«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Глава 1. Конец Керуллария. Тихий дворцовый переворот

Род Комнинов, пришедший на смену Македонской династии, был знаменитым, но не древним. Только при императоре Василии II Болгаробойце некий Мануил Комнин по прозвищу «Эротик» выбился в политическую элиту Византии, получив назначение на должность правителя Васпуракана. Позже, в благодарность своему полководцу за помощь в подавлении мятежа Варды Склира, этот же император направил двух сыновей Мануила – Исаака и Иоанна на воспитание в Студийский монастырь, а затем приблизил к себе, дав им пусть и незначительные должности, зато при дворце.

Вскоре Исаак женился на Болгарской принцессе Екатерине, а Иоанн – на Анне Далассине, дочери катепана (наместника) Италии Алексея Харона (1006—1008)1. У Исаака вскоре родились сын Мануил, умерший в детстве, и дочь Мария. Иоанн имел 3 сыновей, один из которых, Алексей Комнин, станет героем нашего будущего повествования, и 5 дочерей.

После мятежных предыдущих лет, омрачивших царствование последних василевсов из Македонской династии, у Византии наконецто появился настоящий император. Расскажем кратко о нем. Это был выдающийся человек, глубоко понимавший проблемы государства и обладавший замечательными личностными характеристиками2.

Все солидарны в том, что Исаак I Комнин являл собой образ подлинного солдата: он никогда не отличался любовью к роскоши, был умерен в еде и питье, отдыхе и сне. Мягкий и приятный в домашней обстановке, новый царь на службе был суровым, резким и решительным. Комнин любил во всем порядок и прекрасно знал военное дело. Правда, в гражданских науках он был несилен, предпочитая окружать себя знающими людьми.

Тем не менее Исаак I не был «солдафоном» и много сделал для развития науки и просвещения в Византии. Крайне скупой на слова, очень осторожный на совещаниях синклита, он всегда тщательно выбирал выражения и довольно долго думал, прежде чем принимать какоето решение. Однако действовал затем очень быстро3.

Когда императорская диадема почила на его челе, он предпринял первые меры для обеспечения безопасности населения и восстановления мира. Наградив свое войско, Исаак распустил его по домам, а сторонников бывшего василевса Михаила VI Стратиотика сохранил на прежних должностях, проявляя к ним уважение за верность присяге. Хотя все его симпатии лежали на стороне военного сословия, Комнин тем не менее понимал значение гражданских чиновников и попытался найти «золотую середину»4.

Найдя казну пустой, Комнин не испугался наложить государственную длань на земли аристократов, наглядно продемонстрировав, что царь должен заботиться обо всех, а не только о них. Он безапелляционно взыскивал все недоимки в бюджет с их владений, не делая никаких исключений. Кроме того, Исаак Комнин без страха начал отменять распоряжения предыдущих императоров о дарении казенных земель, отзывая эти имения обратно в государственную казну. Попутно василевс урезал жалованье государственным чиновникам.

Как можно легко догадаться, вскоре он восстановил против себя могущественные силы, которые возглавил Константинопольский патриарх Михаил Керулларий (1043—1058). Но если возбужденный народ вскоре притих, наглядно убедившись, что царем руководит «общее благо» Римской империи, а возвращенные средства он не употребляет на личное обогащение, то столичный архиерей был поражен «неблагодарностью» своего, как ему казалось, ставленника5.

Увы, патриарху пришлось пережить очередное разочарование. Нет, как и обещал, император первоначально сдержал свое слово. Помимо записного пройдохи и интригана, любимца Керуллария Пселла, назначенного проэдром синклита (член сената), значительное повышение получил Константин Лихуд, ставший первым министром. Василевс также назначил кесарем мужа патриаршей племянницы военачальника Константина Дуку, как того требовал Керулларий. Теперь, случись что с Исааком, Константин имел все права на царство. И самое главное – Комнин публично отказался от прав императора в сфере церковного управления.

