Кто готовил в России масонский переворот?

Владимир Захаров: Кто готовил в России масонский переворот?

Сколько за годы советской власти было поломано копий для доказательства величия восстания Тадеуша Костюшко. И к каким только героям белорусского народа его не причисляли. Но вот появившаяся 11 апреля 2013 г. на сайте ИА REGNUM статья заместителя директора Института стран СНГ Игоря Шишкина ставит все на свои места. То, что мы мало знаем об этом "герое", выступавшем во главе антирусского восстания, и не просто антирусского, а пропольского, вряд ли делает честь белорусским историкам, пытающимся представить и превознести это восстание как "борьбу с царизмом". Я понимаю, что многие годы документы держали в секрете, не всё получали исследователи в разных архивах. И, тем не менее, в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) имеется еще немало документов об этом восстании. Я процитирую только одно письмо. Оно существует в копии. Его автор - русская императрица Екатерина II, адресовано оно было главе Римского государства и по совместительству Папе Римскому Пию IV. Письмо это никогда не публиковалось. Но прежде чем мы его процитируем, придется довольно подробно рассказать о ситуации в Европе в тот период времени. Повторюсь - речь идет от событиях во Франции в 1788-1789 гг.

Фото: attach.forum.ge

До середины XVIII века Россия находилась в конфронтации с Францией, поскольку последняя была союзником противников России - Швеции, Польши и Турции. Однако быстрое возвышение Пруссии, заключение Фридрихом Великим союза с Англией заставило Австрию и Францию забыть на время свои разногласия и объединиться перед лицом опасных соперников. В 1765 г. этот союз удалось скрепить брачным контрактом. Десятилетняя младшая дочь правителей Священной Римской империи Марии-Терезии и Франца I Мария-Антуанетта (1755-1793) была помолвлена с наследником Франции - Людовиком. В том же году умирает ее отец, а через пять лет, в 1770 г. Мария-Антуанетта выходит замуж за будущего короля Франции Людовика XVI.

Тем временем Россия, не желая возвышения Пруссии, вошла в союз с Австрией и приняла участие в Семилетней войне, оккупировав в 1761 г. Берлин. Только смерть Елизаветы Петровны и приход к власти поклонника Фридриха II Петра III круто изменили внешнюю политику России.

После этих событий на международном европейском поле ведущее положение на долгое время заняли пять разновеликих государств: Англия, Франция, Австрия, Россия и Пруссия. Однако Екатерина II, придя к власти, хотя и расторгла военный союз с Пруссией, но не стала с ней воевать, а установила паритетные отношения, рассматривая Пруссию "не как угрозу равновесию, а как необходимый элемент в нем, ослаблять который сверх меры было не выгодно".

Но XVIII век, особенно его вторая половина, остался в истории под названием эпохи Просвещения, "веком разума", временем философов и экономистов. В этот период в Англии, а затем во Франции широко развивается идейное течение, основанное на убеждении в том, что разум и наука играют решающую роль в познании "естественного порядка", соответствующего подлинной природе человека и общества. Именно во Франции период между 1715 и 1789 гг., время наибольшего распространения идей Просвещения, стали называть "веком Просвещения".

Главным врагом для всех представителей этого течения, которое охватывает не только Англию и Францию, но и Германию, США, Россию, становятся религиозные воззрения. Действительно, мироощущение, мировоззрение людей XVIII в. претерпело значительные изменения. Стали цениться практические, позитивные знания, возник своеобразный культ разума. Этот рационализм совпал с кризисом религиозного мировосприятия и церкви как общественного института. Поэтому просветители считали религию и церковь устаревшими, неспособными отвечать запросам общества. На их место ставилась наука и образование. Казалось, что научный взгляд на мир может объяснить все его явления, что все может быть познано путем логики и научных наблюдений. Это было великим завоеванием разума, поставившего человека, упоенного своими силами, в центр Вселенной. Культура Просвещения приобрела черты рациональности, некоторой сухости и умозрительности. Духовность сменилась рассуждением, эмоциональный порыв - системой доказательств, вера - научной убежденностью.

За христианством просветители закрепляют такие термины, как невежество, мракобесие, религиозный фанатизм. Веру в Бога они считали причинами всех человеческих бедствий. Но просветители выступали и против феодально-абсолютистского режима, за политическую свободу, гражданское равенство. Идеи Просвещения оказали значительное влияние на развитие общественной мысли. Это только в XIX-XX вв. идеология Просвещения стала подвергаться критике за идеализацию человеческой природы, оптимистическое толкование прогресса как неуклонного развития общества на основе совершенствования разума. Но в XVIII веке, в широком смысле просветителями называли выдающихся распространителей научных знаний.

Но если во Франции свет просвещения обернулся тьмой революции, то в славянских землях он осветил путь к борьбе за национально-государственную независимость. У славян эпоха Просвещения дала много положительного в общественном развитии. Прежде всего, совершенствовалась система образования, особенно в землях, входивших в австрийскую монархию Габсбургов (Чехия, Венгрия со Словакией, Словения, Хорватия), постепенно становившуюся страной сплошной грамотности. Развивалась высшая школа. Особое распространение получила просветительская деятельность.

Историки всего мира вот уже свыше двух веков подробно, по дням и часам занимаются всеми событиями, происшедшими во Франции в конце XVIII века. Статей и книг о ней вышло десятки тысяч, чуть ли не на всех языках. Все, что произошло в этой отдельно взятой стране, действительно положило начало новой эпохе в истории всего человечества. В Советском Союзе этой темой занимались особенно активно. Как никак, налицо был проверенный эксперимент по разрушению старого миропорядка и созданию нового государства, духовным основанием которого было новое, до селе не существовавшее в государственной форме мировоззрение. Именно оттуда брались многие примеры для того, чтобы потом все это повторить в нашей стране - тогдашнем СССР. Я помню своего преподавателя в Ставропольском государственном педагогическом институте М.П. Заикина, бывшего политработника, служившего до 1953 г. в Ставропольском суворовском училище. Более восторженного человека, бредившего идеями и событиями революции, знавшем наизусть биографии всех ее деятелей, я больше никогда не видел.

