Куплю тебя. Дорого

Глава 1

Чуть ранее

Магазин «Близкий» располагался в двух шагах от моего дома. Точнее квартиры, где я жила с дедушкой, младшей сестрой и отчимом. Излюбленное заведение местных пьяниц, топивших тоску в дешёвом алкоголе. В эту компанию затесался и бывший муж моей матери.

Встала в очередь, ощущая, как карман оттягивают металлические монеты, – собрала из свиньи-копилки младшей сестры, засунув вместо них пару сотенных купюр. Когда подошёл мой черёд, высыпала это богатство на прилавок под недовольным взглядом продавщицы.

– Снова спаиваешь Витька́, – кидает в меня упрёк, подсчитывая деньги и даже не спрашивая, какой заказ я собираюсь сделать. Как всегда – самое дешёвое сорокаградусное пойло из представленных здесь.

– Мёртвых уже не убить, тёть Зось, – пожимаю я плечами. Ничего похожего на муки совести я не испытывала.

Схватила бутылку с прозрачной жидкостью, на которой гордо написано «Русская водка», и направилась домой после тяжёлого тренировочного дня. Ноги туда не несли. Присела рядом с подъездом на лавочку, вдыхая свежий вечерний воздух. Сегодня сестра ночует у подружки, а дедушка всё ещё лежит в больнице. Я останусь один на один с человеком, которого презираю и ненавижу.

А ведь я только пару дней как совершеннолетняя. Но о том, чтобы отмечать день рождения, даже речи не шло. Поели с сестрой мороженое и легли спать. У меня не имелось ни лишних денег на празднование, ни друзей, с которыми хотелось разделить это событие.

Внешне я тянула на свой возраст и даже чуточку младше. Если не заглядывать в мои глаза. Они выдавали меня с головой. Жизнь уже успела проехаться по мне катком, чтобы во взгляде сохранились чистота и невинность. Они остались только в моём теле, но не в душе.

Собравшись с духом, я поволокла ноги на четвёртый этаж. Дёрнула ручку двери – этот гад в очередной раз забыл её запереть. Наверняка, когда выходил на лестничную площадку покурить на пару с соседом, таким же алконавтом, как он сам. Красть, правда, у нас особо нечего.

В нос тут же ударил тошнотворный запах грязного, пропитанного алкоголем тела. Оказалось, его невозможно выветрить из комнат, пока это существо обитало в квартире. Никакие моющие средства, освежители воздуха, свечки и аромапалочки не справлялись с поставленной задачей.

– Ой, Фимочка пришла, – заплетающимся языком елейно поприветствовал отчим, рассматривая меня маслянистыми глазками с красными белками, на фоне которых выцветшая бледно-голубая радужка контрастно выделялась, – доченька моя любимая, где же ты так долго пропадала? Истосковался по тебе.

Меня едва не вывернуло наизнанку от его слов и интонации. Тощий, в старых потёртых трениках и заляпанной майке, этот человек почему-то всё равно считал, что имеет шансы затащить меня в постель. Но хуже всего то, что он на полном серьёзе полагал, что раз моя мать его бросила, то я должна выполнять супружеские обязанности за неё.

Хвала небесам, мне хотя бы в чём-то в этой жизни повезло. Виктор не мой биологический отец. Зато благодаря матери мы с ним проживали на одной территории.

Разувшись, я молча поставила чекушку на кухонный стол. Обычно, видя подобный презент от меня, он забирал бутылку и тихо отключался на диване. А я представляла, что его и вовсе не существует. В моей жизни.

Распахнула допотопный холодильник «Саратов». Дверца морозильника покрылась толстой коркой льда. Руки всё не доходят его разморозить.

На полках только заплесневелый дешёвый сыр и какие-то консервы. Отчим еду не покупал, подъедал то, чем питаемся я, дед и Нютка. Пока дедушки не было, я старалась как можно реже здесь появляться. Нюту тоже не оставляла наедине с отчимом. Мало ли что взбредёт ему в пустую голову.

– Ну что ты нос от меня воротишь? – не унимался отчим, проследовав за мной на кухню. – Сама выглядишь как шлюха, небось перед сопляками, что вечно пороги обивают, ноги свои тощие раздвигаешь.

