Крыша течет

Апрель выдался снежным и холодным. А после снегопадов резко потеплело. В один день. Здесь вам Урал, а не Европа. Погода меняется быстро и непредсказуемо. Ночью может быть 25 градусов мороза, а днем уже – 3 тепла.

Степан Ильич проснулся от стука капель. Кровля двухэтажного барака, построенного еще в 1946-м пленными немцами, отчего барак на селе так и прозвали "немецким", не выдержала испытания временем и климатом. Нет, текло и раньше, но не настолько сильно. Сегодня известка на деревянных перекрытиях потемнела от сырости сразу в нескольких местах и на доски пола, на стол, на газовую плиту и тахту текли целые реки воды.

Забыв про больную ногу, про возраст, словно и не было прожито девять десятков годов с хвостиком, старик вскочил с постели, бросился в ванную, схватил эмалированный таз, оцинкованное ведро и подставил посуду под струи. Капли застучали по металлу с недовольным звоном, серчая, что не могут попасть на пол и окончательно сгноить без того трухлявые доски. На тахту, стол и плиту пенсионер установил пару кастрюль и ковшик.

Непорядок это. Нельзя так. Нужно что-то делать.

Степан Ильич распахнул окно, впуская в квартиру еще прохладный воздух, в котором, однако, уже витал запах весны. Некий особый аромат, который однозначно указывал на то, что зима, причем зима не календарная, а синоптическая, вывалив всю свою злобу с последними запасами снега, осознала бесполезность сопротивления и капитулировала перед весной. Скоро набухнут почки, полезет зелень листвы, распустятся цветы, зажужжат шмели и комары, полетит тополиный пух, а вот потом, после, попозже, когда деревья покроются багрянцем и золотом, зима снова вернется. Предпримет попытку контрнаступления, заморозив окна инеем и занеся тропинки сугробами. Вот такой дуализм, извечная борьба времен года, которая началась задолго до появления людей на Земле и продолжится, когда от человечества останутся рожки да ножки.

Вынув из-под подушки пачку "Беломора" и коробок спичек, старик закурил, по-солдатски пряча огонек в ладонь, затянулся вонючим дымом, закашлялся и затушил папиросину в пустой консервной банке. Врачи давно запретили ему курить, настолько давно, что пенсионер и сам не мог с точностью вспомнить, когда это было – при Горбачеве, а то и вовсе при Брежневе, он и бросил. Почти. Так, баловался изредка. В минуты особого душевного волнения. Как, например, сейчас.

Высунувшись в окно, Степан Ильич задрал голову, чтобы посмотреть, сколько там еще снега на крыше. Снега навалом. И снаружи, как и внутри, текли струи воды. Только там, на парапете, еще и свисали зубастые иглы сосулек, искрящихся в лучах весеннего солнца.

Выругавшись сквозь зубы, старик развернулся… и угодил ногой в таз с талой водой. Посудина, вздрогнув, выплеснув на пол жидкость, сместилась в сторону, и капли вновь забарабанили по полу.

Нет, так нельзя. Пора что-то делать.

Пенсионер отворил шифоньер, такой же старый, как и сам хозяин, да и вся обстановка квартиры, но еще крепкий. Более, чем за полвека, не то что дерево не рассохлось – даже лак не потрескался. Пошерудив, ветеран извлек вешалку с формой. Старой-старой, выцветшей от времени. Галифе, гимнастерка с серыми погонами, с широким желтым просветом и скрещенными киркой и лопатой. Тихо звякнули ордена и медали. Самые солдатские – "За отвагу", "За боевые заслуги", "За взятие Берлина", "За победу над Германией", Орден Красной Звезды. И ряд юбилейных медалей, начиная с "20 лет Победы" и так далее.