И все-таки, революция во Франции по-разному оценивается историками и публицистами вот уже свыше двухсот лет. Немало людей ее приветствуют и пишут о ней только в восторженном тоне, так, как восторгались ею многие ее современники не только в самой Франции, но и в других государствах Европы. Но столь же большое число историков считает это событие отвратительным, кровавым, подорвавшим устои не только христианской идеологии и церкви, но и нарушившим ход мировых исторических событий.

Существует и еще одна, довольно устойчивая точка зрения, не лишенная серьезной документальной основы, что революция во Франции в 1789 году была подготовлена и проведена масонами. Это был самый большой в XVIII веке мировой заговор. Больше того, это была первая в мире попытка вольных каменщиков создать образцовое масонское государство с одновременным уничтожением всех противников их идей.

С одной стороны, большинство крупнейших деятелей Французского Просвещения и тех, кто считал себя принадлежащим к интеллектуальным слоям общества, в годы, предшествовавшие Великой Французской Революции, действительно вступали в ряды вольных каменщиков. Это стало своеобразной модой и знаком элитарности. С другой стороны известно, что масоны, мартинисты и иллюминаты - многие из них состояли в нескольких ложах сразу - приветствовали Французскую революцию, хотя она была начата не ими. Правда и то, что среди революционеров были масоны (Дантон, Робеспьер, Мирабо и др.), но и среди самих масонов имелись высокородные аристократы и даже лица королевской крови. По этим и ряду иных причин масоны основной роли во Французской революции не сыграли, а с началом террора и вовсе "сошли на нет", выродившись в патриотические кружки мистического толка.

Почетный профессор Пенсильванского университета Джон Энтин в своей статье, недавно опубликованной на русском языке, посвященной чрезвычайно интригующей сегодняшний политический мир теме теории заговоров, отмечал, что "теории заговоров как средство интерпретации истории и политики являются опасным и дестабилизирующим явлением в сегодняшнем мире". И далее автор прямо указал, что "заговоры уходят так же далеко в прошлое, как и сама политика. Их корни следует искать в средневековье, а может быть, и в античности, но по большей части они порождены Французской революцией конца XVIII в., великой рассадницей всех мировых "измов". И далее автор пишет, что именно эта революция породила тот конспиративизм, с которым мы живем и по сей день. Как это ни парадоксально, сама революция уничтожила возможности для успеха большого заговора. При "ancienne regime" господствовала элита. Революция положила начало веку идеологии, появлению в общественной жизни самых разнообразных "измов", политических партий и массовых движений. Более того, зарождающиеся промышленные отношения в панъевропейском масштабе сделали рынок значительной детерминантой социально-политических преобразований"[1].

Впервые об участии масонов во французской революции сообщил аббат Огюстен де Баррюль еще в 1789-1798 гг. Спасаясь в Англии от преследований на родине, бывший иезуит написал четырехтомную историю тайных обществ - франкмасонов, иллюминатов и др. Он даже связал французских заговорщиков с якобинцами. Он впервые объяснял французскую революцию результатом успешного заговора масонов. Интерпретация Баррюля была попыткой наиболее детальной и элегантной с точки зрения целой коллекции внешних атрибутов наукообразности. К 1812 г. его многотомный труд был переведен на девять языков, в том числе на русский, и неоднократно переиздавался, вплоть до 1837 г. Баррюль оказал влияние на несколько поколений французских мыслителей и оставил глубокий след в германском романтизме.

Необходимо заметить, что первоначально отношение к масонам было во Франции не просто терпимым - никто во властных структурах не придавал ему никакого значения даже при королевском дворе. Так, например, 27 февраля 1771 г. королева Мария-Антуанетта беспечно писала своей сестре Марии Христине:

"Мне кажется, вы придаете слишком много значения масонству во Франции; оно далеко не играло у нас такой роли, как в других странах, благодаря тому, что здесь все к нему принадлежат и таким образом нам известно все, что там происходит. В чем же вы видите опасность? Я понимаю, что можно было бы опасаться распространения масонства, если бы это было тайным политическим сообществом, а ведь это общество существует только для благотворительности и для развлечений; там много едят, пьют, рассуждают, поют, а король говорит, что люди, которые пьют и поют, не могут быть заговорщиками. Также нельзя масонство называть обществом убежденных безбожников, ибо я слышала, там постоянно говорят о Боге, кроме того, там раздают много милостыни, воспитывают детей бедных или умерших членов братства, выдают их дочерей замуж - во всем этом я, право, не вижу ничего дурного. На днях принцесса де Ламбаль была избрана великой мастерицей одной ложи; она мне рассказывала, как там с ней мило обращались, но говорила, что выпито было больше, чем спето; на днях там предполагают дать приданое двум девицам. Правда, мне кажется, что можно бы было делать добро без всяких таких церемоний, но ведь у каждого своя манера веселиться; лишь бы делать добро, а остальное не безразлично ли нам"[2].

Но уже спустя девять лет, Мария-Антуанетта писала 17 августа 1790 года своему брату императору Леопольду II совсем иначе: "Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского сообщества. Этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели".

Именно это общество, "существующее для развлечения и благотворения", убьет 2 сентября 1792 г. принцессу де Ламбаль, а 16 октября 1793 г. и саму королеву. Но это так, к слову.

С чего же началось брожение во Франции? Начало революционных идей, по мнению большинства историков, лежит в отходе западноевропейской элиты от гуманистических идей и учения христианства. Не обошлось и без социально-экономических сложностей, накопившихся в этом государстве в течение не одного века. В XVIII веке подавляющее большинство французских писателей и философов дружно, в один голос, стали выступать против католической церкви и монархии. Такие знаменитые писатели, которыми называли властителями дум всего просвещенного населения европейских государств, как Вольтер, Монтескье, Руссо и многие другие, без стеснения и сдержанности лили грязь и насмешки на церковь. Именно они первыми стали требовать "свободы, равенства и братства", а это ни что иное, как официальный масонский лозунг, ставший затем лозунгом французской революции.