Хотелось зажать уши руками, только бы не слышать эти полупьяные речи. Каждый раз повторялось одно и то же. Приставания. Домогательства. Попытки облапать. Подсматривание за мной в ванной…

Чем ближе он становился ко мне, тем меньше хотелось есть. От источаемого им запаха гнили в моём пустом желудке поднималась желчь. Я задержала дыхание, набрав в лёгкие воздух, и впилась пальцами в столешницу.

– Отойди от меня, – прошипела сквозь зубы, хотя давала себе зарок не вступать в диалог.

– Ты вообще тут никто, пока твой дед не откинул концы, – брызжет в мою сторону слюной, – эта квартира принадлежит мне и ему, забыла? Захочу, выгоню тебя отсюда! Всё равно Петрович скоро окочурится. И мне уже никто не помешает!

Угрозы, смешанные с матом и горячечным бредом, сыпались на меня одна хлеще другой. Я слушала их фоном, пытаясь абстрагироваться. Привыкла. Только он стоял слишком близко ко мне. Всё норовил дотронуться. То до плеча, то до бедра. Меня всю трясло от злости и безысходности.

Вытащила из выдвижного ящика нож и повернулась в его сторону.

– Отойди от меня, – произнося слова по слогам, направила на него оружие остриём вперёд. Пальцы сжимались на рукоятке с такой силой, что рука дрожала. Каждый раз он доводил меня до бешенства. Не удивлюсь, если когда-нибудь я не совладаю с собой и очнусь, обнаружив отчима в луже крови, а себя рядом – с окровавленным ножом.

– Ну-ну, дура, что ли! – поднял руки вверх, захватил бутылку и скрылся в своей комнате.

Меня продолжало потряхивать. Ноги не держали, и я просто сползла на пол. Никто за пределами моей семьи не подозревал, что я живу в настоящем аду. При посторонних я всегда изображала девушку, у которой нет проблем. Хотя их столько, что мне всё больше становилось очевидно – я ни черта не вывожу эту жизнь.

Пожевала наспех приготовленную гречку с куриной грудкой, не чувствуя вкуса еды. А потом заперлась изнутри в своей комнате, молясь, чтобы отчим наклюкался и не рвался ко мне среди ночи. Щеколда на двери хилая. Петли ослабли, а мой страх стать жертвой изнасилования рос с каждым днём.

Раньше, когда со здоровьем у дедушки всё было не настолько худо, я могла спрятаться за его спиной. Да и отчим несильно напирал. Сейчас же он словно почувствовал, что меня от него уже вряд ли кто-то сможет защитить.

Ближе к двенадцати часам к нам нагрянули его собутыльники.

Стены тонкие. До меня доносились почти все диалоги. Я слушала их, поджав колени к груди и молясь о том, чтобы поскорее наступило утро.

Днём, трезвые, они здоровались со мной, когда я проходила мимо них, идущих под руку с жёнами. Но, стоило капнуть зарплате, они пускались во все тяжкие. После пары рюмок водки, самогона и напитков сомнительного происхождения, дающих нужный эффект, люди превращались в зверей.

– Какая у тебя дочурка красивая девка…

– Я как вижу её, у меня встаёт. Хоть и тощая, зато гибкая, – звучит второй голос, после которого раздаётся дружный смех, похожий на ослиный вой.

– Когда-нибудь я её трахну, – слышу отчима и искривляюсь от отвращения.

Он говорит, а будто меня грязью пачкает. Такой, которую не смыть под струями душа.

– Она же, считай, твоя дочь, ребёнком же росла на твоих глазах. Как ты можешь! – прорезается праведный гнев в интонации третьего, ещё недостаточно пьяного, а возможно, просто не потерявшего человеческий облик мужчины.

– Да какая она мне дочь? Такая же шалава, как её мамаша. А учитывая внешность – скорее всего, даже похуже. Ты бы видел, как она крутит передо мной задом. Думаешь, я не знаю, что она меня хочет?! Понятно же, мужик ей нужен, чтобы засадил поглубже. Уж я-то с ней справлюсь!

