«Если», 1992 № 05

Кит Лаумер Все, что угодно

Когда я умру, все это достанется тебе, — сообщила тетя Хейси.

— Стоит ли куда-то рваться, малыш, — подхватил мистер Филлипс. — Я попробую поговорить со стариком Томпсоном: думаю, он подыщет тебе местечко на фабрике.

— Это же твоя родина, Бретт, ты здесь вырос, — наседала тетя Хейси. — Чем плох Каспертон?

— У нас в Каспертоне есть все, что угодно, — охотно поддержал ее мистер Филлипс. — И чего вам, молодежи, неймется?

Тетя Хейси многозначительно вздохнула:

— Всему виной Красотка Ли… Если бы не эта девчонка…

Лязгнули вагоны. Бретт чмокнул тетю Хейси в сухую щеку, пожал руку мистеру Филлипсу и вспрыгнул на подножку. Пройдя в купе, он забросил чемодан на багажную полку и высунулся в открытое окно помахать на прощание старикам.

Летнее утро было безоблачным и жарким. Бретт сонно смотрел в окно на убегающие картины сельской жизни: пшеничные поля, пасущихся коров и вдали, почти у самого горизонта, пологие голубые холмы. Наконец-то он увидит иное: большие города, большие горы, большой океан. До сих пор он знал обо всем, что находилось вне пределов Каспертона, лишь по рассказам или по книгам, журналам, кино. Пока он валил лес и доил коров на ферме, все это было слишком далеко от него. Но теперь-то он все увидит собственными глазами.

• • •

Красотка Ли даже не пришла его проводить — наверное, злится за вчерашнее. Вечером накануне его отъезда она сидела на высоком табурете за стойкой бара, пила кока-колу и с упоением смаковала журнал с неправдоподобно прекрасным ликом кинозвезды на обложке (на улицах такие лица Бретту как-то не попадались). Он сел рядом и тоже заказал кока-колу.

— Почему бы тебе хоть раз в жизни не почитать что-нибудь настоящее вместо этой белиберды?

— А что, по-твоему, настоящее? Какая-нибудь скучища? И не смей называть это белибердой!..

Бретт нехотя взял журнал и полистал его.

— Послушай, ты сама-то веришь во всех этих людей, которые устраивают тысячедолларовые званые ужины, и колесят по всему свету, и от скуки совершают самоубийства, и разводятся?.. Все равно что читать о марсианах.

— А мне нравится. Не вижу в этом ничего плохого!

— От таких журнальчиков у человека ум за разум заходит; так и тянет либо сделать сумасшедшую прическу, либо вырядиться в идиотское платье.

Красотка Ли от обиды сломала соломинку и вскочила:

— Приятно слышать, что ты считаешь мои платья идиотскими…

— Да я не о тебе, я вообще… Господи, ну почему ты все принимаешь на свой счет! Попытайся хотя бы понять, о чем я говорю. Ну, посмотри: человек вроде бы жарит бифштекс, так? И что же? Как одет — будто на именины собрался! На переднике ни пятнышка, а на сковородке, между прочим, ни капли масла. А сынок-то, сынок — весь в отца, только что без седины на висках. Ты вообще когда- нибудь видала такого — виски седые, а лицо как у юнца? Дочка — вылитая старлетка; мать на вид ничуть не старше, зато в волосах седая прядь — под пару мужу. Все деревья в полном цвету, и ни одного сухого сучка; газон — словно биллиардный стол, а на дорожке — ни камушка, ни листочка, ни веточки… Дом на заднем плане — настоящий дворец. А сосед, который гладит через ограду? Он же точь-в-точь как первый, будто они близнецы, и он делает вид, что сгребает листья, это в совершенно новеньком-то костюмчике!..

Красотка Ли вырвала журнал из его рук.

— Ты просто ненавидишь все, что лучше, чем этот паршивый городишко!

— Да кто тебе сказал, что лучше? Мне это ничуть не нравится. Вот ты мне нравишься — ты не всегда прилизана, волосок к волоску, и у тебя заплатка на рукаве, и ты говоришь как человек, и от тебя пахнет как от человека…

— О!.. — оскорбленно вскричала Красотка Ли и выскочила из бара.

• • •

Бретт поерзал на жестком и пыльном плюшевом сиденье и стал разглядывать соседей по вагону. Их было немного: старик читал газету, поклевывая время от времени носом; шушукались две пожилые дамы; женщина лет сорока устало пилила довольно противного на вид мальчугана. Все они нисколько не походили на журнальных и киношных героев, и Бретту никак не удавалось вообразить их на месте людей, о которых любила читать Красотка Ли: представить только — эти пожилые дамы коварно подсыпают яд в высокий бокал, а старик мановением руки отправляет в небо самолеты бомбить мирные города…

Поезд замедлил ход, постоял на полустанке и снова неспешно тронулся. Почти все пассажиры дремали. Бретт свернул пиджак, улегся на сиденье, поджав ноги и положив пиджак под голову, и тоже задремал.

Когда он проснулся, поезд стоял посреди поля, а кроме самого Бретта в вагоне никого не было. Вокруг — ни платформы, ни станции. Может, что- нибудь случилось с локомотивом? Бретт прошел в начало вагона, спустился на железную ступеньку и посмотрел вперёд: один, вагон, другой, третий… локомотива не было; с другой стороны тоже три вагона — и все. Он обошел все вагоны и никого не обнаружил. Бретт схватил чемодан и пиджак, сошел с поезда и остановился в нерешительности. Рельсы уходили по иссохшей земле до самого горизонта туда, откуда он прибыл. Но в сотне футов от первого вагона железная дорога обрывалась. Солнце висело низко, закат был зеленовато-желтым, тусклым. Неужели он спал так долго? На востоке что-то темнело — большое бесформенное пятно. Назад идти не хотелось, и Бретт зашагал в направлении пятна, раздвигая ногами сухо шелестящие стебли высотой до колена. Он брел так до темноты, а потом устроился на ночлег прямо посреди поля на жесткой и пыльной земле.

• • •

Он лежал на спине, глядя на розовые предрассветные облака. Слабый ветерок шевелил сухие колосья. Присмотревшись, Бретт решил, что перед ним какое-то неизвестное растение. Он встал и огляделся по сторонам — все вокруг было выжжено солнцем, плоско и голо. Прилетела саранча и, уцепившись за его штанину, поползла по ноге вверх. Он подержал насекомое в руке, наблюдая, как оно бесцельно перебирает суставчатыми ножками, подбросил в воздух и проводил взглядом. Темное пятно на востоке как будто приняло более определенные очертания — стало похоже на стену. Город? Он шел, поднимая легкие облачка пыли, думая о рельсах, бегущих через поле и внезапно обрывающихся. А пассажиры — куда же они подевались? Он вспомнил Каспертон, тетю Хейси, мистера Филлипса: они казались такими далекими, почти нереальными. Вот солнце, такое жаркое, несмотря на ранний час, — это было реальностью. Солнце, пыльная равнина, ломкая трава. И еще чемодан, который с каждым шагом становился все тяжелее. Впереди он заметил что-то маленькое, белое, торчащее из-под земли, как шляпка гриба. С удовольствием избавившись на время от чемодана, Бретт опустился на колено и через некоторое время извлек из твердой почвы белую фарфоровую чашку с отбитой ручкой. Он стер пальцем приставшую глину, обнажив гладкую поверхность, и посмотрел на донышко — клейма не было. Откуда здесь эта чашка? Как она очутилась в пустыне так далеко от жилья? Он бросил чашку, с тяжелым вздохом взял чемодан и зашагал дальше. Теперь он стал внимательнее смотреть под йоги и вскоре наткнулся на ботинок — изношенный, но из хорошей кожи, 42 размера. Он подумал о многих других одиноких ботинках, постоянно и загадочно возникающих на обочине дорог и в лесу. Вскоре он споткнулся о передний бампер старомодного автомобиля и внимательно осмотрел землю вокруг в поисках других частей, но ничего не нашел.

Тем временем стена приблизилась — оставалось миль пять, не больше.

Ветер нес через поле стайку бумажных листков. Поймав один из них, он прочел:

ПОКУПАЕШЬ СЕГОДНЯ — ПЛАТИШЬ ЗАВТРА.

Поднял с земли другой:

ПРИГОТОВЛЯЙТЕ СЕБЯ К ВСТРЕЧЕ С ГОСПОДОМ.

Третий гласил:

ПОБЕДИМ ВМЕСТЕ С УИЛКИ!

Он уже довольно долго шел вдоль стены в поисках ворот, а она все уходила от него, изгибаясь, вздымаясь отвесно; поверхность серого камня была пористой, но без всяких украшений или резьбы, слишком гладкой, чтобы можно было забраться наверх. Наконец показались широко открытые ворота с серыми колоннами по бокам. Поставив чемодан на землю, Бретт попытался стряхнуть пыль с одежды и вытер лицо носовым платком. В проеме были видны мощеная улица и фасады зданий, но улица казалась безлюдной, а дома нежилыми, и ни один звук не нарушал тишины жаркого полдня. Бретт взял чемодан и решительно вошел в ворота.

Почти час он бродил по пустынным улицам, слыша лишь эхо собственных шагов, отражающееся от облупленных стен с пустыми витринами магазинов, от унылых фасадов невысоких домов, разделенных заброшенными пустырями. Время от времени ухо, казалось, улавливало отдаленные звуки: одинокий голос трубы, слабый звон колокольчиков, цокот копыт по булыжной мостовой. Вступив в узкий проулок, он услышал более явственный звук, напоминающий гомон толпы. После крутого поворота улочки звук стал совсем отчетливым — Бретт даже сумел различить отдельные голоса, вырывавшиеся из общего гула. Он прибавил шагу в радостном предвкушении долгожданной встречи с людьми.

Голоса вдруг слились в оглушительный протяжный рев, вызвавший в воображении образ ликующей толпы болельщиков, приветствующих появление на поле любимой команды. Теперь стал слышен оркестр — взвизги духовых, грохот ударных. Темный проулок распахнулся в залитую солнечным светом площадь — Бретт увидел спины тесно стоящих людей, а над их головами плывущие шары и флаги, стройные ряды высоких киверов и перьев. Его взгляд упал на транспарант, высоко поднятый на длинных шестах и надутый ветром, как парус; он успел прочитать на выпуклости огромные буквы: «ШЕЙ СТОРОН». В просветах между головами он увидел, что по площади движется фаланга людей в желтых одеждах; они шли мерным шагом, и в такт движению равномерно раскачивались кисточки на фесках. Из толпы вырвался мальчишка, пристроился сбоку процессии. Оркестр ревел и грохотал.

Бретт слегка коснулся плеча одного из зрителей: «Скажите, по какому случаю у вас праздник?» Он и сам не расслышал своего вопроса, а человек не обратил на него ни малейшего внимания. Тогда Бретт стал пробираться вдоль плотного ряда спин, выискивая просвет в толпе. В одном месте народу было как будто поменьше. Он протиснулся туда и вскарабкался на тумбу. Желтые одежды уже прошли, и теперь центр площади занимала группа крепких девушек в синих майках, спортивных тапочках и коротких трусиках. На круглых неподвижных лицах сиял кирпичный румянец. Вдруг, как по сигналу, они тронулись с места, высоко поднимая колени, сверкая голыми бедрами, жонглируя блестящими жезлами. Бретт поискал взглядом телекамеры, но не увидел ни одной. На противоположной стороне площади толпа казалась еще гуще. Люди в одинаково однотонных аккуратных костюмах, всецело поглощенные зрелищем, синхронно открывали и закрывали рты, и стоящий в первых рядах толстяк в мятом костюме и в панаме, довольно безучастно ковыряющий в зубах, казался чужеродным элементом.

За толпой виднелись витрины магазинов, обычные витрины — красный кирпич, алюминий, пыльное стекло, выцветшая реклама:

ТОЛЬКО У НАС

ЦЕНЫ САМЫЕ НИЗКИЕ.

Девушек сменил строй полицейских. Бретт обратился к мужчине справа от него: «Простите, как называется этот город?» Тот будто и не слышал вопроса, и Бретт тронул его за рукав: «Скажите, пожалуйста, что это за город?» Вместо ответа человек снял с головы шляпу и высоко подбросил ее в воздух; порыв ветра подхватил ее, и она исчезла из виду. Первый раз в жизни Бретт увидел, как человек бросает в воздух шляпу, хотя в книгах с подобным способом выражения восторга он встречался не раз. «Интересно, как они потом находят свои шляпы?» — мелькнула мысль. И еще он подумал: ни один из его знакомых ни за что бы не пожертвовал шляпой.

— Не могли бы вы все-таки сказать мне, что это за город, — произнес Бретт и дернул человека за рукав. Внезапно тот покачнулся и обрушился на Бретта. Бретт отпрыгнул в сторону, а мужчина упал плашмя на спину да так и остался лежать с открытыми глазами, что-то мыча.

Бретт в ужасе бросился к нему:

— Простите меня, простите! — Он крикнул в толпу: — Помогите кто-нибудь, человеку плохо!

Никто даже не пошевелился. Рядом стоял другой мужчина, и Бретт заорал ему прямо в лицо:

— Человек потерял сознание! Помогите!

Мужчина неохотно повернулся в его сторону, пробормотав:

— Это не мое дело, — и снова перевел взгляд на процессию.

В этот момент Бретт услышал сзади испуганный шепот:

— Давай быстрее сюда!

Он обернулся. У входа в узкий переулок стоял худой мужчина лет тридцати с редкими рыжеватыми волосами, с капельками пота, блестевшими над верхней губой. Он был одет в выцветшую бледно-желтую рубаху с широко вырезанной горловиной, грязную, в пятнах пота; довершали наряд короткие зеленые штаны и кожаные сандалии. Он манил Бретта рукой, отступая в переулок: — Сюда…

Бретт двинулся к нему: — Этот парень…

— Ты что, еще ничего не понял? — рыжеволосый говорил со странным акцентом. — Нам надо удирать!

Он вдруг застыл, прижавшись к стене и напряженно взглядываясь в толпу на площади. Жилы на шее напряглись. Он, по-видимому, давно не брился, и Бретт даже на расстоянии ощущал запах пота. Бретт открыл рот, чтобы задать очередной вопрос…

— Идиот, молчи и не двигайся! — зашипел рыжеволосый.

Бретт растерянно оглянулся. Упавший человек все еще лежал с открытым ртом, слабо шевеля руками и ногами. К нему приближалось что-то непонятное: коричневатая масса — словно поток глинистой воды. Она задержалась на секунду, потом накатила на лежащее тело, как волна прибоя, перевернула его несколько раз и поставила вертикально, поднявшись вместе с ним, Солнце просвечивало сквозь полупрозрачную вязкую жидкость, которая медленно сползала с неподвижной фигуры. Сформировавшись в отступающую волну, она исчезла.

— Что за чертовщина!..

— Скорей, — рыжеволосый мелко затрусил вниз по переулку и скрылся за углом. Последовав за ним, Бретт увидел широкую улицу, высокие деревья с весенней листвой цвета шартреза, кованую ограду и за ней гладкий газон. Людей не было.

— Постойте же! Что все это значит? И скажите мне, наконец, что это за город!

Незнакомец оглядел его сверху донизу воспаленными красноватыми глазами.

— Так ты здесь недавно? Как ты сюда попал?

— Через ворота. Примерно час назад.

— Я-то здесь уже месяца два… Слушай, ты наверное, хочешь есть? Я тут знаю одно местечко, — он мотнул головой куда-то вбок. — Пошли, там и побеседуем.

Через несколько минут они сидели за столиком захудалого кафе, где стояла удушливая влажная жара и кроме них; не было никого. Рыжеволосый, стянув с ноги сандалию, заколотил ею по стене, склонил голову набок и прислушался. Тишина была полная. Он снова постучал по стене — в ответ послышался звон посуды.

— Теперь молчи. Ни слова! — предупредил рыжеволосый и выжидательно уставился на дверь, ведущую, очевидно, на кухню. Появилась растрепанная краснощекая девица, одетая в зелёную униформу официантки, и быстро подлетела к столику с раскрытым блокнотом и карандашом наготове.

— Кофе и сэндвич с ветчиной, — сказал рыжеволосый. Бретт, памятуя приказ, промолчал. Девушка бросила на него короткий взгляд, торопливо кивнула и шмыгнула прочь.

— Я нашел эту забегаловку в самый первый день. Мне здорово повезло — я видел, как Гель ее запускал. Тот был большой, не такой, как приливы- чистильщики. Когда он закончил, я рискнул — и все получилось. А все потому, что я сделал вид, будто я голем.

— Ничего не понимаю, — взмолился Бретт. — Можно я спрошу у девушки…

— Нельзя! Ты все испортишь. Стоит нарушить действие, как появляется Гель. Молчи, сейчас оно вернется и принесет поесть.

— Почему «оно»?

— А… — загадочно протянул рыжеволосый, — сейчас увидишь.

Бретт почувствовал запах еды и тут же вспомнил, что не ел больше суток.

— Главное — осторожность. Не привлекай к себе внимания, не делай того, что не вписывается, и заживешь, как Правитель. Жратва — самое трудное, но если повезет…

Дверь кухни открылась. Официантка балансировала подносом с тяжелой чашкой, тарелкой и соусником. Наконец она плюхнула поднос на стол.

— Заставляешь себя ждать, — нагло заметил рыжеволосый, и прежде чем девушка собралась ответить, вытянутым указательным пальцем сильно ткнул ее в солнечное сплетение. Официантка застыла, открыв рот.

Бретт вскочил со стула.

— Он сумасшедший, мисс! Ради Бога, примите мои извинения…

— Зря стараешься! — Вид у рыжеволосого был явно торжествующий. — Ты спрашивал, почему «оно»? — Он встал, потянулся через стол и расстегнул верхние пуговицы зеленой униформы. Официантка стояла совершенно неподвижно, слегка наклонившись вперед. Платье раскрылось, обнажив великолепную грудь, не прикрытую лифчиком: слишком белую, слишком круглую и твердую, чтобы быть женской грудью.

— Кукла, — проговорил рыжеволосый. — Голем.

Бретт в полном остолбенении уставился на девушку: влажные завитки волос, ярко-красные губы и щеки, голубые глаза — слишком голубые, незрячие.

— А теперь смотри! — рыжеволосый застегнул платье и снова ткнул официантку пальцем. Она выпрямилась и поправила прическу.

— Что еще угодно джентльменам? — отчеканила она как ни в чем не бывало и, не получив нового заказа, удалилась на кухню.

— Я Авалавон Дхува, — представился рыжеволосый.

— Меня зовут Бретт Хейл. — Бретт откусил кусок сэндвича.

— Эта одежда… и говор у тебя какой-то странный…. Ты из какого графства?

— Я из округа Джефферсон.

— Не слыхал. Сам я жил в Вавли. Что же тебя сюда привело?

— Ну, сначала я ехал на поезде, потом дорога вдруг кончилась, прямо посреди пустынной равнины. Дальше я шел пешком — и вот, попал в этот город. Так все-таки — как же он называется?

— Понятия не имею, — Дхува потряс головой. — Зато я тепбрь точно знаю: все они врут насчет Огненной Реки. Впрочем, я никогда в эту чепуху и не верил. Жрецы придумали, точно. Теперь уж не знаю, во что и верить… Взять, к примеру, свод. Они говорят — на высоте тысячи карфадов, а как проверить? Может, и тысячу, а может, всего десять. Клянусь Гратом, я бы сам полетел на пузыре, только бы узнать наверняка.

— О чем это ты? — удивился Бретт. — Куда лететь, на каком пузыре?

— О, я видел один… Здоровенный такой мешок с горячим воздухом, И болтается на веревке. А если веревку обрезать… Да готов об заклад биться — жрецы не позволят. — Дхува задумчиво взглянул на Бретта и спросил с интересом: — А у вас, в этом самом Фессоне или как там его, что говорят? На какой высоте?

— Ты имеешь в виду небо? Ну, атмо… воздух кончается на высоте около тысячи миль, а дальше начинается космос, безвоздушное пространство.

Дхува в восторге хлопнул ладонью по столу и засмеялся:

— Ну и дурачье же у вас там! Ты только посмотри наверх. Кто же этому поверит?

Он снова захихикал.

—Да что ты! Это только ребятишки думают, что небо твердое — вроде крыши. Неужели ты никогда не слыхал о солнечной системе, других планетах?

— Планеты? Что это?

Бретт, решив, что продолжение дискуссии бесполезно, быстро сменил тему.

— А что это за коричневая штука?

— Гель? Он вроде как управляет этим местом. И создает этих големов. Ты, главное, не попадайся ему на глаза.

— А кто он такой? Из чего он? Он живой?

— Не знаю — да, по совести, и знать не хочу. Мне здесь по вкусу: спину гнуть не надо, жратвы вдоволь, и крыша над головой есть. Они даже устраивают всякие зрелища и представления. Жить можно — все лучше, чем в Вавли. Главное — не попадаться на глаза.

— Как отсюда выбраться? — спросил Бретт, допивая кофе.

— Наверное, через стену. Но я пока уходить не собираюсь. Я ведь в бегах, потому что Правитель… Ну, ладно, неважно… Во всяком случае, возвращаться мне пока ни к чему.

— Не может быть, чтобы здесь жили одни… эти… как ты их называешь? — големы. А людей ты не встречал?

— Ты первый. Я сразу понял, как тебя увидел. Големы и ходят по-другому, и говорят по-другому, и делают не то — словом, ведут себя совсем не так, как настоящие люди… ну, словно что-то разыгрывают. Теперь хоть есть с кем поговорить! Знаешь, совсем без людей тоже худо.

— Ты на меня не рассчитывай. Я здесь не задержусь.

— А чего тебе искать? Здесь есть все, что надо — жить можно.

— Ты совсем как мои тетя Хейси и дядя Филлипс, — с негодованием воскликнул Бретт. — Они мне сто раз говорили, что у нас в Каспертоне есть все, что надо, и нечего пытать счастья где-нибудь еще. А откуда они знают, что мне нужно? Откуда ты знаешь? Или я сам? Одно могу сказать, мне нужно гораздо больше, чем спать и есть.

— Что же еще?

— Да много всего — чтобы было, о чем думать, и какое-нибудь стоящее дело… Послушай, ведь даже в кино…

— Что это — «кино»?

— Ну… такие движущиеся картинки…

— Картины, которые двигаются?

— Ну да.

— Это тебе тоже жрецы нарассказывали? — Дхува еле сдерживал смех.

— Каждый знает, что такое кино.

Дхува рассмеялся.

— Ох уж, эти жрецы! Я вижу, они везде одинаковы — городят небылицы, а люди им верят. — И, перестав смеяться, спросил: — А что у вас слышно о Грате и о Колесе?

— Я никогда не слыхал о Грате.

— Грат — это Самый Великий, с четырьмя глазами, — Дхува поднял руку, словно хотел сделать какой-то знак, но остановился на полпути. — Привычка, — смущенно пробормотал он, — я-то в эти россказни никогда не верил.

— Ты, наверное, имеешь в виду Бога?

— Про Бога я не знаю. Расскажи…

— Бог — Создатель всего мира. Он… ну, он — Всевышний. Он знает все, что происходит. А если человек жил праведной жизнью, то после смерти он встречается с Богом в Раю.

— А где это?

— Это… — Бретт нерешительно показал рукой, — там наверху…

— Но ты же только что сказал, что там наверху пустота и какие-то другие миры крутятся, — быстро отозвался Дхува. — Ладно, неважно. Наши жрецы тоже все время врут. Огненная Река, Колесо — это ничуть не лучше вашего Рая и Бога. — Дхува вдруг поднял голову, прислушиваясь. — Что это?

Он встал и повернулся к двери. Дверной проем был заполнен полупрозрачной коричневатой массой. По поверхности пробегала крупная рябь, янтарные искры, зеленоватые отблески. Дхува метнулся к двери, ведущей в кухню, Бретт застыл, словно в столбняке. Поток покатился, как жидкая ртуть, догнал Дхуву, обволок его и поднял над полом. Бретт увидел тощую фигурку, отчаянно дергающую руками и ногами внутри полупрозрачных стен из темного жидкого стекла. И тут вязкая волна отпрянула к кухонной двери и исчезла: Вместе с человеком.

Уставившись на дверь, Бретт замер, не в силах пошевелиться. В кафе воцарилась тишина. На пыльном полу лежал солнечный луч. Маленькая бурая мышь прошмыгнула к буфетной стойке. Бретт подкрался к двери, за которой исчез Дхува, и, поколебавшись, распахнул ее. Он оказался на краю обрыва с отвесными глинистыми склонами, испещренными дырами перерезанных водопроводных и канализационных труб, обрывками силовых кабелей. Глубоко внизу поблескивала черная маслянистая жидкость. В нескольких футах от него на узкой полоске словно отхваченного ножом линолеума столбом торчала официантка.

Бретт попятился обратно в зал, дверь за ним захлопнулась. Он прерывисто вздохнул, утер пот со лба и вышел через другую дверь на улицу, оставив в кафе ненужный чемодан. Он гнал от себя картину, как на дне зловонной черной ямы в тягучей маслянистой жиже барахтается человек — живой человек, ставший его другом. Бретт должен его спасти. Но ведь нужны какие-то инструменты, необходимо оружие и… помощь. В одиночку ему не справиться. Куда подевались все люди — ведь еще недавно он видел целую толпу? Или все это были големы?

Бретт прошел полквартала и толкнул первую попавшуюся дверь. Она рухнула внутрь здания вместе с большим куском кирпичной кладки, рассыпавшись на мелкие обломки. Шагнув в проем, Бретт едва не завопил от ужаса — внутри ничего не было.

У его ног зияла все та же черная дыра. Он отпрянул; сердце бешено колотилось, колени дрожали. Немного успокоившись, он осмотрел стену. Та ее часть, что была обращена на улицу, оказалась твердой и гладкой, как настоящий кирпич, а внутренняя — пористой и рыхлой. Отойдя на несколько шагов от проема, Бретт с размаху ударил ногой по стене — чуть не треть фасада треснула, раскололась, осела на землю, подняв тучу пыли. Теперь стена напоминала гигантскую картинку-головоломку с недостающим куском. Фальшивка, декорация. Бретт кинулся бежать вдоль улицы, охваченный невыносимым ощущением непонимания. Больше всего на свете ему хотелось услышать обычные человеческие голоса, найти людей, у которых можно просить помощи и защиты.

На перекрестке он неожиданно увидел вывеску «Отель» с указательной стрелкой. Он бросился к зданию, от волнения не сразу совладал с вращающейся дверью и, наконец, оказался в тихом, почти темном вестибюле с обычными мраморными панелями, медной клеткой лифта, двойными дверями в углу, ведущими в уютный устланный коврами бар. Слева за стойкой красного дерева, спокойно восседал круглолицый портье. Бретт почувствовал прилив восторженного облегчения.

— Эта тварь… Гель! — закричал он, подбегая к стойке. — Мой друг… — Он остановился: портье даже не шевельнулся, глядя куда-то мимо Бретта и держа наготове ручку над открытой книгой для постояльцев. Бретт потянулся и вынул ручку из его пальцев — рука осталась висеть в воздухе, пальцы сжимали пустоту.

Перед ним сидел голем.

Бретт устало поплелся в бар. В темном зеркале отражались темные табуреты, на столиках пустые бокалы стояли перед незанятыми стульями. Вдруг он услышал звук вращающейся двери и вздрогнул. Вестибюль озарился мягким светом. Где-то забренчало пианино. С металлическим лязгом ожил лифт. В зеркале он увидел отражение толстого человека в мягком полотняном костюме; тот приближался к портье: лысый красный череп, испещренный большими родинками, в руке — панама.

— Да, сэр, двойной люкс с ванной, — услышал Бретт вежливый голос портье, который протягивал толстяку ручку. Толстяк нацарапал что-то в регистрационной книге. Мальчик в узком зеленом костюмчике и в каскетке с завязанными под подбородком тесемками повел постояльца к лифту. Двери захлопнулись, лифт начал подниматься. Бретт вспомнил: этого толстяка он уже где-то видел.

Он неслышно поднялся по лестнице на второй этаж, крадучись пробрался по темному коридору и нажал на ручку одной из дверей. Она медленно открылась, и Бретт шагнул в номер с огромной двуспальной кроватью, легкой мебелью и красными шторами на. светлых окнах.

В коридоре послышались голоса — он шмыгнул в угол и присел за спинкой кровати.

— Вот это парочка что надо, — орал пьяный бас. — Уверен, у вас проблем с этим делом не будет.

Раздался смех, шарканье подошв, дверь широко распахнулась, и в ярком свете, который теперь залил коридор, на пороге появились мужчина в черном костюме и женщина в белом подвенечном платье с букетом цветов в руках.

— Ну, Молли, держись!

— …вытворять, что попало…

— …поцелуй невесту…

Пара вошла в комнату, дверь за ними закрылась.

Бретт, затаив дыхание, скорчился за кроватью. Новобрачные застыли на пороге — с опущенными головами, как и вошли.

Бретт вылез из своего убежища и подошел к двум замершим фигурам. Девушка была молодой и стройной с правильными чертами лица и мягкими темными волосами. Жених — широкоплечий блондин с квадратной челюстью и бронзовым загаром. Как с журнальной обложки.

Бретт взял из рук девушки букет — цветы казались живыми, но не имели запаха. Он слегка толкнул голема-жениха, и тот рухнул, как бревно, с тяжелым, стуком. Девушку Бретт прислонил к кровати.

Он осторожно открыл дверь, проскользнул в коридор и двинулся было к лестнице, как вдруг впереди возник Гель. Переливаясь, меняя форму, то поднимаясь, то опадая, поток катился по направлению к Бретту. Бретт рванулся бежать, но, вспомнив Дхуву, замер. Гель миновал его, слегка побулькивая при движении, потом сжался и затек под дверь. Бретт перевел дыхание и на цыпочках проскочил к лестнице.

• • •

Из зала ресторана доносилась приятная негромкая музыка. Бретт рискнул заглянуть внутрь. Танцующие пары грациозно и сонно скользили по полированному полу, за столиками сидели посетители, по залу сновали официанты в белых манишках.

За столиком в дальнем углу рядом с фикусом в кадке восседал толстяк и изучал меню.

Бретт увидел, как он встряхнул салфетку, заткнул ее за воротничок и вытер лоб клетчатым носовым платком. Бретт вспомнил, что требовал Дхува: не привлекать внимания, не нарушать ход действия. Надо попробовать в него вписаться. Он одернул пиджак, поправил галстук и вошел в зал. Сразу же рядом с ним возник официант. Бретт достал бумажник и вынул чек на пять долларов.

— Столик на одного подальше от оркестра, — попросил он и оглянулся. Геля в поле зрения не было. Он проследовал за официантом и оказался поблизости от толстяка. Очень хотелось заговорить с ним, но сначала следовало оглядеться и дождаться благоприятного момента.

За соседними столиками тщательно выбритые мужчины в идеально сидящих костюмах с белоснежными воротничками чинно беседовали с ослепительно улыбающимися дамами, державшими в изящных пальчиках бокалы с вином. До него доносились обрывки фраз:

— Моя дорогая, ты знаешь…

— …совершенно невозможно, он должен…

— …только восемьдесят миль…

— …для этого сезона…

Возникший из небытия официант поставил перед Бреттом тарелку молочного супа. Бретт взглянул на набор ложек, вилок и ножей и покосился на соседей. Важно соблюдать ритуал. Он развернул салфетку и уместил ее на коленях, добросовестно расправив малейшие складки. Выбрал самый большой бокал и поднял глаза на официанта. Кажется, пока все идет как надо.

— Вино, сэр?

Бретт кивнул в сторону соседнего столика.

— То же, что пьет эта пара.

Официант на минуту исчез и, вернувшись с бутылкой, показал Бретту этикетку. Бретт кивнул. Официант извлек пробку с помощью сложного приспособления и, налив в бокал немного вина, замер в ожидании.

Бретт сделал глоток. По вкусу это в самом деле было похоже на вино. Он снова утвердительно кивнул, и официант наполнил бокал. Бретт подумал: любопытно, а что если скорчить гримасу отвращения и выплеснуть вино на пол? Нет, слишком рискованно — можно нарушить ход действия.

Танцевавшие пары уселись за столики, а их место заняли другие. Оркестр играл меланхоличную мелодию. Бретт поглядывал на толстяка, который шумно ел свой суп. Официант принес большой поднос.

— Прекрасный день, сэр, — сказал он.

— Замечательный, — согласился Бретт.

Официант поставил поднос на столик, снял крышку с блюда.

— Хрустящий картофель, сэр?

Бретт оценивающе оглядел официанта. Некоторые големы казались более «человечными», чем другие, что, возможно, зависело от роли, которая предназначалась каждому. Голем, упавший во время процессии, вероятно, был самым простым и примитивным — просто «человеком толпы». Официант же должен уметь общаться, отвечать на вопросы. Может быть, из него удастся кое-что вытянуть?

— Как назы… как правильно пишется название этого города?

— Простите, сэр, я никогда не был силен в правописании.

— А вы попробуйте…

— Картофель, сэр?

— Да, пожалуйста. Попробуйте произнести по буквам…

— По-видимому, следует пригласить метрдотеля.

Уголком глаза Бретт поймал какое-то движение. Гель?

— Не стоит, благодарю вас, — торопливо произнес он. Официант подал овощи, долил вина в бокал и неслышно удалился. Вопрос был задан слишком в лоб, решил Бретт. Надо попробовать окольный путь. Когда официант опять появился, Бретт зашел с другой стороны.

— Отличная погода, не правда ли?

— Да, сэр, великолепная!

— Лучше, чем вчера.

— Согласен, сэр!

— Интересно, Какая будет завтра?

— Возможно, пройдет небольшой дождь.

Бретт посмотрел в сторону танцующих.

— Неплохой оркестр.

— Многим нравится, сэр.

— Это местный оркестр?

— Мне это неизвестно, сэр.

— А вы здесь давно живете?

— О да, сэр. — В голосе официанта явственно слышалось неодобрение. — Что-нибудь еще, сэр?

— Видите ли, я приезжий. Не могли бы вы…

— Извините, сэр, меня просят к столу. — И официант ушел.

Бретт задумчиво поковырял мясо вилкой. Нет, расспрашивать големов бессмысленно.

Надо попытаться выяснить все самому. Он взглянул на толстяка, который как раз вытащил из кармана свой гигантский клетчатый носовой платок и громко высморкался. Никто не оглянулся. Пары продолжали танцевать, ничего не изменилось. Кажется, настал подходящий момент…

— Вы не возражаете, если я пересяду за ваш столик? — вежливо спросил Бретт, подходя к толстяку. — Знаете ли, хочется с кем-нибудь поболтать.

Толстяк недоуменно прищурился и неохотно пододвинул пустой стул. Бретт сел, поставив локти на стол, и наклонился к собеседнику:

— Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вы настоящий.

Толстяк опять прищурился.

— Какой-какой? — спросил он отрывисто. Голос у него оказался высокий и визгливый.

— Не такой, как эти. Мне кажется, вы тоже чужак. Не бойтесь, я тоже настоящий — со мной можно говорить откровенно.

Толстяк опустил глаза на свои мятые брюки.

— Я сегодня несколько… совсем не было времени, не успел переодеться, очень много дел… А что, собственно, вам надо? — он настороженно уставился на Бретта.

— Я нездешний. Приехал издалека. Вот, хочу понять, что у вас здесь происходит.

— Купите путеводитель. Там все сказано.

— Я не об этом, — терпеливо продолжал Бретт. — Я говорю об этих истуканах и о Геле…

— Какие истуканы? Какие ели? У нас не растут ели…

— Я не…

— Зайдите в аптеку: хвойная эссенция…

— Да нет же, я говорю об этих коричневых штуках! Как мутная вода. Или как жидкое стекло. Они появляются, когда нарушается ход действия.

— Знаете, пересядьте, пожалуйста, за свой столик.

— Чего вы боитесь? Геля?

— Тихо, тихо, успокойтесь. — Толстяк явно нервничал. — Совсем незачем так волноваться.

— Сами вы успокойтесь! Я не собираюсь устраивать скандал. Пожалуйста, поговорите со мной. Вы здесь давно живете?

— Терпеть не могу сцен, просто не выношу…

— Вы давно сюда приехали?

— Десять минут назад. Я только что сел за стол. Еще пообедать не успел. Прошу вас, молодой человек, вернитесь за свой столик. — В голосе толстяка звучала тревога. Лысина покрылась капельками пота.

— Я имею в виду — в этот город. Откуда вы приехали?

— Что за дурацкий вопрос? Я здесь родился.

— Как называется этот город?

— Вы что, издеваетесь? — Толстяк чуть не визжал от злости.

— Тсс, — остановил его Бретт. — Вы привлечете Геля.

— Да какого, черт побери, геля? — задохнулся толстяк. — Сию же минуту оставьте меня в покое. Я позову управляющего!

— Неужели вы не знаете? Они же все чучела, куклы — словом, големы. Они ненастоящие!

— Кто — ненастоящие?

— Да вот те подделки людей за столиками и те, что танцуют. Вы же не думаете…

— Я думаю, что вам надо срочно обратиться к врачу. — Толстяк вскочил со стула. — Я пообедаю где-нибудь в другом месте.

— Подождите! — Бретт тоже вскочил и схватил толстяка за руку.

— Отстаньте от меня!

Толстяк быстро пошел к выходу, Бретт — за ним. У кассы Бретт вдруг резко повернулся, заметив слева знакомое коричневое мерцание.

— Смотрите! — он рванул толстяка за плечо.

— На что смотреть?

Гель исчез.

— Он только что был здесь!

Толстяк бросил на прилавок деньги и поспешил прочь. Бретт положил пятьдесят долларов и ждал сдачи.

— Подождите!

Он слышал, как толстяк торопливо спускается по лестнице.

— Поторопитесь, — сказал Бретт кассирше, но она застыла, уставившись в пустоту.

Музыка смолкла, свет погас, и, оглянувшись, Бретт увидел вздымающуюся мутную волну. Он бросился вниз по лестнице на улицу. Гель вышиб дверь, догнал его и стал расти и твердеть, поднимаясь, как башня. Бретт стоял, полуоткрыв рот, слегка наклонившись вперед и не мигая. Гель совсем загустел, выжидая, словно в нерешительности; его поверхность переливалась и просвечивала, как жидкое стекло. Бретт почувствовал резкий запах герани.

Прошла минута — целая минута. У Бретта подрагивали губы. Он боролся с непреодолимым желанием мигнуть, сглотнуть, бежать без оглядки. Горячее солнце заливало улицу, отражаясь в слепых окнах домов, нестерпимо резало глаза.

Наконец Гель опал — потерял форму и ручьем грязной воды скользнул прочь. Переведя дух, Бретт обессиленно потащился в противоположную сторону, едва держась на ногах.

• • •

Это было как раз то, что нужно: витрина магазина для любителей туризма — палатка, портативная плита, термосы… Бретт пересек улицу и попытался войти. Дверь оказалась закрыта. Тогда он ногой выбил стекло рядом с замком и, просунув руку в дыру, отодвинул задвижку. Осмотрев все полки, он выбрал тяжелый моток нейлонового троса, охотничий нож, флягу. Подержал в руках многозарядный винчестер с оптическим прицелом — положил его на место и взял пистолет. Зарядив его, набил карманы патронами. С мотком троса на плече и с пистолетом на боку он вышел на безлюдную улицу.

Толстяк торчал на перекрестке, почесывая щетину на подбородке и задумчиво разглядывая рекламу. Заметив выходящего из-за угла Бретта, он нахмурился и попытался улизнуть.

— Подождите минутку. — Бретт догнал его и пристроился рядом. — Ну что, скажете: и на этот раз ничего не видели? Что же тогда на меня напало?

Толстяк покосился на него и ускорил шаг.

— Да постойте же! — Бретт взял его за плечо. — Я же вижу: вы — настоящий. Вы потеете, сморкаетесь, чешетесь. Вы единственный, к кому я могу обратиться за помощью, а мне сейчас очень нужна помощь. Мой друг попал в беду.

— Вы сумасшедший! Отвяжитесь от меня! — Толстяк пытался освободиться, лицо его стало совсем багровым. Бретт резко и довольно сильно ударил его кулаком в солнечное сплетение. Бедняга со стоном опустился на колени и, задохнувшись, обхватил руками живот. Панама свалилась с головы. Бретт взял его подмышки и рывком поставил на ноги.

— Извините, — тон у него был не слишком извиняющийся. — Но мне просто необходимо было кое-что проверить. Все в порядке, вы действительно настоящий. Мы должны спасти Дхуву.

Толстяк прислонился к рекламе, выкатив в ужасе глаза и все еще держась за живот.

— Я позову полицию, — еле выдохнул он.

— Какую там полицию… — Бретт махнул рукой. — Здесь же все ненастоящие. Где вы видели такие пустые улицы? Посмотрите, ни одного человека, ни одной машины…

— Среда, рабочий день, середина дня, — пыхтел толстяк.

— Ладно, идем со мной. Я вам все покажу. Стены, дома — все это декорация, фальшивка. Кирпичная стена всего в полдюйма толщиной…

— Никуда я не пойду. — Лицо толстяка, теперь бледное, блестело от пота. — Что вам от меня надо? Все было так хорошо…

— Помогите мне спасти моего друга. Гель уволок его в эту яму…

— Отпустите меня, — ныл толстяк. — Я боюсь. Почему вы не можете оставить Меня в покое?

— Ты что, не понимаешь? — взорвался Бретт. — Гель забрал человека! В следующий раз это может случиться с тобой.

— Ничего со мной не случится… Я бизнесмен, уважаемый гражданин. Я не лезу в чужие дела, жертвую на благотворительность, хожу в церковь. Я хочу одного — чтобы меня не трогали.

Бретт отступил на шаг, разглядывая его с отвращением, как ядовитое насекомое: бледное злое лицо, крошечные глазки, трясущиеся обвисшие щеки. Толстяк с кряхтением нагнулся за панамой, отряхнул ее о колено и напялил на голову.

— Кажется, теперь я все понял, — медленно проговорил Бретт. — Похоже, ты и есть хозяин этого поддельного города. Здесь все происходит для тебя. Где бы ты ни появился, перед тобой разыгрывают представление — как там, в отеле. Гель тебя не тревожит, а големы представляются людьми — потому что ты вписываешься, не делаешь ничего неожиданного, не нарушаешь…

— Конечно, не нарушаю! — завизжал толстяк. — А почему я должен нарушать? Я респектабельный! Я законопослушный! Я не сую нос в политику, мне нет дела…

— Да уж, это точно! Тебе на все наплевать. Даже если тебя притащить к обрыву и сунуть головой в ту гнусную дыру, ты сделаешь вид, что ничего не случилось. Но сегодня тебе придется нарушить, я тебе это обещаю!

Внезапно толстяк рванулся в сторону и бросился бежать. Через несколько ярдов он обернулся и заорал, размахивая круглым красным кулаком:

— Такие мне уже попадались! Смутьяны!

Бретт сделал шаг в его сторону, и тот снова пустился наутек. Полы пиджака смешно подпрыгивали. Потом он снова остановился и оглянулся — нелепая одинокая фигура посреди пустынной улицы.

— Я тебе еще покажу! Мы найдем на вас управу! — Он одернул пиджак и нетвердой походкой зашагал по тротуару.

Бретт посмотрел ему вслед и с сожалением подумал: надо было двинуть ему посильнее. И направился к фальшивому дому.

• • •

Выбитые Бреттом куски кирпичной кладки валялись на прежнем месте. Он прошел через зияющий проем и заглянул в темную яму, пытаясь оценить ее глубину — никак не меньше сотни футов, а то и все сто пятьдесят.

Он скинул моток с плеча, привязал один конец троса к торчащему из земли куску арматуры, а остальное бросил вниз. Трос исчез в глубине и повис, раскачиваясь, причем было совершенно непонятно, достиг ли он дна. Но Бретт не мог терять время, к тому же помощи больше искать было не у кого. Придется все делать в одиночку.

С улицы послышалось шарканье подметок по мостовой. Бретт выпрямился, достал из кобуры пистолет и возвратился на улицу. Толстяк только что появился из-за угла и даже подскочил на месте, увидев Бретта. Он вытянул в его сторону коротенький палец и торжествующе завопил: «Вот он! Я же вам говорил — вот он!»

Следом показались двое полицейских. Один из них, по-видимому, разглядев пистолет, положил руку на кобуру.

— Лучше уберите оружие, сэр, — произнес он деревянным голосом.

— Посмотри! — обратился Бретт к толстяку. Он поднял кусок кирпичной кладки. — Это же папье- маше.

— Он взорвал стену, сержант! — продолжал орать толстяк. — Он опасен!

— Вы должны пройти с нами, сэр, — сказал полицейский. — Этот джентльмен только что сделал заявление…

Бретт взглянул полицейскому в лицо. Ярко-голубые глаза смотрели твердо. А вдруг он и впрямь настоящий?

— У него не все дома, — втолковывал толстяк. — .Вы бы послушали, что он несет! Смутьян! Таких надо держать под замком.

Полицейский кивнул:

— Бороться с нарушениями…

— Подумать только, совсем молодой парень. Это ужасно! — Толстяк вытер лицо носовым платком. — Но вы, ребята, сумеете разобраться, что к чему.

— Лучше отдайте мне эту штуку, сэр, — сержант протянул руку к пистолету, и Бретт ткнул его кулаком под ребро. Сержант мгновенно окоченел, рухнул на землю и остался лежать, уставившись в небо.

— Вы… вы убили его! — воскликнул толстяк, отшатнувшись.

Второй полицейский вяло потянулся за пистолетом, но Бретт точно таким же ударом уложил его рядом с напарником. И повернулся к толстяку.

— Я не убил их. Просто выключил. Они же не настоящие — это големы.

— Убийца! В самом центре города! Средь бела дня!

Бретт все еще пытался его убедить.

— Все это… разве ты не заметил, что все это вышло как импровизация, в спешке; то есть Гель понял: что-то не так, но не сумел разобраться, что именно не так и как действовать. Когда ты позвал полицейских…

В этот момент толстяк вдруг плюхнулся на колени и зарыдал:

— Не убивайте меня!.. О, не убивайте меня!..

— Да кто собирается тебя убивать? — возмутился Бретт. — Я просто хочу тебе кое-что показать. — Он схватил толстяка за шиворот и поволок к обрыву. Толстяк изумленно уставился в глубину и сделал шаг назад.

— Что это?

—Да я же все время пытаюсь тебе объяснить: город, в котором ты живешь, — декорация, скорлупа без содержимого. И людей здесь нет — только ты и я. А еще был Дхува. Мы сидели с ним в кафе, но тут появился Гель. Дхува пытался убежать, но Гель схватил его. Теперь он там, внизу, в этой дырище.

— Я не один, — бормотал толстяк. — У меня есть друзья, и партнеры, и знакомые по клубу. Я застрахован… На прошлой неделе я думал о Христе…

Он замолчал, вывернулся из рук Бретта и выскочил в проход. Бретт прыгнул за ним, поймал за полу пиджака, ткань затрещала. Толстяк упал на четвереньки рядом с полицейским.

— Вставай, черт тебя подери! Мне нужна помощь, и ты мне поможешь! Тебе почти не придется ничего делать — только следить за веревкой. Дхува, возможно, ранен, я не сумею вытащить его в одиночку. Если кто-нибудь появится — я имею в виду Гель, — ты подашь сигнал, вот так, — Бретт свистнул два раза. — А если со мной что-нибудь случится, попробуй сам… Держи, — Бретт протянул толстяку пистолет, но потом передумал и вручил охотничий нож. — Ну, я пошел.

Он взглянул на бледное, блестящее от пота лицо, на мокрые редкие пряди волос, прилипшие к веснушчатому черепу… Этот человек может сбежать в любую минуту, но другого нет, и Бретт сделал все, что мог.

— Помни, там, на дне, человек — такой же, как ты, настоящий!

У толстяка тряслись губы, он непрерывно облизывался, не сводя глаз с Бретта.

Бретт начал спускаться.

Это оказалось совсем нетрудно: весь склон был утыкан отверстиями, торчали обломки камней, труб, досок. Бретт остановился передохнуть на горизонтальном выступе. Вверху на фоне неба вырисовывался четкий силуэт толстяка; внизу футах в двадцати он видел черную стоячую воду, по которой расходились круги от камней, осыпавшихся при каждом его шаге.

Внезапно руки ощутили подергивание веревки, рывки… и в следующее мгновение он рухнул вниз вместе с веревкой, которую так и не выпустил из рук.

Он приземлился на спину, плюхнулся в неглубокую воду; кольца троса падали вокруг него с легкими всплесками. Бретт нашел конец страховки и осмотрел его — трос был аккуратно перерезан.

• • •

Он бродил под землей уже больше двух часов, то по грудь, то по щиколотку в вязкой мутной жиже, в которой плавали самые разнообразные и неожиданные предметы. Он был так же далек и от своего друга, и от собственного спасения, как в тот момент, когда толстяк предательски перерезал трос. Конечно, он свалял дурака, оставив его наверху с ножом в руках, но трудно было предположить, что толстяк способен выкинуть такое. Ведь он же все-таки человек, и он собственными глазами увидел дыру, и Бретт ему все объяснил…

С растущим чувством ужаса Бретт все больше убеждался в том, что огромное пространство под городом сплошь изрыто и похоже на гигантский муравейник. Выходящие на поверхность ямы с отвесными стенами соединялись между собой тоннелями на разных уровнях; некоторые из них были сухими. Совершенно ясно, что вся эта подземная система имеет прямое отношение к странным событиям на поверхности, но смысл или механизм действия невозможно было представить, и оттого неизвестно, куда же идти и что делать. Несколько раз он пытался выкарабкаться наверх, но петля троса всякий раз соскальзывала с ненадежной опоры. Ему удалось только перебраться на более высокий горизонтальный уровень. Может быть, двинуться по одному из узких горизонтальных тоннелей, в которые он до сих пор боялся соваться? Смотав трос и повесив его на плечо, Бретт на четвереньках влез в тесную дыру.

Тоннель сначала заворачивал налево, потом направо, затем пошел вниз, потом почти под прямым углом устремился наверх. Бретт полз очень медленно; руки и колени, облепленные вязкой холодной глиной, скользили; он все время скатывался вниз. Однако тоннель постепенно расширялся, и через некоторое время Бретт смог встать на ноги и двинулся дальше, уже только согнувшись и цепляясь руками за стены. То и дело ему попадались почти неузнаваемые вещи, увязшие в глине: серебряная ложка, ржавый автомобильный мотор, радиоприемник.

Примерно через сотню ярдов тоннель распахнулся в огромную пещеру с высоким сводом, освещенную призрачным зеленоватым светом, проникавшим через маленькие круглые стекла наверху. Дно было закрыто толстым слоем странно белеющих камней и палок. Одна из палок переломилась под ногой: Бретт споткнулся, поддал ногой камень — тот легко откатился и замер, уставившись на Бретта пустыми впадинами глазниц.

На него смотрел человеческий череп.

Он пошел, содрогаясь от хруста ломающихся костей, наступая на ребра и голени, ожерелья из фальшивого жемчуга, кольца с поддельными бриллиантами, пластмассовые пуговицы, пудреницы, флаконы из-под духов, детские пустышки, вставные челюсти, наручные часы, настенные часы, карманные часы с заржавленными цепочками. В этом царстве мертвых резвились полчища крыс, неохотно разбегавшихся от его шагов. Впереди показалось бледно-желтое пятно. Бретт заспешил к нему, спотыкаясь, круша подошвами стекла очков. Неподвижное тело лежало лицом вниз — плоско, мертво. Он наклонился и перевернул Дхуву на спину.

Бретт хлопал его по щекам, растирал холодные ладони…

— Проснись, — шептал он, — проснись!

Человек застонал и открыл глаза.

— Гель может вернуться в любую минуту. Ты способен идти?

— Я его увидел, — слабым голосом проговорил Дхува, — но он так быстро льется…

— Пока мы в безопасности — поблизости его нет. Надо искать путь наверх.

Дхува вздрогнул и, наконец, пришел в себя.

— Где я? — спросил он хрипло. Бретт помог ему встать на ноги.

— Мы в подземной пещере. Вся земля под городом изрыта вдоль и поперек. Пещеры и ямы соединяются тоннелями, некоторые из них, насколько я понял, выходят на поверхность.

Дхува испуганно обвел взглядом гигантское кладбище:

— Оно притащило меня сюда в подарок мертвецам.

— Скорее, просто для того, чтобы ты сам стал мертвецом.

— Посмотри на них, — вздохнул Дхува, — их тысячи и тысячи…

— Наверное, все население города. Я думаю, Гель утаскивал их сюда одного за другим и подменял тотемами.

— Но почему?

— Может быть, потому что они нарушали ход действия. Но сейчас не до того. Надо выбираться отсюда — и как можно скорее. Пошли, я видел на той стороне вход в тоннель.

• • •

Солнечный свет казался ослепительным. Они сидели на земле у дверей угольного склада, куда привел их тоннель, мокрые и перемазанные глиной с головы до ног.

— Можно ведь найти какое-нибудь оружие против Геля, — задумчиво сказал Бретт.

— Зачем? Я не собираюсь с ними сражаться, — голос Дхувы дрожал. — Мне бы только ноги унести. Хоть обратно в Вавли. Пусть уж лучше Правители…

— Когда-то здесь был настоящий город. Гель постепенно занимал его, вел подкопы, уничтожал людей и заменял их големами, а вместо домов ставил декорации. И НИКТО ЭТОГО НЕ ЗАМЕЧАЛ. Я встретил одного толстяка, который прожил тут всю жизнь. Он настоящий, но ничего не желает замечать. Но мы-то все видим, а потому должны действовать.

— Нет, это не наше дело. С меня хватит. Убраться бы отсюда живым!..

— Гель, должно быть, прячется внизу, в этих подземных норах. Зачем-то он поддерживает видимость нормальной жизни наверху, не трогая тех, кто ему не мешает, вписывается. Скажем, для толстяка они разыгрывают сценки всюду, где он появляется. А он никогда не появляется в неожиданных местах и не делает ничего, что может нарушить действие. Наверное, он только один и остался, а все остальные хоть раз, да нарушили, потому что Гель способен создать только поддельную жизнь, как… как в журналах.

— Через стену мы как-нибудь переберемся, — размышлял вслух Дхува, не желая вникать в сбивчивые фразы Бретта. — Конечно, придется поголодать, пока перейдем пустыню…

Бретт заметил полугрузовой седан, стоявший на улице в тени высоких зданий. Он подошел к нему, потрогал ручку двери и тут услышал крик за спиной. Резко обернувшись, он увидел громадную волну Геля, грозно нависшую на Дхувой, который прижался спиной к стене склада.

— Не двигайся! — крикнул Бретт. Дхува замер, вдавившись в стену. От чудовищной студенистой массы исходил знакомый удушливый запах герани.

Бретт бесшумно поднял капот старого автомобиля, рывком оторвал конец бензопровода, из которого янтарным потоком хлынул бензин. Стащив с себя мокрый пиджак, он смял его и подставил под струю. Краем глаза он видел неподвижного Дхуву, распластавшегося по стене, и Гель — тоже неподвижный, сомневающийся. Пиджак намок, и Бретт нащупал в кармане брюк спички. Мокрая коробка разъехалась под пальцами. Он отшвырнул в сторону бесполезный коробок, взгляд его судорожно метался от предмета к предмету и, наконец, упал на аккумулятор. Бретт выхватил из кобуры пистолет и с его помощью замкнул аккумулятор. Запрыгали голубые искры.

Он сунул пиджак к самой батарее, и сразу же взлетели желтоватые языки пламени. Бретт схватил пиджак за рукав и крутанул его, как пропеллер, над головой. Привлеченный движением, Гель качнулся в его сторону, и Бретт изо всей силы швырнул в него горящий ком.