Французская интеллигенция, состоящая в основном из дворянского сословия, привлечённая "смелостью и прогрессивностью" мыслей этих и других писателей, всё больше увлекалась идеями "конституционной" монархии - монархии, в которой монарх фактически лишался всей своей власти (вроде английской).

Итак, почва для "вольнодумных" идей оказалась великолепно удобренной. В течение двух-трех десятков лет во многих европейских странах удалось разрушить уважение к церкви, веру в христианские моральные ценности. Французская интеллигенция все более настойчиво начинает требовать права участия в управлении страной (эти процессы, как не странно повторятся в начале XX века, но уже в России). Следует отметить одну особенность высшего духовенства католической церкви Франции - оно состояло как из представителей интеллигенции, так и высокопоставленного дворянского сословия. Именно эти лица оказались не только подверженными влиянию атеистических воззрений писателей-просветителей, но и сами нередко выступали, как мы увидим ниже, чуть ли не с атеистическими идеями. Не ошибемся, если скажем, что высшее духовенство Франции в значительной мере помогло революции: получая немалые доходы, ведя роскошный, светский образ жизни, оно все больше отходило от христианских заветов о воздержании и служении духу. В то же время низшее французское духовенство буквально нищенствовало. В такой атмосфере подавляющее большинство французского дворянства с нетерпением и восторгом ждало наступления "свободы, равенства и братства" (как, кстати, и русская интеллигенция в начале XX века), требуя от короля этих прав.

Царствовавший в то время король Людовик XVI в 1789 г., наконец, созывает после 175-летнего перерыва "генеральные штаты", так во Франции называлось собрание представителей разных сословий. Генеральные штаты включали только духовенство (300 депутатов), дворян (300) и "третье сословие" (600). Это третье сословие, заседавшее отдельно, было прослойкой между духовенством и дворянством и рабочими и крестьянами. Другими словами, народ в Штатах представлен не был. Из 600 депутатов третьего сословия более 200 были адвокаты (!). Вот тут и стали происходить события, за развитием которых король наблюдал невнимательно. Рассказать обо всех происшествиях революции во Франции - не наша задача, вот почему мы обратим внимание лишь на отдельные события в хронологии первого года.

1788.08.08 - Генеральный совет назначает открытие Генеральных штатов королевства на 1 мая 1789 г.

1788. 27.12 - Королевский указ о порядке выборов в Генеральные штаты. Число депутатов третьего сословия приравнено к количеству депутатов от первых двух сословий взятых вместе.

1789.05.05 - Открытие Генеральных штатов.

1789.17.06 - Депутаты третьего сословия провозглашают себя Национальным собранием.

1789.09.07 - Принятие Национальным собранием названия "Учредительного".

Вот тут-то и началось возбуждение народных масс.

1789.12.07 - Первые столкновения восставшего народа с королевскими войсками на улицах Парижа.

1789.14.07 - Штурм и взятие Бастилии.

После этого разговоры на заседаниях Учредительного собрания стали носить более враждебный к церкви и монархии характер.

1789.04.08 - Декларация депутатов от дворянства и духовенства об отказе от феодальных привилегий.

1789. 04-11.08 - Декреты об отмене привилегий сословий и провинций.

1789.26.08 - Принятие Декларации прав человека и гражданина.

Говоря о политике революции во Франции и созданных ею учреждений в отношении религии и церкви, следует сразу же оговориться, что она никогда не была единой не только на разных этапах развития революции, но даже в одни и те же периоды. Справедливо мнение И.А. Крывелева, что здесь сказывались "глубокие классовые противоречия внутри революционного лагеря, борьба между различными политическими партиями и группировками, влияние разных фракций и направлений свободомыслия"[3].

После принятия "Декларации прав человека..." потребовалось всего два месяца, чтобы окончательно восстановить общество против церкви. Больших усилий на это тратить не пришлось, в течение всего XVIII века отношения между всеми слоями французского общества и церковными структурами настолько осложнились, что враждебность к ним оказалась попросту повсеместной, чем незамедлительно воспользовались революционеры. К началу ноября Учредительное собрание было готово посягнуть на церковные доходы, перед этим была отмена церковной десятины без ее возмещения. Это решение касалось не только тех отчислений, которые делались непосредственно католической церкви, но и десятины, которая отчислялась монастырям и орденам. Однако этого показалось мало, Учредительное собрание стало ускоренными темпами готовить общественное мнение о необходимости наложить руку на земельные владения церкви, которые, кстати сказать, были немалые.

1789.02.11 - Декрет о передаче церковных имуществ в распоряжение нации.

12 января 1790 г. было принято решение о введение смертной казни посредством гильотины "как более гуманной". После этого кровь полилась рекой.

Ну, а теперь посмотрим, что же происходило в политической жизни Франции, как подготавливалось отрицательное отношение к религии на революционной сцене.

После отмены церковной десятины на заседаниях Учредительного собрания один за другим стали выступать депутаты: маркиз де Лакоста, Бюзо, Дюпон де Немура, которые доказывали, что собственность церкви не носит того характера, какой присущ другим видам собственности. Они говорили, что церковь получила земли и недвижимость только для того, чтобы выполнять определенные функции, а именно заниматься благотворительностью и помощью нуждающимся; что, вследствие этого, в тот день, когда нация пожелает взять в свои руки выполнение данной функции, она имеет полное право завладеть этими ресурсами для обеспечения взятой на себя задачи.

Для подтверждения и юридического обоснования этих положений Учредительное собрание заявило, со ссылкой на принятый им же "Декрет об отмене привилегий сословий", что, поскольку духовенство перестало быть сословием, оно уже не может в качестве такового оставаться собственником. Больше того, вся нация всегда вправе отнять имущество у корпорации, которой является церковь и ее институты, существующие всего лишь по воле самой нации.

10 октября 1789 г. со своими предложениями выступил человек весьма известный и знаменитый не только в истории Франции, но и в истории всей мировой политики. Речь идет об интригане высочайшего класса, коим был епископ Отенский, князь Беневентский, граф Дино, Шарль-Морис Перигор Талейран. "Господа, - обратился он к собравшимся депутатам Учредительного собрания. - Государство уже давно борется с огромными трудностями, нет среди вас человека, кто бы этого не знал, стало быть, необходимы решительные средства для их преодоления. Все обычные средства уже исчерпаны: народ утеснен до крайности, самое малое дополнительное бремя было бы для него поистине невыносимым; об этом нечего и думать.