Меня вновь пробирает дрожь отвращения. За отнятое собственной матерью безоблачное детство, за то, что обрекла свою младшую дочь на такое же существование. За то, что не оставила ни мне, ни Ане ни единого шанса на светлое будущее.

Для Инны – нашей матери, мы всего лишь ступени на пути от одного мужика к другому. Мы не нужны ей. А когда она заполучала мужа, построив нечто наподобие семьи с постоянным пьянками, скандалами и угрозами развода, её интерес испарялся. Эту участь пережила я, прячась под кроватью, когда родители в пылу ссоры крушили всё вокруг. По всей видимости, то же самое видела и Нюта.

Я уснула на заправленной постели, так и не сняв с себя одежду, – побоялась. Проснулась оттого, что кто-то барабанил в мою дверь. Спросонья не сразу сообразила, что происходит.

– Серафима, открой, – услышала я заплетающийся голос отчима, – поговорить надо!

Прижала одеяло к груди. Сердце билось быстро и тяжело одновременно. Его пульсация проникала в каждую мою клетку, распространяя вязкое, тягучее и липкое чувство страха.

Мозг работал медленно. Заторможенно. Единственная мысль, которая пришла мне в голову, – я плохой помощник в чрезвычайных ситуациях. В состоянии стресса думать совсем не получалось. Зато в художественной гимнастике этот минус обращался в плюс. Нет мыслей – нет отвлекающих факторов.

Мы жили на четвёртом этаже. Через окно не сбежать. Дверь не выдержит ни отчима, ни его дружков.

Я наконец поднялась с постели и принялась искать любой предмет, который мог бы помочь обороняться. Двигалась, как лягушка в молоке, – вокруг лишь белая пустота и мои беспорядочные попытки выплыть.

Нашёлся только утюг. Я почему-то решила, что, если его нагреть, – это будет действеннее. Не лучшая идея. Импровизированное оружие могут обратить против меня. Но иного выбора в запасе не имелось.

Я видела, что щеколда дрожит в предсмертной агонии. Дверь от ударов ходила ходуном. Шурупы, которыми прибита щеколда, долго не выдержат натиска.

– Уходи! Иначе я полицию вызову! – кричу, подпирая плечом дверь и радуясь, что Ани нет дома.

От страха голос совсем осип. Сама себя едва слышу. Но отчим всё же распознал угрозу.

– И тебя заметут раньше меня, дура.

Он, как бывший мент, до сих пор имел связи. А вот его брат – действующий. Что куда хуже…

Сколько дед ни писал на отчима заявления в полицию по разным поводам, ни одному не дали ход. Ненавидела эту продажную, прогнившую изнутри систему.

От очередного удара дверь распахнулась, а меня отбросило назад. Я упала на спину, ударяясь копчиком.

Всё, что происходило далее, больше походило на запутывающийся клубок. Отчим, не дав мне подняться, навалился на меня, обдавая своим смрадным дыханием. От страха и омерзения выворачивало наизнанку.

Его товарищи замерли за его спиной. Трусливо выжидали. Может быть, когда я сдамся, но, скорее, когда он меня вырубит.

Каким бы тощим, изувеченным алкоголем он ни был, наши силы всё равно оказались неравны. Я наносила нелепые, беспорядочные удары, на которые он даже не обращал внимания, – пьяница вряд ли испытывает боль.

– Помогите! – крикнула во всё горло в надежде, что кто-то из соседей сжалится. Хотя знала, что им плевать. Бытовая ссора – ерунда же.

– Молчи, дура! – прошипел отчим, отвесив мне тяжёлую оплеуху. – Ещё раз вякнешь – хуже будет.

– Фомин, это уже слишком, отпусти девчонку, – раздался голос одного из собутыльников, выдвинувшегося из тени коридора, – я не хочу потом в тюрьме за неё сидеть.

– Да ничего нам не будет, не бзди. Кому сдалась эта шалава, – ответил отчим, стаскивая с меня джинсы.

Я поняла, что, если сейчас что-то не предприму, – это конец. Даже я от такого уже не смогу отмыться. Если позволю ему один раз себя изнасиловать, этот кошмар будет продолжаться и дальше. И бежать мне совершенно некуда. Потому что не могу я оставить дедушку и сестру.

