Крестовый поход на Русь

Одно из основных мест в известной нам всем биографии Александра Ярославича занимает «отражение католической агрессии против Руси». Речь идет о т. н. «Крестовом походе на Русь». Этой идеи придерживались и придерживаются многие русские историки. Собственно, стоило бы говорить скорее о походе против Новгорода и Пскова, поскольку разговор идет именно об этих городах, а не обо всей Руси. Логика исторической гипотезы о крестовом походе проста (я бы даже сказал, чересчур упрощена и потому ущербна) – нам известно о столкновениях новгородцев и псковичей с прибалтийскими католиками, а католики, как известно, подчиняются Римскому Папе. Стало быть, все, что делают католики делается по прямому указанию или с согласия Римского Папы. И вывод напрашивается сам собой – любые столкновения католиков с новгородцами и псковичами есть часть широко задуманного Католической Церковью и лично Папой Римским Крестового похода против Руси.

Но, как ни красива эта гипотеза, документального подтверждения она не имеет. Никаких булл или других документов об объявлении крестового похода ни против Руси в целом, ни против Новгорода или Пскова, историками не найдено.[1] Объявление похода на Русь вообще звучало бы странно, поскольку никакой единой Руси на тот момент не существовало, Русь состояла из целого ряда независимых государств-княжеств, отношения с которыми у западных государств и у Святейшего престола складывались по-разному. В некоторых буллах довольно позднего времени иногда говорится о русских, но всегда имеются в виду те русские, которые воевали на стороне язычников (например, литовцев) или татар, а не какое-либо из русских княжеств. Даже один из самых упорных сторонников рассматриваемой гипотезы И. П. Шаскольский в своей работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240–1242 гг. против Руси» вынужден был признать, что «В действительности, от этого времени не дошло ни одного источника, где открыто говорилось бы о роли папского престола в подготовке походов на Русь 1240–1242 гг. и содержался бы открытый призыв к нападению на русские земли».[2] Что, впрочем, Шаскольского нисколько не останавливает, поскольку он полагает, что в подтверждении его теории есть много косвенных фактов. Что ж, обратимся к более детальному рассмотрению тогдашних отношений между западными и восточными христианами в Прибалтике.

Войны, вооруженные столкновения и конфликты между различными государствам и народами сопровождают человечество в течение всей его истории. И подавляющее большинство их возникает между ближайшими соседями. Прибалтика XIII века в этом плане не исключение. Столкновения между русскими княжествами, языческими племенами, западными христианскими государствами начались здесь задолго до начала XIII века и продолжались после того, как он закончился. Но нас интересует именно этот век. Какова было основная причина военных конфликтов между русскими княжествами и западными христианами (шведами, датчанами, ливонцами)? Имели ли они исключительно религиозные мотивы, был ли их главной целью захват русских земель? Можно ли считать это крестовым походом, воплощением в жизнь хорошо продуманного антирусского (или даже антиправославного) плана, составленного папской курией?

На мой взгляд, основной причиной столкновений между западными и восточными христианами в Прибалтике было разное отношение к язычникам. На Западе оно формировалось еще со времен Древнего Рима, когда языческие власти преследовали и гнали христиан. Позднее уже христианский Рим боролся с язычниками-варварами. А еще позднее перешедшие в христианство франки и другие варвары в полной мере испытали на себе жестокость язычников-викингов. Западная церковь развивалась в непрерывной борьбе с язычеством, и борьба эта была жесткой. Поэтому западные христиане, никогда не забывая о своей задаче нести свет Христовой веры язычникам, смотрели на них отнюдь не через розовые очки.

Многие современные историки склонны представлять тогдашних язычников этакими пушистыми овечками, а христиан алчными волками, только и думающими, как бы захватить земли язычников. Однако, не стоит забывать и о бесконечных набегах языческих племен на христианские земли. Именно для них более богатые земли христиан, их города и села были лакомой добычей. Гораздо более лакомой, чем их собственные лесные дебри для христиан. Тем, кто склонен связывать действия христиан по отношению к язычниками лишь с вооруженной агрессией, нелишне напомнить об огромном количестве христианских проповедников, несших отнюдь не меч, а слово Божье, и ставших мучениками. Не лишне напомнить о Св. Бонифации, апостоле Германии, убитом язычниками вместе с несколькими десятками своих спутников; о Св. Адальберте-Войтехе Пражском, убитом пруссами; о гибели Бруно-Бонифация Кверфуртского и его спутников на границе Литвы и Руси; и о многих других.

Не забудем, что среди язычников были не только слабые и малочисленные племена, как это часто представляют, но и весьма могущественные племенные союзы, такие как, например, литовцы. Литовские племена были очень опасным и сильным противником христиан. Не раз они вторгались в пограничные с ними земли, доходя временами до Новгорода, не раз наносили христианам серьезные поражения. Так в 1225 году литовцы подвергли опустошительному набегу смоленские, полоцкие и новгородские земли, в 1236 году в битве при Шяуляе на голову разбили Орден меченосцев и его союзников – псковичей. Вот что пишет Генрих Латвийский в своей «Хронике Ливонии» (правда, о более раннем времени): «Бежали и русские по лесам и деревням пред лицом, даже немногих литовцев, как бегут зайцы пред охотником, и были ливы и лэтты кормом и пищей литовцев, подобно овцам без пастыря в пасти волчьей».[3] С 1245 года набеги литовцев становятся чуть ли не ежегодными. В 1248 году в битве с ними погиб Михаил Хоробрит.

С учетом всех этих фактов мне кажется малообоснованным мнение, что создание в Прибалтике военно-монашеских орденов диктовалось исключительно алчностью западного духовенства, желавшего захватить прибалтийские, а затем и русские земли. Образ рыцаря, жаждущего богатства и новых владений, стал в литературе о борьбе «Руси с крестоносной агрессией» практически штампом. Однако, он не очень вяжется с клятвами бедности и отказа от собственности, приносимого рыцарями при вступлении в Орден. На мой взгляд, отказ от собственности не самый удачный путь обогатиться.

Проблема охраны христианских рубежей стояла в то время довольно остро, так король Венгрии пожаловал Ордену владения с тем, чтобы Орден защищал Венгрию от половцев, а зимой 1225/26 года Конрад Мазовецкий обратился к Ордену за защитой от пруссов. Христианские миссионеры, отправлявшиеся к язычникам, паломники, также требовали охраны. К тому же через Прибалтику шла оживленная торговля между Западной Европой и русскими княжествами, так что в охране купцов были заинтересованы и Европа и Русь. Впрочем, при создании военно-монашеских орденов Церковь руководствовалась не экономическими соображениями, и не соображениями материальной выгоды, а необходимостью оказания помощи и защиты христианам, а купцы тоже были христианами.

В целом отношение западной церкви с язычниками характеризовались большей активностью. Это в значительной мере было связано с тем, что западная церковь всегда боролась за свою независимость от светских властей и обладала большей свободой в проведении своих миссионерских планов.

Восточная, греческая, церковь, в отличие от западной очень рано попала в зависимость от светских властей, став, по сути, одним из институтов государственной власти. Поэтому и ее миссионерская деятельность была целиком подчинена интересам государства.

К описываемому периоду Византия переживала тяжелые времена. Большая часть бывшей империи находилась в руках мусульман, которые были не против захватить и оставшееся. В этой ситуации греческие императоры избрали не лучший, на мой взгляд, выход – политику натравливания мусульман и западных христиан друг на друга. Обращаясь за помощью к западным государям и к Папе, греки одновременно заключали союзы с арабами против крестоносцев. Это не прибавляло доверия к ним ни у крестоносцев, ни у арабов. Если же к этому прибавить непрерывную борьбу за власть в самой Византийской империи, бесконечные интриги, заговоры, перевороты, попытки использовать в междоусобной борьбе внешние силы, то вполне закономерно выглядит и итог этой политики – захват Константинополя крестоносцами в 1204 году.

Естественно, что при таком положении дел империи и, соответственно, Греческой Церкви, было вовсе не до Руси, а уж тем более не до миссии среди далеких северных язычников. Собственно говоря, связи между Константинопольским патриархатом и его Киевской митрополией в основном ограничивались утверждением там митрополитов.

У русских же было свое отношение с языческими племенами-соседями. На Руси христиане не подвергались преследованиям языческих властей в той мере, как на Западе (иногда, скорее даже наоборот). Славяне стали христианами из язычников гораздо позднее, чем народы Римской империи. Поэтому отношения их к соседям, еще сохранившим язычество, оставалось почти таким же, как при первых, еще языческих, князьях-варягах. Как когда-то князь Игорь или Свенельд объезжали с дружинами окрестные племена, собирая с них дань, так и позже Новгород, Псков, Полоцк продолжали довольствоваться сбором дани с окружающих язычников, предоставляя им в остальном жить своей жизнью. В отличие от западных христиан, для которых обращение язычников в христианство было неразрывно связано с активным приобщением их к европейской христианской цивилизации, с вовлечением их в общеевропейские отношения, с внедрением городской культуры, строительством дорог, крепостей, церквей и монастырей, созданием новых епархий, русские христиане вели себя достаточно пассивно.

