, что за детьми будут присматривать.

— Дело не в этом, — сказала Белинда. — Мэри ни разу не ночевала вне дома. Вспомни, как она стесняется незнакомых людей.

— Поэтому ей полезно пообщаться со сверстниками.

— Уверена, она и здесь может завести новых друзей. Восемь лет — это слишком мало, и я буду беспокоиться.

Но Дерек уже решил принять приглашение. Он считал, что дочери будет полезно познакомиться и пообщаться с крестным, а он сам смог бы таким образом поддержать с начальником добрые отношения, которые последнее время что-то разладились. Казалось невероятным, что всего восемь лет назад они вместе пили пиво после работы.

Дереку очень хотелось снова подобраться поближе к Маркусу.

Во время их разговора Мэри вышла на кухню, где ее ждало яйцо, сваренное вкрутую. На ней были брюки для верховой езды и твидовый пиджачок. Свои черные волосы она перевязала синей лентой. Ни мать, ни отец не догадались поинтересоваться ее мнением — хотелось ли ей самой поехать в Кап-Фера? В рабочих пригородах, таких как Доркинг, мало кто из родителей поступил бы иначе.

Позавтракав, Дерек повез дочь на Годелминг-роуд, где располагалась конюшня. Для всех маленьких девочек в радиусе пяти миль утренняя выездка у мисс Грин была обязательным номером программы, а для их родителей — показателем социального статуса. Во дворе уже собралась небольшая компания из отцов, которые наблюдали, как девочки-конюхи седлают скаковых лошадей, подтягивают подпруги и регулируют длину поводьев, а дочери похлопывают сонных старых животных.

Взяв Мэри за руку, Дерек направился к конюшне.

После того как Белинда обсудила приглашение с соседями, сама идея стала казаться ей не такой уж невероятной. Она была готова спорить с любыми возражениями, воспринимая их как слова зависти. Белинда была на все сто уверена, что среди знакомых ее соседей нет ни одного столь же выдающегося человека, как Маркус с его виллой в Кап-Фера. К вечеру Белинда была уже уверена, что поездка во Францию не принесет Мэри ничего, кроме пользы, что девочке будет интересно попробовать французскую кухню, что, оставаясь безвыездно в Суррее, Мэри рискует вырасти ограниченным человеком. К тому моменту, когда Дерек вернулся с традиционной субботней игры в гольф, все было решено.

Конверт с приглашением сиротливо лежал па коврике у дверей квартиры Болтонов — другой субботней почты у них не было. Джин Болтон готовила сыну хороший субботний завтрак, и Стюарт с нетерпением ждал традиционного угощения.

— Что бы это значило? Кто это пишет нам из Лондона? — недоумевала Джин. Риторические вопросы составляли неотъемлемую часть ее речи; она полагала, что Стюарту будет полезно, если вокруг него станут много говорить. У него не было отца, а Джин не хотела, чтобы Стюарт рос в полной тишине.

— Боже мой! Глазам своим не верю! — Прошло восемь лет, и иногда ей казалось, что она уже со всем смирилась, но это письмо напомнило ей о гибели мужа.

— От кого это, мама? — спросил Стюарт. — Мы что, выиграли в лотерею?

— Нет, любимый, нет. Это от старого начальника твоего отца, мистера Брэнда. Твой папа был его шофером.

— Это нечестно. Я надеялся, что мы выиграли миллион фунтов или еще что-нибудь получше. Тогда мы смогли бы купить телевизор.

— Ешь завтрак, любимый. Я читаю.

Приглашение стало для Джин полной неожиданностью. Те годы были для нее запретными воспоминаниями, связанными с ужасной трагедией. Она никогда не простила бы Маркуса Брэнда, хотя и понимала, что он много сделал для них. Все, чем она занималась после гибели мужа, — переезд в Бирмингем, где было больше хороших школ, работа уборщицей в адвокатской конторе, — все должно было подвести черту под их несчастиями.

Она уже почти забыла, что мистер Брэнд практически настоял на том, чтобы стать крестным отцом Стюарта.

«Даю вам слово — я всегда буду заботиться о Стюарте, — объявил Маркус, придя в их дом тем вечером вместе со своим адвокатом мистером Матиасом. — Ваш муж проявил себя преданным работником, а я не привык оставаться в долгу».

Сказав это, он сам назначил себя крестным отцом Стюарта, даже несмотря на то, что Джин так и не крестила сына.

Восемь лет они ничего не слышали о Брэнде, однако деньги регулярно приходили на их банковский счет. И вот теперь — пожалуйста.

— Ты читаешь это письмо уже целый час, — сказал Стюарт. — Что там такого интересного?

Джин посмотрела на сына. Иногда ей казалось, что он выглядит гораздо младше своих восьми лет, — в классе Стюарт был самым маленьким, хотя ел за четверых. У него была симпатичная челка, а новые очки в металлической оправе завершали образ типичного прилежного ученика.

— Тут пишут про тебя. — Джин не хотела отпускать Стюарта, но она не могла обманывать сына и прочитала письмо, сопровождая его своими комментариями.

Когда она закончила, Стюарт обрадовался:

— Ух ты! Классно, я полечу на самолете! Когда я поеду туда, мама?

Джин не ожидала подобной реакции. Стюарт всегда был таким застенчивым, что ей стоило больших трудов уговорить его пойти на улицу поиграть с мальчиками в футбол.

— Я надеюсь, ты не собираешься отправиться во Францию один?

— Пожалуйста, мама. Я ни разу не был в самолете. Я смогу посмотреть кабину пилотов. У них там есть пулеметы и много чего еще, и они могут сбивать вражеские самолеты.

— Вспомни, ты ведь ненавидишь бассейн, — с сомнением в голосе ответила ему мать.

— Это только из-за мистера Танди. Он топит нас.

— Поездка во Францию стоит недешево.

— Крестный за все заплатит. Он пишет, что отправит тебе билет на самолет. Ты должна отпустить меня мама.

Воскресным вечером Джин Болтон, скрепя сердце и предчувствуя недоброе, взяла ручку и написала ответ человеку, которого в глубине души считала повинным в смерти своего мужа.

В той части Саус-Итон-плейс, которая примыкает к Белграв-роуд, стоит высокий особняк. Все прочие здания на улице имеют по пять этажей, а у этого дома есть еще и пентхауз с непропорционально большим окном. При виде его прохожие задаются вопросом: «Как только комитет по архитектуре разрешил такое?»

Это бельмо на глазу классической архитектуры своим существованием всецело обязано агенту по коммерческой недвижимости Майклу Темплу, жившему в этом доме до конца семидесятых годов. Сидя в уютном кабинете, он обдумывал свои самые знаменитые проекты, среди которых была реконструкция Холборна, Кингсвея и улиц центра Бирмингема.

В то время, о котором мы вспоминаем, Майкл был женат на своей первой жене Маргарет и с ними жили их восьмилетний сын Джеми и трехлетняя дочь Люсинда. Прочитав письмо Маркуса, Майкл спросил жену:

— Чего ради Маркусу Брэнду понадобилось приглашать компанию вопящих детей к себе в Кот-де-Азур? Я никак не возьму в толк: у него полно денег, красивые женщины не дают ему прохода. Маргарет, что он задумал?

Маргарет Темпл молча чистила яблоко и пыталась припомнить, когда в субботу открывается магазин женской одежды «Питер Джонс». Если в девять, то у нее еще оставалось время заехать посмотреть светильники на углу Кэлоган-стрит.

— Интересно, кто еще у него в крестных детях? Может быть, он таким образом пытается подобраться поближе к их родителям.

— Я не знаю, Майкл. Я не имею ни малейшего представления, кто они. — Иногда страхи мужа начинали действовать Маргарет на нервы. Он сам участвовал в стольких темных делишках, что хватило бы на десять жизней, и поэтому подозревал всех подряд в нечестных намерениях.

— Сама подумай, — продолжал Майкл, — за десять лет его компания разрослась до невероятных размеров. Говорят, что только с особняков Монпелье он получил полмиллиона. И «Бейсвотер» легко выдает ему кредиты, один за другим. Должно быть, сейчас на него работают уже несколько сотен человек. Что он задумал?

— Возможно, он просто хочет познакомиться с ними, как пишет в этом письме, — предположила Маргарет.

Майкл Темпл презрительно рассмеялся. Он был полным мужчиной, но природа не обделила его обаянием. Предметом особой его гордости была буйная черная шевелюра, раз в две недели он делал стрижку. Он предпочитал рубашки в очень широкую полоску, как у зебры.

— Маркус Брэнд хочет познакомиться с компанией детей! Последний раз, когда я его видел, а это было три недели назад на закрытой вечеринке в «Ройал-Эскот», его сопровождала девица, очень похожая на модель из «Плейбоя».

Я совершенно не представляю его в детском обществе.

— Почему бы тебе не спросить его напрямую? — сказала Маргарет. — Может быть, он просто хочет сделать им приятное.

— Не могу, он подумает, что я ему не доверяю. — Майкл намазал еще один тост мармеладом. — Интересно, что Маркус приглашает Джеми во Францию без нас. Я слышал, что его новый дом очень неплохо обустроен. Раньше он принадлежал какому-то французскому графу. Маркусу пришлось основательно раскошелиться, он купил старинную мебель, чтобы все соответствовало той эпохе, когда замок был построен.

— Может быть, он пригласит нас в следующий раз, — неуверенно произнесла Маргарет. В ту минуту она размышляла, какой шарф купить: с кисточками и подвесками или с морскими якорями и флагами?

— Если задуматься, то все это не очень-то вежливо с его стороны: мы должны быть друзьями Маркуса, а не Джеми. Мы предложили ему стать крестным отцом нашего сына. А теперь он покупает этот проклятый замок и даже не приглашает нас погостить.

— Джеми наверняка чудесно проведет время.

— Это уж будь уверена. Но меня сейчас интересует не он. Я сам готов полететь в Ниццу, только чтобы узнать, что задумал Маркус.

Приглашение для Абигейль отправилось через Атлантику и прибыло в резиденцию Шварцманов на Франклин-Лейке с недельной задержкой. Зубин Шварцман уехал на Манхэттен задолго до прихода почтальона, поэтому он и его жена Харриет смогли обсудить новости только вечером.

Вечерами, когда Зубин не оставался в городе по делу и Харриет не нужно было сопровождать его на мероприятия, они сидели вместе на веранде и, глядя на лужайку, обсуждали события прошедшего дня. Им очень нравилось, когда дочь выходила к ним, чтобы пожелать спокойной ночи. Кармелита Гернандез, доминиканская служанка, выполнявшая роль няни Абигейль, всегда наряжала девочку в самые красивые платья, надевала ей на шею ожерелье с бриллиантами, украшала волосы золотыми лентами и провожала до дверей, где, прошептав ободряющие слова, слегка подталкивала на веранду.

— Эй, уж не моя ли это маленькая принцесса — воскликнул Зубин так же, как и всегда, когда Абигейль присоединилась к ним. — Идите-ка сюда, ваше высочество, папочка хочет обнять вас. Он так по вам соскучился.

Абигейль замерла в дверном проеме и неподвижно стояла там, ошарашенная видом своего могущественного отца, который шел к ней навстречу с распростертыми объятьями и бокалом бурбона.

— Обними папочку, Абигейль. — Харриет Шварцман не переносила даже малейших проявлений застенчивости или неуверенности в себе.

— Так-то лучше. — Зубин заключил дочь в объятия. — А теперь расскажи папочке, чем ты сегодня занималась, пока он работал?

Абигейль посмотрела на мать, словно бы спрашивая: «Я правда должна рассказать ему?»

Миссис Шварцман кивнула. Она была очень хрупкого телосложения и чем-то напоминала птицу. На ней было черное платье для коктейля, которое сшили специально по ее заказу в Париже. Харриет расслабленно откинулась на велюровом шезлонге.

Ее ноги в туфельках с позолотой были крохотные и изящные, словно кукольные. Но если Зубин руководил своими делами со всей безжалостностью, которая требовалась от финансистов Нью-Йорка, то дома с не меньшей жесткостью правила его жена. Рядом с Харриет Зубин робел.

Абигейль уже было открыла рот, чтобы рассказать отцу последние новости, но замерла в нерешительности, и Харриет начала вместо нее:

— Зубин. Абигейль пытается рассказать тебе, что ее пригласили во Францию. Этим утром мы получили письмо от Маркуса Брэнда. Он собирает всех своих крестных детей в августе.

— Это смешно. Как это Абигейль может быть чьим бы то ни было крестным ребенком? У иудеев не бывает крестных родителей.

— Ты сам попросил Маркуса, — напомнила ему Харриет.

— Я попросил Маркуса?

— Вечером на следующий после рождения Абигейль день ты привез его в клинику «Маунт Синай». Ума не приложу, почему ты так поступил, даже не позвонил мне в палату, и я тогда не успела прилично одеться…

— Да ладно, Харриет. Мы с Маркусом приехали с праздничного ужина. Мы были в «Рейнбоу Рум», отмечали крупную сделку. И разумеется, рождение Абигейль. Я думал, ему будет приятно приехать и посмотреть на мою малютку.

— …и потом ты попросил его стать крестным нашей дочери. Думаю, ты просто напился. От тебя несло ликером. Хотелось бы надеяться, что медсестра ничего не почувствовала.

— Ты уверена в этом человеке? Что-то я ничего не могу о нем вспомнить.

— Скорее не хочешь вспоминать. Ты сильно разозлился на него, когда в конце концов, та сделка расстроилась.

Зубин побагровел:

— Это тот хитрожопый выродок!!! Все было готово — деньги и все остальное, — мы обо всем договорились. А потом он взял и обдурил меня. Знаешь что? Этот тип ничего не добился бы в нашем городе, если бы я не представил его нужным людям. Я не хочу говорить об этом. Никогда мой ребенок не ступит на порог его дома во Франции!

— Он присылал ей подарки, — сказала жена. — На каждый день рождения, не пропустил ни одного… Мне кажется, он очень заботливый. В прошлом году он прислал ей колечко с бриллиантом в форме жука.

Зубин пожал плечами: он сам мог купить дочери драгоценности.

— Абигейль непременно нужно поехать во Францию, — настаивала Харриет. — Ей это пойдет на пользу. Она смогла бы увидеть Европу. Все лучшее, что есть на свете, — из Европы.

— Ты действительно так думаешь? Бармен в «Отель-Морис» даже не умеет делать коктейли.

— Не строй из себя филистера, Зубин. Я говорю о культуре. Я много размышляла об этом, — резко заявила Харриет мужу, — и мне очень хочется, чтобы Абигейль поехала. Это очень важно для ее культурного развития.

— Прости, не уверен, что правильно тебя понял. Ты хочешь, чтобы моя семилетняя принцесса полетела в Европу через Атлантический океан одна?

— Я могу полететь вместе с ней туда и обратно, — ответила Харриет. — Я проведу неделю в Париже. Мне нужно побывать у новых кутюрье.

Глава 2. Август 1966 года

Сотрудник аэропорта шлепнул печать в документ Стюарта.

Войдя в зал для прибывающих, Стюарт стал искать табличку со своим именем.

Полет до Ниццы прошел просто блестяще: на борту во время взлета даже раздавали карамель, а во время обеда он припрятал миниатюрные солонку и перечницу. В душе Стюарта восторг боролся с застенчивостью и боязнью нового. Выйдя из самолета, он сразу ощутил горячий воздух Ривьеры. Во Франции даже пахло по-другому: дизельным топливом и цветами.

— Vous êtes Monsieur Bolton?[1]

Мужчина в светло-сером костюме и с табличкой «Брэнд» в руках взял его чемодан. Стюарт пошел за ним на улицу к автомобильной стоянке.

Мужчина открыл перед ним заднюю пассажирскую дверь черного «мерседеса». Стюарт никогда в жизни не ездил в таких больших машинах. На улице было еще светло, самолет прибыл в восемь часов по английскому времени, что соответствовало девяти вечера по французскому.

Стюарт пошарил в карманах в поисках французских денег, которые дала ему Джин. Они специально заказывали их в местном отделении банка в Сметике, где все были поражены тем, что Стюарт один полетит на самолете.

Машина поехала через центр большого города, состоявшего из желтых жилых домов с балкончиками. Внутри «мерседеса» было довольно душно, и Стюарту захотелось открыть окно. Он повернул ручку на несколько сантиметров, и в салон машины устремился поток теплого воздуха.

Водитель обернулся и сказал: «Non!», знаком требуя закрыть окно. Потом, глубоко вздохнув, он повернул рукоятку на приборной панели, и салон со свистом стал заполняться еще более горячим воздухом, который шел спереди.

Дорога шла вдоль берега моря, совершенно спокойного, гладкого, как зеркало. Вдали виднелись крохотные лодки. Море мерно покачивалось у самого берега и заворачивало за лесистый утес. Вечернее солнце отбрасывало золотые отблески на спокойные волны, которые неспешно шлепались о землю. Кто-то катался на водных лыжах. Было очень жарко.

Машина свернула на дорогу поуже. Мимо проносились розовые виллы, спрятавшиеся в тени раскидистых сосен.

Наконец они остановились у высокой стены с металлическими воротами. Водитель посигналил, и на улицу вышел мужчина в белом пиджаке. Он открыл ворота, и Стюарт въехал во двор. Подойдя к высокой лестнице, поднимавшейся к массивным деревянным дверям, он увидел девушку в белом переднике поверх бледно-голубого платья:

— Stuart Bolton? Bon. Venez avec moi, s’il vous plait[2].

Вместе они поднялись по каменной лестнице на второй этаж. Женщина остановилась у двери и прислушалась. Потом она наклонилась к Стюарту и прижала палец к губам, прося его не шуметь. В комнате было темно, но света, который проникал внутрь из коридора, хватало, чтобы Стюарт смог разглядеть три кровати, две из которых уже были заняты.

Кто-то уже принес его чемодан — он стоял у единственной свободной кровати. Вернулась девушка, в руках у нее был стакан теплого молока и тарелка миндального печенья. Стюарт переоделся в пижаму, и девушка ушла. Он лег в кровать. С улицы доносилось пение цикад и чей-то смех.

Проснувшись рано утром, он увидел, что соседние кровати пусты. Между закрытыми ставнями в комнату пробивался свет, но Стюарт не мог понять, который был час. Изголовья кроватей украшали рисунки цветов. Только сейчас Стюарт заметил, что потолок в их комнате сводчатый, как в замке. Он подошел к окну и выглянул в щель, но не смог разглядеть ничего, кроме яркого синего моря, простиравшегося до горизонта, и деревянного плота, привязанного к берегу.

Он не нашел одежды, в которой приехал. Вместе с ней исчез и чемодан. Между окнами стоял комод, Стюарт потянул первый ящик наугад — его вещей там не было. Свой костюм он обнаружил в самом нижнем, почти пустом ящике.

Надев серые школьные брюки, ремень и белую школьную рубашку, мальчик спустился вниз по лестнице. Но и там было совершенно пусто. Внезапно Стюарту показалось, что лучше будет, если он вернется в комнату и подождет, пока кто-нибудь придет за ним. Издалека доносился рокот пылесоса.

В холле, через который он шел вчера вечером, было еще несколько дверей. Одна из них вела в гостиную с гобеленами, старинными позолоченными стульями и креслами, расставленными вдоль стен. Окна выходили на террасу, заставленную горшками герани и лаванды, там же висели качели. С другой стороны холла оказалась кухня.

Завтрак был накрыт на шестерых, и пять тарелок уже успели запачкать. В серебряной корзиночке лежали круассаны и булки. На столе стояли кувшины с апельсиновым и виноградным соком и термосы с кофе и горячим молоком. Откуда-то вышел повар и обратился к Стюарту по-французски. Поняв, что мальчик говорит только по-английски, он пожал плечами и вернулся к работе.

Стюарт хлебнул апельсинового соку, съел половину булки и вышел на террасу. Служанка накрывала на стол в беседке. На улице было уже довольно жарко, и ноги Стюарта во фланелевых брюках сразу же взопрели, а металлическая оправа очков почти раскалилась. Неподалеку находился бассейн, к которому вела каменная лестница. Там сейчас работал садовник: при помощи сетки и длинной щетки он чистил бассейн для новых гостей. Стюарту было очень одиноко, и он сел в тени высокой сосны на траву, усыпанную сосновыми иголками.

Со стороны моря доносились детские голоса и глубокое урчание мотора. По заливу кружила небольшая моторная лодка из дорогого дерева. В ней Стюарт разглядел пятерых детей своего возраста. Кроме них там был высокий мужчина в темно-красных плавках и солнцезащитных очках. Он стоял, выпрямившись в полный рост, пока двое лодочников в белых штанах привязывали лодку к каменной пристани.

— Кто доплывет до причала? — спросил он. — Чарли? Джеми?

Двое мальчиков прыгнули в воду, зажав носы. У самого пирса поднимались высокие волны, и взобраться по железной лестнице было нелегко — мальчиков постоянно отбрасывало назад. Стюарт искренне надеялся, что его не заставят плавать в море.

— Дай мне руку, Сэффрон, — сказал мужчина. — Когда скажу «давай», прыгай. Давай!

Маленькая девочка со светлыми волосами в фиолетовом купальнике аккуратно приземлилась на берег.

Лодочник переправил двух других девочек на сушу, и они все вместе направились к дому.

— Понравилось кому-нибудь? Хотите еще раз прокатиться на моей лодке?

— Да, очень, — закричали дети.

— Это было здорово, — сказал мальчик с густыми черными волосами, — особенно мне понравилось, когда лодка плывет так быстро, что подпрыгивает на волнах.

— А когда мы снова поедем покататься? — спросил другой мальчик, шаловливое лицо которого уже успело зарумяниться от загара.

— А что скажет Сэффрон? Хочешь еще разок прокатиться по заливу?

— Наверное, да, крестный Маркус, — тихо ответила она. — Но только не так быстро.

— Нет, — взвился кудрявый, — это нечестно. Зачем вообще нужна моторная лодка, если кататься на ней не спеша. Если девочкам не нравится, они могут остаться на берегу.

— Довольно, Чарли, — остановил его Маркус Брэнд. — Здесь не ты решаешь, кто и куда поедет, а я.

Подойдя к бассейну, он заметил Стюарта, околачивавшегося возле лиловой ограды и не решавшегося выйти и поздороваться со всеми.

— Стюарт! — Маркус бросился через лужайку, как пантера к своей добыче. — Стюарт! Мой дорогой крестный сын! — Он излучал неправдоподобную радость, и Стюарт, который не привык к таким проявлениям симпатии, сразу же растерялся. — Боже мой, как я рад видеть тебя! Ты просто вылитый отец.

Крестный показался Стюарту пугающе большим и широкоплечим. Маркус повернулся к другим детям:

— Это Стюарт Болтон. Мы долгие годы работали вместе с его отцом. Я хочу, чтобы все вы знали, что отец Стюарта был настоящим героем. Стюарт, познакомься с моими крестными детьми. Боже мой, как это замечательно, что вы все собрались здесь! — Его энтузиазм был почти пугающим. — С кого же нам начать? Это Сэффрон, Сэффрон Уивер. А эти негодяи — Чарли Криф и Джеми Темпл. Вы все живете в одной комнате, и мне не хотелось бы слышать о ссорах или других неприятностях. Имейте это в виду. А это Мэри Меррет. — Мэри кротко улыбнулась Стюарту. Она была очень худенькая, на ее купальнике висели многочисленные спортивные школьные значки. — А тут у нас Абигейль Шварцман. Абигейль одевается лучше всех, она живет в Нью-Йорке. — Пухлая девчонка в красном купальнике с юбочкой и узкими серебряными полосками поправила волосы.

— А теперь — обедать, — объявил Маркус. — Собираемся на террасе через десять минут. Если вы хотите переодеться в сухое, попудрить носики или что-нибудь еще, делайте это прямо сейчас, потому что я не потерплю суеты, когда все сядут за стол. Если захотите попить, на террасе есть ящик со льдом и кока-колой. Угощайтесь.

С радостными воплями дети кинулись на раскаленную солнцем каменную лестницу и дальше на террасу.

— Чарли, Джеми, ради всего святого, не толкайте моих крестных дочерей локтями. Там всем хватит. Да, Стюарт, я рекомендую тебе переодеться во что-нибудь полегче, иначе ты просто расплавишься.

Стюарт переоделся в шорты, в которых ходил на уроки физкультуры, и спустился вниз.

Все уже сидели в беседке. Во главе стола восседал Маркус, с одной стороны от него была Сэффрон, с другой — Чарли. Сам стол был сделан из одного огромного куска мрамора со скошенными краями. Стюарту предназначалось место между Мэри и Абигейль. Он снова взглянул на своих новых знакомых. Больше всех ему нравились Джеми и. может быть, Сэффрон, а Чарли внушал смутные опасения.

С кухни пришли девушки, они принесли тарелки с какими-то большими белыми овощами. Стюарт никогда не видел ничего подобного. Судя по недоумению на лицах других ребят, никто из них также не знал, что им предстоит сейчас есть.

— А кто знает, что это такое? — задал вопрос Маркус.

Никто не ответил.

— Белые слизни? — предположил Джеми, и все рассмеялись.

— Нет, это не слизни. Еще будут идеи?

— Сопли какого-нибудь старика? — снова попытался угадать Джеми, и на этот раз смех был еще громче. Больше всех веселились Чарли и Сэффрон. Стюарт тоже хихикнул. Мэри было неловко, а Абигейль явно не понимала, что здесь смешного.

— Довольно, — прервал всеобщее веселье Маркус. — Это спаржа. Лучшая еда в мире! Ее только сегодня купили на рынке в Боле. Французы говорят, что она действует возбуждающе, но вы сможете проверить это, только когда подрастете. Есть спаржу нужно только руками, никогда не пользуйтесь этими ужасными прихватками, которые всегда дают в ресторанах, и уж точно нельзя есть ножом и вилкой. Окунайте кончик в растопленное масло — это очень вкусно. Правильно, Сэффрон, именно так.

Масло должно течь по спарже. Чем больше масла будет у вас на подбородке, тем лучше. Как вам это нравится? Абигейль?

Она нахмурилась:

— Это не очень-то культурно.

— Когда мы говорим о спарже, это как раз уместно. Сегодня ты узнала что-то новое. Вернувшись в Америку, ты сможешь рассказать всем, что это Маркус Брэнд научил тебя, если кто-нибудь тебе не поверит.

Спаржу смели в мгновение ока, и служанки вынесли накрытые подносы.

— Кто угадает, что у нас здесь? Все готовы? — Маркус осматривал стол. — Давайте, давайте! Вот это приспособление, которое необходимо для следующего блюда, поможет вам. Что, по-вашему, можно делать этой жуткой штуковиной? — у него в руках оказались серебряные кусачки и крючок.

— Вырывать зубы? — предположил Джеми.

— Неплохая мысль, но стоматология тут ни при чем. — Он приподнял крышку одного из блюд. — Это омар. Кто из вас когда-нибудь ел его? Никто? Чарли, я уверен, что в Арднейсаге должны подавать омаров. Или вы там питаетесь только куропатками?

— Мы часто едим куропаток, — подтвердил Чарли. — В имении моего отца есть торфяник, где их очень много.

— Как-то я ездил на охоту с твоими родителями, — сказал Маркус. — А что ты думаешь, Мэри? В Суррее ловят омаров?

Мэри мгновенно покраснела. Она очень надеялась, что с ней не заговорят.

— Дома мы обычно едим цыпленка, — едва проговорила она.

— Омар очень похож на цыпленка по вкусу, — успокоил ее Маркус. — На морского цыпленка. Только у него более забавное строение, и, разумеется, он гораздо дороже.

— Мой отец любит омары, — заявил Джеми. — Это одно из его любимых блюд.

— Ничего удивительного, — сухо ответил Маркус. — Скорее всего, он любит их именно за то, что они такие дорогие.

Брэнд показал детям, как колоть клешни омара, — «точно так же, как грецкие орехи, ведь правда?» — и как доставать мясо при помощи крючка.

— Кто первым попробует? Чарли?

Чарли поморщился и откусил маленький кусочек:

— Нормально. По вкусу похоже на оленину.

— Джеми?

— Жуется трудно, как ириска.

— Мэри, тебе нравится? Не хуже вашего цыпленка?

Мэри, которая едва заставила себя проглотить крохотный кусочек розового мяса и теперь отчаянно боролась с приступом рвоты, вежливо кивнула.

— Стюарт, ты когда-нибудь видел омара в Бирмингеме?

Мальчик покачал головой:

— Но я их там и не искал. А вообще-то, вкусно.

— Абигейль? Ты даже не притронулась… Абигейль было не по себе.

— Это моллюск.

— Да брось ты, Абигейль! Омаров поймали этим утром в нашем заливе. Их принесли лодочники.

— Это запрещенная еда.

— Господи, храни детей избранного народа! Эн Мари, — одна из служанок прибежала на зов, — принеси мисс Шварцман обычный омлет как можно быстрее.

Ведь тебе можно есть яйца, не так ли? Насколько мне известно, в Торе про омлет ничего не сказано…

Ближе к концу обеда на террасе появилась еще одна гостья, она вышла с обнаженной грудью; у нее была золотистая загорелая кожа, пухлые губы. В руке девушка держала чашку кофе. Сэффрон подумала, что она похожа на Бриджит Бордо.

— Доброе утро, Клеменс, — сказал Маркус, — ты хорошо выспалась?

Клеменс поморщилась:

— Я пыталась заснуть, но весь этот гам, шум на террасе…

По акценту Стюарт понял, что она была иностранкой.

Мэри, которая раньше никогда не видела женской груди, вспомнила, что мать строго запрещала ей загорать голышом, и теперь не знала, куда смотреть.

Клеменс наклонилась над столом и села на колени к Маркусу, обняв его тонкой длинной рукой.

— Маркус, тебе нравится быть отцом стольких детей? — спросила она.

Сэффрон подумала, что когда она вырастет, то обязательно будет выглядеть как эта женщина. Джеми пнул Чарли под столом, чтобы убедиться, что тот обратил внимание на роскошную грудь Клеменс.

Спустя много лет, вспоминая каникулы во Франции, Стюарт догадался, что Маркусу было не больше тридцати четырех лет, а Клеменс — около двадцати двух. Но в тот день они казались всем детям невозможно взрослыми и изысканными. Клеменс устроилась на шезлонге подальше от детей и периодически поворачивалась с боку на бок.

В конце обеда Маркус сказал, что у него важные дела.

— И чтоб ни звука в течение следующего часа, иначе никто не поедет больше кататься на лодке. Все всё поняли?

Когда Маркус заговаривал со своими крестными детьми, в его голосе было что-то, от чего его хотелось слушаться. Он отошел в дальнюю часть террасы, где его уже поджидали трое мужчин в темных костюмах, они просматривали бумаги, сидя в тростниковых креслах. Маркус взял с собой тарелку оливок.

Чарли прошептал:

— Если кто-нибудь начнет дурить и нас не возьмут кататься на лодке, я его поколочу, ясно?

— А я не хочу снова на море, — заявила Абигейль, — меня там укачивает.

— Ты просто трусливая америкашка, — сказал Чарли.

— Это здорово, — сказала Сэффрон, — приятель моей мамы был в Америке.

— И что с того? — не унимался Чарли. — А у моего двоюродного брата — свой собственный замок. А у нас есть торфяное болото с куропатками.

— А что такое торфяное болото? — спросил Стюарт.

— Ты никогда не был на торфяном болоте?

— Нет, — Стюарт уже пожалел, что задал вопрос.

Мэри, которая тоже никогда там не была, уставилась в свою тарелку.

— А твой отец ездит на охоту? — продолжал Чарли.

— Его убили.

— Ух ты! — удивился Джеми. — Это круто. Он что, сражался с немцами?

— Он погиб в автомобильной катастрофе. Мне так кажется. Я не очень-то много об этом знаю.

— И кто за тобой присматривает? — спросил Джеми.

— Моя мама. Когда приходит с работы.

— Твоя мама работает? — удивился Чарли. — И чем она занимается?

— Она прибирается в офисе — перед тем как приходят люди.

— Хочешь сказать, что твоя мама — уборщица? Джеми, ты слышал это? Мама Стюарта-уборщица.

Встреча Маркуса закончилась, и он вернулся к детям. Вместе с ним подошли его гости.

— Вот эти хулиганы, про которых я вам рассказывал, — сказал Брэнд, когда они зашли в беседку. — Шестеро моих крестных детей. Как думаешь. Дик, простоит ли этот дом до конца недели?

— Мне кажется, они чудесно воспитаны, Маркус, — ответил Дик Матиас, который в те дни числился юридическим директором компании «Брэнд Груп». Позднее их с Маркусом деловые и личные отношения стали более тесными. Ни одно решение не принималось без участия Матиаса.

— Кажется, ты сказал, что у тебя гостит дочка Дика Меррета? — спросил он.

— Это девочка в голубом купальнике. Мэри, познакомься с Диком Матиасом.

Она встала и стеснительно пожала ему руку.

— Я знаком с твоим отцом. Передавай ему привет, — сказал Дик.

— Все готовы снова поехать покататься? — неожиданно засуетился Маркус. — На пристани нас должна ждать лодка. Я попросил лодочников приготовить для вас сюрприз.

Дети двинулись в сторону пляжа. Впереди всех шли Чарли и Джеми. Стюарт старался не отставать, он разрывался между желанием покататься на моторной лодке и страхом открытого моря. Он молился, чтобы ему не пришлось плавать.

В школьном бассейне он мог проплыть три дорожки без поплавков, но открытая вода пугала его.

Катер покачивался у причала, и лодочники посадили детей на длинные белые подушки под навесом. На корме валялись шесть огромных камер от автомобильных колес, связанных веревкой.

— А это еще зачем? — спросил Джеми, когда Маркус спрыгнул в лодку.

— Подожди и узнаешь все сам.

Подпрыгивая по волнам, они вышли в залив. — Солнце стояло очень высоко, и море казалось неправдоподобно синим, таким, каким его рисуют в комиксах. Маркус стоял на носу, выпрямившись в полный рост, и смотрел вдаль. Оглянувшись назад, Стюарт увидел, что Кап-Фера спрятался за высокими соснами, которые росли на мысе, причал и пляж тоже скрылись за скалами. С другой стороны залива был общественный пляж, весь утыканный разноцветными зонтиками.

— Остановитесь здесь, — приказал Маркус, и водитель выключил мотор. — Теперь побросайте эти камеры в воду.

Лодочник скинул по очереди все шесть баллонов в воду. На какой-то миг они скрывались под водой, но потом всплывали и потихоньку удалялись от лодки. Когда дело было сделано, Маркус приказал детям:

— А теперь прыгайте в воду, плывите к ближайшему колесу и садитесь на него сверху.

— Я все понял! — радостно закричал Джеми. — Нас потащат за лодкой на веревке. Фантастика!

Стюарта затошнило. Перспектива оказаться в открытом море в полумиле от берега пугала его.

Джеми и Чарли прыгнули первыми. За ними последовали Сэффрон и Мэри. Стюарт наблюдал, как они плыли к своим колесам и взбирались на них.

Абигейль начала жаловаться:

— Маркус, я бы хотела остаться в лодке.

— Чепуха! — отрезал тот. — Ты будешь просто счастлива. Это самое захватывающее ощущение в мире. Стюарт, помоги ей. Оба, пошли в воду! Абигейль, Стюарт доплывет с тобой до колеса.

Один из лодочников свесил с борта катера лесенку, по которой Стюарт, а затем Абигейль спустились в теплую воду.

— Стюарт, плыви следом за Абигейль и помоги ей забраться в ближайшее колесо, а потом сам забирайся в следующее.

Стюарт попробовал сконцентрироваться на плавании и старался не думать о том, как далеко они были от берега. В пяти метрах от него Абигейль колошматила ногами воду. Интересно, какая под ними глубина? Миля? Десять миль? Если он утонет, опустится ли его тело на самое дно?

— Пошевеливайтесь, вы двое! — закричал Джеми. — Тут кое-кто хочет прокатиться!

Абигейль доплыла до своего колеса и радостно вцепилась в него пухлыми ручками.

— Вот так, Стюарт, — кричал Маркус. — А теперь подтолкни ее вверх. Подплыви поближе и ухвати ее за ногу или за задницу.

Джеми захихикал. Чарли тоже рассмеялся.

Стюарт уцепился за край колеса и пытался втащить Абигейль наверх. Она неистово работала ногами, пытаясь взобраться.

— Молодец, Стюарт, — прокричал Маркус. — А теперь давай быстро плыви к своей камере, и мы начинаем!

Помогая Абигейль, Стюарт изрядно запыхался. Свободное колесо было в сорока ярдах от него. Чтобы добраться туда, ему нужно было проплыть вдоль всех других колес, в которых уже сидели Сэффрон, Мэри, Джеми и Чарли.

Это расстояние равнялось трем дорожкам в бассейне.

Стюарт доплыл до первой камеры, и Сэффрон улыбнулась ему. Сидя в своем колесе, она была похожа на космонавта: голова лежала на самом краю, а колени были подогнуты к груди.

«Господи, пожалуйста, помоги мне доплыть до того колеса, — постоянно повторял про себя Стюарт. — Пожалуйста, помоги мне добраться туда!» Он плыл и плыл с закрытыми глазами. С каждым взмахом его руки и ноги становились все слабее.

По мере того как он отплывал от лодки, волны становились все сильней. Добравшись до колеса Мэри, он ухватился и, обессиленный, повис на нем.

— Не останавливайся, — кричал Маркус. — Нам уже пора!

Стюарт услышал, как капитан заводит двигатель, и веревки натянулись. Его колесо двинулось и поплыло к нему. Мимо проплыла камера Чарли.

— Пошевеливайся, рохля, — улыбнулся он. — Я надеюсь, когда твоя мать моет полы, она не так копается!

Катер повернул влево, и Стюарт наконец-то смог дотянуться до своего колеса. Несколько раз он пытался взобраться на него, но руки слишком устали, и мальчик постоянно падал назад.

До него донеслись звуки ускоряющегося мотора, и процессия тронулась в сторону моря. Капитан не заметил, что Стюарт все еще был в воде.

— Эй! Подождите! — закричал Стюарт, но его голос потонул в реве двигателя.

— Это просто чудесно! — Джеми размахивал руками и искренне радовался новому приключению. — Быстрее! Быстрее!

Чарли, который, по правде говоря, думал, что они уже плывут достаточно быстро, присоединился к приятелю:

— Быстрее! Точно, быстрее!

Почувствовав, что катер набирает скорость, Стюарт изо всех сил вцепился в колесо. Вода захлестывала его с головой, а край баллона больно врезался в руки. Он едва держался на плаву.

Катер разгонялся все быстрее, теперь уже почти весь его корпус поднялся над водой. Когда колесо Стюарта подпрыгивало на волнах, вода больно резала ему грудь. Было такое ощущение, что плечи вот-вот оторвутся от тела. Стюарт попытался закричать, но перед ним внезапно выросла высоченная волна, и он врезался в нее, нахлебавшись соленой морской воды. Катер начал поворачивать — теперь-то его заметят! Он снова попробовал открыть рот, чтобы позвать на помощь, но на сей раз вода проникла в горло и залила легкие. Стюарт закашлялся, его стошнило, но он не отпускал спасительную камеру.

До него донесся голос крестного:

— Человек за бортом! Жан-Люк! Мальчишка нахлебался воды!

После этого Стюарт отключился, и через несколько мгновений он уже лежал на животе на белой подушке, а Жан-Люк стучал ему по спине.

Потом все называли его героем. Когда узнали, что Стюарт так и не смог забраться в колесо и лодка тронулась до того, как он был готов, Маркус сказал:

— Ты крепкий парень. Мы протащили тебя вокруг всего залива.

Джеми признался:

— Я тоже не отказался бы прокатиться так. Катание на водных лыжах без лыж.

Мэри единственная догадалась извиниться:

— Прости, что мы не заметили тебя. Но ты плыл на последнем колесе…

Только Чарли, казалось, был недоволен.

После первого дня каникул интерес Маркуса к детям заметно ослаб, оставшиеся дни он едва разговаривал с ними. Большую часть времени он проводил за переговорами с Диком Матиасом и мужчинами в деловых костюмах. Иногда их приводили на детскую половину веранды познакомиться, но чаще всего сразу же после переговоров они отправлялись в аэропорт. Во время этих напряженных деловых встреч Клеменс кочевала между двумя концами террасы, иногда с нескрываемой скукой наблюдая, как дети играют в шашки и шахматы. Как бы то ни было, она редко показывалась раньше полудня.

Днем Стюарт постоянно чувствовал себя напряженно, но главные его неприятности начинались, когда всех укладывали спать, — Чарли не упускал случая подразнить или поиздеваться над ним. «Давай, Стюарт, — говорил он, бросив свои брюки и носки на пол. — иди сюда и прибери это. Если твоя мать уборщица, то и ты должен убирать за нами».

Или крал ремень Стюарта и крутил им над головой, почти задевая тяжелой металлической пряжкой нос несчастного хозяина.

Однажды вечером, спустя довольно продолжительное время после того, как их уложили спать, Чарли высунулся в окно, открыл ставни и выбросил рубашку Стюарта на улицу.

— Кто, черт побери, сделал это? — раздался грозный голос Маркуса. — Что там у вас происходит?

Никто не нашелся, что ответить. Затем Чарли крикнул:

— Это Стюарт зачем-то выбросил в окно свою рубашку.

— Что ж, тогда он должен спуститься сюда и забрать ее.

Напуганный Стюарт спустился в сад в пижаме. Маркус, Клеменс, Дик Матиас и еще несколько взрослых сидели и ужинали под соснами. Ночной сад наполнял запах олеандра. На столе горели свечки. Школьная рубашка Стюарта лежала на каменной террасе.

— Ты чего это валяешь дурака? — грозно спросил Маркус.

— Мне очень жаль, — сказал Стюарт, он поднял рубашку и снова повернулся к столу. — Она случайно вылетела в окно.

Услышав это, Маркус разразился смехом:

— Случайно вылетела в окно! Очень правдоподобно. Дай-ка я угадаю: скорее всего, ей в этом помог кто-то из твоих соседей, так? Ты любишь бри? Возьми кусочек себе в постель и хлеба прихвати. И если бы я был на твоем месте, то не стал бы делиться с другими. Преподай им урок.

В их последний вечер во Франции, после того как все бизнесмены уехали на такси в Ниццу, радостный Маркус вошел в беседку и произнес:

— Дело сделано! Ваш крестный отец только что заработал состояние. Это нужно отметить.

Он носился по террасе, переполняемый радостным возбуждением.

Служанок отправили за шампанским и восемью золотыми бокалами. Всем, включая и детей, налили шампанское, и Маркус произнес тост:

— За будущее и за моих шестерых крестных детей! — Поняв, что забыл о своей подружке, он добавил: — И конечно, за прекрасную Клеменс.

Сэффрон спросила:

— Крестный Маркус, вы сейчас действительно заработали состояние?

— Да, небольшое такое состояньице, — рассмеялся он в ответ. — Я только что купил завод. Не думаю, что люди, которые мне его продали, догадываются, что именно я у них купил и что с этим заводом можно сделать.

— А сколько это — состояние? Это больше тысячи фунтов? — снова спросила Сэффрон.

Вмешалась Абигейль:

— Капитал — это больше миллиона долларов. Хотя мой папа говорит, что теперь миллион долларов — это уже не то, что раньше.

— В этом-то и заключается великая загадка материального богатства, — сказал Маркус. — Именно поэтому так прекрасно быть богатым. Невозможно сказать, что такое состояние. Каждый вкладывает в это слово свой смысл.

— Если бы у меня был капитал, — сказал Джеми, — то я купил бы себе такой же катер и поплыл бы на нем в Австралию или еще куда-нибудь.

— А как насчет тебя, Стюарт? Не думаю, что ты тоже захотел бы купить себе такую же посудину после нашего последнего плавания.

Стюарт подумал немного.

— Мне очень хочется иметь настольный футбол вроде того, который у нас стоит в детском клубе, где игроки крутятся на палках и нужно забивать голы.

— Мэри?

— Очень хочу пони. Папа обещал купить мне его на день рождения.

— А что ты думаешь, Чарли? Что бы ты сделал со своим состоянием?

— Купил бы себе «астон мартин», или пару ружей, или что-нибудь еще.

— А что вы собираетесь купить себе, крестный Маркус? — спросила Сэффрон.

— Я? Я даже не думал об этом. В любом случае, я еще не успел ничего заработать на этом деле. Как раз наоборот, я только что согласился заплатить кучу денег.

— Но ведь должна же у вас быть какая-нибудь мечта, — заметила Абигейль. — Как, например, у моей мамы. Она мечтала полететь в Париж на самолете и купить сто новых платьев у кутюрье.

— Хорошая идея, может быть, и я когда-нибудь позволю себе это, Абигейль. Если я чего-нибудь хочу, так это одеваться так же хорошо, как твоя мама.

Джеми Темпл решил, что это была отличная шутка, и хохотал так долго, что у него заболели ребра.

— Можно быть уверенным только в одном, — продолжил Маркус, — никто не заберет деньги с собой в могилу. В тот миг, когда вы умрете, все это — деньги, дома, катера — испарится. Правительство отнимет половину, а дети позаботятся о том, что осталось.

— Но ведь у вас нет детей, крестный Маркус.

— Это ты верно подметила, Сэффрон. Пятерка за наблюдательность. Детей у меня нет, поэтому, скорее всего, мне придется оставить все свое состояние моим крестным сыновьям и дочерям. Вы ведь будете за всем этим приглядывать, правда?

Все дети пообещали как следует заботиться о собственности Маркуса после его кончины. Быстрее и громче всех ответил Чарли.

— Ну-ну. Не стоит пока этому радоваться, я вовсе не собираюсь умирать. И потом, как знать, вдруг я узнаю, как самому можно сделать ребенка.

Он рассмеялся и пошел вместе с Клеменс на верхний этаж.

Глава 3. Сентябрь 1968 года

В то время из-за отсутствия достойных начальных школ в Шотландии мальчиков в возрасте восьми с половиной лет чаще всего отправляли учиться на юг страны, в одну из множества частных школ-пансионов Англии. Достоверно неизвестно, почему именно Крифы выбрали школу «Бродли-Корт» из нескольких десятков аналогичных заведений, но, видимо, определенную роль сыграло то, что в эту школу отправил своего сына их родственник граф Аброт. Темплы сделали этот выбор по конкретной причине: «Бродли-Корт» располагалась в очень удобном месте, между Эскотом и Вентвортом, всего в шести милях на юг от трассы М-4, что давало возможность добраться до школы меньше чем за сорок минут. Кроме того, «Френч-Горн» в Соннинге, «Белл» в Астон Клинтоне или «Комплит-Англе» в Мэлроу были, как говаривал Майкл Темпл, «модными пивнушками, располагавшимися неподалеку от школьных ворот».

Чарли и Джеми прибыли в школу в один и тот же день, всего месяц спустя после французских каникул. Получилось так, что их поселили в одном дортуаре, и они очень быстро стали близкими друзьями. За последующие два года, пока они переезжали на новые места — в «Гибралтар», «Тристан-да-Куна», «Басутоленд», «Гондурас» (в «Бродли-Корт» все дортуары назывались в честь британских колоний), — они стали неразлучны.

Трудно было найти двух менее похожих мальчиков. Пятнадцать поколений близкородственных браков, свершавшихся в холодных замках Шотландии, обеспечили Чарли врожденное чувство превосходства над всеми окружающими.

Он смотрел на учителей сверху вниз, чем немало раздражал их; во всех педагогических отчетах неоднократно появлялось слово «высокомерие» и высказывалась мысль о том, что «Криф мог бы лучше успевать, если бы не считал обучение чем-то недостойным своего внимания». Единственным предметом, к которому он проявлял интерес, стала история. К всеобщему изумлению, он получил приз на школьной исторической олимпиаде за сочинение о том, как Джеймс IV покорял северные земли при содействии тридцати старейших и известнейших шотландских семей, среди которых были Крифы и Аброты, и про знаменитую бойню при Флоден-Филд. Прочие науки Чарли воспринимал без энтузиазма. Он постоянно казался нездоровым, чему способствовал, в частности, болезненно-желтый цвет его кожи. Первые одиннадцать лет своей жизни он безвыездно (если не считать каникул у Маркуса Брэнда) провел под хмурыми небесами Ангуса. Его волосы завивались в густые кудри, и он мыл их два раза в семестр зеленым медицинским мылом, которое лежало на верхней полке в общей душевой.

Ярким контрастом высокому кудрявому Чарли Крифу служил невысокий привлекательный Джеми Темпл, загорелый, с шаловливыми зелеными глазами. Несмотря на то что он служил источником куда большего числа неприятностей, чем Чарли, преподаватели симпатизировали ему. Увидев его улыбку, окружающие непременно тоже начинали улыбаться. Попав в беду, что с ним случалось довольно часто, Джеми всегда с легкостью использовал свое природное обаяние, и учителя прощали его, даже если не верили ни одному его слову. Джеми ходил загорелым даже зимой, потому что Темплы взяли за правило встречать Пасху в Куршавеле, а Рождество — на Карибах.

В судьбах мальчиков были и другие различия. Крифы, которые жили далеко на севере, могли оплатить дорогу из Арднейсага до «Бродли-Корт» лишь один раз в год. По воскресеньям, когда к ученикам приезжали родители, Чарли оставался один. К счастью, Темплы с радостью брали его с собой в путешествия по окрестным ресторанам.

Дружба Крифа и Темпла многим казалась странной. Никто не мог понять, почему Джеми так много времени тратит на Чарли, при том что у него полно друзей всех возрастов. Он очень легко располагал к себе новых людей, это не стоило ему ровным счетом никаких усилий. Сидеть рядом с Джеми на уроке или играть с ним в одной команде значило стать его другом. Если бы кто-нибудь попросил учеников «Бродли-Корт» составить список десятерых своих лучших друзей, то имя Темпла-младшего было бы одним из самых часто упоминаемых, тогда как о Крифе, скорее всего, никто и не вспомнил бы. Дело вовсе не в том, что Чарли был совсем неинтересным ребенком, просто он производил впечатление равнодушного ко всему мальчика, и люди этого побаивались.

Они часто вспоминали каникулы на Кап-Фера. Джеми любил изображать Клеменс. Он обматывал накидку вокруг пояса, как юбку, подкладывал за рубашку носки, скатанные в клубок, и говорил с забавным французским акцентом: «И так, как тебе нравится роль отца, Маркус?» Чарли был уверен, что Стюарт Болтон был простым мошенником. «Держу пари, — говорил он, — Стюарт вовсе не тащился за катером на брюхе. Это просто невозможно. Он придумал все, чтобы похвастаться». Но больше всех доставалось несчастной нервной, толстой американке Абигейль. Мэри почти не вспоминали, а вот Сэффрон оставила о себе очень приятные воспоминания. Во всяком случае, у Джеми:

— Сэффрон очень сексуальная. Я люблю блондинок.

— Мне так не кажется.

— Да уж посексуальнее твоих сестренок. Их будущие мужья женятся на самках орангутанга.

Чарли рассмеялся. Шутить про его сестер, Мэри Джейн и Аннабель, разрешалось.

На уроках мальчики сидели за соседними партами. Несмотря на полное невнимание ко всему, что происходило на уроке, Джеми быстро соображал и всегда одним из первых сдавал экзамены. На контрольных чаще всего Чарли списывал у Джеми, а не наоборот. Чарли никогда не приходил на экзамен без аккуратных шпаргалок в рукаве или под язычком ботинок. Он переписывал даты правления королей и королев Англии и названия книг Ветхого Завета на промокашку, которую после экзамена разжевывал до однородной массы.

Режим дня в «Бродли-Корт» был настолько плотным, что у детей почти не оставалось свободного времени. Арчи Трампер — бессменный директор и хозяин пансионата со времен Второй мировой войны — пользовался репутацией педагога классической школы и наставника гениев. Он старался всячески поддерживать эту репутацию и поэтому всегда нанимал наихудших учителей.

Дважды в день, утром и вечером, в школьной церкви проходили службы; Арчи Трампер совершал их самостоятельно. Он надевал сутану и пожелтевший стихарь и читал мальчикам мораль по поводу важности контрольной по английскому языку и безнравственности современной поп-музыки («…своими длинными вьющимися волосами они походят на девчонок, а пением — на мартовских котов») или оглашал списки лучших учеников «Бродли-Корт» с их воинскими званиями и датами гибели во время Первой и Второй мировых войн.

Еще он любил проводить викторины по Священному Писанию.

Подобно другим частным школам в конце шестидесятых, «Бродди-Корт» постоянно нуждалась в деньгах, и большинство школьных потребностей удовлетворялось за счет сбора дополнительных средств с родителей учеников. Родители, разумеется, приходили в бешенство. Они платили за обучение приличные деньги, и при каждом удобном случае с них хотели получить еще и еще.

Майкл Темпл всегда одним из первых отправлял чек, на что бы ни собирались деньги, хотя и говорил при этом, что чувствует себя так, как будто пришел в дорогой ресторан, а его просят заплатить за мытье посуды. Крифы никогда не утруждали себя такими проблемами, они спокойно игнорировали все просьбы, полагая, что их социальное положение освобождает их семью от обязанностей подобного рода.

В те дни в «Бродли-Корт» собирали деньги на ремонт сетей для крикета. Каждому мальчику было дано задание найти десять фунтов для этой цели. Арчи Трампер сказал: «Сами решайте, как вы получите эти деньги. Можете подрабатывать кадди в местном гольф-клубе по выходным или попросить, чтобы родители заплатили вам за что-нибудь, например почистите им обувь».

— Вот что я тебе скажу, Чарли, — заявил Джеми, — я не собираюсь чистить обувь, у меня есть идея получше. В конце концов, моему отцу чистит обувь слуга.

— И где ты собираешь взять эти деньги?

— Я напишу нашему крестному Маркусу и попрошу у него двадцать фунтов для нас двоих! Уверен, он сразу же нам их вышлет.

Оба приятеля сразу же загорелись этой идеей. Вместе они написали письмо, где объясняли, зачем им нужны эти деньги, и просили как можно скорее выслать наличные в «Бродли-Корт».

Десять дней они ждали ответа.

Ответ пришел на одиннадцатый. Ребята сразу же узнали его, потому что на конверте был напечатан адрес Маркуса на Пэлл-Мэлл[3].

Они открыли конверт. Внутри не оказалось ничего, кроме листа плотной кремовой бумаги, на котором было напечатано название компании Маркуса. Подпись принадлежала не Брэнду, а какому-то «директору по инвестиционной политике». В послании говорилось:

«Ваше письмо, адресованное председателю правления, было переправлено в наш отдел. Как Вы, должно быть, догадываетесь, мы ежедневно получаем подобные просьбы от множества благотворительных организаций со всего мира, но, к сожалению, не можем помочь всем нуждающимся. Тем не менее мы желаем Вам успехов в Вашем начинании и надеемся на дальнейшее плодотворное сотрудничество».

Это была первая, но далеко не последняя попытка крестных детей Маркуса Брэнда получить от него деньги. Разница заключалась только в том, что впоследствии запрашиваемые суммы постоянно росли.

Глава 4. Ноябрь 1968 года

Стюарт Болтон шел от автобусной остановки со своими школьными приятелями Миком и Джинджером. Подойдя к заводу, находившейся неподалеку от пивного завода, откуда всегда пахло солодом и хмелем, они заметили большую толпу, стоявшую возле закрытых ворот. Там было около семисот человек, все они слушали трех мужчин, которые что-то кричали в мегафон. Некоторые держали в руках плакаты.

Приблизившись, мальчики увидели два полицейских автобуса, стоявших на соседней улице. В них сидели люди со щитами. Перед воротами завода полицейских было еще больше.

— Глядите, вон мой отец. Он здесь работает, — сказал Мик. — Пойдем спросим у него, что происходит.

Отец Мика, брамми[4] с невероятно толстой шеей, был соседом Стюарта. Сейчас он стоял вместе с другими рабочими сборочного конвейера. Увидев мальчиков. он уныло покачал головой:

— Они пришли, выставили нас на улицу и заперли за нами ворота. Они выгнали всех.

— Но почему? — спросил Стюарт.

— Новое правление. Хотят уволить половину рабочих и заменить нас роботами.

— Это отвратительно, — вмешался другой мужчина. — Этого ни за что нельзя допускать. Если они уволят хотя бы одного из нас, мы будем работать строго по инструкции[5].

Стоя в задних рядах, Стюарт едва мог разобрать, о чем говорил цеховой староста:

— Эта акция получила полное одобрение руководства Объединенного профсоюза работников машиностроения.

Мы выступаем не одни, нас поддерживает не только Бирмингемский профсоюз, но и целая отрасль. Если мы выйдем на забастовку, остановятся все заводы от Лонгбриджа до Коули. Нас поддержит каждая профсоюзная ячейка.

— Всеобщая забастовка! — выкрикнул кто-то из передних рядов, ему ответил дружный хор одобрительных возгласов.

— Братья, если понадобится, мы все выйдем на забастовку. Мы дадим руководству урок. Сметикский автоагрегатный завод не потерпит сокращения штатов. Ни единого рабочего места. Наша отрасль будет сражаться за выживание!

— Кто это? — спросил Стюарт отца Мика.

Цеховой староста, взобравшийся на большой деревянный ящик, был широк в плечах и говорил очень уверенно. Стюарту показалось, что он великолепный оратор, как те великие римские сенаторы, про которых им недавно рассказывали в школе.

— Это глава нашей профсоюзной ячейки, — ответил отец Мика. — Рядом с ним стоит председатель местного комитета. Это тот, что постарше, в плаще. Говорят, он действительно может многое.

— В конце концов им придется открыть ворота, — сказал Стюарт. — Если все будут сражаться вместе, у них просто не останется выбора.

Отец Мика пожал плечами:

— Надеюсь, ты прав, сынок. В наших краях очень сложно найти другую работу. Давай, беги домой и попей чайку.

Чаще всего, когда Стюарт возвращался домой, его мать еще была на работе. Поэтому он нашел под кирпичом ключ и сам открыл дверь. На кухне он отрезал четыре куска белого хлеба, достал из холодильника маргарин и красный шарик «Эдема» и сделал себе тройной бутерброд с сыром, ветчиной и арахисовым маслом.

Это блюдо было для него самым большим наслаждением, но только пока мать работала. Она говорила, что бутерброды портят желудок, и запрещала Стюарту их есть.

Прежде чем засесть за уроки, Стюарт отправился в спальню и взял в руки тренажер для мышц груди. Он представлял собой две металлические палки с ручками, соединенные пружиной, и, как обещала реклама, помогал удвоить мышечную массу всего за три месяца. На картинке был нарисован Мистер Вселенная, сгибавший пружину на вытянутых руках. Стюарт пока не мог так, но он уже чувствовал, что его мышцы постепенно крепнут. С каникул в Кап-Фера прошло почти два года, и все это время он упорно пытался стать сильней. Он научился плавать. Ничто не доставляло Стюарту больше радости, чем право плыть за школу на городских соревнованиях.

После упражнений Стюарт принялся за домашнее задание. Мальчики часто жаловались, что в школе «Сент-Эдвардс» много задают, но Стюарт не обращал на это внимания. Когда ученики заполняли новый тест на ай-кью, Стюарт, к своему удивлению, набрал очень высокий балл. Он учился с жадностью, и мать поощряла его в этом. Он обнаружил, что лучше многих успевает по математике и иностранным языкам, и уже тогда учителя смотрели на него как на будущего студента университета.

В половине седьмого пришла Джин Болтон, и она принесла полный пакет покупок и вечернюю газету. Как обычно, она спросила сына, как прошел у него день в школе, и дала ему яблоко.

Стюарт съел его и взял свежий номер «Бирмингем пост».

На первой полосе размещалась фотография забастовки на Сметикском автоагрегатном заводе: перед воротами стояла толпа мужчин, а по верхнему краю стены были рассыпаны осколки битого стекла. Стюарт попробовал поискать отца Мика, но вместо него нашел внизу страницы фотографию Маркуса Брэнда. Сначала он не поверил своим глазам. Крестный стоял во главе длинного полированного стола, а по обеим сторонам от него сидели очень серьезные люди в костюмах. Маркус вызывающе смотрел прямо в объектив. Подпись под фотографией гласила: «Председатель правления Сметикского автоагрегатного завода Маркус Брэнд заявил вчера, что скорее закроет завод, чем согласится на требования ОПРМ».

Стюарт прочитал всю статью. Он и понятия не имел, что его крестный отец был владельцем завода, на котором трудились родители многих его одноклассников. Это было самое большое предприятие по производству запчастей в Сметике, оно поставлял комплектующие практически для всех автомобильных заводов страны.

В конце статьи, после объяснений, почему профсоюз отказывался рассматривать возможность сокращения рабочих мест, было напечатано интервью с Маркусом. На вопрос, сколько времени он собирается провести в Бирмингеме, Брэнд ответил: «Я пробуду здесь столько, сколько будет нужно. Я не поселился в гостинице, потому что хочу, чтобы профсоюзы видели, что я в любое время дня и ночи готов к переговорам. Я сплю на диване в своем кабинете. Но должен предупредить всех, что мое терпение не безгранично. Я желаю обсуждать только перспективу постепенного сокращения числа рабочих мест в течение оговоренного периода. Все прочее считаю пустой тратой времени».

Затем репортер спросил Маркуса, стоит ли относиться серьезно к его угрозам закрыть завод. «Поверьте, — ответил Брэнд, — мне очень не хочется закрывать это производство, но, если у меня не останется иного выбора, я не буду сомневаться ни секунды. Просто сравните нашу производительность и аналогичные показатели большинства развитых стран, в особенности Западной Германии и Японии, и вы поймете, что мы стали совершенно неконкурентоспособными. Теперешнее положение дел недопустимо. Я настаиваю, чтобы профсоюзные лидеры поняли, что мы используем слишком много рабочей силы, и сели за стол переговоров, пока еще не поздно. Тем рабочим, которые утверждают, что производство комплектующих в Великобритании на основе цивилизованных принципов невозможно, я хотел бы напомнить о судьбе многих крупных британских компаний, которые либо были проданы, либо разорились. Я говорю о «Фишер и Люддоу», «Бриггз Мотор», «Прессед Стил» — и это только самые известные из недавних банкротов. Если САЗ хочет последовать по их стопам, так тому и быть. Я скорее пристрелю его прямо сейчас, как старую подыхающую собаку, чем позволю ему корчиться в муках еще три-четыре года».

Прочитав все это, Стюарт ощутил странное сочетание гордости и стыда. Никогда раньше ему не приходилось видеть в газете фотографию знакомого человека. Он гордился тем, что его отец когда-то работал на Маркуса, который теперь стал знаменитым и попал на страницы газет. Но вместе с тем, если автоагрегатный завод закроют, то рабочих уволят, и это будет целиком его, Маркуса, вина. Все знали, что в Бирмингеме половина заводов уже закрылась. Если пройтись по городу, то можно увидеть множество заброшенных цехов и складов с выбитыми окнами.

Отцы многих мальчиков из «Сент-Эдвардс» уже потеряли работу. Стюарт решил, что лучше никому не рассказывать про Маркуса Брэнда и про их отношения; по крайней мере, пока не уляжется эта смута.

На следующее утро, когда Стюарт пошел в школу, люди все еще стояли на мостовой у заводских стен, полицейских стало существенно больше, и они теснили рабочих от ворот. С других фабрик к автоагрегатному заводу подходили сочувствующие. Бастующие разожгли костры и грелись вокруг них, пытаясь спастись от промозглого ноябрьского ветра. Проходя мимо, Стюарт взглянул в одно из окон административного корпуса, где всегда работали начальники, и представил, что Маркус сейчас где-то там, сидит и ест омаров, разламывая их розовые клешни серебряными кусачками.

Тем вечером Стюарт, как всегда, делал домашнее задание. Он услышал, как вошла мать, она поставила тяжелые сумки на пол, и через несколько минут до Стюарта стали доноситься звуки прелюдии Шопена. Джин Болтон любила классическую музыку и, придя домой, включала Третий канал. Когда Стюарту исполнилось девять лет, она стала брать его с собой на концерты в «Бирмингем-Таун-Холл». Он уже слышал лекции Артура Рубинштейна о Шопене, Фалла и Бетховене.

Главной темой вечерней газеты вновь оказался скандал вокруг автоагрегатного завода. На сей раз, там появилась фотография «бентли» Маркуса Брэнда, сделанная с крыши противоположного дома.

Стюарт показал ее матери.

— Я уже видела, Стюарт, — ответила она. — И знаешь что, не рассказывай никому, что Маркус твой крестный.

Многие наши знакомые очень недовольны им.

Джин Болтон уже пожалела о том, что разрешила Стюарту поехать во Францию. Она чувствовала, что ему там не понравилось. Ей всегда было трудно понять, что у сына на уме, Стюарт отличался скрытностью.

Локаут продолжался двадцать три дня. Сперва часть рабочих была уверена, что спор не может тянуться дольше. Руководство теряло контроль над ситуацией, и все прочее было просто вопросом времени. Цеховые старосты даже начинали поговаривать о специальной компенсации, которая причиталась рабочим, прежде чем те вернутся на свои места, но к концу второй недели денег так никто и не увидел. В семье Мика не на что было даже покупать еду, а в магазине отказались отпускать в кредит. Однажды после школы Стюарт пригласил приятеля домой попить чаю с тройным бутербродом.

— Отец говорит, что все рабочие едины как никогда, — сказал Мик, — они жарят каштаны на кострах. Мистер Брэнд очень напуган…

На третьей неделе настроение вдруг резко переменилось. Маркус Брэнд дал интервью «Бирмингем пост» и сказал, что если рабочие не вернутся на свои места, то он демонтирует конвейерные линии и продаст оборудование за любые деньги. «У нас уже есть предложения. К нам обращаются из Индии и других стран. Мы можем перевезти туда весь завод».

А потом перед воротами произошла первая драка. По периметру стены подожгли старые покрышки и тряпье, вымоченное в бензине. Полиция стягивала все новые и новые силы. Старосты, взволнованные отсутствием результата, продолжали ужесточать свои требования. Кто-то видел, как на территорию завода проходили люди из Британского конгресса тред-юнионов[6].

В четверг, когда Стюарт, Мик и Джинджер возвращались домой из школы, они оказались свидетелями потасовки. Кто-то из молодых рабочих запустил в полицейских кирпичом. Очень скоро в драку оказались вовлечены около двухсот человек, в воздухе носились булыжники с мостовой, бутылки и битое стекло. Всеобщее разочарование дало старт вспышке насилия. Стюарт видел полицейского с залитым кровью лицом. Несколько коллег несли его к автобусу. Затем часть толпы перешла в наступление, используя плакаты как оружие ближнего боя; полиция отвечала дубинками. Цеховые старосты орали в мегафоны, призывая людей к порядку и одновременно подбадривая дерущихся, но их голоса никто не слышал.

Мальчики стояли на холме и с интересом наблюдали за происходящим, как зрители на чемпионате по уличным боям.

— Смотрите, вон мой папа! — радостно закричал Мик.

Отец Мика и его недавние сотрудники неслись в направлении ворот с длинным рельсом, намереваясь воспользоваться им как тараном. Стюарт ощущал прилив радостного возбуждения. В тот момент он не сомневался, на чьей он стороне.

Рельс врезался в ворота, они затряслись, но устояли. Рабочие развернулись, собираясь отойти подальше, чтобы повторить разбег, но тут на них налетели полицейские и быстро уложили своими дубинками на землю. Было видно, как люди защищали головы руками, и слышно, как рельс с грохотом упал на землю.

Отец Мика получил удар по голове, и полицейский стал бить его по плечам. Двое рабочих оттащили его обратно в толпу, где было безопасно.

К тому моменту, когда Мик с друзьями нашел отца, тот уже лежал на мостовой, и над ним сгрудились другие рабочие. Его лицо было все в кровоподтеках. Староста, которого Стюарт недавно сравнивал с. римским сенатором, уговаривал отца Мика отхлебнуть чаю.

— Ты герой, дружище, ты настоящий герой, — сказал он и повернулся к мальчикам, которые стояли рядом, не зная, что делать. — Парни, кто-нибудь из вас знает, где он живет?

Мик поднял руку, как в школе:

— Это мой папа.

— Что ж, тогда беги-ка ты домой и приведи сюда маму, — сказал ему староста.

Мик бросился домой со всех ног, за ним побежал Стюарт. Он вдруг вспомнил, который час. Его мать скоро придет домой, а он еще не садился за домашнюю работу. Но как он мог думать о домашнем задании, когда на его глазах свершалась история? Он был горд за отца Мика. Его тронуло то, как все эти люди сражались, чтобы спасти завод.

Перед их квартирой стоял белый грузовик с открытой задней дверью, а двое мужчин в рабочей одежде пытались занести деревянный ящик в дом. По форме ящик больше всего походил на огромную картину, заколоченную досками.

— Ты живешь здесь? — спросил один из грузчиков. — У нас посылка для Стюарта Болтона.

— Это я.

Каким-то чудом грузчикам удалось втащить ящик вверх по узкой лестнице и протиснуться в двери квартиры Болтонов.

Они поставили посылку, не распаковывая, в самой середине комнаты.

Вскоре вернулась Джин. Увидев ящик, от удивления она ахнула.

— Должно быть, здесь какая-то ошибка, я ничего не заказывала, — сказала Джин. — Они должны вернуться и сию минуту забрать это обратно.

Но на ящике имелась наклейка, на которой черным по белому было написано «Стюарту Болтону», поэтому мать с сыном решили посмотреть, что внутри.

— Мама! — радостно воскликнул Стюарт. — Это просто чудесно! Настольный футбол!

Они отодвинули диван и перевернули огромное футбольное поле на бок, чтобы прикрутить ножки. На поле было две команды — «Бирмингем-сити» и «Астон-вилла» в форме, полностью соответствовавшей оригиналу, к каждой фигурке игрока была прикручена отдельная ручка, по краям поля стояли ворота с сетками, а по углам — прожектора. Это был самый большой и невероятный настольный футбол, какой Стюарт только видел, гораздо больше того, что стоял в детском клубе.

— Это на самом деле мне? — Он неожиданно забеспокоился, что могла произойти ошибка.

Джин уже догадалась, кто прислал посылку.

— Подарок от Маркуса Брэнда, — сказала она. — Он пишет: «Я много думал о тебе, Стюарт, потому что сейчас живу в твоем прекрасном городе. Если бы я не был так сильно занят на работе, то пригласил бы тебя на чашечку чая в «Метрополь». Надеюсь, тебе все еще нравится настольный футбол».

Когда они поставили стол на ножки, он занял три четверти гостиной. Мимо него едва можно было протиснуться, чтобы попасть на кухню.

А с вытянутыми ручками места для игроков не оставалось вовсе, и приходилось вжиматься в стену.

В первый вечер Стюарт выиграл у мамы девять — ноль. Он быстро освоился с игрой, но Джин не очень-то и сопротивлялась. Стюарт скоро нашел верный способ послать мяч в сетку — достаточно было посильней раскрутить рукоятку.

— Ладно, Стюарт, — сказала мама, — я не могу играть с тобой весь вечер. Делай домашнее задание, а потом, если останется время, пригласи кого-нибудь из друзей на матч.

Но Стюарт уже понял, что не сможет похвастаться своим подарком. Он никогда не расскажет друзьям — в особенности Мику, — что его прислал Маркус Брэнд. А как иначе объяснить, откуда взялся футбол?

Игрушечное футбольное поле стояло в гостиной немым укором. Это был волшебный подарок, но Стюарт не мог забыть, как отец Мика лежал избитый и окровавленный на мостовой, и ему было стыдно.

Вечером того дня он взял кружку какао и сел рядом с матерью на диван. Игровой стол нависал над ними, и они могли видеть только его металлические ручки и основание.

— Мама, — сказал Стюарт, — мне нужно спросить тебя кое о чем очень важном. Когда я был в гостях у крестного во Франции, он сказал, что мой отец был настоящим героем. Что он имел в виду?

— Героем? Я не совсем понимаю, что Брэнд хотел этим сказать. Твой отец был очень хорошим человеком, наверное, он имел в виду именно это.

— А как он погиб? Ты так никогда мне и не рассказывала. Он на самом деле разбился на машине?

Джин вздохнула. Ей очень хотелось избежать этого разговора, но Стюарту было уже одиннадцать лет, и рано или поздно ей пришлось бы поговорить с ним.

— Да, это была автокатастрофа. Очень печальный случай. Когда все произошло, тебе было шесть недель и мы жили в Шотландии, в домике рядом с особняком мистера Брэнда.

— Крестный Маркус тоже попал в ту аварию?

— Нет, вместе с твоим отцом ехала только жена Брэнда.

— А я и не знал, что Маркус женат. Когда мы были во Франции, там была женщина по имени Клеменс, но я не думал, что это его настоящая жена.

— Миссис Брэнд погибла в той же аварии, что и твой папа. Это было ночью, и машина съехала с дороги и врезалась в дерево.

Стюарт притих, представляя себе картину аварии.

— А папа на самом деле сидел за рулем?

Джин кивнула:

— В больнице нам сказали, что он погиб мгновенно. Он не мучился.

Стюарт раздумывал над услышанным.

— А мистер Маркус был очень зол, когда папа убил его жену?

— Стюарт!

— Но если это была его вина… Если он вел машину. …

Джин обняла сына и прижала к себе:

— Стюарт, послушай меня. Твой отец ни в чем не виноват. Это все случилось очень давно, это страшная трагедия, но его вины тут нет. Твой отец был самым замечательным, добрым человеком, он очень любил тебя, и мне очень жаль, что он так и не увидел, как ты подрастаешь. Он был бы горд за тебя. И ты тоже должен им гордиться.

Стюарт улыбнулся и попробовал ободрить маму. Но ему было не по себе.

Спустя неделю после этого разговора произошло два важных события.

Во-первых, спор вокруг Сметикского автоагрегатного завода разрешился через арбитражный суд. В тот момент профсоюзы посчитали решение суда своей большой победой. Маркус Брэнд был вынужден сделать несколько важных уступок относительно сокращения штатов и автоматизации производства, что позволило восьмидесяти процентам рабочих сохранить свои места, последующие сокращения было решено проводить в режиме естественной текучки кадров. Отец Мика вернулся в свой цех и простоял у конвейера еще полтора года, пока его должность не была упразднена во время очередной реструктуризации.

Во-вторых, на той же неделе Стюарт сказал матери, что поскольку настольный футбол занимает в комнате слишком много места, хочет подарить его детскому клубу. К тому же в клубе у Стюарта было больше возможности играть с другими ребятами. Джин Болтон была очень рада, она организовала все так, чтобы стол был передан как анонимный подарок. Во время многочисленных матчей, которые Стюарт играл на нем против всех своих друзей, он ни разу ни словом не обмолвился, что знает, откуда взялся этот футбол.

Глава 5. Июль 1973 года

Дом на Багамах напоминал декорации к фильму «Унесенные ветром»: белый колониальный особняк с двойными галереями и белым куполом на крыше. Из окна своей комнаты в одном из розовых домиков для гостей Стюарт видел идеально подстриженное зеленое поле для гольфа с наклонными бункерами и пальмами, прямыми, как заводские трубы.

Со времени их каникул в Кап-Фера прошло уже семь лет. После футбольного стола Стюарт получил от Маркуса только одну весточку. На тринадцатый день рождения крестный прислал ему открытку с двадцатью фунтами. Это было три года назад. А потом пришло приглашение в Нассау: «Приезжай в гости. «Лифорд-Кей» — прекрасное место для подростка, а большинство из вас не видели друг друга с каникул во Франции. Мой секретарь Барбара Майлс позаботится об организации твоего путешествия».

Пятеро из шести детей прибыли одним рейсом, а в международном аэропорту Нассау к ним присоединилась Абигейль Шварцман, которая прилетела прямым рейсом из Нью-Йорка. Когда в зале прибытия появился ее багаж — пять одинаковых чемоданов «Луи Виттон» с монограммами, — Чарли Криф повернулся к Джеми Темплу и сказал:

— Чтоб я сдох, ты только посмотри на это все. Как думаешь, что она с собой привезла?

На улице их поджидала пара джипов с открытым верхом. Двое водителей в парусиновых брюках покидали чемоданы в багажники. Мэри Меррет, глядя, как потрепанный саквояж, который она на время путешествия позаимствовала у отца, втискивается рядом с переполненными чемоданами Абигейль, подумала, что она взяла слишком мало одежды.

Чарли и Джеми забрались на передние сиденья одной из машин, девушки сели на заднее сиденье, а Стюарт примостился на откидном кресле сзади. Во время поездки он тайком посматривал на Сэффрон Уивер. Она стала невероятно красивой, у нее были длинные светлые волосы и стройные загорелые ноги.

Машины ехали вдоль берега; на обочинах то тут, то там попадались кусты, одинокие деревья и щиты с рекламой ресторанов.

Совсем рядом с дорогой шла узкая полоска песчаной отмели, за которой колыхались ярко-синие волны Атлантического океана.

Внезапно Джеми подскочил на месте и закричал:

— Боже мой, смотрите! Акула! Большая белая акула нападает на женщину!

Абигейль взвизгнула:

— Где? Я ничего не вижу! — И она взволнованно уставилась на море.

— Метров двести от берега. Видно плавник, смотрите, там кровь. Господи, она откусила ей ногу!

— О нет, только не это! — Абигейль не на шутку испугалась. — Мама предупреждала меня, что здесь опасно…

Лицо Джеми расплылось в довольной улыбке.

— Простаки! Вы такие наивные. — Он откинул челку со лба. — Простите, если напутал, но я не мог отказать себе в удовольствии.

Чарли буквально распирало от хохота. Он откинулся на спинку сиденья, расстегнул ворот и закатал рукава. Его розовая рубашка в полоску стала мокрой от пота в тех местах, где он прислонялся к креслу.

— Джеми постоянно развлекает меня в школе, — сказал он. — Он отлично умеет подделывать подпись нашего директора и придумывает разные забавные объявления, которые потом приклеивает на информационную доску.

Мэри спросила испуганным голосом:

— А тебе никогда не влетало?

— А кто знает, что это я? — ответил Джеми. Он снова рассмеялся: — Если ни в чем не сознаваться, то тебя никто не поймает. Как-то раз я придумал объявление, в котором было написано, что все мальчики обязаны посетить концерт группы «Блэктон» в Большом Виндзорском парке, и подписался за Талбота Джонса.

Это был мой звездный час! Кое-кто на самом деле поверил, им даже пришло в голову купить себе билеты.

Чарли повернулся к девочкам. В свои шестнадцать лет он прекрасно осознавал, что был сыном шотландского землевладельца, наследником замка Арднейсаг. Это придавало ему безграничную самоуверенность, которая не могла остаться незамеченной. Чарли носил легкие сандалии и вставлял в их ремешки мелкие монетки, чтобы придать современный вид. На Багамы он взял несколько новых рубашек, купленных специально к этому случаю у школьного поставщика. Можно было ощутить и аромат одеколона «Дикарь», которым Чарли пользовался два раза в месяц — после бритья. Мэри искренне полагала, что Чарли был самым привлекательным юношей из всех, кого она видела. Ей очень захотелось сказать что-нибудь интересное, но неожиданно для себя она почувствовала, что не может проронить ни слова.

Чарли сказал им:

— Помните, как во Франции нас всех привязали на колесах к лодке Маркуса? — Он обращался к девочкам, но Стюарт услышал, о чем он говорит, и напрягся. — Там с нами был какой-то странный мальчик, не умевший плавать. Я никак не могу припомнить, кто он.

— Ты, конечно, говоришь о Стюарте. Он сидит здесь, сзади, — сказала Мэри.

— Ох, прошу прощения, Стюарт, — вяло проговорил Чарли. — Без обид. Я просто не заметил, как ты скукожился там за чемоданами Абигейль. Теперь-то ты научился плавать?

— Естественно, я умею плавать, черт побери, — сказал Стюарт, и это прозвучало чуть более грубо, чем ему хотелось бы. — Назови день, и я легко сделаю тебя в воде.

— Конечно-конечно, — парировал Чарли. — Беда в том, что мне редко приходится плавать, чтобы охладить пыл. Дома, в Шотландии, мы плаваем, чтобы разогреться…

Машины затормозили у шлагбаума, и водитель переговорил с охранником в летней военной форме. До них донеслись слова «гости мистера Брэнда», после чего шлагбаум поднялся и охранник замахал рукой, пропуская автомобили на асфальтовую дорогу, которая бежала вдоль многочисленных колониальных особняков, обнесенных белыми заборами. При виде этих вилл с подъездными дорогами Стюарту вспомнились еще более дорогие районы в Солихулл. Только здесь дома были гораздо больше, и вместо травы вокруг них росли десятиметровые пальмы.

Машины проехали мимо пристани для яхт и выехали на широкую дорогу, где стояло еще больше особняков. Перед каждым домом была широкая, идеально ухоженная зеленая лужайка.

— Мой отец утверждает, что купить дом в «Лифорд-Кей» можно, только если у тебя очень серьезные связи, — сказал Джеми. — Нужно окучивать правильных людей… И быть неправдоподобно богатым, как Маркус.

Несколько раз они обгоняли маленькие электромобили, на которых очень пожилые джентльмены в солнцезащитных очках и светлых летних брюках возвращались в клуб.

— Леди и джентльмены, мы приехали, — сказал водитель, сворачивая на гравийную дорогу в направлении Сэнди-Коув.

— Недурно, — заметил Чарли, когда они въехали под навес. — Похоже на Белый дом, стоящий посреди поля для гольфа.

— Надеюсь, нам хватит места, — сказал Джеми. — Снаружи создается впечатление, что в особняке всего двадцать или тридцать спален.

Со стороны главного входа показались двое слуг в белых пиджаках с гербовыми пуговицами, они подошли к гостям и стали помогать водителям разгружать багаж. Позже из дверей вышла почтенная дама:

— Надеюсь, все вы удачно долетели. Задержек не было? Меня зовут Барбара Майлс. Я секретарь мистера Брэнда. Уверена, вам очень понравится в Сэнди-Коув. А сейчас проследуйте, пожалуйста, за мной, я провожу вас к крестному, он ждет на террасе. Думаю, что после поездки вы хотите чего-нибудь выпить.

— Это точно, — влез в ее неспешный монолог Чарли, — и большое вам миссис Майлс, спасибо за организацию нашего перелета и все остальное. Все прошло, как было запланировано. Вы прекрасно справились с работой.

Барбара Майлс заурчала. Стюарта все больше и больше бесило, что очевидно неискренние комплименты Чарли Крифа постоянно оказывали на всех волшебное влияние. Чарли был самым настоящим мерзавцем.