Слёзы жалости и обиды навернулись на глаза, но тут же пропали, – времени на них не было.

Потянувшись к утюгу, я со всей силы заехала им по синей одутловатой роже отчима, придав ей новые краски. Он взвыл, даже не понимая, что произошло. В этой суматохе я, натягивая джинсы обратно, побежала вон из квартиры мимо его дружков, попутно хватая куртку.

Ноги быстро перебирали ступеньки, хотя казалось, что могу вот-вот оступиться и переломать все кости.

Я бежала так, будто за мной гнались черти. Бежала так далеко, как только могла. Подальше от этого ненавистного дома, в котором сохранилось черезучур много мерзких воспоминаний. От сестры, которую мне повесили на шею. От ответственности, которая слишком рано легла на мои хрупкие плечи.

Только вот далеко от собственного ада не убежать.

Ноги привели меня к стенам отделения полиции.

– Чего вам, барышня? – интересуется женщина корпулентного телосложения, рассматривая меня через маленькое зарешёченное оконце.

– Хочу заявление написать о попытке изнасилования.

– Ну так не было же изнасилования, о чём писать-то собралась?

Меня трясло от пережитого страха, от заходящегося в груди сердцебиения, от интонации, с которой был задан этот вопрос. Тут никто не жаждет мне помочь. Всем безразлична моя судьба.

И всё же дрожащей рукой я расписала минувшие события. Я остро жаждала возмездия. Защиты. Будто не знала, что ищу правды не в том месте.

Усталость и стресс давили на веки. Хотелось спать. Только у меня не имелось убежища, где можно переждать грозу.

Приползла обратно.

Попрошу кого-то из соседей поставить за чекушку дверь на место и буду продолжать вариться в этом котле.

– Дура ты, Серафима. Дала бы Витьке, ничего, может быть, и не было бы. Чего ты ерепенишься? Что у тебя там, пизда золотая, что ли? – вещала мне вслед сердобольная соседка, когда я вернулась в квартиру.

Никак не могла определить, сколько ей лет. Может быть, пятьдесят пять, а может, и все семьдесят, – изувеченное нутро лезло наружу.

Квартира пустая. Оказалось, что Фомина забрала скорая.

Я легла в свою постель с единственной мыслью – хоть бы он сдох там. Да не так глубока нанесённая рана, чтобы моё желание исполнилось.

– Спичка, – ощутила толчок в плечо, но сил открыть глаза не было, – Спичка, ну проснись же.

Голосок сестры добрался до моего разума, вытаскивая из сна. Смотрю полуслепым взглядом на неё.

За окном уже день в самом разгаре.

– Павлова, ты чего тут делаешь так рано?

– Ничего не рано, ты должна была меня забрать и не забрала. Тёте Свете пришлось провожать, – обиженно надув пухлые губки, вещала девочка.

– Прости, Пирожочек, тяжёлая ночка выдалась. Ты голодная? – спрашиваю и очень надеюсь, что её накормили.

Наверняка дружки отчима зачистили все остатки еды, что у нас ещё имелись. Даже крупы. В моём желудке уже образовалась чёрная дыра.

Сестра качает отрицательно головой, и тут я замечаю маленькую ссадину на розовой щёчке.

Прикрываю глаза, вспоминая поведение сестры. Несмотря на то, что она такой же брошенный ребёнок, как и я, Анюта никогда не грустила. Будто тёмные мысли в её голове не задерживались. В отличие от меня.

Только в последнее время она стала замкнутой, отстранённой. Совсем на неё не похоже. Кто-кто, а эта девочка любила поболтать и поведать о событиях своей школьной жизни, которые мне были малоинтересны.

– Что это у тебя? – свожу брови на переносице, пытаясь понять, откуда появилась ранка.

– Да это на физре неудачно упала, – махнула рукой.

Аня маленькая, чистая и невинная. Её ложь такая же прозрачная, как и она сама. Анна Павлова. Ещё одна дочка моей матери. Моя младшая сестра. Безейная, воздушная и сладкая, как и десерт, названный в честь знаменитой балерины.