Конечно то, что прибалтийские племена долгое время жили бок о бок с русскими христианами, не могло не оказать на них влияние. Они со временем перенимали какие-то черты христианского быта, некоторые язычники крестились. Так известный «старейшина земли Ижорской, именем Пелугий» (или Пелгусий), о котором говорит «Житие Александра Невского», был крещен, но «жил среди рода своего, язычников». Археологи отмечают наличие христианской символики (крестики, энкольпионы, изображения святых) в языческой Прибалтике с 11 века. Особенно значительным влияние восточного христианства было в Ерсике и Кокнесе. Но согласно тем же археологическим свидетельствам, христианская религия распространялась медленно. В основном, отношения русских княжеств с окружающими племенами носили, я бы сказал, некий рэкетирский характер. Князья собирали с язычников дань, а в обмен предоставляли свою помощь в борьбе с соседними племенами.

Эта разница в отношениях к язычникам и было одним из главных источников периодических столкновений между русскими и западными христианами. Последним трудно было понять, почему русские сквозь пальцы смотрят на процветание язычества в землях, которые они считают подвластными себе, и более того, нередко прямо поддерживают язычников в их набегах на западных христиан. Подобные упреки читаем, например, в «Хронике Ливонии», у Генриха Латвийского – «Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег».[4]

К этому надо еще прибавить, что и сами язычники постоянно лавировали между Западом и Русью, стравливая их и провоцируя на столкновения, иногда намеренно, пытаясь таким образом сохранить свою независимость, иногда не намеренно, перенося в новую, христианскую жизнь, как языческое наследство, старые межплеменные раздоры и распри.

Однако, несмотря на то, что более или менее серьезные конфликты между западными и восточными христианами в Прибалтике случались довольно часто, они не носили характера религиозной вражды. И хотя многие историки, в основном советские, склонны приписывать этим отношениям именно такой характер, у нас имеется достаточно фактов, опровергающих это мнение. Так Ипатьевская летопись под 1190 годом пишет об участниках третьего крестового похода, немецких рыцарях, погибших в боях с сарацинами «яко мученици святи прольяше кровь свою за Христа» и тела их «из гроб их невидимо ангелом Господним взята бывахоуть», а об императоре Фридрихе Барбароссе, что его призвал идти в поход посланный ему Богом ангел.[5] Нам известны многочисленные факты заключения браков между католиками и православными. Владимир Мстиславич Псковский выдал одну из своих дочерей замуж за крестоносца Теодориха, брата рижского епископа Альберта. Первая жена его сына, кн. Ярослава Владимировича, так же была ливонской немкой. Висвалдис (Всеволод), православный князь Ерсики, отдал дочь за рыцаря Конрада фон Мейендорфа, а София, дочь Вячко, князя Кукейноса (Кокнесе), была обручена с бароном Дитрихом фон Кокенхаузеном. Это не говоря уже о родственных связях Галицких и Черниговских князей. Даже князь Александр Ярославич Невский в 1251 году посылал сватов к норвежскому королю Хакону, намереваясь женить своего сына на дочери Хакона Кристине.[6]

Но брачными связями дело не ограничивалось. Священник Мейнард, как о том пишет Генрих Латвийский,[7] обращается к полоцкому князю Владимиру за разрешением заниматься миссионерством среди подвластных ему ливов и получает это разрешение вместе с дарами. В 1212 году, на встрече того же Владимира Полоцкого с рижским епископом Альбертом был заключен «вечный мир против литовцев и других язычников». Хронист при этом подчеркивает, что Владимир говорил с епископом почтительно, «называя отцом духовным».[8] Ф. Кейсслер высказал мнение, что «в течение некоторого времени, как Толова, так и земли ливов по Двине находятся в общем владении немцев и русских».[9] В 1231 году, когда в Новгороде начался страшный голод, немцы помогли новгородцам мукой и хлебом. «Того же лЂта откры богъ милосердие свое на нас грЂшных, и сътвори милость свою въскорЂ: прибЂгоша НЂмци изъ заморья съ житомъ и с мукою, и створиша много добра; а уже бяше при конци град сеи».[10] В 1237 псковичи послали военную помощь в количестве двухсот воинов Ордену меченосцев в походе против Литвы.

Но достаточно примеров. Как мы видим, даже 1204 год, год взятия Константинополя, не привел к серьезному ухудшению отношений между русскими княжествами и их западными христианскими соседями. Новгородская первая летопись, описывая разгром Константинополя, возлагает вину за это на фрягов (венецианцев), подчеркивая, что они действовали «не так обо бе казал им цесарь немечьскыи и папа римськыи, еже зло учиниша Цесарюгороду». [11]

Конечно, отношения между Западом и Русью не были безоблачными. История этих отношений полна драматических эпизодов, не обходилось и без разорения городов, церквей и монастырей. Так в 1187 году карелы, подстрекаемые новгородцами разграбили шведский город Сигтуну, на месте которого позднее был основан Стокгольм.[12] Город был сожжен, архиепископ убит. Городские ворота с портретами епископов, выполненные в Магдебурге по заказу епископа Вихмана, нападавшие увезли с собой. Позднее этими воротами, как военным трофеем, новгородцы украсили Софийский собор. В 1234 новгородцы совершили поход на Дорпат (Дерпт, Юрьев) и сожгли цистерианский монастырь Фалькенау.[13] В 1209 году ливонские немцы захватили Ерсику, имевшую тесные связи с Полоцком, и разграбили бывшие там православные церкви. Однако при всем этом, в подобных конфликтах не преобладали мотивы религиозной вражды, и цели подобных походов были вовсе не религиозными. Описывая разорение Ерсики, хронист считает необходимым отметить – «Преследуя их, тевтоны ворвались за ними в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством; женщин и детей, взяв город, пощадили и многих взяли в плен».[14] В целом, описания подобных столкновений, как в русских летописях, так и в западных хрониках, мало чем отличаются от описания междоусобных войн русских князей или европейских владетелей. Например, в 1203 году князя Рюрик Ростиславич и Всеволод Чермный с союзными половцами, под предводительством Кончака, тестя Владимира Игоревича из Путивля, и обращенного в христианство Даниила Кобяковича, взяли и разграбили Киев. На разграбление были отданы собор Св. Софии и Десятинная церковь, а так же все монастыри. Половцам было позволено уводить киевлян, в том числе монахов и священников, в плен. [15] С другой стороны, ландграф Тюрингенский Конрад сжег дотла город Фрицлар, принадлежавший архиепископу Майнцкому.[16] А немного ранее, в 1137 году, король Роджер II Сицилийский при помощи сарацин разорил Капую.[17] Эти примеры никак не могут быть отнесены к религиозным конфликтам.

Изучение всего комплекса имеющихся у нас исторических сведений опровергает устоявшееся мнение, что западные христиане в Прибалтике выступали единым фронтом и действовали по единому плану, разработанному в Риме, и имевшему целью захват русских (новгородский и псковских земель). Согласно этому мнению прибалтийские католики (датчане, шведы, немцы и проч.) представляются некими марионетками, за спиной которых возвышается гигантская зловещая фигура кукловода, Римского Папы.

Несомненно, что всегда Папы стремились к единству Христовой Церкви, и это было их главной заботой. Но, вместе с тем, также несомненно, что каждый христианский владетель (светский или церковный), каждое государство и каждый народ, имели свои интересы и устремления, далеко не всегда совпадающие по каким-то вопросам, а иногда и противоречащие политике Святого Престола. Поэтому не стоит каждое действие того или иного католика объяснять приказами Папы. Это, естественно, касается и Прибалтики. Так, например, нам известны многочисленные конфликты между датчанами, рижским епископом и Орденом меченосцев (Ливонским Орденом). В 1219 году вторжение датчан в Северную Эстонию привело к конфликту с Ригой и Орденом. В 1221 году датский король закрыл Любекскую гавань для кораблей ливонцев. В 1225 и 1227 гг. меченосцы захватили земли, принадлежавшие датчанам, вместе с крепостью Ревель. Наконец, в 1238 году в Стенби, по настоянию папы Григория IX и при участии папского легата Вильгельма Моденского, был подписан мирный договор между датским королем и магистром Ливонского Ордена Германом Балке.

Однако, скажут мне, как же быть со всем известными фактами? Не станете же вы отрицать Невскую битву, захват Изборска и Пскова в 1240 году, битву на Чудском озере в 1242 году? Разве нет связи между этими событиями? Разве же это не звенья одной цепи?

Ну что ж, давайте обратимся к тем сведениям, которые известны нам о каждом из этих эпизодов, и тогда станет ясно, есть ли между ними связь, и что это за связь, если она есть.