Звуки шагов эхом разносились по просторному залу. Вверх поднималась мраморная винтовая лестница со стальными перилами. Терракотовые стены были почти полностью закрыты тремя огромными картинами кисти Джеймса Сеймура. В центре зала стоял круглый столик, украшенный китайскими кашпо с орхидеями, на нем лежало несколько книг об искусстве. В зал вели пять дверей.

— Как здесь холод но, — поежилась Сэффрон. Попав под струю холодного воздуха из кондиционера, ее ноги покрылись гусиной кожей.

— Мистер Брэнд ненавидит жару, — ответила ей миссис Майлс. — Когда он купил этот дом, мы первым делом установили самую мощную систему кондиционирования, какую только смогли найти. Ее доставили сюда из Майами.

Они прошли гостиную, бильярдный зал и вышли в закрытый внутренний дворик, который был оборудован под рабочее помещение. Тут стояли столы, печатные машинки и металлические стеллажи для бумаг. Два секретаря печатали что-то на машинках, а из телекса вылетала лента тиккера[7].

— Маркус здесь тоже работает? — спросила Мэри. — Я думала, это дом для отдыха.

— Мистер Брэнд должен постоянно оставаться в курсе событий, где бы он ни был, — объяснила миссис Майлс. — Это не всегда возможно, но мы делаем все, что в наших силах. Проблемы начинаются, когда у нас отключают электричество, как это часто происходит в восточных странах. И пока не будет куплена современная телефонная станция, мы ничего не можем с этим поделать. Сейчас мистер Брэнд как раз помогает правительству одной из этих стран приобрести нужное оборудование.

Они подошли к высоким двойным дверям. Миссис Майлс сняла со стены телефонную трубку и нажала кнопку:

— Мистер Брэнд? Ваши крестные дети прибыли…

Спустя несколько мгновений они вошли в огромный кабинет, стены которого были скрыты книжными полками. Стеллажи поднимались под самый потолок, все издания имели одинаковые кожаные переплеты. Из кабинета был выход на террасу. Маркус, сидевший за столом, вскочил:

— Просто чудесно, что вы все смогли приехать! Даже не могу передать словами, как я рад, что вы здесь. Молодцы! Все молодцы! — Он стал обнимать своих крестных детей. — Мой бог, Сэффрон! Ничего не говори, я хочу просто полюбоваться на тебя. Привилегия крестного отца. Разрази меня гром. Ты великолепна! Пошла в свою мать. А сколько вам всем сейчас лет? Шестнадцать? Семнадцать? Не помню, чтобы в мое время девочки были такими красивыми. Вот так-то, слишком рано я появился на свет.

Маркус направился к Абигейль. От него не ускользнуло, насколько плохо та выглядела. В свои шестнадцать лет она с легкостью сошла бы за сорокапятилетнюю. Пышные черные волосы, массивные золотые серьги, браслеты и матросский костюмчик делали свое дело. Поняв его мысли, Абигейль покраснела. Ей не хотелось ехать в Нассау, но отец жаждал продолжить деловые отношения с Маркусом, даже несмотря на печальный опыт, и поэтому сделал все, чтобы она приняла приглашение.

— Папочкина дочка, — с улыбкой сказал Маркус.

— Он просил передать вам привет, — ответила Абигейль, — он сейчас немного занят. Работает над реконструкцией причала на Двадцатой улице.

— Да, он рассказывал мне об этом, — сказал Маркус. — Пусть отправит мне проспект.

— Здравствуйте, крестный Маркус. Я Мэри Меррет. Вы знакомы с моим отцом, его зовут Дерек Меррет, — сказав это, Мэри протянула руку.

— Мэри, — сказал Маркус, поцеловав ее в щеку, — естественно, мы знакомы с твоим отцом. Мы вместе работаем уже столько лет. Мне жаль, что я так давно его не видел. Все работа… Это как курение: стоит начать — и ни за что не бросишь.

Наблюдая за этими мини-спектаклями, Стюарт удивлялся, насколько мало изменился Маркус. Маркус на юге Франции, фотография в «Бирмингем пост» ничем не отличались от теперешнего Маркуса Брэнда. Ему было сорок два года, но его волосы все еще были густы, а глаза по-прежнему вгрызались в лицо каждого, с кем он разговаривал.

— И о чем я только думаю? — неожиданно засуетился Маркус. — Бартоломью, шампанского! Если хотите еще чего-нибудь — скажите Бартоломью. Барти, у тебя в серванте много чего припрятано, ведь так?

— Надеюсь, мистер Брэнд, — сказал Бартоломью, белозубый дворецкий. Он уже нес поднос с охлажденными серебряными бокалами «Вдовы Клико».

Чарли Криф внимательно изучал картины. Начисто лишенный чувства прекрасного, он тем не менее мог определить по-настоящему ценное полотно, особенно если оно напоминало те, что висели в замке Аброт.

— Очень рад видеть вас, Маркус, — сказал он, взяв серебряный бокал в левую руку и протянув правую крестному отцу. — Наслаждаюсь вашими картинами. В простенке висит Сэмюэль Скотт, если не ошибаюсь?

— Понятия не имею, — ответил Маркус. — Я вообще не разбираюсь в живописи. Спроси у девушки, которая собирала этот дом по частям. Симпатичная девушка. Она прилетает завтра.

Джеми, стоявший рядом со Стюартом, наклонился с нему и сказал:

— Я так люблю, когда Чарли прикидывается, что разбирается в искусстве. Он всегда делает это, если хочет произвести впечатление.

— А разве он прикидывается? — удивился Стюарт.

— Кто, Чарли? Он все время пытается рассуждать о том, в чем совершенно не разбирается. И его бесит, когда люди замечают это.

На террасе под белым зонтиком их ожидал накрытый обеденный стол. Тарелки, блюдца, салатницы — все было сделано из темно-зеленого стекла цвета изумруда. Вокруг стола стояли раскладные стульчики, на каких всегда сидят режиссеры. На спинках было написано «Маркус Брэнд. Председатель ТКБ».

— Бартоломью покажет, где вы будете спать, — сказал Маркус. — Немного придите в себя, освежитесь, и через двадцать минут мы снова встретимся здесь. Всем хватит времени? Абигейль? Сэффрон? Хорошо. Девочки будут спать в главном доме. Мальчики — от греха подальше — в домиках для гостей. Если хотите, можете взять шампанское с собой.

Джеми и Чарли поселились вместе в первом розовом коттедже с жестяной крышей и проржавевшей верандой. Стюарт — в таком же домике по соседству. Он обнаружил, что его вещи уже были распакованы, джинсы висели в шкафу в компании целого полчища свободных плечиков, футболки и плавки были аккуратно сложены на полках. Через открытое окно он слышал, как Чарли разговаривал с Джеми о какой-то девушке:

— Отвечаю, она этого сама хочет. — Отрывистый и неприятный смех Чарли разносился по всему полю для игры в гольф.

Стюарт с беспокойством подумал, не о Сэффрон ли они сейчас разговаривали. С самой первой минуты, когда они вновь повстречались, он не мог отвести от нее глаз. Но до сих пор они не обменялись и парой слов. Сэффрон даже не посмотрела в его сторону, но Стюарт не мог думать ни о чем, кроме нее. Она не была похожа ни на одну из девочек, которых он встречал раньше.

В библиотеке он смотрел на нее не отрываясь. Она все время говорила с Маркусом.

Чарли отправился в туалет и выдавил прыщ на подбородке. Потом он заклеил его пластырем и надел рубашку в бело-желтую полоску, белые брюки и панамку, чтобы произвести впечатление на Сэффрон. Джеми, который разыскивал в гардеробе свои плавки, сказал:

— Эй, Чарли, ты только посмотри на это! Тут в серванте сейф. Пустой, я уже проверил. А это минибар, тут полно всего… джин, водка, пиво. Такие бары есть во всех отелях на Ямайке.

— Тебе не кажется, что это как-то банально? — попробовал охладить его пыл Чарли. — Меня всегда учили, что лучше, если тебе приносят выпивку, а не ты сам ее себе готовишь.

— Не будь ты таким снобом. Я тебе не про это говорю. Однажды ночью мы пригласим сюда девок, намешаем парочку убийственных коктейлей и повеселимся.

Мэри стояла перед большим зеркалом в белой раме и размышляла, какое платье от Лауры Эшли лучше подошло бы для обеда: легкое в цветочек или белое со шнурками. Это были два самых дорогих платья в ее жизни. Она ездила покупать их с родителями в «Гилфорд» на Хай-стрит. На самом дне кошелька Мэри нашла бледно-розовую губную помаду, которую она втайне от родителей взяла с собой. Мама не одобряла, когда девочки пользовались косметикой до окончания школы. Она накрасила губы, надела браслет и поспешила вниз, чтобы не опоздать.

Сэффрон лежала на огромной белой кровати с белыми муслиновыми сетками и думала о матери. Вчера, прямо перед тем, как Сэффрон отправилась в аэропорт, Амариллис не на шутку поссорилась с Бонго, который утверждал, что она заигрывала с одним из конюхов.

Они на славу поорали, после чего Бонго велел Амариллис выметаться из дома, и теперь им снова негде жить. Сэффрон молилась Богу, чтобы Амариллис помирилась со своим приятелем, потому что Бонго был не таким уж и плохим человеком. Когда Амариллис рассталась с Тревом и тот поменял замки в своем доме в Эдин-Грув, им пришлось пять месяцев кочевать по всему Лондону, ночуя у знакомых на полу, поэтому Бонго стал для них настоящим посланцем небес. Амариллис так и не смогла начать карьеру фотомодели, и ей приходилось работать хостес в ночном клубе на Бик-стрит. Там-то она и познакомилась с Бонго Фортеско, у которого имелась собственная ферма и который никогда не был женат, несмотря на свои достойные сорок шесть лет. Спустя неделю Сэффрон и Амариллис переехали в его загородный дом, где следующие три года жили вместе с ним и его золотистыми ретриверами. Сэффрон научилась ездить верхом и, когда Амариллис брала на себя труд отвезти ее в Ньюбери, ходила на занятия в колледж. Иногда Сэффрон задумывалась об их жизни и понимала, что ее абсолютно непредсказуемая мать совершенно не подходила шумному, развратному землевладельцу, но они каким-то образом уживались вместе.

В результате неразберихи, сопровождавшей ее отъезд, Сэффрон едва успела собраться. Она набила свой чемодан тем, что попалось ей под руку в шкафу и ванной комнате. Только теперь она вспомнила, что ее трусики, должно быть, до сих пор сушатся на батарее.

Сэффрон поселили в огромной комнате, располагавшейся на первом этаже рядом со спальней крестного Маркуса.

Окна выходили на балкон, с которого открывался вид на лужайки с пальмами, частные пристани и море. Со времени их последних каникул во Франции Сэффрон ни разу не покидала Англии, если не считать поездки в Шотландию, где Бонго рыбачил прошлым летом. Та поездка ей не понравилась: лосось не вызывал у нее никакого интереса, кроме того, слишком много сил приходилось тратить на то, чтобы отбиться от Бонго, который постоянно хотел затащить ее в постель. Сэффрон казалось, что ей не стоило ехать сюда, в «Лифорд-Кей», когда у нее дома были такие неприятности.

В дверь постучали, и голос с сильным американским акцентом спросил:

— Сэффрон? Ты здесь? Ты не против, если я зайду на минутку?

Абигейль нарядилась в розовый банный халат, а ее только что вымытые волосы были замотаны полотенцем.

— У тебя есть фен? Я не могу найти у себя в комнате.

— Посмотри сама, — сказала Сэффрон. — Своего у меня нет, если найдешь что-нибудь, смело забирай.

У Абигейль отвисла челюсть:

— Ты хочешь сказать, что не пользуешься феном? Сэффрон покачала головой, села на кровать и одернула балдахин:

— Думаю, нам пора идти на обед.

— Что ты наденешь? — нервно поинтересовалась Абигейль.

— Я привезла не очень-то много вещей. Наверное, надену мамино розовое бикини. Оно как-то очутилось у меня в чемодане.

Сэффрон стянула с себя футболку и шорты и одела трусики от бикини. Пораженная ее наготой, Абигейль невольно отвела глаза, чтобы не видеть идеальной фигуры своей крестной сестры.

— Ты хочешь сказать, что твоя мать носит это?

— Амариллис раньше была моделью. Она все время покупает себе что-нибудь из одежды. У нее это что-то вроде болезни, она тратит на одежду деньги даже тогда, когда у нас их нет. Черт, лифчик мне велик! У Амариллис прекрасная грудь. Каждый мужик, с которым она знакомится, не может отвести от нее глаз.

— А я свои сиськи ненавижу, — сказала Абигейль. — Они такие большие, как будто я постоянно ношу с собой два мешка мацы. Мама говорит, что когда я подрасту, то смогу сделать операцию, чтобы уменьшить их. У нее есть знакомый хирург, он делал ей глаза.

Сэффрон подошла к столику и надела сережки, по форме они напоминали пушистые перья куропатки, раскрашенные в желтый, зеленый и красный цвета, и крепились на мочке уха крохотными золотыми крючками.

— Симпатичные, — сказала Абигейль. — Это Фиоруччи?

— Это «Мисс Селфридж». — Сэффрон открывала все ящики подряд. — Наконец-то, слава богу, нашла. Я уже думала, что у меня забрали сигареты.

Она достала из ящика пачку «Мальборо» и закурила.

— Ты куришь? — изумилась Абигейль.

— Все время пытаюсь бросить, но не получается. Но теперь я курю меньше пачки в день, это гораздо лучше, чем было раньше.

В дверь снова постучали.

— Мисс Уивер, мистер Брэнд напоминает, что обед будет подан на террасе через пять минут.

— Боже мой, — вскинулась Абигейль, — а я еще не оделась и не уложила волосы и вообще ничего еще не успела. Сэффрон, что мне надеть?

— На тебе был брючный костюм, надень его.

— Не могу. Это костюм для путешествий, кроме того, он весь мятый после самолета. Может быть, что-нибудь покороче… У меня есть пляжная накидка от «Бергдорфа».

— И то, и другое великолепно. — Сэффрон пошла в ванную и засунула окурок в сливное отверстие. — Я не уверена, что Маркус одобрит… Лучше не оставлять никаких улик. Увидимся за столом.

Маркус, трое крестных сыновей и Мэри уже сидели за столом. Чарли рассказывал Маркусу о том, что после школы планирует пойти на три года в армию:

— …Комиссия по делам государственной службы. Определенно у них должен быть отдельный полк в Лондоне… — Рядом с ними под раскидистыми ветвями магнолии двое багамских поваров в передниках жарили гамбургеры на открытом огне, а дворецкий Бартоломью обходил стол с бутылкой вина в льняной салфетке.

Сэффрон пришлось идти босиком по гравию, поэтому ее путь до стола оказался чуть дольше, чем она ожидала. Она чувствовала, что взоры всех четырех мужчин, сидевших сейчас за столом, прикованы к ее розовому бикини и излучают одобрение, любовь, похоть и сожаление. Маркус разглядывал ее, слегка прищурив глаза, и думал, что через каких-нибудь три-четыре года его крестная дочь станет одной из самых прекрасных и желанных женщин в мире. Стюарт из-за солнечного света не мог смотреть на нее прямо, но даже нескольких коротких взглядов, брошенных в сторону приближавшегося видёния, ему хватило, чтобы понять, что он безнадежно влюбился и ему хочется лишь одного: произвести на Сэффрон впечатление.

Чарли встал, отодвинул матерчатое кресло рядом с собой и с важным видом сказал:

— Сэффрон, дорогая, садись сюда. Ты великолепно выглядишь. Какие чудесные серьги. Ты сама убила эту птицу?

Джеми как раз раздумывал о том, что у этой девушки лучшие ноги из всех, которые он видел. Он пытался представить, что будет, если слегка приударить за Сэффрон, учитывая, что Чарли уже более или менее обозначил свой к ней интерес.

Появление Абигейль в розовом закрытом купальнике с мелкими золотыми бусинками, свободных розовых брюках и тюрбане из полотенца совпало с подачей обеда.

Глядя на простиравшуюся перед ним лужайку, частную пристань и поваров, суетившихся у жаровни, Чарли сказал:

— Маркус, с вашей стороны невероятно любезно было пригласить нас всех сюда. Вы удивительно щедры. Это действительно просто волшебное место.

— Я очень рад, что ты так думаешь, — прохладно ответил Маркус. После продолжительной паузы он добавил: — Вот что я тебе скажу, Чарли, в этом доме на твоем месте я не стал бы упражняться в грубом подхалимаже. Тебя могут неправильно понять. Если ты слишком часто будешь благодарить людей, то они могу подумать: «Он так восхищен. Может быть, он не достоин быть здесь».

Чарли потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. Затем он густо покраснел и тупо уставился в свою тарелку.

Мэри отчаянно хотелось сказать что-нибудь в его защиту.

— Но разве не нужно благодарить людей? Меня, например, этому учили родители.

Маркус склонил голову набок и немного подумал над ее словами.

— Если честно, то все зависит от ситуации. Благодарите парня, который приносит вам чемодан или завтрак. Не сделать этого будет с вашей стороны чертовски невежливо. То же самое с водителем, кадди и все в том же духе. Но ведь вы не будете рассыпаться в любезностях со своим адвокатом? И с брокером тоже. Все дело в социальном равенстве. Если вы не будете без передыха благодарить хозяина за его гостеприимство, то он почувствует, что вы с ним одного поля ягоды.

За обедом Маркус рассказал своим крестным детям о правилах, по которым должны жить гости членов клуба «Лифорд-Кей». Надев небольшие очки в оправе из черепахового панциря, он прочитал карточку, на одной стороне которой были отпечатаны правила, а на другой — золотой герб клуба: перекрещенные теннисные ракетки, клюшки для гольфа, лодка под парусом и марлинь в отдельных квадратиках.

— Самое главное, что вы должны усвоить, — сказал Маркус, — ни в коем случае нельзя расплачиваться наличными. Просто расписывайтесь за все. Пишите на бумаге свое имя, а за ним мое — Брэнд, — так будет понятно, кому они должны отправить счет. Делайте все, что захотите: играйте в теннис, ныряйте, обедайте в клубе у бассейна — за все нужно просто расписаться. Тот из вас, кто успеет потратить за эту неделю меньше всех денег, очень сильно меня разочарует. Я хочу, чтобы вы весело провели время. В этом главный смысл вашей поездки сюда. Все поняли? Абигейль? — Он улыбнулся девушке. — Тут есть центр красоты, он расположен где-то за лужайкой для крокета.

Если хочешь, воспользуйся. Я могу ошибаться, но мне показалось, что ты любишь наведываться в такие заведения…

Абигейль покраснела, подумав, будто Маркус намекает, что ей нужно посетить салон красоты. Дома она ходила к парикмахеру и маникюрше два раза в неделю, но стоило ей отправиться в отпуск, как солнце и соленая вода всегда полностью уничтожали их труд.

— Еще хочу, чтобы вы все обратили внимание на внешний вид. Люди здесь следят за тем, кто во что одет. За это я ненавижу американских членов клуба, они любят формальности гораздо больше, чем англичане. Половину времени они проводят за переодеваниями. Я попросил Барбару положить каждому из вас в комнату экземпляр правил, поэтому, пожалуйста, ознакомьтесь с ними. Там много чего написано про белый наряд для теннисного корта и галстуки для мужчин в клубе после семи вечера.

Он повернулся к Стюарту:

— Если ты не захватил с собой галстук, обратись к Бартоломью, у него всегда есть запас на непредвиденный случай. А Чарли, я уверен, привез целую кучу галстуков; не меньше десяти. Это так, Чарли?

— На самом деле да, Маркус. Я захватил с собой парочку на всякий случай.

— Узнаю нашего Чарли. Очень организованный парень. Мне это нравится. Пять баллов!

К этому моменту Чарли уже пришел в себя, и ему снова захотелось заполучить роль самого умного и изысканного из крестных детей.

— Маркус, а как продвигаются ваши автомобильные дела? Я видел статью в газете, где писали, что вы купили какой-то завод в Манчестере, или Ковентри, или еще где-то…

— В Бирмингеме.

— Надеюсь, вам не приходится ездить туда слишком часто.

— Я бываю там два раза в год. Приезжаю на один день. Я проводил там гораздо больше времени в самом начале. У нас были очень серьезные проблемы с работниками, но теперь все успокоилось.

— Я как раз об этом и читал. После той забастовки вы показали профсоюзам, кто там хозяин. Они собирались брать ваш завод приступом, а полиция даже пальцем не хотела пошевелить, чтобы остановить их.

Маркус пожал плечами:

— Это было непросто. Но в тот раз я понял, что лучше однажды встретиться с реальной конфронтацией и попытаться победить, чем потом попасть в сети бесконечных и безрезультатных переговоров.

— Если бы все поступали так же, как вы, — начал Чарли, неожиданно в его голосе снова зазвучали нотки высокого самомнения, — то профсоюзы раз и навсегда были бы лишены возможности действовать. То же должно произойти и с шахтерами, и с водителями, и с санитарами в больницах… черт бы их всех подрал. Их давно пора прижать к ногтю, но это правительство состоит из одних трусов, слишком слабых, чтобы разобраться с ними.

Стюарт, до этого момента не проронивший ни слова, но уже порядочно взбешенный попытками Чарли подкатить к Сэффрон, услышав его слова, просто взорвался:

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Чарли. Держу пари, что за всю свою жизнь ты ни разу не встречал члена какого-нибудь профсоюза. — Он злился все сильнее, и от этого его бирмингемский акцент усиливался.

— Прости, это ты ко мне обращаешься? — Чарли приподнял бровь, и презрительная полуулыбка заиграла у него на губах. — Не уверен, что правильно расслышал тебя. В самолете у меня заложило уши.

— Ты все великолепно слышал, — продолжил Стюарт. — Я хотел сказать тебе, что ты думаешь задницей. Ты понятия не имеешь о том, что такое профсоюзы, за что они борются или как они защищают рабочих от нечестных владельцев предприятий.

Сердце Стюарта бешено колотилось, он весь напрягся. Снобы вроде Чарли ничего не понимали. Его высокомерие было просто оскорбительно. Да что он знал про таких людей, как отец Мика, который отдал заводу пятнадцать лет своей жизни и потом в одну минуту оказался ненужным и без колебаний выброшенным на улицу? Пошел четвертый год. как он состоял на учете в местной службе занятости. Там уже перестали делать вид, что надеются найти что-нибудь для него.

— Ты, конечно, прав, у меня нет личного опыта по части общения с пролетариями, — сказал Чарли. — Но я очень хорошо знаю рабочих, во всяком случае шотландскую их разновидность — а они могут считаться наиболее типичными представителями рабочего класса. Ежегодно начиная с середины августа и до октября мы нанимаем около восьмидесяти работников. Кроме этого некоторые из их жен иногда приходят в Арднейсаг помогать нашим слугам. Поэтому, ради всего святого, не надо говорить, что я ничего не знаю про рабочий класс.

Мэри, которая изо всех сил болела за Чарли, подумала, что тот блестяще поставил на место противного Стюарта.

— Ты когда-нибудь был в промышленном городе? — спросил Стюарт.

— Проезжал через Кру на поезде.

— Если так, то ты мог бы кое-что понять. — Стюарт хотел быть более красноречивым, но не мог подобрать нужных слов. Как объяснить им что-либо, сидя здесь, в тропическом раю, где повсюду сновали слуги и дворецкий услужливо подливал вино? Они никогда не поняли бы его.

— Он прав. — Маркус, до этого момента с искренним восторгом следивший за их спором, подождал, пока Бартоломью наполнит его стакан, и продолжил: — Ты, Чарли, ни разу в жизни не был на заводе. И не спускался в шахту.

— Надеюсь, и не придется, — ответил Чарли. — В моей начальной школе, «Бродли-Корт», был старый подвал, куда иногда запирали тех, кто провинился. Его называли «Черная Дыра». Джеми очень часто попадал туда, не так ли? Мне хватило этого, чтобы отказаться от карьеры шахтера.

— Семья твоей матери, Аброты, сделала свое состояние на угле.

Чарли растерялся:

— Не думаю. Они живут в замке Аброт с тринадцатого века.

— Он был полностью перестроен в тысяча восемьсот семидесятом году на деньги, полученные от продажи угля. Твои предки владели шахтами. Всегда неплохо знать свои корни, Чарли. — Повернувшись к Стюарту, Маркус продолжил: — Стюарт, я очень надеюсь, что, когда ты поносил нечестных владельцев заводов, ты не имел в виду своего крестного? — Его глаза сверкали, но по наклону головы и выжидательной позе можно было понять, что он хочет услышать ответ.

— Дав общем-то нет… — ответил Стюарт.

— Что ж, позволь в таком случае и мне высказать точку зрения. На случай, если ты все-таки имел в виду мой опыт работы со Сметикским автоагрегатным заводом. После чего мы позволим этим несчастным рабочим людям убрать со стола. Если бы я не купил эту лавочку шесть лет назад — а тогда там трудились около двух тысяч восьмисот сотрудников, выполнявших никому не нужную работу, — то к сегодняшнему дню завод закрылся бы. На сегодняшний день у нас тысяча сто сотрудников, целый пакет выгодных: заказов, конкурентоспособный современный завод и такая репутация, о какой мы раньше и мечтать не могли. Я не собираюсь делать вид, что не отправлял почти две тысячи людей на свалку истории, но поверь, угрызения совести не мешают мне спать по ночам. — Маркус нетерпеливо откинулся на спинку кресла, его глубоко прагматичная лекция определенно побудила его самого вернуться к делам. — В восемь вечера ужин в клубе. Приготовьтесь выйти без четверти. Сегодня можете заняться, чем хотите. Купайтесь, играйте в теннис, развлекайтесь. Если кто-то хочет сплавать до отмелей, скажите лодочникам. Если захотите понырять — они знают красивые пляжи.

После того как он ушел, ребята молча сидели еще несколько минут. Присутствие Маркуса оказывало на всех такое давление, что после его ухода требовалось какое-то время на то, чтобы привыкнуть к естественной гравитации Земли. Потом Абигейль заявила, что отправляется на поиски фена, Мэри предложила помочь вымыть посуду, а Сэффрон молча пошла на пляж покурить. Чарли, демонстративно отвернувшись от Стюарта, сказал:

— Джеми, пойдем поплаваем на лодке. Маркус сказал, что его люди отвезут нас куда мы захотим.

На причале был привязан катер. Карлтон, шестидесятилетний старший лодочник Маркуса Брэнда с кожей, похожей на растрескавшуюся резину, слонялся возле дверей своего домика. Внутри в идеальном порядке на деревянных полках хранились водные лыжи, удочки, снасти, водолазные костюмы и баллоны с кислородом. Спустя десять минут они уже плыли в открытом море, глядя на белеющие вдалеке особняки клуба «Лифорд-Кей».

— И так, — сказал Джеми, стоя на ветру, — что ты думаешь про наших знакомых?

Чарли хихикнул:

— Больше всего мы похожи на винегрет, не так ли? И это еще мягко сказано. Взять хоть этого коммуниста — одному богу известно, что он здесь делает и вообще почему он крестный сын Маркуса.

— А девочки? По баллам от одного до десяти, пожалуйста.

— Сэффрон получает твердую десятку, без вопросов. Она такая куколка! За обедом у меня встал только оттого, что я сидел рядом с ней. Надеюсь, она не заметила.

— Надо было положить ее руку себе на колено, — посоветовал Джеми. — А сверху-салфетку. И никаких проблем. — Чарли рассмеялся. — А что такого? На твоем месте я поступил бы именно так. Такие девочки, как Сэффрон, ждут этого.

— Ты серьезно? — несмотря на свою браваду, Чарли не мог похвастаться богатым опытом романтических отношений.

— Естественно. Это самый простой способ дать женщине понять, что она тебе нравится. И никогда не подводит. Во всяком случае, не часто.

Чарли задумался. Его мать, леди Криф, никогда не купала детей, и единственной женщиной, которая видела Чарли обнаженным, была Нэнни Аброт.

Перспектива близких отношений с Сэффрон Уивер одновременно возбуждала и путала его.

— Хочешь вина? — Джеми вытащил пробку из горлышка маленькой бутылки.

— Где ты это взял?

— В холодильнике в нашей комнате. Я же говорил, что он доверху набит бухлом, — Джеми отхлебнул из бутылки и передал ее Чарли. — Давай, хватит пускать слюни над Сэффрон. Ты еще не выставил оценки другим девочкам.

— Это уже сложнее, — сказал Чарли. — А можно использовать отрицательные баллы?

— Ты имеешь в виду Эбби?

— Ну и псина! Гав, гав! Один из десяти… нет, это чересчур много. Скорее, половина.

— А я поставил бы ей три или четыре.

— Четыре? Да ты рехнулся! Даже если представить себе, что ты занимаешься с ней этим, то ты никогда не смог бы найти дырку под слоями жира.

— А мне нравятся полные женщины, — беззаботно признался Джеми. — И ты видел ее сиськи?

— Тебе нравятся все подряд.

— Наверное, ты прав. Разумеется, если не считать твою сестру. Ту, у которой усы и кость в носу.

— Мэри Джейн? Моя мать все время пытается выдать ее замуж за нашего соседа, но пока безрезультатно. Очень жаль, у него прекрасные охотничьи владения.

— Он что, слепой? — спросил Джеми.

— Конечно же нет. Он один из лучших стрелков в Ангусе.

— Тогда передай своей маме, что плохи ее дела. Когда дело касается Мэри Джейн, лучше искать слепого жениха.

Мальчики дружно рассмеялись. Начиная с первого класса в «Бродли-Корт» они постоянно потешались и оттачивали свои остроты над сестрами Чарли. Это стало неотъемлемой составляющей их дружбы.

— А как насчет Мэри? — спросил Джеми.

— Мэри? Надо подумать, — Чарли состроил недовольное выражение лица, когда их катер уперся в песчаную отмель, окружавшую коралловый риф. — Она довольно симпатичная. Может быть, немного толстовата, но это не проблема. Неплохие глаза. Про тело ничего не скажу, я так и не смог разглядеть его под этим белым платьем. Поставлю ей оценку после того, как увижу ее в купальнике.

— Так нельзя! Ты должен сказать прямо сейчас.

— Ладно. Тогда пусть будет шесть. Если хорошее тело — то семь. Но все равно она не идет ни в какое сравнение с Сэффрон.

Они спрыгнули на песчаную косу и побродили по пляжу, кидая кокосовые орехи в море и попеременно угощаясь вином из бутылки. После того как кончилась первая, Джеми достал вторую.

— Как получилось, что Маркус стал таким богатым? — спросил Чарли. — Мои родители говорят, что ему досталось большое наследство от жены, когда она умерла.

— Отец утверждает, что от нее крестный получил в основном недвижимость. Теперь у него много фабрик и заводов. Автомобильные и другие — печенье, джем и так далее.

— Моя мать называет все это грязными деньгами.

— Но почему?

— Печенье и автомобили? Спекуляции с недвижимостью? Брось ты, ведь тебе и самому это все не кажется очень интересным, так? Если бы тебя спросили, чем ты зарабатываешь на жизнь, ты ведь никогда не признался бы, что делаешь печенье?

— Если бы я был таким же богатым, как Маркус, то меня это не очень волновало бы.

— Ты так говоришь потому, что твой отец тоже крупный владелец недвижимости.

— Отец не такой уж крутой магнат. Развод с матерью почти окончательно разорил его, нуда ладно. А ведь твои родители никогда не одобряли Маркуса. Я удивлен, что они разрешили тебе отправиться в эту поездку.

— Мать конкретно его ненавидит, говорит, что никто не знает, откуда он взялся, откуда он родом, а для нее это очень важно. Но теперь они настроены не так агрессивно, возможно потому что дела у Маркуса идут очень хорошо.

— Хочешь сказать, как только денег становится очень много, уже не важно, откуда они берутся?

Чарли уклонился от прямого ответа:

— У Маркуса все складывает очень удачно. Некоторые из этих картин в библиотеке действительно хороши. — Сказав это, Чарли задумался. — Джеми, ты помнишь, что сказал Маркус в наш последний день во Франции? Мы все вышли на террасу и отмечали какую-то его сделку.

— Он спросил, что бы мы купили, если бы у нас было состояние. Ты захотел «астон мартин».

— Нет, после этого. Что он сказал после? Про то, что если у него не будет собственных детей, то он может оставить все нам, крестным детям.

— Что-то припоминаю, но смутно, — сказал Джеми. — Мне тогда было семь лет.

— А я очень хорошо помню эти его слова. И у него по-прежнему нет детей.

— Может быть, они появятся позже.

— А может быть, и нет. Есть и такая возможность, и в этом случае…

— Чарли, ты такой расчетливый. Крестный пригласил нас в гости, а ты уже присматриваешься к его Добру.

Чарли рассмеялся:

— В любом случае, об этом не стоит забывать. Однажды это все достанется кому-нибудь.

Оставшись в одиночестве и без определенных планов, Стюарт отправился на прогулку вдоль поля для гольфа. Стюарт редко бывал вдалеке от дома, вдобавок он чувствовал, что сильно отличается от всех остальных крестных детей Маркуса, и поэтому начинал понемногу сожалеть о том, что приехал на Багамы. Он принял приглашение только потому, что это быт единственный шанс посетить тропические острова. И вот вместо бескрайнего синего моря и пиратских пещер он попал в концентрационный лагерь для богатых слабоумных американцев. Он по-прежнему испытывал к Маркусу двойственные чувства. С одной стороны, он презирал Маркуса за то, что он лишил работы столько людей, а с другой — восхищался его жизненной энергией и силой. В присутствии Маркуса Стюарт чувствовал себя крайне неловко еще и потому, что жена крестного когда-то погибла в автокатастрофе по вине его отца.

Казалось, у других крестных детей все отлично. Чарли буквально лопался от снобизма и самоуверенности. Если бы здесь не было Сэффрон, то Стюарт сразу же отправился бы назад в Бирмингем, где его ждал большой список книг для летнего чтения. Сэффрон отличалась от других. Если бы у Стюарта была возможность поговорить с ней по душам где-нибудь вдалеке от всей этой суеты «Лифорд-Кей», то они обязательно поладили бы. А потом, кто знает…

Найдя фен и разобравшись с одеждой, Абигейль размышляла, чем заняться. Вдобавок она снова проголодалась. За обедом она съела только небольшую тарелку салата без соуса и гамбургер без булочки. Вид обнаженной Сэффрон окончательно вывел Абигейль из равновесия, и она решила сесть на «печальную диету». В летнем лагере для полных людей тренеры советовали: «Медленно и постепенно. Никаких резких перепадов в весе», — но им же не надо было состязаться с Сэффрон. С непреодолимым чувством вины Абигейль открыла мини-бар и достала оттуда пакетики с кукурузными и картофельными чипсами и плитку шоколада. До ужина оставалось еще очень долго.

Тем временем Сэффрон докуривала десятую сигарету за этот день и думала, что ей нравится Джеми. Он был забавным. И она совершенно не переносила его друга Чарли, в соломенной шляпе он напоминал ей престарелого чудака. Стюарт неплохо смотрелся в своих очках, только уж больно походил на зануду-ботаника. А что касается крестного Маркуса, то он прекрасно подошел бы ее маме. Амариллис срочно требовался новый папик.

Ровно без четверти восемь к парадному входу подъехали джипы, которые должны были отвезти гостей к зданию клуба. Бартоломью выдал Стюарту шелковый галстук, очень оригинально смотревшийся в сочетании с джинсовой рубашкой. Детей усадили во второй джип, Маркус поехал на первом в компании подозрительно молодой американки по имени Клейборн Дюпуа. Абигейль, которая разбиралась в таких делах, сказала, что та была дизайнером по интерьерам, занимавшимся обстановкой Сэнди-Коув.

— Она тоже симпатичная, — прошептал Джеми своему другу, когда они выехали. — Как думаешь, у них с Маркусом было что-нибудь?

Чарли пожал плечами:

— На его месте я бы не стал рисковать. Ей не меньше тридцати.

Бар и обеденный зал в клубе были набиты битком. Воздух пропитывал аромат «Шанель номер пять», мятного джулепа[8] и дух настоящих американских протестантов. Мэри никогда еще не видела столько драгоценностей, ее скромный золотой браслет с фигурками пони, мишки и счастливой подковой смотрелся особенно тонким и крохотным. Мать Абигейль Харриет Шварцман, которая никогда не была в «Лифорд-Кей», но читала о нем в журнале «Город и сельская местность», сообщила дочери, что это единственный курорт на Карибском море, где принято одеваться соответственно уровню благосостояния. В результате Абигейль в курортном платье от «Хальстон» оказалась единственной из шести крестных детей Маркуса, кто смотрелся в клубе совершенно естественно.

Некоторые из членов клуба откровенно таращились на Сэффрон и Клейборн. Чарли сразу же обратил на это внимание, но Джеми, который всегда инстинктивно определял сексуальную температуру, намертво прилип к Сэффрон. Маркус стоял у стойки бара вместе с Клейборн, положив руку ей на талию. Джеми обратил внимание, что, разговаривая с Клейборн, крестный одновременно успевал разглядывать всех, кто был в зале. Некоторые из старейших членов клуба тайком поглядывали в его сторону, Джеми чувствовал неодобрение, исходившее от них.

У него также сложилось впечатление, что некоторые члены клуба избегали общения с Маркусом. «Если это действительно так, — рассуждал он, — то как крестный вообще сумел попасть в эту компанию?» Комитет «Лифорд-Кей» был широко известен своими фокусами. Не раз они заставляли потенциальных кандидатов ждать десятилетиями, прежде чем отклонить их заявки.

За обедом Маркус пребывал в состоянии раздражительной рассеянности и едва обращал на крестных детей внимание. Мэри, которая сидела рядом с ним и несколько раз предпринимала безуспешные попытки завязать разговор, искренне верила, что в том была ее вина. Чарли спросил Сэффрон, знает ли она кого-нибудь из Шотландии, она сказала, что была там всего один раз с матерью и ее приятелем. В обычной ситуации Чарли воспринял бы это как признак колоссального социального неравенства, но для Сэффрон он был готов сделать исключение. Раз уж все девочки мечтали о шотландском высшем обществе, то он мог стать ее проводником в мир элиты. Чарли предложил ей приехать в Арднейсаг на бал, но Сэффрон не сумела по достоинству оценить оказанную ей честь и ответила, что не имеет особого желания ехать в Шотландию. Стюарт, до того не проронивший ни слова, почувствовал, что его шансы несколько возросли. Джеми, который прочитал где-то, что женщины возбуждаются, если очень долго смотреть на их губы и не заглядывать в глаза, опробовал эту методику сначала на Сэффрон, затем на Клейборн. Оба раза без особого результата.

Все неделя на Багамах прошла так же, как первый день. Джеми и Чарли проводили время за ловлей рыбы или ныряли с аквалангом.

Стюарт, который вскоре начал получать удовольствие от отрицания снобизма клуба «Лифорд-Кей», отказывался подписывать счета за купание в бассейне и плавал в открытом море, каждый день преодолевая все большее расстояние. Он всегда плыл уверенно и спокойно. Да и куда ему было торопиться? Дома его не ждало ничего, кроме идиотских замечаний Чарли Крифа. Он пользовался своим уединением, чтобы подумать о Сэффрон, которая все больше и больше завладевала его мыслями. Она казалась ангелом. Богиней. Не было ни малейшей надежды, что она когда-нибудь заинтересуется простым парнем из Сметика, — но он продолжал верить.

Мэри и Абигейль каждое утро играли в теннис с красивым профессионалом из Дании, но Мэри думала только о Чарли. Услышав, что он пригласил Сэффрон в Шотландию, она поняла, что ее сердце разбито, впрочем уже не в первый раз. Мэри привыкла, что в школе ее никто не замечал. Она всегда оказывалась в тени более симпатичных и популярных девочек, но она не унывала. Добрая от природы, Мэри всегда жила ожиданием того, что в один прекрасный день ее жизнь изменится к лучшему.

Как-то днем, когда солнце еще стояло очень высоко, Мэри бродила по песчаным дюнам, надеясь случайно встретиться с Чарли, и практически споткнулась о Сэффрон. Та вздрогнула и с виноватым видом зарыла сигарету в песок.

— Прости, пожалуйста, — сказала Мэри, покраснев, — я не думала, что тут кто-нибудь есть.

Она не знала, о чем говорить с Сэффрон, которая выглядела как настоящая фотомодель, и решила поскорее ретироваться.

— Не хочешь закурить? — Сэффрон протянула ей пачку.

— Ой, нет. Спасибо.

Сэффрон улыбнулась:

— Я всегда прихожу сюда, чтобы выкурить сигарету после обеда. Ладно, будем откровенны, три или четыре сигареты. Я как-то спросила Маркуса, не возражает ли он против того, что я буду курить у него дома, и он ответил, что возражает. Пожалуйста, не выдавай меня, ладно?

Мэри кивнула, но мысль о том, что ей предстоит обманывать крестного, была для нее очень неприятна.

— Ты хорошо его знаешь? В смысле — Маркуса, — спросила Сэффрон, закуривая снова.

— Нет, не очень. Он друг моего отца. Или когда-то им был. Не думаю, что они теперь часто встречаются. — Мэри смутилась. Она не знала, как получилось, что Маркус Брэнд стал ее крестным отцом. Папа очень часто говорил о нем, но тот ни разу не приходил к ним домой. В день конфирмации[9] он пришел только на церковную службу. — А ты? Твои родители, наверное, очень дружат с ним?

— Ты шутишь? Я видела его только один раз — когда мы были на каникулах во Франции.

— А как же он стал твоим крестным отцом?

Сэффрон пожала плечами:

— Амариллис — это моя мама — сказала, что у него были какие-то дела с моим отцом до моего рождения.

— Они еще общаются?

— Бог его знает. Я не видела отца уже тринадцать лет. Он ушел от нас. Кажется, теперь он живет где-то в Ирландии.

Мэри стало неудобно. Она так любила своего отца, что не могла представить, как бы жила без него.

— Прости, мне не хотелось совать нос в чужие дела.

Сэффрон медленно выпустила дым:

— Не велика беда. Я почти его не помню, он бросил нас, когда мне было два года. Поначалу он приезжал к нам в гости, но потом перестал. Я даже не знаю, чем он теперь занимается. Наверное, он цыган или что-то в этом роде.

Мэри сидела на горячем песке и пыталась понять, как Маркус мог познакомиться с ирландским цыганом.

— Но нам всем здорово повезло, что у нас такой крестный отец, верно? — сказала она. — Он очень щедрый.

— Тебе не кажется, что все это немного странно? — ответила ей Сэффрон. — Нет, конечно, тебе не кажется. Забудь. Просто у меня был уже кое-какой печальный опыт подобных путешествий, и, должно быть, я стала циничной, вот и все.

Появление Маркуса за столом всегда было трудно прогнозировать. Большую часть времени он проводил в своем кабинете. Как он сам объяснял, вел важные переговоры о покупке марганцевой шахты в Мексике. Иногда появлялся его адвокат Дик Матиас с кипой документов на подпись. Абигейль, крайне чувствительная к проявлениям пренебрежительного равнодушия, заметила, что когда он приходил на обед или на ужин, то всегда садился между Сэффрон и Клейборн и ни разу не присел рядом с ней.

Однажды Маркус объявил, что в честь их последнего вечера на острове собирается устроить праздник на пляже за домом, и пригласил шумовой оркестр[10], который миссис Майлс каким-то чудом нашла в Нассау. Джеми повернулся к Чарли:

— Вот оно. Мы начинаем сегодня, после барбекю.

— Но как?

— Я же говорил — коктейль в коттедже. Они просто ждут, пока мы возьмем их.

Чарли кивнул. Он немного сомневался, что их отношения с Сэффрон продвинулись достаточно для того, чтобы она ждала, когда же он овладеет ею, но ему не хотелось делиться своими опасениями с Джеми — на время этих каникул Сэффрон считалась девушкой Чарли. Да и потом, кто поймет этих женщин? Сначала они отшивают тебя, а через минуту уже готовы засунуть язык тебе в глотку. Так, по крайней мере, думал Чарли, исходя из собственного небогатого опыта.

— А как же ты? — спросил он. — С кем собираешься повеселиться? Ты так и не сказал.

Джеми загадочно улыбнулся:

— Буду действовать по обстановке.

— Да ладно, не дури.

— Нет, серьезно, пока не знаю. Я только прощупываю почву — ничего определенного.

На пляже были выставлены десятки стеклянных фонариков со свечками внутри. В двух больших жаровнях краснели угли. Карлтон и лодочники, по случаю нарядившиеся в поварские колпаки, получили указания от Бартоломью и аккуратно раскладывали большие куски меч-рыбы и огромных креветок на раскаленных прутьях. Вдалеке от этого пекла расположился стол, вокруг которого над закусками трудились повара Сэнди-Коув в своих передниках.

Они готовили салаты из риса, омаров, морской капусты, раскладывали по тарелкам плоды батата и кокосовые орехи, заполненные майонезом, сыры дорогих сортов и тонны экзотических соусов. Девять человек, составлявших обещанный шумовой оркестр, к этому времени уже успели приготовить барабаны-канистры и венчики для взбивания яиц и теперь наигрывали свою версию «Барбадоса».

Появился Маркус в сопровождении Барбары Майлс. Дика Матиаса и секретарш из офиса.

— Что ты нам приготовил, Карлтон?

— Меч-рыбу, мистер Брэнд.

— Сами поймали или купили?

— Поймали сами, начальник. Сегодня рано утром Дэнзил ходил в море.

— Молодчина, Дэнзил, — похвалил Маркус. Бартоломью, до этого момента разносивший крестным детям пунш в кокосовых орехах, отвлекся и принес хозяину бокал шампанского.

— Этот ваш народный ансамбль умеет играть что-нибудь кроме похоронных маршей? — спросил Маркус у Барбары Майлс. — Такое впечатление, что мы собрались на поминки.

Миссис Майлс подошла к музыкантам и остановила их. Через несколько секунд они продолжили выступление более оживленной версией песни «Темнокожая красавица, возвращайся домой и выходи на меня замуж».

— Вперед, танцуют все! — скомандовал Маркус. — Отложите бокалы. Эти местные парни — музыканты — очень любят, когда под их музыку танцуют красивые белые девочки. Не разочаровывайте их.

Стюарт и Чарли одновременно устремились к Сэффрон. Ее длинные ноги стали совсем черными после часов, проведенных в дюнах, она выглядела особенно соблазнительно в коротенькой желтой мини-юбке.

Стюарт, уже допивший первую порцию пунша, не собирался отступать.

— Сэффрон, — Маркус подошел к ней, — потанцуй со мной. Я тебя почти не видел всю неделю.

Он обхватил ее за талию и вытащил на ровный песчаный пятачок, который служил танцплощадкой. Видя, что босс вышел на сцену с очаровательной блондинкой, ансамбль ускорил темп.

Маркус танцевал очень уверенно и контролировал каждое движение партнерши.

— Расслабь руки и дай мне вести, — сказал он Сэффрон, прокрутив ее в третий раз.

— Вы всегда так командуете? — спросила она, когда он прижал ее к себе.

— О да. Всегда.

Стюарт пригласил на танец Абигейль, и они стали толкаться на краешке танцплощадки. Абигейль, как и многие полные люди, оказалась очень проворной партнершей. Она подпрыгивала на своих маленьких ножках и иногда вскидывала руки, как ее научили в танцевальной академии. Стюарту это казалось странным и слишком сложным, поэтому он старательно делал вид, будто Абигейль танцует сама по себе, и не смотрел ей в глаза. Однажды он почувствовал, что Сэффрон смотрит в их сторону, и напустил на себя томный вид, как у Джеймса Дина,

— Думаю, нам тоже стоит потанцевать, — сказал Чарли и, не дожидаясь ответа, повел Мэри к танцплощадке. Не помня себя от счастья и застенчивости, Мэри переминалась под музыку с ноги на ногу и махала руками, как будто сеяла горох. Плотно сжатые кулаки Чарли ходили из стороны в сторону, как поршни паровой машины. Он был потрясен тем, что Сэффрон танцует с крестным медленный танец.

Маркус прижался к ней и что-то нашептывал на ухо. Она хихикала. Чарли показалось, что Сэффрон заигрывает с Брэндом. Если это на самом деле так, решил Чарли, то она самая настоящая потаскуха.

За развитием событий на танцплощадке наблюдал не один Чарли. Клейборн и Джеми стояли в сторонке и внимательно наблюдали за Маркусом и Сэффрон, при этом Клейборн с каждой минутой все больше грустнела. Она почувствовала, что Маркус отдалился от нее. Ее время близилось к концу. Их регулярные разминки в постели стали не такими убедительными хотя Маркус по-прежнему был формально внимателен. Кроме того, он стал задавать ей вопросы по поводу ее последнего, невероятно раздутого счета, чего никогда не случалось раньше. Жребий был брошен, у Клейборн не оставалось сомнений. Как она будет скучать!

Клейборн до последнего не верила, что Маркус решится на что-нибудь с этой блондинкой. Ей же всего пятнадцать лет! Какой унизительный конец. Клейборн обхватила Джеми за шею и прижалась лобком к его промежности, как он ее и попросил.

Музыка прервалась на время ужина. Маркус сказал всем, что Сэффрон нездоровится и он пойдет проводить ее в комнату.

— Да что с ней такое? — язвительно поинтересовалась Клейборн. — Голова от любви закружилась?

— Похоже на солнечный удар, — парировал Маркус. — Не останавливайте праздник, я сам со всем справлюсь.

— Кто бы сомневался, — сквозь зубы прошептала Клейборн.

Стюарт и Чарли с открытыми ртами наблюдали, как Сэффрон, положив голову на плечо Маркуса, медленно удаляется в направлении дома.

Они смотрели ей вслед, пока двери библиотеки, выходившие на террасу, не захлопнулись за ними и оркестр не заиграл первые ноты нового хита Боба Марли.

Джеми уже допивал четвертый коктейль из рома с кока-колой. От этой смеси ему всегда хотелось пить еще и еще.

— Пора веселиться, — объявил он. — Мы возвращаемся в свой домик! Клейборн, ты идешь с нами?

Она пожала плечами. С ее крючка только что соскочила большая рыбина, так почему бы ей не поразвлечься немного? Это как минимум разозлило бы Маркуса… Кроме того, ей нравился новый приятель.

Чарли, Мэри, Стюарт и Абигейль зашли в домик для гостей и увидели открытый нараспашку холодильник и батарею миниатюрных бутылочек, выстроившуюся на стеклянном столике. Джеми потягивал «Кюрасао».

— Угощайтесь, — сказал он. — У нас есть все: бренди, водка, виски…

Мэри отхлебнула белого вина, которое Чарли налил ей в стаканчик из-под зубных щеток с надписью «Сэнди-Коув». Она была невероятно счастлива. Когда они шли с пляжа, Чарли взял ее за руку и сильно пожал ее. Она ответила ему тем же. Чарли ничего не сказал, но у Мэри не было никаких сомнений — он любил ее. Она чувствовала, что сходит с ума от счастья. Целую неделю она безнадежно сохла по Чарли. Оказывается, он тоже мечтал о ней!

Впоследствии Мэри поражалась, как быстро все случилось. Сначала она пила вино из кружки для зубных щеток, через минуту Джеми кувыркался в постели с Клейборн. Мэри не могла поверить своим глазам. Потрясенная происходящим, она отвернулась.

— Что, если сейчас войдет Маркус? — взволнованно спросила она.

— Войдет, милочка, это я тебе гарантирую, — ответила ей Клейборн откуда-то из-под Джеми, — сначала поиграет с девочкой, а потом обязательно войдет.

Еще через минуту Чарли схватил Мэри за талию и сказал:

— Пошли на улицу.

Молча и даже не держась за руки они пошли к полю для игры в гольф. Чарли остановился, посмотрел ей в глаза, откинул голову назад и вдруг просунул свой язык ей в рот и дальше в глотку, одновременно теребя ее грудь. Пятнадцать минут они простояли на одном месте, впившись друг в друга губами, а их языки переплетались и толкались, как две ящерицы, спаривающиеся в водосточной трубе. Чарли дважды предпринимал попытки запустить пальцы в белый кружевной лифчик Мэри, она оба раза взволнованно мотала головой, и он испуганно отступал.

— Нам лучше вернуться, — наконец сказал Чарли. — Нас могут потерять.

Глава 6. Октябрь 1973 года

Отныне жизнь Мэри полностью изменилась. У нее появился парень, она встречалась с Чарли Крифом.

Без преувеличения можно сказать, что из пятнадцати часов, которые Мэри проводила в реальном мире, пять были посвящены планированию ее дальнейших отношений с Чарли. На уроках она отрабатывала свою новую подпись с фамилией Криф: Мэри Криф, Мэри Криф, Мэри Криф. Через некоторое время она почти поверила, что это ее настоящее имя.

Она беспрерывно надоедала подружкам разговорами о своем любимом. Когда новость о появлении у Мэри приятеля распространилась по школе, у нее действительно стало больше друзей. Девочки, которые раньше никогда не опускались до разговоров с Мэри, теперь были готовы общаться с ней, потому что либо уже имели друзей в школе Чарли, либо мечтали о них. В часовне Мэри молилась за Чарли и просила Господа, чтобы Чарли ответил на три ее последних любовных послания.

Однажды утром в школу доставили плотный белый конверт, отправленный из Шотландии и адресованный мисс Мэри Меррет. Приглашение от леди Криф на дискотеку Чарли в поместье Арднейсаг-Хаус было самым роскошным, какое Мэри видела в жизни. Внутри лежала открытка, написанная от руки: «Надеемся, что вы сможете присоединиться к нашему семейному празднику». Ниже стояла подпись: «Верена Криф».

Мэри перечитывала приглашение десятки раз, едва веря собственному счастью. Она сможет погостить у своего Чарли. Ее возлюбленный приглашал ее в гости.

Глава 7. Декабрь 1973 года

Такси подъехало к гранитным глыбам, которые обозначали въезд в Арднейсаг. Тяжелые железные ворота уже очень давно сорвались с петель и теперь лежали на земле, укрытые слоем снега. Через пару сотен метров от въезда дорога круто поворачивала налево, а затем выходила на широкое поле; весной там цвели нарциссы, но в декабре оно напоминало замерзшее зимнее озеро.

Арднейсаг предстал перед Мэри во всей своей печальной красе. Когда машина остановилась, она начала жалеть, что отправилась в это путешествие.

Мэри расплатилась с водителем и отнесла синий чемодан в передний зал. На полу, на сундуках, под шкафами стояли ботинки, сумки для патронов, а на стене весела карта поместья Арднейсаг, которое показалось Мэри невероятно большим.

Ее никто не встретил, поэтому Мэри прошла дальше и оказалась в большом зале, где на деревянных панелях были развешаны щиты и мушкеты, а отполированная деревянная лестница вела наверх в галерею. Пахло едой и псиной. В углу стоял сервант из красного дерева с коллекцией серебряных чашек и фляжек. Решив, что дальше самой идти нельзя, Мэри остановилась, напряженно вслушиваясь в тишину.

— Пошел, мерзавец, мерзкое чудище! Тебе запрещено забираться на этот диван! — Из-за двери раздался разгневанный женский голос и собачий лай. — Плохой мальчик, Дугал! Р-р-р-р-р… Плохой мальчик!

Робея, Мэри постучала в открытую дверь, которая вела в гостиную, заставленную диванами и столиками с семейными фотографиями в серебряных рамках.

— Простите. Я Мэри Меррет. Я только что приехала.

— Кто? Кто вы такая? — Через комнату на Мэри уставилась огромная, устрашающего вида женщина в кардигане и твидовой юбке. В одной руке она держала газету, свернутую в трубочку, и время от времени тыкала ею в черного щенка лабрадора.

— Мэри Меррет. Чарли пригласил меня в гости на свой праздник.

— Меррет, говорите? Что-то я никогда не слышала про Мерретов. Откуда ваша семья?

Мы живем в Суррее, рядом с Доркингом.

— Неужели? Господи! Суррей. Говорят, что люди когда-то жили в Суррее, но я не могла и подумать, что кто-то обитает там до сих пор.

Не зная, что ответить на это, Мэри спросила:

— А где Чарли? Мне не терпится увидеть его.

— Он на холмах вместе со всеми остальными, — ответила ей Верена Криф. — Надеюсь, они не будут охотиться слишком долго, потому что сейчас темнеет очень рано. Думаю, вам будет интересно осмотреть свою комнату. — Она дернула ручку колокольчика, и в гостиную вошла еще одна дама сурового вида. — Нэнни, это мисс Меррет. Она приехала к нам из Суррея и утверждает, что знакома с Чарли. Не могла бы ты определить ее в какую-нибудь комнату.

Мэри проследовала за дамой через зал, затем вверх по лестнице.

— Это все ваши вещи? — спросила Нэнни, с подозрением глядя на маленький чемоданчик Мэри. — Определенно, вам нравится путешествовать налегке.

Они поднялись на второй этаж и пошли по широкому коридору, устланному потрепанным ковром. На стенах были развешаны акварели с изображениями Арднейсага.

— Тут когда-то был замок? — поинтересовалась Мэри.

— Замок? И кто только сказал вам такое? Это отвратительное здание построили викторианцы[11], а именно — прадед лорда Крифа. Если хотите посетить замок — отправляйтесь в Аброт.

Они остановились у комнаты, на двери которой красной краской был нарисован номер семнадцать. В латунную табличку была вставлена карточка. Мэри прочла имена: свое и Зары Фейн.

Она распаковала вещи, повесила новое платье в гигантский гардероб на плечики, которые больше всего напоминали лом. Несколько досок в стенке шкафа раскрошились, и сквозь них можно было видеть обои в цветочек, чуть менее выцветшие, чем в других частях комнаты. Пол гардероба был накрыт старыми газетами, на которых лежали желтые таблетки крысиного яда. Мэри слегка удивилась тому, что леди Криф ничего не знала о ней, но это не было так уж и важно. Она радовалась, что была у него дома.

Мэри придирчиво осмотрела платье в лиловую и желтую шотландскую клетку с кружевными оборками у воротничка и с облегчением отметила, что оно неплохо перенесло поездку и почти не измялось.

Мэри услышала голоса и шум машины, доносившиеся с улицы, и подошла к окну. Перед домом стояли три «лэндровера», вокруг них прохаживалось человек десять в охотничьей одежде. Они разгружали оружие и выпускали собак. Сначала Мэри не могла найти Чарли, но потом увидела его рядом с Джеми Темплом. Возле них стояла Зара Фейн, приятельница Мэри по пансиону, которая тоже была одета в охотничий костюм и держала в руках ружье.

Переполняемая нежными чувствами, Мэри бросилась вниз по лестнице. Чарли стоял в дверях и расплачивался с загонщиками. Он обернулся и увидел ее:

— О, Мэри. Привет. Не ожидал, что ты сможешь приехать.

Она наклонилась для поцелуя, но он оттолкнул ее:

— Не здесь. Может быть, позже. Нам нужно переодеваться. Скоро начнут собираться гости.

— Какой редкий подбор цветов, — заявила Верена Криф, увидев Мэри в новом платье, когда она спустилась в гостиную перед обедом. — Будьте любезны, расскажите нам, кому он принадлежит[12].

Мэри почувствовала, что все собравшиеся в комнате уставились на нее. Мужчины были в пиджаках и килтах, женщины — в длинных вельветовых юбках и платках из клетчатой материи, а молодые люди — в вельветовых пиджаках и рубашках с открытым воротом.

— Это платье из «Муссона».

— Но что оно значит? — настаивала леди Криф. — Это одежда вашего клана? Кто дал вам право носить это платье?

— Я… я не знаю. Мы купили его в магазине в Гилфорде.

— В Гилфорде? Очень оригинально. Надеюсь, у них есть соответствующие разрешения. Этим следовало бы заняться, не так ли, Джок?

— Мне это напоминает Мюрреев, — сказал сэр Джок Керр-Инз, дружелюбный старик, который был одним из крестных отцов Чарли. — Ваша фамилия случайно не Мюррей?

— Нет, меня зовут Мэри Меррет.

— Меррет… Меррет… Что-то я не припомню никаких Мерретов. Если хотите знать мое мнение, милочка, вас кто-то одурачил.

Униженной Мэри хотелось как можно скорее избавиться от платья из «Муссона». Она поспешила присоединиться к группе из восьмидесяти-девяноста молодых людей, которые толпились вокруг емкости с винным пуншем. Первым ей на глаза попался Джеми в серой футболке и черных вельветовых джинсах.

— Привет, Мэри. Как поживают твои знаменитые миндалины?

Мэри опешила.

— Ну, в смысле, когда мы последний раз виделись, вы с Чарли как раз проверяли состояние миндалин друг друга. Чарли утверждает, что у вас с ним был самый длинный в истории человечества засос. Он собирается подать заявку в Книгу рекордов Гиннесса. Двадцать пять минут без единого перерыва — это вам не шутки.

Мэри густо покраснела. Она была уверена, что Чарли никогда не говорил ничего подобного.

— Тот последний вечер у Маркуса — это было прикольно, верно? — продолжал Джеми. — Просто с ума сойти. Это американочка Клейборн… настоящая оторва. Она дала мне свой номер телефона, на случай если я когда-нибудь буду в Нью-Йорке. Но я потерял его в самолете.

— Ты видел Чарли? — спросила Мэри.

— Он где-то там. Мы с ним только что добавили в пунш водку и шерри.

В гостиной состоялся короткий фуршет, после которого молодежь переместилась в подвал Арднейсага, где начались танцы. Из Инвернесса приехала дискотека «Северные огни», и теперь по ступенькам лестницы в подвал протянулись километры красных и желтых кабелей, соединявших розетки в кладовой с вертушками в подвале.

— Мы все утро таскали сюда матрасы, — сказал Джеми. — Я тебе говорю, мы все сегодня просто улетим. Будет просто супер! Чарли обещал, что приедут как минимум три нимфоманки.

Мэри осмотрелась и с сожалением заметила, что не знала никого из присутствовавших, кроме Чарли, Джеми и Зары, а Чарли все время был окружен гостями. В своей бледно-голубой рубахе и тартановых брюках[13] он был просто неотразим. Мэри надеялась, что как только он закончит здороваться со всеми гостями, то непременно найдет ее.

Вдоль буфета были расставлены огромные блюда с шотландскими куропатками, краснокочанной капустой и банками «Теннента». Зара Фейн в серебристой мини-юбке, черном лифчике и сабо подошла к Мэри и спросила, не видела ли она Джеми. Зара уже основательно нагрузилась и сказала:

— Он определенно налил виски в пунш. На вкус — моча мочой.

— Мы с тобой спим в одной комнате, — сказала Мэри.

— Да, точно. Послушай, если кому-нибудь из нас захочется потом поразвлечься, то не мог бы другой человек поспать одну ночку в ванной, а?

Откуда-то снизу раздались дикие вопли: «Мама, мама, мама, мы все уже готовы!»

Спустившись в подвал вместе с остальными гостями, Мэри попала в помещение с низким потолком, больше всего похожее на бомбоубежище. С обеих сторон стояли длинные ящики для вина. Некоторые из них были приготовлены для прелюбодейства — внутри лежали матрасы, коврики, стенки покрывали плакаты «Лед Зеппелин» и «Пинк Флойд». Леди Криф и Джок Керр-Инз спустились вниз с обязательным визитом. Сэр Джок был в своих гербовых шлепанцах. С гримасой отчаяния Верена Криф вернулась наверх. Под улюлюканье Джеми, который талантливо изображал шимпанзе, Алистар Криф прогуливался вдоль зала со своей мужеподобной дочерью Мэри Джейн.

Теперь подвал был забит до отказа. Невероятно громкие басы разносились вибрацией по потолку и проникали повсюду. Не задавая друг другу лишних вопросов, друзья и знакомые Чарли изгибались в танце, который больше всего походил на смесь рок-н-ролла, морской флажковой сигнализации и движений рабочих ткацкой фабрики.

Мэри провела в подвале довольно много времени, и никто не пригласил ее на танец. Она взглянула на часы, стрелки показывали половину одиннадцатого. Еще слишком рано, чтобы улизнуть наверх. Ее щеки уже болели от постоянного напряжения: в таких затруднительных ситуациях Мэри всегда старалась улыбаться и демонстрировать всем, что отлично проводит время и совершенно не нуждается в чьем-либо сочувствии. Прямо перед ней в компании двух симпатичных блондинок танцевал Чарли. Когда из динамиков зазвучала «Пожалейте дьявола» группы «Стоуне», включились яркие огни стробоскопов, озарявшие весь подвал белыми вспышками света. Все принялись гримасничать и кривляться, чтобы получить максимум удовольствия от этого эффекта. Чарли прохаживался с важным видом, как Мик Джаггер, и орал: «Рад с вами познакомиться… надеюсь, вы помните, как меня зовут!» Переполненная внезапно накатившей болью, Мэри попробовала спрятаться в ближайший ящик, но там уже были целующиеся Джеми и Зара.

Мэри направилась обратно в столовую, но натолкнулась на Нэнни Аброт, стоящую на страже у дверей подвала:

— Не могли бы вы остаться внизу? Леди Криф просила, чтобы друзья Чарли не разгуливали по дому.

В углу подвала был старинный туалет, которым, должно быть, когда-то пользовались рабочие, обслуживавшие старую котельную Арднейсага. Мэри вошла в крохотную комнатку и закрыла дверь на защелку. Усевшись в своем платье из «Муссона» на унитаз, она прислонилась головой к свинцовой трубе.

Дверная ручка бешено задергалась. Мэри притаилась, и вскоре от туалета отошли.

Но через несколько минут ручка снова повернулась. Мэри не хотела возвращаться в толпу.

Снаружи к туалету выстроилась небольшая очередь. До Мэри донеслись слова: «Держу пари, там кто-то трахается». Догадливый молодой человек изо всех сил начал лупить в дверь:

— Эй, вы там, нельзя ли побыстрее? Тут кое-кому нужно отлить!

Мэри дернула за ручку, и поток воды обрушился из бачка в унитаз.

— Извините, что заставила ждать, — тихо сказала она. — Я не очень хорошо себя чувствую.

Люди, стоявшие в очереди, в недоумении смотрели на нее, ожидая, что из туалета выйдет второй человек. Мэри спешно удалилась под удивленными и подозрительными взорами страждущих.

Она вернулась на свой пост у края танцплощадки и стала измерять время по песням, которые продолжались по три минуты. Десять песен — тридцать минут. Двадцать — час. Приближалась полночь. Чарли крутил бедрами в компании пышногрудой рыженькой девицы в обтягивающем фиолетовом платье.

Большинство гостей к этому моменту уже успело напиться до беспамятства. Парни ходили по стенкам с банками «Теннента» в обеих руках. Те, кто еще держался на ногах, хрипло подвывали музыке.

Начался медленный танец. Джеми ухватил рыженькую в обтягивающем платье и со знанием дела начал медленно расстегивать молнию у нее на спине. Играла «Белая тень». Чарли нигде не было, и Мэри подумала, что он уже пошел спать.

Арднейсаг стоял погруженный во мглу. Она вышла в зал и поднялась наверх. Открыв дверь в свою комнату и включив свет, Мэри услышала стоны и хрипы, следом за которыми раздался взволнованный визг:

— Черт, кто включил этот долбаный свет?

На кровати Мэри поверх Зары лежал Чарли. Две секунды они молча смотрели друг на друга. Мэри на всю жизнь запомнила лицо до смерти испуганной Зары, следы черной помады на подушке и руку Чарли, замершую под черным лифчиком его партнерши.

— Простите, ради бога, — заикаясь, произнесла Мэри. — Я не думала, что здесь кто-то есть.

Она закрыла дверь, и до нее донеслось хихиканье Зары:

— Боже мой, Чарли, это так неудобно. Теперь она решит, что ты ей изменяешь.

Не помня себя от горя, Мэри бродила из комнаты в комнату в поисках свободной кровати, но все они были заняты либо уединившимися парочками, либо чьими-нибудь чемоданами. В конце концов, она набрела на хранилище постельного белья и салфеток и, устроив себе гнездышко между теплыми трубами и баком, стала считать часы до своего возвращения в Доркинг.

Глава 8. Ноябрь 1977 года

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 9. Сентябрь 1979 года

Чарли Криф ненавидел Гонконг. Вот уже семнадцать недель он работал менеджером-практикантом отдела вин и крепких спиртных напитков «Тихоокеанской торговой корпорации Брэнда».

Все опасения Чарли относительно того, стоило ли работать на Маркуса, теперь исчезли. Его положение как крестного Брэнда давало повод надеяться на быстрый карьерный рост. Да и работа была не слишком утомительной. Его кабинет, располагавшийся на Айс-стрит в пристройке к главному штабу Брэнда на Чатер-роуд, был всего в двух минутах ходьбы от бара «У капитана» и «Мандарин-отеля». Трудности своего положения он делил с двумя другими стажерами и китайской горничной Бетти Ву, которая вытирала пыль и занималась стиркой. Ночью она спала на циновке, на кухне у холодильника, поэтому каждый раз, когда хотелось выпить чего-нибудь холодненького, приходилось будить ее. В гавани Аберден стояла принадлежавшая корпорации джонка, которую можно было брать, чтобы сплавать до Ламмы или вдоль побережья к Стэнли. На необитаемых островах имелось несколько коттеджей, и их можно было арендовать для воскресных вечеринок. Положение крестного сына Маркуса позволяло Чарли вне очереди отдыхать в таком домике, стоило лишь поговорить с нужными людьми и объяснить им суть происходящего.

Он быстро научился делать вид, что очень близок к Маркусу, гораздо ближе, чем был на самом деле. Говоря по правде, он не видел крестного уже два года, с вечера танцев в Вест-Кандовер-Парке. Завершив военную службу, Чарли послал Маркусу письмо с просьбой дать ему работу. В ответ пришло письмо, написанное каким-то клерком из отдела кадров, который предложил Чарли пройти всю рутину собеседований и тестирований, включая невероятно нудные «Выходные изучения способностей и профориентации» в каком-то колледже рядом с Брэкли.

Но в Гонконге все было иначе, и Чарли мог врать кому угодно про свой прямой контакт с Маркусом и про то, что его поставили сюда в качестве наблюдателя. Это не помогло ему завоевать симпатии начальства, зато позволило получить определенную свободу действий. Никто не обращал внимания, если он приезжал на работу с двухчасовым опозданием или не успевал вовремя сдать отчет. Что касалось приглашений на различные мероприятия, то тут близость к Маркусу определенно помогала. За три первых месяца его несколько раз приглашали играть в теннис, поплавать или отобедать с местными директорами ТТКБ, и все решили, что появление Чарльза Крифа, старшего сына и наследника лорда Крифа из Арднейсага, родственника графа Аброта и крестного сына Маркуса, принесет гонконгской общественности большую пользу. Он не очень-то утруждал себя общением с соотечественниками, не проявлял особой благодарности за те знаки внимания, которые ему оказывались, но зато был молод, высок, холост, имел хорошие связи, и этого оказалось достаточно для общественного признания.

Восхитительная жизнь Чарли в Гонконге омрачалась только тем, что ему постоянно не хватало денег.

Будучи стажером отдела вин и крепких алкогольных напитков, он находился в самом визу тарифной сетки Корпорации Брэнда. Кроме этого, каждый месяц бухгалтерия вычитала из его заработка стоимость организованных им мероприятий и зарплату для горничной. Считалось, что каждый месяц он получал щедрую помощь от родителей, но на самом деле это было не так. Поместье Арднейсаг продолжало борьбу за выживание, год от года становившуюся все труднее. В последнем письме Алистар Криф сообщал о том, что собирается продать Инверкерн — ферму на окраине имения. Он очень сильно зависел от событий, происходивших в Лондоне, но сообщал, что до него доходили обнадеживающие слухи об успехах «Гремерси-Парк» — проекта Зубина, в котором он стал одним из инвесторов. Зубина Шварцмана он называл не иначе как «тот умный американский еврей, с которым я познакомился на танцах у твоего крестного».

Вскоре Чарли понял, что, живя в Гонконге, тратил существенно больше, чем зарабатывал. Он вовсе не был экстравагантным щеголем или мотом, просто считал, что его жизнь должна соответствовать — хотя бы внешне — неким минимальным стандартам. Все были уверены, что дела у него идут хорошо, и Чарли не видел смысла разочаровывать общественность. Он заказывал рубашки, костюмы и пижамы у портного из «Мирамар-отеля» или у Хинг Ченга из «Мандарина». В обеденный перерыв или после работы он выпивал в баре «Бык и медведь» или в «Годауне». Ему быстро наскучила еда, которую готовила Бетти Ву, — чаще всего это была жареная курица, овощи-фри или пиявки в сиропе — поэтому по вечерам он ужинал в ресторане. В конце семидесятых годов Гонконг был переполнен странствующими английскими девушками, направлявшимися в Таиланд или на Бали. Они останавливались в городе на недельку-другую, чтобы купить фотоаппарат, перед тем как отправиться дальше, в Чанг-Май или в Чанг-Рай. (Чарли так и не узнал, где находятся эти экзотические места, но зато отлично усвоил, что, пока эти симпатичные девушки в обтягивающих розовых брюках гостили в Гонконге, они были не прочь переночевать в его гостиной, поужинать в ресторане, а потом отблагодарить его за щедрость.)

Однажды вечером он собирался пойти в ресторан, как вдруг зазвонил телефон. Чарли поднял трубку:

— Алло? Это Чальи Клиф? Я хотсю заказать два четвейтых номера с жаленным лисом, яйтсами и кливетками…

Обладатель голоса старательно пародировал китайский акцент.

— Кто говорит? — Чарли страдал от похмелья и был не в настроении.

— Моя — китайский лабочий. Ваша хочеть, чтобы моя научили его китайским любовным плиемам?

— Слушайте, мне это уже порядком надоело, это совсем не так забавно, как вам кажется.

— Господи, Чарли, остынь. Что стряслось? Неужели ты и вправду стал напыщенным ничтожеством?

— Джеми? Черт, я должен был догадаться! Ты где сейчас?

— В аэропорту.

— Здесь? Ты в Кай-Так?

— А где же еще, мерзавец ты эдакий? В Москве, что ли? На самом деле я только что был там. Прилетел рейсом «Аэрофлота».

— Но что ты забыл в Гонконге?

— Это сложная история. Объясню тебе все за ужином. Ты ведь заберешь меня отсюда? Если ты еще не понял, я собираюсь остановиться у тебя.

Чарли был невероятно рад видеть Джеми. До этого момента он даже не представлял, как сильно соскучился по своему лучшему другу. Они поужинали в монгольской шашлычной в Ванчай и никак не могли наговориться. Они вспомнили все свои старые шутки, и Чарли словно на несколько часов вернулся в Лондон.

Молоденькая китаянка, принявшая их заказ, выглядела просто великолепно. Пока она разводила огонь и поливала мясо. Джеми несколько раз щупал ее за зад, и каждый раз она в ужасе подпрыгивала. Когда девушка принесла их заказ, он спросил:

— У вас в меню нет клубнички?

— Клубнички? — нервно переспросила она.

— Ну да, клубнички. Китайцы любят клубничку? — И он озарил ее своей фирменной заигрывающей улыбкой.

— Пойду узнаю, — ответила официанта и спешно скрылась за дверями кухни.

Через минуту возле их столика появилась огромная китайская матрона, которую Господь наградил мускулатурой и черными подмышечными волосами, как у профессионального борца.

— Да?

— Господи, Чарли, почему ты не предупредил меня, что здесь работает твоя сестра, — Чарли невинно улыбнулся подошедшей официантке. — Два жареных цыпленка, пожалуйста. Два больших пива. И чтобы ваша дочка потом пришла за грязной посудой…

Когда они устали хохотать, Чарли сказал:

— Ну так чем ты занимаешься в Гонконге?

— Сматываюсь от властей. — Джеми устало закатил глаза. — Ничего серьезного, в смысле, меня не ловит полиция. Ничего страшного. Мне просто посоветовали покинуть родину на несколько недель.

— Но почему? Чем ты занимаешься?

— Всякими глупостями. Все дело в моих соседях по квартире. Ты с ними не знаком. Иногда они балуются дурью — только сами, но до них все равно добрались легавые.

— Ты говоришь о наркотиках? Ты поосторожней, Джеми.

— Если честно, Чарли, то сам я не увлекаюсь этим делом, во всяком случае не часто. И уж точно не принимаю ничего серьезного. Это все мои соседи. Даже если бы я захотел попробовать, то не смог бы себе этого позволить. Я на мели.

Они заказали еще по пиву, и Чарли пошутил:

— Только ради бога, не покупай ничего здесь. В Гонконге вешают наркоторговцев. Ты видел объявления в аэропорту?

— Здесь я ни за что не буду заниматься этим. Особенно если остановлюсь у тебя. Ты ведь теперь почти заправляешь всем гонконгским филиалом, верно? Так мне рассказывали.

— Это не совсем так, — ответил Чарли, которому тем не менее было приятно узнать о таких слухах. — От кого ты слышал эти глупости?

— Как-то раз отец повстречал Маркуса, и тот рассказал ему, что твои дела идут отлично.

— Это сказал Маркус?

— Ты его любимый крестный сын. Так сказал отец.

Чарли почувствовал, как волна удовлетворения захлестнула его с головой. И так, в конце концов его усилия были оценены по достоинству. В каком-то смысле это не удивило его — он заставил весь склад ходить по струнке и все время чувствовал, что справляется со своими обязанностями лучше, чем другие стажеры.

К тому моменту, когда молодые люди закончили ужин и сели в такси. Чарли окончательно уверился в том, что вскоре его ждет увеличение зарплаты и повышение в должности. Чем больше он думал об этом, тем четче представлял себе, каким быстрым будет его путь наверх.

Просто невероятно, скольких людей знал Джеми. Проведя всего несколько дней в Гонконге, он выяснил, что половина туристок из Лондона — его подруги. У него были школьные товарищи, которые теперь работали в «Жардин Мэтсон» и у Свира, и они тоже были очень рады видеть его. Весь день, пока Чарли работал, Джеми звонил друзьям и строил планы. Бетти Ву, которую до того времени ни разу не видели улыбающейся, мгновенно попала под влияние Джеми, по собственной инициативе взяла у него грязное белье и, краснея, вернула его постиранным и отутюженным.

Каждый вечер они устраивали праздники на шестнадцать и более человек. Казалось, что всем постоянно хотелось общаться с Джеми, но, когда приносили счета, он всякий раз просил Чарли позаботиться об этом, обещая ему вернуть потом все сполна.

Однажды вечером Чарли сказал:

— Так не может продолжаться. Я плачу за все. Я почти разорен.

— Позволь мне сегодня решить эту проблему, — загадочно ответил ему Джеми. — Я покажу тебе один трюк.

Тем же вечером очень большой компанией они пошли в ресторан «Цечуань» на Натан-стрит. Всего их было больше двадцати человек, и они заняли весь стол. Джеми в окружении шести самых сексуальных и популярных девушек Гонконга правил бал. Чарли наблюдал за другом с завистливым восхищением и пытался понять, что же женщины находили в нем.

Джеми не рассказывал ничего интересного или увлекательного. Он просто много смеялся и периодически поправлял челку. Он мог прикасаться к девушкам так, что те не видели в этом ничего зазорного. Одна рука Джеми покоилась на запястье Джорджи, а вторая обвивалась вокруг плеч Рейчел; и ни одна из них не возражала.

Но стоило Чарли прикоснуться к девушке, как она немедленно старалась отодвинуться куда-нибудь подальше, как будто он грязно приставал к ней.

Принесли счет, и Джеми протянул за ним руку:

— Сюда, пожалуйста. — Он взял счет, внимательно изучил его, пересчитал сидевших за столом и, достав ручку, занялся делением в столбик. Когда подсчеты были окончены, он поднял глаза. — Сегодня каждый мальчик платит за одну девочку, и я добавил чаевые. С каждого мужчины по двести гонконгских долларов. — Повернувшись к Чарли, он добавил: — Сегодня я плачу за тебя, поэтому с меня — за четверых.

Он собрал со всех деньги — стопку красных и зеленых долларовых банкнот — и внимательно пересчитал их.

— Готово, все в порядке. Тарелки мыть не придется.

Все направились вниз по Натан-стрит, по пути подшучивая над прохожими. Чарли подошел к Джеми и шепотом спросил:

— Ничего не понимаю. Ты ведь сказал, что у тебя нет денег.

— Точно, нет. Когда я делил всю сумму, то исключил нас с тобой. Мы ничего не заплатили.

Чарли с ужасом и уважением посмотрел на него:

— Черт возьми, и часто ты это делаешь?

— Да почти никогда. Я предпочитаю брать в долг у друзей.

— А что, если все узнают?

— Они ни о чем не догадаются: никто ведь не видел общей суммы. Потом, когда приходится платить за женщину, никто не будет торговаться.

Они подходили к паромной переправе «Стар», чтобы вернуться на остров, когда Джеми что было сил закричал:

— Мэри?!

У сходней стояла девушка в вельветовом пиджаке и пожилой мужчина в блейзере.

— Джеми! Как я рада. Ты знаком с моим отцом, Дереком Мерретом? — Тут Мэри заметила Чарли, стоящего рядом со своим приятелем. Она покраснела и представила его тоже.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Мэри.

— Я в гостях у Чарли. А ты?

— А я в гостях у папы. Он работает у Маркуса, занимается торговыми перевозками.

— Нам всем нужно обязательно встретиться как-нибудь вечером, — предложил Дерек Меррет, потирая руки с заискивающей улыбкой. — Вы ведь все трое — крестные дети Маркуса, не так ли? Это замечательный повод собраться.

— Дай мне свой номер телефона, — сказал Джеми. — Встретимся, выпьем чего-нибудь…

Взойдя на паром, Чарли спросил:

— Ты на самом деле собираешься звонить ей?

— А почему бы и нет? Она чудесно выглядит, или ты не заметил?

— Ее отец — ужасная посредственность. А как еще назвать человека, который носит «Хаш-Паппиз» и кожаные заплатки на локтях?

— Я не обратил внимания. Слишком увлекся Мэри. Она теперь такая хорошенькая…

Чарли пожал плечами.

— Она ведь нравилась тебе раньше. Тогда, в Нассау… на площадке для гольфа.

— Забудь об этом, Джеми. Мы просто целовались.

— Ты должен попробовать еще раз. Почему бы и нет? Она здесь, в Гонконге, и хочет этого.

— Не говори глупости.

— Ну конечно, она хочет. Ты что, ничего не видишь? Как только увидела тебя, сразу же покраснела как свекла. Говорю тебе — дело верное. Пригласи ее на ужин, и ты без труда залезешь к ней в трусики.