Я ненавидела её так же сильно, как и любила. Ненавидела за то, что мать через неё испортила мою жизнь и разрушила мечты. До сестры во мне ещё теплилась надежда выбраться изо всего того дерьма, в котором я жила. Но с её появлением в моей жизни пару лет назад все двери ведущие на свободу, захлопнулись перед самым носом.

Инна просто привела девочку с маленьким свёртком вещей и оставила под дверью. Как котёнка. Даже не постучавшись. Она сидела тихо на ступеньках. Наверняка мать попросила подождать и сказала семилетке, что скоро вернётся.

Я тоже её ждала. Ждала, как может ждать только ребёнок, которого бросила мать. Но она так и не пришла. И моя любовь вскоре обернулась ненавистью. Жгучей. Чёрной. Отравляющей душу.

– Кто это, Аня? – спрашиваю строго.

Сестра потупила взгляд. Молчит. Знаю её – никогда в жизни не признается, что кто-то её обижает.

Понятия не имела, как обращаться с детьми.

Единственное желание, которое во мне существовало, – защитить её. Потому что меня никто защитить не мог.

Я очень любила бабушку и дедушку, но они никогда не интересовались моей учёбой. Учусь и учусь. Все насмешки, летевшие в мою сторону из-за того, что я вечно ходила в дешёвых обносках, в вещах, которые кто-то жертвовал малоимущим, потому что купить внучке новую красивую одежду они просто не могли, прошли мимо них. А я не хотела их расстраивать. Как сейчас не хочет расстраивать меня сестра.

Никогда не оставляла Нюту наедине с отчимом.

На втором этаже нашего дома жила престарелая пара супругов. Одного возраста с дедушкой, но с более крепким здоровьем. Они бездетные и не имели в запасе непутёвую дочь, оставившую на их шеях детей. Я платила им деньги, и они нянчились с младшей. Забирали из школы, помогали с уроками. Даже кормили, хотя на еду я средств не выделяла.

– Нют, если этот… – я запинаюсь, останавливая рвущееся с уст матерное словечко. – Если дядя Витя вернётся, напиши мне эсэмэску.

Анютка хмурится, недовольная, что я вновь её оставляю, хотя сегодня вроде как мой выходной. Ребёнок даже не подозревает, какой ад творился ночью.

– Не уходи, Спичка, – девочка сжимает мою джинсовую куртку, будто хочет остановить.

Я плохая сестра. Взрывная, резкая, но по неведомой для меня причине Аня тянется ко мне. Кажется, даже любит. Хотя я совершенно не могу взять в толк, за что меня можно любить. Я ведь чёрствая, сухая, как бородинский хлеб двухнедельной давности.

– Я скоро, Пирожочек. Куплю тебе что-нибудь вкусное и вернусь, – вру не моргнув глазом и покидаю квартиру соседей.

Древняя дедушкина шестёрка, которую я водила, нарушая правила, с шестнадцати лет, ворчит, сопротивляется. Не хочет заводиться. Но всё же поддаётся мне и трогается с места.

Я любила вождение. И этот автомобиль любила. Хотя кто-то, может, и постеснялся бы садиться за руль такой колымаги. А я выходила из неё, будто это «Мерседес», не меньше. К тому же, в отличие от людей, она хранила мне верность.

Взглянешь на неё и диву даёшься, где она находит силы, чтобы не врасти колёсами в асфальт, как все её товарки по году производства. Однако старушка держалась из последних сил. Будто зная, как я в ней нуждаюсь.

Приехала к одному питейному заведению. Раньше там всегда зависал мой бывший одноклассник. Надеюсь, ничего не изменилось.

Помещение бара встретило меня парами сигаретного дыма. Все мало-мальски приличные кабаки не разрешали курить внутри, а здесь – пожалуйста.

Заведение кишело молодёжью, желавшей напиться дешёвым пойлом и найти пару на ночь. Пока искала глазами Степана, несколько парней попытались завязать со мной разговор. Грубо их отшила. Иного обращения здесь не понимали.

Увидела знакомого, и он тут же обрадованно освободил мне место и купил выпивку. Я поблагодарила, но пить не стала. Не любила алкоголь. Его запах вызывал во мне ассоциации с отчимом.

