«Девы» — Красавицы

Глава 1

В четверг вечером Лидия сидела на полу в спальне в окружении коробок и в очередной раз пыталась разобрать вещи Майкла.

Работа не двигалась стояла на месте. Со дня смерти Майкла прошёл ровно год, а пожитки нажитые до сих пор валялись по разным комнатам частично Лидия складывала вещи в стопки, частично немного вещей было разложено по пустым коробкам. Лидия никак не могла завершить то, что начала.

А всё потому, что Лидия до сих пор любила Майкла. Конечно, она осознала на сороковой день что он ушёл навсегда, но Лидия была не в том состоянии чтобы его забыть она просто не могла выкинуть его из головы его образ никак не покидал её. Лидии было непонятно, что делать с этой любовью, она была огромная и нескончаемая, которая покидает сердце, как ватный наполнитель тряпочной куклы, когда та уже заметно рвётся по швам.

Если б и любовь можно было упаковать также, как и его одежду... Подумать только: жизнь человека свелась к вороху никому не нужных забытых вещей, приготовленных для распродажи. Жалкое зрелище Лидия не могла на это смотреть.

Потянувшись к ближайшей коробке, Лидия вытащила старые синие кроссовки. В них Майкл любил бегать по утрам. С того момента кроссовки до сих пор не просохли, к подошвам прилипли маленькие куски грязи.

«Выкини их. Давай же», – ледяным тоном приказала себе Лидия, хотя она и осознавала, что сделать это было выше её сил. Конечно, сами по себе кроссовки — всего-навсего старое барахло. Ничто не заменит ей Майкла — человека, которого она любила с первой встречи и будет любить до глубокой старости. И всё - же расстаться с кроссовки было слишком больно. Чувство было таким словно приходится самой срезать кусок кожи со своей же собственной руки.

Лидия прижала кроссовки к груди, баюкая их, как младенца, а потом зарыдала.

Как же так случилось что его не стало?

Всего за год - время, которое раньше пролетело бы не заметно, а теперь тянулось и тянулось, словно опустевшая после сокрушительного урагана долина, — в её жизни произошли роковые перемены. В тридцать семь лет, одинокая и захмелевшая в этот воскресный вечер, она цепляясь за кроссовки, как за священную семейную реликвию. Впрочем, для Лидии они действительно приобрели сакральное значение.

Умерло что-то прекрасное, что-то святое. Остались лишь только книги, которые когда-то читал Майкл, одежда, которую он носил, и вещи, к которым прикасался руками. Они по-прежнему хранили его запах. А Лидия до сих пор помнила вкус его губ...

Потому-что Лидия не могла выкинуть его пожитки: те хоть как-то, чуть-чуть связывали её с Майклом. Без них эта связь пропадёт окончательно и бесповоротно.

В книге «Скорб и утраты» Мартинсон подробно писал, что при потере близкого необходимо психологически принять утрату, иначе горе может обрести патологический характер и переродиться в то, что Майкл назвал «утратой близкого человека», то есть в саму депрессию.

Лидия понимала, что должна смириться с гибелью Майкла, но она не могла, потому что до сих пор любила его. Любила, пусть даже он ушёл навеки, исчез за прозрачной пеленой. За пеленой, за прозрачной пеленой... Откуда эта строчка? Кажется, из стихов Томсона.

За пеленой пустых дорог. Мы идём не жалея своих ног.

Лидия и сама очутилась за прозрачной пеленой. С тех пор как Майкл умер, все яркие краски вдруг поблекли, звуки стали заметно приглушенными. Жизнь зделась тусклой и мрачно-серой, словно её накрыла серая пелена - занавеса созданная из тоски и угрюмой печали.

У Лидии возникло желание отгородиться от шумной городской жизни, она не могла находиться в той квартире всё что там было упаковано в картонных коробках напоминало ей душевную боль. Лидия жаждала желанием укрыться в маленьком белом домике в Кабалите, и с головой уйти в работу.

Тут бы Лидия и осталась, если б как — то ноябрьским вечером из Сан-Томе не позвонила Зинаида.

Всё началось в пятницу, после сеанса групповой психотерапии на которой присутствовала Лидия.

Каждую пятницу, по вечерам, Лидия собирала своих пациентов в кабинете психотерапии, под который она отвела просторную гостиную в их доме, как только они с Майклом сюда переехали.

Лидии и Майклу очень понравился этот солнечно–ярко-жёлтый домик на юго-востоке Франции. Неподалёку от них домик расположен зелёный парк Приоритет–Хельсинки с растущими повсюду такими же яркими хризантемами. И побеги земляники, увивавшие стены и в тёплое время года источавшие ароматный запах. Сладкий аромат фиолетовых лепестков проникал через раскрытые окна внутрь помещений, заполняя восточным ароматом, каждую комнату, каждый длинный коридор.

Хотя было уже начало ноября, вечер выдался не по–осеннему тёплый. Листья с деревьев вовсю облетали, однако бабье лето не собиралось уходить, словно приглашенный гость на торжестве в упор не понимающий намёков на то, что пора и честь знать. Лучи яркого солнца заливали гостиную золотисто–оранжевым светом. Перед сеансом Лидия опустила жалюзи, но приоткрыла створки окон, чтобы было не так душно.

Затем Лидия расставила по окружности десять стульев, по одному для каждого пациента и в том числе и для себя. Хотя теоретически стулья должны были быть одинаковыми, на практике Лидия пренебрегала этим требованием. За годы работы у неё скопилось множество всевозможных стульев, различавшихся по форме и размеру и изготовленных из разных материалов.

Эта небрежность в подборе стульев отражала её спокойный, неформальный, нетрадиционный подход к своей работе.

Даже странно, что Лидия стала психотерапевтом, да ещё решила специализироваться на групповых сеансах. Скопления людей вызывали у неё противоречивые чувства. Она всегда относилась к ним настороженно.

Лидия выросла в Европе. Семья Лидии жила в просторном старинном доме на вершине холма, поросшего тенистыми сливовыми деревьями. В детстве Лидия часто сидела в саду на ржавых качелях и с суеверным страхом обозревала раскинувшийся внизу от колонн Востока до подножия другого холма древнего города. Он выглядел настолько огромным, даже казался бесконечным, что по сравнению с ним Лидия чувствовала себя крошечной дюймовочкой и ничтожной.

Лидия побаивалась ходить с экономкой за покупками на шумный Европейский базар в центре Финской улицы. И, вернувшись, вздыхала с облегчением, удивляясь, что ей удалось остаться целой и невредимой.

