Лали. Судьбоносная

Глава 21

«Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда,

— отозвался Воланд, — но вещи,

о которых мы говорим, от этого не меняются».

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

От вида её бледного потерянного лица с темными дорожками потекшей туши Ваграму стало ещё хуже. Лали и так была странной почти весь вечер, а тут эта новость, острая реакция и теперь такие последствия. Словно из неё выбили жизнь, и рядом с ним сейчас лежит просто тело.

— Давай, пойдем, — прошептал он, открывая дверь, когда они доехали до дома.

Его руки потянулись к ней, чтобы помочь, но девушка остановила их на полпути репликой, сказанной бесцветным голосом:

— Я сама. Не надо меня трогать.

Конечно, Ваграм понимал, что ей тяжело, но стиснул зубы от злости. Привычка обвинять его во всех смертных грехах, кажется, глубоко засела в ней. И что на этот раз? В чем конкретно он оплошал?

Они молча поднялись и вошли в квартиру. Мужчина с огромным трудом сдерживал себя, чтобы не тянуться к ней. Походка Лали будто кричала о том, что она сейчас где-нибудь упадет и покалечится. Но эта упрямица не давала возможности поддержать её!

Ваграм пристально следил за ней, напряженно шагая рядом, пока она не села на кровать. Как же ему хотелось заключить её в объятия, позволить выплакаться, поговорить о случившемся. Он не мог вынести этой душащей боли, сквозившей в неестественной позе девушки — слишком прямой спине, прижатых друг к другу коленях, на которых внутренней стороной вверх лежали её ладони. Словно капитулируя. А это не о ней. Осоловелый взгляд с каким-то мистическим блеском в глазах был направлен в зеркало туалетного столика.

Так и прошло несколько минут в гнетущей тишине — Ваграм просто наблюдал за тем, как она смотрит на себя в этой отражающей серебристой глади. В какой-то момент внимание привлекла небольшая лекарственная пачка, небрежно оставленная на белоснежной поверхности. А именно — её чрезмерно потрепанный вид с многочисленными вмятинами, будто кто-то пытался уничтожить упаковку, сжимая в кулаке, но сил не хватило, и посему та одиноко покоилась на столешнице, ожидая своей участи.

Чтобы сделать хоть что-нибудь, а не стоять столбом, Ваграм задумчиво сделал всего шаг и протянул к ней руку. Прочитал надпись.

«Cilest. Oralcontraceptive».

Отложил её без всякого интереса, отвернулся.

Потом замер, чувствуя, как внутри всё обрывается.

Резко развернул голову и впился взглядом в название.

Противозачаточные таблетки?

Похолодевшими пальцами взял упаковку и открыл её. Блистер был практически пуст. Ваграм неверяще уставился на пустые прозрачные пластиковые ячейки.

Словно в замедленной съемке направился к Лали и, приподнимая её подбородок, заставил посмотреть на контрацептив.

— Ты пила это?

Ваграм и так знал ответ, леденящий кровь и разрывающий нутро, но хотел услышать от неё. Чтобы сразу, прямо наотмашь его убило здесь, в этой комнате, где все действия, как ему казалось, были направлены на создание семьи, а не наоборот. Оказывается, это только он так думал.

Девушка всё тем же бесстрастным взглядом окинула блистер и упаковку в его пальцах. На миг в её глазах отразилось удивление и какая-то обреченность. А потом это внезапно исчезло. И она запредельно просто разбила хотя бы малюсенькую надежду на то, что это ошибка:

— Да.

Ваграм отшатнулся, будто его очень сильно ударили. Здесь всё было предельно ясно. Когда женщина не хочет детей от мужчины, это говорит только об её недоверии.

— Вот как… — выдавил потрясенно, делая ещё шаг назад, будто подальше от неё.

Оказывается, он и вовсе свою жену не знает. Это, правда, та самая девушка, которая льнула к нему в порыве страсти? Отзывалась на все ласки, сама дарила ему столько наслаждения? Та самая девушка, в глазах которой читалась невысказанная любовь?.. С которой ему довелось провести столько потрясающих часов, наполненных смехом, откровениями и планами на будущее?

Ну, конечно, Ваграм как сознательный человек прекрасно понимал, что её детские обиды и страхи из-за его поведения в прошлом не пройдут моментально, так не бывает. Но на протяжении стольких месяцев он всевозможными способами давал ей понять, как относится к ней по-настоящему. Неужели, Лали это совсем не трогало?..

Головокружительное разочарование сдавило грудную клетку невыносимым грузом. Отвращение к себе, к ней, ко всей этой ситуации, к невозможности найти компромисс горьким ядом распространялось по телу, дробя на части.

