«Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР

Пролог

— Богдан, тут такое дело… — командир авиаполка немного помолчал и грустно посмотрел на молодого лейтенанта, готовящегося отбыть в отпуск. Потом вздохнул и закончил:

— Женя Лестничный ногу сломал. А нам на его место человек в ближайшую неделю вот так нужен, — полковник провел рукой по горлу. — А кроме тебя, собственно, и некому, да… И знаю, что уже третий раз тебя задерживаю – но видишь же, как все получается! То одно вылезет, то другое. Ты еще разочек потерпи – знаю, что обещал, но куда деваться…

— Да ничего, товарищ полковник. Неделя – это немного. Чего бы и не потерпеть. А отпуск никуда не денется, — лейтенант пожал плечами. — И раз уж такое дело – может, дадите мне еще бензина? Хочу новую "птичку" получше обкатать, пока время есть…

— А то! Конечно, найдем! — обрадовавшийся командир даже встал из-за стола. — Хоть сегодня!

— Спасибо, товарищ полковник. Может, я сегодня же тогда и полетаю?… Вечерком или, может, завтра утром? Перед восходом? Потренироваться хочу, раз уж такая возможность выдалась.

Еще несколько минут спустя, наблюдая в окно за шагающим к казарме пилотом, полковник Ерлыкин тихо радовался тому, что именно в его полку служит лейтенант Драгомиров, способный выручить и подставить плечо. И показывающий отличные результаты в боевой и политической подготовке. Всегда есть, кого поставить в пример, это не говоря даже о том, что не сегодня-завтра немец нападет…

Командир полка не знал, что решение оставить вместо выбывшего Лестничного именно Богдана Драгомирова спасло ему жизнь…

Драгомиров Богдан Сергеевич. Прирожденный пилот, волею случая, судьбы и собственных достоинств оказавшийся в воздухе в то страшное утро двадцать второго июня. Многое ли это изменило?

Да. В тот самый час, когда немецкие самолеты выходили на свои цели, тренирующийся молоденький лейтенант случайно на них наткнулся. Почему он вылетел с полным боекомплектом – не смог бы сказать, наверное, даже его собственный механик. Но от этого результат ничуть не изменился – вчерашний новичок разом превратился в аса, сбив пять и повредив два бомбардировщика из девяти крадущихся к его родному аэродрому. Сорвав тем самым уничтожение своего полка. Большой ли это результат на фронте, где действовали тысячи самолетов и сгорали сотни машин?

И снова – да. Потому что на следующий день эти "Юнкерсы" не уничтожили колонну выдвигающихся к Гродно танков. А на следующий день – еще одну. И в то же время выжившие самолеты сбили еще несколько "Юнкерсов" и "Мессеров", которые, в свою очередь, не уничтожили еще несколько подразделений Красной Армии. Маленький камешек, стронувший лавину…

И хотя через неделю и авиаполк в целом, и эта эскадрилья в частности фактически исчезли с лица земли, немцы потеряли гораздо больше людей и времени, чем планировали.

Но это была уже другая война – война, пошедшая совсем другим путем задолго до первого выстрела. Ибо цепь причин и следствий началась совсем не на затерянном в лесах Белоруссии аэродроме…

Богдан, открутив в ночном небе все доступные ему фигуры высшего пилотажа, летел на родной аэродром уже почти успокоившись. Перспектива ждать отпуска еще неделю не радовала, но что поделаешь… Начальник всегда прав, м-да

А так хотелось съездить в Киев, повидаться с родителями и Таней!.. Может, хоть на этот раз хватит смелости подойти и пригласить ее на свидание?

— Через неделю узнаешь, — пробурчал себе под нос лейтенант.

Безоблачное ночное небо и разгорающийся на востоке рассвет безмолвно согласились с этим посланием.

— Если, конечно, командир отпуск снова не перенесет, — Драгомиров почувствовал, что навеянное ночным полетом спокойствие поколеблено. — Вот так всегда. И еще слухи эти ходят, про войну… Ну не дураки же немцы на нас нападать, с Англией не закончив?! Ведь наступали они уже на эти грабли, должны были выучить урок.

Внезапно внимание лейтенанта привлек мелькнувший где-то вдалеке отблеск. Словно от самолетного крыла.

— Что за?! Никаких полетов быть не должно! Немцы провокацию затеяли?

Вселенная на вопрос не ответила – в отличие от тела пилота, начавшего действовать быстрее, чем тот сообразил, что происходит.

Снизившись, Богдан увеличил скорость, всматриваясь в предрассветную тьму. И в один прекрасный момент увидел.