Были испробованы чрезвычайные меры (налог в размере четверти дохода), но эти средства в основном предназначались для чрезвычайных нужд этого года, а нам нужны средства для будущего, для восстановления порядка в целом.

Есть только одна грандиозная и решающая мера, которая, по моему мнению (иначе я бы отверг ее), совместима с глубоким уважением к праву собственности. Эта мера, на мой взгляд, целиком и полностью заключается в церковных имуществах.

Тут речь идет не об обложении государственным налогом, соответствующим обложению других имуществ: последних никогда нельзя было бы рассматривать как жертву. Вопрос стоит об операции, имеющей совсем другое значение для нации. Мне кажется совершенно бесспорным, что духовенство не является собственником наподобие других собственников, поскольку имущества, которыми оно пользуется, но которыми не может распоряжаться, были предоставлены ему не ради выгоды отдельных личностей, но для выполнения определенных функций.

Абсолютно бесспорно и то, что нация, обладая весьма широкой властью над всеми корпорациями, существующими в ее лоне, если и не вправе упразднить корпорацию духовенства в целом, ибо эта корпорация существенно необходима для отправления религиозного культа, то зато наверняка может упразднить отдельные части этой корпорации, если она сочтет их вредными или просто ненужными; и что это право распоряжаться их существованием неизбежно влечет за сбой самое широко право распоряжаться и их имуществом.

Не менее бесспорно и то, что нация хотя бы уже потому, что она является защитницей воли основателей бенефициев, может и даже должна изымать тез из них, которые перестали использоваться должным образом; что сообразно этим принципам она вправе предоставить полезным служителям культа и использовать к выгоде и в интересах общества доходы от имуществ подобного рода, ныне не имеющих полезного применения, и предназначить для той же цели все те имущества, которые в дальнейшем окажутся не использованными по назначению.

До сих пор я не вижу никаких затруднений и даже ничего, что могло бы показаться чем-то слишком экстраординарным, ибо во все времена мы видели, как упразднялись религиозные общины и бенефиции, как церковные имущества возвращались к их исконному назначению и использовались для нужд общественных учреждений; Национальное собрание, без сомнения, обладает необходимой властью, дабы декретировать подобные операции, поскольку того требует благо государства.

Не может ли оно также сократить доходы живых обладателей бенефициев и распорядиться частью этих доходов?..

Прежде сего следует в данные момент исходить из фактического положения вещей: этот вопрос уже разрешен декретом об уничтожении десятин.

Как бы ни было неприкосновенно владение имуществом, гарантированное вам законом, ясно, что закон этот не может изменить природу имущества, хотя он его и гарантирует; что, когда речь идет об имуществе церкви, он может обеспечить каждому обладателю бенефиция только пользование тем, что ему фактически было предоставлено актом об основании этого бенефиция.

Ни для кого не тайна, что все документы, обосновывающие владение церковным имуществом, как и различные церковные законы, объясняющие смысл и дух этих документов, гласят, что только та часть этих имуществ, которая необходима для приличного существования обладателя бенефиция, принадлежит ему; что он лишь управляет остальной частью и что это остальное фактически предназначено для помощи несчастным и на содержание храмов. Стало быть, если нация скрупулезно обеспечивает каждому обладателю бенефиция, какова бы ни была природа его бенефиция, это приличное существование, она никоим образом не посягает на его индивидуальную собственность; и если она одновременно берет на себя, на что она, конечно, имеет право, управление остальным, если она берет на себя все прочие обязательства, связанные с этими имуществами, как содержание больниц, благотворительных мастерским, ремонт церквей, расходы на народное просвещение и т.д.; если она, а это главное, будет черпать средства из этих имуществ только в моменты всеобщего бедствия, то мне кажется, что все намерения основателей бенефицией будут выполнены и полная справедливость строго соблюдена"[4].

Итак, лукавый, ловкий и хитроумный политик, каким всю жизнь был Талейран, понял, что лучше пойти на любые ухищрения и доказать, что великая революционная экспроприация ни в коем случае не нарушит право собственности, чем положить голову на гильотину. И все же, даже, несмотря на заявление представителя самой церкви, известный юрист Туре, счел, что аргументы Талейрана недостаточны. Он предоставил на Учредительном собрании решающие юридические доводы, которые, по его мнению, разрушили бы до основания право духовенства на собственность и одновременно оградили бы от любого посягательства от любой угрозы новую собственность и новых собственников, индивидуальную и буржуазную. В своем выступлении Туре специально остановился на юридическом обосновании понятия "индивидуума" и "корпорации", под которыми имели в виду церковь и ее институты:

"Необходимо делать различие между отдельными людьми, частными лицами, или реальными индивидуумами, и корпорациями, которые по отношению друг к другу и каждая в отдельности по отношению к государству являются лицами юридическими и фиктивными. Индивидуумы и корпорации отличаются друг от друга главным образом характером своих прав и той степенью власти, которой закон обладает в отношении этих прав.

Индивидуумы существуют независимо от закона, и еще до того, как появились законы, они обладали правами, проистекающими из их природы и личных способностей, правами, которые не были созданы законом, а лишь признаны им, которые закон охраняет и которые он не может уничтожить, так же как он не может уничтожить самих индивидуумов. Таково право собственности, поскольку речь идет о частных лицах. Корпорации, напротив, существуют только на основании закона; по этой причине закон имеет неограниченную власть над всем, что их касается, вплоть до самого их существования.

Корпорации не имеют никаких вещных прав, вытекающих из самой природы. Они всего лишь фикция, абстрактное понятие, творение закона, который может создавать их, как ему заблагорассудится, и, создав, изменять их по своему усмотрению. Следовательно, закон, создав корпорации, вправе их и уничтожить, чему можно привести сотню примеров.

Следовательно, закон мог предоставить корпорациям пользование всеми гражданскими правами, но он вправе и отменить их; в частности, учредительная власть имеет право проверять, следует ли сохранять за ними эти права и, уж во всяком случае, дор какой степени можно доверять им пользование этими правами.