— Хотя бы о своем здоровье подумала бы, — проговорил ровно, глядя куда-то в сторону. — Хотя бы.

— А я и думала об этом, — вторила она, копируя его интонацию. — Думала о том, что однажды так же, как в день свадьбы, твоя любовница — неважно, какая из них — снова решит что-нибудь подсыпать мне в напиток или еду. И вдруг я окажусь беременной? — её голос дрогнул. — И тогда последствия будут намного плачевнее… Пострадают две жизни.

— Что ты несешь, Лали?

— Что я несу, Ваграм? Ты думал, это так забылось и ушло?

Ваграм повернулся и взглянул на неё, замечая крупные слезинки, свисающие с опущенных ресниц. Такая хрупкая, уязвимая и разбитая. Даже сейчас, даже после её непростительного поступка хотелось прижать к себе, оградить от всего и успокоить. Потому что любовь, это дурацкое и никому ненужное, как оказалось, чувство бушевало внутри.

— Я просто хотела немного подождать. Мне надо было разобраться, научиться до конца доверять… Не получилось.

Словно выстрелом прямо в голову. Мужчина прикрыл веки и опустился на стул возле туалетного столика. Одну руку поместил на спинку, оставив кисть свободно свисать, а ладонью второй накрыл в раздумьях нижнюю часть лица.

— Я был рядом с тобой. Этого должно быть достаточно, — сказал он глухо, — я и есть твоя гарантия во всем. Твой мужчина, твоя защита.

Она молчала. Это было красноречивее любых слов.

— Но ты не можешь перешагнуть через свою гордость, Лали. Выдохнуть и довериться мне. Потому что для себя ты когда-то решила, что в этом соотношении плохой-хороший, плохой — это я. И как бы я ни старался, ты все же принимаешь мои жесты сквозь свой панцирь.

— Доверять, — горько усмехнулась. — Я своему отцу тоже доверяла. И что теперь? Как я могу доверять тебе, особенно теперь? Даже самый родной и благородный человек, за которого я жизнь готова была отдать, и тот оказался лицемером! Он не просто изменил…

Лали снова разрыдалась. Ваграм не мог себя заставить посмотреть на неё. Ему казалось, он начинает ненавидеть девушку. Которую буквально боготворил.

— Господи, Эмили… Эмили моя сводная сестра! Моя мать приняла чужого ребенка! Это же просто… Это чудовищно! По отношению ко всем! Да как мне быть уверенной в том, что и ты так не поступишь завтра? Если даже мой отец… Это слишком больно! Я не понимаю, как она это вынесла…

— Я не знаю, что тебе сказать. Это жизнь. Она не даёт расписки в том, что всё будет идти гладко. Но люди учатся так жить! Открыто, без сомнений! Слышишь, Лали? Жить, а не существовать! Ожидать подвоха там, где его нет! Чего ты ждешь от меня? Чтобы я поклялся тебе на крови, что никогда тебе не изменю? Правда? Тебе станет легче? Зачем ты ищешь во мне подтверждения своих страхов? Разве это не сложнее, чем доверять?..

— Я не знаю! — завопила девушка. — Я больше не понимаю, что правильно…

На какое-то время воцарилось молчание. Крах был неминуем. Оба понимали, что этот разговор ни к чему не приведёт.

— Что интересно, — вдруг ухмыльнулась Лали, — ты так остро воспринял измену Амалии… Но я уверена, будь всё наоборот, это для тебя было бы в порядке вещей. И Антона ты не принимаешь, обвиняя в том, чего он, по сути, не делал.

Ваграм расхохотался. Злобно. Жутко.

Затем встал и, преодолев расстояние между ними, поднял Лали на ноги одним рывком, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Она дрожала, вжавшись в плечи, но стойко выдержала этот тяжелый взгляд. Как всегда.

— А теперь слушай меня внимательно. Во-первых, никакие любовницы не могли причинить тебя вреда, их попросту нет. Это помимо того, что я бы никогда этого не позволил. Аэлита — прекрасная девушка с уязвленным самолюбием, которая смогла найти в себе силы признать совершенные ошибки. Она пришла попрощаться и при этом попросила извиниться перед тобой, потому что ей было глубоко стыдно! Слышишь?! В отличие от тебя, Лали, эта девушка сумела посмотреть правде в глаза и пойти дальше. Ты увидела последний момент, где от переизбытка эмоций Лита прижалась к моим губам. И что? Тебе этого оказалось достаточно, чтобы подтвердить какие-то глупые сомнения? Ради Бога! Это твои проблемы!