Большая масса скопления людей продолжали пугать Лидию и ещё в более старшем возрасте. В школе Лидия держалась обособленно, в стороне от одноклассников, считая себя в их компании лишней. От этого ощущения сложно было избавиться. Много лет спустя, проходя курс психотерапии, Лидия поняла, что просто переносила на другие сообщества свои семейные проблемы. То есть дело было даже не в рынке, не в школьном или любом ином коллективе, а в деструктивных взаимоотношениях в её семье и постоянном чувстве одиночества.

Несмотря на этот жаркий, солнечный климат Франции, в их доме не хватало теплоты в прямом смысле слова. Там всегда было холодно и пусто, во многом по вине Лидии – незаурядного, умного и влиятельного человека, который, однако, обладал весьма тяжёлым характером.

Лидия предполагала что таким его сделало трудное детство. Она ни разу в жизни не встречалась с родителями отца, и тот о них предпочитал лишний раз не распространяться. Лидия знала лишь, что её дед служил на морском флоте, а бабушка работала в порту уборщицей. Отец упомянул об этом вскользь и с таким стыдом, что Лидия не на шутку забеспокоилась, уж не была ли его мать проституткой.

Отец Майкла вырос в Кавказских горах. Ещё в детстве восьми лет начал выходить в плавание с другими моряками, быстро приобщился к кофейным торговлей кофе, пшеничным зерном и, как подозревала Лидия, различной контрабандой. К двадцати шести годам он обзавёлся собственным морским судном, будучи постарше занялся бизнесом и впоследствии, пройдя по головам, потом и кровью создал некое подобие Горной Кавказской империи.

Лидии отец Майкла по фотографиям слегка напоминал короля, а точнее, тирана. Позже Лидия узнала, что служив на морском флоте он был сказочно богат, хотя жили они с супругой, по–флотски. Возможно, мама Лидии, американка, она всегда была нежной и деликатной, смягчила бы суровый нрав отца, но она трагически погибла совсем юной, почти сразу после рождения дочери.

Лидия с годами росла, испытывая острое чувство потерпи близкого человека. Как и любой психотерапевт, он знал: отношение ребёнка к самому себе формируют его родители. Малыш видит себя их глазами. К несчастью, глаза её мамы закрылись навеки, а отец... Отец, скажем так, вообще редко когда замечал родную дочь. Обращался к ней, разве что небрежно холодно оглядываясь через плечо. Лидия лезла из кожи вон, чтобы оказаться в его поле зрении; увы, отец всегда от неё отворачивался как бы она не старалась.

Лишь изредка на неё падал отцовский взгляд, полный пренебрежения и уходя горького разочаровывалась, по его взгляду становилось ясно: Лидия не оправдала надежд отца. Как бы она не старалась, она не могла ничем ему угодить. Всё время что — то не так делала или говорила и, казалось, раздражала его самим своим существованием.

Отец Лидии ни в чём не соглашался, был для неё как — Человек несогласие: если Лидия утверждала, что в доме холодно, отец громко возражал, что в доме очень душно; если Лидия замечала, что за окном ярко светит солнце, отец же настаивал, что идёт дождь. Однако, несмотря на его привычку постоянно критиковать дочь и во всём ей противоречить, Лидия всё равно любила отца – единственного родного человека – она хотела стать достойной его расположения.

В детстве Лидия была напрочь лишена любви. Со старшей сестрой её разделяла восьмилетняя разница в возрасте. Девочки не были близки: Эльвира не замечала застенчивую младшую сестрёнку. Поэтому та проводила долгие летние вечера в полном одиночестве, играя в саду под строгим надзором няньки.

Вполне закономерно, что Лидия выросла замкнутой. Ей тяжело давалось общение с людьми, так что она сама удивлялась, как её угораздило стать психотерапевтом.

Вопреки всему, эта черта нисколько не мешала, а наоборот, помогала в работе. Ведь хороший врач, занимаясь групповой психотерапией, должен неустанно наблюдать за лечебным процессом и направлять его в нужное русло, оставаясь в кромешной тени.

Несмотря на замкнутость у Лидии это прекрасно получалось.

Во время групповых сеансов она старалась не привлекать к себе внимания и брала на себя инициативу, только если надо было что-то объяснить, поддержать угасающий разговор или сложный конфликт.

В ту пятницу между пациентами почти сразу вспыхнула ссора, потребовавшая вмешательства Лидии. А виноват был, как всегда, Генрих.

Генрих Буцинский явился позже всех остальных пациентов Лидии. Красный и запыхавшийся, он к тому же нетвердо держался на ногах. Лидия не удивилась бы, узнав, что он под кайфом или вообще злоупотребляет прописанными ему наркотическими и психотропными препаратами.

Генрих выглядел старше своих тридцати семи лет. В его светло–рыжеватых волосах проблескивали оттенки седины, а вечно хмурое морщинистое лицо казалось таким же мятым, как и его светлая рубашка. Постоянно напряженный, словно он был для кем-то натянутой струной, Лидии он напоминал бойца или боксёра, в любой момент готового ответить ударом на удар.

Коротко и неохотно извинившись за опоздание, Генрих сел на стул, держа в руках картонный стаканчик с кофе.

Вот этот–то стаканчик и стал яблоком раздора.

Восемнадцатилетняя Луизиана не замедлила высказаться. В её прошлом школьная учительница, она была глубоко убеждена, что всё нужно делать, по её собственному выражению, «как положено». Лидия, которую Луизиана утомляла и даже немного раздражала, сразу догадалась, о чём пойдёт речь.

— Это запрещено! — Луизиана дрожащим от негодования пальцем указала на стаканчик с кофе. — Всем пациентам известно, что нельзя ничего приносить с собой на сеансы психотерапии.

— А почему нельзя? — буркнул Генрих.

— Потому что, у нас так заведено!

— Отвалите, Луизиана.

— Что?! Лидия, вы это слышали, как Генрих мне только что нагрубил? – и Луизиана тут же расплакалась.

Их размолвка быстро переросла в открытое противостояние между Генрихом и остальными членами группы. Все, объединившись, выступили против него.

Лидия внимательно следила за тем, как Генрих реагирует на происходящее, готовая при необходимости прийти к нему на помощь. При всей своей правоте он был глубоко уязвимым, ранимым человеком. В детстве Генрих страдал от жёсткого насилия и чудовищных издевательств со стороны отца, которого в итоге лишили родительских прав. После того как отца лишили родительских прав ребёнка несколько раз перемещали из одной приёмной семьи в другую.