* * *

Первым, в хронологическом порядке, событием, обычно связываемом с т. н. «Крестовым походом на Русь», идет Невская битва. Что нам известно о ней? Основными нашими источниками об этом событии являются Псковская первая летопись, Новгородская первая летопись и «Житие Александра Невского». Самое краткое сообщение о битве на Неве находим в Псковской летописи – «В лЂто 6748 [1240]. Приидоша СвЂа въ Неву, и побЂди Александръ Ярославичъ съ Новгородци, июля 15. И паде Новгородцевъ: Констянтинъ Лукиничъ, Гюрята Пинешкиничъ, Наместъ, Дрочила, а всЂхъ 20, а НЂмець накладоша д†ямны, а добрыхъ повезоша два корабля; а заутра побЂгоша».[18]

Чуть более пространен рассказ Новгородской первой летописи:

«В лЂто 6748 [1240]. Придоша СвЂи в силЂ велицЂ, и Мурмане, и Сумь, и Ђмь в кораблихъ множьство много зЂло; СвЂи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Не†устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую. Но еще преблагыи, премилостивыи человЂколюбець богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повелЂния: приде бо вЂсть в Новъгородъ, яко СвЂи идуть къ ЛадозЂ. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с ладожаны приде на ня, и побЂди я силою святыя Софья и молитвами владычица нашея богородица и приснодЂвица Мария, мЂсяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в недЂлю на Сборъ святыхъ отець 630, иже в ХалкидонЂ; и ту бысть велика сЂча СвЂемъ. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше свЂта понедЂльника, посрамлени отъидоша. Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, НамЂстъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всЂхъ 20 мужь с ладожаны, или мне [менши], богь вЂстъ. Князь же Олександръ съ новгородци и с ладожаны придоша вси здрави въ своя си, схранени богомь и святою Софьею и молитвами всЂхъ святыхъ».[19]

Ну и, наконец, самый подробный рассказ дается в «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (обычно называемым просто «Житием Александра Невского»). Поскольку отрывок достаточно велик, привожу его в русском переводе.[20]

«Услышав о такой доблести князя Александра, король страны Римской из северной земли подумал про себя: «Пойду и завоюю землю Александрову». И собрал силу великую, и наполнил многие корабли полками своими, двинулся с огромным войском, пылая духом ратным. И пришел в Неву, опьяненный безумием, и отправил послов своих, возгордившись, в Новгород к князю Александру, говоря: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою».

Александр же, услышав такие слова, разгорелся сердцем и вошел в церковь святой Софии, и, упав на колени пред алтарем, начал молиться со слезами: «Боже славный, праведный, Боже великий, сильный, Боже предвечный, сотворивший небо и землю и установивший пределы народам, Ты повелел жить, не преступая чужих границ». И, припомнив слова пророка, сказал: «Суди, Господи, обидевших меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне».

И, окончив молитву, он встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же был тогда Спиридон, он благословил его и отпустил. Князь же, выйдя из церкви, осушил слезы и начал ободрять дружину свою, говоря: «Не в силе Бог, но в правде. Вспомним Песнотворца, который сказал: «Одни с оружием, а другие на конях, мы же имя господа бога нашего призовем; они, поверженные, пали, мы же устояли и стоим прямо»». Сказав это, пошел на врагов с малою дружиною, не дожидаясь своего большого войска, но уповая на Святую Троицу.

Скорбно же было слышать, что отец его, князь великий Ярослав не знал о нашествии на сына своего, милого Александра, и ему некогда было послать весть отцу своему, ибо уже приближались враги. Потому и многие новгородцы не успели присоединиться, так как поспешил князь выступить. И выступил против них в воскресенье пятнадцатого июля, имея веру великую к святым мученикам Борису и Глебу.

И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море. Был он крещен и жил среди рода своего, язычников, наречено же имя ему в святом крещении Филипп, и жил он богоугодно, соблюдая пост в среду и пятницу, потому и удостоил его Бог видеть видение чудное в тот день. Расскажем вкратце.

Узнав о силе неприятеля, он вышел навстречу князю Александру, чтобы рассказать ему о станах врагов. Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис:

«Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, трепетен, пока насад не скрылся с глаз его.

Вскоре после этого пришел Александр, и Пелугий, радостно встретив князя Александра, поведал ему одному о видении. Князь же сказал ему: «Не рассказывай этого никому».

После того Александр поспешил напасть на врагов в шестом часу дня, и была сеча великая с римлянами, и перебил их князь бесчисленное множество, а на лице самого короля оставил след острого копья своего.

Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра.

Первый – по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем, преследуемые им. Тогда схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий – Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый – новгородец, по имени Меша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый – из младшей дружины, по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши падение шатра, возрадовались.

Шестой – из слуг Александра, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался.

Всё это слышал я от господина своего великого князя Александра и от иных, участвовавших в то время в этой битве.

Было же в то время чудо дивное, как в прежние дни при Езекии-царе. Когда пришел Сеннахирим, царь ассирийский, на Иерусалим, желая покорить святой град Иерусалим, внезапно явился ангел Господень и перебил сто восемьдесят пять тысяч из войска ассирийского, и, встав утром, нашли только мертвые трупы. Так было и после победы Александровой: когда победил он короля, на противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, здесь нашли несметное множество убитых ангелом Господним. Оставшиеся же обратились в бегство, и трупы мертвых воинов своих набросали в корабли и потопили их в море. Князь же Александр возвратился с победою, хваля и славя имя своего творца».

К сожалению, все исторические документы о Невской битве, имеющиеся в нашем распоряжении, только русского происхождения. То есть мы имеем одностороннее описание этого события. Ни в одном западном источнике сражение на Неве не упоминается. А нам, для более-менее объективной оценки любого исторического события, очень важно иметь информацию из как можно большего количества разнородных источников. В данном случае нам очень не помешало бы знать, как оценивала эту битву противная сторона. И. П. Шаскольский объясняет молчание западных источников о Невской битве тем, что «В средневековой Швеции до начала XIV в. не было создано крупных повествовательных сочинений по истории страны типа русских летописей и больших западноевропейских хроник. Только в 20-е годы XIV в. было создано первое большое повествовательное историческое произведение – «Хроника Эрика», написанная рифмованными стихами на основе устных воспоминаний, хранившихся в памяти населения (главным образом в памяти господствующего класса – рыцарства). От предшествующего XIII столетия в народной памяти более или менее сохранились лишь сведения о событиях конца века и только немногие воспоминания об отдельных событиях более ранних десятилетий. Поэтому неудивительно, что о Невской битве, происшедшей далеко от Швеции и почти за сто лет до времени написания хроники, информаторы автора хроники уже не помнили».[21]

Однако, мне это объяснение представляется неудовлетворительным. То есть, оно было бы вполне удовлетворительным только если бы речь шла об весьма незначительном с точки зрения шведов событии. Но если принять точку зрения, в соответствии с которой поход шведов был частью масштабного Крестового похода, организованного Римской курией с целью захвата русских земель, в который были вовлечены все западные христианские силы в Прибалтике, то невозможно поверить, что такое событие совершенно выветрилось из памяти людей, хотя в тех же шведских источниках, как известно, сохранились сведения о гораздо более ранних и гораздо более мелких событиях.

Впрочем, даже если мы поверим в такую необъяснимую забывчивость шведов, все равно у нас нет объяснения, почему столь же забывчивыми оказались датчане, немцы и Римская курия. Это уже похоже на какую-то внезапную всеевропейскую эпидемию амнезии. Если, говоря о шведах, мы можем свалить все на позднее возникновение летописания в Швеции, то относительно немцев и, тем более, Римской курии, этот аргумент не работает. У нас имеются многочисленные документы по истории Ордена, у нас есть переписка Пап с Орденом, с прибалтийскими епископами, с папскими легатами в Прибалтике, с русскими князьями, но ни одного упоминания о совместном шведско-датско-немецком Крестовом походе против Новгорода и Пскова в них нет, нет и упоминания Невской битвы.

Почему же молчат не только шведы, но и их предполагаемые союзники датчане и немцы? Почему молчит Римская курия, организатор похода (опять же предполагаемый)? Это молчание не повод ли для появления первых сомнений – а был ли в действительности этот пресловутый поход, и является ли Невская битва его частью?

Итак, выше мы видели те основные источники, откуда мы черпаем знания о Невской битве. Теперь посмотрим, какие выводы сделала советская историческая наука на основании этих, к сожалению весьма немногочисленных, источников.

Вот что пишет И. П. Шаскольский в работе «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240–1242 гг. против Руси» о событиях 1240–1242 годов, и о Невской битве в частности: «В 1240 г. произошло организованное римской курией наступление на русские земли всех основных сил феодального рыцарства Северной Европы – Швеции, немецкого рыцарства в Прибалтике и Дании. По своим масштабам это наступление было самым крупным за весь период феодальной раздробленности на Руси. Для наступления был выбран момент крайнего ослабления нашей страны, только что перенесшей ужасы татарского нашествия. Но даже в таких исключительно неблагоприятных условиях русский народ, руководимый Александром Невским, нашел в себе силы отразить вражеское наступление с Запада и нанести страшное поражение агрессорам на берегах Невы и на льду Чудского озера. Разгром шведско-немецко-датского наступления в 1240– 1242 гг. был вместе с тем и поражением многолетней политики папства, главного организатора крестоносной агрессии против Руси».[22]

А вот цитата из другой советской исторической книги: «Невская битва была важным этапом всей этой борьбы [за сохранение выхода в Балтийское море]. Победа русского народа, предводимого нашим великим предком Александром Невским, уже в XIII в. предотвратила потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси».[23]

В доказательство того, что Невская битва была частью Крестового похода на Русь, обычно приводят следующие аргументы (косвенные доказательства):

1. Время шведского вторжения совпадает с нападением немцев на Изборск и Псков.

2. Вторжение произошло именно тогда, когда Русь находилась в наиболее тяжелом положении после монгольского нашествия. Стало быть, время вторжения было выбрано не случайно.

3. Вторжение шведов носило масштабный характер. При этом ссылаются на слова «Жития» о «короле страны Римской», «силе великой» и «многих кораблях».