Отныне все чиновники по церковной части назначались исключительно патриархом, и василевс решительно отстранялся от управления церковной казной и имуществом. Такие важнейшие должности в Восточной церкви, как «великий эконом» (распоряжавшийся церковным имуществом) и «скевофилакс» (ризничий, ведавший драгоценными предметами и церковной утварью), теперь замещались кандидатами Константинопольского патриарха, чьими актами лица и назначались на данные посты. Естественно, ни о каком былом праве царя определять кандидатуру Константинопольского и других восточных патриархов, а также епископов и митрополитов Восточной церкви не могло быть и речи.

Это имело далеко идущие последствия. Константинопольской церкви принадлежало множество земельных владений и монастырей. И отказ императора от вмешательства в церковноимущественное управление приводил к неограниченной власти патриарха по распоряжению ими в виде пожалований своим чиновникам и выдвиженцам. В результате он, как западноевропейский сеньор, раздавал лены своим вассалам. Как следствие, царь и патриарх уравнялись в правах и статусах, и, даже более того, положение последнего стало несопоставимо выше на практике, чем императора. По существу, в Византийской империи возникло два центра власти, далеко не равнозначные между собой6.

Официально объявленная «дружба» царя с архиереем завершилась быстро. Начав финансовую политику крайней бережливости, Комнин обратил свой взор и на монастырские владения. Оставив то, что нужно было, по его мнению, для обеспечения обителей, царь отписал излишки в казну. Конечно, это была вынужденная мера – многие монастыри, желая приумножить свои богатства, нередко заставляли соседних владельцев оставлять владения, а затем через суд закрепляли свои права собственности. Благодаря отсутствию всякой отчетности и освобождению от налогов монастырские земли становились настоящим бедствием для Византии, и император решил с ним бороться7.

Следует обязательно сказать, что в глазах современников монастырские обители тех лет превратились в рассадник едва ли не всего самого негативного, что есть в мире. Приобретение монастырями соседних земель сделалось какойто повсеместной страстью, и иноки нередко шли на многие злоупотребления, чтобы только добиться поставленной цели. В судах они бесстыдно подкупали судей, пользуясь тем, что имели большие финансовые средства. В иных случаях действовали хитростью.

Известный историк и писатель св. Евстафий, митрополит Фессалоникийский (1115—1195), один из самых образованных людей своего времени, так описывал один из способов приобретения земель игуменами. «Когда монастырь узнает, что в окрестностях живет человек, который разбогател и у которого есть поля, дома, скот, монахи быстро пытаются завлечь его при помощи даров. Они приглашают его, устраивают баню, когда он приходит, угощают его изысканными блюдами, лакомствами, приятными напитками, стараются угодить ему всеми возможными способами. Потом монахи расхваливают перед ним преимущества монастырской жизни, славят благотворное действие воздержания на здоровье – это онито, которые никогда не постятся! Они добиваются, чтобы у жертвы заблестели глаза от духовных преимуществ их жизни; они дают ему понять, что только при монашеском образе жизни можно обрести спасение. Они говорят о сверхъестественных видениях, и едва бедняга поверит их словам и отдаст монастырю, вступив в него, все свои владения и деньги, им начинают пренебрегать, говоря, что никаких склонностей к добродетели у него нет». Сам митрополит видел единственный способ избежать этих безобразий в том, чтобы монастырским имуществом управляли миряне, далекие от обители8.

Стоит ли говорить, что мероприятия царя больно ударили по самолюбию патриарха? И поведение Керуллария становилось все более заносчивым и дерзким. Полагая, будто Комнин должен во всем слушаться его, он попытался злоупотребить своим неписаным правом прошения по государственным делам и получил несколько твердых отказов. Взбешенный, Михаил Керулларий начал в оскорбительных тонах выговаривать Исааку I упреки, а потом както безапелляционно заявил: «Я дал тебе царство, я и отниму его у тебя». Архиерей считал, что священство ничуть не уступает по чести императорскому достоинству, и полагал, будто в наиболее важных вопросах патриарх, несомненно, имеет преимущественный голос по сравнению с василевсом.