На мгновение он замолчал, переводя дух, потому что от нарастающей ярости дыхание нещадно спирало. Четкое осознание, что Лали испортила и перечеркнула всё, что между ними было, змеиным ядом отравляло душу.

— Во-вторых, измена — это не всегда вина исключительно мужчины. Подумаешь об этом на досуге, ведь теперь у тебя будет полно свободного времени. Это касается и твоего отца, которого, заметь, уж ты никак не имеешь права осуждать! В-третьих, по поводу твоего пресловутого друга… Дело было не в измене Амалии, а в никчемности Антона. В данной ситуации как мужчина он обязан был пойти и прямо поговорить с Марселем. Взять свою женщину за руку и повести за собой! Всего-то! А не доводить до того, что произошло!

— Как достойный мужчина он просто уважал мнение своей женщины, которая этому противилась… — прошептала она, ещё больше распаляя его.

— Можешь считать, как тебе заблагорассудится. Теперь относительно нас с тобой. Я приложил колоссальные усилия, чтобы ты забыла о нашем нелицеприятном прошлом, не отрицая, что вёл себя как последний урод. Я отдал тебе своё время, внимание, разум, тело и душу. Тебе этого показалось мало. И вот результат. Я выслушиваю от любимой женщины исповедь о том, что она не хочет от меня детей, потому что сомневается и во мне, как в порядочном мужчине, и в моей способности защитить свою семью. Браво, Лали. Ты со своей стороны тоже приложила немало сил, чтобы разрушить всё, что зарождалось. Во мне ты точно отбила всякое желание бороться.

Ваграм резко отпустил её и отошёл к окну, спрятав ладони в карманах брюк. За окном царил такой же мрак, что и внутри него. Хотя, пожалуй, на улице имелись хотя бы огоньки включенных фонарей, а вот он теперь был чернее ночи. Усталость неподъёмной тяжестью сдавила плечи.

— Лали, — позвал почти нежно, всё еще стоя спиной к ней, — тогда, далеко в детстве, а затем и позже, я презирал себя за каждую обиду, причиненную тебе. Но не мог становиться. По одной простой причине. Ненавидел тебя всеми фибрами души. Ненавидел, потому что любой твой поступок или фраза заставляли восхищаться тобой. Мне казалось это настолько необъемлемой слабостью, Лали… Лали! Ты была так совершенна в своём врожденном высокомерии, и я так отчаянно пытался найти твои изъяны, чтобы надавить на больные места.

Тихий печальный смех разбавил его монолог. Он покачал головой, вглядываясь в темноту.

— Слышишь, Лали? Изъяны! Разве могли они быть у такой принцессы? Ты была такой особенной… Лучшей. И всегда с большим удовольствием помогала мне верить в свою собственную никчемность, подливая масла в огонь этой своей обороной. И я понял. Отчетливо осознал, что никогда не смогу быть достойным тебя. И мне казалось это такой иронией судьбы уже в зрелые годы. Практически с рождения быть связанным с человеком, к которому питаешь нескончаемый интерес, но быть абсолютно непричастным к причине этой связи. Понимаешь ли ты, насколько унизительно осознавать, что рядом с тобой девушку держит лишь обещание её отца твоему?

И снова воцарилась тишина. Больше ничего не хотелось.

— Итак, Лали. В этой войне, длиною в жизнь, ты одержала сокрушительную победу. Считай, я сражен намертво. Уже не МОЯ, но любимая Лали.

Наконец, Ваграм развернулся к ней, отмечая неподвижность лица девушки, по которому градом текли беззвучные слёзы. Эти глаза… В них он нашел отражение своих чувств — боль, скорбь и бессилие. Узнал себя. Правда в том, что они безбожно похожи. И были всегда. Возможно, именно поэтому у них и не получается сосуществовать.

— Ваграм, — прохрипела, обращаясь к нему, будто из последних сил. — У меня всё же был один изъян. Не понимаю, как ты не догадывался.

Мужчина приподнял бровь с таким отрешенно-побежденным выражением лица, что это, кажется, заставило её на миг запнуться.

Он наблюдал, как Лали судорожно сглотнула, вытирая щеки кулачками, будто обиженный ребенок. Сердце предательски дрогнуло.

— Любовь к тебе.

Теперь пришла её очередь усмехнуться. Тело Ваграма напряглось от этого признания, которое в любое другое время вызвало бы восторг, но сейчас заставляло только сдерживать ответные эмоции. Поздно.