4. Целью похода был захват Новгорода и русских земель.

5. Присутствие епископов в шведском войске. Это считают доказательством, что агрессия носила именно религиозный характер.

Рассмотрим эти аргументы по порядку. Появление шведов в устье Невы и нападение немцев на Изборск и Псков, действительно, произошло в рамках одного, 1240-го, года, но отнюдь не одновременно. Невская битва состоялась 15-го июля, а немцы захватили Изборск в сентябре, когда шведы были уже давным-давно разбиты. Непонятно, что помешало предполагаемым союзниками лучше скоординировать свои действия? Почему они не выступили единым фронтом, а предпочли действовать поодиночке? Вот что пишет Е. Назарова: «И. П. Шаскольский ссылался на то, что при отсутствии постоянной связи между руководителями нападающих сторон о точном совпадении в датах не могло быть и речи. Тем не менее, источники свидетельствуют о том, что существовал опыт совместных выступлений, когда для сбора войск в назначенном заранее месте встречи предусматривался очень небольшой промежуток времени. Встречу приурочивали к определенной дате, чаще к какому-либо религиозному празднику. При этом задержка одного из союзников больше чем на десять дней – две недели уже была чревата провалом операции: либо противник успевал собраться с силами, либо начиналась дезорганизация в бездействующем войске и даже после подхода ожидаемых отрядов планируемое наступление оказывалось невыполнимым. Так что более точно скоординировать сроки совместного наступления шведов и ливонцев, если бы таковое существовало, было для них вполне доступно».[24] Данный аргумент опровергается еще и характером участия немцев в походе на Изборск и Псков, о чем подробнее будет сказано ниже.

Что касается тяжелого положения Руси, то, действительно, к этому времени монголо-татарские орды уже совершили походы по Владимирской и Ростово-Суздальским землям и на юг Руси. Были взяты и сожжены многие русские города. Однако, как известно, земли Новгорода и Пскова не подверглись нашествию татарского войска. Непонятно, почему шведы и немцы, желая воспользоваться тяжелым положением Руси, объектом нападения выбрали именно ту ее часть, которая в тяжелом положении не находилась и была вполне способна противостоять нападению, что и подтвердилось последующими событиями.

Мне могут сказать, что крестоносцы рассчитывали, что разоренные татарами русские княжества, и в частности, княжество Владимирское, чьи князья, сидевшие на тот момент на новгородском престоле, не смогут придти на помощь Новгороду и Пскову. Что касается братской взаимовыручке между русскими князьями, то, увы, мы знаем, что они сплошь и рядом не спешили помогать соседним княжествам в беде. Но то, что владимирские князья были заинтересованы в помощи Новгороду, справедливо. Справедливо и то, что и Владимир и Суздаль к тому времени были сожжены татарами, а князь Юрий Всеволодович погиб в сражении с татарами на реке Сити. Однако, на владимирский престол вступил его брат Ярослав, отец Александра Невского. Нам не известно, где он находился во время разорения Владимирской земли татарами, но на помощь брату он не пришел и его дружина в битвах с татарами не участвовала. Более того, войско Ярослава продолжало сохранять хорошую боеспособность, раз разгром Владимира не помешал Ярославу в 1239 году напасть на Каменец и захватить в плен находившуюся там жену князя Михаила Черниговского. Причем нападение это, судя по всему, не было вызвано какой-то насущной необходимостью, а явилось просто актом личной мести.

Впрочем, можно, конечно, сослаться на плохую осведомленность Запада о русских делах. Однако, то, что мы знаем о тесных контактах западных купцов, Тевтонского Ордена, Рижского и Дорпатского епископов с Новгородом, Псковом и другими русскими землями, указывает как раз на обратное, на то, что на Западе были довольно хорошо осведомлены о происходившем на Руси. Но даже и плохая осведомленность сама по себе не являлась бы доказательством захватнических планов Римской курии относительно Русских земель.

Интересен вопрос о том, кто же возглавлял поход шведов. «Житие» называет его королем северной страны, Новгородская первая летопись – князем, причем там же упомянут некий воевода с весьма экзотическим для шведа именем Спиридон. Псковская летопись о шведском военачальнике вообще ничего не говорит.

Версия, что поход шведов на Неву возглавлял сам шведский король, физически неполноценный Эрик Шепелявый, никем всерьез не рассматривается, как совершенно невероятная и легко опровергаемая историческими источниками. В большинстве работ советских историков предводителем шведов называется зять шведского короля и правитель Швеции ярл Биргер из рода Фолькунгов. Его участие в походе, конечно, доказывало бы, что поход был явно не рядовой. До настоящего времени Биргер фигурирует в качестве предводителя шведов и в российских школьных учебниках.

Но тут есть одна маленькая неувязка. Жизнь Биргера нам достаточно хорошо известна. Ярлом и правителем Швеции он стал лишь в 1248 году, то есть спустя восемь лет после битвы на Неве. Единственный его поход на Восток состоялся в 1249 году. Это был поход в финские земли и окончился он успешно. Однако некоторые недобросовестные (или невежественные) историки продолжают писать в своих книгах: «Согласно «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» Биргер, прибыв с войском в устье Невы, отправил в Новгород своих послов…»[25] Хотя достаточно прочесть текст «Повести», чтобы увидеть, что имени Биргера там нет. Другие историки, понимая, что версия с Биргером разваливается на глазах, выдвинули на роль предводителя шведов двоюродного брата Биргера, ярла Ульфа Фасе (в «Очерках истории СССР» в качестве предводителей фигурируют одновременно и Фасе, и Биргер). В свою очередь некоторые финские историки склонны считать, что поход возглавлял епископ Томас, глава шведской колонии в Финляндии. Однако и эти версии являются не более чем простым предположением, и не имеют серьезных подтверждений.

А имя Спиридон, видимо, было дано летописцем (а, скорее всего, переписчиком) шведскому воеводе по какой-то нелепой случайности, которую никто до сих пор не может удовлетворительно объяснить.

Приходится признать, что имя военачальника, руководившего шведским войском в Невской битве, нам неизвестно. Неизвестна нам и численность армий, участвовавших в битве. Однако, есть все основания считать, что она была весьма скромной с обоих сторон, и что масштабы сражения были значительно преувеличены историками.

О том, что князь Александр выступил против шведов с небольшими силами нам известно и из «Жития», и из Новгородской первой летописи. Эти источники согласны, что князь собирал войско в спешке. Он не счел нужным послать за помощью к своему отцу князю Ярославу Всеволодовичу, и даже не дождался, пока соберется всё новгородское войско, по-видимому, рассчитывая в основном на свою дружину. Вряд ли бы он так поступил, если бы узнал о высадке многочисленного вражеского войска.

Обычно численность шведского войска определяют в пять тысяч человек, а количество кораблей – в сотню штук. Но автор «Жития» описывает гибель лишь трех кораблей, и, судя по всему, для него это представляется значительным успехом русского войска. Однако гибель трех кораблей из ста вряд ли могла иметь какое-то серьезное значение для победы в сражении. Например, в «Хронике Эрика» под 1300 г. описывается шведский поход на Русь численностью в 1100 человек и при этом отмечается: «Никогда не видели на Неве больше кораблей, чем тогда».[26] Весьма скромные потери новгородцев также косвенно свидетельствуют о масштабах сражения. В любом случае, цифра в пять тысяч воинов кажется мне несколько преувеличенной. Но даже если принять эту неизвестно откуда взявшуюся цифру, войско шведов было явно мало для достижения тех грандиозных целей, которые обычно ему приписывают. Оно не в состоянии было ни покорить все русские земли, ни захватить Новгород. Весьма сомнительно даже, чтоб оно было способно захватить Ладогу, крепость мощную и способную выдерживать длительную осаду.[27] Если бы шведы намеривались захватить Новгород, то их поведение выглядит просто необъяснимо. Они не используют возможности внезапного нападения, они не идут на Новгород, а высаживаются на значительном расстоянии от него и посылают вестников к князю Александру с предупреждением о своем прибытии. Затем они безвылазно сидят на месте высадки никак не менее недели (поскольку дорога до Новгорода и обратно занимает не одну сотню километров). И в результате, если верить некоторым отечественным историкам, нападение русских оказывается для них неожиданностью!

Даже если мы решим, что история со шведскими послами придумана автором «Жития» для красного словца, а я склоняюсь к этой версии, поскольку не стоит преувеличивать средневековое рыцарское благородство, то вопрос остается. Почему шведы не предприняли попыток идти непосредственно на Новгород? Похоже, что ни Новгород, ни Ладога не были целями их похода. Каковы же были их настоящие цели мы, к сожалению, не знаем. Возможно, это была экспедиция против местных язычников; возможно, шведы выбирали место для постройки новой крепости: наконец, может быть, они просто укрылись в устье Невы от бури или высадились для починки кораблей и пополнения запасов пресной воды.