Чарли призадумался. До тех пор, пока Джеми не обратил его внимания, он не замечал, как сильно изменилась Мэри. Она действительно стала довольно привлекательной. Черные глаза светились здоровой энергией, кожа была розовой, зубы — почти идеально белыми. Под вельветовым пиджаком скрывалась высокая упругая грудь. Чарли чувствовал, что на вечеринке в Арднейсаге обошелся с ней слишком грубо. Разумеется, он не собирался извиняться, но старался избавиться от тех воспоминаний. В конце концов, какой в этом был смысл? Они жили так далеко друг от друга и. как он полагал, вращались в разных слоях общества. Как и мать, Чарли испытывал врожденное презрение к Суррею — графству, которое так и не удосужился посетить. Он знал, что там было полно нелепых тюдоровских[16] вилл с длинными подъездными аллеями, фонтанами и мостовыми. Краткое знакомство с отцом Мэри только подтвердило его невысокое мнение о людях, живших там.

Однако предложение Джеми забраться к пей в трусики ценой всего одного ужина серьезно заинтересовало Чарли.

Он понимал, что в смысле сексуального опыта он и в подметки не годился своему другу. Эта область человеческих отношений всегда была для него источником смущения и неуверенности.

— Ну? — спросил Джеми, когда они сели в такси. — Что ты надумал? Собираешься залезть Мэри Меррет под юбку или как? — Чарли передернуло. — Если нет, то я попробую сам.

Чарли удивленно посмотрел на приятеля:

— Ты попробуешь? Ты же сам только что сказал, что ей нравлюсь я.

— Я сказал, что ты можешь заполучить ее в любой момент. Но если ты не хочешь, то я сам примусь за дело. Решать тебе.

Чарли открыл пиво и залил им остатки виски, плескавшегося у него в животе. Следовало признать, что идея о коротком романе с Мэри, если все действительно было так легко и просто, казалась ему достойной внимания. Если Джеми прав и она действительно хочет его, то почему бы и нет? Он не собирался лезть из кожи вон и тратиться на ужины, цветы, но если все было так доступно, то попробовать определенно стоило. И уж конечно, не хотелось пропускать туда Джеми. Чарли казалось, что фан-клуб друга был уже достаточно велик, поэтому он ответил:

— Думаю, Джеми, я сам займусь ею.

— Молодчина!

Перед сном они решили пригласить Мэри в один из коттеджей Корпорации Брэнда в ближайшие выходные.

— Самое интересное в китайских островах — это то. что они очень похожи на шотландские, — сказал Чарли, когда паром отчалил от пирса и направился обратно в залив Сильвермайн. — Вон тот вид с легкостью можно принять за Арднейсаг со стороны Ин-веркерна.

Они успели сесть на вечерний рейс на Муи-Ву, отправлявшийся от центрального порта. Мэри впервые покинула центр Гонконга и всю дорогу смотрела в запотевшее стекло иллюминатора, наблюдая за джонками, бороздившими воды Южно-Китайского моря, и разглядывая черные скалистые острова, которыми был усыпан пролив.

После того как Джеми пригласил ее съездить в ближайшие выходные на Лантау, она пребывала в состоянии постоянного и радостного возбуждения. Встреча с Чарли снова пробудила в ней былые чувства. С памятного вечера в «Лифорд-Кей» прошло уже шесть лет, и все это время она методично подавляла в себе любые проявления тоски. В течение четырех лет после унизительного приема в Арднейсаге она находилась во власти разрушительной одержимости. Она просыпалась по ночам, и перед ней стояли лица Чарли и Зары, которых она тогда потревожила в своей комнате. Учась в кулинарной академии, Мэри каждый день вспоминала Чарли, представляла его вместе с Зарой и предавалась самоуничижению, воображая, как они, должно быть, счастливы вместе. Она не могла обвинять Чарли в том, что произошло: Зара — коварная и подлая — представлялась ей главной злодейкой в этой пьесе. В Годельминге, когда к ней подходили другие молодые люди, она каждый раз давала им понять, что у нее уже есть любимый человек, поэтому всегда была одинока.

Только когда Чарли изменил ей во второй раз — Мэри именно так воспринимала его попытку изнасиловать Сэффрон, ей удалось побороть одержимость и расстаться с надеждой, что однажды он вернется к ней.

То, что она увидела позади шатра во время праздника у Маркуса, глубоко потрясло ее. Той ночью Чарли предстал перед ней совершенно иным — пьяным и склонным к насилию над другими. Мэри старалась не думать, что произошло бы, не приведи она Стюарта на помощь. Но роль Стюарта также казалась ей неоднозначной. Неужели обязательно было применять грубую силу и кидать Чарли на землю, когда тот был совершенно пьян? Даже в тот момент Мэри порывалась подбежать к Чарли, обнять и защитить его.

Они вышли на причал в Муи-Ву, держа в руках легкие дорожные сумки. Море было зловещим и грязным. За шлагбаумом начинался китайский рынок, где продавали только рыбу. Чарли пошел вперед, надеясь поймать такси. Глядя на него, Мэри снова подумала о том, как же хорошо он выглядит. Уволившись из армии, он отрастил волосы немного длиннее, чем обычно, но сохранил свою горделивую осанку: грудь вперед, плечи назад.

Подъехав к коттеджу, под каменным Буддой у черного входа они нашли ключ. Дом состоял из трех скупо обставленных спален и гостиной с гравюрой девятнадцатого века над камином, на которой был изображен чайный клипер в бухте Виктория.

Джеми принес холодного пива, и они уселись на улице на каменной скамейке, глядя по сторонам. Вдалеке виднелись флаги, косые крыши монастыря По-Линь и горная вершина, окутанная туманом.

Открыв вторую банку «Сан-Мигеля», Джеми сказал:

— Вы представляете, как классно было бы выращивать здесь гашиш. Можно было бы возделывать целый склон холма, это принесло бы целое состояние.

Заметив встревоженное лицо Чарли, он добавил:

— Я только пошутил. Думаю, если бы Маркус услышал, что его дом захвачен полицией, то тоже не обрадовался бы.

Чарли заранее заказал горничной, которая приглядывала за домиком, коробку с провиантом, и Мэри вызвалась приготовить ужин. Распаковывая продукты, она гадала, по какому принципу Чарли отбирал их: там лежали белая морщинистая курица, завернутая в газетную бумагу, два полиэтиленовых пакета белой редиски, банка говядины в устричном соусе и три бутылки «Гленфиддича». В кладовке она нашла рис, оставленный предыдущими постояльцами, котелок, соевый соус и баночку мятного желе. Мэри хотелось приготовить что-нибудь очень вкусное, но сейчас она столкнулась с катастрофической нехваткой ингредиентов. («Что он собирался делать с огромной редиской? Жарить? Запекать?») Процесс приготовления пищи и осознание полноты своей власти на этой странной кухне наполнили сердце Мэри счастьем.

Мэри накрыла стол в гостиной. В выдвижном ящике она нашла свечи и салфетки с изображением охотников, стреляющих по уткам. Тарелки выглядели так, как будто их не мыли лет сорок, — когда Мэри положила их под струю воды, грязь стала стекать ручейками. Удивительно, но ужин обещал быть совсем не плохим. Когда пришла пора позвать мужчин с террасы, Мэри была горда тем, что каким-то образом смогла сделать все это своими руками.

За ужином Чарли был невероятно внимателен и обворожителен. Он смешил Мэри рассказами об обитателях поместья Арднейсаг.

Впервые Джеми сидел тихо и не вмешивался, пока Чарли развлекал их.

Сразу же после ужина, сославшись на плохое самочувствие, он отправился в постель.

Чарли налил пару стаканчиков виски и вышел на террасу.

— В этой части света потрясающие звезды. Их так хорошо видно.

Чарли и Мэри сидели рядом на каменной скамейке и смотрели в черное небо. Из монастыря до них доносился мелодичный перезвон музыки ветра.

Чарли решил начать издалека и поначалу делал вид, что потягивается, но потом обнял Мэри за плечи, как осьминог захватывает щупальцами свою жертву. При этом он продолжал смотреть в небо, будто ничто его не занимало, кроме астрономии, а рука, медленно поглаживавшая плечо Мэри, была совершенно независимым от него существом, за которое он не мог нести ответственность.

Мэри почувствовала, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Столько лет она ждала этого момента и теперь не знала, что делать.

Рука покинула плечо и направилась в сторону левой груди. Пальцы бегали по ее блузке, как армия муравьев, но Мэри не подавала вида, что ее что-то беспокоило. Чарли смотрел на звезды.

— Чарли, что ты делаешь? Как же Зара?

— Зара? Какая такая Зара?

— Зара Фейн. Ты ведь с ней встречаешься, не так ли?

— Ах, эта Зара. Нет, боже упаси, с чего ты это взяла?

Мэри смутилась:

— Но тогда, в Шотландии…

— Это ничего не значит и никогда не значило. Дело в том, что Зара даже не шотландка. Она просто все время притворяется, но их семья купила дом всего двадцать лет назад.

В любом случае, — он наклонился, чтобы поцеловать Мэри, — кому нужна эта Зара? Ты гораздо симпатичнее.

Мэри ответила на его поцелуй. Потом Чарли сказал:

— Идем в дом — пора заняться делом.

Приглашение больше напоминало приказ. Мэри покорно подчинилась и пошла за ним в спальню. Он уже успел снять рубашку и теперь развязывал шнурки, поставив ногу на кровать.

— Поживей, снимай свое обмундирование, — сказал он, стягивая брюки. — Давай не будем тратить время на чепуху.

Мэри сняла одежду и в одном белье нырнула под одеяло. Простыни оказались холодными и немного влажными. Чарли присоединился к ней.

Он спустил ее трусики до лодыжек, разделся сам и вошел в нее. Мэри закрыла глаза и прикусила губу. Чарли несколько раз сделал ей больно, а потом вдруг неожиданно вытащил член и кончил ей на лобок. Первый сексуальный опыт Мэри продолжался не больше одной минуты.

Потом она лежала в постели и не знала, что ей делать дальше. Чарли пошел в туалет, а когда вернулся, сказал ей:

— Не могла бы ты принести мне виски, Мэри? По-моему, у нас еще осталось.

Она накинула на плечи его халат и вышла на кухню, чтобы поискать «Гленфиддич». К ее сожалению, там был Джеми, который вышел за пивом.

Он приподнял бровь и со значением спросил: — И так?

Униженная Мэри не знала, что ответить, сделала вид, что не поняла его, и принялась составлять тарелки в мойку.

— Я сгораю от любопытства. Чарли снимает носки перед сексом?

Она не ответила.

— Понимаешь, это единственное, чего ты никогда не можешь знать наверняка про своего лучшего друга. Ты ходишь с ним в одну школу ездишь на каникулы, гостишь у Маркуса, но в той части, что касается трах-трах. ты ничего про него не знаешь. И никогда не узнаешь, если только ты не гомик или не спишь с теми же женщинами. Так что давай выкладывай все как на духу.

Мэри с грохотом бросила тарелки в мойку и, рыдая. убежала к себе в комнату.

Глава 10. Октябрь 1979 года

Джеми сидел, положив ноги на стол, в своем кабинете на втором этаже. Его офис располагался над магазином банных принадлежностей, неподалеку от изгиба Кингз-роуд. Он курил и держал возле уха телефонную трубку, откуда доносились равнодушные гудки, — вот уже пять минут Джеми пытался дозвониться в парикмахерский салон на Хай-стрит. Наконец его терпение было вознаграждено и к телефону подошли.

— Добрый день, миссис Бланко. Это Джеми Темпл из журнала «На краю света», у меня для вас очень хорошие новости.

— Что, правда?

— Ваш салон был только что признан одним из десяти лучших в регионе, где распространяется наш журнал. Мои поздравления, миссис Бланко, это заслуженная победа!

— Правда? — По ее голосу можно было понять, что она уже почувствовала подвох, но ей все равно приятно.

— Миссис Бланко, мы планируем выпустить специальную статью о победителях этого конкурса в следующем номере, там обязательно будет упоминание и о вас. Мне хотелось бы знать, не желаете ли вы заказать рекламу у нас в журнале, чтобы, так сказать, закрепить успех?

На сей раз в ее голосе появилось явное подозрение:

— Напомните мне еще раз, какой журнал вы представляете?

— «На краю света». Наше издание выпускается сертифицированным тиражом и распространяется в Челси, Фулеме, Патни, Парсонз-Грине, Херлингхеме и Эрлз-Корте. Мы очень популярны. Тираж семьдесят тысяч. — Джеми подмигнул Венде и состроил рожу.

Венда работала помощником продавца рекламы журнала «На краю света». Родом она была из Австралии — из Перта или, может быть, Аделаиды.

— Простите, миссис Бланко, вы сказали, что не хотите заказывать у нас рекламу? Уверяю вас, что все ваши конкуренты уже дали согласие, — он просмотрел список, — согласились «Сегодня», их поддержали «Завивка и окраска», «Парикмахерская по соседству» на Бромптон-роуд, «Капитан» с Гунтер-Грув… — Джеми отодвинул трубку от уха и затянулся сигаретой. — Что ж, мне жаль, что вы так решили, миссис Бланко. Если вы не сможете заказать у нас рекламу, я сомневаюсь, что редакция будет заинтересована в вашем участии. Это будет очень печально… Большинство из наших победителей с радостью приняли предложение. Специально для вас я готов снизить стоимость рекламного модуля до ста сорока фунтов, что практически бесплатно для журнала с тиражом в девяносто тысяч. — Он взял со стола ножницы и сделал вид, как будто пытается перерезать телефонный шнур.

Глядя на Венду, он прошептал: — Милочка, что вы делаете после работы? Как насчет сходить куда-нибудь?

— С удовольствием, — прошептала она в ответ. — А кто платит?

— Ты. Но я заплачу за тебя завтра, когда мы получим комиссионные. — Он снова вернулся к телефонному разговору: — Вот что я вам скажу, миссис Бланко. Мне очень понравился ваш голос, и я хочу помочь вам. Готов предложить полполосы за восемьдесят фунтов, но пусть это будет нашим секретом. Если об этом узнают ваши конкуренты, мне несдобровать. Договорились? Очень хорошо. Еще раз мои поздравления вам и вашему славному заведению. — Он положил трубку и устало вздохнул: — Господи, что за упрямая корова! Чуть-чуть не сорвалась.

Венда удивленно подняла брови:

— Я не ослышалась, Джеми? Ты действительно пообещал ей тираж в девяносто тысяч?

Джеми весело рассмеялся:

— Я сказал девяносто? Даже не знаю, что это на меня нашло. Как думаешь, мне стоит перезвонить ей и назвать другую цифру?

Между продавцами рекламы из «На краю света» шло негласное соревнование, кто сможет убедительнее обмануть клиента относительно тиража журнала и сохранить при этом серьезное выражение лица. Журнал печатался тиражом пятнадцать тысяч экземпляров, из которых половина распределялась по почтовым ящикам местных жителей, а остаток развозился по любым учреждениям, которые были готовы их забрать, или же просто оставлялся у входа в метро.

— Знаешь что, Джеми, — сказала Венда, когда они уже собрались двигаться в сторону паба, — ты такой… такой хитрый. Ты похож на херувима, но такой проказник! Кто-нибудь говорил тебе об этом?

— Может быть, пару раз… За день в течение последних двадцати трех лет. Вот что я скажу. Венда, купи-ка мне двойную водку, и я покажу тебе, как умею проказничать.

Спускаясь вниз по лестнице, они встретились с Пирсом Анскомбом, владельцем «Конца света», который возвращался с обеда. В дополнение к своим обязанностям владельца издания он был ресторанным критиком. Большая часть его времени уходила на поедание невероятных размеров бесплатных порций, которые ему предоставляли во всех окрестных итальянских тратториях; он редко освобождался раньше пяти вечера.

— Уже уходите? — спросил он, пошатываясь и держась за перила. Джеми заметил, что его плащ цвета верблюжьей шерсти с темно-коричневым воротничком подходил по цвету к его зубам.

— Точно, Пирс. У нас был очень сложный день, мы продали кучу рекламного места. Завтра тебе придется выплатить нам целое состояние в качестве премиальных.

— Это прекрасное маленькое дельце, — ответил ему Пирс. Он продолжил свой путь вверх по лестнице, спотыкаясь о каждую ступеньку. — Я рассказывал вам, что Сеймор Бивербрук однажды предложил мне за этот журнал два миллиона фунтов?

— Он должен был назвать цену вдвое больше, — неискренне сказал Джеми. — А если серьезно, то за такое качество и десяти миллионов было бы мало.

Джеми работал в «На краю света» с лета. Если быть точным, то его деятельность в этом уважаемом издании сводилась к периодическим набегам в офис, использованию рабочего телефона в личных целях и заигрыванию с офисными девушками. Его зарплата, которая состояла из комиссионных, выплачивалась наличными днем в пятницу, если, конечно. Пирс успевал зайти в банк до его закрытия. После удачной недели, когда Джими приходил на работу три или четыре раза и подолгу сидел на телефоне, он мог унести триста-четыреста фунтов, которые тут же тратил на выпивку, сигареты и постоянно растущие дозы кокаина. Стоило ему захотеть, и он начинал продавать рекламу лучше всех. Его голос звучал так дружелюбно и открыто, что клиенты были готовы есть у него с руки. Его коронным номером была продажа рекламы на четверть полосы небольшим фирмам с Нью-Кингз-роуд, чаще всего магазинам осветительной аппаратуры или классической одежды. В обеденный перерыв он гулял по улицам в своем черном пальто, купленном словно на вырост, и знакомился с девушками.

Официально Джеми проживал вместе с матерью на Клэнкарти-роуд, в сыром викторианском особняке, куда Маргарет Темпл перебралась после развода с Майклом. Этот район Фулема был переполнен брошенными женами. Маргарет с трудом смирилась с переездом из Саус-Итон-плейс на Клэнкарти-роуд. Она до отказа забила небольшой дом мебелью и картинами, которые привезла с собой. На каждом столике лежала херендская вышивка с попугаями или туканами или стояли стаффордширские статуэтки и серебряные шкатулки. Стены крошечной гостиной были увешаны несоразмерно большими холстами, которые они с Майклом купили за время своего брака.

Джеми считал этот особняк чересчур тесным, у него там начиналась клаустрофобия, поэтому большинство ночей он проводил вне дома.

Он вел кочевой образ жизни, ночевал на полу или чаще в теплых постелях множества разных девушек. Одну ночь он проводил в Бина-гарденс, а следующим вечером засыпал где-нибудь на чердаке больницы сестринского ухода. Он водил знакомство с девушками, жившими на первом этаже в Лексхем-гарденс, они всегда были рады видеть его, так же как и некоторые вполне приличные сверстницы, которые по-прежнему жили с матерями.

В Джеми было что-то такое, отчего женщины с легкостью отправлялись с ним в постель, даже не успев толком познакомиться. Он был красив и беззаботно очарователен, к тому же он казался совершенно безобидным, и о нем хотелось заботиться. Джеми был рассеян, мил, ненадежен и постоянно везде опаздывал. Если ему доверяли ключ от входной двери, он обязательно терял его. Он не умел водить машину, потому что ленился ходить на занятия в автошколу. Он пользовался репутацией настоящего мастера поцелуев и лишил девственности целое поколение девушек, гулявших в Челси, многие из которых на долгие годы сохранили приятные воспоминания о нем. Несколько месяцев он обитал в чулане под лестницей в доме на Глеб-плейс. Дом принадлежал девушке по имени Флер Эртон-Филлипс, она жила там вместе с тремя подругами. Джеми приютили как домашнего питомца («он такой милый!»). Вытащив из чулана старый пылесос и коробки с запасными лампочками, девушки положили на их место матрас и одеяло, и Джеми отпраздновал новоселье. Это тесное, зловонное помещение, едва ли превышавшее по размерам стандартный гроб — там нельзя было даже сесть, — вскоре получило романтичное название «Туннель любви».

До сих пор некоторые уважаемые замужние женщины, живущие в Уилтшире, Глостершире и Оксфордшире, краснеют, загадочно улыбаются и нервно поглядывают в сторону своих мужей-брокеров, если при них вспоминают о «Туннеле любви».

Хотя большинство любовниц Джеми были молоденькими блондинками, он ни в коем случае не мог позволить себе ограничиться общением со сверстницами. Непродолжительное время он был возлюбленным жены известного дрессировщика лошадей Хонки Гилборна. Они познакомились в кафе «Жостин де Бланк» на Слоан-стрит, где Джеми убивал время, а Лавинья пила кофе, радуясь дорогим подаркам к собственной свадьбе, которые она только что заказала. Джеми стал откровенно пялиться на базарного вида крашеную блондинку в обтягивающих джинсах, пахнущую дорогим парфюмом. По какой-то причине Лавинья позволила этому симпатичному юноше, который едва ли был старше ее сына, завести разговор и вскоре неожиданно для самой себя пригласила его домой выпить и перекусить чего-нибудь. Спустя два часа она уже сажала Джеми в такси, думая о том, что познакомилась сегодня с лучшим любовником за всю свою жизнь.

Глава 11, Октябрь 1979 года

Сидя за своим столом в комнате, где кроме него обедали еще трое стажеров, Стюарт наблюдал за жизнью, кипевшей в служебной столовой компании «Шиплейк и Клегг».

Обеденный перерыв едва успел начаться, но огромный зал уже был заполнен до отказа. Отдельно сидели бангладешцы, которые в те годы составляли существенную часть всей рабочей силы предприятия. Рядом с ними за столиками можно было видеть выходцев из Бенгалии и Тамила и уроженцев Бирмингема, которых становилось все меньше и меньше. Деды или даже прадеды некоторых из них тоже работали на «Шиплейк и Клегг». В отдельной комнате был накрыт столик для руководства. Рабочие сами накладывали себе еду руководителям полагалось «серебряное обслуживание» — пожилые официантки в передниках. Как стажер, Стюарт должен был обедать вместе с руководством, но ему это всегда доставляло неудобства. С большим удовольствием он сел бы за общий стол с рабочими. Такая сегрегация казалась ему очень характерной как для всей британской промышленности в целом, так и для «Шиплейк и Клегг» в частности.

Он поступил на работу сразу же после окончания университета. Стажировка на одном из многочисленных предприятий родного города стала для него настоящим подарком, потому что теперь он мог жить дома с матерью. «Шиплейк и Клегг» считался одним из старейших заводов западных и центральных графств Великобритании. Он был основан в середине XIX века двумя легендарными жителями Бирмингема Джошуа Шиплейком и Эбенезером Клеггом. Первоначально предприятие занималось плавкой и литьем металла, после этого переквалифицировалось на текстильное производство и к концу семидесятых целиком переключилось на выпуск электротоваров. В правлении до сих пор сидели праправнуки основателей — два Шиплейка и один Клегг.

За несколько первых месяцев работы Стюарт устал от множества традиций и обрядов, которые играли существенную роль в повседневной жизни компании. Каждые четыре недели его переводили из одного отдела в другой. Он начал с мастерских, где работал инспектором сборочной линии, затем был переведен в бухгалтерию, отдел кадров, отделы местных и зарубежных продаж. В каждом из этих подразделений ему приходилось привыкать к новому распорядку дня, новым традициям, которые сложились там за предшествующие годы, строгому разделению труда, из-за которого он не мог ни на йоту отступить от своих должностных инструкций. Среди конторских служащих были такие, кто работал в «Шиплейк и Клегг» более тридцати лет, все это время изо дня в день занимаясь одним и тем же. Больше всего Стюарта удивляло, как сильно все они были привязаны к этим обычаям и как болезненно относились к любым попыткам внести какие-либо изменения. На десятой неделе он понял, что две женщины, сидевшие в разных концах завода, заносят в свои тетради практически идентичную информацию о продажах, и рассказал об этом заместителю главного управляющего, предложив устранить этот элемент дублирования. Через несколько минут он уже стоял перед главным управляющим, который дал ему понять, что «если ты, приятель, еще раз сделаешь подобное умное замечание, то всему отделу придется положить ручки, встать и выйти; и что мы тогда будем все делать, а?».

К концу первых шести месяцев Стюарт осознал, что у его новых работодателей большие проблемы. Ему не нужно было видеть результатов деятельности, которые хранились в строжайшей тайне, чтобы понять, что завод близок к краху.

Проработав полтора года, Стюарт принял важное для себя решение. Он обдумывал его несколько месяцев и никак не мог найти приемлемый вариант. Но однажды, сидя в столовой для руководства и доедая обед, словно колонизатор, пользующийся благами сегрегации, он понял, что пришла пора действовать. В тот же день он позвонил в приемную Терренса Клегга, управляющего директора «Шиплейк и Клегг», и записался на прием. Когда секретарь спросила его о цели визита, Стюарт ответил с присущей ему прямотой: «Спасение компании от банкротства». Встреча была назначена на следующую неделю, но даже этот срок был предварительным. Как объяснила секретарша: «Мистер Клегг сейчас невероятно занят, и, возможно, у него не получится принять вас».

Стюарт тщательным образом приготовился к встрече. Он знал, что у него будет мало времени, а рассказать придется о многом. Прилежное изучение американских книг, вечерние занятия и личный опыт работы в компании убедили его в том, что вся стратегия их работы, ее культура нуждались в скорейшем и полнейшем преобразовании. Управление основывалось на устаревших принципах и было слишком косным. Ценные идеи и предложения не могли найти дорогу наверх, культура производства вообще полностью исключала любые предложения со стороны рабочей силы на том основании, что такие инициативы обходились бы слишком дорого. Все, на что падал взор Стюарта, казалось ему загнивающим и безрассудным. Большинство продуктов выпускалось в соответствии со стандартами, более высокими, чем у конкурентов, но в то же время безнадежно проигрывало в дизайне и оформлении упаковки. Было бы наивно надеяться, что в таких условиях они смогут сохранить за собой существенную долю рынка.

В компании по-прежнему работало много местных жителей, но часто амбициозные молодые руководители покидали ее из-за невозможности самореализации. У Стюарта было впечатление, что индийские рабочие, занятые на производственных линиях, трудятся не в полную силу. Некоторые из них были очень способными, и ему казалось, что они могли бы преуспеть в сфере управления. Но в соответствии с устоявшейся традицией немногие иммигранты из бывших колоний могли перейти в разряд «белых воротничков».

В субботу, перед встречей с Теренсом Клеггом, Стюарт вместе с матерью пошел в магазин и купил свой первый приличный костюм от Бертона. Занятия плаванием сделали свое дело — спина и плечи Стюарта стали такими мускулистыми, что едва удалось найти подходящий размер. Был выбран серый полосатый костюм-тройка с подкладными плечиками и специальным внутренним карманом для билетов. Разглядывая себя в зеркало примерочной комнаты, Стюарт надеялся, что бывшие приятели по лейбористскому клубу никогда не встретят его в таком виде. Восемьдесят фунтов — больше его недельного оклада, — потраченные на костюм, казались ему непозволительной роскошью.

Настал судьбоносный день. За пять минут до назначенного времени Стюарт вошел в приемную мистера Клегга и остановился под пристальными взорами трех секретарш. Никто не предложил ему присесть, поэтому он остался стоять, держа в руках папку с подготовленными для встречи бумагами. Из-за дверей кабинета начальника доносились звуки телетрансляции скачек. Одна из лошадей Хонки Гилборна с Лестером Пиготтом в седле только что выиграла забег с преимуществом в целый корпус.

Время шло, волнение Стюарта нарастало с каждой минутой. Ему потребовалась вся его решительность и твердость, чтобы не улизнуть.

Спустя сорок минут после назначенного времени раздался треск в переговорном аппарате: «Если тот наглый парень, что хотел видеть меня, еще там, можете его впускать».

Стюарт никогда раньше не общался с Терренсом Клеггом, но видел его несколько раз, когда тот проезжал по двору завода на своем темно-красном «роллс-ройсе» в направлении именного места для парковки. Вблизи он оказался неожиданно низкорослым, меньше метра шестидесяти, его и без того небольшие глаза заплыли жиром, а на голове красовался парик. Он знаком пригласил Стюарта садиться напротив себя, за столик, на котором стояли миниатюрные модели старинных автомобилей.

— И так, юноша, — сказал он с бирмингемским акцентом, — моя секретарша сказала, что ты хочешь спасти мою компанию от разорения. По первому впечатлению, это весьма абсурдное предложение, если оно исходит от стажера, проработавшего у нас всего год. Тебе так не кажется?

— Полтора года, — поправил его Стюарт. — Я работаю здесь уже полтора года.

— Да ладно, неужели? — сказал Терренс, тыкая своим толстым пальцем в лист бумаги. — Видимо, на этот раз моя дорогая помощница оплошала, — он улыбнулся, довольный тем, что подловил ее на неточности. — Как ты думаешь, сколько лет я занимаюсь этим бизнесом?

Стюарт понятия не имел.

— Лет двадцать, мистер Клегг?

— Сорок три. Я начал работать, когда мне исполнилось шестнадцать, был помощником моего дяди Билли на старом заводе «Эджбастон».

Нам пришлось закрыть его, потому что он перестал приносить доход.

Стюарт решил, что настал подходящий момент для его выступления. Но Терренс Клегг перебил его прежде, чем он начал:

— Тебе может показаться, что мы не в курсе последних новостей «Шиплейк и Клегг», но это не так. Мы занимаемся этим уже больше полутора веков и до сих пор живы. Мне рассказывали, что ты сообразительный малый. Я наводил о тебе справки. Нам нравится, когда на нас работают умные люди, и всегда нравилось — при условии, что они не суют нос в чужие дела. Но ум уму рознь, и твой ум может не подойти «Шиплейк и Клегг». Ты самоуверенный юнец, так? Ты слишком умный, — он уставился на Стюарта своими маленькими глазками. — По крайней мере, так говорят люди — ты все время хочешь поменять порядки, идеально работающие уже больше ста лет, поскольку думаешь, что тебе лучше знать, как надо.

Стюарт сидел молча и не знал, что ему отвечать. Встреча началась совсем не так, как он ожидал. Мистер Клегг не дал ему и шанса. Молодой человек чувствовал, как пот стекает по его спине.

— Это может стать для тебя неожиданностью, — продолжал Терренс Клегг, — но мне не нравится, когда меня беспокоят младшие сотрудники, считающие меня тупицей. Мне это совсем не нравится. Кто-то счел бы это наглостью и неуважением, кто-то — проявлением самообладания и смелости. Я хотел сам сказать тебе это, прежде чем рассчитать тебя. Когда будешь уходить отсюда, подойди к секретарше мисс Бутс. Если в течение следующих двух минут мы не обанкротимся, она передаст тебе конверт с последней зарплатой.

На этом все было кончено. Спустя пятнадцать минут Стюарт в последний раз вышел через проходную «Шиплейк и Клегг» и направился к автобусной остановке. В руке он все еще сжимал папку с проектом радикального преобразования его бывшей компании.

Автобуса долго не было, поэтому он решил отправиться домой через весь город пешком. Первоначальное потрясение постепенно уступило место злости, и ему было просто необходимо выпустить пар. Ни разу в жизни Стюарт еще не испытывал подобного разочарования. Он так старательно готовил выступление! Даже теперь, несмотря на оскорбительное поведение Терренса Клегга, он был уверен, что его идеи вполне жизнеспособны. Стюарта возмущало, что его приняли за выскочку. Он искал встречи с мистером Клеггом не ради того, чтобы потешить тщеславие, а чтобы спасти сотни рабочих мест. Именно об этом думал Стюарт по дороге домой. Он пересек почти весь Бирмингем, по пути проходя мимо индийских ресторанов и огромных торговых центров, которых в городе стало гораздо больше, чем фабрик или заводов.

Сильно хотелось закурить, и он остановился у табачной лавки. Он почти не курил — Джин не одобряла этого, — но иногда, в напряженную минуту, ничто не помогало лучше, чем порция никотина. Расплачиваясь за пачку сигарет, он обратил внимание на один из журналов, выставленных у кассы. Это был свежий номер «Менеджмента сегодня», на обложке красовался подзаголовок: «Создание корпорации Брэнда. Маркус Брэнд — экспансионист восьмидесятых». Стюарт попросил этот номер, присел на скамейку в парке, закурил и углубился в чтение.

Его крестному был посвящен биографический очерк на четырех страницах с цветной фотографией Маркуса за массивным изящным столом в Лондонском офисе.

В темно-синем костюме он выглядел очень успешным и уверенным в себе. В выражении его лица угадывалась нотка нетерпения, и было легко догадаться, что фотографу «Менеджмента сегодня» было нелегко работать с вечно спешащим Маркусом. Ниже приводилась диаграмма, иллюстрировавшая структуру корпорации Брэнда и указывавшая ее основные подразделения: «Тихоокеанскую торговую корпорацию Брэнда» (ТТКБ), «Британскую объединенную продуктовую компанию», «Морские и авиаперевозки Брэнда», «Финансовые услуги Брэнда» и «Деловую недвижимость Брэнда». Внизу страницы шли фотографии поменьше — Вест-Кандовер-Парк, портрет Дика Матиаса (который был назван главным специалистом по приобретению активов) и снимок со свадьбы Маркуса, на котором он выходил из церкви с восхитительной молодой невестой.

Из лекций профессора Томпкинса Стюарт знал о жизни своего крестного практически все. Он очень надеялся, что в статье будет рассказано о происхождении Маркуса и о том, с чего он начинал. Однако так же, как и в лекциях, в статье не было ни слова о жизни Брэнда до пятидесятых годов, когда он занялся недвижимостью и приобрел транспортную компанию. Создавалось впечатление, что Маркус появился на свет уже полностью сформированным магнатом. История его юности и годы учебы были для всех тайной, покрытой мраком.

В конце четвертой страницы Стюарт нашел параграф, который привлек его внимание: «В пятьдесят восьмом году в возрасте двадцати шести лет Брэнд женился на Люси Макферсон, единственной дочери шотландских землевладельцев, имевших поместья в Ангусе и Сатерленде.

Их семейное счастье продолжалось меньше года, когда в результате трагического несчастного случая Люси погибла в автокатастрофе. Позднее выяснилось, что один из водителей, работавших в компании Маркуса Брэнда, сел за руль в состоянии сильного алкогольного опьянения. Брэнд никогда не женился повторно».

Стюарт недоумевал: его отец был пьян? Его отец был в ответе за гибель миссис Брэнд? Эта мысль поразила его до глубины души. Теперь-то он понял, почему мать всегда избегала разговоров на эту тему. Джин рассказывала Стюарту, что машина его отца вылетела с дороги и врезалась в дерево, но при этом она забыла упомянуть, что человек, сидевший за рулем, был в стельку пьян.

Стюарту казалось, что он никогда больше не сможет смотреть в глаза Маркусу. У него не оставалось сомнений: теперь он знал все. Но он не мог понять, почему крестный отец столько раз приглашал его, живое напоминание о тех печальных событиях, к себе в гости. Когда Маркус представлял его как сына героя, это была всего лишь шутка? Если бы Рон Болтон остался в живых, его непременно привлекли бы за непредумышленное убийство.

Стюарт не помнил, как вернулся домой. У него больше не было работы, а главная иллюзия всей его жизни наконец-то исчезла. Он понимал, почему мать скрывала от него правду, но все равно чувствовал себя обманутым.

Джин была на кухне, она жарила лук для запеканки с мясом. Стюарт положил журнал перед ней, открыл статью про Маркуса и сказал:

— Я знаю про папу. Он был пьян, не так ли?

Мать грустно посмотрела на него:

— Да, боюсь, что вес было именно так. Ему нельзя было садиться за руль той машины.

— Тогда почему он сделал это? — неожиданно для самого себя разозлился Стюарт. — Он просто убил жену Маркуса.

Джин не могла смотреть ему в глаза, она отвернулась и тихо сказала:

— Стюарт, не лезь в эту историю. Это ни к чему не приведет. Я уже двадцать лет пытаюсь забыть все. Ни к чему ворошить прошлое.

— Просто нужно было рассказать мне обо всем.

— Может быть, и так. Но я не смогла найти подходящий момент. У тебя все хорошо складывается на работе, ты так стараешься… Я не хотела разочаровывать тебя.

— Какая ирония… — ответил Стюарт. — Ирония в том, что я узнал об этом после того, что случилось сегодня днем.

Вспомнив о важной встрече с начальником, Джин спросила:

— Ах да. Как прошла беседа? Мистеру Клеггу понравились твои предложения?

— Так понравились, что он меня уволил.

— Ох, Стюарт, дружочек мой! И это при том, как ты старался для них… — Джин Болтон всегда сильно переживала за сына и теперь испытала мучительную боль. Она была уверена, что если кто-то и заслуживал лучшей доли, так это он.

Тем вечером Джин и Стюарт засиделись дольше обычного, они обсуждали, что делать дальше. Все решения Стюарт всегда принимал сам. Ему было трудно прислушиваться к чужим советам: в Бирмингемский университет и позже в «Шиплейк и Клегг» он пошел по собственной инициативе, не посоветовавшись с матерью.

Джин обратила внимание сына на то, что большинство авторов книг, которые читал Стюарт, когда-то учились в школах бизнеса. Все они писали в своих биографиях: «Обучался деловому управлению в Массачусетском технологическом институте», в Гарварде или Уортоне. Джин понятия не имела, о чем шла речь, но была уверена: если кто-то смог вынести из этого пользу, то и Стюарт тоже сможет. А теперь у него появился прекрасный шанс. Им стоило подумать об учебе в Америке.

Когда Джин рассказала ему о своем плане, Стюарт рассмеялся:

— Неплохая идея, мама. Ты хотя бы представляешь себе, сколько там стоит обучение? Чтобы поехать туда, нужно быть миллионером. Большинство американцев не может позволить себе этого, а живут они гораздо лучше нас.

— Думаю, у меня хватит денег, — спокойно ответила мать. — Я всегда жила очень скромно, поэтому мне удавалось откладывать немного на черный день. Я открыла специальный счет на твое имя, и мне кажется, ты будешь удивлен… — Она назвала цифру, и у Стюарта отвисла челюсть.

— Просто поразительно, сколько остается денег, если покупать овощи на рынке, не пить и не курить, — последние слова она произнесла с особым выражением. Джин почувствовала запах табачного дыма, исходивший от Стюарта.

— Мама, я никогда не смогу воспользоваться этими деньгами. Это все твои сбережения.

— Вовсе нет. Это твои сбережения. Счет открыт на твое имя. Я откладывала деньги, чтобы подарить их тебе в день, когда ты женишься, но если тебе хочется потратить их на бизнес-школу — что мне нравится гораздо больше — так тому и быть.

Глава 12. Ноябрь 1979 года

Сэффрон приняла дозу и, ложась спать, поклялась себе завтра же бросить наркотики и найти работу. Она жила в квартире на третьем этаже на Гледхау-гарденс. «Я продержусь с понедельника до пятницы, — сказала она, глядя на себя в зеркало, — и больше никогда не прикоснусь к этой дряни. Теперь если я и буду что-нибудь пробовать, то только по выходным. Ни за что — ни за что — я не нарушу этой клятвы».

За последние пять месяцев, что она провела в Южном Кенсингтоне, Сэффрон уже не раз произносила подобные клятвы. Но жизнь в Гледхау-гарденс не оставляла ей шанса — сдержать обещание было практически невозможно. Каждый день она просыпалась в апатии от ночного «Могадона» или пары сигарет с героином, которые были необходимы, чтобы успокоиться после дозы кокаина. Никто не вставал раньше полудня; проснувшись, соседи Сэффрон — Перегрин, Руперт и Сим — выползали на кухню, варили кофе и вяло спорили, кому идти за молоком. К ним беспрерывно заглядывали гости, желавшие купить у ребят наркотики, поэтому весь день домофон не умолкал ни на минуту. Сэффрон всегда думала, что этим ее новое жилище радикально отличалось от «Касбаха», марокканского ресторана в Полцитс, который окончательно разорился к концу лета.

С Перегрином она познакомилась в свою первую ночь в Лондоне. Он пригласил Сэффрон в «Посольство» — ночной клуб на Албемарль-стрит, — где ее сразу же заворожили хром, черная кожа, атмосфера, длинный бар, музыка и изысканные манеры Перегрина и его друзей, рядом с которыми старые приятели из Полцита казались недалекими деревенщинами.

Она сразу же переехала на Гледхау-гарденс, считая себя девушкой Перри, хотя сексом ей приходилось заниматься со всеми тремя. Каждый вечер они ездили к реке, в паб «Полевая мышь» на Мильман-стрит, где всегда ошивались торговцы, и мальчики занимались делом.

Очень скоро Сэффрон стала частью сообщества Гледхау-гарденс. Красота помогла ей в этом. По ночам они часто ездили в «Посольство», тогда Сэффрон надевала самые обтягивающие платья ярко-красного, оранжевого или бирюзового цвета, а сверху — старую кожаную куртку Перри. После шести дорожек кокаина она могла танцевать, не уходя с площадки, до четырех утра. Ее возбуждали музыка («Пора веселиться… Вперед!»), порошок и волшебная жизнь Лондона.

Сэффрон прожила с Перегрином уже полгода, но практически ничего не знала о нем. Скорее всего, он был богат — ведь у него была своя квартира и он никогда не работал (если не считать мелких сделок с наркотиками). Родители Перри жили, кажется, где-то в Бекингемшире, но он редко ездил к ним в гости, а когда уезжал из города, не брал Сэффрон с собой. На вид ему было около тридцати, но Сэффрон никогда не спрашивала его о возрасте. Каким-то странным образом повседневные потребности наркомана — поиски наркотика, ритуал вдыхания героина с фольги и постепенное чувство удовлетворения, которое он приносил, — занимали практически все время, и у нее не оставалось никаких вопросов.

Ее знакомство с миром наркотиков в какой-то момент стало неизбежным — кокаин и героин были неотъемлемыми элементами культуры, к которой она отныне принадлежала, здесь они играли такую же роль, как «Сан-Миг» для Чарли Крифа, переехавшего в Гонконг.

В любом случае, Сэффрон не надо было долго уговаривать. Еще живя в Полците, она регулярно курила травку, сидя на пляже и скручивая сигареты под шум прибоя. Мгновенный успокаивающий эффект сильных наркотиков стал для нее настоящей находкой. Всего одна затяжка героина — и все неприятности улетучивались вместе с белым дымком.

Несколько последних месяцев были полны переживаний. Неприятности начались еще до того, как банк нарушил данное обещание и отправил в марокканский ресторан Ниола приставов забрать столы, кухонную утварь, келимы и даже верблюжьи седла на продажу в счет задолженности. Амариллис обнаружила, что беременна. Эта новость не вызвала особой радости ни у нее, ни у Ниола. Они стали беспрерывно орать друг на друга, и однажды вечером Ниол схватил нож и стал гоняться за Амариллис вокруг стола, сшибая все на своем пути. В конце концов, она не выдержала: «Прости, Ниол, но с меня хватит. Собирай вещи, Сэффрон, мы уезжаем отсюда через десять минут». Ниол умолял ее одуматься и даже отвез их с чемоданами до Требертика, где они сели на единственный автобус, который тем вечером уезжал из города — в Порт-Исаак. На следующее утро мать и дочь нашли работу в частном отеле, стоявшем на утесе. Еще через неделю Амариллис стала жить вместе с его владельцем, одиноким алкоголиком с совершенно черными волосами и военной выправкой. Его звали майор Виктор Бинг. «Ради бога, Сэффрон, не рассказывай ему про ребенка, — прошипела Амариллис после первой ночи с майором. — Этот чокнутый, старик еще не заметил мой живот. Я скажу, что ребенок — его». Вскоре после этого разговора Сэффрон покинула Корнуолл и переехала в Лондон.

Ураган наркотиков, постоянно круживший над Гледхау-гарденс, отвлекал ее от неприятных воспоминаний и тревожных мыслей о матери. Сэффрон страстно желала устроиться на работу в один из бутиков или антикварных салонов на Кингз-роуд. Она мечтала работать у Энтони Прайса, который продавал одежду из ткани под шкуру леопарда, или в магазине старинной одежды, где можно было любоваться красивыми платьями. Однажды она даже устроилась в салон Фиоруччи, но проспала и ни разу не появилась на новом месте. В бешенстве от собственного поведения, она поклялась больше никогда не прикасаться к наркотикам, но неожиданно тяжелая ломка — с судорогами в животе и ознобом — оказалась сильнее нее, и Сэффрон не продержалась и одного дня.

Однажды днем зазвонил телефон, и немного раздраженный Перегрин позвал ее к телефону. Сэффрон была удивлена — ни у кого из ее знакомых, даже у Амариллис, не было номера телефона Гледхау-гарденс.

— Сэффрон? Это Барбара Майлс из офиса мистера Маркуса Брэнда, — представился знакомый приветливый голос. — Надеюсь, у тебя все отлично. Мы ничего не слышали о тебе после праздника у твоего крестного.

Сэффрон была слегка смущена. Она на самом деле ни разу не написала Маркусу благодарственного письма, хотя считала это необходимым. В постоянной суматохе «Касбаха» у нее просто не было времени и возможности.

— Семнадцатого числа, в следующий четверг, Маркус приглашает тебя на ужин, — продолжила Барбара Майлс. — Он заедет в восемь вечера, если тебя это устраивает.

— Э-э… конечно, — сказала Сэффрон. — Все просто замечательно.

Появление Маркуса в се жизни наполнило сердце радостным возбуждением и тревожными предчувствиями одновременно. Сэффрон до сих пор не смогла разобраться в том, что произошло шесть лет назад в «Лифорд-Кей». Она никому не рассказывала об этом, даже Амариллис. В ее сознании Маркус занимал особое место, практически был ее героем: он виделся Сэффрон более богатым, большим и сильным и в то же время более опасным, чем другие мужчины. Она понимала, что к четвергу ей непременно нужно завязать и выглядеть безупречно.

Несколько следующих дней выдались особенно напряженными. Перри и Сим получили очень большую партию иранского кокаина, и толпы покупателей топтались в квартире все дни напролет. За каждый проданный пакетик все обитатели квартиры бесплатно получали сигарету или жирную дорожку кокаина. Дни и ночи слились в сплошное серое марево. Люди приходили и уходили, домофон звенел, не переставая, а гостиная стала похожа на приемную хирурга. Двухметровый нигериец, которого все звали доктор Грегори, приехал, чтобы подзаправиться. Вместе с Симом они сидели и курили всю ночь, и когда наутро к ним за дозой кокаина заглянул Джеми Темпл, Сэффрон ничуть этому не удивилась.

— Эй, ты прекрасно выглядишь, — сказал ей Джеми. — Так, значит, вот где ты теперь обитаешь. — Сэффрон кивнула. — Надо как-нибудь сходить выпить. Ты знаешь паб «Полевая мышь» на Мильман-стрит?

Она никогда не употребляла столько героина в столь короткий период. Полностью утратив чувство времени, она за несколько дней ни разу не вышла из квартиры. Кокаин помогал ей проснуться, героин — успокоиться, три-четыре таблетки темазепама или рогипнола — заснуть. Однажды вечером она приняла слишком большую дозу героина, смешанного с тальком или мукой, и никто этого не заметил.

«Бентли» Маркуса остановился перед домом, из него вышел водитель. Подойдя к домофону, Мейкпис пять минут ждал ответа, затем вернулся к машине:

— Не могу понять, что там происходит, мистер Брэнд, — сказал он Маркусу. — Мне ответил какой-то джентльмен, он сказал, что Сэффрон не сможет выйти.

— Ладно, Мейкпис, — сказал Маркус, выбираясь из машины. — Очевидно, что у нас здесь проблема. Пожалуйста, помоги мне высадить дверь.

Маркус стоял на тротуаре и руководил операцией, а Мейкпис пытался выбить дверь. С третьей попытки ему это удалось: коробка разлетелась в щепки, и дверь рухнула в темный коридор.

— Благодарю, Мейкпис. Теперь, пожалуйста, повтори этот фокус наверху…

Неожиданное появление Маркуса в квартире, последовавшее за взломом входной двери, привело обитателей квартиры в испуганное недоумение. Брэнд стоял на пороге, осматривая место действия и обращая внимание на каждую деталь. Его высокая фигура устрашающе действовала на больное воображение наркоманов. Доктор Грегори, который до того разогревал в пламени зажигалки шарик героина на фольге, пытался спрятать улики за креслом.

— Где Сэффрон Уивер? — властно поинтересовался Маркус.

Сим ткнул пальцем в сторону коврика, лежавшего перед камином.

— Мейкпис, вызови скорую помощь. Сообщи, что у нас неотложная ситуация и что Маркус Брэнд настаивает на том, чтобы они прибыли сюда в течение трех минут. — Сказав это, он снова повернулся к остальным. — Кому из вас принадлежит этот отвратительный притон?

Перегрин с неохотой признался.

— Вот что я тебе скажу, — ледяным голосом произнес Маркус, — если моя крестная дочь умрет, я засажу тебя за решетку до конца твоих дней. И не смей сомневаться, что я смогу это устроить. — Перегрин внимательно разглядывал рисунок на ковре, не решаясь поднять глаза. — Смотри в глаза, когда я к тебе обращаюсь, ты, идиот чертов! — Перегрин посмотрел вверх, но не смог выдержать взгляд Маркуса. — И еще, — продолжил Маркус, — если по какой-то причине ты не получишь пожизненное заключение, я лично переломаю тебе ноги.

Завывая сиреной, рядом с «бентли» припарковалась машина скорой помощи. В комнату вбежали запыхавшиеся медики. Они осмотрели Сэффрон и доложили:

— Она дышит, сэр. Мы отвезем ее в реанимационное отделение больницы Святого Стефана. Думаю, с ней все будет в порядке.

— Вам всем стоит хорошенько помолиться за ее здоровье, — обратился Маркус к соседям Сэффрон. — Если кто-либо из вас попробует заговорить или иначе связаться с ней, я убью его. Обещаю.

— Меня зовут Сэффрон, я наркоманка. Я полноценный человек, и выздоровление для меня важнее всего.

Сэффрон занималась в группе уже шесть недель, и такие ежедневные торжественные заявления больше не удивляли и не смущали ее.

Группа состояла из одиннадцати человек, все они были алкоголиками или наркоманами, и ежедневные признания собственной слабости и обещания духовного возрождения всегда шли первым пунктом в распорядке их дня. С того момента, когда Маркус перевез ее из больницы Святого Стефана в «Бродвей-Лонж» — реабилитационный центр, расположенный на побережье, — смысл жизни Сэффрон сводился к отрицанию собственной значимости и полноценности. За первые шесть недель занятий по системе «Двенадцать шагов к выздоровлению» она продвинулась от уроков «Бессилие и саморазрушение» к более оптимистичным «Надежда и выздоровление».

Она жила в комнате с пятью женщинами. Все они были старше Сэффрон, и, как ей казалось, их случаи были тяжелее, чем ее собственный. Она никогда не училась в школе-пансионе, поэтому жизнь в небольшом викторианском здании, расположенном на вершине холма, откуда иногда можно было чувствовать запах моря, но никогда — увидеть его, казалась ей страшно ограниченной.

Занимаясь в группе, Сэффрон все больше увлекалась процессом лечения. Сначала ее попросили написать краткую автобиографию и рассказать о детстве, учебе в школе и о том, как она пристрастилась к наркотикам. Пока она не изложила все это на бумаге, ей никогда не приходило в голову, насколько часто она переезжала с места на место, а Амариллис меняла любовников. Сэффрон нравилось быть в центре внимания, но одним из неизбежных последствий ее образа жизни стало отсутствие близкого друга, которому она могла бы рассказать о своей нелегкой судьбе — о фотографе Треве, домогательствах шотландца Бонго Фортеско, знакомстве с героином во время танцев у Маркуса. Ниоле и кухонном ноже, парнях из Гледхау-гарденс, — поэтому теперь, обсуждая все это, она чувствовала сильное облегчение.

Отказавшись от наркотиков и обретя способность мыслить ясно, Сэффрон впервые за несколько месяцев начала планировать свою жизнь после выписки из лечебницы. Она найдет работу, скорее всего, в магазине одежды и не станет встречаться ни с кем из своих старых знакомых, даже с Перегрином. Она начнет все с нуля, заведет новых друзей. Она извинится перед Маркусом и отблагодарит его за спасение ее жизни. (Когда Сэффрон узнала, что крестный выбил входную дверь, его образ героя стал еще ярче.)

Однажды она пригласила его на сеанс групповой семейной терапии, где друзья и родственники, приехавшие в «Бродвей-Лонж», выслушивали клятвы и обещания и высказывали собственные критические суждения. Она знала, что Маркус не приедет. Вместо него однажды воскресным днем появились Амариллис и майор Бинг. Они прибыли как раз к середине занятия, потому что задержались по дороге в одном из местных пабов. Глядя на неуверенную походку Виктора, Сэффрон подумала, что ему тоже не помешало бы подлечиться. Разумеется, Амариллис выглядела бесподобно. Она была в длинном фиолетовом пальто и несла в руках люльку со своим вторым ребенком — Лорканом. Лоркан, с яркими рыжими волосами и худощавым бледным лицом, был копией Ниола в миниатюре.

Во время занятия Амариллис сидела с отстраненным выражением лица, как будто наблюдала за школьной театральной постановкой, а не участвовала в лечении собственной дочери.

Даже когда Сэффрон попросили зачитать длинный список бывших любовников матери и рассказать о том чувстве незащищенности, которое не покидало ее в детстве, Амариллис не обратила на это никакого внимания. Сэффрон было приятно, что мать приехала к ней, но еще лучше ей стало, когда та убралась восвояси. Казалось, Амариллис не понимала, почему ее дочери потребовалось лечение, и смотрела на все происходящее как на потворство чьим-то капризам.

— Когда тебе здесь надоест, — без особого энтузиазма сказала мать на прощание, — ты всегда можешь приехать к нам, в гостиницу. Виктор будет рад, если ты поможешь. Ему очень сложно управлять всем персоналом.

— Амариллис, я, наверное, вернусь в Лондон, — ответила ей Сэффрон. — Спасибо за предложение.

— Пожалуй, так будет лучше для всех нас, — согласилась Амариллис. — Если честно, я не уверена, что в гостинице дела пойдут как надо, — она со значением посмотрела в сторону Виктора. — Это не может продолжаться вечно…

— У тебя все в порядке? То есть с Лорканом, его воспитанием и так далее…

— Я жду удобного случая. Нельзя быть такой разборчивой, когда тебе уже почти сорок.

Глава 13. Декабрь 1979 года

Изрядно осунувшийся за последние три месяца Дерек Меррет шел в гости к дочери в ее новую квартиру. В доме не было лифта, поэтому ему пришлось на руках поднимать ее коробки с записями Кейт Буш и «АББы», магнитофон и колонки к нему, ящик с консервированными фруктами из сада в Доркинге, шоколадный торт и бутылку «Тио Пепе», которая служила подарком на новоселье.

Говоря по правде, Мэри переехала в эту квартиру вместе с двумя подругами уже полтора месяца назад, но родители впервые смогли навестить ее. Как всегда, Мэри хотела хорошенько подготовиться, прежде чем приглашать их на ужин.

Наверху, в гостиной, которая уже была украшена индийскими покрывалами и репродукциями французских импрессионистов, Белинда Меррет о чем-то взволнованно беседовала с дочерью. Ей очень хотелось закончить разговор до прихода мужа.

— У отца неприятности на работе, — сказала Белинда. Он не хочет, чтобы ты об этом знала, но мне кажется, что так будет лучше. У нас могут быть большие проблемы.

— Что случилось? Папу уволили?

— Пока нет, но перевели на менее ответственную работу и понизили жалованье.

— Он не думает увольняться?

— Если бы предложили лучшие условия, то он поменял бы работу, но ему не из чего выбирать. Дереку уже пятьдесят три года, и вряд ли он сможет найти себе новую должность. Денег у нас надолго не хватит. Нам приходится считать каждый пенс.

— В любом случае, теперь я слезла с вашей шеи, — сказала Мэри. — Больше вам не нужно помогать мне, я сама могу платить за квартиру. Потом, я говорила, что мне повысили зарплату в агентстве? Теперь я получаю пять с половиной тысяч.

Белинда улыбнулась:

— Это замечательная новость, дорогая, ты этого заслуживаешь. — С лестничной площадки донеслись тяжелые шаги Дерека, который с трудом поднимался по лестнице. — Он уже здесь, поэтому молчок, не проболтайся.

Больше всего меня бесит Маркус Брэнд. Мне очень интересно, какова его роль во всей этой истории. Твой отец пытался дозвониться ему, но Маркус не поднял трубку. Как это на него похоже!

Мэри показала родителям свое жилище. Кроме гостиной, в квартире была большая спальня с двухъярусной кроватью — там спали две девушки, а третья по очереди ночевала на диване в соседней комнате. В ванной со стены свешивалась большая сушилка, на которой разместилась солидная коллекция лифчиков. Мрачная узкая кухня немного повеселела, когда ее стены украсили фотографии французского сыра.

— Прошу тебя об одном, будь осмотрительна, — предупредил отец, — Эрлз-Корт — не самый благополучный район. Мне не нравится, что ты будешь жить здесь.

Одним из самых больших разочарований для Дерека стало то, что теперь он, похоже, никогда не сможет купить дочери квартиру. Это была его самая заветная мечта с того момента, как Мэри окончила школу и переехала в Лондон. Дерек не мог стать дочери надежной опорой в жизни и воспринимал это как личный провал.

— Папочка, не говори глупостей, — ласково сказала Мэри. — Все мои знакомые живут в Эрлз-Корт. Мои школьные подружки поселились совсем неподалеку.

Вместе с Белиндой они отправились на кухню, где закончили приготовления к обеду, а потом накрыли стол в гостиной. Вскоре должны были прийти соседки Мэри, и она показала матери, как удлинить обеденный стол, приставив к нему гладильную доску и накрыв эту конструкцию одной скатертью.

Тем временем Дерек отправился в магазин, чтобы поискать гвозди с широкими шляпками. Когда соседки Мэри вернулись домой, они нашли его стоящим на четвереньках и приколачивающим ковровое покрытие:

— Кто-нибудь обязательно запнется и покалечится. Три юных леди живут в одной квартире — вам нужен мастеровой сосед.

Мерреты были рады, что соседками Мэри оказались две ее самые старые подруги: Сара Уитли и Николя (Ниплз) Эртон-Филлипс. Они всегда жили где-нибудь неподалеку и были частыми гостями в их доме вот уже десять лет. Поэтому, тем вечером, за столом собралась дружная компания давних знакомых, у них было много общих тем для разговоров. Мэри приготовила свой знаменитый бефстроганов с паприкой и шоколадный рулет.

Девушки были переполнены радостью от своей новой жизни в Лондоне. Сара устроилась на должность секретаря в отделе загородной недвижимости компании «Сэвиле». Милая блондинка Ниплз Эртон-Филлипс со своим бесконечным терпением и обаянием тоже нашла работу по душе: она устроилась воспитательницей в детский сад «Монтесури» в Пимлико. Мэри на время отказалась от своих кулинарных амбиций и пошла работать секретарем в кадровое агентство на Нью-Бонд-стрит, которое занималось поиском временных работников для уважаемых организаций, таких как «Сотбис», «Агниз» и «Томас Гуди».

Все три девушки больше всего хотели как можно скорее организовать праздничный совместный обед, но среди их знакомых не было ни одного мужчины.

— Знаете, кого можно пригласить? — сказал Дерек. — Как насчет тех славных ребят, вместе с которыми вы гостили у Маркуса Брэнда?

Я говорю про крестных сыновей Маркуса. Ты познакомила меня с одним из них на том пароме в Гонконге.

Вряд ли Мэри могла представить худший вариант, чем пригласить Чарли Крифа и Джеми Темпла.

— Мне кажется, что они все еще в Гонконге, папочка.

— Очень жаль, — сказал Дерек. — они как раз те самые парни, которых всегда можно позвать на ужин. Ты ведь как-то раз провела с ними выходные: тогда, в Китае, в одном из корпоративных коттеджей?

Мэри почувствовала, что краснеет. Это был один из самых неприятных эпизодов в ее жизни. Последний раз Мэри видела Чарли Крифа, когда они в воскресенье вечером сошли с парома, и искренне надеялась никогда больше не встречаться с ним. Она все еще хранила его фотографию в ящике с носками, но ни разу не достала ее оттуда, равно как не могла позволить себе избавиться от нее. В одном она не сомневалась — она ненавидела Чарли Крифа.

— Мы больше ни разу не встречались. Я потеряла контакт с ними.

— А я думал, что тебе нравился тот кудрявый… Как его звали, кажется, Чарли, или что-то в этом роде? — Дерек вопросительно посмотрел на подружек дочери. — Знаете ли, Мэри никогда не рассказывает нам о своих друзьях. Она у нас такая скрытная… — Он ласково улыбнулся. — Но ты слишком молода, чтобы заводить друга. У тебя еще будет для этого масса времени.

— Не говори так, Дерек, — воспротивилась Белинда. — Мэри почти двадцать два года. В ее возрасте я уже была замужем за тобой и готовилась стать матерью.

Позже тем же вечером, после того как посуда была вымыта, а гладильная доска отправилась на место, Мэри лежала на диване и слушала записи. С улицы в комнату пробивался желтый свет фонарей, он бежал по потолку и отбрасывал причудливые тени. В альбоме Кейт Буш «Прорвись в себя» была песня под названием «Мужчина с глазами ребенка»; каждый раз, когда играла эта мелодия, Мэри вспоминала Чарли. Тем вечером она проигрывала эту запись снова и снова. Мучительная правдивость текста, в котором говорилось о том, что он не любил ее и просто хотел воспользоваться ее чувствами, заставила Мэри разрыдаться.

Вскоре после визита Мерретов Саре Уитли представилась возможность купить билеты на благотворительный бал в «Кафе-Рояль» на Пикадилли. Это мероприятие называлось «Шаровая молния» и было организовано, чтобы поддержать реставрацию Вестминстерского аббатства и помочь беженцам из Афганистана. Билеты стоили по двадцать фунтов. Кроме танцев ожидалась лотерея со смешными призами. Но для девушек это означало нечто иное: у них появилась реальная возможность познакомиться со сливками лондонского общества.

Следующие две недели прошли в радостных ожиданиях. Девушки купили шелковые платья, а в день праздника встретились в «Парикмахерской по соседству» на Бромптон-роуд. Если верить журналу, который Ниплз однажды взяла в метро, этот салон был признан одним из лучших во всей округе.

К тому долгожданному моменту, когда подруги вышли из такси на площади Пикадилли, их дружная команда напоминала школьный класс на прогулке по ночным клубам Лондона.

Первое, что они увидели, подойдя к «Кафе-Рояль», была толпа из двух или трех сотен людей, стремившихся попасть внутрь. Вход был под защитой кордона вышибал, за их спинами стоял испуганный молодой человек в смокинге и красном галстуке-бабочке. Он кричал в толпу:

— Пожалуйста, отойдите все от дверей. Леди и джентльмены, отойдите на мостовую. Никто не войдет внутрь, пока мы не установим порядок.

Послышались вопли протеста, и толпа двинулась вперед. Люди размахивали пригласительными билетами и требовали, чтобы их впустили внутрь.

Толпа постоянно увеличивалась, такси подвозили все новых и новых гостей, которые начинали теснить стоявших впереди в направлении входа. Хуже всего приходилось тем, кто был в середине.

Молодой человек в смокинге все еще надеялся успокоить гостей:

— Нам нужно проверить все билеты у каждого из вас. Поймите нас, леди и джентльмены, появились поддельные приглашения,

— Ради бога, впусти нас внутрь, ты, урод чертов! — крикнул кто-то еще, и толпа одобрительно загудела.

— Послушайте, — молодой человек решил обратиться к лучшим чувствам людей, — это благотворительный вечер. Поддельные билеты не сотворят никакого блага.

После этих слов одним напористым рывком толпа прорвалась через заградительные ряды, и люди, спотыкаясь друг о друга, устремились ко входу в клуб. Подруги вошли внутрь и увидели, что организатор пытается поднять боевой дух охранников, которые отправились к бару выпить пива.

Первый лондонский бал не оправдал ожиданий Мэри, Сары и Ниплз.

Оказалось, что они были единственными людьми во всем зале, которые отце не напились или не приняли наркотики. Повсюду шныряли воспитанники колледжа Харроу, им едва исполнилось четырнадцать лет. но они потягивали пиво из огромных стаканов и дергали женщин за платья. Сыновья вождей нигерийских племен, только что вырвавшиеся из Лансинга, лапали дочерей банкиров в красных велюровых нарядах. Блондинки с крохотными зрачками и в огромных ботинках пили текилу за текилой, а затем бежали к огромным бронзовым пепельницам, которые в «Кафе-Рояль» были размером с ведро, и опорожняли туда свои желудки. Таким образом, если говорить о потенциальных гостях для званого ужина, то с таким же успехом Мэри и ее соседки могли найти их у себя в Эрлз-Корт.

Мэри стояла в очереди к бару, когда увидела Зару Фейн. Ее грудь, как всегда, норовила выскочить из крохотных чашечек бюстгальтера. Зара шла в их сторону, поэтому Мэри схватила Сару и Ниплз, и они опрометью бросились в туалет.

Там в относительном уединении девушки принялись истерично хохотать.

— Что мы здесь делаем? — спросила Мэри, поправляя макияж. — Тут всех постоянно тошнит. Это мероприятие следовало бы назвать «Шаровая блевотина».

Позади них из кабинки донесся чей-то стон, за которым последовали ритмичные постукивания по дверце. Стенки кабинки ходили ходуном, и казалось, что они вот-вот рухнут.

— Они же ведь не?… — не могла поверить своим ушам Сара.

И девушки снова разразились дружным смехом, представив себе то, что происходило за дверцей.

Спустя пару минут из кабинки выскочили два подростка.

— Если в Лондоне так всегда, — сказала Ниплз, — то я сомневаюсь, что мне тут понравится. Все-таки нас воспитывали в пансионе при монастыре.

Они уже собирались возвращаться в зал, когда снова услышали какой-то стук.

— Только не говорите мне, что здесь есть кто-то еще, — сказала Сара. — Не туалет, а публичный дом.

— Мне кажется, стучат в окно, — сказала Ниплз. — Кто-то хочет залезть сюда.

Она повернула ручку и открыла окно. Стоя на карнизе, в туалет заглядывал молодой человек в смокинге.

Это был Джеми Темпл.

Увидев Мэри, он озарил ее очаровательной улыбкой и спустился на унитаз, а потом вышел к ним.

— Господи боже мой? Спасибо, что впустили меня, девочки. Я уже заволновался. Водосточная труба начала отваливаться от стены, а вниз лететь пять этажей. — Он поцеловал Мэри в щеку. — Как я рад тебя видеть. Ты потрясающе выглядишь. Ты прямо как… э-э-э Золушка.

Мэри засуетилась и представила Джеми своим подругам.

— Ты часом не родственница Флер Эртон-Филлипс? — спросил Джеми, пристально разглядывая Ниплз.

— Флер — моя двоюродная сестра, — ответила та, слегка покраснев.

— Я одно время жил у нее в доме в Глеб-плейс под лестницей. Это место все называют «Туннель любви». Заходи в гости.

— Не мог бы ты объяснить нам, почему вошел через окно? — поинтересовалась Мэри.

— Да я всегда так хожу. На подобных мероприятиях — это самое веселое. В «Кафе-Рояль» попасть труднее всего. Надо пройти через кухню в туалет для рабочих, вылезть из окна во двор и потом подняться по водосточной трубе. Нужно чаще ходить в «Савой» — туда попасть проще простого.

С этими словами он направился к дверям.

— Увидимся, девочки, — напоследок бросил он. — Встретите мою сестру Люсинду, передайте ей, что у меня все получилось.

Глава 14. Июль 1981 года

Джеми выбросил окурок из окна желтого «форда-фиеста» Ниплз Эртон-Филлипс. Они ехали по Фосс-уэй.

— Мы ужасно опаздываем, — сказала Ниплз. — Нас просили приехать к чаю.

— Успеем. Сейчас всего восемь часов.

У Джеми было несколько причин радоваться жизни. У него в кармане лежал пакетик кокаина, достаточно тяжелый для того, чтобы им с Ниплз хватило на целую ночь танцев и даже еще немного осталось. К тому же он ехал вместе с Ниплз. Они встречались уже несколько месяцев, Джеми с ней было весело, и она умела водить машину. Прошлую ночь они провели в «Туннеле любви». Соседка Ниплз Мэри Меррет не одобряла их связи, но Джеми считал, что она просто ревнует.

Наконец, они ехали на вечеринку. Джеми любил вечеринки. Он был почти не знаком с хозяевами сегодняшнего мероприятия, но знал по именам всех гостей.

Они затормозили у поместья в Западном Черни. В окне показалась хозяйка дома, она вышла посмотреть, кто приехал. Джеми только тогда догадался прочитать ее имя на открытке — миссис Бембридж.

— Мы уже не знали, что и думать, — обиженно сказала миссис Бембридж. — Идите переоденьтесь. Наверху осталось несколько человек. Джеми, располагайтесь в раздевалке Майкла.

Джеми отнес свой чемодан в раздевалку и быстренько скрутил сигарету с марихуаной. На комоде красного дерева лежала пара расчесок из слоновой кости, он прикинул, что в «Антикваре» за них дали бы фунтов пятнадцать. Могли бы дать и больше, но на обеих расческах были выгравированы инициалы владельца, а это всегда снижало ценность вещи. На стенах комнаты висели фотографии команд гребцов, на которых совсем еще юный М. Д. Бембридж держал на вытянутых руках кормовое и гребное весла. Через пару минут напряженных поисков старания Джеми были вознаграждены — в верхнем ящике комода он обнаружил золотые и серебряные запонки.

Джеми отнюдь не гордился своими успехами на ниве мелкого воровства. Каждый раз, украв что-нибудь, он торжественно клялся себе, что больше ни за что не станет этого делать. Но даже тот скромный образ жизни, который он вел, требовал регулярных финансовых вливаний, потому что девушки, выпивка и кокаин стоили денег. По неудачному стечению обстоятельств он не мог появляться в «На краю света» больше одного или двух раз в неделю, поэтому его комиссионные уменьшились практически до нуля. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, ему приходилось время от времени прибирать к рукам плохо лежавшие акварели, серебряные ложки или украшения.

Иногда его посещали благородные мысли о том, что когда-нибудь, когда дела пойдут хорошо, он непременно выкупит все краденые запонки, серебро и акварели и тайно вернет их бывшим владельцам.

Покончив с обыском, он занялся чемоданом. Куда это запропастился его смокинг? «Черт возьми, — вспомнил он, — я забыл его в «Туннеле любви». И что теперь прикажете делать?»

В комнате был гардероб с одеждой Майкла Бембриджа. Пиджаки, рубашки и брюки плотно заполняли шкаф и сильно пахли нафталином. Джеми нашел целую коллекцию деловых костюмов, костюмов для охоты и форму для катания на лыжах. Внизу на полочках из кедра разместилось несколько пар начищенных до блеска ботинок. В самом конце вешалки он нашел смокинг, только что доставленный из химчистки.

Через несколько минут Джеми уже стоял в гостиной с бокалом в руке и наслаждался видом каштановой рощи из открытых окон, попутно наблюдая за хорошенькими девушками, которые сразу же обратили на него внимание.

— Дорогая, ты не видела мой смокинг? — В дверях гостиной появился Майкл Бембридж в белой рубашке и брюках.

— Он в твоем гардеробе, — ответила ему жена. — Я забрала его из химчистки вчера вечером.

— Очень странно. Я его там не нашел. Пойду посмотрю еще разок.

Джеми позволил наполнить свой бокал шампанским и флиртовал с Джоанной Бембридж и Зарой Фейн. Обе девушки испускали сексуальные волны, как сучки в период течки. Никаких сомнений — красавчик Джеми со своим чубчиком был вне конкуренции.

— Это действительно очень странно, — сказал Майкл Бембридж, вернувшись в холл. — Я посмотрел везде, но ничего похожего на свой смокинг так и не нашел. Ничего не поделаешь, мне придется надеть синий пиджак с галстуком-бабочкой.

За обедом Майкл несколько раз с подозрением разглядывал смокинг Джеми.

— Джеми, мой вопрос может показаться вам необычным, — сказал он, наконец, — но не могли ли вы случайно по ошибке надеть не тот смокинг? Тот, что на вас, очень похож на мой.

— Это совершенно исключено, — не моргнув, ответил Джеми. — Это смокинг моего деда.

— Понимаю. Надеюсь, мой вопрос не обидел вас?

Позже, когда женщины вышли из-за стола, чтобы попудрить носы, Майкл вернулся к прежней теме:

— Вы можете решить, что я ужасный старый зануда, — сказал он, — но не могли бы вы показать мне этикетку на вашем смокинге? Мой смокинг был от Тома Брауна. Я носил его очень много лет, и он выглядит совершенно так же, как и ваш, — даже на рукаве заплатка. Сделайте любезность, успокойте мое воспаленное воображение.

Джеми нахмурился и с неподдельной обидой в голосе произнес:

— Не хотите ли вы, сэр, обвинить меня в том, что я украл вашу вещь? Вам не кажется, что это уже слишком? Меня пригласили в ваш дом на дружеский праздник, и вдруг вы требуете, чтобы я вывернул карманы! Вы так поступаете со всеми гостями?

Майкл Бембридж смутился и выразил свои сожаления:

— Дорогой мой, разумеется, я и не думал обвинять вас в чем-либо подобном. Извините меня. Ума не приложу — что это на меня нашло? Прошу вас, выпейте еще вина, и давайте забудем обо всем.

Спустя пятнадцать минут, когда Ниплз и Джеми ехали на танцевальную площадку, Джеми сказал:

— Давай после танцев поедем прямо в Лондон, я не хочу возвращаться. Вещи нам отправят позднее.

Глава 15. Февраль 1982 года

На праздничном ужине по случаю Дня святого Валентина четырнадцатого февраля восемьдесят второго года Мэри познакомилась с мужчиной, который спустя месяц сделал ей предложение. В июне того же года они поженились.

Криспин Гор обладал всеми достоинствами: он был высок, в меру красив, имел отменное чувство юмора и безупречную репутацию. Вместе с двумя старшим братьями он вырос на семейной ферме возле Фекенгема в графстве Норфолк, окончил привилегированный Радли-колледж, где был капитаном сборной по гольфу, провел полгода на ферме кузена близ Канберры и теперь делал карьеру в своем отделе. В возрасте двадцати девяти лет он был вторым лучшим стрелком на большей части территории юго-западной Англии: от Бейзинстока до Бата и от Бриджуотера до Блэнфорда. Ему «просто повезло» (как он сам всегда говорил), что его секретарем оказалась «бесценная» Сара Уитли, в отношении которой Криспин питал романтические надежды, пока не познакомился с ее соседкой по комнате Мэри.

Это была настоящая английская любовь с первого взгляда. В соответствии с давно устоявшимися обычаями, ни Криспин, ни Мэри и не думали разговаривать о непреодолимом, всепоглощающем взаимном притяжении. Криспин был очарован мягким обаянием Мэри.

Всего спустя несколько минут после знакомства он пал счастливой жертвой ее застенчивости. Его переполняло желание защитить ее, передать ей часть своей силы и уверенности. Но для начала он просто помог ей приставить гладильную доску к обеденному столу и открыл несколько бутылок розового шампанского, принесенного гостями.

Мэри увидела в Криспине Горе предельно честного и доброго человека, он показался ей довольно привлекательным. Даже сама Мэри не смогла бы сказать, какое из этих качеств оказало на ее выбор наибольшее влияние, но еще до того момента, когда настала пора менять блюда, Мэри знала, что Криспин был первым мужчиной, который заинтересовал ее после истории с Чарли.

Ей было очень легко разговаривать с Криспином, она не чувствовала необходимости удивлять его своими знаниями или остроумием. Мэри просто рассказала ему, чем занимается на работе, а Криспин — про то, как он продает дома.

— Я столько слышал о вашей квартире от Сары, — продолжал Криспин. — А кого здесь зовут Ниплз?

— Это печальная история. Нам пришлось попросить ее переехать. Она подсела на наркотики.

— Ох, — вздохнул Криспин и покачал головой с видом человека, который понимал очень многое.

— Теперь у нас есть новая соседка, Джо Бембридж. Она из Глостершира.

На следующее утро Мэри еще не успела уйти на работу, а Криспин уже позвонил ей и пригласил покататься на лыжах.

— Нас будет десять человек в одном шале. Умоляю, соглашайтесь. Если вы поедете, всем будет очень приятно.

Когда они обручились, родители Мэри были очень счастливы. Они тоже полюбили Криспина с первого взгляда.

— Я полностью одобряю твой выбор, Мэри, — сказала Белинда Меррет после второго стакана вина. — Криспин замечательный молодой человек. Он чем-то напоминает мне твоего отца в те дни, когда мы с ним познакомились.

Тактично скрыв удивление от сравнения с сутулым, подобострастным отцом Мэри, Криспин ответил:

— Я не заслуживаю этого комплимента, миссис Меррет. С вашей стороны очень любезно столь радушно принять меня в свою семью.

— Прошу вас, называйте меня Белинда, — ответила она. — В этом доме формальности не в чести.

Праздничный коктейль состоялся в Неверн-сквере, дома у Криспина устроили несколько вечеринок, пришлось организовать импровизированный праздник прямо в офисе у Мэри. Мэри очень нравились родители Криспина, его братья, их ферма с таким названием, что можно было сломать язык. Все радостно принимали ее на том простом основании, что она была возлюбленной их дорогого Криспина, поэтому Мэри сразу же почувствовала себя как дома. Она не могла не сравнивать радушный прием Горов и холодное отторжение, с которым ее когда-то встретили в Арднейсаге. Больше всего непритязательные Горы любили ужинать всей семьей перед телевизором и смотреть старое кино. Только когда Мэри приехала к ним в гости в третий раз, отец Криспина, Робин, пригласил ее прокатиться на машине по ферме и вскользь обмолвился, что у них в собственности было семь тысяч акров земли.

Все крестные родители Мэри с радостью поздравили ее с предстоящей свадьбой. Маркус немедленно отправил из Гонконга факс: «Ты первая из моих крестных детей объявила о своей помолвке. Мои поздравления. Пожалуйста, как можно скорее сообщи Барбаре дату и место бракосочетания, чтобы я смог включить его в свой рабочий график».

— Боже мой, мы ведь не обязаны приглашать его? — вздрогнула Мэри, получив факс. — Мне вовсе не хочется, чтобы он приезжал.

Криспин нашел послание в куче корреспонденции, оставленной для него, и спросил:

— Это что, от Маркуса Брэнда? Откуда ты его знаешь?

— Он мой крестный отец.

— Что, правда? — Криспин выглядел изумленным. — Мы работали на Пулов, когда он купил Вест-Кандовер-Парк. Должен сказать, это самый хитрый человек, какого я когда-либо встречал.

Церковь и викарий были зарезервированы на вторую субботу июня. Мэри венчалась в той же церкви, где ее крестили двадцать четыре года назад. Банкет должен был состояться в саду у Мерретов. Переживая из-за того, что расходы на торжество окажутся неподъемными для ее родителей, Мэри пыталась убедить их, что можно организовать все гораздо скромнее. «Чепуха, — возразил Дерек. — Если я не смогу достойно выдать свою дочь замуж, то я плохой отец, не так ли? Мне будет очень приятно пройтись вместе с тобой, дорогая моя, между рядами гостей».

День свадьбы приближался с неумолимой быстротой, и Мэри перестала чувствовать, что от нее что-то зависело. Вокруг все крутилось само собой, и она уже не могла уследить за потоком событий.

Свадебный торт был заказан, праздничное угощение ждало своего часа, все гости давно получили приглашения, а во Францию отправился заказ на вина. Мэри выходила замуж первой из своего класса, и у нее не было знакомых маленьких детишек, которых можно было бы пригласить на роль подружек невесты. Но она была бесконечно счастлива, и ничто не могло огорчить се надолго. В итоге, шесть пажей и подружек невесты рекрутировали из числа многочисленных родственников Криспина.

За время подготовки к свадьбе у Мэри всего один раз возникла размолвка с родителями, и предметом ссоры стал список гостей. Мэри была твердо намерена не приглашать Маркуса Брэнда, но Дерек был неумолим. Он не собирался обсуждать, приглашать или нет на свадьбу своего начальника, друга и крестного Мэри. «Должен тебе признаться, Мэри, — сказал он, — яс трудом нахожу объяснение твоему поведению. Ведь Маркус всегда уделял тебе столько внимания! Даже слышать ничего не хочу».

Белинда, которая по секрету от мужа поддерживала Мэри, но чувствовала, что им нельзя забывать о карьерных сложностях Дерека, собственной рукой вписала имя Маркуса на красивом приглашении.

Мэри уже давно не общалась с Сэффрон Уивер и Абигейль Шварцман, поэтому решила не беспокоить их своим торжеством. Она сочла нужным пригласить Джеми, даже несмотря на то, что он сделал с невинной Ниплз. Разумеется, она не желала видеть Чарли, но не пригласить его было бы невежливо, поэтому Мэри понадеялась, что он вряд ли бросит все и прилетит в Англию из Гонконга, и отправила ему письмо. В своей старой записной книжке Мэри с трудом удалось найти бирмингемский адрес Стюарта Болтона. Она ничего не слышала о нем после танцев у Маркуса, где он показал себя настоящим героем.

Мэри пригласила Стюарта, не особенно рассчитывая на его приезд.

Все пришедшие на свадьбу были согласны, что не многие невесты выглядели такими же счастливыми, как будущая миссис Криспин Гор, идущая к алтарю. Она была в платье «Принцесса Диана» с пышными рукавами и в шляпке с большой вуалью (этот наряд портной из Годельминга скопировал со свадебных фотографий принцессы и принца Уэльских); ее появление в западных вратах храма вызвало восторженные вздохи. А когда органист начал «Прибытие царицы Савской» и Мэри, сопровождаемая шестью самыми очаровательными детьми в розовых платьицах, персиковых бриджах и рубашках с французскими поясами, пошла между рядами скамеек, на глазах гостей заблестели слезы радости.

По дороге к алтарю Мэри вспоминала всю свою жизнь. Перед ее глазами мелькали лица друзей, родственников, знакомых. Приехало большинство ее одноклассниц из монастырской школы. Краем глаза Мэри заметила Джеми Темпла в визитке и с зализанными назад волосами, а рядом с ним стоял Чарли Криф, который так и не ответил на приглашение. Он перехватил ее взгляд и снисходительно кивнул в ответ. К своему огромному облегчению, Мэри поняла, что наконец-то заклятие было разрушено и Чарли больше ничего для нее не значил. В первых рядах стояли обе ее соседки по квартире, Сара и Джо, а рядом с ними — Ниплз, старая матушка из монастыря, где училась Мэри, и два ее крестных отца; Маркуса нигде не было.

Возле алтаря Мэри ждал Криспин, его сопровождал старший брат Руперт, который был шафером. В первом ряду Мэри видела свою мать в ярком синем костюме и шляпке, купленных в «Доме Фрейзера», а с другой стороны прохода — родителей будущего мужа. Вся семья радостно улыбалась, когда Мэри подошла к жениху.