Следовательно, закон, который мог и не предоставлять корпорациям право владеть земельной собственностью, смог, когда он признал это необходимым, запретить им приобретать таковую: знаменитый эдикт 1749 г. служит тому доказательством" [5].

Свою речь Туре закончил изложением проекта нового декрета. Все эти юридические ухищрения дали возможность принять 2 ноября 1789 г. "Декрет о передаче церковного имущества в распоряжении нации". В нем было всего два пункта:

"Национальное собрание постановляет: 1. Что все церковные имущества поступают в распоряжение нации, обязанной надлежащим образом позаботиться об обеспечении средств на богослужение, о содержании священнослужителей и о вспомоществовании бедным, осуществляемых под надзором и согласно инструкциям провинции.

2. Что при вынесении решений о сумме, необходимой для обеспечения служителей культа, она не должна быть менее 1200 ливров в год, не считая жилища и примыкающего к нему сада" [6].

А Декрет от 5 ноября 1789 г., касавшийся назначения заместителей депутатов, в одном из пунктов гласивший: "Во Франции не существует больше никаких сословных различий", еще более пошатнул основы церковной собственности, поскольку духовенство перестало существовать как сословие, тем самым оказалось под угрозой как корпорация.

17 декабря 1789 г. Талейран от имени Церковного комитета Собрания представил доклад "о состоянии монастырей". В тот же день был представлен и текст нового закона об отмене монашеских обетов, запрещении орденов и монашеских конгрегаций, давались в которых давались обеты. Правда, Декрет этот был принят только 13 февраля 1790 г. Но это была не просто отмена гражданских последствий, связанных по существовавшим во Франции до революции законам, с приносимыми вечными обетами. Учредительное собрание не ограничилось и отменой "гражданской смерти" монахов и возвращением им права владеть собственностью, завещать ее и наследовать в качестве частных лиц. Теперь считалось, что принесение таких обетов является посягательством на свободу личности, и поэтому всем конгрегациям было запрещено допускать подобные обеты. Вот как это было сформулировано в статьях Декрета:

"Статья 1. Конституционный закон королевства не будет отныне признавать торжественных монашеских обетов лиц как мужского, так и женского пола; в соответствии с этим мы заявляем, что религиозные ордена и конгрегации, в которых приносятся подобные обеты, упраздняются во Франции и останутся запрещенными без права создания подобных орденов и конгрегаций в будущем.

Статья 2. Все лица обоего пола, находящиеся в стенах монастырей и обителей, могут их покинуть после того, как они сделают соответствующее заявление в местном муниципалитете, причем об их участи немедленно позаботятся, предоставив им надлежащую пенсию. Будут отведены дома, куда обязаны будут удалиться монахи, которые не захотят воспользоваться настоящими предписаниями.

Мы заявляем, далее, что в настоящий момент в отношении конгрегаций, занимающихся народным просвещением, а также домов призрения не будет никаких изменений до тех пор, пока не будет принято решения на их счет.

Статья 3. Монахини могут оставаться в домах, где они проживают в настоящее время, причем их освобождают от обязательства, требующего объединения нескольких таких домов в один".

Анализируя работы французских историков, комментировавших этот Декрет, Жан Жорес в своем капитальном исследовании Французской революции сделал серьезный разбор опубликованного. Вот что он пишет, например, об авторе главы о церкви и Революции во "Всеобщей истории" Лависа и Рамбо. Историк не просто значительно смягчил, но попросту извратил смысл этого декрета.

"Этот декрет, - писал он, - не распустил монашеские ордена: монастыри остались открытыми, они не были закрыты. Закон отныне не признавал в качестве законных конгрегации, где приносились торжественные обеты, но он и не рассматривал их как запрещенные законом; он ограничивался тем, что отказывал в гражданской санкции прежнему лишению прав монахов. Так толковали этот декрет в дни его появления и такое толкование, совершенно очевидно, вытекает из целого ряда декретов, которые последовали за ним и которые определили, как монахи, пожелавшие жить совместно, должны быть устроены и сгруппированы в монастырях. Декрет от 13 февраля, конечно, не имел целью благоприятствовать монашеским орденам, но было бы несправедливо изображать его и как меру антиклерикальную".

Писатель, который на протяжении всей главы обнаруживает такое пристрастное отношение к церкви, - комментирует Жан Жорес автора главы во "Всеобщей истории", - и который рассматривает секуляризацию церковных имуществ как грабеж, преследует совершенно очевидную цель. Он не хочет, чтобы роспуск религиозных конгрегаций читали делом первого периода Революции; он предпочитает иметь возможность утверждать, что монастыри были закрыты только в самый разгар революционной грозы, в преддверии эпохи террора.

Решение Учредительного собрания, принятое в спокойные дни Революции, могло бы послужить опасным прецедентом. Вот почему писатель изворачивается. Да, это верно, что Учредительное собрание действовали с большой осторожностью.

У Тьера в его "Истории революции" есть на этот счет восхитительная фраза, порыв его революционной молодости, о которой он, несомненно, пожалел впоследствии: "Поскольку имущество у монахов было отнято, Учредительное собрание возмещало это пенсиями. Проявляя еще большую дальновидность, оно проводило различие между богатыми и нищенствующими орденами и соразмеряло содержание тех и других сообразно их прежнему состоянию. Точно так же поступило оно и с пенсиями, и, когда янсенист Камю, пожелавший возвратиться к евангельской простоте, предложил свести все пенсии к одному весьма скромному размеру, Собрание, по предложению Мирабо, понизило их пропорционально их тогдашнему уровню и в соответствии с прежним положением пенсионеров. Как видите, невозможно было проявить более бережное отношение к привычкам, и именно в этом и состоит подлинное уважение к собственности", - заключил Тьер.

Действительно, Камю выступал с обсуждением вопроса о пенсиях монахам 19 и 20 февраля, а затем еще раз 19 марта 1790 г. Мирабо выступал на заседании Учредительного собрания 18 и 19 февраля. Его фраза по этому поводу дословно звучит так: "При обсуждении вопроса о пенсиях монахам мы должны учитывать их прежнее состояние" [7].