И, наконец, последний пункт нашего списка аргументов – присутствие в шведском войске епископов. Это может быть хорошим подтверждением религиозного характера похода и его масштабности. Поскольку в то время во всей Швеции было лишь семь епископов,[28] участие в походе двух или более из них придавал бы походу экстраординарный характер. Заметим, что в Новгородской Первой Летописи упоминается один епископ, который якобы был убит в бою. Однако нам известно, что все шведские епископы пережили 1240-й год. Скорее всего, смерть епископа, да и вообще участие епископов в походе, надо приписать фантазии автора летописи. Вполне возможно, что в шведском войске был священник, и, возможно даже, он мог быть убит в сражении, а уже летописец, пущей важности ради, произвел его в епископы. Впрочем, может быть, очевидец сражения, рассказом которого мог пользоваться летописец, плохо разбирался в католической иерархии, или же просто приврал.

А теперь, как и обещал, я перехожу к захвату Изборска и Пскова.

* * *

Но прежде, нам, все же, необходимо вспомнить ту ситуацию, которая сложилась в Новгородских и Псковских землях к 1240 году. Известно, что оба этих города отличались своим государственным устройством от остальных русских княжеств. Князь не был там единоличным правителем. Основные вопросы решало вече и избранный им посадник, а князь был чем-то вроде приглашенного со стороны военного вождя, основной функцией которого была защита границ от соседей и, возможно, сбор дани с подвластных племен… Поскольку князь прибывал в город со своею дружиной, то такая практика избавляла горожан от необходимости держать постоянное войско, существовало лишь ополчение, созываемое на случай военных действий. К тому же город получал союзника в лице того княжества, откуда был родом приглашенный князь.

Однако, далеко не всегда призванный князь склонен был проводить ту политику, которую от него ожидали горожане. Часто князья по собственному почину затевали распри с соседями, или пытались расширить свои полномочия и получить большую власть, чем та, которую им готов был предоставить город. Между князьями и городским самоуправлением постоянно шла глухая борьба за власть, которая периодически оканчивалась изгнанием того или иного неугодного князя. Похожая ситуация сложилась и во Пскове, который, хоть и испытывал сильное влияние своего более могущественного соседа, Новгорода, оставался независимым городом и не упускал случая это продемонстрировать.

Но и сами горожане не были едины. В Новгороде сложились две основные группировки бояр, ожесточенно боровшихся друг с другом. Одну из них можно условно назвать «прозападной». Ее члены, в основном, вели торговлю с европейскими странами и, естественно, ориентировались на более тесные и дружественные отношения с западными христианами. Соответственно, придя к власти, эта партия предпочитала приглашать князей из западных и южных русских земель, таких как черниговские Ольговичи или смоленские Ростиславичи, имевших опыт общения с Западом, а часто и родственные связи с западными владетелями. Вторая партия ориентировалась на Восток, на Владимиро-Суздальскую Русь и тамошних князей. Такие же партии существовали и во Пскове, однако «прозападные» настроения здесь были более сильными. С 1208 по 1221 (по крайней мере) годы в Пскове правили представители семьи Ростиславичей, имевших родственные связи с ливонцами и рижским епископом. Псков неоднократно заключал сепаратные мирные договора с Ригой и Орденом (в 1210, 1217 и, возможно, в 1221). В 1228 году, когда суздальский князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, предпринял поход на Ригу, псковичи не поддержали его. Более того, Псков обратился за военной помощью к Риге (к немцам, чуди, латгалам и ливам, как говорит летопись).[29] В конце концов и Новгород присоединился к Пскову. Тогда князь Ярослав вынужден был отказаться от задуманного похода и распустить полки. В свою очередь Псков распустил по домам пришедших к нему на помощь немцев, чудь и проч. В 1236 году, как уже говорилось, Псков поддержал Орден в борьбе против литовцев – «Того же лЂта [6745/1236] придоша в силЂ велицЂ НЂмци изъ замория в Ригу, и ту совокупившееся вси, и рижане и вся Чюдьская земля, и пльсковичи от себе послаша помощь мужь 200, идоша на безбожную Литву; и тако, грЂхъ ради наших, безбожными погаными побЂжени быша, придоша кождо десятыи въ домы своя».[30]

Итак… В сентябре 1240 года немцы взяли Изборск. Вот что сообщает Новгородская Первая Летопись – «Того же лЂта взяша НЂмци медвижанЂ, юргевци, вельядци съ княземъ Ярославомъ Володимиричемъ Изборьско. И прииде вЂсть въ Плесковъ, яко взяша НЂмци Изборьско, и выидоша плесковици вси и до души; и бишася с ними, и побЂдиша я НЂмци».[31] Как видим, вместе с немцами упоминается некий князь Ярослав Владимирович. Судя по имени, он явно не немец; кто же он такой, как оказался среди немцев и какова его роль во взятии Изборска? Чуть выше, в той же летописи читаем – «В лЂто 6741 [1233]. Изгониша Изборескъ Борисова чадь съ княземъ Ярославомъ с Володимирицемъ и с НЂмци».[32] Опять видим князя Ярослава Владимировича с немцами в Изборске. Правда, к ним еще прибавилась некая «Борисова чадь». Кто они такие?

Князь Ярослав Владимирович, сын псковского князя Владимира Мстиславича, из рода Смоленских князей (Ростиславичей). Его сестра была замужем за Теодорихом, младшим братом Рижского епископа Альберта, да и сам он был женат первым браком на ливонской немке и имел от нее сына. «Борисова чадь» – это сторонники новгородского тысяцкого Бориса Негочиевича, занимавшего антисуздальскую позицию, и поддерживавшего черниговских Ольговичей. Он был избран тысяцким в 1228 году, но вскоре, во время голода и мора в Новгороде его лишили должности, а двор его разграбили. Сам он бежал в Чернигов.

В ходе борьбы между Ростиславичами и Суздальскими князьями первые были вынуждены покинуть Псков. В 1228 году, после смерти отца, Ярослав Владимирович, видимо, попытался вернуть себе отцовский престол, но неудачно, и бежал к родственникам в Ливонию. С 1231 года он жил в орденском замке Одемпе (Медвежья голова). В 1232 году к нему бежали его сторонники из псковских бояр, и оппозиционное новгородское боярство – «Борисова чадь». Все они были полны решимости вернуть себе потерянные власть и положение. В следующем году они захватили Изборск, но были разбиты Ярославом Всеволодовичем Суздальским. Сам Ярослав Владимирович попал в плен и только через два года был выкуплен своими ливонскими родственниками.

Полагаю, было бы правильно считать инициаторами похода на Изборск в 1240 году именно Ярослава Владимировича и его псковских и новгородских сторонников. Нет никаких серьезных оснований считать это какой-то направленной агрессивной акцией Ордена против Руси, а тем более приписывать ее план Римской курии. Известно, что основные силы Ордена в это время были направлены на войну с куршами. Скорее этот поход представляется семейным предприятием Ростиславичей и их ливонских родственников, которым удалось привлечь к нему и некоторых рыцарей Ордена.

После захвата Изборска псковичи (в Пскове, по-видимому, была у власти просуздальская партия) попытались выбить Ярослава и немцев из Изборска, но потерпели поражение. Ярослав с немцами двинулся на Псков и осадил его. Видимо, те меры, которые предпринимала по защите города просуздальская партия большинство горожан не удовлетворили. В городе произошел переворот, к власти пришли сторонники Ярослава Владимировича, и город сдался ему. Об участии Ярослава в осаде Пскова мы знаем не только из Новгородской Первой летописи, но и из западного источника – «Ливонской Рифмованной хроники», где Ярослав фигурирует под именем Герпольта (Ярпольта).[33] Ливонцы оставили в городе двух рыцарей с небольшим отрядом в помощь Ярославу. Однако, ни о каких массовых погромах и уничтожении жителей, ни о каком насильственном окатоличивании псковичей данных у нас нет. Так что сожжение младенцев и рвущий душу призыв – «Мертвый Псков зовет тебя, Ярославич!», вызывавшие слезы в моих детских глазах, остаются на совести Сергея Михайловича Эйзенштейна.[34]

После сдачи Пскова часть сторонников суздальских князей бежала в Новгород. Но и там Ярослав Владимирович, судя по всему, имел довольно серьезную поддержку, поскольку там сразу же началась «распря» (вероятно, по поводу отношения к псковским событиям), и князь Александр Невский, несмотря на недавнюю победу над шведами, вынужден был покинуть Новгород и уехать к отцу в Переславль.

Псковским посадником стал некто Твердило Иванкович, видимо из антиновгородской партии, который начал разорять новгородские села. Узнав о захвате Пскова и Изборска, об удалении из Новгорода Александра Невского племена води и чуди (или какая-то их часть), ранее платившие дань Новгороду, призвали немцев, вне сомнения тех же, которые помогали Ярославу Владимировичу захватить Изборск и Псков. И немцы строят на территории этих племен крепость Копорье. Тут уже новгородцы забеспокоились не на шутку, и послали делегацию к владимирскому князю Ярославу Всеволодовичу с просьбой прислать им своего сына Андрея. Но Ярослав согласился прислать лишь снова старшего сына, Александра Невского.