Служба прошла как в тумане. Потом Мэри с трудом припоминала то, что викарий говорил им о браке и о том, какой это серьезный шаг. Второй старший брат Криспина. Гай, прочел отрывок из «Пророка» Халила Гибрана. Она помнила только, что и она, и Криспин уверенно сказали свои «да», а Руперт успел подать своему брату кольцо. Потом викарий провозгласил их мужем и женой, и все запели «Иерусалим». Мэри не чувствовала времени. Ей казалось, что второй раз она шла по проходу всего через несколько минут, рядом с ней был Криспин. Они вышли под палящее солнце в церковный двор.

Сфотографировавшись на ступенях церкви, все поехали на праздничный банкет. Шатер уже был готов. Из-за невероятной жары пришлось убрать боковые стенки, и гости могли любоваться садом, который, казалось, тоже выглядел особенно нарядно. Дерек взял на работе два дня выходных и потратил их на стрижку газона. Ему удалось выстричь идеально ровные полосы, ведущие вниз к реке. На террасе стояла декоративная тачка, засаженная розовыми и красными фуксиями. Клумбы взрывались от ярких красок розовых кустов и дельфиниумов.

Несколько уважаемых пожилых дам разливали чай, официанты разносили шампанское и блюда с закусками, булочками, бутербродами и колбасками в меде и горчице на палочках. С целью сокращения расходов Мерреты выбрали время так, чтобы им не пришлось основательно кормить гостей.

Бракосочетание состоялось в два часа пополудни, банкет — в три, речи и разрезание торта — в половине пятого, а отъезд жениха и невесты — в половине шестого. Церемония была организована выше всяких похвал. Приветствуя гостей, Мэри мысленно благодарила родителей за прекрасное торжество, которое они устроили в ее честь.

Дерека Меррета все больше беспокоило отсутствие Маркуса.

— Очень странно, — бормотал он, — в понедельник мне подтвердили в его офисе, что он непременно будет. Меня даже просили выслать карту местности.

— Не стоит так сильно переживать по этому поводу, — успокаивала его Белинда. — Если он не приедет — значит, там тому и быть. Это всего лишь один гость…

Но Дерек переживал. Отсутствие начальника казалось ему предзнаменованием, причем весьма скверным. Кроме этого, он всем уже рассказал, что Маркус непременно будет на свадьбе Мэри.

Джеми внимательно изучал гостей и с каждой минутой разочаровывался все больше. Он не привык общаться с такими благовоспитанными девушками, какие были приглашены на торжество. В церкви он заметил Ниплз, но вместе с ней были ее родители, а их Джеми старался избегать. Он собирался пробраться в дом вместе с симпатичной брюнеткой, чье лицо смутно припоминал. Девушка сама подошла к нему:

— Ты меня узнаешь?

— Конечно. Но не могла бы ты напомнить мне…

— Джо Бембридж. Ты хотел заночевать у нас после танцев, но потом вернулся в Лондон. У нас еще остались твои вещи.

Джеми покраснел. Он был застенчивым воришкой и всегда смущался, когда речь заходила о местах его преступлений.

— Представляешь, когда мы были на танцах, в дом вломился грабитель. Он украл папины запонки. Полицейские так и не поняли, как ему это удалось, ведь была включена сигнализация.

— Я совсем не удивлен, — спокойно заметил Джеми. — Глостершир — колыбель всей английской преступности. У твоего отца украли еще и смокинг, не так ли?

Чарли изрядно поправился и сильно потел на жаре. Он надел старый школьный фрак, поэтому его живот разболелся от постоянного давления широкого пояса. Жилище Мерретов оказалось именно таким, каким он его себе представлял. Он ожидал увидеть гномов на лужайке — ведь он был в Суррее! — но, к счастью, их не оказалось. Некоторые из гостей оделись просто отвратительно, но другие подготовились к празднику немного лучше. Мэри выглядела очень неплохо. На какой-то миг Чарли даже подумал, что ему следовало в свое время более активно ухаживать за ней, но потом вспомнил, что в постели она оказалась фригидной, и успокоился. Он приехал на свадьбу с единственной целью — увидеться с Маркусом, а тот так и не появился. Чарли был бы не против будто случайно встретиться с начальником в непринужденной обстановке.

Мэри и Криспин прохаживались по саду, держась за руки, и старались поздороваться со всеми гостями. Увидев широкоплечего мужчину в костюме и очках в роговой оправе, Мэри удивилась — это был Стюарт.

— Не могу поверить, что это действительно ты — такой загорелый и подтянутый. Ты где был?

— В Штатах. Я там учусь.

Мэри отметила, что его манеры тоже изменились. Стюарт стал более спокойным и уверенным в себе. У него появился американский акцент, от прежнего бирмингемского говора не осталось и следа.

— Однажды Стюарт спас мне жизнь, — сказала она мужу. — Как-то раз мы были на каникулах на Багамах, и он единственный относился ко мне по-человечески.

— С вашей стороны было очень мило пригласить меня на свадьбу, — сказал Стюарт. — Как знать, может быть, наши пути пересекутся когда-нибудь снова.

Стюарт ушел, и Мэри нос к носу столкнулась с Ниплз, с которой они не виделись с того самого времени, когда ее прогнали из квартиры на Неверн-сквер.

— Ты очень хорошо выглядишь, — сказала Мэри. — Ты уже поправилась?

— Все еще принимаю «кока-колу». Я хотела рассказать тебе: когда я была в «Бродвей-Лонж», познакомилась с твоей подругой Сэффрон.

— Сэффрон? Она раньше была такая красивая, что я за нее побаивалась. С ней все в порядке?

— Она просила передать тебе самые добрые пожелания. Рассказала, что вы с ней очень хорошо общались, когда были на Багамах.

— Она так и сказала? Как неловко. Нужно было пригласить и ее тоже.

Праздник шел своим чередом, и настало время поздравительных речей. Мужчины уже успели взмокнуть в своих пиджаках, и теперь все расстегнули жилетки. Двое маленьких пажей разулись и босиком носились по саду. Четыре бледнолицые племянницы Криспина, не привыкшие к жаре, спрятались под чайным столиком. Дерек Меррет пытался придумать способ задержать разрезание торта еще па пять минут — на случай, если Маркус все-таки приедет.

В этот момент все услышали рокот, доносившийся откуда-то издалека, и в небе появилась крохотная точка — вертолет. Он кружил на большой высоте, очевидно пытаясь найти место для посадки.

— Это же вертолет Маркуса, — сказал Дерек Белинде. — Потом он повернулся к Криспину и добавил: — Это крестный отец моей Мэри — Маркус Брэнд.

Через две минуты над лужайкой завис курносый «Белл» с черными титановыми лопастями: красные фонарики напряженно мигали на крыше и хвосте. Гости, обрадованные неожиданным зрелищем, собрались по краю поля и стояли, придерживая головные уборы.

Вертолет приземлился около реки. Пилот выскочил из кабины, обежал машину спереди и открыл пассажирскую дверцу. Из нее вышел Маркус в перламутровом фраке. Пилот подал ему цилиндр, который казался выше и солиднее, чем у кого-либо из гостей на той свадьбе. Брэнд, ожидая остановки двигателя, осмотрелся. В последнее время у него появился второй подбородок. Мэри не могла не обратить внимания, что он сохранил горделивую осанку и держался так, что все вокруг казались меньше, скромнее и беднее него.

— Прошу простить за опоздание, — обратился он к невесте, радостно обнимая ее. — Я только что из Парижа.

Столь необычное появление Маркуса придало церемонии второе дыхание. То, что несколько минут назад казалось милым, даже слегка мещанским, в присутствии Маркуса Брэнда выглядело необыкновенно изысканным, как будто к нему прикасалась королевская особа.

Растущая известность Маркуса стала причиной того, что многим хотелось рассмотреть его поближе. Дерек радостно показывал ему свой сад, знакомил со всеми Горами, что попадались им на пути, объясняя запутанные родственные отношения.

Джеми, наблюдавший за этим действом с противоположной стороны лужайки, сказал Чарли:

— Знаешь, на кого похож отец Мэри? На старого животновода на сельскохозяйственной выставке, демонстрирующего всем своего быка-чемпиона.

— Будем надеяться, что сегодня никого не забодают, — ответил Чарли. — Насколько я знаю, карьера Дерека Меррета висит на волоске.

Джеми много пил. После шампанского он переключился на белое вино и опустошал бокал за бокалом с такой скоростью, что официанты не успевали ему прислуживать.

— Ты заметил, как Маркус смотрит на Мэри? — спросил он.

Чарли взглянул в ту сторону, где теперь в окружении соседей Мерретов стоял их крестный. Маркус не обращал на них ни малейшего внимания и не отрываясь наблюдал за Мэри. Его лицо выражало одновременно неодобрение и едва скрываемое вожделение.

— Что это с ним? — не понял Чарли. — Не очень-то счастливо он выглядит.

— Возможно, ревнует. Завидует счастью Мэри и ничего не может с этим поделать. Держу пари, в глубине души он бесится оттого, что Мэри теперь замужем. Как бы то ни было, нет никаких сомнений, что она ему нравится.

— И нравилась раньше? — Чарли был искренне удивлен.

— Я не замечал. Возможно, все дело в девственном белом цвете ее платья. Многим мужчинам правятся невесты.

Чарли подумал, что настал подходящий момент подойти к Маркусу и поприветствовать его. Проведя три года в Гонконге, он начинал побаиваться, что его карьера может сложиться не так удачно, как он мечтал.

— Чарли! — верный самому себе, Маркус поприветствовал своего крестного сына с наигранной радостью, которая очень быстро улетучилась. — Что ты здесь делаешь? Я думал, ты сейчас вкалываешь на меня в Азии.

Он пристально смотрел на Чарли, как будто тот оставил рабочее место без разрешения.

— Маркус, я решил, что должен приехать на свадьбу крестной сестры.

— Это верно, — холодно ответил Брэнд. — Ты всегда был дружен с Мэри.

Чарли покраснел:

— Я дружу почти со всеми вашими крестниками, — начал было он, — вы приглашали нас на такие замечательные каникулы…

— Наверное, эти приятные воспоминания подвигли тебя к тому, чтобы пригласить Мэри на Лантау. Надеюсь, вы нашли, чем развлечь себя.

Чарли не мог представить, откуда Маркус мог узнать об их поездке на Лантау и что именно ему было известно.

— Да, мы прекрасно провели время. Посетили буддийский монастырь.

— Замечательно, — сказал Маркус. — Я рад, что ты интересуешься восточными религиями.

С этими словами он резко повернулся и пошел к Мэри, оставив сбитого с толку и раздраженного Чарли в одиночестве.

Джеми искал, где бы наполнить свой бокал, и не обращал на Стюарта никакого внимания, пока не налетел на него.

— Джеми, у тебя все в порядке? — спросил Стюарт, напуганный его отсутствующим видом. — Столько лет тебя не видел. Чем ты занимаешься?

— Должен был заниматься политехникой, но потом передумал, — пробормотал Джеми и рассмеялся. — Небольшие проблемы со счетами за кое-какие вещества…

— У тебя точно все нормально? — снова спросил Стюарт. Джеми выглядел ужасно: он похудел на добрый десяток килограммов и совершенно не мог смотреть прямо.

— Все будет нормально, как только я налью себе еще стаканчик вина. Ты не видел тут никого с бутылкой?

— Послушай, Джеми, это, конечно, не мое дело — я даже не живу в Англии, — но тебе нужно обратиться к врачу. У тебя нездоровый вид.

— Может быть, после, — Джеми состроил кислую гримасу, — но сначала мне нужно выпить.

Разрезание торта откладывалось, и Руперт Гор вместе с Дереком Мерретом говорили свои поздравительные речи, но их никто не слушал.

— К сожалению, в этот раз я не смогу дослушать выступления до конца, — перебил Дерека Маркус. — Работа зовет меня обратно в Лондон. Я прошу несколько минут внимания. Мне хотелось бы прямо сейчас преподнести молодоженам свадебный подарок.

— Э-э-э, разумеется, Маркус, — ответил растерявшийся Дерек.

Дерек попросил тишины, и двести гостей выстроились полукругом под шатром.

— Леди и джентльмены, — объявил он, — через несколько минут мы разрежем торт. Но прежде чем мы сделаем это, мне хотелось бы представить вам моего давнего друга Маркуса Брэнда. Без сомнения, Маркус — мой самый старый приятель по работе. Двадцать пять лет назад мы вместе начинали свои карьеры в небольшом кабинете на Броад-стрит. Разумеется, с тех пор Маркус ушел далеко вперед, он стал одним из самых успешных магнатов в мире, его финансовая империя столь велика, что я не смогу назвать вам и половины всего, чем он владеет сегодня. Но все эти годы он оставался преданным другом семьи Мерретов и был замечательным крестным отцом для нашей Мэри. Всем нам очень приятно, что сегодня он здесь вместе с нами. И так, Маркус, передаю слово тебе.

Маркус вышел вперед и медленно обвел взглядом собравшихся, словно требуя тишины. Мэри подумала, что в этот момент он больше всего был похож на тигра, которого она однажды видела в зоопарке, — невероятно сильного и изящного, пугавшего прохожих даже из-за толстых прутьев решетки. Стюарт также наблюдал за Маркусом, пытаясь определить, какие же чувства он испытывает к крестному. После поступление в Стэнфорд его мнение о деловых людях несколько изменилось, он понял, насколько сложно начать и впоследствии управлять успешным бизнесом. По крайней мере, думал он теперь, Маркус делал дело. Стюарт по-прежнему относился к крестному отцу с недоверием, но не мог не признать, что Маркус производил сильное впечатление.

— Прошу простить мое вторжение, нарушившее распорядок сегодняшнего торжества, — начал Маркус. — Обещаю не задержать вас больше, чем на одну минуту.

В этот знаменательный день я просто хочу сказать, что очень рад за Мэри и желаю ей большого счастья в будущем. Мэри, надеюсь, ты позволишь своему крестному отцу сказать очевидную истину. Ты исключительно красивая женщина, и твоему мужу очень повезло. Я приготовил для вас небольшой подарок. Простите, что не сумел завернуть его в подарочную бумагу, но, если водитель сможет поставить его на лужайке, я буду счастлив преподнести его вам с пожеланиями всего самого наилучшего.

Откуда-то сзади раздалось урчание двигателя, толпа обернулась, и все увидели небольшой зеленый «эм-джи» с открытым верхом. Маркус взял Мэри за руку, достал ключи из замка зажигания и передал их невесте:

— Это тебе и Криспину от крестного отца. — Сказав это, он наклонился к самому ее уху и едва слышно прошептал: — Когда-нибудь, Мэри, — не сейчас, когда-нибудь потом — мы познакомимся с тобой поближе.

Спустя пять минут забавные воспоминания Руперта Гора о школьных годах Криспина были прерваны ревом вертолета, который поднимался в воздух с лужайки у реки.

Глава 16. Октябрь 1982 года

— Меня зовут Сэффрон. Я наркоманка.

— Привет. Сэффрон, — протяжно вздохнула группа.

— Меня зовут Джеми. Я наркоман.

— Привет, Джеми…

Четырнадцать человек сидели полукругом в одной из комнат церкви на Рэндоу-Уок. Это субботнее утреннее занятие, иронично называвшееся «Ранняя пташка», было двести двадцать третьим для Сэффрон и четвертым для Джеми, которому все еще нужно было доказывать необходимость групповой терапии.

Он не видел Сэффрон почти три года, теперь она стала сексуальнее, чем когда-либо. Она отрастила длинные волосы и заплетала из них очень красивую светлую косу. Под глазами у нее появились круги, но тело в обтягивающих синих джинсах и леопардовом пиджаке было просто потрясающим.

Сэффрон было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что произошло с Джеми. Вернувшись в Лондон, она порвала со старыми знакомыми, но до нее по-прежнему доходили кое-какие слухи. Когда Джеми случайно заглянул в джинсовый магазин «Полуночный ковбой», куда она устроилась работать, Сэффрон спряталась от него. Она не употребляла наркотики уже больше двух лет. Это удалось ей ценой полного забвения всех, кто мог бы снова сбить ее с толку: Перегрина, Руперта, Сима и обитателей «Полевой мыши», квартир на Редклиф-сквер и Харрингтон-гарденс, где всегда было чем поживиться. Теперь она вместе с тремя другими завязавшими наркоманками снимала квартиру на Бофор-стрит, работала в «Полуночном ковбое» и ходила на субботние встречи. Теперь, увидев Джеми, она почувствовала легкое волнение.

Джеми подошел к Сэффрон:

— Привет, Сэффрон. Ты не хочешь выпить чего-нибудь?

— Разумеется, хочу. Но ты отлично знаешь, что мне нельзя. И тебе тоже.

— Я имел в виду кока-колы или кофе… — невинно улыбнулся он. — Я подумал, что тебе было бы интересно услышать последние новости о Маркусе. Я недавно видел его на свадьбе Мэри Меррет.

Они присели в небольшом уличном кафе «Пикассо», мимо сновали субботние посетители магазинов Кингз-роуд. Джеми образно сравнил свадьбу Мэри с «чаепитием у викария» и описал эффектное появление Маркуса на вертолете.

— Говорю тебе, Сэффрон, это было прямо как вьетнамская война или что похлеще. Он прилетел на огромном грязном вертолете и приземлился в центре лужайки. На свадьбу он подарил ей «эм-джи». Чарли просто обзавидовался. Теперь он сам хочет жениться — только ради машины.

Сэффрон рассмеялась. Она совершенно забыла, как ей нравился Джеми. Он сильно похудел, на его лице появились морщинки, зубы стали темными и неровными. Но Джеми по-прежнему был привлекателен. Кроме того, он лучше, чем кто-либо, мог понять, через что прошла Сэффрон.

— Ты часто ходишь на эти собрания? — спросил он.

— Три-четыре раза в неделю.

— Должно быть, они тебе помогают. Ты прекрасно выглядишь. А вот мне там не очень-то нравится.

— Тогда почему ты ходишь?

— Родители сговорились и заставили меня. Угрожали отправить куда подальше, если я не послушаюсь.

— Может быть, так и нужно было поступить.

— Только не начинай! Господи, меня все уже достали своими советами. На свадьбе у Мэри Стюарт Болтон сказал, что мне нужно обратиться к врачу. Но у меня все совершенно нормально.

Все дело в Лондоне — тут слитком много наркотиков и очень сложно бросить.

— Тогда почему ты не уедешь?

— Я думал об этом. Хочу отправиться в Индию. Слышал, что там можно прожить на пять фунтов в неделю. — Он хотел было добавить что-то про цену гашиша, но передумал. — Мы обязательно должны поехать туда вместе месяца на два, Сэфф. Это было бы здорово.

Сэффрон, десять лет не покидавшая Англию, сразу же загорелась этой идеей. С детства она любила все индийское. В «Полуночном ковбое» ей задолжали один отпуск — Сэффрон не хотела отдыхать вместе с Амариллис, Лорканом и майором Бингом, а других планов у нее не было. Поездка с Джеми за границу казалась идеальным вариантом: она знала его почти всю жизнь, с ним было бы безопасно, они оба были завязавшими наркоманами и вместе ходили на занятия. В каком-то смысле эта поездка пошла бы на пользу им обоим.

— Я договорюсь в магазине об отпуске, — сказала она. — Но если ты снова начнешь принимать наркотики, каникулам конец.

Сэффрон сидела на широкой крыше гостиницы «Отель Вишну» в Джайпуре и размышляла, какие достопримечательности им с Джеми следовало бы посетить до отъезда; в руках у нее был путеводитель «Одинокая планета». Они провели в Раджастхане уже месяц и до сих пор ничего не увидели. Сэффрон просматривала списки местных храмов и дворцов, ожидая Джеми, который должен был вернуться с покупками.

Сэффрон вяло потягивала колу и думала о том, что здесь она совершенно перестала ощущать время.

Казалось, что они жили в «Вишну» уже несколько лет, все дни, проведенные здесь, перемешались в ее памяти. Она с нетерпением ждала Джеми, ей срочно было нужно принять что-нибудь.

Было около двух часов дня, и солнце стояло в зените. Ограждение и пол террасы тихо колыхались в потоках горячего воздуха. Они не посетили ни одной достопримечательности в частности и потому, что ни разу не встали раньше полудня. Проснувшись, они занимались любовью, потом вместе принимали душ в зловонной общей душевой, после чего Джеми шел покупать наркотики. Днем они расслаблялись, а прошлой ночью до самого утра просидели на крыше отеля с какими-то европейцами. Руки и ноги Сэффрон были разрисованы хной, она носила кольца на пальцах ног и бусы.

До своего отъезда из Лондона она не ожидала, что станет подругой Джеми, надеялась, что больше никогда не притронется к наркотикам. Но их знакомство с Индией происходило так тяжко и суетно, что ей пришлось забыть о своих лучших намерениях. Они прибыли в аэропорт около полуночи. Гостиницу они не забронировали, поэтому поехали на такси через весь Дели в старую часть города, где предположительно жил дальний родственник Джеми, у которого была своя ночлежка. Дверь открыл неряшливый мужчина с очень грязными ногами. За стойкой администратора спал человек. Они разбудили его, и он отвел их по скверно пахнущей лестнице в комнату без замка в двери. Внутри стояли три кровати без постельного белья, стены были забрызганы красным соком бетеля. Сэффрон сразу же захотелось вернуться домой — так сильно Индия отличалась от того, что она себе представляла. Но в ее билете (как и в билете Джеми, за который он обещал ей вернуть все сполна) нельзя было изменить дату вылета.

На следующее утро, ни на минуту не заснувшие и покусанные клопами, они отправились па поиски завтрака. К тому моменту, как они вернулись в ночлежку, половина их багажа оказалась украденной.

На то, чтобы покинуть Дели, у них ушло четыре дня. Покупка автобусных билетов и даже поиск билетной кассы оказались невыполнимо сложными задачами для такого непосредственного человека, как Джеми. Если бы не Сэффрон, чья красота немедленно собирала толпы воздыхателей, они бы никогда не покинули город.

После Дели Джайпур и «Отель Вишну» показались им настоящим оазисом. Большие чистые комнаты, западная обстановка и бар с европейской кухней сделали их самыми счастливыми людьми на свете. За два дня они обошли все улицы, время от времени покушал драгоценности и сари. На второй вечер Джеми принес марихуану.

— Ты ведь не собираешься курить это? — сказала напуганная и одновременно страстно желавшая закурить Сэффрон.

— Это ведь просто травка. Травка не в счет.

— Нет, травка тоже считается. Ты не должен принимать ничего.

Джеми пожал плечами и игриво улыбнулся:

— Только не в Индии. Здесь все этим занимаются. Парень, у которого я купил марихуану, сам за сегодня выкурил не меньше сотни сигарет, он балдел просто как ненормальный. Давай, Сэффрон, закуривай.

Она не нашла в себе сил противостоять соблазну, и сладкое радостное предвкушение взяло верх. Сэффрон как будто вернулась на пляж в Пэдстоу, где она курила самокрутки из травки, украденной у Ниола. Не будет преувеличением сказать, что она выросла на марихуане: Амариллис всегда хранила ее в лотке для зелени в холодильнике.

«В конце концов, — рассуждала Сэффрон, — мне ни в коем случае нельзя снова подсесть на героин. Ведь именно из-за героина, а не из-за марихуаны я попала в «Бродвей-Лонж». Джеми прав, травка не в счет». Они не испытывали друг к другу особенной страсти, скорее вместо нее было взаимное уважение двух очень привлекательных людей или радость от совместного пребывания в Индии. Как бы то ни было, тем же вечером они впервые занялись любовью.

Для постоянно дремавшей от травки Сэффрон крыша «Отеля Вишну» стала целым миром. Стоя у ограждения, она могла часами рассматривать плоские крыши домов и улицы города, где в тени сидели старики и выстиранное белье развевалось по ветру. Время от времени в воздух поднималась стая голубей. Вдалеке виднелся фасад Хава Махала — Храма Ветров. Сэффрон хотелось осмотреть его вблизи. Но их экскурсии никогда не продолжались дальше, чем до ближайшего ювелирного магазина, где она обязательно покупала самые интересные и симпатичные украшения. Она немного сожалела о том, что деньги очень быстро заканчивались: Джеми приехал в Индию практически без гроша в кармане, и она была вынуждена платить за них обоих.

Сэффрон пыталась понять, действительно ли он ее любит. Джеми очень быстро загорал на солнце и теперь выглядел гораздо лучше, чем в Лондоне. Он перестал бриться и отрастил бородку. В дополнение к своим многочисленным достоинствам он был изобретательным и веселым любовником. Сэффрон хохотала от рассказов про журнал, в котором он когда-то работал, и от историй о том, как он убегал от разных женщин.

По ночам они спали, обнимая друг друга па жесткой индийской кровати. Сэффрон всегда просыпалась первой, прислушивалась к биению его сердца у себя за спиной и думала, каким же беззаботным был Джеми.

Спустя несколько недель они покинули Раджастхан и направились в Пушкар и далее — в Аймер и Удайпур. В их головах был еще не совсем оформившийся план добраться до Джайсельмера и пустыни Тар. Междугородные автобусы отправлялись рано утром, слишком рано для Джеми и Сэффрон. Поэтому они всегда путешествовали на местных маршрутах, что занимало в два раза больше времени, так как автобусы останавливались в каждой деревушке и регулярно ломались; тогда все пассажиры садились где-нибудь под деревом и ждали до темноты, пока босоногие сварщики не починят какой-нибудь распредвал. Когда Джеми пытался вздремнуть, растянувшись на сиденье, над ним нависали лица в оранжевых и желтых тюрбанах. Сэффрон, со своими бусами, кольцами и светлыми волосами, тоже всегда была в центре внимания, при каждой возможности к ней прижимались влажные теплые тела.

Приехав в Удайпур, они сняли самую дешевую комнату, какую только смогли найти. Их дом под названием «Лалбах» располагался у северной оконечности озера Пичола, неподалеку от храма Джагдиш. Едва они успели распаковать вещи, как Джеми отправился по делу на базар. Сэффрон поднялась на белокаменную крышу и увидела громадный храм Сезона Дождей, возвышавшийся на противоположной стороне озера, и два острова — Джагмандир и Джагниваш. Из путеводителя она узнала, что Джагниваш принадлежал гостинице «Лейк-Палас-отель».

Вернулся Джеми. Похлопав себя по карманам, он улыбнулся:

— Знаешь что? В «Лейк-Паласе» снимали «Осьминожку». Это мой любимый фильм про Джеймса Бонда. Мы просто обязаны съездить туда.

Тем же вечером они прогуливались по берегу озера в ожидании катера, который должен был доставить их к «Лейк-Паласу». Увидев консьержей в дорогих тюрбанах и с закрученными усами раджпутов[17], Сэффрон забеспокоилась:

— Надеюсь, там все не очень дорого. У меня осталось около ста рупий.

— Этого хватит. Мы только посмотрим. Помнишь, как в том фильме отряд практически голых женщин с ножами в трусиках штурмует подходы к дворцу?

Они сошли с причала и, чувствуя себя грязными и плохо одетыми, направились к бару. После «Лалбаха» и «Отеля Вишну» пятизвездочный «Лейк-Палас» ошеломил их белыми мраморными полами, лепниной на потолке, галереями ювелирных магазинов и тихо журчавшими фонтанчиками. Бармен в красном сюртуке протянул им меню.

— Прекрасно, коктейли! — воскликнул Джеми. — Сейчас все бы отдал за «Маргариту».

— Ты видишь, сколько это стоит? — опустила его на землю Сэффрон. — Каждый по двести рупий.

Они заказали кока-колу, по пятьдесят рупий за баночку; Джеми был очень недоволен, что не смог купить нормальную выпивку. Когда они попросили официанта принести миску орехов и бомбейской смеси, как за соседним столом, тот с нескрываемым презрением посмотрел на их одежду и принес бронзовую тарелку арахиса. Они сидели рядом па диване и потягивали колу из баночек. Ноги Сэффрон лежали на коленях Джеми, а его рука покоилась на ее плечах.

В уединенном углу того же зала, нс замеченные Джеми и Сэффрон, шумно веселились индийские и британские бизнесмены. Официанты подносили им все новые и новые бутылки виски и «Отвертки», подносы с национальными кушаньями и горячий миндаль, завернутый в салфетки. Наблюдая за тем, как Джеми гладит волосы Сэффрон и ее рука тихо скользит вдоль его бедра, Маркус ощущал дикую ревность и практически непреодолимое сексуальное возбуждение. «Она такая грязная, — думал он, — но, боже мой, какая же она сексуальная».

Он продолжал развлекать членов правительства штата Восточный Гуджарат. Маркус надеялся заполучить контракт стоимостью семьдесят миллионов долларов на строительство гидроэлектростанции на реке Нармада. Его главный представитель, Дик Матиас, вместе с тремя служащими казначейства «Группы компаний Брэнда» уже провел в Индии целый месяц. Тем вечером Дик поглощал один стакан мартини за другим. Двое толстых индусов в обтягивающих ярких костюмах, нанятые Маркусом для дачи взятки — ему не хотелось марать руки, — с важным видом развалились в креслах. Представители штата выглядели очень хитрыми и по большей части налегали на закуски.

Официант принес Джеми и Сэффрон счет в папочке, обернутой пергаментной бумагой.

— Ничего не понимаю, — сказала Сэффрон. — Здесь написано сто девяносто рупий? Но кола стоила только сто. Как это могло получиться?

Джеми внимательно изучил бумажку:

— Государственный налог, правительственный налог, акцизный сбор, обслуживание. Вот тебе еще девяносто рупий.

— У меня столько нет. А у тебя?

— У меня ничего нет. Я все потратил, сама знаешь на что.

— И как нам теперь быть? — сказала Сэффрон. Она в отчаянии огляделась по сторонам.

— Думаю, мы можем отправиться домой вплавь, — предложил Джеми. — Мы выберемся из окна туалета и поплывем через озеро до противоположного берега.

На плечо Сэффрон опустилась тяжелая властная рука.

— Могу я чем-нибудь помочь? — Над ними возвышался Маркус в светлом костюме и рубашке в сине-белую полоску. Он достал пятьсот рупий и вложил их в книжечку со счетом. — Я очень ряд видеть вас обоих, даже при том, что вы похожи на бродяг. Джеми, черт тебя дери, что у тебя на голове?

— Э-э-э, это бандана, Маркус.

— Ты выглядишь как самый отвратительный постоялец ночлежки для душевнобольных. Немедленно снимай это, и вы сможете присоединиться к нашему столу. Я здесь вместе с важными индусами. Не думаю, что вам стоит знакомиться с ними, но наши коктейли можно пить без опаски. Они приготовлены с нашим собственным льдом.

Джеми получил долгожданную «Маргариту». Через пять минут он уже рассказывал индусам, которые откровенно глазели на Сэффрон, о своем путешествии. В ответ те сокрушенно качали головами и все, как один, бормотали что-то вроде: «В следующий раз, когда будете в Дели, останавливайтесь только в гостиницах «Тай» или у нас дома».

Маркус, который тоже перестал скрывать свои симпатии к Сэффрон, безуспешно пытался убедить се заказать «Отвертку» вместо апельсинового сока. Неожиданное появление крестного отца выбило ее из колеи. Сэффрон было стыдно за свой внешний вид. Что-то в их отношениях побуждало ее всегда представать перед ним в самом лучшем свете. Она понимала, что Маркус ожидал от женщин именно этого. Опыт Амариллис научил Сэффрон тому, что для женщины мужчина и личная безопасность — синонимы, поэтому она изо всех сил старалась понравиться крестному отцу.

Они не виделись с памятного вечера, когда он выбил дверь в Гледхау-гарденс и отправил Сэффрон в «Бродвей-Лонж». Драматизм ситуации и уверенность, что Маркус спас ей жизнь, окончательно убедили Сэффрон в том, что Брэнд был настоящим героем, практически суперменом. Чтобы избежать множества соблазнов, она старалась поддерживать самый простой образ жизни, но даже тогда она инстинктивно желала быть в его власти. Ей было прекрасно известно, что Маркус взял оплату всех счетов за лечение и реабилитацию на себя. В тот момент она испытывала к нему противоречивые чувства. Сэффрон была благодарна и практически поклонялась крестному, но в то же время опасалась его власти над собой. Маркусу было лучше всех известно, почему ей не стоило пить спиртного, и она молилась, чтобы он перестал нажимать на нее.

Джеми налегал на виски — хрустальные стаканы «Джонни Уокера» подавались на влажных льняных салфеточках. Он был доволен решительно всем, это был его лучший день в Индии. Только сейчас Джеми понял, как же ему не хватало крепкого алкоголя.

Ему надоели невзгоды их путешествия, он истосковался по Кингз-роуд. В последнее время ему наскучила даже травка, сегодня на базаре он купил небольшой шарик героина и планировал выкурить его вечером.

— Как поживает твоя мать? — спросил Маркус.

— У нее все в порядке. Амариллис живет в Девоне вместе с Виктором и Лорканом. Ему уже три годика.

— В твоем возрасте Амариллис была очень красивой. И ты очень на нее похожа. Меня всегда поражало, как вы друг на друга похожи.

Сэффрон была польщена. Она никогда и не думала сравнивать себя с матерью по части красоты. Легкий румянец едва проступил сквозь густой загар, и она спросила:

— Вы дружили с ней в молодости?

— У твоей матери было много друзей. Все ею восхищались, — ответил Маркус, дав Сэффрон понять, что если между ним и Амариллис что-то и было, то теперь это все уже в прошлом.

Наступила пора подавать ужин. Маркус не собирался и дальше угощать непрошеных гостей, поэтому проводил крестных детей на пристань и заплатил капитану катера, чтобы тот высадил их на северном берегу острова, рядом с «Лалбахом».

— При следующей встрече, — сказал Маркус, когда они уже стояли на сходнях, — надеюсь, вы будете одеты хотя бы чуточку приличнее.

По дороге домой Джеми улыбнулся:

— Маркус — просто душка, не правда ли? Нам так повезло, что мы с ним повстречались. Я выпил пять порций виски.

— Он всегда был ко мне очень добр. Я никому не рассказывала, но ведь это крестный платил за мое лечение.

— Он может себе это позволить. У него дела идут лучше некуда. Чарли говорил, что у пего состояние около пятидесяти миллионов фунтов. Может быть, даже около ста.

Сэффрон пожала плечами. Она так ничего и не выпила за столом, ей было грустно покидать «Лейк-Палас» и Маркуса ради «Лалбаха» и Джеми.

— Все в порядке, Сэфф? — спросил Джеми, обнимая ее за плечи.

Она слегка оттолкнула его:

— Сейчас все будет хорошо…

— Это точно, я тебе обещаю: все сразу станет хорошо. когда я покажу тебе, что купил сегодня днем на базаре.

Сэффрон так никогда и не смогла понять, почему в тот вечер она все-таки нарушила клятву не прикасаться к героину. Травка сделала свое дело, и Сэффрон с легкостью признала собственное поражение.

Когда Джеми разогревал на фольге второй шарик героина, вдыхая его пары, в их комнату ворвалась полиция. Трое индийских полицейских, вооруженных пистолетами, обыскали помещение и конфисковали наркотики. После этого Джеми и Сэффрон оказались лежащими на полу с заломленными за спину руками.

В дверном проеме появился управляющий «Лалбаха», он поспешил заверить полицейских, что понятия не имел о происходящем под крышей его гостиницы.

Джеми и Сэффрон в наручниках доставили в отделение полиции, где заставили подписать признание. Офицер лениво поглядывал на Сэффрон, стоявшую в одних трусиках и коротенькой майке. У них отобрали паспорта, героин запечатали в коричневый конверт, который подписали все собравшиеся в участке.

Уже далеко за полночь их бросили в камеру грязную клетку с толстыми прутьями вместо стен. Там уже сидело около десятка людей, чьи лица показались Сэффрон безумными и злобными. Она была уверена, что их заперли вместе с убийцами, насильниками и бродягами. Все с интересом наблюдали за новичками и улыбались беззубыми ртами. Джеми и Сэффрон не смели поднять глаз на сокамерников, жадно пялившихся на полуобнаженную девушку. Наклонный пол их камеры опускался к отверстию, которое, судя по запаху, служило отхожим местом. Узники сидели, завернувшись в одеяла. Эффект героина начинал улетучиваться. Сэффрон примостилась на корточках рядом с Джеми, уныло бормотавшим:

— Господи, это какой-то кошмар, нас подставили… Сэфф, мы должны сказать, что нашли герыч в комнате и не знали, что это такое. Если мы оба будем утверждать одно и то же, у нас есть шанс. Они ничего не смогут с нам сделать.

Сэффрон не разделяла его оптимизма. Она чувствовала, что, если Джеми окажется в безвыходной ситуации, рассчитывать на него будет сложно.

Постепенно до них стал доходить ужас их теперешнего положения. Они были в индийской тюрьме! Их арестовали за наркотики! Как в Индии наказывают за героин? Двадцать лет? Пожизненное? Казнь? К ним приблизился человек с худощавым, суровым лицом и походкой макаки. Его голова напоминала грецкий орех. Из-под одежды он достал небольшой перочинный ножик с ржавым лезвием. Первой мыслью Сэффрон было, что индиец собирается зарезать их. Она посмотрела в сторону решетки — в коридоре не было ни одного полицейского. «Он убьет нас в этой клетке, — думала она, — и никто даже не узнает».

Человек показал им нож, провел своим толстым пальцем по его лезвию и, рассмеявшись, сел на место.

— Сэффрон Уивер! — позвал охранник. — Следуйте сюда.

Он открыл клетку. Сэффрон боялась представить, зачем ее ведут куда-то ночью.

Джеми, который вдохнул больше героина, чем Сэффрон, спал, привалившись к стене. Она попробовала разбудить его, но он не реагировал.

Охранник повел девушку по темным коридорам, вдоль мрачных стен, испачканным соком бетеля так же, как в их первой индийской гостинице в Дели. Она хотела бы, чтобы на ней была более подходящая одежда, а не только саронг и бусы. Сэффрон очень боялась, что сейчас попадет к офицеру, пристально рассматривавшему ее несколько часов назад. При одной мысли об этом ее бросало в дрожь.

Первым она увидела Дика Матиаса.

— Еще раз здравствуй, Сэффрон. Думаю, нам пора. У пристани ждет яхта.

Она не поверила своим глазам. Неужели она и вправду могла уйти?

— А как же Джеми?

— Его выпустят утром. Маркус сказал, что ему придется провести здесь одну ночь.

Дик Матиас пожал руки офицерам, которые выглядели очень довольными.

Молча они вернулись в «Лейк-Палас». По своему опыту Сэффрон знала, что Дик Матиас слов на ветер не бросал. Они вошли в гостиницу, и он повел девушку через длинные мраморные коридоры и внутренние дворики к комнате под названием «Номер Махарани».

Номер оказался невероятных размеров. Сэффрон застенчиво остановилась в углу комнаты, большую часть которой занимала огромная кровать с балдахином. За столом что-то писал Маркус.

— Я очень надеюсь, — сказал он, — что мои обязанности как твоего крестного отца не всегда будут сводиться к спасению тебя из передряг с наркотиками. Твое поведение уже стало предсказуемым, и мне это порядком надоело.

— Мне очень жаль, Маркус, — начала оправдываться Сэффрон, по пути пытаясь вспомнить историю, которую придумал Джеми, но так и не смогла продолжить, потому что ее разум кипел от ужаса тюрьмы и радости вновь обретенной свободы.

— Мне кажется, вполне понятно, что произошло, — сказал Маркус. Его голос был строгим, а глаза, когда он повернулся к ней, не выражали ни капли радости или снисхождения. — Разумеется, ты заслуживаешь, чтобы тебя как следует отшлепали. Я обдумываю и некоторые другие санкции. Если бы начальник городской полиции не был так любезен, тебе грозил бы срок от десяти до пятнадцати лет.

— Мне правда очень жаль, Маркус, — она заплакала.

— Прекрати хныкать. Я действительно ненавижу это дело. Мы сможем продолжить разговор утром, перед твоим вылетом в Англию — это было одним из условий моего соглашения с полицией. Сейчас мои люди ищут для вас с Джеми билеты. Однако, — неожиданно страстно продолжил он, прижимая Сэффрон к себе, — уже поздно. Пора отправляться в кроватку. Ты уже не та маленькая девочка, которой была в Нассау. Если ты достаточно повзрослела, чтобы поехать вместе с Джеми в Индию и так мило развлекаться с ним в баре этой гостиницы, то, мне кажется, ты могла бы вернуть своему крестному отцу часть долга, не так ли?

Глава 17. Январь 1983 года

Мэри чувствовала себя самой счастливая женщиной в мире. Со дня свадьбы прошло уже восемь месяцев, но она по-прежнему просыпалась, благодаря Бога и Криспина за свое счастье. Чем лучше она узнавала мужа, тем больше восхищалась им. Они жили в небольшом бледно-голубом коттедже неподалеку от Стэндфордского моста в тупичке под названием Биллинг-роуд. У них было две спальни и гостиная с адамовским[18] камином. Все свое время Мэри тратила на то, чтобы сделать дом красивым и удобным. Кухонные шкафы были переполнены свадебными подарками: пароварками для спаржи, ярко-оранжевыми сотейниками «Ле Крюзе», белыми фарфоровыми баночками и соусницами с изображениями различных овощей. В гостиной расположилось несколько круглых столов, накрытых длинными скатертями, на них стояли свадебные фотографии в серебряных рамочках. Напротив дома красовался зеленый «эм-джи» с открытым верхом. Машина сначала казалась молодоженам непозволительной роскошью, но они очень скоро привыкли к тому, что могли не задумываясь отправиться куда угодно.

Каждый вечер Мэри готовила Криспину вкусный ужин, продукты для которого покупала во время обеденного перерыва. И каждый вечер он признавался жене:

— Мэри, я, должно быть, самый счастливый человек во всем Фулеме. Не думаю, что другим парням с работы жены готовят такие же вкусные обеды.

Иногда они устраивали небольшие званые обеды, чтобы похвастаться своим новым фарфором. Но больше всего они любили проводить вечера вдвоем, когда Криспин после долгого рабочего дня, проведенного в сельской местности, приезжал домой на «эм-джи» и они вместе садились за стол.

— Ты просто идеальная жена, — говорил Криспин, пока Мэри накладывала ему запеченного лосося с молодым картофелем и зеленым горошком. — Мы родим шестерых детей. У моей бабушки было пятеро братьев и сестер.

Мэри мило краснела:

— Что? Шестерых? И куда мы их всех положим, хотелось бы мне знать?

— Мы ведь не будем жить в Лондоне до конца наших дней, — отвечал Криспин. — Вокруг нашего имения в Норфолке продается много замечательных старинных домов.

Ночью, а иногда и утром они занимались любовью, что еще лучше скрепляло их нежные и искренние отношения. Через шесть месяцев они перестали предохраняться, предоставив природе право решать за них.

Мэри продолжала работать в кадровом агентстве на Нью-Бонд-стрит. Она понимала, что не останется там навсегда. Главной ее ценностью отныне были домик на Биллинг-роуд и Криспин.

Двадцать седьмого января в четыре часа двадцать пять минут пополудни раздался телефонный звонок, который навсегда изменил жизнь Мэри. В трубке зазвучал голос Сары:

— Криспин… Произошла авария. Мне только что позвонили из больницы. Сказали, что он попал в автокатастрофу.

В горле у Мэри пересохло:

— Боже мой! Что случилось? Где он?

— В какой-то больнице в Рединге. Криспин возвращался из Дорчестера. Машина врезалась во что-то. Он сейчас в отделении неотложной помощи.

Мэри представила их крохотный «эм-джи» с тонкой жестяной крышей, которая никого не смогла бы защитить.

Голос Мэри предвещал надвигавшуюся истерику:

— А почему он сам мне не позвонил? Он серьезно пострадал?

— Не знаю. Уверена, с ним все в порядке. Скорее всего, его сейчас просто обследуют. Если хочешь, я могу отвезти тебя в больницу. Я подъеду к твоему офису через десять минут.

По пути в Рединг Мэри одолевали страшные предчувствия.

Ну зачем им был нужен этот «эм-джи»? Зачем только Маркус подарил его?

Они въехали в пригород Рединга, города, который состоял из одних объездов и пешеходных зон, но больницу нашли сразу. Сара высадила Мэри у входа и поехала поставить машину на парковку, а Мэри вбежала внутрь и, безумно страдая, выстояла длинную очередь к справочной.

— Криспин Гор, — выдохнула она. — Нам позвонили…

Очень медленно служащий сверился с одним списком, затем со вторым.

— Второй этаж, блок «Е». Это реанимация. Спросите там дежурную сестру.

Мэри побежала, следуя зеленым указательным стрелкам, показывавшим путь к отделению неотложной помощи и реанимации. Найдя блок «Е», она уже была вся в слезах.

Мэри ждала медсестра, должно быть, ее предупредили из справочной.

— Я пришла к Криспину Гору. Где он?

— Кем вы ему приходитесь?

— Я Мэри Меррет… Мэри Гор. Я его жена.

Медсестра грустно посмотрела на нее:

— Присядьте, милочка. Я принесу вам чашку чая.

Мэри очень плохо запомнила последующие дни. Обрушившееся на нее горе буквально лишило ее рассудка. Она не помнила, как родители отвезли ее домой в Доркинг. Целыми днями Мэри вздыхала и молча смотрела в одну точку. Когда прояснились обстоятельства катастрофы — Криспин значительно превысил скорость и лоб в лоб столкнулся с грузовиком, который выезжал на него из-за угла, — она не могла смириться с этим. Тело опознал Дерек Меррет, и, как он потом сказал Белинде, Мэри нельзя было смотреть на мужа, в таком ужасном тот был состоянии. У небольшой и легкой спортивной машины не было ни единого шанса, при столкновении ее просто расплющило.

Назначили день похорон. Служба должна была состояться в церкви неподалеку от дома Горов, в Фейкехеме, где жил викарий, хорошо знавший их семью. Серым и холодным январским утром родители отвезли Мэри в Норфолк. Она надела старое черное пальто и черную шляпку. Она так сильно похудела, что мать начинала беспокоиться за нее. Белая как мел кожа Мэри стала почти прозрачной, а вокруг огромных черных глаз образовались томные круги.

Церковь была набита битком, пришли все те же люди, что восемь месяцев назад присутствовали на их свадьбе. Все казались искренне тронуты обрушившимся на плечи Мэри и родителей Криспина горем, многие были в слезах. По пути к первому ряду, где для вдовы было приготовлено место рядом с ее родителями и матерью Криспина, она узнала всех его друзей, коллег по работе и многих работников с фермы Горов. Двое братьев, отец Криспина и его лучший друг из Редли внесли гроб. За несколько секунд до начала службы Мэри увидела Маркуса, который появился в дверях церкви в темном пальто с воротником из меха бобра. Когда он проходил между рядами сидений, некоторые гости перешептывались: «Это Маркус Брэнд подарил Криспину ту самую машину».

Отец Криспина постарел на десять лет, волосы из серых стали ярко-белыми. Жена смотрела на мир пустыми глазами. Племянницы Криспина, которые совсем недавно были подружками невесты на свадьбе дядюшки, принялись рыдать в голос, и их вывели из церкви. Руперт Гор срывавшимся голосом прочитал стихотворение, которое начиналось словами: «Смерть не страшит меня, я просто вышел, чтоб вернуться…» За ним вышел Гай Гор, который выбрал стихотворение Руперта Брука «Солдат»: «…И смех друзей, и доброта сердец, которые со мной навеки». Старый фермер, катавший десятилетнего Криспина на комбайне, громко высморкался в огромный носовой платок. А когда все вместе начали петь один из гимнов, звучавших на свадьбе, и дошли до слов о прекрасном будущем зеленых лугов Англии, голоса людей задрожали и никто не смог взять верхние ноты.

Мэри крутила на пальце обручальное кольцо, вспоминала, как они вместе с Криспином выбирали его в ювелирном магазине, и старалась не заплакать. Она чувствовала, что, начав рыдать, уже не сможет остановиться. Сжав кулаки, она смотрела на витраж с цветущими примулами и резвящимися ягнятами. Викарий церкви Святой Этельреды старался изо всех сил, он попросил собравшихся вспомнить все лучшее о добром и честном Криспине и заметил, что Криспин не мог не спешить домой к своей любимой жене. А когда викарий попросил всех собравшихся разделить горе вдовы, изо всех концов церкви, особенно со стороны старых школьных подружек Мэри, раздались громкие всхлипывания и стенания. Мэри обернулась и, глядя на старых подружек, подумала: «Не странно ли это? Я первой из своих одноклассниц вышла замуж и теперь первой овдовела. Следующая вдова у нас появится не раньше чем лет через сорок…»

Джеми Темпл опоздал к началу службы и сел на хорах, стараясь не попасться на глаза Маркусу, с которым он не виделся после Удайпура.

Тем временем Маркус уселся на видное место во втором ряду и что-то писал в своем блокноте. Он делал пометку уволить одного из своих управляющих директоров, чьи показатели продолжали падать уже второй квартал подряд. Брэнд не обращал ни малейшего внимания на церемонию и был целиком поглощен разглядыванием Мэри. Еще на свадьбе он заметил, насколько красивой стала крестная дочь. Тогда ему было очень неприятно видеть ее. связывающую свою жизнь с другим человеком, в особенности с таким заурядным, по его мнению, как Криспин. Маркус по-настоящему ревновал. Как могла она предпочесть кого-либо ему? В тот же день он решил попробовать сблизиться с Мэри через полтора-два года, когда первоначальная радость совместной жизни, по его представлениям, осталась бы в прошлом.

Но как вдова Мэри была еще более привлекательна. Маркус не мог отвести от нее глаз. Белая кожа, изящное, хрупкое тело — она была похожа на Мадонну. Теперь между ними не стоял никто, и Маркус не видел смысла медлить.

В его голове проносились возможные варианты обольщения. Мысль о том, что он может оказаться с ней в постели, мгновенно возбудила Брэнда, особенно его привлекала сложность стоявшей перед ним задачи. Он понимал, что крестная дочь была воспитана в строгости и хорошо усвоила все уроки своих наставниц из монастыря. Он знал, что правила приличия не позволят ей сразу же откликнуться на его ухаживания. Большинство женщин на ее месте с радостью стали бы любовницами великого Маркуса Брэнда. Если бы Мэри была француженкой, обольщение не составило бы особого труда, но к Мэри требовался другой подход — здесь были необходимы хитрость и точный расчет. И он уже знал, что ему поможет Предстоящая охота и неминуемая победа делали его счастливейшим из крестных отцов.

Глава 18. Февраль 1983 года

— Мэри Гор? С вами будет говорить Маркус Брэнд. — Барбара Майлс нашла Мэри в доме на Биллинг-роуд, куда она недавно вернулась.

— Мэри, что ты делаешь в субботу? — спросил Маркус. — Я думал, мы могли бы съездить на скачки в Ньюмаркет.

Она не знала, что ответить.

— Так мило, что вы обо мне заботитесь, но мне сейчас не хочется никуда выходить. Слишком рано для развлечений.

— Помоги себе, Мэри, проведи день на свежем воздухе в компании крестного отца. Мы прекрасно повеселимся. В забегах будут выступать мои скакуны.

— Правда, Маркус… Я не могу.

— Чепуха. Я заеду за тобой около одиннадцати. Будь готова.

Она молча подчинилась, как всегда, когда дело касалось Маркуса. Но на сей раз сделала это с неохотой. Иногда, когда Мэри на несколько минут переставала корить за все случившееся себя, ей казалось, что все дурное в ее жизни было так или иначе связано с Маркусом. Благодаря ему она познакомилась с Чарли. Маркус унижал ее отца на работе. Он же подарил спортивный автомобиль, погубивший ее мужа. «Как только он появляется рядом, — думала она, — происходит что-нибудь ужасное».

«Корпорация Брэнда» имела собственную ложу напротив финишной линии. Мэри приехала в том же черном пальто, в котором была на похоронах Криспина, и уже пожалела о своем поступке. Аппетит еще не вернулся к ней, и она не могла видеть блюда с холодной жареной говядиной, омарами, салатом и яйцами вкрутую под майонезом, который подносила официантка в переднике. Маркус был в приподнятом настроении и откровенно выражал неудовольствие тем, что она грустила. К ним заглянул тренер Маркуса Хонки Гилборн вместе со своей прекрасной женой Лавинией. Они обсудили перспективы лошади Маркуса, которая должна была участвовать в забеге. Дик Матиас вполголоса вел переговоры с деловым партнером на Бермудах. По телевизору транслировали результаты скачек в Утокстере.

Маркус взял Мэри с собой в загон, они стояли в самом центре, а помощники конюхов водили по кругу лошадей. Хонки, Маркус и братья Мактумы обсуждали невероятные смешные суммы, которые выплачивались победителям, и возможные изменения в связи с приходом американцев и французов. Затем в загон вышли жокеи, и Маркус познакомил Мэри с Вилли Карсоном, который должен был сидеть на Шанхайце во время заезда. Он был в бордово-голубой форме — цвета «Корпорации Брэнда».

— Вилли, познакомься с моей крестной дочерью Мэри Гор, — сказал Маркус. — Если она продолжит худеть теми же темпами, то вскоре сможет составить тебе конкуренцию.

— Надеюсь, что этого не случится, мистер Брэнд.

— Тогда не подведи меня, Вилли? Ведь она еще и красивее тебя.

— Это правда, мистер Брэнд.

Они вернулись в ложу и с балкона наблюдали за скачками. По какой-то причине Мэри было неприятно внимание, которое уделял ей Маркус. Она надеялась, что им руководили доброта и сопереживание ее горю, но рука Маркуса то и дело обвивала ее талию, а когда он давал Мэри посмотреть в бинокль, зачем-то дотронулся до ее груди.

Лошади выстроились на линии старта, дождались выстрела и понеслись вперед. Маркус, Хонки, Лавинья и даже Дик радостно кричали: «Давай, Шанхаец! Вперед, Шанхаец!» А когда на последнем повороте бордовый и голубой цвета вырвались вперед и выиграли гонку с преимуществом в пол корпуса г все были в экстазе.

— Идем, Мэри, — сказал Маркус. — Я хочу взойти на пьедестал вместе с тобой.

Спустя двадцать минут Мэри стояла рядом со своим крестным на церемонии закрытия и получала из рук вдовы председателя правления «Ньюкаслской страховой компании» огромный золотой кубок. Мэри была уверена, что Маркус поцеловал ее в губы только в пылу радости от своей победы.

— Нам нужно поговорить кое о чем, — сказал Маркус, когда они остались одни в ложе. — Это имеет отношение к твоему отцу.

— Папа просто прекрасно держался все это время. Он такой добрый.

— Как бы то ни было, у него проблемы на работе, — очень серьезным тоном сказал Маркус. — Если говорить напрямую, то у нас больше нет для него работы. Это стало понятно уже три или четыре года назад. Но мы с Дереком знакомы очень давно, и ради твоего блага мы все это время держали его. Нам приходилось придумывать для него работу, с которой бы он справился. Мне очень жаль, но так не может продолжаться дальше. Он сидит в своем кабинете, считает скрепки и не делает ничего полезного. Мои менеджеры уже сыты им по горло.

— Маркус, он будет убит горем. Папа так предан вашей компании и вам лично. Я просто не могу поверить этому. Ведь не может же быть так, чтобы он ничего не мог больше делать.

— Поверь мне, я рассмотрел все возможные варианты, говорил с начальниками всех отделов. Дело в том, что его просто никто не хочет брать на работу. Наверное, я мог бы надавить и устроить его куда-нибудь еще, но это ни к чему хорошему не привело бы.

— Но папа так старается. И всегда старался.

— Он приходит на работу каждое утро, это точно. Я уверен, ты достаточно хорошо знаешь своего отца, чтобы понять, что он не мешок мозгов.

Компания изменилась, весь мир изменился. Все уверены, что Дереку больше нечего делать в бизнесе.

— Но чем прикажете ему заниматься? Он никогда не сможет найти другую работу. Всю жизнь он проработал на вас.

— Даже не знаю, что тебе ответить, Мэри. Мне нужно подумать. В одном я уверен — я не могу позволить держать в своей компании балласт из никому не нужных людей.

Мэри было крайне неприятно слышать такое о своем любимом отце.

— Если бы вы платили ему достойную зарплату, то он смог бы позволить себе уйти на пенсию.

Маркус косо посмотрел на нее:

— Ты уверена, что разбираешься в том, о чем пытаешься рассуждать?

Он налил два стакана бордо.

— Я хочу сказать, что по сравнению с другими людьми папа всегда мало получал. Вы зарабатывали миллион за миллионом, а он ничего с этого не имел.

— Мэри, я не собирался говорить тебе об этом, но ты меня вынуждаешь. Я понимаю, что ты все еще расстроена из-за смерти мужа, но это еще не повод обвинять меня в том, о чем ты понятия не имеешь. Все эти годы я постоянно помогал вашей семье. Как ты думаешь, кто оплачивал твое обучение в школе при монастыре? Дерек? Со своей зарплатой он никогда не смог бы себе этого позволить. А кто заплатил за твою свадьбу? Если ты мне не веришь — спроси у отца сама. Поэтому, ради бога, не надо говорить, что я ничего для него не сделал.

Мэри какое-то время не могла прийти в себя. Она ни на секунду не усомнилась в том, что Маркус говорил правду.

— Простите меня, — наконец сказала она. — Я не должна была этого говорить. Вы сделали для нас слишком много. Теперь я это понимаю.

Маркус погладил ее по щеке.

— Понимаю, ты расстроена, — прошептал он. — У тебя сейчас сложное время. И ты такая красивая… Такая привлекательная девушка не должна оставаться одна. У тебя все должно быть замечательно. — Он дотронулся до губ Мэри. — Кто-то должен постоянно заботиться о тебе. Кто-то большой, сильный… — Его голос звучал очень откровенно. Неожиданно для Мэри их лица сблизились, и она почувствовала, как он прижимает ее к себе.

— Что вы делаете, Маркус? — Она вскочила со своего кресла.

— Не беспокойся, Мэри. Думаю, я смогу тебе помочь. Тебе нужен защитник. Тебе и всей твоей семье, в особенности твоему отцу.

Мэри удивленно взглянула на крестного. Его серо-голубые глаза пристально смотрели на нее. Маркус казался ей отвратительным, но в то же время красивым и необъяснимо притягательным.

— Я понимаю твое горе, — продолжал он ласковым и спокойным голосом. — Моя жена тоже погибла в автокатастрофе. Мы с Люси прожили вместе очень немного. Она была необыкновенным человеком и очень много для меня значила. Я тоже думал, что не смогу справиться с этой утратой. Может быть, я так и не смог… — Он взял Мэри за руку, и она не смогла оттолкнуть его.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я понятия не имела… Вы никогда не рассказывали об этом раньше.

— Я пытался забыть о ней. Все свое время посвящал работе. Вряд ли я создал бы «Группу компаний Брэнда», если бы Люси была жива. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Ты напоминаешь мне ее — у вас похожие волосы, глаза. У нее были такие же искренние карие глаза.

— А как это случилось? Как произошла авария? — Мэри хотелось сменить тему разговора.

— Случилось самое страшное. За рулем сидел пьяный водитель — мой личный шофер. Было уже поздно, из-за поворота на них выехал трактор, машина потеряла управление и врезалась в дерево. Они погибли мгновенно. На вскрытии выяснилось, что водитель был совершенно пьян. Его кровь на треть состояла из виски. Я до сих пор чувствую себя виноватым: ведь это я принял Рона Болтона на работу. Если бы я только знал о его проблемах с выпивкой.

— Болтон? Ведь это фамилия Стюарта…

— Рон — его отец. Это еще одна трагедия. Стюарту тогда исполнилось всего шесть недель или даже меньше. Бедный ребенок не был виноват во всей этой отвратительной истории. Я пожалел его и стал крестным отцом.

Мэри восхищалась Маркусом. Не всякому на его месте хватило бы благородства, чтобы призреть ребенка, отец которого убил его жену. Она поняла, что недооценивала Маркуса, и чувствовала, что между ними была особая связь — ведь их любимые погибли при очень похожих обстоятельствах.

— Кстати, — сказал он, — я был бы очень признателен тебе, если бы ты не стала рассказывать Стюарту про то, что его отец был алкоголиком. Не думаю, что он слышал об этом. Для него будет лучше, если это останется тайной.

— Разумеется, Маркус. Я никому не скажу ни слова.

— Я всегда думал, что женюсь еще раз, но все сложилось иначе. Зато мне повезло с чудесными крестными детьми, которые всегда готовы скрасить мое существование. — После небольшой паузы он добавил: — Я хочу, чтобы ты приехала ко мне на ужин вечером в четверг.

— Скорее всего, у меня не получится…

— Не отказывайся так быстро, мне очень нужно, чтобы ты была там. Я устраиваю небольшую вечеринку. Будет пятнадцать-двадцать человек, к сожалению, большинство из них — мои деловые партнеры. Американцы, бразильцы. Я хотел бы, чтобы ты выступила в роли… хозяйки праздника. Ты чудесно выглядишь. Ты очень выручишь меня. — Он сжал ей руку.

— Маркус, мне очень жаль, но я даже не могу обсуждать это. Криспин погиб всего месяц назад, я не могу присутствовать на празднике.

— Очень хорошо, — холодно ответил он, — я надеялся, что после праздника, когда все уйдут, мы могли бы узнать друг друга получше. И придумать, как помочь твоему несчастному отцу. — Он со значением посмотрел ей в глаза. — Не нужно отвечать мне прямо сейчас. Подумай об этом. Оставь сообщение Барбаре в понедельник — просто да или нет.

Смысл предложения крестного был полностью понятен: либо Мэри принимает приглашение на ужин и неминуемое его продолжение, либо ее отца увольняют. Самонадеянность Маркуса вызывала отвращение и приводила Мэри в бешенство. Она не верила, что Брэнд мог сделать женщине, недавно похоронившей мужа, столь мерзкое предложение. Разумеется, она не допускала и мысли о том, чтобы согласиться.

После гибели Криспина Мэри не могла представить себя в постели с мужчиной — с Маркусом или с кем-то другим. Она не могла предать светлую память о любимом человеке, а цинизм Маркуса, желавшего овладеть ею против ее воли, был просто чудовищным.

Сначала она хотела рассказать обо всем родителям, только не по телефону, а за обедом в воскресенье. Отец будет в ужасе. Когда он узнает обо всем, то и сам не захочет работать на такого извращенца, как Маркус. Тем вечером она заснула, буквально трясясь от гнева, и поклялась никогда не иметь с Брэндом ничего общего.

Утро принесло ей новые волнения: как сможет отец прожить без работы? Мэри не питала иллюзий относительно его деловых качеств, она понимала, что в словах Маркуса было очень много правды. Отец никогда не мог правильно себя подать, он не был ни настойчивым, ни активным. Сможет ли ее бедный отец найти себе новое место, если его уволят с работы?

Дерек встретил дочь на станции. По дороге домой он поинтересовался, как она себя чувствует, и Мэри, которой не хотелось огорчать родителей, сказала, что теперь ей намного лучше. С понедельника она возвращалась на работу, теперь она будет все время занята, это ей непременно поможет.

— Нам с матерью не терпится услышать, как ты съездила в Ньюмаркет, — сказал Дерек. — Мне было очень приятно, что Маркус взял тебя с собой. — Мэри ничего не ответила и только грустно улыбнулась. — Ты знаешь, — продолжал Дерек, — ведь нам практически не пришлось уговаривать его стать твоим крестным отцом. Я бы и не посмел — он так быстро поднимался вверх. Исключительно умный человек, это было понятно уже тогда.

Я очень рад, что мы все-таки пригласили его. Он всегда был замечательным крестным отцом.

Белинда суетилась на кухне и заканчивала последние приготовления к ужину. Мерреты всю жизнь по воскресеньям ели на обед жареную говядину. Обеду обязательно предшествовал неспешный разговор в гостиной со стаканчиком шерри. Набор изящных стаканчиков с лесными птицами Мерреты получили в подарок на свадьбу двадцать семь лет назад; каждое воскресенье они выносили его на серебряном подносе. В теперешнем настроении Мэри предпочла бы большой бокал из своих свадебных подарков.

На пианино по-прежнему стояла фотография Криспина и Мэри в окружении подружек невесты и пажей. «Теперь, — думала Мэри, — Криспин остался в прошлом. Я никогда его не забуду, но с каждым годом он будет все дальше от меня».

— А как у тебя дела, папа? — поинтересовалась Мэри. — Удачная выдалась неделя?

— Так — бывало и лучше, и хуже, — беспечно ответил он. Когда речь заходила о нем самом, Дерек всегда старался выглядеть невозмутимым. — Я сейчас работаю над одной схемой для внутреннего использования, которая позволит существенно повысить эффективность труда рабочих. Я отслеживаю, как различные подразделения взаимодействуют между собой, и через пару недель напишу об этом небольшой отчет. Копии разойдутся повсюду — вплоть до самого верха. Мне кажется, кое-кто будет весьма удивлен…

Дерек не любил разговаривать о своем постепенно ухудшавшемся положении в компании Маркуса, хотя всем было известно, что он больше не заведовал подразделением, занимавшимся транспортными вопросами.

Очень редко он рассказывал о своем новом кабинете — небольшом стеклянном ящике, располагавшемся в пристройке к бухгалтерии.

— Мы подружились с финансовым инспектором, — продолжал отец. — Никогда не встречался с ним на старом месте. Славный малый. Мыс ним ездили в Эпсом играть в гольф.

— Я рада, что у тебя все хорошо, — попыталась улыбнуться Мэри. Дерек, по-видимому, не имел представления о нависшей над ним угрозе.

— Будет еще лучше, когда я налажу контакты с парнями из финансового отдела. Они меня постоянно отфутболивают. Я записался к ним на встречу за несколько недель, поговорил с секретаршей, чтобы у них ничего не было назначено на то же время, а они мне говорят: «Приходите в другой раз». «Ладно, — отвечаю я, — все мы люди, но сколько же можно?» Это повторялось уже несколько раз. Я начинаю подумывать о том, чтобы рассказать обо всем Маркусу, но мне не хочется беспокоить его по пустякам.

— Хватит, Дерек, — сказала Белинда, — не будем говорить о твоей работе. Поддей-ка бедняжке Мэри, ее стакан уже пуст.

. — Ты, как всегда, права. Я решительно против пустых стаканов.

Вернувшись с бутылкой шерри, он спросил:

— Как прошел твой день на скачках вместе с великим вождем Маркусом? Мы слышали, что вчера ему улыбнулась удача…

— Да, его лошадь победила в самом главном заезде. И я выходила вместе с ним получать приз.

— Правда? — Дерек не верил своим ушам. — Если тебя сфотографировали вместе с ним, то нам непременно нужна фотография. Маркус и Мэри получают главный приз! Будь моя воля, я сделал бы копию и для кабинета.

За обедом Мэри дважды собиралась облегчить душу и рассказать о предложении коварного Маркуса. Но каждый раз отец перебивал ее рассказами о замечательных качествах своего начальника: как он бросил все свои дела («перенес квартальный отчет европейского отделения»), чтобы приехать на похороны Криспина, каким он был щедрым и преданным крестным отцом и так далее. Мэри ничего не смогла рассказать. Она уехала из Доркинга, увезя свой секрет с собой.

Глава 19. Февраль 1983 года

Мэри издалека увидела огромную очередь лимузинов, выстроившихся вдоль ограды Сент-Джеймс-плейс. Лондонская резиденция Маркуса располагалась в большом доме шестидесятых годов постройки в окружении гостиниц, домиков поменьше и дворцов, которые теперь принадлежали американским и европейским инвестиционным компаниям. В фойе ее встретили два охранника, они сверились со списком приглашенных гостей и пропустили ее к лифтам.

Дверь открыл Бартоломью, дворецкий, сопровождавший Маркуса повсюду.

— Позвольте предложить вам бокал шампанского, миссис Гор. Мистер Брэнд и его гости уже собрались в гостиной.

— Чего-нибудь без алкоголя, Бартоломью. Я бы с удовольствием выпила апельсинового сока.

Больше всего ее поразила роскошная обстановка дома Маркуса. Если бы она читала международные дизайнерские журналы, то без труда узнала бы стиль Дэвида Хикса с его геометрическим рисунком на полу, столами из матового стекла, огромными фигурами, стоявшими на каминной полке.

Над диваном висели картины Шагала, каждая освещалась бронзовым светильником. На большом стеклянном столе были аккуратно расставлены книги по искусству и мраморные статуэтки. Одна стена представляла собой огромное окно, выходившее на Грин-парк.

В комнате уже собрались около десятка человек, из которых Мэри знала только двоих — Маркуса и Дика Матиаса. Маркус в длинном вельветовом смокинге разговаривал с седым американским банкиром и его женой, но, увидев Мэри, сразу же извинился и подошел к ней. Взяв ее за руку, он обратился к гостям:

— Разрешите представить — миссис Гор, моя изумительная крестная дочь.

Жена банкира оглядела Мэри с головы до пят и осталась явно разочарованной. Мэри это совсем не огорчило. Приняв под давлением обстоятельств приглашение Маркуса, она осознанно выбрала для себя бесформенное синее платье, которое было ей совершенно не к липу, не надела украшений и не воспользовалась косметикой. Она не знала, что наряд целомудренной шестиклассницы возбудит Маркуса еще больше.

Брэнд посмотрел на нее с таким видом, что у нее не осталось сомнений: он понял ее расчет.

— Я очень рад, что ты решилась приехать сегодня. Я надеялся, что ты согласишься.

Больше всего Мэри хотела выложить ему все, что думала о его шантаже, но он повел ее на экскурсию по комнате.

— Некоторые из моих гостей довольно… как бы это сказать, многообещающие, — прошептал он. — Мне очень нужно, чтобы ты обрушила на весь этот евробомонд свое английское обаяние.

Маркус познакомил ее с бразильской семейной парой, владельцами шахты неподалеку от Сан-Паулу, и с молчаливым корейцем — партнером Корпорации Брэнда в сфере микроэлектроники.

У Маркуса был особый дар: в его обществе каждый чувствовал себя интересным собеседником и незаменимым человеком. Перемещаясь от одного гостя к другому, Маркус покорял всех своим обаянием. Глупый человек в его компании чувствовал себя эрудитом, неинтересная женщина сразу же становилась невероятно обольстительной, зануды — творческими личностями, министры небольших бедных государств — вершителями судеб человечества. Мэри ни разу не видела Маркуса в действии и теперь понимала, в чем был секрет его успеха. Он заражал людей своей энергией.

Все перешли в столовую, которая была оформлена как шатер с разрисованным потолком из тончайшего шелка в красно-белую полоску. Маркус сел напротив Мэри в самом центре длинного стола. На протяжении всего обеда она чувствовала на себе его взгляд. Она почти ни к чему не притронулась. Да что она забыла на этой дурацкой вечеринке? Она так скучала по Криспину, что хотелось рыдать.

Когда подали пудинг, Мэри почувствовала, как ее голень гладит чья-то ступня. Гневно взглянув на Маркуса, она оттолкнула ее в сторону. Через несколько секунд ступня вернулась и теперь поглаживала внутреннюю поверхность ее бедра. «Как только все встанут, — думала Мэри, — я сразу же ухожу».

Появился Бартоломью с сигарами, Маркус и американский банкир закурили. Официантка принесла чистые бокалы для шампанского.

Случайно взглянув на крестного, Мэри, к своему раздражению, увидела, что он ей подмигнул.

— Ты не заскучала? — одними губами прошептал он. — Скоро все уйдут…

Она так и не поняла, как Маркусу удалось столь быстро выпроводить всех, но через несколько минут после того, как все встали из-за стола, половина гостей собиралась уходить, а вторая уже стояла у лифта. Будто кто-то — скорее всего, Бартоломью — подал им условный сигнал.

— Вы понимаете, что я не собираюсь делать этого? — сразу же заявила Мэри, оставшись с Маркусом наедине,

— Дорогая Мэри, ради всего святого, ты слишком очаровательна, чтобы читать мне нотации. Выпей еще шампанского. За весь вечер ты ни к чему не притронулась — я наблюдал. Я настаиваю, держи! У меня есть отличные новости.

— Отличные новости?

— Возможно, я нашел подходящий вариант для Дерека. Он будет работать на седьмом этаже, рядом со мною. Очень симпатичный большой кабинет… Интересная работа…

— Какая-такая работа?

— «Какая-такая работа?» — спрашивает она своего крестного, глядя на него, как будто он дьявол во плоти. — Маркус рассмеялся и обнял ее за плечи. — Это новое место, созданное специально для него. Директор по международным контактам. Как звучит, а? Предположим, ко мне из-за океана приезжают очень важные партнеры — индонезийцы, малайцы, да кто угодно, — и все они очень важны для бизнеса, ждут, что их будут как следует умасливать, пока они в Англии, но я не могу позволить себе провести с ними целый вечер. И тут на сцене появляется он — директор по международным контактам.

Приемы, банкеты, концерты, разговоры про умного парня Маркуса — Дерек просто создан для такой работы. Он утомит кого угодно, и все будут довольны.

— Прекратите насмехаться над моим отцом, — потребовала Мэри. Но она знала, что крестный был прав, Дерек идеально подошел бы для таких дел.

— И конечно, солидная оплата, — беззаботно продолжал Маркус. — Напомни, сколько он теперь получает?

— Понятия не имею.

— Думаю, тысяч двадцать или около того. А на новом месте — не меньше сотни.

— Сто тысяч фунтов в год?

— А почему бы и нет? Две штуки в неделю за обеды с разными засранцами. Думаю, что меньше предлагать просто нечестно. Тебе понравилось шампанское?

— Да, спасибо. Но мне хватит. — Мэри опоздала, и он снова наполнил ее бокал.

— Таким образом, проблема Дерека решена. Могу ли я чем-нибудь помочь его очаровательной дочери?

— Мне пора домой.

— А мне так не кажется, Мэри. Мне совсем так не кажется. — Маркус ухватил ее за талию и медленно притянул к себе. Поглаживая ее волосы и плечи, он приговаривал: — Ты очень красивая. Ты даже не представляешь, насколько ты хороша.

— Не будем об этом, Маркус. Мне действительно пора домой. — Она попробовала оттолкнуть Брэнда, но он продолжал массировать ее плечи и спину. Его волосы слегка пахли приятным цитрусовым одеколоном. Маркус был первым мужчиной, который прикоснулся к Мэри после смерти Криспина. Его пальцы медленно скользили по ее щекам, гладили лицо, шею. Он поцеловал ее лоб, ласкал ей волосы. Это все было ужасно неправильно, но Мэри постепенно слабела, она больше не могла противиться.

Словно небольшой астероид, она попала в поле притяжения огромной планеты.

— Не сопротивляйся, — прошептал Маркус, — я снова сделаю тебя счастливой. Верь мне, Мэри. Я знаю, что ты чувствуешь. Если ты позволишь мне, я помогу… — Он медленно приблизил ее лицо к своему, их губы встретились, и она сдалась. Силы окончательно оставили Мэри.

Брэнд подхватил ее на руки и отнес в спальню, ни на миг не прекращая ласки. Они опустились на широкую кровать. Очень медленно и нежно Маркус раздел ее, покрывая все ее тело поцелуями и лаская спину. К своему огромному смущению, Мэри чувствовала, как ее охватывает возбуждение.

— Ш-ш-ш-ш, — Маркус успокаивал и гладил ее, как конюх испуганного жеребенка. Его ладони беспрепятственно скользили по ее телу, лаская грудь, ягодицы, лобок. Когда он нежно раздвинул ее ноги, она задрожала от наслаждения. Прилив чувства вины совпал с ее первым оргазмом. Это было переживание необыкновенной силы, прорвавшееся наружу, словно мощный поток, разрушивший плотину.

Маркус быстро разделся. Он прекрасно выглядел для своих пятидесяти лет — у него не было ни грамма лишнего жирка.

— Раздвинь колени ровно на полметра, — приказал он, — а теперь очень мед ленно подними их к моей груди.

— Вы всегда командуете? — спросила Мэри. — Или только со мной?

— Боюсь, это моя дурная привычка, — ответил он, входя в нее на такую глубину, о которой она никогда и не помышляла. — Я привык говорить другим людям, что им делать.

Кончив во второй раз, она подумала, что теперь все завершится, но Маркус продолжал, пока она, к своему изумлению и впервые в жизни, не испытала третий оргазм подряд. С Криспином у них никогда не получалось продолжать больше десяти минут, и он никогда не целовал ее там, куда теперь направился Маркус.

Закончив, он надел шелковый халат и сказал:

— Мне очень понравилось, Мэри. Думаю, теперь тебе пора домой. Одевайся, а я пока попрошу Мейкписа подать машину к подъезду.

После такого прохладного прощания Мэри собрала свои вещи и отправилась в ванную. Одеваясь, она старалась не смотреть на свое отражение в зеркалах.

То, что она получила незабываемое наслаждение и Маркус понял это, только усилило ее отвращение к самой себе.

Проснувшись, Мэри почувствовала, что ее тошнит, через несколько минут ее вырвало. Она не сразу вспомнила, что произошло прошлым вечером. Это было ужасно, постыдно… Вспоминая подробности вчерашнего визита к Маркусу, она мрачнела все больше. Ей было стыдно, как никогда. Она не могла пошевелиться и лежала в постели, проклиная себя. Разумеется, Маркус проявил свои худшие качества, но ей следовало дать ему решительный отпор. Она могла бы попросту уйти. Но зачем она вообще поехала к нему, если не собиралась закончить вечер в его постели? Чего она добивалась?

Мэри спустилась вниз и заварила кофе. Проходя через гостиную, она краем глаза взглянула на свадебные фотографии.

Она молилась, чтобы Криспин не смотрел на нее с небес вчера, чтобы никто ничего не узнал. Больше часа Мэри провела в ванной, с отвращением отмываясь от невидимой грязи, покрывавшей все ее тело. Маркус видел, как ей нравилось то, что он делал, — и это было хуже всего. Разумеется, она поклялась больше никогда в жизни не видеться с ним. Если крестный еще хоть раз попробует пригласить ее куда-нибудь, она твердо откажется. Ей было двадцать четыре года, и у нее не осталось никаких обязательств перед крестным отцом. Он увлек Мэри в ранее неведомую пучину стыда, и не было ему за это прощения. Она больше не собирается иметь с ним ничего общего.

В дверь позвонили. Накинув халат, Мэри спустилась вниз.

— Кто там?

— Это Мейкпис, миссис Гор. Мистер Брэнд попросил меня передать вам кое-что.

Мэри неохотно отворила дверь. Перед ее домом на Биллинг-роуд стоял «бентли» Маркуса, а Мейкпис протягивал ей плоскую квадратную посылку, обернутую коричневой бумагой.

Она забрала сверток и вернулась в дом. Внутри посылки оказалась небольшая картина и записка: «Твоему мужу очень повезло. Надеюсь, тебе понравится этот маленький Коро». На картине красным мелом была нарисована балерина.

Чувствуя себя оскорбленной до глубины души и не желая, чтобы что-то напоминало ей о Маркусе, Мэри швырнула картину за диван, где та пролежала два года.

Мэри все еще была дома, когда зазвонил телефон. Она не хотела отвечать, боясь, что это может быть Маркус, но звонила мать. По ее голосу Мэри сразу же поняла: что-то случилось.

— Дорогая, у меня ужасные новости. Только что мне с работы позвонил твой отец. Его сократили. Дерека позвали в отдел кадров и сказали, что он уволен.

У Мэри подкосились ноги.

— Я не моту поверить в это, мама. Маркус мне обещал… — но она уже поняла, что крестный обманул ее.

— Сейчас он пытается дозвониться до Маркуса, — продолжала Белинда, — но Маркусу, конечно же, плевать. Он и пальцем не пошевелит.

Глава 20. Март 1983 года

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 21. Декабрь 1983 года

Приехав из Гонконга, Чарли первым делом отправился к «Биллингу и Эдмондсу» и заказал у них пару заурядных двубортных костюмов из полосатой материи. После назначения на должность младшего брокера в «Крукшанк и Уиллис», одну из старейших брокерских контор Лондона, он решил полностью обновить свой гардероб.

Чарли не хотелось покидать Гонконг, но он понимал, что его карьера замерла на месте. Если бы Маркус постоянно был там, все сложилось бы иначе. Но он руководил тихоокеанским подразделением через кучку занудных бюрократов, которые не считали необходимым помогать крестному сыну начальника продвигаться вверх по служебной лестнице с достойной его славного имени скоростью. У Чарли не сложились отношения с новым главным исполнительным директором по Шотландии Келумом Маккеем, который был родом не откуда-то, а из Пейсли и раньше работал на «Шелл». У Маккея было особое мнение о Чарли: он считал его ленивым и нечестным. Их отношения не стали более дружественными после того, как Чарли на открытии нового порта назвал Келума посредственностью. Вскоре после этого памятного события Чарли сообщили, что его переводят в сеульский офис, и он поспешил уволиться. Он отправил краткое извинительное письмо в Лондон Маркусу, но, к огромному разочарованию, не получил никакого ответа.

Чарли мечтал рассказать Маркусу, в чем конкретно заключались его просчеты в ТТКБ: выскочки вроде Келума Маккея просто не способны понять менталитет китайцев.

С другой стороны, он был рад снова оказаться в Лондоне. Даже несмотря на многообещающее начало его светской жизни в Гонконге, большинство хозяев не оценило манеру Чарли не отвечать на приглашения и не устраивать ответных приемов, и Крифа вскоре перестали приглашать. Все реже и реже ему доводилось поплавать или поиграть в теннис с начальниками. А после того, как стало очевидно, что Чарли плоховато разбирается в своей работе, его постоянные упоминания о крестном отце Маркусе Брэнде утратили значительную часть былой силы.

На деньги из семейного фонда он купил квартиру в Найтсбридже на Эннисмор-мьюз. Этот фонд, который когда-то был частью достояния прадеда Молли Аброта, разочаровал Чарли своими размерами. Но он смог позволить себе каморку с двумя спальнями и быстро обставил ее в китайском стиле, использовав часть мебели из Арднейсага.

Чарли очень нравилась его новая работа. Он с радостью выяснил, что может неплохо справляться с ней. Будучи младшим продавцом акций, он имел дело с несколькими клиентами, а в обеденный перерыв выпивал вместе с их младшими финансовыми консультантами в каком-нибудь из многочисленных пабов или винных баров, располагавшихся неподалеку от Грешам-стрит. Врожденная самоуверенность помогала ему с умным видом говорить об акциях, кроме этого, он очень хорошо слышал все, что имело отношение к ситуации на рынке. В те дни обязанности Чарли распространялись и на участие в корпоративных банкетах и выездах за город, где умасливались клиенты. Однажды в туалете он подслушал, как двое финансовых воротил обсуждают возможность выдачи кредита Томасу Тиллингу одной из компаний Маркуса. и на следующее утро, еще до официального извещения, приобрел для своих клиентов акций больше чем на четверть миллиона фунтов.