Гигантская волна желеобразного вещества переломилась и стала, наконец, похожа на живое существо, скорчившееся от боли. Гель сжался в комок, потом, сделавшись совсем жидким, стремительным потоком метнулся в водосточный желоб, обдав Бретта с головы до ног вонючей застоявшейся водой. Он успел заметить, как Дхува ногой отшвырнул все еще горящий пиджак в ручеек бензина, вытекающий из бензопровода и скатывающийся в водосточный желоб. В следующую секунду вся поверхность водостока была охвачена пламенем, взметнувшимся на двадцать футов в высоту, а в центре пожара извивалась и металась из стороны в сторону бесформенная черная тень. Клубы дыма вместе с невыносимым зловонием заполняли улицу. Пламя охватило машину — краска трескалась и горела. Последним гигантским прыжком Гель вырвался из огня, растекся по мостовой, как огромная лужа расплавленного воска, застывая, подергиваясь, и, наконец, застыл навсегда.

• • •

— Он оставил от города только оболочку — все подземные коммуникации перерезаны — и электрические кабели, и водопроводные трубы, и все остальное. Непонятно, каким образом он умудрялся получать электричество и воду.

— Оставь ты эти свои идеи, — недовольно пробурчал Дхува. — Спасаться надо.

— Здесь еще дел по горло, Дхува. Теперь мы знаем, как с ним бороться. Надо попробовать.

— Вот что: я тебе не помощник. С меня хватит.

— Что ж, видно, придется одному. — Бретт повернулся и решительно зашагал вниз по улице.

— Подожди! — раздался крик, и Дхува нехотя догнал его. — Ты спас мне жизнь. Так что бросить я тебя не могу. Хотя все это глупо. Ничего не выйдет.

— Не выйдет — уйдем.

Они. шли очень быстро, почти бежали. Вдруг Бретт показал пальцем: «Вот она». Они подошли к заправочной станции. Ногой вышибив запертую дверь, Бретт прошел до конца помещения, покрытого толстым слоем опилок. Доски пола кончились, перед ним был обрыв. Похоже, это как раз то, что они искали. Вот и цистерна на пятьдесят тысяч галлонов, снабжавшая бензином автоматы заправочной станции. Она стояла на бетонном возвышении, выпустив толстые хоботы шлангов.

В дверном проеме показался задержавшийся Дхува. «Сюда!» — позвал его Бретт, снимая с плеча трос. Он сделал петлю и прикинул расстояние. Первый же бросок оказался удачным — петля плоско шлепнулась на поверхность цистерны и надежно затянулась вокруг вертикального металлического стержня, Бретт разбил стекло в окне и привязал второй конец троса к центральной перекладине рамы. Дхува смотрел, как Бретт, обхватив ногами наклонный трос и перебирая руками, полез вверх; через несколько секунд он взобрался на цистерну. Бретт осмотрел шланги: они были твердые, тугие — цистерна полная! Пробки из какого-то твердого материала, вроде сургуча, затыкавшие концы шлангов, пришлось выковыривать дулом пистолета. Пятнадцать минут работы — и на землю упала первая капля пахучей жидкости, а еще через пару минут две мощные струи бензина полились в темноту, в обрыв.

Бретт и Дхува собирали обломки дерева, стружки, опилки, куски угля, бумагу и складывали все это в кучу под наклонно натянутым тросом. Один конец его остался привязанным к оконной раме, а другой держал теперь за заднюю ось детскую коляску, в которой уже лежала куча мусора. Передняя часть коляски нависала над краем рва.

— Я думаю, трос расплавится минут за пятнадцать. Тогда коляска свалится в ров, и все, что в ней будет гореть, подожжет растекшийся бензин. К тому времени он наверняка попадет в подземные тоннели.

— На все подземелье его точно не хватит.

— Но это все, что мы можем сделать.

Дхува потянул носом.

— Эта жидкость… У нас в Вавли тоже было что- то вроде нее. Богатые готовили на ней еду.

— Мы поджарим на ней Гель. — Бретт зажег спичку и сунул ее в первую кучу мусора — под тросом. Пошел дым. Они тут же подожгли вторую. С минуту они стояли, наблюдая. Нейлоновый трос уже начал плавиться и чернеть.

— Пошли отсюда, — сказал Бретт. — Он перегорит не через пятнадцать минут, а гораздо раньше.

Они вышли на улицу. Из дверей здания валил дым. Дхува схватил Бретта за руку:

— Смотри!

Прямо на них двигалась толпа людей в серых костюмах под предводительством толстяка в панаме.

— Это он! — закричал толстяк. — Я знал, что этот негодяй вернется! — Он остановился, тревожно поглядывая на двух людей.

— Лучше убирайтесь отсюда, да поживее, — крикнул в ответ Бретт. — Через несколько минут здесь все взлетит на воздух!

— Дым! — завопил толстяк. — Огонь! Они подожгли город! — Он двинулся вперед. Бретт достал пистолет и снял его с предохранителя.

— Стой, идиот! Я тебя честно предупреждаю — мотай отсюда! Мне наплевать на всю твою свору, но я не хочу, чтобы погиб живой человек, даже такой трус и подлец, как ты.

— Это порядочные граждане, — бубнил толстяк, со страхом взирая на пистолет. — Ты не имеешь права…

— Заткнись! Еще слово — и я стреляю.

— Всех тебе не одолеть, — толстяк облизнул губы. — Мы не позволим тебе уничтожить наш город. — Он обернулся к толпе, и в этот момент Бретт выстрелил — три раза подряд.

Три голема повалились плашмя, лицом вниз.

— Убийца! — завизжал толстяк и бросился на Бретта. Бретт отскочил в сторону, подставив ему ногу. Толстяк тяжело рухнул, ударившись лицом о мостовую. Големы нерешительно двинулись вперед. Бретт и Дхува без труда укладывали неуклюжие автоматы одного за другим. Вся битва заняла пару минут. Толстяк сидел на тротуаре, зажимая кровоточащий нос пальцами. Панама была на месте.

— Вставай, — скомандовал Бретт. — Скорей!

— Ты убил их. Ты убил их. Мне так хорошо было с ними… — Толстяк поднялся на ноги и вдруг бросился к двери горящего здания. Бретт еле успел ухватить его за пиджак. Они вдвоем тащили обезумевшего человека по улице. Тот упирался и вис на руках. Так они протащились полквартала, как вдруг пленник внезапным движением вырвался и снова бросился к бензозаправке.

— Черт с ним! — закричал Дхува. — Возвращаться нельзя!

Едва Бретт и Дхува добежали до угла, раздался чудовищный взрыв. Мостовая перед ними раскололась, трещина ширилась на глазах. Они еле успели перепрыгнуть через нее и помчались вперед, а вокруг рушились фасады домов, оседая, рассыпаясь в труху. Улица содрогнулась от второго взрыва. Земля покрылась трещинами, в воздух взлетели тучи пыли, потом весь квартал как будто подпрыгнул в воздух и обрушился. Два человека спасались бегством, пригнувшись и закрыв головы руками.

Еле держась на ногах, Бретт и Дхува брели по пустым улицам. Дым застилал небо. На землю медленно падали черные хлопья золы. В воздухе стоял отвратительный запах горящего Геля. Одинокий голем в феске с кисточкой торчал на углу около фонарного столба.

На центральных улицах стали попадаться брошенные автомобили. Все чаще они видели големов, которые в неуклюжих позах стояли или лежали на тротуарах. Один, в черной сутане, виднелся в воротах церкви.

— Я думаю, в это воскресенье церковная служба не состоится, — пробормотал Бретт.

Он задержался перед красным кирпичным особняком с ухоженным гаЗоном перед фасадом. Бретт подошел к входу, постоял, прислушиваясь, потом вошел. В дальнем углу светлого холла в качалке сидела женщина. Завиток волос спускался на гладкий лоб, а лицо… лицо было испуганное и печальное. Бретт бросился к ней.

— Не бойтесь, мы не… — и осекся. Безостановочно хлопающая на сквозняке штора бросала тени на неподвижное лицо, создавая видимость человеческого выражения. Бретт безнадежно махнул рукой. — Тоже голем. Все они… Когда Гель погиб, все его заводные игрушки остановились.

— Но откуда все это? — спросил Дхува. — Что это значит?

— Значит? — отозвался Бретт с горечью в голосе. — Ничего не значит. Просто таково положение вещей. И все.

Открыв дверцу беспризорного кадиллака, Бретт включил радио.

— …меня слышит? — зазвучал из динамика жалобный голос. — Говорит Эб Галлориан из Твин Спайрс. Кажется, я единственный, кто остался в живых. Ответьте Эбу Галлориану…

Бретт покрутил ручку настройки.

— …задаваться пустыми вопросами перед лицом Великого Финала…

— …Канзас-сити. Нас не более дюжины. На улицах горы трупов. Но удивительная вещь, когда доктор Поттер производил вскрытие…

— …СК, СК, СК. Говорит Порт Вандерласт. Произошла страшная катастрофа…

— … взывайте к Иисусу всем сердцем своим…

— Я вижу, мы оба сильно заблуждались насчет нашего мира, — печально сказал Бретт, выключив радио. — Или… наших миров.

— Я не понимаю, откуда берутся эти голоса, да и названия всех мест, о которых они говорят, мне незнакомы — кроме Твин Спайрс…

Земля задрожала, прокатился низкий гул.

— Еще один, — заметил Бретт. — Залезай, Дхува. Лучше ехать, чем бегать. — Он включил зажигание, мотор заработал, машина плавно тронулась с места. — Ну, как нам отсюда выбраться?

— Стена вон там, — Дхува показал рукой. — А где ворота, не знаю.

— Доберемся до стены, а там найдем и ворота, я же как-то сюда вошел. А здесь все вот-вот взлетит на воздух. Чувствую, мы что-то основательно повредили. И, может быть, не только здесь…

Многоэтажное здание треснуло посередине и рассыпалось, превратившись в кучу картонной пыли. Машину занесло, едва не перевернув взрывной волной. Крышка канализационного люка подскочила, упала на ребро, покатилась, исчезла из виду. Бретт судорожно закрутил руль. В зеркало заднего вида он увидел, как вся поверхность земли за ними ухнула вниз, и из пропасти рванулся вверх гигантский смерч.

— Опять пронесло! Далеко еще до стены?

— Совсем близко! Давай направо!

Автомобиль резко повернул, заскрежетав тормозами. Впереди выросла серая стена — плоская, безликая.

— Здесь тупик! — закричал Бретт.

— Давай лучше вылезем, будет легче искать…

— Нет времени! Попробую протаранить. Держись!

Дхува скорчился на сиденье, стиснув зубы. Бретт выжал акселератор до отказа, и машина с ревом понеслась прямо на стену, врезалась в нее…

… и, прорвав полотняный занавес, вылетела в сухое поле.

Бретт развернул машину, чтобы увидеть, что же творится в городе. Знакомая панама опустилась с высоты и приземлилась в поле в нескольких ярдах от них. Над стеной стояло плотное облако дыма, ветер нес удушливый запах гари.

— Смотри! — воскликнул Дхува.

Бретт обернулся: далеко на краю поля из земли поднимался столб дыма.

— Этого я и боялся. Все те обрывки по радио… «Разве рыбка в банке знает, что такое океан?»…

— Откуда он взялся, этот Гель? Какую часть мира он захватил? А Вавли? Правитель и все те, которых я знал?..

— Не знаю, Дхува… Я вот вспоминаю Каспертон. Кто, например, док Уэлч? Как часто я встречал его на улице с небольшим черным чемоданчиком в руке и был уверен, что в саквояже скальпели и пилюли. А может, на самом деле там были крокодильи хвосты и жабьи глаза. Может, он волшебник и шел заклинать демонов. Может быть, люди, которые каждое утро спешили на автобусную остановку, ехали вовсе не в конторы, а спускались в пещеры и искали клады или влезали на крышу, надевали радужные крылья и улетали на небо. Проходя мимо банка, я каждый раз представлял себе, что там внутри полным-полно банкиров и банковских служащих, а теперь вот не знаю… Там могло быть все, что угодно.

— То-то и страшно, — вздохнул Дхува. — Может оказаться все, что угодно.

Бретт развернул автомобиль в сторону Каспер- тона.

— Неизвестно, что нас ждет, что там окажется на самом деле. Тетя Хейси, Красотка Ли… Но узнать можно только одним способом. Увидеть самим.

Всходила луна, машина катила на запад, оставляя за собой длинный шлейф пыли, закрывающий светлое вечернее небо.

Перевела с английского Ирина МОСКВИНА-ТАРХАНОВА

Александр Кабаков ПАТРОНОВ НЕ ЖАЛЕТЬ, ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ!

Трактовка новеллы Кита Лаумера, предложенная писателем Александром Кабаковым, поначалу повергла редакцию журнала в изумление. Все это можно было бы списать на счет личного мнения самого Кабакова (чей фантастический «Невозвращенец», не дай Бог, скоро придется рассматривать в категориях критического реализма), если бы не одно соображение.

Подобное прочтение новеллы американского фантаста вполне отвечает духу нашей державы, измученной бесконечными революционными преобразованиями.

Принято считать, что жизнь меняется быстрее наших представлений о ней — особенно наша жизнь в последние годы. Вероятно, это справедливо по отношению ко многим людям и даже целым социальным группам, и они — это постоянно демонстрируют под лозунгами и флагами своей молодости. Однако другие люди и социальные группы демонстрируют и обратное: их представления, оценки и критерии меняются быстрее, чем происходят реальные перемены в окружающей жизни.

Я это к тому, как изменялось у многих и, в частности, у меня восприятие культовых фильмов и книг, созданных при коммунистическом режиме. Поколения мальчишек надеялись, что Чапаев выплывет на следующем сеансе (что, впрочем, не мешало им, ставшим взрослыми, рассказывать о нем бесконечные анекдоты). Но уже многие из моих сверстников послевоенного поколения из фильма выбрали как наиболее эмоционально мощный эпизод атаку каппелевских офицеров, оценив их джентльменское мужество.

Лет в двадцать я случайно в очередной раз посмотрел «Ленин в 1918 году» и ужаснулся людоедским репликам главного героя, ни величия, ни романтики в фильме не заметив. Примерно в это же время, в начале шестидесятых, я перечитал «босяцкие» рассказы Горького, которые лет на пять раньше показались мне полностью созвучными: томительный байронизм, романтическое неприятие скучной, давящей жизни, ее уныния, постоянной платы несвободой, которую она требует за принятие человека в свое устройство. И вдруг — раздражение, даже отвращение к Челкашу, ко всем этим кудрявым бродягам, понимание, что все лучшее, достойное в жизни ими-то и разрушено, что они-то и есть смерть! Сунулся в «Как закалялась сталь» — и обнаружил истерического хулигана с диким почтением к оружию. Открыл «Петра Первого» — и заметил,

К тому времени, когда осуждение революционного насилия и люмпенской Психологии стало общим местом, оно, думаю, уже давно утвердилось в сознании большой части новой интеллигенции — несмотря на то, что она родилась и выросла в обществе, построенном на фундаменте насилия и люмпенства. Вероятно, причина не в индивидуальных прозрениях: скорее, дело в том, что, независимо от основ, общество, став стабильным, перестает подталкивать нормальных людей к романтике разрушения, в самом воздухе возникает нечто вроде вакцины против жестокости идеализма.

Впрочем, ключевое слово тут — нормальные. Потому что общеизвестно: именно в стабильных обществах постоянно появляются люди, на которых эта вакцина не действует, даже напротив — спокойная, созидательная жизнь продуцирует в них яд неприятия, подталкивает к обрыву, за которым в крови и грязи террора и разрушения им видится какой-то особый свет, чистота освобожденной души. что первым пунктом в каждом решении великого перестройщика идут казни, а уж потом все остальное…


Распознать в этом нашу родную «эх, дубинушку» не всегда легко, но, имея наш опыт, иммунитет, о котором я написал вначале, все- таки возможно.

Итак, вполне стандартная завязка. Некая сила (власть, иная цивилизация, суперкомпьютер, чуждый разум) создает на Земле (в отдельно взятой Америке, Англии, Дании, на другой планете, в космическом корабле) жесткую, отлично организованную и почти всемогущую систему существования. В этой системе люди (иные разумные существа, или машины, или души людей как развернутая метафора, или лишь внешне человекоподобные гуманоиды) живут, рожают новые поколения, работают, удовлетворяют свои материальные и нематериальные потребности (нищенски, довольно прилично, сверхроскошно, голодают, жиреют, тупеют, изощряют чистый интеллект), умирают — но все это внутри системы и по строго диктуемым ею правилам. Иногда проклятая система даже позволяет им побаловаться вольнодумством (например, некоторые голодают, когда все жиреют), но бдительно следит, чтобы практические последствия такого самостояния не вышли за рамки (предположим, голодающие, благодаря диктату, в конце концов от голода умирают). В атмосфере системы разлиты тоска, которой, конечно, одураченные системой граждане не чувствуют, несвобода, которой бедняги, не знавшие свободы, не замечают, и унижение достоинства, которого у них, раз они всем довольны, нет.

Но вот в этом царстве необходимости появляется герой. То, что он намерен проклятый старый мир насилья, незаметного для его обитателей, разрушить, сразу ясно по его предыстории. Как правило, это списанный (по возрасту, за недисциплинированность, за пьянство или все вместе) пилот звездолета (простой деревенский парень, взбунтовавшийся из-за сбоя в программе робот или другой вариант недоучившегося казанского студента). В жестокой (расслабляюще мягкой, абсолютно нейтральной) системе ему все противно: и гарантированное выживание граждан, и неукоснительность правил, и обязательность труда, и унифицированность развлечений. Одураченные режимом подданные пашут, как проклятые, заученно улыбаются пришельцу, идиотски довольны жизнью и даже не пытаются проявить свою свободу воли, ткнув, например, гвоздь в генератор.

Герой начинает действовать.

Прежде всего он пытается подбить на бунт кого-нибудь из местных (отверженных голодающих, сданных в металлолом роботов, от века живущую в пещерах расу). Однако до предела замороченные пропагандой бедняги посылают буревестника подальше, а некоторые подлецы даже пытаются сдать его законным властям. Поняв, что мирный путь развития революции, как и следовало ожидать, невозможен, товарищ переходит от разъяснительной работы среди трудящихся к прямому революционному действию.

Для начала он с особой принципиальностью мочит предателей, отступников и трусов. Тут, кстати, следует заметить, что герой носит, как правило, какое-нибудь простое, односложное имя: Билл, Ян, Рон или Кен, так что фамилия, допустим, Верховенский в стилистику просто не укладывается… Предателя он кончает сам традиционным способом: пулю в лоб (поскольку пули в затылок возможны только после взятия власти, в спокойной подвальной обстановке). Ну, заодно, конечно, гибнет и девушка (инопланетянка, симпатичная думающая машина или очаровательное человекоподобное, женственно зеленого цвета), которую мужественный борец уже полюбил, но жертвует ею во имя победы добра.

После этого свободный от всего личного вождь возглавляет восстание ржавых персональных компьютеров и в огне и грохоте уничтожает-таки сволочную антигуманную систему. Рушатся шестеренки, пылают энергетические базы, жестокий супермозг гибнет в страшных мучениях (сожженный напалмом, раздавленный скалами, сброшенный в пропасть, поднятый на рабоче-крестьянские штыки)… И свободные — правда, обесточенные — пи-си вступают в светлое будущее.

Частенько — видимо, в силу интеллигентско-анархических пристрастий автора — герой не поднимает народ, а проделывает все то же самое в одиночку, пренебрегая гениальным указанием относительно идеи, овладевшей массами. Но и в первом, и во втором случае в ходе великой фантастической революции невинные гуманоиды, мыслящие машины или гомункулы (как выступающие на стороне прогресса или реакции, так и вовсе стоящие в стороне) гибнут толпами. Ни герою, ни читателю их ни капли не жаль, поскольку они полностью лишены всего человеческого: не склонны жаждать высокого идеала и крушить все вокруг ради него — значит, не люди.

На том все и кончается. стабильностью, так вот, скажи им все это, авторы не согласятся и, наверное, даже обидятся.

Почему, ну почему им, этим американцам или живущим не хуже, так хочется крушить, ломать, уничтожать порядок? Почему они облекают это свое желание в фантазии и реализуют на других планетах, в будущем, в параллельной вселенной — где угодно, лишь бы побушевать?

Может, именно потому, что живут неплохо? Может, если бы сохранились в семейной памяти реалии «борьбы за свободу», не оставившей камня на камне от процветавшей страны, были бы поосторожнее в своих романтических снах?.. Хотя… В годы стабильности коммунистического режима и наши фантазеры посылали наших стажеров и практикантов на другие планеты и в другие века, где ребята преисполнялись отвращением к удушливой мещанской атмосфере, к «свинцовым мерзостям» застойной жизни и бесстрашно рубали обывательщину и вещизм.


В маленькой моей повести «Невозвращенец» аудитория прочитала, в основном, детали и подробности наступавшей гражданской войны. На героя и его поведение, как и следовало ожидать, учитывая силу воздействия фона, внимания не обратили. Между тем, как обычно и случается, для автора именно выбор героя, оставшийся вне читательского интереса, был главным «идейным содержанием» сочинения. Герой же, напомню читавшим, в. финале повести сначала в дискуссии, а потом и личным выбором утверждал: существуют ситуации, когда можно предпочесть участие в ответном насилии бездейственному созерцанию и смирению перед неправедной силой. Не заметил этого почти никто, а заговорил со мною об этом впервые не соотечественник. «Хорошо, — сказал немец средних лет, издатель, заметный во франкфуртском книжном бизнесе, — хорошо, что в твоей повести герою все-таки не удается решить все проблемы, сбежав в ваше страшное будущее, где все стреляют и где он сам так легко вытаскивает пистолет. Ты правильно придумал: те, против кого он вооружился, только и ждут, чтобы он выстрелил, тут ему и конец — как человеку, он становится таким же, как они…»

Я едва не прослезился от благодарности к хорошо прочитавшему повесть — прежде всего «контрреволюционную», все остальное менее важно.

Сегодня мы как читатели, может, единственные в мире, кто готов отвергнуть романтику оправданного благородной целью насилия, романтику справедливой революции — мы уже снова, в который раз за неполные сто лет, этой романтики попробовали и продолжаем хлебать. Голодные, под автоматными очередями, под залпами «градов» и «апозаней», в городах без газа и воды, по соседству с полуразрушенными атомными станциями — мы все меньше способны сочувствовать мятежнику, который презирает обывателей только потому, что они живут по единым, довольно скучным правилам, который требует от мирного человека идти на подвиг «во имя». С нас хватит — мы опять видим, что получается «затем», если «разрушить до основания». Толстых гагар жалеем, робким пингвинам сочувствуем. А бестолково и театрально мечущийся среди молний буревестник своим ликованием вызывает сильные сомнения по части ума — да и совести.

Уже как-то неохота читать про борьбу за счастье людей до последней капли их крови…

Перечитав написанное, смутился. Что если бы действительно авторы прислушивались к таким проповедям и проникались духом вегетарианского неприятия всякого насилия? Один мальчик, возвращаясь из советского детского сада, грустил: «Нам теперь не разрешают играть в войну, мы играем в мир…» Можно себе представить эту скуку… Fantasy — не сказка с моралью для недоумков, может, стоит ей оставить право играть в войну, в революцию и в прочие древнечеловеческие жестокие игры? Именно играть — с другими мерками к ней подходить, наверное, не стоит. Таким образом, все, написанное выше до P.S., можно считать недействительным. Включая обидное сравнение в конце. Играем на здоровье. Играем в социальную революцию. Стреляют все!

Алан Берхоу Орнитантропус

Шеда разбудила его женщина.

Отбросив одеяло из мха, он попытался расправить крылья, пока те не коснулись тростникового потолка.

— Небесный Охотник умирает, — сказала она. — Нам надо уходить.

У него упало сердце.

— Умирает? Ты уверена?

— Посмотри сам. — Повернувшись, она стала собирать нехитрый скарб.

Выйдя наружу, он понял, что женщина говорила правду. По вибрации гондолы чувствовалось: Небесный Охотник при смерти. Шед выругался. В нем вспыхнула ярость, которая вскоре прошла, уступив место бессилию.

Бледно-желтое щупальце вползло в окно. Янтарный глаз на конце щупальца посмотрел на Шеда.

— Что с тобой случилось, мой могучий друг? — сочувственно спросил Шед.

Щупальце грустно обвилось вокруг его талии. Шед выглянул в окно и посмотрел вверх. Наполненный водородом пузырь, удерживающий Небесного Охотника в воздухе, изменил свой здоровый пурпурный цвет на грязно-коричневый с рыжими подтеками. Воздушные лопасти скрючились от боли. Хрящевидные ребра, к которым была подвешена. гондола, провисли, не в силах больше держать ни ее, ни сто семь членов клана Морской Скалы. Шестьдесят зеленых и красных рыболовных щупалец безжизненно свисали в полукилометре от раскинувшегося внизу моря. Единственное предщупальце, поприветствовавшее его, обмякло. Ему хотелось сказать что-нибудь теплое Небесному Охотнику, живому дирижаблю, который на протяжении всей жизни был и его домом, и его другом, и его защитником…

— Шед!

Он повернулся к старику, стоявшему за спиной.

— Дедушка?

— У нас нет времени. Ты должен собираться.

— А ты?

— Ведь ты знаешь, что мне повелевает долг. Мы вместе жили — Небесный Охотник и я — и вместе умрем. Теперь ты станешь Старейшиной. Ты знаешь, что должен сделать.

Шед кивнул. Они пожали друг другу руки, и Шед посмотрел на усталое, изможденное лицо патриарха. Прыгнув с гондолы, старик полетел к голове Небесного Охотника. Тот старался оттолкнуть его, но старик не сдавался и, тратя последние силы, держался в воздухе, гладя животное и что-то ласково нашептывая ему.

Шед собрал весь клан на открытой палубе и, убедившись, что все на месте, приказал своим людям улетать. Один за другим они устремлялись в небо, крепко прижимая к себе детей и пожитки. Они размахивали крыльями, пока не поймали воздушный поток и, образовав ровный строй, заскользили в воздухе, охраняемые со всех сторон вооруженными бойцами. Последним гондолу покинул Шед. Он бросился вниз головой и, расправив крылья, полетел.

Строй безмолвно летел к земле, пока Шед не решил, что они на безопасном расстоянии. Обернувшись, он посмотрел на Небесного Охотника.

Теперь уже почти весь пузырь был рыжего цвета. Три водородные полости едва просматривались через некогда прозрачную кожу. Когда ветер развернул покинутое животное, Шед увидел старика, парившего рядом с головой Небесного Охотника. Он видел, как существо из последних сил попыталось оттолкнуть человека щупальцами. Но силы уже оставили Небесного Охотника. Щупальце ласково прижало к себе старика. Некогда враги, они давно стали братьями.

— Сейчас он покончит с собой, — сказал один из бойцов.

Едва он произнес это, как в глубине пузыря сверкнула искра. Небесного Охотника охватило пламя, нежно окрасившее облака вверху и зловеще озарившее море внизу. Человек, животное и гондола, объятые пламенем, упали в море.

Раскат грома донесся до клана Морской Скалы. Волна воздуха подхватила их, и, воспользовавшись этим, они молча продолжали планировать к гранитному берегу.

Стая крылатых амфибий, похожих на крошечных драконов, взлетела с рифов, издавая угрожающие звуки. Видя, что люди не обращают на них никакого внимания, они совсем распалились, вереща во весь голос.

— Куда мы теперь полетим? — спросила у Шеда его женщина, когда он приблизился к ней.

— Дай мне доспехи, — сказал он, косвенно ответив на вопрос.

Он взял доспехи — кожаные ремни с серебряными заклепками — и надел их на лету, затянул крепления на груди, а ножны забросил за спину. Вытащив костяной меч, он провел пальцем по отточенному лезвию.

— Летите в Звездный Порт, — обратился он к своим людям. — Ждите меня там пять дней. Если к этому времени я не вернусь, значит, мне не удалось захватить Небесного Охотника, и вы должны выбрать нового Старейшину.

Больше он ничего не сказал.

Пожелав ему удачи, они улетели. Он провожал их взглядом, пока они не превратились в едва заметные точки на фоне голубого предрассветного неба. Затем поймал восходящий поток теплого воздуха, исходивший от прибрежных скал, и заскользил к берегу, сохраняя силы для грядущего испытания.

Форма крыльев у людей-птиц определялась, скорее, эстетикой, нежели функциональностью. Крылья росли на лопатках и приводились в движение целым комплексом мышц, начинавшимся у грудной кости и через трапецевидные мускулы идущим к нижней части каждого крыла. Кости крыльев были легкими. Нижние веки закрывали глаза, защищая их от встречного ветра. Для обычных представителей человеческого рода люди-птицы были символом красоты и изящества.

Шед, относившийся к пятнадцатому поколению, мало что знал об истории своего племени. Подростком он побывал в Звездном Порту, и обычные люди рассказывали ему, как возникли орнитантропусы, но его это не интересовало. Только жизнь, здоровье, небо, его женщина и Небесный Охотник имели для него значение.

Уже полностью рассвело, когда Шед поднялся еще выше, используя восходящие потоки воздуха, чтобы осмотреть окрестности. Примерно в километре от него, над морем, молодой Небесный Охотник, сверкая кровавым рубином на фоне изумрудных волн, ловил рыбу. Наевшись, он будет слишком сильным, чтобы его одолеть. Шед перевел взгляд в сторону скал.

Его тонкие ноздри затрепетали, мускулы лица напряглись, глаза сузились, а блестящие черные волосы встали дыбом. Рука крепко сжала рукоятку меча.

То, что он увидел, казалось лишь точкой на горизонте, но инстинкт подсказал ему, что это Небесный Охотник, направляющийся к морю. Следовательно, он голоден и поэтому слаб.

Какое-то мгновение Шед колебался — не спуститься ли ему вниз в поисках чего-нибудь съедобного, — но затем отбросил эту мысль. Животное по запаху определит, полный у него желудок или нет. Шед должен выступить против него голодным, вооруженным только мечом и защищенным лишь доспехами. Они должны быть в равных условиях, в этом заключались неписаные правила поединка.

Шед осмотрелся и внимательно изучил все мельчайшие подробности скал под собой и потоков воздуха. Среди разбросанных камней и валунов кое-где виднелись зеленые островки растений, тянущихся к жизни, несмотря на неблагоприятные условия. Шед отвел взгляд от израненной земли. Врожденный инстинкт помог ему разглядеть и запомнить все воздушные потоки. Он видел, как теплый воздух стеной поднимается от морских утесов, исчезая высоко за облаками; почувствовал справа от себя сильный восходящий поток и проследил, где тот берет начало; услышал шорох «пыльного дьявола» — смерчеподобного течения, поднимавшего вверх пузыри нагретого воздуха; обнаружил еще одну реку теплого воздуха от гранитных утесов слева от себя — она опасно извивалась среди зазубренных скал; заметил массу неподвижного воздуха прямо перед собой, колыхавшуюся под дуновением бриза.

Трудно было найти лучшее место для встречи с Небесным Охотником.

Охотник не сможет отступить назад или обойти его слева — ему помешают скалы. Охотнику остается только три пути — справа от него, над ним и через него.

Ничего не подозревавшее животное приближалось. Шеда поразили размеры Небесного Охотника — таких он еще не встречал.

Огромный пузырь, отливающий малиновым цветом, был не менее сорока метров в ширину и ста метров в длину. Три водородные полости увеличивались и уменьшались, когда, почувствовав дуновение бриза, животное выбирало подходящую подъемную силу. Шестнадцать воздушных лопастей — по восемь с каждой стороны — развернулись назад, обнажив мощные черные мембраны, чтобы создать нужную тягу. Рыболовные щупальца свернулись под хрящевидными ребрами, защищавшими живот от прыгучих морских хищников. Предщупальце с ядовитыми отростками, покачивающееся над пузырем, охраняло животное от нападения сверху. Глаза Охотника — два озера жидкого янтаря, в которых сужались и расширялись черные зрачки, — светились умом. Сердце Шеда забилось от страха и восторга.

Он завис на пути чудовища.

— Эй, Небесный Охотник! Я пришел, чтобы приручить тебя для создания братского союза между нами — или умереть в бою.

Глаза животного обратились к Шеду.

Предщупальце ринулось к нему.

Выхватив меч, Шед, принялся со свистом рассекать перед собой воздух. Этому он был обучен еще с детских лет. Шед хотел показать Охотнику, что мог бы разрубить щупальце пополам, но не желает этого делать.

Щупальце вернулось на место. Небесный Охотник смотрел на Шеда непроницаемым взглядом. Затем в его глазах что-то мелькнуло. Животное двинулось.

Сначала Шеду показалось, что оно отступает, и эта мысль поразила его. Он никогда не видел и не слышал, чтобы Небесный Охотник уходил от поединка, особенно с таким маленьким противником, как человек. До его ушей донесся чавкающий звук. Шед улыбнулся. Животное увеличивало свою подъемную силу. Оно намеревалось напасть на него сверху.

Шед взмахнул крыльями в почти неподвижном воздухе и стал набирать высоту. Небесное чудовище, лениво вращая лопастями, поднималось одновременно с ним.

Они взмывали все выше и выше, пока облака не оказались под ними. Выдыхаемый Шедом воздух тут же превращался в пар. Кристаллики льда блестели в солнечных лучах. Щупальце снова ринулось к нему, но Шед не выпускал из рук меча.

— Эй, тебе придется придумать что-нибудь получше, Охотник!

С глухим сипением животное стало снижаться, когда его водородные полости остыли. Шед опускался на одном уровне с ним.

Облака снова оказались над ними. Воздух стал теплее.

Шед взмахнул крыльями, чтобы притормозить, и с удовлетворением отметил, что Небесный Охотник опускается все быстрее и быстрее. Шед резко затормозил.

Не может быть! Небесный Охотник падал на землю. По спине Шеда пробежал холодок.

Животное падало на усеянную камнями землю. Человек-птица потрясенно смотрел, как оно рухнуло, едва не задев острый край скалы. Малиновый пузырь содрогнулся и, казалось, вот-вот лопнет. Оттолкнувшись от земли, Охотник взвился в воздух.

Шед готов был рассмеяться от облегчения, но у него не было времени — с невероятной скоростью чудовище неслось прямо на него. Шед в отчаянии замахал крыльями, пытаясь уйти в сторону. Охотник пронесся рядом. Предщупальце промахнулось, но одно из рыболовных щупалец коснулось его левой ноги. Шед закричал от боли.

Но человек-птица стал упрямо догонять Небесного Охотника, пока тот не остановился на высоте четыреста метров. Шед посмотрел на ногу. На лодыжке набухал синий рубец.

— Эге-гей! — крикнул он, делая мечом традиционный жест восхищения смелостью противника. Небесный Охотник точно скопировал жест своим предщупальцем.

Они висели друг против друга.

Очевидно, теперь Небесный Охотник понял, что ему придется вступить в бой с Шедом. Каждый из них должен показать свою силу и смелость. И пока они будут сражаться, возможно, между ними возникнет согласие.

Огромные глаза животного внезапно посмотрели в сторону.

Шед обернулся.

Его изучали семь вооруженных мужчин.

Их крылья слегка подрагивали, на груди у каждого висел антиграв. В руках они сжимали мечи, сделанные из самого крепкого сплава. Их доспехи были украшены узорами и побрякушками.

Фанги! Шед вспомнил, как впервые увидел их, когда летал в Звездный Порт. Сколько историй ходило между кланами об их жестокости. Хотя фанги и считались адаптированными формами, но все же предпочитали жить в плавучем городе, покидая его лишь для грабежей и убийств.

Один из фангов, повертев диск антиграва, завис метрах в десяти над Шедом, глядя то на воина, то на Небесного Охотника.

— Меня зовут Гарп! — заявил он.

— И что из этого? — Шед демонстративно провел пальцем по острию меча. Оглянувшись, Шед бросил взгляд на животное. Оно не предпринимало никаких действий, неподвижно зависнув в воздухе. Но Шед заметил, что Небесный Охотник напряжен.

— Я— старшина команды. — Его тело с выпирающим животом было покрыто искусственным загаром, а голова полностью обрита. Шед подумал, что он напоминает Будду — возможно, у обычных людей, которых фанги всегда копировали, в моде были древние религии.

— Тогда уведи отсюда своих людей. Ты должен знать, что никто не имеет права вмешиваться в поединок с Небесным Охотником.

Гарп расхохотался.

— Мы проделали такой длинный путь, чтобы повстречаться с тобой. Вэн, — он указал рукой на одного из фангов, который при этом насмешливо склонил бритую голову, — увидел твоих людей, когда они прилетели в Звездный Порт, и подслушал их разговор. Делать нам было нечего, и мы решили лететь сюда, чтобы помочь тебе. Вы — люди природы, и мы подумали, что тебе было бы неплохо заругаться помощью цивилизации в борьбе с этим чудищем. — Он перевел взгляд на Небесного Охотника. — Никогда не видел, как такая штука убивает человека, — вкрадчивым голосом добавил он. Посмотрев на свой меч, Гарп крикнул: — Вэн! - Да?

— Трое останутся со мной. Бери двух остальных и заходи этой зверюге в тыл, чтобы она не смылась.

— Ясно. — Покрутив диски антигравов, все трое заняли указанную позицию.

— А теперь ты, — Гарп посмотрел на Шеда.

Человек-птица почувствовал, как от ярости сжались зубы.

— Мой богатый опыт подсказывает, — сказал Гарп, — что даже самого отважного бойца надо немного подтолкнуть в нужном направлении. Мы следили, как ты дрался с этой зверюгой, и, по нашему общему мнению, ты слишком далеко держишься от нее. Так, ребята?

Троица за его спиной хором ответила:

— Так!

— Поэтому мы решали придать тебе мужества. — Гарп подождал, пока его люди поравнялись с ним, и, держа перед собой меч, полетел к Шеду.

Шед не двигался с места. Гарп слегка затормозил, пропуская остальных фангов вперед — и тут, сложив крылья, Шед упал. Затем, сделав несколько мощных взмахов, снова набрал высоту. Пока один из фангов устанавливал антиграв на снижение, Шед нанес ему удар по незащищенной голове. Он почувствовал, как хрустнул череп врага. Фанг взвыл от боли.

Шед замахнулся на второго фанга, но меч прошел в миллиметре от лица противника.

Гарп заскрежетал зубами от ярости.

— Убейте его! — приказал он.

Но два фанга и так уже летели на Шеда.

Шед парировал удар меча первого фанга, уклонился от второго и стал искать взглядом Гарпа. Тот оказался более ловким бойцом, чем выглядел. Держа в вытянутой руке меч, Гарп крутил диск антиграва, молниеносно перемещаясь то вверх, то вниз. Шед беспомощно размахивал мечом, в то время как Гарп и два фанга по бокам теснили его к Небесному Охотнику.

— Вэн! — закричал Гарп. — Толкайте эту тушу сюда!

Шед оглянулся. Вэн и его товарищи гнали животное прямо на него. Он не столько боялся Небесного Охотника, — хотя знал, какая участь ему уготована, — сколько опасался, что своими мечами фанги искалечат животное. Оно неистово сопротивлялось, размахивая рыболовными щупальцами. Ядовитое предщупальце изготовилось для удара. Постоянно меняя положение лопастей, Охотник не давал возможности нападающим предугадать направление его атаки. Но все равно шансов на победу у Небесного Охотника не было. Шед знал, что существо скорее покончит с собой, чем признает поражение в неравном бою.

Шед пытался найти выход из положения, но фанги наседали со всех сторон. Ему все труднее было удерживать равновесие в воздухе. Мышцы болели, и он впервые позавидовал той мощи, которую давал антиграв. Шед парировал удар сверху и почувствовал, как треснуло лезвие его меча. Он сделал выпад в сторону Гарпа, и главарь мощным ударом сломал меч человека-птицы. Вне себя от ярости Шед бросился вперед, заставив обидчиков отступить. Но это длилось недолго, и троица, перегруппировавшись, устремилась на Шеда.

Ветер переменился, и человек-птица заметил, как нисходящий поток окутал фангов.

Взмахнув крыльями, он оказался над ними. Ругаясь от злости, фанги подкрутили диски антигравов и снова бросились на него.

Воспользовавшись замешательством своих врагов, Шед дал отдых мышцам. Он был удивлен. Неужели фанги не заметили воздушный поток? Как можно было его не увидеть или не почувствовать? Шед знал, что, как бы ты ни был занят, надо обязательно следить за воздушными потоками. Иначе не сможешь летать.

Гарп и двое других фангов снова набросились на него. Обломком меча Шеду удалось поцарапать бронзовый живот Гарпа, и тот отлетел назад.

Шед видел, как от земли поднимается теплый воздух. Сложив крылья, он поднырнул под фангов. Те опустились, готовые броситься в бой, но поток теплого воздуха подхватил их и понес вверх.

Они не видели!

Теперь Шед понял, что у него есть шанс. Эти люди хотя и проводили всю свою жизнь в воздухе, на самом деле не умели летать. Их крылья служили лишь стабилизаторами, а полет был возможен только при помощи антиграва. Не нуждаясь в воздушных течениях, они просто не замечали их. Они были слепы!

Шед снова нырнул. Сделав в воздухе петлю, он пролетел под щупальцами Небесного Оохотника. Покрутив диски антигравов, фанги бросились за ним в погоню.

— Вэн! — закричал Гарп.

Вэн посмотрел вниз и вместе с остальными полетел за Шедом. Шестеро фангов гнались за человеком-птицей.

Повернув налево, Шед полетел к морским утесам.

Когда его преследователи были совсем близко, он изучил утесы и смерчеобразные потоки воздуха, поднимавшиеся от нагретых камней. Инстинкт подсказывал ему держаться подальше от этого места.

Но Шед смело нырнул в слой движущейся массы воздуха. Фанги, подкрутив диски антигравов, следовали за ним. В пяти метрах под собой Шед увидел Вэна, который приближался к нему со зловещей улыбкой на губах.

Когда они подлетели к вершине утеса, Вэн поравнялся с человеком-птицей. Поток воздуха пронес Шеда над острой вершиной. Одной рукой управляя антигравом, Вэн бросился на Шеда.

Обломком меча Шед парировал его удар. Когда Вэн замахнулся второй раз, Шед поднырнул под фанга и ударил его в незащищенный живот. Из раны хлынула кровь, и взвывший от боли Вэн закрутился в воздухе, поддерживаемый антигравом.

Второму нападающему повезло. Мощным ударом он перерубил остатки меча Шеда у самой рукоятки. Шед швырнул рукоятку в лицо фангу.

Издав победный клич, Гарп бросился в наступление.

— Я раскрою тебе череп! — заорал он, взмахнув мечом. В его глазах светилась ненависть.

Но удар не достиг цели.

Они оба находились с другой стороны утеса.

Шед видел, как поток воздуха огибал выступ утеса и резко направлялся вниз. Он и раньше издалека наблюдал такие коварные течения, но ни один человек-птица не отваживался подлетать к скалам с подветренной стороны.

Порыв ветра, подхватив его и Гарпа, швырнул их вниз на зазубренные края рифов. Гарп взвыл и выпустил из рук меч, который вонзился в летящего под ним фанга. Все фанги судорожно крутили диски своих антигравов. Но ветер играл ими, как щепками. Нисходящий поток был слишком сильным, чтобы антигравы могли справиться с ним.

Шед не старался противиться мощному потоку воздуха. Прижав руки к телу, он вытянул ноги и сложил усталые крылья под таким углом, чтобы, скользя, выбраться из потока.

Он прикрыл глаза нижними веками, защищая их от порывов ветра, и теперь видел все в розовых тонах.

Первым на острые рифы упал Вэн. Двое других рухнули на камни у самого основания утеса. Ветер доносил вопли фангов, когда те были уже мертвы. Четвертый фанг упал в мелкое озерцо, подняв пенистый столб брызг. Пятому удалось секундой дольше продержаться в воздухе, но и его тело разбилось об острые рифы. Предсмертный крик еще долго разносило эхо.

Гарп скопировал форму крыла Шеда и отчаянно крутил диск антиграва, пытаясь вырваться из коварного воздушного потока. Но было уже слишком поздно. Голова поклонника Будды отлетела в сторону, когда его швырнуло на зубчатый выступ вулканического стекла.

Земля неумолимо приближалась, и Шеда охватила паника.

Но через секунду он вылетел из потока, и теплая волна воздуха понесла его вверх. Расправив крылья, он стремительно взмыл в голубое небо.

Открыв нижние веки, Шед посмотрел вниз. Изуродованные тела фангов валялись на камнях. Один из антигравов, отцепившись каким-то образом от своего владельца, парил в воздухе, затем полетел в сторону Порта.

Небесный Охотник был там, где Шед его оставил.

Стоило ли теперь меряться с ним силами?

Безоружный человек-птица направился к животному.

Небесный Охотник, как и Шед, был измучен схваткой. Причина, по которой он не улетел в море, была только одна — он ждал его. Возможно, Охотник заманивает его, подумал Шед. Чувство мести присуще не только людям.

Снизив скорость, он сделал круг над головой гиганта.

Янтарные глаза следили за его движениями.

Медленно и осторожно к нему потянулось щупальце. Шед остался на месте. Глаз на щупальце открылся, и оно коснулось его руки.

Ядовитые шипы были спрятаны. Прикосновение было мягким и нежным.

Засмеявшись, Шед обнял щупальце, и Небесный Охотник обвил его тело.

Животное посадило Шеда на свой пузырь, где он мог отдохнуть. Кожа была горячей, но Шед не обращал на это внимания. Он снова засмеялся. Чудовище радостно замахало щупальцами. Осмелевшие драконы-амфибии верещали, когда они поплыли по небу. Бывшие враги стали братьями.

Перевел с английского Сергей КОНОПЛЕВ

Александр Ярилин, доктор медицинских наук ПРЕДЕЛ СОВМЕСТИМОСТИ

Проблема приспособляемости человеческого вида в американской фантастике окрашена, по большей части, в драматические тона.

Алан Берхоу решает ее в нетрадиционном ключе, исполнив вековую мечту человечества и подарив человеку крылья. Наука, похоже, не столь оптимистична, о чем свидетельствует статья специалиста в области мутаций Александра Ярилина.

Думаю, многие наши проблемы — и настоящие, и будущие — связаны с тем, что человек сам себе «подсовывает» другую среду обитания. «Другая» не означает «плохая», в самой среде нет ничего ни плохого, ни хорошего, это просто те условия, в которых сформировался человек в его нынешнем виде, то, к чему мы приспособлены. А такая многокомпонентная система, как человек, без сомнения, должна быть увязана с природной средой очень тонко. Температура, влажность, давление, состав воздуха и многое другое может колебаться в относительно узких параметрах, чтобы человек жил, действовал и чувствовал себя нормально. У каждого организма, каждой живой клетки есть оболочка, практически ничто не проникает внутрь в неизменном виде. Кроме того, существует система иммунитета, препятствующая биологической агрессии изнутри и извне. Поддерживаются необходимые для жизнедеятельности органический состав, температура, кислотность и т. д. и т. п. Ясно, что изменение окружения — любое — не соответствует тому, что «ожидаем» мы.

Конечно, различные факторы влияют на людей в разной степени, но, похоже, безразличных просто нет. И вот мы все более и более изменяем «исходную» среду. Могут быть изменения грубые. Допустим, дождь пролился кипятком. Или кислотой… Организм просто перестает существовать. Другой полюс — воздействия, на которые человек не реагирует, потому что ему нечем: на его клетках нет таких рецепторов.

Но названное — крайности, а в реальной жизни преобладают — и большая часть людей испытывает их на себе — изменения довольно мягкие, и коварство их в том, что воздействие не сразу дает о себе знать.

Обмен информацией с окружающей средой идет постоянно, и вдруг оказывается, что вокруг нечто похожее, да не совсем то. Организм обманут. Скажем, у фармакологов есть понятие «антиметаболиты». Схожие с веществами, из которых состоят всем известные молекулы, например, нуклеиновых кислот, они включаются в те же химические циклы, но не выполняют должной функции.

Приведу более подробный пример, раскрывающий механизм такого «обмана» на клеточном уровне — реакцию иммунной системы на облучение, радиацию. Облучение «учитывалось» при формировании человека в процессе эволюции, потому что существовали и космические лучи, и месторождения радиоактивных веществ, словом, естественный радиационный фон. Сейчас, однако, мы испытываем воздействие совсем иных доз — в несколько раз более сильное, чем наши предки, и получается качественно иной эффект.

Поговорим об этом чуть детальнее. За верхней частью грудины человека расположена железа — тимус. Это что-то вроде «закрытого учебного заведения» для лимфоцитов — клеток крови, которые распознают все чужое и препятствуют инфекции. Тимус состоит из эндокринной железы и стромы — своеобразной «кошелки» для лимфоцитов. В нормальных условиях он буквально набит ими. Облучение вызывает опустошение тимуса, но через некоторое время он снова заполняется… Все как будто восстанавливается. Однако постепенно количество лимфоцитов опять снижается, иммунная система идет вразнос, человек слабеет… Что произошло? Дело в том, что организм может реагировать только так, как он «умеет». Если сравнить все богатство наших физиологических реакций с библиотекой, то уже десятки тысяч лет в ней не появлялось ни одного нового текста. Сталкиваясь с чем-то необычным, мы можем выбирать только из уже имеющегося.

Так вот, вначале облучение включает тот же механизм восстановления, что и при стрессе. Всем известно это явление, которое иначе называется «адаптационный синдром». Стрессы — стандартная реакция, в течение своей жизни не только люди, но и всякое живое существо многократно их испытывает. Начальная стадия стресса — тревога. Реакция на какую-то агрессию, болезнь, просто на что-то новое вызывает такое же опустошение тимуса. Отработан и механизм выхода из стресса; «умный» организм оптимально применяет уже имеющуюся реакцию к облучению. Это адаптация. Однако облучение, в отличие от стресса, действует на «кошелку» тимуса, повреждая ее. И тут идет иная цепная реакция, включающая аутоиммунный, то есть направленный против себя механизм. В конечном счете происходит то, что в норме бывает при старении. Ведь тимус — это и часы организма, они ведут возрастной отсчет.

Но для стресса у организма есть «отмычка», для старения — увы, нет. Лечить его дело бессмысленное; это основа основ, тайна тайн природы, и она, я думаю, никогда не уступит попыткам разума. Мой учитель Н.В.Тимофеев-Ресовский говорил, что его страшно удивляют люди, которые добровольно берутся за столь безнадежную проблему.

Кстати, подобным образом на людей действует не только облучение.

Вокруг нас полным-полно радиомиметиков, веществ, воспроизводящих действие радиации. Диоксан — этот промышленный яд, думаю, многим известен после трагедии в Уфе — из их числа. И его основная «точка приложения» — тимус, а в результате страдает иммунная, защитная система организма.

Радиация только один из возможных примеров. Специалист мог бы многое рассказать, скажем, об адаптации нашего дыхательного аппарата (ведь известно, что еще в середине прошлого века в атмосфере было 28 процентов кислорода, а теперь около 16-ти), о том, за счет чего организм выходит из положения, ведь за все приходится расплачиваться. В каждом отдельном случае свой «мешок зла».

Вот, к примеру, существование в условиях Крайнего Севера. Условия экстремальные: народы севера, конечно, имеют морфологические особенности — люди ниже, чем живущие, скажем, в средней полосе, у них более мощная жировая прокладка, несколько иной обмен веществ. Это факты известные. Но вот некоторое время назад я присутствовал в Новосибирске на защите диссертации об особенностях строения и функций иммунной системы жителей Севера. Исследования свидетельствовали, что отличия от «нормы» довольно значительные, и иногда они выглядят как иммунодефициты, т. е. самые настоящие болезни (мало клеток лимфоцитов, например). Оговорюсь: есть наука, и тут необходима предельная точность, Боже упаси от двусмысленности либо ссылки на непроверенные факты. И есть как бы научные предания, версии, достоверность которых не столь скрупулезно подтверждена опытом, иногда они не разрабатываются по конъюнктурным и тому подобным причинам. Так вот, после защиты в неофициальной обстановке диссертант говорил, что вообще-то дела плохи, изменения иммунного аппарата только кажутся приспособлениями, а на самом деле это следствие адаптации других систем, более важных для жизни.

Поясню. Понятно, что на каждый организм приходится некое количество энергии: сколько бы человек, допустим, ни съел, качественно сильнее он не станет (разве только в сказках). В пределах этого энергетического «лимита» выбирай, что хочешь. И в жестких условиях существования организм «выбирает» то, что важнее для выживания: в данном случае — те обменные процессы, которые покрывают минимум энергетических затрат. То есть существует определенная иерархия. Дыхательная система, кровоснабжение — на первых ролях. Без иммунитета некоторое время можно обойтись, поэтому он, как и репродуктивная система, оказывается где-то посередине», а уж центральная нервная система, интеллект — и вовсе роскошь, а потому получает энергию в последнюю очередь.

При всем коварстве аналогий напрашивается сравнение с социальным организмом: в обществе его «голова», наука, тоже получает средства к существованию в последнюю очередь…

Стало быть, сниженный иммунитет северян может оказаться недостижением адаптации, а следствием борьбы организма за свое существование, и при любой перегрузке проявится иммунодефицит.

Из сказанного может следовать и глобальный вывод, о котором я уже упоминал. Центральная нервная система, интеллект в иерархии ценностей — на последних ролях (это факт, он не подлежит моральной оценке). Стало быть, развивая Нижние Тагилы, Березники и т. п., ухудшая окружающую среду, к которой человеческий организм постепенно способен подладиться, направив всю энергию, скажем, на инактивацию ядов, мы рискуем другим: снижением активности нервной, социальной, духовной, творческой. Помните Афанасия Фета: «У чукчей нет Анакреона, к зырянам Тютчев не придет…» Эти строки не любят цитировать — пахнет расизмом, но сегодня исследователь прочтет их по-другому: нет Анакреона, потому что вся энергия в течение сотен лет направлялась на поддержание физического существования. Цивилизация, как все знают, возникла в благословенном Средиземноморье…

Оставляя за скобками телеологическую постановку вопросов о пути развития цивилизации (Бог наказывает человека за его грехи), тем не менее, хочу сказать, что мне кажется совершенно безосновательным безоглядный европоцентризм, то стремление копировать европейский и американский путь развития, которое присуще многим нашим соотечественникам. Уверенность в том, что именно этот путь есть единственный и безусловный, что именно он называется прогресс — и это при всех минусах, которые столь хорошо известны? Конечно, человек так создан, что просто не может не осваивать нового, остановиться в попытках познания. Есть путь вовне, развитие «второй природы», агрессивной по отношению к первой, путь американский (снова вспомню Тимофеева-Ресовского, который на вопрос о том, зачем люди летят в космос, ответил — а затем, что появилась возможность туда лететь)… Но ведь на нашей планете есть, к примеру, тибетские ламы, которые сидят веками, ничего не изменяя вокруг себя, и помыслами устремлены внутрь… Этот путь хуже или лучше? Вот вопрос о системе ценностей.

Возвращаясь же к проблеме адаптации, повторю, что я бы предпочел рассматривать ее в рамках реакций организма, а не поколений. Человек — слишком сложно организованная система, чтобы меняться быстро. К тому же он всячески защищается от процесса отбора социальными, медицинскими достижениями. Иное дело — мутации, генные и соматические (опухолевые), которые встречаются все чаще. Но когда человек родится без рук или без ног, это вовсе не приспособление, а случайное изменение, патология. Впрочем, на эту тему достаточно подробно на страницах журнала высказался А.А.Кульберг («Если», № 4). Эволюция же в цивилизованном человечестве почти не идет, и рассчитывать на то, что под влиянием обстоятельств люди как-то принципиально изменятся — жабры появятся, или крылья, или приучимся дышать инертными газами — по меньшей мере легкомысленно. Хотя, увы, территория бывшего СССР имеет реальный шанс оказаться неким полигоном, интересным для изучения эволюции человека в новых условиях и трагическим для граждан.

Какой тут возможен прогноз? Все- таки внешние факторы действуют на отдельные организмы, а не на генерации, и я не знаю, сколько нужно миллионов лет, чтобы род людской изменился. Пока организм «узнает» воздействия и реагирует на них как на что-то похожее, знакомое, мы идем старым эволюционным путем. Ну, а если знаменитый переход количества в качество произойдет в окружающей среде и пойдут кипятковые дожди… Естественный отбор — вещь жестокая, и мне не хотелось бы развивать эту тему.

Если все живое лишь помарка

За короткий выморочный день,

На подвижной лестнице Ламарка

Я займу последнюю ступень.