В довершение всего он надел красные туфли – признак царской власти, вопиющий факт узурпации верховной власти в глазах современников, равнозначный тому, как если бы столичный архиерей украсил себя скипетром и императорской диадемой. Таким способом «Константинопольский папа» демонстрировал византийцам царственное достоинство «Вселенского патриарха». Желая окончательно унизить статус царской власти в глазах византийцев, Керулларий заявил, что монархия – далеко не лучшая форма правления и в Римской империи должна восторжествовать демократия (!)9.

Такое поведение шокировало даже самых близких сторонников патриарха. Один из них писал ему в послании: «Не повелевай, не царствуй над нами! Ты пренебрежительно обращаешься с царями и восстаешь против всякой власти. Таков у нас архиерей, показывающий, насколько риза сильнее порфиры и митра царского венца. Ты – как бы отличное от нас естество, считаешь чуждым себе род человеческий, на всех насупливаешь брови, так что я сомневаюсь, называть мне тебя богом или человеком. Будучи демократом, ты не одобряешь монархии»10.

Скорое разочарование в Исааке Комнине пробудило в Керулларии давнюю мысль заменить царя, тем более что кандидатура имелась – любимый племянник, если считать по его жене, Константин Дука. Впоследствии факт того, что патриарх замыслил очередной заговор против императора, был подтвержден его давним помощником и преемником Константином Лихудом, а также продававшим всех по очереди Михаилом Пселлом11.

Видимо, Керулларий действовал чересчур прямолинейно и открыто, хотя не исключено, что о его планах донесли сами бывшие сторонники. Пселл в своем сочинении немного проговаривается, что накануне описываемых ниже событий патриарх побывал у императора и весьма дерзко с ним разговаривал. Исаак промолчал, сдержав свой гнев, но внутри себя уже принял решение12.

Так это было или иначе – достоверно неизвестно, однако император первым делом отослал в провинцию Константина Дуку, а также сослал племянников патриарха – Никифора и Константина Керуллариев. Нужно было изолировать и Михаила Керуллария, но царь не решился арестовать патриарха в столице, опасаясь народных волнений. Чуть обождав, Исаак воспользовался отъездом Керуллария за город и приказал задержать его. 8 ноября 1058 г. варяги, составляющие царскую гвардию, вошли в патриаршие покои, стащили архиерея с трона и препроводили на остров Проконес.

Но это было только половиной дела – Комнин понимал, насколько велика опасность волнений в столице со стороны населения, до сих пор считавшего Керуллария законным патриархом. Поэтому император созвал совет, куда были приглашены высшие сановники Византии и некоторые архиереи. На совете ему напомнили, что согласно установленным традициям отсутствие патриарха на престоле не может длиться более двух дней. Затем он должен быть или предан суду, или добровольно отречься от кафедры. Понятно, что второй вариант казался гораздо симпатичнее, но все понимали – Керулларий по доброй воле не оставит патриаршества. В конце концов решили организовать над Керулларием открытый суд, и Пселл, в очередной раз предавший своего благодетеля, даже взялся составить обвинительное заключение13.

Коснемся попутно личности этого исторического персонажа. Родившись в 1018 г. в семье довольно бедного константинопольца, он в 5 лет начал учиться грамоте и, несмотря на нужду, получил блестящее образование – изучил риторику, право, философию и даже сделался начальником высшей философской школы. Однако 19летнего юношу прельщала карьера чиновника, и он поступил на службу, сделав не менее головокружительную карьеру. Пребывая в должности младшего чиновника царской канцелярии, Пселл написал панегирик императору Константину IX Мономаху, в котором расхваливал до небес его щедрость и широкую душу. Заканчивал свое повествование молодой льстец жалобами на свое бедственное положение.