Он наблюдал за черно-белыми экранами, на которых бежали строчки с котировками ведущих компаний, но никогда не опускался до анализа поступавшей информации. В отделе аналитики работали серые мужчины и серые женщины, которым никогда не дали бы отдельную кабинку в «Сити Пайп». Чарли считал себя знатоком человеческой природы и хитроумным дельцом. Пусть все остальные занимаются ерундой: отправляют подтверждения по факсу, потеют над годовыми отчетами и прогнозами — Чарли всегда чувствовал процессы, влиявшие на цены акций. Ему ежеквартально выплачивались премии, которые вскоре вдвое превысили официальную зарплату. Он начал приглашать собственных клиентов и тратил свое обеденное время уже на них.

У Чарли была мечта: он надеялся, что в один прекрасный день Маркус станет его частным клиентом. Конечно, он слышал все скверные истории о своем крестном отце и вполне осознавал опасность оказаться в одном ряду с Робертом Максвеллом и Джимми Гольдсмитом, которые вели дела Маркуса и были признаны недостойными работать с голубыми фишками «Крукшанка и Уиллиса»; но в то же время Чарли чувствовал, что если сможет вернуть великого магната под сень своей конторы, то это существенно упрочит его собственные позиции. Маркус был настоящим профессионалом, и Чарли знал это; Брэнд играл финансовыми рынками так же, как судьбами людей: беспощадно, действуя по ситуации — тонкими намеками или мощным натиском. Чарли понимал, что ему нужна невероятно заманчивая идея, чтобы добиться внимания Маркуса, — что-то, что по-настоящему увлечет крестного.

Подходящий момент наступил спустя шесть недель. Вечер рабочего дня застал Чарли в «Ямайском винном доме» в компании двух бутылок пива «Бекс». Чарли планировал слегка подзаправиться в «Ямайке», а затем перебраться в другой паб под названием «Адмирал Кодрингтон», располагавшийся на Моссоп-стрит, — там всегда можно было подцепить пару симпатичных девчонок, готовых отдаться в обмен на ужин. Он собирался повторить свой заказ, когда случайно уловил чрезвычайно заинтересовавшую его новость: воротила из Сити Джеймс Хэнсон планировал купить «Лондон-Брик».

На рассвете следующего дня Чарли набрал номер дома на Пэлл-Мэлл и попросил к телефону Маркуса Брэнда. Его переключили на Барбару Майлс.

— Привет, Чарли! — обрадовалась она. После Нассау, когда Чарли удачно подлизался к ней, миссис Майлс души в нем не чаяла. — Я соединю вас с мистером Брэндом. Он будет рад. Он так расстроился, когда вы решили оставить его корпорацию.

Чарли был крайне удивлен и обрадован этим неожиданным признанием.

Через несколько секунд он услышал голос Маркуса:

— Чарли? Зачем звонишь? Хочешь, чтобы я взял тебя назад?

Криф рассказал, что теперь работает в «Крукшанк и Уиллис», где занимается игрой на бирже, и предложил Маркусу вложить средства в «Лондон-Брик».

— Для меня будет большая честь представлять ваши интересы.

Маркус, казалось, задумался:

— Я сейчас просматриваю сегодняшние котировки, — сказал он. Повисла продолжительная пауза. — Хорошо. Чарли, я дам тебе этот шанс. Звони мне каждое утро перед открытием рынков, и мы вместе будем обсуждать ситуацию.

Миллион акций — это была огромная сделка. Чарли моментально подсчитал, какой будет его премия.

— Спасибо вам огромное, Маркус! Я так счастлив.

— Не подведи меня, — сказал Маркус и сразу же положил трубку, не дав ему сказать ни слова.

К концу той недели, когда цены за акцию «Лондон-Брик» выросли на два фунта и семьдесят пенсов, Чарли заработал три четверти миллиона чистой прибыли для своего крестного отца и пятнадцать тысяч для себя.

Когда один из главных партнеров лично поздравил Чарли с успехом — Маркус Брэнд отныне размещал через их контору не меньше половины своих заказов, — тот уже понимал, что его карьера наконец-то сдвинулась с мертвой точки. Он отпраздновал это событие, заказав себе третий костюм, на сей раз из красного шелка «Дракула».

Глава 22. Декабрь 1983 года

Клара Белинда Гор появилась на свет за три недели до Рождества. Когда акушерка впервые протянула матери новорожденную девочку, Мэри с волнением разглядывала ее лицо, пытаясь найти в нем черты, которые напомнили бы ей Криспина. Она рассматривала полуприкрытые глазки, необычно плоский нос, крохотный рот и губы, но, к своему разочарованию, не обнаружила никакого сходства.

На крохотной головке Клары торчали во все стороны черные волосы. Массивная челюсть, которая пыталась покрепче уцепиться за торчащий сосок Мэри, также напомнила ей о Маркусе. Кормя младенца, Мэри жалела, что не произвела на свет божий тихую рыженькую малютку.

Роды утомили ее, они продолжались почти шестнадцать часов. Ей предлагали сделать спинномозговую анестезию, но она отказалась от всего, даже от газовоздушной смеси, — она боялась, что под воздействием наркоза не сможет сохранить в тайне свои сомнения относительно отцовства Маркуса. Мэри подсознательно стремилась к страданиям, наивно полагая, что только так можно искупить вину перед Криспином, и надеялась, что естественные роды и сопровождающая их боль помогут ей очиститься от греха.

К ней пришел заведующий педиатрической службой и, присев на кровать, сказал:

— Миссис Гор, у вас очаровательная дочь, но мой долг сообщить вам, что у нее могут быть проблемы. У нас есть все основания полагать, что у нее синдром Дауна.

— Что это значит? — забеспокоилась она. — Моя дочь будет инвалидом?

— Она не сможет развить координацию движений. Это заболевание связано с хромосомными нарушениями, оно возникает приблизительно в одном случае из девятисот родов. Прежде чем мы сможем сказать, насколько серьезно больна девочка, нам нужно будет выполнить еще очень много исследований. Не думаю, что сейчас у вас есть повод беспокоиться, но я был обязан проинформировать вас о наших опасениях. Многие дети, рожденные с синдромом Дауна, ведут практически нормальный образ жизни.

Все они очень любящие сыновья и дочери. Им просто нужно много особой заботы и любви.

Глава 23. Февраль 1984 года

Стюарт приехал за пятьдесят минут до назначенного времени — было еще слишком рано, чтобы идти к секретарю. Найдя штаб-квартиру Маркуса на Пэлл-Мэлл, он несколько раз прогулялся вокруг квартала и только потом пошел на собеседование. По сравнению с американскими городами Лондон выглядел подавленным и обветшалым. Фасады зданий казались обшарпанными и слишком низкими, многие магазины были закрыты, повсюду висели таблички «Продажа, аренда». Стюарт считал, что британцы сами виноваты в спаде своей экономики, это был совершенно закономерный исход неумелой деятельности истеблишмента.

Телефонный звонок Маркуса застал врасплох Стюарта, вернувшегося из Америки всего пару дней назад и гостившего у матери в Сметике. Откуда Маркус узнал, что его обучение в Стэнфорде было окончено?

— Ты можешь сразу получить любое место, — сказал крестный отец, — но прежде нам нужно встретиться и поговорить.

На доске в холле штаб-квартиры «Брэнд-Хаус» значились названия более восьмидесяти различных компаний. Там были и такие, о которых Стюарт ничего и никогда не слышал: «Авиаперевозки Брэнда», «Автостоянки Брэнда», «Природные ресурсы и добыча полезных ископаемых Брэнда».

Стюарту пришлось ждать больше получаса. Наконец в половине первого он подошел к секретарше и попросил уточнить, знает ли мистер Брэнд, что он уже здесь.

— Я сообщу ему, — сказала девушка, — но перед вами еще несколько джентльменов.

В десять минут третьего его пригласили подняться на седьмой этаж. Двери лифта открылись, и Стюарт очутился в просторной приемной. За столами сидели шесть секретарш — большинство, очевидно, когда-то работали фотомоделями, — и все о чем-то ворковали по телефонам. В нерешительности Стюарт топтался у дверей лифта, пока не появилась Барбара Майлс. Она извинилась за задержку и повела его к Маркусу.

Маркус еще говорил по телефону и знаком пригласил Стюарта проходить и садиться в кресло из хромированного металла и черной кожи. Он говорил на испанском или португальском — Стюарт не мог разобрать — и при этом корчил такие гримасы, что не возникало сомнений: разговор был нудным и человек на другом конце провода не дружил с головой. Иногда Маркус отмечал что-то в кожаном блокноте.

Наконец Брэнд повесил трубку и сказал:

— Бразильцы! Это мой давний друг — министр по делам подмазывания и взяточничества города Сан-Паулу. Он попросил выплатить его вознаграждение в швейцарских франках. Говорит, что песо скоро обрушится и он не может сейчас принять местную валюту.

Стюарт не знал, что на это ответить.

— Я так понимаю, вы чем-то занимаетесь в Южной Америке.

— Лесозаготовки. Мы получили заказ на вырубку джунглей площадью чуть больше Франции. При этом предполагается, что там мы найдем медь и сможем добывать ее в достаточно больших количествах.

Стюарт смотрел на крестного отца, которого не видел два года, со дня свадьбы Мэри Меррет. Как всегда, его поразила неуемная энергия Маркуса, отрывистая манера говорить и нетерпение ринуться в бой. Внешность крестного почти не изменилась со времени их каникул в «Лифорд-Кей», хотя, возможно, он стал еще более подтянутым и загорелым. «Интересно, — думал Стюарт, — он догадывается, что Абигейль сохнет по нему?» В последнее время он все чаще не отвечал на ее звонки, особенно по ночам, когда она особенно легко впадала в истерику.

— Мои поздравления, ты отлично окончил Стэнфорд. Одни пятерки! Честь и хвала. Ты готов работать на меня? Мне нужны сообразительные ребята, окончившие бизнес-школу, чтобы держать других в тонусе. У меня уже есть целое стадо преданных управленцев, они готовы на меня молиться, но мне нужна свежая кровь и настоящие крутые парни.

— Ив чем будут заключаться мои обязанности? — поинтересовался Стюарт.

Маркус пожал плечами:

— Выбирай сам. Дел хватит на всех. Найди что-нибудь, что тебя заинтересует, и приступай к работе как глава отдела развития или что-то в этом роде. Осмотрись, скажи мне, в чем проблема, кто ее источник, и устрани его.

Стюарт засомневался:

— Не думаю, что смогу сразу справиться с этим, Маркус. В Стэнфорде у нас была в основном теоретическая подготовка.

— Именно, — согласился Маркус, — у тебя есть прекрасная возможность проверить свои свежие идеи на практике. Поезжай, куда захочешь — в Индонезию, Мексику, не важно, — и воплоти свои мечты. У нас есть шахты в Анголе, их производительность так низка, как будто они роют землю голыми руками.

Но скорее всего, они просто сидят на своих черных задницах и ни черта нс делают. Займись этим. Скажи, что тебя послал я, и они будут к тебе прислушиваться.

Стюарт обратил внимание на расистские шуточки Маркуса и немного помрачнел. Это не ускользнуло от Маркуса.

— Виноват, я же забыл, что ты — мой социалистический крестный сын. Я и не думал обижать гордых кафров — ничего личного. Если честно, то я очень ценю темнокожих рабочих — многие из них трудятся гораздо усерднее местных лоботрясов.

— Мне казалось, вы не очень-то уважаете профсоюзы. Маркус.

— Раньше не уважал. Теперь мне их не хватает. Они хотя бы знали, чего хотели, и могли постоять за себя. Я уважаю это. Нет ничего хуже, когда человек не знает, чего он хочет. Ладно, Стюарт. Хватит рассусоливать, соглашайся, и у меня в компании появится еще один Болтон. Твой отец был одним из первых моих сотрудников, а теперь я понятия не имею, сколько их, наверное, тысяч тридцать или сорок. Большинство из них я не узнаю, если мы случайно встретимся на улице. Мне нравится преемственность: сыновья приходят на смену отцам, второе поколение на подходе.

Стюарт покраснел при упоминании об отце. Он по-прежнему чувствовал себя неловко, когда разговор заходил о нем.

— Подумай, — сказал Маркус, вставая. — Дай мне знать о своем решении, и я направлю тебя в отдел кадров. Мы не обсудили твою будущую зарплату. Обычно выпускники начинают с двадцати пяти тысяч в год. Как насчет шестидесяти?

Стюарту потребовалось две недели, чтобы принять решение и отказаться от предложения Маркуса. Всегда решительный, на сей раз он колебался дольше обычного. Предложенная зарплата была гораздо лучше, чем он мог получить где бы то ни было, и перспектива воплотить свои теоретические знания на практике, в особенности в другой стране, несказанно радовала его. В этом смысле Маркус угадал, чем можно по-настоящему увлечь Стюарта. Но Стюарту совсем не хотелось попадать в зависимость от крестного отца. Его сомнения относительно стратегии Маркуса со временем стали еще сильнее. Агрессивные методы расширения «Группы компаний Брэнда» и практически дарвиновское понимание свободной рыночной экономики соответствовали тому, чему его учили в бизнес-школе. Но основы социалистического воспитания Стюарта, который вырос в Бирмингеме, ставили под сомнения этичность методов Маркуса.

Он попросил совета у матери. Ее реакция немало удивила его — Джин высказалась однозначно против: «Работай на кого хочешь, Стюарт, — сказала она, — но только не на мистера Брэнда». А когда он спросил, почему мать так категорична, та ответила, что не хочет пускаться в длинные объяснения.

Пару раз звонила Барбара Майлс и настойчиво просила дать ответ, но вечером того дня, на который Стюарт сам назначил принятие окончательного решения, он все еще не знал, что делать. Тем вечером он отправился на ужин на Биллинг-роуд. Вернувшись из Штатов, он еще не повидался с Мэри.

После того как Мэри уложила ребенка в кроватку, они спустились на кухню и приготовили спагетти. Ожидая, пока закипит вода, они выпили по бокалу белого вина.

Стюарт, который виделся с Криспином всего один раз — на свадьбе, — взял со столика его фотографию и стал рассматривать его. Заметив, что Мэри наблюдает за ним, он смутился.

— Прости, пожалуйста, — сказал он и сразу же поставил фотографию на место.

— Ничего страшного, — спокойно ответила Мэри. — Я часами смотрю на эти фотографии. Наверное, мне хочется сохранить воспоминания о нем живом.

— Это просто ужасно — то, что с ним произошло.

— Ты написал самое доброе письмо. Ты действительное многое понимаешь. Я часто перечитывала и другое твое письмо — про Клару.

Не приученный к похвалам, Стюарт поморщился.

Они принялись за спагетти, и тут Стюарт рассказал Мэри о своей дилемме: идти работать к Маркусу или нет. Она дослушала его до конца, а потом спросила:

— У тебя есть альтернативы? В смысле, у тебя есть другие предложения, кроме Маркуса?

— Ничего определенного. Хотя я думаю, что смог бы получить место у Маккинзи. Консультации по вопросам управления.

— Звучит солидно. Это хорошая компания?

— Думаю, да. Но в каком-то смысле это слишком просто — к Маккинзи идут работать все выпускники бизнес-школ. Мне там понравилось. Там собрались люди разных национальностей. Я проходил собеседование с американцем, британцем и датчанином. Это международная компания, где не любят пустых разговоров.

— Тогда на твоем месте я пошла бы туда.

— На самом деле? Я был уверен, что ты посоветуешь мне идти к Маркусу…

— Нет, соглашайся на Маккинзи. У меня такое ощущение, что там тебе понравится больше.

— Ноу Брэнда платят значительно лучше.

Вспомнив о своем отце, Мэри ответила:

— Поверь мне, ему не стоит доверять. В нем есть что-то такое… Я не могу объяснить… Тебе было интересно мое мнение, и ты его узнал.

Стюарт смотрел на нее через стол и думал, какой красивой она была, когда рассуждала о серьезных вещах. Из всех ровесников он доверял ей больше других.

— Решено. Ты убедила меня. Завтра первым же делом позвоню Маркусу.

Тем вечером Стюарт и Мэри засиделись далеко за полночь. Они разговаривали про Клару и Криспина. Стюарт рассказывал о годах, проведенные в Америке, об американской культуре, которой он искренне восхищался. Он рассказал Мэри о своей встрече с Абигейль, которая похудела и стала очень привлекательной. Бедняжка не могла думать ни о ком, кроме Маркуса.

— Мне не кажется, что у них когда-нибудь возникнет роман, — заключил Стюарт, — это было бы просто ужасно. Представляешь, спать со своим крестным отцом…

С этими словами к Мэри вернулись все прежние переживания, чувство стыда и отвращения к самой себе; она поспешила встать из-за стола и принялась убирать тарелки.

Перед самым уходом Стюарта Мэри сказала:

— Стюарт, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Я не обижусь, если ты откажешься. Не хочется ли ты стать крестным отцом Клары? Ей уже год, но из-за всех наших проблем я до сих пор не окрестила ее. Теперь пришло время. Крестной матерью будет моя школьная подруга Сара Уитли. Что скажешь?

— Мэри, это очень большая честь для меня. Ты уверена, что я подхожу на эту роль? Я нс очень-то много знаю о Господе Боге, я даже нс верю в него.

— Мне нужен кто-то, кто будет любить Клару. Не знаю, если захочешь — приходи, побудь с ней. Наверное, тебе стоит немного подумать прежде, чем принимать решение…

— Нечего тут и думать. Я с удовольствием стану крестным отцом Клары. Это самая приятная новость за все последние месяцы.

Глава 24. Июль 1984 года

Первый офис агентства по подбору секретарей «Меррет и партнеры» занимал половину мансарды здания на Найтсбридж-Грин. Чтобы попасть в приемную. посетитель должен был позвонить с домофона. который располагался между стеклянной витриной обувного магазина и пунктом обмена валюты. Далее его путь лежал через восемь пролетов унылой лестницы, с которой он попадал в кромешную темноту. Агентство «Меррет и партнеры» (на самом деле, никаких партнеров не было) располагалось сразу же у входа и соединялось через общую кухню с финансовой аналитической конторой.

Когда Кларе исполнилось полтора года, Мэри приняла решение вернуться на работу. Деньги Криспина практически закончились, и им срочно требовался новый источник дохода. Горы по-прежнему продолжали настаивать, чтобы Мэри приняла их помощь, но она стояла на своем, хотя и понимала, что ее поведение могло показаться странным или даже причинить боль родителями Криспина.

Но месяц от месяца Клара постепенно утрачивала даже самое отдаленное сходство с отцом; порой Мэри недоумевала, почему никто из окружающих не замечал этого.

Сначала она хотела вернуться на свою старую работу на Нью-Бонд-стрит. там для нее все еще держали место. Но чем больше она думала об этом, тем прочнее утверждалась во мнении, что ей следует начать собственное дело. Тогда она смогла бы позволить себе гибкий рабочий график, кроме этого, если бы у нее получилось задуманное, ее жизнь стала бы более стабильной. Однако Мэри прекрасно понимала, что начало собственного дела не сулило скорой прибыли, особенно в условиях экономического спада.

Собрав остатки своих сбережений, она наняла воспитательницу и целый месяц потратила на выбор подходящего места для своей организации. Мэри осмотрела несколько десятков кабинетов, прежде чем нашла подходящий на Найтсбридж-Грин — он был самым дешевым, потому что здание вскоре закрывалось на капитальный ремонт. В офисе было темно, большую часть окон закрывали черные металлические пожарные лестницы и городские птицы, а коричневое ковровое покрытие не подходило по размеру и поднималось от досок причудливыми гребнями.

Мэри села за подсчеты. Оказалось, что если она в течение первого месяца устроит на работу четырех секретарей, то едва сможет рассчитаться с нянечкой для Клары и оплатить аренду помещения. Когда же владелец здания совершенно неожиданно для Мэри потребовал с нее предоплату на четыре месяца вперед, она почти решила сдаться, но вдруг вспомнила про Коро, которого подарил ей Маркус. Картина все еще лежала за диваном, куда Мэри в порыве гнева забросила ее два года назад.

Чувствуя себя настоящей воровкой и молясь, чтобы никто не узнал, откуда у нес неожиданно появились деньги, она продала картину за четверть се реальной стоимости галерее на Пимлико-роуд. Добавив к вырученным деньгам две тысячи фунтов Стюарта, который стал владельцем пятнадцати процентов акций ее предприятия, Мэри смогла снять себе офис, купить электрическую печатную машинку, необходимые канцелярские принадлежности, телефон, кофейник и коробку чая и пачку кофе. На приобретенный в комиссионном магазине рабочий стол она поставила фотографии Криспина и Клары.

Воскресным вечером перед открытием фирмы «Меррет и партнеры» к Мэри заглянул Стюарт. С собой он принес молоток и коробку гвоздей с широкими шляпками и перестелил ковровое покрытие так, чтобы оно лежало ровно. Закончив с работой, он достал из своего портфеля бутылку почти холодного шампанского, и оно было выпито из кофейных кружек во славу нового предприятия.

По собственному признанию Мэри, только благодаря советам и поддержке Стюарта она смогла продержаться несколько первых месяцев. Он помог нанять бухгалтера — бойкую ирландку, которая приходила три раза в неделю, составляла платежные ведомости и рассчитывалась с работниками, — и предложил нескольких первых клиентов. Практически каждый вечер Стюарт заезжал за ней на своем черном «датсуне», звонил по домофону и спрашивал: «Мэри, тебя подбросить домой? Не хочешь по пути заскочить куда-нибудь?» Но чаще всего она проводила вечера вместе с Кларой, читала ей сказки, которые девочка очень любила, даже несмотря на то, что едва ли понимала, о чем в них рассказывалось. Постепенно Мэри все больше и больше убеждалась, что отцом Клары был не Криспин, и любая мысль о муже причиняла ей мучительную боль.

На развитие дела ушло больше времени, чем она рассчитывала. Экономический спад все усугублялся, и потребность во временных работниках и секретарях становилась все меньше и меньше. Огромное количество людей металось по Лондону в поисках работы. Каждую свободную минуту Мэри тратила на звонки во всевозможные местные компании, уговаривала отделы кадров дать им какую-нибудь работу. Если бы ее прежнее агентство не перепоручило им часть своих клиентов, «Меррет и партнеры» вряд ли пережили бы первые полгода. Со временем Мэри удалось завоевать репутацию надежного поставщика сообразительных и исполнительных работников. Она могла за один день принять несколько десятков девушек и составить правильное впечатление о том, кто из них по понедельникам никогда не приходит на работу вовремя. Ей удалось разработать скользящую систему оплаты (скучные компании — например, финансовые организации — платили по двадцать процентов от годового оклада: «Кристис», «Сотбис», ювелирные и картинные галереи с Бонд-стрит — по пятнадцать, а официальные благотворительные организации вроде «Фонда добровольной помощи музыкантам» — всего по десять процентов).

За шесть первых месяцев Мэри удалось пристроить только одиннадцать человек. За следующее полугодие — тридцать четыре. После обсуждения со Стюартом Мэри решила, что ее дело уже достаточно велико, чтобы она позволила себе нанять второго консультанта. Первый год «Меррет и партнеры» закончили с чистой прибылью в тысячу восемьсот фунтов.

Глава 25. Сентябрь 1986 года

Размещение займа «Группы компаний Брэнда» на Лондонской бирже стало одним из самых значимых событий 1986 года. Еще много лот Чарли Криф любил вспоминать, как он представил Маркуса главному партнеру «Крукшанка и Уиллиса» и договорился об их участии в качестве компании, размещавшей облигации на рынке. Говоря по правде, «Крукшанк и Уиллис» работали совместно с «Роу и Питманом», но Чарли любил хвастаться: «Это было наше дело. Мы пригласили других ребят, только чтобы отдать им старый должок».

Как бы то ни было, выход на рынок такого могучего конгломерата, ведомого великим Маркусом Брэндом, стал главной темой всех газет на несколько недель. Об этом писали не только финансовые разделы. Светские страницы и колонки слухов переполнялись подробностями о лошадях, отдыхе, домах и подружках великого магната, чье состояние через некоторое время должно было перевалить за два миллиарда фунтов.

Всеми единодушно было признано, что это был один из самых успешных проектов на бирже за последние десять лет. Заем «Группы Брэнда» целиком и полностью был детищем своего владельца. Прогноз прибылей на три года вперед обещал заметный рост. Список дочерних предприятий и представительств в регионах занимал больше одиннадцати страниц плотного текста в восьмидесятистраничном рекламном проспекте. Под руководством Маркуса компании начинали приносить больший доход в любом секторе экономики, чем бы они ни занимались. Основными направлениями деятельности «Группы компаний Брэнда» были названы автомобильное производство, выпуск кондитерской продукции и приправ, поставки товаров в страны Дальнего Востока и добыча полезных ископаемых.

Ни одна компания не научилась пользоваться магией связей с общественностью с большим умением, чем «Группа Брэнда». В качестве внешних консультантов использовалась фирма «Дью Роджерсон», а под отдел по связям с инвесторами был отведен весь шестой этаж корпоративной штаб-квартиры. С национальной и международной прессой денно и нощно работали четырнадцать менеджеров, а одним из первых сотрудников нового отдела стал крестный сын Маркуса Джеми Темпл.

Для Джеми это был шанс. Он уже три года работал мальчиком по вызову, — и однообразие этой работы начало надоедать ему. После завтрака в ресторанчике на Бромтон-кросс он отправлялся на первое задание — к жене европейского директора какого-то американского инвестиционного банка. В обеденный перерыв он обслуживал известную телеведущую. После этого следовали два часа передышки перед вечерними заказами, которые менялись в зависимости от дня недели. Как он часто говорил Чарли, женщины трогательно благодарили его за старания — приглашали в магазины одежды или на обед в ресторан.

Самой преданной клиенткой Джеми была Камилла Силкокс, жена совладельца «Крукшанк и Уиллис» сэра Яна Силкокса. Как-то раз, во время званого обеда в честь выпуска займа Маркуса. Камилла сидела за столом рядом с великим магнатом. Во время разговора Маркус упомянул, что у него есть шестеро крестных детей. Всплыло имя Джеми. Камилла густо покраснела и призналась, что знакома с этим молодым человеком. («Он был школьным товарищем моего сына».)

Маркус смерил ее пристальным взглядом, давая понять, что знает больше.

— У моего крестного сына Джеми сеть только один недостаток: он не умеет держать свой член за ширинкой, — сказал Маркус. — И еще пристрастие к наркотикам…

— Уверена, это неправда, — возразила вновь раскрасневшаяся леди Силкокс. — Он кажется таким добросовестным молодым человеком. Думаю, он просто ждет своего шанса. — Маркус многозначительно закатил глаза. — Вы обмолвились, что ищете молодых людей для работы в вашей общественной службе. Почему бы вам не взять на службу Джеми?

Маркус задумался.

— Если бы он только мог выбраться из постели раньше обеда, то я дал бы ему шанс. Это странно, но, скорее всего, у него неплохо получилось бы с общественными связями. Он очень правдоподобно врет.

Так все и решилось. На следующее утро Джеми призвали в «Брэнд-Хаус» и предложили место координатора по связям с общественностью.

С самого начала он проявил себя прирожденным пиарщиком. Его простое обаяние и открытость располагали к нему людей. Очень скоро Джеми обнаружил, что ему дозволялось говорить все, что придет в голову, — журналисты сразу же запишут его слова в блокноты, и на следующий день все сказанное появится на страницах деловых изданий. Ему очень нравилось, когда его именовали «пресс-секретарем «Корпорации Брэнда»». Работа оказалась даже проще, чем ублажать разочарованных домохозяек, да и кормили на новом месте не в пример лучше. Вскоре Джеми стал одним из завсегдатаев Речного зала «Савойя», кухня которого нравилась всем финансовым журналистам без исключения.

Не меньшей популярностью Джеми пользовался и в офисе. Он гениально пародировал Маркуса — весь отдел катался по полу от смеха. Он называл Маркуса крестным отцом, но делал это так непринужденно, что никто и не подумал бы, что он хвастается этим. Через несколько дней половина женского населения шестого этажа «Брэнд-Хаус» влюбилась в юного Темпла.

Единственным, кому новый поворот событий был неприятен, оказался Чарли, который изо всех сил старался скрыть свое отношение к новому назначению друга. Криф не мог не злиться, глядя, как Джеми вьется вокруг Маркуса. Его раздражали регулярные встречи с Джемми и то, как тот «вторгся в его проект с размещением облигаций». Однажды утром, когда Чарли звонил Маркусу с советом о покупке новых акций, в кабинете у крестного уже оказался Джеми. Маркус переключился на громкую связь, чтобы Джеми и Чарли могли слышать друг друга. «Замечательно, — сказал он, — теперь две трети моих крестных сыновей работают на меня!»

С приближением дня выхода облигаций на рынок Маркус становился все более напряженным. Всегда чуткий к любым клеветническим выпадам, он пригрозил нескольким журналистам подать на них в суд, когда они начали задавать вопросы о политике учетных записей «Группы». Предполагалось, что прибыли компании могли оказаться преувеличенными. Вызывали сомнения запутанные связи между дочерними компаниями, которые владели акциями друг друга, и сложные системы взаимного кредитования. Чарли быстро сумел убедить главных инвесторов, что в их компании вся игра ведется в открытую: «У таких успешных людей, как Маркус Брэнд, всегда найдутся скрытые враги. Люди очень завистливы.

Маркус владеет столь внушительным капиталом уже в течение продолжительного времени, и здесь цифры говорят сами за себя». А когда Джеми удалось устроить для Маркуса хвалебную обложку «Форчьюн», его вызвали на седьмой этаж и вручили конвертик с тысячей фунтов наличными.

При содействии Дика Матиаса, Уонкера Уиллиса, сэра Яна Силкокса, Чарли, Джеми и сотрудников «Дью Роджерсон» Маркус устроил пресс-конференцию для аналитиков и инвесторов. Каждый раз, видя крестного в действии, Джеми удивлялся, как хорошо тот держится в любой аудитории. У него был особый дар — он предугадывал вопросы с подвохом еще до того, как они были заданы, и не стеснялся откровенной предвзятости аналитических данных, которые в мгновение ока превращали недостатки в самые очевидные достоинства.

В четверг тридцатого сентября 1986 года «Группа компаний Брэнда» выпустила двести пятьдесят миллионов акций, что соответствовало четверти капитала компании. Стоимость одной акции составляла два фунта тридцать пенсов, таким образом, стоимость всей компании равнялась двум и трем десятым миллиарда фунтов стерлингов. К концу первого дня торгов акции достигли отметки в три фунта пять пенсов.

Чарли Криф, который курировал процесс, в этот день заработал сто тридцать тысяч, что, по его мнению, не вполне соответствовало его заслугам.

Глава 26. Сентябрь 1986 года

Спустя шесть недель после своего переезда в Лондон Абигейль Шварцман повстречалась с Джеми Темплом на автобусной остановке напротив администрации района Челси.

Им потребовалось несколько минут, чтобы узнать друг друга, — со времени танцев у Маркуса в Вест-Кандовер-Парк прошло уже почти десять лет, а их каникулы в «Лифорд-Кей», когда Абигейль налегала на шоколад и картофельные чипсы, были уже тринадцать лет назад.

— Абигейль?

— Джеми? Глазам своим не верю! Это действительно ты в этом костюме?

Они оба изменились практически до неузнаваемости. Абигейль, которой исполнилось уже двадцать девять лет, была на двенадцать килограмм легче, чем в шестнадцать. Облаченная в спортивного кроя брюки «Донна Каран» и соответствующий бесформенный пиджак, она осталась такой же пышной, но теперь уже без капельки жира. Она была идеально ухожена, короткие черные волосы были роскошны, а макияж подчеркивал изящные черты лица. Джеми был одет в свой рабочий слегка измятый серый костюм от «Пьеро де Монци» с бирюзовой рубашкой и темно-синим галстуком. Его облик (особенно по утрам) выдавал разгульное прошлое, но глаза по-прежнему светились озорством и обаянием. По дороге до Пиккадилли он все время смешил Абигейль.

— Я ведь даже не знаю, чем ты теперь занимаешься, — сказала Абигейль, когда они вышли у Грин-парк.

— Работаю на нашего знаменитого крестного папочку. Если говорить кратко, моя задача — чтобы он выглядел в прессе как Маргарет Тэтчер и мать Тереза в одном флаконе.

— Ты работаешь на Маркуса? Боже мой, я не знала! Я так давно его не видела. Как у него дела?

Сердце Абигейль было готово выскочить из груди. Она приехала в Лондон, чтобы поступить на курсы изящных искусств при «Сотбис», но это был всего лишь предлог — на самом деле ей хотелось быть ближе к Маркусу.

Ее одержимость не стала меньше — в течение всех этих лет крестный оставался предметом ее мечтаний. Учась в колледже, она прошла стадию беспорядочных половых связей, но в последнее время все чаще отказывала сверстникам, предпочитая зрелых мужчин, напоминавших ей Зубина или Маркуса.

— У Маркуса? Так же, как и всегда. Недавно мы вышли на рынок, с тех пор стало чуть больше забот, но, в общем, все по-прежнему: богатеет, тиранит… Что тебя еще интересует?

— Послушай, мне пора, — сказала Абигейль. — Дай мне номер своего телефона. Я позвоню, мне очень хочется снова с тобой увидеться. Хочу узнать еще больше про Маркуса… и про всех остальных тоже.

Они часто встречались после работы и в обеденный перерыв, ходили в бары и ресторанчики в окрестностях Джермил-стрит. Абигейль старалась не проболтаться Джеми о своей одержимости, но все их разговоры так или иначе заканчивались обсуждением крестного отца.

— Позвони ему сама. Уверен, ему будет очень приятно, — сказал как-то Джеми.

— Думаешь, это удобно? Джеми, я не знаю… я не могу придумать, о чем с ним разговаривать.

К третьему совместному обеду Джеми решил, что Абигейль нравится ему по-настоящему. Конечно, у нее серьезные проблемы с одержимостью Маркусом, но во всем остальном она казалась забавной, и с ней было приятно и легко проводить время. Когда они шли в ресторан, она бронировала столик и чаще всего оплачивала счет.

Она умела водить машину. Едва приехав в Англию, она сразу же взяла напрокат синий «фольскваген-гольф», на котором они с Джеми ездили по магазинам. Немалым преимуществом было ее богатство. Она редко рассказывала о своих родителях, но Джеми помнил чемоданы «Луи Виттон», с которыми Абигейль приезжала в «Лифорд-Кей», и потом Чарли рассказывал, что ее отец был нью-йоркским мультимиллионером.

Постепенно Джеми начало казаться, что ему стоит жениться на Абигейль. Помимо сухого расчета у него были и иные мотивы: ему действительно нравились ее жизнелюбие, острый ум и аппетитное тело. Женитьба на Абигейль помогла бы ему избавиться от чувства неопределенности, которым Джеми начинал тяготиться. Ему было уже почти тридцать лет, но у него по-прежнему не было никаких сбережений или малейшего капитала. Он жил в Южном Кенсингтоне, в домике, который бесплатно сдавала ему одна из бывших клиенток. Но Джеми тратил до последнего пенса все, что зарабатывал в «Группе Брэнда». У отца дела шли не очень, а если принимать в расчет его сестру, то от дома матери на Клэнкарти-роуд оставались сущие крохи. И когда это еще будет… Посему получалось, что ему было бы неплохо остепениться и жить вместе с привлекательной, умной и отвратительно богатой американской наследницей.

У Джеми был и другой повод для преследований Абигейль — Маркус. Он хотел вытеснить крестного отца из ее сердца. Наконец-то ему выпал шанс победить Брэнда хоть в чем-то. Джеми подозревал, что так или иначе, но Маркус повлиял на их разрыв с Сэффрон. Он не сомневался, чем они занимались, пока Джеми ночевал в индийской тюрьме. Если бы удалось перенастроить Абигейль с Маркуса на себя, то он был бы отмщен.

Чувства Абигейль к Джеми были менее определенными. Сначала она воспринимала его исключительно как источник информации о Маркусе, но довольно скоро почувствовала, что влюбилась в него самого. Его милая беспомощность пробуждала ее материнский инстинкт, ей нравилось заботиться о нем, выпутывать его из переделок, в которые он так часто попадал. Джеми был неплохим любовником. После двадцати девяти лет одиночества, когда она не могла найти мужчину, который удовлетворял бы ее и родителей одновременно, сексуальное мастерство Джеми стало для нее настоящим откровением.

Любовь, Лондон и четыре тысячи миль до Нью-Джерси сделали свое дело. Впервые в жизни Абигейль была свободна от чьего бы то ни было гнета. И она чувствовала, как вечные проблемы, потребность в чужом одобрении — Зубина, Харриет, Маркуса, — уходили на второй план по мере того, как крепла их связь с Джеми. По его настоянию они регулярно занимались любовью на свежем воздухе, в таких местах, где их могли застать: в зарослях папоротника в Ричмонд-парке, на колокольне церкви Котсвольда или на одном из пляжей Холькхема.

Спустя четыре месяца после случайной встречи на автобусной остановке Джеми и Абигейль объявили о помолвке. Когда новости дошли до их уважаемых родителей, которые и не подозревали, что намечается что-то подобное, реакции двух семей оказались диаметрально противоположными. Маргарет Темпл разразилась слезами облегчения и радости за своего беспутного сына. Майкл Темпл счел будущее объединение с Зубином Шварцманом спасательным кругом для своей карьеры и немедленно засел за разработку плана совместной компании, финансирование которой должен был обеспечивать Зубин.

В свою очередь, Зубин и Харриет были вне себя от гнева, когда узнали, что Абигейль собралась замуж без их разрешения и даже не за еврейского молодого человека. «Если хочешь знать мое мнение, — ревел Зубин, — то она мне больше не дочь! Знать ее не желаю. Впредь Абигейль от меня ни цента не получит. Посмотрим, как она теперь запоет! После всего, что мы для нее сделали, чем она нам отплатила?»

Абигейль удалось прекрасно организовать свадьбу. Обиженная, но вовсе не удивленная реакцией родителей, она ответила им в том же духе и заказала церемонию не в синагоге, а в католической церкви. Однако вскоре выяснилось, что из-за предыдущей женитьбы Джеми на чешке Юргене (той нужны были паспорт и разрешение на работу. И она заплатила Джеми три тысячи фунтов, чтобы зарегистрировать брак) церковная служба отменяется вовсе. Несколько дней Абигейль пребывала в состоянии потрясения — ее жених никогда не рассказывал о своей предыдущей семейной жизни, но Джеми все объяснил ей. В итоге Абигейль удалось-таки организовать скромное благословение в часовне «Савойя», после которого должен был последовать тихий праздничный обед в одной из частных столовых того же отеля.

Гостей могло быть не больше восемнадцати, поэтому их список многократно перепроверялся. Джеми желал, чтобы шафером непременно стал Чарли, а Абигейль настаивала, чтобы на эту роль был приглашен Стюарт. У них была идея пригласить Клару Гор в качестве подружки невесты, но Мэри, хоть и была польщена предложением, побоялась, что Клара может разволноваться и потерять координацию. Она с радостью приняла приглашение на службу.

(«Мы тихо посидим в заднем ряду».) Джеми нс мог решить, звать Сэффрон или нет. По некоторым причинам он так и не рассказал Абигейль об их ужасной поездке в Индию и понимал, что его будущая жена не сможет спокойно смотреть на такую красивую женщину, как Сэффрон. В итоге он решил обойтись без нее. Разумеется, они должны быть пригласить Маркуса — не в последнюю очередь ради карьеры Джеми. И Абигейль, и Джеми испытали сильное облегчение, когда получили письмо, написанное от руки, в котором крестный объяснял, что не сможет присутствовать на их свадьбе из-за важных дел в Лос-Анджелесе. Тем не менее, он предложил воспользоваться его домом в «Лифорд-Кей», чтобы провести там медовый месяц, и этот подарок был с радостью принят.

Собирались приехать родители Джеми, а также его сестра Люсинда. Абигейль понятия не имела, кого пригласить со своей стороны, она никого не знала в Лондоне и попросила прийти на свадьбу своего преподавателя из «Сотбис». Оставшиеся девять мест достались бывшим подружкам Джеми, включая Ниплз Эртон-Филлипс и ее кузину, Лавинью Гилборн, Арабеллу Гилборн и Камиллу Силкокс.

По мере того как приближался день бракосочетания. Абигейль все больше расстраивалась из-за решения своих родителей остаться дома. Она никогда не мечтала о настоящей еврейской свадьбе с торжественными клятвами под праздничной чупой и роскошным банкетом в зале гостиницы, но теперь чувствовала себя оскорбленной. Тем больше было ее удивление, когда ночью перед свадьбой ей позвонила Харриет.

— Мама? Твой голос звучит так близко. Ты в Лондоне?

— А где мне прикажешь еще быть? Мне сказали, что завтра моя единственная дочь выходит замуж. Ты ведь по-прежнему моя дочь, даже при том, что разбила мое сердце.

— А как папа?

— Если бы ты хоть иногда звонила домой, тебе не пришлось бы задавать подобных вопросов!

— Он тоже в Лондоне?

— Думаешь, твой отец захотел бы наблюдать, как ты выходишь замуж за юношу, не спросив разрешения?

— Все равно очень хорошо, что ты приехала. Я так счастлива.

— И так, что ты завтра наденешь? Хотя какая разница — все равно никто не приедет на эту иноверческую свадьбу.

Свадьба удалась гораздо лучше, чем можно было ожидать. Разумеется, не обошлось без неприятных моментов. Харриет, приехавшая за час до начала службы в черно-желтом платье от Адольфо и такого же цвета туфельках из крокодиловой кожи, была потрясена простотой букетов и попыталась заказать более грандиозное, праздничное убранство для церкви. Затем ее вывел из себя белый брючный костюм Абигейль. («Подумать только, моя дочь выходит замуж в штанах! Я никому не смогу показать фотографии».) Маргарет Темпл в шляпке от Питера Джонса умудрилась повздорить со своим бывшем мужем по поводу задержки выплаты алиментов. На протяжении всей службы и последовавшего за ней обеда Ниплз Эртон-Филлипс постоянно исчезала в направлении женского туалета. Лавинья Гилборн и Камилла Силкокс, пришедшие в практически одинаковых костюмах, с подозрением разглядывали друг друга.

Но звездой этого шоу, по мнению всех, стала Клара: когда по центральному проходу прошествовала Абигейль под руку с Джеми. Клара очень громко и четко выкрикнула: «Симпатичная малышка!» Никто из собравшихся не смог удержаться от смеха.

За обедом Харриет едва все не испортила, настояв на том, чтобы се посадили рядом с дочерью, — это привело к нескольким очень неудачным соседствам за столом. Маргарет, которой происходившее нравилось все меньше и меньше, оказалась зажатой между Майклом и Ниплз, Чарли сел рядом со Стюартом.

— Я слышал, тебя завернули с работой в «Группе компаний Брэнда»? — усмехнулся Чарли.

— Почти что так, — ответил Стюарт, которого не удивила такая постановка вопроса. — После бизнес-школы Маркус предложил мне работу. Я подумал над этим вариантом, но в конце концов, решил пойти к Маккинзи.

— Господи, только не говори мне, что ты всего лишь консультант по менеджменту? Они всегда ломятся к нам в «Крукшанк и Уиллис», но мы даем им от ворот поворот. Такие надоедливые! Я хочу сказать, что если ты не разбираешься в собственном деле лучше, чем какие-то внешние консультанты, то тебе пора уходить на покой.

Не обращая внимания на эту колкость, Стюарт ответил:

— А мне там нравится. Пару лет я потратил на розничную торговлю, это интересно. Там по-настоящему понимаешь, как работают различные модели предприятий. Теперь меня повысили, и я занимаюсь финансовыми услугами.

— Ну да, у нас нет «модели предприятия», или как вы их там в Сити называете, но я на днях встречался с Горди Уайтом, и он признался, что никогда не подпустит консультантов к своему делу ближе, чем на пятьсот миль.

Кто может — занимается делом, кто не может — консультирует.

Стюарт был разочарован тем, что среди гостей не оказалось Сэффрон. Он никак не мог забыть о ней. Стюарт вспомнил, как соблазнительно она выглядела в своих джинсовых шортиках на Багамах. Он до сих пор был влюблен в Сэффрон, даже при том, что теперь у него не было ни единого шанса. Подобные девушки населяли параллельную Вселенную. Что могло понравиться ей в таком парне, как он?

Рядом со Стюартом сидела сестра Джеми Люсинда, также мучительно красивая блондинка в шляпке с леопардовым рисунком. Она рассказала, что все лето провела в Италии, где помогала руководить дискотекой в Порто-Эрколе. Стюарт решил, что она может знать что-нибудь о Сэффрон.

— Сэффрон Уивер? Я теперь почти не вижу ее, только в «Аннабель» вместе с Маркусом Брэндом.

— Она подружка Маркуса? — заволновался Стюарт.

Люсинда Темпл пожала плечами:

— Может быть. Джеми рассказывал, что, когда она встречалась с ним, Маркус очень злился.

— Я не знал, что Сэффрон встречалась с твоим братом. — Последние новости нравились Стюарт все меньше и меньше.

— Они вместе ездили в Индию. — Немного подумав, она добавила: — Эта Сэффрон с кем только не встречалась. Она как бесплатное угощение, которое раздают в супермаркетах.

Стюарт покинул свадебный стол, переполняемый самыми разными чувствами — ревностью к Джеми, завистью к Маркусу.

Когда-то очень давно Чарли сказал, что Стюарт «нс из лиги», и теперь Стюарт понял, что Чарли был прав.

Сэффрон встречалась с Джеми — это давало ему надежду. Если она была с Джеми, то чем он хуже? Теперь, когда Джеми женился на Абигейль, Стюарту казалось, что между ним и Сэффрон стоит один только Маркус.

Глава 27. Сентябрь 1987 года

Спустя несколько недель после возвращения из свадебного путешествия Джеми подал заявление об уходе. Если бы его не смущала возможная реакция крестного отца, он уволился бы еще раньше.

Абигейль была согласна, что на этой должности у мужа нет возможности раскрыть свой талант в полной мере, поэтому Джеми начал поиски новой профессии. Теперь он уже твердо знал, что ему нужно. Когда он узнал от Камиллы Силкокс, что новому отелю на Монпелье-гарденс требуется представительный помощник менеджера, он решил, что эта работа именно для него.

Мода на неприметные клубные отели докатилась от Парижа до Лондона. Гостиница на Монпелье-гарденс, 60, считалась одной из самых неприметных и дорогих. Вход в отель обозначался только парой деревьев в «кадках». Внутри не было стойки администратора, в холле стоял только маленький столик и пара стульев, где гости могли подождать, пока администратор снимал копию с их кредитной карты. Гостиница включала всего шестнадцать номеров, обставленных модными декораторами.

Благодаря рекомендациям Камиллы и природному обаянию Джеми прошел успешно собеседование. Управляющему гостиницей Билли Барракло, по прозвищу Кутила, Джеми понравился с первого взгляда, и он хотел поскорее увидеть его во фраке. Когда Джеми сказал, что носил фрак в школе, Кутила сразу же дал ему работу. «Мы рады, что к нам поступил человек такого происхождения, как вы, Джеми, — сказал он. — У нас останавливается много знаменитостей, и им будет приятно, если их станет встречать кто-то, кто мыслит так же, как они. — Обратив внимание на ногти Джеми с забившейся под них грязью, он добавил: — Прежде чем вы приступите к исполнению своих обязанностей, я хотел бы, чтобы вы сделали маникюр. Разумеется, отель оплатит все расходы».

Прогуливаясь по «Монпелье-гарденс, 60» в своем сером фраке, Джеми думал, что лучше работы ему не найти во всем Лондоне. Его рабочий день был лишен спешки и непредвиденных обстоятельств. Кутила Барракло полагал, что если помощник управляющего будет все время прогуливаться по фойе, то в гостинице удастся поддержать обстановку расслабленной элегантности. Дождливым утром в обязанности Джеми вменялось также предлагать гостям взять зонтик. В середине дня он проверял, чтобы в крохотной гостиной всегда был свежий лед, иногда просматривал последний номер «Татлер», а по вечерам просил охранника найти такси для Элани Стрич. Если не считать постоянных сексуальных домогательств Кутилы Барракло и соблазна вздремнуть минут тридцать-сорок в одной из спален, ничто не напоминало ему о сложностях и непредсказуемости реального мира.

Через месяц он узнал, что частыми посетителями гостиницы были Маркус и Сэффрон.

Глава 28. Май 1988 года

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 29. Июнь 1990 года

В свой тридцать третий день рождения, во время приема, устроенного Камиллой Силкокс, женой старшего партнера «Крукшанк и Уиллис» сэра Яна, Чарли познакомился с женщиной, на которой женился осенью того же года. Разочаровавшись в Сэффрон после эпизода в Вайоминге, Чарли всерьез озаботился поисками жены. Миранда Ван Хааген, которая совсем недавно развелась с популярным голландским банкиром Буби Ван Хаагеном, также присматривала выгодную партию.

Основательно нагрузившись виски и увидев Миранду, стоящую в новой розовой беседке, Чарли решил, что поиски можно считать оконченными. Ее красота была холеной, дорогой, изысканной — именно такой, какой он всегда восхищался. Густые светлые волосы сияли в лучах заходящего солнца, сверху на них были солнечные очки «Картье». Чарли никогда не сумел бы определить сумку от «Гермес Келли» или платье от «Ральф Лорен», но с первого взгляда мог распознать качественную женщину и теперь направился к ней через сад.

Столкнувшись по пути с хозяином праздника, он спросил:

— Ян, скажите, что это за блондинка?

— В розовом платье? Это Миранда Ван Хааген. Печально, но она и Буби недавно разбежались.

— Ван Хааген? Она что, из Бельгии?

— Буби голландец. Миранда англичанка. Не помню ее девичью фамилию, мне кажется, она выросла в Джерси.

Тем вечером они поужинали вместе в компании общих друзей, на следующий день встретились снова, на сей раз уже наедине. Затем они увиделись в субботу, немного выпили и отправились за покупками на Бошам-плейс. Вечерний чай они пили, уже лежа в постели.

Миранда покорила Чарли сразу, он даже немного побаивался ее. Она была старше его всего на полгода, но ее жизнь оказалась гораздо полнее и насыщеннее, чем его собственная. Миранда бывала везде, где только можно, отдыхала в самых дорогих отелях на Карибах, плавала на самых больших яхтах. Как член международного клуба, который она шутливо именовала «Евромрак», половину зимы она проводила в Гштааде, а половину лета — на Сардинии. По выходным она летала в Рим на свадьбы. У нее были друзья в правительстве. В детстве Миранда часто останавливалась в шале Пэдди Макнелли в Вервье, где научилась отлично кататься на коньках. Ее интересовало поло, и она попросила Чарли пригласить ее на «День «Картье»», который должен был состояться в следующем месяце. Миранда рассказала, как ее бывший приятель, с которым она дружила еще до Буби, однажды пригласил ее на «Кубок Триумфальной Арки» в Шантийи, где они обедали в шатре Ага Хана.

— Всегда весело в «Лифорд-Кей», — сказала она. — У меня столько друзей в Нассау.

— У моего крестного там дом, — ответил Чарли, которому наконец-то представилась возможность показать, что и он не лыком шит. — Ты когда-нибудь встречалась с Маркусом Брэндом?

— Господи, да мы с ним постоянно проводим время в Сэнди-Коув! Обожаю Маркуса. Я понятия не имела, что он твой крестный отец. — С этого момента ее интерес к нему стал возрастать.

Заполучив в любовницы такую женщину, как Миранда Ван Хааген, Чарли осуществил свою давнишнюю мечту. Умная, уверенная в себе и потрясающе красивая, она открыла ему новый мир. Мир, который он всегда считал своим по праву, но в который его почему-то никогда не впускали. Теперь он понимал, что до Миранды в его жизни не хватало веселья, он просто зарабатывал деньги, но ему не с кем было их потратить. Миранда сразу же изменила положение вещей. Спустя всего два месяца после своего переезда на Эгертон-плейс она распорядилась разобрать старую ванную и создала на ее месте великолепный дворец из мрамора и хрома. Она переставила всю мебель, настояла на том, чтобы Чарли выбросил свою старинную кровать из Арднейсага, заменила его мутные холостяцкие стаканы на граненые бокалы из «Виллерой и Бох» и купила в нескольких галереях на Грин-стрит коллекцию картин старых мастеров. Чарли был согласен, что Миранда изменила его жизнь к лучшему.

В ее обществе он ходил на открытие всех новых выставок и на званые обеды, общался с людьми, которых раньше видел только на страницах глянцевых журналов. Вместе они ездили на скачки в Эскот и на свадьбу австрийской графини в Вену. Будучи партнером в «Крукшанк и Уиллис», Чарли вскоре оказался полноправным членом компании Миранды и через какое-то время уже раздавал советы людям, которые были во много раз богаче его. Миранда без устали работала над его имиджем, рассказывая всем своим подругам, что его премия в этом году должна перевалить за миллион фунтов.

Информация распространялась со скоростью молнии — свободная от каких-либо дел Миранда имела массу времени для общения с подругами.

Миранда видела потенциал, заложенный в Чарли. После того, как она заставила его распрощаться с твидом и вельветом и переодела в дорогую итальянскую одежду, он стал выглядеть довольно привлекательно. Чарли был немного полноват, его лысина постепенно увеличивалась, но он определенно не казался ей отвратительным чудовищем. Ему сопутствовал успех, и это нравилось ей больше всего. Кроме того, Миранда подозревала, что он был умен, хотя ни разу не сказал что-нибудь остроумное или оригинальное. С другой стороны, этим не отличались и другие банкиры, за которых выходили замуж ее подруги. В обществе, в котором вращалась Миранда, все женщины были кокетливы и бесстрашны, а мужчины — прилизаны, седы и часто мрачноваты.

Так как Миранда уже была замужем, они с Чарли решили ограничиться скромной церемонией в бюро записей актов гражданского состояния Челси, после которой состоялся обед на сто восемьдесят персон. Свидетелем со стороны жениха выступал Джеми, который пришел в своей рабочей одежде — фраке и цилиндре. Во главе стола, рядом с женихом, невестой и их семьями, сидели Маркус, Силкоксы и еще один крестный отец Чарли, столетний сэр Джок Керр-Инз. Лорд и леди Криф сильно состарились; они прилетели на свадьбу вместе с дочерьми и остановились в «Бейзил-стрит-отеле», где Алистару Крифу предоставили специальную скидку. У их семьи неожиданно возникли серьезные финансовые затруднения после того, как проект Зубина Шварцмана прогорел и их компания оказалась поглощенной другой компанией, владельцем которой, по странному стечению обстоятельств, также был Зубин.

Крифы потеряли все вложенные в первоначальное предприятие средства. Алистар постоянно пел переговоры с местным представителем «Кристис» о продаже очередной порции охотничьих картин, однако все хорошие полотна были проданы еще в прошлый раз.

Вечером перед свадьбой Чарли пригласил родителей и сестер на ужин, чтобы представить им невесту. Выбор ресторана стал для него настоящей головоломкой: ему хотелось обстановки спокойной, чтобы можно было поговорить, и в то же время шикарной, чтобы подчеркнуть свой недавний успех, и кухни, которая удовлетворила бы и его семью (предпочитавшую традиционную английскую пищу), и Миранду (предпочитавшую современные итальянские блюда). В конце концов, не угодив никому, он выбрал дорогой французский ресторан на Уолтон-стрит в котором, как он узнал позднее, шесть лет назад Буби Ван Хааген сделал Миранде предложение.

Ужин прошел не слишком гладко. Верена и Миранда возненавидели друг друга с первого взгляда. Когда Миранда закурила, не дождавшись официанта, мать Чарли принялась обмахиваться меню. А когда Миранда заказала омара с паштетом из авокадо, Верена воскликнула: «Боже мой, омар! Как оригинально!»

Миранда едва ли старалась скрыть свое безразличие к будущим родственникам. Быстро записав Верену в классические свекрови из ада, она коротко расспросила Алистара о Шотландии и осталась не удовлетворена его ответами.

Поместье Арднейсаг оказалось меньше, чем она ожидала, и, как она поняла, грозило вот-вот обрушиться. Крифы не были знакомы ни с кем из ее друзей-шотландцев, имевших дома в «Лифорд-Кей». Она решила, что раз родители Чарли — старинные друзья Маркуса Брэнда, то они должны вращаться в тех же кругах, но теперь начала сомневаться в этом.

После сорока минут словесного единоборства Верена Криф и ее будущая невестка оценили друг в друге достойных соперниц. Они понимали, что не доверяют и не испытают ни малейшей симпатии друг к другу и что это чувство взаимно. Верена считала, что Миранда чересчур проста для ее сына, позднее, в разговоре с дочерьми, она назвала Миранду авантюристкой. В свою очередь Миранда увидела в Верене старого занудного сноба, ничего не смыслившего в современном обществе и грозящего стать обузой для них в будущем.

Глава 30. Июнь 1990 года

Джеми сидел в кабинке, спустив штаны, и читал порнографический журнал. Это было его пятое посещение больницы за последние три недели, и довольно скудная подборка порнографии, имевшаяся там, уже не оказывала нужного эффекта. Медсестра принесла ему в помощь «Пентхауз», «Мэйфэр» и «Международный журнал», но он уже успел внимательно изучить все эти издания во время предыдущего визита. Наконец он отчаялся достичь оргазма, глядя на хорошо знакомые силиконовые бюсты, и попробовал представить Сэффрон, совершенно обнаженную, обмазанную детским маслом и улыбающуюся ему.

Они обследовались в больнице на Велбек-стрит уже полгода. Абигейль, обеспокоенная тем, что никак не может забеременеть после трех лет безуспешных попыток, записалась на прием к специалисту по репродуктивной медицине. Они были женаты уже четыре года, ей было тридцать три, и она жаждала родить ребенка. Видимых причин, препятствовавших этому, не было. Абигейль была здорова и жизнерадостна, поэтому ее врач посоветовал успокоиться, не драматизировать ситуацию и воспользоваться старым добрым способом. «Я буду крайне удивлен, если природа в конце концов не возьмет свое. Вы с мужем выглядите как вполне приличные люди. Вы ведь не пьете и не употребляете наркотики?»

Джеми почти смешило, что Абигейль никак не может зачать. Пятнадцать лет он только и делал, что трахал все, что движется, и молился, чтобы никто из его партнерш не залетел. Пару раз он был близок к провалу, когда у него рвался презерватив, но все обошлось.

Он слышал, как снаружи прохаживается медсестра, ждущая, когда он передаст ей пластиковый контейнер. Кончив, Джеми должен был немедленно вручить ей образец спермы, чтобы она сразу же отнесла его в холодильник. Медсестра была недурна собой, ее звали Джоди, и родом она была из Австралии. Джеми нравилось заигрывать с ней. Его раздражало, что ему приходится тратить всю свою энергию на рукоблудие, когда Джоди стоит за дверью. Передавая ей контейнер, он сказал; «Эй, Джоди, а что, если я захочу кончить еще раз?»

Дни шли, и беспокойство Абигейль постепенно перерастало в настоящий невроз. Она проконсультировалась со специалистом по репродуктивной медицине с Аппер-Кавендиш-стрит, и он отправил ее проверить проходимость маточных труб. Другой врач с Харли-стрит прописал ей две недели постельного режима каждый месяц во время предполагаемой овуляции. Джеми обратил внимание, что теперь вместо книг Эрнста Гомбриха и Бернарда Беренсона, изданных Галереей Куртолда, на тумбочке возле ее кровати лежали стопки руководств по зачатию и поведению во время беременности. По настоянию Абигейль, они то и дело пробовали самые разные режимы, порой занимаясь любовью три раза в день в течение месяца, после чего могли следовать перерывы более чем на неделю, чтобы ее матка могла прийти в состояние приятной релаксации. Разочаровавшись в традиционной медицине, она обращалась к психоаналитикам и китайским фитотерапевтам, которые прописывали ей змеиный яд. Специалист по акупунктуре утверждал, что сумел снять блок с ее яичников, а рефлексолог с бородкой, рекомендованный Мирандой Криф, пытался стимулировать ее надпочечники. И все равно регулярно, когда наступали месячные, Абигейль впадала в депрессию.

О возможностях ЭКО Абигейль впервые узнала из раздела о здоровье журнала «Вог». Этот метод впервые применили Патрик Степто и Роберт Эдвардс, работавшие в больнице Олдхема, неподалеку от Манчестера. Экстракорпоральное оплодотворение позволило родить ребенка сотням пар, которые ранее считались бесплодными. На следующий же день Абигейль взяла у своего врача направление в центр ЭКО и записала на прием себя и Джеми.

Джеми панически боялся лечебных учреждений, особенно акушерско-гинекологического профиля. Как и все нормальные мужчины, он не допускал и мысли, что их брак мог быть бесплодным по его вине, что он каждый раз стрелял в «молоко». Отчаянно сопротивляясь, он вес же был вынужден пойти вместе с Абигейль.

Хирург-консультант объяснил им основные принципы ЭКО: непосредственно из яичника изымается яйцеклетка, ее окунают в семенную жидкость будущего отца, после чего на несколько дней погружают в питательный раствор для деления. Затем оплодотворенную яйцеклетку вживляют в матку, и, если повезет, она развивается в эмбрион. Результат процедуры оценивают спустя тринадцать дней. Вероятность успешного исхода определялась как один к семи.

Раздражительная и утомленная курсами гормональной терапии, которые предшествовали ее ежемесячным визитам в больницу, Абигейль чувствовала, что вот-вот сломается. От уколов она стала совершенно неуправляемой, стараясь убедить саму себя, что это все осложнения терапии, она постоянно злилась на Джеми и весь белый свет. Она была уверена, что если не родит ребенка, то он ее бросит и будет прав. Харриет, которая взяла привычку звонить дочери, когда Зубин бывал в отъезде, сообщила, что сейчас самый подходящий момент для появления на свет внука, который сразу же примирил бы Зубина с дочерью. Возвращаясь с работы, Джеми часто находил свою жену лежащей на кровати с выключенным светом и неспособной даже говорить. Он пытался проявлять сочувствие, шутливо напоминал ей, что все это проделки обезьяньих желез, но это помогало далеко не всегда.

Не помогло и то, что от постоянных инъекций гормонов Абигейль стала пухнуть.

После шести месяцев ЭКО она прибавила в весе двадцать пять фунтов[20] и перестала влезать в собственные платья. Глядя на свою расползающуюся фигуру, она находила утешение в шоколадных плитках, которые ела по десять штук в день. Джеми говорил Чарли: «Моя жена теперь толще, чем когда мы были на Багамах. Когда она поворачивается в постели, я боюсь, что она меня раздавит».

Глава 31. Июнь 1990 года

Сэффрон сидела в кресле-качалке на террасе особняка Ника Блэкуотера в Суррее. Она была в наушниках, присоединенных к «Уокмэну», и слушала классический альбом своего нового приятеля «Самое лучшее (кроме рая)». Альбом вышел двадцать лет назад, с того времени был продан по всему свету семидесятимиллионным тиражом и сделал четырех членов группы «Блэктон» мультимиллионерами.

Сэффрон закрыла глаза и, потягивая кофе со льдом, пыталась разобрать слова песен. Она припоминала, что слышала эти записи еще на Гледхау-гарденс. Перри и Сим всегда слушали «Блэктон». Некоторые тексты, например тот, в котором рассказывалось о слепом старике, смотрящем на мир глазами маленьких детей, казались Сэффрон смешными, но мелодии песен были неплохими. Если бы только не было этих соло на гитаре…

Стоял прекрасный английский летний вечер, теплый бриз приятно ласкал ее обнаженную грудь. Несмотря на близость к другим жилым постройкам, дом Ника был полностью уединенным, его окружали высушенные рвы и пятнадцать акров деревьев и садов. В тот день звезда британского рока умчался па тренировку по поло накануне предстоящих в ближайшую субботу больших соревнований.

Иногда связь с Ником казалась Сэффрон странной. Они познакомились на каком-то музыкальном торжестве, той же ночью он затащил ее в постель, где она и оставалась в течение последних пяти месяцев.

Он был старше Сэффрон на двадцать три года. В свои пятьдесят пять или пятьдесят шесть лет он был очень обидчив и казался полноватым, особенно когда надевал джинсы. Она переехала к Нику, практически не заметив этого. Он предлагал ей: «Почему бы тебе не пожить у меня до понедельника, Сэфф?» А потом: «Оставайся до среды — посмотришь, как я упаду с лошади». А однажды Гаррисон забрал из Лондона ее вещи, и она переехала к Нику окончательно.

Никогда еще «Лодсвот-Ривер-Гарден» не выглядел так поэтично. В этот день «Блэктон-блюз» должны были сражаться за место в полуфинале турнира по поло на приз «Вдовы Клико». По двум сторонам лужайки, спускавшейся к реке, росли аккуратные каштановые деревья, а за ними начинались развалины старинного Каудрейского замка. Трибуны были заполнены зрителями в панамках и симпатичных летних платьях. Отставшие игроки, не успевшие доесть обед из четырех блюд, приготовленный знаменитым шеф-поваром Антоном Морисманом, и теперь подгоняемые своими агентами, спешили к стойлам. Матч должен был начаться через пять минут, и австралийский комментатор настраивал микрофон.

На лужайке царило смятение. Где же Ник? Две девушки в футболках «Блэктон» держали его скакуна наготове. Еще одна принесла его клюшки, шлем, наколенники и обувь. Карлос Инграсиас, старший из двоих невероятно талантливых и заносчивых братьев Инграсиас, посмотрел на часы и заметил:

— Придется играть в любом случае, даже если нас будет только трое.

Но все понимали, что не смогут начать игру без капитана команды. Он не забивал голов, зато оплачивал все счета. Один из игроков отправился на поиски рефери, чтобы предупредить его о возможной задержке.

Зазвонил мобильный телефон, и из него донесся голос Ника, громкий настолько, что его было слышно на сорок ярдов вокруг:

— Мы застряли в пробке на Мидерст-Хай-стрит. Бампер к бамперу. Кто-нибудь вытащит нас отсюда?

— Где именно вы стоите? — спросил один из конюхов.

— Бог его знает. Я вижу перед собой китайскую забегаловку — «Пекинский пес» или что-то в этом роде. Да, и слева здесь школа.

— Понял, я знаю, где это. Буду через несколько минут, — сказал конюх и поскакал по заливному лугу, прихватив с собой свободную лошадь.

Когда спустя пять минут Ник Блэкуотер в сопровождении Карлоса, Грасида и юного профессионала Хьюго Гилборна вышел на поле, их встретил радостный рев толпы, а местный оркестр заиграл заглавную тему из альбома «Самое лучшее».

К тому времени, когда Сэффрон, которой пришлось добираться до поля на «лэндровере», припарковалась на стоянке, первая половина матча успела закончиться. «Блэктон-блюз» выигрывали три ноль. Все три гола забили братья Инграсиас, а Пик вспотел, как свинья, и теперь стоял, вытираясь полотенцем.

Все еще злясь на Ника за то, что он оставил ее одну в пробке, Сэффрон отправилась утаптывать дерн[21]. Все зрители собрались на поле и сосредоточенно притопывали подошвами туфель. Когда она дошла до середины поля, ее окликнул знакомый голос:

— Сэффрон!

К ней направлялся Чарли, рядом с ним была надменного вида блондинка в платье с внушительным разрезом. «Господи, как он растолстел», — подумала Сэффрон. Действительно, в свои тридцать Чарли выглядел лет на десять старше, его залысины поднялись еще на пару дюймов вверх, светлые брюки сильно врезались в талию, а лицо, скрытое в тени панамки, расплылось и налилось вишневым цветом.

— Ты еще не знакома с моей женой Мирандой? — Девушки пожали друг другу руки, и Миранда оглядела Сэффрон с ног до головы, обратив внимание на коротенькое платье от Версаче, подарок Ника.

Миранда слышала о Сэффрон от Чарли и подозревала. что его прежние чувства еще не совсем угасли, поэтому отнеслась к ней с подозрением. Она решила, что Сэффрон ей не соперница, однако выглядела та действительно чудесно, и ее ноги практически не уступали по длине ногам Миранды.

— Что привело тебя на поло, Сэффрон? Я никогда не встречал тебя здесь прежде. Неужели здесь играет твой ковбой, как там его звали? Ред… или Зак? — Чарли сказал это с улыбкой, но определенно намеревался задеть Сэффрон. Криф не мог простить, что она предпочла ему деревенского работягу.

Он ничего не слышал о ней с того времени и думал, что она работает в каком-нибудь обувном или джинсовом магазине. Чарли хотел, чтобы она поняла, что поставила не на ту лошадь, и сразу же решил пригласить ее к себе в новый дом и познакомить с друзьями.

— Как ты собираешься доехать до Лондона сегодня после матча? — спросил он. — Если ты согласишься ехать на откидном сиденье, то мы могли бы отвезти тебя на «астон-мартине». Мы едем в Аппер-Филимор-Гарденс.

— Спасибо за предложение, Чарли, но я еду в Суррей.

— В Суррей? Там живет Мэри Меррет. Для меня это место всегда было слишком экстравагантным.

— Что ж, теперь я тоже живу там.

«Все лучше и лучше, — подумал Чарли, — она даже не может позволить себе жить в Лондоне».

— Большинство наших друзей, — сказал он вслух, — живет или в Глостершире, или в Оксфордшире. Мы с Мирандой провели великолепные выходные, в субботу к нам на ужин приходили Сонни и Розита Мальборо.

— Звучит прекрасно, — сказала Сэффрон. — А мы просто поужинали яичницей и отправились спать.

— Может быть, еще увидимся, — сказал Чарли, очень довольный собой. Он считал, что выиграл первый раунд с явным преимуществом.

Во второй половине встречи удача отвернулась от «Блэктон-блюз». Команда Керри Паркера забила четыре безответных гола и к концу седьмого периода вышла вперед. Возбужденный Ник носился по полю, натыкался на собственных игроков и поносил Грасида Инграсиаса, который тоже был готов выйти из себя. И только благодаря двум блестящим ударам издалека в исполнении Карлоса команде Ника удалось вырвать победу в добавленное время.

Ник был в экстазе. Взяв с собой Сэффрон, он повел команду получать приз из рук виконта Кодрея и жены директора-распорядителя «Вдовы Клико». Ник поднял кубок высоко над головой, а братья Инграсиас принялись поливать толпу шампанским. В этот момент Сэффрон заметила в толпе Чарли и Миранду, которые смотрели на нее, раскрыв рты от удивления. По лицу Чарли было несложно догадаться, что он изо всех сил пытается понять, каким же чудом Сэффрон оказалась рядом с Ником Блэкуотером. «И почему это, — думал он, — рука Ника лежит на талии Сэффрон?»

Глава 32. Сентябрь 1991 года

В 1991 году премия Чарли должна была стать наибольшей за всю карьеру. Маркус продолжал использовать «Крукшанк и Уиллис» для своих личных капиталовложений, а Чарли продолжал ревностно охранять каждую из его сделок. Будучи самым крупным частным клиентом фирмы, крестный обеспечил для Чарли надежную опору и защиту. Криф не сомневался, что Маркус никогда не решится на смену брокерской конторы, поэтому его заносчивость и высокомерие росли с каждым днем, и постепенно все подчиненные ополчились против него.

С какого-то момента Чарли перестал понимать, был ли он богатым или бедным. Они с Мирандой жили на широкую ногу, но все равно чуть хуже, чем все их друзья. Его зарплата и премии, регулярно удваиваясь и даже утраиваясь, не успевали за постоянно растущими расходами. Иногда Чарли волновало, что спустя два года после покупки Аппер-Филлимор-Гарденс он не заплатил из его стоимости ни пенни, но потом настроение менялось, и он вновь чувствовал себя очень богатым и умным.

Блестящему коммерсанту, женатому на потрясающей, шикарно одетой даме, владельцу великолепного дома в Кенсингтоне и наследнику поместья Арднейсаг в Ангусе было простительно некоторое самодовольство. Помимо всего этого, он никогда не забывал о перспективе получения солидного наследства от Маркуса. Во всех отношениях он мог считаться последователем и наследником Брэнда. А личное состояние Маркуса приближалось к двум миллиардам фунтов. Глядя на вещи с такой точки зрения, Чарли согласился с требованием жены купить загородный дом.

Получилось так, что появление Олд-Тестбери-Холла на рынке недвижимости совпало с прибытием письма от Алистара Крифа. Пока Миранда за завтраком с угрюмым видом изучала роскошный буклет хэмпширского поместья, Чарли изо всех сил пытался расшифровать почерк своего отца, который стал гораздо менее уверенным, чем раньше. На бледно-голубой почтовой бумаге был напечатан герб Крифов из Арднейсага, их почтовый адрес и старый трехзначный номер телефона. Чарли чувствовал себя немного виноватым за то, что не разговаривал с родителями уже несколько месяцев. Осознавая их враждебность по отношению к Миранде, которую они так ни разу и не пригласили в Арднейсаг, и не имея достаточно свободного времени, Чарли позволил родителям постепенно исчезнуть из своей жизни. У отца были печальные новости. Мать Чарли заболела и уже пять недель не вставала с постели. Никто не мог поставить диагноз. Их семейный врач хотел отправить ее в больницу в Данди, но, узнав, что на том же медицинском оборудовании обследуют малоимущих пациентов. Верена отказалась ехать туда. Далее речь шла о необходимости постоянного сестринского ухода: «Доктор Баннерман сказал, что нам потребуется две сестры, скорее всего, каких-нибудь австралийских девушки, так как твоя мать постоянно нуждается в помощи. Но оплата их содержания просто невероятна…» В бильярдной Арднейсага протек потолок, им пришлось скатать ковры и временно решить проблему с помощью ведер. Алистар надеялся, что ему удастся продать небольшой участок земли, прилежащий к трассе А-90. компании, которая планировала построить там станцию техобслуживания.

«Я отправляю это письмо с надеждой, — сообщал его отец, — что ты поможешь нам оплатить медицинские счета. У нас практически не осталось денег, а эти австралийки желают получать триста фунтов в неделю каждая. Если верить доктору Баннерману, это вполне нормальная цена. Ужасно, но что нам остается? У твоей матери постоянные боли, она, бедняжка. резка со слугами. В любом случае, мне кажется, что девушки из колонии могли бы справиться с этой работой лучше, чем местные шотландки. Чарли, мне ужасно стыдно, что приходится просить у тебя деньги, но до меня доходят слухи, что твои дела идут хорошо. Однажды (недолго осталось ждать!) Арднейсаг станет твоим, и я надеюсь, ты не откажешь родителям в помощи».

Миранда хмурилась над поэтажными планами Тестбери-Холла. Некоторые из спален на втором этаже не имели пристроенных ванных, между кухней и столовой придется пробивать дверь, но во всех остальных отношениях это был дом ее мечты.

Шесть миль от Ньюбери, сады, спускающиеся к реке Лэмберн, идеальный георгианский кукольный домик с девятью спальнями, конюшней со стеклянной восьмиугольной крышей, длинной подъездной дорогой, вдоль которой росли аккуратно подстриженные липы, и кирпичной сторожкой возле плавательного бассейна. Ужасающая цена — три миллиона фунтов — даже ей показалась грабежом.

— Послушай, Чарли, — сказала она. — Мы должны осмотреть этот дом прямо сегодня.

— Сначала прочти вот это, — ответил он. — Письмо от моего отца.

Миранда быстро пробежала письмо.

— Это уже переходит все границы, — сказала Миранда, закончив читать. — Твой отец хочет, чтобы мы платили за двух постоянных работников в его доме? Даже себе мы не можем позволить такого, а твои родители просят выплачивать им содержание, чтобы они могли жить в своем уродливом замке…

— Потише, потише. Арднейсаг вовсе не уродливый, однажды он станет нашим. Мне так же не хочется отправлять им деньги, как и тебе…

— Тогда не отправляй. Откажи. Ради всего святого, Чарли, хоть раз прояви характер. Если ты пойдешь у них на поводу, они никогда от нас не отстанут. Твоя мать, может быть, проживет еще пять лет, и что нам тогда делать? Все время платить этим австралийским сиделкам? А потом заболеет твой отец. И так будет продолжаться до бесконечности.

— Однажды я непременно перееду туда. Однозначно.

— Что же, в таком случае можешь не надеяться, что я поеду с тобой. У меня такое впечатление, что тот дом полностью разваливается. Подумай, сколько денег потребуется на один только обогрев помещений. Я знаю, ты обожаешь полярный климат, но я — нет!

Чарли никогда не обсуждал Арднейсаг с Мирандой. Для него было совершенно очевидно, что когда-нибудь, когда ему придется взвалить на свои плечи обязанности владельца фамильного поместья, они непременно переедут на север или будут проводить там какую-то часть своего времени. Взрослея и богатея, он начинал испытывать двойственные чувства по отношению к дому своего детства. Учась в школе или работая в Гонконге, он отождествлял себя с этим поместьем, которое казалось ему тогда пределом мечтаний любого человека. Теперь уже он не был так уверен. Все его детские воспоминания были несчастливыми. Если бы Маркус оставил ему пару сотен миллионов фунтов, Чарли не стал бы проводить там стишком много времени.

— И что ты предлагаешь? — спросил он Миранду. — Просто написать им отказ?

— Тебе решать. Я просто напоминаю, что мы не всесильны. Если мы действительно собираемся купить этот дом, который, Бог свидетель, мы так долго искали, то мы не сможем постоянно помогать твоим родителям. А как насчет твоих сестер? Я уверена, что найдется много людей, которые могли бы подкинуть старикам деньжат. В конце концов, что случилось с той ужасной старухой-нянечкой, которая приезжала к нам на свадьбу?

Чарли призадумался:

— Нэнни Аброт? Она на пенсии. Живет в Перте.

— Тогда пусть они снова возьмут ее на работу. Нэнни обойдется им гораздо дешевле, и она знает дом.

— Ей уже почти восемьдесят, — с сомнением сказал Чарли.

— Тем лучше, она не потребует слишком много.

Глава 33. Октябрь 1991 года

По воскресеньям, когда Джеми проводил весь день в «Монпелье-гарденс, 60», Абигейль звонила Мэри, и они ходили вместе гулять в Гайд-парк. За пять лет, которые Абигейль провела в Лондоне, круг ее знакомств остался удивительно узким. Работа Джеми, с ее длинными дежурствами и неожиданными вызовами по вечерам, делала любую светскую жизнь затруднительной, но, в любом случае, в записной книжке Абигейль были одни только старые подруги, с которыми она не желала больше общаться. В результате она проводила дни в одиночестве. Отказавшись от занятий искусством ради беременности, Абигейль все больше нуждалась в дружбе и поддержке Мэри.

Они оставляли машины на автостоянке возле северной оконечности Серпантина и шли к лодочной станции на другом конце озера, по дороге заглядывая на Кенсингтон-гарденз, и заканчивали свою прогулку в кафе «Лидо». Клара шла сама, пока могла, а затем перебиралась в кресло-коляску. В возрасте восьми лет она начинала осознавать, что отличается от других детей, и насмешки и оскорбления больно ранили ее. Когда Мэри и Абигейль впервые отвели Клару на игровую площадку, другие дети отказались играть вместе с ней. «Эта девочка странно выглядит», — говорили они. Прежде чем малышку уговорили прийти на площадку еще раз, прошло несколько недель.

Во время длинных прогулок, которые Абигейль воспринимала как сеансы психотерапии в свободной форме, Мэри поняла, какой замечательной матерью могла бы стать ее подруга.

Даже увлеченно рассказывая о Харриет или последнем визите к магу, который что-то поведал ей о ее репродуктивной ауре, Абигейль первой бросалась вытереть Кларе нос или показывала ей лошадей, гарцующих на Роттен-роу[22]. То, что после полутора лет участия в программе ЭКО Абби никак не могла зачать ребенка, казалось Мэри невероятно несправедливым.

Однажды утром Абигейль позвонила Мэри на работу и настояла, чтобы их немедленно соединили. Едва сдерживая бурный восторг, она сказала:

— Я беременна. Это правда, анализы подтвердили!

— Это великолепно, Абигейль. Я так за тебя рада! — улыбалась Мэри, глядя на четверых клиентов, сидевших в тот момент в ее кабинете. — Послушай, у меня сейчас посетители. Можно, я перезвоню немного позднее или заеду после работы?

— Как только в Америке будет утро, я немедленно позвоню матери. Сейчас там четыре часа ночи, как ты думаешь, наверное, стоит подождать до шести?

— Поздравляю вас с Джеми. Кстати, как он воспринял эту новость?

— Потрясен. Он сам как большой ребенок. Ему сложно представить себя в роли отца.

Но спустя четыре дня у Абигейль началось кровотечение, и врачи засомневались, была ли она действительно беременна. Применение ЭКО иногда сопровождается подобными эффектами, и симптомы беременности могут оказаться ложными. Врач сказал, что, по всей видимости, оплодотворенная яйцеклетка так и не развилась в эмбрион.

Абигейль не могла поверить. То, что Джеми воспринял новости с олимпийским спокойствием и продолжил ходить на работу как ни в чем не бывало, только усилило ее страдания. Она начинала думать, что он не хотел этого ребенка вовсе. А когда с Франклин-Лейкс доставили огромную посылку с одеждой для беременных и открыткой, в которой Зубин писал, что он самый счастливый человек на свете и что Абигейль с Джеми непременно должны приехать к ним в Америку, она засомневалась, что сможет справиться со своим горем.

В эти дни отчаяния Мэри навещала Абигейль каждый вечер. Она наполняла холодильник соком, молоком и полуфабрикатами, а ее подруга лежала в постели, не в силах пошевелиться, постоянно рыдая. Мэри изо всех сил пыталась утешить ее, говорила, что в следующий раз у них все непременно получится, что таким образом природа заботится о том, чтобы рождались только здоровые дети.

Постепенно Абигейль вернулась к жизни и возобновила лечение, хотя и с меньшим энтузиазмом, чем прежде. Мэри заметила, что она понемногу свыкалась с мыслью о том, что никогда не станет матерью.

Воскресным вечером, когда они прогуливались среди роллеров и велосипедистов, катавшихся по асфальтовым дорожкам вокруг Серпантина, Абигейль спросила:

— Мэри, скажи мне честно, Джеми раньше серьезно увлекался наркотиками?

— Не знаю. Думаю, что да, но не могу сказать наверняка. Тогда многие увлекались ими, но я — нет. Наверное, я была слишком скучной для этого.

— Я просто думала… может ли быть, что наркотики как-то повлияли на наши шансы стать родителями?

Мэри пожала плечами:

— Я не специалист в области медицины.

