Кули. Усадьба господина Фуада

Предисловие

Перед читателем две повести занзибарского писателя Адама Шафи Адама. Это первое знакомство советских читателей с литературным произведением, созданным на острове Занзибар, то есть на островной части Объединенной Республики Танзании. Нельзя сказать, чтобы танзанийская литература была совсем неизвестна у нас. За последние четверть века в Советском Союзе не раз публиковались и фольклорные тексты, и произведения старейшины современной литературы Танзании Шаабана Роберта[1].

В том, как происходило знакомство советского читателя с суахилийской литературой, наблюдается некоторая невольная "нелогичность". У нас переводили фольклор — эпические поэмы, сказки, пословицы — и авторские литературные произведения, созданные на материке, то есть на обширной полосе восточноафриканского побережья, тянущейся от Кисмайю в Сомали до Софалы в Мозамбике. А между тем сами суахилийцы считают центром "чистого", если угодно, нормативного языка суахили именно Занзибар. И как раз занзибарский диалект — "киунгуджа" — от Унгуджа, суахилийского названия острова Занзибар, лег в основу современного литературного языка суахили.

Само название этого языка и говорящих на нем людей — свидетельство давних и широчайших контактов Восточной Африки со своими соседями. Слово "сахель", множественное число "савахиль", — арабское по происхождению. Так называли восточноафриканское побережье арабские авторы начиная с IX века. Писатели оставили нам немало доказательств того, что к этому времени здесь существовали довольно крупные и могущественные объединения африканских племен.

Занзибар — остров сравнительно небольшой. И тем не менее на нем можно найти следы самых разных культур, которые, сливаясь в ходе веков, создали наконец суахилийскую культуру, какой мы ее знаем сегодня. В самом городе Занзибаре — столице острова — встречаются постройки, напоминающие любой ближневосточный город: узкие извилистые улочки с нависшими над ними балконами, глубокие галереи вдоль домов, спасающие от беспощадного африканского солнца, резные деревянные двери, из которых каждая может рассматриваться как самостоятельное произведение искусства, настолько изысканна и затейлива покрывающая их резьба, минареты мечетей, большой оживленный базар. А рядом со всем этим восточным великолепием из сказок "Тысячи и одной ночи" вполне современные административные и жилые постройки.

Многие десятилетия экономика Занзибара держалась на двух основных культурах — кокосовом орехе и гвоздике. Кокосовые пальмы — высокие стройные деревья, слегка наклоненные в сторону, противоположную господствующим ветрам с океана. И даже центральная площадь в городе Занзибаре до сих пор называется Мнази-Моджа — "площадь одной пальмы". С этим названием читатель встретится в повестях Адама Шафи Адама.

В любой точке острова ощущается густой пряный запах гвоздики. Гвоздичные плантации покрывают большую часть территории острова, а посреди этих плантаций стоят типично африканские деревни, облик которых ничем не напоминает ни Занзибар, ни лежащий прямо напротив него на материке старинный суахилийский город Багамойо, через который осуществлялись в прошлом все торговые связи Занзибара с внутренней Африкой.

Географическое положение острова, удобная гавань, налаженные связи с побережьем в точке, куда выходили сразу несколько караванных путей, обеспечили Занзибару важную роль во всех контактах между Восточной Африкой, Ближним Востоком и Индостанским полуостровом. И они же сделали его объектом небескорыстного внимания со стороны завоевателей, сменявших друг друга в попытках закрепить за собой этот важнейший клочок благодатной африканской земли.

Занзибару "не повезло" даже по колониальным меркам. Если в материковой части Танзании, носившей до 1918 года название Германской Восточной Африки, а затем до 1961 года считавшейся сначала подмандатной, а потом подопечной территорией Великобритании под названием Танганьика, все же ощущались какие-то новые веяния, и в частности появилась незначительная, но все же реальная прослойка образованных людей в современном понимании этого слова, то на Занзибаре все обстояло по-иному.

Остров считался британским протекторатом, на нем сохранялась власть султанов и арабской феодальной аристократии, к которой как раз и принадлежат господин Фуад и его отец господин Малик, персонажи одной из повестей Адама Шафи Адама. Британская администрация совершенно сознательно сохраняла Занзибар в качестве своего рода феодального заповедника. Здесь оставались не просто феодальные отношения, но практически и рабство, хотя в свое время проникновение британских колонизаторов на остров начиналось под лозунгами борьбы с арабской работорговлей в Восточной Африке. Местная, "своя" реакция, опорой которой служили крупные помещики, британская администрация и британские капиталистические фирмы жестко ограничивали связь Занзибара с внешним миром.