Да, были времена. Сколько мостов взорвал Степан Ильич, сколько проклятых фашистских составов пустил под откос! Конечно, тогда он еще величался не Степаном Ильичем, а просто Степкой из саперного, если уж официально – старшим сержантом Захаровым. И, разумеется, был помоложе на три четверти века. Покрепче, повыше, пошире в плечах. Шевелюра была погуще и черная-черная. Как уголь. Старик давно уж поседел. Даже при самом большом желании он не мог вспомнить, когда в последний раз видел себя в зеркале без седины. Но тогда девушки стреляли глазками при виде бравого солдата, целя прямой наводкой в сердце воина-Победителя. И сами же безоговорочно капитулировали.

Пенсионер облачился в форму, ставшую великоватой за прошедшие годы, подпоясался ремнем, отдернул гимнастерку… эх, молодость, лихие времена!

Пилотку Степан Ильич надевать не стал – бережно сложил пополам и убрал во внутренний карман. Вместо нее нахлобучил теплую шапку. Холодно еще. Вот через пару недель, на 9 мая, он, конечно, пройдется маршем по главной площади областного центра, и тогда – в пилотке. Возраст… здоровье беречь нужно.

Ветеран захлопнул дверь квартиры, провернул в замке огромный ключ и заковылял по скрипучему полу, постукивая тростью. Еще с лета 1944-го сержант хранил в ноге осколок немецкой дуры. Не оттого, что осколок был дорог ему как память – вовсе нет. Тогда, в полевых условиях, хирург поостерегся доставать железяку, а после не до того было. Пришла Победа, но страна лежала в руинах. Западнее Волги – одни развалины. Фашисты утюжили Союз бомбами, танками, артиллерией… да чего греха таить – и сам сапер внес свою лепту, подрывая транспортные пути, затрудняя коварному врагу подтягивать подкрепления. Настала другая пора – пора восстановления. Ох, нелегкое это было время… нынешние поколения помнят Войну, но забыли, что оставили за собой отступающие немцы. Страну фактически отстроили заново. В рекордные сроки, на зависть бывшим заокеанским союзникам! И в возрождение Отечества бывший сапер тоже внес вклад. Руки, которые вчера закладывали фугасы, сегодня закладывали фундаменты и стены. Строили будущее. Светлое будущее для себя и грядущих поколений.

Где-то там, в Сталинграде, Смоленске, Воронеже, Ленинграде, наверно, до сих пор стояли дома, к строительству которых приложил руку Степан Ильич. По злой иронии судьбы сам пенсионер проживал в бараке, воздвигнутом пленными немцами. Поди тогда, в 1946-м, никто и не думал, что двухэтажное здание простоит до XXI века! А оно сдюжило.

Здесь люди рождались, женились, умирали, радовались и горевали.

Давно это было. Кто мог – уехал. И не только из барака, а вообще из поселка. Подались в большие города, поближе к интернету, ресторанам, гипермаркетам, кинотеатрам. И высоткам, сверкающим стеклянными фасадами. Сегодня оставалась заселена едва ли треть квартир, одними стариками, про которых внуки вспоминали лишь в день, когда почтальонша приносила пенсию.

Хрустя валенками в калошах по липкому, подтаявшему снегу, орденоносный сержант направлялся в администрацию поселения. В прошлом году, в День Победы, сельский голова клятвенно заверил, что ветераны могут обращаться по любым вопросам – окажет полное содействие. Только кому обращаться-то? Каждый год на 9 мая ветеранов собиралось все меньше и меньше. Годы… годы никого не щадят. Будь хоть трижды Герой – старость возьмет свое. За каждым придет старуха с косой. Там, на Войне, смерть ощущалась каждую секунду. Ее ледяное дыхание холодило затылок. Тогда костлявая, испугавшись мужества, стойкости, воли к жизни Советского народа, отступила. И коварно возвращалась в мирное время, забирая ветеранов одного за другим. Во всем поселке Степан Ильич остался последним. Единственным.