В 1241 году Александр возвращается в Новгород и приказывает повесить «многиа крамолники». Затем князь захватывает Копорье, часть немцев берет в плен, часть отпускает, а вожан и чудь, поддерживавших немцев, казнит.[35]

Вероятно, псковский князь Ярослав Владимирович уже не принимал участия в дальнейших событиях, поскольку примерно к этому времени относится разрыв отношений между ним и его ливонскими родственниками. Причиной разрыва послужила трагедия в семье Ярослава. Его старший сын, повздорив со своей мачехой, второй женой Ярослава, псковитянкой, убивает ее. Некоторые историки полагают, будто она ожидала ребенка, и старший сын опасался, что отец передаст свои права на псковские земли новому наследнику. Порвав с ливонцами, Ярослав помирился с новгородским князем. В последний раз упоминается в летописях в 1245 г., как предводитель новоторжского отряда, отражавший нападение литовцев на южные земли Новгорода. В Новгородской Первой летописи под 1243 годом содержится рассказ о мироточении иконы над гробом жены Ярослава Владимировича, убиенной пасынком – «Того же мЂсяца (Мая) въ 18 день, на память святаго мученика Александра, явися знаменье въ Плеско†у святого Иоанна в манастыри, от иконы святого Спаса над гробомъ княгининымъ ЯрославлЂи Володимирица, юже уби свои пасынокъ въ МедвЂжии головЂ: иде миро от иконы по 12 днии…»[36]

Тем временем Александр Ярославич без особого труда отбил Псков, а оставленных там двух братьев-рыцарей по одним источникам изгнал, по другим – взял в плен, а по третьим – казнил.

Стоит вспомнить молитву, которую, судя по Новгородской Первой летописи и Житию, Александр произнес перед битвой на Чудском озере: «Суди меня, Боже, рассуди распрю мою с народом неправедным и помоги мне, господи, как в древности помог Моисею одолеть Амалика, а прадеду нашему Ярославу окаянного Святополка». Случайно ли здесь назван Святополк, как известно, бежавший к своему тестю, польскому князю Болеславу Храброму, и позже с его помощью захватившему Киев? Не потому ли летописец вставил слова о Ярославе и Святополке, что видел в этом прямую аналогию с Ярославом Владимировичем, при содействии родственников-ливонцев захватившего Псков?

Роль псковского князя Ярослава Владимировича в описанных событиях с течением времени стала рассматриваться как все более и более незначительная в противовес все более и более возраставшей роли «немцев», его ливонских родственников. Причем такое отношение к нему было с обеих сторон: немцам был малоинтересен какой-то русский князь и его претензии на псковский престол, они писали о победах своих соотечественников. Русскими же участие в этих событиях иноземцев воспринималось более остро, чем внутренние распри. И это вполне естественно, в истории есть немало примеров тому. Например, в 1030–1031 годах Мусса, сын эмира Аррана Фадла, призвал руссов на помощь в борьбе со своим братом Аскуйя. При поддержке руссов Мусса взял Байлакан и убил брата. Однако в. местной кавказской традиции разгром Байлакана приписан одним руссам.[37]

Позже, в советское время, о Ярославе Владимировиче предпочитали либо вообще не упоминать, поскольку он не очень укладывался в существовавшую схему, либо представляли его предателем интересов русского народа, а то и «русских национальных интересов». Хотя никаких «национальных интересов» в XIII веке вообще быть не могло, поскольку не существовало еще и наций. Да и понятие «интересы народа» для средневековых людей было довольно маловразумительным, в отличие от совершенно конкретных родственных связей. Браки между знатью в то время именно для того и заключались, чтобы иметь надежных союзников. Подобными же соображениями руководствовался и Александр Невский, когда, несколько позднее описываемых событий, сватал норвежскую принцессу за своего сына. Поэтому нет ничего удивительного, что и Ярослав Владимирович прибегал к помощи своих ливонских родственников в борьбе за свои, вполне законные по меркам того времени, права. Собственно говоря, и в нынешнее время, если смотреть беспристрастно, права его на Псков должны быть признаны как минимум не менее законными, чем права Александра Невского на Новгород.

Однако, на несчастном князе Ярославе поставлен штамп предателя, а князь Александр, призвавший татар на помощь против своего родного брата, назван «защитником русского народа». А разница лишь в том, что татары не состояли в родстве с Александром, да и вообще были «погаными язычниками».

Итак, подводя промежуточные итоги, мы должны признать, что у нас нет никаких сведений, позволяющих связать вышеописанные события с битвой на Неве, или с политикой Римской курии. Также нет оснований считать захват Изборска и Пскова эпизодами «Крестового похода на Русь».

* * *

.

Советская историческая наука всегда чрезвычайно высоко оценивала значение битвы на Чудском озере, придавая этой победе международный характер, называя битву «крупнейшей битвой раннего средневековья», которая «положила предел немецкому грабительскому продвижению на Восток» и нанесла «решающий удар», «потрясая до основания и Ливонский и Прусский ордена».[38] Ну и естественно, эта победа окончательно разрушила все надежды Римского Папы на порабощение Руси.

Однако в Ипатьевской летописи сведений об этом сражении мы не находим. Хотя, по мнению советских историков, оно «имело огромное значение для всей Руси» и даже для многих других народов. Лаврентьевская летопись сообщает нам следующее: «В лЂто 6750. Ходи Александръ Ярославичъ с Новъгородци на НЂмци и бися с ними на Чюдъскомъ езерЂ оу Ворониа камени. И побЂди Александръ, и гони по леду 7 верст сЂкочи их».[39] Псковская первая летопись еще лаконичнее: «В лЂто 6749.[40] Взя Александр Копории, а Немець изби. А на лЂто ходил Александр с Новгородцы, и бися на леду с Немци».[41]

В Новгородской Первой летописи сражение описано более подробно: «В лЂто 6750 [1242]. Поиде князь Олександръ с новгородци и с братомь АндрЂемь и с низовци на Чюдьскую землю на НЂмци и зая вси пути и до Пльскова; и изгони князь Пльсковъ, изъима НЂмци и Чюдь, и сковавъ поточи в Новъгородъ, а самъ поиде на Чюдь. И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажития; а Домашь Твердиславичь и Кербетъ быша в розгонЂ, и усрЂтоша я НЂмци и Чюдь у моста, и бишася ту; и убиша ту Домаша, брата посаднича, мужа честна, и инЂхъ с нимь избиша, а инЂхъ руками изъимаша, а инии къ князю прибЂгоша в полкъ, князь же въспятися на озеро, НЂмци же и Чюдь поидоша по нихъ. УзрЂвъ же князь Олександръ и новгородци, поставиша полкъ на Чюдьскомь озерЂ, на Узмени, у ВоронЂя камени; и наЂхаша на полкъ НЂмци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозЂ полкъ, и бысть сЂча ту велика НЂмцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и ГлЂба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, тЂхъ святыхъ великыми молитвами пособи богъ князю Александру; а НЂмци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а НЂмець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новъгородъ».[42]

Ну и наиболее развернутая и красочная версия принадлежит «Житию Александра Невского».

Если судить о событиях того времени по популярной литературе о Ледовом побоище и по известному фильму Эйзенштейна, то представление о них получается совершенно искаженное. Выходит, будто немецкие рыцари, выступив в Крестовый поход на Русь, захватили Псков и, двигаясь далее на Новгород, оказались на Чудском озере, где были остановлены и разбиты войском Александра Невского. В фильме, правда, упоминается, что сражение происходит на «чужой земле», но никак не объясняется, откуда между Псковом и Новгородом взялась «чужая земля». Причем создается впечатление, что все эти события произошли в достаточно короткий промежуток времени. Однако, со времени захвата Пскова немцами до сражения на Чудском озере прошло около полутора лет. Похоже, рыцари были скорее финские, чем немецкие. И как легко убедиться, глядя на карту, место сражения лежит вовсе не на пути из Пскова в Новгород.

Совершенно непонятно для чего рыцарям, направляющимся в Новгород, понадобилось полтора года выписывать подобные кренделя, да еще не по дороге, а через озеро? Прямо как в известной песне: «Нормальные герои всегда идут в обход!»

Однако, если мы обратимся к летописям, то увидим, что весной 1242 года не немцы шли на Новгород, а «Александръ Ярославичъ ходи на НЂмци». О характере похода говорит нам следующая фраза: «И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажития; а Домашь Твердиславичь и Кербетъ быша в розгонЂ…». Вернее, слова «зажитие» и «разгон», содержащиеся в ней. «Зажитие» означает – «место заготовления съестных припасов и фуража для войск»,[43] а «быть в разгоне» – разъезжать по территории противника с целью приобретения добычи.[44]

С этим, как ни странно, согласны и авторы «Очерков истории СССР»: «Освободив Псков, Александр Ярославич повел свое войско в землю эстов, дав право войску воевать в «зажитие», т. е. нанося максимальный ущерб врагу».[45] Отметим, что в данном случае «максимальный ущерб» понесли не столько ливонские рыцари, сколько местные эстонские племена (чудь).

В отличие от Невской битвы, сведения о Ледовом побоище мы находим и в западных источниках. Вот, например, отрывок из Старшей Ливонской Рифмованной хроники:

Какие цели преследовал поход Александра на земли Ордена? Был ли это просто обычный грабительский набег, месть за захват Пскова, или Александр ожидал, что немцы не простят ему изгнания из Пскова и, возможно, погибших там рыцарей, и решил нанести предупреждающий удар? Версию о том, что Александр имел далекоидущие планы, в частности, собирался захватить Дорпат (Юрьев), полагаю, следует отбросить. На это, судя по всему, он не имел достаточно сил (этого вопроса мы коснемся ниже).

Интересны переданные в «Житии» укоризненные слова Александра, сказанные псковичам после победы на Чудском озере: «О невежественные псковичи! Если забудете это до правнуков Александровых, то уподобитесь иудеям, которых питал Господь в пустыне манною небесною и перепелами печеными, но забыли всё это они и Бога своего, избавившего их от плена египетского».[47] Эти слова дают нам возможность предположить, что этот поход был, скорее всего, демонстрацией силы, предназначенной не столько для ливонцев, сколько для непокорных псковичей, и имел целью показать им «кто в доме хозяин».

Вряд ли князь Александр предполагал, что его «показательный поход» по ливонским землям закончится «крупнейшей битвой раннего средневековья». Неизвестно насколько хорошо Александр был осведомлен о делах Ордена, но остается фактом то, что в это время основные силы рыцарей во главе с ландмейстером Дитрихом фон Грюнингеном воевали с восставшими куршами.

Вспомним один из начальных титров фильма «Александр Невский»: «Немецкие захватчики ждали легкой победы над нашим народом: Русь только что пережила кровавый удар монголов». Когда пишут, что «немецкие завоеватели воспользовались тяжелым положением Руси, разгромленной монголами», то нелишне вспомнить также, что в это же время монголы прошли и по Европе. 22 марта 1241 года был разорен Краков, 9 апреля того же года союзная европейская армия, в составе которой были и тевтонские рыцари, потерпела серьезнейшее поражение под Легницей, а после него была еще битва при Шайо, где монголы разбили венгров. То есть, с таким же успехом можно было бы утверждать, будто Александр Невский «воспользовался тяжелым положением Европы, разгромленной монголами». Можно только сожалеть, что христиане Востока и Запада, находясь перед лицом общего врага, так и не смогли объединиться, и продолжали свои междоусобные распри.

Итак, как же нам сегодня видится ход сражения на Чудском озере в свете имеющихся у нас исторических источников, а также результатов комплексной геолого-археологической экспедиции, обследовавшей южную часть Чудского озера в конце 50-х – начале 60-х годов.

В апреле 1242 года князь Александр Ярославич и его младший брат Андрей, которого их отец, князь Ярослав Всеволодович, послал на помощь старшему сыну, вторглись на территорию Ордена. Кстати сказать, об Андрее в связи с Ледовым побоищем довольно редко вспоминают, хотя он сыграл в сражении не последнюю роль, по-видимому, командуя суздальской конницей, наиболее боеспособной частью русского войска.[48]

Вперед, «в разгон», был выслан отряд Домаша Твердиславовича и Кербета, который столкнулся с передовыми частями ливонского войска, спешно собранного для защиты от русских из находившихся на тот момент в Ливонии рыцарей Ордена. К рыцарям так же присоединился вспомогательный отряд, присланный дорпатским епископом, и состоящий в основном из чуди. В происшедшем бою русский передовой отряд был разбит, часть его попала в плен, часть обратилась в бегство. Сам Домаш был убит. Узнав об этом, князь Александр отступил с основными силами на лед Чудского озера, где и произошло решающее сражение.

Русские летописи и Рифмованная хроника описывают битву примерно одинаково. Ливонское войско, построившись клином, или «свиньей», врезалось в ряды русских воинов и рассекло войско Александра на две части. Собственно говоря, именно на это и была рассчитана подобная тактика. Клин разбивал боевой порядок противника, а затем каждая из частей окружалась и добивалась порознь. Однако, в данном случае эта тактика почему-то не сработала. Чудь обратилась в бегство, а оставшиеся без поддержки ливонские рыцари были окружены и разбиты.

По поводу сражения возникает много вопросов, как по его масштабам, так и самому ходу битвы. Почему хорошо себя зарекомендовавшая «свиная» тактика дала сбой? Как русским удалось ей противостоять, и вообще, какова была тактика русских? Почему вдруг обратилась в бегство чудь? И что значит содержащаяся в Рифмованной хронике фраза о том, что «убитые падали на траву»; фраза загадочная, если учесть, что события разворачивались на льду в, практически, зимних погодных условиях?

Так каково же было соотношение сил? Действительно ли Ледовое побоище было «крупнейшей битвой средневековья»?

О количестве русских воинов ни летописи, ни западные хроники не сообщают. Некоторые историки полагают, что в Ледовом побоище с каждой стороны участвовало примерно по 15 тыс. человек, другие – что новгородское войско составляло 15–17 тыс., а немецкое – 10–12 тыс. человек. А. Строков и В. Богусевич предполагают, что общее количество населения в Новгороде не могло превышать 50-ти тысяч даже в более позднее время. По подсчетам же А. П. Пронштейна в середине XVI в. число взрослых мужчин в Новгороде, включая духовенство и причт, составляло ок. 7,5 тысяч человек.[49] На основании этого И. Н. Данилевский считает, что полки Александра и Андрея Ярославичей могли насчитывать не более 5 тыс. человек.[50] Для осады Дорпата этого вряд ли было достаточно.

Что касается ливонского войска, то советские историки обычно указывают на потери немцев в 400–500 убитых и 50 пленных рыцарей. Если учесть, что каждый рыцарь вел с собой отряд воинов, то масштабы войска выглядят более чем внушительно. Однако, этому противоречат данные Ливонской Рифмованной хроники – соответственно, 20 убитых и 6 пленных.

Однако, при внимательном прочтении летописей и хроники, это противоречие легко снимается. В русских летописях говорится о павших и пленных «немцах», которые в воспаленном воображении советских историков превратились в «рыцарей». Т. е. летописи называют общее число убитых и пленных, а Хроника – число полноправных рыцарей. Собственно говоря, 500 рыцарей погибнуть на Чудском озере никак не могло, поскольку на тот момент оба ордена (Ливонский и Тевтонский) насчитывали всего чуть более ста рыцарей (см., например, М. Тumbleг. Der Deutsche Orden, Wien, 1955). Как писал академик М. Н. Тихомиров по поводу киносценария П. А. Павленко и С. М. Эйзенштейна «Русь» (по которому был снят известный фильм «Александр Невский»): «В самом же сценарии магистр заявляет рыцарям и «пасторам»: «Итак, Новгород наш. Крестите его, как хотите. Волга наша, Днепр, церкви. В Киеве я не трону ни бревна, ни человека» (с. 115). Авторы, видимо, совершенно не понимают, что орден даже не в состоянии был поставить себе подобные задачи».[51]

Автор Рифмованной хроники утверждает, что ливонское войско было меньше русского. И хотя он явно завышает превосходство русских в численности, все же многие историки с ним согласны. Это не удивительно, поскольку немцам пришлось собирать войско в спешке, в отличие от Александра, который, надо думать, заранее готовился к походу..

Исходя из вышеизложенного, сражение на Чудском озере представляется не совсем подходящим под определение «крупнейшего сражения средневековья». Вспомним, что в битве под Изборском погибло 800 псковичей против 500 немцев на Чудском озере, в Шауляйской битве 40 рыцарей против 20-ти на том же озере. Не говоря уже о таких сражениях Средневековья, как битвы при Калке, при Легнице, при Шайо, обе битвы при Пуатье (732 и 1356 годов).

Как видим, масштабы и значение Ледового побоища в советской исторической науке были сильно преувеличены. Если верить советским историкам, победа на Чудском озере была решающим ударом, который потряс Ливонский и Тевтонский ордена до основания. Но, похоже, удар был не слишком решающим, поскольку 300 лет спустя Иван Грозный все еще продолжал бороться с Ливонским Орденом, а в 1410 польско-литовские войска вынуждены были снова «трясти» Тевтонский Орден. Впрочем, Орден существует и до сих пор, хотя уже не как военная организация.

Теперь о самом ходе сражения. Наиболее близкой к истине представляется следующая точка зрения. После гибели своего передового отряда, Александр принимает решение отступить на озеро. Версию о том, что Александр хотел заманить тяжеловооруженных, но глупых, и доселе никогда не видевших льда, рыцарей на озеро, где они и провалились под собственной тяжестью, следует с негодованием отвергнуть. Вероятность провалиться под лед у воинов Александра было такая же, как и у рыцарей Ордена, поскольку в то время вооружение русского воина и орденского рыцаря по весу были примерно равны. Доспехи были в основном кольчужные, и это хорошо видно на изображениях того времени. Более тяжелые латы, а так же доспехи для лошадей у западных рыцарей действительно были, но не в XIII в. Они появились гораздо позже, с возникновением огнестрельного оружия. Об этой незначительной детали сторонники версии массового утопления рыцарей обычно умалчивают.

Нам не известны мысли и планы Александра Ярославича. Обычно историки в своих предположениях о его тактике на Чудском озере исходят из своего рода аксиомы, что Александр Невский был великий полководец, талантливый военачальник и, стало быть, все его планы и действия должны быть великими, талантливыми, гениальными и прозорливыми… Такая точка зрения не учитывает ряд важных моментов:

1. Далеко не все действия великих людей гениальны и проч. Даже самые великие люди не застрахованы от совершения ошибок и глупостей.

2. О полководческих талантах князя Александра мы знаем только, что к этому времени, т. е. к 1242 году, он выиграл одну небольшую стычку со шведами на Неве. Взятие Копорья и Пскова, видимо, обошлось без большого кровопролитья.