Конечно же, Мономаху очень понравилось это послание, и вскоре Пселл стал уже обычным собеседником вельмож, демонстрируя перед ними свои таланты, которых, надо отдать должное, у него было много. Не жалея лести и в последующие годы, Михаил Пселл близко сошелся с царицей Феодорой и Склиреной и продолжал источать реки красноречия, хотя в душе презирал царя и стыдился его. Что не мешало ему, однако, принять в дар от этого василевса дом, подати с города Мадита, а также часть доходов с трех монастырей за покровительство им и защиту от местной администрации. Таков был бывший любимец патриарха, решивший стереть в порошок своего бывшего благодетеля14.

Но и после этого Исаак I Комнин попытался уладить дело миром, не желая ронять честь патриарха. По его приказу к месту пребывания архиерея были отправлены митрополиты, пытавшиеся уговорить Керуллария, дабы тот добровольно сложил с себя сан, но Михаил, конечно, отказался. Пришлось готовить полномасштабный судебный процесс, и даже определили место для суда в одном из городов Фракии. Патриарху предъявлялось 5 обвинений, среди которых помимо других значились ересь или нечестие, тирания и святотатство. Но тут неожиданно пришло известие о смерти Михаила Керуллария15.

Его кончина развязала царю руки и освободила от необходимости выносить сор из избы. Были организованы роскошные похороны, а Константин Дука, как мы вскоре убедимся, человек безвольный и нерешительный, как не представлявший непосредственной опасности для императорской власти, был возвращен в Константинополь; обвинения в государственной измене с него сняли.

Очевидно, Комнин очень не хотел, чтобы конфликт с патриархом стал предметом народных сплетен. Он крайне дорожил статусом царя и боялся, как бы эта история не ударила по авторитету верховной власти. Поэтому Исаак I сделал все, чтобы только устранить любые возможные причины для будущего недовольства со стороны партии Керуллария. Он вернул в Константинополь племянников покойного патриарха, предоставил им «право свободной речи» и пожаловал высокими должностями. Наконец, выполнил и последнюю просьбу (требование?) товарищей Михаила Керуллария, назначив новым Константинопольским патриархом его давнего ученика и помощника Константина III Лихуда (1059—1063).

Очевидность того факта, что Лихуд был назначен помимо желания Исаака Комнина, несомненна. Лихуд принадлежал к древней аристократической семье, был очень образован и с младых лет приобщился к высшим государственным должностям, не проявив, правда, на них большого таланта. Как и Михаил Керулларий, Константин Лихуд отличался трезвым умом, гибкостью мышления, твердостью характера и был глубоким почитателем идеи о превосходстве священства над царством. Правда, в отличие от покойного Михаила, Константин отличался большей сдержанностью, внешней мягкостью и безграничным терпением16.

Еще в качестве первого министра при императоре Константине IX Мономахе он позволял себе довольно резкие выступления в адрес василевса, за что был лишен своего места. Правда, затем царь, остро чувствовавший недостаток в толковых управленцах и, возможно, желая проложить мостики между собой и Михаилом Керулларием, предложил Лихуду вернуться на службу, но тот отказался. Такой же отказ позднее получила и императрица Феодора, из чего можно сделать вывод, согласно которому Лихуд формировал общественное мнение о невозможности служить при таких самодержцах, поскольку их действия ему кажутся во многом предосудительными. Желал ли иметь Комнин такого человека близ себя, да еще и облаченного в патриарший саккос – ответ очевиден.

Назначение Лихуда патриархом являлось весьма непростым и с канонической точки зрения – Константин был мирянином, хотя и неженатым. Хотя на Востоке никогда не существовало категоричных запретов на посвящение мирянина в патриархи, после громких Соборов IX века византийцы старались не злоупотреблять этим обыкновением. Теперь же на патриарший престол был вновь возведен мирянин, причем в ситуации, когда в этом не было никакой объективной необходимости.