— Он пять лет сидел на героине, он сам это признает. И принимал много кокаина. Это могло отравить всю его сперму или большую ее часть. Если постоянно накачивать себя химикатами…

— А что говорит ваш доктор?

— Он не может ничего утверждать. У Джеми плохая спермограмма. но нельзя сказать с уверенностью, что это из-за наркотиков.

Они подошли к старинному кафе «Фестиваль Британии» и уселись на террасе с подносом выпечки. Клара, укутанная в шерстяное пальто, пила какао. Она совсем недавно научилась отличать горячее от холодного и самостоятельно пить из чашки.

— Знаешь, о чем я думаю. Мэри? Может быть, это даже лучше, что у нас до сих пор нет ребенка.

— Не говори так. Я уверена, что скоро у вас все получится. Нельзя сдаваться.

— Возможно, это знамение, что нам нельзя быть вместе. Такое ведь случается — так Господь Бог говорит людям, что они не подходят друг другу.

— Ты и Джеми? Абби, это неправда. Вы прекрасная пара. Ты замечательно на него влияешь, посмотри сама, как он остепенился.

— Сегодня он не ночевал дома.

— Правда? И где же он был?

— Бог его знает. Говорит, что был на работе, но, когда я звонила туда вечером, мне ответили, что он отпросился и ушел.

— И как он объяснил это?

— Сказал, что безумно устал и повалился в одном из номеров на кровать — хотел вздремнуть пару минут, а проснулся только утром.

— Ты веришь ему?

— Не знаю. Он очень убедительно рассказывает об этом, но Джеми всегда убедительно врет. Может быть, у него появился кто-то.

— Не говори глупости.

— Я не виню его. Посмотри на меня, я снова растолстела. Не удивительно, что его стали интересовать другие женщины.

— Это временно, ведь ты поправилась из-за препаратов, которые тебе дают врачи.

— Может быть, мне лучше забыть о ребенке и попробовать похудеть. Все это стало так сложно. Я только и делаю, что слежу за овуляцией и пью воду пинтами. Не очень-то это сексуально. — Она горько рассмеялась. — На днях я позвонила ему в гостиницу во время обеденного перерыва и попросила немедленно прийти домой. У меня была овуляция — так мне сказали в больнице. Мы должны были немедленно заняться сексом. А он был на какой-то важной встрече и очень разозлился. Боже мой, Мэри, я не знаю, что делать. Я понимаю, что страшно разочаровала его. Я разжирела и не могу родить ребенка. А Джеми даже не говорит об этом. Даже не представляю, что он думает на самом деле. Я не могу отличить, когда он говорит правду, а когда врет. Но ему всегда все верят. Мне кажется, мы оба какие-то недоделанные. Наверное, поэтому мы и понравились друг другу.

Мэри улыбнулась:

— Я не знаю никого лучше тебя, Абигейль.

Глава 34. Январь 1992 года

Спустя две недели после того, как ее затяжной роман с Ником Блэкуотером подошел к концу, Сэффрон устроилась на работу к крестному в должности официального секретаря по протокольным вопросам.

Ее обязанности заключались в курировании деловых и личных аспектов общественной жизни Маркуса, она отвечала на письма и рассылала приглашения, следила за подбором гостей на вечеринках у Маркуса, вместе с Барбарой организовывала его зарубежные поездки и изредка выступала в роли хозяйки на деловых обедах.

Не имея других предложений, Сэффрон преодолела свои инстинктивные предубеждения против работы на крестного отца. Она прекрасно понимала, что, получив новую работу, автоматически будет вынуждена вернуться и к старой роли любовницы Маркуса. Эта практически неизбежная участь казалась ей возвращением в комфортную и прекрасно оснащенную темницу, где она прекрасно знала все порядки и умела справляться с прихотями начальства. На второй рабочий день Маркус пригласил ее на обед и потом — в постель. Еще через несколько дней он вручил ей ключи от квартиры в Арлингтон-Хаус, которая стала ее новым домом.

Ее жизнь состояла из периодов очень активной деятельности, между которыми оставались дни, а иногда и недели пустоты и полного одиночества. Путешествуя вместе с Маркусом, она организовывала его деловые завтраки, обеды и ужины. В гостиницах они всегда останавливались в смежных номерах. Сэффрон не могла понять, было ли это делом рук Барбары Майлс, но ей казалось, что та знает об ее связи с Маркусом, хотя отношение Барбары к крестной дочери начальника всегда было дружелюбно-профессиональным.

Когда они летели куда-нибудь на новом «Гольфстриме», ее обязанностью было сообщить стюардессам желаемое меню. Когда в городе появлялся иностранный чиновник высокого ранга, она обзванивала около десятка людей соответствующего уровня и приглашала их на обед на Сент-Джеймс-плейс.

Вскоре она познакомилась с секретарями практически всех знаменитостей, магнатов и владельцев газет.

Маркусу нравилось, что Сэффрон была под рукой двадцать четыре часа в сутки. Он мог позвонить ей в любое время и всегда знал, что она либо в офисе, либо в Арлингтон-Хаус. Если она отлучалась ненадолго, он оставлял на ее автоответчике одно сообщение за другим: «Где ты, черт тебя возьми? Немедленно перезвони мне!» Иногда он возвращался из поездки посреди ночи и вызывал ее к себе на Сент-Джеймс-плейс или приезжал в Арлингтон-Хаус, звонил по домофону и требовал впустить его. Все это не оставляло Сэффрон права на личную жизнь. Когда Маркус уезжал из города, она была одинока. Большую часть своей взрослой жизни она провела вне Лондона, сначала в Швейцарии, а затем у Ника Блэкуотера, в результате все связи со старыми друзьями оказались потерянными. В тридцать четыре года у нее не было ни одного знакомого, которого она могла бы пригласить на ужин. Иногда Сэффрон казалось, что она поторопилась оставить Ника, его угрюмое молчание перед телевизором было ненамного хуже, чем тишина в ее новой квартире. Думая о ребенке, который мог бы быть у нее с Маркусом, — теперь ему было бы уже пять лет, — она зарывалась в подушки и рыдала навзрыд. Однажды вечером она достала свою старую записную книжку и стала листать ее страницы, вспоминая всех, с кем когда-либо была знакома. Потом она набрала номер одной из своих старых подруг из Полцита. К ее радости, Кэрол все еще жила там же и взяла трубку. Они проговорили полчаса, и Кэрол рассказала Сэффрон про свою жизнь в Корнуолле и семилетнюю дочь Джаззи. Сэффрон была очень рада слышать ее, но знала, что никогда больше не будет звонить старым знакомым.

Ее настроение все больше зависело от настроения Маркуса. Иногда он звонил из Гонконга или Сиднея после успешных переговоров, с радостью рассказывал о своих успехах и говорил, как ему хочется, чтобы она сейчас была рядом с ним. «Мы непременно должны отправиться в отпуск. Сэффрон, только ты и я. Куда ты хотела бы поехать? Подумай об этом, расскажешь, когда я вернусь».

Брэнд часто привозил ей подарки, чаще всего украшения: небольшие вельветовые коробочки из магазина при гостинице. Внутри, как правило, были золотые или брильянтовые серьги. Его вкус отличался от вкуса Сэффрон, которая предпочитала более скромные и менее броские драгоценности. На день рождения Маркус подарил ей пару сережек с желтыми брильянтами от «С. Д. Филлипса» с Нью-Бонд-стрит. которые, как Сэффрон совершенно случайно узнала, найдя чек в корзине для бумаг, стоили сорок тысяч фунтов.

Несколько раз во время ужина он говорил: «Думаю, тебе будет интересно, что я собираюсь упомянуть о тебе в завещании. Мне хочется, чтобы ты не испытывала нужды ни в чем. Я поручу Дику подготовить все документы».

Маркус возбуждался, когда Сэффрон танцевала в одних только меховых тапочках и брильянтовых серьгах. Приходя в Арлингтон-Хаус, он сначала принимал душ, затем надевал шелковый халат и ложился в кровать. Она танцевала, а он звонил деловым партнерам, обсуждал детали предстоявших переговоров или поносил подчиненных. Если она замедляла танец, он шептал: «Не останавливайся. Танцуй!» Сочетание эротического танца и агрессивных деловых переговоров всегда заводило его. Покончив со звонками, он вставал, подходил к Сэффрон и обнимал ее.

Она бралась за его возбужденную плоть и подводила к постели. Она понимала без подсказки, чего хотел Маркус, грубости или ласки. Ему нравилось, когда она ругалась во время секса, и чем грязнее были ее слова, тем лучше. Но стоило ему взорваться внутри нее, как его настроение резко менялось и он начинал говорить о картинах, которые собирался купить. Больше всего его возбуждали полеты на большой высоте. Выходя из «Конкорда», он сразу же звонил Сэффрон и приказывал ей раздеться и ждать его.

Маркус мог унизить или оскорбить Сэффрон, как никто другой. Она мгновенно оказывалась без его поддержки, он переставал звонить и только отправлял деловые факсы с подробностями предстоявших мероприятий. Или не показывался к ней, вернувшись из длительной поездки. По суете, царившей в офисе, Сэффрон понимала, что он в Лондоне, но ее к нему не вызывали.

Она питала отвращение к служебной квартире с ее бежевыми стенами, бежевыми коврами, бежевыми занавесками и стеклянным кофейным столиком. Никогда еще она не жила в такой бездушной атмосфере. Но все попытки хотя бы немного оживить обстановку методично пресекались уборщицами, которые каждое утро складывали ее вещи в шкаф.

Сэффрон не общалась ни с кем, кроме анонимных наркоманов, парикмахерш и маникюрш. Маркус придирчиво следил за ее внешностью и оплачивал все счета. Два раза в неделю она ухаживала за волосами и ногтями в «Майклджоне» и плавала в бассейне на крыше своего дома. Такой уход давал результаты — она выглядела великолепно.

Единственное, что радовало Сэффрон в ее новой жизни, была работа.

Она получала огромное удовлетворение от организации корпоративных ужинов для Маркуса, от того, как можно преобразить стол при помощи букетов цветов, посуды и воображения. Ей нравилось каждый раз украшать комнаты в гостиницах. Однажды она заказала тысячу лепестков роз, насаженных на китайские благовонные палочки, которые лежали поперек салфеток, расставила по столу разноцветные бокалы и налила в них лавандовое масло. Для обеда с министром экономики Индии она купила огромный моток сари живого оранжевого и пламенного красного цветов и накрыла им стол, как скатертью. Биржевые аналитики, которых регулярно приглашали на корпоративные мероприятия «Группы Брэнда», вскоре оценили гостеприимство корпорации Маркуса и закрепили за ней славу самой изобретательной и обаятельной из всех конкурирующих организаций.

Сэффрон чувствовала, что существовала в вакууме. Ее жизнь замирала, когда Маркус уезжал из города один. Иногда в такие дни она его ненавидела и страстно желала освободиться от зависимости, иногда — ждала возвращения. Он очаровывал и одновременно пугал ее. Со временем она стала чувствовать себя пленницей. Он знал, где она, в любой момент времени. Если она не рассказала ему о своих планах сама, он находил другие способы узнать об этом. Иногда Сэффрон казалось, что за ней следят. Когда он выделил ей машину с водителем, она поняла, что это было сделано для того, чтобы облегчить наблюдение.

Она просила водителя отвезти ее в «Харродз», делая вид, что собирается за покупками, шла в магазин, проходила его насквозь и выходила на соседнюю улицу, ловила там такси и наслаждалась часом или двумя свободы. Но этот трюк нельзя было повторять слишком часто.

Ей казалось, что телефон в Арлингтон-Хаус прослушивают. Иногда, когда Сэффрон поднимала трубку, оттуда доносился странный треск, а однажды она слышала фрагменты разговора, который состоялся в тот же день несколькими часами ранее. Если бы в ее жизни появился человек, которому она хотела бы позвонить, ей пришлось бы делать это из таксофонной будки.

Глава 35. Июнь 1992 года

Через два года после знакомства с Чарли Миранда произвела на свет сына и наследника, Хона Пелхема Алистара Аброта Крифа.

Радость Чарли от рождения сына несколько омрачилась стоимостью пребывания его жены в больнице. Кесарево сечение Миранды считалось плановой операцией и поэтому не входило в страховку, оплачиваемую его компанией. С учетом всех дополнительных сборов палата Миранды обходилась больше чем в тысячу фунтов за сутки. Спустя девять дней после операции она все еще не собиралась возвращаться домой. Куда большее удовольствие она получала, сидя в постели в окружении цветочных корзин и развлекая своих многочисленных подруг, которые надарили ей целый ворох женского белья. Когда Чарли робко пробовал предложить ей вернуться домой, Миранда рубила сплеча: «Если ты запамятовал, Чарли, меня только что вскрыли и зашили обратно. И твоя скупость сейчас совершенно неуместна, большое тебе спасибо».

Чарли немного расстраивало, что его родители не дожили до появления на свет своего первого внука — они погибли от листериоза, съев очень старый паштет.

Оказалось, что Нэнни Аброт не обратила внимания на дату его изготовления и подала хозяевам еду с истекшим восемнадцать лет назад сроком годности. Начиная с февраля Чарли несколько раз посетил Арднейсаг, где вместе со своими сестрами организовывал похороны и пытался разобраться с финансами отца. Было очевидно, что поместье полностью разорено. После стольких лет отсутствия он ужасался множеству пустых мест на стенах, где когда-то висели картины. Лестница, вдоль которой раньше висели тесные ряды портретов и охотничьих пейзажей, теперь напоминала беззубый рот. Мушкеты и копья из зала также не избежали печальной участи и были проданы, от них остались только цепи и крюки, на которых когда-то крепилось оружие; теперь они придавали залу неповторимую атмосферу средневековой камеры пыток. Проглядев счета, поступавшие в поместье за последние пять лет, Чарли попробовал обсудить их с Мирандой, но жена, сославшись на свою беременность, отказалась даже приехать и осмотреть замок. Оставалось только выставить Арднейсаг на продажу.

Не было сомнений — Чарли сильно нуждался в деньгах. Покупка Олд-Тестбери-Холла напрягла их финансы до предела. Общая сумма кредита «Крук-шанк и Уиллис» теперь составляла чуть больше пяти миллионов фунтов. Убедив мужа, что их новое поместье почти не нуждается в ремонте, Миранда приступила к решительным действиям: распотрошила практически новую кухню и поставила на ее месте такую же, снесла межкомнатные перегородки, переставила двери, превратила ванные, в спальни, а спальни в ванные, — и каждый раз Чарли не мог поверить своим глазам, когда получал счета за выполненные работы.

Последняя соломинка сломала спину верблюда, когда жена потребовала для безопасности детей устроить в бассейне автоматическую шторку. «Чарли, мы говорим о каких-то двадцати пяти тысячах фунтов. Я не для того мучилась, рожая твоих детей, чтобы они утонули в бассейне, потому что их папочка хотел сэкономить несколько фунтов».

Дальше — больше. Они не могли заселиться в свое поместье до октября, это означало, что им придется арендовать еще один дом в близлежащей деревне и жить там, чтобы Миранда могла ежедневно контролировать ход работ. Чарли понимал, что основной причиной такой задержки были постоянно меняющиеся желания его жены: она не могла представить, как изображенное на планах и эскизах будет выглядеть в реальности, ей было необходимо видеть готовый результат, чтобы определить, что все сделано «правильно». В итоге они выбрасывали на ветер тысячи фунтов, перекладывая половые плиты или меняя ламбрекены. Однажды она приказала снять весь мрамор и только что установленную ванную из запасной спальни, решив, что там лучше будет смотреться двойная ванная.

— Чарли, мы говорим о главной комнате для гостей, — отвечала Миранда на возражения. — В этой комнате будет спать Маркус Брэнд, если мы когда-нибудь пригласим его в гости. Ты хочешь, чтобы здесь все было на уровне, или нет?

Миранда с точностью определила ахиллесову пяту Чарли, и он был вынужден отступить. Она была права — возможность развлекать Маркуса Брэнда в течение целого уикенда стала одной из причин, по которой Чарли решился на покупку загородного дома.

Он уже видел, как вертолет крестного приземляется на одной из лужаек неподалеку от их дома и они устраивают в честь Маркуса праздничный ужин, на котором присутствуют все местные знаменитости. Финансовые проблемы Крифов день ото дня становились все более серьезными, и Чарли не мог рисковать расположением крестного.

Потрясения, связанные с реконструкцией Олд Тестбери-Холла, становились все сильнее. В офисе Чарли часто обвинял подчиненных в своих оплошностях и вынашивал затаенные подозрения, что ему существенно недоплачивают. Все чаще он заглядывал в бар по дороге домой.

Продажа Арднейсага. от которой Чарли зависел все больше, стала настоящей проблемой. Старый упрямый замок отказывался продаваться. Сперва его посещали десятки перспективных покупателей, и агенты по недвижимости выглядели оптимистично. Заметка в разделе о недвижимости «Санди телеграф» рассказывала о благородном прошлом имения, реклама в «Сельской жизни» содержала огромную фотографию Арднейсага, сделанную с противоположной стороны луга, засаженного нарциссами, что отлично скрывало разрушенную кирпичную кладку. Чтобы осмотреть имение, из Гонконга прилетела китайская пара, но, даже преодолев такое расстояние, они вернулись обратно, так и не сделав предложения. Со временем агенты стали рекомендовать Чарли снизить запрашиваемую цену на сорок процентов. Чарли пришлось согласиться: пока Арднейсаг находился в его владении, ему приходилось выплачивать жалованье садовнику и смотрителю, которые приглядывали за имением.

Пытаясь сократить расходы на содержание своей новой семьи, Чарли запретил Миранде нанимать норлендскую няню[23] для Пелхема. Ему самому нравилась идея, что двери гостям будет открывать служанка в коричневой униформе, которая придаст дому атмосферу изысканности и благородства, но его ужасала зарплата, которую желали получать норлендские сиделки. Ему также удалось убедить Миранду, что более приемлемым вариантом для них станет старенькая Нэнни Аброт с ее многолетним опытом работы в лучших домах страны. «Она хотя бы не будет бегать по ночам на дискотеки, — сказал он. — Когда принимаешь на работу пожилую старомодную воспитательницу, получаешь бесплатные ночные дежурства. Это молодые профессионалки ждут, что им оплатят любую дополнительную работу».

Спустя неделю практически ослепшая Нэнни Аброт выбралась из такси напротив Аппер-Филлимор-Гарденс и с трудом поднялась на последний этаж, где находилась ее комната. Позволив экономке Махе приготовить себе чашечку чая, она сразу же пожаловалась Миранде, что впервые ее приглашают на работу, где у нее не будет служанки-помощницы. Вечером того же дня, купая Пелхема, она стала искать кран и опустила ребенка под воду. Если бы рядом не оказалось Махи, то наследник Чарли непременно утонул бы.

По прошествии восьми месяцев с того дня, как Чарли выставил Арднейсаг на продажу, он наконец получил вариант. К его разочарованию, предложенная цена не достигала и трети от первоначальной, но тем не менее ему рекомендовали не упускать этот шанс. «Мы потратили много сил на рекламу этого объекта, — сказал агент по недвижимости, — мы выставляли его во всех наших международных представительствах, но этот замок продать очень сложно». Перед лицом постоянно растущих расходов на реконструкцию Олд-Тсетбери Холла Чарли понял, что у него просто нет выбора.

— И кто же его покупает? — спросил он, когда деньги уже были переведены на его счет. — Держу пари, какой-нибудь паршивый голландец или вонючий китаеза?

— Нет, ваш покупатель — англичанин. Он работает в Лондоне. Мистер Болтон. Стюарт Болтон.

— Господи Иисусе, только не он! — взорвался Чарли. — У него еще такой ужасный бирмингемский акцент? И он работает консультантом по менеджменту?

— Кабинет мистера Болтона расположен в офисе у Маккинзи.

— Я так и знал! Черт его побери, сделка отменяется. Я не позволю этому пройдохе жить в моем доме.

— Боюсь, что это невозможно, лорд Криф. Солиситоры только что обменялись документами.

Чарли был вне себя. Как это было похоже на низкого, подлого, лживого Стюарта, который понятия не имел о чести и достоинстве. Очевидно, он все спланировал с самого начала. Он ждал, пока цена на дом упадет ниже некуда, и только потом сделал свое предложение. Чарли не сомневался, зачем он затеял это — чтобы унизить его род. Семьсот лет Крифы жили в Арднейсаге, безропотно исполняя долг перед местным сообществом, ежегодно открывая спортивные игры горцев и обеспечивая половину жителей деревни работой. А потом появился сын какой-то там уборщицы, который вывалил на стол кучу грязных денег и ждет, что сразу же станет царем горы! Какие только коварные схемы не крутились в тот момент в голове Чарли: он подожжет родительский дом, спалит его дотла, но не позволит Стюарту жить там.

Он свяжется со всеми соседями в радиусе нескольких миль вокруг Арднейсага, расскажет им, что за человек был этот Болтон, и порекомендует не иметь с ним ничего общего. Он уговорит смотрителя и садовника покинуть Арднейсаг и не работать на нового хозяина, хотя, после того как они с ним познакомятся, скорее всего, их и уговаривать-то не придется.

Взбешенный Чарли влетел в спальню. Миранда косо посмотрела на него; недавно их отношения дали трещину. Чарли все время читал ей нотации про то, на чем нужно сэкономить и от чего нужно отказаться, — она никогда не встречалась с подобным отношением. На прошлой неделе он спросил, действительно ли ей необходимо два раза в неделю посещать парикмахера «Майклджона» — а ведь так поступали решительно все! Если Чарли была нужна не жена, а дешевая девка, то ему следовало жениться на ней?

— Что это такое? — сердито спросил он. Миранда сидела на кровати под одеялом из гагачьего пуха и в окружении огромного вороха почтовых открыток.

— Рождественские открытки. — Какой-то миг она избегала его взгляда. — Не правда ли, они милые? На них фотография Пелхема. Его снимал Джон Своннел.

Чарли взял одну. Очаровательная черно-белая фотография его сына, лежащего на подушке, была приклеена к картонной основе с красной каймой, в верхней части красовалась ленточка из шотландки клана Крифов. Глядя на груду открыток, некоторые из которых были уже подписаны, Чарли поинтересовался:

— И сколько ты собираешься отправить?

— Это сообщение о рождении ребенка и рождественские поздравления одновременно.

— Я спрашиваю, сколько?

— Тысячу.

— Тысячу? Господе Иисусе, неужели у пас есть тысяча друзей? Наверняка это стоило уйму денег. Кстати, сколько ты за них заплатила?

Миранда пожала плечами:

— Понятия не имею.

Заметив чек, лежавший в коробке из-под открыток. Чарли достал его и обомлел:

— Я не верю своим глазам! По два фунта каждая! И это только за печать и конверты. Сюда не включена стоимость фотографии и почтовых марок.

— Я знаю, что это дорого, — с виноватым видом ответила Миранда. — Но Пелхем на них такой восхитительный. Открытки получились дорогими из-за полоски ткани. Я думала, тебе понравится. Ты все время говоришь, что любишь Шотландию.

— И кому ты собираешься отправить их?

— Всем. Силкоксам, Маркусу — всем нашим друзьям.

Чарли взял одну из открыток наугад и открыл ее. Внутри было напечатано: «С наилучшими пожеланиями в новом 1993 году от Чарльза, Миранды и Пелхема Крифов». Ниже Миранда прибавила своим размашистым почерком: «Дорогому Буби. Спасибо тебе за все. С любовью и горячими объятиями, всегда твоя, Рэнди».

— Рэнди? Кого это у нас зовут Рэнди?

Миранда покраснела:

— Это всего лишь глупое имя, которым он называл меня, когда мы были женаты. Просто шутка. Господи, Чарли, ты ревнуешь? Я не могу поверить. Я ведь развелась с Буби, не так ли? И вышла замуж за тебя. Что тебе еще нужно? Послушай-ка, успокойся. Теперь я леди Криф, а не миссис Буби Ван Хааген.

Окончательно запутавшийся Чарли с грохотом захлопнул дверь в комнату и бросился вниз по лестнице. На столе в холле лежала груда писем, большинство из которых — в коричневых конвертах,[24] но на одном адрес был написан от руки. Присев в кресло, Чарли разорвал конверт. Что-то в этом почерке сразу же показалось ему очень знакомым. Письмо было отправлено из Арднейсага неделю назад:

«Дорогой Чарли. Ты можешь не знать этого, но недавно я сделал предложение о покупке Арднейсага. Говоря по правде, я не имел ни малейшего представления о том, что он принадлежал твоим родителям, пока не влюбился в это место. Это самый фантастический дом, который я видел, у него невероятно удачное расположение, и я был бы счастлив приобрести его. Но мне хотелось бы, чтобы ты дал личное разрешение на его покупку. Пожалуйста, позвони мне на работу или свяжись со мной каким-либо другим способом. Как тебе прекрасно известно, я не был рожден владельцем собственного имения, есть и другие причины, по которым я чувствую себя неловко. Но смею тебя заверить, что, если ты позволишь мне купить замок, я постараюсь сохранить его первозданную красоту. Мой солиситор сделает официальное предложение, но если ты решишь его отклонить, то позвони мне до конца недели. Всегда к твоим услугам, Стюарт».

Чарли прочел письмо дважды, скомкал его и бросил в корзину для мусора. Он не переносил покровительственного тона по отношению к себе.

Глава 36. Июнь 1993 года

— Думаешь, это яхта Маркуса? — спросила Абигейль, показывая на деревянную посудину, стоящую у пристани. Шестеро крестных детей Маркуса Брэнда, их супруги и багаж неслись на паре моторных лодок вдоль Босфора.

— Да брось ты, — ответил ей Чарли, — это же лодка рыбака. «Маклер» — это большой корабль сразу же за ней.

Абигейль и Мэри в изумлении разглядывали стовосьмидесятифутовую четырехпалубную яхту с вертолетной площадкой.

— Это он? Признайся, ты шутишь. Он просто чудовищный! Зачем он понадобился Маркусу?

— Для дел и развлечений, — радостно ответил Чарли. — На борту он проводит встречи с лидерами иностранных государств и другими особо важными персонами. Нужно отдать ему должное — машина хоть куда.

Лодки подошли к корме, на которой стояли четверо лодочников в белых парусиновых брюках и футболках, ждавших, когда они причалят.

«И так, — думала Мэри, — поездка в Стамбул началась не очень-то удачно. Джеми и Абигейль ни слова друг другу не сказали с самого Лондона, Чарли и Миранда тоже, кажется, на ножах, Сэффрон о чем-то все время думает. Кроме того, Чарли старательно избегает общения со Стюартом, скорее всего, из-за Арднейсага».

Матрос переключил рубильник, и платформа, на которую высадились гости, стала подниматься в направлении верхней палубы. Перед их глазами постепенно раскрывались красоты пролива Босфор: деревеньки с минаретами, прибрежные автомагистрали и смутные очертания города.

— Прямо как в фильме про Джеймса Бонда, — сказал Джеми. — Как думаете, Маркус будет ждать нас в своем кабинете вместе с котом, как Блофельд?

— Хватит дурачится, — прервал его Чарли. — Лично я считаю, что очень любезно со стороны Маркуса пригласить нас всех.

Предстоявшие каникулы на борту «Маклера» казались Чарли особенно значимыми. Он почему-то решил, что в течение последующих шести дней Маркус собирается заявить о чем-то невероятно важном, скорее всего, захочет подарить каждому из них по чеку на солидную сумму. Барбара Майлс, которая всегда была в курсе дела, сказала, что Маркус попросил ее установить такую дату их визита, чтобы все крестные дети непременно смогли прилететь, разумеется, эту дату также следовало согласовать с его личным графиком и маршрутом следования «Маклера». Постоянные заграничные командировки Стюарта существенно усложнили задачу. Чарли даже предложил Барбаре отправить их всех без Стюарта, на что она ответила: «Нет, Маркус настаивает, чтобы все вы непременно были там вместе, он собирается сказать вам что-то важное». Чарли не мог представить, о чем еще можно было сделать важное заявление, если не о большой сумме денег.

Чем больше он думал об этом, тем более правдоподобным ему казался такой вариант развития событий. Насколько ему было известно, Маркус родился в тридцать втором году, следовательно, теперь ему шел шестьдесят второй или шестьдесят первый год, а это, по мнению Чарли, — самый подходящий возраст, чтобы озаботиться передачей своих дел в достойные руки.

А в финансовой империи, подобной корпорации Маркуса, для планирования всех предстоящих изменений потребовалась бы масса времени. Сложно было бы подобрать более удобный момент для того, чтобы передать крестным детям часть капитала компании — например, акции «Группы компаний Брэнда». Потом до Чарли дошли слухи, что на борту корабля будет еще и Дик Матиас, и это окончательно убедило его в том, что его теория верна. Зачем еще Маркусу мог понадобиться его адвокат-бухгалтер? Однажды за обедом Чарли сказал жене: «Маркус поступил бы очень предусмотрительно, если бы разработал грамотный план действий. Ведь когда он умрет, его корпорации придется выплатить значительную сумму налогов. А если он передаст компанию нам сейчас, то сможет избежать потери значительной части своих средств в дальнейшем. С юридической точки зрения наследства просто не будет».

День их отъезда приближался, и Чарли становился все более раздражительным и взволнованным. Он пытался угадать, сколько же денег Маркус подарит им. Иногда ему казалось, что не меньше чем миллионов по двадцать (только для начала и, возможно, в форме капитала, переданного в доверительное управление). В другие дни он смотрел на эту проблему менее оптимистично, и тогда ожидавший его дар уменьшался до смешных пяти миллионов. Его также волновало, будут ли доли всех крестных детей равными. Чарли всегда считал, что шестеро детей имеют равные права на получение равных долей. Но в последнее время у него появились поводы для самых тревожных опасений. Информаторы в офисе Маркуса подтвердили, что Сэффрон действительно вернулась на место его любовницы и даже жила в корпоративной квартире над рестораном «Каприз». Чарли делалось дурно, когда он представлял ее в постели с крестным отцом, как она пытается понравиться ему, как она доступна для Маркуса, но не для него, Чарли.

Он не сомневался, что Сэффрон непременно употребит свое теперешнее положение, чтобы заполучить большую долю наследства, и от этого чувствовал себя в особенно уязвимом положении. Не меньше его волновал и ужасный Стюарт Болтон. Казалось, Маркус совершенно неверно представлял себе этого типа, что, скорее всего, было связано с какими-то событиями, к которым имел отношение его отец-шофер. Чарли сильно волновало, что Маркус может увидеть в Стюарте истинного сына рабочего класса, и поэтому захочет оставить ему дополнительную сумму денег, просто из жалости. Насколько было известно Чарли, дела у Стюарта шли просто отвратительно хорошо — если консультанты по менеджменту в чем и разбираются, так это в счетах, выставляемых за свои услуги. Одновременно Чарли опасался, как бы Маркус не решил, что он сам не нуждается в его деньгах. Это стало бы настоящей катастрофой. Он уже почти пожалел, что однажды пригласил Маркуса на ужин и продемонстрировал ему роскошь Аппер-Филлимор-Гарденс.

Его также огорчала несправедливость ситуации с Джеми и Абигейль, которые могли претендовать на двойную сумму. Если разделить все деньги поровну, то Темплам отходило четыреста миллионов фунтов! Это было невыносимо. Куда им столько? У них не было даже приличного дома, чтобы оплачивать его содержание, или детей, которые нуждались бы в достойном образовании. Недавно Чарли ознакомился с ценами на обучение Пелхема и теперь не имел иллюзий, что почем. А Абигейль уже и без того была неприлично богата. Если кто-то здесь и заслуживал двойного наследства, так это был он, Чарли, который работал на «Группу Брэнда» в Гонконге, а в дальнейшем привлек Маркуса в «Крукшанк и Уиллис», которые успешно вывели его компанию на рынок.

С такими мыслями Чарли отправился в круиз по Черному морю на новом корабле Маркуса «Маклер».

На верхней палубе их ожидала небольшая приветственная делегация: двое стюардов с подносом и напитками, капитан «Маклера» в белой форме с золотой перевязью. Дик Матиас с ледяным стаканом мартини, красивая китаянка, одетая во все черное, и Маркус. Когда подъемная площадка остановила свое движение наверх, Маркус, до того момента говоривший по телефону и одновременно читавший газету, отложил и то, и другое и метнулся через палубу:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! Не могу описать словами, как я рад, что вы все посетили меня на этой посудине. Надеюсь, путешествие вас не утомило, мои мальчики подобрали вас в аэропорту?

— Так и было, Маркус, — сказал Чарли. — Все прошло как по часам. Должен признаться, очень приятно снова оказаться у вас в гостях. Это просто волшебное судно.

— Рад, что ты одобрил. Теперь вы с Мирандой живете по таким высоким стандартам, что, признаться, я немного нервничал, приглашая вас в гости. Я все думал, что мое жилище окажется недостойным вас.

Чарли грубо загоготал, но последнее замечание Маркуса снова встревожило его. Было крайне важно, чтобы крестный не понял их положение превратно.

— И так, кто тут у нас? Джеми и Абигейль, чудесно, рад вас видеть. Как было бы здорово, если бы все мои крестные дети переженились друг на друге, — мне было бы гораздо проще размещать вас на борту.

— Можете поселить Мэри и Сэффрон с нами, если у вас не хватает кают, — предложил Джеми, игнорируя гневный взгляд жены.

— Уверен, ты был бы счастлив, Джеми, но, к радости девушек, на борту у нас восемь кают. Восемь или девять. Плюс номер владельца, как его называют стюарды. И еще шесть кают для членов команды на нижней палубе. Мы помещаемся тютелька в тютельку.

Он повернулся к Мэри, которая мгновенно ощутила все свои старые затаенные страхи.

— Мэри! Мэри, Мэри, спутать невозможно. Ты похудела, видимо, так сказывается на тебе работа в собственной компании. Но здесь ты отдохнешь как следует. Отоспись, позагорай. В ближайшие пять дней мы будем только отдыхать, у нас ничего не запланировано. Надеюсь, ты не умрешь от скуки.

Он пожал руку Стюарту — довольно уважительно, что испугало Чарли, — и прохладно поцеловал Сэффрон в щеку. Наблюдая за его действиями, Миранда не могла не заметить, что между ним и Сэффрон произошла какая-то размолвка.

— Начнем с самого главного, — продолжал Маркус. — Возьмите каждый по бокалу, а потом стюарды покажут вам каюты. Во всех каютах есть телефоны, можете ими воспользоваться, если вам потребуется связаться с вашими офисами. У меня установлен «Сименс», пока что работает неплохо. Если захотите воспользоваться сотовым или спутниковым телефоном, поговорите с Аланом — он в таких делах эксперт. Вас на борту будет только шестеро, пусть это будет праздник в честь моих крестных детей! Разумеется, с нами отправятся Дик, с которым вы все уже хорошо знакомы, и Флора. Разрешите вам представить Флору Хуанг.

Она родом из коммунистического Китая. Флора предана делу Председателя Мао и все время ходит в костюме. Я попробовал нарядить ее в бикини, но пока что безуспешно. Она считает бикини неотъемлемой частью загнивающего капитализма, не так ли, Флора?

Флора Хуанг, которая была очень хороша собой, улыбнулась и. покачав головой, ответила на чистейшем английском с легким американским акцентом:

— Не дождешься, я не стану разгуливать тут в бикини. У меня слишком плоская грудь, а солнце вызывает старение кожи. Посмотри на себя, Маркус.

— И какого черта эта китаеза тут забыла? — спросил Чарли Миранду в ту же самую минуту, когда они остались наедине в каюте. Миранда осматривала свои платья, уже распакованные и повешенные в шкаф стюардом, и решала, какие из них необходимо отправить погладить.

— Откуда мне знать? Ей не больше четырнадцати лет.

— Ей двадцать два, — сказал Чарли. — Я сам спросил.

— В каком-то смысле она очень даже хорошенькая.

— Только если тебе нравятся девочки из магазинов. Когда я жил в Гонконге, во всех магазинах было полно таких девушек, они там продают косметику и прочую дребедень. Богатые китайцы берут их в любовницы.

— Чарли, ты про всех это говоришь. Тебя послушать, так все женщины — проститутки.

— А тебе не кажется, что она как раз из их числа?

— Я понятия не имею, кто она такая, впрочем, так же как и ты. Мне она понравилась. Она привлекательная, у нее отличный английский.

А вот ты по-китайски не разговариваешь.

— Я не об этом. Чем еще ей заниматься на борту яхты, если не проституцией? Должно быть, она последнее увлечение Маркуса. А у Сэффрон всю дорогу был тоскливый вид. Готов спорить на что угодно, он дал ей отставку и заменил на эту узкоглазую Флору.

— Если это действительно так, то ты должен быть доволен. Последнее время ты только и делал, что жаловался на Сэффрон.

— Даже не знаю, может оказаться, что Флора будет опаснее Сэффрон. Маркуса всегда тянуло на малолеток.

— Ты уже видела список всех этих игрушек? — спросил Джеми.

— Каких игрушек? — ответила Абигейль, пытаясь перекричать душ. Она мыла голову в огромной ванной, обитой ореховым деревом, заранее убедившись, что ее фен исправно работал на яхте.

— На столике лежит список всего, что имеется на борту. Послушай: два каноэ, одна моторная лодка, два скутера «Ямаха», два водных мотоцикла, две доски для виндсерфинга… и так далее и тому подобное. Просто невероятно, список больше страницы. Надувная плавучая база «Судзуки», один «Китобой» — интересно, что это такое? — надувной четырехместный банан…

— Надеюсь, нас не заставят воспользоваться всеми этими приспособлениями. Я собиралась загорать все пять дней. Лето в Англии — полный отстой. Я близка к самоубийству.

— На борту этой яхты все по-другому, точно? — сказал Джеми. Он включил радио, и веселый мотив заполнил каюту. — Эти купальные халатики на обратной стороне двери очень хорошего качества. Думаю, Маркус переживет потерю одного из них.

— Я почти ничего нс знаю о кораблях, — сказала Мэри Маркусу вечером того же дня, когда они все вместе обедали на палубе. — Вы купили этот корабль готовым или вам пришлось самому заниматься его оснащением?

— Его построили по моему заказу на верфи «Нишии» в Японии. Я описал свои требования, и парень по имени Джон Банненберг разработал проект.

— На это, должно быть, ушла целая вечность — корабль просто огромный.

— Когда делом занимаются япошки, работающие по двадцать четыре часа в сутки, все получается гораздо быстрее, чем если бы мы заказали эту яхту в Клайде.

— Если бы вы работали с ними, — хмыкнул Чарли. — то до сих пор ждали бы своего заказа. А они попивали бы чаек, конечно, когда не были бы на забастовке.

— На северо-западе почти не осталось приличных судостроительных компаний, — добавил Стюарт. — Мы помогали одному из наших клиентов приобрести старый корабельный склад под новый магазин.

— В этом чувствуется глубокая мораль, — перебил его Чарли. — Но надеюсь, всем нам достанет политкорректности, чтобы не признавать ее. Раз уж мы заговорили о политике, почему бы не вспомнить, как однажды в Вайоминге некоторые лица, имена которых оставим без упоминания, утверждали, что лейбористы обречены на успех на следующих выборах.

Надеюсь, что теперь эти люди признают, что ничего не понимают в политике и что, каким бы странным это им ни казалось, не все англичане еще стали левыми, умственно неполноценными, коммунистами-лесбиянками из Ислингтона, или Камдена, или где вы еще живете. Стюарт?

— Большое тебе спасибо. Чарли, что одной фразой ты умудрился оскорбить сразу трех моих гостей, — сухо сказал Маркус. — Полагаю, прежде всего, ты должен извиниться перед Мэри. Насколько я помню, у ее дочери проблемы со здоровьем.

— Господи, Мэри, прости меня. Я совершенно забыл, что у тебя больная дочь, иначе я бы ничего не сказал.

Мэри пожала плечами:

— Ты прощен, Чарли, ты вовсе не обязан был знать об этом.

В который раз она поняла, что, приняв приглашение Маркуса, совершила колоссальную ошибку. Как обычно, сначала она собиралась отказаться, но в конце концов решила поехать. Близость Маркуса и Чарли заставляла ее чувствовать себя ущербной, ей следовало бы давно понять это.

— Теперь, как насчет извиниться перед Флорой? — продолжил Маркус, накладывая себе салат. — Вероятно, ей не очень-то приятно, когда слово «коммунизм» используют в качестве бранного.

— Что ж, прости меня. Флора. Просто у меня не сложилось впечатления, что ты очень уж убежденная коммунистка, раз находишься здесь, — широким жестом он обвел яхту, стол и четверых стюардов, прислуживавших им.

— Я определенно считаю себя коммунисткой, — ответила Флора. — Я состою в партии еще со школы. В Штаты на учебу меня отправило местное отделение компартии.

— Но ведь ты не веришь во всю эту чепуху: один человек — одна миска риса? Я работал на Маркуса в Гонконге, и там все понимают, что свободная рыночная экономика работает лучше, чем режим Мао на континенте. А если я не прав, то почему шестьдесят тысяч человек каждый год пытаются перепрыгнуть через ограду с той стороны? Что-то никогда я не слышал о том, чтобы люди пробовали бежать в обратном направлении.

— Я не хочу утверждать, что наша система идеальна. Но когда я училась в Нью-Йорке, я видела там больше нищих, чем в Пекине.

— Я и сам довольно часто бываю на Манхэттене, но ни разу не видел там попрошаек. Признаюсь, я не пользовался метро. — Желая отвести тему разговора в сторону от неприятного для него обсуждения социалистической модели экономики, Чарли повернулся к Маркусу и сказал: — Когда мы с Мирандой были в Нью-Йорке в последний раз, мы останавливались в «Карлайле». Вы ведь тоже пользуетесь этой гостиницей, не так ли?

— Пользовался раньше, — ответил Маркус. — Она мне нравилась, потому что водитель мог ждать меня на Семьдесят шестой улице. Я бывал во многих гостиницах, но теперь купил себе квартиру в Саттон-плейс. Кстати, я предложил Флоре пожить там, пока она не закончит учебу.

В конце обеда капитан «Маклера» рассказал о предстоящей программе отдыха. Оставшуюся часть вечера яхта простоит на рейде, и если кто-то пожелает осмотреть достопримечательности города, то моторная лодка к его услугам. Ближе к ночи всех гостей отвезут на противоположный берег, где в «Клубе двадцать девять» — недавно открывшемся Стамбульском ресторане — ночном клубе — их ждет праздничный стол.

На рассвете завтрашнего утра «Маклер» начнет свое плавание вдоль Босфора в направлении Черного моря. Проходя мимо последней деревеньки на берегу пролива, они посетят рыбный ресторан «Анадолу Каваджи», после чего пять дней будут плыть вдоль северного побережья Турции до Синопа.

— В Синопе, — продолжал капитан, — вы сойдете на берег и на личном самолете мистера Брэнда отправитесь обратно в Стамбул, где пересядете на рейсы до Великобритании.

— А как же вы, Маркус? — в первый раз обратилась к нему Сэффрон. — Вы не полетите в Лондон вместе с нами?

— К сожалению, нет, — ответил тот. — Мы с Диком отправимся дальше, в Одессу. Я должен подписать там кое-какие соглашения. Вы знаете этих русских, ничто не может считаться официальным без банкета и водки. В этом смысле они ничуть не лучше китайцев, именно поэтому Флора поедет вместе со мной и проконтролирует, чтобы все шло строго по протоколу.

Чарли, Миранда и Джеми одновременно уставились на Сэффрон, чтобы увидеть, как она воспримет эти новости. Она же упрямо смотрела в свою чашку кофе и молчала. Когда до всех дошел смысл только что сказанного, Абигейль и Мэри повернулись в сторону Флоры. Чарли с многозначительным видом кивнул жене («Я же говорил…»). Стюарт пытался придумать, как утешить Сэффрон, чьи длинные коричневые ноги находились совсем близко к его бледным волосатым лодыжкам, но не смог придумать ровным счетом ничего.

Повисла долгая пауза. Первым прервал молчание Джеми:

— Маркус, расскажите, как вам нравится заниматься бизнесом с русскими? Вы нс беспокоитесь, что они могут вас надуть? Подошлют какую-нибудь убийственную блондинку Светлану — или как там ее? — она вас подцепит, а пока вы будете работать с ней в тесном контакте, КГБ заснимет вас через полупрозрачное зеркало и потом будет шантажировать.

Чувствуя, что Сэффрон этот разговор неприятен, Стюарт сказал:

— Больше такого там не бывает. После начала перестройки КГБ оказался практически не у дел. За иностранными бизнесменами больше не шпионят, они готовы отдать все что угодно для привлечения инвестиций.

— Ты совершенно прав. КГБ утратил значительную часть своей прежней власти. Но я не стал бы полностью списывать его со счетов. — С этими словами Маркус передал Алану свой бокал, чтобы тот наполнил его снова. — Мои информаторы в КГБ в последнее время стали невероятно богаты, они участвуют в различных промышленно-преступных предприятиях, и во многих аспектах их власть теперь стала более сильной, чем когда-либо раньше. Для себя я решил, что мне определенно стоит делать для них больше, а не меньше, потому что заниматься бизнесом в России без их участия невозможно.

— И вы действительно верите, что в бывшем Советском Союзе можно делать деньги? — скептически спросил Чарли. — Нам в «Крукшанке» предлагали несколько проектов, но мы решили, что они недостаточно прибыльны. Все они хотят расплачиваться с нами своей валютой или огурцами.

— Я еще никогда не был ни в чем так уверен, — заявил Маркус. — Спросите меня, какова моя стратегия на ближайшие пять лет, и я отвечу вам тремя словами: Россия, Россия, Россия.

Если правильно подойти к делу, то за пять лет там можно сколотить не одно состояние. Разумеется, не нужно рассчитывать на скорую прибыль. Сейчас в России та самая ситуация, когда пришедший туда первым получит колоссальное преимущество в дальнейшем.

— Спасибо за наводку, — сказал Чарли. — Один мой приятель из Сити начинает дело в России, он будет импортировать черную икру. Думаю, мне надо стать его спонсором.

— Я расскажу вам замечательную историю про икру, — сказал Маркус, — и прелесть ее в том, что она совершенно правдивая. Последний раз я был в Москве пять или шесть лет назад, и меня пригласили на дачу к Михаилу и Раисе Горбачевым. Вы легко можете себе представить, что русские моментально превратили мою поездку в событие национального масштаба с черным лимузином, мотоциклистами спереди и сзади, вооруженной охраной и еще бог знает чем. В конце концов, мы добрались до его дачи посреди леса. Там было довольно мило, но только если вам нравится такого рода обстановка — тяжелая мебель, салфетки, половина вооруженных сил Советского Союза в бункере у вас под ногами и подобные прелести. Первый человек, которого я встречаю, — Михаил со своим знаменитым клубничным родимым пятном, разгуливающий вокруг дома в джинсах «Левис», и он предлагает мне крекер с солидной горкой черной икры. Я отпускаю пару любезных замечаний, что у него, как у генерального секретаря коммунистической партии, должно быть, имеются неограниченные запасы черной икры, и знаете, что он мне отвечает? «Когда мы с Раисой были в вашей стране, нам больше всего понравилась паста «Мармайт»[25]». Наверное, кто-то дал им попробовать эту гадость в Лондоне, а в Москве ее не продают даже в «Березках». Оказавшись дома, я первым делом поручил Барбаре отправить две большие коробки в Кремль. Раиса, как мне потом сказали, была очень довольна. Они ели ее, намазывая на ломоть черного хлеба, с маленьким кусочком огурца. Лично я на дух не переношу эту дрянь, но они там предпочитают ее икре.

Из всех крестных детей Маркуса только Мэри и Стюарт предпочли прогулку по городу праздному времяпрепровождению на палубе яхты. Едва сойдя на берег, Мэри сказала:

— Я не хотела обсуждать это при водителе, но что здесь происходит?

— Между Маркусом и Сэффрон?

— Да между всеми нами! Еще никогда мне не приходилось бывать в такой напряженной обстановке. Чарли на взводе, и Миранда отвечает ему тем же. Джеми и Абигейль ничуть не лучше. Я сочувствую

Абигейль, могу представить, как ей сейчас нелегко. А что касается Сэффрон, то я за нее беспокоюсь, она выглядит очень несчастной.

— Я пробовал подбодрить ее за обедом, но у меня ничего не получилось. Скорее всего, дело в Маркусе. Я никогда не понимал их отношений. Что заставило их быть вместе так долго? Но теперь Сэффрон обязательно найдет себе кого-нибудь.

Мэри коротко взглянула на Стюарта, чтобы понять, не имеет ли он в виду себя, но его лицо оставалось непроницаемым. Когда ему это было нужно, он умел скрывать свои чувства.

Они купили билеты для посещения дворца Топкапи и неторопливо прогуливались по лабиринтам внутренних двориков и гаремов, осматривали сокровищницы и спальные комнаты для евнухов и младших жен. Стюарт чувствовал, что его момент настал, и если он не получит Сэффрон прямо сейчас, она никогда уже она не будет принадлежать ему. Он представлял, как чудесно могли бы они жить в Арднейсаге, в сотнях миль от искушения наркотиками и от Маркуса. Они могли бы начать новую жизнь. Сейчас им было по тридцать пять, но Сэффрон выглядела гораздо лучше Стюарта. Иногда в конце напряженной недели Стюарт чувствовал, что уже далеко не молод. Ему удавалось держать вес на одном уровне, но это стоило жесткого режима спортивных занятий — бега, плавания и тренажеров, — это была постоянная борьба. Сэффрон же теперь выглядела даже лучше, чем когда они познакомились. Он и не думал соперничать с Маркусом в материальной части, но он будет заботиться о ней и спасет ее от теперешней жизни.

— Ты разговаривал с Флорой? — спросила Мэри.

— Не больше пяти минут. Но на первый взгляд она мне понравилась.

— Мне тоже. И она так эрудированна. Когда вы с Маркусом обсуждали американскую платежную систему — или как там она называется, — она оказалась замечательно информирована о ее тонкостях. Откуда она все знает?

— Вероятно, внимательно слушает Маркуса. Я не хочу сплетничать, но мне интересно, насколько близко они знакомы? Он сказал, что Флора живет в его квартире в Нью-Йорке, как думаешь, они… тебе тоже так кажется?

Мэри пожала плечами. Она не желала снова быть вовлеченной в личную жизнь Маркуса.

— Флора не похожа на обычных девушек, — продолжал Стюарт. Подумав немного, он добавил: — И Сэффрон тоже. То есть я хочу сказать, они обе не похожи на ту девушку из Вайоминга — Кристину — или француженку’, которая была у Маркуса давным-давно.

— Может быть, у них все совершенно невинно, — сказала Мэри. — Может быть, Маркус просто оказывает ей любезность. — Она и сама не очень-то верила в это, но продолжила: — Флора рассказала мне, что выросла в одной из самых бедных китайских провинций. Ее родители работали на рисовых полях, и у них не было даже простейших инструментов. Она всего добилась своим собственным трудом. Сама попала в Америку и так далее.

— Может быть, ты и права, — ответил Стюарт, который не очень-то верил в платонические отношения Флоры и Маркуса. Словно прочитав его мысли, Мэри сказала:

— Как ты думаешь, неужели у кого-нибудь в этом мире есть такой же странный крестный отец, как у нас? Я все время думала об этом, когда летела сюда на самолете. Он каждый раз приглашает нас всех в гости, столько делает для нас, но не такой уж он и набожный. Я хочу сказать, что, с точки зрения любого праведного христианина, слово «крестный» подходит ему как нельзя хуже.

Стюарт улыбнулся. Они стояли на самом верху дворца и смотрели, как под мостом Галата-бридж проплывают десятки паромов и лодок.

— Иногда я думаю, зачем Маркусу вообще все это нужно, — сказал он.

— Что именно?

— То, что он пригласил нас сюда и приглашал в другие места. Могу представить, что даже с помощью Барбары ему было очень непросто собрать всех нас вместе. А до того были Вайоминг, Багамы, Франция, этот шикарный бал в нашу честь. Обычные крестные родители не делают ничего подобного, даже если они так же богаты, как Маркус.

— Это верно.

— Мне кажется, что ему просто нравится хвастаться своими домами и дорогими игрушками. Помнишь те квадроциклы? А теперь яхта с водными мотоциклами… Может быть, ему просто некого пригласить в гости, помимо деловых партнеров. Крестные дети нужны ему как клуб поклонников, которых он может собрать где угодно, стоит только хлопнуть в ладоши.

— Думаю, ты слишком хорошо к нему относишься, — сказала Мэри. — Я тоже думала об этом, и мне кажется, что все гораздо сложнее. Понять его мотивации действительно очень сложно. Ты же знаешь, как он любит управлять людьми. Самое большое удовольствие он получает от того, что вмешивается в чужие жизни.

— Да брось ты, это звучит как-то слишком напыщенно.

— Подумай об этом. Мы все становимся все более и более зависимыми от него. Так или иначе мы все с ним связаны. Единственный, кому удалось сохранить независимость, это ты. И только потому, что сказал нет, когда он пытался затащить тебя в свою компанию. Чарли работал на него раньше и, по сути, до сих пор целиком и полностью зависит от прихоти Маркуса. Миранда рассказывала, что Маркус может позвонить в любое время суток, даже глубокой ночью, чтобы обсудить с Чарли покупку каких-нибудь акций.

Джеми тоже работал в его компании и, если верить Абигейль, до сих пор помогает ему проникать в гостиницу через черный ход, чтобы встречаться с любовницами. Теперь Абигейль. У бедняжки давно тяжелый комплекс в отношении Маркуса, и ее психиатр считает, что это действительно опасно. Сэффрон мы уже обсудили, он методично разрушал ее жизнь в течение последних пятнадцати лет — возможно, и дольше. У нее теперь серьезные проблемы, и Маркус в ответе за многие из них. Даже в мою жизнь он умудрился проникнуть — он мой самый крупный клиент, и я не могу отказаться от него. Я никогда не прошу ему того, что он сделал с моим отцом. Ты знаешь, что «Группа Брэнда» даже не платит отцу пенсию? Я размышляла об этом, когда мы сегодня сидели на палубе. Как думаешь, сколько стоила эта яхта? Пять миллионов фунтов?

— Скорее, сорок. Думаю, не меньше сорока…

— Ты шутишь? Господи Иисусе! Прости меня, Стюарт, я не хочу говорить про это, но ничего не могу поделать. Я так злюсь, стоит мне только подумать об этом. Маркус использует всех вокруг. Берет людей и выплевывает их.

— Но нас он не выплюнул, пока во всяком случае. Вместо этого он не перестает приглашать нас к себе в гости.

— Только затем, чтобы утвердить свое влияние. Ему нравится управлять нами. Как во время сегодняшнего обеда, когда он заставил Чарли извиниться передо мной и Флорой. Быть его служащим в каком-то смысле даже лучше — тебя просто уволят, и все. Крестных детей не увольняют, и в этом-то все дело. Конца этому не видно.

— Мэри, никогда раньше мне не приходилось слышать, чтобы ты была такой пессимистичной.

Если ты так его ненавидишь, не следовало приезжать сюда.

Она пожала плечами:

— Я чувствовала, что обязана поехать из-за моего предприятия.

Но ее реальный мотив был другим. Маркус был отцом Клары, и ей хотелось оставаться рядом с ним во благо дочери. Ей нравилось изучать его. узнавать выражения лица и движения, которые Клара унаследовала от него.

— У нас осталось еще пять дней, — сказал Стюарт.

Мэри рассмеялась:

— Ты прав, давай проведем их на славу. Ненавижу, когда он заставляет нас поступать, как выгодно ему. И хуже всего то, что, чего бы он ни потребовал, мы во всем его слушаемся…

Сэффрон загорала обнаженной рядом с вертолетной площадкой «Маклера», нежась в последних лучах вечернего солнца, которые обдавали ее спину нежным теплом. Верхняя палуба была недоступна для всех членов экипажа, кроме Алана, и считалась «зоной обнаженной груди». Алан, который не скрывал своей гомосексуальной ориентации, подавал туда напитки.

Сэффрон с радостью наложила бы на себя руки. Она была в отчаянии, масштабы которого сложно было описать. После обеда Маркус подозвал ее и сказал:

— Боюсь, что должен просить тебя освободить квартиру, как только ты вернешься в Лондон. Она нужна для другого сотрудника.

Сэффрон понимала, какого сотрудника он имеет в виду.

— Мы еще увидимся когда-нибудь? — спросила она. Всегда мечтавшая о свободе, в тот момент она поддалась панике.

— Ну конечно. О чем ты говоришь, черт возьми? Ты работаешь на Барбару, не так ли? У меня в офисе для тебя по-прежнему полно работы.

Над их головами огромные титановые приводы повернули антенну «Маклера» вслед за невидимым спутником.

Больше всего ее напугала холодность, с которой Маркус теперь обращался с ней. Он держался на расстоянии, и Сэффрон не знала, как реагировать на это.

— Если у тебя получится упаковать свои вещи к концу недели, я попрошу Мейкписа отвезти их туда, куда ты скажешь.

По интонации Маркуса она поняла, что он уже принял окончательное решение. После девяти мучительных лет между ними все было кончено. Но в тот момент ей вспоминалось только самое хорошее: танцы в клубе «Аннабель», зарубежные поездки, подъем, который она ощущала, когда Брэнд пускал в ход свое обаяние, и как она все время страстно желала его, словно маленький ребенок конфету. Она уже позабыла, как когда-то почти игнорировала первые знаки внимания крестного отца, и не могла проследить тот путь, в конце которого превратилась в зависимую любовницу, ревниво ждавшую его каждый вечер, чтобы вновь доказать свою преданность. Сэффрон отказывалась верить, что все кончено. Она не могла понять, почему это было так необходимо. Если понадобится, она могла бы разделить его с Флорой, только чтобы он не бросал ее раз и навсегда. На прощание Маркус подарил ей золотой браслет от «Картье», который существенно уступал драгоценностям, которые доставались ей раньше.

За все время их отношений вопрос о замужестве всплывал дважды. В своей непрактичной манере Сэффрон никогда не ставила его ребром, и теперь ей начинало казаться, что это было неправильно. Она дарила себя двум богатым мужчинам, Нику и Маркусу. но теперь у нее ничего не осталось, кроме груды драгоценностей и шкафа, полного одежды. Она даже не представляла, куда отправится в конце этой недели. Может быть, Амариллис и Пол согласятся приютить ее, пока она не найдет себе жилье.

Сэффрон знала о существовании Флоры уже несколько месяцев. Она догадалась об этом: Маркус все больше времени проводил на Манхэттене и все реже приглашал ее присоединиться к нему в путешествиях. Квартира в Саттон-плейс, которую она сама выбирала и помогала обставить, находилась вне зоны ее досягаемости. Когда они отправились в Рим, чтобы провести там выходные, Маркус был не так внимателен в постели, как раньше, и однажды Сэффрон видела, как он разговаривает с кем-то по телефону, прикрывая рот ладонью, словно не желая, чтобы его услышали. Вечером того же дня она проверила по его телефону, кому он звонил днем, и на экране высветилось имя Флоры Хуанг.

— Кто такая эта Флора? — как бы невзначай спросила она, когда они лежали в постели.

— Флора? — слишком поспешно переспросил он. — Флора? Я не знаю никого с таким именем.

— Флора, которой ты звонил из ресторана.

— Ах эта Флора… — Он едва сдерживал душившее его бешенство. — Ты говоришь о Флоре Хуанг? Она из Китая. Возможно, она будет работать в моей компании консультантом. Мы с ней занимаемся перспективными направлениями инвестиции в красный Китай.

— И что она делает в твоей квартире в Нью-Йорке?

Сэффрон во второй раз увидела, как забегали глаза Маркуса.

— Что она делает в моей квартире? — Маркус пытался тянуть время. — Флора учится в Нью-Йорке. Я разрешил ей немного пожить у меня. У нее плохо с деньгами.

— Так, значит, она студентка. И сколько ей лет? Задав этот вопрос, Сэффрон тут же пожалела. Маркус ненавидел, когда его расспрашивали о чем-либо.

— Если тебе так интересно, то двадцать пять. Во всяком случае, мне так кажется. Может быть, она на пару лет моложе — никогда точно не определишь возраст азиатов. А почему ты спрашиваешь'? Ты ревнуешь?

— Мне просто хотела узнать, кто она такая, вот и все.

— Я питаю отвращение к ревнивым женщинам. Кристина постоянно ревновала меня, хотела знать, где я в каждый момент времени, с кем общаюсь, что ел на обед… Тогда я сказал ей: «Не суй нос не в свои дела!» Она не послушалась, и очень скоро мы с ней распрощались.

Какая ирония, подумала Сэффрон, что об этом ей рассказывал именно Маркус, но промолчала и просто смотрела на него, приподняв бровь.

— И еще, — сверкнул он глазами, — еще раз прикоснешься к моему телефону — руки переломаю. Ясно?

Вечером того же дня, доведя Сэффрон в постели до умопомрачения, Маркус частично развеял ее опасения, но она уже знала, что в лице Флоры приобрела серьезную соперницу.

Даже после стольких лет, проведенных вместе, она не понимала Маркуса. В его жизни оставались фрагменты — прошлое и сердечные переживания, — которые были закрыты для нее. Сэффрон понятия не имела о его происхождении и воспитании. Она ничего не слышала о его родственниках. Однажды, когда они пролетали над горами центральной части Турции, он обмолвился, что в юности проводил там много времени, но это было сказано тоном, не подразумевающим дополнительных расспросов. Она понимала, что под маской благовоспитанности скрываются темные глубины его души. Будучи эмоционально чрезвычайно сдержанным, Маркус предпочитал изучать чувства других людей, искать их слабые места.

Их близкое знакомство отнюдь не уменьшило его желания причинять ей боль, наоборот, иногда его интеллектуальный садизм и отстраненность, стремление быть выше всех людей и управлять ими причиняли Сэффрон почти физические страдания. Но когда ему хотелось, он мог заставить ее почувствовать себя самой желанной и любимой женщиной в мире, чего она никогда не испытывала ни с одним другим мужчиной. После периода отчужденности Маркус вдруг обрушивался на нее всей мощью своей любви, уделял ей массу времени, дарил подарки, интересовался ее жизнью. Даже когда он на время оставлял ее, как это было в период увлечения Кристиной, Сэффрон не сомневалась, что является самой главной женщиной для него. И теперь ей с трудом верилось, что Маркус ее бросил.

Для своего знаменательного сообщения Маркус выбрал вечер второго дня их путешествия.

Днем «Маклер» закончил плавание по проливу Босфор и вышел в Черное море.

Они бросили якорь возле местечка под названием Рива, где над заливом возвышался прекрасный генуэзский замок и в море впадала небольшая речка.

Когда они вошли в Черное море, волны стали существенно выше. Миранда, которую тошнило уже почти сутки, все время проводила в своей каюте, и, если бы Чарли не заставил ее встать с кровати, скоротала бы там остаток каникул.

— Жаль, что тебе нездоровится, — сказал Маркус. — Черное море известно своим суровым нравом. Волны здесь могут запросто переломить корабль пополам. Три больших волны подряд — и готово. Щелк! Более длинные средиземноморские судна не справляются с таким волнением. Поэтому на Черном море строят короткие и низкие корабли.

— Эта яхта не такая уж короткая или низкая… — забеспокоилась Абигейль.

— Что скажешь, капитан? — хохоча, ответил ей Маркус. — Нас не переломит пополам во время ужина? Миссис Темпл опасается, что не успеет допить свой коктейль.

— Думаю, все будет отлично, мистер Брэнд, — ответил капитан, — но только с одним условием: нельзя собираться всем вместе у одного борта судна, чтобы облегчиться в море.

— Отличный совет, капитан. Вы проследите, чтобы с обеих сторон у нас было равное количество людей. Хотя, скорее, нам нужно сначала взвесить наших пассажиров, чтобы уравновесить толстых и тощих. Как тебе эта идея, Абигейль?

Отчаянно переживавшая за свою постепенно расползавшуюся фигуру Абигейль нахмурилась и ничего не ответила.

Стюарды разносили напитки и турецкие угощения: все ждали появления Сэффрон и Флоры.

Джеми пил мартини вместе с Диком Матиасом, который все время разговаривал только о Маркусе, восхваляя его талант бизнесмена. Джеми приканчивал свой третий бокал. Дик шел на два очка впереди. Джеми рассчитывал, что, проведя с Диком время сейчас, будет освобожден от его общества за ужином. Ему очень хотелось оказаться рядом с Сэффрон или Флорой: обе они восхищали его, каждая по-своему.

Дик продолжал:

— Если бы можно было разлить энергию и амбиции Маркуса по бутылкам и выставить их на рынок, то человек, сделавший это, стал бы богачом.

— Это точно, — ответил Джеми, слушая своего собеседника вполуха. — Я ведь и сам работал на него, помните? Я отлично знаю, каким безжалостным может быть крестный.

— Почему-то чаще всего его называют именно безжалостным, — сказал Дик, и Джеми понял, что тот был уже мертвецки пьян. — Безжалостный, непреклонный — пусть называют, как им нравится. Он должен иметь все, чего хочет, не важно, что это: предприятие, дом, восхитительная яхта или чья-нибудь дырка.

— Что, правда? — сказал Джеми. — Я думал, он не слишком усердствует по этой части.

— Был такой случай, — продолжал Дик, едва ворочая языком, — ему очень понравилась одна девчонка, а она тогда гуляла с каким-то неудачником, и Маркус решил убрать его с дороги. И знаешь, что он придумал?

— Понятия не имею, расскажите.

— Он подстроил все так, чтобы этого парня взяли за наркотики. Заплатил полиции, которая пришла в отель с обыском, и его замели. Вот до чего он готов дойти, если хочет чего-то.

Мгновенно протрезвев, Джеми спросил:

— А где все это произошло?

— Где-то в тропиках. Наверное, в Индии. И когда тот парень и его девушка сидели в тюряге. Маркус приехал и забрал девчонку. Вот это я называю решительностью….

Все уже вышли на палубу, и Маркус собирал гостей за столом, делая выговор Сэффрон и Флоре, которые задержали начало ужина, и усаживая их по обе стороны от себя. Сэффрон выглядела ужасно, ее глаза покраснели и опухли, Мэри сразу же поняла, что она рыдала весь день. Миранда с подозрением разглядывала Флору и отметила про себя, что даже в своем скромном платье она выглядела очень привлекательно. Чарли сходил с ума от волнения, он правильно понял, что в тот вечер Маркус планировал сделать какое-то важное заявление. Абигейль все еще дулась из-за ремарки крестного о полных гостях на борту его яхты, а Мэри мечтала только об одном — поскорее очутиться дома рядом с Кларой. Стюарт хотел сесть поближе к Сэффрон, чтобы как-то успокоить ее. Джеми кипел от открывшейся ему истины, он наконец понял, почему десять лет назад полиция Удайпура решила обыскать именно их комнату.

Маркус постучал вилкой по краю бокала, требуя внимания:

— Стало доброй традицией, что я стоя приветствую моих крестных детей, где бы мы ни собирались. Как всегда, вы доставили мне огромное удовольствие тем, что смогли собраться все вместе и навестили своего стареющего крестного отца, когда у вас было так много других важных дел. Особенно мне приятно, что мы с вами встретились на борту этой яхты, которая в настоящий момент представляет для меня предмет страстного увлечения.

Надеюсь, ваше пребывание здесь станет не таким уж скучным. Два моих сообщения имеют непосредственное отношение ко всем вам…

Чарли и Миранда замерли от предвкушения. Наконец-то они узнают, сколько — пять миллионов или двадцать…

— Первое касается предстоящего завтрака. Дамы могут заказать завтрак прямо в каюту. Нажмите на телефоне цифру четыре, и вас соединят с камбузом. Мои крестные сыновья, я жду вас у себя на палубе для завтрака в любое время после половины девятого. Второе сообщение доставляет мне особое удовольствие, так как имеет непосредственное отношение к моим крестным детям, которые, как я уже неоднократно заявлял, принесли мне больше радости, чем кто бы то ни было. — Он посмотрел в сторону Мэри и Сэффрон, которые при воспоминаниях о доставленном ими Маркусу удовольствии ощутили приступ тошноты.

Чарли расслабился. Маркус говорил именно о нем.

— Вот уже несколько месяцев, — продолжал Маркус, — я думаю о будущем. Всем вам, сидящим за этим столом, уже очень скоро исполнится по сорок лет, я готов признать, что вы стали взрослыми людьми, во всяком случае, большинство из вас. — Он прошелся вокруг стола взглядом, словно выбирая, кого из своих крестников мог считать детьми, а кого взрослыми. — Недавно я понял, что наши встречи грозят стать банальными, ведь каждый раз за столом собираются одни и те же люди. Вы все постарели, но не все из вас стали умнее. Поэтому я решил принять в семью седьмого крестного ребенка, который привнес бы в наши ряды энергию молодости.

Не веря своим ушам, Чарли и Миранда уставились друг на друга.

— С Флорой Хуанг я познакомился шесть месяцев назад и был сразу же поражен ее образованностью и упорством. Она выросла в коммунистическом Китае, в провинции Гуанчжоу. Она сирота, и ее путь в США заслуживает особого внимания и должен вдохновлять всех нас на аналогичные подвиги. Я довольно хорошо узнал Флору и теперь считаю большой честью для себя называть ее своим другом. С сегодняшнего дня мы все будет называть ее моей крестной дочерью. Две недели назад я спросил Флору не желает ли она стать членом нашего с вами клуба. Она поступила совершенно разумно и попросила для начала познакомить ее с другими моими крестными детьми, чтобы знать, что именно ей предлагают. С огромным удовольствием сообщаю: сегодня днем Флора сообщила мне, что вы прошли это испытание и она согласна стать моим седьмым крестным ребенком. Она также сказала, что цифре семь в Китае придается особое значение, так что все сошлось. Не так ли. Флора?

— Все верно, крестный Маркус.

— Вот и чудно, теперь она одна из нас. На этом мое объявление окончено, я прошу вас приступать к ужину. Но для начала было бы неплохо, если бы все мы встали и выпили за самих себя, за расширяющуюся коза-ностру моих крестных детей.

Глава 37. Октябрь 1993 года

После целого года строительных работ Арднейсаг наконец приблизился к тому состоянию, когда в него можно было приводить гостей. На свой первый домашний праздник Стюарт пригласил Мэри и Клару и вместе с ними Джеми и Абигейль, отношения которых существенно улучшились после круиза по Черному морю.

Все они прилетели утренним рейсом, и Стюарт забрал их из аэропорта.

— Так нечестно, — улыбнулся Джеми, когда Стюарт встретил их у выхода. — Я ждал, что ты хотя бы наденешь килт. И где твой спорран[26]? Ты ведь теперь у нас крупный шотландский землевладелец, не так ли?

Джин никогда не видела ни одного из прибывших гостей, хотя и много слышала об их успехах. Она вышла в зал в переднике, что вызвало бурный восторг у Клары, которой сразу же были вручены игрушки и книги. Познакомившись со всеми, Джин взяла Клару за руку, и они удалились на кухню готовить обед, а Стюарт и остальные гости отправились на экскурсию по дому.

Мэри видела, что здание изменилось до неузнаваемости, она никогда не поверила бы, что снова оказалась в том же месте, где была больше двадцати лет назад. Мрачная гостиная, в которой она застала леди Криф со щенком лабрадора, теперь была покрашена в бежевый цвет, там стояли замшевые диваны, кресла из хрома и кожи, а на сосновой тумбочке мигал разноцветными огоньками музыкальный центр «Бэнг и Олюфсен». Большая столовая, где перед дискотекой в честь совершеннолетия Чарли подавали ужин, теперь была занята столом для пинг-понга. Огромный стол и стулья переставили в библиотеку, на более солнечную сторону дома.

— А теперь самое интересное, — сказал Стюарт, широким движением открывая двери в подвал. — Когда я только купил этот дом, мне показалось, что сюда никто не заглядывал уже лет двадцать. Тут повсюду были плакаты «Лед Зеппелин» и груды сгнивших матрасов.

— Точно, — сказал Джеми. — на одном из них мне довелось целоваться с Зарой Фейн.

Стюарт повел их вниз по ступенькам, застеленным циновкой из листьев кокосовой пальмы, внизу пахло свежей краской и эвкалиптовым маслом.

— Должен признать, это потворство моим собственным желаниям, — сказал он, — спортивный зал и сауна. У меня пока только три снаряда, но я уже заказал тренажер для гребли.

Мэри, Абигейль и Джеми с удивлением разглядывали подвал, заставленный тренажерами «Сайбекс», душевой кабинкой и домиком с сауной «Нордик Венди». Винные комоды, когда-то облюбованные парочками подростков, теперь были заполнены махровыми полотенцами.

Мать Стюарта приготовила для гостей пирог пастуха и яблочный торт с кремом. После обеда Стюарт пригласил всех на прогулку по холмам.

— Если нам повезет, мы сможем увидеть оленя, — сказал он. — Возле верхнего озера живут олени.

Мэри решила остаться дома, опасаясь, что Клара не справится со сложной дорогой.

— Чепуха, — сказал Стюарт. — Разумеется, Клара пойдет вместе с нами. Когда устанешь, Клара, я понесу тебя на плечах. А до конца дороги мы доедем на «лэндровере», так будет проще.

Они взобрались по крутому склону холма, поросшего вереском, и пошли по его хребту меж двух глубоких горных долин, разглядывая небольшие озера, вокруг которых резвились стада оленей.

— Представьте, — сказал Стюарт, — что каждое воскресенье я прогуливаюсь здесь. Это мой любимый маршрут. Я столько успеваю обдумать по дороге.

— А это что за симпатичный домик, там, внизу? — спросила Мэри, показывая на большой каменный дом, стоявший посреди долины на дороге, которая шла в Арднейсаг.

— Это старый дом управляющего поместьем. Знаете, кто там живет теперь? Мэри Джейн Криф, сестра Чарли. Мы познакомились совсем недавно. Она сама подошла ко мне, когда я был в деревне, и представилась. Она показалась мне очень милой дамой, полная противоположность нашему Чарли.

— Господи, я помню эту Мэри Джейн, — сказал Джеми. — Она все еще похожа на гориллу? Раньше она казалась нам вылитой обезьяной.

— Она, конечно, не красавица, но выглядит неплохо. Я назвал бы ее настоящей деревенской дамой, она обожает своих собак и лошадей, но не тратит слишком много сил на собственную внешность.

— Интересно было бы с ней повидаться, — сказал Джеми. — Мы не могли бы проехать мимо ее дома?

Стюарт достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Мэри Джейн. Через минуту все было решено:

— Нас приглашают на чай.

Достопочтенная Мэри Джейн Элоиза Криф. старшая дочь бывших лорда и леди Криф из Арднейсага, практически ничего не унаследовала от своих родителей ни в моральном, ни в материальном плане. В детстве ей постоянно досаждали лекциями о ее благородных корнях, в молодости — бесконечными предложениями замужества, но она упорно оставалась одна и решила остаток дней посвятить тому, что доставляло ей самое большое удовольствие: разведению бордер-терьеров в своем холодном неубранном доме.

В пятьдесят лет она была удивительно безразлична к мнению окружающих. Если к ней случалось зайти гостям, то ей и в голову не приходило навести в гостиной порядок или хотя бы убрать грязные кружки из-под кофе и остатки обеда, которые стояли на пуфике для ног. Ее именитые соседи, которые всю жизнь знали эксцентричную и прямолинейную Мэри Джейн, перестали обращать на это какое-либо внимание. Как минимум два раза в неделю она отправлялась в старую охотничью чащу, чтобы встретиться там со своими друзьями. Оставшуюся часть времени она отлично проводила в компании терьеров, детективного романа и телевизора. Каменная плита перед камином была завалена старыми газетами, на которых стояла дюжина собачьих мисок с остатками сытного обеда и печенья.

— Так ты и есть Джеми? — прогремел голос Мэри Джейн, как только компания Стюарта вошла в прихожую. — Я смотрю, тебе удалось сохранить большую часть волос.

Она пригласила гостей в уютную хаотично обставленную гостиную, где навстречу гостям метнулась стая терьеров, вилявших хвостами и прыгавших.

— Сидеть, Эррол! Сидеть, Ферджи! Сидеть, наглая тварь! И так, Джеми, ты все еще общаешься с этим напыщенным ослом Чарли?

— Мы иногда ужинаем вместе.

— А ведь когда-то вы были не разлей вода. Я тогда думала: «Что он находит в этом Чарли? Мой брат — такой мерзкий». Ты знаешь, что он выставил Арднейсаг на продажу, даже не успев похоронить родителей?

Он все продал. Если бы он мог, то продал бы и этот дом. Но, к счастью, он был подарен мне, и тому есть письменное подтверждение.

Чувствуя, что ему следует сказать что-нибудь в защиту старого друга, Джеми ответил:

— Когда я видел его в последний раз, он выглядел довольно неплохо.

— И это очень странно с такой женой, как Миранда. Они заслуживают друг друга.

Мэри Джейн, Мэри и Клара направились в большую ледяную кухню, чтобы согреть чаю и накрыть на стол. Среди посуды Мэри Джейн попадались и рекламные чашки из ближайшей автомастерской, и настоящий веджвудский фарфор.

— Ты ведь не против чая в пакетиках? — спросила Мэри Джейн, потом, посмотрев на Клару, добавила: — А что она ест?

— То же, что и все. Ведь так, Клара?

— Отлично, не переношу капризных детей. У меня должны быть пончики, только нужно проверить, не испортились ли они.

— И так, как же вы познакомились? — продолжила она, когда все расселись в гостиной.

— Мы знакомы уже очень давно, — ответил Джеми. — Нас познакомил человек по имени Маркус Брэнд. Мы все его крестные дети.

— Маркус Брэнд? Этот подонок? Мои родители его на порог не пускали.

— Тогда как же он стал крестным отцом Чарли? — спросила Абигейль. — Что-то тут не сходится.

— Это все произошло благодаря Люси Макферсон. Я не знаю подробностей, никто мне не рассказывал о том случае, но я слышала, что Маркус проявил себя отъявленным негодяем, он как-то выкачивал деньги из фонда Люси.

Она погибла в ужасной автокатастрофе, и Маркус вышел сухим из воды. Если бы не это, ему грозил бы тюремный срок — так говорили многие.

— А кто такая Люси Макферсон? — поинтересовалась Мэри. — Я никогда нс слышала о ней раньше.

— Люси? Она была очаровательной девушкой. Ее родители жили недалеко отсюда в поместье Толквихон-Хаус. Замечательное поместье, теперь там полицейское училище. Она познакомилась с Маркусом, когда ей было семнадцать или восемнадцать лет, безумно в него влюбилась и вышла замуж против желания родителей. Люси была одной из самых красивых девушек во всей округе, и за ней волочилась половина мужского населения. Кстати, я была на ее свадьбе подружкой невесты.

— И что случилось потом? — спросил Стюарт, трепеща от волнения.

— Я не могу сообщить вам все детали, потому что Джок Керр-Инз, который был доверенным управляющим фондом Люси, никому ничего не рассказывал. Старый дурак! Маркус обвел его вокруг пальца. Все было каким-то образом связано с домом Люси в Лондоне, который родители подарили ей на свадьбу. Брэнд заложил этот дом и вырученные деньги вложил в собственный бизнес, никому ничего не сказав. Когда все раскрылось, Макферсоны хотели, чтобы Люси бросила Маркуса, и мне кажется, что она собиралась поступить именно так. Потом они планировали подать на него в суд за подделку документов. Бедняжка Люси так сильно любила его, а он изменял ей при каждой возможности. Она не знала, что делать. Макферсоны вызвали Маркуса в Шотландию для объяснений, и Люси ужасно волновалась, не зная, чью сторону принять — родителей или мужа. А потом Маркус заставил своего шофера отвезти ее ночью в Эдинбург.

Кто его знает, зачем ему это было нужно. Брэнд сказал, что ему кажется, будто она беременна, и настоял на том, чтобы она немедленно поехала к врачу. А шофер оказался настоящей сволочью и весь вечер пил виски. Он въехал в дерево, и они оба мгновенно погибли, это произошло неподалеку от Форфара. Ужасная трагедия, родители Люси так и не справились с ней. Гектор Макферсон вскоре после того случая спятил, но все это было очень на руку Маркусу, так как Люси завещала все свое состояние именно ему.

— И дело о подделке документов закрыли? — спросила Абигейль.

— Джок и Гектор довольно скоро отказались от идеи преследовать Маркуса в суде. Но очень долго никто не знал, почему мои родители пригласили Маркуса стать одним из крестных отцов Чарли. Люси должна была стать его крестной матерью, и после ее гибели эту честь оказали Маркусу. Разумеется, Макферсоны отказались общаться с ним, но он все равно заполучил весь капитал бедняжки Люси.

— Повезло ему, — сказал Джеми.

— Черта с два ему повезло! Если хотите знать мое мнение, я не сомневаюсь, что Маркус и шофер были в сговоре. Все было подстроено, Маркус хотел убрать Люси с дороги.

— Но почему водитель согласился на это? — не вытерпел Стюарт. — Он ведь и сам погиб! Никто не пошел бы на такое.

— Я бы не стала говорить так уверенно, — хмыкнула Мэри Джейн. — Если ему предложили приличные деньги… Любой шофер согласился бы на убийство своего работодателя. А почему бы и нет? Скорее всего, он собирался выпрыгнуть из машины перед тем, как она врежется в дерево.

— В таком случае очень жаль, что он не поступил именно таким образом, — сказал Стюарт, вставая. Его щеки горели, а колени подгибались. — Спасибо за приглашение, Мэри Джейн. Теперь непременно жду вас в гости в Арднейсаг.

На следующее утро Абигейль решилась объявить всем свою замечательную новость:

— Я хочу сказать вам, ребята, я боялась говорить об этом раньше… У меня… у нас будет ребенок.

— Не может быть! Ох, Абби, это замечательно. — Мэри обняла подругу. — И когда ожидаются роды?

— В марте. Я уже на пятом месяце. Мой доктор разрешил мне рассказать эту новость всем — я миновала самый опасный период. — В глазах Абигейль стояли слезы. — Пожалуйста, все помолитесь за меня. Я просто боюсь поверить, что теперь у меня все будет хорошо. Это чудо!

Мэри снова обняла ее и поцеловала Джеми. Клара догадалась, что произошло что-то важное, и обняла своего крестного, и он обнял ее в ответ. Стюарт решил немедленно отпраздновать радостные новости и достал из холодильника бутылку шампанского. Джин заявила, что Абигейль теперь должна есть за двоих, и подложила ей в тарелку еще бекона и сосисок. Зная, как сильно ее подруга желает этого ребенка, Мэри тихонько помолилась. Она опасалась, что второй неудачи Абигейль просто не пережить.