Но именно эта относительная замкнутость обусловила лучшее, чем в прибрежных районах материка, сохранение на острове многих форм и проявлений традиционной культуры. Она создавалась разными африканскими народами — не только жителями побережья, но и обитателями глубинных районов континента, которых тысячами пригоняли на побережье арабские и африканские работорговцы. Часть из них оседала на Занзибаре, вливалась в среду носителей суахилийской культуры, обогащая и разнообразя ее.

У Адама Шафи Адама описано одно из интереснейших проявлений такой культуры — нгома. Значение этого понятия трудно передать одним словом. Самое первое его значение — "барабан", а затем и все формы танцев — ритуальные, бытовые, развлекательные, которые танцуют под звуки этого барабана. Нгома включает в себя пение и ритмический аккомпанемент. Это также торжество, которое может происходить по любому поводу: от деревенской вечеринки до карнавала по случаю Дня национальной независимости, — но в основе праздничного действа всегда остается танец, своего рода хоровод.

Исторический путь занзибарцев не был гладким и безоблачным. Первые пришельцы с Ближнего Востока и из Южной Азии появились здесь еще до начала нашей эры. Постепенно на побережье и прилегающих к нему островах возникали торговые города со смешанным населением — африканским, арабским, индийским, персидским. Суахилийские легенды и исторические хроники сохранили воспоминания о нескольких волнах таких пришельцев. Конечно, случались и столкновения между разными группами жителей побережья и островов, но в целом преобладали мирные отношения. Именно в результате мирного сотрудничества и родилась блестящая суахилийская культура, запечатленная в остатках великолепных построек, исследуемых сейчас археологами, в изделиях прикладного искусства, в памятниках литературы.

Резкий перелом в развитии суахилийской культуры наступил с конца XV века, когда португальские завоеватели начали "осваивать" морской путь в Индию. Многие города были разрушены, оживленная морская торговля с Индией, районами Персидского залива и Красного моря прекратилась, десятки тысяч людей погибли.

Когда к концу 20-х годов XVIII века султаны арабского города Маскат в Омане изгнали португальцев из их последнего опорного пункта на суахилийском побережье — города Кильвы — и утвердили здесь свою власть, это не принесло облегчения основной массе жителей. Более того, с этого времени началось быстрое увеличение масштабов работорговли, одним из результатов которой явился смешанный состав населения прибрежных районов и островов.

Особого размаха работорговля достигла в первую половину XIX века, когда Занзибар стал центром независимого султаната, управлявшегося членами прежней маскатской династии. Труд невольников, пригнанных из глубинных районов, служил основой хозяйства самих султанов и окружавшей их арабской аристократии. На Занзибаре контраст между бесправием огромного большинства черного населения и всевластием арабов-помещиков был особенно острым. И это предопределило события 60-х годов нашего столетия, когда вынужденный уход англичан лишил султанский режим его главной опоры: между ликвидацией британского протектората и революцией, свергнувшей последнего занзибарского султана, прошло всего несколько месяцев. Первые шаги революционных властей по ликвидации помещичьего землевладения ярко отражены в повести "Усадьба господина Фуада".

Творчество танзанийского писателя Адама Шафи Адама неразрывно связано с современной историей Занзибара. Его повести рисуют нарастание протеста против колониальной эксплуатации на Занзибаре в конце 40-х годов, формирование борцов за независимость, пробуждение политического и классового самосознания у трудящихся.

Не будет преувеличением сказать, что повести Адама Шафи Адама знаменуют собой новый этап развития суахилийской литературы. И вместе с тем, резко расширяя круг рассматриваемых явлений, касаясь каких-то совершенно не традиционных для классического искусства пластов жизни, они сохраняют преемственность по отношению к предшествующему периоду суахилийской литературы.

Роберт Шаабан, мечтая о лучшем будущем, создал своего рода романтическую сказку о прекрасной стране Кусадикике, царстве справедливости и счастья, свободы от угнетения и дискриминации. В окружавшей его реальности писатель не видел ничего похожего на такую страну. Адам Шафи Адам исходит из того, что счастливую жизнь можно и нужно строить самим его современникам, но для этого требуется вести нелегкую и упорную борьбу. И он создает образы борцов за такую жизнь — это Фараджи и Бакари из повести "Кули", Мариджани и Кондо из "Усадьбы господина Фуада". А рядом с ними простые рабочие и земледельцы, которых сама жизнь делает активными участниками революционной деятельности, — Рашиди и Вуаи.