Наконец, один эпизод наглядно демонстрирует, насколько «мил» был Комнину Лихуд. Еще при Константине IX Мономахе Лихуд получил земельное владение Манганы в качестве награды за свою службу – дворец арсенала с монастырем Святого Георгия, к которому были приписаны населенные пункты. Приняв кандидатуру Лихуда, Исаак Комнин, однако, пожелал вернуть Манганы в казну, но не встретил согласия у будущего архиерея.

Тогда император сделал неожиданный ход – дождавшись, когда Константин Лихуд снял с себя сенаторское достоинство и принял посвящение в пресвитеры, он публично объявил о наличии препятствий для епископской хиротонии Лихуда. Как пояснил тут же император, речь шла о Манганах, которые сохранялись в собственности кандидата, что противоречило канонической традиции. Лихуд попал в безвыходное положение: светских званий и чинов он уже лишился, но патриархом еще не стал; оставаться рядовым пресвитером ему очень не хотелось. Пришлось возвращать имение в казну17.

Согласимся – если бы император желал поставить Лихуда патриархом, зачем ему было обижать своего ставленника, да еще затевать для этого столь сложную комбинацию? Ответ, конечно, очевиден.

Но, сам того не зная, Комнин разбудил силы, превышающие его возможности, и шел прямым путем к собственной гибели, не подозревая о грядущих опасностях. Партия «византийских папистов», потеряв своего многолетнего главу, невозмутимо сомкнула ряды. Во главе с Лихудом она подготовила новую, на этот раз успешную интригу против императора – тихую и бескровную.

Удивительно, но внешне это практически ни в чем не проявлялось. Как рассказывают, патриарх и василевс особой любви друг к другу не питали, но и не враждовали открыто. Вне всякого сомнения, патриарху не нравилась церковная политика василевса, но он благоразумно молчал, нигде не проявляя своего недовольства. Конечно, это не означало, что Константин Лихуд не имел мыслей о будущем царского рода. Однако, поверив внешнему смирению патриарха, император занялся другими делами, требовавшими его личного участия.

В первую очередь следовало озаботиться безопасностью государства, тем паче что опасность никуда и не уходила. Так, осенью 1057 г. турки напали на приграничные к Византии области Армении, а оттуда вторглись в ромейские земли. Одна турецкая армия напала на фему Колонии, вторая пошла к Мелитине, уничтожая все на своем пути. Гарнизон Мелитины, пусть и небольшой, смело напал на неприятеля, нанеся туркам серьезные потери; правда и византийцы потеряли многих товарищей. Но подкреплений не было, и, как следствие, через 12 дней город пал, и все его защитники погибли.

Правда, потом туркам пришлось всю снежную зиму стоять перед горными перевалами, которые охраняли армянские отряды лучников, не позволявшим врагу пройти через горные проходы. Но в марте 1058 г. снега сошли и турки смогли вернуть долг сполна, потопив в крови встречающиеся им на пути армянские селения. Затем, испытывая недостаток в фураже и еде, турки прошли к городу Мормреан, где встретили отчаянное сопротивление. На свое несчастье, предводитель турок решил пообедать на фоне крепости и, сидя на коврах перед ее стенами, кичливо хулил ее защитников. Внезапно пущенная кемто из армян стрела пробила его горло, и он умер на глазах своих товарищей.

Воспользовавшись заминкой врага, византийцы и армяне дружно напали на турок и многих убили, отобрав добычу и освободив пленных христиан. Правда, буквально на следующий день турки смогли взять реванш. Но успех недолго сопутствовал им: когда сарацины оказались в пределах Тарона, на них напали воины из племени санасунов, по преданию, потомков легендарного Ассирийского царя Синнахериба (705—680 до Р.Х.), которых возглавил некий Торник Мамиконеан. Поражение турок было полным, лишь немногие из них вернулись в свой дом после этого сражения18.