Мимо промчался автомобиль, грохочущий музыкой из приоткрытых окон. Снежная слякоть, раздавленная шинами, брызнула на галифе пенсионера. Он вздохнул, отставил руку с тростью подальше, чтобы сохранить равновесие, с трудом согнулся и отряхнул грязь со штанов. Негоже форму пачкать.

Несмотря на вчерашний снегопад, перед поселковой администрацией снега не было. Парковка и улица, уходящая в сторону коттеджа местного начальства, выскоблены до асфальта. Кстати, единственная дорога, которая ремонтировалась ежегодно. Покрытие – ровное, как зеркало. Этакий островок европейской щепетильности среди уральского хаоса. И кусочек лета в царстве снега.

На парковке стоял блестящий хромом черный джип Олега Анатольевича, главы администрации. Огромный, как фронтовой грузовик-полуторка, бывший основным транспортом саперов в военные годы. Примечательно, что этот автомобиль появился у чиновника в примерно то же время, что началась нарезка новых участков у реки – там, где Захаров, еще пацаном, еще на заре эпохи коллективизации, ловил пескарей, сидя на деревянном мосточке, свесив ноги в теплую воду. Там же плескалась детвора, выбегая из реки на песчаный пляж, когда кожа на пальцах сморщивалась, погреться на солнышке.

Степан Ильич посмотрел на свою руку. Сейчас, восемьдесят лет спустя, кожа и без того сморщена. Без всякой воды. Годы… в те времена автомобиль-то диковинкой был, разъезжали на лошадях. Появление первого трактора в селе было событием! Техника! Тожество советской промышленности! Сегодня, возле старого колхозного ангара, трактора и комбайны стояли забытые и заброшенные, ржавея под открытым небом. Памятники Перестройке.

И автомобилей только перед администрацией стояло целых три штуки – уже упомянутый джип Олега Анатольевича, маленькая красненькая машинка его секретарши Леночки и лимузин бухгалтера с трехконечной звездой на решетке радиатора. Машину с точной такой же эмблемой, трофейную, сержант с боевыми товарищами спрятал в лесах Белоруссии – закидали снегом. Но у бухгалтера-то вряд ли трофейная.

Постучав ногами на ступенях администрации, сбивая с калош налипший снег, ветеран снял пальто, перекинул его через руку, и вошел в здание.

Валерка, охранник, завидев орденоносца, вскочил со стула, отбросив в сторону сканворд, вытянулся в струну, правая рука дернулась к срезу головного убора, но замерла на половине пути. Как раз головного убора-то и не было…

Да и какой он вам Валерка? Сам – ветеран, только уже другой войны, войны XXI века. И званием повыше пенсионера. Офицер. Настоящий боевой офицер, комиссованный по ранению. Валеркой он был разве что для Степана Ильича, который оттаскал мальчугана за уши лет тридцать назад, когда пацанята, играя в футбол, расколошматили окно старику. Для главы администрации поселения он был Валериком. Для прочих – Валерием Ивановичем.

– Здравия желаю, Степан Ильич! – гаркнул охранник.

– Здравствуй, Валерка, здравствуй, – проскрипел Захаров своим старческим голосом.

– Вы к кому? – поинтересовался мужчина.

– К Анатольевичу, – ответил сержант. – Понимаешь, Валерка, крыша у меня течет…

Охранник открыл журнал учета посетителей, полистал страницы.

– Вообще-то без записи не положено, – поморщился отставной военный. – Но вы, Степан Ильич, проходите.

Поблагодарив старого знакомого коротким кивком, ветеран зашагал по коридору к кабинету главы поселения. Стук трости по гранитной плитке глухо отдавался в узком пространстве. Калоши, оставляя мокрые следы, поскрипывали резиной.

В приемной старика встретила секретарша Леночка. Та самая, чья красненькая машинка стояла на парковке перед зданием. Девушка дула на свежий лак на ноготках одной руки, а пальчиками второй водила по экрану телефона, пролистывая картинки. Когда в помещение вошел посетитель, она даже не повернулась.