К кольчецам спущусь и к усоногим,

Прошуршав средь ящериц и змей,

По упругим сходням, по излогам

Сокращусь, исчезну, как Протей.


Роговую мантию надену,

От горячей крови откажусь,

Обрасту присосками и в пену

Океана завитком вопьюсь.


Мы прошли разряды насекомых

С наливными рюмочками глаз.

Он сказал: природа вся в разломах,

Зренья нет, — ты зришь в последний раз.


И от нас природа отступила

Так, как будто мы ей не нужны,

И продольный мозг она вложила

Словно шпагу, в темные ножны.


И подъемный мост она забыла,

Опоздала опустить для тех,

У кого зеленая могила,

Красное дыханье, гибкий смех.

Осип Мандельштам. «Ламарк».

ДОПУСТИМ, что..

РОЖДЕН ПО СИГНАЛУ ЮПИТЕРА

Астрофизик из политехнического института в британском Плимуте Перси Сеймур выпустил книгу под необычным названием «Астрология: доказательство научности». Мнения специалистов об этом труде весьма противоречивы. Вот только две точки зрения: «Это одна из самых значительных книг нашего века» («Йоркшир пост»), «Позорная книга» («Уикэнд телеграф»). Какую же ересь, по мнению противников, проповедует профессор Сеймур? Его теория гласит, что каждый из нас обладает «генетически направленной магнитной антенной, которая по сигналу из космоса определяет момент нашего рождения». Другими словами, Перси Сеймур утверждает, что наша связь с космосом действительно существует. Речь идет о бурной магнитной активности Солнца, которую доносят до Земли солнечные ветры. Эта бомбардировка намагниченными частицами приводит к изменению магнитного поля Земли и воздействует на нас еще в утробе матери.

Сеймур объясняет, что создал, собственно, три теории в одной: как планеты влияют на солнечную активность, как солнечная активность влияет на магнитное поле Земли и как изменения магнитного поля Земли определяют час рождения человека.

Жизнь в магнитном поле

Генетически направленные магнитные антенны… связь с другими планетами… Согласитесь, все это звучит невероятно. Но то, что наши ближние и дальние космические соседи просто переполнены магнитной активностью, — факт доказанный. Весь земной шар, в сущности, гигантский магнит с северным и южным полюсами, а окружен он магнитным полем, которое в 20–30 раз больше его самого. Но и оно ничто в сравнении с магнитным полем Юпитера, крупнейшим в солнечной системе. А поле Млечного пути, хотя и очень слабое, простирается в космосе на миллионы световых лет. И Солнце клокочет от магнитной активности, которая проявляется в виде солнечных пятен, солнечного ветра. Большая часть земных существ реагирует на эти магнитные послания из космоса: бактерии в глубинах моря используют магнитные силы в качестве путеводителя к источникам пищи, перелетные птицы пользуются «магнитной картой». Исследования показали, что и люди обладают определенной природной чувствительностью к магнетизму. Например, некоторые из нас умеют без компаса и других приборов определять местонахождение северного магнитного полюса.

С точки зрения статистики

В разработке своей теории Сеймур исходил из выводов, к которым на основе 30- летнего изучения статистических данных пришел французский психолог Мишель Гоклен. Большая часть астрологических прогнозов не выдержали проверки в ходе анализа Гоклена. Это относится к предсказаниям по знаку Зодиака и по так называемым солнечным знакам. Например, изучение биографий нескольких сотен видных политиков разных эпох показывает, что лишь статистически незначительное число их родились под знаком Овена, который, по мнению астрологов, «дает» вождей. Но зато состоятельным оказался другой метод астрологии. Изучение гороскопов рождения тех же личностей свидетельствует, что в момент их появления на свет Юпитер был в зените или приближался к нему. Расположение планет в момент рождения человека — один из методов астрологии, достоверность которого подтвердили исследования Сеймура. Так, Сатурн присутствует в статистически значительном числе гороскопов рождения знаменитых ученых, Юпитер покровительствует политикам, актерам, писателям и т. д.

Космос дает «добро»

Для Перси Сеймура самым важным фактором стало другое открытие Гоклена. Хотя дни рождения детей и родителей редко совпадают, существует большая вероятность, что в момент рождения тех и других планеты занимают одинаковое положение, причем это верно для многих поколений одной семьи. На это явление, которое Гоклен назвал «планетарной наследственностью», указывали еще Птоломей и Кеплер. По мнению Сеймура, в этом повинны магнитные силы космоса, определенные периоды их активности. Плод в утробе матери «принимает» эти сигналы с помощью клеток нервной системы, которые выполняют функцию антенны. Поскольку дети похожи на родителей, объясняет П.Сеймур, то и их магнитные антенны «направлены» подобно родительским, то есть чувствительны к одинаковым колебаниям. В сущности, ни один ребенок не родится, пока его антенна не примет космический сигнал от «своей» планеты. Одним словом, момент рождения вовсе не случаен. На свет мы появляемся лишь в час, когда соответствующие планеты находятся в определенном положении.

Знайте «свои» планеты

Но как же тогда объяснить случаи, когда ребенок появляется на свет в результате, скажем, кесарева сечения? В этом случае, говорит Сеймур, эффект планетарного наследия теряется. Из-за врачебного вмешательства ребенок просто не в состоянии «настроить» час своего рождения по планетам и потому рождается в «ошибочную» минуту.

Влияние планет на людей не заканчивается с рождением человека. Правда, сразу же после рождения нервная система переполняется морем сигналов, которые посылают «обычные чувства», так что большая часть магнитных посылов тонет в этом множестве. Но в отдельные моменты, если доминантные планеты займут положение, которое они имели в момент рождения человека, космический сигнал станет таким сильным, что рассеет «помехи». С этим связаны крутые повороты в судьбе человека.

Геннадий Фролов

Рон Гуларт Дела полицейские

Официантка завизжала и замахала руками. От живой прислуги можно ожидать чего угодно. Стив Клеменс вышел из-за стола и через зеленое стекло витрины разглядел автостоянку. Темноволосый мужчина лет тридцати рухнул на колени, прижимая руки к животу. Полицейский фургон выехал со стоянки и остановился возле лежащего мужчины.

— В машине никого нет, — прошептала официантка, опрокинув на себя чашку кофе.

Должно быть, она недавно на этой планете, из какой-нибудь отсталой системы.

— Это моя машина, — сказал Клеменс, нажав кнопку салфеточницы. Из щели стола вылетела салфетка, и Клеменс протянул ее официантке. — Возьмите, вы облили платье. Это полицейский фургон, и он знает, как ему действовать.

Прижав салфетку ко рту, официантка отвернулась.

Полицейский фургон связал мужчину. Из соображений безопасности он парализовал его, а затем втянул в салон для определения личности и допроса.

— Он никогда не ошибается, — сказал Клеменс повернувшейся к нему спиной официантке. — Я уже год работаю шерифом на 23-й территории, и не было случая, чтобы полицейский фургон допустил промах. Так уж они устроены.

Судя по всему, фургон ввел подозреваемому успокоительное. Из щели стола вдруг вылетели еще три салфетки.

— Черт возьми! — выругался Клеменс, с силой ударив кулаком по столу.

— Иногда там что-то заедает, — все еще дрожащим голосом сказала официантка. Она вручила Клеменсу чековую карточку со счетом.

Клеменс коснулся руки девушки.

— Не волнуйтесь. На Барнуме справедливые законы. Жаль, что вам пришлось столкнуться с преступником.

— Он заказал у меня дежурный обед, — сказала официантка.

— Что ж, преступники тоже хотят есть, — ответил Клеменс, засовывая чековую карточку в прорезь кассового аппарата. Произведя расчет, аппарат распахнул двери кафе.

Стоявшие рядом с полицейским фургоном машины куда-то исчезли. Люди звали полицию только тогда, когда сами попадали в беду, а в остальных случаях старались держаться от нее подальше. Клеменс обвел взглядом бескрайние желтые поля и поморщился. Он только что закончил расследование и теперь возвращался в свой полицейский участок на 23-й территории. Еще час пути, и он будет дома. Закурив, Клеменс направился к полицейскому фургону. Ему было интересно узнать, кого задержал автомобиль.

— Сообщение для общественности, — заработал динамик на крыше полицейского фургона. — Находившийся в розыске убийца по имени Шелдон Клуг был арестован полицейским фургоном А-10. Суд признал Клуга виновным и приговорил его к смертной казни. Приговор приведен в исполнение в соответствии с законом. Вы слушали сообщение для общественности Полицейского Бюро Барнума.

Клеменс подбежал к машине. Ничего себе новости! Шелдон Клуг разыскивался властями одиннадцати территорий: он убил жену и искалечил всех домашних андроидов. Остановившись возле дверцы, шериф вытащил свое удостоверение и произнес пароль. Дверца открылась.

Усевшись на водительское сиденье, Клеменс сказал:

— Поздравляю. Как ты его обнаружил?

Динамик на щитке управления ответил:

— Преступник был индентифицирован через пять секунд после того, как покинул кафе. Позвольте выразить удивление, что вы сами его не опознали. Он не пытался скрыть лицо, и все приметы совпадали.

— Он сидел в другом конце зала, и я его толком не видел. — Повернув голову, Клеменс посмотрел на заднее сиденье. Полицейский фургон имел право содержать убийц до полного кибернетического суда на одной из территорий или, если приговор был вынесен заранее и если убийца представлял опасность для общества, приводить в исполнение смертный приговор на месте. — Где он?

Отделение для перчаток открылось, и оттуда выкатился сосуд с матовыми стенками.

Клеменс схватил его. «Останки Шелдона Клуга» гласила этикетка. После дезинтегратора от человека почти ничего не оставалось.

Положив сосуд на место, Клеменс спросил:

— Ты послал его фотографию, отпечатки пальцев и рисунок сетчатки глаза в полицейское управление?

— Конечно, — ответил автомобиль. — И стенограмму допроса. Все в четырех экземплярах.

— Хорошо, — ответил Клеменс. — Я рад, что мы поймали этого Клуга. — Закурив новую сигарету, Клеменс положил руки на руль. Полицейский фургон мог передвигаться автоматически, но Клеменс предпочитал сам вести машину. — Заводись и поехали на 23-ю территорию. И соедини меня с моим заместителем.

— Слушаюсь, сэр, — ответил фургон.

— Извините. Сейчас я его подрегулирую. Сообщение для общественности… Сообщение для общественности… Так лучше?

— Отлично. А теперь соедини меня с Кеплингом.

— Сейчас, сэр.

Клеменс увидел стайку птиц, парящую высоко над пустыней. Облизав сухие губы, он откинулся на спинку сиденья.

— Заместитель шерифа Кеплинг слушает, — раздался голос из динамика.

— Слушай, Кеплинг, — сказал Клеменс, — там тебе по телепорту должны были прийти документы. Оставь один экземпляр для нас, а остальное перешли в Центральное Полицейское Бюро на 1-й территории.

— Слушаюсь, сэр.

— Мы только что поймали этого убийцу — Шелдойа Клуга.

— Прекрасно. Включить его в список для кибернетического суда?

— Малый суд уже состоялся и приговор приведен в исполнение, — ответил Клеменс. — Что нового?

— Что-то произошло возле 10-го городка. Возможно, преступление на сексуальной почве.

— Что именно?

— Трудно сказать, сэр, — ответил Кеплинг. — Сообщение довольно туманное. Мы получили его от патрульной машины. Я отправил туда своего дублера-андроида. К вечеру он уже будет там. Если действительно произошло преступление, я сам отправлюсь туда на полицейском фургоне, когда вы вернетесь.

Клеменс нахмурился.

— Как зовут жертву?

— Минуточку. Так… Мармон Дайана. Возраст — 25 лет, рост — пять футов и шесть дюймов, вес…

Клеменс резко крутанул руль вправо.

— Остановись, — приказал он машине. — Кеплинг, ты говоришь, Дайана Мармон?

— Именно, сэр. Вы ее знаете?

— Сообщи мне детали преступления.

— Девушка работала в Статистическом управлении 10-го городка. Утром она не пришла на работу. Андроид из отдела кадров проверил ее квартиру и обнаружил там следы борьбы. Патрульный утверждает, что в квартире ничего не украдено. Поэтому я предположил, что это похищение. Может, вы помните, что Бюро Прогнозов Правонарушений сообщило на прошлой неделе: в этом сезоне ожидается рост сексуальных преступлений? Вот я и подумал, что, возможно, речь идет о преступлении на сексуальной почве. Вы знаете эту девушку?

Клеменс познакомился с ней пять лет назад, когда они вместе учились в государственном колледже 23-й территории. Дайана была симпатичной блондинкой, и Клеменс встречался с ней до тех пор, пока его не перевели в Полицейскую Академию.

— Я сам займусь этим делом, — сказал он. — Через два часа я буду в 10-м городке. По пути я еще свяжусь с тобой. Если узнаешь что-нибудь важное, сразу же сообщи мне.

— Да, сэр. Так вы ее знаете?

— Да, — ответил Клеменс и, обратившись к полицейскому фургону, приказал: — Разворачивайся, мы едем в 10-й городок.

— Слушаюсь, сэр, — ответил полицейский фургон.

Когда он поднимался по широкой дороге, петляющей среди пшеничных полей, поступил звонок от Кеплинга.

— Сэр, патрульные андроиды опросили свидетелей. Последний раз девушку видели вчера в одиннадцать часов вечера, когда она вернулась домой. На ней было оранжевое платье и зеленый плащ. Соседи слышали шум в квартире, но не придали ему значения. У нас складывается впечатление, что кто-то отключил сигнализацию и проник в ее квартиру. Это все, чем мы располагаем. Никаких отпечатков не обнаружено.

— Черт! — выругался Клеменс. — Тогда это настоящее похищение. Я в часе езды от 10-го городка.

— Поступила еще одна информация, — сказал Кеплинг.

— Насчет Дайаны Мармон?

— Нет, насчет Шелдона Клуга.

— Что?

— В Центральное Бюро сообщили, что Шелдон Клуг явился сегодня утром с повинной в автоматизированный полицейский участок на 20-й территории. Все приметы совпадают. А данные, которые дал ваш фургон, принадлежат совершенно другому человеку.

— Они что, с ума посходили? Ведь мы поймали Клуга!

— Центральное Бюро считает иначе.

— Но ведь это невозможно! Полицейский фургон никогда не ошибается!

— Как только вы закончите это дело, Центральное Бюро проведет тщательное расследование.

— Они ошибаются, — сказал Клеменс. — Если что узнаешь о Дайане Мармон, сообщи.

— Да, сэр, — ответил заместитель шерифа и повесил трубку.

Клеменс обратился к полицейскому автомобилю:

— Слушай, приятель, ты ведь не ошибся с этим Шелдоном, так? Или?..

Двигатель выключился, и машина остановилась у обочины, уткнувшись в невидимый барьер между дорогой и полем. Все приборы на щитке погасли.

— Эй, ты что? — тревожно спросил Клеменс.

Автомобиль молчал.

Полицейские фургоны не должны ломаться. Но если такое все же случается — надо заметить, крайне редко, — они чинят себя сами. Клеменс ничего не мог поделать с полицейским фургоном А-10. Тот был мертв. Клеменс не мог даже послать сигнал о помощи.

— О, Боже! — выдохнул Клеменс. До 10-го городка оставался час езды. Он старался не думать о Дайане и о том, что с ней могло случиться. Или уже случилось.

Клеменс вылез из машины и отошел на несколько шагов.

— Последний раз спрашиваю, — сказал он, — заведешься ты или нет?

Повернувшись, Клеменс побежал в сторону 7-го городка. Нещадно палило солнце, пот заливал глаза. Почему это случилось именно тогда, когда близкий ему человек попал в беду? Почему именно сейчас?

Центральная ремонтная станция сообщила, что механик прибудет через четверть часа. Клеменс обратился за помощью, ему были нужны, по крайней мере, еще два полицейских фургона. Но на 20-й территории произошел несчастный случай на реакторной станции, и все фургоны находились на выезде. Территория номер 21 пообещала выслать фургон и заместителя шерифа, как только у них появится возможность. 22-я территория пообещала то же самое, но предупредила, что машина освободится не раньше полуночи. Тогда Клеменс позвонил своему заместителю и приказал ему немедленно отправляться в 10-й городок и приступать к расследованию. Хотя что мог сделать живой полицейский? Разве он мог соперничать с полицейским фургоном?

Кафе, откуда он звонил, было полностью автоматизировано, и Клеменс уселся за столик, ожидая механика. В зале никого не было, если не считать старика, который заказывал одну порцию котлет за другой. Он уже уставил тарелками весь стол, но почему-то ничего не ел.

Не обращая внимания на старика, Клеменс взял чашку кофе, которую выдал ему стол. Надо бы вызвать для старика психофургон, но Клеменсу было не до того. Он допил кофе. Рядом с кафе остановилась машина, и Клеменс вскочил. Но это был всего лишь очередной посетитель.

— Я вас захватить не могу, — сказал механик, кивнув в сторону одноместного скутера.

Клеменс схватил его за руку.

— Скоро стемнеет. Жизнь девушки в опасности. Черт, если я буду ждать здесь, пока вы его почините, пройдет слишком много времени!

— Извините, — ответил механик, — но скутер не предназначен для перевозки пассажиров. Если вес превышает 200 футов, двигатель автоматически отключается. Если полицейский фургон стоит на шоссе, я найду его без труда. Вам придется подождать.

— Сколько?

Механик пожал плечами.

— Эти штуки редко выходят из строя. Но уж если ломаются, то с ними приходится повозиться. Может, к утру сделаю.

— К утру? — Клеменс схватил механика за рукав. — Вы шутите?!

— Если вы сломаете мне руку, я вообще ничего не смогу сделать.

— Извините. Я подожду вас здесь. Вы привезете сюда мой фургон?

— Да. У меня есть специальное удостоверение, и я знаю пароль. Не беспокойтесь. Идите в кафе и ждите меня там. Выпейте кофе.

— Так и сделаю, — ответил Клеменс. — Спасибо.

— Я постараюсь управиться побыстрее.

— Вы разбираетесь в этих столиках на двоих? — спросил у Клеменса юноша в костюме свободного покроя.

Клеменс сидел за столиком у самого входа и не сводил глаз с дороги.

— Извините?

— Мы опустили монету и заказали свечу, но ничего не получилось. А когда появилась спаржа, то на концах горела, как фитиль.

— Ударьте по кнопке кулаком, — посоветовал Клеменс и снова повернулся к окну.

— Спасибо, сэр.

Клеменс встал и направился к телефону, чтобы позвонить в автоматическую службу полицейского участка в 10-м городке. Механический голос сообщил ему, что заместитель шерифа Кеплинг только что прибыл и сразу же направился в квартиру жертвы.

— Она не жертва, — ответил Клеменс и повесил трубку.

— Арестуйте тех двоих! — потребовал старик, когда Клеменс вышел из телефонной будки.

— Почему?

— Они швырнули свечу на мой стол!

К нему подбежал молодой человек.

— Я ударил по столу, как вы посоветовали, и свеча появилась. Только она улетела на другой стол.

— Молодежь, — покачал головой старик.

— Возьмите, — Клеменс протянул юноше несколько монеток. — Попробуйте еще раз.

— Ну уж нет… — начал старик.

Клеменс увидел на дороге смутный силуэт автомобиля. Не обращая внимания на старика, он побежал к выходу.

Когда он подбежал к шоссе, полицейский фургон затормозил и остановился рядом с ним. Внутри никого не было.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил автомобиль.

Клеменс предъявил удостоверение и сказал пароль, вглядываясь в пустынное шоссе.

— А где механик? Он остался на шоссе?

— Я разобрался с ним, — ответил фургон. — Едем в 10-й городок?

— Да, — ответил Клеменс. — А как ты с ним разобрался?

Крышка перчаточного отделения открылась. Теперь там лежали два матовых сосуда.

— Шелдон Клуг пойман, сэр. Он был задержан, когда пытался выдать себя за механика и сломать полицейский фургон. Приговор приведен в исполнение.

Клеменс сглотнул слюну и усилием воли заставил себя унять дрожь в пальцах, сомкнутых на руле. Если он что-нибудь скажет, автомобиль может снова остановиться. Как только он освободит Дайану, тут же отправит А-10 в ремонтную мастерскую. Но сейчас полицейский фургон ему нужен позарез. Надо найти похитителя Дайаны.

— Хорошая работа, — ровным голосом ответил он.

Фары автомобиля осветили скалы, возвышавшиеся по обе стороны дороги.

— Я думаю, мы его возьмем, — сказал Клеменс, обращаясь к Кеплингу. Тот сидел в автоматическом полицейском участке. Клеменс предупредил своего заместителя, чтобы тот не затрагивал тему Клуга.

— Центральное Бюро опознало преступника по отпечаткам пальцев. — Как ни странно, в квартире Дайаны Кеплинг обнаружил отпечатки пальцев, которые не заметили ни патрульная машина, ни дублер-андроид. — Это Джим Оттерсон. До сего дня за ним числились только мелкие правонарушения.

— Хорошо, — сказал Клеменс. Возможно, что Оттерсон не причинит Дайане вреда. Хотя на этот раз он, может, и переступил черту. — Полицейский фургон идет по его следу. Он утверждает, что преступник без машины, а девушка все еще с ним. Скоро он будет в наших руках.

— Желаю удачи, — сказал Кеплинг.

— Спасибо. — Клеменс повесил трубку.

Все прояснилось, как только полицейский фургон прибыл в 10-й городок. Автомобиль без труда напал на след. Сейчас они находились в двадцати пяти милях от 10-го городка. На машину Оттерсона они наткнулись в семи милях от города, у нее сломался двигатель. На основании следов полицейский фургон сделал вывод, что после похищения Оттерсон скрывался на заброшенном складе. Он выехал оттуда около полудня и направился в сторону 11-го городка. Затем он повернул обратно и некоторое время крутился вокруг 10-го городка. Клеменс и полицейский фургон потратили несколько часов, следуя маршрутом Оттерсона. Теперь, когда у того сломалась машина, преступник должен находиться где-то рядом.

Полицейский фургон съехал с дороги на каменистое плато. Развернувшись, остановился. Перед ним возвышалась скала, наверху зияло несколько пещер.

— Он здесь, — сообщил полицейский фургон.

— Хорошо, — ответил Клеменс. Если Оттерсон прячется в одной из пещер, достать его будет трудно. Придется вступать в переговоры. — Направь фары вверх и включи громкоговоритель.

Яркий свет фар осветил скалу, из щитка управления появился микрофон. Взяв его, Клеменс вылез из машины.

— Оттерсон, с тобой говорит шериф Клеменс. Предлагаю тебе сдаться. В противном случае мне придется применить парализующий газ. Мы знаем, что ты прячешься в одной из этих пещер. Если понадобится, мы проверим все. Сдавайся.

Клеменс ждал. Что-то зеленое упало со скалы и пролетело мимо плато.

— Что за черт! — Клеменс побежал к скале. Между скалой и плато находилась расщелина глубиной футов тридцать, на дне ее что-то темнело. Может быть, труп Дайаны.

— Дай мне фонарь и веревку, — приказал фургону Клеменс.

Через секунду фонарь уже был у него в руке, а из специального отверстия на землю упала веревка.

— Готово, сэр.

— Следи за пещерами. Я спущусь и посмотрю, что там внизу.

— Вы готовы?

Клеменс засунул фонарь за пояс, ухватился руками за веревку и встал на краю обрыва.

— Давай!

Веревка медленно поползла из машины, и Клеменс начал спускаться все ниже и ниже. Опустившись на дно, он отцепил фонарь и посветил вокруг себя. И с облегчением вздохнул. На дне лежал зеленый плащ. Оттерсон хотел обмануть его.

— Смотри в оба! — крикнул Клеменс фургону. — Это не девушка. Возможно, он сейчас попытается бежать.

Клеменс потянулся за веревкой, но она вдруг вырвалась у него из рук и, быстро заструившись вверх, исчезла из виду.

— Эй, спусти веревку!

— Чрезвычайная ситуация, сэр, — заявил полицейский фургон, заводя мотор.

Наверху послышалось шипение бластера. Клеменс вытащил свой пистолет и посмотрел наверх. По покатому склону скалы спускался мужчина, державший в руках связанную девушку. Дайана была жива. Оттерсон продолжал спускаться, используя девушку как щит. Держа ее одной рукой, он выхватил бластер и принялся стрелять по полицейскому фургону. Он перепрыгнул расщелину в двадцати футах от того места, где находился Клеменс.

Засунув пистолет в кобуру, Клеменс стал карабкаться наверх. Он почти уже вылез, когда услышал крик Оттерсона. Затем наступила тишина.

Клеменс пытался карабкаться быстрее, но острые выступы мешали ему. Наконец он выполз на плато.

— Сообщение для общественности, — объявил полицейский фургон. — Шелдон Клуг и его сообщница были арестованы. Приговор — смертная казнь — приведен в исполнение. Это было сообщение для общественности из Полицейского Бюро Барнума. Спасибо за внимание.

Клеменс застонал. Взяв в каждую руку по камню, он направился к машине.

— Ты убил Дайану! — закричал он. — Проклятая сумасшедшая машина!

Развернувшись, полицейский фургон покатился к нему.

— Ничего у тебя не выйдет, Клуг, — сказал фургон.

Перевел с английского Валентин СЕРГЕЕВ

Екатерина Глебова НАЙТИ ПРЕСТУПНИКА НИЧЕГО НЕ СТОИТ! ПРАВДА, ЕСЛИ ЕСТЬ ТЕХНИКА…

В своем рассказе-гротеске Рон Гуларт доводит до абсурда повальное увлечение соотечественников всеобщей автоматизацией.

Намже, пожалуй, пока рановато искать в технике врага — по причине отсутствия самой техники. И в то же время отечественные разработки, как утверждает обозреватель «Московских новостей» Екатерина Глебова, не уступают зарубежным аналогам и могут соперничать с полицейским автомобилем А-10, обходясь к тому же без трупов.

Заложив крутой вираж, наш вертолет развернулся и сделал еще один круг над боксами «Матросской тишины». «Садитесь, садитесь!» — орали снизу заключенные. В этот момент с земли поступила команда дежурного по городу: «Только что от стадиона угнаны зеленые «Жигули», шестая модель, номер… Прошло около десяти минут».

Вертолет резко снизился и пошел вдоль потока машин на высоте всего лишь тридцати метров, опасно рискуя задеть провода. Честно говоря, не верилось, что пилоту-наблюдателю удастся что-то обнаружить. Однако вскоре в одном из переулков мы засекли автомобиль с указанными параметрами. Сверхмощный американский бинокль позволил разглядеть не только цифры, но и грязные травинки, прилипшие к номеру. Не тот… Разворачиваемся и вскоре уже летим над зеленым океаном Сокольников. Здесь нам позволяет увидеть то, что творится под шумящими кронами, другой прибор, также изготовленный в США. Есть! Те самые «Жигули», тот же номер — а вот неподалеку и дежурный наряд. Передаем сигнал вниз и с любопытством наблюдаем задержание. Угонщик в шоке…

ВЕРТОЛЕТ Bell 206 l-З передала московской милиции компания Bell Helicopter Tekstorn. Американская сторона взяла на себя и расходы по обучению 15 пилотов и техников из России. Тактико-технические данные вертолета таковы, что за десять минут он свободно пролетает из одного конца столицы в другой, на любой высоте и при любой маневренности. Можно даже из чисто спортивного интереса заглянуть в длинную заводскую трубу, подлетев поближе и наклонив машину соответствующим образом. В кабине кроме двух пилотов-наблюдателей помещается еще четыре сотрудника полиции (или милиции), места которых оснащены наушниками внутренней радиосвязи. Опуститься этот вертолет при желании может даже на крышу движущегося автобуса.

По программе конверсии российские военные вертолеты Ми-8, Ми-6 тоже будут передаваться для работы в органы внутренних дел. Однако весьма сомнительно, чтобы эти огромные железные махины были способны маневрировать над московскими улицами. Но что касается вопросов оборудования — то наш НИИ спецтехники МВД разрабатывает приборы, которые ничуть не уступают, а порой даже превосходят американские.

НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА на больших пространствах в сумерках или полной темноте можно с помощью тепловизора. Тепловизор чувствует разность температур до 0,1 градуса. С помощью таких приборов при определенных условиях можно обнаружить закопанный труп.

Очень немногие страны делают приборы ночного видения такими же параметрами, как наш «Ворон». Обыкновенно перед этими приборами стоят проблемы высокого разрешения, боязни засветки при яркой вспышке света. У нас эти проблемы практически решены, и «Ворон» позволяет не только разглядеть фигуру человека, но и увидеть черты лица, в отличие, например, от армейских приборов, которые лишь фиксируют приближающийся объект.

НО ВЕРНЕМСЯ к заключенным, махавшим вертолету в «Матросской тишине». Известны они своей непоседливостью. Однако побеги из мест лишения свободы довольно редки, тем более удачные побеги. А заслуга в этом не только бдительной охраны, но и еще более бдительной противоподкопной сейсмической системы «Цикорий». По периметру зоны закапывается специальный кабель, выполняющий функции микрофона. Чуткая система ощущает малейшую вибрацию при подкопе и может определить его даже в том случае, если заключенный копает чайной ложечкой, а рядом проходят поезда.

Существует и несколько видов автоматизированной системы охраны СИЗО и тюрем, среди которых наиболее известен «Вьюн-М». На мониторе прибора высвечивается весь план тюрьмы и точка, откуда поступает тревожная информация.

ПОДСЛУШИВАЮЩИМ микрофонам мог бы позавидовать любой Джеймс Бонд. Во-первых, микрофоны бывают параболические, с очень сильной направленностью. Напоминают они пистолет, на ствол которого надета «тарелка». Самые большие, с диаметром около.80 сантиметров, могут быть установлены, например, в кустах за скамейкой, на которой должен произойти интересующий следствие разговор. Другие, маленькие, свободно умещаются в «дипломате». Но если сыщику ни в коем случае нельзя себя обнаруживать, то используются крошечные микрофоны, вмонтированные в пуговицу, булавку, заколку. Еле заметный проводок тянется под рубашкой или в рукаве к передающему устройству, которое находится в кармане. А настроенные на нужную волну рации оперативной группы ловят при этом каждое слово.

Для прослушивания телефонных разговоров используются так называемые «крокодильчики», очень напоминающие маленькие прищепки. «Закусив» телефонный кабель, эти «зверьки» позволяют детективам тоже с помощью радиосвязи держать под контролем все переговоры нужного абонента.

Именно с помощью техники сотрудникам отдела по борьбе с организованной преступностью в одном приволжском городе удалось доказать связь местного партийного босса с «туземной» мафией. Преступников не только сфотографировали в одной компании в известной «малине» (при помощи эндоскопа), но и записали практически все разговоры, поскольку одному из мафиози предварительно дали покинуть ИТК с «напарником», к пиджаку которого была пришита пуговица-микрофон.

ИТАК, предполагаемый преступник задержан. Теперь то, что он преступник, нужно доказать, в том числе и различными способами идентификации. Самый известный — идентификация отпечатков пальцев. Сейчас в дактилоскопии используется огромное количество разнообразных методов выявления следов, начиная от специального клея «Цанакрил» и паров йода до магнитных и флюоресцирующих порошков.

Наиболее любопытны работы по идентификации личности по ДНК-структуре. Набор хромосом у каждого человека сугубо. индивидуален. По останкам на месте преступления биологической материи — крови, спермы — можно определить идентификационные признаки преступника. Конечно, картотеки таких признаков пока нет, но если у следственной группы имеется определенный круг подозреваемых, то вычленить из него настоящего убийцу или насильника не составляет большого труда.

СПЕЦТЕХНИКА для раскрытия преступлений часто применяется не только в криминальных случаях. Газоанализирующий прибор обнаружения «Гиацинт» по метаболитам человека позволяет отыскать его в любом замкнутом пространстве, например, при землетрясении. Портативный локационный прибор «Жасмин» позволяет находить различные неоднородности и определять глубину их залегания. Преступники нередко замуровывают трупы в стены домов, прячут под пол или в подвалы. Знаю случай, когда следователь на сто процентов был уверен, что женщину убил муж, так как все мотивы преступления были, что называется, налицо. Но трупа не нашли, а значит, ставилась под сомнение и вся версия убийства. Сам подозреваемый уверял, что его жена сбежала с любовником, забрав из дома деньги и ценности.

«Жасмин» следственной группе прислали из Москвы, после чего криминалисты высветили в стене дома небольшую нишу, где и находилось тело. Рядом, под штукатуркой, хранилось все якобы похищенное, а на самом деле припрятанное убийцей до закрытия дела.

Но «Жасмин» может лишь показать, что здесь находится нечто инородное. А вот увидеть это «нечто» способен другой «цветок» — «Гортензия-Т». Это портативный рентгеновский аппарат, который в собранном виде выглядит как обыкновенный «кейс». Он позволяет определить содержимое «забытых» в метро или других общественных местах сумок, не открывая их. На экране возникает изображение всех предметов, находящихся в сумке, чемодане, портфеле, и сотрудник имеет счастливую возможность, не рискуя жизнью, обнаружить мину и вызвать специалистов.

В последнее время нередки стали хищения из контейнеров товарных поездов. Причем поймать преступника достаточно сложно, хотя бы потому, что неизвестно, в какой географической точке произошла кража. Сейчас в поездах начинают устанавливать специальные устройства для отсчета времени «Контроль». Как только происходит вскрытие контейнера, прибор включается и принимается отсчитывать время. Впоследствии в пункте назначения легко определить, на какой станции или перегоне был похищен груз.

ЛИЧНОЕ же оснащение сотрудника органов внутренних дел существенно не изменилось. Есть отдельные усовершенствования оружия, например, коллиматорный прицел, используемый вкупе с обыкновенным пистолетом Макарова. С помощью этого прицела можно достаточно точно стрелять в сумерках. Появилось и некоторое новое оружие, например, жидкостный пистолет «Струя», малогабаритный пистолет-пулемет «Клин», газовый револьвер «Дым», авторучка, стреляющая сигнальными патронами, стационарная светозвуковая граната «Пламя», радиоуправляемая и безвредная для человека, если не считать мощного света и звука, лишающих преступника возможности двигаться.

Словом, обнаружить и поймать преступника — дело техники.

Юрий Силантьев, заместитель директора института спецтехники МВД:

— В разработке техники мы ничем не уступаем и США, и Японии. Кое в чем даже превосходим. Правда, технологии оставляют желать лучшего, что отражается на том же дизайне. Но то, что там используется любым провинциальным сыщиком или даже частным детективом, у нас могут себе позволить очень немногие отделы внутренних дел. Нет денег на серийное производство, нет денег на закупку этого оборудования отделами органов милиции. А потому для нас все это — фантастическая техника будущего.

ПРОГНОЗ

Ганс МОРАВЕК, руководитель лаборатории мобильных роботов

Института Робототехники Университета Карнеги, Меллон, США.

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ РОБОТ

Недалек тот час, когда наши механические рабы обретут душу. Принимая все более и более самостоятельные решения, они разовьют собственную волю. Думающие машины появились давно, но до сих пор сохранился колоссальный разрыв между «мыслительными программами» и «программами восприятия и действия», и если роботы мыслят на уровне выпускника университета, то двигаются они хуже, чем шестимесячный младенец.

Мне кажется, что наибольших успехов можно достигнуть, если имитировать процесс эволюции животных, постепенно усложняя систему, так, чтобы в результате поведение машины было сходным с поведением животного. Эволюция роботов в этом направлении неизбежно приведет к созданию универсального робота, и это состоится уже в первой половине 21-го века.

Поколение

Первое поколение универсальных роботов сможет достаточно легко передвигаться, манипулировать многими предметами и находить их. Начало уже положено японской электроникой. Универсальные роботы этого поколения заменят устаревшие модели на заводах и фабриках и смогут выполнять множество других видов работ — от повара до гонщика.

И все же роботы первого поколения останутся рабами простых программ. Роботы второго поколения с более мощными компьютерами будут уже способны к обучению по типу условного рефлекса. В эти программы необходимо заложить системы «наказания» и «поощрения». Тогда робота можно «дрессировать», как домашнее животное.

Обучение таких машин — процесс длительный и трудоемкий. Этот недостаток будет устранен в следующем поколении роботов, оснащенных системой моделирования мира, которая позволит роботу «представить» обстановку и его собственные действия в этой обстановке. Нарезая мясо, такая машина несколько раз «проиграет» в уме весь процесс и выберет оптимальный вариант действия.

Мышление

В течение десятилетий, затраченных на «эволюцию» роботов, разовьется мышление машины. Уже сегодня мыслительные программы роботов можно поставить вровень с мыслительными возможностями человека, а через сорок лет разум машины станет «сверхчеловеческим». Тогда робота с воображением можно будет «женить» на такой мыслительной программе, чтобы произвести на свет машину, обладающую почти всеми свойствами человека. Результатом такого союза будет создание, во многих отношениях напоминающее нас с вами, но в остальном непохожее ни на что, существующее в нашем мире.

Наследие

Роботы четвертого поколения с человеческими возможностями восприятия, моторики и сверхчеловеческим интеллектом смогут заменить человека практически на любом месте. В принципе, общество вполне сможет функционировать без людей. Слабое человечество останется на земле, а специальные роботы- первопроходцы ринутся на завоевание Вселенной. Такое положение вещей представляется вполне естественным. Человек имеет два типа наследственности — биологическую и культурную. Совершенный робот знаменует точку, начиная с которой наша культурная сторона может существовать независимо от нас, освободившись от биологических ограничений. Разумные машины, воспринявшие наши способности и навыки, могут считаться нашими детьми, детьми нашего разума, превзошедшими своих родителей. Некоторым людям такое превосходство может показаться оскорбительным, а жизнь в таком окружении — лишенной смысла. Может ли человек принять участие в захватывающих приключениях интеллекта, доступных машине?

Сотрудничество

Вас привезли в операционную, и робот-хирург начинает многочасовую операцию. Слой за слоем ваш разум, то есть сигналы вашего мозга, переносится в компьютер. На мгновение вы умираете, а когда вновь открываете глаза, вы обнаруживаете вместо вашего тела — совершенное, не подверженное болезням, способное выдержать любые перегрузки, тело… Ваш новый разум имеет контролируемые «скорости». Сначала компьютер стоит на отметке «1» для синхронизации со старым мозгом, а теперь вы включаете скорость «1000», что позволяет вам думать и реагировать в тысячу раз быстрее. Вам кажется, что миг длится бесконечно. За время падения предмета вы успеваете оценить преимущества и недостатки попытки подхватить его на лету, рассчитать траекторию и время падения. Беседуя со старым «биологическим» другом, вы начинаете выходить из себя, потому что вам кажется, что одна его фраза длится буквально часами.

Новый разум не даст вам скучать: вы постоянно будете заняты решением сложнейших проблем и скоро почувствуете, что вам необходимо увеличить объем памяти и информации, и это будет первым признаком коренных изменений в сознании. И скоро вы услышите от друзей, захаживающих проведать вас, что стали больше похожи на машину, чем на человека…

Э. Табб Пятьдесят семь секунд

С практической точки зрения это было очень удачным изобретением, и все им пользовались. Под «всеми» в данном случае имеются в виду Особые Люди, представители высших слоев общества. Иногда они спускались вниз, чтобы познакомиться с забавной и необычной цивилизацией, царившей на планете, желая почувствовать себя акулой среди мелкой рыбешки.

Особые Люди были «сливками» межгалактического мира. Оберегаемые передовой наукой, они наблюдали жизнь аборигенов, старательно скрывая свое происхождение. Но со всяким может произойти несчастный случай, даже со сверхчеловеком. Впрочем, вероятность этого была так ничтожно мала, что ее не принимали во внимание.

Разве что случится нечто совершенно непредсказуемое.

Например, лопнет стальной трос, на котором в двадцати метрах от земли подвешена строительная люлька.

Люлька упала, но не причинила никакого вреда. Лопнувший трос, освободившись от нагрузки, описал нижним концом непредсказуемую траекторию. Вероятность попадания его в конкретную точку была близка к нулю. И все же это произошло. От удара тросом череп раскололся, а мозги превратились в кашу. Автоматический датчик опасности, помещенный хирургическим путем под кожу жертвы, послал сигнал о помощи. Сигнал получили друзья. А труп попал к Фрэнку Уэстону.

Фрэнк Уэстон был ходячим анахронизмом. Трудно представить, чтобы при таком развитии медицины человек оставался хромым. Он хромал вот уже двадцать восемь лет. И еще труднее представить, чтобы у человека при такой хромоте было лицо настоящего ангела. Но если он и был похож на ангела, то, скорее, на падшего. Мертвым, конечно, было все равно, но родственникам умерших Фрэнк доставлял немало страданий. Матери девушки, покончившей с собой, он мог сказать, что ее дочь была беременна. А безутешному отцу, что его дочь умерла от венерической болезни. Никто никогда не сделал попытки проверить правдивость его утверждений. А если бы и проверили, 36

Фрэнк сумел бы выкрутиться. В конце концов, он же не врач, а санитар морга.

Фрэнк безучастно исследовал только что доставленный труп, лицо которого было обезображено до неузнаваемости. Кровь подпортила костюм — судя по всему, очень дорогой. Денег в бумажнике почти не было, вместо них лежала пачка кредитных карточек. Из карманов Фрэнк извлек немного мелочи, с руки снял часы, а с галстука булавку. Все это он складывал в конверт.

Но тут он увидел на руке трупа кольцо и прекратил свое занятие.

Человек, выполняющий работу, подобную той, что делал Фрэнк, и не страдающий при этом избытком совести, может взять себе понравившуюся вещь. Фрэнк рассуждал так: в конце концов, кольцо ведь могло исчезнуть еще до того, как труп попал в его руки. Фрэнк решил снять кольцо, даже если для этого придется сломать трупу палец. Мало ли что может произойти при несчастном случае.

Спустя два часа за трупом явились двое. Хорошо одетые, с решительными лицами. Они сказали Фрэнку, где произошел несчастный случай, описали, во что была одета жертва, и сообщили другие необходимые в таких случаях подробности. Они заявили, что немедленно заберут труп.

Один из них, пристально посмотрев на Фрэнка, спросил:

— Здесь все, что у него было?

— Разумеется, — ответил Фрэнк. — Все его мелкие личные вещи лежат в конверте. Распишитесь здесь и забирайте своего приятеля.

— Минуточку. — Посетители обменялись взглядами. — У нашего друга было кольцо. Вот такое. — Говорящий протянул руку. — Кольцо из белого металла с камнем. Верните его.

— У меня нет никакого кольца, — грубо ответил Фрэнк. — Я его в глаза не видел. Когда труп привезли, кольца не было.

Мужчины вновь переглянулись.

— Кольцо не представляет ценности, — сказал один из них, — но оно дорого нам как память. Мы заплатим за него тысячу долларов.

— А мне до этого какое дело? — холодно ответил Фрэнк. Он ощущал садистское удовольствие, беседуя с незнакомцами. Он чувствовал, что доставляет этим людям серьезные неприятности, хотя и не понимал почему. — Ну что, подписываете или нет? — Взяв в руку скальпель, он крикнул — Если вы думаете, что кольцо украл я, заявите в полицию!

Когда появилось время, Фрэнк рассмотрел свою добычу. Он пошел в бар и уселся в углу, за свой любимый столик. Чтобы никто не видел, чем он занимается, он развернул газету и достал кольцо. Широкое и толстое, оно имело сбоку небольшой бугорок, похожий на кнопку. Камень был матовым и плоским — очевидно, какая-то дешевая поделка. А сплав, из которого было сделано кольцо, покрыт металлом, похожим на никель. Да за тысячу долларов можно купить сотню таких колец!

Но почему у человека в дорогом костюме было такое дешевое кольцо? Кредитные карточки лишний раз подтверждали, что их бывший владелец ни в чем не нуждался. Так зачем столь богатому человеку подобная дешевка?

Подняв глаза, Фрэнк рассеянно осмотрел бар. За соседним столиком трое мужчин пили кофе. Один из них встал, потянулся и направился к двери.

Нахмурившись, Фрэнк перевел взгляд на кольцо. Ему не давала покоя мысль о тысяче долларов за никчемную вещь. Он потрогал пальцем выступ на кольце, а затем нажал на него.

Ничего не произошло.

Впрочем, нет — человек, только что направлявшийся к двери, вновь сидел за столом. Теперь он встал, потянулся и направился к выходу. Фрэнк снова нажал на выступ кольца. И человек вновь оказался за столом. Он выпрямился, встал, потянулся и направился к двери — и все это время Фрэнк считал секунды. Пятьдесят семь. На этот раз Фрэнк дал ему уйти.

Он догадался, что попало ему в руки.

Фрэнк откинулся на спинку стула. Он ничего не знал об Особых Людях, но хотя и был садистом, дураком не был. Конечно, он понял, что должен сохранить свою добычу. И что ему всегда следует иметь ее при себе, поскольку для того и найдена форма кольца, чтобы им можно было воспользоваться в любой момент. Что может быть удобнее, чем небольшое кольцо.

Удача — это нужное сочетание благоприятных обстоятельств. Но зачем удача человеку, который знает, что может произойти в течение ближайших пятидесяти семи секунд? Почти минута. Немного, но…

Нет, совсем не мало. Попробуй задержать дыхание на это время, подумал Фрэнк. Или засунуть руку в раскаленную духовку, хотя бы на несколько секунд. За одну минуту можно пройти сто метров, пробежать четыреста. За столь короткий промежуток времени можно что-нибудь придумать, можно умереть, можно жениться. За пятьдесят семь секунд можно много чего сделать.

Скажем, перевернуть карту, узнать, сколько очков выпадет на игральных костях.

С этого момента Фрэнк стал чемпионом азартных игр.

Он подставил свое тело струйкам душа. Повернув кран, он затаил дыхание — вода была ледяная. Все тело покрылось гусиной кожей. Холодный душ зимой, когда нет горячей воды, — сущее наказание, но если делаешь это по собственному желанию, все выглядит совершенно иначе. Он снова включил горячую воду и через несколько минут вышел из душа, завернувшись в махровую простыню.

— Ты ещё долго, Фрэнк?

Женский голос с типичными аристократическими интонациями. Леди Джейн Смит-Коннорс была необычной, богатой и нетерпеливой женщиной.

— Минутку, дорогая, — сказал Фрэнк, бросив полотенце на пол. Улыбаясь, он посмотрел на себя в зеркало. Деньги помогли ему избавиться от хромоты. Деньги сделали его богатым, позволили изысканно одеваться, изменить свои вкусы и даже акцент. Он продолжал оставаться падшим ангелом, но теперь его сломанные крылья блестели позолотой.

— Фрэнк!

— Иду!

Фрэнк стиснул зубы так, что стало больно. Стерва! Она стала жертвой его привлекательности и репутации. А теперь станет жертвой своего любопытства. Но спешить некуда.

Накинув шелковый халат, он побрызгал на себя дезодорантом. Теперь племенной бык готов к действиям.

Отодвинув занавеску на окошке ванной комнаты, он посмотрел в ночь. Далеко внизу мелькали огоньки автомобилей. Лондон — прекрасный город. Англия — прекрасная страна. Лондон привлекает игроков, ведь здесь не надо платить налоги с выигрыша. Так что игра идет по-крупному.

— Фрэнк!

Нетерпение. Недовольство. Надменность. Дама хочет, чтобы ею занялись.

Она была высокая и угловатая, словно школьница-переросток, которой больше всего подошла бы форма какого-нибудь престижного колледжа. Но первое впечатление всегда обманчиво. Многие поколения «браков в узком кругу» привели не только к распределению мяса на костях. Они стали причиной извращенного сознания и неутолимых желаний. С медицинской точки зрения, ее нельзя было считать нормальной, но людей ее класса никогда не называли «сумасшедшими». Их считали «эксцентричными». Никто не говорил, что они «невыносимы», а только «своеобразны». Никто не считал их жестокими, их называли «забавными».

Фрэнк протянул руки и надавил большими пальцами на глаза женщине. От невыносимой боли Смит-Коннорс выгнулась дугой. Фрэнк нажал сильнее, и женщина завизжала. Фрэнк считал секунды. Пятьдесят один, пятьдесят два…

Он отпустил женщину, чтобы нажать на кольцо.

— Фрэнк!

Он снова обнял ее. Его сердце билось от сознания, что он заставил ее страдать. Он чуть не лишил ее зрения. Фрэнк поцеловал ее и слегка прикусил губу зубами. Умелыми движениями он раздел женщину. Он укусил ее сильнее и заметил, как напряглось ее тело.

— Перестань! — резко сказала она. — Мне это не нравится!

Фрэнк тут же нажал на кольцо, одновременно выключив свет. Оказавшись в темноте, она высвободилась из его объятий.

— Мне не нравится заниматься этим без света. Разве ты такой же, как все? — недовольно произнесла она.

Оставалось еще двадцать секунд. Достаточно еще для одного эксперимента. Он провел руками вдоль ее тела, и она вздохнула от удовольствия.

Фрэнк нажал на кольцо.

— Фрэнк!

Он обнял ее, не пытаясь укусить. Одежды Смит-Коннорс упали на пол, и ее кожа заблестела при свете, как перламутровая. Фрэнк смотрел на нее, открыто восхищаясь красотой обнаженного тела, а затем провел по ее коже руками. Закрыв глаза, она впилась ногтями ему в спину.

— Скажи мне что-нибудь, — умоляюще произнесла она. — Скажи!

Фрэнк принялся считать секунды.

Позже, когда она, удовлетворенная, заснула, Фрэнк устало опустился в кресло, взяв сигарету. Он был доволен собой. Он был великолепным любовником. Он говорил и делал именно то, что ей хотелось, и в таком порядке, как ей хотелось. Но кроме того — самое главное — он не ждал, когда она об этом попросит. Фрэнк был идеальным исполнителем желаний женщины, эхом ее страсти. У него было время исследовать, экспериментировать и стирать ошибки. Так что вполне естественно, что он был идеальным любовником.

Повернув голову, Фрэнк взглянул на спящую женщину. Он воспринимал ее не как существо из плоти и крови, а как еще одну ступеньку к вершине. Он уже проделал немалый путь, но был намерен шагать до конца.

Женщина вздохнула, открыла глаза и посмотрела на Фрэнка.

— Фрэнк! Дорогой!

Фрэнк сказал ей то, что ей хотелось услышать.

Она снова вздохнула.

— Увидимся вечером?

— Нет.

— Фрэнк! — ревниво воскликнула она. — Почему? Ты ведь говорил…

— Я помню, что я сказал, и исполню свое обещание, — перебил он. — Но мне нужно в Нью-Йорк. Деловая поездка, — добавил он. — В конце концов, мне надо зарабатывать на жизнь.

Она проглотила наживку.

— Не беспокойся насчет этого. Я поговорю с папой…

Фрэнк поцеловал ее.

— Мне все равно надо в Нью-Йорк. — Под простынёй его руки сделали то, что ей хотелось. — И когда вернусь…

— Я разведусь, и мы поженимся.

У нее вся жизнь словно праздник, подумал Фрэнк. За окном занимался новый день.

«Летим со мной», — призывала рекламная песенка авиакомпании. Новый «Боинг» был похож на блестящую птицу. В салоне было достаточно длинноногих стюардесс с огромными глазами, словно говоривших: «Можешь любоваться моей красотой, но трогать руками категорически запрещается». Из трехсот восьмидесяти шести пассажиров только восемнадцать летели первым классом. Так что в салоне было много места, что порадовало Фрэнка.

Он чувствовал себя усталым. Эта ночь отняла у него все силы, и только теперь он мог расслабиться в удобном кресле, слушая, как ревут мощные двигатели, перемещавшие самолет в пространстве. Скоро Лондон исчез из виду, и под самолетом теперь лежало ватное одеяло облаков. Впереди на фоне лазурного неба сиял солнечный диск.

Фрэнк почувствовал удовлетворение. Почему? Да просто потому, что ему нравилось путешествовать, и потому, что это было средством разжечь страсть женщины, оставшейся в Лондоне. Ее желание выйти за него замуж только усилится. И к тому же его возбуждало ощущение полета. Ему нравилось смотреть вниз, зная, что под ногами простирается огромное пространство. Чувствовать страх высоты вкупе с ощущением полной безопасности полета.

Он вытянул ноги и посмотрел в иллюминатор, когда из динамика раздался голос капитана, сообщившего, что они летят на высоте десять тысяч метров со скоростью девятьсот километров в час.

В иллюминаторе не было видно ничего особенного. Небо, облака внизу, оконечность крыла. Ничего интересного. По проходу, покачивая бедрами, шла белокурая стюардесса. Почувствовав взгляд Фрэнка, она тут же подошла к привлекательному мужчине. Спросила, удобно ли ему, не нужна ли подушка, газета, журнал или что-нибудь выпить…

— Бренди, — попросил Фрэнк. — С содовой и со льдом.

Он сидел у самой стены, и, чтобы подойти к нему, стюардесса должна была сделать шаг из прохода. Левой рукой Фрэнк погладил ее коленку, затем провел рукой вверх по бедру, забираясь под юбку. Он почувствовал, как напряглось ее тело, и увидел изумление на ее лице. Протянув правую руку, Фрэнк схватил ее за горло, сжав пальцы изо всех сил. Лицо блондинки налилось кровью, глаза вылезли из орбит. Поднос упал, и бренди разлилось. Стюардесса пыталась вырваться.

Мысленно Фрэнк считал секунды…Пятьдесят две…три, пятьдесят четыре…

Он нажал на кольцо.

На откидном столике вновь стоял поднос. Из маленькой бутылочки стюардесса наливала бренди. Улыбнувшись, она открыла содовую и спросила:

— Сколько вам?

— До края, — ответил Фрэнк. Пока она наполняла бокал, Фрэнк бросил на нее взгляд собственника, вспоминая, какой гладкой была ее нога. Вся прелесть в том, что эта девушка даже не знала, что он чуть не убил ее!

Стюардесса отошла. В ее голове не осталось никаких воспоминаний. Она помнила только то, что принесла бренди.

Фрэнк задумчиво смотрел на кольцо. Нажимая на выступ кольца, он возвращался назад на пятьдесят семь секунд. Все, что происходило за это время, исчезало навсегда. Он мог убивать, грабить, насиловать, но не испытывать никаких последствий, потому что этого на самом деле не происходило. Но запоминалось. Как он мог помнить то, что не произошло?

Например, со стюардессой: он вспомнил, какая у нее мягкая кожа и какое податливое тело. Он мог вырвать ей глаза, заставить визжать от боли, изуродовать ей лицо. Ему уже не раз случалось делать подобное. Его садизм искал выхода. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как чужая боль. Он даже убивал. Конечно, что такое убийство, если ты можешь повернуть время обратно? Если ты можешь видеть, как труп снова открывает глаза и улыбается.

Самолет слегка тряхнуло. Из динамика раздался спокойный голос командира корабля:

— Пожалуйста, застегните ремни, мы входим в зону турбулентности. Возможно, вы увидите вспышки молний, но не беспокойтесь, мы пролетим над грозой.

Фрэнк не обратил внимания на слова летчика, продолжая рассматривать кольцо. Отполированный камень вдруг показался ему похожим на зловещий глаз. Фрэнк раздраженно допил бренди, Это кольцо — просто машина времени. Маломощная, надо сказать, машинка. Но ему хватает.

Блондинка прошла рядом и, увидев, что он не пристегнулся, посоветовала ему сделать это. Фрэнк отмахнулся от стюардессы, подержал в рутах замки ремней и снова бросил их.

Зачем ему эти ремни? Нахмурившись, Фрэнк откинулся в кресле. Он размышлял.

Что такое время? Одна линия? Или она разветвляется? Может, нажимая на кольцо, он каждый раз создавал параллельные миры? Возможно, в одном из таких миров он напал на стюардессу и был арестован. Но ведь он напал на нее только потому, что мог стереть это. Без кольца ему бы и в голову такое не пришло. А кольцо позволяло вернуться назад и избежать последствий. Значит, его теория о параллельных мирах ошибочна? Что же это в таком случае?

Он не знал да и не стремился особенно узнать ответ на этот вопрос. У него есть кольцо, и этого достаточно. Кольцо, за которое ему предложили тысячу долларов.