Действительно, Учредительное собрание не пожелало силой выбрасывать за стены монастырей монахов и монахинь, которые решили там остаться, но оно пошло гораздо дальше, чем, то утверждал Тьер. Если бы оно желало только лишить монашеские корпорации их законного характера, оно бы не запретило конгрегации, принимавшие вечный обет, оно бы не изъяло имущество монашеских общин.

Если бы ассоциации объединяли людей, которые давали обет пребывать в рабстве, - заключает Ж. Жорес, - Учредительное собрание не сочло бы достаточным не освятить законом этот бесчеловечный обет, оно бы распустило ассоциации, допускавшие, чтобы люди обрекали себя на рабство. Вот так Учредительное собрание и поступило с монашескими конгрегациями [8].

Папа Пий VI устремился в бой против революции. 20 марта 1790 г. состоялось заседание тайной консистории, на которой он подверг анализу события во Франции, что было необходимо для предстоящей выработки единого плана борьбы с революцией. В первых же словах папа заявил, что желает поделиться с собравшимися мыслями о той удручающей обстановкой, "в которое вовлечено французское государство. Эта обширная сильная монархия, которая занимала первое место среди держав Европы, поражена ныне ударами, нанесенными ей собственными ее обитателями. Весьма быстро она низверглась в самую пучину бедствий и находится на краю гибели".

Далее папа отметил, что уже первыми актами этой революции, которая хотя и заявляла, что желает установить новый порядок в общественном управлении, целью которого должно быть уменьшение народных тягот, на самом деле оказалась весьма далекой к подлинному выполнению объявленных задач.

Пий VI перечислял те деяния победившей революции, которые заслуживали, с его точки зрения, решительного церковного осуждения. "Декреты, изданные Генеральными штатами французской нации, нападают на религию и потрясают ее... И так как все эти виды зла имели своим источником ложное учение, содержавшееся в отравленных и развращенных писаниях, ходивших по рукам, то для того, чтобы дать более широкий простор публикации этих заразительных и ядовитых учений, чтобы усилить их действие, один из первых декретов этого собрания обеспечивает за каждым свободу мыслить, как ему угодно, даже в вопросах религии, и безнаказанно распространять эти мысли среди общества... Один из первых декретов этого собрания, - возмущался папа деятельностью Генеральных штатов, - обеспечивает за каждым свободу мыслить, как ему угодно, даже в вопросах религии, и безнаказанно распространять эти мысли среди общества".

И далее, говоря о Декларации прав человека и гражданина, папа сказал: "Этот декрет возглашает, что никто не может быть связан никакими законами, кроме тех, на которые он сам дал свое согласие". Следствием принятия этого государственного акта, стал следующий шаг, которым "самой религии был нанесен удар обсуждением вопроса, следует или не следует сохранить католический культ в качестве господствующей религии государства. Все не-католики были объявлены, имеющими право занимать любые муниципальные, гражданские и военные должности... членам всех религиозных организаций обоего пола было разрешено уйти из монастырей" [9].

Спустя несколько дней после 10 августа, Законодательное собрание издало Декрет о закрытии тех монастырей, которые еще существовали на 11 августа 1792 года. Вот, что в нем было написано:

"С 1 октября все дома, еще занимаемые в настоящее время монахами или монахинями, должны быть покинуты вышеупомянутыми монахами и монахинями и предоставлены в распоряжение административных органов с целью продажи".

Таким образом, был произнесен окончательный приговор монашеской жизни. Итак, вместе с другими орденами был ликвидирован, а точнее объявлен вне закона, на территории Франции и Мальтийский орден, до этого лишенный собственности.

Наступление на церковь, тем временем, продолжалось. Сохранилось немало документов, свидетельствующих, что в одной из самых католических стран, атеистические идеи возобладали в течение короткого срока - двух лет.

Так, например, 30 ноября 1792 г. Ж. Дантон выступил в Конвенте с речью, в которой заявлял: "В настоящий момент, когда народ находится в состоянии варварства, попытка отнять у него его идеи и его заблуждения, была бы преступлением против нации. Подождем, пока свет просвещения озарит хижины бедняков. Я лично не знаю другого божества, кроме бога вселенной, и иной веры, кроме веры в справедливость и свободу. Но крестьянин, кроме того, верит еще в человека-утешителя, в котором он видит святого, потому что ему он обязан мгновениями счастья, потому что душа этого несчастного требует нежности и пламенно привязывается ко всему, что носит печать величия.

Да, оставьте ему его заблуждения, но просвещайте его. Скажите ему вполне определенно, что задача Конвента - не разрушать, а усовершенствовать, что он преследует фанатизм именно потому, что хочет свободы религиозных мнений".

Однако в этих лукавых словах содержалось не просто полное отрицание Бога, но и план борьбы с религиозными воззрениями. А еще через некоторое время во Франции государственной религией был объявлен культ разума, призванный занять место гонимого христианства. И здесь революционеры обратились за помощью не к философам, а к артистам. Олицетворением разума, богиней нового культа была провозглашена одна из опереточных артисток Парижа. Шутовской карнавал, тщательно отрепетированный ее коллегами, разыгрался на улицах французской столицы. Обнаженную артистку, словно статую языческой богини, внесли на руках в Собор Парижской Богоматери; шествие это сопровождалось шуточными представлениями и фривольными песнями, в которых осмеивались христианские таинства. Затем артистку посадили, как на трон, на престол Собора, и члены Конвента приветствовали ее, продолжая шутовское действо. Театральная богема Парижа была в восторге.

Вскоре после ареста Людовика XVI папа Пий VI опубликовал обращение ко всем французам, в котором угрожал им: "...вы, французы, враги трона, тираны, к которым вся земля питает отвращение, - дрожите! Наши силы объединятся против вас... Нужно, чтобы вы узнали, что есть еще защитники, есть мстители за религию наших отцов, которую вы искореняете в своей среде" [10].

25 февраля 1792 г. папа отправляет письмо к русской императрице Екатерине II, в котором обращается с призывом организовать нашествие на революционную Францию, ибо тогда "жестоковыйность Национального собрания во Франции будет сокрушена соединенными силами европейских держав..." и управление в этом государстве "будет восстановлено на его старых основах".