"Юнкерсы", восемьдесят седьмые. Девять штук. И почему-то, едва увидев эти машины, направляющиеся к его аэродрому, Драгомиров сразу понял, насколько это серьезно и чем грозит. Это война.

Мысль о провокации в голову больше не приходила – под немецкими крыльями висели бомбы. О трибунале или еще чем-то подобном молодой лейтенант тоже не подумал. Его мозг был занят несколько другим – лихорадочным расчетом действий одинокого истребителя против серьезного врага.

"А ведь отпуск накрылся! — осознание, промелькнувшее где-то глубоко внутри, заставило вспомнить, что перспектива увидеть Татьяну становится весьма туманной. — Гады!"

И именно в эту секунду Богдан решился на атаку. Именно тогда, когда понял, что жизнь той, кого он любил – пусть и боялся ей в этом признаться – находится в опасности. Не от этих конкретных самолетов, но от самого факта войны.

Будучи гораздо быстрее тихоходных пикировщиков, И-17 лейтенанта легко их нагнал. Те крались над лесом, и до аэродрома родного полка оставалось не так уж и много.

Разогнав самолет в пикировании, Драгомиров срезал первого буквально одной очередью – тот даже не понял, что произошло. Как и его коллеги. Пользуясь скоростью, Богдан вновь набрал высоту – и вновь ушел в пике. Где-то на краю сознания зажглась цифра "два".

Немцы наконец-то поняли, что происходит, и действовали четко – но прежде чем им удалось организовать оборонительный круг, загорелся и начал падать еще один бомбардировщик.

"Три". Молодой пилот усмехнулся краешком рта, отчего выражение его лица напомнило оскал огрызающегося волка. Необычайная концентрация, ясность мысли и сознания буквально подсказывали ему, что делать.

Четыре? Нет, ушел – сбросив бомбы, один из "Юнкерсов" развернулся на запад и начал удирать, дымя поврежденным мотором. Четыре?! Нет, еще один остался поврежденным, но живым, улепетывая вслед за своим коллегой. А теперь? Да! "Четыре"!

В этот момент Богдан осознал, что схлестнулся с немцами уже почти над аэродромом, и вот оно, поле, с которого он взлетал совсем, казалось бы, недавно. А крыло уже продырявлено, как и кабина, да и двигатель как-то подозрительно чихает. Все же бортстрелки фашистских самолетов были профессионалами, и не попасть под огонь их пулеметов Драгомиров не сумел.

Три оставшихся "восемьдесят седьмых" уже вышли на позицию и первый даже начал заход, когда лейтенант, нажав на гашетку, обнаружил, что патронов больше нет. Но ведь третий был так близко!

Полковник Ерлыкин в оцепенении смотрел, как в последний из немецких самолетов, отбомбившихся по его взлетке и выстроенным у поля истребителям, врезался краснозвездный И-17.

— Драгомиров?!

Неуправляемые машины уже взорвались на земле, когда где-то над казармами вспухло облачко раскрывшегося парашюта.

Первый герой начавшейся войны вернулся домой…

Выдержки из интервью с Героем Советского Союза Левитовым Андреем Сергеевичем, полковником авиации в отставке, ветераном Великой Отечественной войны, летчиком-истребителем 1-го Гвардейского Истребительного авиаполка. Серия передач "Наша Победа", канал "Культура и история".

— Добрый день, Андрей Сергеевич. Наши зрители, узнав, кто будет сегодня в студии, буквально завалили редакцию вопросами. И хотя на каждый из них ответить просто физически невозможно в отведенное нам время, самые интересные мы надеемся осветить с вашей помощью.

— Добрый день. Конечно же, чем смогу – помогу, — ветеран смущенно улыбнулся, явно не будучи привычным к такому количеству камер и внимания.

— Начнем вот с чего. Многие наши зрители интересуются причинами столь больших успехов немецких пилотов на первом этапе войны. Известно, что уже после войны, когда обобщали основные недостатки предвоенного обучения летчиков-истребителей, выделяли среди них несколько основных. Сюда относили и малый налет на боевых машинах, и неумение стрелять по воздушным целям, и незнание того, как осматриваться в воздухе. Андрей Сергеевич, насколько вы с этим согласны?

— Спорно это все.

Налет на боевых машинах был не то чтобы большой – это и правда так. В конце концов, что-то около сорока часов на боевом истребителе – это не слишком много. С другой стороны, это не так уж и мало. Всё зависело от того, на что это время тратилось.

То, что не умели стрелять по воздушным целям – это совсем уже неверно. Мы в училище стреляли достаточно много, по конусам. У нашего выпуска было стрельб сорок пять-пятьдесят. Из них по воздушным целям что-то около пятнадцати. Точнее уже сейчас не скажу.