Джеми молча сидел за столом и мазал рогалик мармеладом.

— Ты прямо настоящий партизан, — сказал ему Стюарт. — А когда вы сами обо всем узнали?

— Пару месяцев назад. Я постепенно привыкаю к этому. Я был сам поражен, когда Абигейль мне рассказала. Мы не думали, что у нас получится.

— Хотите сказать, это было не ЭКО? — изумилась Мэри.

— Полностью естественным путем. Мы зачали ребенка на яхте у Маркуса.

— Джеми! Я не думаю, что ребятам интересны такие подробности. — Абигейль густо покраснела, но улыбалась. — Это неприлично. Особенно перед мамой Стюарта.

— Спасибо вам, мамаша, — не унимался Джеми, — а я-то думал, вы рады, что я наконец попал в яблочко. Это было гораздо веселей, чем гонять шкуру в центре ЭКО.

Джеми немного переживал из-за обстоятельств, при которых был зачат его ребенок. Дело в том, что в момент семяизвержения он представлял себе Сэффрон в бикини.

— Знаете, что мне кажется? — заявил он, гордый за самого себя. — Половина этих докторов-спермологов — простые артисты. Все эти термометры и пробирки — туфта. Уверен, если вам нужен наследник, поездка на море помогает всегда.

Глава 38. Март 1994 года

Поппи Харриет Маргарет Темпл появилась на свет в родильном отделении больницы Святой Марии в Паддингтоне.

Абигейль была без ума от Поппи. Она ни на секунду не усомнилась, что ее долгожданное дитя было самым умным и красивым ребенком, которого когда-либо видел мир. Даже когда приходили Мэри, Клара и Стюарт, она едва могла оторвать глаза от дочери, чтобы поздороваться. Крестных родителей выбирал Джеми. На эту роль он пригласил Мэри и Стюарта, а также Камиллу Силкокс и Ниплз Эртоп-Филлипс.

По дороге на благотворительный бал в Дорчестере к Абигейль заскочил Чарли и рассказал о своей новорожденной дочери Марине, которая появилась на свет два с половиной месяца назад.

— Как оказалось, Миранда была беременна уже на «Маклере», — сказал Чарли. — Но мы тогда еще об этом не знали. Весь круиз она чувствовала себя ужасно. А мы думали, что ее просто укачивает.

Он осмотрел цветы, украшавшие палату:

— Вон тот букет от Маркуса? Он прислал Миранде точь-в-точь такой же. Слава богу, — добавил он, изучив прилагавшуюся к букету открытку, — что поздравление подписано только Маркусом. Будь тут еще и имя Флоры, я бы начал волноваться.

Рождение Поппи ознаменовалось воссоединением Абигейль с родителями. Зубин и Харриет прилетели в Лондон на первом же «Конкорде» и привезли с собой чемодан пижамок, чепчиков и пеленок для своей внучки. Зубина ничуть не смущало то, что он не видел дочь почти восемь лет, а с зятем и вовсе не был знаком. Он жал руку Джеми с таким энтузиазмом и силой, что тот начал всерьез опасаться за ее сохранность. Вечером Зубин объявил, что Харриет и Абигейль должны проводить больше времени вместе, чтобы у них была возможность обсудить женские штучки, и пригласил Джеми выпить в американский бар «Савойя». Там он признался, что они с Харриет очень довольны выбором Абигейль, даже несмотря на то, что для любого еврея хуже нет, чем брак дочери по собственному желанию. Он также пообещал выделить внучке солидную сумму, как только его адвокаты смогут подготовить все необходимые документы.

Джеми, которого всегда радовала перспектива получения наличных средств, горячо поблагодарил тестя и после седьмой текилы уже собирался стать правоверным иудеем.

Потом появилась Маргарет Темпл, и ее познакомили с Зубином и Харриет. Все прошло гораздо лучше, чем следовало ожидать. Маргарет подарила внучке викторианское кольцо для салфеток — единственное, которое Джеми по невнимательности не успел унести из дома во времена увлечения наркотиками. Харриет отметила про себя, что кольцо было сильно поцарапано, потускнело от времени и даже не имело отдельной коробочки.

Когда Зубин с радостью сообщил о том, что Джеми собирается пойти на курсы иврита, а после — стать истинным иудеем, Маргарет была слишком занята тем, что пересказывала его жене историю возникновения английского кольца для салфеток, и не обратила на эту новость внимания.

Глава 39. Декабрь 1996 года

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 40 Cентябрь 1997 года

Не найдя в себе сил заставить Миранду урезать расходы, Чарли понял: для того чтобы избежать неминуемой нищеты, ему просто необходимы кардинальные перемены. Решение всех проблем казалось ему довольно простым — растущая экономика России, которая неуклонно прогрессировала в течение последних двух лет и, казалось, не собиралась замедлять темпов развития. По сравнению с пресыщенными, консервативными рынками Лондона и Франкфурта Россия казалась самым перспективным направлением вложения денег. Старые советские предприятия и коммунальные системы, испытывавшие инвестиционный голод в течение долгого времени, были обречены на безудержный рост. Возможности новой экономики казались буквально безграничными: огромные запасы нефти и газа Новосибирска и Сургута были едва разведаны, и нетрудно было представить, какие колоссальные прибыли можно из них извлекать, если применить современные методы добычи. Так же обстояли дела и на едва зарождавшемся рынке телекоммуникаций — российские сотовые компании представляли собой настоящую золотую жилу; ожидалось, что в течение последующих пяти лет около полумиллиарда жителей бывшего СССР купят сотовые телефоны или подключатся к Интернету.

Вдохновленный оптимизмом Маркуса и уверенный, что его собственная деловая репутация позволит привлечь достаточные средства, Чарли начал с того, что основал «Фонд развития российской экономики Крифа», целью которого были инвестиции в российские ценные бумаги.

Объявив в «Крукшанк и Уиллис» о своем уходе, он некоторое время наслаждался воцарившейся там паникой. Владельцы компании опасались, что уход Крифа неминуемо повлечет за собой уход Маркуса, поэтому Чарли немедленно получил предложение о повышении жалованья до миллиона в год плюс обещание гарантированных премий. Но на сей раз Чарли не позволил уговорить себя. Ему казалось, что передним наконец-то открылись перспективы получения действительно серьезных денег. Он никогда не простил бы себе, если бы упустил такую возможность. Если ему удастся привлечь достаточный объем инвестиций, то через два-три года он смог бы заработать… сколько? пятнадцать, тридцать миллионов? Когда экономика развивалась такими темпами, прибыли могли быть заоблачными.

Суета, поднявшаяся вокруг его увольнения, окончательно утвердила Чарли во мнении, что все годы, проведенные в «Крукшанк и Уиллис», он получал заниженную зарплату, а когда Ян и Уонкер — вместе! — пригласили Чарли на обед в «Сити-клуб», чтобы предпринять последнюю попытку уговорить его, Криф ощутил, что отмщен сполна. Поэтому, когда Ян и Уонкер сделали неожиданное предложение вложить в его новый фонд пятнадцать миллионов и даже поддержать его начинание покупкой тридцати процентов компании, Чарли едва не ответил отказом — он совершенно не сомневался, что вскоре последуют другие предложения от более известных фирм. Еще не получив ни цента инвестиций и не купив ни одной русской акции, Чарли понял, что его новое предприятие обречено на успех.

Миранда сразу же и решительно отвергла его предложение переехать вместе с ним в Москву и сдать на время Аппер-Филлимор-Гарденс и Олд-Тестбери-Холл какому-нибудь американскому банкиру за несколько тысяч фунтов в неделю. Вместе они провели выходные в Москве, где остановились в «Балчуг-Кемпински», знакомились с предлагавшимися квартирами и присматривались к городу. К концу второго дня Миранда по-прежнему отказывалась переезжать в этот новый для нее мир грязных ресторанов и мрачных домов, поэтому Чарли решил, что в соответствии со старой доброй традицией английских мореходов отправится в путешествие один, а семья будет ждать его у родного очага. А когда выяснилось, что жена беременна в третий раз, то идея ее переезда в Москву отпала окончательно.

С тяжелым сердцем Чарли снял апартаменты в доме на Котельнической набережной, который был построен Сталиным специально для своих аппаратных работников, а теперь населялся преимущественно представителями западных банков, транснациональных корпораций, разного рода консультантами, платившими за свои квартиры приблизительно столько же, сколько стоил приличного размера дом в Холланд-парке. На одном этаже с Чарли жили президент российской корпорации «Нестле» и вице-президент банка «Кредит-Суис». Со своего узкого балкончика на фасадной части здания Чарли мог лицезреть огромные серые льдины московских кварталов, в центре которых возвышались кирпичные стены Кремля.

Владельцем квартиры, в которой теперь жил Чарли, был чеченский торговец оружием, предпочитавший руководить делами из уютного дома в Каннах. Первую неделю Чарли потратил на то, чтобы избавиться от старинной тяжелой мебели, хрустальных советских люстр, золотых самоваров и отвратительных зимних пейзажей какого-то грузинского мастера. Все это он заменил на мебель и предметы быта, доставленные из Англии. В посылке с картинами, которые хранились в подвале Олд-Тестбери-Холла. он нашел викторианский пейзаж с изображением Арднейсага — когда-то он висел в первой квартире Чарли на Эннисмор-мьюз. Теперь Криф поместил его над своей кроватью, но потом разозлился и забросил картины за шкаф. Это могло бы показаться нелогичным, но Чарли был склонен связывать продажу своего старинного дома и покупку его Стюартом Болтоном с тяжелой задачей восстановить былое благосостояние семьи здесь, в Москве.

Он арендовал офисные помещения в современном деловом квартале на Тверской и занялся наймом сотрудников. Генеральным директором стал Валерий Федоров — человек, поддерживавший, по его словам, хорошие отношения с местной мафией, но сумевший не запятнать свое имя серьезными преступлениями. Еще он нанял двух молодых аналитиков, которые только что окончили Московский институт нефти и газа, и шофера Олега, который по совместительству служил и телохранителем. У него был диплом инженера, он водил «сааб» как полицейский и утверждал, что раньше работал на КГБ. Валерий настоял, чтобы они пригласили двух секретарей и повара — на Тверской совершенно негде было обедать. Благодаря связям Валерия «Фонд развития российской экономики Крифа» сумел быстро приобрести компьютеры и установить их в офисе, поэтому всего через месяц после своего прибытия в Москву Чарли был готов начать активную деятельность.

По сравнению с привычным ему английским рынком ценных бумаг российский фондовый рынок казался беспорядочным и трудно прогнозируемым. В большинстве компаний было практически невозможно выяснить структуру управленческого аппарата, краткосрочную и долгосрочную стратегии развития, выплаченный доход от дивидендов и даже имена директоров. В течение первых нескольких недель Чарли и его переводчик посетили одиннадцать компаний, располагавшихся по всей стране, но чаще всего — вокруг Сургута, и это не помогло им получить полное впечатление о состоянии российской экономики. Он пытался встречаться с директорами мелких фабрик, образовавшихся после распада крупных государственных предприятий. Если эти встречи происходили (а чаще всего их раз за разом откладывали по каким-то необъяснимым причинам), они редко вносили какую-то ясность. Казалось, что руководители этих предприятий никак не могут расстаться с привычной замкнутостью доперестроечного коммунизма и не понимают, на каком основании глава финансовой компании допрашивает их о состоянии их фирмы.

Преодолевая сомнения, Чарли начал покупать акции российских предприятий. И все, к чему он прикасался, немедленно… взлетало вверх. Активы компаний были невероятно дешевы. Он купил акции «Лукойла», «Ростелекома» и «ЕЭС» и получил двойную прибыль. За два месяца «Фонд развития российской экономики Крифа» вырос на сто пятьдесят три процента. Сначала он составлял тридцать миллионов, затем — шестьдесят, затем — сто сорок.

Крупные инвесторы из Цюриха и Нью-Йорка, говорившие Чарли, что хотят сперва немного понаблюдать за развитием российской экономики, теперь закачивали в фонд средства с такой скоростью, о которой Чарли не мог и мечтать. Его почти уговаривали взять деньги. Теперь уже все российские компании казались ему заслуживающими доверия иностранных инвесторов. Когда однажды вечером позвонил Дик Матиас и сообщил о том, что Маркус собирается вложить десять миллионов в русские ценные бумаги, Чарли ответил, что «лучше ему дать больше, если он не хочет пропустить все веселье. Если бы Маркус вложил в мой фонд десять миллионов в самом начале, то теперь получил бы уже двадцать шесть».

Раз в месяц Чарли отправлялся в Англию, где проводил выходные дни. По такому случаю Крифы всегда устраивали большой прием для друзей, чтобы, как выражалась Миранда, «Чарли мог отдохнуть от сибирского общества». Контраст между удобством Олд-Тестбери-Холла и печальным существованием в Москве напоминал Чарли, зачем он работал. Организационные способности Миранды и ее опыт в проведении домашних торжеств выражались в том, что к приезду Чарли каждый огонек в доме радостно сверкал, отчего температура повышалась настолько, что, вернувшись, первым делом он шел к окну и открывал его настежь. На кухне над сложными блюдами, ставшими визитной карточкой всех праздников у Крифов, старательно трудились их новые слуги — мистер и миссис Фарли, которых Миранда выкрала у соседей.

В один из приездов Чарли Крифы организовали ужин в честь Маркуса на шестнадцать персон.

Сидя во главе праздничного стола, Чарли предвкушал, что вечер будет удачным. Сэр Майкл Уайтроуз, считавшийся в их местности снобом и почти ни с кем не общавшийся, перед ужином обсудил с Маркусом горнолыжные курорты Теллурида, а теперь очень любезно беседовал о чем-то с Абигейль. Маркус, которого усадили между Мари-Кристиной Шенман-Осберг-Конвиц и Мирандой, тоже не скучал. Чарли надеялся, что жена знает, о чем нужно рассказать Маркусу. Продолжая непринужденный разговор с Сиреной Уайтроуз и Камиллой Силкокс, Чарли время от времени поглядывал на Зару, которая недавно вышла замуж за тупого, но очень богатого брокера из Чикаго Бада Делуа. Ее сладострастный бюст выпирал из красного платья с большим декольте и навевал Чарли ностальгические воспоминания. Вокруг глаз Зары разбегалась паутинка морщин, и при ближайшем рассмотрении ее кожа казалась грубой, но она источала неотразимую доступную сексуальность, которая возбуждала Чарли. Миранда уже разозлила Чарли тем, что, собираясь к ужину, прокомментировала обручальное кольцо Зары с розовым бриллиантом, который блестел на пальце, как крупная литиевая батарейка.

Чарли поймал взгляд Миранды, сидевшей напротив него за другим концом стола, и сделал жест, как будто наливал кофе, — Миранда поняла, что настала пора отвести женщин в гостиную, чтобы мужчины смогли спокойно поговорить о деньгах и политике за рюмочкой бренди или портвейна. Джентльмены собрались вокруг одного из концов стола, и Чарли угощал их всех особыми кубинскими сигарами, которые хранились в элегантной шкатулке из орехового дерева.

— Это просто великолепные сигары. Чарли, Рад, что у твоего фонда дела идут так хорошо, — сказал Ян Крукшанк. Ему, как одному из главных инвесторов фонда Чарли, хотелось поговорить именно на эту тему.

— И вы не ожидаете никакой коррекции на рынке? — спросил Маркус, затягиваясь гигантских размеров сигарой «Монте-Кристо». — Вы не получали каких-нибудь тревожных сигналов?

Чарли сделал большой глоток виски. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы Маркус заронил какие-либо сомнения в сердца его инвесторов. Даже намека на дополнительную предосторожность со стороны Маркуса Брэнда было достаточно, чтобы люди запаниковали.

— Нет, — уверенно ответил Чарли. — Скорее, все как раз наоборот — мы пользуемся мощной поддержкой международных инвесторов. Я еще никогда не видел ничего подобного. Теперь наша основная задача — приобрести нужные акции по разумной цене.

— Я бы присмотрелся к господину Путину, — сказал Маркус. — Он кажется мне очень перспективным деятелем, он очень сильно отличается и от Ельцина, и от Горбачева. Тони Блэр попросил меня организовать для них встречу, и они сразу же нашли общий язык. Все, что будет происходить в России в течение нескольких последующих лет, так или иначе будет связано с именем Путина.

— Вы хорошо с ним знакомы? Я имею в виду — с Путиным? — спросил Чарли.

— Неужели кто-то может сказать, что хорошо знает такого человека, как Владимир? Такие люди в девяти случаях из десяти говорят тебе только то, что ты хочешь услышать. Я несколько раз бывал в его кабинете в Кремле, пару раз — в гостях на его даче.

Он приезжал ко мне в Нассау — но все это строго конфиденциально. Мы с ним очень хорошо поладили. Владимир показался мне в достаточной степени реально мыслящим, он отдает себе отчет в том, какие проблемы нужно решать в первую очередь. Кроме того, он раньше работал в КГБ. Когда мы встречались с ним в последний раз, я спросил: «Владимир, вы не возражаете, если я задам прямой вопрос? Вам не хуже моего известно, что вы не можете содержать полноценную армию. Это уже в прошлом. Половина ваших солдат не видела денег уже полгода. Шестьдесят процентов ваших танков не проедут по дороге и мили. А что до ваших знаменитых подводных лодок, то я не сел бы ни в одну из них, даже если бы мне заплатили. Так, спрашивается, зачем вам все это барахло? Продайте его на металлолом». Я даже предложил ему купить непригодные системы вооружения, а на вырученные деньги он смог бы построить приличные дороги. «Когда вы последний раз отъезжали от Москвы на пятьдесят миль? — спросил я его. — Вы в курсе, в каком ужасном состоянии содержатся все ваши основные автомагистрали?» И знаете, что он мне ответил? «Дорогой мистер Брэнд, после того как я стал членом правительства, я никуда не езжу на машине. Мне гораздо больше нравится летать на истребителе». И я сказал ему, что он имеет все шансы стать следующим президентом России: «А когда вы в новом качестве прилетите ко мне в Вайоминг, то сможете приземлиться на моем личном аэродроме». Узнав, что к ним на собственном «МИГе» летит Владимир Путин, местные авиадиспетчеры призадумаются.

Когда Маркус закончил, внимательно слушавшие его мужчины разразились одобрительным гоготом.

Даже сэр Майкл Уайтроуз, привыкший считать себя неотъемлемой частью лондонского истеблишмента, кивнул в знак уважения. Все присутствовавшие в комнате чувствовали, как от одного того факта, что они слушали рассказ Маркуса Брэнда, повышается их собственный статус. Глядя на своих почтенных гостей в смокингах, попыхивающих сигарами и уже почти всего достигших в жизни, Чарли испытывал гордость: ни один из крестных детей Маркуса не смог бы собрать у себя дома такой же влиятельной группы людей.

— Значит, вы советуете всем нам оставаться в России? — спросил сэр Майкл Уайтроуз, который подумывал о покупке сети продовольственных магазинов в Восточной Европе.

— Если сделать соответствующую поправку на то, что в один прекрасный момент там все может полететь ко всем чертям, конечно да. Любой руководитель, не задумывающийся в наши дни о российском рынке, заслуживает основательного пинка под зад. Что же касается до моей собственной компании, то мы пока занимаем выжидательную позицию. Со следующего месяца в Москве начинается вещание спутникового телеканала «Музыка Брэнда». Наш замечательный вице-президент по новым рынкам Флора Хуанг сейчас как раз там, она подписывает договор с правительством на выделение нам диапазона рабочих частот.

Глава 41. Ноябрь 1997 года

Больше всего на свете Чарли ненавидел ездить куда-либо вместе с детьми, в особенности на своем новом «мерседесе». В обычные дни Пелхема и Мари ну не пускали в «мерседес», для семейных поездок Крифы держали «тойоту-лэндкрузер».

Чарли разрешал своим разбойникам безнаказанно засыпать пол в ее салоне пакетиками из-под чипсов, батарейками от плееров, игрушками и старыми магнитофонными пленками, ему было все равно — «тойота» считалась машиной Миранды. Но в «мерседесе» все это было строжайше запрещено. За пятнадцать минут после отъезда из Олд-Тестбери-Холла Пелхем успел рассыпать пакет леденцов по кожаному сиденью, а Марина сделала что-то невообразимое, отчего ремень безопасности заклинило.

Если бы не приглашение от Маркуса в Вест-Кандовер-Парк, он никогда не позволил бы детям сесть в свою машину. Теперь же у него просто не было выбора.

— Немедленно прекратите это отвратительное нытье! — рычал он через плечо. — Пелхем, немедленно замолчи, иначе пойдешь домой пешком. Это и тебя касается, Марина, я не могу вести машину, когда вы постоянно шумите.

Миранда, которая решила, что песни детей были приятнее ее уху, чем рассказы мужа о надвигавшемся на него богатстве, сказала:

— Не стоит так волноваться, Чарли. Они просто поют. Это же дети! — Затем, повернувшись к заднему сиденью, она добавила: — Только убавьте немного громкость, пожалуйста. У папочки похмелье — он вчера выпил слишком много красного вина.

Чарли вел машину в гневном молчании, обгонял грузовики перед поворотами и бил по тормозам всего за несколько секунд до остановки. Он ненавидел опаздывать, в особенности к Маркусу. Он не мог понять, почему на то, чтобы обуться и сесть в машину, его детям нужно было полчаса?

И откуда в Хэмпшире в ноябре столько автофургонов? Их владельцам давно пора запретить выезжать на шоссе.

Чарли все сильнее сжимал руль. Перед встречами с Маркусом он всегда чувствовал себя немного напряженным. Его интересовало, кто еще из крестных детей будет сегодня на ужине. Наверняка он знал только про Джеми и Абигейль, которые привезут с собой Поппи — последнее было на руку Чарли, ведь Поппи непременно станет безобразничать. Он надеялся, что его дети покажут себя с лучшей стороны.

Оказавшись в Вест-Кандовер-Парке впервые с памятного вечера, когда в их честь там был устроен бал, Чарли удивился: усадьба совсем не изменилась, во всяком случае снаружи. Даже зимой лужайки содержались в идеальном порядке, вокруг развалин древнего римского храма, которые Маркус перевез туда из Ливии, прогуливались декоративные пятнистые овцы. По гладкой поверхности пруда скользили лебеди. На последнем повороте, когда старинный замок должен был предстать во всей красе, Чарли немного притормозил, чтобы Миранда и дети смогли прочувствовать атмосферу этого места.

— Многие думают, что это самое красивое поместье во всей Англии, — заявил он, переполняясь сыновней гордостью. — Пелхем, Марина, здесь ваш папа праздновал свой двадцать первый день рождения. Владелец этого дома — мой крестный отец, он очень важный человек, поэтому я хочу, чтобы вы очень, очень хорошо вели себя сегодня. Ясно?

Охранник у ворот приказал им остановиться и сверился со своим списком приглашенных. Читая этот список вверх ногами, Чарли увидел, что напротив имен Темплов уже стояли галочки. Мэри Гор со своей больной дочерью и Стюарт тоже уже приехали. Имени Сэффрон в списке не было, и Чарли не сразу понял почему. Ему вспомнился их вечер здесь же, в Вест-Кандовер-Парке, и он представил, что могло бы произойти между ними, если бы тупой Стюарт не вмешался и не испортил все.

Маркус, Флора и другие крестные дети сидели возле камина с бокалами в руках. Вокруг них курсировал Бартоломью с бутылкой шампанского в льняной салфетке.

— Господи! — сказал Чарли, пожимая руку Маркусу. — Куда подевались ваши прежние картины? Вы их все поменяли.

— Как это похоже на тебя, Чарли, ты всегда был таким наблюдательным. Мы действительно поменяли все старые картины. Флора решила, что эти лошади и наездники больше не подходят нам — они слишком скучны, не тот Zeitgeist[27]. Надеюсь, ты одобришь наш новый выбор.

Чарли бегло осмотрел картины Поллока, Шнабеля и Де Кунинга, напомнившие ему рисунки, которые Марина приносила из школы, а Маха прикрепляла к холодильнику на магнит.

— Да, они… современные, — только и нашелся что сказать Чарли. — Но что сталось с Констеблем и Стаббзом? — Он так надеялся, что хотя бы небольшая их доля окажется в завещании Маркуса.

— Я отдал их в «Кристис», и они были проданы в два раза дороже оценочной стоимости. — Повернувшись к Абигейль, он притворно вздохнул: — Боюсь, Абби, Чарли не одобрил мои новые картины. Мне кажется, он немного старомоден, он все еще не стал гражданином Прикольнобритании, как все мы.

— Не поймите меня превратно, Маркус, — поспешил с оправданиями Чарли. — Мне очень нравится современное искусство. Мы даже планировали купить пару работ для Тсстбери-Холла.

— Попроси совета у Абигейль, — сказал Маркус. — Она большой знаток. Абби очень помогала Флоре. Жду не дождусь, когда увижу твою коллекцию, Чарли. Я рад, что ты наконец-то начинаешь понимать современную живопись. Не знаю почему, но я считал тебя закоренелым консерватором.

В другом конце гостиной Миранда пыталась завести светский разговор с Флорой, но эта задача оказалась ей не по зубам. Ее поразило, насколько более уверенной стала Флора. Со своими изящно отполированными ногтями, гладкой кожей и в бледно-розовом костюме от Шанель, она выглядела как хозяйка этого поместья. Миранда с раздражением отметила про себя, что любой посторонний человек, скорее всего, принял бы ее за жену Маркуса, но никак не за любовницу или крестную дочь. Чувствовалось, что беседа с гостьей для Флоры не больше чем грустная обязанность. Когда Миранда похвалила ее наряд, Флора безразлично махнула рукой, показывая, что обсуждение гардероба ее не интересует, и ответила:

— Я купила его для Всемирного экономического форума в Давосе. Там было несколько праздничных ужинов, на которых нам пришлось присутствовать.

Краем глаза Миранда постоянно следила за Пелхемом и Мариной, которые робко сидели на краю дивана и о чем-то разговаривали с омерзительным Стюартом Болтоном. Что ж, они хотя бы прилично вели себя, чего никак нельзя было сказать о Поппи Темпл, которая стояла на руках, опершись ногами о стену. Если бы она была чуть повыше, то ее ботинки угодили бы в самый центр полотна.

Миранда не без удовольствия отметила, насколько лучше были одеты ее дети — Марина в платье из шотландки и Пелхем в скромной рубашке, темно-зеленых брюках из вельветовой ткани и блестящих ботинках со шнуровкой — по сравнению с Поппи в красно-белых полосатых рейтузах и ядовито-розовой юбке. Удивительно, как только Темплы позволили ей так нарядиться?

Мэри в который раз пыталась понять, почему же она приняла приглашение Маркуса, и надеялась, что Клара будет хорошо себя чувствовать в новой обстановке. Совсем недавно, в возрасте четырнадцати лет, она начала посещать школу для детей с ограниченными возможностями в Бристоле. Ей там очень нравилось, но она по-прежнему нуждалась в самом внимательном уходе, и Мэри волновалась, отправляясь вместе с ней на такой серьезный званый обед. Незнакомые люди с трудом понимали, что Клара пыталась сказать, и это всегда очень огорчало девочку. Как обычно, Мэри попробовала найти какие-нибудь общие черты у Клары и Маркуса и невольно вздрогнула. Клара подросла и теперь стала походить на Маркуса телосложением и осанкой.

Мэри знала, что ей не следовало приезжать сюда. Получив приглашение, она в очередной раз сказала Стюарту, что никуда не поедет, но потом Барбара Майлс завалила ее автоответчик посланиями с мольбами не отказывать Маркусу, и Мэри не сумела сохранить твердость до конца. Кроме этого, она испытывала странное желание показать Кларе дом ее отца, всего один раз, и, разумеется, она не собиралась рассказывать Маркусу и Кларе об их родстве. Глядя на дочь, Мэри всякий раз размышляла о том, каким необычным человеком могла бы она стать, окажись судьба к ней немного благосклоннее.

Замечательный человек, который должен был воспитывать и растить ее, уже давно лежал в могиле. Мэри очень хотелось надеяться, что Клара растет счастливым ребенком, но ее пугала беспомощность девочки. На Биллинг-роуд та постоянно следовала за матерью, даже в туалет. Иногда Мэри просыпалась по ночам и с ужасом глядела в темноту, представляя, что будет с дочерью, если она переживет мать.

— Прежде чем мы сядем за праздничный обед, — сказал Маркус, прося тишины, — я хочу показать вам новую картину, которую мы с Флорой приобрели на аукционе в Нью-Йорке пару недель назад. Коль скоро некоторые из моих крестных детей увлекаются современным искусством — Абигейль, Чарли, — уверен, это полотно будет для вас небезынтересным.

Он повел всех через каменный зал в библиотеку, которая, очевидно, служила и рабочим кабинетом. На огромном столе стояли пара компьютеров, множество телефонных аппаратов и оборудование для спутниковой связи. К своему удивлению, Мэри заметила несколько фотографий крестных детей Маркуса, сделанных в Вайоминге и на борту «Маклера».

— Смотрите и удивляйтесь, — сказал Маркус и, потянув за шнурок, раздвинул занавески, за которыми оказалась картина с полем подсолнухов.

— Святые угодники! — изумилась Абигейль.

— Ван Гог. Восхитительно, не так ли? Едва мы его увидели, сразу же поняли, что нужно брать. Верно, Флора?

Флора кивнула.

Джеми шепнул жене:

— Сколько может стоить эта картина?

Абигейль пожала плечами:

— Пятьдесят? Шестьдесят?

— Чего — тысяч или миллионов?

— Миллионов, конечно же. — Обращаясь к Маркусу, она добавила: — Это самый прекрасный Ван Гог, какого я когда-либо видела. Я слышала, что его выставляют на торги, но об их результатах ничего не сообщалось.

— Я договорился с аукционным домом за день до начала торгов, и они сняли эту картину. Да, кстати, мне бы очень хотелось, чтобы вы никому не рассказывали о том, что этот шедевр сейчас у меня. Джеми! Ни слова! Я могу на вас рассчитывать?

Все гости кивнули. Чарли, которому не очень-то понравилась новая картина, размышлял о ее будущем. Он лелеял надежду, что Маркус не оставит такую ценность какому-нибудь музею или, что еще хуже. Флоре. Гораздо разумней было бы продать полотна и разделить полученные деньги между всеми наследниками.

Они оказались в длинном обеденном зале, окна которого выходили на террасу. Влияние Флоры еще не достигло этого помещения, где на стенах по-прежнему висели невероятных размеров картины Клода Лоррена. В дальнем конце зала были накрыты два стола: большой — для взрослых и поменьше — для детей. Мэри, Абигейль и Миранда с тоской представили, что произойдет с их чадами, стоит им остаться за столом без присмотра.

— Мы решили разместить ваших отпрысков за отдельным столом, чтобы иметь возможность спокойно поговорить, — сказал Маркус. — Абигейль, я очень надеюсь, что твоя чрезвычайно активная дочь не будет развлекать нас во время обеда своим цирковым представлением. Боюсь, некоторым это может показаться довольно утомительным.

— Простите, Маркус. Уверена, как только она начнет есть, сразу же успокоится. — Ухватив Поппи, которая выделывала акробатические этюды на персидском ковре, Абигейль прошипела ей на ухо: — Даже не думай шалить.

Прекрати шататься без дела, садись за столик и нс шевелись.

— А ты разрешишь нам заехать на заправку, где продают мороженое?

— Все, что ни пожелаешь. Просто прижми задницу к этому стулу и помалкивай, хорошо?

В этот самый момент в комнату вошел Бартоломью в сопровождении двух официантов, которые несли первое блюдо — куропаток в краснокочанной капусте.

— Фу, что это такое? — спросил Пелхем, тыча в птицу вилкой и наблюдая, как из нее течет кровь.

Миранда подошла к нему:

— Это куропатка, на вкус — как курица. Давай ешь, и без разговоров.

— Но она вся в крови, меня тошнит.

— Пелхем, говорю тебе, помалкивай. Ты забыл наш уговор? Если тебе что-то не нравится, нужно просто оставить это на краешке тарелки. — Наклонившись к самому уху сына, она добавила строго: — Папа велел тебе вести себя смирно. Даже не думай разреветься — неделю будешь сидеть без телевизора.

Бартоломью подошел к маленькому столику с подносом, на котором стояли несколько бутылок газировки:

— Что они будут пить за обедом?

Прежде чем Миранда и Мэри успели ответить: «Воду!» — Поппи схватила банку кока-колы и открыла ее. Теперь всей детворе тоже была нужна кола. Мэри нарезала для Клары куропатку и тихо прошептала: «Съешь то, что захочешь, дорогая. Постарайся ничего не разлить». Возвращаясь к большому столу.

Мэри переживала, сможет ли дочь досидеть до конца обеда с остальными детьми.

— Что меня больше всего бесит, — откровенничал Маркус, — это то, что теперь никто не пользуется услугами нормальных воспитателей. Когда я сказал Флоре, что все вы приедете без нянечек, она была поражена. Она утверждает, что за воскресным обедом в Гонконге такое было бы просто невозможно.

Миранда принялась объяснять, что их новая сербская воспитательница Косова не работает по выходным, но Маркус перебил ее:

— Пожалуйста, давайте не будем больше говорить о детях. Именно ради этого мы посадили их за отдельный стол. Лично мне гораздо интересней услышать мнение Чарли и Стюарта о нашем новом правительстве. Давай, Стюарт, как тебе все это видится из Германии? Что канцлер Коль и его откормленные еврократы говорят о Тони и его закадычных друзьях?

— В Германии уверены, что лейбористы начали очень неплохо. Они одобрили передачу Банка Англии в частные руки, Бундесбанк уже давно пользуется такой свободой. Они с нетерпением ждут, когда мы войдем в зону евро, и надеются, что Блэр будет продолжать в том же духе.

Чарли чувствовал, как в нем вскипает ярость.

— Надеюсь, Стюарт, ты рассказал им о том, что все, к чему прикасаются руки Блэра, летит к чертям собачьим. Сначала он пытается искусственно занизить ставки пенсионных фондов, что равносильно воровству — только так. Потом он разрешает этому чахлому карлику Робину Куку высказываться по поводу международной политики, отчего половина наших лучших союзников, таких как Индонезия или Чили, отказывается иметь с нами дело.

Лично я не понимаю, почему на должность главы дипломатической службы Великобритании был назначен самый бестактный политикан. Он настоящее стихийное бедствие. Что же касается Гордона Брауна и его трогательных новых правил Мэншн-Хаус[28]…

В этот момент из-за детского стола раздался плач, и Клара вскочила на ноги, облив себя колой.

— Господи, Клара, что ты натворила? — Мэри бросилась к дочери через весь зал и принялась вытирать газировку с ее платья, стола и персидского ковра. Бартоломью отправился на кухню за мокрой тряпкой. — Маркус, ради бога, простите нас. Бедняжка Клара повсюду разлила свой напиток… Надеюсь, на столе не останется пятен.

— Она не виновата, — объявил Пелхем. — Это все Поппи. Она налила в свой стакан напиток Клары, и у нее все пролилось.

Абигейль и Миранда немедленно подбежали к столу и принялись успокаивать детей, сквозь сжатые зубы умоляя их вести себя прилично.

— Если бы они не пили кока-колу, ничего бы не произошло, — сказала укоризненным тоном Миранда, глядя в сторону Абигейль. — И это просто смешно, что Клара не принесла с собой специальную кружку с крышкой, если она не умеет пить из обычной посуды.

— На самом деле Клара уже неплохо справляется сама.

На буфет выставили говяжьи ребрышки и овощи, и три матери, раздираемые внутренним напряжением, стали раскладывать еду своим детям. Но после веселого приключения с кока-колой дети восстали и наотрез отказывались сидеть спокойно. Поппи развлекала почтенную публику, выполняя сальто-мортале со стула назад, а Клара и Марина сидели у окна и рисовали картинки на запотевшем от их дыхания стекле. Мэри заметила, что Флора, обсуждавшая с Бартоломью, как лучше избавиться от пятен на красном дереве, косо смотрит в сторону Клары.

— Это невыносимо! — гремел Маркус. — Пожалуйста, сию секунду уберите чертовых пакостниц с чертового подоконника! Уведите их из комнаты. Если вы не способны контролировать их, они должны убраться отсюда — вот и все! Немедленно идите в сад. Пошли вон! Проваливайте! — Он навис над испуганными детьми. — Да, я говорю о тебе, Пелхем, и о тебе, Поппи, и о вас, Клара с Мариной, тоже — все пошли вон! Убирайтесь в сад! — Он открыл дверь, выходившую на замерзшую террасу, и принялся выталкивать детей на улицу. Мэри волновалась, что Клара окажется на улице без пальто, но Маркус приказал всем гостям оставаться на местах. — Ну почему мы не можем сегодня поговорить спокойно хотя бы полчаса? Я что, слишком о многом прошу? Я не позволю детям скакать по столам, пока их матери пытаются создать иллюзию воспитательного процесса. Присядьте, давайте все вместе попробуем оставаться цивилизованными людьми хотя бы в течение пяти минут. И так, Джеми, как последние перемены в правительстве отразились на гостиничном бизнесе?…

Этот обед прошел даже хуже, чем ожидала Мэри. Оставаясь невосприимчивой к всепоглощающему магнетизму Маркуса, она не понимала, почему Стюарт продолжает выполнять все его команды.

Она пробовала обсуждать этот вопрос с самим Стюартом, но он ничего ей не отвечал и старался сразу же сменить тему разговора. Мотивации бесстыжих Чарли и Миранды были гораздо более очевидны. Сидя напротив Чарли и Флоры, Мэри слышала, как тот нахваливает Маркуса и рассказывает, что иметь детей — это сущий кошмар.

Мэри хотела встать из-за стола, чтобы дать Кларе пальто, но официанты подавали лимонное суфле, и Маркус снова взорвался бы, сделай она шаг в сторону террасы. Джеми, сидевший справа от Мэри, прошептал ей на ухо:

— Ты не знаешь, почему сегодня здесь нет Сэффрон?

— Нет.

— Скорее всего, она отказалась прийти. Маркус просто вне себя. Она сказала ему, что ненавидит Флору. По очевидным причинам.

— Бедняжка Сэффрон.

— Да, именно так. Она попросила Маркуса дать ей рекомендации, но он отказал. Очевидно, Флора запретила ему.

— Как это мелочно с ее стороны.

— Да уж, она настоящая сучка, — нежно проговорил Джеми. — Чарли думает, что из-за нее нас всех вычеркнут из завещания Маркуса.

Мэри пожала плечами:

— Смею тебя заверить, меня это совершенно не волнует.

— А вот мы с Абби постоянно думаем об этом. Мы полностью разорены, только наследства и ждем. Посмотри, как Флора разговаривает с Чарли. Невозможно понять, что у нее на уме. Ее лицо совершенно непроницаемо. Чарли утверждает, что она настоящая интриганка, он не доверяет ей ни на йоту. Но все равно она очень хорошенькая, не так ли? Я бы не отказался перепихнуться с ней по-быстрому.

— Джеми, я в шоке! Надеюсь, ты пошутил.

Он расплылся в довольной улыбке:

— Конечно. Но ты должна признать, ее соски выглядят волшебно под этим камзолом.

В окно постучали, и, к своему огорчению, Мэри увидела, что Клара хочет вернуться в зал. Чувствуя, что Маркус снова готов взорваться, Мэри покачала головой и указала в сторону задней двери. Одними губами она проговорила: «Хочешь войти — обойди дом с той стороны».

Но Клара не унималась. Словно испугавшись чего-то, она продолжала стучать по стеклу и дергать ручку двери, пытаясь открыть ее.

Мэри заметила, как Чарли, довольный тем, что это все устраивал не его ребенок, переглянулся с Мирандой.

— Кажется, она хочет что-то сказать нам, — догадалась Мэри.

— Ради бога, — устало сказал Чарли, — не обращай на нее внимания. Скорее всего, она хочет, чтобы кто-то покачал ее на качелях.

— Она выглядит очень напуганной. Я должна выйти, простите, Маркус.

Мэри открыла дверь, и Клара ворвалась внутрь. Ее юбка, ботинки и носки промокли насквозь, она с трудом выговаривала слова:

— Поппи пошла купаться… Поппи… бассейн…

Ее и без того неразборчивая речь от волнения стала еще хуже; она изо всех сил тянула Мэри в сад.

— Мне кажется, она хочет сказать нам, что Поппи в бассейне. Маркус, это возможно?

— В бассейне? Гм, он теперь закрыт на зиму, а дверь должна быть заперта на замок…

Но Абигейль уже ринулась в сад, за ней поспешил Стюарт.

Мэри и Клара бежали на двадцать метров впереди них, они устремились в направлении оранжереи.

В гостиной Чарли попросил Бартоломью подлить ему еще красного вина. Миранда, Джеми, Флора и Маркус тоже оставались за столом. Чарли решил, что какая-то часть гостей непременно должна быть с хозяином, не могли же они все, в самом деле, просто так встать и выйти из зала в самой середине обеда.

Стюарт и Мэри первыми подбежали к кирпичной стене, окружавшей бассейн. Кованые железные ворота, обвитые сухими побегами глицинии, стояли открытыми нараспашку. Внутри садика виднелась летняя мебель и бассейн, укрытый брезентом на зиму. Сначала они подумали, что все обошлось. Но на краю бассейна стояли Пелхем и Марина, брезент у их ног был откинут в сторону.

— Где Поппи? Где моя Поппи? — в отчаянии закричала Абигейль.

— Под покрывалом, — сказал Пелхем. — Мы говорили ей, что нельзя сейчас плавать, но она не послушалась.

— Боже мой! — воскликнул Стюарт, который заглянул под брезент и увидел нечто розовое, плавающее вблизи отстойника среди осенних листьев. К борту бассейна прибилась розовая резинка для волос. Быстро сняв ботинки, Стюарт нырнул в ледяную воду, подплыл к Поппи и вытащил ее на поверхность. Ее крошечное тело в воде казалось невесомым.

— Абби, скорее, вытаскивай ее. Она не дышит.

Стюарт выбрался из бассейна и показал Абигейль, как запрокинуть голову Поппи, чтобы ее дыхательные пути раскрылись, сам же принялся делать искусственное дыхание рот в рот, плотно зажав нос девочки и молясь, чтобы ее грудная клетка пришла в движение.

— Срочно вызывайте скорую помощь, — сказал он между выдохами. — Мэри, принеси из дома каких-нибудь полотенец или одеял.

Мэри вернулась с тремя полосатыми полотенцами, в которые завернули тело Поппи.

Абигейль сидела на земле и растирала ручку Поппи, которая от переохлаждения стала синей. На сжатых пальчиках еще блестел детский лак для ногтей.

— Но ведь она же умеет плавать, — не переставая повторяла она. — Она научилась плавать в Италии. Ты же видел, как она плавает, Стюарт.

На крики из дома выбежали Маркус, Флора, Джеми, Чарли и Миранда. Они присоединились к остальным в саду у бассейна. Абигейль беззвучно стонала, и Джеми пытался успокоить ее.

— Как можно было оставить бассейн открытым? — вдруг закричала Абигейль. — Как можно быть таким тупым? — С этими словами она посмотрела в сторону Маркуса, словно бы обвиняя его в случившемся.

— Да ладно, успокойся, Абигейль. — вмешался Чарли. — Пустыми обвинениями делу не поможешь. Как бы то ни было, купаться без присмотра взрослых — крайне неразумная идея.

— Но ворота не были заперты. Любой ребенок войдет внутрь, если дверь открыта.

— Мы все очень расстроены, Абигейль, это ужасно. Я просто хочу сказать, что если Поппи была такой непослушной и решила искупаться, то в этом нет никакой вины Маркуса, вот и все.

Не желая, чтобы остальные дети становились свидетелями разворачивающейся трагедии, Мэри повела Клару и юных Крифов прочь от бассейна. Стюарт склонился над телом Поппи, стараясь вдохнуть в нее воздух.

Лежа на холодных камнях в розовой юбочке и с мокрыми волосами, прилипшими ко лбу, Поппи была похожа на тряпичную куклу Флора беспрестанно жала кнопки на своем мобильном телефоне, стараясь выяснить, почему до сих пор не прибыла скорая помощь.

— Ее грудь поднимается, я определенно видела это! — Абигейль не отрывала глаз от тела дочки. Стюарт делал искусственное дыхание уже пятнадцать минут и. почти потеряв надежду, ощутил слабый ответ.

Маркус и все его крестные дети собрались над Стюартом, пытаясь обнаружить в Поппи хоть какие-нибудь признаки улучшения. Если Стюарту удастся поддерживать в ней жизнь до прибытия врачей, может быть, у девочки есть шанс.

— Где эта чертова скорая помощь? — ревел Маркус в телефон. Он приказал Бартоломью держать вертолет наготове на случай, если девочку нужно будет немедленно переправить в Лондон. Инстинктивно желая перехватить инициативу у Стюарта, который оказался на месте происшествия первым и теперь отдавал приказы, Маркус сам начал указывать всем, что кому следовало делать. Он связался с Барбарой Майлс. Мейкписом и Диком Матиасом и велел им найти и поднять по тревоге лучших в мире педиатров.

Стюарт был в отчаянии. Стоя над бедной Поппи, он чувствовал, что она уходит. Он дул все сильнее и сильнее, до конца борясь за слабую жизнь, но с каждым разом ее ответ был все слабее и слабее. Наконец он понял, что жизнь окончательно оставила ее хрупкое тельце. Но все равно продолжал, а Абигейль стояла рядом с ним и сжимала крохотную ручку дочери.

Он делал искусственное дыхание до прибытия скорой помощи из Бейзинстока. Медики осмотрели тело и объявили, что девочка мертва.

Глава 42. Ноябрь 1997 года

Мэри всерьез опасалась за Абигейль и удивлялась, как она вообще смогла прийти на похороны. Абби все свое время проводила в комнате Поппи, сидя на ее кровати, не говоря ни с кем и не шевелясь, полностью погрузившаяся в безысходное отчаяние. За девять суток, прошедших со дня трагедии, она почти ничего не съела и не ложилась спать. Она просто сидела на кровати Поппи в окружении кукол, мишек и книжек с картинками и смотрела в стену. Таблетки, назначенные семейным врачом Темплов, никак не повлияли на нее.

— Абигейль, Абби, дорогая, ты должна хотя бы шевелиться. Мне совсем не хочется надоедать тебе, но похороны начнутся через полчаса. — Мэри включила воду в ванной Поппи и побежала в комнату Абигейль, чтобы принести ей какую-нибудь одежду. Теперь нужно было заставить ее перебраться в ванную комнату, вымыться, одеться и как можно скорее выйти из дома в направлении ближайшей церкви.

Организацией похорон занимался Джеми. Ему помогала половина работников «Монпелье-гарденс. 60». Они связались с родителями Джеми и Абигейль, дали объявление в «Таймс» и выполнили массу других печальных формальностей, включая и визит в морг, куда доставляли всех жертв несчастных случаев. У Джеми совсем не оставалось времени, чтобы предаваться горю.

Он был полностью поглощен общением с врачами, викариями, работниками похоронного бюро, стариками Шварцман, которые звонили из Америки по шесть раз на дню, и своей собственной матерью, которая сначала предложила приехать и помочь, но потом, когда ей не удалось найти, с кем оставить своего пса Джека Рассела, передумала. Возвращаясь домой, он всякий раз заставал Абигейль сидящей на краю кровати Поппи, неподвижную, как восковая фигура, и отказывающуюся говорить, есть, спать, смотреть на него. Потеряв от горя рассудок, Абигейль направила всю свою ненависть на Маркуса, который выпроводил детей в сад. Она обвиняла Джеми в том, что тот остался за столом с Маркусом, вместо того чтобы отправиться с ней на поиски Поппи. Когда он пытался рассказывать жене о подготовке похорон, она тихо качала головой и махала рукой, чтобы он ушел.

Ведя за руки Абигейль и Клару, Мэри каким-то чудом добралась до церкви. Перед входом их ждал Джеми в окружении толпы приглашенных. Увидев его, Мэри испугалась, таким изможденным и потерянным он выглядел. Наклонившись к нему для сочувственного поцелуя, Мэри ощутила сильный запах виски.

Войдя вместе с Абби в неф и усадив ее в первый ряд. Мэри увидела, что церковь была уже на три четверти заполнена. Пришли одноклассники Поппи по «Расторопной Лиззи», многие их родители и учителя. Абигейль была настолько поглощена своим горем, что не обращала внимания, когда они говорили ей сочувственные слова. Перед алтарем на деревянной подставке стоял крохотный черный гробик, на котором лежали необыкновенно красивые белые пионы, отобранные начальником Джеми Кутилой Барракло. Гости, сидевшие в первых рядах, могли разглядеть, что на прикрепленной к букету карточке было написано: «Мы всегда будем любить тебя. Мама и папа».

Люди все входили и входили. Оглядываясь вокруг, Мэри заметила, что сторож церкви открыл дверь на хоры, чтобы разместить всех пришедших. Несколько девочек из класса Поппи разрыдались. Другие дети не понимали, что происходит, они толкались и прыгали по скамьям, наступая друг другу на ноги. Миранда Криф, одетая в черное платье от Валентино, заняла свое место между Камиллой Силкокс и Ниплз Эртон-Филлипс. Бендер Барракло в безупречной визитке и с черной хризантемой в петлице сидел в первом ряду.

Лиззи Фробишер и несколько учителей раздавали гостям буклеты с распорядком предстоявших похорон. На обложке была черно-белая фотография Поппи в футболке, снятая тремя месяцами раньше. Ниже значилось: «Поппи Харриет Маргарет Темпл (2 марта 1994 года — 11 ноября 1997)». На задней стороне обложки разместилась фотография Поппи в роли ангела, когда она участвовала в рождественском спектакле.

Приехали Зубин и Харриет Шварцман. Они с трудом пробились в первый ряд и сели между Темплами-старшими и Абигейль. Харриет походила на пластмассовую куклу: от постоянных подтяжек и ботекса лицо ее стало жестким, по нему было невозможно определить ее эмоции. Зубин, казалось, постарел и осунулся, передвигался он при помощи трости. Когда Зубин узнал, как погибла его внучка, его первой реакцией было желание судиться с Маркусом, и Джеми пришлось приложить все силы, чтобы убедить тестя отказаться от этой безумной затеи.

Чарли вышел из метро «Холланд-парк» и направился к церкви Святого Георгия.

Возле храма он увидел Маркуса, выходящего из своего «бентли». Позже, когда Чарли сумел пробиться в церковь и встать сзади, он заметил крестного, сидящего в одном из передних рядов; Брэнд возвышался над всеми, как большой неподвижный камень над морем плачущих женщин и детей. Некоторые люди показывали в его сторону и тихо приговаривали: «Смотрите, это Маркус Брэнд. Поппи утонула в его бассейне».

Едва Абигейль заметила Маркуса, как ее начало трясти от гнева. Она просто не могла поверить, что он появился здесь в такой момент. Пару дней назад у него даже хватило наглости попросить Барбару Майлс узнать у Абби, не будет ли она возражать, если крестный скажет на похоронах небольшую речь. И хуже всего, что Джеми почти разрешил ему. Абби заявила, что не в ее силах запретить Маркусу прийти в церковь, но, если он попробует заговорить с ней, она не отвечает за свои действия.

По рядам пронесся шорох, и к алтарю вышел старик-викарий в длинной сутане.

Абигейль казалось, что ее грудь стягивают железные прутья. Она не могла дышать. Десять бессонных ночей и море слез сделали свое дело — теперь у нее почти не осталось сил. Ее тоску по Поппи невозможно было описать словами. Ничто в этом мире больше не интересовало и не волновало ее.

Викарий попросил одноклассников и учителей Поппи подойти к алтарю и спеть песню, посвященную ее памяти. Еще до того как они начали, половина собравшихся в церкви не могла сдержать слез.

— Мы всегда называли эту песню «Песней Поппи», — объявила Лиззи Фробишер, — она очень ее любила и часто пела на утреннем собрании. Мы никогда не забудем чудесный голос Поппи… И так, дети… Учительница дала тон на пианино, и класс запел:

Абби готова была сорваться. Она смотрела на одноклассников Поппи, многие из которых частенько заглядывали к ним домой на чай, и думала, насколько несправедливо, что эти прекрасные дети живы, а Поппи лежит в гробу у них за спиной. Ну почему это должно было случиться именно с ней? И Абигейль знала ответ. Потому что родители этих детей не были прокляты тем, что Маркус Брэнд оказался их крестным отцом.

Служба приближалась к концу, и Абигейль нервничала все больше и больше. Видя первые признаки надвигающейся истерики, Мэри обняла подругу за плечи и готовилась подвести ее к алтарю, как только закончится последняя молитва. Чем скорее они вернутся на место, тем лучше. Абби поминутно поворачивалась назад и смотрела на Маркуса, который сидел чуть поодаль и наблюдал за происходящим, как за действием в оперном театре. Люди, оказавшиеся рядом с Брэндом, старались отодвинуться от него подальше, оставляя ему больше свободного места. Она не могла понять, что ими двигало: уважение к его богатству или презрение к нему как к человеку.

— Да как он смеет сидеть здесь, на похоронах Поппи? — бормотала Абигейль. — Ненавижу его, ненавижу его…

Служба была окончена. Мэри вывела Абигейль к центральному проходу и, поймав руку Клары, повела их обеих к дверям.

Они почти миновали ряд Маркуса, когда, к ужасу Мэри, он вырос перед ними, преграждая дорогу Абигейль. Он поцеловал ее и сказал:

— Дай Барбаре знать, если я могу вам как-нибудь помочь.

Абигейль замерла на месте. Ее трясло, она посмотрела на Маркуса и громко ответила:

— Иди-ка ты отсюда, псих чертов! Лучшее, что ты можешь для нас сделать, это оставить нас в покое.

Маркус никак не отреагировал на ее слова, лишь слегка поднял бровь, признавая таким образом, что понимает, как ей нелегко, и отошел с ее пути. Потом он повернулся к Мэри и добавил:

— Мне близко ее горе. Моя собственная жена трагически погибла. Я тоже думал, что никогда с этим не справлюсь.

Мэри смерила его презрительным взглядом:

— Да, Маркус, вы уже рассказывали мне о том случае. После того как я потеряла мужа. Думаю, вы помните, что произошло дальше.

Глава 43. Декабрь 1997 года

Джеми понимал, что единственный способ вырвать жену из пучины отчаяния и самобичевания — увезти ее из Лондона, поэтому купил два билета до Афин. Последняя его поездка в Грецию оставила самые приятные воспоминания о белоснежных домиках на берету голубого Эгейского моря и дешевизне еды и проживания. Джеми уже видел себя и Абби переплывающими с одного острова на другой, наслаждающимися теплым климатом и понемногу приходящими в себя после постигшего их несчастья.

Но, к его удивлению, погода в Афинах, когда их самолет приземлился там, была ненастная, дул холодный ветер и шел проливной дождь. Джеми надеялся, что раз Греция расположена так близко от Турции, то там будет тепло и зимой.

Не позаботившись о гостиничных номерах заранее, он поймал такси и попросил отвезти их в какую-нибудь дешевую гостиницу недалеко от порта, откуда они намеревались утром отплыть на пароме.

— Не волнуйся, Абби, — успокаивал он жену, пока они ехали по пустынным и залитым дождем улицам. — Эта погода — природная аномалия. Обещаю тебе, завтра тут будет настоящее пекло.

Абигейль, которая прилетела в летней одежде и теперь дрожала, стуча зубами, хмуро кивнула.

Ночь они провели в клоповнике без горячей воды и отопления. В номере было только две одноместных кровати. Когда они попробовали открыть краны, из трубы потекла ледяная ржавая вода. Ресторан был закрыт на зиму, поэтому никто не подал им завтрак в номер. Вместо этого Джеми и Абигейль отправили в таверну на другой конец бухты, где не подавали ничего, кроме фрикаделек, тухлой рыбы и быстрорастворимого кофе. Море было серым, как сталь, ледяной ветер хлестал туристов по лицу.

— Не грусти, Абби, — сказал Джеми, — как только мы высадимся на остров, все сразу станет лучше! Там ты будешь молиться, чтобы пошел дождь.

Следующий сюрприз поджидал их в пассажирском порту: зимнее расписание движения паромов оказалось существенно сокращенным. Все билетные кассы были либо закрыты, либо внутри никого не было видно. В конце концов, они нашли записку, в которой говорилось, что следующий паром на Парос. Миконос, Наксос и Санторини отправится в восемнадцать двадцать пять.

— Я хочу домой, — сказала Абигейль. — Мне тут не нравится, пожалуйста, отвези меня домой.

— Вот что я тебе скажу, давай-ка мы съедем из той дыры, где провели прошлую ночь, и отправимся в нормальный отель.

Должны же они тут быть. Мы проведем там весь день, выпьем чего-нибудь, а вечером вернемся сюда, купим билеты и отправимся на острова.

Тихо всхлипывая, Абигейль поплелась за Джеми в портовую гостиницу. По пути им попался магазин игрушек. Его витрина, наполненная пластмассовыми куклами в национальных костюмах, неожиданно напомнила Абигейль о Поппи, у нее закружилась голова, она прислонилась к столбу и отказывалась двигаться с места.

— Пошли, Абби, нельзя сейчас останавливаться, мы уже почти добрались до места. — Джеми буквально тащил жену на себе и довольно быстро запыхался. Он начинал догадываться, что на островах вряд ли будет тепло и сухо, и теперь его очень интересовало, что же делать дальше. Поскольку их авиабилеты были слишком дешевы, их нельзя было обменять на более ранний рейс.

— Я хочу умереть, — простонала его жена. — Мне незачем больше жить.

— Я все понимаю, Абби. Мы оба не помним себя от горя. Но нельзя сейчас останавливаться.

— Это ты сейчас так говоришь. А если бы ты не остался тогда прохлаждаться вместе с Маркусом, Поппи была бы жива. Нельзя было оставлять ее одну на улице. Трехлетний ребенок один у бассейна…

— Давай зайдем куда-нибудь и выпьем, ладно? Если я сейчас не найду виски, то сойду с ума.

— Виски — решение всех твоих проблем, не так ли? Один большой стакан — и все сразу пойдет на лад. Ты будешь удивлен, Джеми, но Поппи этим не вернешь. Большое спасибо тебе и Маркусу, она теперь мертва, моя бедная любимая Поппи.

Напротив их гостиницы был вход в бар.

— Я зайду туда, — сказал Джеми, махнув рукой в сторону мрачного заведения. — Ты со мной?

Абигейль покачала головой:

— Если я выпью что-нибудь, меня сразу же вырвет. Пойду собирать вещи.

— Тогда увидимся, — ответил Джеми, даже не взглянув в ее сторону.

Он выпил три стакана анисовой настойки, после чего переключился на «Метаксу». Чем больше он пил, тем хуже становилось у него на душе. Вся прожитая жизнь теперь казалась Джеми удивительно бессмысленной. Теперь он понимал, что когда-то весело проводил время, но так ничего и не добился, у него ничего не было, он не сделал ничего такого, чем мог бы гордиться. Единственным его сокровищем была Поппи. Абигейль была права, он тоже чувствовал свою ответственность за произошедшее.

«Метакса» вместе с анисовой настойкой сделали свое дело. Настроение Джеми менялось с каждой минутой: от угрюмой депрессии до безудержной ярости. В эти секунды он страстно ненавидел свою жену. Теперь он понимал, что ненавидел ее всегда. Он даже не мог вспомнить, почему вообще решил жениться на ней. Ему казалось необыкновенно странным, что, переспав со столькими прекрасными девушками, он женился на жирной бесплодной американке. Она не дала ему ничего, кроме разочарования. Перспектива провести вместе с ней следующие две недели здесь, в Греции, не говоря уже обо всей оставшейся жизни, вызывала в нем ужас, справиться с которым позволяло лишь бренди. Он чувствовал, что все его проблемы, связанные с Абигейль, были во многом на совести Маркуса. Если бы не Маркус, Джеми никогда не встретил бы Абигейль, тем более не женился бы на ней.

Именно Маркус постоянно собирал их вместе на каникулы. Он даже оплатил их медовый месяц! А если бы Маркус нс украл у него в Индии Сэффрон, то на Абигейль Джеми и не посмотрел бы.

Он провел в баре четыре с половиной часа. Наконец он вышел и нетвердой походкой направился к гостинице.

Их номер на третьем этаже оказался не заперт. Одежда и чемодан Джеми лежали на неприбранной кровати. Абигейль и ее вещей нигде не было.

На комоде он увидел конверт, в котором лежало послание, написанное корявым почерком жены и адресованное ему.

«Дорогой Джеми, мне очень жаль, но так не может больше продолжаться. Я лечу домой в Штаты. Я не вижу будущего в наших отношениях. Мне нужно подумать.

Пожалуйста, не пытайся найти меня. Я сама дам о себе знать, когда буду готова.

Или не дам. Без Поппи моя жизнь лишена смысла, мне незачем жить.

Абби».

Глава 44. Январь 1998 года

Рождество Джеми встретил с матерью в Фулеме. Ничего не зная о жене со времени ее бегства из Афин, он решился позвонить родителям Абигейль. Но Зубин, поднявший трубку, сухо сообщил, что Абигейль отдыхает и не желает ни с кем разговаривать, в том числе со своим мужем. Он также сказал, что после праздников Джеми получит письмо от адвоката его дочери.

Джеми не нашел в себе сил вернуться в их с Абигейль коттедж на Хилгейт-плейс и жил в «Монпелье-гарденс, 60», переезжая из одной комнаты в другую. Он не встречался и не общался ни с кем, кроме Кутилы Барракло и других работников отеля. Когда Мэри оставила на автоответчике сообщение и пригласила отобедать у нее вместе со Стюартом, он долго не мог решиться позвонить. Переживая запоздавшее потрясение от гибели дочери и ухода жены, столь скоро последовавших друг за другом, Джеми отклонял все приглашения Камиллы Силкокс на ужин и Ниплз Эртон-Филлипс в постель, мотивируя свое нежелание плохим настроением.

Недели шли, а боль и не думала угасать. Он начинал понимать, что единственный шанс для него — это радикальные перемены в жизни. Он получил письмо от нью-йоркских адвокатов, где содержалось официальное уведомление о начале бракоразводного процесса, причиной которого значилось недостойное его отношение к миссис Абигейль Шварцман-Темпл. Далее следовало перечисление формальных предлогов, включая пристрастие Джеми к спиртным напиткам. Ответ он написал на гостиничном листе почтовой бумаги, ничего не признавая и не обещая и особенно упирая на то, что он был простым парнем, что, несомненно, могло считаться правдой. На следующий день он отказался от аренды их с Абигейль коттеджа и уволился из «Монпелье-гарденс, 60». Эта работа начинала ему надоедать.

Поглощенный поисками новой работы, Джеми открыл для себя профессию торговца современными фотографиями. В журнале он прочитал, что небольшие тиражи снимков знаменитых фотографов вскоре обещали стать невероятно популярными и что на Манхэттене они регулярно переходили из рук в руки за двадцать-тридцать тысяч долларов.

Ничего не зная о новом для себя роде деятельности, Джеми предположил, что здесь его ждут легкие и большие деньги, стоило только найти первоначальный капитал.

В поисках денег Джеми сразу же решил обратиться за помощью к Маркусу. Кто лучше него, с его увлечением современным искусством и неограниченными финансовыми возможностями, подходил на роль спонсора галереи крестного сына? Первая же беседа Джеми с Барбарой Майлс вселила в него надежду. Мистер Брэнд, как потом сообщили Джеми, также заинтересовался проектом и хотел как можно скорее увидеть детальный бизнес-план. Впервые за несколько последних месяцев Джеми ощутил прилив сил, к нему начали возвращаться былые задор и озорство. Однажды он сказал Чарли:

— Фотография — чистое жульничество. Нужно только заполучить оригинальные негативы какого-нибудь знаменитого фотографа, отпечатать с десяток так называемых редких снимков, а потом подпечатывать еще, когда продашь прежние запасы. Да кто узнает? Держу пари, так поступают во всех галереях.

— И Маркус согласился дать тебе денег? — удивился Чарли.

— Именно. Я должен закончить бизнес-план и отправить ему. Уверен, он клюнет. И Флора меня тоже поддерживает. Она без ума от фотографии.

— Ты видишься с Флорой Хуанг? — Новости радовали Чарли все меньше и меньше.

— Да, и она неплохо поживает. Она рассказала мне про фотографов Герба Риттса и Яндо. Я никогда о них не слышал, но все говорят, что они очень знамениты. Некоторые их снимки — почти порнушка.

Когда мы с Флорой вместе разглядывали их, у меня даже встал.

— Джеми, даже не думай об этом! Ты уж мне поверь, Маркус не будет умиляться вашей трогательной дружбе.

— Да брось ты, Чарли, неужели ты подумал, что я рискну задрать ногу на Флору? Конечно, я бы не отказался, уверен, она настоящий огнемет, но тебе стоит проверить голову, если ты решил, что я имею на нее виды.

— Смотри не передумай, — предостерег его Чарли.

Впоследствии Джеми никогда так и не смог вспомнить последовательность событий, которые привели его в постель к Флоре Хуанг. Вот они стоят рядом и рассматривают фотографию обнаженного Эрвина Блюмфельда, а вот уже лежат в тесных объятиях на одном из симметрично расположенных диванов в квартире Маркуса на Сент-Джеймс-плейс. У Бартоломью был выходной, поэтому они быстро переместились на огромную замшевую кровать Маркуса. Предчувствия Джеми насчет того, что Флора богиня восточной любви, были более чем верны. Все двенадцать лет, что он прожил с постепенно толстевшей Абигейль, он почти не изменял ей. Может быть, именно поэтому секс с гибкой, изящной и практически безволосой любовницей крестного отца показался ему особенно приятным и вдохновляющим. В отличие от Абигейль, которая во время любовных утех постоянно рассказывала Джеми о своих походах по магазинам и о живом йогурте, купленном на Холланд-Парк-авеню, Флора занималась любовью молча, лишь иногда глубоко вздыхая и напрягая мышцы дна таза в тот момент, когда была готова разрядиться.

После она молча ушла в ванную, приняла душ и через пять минут вернулась оттуда уже с макияжем.

— Немедленно вставай, Джеми, и расправь покрывало, — приказала она. — Теперь ты должен заняться работами Генри Картье-Брессона.

Письмо от Маркуса Брэнда, отпечатанное одной из его четырех секретарш под диктовку Барбары Майлс и доставленное шофером Мейкписом к дверям «Монпелье-гарденс, 60», где Джеми и нашел его в тот же день, было сдержанным и деловым.

«Мистер Брэнд благодарит Вас за предложение инвестировать средства в Ваш проект в области современной фотографии. Он внимательно ознакомился с финансовым планом, которое Вы отправили ему, но с сожалением вынужден сообщить, что Ваш проект более не соответствует его инвестиционной стратегии. Мистер Брэнд выражает надежду, что Вы сможете изыскать иные источники финансирования».

Вечером того же дня Джеми позвонил Чарли, чтобы пожаловаться:

— Я отказываюсь верить своим глазам. Я был уверен, что все уже решено… И что мне теперь делать? Маркус просто пустил меня по миру — и все из-за каких-то жалких денег, которые ничего для него не значат.

Чарли в глубине души обрадовался, что Джеми получил отказ, ведь этот проект все равно был обречен на провал, а деньги, которые в один прекрасный день должны были бы стать его, Чарли, деньгами, оказались бы пущенными на ветер.

— Это действительно неожиданно, — сказал он. — Мне тоже казалось, что такое дело как раз для Маркуса. Ты ничем не обидел его?

Джеми задумался. Возможно, Маркус каким-то образом узнал про него и Флору. Вряд ли она сама рассказала бы ему, а кроме них в квартире никого не было.

— Нет, ничего такого не припомню.

— Ты ведь не пробовал развлечься с миссис Сьюзи Вонг? — хихикнул Чарли.

Джеми покрылся холодным потом и неуверенно засмеялся в ответ:

— А почему бы и нет?

Его временным прибежищем стала меблированная квартира на первом этаже здания на Неверн-сквер, рядом с тем местом, где когда-то жили Мэри, Сара Уитли и Ниплз Эртон-Филлипс. Он даже не пытался как-то обустроить новое жилище. Все его пожитки уместились в пару чемоданов, куда он побросал первое, что попалось под руку на старой квартире. Не имея ни работы, ни желания искать ее, большую часть дня он проводил лежа в постели. На улицу он выходил, только когда было нужно купить еды или отнести одежду в прачечную на Требовир-роуд. Бессонница доводила его до исступления, он смотрел телевизор до самого утра и пил пиво с водкой, пока не забывался тревожным сном.

Спустя примерно неделю после получения письма от Маркуса он возвращался домой из пивного ларька, где только что купил ящик «Карлсберга». Подойдя к двери, он поставил свою ношу на ступени и стал рыться по карманам в поисках ключа.

Вдруг словно из ниоткуда возникли двое крепких ребят. Джеми почувствовал, как чья-то сильная рука схватила его предплечье и тотчас что-то острое уперлось ему в грудь. Он взглянул вниз и увидел небольшой, но очень острый кухонный нож.

— Сейчас, мистер, мы вместе войдем к тебе домой. Пошевеливайся, а то завалю тебя прямо здесь!

Джеми подумал, не закричать ли ему, но на Неверн-сквер постоянно кто-нибудь кричит, поэтому никто не обратил бы на него внимания. К тому же той январской ночью улицы Лондона были пустынны.

Он сделал все в точности так, как ему приказывали: медленно открыл дверь в подъезд, затем — в квартиру. Теперь он мог рассмотреть своих сопровождающих: один из них был белым, второй — негром. Они были одеты в почти одинаковые черные кепки, черные джинсы, черные синтепоновые куртки и тяжелые черные ботинки. Пока он ковырялся с ключом, пытаясь выиграть время, грабители потеряли терпение, и, когда дверь наконец открылась, Джеми ощутил сильнейший удар по голове.

Он лежал на полу своей квартиры, плотно прижатый к ковру ботинком огромных размеров. Один из двух грабителей — очевидно, главарь — прошелся по квартире, задернул шторы, запер входную дверь и сказал:

— Слушай меня, ублюдок. Сейчас мы будем учить тебя уму-разуму. Ты очень глупый мальчик. Уверен, ты понимаешь, о чем я, ты, придурок чертов!

Слово «учить» не обещало ничего хорошего. Джеми чувствовал себя персонажем из фильма Тарантино. В ту же секунду нож вошел в его бедро по самую рукоять. От боли Джеми стало тошнить. — Послушайте, возьмите все, что хотите, но оставьте меня в покое, — умолял он. Но он и сам понимал всю нелепость подобного предложения — у него нечего было брать, кроме плеера и мобильного телефона.

— Заткни пасть! — прикрикнул на него грабитель с ножом.

После этого они принялись за Джеми с утроенной силой. Его руки связали за спиной и примотали электрическим кабелем к ногам.

Лицо обмотали строительной лентой, после чего начали методично бить по голове, почкам и животу.

— Возьмешься за старое — вообще порешим тебя. Ты крупно насолил одному дяде. Он очень тобой недоволен.

Джеми ничего не мог им ответить и принимал удары один за другим. Мало-помалу он начинал догадываться, что эти люди выполняют поручение Маркуса. Ужасное предположение. Ведь его крестный отец никогда не дал бы согласия на такое.

Погруженный во тьму, он лежал на полу и ждал новых пинков. После одного особенно сильного удара, пришедшегося по щеке, он почувствовал, как скуловая кость хрустнула, и едва не потерял сознание от боли.

Наконец они отодрали ленту, закрывавшую его рот, и потребовали назвать пин-код его кредитной карты. Джеми с радостью выполнил приказ, надеясь, что его мучения окончены. Несколько часов назад он сам пробовал получить из банкомата пятьдесят фунтов, и у него ничего не получилось, поэтому он знал, что от его кредитки грабителям будет мало толку. Липкая лента вновь закрыла его рот, а на голову ему нацепили какое-то подобие маски. Дверь хлопнула, и грабители вышли на улицу. В тишине ночного Лондона их тяжелые шаги слышались еще очень долго.

Джеми лежал на ковре и корчился от боли. Перед своим уходом ночные посетители просунули ему в нос какой-то острый предмет, скорее всего, нож. Образовавшееся при этом отверстие обеспечивало теперь доступ кислорода и поддерживало жизнь Джеми. Для того чтобы дышать через единственную кровоточащую ноздрю, требовался определенный навык: когда нос заполнялся кровью, Джеми выдувал ее наружу, затем делал глубокий вдох и повторял процедуру.

Со связанными за спиной руками он добрался до кухонного стола, на котором стоял телефон. Стянув его на пол, Джеми трижды нажал цифру девять[29].

Когда полицейские и медики вошли в квартиру, он был без сознания. На голове у него были белые женские трусики с надписью «Сделано в Китае».

Глава 45. Январь 1998 года

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава 46. Август 1998 года

Когда в 1998 году российская экономика рухнула, не было человека, который удивился бы этому больше, чем Чарли Криф. Он совсем не ожидал такого развития событий. В тот день, когда Центробанк поднял учетную ставку до ста пятидесяти процентов, отправив рынок ценных бумаг в свободное падение, его даже не было в Москве — он сопровождал Миранду в поездке на юг Франции, где она отчаянно пыталась выбрать лучшую виллу. О последних новостях он узнал из передовицы «Интернэшнл геральд трибьюн», которую каждое утро доставляли к ним в номер.

— Черт бы подрал их всех! — взорвался Чарли, вскакивая с постели. Судорожно вцепившись в трубку гостиничного телефона, он принялся набирать номер своего московского офиса, но все международные линии были перегружены.

— Господи, я поверить этому не могу, — он носился по комнате, пытаясь отыскать атташе-кейс, который вчера спрятал куда-то за мини-бар — у Миранды была фобия: она боялась, когда во время отпуска деловые бумаги лежат на виду. Включив свой мобильный телефон, он дозвонился наконец до Валерия Федорова.

— Валерий? Это Чарли. Какого хрена у вас там происходит? И почему ты не сообщил мне?

Генеральный директор объяснил, что мобильный телефон Чарли был выключен и что Крифы приказали не соединять их номер с входящими звонками.

В голосовом почтовом ящике Чарли были оставлены пятнадцать сообщений.

— Ничего не знаю! — не унимался Чарли. — Нужно было стараться, это же настоящая катастрофа.

Он включил Си-эн-эн, где шел репортаж об углубляющемся экономическом кризисе, и выслушал отчет Валерия о состоянии их фонда. За одну ночь его объем уменьшился вдвое, и шансов продать оставшееся практически не было, так как никто не хотел покупать российские акции. Большинство акций нефтяных и телекоммуникационных компаний упали в цене на семьдесят или восемьдесят процентов. Ожидалось, что если у президента Ельцина хватит мужества, то к четырем часам он выступит с официальным заявлением. В довершение всего мировые цены на нефть пошли вниз, из-за чего у России возникли серьезные проблемы с ее сбытом. Международные инвесторы, главным образом немецкие банки, также переживали стадию безудержной ярости и паники. Заявление нового тридцатипятилетнего премьер-министра Сергея Кириенко о том, что рублю ничего не угрожает, только усилило всеобщие подозрения, что рубль вот-вот рухнет.

Перед дверями большинства банков скопились огромные очереди людей, которые пытались получить свои сбережения. Несколько банков на Тверской улице уже прекратили работу в связи с тем, что у них закончились наличные деньги.

— Наши секретарши и повар стоят в очередях с пяти утра, — отрапортовал Валерий. — Они просят заплатить им в этом месяце в долларах.

— Скажи им, чтобы вели себя тихо, — приказал Чарли. — А как там наши инвесторы? Уже были звонки от них?

— Все уже позвонили. Из Швейцарии, из Соединенных Штатов. Все хотят немедленно с вами связаться. Они все очень волнуются. Из Англии звонил сэр Ян Крукшанк. Он просил вас перезвонить ему в загородный дом и оставил свой номер телефона.

— Ты ведь не сказал ему, где я?

— Я только сказал, что вы сейчас где-то на юге Франции ищете себе дом. Я не назвал ему гостиницу.

Чарли обреченно вздохнул:

— Спасибо тебе, Валерий, тупой коммунист! Послушай, я вылетаю в Москву первым же рейсом. Надеюсь, уже сегодня вечером. Постараюсь вылететь из Ниццы или, если не получится, из Парижа. До этого времени ты должен всех успокаивать, не позволяй им забрать деньги из фонда. Это ясно? Если Ян Крукшанк позвонит тебе снова, скажи ему, что ты ошибся и что я был не на юге Франции, а в Сургуте.

С белым, как бумага лицом Чарли повалился на диван.

— Вот теперь, — сказал он Миранде, — мы действительно крепко влипли. Насколько я понимаю, Россия готова вернуться в каменный век. Мне пора в Москву.

— Только не сегодня, — ответила она, все еще лежа в постели. — Ты никуда не поедешь, пока мы не осмотрим тот дом в Сен-Пол-де-Венс. Буби все организовал, мы сегодня обедаем с владельцем и играем с ним в теннис. Знаешь, Чарли, иногда ты бываешь таким безрассудным. Д ля тебя нет ничего, кроме твоей работы. Ты только о ней и думаешь. А теперь не мог бы ты принести из ванной салфетку и вытереть кофе, который повсюду разлил?

По дороге в Москву Чарли никак не мог отделаться от дурных предчувствий. Он покупал все газеты, попадавшиеся ему на глаза, и видел, что события развивались по наихудшему сценарию. За прошедшие сутки рынок упал еще на восемь процентов. Президент Ельцин продемонстрировал решительный настрой, уволив главу министерства по налогам и сборам Александра Починка за то, что он не смог собрать миллиарды долларов налогов с крупных корпораций. Широко разрекламированные рейды российской налоговой полиции с бронежилетами и автоматами Калашникова имели отношение только к небольшим и средним компаниям, следовательно, их результаты никак не могли повлиять на общую картину. За последние четыре дня иностранные инвесторы отозвали из России более семисот миллионов долларов, а выход на рынок одной из крупнейших государственных нефтяных компаний «Роснефть» окончился полным провалом — никто не желал приобретать ее акции. Шахтеры, которые не видели зарплаты несколько месяцев, перекрыли Транссибирскую железную дорогу, чтобы привлечь внимание общественности к своему отчаянному положению. Перед тем как исчезнуть на даче, президент Ельцин выступил с заявлением, которое цитировали все информагентства. «В России нет никакого кризиса», — сказал он…

Первая мысль Чарли была о том, как ухудшение ситуации скажется на его собственных премиях и доходах. С какой бы стороны он ни пробовал рассматривать эту проблему, результат всегда оказывался удручающим. Если все будет продолжаться в таком же духе, то через несколько дней суммарная капитализация целого Нижнего Новгорода станет меньше стоимости среднего европейского банка.

Теперь он сомневался, что в ближайшем будущем кто-либо из инвесторов захочет подойти к России ближе, чем на миллион миль. Не меньше проблем ожидалось с уже имевшимися вкладчиками его фонда. Надежды расплатиться вскоре по кредитам за Олд-Тестбери-Холл и Аппер-Филлимор-Гарденс неожиданно стали совершенно нереальными. Он даже не знал, как рассчитаться со своими работниками в этом месяце — ведь все банки были закрыты, а система пошла вверх дном. Вечером по Си-эн-эн сообщили, что президент Ельцин сегодня звонил канцлеру Германии Гельмуту Колю, президенту Франции Жаку Шираку и Тони Блэру, чтобы попросить у Международного валютного фонда пятнадцать миллиардов долларов на поддержание рубля.

В течение первых двух недель после возвращения

Чарли в Москву объем фонда упал со ста шестидесяти миллионов фунтов до двадцати. Чарли поражался отсутствию чуткости и понимания со стороны тупых швейцарских адвокатов и бестолковых немецких инвесторов, которые всего месяц назад уговаривали забрать у них все деньги и поднимали в его честь хвалебные тосты. Американцы были ничуть не лучше. Двое из них уже пригрозили ему судебным преследованием за то, что он принял их инвестиции, не уведомив должным образом о возможных рисках. Когда ему удалось дозвониться до Лондона, Миранда первым делом сообщила, что они непременно должны осмотреть еще одну виллу, которую продавал певец Ник Блэкуотер. Миранда показалась Чарли довольно нервной. С новорожденной Леонорой на руках она занималась подготовкой к приближавшемуся пятому дню рождения Марины,

— И кстати, большое спасибо, что ты ничем мне не помогаешь, — заявила она.

— Прости, дорогая, по мне сейчас тоже не сладко приходится. У меня столько проблем!

— Ведь ты приедешь на день рождения Марины? Ты нужен мне здесь, чтобы проконтролировать выпивку.

— Выпивку? Я думал, это детский праздник. Они все будут пить морс, а не коктейли. И когда у нее день рождения?

— В ближайший четверг, сколько раз я могу повторять тебе это? Приглашены сорок детей, их матери и нянечки. Будет очень мило с твоей стороны, если ты сможешь предложить взрослым по бокалу «Пиммза»[30]. Буби обещал мне помочь, но он один не сможет справиться.

Чарли уже так устал, что готов был согласиться на все:

— Хорошо, дорогая. Я приеду, обещаю.

— Отлично. У меня будет для тебя еще одно поручение. Если бы ты смог привезти несколько больших банок русской черной икры — только самой лучшей, — то Маха приготовила бы из нее какую-нибудь закуску.

Автомобильная компания «Белгравия-Лимузин», услугами которой Чарли чаще всего пользовался для своих поездок в Лондон, переживала засилье иранских водителей. Но Чарли не очень-то огорчило то обстоятельство, так как полное незнание лондонской карты компенсировалось в их случае достойным внешним обликом. Чарли любил рассказывать всем, что эти водители раньше служили в специальной полиции иранского шаха.

Но сегодня они объехали Барбикан вдоль и поперек, прежде чем нашли нужный адрес. Чарли не хотел опаздывать, хотя и не видел смысла приезжать вовремя. Сама идея предстоявшей встречи выводила его из себя. Он был зол на Яна за то, что тот, скорее всего, обвел его вокруг пальца, он был зол на Стюарта Болтона, который связался с «Крукшанк и Уиллис» с единственной целью — унизить его, Чарли.

Чарли отказывался верить, что его друг Ян пошел на такое. Каждый раз, когда Ян и Камилла приезжали в Олд-Тестбери-Холл, их размещали в желтой спальне, которая по комфорту уступала только хозяйской. Камилла была одной из крестных матерей Пелхема. Именно Чарли познакомил Яна с Маркусом Брэндом, благодаря чему компания заработала миллионы. Предательству Яна не могло быть ни оправдания, ни прощения.