В речи, произнесенной в тайной консистории 17 июня 1793 г. по случаю казни Людовика XVI, Пий VI подверг критике идеи революции и те философские учения, которыми они были вдохновлены. Свобода, с его точки зрения, есть лживая приманка для людей; равенство - химера, которая "отвергает все основы гражданского общества"; конституция - "святотатственная"; Людовик XVI должен рассматриваться как мученик веры [11]. Французскому и международному католическому духовенству папа предлагал последовательную программу, осуществление которой должно было привести к реставрации старых, феодальных порядков.

Но французское католическое духовенство было далеко не единодушно в решимости следовать этим наставлениям. Не меньше половины его присягнуло республике, кто по своей воле, кто под страхом смертной казни, как этого требовал декрет от 19 марта 1793 г.[12] В лучшем случае они подлежали высылке в Гвиану[13]. В страхе за свою жизнь они формально отказывались признавать папские анафемы. Больше того, некоторые представители как низшего духовенства, так и епископата заявили об осознании ими ложности религии и о снятии с себя сана[14]. Обычно это делалось в торжественной обстановке на заседании Конвента или Генерального совета Парижской и других коммун, так что в протоколах этих заседаний сохранились интересные отчеты о таких актах. Священник Паран писал Конвенту: "Я - священник, я - приходской священник, т.е. я - шарлатан. До настоящего времени я был шарлатаном добросовестным, я обманывал только потому, что я сам обманывался. Теперь, когда я просветился, - я признаюсь вам, - не хотел бы быть добросовестным шарлатаном"[15].

Подобным же образом выступали и некоторые представители иудейского духовенства, например, "гражданин Якоб Бенджамен, исповедовавший ранее религию Моисея, Авраама и Иакова". Вместе со своими священническими грамотами и другими церковными документами отрекавшиеся приносили для сдачи республиканским властям находившиеся в их распоряжении материальные ценности, в частности золотую и серебряную утварь из церквей и синагог.

И все же, несмотря на репрессии, основная масса французского духовенства заняла контрреволюционные позиции и вела упорную борьбу с революционной властью. Чем дальше развивалась революция, тем более активно выступало против нее духовенство. Когда вспыхнуло контрреволюционное восстание в Вандее, духовенство стало его главной силой. Весной 1793 г. в одном донесении из охваченных восстанием департаментов говорилось: объединяющими мятежников символами являются "белые знамена и белые кокарды, все носят наплечники и четки; король и их попы - вот их лозунг"[16].

Осенью 1793 г. в докладе Законодательного комитета было заявлено: "Все попы стремятся к контрреволюции, и человечество изнемогает от проливаемой ими рек крови"[17]. А в письме А. Дюмона - народного представителя, командированного в департаменты Сомма, Па-де-Кале и Уаза от 22 октября 1793 г. содержалось следующее сообщение: "...Я только что приказал арестовать священников, которые позволяют себе ознаменовывать чем-либо церковные праздники или воскресенья; я уничтожаю кресты и распятия и вскоре предпишу отправить в изгнание тех черных зверей, которых называют священниками.

...Республика или смерть" [18].

На заседаниях различных Якобинских клубов Парижа, Лиможа, Тюля, других муниципальных центрах Франции, а затем на заседаниях Конвента звучали постоянные призывы: "Предадим священников суду истины - потребуем от них подробных объяснений"...

Сохранилось немало решений революционных властей о передаче "всех погремушек парижских церквей в монетный двор для превращения их в республиканские монеты"[19].

Можно подробно рассматривать и запрещение всех религиозных культов и учреждение новой религии - культа Разума[20], в который революционеры включали ряд символических церемоний. Христианские церкви переименовывались в храмы Разума и обставлялись вместо икон и статуй святых, бюстами деятелей революции. 20 брюмера (10 ноября) 1793 г. в соборе Парижской Богоматери впервые проводился торжественный театрализованный праздник Разума.

С другой стороны, деистическое крыло идеологов революции, персонифицированное и возглавлявшееся Робеспьером, не соглашалось на отказ от веры в Бога и на провозглашение атеизма философской программой революции. В выступлениях Робеспьера в Конвенте и в Якобинском клубе пропагандировалась новая религия - культ Верховного Существа. В отличие от культа Разума, который вряд ли может считаться религиозным, здесь было нечто, имевшее прямое отношение к религии.

Робеспьер решительно высказывался против атеизма как мировоззрения, по его мнению, аристократического. Он отстаивал не только бытие Бога как создателя мира, но и его деятельность в качестве управителя мира, субъекта "провидения". 7 мая 1794 г. Конвент по предложению Робеспьера принял декрет об учреждении культа Верховного Существа. Первый пункт этого декрета гласил: "Французский народ признает Верховное Существо и бессмертие души".

Буржуазная революция не нашла и не могла найти научно-последовательного пути своей борьбы с церковной контрреволюцией и религией. Причиной этого было двойственное положение буржуазии в ходе революции. Ее идеологи и руководители предполагали, что в ходе исторического развития церковь и религия станут союзниками буржуазии в расстановке классовых сил капиталистического общества, ее оружием в борьбе за увековечение буржуазных порядков. Этим и определялась их позиция в рассматриваемом вопросе.

Но то, что происходило в Западной Европе накануне великой революции, лишь с трудом могло найти себе отклик в России. Несмотря на космополитический характер французских освободительных идей, не было, можно сказать, другой европейской страны, которая была бы так застрахована от революционной пропаганды, как владения Екатерины II. В последние десятилетия перед французской революцией, в России достигли своего кульминационного развития те самые крепостнические отношения и сословные привилегии, которым "принципы 1789 года" наносили во Франции смертельный удар.