— Это такое естественное чувство, правда? Влюбиться в мальчика, который является твоим идеалом во всём? Но не для меня. Не для девочки, гордость которой не позволяет в ответ на его выпады просто улыбнуться. На причинённую мне боль я отвечала болью. Потому что можно вынести абсолютно всё. Только не от человека, которого любишь каждой частичкой своей маленькой и уже такой измученной души. По сей день…

Словно зачарованный, Ваграм медленно приблизился к ней. Приподнял её подбородок и опустил голову, прижимаясь к солёным губам в легком щемящем поцелуе. Прощаясь.

— Будем считать, что катарсис удался, — отрываясь и постепенно отдаляясь. — И от изъянов следует избавляться.

Провёл пальцами по её мокрой щеке, заставляя веки девушки опуститься. И в последний момент успел поймать сорвавшуюся крупную каплю, растирая подушечками, вбирая в себя.

— Я люблю тебя, Лали. Но ведь этого недостаточно, правда?

Резко развернулся и решительным шагом удалился.

Сломленный, с привкусом горечи предательства, безумно разочарованный.

Очередной раз не зная, что ему делать со своими чувствами.

Покидая девушку, которая была подарена ему судьбой.

— Благодарю, — Ваграм пожал руку юристу на выходе здания суда. — Всё закончилось быстрее, чем я ожидал. Отдел в Вашем лице заслужил премию. Бухгалтерия получит соответствующее распоряжение.

— Спасибо, Ваграм Тигранович.

Наряду с удовлетворением, внутри проснулась какая-то досада от того, что в Краснодаре его больше ничего официально не держит. Дело выиграно. Отныне никаких проблем с налоговой. Чего он искал в другом городе, если мысли трансцендентны и постоянно возвращаются к одному и тому же объекту, независимо от его собственной геолокации?

Бар отеля был почти пуст. Ваграм потягивал алкоголь, раздумывая над тем, стоит ли ещё остаться, или же уехать сразу. Вопрос окончательного переезда в холостяцкую квартиру так и остался висеть в воздухе, поскольку он улетел в Краснодар на следующий день после их расставания, ссылаясь на срочность и неотложность вопроса.

Стоило только на секунду представить, что его ждет сбор вещей рядом с ней… Крышу сносило каким-то ураганом.

«Да, моя Лали, ты очень постаралась», думал Ваграм, делая глоток обжигающей полость и горло жидкости. Всё перечеркнула, способная девочка. Всегда была такой.

Перед глазами всплывает её неземной образ на утро после брачной ночи. Эдакая бесподобная нимфа в полупрозрачной ткани, полностью отдающаяся ритму. Растрепанные в танце волосы обрамляли растерянное лицо, когда она его увидела. Одна бретелька съехала, грудь тяжело поднималась и опускалась, привлекая взор. Лали была такой настоящей, девственно женственной, лучезарной. Без прически, косметики, привычной «аккуратности». Наверное, именно в этот момент Ваграм и понял, что такое любовь. Сошел с ума, представив, как она в скором будущем вот такая же босая, но уже беременная, будет готовить ему завтрак и тянуться губами в прощальном поцелуе, провожая на работу.

Жаль. Очень жаль.

Очередной большой глоток заставил поморщиться. Мужчина жестом попросил бармена повторить.

— Извините, Вы местный? — раздался рядом приятный женский голос.

Ваграм повернулся к ней, рассматривая нереально накрашенные глаза с накладными ресницами. У девушки были довольно привлекательные, даже красивые черты лица, которые портила щедро нанесенная косметика.

— Может, подскажете, где здесь можно приятно провести время? Первый раз в Краснодаре.

Он усмехнулся. Взгляд продолжил путешествие дальше по соблазнительному телу, отмечая откровенное декольте коротенького облегающего платья. Да, безусловно, там было, на что взглянуть. И триумф в глазах незнакомки оповещал о том, что она осталась довольна произведенным эффектом.

— Интересует, ГДЕ или С КЕМ? — задал встречный вопрос с явной издевкой.

Красавица не спешила отвечать. Приземлилась рядом и закинула ногу на ногу, усиливая уровень своей сногсшибательности.

— Да можно и так.

А потом нагло забрала стакан из его рук и отпила прямо с того места, где несколько секунд назад покоились его губы. Взгляд просто кричал о том, что она готова прямо сейчас пройти к нему в номер.

Отчего-то на душе стало так тоскливо… Всё нутро запротестовало. Раньше с ним такого не происходило. Ваграм сокрушенно покачал головой, приподняв уголки губ.