Несмотря на серьёзную психическую травму Генрих вырос поразительно умным и рассудительным. Поначалу казалось, что это поможет ему наладить свою жизнь. В девятнадцать Генрих поступил в университет, чтобы изучать ал–химию. Однако всего через несколько месяцев прошлое снова настигло Генриха: Он пережил сильнейший срыв, от которого так и не смог оправиться. За первым срывом последовали и другие. Генрих пристроился к наркотикам, сам себе причинял увечья и бродил по больницам, пока психиатр не направил его на групповую психотерапию.

Лидия симпатизировала Генрихом, сочувствуя его умозаключениям. Тем не менее она колебалась, принимать ли такого пациента в группу сеансов. Дело в том, что его психические проблемы были куда сложнее и серьёзнее, чем у остальных пациентов. Нередко групповая терапия сдерживает развитие болезни у таких, пациентов как Генрих, и благотворно на них влияет. Однако сами они способны рассорить всех членов созданного коллектива, поскольку часто вызывают зависть и раздражение у людей не только во внешней среде, но и внутри замкнутого сообщества.

Генрих присоединился к сеансам психотерапии несколько месяцев тому назад. Вместе с ним пришли распирания и ссоры. В нём ощущались скрытые агрессии и едва сдерживаемые колочущий гнев.

Лидия никогда в своей жизни не привыкла сдаваться и была готова работать с Генрихом, до тех пор пока она готова сохранять спокойствие над группой, в целительную силу которой верила всей своей душой. Верила в каждого из десяти пациентов, рассевшихся в круг. Верила в сам круг, придавая ему мистическое значение. Солнце, Луна и Земля выглядят как круг, по кругу вращаются планеты в космосе, колесо –круглое, так же как и купол церкви, и свадебное кольцо. Круг – символ души: ещё Платон называл её сферой, и Лидия была с ним полностью согласна. Жизнь – тоже круг, вы согласны? От рождения и др самой смерти.

При успешной работе психотерапевта с группой происходит чудо: появление самостоятельного организма — коллективного духа, коллективного разума; можно сказать, высшего разума, более сильного и мощного, чем разум отдельного человека. Объединившись, группа способна исцелять, поддерживать, награждать великой мудростью.

За время своей практики Лидия множество раз лично убеждалась в силе группы сеансов. В её уютной белой гостиной пациенты жаловались на то, что их беспокоит или что-то пугает, и сеансы групповой психотерапии помогали им справиться со своими проблемами.

Сегодня настал черёд Луизанны, чтобы высказываться. То, что Генрих принёс стаканчик с кофе, вызвало у неё сильнейшее неприятное впечатление. Генрих высказал пренебрежение к коллективу и установленным правилам. Это так её возмутило, что Луизанна долгое время не могла прийти в себя. В какой-то момент Луизанна осознала: Генрих безумно напоминает ей старшего брата, самоуверенного хулигана и задиру. Подавленный в её прошлом гнев на брата начал вскипать и выплескиваться наружу. Это было бы даже хорошо – Лидия понимала: Луизанна должна излить накопившиеся чувства, чтобы не держать их в себе, – если б Генрих безропотно согласился стать козлом отпущения.

Но Генрих, был конечно же против.

Внезапно Генрих с историческим воплем вскочил на ноги и швырнул опустошенный стаканчик на пол, в середину круга. От удара крышка слетела, и по половицам начинала растекаться тёмная кофейная лужа.

Остальные члены группы возбуждено зашумели, а Луизанна снова разрыдалась. Генрих хотел уйти, но Лидия убедила его остаться и обсудить произошедшее.

— Чёрт возьми, это же всего-лишь кофе! Зачем было поднимать такую шумиху? – с детской обидой недоуменно произнёс Генрих.

— Дело даже и не в кофе, а в установленных ограничениях, в принятых нами правилах. Мы ведь об этом уже говорили. Во время психотерапевтических сеансов все должны быть уверены в своей полной безопасности. Ограничения дают нам чувство защищённости, поэтому без них нельзя проводить психотерапию.

До Генриха это явно никак не доходило, в чём, собственно, проблема, и Лидия знала почему всё так. Когда ребёнок сталкивается с насилием, все существование в его восприятии ограничения начинают разрушаться. Ещё в детстве Генрих лишился представления о любых правилах, на которые мог бы опереться, поэтому вообще не мог уяснить, что это вообще такое.

Точно также Генрих не подозревал, что часто нарушают личное пространство других людей – например, когда слишком близко подходит к ним во время разговора. Что окружающим с ним становится некомфортно.

Генрих нуждался в Лидии ещё сильнее, чем любой другой пациент. До сих пор она ещё ни разу в жизни не сталкивалась с такой проблемой. Генрих постоянно хотел быть с ней рядом. Наверное, он с радостью переехал бы к ней, если б только она позволила. Лидия как его психотерапевт сама должна была установить между ними определенную дистанцию, устроить так, чтобы их отношения развивались в нужном направлении.

Однако Генрих постоянно цеплялся к ней, поддевал, изо всех сил привлекая к себе внимание... И Лидии было всё труднее удерживать его в рамках дозволенного приличия.

После сеанса психотерапии Генрих задержался якобы под предлогом для того, чтобы помочь убрать кофейню лужу. Лидия прекрасно понимала: это лишь всего-навсего очередной благовидный предлог, чтобы только остаться с ней наедине.

Генрих топтался рядом, не сводя глаз с Лидии. Она помогла ему начать разговор.

— Ну что же, Генрих вам наверное уже пора. Или вы что-то хотели?

Генрих ничего не ответил молча, кивнул и полез в карман.

— Лидия я тут вам кое-что принёс. Вот. — Генрих вытащил и протянул Лидии аляповатое-серебряное пластиковое кольцо — наподобие тех, что вылетают из рождественских хлопушек. — Лидия это вам. От меня подарок.

Лидия покачала головой.

— Вы же знаете, Генрих я не могу принять этот подарок.

— Но почему вы не можете?

— Генрих не нужно мне ничего дарить, мы договорились? А сейчас вам действительно лучше покинуть мой кабинет.

Генрих даже не двинулся с места. Лидия на секунду задумалась. Она не собиралась сегодня расставлять все точки над «i», но теперь решила, что правильнее будет всё-таки прояснить ситуацию.

— Вот что, Генрих пока вы ещё не ушли мне нужно кое о чём с вами поговорить, — начала первой разговор она.

— О чём же?

— В среду вечером я выглянула в окно, после того как закончила работать с группой пациентов. И увидела, что вы Генрих стоите на другой стороне улицы, рядом с загоревшимся фонарём, и вы смотрели в мою сторону наблюдая.

— Лидия вы меня наверное по ошибке с кем-то спутали.

— Нет, Генрих это были именно вы. Я хорошо рассмотрела ваше лицо несмотря на то, что время уже подскочило к восьми вечера. И я уже не в первый раз замечаю, как вы следите за моим домом.

Генрих густо покраснел и, отведя застенчивый взгляд, покачал головой.

— Это был не я... Я не…

— Послушайте, меня внимательно Генрих: я вас прекрасно понимаю, как вам интересно, наблюдать за тем как я работаю с другими группами пациентов. Но удовлетворять своё любопытство таким образом – не совсем адекватно. Мы уже обсуждали это на наших сеансах, психотерапии Генрих. Нельзя за мной шпионить. Ваши преследования меня начинают пугать, вы вторгаетесь в моё личное пространство и мою личную жизнь и...

— Лидия я за вами не шпионил, черт побери! Я просто там стоял наслаждаясь вечерним воздухом. И что здесь такого?!

— То есть вы признаете, что вы там просто стояли наслаждаясь вечерним воздухом?

Генрих шагнул к Лидии.

— Лидия почему вы с вами не можем нормально общаться? Почему вы воспринимаете меня как элемент группы, а не как обычного человека?

— Генрих вы сами должны знать. При групповой психотерапии вы для меня врача – член группы, а не отдельная личность. Если вам нужна индивидуальная психотерапия, могу порекомендовать вам коллегу...

— Мне не нужны другие коллеги мне нужна ты! – Генрих сделал ещё шаг вперёд.

Лидия, не отступая, вытянула перед собой руку.

— Стойте! Вы и так подошли чересчур близко Генрих.

— Подожди. Лидия ты только взгляни...

Прежде, чем Лидия успела его остановить, Генрих поднял край толстого зелёного свитера, обнажая безволосый торс, и Лидии открылось ужасное зрелище.

Бледная кожа сплошь исполосована бритвенным лезвием. На груди и животе пестрели нанесённые крест-накрест порезы разных размеров. Некоторые, совсем ещё были свежими, ещё немного кровоточили. Другие, уже заживающие, покрылись струпьями, напоминающими застывшие кровавые слезинки.

Лидию затошнило от отвращения. Разумеется, поступок Генриха – крик о помощи, попытка добиться её внимания. Но вместе с тем это ещё и психологическая атака, жестокое нападение на её чувства. К собственной досаде, Лидия вынужденно признала, что Генриху удалось–таки задеть её за живое, вывести из душевного равновесия.

— Генрих, что же вы наделали?

—Я... я не смог удержаться. Понимаешь не смог. А ты... ты просто обязана была это увидеть...

— Ну вот, Генрих я увидела. Вообразите, как это на меня повлияло. Вы хоть представляете, до чего я расстроена? Я хотела вам оказать помощь, но...

Генрих как сумасшедший захохотал.

— Что – но? Что же тебе так помешало?

— Как ваш психотерапевт я должна оказывать вам поддержку во время групповых сеансов. Сегодня была как раз такая возможность, однако вы её упустили. Мы все могли бы помочь вам, Генрих. Для того мы и собираемся на групповых сеансах...

— Лидия зачем мне все? Мне нужна только ты! Я хочу всегда быть с тобой!

Лидия понимала, что нужно выдворить Генриха из дома и отправить его к врачу. Обработка физических ран не входит в её обязанности. Необходимо быть последовательной и непреклонной – и ради себя, и ради Генриха. Но у Лидии не хватало духу, чтобы выгнать его. Уже не в первый раз сострадание содержало вверх над здравым смыслом.

— Постойте... Погодите секундочку.

Лидия подошла к комоду и выдвинула ящик. Немного порывшись в нём, достала медицинскую аптечку, но раскрыть её не успела: у Лидии зазвонил телефон. Лидия взглянула на экран. На нём высветился номер Зинаиды.

— Да, Зоя?

— Лидия ты не занята? Дело тут очень важное...

— Подожди немного. Зои я тебе перезвоню. — Лидия положила трубку и сунула Генриху аптечку. – Вот, Генрих, возьмите. Обработайте порезы. Если нужно, сходите к врачу. Ладно? Завтра поговорим.

— И это всё? Да какой ты, к чёрту психотерапевт после всего этого!

— Хватит Генрих. Немедленно прекратите. Вам уже пора.

Не обращая внимания на его протесты, Лидия решительно вытолкнула Генриха в коридор и, выставив за порог, захлопнула дверь. Поборов острое желание запереться на все замки, в расстроенных чувствах Лидия прошла в кухню и вытащила бутылку вина «Сильвиян Блэк». Нужно как-то взять себя в руки, прежде чем перезванивать Зинаиде. На девочку и так много навалилось.

Смерть Майкла внесла в их отношения некоторую натянутость, и Лидия стремилась это всё исправить. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и, налив себе полный бокал, набрал номер Зинаиды.

Зинаида ответила после первого же гудка.

— Лидия?

По её тону Лидия сразу же догадалась: что-то произошло. В голосе Зинаиды слышались напряжение и беспокойство. Похоже, Зои чем-то не на шутку напугана.

Сердце Лидии забилось чаще.

— Зои, у тебя всё в порядке? Что случилось?

— Лидия, включи телевизор, – помолчав, тихо откликнулась Зинаида. – И посмотри новости.

Лидия сидела на уютном диване в гостиной её взгляд остановился на телевизоре в голове вспыхнули слова Зинаиды: «Включи телевизор и посмотри новости». Лидия недолго думая потянулась за пультом и включила одну из любимых новостей телевизионных программ Майкла он всегда приходил вечером с работы и смотрел реликвию. Майкл купил телевизор, ещё когда летал в Грецию когда был студентом, чтобы по выходным смотреть футбол, и как другие спортсмены играют в регби во время приготовления обеда. А точнее, обед готовила Лидия, а Майкл делал вид, что ей помогает.

Телевизор купленный в Греции частенько барахлил, и экран несколько раз за день мигал, прежде чем на экране возникало изображение. Лидия выбрала новостной канал ВВС.

Мужчина журналист средних лет вёл репортаж с места происшествия, где-то на природе. В квартире уже смеркалось, и Лидия не могла толком разглядеть, где именно он находился. Но судя по всему, где-то посреди какого-то поля или луга.

—... Тело найдено Камбарджини, в заповеднике «Чародей», – вещал журналист держа в руках микрофон. – С нами рядом находится человек, именно он первым поднял тревогу. Расскажите, пожалуйста, что на самом деле произошло, – попросил он кого-то, стоявшего вне видимости за кадром.

Камера повернулась, и в кадре появился нервный коротышка лет пятнадцати с покрасневшим лицом. Он растерянно моргнул, словно от яркого ослеплённого света, и сбивчиво забормотал грубым голосом:

— Двадцать четыре часа тому назад... Я, как и обычно, после школьных занятий выгуливал в «Чародей» собаку... Примерно в пять... Может, в десять минут шестого или ближе к семи... Мы шли вдоль реки по густой тропинке... Там был берег такой болотистый... И вдруг... — Собака запнулась, не закончив фразы, и тогда я снова заговорил: – мой пёс... Он убежал куда-то в траву и не долгое время не возвращался, как бы я его не звал. И тогда я подумал, что он погнался за какой-нибудь дичью лисой или птицей, и я пошёл вслед за ним. А когда подошёл к самому краю реки увидел...

Мужчина от неожиданности как-то странно выпучил глаза. Лидия прекрасно понимала, что означает такое выражение лица. «Увидел что-то уж8, – промелькнуло в голове у Лидии. – Больше я не хочу ничего сл8. Не хочу ничего знать, что случилось».

— Там на дне я отчетливо увидел силуэт девушки даже хорошо рассмотрел её лицо ей лет девятнадцать, но выглядела она не старше... – Мужчина торопился, желая поскорее выговориться. – Её волосы до плеч... Кажется, когда я их увидел они были светло–рыжими... Её шея и одежда была полностью в крови... И даже вода вся была залита алой кровью...

Подросток умолк, и журналист задал ему наводящий вопрос:

— Значит её убили или она по редкой случайности утонула сама?

— Да, её убили, ударили ножом... Множество раз... Я не смогу вам сказать, сколько именно. У неё было такое лицо... Это просто выглядело ужасно... Её глаза... Они были распахнуты. Всё смотрели, и смотрели...

Его голос задрожал, а потом сорвался, по щекам потекли обесцвеченные слёзы. «Он был в шоке, – профессионально отметила его состояние Лидия. – Больше нельзя брать у него интервью. Кто-то должен это прекратить».

Видимо, осознав, что дело зашло слишком далеко, журналист закончил расспросы и снова возник в кадре.

— Последние новости из Камбарджини: полиция уже приступила к расследованию убийства. Жертвой стала девушка лет девятнадцати...

У Лидии задрожали руки потом задержав дыхание немного погодя выключила телевизор и несколько мгновений в ступоре Лидия таращилась на погасший экран, она не была в тех силах, чтобы шевельнуться. Вспомнив, что всё ещё сжимает в руке телефон, она всё ещё дрожащими руками поднесла его к уху. Её руки были потными, а сердце бешено колотилось словно это она виновата в том, что сейчас показали по телевизору.

— Зои, ты тут?

— Мне... мне кажется, это сделала Тариста.

— Что?!

Тариста была однокурсницей и близкой подругой Зинаиды. Они обе учились в Камбарджинском университете, в колледже Святого Николая. Лидия чуть помедлила, стараясь подавить беспокойство в своём голосе.

— Почему ты так подумала?

— Потому что по листовкам и по описанию очень похоже... И эта девятнадцатилетняя девушка не попадалась никому на глаза... С того момента как её родители подали заявление в розыск. Я у всех спрашиваю, не знает ли кто-нибудь, где она, и мне... Мне так стало страшно... Даже ума не приложу, что теперь...

— Тише, тише. Когда ты в последний раз с ней виделась?

— С момента нашей встречи прошло два месяца. И она... – Зинаида запнулась. – Лидия, она очень странно себя вела. Я...

— Странно себя вела? Зои, что ты имеешь в виду?

— Она... она говорила такие, слова, что с ума можно просто сойти...

— Что именно она говорила?

На секунду повисла гробовая тишина. Затем Зои шепнула:

— Я не могу это сейчас объяснить... Лидия ты же ещё приедешь?

— Обязательно приеду! Зои, дорогая послушай, ты поставила в известность руководство колледжа? Ты должна им всё рассказать! Подойди к декану...

— И что я ему скажу?

— Скажешь то же, что и мне. Что ты волнуешься за Таристу. Они свяжутся с полицией, с родителями Таристы...

— С родителями Таристы? Но… А что если я всё-таки ошибаюсь?

— Ну конечно же ты ошибаешься! – ответила Лидия с подчеркнутой уверенностью, которой на самом деле не ощущала. – Наверняка с Таристой всё хорошо, но удостовериться всё-таки нужно. Ты же сама понимаешь, ведь правда? Если хочешь, я могу позвонить в колледж вместо тебя...

— Нет–нет, Лидия всё в порядке, я сама схожу к декану.

— Ну вот и молодец. А потом ложись спать, ладно? Я к тебе завтра приеду.

— Спасибо, Лидия. Я люблю тебя.

— И я тебя тоже.

Лидия положила трубку. Подхватив позабытый нетронутый бокал, с вином выпила вино и дрожащей рукой снова потянулась за бутылкой.

Лидия вернулась домой с прогулки поднялась на второй этаж открыла дверцу шкафа с верхней полки сняла большую сумку сев на пол начала раскладывать вещи в большую сумку, на случай если придётся на пару дней задержаться в другом городе.

Где-то там, в Камбарджини, скрывается человек – скорее всего, мужчина, – который, судя по его чудовищной жесткости, опасно болен. Он зверски убил девятнадцатилетнюю девушку... а она жила совсем рядом через дорогу Зинаиды... возможно, они обе жили в соседней комнате.

Лидия с упорством отгоняла мысль о том, что на месте Таристаны могла оказаться сама Зинаида. От ужасных мыслей на неё то и дело накатывали дурные мысли. Так страшно ей в жизни было только один раз: когда внезапно она узнала о погибели Майкла. В тот день узнав об ужасной прискорбии она чувствовала такое же приводящее в отчаяние бессилие, беспомощность и неспособность защитить того, кого ты любишь всю жизнь.

Вернувшись в реальность Лидия заметила, что у неё трясутся руки, она стиснула кулаки. Лидия пыталась успокаивать тем что она не поддаётся паническому страху, она не позволит себе утратить самообладание. Сейчас не время. Необходимо сосредоточиться и сохранять спокойствие.

Зинаида нуждается в её защите и это сейчас главное.

Как жаль, что рядом нет Майкла... Он бы сразу принял бы верное решение. Не стал бы колебаться и укладывать вещи, а схватил бы ключи и не задумываясь помчался к Зинаиде. Несомненно, именно так бы он и поступил. А почему не могла так поступить Лидия?

«Потому что ты трусиха», – ответила Лидия самой себе.

Да, Лидия была трусихой. Если б у неё была хоть крупица храбрости её мужа, частичка его силы духа... Словно наяву Лидия услышала слова Майкла: «Ну же, любимая, возьмёмся за руки и вместе дадим отпор этим уродам».

Лидия убрала сумку в шкаф, и приняв душ улеглась в постель. Впервые её последняя мысль перед тем, как уснуть, была не о её покойном муже, а совсем о другом мужчине. Веки дрогнули и сомкнулись. Проваливаясь в сон, Лидия представляла себе тёмную фигуру с острым ножом – убийцу, который так жёстко расправился с бедной девушкой за плечами которой незаметно проходили университетские годы жизни. Лидия гадала, кто он, где сейчас находится, и чем занимается... И о чём сейчас думает.

8 ноября.

После того как убьёшь человека, то пути назад уже нет.

Теперь я это осознаю. Понимаю, что стал каким-то другим человеком подхожу к зеркалу долго стою рассматривая потусторонне отражение и понимаю, что по ту сторону, на меня смотрит человек который изменился до неузнаваемости.

Наверное, это больше всего похоже на перерождение из кокона в бабочку. Точнее, на её превращение. С необычным появлением на свет, но оно нам кажется не имеет ничего общего с внутренним миром. Из огненного пепла восстает не феникс, а уродливый, отвратительный хищник, не способный взлететь, готовый резать и рвать когтями всё то, что он видит перед глазами.

Сейчас, когда я пишу эти двусмысленное строки, я нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти. Я полностью отдаю себе отчёт в том, что я делаю или когда–либо делал.

Но в своём собственном теле я ощущаю себя не одиноким. Пройдёт какое-то время, и мой обезумевшей, кровожадный двойник, жаждущий мести, воспрянет на волю. И он не угомонится, пока не достигнет определённой цели.

Иногда временами я чувствую что словно раздвоился изнутри. Часть меня знает некую правду и поэтому сохраняет мои тайны, но мои тайны пленницы в моём же разуме: заперты, подавлены, лишены права голоса. Они оживают, только когда их надзиратель ненадолго отвлекается тайны начинают творить что-то ужасное и это кажется необъяснимо. Когда я напиваюсь до беспамятства и потом когда моим силам уже нет предела засыпаю, всё то что казалось во мне добротой, то что существовало во мне, пытается уже не один раз достучаться до моего опьяненного сознания. Это слишком сложно: речь пленённых тайн доходит до меня в зашифрованном виде, как послание только что с осуществленном плане побега. Однако когда я ненадолго открываю глаза и начинаю прислушиваться к своему голосу, как между нами вырастает непреодолимая высокая стена, и мой внутренний голос заглушает спохватившейся беглец тюремщик. В голове туман, понемногу начинает сгущаться и я, как бы сам себе не противился, постепенно начинаю забывать то, что услышал.

Но я сказал сам себе что не сдамся. Я дол бороться до конца. Во что бы то ни стоило я пробьюсь сквозь кромешную тьму полного страха и ужаса пробьюсь сквозь чёрный сгусток дыма пройду к той части самого себя, найду ту часть которая ещё не утратила каплю здравомыслия и именно та часть не хочет никому навредить. Часть здравомыслия многое мне объясняет, и я наконец-то начинаю понимать, почему я стал таким, я понимаю что кажусь уже не тем, кем мечтал когда-то стать, почему во мне столько ненависти и гнева, откуда взялось это желание причинять людям боль пусть даже они её не заслужили...

Или может я лгу самому себе? Может, в суровой сущности я всегда был таким, человеком просто я не способен это признать самому себе?

Нет, в это я ни за что не поверю.

В конце концов, каждому должно быть позволено в глубине души считать себя благородным героем. И мне тоже. Хотя я вовсе и не герой и никогда им не был.

Я создан для того, чтобы причинять людям боль.

На следующее утро при выходе из дома Лидии померещился, силуэт Генриха на другой стороне улицы он стоял за каштановым деревом в чёрной куртке его темно–русые волосы, как и обычно оказались взъерошенными.

Лидия подошла поближе, присмотрелась внимательнее она даже пыталась не моргать. Но там никого не оказалось. «Наверное, мне показалось», – подумала мысленно Лидия. А даже если и не показалось у неё помимо этого существовала другая проблема. Выкинув из головы мысли о Генрихе, Лидия спустилась в метро и, удачливо добравшись до вокзала Химус–Кроссинг, Лидия села на скоростной поезд до Камбарджини.

Удобно расположившись у оконной, рамы Лидия глядела на высаженные вдоль железнодорожных путей зелёные цветящиеся кусты, Лидия высматривалась на поля золотистой пшеницы, по которым от лёгкого ветерка, как по бирюзовому морю, прокатывалась солнечная волна. День выдался ясный и солнечный, в голубом небе – виднелись всего пара белоснежных облачков. Солнечные лучи падали на панорамные окна Лидии, а она жмурила глаза она, была счастлива: неожиданно Лидия почувствовала пробежавший по телу холодок. Наверное из-за того, что в купе стояла минусовая температура. Что же такого произошло в Камбарджини?

Лидия не поддерживала общение с Зинаидой с того момента когда они виделись в последний раз. В купе Лидия отправила Зои эсэмэску, но ответа от неё пока не получила.

Может, Зинаида ошибается и всё то что она мне говорила её – ложная тревога?

Лидия искренне надеялась, что всё так как она говорила на самом деле. И все эти догадки не только потому, что Лидия лично знала Тристану (за полгода со смерти Майкла за те два месяца Лидия гостила у них в Париже.) Лидию больше не беспокоило, каким образом эта нахлынувшая ситуация отразится на Зинаиде.

В школьные годы Зинаиде пришлось нелегко: в подростковом возрасте на неё много навалилось. И всё же как бы не было трудно Зои справилась. Причём не просто справилась, а, как тогда выразился Майкл, с успехом всё преодолела и даже поступила в один из колледжей Камбарджинского университета на отделение Журфака.

Таристана была первой, с кем Зинаида там подружилась. Лидия боялась, что потеря близкой подруги, да ещё при таких сложившихся трагических обстоятельствах, нанесёт Зинаиде тяжелейшую психологическую травму.

После вчерашнего звонка Лидию не оставляли смутные тревожные мысли. Что-то её насторожило, но она не могла уловить, что именно её встревожило.

Возможно, невнятная интонация Зинаиды? Лидии почудилось, что та что-то недоговаривает. Девушка явно избегала подробностей странного разговора с Таристаной и, похоже, даже пыталась увильнуть от ответа.

«Я не могу сейчас этого объяснить».

Почему?

Что именно Таристана сказала Зои?

«Хватит себя накручивать», – мысленно велела себе Лидия. Вероятно, для волнения вообще в окружении поводов никаких нет. До Камбарждини ехать ещё целых два часа. Если так пойдёт и дальше, к концу пути она доведёт себя до нервного истощения. Нужно отвлечься.

Лидия раскрыла сумочку и, достав научный журнал по психотерапии, принялась его листать рассматривая картинки. Но Лидия не смогла сосредоточиться на чтении. Мысли, как и всегда, перескочили на Майкла.

Даже страшно было представить, какого это – очутиться в Камбарждини без него. После смерти мужа она ещё ни разу там не появлялась.

Раньше Лидия и Майкл часто навещали Зинаиду вдвоём. У Лидии остались об этих совместных поездках самые тёплые воспоминания. Лидия помнила тот день, когда Майкл и Лидия помогали Зинаиде перебраться в Камбарждини распаковывать вещи, – наверное, это был один из самых счастливых воспоминаний в их жизни. Лидию и Майкла, словно двух заботливых родителей, переполняла гордость за их старшую дочь Зои. Когда подошло время собираться уезжать, та казалась им очень маленькой и беззащитной девочкой. Во время прощения Майкл смотрел в её глаза с нежностью, любовью и долей беспокойства, как на свою собственную дочку. Впрочем, в каком-то смысле Зои и впрямь можно было считать их маленьким ребёнком.

Майклу и Лидии не хотелось покидать Камбарждини, поэтому выйдя из дома Зои, Лидия и Майкл отправились на вечернюю прогулку взявшись за руки на речку, воспоминание нахлынули как только они вдвоём вспомнили о студенческих годах. Поскольку оба учились в Камбарждини, и с городом. Именно здесь их двоих свела судьба. В ту пору Лидии было всего–лишь двадцать.

Их знакомство произошло совершенно случайно, ничто его не предвещало. Они учились в разных колледжах: Майкл – экономическом факультете, а Лидия – на психотерапевтическом.

Лидию пугала мысль о том, что они с Майклом могли так бы и не встретиться. Интересно, как бы тогда сложилась жизнь Лидии если бы она не встретила Майкла? Её жизнь стала бы лучше или хуже?

Лидия постоянно воскрешала в уме минувшее, пытаясь воссоздать всё до мельчайших деталей, чтобы понять и осмыслить тот жизненный путь, который они вместе прошли с Майклом. Лидия припоминала все их привычки, все разговоры. Воображала, что Майкл сказал или что-то сделал бы на её месте. Но она сомневалась, достоверны ли эти её воспоминания. Чем больше она думала о своём прошлом, тем дальше от неё отдалялся Майкл. Сейчас он стал для неё фактически мифом. Духом, а не человеком.

Лидия перебралась в Америку в девятнадцать лет. В её восприятии эта страна всегда была окутана нотками романтики. Да иначе и быть не могло, если учесть, какое богатое наследие оставила её мама в их доме во Франции: ещё до рождения Лидия там чудесным образом скопилась целая библиотека. В каждой комнате в шкафах и даже на полках лежали английские книги: множество разных романов, пьес, и поэтических сборников.

Лидия с умилением представляла, как мама приезжает во Францию с сундуками и большими чемоданами, заполненными не только одеждой, а художественной литературой. Потеряв мать, Лидия страдала от чувства одиночества и находила утешение в компании маминых книг. В те долгие жизненные дни, проведенные за чтением, маминых книг Лидия полюбила притрагиваться к книжным твёрдым переплетам, перелистывать бумажные страницы, вдыхать запах бумаги. Лидия выходила в сад вместе с зарей садилась на ржавые скрипучие качели в прохладных тенях садовых деревьев и, жуя сочное зеленое яблоко сорванное с ветвьев дерева или перезрелую сливу, Лидия с головой погружалась в очередную увлекательную книжную историю.

Мама Лидии была известной писательницей она обожала Францию и всё, что было связано её с прошлыми воспоминания: в Арагоне круглое лето стояли тёплые дожди Лидия любила сидеть на влажной траве, под высокой ивой и пробуя созревшие яблоки, неподалёку протекала извилистая река вдали виднелись деревенские магазинчики с зажженным светом в окошках пылал огонь разоженной печи. Вполне возможно, Франция с такими воспоминаниями существовала только лишь на книжных страницах, но для Лидии это была страна «входящая в лучшие города мира».

Именно тогда, ещё в далёком детстве, в жизнь Лидии постучался Майкл. Как это бывает с благородными героями, его появление предчувствовалось задолго до их знакомства. Лидия тогда ещё не знала, как выглядит её прекрасный принц, но Лидия не сомневалась, что он существует и когда-нибудь они обязательно встретятся.

Спустя несколько лет Лидия поступила в колледж. Святого Николая. Она приехала туда и словно попала в волшебную сказку, в зачарованный городок Ауродона. Камбарждини показался Лидии поистине удивительно сказочным просто невозможно передать эти чувства на словах... Лидия твёрдо уверилась, что именно здесь, в этом волшебном месте, она встретит своего принца. Найдёт свою любовь предназначенную судьбой.

В действительности Камбарждини, конечно же, был никаким не сказочным, а самым обыкновенным городом. И, как Лидия выяснила во время сеансов психотерапии, её мечты оставались всего-лишь пустыми фантазиями поскольку она сама не изменилась. В школе, не вписавшись в коллектив, Лидия со своим одиночеством и неприкаянностью, как призрачная, фигура слонялась на переменах по коридорам и в итоге заходила в библиотеку – там, где она чувствовала себя хорошо и спокойно, словно находилась в надёжном убежище для изгоев. И после, поступив в колледж Святого Николая, она вела себя точно также: Лидия проводила большую часть времени за компаниями школьных книг. Её немногочисленные университетские подруги были такими застенчивыми библиотекаршами. Лидия не нравилась никому из однокурсников, и никто не звал её на свидание. Может, потому что посчитали её странной? Лидия была больше похожа не на свою маму, а скорее на отца: у неё такие же такие же светлорыжими волосы и выразительно-большие голубые глаза. Позже Майкл не стал утверждать, что она красавица, но, к сожалению, в глубине души Лидия в этом конечно же сомневалась. Подозревала, что если и стала более привлекательная, то это лишь только благодаря мужу: в лучах его любви Лидия в буквальном смысле расцвела как майская роза после вечернего проливного дождя.

До встречи с Майклом, будучи подростком, Лидия стеснялась своего внешнего вида. Положение усложнялось тем, что из-за плохого зрения с одиннадцати лет была вынуждена носить уродливые очки с толстыми стёклами. В шестнадцать Лидия перешла на контактные линзы и она надеялась, что будет выглядеть и ощущать себя иначе. Шестнадцатилетняя Лидия долгое время напряжённо таращилась в зеркало, стараясь при вечернем свете получше себя рассмотреть, но всё равно она оставалась недовольна своим собственным зеркальным отражением. Интуитивно Лидия догадывалась, что привлекательность во многом зависит от внутренней уверенности в себе, которой ей явно не хватало.

Тем не менее Лидия, подобно своим любимым книжным героям, верила в настоящую любовь и даже в конце второго семестра Лидия не теряла надежды.

Лидия как Золушка, она, ждала очередной церемонии торжественного бала.

Местом проведения бала выбрали располагающейся позади Камбарджинского университета парк с редкими деревьями. Между университетскими корпусами и рекой установили шатры со сладким угощением и разнообразными напитками. Звучала торжественную музыку. Студенты колледжа Святого Николая беззаботно танцевали радуясь жизни.

Лидия договорилась встретиться на праздничном вечере с подругами, но Лидия не смогла найти их в толпе. Лидии едва хватило храбрости на то, чтобы прийти на бал, и теперь больше всего она жалела, о том что не осталась дома. Лидия одиноко стояла у реки, чувствуя себя не в своей тарелке среди раскованных молодых девушек в изысканных бальных платьях и парней в чёрных костюмах.

Лидия понимала, что на фоне всеобщего веселья её грусть и робость были неуместны. Лидия опять очутилась в стороне от происходящего, в отчуждении – и тут ей самое место. Зря Лидия надеялась, что именно в этот раз всё будет иначе. Лидия уже хотела сдаться и вернуться в общежитие, как вдруг позади раздались громкие всплески, смех и возгласы.

Лидия оглянулась. Рядом какие–то парни дурачились на привязанных весельных лодках и плоскодонках, и один из них, потеряв равновесие, свалился в реку.

Немного побарахтавшись в воде, молодой человек подплыл к берегу реки и затем вылез на траву перевернувшись на спину он тяжело дышал, смотрел на безоблачное небо. Лидия из далека за ним наблюдала. Молодой парень был похож на мистическое водное создание, обличием похожим на полубога полноводного существа. Немного отдышавшись парень встал его белая рубашка была полностью мокрой, а волосы на голове напомнили Лидии гнездо, где сидят маленькие птенцы высокий, мускулистый, он выглядел не молодым человеком который учиться в самом престижном колледже города он принял обличие привлекательного мужчины, хотя в студенческие годы ему было всего–лишь двадцать. Мокрые чёрные брюки и та белая рубашка, что на его теле облепила его сильное мускулистое тело, тёмные волосы упали на лицо, загородив обзор.

Парень откинул со лба прилипшие пряди волос – и заметил Лидию.

В тот миг, когда Майкл и Лидия впервые увидели друг друга, время будто между ними замедлилось, растянулось – и остановилось словно в пространстве. Лидия замерла под пристальным взглядом Майкла она стояла как завороженная, она была не в силах, чтобы отвести от него глаза. Возникло странное ощущение, словно она уже давно знала этого человека, была ему давним близким другом, но она не могла вспомнить, когда был тот момент их общения с прошлой встречи.

Не обращая внимания на насмешки своих приятелей, парень, заинтересованно улыбнувшись, уверенным шагом направился к Лидии.

— Привет! Меня зовут Майкл.

Всё решилось в одну секунду.

В жизненном случае Лидии и Майкла жизнь означает, что с того момента их судьбы соединились и тесно переплелись. Позже Лидия пыталась восстановить свои подробности в памяти той встречи: о чём они говорили, сколько вместе танцевали, когда решились на первый поцелуй. Однако, вопреки её усилиям, воспоминания ускользнули, словно песок сквозь пальцы. Лидия вспомнила только, как они целовались на утреннем рассвете.

С тех пор с первой встречи их знакомства Лидия и Майкл были неразлучны.

То солнечное тёплое лето они провели в Камбарджини, сев на ржавые качели укутываясь в объятия друг друга, вдали от остального мировоззрения. В этом месте, не тронутом другими людьми течением времени, всегда стояла ясная и солнечная погода. Целых четыре месяца Лидия и Майкл занимались любовью, устраивали в парке за университетом пикники с алкогольными, напитками катались по реке на лодке, проплывая под каменными мостами, мимо растущих по берегам камышей и пастбищ, по которым разгуливали коровы и лошади. Погружая шест в реку, Майкл отталкивался от речного дна, лодочными вёслами и плоскодонка продвигалась вперед, а слегка опьяневшая Лидия окунала в воду ноги и любовалась проплывавшими по речной глади белых лебедей. В то время Лидия ещё не осознавала, как глубоки и пронзительны её чувства к Майклу, что она никогда его в жизни не разлюбит. Лидия и Майкл слились воедино, словно две капли воды словно их любовь растёт стремительно быстро когда на заре на оранжевом небе выглядывает яркое вечернее палящее солнце.

Не то чтобы у Майкла не было детских развлечений. В противоположности Лидии, Майкл вырос в не богатой семье. Родители Майкла развелись, когда ему исполнилось двадцать лет и ни к матери ни к отцу Майкл не испытывал тёплых чувств. Родители ничем не помогали сыну, Майклу самому пришлось пробивать себе дорогу в жизненный путь. По словам Майкл, по духу он больше походил на отца Лидии — был таким же неукротимым как тигр всегда стремился к успеху. Ценил деньги, признавал их значимость, поскольку с детства не имел ни гроша в кармане, а душа была пустой как ниточка. Был полон решимости хорошо умел зарабатывать, чтобы, по его собственному выражению, «обеспечить достойную жизнь нам и впоследствии — нашим детям в будущем».