"Революционная пропаганда, - писал известный французский публицист Жорж Сорель, - не могла подвергнуть Россию серьезной опасности... не одно расстояние спасало ее, но самый характер цивилизации этой империи"[21]. Французских историков XIX - начала XX вв. Россия поражала своей культурной отсталостью, "народ в ней, - писал, например, Рамбо, - не читал ничего, провинциальное дворянство и горожане читали мало, а придворная и чиновная знать читала преимущественно французские книги". Просветительная философия XVIII в. могла быть понята в России крайне поверхностно, как пресловутое "вольтерьянство". Для ряда русских вольнодумцев середины ХVIII в. "вольтерьянство" было ни чем иным, как победой здравого смысла над суеверием, как "легкой чисткой человеческих мозгов, а не упорной борьбой за реформу человеческих учреждений и верований".

Такие свидетельства западноевропейских исследователей появлялись только по причине недостаточной осведомленности и изученности того, что представляло собой русское общество в середине - конце XVIII века. Да, о самых крупных французских мыслителях даже наиболее образованные представители русского общества отзывались довольно пренебрежительно. "Д'Аламберты и Дидероты, - писал в одном из писем Д.И. Фонвизин из Парижа, - такие же шарлатаны, каких видал я всякий день на бульваре; все они обманывают народ за деньги и разница между шарлатаном и философом только та, что последние к сребролюбию присовокупляют беспримерное тщеславие"[22]. И в этом своем мнении о французских просветителях Фонвизин, как, кстати, и другие русские писатели, оказался совершенно прав. Как это может показаться ни парадоксальным, но русские, оказавшись на Западе еще в начале XVIII века, всерьез занимались изучением европейского быта, обычаев и порядка. Они были настолько внимательны, что замечали многие отрицательные стороны, а в дошедших до нас заметках, письмах высказывали немало критических слов в адрес хотя бы тех же французов23].

Итак, Екатерина II вполне серьезно стала не только наблюдать за событиями во Франции. Депешами русских посланников во Франции заполнены архивы. Она поняла особую разрушительную силу масонства, и, естественно, понимала всю пагубность событий. По тайным каналам она стала получать материалы о масонах - деятелях "французской заразы", которые были уже далеко не только в самой Франции, но и во многих пограничных с Россией государствах. Немалая часть этих материалов отложилась опять-таки в архивах. Разрушение тронов и алтарей - не было ничего более страшного для всех государств Европы - это то, что несла с собой революция во Франции, это то, что делали послушные исполнители, повторюсь, в окружавших Россию государствах.

Естественно, что в лице папы Пия VI Екатерина II нашла поддержку. И вот, наконец, копия письма, о котором речь шла в начале статьи, подлинник с подборкой подлинных документов был отправлен папе. Письмо публикуется с особенностями орфографии XVIII века.

"По титулу Ея императорского Величества.

Пию Шестому, верховнейшему епископу Римския Церкви и Державному Папе областей ея.

При первом оказательстве волнений посреди Республики Польской, возымели Мы, Державнейший Государь, праведное подозрение, что оные возбуждаются пособием того адского скопища безбожников и цареубийц, которые захватив власть в королевстве Французском и испровергнув в нем Закон Божий, всякое чиноначалие и благонравие, ищет распространить таковой же разврат по всему миру. Ныне сие подозрение превратилось в неоспоримую истину доставлением Нам от верных и не малому сомнению не подверженных источников известия, что мятежник Косщушко, под начальством которого возгорелся вдруг действительный бунт по всему государству по точному согласию и сношению с сими извергами и самым их началам и основаниями. Бумаги, содержащие помянутые известия, долгом почитаем Нашего попечения о общем благе целого христианства и приязни Нашей к вам, Державнейший Государь, сообщить вам во всем пространстве, и посему их у сего прилагаем. Тут вы ясно усмотрите, что помянутый бунтовщик Кощушко предполагает совершить в истинном своем Отечестве те же мерзкие и пагубные события, которые погрузи Францию в бездну толиких бед, и что по ея же примеру духовенство и шляхетство, быв орудием его злодейских намерений, осуждены заранее жертвою успеха оных в конечное разрушение веры христианской и всякого благоустроенного начальства. Представив проницанию и мудрости вашей Державнейший Государь всю лютость зла, угрожающего первому предмету, особенно вашему попечению принадлежащему, яко верховному пастырю духовного стада вам вверенного, ожидаем от сих же самых качеств, от Бога вам столь изобильно дарованных, что вы без малейшего потеряния времени прибегните ко всем тем способам, которые Сан ваш и известная ревность ваша к вере вами исповедываемой доставить вам могут, дабы непосредственным поучением народу польскому, а особливо духовенству, извлечь их из того пагубного заблуждения, в которое лесть, прикрываемая мнимою вольностию и свободою уловить их тщится. Мы же совокупно с союзниками нашими Императором Римским(Императором Австрии-В.З.) и Королем Прусским, не оставим употребить деятельнейшие и сильнейшие меры, от Промысла Всевышнего Нашему могуществу данные в скорейшее утушение возгоревшегося огня, к чему требуемое от вас, Державнейший Государь пособие,, не мало содействовать может. Не сомневаясь о внимании, коим вы удостоите сие чинимое от Нас вам приглашение в столь Богоугодном намерении, с удовольствием пользуемся сим случаем возобновить вам уверения о Нашей приязни и о Нашем почитании, препоручая вас, Державнейший Государь Божиему сохранению.

Таковая грамота писана на Голландской большой бумаге, перевод приложен на греческом языке, сложена вчетверо и запечатана в пакет Государственною малою печатью под кустодиею бумажною на красном воску, и отослана к господину оберцеремонимейстеру Матвею Федоровичу Кашталинскому в 31 майя 1789-го для доставлению послу папы римского Г. Аркетти с копиею русского и греческого. Подпись написана по-русски:

Пию Шестому верховнейшему Епископу Римския Церкви и Державнейшему Папе области ея.

Перевод делан на греческом языке Г. Надворным Советником Сичкаревым. (АВПРИ. Ф. 78. Сношения России с Римскими папами. Оп. 78/2. Д. 1. Л.115-117).[24]

Итак, масонские документы Костюшко имеются, они хранятся в архивах Ватикана. Их, конечно же, можно найти. Думается, их публикация откроет немало интересного в том, как Костюшко и его окружение готовили второй масонский (после Франции) переворот в мире - уже в России и ближайших к ней государствах.

В.А. Захаров - директор Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона.