БАЛЬТАЗАР. 1609 год.
Время рядом с Амелией потекло, словно горная река. Она оказалась очень образованной и умной девушкой, на каждое мое изречение у нее находился комментарий, ко всему прочему она не притворялась, она никогда не лебезит и говорит все прямо из — за чего слыла не воспитанной хабалкой.
Естественно, я не просто так привез Джонатана знакомить с Николасом, уже много лет я уговариваю художника испить моей крови. Теперь же задержаться здесь добавилась еще одна причина.
Я стоял возле окна в тени и наблюдал, как мимо проходит похоронная процессия. Восемь здоровых мужчин несут блестящий гроб, а на ними люди с грустными и заплаканными лицами. Первыми шествовали самые влиятельные Джае из дома я ощущал ложь и притворство. Ни один из них не горевал по-настоящему, в отличие от простых работяг.
Ночью скончался градоначальник и все горожане решили проводить его в последний путь. При нем это место расцвело, появились новые предприятия, угодья, повлекшие за собой большое количество, рабочих мест, он привлекал приезжать таких мастеров, как Николас. Градоначальник улучшил жизнь этих людей и мне было, совершенна, не понятна реакция местных вельмож.
Николас и Амелия тоже присутствовали там, как уважаемый человек он был просто обязан появится там.
— Вы довольно рано, — удивился я, увидев на пороге вернувшегося хозяина дома с племянницей.
— Мы устали от этого лицемерного представления, — фыркнула Амелия. — Простых людей не пустили в церковь, а остальные не достойны там быть. Каждый давил фальшивые слезы и говорил лживые слова сожаления вдове. Еще не много и меня бы стошнило.
— Амелия, — цыкнул на нее Николас.
— Что такое, дядюшка? Все на нас косо смотрели и почему? Только потому, что мы не лили крокодильи слезы? Вот увидишь при этом лизоблюде Бишопе город придет в упадок, — никак не могла она унять свое негодование.
— Амелия, пойди сделай чаю, — порекомендовал ей художник. — С мятой.
— Прости, дядюшка. У меня грязный язык, — извинилась Амелия.
— Острый, — поправил ее я, откровенно любуясь этой перепалкой.
Посверлив меня взглядом, она скрылась в темноте коридора.
— Ты погубишь ее, — резко сказал Николас.
— Ты же знаешь зачем я здесь. Теперь у меня предложение для вас обоих.
Я даже не заметил, как прошел год. Как и предсказывала Амелия с новым градоначальником все изменилось. Город наполнился грустью, унынием, усталостью и жандармами, что строго следили и наказывали за любую оплошность, по их же мнению. Назревали недовольства, но не спешили оформляться в полноценный бунт.
Джонатан занимался постиганию искусства живописи под надзором Николаса, а я Амелией. Под напором моих ухаживаний девушка сдалась пару месяцев назад.
— Дядюшка, предостерег меня на счет тебя, — сказала она.
Мы лежали на смятых простынях, в преддверии утренних сумерек. Я погладывал нежную бархатную спину.
— И что же он сказал? — задумчиво спросил я.
Уже несколько суток я мучился одним вопросом.
— Он сказал, что ты опасный человек и даже не совсем человек. Что это значит? — с намеком на претензию спросила она.
— Если бы я сказал тебе, что бессмертие возможно и приобрести его так, же просто, как заварить чай. Ты бы согласилась провести со мной вечность? — я серьезно взглянул на Амелию.
Я почувствовал, как озадачил ее своем вопросом. Амелия вся подобралась.
— А ты? — попыталась уйти она от ответа.
— В первую секунду, как увидел тебя, я был готов, — не колеблясь ни секунды сказал я.
— Это больно? — я увидел в глазах Амелии непоколебимую уверенность.
— Как укол. Больно будет, лишь мгновение, — заверил я.
Процедура перерождения, с одной стороны, очень проста. Нужно лишь умереть с достаточным количеством крови вампира в организме. Амелия ее получила. Тогда — то все и произошло. Меня не было в городе. Мы с Джонатаном решили, что пора перекусить и делали это в достаточной отдаленности, а вернулись слишком поздно.
Я почувствуй боль и волнение еще на пороге дома Николаса. Эти эмоции были настолько глубокими и всеобъемлющие, что перекинулись и на меня.
— Что произошло? — влетел я в новомодную гостиную.
— Амелия, — выдавил художник.
Внешне он сейчас больше походил на побитую псину, нежели на человека. Внутри меня все замерло и похолодело.
— Что с Амелией, Николас? — по слогам процедил я.
— Она пропала сегодня днем. А вечером прибежал Эндрю, мальчишка, которого я учу. Он сказал, что жандармы повесили девушку, что критиковала их и градоначальника. Я тут же помчался в мэрию, — говорил он отрывисто с трудом. — Этот гад — Бишоп, сказал, что это не моего ума дело и в отношении меня уже ведется проверка на госизмену. Тело мне не показали, они сожгли его. Это Амелия, Бальтазар.
Дрожащей рукой Николас протянул мне шелковый платочек с монограммой «А.Т.».
Смысл медленно проникал в мое сознание вместе с тупой иглой, вонзившейся в моей сердце. Я сжал в руках тонкую ткань платка. Захотелось кричать, выть. На смену страданиям пришла злость. Я закрывал глаза на деятельность этого ублюдка, давно решил не вмешиваться в людские дела.
Красная пелена застилала мои глаза, пока я, не видя и не слыша никого, размашистыми шагами направлялся прямиком в змеиное логово. Я не понимал, что делаю, полностью отдавшись рефлексам и животным инстинктам. Словно из далека я слышал хруст костей, чувствовал запах горящей плоти, ощущал металлический вкус крови на моем языке, видел мелькающие лица. Не знаю скольких я убил по пути, но остановился только когда обескровленное тело нового градоначальника мешком с костями упало к мои ногам.
По возвращению я услышал от Николаса, то, что так давно хотел:
«Я согласен вечно быть твоим другом».
Я вынырнул из своих воспоминаний. Амелия родилась слишком рано. В веке, где женщину считали лишь придатком к мужчине ей, было не место. Прошло четыре столетия, а в большинстве своем мало, что изменилось. Чувство вины гложет до сих пор. Надо было уехать и тогда, и сейчас.