– Слушай, Стёп, у тебя же малая учится вместе с моей в параллели?

– И чё, Спичка? – обращается ко мне по фамилии и смотрит влюблённо. Как и все прошедшие школьные годы.

– Будь другом, спроси у неё, кто пристаёт к моей, а?

– Да без базара.

Стёпа был готов сделать многое, чтобы мне угодить. Поэтому тут же позвонил домой и разведал у своей сестры всё, что она знала.

– Спичка, это всё младшая сестра Вороновой гнобит твою сеструху.

Догадывалась. А услышав подтверждение, развернулась и направилась к дому бывшей одноклассницы.

В груди всё клокотало, пальцы сжимались в кулаки, а буйное воображение рисовало, как я выдёргиваю её наращенные патлы. Все школьные годы она и её банда тупых кур не давали мне прохода.

Её будто раздражал сам факт моего существования. Или то, что, несмотря на все её возможности, я была легендой школы, а она – дочкой завуча.

Учёба и спорт высших достижений почти несовместимы. С того дня, как папа привёл меня в спортивную секцию, моя жизнь была расписана по минутам. И обучению отводилась лишь крупица этого времени. Но я упрямая, упёртая, как баран. Работоспособная. Мне требовалось быть первой. Лучшей из лучших. А то, что за этим стоят бессонные ночи, до сих пор меня не волновало.

Я шла к цели напролом. Не воспринимала собственную боль. Физическую я даже любила какой-то извращённой частью своей души. Не думала о тех, кого обхожу в этой гонке. Мои соперницы, оказавшиеся позади, просто слабее, – а это не моя проблема. Ни жалости, ни сожаления я не знала. Ни к себе, ни к другим.

А когда папы не стало, моя мотивация выросла. Я понимала, что больше в этом мире я ни на кого рассчитывать не смогу.

Бабушка с дедушкой находились уже в достаточно преклонном возрасте, чтобы иметь возможность дать мне нечто большее, чем кусок хлеба и пустой суп к обеду.

А мама… мама меня никогда не любила и не замечала.

Мои достижения в спорте её скорее раздражали, чем радовали. А мне так хотелось её внимания и тепла, но заслужить любовь невозможно. Это я поняла очень рано.

Злоба только набирала обороты. Чтобы как-то её выместить, я ходила туда-сюда неподалёку от подъезда Вороновой. Она поступила в престижный университет. Отличница, золотая медалистка и просто красавица. Иначе и быть не могло.

Только все её достижения – заслуги родителей. Не тянула она. Ни на медаль, ни на хороший вуз. Да и что там с лицом без макияжа, ещё неизвестно.

Увидела девушку в модной одежде, с дорогой сумкой, набирающей текст на последней модели айфона, и побежала в её сторону, чтобы в полёте повалить на землю.

Мой рост сто семьдесят один сантиметр, и при весе сорок пять килограмм ударная нагрузка не велика. Однако Воронова летит аккурат мордой вниз, сбивая колени об асфальт. Думаю, толстый слой макияжа смягчил удар. Мычит, пытается вырваться, вылезти из-под меня. И учитывая, что весит она много больше, у неё это неплохо получается.

Мы шипим друг на друга, как дикие уличные кошки. Она тянется к моему лицу пальцами с идеальным маникюром в попытке оцарапать. В это время я вновь сжимаю в руках её волосы со всей силы будто скальп снять хочу.

– Только не волосы, дура! Они наращенные, идиотка! Отпусти, Эсэс! Тебе жизни не хватит за них расплатиться!

Моё дурацкое прозвище – первые буквы имени и фамилии, помноженные на дикий нрав.

Мне плевать на деньги. Я чувствую, как пряди при натяжении вылезают из её гривы, оставаясь в моём кулаке, и смеюсь как сумасшедшая.

На мгновение мой мозг отодвинул на задний план воспоминания о минувшей ночи. Будто защищал меня, потому оказалось я неспособна с ними справиться. А сейчас неожиданно осознание произошедшего обрушилось на меня ледяным ушатом.