Что-то ударило в самолет. Фрэнк услышал скрежет металла, и мощный поток воздуха, вырвав его из кресла, швырнул в пространство. Падая, он почувствовал, что в легких нет воздуха. Фрэнк попытался сообразить, что произошло. Тело заледенело. Перевернувшись, Фрэнк увидел самолет с оторванным крылом.

Несчастный случай, подумал он. Молния, метеорит, дефект конструкции. Когда в потолке самолета образовалась дыра, его выбросило из кресла из-за разгерметизации. И теперь Фрэнк падал. Падал!

Судорожным движением Фрэнк нажал на выступ кольца.

— Пожалуйста, мистер Уэстон, — сказала ему стюардесса, — пристегните ремни. Не вставайте. Или вы хотите… — Она посмотрела в сторону туалета.

— Послушайте! — крикнул Фрэнк, хватая ее за руки. — Скажите пилоту, чтобы немедленно изменил курс! Немедленно!

Фрэнк надеялся, что таким образом они смогут избежать аварии. Если они изменят курс, катастрофы не произойдет. Но действовать надо было быстро. Очень быстро!

— Скорее! — кричал он, направляясь к кабине. За ним бежала стюардесса.

— Чрезвычайная ситуация! — заорал Фрэнк. — Пусть пилот немедленно изменит курс!

Что-то ударило в самолет. В потолке появилась щель, и самолет начал расползаться, как банановая кожура. Блондинка исчезла. Воздух со свистом покидал самолет. Фрэнк уцепился за кресло, но исполинская сила оторвала его и швырнула в пространство. И снова он падал.

— Нет! — закричал он, обезумев от страха. — О, Боже! Нет!

Он нажал на кольцо.

— Мистер Уэстон, я настаиваю, чтобы вы пристегнулись. Разрешите, я вам помогу.

Фрэнк вскочил на ноги, и стюардесса испуганно отшатнулась.

— Это очень важно, — заговорил он, стараясь сохранять спокойствие. — Через минуту здесь произойдет взрыв. Понимаете? Если пилот не изменит курс, мы все погибнем.

Почему эта дура не верит ему? Сколько раз можно повторять!

— Идиотка! В сторону!

Оттолкнув ее, Фрэнк помчался к кабине летчиков. Споткнувшись, он упал на пол.

— Измените курс! — закричал он. — Ради Бога, измените курс!

Что-то ударило в самолет. Опять раздался страшный скрежет, и невидимая сила потянула его из самолета. Он ударился головой и очнулся, когда облака уже были над ним. Нажав кольцо, он обнаружил, что все еще парит в воздухе, задыхаясь от недостатка кислорода. Недалеко от него висели обломки самолета. Возле покореженного корпуса летели изувеченные тела.

Внизу блестела водная гладь океана. От страха у Фрэнка помутилось в голове. Он представил, что будет с ним, когда он с такой скоростью врежется в воду. И решил бороться до концам Судорожно нажав выступ кольца, он оказался, чуть выше, но все равно продолжал падать.

Пятьдесят семь секунд непрерывного ада.

Еще раз.

Еще раз.

Еще раз.

Еще и еще раз, потому что иначе он разобьется, ударившись о воду, как о бетонную плиту.

Перевел с английского Сергей КОНОПЛЕВ

ЗАВТРА

Мужчина за все в ответе

Во всех цивилизованных странах забота о предохранении от нежелательной беременности — дело мужчины, поэтому образовательные программы по планированию семьи обращены в основном к мужской половине населения. В Южной Корее курс планирования семьи входит в подготовку военнослужащих и учащихся, что уже дает положительные результаты в отношении регулирования роста населения. В Сан-Пауло (Бразилия) во многих клиниках открыты бесплатные консультационные пункты специально для мужчин. А в Гане большой популярностью стали пользоваться «клубы пап», где после работы мужчины отдыхают, развлекаются и заодно слушают лекции. Члены клуба носят майки с надписями: «Мужчина отвечает за все», «Планируйте вашу семью!». По мнению медиков, подобные клубы в будущем станут «вторым домом» для мужчин.

Хочешь в Копенгаген? Крути педали!

Пять тысяч велосипедов — прочных, надежных, с литыми шинами, которые почти невозможно вывести из строя — предоставлены в распоряжение бизнесменов, туристов и всех прочих, кто желает посетить Копенгаген. Желающий вносит залог 4 доллара, катается на велосипеде, сколько хочет, и, вернув его, получает всю сумму обратно. Это мероприятие было вызвано необходимостью разгрузить центр города, переполненный автотранспортом. Идея имеет большой успех у датчан и туристов, а воздух в центре города стал гораздо чище. Городская администрация предполагает в недалеком будущем вообще запретить автомобильное движение в центре города.

Электростанции на спине

Английские изобретатели сконструировали портативную электростанцию, работающую на солнечной энергии, которая легко умещается на спине путешественника и весит всего несколько килограммов. Солнечные батареи вырабатывают достаточное количество энергии, даже если большую часть дневного времени солнце закрыто облаками. Устройство наверняка придется по вкусу участникам научных экспедиций в горных районах, пустынях и прочих труднодоступных местностях. Мощности электростанции достаточно для обслуживания системы видео- и звукозаписи и связи.

Если у вас мигрень, наденьте очки

Английский нейрофизиолог Дункан Андерсон изобрел новое средство от мигрени. Это очки — похожие на те, что надевают пловцы. Полупрозрачные линзы заключают а себе диод, излучающий красный свет. Когда человек чувствует приближение приступа головной боли, он надевает очки и с помощью кнопки на блоке питания включает излучатель; интенсивность излучения можно регулировать. Отсутствие обычных визуальных раздражителей и воздействие света определенной длины волны дает нужный эффект: головная боль постепенно исчезает. По наблюдениям изобретателя, у 72 % испытуемых мигрень проходила совсем, у остальных наблюдалось заметное улучшение состояния. Андерсон считает, что его изобретение станет единственным надежным средством борьбы с болью.

Башмаки из мусора

Недалек тот день, когда каждый желающий сможет приобрести в обувном магазине красивые и дешевые туфли, сделанные из самого настоящего мусора. Исследовательский центр Качества и Инноваций в Орегоне уже выпустил пробную партию обуви, изготовленную из материала, обязанного своим происхождением использованным пластиковым пакетам, старым газетам, резиновым губкам и даже… кофейной гуще.

Остановись, хозяин!

Компактное компьютерное диагностическое устройство позволит владельцу машину определить причину неисправности, не прибегая к услугам станции техобслуживания и даже не покидая машины. Система не только обнаружит дефект, но и подскажет, как его устранить. Компьютер непрерывно получает и обрабатывает сложнейшую информацию о работе всех элементов двигателя; данные высвечиваются на экране и выдаются в виде печатных «бюллетеней о состоянии здоровья» автомобиля. Английская компания, внедряющая новшество в производство, не без оснований считает, что уже в скором времени завоюет рынок.

Лекарство против озоновых дыр

Возможно, в недалеком будущем вы сможете купить в аптеке пилюли, которые позволят вам без боязни валяться на пляже, сколько душе угодно. Специалист в области биохимии Джон Стивен Тэйлор из США в лабораторных условиях синтезировал участок ДНК, поврежденный воздействием солнечной радиации и внедрил его в нормальную молекулу ДНК для изучения процесса развития рака кожи у человека. Эта работа сулит блестящие перспективы в деле создания эффективного препарата, обращающего вспять развитие ракового процесса. Уменьшение толщины озонового слоя означает, что все больше людей будут подвергаться опасности заболеть раком кожи. И если работа Тэйлора увенчается успехом, это поможет спасти множество людей.

Не потеряйте карточку!

Как известно, львиная доля времени врачей уходит на заполнение историй болезни и бесчисленных форм отчетности. Но возможно, с этой болезнью скоро удастся справиться. Во Франции и Англии делаются попытки внедрить новшество — больничную карточку размером с кредитную. С помощью лазерного луча на ней можно записать массу сведений: начиная от группы крови пациента и реакции на лекарственные препараты и заканчивая историей всех его болезней — вплоть до детских. В экстренных случаях такая карточка может спасти жизнь. Скажем, доставлена жертва аварии в бессознательном состоянии. Необходимы срочные врачебные действия, а пострадавший не переносит определенные виды анестезии. Электронная больничная карточка могла бы подсказать все нужное и отвести несчастье. Однако те самые бюрократы от здравоохранения, которым врачи пишут отчеты, мнутся с введением новой системы. Даже широкого эксперимента с ее применением пока не добились ни в Англии, ни во Франции. И все же столь здравая мысль неизбежно будет реализована. Мир ближайшего будущего уже непредставим без электронного медицинского досье в заднем кармане джинсов.

Эдмунд Купер Эльфы планеты Эревон

Глава первая

Все это было похоже на Судный День.

Или на картины Брейгеля, Сальвадора Дали, с намеками на Питера Селлерса, или на нечто такое же несусветное, но при дневном свете.

Рассел Грэхем вылез из гроба. Ему повезло: он почти сразу вспомнил, что он — Рассел Грэхем, член парламента от Мидлпорт Норта а графстве Ланкашир, Англия.

Итак, он знал, кто он, но не знал, где он, а также каким образом и для какой надобности здесь оказался. Было ясно, что это просто дурной сон и вскоре его разбудит голос: «Просим пристегнуть ремни и погасить сигареты. Через десять минут мы приземлимся в лондонском аэропорту».

Но он не проснулся. Кошмар оказался реальностью.

Гроб, из которого он выкарабкался, был салатового цвета и лежал посреди дороги, в конце длинного аккуратного ряда таких же гробов. Дорога, соединявшая здание с вывеской «Отель» на одном конце с «Супермаркетом» на другом, тянулась примерно на сто метров в длину, шириной же была метров десять. За отелем и магазином она обрывалась. Это был как бы маленький оазис городской жизни посреди степи. У гостиницы было припарковано такси, у супермаркета — автомобиль.

Людей не было — если не считать тех, что вылезали из своих салатовых гробов.

Темнокожая девушка вышибла крышку своего «ящика», встала во весь рост, пронзительно закричала и потеряла сознание. Это послужило сигналом ко всеобщей истерике. Следующими были белые мужчина и женщина. Они огляделись и тут же рухнули в обморок, но уже вместе.

Из соседних гробов появились два мужчины, которые, столкнувшись, упали, затеяли было драку, но сразу же перестали.

Три девушки, смеясь и плача одновременно, нашли какое-то странное успокоение в том, что всем им одинаково страшно.

Постепенно из шестнадцати гробов появилось шестнадцать человек. Они производили такой шум и гам, что смогли бы разбудить мертвых или, по крайней мере, привлечь внимание живых — тех, кто находился в отеле или в супермаркете. Но, видимо, постояльцы или покупатели, даже если таковые были, давно привыкли к картине и способам воскрешения из мертвых посреди главной и единственной улицы.

На шум никто не вышел.

А столпотворение продолжалось: одни кричали и жестикулировали, другие бормотали нечто невразумительное. Рассел Грэхем попытался сначала разобраться сам с собой и обнаружил, что голова его несколько изменила форму: в области мозжечка появилась шишка, довольно- таки большая, круглая и с хорошо заметным шрамом. Волосы, покрывающие шишку, были значительно короче, чем на остальной части головы.

Рассел Грэхем, член парламента, облизнул пересохшие губы и вдруг почувствовал слабость. Следовало бы выпить; кстати, выпить хотелось страшно. Взглянув на отель, он побрел к нему.

Вестибюль гостиницы был пуст, если не считать багажа, кое-как сваленного около вращающейся двери. Регистратора за стойкой не оказалось. Грэхем трижды нажимал кнопку звонка, но никто не появился.

Он увидел надпись «Коктейль-бар» и стрелку, указывающую путь вниз, по короткому коридорчику. Грэхем тут же двинулся в заданном направлении и вскоре обнаружил, что бар тоже пуст. Но виски, к счастью, было. Грэхем зашел за стойку, налил себе двойную порцию и залпом выпил. После чего дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету. Шум за стеной отеля как будто стал затихать. Англичанин пощупал шишку на затылке и снова проглотил хорошую порцию. Стало немного легче.

Вскоре дорогу в бар нашли и остальные.

Первым был мужчина лет двадцати пяти-тридцати, высокий красавец-блондин с голубыми глазами. Грэхем сразу почувствовал себя сорокалетним стариком и сдержанным англичанином.

— Водки, двойную порцию. А куда, черт возьми, подевалась обслуга? — высокий блондин произнес все это довольно грубо.

Грэхем послушно налил водки:

— Ваше здоровье; обслуги нет.

— А вы кто такой?

— Один из живых покойников, Рассел Грэхем, англичанин. А вы?

Собеседник открыл рот, потом закрыл, поставил бокал с водкой на стойку дрожащей рукой. Вид у него был смущенный.

— Не спешите с ответом, — доброжелательно сказал Грэхем. — У меня создается впечатление, что времени будет достаточно.

— Моя фамилия Норстед, — объявил молодой человек с каким-то странным сомнением в голосе. — Да, я — Тур Норстед. Швед. Рад познакомиться.

Он протянул руку, и Грэхем торжественно пожал ее.

— Рад познакомиться. Выпейте еще. — Он улыбнулся. — Думаю, выпивки хватит.

— Спасибо. Да, водка нам не повредит. — Швед рассеянно потрогал шишку на затылке.

Грэхем заметил этот жест.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — у меня то же самое. Видимо, это входило в план всего мероприятия.

Норстед так стукнул бокалом о стойку, что водка пролилась.

— Какого еще мероприятия?! Где мы находимся? Что здесь, дьявол побери, происходит?

— Не волнуйтесь. Я тоже ничего не знаю. Когда мы проглотим достаточно горючего, попытаемся разобраться. Кстати, вы прекрасно говорите по-английски.

Норстед покачал головой:

— По-шведски. Я говорю по-шведски, и вы тоже.

В ответ Грэхем пожал плечами.

— Будь по-вашему. Однако отметим просто для протокола: я не умею говорить по-шведски. Или говорю очень плохо… — И вдруг, осененный какой-то догадкой, Грэхем воскликнул: — Арланда!

— Да, Арланда, — ответил швед. — Действительно. — Казалось, какие-то кусочки мозаики начинают находить свое место в узоре.

— Аэропорт Арланда в Стокгольме, — продолжал Грэхем. — Мы оба садились в самолет, вылетавший после обеда в Лондон. Именно там я вас и увидел. Вы стояли передо мной, у вас еще был перевес багажа. На десять крон. А я думал, хватит ли денег у меня…

— Помню, помню! — Норстед почти кричал. — Я еще такси не мог поймать. Боялся опоздать на самолет.

— Мы говорим, а я наблюдаю за вашими губами, — сказал Грэхем. — Бог мой, ведь вы говорите по-шведски. А слова я слышу английские.

— А я наблюдал за вами, — ответил Норстед. — И… губы у вас складываются не по-шведски, а звуки — мой родной язык.

Пока они обменивались этими наблюдениями, Грэхем слышал, что звонок к регистратору звонит непрестанно, а голоса в вестибюле звучат все громче и настойчивее по мере приближения их обладателей к коктейль-бару.

— Все дороги ведут в Рим, — мрачно заметил Грэхем. — Кажется, мой дорогой друг, здесь сейчас будет довольно забавно.

Глава вторая

Рассел Грэхем предпочел остаться за стойкой. И теперь саркастически думал, что, похоже, бармен из него получился более удачный, чем политик. Грэхем успел покинуть ряды лейбористской партии как раз перед тем, как его собирались оттуда вышибить. И, руководствуясь чувством момента, которым обладал в полной мере, он намеревался отказаться от места в парламенте сразу по возвращении из отпуска.

По возвращении… Кажется, оно откладывается.

Все шестнадцать человек сидели в баре, бросив свои дурацкие гробы посреди дурацкой дороги в этом дурацком пустом городе, куда их забросила судьба.

Те, кому удавалось вспомнить, как его зовут, знакомились друг с другом — судорожно и беспорядочно. Стройная, эффектная жительница Вест-Индских островов последней вспомнила, кто она такая. Звали ее Селеной Бержер, так что она оказалась довольно известной манекенщицей. Осознав этот любопытный факт за рюмкой рома, она тут же свалилась, превратившись в переплетенье изящных рук и ног вкусного шоколадного цвета.

Селена была, пожалуй, самой молодой. Окинув взглядом компанию, Рассел подумал, что, видимо, он здесь самый старый. Но свое имя вспомнил первым. Имеет ли это какое-нибудь значение?..

Прежде чем погрузиться в фантастические предположения или вконец напиться, он решил попытаться систематизировать уже известные факты.

Факт первый: в одну и ту же историю влипло шестнадцать человек, восемь мужчин и восемь женщин. Видимо, равное соотношение полов не было случайностью.

Факт второй: никто не знал, как, когда и зачем все это произошло. Все часы, в том числе и электронные, остановились.

Факт третий: решительно у всех были шишки на затылке и, несмотря на интернациональный состав компании, люди прекрасно общались на английском, шведском, французском, хинди или русском, и в то же время каждый считал, что говорит на своем родном языке.

Факт четвертый: все вылетели одним и тем же самолетом из аэропорта Арланда в Стокгольме, направляясь в аэропорт Хитроу в Лондоне. Правда, не все вспомнили это сразу, и самым молодым членам группы пришлось в этом помочь.

Факт пятый: багаж всех «прибывших» был свален в вестибюле отеля.

Факт шестой: город, где они оказались, — совсем не город. Это даже не деревня. Это всего- навсего отель, супермаркет и несколько маленьких строений по обеим сторонам дороги, ведущей «ниоткуда никуда». Все это больше похоже на декорацию для фильма и может означать что угодно, начиная от безумных шутников-зрите- лей и кончая черт знает чем.

Факт седьмой: совершенно нет людей. Если не считать шестнадцати человек, которых запаковали в гробы.

Факт восьмой: все выглядит реально. Ничего этакого — в духе метафизических выдумок. Все выглядит дьявольски и до жути реально.

— У меня накопилось восемь фактов, — Грэхем объявил это мужчине, подошедшему к стойке бара с подносом пустых бокалов.

— Рад за вас, старина, — сказал тот. Это был Мохан дас Гупта, индиец двадцати восьми лет от роду, служащий нефтяной компании. — Не можете спрятать эти факты на время в холодильник? А пока — организуйте нам один бокал цитрусового пива, один — джина с лимоном, один большой бренди и одну «кровавую Мэри».

— Более того, на основе этих фактов можно построить кое-какие предположения.

— Стройте их себе на здоровье. Но не жадничайте, когда будете наливать бренди.

Грэхем послушно смешал напитки. Все говорили без умолку, выдвигая самые невероятные теории по поводу того, что же все-таки случилось. Ни дисциплины, ни логики, короче, бесполезная болтовня.

Рассел Грэхем, член парламента, знал, что его встречи с собственными избирателями были образцово-заурядными — типичный пример заунывных и бесплодных собраний. Но, черт побери, нужно же кому-то действовать!

— Леди и джентльмены, — начал он громко, — леди и джентльмены, уделите мне немного вашего внимания…

— Зачем? — отозвался довольно пьяный голос.

— Тебе что — своего мало?

— Затем, — терпеливо начал объяснять Грэхем,

— что мне совершенно не нравится пребывание в этом бреду; у меня от него голова идет кругом, и мне хотелось бы когда-нибудь вернуться в Лондон. Если это вообще возможно.

— Продолжайте, — ответил мужской голос.

Лица повернулись в сторону Грэхема, и он начал свою небольшую речь.

— Я не буду останавливаться на том, каким способом мы сюда попали, — сказал он. — Я не буду также обсуждать тот факт, что нечто необычное было проделано с нашими головами, шуточки по этому поводу мы успеем выслушать после. У нас нет представления о времени, никто совершенно не помнит, что случилось во время полета Стокгольм-Лондон, и, насколько я понимаю, никто не может сказать, где мы находимся.

— В Южной Америке, — откликнулся кто-то.

— В Голливуде, — возразил другой.

— Прошу вас, — Грэхем поднял руку. — Я хотел сказать, что это место не обладает никакими признаками, позволяющими сделать вывод, куда мы попали. Единственный признак — абсурдность всей ситуации. Мы прибыли в упаковке, напоминающей гробы, мы оказались в городе, который вовсе не город, мы сидим в гостинице, где нет гостей, но у всех нас вдруг появился лингвистический талант. Далее. Поскольку наш багаж доставлен, я смею предположить, что нам здесь придется киснуть долго.

— Давайте ближе к делу, старина, — воскликнул Мохан дас Гупта.

— А дело в том, — Грэхем произнес это с нажимом, — что мы, черт нас всех побери, должны как- то объединиться. Иначе мы будем терять время, ломая руки и проливая слезы в бокалы.

— Простите, пожалуйста, а что вы предлагаете? — спросила темноволосая женщина лет тридцати пяти, не то чтобы красивая, но яркая.

Рассел Грэхем оценил вопрос и взглянул на нее с благодарностью.

— Прежде чем мы продолжим, — ответил он, — хорошо было бы нам всем представиться. Я — Рассел Грэхем, член парламента. Англичанин, естественно. А вы, мадам?

— Анна Маркова, журналистка. Русская… А каковы ваши политические взгляды, господин Грэхем?

— Это что, важно?

— Может быть.

— Хорошо, я отвечу. Я социалист — в некотором роде.

Анна Маркова пожала плечами.

— Ну что ж, могло быть и хуже.

Раздались аплодисменты.

— Кстати, в ответ на ваш вопрос, мисс Маркова, я предлагаю нам всем разбиться на группы. Одна группа может обследовать отель и подумать о нашем размещении — это нам скоро понадобится. Другой группе следует осмотреть местность. Третьей нужно позаботиться о нашем питании. А четвертая могла бы попытаться как-то осмыслить все, что с нами произошло.

Высокий стройный мужчина, чуть моложе Грэхема, попросил слова.

— Меня зовут Роберт Хайман, англичанин, служащий. Предложения мистера Грэхема мне кажутся дельными.

Потом поднялся еще один мужчина, плотный блондин.

— Я Гуннар Рудефорс, учитель. Швед. Да, мистер Грэхем прав, мы должны что-то предпринять.

Потом высказалась девушка лет девятнадцати, сидевшая за столом с двумя подружками. Она сильно волновалась и говорила так тихо, что ее почти не было слышно.

— Меня зовут Андреа Смолл. Я студентка из Англии; честно говоря, я просто боюсь. Я до смерти напугана. И мои подруги тоже. Нам бы хотелось, чтобы нам посоветовали, что делать.

— Я с этим согласен, думаю, большинство тоже согласится. — Это сказал крупный мужчина с соломенными волосами, рядом с которым сидела привлекательная пышная блондинка. — Меня зовут Пол Редман, я американец, литературный агент. А это моя жена, Марион. Поскольку мистер Грэхем первым предложил что-то конструктивное, полагаю, что именно он должен взять на себя руководство.

Глядя на Грэхема, Тур Норстед поднял свой бокал:

— Я думаю, сэр, вы сами на это напросились. — Потом добавил: — Позвольте представиться, Тур Норстед, швед, моряк-радиотехник.

Грэхем отпил виски.

— Есть возражения? Мне хотелось бы знать, прежде чем я сделаю эту глупость, то есть приму ваше предложение. Иначе говоря, может быть, есть другие кандидатуры?

Все промолчали. Грэхем улыбнулся:

— Ну что ж. Да падет это решение на ваши головы. Поскольку я по опыту знаю, что там, где слишком много спорят, дело стоит, то предлагаю кое-какие меры защиты для себя и для вас. Первая — я требую всей полноты власти. Вторая: если четверо или больше человек подвергнут мою кандидатуру сомнению, будем выбирать другого. Ставим на голосование?

Глядя на лес рук, Грэхем подумал, что впервые в жизни его кандидатура прошла единогласно.

Бомба разорвалась несколькими секундами позже.

Слово попросил незаметный мужчина небольшого роста.

— Меня зовут Джон Говард, я учитель, англичанин. — Он указал на сидящую рядом женщину, нервно вертевшую в руках бокал виски с содовой: — Моя жена Мэри. Мы оба преподаем физику, и мне кажется, мы заметили нечто такое, что могло ускользнуть от внимания остальных. — Он колебался, говорить ли дальше. — Это довольно неприятное наблюдение. Может, мне стоит обсудить вопрос сначала только с вами, мистер Грэхем?

Грэхем покачал головой:

— Нет, я не люблю секретов, мистер Говард. Наше положение уже настолько неприятно, что его трудно испортить еще больше.

Джон Говард улыбнулся как-то виновато.

— Здесь кто-то предположил, что мы в Южной Америке или в Голливуде. К сожалению, я думаю, нам придется исключить оба эти варианта.

— Значит, вы знаете, где мы? — с надеждой спросил Грэхем.

— Нет. Но я знаю, что мы не там, где думаем.

— А точнее?

— Мы не на Земле, — грустно сказал Говард.

Признание было встречено гробовым молчанием. Все лица обратились к говорившему.

Грэхем облизнул пересохшие губы.

— А как вы это узнали?

— Странно, что вы сами этого не заметили: мы здесь очень мало весим. Мы с Мэри поставили опыт — ну, просто подпрыгнули. Притяжение на этой планете, видимо, составляет примерно две трети земного.

Человек шесть тут же принялись подпрыгивать. Они взлетали вверх на три, четыре, пять или шесть футов. Лица «прыгунов» стали белыми от напряжения. Никто не упал в обморок, но три женщины и мужчина заплакали.

Рассел Грэхем налил себе большой бокал виски и понял, что ему нужно снова начать говорить.

Причем сделать это как можно быстрее.

Глава третья

Остальную часть послеобеденного времени — а у путешественников была возможность определить время по положению солнца — так вот, остальную часть дня заняла какая-то мешанина из драматической напряженности и сущей бессмыслицы. Само солнце, на которое нельзя было смотреть не щурясь, как будто бы не отличалось от земного. Но оно словно бы катилось по небу быстрее, чем надо..

Все снова завели свои часы и позже обнаружили, что сутки на планете длятся примерно двадцать земных часов.

Прежде чем разбить всех на группы и попытаться наладить какой-то порядок среди царящего хаоса, Грэхем провел перекличку людей, которых он с мрачным юмором назвал своим «иностранным легионом». Сначала он просто записал имена, фамилии, возраст, национальность и профессию хотя бы для того, чтобы примерно определить, кому какое давать поручение. Позже он смог получить более подробные сведения, а также обнаружить кое у кого полезные в данной ситуации навыки.

Никто не мог точно вспомнить, сколько пассажиров взял реактивный самолет, летевший из Стокгольма в Лондон, но их было, несомненно, гораздо больше, чем шестнадцать. Поразмыслить о том, что стало с пилотами, стюардессами и прочими пассажирами, они смогут позже. А сейчас полезнее оценить ситуацию и обезопасить себя настолько, насколько позволяет весь этот абсурд.

Англичане составляли ровно половину грэхемовского легиона. Он подумал, что для рейса Стокгольм-Лондон в конце туристского сезона это вполне нормально.

В самом верху бумажного листа он аккуратно написал свое собственное имя и фамилию, ниже разместил всех остальных «перемещенных лиц» английской национальности. Далее следовали два шведа, индус, русская, француженка и вест- индианка.

Прежде чем разбить людей на группы, он внимательно изучил список. В нем значились: Рассел Грэхем, 39 лет, англичанин, член парламента. Роберт Хайман, 39, англичанин, госслужащий. Эндрю Пейн, 28, англичанин, актер телевидения. Джон Говард, 31, англичанин, учитель. Мэри Говард, 27, англичанка, учительница. Дже- нис Блейк, 20, англичанка, студентка колледжа домоводства. Андреа Смолл, 20, англичанка, то же. Марина Джессоп, 20, англичанка, то же. Пол Редман, 40, американец, литературный агент. Марион Редман, 32, американка, домохозяйка. Гуннар Рудефорс, 35, швед, учитель. Тур Норстед, 25, швед, моряк-радиотехник. Мохан дас Гупта, 28, индус, служащий нефтекомпании. Анна Маркова, 33, русская, журналист. Симона Мишель, 23, француженка, художник. Селена Бержер, 21, вест-индианка, манекенщица.

Педагогика представлена неплохо, думал Грэхем, скользя взглядом по списку, но ведь это не удивительно, в наши дни преподаватели довольно-таки много путешествуют, причем в разных направлениях.

Он вздохнул. Было бы гораздо полезнее иметь в группе врача, специалиста в области естественных наук, а лучше всего — одного-двух мускулистых рабочих. Одно ему было ясно: тот, кто (или что) организовал их похищение, или перемещение, или кражу (ни одно слово не подходило вполне) — словом, этот Он, Она или Они не старались как-то уравновесить интересы. Зато в смысле соотношения полов — полный баланс. Что само по себе забавно…

Однако над скрытым смыслом всего этого можно было подумать позже. А сейчас следовало заняться более важными делами.

Грэхем разбил группу на четыре звена по четыре человека, согласно своему первоначальному плану. Генеральный штаб, который он назвал «оперативной группой», включал его самого, Гуннара Рудефорса, а также Пола и Марион Редман. В двух остальных звеньях (разведчиков) было два мужчины и две женщины; первостепенной задачей четвертого звена было снабжение питанием, в него входил швед-радиотехник и три английских студентки.

Генеральный штаб обосновался в коктейль-баре. Остальные отправились выполнять задания.

Через некоторое время начали поступать донесения. Первое и самое важное состояло в том, что в радиусе примерно километр не обнаружено ни одного живого существа. В городе нет ничего, кроме уже знакомой всем гостиницы, супермаркета, отрезка дороги и ряда небольших строений, приспособленных под мастерские. Дорога начинается в зарослях диких трав, которые можно было бы назвать степью или саванной, и упирается в такую же саванну. Такси, стоящее у гостиницы, по всей видимости, «мерседес», но у него нет ни аккумулятора, ни мотора. Машина, забытая у супермаркета, — «сааб», тоже не имеет ни того, ни другого.

Супермаркет прилично загружен продуктами, однако ничего свежего — все в пакетах или банках. Тур Норстед вместе с тремя девицами, успевшими в него влюбиться, нагрузили доверху тележки, заботливо кем-то для них оставленные, и покатили их по дороге к отелю.

В это же время двое из резервной группы — Гуннар Рудефорс и Пол Редман — убрали с дороги зеленоватые пластиковые гробы и сложили их аккуратными штабелями у одного из сараев. Эти гробы они тщательно осмотрели: пластик был легким, но очень прочным, его невозможно было поцарапать даже стальным лезвием.

В самом отеле было двадцать спален, из них десять одиночных и десять парных. Была также кухня, оборудованная всем необходимым, вплоть до холодильника и посудомоечной машины. Раковина с холодной и горячей водой присутствовала в каждой спальне. С электричеством все оказалось в порядке. Короче говоря, это была типичная провинциальная, но вполне комфортабельная гостиница, какую можно увидеть в любом уголке Европы.

Солнце село неожиданно и стремительно, как на Земле бывает в тропиках или на экваторе, и все собрались в коктейль-баре, чтобы поделиться собранной информацией.

Поскольку было ясно, что ночь, а может, много ночей придется провести здесь, следовало распределить комнаты. Грэхем попросил заняться этим Анну Маркову, которая показалась ему толковой женщиной. Трех студенток, изучающих домоводство, отправили на кухню воплощать теорию в практику. И в скором времени вся команда села за стол в обеденном зале и получила угощение не хуже, чем в ресторане «Савой». Правда, на тот факт, что вся еда — из консервных банок, пришлось закрыть глаза.

Когда все принялись за кофе с коньяком, Грэхем решил провести небольшой опрос на тему, «что с нами произошло и в каком порядке». Этот дискуссионный зачин можно было высоко оценить в любой валюте.

Самой популярной теорией оказалась следующая: «нас похитили марсиане, венерианцы или другие жители солнечной системы». Эта теория была порождением дешевых теле- и кинофильмов, а также множеством комиксов на космические темы — из тех, что публикуют в журналах.

Джон Говард, учитель физики, первый разбил наголову эту теорию. Он подошел к стеклянной двери столовой, открыл ее и вышел на балкон. Стояла ясная, холодная ночь. Говард пригласил всех выглянуть на улицу.

Звезды, которые компания увидела в небе, были совершенно незнакомыми. Чужие звезды на чужом небе — яркие, холодные и далекие. Жуткие в своей новизне.

Грэхем сразу загнал своих товарищей назад в столовую, почувствовав, какая тревога, растерянность и даже отчаяние завладели их душами. Вернувшись к своим столам, они мрачно прихлебывали кофе. Беседа умерла. Никто не горел желанием обсуждать будущее, которое после знакомства с чужим небом стало рисоваться в жутком свете.

Было совершенно ясно, что все страшно устали: две девушки-студентки заснули прямо за столом. Слишком много было затрачено усилий физических и моральных, слишком много выпало на их долю страха и отчаяния.

Но Грэхем был убежден, что отдыхать должны по очереди. Восемь мужчин были назначены дежурить всю ночь, по два человека, сменяясь каждый час. В качестве еще одной предосторожности Грэхем велел оставить двери всех спален широко открытыми.

Однако ночь прошла относительно спокойно, если не считать рыданий и всхлипываний. Мужчины всхлипывали так же часто, как и женщины — но более скрытно.

Утром звено, вышедшее из отеля на разведку, сделало интересное открытие.

Исчезли гробы, сложенные в штабеля.

Глава четвертая

В течение второго дня путешественники сделали еще кое-какие открытия.

Молодой швед Тур Норстед первым обнаружил, что, по-видимому, за всей группой ведется наблюдение. Ночью, стараясь заснуть, он увидел четыре малюсеньких зеленых точки, бледно светящиеся в углах потолка, там, где он стыкуется со стенами.

Тур зажег ночник — такой, какие в гостиницах ставят у кровати, с лампочкой в шестьдесят ватт — и решил выяснить, что это такое. При свете зеленоватые точки исчезли, но он смог различить в каждом углу комнаты четыре линзы, невидимые днем. Линзы были не больше спичечных головок. Тур подумал: может, стоит отковырнуть кусок штукатурки и посмотреть, как они крепятся? Но благоразумно отверг эту мысль.

Встретившись с Грэхемом за завтраком, он рассказал ему о своем открытии. Вместе они обнаружили, что такие же линзы есть в каждой комнате и даже в коридорах. Это сильно расстроило Грэхема, и он попросил Тура пока не говорить ничего остальным. Их положение и так было тяжелым, чтобы отягощать его сознанием того, что за ними следят.

Тур предложил отковырнуть один «глазок», изучить его, а потом уничтожить. Грэхем его остановил. Он принял другое решение: когда все уйдут из своих комнат, Норстед обойдет их и в каждой заклеит линзы бумагой. В коридорах эти «глазки» решили не трогать.

Грэхем рассуждал так: «наблюдатели» поймут, что «подопытные» не лезут в бутылку по пустякам, но требуют какой-то доли уединения.

Сразу после завтрака он организовал более тщательную разведку окружающей местности. На сей раз команда разведчиков состояла из четырех мужчин, которыми руководил Джон Говард, учитель физики. Он уже зарекомендовал себя как наблюдательный и спокойный человек.

Инструктаж был очень прост: двигаться в течение часа строго на север, который был определен исходя из того, что солнце восходит на востоке, а потом развернуться на 180° и идти назад. Если на пути встретится возвышенность — использовать ее для общего обзора. Рекомендовалось избегать, насколько возможно, любых контактов с живыми существами, буде таковые встретятся. Не совершать ничего, что может быть истолковано как враждебные действия — разве что на отряд нападут и возникнет необходимость защищаться.

Вопрос самозащиты было не так-то просто решить. Грэхем боялся отправлять безоружных людей в поход, который мог оказаться опасным. Однако тщательный осмотр супермаркета выявил две интересных детали: во-первых, продукты, съеденные землянами за день до того, кто-то заменил новыми; во-вторых, оказалось, что в магазине есть небольшой отдел хозтоваров, который они раньше не заметили.

В отделе хозтоваров каждый разведчик взял себе маленький топорик. К этому времени солнце уже вовсю светило с безоблачного неба и стало довольно жарко; поэтому они сняли все, кроме рубашек и брюк. С ножами за поясом и топориками в руках они напоминали шайку разбойников.

Остальные высыпали из гостиницы, чтобы проводить смельчаков в поход. Последние же, шагая по дороге, ведущей в никуда, размахивали «оружием» и остро чувствовали идиотизм ситуации. Даже Грэхем, мрачный от сознания, что все заботы в этом чужом мире легли на его плечи, не мог сдержать улыбку. «Разведка» чем-то напоминала сцену из оперетты.

Отряд вернулся через два часа и десять минут.

Слава Богу, все были целы, никому не пришлось рисковать жизнью.

Но новая информация ни в коей мере не помогла землянам избавиться от чувства тревоги и неуверенности в будущем.

Джон Говард рассказал сначала о том, что видели все разведчики. По расчетам, они прошли километров восемь по довольно пустынной долине, где рос какой-то незнакомый кустарник с мелкими цветками и растение, напоминающее громадных размеров папоротник. Встречались и участки, покрытые лишь очень жесткой и высокой травой. Путники обнаружили реку и ряд довольно высоких холмов, но не встретили совершенно никаких животных.

Однако, было и то, что видели не все.

Одним наблюдением поделился Пол Редман, американский литагент. Когда отряд пробирался между зарослями травы высотой в полтора человеческих роста, он остановился, чтобы стереть пот со лба. И взглянул на небо.

То, что он увидел, длилось один краткий миг. По небу пронеслась стая каких-то блестящих, сверкающих существ с золотистыми развевающимися волосами и лицами, по утверждению Редмана, почти человеческими. Пытаясь как-то описать их, он сказал: «Они были похожи на эльфов».

Второе «видение» досталось Гуннару Рудефорсу, шведу-педагогу.

Четверо мужчин шли гуськом; на расстоянии примерно шести шагов друг от друга. Поскольку роль первого была самой рискованной, договорились идти первым по очереди.

Очередь Гуннара Рудефорса настала тогда, когда вскоре следовало уже повернуть назад. Стараясь извлечь из экспедиции как можно больше, он пошел быстрым шагом и не заметил, как оторвался от своих спутников.

Выйдя из зарослей высокого папоротника, он внезапно увидел средневекового рыцаря в блестящих доспехах — тот стоял примерно в двадцати шагах от него.

Ни насмешки, ни ехидные замечания не могли сбить Рудефорса с толку: он настаивал, что это был именно рыцарь. На голове — шлем с забралом, почти полностью закрывавшим лицо, в правой руке — то ли короткое копье, то ли длинный меч.

Рыцарь сидел верхом на животном с ветвистыми рогами, ростом меньше лошади, но больше оленя.

Целую долгую минуту рыцарь и Рудефорс созерцали друг друга. Потом первый приглушенным голосом произнес слово, похожее на «Прочь!», развернул своего «коня», дернув его за один рог, и скрылся в папоротнике.

Когда остальные поравнялись с ошарашенным шведом, рыцарь успел скрыться из глаз. Джон Говард, шедший сразу за Гуннаром, признался, что слышал звуки, похожие на стук копыт. Но ничего не видел.

Подобный отчет об «экспедиции» вызвал у Грэхема одно желание — срочно выпить. Двойную порцию.

Глава пятая

Хотя с теми людьми или существами, которые похитили землян, никаких контактов по-прежнему не было, в последующие дни произошли события. Два из них — трагические. Первой трагедией было самоубийство Марины Джессоп, двадцатилетней студентки-англичанки. Марина покончила с собой вечером того дня, когда Пол Редман увидел своих «эльфов», а Гуннар Рудефорс — средневекового рыцаря.

В тот день после обеда Рассел Грэхем, член парламента и командир межпланетного иностранного легиона, выступил с обзором событий и сделал, так сказать, предварительные выводы. Он попытался произнести свой «доклад» в официальном и в то же время несколько будничном тоне, ни на миг не забывая о страшном нервном напряжении, овладевшем его товарищами.

— Леди и джентльмены, — начал он, оглядев с грустью свою небольшую команду. — Я много думал о том, что с нами произошло, и вы, безусловно, тоже. Несмотря на кошмарную абсурдность ситуации, в которой мы оказались, несмотря на полное отсутствие информации, я считаю необходимым все же как-то это осмыслить. Позвольте поделиться с вами своими соображениями.

Он помолчал.

— Я думаю, что все, проделанное с нами, имело серьезные и никак уж не легкомысленные цели. Насколько я понимаю, наше похищение из самолета было частью какой-то операции, и сейчас мы находимся в чужой галактике, на немыслимом расстоянии от Земли. Ясно, что эта операция — какой бы бесчеловечной она ни была — проделана существами, далеко обогнавшими нас в развитии. Нам трудно представить себе усилия и ресурсы, затраченные на эту операцию. Поэтому можно сделать вывод, что нас отправили сюда для решения какой- то весьма серьезной задачи. Ее сути мы пока не знаем. Как не знаем и того, вернут ли нас в конце концов домой. Но, видимо, пока мы здесь, нас будут снабжать всем необходимым для жизни.

— Что вы скажете по поводу «эльфов»? — спросил кто-то.

— И про рыцарей? — спросил другой.

— Пока что на многие вопросы ответа нет, — Грэхем пожал плечами. — Возможно, и не будет. Можно только догадываться… Я думаю, они оказались здесь как представители определенного биологического вида, ведь, скорее всего, так же рассматривают и нас. Мне почему-то кажется, что не эти существа виновники нашего несчастья. А сейчас, — продолжал Грэхем, — перед нами стоят две срочные задачи: во-первых, нужно узнать как можно больше о мире, в который мы попали, и, во-вторых, попытаться установить контакт с теми, кто нас сюда доставил. Нет сомнения, что в их глазах мы своего рода идиоты или животные. Но если их представления об этике соответствуют уровню их науки, мы, возможно, сумеем убедить их отправить нас домой, хотя бы после того, как они нас изучат.

Дискуссия, начавшаяся после выступления Грэхема, была, в общем, бесполезной. Никто не высказал более разумного объяснения происшедшему: люди были слишком удручены, чтобы размышлять. В конце концов все разбрелись по спальням.

В группе было четыре супружеских пары. Сейчас стало ясно, что, по крайней мере, еще четверо как бы заключили временный брачный союз. Грэхем считал это неплохим признаком. Может быть, хоть это поможет ему (или ей) не сойти с ума. ним присоединиться, но девушка отказалась.

В тот вечер она ушла в свой номер и легла в теплую ванну. Видимо, портативный электрообогреватель, брошенный в воду и устроивший короткое замыкание, помог ей решить все проблемы. Только утром обнаружили, что она мертва.

В письме, адресованном Расселу Грэхему, она написала:

«Уважаемый м-р Грэхем.

Я очень сожалею о том, что доставлю вам неприятность. Я настолько всего боюсь, что больше не могу выносить этот страх. Все это приводит меня в такой ужас, что иначе я просто сойду с ума.

Вы должны меня простить, честное слово. Всего три дня назад я возвращалась домой, проведя приятные каникулы в Швеции. Я даже с удовольствием думала о том, что начинается новый учебный год в колледже. Но я знаю, и вы конечно знаете, что никто из нас домой не вернется. Для меня эта мысль непереносима. У меня нет сил жить в этой тюрьме, вдалеке от всего, что я люблю. И мне ненавистна мысль о том, что я сойду с ума и доставлю вам всем уйму хлопот. Поэтому прошу вас: поймите и простите меня. Если вы когда-нибудь вернетесь на Землю, зайдите к моим родителям, они живут по адресу: Англия, графство Чешир, г. Стокпорт. ул. Идена, 71. Скажите им, что я жертва несчастного случая. У меня был кот, звали «го Снежок, но вы не сможете ему сказать то же самое^

Поверьте: от меня не было бы никакой пользы ни вам, ни всем остальным.

Искренне ваша, Марина Джессоп».

Прочитав письмо, Грэхем заплакал. Он вспомнил, каким бледным, страшно бледным было лицо Марины, вспомнил длинные прямые темные волосы и отсутствующий взгляд. Она была похожа на героинь сказок Андерсена.

Это была первая потеря. Он размышлял о том, сколько их еще будет.

Марину похоронили на маленьком, почти не заросшем травой участке в пятидесяти метрах от гостиницы.

Несмотря на свой атеизм, Анна Маркова красивым контральто спела над телом двадцать третий псалом, а Мохан дас Гупта, индус, сработал для могилы крест.

Надо было продолжать жить.

После обеда Грэхем попросил своих друзей составить списки личного имущества. Полезно знать, чем располагает его «легион».

По большей части, это имущество состояло из обычного багажа туристов: фотоаппаратов, мелких сувениров из металла и стекла на память о Швеции, нескольких книг и транзисторов. Однако всплыли и такие полезные вещи, как компас, показавший, что у данной планеты есть магнитные полюсы, пара биноклей, два очень хороших пакета первой помощи, груда разнообразных лекарств и даже две портативные машинки.

Частично для того, чтобы отвлечь людей от смерти Марины, а частично и по необходимости Грэхем задумал довольно честолюбивый проект. На сей раз «экспедиция» должна была двигаться на юг; ей было дано задание выступить на рассвете следующего дня и вернуться к сумеркам дня третьего. Таким образом, рассчитал Грэхем, отряд сможет двигаться к югу часов двенадцать и пройдет двадцать пять-тридцать километров. Потом он переночует «в поле» и вернется назад.

Перспектива ночевать в открытом месте таила опасность, но было ясно, что время от времени землянам придется рисковать, если они хотят получить какие-то сведения об окружающем. Грэхем сказал, что в путешествие отправятся только добровольцы.

Первыми вызвались Джон Говард, который возглавил прошлую «разведку», и его жена. Гуннар Гудефорс тоже захотел отправиться в путь, к ним присоединилась молодая француженка Симона Мишель.

Добровольцам рекомендовали отдохнуть, остальные же занялись сборами. Четверо, в том числе две студентки, должны были изготовить палатку, а также настил из синтетических плащей и постельного белья. Госслужащий Роберт Хайман обнаружил весьма полезный талант: он умел стрелять из лука. Роберт вызвался сделать пару больших луков и полдюжины стрел, а также научить желающих стрелять.

А в это время Тур Норстед собирал простой искровой радиопередатчик из разрозненных деталей, мотка медной проволоки и всего прочего, найденного в одной из мастерских. Передатчик мог бы пригодиться для двух целей: во-первых, если отряд возьмет с собой транзисторы, с ним можно установить одностороннюю связь. Во- вторых, была надежда связаться с теми, из-за кого земляне здесь оказались, либо с другой группой людей, тоже заброшенных сюда.

На рассвете следующего дня все было готово, и группа вышла из отеля, чтобы пожелать доброго пути своей «глубокой разведке». Искровой передатчик Тура Норстеда работал: швед был уверен, что сможет успешно передавать сигналы километров на сорок.

Беда была в том, что никто в отряде не владел азбукой Морзе. Норстеду пришлось придумать простейший код: «СОС» обозначало «возвращайтесь на предельной скорости», «Окей» — «продолжайте продвигаться вперед» и т. д. Передачи следовали в начале каждого часа.

В общем и целом, экспедиция была довольно прилично оснащена. Члены отряда несли с собой самодельные копья, ножи, топорики, два лука и полдюжины стрел; у них была палатка и продукты питания, а также компас, бинокль и фотоаппарат.

И все же, когда Грэхем прощался с людьми, на сердце у него был камень. Не успела прошлая экспедиция отойти от базы, как увидела «эльфов» и рыцаря. Вторая должна была уйти гораздо дальше. Грэхем не особенно задумывался над тем, какую информацию принесут люди, он думал: суждено ли им вернуться.

Его опасения оправдались.

На рассвете следующего дня отряд вернулся. Но возвратилось трое.

Гуннар Рудефорс, шедший впереди на последнем переходе, погиб. Он упал в замаскированную яму, утыканную острыми кольями.

Глава шестая

Рассел Грэхем сидел в своем номере на кровати, мрачно раздумывая над тем, что всего за три дня погибло два их товарища. Была поздняя ночь. Он принес из бара полбутылки виски и сейчас довольно быстро осушал ее, хотя раньше не одобрял пьянства в одиночку. Он и сейчас не одобрял, но выпивка могла ему помочь, как человеку со сломанной ногой помогают костыли.

Грэхем чувствовал страшное одиночество. Дурацкое стремление «служить обществу», толкнувшее его на путь лидерства, усугубляло его положение. Люди смотрели на него так, словно он знал ответы на все вопросы, и задавали ему эти проклятые вопросы.

Лидер народных масс, черт бы тебя побрал, подумал он.

И налил себе еще виски.

Гибель девочки-англичанки и молодого шведа он переживал так остро еще и потому, что сам взял на себя ответственность за группу. Прощай, Марина! Прощай, Гуннар!

Да будет чужая земля вам пухом…

Он попытался сосредоточиться на той информации, которую добыли участники второй разведки. Дело было еще хуже, чем после первого похода. Потому что участники второго были единодушны в том, что видели. И принесли с собой фотографии.

Кроме смерти Гуннара, самым неприятным событием было то, что отряд обнаружил еще один вид людей, получивший название «речные жители».

Симона, художница-француженка, заметила их первой. Отряд удалился уже километров на двадцать от «базы» и двигался почти параллельно реке. Симона погналась за большой бабочкой, которую сочла великолепной; люди явно спугнули ее, проходя по участку густого леса. Бабочка порхала с цветка на цветок, словно — как сказала позже Симона — манила куда-то.

Отряд уже подходил к опушке леса, и погоня за бабочкой привела Симону на поляну на небольшой возвышенности, откуда ей была видна река. Бабочку она тут же потеряла из вида и от нечего делать взглянула на реку (к счастью, у нее был бинокль). То, что раньше казалось Симоне мостом, было чем-то вроде улицы из грубо сколоченных хижин на сваях, соединявшей берега реки. Из дыр в крышах вился дымок.

Отряд осторожно приблизился к речной деревушке, остановившись примерно в полукилометре и стал наблюдать за ней в бинокль.

«Речные жители», — а их было несколько человек на ближнем берегу, — были одеты в звериные шкуры. «Ей-Богу, выглядели они так, будто сбежали из Каменного века», — сказал Джон Говард. Они орудовали топорами, дубинками с каменными шипами и копьями с каменными наконечниками. На воде покачивались выдолбленные из стволов лодки.

Опасаясь неприятностей, Джон Говард решил не подходить ближе. Однако еще какое-то время рассматривал в бинокль окружавшую деревню местность. Вдали, — на другом берегу реки на расстоянии пяти-шести километров, он обнаружил нечто похожее на высокую, неподвижную стену плотного тумана. Высота стены была-метров двести.

Отряд вернулся в лес, чтобы разбить палатку и заночевать. Спали по очереди: двое отдыхали, двое дежурили. Во время дежурства те, кто бодрствовал, слышали крики диких животных, но ничего не видели. На следующий день, когда отряд был на расстоянии семи-восьми километров от дома, Гуннар упал в утыканную кольями яму.

Яма была не очень большой. Но она была хитро расположена посреди едва видной тропы — может, этой тропой ходило на водопой какое-то стадо. Заостренные колья убили Гуннара почти мгновенно.

Грэхем перебирал в памяти все, что произошло за это время. «Руководитель! — мрачно думал он. — Если бы у тебя хватило ума, ты бы так загрузил людей работой, что Марине было бы не до самоубийства: просто не осталось бы сил. Ты не позволил бы экспедиции уходить далеко от дома без тренировки. Лидер липовый. Пожалуй, настало время отказаться от этой роли, прежде чем я осточертею людям, и они откажутся от меня сами».

Раздался стук в дверь:

— Разрешите?

Анна Маркова, не дожидаясь приглашения, открыла дверь.

Анна взглянула на бутылку с виски.

— Вам нравится пить в одиночку?

— Нет.

Она улыбнулась:

— Тогда угостите меня.

— Простите, что сразу не догадался. Будете пить из стакана, в котором я держу зубную щетку, или мне сбегать в бар за бокалом?

— Спасибо, сойдет и стакан. — Анна села на кровать Грэхема и слегка покачалась на пружинах. — По-моему, эта кровать удобнее моей.

— Жалуйтесь администрации, — сказал Грэхем.

Анна быстро сменила тему:

— По-моему, вы близки к отчаянию, Рассел. Горевать о покойных — естественно, но не нужно делать этого в одиночку. Вот это, — она кивнула в сторону виски, — это не очень-то поможет… Впервые за все время у меня есть возможность поговорить с вами наедине. Хотите, я скажу вам все, что думаю, а потом скажете вы?

— Хочу.

— Так вот, — начала Анна. — Мне кажется очевидным, что нас загнали в подобие зоопарка. На Земле, в современных зоопарках зверей стараются поместить в условия, близкие к естественным. Я думаю, то же самое сделали и с нами. Нам предоставили гостиницу, чтоб была крыша над головой, супермаркет, чтобы мы не умерли с голоду, а на улице поставили автомобили…

— Без мотора…

— Так ведь нам все равно некуда ехать! Но наши хозяева, кажется, неплохо разбираются в людской психологии и стремятся окружить нас привычными вещами.

— Лучше бы они вернули нас домой, — горько сказал Грэхем.

— Этого они не сделают, — заметила Анна.

— Почему вы так уверены?..

— Нас было восемь мужчин и восемь женщин.

— И что из этого следует?

Она смотрела на него грустно и насмешливо.

— Причина ясна, Рассел. «Плодитесь и размножайтесь»… Вы не согласны?

Он не ответил. И не взглянул на нее.

— Думаю, я права. Лучше смотреть правде в глаза: нас привезли, чтобы мы размножались. Так что вряд ли мы возвратимся на Землю.

Теперь он взглянул на нее и удивился ее спокойствию.

— И эта мысль не приводит вас в ужас?

— То, что произошло с нами, — страшно, но не должно быть бессмысленным.

— Что вы хотите сказать?

— То, что мы будем «плодиться и размножаться». В нашей группе есть супружеские пары, возникают и другие. — Она мрачно усмехнулась:

— Вы заметили: в нашем супермаркете есть многое. Кроме одного — противозачаточных средств.

Рассел улыбнулся.

— Кажется, вы очень легко приспосабливаетесь к обстоятельствам.

— Я попытаюсь это сделать, если… Рассел, а вы находите меня привлекательной?

— Я считаю вас очень привлекательной, Анна,

— торжественно сказал Грэхем.

— У вас есть жена или семья в Англии?

— Нет. Я был слишком занят политикой, чтобы увлечься чем-то… творческим.

Она улыбнулась.

— Тогда у нас есть шанс, потому что я очень практичная женщина. Я не привыкла ждать от мужчин чего-то особенного. Итак, я приду к вам, мы будем жить вместе, попытаемся и, надеюсь, научимся дарить друг другу тепло. Я думаю, мы будем получать удовольствие от общения в постели, но не это главное. Правда?

У Рассела брови поднялись от удивления; так он и смотрел на нее секунды две, а потом сказал очень серьезно:

— Анна, я пьяница, а вы — вы удивительная женщина.

— Значит — решено. Если мы не подойдем друг другу, мы расторгнем наш договор. А дружбу оставим.

Рассел поднял бокал с виски.

— Благодарение Господу, что был Карл Маркс.

Анна тоже встала, подняла свой стакан и несколько загадочно провозгласила:

— Здоровье королевы.

Проглотив свой виски, она отправилась в номер, чтобы собрать немногие вещи.

Неожиданно Рассел Грэхем осознал, что его депрессия исчезла, а уверенность вернулась. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять причину.

Он больше не чувствовал себя одиноким.

Глава седьмая

Странички из дневника Роберта Хаймана:

«Наступила пятнадцатая ночь с того момента, как мы попали на планету, которую Рассел, забавляясь, называет Эревон[1].

Ну что ж, название явно подходящее. Тем более, что по отношению к остальному человечеству мы сейчас действительно «нигде». По одним из нас будут страшно тосковать и плакать, по другим — нет, по мне тоже нет, и это меня утешает. Я был одинок на Земле, и я буду одинок здесь. В этом привилегия гомосексуалиста.

Какое-то время я надеялся, что Эндрю — бедный Эндрю, худой и томный, звезда этой кошмарной телевизионной серии, — что у него такое же несчастье, или привилегия — называйте, как хотите. Оказалось, что нет, Эндрю, милый мальчик, просто женоподобный мужчина. А после того, что произошло, никто не знает, на что он будет вообще способен. Сейчас он довольно смирный, и, может быть, скоро мы сможем снять с него самодельную смирительную рубаху. И правда, не можем же мы цацкаться с ним бесконечно.