— Разве я сказал, что местный? — протягивая карту для оплаты бармену. — Приятель, пробей и бутылку хорошего вина для девушки. Пусть приятно проведет время.

— Ты разве не составишь мне компанию? — с придыханием, округляя глаза и облизывая смоченные алкоголем губы.

Вот как, они уже и на «ты» перешли. Шустрая.

— У меня своя компания. Всего хорошего.

Да уж, Лали себе и представить не могла, насколько сильно засела в его голове. Как одно воспоминание о её горячих поцелуях напрочь отбивало желание даже просто смотреть на кого-то другого. Получается, так бывает. Чтобы каждый девичий стон, прикосновение и тихий шепот въелись в твои собственные клетки, стали частью тебя самого. Чтобы запах и вкус человека вплелись в твоё ДНК, никогда не покидая сознание. Ни разу. Ни секунды с прошедших двух недель в одиночестве Ваграм не смог отогнать это ощущение её близости.

Она была неповторимой. Невозможно отзывчивой. Отдавалась всецело, забывая о скромности или скованности. Училась любить, познавала своё тело, даря ответное наслаждение. Кто бы мог подумать, что такая девушка способна на подобную страсть?

Лали поистине стала для него и другом, и любовницей, и хранительницей очага. Великолепное сочетание, от которого Ваграм пребывал в полнейшем восторге. Просто не успел вкусить до конца.

В голове не укладывалось, что девушка, плачущая при расставании с маленьким Алико, возившаяся с новорожденным племянником, будто с очередным чудом Света, и решившая посвятить жизнь помощи детям, действительно самолично отказывалась стать матерью. Правда, матерью ЕГО ребенка. Но все же…

В течение нескольких первых дней пребывания в Краснодаре, будучи вдали и восстанавливая самообладание, Ваграм осознал, что не осуждает её. Даже понимает где-то. Это же не прошлый век, когда люди были вынуждены от стыда замыкаться в своих настоящих чувствах и продолжать жить в угнетающем их браке? Пусть она и признавалась, что любит его, только от этого не легче. Доверия-то он в ней не вызывал!

Своё он никогда бы не отпустил. Наверное, при любом другом раскладе мужчина просто сжал бы её в объятиях и отчитал за содеянное. А потом долго-долго любил бы, наполняя собой, чтобы дать ей понять, насколько прекрасно они друг другу подходят и как глупо выдвигать страхи на первый план. Но Лали сумела уязвить его, задеть за живое. Невозможно в таком случае удерживать девушку рядом с собой. Ему претила эта мысль.

Ваграм открыл квартиру своим ключом, предполагая, что Лали находится в это время на работе. Его встретила неприветливая тишина. Комнаты пустовали. Как и его нутро. Стойкий аромат её парфюма витал в спальне, мешая сосредоточиться. Он уже успел упаковать половину вещей, когда глаза обратились к висевшей на стене репродукции «Поцелуй» Густава Климта. Его жена обожала её. Когда они лежали в постели и разговаривали между занятиями любовью, она как-то призналась, что в героях видела их самих. Только вот эти двое обречены любить друг друга вечно.

Возможно, если бы Лали тогда его остановила, всё могло бы сложиться иначе. Тогда Ваграм, может, и вспылил бы ещё больше, но попытался бы простить, понимая, сколько всего на неё навалилось в последнее время. Но дни шли, девушка молчала, да и он особо не ждал, зная её характер. И если уж уходить, то с концами, чтобы не складывалось впечатления, будто поставлена запятая. Они взрослые состоявшиеся люди, справятся с этим испытанием.

Да, в сознании часто всплывают её образы. То она является хохочущей девчонкой с косичками и пером на голове, стоящей на улице в Тбилиси. То приходит сумасшедшей любительницей ночного плавания, не контролирующей свои эмоции. То светской львицей в откровенном наряде, провоцирующей его своим поведением. То неземным ангелом в голубом наряде, кружащемся в парном танце, парящем выше остальных. То страстной соблазнительницей, требующей дать ему всё…

Лали была поистине неповторимой маленькой женщиной. Дарила и жаждала получать. Но оказалась неготовой принять то, чего сама и желала.

Закрывая дверь, Ваграм понимал, что оставляет в этих стенах, скорее всего, лучшее, что с ним произошло. Лучшее, что, в принципе, может произойти с человеком. Здесь он познал истинные чувства, вознесся выше остальных земных потребностей, так сказать. Любил и был любим.

Никогда ещё ему не было так паршиво. Не терзало так душу. И не разрывало в клочья такое скупое на ощущения мужское сердце.

Жаль. Очень жаль.