Трудно сказать, знаком ли Адам Шафи Адам с творчеством А.М.Горького, в частности с романом "Мать". Однако повесть о портовом рабочем Рашиди обнаруживает весьма любопытные сюжетные параллели с этим основополагающим произведением литературы социалистического реализма. В еще большей степени в книге ощущается "перекличка" — может быть, неосознанная, вызванная объективным сходством ситуаций — с известным романом сенегальца Сембена Усмана "Тростинки господа бога". Как и сенегальский автор, Адам Шафи Адам показывает нам последовательные этапы становления своего героя как сознательной личности — от ощущения радости по поводу того, что наконец-то удалось заработать на еду, к постепенному осознанию общности своих интересов и интересов таких же, как он сам, грузчиков. И уже затем — к пониманию необходимости организованной борьбы за свои права. Характерно, что именно в это время у Рашиди появляется и потребность в образовании.

Описание забастовки портовых рабочих Занзибара в повести "Кули" не связывается непосредственно с национально-освободительной борьбой, тем не менее правы, по-видимому, были издатели книги, когда в своей аннотации обратили внимание на связь между революцией 1964 года и забастовкой портовиков в 1948 году. Не случайно Рашиди и его товарищи сталкиваются именно с администрацией британской фирмы и с британскими полицейскими чинами (правда, на занзибарской службе). Впрочем, Адам Шафи Адам сохраняет объективность: врагами прогресса являются не только англичане-колонисты. Ничуть не лучше их выглядит сотрудничающий с ними старик Тиндо, выступающий против своих же соотечественников.

Повесть заканчивается трагично (забастовка подавлена, главный герой получает по приговору неправедного суда пять лет каторги), но из этого нельзя делать вывод об авторском пессимизме. Ведь события 1948 года в масштабах Занзибара могут быть сравнимы, как считают некоторые исследователи, с революцией 1905 года в России, которая подготовила 1917 год.

Понимание того, что нельзя бороться за национальное освобождение, не борясь одновременно за социальную справедливость, в неявной форме присутствующее в "Кули", особенно четко проявляется во второй повести — "Усадьба господина Фуада". В ней писатель сознательно сталкивает полярные фигуры — богатого помещика Фуада и его рабыни Киджакази (самое это имя означает "рабыня"). Такая композиция позволяет показать как зарождение человеческого достоинства и общественного самосознания у самых забитых и бесправных групп занзибарского колониального общества, так и нравственную и интеллектуальную деградацию его правящего слоя, привыкшего к полной вседозволенности и живущего за счет подневольного труда батраков и арендаторов.

Рецензенты в танзанийской прессе отмечали — и вполне справедливо, — что Адама Шафи Адама интересовали прежде всего психологические аспекты описываемых в книге событий. Самое страшное, говорит писатель, даже не ощущение вседозволенности у помещика — куда страшнее то, что зависимый человек так же свято верит в эту вседозволенность, как и сам ее носитель. Киджакази не мыслит своего существования вне подчинения сначала родителям Фуада, потом ему самому. Притом она не просто им предана: она искренне любит и почитает своего повелителя, молодого богатого бездельника, несмотря на то, что он помыкает ею самым жестоким образом.

Через столкновение этих противоположных психологических типов автор старается показать, как назревало понимание революционных перемен на острове.

Взаимоотношения рабыни и ее господина развертываются на фоне нарастающего протеста трудящихся масс против существующего положения. Перед читателем разворачивается история превращения некогда забитого арендатора Вуаи и служанки Мконгве в сознательных революционных борцов — людей, которые сначала избавили Занзибар и его народ от султанского режима, а затем возглавили строительство новой, свободной жизни. Именно эти люди в заключительной части повести оказываются активными участниками создаваемого на бывших землях Фуада кооператива. Именно к ним приходит Киджакази, когда у нее в конце концов созрело решение оставить дом Фуада.

Новизна сюжетов и нетрадиционный взгляд на окружающую занзибарскую действительность связаны у Адама Шафи Адама с личным опытом. Журналист по образованию, он начал трудовую деятельность в Федерации революционных профсоюзов Занзибара, работал во многих кооперативных организациях страны, а также в различных правительственных учреждениях. И жизнь своего народа он знает как активный участник строительства нового общества, что придает его книгам в известной степени документальное значение. Мы знаем, что часто писатель схватывает существо социальных изменений, их ведущие тенденции раньше и, случается, глубже, чем делают это профессиональные социологи или экономисты.

Книги Адама Шафи Адама можно рассматривать как первый опыт создания социального романа в суахилийской литературе. Они убедительно свидетельствуют о коренных переменах в общественной жизни островной части Объединенной Республики Танзании. Нет сомнения, что советский читатель с интересом познакомится с этим важным этапом развития литературы дружественной африканской страны.