А весной 1059 г. царь уже сам отправился на войну с печенегами во главе византийской армии. Кочевники в минувшие годы многократно нарушали мирные соглашения, разоряя приграничные земли Византийской империи. Узнав о продвижении сильного римского войска, печенеги бросили свои пастбища и попытались ретироваться. Лишь одно их племя во главе с ханом Сельте дало сражение византийцам, но потерпело сокрушительное поражение. Варвары срочно запросили мира, а попутно император принял заверения в дружбе от угров (венгров), явившихся к нему близ Триадицы (нынешней Софии). К сожалению, триумф был несколько омрачен неожиданными потерями – 24 сентября 1059 г. близ Ловеча византийская армия попала в страшную бурю, унесшую многие жизни. Впрочем, это не помешало Исааку Комнину торжественно вступить победителем на улицы Константинополя19.

Примечательно, но, находясь в походе, император эпизодически получал какието смутные сообщения из столицы о готовящемся заговоре против его власти, и после первой победы срочно повернул войска обратно, хотя, без сомнения, имел более широкие планы на эту кампанию. Однако заговорщики во главе с новым патриархом действовали очень скрытно, и по возвращении в Константинополь Комнину не удалось узнать истину. Но все чувствовали, что в воздухе носится чтото недоброе, трагичное20.

Первым признаком надвигавшейся беды стала крайне негативная оценка столичной знати результатов похода царя – как будто он потерпел поражение, а не одержал блистательную победу! «Народный глас» озвучил, как всегда, Михаил Пселл – человек без совести и чести. В своем послании императору, тут же почемуто ставшем общеизвестным, он писал: «Сколькими головами варваров ты уравновесишь гибель одного ромея (римлянина), пусть даже это копейщик, или пращник, или вестник, или трубач? Куда лучше было бы, если бы никто из наших не пал на поле брани, а варвары подчинились в результате мирных переговоров».

Разумеется, никак иначе, кроме сумасбродной, эту идею не назовешь. Но если бы Пселл был один – это было бы полбеды. Куда хуже, что он в действительности выражал мнение целой группы столичной аристократии и чиновничества. Сложился своеобразный исторический парадокс – объективно император действовал в интересах централизации Византийской державы и государственного аппарата, и этот же аппарат, который должен был быть заинтересован в такой политике, стал в ряды оппозиции василевсу21.

Исаак не знал, что в действительности дни его уже сочтены. В декабре 1059 г. император отправился на охоту, простудился и заболел. По возвращении царя в Константинополь в его покои прибыл Михаил Пселл. Сославшись на свои познания в медицине, он осмотрел императора и поставил «диагноз» – василевс смертельно болен. Находившийся здесь же другой лекарь удивленно возразил: «Это кратковременное недомогание, которое пройдет за 2—3 дня». Так на самом деле и было, хотя в течение нескольких дней Исааку I лучше не становилось – простудная горячка оказалась более опасной, хотя, конечно, не смертельной. Пришедший вторично во дворец Пселл с присущей ему хитростью и цинизмом опять подтвердил свой диагноз, после чего начался настоящий переполох22.

Срочно направили посыльных за императрицей Екатериной, дочерью Марией, братом Иоанном и его детьми. Полагая, со слов Пселла, будто жить Исааку оставалось считаные часы или даже минуты, они просили его распорядиться царским престолом. В это время в покои царя вошел патриарх Константин Лихуд. Он попросил выйти всех, кроме Пселла, чтобы исповедовать «умирающего», а попутно начал горячо уговаривать императора постричься перед смертью в монахи. Благочестивый царь, воспитанник Студийского монастыря, конечно, согласился. А затем между ними состоялся еще один разговор, последствия которого мы вскоре увидим.

Затем патриарх и Пселл вышли к родственникам и объявили волю императора. Для всех присутствующих она была совершенно неожиданной – Исаак I Комнин назначил императором не брата Иоанна, а совершенно постороннего ему, более того – тайного и опасного конкурента Константина Дуку. Все были ошеломлены, но противиться последней воле «умирающего» не осмелились.