Наконец Чарли удалось найти квартал, где, судя по всему, обосновался Стюарт. Поднимаясь на одиннадцатый этаж в желтом лифте с зеркальными стенами, Чарли думал, что эта бездушная и старомодная обстановка как нельзя лучше подходила Стюарту. Сам дом напоминал больницу. Чарли всегда было интересно узнать, что за чудаки живут в Барбикане. Теперь он знал ответ: чудаки вроде Стюарта Болтона.

Стюарт открыл дверь и вышел к нему навстречу в легких брюках и джинсовой рубашке с расстегнутым воротом:

— Чарли! Как я рад тебя видеть. Выпьешь чего-нибудь?

Он провел гостя в большую, еще не полностью обставленную гостиную, из панорамных окон которой открывался великолепный вид на Сити.

Два больших бежевых дивана располагались по бокам от камина, между ними стоял стеклянный стол и несколько торшеров. Кроме этого в комнате был только современный музыкальный центр «Бэнг и Олюфсен». Чарли стал рассматривать стопки компакт-дисков: Моцарт. Брамс. Шопен. Сам он никогда не слушал ничего, кроме кантри или музыки из «Джеймса Бонда», поэтому ему показалось невообразимо претенциозным, что такой человек, как Стюарт, может любить классическую музыку.

— Держи, — сказал Стюарт, протягивая Чарли бокал. — Виски с содовой. Скажи, если тебе будет нужно еще воды. Устраивайся, — он указал на диван. — Боюсь, что я никогда не закончу с обстановкой этой квартиры. Я тут только работаю и сплю. Теперь мой дом — Арднейсаг.

Чарли едва заметно кивнул. Он не был настроен на светскую беседу, в особенности с Болтоном.

— Как семья? — поинтересовался Стюарт. — У Миранды и детей все в порядке? Слышал, у вас недавно появился третий ребенок.

— Да, — сухо ответил Чарли. — Девочку назвали Леонора. У моей жены и детей все совершенно нормально.

— Тогда к делу. Ты говорил с Яном Крукшанком и знаешь, зачем тебя сюда пригласили?

Чарли кивнул:

— Мы с Яном переговорили о наших делах, и не могу сказать, что я был этому очень рад.

— Понимаю. Ты столько вложил в это дело, сделал так много, особенно если принять во внимание условия, в которых приходилось работать. Поэтому «Дармштадт Коммерцхаус» заинтересовался твоим предприятием и собирается купить именно его — только из-за коллектива, который тебе удалось собрать, и тебя лично.

Чарли чувствовал, как внутри у него вскипает праведный гнев: ему вовсе нс было нужно, чтобы какой-то там Стюарт заботился о нем и его деле.

— Все дело в том, — продолжал Стюарт, — что в сложившейся ситуации ты ничего не можешь сделать. В России идут большие преобразования, и некоторые мои коллеги считают, что это продлится еще лет пять.

Чарли слушал его вполуха. Кто такой был этот Стюарт, чтобы читать ему лекции о российской рыночной экономике? Насколько помнил Чарли, последний раз Стюарт выступал с лекцией о России двадцать лет назад, в Нассау; тогда он придерживался радикальных марксистско-ленинских взглядов.

— Не знаю, что тебе известно о «Дармштадт Коммерцхаус», но в целом это очень грамотная организация. Ею владеют немцы, поэтому там все работают на совесть. Мы мыслим периодами в десять-пятнадцать лет и с таких позиций по-прежнему видим в России огромный потенциал, который никак не зависит от кратковременных колебаний рынка. «Дармштадт Коммерцхаус» там самое место. Мы хотим занять свою нишу на рынке ценных бумаг и готовы ждать, пока они не принесут прибыль. Мой непосредственный начальник Манфред Фримель — глава отдела развивающихся рынков — большую часть своего времени сейчас посвящает российским и восточноевропейским компаниям. Это его любимый проект. Как Ян уже объяснил тебе, мы хотели бы купить часть твоей компании, чтобы использовать ее для дальнейшего продвижения на рынок. Манфред просил меня лично обсудить этот вопрос с тобой. Разумеется, если тебя не заинтересует это предложение, мы сможем найти и другие варианты.

— Как я понимаю, ты уже обо всем договорился с «Крукшанк и Уиллис» и втайне от меня перекупил их долю, — с горькой усмешкой сказал Чарли.

— Мы договорились только о принципиальных моментах. «Крукшанк и Уиллис» хотят выйти из игры, тебе это отлично известно, они сейчас ищут покупателя на свои тридцать процентов. В сложившейся ситуации маловероятно, что у них будет масса предложений. Немногие финансовые учреждения планируют развивать отношения с Москвой, но «Дармштадт Коммерцхаус» составляют исключение по причинам, о которых мы с тобой уже говорили. Но мы ничего не будем предпринимать без твоего личного одобрения. И я прямо сказал об этом Яну. Прежде всего нас интересуешь ты и твоя команда. Без твоих парней у нас ничего не получится.

Чарли закрыл глаза. Он понимал, что предложение Стюарта — спасательный круг для него, его компании и, возможно, всей его жизни. Инвесторы разлетались во все стороны, как купальники на французском пляже. Если так пойдет и дальше, то через пару месяцев фонд прекратит существование. Его объем уже упал на восемьдесят семь процентов. Чарли боялся отвечать на телефонные звонки — каждый раз это был очередной разъяренный инвестор. Продажа фонда какому-нибудь предприятию вроде «Дармштадт Коммерцхаус» была наилучшим выходом из положения. С бездонными немецкими карманами он смог бы продолжать управлять своими делами как и прежде.

Стюарт надеялся, что их давнишняя вражда сейчас не будет иметь никакого значения: он делал серьезное деловое предложение, и Чарли должен принять его как профессионал. Однажды Стюарт сказал Мэри: «Мы с Чарли похожи друг на друга, как гвоздь на панихиду, никогда нам нс быть закадычными друзьями, но если бы мы смогли работать вместе, то я был бы этому очень рад».

Стюарт взял пустой стакан Чарли и снова наполнил его.

— Есть еще одна вещь, которую ты должен знать о «Дармштадт Коммерцхаус»: у нас столько аналитиков высочайшего класса, сколько я не встречал нигде. Мы могли бы соединить тебя с нашим российским отделом, и ты сразу же начал бы пользоваться преимуществами. У нас работает человек, который когда-то учил меня в Бирмингемском университете, — профессор Барри Томпкинс. Его достала система образования и ее нищенские зарплаты. Он знает о советской плановой экономике больше, чем кто-либо из живущих на земле. Просто уму непостижимо!

Чарли пожал плечами:

— И кому я буду отчитываться в своей деятельности?

— Да, это тоже очень важный момент, — понимающе кивнул Стюарт. — Если мы обо всем договоримся, твоя компания станет дочерним предприятием отделения развивающихся рынков «Дармштадт Коммерцхаус», которое возглавляет, как я уже сказал Манфред Фримель. Я его первый заместитель и курирую текущие вопросы по Восточной Европе и Тихоокеанскому региону. Полагаю, я стану твоим непосредственным начальником, мы будем встречаться шесть раз в год в Москве, чтобы консультироваться с тобой. Манфред будет принимать участие в оперативных собраниях во Франкфурте два раза в год, но все мы будем постоянно поддерживать связь по факсу, электронной почте, телефону и так далее. Я вижу основную задачу в том, чтобы обеспечить тебе поддержку в твоей новой должности исполнительного директора.

Криф не верил своим ушам. Если Стюарт действительно думал, что Чарли согласится отчитываться перед шоферским сыном, то он окончательно рехнулся.

— Что еще добавить? — спросил Стюарт. — Если тебя интересует вопрос оплаты труда, то «Дармштадт Коммерцхаус» славится щедростью. Поспрашивай наших руководящих работников, и все они скажут, что получают по высшему разряду. И конечно, для тебя лично будет применяться персональная система поощрения, мы вместе ее обдумаем.

Чарли кипел от возмущения. Он, разумеется, не собирался обсуждать свою зарплату со Стюартом Болтоном.

— И так, что ты думаешь, Чарли? Очень надеюсь, что ты хотя бы не против встречи с Манфредом. Уверяю, он тебе понравится. Спроси у Маркуса, что тот думает о нем, — они встречались несколько раз. С ним знакома Мэри Гор, мы все вместе несколько раз обедали.

С полминуты Чарли пристально разглядывал ненавистного Стюарта. Он отказывался верить, что его будущее свелось к простому выбору между полным финансовым крахом и таким унижением, как работа на Стюарта Болтона. Не помня себя, он встал, подошел к Стюарту и вылил остатки виски со льдом ему на брюки.

Глава 47. Сентябрь 1998 года

Джеми принимал душ, распевая во весь голос песню, только что услышанную по радио. Из соседней комнаты раздался недовольный хрип Амариллис:

— Джеми, будь любезен, закрой варежку. Еще слишком рано. Сколько сейчас времени?

— Половина двенадцатого, — радостно сообщил он, выходя из ванной.

— И я про то же. Какого хрена ты так рано сорвался?

Джеми выглянул на улицу. Напротив их дома на Хокстон-стрит располагался круглосуточный пакистанский магазинчик, где он обыкновенно покупал молоко и апельсиновый сок к завтраку. После этого, если было настроение. Джеми шел на работу в соседнюю художественную студию, которую он арендовал вместе с еще двумя художниками-концептуалистами.

Идея заняться концептуальным искусством первой посетила Амариллис, и Джеми сразу же пожалел, что не додумался до этого сам несколько лет назад. Новая работа представлялась ему полным надувательством. Люди были готовы платить деньги — и довольно солидные — только за то, чтобы полюбоваться шутливыми инсталляциями, которые он был готов штамповать по несколько штук в день. К нему уже обратилась галерея под названием «Белый куб», желавшая выставлять его работы, а журнал «Художественное обозрение», о котором Джеми никогда не слышал, прислал к нему девицу с черной губной помадой, чтобы написать статью о его творчестве.

Джеми не нравилось то, что он увидел сегодня в зеркале. Он был похож на спившегося бродягу. Теперь уже он не мог припомнить, зачем им понадобилось начинать третью бутылку «Смирновской» в два часа ночи. Бросив три быстрорастворимых таблетки в стакан для зубных щеток, он пошарил вокруг в поисках полотенца и, не найдя ничего лучшего, вытер лицо рубашкой из корзины для грязного белья.

Больше всего в Амариллис ему нравилось то, что точно так же, как и ее дочь, она никогда не высказывала своего отношения. Она ничего от него не ждала, никогда не обращалась к нему с просьбами, кроме как сбегать на улицу за сигаретами. Бывали дни, когда они даже не утруждали себя одеванием. Они слонялись по квартире нагишом, курили травку, выпивали и иногда занимались любовью. Амариллис было около шестидесяти, но она по-прежнему была хороша. Со спины ей легко можно было дать восемнадцать лет, и Джеми обожал ее смех, хриплый и глухой от постоянного курения.

С Амариллис он повстречался в пабе «Козел в сапогах» на Фулем-роуд и в полумраке сначала принял ее за Сэффрон. Разумеется, он сразу же направился к ней, но был разочарован, поняв, что ошибся. «Кому нужны копии, если оригинал еще неплохо сохранился?» — задала риторический вопрос Амариллис, когда они оказались у нее дома в первый раз. После гибели постоянного партнера Амариллис рефлексотерапевта Пола у нее впервые в жизни появились свободные деньги, на которые она купила квартиру на Хокстон-стрит.

— Я иногда скучаю по Полу, — вздыхала она. — Он умел массировать специальную точку на моей ступне, соединенную с точкой Джи.

— Не беспокойся, детка, — отвечал ей тогда Джеми, — я сейчас повторю тот же фокус, но только без рук.

Порой Джеми представлял, что занимается сексом не с Амариллис, а с ее более молодой дочерью. У них было очень похожее телосложение, поэтому задача была не из сложных. Он представлял, что они с Сэффрон вновь очутились в Удайпуре, и иногда обдумывал, как бы сложились их судьбы, если бы не вмешательство Маркуса.

В последнее время Джеми все чаще посещала мысль, что крестный отец доставлял ему лишь проблемы. В отличие от Абби, он не думал, что Маркус нес ответственность за гибель Поппи, но ведь она утонула в его бассейне, и это именно он выгнал всех детей не улицу. Маркус бросил Джеми в индийскую тюрьму, украл у него Сэффрон и познакомил с ужасной Абигейль, отказался поддержать его проект со старинными фотографиями… Джеми не имел большого желания поддерживать дружеские отношения со своим крестным.

Само концептуальное искусство восхищало и развлекало его. Это были действительно легкие деньги. Если бы ему не мешала природная лень, то он мог бы штамповать подлинные шедевры по два-три в неделю. Но ему не хотелось так напрягаться, и на создание каждого произведения он тратил по две недели, при этом идеи не были лишены оригинальности. Все они основывались на банальных инфантильных каламбурах. «Сердитый кролик» представлял собой кролика и садок из папье-маше, над которыми на блоке висел хромированный чайник. Сотрудники галереи утверждали, что это произведение было куплено Чарльзом Саачи, который искал выгодное вложение капитала. Другой представлял собой чучело кенгуру в старом свитере. Работа называлась «Теплый прием». На создание третьей инсталляции Джеми вдохновил эпизод из школьной жизни. Он установил внутрь пианино шесть будильников, которые начинали звонить в произвольном порядке.

Никогда не просыпаясь до пятичасового чая, Амариллис с лихвой компенсировала дневную сонливость ночным бдением. Их с Джеми вечер начинался в пабе-ресторане за углом, где они сидели до самого закрытия, а потом продолжали выпивать дома.

Прикончив пару бутылок беленького. Амариллис становилась самой недальновидной и откровенной женщиной в мире. Но от дочери ее отличало природное чувство юмора. Вспоминая о пережитом, Амариллис чаще всего останавливалась на превратностях любви и половых слабостях ее многочисленных любовников.

Иногда к таким тихим семейным вечерам присоединялись дети Амариллис — Лоркан и Сэффрон. В свои девятнадцать лет высокий и ярко-рыжий Лоркан был копией отца, Ниола Макмекина. Как и отец, он мечтал стать профессиональным шеф-поваром и уже подрабатывал в марокканском ресторане неподалеку от Риджент-стрит. Сэффрон жила одна и планировала открыть на Портобелло-роуд магазин по продаже ароматических свечей и антикварных клеток для птиц, разумеется, при финансовой поддержке Маркуса.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — спросил Джеми. — Ты согласна зависеть от него?

Сэффрон пожала плечами:

— Похоже, у меня просто нет выбора. Я пробовала поговорить с Ником Блэкуотером, но он мне отказал, по крайней мере теперь. Он хочет сначала продать свой французский дом.

— Да, но дело в том, что Маркус — не совсем честный человек. Однажды он обещал помочь мне открыть свое дело, но в самый последний момент передумал.

Амариллис, которая до того увлеченно вытаскивала пробку из бутылки, захихикала и сказала:

— Он всегда так делает. Всегда меняет решение в самый последний момент. Кто сосчитает всех девушек, которым он обещал, что ничего не случится, а потом в самый ответственный момент менял решение?

Сэффрон была еще трезва и сразу же напряглась. Она никому не рассказывала о ребенке Маркуса, от которого он заставил ее избавиться в ужасной больнице в Швейцарии. Это был самый страшный ее секрет — единственный несчастный случай во всей ее жизни, о котором она действительно сожалела.

— Что ты имеешь в виду. Амариллис?

Мгновенно протрезвевшая Амариллис принялась хитрить:

— Ничего конкретного. Во всяком случае, ничего такого, о чем тебе следовало бы знать.

— Амариллис, расскажи мне, — настаивала Сэффрон; она не сомневалась, что ее мать скрывает что-то важное.

— Забудь, дорогая моя. Я же говорю, что это совершенно не важно. Все это случилось так давно.

— Рассказывай!

Амариллис посмотрела на дочь, залпом осушила стакан водки и вздохнула:

— Что ж, мне кажется, что это неправильно, но раз ты настаиваешь…

Когда Амариллис закончила свой рассказ, Сэффрон встала и направилась в ванную. Там, ее долго рвало, после чего она, ни с кем не попрощавшись, вышла на улицу и в одиночестве побрела через Хокстон-сквер.

Глава 48. Март 1999 года

— Кстати, а сколько продолжался твой роман с Маркусом?

— Мой роман? Ох, Джеми, каким же милым старомодным джентльменом ты можешь быть иногда.

Наш «роман», как ты его поэтично называешь, который сводился к паре-тройке ночей в старинном «Рембрандт-отеле», продолжался две недели. Хотя, нет, даже меньше того — одну неделю. С перерывом на выходные, когда он вернулся к своей жене. Вот и весь «роман»!

— Как странно слышать, что Маркус когда-то был женат. Я не могу представить себе этого. Каждый раз, когда мы оказывались у него в гостях, там были любовницы крестного, но ни одна из них не стала его второй женой.

— Может быть, он не сумел смириться с гибелью первой. Он не очень-то хорошо к ней относился, и мне кажется, что его потом преследовало чувство вины. А потом он исчез. Полностью ушел в работу, и это сильно изменило его.

— Что ты можешь сказать о его жене?

— Люси была прекрасной девочкой. Милая, невинная и доверчивая, свежая, как весенний цветок. Маркус не был достоин ее, он был совсем из другого сословия, но Люси сразу же клюнула на него. Они встречались в клубе «Сторк-Румз»: он расположен позади магазина «Свобода» и до сих пор работает. Там снаружи стоят факелы и красные скамейки. Мы все тогда тусовались в этом клубе. Они там познакомились. Ее пригласил в «Сторк-Румз» какой-то сноб, но Маркус быстро его отшил. Я рассказывала, каким красавцем Маркус был тогда? Отчаянные свинцовые глаза и смуглая кожа. Ему было не больше двадцати шести. Он всегда носил прекрасно сшитый смокинг и выглядел очень привлекательно. Но как только он увидел Люси, все было решено. Ты ведь знаешь Маркуса, он такой нетерпеливый, особенно когда речь заходит о женщинах. У нее не было ни единого шанса.

Он так на нее наседал, хотя со стороны могло показаться, что он годился ей я отцы. Ей едва исполнилось семнадцать. А потом мы вес узнали, что он сделал ей предложение, и отправились в Шотландию на их свадьбу.

— Ты была на свадьбе Маркуса? Первый раз слышу об этом!

— Это произошло еще до того, как ты появился на свет. Держись меня — я тебе еще не такое расскажу.

— И как это было? Я про свадьбу.

Амариллис поморщилась:

— Я не очень-то помню. Мы тогда все нажрались как свиньи. Мы представляли лондонскую компанию Маркуса. Одному богу известно, что соседи Макферсонов о нас подумали — дом был полон герцогов и вельмож, все они были в шотландских костюмах и фраках. А какой у них был дом! Сущий ужас, он больше походил на старинную церковь, чем на жилое помещение. У меня до сих пор мурашки бегают по коже, стоит вспомнить об этом. Никогда я еще не была так рада оказаться снова в поезде.

— А каким тогда был Маркус? Таким же самоуверенным?

— Про него можно одно сказать: он знает, как играть свою роль. Мы все подозревали, что он не из благородных, но в день их свадьбы могло показаться, что он из королевской семьи. Маркус произнес трогательную благодарственную речь, сказал спасибо ее родителям, подружкам невесты и так далее. Просто безупречно. Он всегда схватывал все на лету.

— Забавно, но даже при том, что он мой крестный отец, я ничего не знаю о его происхождении. Я даже не знаю, чем занимались его родители.

— Их не было на свадьбе. Там вообще не было его родственников. Я в этом совершенно уверена — специально спрашивала. Тогда ходило столько историй о том, откуда Маркус родом…

— Я никогда не слышал ни одной из них. Это может показаться странным, но я не могу представить, что Маркус откуда-то родом. Он просто есть. Создается впечатление, что он родился уже взрослым.

— Это были только слухи. Никто никогда его не спрашивал напрямую. Мы все его немного побаивались, уже тогда. Но слухи ходили. Кто-то рассказывал, что его родители живут у моря и что его отец — викарий. Я не могу сказать тебе, правда ли это. Потом еще говорили, что его мать изменяла мужу с египтянином и забеременела — вот откуда его смуглая кожа.

— А почему обязательно с египтянином?

— По этой версии, отец Маркуса был не викарием, а солдатом и служил в Александрии. А его жена влюбилась в местного парнишку — учителя или студента, бог его знает. Но это все только слухи. Ничего нельзя сказать наверняка.

— Сплошная тайна. А Чарли всегда утверждал, что Маркус — еврей.

— Вот с этим я могу тебе помочь. Это неправда, и я тому самый непосредственный свидетель. — Она дико захохотала. — Он тогда был таким проказником. Я частенько говорила ему: «Маркус, ты такой извращенец. Испорченный на корню».

— И как он на это реагировал?

— Соглашался. Он не мог отрицать очевидного. Маркус прожил с женой всего несколько месяцев и потом снова вернулся к старым забавам. Но он был щедр: сначала трах-трах, а потом по магазинам. И всегда покупал мне какие-нибудь драгоценности.

— Почему же вы с ним не поладили?

— Это было довольно трудно. Я тогда еще была замужем за Билли, но никогда не считала себя счастливой. Я ведь не родилась блудницей.

У меня всегда был один парень, иногда случались перехлесты — а кто бы мог устоять? А когда Люси погибла в той ужасной аварии, все закончилось как-то само собой. Должна была родиться Сэффрон, Билли сбежал в Ирландию… Но мы подозревали, что Маркус далеко пойдет. Это было очевидно с самого начала. Он всегда знал, чего хотел. И как только у него появились деньги, он сразу же бросил нас.

— Сестра Чарли — Мэри Джейн — сказала, что он получил все деньги Люси.

— Это был его первоначальный капитал. К таким парням, как Маркус, которые чувствуют деньги, они сами липнут. Я слышала, что он здорово разбогател, играя в карты. Он стал одержим игрой в очко. Ты знаешь, что у него фотографическая память? Он подсчитывал все шансы в уме в зависимости от того, какие карты уже отыграли.

— Мой отец рассказывал, что впервые встретился с Маркусом за карточным столом. Они вращались в одних кругах.

— Маркус боготворил старый «Клермонт-клуб». Именно там он познакомился со всеми этими магнатами. А когда он начал, его уже было не остановить.

Глава 49. Сентябрь 1999 года

Спустя десять дней после того, как Чарли выставил Олд-Тестбери-Холл на продажу, Миранда объявила, что оставляет его и детей и возвращается к бывшему мужу, Буби Ван Хаагену, голландскому банкиру и коллекционеру произведений искусства. Она честно призналась Чарли, что сделала для их брака все, что было возможно, но ей все это надоело.

Она много думала, и им обоим будет лучше, если каждый из них пойдет своей дорогой. Вряд ли какая-нибудь другая жена сделала бы больше. В последнее время Чарли очень изменился, она выходила замуж за другого человека. С этим готовы были согласиться все ее друзья. Скорее всего, им не стоило заводить семью. У нее с Буби всегда было куда как больше общих тем для разговоров, и они друг друга гораздо лучше понимали. Иногда она задавалась вопросом, на какой планете живет Чарли. Идея продать Олд-Тестбери-Холл была совершенно абсурдна — если бы он встал с дивана и устроился на другую работу, как поступил бы на его месте любой разумный человек, то этого не потребовалось бы.

Миранда приказала Махе собрать одежду, которую тотчас погрузили в небольшой караван из грузовых фургончиков и доставили в домик Буби на Честер-сквер. Наблюдая, как иранские водители из «Белгравия-Лимузин» снуют по лестницам его дома с огромными чемоданами жены, Чарли чувствовал, что потерпел полное личное и финансовое фиаско. Всю жизнь Чарли окружали сильные женщины — сперва это были его мать и Нэнни Аброт, а затем Миранда, — и все они приносили с собой стабильность, но досаждали Чарли своими драконовыми требованиями. Он не понимал, что никогда у него не было истинной свободы — в выборе дома, работы и даже друзей. Даже когда он женился на Миранде, это просто была смена одной смирительной рубашки на другую. Теперь мать и жена занимали практически одинаковое место в его сознании — ожидания каждой из них Чарли так и не удалось оправдать.

Для Верены Криф было важно, имел ли их сосед землю, охотничьи угодья и хорошую родословную.

Для ее невестки главными ценностями были объекты недвижимости в Челси или на улицах Холланд-парк и возможность без проблем заказать место в популярных ресторанах или гостиницах.

Традиционные рыцарские и несколько убогие представления Чарли о мужчине как о добытчике и охотнике в течение нескольких лет трансформировались, и теперь он считал своим долгом снабжать Миранду по первому се требованию модными платьями, билетами на дорогие курорты, плавательными бассейнами, конюхами, виллами в Таскании и сумочками от Гермес Келли. Ни разу за восемь лет семейной жизни Чарли даже не подумал, что может отказать своей жене хоть в чем-то, ее приверженность определенным стандартам сразу же делала любые возражения невозможными. Миранда просто хотела иметь то же, что имели ее более богатые знакомые, и, однажды сломив волю мужа, никогда не отказывала себе в удовольствии. Он жил ради кратковременной женской благосклонности, которая всегда следовала, стоило ему выполнить ее каприз. Когда Миранда сообщила ему, что уходит, первой реакцией Чарли было облегчение, что мать никогда не узнает об этом.

Миранда сразу же дала ему понять, что, разумеется, ни в коем случае не отказывается от воспитания детей, но о том, чтобы они переехали вместе с ней к Буби, не может быть и речи — у него слишком хорошая мебель. «Маленькие липкие пальчики и секретеры «Бейдермейера» плохо сочетаются в одном помещении», — заявила она.

За полтора года до своей кончины Джин Болтон попросила Стюарта отпустить ее из Арднейсага в Сметик, поскольку хотела провести последние дни в собственной постели.

Джин страдала от рака, и хотя она никогда не жаловалась на плохое самочувствие, все свое свободное время Стюарт старался проводить рядом с ней. Возвращаясь в аэропорт Бирмингема пятничным рейсом из Франкфурта и садясь в такси прямо у международного терминала, Стюарт добирался от двери до двери меньше чем за четыре часа и успевал к вечернему чаю и девятичасовым новостям.

К своему стыду, он вдруг обнаружил, что не был в Сметике уже почти пятнадцать лет. Возвращаясь в город своего детства, он каждый раз испытывал необъяснимое волнение и тревогу. Когда его спрашивали, где он родился, Стюарт всякий раз с гордостью отвечал: «В Бирмингеме, в Черной Стране[31]», — давая тем самым понять, что происхождение является для него предметом особой гордости. Он никогда не думал иначе и был благодарен за первоклассное образование, которое получил именно здесь. Но вместе с тем он прекрасно понимал, что центральные графства были местом, откуда человек должен выбираться при первой же возможности. На днях Стюарту в Германию пришло письмо из его старой школы. Каким-то образом узнав его домашний адрес, директор школы просила о пожертвовании в честь наступления нового тысячелетия, и Стюарт положил в конверт чек на тысячу фунтов и отослал его в Англию. Затем пришло второе письмо, в котором его приглашали прочитать в школе лекцию о том, как он стал выдающимся бизнесменом, но на сей раз Стюарт вежливо отказался.

Проезжая через центр Бирмингема с его новомодными разъездами, кольцевыми развязками, тоннелями и виадуками. Стюарт не узнал свой город. Старый Сметикский автоагрегатный завод, закрытый Маркусом в конце восьмидесятых, был разрушен, и на его месте возвели автомобильный аукционный центр. После экономического спада начала девяностых на том же месте построили спортивный комплекс и солярий.

Стюарт был потрясен состоянием матери. Она утверждала, что чувствовала себя гораздо лучше, старалась содержать себя в чистоте и даже приготовила к приезду сына обед, но было очевидно, что она очень слаба. С последнего Рождества она сильно похудела и теперь казалась миниатюрной копией самой себя. Как всегда, по ее квартире разносились чарующие звуки классической музыки. За чаем они слушали ноктюрны Шопена.

Впервые за последние двадцать лет Стюарт уснул в своей старой спальне, под синим покрывалом и в окружении музыкальных плакатов и трофеев с соревнований по плаванию. Над раковиной висел диплом об окончании Бирмингемского университета. Книжная полка была заставлена старыми учебниками по экономике и конспектами лекций. Он лег одновременно с матерью и после напряженной недели в Германии долго не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами и думал о своей жизни. Материальный успех разочаровывал его все больше и больше. Несмотря на огромную зарплату и еще большие премии, которые обеспечивали ему невозможный ранее уровень безопасности и бессонные ночи, Стюарт понимал, что ему не хватает самого главного. Даже в Арднейсаге, где он поначалу наслаждался уединением и просторами, он теперь чувствовал себя просто одиноким. Мать все чаще спрашивала напрямую, планирует ли он жениться, но у него совершенно не было времени на личную жизнь.

На конференции Международного валютного фонда в Куала-Лумпуре он пережил скоротечный роман с симпатичной американской участницей, но после первой ночи вместе они, не сговариваясь, стали избегать друг друга и не общались до конца сессии. Стюарт много раздумывал над тем, почему он решился на близкие отношения с этой женщиной, и пришел к выводу, что причиной стало ее отдаленное сходство с Мэри Гор. Мэри было далеко до Сэффрон, но она была очень привлекательна. Стюарт с удовольствием думал о Мэри, но считал, что никогда не сделает и шага к сближению с ней. После гибели Криспина она не стала бы встречаться с ним, и Стюарт боялся рисковать хорошей дружбой ради худой любви.

Последняя неделя в «Дармштадт Коммерцхаус» выдалась не из легких, это волновало Стюарта. Двенадцать из четырнадцати рынков ценных бумаг, на которых они имели свои представительства, росли подозрительно быстро. Стюарт опасался, что акции могут «перегреться». Даже в Москве, где после отказа Чарли «Дармштадт Коммерцхаус» открыл собственное представительство, наблюдался уверенный рост. Благодаря последним успехам высокотехнологичных компаний их акции в Бомбее и Сеуле постоянно дорожали. Другой причиной для беспокойства была «Корпорация Брэнда», которая заявила об открытии интернет-провайдера brand.com, чем способствовала двадцатипятипроцентному росту стоимости своих акций. На последнем собрании Барри Томпкинс был пессимистичнее, чем обычно, в отношении игр Маркуса с ценами, но ничего не мог доказать. Барри с трудом удавалось сохранять беспристрастность в отношении «Корпорации Брэнда», но руководство по-прежнему не желало расставаться с ее акциями.

«Только не говорите потом, что я вас не предупреждал», — заключил Барри.

Во время четвертой поездке в Сметик Стюарт заметил, что состояние матери стало еще хуже. Ее всю трясло, ей было сложно передвигаться самостоятельно, и Стюарт твердо решил запретить ей готовить. Как оказалось, местные службы социального обеспечения разделяли его опасения и предложили Джин переехать в дом престарелых, но она не хотела даже думать об этом. Стюарту едва удалось уговорить ее взять домработницу, которая приходила два раза в день, проверяла, все ли в порядке, и делала покупки.

Сколько себя помнил Стюарт, на полке у камина всегда стояла фотография его отца. Старинный черно-белый снимок был заключен в деревянную рамку. Эта фотография, плетеная корзинка для ниток и железный будильник были самыми четкими его воспоминаниями о детстве.

Чувствуя, что другой возможности у него может и не быть, Стюарт спросил у матери:

— Каким человеком был папа?

— Твой отец? Он был замечательным человеком: чудесным мужем и непременно стал бы прекрасным отцом.

Джин пила чай и слушала новый плеер, подаренный сыном. В ее ответе Стюарту почудилось нежелание продолжать беседу, казалось, она не хотела отвечать на подобные вопросы.

Но в этот раз Стюарт решил не упускать возможности узнать правду,

— Мама, я должен поговорить с тобой о чем-то важном. Раньше ты никогда не хотела мне рассказывать об этом, но я должен знать, как погиб мой отец.

— Нет, милый, не пойдет. Это было так давно. Пусть все останется как есть.

— Именно так же ты ответила и в прошлый раз, но теперь, боюсь, это нельзя оставить, как есть. Мне уже сорок один год, и я должен знать. Пожалуйста, расскажи мне.

Джин пристально посмотрела на него, словно оценивая, и наконец сказала:

— Ну хорошо, я расскажу тебе. Но тем самым я нарушу обещание. Я иду на это только потому, что мне долго не протянуть.

— И кому именно ты дала слово? — Но Стюарт уже и сам знал ответ.

— Мистеру Брэнду. И его юристу мистеру Матиасу. Они заставили меня подписать какие-то бумаги, где я обещала хранить все в тайне, иначе у меня были бы неприятности, серьезные неприятности…

— Расскажи мне обо всем, мама.

И она начала свой взволнованный рассказ:

— К тому моменту, когда ты родился, твой отец проработал на мистера Брэнда пять лет. Он боготворил этого человека. Маркус работал целыми сутками, вставал с восходом солнца и возвращался домой заполночь. Рестораны, казино… он почти не спал и хотел, чтобы Рон всегда ждал его с машиной — не важно, который был час. Он был щедрым хозяином, а твоему отцу нравилось работать на него. Он считал это место своей привилегией.

— И иногда он возил Люси Брэнд? — Стюарт попробовал подтолкнуть мать к интересовавшей его теме.

— Бывало и такое, хотя большую часть времени миссис Брэнд проводила на севере страны. Она часто бывала в Шотландии: неподалеку от поместья ее родителей Маркус купил дом.

Иногда Рон, разумеется под строжайшим секретом, рассказывал мне о проделках своего хозяина, который был не самым верным мужем. Он любил женщин, и они платили ему тем же.

— Но той ночью в Шотландии ее вез мой отец?

— Да, твой отец был за рулем в ту ночь. Хотя ему нельзя было выезжать на дорогу в таком состоянии.

— Так он на самом деле был пьян?

— Да, он выпил. Но ты должен понимать, что в тот раз он весь день вез мистера Брэнда из Лондона в Шотландию. А на старых автомобилях это было настоящее испытание — двенадцать-четырнадцать часов в пути. А мистер Брэнд ненавидел остановки. Он все время подгонял Рона. Когда они добрались до места, Рон был выжат как лимон. Он налил себе большой стакан виски, даже несколько, чтобы расслабиться. После переездов из Лондона на север твой отец позволял себе немного выпить. Он больше не собирался выходить из дома в тот вечер. Мы жили в небольшом бараке неподалеку от дома Брэндов, я уже вернулась туда вместе с тобой и знакомила тебя с новыми местами.

— Тогда почему папа решился сесть за руль?

— Мы уже ложились спать, когда в одиннадцать часов зазвонил телефон. Мы не могли представить, кто бы это мог быть. Звонил мистер Брэнд. Он сказал, что твой отец должен отвезти его жену в Эдинбург к врачу.

— И он не мог отказаться? Ведь он пил виски…

— Рон попробовал. Он очень ясно объяснил всю ситуацию, но мистер Брэнд не желал ничего слышать. Он быстро начал злиться. Я сама слышала его сердитый голос, доносившийся из трубки. Он сказал Рону, что если тот не подаст машину к его дому через десять минут, то может считать себя уволенным.

— И что сделал папа?

— У него не было выбора. Ему это все очень не нравилось, но что он мог поделать? Твой отец взял машину из гаража и поехал к дому Брэндов. Я очень беспокоилась, потому что его шатало из стороны в сторону.

— Он посадил в машину миссис Брэнд, и они, что совершенно неудивительно, врезались в дерево. Так все было?

— Они не проехали и десяти миль. Полицейские были удивлены, что они смогли преодолеть такое больше расстояние.

— Но о чем думал мистер Брэнд? Это же безумие. Он знал, что папа был пьян, как он мог посадить к нему в машину жену? Это же настоящая западня. Он практически сам убил ее.

— Я тоже не понимаю этого, — сказал Джин. — Он знал, что миссис Брэнд небезопасно ехать в одной машине с Роном. Он не мог идти по прямой линии.

— Они оба погибли мгновенно?

— Доктора сказали, что твой отец погиб сразу же во время столкновения. Миссис Брэнд умерла по дороге в лазарет Данди.

— Бессмысленная трагедия, — вздохнул Стюарт. — Зачем понадобилось ехать в Эдинбург среди ночи? Какая была в том необходимость?

— Нам сказали, что миссис Брэнд была беременна и ее муж настоял, чтобы она немедленно отправилась к врачу в Эдинбург. Но потом выяснилось, что это была ложная тревога.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Это же просто нелепо. Будь она беременна, какая необходимость отправлять ее к врачу на ночь глядя, и почему Маркус не поехал вместе с ней?

Джин пожала плечами:

— Я не знаю. В деревне много говорили, но я особо не прислушивалась. Не в том я была положении: миссис Брэнд любили все, а мой муж оказался непосредственным виновником се гибели. Некоторые люди отказывались со мной общаться.

— Но почему ты нс объяснила им, что произошло? Почему не сказала, что Маркус заставил папу сесть за руль?

— Наверное, мне следовало поступить именно так, но мистер Брэнд и мистер Матиас пригласили меня в свой коттедж. Я была в ужасном смятении. Тебе тогда исполнилось всего шесть недель, Стюарт, и я безумно волновалась, что вскоре у нас не будет крыши над головой. И тогда мистер Брэнд сделал свое щедрое предложение.

— Что за предложение? — У Стюарта появилось очень неприятное предчувствие.

— Он сказал, что ему очень жаль, что все так получилось, ему не следовало заставлять твоего отца садиться за руль. Но мистер Брэнд опасался огласки, он сказал, что потрясен гибелью жены и не может больше выносить упреков других людей. Его адвокат мистер Матиас достал откуда-то бумагу, очень официальную, и сказал, что если я ее подпишу, то мне ежемесячно будет выплачиваться содержание до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. Когда я увидела сумму, то не могла поверить своим глазам. Это была почти половина зарплаты твоего отца. И еще он дал мне чек на пять тысяч фунтов, которые я так и не потратила. Я отложила их для тебя — на эти деньги ты поехал учиться в Америку.

— Боже мой, — только и смог сказать Стюарт. — Я должен был догадаться. Он заплатил тебе, чтобы ты молчала об убийстве двух невинных людей! Как ты могла взять деньги у этого ублюдка?

— Нечего теперь сквернословить, Стюарт. Я знала, что нельзя тебе этого рассказывать. Мистер Брэнд просто хотел улучшить наше положение. И дело тут было не только в деньгах. Он хотел позаботиться и о тебе. Поэтому он настоял, чтобы я позволила ему стать твоим крестным отцом.

Глава 50. Ноябрь 1999 года

Абигейль Шварцман-Роздейл вернулась с обеда и сразу же была вызвана к президенту и главе финансового отдела «Сотбис». За полтора года, проведенные в компании, она ни разу не была на приеме у этих небожителей и сперва решила, что у нее какие-то неприятности. Абигейль судорожно пыталась припомнить какие-нибудь огрехи или недочеты, за которые ее могли бы отчитать или, хуже того, уволить. Она так ничего и не вспомнила, но прирожденная склонность к самобичеванию наполняла ее сердце беспокойством. Даже новый богатый муж не помог ей избавиться от этого качества.

— Рад, что вы нашли время присоединиться к нам, миссис Роздейл, — сказал президент североамериканского отделения «Сотбис». Вблизи он больше походил на банкира или бухгалтера, чем на поклонника изящных искусств. Абби знала, что он одновременно работал на несколько крупных американских корпораций. — Разрешите представить моего коллегу, главу финансового отдела, а также нашего вице-президента по работе с корпоративными клиентами.

Абигейль пожала руки седовласому мужчине, который чем-то напоминал ее нового мужа, и свежей, лоснящейся блондинке в костюме от Армани.

— Прежде чем мы перейдем к теме собрания, — продолжал президент, — должен предупредить, что все услышанное вами здесь является предметом строжайшей тайны. Ни единое слово из нашей беседы не может быть повторено за пределами этой комнаты. Для начала мне хотелось бы, чтобы вы выразили свое согласие с моими условиями. Ведь это не сложно, не так ли?

Абби кивнула, но ей было не по себе. Она не могла представить, о чем таком важном с ней собираются говорить. Ей не понравилось, что она не сможет обсудить этот разговор даже с Форрестом. За четыре месяца, прожитых вместе, она сделала все возможное, чтобы сохранить искренность их отношений. Если у Абби возникали проблемы с детьми Форреста от прежних браков, они все решали сообща. Если у Форреста выдавался напряженный денек в «Пол, Вейс, Рифкинд, Уорторн и Гаррисон», где он был партнером по вопросам корпоративного права, они обсуждали и это. Абсолютная честность и искренность. наконец-то обретенные после десяти лет жизни с хитрым и изворотливым Джеми, казались Абби главным достоинством ее нового брака.

— Позвольте мне для начала кое-что уточнить, — сказал президент. — Маркус Брэнд. Насколько мне известно, он ваш крестный отец и давнишний друг вашей семьи?

Абби удивленно посмотрела на него:

— Э-э-э, да. Думаю, можно сказать и так. Маркус был моим крестным. Не уверена, что его можно назвать большим другом моих родителей. Они с отцом теперь очень редко встречаются.

— Но вы по-прежнему поддерживаете теплые отношения? Мы знаем, что вы неоднократно бывали в гостях у Маркуса Брэнда, на его яхте и в его многочисленных домах.

Абби обреченно кивнула:

— У него имеется загородное имение в Хэмпшире? Оно называется… Вест-Кандовер-Парк? — Президент и его помощники сверились со своими заметками.

— Верно, это просто потрясающее место. Огромный замок. Я была там дважды, впервые — больше двадцати лет назад.

— Миссис Роздейл, не могли бы вы ознакомиться с этими фотографиями и сказать, видели ли когда-либо изображенные на них картины в оригинале?

Он передал ей черно-белый снимок, по которому Абби сразу же узнала Ван Гога Маркуса.

— Это Ван Гог, — сказала она. — Из серии «Подсолнухи».

Президент и финансовый директор обменялись многозначительными взглядами.

— Это действительно Ван Гог. «Подсолнухи в Арле». Повторяю свой вопрос: вы когда-нибудь видели оригинал этой картины?

Абигейль кивнула. Она точно помнила, где и когда видела эту картину: в тот день Поппи утонула в бассейне Маркуса.

— Я видела это полотно в Вест-Кандовер-Парк. Маркус держит его в своей библиотеке.

— Не могли бы вы назвать нам точную дату? Не волнуйтесь, если не припомните ее прямо сейчас — вы можете ответить на этот вопрос и позднее.

— Нет, я прекрасно помню, когда это случилось. Я была там около двух лет тому назад. В субботу, одиннадцатого ноября девяносто седьмого года. — Эта дата навсегда запечатлелась в ее памяти.

— Благодарю вас, миссис Роздейл. У вас отличная память. И так, в ноябре девяносто седьмого года картина все еще была в собственности у Маркуса Брэнда и находилась в его загородной резиденции в пригороде Лондона. — Он делал заметки в блокноте. — Вас, очевидно, интересует, почему мы спрашиваем об этом.

Сейчас я удовлетворю ваше любопытство, но для начала хочу еще раз подчеркнуть крайнюю деликатность обсуждаемой проблемы.

С этого момента инициатива перешла к финансовому директору, рассказавшему Абби о специальной кредитной программе, которую аукционный дом «Сотбис» предоставлял своим очень богатым клиентам, позволяя им оплачивать дорогие произведения искусства частями:

— Разумеется, на таких условиях продаются только самые ценные шедевры и только лицам с безупречной кредитной историей. Таким, как мистер Брэнд. Мы предоставили ему кредит на покупку упомянутой работы Ван Гога.

— Вы хотите сказать, что Маркус не платил за нее? Я и не знала, что такое возможно…

— Повторяю, это было сделано в порядке редчайшего исключения. Мы должны принимать во внимание, что за картину Маркус Брэнд заплатил почти восемьдесят миллионов долларов, тогда это был абсолютный рекорд. Немногие люди, даже столь богатые, как мистер Брэнд, могут сразу же достать из багажника своей машины чемоданчик с такой суммой. Исходя из соображений финансовой целесообразности, мы делаем все возможное, чтобы облегчить для них проведение платежа. В случае с «Подсолнухами в Арле» в качестве потенциальных покупателей мы могли рассматривать шесть или восемь организаций и частных лиц по всему миру, включая Лувр и несколько японских страховых компаний.

— Надеюсь, вы простите мое любопытство, — перебила его Абигейль, — но зачем вы все это мне рассказываете?

— Мы просто хотели, чтобы у вас было полное представление о ситуации, — ответил президент североамериканского «Сотбис». — Мы попали в крайне затруднительное положение. Вкратце его суть сводится к тому, что мистер Брэнд пропустил два ежеквартальных платежа, и мы не можем понять, что происходит. До этого момента деньги переводились точно в срок, но вдруг — ничего. Наши люди пытались связаться с его офисом, но им дали от ворот поворот. Звонки переправляются из одного города в другой. Никто не хочет сказать нам, где он и как его найти.

— И… вы хотите, чтобы я вам помогла?

— Нам нужно только знать его контактный номер телефона и где его искать. В офисе на Парк-авеню нам сказали, что он в Москве, другие говорят, что он в Вайоминге или Маниле. Мы не можем найти никого, кто дал бы нам определенный ответ.

— Что ж, я попробую, — с сомнением сказала Абби. — Полагаю, я могла бы позвонить его личному секретарю Барбаре Майлс, чаще всего она знает, где Маркус.

— Любая информация будет принята с благодарностью. Вы уже несколько успокоили нас, сообщив, где находится наш Ван Гог. Теперь мы хотя бы знаем, что картина попала на территорию Соединенного Королевства. Но это не значит, что она все еще находится там. Ходили слухи, что ее перевезли в Россию, а это было бы крайне нежелательно, если мы в конце концов будем вынуждены требовать ее возвращения.

Чарли лежал на диване в своей новой квартире в Белхеме и смотрел вечерние новости.

Из окна комнаты открывался вид на витрины круглосуточного магазина, автобусную остановку и дом престарелых. В последние недели он предпочитал затворяться в своей комнате, делая вид, что работает, и избегая детей. Сначала он ел вместе со своими отпрысками и даже пытался помогать Марине и Пелхему делать домашние задания, но они оказались для него слишком сложными, и постепенно Чарли стал проводить большую часть времени в одиночестве.

Он не хотел видеть и Косову, которой задолжал жалованье за пять недель плюс триста фунтов на хозяйственные нужды. Он понятия не имел, откуда взять эти деньги. Его банковский кредит уже превысил все мыслимые лимиты. Под его кроватью в коробке лежали подарки, полученные его детьми на крестины. Чарли решил, что в худшем случае сможет продать их или заложить на несколько месяцев, если, конечно, ломбарды еще существовали в том невежественном районе, где он был вынужден жить. Вытащив коробку из-под кровати, он принялся раскладывать подарки на полу. Сначала он изучил содержимое шкатулки Пелхема: серебряная кружка с его инициалами и оригинальным узором — подарок крестного отца Яна Силкокса; пара золотых запонок в атласной коробочке с гербом семьи Крифов, пара запонок из серебра, золотая автоматическая ручка от Картье, раскладной серебряный швейцарский нож в коробочке «Тиффани» и фляжка с серебряным покрытием. За все это Чарли надеялся получить не меньше шести-семи сотен фунтов. Приданое Марины было гораздо скромнее: золотой браслетик от «Будл и Данторн», ожерелье из кораллов и жемчуга и золотая цепочка. Коробочка Леоноры оказалась еще легче: в ней лежала только серебряная погремушка от злосчастного Буби. Чарли с негодованием вспомнил, что Маркус отказался стать крестным отцом его младшей дочери. Если бы он сделал приличный подарок, то теперь у Чарли было бы что-то на продажу. Рассматривая кучу дорогих, но совершенно бесполезных безделушек, Чарли пожалел, что больше не общался с крестными своих детей, которых он никогда не смог бы пригласить в этот убогий дом. Золотые запонки и фляжка теперь казались ему немым упреком в неспособности справиться с обстоятельствами.

На экране появилось улыбающееся лицо Маркуса. Он шел под руку с Флорой по какому-то аэропорту. За ними следовали Барбара Майлс. Дик Матиас и Бартоломью с тележкой, доверху наполненной чемоданами. Чарли потянулся за пультом и прибавил громкость.

«Миллиардер Маркус Брэнд сегодня женился на своей давней возлюбленной Флоре Хуанг. Гражданская регистрация брака прошла в Неваде, — сообщал диктор. — Всемирно известный магнат, личное состояние которого оценивается более чем в двадцать пять миллиардов долларов, сообщил репортерам, что его решение жениться на тридцатилетней Хуанг — одном из руководителей его корпорации — было совершенно спонтанным. На вопрос, заключили ли они брачный контракт. Брэнд ответил, что не верит в эти документы и предпочитает основывать свою личную жизнь, равно как и деловые отношения, на взаимном доверии».

Чарли замер на месте и словно зачарованный смотрел на экран. Он не верил своим глазам. Господи, ну почему именно сейчас? Маркус жил с Флорой с девяносто третьего года — уже шесть лет!

Через шесть лет любовниц бросают, а нс идут с ними под венец! Должно быть, Флора каким-то образом заставила его жениться, других вариантов Чарли нс видел. Он не мог смотреть на нес, улыбающуюся перед вспышками фотокамер, словно сиамская кошка, только что слопавшая канарейку. Она вилась вокруг Маркуса, как первая леди на праздничной церемонии по случаю инаугурации. Тот факт, что крестных детей даже не пригласили на бракосочетание, стал для Чарли грозным предзнаменованием.

— Мистер Брэнд! Пожалуйста, сюда! Сюда, Маркус!. — На Маркуса и Флору, выходивших из зала прибытия, сразу же накинулись репортеры.

— Куда вы отвезете свою жену на медовый месяц?

— Маркус, правда, что миссис Брэнд станет вашей преемницей на посту руководителя корпорации?

Маркус не реагировал на эти и подобные вопросы и невозмутимо шел в направлении своего лимузина, прикрывая Флору от вспышек фотокамер.

Затем, передумав, он остановился и повернулся к журналистам.

— Хочу сообщить вам три новости, джентльмены, — заявил он. — Первая: я считаю себя самым удачливым человеком на свете, потому что Флора согласилась стать моей женой…

«Держу пари, она тоже не расстроена, — горько усмехнулся Чарли, — проворная китайская стерва!» — …мы не планируем отправляться в свадебное путешествие, — продолжал Маркус, — что связано с нашей профессиональной деятельностью, но надеемся провести вместе отпуск. Сейчас мы направляемся в Пекин, где мои помощники ведут переговоры с президентом Цзянь Дземином. Главными направлениями работы Корпорации Брэнда мы теперь считаем Китай, Китай и еще раз Китай.

Удрученный Чарли выключил телевизор и упал на кровать. Сначала он хотел позвонить Джеми и даже Сэффрон. чтобы убедиться, что никто из его соперников не знал о предстоявшем бракосочетании, но потом решил, что будет лучше, если он отправит Флоре и Маркусу свадебный подарок…

Сообщение о состоявшейся свадьбе крестного Стюарт услышал по Би-би-си, когда летел из Хитроу в аэропорт Джона Кеннеди.

Он отправился в Нью-Йорк для переговоров с коллегами по «Дармштадт Коммерцхаус», темой которых должны были стать тревожные слухи о Корпорации Брэнда. По не подтвержденным пока сведениям, Маркуса вскоре ожидало расследование комиссии по ценным бумагам и биржам.

«Главными направлениями работы Корпорации Брэнда мы теперь считаем Китай, Китай и еще раз Китай», — заявил Маркус.

Стюарт усмехнулся — старому мошеннику не откажешь в наглости. Особенно ему понравился пассаж про отношения, основанные на доверии. Спустя почти месяц после того, как он узнал правду о гибели отца, Стюарт еще не мог успокоиться. Чем больше он думал об этом, тем сильнее становился его праведный гнев. Сомнений быть не могло: Маркус был виновен как минимум в непредумышленном убийстве, а затем он вместе с Диком уладил все с помощью денег покойницы Люси. Это не должно было сойти ему с рук! Обдумав все, Стюарт достал мобильный телефон и набрал номер.

Глава 51. Декабрь 1999 года

За неделю до даты, на которую Маркус пригласил своих крестных детей на Бали, Стюарт собрал военный совет.

Он обзвонил всех крестных детей Брэнда (кроме, разумеется. Флоры) и пригласил провести выходные в Арднейсаге. «Я не могу сообщить все по телефону, — сказал он каждому, — но это очень важно, и речь пойдет о Маркусе. Если только сможешь — приезжай».

Мэри и Сэффрон сразу же приняли его приглашение. Джеми испытал некоторое затруднение, так как Амариллис вознамерилась отправиться вместе с ним, чего Стюарт допустить не мог: «На этот раз я приглашаю только крестных детей Маркуса». Амариллис попыталась обидеться и решила не пускать Джеми, но он поехал без ее разрешения. Абигейль сначала побаивалась оставлять мужа одного, но возможность принять участие в заговоре против Маркуса показалась ей слишком соблазнительной, особенно после того, что она узнала о Ван Гоге. Убедив себя, что, возможно, ей удастся узнать что-то важное для работы, она до отказа забила холодильник всевозможными деликатесами и села на ночной рейс до Хитроу, откуда вылетела в Эдинбург.

Единственный, кому претила мысль провести уикенд в Арднейсаге, был Чарли. Телефонный звонок Стюарта показался ему вторжением в личную жизнь. Криф не желал, чтобы Стюарт знал его адрес, в особенности теперь, и потребовал, чтобы тот сказал, где узнал номер его телефона. Когда Стюарт сослался на Джеми, Чарли перезвонил старому приятелю и сделал ему выговор.

Чарли дал попять, что не намерен проводить выходные в обществе Стюарта Болтона, тем более — в Арднейсаге. В любом случае у него не было денег на авиабилет.

Однако вскоре Чарли передумал. Он решил, что собрание могло быть посвящено последней версии завещания Маркуса, который решил оставить все свое состояние Флоре. Значит, ему определенно не помешало бы быть в курсе происходящего. Он вовсе не желал остаться за бортом, чего, разумеется, жаждал гадкий Стюарт.

Кроме этого ему в голову пришла заманчивая идея рассказать Маркусу обо всем, что будет происходить в доме Стюарта. «Маркус не сможет не оценить по достоинству такую преданность», — убеждал себя Чарли.

В результате он позвонил Стюарту и сказал, что, возможно, примет его приглашение, как бы неудобно это для него ни было, и выразил надежду, что поездка не станет пустой тратой его драгоценного времени.

Все сразу же заметили перемены, произошедшие со Стюартом. Возможно, их причиной было то, что он находился у себя дома, но он оказался неожиданно властным и уверенным в себе. Забрав гостей из аэропорта на своем «лэндровере», он всю дорогу отказывался сообщить им цель собрания. «Я обо всем расскажу за ужином», — только и отвечал он.

Мэри, Джеми и Абигейль, которые уже бывали в Арднейсаге после того, как его купил Стюарт, не могли не отметить, что поместье стало еще лучше. Посаженные вдоль подъездной дороги деревья окрепли, а ярко-розовый цвет стен немного смягчился под действием дождей и времени. Сэффрон, сидевшая на заднем сиденье между Чарли и Джеми, спросила:

— Это сюда ты приглашал меня. Чарли? Когда мы отдыхали в «Лифорд-Кей». Жаль, что я тогда нс смогла приехать, мне очень нравится этот розовый цвет.

Несмотря на собственные предубеждения, Чарли подумал, что произведенные Стюартом изменения оказались вовсе нс так отвратительны, как он ожидал. Сторожки и надворные постройки, во времена его детства стоявшие практически разрушенными, теперь были отреставрированы, а ухабистый подъездной путь стал гладким, как взлетная полоса. Но цена, заплаченная Стюартом за все это великолепие, в очередной раз вызвала у Чарли прилив ненависти.

После обеда Чарли оставил всех в бассейне и отправился побродить по окрестностям. Ему хотелось найти какой-нибудь серьезный недостаток, но, осмотревшись, он убедился, что и сам сделал бы то же самое, будь у него возможность. Конечно, внутри дом стал невообразимо вульгарным и безвкусным, но снаружи Стюарт потрудился на славу.

Все время, пока они были в бассейне, Джеми не сводил глаз с Абби. Следовало признать, что его бывшая жена теперь выглядела гораздо лучше, чем когда они виделись в последний раз — во время ужасных каникул в Греции. Она сбросила минимум тридцать фунтов[32], приоделась и наконец-то сделала хорошую прическу. Теперь Абигейль уже не казалась такой чудаковатой. Она выглядела как типичная американская деловая женщина, идеально ухоженная снаружи и безумная внутри.

Перед ужином, когда все расселись за столом, Стюарт встал со своего места и попросил тишины.

— Думаю, вам интересно, зачем я пригласил вас сюда, — начал он. — Тем более — столь поспешно. И я очень рад, что вы смогли принять мое приглашение, особенно это касается Абби. Прошу прощения, если мое поведение было чересчур загадочным, но я собираюсь немедленно все объяснить. Я много думал о том, как нам следует поступить, и решил сперва посоветоваться с вами. Нас объединяет только одно: все мы крестные дети Маркуса. Не знаю, как вы, но у меня к нему очень неоднозначное отношение. Он приглашал нас на чудесные каникулы, с ним мы пережили действительно захватывающие приключения, и все мы чем-нибудь ему обязаны — кто-то больше, кто-то меньше. Но в последнее время я все чаще думаю о нем с неприязнью. Теперь я не стесняюсь признать, что раньше я его побаивался. Когда я был мальчишкой, он пугал меня почище привидения. Во Франции и на Багамах я боялся даже взглянуть на него. Интересно, вы испытывали что-то похожее?

Он молча посмотрел на пятерых взрослых людей, сидевших за одним столом. Мэри и Абигейль кивали, неожиданно посерьезневший Джеми молча разглядывал нож, а Чарли выжидательно смотрел на Стюарта, пытаясь понять, куда тот клонит. Он и не думал признаваться в том, насколько сильно пугал его Маркус. Сэффрон казалась полностью погруженной в собственные мысли.

— Почти все мы так или иначе работали на Маркуса, мы зависим от него гораздо сильнее, чем большинство крестных детей зависит от своих крестных родителей. — Стюарт намеренно не смотрел никому в глаза и в особенности избегал взглядов Сэффрон и Абби. — Мы по-разному знакомы с Брэндом, у кого-то с ним сложились близкие отношения, у кого-то — не очень.

Я не собираюсь нарушать данных мною обещаний, я просто скажу, что он стал причиной многих и страшных несчастий для некоторых из нас.

Он старался говорить так спокойно, как только мог, и коротко поведал собравшимся все, что ему стало известно об обстоятельствах гибели отца и желании Маркуса замести следы.

— До этого момента, — сказал Стюарт, — я считал Маркуса изощренным приспособленцем, обаятельным злодеем, если угодно. Он казался мне человеком, который при всей своей подлости делает жизни других более интересными. Мне никогда не нравились его методы, но я готов признать, что сам восхищался им и ничего не мог с этим поделать. Он действительно великий человек. Если бы таких людей не было, жизнь была бы скучна. Но теперь, узнав правду, я больше не могу относиться к нему по-прежнему. Мне сложно воспринимать его мораль. Воплощение зла — это, может быть, слишком громко сказано, но мне никогда еще не приходилось встречать более лживого человека. Будучи сотрудником «Дармштадт Коммерцхаус», я нахожусь в затруднительном положении. О Корпорации Брэнда ходит масса дурных слухов. Думаю, вы тоже в курсе некоторых из них.

— Да, я слышала кое-что в Нью-Йорке, — кивнула Абби. — Мне нельзя раскрывать вам всех деталей, но у него, кажется, проблемы со свободными деньгами. Простите, но большего я сказать не могу.

— Я тоже слышала разные истории, — подхватила Мэри, — их рассказывают в моем агентстве. Не знаю, можно ли им верить: чаще всего они исходят от его бывших работников…

— Именно, — перебил ее Чарли, — к таким источникам следует относиться особенно критически. Возможно, это просто обиженные неудачники. Стоимость корпорации Маркуса по-прежнему превышает двадцать миллиардов, не так ли?

— Двадцать шесть, если быть точным, — ответил Стюарт. — В него по-прежнему верят все. Но сколько это сможет продолжаться?

— Я не думаю, что он захотел бы пригласить нас на Бали, будь у него серьезные проблемы, — сказал Чарли. — Нас доставят туда на частном реактивном самолете. Я могу ошибаться, но банкроты так не отдыхают. Ты ведь не притащил нас сюда только затем, чтобы обсудить, как плохо у Маркуса идут дела, что, разумеется, не имеет никакого отношения к истине?

— Нет, — сказал Стюарт, — я не собираюсь обсуждать вопросы его финансового положения, равно как морали и этики. Меня волнуют куда более простые вопросы. Допустимо ли оказывать на людей такое влияние? Действительно ли Маркус — плохой человек? И, если да, то стоит ли нам что-либо с этим делать?

— Ну надо же! — усмехнулся Джеми. — Я словно снова на школьных дебатах. Помнишь старика Тэлбота-Джонса? — обратился он к Чарли. — Как он любил все эти моральные и этические головоломки: «Моя страна — за или против».

— Кончай нести вздор, Джеми? — прервала его Абби. — Это серьезный вопрос. Я согласна со Стюартом: это принципиальный момент. Если ты знаешь, что кто-то играет не по правилам, то нельзя оставаться в стороне, так ты сам становишься его соучастником. Собравшиеся здесь, возможно, знают о Маркусе больше, чем кто-либо. Если не мы остановим его, тогда кто?

— Так что же мы думаем о нем на самом деле? — спросил Чарли. — Мне всегда казалось, что как минимум некоторые из нас испытываю к нему слабость, — и он вызывающе посмотрел на Сэффрон. Она вздрогнула и отвернулась.

— Я могу начать, — сказала Абби. — Я сейчас не скажу ничего нового, ничего такого, чего вы бы не слышали уже сто раз. Когда-то ради Маркуса я была готова на все. Я была без ума от него, отчаянно нуждалась в его одобрении и внимании. Теперь подумайте, что я должна чувствовать сейчас. Ведь он в ответе за смерть Поппи. Я так сильно ненавижу его, что просто не знаю, с чего начать. Он пользуется людьми, управляет ими, как марионетками, он самовлюбленный, лживый болван… детоубийца, чудовище! Этого достаточно? Я с легкостью могла бы продолжить.

Стюарт повернулся к Мэри, которая никак не могла решить, с чего начать.

— Я… Мне нелегко говорить об этом. Со мной происходили такие вещи, о которых я не могу рассказать. Просто не могу. Вы не обидитесь? — Сверкнув глазами, она прибавила: — Я ненавижу Маркуса! Я проклинаю его! Вот и все. Раньше я никогда не говорила этих слов. Я ненавижу его долгие годы. Все каникулы, которые он устраивал для нас, всегда были для меня сущей пыткой — с первого дня до последнего. Он подарил нам этот чертов «эм-джи», на котором разбился Криспин. И он сделал со мной такое, чего я никогда не смогу простить ему.

Чарли раздумывал: «Почему я не захватил с собой диктофон? Как мне все это запомнить? Маркус был бы вне себя».

— А как насчет тебя, Джеми? — продолжил Стюарт.

— Маркус — настоящий подонок. Если бы я рассказал вам половину того, что знаю, вы были бы в шоке. Волосы встают дыбом! Я не доверяю ему ни на грош. Я бы сказал, что он очень опасен. С ним нужно быть настороже.

— Сэффрон, ты хотела бы что-нибудь добавить?

— Я, как и Мэри, не хотела бы рассказывать о многом, — волнуясь, начала она, — мне больно вспоминать. Недавно я узнала… Я стараюсь об этом не думать, но это очень тяжело. Маркус к чертям разрушил всю мою жизнь. Почти уничтожил меня. Он просто злобный ублюдок. Вот и все, что я могу сказать о нем. Я закончила.

Эмоции говоривших производили на других сильное впечатление. Какое-то время все сидели в тишине. Потом Стюарт спросил:

— Чарли? Ты слышал всех. Теперь скажи нам, что ты думаешь о Маркусе. Ты работал на него на бирже и был его представителем на Дальнем Востоке.

Чарли не знал, что сказать. Он не мог понять, что испытывает к Маркусу. Его собственные жизненные перспективы на настоящий момент значили для него куда больше, чем отношение к крестному. Маркус так увлечен Флорой, и кто знает, что будет дальше?

Поэтому Чарли просто пожал плечами и попытался скрыть свое истинное отношение к Брэнду.

— Он удивительный персонаж. Живая легенда.

— И ты доверяешь ему?

— Настолько, насколько вообще можно доверять этим магнатам. Все они срезали углы по дороге наверх. Нельзя быть такими наивными.

— И так, я возвращаюсь к моему первоначальному вопросу, — сказал Стюарт. — Злодей ли Маркус и должны ли мы что-то предпринять?

Начнем по кругу, я жду ваших вердиктов — да или нет. Абигейль? Ты не против, если я начну с тебя?

Абби на секунду задумалась и ответила:

— Оба ответа — да.

— Мэри?

— Да и да.

— Джеми?

— Как я уже сказал, он полный идиот. Два однозначных да.

— Сэффрон?

Она кивнула:

— Конечно да.

— Таким образом, у нас четыре утвердительных ответа на оба вопроса. Я отвечаю так же. Остался только ты, Чарли.

— Вы что, действительно ждете от меня ответа? Прямо детский сад какой-то.

— Отвечай. Чарли, — настаивал Джеми, — да или нет?

— Злодей ли Маркус? Я не имею об этом ни малейшего понятия, так же как и все остальные, собравшиеся за этим столом. Совершенно бессмысленный вопрос. Нужно ли нам что-то сделать? Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Если вы хотите утопить его в бассейне, то я однозначно против. Что именно вы задумали?

— Для начала — открыто выступить против него, — ответил Стюарт. — Когда мы все будем на Бали. Нужно тщательно все рассчитать и решить, что именно и когда стоит сказать. Нужно, чтобы он увидел собственными глазами, какое зло причинил людям. Он пользовался нами ради своего развлечения. Мы не можем сидеть здесь просто так, как восьмилетки, и ничего не делать.

Мэри и Сэффрон даже не могут рассказать нам, что с ними произошло! Мы не должны игнорировать это.

— То есть ты собираешься бросить ему вызов во время ужина на Бали? Чудненько! И чего ты хочешь от него добиться? Извинений? — скептически ухмыльнулся Чарли. — Как это будет похоже на извинения, которыми кормит нас теперешнее социалистическое правительство: «Мы приносим извинения нигерам за рабство. Мы приносим извинения голодающим в Ирландии. Мы приносим извинения убитым католикам». Скоро они начнут извиняться перед динозаврами за то, что те вымерли! Ты хочешь, чтобы Маркус встал и сказал: «Простите, что я был таким ужасным крестным отцом. Прости, что убил твоего отца, Стюарт, этого больше никогда не повторится. Прости, что поимел тебя, Сэффрон, это была ошибка — зря я так… Прости Абби, что оставил ворота открытыми. Какая трагедия… Извини, извини, извини». Это же просто смешно. И вот еще что: как вам понравится, если он откажется извиняться? Что тогда? Или вам не приходило такое в голову?

— Если серьезно, — спокойно ответил Стюарт, — то именно за этим я вас сюда и пригласил. Мы можем очень многое. Сейчас я расскажу вам о затруднительном положении, в которое попал «Дармштадт Коммерцхаус», и решении, которое мне предстоит принять…

— Возможно, я смогу что-то добавить, — вставила Абигейль.

— Господи… Вот мы все и отдохнули… — прошептал Чарли.

Глава 52. 28 декабря 1999 года

ЭПИЛОГ

После тех событий о Маркусе Брэнде были написаны тысячи статей, выпущены сотни передач, и на каких-то два месяца он стал самым популярным человеком в мире. Первые недели после его исчезновения из дома в Нуса-Дуа ни у кого не было сомнений, что он жив.

Повсюду были разосланы его фотографии. Маркус смотрел с обложек дюжины европейских журналов, с плакатов в полицейских участках, сводок Интерпола и интернет-страниц, на которых обсуждалась теория заговора. Весь мир облетела фотография Маркуса Брэнда, сделанная его прекрасной крестной дочерью Сэффрон Уивер во время последнего обеда магната.

Эта фотография усилила всеобщие сомнения. Изображенный на ней человек, сидящий в плетеном кресле на фоне Индийского океана, казался таким уверенным в себе и спокойным, что ни у кого не возникло бы и мысли, что он собирался сорваться и удариться в бега.

Сообщалось, что за публикацию фотографии Сэффрон Уивер получила в общей сложности больше полумиллиона долларов, что можно было считать скромной компенсацией за все ее страдания.

Со временем этот снимок стал главной иллюстрацией скандала вокруг имени Маркуса Брэнда. В свои шестьдесят восемь лет он сохранил былую красоту. Глядя на фотографию, всякий уверовал бы, что в юности Маркус был неотразим.

Его взгляд выражал чувство всепоглощающего превосходства, волосы остались густыми и черными, и только на висках появилось приличествующее количество седины.

На запястье виднелся платиновый браслет часов «Патек Филипп», вторая рука лежала на ладони его молодой жены. В большинстве статей, описывавших последние дни Маркуса Брэнда, утверждалось, что они проводили целые дни, медитируя и занимаясь йогой в домике, построенном специально для этих целей. Многие тогда удивлялись, что Маркус, которого никто не видел сидящим на одном месте больше десяти минут, посвятил свои последние часы медитации. Было бы гораздо проще представить, что он провел их, катаясь на водных лыжах, охотясь на акул или отчитывая подчиненного по телефону.

Не было бы преувеличением сказать, что все воскресные газеты писали о таинственном исчезновении Маркуса Брэнда. Его история пересекала государственные границы, и каждый редактор, журналист или ведущий новостной программы считал своим долгом отрезать от нее кусочек. Но, разумеется, наиболее ощутимое потрясение почувствовал деловой мир. Сразу же после исчезновения Маркуса акции Корпорации Брэнда на Нью-Йоркской фондовой бирже упали с семидесяти восьми долларов сорока центов до трех долларов.

Ни тело Маркуса, ни водный мотоцикл, на котором он бежал, так и не были найдены.

Многие пробовали воссоздать поминутно хронологию его последних дней, включая гипотетический разговор с главными представительствами в Лондоне и Гонконге, и написать краткие биографии крестных детей, которые были в гостях у Маркуса в тот злополучный день. Комментарии, появлявшиеся в газетах, различались существенным образом. «Уолл-стрит джорнел», всегда и во всем помогавший убежденному капиталисту мистеру Брэнду отзывался о нем как об «Икаре, который слишком приблизился к солнцу». Выражалось сожаление по поводу безвременного ухода одного из самых талантливых предпринимателей, открывшего множество новых рынков, в особенности в странах бывшего Советского Союза.

Другие голоса были менее благосклонны, авторы некрологов не стеснялись называть Маркуса «пятном на репутации крупного бизнеса». По утверждению некоторых комментаторов, «ни для кого не было секретом, что Корпорация Брэнда переживала не лучшие времена». Эти ученые мужи, которые никогда не говорили в своих колонках о подобных подозрениях, теперь призывали к общественным слушаниям и наказанию властей, никоим образом не вмешивающихся в ситуацию.

Многие журналы писали о «Маркусе и его женщинах», о трех десятилетиях фотогеничных любовниц, публиковали свадебные фотографии, сделанные на борту «Маклера». Увидев себя в объятиях ненавистного отца, Сэффрон не смогла читать журнал дальше. Джеми больше всего понравились фотографии Клеменс на юге Франции. Он по-прежнему считал ее крайне привлекательной и желал знать, что с ней стало.

Разделы об искусстве поднимали вопрос о праве «Сотбис» на знаменитого Ван Гога. Их пресс-атташе сообщил, что после этого случая кредитная политика известного аукционного дома оказалась существенным образом пересмотренной.

Даже колонки про недвижимость не обошли вниманием исчезновение Маркуса Брэнда. Их авторов интересовало, что же теперь будет с многочисленными особняками в Кап-Фера, Хэмпшире, Вайоминге, на Бали и в Лондоне — на Парк-авеню и Сент-Джеймс-плейс.

Единственным из крестных детей Брэнда, кто расстроился, узнав, что крестный умер нищим обладателем многомиллиардного долга, был Чарли. Он не мог поверить тому, что писали в многочисленных статьях, анализировавших последние месяцы деятельности Корпорации Брэнда, когда она торговала несуществующими товарами и искусственно поддерживала рыночную стоимость собственных акций за счет полулегальных офшорных фондов. Если бы Маркус был жив, он непременно подал бы на них в суд за клевету!

Несколько месяцев фотографии крестных детей не сходили со страниц газет. Стюарт и Мэри едва мирились с этим, а Джеми сумел подзаработать, продав журналу «ОК!» собственную версию событий, а также фотографии гостей за столом на террасе и Чарли, сидящего на водном мотоцикле. Подпись под последним снимком гласила: «Финансист лорд Криф был одним из множества знаменитостей, приглашенных тогда на остров», — что вызвало у Джеми бурную радость.

Вскоре после выхода статьи он заявил о своем желании оставить Амариллис и Англию, переехать на западное побережье Америки и попробовать себя на поприще актера. Позднее он признался Чарли, что ему удалось сняться только в нескольких порнографических фильмах. Джеми пытался уговорить старого приятеля перебраться к нему. Ему платили за то, что он занимался сексом с блондинками — чаще всего несколькими одновременно — с огромными силиконовыми грудями. Джеми взял творческий псевдоним Напористый Рикки.

Все крестные дети были рады до безумия, когда Мэри и Стюарт наконец-то скромно объявили о своей помолвке. Они обвенчались прохладным июньским утром в небольшой церквушке неподалеку от Бриджоф-Эск и устроили обед на двадцать пять персон в Арднейсаге. Подружкой невесты была Клара, а начальник Стюарта Манфред Фримель исполнял роль шафера. Мама Стюарта, которая уже очень ослабла, все равно прилетела в Шотландию, Абби выкатила ее кресло-коляску в первый ряд, где она сидела рядом с Белиндой Меррет и Мэри Джейн Криф. Несмотря на неудачную погоду, все сошлись во мнении, что это была самая прекрасная и счастливая свадьба в мире: Мэри и Стюарт составляли идеальную пару, а Клара обожала своего крестного. Мэри была очень довольна, когда братья Криспина, Гай и Руперт, приехали из Норфолка в Ангус на ее венчание. Сперва она чувствовала себя неловко и опасалась, как бы они не подумали, что Мэри предала память об их брате. Но они были так рады встрече и так искренне поздравляли новобрачных, что она быстро успокоилась.

Спустя два месяца после их бракосочетания из Лос-Анджелеса пришла посылка. Внутри была записка, нацарапанная неряшливым почерком Джеми: «Простите, что не смог ответить на ваше приглашение. Я занят все дни (и ночи) напролет. Отправляю вам запоздалый свадебный подарок. Это не бог весть какая ценность, но, думаю, вам он придется по вкусу. Если не сможете угадать, что это, спросите Чарли. Он знает». Кроме записки в коричневой коробочке было дешевое пресс-папье с двумя волосками внутри.

Мэри осмотрела подарок без особенного энтузиазма и передала его Стюарту:

— Я, конечно, уважаю Джеми, но зачем он отправил нам это?

— Кто его знает? Интересно, чьи это волосы. Это все очень странно.

В конце концов, решили позвонить лорду Крифу, который сразу же все вспомнил:

— Черт возьми, это был свадебный подарок Джеми? Какой декаданс! Это лобковые волосы Сэффрон и Маркуса.

Оказалось, что когда-то давно Джеми нашел оба волоса на постельном белье в «Монпелье-гарденс, 60», после того как Брэнд и его крестная дочь покинули номер. Забавы ради он положил их в спичечный коробок, а потом поместил в самодельное пресс-папье.

Утром следующего дня, когда Стюарт ехал на работу, его посетила блестящая мысль. Вечером он поделился ею с Мэри. Проведя бессонную ночь, Мэри согласилась провести анализ ДНК. Худшее, что могло ждать ее, — подтверждение ее опасений.

Когда пришли результаты теста, она долго не решалась открыть конверт. Но ответ был однозначным: анонимный белый мужчина, чей лобковый волос подвергался исследованию, не является биологическим отцом мисс К. Гор. Маркус — не отец Клары! Все-таки она дочь Криспина! Никогда еще Мэри не была так счастлива. Незадолго до Рождества она узнала, что беременна, и на сей раз ни секунды не сомневалась относительно отцовства.

Очень непросто было Мэри сообщать новость о беременности Абигейль. Ее доктора с Манхэттена с каждым месяцем все меньше верили в то, что она сможет забеременеть. Абби не хотела сообщать об этом Форресту, хотя он однозначно дал ей понять, что больше не планирует иметь детей. Пятерых, по его мнению, было больше чем достаточно для продолжения рода Роздейлов. Но сама Абби не могла чувствовать себя спокойно, пока не родит Форресту шестого. Всего спустя год после свадьбы она стала подозревать мужа в связи с молодой сотрудницей из его фирмы.

Сэффрон думала, что никогда до конца не смирится с тем, что Маркус был ее отцом, и сделала все возможное, чтобы остаться на плаву. Благодаря героической самодисциплине и ежедневным занятиям в клубах анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов она сумела преодолеть временные сложности со спиртным и героином и полностью отдалась работе. Она редко проводила в своем бутике меньше шести дней в неделю, а ее клиентской базе позавидовал бы и «Вестборн Грув». Когда инвестиции Корпорации Брэнда в магазин были прекращены, Калипсо и Сэффрон напоили Ника Блэкуотера и заставили его раскошелиться. «Мне всегда нравились женщины, которые любят хорошее бургундское», — сказал Ник Сэффрон. не подозревая, что та налегала на клюквенный морс.

На втором году своей жизни бутик, который назывался «НЛД» — «Новый лучший друг», — начал приносить солидную прибыль, и появились слухи о «НЛД-2» на Саус-Молтон-стрит, где Сэффрон когда-то работала в обувном магазине. Теперь же ее все больше увлекала деловая сторона профессии, что она объясняла наследственностью Маркуса.

Шестерым крестным детям не удавалось встречаться так часто, как им того хотелось, но они не забывали друг о друге, а когда Джеми или Абигейль приезжали в Англию, всегда устраивали дружеские вечеринки. Когда на свет появилась дочь Стюарта и Мэри Констанс, они решили, что у девочки не будет крестных родителей. «Если хотите, — сказали они своим друзьям, — просто приходите и навестите нас». Чаще других к ним наведывалась Абигейль, которая вскоре развелась с Форрестом и решила перебраться в Англию, чтобы быть ближе к могилке Поппи. Иногда Сэффрон присылала Констанс какую-нибудь растаманскую беретку, которую ребенку не с чем было носить.

По некоторым причинам Джеми всегда был лучше других осведомлен о жизни людей, окружавших Маркуса. Как ему стало известно, Флора вернула себе девичью фамилию Хуанг, осела в Шанхае и теперь крутила роман с высокопоставленным членом коммунистической партии. «Парень, с которым она гуляет, имеет все шансы стать следующим президентом Китая. Повезло ей, но она не должна забывать, что это я научил ее всем штучкам», — сказал Джеми. Однажды ему повстречался Дик Матиас, которого тогда все еще разыскивал Интерпол. Он отпустил усы, но по-прежнему предпочитал мартини. Когда Джеми подошел поздороваться, Дик сделал вид, что не знает его. «Очень жаль, нам в студии так нужен левый бухгалтер. Он бы прекрасно подошел на эту должность».

Стюарту посчастливилось встретиться с Бартоломью, преданным дворецким Маркуса, который всегда нравился его крестным детям. Он получил место старшего официанта в ресторане «Савой-Гриль», где пользовался большим успехом у магнатов и промышленных воротил, многие из которых помнили его еще по прежнему месту работы.

Спустя полтора года ничегонеделания Чарли понял, что больше никогда не сможет устроиться на работу в финансовом учреждении, но в этот момент ему вновь улыбнулась удача. Совершенно случайно он встретился со своей прежней любовницей Зарой Делуа, которая только что развелась с Бадом. Зара упомянула о его связи со знаменитой потаскухой Ниплз Эртон-Филлипс и обещании адвоката, что она может рассчитывать на компенсацию в пять-шесть миллионов фунтов.

Получив чек на солидную сумму, Зара немедленно вышла замуж за Чарли. Джеми вновь был приглашен на роль свидетеля; после праздничной церемонии лорд и леди Криф, а также трое детей были приглашены в новый индонезийский ресторан «Монпелье-гарденс, 60».

— Я думал, это напомнит вам о Нуса-Дуа, — сказал Джеми, изучая меню. — Настоятельно рекомендую всем попробовать суп из акулы. Может быть, именно эта акула съела Маркуса.

Понимая, что им нужен постоянный источник дохода, Чарли уговорил Зару вложить часть ее денег в огромный охотничий замок неподалеку от Перта, ставший эксклюзивным отелем и охотничьим клубом для богатых американцев, которые желали отдыхать с настоящим размахом. Номера в гостинице были названы в честь замков, так или иначе связанных с семьей Крифов: например, Арднейсаг или Аброт. За ужином, проходившим в большом зале, Чарли сидел во главе стола в бордовом смокинге и развлекал гостей рассказами из истории своей семьи. Любимой темой было завоевание Джеймсом Шестым Нортумберленда, в котором участвовали тридцать благороднейших баронов, и в том числе предки Чарли. Его врожденная надменность как нельзя лучше подходила для новой профессии.

Общественность не утратила интереса к фигуре Маркуса Брэнда и по сей день. Периодически из достоверных источников становится известно, что беглого миллиардера видели уже в новом тысячелетии в Боливии и восточной Турции.

Но официальная версия такова: Маркус Брэнд погиб, хотя его тело так и не найдено. Однако было бы крайне странно, если бы его обнаружили теперь, спустя столько времени.

Есть и те, кто верит, что он сделал пластическую операцию и живет в изгнании, — что еще прикажете думать, когда столь известный человек исчезает при столь загадочных обстоятельствах?

Фильм, основанный на этих событиях, который в определенный момент мог стать лидером проката, теперь, скорее всего, никогда не будет снят. Но так или иначе память о Маркусе Брэнде жива в каждом из нас. Приглашая своего друга на роль крестного отца, каждый невольно подумает о нем. Его влияние на Сэффрон. Джеми, Стюарта, Чарли, Абигейль и Мэри обсуждалось так широко, что само понятие «крестный отец» (в том числе благодаря ассоциациям с миром мафии) приобрело нехороший подтекст и утратило нравственное значение.

Позвонив своему самому преданному, самому давнему школьному другу, вы скажете:

— У меня только что родилась дочь, и нам очень хотелось бы, чтоб ты стал одним из крестных отцов Элис.

Можете быть уверены, что ваш приятель ответит:

— Это большая честь для меня. Постараюсь не повторить ошибок Маркуса Брэнда.

И вы оба рассмеетесь над нелепостью такого обещания.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.