Стоит, наверное, только отметить, что навыка в определении дальности до цели у нас не было. Это из-за того, что по конусу определить дистанцию было никак невозможно. И получалось, что в реальном бою летчик начинал стрелять со слишком большой дистанции. С другой стороны – быстро научились, стали "по заклепкам стрелять".

— Это как? Поясните, пожалуйста, нашим зрителям.

— Стрелять можно только тогда, когда начинаешь различать заклепки. Как стали это простое правило применять, так и стали очень хорошо попадать. Исключение разве только Драгомиров составлял – он вообще пилотом от Бога был, прирожденный истребитель. Дистанцию всегда видел очень хорошо, даже и без заклепок.

— Меткий пилот?

— Да, более чем. Лучше него в воздухе никто не стрелял. Не только у нас в полку, но и вообще.

— К товарищу Драгомирову мы еще вернемся чуть позже. А пока расскажите, пожалуйста, про осмотрительность.

Ветеран пожал плечами, словно ему было все равно о чем говорить, и принял более удобную позу, звякнув "иконостасом" на груди.

— Было, было такое. Навык кругового обзора, конечно, у многих страдал. А если у тебя с этим проблема – то поздно обнаруживаешь врага. Что, понятное дело, дает ему больше шансов тебя сбить.

Когда мы, молодые еще пацаны, прибыли на фронт, нам Драгомиров – он тогда уже старшим лейтенантом был – сказал: "Смотреть назад так, чтобы видеть костыль своего самолета". Говорят, что один в один те же слова своим новичкам и Сафонов, и Покрышкин, и другие наши асы своему пополнению вдалбливали.

— И как, получалось?

— Не сразу и не у всех. Там есть хитрости свои. Например, надо не просто так головой крутить, а правильно – вначале вдаль смотришь, а потом "приближаешь". Высматриваешь, так сказать, "точки". Как увидел такую – сразу должен распознать, самолет это или нет. Если же вдруг увидел не точку, а целый самолет, то это означает только одно – проморгал подкрадывающегося врага, и по тебе сейчас начнут стрелять.

— Спасибо, Андрей Сергеевич. А вот и такой вопрос: как вводилось в бой пополнение в вашем полку? Что делалось для скорейшей ликвидации у летчиков перечисленных выше недостатков обучения?

Ветеран грустно вздохнул и оглядел студию. Такое количество жадно внимающих каждому его слову лиц было как-то непривычно.

— Берегли нас "старики". Как могли. И опытом делились, и хитрости подсказывали, и не на каждое задание посылали. Постепенно, так сказать, в бой вводя. Опять же, одних не пускали – как сопровождение какое или разведка, то брали как один к одному. То бишь, на одного молодого – одного опытного. И смотрели, как новичок себя в воздухе держит. Спрашивали, что видел, опять же, и сравнивали с тем, что "старики" видели. Бывало, что и взбучку задавали.

— И Драгомиров тоже? — задал практически провокационный вопрос ведущий.

— Он – нет. Он вообще разве что не постоянно в воздухе находился. У него даже ведомых несколько штук было. Просто потому, что его темпа люди не выдерживали. А он – стальной человек. А на земле у него на ругань сил не было. Спал, ел. Опытом делился, опять же, когда свободная минутка все же появлялась или там нелетная погода. Мы его "опаленным войной" промеж себя называли.

— Видимо, тему товарища Драгомирова придется все же поднять несколько раньше. Вот многие спрашивают про его фронтовое прозвище "Коса". Откуда пошло? А то версий множество самых разных…

— А у него "семерка" на самолете была. Наклеенная. Такая, знаете, под косу стилизованная.

— Как у старухи с косой – смерти?

— Да нет, на обычную крестьянскую похожа. Это немцы уже его "смертью" прозвали. А там и прилепилось.

— Андрей Сергеевич, а правда, что у вас в полку именно Драгомиров предложил вести в бой пары вместо троек?

— Да как сказать. Знаю, на обсуждении у комполка – им тогда еще Ерлыкин был, хороший человек – решение такое приняли. Меня там не было. Но летать так стали с конца августа, а Драгомиров из госпиталя только в конце июля вернулся. Как раз с новым званием.

— Эрих Хартманн признался, что однажды, в сорок четвертом году, уклонился от боя с Драгомировым. Как, на ваш взгляд, стоит к этому относиться?

Ветеран задумался.

— Знаете, на мой взгляд, не может быть тут однозначного мнения. Зависит от того, какая там была ситуация.

И тут возможно два варианта. Если уклонялся он во время "свободной охоты" и она велась обеими сторонами – то Хартманн, безусловно, поступил правильно.

Скорее всего, внезапно атаковать он не имел возможности, а такая подготовка к маневренному бою, какую имел Драгомиров, немцу и не снилась. Она, если честно, вообще никому не снилась.

В таком случае Хартманн просто верно оценил свои силы и возможности, когда уклонялся от этого боя. Не готов он был для такого боя. Драгомирова откровенно стали бояться уже в сорок втором. А уж в сорок четвертом, когда у нас уже новые самолеты были… Там все для немцев совсем грустно стало.

Ветеран махнул рукой. Журналист, однако, не унимался:

— Вы сказали, что в случае с Хартманном надо рассматривать два варианта. И какой же второй?

— Драгомиров прикрывал ударные самолеты. Наш полк хотя всю вторую часть войны превосходство в воздухе обеспечивал, тем не менее часто и сопровождением занимался. И районы, бывало, прикрывали.

И, как вы понимаете, элитный гвардейский полк – полк Драгомирова – абы кого прикрывать или там сопровождать не пошлют.

Так вот, в таком варианте Хартманн был атаковать попросту обязан. И никаких оправданий. Ну, то есть не Драгомирова атаковать, конечно, а штурмовики или там бомбардировщики.

Хотя, понятное дело, безнаказанно это делать Драгомиров бы не позволил. Но и убегать немец не имел права.

Да и если бы Хартманн должен был свои бомбардировщики сопровождать – так сказать – обратная ситуация – и здесь он должен в бой вступать. Поскольку если Драгомирова не отвлечь, то он ударные самолеты попросту размажет. Что он, кстати, часто и делал. Вот как-то так.

— А скажите, Андрей Сергеевич, как техника была? Лучше, хуже немецкой? Как вам "Яки", нравились? По справочникам смотришь – чуть ли не до конца войны все самолеты хуже немецких были. Я имею в виду модели.

— Да не сказал бы. "Як" – замечательнейшая машина была. Приемистая очень. Начинали-то войну на И-17, тоже был хорош. Слабоват по вооружению, но тут уже многое от пилота зависело. А так – почти со всем моделями Мессершмидта мог на равных драться, кроме разве что самых последних. Но и с ними тоже – если на горизонталь вытянуть и ошибок не делать.

А "Як"… Ну, любовь. Особенно как мы на третий перешли. Это в самом начале сорок третьего было. Нам в полк поставили с тремя пушками вариант – зверь-машина. Именно на ней мы все свои счета понаувеличивали, если уж совсем грубо говорить.

Рассказывали, Драгомирова сам Сталин спрашивал, какой бы самолет тот хотел. А мы тогда на первых "Яках" еще летали. Ну, он тогда и попросил чуть поболее оружия и все в таком духе. А Яковлев – сделал.

— А правда, что расстрел кабины был фирменным почерком Драгомирова?

— Да, я это сам раза два или три видел, да и ребята говорили, кто с ним часто летал. Он пользовался тем, что "Як" – машина легкая, маневренная до жути. Ну и стрелял, конечно, невероятно. Ни у кого больше такого не видел.

— А бывало такое, чтобы кто-то из сослуживцев им недоволен оставался?

— Механики. Вечно ругались, что он самолеты "рвет". Все, что можно, из них выжимал – техника и не выдерживала. Двигатели один за другим у него меняли, изнашивались уж очень быстро, тросы от перегрузок растягивались, обшивка даже, бывало, отклеивалась.

Но так ругали, конечно, без злобы. Понимали же, что железки – тьфу.

— А какое ваше первое впечатление было от встречи с Драгомировым?

— Удивился, что нас почти и не старше совсем. Помню, даже спросил себя: "Как же он столько немцев-то понасбивал?" И шрам в глаза бросился.

А вообще, конечно, немножечко снизу на него смотрели. У него же уже восемь немцев на счету на тот момент было, таран. Ас, Герой Советского Союза. Чувствовалось в нем что-то такое. Уверенность в победе, в своих силах.

Ну, завести нас мог. Бывает, вылет неудачный или еще чего, сидишь, нос повесил – а он мимо проходит и парой фраз в себя приведет. Помню, сказал такие слова, запомнились нам особенно. Что на нас все рассчитывают. И наши родители, и солдаты, которых немецкие бомбардировщики в землю загоняют, и товарищ Сталин, и даже весь мир. Точно уже не вспомню, конечно – но хорошо так сказал, проникновенно.

— Спасибо большое за ваши ответы, Андрей Сергеевич. Сейчас мы ненадолго прервемся на информационный блок, после чего продолжим.