Только царица, интуитивно поняв, что здесь все нечисто, с яростью набросилась на Пселла с криком: «Много обязаны мы тебе за совет! Хорошо же ты отплатил нам, убедив императора перейти к монашеской жизни и отдать власть чужому человеку!» Царица умоляла своего супруга пожалеть ее и детей, которым отныне придется оставить царский дворец и вести жизнь сирот, но император был непреклонен. На ее упреки в адрес Пселла он спокойно объявил придворным, что жена по обычной для женщин привычке не дает ему выполнить благое намерение, и слово его непреложно23.

Почему был сделан такой неожиданный и несуразный выбор – остается только гадать. Нет сомнения, что имя Константина Дуки нашептали царю в минуту, за которой, как ему казалось, он должен предстать пред Богом. И просто невероятно, что Лихуд и Пселл обошлись одними уговорами – очевидно, они ссылались на опасности, грозящие при другом кандидате на царство императрице и родственникам Исаака I; возможно, и даже почти наверняка, угрожали. Трудно представить, что «птенцов гнезда Керуллария» пугали такие «мелочи», как физическая расправа над несколькими людьми, пусть и царскими родственниками. И совершенно невероятно, что Исаак Комнин мог игнорировать права на императорский титул своего брата, доброго, умного и порядочного человека, без веских причин, самой ходовой из которых могла быть только смерть Иоанна и всех остальных родственников.

Правда, по другой версии, Исаак I первоначально позвал к себе брата, куропалата (попечителя дворца) Иоанна и предложил тому царский венец, на что получил категоричный отказ. И только после этого Комнин якобы распорядился передать власть Константину Дуке24. В принципе такое событие также могло иметь место, и оба сообщения утрачивают противоречие друг по отношению к другу, если мы допустим, что со стороны партии Лихуда—Пселла могла быть проведена предварительная беседа, обильно насыщенная угрозами, не только с царем, но и с Иоанном Комнином.

Едва все вышли из покоев, чтобы дать Исааку спокойно отойти в лучший мир, как ему неожиданно стало… легче. На следующий день царь почувствовал, что болезнь уходит. Он встал, прошелся по комнате и, вообще, понял, что выздоравливает. В его уме возникли сомнения в правильности ранее принятого решения, и он уже начал передумывать принимать постриг. Но все изменил интриган Пселл.

Предвидя опасность, он немедленно появился близ императора и начал уговаривать того не изменять ничего из объявленного ранее. Пселл заявил Исааку I, будто на основании его слов о назначении Дуки своим преемником тот уже надел пурпурные туфли, а собранные сановники уже провозгласили Константина Римским императором – отступать некуда. Наверняка он добавил еще чтото, сыграв на благородстве и любви императора к своим близким. А рядом с Комнином сидел патриарх Константин Лихуд, мягко, но настойчиво убеждая царя в том, что человек, принявший решение посвятить себя Богу, не может ничего внезапно изменить, если, конечно, сохранил в своей душе страх Божий25. Оба они отлично знали, что прямой и честный Исаак Комнин никогда не откажется от своих слов и ни за что не признается супруге, будто поступил так под влиянием чужих речей. Для них это была беспроигрышная игра…

Призвали Константина X Дуку, которого публично, под слезы и плач родственников император объявил новым Римским царем. Затем Исаак I Комнин принял постриг и отправился в монастырь. Еще более года прожил Комнин в качестве монаха Студийской обители и лишь потом отдал Богу душу, терзаемый в конце дней тем, что был так легко обманут. А его супруга Екатерина и дочь Мария приняли монашеский постриг и прожили еще долгую жизнь в монастырской обители. Так свершился тихий дворцовый переворот, гибельный для Византии.

По счастью, род Комнинов не угас и через 20 лет даст великолепный плод в лице спасителя Римской империи, одного из самых выдающихся императоров Византии, Алексея Комнина. А пока царская власть рассыпалась в неумелых руках слабых представителей новой династии Дук.