Всех раздражает его бред по поводу огромных металлических пауков, которых он якобы видел. Из тех нескольких фраз, которые удалось разобрать, получалось, что он встал однажды ночью и увидел, как эти твари направляются к супермаркету с запасами продовольствия в лапах — хотя два наших часовых не видели и не слышали ничего. Действительность же выглядела так: мы нашли Эндрю перед рассветом, он лежал у гостиницы деревянный, как доска, с остекленевшими глазами. Кое-как нам удалось заставить его расслабиться. Но на этой стадии он стал молчалив, как рыба.

Дальше он выдумал вот что: заперся в ванной и царапнул себе горло бритвой, в то же время крича во всю глотку и вообще поднимая дикую панику. Хорошо, что у Марион Редман есть кое-какие медицинские навыки: она сказала, что он не нанес себе особого вреда, хотя выглядел так, словно истекал кровью. А сейчас бедный мальчик сидит весь забинтованный, в смирительной рубашке, слегка вращает глазами и бормочет что-то о металлических пауках, нагруженных пакетами стирального порошка и консервными банками.

Вопрос о том, кто пополняет для нас запасы, остался открытым. Ночью постоянно дежурят люди, но, кроме Эндрю, никто ничего на видел. У Джона Говарда есть теория: нас так специально «обработали», что мы ничего не видим. У Тура еще более дикая теория: наши хозяева «отключают» нас, когда хотят, а Эндрю они якобы забыли «отключить».

Как бы там ни было, мы ни на йоту не подошли к разгадке ни одной из окружающих нас тайн. Может, нам и не дано их разгадать…

Сегодня вечером я признался; не знаю, почему мне это показалось таким уж важным. Может, потому, что все они разбиваются на парочки, а кое-кто и на тройки. Тур Норстед, например, взял к себе в комнату сразу двух девчонок, Андреа и Дженис. Никому нет до этого никакого дела. Да и чего им волноваться? У Мохана дас Гупты безумный бурный роман с Симоной. Судя по всему, она хочет его рисовать, а он хочет весь день заниматься любовью. А бедная маленькая Селена — ну что за несусветное имя! — чахнет по нашему глубокоуважаемому руководителю. Между тем, Джон и Мэри преданы друг другу, а Марион и Пол ссорятся лишь тогда, когда думают, что они одни.

Мне нравится Рассел. Может, потому я и признался. Он первый после Сэмми, — а дорогой друг Сэмми умер так давно, что я почти не помню его лица, — кто вообще об этом узнал.

Он сказал всего-навсего: «Роберт, старик, ты среди друзей. Мне бы хотелось, чтобы тебе не было трудно».

И все же одиночество, как всегда, со мной.

На сегодняшний день мы знаем об этом мире не больше, чем в день прибытия, если не считать того, что у нас уже были две смерти, один психоз, мы слышали рассказы об «эльфах», средневековом рыцаре и дикарях. Самая популярная среди нас версия: мы в некоем «зоопарке». Она же самая вероятная. Однако это мучительно — не знать, кто смотритель зверинца.

Анна убеждена, что хозяева ждут от нас плодовитости. Воспитанная в русских традициях, она не считает это оскорбительным. Даже наоборот: грозится подарить Расселу полдюжины сыновей, тем более что свободного времени — уйма.

Естественно, мы проделали еще кое-какие изыскания. То есть пытались — прежде чем Эндрю наткнулся на своих пауков. Но это был лишь кусочек открытий. А если у хозяев «зоопарка» отличная система наблюдения, то они, наверное, валяются от смеха, видя, как мы уползаем в свои «экспедиции», вооруженные самодельными луками и стрелами, копьями и дубинками.

Мне кажется, сейчас Рассел не столько стремится исследовать, сколько хочет укрепить наш моральный дух и сделать нас более самостоятельными. Он вроде бы что-то задумал».

Глава восьмая

Было три часа дня по эревонскому времени. Жара становилась невыносимой. Дни, казалось, стали длиннее и теплее; судя по тому, что по улице летали странные, перьеобразные, неряшливые космы сухой травы с семенами, на планете был разгар лета.

Сидя на крыльце гостиницы с фотографией в руке, Рассел Грэхем лениво наблюдал за сухой травой, которой ветер заметал никому не нужный «мерседес» и такой же ненужный «сааб». «Интересно, скоро ли автомобили совершенно скроются под этим «снегом»?» — думал Грэхем.

Рядом с ним сидел Эндрю Пейн, уже без смирительной рубашки, но все еще в бинтах, здесь же пристроилась миниатюрная, невесомая, с шоколадной кожей Селена Бержер, которая недавно призналась кому-то, что ее настоящее имя — Джоан Джонс. Но все по-прежнему называли ее Селеной.

С тех пор, как Эндрю пытался покончить с собой, она стала для него нянькой и медсестрой. Теперь он почти выздоровел, но она все еще преданно за ним ухаживает, они ведут себя, словно брат с сестрой.

Вернуть Эндрю рассудок во многом помогли те фото, что Рассел держал в руке. До этого юноша пребывал много дней в полной «отключке», перемежающейся недолгими истериками.

Аппарат со вспышкой установили в супермаркете, навели на входную дверь, а затвор привели в действие с помощью простого шпагата. Всю эту «механику» предоставил Пол Редман, он же навел фотоаппарат. Тур Норстед еще больше усовершенствовал «установку»: он присоединил шнур к самодельному таймеру.

Последний позволил точно установить время, когда было сделано фото. А произошло это в два тридцать ночи.

На фото были видны очертания металлического паука, тащившего проволочную корзину с продуктами для пополнения запасов в супермаркете.

Эндрю был сразу же оправдан, а подтверждение его «фантазии» подействовало на него лучше любой психотерапии.

Грэхем снова взглянул на фото — наверное, уже в двадцатый раз. Тело паука, размером не больше футбольного мяча, было увенчано небольшой перевернутой чашей — видимо, датчиком. Судя по всему, паук передвигался с помощью четырех членистых лап; четыре членистые «руки» удерживали на голове корзину с припасами.

Паук был не более метра в высоту.

— Как тебе нравится этот зверь? — спросил Эндрю, глядя почти с любовью на снимок, позволивший его реабилитировать. — Думаешь, у него есть интеллект?

— Возможно, — ответил Грэхем, — но это, скорее, дистанционно управляемый робот. Бьюсь об заклад, это сравнительно простой робот, исполнитель воли своих хозяев.

Селена вздрогнула от страха и придвинулась поближе к Эндрю. Тот обнял ее движением защитника, что тайно позабавило Грэхема.

— Я так боюсь всего, мистер Грэхем, — сказала Селена (с тех пор, как его выбрали лидером группы, девушка всегда обращалась к нему официально, несмотря на его протесты). — Я моментально пугаюсь. А что если этих роботов целая орда и они разорвут нас по первому сигналу?

— Если бы они хотели разорвать нас, — Грэхем засмеялся, — они бы это давно сделали. А вместо этого они нас обслуживают. Лично я думаю, что их основная задача — заботиться о нас и… — Он замолчал.

Выйдя из супермаркета, Мохан дас Гупта подбежал к сидящим на крыльце.

— Никаких сигарет, пропади все пропадом! — объявил он. — Вчера еще была целая уйма пачек, а сегодня — ни одной!

Грэхем на минуту задумался.

— А ты уверен, что никто не побывал там до тебя?

— Сегодня моя очередь снабжать нашу компанию, — сказал Мохан.

— Это наказание, — догадался Эндрю. — Они нас наказывают.

— Не понял?..

— Этим паукам или тем, кто ими управляет, — объяснил Эндрю, — не понравилось наше любопытство. Я увидел одного из них и чокнулся. А вы сделали «картинку» с другого. И теперь они хотят нас приструнить, лишая не самого необходимого, но роскоши.

— Интересная теория, — сказал Грэхем. — Проверить идею Эндрю мы можем только одним способом: установить аппарат еще раз и сделать еще одно фото.

— Ни в коем случае! — завопил Мохан, в ужасе воздевая руки к небу. — А если они заберут у нас и выпивку? Разве можно так рисковать? — Глаза его горели огнем на смуглом лице.

— Смотрите! — вдруг закричала Селена, вцепившись в руку Эндрю. — Боже мой, что это? Господи, Боже мой… — она показывала в дальний конец улицы.

На ярко-зеленом фоне саванны, словно на фоне изумрудного занавеса, внезапно возникло странное видение. Оно не то чтобы шло — оно с трудом брело по дороге, приближаясь к сидящим на крыльце.

— Теперь я всему поверю, — пробормотал Грэхем. — Гуннар был прав: в темном уголке нашего садика водятся и эльфы, и рыцари…

Глава девятая

«Рыцарь, впрочем, являл собой зрелище довольно жалкое. Из доспехов на нем был лишь бронзовый нагрудник, нечто похожее на кожаные брюки и короткую кожаную куртку. Шлема у него не было, коня тоже.

Лицо, испачканное кровью, выдавало помесь негра и монгола. Брюки и куртка — вернее, ее нижняя часть — были окровавлены. Рыцарь страдал от многочисленных ран, но волочил за собой подобие меча.

Группа землян, сидевших на ступеньках отеля, на некоторое время окаменела. Рыцарь неумолимо надвигался на них. Глаза его были широко открыты, взгляд неподвижен. Он, вероятно, не замечал ничего вокруг, внимание его было занято чем-то таким, что видел только он.

Хотя Грэхем сидел неподвижно, как статуя, мысли проносились у него в голове с бешеной скоростью. Поскольку рыцарь шел очень медленно, он мог разглядеть его в мельчайших деталях. Он видел дыры в его кожаной одежде, синяки, разводы грязи на его лице. Грэхему казалось, что он видит даже, как струится кровь из его ран, и слышит биение измученного сердца.

Спотыкаясь, рыцарь приближался к отелю. Через каждые три-четыре шага он наносил удар — точнее, пытался нанести — по невидимому врагу.

Грэхем не знал, сколько прошло времени до того, как он заставил себя встать и подойти к странному существу.

Неожиданно рыцарь заметил его присутствие, остановился и качнулся, словно пьяный. Громадным усилием воли он сосредоточил свой взгляд на англичанине. Однако от увиденного ему нисколько не полегчало. Он попробовал поднять меч и чуть не упал. Выругавшись вполголоса, он вонзил острие меча в землю и оперся на него, как на костыль.

Рыцарь сильно закашлялся, потом плюнул в Грэхема. Собрав все свои силы, он все же смог поднять меч.

— Прочь, — сказал он заплетающимся языком, но на прекрасном английском. — Изыди, демон, леший, призрак, дьявол, колдун, злой дух. Именем черной королевы, именем белой королевы приказываю тебе: исчезни. Возвращайся в порченую землю, которая тебя родила.

Грэхем не двигался. Мыслей не было никаких, и он смог произнести только одно слово:

— Мир.

— Мир!!! — злобно зарычал рыцарь. — Мир! Ты видишь, что я ослаб, и позволяешь себе издеваться. Но у меня достанет сил, чтобы осчастливить тебя своим мечом.

С этими словами он сделал фехтовальный выпад. Грэхем подался в сторону, но и без того меч не достал бы его, потому что силы покинули нападавшего. Не произнеся ни звука, он плашмя упал на дорогу.

Рассел осторожно повернул его. Обескровленное лицо казалось таким молодым, что вызывало жалость.

Глава десятая

Абсу мес Марур, повелитель клана Марур, хоругвеносец западных владений и предводитель каравана, везшего красные пряности, награжденный королевским мечом и избранный владыкой всех чужаков, оставался без сознания более двух суток. Он лежал в одном из номеров здания, которое Мохан дас Гупта, забавляясь, называл эревонский отель «Хилтон». Раны Абсу мес Марура были тяжелыми, но не смертельными. Если бы он был землянином, то, возможно, уже умер бы от травм, инфекции или потери крови. Но, как уже догадывался Грэхем, он не был землянином, поэтому на третий день, ближе к вечеру, когда температура спала, Абсу мес Марур открыл глаза.

Почти все это время Марион Редман дежурила у его постели. Она промывала рыцарю раны, прикладывала компресс к пылающему лбу и вообще старалась изо всех сил облегчить ему страдания. Пока он выздоравливал, Джона Говарда и Тура Норстеда отправляли на разведку сначала на север, потом на юг, запад и восток — узнать, не бродят ли поблизости соплеменники рыцаря. Но они никого не встретили. А Грэхем не хотел посылать их дальше трех-четырех километров от базы.

Когда Абсу мес Марур пришел в сознание, Грэхем был у него в комнате.

— Не двигайтесь, — сказал он спокойно. — Здесь никто не желает вам зла. Вы были на волосок от смерти. Когда вы отдохнете и придете в себя, мы вас, если пожелаете, проводим домой… Если вы, конечно, скажете, где живете.

Человек в постели повращал глазами и вздрогнул. Он протянул руку за своей кольчугой, но Марион еще пару дней назад разрезала ремни и сняла ее, а потом убрала подальше. Он пытался нащупать свой меч, но не нашел и его.

Грэхем понял состояние человека, который без оружия почувствовал себя, словно голый, поэтому вынул меч из шкафа и положил на кровать. Рыцарь коснулся рукоятки и наградил Грэхема благодарным взглядом.

— Кто бы ты ни был — человек, дух или демон, — начал он довольно витиевато, — мне хотелось бы услышать твои титулы, ранг и имя. Пред тобой Абсу мес Марур, повелитель клана Марур.

— Здравствуйте, — осторожно сказал Грэхем. — Меня зовут Рассел Грэхем.

— Ты владыка своего клана?

— Не понял.

Абсу мес Марур был все еще очень слаб и поэтому быстро устал. Но, видно, решил во что бы то ни стало узнать, с кем имеет дело.

— Эта женщина, — спросил он слабым голосом, — она твоя?

— Нет, не моя.

Рыцарь вздохнул.

— Тогда я не стану с тобой говорить. Приведи повелителя своего клана.

Марион первой поняла его желание.

— Он хочет знать, ты ли наш лидер, Рассел, — сказала она. — Успокой бедного парня, а то у него снова поднимется температура.

— Меня избрал мой народ, — сказал Грэхем. — У нас нет того, что ты называешь кланом, но в общем-то я здесь главный. Ты меня понимаешь?

Слабая улыбка Абсу мес Марура была ему ответом.

— Ты повелитель своего клана. Помни: я не запятнаю твою честь, когда смогу поднять свой меч.

— Я никогда не буду воевать с тобой добровольно. Ни сейчас, ни потом.

— Но это твой долг.

— Это не мой долг. Мой долг — доставить тебя домой, когда ты сможешь передвигаться.

Снова рыцаря проняла дрожь, потом он попытался встать..

— Я — хоругвеносец западных владений, владыка каравана с красными пряностями, я награжден королевским мечом, — с гордостью произнес он. — Кто осмелится обесчестить меня, тому потребуются для защиты многие сотни копьеносцев!

— Никто тебя не обесчестит, — сказал Грэхем терпеливо. — Я и мои друзья хотим всего лишь помочь тебе… Если это необходимо — будем драться, но мы хотим жить в мире. Мы хотим быть твоими друзьями, хотим, чтобы ты и твой народ жили с нами в мире. А теперь отдыхай, Абсу мес Марур. Никто не причинит тебе зла.

Рыцарь тяжело дышал, на лбу выступили капельки пота.

— Каков твой ранг?

— Никакого ранга у меня нет.

Абсу мес Марур зарычал от гнева.

— Ради Бога, Рассел! — воскликнула Марион. — Скажи ему, что ты владыка всех сумасшедших в этом бедламе, иначе он совсем спятит!

— Дорогая, — ответил Грэхем, — кажется, Оскар Уайльд сказал: нас разделяет барьер одного языка. Он говорит как будто бы по-английски, хотя мы знаем, что он не англичанин, да и губы он складывает иначе. Значит, что-то сделали с его головой — как и с нашими. Но проблема не только в этом. Хотя мы и можем разговаривать, его представления — иные.

— Твой ранг! — воскликнул Абсу мес Марур в отчаянии.

Грэхем пожал плечами.

— Ну ладно, слушай. Меня зовут Рассел Грэхем, я член парламента, — это он произнес очень выразительно, — я «голос королевских подданных», создатель законов, награжден Звездой. Кроме того, я член королевского автомобильного клуба.

Абсу мес Марур слушал очень внимательно, но ничего не понял.

— Значит, ты повелитель своего клана?

— Да будет так. Я лорд своего клана. Но мы с тобой — из разных миров. Постарайся это понять. Я с моими людьми пришел из того мира, что расположен позади звезд, за дальней стороной солнца. Нас привело сюда нечто…

Абсу мес Марур широко открыл глаза, издал пронзительный крик и снова провалился в щадящий покой обморока.

Глава одиннадцатая

Только через несколько дней раны Абсу мес Марура зажили настолько, что он смог встать с постели и начал ходить. Пока он лежал, у него с Расселом Грэхемом было достаточно времени, чтобы узнать многое друг о друге, равно как и о разных мирах, из которых они появились. В этом смысле у Грэхема было значительное преимущество: он вырос в век сложной техники и изощренных чувств. Он был способен схватывать идеи и теории, которые были за пределами понимания рыцаря, пребывавшего на уровне начала средневековья.

Впрочем, и у Грэхема от сознания того, что перед ним человек из чужого мира, захватывало дух. По его прежним представлениям, космические полеты ограничены пределами солнечной системы, поскольку расстояния между галактиками слишком велики для космических кораблей.

Но вместе со своими попутчиками он на собственном горьком опыте получил подтверждение тому, что долговременные межпланетные путешествия возможны. Из бесед выяснилось: земляне не одиноки в своем несчастье, то есть в своей оторванности от своего мира. Оказалось, что Абсу мес Марур и его пятнадцать спутников прибыли на эту планету таким же образом, как и земляне, с той лишь разницей, что их похитили не из самолета, а из каравана. Животные были нагружены драгоценными «красными специями», которые люди переправляли из Царства Уллос в Нижнее и Верхнее Царства Грен Ли.

Грэхем был абсолютно уверен, что эти царства не могли существовать на какой-нибудь планете Солнечной системы, поскольку лишь на земле есть условия для жизни.

И все же Абсу мес Марур, чья родная планета была далеко от Земли, несомненно, был не просто разумным существом, а человеком. На Земле его приняли бы за некую смесь азиатской и африканской расы. Грэхем начал подумывать даже о том, что Абсу мес Марур и люди его расы могут оказаться вполне генетически совместимы с мужчинами и женщинами Земли. Хотя эта мысль его и обескураживала.

Впрочем, несмотря на свои страхи и унижение в начале знакомства, вызванные странными запретами и обычаями, Абсу постепенно стал доверять Грэхему и даже с ним подружился.

— Давай поговорим, Абсу, — сказал Грэхем однажды утром, когда рыцарь уже был в состоянии сидеть и внимательно слушать. — Я думаю, нам многое нужно обсудить.

— Я буду беседовать с лордом Грэхемом, — ровным голосом ответил тот, — если лорд Грэхем, возложив руки на сердце и голову, поклянется святой мантией, что в его словах не будет ни обмана, ни предательства.

— Клянусь, что ни я, ни мои соплеменники не питают вражды к повелителю Абсу мес Маруру или его людям.

— Лорд Грэхем, ты щедр в своей клятве.

— Мое имя — Рассел, и, насколько я понимаю, тебя зовут Абсу. Может, мы будем называть друг друга по имени?

— Лишь в том случае, если побратаемся.

— А как это сделать?

Абсу мес Марур улыбнулся.

— С Помощью меча, копья или кинжала, приставленных к горлу Друг друга. Повелители кланов по обычаю клянутся мечами.

— Я хочу побрататься с тобой, но меча у меня нет. А нельзя нам обойтись твоим мечом? — Он взглянул на оружие Абсу.

— Такие случаи были, — ответил Абсу, — но только на поле брани.

— Друг мой, — сказал Грэхем без тени юмора, — я думаю, мы вполне можем считать, что находимся на войне.

— Да будет так, — сказал рыцарь.

С удивительной ловкостью для человека, лежащего в постели, Абсу мес Марур схватил меч, наклонился вперед и слегка вонзил острие меча в шею Грэхема.

Англичанин почувствовал, как из раны побежала струйка крови. Взгляд его скользнул вдоль меча метровой длины с остро наточенным лезвием и споткнулся о взгляд воина, который одним движением руки мог лишить его жизни. Он замер.

— Этого человека я не могу убить, — возгласил Абсу. — От него я не буду ждать удара в спину, в его присутствии я могу спать спокойно. С ним имеют право разговаривать мои женщины. Если я все это забуду, пусть наказанием мне будет позорная смерть. Клянусь святой мантией, да будет все именно так.

Он положил меч и сделал знак Грэхему взять его в руку.

Тот осторожно поднял его — он не доверял себе и боялся серьезно ранить Абсу острием.

— Вызови кровь! — рявкнул рыцарь. Видя, что Грэхем напуган, Абсу сам подался вперед так, что кровь побежала из ранки. — А теперь повтори клятву!

Глядя в глаза своему побратиму, Грэхем повторил клятву. Как ни странно, она показалась ему трогательной. Пожалуй, это было самое сильное заклинание из всех, слышанных им.

Закончив клятву, Грэхем снова положил меч рядом с Абсу.

— Значит ли это, что нам больше не нужно воевать? — спросил он.

— Это значит, что мы не должны встречаться в битве, — ответил Абсу.

— Хорошо. А теперь давай к твоему обычаю присоединим мой. — Грэхем протянул правую руку и показал Абсу, что такое пожатие. — Даю тебе мою руку в знак дружбы… Если ты не очень устал, я расскажу тебе о моей родине и о том, как я со своими друзьями оказался здесь. Когда я закончу, ты расскажешь мне о себе.

Подбирая самые простые слова, Грэхем попробовал описать достижения техники и цивилизации в развитых странах Земли. Но когда он говорил о машинах, которые летают, и о тех, что очень быстро преодолевают громадные просторы по земле или позволяют разговаривать на расстоянии, — он видел, что психика Абсу этого не выдерживает. Он поспешно закончил тем, что описал прибытие его группы в пластиковых гробах на Эревон и попытки исследовать эту землю.

— Значит, вы — племя волшебников? — Абсу недоверчиво смотрел на него.

— Нет, Абсу, мы не волшебники. Я думаю, главная разница между нами в том, что мой народ дольше работал с металлами. И среди нас были умные люди, сообразившие, как заставить машины служить человеку. А теперь рассказывай ты.

Теперь настала очередь Грэхема переваривать услышанное: голова его пухла от наивных представлений, которыми оперировал Абсу. Грэхем узнал о роковом походе с красными специями, которые они везли из Царства Уллос в Верхнее и Нижнее Царства Грен Ли. Абсу руководил всем караваном; в нем было тридцать воинов, с десяток купцов, полтора десятка женщин и более тридцати палпалов — нечто среднее между лошадью и оленем, которые и везли поклажу. У Абсу не осталось никаких воспоминаний о том, когда и как на них напали. Воспоминания его попутчиков были столь же расплывчаты, как воспоминания землян.

На Эревоне их ждало поселение из крепких бревенчатых строений вместо отеля землян, а вместо супермаркета — целое стадо палпалов. Любопытно, что Абсу получил свои раны так же, как и Гуннар, — попав в яму с кольями.

К счастью для Абсу, во время своей «разведки» он ехал на палпале: животное, провалившись в яму, приняло на себя основной удар. Острые колья проткнули его тело, брыкавшийся в предсмертных судорогах палпал изувечил своего хозяина. Видимо, на какое-то время Абсу потерял сознание, но потом он ухитрился выбраться из ямы.

Почти теряя рассудок от боли, Абсу пытался найти дорогу к своей крепости. В результате он вышел к обиталищу землян, которое назвал «страна мертвых» — таким оно ему показалось. Белолицые люди укрепили его в мысли, что он попал в землю привидений и духов.

— Среди нас нет ни волшебников, ни привидений, ни злых духов, — успокоил его Грэхем, когда Абсу закончил свой рассказ. — Мы такие же люди, как ты. Это правда, у нас кожа белее твоей, хотя и у нас встречаются темнокожие, мы выше ростом и живем по-другому. Но мы — мужчины и женщины. Нас так же, как и вас, похитили из нашего мира и поместили…

— Из вашего мира? — перебил его Абсу. — Ты хочешь сказать, из вашей страны?

— Нет, из нашего собственного мира.

Абсу мес Марур расхохотался. По лицу было видно, что он испытал облегчение.

— Значит, вы, волшебники, тоже знаете не все, — , сказал он как-то даже весело. — Так знай же, друг Рассел, что есть только один мир. Он находится в центре всего сущего, а солнце — его фонарь. Ты уже говорил о том, что позади звезд и обратной стороны солнца есть еще один мир. Но этого не может быть, потому что Земля всегда была доской, на которой боги играют людьми.

На мгновенье Грэхем растерялся.

— Ты говоришь о Земле?

— Да, о Земле. Это сцена, на которой проходит игра — жизнь людей. На ней мы рождаемся и на ней умираем. Это единственное место для нашей жизни, Рассел. Единственное в мире разнообразия, созданного богами.

Грэхем тупо смотрел на него.

— А какой формы Земля, как ты думаешь?

Абсу рассмеялся снова.

— Вот тебе и ваша великая мудрость, вот тебе и волшебные машины. Ей-Богу, вы, наверное, живете у самого края, а значит, у самой тьмы. Даже дети знают, какой формы Земля. Она плоская, круглая, как блюдо, и громадная. На ней, несомненно, много стран, много чужих народов с чужими обычаями. Но и твоя раса, и моя живут на Земле. Мы ее дети.

— Тогда скажи мне, — спросил Грэхем, совсем растерявшись, — что случилось бы с человеком, подошедшим к самому краю Земли?

— Он бы свалился вниз, — сказал Абсу. — Он упал бы в первозданную тьму, и никто его больше не увидел бы. Таково наказание за безумство.

— Абсу, друг мой, — сказал Грэхем, — боюсь, нам с тобой еще многому нужно учиться.

Глава двенадцатая

Крепость Марур стояла в пятнадцати километрах к северо-западу от эревонского «Хилтона». Когда Абсу более-менее оправился от своих ран, — а по земным меркам он выздоравливал невероятно быстро, — Грэхем и Анна вызвались проводить его домой. Правда, Грэхем хотел проводить рыцаря один, потому что боялся новых сюрпризов для обитателей «Хилтона» во время его отсутствия. «Речные жители», например, могли явиться целой ордой, а судя по донесениям, ребята они не очень воспитанные. Итак, Грэхем не хотел больше ослаблять «гарнизон».

Но Анна настояла на своем. Она утверждала, что кто-то должен сопровождать Рассела хотя бы для того, чтобы составить ему компанию на обратном пути. Правда, Абсу тут же возразил, что его соплеменники дадут англичанину сопровождающих, однако, не имея привычки спорить с женщиной и видя, что Грэхем, лорд своего клана, тоже не очень хорошо справляется с этой задачей, он отступил. Абсу принял свое поражение со всей деликатностью, на какую способен средневековый воин. Проще говоря, он совершенно игнорировал Анну на всем пути и беседовал только с Грэхемом.

За те несколько дней, что Абсу жил с землянами, он окончательно убедился в том, что попал в компанию волшебников. Его познакомили с чудесами электричества, с наручными часами, водопроводом, фотоаппаратом, биноклем; он узнал тот поразительный факт, что женщина имеет право идти впереди мужчины.

Он пришел в изумление от фразы Грэхема о том, что земляне прибыли с другой планеты, которую они тоже называют Землей. Его потрясла также их способность бегло говорить на языке Грен Ли, на северном и южном диалекте, — хотя при этом их губы принимают какую-то странную форму. Но больше всего его изумило их миролюбие — и в поведении, и в характере. Со временем он пришел к выводу, что, видимо, они воюют не столько в честном бою, с оружием в руках, сколько при помощи волшебства, и поздравил себя с тем, что ему удалось побрататься с повелителем такого необыкновенного клана. Когда владыки двух кланов не могут встретиться в бою, думал он, их подданные тоже не могут воевать между собой; с одной стороны, это раздражает, с другой — успокаивает. Жить в мире тоже нелегко, но это лучше, чем воевать с людьми, умеющими зажигать ярко-белый огонь, когда захотят, и брать пищу с вогнутого куска металла.

На время своего отсутствия Грэхем назначил Джона Говарда заместителем. Рассел сказал, что если не вернется, то Говарду придется взять на себя ответственность за группу, — при условии, что его не отведут большинством голосов в пользу кого-то третьего.

Симона Мишель сделала интересное и приятное открытие утром того дня, когда тройка должна была отправиться в крепость Марур. В качестве дежурной по снабжению она отправилась в сумермаркет, где и обнаружила, что блоки с сигаретами снова появились на полках. Получалось, что наказание за любопытство — если это было именно наказание, а не небрежность — уже снято.

Сам по себе поход не был отмечен какими-то событиями. Путники шагали почти весь день, и не только потому, что Абсу был еще слаб и не мог идти быстро, а, скорее, из-за того, что он пару раз терял дорогу, и им приходилось делать несколько лишних километров. В конце пути он шел почти все время по запаху.

Спросив Абсу, по какому запаху он ориентируется, Рассел узнал, что тот идет назад по тропам, где недавно проходили палпалы, либо дикие, либо оседланные.

Видимо, палпалы нужны этому воинственному племени не меньше, чем буйволы американским индейцам и олени жителям Лапландии, решил Грэхем. Они перевозят людей и тяжести, мясо палпала идет в пищу, из его шкуры шьют одежду. Из кишок палпала можно сделать веревки и тетиву для лука, из рогов — разные предметы домашнего обихода, украшения, ложки, ножи и иглы. Из копыт изготовляют общепризнанное лекарство — секс-стимулятор, хвост служит для изгнания злых духов, из высушенного носа делают успокоительное для женщин, чьи мужья-воины находятся в отлучке.

Крепость Марур стояла на небольшом холме; он возвышался всего лишь метров на двести над долиной. Неподалеку протекал ручей, к которому жительницы крепости проторили дорожку и который ежедневно пополнял запасы свежей воды. Сама по себе крепость оказалась всего лишь деревянной башней, окруженной высоким забором. Башня возвышалась не более чем метров на двадцать пять над землей. Пара вооруженных часовых охраняла крепость. Завидев приближение Абсу и его спутников, когда они были еще на расстоянии двух километров, гарнизон выслал навстречу небольшую группу людей.

Трое воинов, скакавших из крепости на своих палпалах, пробирались сквозь высокую траву со страшной скоростью,' искусно объезжая небольшие деревца и другие препятствия. Увидев их, Абсу принял важный вид и зашагал пружинистой походкой.

До того, как крепость показалась вдали, его вполне устраивала ходьба между Расселом и Анной. Теперь он возглавил группу, идя на три- четыре шага впереди.

Анна заволновалась.

— Я думаю, в душе нашего нового друга происходят какие-то изменения, — сказала она тихо. — Может, нам лучше оставить его, пусть закончит путешествие один. Что если эти люди захотят нас захватить и сделать своими рабами?

Взяв Анну за руку, Грэхем попытался вселить в нее уверенность, которой самому не хватало.

— У Абсу сильно развито чувство чести, — напомнил он. — Мы с ним считаемся кровными братьями или чем-то в этом роде. Не думаю, что он захочет нарушить клятву.

— Ты очень доверчив, Рассел, это истинно западная черта.

— А ты слишком цинична, это уж истинно восточная черта. — Он широко улыбнулся. — Вот почему мы так подходим друг другу.

Продолжить разговор не пришлось — воины Грен Ли приблизились к путникам. Каждый управлял своим «конем», забавно держась за рога, словно за руль велосипеда. Они скакали прямо на Абсу мес Марура, не сворачивая, как будто хотели его растоптать.

Но оказалось, что способность внезапно останавливаться развита у палпалов гораздо лучше, чем у лошадей или оленей. Повинуясь своим наездникам, трое животных остановились как вкопанные.

— Дети твои приветствуют тебя, Абсу мес Марур, — произнес один из всадников.

— Абсу мес Марур также приветствует своих детей, — ответил он.

— Повелитель, мы опасались, что ты погиб.

— Я был так близок к смерти, что почувствовал ее вкус, но меня спасли враги моих врагов.

— Повелитель, — внезапно копье почти вонзилось в живот Грэхема, — эти чужаки — плоды твоей победы?

— Нет, это плоды нашей дружбы. Я выжил благодаря их заботам. Если кто-то сочтет это моей слабостью, пусть по древнему обычаю бросит мне вызов!

Трое мужчин вполголоса посовещались между собой, потом заговорил старший:

— Мы не ставим под сомнение доблесть или мудрость повелителя нашего клана. Клянусь мантией, да будет так.

— Я тоже не сомневаюсь в вашей мудрости. А теперь сойдите с палпалов, дети мои, потому что на них поскачут мои друзья.

Несмотря на их протесты, Расселу и Анне пришлось взобраться на «скакунов», им показали, как управлять ими, держась за рога. Оказалось, что ехать на них удивительно легко, может, потому, что голову они держат прямо и всадник сидит плотно и уверенно.

Остаток дороги был преодолен всего за несколько минут: палпалы прошли его спокойной рысцой, а «дети» Абсу бежали рядом. Взбираясь на холм, увенчанный крепостью, путники услышали рог, играющий приветственную мелодию.

Построенная неведомыми мастерами крепость Марур уже существовала до прибытия жильцов. Как и гостиница для землян, крепость была жилищем, привычным для ее обитателей.

Снаружи это было мрачное строение, с целым рядом треугольных окошек на каждом этаже. Внутри — по крайней мере, на первом этаже — было вполне уютно, деревянный пол был покрыт аккуратно простеганными шкурами палпалов, груды пушистых мехов и даже подушек в наволочках лежали на полу, видимо, на них сидели или лежали. Стены украшало оружие и другие трофеи, горевшее в светильниках палпало- вое масло разливало слегка дрожащий свет; поодаль от светильников было темно.

Кроме жилых комнат, на нижнем уровне угадывался целый комплекс помещений, включавший бойню, пекарню, оружейный склад и мастерские. Отсюда деревянные ступеньки вели наверх, сначала на женскую половину, потом в помещения торговцев и воинов, а под самой зубчатой стеной башни располагались апартаменты повелителя клана.

Именно здесь Абсу торжественно представил гостей своим остальным «детям». Такое знакомство было необходимой церемонией в смысле чисто практическом, потому что в этом обществе сама внешность чужестранцев могла спровоцировать нападение на них. В этих же комнатах Анну и Рассела развлекали.

Пока он жил среди землян, Абсу научился есть консервы и даже пить молоко из железных банок. А теперь настала очередь Анны и Рассела знакомиться со странными блюдами. Им подали нечто похожее на плод авокадо, нарубленный кусочками; это оказалось свежими мозгами пал- пала, которые соплеменники Абсу считали одним из самых изысканных деликатесов. Далее следовало тушеное сердце палпала, какие-то довольно вкусные овощи и красные специи, о которых Рассел уже был наслышан. По описанию Абсу Рассел представлял себе эти специи похожими на перец. Он не совсем угадал. Во-первых, приправа была гораздо острее, чем любой перец, — его даже прошиб пот. Во-вторых, она опьяняла, правда, если ее запивали водой.

К удивлению Рассела, Анна довольно спокойно поедала эти специи. Рассел, не ограничивая себя, пил воду, которую ему подавала смуглая миниатюрная женщина, почти совсем обнаженная. Она сидела поджав ноги рядом с ним и даже положила руку ему на плечо, что показалось Расселу несколько фамильярным. Женщина — ее звали Яссал — была потрясающе красива даже по земным стандартам. Кроме нее и Абсу, за этой трапезой не было никого из хозяев.

К концу обеда Рассел опьянел. Он понял, что напился, и почувствовал себя полным болваном.

Абсу мес Марур серьезно на него посмотрел.

— Я надеялся поговорить с тобой сегодня вечером о многих вещах, которые беспокоят нас обоих, — сказал он. — Но боюсь, долгое путешествие утомило и тебя, и меня, хотя по-разному. Значит, давай сохраним наши серьезные мысли до того часа, когда встанем, набравшись сил, вместе с солнцем. А пока что, по нашему обычаю, моя женщина согреет шкуры на твоей постели, а твоя — на моей.

Даже пьяный угар не помешал Грэхему сообразить, что гостеприимство этого феодала включает в себя довольно-таки варварские обычаи. Грэхем, конечно, политик, но явно не до такой степени.

— Абсу, старик, — сказал Рассел заплетающимся языком, — это не пойдет. — Он призадумался, ища нужные слова. — В нашей стране не меняются женщинами. Ну… не так часто.

— У нас тоже не часто, — сказал Абсу. — Рассел, друг мой, мы делаем это только в первую ночь первого знакомства. Это обычай наших поселений и символ дружбы. Так было всегда. Мне совсем не хочется спать с твоей женщиной: она такая длинная, худая и не умеет угодить своему господину. Но обычай крепости священен, его нельзя нарушать.

И тут, покачиваясь, поднялась Анна.

— Варвар, — сказала она и осушила еще одну кружку с водой. — Дикарь. Империалист. Фашист. Я научу тебя уважать тех, кто выше тебя морально и интел… лекту… ально. Даже если это последнее, что мне…

Глаза у нее слипались. Она пыталась их открыть, но веки не слушались. Покачнувшись, Анна свалилась на шкуры.

Абсу мес Марур бросил растерянный взгляд на Анну. И с едва заметным облегчением произнес:

— Красные специи — опасная штука. Но теперь ничего не поделаешь. Будем считать, что обычай соблюден.

Глава тринадцатая

На следующий день, ближе к вечеру, Рассела и Анну провожали домой. Странно, но они уже начали думать о своем эревонском «Хилтоне», как о доме. Сидя на палпалах и мучаясь головной болью, Рассел и Анна ехали в сопровождении двух всадников из команды Абсу. Путешествие проходило быстро и без всяких происшествий.

Пока они трусцой продвигались вперед, крепко держась за рога, мысли Рассела все время возвращались к тому, что рассказал ему Абсу утром, после того как они с Анной опохмелились. Они запили специи большими порциями воды и закусили кусками хлеба, испеченного, как им показалось, из пресного теста.

В клане Абсу был человек, которого он называл следопытом. Ремесло следопыта очень ценилось в Верхнем и Нижнем Царствах, где торговля во многом зависела от правильного выбора дорог для караванов, ведь путникам предстояло пробираться по сложным, изменчивым, а иногда и пустынным территориям. Профессия следопыта была древней, почетной и считалась привилегией всего лишь нескольких семей.

Следопыт из клана Абсу ушел в одиночку и отсутствовал почти три дня. А вернувшись, сообщил довольно странные вещи. К северу от крепости в изобилии водятся дикие звери, рассказывал он, и земля эта хороша для охоты. Однако некоторые из зверей могут нападать на палпа- лов, а это уже большое неудобство, потому что любая угроза палпалам была бы угрозой всему образу жизни их хозяев.

Следопыт также утверждал, что видел каких- то дикарей да еще стаю крылатых дьяволов с длинными золотыми волосами. Он не смог разглядеть их, потому что «дьяволы» хоть и летели низко, но пронеслись над ним стремительно и скрылись из вида.

Видимо, следопыт этот — отважный человек, думал Грэхем, потому что такая встреча не помешала ему пересечь цепь холмов, преградивших путь. По другую их сторону он увидел гладкую равнину, поросшую довольно скудной растительностью, что резко отличало ее от ландшафта, оставшегося за холмами. Окружая равнину и как бы превращая ее в сегмент огромного круга, стояла высокая и неподвижная стена — то ли из пара, то ли из тумана.

Следопыт преодолел желание повернуть назад в ту же минуту; в нем заговорила профессиональная гордость и преданность главе клана. Он пересек равнину пешком — по той простой причине, что его палпал отказался идти дальше, хотя раньше был покладистым и послушным. Следопыт привязал его к кусту и пошел один.

Не так уж много времени понадобилось храбрецу, чтобы подойти к этой преграде из тумана. Приближаясь к ней, он был почти уверен, что вблизи она не будет казаться стеной. И ошибся. Хотя в долине дул ветерок, стена оставалась неподвижной и сохраняла форму.

Любопытство этого человека оказалось сильнее страха, хотя явление было странным и непонятным. Он надеялся пройти сквозь туман, если сможет, и узнать, что находится по другую сторону стены. Но прежде, чем в нее проникнуть, он какое-то время стоял, вглядываясь в туман и отмечая про себя кое-какие странные вещи.

Туман был однородным и непроницаемым. Он совершенно не смешивался с окружающим воздухом и выглядел так, словно заполнил какую-то форму из прочной, но невидимой кожи. Стена уходила в стороны, и, глядя вдоль нее, он заметил, что изгиб везде одинаков.

Как человек умный и предприимчивый, следопыт сделал некоторые черновые, но, тем не менее, довольно сложные расчеты, взяв за основу то, что кривизна нигде не меняется. Если это действительно так, размышлял он, то крепость Марур плюс вся территория, куда их забросили, представляет собой круг диаметром в 50–60 вараков (один варак — примерно две трети километра).

Взвешивая все это, следопыт пришел к выводу, что пройти сквозь стену — его святая обязанность. Но, будучи храбрым, он был в то же время и осторожным человеком, поэтому он не ринулся в туман очертя голову, а для начала просунул в него руку.

Рука исчезла, словно ее отрезали. Подержав ладонь в тумане несколько мгновений, он почувствовал характерное пощипывание в пальцах, словно держал их на морозе. Когда он убрал руку из тумана, она была значительно холоднее, чем тело.

Какое-то время он думал. Но его открытия не прибавили ему решимости. Если туман непрозрачен, как же он будет ориентироваться, войдя в него?

Кроме куска магнитного железняка, который всегда был при нем, на этот раз следопыт захватил еще и моток веревки, сделанной из скрученных волос палпала, длиной примерно в четверть варака. Он плотно всадил в землю копье и привязал к нему один конец веревки, другим обвязав свою талию.

Все эти предосторожности оказались излишними: следопыт не смог проникнуть вглубь стены из тумана и почти сразу же вернулся назад. С каждым шагом холод становился все невыносимей. Через шесть-семь шагов тело его покрылось инеем, еще три шага — и заледенели руки, а еще через пару шагов смерзлись губы. Потом ледяная пелена стала затягивать глаза. Найти дорогу назад было просто: двигаться туда, где теплее — вот и все.

Абсу рассказал эту историю Расселу, когда тот пришел в себя после выпитого. Рассел спросил разрешения самому поговорить со следопытом. Однако следопыта послали на розыски пропавшего Абсу, и он еще не вернулся.

Пока двое землян в сопровождении воинов Грен Ли продвигались рысцой к эревонскому «Хилтону», Рассел раздумывал над тем, какие последствия может иметь для них всех этот рассказ.

Если исходить из теории «зоопарка» или резервации, думал он, и считать, что стена из тумана представляет собой замкнутый круг, невольно напрашивается вывод, что, как ни велика эта территория (а она может составлять 900 квадратных километров), владельцы «зоопарка» не собираются выпускать своих «питомцев» на волю. С другой стороны, следопыт вполне может ошибаться, а леденящий туман — только местное явление.

Правда, припомнив донесение Джона Говарда после второй экспедиции, Рассел начал верить, что следопыт из команды Абсу правильно истолковал природу этого тумана. Разглядывая в бинокль «речных жителей», Джон Говард тоже различил высокую неподвижную стену тумана по другую сторону реки. Поскольку отряд Джона Говарда шел на юг, а следопыт двигался на север, подтверждалось предположение о том, что стена представляет собой замкнутый круг.

В таком случае возникает несколько интересных возможностей, подумал Рассел, но… тут он понял, что Анна обращается к нему.

— Рассел, мы приближаемся к дому. Мне кажется, нашему «конвою» не следует провожать нас до конца. Может, нам лучше пройти последний километр-два пешком?

— Ты абсолютно права, — сказал Рассел, поняв намек. Хотя Абсу неплохо знал дорогу к «Хилтону», да и сам отель тоже, не стоило показывать воинам, как плохо он защищен от нападения. У них могли возникнуть свои идеи на этот счет.

Рассел слез с «коня», помог Анне и отпустил охрану.

Глава четырнадцатая

В тот же вечер Рассел созвал свою «коммуну» на общее собрание в бар гостиницы. Он рассказал обо всем, что они узнали.

Всех позабавили и заинтриговали их приключения. Когда, наконец, оживление улеглось, Джон Говард задал вопрос:

— Насколько я понимаю, ты считаешь, что мы должны обдумать свое положение еще раз после того, что мы узнали?

Рассел кивнул.

— Мы знаем еще очень мало, — сказал он, — и то, что знаем, пока нам непонятно. Нам следует поразмыслить сообща, чтобы сделать какие-то стоящие выводы. Мне кажется, мы здесь уже чертовски давно, а между тем наше спасение — или гибель — могут зависеть от того, как мы распорядимся тем, что знаем.

Марион Редман спросила:

— Рассел, ты думаешь, эти существа похожи на людей?

В ответ он пожал плечами.

— А как это определить, Марион? Должны ли они для этого жить на Земле, — я имею в виду на нашей Земле? Если да, то Абсу мес Марур и компания — не люди. Но их внешний вид и мой инстинкт подсказывают мне, что они люди. Не земляне, это точно. Но все же люди. Что тоже не ответ на твой вопрос.

— Не будем забывать о «речных жителях», — сказал Роберт Хайман.

— Или об «эльфах», которых видел Пол, — добавил Тур Норстед. — Ребята, кто стащил мою бутылку виски?

— Спокойно, спокойно, леди и джентльмены, — призвал Рассел. — Наша дискуссия может вообще не состояться. Джон, у вас лицо человека, которому есть что сказать. Может, вы объясните, что происходит?

— Я не буду говорить долго, не надейтесь, — улыбнулся Джон Говард, — потому что я сам ровным счетом ничего не понимаю. Итак, кто хозяин нашего «зоопарка»? Мы этого не знаем. Мы знаем, что есть пауки-роботы, потому что мы их видели. Я считаю, что они — не более чем слуги (довольно примитивные) тех людей или существ, которые нас похитили.

— Я думаю, мои «эльфы» — те самые господа, — серьезно заметил Пол Редман.

Замечание было встречено взрывом смеха, но смех был нервным.

— Сейчас я к этому подойду, — сказал Джон Говард. — Кстати, я не считаю эту идею такой уж безумной, однако потерпите несколько минут. Мы знаем, что за нами наблюдают, но мы не можем войти в контакт с этими наблюдателями. Это означает либо то, что они по натуре не терпят контактов, либо то, что прямой контакт с нами сведет на нет их эксперимент. Либо они боятся, что мы их увидим, либо думают, что мы их испугаемся.

— Есть и еще один вариант, — сухо вставил Роберт Хайман, — что они всего-навсего откармливают «гусей» к Рождеству.

— Людоеды? — воскликнула Селена, и глаза ее округлились от ужаса.

— Ну, может, не в прямом смысле слова, — туманно ответил Джон. — Да, Роберт, возможно, мы подопытные кролики, но не для «острых» опытов, от которых мы погибнем. Что мы сейчас знаем? Только то, что здесь находятся две группы людей, чуждых для этой планеты, — это мы и Грен Ли. Не имеем ни малейшего представления о том, откуда появились люди Грен Ли, поскольку понятия об астрономии у них самые примитивные. Есть еще «речные жители». Пока мы о них ничего не знаем, возможно, это как раз аборигены. Но я думаю, что с ними произошло то же самое: их сначала похитили, а потом научили говорить по-английски, шведски или на Грен Ли — в зависимости от обстоятельств.

— По-моему, они хорошо умеют делать глубокие ямы и острые колья, — мрачно отметил Эндрю Пейн.

— Это понятно: видимо, охота — их основное занятие. Почти наверняка ямы предназначены для зверей, а не для людей. Итак, если принять мою гипотезу о «речных жителях», то на планете сосуществуют три совершенно разных — в социальном смысле — группы из трех разных миров, и зачем-то они помещены на одну территорию. Скажем, умница-следопыт Абсу мес Марура считает, что замкнутое кольцо тумана выполняет роль огромной клетки, в которой мы все заперты. В этой клетке есть образцы цивилизации Каменного века, Средневековья и Индустриальной эпохи. Какие цели преследует этот эксперимент — неизвестно. Возможно, ответ мы сумеем найти у «эльфов» Пола, или «крылатых демонов» следопыта.

— Джон, — сказал Мохан дас Гупта, — ты хороший парень, но у тебя явно крыша поехала. К чему приплетать сюда «эльфов», «крылатых демонов» — или как их там?

— Да ведь они — единственные из всех известных нам созданий, — сказал Джон Говард выразительно, — кому удалось проникнуть сквозь стену тумана!

Глава пятнадцатая

На несколько минут дискуссия превратилась в свару. Рассел чувствовал, что собрание зашло в тупик — по той простой причине, что не было никаких объективных данных для рассуждений. Ведь и Пол, и следопыт только мельком видели эти существа. Хорошо, они способны пролететь над стеной тумана, но что это доказывает? Вероятно, они просто наблюдатели, как пауки — снабженцы.

Рассел вертел в руках бокал с джином и тоником в ожидании, когда наконец иссякнут высказывания — и юмористические, и фантастические. Но вот настал момент, когда пришла пора вмешаться.

— Могу ли я сказать пару слов? — спросил он. — Джон завел нас в сущие дебри, правда, по пути сделав ряд дельных замечаний. Я позволю себе вернуть вас на землю, точнее говоря, обратно в нашу резервацию. Предположим, «речные жители» оказались в таком же неприятном положении, как мы или население крепости Марур. Тогда у нас есть образцы трех цивилизаций, живущих в одной клетке, и все мы — гуманоиды (не знаю, как нас иначе назвать). Тем, кто это сделал, явно интересно, как мы будем взаимодействовать между собой. Мне тоже, кстати; я абсолютно уверен, что мы не сможем жить порознь. Нам придется объединить наши ресурсы, наш опыт и, видимо, привлечь даже ребят из Каменного века, если удастся.

— Думаю, это довольно грубый народ, — угрюмо произнес Пол Редман. — Если они действительно выходцы из Каменного века, то их психика ограничена, по крайней мере, ксенофобией. Первый из нас, кто попытается пожать им руку, получит по голове каменным топором.

— Возможно, — согласился Рассел. — В таком случае нам следует узнать о них как можно больше еще до первого знакомства. Нам нужно больше, так сказать, дистанционных наблюдений. Если будет нужно, можно привлечь наших средневековых друзей. Но есть и другой вариант, над которым следует призадуматься. Может, он даже лучше.

— Что же это? — спросила Мэри Говард.

— Побег, — ответил Рассел.

— С Эревона?

— Нет, из резервации. Да, у нас приличная территория и есть почти все для жизни. Но, по- моему, жить в зоопарке в качестве зверей — унизительно. Я хочу узнать, что по другую сторону этой самой стены.

— Если верить следопыту, то он пережил довольно страшные минуты, — заметил Роберт Хайман. — Лично мне не хотелось бы, чтобы мои глаза превратились в ледяные шарики.

— Я уже думал об этом, — сказал Грэхем, — и мне кажется, что есть путь, по которому мы смогли бы без особых потерь пробраться туда и вернуться назад. По резервации протекает река…

— Точно! — воскликнул Джон Говард.

— Ради Бога, Джон, дай мне высказаться, — засмеялся Рассел. — Река довольно длинная, и мне кажется, она протекает через барьер тумана в двух местах: там, где входит на нашу территорию, и там, где уходит с нее. Итак, если у нас будет плот или лодка, мы сможем из нашего «зоопарка» просто-напросто уплыть.

— А как насчет переохлаждения? — спросил Тур Норстед.

— Эта проблема есть, но я думаю, она разрешима, — сказал Грэхем. — Дело в том, что следопыт из группы Абсу был совершенно не подготовлен, но мы-то знаем, что нас ждет, и можем запастись уймой всяких вещей. Можем сделать лодку закрытой, утеплив ее. Если моя теория насчет реки верна, то есть, если туманный барьер не очень широк, мы проникнем сквозь него до того, как погибнем от холода.

— Но ведь можно достаточно точно определить степень риска, — возбужденно сказал Джон.

— Каким образом?

— Нам нужно начать с того места, где река исчезает в стене тумана. Потом измерить температуру воды и сравнить с той, что будет ниже по течению. Если знать скорость течения и температуру воды на разной глубине, можно довольно точно определить толщину этой стены или, по крайней мере, время, за которое лодка пройдет сквозь стену.

— Благодарю тебя, Господи, за то, что у нас есть учитель физики, — торжественно сказал Грэхем. — Если наш проект реален, то нам предстоит огромная работа. Во-первых, наладить контакт и заключить мир с «речными жителями», хотя бы потому, что лодка будет плыть по их территории. Нам придется найти место, где река исчезает в стене и где она появляется. Спроектировать лодку, построить ее и снабдить всем необходимым путешественников. Если, конечно, таковые найдутся.

— К чертовой матери все это, — возбужденно проговорил Мохан дас Гупта. — Почему вам не сидится на месте? Почему вы считаете, что за туманом лучше, чем здесь? Раньше или позже что- нибудь обязательно произойдет. Типам, которые нас сюда забросили, просто надоест нас снабжать. Раньше или позже они захотят получать прибыль от вложенного капитала.

— Именно эта мысль меня и беспокоит, — ответил Рассел. — Я как цивилизованный западный человек и почти что интеллектуал, — он криво улыбнулся Анне, — стою за комфорт и уверенность в завтрашнем дне. Именно поэтому я категорически против, когда решения принимают за меня. Сначала меня, не проведя предварительных переговоров, зашвырнули на эту планету. Потом посадили в клетку — пусть и достаточно большую. Да, я не могу покинуть планету. Но я могу, черт возьми, попытаться убежать из клетки. И мне очень хотелось бы знать, что нас ждет, причем, до того, как наши хозяева решат, что пора гасить свет.

— А если за этой стеной тумана ничего нет, кроме тех же лугов и холмов?

— Зато там нет и клетки! К тому же такая информация тоже полезна.

— А если один из нас будет ранен или даже погибнет, пытаясь прорваться?

— Я готов рискнуть, — Рассел пожал плечами. — Думаю, для этой экспедиции хватит двоих, и одним из них, с вашего позволения, буду я.

Мохан улыбнулся и подлил себе выпивки.

— Несчастье твое, Рассел, состоит в том, что ты — герой, черт тебя побери. Сверхтипичный британец многолетней выдержки.

— Мое несчастье в том, — возразил Рассел, — что я, как Слоненок Киплинга, — слишком любопытен.

Глава шестнадцатая

Следующие несколько недель были отмечены разными событиями — и интересными, и страшными. С тех пор, как Рассел предложил попытаться преодолеть стену тумана, состояние его тринадцати товарищей резко улучшилось. До этого, живя в условиях, которых они не могли ни понять, ни изменить, люди чувствовали себя совершенно беспомощными. Зато теперь у них появилась реальная цель, которая смогла развеять коварную умственную апатию, лишавшую их и сил, и воли.

Событием, которому поначалу никто не придал особого значения, стало то, что Дженис Блейк, одна из студенток-англичанок, сумела получить без наседки несколько цыплят. Выросшая на маленькой птицеферме в Восточной Англии, Дженис очень скучала по дому. Однажды ей пришло в голову, что среди яиц, которые неутомимые роботы приносили по ночам в супермаркет, могут быть и яйца с зародышами. Она смастерила соломенную корзинку, поместив внутри электрическую лампочку с низким напряжением, и обернула ее тряпками. Корзинку с подогревом девушка держала в одной из пустых комнат «Хилтона» и каждый день добавляла в нее пару яиц из новой порции, доставленной роботами в супермаркет. На двадцать третий день опытов вылупился цыпленок. Еще один появился на свет на тридцать четвертый день и еще два — на сороковой, причем один из цыплят оказался петухом. Итак, «птичница» своего добилась.

А Роберт Хайман избрал для себя роль оружейника. Сначала он вооружил мужчин группы большими луками, но позже выяснилось, что талантливых стрелков не так уж много: один Роберт мог довольно точно попасть в цель из большого лука. Тогда он изобрел нечто вроде арбалета, стреляющего короткой тяжелой стрелой. Он приспособил арбалет и для более слабой руки, чтобы женщины тоже могли им пользоваться. Большую часть времени он проводил в одной из маленьких мастерских, где собирал дюжину арбалетов и вытачивал множество стрел к ним. Через какое-то время вся группа тренировалась в стрельбе в цель, и вскоре все, в том числе и женщины, научились поражать мишень ростом с человека на расстоянии тридцати шагов. Занятиями руководил сам изобретатель.

Убедившись, что каждый член группы свободно владеет арбалетом, Роберт поставил перед собой более сложную задачу. Он спроектировал большую баллисту, которую можно было перевозить с места на место, о чем и сообщил Грэхему. Самострелы, ножи и топорики хороши для одиночного боя и как оружие личной защиты, говорил Роберт. Но если возникнут серьезные разногласия между землянами и, например, гарнизоном крепости Марур, понадобится орудие дальнего боя. Баллистой должны были управлять — и перевозить ее с места на место — три человека. Она могла бы стрелять снарядом в четыре килограмма, посылая его на полкилометра. Короче, она могла поражать крупную цель на расстоянии гораздо большем, чем лук или арбалет.

Вспоминая крепость Марур, Грэхем не сомневался, что у ее жителей есть только легкое личное оружие. Рассматривая баллисту как некую гарантию против случайностей, он, конечно, был не против орудия, дающего стратегические преимущества. Хотя и надеялся, что дружба и братские узы, возникшие между ним и Абсу, предотвратят любое столкновение. Но ведь Абсу не вечен, а у его преемника могли быть другие взгляды. Люди Грен Ли были воспитаны в воинственном и агрессивном духе, и если бы возник конфликт, они решили бы его единственным способом.

Словом, создание баллисты началось.

А пока шла работа, Джон Говард, учитель физики, сделал важное открытие. Совершенно случайно он наткнулся на участок земли, обогащенной селитрой. Потратив несколько дней на скрупулезные химические опыты, он смог, наконец, отделить селитру от почвы, растворить ее в воде, потом получить из раствора кристаллы. После этого он стал обладателем примерно пяти килограммов сравнительно чистой селитры. Достать серу не стоило труда: ее поставляли в супермаркет, видимо, для медицинских целей. Итак, для изготовления пороха Джону не хватало древесного угля. Но его можно было добыть, сжигая дрова в закрытой печи.

Первая пороховая смесь лишь шипела. Но за дело взялась Мэри: она растерла смесь угля и селитры в тонкую пудру — кстати, это оказалось самой нудной работой, — после чего порох Джона приобрел взрывную силу. Имея такой порох, можно было наделать простых гранат — еще одна гарантия безопасности.

Однако земляне были заняты не только военными приготовлениями; они предпринимали осторожные, но регулярные «вылазки», чаще всего в южном направлении, на территорию «речных жителей». Рассел пока не считал момент подходящим для завязывания отношений, он лишь хотел убедиться, что земляне смогут отразить любую атаку, прежде чем познакомятся с «речниками». Поскольку те знали лес гораздо лучше, чем команда Грэхема, они имели серьезное преимущество. Пол и Марион Редман, Эндрю Пейн и Селена Бержер образовали группу разведки. Пол и Эндрю научились прилично стрелять из арбалета; что касается Селены, то она плохо владела самострелом, но зато изобрела свое собственное оружие. Оно было похоже на южноамериканский болас — два больших камня, соединенных между собой веревкой метровой длины. Девушка научилась бросать свои «ядра» так далеко и метко, что могла сбить с ног человека метрах в сорока от нее.

Вооруженные арбалетами, топориками и боласом, разведчики произвели три успешных вылазки. В первый раз земляне расположились на почтительном расстоянии от «речных людей» и шпионили за соседями в бинокли. Они насчитали примерно десять человек взрослых и четверых довольно крупных детей.

«Речные люди» были одеты в шкуры, женщины практически не отличались от мужчин. Днем они держались поближе к хижинам на мосту, занимались нехитрыми домашними делами, спали; иногда как будто бы затевали примитивные игры. Видимо, они были охотниками, но промышляли по ночам; питались дикими фруктами и растениями, которые считали съедобными, но мясо предпочитали всему остальному.

Во время второй разведки земляне увидели своими глазами, каких животных ловят «речники» с помощью глубоких ям. Отыскав удобную позицию довольно близко к реке, они вдруг услышали рев; он доносился со стороны рощицы, недалеко от густого леса. Пол и Эндрю решили выяснить, в чем дело, и подобрались поближе. Они увидели зверя, похожего на злющего дикого кабана, который, судя по всему, только что попал в ловушку. Он барахтался в огромной грубой сети, укрепленной между двумя молодыми деревцами. Его «подруга» беспомощно прыгала и ревела рядом.

Увидев двоих людей, кабаниха пустилась наутек, но ее остановил меткий выстрел Пола из арбалета.

Во время третьей разведки земляне обнаружили, что «речники» могут напасть не только ночью, но и днем. Сделала это невольное открытие Селена Бержер. Потеряв отряд из виду, она шла по небольшой лощинке. В лесу стояла необычная тишина, которая в сочетании с толстым покровом опавших листьев и спасла ей жизнь.

«Речной житель» приблизился сзади, причем очень быстро. Но его выдало шуршание листьев. Услышав шум, Селена обернулась — времени хватило только на то, чтобы размахнуться и швырнуть в него болас: дикарь свалился наземь, рыча от боли; веревка обвилась вокруг его ног. А Селена с визгом убежала прочь. Подоспевшие члены отряда не увидели ни «речного человека», ни боласа.

Пока другие земляне были заняты всеми этими делами, молодой швед Тур Норстед начал мастерить крепкую лодку-плоскодонку с небольшой осадкой. Он строил ее с расчетом на четверых гребцов, которые будут работать короткими деревянными веслами. Обычные длинные были бы, возможно, удобнее, однако на реке, по которой предстояло плыть, могли встретиться и отмели, и быстрины, а в таких случаях короткие весла надежнее.

Учитывая, что на лодке придется проплыть сквозь стену тумана, толщина и температура которой не известны, Тур пристроил к лодке маленькую съемную кабину, собираясь утеплить ее соломой и одеялами.

Пока молодой швед возился с лодкой, ему пришла в голову идея, которая, как ни странно, раньше никого не посещала. Или посещала, но была отвергнута, поскольку казалась весьма рискованной.

Земляне давно заметили, что роботы часто пополняют запас продуктов и товаров в супермаркете, но никто, даже ночные дежурные, их не видел, пока Эндрю Пейн не наткнулся на одного из них.

С тех пор пауки словно пропали. Это как будто бы подтверждало теорию Тура о том, что владельцы резервации каким-то образом могут отключать сознание землян. Тур размышлял: интересно, как пауки протаскивают свои грузы через стену тумана? Или они хранят их в подземных складах в самой резервации? Если бы удалось проследить за одним из них, когда он будет возвращаться из супермаркета, то позже можно было бы найти выход за пределы их «зоопарка».

Тур решил снова сделать установку со шпагатом и таймером, но на сей раз в магазине спрятать не фотоаппарат, а человека. Таймер со звонком нужен для того, чтобы его разбудить, если это в принципе возможно.

К шпагату, который заденет паук, Тур задумал присоединить лассо с многочисленными маленькими ячейками; в них попадут лапы паука, а другой конец будет обернут вокруг талии Тура. И Тур последует за ним куда угодно, веревка не даст потеряться даже в кромешной тьме.

Такой была теория. Тур не сказал о своих планах ни Расселу, ни другим членам группы. Он лелеял детскую мечту о том, что однажды утром, войдя в столовую, бросит фразу:

— А знаете, я, между прочим, выследил, откуда приходят роботы. Теперь мы можем пробраться сквозь стену тумана.

Он старательно изготовил из крепкой проволоки лассо со множеством ячеек. Вечером перед экспериментом он туманно намекнул своим девушкам, что сегодня ночью у него важное дело. Кстати, к этому времени у троицы уже установились постоянные и даже счастливые отношения.

Потом он отправился в супермаркет, замаскировал лассо и спрятался за штабелями пакетов с крупой.

Выходя из отеля, он столкнулся с Анной Марковой и обменялся с ней незначительными словами.

Анна была последним человеком, видевшим Тура живым.

Глава семнадцатая

То, что осталось от Тура Норстеда, принесли к эревонскому «Хилтону» Абсу мес Марур и его личный следопыт — маленький жилистый человек, еще более смуглый и похожий на монгола. Они подвели своих палпалов к отелю после обеда, когда приятный освежающий ветерок сдувал со ступеней траву, похожую на перья.

Трудно было узнать это избитое, почти разрубленное пополам тело. Дженис первая увидела труп. Издав душераздирающий вопль, она, к счастью для себя, потеряла сознание.

На крик сбежались остальные.

— Рассел, друг мой, прикажи своим женщинам покинуть нас, — сказал Абсу. — То, что я в глубокой скорби привез вам, может обжечь глаза даже мужчине.

Джон Говард уже загонял женщин в отель, как пастух стадо.

С трудом заставив себя взглянуть на тело, Грэхем сказал:

— У нас уже есть одна могила. Я буду тебе благодарен, Абсу, если ты поможешь нам отвезти туда и этого друга. Думаю, его нужно поскорее предать земле.

Ведя палпала с его страшной и печальной ношей, Абсу и следопыт последовали за Расселом и Джоном туда, где была похоронена Марина.

Похожая на ковыль трава, которую ветер без устали приносил из саванны, образовала целый холмик на могиле девушки, над ним виднелась только верхушка креста. Рассел мрачно подумал о том, что колонии пора заводить свое кладбище.

К трем мужчинам присоединился Эндрю Пейн, принесший лопаты и чистую белую простыню. Ее растянули на земле и бережно положили на нее тело Тура.

Абсу сказал:

— Лорд Рассел, мой слуга, Фарн зем Марур, нашел тело твоего воина. Прикажи ему рассказать об этом. — Повернувшись к следопыту, Абсу сказал: — Вырази свое почтение лорду Расселу Грэхему, члену парламента, голосу королевских подданных, создателю законов, одному из повелителей своей земли.

Фарн зем Марур встал на колени, расстегнув кожаную куртку, достал из-за пазухи кинжал, приставил его острием к груди, а рукоять направил в сторону Грэхема. После чего произнес:

— Лорд Грэхем, я Фарн зем Марур, следопыт и воин, и если моя жизнь нужна тебе…

— Добро пожаловать, — рассеянно сказал Грэхем. — Ты доставил печальную ношу, но я говорю тебе: добро пожаловать.

Следопыт встал, на лице его было явное облегчение.

— Лорд, позволь мне говорить.

— Говори.

— Лорд Рассел, я нашел тело твоего воина, пройдя много вараков к северу от крепости Марур. Мои повелитель приказал мне срисовать картины всей земли, на которой мы живем. Так, чтобы они пригодились и тебе. Лорд, я не знаю, что сказать о гибели твоего воина: на нем нет следов или запаха дикого зверя, нет и тех ран, что мы получаем в бою. Как видно, с ним расправился дьявол.

— Я и мои товарищи хотели бы повстречаться с этим дьяволом, — угрюмо ответил Грэхем.

— Хорошо сказано, — вставил свое слово Абсу, — но смертный не может вызвать на битву дьявола. Впрочем, если он из мяса и костей, воины из крепости Марур с радостью с ним сразятся.

— Лорд, — продолжал следопыт, — тело твоего друга было густо облеплено мухами, поэтому я понял, что он умер не вчера. Я пытался понять, от чего он погиб, но не сумел. Странно, он лежал между двумя скалами, крепко зажатый, и вытащить его оттуда было нелегко.

Пока следопыт говорил, Джон Говард собрал всю свою волю и постарался внимательно осмотреть тело. Вдруг, страшно побледнев, он протянул Расселу какой-то предмет.

— Что ты об этом думаешь?

Рассел увидел кусок изогнутой окровавленной проволоки. Потом обнаружил места на теле Тура, куда врезалась такая же проволока.

— Теперь хоть понятно, почему он чуть ли не разрезан пополам, — сказал Рассел. — Какая-то гадина волокла его за собой, он застрял между скалами, а то, что его тащило, даже не пожелало узнать, что случилось.

— Или оно на это не запрограммировано, — сказал Джон. — Рассел, ты помнишь, в последний раз мы видели Тура в тот вечер, когда он сказал своим девушкам, что у него внеочередное дежурство. Что его интересовало? Что можно увидеть только ночью?

Первым догадался Эндрю Пейн. Содрогнувшись, он потрогал шрам на своей шее и изрек:

— Пауки.

— Да, я думаю, Тур хотел подстеречь пауков. Мне кажется, он хотел выследить, куда они уходят. А чтобы не потерять их в темноте, он привязал себя к этим тварям.

— Раны и ссадины могли появиться оттого, что кто-то тащил его волоком, — сказал Рассел. — Может, он упал и не мог встать. Или этот проклятый робот бежал слишком быстро, и он не смог от него отвязать проволоку.

— Я думаю, так все и было.

Что толку во всех этих гипотезах, если погиб человек, горько подумал Грэхем. Один из них. Один из шестнадцати. Гупта оказался прав: попытка вырваться из тюрьмы стоит слишком дорого, теперь он будет рисковать только собой. Только собой.

Глава восемнадцатая

Оставив стражу у двери отеля — знак полного доверия, — повелитель клана Марур и его следопыт прошествовали в бар. Ошеломленные обилием электрического света, они важно потягивали джин с тоником — первые в их жизни спиртные напитки. Одиннадцать обитателей «Хилтона» собрались в баре. Две девушки, Андреа и Дженис, заперлись в своей комнате, не желая никого видеть…

Следопыт Фарн зем Марур разложил на столе хорошо выделанную шкуру палпала — народу Грен Ли она заменяла пергамент. На шкуре, лежавшей перед Фарном, был изображен весь «зоопарк» (Рассела позабавило, что крепость Марур была изображена очень близко к оригиналу). Хижины «речных жителей» на мосту тоже выглядели достоверно. Но эревонский «Хилтон» со всеми пристройками был нанесен всего лишь в виде трех концентрических окружностей, внутри которых красовались надписи, похожие на арабские письмена.

— Что значат эти надписи? — спросил Грэхем.

Абсу сначала улыбнулся, потом чихнул — он еще не привык к пузырькам в газированной воде.

— Они гласят: здесь обиталище волшебников.

— Наша магия далеко не всесильна, Абсу. Как видишь, мы не спасли своего друга от смерти.

— Смертны даже колдуны, — ответил Абсу. — У судьбы нет любимчиков. А что ты думаешь об искусстве моего следопыта?

— Думаю, что он сделал очень хорошую карту. — Рассел обернулся к Фарну: — Ты сам видел все это?

— Да, лорд Рассел Грэхем. Я видел все, что здесь есть. Придя в крепость Марур, я с радостью узнал, что мой повелитель вернулся раньше меня, но он тут же отправил меня в путь. Он пожелал иметь полную картину края, заключенного в круг из тумана. Путь мой был далек и небезопасен, я потерял своего палпала и чуть не расстался с жизнью.

— Как это произошло?

— Я шел через лес — тот, что рядом с хижинами «речных людей». Остановился на минуту и слез с палпала, чтобы отметить свое продвижение на карте. И хорошо сделал! Животное тут же упало замертво: чье-то копье пронзило его насквозь.

Клянусь мантией, оно было пущено сильной рукой! Но у меня не было времени оценить бросок — тот, кто метнул копье, предстал предо мной с топором в руке, что-то крича. Воин этот был огромного роста и, видимо, отважен, хотя, надо сказать, вооружен плохо. К счастью, я тоже кое- что понимаю в воинском искусстве… иначе мой повелитель Абсу не досчитался бы подданного.

— Значит, ты убил его?

Следопыт улыбнулся.

— Лорд Рассел Грэхем, по правде говоря, он убил себя сам. Или он хотел умереть, или не оценил моего оружия. Бросившись на мой меч, он страшно удивился, когда тот проткнул его насквозь. Я был удивлен не меньше его. Потом он упал на колени и заговорил, уже когда смерть освободила его от всяких споров. Я снова удивился тому, что его язык — это и мой язык, хотя губы его складывались как-то странно и некрасиво.

— Что он сказал? — спросил Грэхем взволнованно.

— Лорд, он говорил на языке Грен Ли, но в словах было мало смысла. Я его не понял.

— Следопыт, не уходи от ответа, — строго вмешался Абсу. — Ты слышал вопрос лорда Рассела. Стряхни пыль забвения и повтори слова чужака.

— Повелитель, этот воин сказал: «Это острый вещь, твердый-острый. Холод-жар. Сильно болит — большой чудо. Ты — человек-нет. Этот вещь — не камень. Сделал сон-тьма». — Следопыт пожал плечами, словно извиняясь, и добавил: — Повелитель Абсу, я повторил все, но это были слова не человека, а его смерти.

— Хорошо, что ты их запомнил, — сказал Абсу мес Марур, успокоившись.

Наступило молчание; какое-то время все пытались понять слова дикаря, напоровшегося на меч следопыта.

Джон Говард высказал догадку первым:

— Все правильно! С «речными жителями» сделали то же самое, что и с нами, но ведь мышление у них на уровне Каменного века. Несчастный был совершенно не знаком с металлом, но, умирая, пытался описать убившее его оружие.

— Мне он напоминает бушменов из Австралии,

— вмешался Пол Редман, — не найдя одного точного слова, они нанизывают несколько определений подряд.

— То, что обсуждают твои друзья, — высокопарно заговорил Абсу, — несомненно интересно, но «речные люди», как ты их называешь, Рассел, — не лучше, чем звери в лесу. Они напали на моего следопыта, они убили — пусть невольно — твоего друга. Мы должны выступить против них. И я надеюсь, что немногие из них смогут рассказать своим детям об этой битве.

— Абсу, — начал Грэхем, тщательно подбирая слова, — я знаю, у тебя и у меня есть причины для вражды с «речными людьми», но вспомни рыцарский кодекс, которому ты следуешь. Сначала — условия, потом — воина.

— Условия?! — взорвался Абсу. — Я знаю, Рассел, что вы, волшебники, хитрые люди. Но ведь и волшебники не предлагают условия диким зверям!

— Позволь мне объяснить, — сказал Рассел терпеливо. — Давай предположим, что никакие узы не связывают нас с тобой. Давай предположим и то, что я оскорбил тебя. Что бы ты сделал?

— Клянусь черной королевой и белой королевой, — выпалил Абсу, — я быстро разрешил бы спор с помощью копья, или меча, или кинжала.

— Но представь себе, — продолжал Рассел, — что, пока мы сражались, нас окружила стая волков. Что бы ты сделал?

— Закон священной мантии предусматривает и такой случай, — улыбнулся Абсу. — Мы с тобой заключили бы мир, пока не прогнали зверей. А потом продолжили бы наш спор.

— Подумай же, — продолжал Рассел, — а не окружает ли нас стая волков?

Абсу задумчиво отпил свой джин с тоником.

— Я не знаю, как мой клан оказался здесь, лорд Рассел, — наконец угрюмо сказал он. — Моего желания не спрашивали… Но может быть, мы окружены зверями похуже, чем волки.

Глава девятнадцатая

Атака землянами «речных жителей» прошла с блеском. Во время набега не было пролито ни капли крови, и «речные люди», можно сказать, попали в собственную ловущку. По крайней мере, двое из них.

Перед нападением Джон Говард и Фарн зем Марур в течение трех дней наблюдали за поселением: Джон научил Фарна пользоваться биноклем, и вдвоем они вели непрерывную разведку.

Было решено начать операцию ближе к полудню, когда большинство жителей деревни спит. Атаковать можно было всего лишь двумя группами по три человека. Рассел и Эндрю должны были начать боевые действия, а брать пленных выпало Джону Говарду, Фарну и Абсу.

Лодка Тура была спущена на воду. В нее погрузили длинные, тяжелые сети — женщины крепости Марур плели их несколько дней. На той же лодке Рассел и Эндрю с изготовленными наспех гранатами должны были переправиться на берег в двух километрах от деревни.

Обе группы выступили на рассвете: Рассел и Эндрю плыли по реке, а Абсу в полном вооружении и доспехах вел свое войско верхом на палпа- лах к лесу, примыкавшему к деревне на другом берегу. В тот день Абсу мес Марур был более, чем когда-либо, похож на Святого Георгия, но в смуглом монгольском варианте.

Поскольку течение оказалось быстрее, чем они рассчитывали, Рассел и Эндрю прибыли к месту встречи раньше Абсу. Но пока выгрузили сети, пока проверили гранаты и фитили, Абсу с двумя всадниками уже появился в лесу.

План был прост: Рассел и Эндрю, выгрузившись на своем берегу, незаметно подойдут к деревне и остановятся метрах в пятидесяти от нее. К этому времени Абсу с подручными займет позицию на противоположном берегу.

Потом Рассел и Эндрю, подняв невообразимый шум, бросят гранаты у моста, достаточно близко для того, чтобы взрыв произвел впечатление, но не нанес ощутимого вреда. «Речных жителей» он приведет в ужас — и они побегут со всех ног к другому концу моста, где их встретит Абсу с двумя помощниками.

К счастью, теория оправдалась на практике.

Гранаты не только взорвались со страшным грохотом — можно было подумать, что небеса упали на землю, — но и вздыбили землю. Погода была сухой и жаркой, поэтому поднялась такая туча пыли, что казалось, наступила ночь.

За двойным грохотом последовал «черный град» из комьев земли и камней, а потом жуткие человеческие вопли. Все это могло напугать до смерти даже людей цивилизованных; что же касается «речных жителей», они, видимо, решили, что пришел конец света.

Они выбежали из хижин и бросились к лесу — прямо в сети, растянутые товарищами Абсу между деревьями поперек тропинки. В нужный момент сети должны были упасть, но случилась осечка: вместо двух сетей упали одни, и пленников оказалось всего двое.

Они барахтались в сетях, пытаясь вырваться. Остальные, обезумев при виде Абсу (он доконал их своими доспехами и копьем), с визгом бросились в лесную чащу.

Пленники обладали неиссякаемым запасом энергии, продолжая брыкаться даже тогда, когда их связали и сели на них верхом. Кое-как их перекинули через спины палпалов и доставили в «Хилтон». Когда оглушенных пленных привязывали к палпалам, нападавшие увидели, что один из них — женщина. Узнать это было нелегко — она была одета в такие же звериные шкуры, что и напарник, имела такие же длинные и спутанные волосы, а черты лица были лишь чуть-чуть мягче. Но выдали ее пышные груди, которые выпадали из грубой одежды.

Привязав пленников к палпалам, маленький отряд поспешил домой. Абсу считал, что нужно продолжить битву, однако он был связан данным Расселу словом и терпел.

Пройдя несколько километров до гостиницы, Эндрю и Рассел увидели, что Абсу и его помощники уже там, а пленники пришли в сознание, хотя, несомненно, с головной болью. Они были молчаливы и угрюмы.

Глава двадцатая

Если в свое время электричество, мебель модерн, стеклянная посуда и одежда двадцатого века ошарашили людей из Средних веков, то двоих первобытных людей это привело в священный трепет. Их усадили в вестибюле эревонского «Хилтона», и тринадцать землян плюс трое из клана Абсу стали разглядывать гостей.

Пленников поместили как можно удобнее в двух мягких креслах, хотя руки и ноги у них были все еще связаны. Возможно, они боялись этих кресел гораздо больше, чем всех фантастических предметов вокруг. Может быть, они считали эти кресла чем-то вроде жертвенника или приспособления, которое со временем проглотит их целиком.

Их было жалко, когда они старались придвинуться поближе, чтобы успокоить друг друга. Разгадав это желание, Рассел велел поставить два кресла рядом.

— Я-не-бежать, ты-не-бежать, я-видишь-не- ранен, — храбро рычал мужчина.

— Я-не-холод-ранен, холод-боль-придет, — ныла женщина, — нет-бежать, нет-есть, нет-тро- гать-держать, холод-боль-придет.

Он старался ее обнять, но поняв, что ему это не удастся, попытался лизнуть ее в лицо. И это не получилось. Но он ухитрился положить голову ей на грудь, и это ее как будто успокоило.

— Нет-холод-боль-придет, — бормотал мужчина, правда, не очень уверенно. — Я-ты-есть- смеяться. Нет-холод-боль.

Рассел внимательно смотрел и слушал. Понять, о чем говорят эти люди, было довольно легко, потому что их образ мысли был прост: «холод-боль» означало смерть.

— Холод-боль-придет-нет, — сказал он в порядке эксперимента. — Ты-она, холод-боль-нет.

Мужчина рванулся в кресле и зарычал, обнажая клыки, как зверь. Женщина захныкала.

— Ты-она, тихо-отдыхать, — продолжал Рассел баюкающим тоном. — Боль-нет, ты-кушать, она- кушать, боль-нет.

Мужчина снова зарычал, но уже не так уверенно. Он уныло обвел взглядом множество лиц перед ним, потом помигал, глядя на электричество, и вздрогнул.

— Бедняга просто потрясен всем окружающим, — сказал Рассел. — Нас очень много, и свет для него слишком ярок. Нет ли свечей? По крайней мере, они увидят пламя-, к которому привыкли.

— Мне тоже больше нравится настоящий огонь, а не горящие шарики, важно заявил Абсу. — Вы, волшебники, способны сбить с толку даже культурных людей, не то что этих дикарей.

Марион Редман принесла четыре свечи и зажгла их, а Роберт погасил электричество. Но эта внезапная перемена почему-то заставила двоих первобытных людей заголосить — они стали рваться из кресел. Однако через пару минут они успокоились.

— Абсу и Анна, останьтесь со мной, — сказал Рассел. — А остальных я попросил бы уйти; выпейте что-нибудь и вообще отдохните. Мы еще вдоволь насмотримся на своих пленников, если они не умрут от страха.

— Повелитель Абсу, — спросил Фарн, — желаешь ли ты, чтобы твои вассалы, я и Гролиг, ночевали отдельно от тебя?

Абсу согласно кивнул.

— Отдыхайте недалеко, так, чтобы слышать мой голос. Но я думаю, ваши кинжалы мне не понадобятся.

— Рассел, не накормить ли нам этих двоих? — спросила Симона.

— Может быть. Но дайте им что-нибудь попроще. Я думаю, мясо и простая вода как раз то, что им нужно.

Теперь только Абсу, Анна и Рассел остались с пленниками.

— Нет-боль, — сказал Рассел. — Мы-вам-не-боль. — Потом он сказал Абсу: — Разрежь веревку на руках женщины, и посмотрим, что будет.

Увидев, что Абсу приближается к его подруге с кинжалом, мужчина забился в кресле, как безумный. Успокаивающие звуки, которые издавал Рассел, на него не действовали. Пока Абсу разрезал путы на руках пленницы, ее друг так ловко изогнулся, что сумел укусить Абсу за руку.

Абсу выронил кинжал и свободной рукой, вернее, ребром ладони, нанес мужчине удар в челюсть, который мог вышибить все зубы. Затем поднял кинжал и спокойно продолжал работу.

Женщина еще немного похныкала, потом подвинулась к приятелю и стала гладить его по голове. Видя, что на его подругу никто не покушается, тот бросал на своих врагов уже не столь свирепые взгляды.

— Нет-боль, — повторял Рассел. — Мы-вам-нет- боль. Руки-двигать, нет-боль.

Склонившись над мужчиной, Абсу разрезал его веревки тоже. Тот рычал, но сидел спокойно, пока его не освободили. Потом внезапно схватился за острие кинжала, вскрикнул, уронил его и с удивлением стал смотреть на кровь, выступившую у него на руке.

— Боже милостивый, — произнес Рассел, — ну и ночка же нам предстоит!

Глава двадцать первая

Рассел угадал — это была долгая, тяжелая ночь, но она принесла плоды: к концу ночи удалось установить хоть какой-то контакт с пленниками. Затратив уйму труда, Рассел добился того, что «враждующие стороны» назвали свои имена. Женщину звали Ора, мужчину — Айрег.

Позднее Рассел понял, что как раз обмен именами обеспечил «психологический прорыв». Вплоть до этого момента Ора и Айрег готовились к тому, что их вот-вот убьют. Доверие к «стражам» усилилось после того, как пленникам принесли только что приготовленное мясо. Они жадно набросились на него и съели, но вода, поданная в стеклянных стаканах, привела к драме. Ора держала в руках свой стакан, любуясь им и не догадываясь о его прямом назначении, но вот Айрег — тот сразу откусил от него край и долго потом отплевывался кусочками стекла и кровью.

В конце концов для гостей принесли чашу с водой, и они с готовностью сложили ладони «ковшиком», из которого стали лакать воду, как кошки.

Рассел сделал открытие: Айрег и Ора совсем не лишены сообразительности. Они очень быстро все схватывали. Их можно было сравнить с умными десятилетними детьми, которые выросли дикарями.

Но перед ним были не дети, это были зрелые взрослые люди, члены первобытного племени: Значит, если бы оказалось возможным их чему- то научить, расширить их словарный запас до сложных понятий, то, вероятно, их удалось бы вырвать из Каменного века. И даже, может быть, познакомить с азами науки и техники. Это был такой эксперимент, что просто дух захватывало…

Прежде всего возникала проблема общения. Однако с течением времени решать ее становилось все легче. После того, как пленники назвали свои имена, Абсу перерезал веревки на их ногах.

— Не бежать, — предупредил Рассел. — Ты-она- ходить, смотреть. Не убегать. Ты-есть, смеяться, отдыхать. Рассел-говорить, Ора, Айрег-гово-рить. Все-говорить.

Вид у Оры был озадаченный, но Айрег улыбнулся:

— Ты-хороший вещь-человек, — начал он осторожно. — Рассел-хороший-вещь-человек.

— Айрег-хороший-вещь-человек. Не ранить.

Айрег поднимался из кресла медленно и осторожно, чтобы показать, что он не собирается ни драться, ни убегать. Потом он потянулся, и мускулы заиграли на его крепких руках и ногах.

Абсу сказал торжественно:

— Ты-большой-вещь-мужчина. Крепкий-большой. Трудно-смерть-делать-тебе. Хорошо.

Рассел удивленно на него посмотрел.

— А ты не удивляйся, — сказал Абсу, — я тоже могу научиться говорить таким странным образом. Может, в конце концов Айрег и Абсу мес Марур будут хорошо понимать друг друга. Ведь они оба — воины.

Усмехнувшись, Абсу продолжал:

— Я много думал о тебе и твоих волшебниках, Рассел. Ты говорил мне, что вы пришли из мира, который позади звезд. В это мне трудно поверить, я знаю, что мир плоский и ничего нет позади пламени-солнца и фонарей-звезд, ничего такого, что человек мог бы понять, не получив в дар большую мудрость или большое безумие.

Но я знаю, ты не станешь меня обманывать по своей воле. И знаю, что много было совершено чудес, чтобы перенести нас всех сюда. Может, Айрега и его людей тоже забросили сюда с дальней земли. Значит, мы друзья по несчастью…

— Абсу, друг мой, — ответил Рассел, — я давно знал, что ты храбрый человек. Теперь я узнал,

что ты к тому же и мудрый.

Ора, освобожденная от пут, встала и расхаживала по вестибюлю, удивленно разглядывая разные вещи. Взяв в руки стеклянную пепельницу, она с детским восторгом принялась рассматривать пламя свечей. Когда она осторожно поставила ее на место, Анна взяла пепельницу и протянула ей.

— Это-ты-иметь, — сказала она, — Анна-дала- это-Ора-держи. Эта-вещь-пепельница.

— Ора-вещь-держи, — повторила та, улыбаясь. — Держи-смотри-смейся. Пепель-ни-ца.

Айрег смотрел на пепельницу с завистью.

— Айрег-вещь-держи, — сказал он. — Смотри- смейся.

Анна оглядела зал и увидела на журнальном столике пепельницу из полированного металла. Она протянула ее Айрегу, который осмотрел предмет с восторгом, но со звоном уронил его, когда увидел в нем свое отражение.

Подняв пепельницу, Анна снова протянула ее Айрегу.

— Нет-боль, — сказала она ласково, — Айрег-держи-смотри-смейся.

Совершенно неожиданно Рассел почувствовал, что смертельно устал. Да и другие, видимо, тоже. Хотя Айрег и Ора привыкли бодрствовать по ночам, им пришлось нелегко в последние несколько часов. Наверное, голова у них идет кругом от впечатлений, от того, сколько страшных и совершенно непонятных вещей они увидели.

Рассел решил посоветоваться с Анной и Абсу:

— Нужно отдохнуть всем — и нам, и им. Но мне кажется, их нельзя оставлять одних. Они могут удариться в панику и устроить погром в гостинице. Или попробуют сбежать и причинят себе вред. А может, еще что-нибудь. Не хотелось бы их снова связывать. Так что же делать?

— Можно оставить охрану, — сказала Анна.

Рассел покачал головой:

— Они только-только начали к нам привыкать. А охрана, особенно вооруженная, может спровоцировать их на какие-то действия.

— Тогда нам всем придется спать здесь, это ясно, — сказал Абсу. — Не волнуйся, Рассел. Я, правда, немного устал от всего увиденного, но у меня есть привычка спать чутко, ведь я воин. Наши дикие друзья не смогут и шевельнуться — я сразу проснусь.

— Хорошо, — согласился Рассел, — будем надеяться, что сможем объяснить это Оре и Айрегу.

К этому времени Айрег уже не боялся своего отражения в блестящей пепельнице, пожалуй, оно ему даже нравилось, и он сам себе строил рожи, то свирепые, то смешные. При свете свечей его грубые и маловыразительные черты казались мягче, и Рассел подумал, что, если бы не жесткие волосы и одежда из шкур, Айрега можно было бы принять за одного из неряшливых типов, фланирующих по улице Кинге Род в Лондоне. Отличала же его от этих типов наивность, светящаяся в глазах. В душе Рассела поднялась волна симпатии к этому ни в чем не повинному парню, которого судьба или злой умысел швырнули в другую эпоху.

— Айрег, ты-спать, Ора-спать, — сказал Рассел. — Рассел и Анна-спать, Абсу-спать. Отдыхать. Хорошая-вещь-отдыхать.

— Спать? — переспросил Айрег. — Как спать-показывать.

Рассел опустился в одно из глубоких кресел, закрыл глаза и даже слегка захрапел.

— Так спать. Будешь хороший-сильный. Бу-дешь-счастливый.

Ора засмеялась.

— Тепло-темно-хорошо. Делай тепло-темно-хорошо. Ора-Айрег-лежать-тепло-темно.

— Правильно, — сказала Анна. — Смотри: Анна-спать. Рассел-спать. Нет-боль. Тепло-темно- хорошо. — Она тоже опустилась в кресло и закрыла глаза.

Свечи наполовину сгорели, и зал заполнили мягкие, пляшущие тени. Айрег сел в кресло, потом передумал. Он взял Ору за руку и положил ее рядом с собой на ковер. Абсу, сидящий поодаль на ковре по-турецки, тоже позволил себе слегка вздремнуть.

Но, судя по всему, у Айрега были свои понятия о том, как надо отходить ко сну. Полежав какое-то время спокойно, он протянул руку к обнаженной груди женщины. Взял сосок левой груди двумя пальцами и слегка сжал. Не открывая глаз, Ора слегка вздрогнула. Воодушевленный этим, Айрег сжал сосок сильнее. Ора не открыла глаза, но потянулась в томной неге, произведя горлом какой-то странный, булькающий звук.

Притворяясь крепко спящими, Рассел, Абсу и Анна понимали, что происходит. Ласки Айрега были примитивными, но таили в себе какую-то странную нежность. Когда тело Оры совсем расслабилось и стало податливым, Айрег с размаху овладел ею и предался наслаждению исступленно и радостно, не обращая никакого внимания на остальных. А те изо всех сил притворялись спящими.

Ора так и не открыла глаз, она извивалась и каталась по ковру, иногда шутливо боролась со своим партнером. Она то стонала, то смеялась. Потом первобытная пара заснула, обнявшись. За все время короткого, но бурного общения ни один не произнес ни слова.

Наблюдая за ними исподтишка, Рассел думал, что вот так, наверное, все и происходило в садах Эдема. Взглянув на Анну, он встретился с ней глазами. Он хотел ее.

Но они не стали заниматься любовью, они просто смотрели друг на друга. Потому что были не одни.

Вот в этом и заключается разница между людьми невинными и цивилизованными, думал Рассел, засыпая. Ора и Айрег делают, что хотят и когда хотят, отключаясь от всего остального.

Они не имеют представления о морали, уединении или каких-то условностях.

Они знают, что им нужно. И может быть, знают, в чем их счастье.

А может быть, думал Рассел, больше ничего и не нужно знать?

Глава двадцать вторая

Ора и Айрег провели в эревснском «Хилтоне» целых шесть дней, после чего их подвели к тому месту, откуда виднелись первобытные хижины, и отпустили с миром. Нужно сказать, что во время своего плена они не делали никаких попыток к бегству. У них не было на это времени: они учились, Рассел провел с ними ускоренный курс языкового общения. Они узнали и многое другое, но без развитых речевых навыков они не смогли бы усваивать и накапливать знания. В результате эти шесть дней подняли их на такой уровень, до которого им пришлось бы карабкаться не одну тысячу лет.

Рассела удивляли врожденные способности этих двух первобытных созданий — они. превзошли его самые смелые мечты. Ора оказалась более сообразительной, она схватывала значение слова быстрее Айрега, но зато тот был более систематичным; кроме того, однажды что-то узнав, он умел применять свои знания лучше, чем Ора.

К концу третьего дня разговоры перестали быть для всех участников такой пыткой, как раньше. По мере того, как расширялся словарь ученика, необходимость нанизывать слова, как бусы, отпадала. «Холод-боль», например, можно было сразу назвать смертью. Сочетание слов «ложись-держи-темно-близко-смеяться-пла-кать» можно было передать проще: «давай займемся любовью», а «холод-боль-нет-боль-поесть» перевести как «хочется есть».

Абсу оставался в «Хилтоне» достаточно долго для того, чтобы понять, что делают «волшебники» со своими пленниками, а потом вернулся в крепость Марур, чтобы заняться внутренними делами, как и полагалось феодальному владыке. Он оставил Фарна в «Хилтоне» для наблюдений, второго воина взял с собой. Расселу он сказал, что вернется через несколько дней, чтобы посмотреть, какие успехи делают пленные, и обсудить планы намеченного «прорыва» сквозь стену тумана.

Между тем Рассел, Анна, Джон Говард и другие вовсю «гнали» программу обучения Оры и Айрега. Фарн присутствовал на уроках, слушал все, и глаза его светились умом. Его обучали тоже, и он узнавал о «волшебниках» больше, чем они подозревали.

Однажды после обеда Рассел сидел на ступеньках отеля, — это было его любимое место для размышлений; рядом с ним разместились Айрег и Фарн. Ора была где-то внутри «Хилтона», там Андреа и Дженис посвящали ее в тайны современных женских нарядов и косметики. Для английских студенток это была забава, а для Оры — цепь невероятных чудес.

Какое-то время трое мужчин молчали; они только что сытно поели (Айрег, судя по всему, мог проглотить что угодно), и каждого занимали его собственные мысли. Фарн неторопливо вырезал ножом маленький символ плодородия, который он собирался подарить лорду клана «волшебников» в знак уважения. Айрег упражнялся в счете, раскладывая десяток маленьких камешков. А Рассел умчался мыслями в дальние дали, вспоминая о том, каким бывает час пик туманным ноябрьским вечером в Лондоне.

Неожиданно Айрег произнес:

— Рассел-друг дает слова Айрегу. Айрег не дает ничего. Айрег-слезы-боль. Темно-низко.

К этому времени Рассел уже настолько научился понимать язык Айрега, что даже улавливал разные тонкости. Он перевел фразу так: «Ты меня учишь, а я тебя нет. Я не понимаю, зачем ты это делаешь, и не могу ничего предложить взамен». Подумав какое-то время, он ответил:

— Айрег дал большую вещь другу-Расселу. Он дал руку, где был камень. — Сказав это, он протянул руку Айрегу.

Удивленно и настороженно Айрег протянул свою руку, которой он раньше в основном охотился и дрался. Рассел торжественно взял ее в свою и пожал. Рука была такой мозолистой, словно ее покрывала роговица, и казалась скорее звериной лапой. Когда пальцы Айрега сжались, Рассел сморщился от боли. Айрег понял это и разжал руку.

— Пожатие руки, — сказал Рассел, — значит, что Айрег не обидит Рассела, а Рассел не обидит Айрега. Никогда, никогда. Потому что Айрег — друг, Рассел — друг, Ора, все люди Айрега — друзья. Анна, все люди Рассела — друзья. Никогда, никогда не ранят. Большую вещь дал Айрег… — и чтобы придать вес всему сказанному, Рассел добавил: — Рассел смеется, очень счастлив, очень хорошо.

— Большая вещь, — повторил, как эхо, Айрег, начиная понимать. Ему было неясно, почему эти люди, которые умеют воевать с помощью страшного грохота, сетей, веревок и блестящих штук, более острых, чем камни, — почему они не хотят завоевать его народ? Но пути богов неисповедимы. Если эти существа, так странно пахнущие, радуются миру — пусть будет мир. — Никогда, никогда не ранить, — сказал он. — Большое дело. Люди Айрега, люди Рассела — никогда не ранить. — Он воспрял духом: — Это дал Айрег?

— Это дал Айрег, — подтвердил Рассел, — хорошая, большая вещь. Больше, чем слова, что Рассел дал Айрегу.

Айрег встал во весь рост и ударил себя в грудь.

— Большая вещь дал Айрег! — прокричал он так, словно говорил со всей саванной. — Никогда, никогда не ранить.

— Лорд Рассел, — спросил Фарн, оторвавшись от куска дерева, — приличествует ли лорду клана заключать союз с дикарем?

— Приличествует, — спокойно отозвался Рассел. Потом добавил без видимой связи: — Я человек или животное?

Следопыт улыбнулся:

— Ты повелитель клана волшебников.

— Человек или животное? — настаивал тот.

Фарн зем Марур растерялся.

— Лорд, ты или человек, или больше человека.

— А ты, Фарн, и твой лорд Абсу — люди или звери?

К Фарну вернулась его уверенность.

— За себя могу ответить — человек. Но мой повелитель Абсу превзойдет любого человека, если дело дойдет до битвы!

— Теперь об Айреге. Он человек или животное?

Фарн бросил одобрительный взгляд на Айрега.

— Лорд, я не знаю, то ли он человек со звериным сердцем, то ли зверь с человеческим. Но лучше пусть он будет со мной, а не против меня. Он очень сильный и по-своему даже смелый.

— Насколько я понял, следопыт, — продолжал Рассел, — мы все — я, ты и он — относимся к людям. А по другую сторону тумана могут жить иные существа — не люди и не животные. И может наступить момент, когда им надоест с нами возиться или мы потребуем от них ответа.

— Лорд, — сказал Фарн, — в таком случае, мы все — из близких кланов.

— Пойди еще дальше, Фарн зем Марур, — сказал Рассел, — и ты увидишь, что мы из одного клана.

Айрег улыбнулся.

— Хорошая, большая вещь, — заметил он глубокомысленно.

Глава двадцать третья

До вечера было еще далеко, но в воздухе чувствовалась прохлада, хотя солнце стояло высоко в небе, по которому плыли кудрявые облака. А может, это не в воздухе, а у меня в душе, думал Рассел, и не прохлада, а нервная дрожь.

Он взглянул на Анну, сидящую в лодке рядом с ним; она спокойно гребла. Как она красива, подумал Рассел, я просто раньше не придавал этому значения. Но что делать, мы многого не сознаем, пока перед нами не замаячит смерть.

Анна небрежно зачесала волосы назад и связала их каким-то шнурком, одета же была легко: мужская рубашка и потрепанные брюки. Теплые вещи они аккуратно сложили в маленькой кабине, тоже утепленной; кроме того, при желании ее можно было снять с лодки. Тур Норстед так возился с ней перед смертью…

На крыше кабины были аккуратно сложены три пары деревянных колес плюс два длинных дышла с веревочной упряжью. Все это, сделанное Джоном Говардом, легко превращало лодку в небольшую телегу, на случай если придется ехать по суше. Вот именно, если нам когда- нибудь доведется проехать по суше, мрачно подумал Рассел.

Теперь, когда экспедиция действительно началась, оптимизм его пошел на убыль, и он был почти уверен, что она кончится катастрофой.

Кабина помещалась посреди судна (если это название было не слишком громким для скромной лодки). Она заслоняла от Рассела и Анны скамью на носу, где сидел Фарн.

Фарн освоил способ индейской гребли и неутомимо работал одним веслом, подгребая то справа, то слева. К счастью, лодка шла вниз по течению и требовала совсем небольших усилий, хотя и была порядком нагружена. Весла были нужны, в основном, для того, чтобы не сесть на мель. Местами эта лениво струящаяся водяная лента была не более семи-восьми метров в ширину, но кое-где она превращалась в просторные заводи, где вода почти не двигалась. Иногда лодка слегка задевала дно.

Рассел был рад, что Абсу позволил Фарну присоединиться к этой экспедиции. Абсу не вызвался участвовать в ней сам, потому что чувствовал ответственность за клан, по этой же причине не одобрил и желания Рассела возглавить поход. Однако свое неодобрение он держал при себе, считая, что обычаи волшебников не похожи на обычаи нормальных людей.

Сначала Рассел хотел взять с собой Мохана дас Гупту, но Анна его отговорила. Если экспедиция кончится гибелью участников, утверждала она, в команде землян возникнет серьезная проблема: два мужчины — Гуннар Рудефорс и Тур Норстед — уже погибли, и хотя Марины Джессоп тоже нет в живых, потеря еще двух мужчин повлечет большие сложности и даже может привести к гибели всей группы.

Рассел безоговорочно решил отправиться в экспедицию; он был уверен, что в случае его гибели Джон Говард, нынешний заместитель, справится с делами не хуже, чем он сам. Анна настаивала на том, что он обязан взять ее в помощники. Конечно, во многом Анна была не хуже любого мужчины, но Рассел согласился из чистого эгоизма — он просто хотел быть рядом с ней. А теперь, продолжая радоваться, что Анна с ним, он в то же время горько сожалел об этом. Он предпочел бы, чтобы сейчас она была в «Хилтоне», в сравнительной безопасности.

Рассел не имел ни малейшего представления о том, какая опасность потребует такого объединения, но было приятно погрузиться в обдумывание всяких непредвиденных случаев.

Взглянув на Анну, он увидел ее ласковую улыбку. Он подавил свой страх и улыбнулся в ответ, чтобы не заражать ее своим унынием. Сейчас нужен какой-то легкомысленный треп…

Анна перестала грести и поцеловала его в ухо. Потом прошептала:

— Я рада, что мы вместе, Рассел, но я все же очень боюсь. А ты?

Рассел ответил:

— Неужели ты думаешь, что англичанин старого закала признается эмансипированной русской даме, что ему страшно?

— Почему бы и нет? Если это правда.

— Дорогая, — сказал он почти весело, — ты должна разрешить мне некоторое притворство. Тем более, что джентльмен никогда не станет психовать при женщине.

Анна засмеялась.

— Ну вот, мне уже лучше. А ведь ты сказал всего несколько слов!

— Действительно, странно, — согласился он. — Ты помнишь, как мы проплывали под мостом, где живут эти придурки? Все они суетились и орали, и в какой-то момент мне показалось, что Айрегу и Оре не удалось их убедить в нашей дружбе.

— Это было ужасно. Прошло всего три-четыре часа с тег пор, а кажется, что целая вечность.

— Меньше четырех часов, — сказал Рассел. — Я уже начал думать, что мы кончим свою жизнь в котле, где они нас сварят. Особенно было страшно, когда Айрег оттолкнул от берега свою лодчонку. Помнишь: он плыл к нам, вовсю размахивая своим лучшим охотничьим топором.

— А он нам просто его подарил, — улыбнулась Анна.

— Да. А помнишь, что он сказал? «Айрег дал Расселу-другу большой хороший вещь. Камень- маленький, но несет большой хороший вещь. Держись твердо, друг, плыви быстро. Вернись быстро. Тогда Айрег-друг, Рассел-друг, будут смеяться-есть».

— Это была длинная речь для него, — сказала Анна и снова взялась за весла. — Может, самая длинная за всю его жизнь.

Рассел поднял топор со дна лодки и посмотрел на него с умилением.

— Не знаю почему, но я вдруг возгордился. Думаю, это чего-то стоит — подружиться с таким человеком, как Айрег.

Теперь лодка плыла по широкому простору реки, чьи низкие берега были песчаными.

За берегами простиралась без конца и края зеленая равнина. Это уже был не тот ландшафт, к которому они привыкли; высокая трава саванны и перелески остались позади. Короткая шелковистая трава, покрывающая долину, была такой ровной, словно ее регулярно стригли.

Вдали от берега Рассел различил стадо каких- то пасущихся животных. Достав бинокль, он рассмотрел их и решил, что они похожи на домашних бычков, если бы не одна деталь, а именно: посреди головы у каждого торчал лишь один рог.

Ну что ж, размышлял Рассел, в нашем «зоопарке» дикие животные почему-то сосредоточились в лесу, поближе к «речникам». Может, их «импортировали» специально для Айрега и его людей? Они ведь прирожденные охотники. Возможно, этих единорогов тоже доставили сюда для кого-то…

— Лорд Рассел, — раздался голос Фарна с другого конца лодки, — я думаю, мы находимся в восьми-девяти вараках от стены тумана. Может, нам стоит причалить, поесть и отдохнуть, прежде чем мы рискнем войти в этот холод?

— Хорошая мысль, следопыт. Давай втащим лодку на берег и подготовимся: нужно достать теплые вещи из кабины, чтобы сразу их надеть.

Рассел стал вспоминать сравнительные показания температур, собранные Джоном Говардом несколько дней назад, далеко на севере. Судя по его данным, барьер из тумана не мог быть более 50 метров. Но Джон предупредил, что его расчеты весьма приблизительны.

А ценой его ошибки могут быть три хладных трупа, причем очень скоро.

Пока Фарн разворачивал лодку к берегу, Рассел разглядывал в бинокль безлесную долину. Вдали, на предполагаемом юге, вставала изогнутая белая стена, она кое-где словно бы сливалась с нависшими облаками. Вычислить ее высоту было трудно, но Рассел решил, что это примерно от двухсот до четырехсот метров. Белая завеса, отделяющая их «резервацию» от остального мира.

Глава двадцать четвертая

Русло реки оставалось широким, над ней, примерно в полукилометре от путешественников, нависал барьер из тумана — неподвижный и плотный, похожий на невероятных размеров ледяную преграду.

Глядя на нее, Рассел почувствовал, что ручейки пота стекают по спине. Внутри — холод, а тело покрыто испариной. На нем было две рубашки, три свитера, две пары брюк, три пары носков. Он держал наготове длинный вязаный шарф, которым собирался обмотать голову.

Анна и Фарн были закутаны не хуже. Посмотрев на них, он засмеялся.

— Лорд Рассел, — отозвался Фарн, — если вспомнить, что нас ждет, то ты напрасно смеешься. Холод такой, с каким я не встречался. И если мы пройдем этот туман живыми, повторения я не захочу.

— Лорд, я сложил все на носу лодки, как ты приказал.

Оружие лежало в одном месте, здесь было копье следопыта, кинжал и еще одно короткое копье, ножи, два арбалета с наборами стрел, две гранаты — по одной Анне и Расселу. Рядом с оружием были сложены консервные банки и бутылки с водой, взятой из «Хилтона»: Анна и Рассел не хотели пить речную. Здесь же были бинокли, магнитный железняк Фарна, два мотка проволоки, коробка с бинтами и фотоаппарат «Кодак».

Странный набор вещей, подумал Рассел, нужно быть полубезумцем, полусмертником, чтобы отправиться в такую экспедицию втроем и с жалким снаряжением. Даже если мы благополучно пройдем сквозь стену — что весьма проблематично, — возможно, на той стороне нас ждет худшее.

— Обними меня, Рассел, — сказала Анна, похожая в этот миг на толстую тряпичную куклу. — Обними меня крепко-крепко.

Грэхем снова взглянул на туман, висящий не более чем в ста метрах от них. Казалось, холод уже веет в лицо.

— Обниму, когда мы влезем в кабину, — ответил он, — обниму так крепко, как ты пожелаешь. — Он обратился к Фарну: — Следопыт, слушай мой приказ. По моей команде мы все заберемся в кабину. Уляжемся рядом, вплотную, закутав головы. Будем согревать друг друга. Надеюсь, мы не потеряем сознание, проходя сквозь туман, но если вдруг лодка сядет на мель — сначала мы попытаемся сдвинуть ее с места, раскачивая изнутри. А не выйдет — ты, следопыт, выползешь из кабины и постараешься сдвинуть ее веслом. Я буду помогать тебе. Но не открывай глаз! Если мы вдвоем не справимся, леди Анна присоединится к нам. Уж если и втроем мы не сможем ничего сделать — считай, что это конец.

— Лорд, ты сказал свое слово. Я его одобряю, — отозвался Фарн.

Огромная белая стена была теперь всего в двадцати метрах. В ярких лучах солнца она завораживала своим блеском.

Бросив взгляд на реку, Рассел убедился, что лодка идет в центре течения и по прямой. Остальное было в руках Божьих.

— Ну что же, давайте залезать в кабину, — сказал он, — леди Анна ляжет между нами. Ты, Фарн, прижмись к ней покрепче, в данной обстановке она не обидится. — Он быстро поцеловал Анну в губы. — Иди первой, милая. Устраивайся поудобнее. Ради Бога, обмотай голову поплотнее этой ночной рубашкой или что там у тебя. И не возражай, если мы тебя очень стиснем.

— Но я тебя люблю, — отвечала Анна.

— Надеюсь. И вообще, нам сейчас стоит быть поближе.

— Лорд Рассел, — сказал Фарн, — эту историю мы еще расскажем детям наших детей. Что бы ни случилось, я горжусь тем, что был с вами.

— Влезай, приятель. Мы еще напьемся так, что встретимся под столом. — Рассел говорил весело, хотя туман сгущался вокруг него и на губах появился иней.

Лодка вплыла в белую плотную завесу тумана. Рассел забрался в кабину вслед за Фарном и крепко обнял бесформенный узел, который когда-то был Анной.

Глава двадцать пятая

Холод пронизывал до костей. Он ерзал так, словно огромное слепое чудовище кусало их мириадами зубов-иголок; он обжигал и дышал смертью.

Головы путешественников были закутаны, глаза закрыты, тела одеревенели от мороза. На лицах был иней, слезы застывали, не успев вылиться из глаз, запаивая веки и ресницы, как сварка на металле. Вот уже стала замерзать влага в носоглотке, не давая людям вдыхать воздух, а тот стал острым и резал легкие, словно нож.

Все равно это добром не кончится, думал Рассел, даже если холод нас не убьет, мы задохнемся от того, что носы и рты заледенеют. Он попытался крепче обнять Анну, но мускулы уже не слушались. Их головы были рядом, и ему показалось, что она стонет. Он хотел взглянуть на ее лицо, но не смог и порадовался, что не видит его.

Где-то рядом раздался глухой скрежет: видимо, в самой сердцевине тумана поверхность реки напоминает каток, под которым течет более теплая вода. Если это так — их утлая лодчонка вмерзнет в лед навечно. Ему бы следовало это учесть еще до экспедиции. Многое нужно было учесть!

Рассела одолевала дремота, мысли путались, боль, причиняемая холодом, уже не так досаждала, потому что ощущения притупились. Ему казалось, что леденеют даже образы, возникающие в мозгу.

Сквозь дремоту мелькнула мысль: хорошо бы поговорить с Анной, такой близкой в этой тьме и такой далекой, заключенной в капсулу собственных страданий. Так хочется с ней поговорить…

Прости меня, любовь моя, думал он в отчаянии. Прости за то, что я тебя втравил в эту затею…

А потом не осталось никаких мыслей, только ледяное, бесконечное забытье…

…Внезапно разверзлись небеса, и произошло чудо — вокруг был теплый мир, поражающий безумством красок, запахов и звуков. У Рассела внутри словно взорвалась бомба — сознание вернулось, ощущения нахлынули разом, оглушив его.

Он открыл глаза, вскрикнув от боли. Над ним было лицо Анны, а еще выше — голубое полотнище неба. Рассел попробовал пошевелить пальцами — они двигались. Попробовал поднять руку — она поднялась, но показалась странно, невероятно жесткой. Потом он сел на скамью и засмеялся.

— Мы живы, — удивленно сказал он.

— Да, Рассел, мы живы. Отдохни, а я посмотрю, чем можно помочь Фарну. Боюсь, он перенес все это хуже нас.

Но вот уже и Фарн зем Марур сидит, несомненно, испытывая те же фантастические чувства, что и Рассел.

Грэхем осмотрелся. Видимо, это Анна вытащила из кабины его и Фарна. Господи, как у нее достало на это сил?

Лодка была у берега — либо ее туда направили, либо она сама придрейфовала. Теперь стена тумана стояла сзади, примерно в двухстах метрах вверх по течению. Она вытянулась по обе стороны реки, составляя единую гигантскую дугу.

Захлебываясь от возбуждения, вознося хвалы мантии, белой и черной королевам, произнося заклинания, которых Рассел раньше не слышал, Фарн медленно возвращался к жизни.

Грэхем все еще не мог понять, как удалось Анне прийти в себя быстрее, чем мужчинам.

— Если все русские женщины — такие же, как ты, — сказал он, — Россия, несомненно, будет править миром. Как ты так быстро очнулась Анна? В чем заключается тайна?

— В рыцарстве, любовь моя, ты и Фарн спасли меня своим благородством, защищая слабый пол. Вы стиснули меня с двух сторон, и оба оказались теплыми, как одеяла… Она лукаво улыбнулась. — И потом, на мне гораздо больше жира, чем на каждом из вас. Хотя, может, ты и не заметил.

— Хвала матери России за милости, оказанные нам, — словно молитву, проговорил Рассел.

— Лорд Рассел, — вмешался Фарн, — мы уже были мертвыми, а теперь живы. Воистину, есть чему удивляться.

— Аминь, — сказал Рассел, — а теперь хорошо бы узнать, куда мы попали, сбежав из нашей тюрьмы. По эту сторону стены должно быть что- то, чего нет там. Иначе — зачем эта стена?

Сказав это, он еще раз беглым взглядом оглядел окрестности. Такая же равнина, что и позади белой стены.

И тут Рассел увидел колонну.

Она стояла вдали, на расстоянии около десяти километров, и стала заметной потому, что лучи заходящего солнца, сверкая на ее поверхности, превратили ее в тонкий пылающий огненный столб.

Без сомнения, колонна была очень высока. На вершине красовалось нечто, похожее на огромный прозрачно-зеленый шар.

Остолбенев, Рассел смотрел на все это несколько мгновений, потом протер глаза и приставил к ним бинокль.

Глава двадцать шестая

Время близилось к вечеру, и при угасающем свете дня путники вытащили лодку на берег, сняв с нее снаряжение, колеса и упряжь — чтобы все это было готово к утру, когда они тронутся в путь.

Темнота сгущалась, и Рассел предложил отдыхать по очереди: двое будут спать в лодке, третий — дежурить.

Прежде чем разбить бивуак, Рассел осмотрел местность — и загадочную колонну — в бинокль.

На глаз высота этой колонны или башни была равна примерно семистам-восьмистам метрам. Но Рассел отверг эту мысль: ведь тогда зеленый шар должен бы иметь диаметр минимум в 150 метров, а представить себе столь грандиозное сооружение он не отважился.

Вероятно, колонна была сделана из какого-то сплава, она казалась круглой, как карандаш, и гладкой. Однако на таком расстоянии бинокль мог и не уловить каких-то украшений или выступов. У основания башни, кажется, разместились какие-то строения, но это с успехом могли быть и скалы, в сумерках трудно сказать наверняка.

Самой загадочной деталью в этом ансамбле был «мыльный пузырь» на вершине — идеальной формы шар, внутри которого через прозрачные стенки Рассел видел (или ему так казалось) неясные туманные очертания каких-то предметов. Сквозь шар свободно проходили лучи заходящего солнца. А главное — он казался удивительно легким и нематериальным, словно его вот-вот унесет порыв ветра или он лопнет, как настоящий мыльный пузырь.

Наступила темнота, стало холоднее, и путешественники снова надели на себя теплую одежду. К тому же хотелось есть: они не подкреплялись уже несколько часов. Кроме консервных банок, у них было несколько связок деревянных чурок для костра, и Рассел решил использовать две-три связки. Все-таки пламя поднимало настроение, не говоря уж об ужине.

Еда была простая: суп из консервированной фасоли, который они проглотили молча. Однако после ужина Рассел решил обсудить предстоящую разведку. Было ясно, что для возвращения им придется пройти по суше вдоль туманной стены, потом пробраться сквозь нее там, где река входит в «резервацию» на севере. Это само по себе будет делом нелегким, потому что, по расчетам Фарна, расстояние между входом реки в «тюрьму» и выходом из нее равно примерно пятидесяти варакам, то есть тридцати пяти километрам. Если еще учесть и изгиб стены, то «телегу» придется тащить за собой километров сорок пять по незнакомой местности, прежде чем они снова увидят реку.

— Если мы будем повсюду таскать за собой нашу посудину, — сказал Рассел, — мы вряд ли сможем что-то разведать по-настоящему. У нас быстро кончатся и силы, и продукты. Видимо, лучше оставить ее здесь, а потом вернуться и перенести ее к северу, идя все время вдоль стены. Как ты думаешь, Фарн?

— Лорд, великая башня, которую мы только что видели, — истинно прекрасна. Ради этого похода мы уже рисковали, так что можем и еще раз рискнуть. Мы пришли сюда учиться, так давайте это делать, хотя мы можем дорого заплатить за учебу.

— Отлично сказано. А что думаешь ты, Анна? Если мы оставим лодку здесь, ее могут уничтожить. Если возьмем с собой — будем продвигаться очень медленно.

— Я согласна с тобой и Фарном. Раз уж мы забрались так далеко, давайте выясним все, что сможем. Мне кажется, что эта башня — часть города, и мы наконец-то увидим его жителей, взявших нас в плен, — она усмехнулась, — хотя, может, им это не доставит удовольствия. Но еще хуже — жить в тюрьме и не знать, у кого ключи от этой тюрьмы.

— Ну что ж, значит, решено. Утром постараемся найти какое-то укрытие и оставим там лодку.

Костерок, разведенный из чурок, начал угасать. В чистом небе над головами путников зажглись мириады звезд, и эти чужие созвездия, к которым они уже стали привыкать, предсказывали холодную ночь.

— Фарн, — сказал Рассел, — пора спать. Леди Анна будет дежурить первой, я ее сменю, потом ты сменишь меня и будешь дежурить до рассвета.

Ночь прошла спокойно. Троим друзьям даже показалось, что они одни во всей вселенной.

Глава двадцать седьмая

Как только рассвело, путешественники позавтракали и стали искать укрытие для лодки. У берега, в нескольких сотнях метров от стоянки, они нашли небольшой овражек, достаточно глубокий, чтобы спрятать «судно» от посторонних глаз. Надев на себя упряжь, Фарн потащил лодку к этому месту, потом они с Расселом опустили ее на дно оврага. Шагах в десяти ее уже не было видно.

Они тщательно отобрали продукты и снаряжение. Это была прежде всего одежда; кроме узелка с едой, Фарн взял свой меч и кинжал; Анна — арбалет и несколько бутылок с водой. Рассел взял свой арбалет, две гранаты, моток веревки, бинокль и засунул в карманы пару банок консервов.

Было прекрасное утро, солнце не только светило с голубого неба, но и согревало.

Маленький отряд двинулся прямо на башню, которая в ярких лучах казалась еще более необычной, чем вчера. Как ни странно, она выглядела живой.

Меньше чем через полчаса этого марша по зеленому ковру долины Рассел заметил нечто необычное. Останавливаясь каждые несколько минут и осматривая местность в бинокль, он увидел какие-то нерегулярные вспышки. Такие «зайчики» бывают от солнца, попавшего на блестящий предмет. Они вспыхивали в двух-трех километрах от людей.

Рассел дал бинокль Анне, та передала его Фарну. Сполохи двигались в сторону реки и стены тумана. Троица улеглась в траву, чтобы наблюдать за этим явлением, оставаясь невидимыми.

Вероятнее всего, передвижение отряда было уже замечено, потому что вспышки света стали ближе и двигались прямо на него. Люди приготовились к встрече: Фарн сжал рукоять кинжала, Анна вставила стрелу в арбалет, а Рассел взял в руки гранату и газовую зажигалку.

Вскоре природа этих вспышек стала ясна: прямо на них двигалась группа пауков-роботов, и солнце сияло на металлических шарах, заменяющих им голову.

Впервые за все время Рассел и Анна видели пауков при дневном свете и в действии. Фарн вообще видел их впервые, но не стал паниковать (что отметил с облегчением Рассел). Он не испугался и тогда, когда они оказались уже шагах в пятидесяти.

— Мы могли бы и встать, — заметил Рассел, — все равно они знают, что мы здесь. Вот и выясним, есть ли у них какой-то приказ на наш счет.

— Лорд, — мрачно сказал Фарн, — кажется, меч— не самое надежное оружие для борьбы с такими чудищами.

Рассел взглянул на гранату:

— Вот это может помочь, следопыт. Многим из них потом понадобятся запчасти…

Пауков-роботов было пять или шесть, и каждый во всех членистых «лапах» держал по коробке. Видимо, это были припасы для эревонского супермаркета. Подойдя к людям, пауки остановились шагах в двадцати и вдруг резко сменили направление, словно получили новый приказ. Рассел наблюдал, как они деловито зашагали к стене тумана, которая теперь была километрах в двух и сияла на солнце, как монолитная льдина. Рассел поднял с травы свой арбалет и моток веревки и сделал знак попутчикам следовать за ним.

— Опасность, — глубокомысленно сказал он, — труднее перенести, если ничего не происходит. Похоже на то, что нас не накажут за побег из «резервации». Так что двинемся к этой башне и посмотрим, что это такое.

Они молча пошли дальше, каждый был занят своими мыслями и тревогами. Время от времени Анна догоняла Рассела и брала его за руку, словно желая убедиться, что он в самом деле рядом.

Когда, по мнению Рассела, путники прошли половину пути, они увидели «эльфов».

Фарн заметил их первым и принял за «дьяволов». Онемев от страха, он смог лишь указать на них дрожащей рукой.

Примерно с десяток «эльфов» пронеслись над ними на высоте около сотни метров, направляясь к зеленому шару. Их полет сопровождался необычным звуком — это был низкий, ровный гул, напомнивший Расселу музыкальный волчок, который он запускал давным-давно в детстве.

«Эльфы» скрылись моментально, словно кто- то невидимый щелкнул выключателем и погасил экран.

Рассел мигал, тер глаза и чувствовал, что колени его дрожат. Он горько сожалел о том, что среди дорожных запасов нет бренди.

— Ты их видела? — Повернувшись к Анне, он прочел ответ на ее лице.

— Видела. — Голос ее дрожал. — Рассел, я хочу вернуться… — Голос становился все выше и резче. — Пожалуйста, отведи меня назад, к друзьям! Пожалуйста, отведи! Если мы пойдем дальше, мы сойдем с ума… Он ударил ее по щеке. Приступ истерики прекратился.

— Спасибо, — сказала она просто. А успокоившись, добавила — Ты мне напомнил, что даже русская женщина — только женщина.

Рассел обернулся к Фарну: — Ну вот, следопыт, мы это видели. Желаешь ли ты идти дальше? Может, мы увидим кое-что и пострашнее.

Я считаю, что мой долг — идти вслед за лордом Грэхемом, чтобы не обесчестить себя в глазах повелителя моего клана и в своих собственных.

— Тогда — пошли.

— Лорд, это были дьяволы?

— Нет, Фарн, не дьяволы.

— Но и не «эльфы», — сказала Анна, — они мне напомнили что-то другое… Знаю — больших стрекоз. Может, это просто насекомые?

— Насекомые, способные внезапно исчезать? — сухо спросил Рассел. — Теперь я понимаю, почему Пол Редман принял их за «эльфов»: эти сверкающие крылья, золотистые волосы…

Анна нервно засмеялась.

— Это не «эльфы», у них нет волшебных палочек. Но зато есть четыре ноги — или руки, или лапы.

Вскоре, когда солнце уже стояло высоко в небе, путники подошли к строениям, стоящим примерно в километре от гигантской башни. Дома эти были низкими, без окон, они имели форму ледяных эскимосских чумов. Сделаны они были из пластика, похожего на тот, из которого были изготовлены гробы землян.

Если это был город, то странный. Он выглядел вымершим, хотя кто-то же содержал его в чистоте и порядке. Казалось, город возник совсем недавно. И еще казалось, что здесь вот-вот должно что-то случиться, то ли прекрасное, то ли ужасное, то ли фантастическое. На этот счет у Рассела не было сомнений, так как путешественники чувствовали, что за ними кто-то наблюдает.

Башня была еще выше и загадочнее, чем казалась на расстоянии. Она занимала самый центр «мертвого» города и уходила в поднебесье почти на целый километр. Огромный, сверкающий зеленый шар на ее вершине казался чудовищным цветком на жестком металлическом стебле.

Неотрывно глядя на это сооружение, Рассел почувствовал, что сегодня он, Анна и Фарн станут главными героями — или жертвами — приближающейся трагедии.

К ближайшей постройке земляне подходили осторожно, потому что услышали какое-то негромкое пульсирование — такие звуки могла издавать мощная машина. Вибрацию они почувствовали сначала подошвами ног, а подойдя поближе, поняли, что сам воздух вокруг строения словно бы насыщен энергией. Даже если бы они и захотели войти внутрь (а они не очень-то рвались), то не смогли бы этого сделать. Узкие тоннели, ведущие в эту постройку — высотой всего лишь в метр и шириной тоже в метр, — были перекрыты. Металлические двери не имели ни видимых замков, ни задвижек.

Здания второго ряда, похожие на первые по форме и размерам, были открыты, их даже можно было осмотреть. Оставив попутчиков снаружи, Рассел вошел в одно из строений и понял, что это своего рода склад — стены состоят из низких длинных полок, на которых аккуратно сложены металлические, пластиковые и керамические предметы совершенно непонятного назначения.

В следующем здании Рассел обнаружил то ли цех, то ли лабораторию, где трудились пауки-роботы. Рассел чувствовал, что они знают о его присутствии, но не обращают на него внимания и спокойно занимаются своим делом. Пробыв в «цехе» какое-то время, Рассел так и не смог разгадать, что же делают пауки.

Начав нервничать, Анна позвала его, и когда Рассел вышел на свет Божий, он стал рассказывать ей и Фарну об увиденном, и только тогда понял, что не заметил никаких источников света, а между тем там было светло, словно здания имели стеклянные стены.

Время шло, солнце миновало зенит, и Рассел стал торопиться. Он хотел приблизиться к башне, увенчанной зеленым шаром. Шар был настолько огромным, что внушал трепет; с другой стороны, он был так невесом, что казалось, легкое дуновение ветра может его унести. Но, приближаясь к башне, путники увидели еще одну группу зданий совершенно другого типа. Их было всего пять, из камня или бетона, построенных в форме конуса. Высота их была метров тридцать, и каждый дом имел низкий и узкий вход. Рассел прополз внутрь и попал в полутемное помещение. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел, что внутри ничего нет, кроме пластиковых шестов, вставленных в стены, под углом к стене. Если бы эти шесты (диаметром в 10–12 сантиметров) продлить немного, они встретились бы в центре здания, как спицы огромного колеса, обод которого вделан в стену. Каждая «спица» была лишь четырех-пяти метров в длину, но их было так много, что и считать не стоило.

Рассел вышел к Анне и Фарну.

Троица подошла к основанию огромной колонны. Только здесь они почувствовали ее колоссальные масштабы: она вонзалась в небо так высоко, что у них закружилась голова, когда они взглянули на зеленый сюрреалистический шар, бросающий фантастический свет на окружающую местность.

Рассел чувствовал странную опустошенность. Не было больше страха, но не было и воодушевления. Рассел не мог сказать, что же он, в сущности, ожидал здесь увидеть, но только не такую пустоту и безразличие. Он начинал думать, что им придется вернуться за лодкой, так и не приблизившись к тайне их «тюремщиков».

И башня, и шар были огромны, молчаливы и непостижимы. Может быть, это не что иное, как чудовищный погребальный монумент? И что же — побывать на краю гибели только для того, чтобы обнаружить памятник какой-то неизвестной расе?

Но для кого же тогда эти машины, склады, пауки-роботы? Рассел обессилел, голова у него болела. Посмотрев на лица своих друзей, он увидел те же следы усталости и разочарования.

— Мы ничего не получили, — горько сказал он,

— и не узнали ничего нового. Надо поесть и вернуться к лодке еще до захода солнца, к тому времени нам понадобится хороший отдых.

И в этот миг они услышали звуки, напоминающие далекие раскаты грома.

Гром приблизился и, расколов небосвод, стал словом.

— Приветствуем вас! — произнес Голос. — Рувиры шлют привет своим детям!

Внезапно все вокруг засияло и пришло в движение. Воздух наполнился трепетом пестрых, переливчатых крыльев.

Глава двадцать восьмая

Рувиры не были ни эльфами, ни дьяволами. Это были люди. Они умели плотно закреплять свои гибкие, как у ящериц, тела (вот, оказывается, для чего «спицы» в домах) с помощью присосок, расположенных на хвосте. Внешне они напоминали земноводных, но на теле каждого было по две пары коротких рук, две пары блестящих прозрачных крыльев, а голову обрамляли сверкающие золотые локоны. Своими печальными лицами янтарного цвета они напоминали морских коньков.

И все же это были люди.

Рассел не испытывал никакого страха, скорее трепет.

Рувиры стремительно приземлились и расположились вокруг фундамента башни, застыв в неподвижных позах и опираясь на хвосты. Время от времени кто-то взмахивал крыльями, но все они рассматривали троих землян с выражением полного спокойствия.

Фарн смотрел на них, сжимая меч, лицо его было серым от страха, Анна не очень уверенно держала в руках арбалет, Рассел взглянул на гранату, которую держал наготове, и усмехнувшись, положил ее на землю.

Снова зазвучал Голос, который словно заполнил собой весь мир. Рассел видел, что лица рувиров застыли, как маски, их рыбьи губы не двигались. А Голос, говорящий на превосходном английском — возможно, и на русском, и на Грен Ли, — был живым, его звуки сотрясали землю.

— Рувиры приветствуют вас, своих детей, и спрашивают: зачем вы пожаловали?

Рассел облизнул пересохшие губы. Эти бесстрастные лица и Голос, идущий неизвестно откуда, лишали его сил. Когда Рассел заговорил, ему показалось, что он шепчет.

— Мы пришли потому, что хотим многое узнать и понять, — ответил он.

Раскаты хохота прозвучали в ответ.

— Дети, дети. Вам в самом деле нужно все понять?

— Да, нужно. Мы хотим знать, зачем нас забрали из наших собственных миров. Зачем нас окружили стеной тумана? Что нас ждет в этом чужом мире?

Снова раздался смех.

— Дети! Неужели крыса, сидящая в клетке, должна знать цели и задачи биолога? А дождевой червь — экологию природы? Неужели амеба поймет механизм родов?

Злые слезы закипели в глазах Рассела и скатились по щекам. Он не ответил. Его обступили видения: вот Абсу мес Марур дает клятву, Тур Норстед строит лодку, потом он увидел, как Айрег дарит ему топор. И все эти люди — крысы в клетке?

— Мы не черви и не амебы! — закричал он. — И не дети! Наши знания меньше ваших, но у нас есть гордость и достоинство. Мы ценим дружбу и мужество. Вы можете нас убить, но не унизить.

— Лорд, — пробормотал Фарн, — ты хорошо сказал. Это большая честь — умереть рядом с тобой.

— Рассел, — шепнула Анна, — я рада нашему знакомству. Этот поход стоил того.

Хохот повторился снова.

— Мы очень довольны нашими детьми.

Слепая ярость овладела Расселом. Ах, для них все это — всего лишь удачная шутка! Ну, ладно же! Он взглянул на гранату у своих ног и нащупал зажигалку в кармане.

— Значит, вы — раса господ! — крикнул он. — А мы — варвары. Но у нас разное чувство юмора. Посмотрим, позабавит ли вас вот это!

— Остановись! — прогремел Голос. — Вы пришли сюда за знаниями — хорошо. А вдруг вас убьют эти знания?

Рассел не смог двинуть ни рукой, ни ногой, тело его стало неподвижным, словно его заморозили. С трудом повернув голову — она еще двигалась, — он посмотрел на своих товарищей. Фарн и Анна застыли.

— Это нам решать, выдержим ли мы бремя знаний, — превозмогая онемение, возразил Рассел. — Вы можете нас убить. Но пока мы живы, мы имеем право думать, узнавать новое, раскрывать тайну нашего плена.

— Смело сказано! — ответил Голос, снова заполнивший небо. — Гордые слова, порожденные гордыней невежества. Дети, вы бродите по лесу, не зная его опасностей. Ну что, вы все еще жаждете узнать?

Помолчав пару секунд, Рассел тихо сказал: — Мы знаем, что смерть — это часть жизни. И лучше погибнуть, чем жить в тюрьме невежества и страха. Снова раздался смех, но он прозвучал мягче, и что-то новое, печальное мелькнуло в выпуклых глазах «эльфов». А Голос гремел: — Дети мои, выслушайте историю, которую вы либо поймете частично, либо не поймете совсем. Подумайте о времени — не о личном, не о биологическом и не о геологическом. Подумайте о времени космическом.

Голос продолжал:

— Когда планета, которую вы называете Землей, еще не существовала и даже не зрела в недрах какой-либо звезды, тогда уже были триллионы старых планет. Самые первые рувиры родились на этих планетах — их родила умирающая звезда; они родились в огне, оформились в вихре чистой энергии. Потом они улетели с матери-звезды, чтобы закалить себя в темноте и холоде. Они явились на другую планету, вынесли там все испытания, которым подверглись, и, приняв постоянный облик, познали счастье простой биологической жизни.

Голос замолчал на несколько мгновений; в тишине Рассел понял, что голова у него болит, мысли путаются, а воображение отключилось. Он взглянул на Анну: она выглядела измотанной, глаза ее были расширены, взгляд неподвижен. Ему захотелось коснуться ее, успокоить, но он не мог шевельнуться. Даже упасть не мог — не получилось. Потом взглянул на Фарна — тот являл собой статую. Наверное, его средневековый ум отказывался понять происходящее. Впрочем, и ему с Анной немногим легче, подумал Рассел.

Между тем вселенский Голос продолжал:

— Галактика — это сад, но его нужно возделать.

Рувиры принесли семена, два миллиарда лет назад они пришли на одну из планет, дети мои, и увидели, что в космосе, таящем большие возможности, нет жизни. Они породили эту жизнь, в том числе и на планете, которую вы называете Землей.

Потом они покинули Землю, и прошли целые эпохи. И вот меньше чем миллион земных лет назад они вернулись в этот уголок. Велика была их радость, когда они увидели, что жизнь в этом саду цветет. С огромным интересом наблюдали они, как двуногие животные пользуются инструментами, постигают пользу огня и учатся мыслить. Но Земля оказалась единственным носителем разума.

Тогда рувиры собрали образцы и переправили их на другие планеты, где развитие отставало от земного. И здесь, на этой планете, собраны образцы трех планет, которым мы дали разум от матери-Земли. Каждый образец поместили в знакомый мир, но в одном замкнутом пространстве, все могли познакомиться друг с другом. Кто-то из вас уже вступил в пору просветления, другие еще живут в предрассветной мгле. Итак, рувиры подарили вам бремя знаний. Используйте его, Как пожелаете.

Наступило молчание, оно было так красноречиво, что казалось громче Голоса, только что заполнявшего вселенную.

Рассел взглянул на шеренги рувиров — их крылья застыли, их лица были бесстрастны. Оказывается, их было не так много, как ему показалось вначале, может, десятка четыре.

Какая-то мысль теплилась в мозгу Рассела, очень важная мысль. Если бы он мог ее уловить! Но он, как и предполагали рувиры, был раздавлен бременем всех этих сведений.

Этот молчаливый город, пустые здания, запустение в каждом доме… Неужели…

Он принял вызов.

— Вы называете нас своими детьми, — начал он. — Так ответьте нам на один вопрос…

Опять послышался печальный смех. Потом громовой Голос прокатился по небу:

— Каков же вопрос?'

Посмотрев прямо в бесстрастные лица, Рассел набрал в легкие воздуха и ответил:

— Вы собрали нас — «образцы», как вы выражаетесь, — собрали вместе, потому что спешите проделать свои опыты. Вы вымираете, мы видели ваш город — он пуст!

— Смелая догадка, малыш, — услышал он, — но ошибочная. Рувиры не умирают. ОНИ УЖЕ МЕРТВЫ.

Глава двадцать девятая

— Посмотрите вверх, на этот шар, — продолжал Голос. — Посмотрите на последнюю Сферу Созидания, последнюю из существовавших на всех известных нам планетах.

У Рассела голова шла кругом, он больше не думал об Анне или о Фарне, они для него почти не существовали, были видениями из какого-то забытого сна. Он был один среди чужаков, среди полурыб, эльфов, дьяволов, стрекоз и тайн, хранимых веками. Рассел понял, что он на грани безумия, но почему-то это его успокоило. Он был так спокоен, словно ему в черепную коробку налили ледяной воды. Словно кто-то завладел его волей, чувствами, разумом. Как будто кто-то поддерживал его сейчас, чтобы он не упал.

Он посмотрел вверх; громадная колонна была гладкой и равнодушно-прекрасной, она гипнотизировала и внушала трепет. Потом перевел взгляд на прозрачно-зеленый шар, Сферу Созидания, которая сейчас словно погрузила весь мир в зеленоватый сумрак.

— Это последнее прибежище рувиров, — продолжал Голос. — Как только кончится энергия, рувиры тоже исчезнут и будут жить только в памяти тех, кто придет после них.

Рассел отчаянно пытался собраться с мыслями.

— Вы говорите, что рувиры мертвы, — начал он, — но мы же видим их. Они… они здесь… Ведь это вы говорите с нами, так? Ведь это ваш голос!

Невеселый смех прозвучал снова.

— Малыш, мы — привидения, говорящие с привидениями. Вы пришли сюда по земле, но есть и другое пространство, по которому можно передвигаться. Там — все тайны и все ответы. Но за путешествие туда нужно платить временем.

— Мы хотим знать!!! — закричал Рассел почти в истерике. — Мы рисковали жизнью не для того, чтобы по крупицам вымаливать знания. Как нас сюда забросило? Почему мы тоже привидения?

— Дети, вы слишком любопытны, — грустно сказал Голос. — Интересующие вас ответы — в Сфере Созидания. Получив их, вы успокоитесь. Или — умрете.

И вдруг, в один миг, на весь мир упала тьма.

Рассеявшись, она сменилась мягким зеленоватым светом, откуда-то проникал негромкий гул работающих машин, и он тоже казался зеленым.

Рассел не то падал, не то висел в воздухе, не то плыл. Он потерял направление, чувство времени, почти забыл, кто он. Он был то ли в зеленом океане, то ли в зеленом облаке, то ли в зеленой пустоте. Он не знал, один ли он или кто-то еще здесь, рядом, он не видел своих попутчиков. Рассел знал одно: он жив.

Зеленый сумрак сгущался.

Он перешел в синеву.

Синева тоже сгустилась.

Она стала черной.

Появились звезды — знакомые звезды. И вдруг все созвездия затмило нечто, похожее на огромный диск — темный в тени, сверкающий на свету.

Рассел оказался внутри его, осознав, что находится в колоссальном космическом корабле. В зале, где пребывал Рассел, незнакомые машины производили глухой и ритмичный шум. Пауки- роботы шныряли по своим делам, не зная о его бесплотном присутствии.

Внезапно часть пола в зале стала прозрачной, как стекло, сквозь него можно было увидеть очертания Северной Европы. Диск стал камнем падать вниз. Навстречу неслось Северное море, морская бездна была готова поглотить корабль, но так же внезапно, без вибрации и тряски фантастическое падение прекратилось. Внизу, под прозрачным полом, метрах в ста от Рассела, повис в воздухе пассажирский самолет — словно на веревочке, спущенной с диска.

Море двигалось, самолет казался неподвижным: скорости самолета и диска уравнялись. Потом прозрачный пол стал бесшумно отъезжать в сторону, а пауки-роботы принялись устанавливать над отверстием какую-то трубу, напоминающую телескоп; они опускали ее так точно, что она «нацелилась» прямо на лайнер.

Рассел узнал самолет.

Сноп зеленого цвета, точнее говоря, сияющий зеленый столб, кристаллически-твердый, опустился к самолету и поглотил его.

Реактивный лайнер «Стокгольм-Лондон» оказался внутри зеленого шара. Этот шар разрастался, сверкая на солнце и приобретая яйцевидную форму. Потом у «яйца» появилась «талия», она все сужалась и сужалась, и вот уже образовалось два прозрачных шара, которые покоились один на другом. Эти «мыльные пузыри» летели над знакомым ему миром.

В нижнем шаре неподвижно застыл плененный самолет.

А что было в верхнем?

В верхнем царило буйство света, водоворот энергии, дьявольская игра теней; здесь был шорох затвердевающих контуров, трепетание форм, зарождение нового.

В двух зеленых шарах теперь было два совершенно одинаковых лайнера. Пауки-роботы сначала вылетели из диска и проникли в верхний шар. Реактивные выхлопы из их псевдоконечностей оставили в небе недолговечный дымчатый узор. А вслед за ними в шар проплыло шестнадцать пластиковых гробов в рост человека. Два паука-робота вошли в верхний лайнер и стали выдавать оттуда неподвижные куклы, осторожно укладывая их в гробы.

Через какое-то время шестнадцать гробов, а вместе с ними и шестнадцать роботов оказались в летающей тарелке. Еще мгновенье, и верхний пузырь лопнул и исчез. Самолета-дублера не стало.

Вскоре лопнул и нижний пузырь, и освобожденный лайнер «Стокгольм-Лондон» продолжал свой путь, как ни в чем не бывало.

Рассел понял, что он снова в зеленоватой пустоте Сферы Созидания — ни жив, ни мертв, словно какой-то зеленый разум в зеленом полумраке, ниточка сознания в глубокой, немыслимой тишине небытия.

Ниточка вздрогнула, возникло движение и шепот.

— Вот таким способом одни привидения создают другие, — напомнил о себе Голос, — так мы получили копии людей. То же самое было и с караваном, везущим специи из Царства Уллос в Царство Грен Ли. Такой же опыт мы провели и с «речными людьми». Копии точно повторяли оригинал: вплоть до последней молекулы, вплоть до мельчайшей мысли. В результате Рассел Грэхем вернулся в Лондон; Анна Маркова продолжает ездить в Западную Европу и писать для русской прессы; а Фарн зем Марур по-прежнему служит своему феодалу во имя черной и белой королев.

Бремя знаний — тяжелое бремя, не так ли? — продолжал Голос теперь уже сочувственно. — Малыш, что будет с тобой теперь, когда ты знаешь, что ты и твои попутчики — всего лишь копии. Мы дали вам пищу, к которой вы привыкли, знакомых животных и среду обитания. Так можно ли считать, что рувиры похитили вас из привычного мира? Нет. Они вас создали. Значит, вы — их собственность.

Последовала тишина, которую можно было назвать зеленой. Время перестало существовать; в матовом зеленом сумраке тонули минуты, часы, дни, годы, века. Некто, считавший себя Расселом Грэхемом, тоже почти перестал существовать.

Но где-то в глубине души его поднимался протест, прилив мужества, всплеск здравого смысла.

Я существую! — крикнул его голос как-то отдельно от тела. — Я думаю, скорблю, надеюсь! Я не желаю быть ничьей собственностью.

— Дитя мое, — ответил Голос. — Конечно. Ты должен знать, что ты жив и можешь породить новую жизнь. В этом ты величественнее тех, кто создал тебя. Рувиры мертвы. Они лишь копии с предыдущих копий, снятых множество раз на протяжении бесчисленных веков. Их величие, их мастерство уже в прошлом. А ты и тебе подобные — их дети, залог веры, подарок будущему. Вы — зеркало ваших цивилизаций. Оказавшись на этой планете, вы можете уничтожить друг друга, но можете и создать нечто новое, небывалое. И тогда ваши цивилизации, с которыми вы неизбежно встретитесь в далях космоса и времени, получат возможность взглянуть на себя со стороны и откорректировать свой путь. Если бы рувирам был предоставлен такой шанс, возможно, у них бы появилось будущее. Но мы оказались одиноки в целой вселенной… Так пусть дети ваших внуков и правнуков будут живым свидетельством того, что рувиры трудились не зря…

А теперь — отдыхайте. Бремя знаний действительно тяжко. Отдыхайте, но будьте готовы заплатить за то, что вы получили.

Зеленый сумрак вдруг подернулся рябью, словно морские волны, и стал как-то глубже. Время перестало существовать для Рассела. Он погрузился в пустоту небытия.

Глава тридцатая

По бескрайним просторам изумрудной саванны неторопливо расползался рассвет. Вот он вырвал из тьмы два пластиковых гроба, появившихся на дороге между отелем и супермаркетом. Из саванны вышел человек, одетый в куртку из звериных шкур, потрепанные домотканные штаны и плетеные сандалии. Он деловито шагал по дороге к «Хилтону»; в руке у него блестел стальной топор, а через плечо было перекинуто полдюжины кур, связанных за шеи.

Увидев гробы, человек остановился.

Крышки гробов отлетели в сторону.

Рассел вылез первым. Он озирался, не понимая, где находится, потом нетвердой походкой сделал пару шагов и услышал стон: из гроба выбралась Анна. Он помог ей, и какой-то миг они цепко держались друг за друга и молчали.

Удивленно разглядывали они притихший на рассвете отель. Потом заметили человека.

С громким криком он уронил топор, ощипанных кур и бросился навстречу Расселу и Анне. От его крика проснулись обитатели «Хилтона».

— Рассел, друг мой! — крикнул Айрег. — Анна! Как давно вас не было! Но вы живы — это главное. Сердце мое счастливо.

Анна и Рассел не верили своим ушам. Неужели это говорит Айрег — первобытный дикарь.

— Сколько времени прошло? — спросил Рассел.

Айрег улыбнулся от уха до уха.

— Так много, что я кое-чему научился. У меня голова пухнет от этой грамоты.

Пока Рассел добивался от него более определенного ответа, из «Хилтона» высыпали остальные земляне; это были знакомые лица, знакомые голоса. Однако…

Однако в них было и нечто новое.

Они похудели, от солнца и ветра тела их стали бронзовыми, в осанке появилась гордость.

Самая большая разница, однако, крылась в другом.

У Джона Говарда волосы стали серебряными, Марион Редман была на последнем месяце беременности, у Роберта Хаймана не оказалось одной руки и обрубок успел зажить, у Селены Бержер на руках хныкал младенец, Мохан дас Гупта ослеп.

У Рассела губы пересохли от волнения, он взглянул на Анну — она покачнулась от слабости, и он поддержал ее.

Люди вокруг говорили, смеялись, плакали, спрашивали. Рассел ничего не слышал, в голове у него вертелся один и тот же вопрос: «Неужели это было позавчера? Всего лишь позавчера?..»

Ему было не до поцелуев и рукопожатий. Он видел, что губы Джона Говарда шевелятся, но ничего не слышал, потому что хотел получить ответ на этот проклятый вопрос:

— Сколько времени нас не было, Джон?

— Довольно долго, Рассел, — ответил тот уклончиво. — Мы думали, что вы погибли.

— Сколько времени, черт возьми?

— Три с половиной года, по нашим расчетам, — сказал Джон. — А сколько по твоим?

Рассел не ответил: он пытался удержать Анну, падающую в обморок.

— Э, да вы совсем не в себе, — сказал Джон. — А ну-ка, ребята, пропустите их в отель, пусть отдыхают. И давайте уберем эти чертовы гробы с дороги, слишком многое они напоминают.

Не вот уже Анна и Рассел сидят в удобных креслах в вестибюле «Хилтона». Приходя в себя, Анна медленно потягивает бренди из стакана.

Джон удалил всех из вестибюля, кроме Айрега и Марион. Дело в том, что Марион к этому времени стала как бы штатным врачом колонии, а с Айрегом Джон просто не смог справиться. Тот доказывал, что он друг Рассела, что он первый увидел его и Анну, и на этом основании отказывался уйти.

— Тебе получше, Анна? — спросила Марион. — Довольно противно вылезать из гроба один раз, а уж дважды — тем более.

— Я в порядке, — ответила Анна. — Было глупо с моей стороны так свалиться. Дело в том… — она не кончила, Рассел сжал ее руку.

— Спешки нет никакой, — сказал Джон. — Хотите, я изложу вкратце, что было за это время с нами? Но скажите хоть в двух словах, что с вами случилось?

Рассел улыбнулся:

— Для начала я вас ошарашу: нам казалось, что мы отсутствуем всего пару дней.

У Джона отвисла челюсть. Рассела это вдохновило:

— Выпей бренди, Похоже, тебе это не повредит.

— Кошмар. Это будет шок для всех, — сказал Джон. — Но я буду держаться, пока не расскажу нашу половину истории.

— Итак, — продолжал Джон, — дней через десять после того, как вы отважно отправились в путь, мы начали серьезно беспокоиться. А через месяц большинство из нас считало вас погибшими… А где Фарн, между прочим?

Рассел и Анна растерянно посмотрели друг на друга.

— Мы не знаем, — ответил Рассел. — Думаю, его отправили в крепость Марур. Надеюсь, он жив. Но — продолжай.

— Так вот, — продолжал Джон, — мы думали, что вас больше нет. Мы вас оплакивали, но ведь нужно было жить дальше — работать, строить планы, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. Еще раз пробиваться сквозь стену тумана нам никак не хотелось. По крайней мере, до тех пор, пока мы не будем получше оснащены. Итак, мы решили объединяться с остальными. — Он взглянул на Айрега. — Мы знали, что для этого нужно найти какую-то основу. Ты помнишь, что Дженис научилась выращивать цыплят? Так вот, она со своими цыплятами совершила революцию.

— Куры несут яйца, а не революции, — едко вмешалась Анна.

— Не скажи, — ответил Джон. — За три года наши «первобытники»… Ты не возражаешь, Айрег, что я вас так называю?

— Нисколько, — ответил Айрег, — мы вас называем «консервниками».

— За три года, — продолжал Джон, — Айрег и его друзья стали преуспевающими земледельцами, они разводят птицу. Это полностью изменило их образ жизни и даже взгляды. Они кормят кур семенами высокой жесткой травы, вкус семян похож на кукурузу, смоченную уксусом. Еще они обнаружили нечто вроде дикой капусты и овощ, напоминающий гибрид картофеля и лука. Короче, от охоты они перешли к земледелию.

— А как это началось?

— Началось с того, что Дженис, — я преклоняюсь перед этой женщиной, — ушла жить к «речным людям». До этого Айрег и Ора двольно часто у нас бывали, а в один прекрасный день Дженис ушла с ними, прихватив дюжину кур и петуха. Для начала она хотела научить наших друзей обращаться с наседками, получать яйца и цыплят. Прожив с ними недели две, Дженис вернулась, но не смогла остаться здесь и возвратилась к ним. Она нашла цель жизни: помогать этим людям. Мужчин учила сельхозработам, женщин — домоводству. А теперь — благослови ее Бог! — она уже учит их читать и писать.

Тут Айрег с гордостью продекламировал весь английский алфавит и спросил:

— У меня десять пальцев на руках, десять на ногах, итого — двадцать. Что ты на это скажешь, Рассел?

— Что ты великий человек, Айрег, — серьезно ответил тот, потом обратился к Джону: — А как поживают наши друзья в крепости Марур?

Джон широко улыбнулся:

— Эти орешки покрепче, чем «первобытники». Беда в том, что у них есть кое-какие знания, а главное — чертова уйма всяких предрассудков. Абсу, например, не может поверить, что мы не волшебники. Слава Богу, это не мешает ему участвовать в наших мероприятиях.

— А что это за мероприятия?

— Во-первых, мы хотим построить планер.

— Планер? — Анна не поверила своим ушам.

— Да. Мы думали, что вы погибли, замерзнув в стене тумана. И рассуждали так: раз нельзя пройти сквозь эту стену, мы через нее перелетим. Между прочим, в нашей «резервации» есть много источников теплого воздуха, а шкура пал- пала, если ее правильно обработать, будет крепче фанеры. Мы показали Абсу машины «тяжелее воздуха» на маленьких моделях. А теперь работаем над планером, который поднимет двух человек. Через месяц-два он будет готов.

— А как вы его запустите?

— Это сделает стадо палпалов. Когда нужно, они бегают очень быстро.

Помолчали, голова у Рассела шла кругом. Джон заметил его состояние.

— Всего не перескажешь. Но теперь у нас будет время. Да, главное — ты заметил, у нас уже есть следующее поколение! Были и несчастные случаи: Роберт потерял руку, когда валил лес, Мо- хан ослеп, изобретая взрывчатку. Но мы дадим полный отчет, когда вы отдохнете.

Рассел вздохнул — столько событий произошло здесь за время их отсутствия. Однако в том мире, где были они, тоже многое произошло. «Бремя знаний — тяжелое бремя», — пронеслось у него в голове. Как жить с сознанием того, что ты всего лишь «дублер», причем свой собственный. Стоит ли рассказывать об этом друзьям? Это лишит их индивидуальности, необходимой для выживания. Они с Анной еще не осмыслили этого, они в состоянии шока. Может, в конце концов они смирятся с мыслью, что где-то Рассел № 1 оставил политику и не то наживает состояние, заняв пост в каком-нибудь концерне, не то прозябает в захолустье и медленно спивается. А Анна № 1 продолжает строчить свои статейки в русских газетах.

Он взглянул на Анну, она улыбнулась в ответ, и он понял, что не может оставить бремя этих знаний при себе.

— Рассел, хорошо, что ты вернулся. Я все понимаю. Дженис называет нас своими детьми, а есть вещи, о которых дети не должны знать. Мы скоро с тобой поговорим?

— Да, скоро.

Когда Айрег ушел, Марион спросила:

— Рассел, ты уверен, что хочешь все рассказать сейчас? Вид у вас обоих совсем измученный.

— Понимаешь, позже будет невозможно: я уже сейчас думаю, не сон ли все это. Но еще один вопрос к вам: вы больше, не встречали рувиров… то есть «эльфов»?

— Встречали, но довольно давно, — ответил Джон. — Они всегда в полете и исчезают, как только кто-то бросит на них взгляд.

— У них лица морских коньков, — сказал Рассел.

— Морских коньков?

— Да, очень серьезные лица. Но, впрочем, начну сначала. Итак, сначала была стена тумана.

Рассел описывал, как они с Анной и Фарном пробрались сквозь стену тумана, потом рассказывал о гигантской башне и покоящемся на ней шаре, рисовал город, оказавшийся всего лишь огромным мавзолеем. Потом попытался передать свои первые впечатления о рувирах. А дальше, с трудом подыскивая слова и спотыкаясь, он попробовал описать Сферу Созидания.

Повествование Рассела произвело на всех разное впечатление: сам он был выжат, как лимон, Джон и Марион были ошарашены, Анна плакала.

Джон спросил:

— А мы сами — тоже привидения?

— Живые привидения. Мы можем воспроизводить жизнь. Рувиры не могут. Они дублируют сами себя, но не производят новых рувиров, их энергия иссякла.

— Ты утверждаешь, что самые первые рувиры породили жизнь на Земле?

— Это ОНИ утверждают. Я просто сообщаю вам то, что сказали мне и что я испытал в этой

Сфере.

— Готова подтвердить все сказанное Расселом, — вмешалась Анна.

— Я верю вам, — сказал Джон, — хоть это ни на что не похоже. Верю, потому что это невероятно. После всего, что с нами случилось, только невероятное способно что-либо объяснить.

— А что они от нас хотят? — спросила Марион. — Чего они хотят, эти жуткие создания?

— Я никргда не забуду их фразу, — сказал Рассел, — «Пусть дети ваших внуков и правнуков будут живым свидетельством того, что рувиры трудились не зря».

Анна сказала:

— На Земле накоплено столько ядерного оружия, что оно способно уничтожить в семнадцать раз больше людей, чем на ней живет. Может быть, они хотят спасти нас от самих себя. Хотят, чтобы люди жили и дальше.

Джон запустил пальцы в свои седые волосы и спросил:

— Значит, и мы, и люди Грен Ли, и «первобытники» — все мы братья по крови?

— Выходит, так, — ответил Рассел.

— А что будет с нами?

— Будущее принадлежит нам, не рувирам. В один прекрасный день рувиры исчезнут. Я думаю, исчезнет и стена тумана, и продукты, доставляемые заботливыми пауками. Но мы унаследуем планету.

— Что же нам делать, — усмехнулся Джон, — строить новое общество? Интегрироваться? Что это будет — Утопия или Эревон? А ты, Рассел, захочешь ли, чтобы твоя дочь вышла замуж за парня из Каменного века?

— Есть классический ответ: пусть она выйдет за настоящего мужчину, — сказал Рассел, хотя устал так, что едва произнес эти слова.

— Им нужно отдохнуть, — решительно заявила Марион. — У нас будет уйма времени, чтобы все обсудить. А сейчас — тишина и покой.

Пока она говорила, у Анны уже закрылись глаза, заснул и Рассел. Они проспали почти весь день.

Вечером, перед заходом солнца, к «Хилтону» прискакал Абсу мес Марур. Он не скрывал радости и удивления, найдя Рассела и Анну в здравом уме и твердой памяти.

— Фарн зем Марур, следопыт и воин, тоже вернулся в крепость, — сказал он и добавил загадочно: — Поэтому я так рад, что мои друзья в полном здравии.

— А как он себя чувствует, здоров ли? — спросил Рассел.

Абсу ответил вопросом на вопрос:

— Лорд, я желаю знать, как вел себя мой вассал. Не обесчестил ли он свой клан?

Расселу это показалось странным, но он ответил:

— Фарн зем Марур, ваш слуга, наш друг и попутчик, вел себя, как и подобает отважному воину!

— Я рад, Рассел, — Абсу сказал это так, словно камень свалился у него с души.

— А как он себя чувствует?

— Он мертв.

— Мертв?!

— Его замучили видения, которые он принес. Он говорил о каком-то зеленом солнце, дьяволах и странных голосах. Говорил много такого, от чего застывала кровь. Потом я понял, что он неизлечимо болен, но не успел связать его — он бросился на копье.

— Абсу, — сказал Рассел, — Фарн не был сумасшедшим. Он был храбрым человеком и говорил правду о том, что видел и слышал. Мне трудно подобрать слова, понятные тебе, но я постараюсь объяснить, что с нами произошло.

Абсу молчал долго, очень долго, когда Рассел кончил говорить. Они сидели втроем — Абсу, Рассел и Анна, — наблюдая, как холоднее делаются звезды на чужом небе.

— Да, мне ясно теперь, — сказал Абсу, — что рувиры — великие маги. Да ведь и вы тоже — клан волшебников. Значит, неравенство не так уж велико.

— Но ведь мы не воюем, — ответил Рассел. — Вопрос не стоит так — у кого больше мечей или сильнее чары.

— Я знаю, друг. Наша задача — доказать, что мы мужчины.

— Наша задача — доказать, что мы одна раса. — 5то сказала Анна.

— Прежде всего, — сказал Рассел, — нам надо окрепнуть. Очень сильно окрепнуть.

Но последние слова, подытоживающие сказанное, все же принадлежали Абсу мес Маруру, повелителю клана Марур, хоругвеносцу и предводителю караванов. Он сказал:

— Давно сказано, что если зерно полновесно, а погода ясна, то быть урожаю щедрым. Это сказано Землей. И сказано Небом.

Эпилог

В 741 году Новейшей Эры город Порт-Грэхем был свидетелем запуска первой орбитальной ракеты. На обшивке из пиротитана красовалась эмблема в темно-красных тонах: морской конек с крыльями за спиной.

В двух километрах от корабля, в здании, построенном на месте давным-давно снесенного «Хилтона», сидели молодые мужчина и женщина и следили за отсчетом времени.

У Дженсел Гуптирегсон были длинные золотые волосы и прекрасное лицо — впрочем, за этой внешностью скрывался блестящий математический ум. Варн Греймарк был мал ростом и лыс, но, кстати говоря, был прекрасным спортсменом.

— Девяносто секунд, — сказал Варн, — все системы работают нормально. Что может остановить корабль? Этот чертов морской конек должен взлететь.

— Почему ты настаивал на этом символе, Варн? Может, крылатый палпал был бы лучше? Или летящее копье?

— А ты читала Книгу Говарда?

— Шестьдесят секунд. Конечно, читала, она есть в программе средней школы. Хотя можно было бы посвятить больше времени сравнительному религиоведению.

— В этой книге — вся история Созидания, — сказал Варн. — Ты, конечно, помнишь встречу лорда Рассела с крылатыми морскими коньками — рувирами?

— И что же?

— Мне просто понравился образ. Он невероятен, но красив. Сорок четыре секунды.

— Но зачем было выбирать что-то мифическое? Можно было взять нечто реальное.

— Ты математик, а чураешься мифов!

— Тридцать секунд, — ответила Дженсел. — Ладно, пусть будет морской конек — это красивое существо. Оно прекрасно своей иррациональностью.

Варн усмехнулся.

— Моя мать до сих пор верит, что лорд Рассел был первым человеком, вырвавшимся за пределы туманной стены. Каждый вечер она молится. его духу.

— А ты веришь в духов?

— Двадцать секунд. Нет, я верю в людей.

— Пятнадцать секунд. И что же люди должны сделать?

— Не знаю, как люди, а я хочу найти место, которого нет, — снова усмехнулся Варн. — Этим меня и привлекла ракетная техника. Хочу найти планету, которая называется Землей. Это жилище богов.

— Десять, — сказала Дженсел. — Ты сумасшедший.

— Девять. Так и есть.

— Восемь. Я хочу ребенка от тебя.

— Семь. Это будет прекрасно.

— Шесть. Как мы его назовем?

— Пять. Абсу.

— Четыре. Опять книга Говарда.

— Три. Опять.

— Два. Пусть будет так.

— Один. Пусть.

— Ноль. Старт!

— Взлетела! — закричал Варн во весь голос. — Взлетела ракета! Первая стадия полета — огненный морской конек носится среди звезд!

Варн всматривался вдаль через тройное окно, прислушиваясь к приглушенному шуму машин, который был похож на огненный музыкальный аккорд, взлетающий к небесам.

Какой-то момент пунцовый конек словно величественно восседал на огненном хвосте. Потом, как будто приняв решение, поднялся и, Плавно набирая скорость, устремился ввысь.

Варн Греймарк задумался: нет сомнения, карабкаться к звездам придется долго и тяжело. Но это у человека в крови — все время куда-то карабкаться. И лелеять такие мечты.

Перевела с английского Элла БАШИЛОВА

Леонид Василенко, кандидат философских наук ЗАЧЕМ КОСМОСУ ЧЕЛОВЕК

Порадуемся отчаянной смелости фантастики, штурмующей самые сложные философские проблемы.

Вот и Эдмунд Кулер бесстрашно берется разрешить коренной вопрос: в чем смысл существования человечества. Со времен Аристотеля этот вопрос волнует умы философов различных школ и направлений. Но, кажется, все они говорят об одном — так полагает философ Леонид Василенко.

Заданный вопрос, когда слишком многие чувствуют себя обманутыми, ограбленными, когда люди заняты прежде всего проблемами каждодневного выживания и тысячи наших недавних сограждан устремляются на Запад в поисках готовых рецептов на все случаи жизни, выглядит не слишком уместным, чуть ли не праздным. Однако, к счастью, если какой-то человек и может прожить жизнь «изо дня в день», не заглядывая в завтра, не поднимая глаз к небу, то человечество — нет. Всегда находятся люди, задающие вопросы, и это дает надежду.

Сколь бы трагична ни была мировая история, каким бы извилистым ни был ее путь, есть некий лейтмотив — общий процесс духовного восхождения, очищения, облагораживания окружающего нас мира, процесс, существующий вопреки силам хаоса, зла и смерти. Нашими союзниками здесь становятся те мыслители, которые были заинтересованы в духовном росте людей.

Древнегреческий философ Сократ, которого уже цивилизованное и вполне демократическое общество осудило на смерть, находил надежду в мысли о единстве разума и добра, опирающемся на веру в Высшее Благо. Импульс его деятельности ощущается до сих пор.

Платон подкрепил веру в Высшее Учение тем, что весь видимый космический мир таинственным образом укоренен в реальности невидимой. И это тоже оказало влияние на развитие всей дальнейшей философии и культуры. Однако Платону не дано было увидеть, что мир и человечество не просто существуют под знаком Высшего, но само Высшее активно поддерживает движение к нему, что человечество находится в пути, и каждый человек или общество выбирает, идти ли на подъем или избрать другую дорогу. И если есть смысл мирового бытия, значит, есть цель движения,

И ДАЖЕ ВОЗМОЖЕН ПЛАН

Острое чувство истории, не свойственное древним мыслителям, характерно для культуры новоевропейской и современной. Мир устремлен к своему будущему преображению — предчувствием этого пронизано творчество Пьера Тейяра де Шардена, великого христианского эволюциониста и персоналиста нашего века. У нас он больше известен как защитник идеи ноосферы, а ноосферу так упорно изображали как сферу безответственного самоутверждения человеческого разума, что теперь у многих, особенно экологов, эти идеи вызывают отвращение. Однако для Тейяра ноосфера означала не торжество технократизма, но область действия сверхличностней животворящей энергии, направленной на то, чтобы творчески воссоздавать мир и вести его к полноте жизни. Сверхмировой Разум, согласно Тейяру, является духовным средоточием ноосферы, он принадлежит космически масштабному Христу.

В свое время Новалис, немецкий поэт-романтик, писал: «Человек — Мессия природы» — то есть тот, через кого она спасется от рабства хаоса и смерти. Шеллинг назвал человека «искупителем природы». Эти мысли противоположны идеям многих современных экологов и космистов, убежденных, что космос, который велик, светел и прекрасен, должен спасти человека, коему остается лишь занять скромное место в системе мироздания и не претендовать на большее. Мне ближе точка зрения Тейяра, который видел в космосе поле борьбы за свет и красоту. Тейяр, конечно, следовал Новалису, утверждая, что в конечном счете судьбы мира — в самом человеке, ибо внутреннее богатство его природы превосходит все, что есть в космосе, сколь бы мало это ни подтверждала история.

В том, что творческие силы человека не реализованы во всей полноте, Бердяев видел великую историческую неудачу всех культур и духовных традиций прошлого. Едва ли нужно оспаривать этот факт, но из него можно делать разные выводы. По логике некоторых мизантропически настроенных космистов, если с человеком произошла столь великая неудача, если он стал просто опасен для биосферы, ему лучше уйти со сцены и передать творческую инициативу, например, дельфинам. Для этого следует привлечь благосклонность неких «высших сил», чтобы они наделили дельфинов недостающим разумом и духовностью. По Тейяру же, если человек заблудился, ослабел и совершил много ошибок, его нужно спасать, и для того было Воплощение Христово. Оно открыло путь преображения человеческой природы и вновь сделало возможным исполнение изначально данной ему великой космической миссии — собирания для будущей жизни всего лучшего, что есть в нашем распадающемся мире. Эта задача сверхчеловеческого масштаба, и решение ее было бы немыслимым, если бы сам трансперсональный Разум (принадлежащий «Христу Всеобъемлющему») не соединился со «всецелым психизмом Земли».

То, что Тейяр именовал «психизмом Земли», в русской философии было названо, вслед за Платоном, «душою Мира». Вл. Соловьев и С.Булгаков, много писавшие о «душе Мира» как о «Софии», заметили, впрочем, что она как бы раздарена на сверхкосмическую и природную. Душа Мира — это сверхчувственные глубины мирового бытия, давний объект оккультных изысканий, которые обретают теперь новую жизнь. К «духу Земли» стали апеллировать и некоторые экологи, стремясь пробудить в людях чувство ответственности за природу.

Отрыв природы От «души Мира» С.Булгаков называл «космической болезнью», которую призван исцелить человек. Для этого, по Булгакову, необходимо качественно обновить и научное познание, и хозяйственную деятельность, придав им «софийный» характер, ибо София есть средоточение Истины, корневой центр мироздания, источник всякого жизнеутверждения и всякой подлинности. «Истина есть состояние бытия», — писал Булгаков, — то самое, из которого мир и человек когда-то выпали, но не утратили связи с ним, а значит, возможности возрождения.

Это и неутилитарная форма взаимоотношений человека с природой, в рамках которой человек может реализовать те великие возможности обновления мира, которые сама природа реализовать не способна.

Булгаков писал об этом в начале нынешнего века. Сейчас, когда ясно обозначился тупик технотронного развития и идет поиск альтернативной цивилизации и культуры, эти мысли выглядят на удивление актуальными. Важно, что и сам труд приобретает у Булгакова специфически духовное измерение, соотносимое с тем, что

ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ПРЕБЫВАТЬ В ИСТИНЕ

Духовное отношение к природе и человеческому труду, пожалуй, не реализовано в сколько-нибудь значительных масштабах нигде и никогда. В новое время оно отрицалось как капитализмом, для которого труд — товар, так и социализмом, превратившим его в проклятье принудительной работы на державу. И в нынешней посткоммунистической России характер проводимых реформ таков, что достоинство труда и труженика игнорируется. Это, на мой взгляд, может стать одной из причин провала экономических преобразований. Для возрождения России очень важна борьба за утверждение достоинства и духовного призвания человека. Это не просто защита его социальных прав и свобод, его возможностей творческой самореализации, но именно духовного назначения, из которого права и свободы вытекают и без которого самоосуществление человека оказывается частичным.

О духовности у нас сейчас пишут часто и невнятно, подразумевая некую утонченность, неотмирность, осведомленность о каких-то мистических учениях и ритуалах. В действительности, не это главное — важнее внутренняя собранность человека, его положительная устремленность, умение соединять личный внутренний рост с практической результативностью своих действий, готовность и умение исполнять подлинные нужды других людей и давать им настоящее благо.

Духовность — не просто независимость от порабощающих технических, природных и социальных сил, не только внутренняя свобода, это и способность преображать жизнь, побеждать ее зло и неправду, исцелять ее язвы, изменять мир в лучшую сторону.

Человек на Земле — явление духа во Вселенной, и ему дано стать носителем Высшей правды в мире. Когда духовное в нем угасает, сама Вселенная предстает чем-то пустым, бессмысленным, чем-то не состоявшимся. И если духовность человека не реализуется, целые общества и цивилизации внутренне опустошаются, вырождаются и в конце концов

ГИБНУТ ОТ ВНУТРЕННИХ ПРОБЛЕМ

Что потеряла современная цивилизация — так это чувство нормы, понимание того, что в нашей деятельности по переделке окружающего мира и нас самих допустимо, а что нет. Практики не видят ничего сомнительного в том, чтобы производить широкомасштабные эксперименты в социальной и экономической сфере, менять ландшафты на огромных территориях и облик самого человеке. Но само слово «ответственность» предполагает, что есть кто-то, кому ты ответишь — будь то последующие поколения или природа. В этом, по сути, нет ничего нового. Всем духовным культурам известно — нравственность нужна человеку, чтобы он мог жить на Земле, но сама она имеет «неземное» происхождение,

КОРЕНИТСЯ В САМОМ ИСТОЧНИКЕ ЖИЗНИ

Не только экология со всем комплексом драматических вопросов ведет нас к тому, чтобы принять иную иерархию ценностей, отличную от той, что сложилась в индустриально-технической цивилизации с ее культом эффективности, силы, пользы и выгоды. Современная психология тоже говорит об исконности в психике человека таких «гуманных категорий», как преклонение перед высшим, потребность быть личностью в сообществе себе подобных, наконец, потребность забыться в любви, преодолев свое низшее «я». Назову работы В.Франкла «Человек в поисках смысла», Э.Фромма «Иметь или быть?», «Искусство любить».

Наконец, еще одна вещь, о которой стоит сказать: это становление современного космистского сознания. Космизм обращается к тому, чем пренебрегает научно- рационалистическая культура, — к обширному опыту неутилитарных отношений человека с миром, где самореализация человека не подавляет природу, где действует иерархия, согласно которой существование какого-то низшего уровня предполагает и наличие высшего, где все целесообразно. Особенно рельефно космизм выражает религиозная философия, мифотворчество, художественная литература — от древности до наших дней, оккультные изыскания и мистические школы, астрологические традиции и многое другое. Но идеи, ценные с точки зрения космизма, рассеяны и в ряде областей науки и техники. Можно сослаться хотя бы на физическую космологию, открытый ею антропный принцип, согласно которому в самих физических основах Вселенной есть некая предзаданность к появлению жизни и человека.

К.Циолковский искал присутствие одухотворенности во всей природе, вплоть до атомов, и апеллировал к существованию вселенского нематериального Разума, управляющего сложным механизмом космоса. «Я, — писал он, — панпсихист, признающий чувствительность всей Вселенной». Немалое влияние на Циолковского оказал Н.Федоров, его уверенность в том, что в мире действуют таинственные жизненные силы, которые, если дать им нужный ход, сделают возможной

ПОБЕДУ НАД СМЕРТЬЮ И ВОСКРЕШЕНИЕ

Ссылки на мыслителей прошлого в поисках выхода из сложившейся в мире достаточно драматической ситуации могут показаться чем-то старомодным и неинтересным. Тем не менее, обращаться к ним необходимо хотя бы для того, чтобы духовный опыт оставался живым — ведь большинство наших современников не имеют возможности знакомиться с оригинальными текстами, да и говорят они на языке совсем другой культуры. Я оставляю за скобками проблему «масскультуры», которая эксплуатирует одну сторону цивилизации. Можно подняться на Эверест на вертолете, но настоящее покорение — это пешком, это огромные усилия, долгая индивидуальная подготовка. Наш разговор для последних; кстати, людей, у которых есть духовная жажда, сейчас больше, чем когда-либо. Сторонники традиционной научно-рационалистической культуры склонны считать, что все это следствие застоя в советской науке, вызванного беспримерным в истории идеологическим и бюрократическим гнетом. Однако в действительности это общемировое явление, знак начала новой эпохи духовного и культурного развития человечества, формирования планетарной культуры будущего.

Исследователи, занимающиеся глобальными проблемами современности, пришли к выводу, что ни одна из существующих старых культур и духовных традиций не обладает Истиной во всей ее полноте, не несет в себе достаточно возможностей для глобального синтеза познания, нравственности и социальной правды. Еще сто лет назад В.Соловьев предсказывал, что свои позиции наука во многом сдаст оккультизму, способному полнее раскрыть тайны мира и человека, что и произошло. И Рерих писал о том же… Становится более понятным мистический «взрыв», появление множества медитативных центров. Во всем мире, а не только на Востоке, используется язык гороскопов, восточных календарей. Природа и возможности человека оцениваются с точки зрения космической энергетики… Примеров может быть множество. Откуда, скажем, в Москве кришнаиты? На мой взгляд, православие, со всем тем гигантским духовным и культурным богатством, которым оно обладает, не смогло пока предложить части молодежи, склонной к медитации и созерцанию, ничего кроме догматического обрядового послушания.

Словом, процесс идет, интенсивно, идет вширь, и, полагаю, уже через несколько десятилетий будут основания говорить о планетарной культуре, включающей в себя множество субкультур, то есть культуре мозаичной. Она будет таить в себе много разных возможностей развития, что, как известно, обеспечивает выживаемость — ведь если какое-то явление «опирается на одну точку», оно неустойчиво и в конце концов вырождается. Планетарная культура будущего создаст сложную сеть взаимосвязей самых разных региональных и глобальных традиций, и, надеюсь, одной из ее определяющих черт будет отчетливый персоналистический характер и в то же время глубокие и разветвленные связи

С КОСМИЧЕСКИМ БЫТИЕМ.

Известный американский биолог А.Грэгг как-то сказал слова, получившие широкое хождение: «Мир поражен раком, и его носитель — сам человек». В пользу такого утверждения можно приводить множество фактов, относящихся к экологическому кризису, демографическому взрыву, чернобыльской катастрофе, аморализму политической практики, националистическому самоутверждению и многому другому. Чуть ли не любая попытка сколько-нибудь улучшить жизнь не то чтобы кардинально по-новому, а хотя бы по уже испытанным образцам, встречает ожесточенное сопротивление, благие идеи извращаются до неузнаваемости, ненасытно стремление добиваться чего-то своего за счет общего блага — все это понуждает думать, что люди, как они есть, являются неблагодарным материалом, чтобы создавать мир по-настоящему новый и прекрасный.

Трагизм нынешней ситуации, однако, таков, что и оставаться в состоянии какого-то старого убожества человечеству тоже не дано. Риск гибели человека как вида на земле слишком велик, цивилизация, если она качественно не изменится, вполне может задохнуться в продуктах самоотравления. Аурелио Печчеи, основатель Римского клуба, ратовал за то, чтобы сформировать поколение людей с новыми человеческими качествами — глобалистским сознанием, экологической ответственностью, твердой волей приносить в жертву общему благу частные интересы, творческой инициативностью и лидерскими способностями. Эти люди, согласно Печчеи, смогли бы внести новую жизнь в уже имеющиеся социальные институты и основать новые, а в конечном счете вывести мир из тупика.

Роберт Лафферти Маленький к

Карл Картелл был не самым приятным человеком на земле, а как Великий Замбези — не лучшим из фокусников. Тем не менее, это был очень сообразительный малый, в чем-то даже трогательный, но обликом и манерами напоминавший надутого индюка. К тому же он выглядел страшно серьезным, самоуверенным о. и респектабельным. человеком. Он изучил, кажется, все, что можно было изучить в его деле, и собрал такой полный репертуар разных трюков, что претендовал на звание настоящего мастера. И, конечно, как и у других фокусников, у него был собственный коронный номер — незамысловатый, но надежный трюк с исчезновением. На первый взгляд, ничего особенно сложного, но на самом-то деле номер оставался загадкой даже для тех, кто участвовал с Картеллом в шоу. Собственно, именно этой загадочности Картеллу и хватало для того, чтобы сравняться с истинными корифеями. А в последний раз у него действительно получился величайший трюк… Но об этом чуть позже.

Так вот, Картелл не исчезал сам. Обычно он помещал Веронику в специальный ящик, закрывал, а потом открывал его — и хлоп, ящик оказывался пустым. То же самое могли проделать многие — с теми или иными вариациями. Но в том-то и дело, что Карл (Великий Замбези) Картелл не признавал никаких «вариаций». Он не использовал ни потайной люк (однажды он подвесил ящик с Вероникой на высоте 20 футов), ни двойное дно, ни прочие известные уловки. Он всегда разбирал ящик, доска за доской, и передавал их зрителям, чтобы те могли удостовериться, что все без обмана. Потом он повторял всю процедуру в обратном порядке, а когда, наконец, открывал ящик, оттуда, как ни в чем не бывало, выпархивала Вероника.

Великий Буффо клялся, что девчонки с самого начала не было в ящике. Великий Буффо, однако, не мог повторить трюк. Не могли также ни Великий Гауматургос, ни Великий Зебдо. То есть, каждый из них был способен показать то же самое, так что публика даже не заметила бы разницы, но сами маги знали, что разница есть. Их хитрости были известны каждому из них, как и любому профессиональному фокуснику вообще. Но как все это получалось у Замбези-Картелла, было совершенно непонятно, что и позволило Картеллу занять соответствующее положение среди фокусников. Более того, хотя маги — наверное, единственные люди на земле, которые даже в глубине души не верят в чудеса, после сеансов Великого Замбези они начинали испытывать сомнения. Великий Веспо, правда, заявлял, что он знает, в чем дело. Но Веспо, в то время уже старик, частенько делал экстравагантные заявления.

Мы не будем приводить здесь объяснения, которые давал своим зрителям сам Карл (Великий Замбези) Картелл. Вы, скорее всего, не поверите и будете смеяться, а мы очень чувствительны. К тому же, нам просто не хватает способностей Замбези, чтобы выступать с такими странными объяснениями, даже если они истинны (а это, возможно, так и есть!). Ну, впрочем, ладно, попробуем: ой говорил что-то примерно в том духе, что послал Веронику вниз, в океан, а затем позвал ее обратно… М-да.

Однако мы собирались рассказать вовсе не об исчезновении Вероники, а совсем наоборот. То есть, наоборот не в том смысле, что кто-то еще исчез, а, наоборот, появился — некий тип, который совершенно не был похож на Веронику.

Это случилось во время Тройной Ярмарки, на Новой Сцене, когда она еще действительно была новой. Роскошное освещение, уже порядком взвинченная толпа — и Великий Замбези в превосходной форме. Вероника, сияющая, словно драгоценный камень, входит в ящик. Замбези закрывает его, и зрители замирают от предвкушения того удивительного, что должно сейчас произойти. Наконец, Картелл, выдержав паузу, начинает снимать крышку, чтобы все могли убедиться, что ящик пуст.

Но провалиться нам на этом месте, если так и было. Однако, как вы уже поняли, ящик оказался занятым, и отнюдь не Вероникой. То, что выкатилось на сцену, походило на клоуна, — жалкое чучело с самым печальным выражением лица, которое вы только можете себе вообразить.

— Святые гамадриды, откуда ты явился, каракатица? — выдохнул Замбези-Картелл, не понимая, что происходит.

На человечке были спадающие штаны, стоптанные ботинки и куртка с оторванными рукавами. Он плакал и вытирал нос ладонью. Он был смешон, этот маленький клоун, в нем был настоящий пафос!

— Ты что, не понял, что должен убраться отсюда, крокодил?! — шипел Картелл на коротышку. — Кто ты? Как ты здесь оказался? Да убирайся же, карапуз, ты все. мне испортишь!

Но странный субъект не обращал на Картелла никакого внимания, кажется, решив, что Картелл, несмотря на ярость, не посмеет пришибить его прямо на месте.

В конце концов в полном отчаянии Картелл с грохотом проделал свое «открыл — закрыл ящик» (а что ему оставалось?) и вывел оттуда Веронику. Но это, конечно же, не помогло ему избавиться от маленького клоуна. Тот продолжал разгуливать по арене — и, правда же, был великолепен! Вот послушайте: сначала на нем были нижняя рубашка и старые черные брюки на одной подтяжке, затем откуда-то появились красный свитер, хулиганская кепка и темные очки. Потом оказалось, что он одет в роскошный смокинг, а на цепочке у него болтается монокль. Такого прежде не делал никто!

Потом он стал похож на Джо Коллега, затем превратился в противного развязного старикашку. При этом мелькнули черный фрак, жемчужно- серая сорочка и желтые перчатки. Наконец, он опять стал бродягой, только еще более грязным, чем раньше.

— Убирайся, кисляк, — зло шептала Вероника, — ты не должен быть в номере! Кто ты вообще такой?

Да, никто еще не менял полностью свой костюм в течение одной минуты, да еще прохаживаясь по арене, да еще держа руки в карманах! Никто не превращал свои ботинки из коричневых в черные, не снимая их! Но выражение лица у человечка оставалось все таким же печальным, отчего у многих на глаза даже навернулись слезы.

Но прежде чем представление начало затягиваться, коротышка покачнулся и неожиданно рухнул лицом в ящик. Замбези-Картелл быстро захлопнул крышку. Замерев на несколько секунд от страха и надежды, Картелл медленно приоткрыл коробку — коротышки там не было!

С облегчением Картелл начал разбирать доски. Да, это было хорошее представление, и даже с новинкой. Правда, Карл (Великий Замбези) Картелл не знал, как все это получилось. А, может быть, был единственным, кто знал. Просто человечек не был предусмотрен…

— В любом случае, черт с ним, с этим Каллиостро, — бормотал Картелл. Он был озадачен, ему почему-то казалось, что он знает малыша — и в то же время он определенно не встречался с ним раньше.

Вечером вся труппа отправилась ужинать в ресторан: сам Картелл, и Вероника, и капитан Картер, укротитель медведей, и сестры Лемон — Долли, Молли и Полли. И вдруг появился этот маленький клоун, подошел к ним и засопел носом. Как появился — никто не заметил, в двери он не входил, да и в окна, конечно же, тоже.

— Хочешь, я закажу тебе что-нибудь? — придвинулась к нему Молли.

Но перед странным субъектом уже стояла полная тарелка, и он незамедлительно начал жевать. Одновременно он жутко усмехался и гримасничал, но вдруг заулыбался так робко и неуверенно, как будто делал это впервые. Кстати, за это время роговые очки на нем сменило пенсне.

— Котик такой славный! — сказала Долли Лемон. — Мы примем его в наш номер, если Картелл откажется от него.

На столе лежала пустая коробка из-под сигарет. Человечек взял ее — и она оказалась полной. Ну, положим, Картелл мог бы повторить этот нехитрый трюк, да и вы сами, возможно, тоже, хотя все равно вам потребовались бы кое-какие приготовления. Коротышка вытащил сигарету, дунул на нее, и она задымилась. Да, это тоже была известная штука. Лишь несколько трюков компания увидела впервые.

— Если ты хочешь присоединиться к нам, каннибал, а похоже, так оно и есть, — протянул, морщась, Картелл, — ты должен хотя бы умыться.

— Правда? — спросил коротышка, но не замедлил превратиться в изысканнейшего денди.

— Капитан Картер, — заговорил он, — судя по вашему оттопыренному карману, вы не принадлежите к ярым сторонникам трезвости. Нельзя ли попросить вас угостить компанию?

— Посудина уже целый час как пуста, — печально проговорил капитан Картер, доставая фляжку.

— Но она не всегда была пустой, — протянул руку коротышка-клоун. — Позвольте мне попробовать: вдруг я смогу восстановить ее содержимое.

— Последним, кто восстанавливал мне виски, был старина Замбези Картелл, но получилась самая отвратительная сладкая дрянь, когда-либо дистиллированная человечеством.

— Это вам понравится, — заверил человечек и наполнил фляжку.

Содержимое, действительно, было великолепно и, естественно, вызвало, веселое оживление. А если вы сомневаетесь, что так оно и было, при том, что там присутствовали восстановленное виски, Вероника и три сестры Лемон, вы, вероятно, имеете чересчур старомодные взгляды на веселье.

— Все хорошее когда-нибудь кончается, — заметил капитан Картер, когда ночь уже приближалась к рассвету.

— Все хорошее не должно кончаться никогда! — возразил кубузан, коротышка, сидя на коленях у Полли. — Мир, наверное, содрогнулся, когда ваша фраза была произнесена впервые. Хорошие вещи должны длиться вечно, они могут быть разве что временно отложены. И до тех пор, пока мы понимаем это, перерывы будут лишь мгновеньями.

— О, как мы понимаем это, милый кафр, — воскликнули хором все три сестры Лемон.

И все временно продолжили вечеринку. Но позже, а это было уже после восхода солнца, Картелл и Калибан остались наконец одни.

— Мы должны объясниться, — сказал Картелл. — Кто ты?

— А что, Карло, ты не догадываешься? Разве не ты вытащил меня из ящика? Я думал, ты ждал этого. Разве не ты вызывал меня?

— Правда? Но ты же сам рассказываешь публике, как это у тебя получается. Вот ты и вызвал меня из океана.

— Ерунда!.. Черт, колибри, откуда ты взял китайский халат? А как отрастил бороду? Нет, кашалот, нет, я никогда не вызывал из океана такую рыбку, как ты!

— В таком случае я ухожу, раз я здесь в результате недоразумения.

— Погоди немного, крошка. Все, что я делаю, касается исчезновения девчонки. Ты здесь ни при чем.

— Карло, я слышал твои объяснения тысячу раз. Человек еще не в ящике, но чуть-чуть позже будет там. Так что мы сдвигаем время в более близкое будущее — и дело в шляпе.

— Э-э, здесь у тебя неувязочка, кукольник… Эй, как это ты превратился в гугенота? М-да, и не в настоящего, а в какую-то пародию на него!

— У тебя всегда было хорошее воображение, Карло, — оценил коротышка. Он взял пустой стакан и потряс его — стакан наполнился.

— Да, на эти штуки ты мастер, кудесник, — усмехнулся Картелл. — Я так не могу, а ты делал это уже трижды. Но как, а?

— Да все по нашей же схеме. Я только немножко сдвигаю вещь Во времени — и дело сделано. Все, что когда-нибудь было полным, может быть наполнено вновь, если перенести это назад, в полноту.

— Твои объяснения мне ничуть не помогают, командир. Но если это работает, надо думать, идея хорошая.

— Это работает, Карло. Я думал, ты знаешь. Мы ведь давно используем это.

— Слушай, ты говоришь и говоришь, кавардачер, а мне нисколько не становится понятнее, как ты можешь, например, так быстро меняться?

— Ну что ты, Карло, мы же живые люди, — ответил клоун. — Уж такие мы есть.

В тот же день Финнерти, хозяин шоу, разговаривал с Картеллом о коротышке:

— Знаешь, твой брат из Старой Страны дал новую жизнь представлению, — сказал он. — Оставь его в шоу. Мы можем поговорить о деньгах — подумай о цифре. И как платить — ему или вам двоим?

— Платить мне, — сразу же ответил Карл (Великий Замбези) Картелл. Он был смущен, но не настолько, чтобы потерять счет деньгам.

— Тебя приняли за моего брата из Старой Страны, — говорил Картелл немного позже ко- лоброду, — и ясно почему. Я все удивлялся, кого же ты мне напоминаешь… Эй, прекрати превращаться в индюка!.. Знаешь, если бы ты был побрит и причесан, — надо же, вот это скорость, кунштюкин! — сходство было бы еще больше. Ты очень похож на меня. И вообще, чертовски привлекательный малый. Я, правда, не знал, что у меня есть брат, и понятия не имею, где эта Старая Страна.

Лично я родился на Эльм-стрит в Спрингфилде.

— Может быть, «брат» Означает какую-то иную близость, Карло? А «Старая Страна» может значить что-то особое для нас. Послушай, а вдруг так называется место на другой стороне твоего океана?

— Король болтунов, ты такое же трепло, как… ну, я не знаю… такое же трепло, как я, — сказал Карл Картелл.

Иногда коротышка пугал своими дикими выходками, но не специально, а по наитию. Для него «подумать» и «сделать» означало одно и то же. Хорошо, что все любили его; иначе они бы его просто повесили.

Еще коротышка постоянно размножал вещи. Картелл умолял его открыть секрет:

— Мы можем быть богаты, мой маленький Крез, по-настоящему богаты, — ныл Картелл.

— Но мы и так богаты, Карло. Мир не видел еще таких Ротшильдов, как мы! Неужели ты не способен оценить всю уникальность того, что мы делаем! Да, мы готовились годы, зато это — величайший из трюков, а мы теперь — жители безграничного мира, где все принадлежит нам.

— О-о, крокодилий коготь, я не просил тебя читать лекцию! Я просил лишь научить меня, как заставить плодиться стодолларовые бумажки.

— Да я же показывал тебе сотню раз, а ты все ждешь чего-то иного, — удивлялся Коротышка. — Ты просто берешь старый тощий бумажник, который знавал когда-то лучшие времена, и возвращаешь его в то прежнее состояние, а деньги забираешь. Потом можешь повторить все снова. Только зачем тебе деньги?

— Ну, скажем, у меня такое хобби — собирать деньги.

— Это я понять могу. Положим, мы могли бы иметь купюры в 5, 10, 50 долларов, но зачем нам множество их близнецов? Нет, Карло, в тебе нет истинной страсти коллекционера.

— Страсть-то во мне есть, кролик. Только мне это не помогает повторить твои фокусы…

— Знаешь, Карло, боюсь, единственная причина в том, что ты слишком глуп, хоть мне очень больно говорить это об одном из нас.

Озарение пришло к Замбези-Картеллу, когда он увидел очередной трюк клоуна со старой шляпой. Это случилось на распродаже, на которую коротышка заглянул из любопытства, — он был фантастически любопытен.

— О, что за фея, должно быть, носила ее, — воскликнул он. — Что за фея!

Пока маленький к. держал шляпку в руках, появилась сначала очаровательная головка, такая, что ее вполне можно было сравнить с головкой феи. Наконец, дорисовалось и все остальное, принадлежащее молодой леди. Куртуаз очень нежно поцеловал ее и прижал к своей груди — ведь для него «подумать» означало «сделать».

— Вы — фея, — ответил купидон. — И, будучи таковой, имеете право появляться в любом месте. У меня была ваша шляпка, и что же удивительного в том, что я вызвал вас дополнить ее?

Я только иногда фея, в остальное время я, кажется, домохозяйка. Боже мой, плита! Как мне попасть обратно?!

— Вы уже там… — печально сказал кифарист. И так оно и было. Во всяком случае, девицы не стало.

Вот это и оказалось предвестием беды — не для к. и не для молодой феи. Это было началом больших неприятностей для Карла (Великого Замбези) Картелла.

Картелл знал теперь, что и как получается у коротышки. Да и трудно представить себе, чтобы кто- нибудь мог демонстрировать так часто свой трюк без опаски, что такой ловкий малый, как Картелл, рано или поздно не выучит его. Беда в том, что, выучившись, он не смог остановиться.

В глубине души Картелл был неплохим человеком, но на поверхности он оказался человеком скверным. Естественное качество, скажем так, здоровой бережливости чудовищно разрослось в нем. Его индюшачья надменность стала непереносимой, скаредность завладела им целиком — вместе со злобой и мстительностью. Теперь у Картелла был ключ к богатству, причем такой, что открывал двери перед ним, одновременно захлопывая их перед другими.

Для начала он задумал взять в свои руки шоу. Для этого ему надо было разорить Финнерти, владельца и управляющего, и вывести его из игры. Бизнес в это время шел хорошо, и Финнерти каждый вечер снимал полную кассу. Но ведь известно, что прежде чем вещи стать полной, она бывает полна наполовину, а еще раньше — лишь на четверть. И вот каждую ночь, перед тем как Финнерти отправлялся считать выручку, Замбези-Кар- телл проделывал свой трюк с кассой, опустошая ее на три четверти. Остатка не хватало даже на покрытие издержек.

Финнерти никогда не отличался особой бережливостью и часто балансировала краю банкротства. Так что теперь он разорился в две недели. Он продал свое шоу Картеллу за 10 тысяч долларов. Получив условленную сумму и идя вечером домой из цирка, который больше не принадлежал ему, он хотя бы ощущал приятную тяжесть в кармане. Но вы недооцениваете Картелла, если полагаете, что он мог ограничиться достигнутым. Конечно, он опустошил бумажник Финнерти, вернув его (бумажник) в состояние получасовой давности. Почувствовав некоторую легкость, Финнерти понял, что произошло, но и не подумал возвращаться.

— Хорошо еще, что мне оставили штаны, — сказал он, — если, конечно, оставили — боюсь смотреть вниз.

Плохие времена настали для счастливого семейства, которым было когда-то шоу. Вероника чувствовала себя оскорбленной и имела на то причины. Три сестры Лемон тряслись от придирчивости нового хозяина. Примерно то же самое происходило и с певцом Каруччи, и с капитаном Картером и даже с его медведями. И к., коротышка, который стал нечаянной причиной всего несчастья, пытался держаться в стороне от буйствующего Картелла.

Замбези-Картелл стал жаден до безумия. Он не упускал любой возможности использовать свой трюк, он просто грабил всех и вся.

— Он же в глубине души совсем не такой, — стонала Вероника, — правда же, нет!

— Да, в глубине он прекрасный человек, — отвечал к. — Кто может знать это лучше меня?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Вероника.

— То же, что и ты. Картелл плохой только на поверхности, внутри он отличный парень.

Ну, возможно, где-то там так оно и было, но на поверхности Замбези-Картелл зверел просто на глазах. Он унижал, он оскорблял, он внушал страх. В нем росла ненависть, в труппе — отчаяние. Вдруг Картелл стал сторонником жесткой дисциплины, а поскольку привязывался ко всякому пустяку, то превратился буквально в кровопийцу.

Но выглядеть он пытался солидно, приобрел страховку, перешел на дорогие сигары, честное виски предал ради вероломного мартини. И смеяться он стал как-то не по-человечески — то хихикал, то ржал, как лошадь.

— О-о, коростель, — мучилась Вероника, — мы должны сделать что-нибудь, чтобы спасти его от самого себя! Мы не можем бросить его, мы всем связаны с ним…

— Кому, как не мне, знать это? — отвечал король клоунов печально.

Вскоре Картелл вообще стал пить только чай, есть только вегетарианские завтраки, сменил лосьон Тумбо на бриллиантин, стал читать В.Липмана, говорить только высоким слогом, обсчитывать актеров при выдаче зарплаты, а из бывших болельщиков благородной «Национальной Лиги» переметнулся к жалким «Американо». Конечно, раз поддавшись такой порче, человек не может остановиться, а у Картелла, как вы поняли, была «зеленая болезнь» — патологическая любовь к деньгам.

Он выбивал их сначала всеми честными и нечестными путями, потом только нечестными. Некоторые думали, что он дьявол.

— Но внутри же он совсем не такой плохой! — настаивала Вероника.

— Кто знает это лучше, чем я? — соглашался клоун.

Великий Каньон в своем начале выглядит как дыра в собачьей будке. Так же и падение Картелла началось с ерунды, с десятицентовика, из-за которого рухнуло все здание — и его богатство, настоящее и будущее, и его репутация — то, что многие принимают за счастье.

— Похоже, вы не занимались разве что кражей цыплят, — саркастически заметил как-то судья на слушании.

— Нет, этим тоже, — уточнил помощник прокурора. — Пять случаев, сэр.

А между тем, Картелл в тюрьме изменился. Он был пристыжен, у него постоянно болело сердце, он чувствовал себя совершенно одиноким. В одну из ночей он попытался повеситься в камере. Это ему не удалось по непонятным причинам, однако не из-за недостатка усилий с его стороны. Здесь я замечу только, что люди, покушавшиеся когда- либо на себя, должно быть, очень серьезные люди.

— Мы должны пойти к нему, Кристофер, — решила Вероника. — Мы должны показать ему, что все еще любим его. Он, конечно, вел себя, как последний шакал, но на самом деле он не такой. Внутри он…

— Тс-с, Вероника. Ты смущаешь меня, когда говоришь так, — остановил ее кларнетист. — Я знаю, внутри он настоящий принц.

В один из дней маленький к. пришел к Великому Замбези в его камеру.

— Самое время поговорить, — сказал он.

— Нет-нет, слишком поздно для разговоров…

— Ты опозорил нас обоих, Карло, — продолжал маленький к. — Это зашло слишком далеко, так что касается и меня.

— Я даже не знал никогда, кто ты такой, маленький к. Ты живой, настоящий — и все же какой-то неправдоподобный.

— Ты сам вызвал меня и до сих пор не знаешь, кто я? А ведь получился великолепный трюк! Мы сами стали нашими шедеврами, Карл, а ты не понял даже, когда это случилось. Ты — маг, но и я — маг, идущий своим путем. Так всегда получается лучше всего.

— Скажи мне, клест, кто ты? Кто я? — взмолился Картелл. — Что со мной?

— Что с НАМИ, Карло! НАША беда в том, что один из нас стал слишком серьезен. Быть серьезным — единственное настоящее преступление. За это один из нас должен умереть — но только не так, как будто это что-то трагическое. Каждый человек состоит, по крайней мере, из двух людей, но обычно оба одновременно не могут иметь два тела и две жизни. Теперь, конечно, наш величайший трюк испорчен, но он был чудесен, пока длился.

Коротышка к. просигналил Веронике, и она пришла, держа под мышкой доски. Удивленный тюремщик пропустил ее.

— Мы не можем больше существовать вместе, это будет неправильно, — убеждал кифарист Карла Картелла.

— Ах, мне горько, что ты уходишь, — сказал Картелл. — Но кто ты? Знаешь, я никогда не мог запомнить твое имя, к тому же в нем есть что-то странное. Ты же меняешь его все время вместе с внешностью. Кто ты, маленький к.?

— Только это. Только маленький к. Или, скажем, суб. к. Но, послушай, мы же не такие дураки, чтобы сейчас вдаваться в эти детали. Сейчас не время, Картелл. И помни: мы сами и есть наша лучшая работа, даже если все заканчивается так.

— Что мы должны делать? — скучно спросил Картелл.

— Простая трансференция, — объяснил кудесник. Он строил ящик, доска за доской.

— Я неплохой внутри, — протянул Картелл. — Я просто не понят.

— Да, мы замечательные люди внутри, Картелл. Я — твой внутренний человек, — сказал к. — Влезай в ящик.

— Я? Мне влезать? Я — Карл (Великий Замбези) Картелл! Ты только маленький суб. к., какая-то часть меня. Я не полезу!

— Влезай, Карл, — повторил Конфуций. — Ошибка была сделана с самого начала, не ты должен был увидеть свет. Но, неправильный, ты жил своей неправильной жизнью.

— Я буду драться, я буду царапаться и проклинать вас!

— Это как раз то, что должно делать здоровое подсознание, — сказал к. — Залезай.

— Я не пойду! Это убийство!

— Ничего подобного, Карло, ведь я-то останусь здесь!

Потом маленький к. и Вероника запихали Великого Замбези К.Картелла внутрь ящика и закрыли крышку. Пока они делали это, маленький к. сам превратился в Великого Замбези. Когда он открыл ящик, там, естественно, было пусто. Тюремщик начал было возражать, что у него должен быть заключенный, но Вероника протянула ему оставшиеся доски.

— Все там, приятель, — сказала она. — Найдешь себе там кого-нибудь…

И Великий Замбези с Вероникой ушли.

Замбези не был величайшим магом в мире, но, возможно, он стал им после того, как начал относиться к делу более просто. Публика не знала представлений более легких, веселых, смелых. После своей странной промежуточной жизни он достиг, конечно, новых вершин.

— Я ужасно рада, что ты преодолел свои внутренние трудности, — говорила ему любящая Вероника. — Уф! Я всегда знала, что внутри ты замечательный парень!

Перевела с английского Евгения ДИЛЛЕНДОРФ

Олег Жадан …А ЗАТЕМ БУРНЫЕ, ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЕ История страны в фокусах и комментариях

Выполняя наказ маленького к. о том, что «быть серьезным — единственное настоящее преступление», редакция обратилась к самому несерьезному человеку в СНГ.

Фельетонист Олег Жадан оказался большим любителем Чирка, который, по его мнению, раскинул свой шатер прямо над нашими головами.

Автору нижеизложенных заметок абсолютно невдомек, каким образом знаменитым фокусникам прошлого удавалось в течение пяти минут посадить в цветочный горшок семечко лимона, вырастить из него деревце и получить вполне съедобный цитрусовый плод. Причем вся эта лысенковщина происходила на глазах многочисленной почтеннейшей публики. Данный номер неоднократно описан в старинных книгах и исполнялся самыми разными чудодеями.

Я даже не пытаюсь понять, как знаменитый Джузеппе Бальзамо, он же граф Калиостро, ухитрился выехать из Санкт-Петербурга одновременно через все городские заставы, когда Екатерина Вторая предложила кудеснику покинуть столицу.

Все питерские будочники клялись, что маг проехал под их шлагбаумами, причем в один и тот же день, час и минуту.

«Короля замкоев» американца Гудини заковывали в кандалы, запирали в сундук с секретом и сбрасывали в реку. Через несколько мгновений прославленный фокусник выныривал, разумеется, уже без кандалов и сундука. Когда несколько лет назад, согласно завещанию Гудини, вскрыли банковский сейф, где якобы хранились разгадки его знаменитых трюков, он оказался пуст. Завещание было последним фокусом Гудини.

ЧУДЕСА — ЭТО ФОКУСЫ, КОТОРЫЕ НЕ ПОДДАЮТСЯ РАЗГАДКЕ

Я мог бы продолжить список приведенных выше чудес, но боюсь увлечь читателя на мрачную тропу идеализма и мракобесия. Поэтому я расскажу о некоторых фокусах, разгадка которых автору безусловно известна.

Лет двадцать тому назад все центральные и областные газеты обошла ТАССовская заметка «Волк-вегетарианец». Суть ее состояла в следующем: где-то в Сибири на огород к одному деду повадился волк. И что он, мерзавец этакий, делал! Серый разбойник, пользуясь всем своим звериным оскалом, грыз сиротские стариковы огурцы. К деду (если не ошибаюсь, в Иркутскую область) рванули толпы журналистов, биологов и всяческих селекционеров. За стаканом принесенной любопытствующими «огненной воды» старик охотно и в мельчайших подробностях живописал подвиги вредителя полей и огородов. Была написана масса научных статей. А потом выяснилось, что волк- вегетарианец — выдумка местного журналиста.

Как-то он от тоски поставил деду три бутылки водки и сказал: «Старче! Если тебя кто- нибудь спросит, прибегал ли волк на огород? Ответствуй: «Прибегал!» Ежели спросят, не грыз ли волк огурцы, говори: «Все пожрал серый бандюга!» Верный данному слову старик несколько лет подряд добросовестно вводил в заблуждение прогрессивную общественность.

Перед нами, дорогой читатель, типичный фокус, когда в заблуждение были введены сотни тысяч читателей. И если бы под влиянием дьявольской гордыни местный журналист не проболтался, то, вполне возможно, сегодня мы бы все еще переучивали львов и тигров с мяса на брюкву.

Как-то мой большой приятель, мастер психологических опытов и умственной эквилибристики Юрий Горный открыл мне секреты некоторых фокусов, которыми тешился на заре туманной юности. Вот, к примеру, один из них. Горный выходит из комнаты, а я беру из внушительной груды мелочи одну монетку и прижимаю ее к дверному косяку. Через двадцать секунд бросаю ее в общую кучу и все монеты тщательно перемешиваю. Потом входит Горный и почти мгновенно находит «мою» монету.

Предупреждаю дорогих читателей, что микролептоны и прочая парапсихология здесь абсолютно не при чем. Когда я уже вспотел отгадывать тайну. Юра великодушно выдал мне глубоко мистический секрет. Пока я с идиотическим старанием прижимал монетку к косяку, она, естественно, нагревалась. И хорошо натренированному Горному оставалось только выудить из горы мелочи самую теплую монету.

А вот еще трюк Горного. Он сажает человека за стол, кладет перед ним листок бумаги и предлагает написать записку. После этого Юрий под присмотром добровольцев покидает зал. Написанная записка в сугубой тайне передается кому- нибудь из зрителей. Вскоре приходит маэстро и как-то между делом слово в слово оглашает записку. Не было случая, чтобы маэстро ошибся! Но передача мыслей на расстоянии в данном случае места не имеет. Даже жалко, дорогой читатель, обнародовать секрет. Он настолько прост, что догадаться о нем просто невозможно.

Под скатертью на столе, где зритель писал свою записку, лежала копировальная бумага. Фокуснику оставалось только незаметно вытащить копию записки из-под скатерти…

ИТАК, СЕКРЕТЫ САМЫХ ЗАГАДОЧНЫХ ФОКУСОВ ОШЕЛОМЛЯЮЩЕ ПРОСТЫ, КОГДА ТАЙНА УЖЕ ИЗВЕСТНА.

Поэтому уже многие тысячи лет основной закон для всех фокусников, магов и чародеев звучит так: «Храни тайну!» Даже не на эстраде, а в обычной игре в преферанс участники «пульки» обычно сильно разочаровываются, когда находят у вас в рукаве, скажем, бубнового туза. Скромность украшает фокусника, дорогой читатель. Излишняя информированность убивает веру в чудеса. Поэтому всякий порядочный переворот начинается с захвата телефона, телеграфа и почтамта. Ничто так не способствует успеху политических фокусов, например, как закрытие оппозиционных газет. А еще поголовное введение коллективного разума, как семьдесят с лишним лет было у нас.

Наша бывшая одна шестая часть суши стала идеальным местом для кипучей жизнедеятельности самых разнообразных фокусников, престидижитаторов, манипуляторов, иллюзионистов, факиров, специалистов по истории КПСС и профессиональных членов президиумов. Только в нашей удивительной стране в целях дальнейшего умножения чудес сумели приспособить ихние реакционные радиоволны. Создав первую в мире глушилку электромагнитных колебаний, мы смогли показывать собственному народу любые фокусы без опаски, что кто-нибудь раскусит секрет. Угадыванием мыслей на расстоянии успешно занимались ОГПУ-НКВД-КГБ. Бывало, вызовут какого бедолагу и сразу ему в лоб: «А сегодня ровно в восемь сорок пять ты, контрреволюционная сволочь, подумал мысленно, что, возможно, Сталин вовсе не Ленин сегодня!» Вольф Мессинг по тем временам был просто гусь мелкотравчатый, и больше никто.

Зато пышным желтым цветком расцвела секретность, столь необходимая для успешного показа фокусов и прочих иллюзионных трюков. Запрещено было писать об озере Байкал, проституции, катастрофах, землетрясениях, извержениях вулканов, видах на урожай, заболеваниях кур и всем остальном. Наглухо засекречена была даже книжка дрессировщика Дурова о его работе с животными. Вожди победившего пролетариата боялись, что трудящиеся массы догадаются, каким образом их дрессируют.

В ТАКИХ УСЛОВИЯХ ЯРКОЦВЕТУЩЕЙ ЖИЗНИ ШИРОКИХ КРУГОВ НАСЕЛЕНИЯ СОТВОРИТЬ ЛЮБОЙ ФОКУС БЫЛО НЕСЛОЖНО.

Быстро, с восторгом и в обстановке небывалого энтузиазма ловко удавался руководству иллюзионный трюк с объявлением отпетых палачей друзьями детей и соратниками Деда Мороза. Феликс Эдмундович, судя по кинофильмам и литературе, всю свою сознательную жизнь провел в «асфальтовых котлах», где щедро одарял беспризорников вкусными конфетками. Красный террор, расстрелы заложников и пытки под взмахом волшебной палочки соцреализма тут же превратились в венец пролетарского гуманизма. Кровавые дни коллективизации мгновенно обернулись детским праздником на лужайке. Вымирающие от голода деревни превратились в этакие кружки художественной самодеятельности. Поселяне и поселянки в народных костюмах плясали промеж тракторов и телят танцы глубоко национальные по форме и социалистические по содержанию. Вся страна, за исключением трудового крестьянства, была уверена, что едва ли не каждый колхозник имеет собственный автомобиль. Кио, дорогой читатель, такое и не снилось.

Любимый фокус был, например, у маршала Буденного. Один мой знакомый брал как- то у маршала интервью. Тогда Семен Михайлович состоял уже в «райском» запасе. Узнав, что журналист родом из казаков, Буденный взял с полки здоровенную серебряную лошадь и вручил гостю. «Помни Семена Михалыча!» Когда корреспондент вышел в темный коридор, на него соколом упал какой-то полковник и стал вырывать лошадку. «Мне ее товарищ Буденный подарил!» — обидчиво сказал подручный партии. «Он ее всем дарит!» — ответствовал адъютант маршала. Прелесть в том, что при этом Буденный оставался генеральным инспектором Министерства обороны.

НО ЛУЧШЕ ВСЕГО ИМ УДАВАЛСЯ ТЕЛЕКИНЕЗ.

Все как в цирке, когда по затянутой черным бархатом сцене сами по себе начинают порхать разные предметы: вазы, стулья, букеты цветов… На самом деле вещи переносят невидимые зрителям ассистенты. Они одеты в черные бархатные костюмы и маски с прорезями для глаз и на фоне черного задника невидимы. В повседневной жизни роль задника играла чудовищно искореженная история. Придурковатых ассистентов, которые до самой пенсии повторяли заученные еще в октябрятской звездочке лозунги, никто уже не замечал. Создавалось полное впечатление, что страна, охваченная восторгом энтузиазма, бодро поспешала по предначертанному пути. Политбюро на манер жреческой коллегии из ряда проверенных олигофренов всегда имело возможность избрать руководителя ленинского типа. Эти ленинские типы потрясали нашу простоватую страну своими кунштюками и фокусами.

Проще всего обстояло дело с Леонидом Ильичом, для которого Политбюро всегда держало в рукаве ордена и комплект золотого оружия. Его преемник с целью поднятия ярости масс устраивал облавы в банях, считая, что его идейные отцы только по недоразумению не вписали данную процедуру в «Капитал». Следующий нес коммунистическую идеологию с заседаний Политбюро непосредственно в потусторонний мир. Совещания в ЦК, как две капли воды, походили на спиритические сеансы.

НАША СИЛЬНО УСОХШАЯ ЧАСТЬ СУШИ ВСЯ В ФОКУСАХ И ТРЮКАХ.

Но что любопытно: жизнеспособность коммунистической идеи была установлена опытным путем еще в тридцатых-сороковых годах прошлого века. Тогда в одночасье развалились все сорок социалистических колоний в Северной Америке, созданных согласно идеям утописта Франсуа Фурье. Карл Маркс со свойственным ему Фридрихом Энгельсом учил нас, что практика — критерий истины. Как же тогда удалось большевикам, наплевав на все неудачные эксперименты, ваяться за долгоиграющие иллюзионные опыты над целой страной?

Ладно, оставим в покое материалиста Маркса. В конце концов, России с ее особенною статью и в додемократические времена была свойственна чертовщинка. Коровьевские штучки, так сказать. А уж теперь-то — сплошь варьете, осетрина кругом второй свежести и бумажки на головы падают — запах, главное, не оставляет никаких сомнений: ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег, как сказал классик. А потом — р-раз! — бумага резаная. Так товарищ Павлов нам наколдовал и сам исчез, одно кресло осталось, Кресло, правда, не пустует. Опять бумажки полетели красивые, на иных цифры с тремя нулями. А вдруг опять — того?.. Чур меня! Не переводятся маги и чародеи на земле российской, в глубине души советской. Самые несгибаемые фокусники скромничают нынче в суде, не желая поступаться принципами и привилегиями. Идет, идет процесс… Как бы его, однако, прервать — надоело очень. Чтобы покончить с этим проклятым вопросом, автор заметок предлагает собрать группу кристальных комаппаратчиков во главе с обоими Кузьмичами и поручить построить коммунизм, выполнить продовольственную программу и обеспечить друг друга жильем в двухтысячном году.

Вот был бы фокус!

Самый загадочный фокусник мира, непревзойденный Гарри Гудини стал знаменит, когда предложил полиции 14 стран произвести необычный эксперимент: заковать мага в наручники и упрятать в самую надежную тюремную камеру. Предложение приняла полиция Лос-Анджелеса. Обнаженного фокусника приковали цепями к стене самой надежной камеры городской тюрьмы. Облачение мага находилось в соседней камере, тоже запертой. После того, как все было сделано, начальник тюрьмы возвратился в свой кабинет. Однако спустя всего несколько минут в канцелярию вошел Гудини, одетый с головы до пят, с сигаретой в зубах. Во время пребывания в Петербурге иллюзиониста поместили в тюремный вагон, предназначенный для перевозки заключенных по железной дороге: стальные стены, крошечная дверь со сложным запором, а вдобавок еще и цепью с висячим замком… Единственное окошко размерами 30x30 сантиметров забрано стальной решеткой. Самого Гудини сковали наручниками. Одежду фокусника оставили в камере перед клеткой. Час спустя Гудини освободился, причем, ни один запор, ни один замок не был взломан… Один русский князь предложил Гудини крупную сумму за раскрытие его секретов. Гудини отказался. Тогда князь поспорил с ним на десять тысяч, что фокусник не откроет его сейфа. В течение месяца лучшие мастера «колдовали» над замками самого совершенного по тем временам сейфа. Открыв его, Гудини заработал десять тысяч за неполные шесть минут! Возможно, самым удивительным было представление Гудини, устроенное им в 1906 г. в Детройте. В присутствии огромного числа людей с Гудини сняли одежду, заковали в наручники, а ноги связали канатом. Во льду замерзшей реки проделали прорубь, куда и бросили закованного мистификатора. Прошло пять минут — никаких признаков жизни… Перепуганное жюри начало было спасательные работы, но тут на лед выбрался Гудини — без каната и наручников. Маг был уверен, что доживет до глубокой старости. Но в пятьдесят два года Гарри Гудини внезапно умер от заражения крови, поранившись во время представления в Монреале. Памятника королю фокусников нет до сих пор.

ПРОГНОЗ

Не войной, так миром

По мнению французских политологов и экономистов, к концу 90-х годов будет завершено образование общеевропейского сообщества. Реконструкция экономики приведет к образованию паневропейских компаний, способных выиграть спор с американскими и японскими. Границы между отдельными государствами будут упразднены вместе с визами и пошлинами, и люди смогут свободно передвигаться по всей территории сообщества. Общеевропейский рынок с единой валютой и единым банком, в который войдут на паях национальные банки, будет стабильнее и мощнее, нежели американский. За этим последуют объединение военных сил, выработка общей внешней политики и, наконец, заключение политического союза. Основные препятствия на пути программы объединения — возможное противодействие со стороны Великобритании, склоняющейся к независимости, неравномерность экономического и социального развития стран-участниц. Создание общеевропейского союза способно коренным образом изменить экономическую и политическую картину мира.

Если «Гермес» не промахнется…

Известно, что мелкие метеориты падают на нашу планету ежедневно, но никто, кроме астрономов, этого даже не замечает. А что произойдет, если в один прекрасный день Земля не сумеет «разъехаться» с более крупным нёбесным телом? По прогнозу Смитсоновского института, последствия такого столкновения окажутся очень серьезные. Астрофизики рассчитали, что достаточно крупный астероид приближается к Земле каждые 10 миллионов лет, причем, по космическим масштабам, это может быть совсем крошечное небесное тело — всего три мили в поперечнике. Однако в случае прямого попадания такого «камушка» в земной шар высвободится колоссальное количество энергии. «Человечеству здорово повезло, что за последние семь миллионов лет ничего подобного не случалось, — говорит астроном Джон Эриксон, — но вероятность катастрофы в недалеком будущем достаточно велика.

Последний крупный метеорит приземлился в Атлантике 50 миллионов лет назад, вырыв на дне океана кратер диаметром в 30 миль». Ответ биосферы Земли на столь глобальное воздействие прогнозировать трудно, но ясно, что ничего хорошего ожидать не приходится — скорее всего, на планете не останется ни одного живого существа. В 1937 г. астероид «Гермес» (1 миля в поперечнике) прошел мимо Земли со скоростью 22000 миль в час на расстоянии, чуть превышающем двойное расстояние от нашей планеты до Луны. Если бы он оказался поближе и под действием земного притяжения упал на поверхность Земли, энергия от столкновения превысила бы энергию взрыва всего мирового запаса ядерного оружия.

Наркоманы на дотации

Власти и полиция приходят к печальному выводу о том, что современные методы борьбы с наркоманией и наркобизнесом неэффективны. Сотни человеческих жертв, огромные расходы, переполненные тюрьмы… В США разработана новая программа борьбы с наркоманией и наркомафией, основанная на совершенно новом принципе: не запрещать, а разрешать. Хотя этот шаг наверняка вызовет взрыв общественного возмущения, он может вывести проблему из тупика. Предполагается организовать специальные резервации для наркоманов, где они смогут получать наркотики по низким ценам или даже бесплатно, то есть, в сущности, находиться на полном государственном обеспечении под медицинским контролем. Эта мера поможет выявить наркоманов и подорвать рынок наркобизнеса путем существенного снижения спроса. Более отдаленной целью программы, естественно, является излечение наркоманов.

Ну вот, Земли им уже не хватает

Интерес человечества к тайнам Вселенной — далеким звездам, «черным дырам», «белым карликам» — никогда не угаснет. Тем не менее, американская программа космических исследований ближайшего десятилетия сосредоточена на нашем соседе — Луне. Луна должна стать не только полигоном для грядущих космических завоеваний, но и сырьевой базой Земли в начале грядущего века. Ученые считают, что из лунной породы можно с успехом извлекать водород, углерод и азот, а также редкий на Земле изотоп гелия, который будут использовать для получения энергии в реакторах будущего. Уже разработана установка, которая позволит получать на Луне около 40 метрических тонн водорода в год. То есть, нашему спутнику предназначена почетная роль энергостанции, а также источника ресурсов и тренировочной базы.

Куда же спрятаться от этих автомобилей!

С 1950 г. количество автомобилей в мире увеличилось в семь раз, в то время как число людей лишь удвоилось. По прогнозам UNFA, в несколько ближайших десятилетий численность автомобилей должна возрасти с 400 млн. до 700 млн., причем в основном за счет слаборазвитых стран, которые ныне владеют 12 % мирового «автопарка». В связи с этим резко обострятся проблемы, связанные с загрязнением окружающей среды. К 2025 г. развивающиеся страны будут выбрасывать в атмосферу 16,6 биллионов тонн двуокиси углерода — в четыре раза больше, чем развитые.

Будущее в огне

По мнению группы исследователей университета штата Орегон (США), в грядущие 50 лет общее изменение климата в сторону потепления приведет к возникновению спонтанных пожаров на огромных территориях, составляющих до 90 % площади Северной Америки. Подобное будущее ждет и всю планету. Профессор экологии Рональд Нильсон считает, что таких катастроф Земля еще не переживала. В результате пожаров в атмосферу выделится колоссальное количество двуокиси углерода, а это означает дальнейшее усиление парникового эффекта. «Важнейшим фактором формирования растительности будущего станет огонь», — говорит Нильсон. Что же останется от нашей прекрасной планеты, если его предсказание сбудется?

«ЕСЛИ»: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ИТОГ

Почти год назад в первом номере журнала мы обратились с приветствием к читателям, обещая им путешествие в мир фантастики. Насколько же наш совместный поход оказался успешным? Давайте подведем предварительные итоги — тем более, что это наша последняя возможность побеседовать с теми, кто не выписал журнал (в розницу «Если» будет поступать в минимальном количестве).

Журнал первым опубликовал романы Роберта Хайнлайна «Кукловоды» и Клиффорда Саймака «Кукла судьбы», которые сами авторы считали одними из лучших своих произведений. Причем, немалоражная деталь: если нашему читателю номер обошелся в 10–15 рублей, то вышедшие позже книги можно было приобрести лишь за 70–90 рублей. Мы познакомили читателей с классикой fantasy — «Заклятием рунами» Монтегю Джеймса, «Повестью о Берене и Лучиэнь» Дж. Р.Р.Толкиена, «Снова и снова» Роджера Желязны. Большинство же произведений опубликованы только в нашем журнале: роман Эдмунда Купера, который вы прочли в этом номере, повести Пола Андерсона, Джона Браннера, Дина Маклафлина, Кита Лаумера, рассказы Роберта Лафферти, Филипа Дика, Роберта Шекли, Станислава Лема и других авторов. Многие из этих произведений заслужили престижные мировые премии в жанре фантастики или вошли в сборники «The best SF of the year».

Впрочем, все это — дела прошлые. Поговорим о том, что ждет читателя в следующем году. В предыдущем номере мы сообщили о том, что ведутся переговоры с рядом зарубежных авторов по поводу публикаций их произведений на русском языке. Редакция получила право на журнальную публикацию «конвенционных» романов Гарри Гаррисона из его знаменитой серии «Крыса из Нержавеющей Стали» — «Ты нужен Стальной Крысе» и «Стальную Крысу — в президенты». С одним из них вы познакомитесь уже в первом номере нового года. Подготовлен перевод одного из самых значительных романов Пола Андерсона — «Коридоры времени» — остросюжетного фантастического боевика, построенного на весьма неожиданной философской концепции. Достигнута договоренность о публикации некоторых произведений Урсулы ле Гуин и Роджера Желязны. В «портфеле» редакции — переводы повестей Фрица Лейбера «Корабль призраков», Кита Лаумера «Ночь иллюзий», рассказов Филипа Фармера, Роберта Шекли, Алана Фостера, Генри Каттнера, Филипа Дика. Продолжая знакомство читателей с классикой fantasy, мы опубликуем роман Чарльза Вильямса (не путать с писателем-детективистом) в переводе В.Грушецкого и, возможно, повесть Клайва Стейплза Льюиса в переводе Н. Трауберг.

Итак, до встречи! С нового года наш журнал будет выходить ЕЖЕМЕСЯЧНО.
Стоимость полугодовой подписки по каталогу (6 номеров) — 114 рублей.
Индекс — 73118.
Загрузка...