Воронова ударила меня со всей силы по щеке, за что я была даже благодарна. Это немного отрезвило. Привело в чувство. Но в следующую секунду она выпустила острые ногти в моё лицо, защипывая ими челюсть и щёку. Царапая до самого мяса. Мы валялись на асфальте, а вокруг нас столпился народ, но никто не пытался разнять.

Не знаю, откуда во мне столько силы, но я вновь оказалась на бывшей однокласснице сверху и лупила её по лицу что было мочи.

– Отпусти! Хватит! Отпусти! – взмолилась она о пощаде.

Я девочка, по задумке природы должна быть мягче, гуманнее, сострадательнее. Но ничего подобного не испытывала к ней.

Она посмела обидеть Аню и за это получает по заслугам.

– Мразь, – обращаюсь к ней, скаля зубы, как бешеное животное, – если кто-нибудь ещё когда-нибудь посмеет косо посмотреть на мою сестру, если я просто увижу, что она расстроена, я решу, что это твоих рук дело, и вырву оставшиеся у тебя волосы, а из твоих зубов соберу себе ожерелье. Поняла меня, сука?

Она быстро кивает. Её лицо всё красное от следов моих рук. Губа лопнула, и проступила капелька крови. Тушь потекла, половина наращенных волос, выдранных вместе с собственными, валялась рядом. Можно забирать как военный трофей.

Я поднялась, отряхивая джинсы, а Воронова отползала, не поворачиваясь ко мне спиной. Наблюдающие это шоу люди продолжали смотреть на нас и перешёптываться. Одна дама и вовсе показала на меня пальцем, кривясь от отвращения. Словно я цирковая обезьянка. Звезда шоу уродов.

В ответ я оскалила зубы и зашипела в её сторону. Она в ужасе отпрыгнула назад, будто побоявшись, что станет следующей жертвой. А я, не обращая больше ни на кого внимания, направилась в своё убежище зализывать раны.

Села в машину, громко хлопнув дверью. В салоне пахло знакомо, умиротворяюще. Руки на руле тряслись. Я посмотрела на свои пальцы и засунула себе под бёдра. Дурацкая поза. Не знаю, откуда она у меня, но так я скорее приходила в себя.

Подобное моё поведение в школе являлось нормой. Странной, аномальной для других, но привычной обыденностью для меня. Выяснять с одноклассниками отношения кулаками стало почти ритуалом. Закон джунглей на школьный манер.

Направила на себя зеркало заднего вида, оценивая ущерб. Поцарапала она меня знатно. С такой разукрашенной идти на тренировку не хотелось, но выбора нет. Пойду с синяками и ссадинами.

Припарковав автомобиль на привычном месте у дома, я заметила знакомую полицейскую машину. Странно. Что она тут делает? Сердце тревожно забилось, подсказывая неладное.

Отворила дверь квартиры – на этот раз заперто. За кухонным столом сидел словно у себя дома брат отчима. Тот самый действующий мент. Замечаю пакеты с едой, и губы кривит улыбка отвращения. Купить решил меня. Колбасой.

Он встаёт, рассматривает меня.

Этот взгляд мне знаком. Голодные глаза мужчины, который хочет тебя себе. Меня передёрнуло от отвращения. У него дочка моя ровестница, а он раздевает меня взглядом.

– Что вы здесь делаете, дядя Коля? – обращаюсь к нему, будто проводя черту. Он дядя. Я почти племянница. Хотя никакая я ему не племянница.

– Пришел навестить тебя, Серафима, – улыбается приторно-сладко, пока глазки шарят по моему телу.

В отличие от брата он рослый, упитанный. Лицо на первый взгляд кажется приветливым, располагающим. Но я-то знаю, что это лишь лицемерная маска. Продажный мент.

Мысль разуться не приходит в голову. Я будто вновь оказываюсь во вчерашней ночи и готова бежать из этой конуры куда глаза глядят. Так и стою на коврике, сжимая пальцами ключи, врезающиеся в ладони.

– Вот так, без приглашения, – иронизирую, понимая, что неспроста он тут.

– Отчего же, брат дал ключи. Всё-таки это и его квартира. А ещё вот это, – мужчина передаёт мне сложенный лист формата А4, на котором корявым почерком написано заявление в полицию. На меня. Перечитываю его несколько раз, держа дрожащими руками.