То, что Александр не принял бой после гибели передового отряда, а предпочел отступить – еще один довод в пользу того, что он не был готов к серьезной кампании против Ордена. Возможно, он решил перейти на новгородский берег, предпочитая сражаться на своей земле, или надеясь, что рыцари не станут его там преследовать. Однако, оторваться от преследователей ему не удалось, и он был вынужден принять бой на льду. Возможно также, что выйти на другой берег ему помешало то обстоятельство, что тот густо зарос ивой, а мелководье – камышом, торчавшим из-под снега. Это и большой снеговой покров помешали войску эффективно двигаться вперед.[52] Не исключено и то, что Александр, зная тактику немцев, намеренно избрал такую позицию, прижав свои войска к заросшему кустарником и камышом берегу, чтобы таким образом защитить свой тыл.

В фильме «Александр Невский» есть момент, когда Александр перед битвой объясняет своим воинам расстановку полков перед боем: «Ты, Гаврила, полки левой руки возьмешь. Сам с дружиною по правую руку стану, и владычный полк возьму. А ты, Микула, ставь мужиков в засадный полк.» На самом деле мы ничего не знаем о том, как были построены русские войска, но с большой вероятностью можно предположить, что они были просто построены во фронт, прижавшись тылом к берегу. Немецкий клин, как обычно, рассек русское войско пополам. Но затем «оно уткнулось в непроходимый для него, занесенный глубоким снегом и покрытый лесом и густым ивняком берег и вынуждено было остановиться. Утратив в ходе боя четкость своего первоначального компактного боевого построения, оно оказалось под ударами обступивших его с боков русских воинов».[53] Возможно, рыцари попробовали отступить и привели этим в замешательство шедшую в арьергарде чудь. А та, видя, что орденская тактика почему-то не сработала, тоже начала отступать, но, не обладая воинскими навыками рыцарей, не смогла это сделать организованно. Людей охватила паника и, как это обычно бывает, отступление превратилось в беспорядочное бегство. Не исключено, что при этом кто-то из бегущих мог оказаться на участке озера издавна называемом «сиговица», где из-за более быстрого течения лед был менее крепок и в теплые зимы существовали незамерзающие полыньи. Впрочем, фраза «а инех вода потопи» читается лишь в поздних летописях 30–40-х гг. XV в., в ранних летописях ее нет. В любом случае, это уже не могло повлиять на ход сражения. Однако, эта фраза, совместившись в головах советских историков со следующим фрагментом из «Жития»: «И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью», родила в этих головах миф о чуть ли не поголовной гибели орденского войска подо льдом.

Оставшиеся без поддержки пехоты рыцари были окружены и разбиты. Фраза автора Рифмованной Хроники о траве, на которую падали убитые, видимо, относится к камышам и прочей прибрежной растительности, торчавшей из-под снега. Впрочем, некоторые историки склонны считать эту фразу не более чем речевым штампом, который хронист бездумно вставил в свое произведение.

Существует также версия о некоем русском засадном полке, который и сыграл решающую роль в сражении. Об этом полке пишут многие советские историки, такие, например, как А. И. Козаченко и Е. А Разин. Эта же гипотеза воспроизведена и в фильме С. М. Эйзенштейна. Правда, у названных историков засадный полк это «лучшая дружина Александра» или, по-крайней мере, «часть дружины», а у Эйзенштейна это «мужики». Однако, у нас нет никаких данных о засадном полке, это «историческое мифотворчество». Позволю себе привести две пространные цитаты из работы Бегунова, Клейненберга и Шаскольского «Письменные источники о Ледовом побоище».[54] Первая по поводу брошюры А. И. Козаченко:[55] «Еще больший резонанс имела другая ошибка (точнее – вольное обращение с фактами) Козаченко, касающаяся хода самого сражения. По словам Козаченко, при подготовке к сражению Александром Невским «часть дружины была поставлена в засаду за возвышенностями берега» (стр. 45) и в разгар боя засада ударила «с тыла…, закупорив окончательно щель, пробитую германской свиньей» (стр. 46), т. е. решила окончательно исход битвы. Эта дружина, поставленная в засаде – чистейшей воды домысел автора, не основанный ни на каких данных источников (и явно придуманный по аналогии с действиями «засадного полка» во время Куликовской битвы). С легкой руки Козаченко эта фантастическая «засадная дружина», или «засадный полк», прочно вошла в военно-историческую литературу, в том числе – в учебные пособия, по которым изучалось Ледовое побоище в военно-учебных заведениях» (далее идет длинный список публикаций различных авторов, повторивших за Козаченко этот миф). Вторая цитата о работе Е. А. Разина:[56] «Другой военный историк Е. А. Разин пишет: «Судя по летописным миниатюрам, боевой порядок был обращен тылом к обрывистому крутому берегу озера, а лучшая дружина Александра укрылась в засаде за одним из флангов». Очевидно, Разин имеет в виду миниатюры Лаптевского тома Лицевого летописного свода третьей четверти XVI в., изображающие Александра Невского с войском у Вороньего Камня, встречу с рыцарским войском на льду Чудского озера и Ледовое побоище. Однако на основании этих миниатюр невозможно судить ни о боевом порядке войск, ни о засадном полке. «Средневековые миниатюры, – пишет А. В. Арциховский, – являются не столько зарисовками средневековых городов и войск, сколько условными схемами, живущими своей книжной жизнью… Миниатюристы вообще верно следовали тексту, тем не менее, сведения, сообщаемые текстом рукописей, в рисунках иногда существенно дополнены, иногда своеобразно истолкованы». Миниатюрист третьей четверти XVI в. искусно, в условной, символической манере, иллюстрировал текст Никоновской летописи о Ледовом побоище (лл. 931 об.–940). Текст Никоновской летописи внизу под миниатюрой на л. 937 об. читается следующим образом: «И, укрепився силою крестною, ополчивси пойде на них, наступиша же озеро Чюдское. Бысть же обоих множьство велми. Отець же его великий князь Ярослав Всеволодич прислал бе ему на помочь брата его меншаго князя Андреа со множеством вои своих. Тако бо бяше у великаго…». Очевидно, миниатюрист попытался изобразить в правом верхнем углу князя Ярослава в городе, посылающего князя Андрея с дружиной на подмогу князю Александру, в левом верхнем углу – князя Андрея с дружиной, а в центре – встречу русского и немецкого войск на льду Чудского озера. Никакого засадного полка на миниатюре нет».[57]

Итак, мы рассмотрели три ключевых эпизода, которые обычно связывают с т. н. «католической агрессией на Русь в XIII в.». Однако, ни один из них однозначно и доказательно связать с «планами Римской курии по покорению Русских земель» не удается. Приходится признать, что мнение, будто Невская битва, захват ливонцами Изборска и Пскова, а также битва на Чудском озере имели религиозный характер, и были частями масштабного плана по захвату и окатоличиванию Руси, разработанному Римской курией, всего лишь очередной миф, которых, к сожалению, немало в исторической науке.

Список использованной литературы:

«Древняя Русь в свете зарубежных источников», М., Логос, 2003.

«Очерки истории СССР. Период феодализма. IX– XV вв.», М., 1953.

«Памятники литературы Древней Руси XIII в.», М., 1981.

«Средневековая Русь в текстах и документах», Минск, 2005.

«Хроника Эрика», Выборг, 1994.

Бегунов Ю. К., Клейненберг И. Э., Шасколь- ский И. П. «Письменные источники о Ледовом побоище».

Белецкий С. В., Сатырева Д. Н. «Псков и Орден в первой трети XIII в.».

Бокман Хартмут. «Немецкий Орден», М., 2004.

Генрих Латвийский. «Хроника Ливонии», 2-е издание, М.–Л., 1938.

Данилевский И. Н. «Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV вв.)», М., 2001.

Караев Г. Н. Ледовое побоище и его трактовка на основе работ экспедиции // Ледовое побоище. 1242 г. М.; Л., 1966.

Козаченко А. И. «Ледовое побоище», М., 1938.

Лаврентьевская летопись, М., 1997 (ПСРЛ, т. 1).

Линд Д. «Невская битва и ее значение».

Матузова В. И., Назарова Е. Л. Крестоносцы и Русь. Конец XII в. – 1270 г. Тексты. Перевод. Комментарии. М.: Индрик, 2002.

Назарова Е. «Крестовый поход на Русь 1240 г.».

Новгородская первая летопись старшего и младшего извода, М.–Л., 1950.

Норвич Дж. «Расцвет и закат Сицилийского королевства», М., 2005.

Пронштейн А. П. «Великий Новгород в XVI в.», Харьков, 1957.

Псковские летописи, М.–Л., 1941.

ПСРЛ.

Разин Е. А. История военного искусства, т. II. М., 1957.

Строков А., Богусевич В. «Новгород Великий».

Тихомиров М. Н. «Древняя Русь», М., 1975.

Феннел Дж. «Кризис средневековой Руси», М., Прогресс, 1989.

Флоря Б. Н. «У истоков религиозного раскола славянского мира (XIII век)», СПб, Алетейя, 2004.

Шаскольский И. П. «Невская битва 1240 г. в свете данных современной науки».

Шаскольский И. П. «Папская курия – главный организатор крестоносной агрессии 1240–1242 гг. против Руси».

Широкорад А. Б. «Русь и Литва», М., «Вече», 2004.

Янин В. Л. «Болотовский» договор о взаимоотношениях Новгорода и Пскова в XII–XIV вв. Отечественная история, 1992, N 6.