«ЕСЛИ», 2004 № 03


Э. К. Грант
ЧЕЛОВЕК, НЕНАВИДЕВШИЙ «КАДИЛЛАКИ»

Иллюстрация Андрея БАЛДИНА

Клиенты и кредиторы стучатся. Гангстеры и киллеры входят, уже стреляя.

Когда кто-то врывается без стука и с пустыми руками, он либо полицейский, либо спутал мою приемную с мужским туалетом. (Следующая дверь дальше по коридору налево, если вас это интересует.) Главное различие в том, что ту дверь недавно покрасили и надпись выведена более тщательно. Ну и пахнет там приятнее.

Этот мой посетитель вошел, не постучав и с пустыми руками. Строгий костюм, чеканное лицо всеамериканского парня, стрижка, а также бугорок под мышкой недвусмысленно указывали на его профессию. Федеральный мальчик, знакомящийся с моими трущобами.

Вошел он с такой быстротой, что я не успел предупредить о свободолюбии коврика у порога. И визитер чуть было не сломал шею, споткнувшись.

Однако следует отдать ему должное: он не приложился к коврику, а сумел удержаться на ногах с помощью пируэта, указывавшего на владение начатками футбола или балета. Я склонялся к футболу.

Он осторожно приблизился к моему письменному столу, опасливо поглядывая под ноги. Затем воздвигся надо мной во весь свой рост и устремил на меня всеподчиняющий взгляд.

К счастью, подчинить меня не так-то просто. Когда он проворчал, что за коврик меня и к суду притянуть можно, я только одарил его улыбкой.

— Безусловно, можно, — сказал я. — А вот если бы вы постучались, как рекомендует табличка на двери, я бы вас предостерег. — Я ткнул пальцем через плечо. — Видите рябины на стене? Пистолет-автомат. Паренек со «шмайссером» почтенных лет изрешетил бы меня, если бы не отвлекся, споткнувшись о коврик. Я предпочитаю риск судебного разбирательства.

Его лицо обрело нейтральное выражение. Он вытащил удостоверение и снисходительно помахал им. Я выхватил удостоверение из его пальцев, прежде чем он заметил, что я шевельнулся, и указал ему на единственный колченогий стул перед моим столом, переминающийся с ножки на ножку под прерывистыми вздохами капризного кондиционера. Мгновенная смена микровыражений на лице гостя, пока он приходил к выводу, что не стоит кидаться на меня, пытаясь отобрать удостоверение, была довольно интересной.

Он бережно опустился на стул. В это время я нажимал кнопки телефона. На том конце отозвались на первый же звонок. Ну да, люди той конторы всегда молниеносны. В отличие от меня, у них твердый и вполне приличный оклад.

— Привет, Гарви, — сказал я. — Джек Ларсен. У меня тут один из ваших — или, по крайней мере, его удостоверение. Опиши Родни З. Бивенса, будь так добр.

Гарви Лемниц возглавляет местный федеральный отдел, чьи поручения я иногда выполняю. Он описал моего посетителя очень точно, а затем сообщил:

— У меня для тебя дельце. Я не сомневался, что ты позвонишь, а потому не стал тратить время и предупреждать тебя о его визите. Ты ведь известный параноик.

— Ничего себе параноик, — возмутился я. — В меня все время кто-нибудь стреляет. — Я швырнул трубку и метнул в Бивенса удостоверение. — А «З», это что?

Он поймал удостоверение, аккуратно убрал его в карман и ответил:

— Зебулон.

Из внутреннего кармана пиджака он достал книжечку восемь на одиннадцать дюймов и метнул ее на мой стол, вероятно, в доказательство, что и он умеет точно бросать. Но жест этот сильно пострадал, так как стул под ним чуть было не опрокинулся от такого движения.

— Про стул я умолчу, — сказал он. — Полагаю, кто-то, сидя на нем, хотел взять вас под прицел.

Я показал на перфорацию в потолке:

— Девятимиллиметровые отверстия. Гость был до того стремителен, что стул под ним практически развалился.

Отвечал я рассеянно: книжечка, упав на мой стол, раскрылась, и я узнал лицо на фотографии.

— Значит, вам требуется, чтобы я проверил доктора Фрейли, — произнес я. — Выглядит несложно. — Я пронзил визитера самым ледяным взглядом, на какой способен, но на собеседника это как будто не подействовало, и спросил сурово: — А кончится дело, как и в прошлый раз? Мне поручалось только найти одного из курьеров Скарпони с преступными деньгами, субъекта по имени Скаммер. О его подружке меня никто не предупредил.

Бивенс вежливо заскучал. Я пояснил:

— Подружка Скаммера, семнадцати лет. И я еще не видел, чтобы кто-то стрелял из магнума-44 с такой быстротой и меткостью.

Он сдался и снова проявил интерес:

— Мистер Лемниц мне про нее рассказал. Знаете, он ведь считал, что всех убивал один Скаммер. Поэтому он благодарен вам за то, что вы разобрались с этим делом.

Выражение его лица намекало, что такое извинение обязано произвести на меня самое лестное впечатление. Но не произвело. Бивенс это понял и взялся прояснить ситуацию:

— Ну, нынешнее дело никаких трудностей не представляет. Нам требуется всего лишь проверка. И отчет. Мы бы и сами справились, но не хватает людей — за последние недели нам пришлось задействовать почти всех. В расходах вы не ограничены и можете рассчитывать на приличную премию, если сумеете узнать, откуда доктор Фрейли получает деньги.

Я потер переносицу.

— Вы хорошо себя чувствуете? — участливо осведомился Бивенс.

— Прекрасно, — сказал я. — Просто недосып. В моем квартале юный идиот по имени Найджел приобрел старенький «кадиллак» без глушителя. Ему нравится гонять на нем по улице взад-вперед, чаще всего ночью. — Затем я вернулся к теме и спросил: — Почему кого-то заботит, откуда Фрейли получает свои баксы?

Бивенс пожал плечами:

— Ему предстоит занять новый пост, а налоговое управление сообщило, что он всегда декларирует на двадцать тысяч больше, чем зарабатывает в университете. Называет это «выигрышами».

Гость скроил брезгливую гримасу, никак не вязавшуюся с его внешней солидностью.

— Разве он нарушает закон? Ведь играя, Фрейли декларирует свои доходы и платит налоги.

— А если ноги его в Неваде не было? Если он не посещает игорные заведения этого города и не делает ставки по телефону? Налоговому управлению, может быть, все равно, откуда берутся его деньги, лишь бы он платил с них налоги. А вот для нас эти сведения необходимы.

— Не могли бы вы сказать мне, что это за пост, который требует такой проверки?

— Не-а, — улыбнулся он лучезарно. — Можете предположить, что должность связана с его профессией: доктор Фрейли — физик. Ваша единственная забота — источник дополнительных доходов подопечного.

— Ладно, — согласился я. — Дела последнее время шли не очень…

Черт, хватало бы одного взгляда на крысиную нору, которую я называл приемной, чтобы понять это. Закон о дополнительной помощи, разрешающий государственным агентствам пользоваться услугами частных детективов, получивших соответствующий допуск, был единственной соломинкой, за которую я еще держался. Либерализация законов о разводе оставила частных детективов без работы. Слежка за неверным супругом — это хлеб с маслом для сыщиков.

Бог свидетель, я ни разу не побрезговал такой слежкой, какой бы грязной она ни была. В те дни в меня хотя бы никто не стрелял.

Я закрыл книжечку и сунул ее во внутренний карман, напротив видавшего виды кольта-45, угнездившегося у меня под мышкой. Визитер кивнул, словно говоря: «Ну, значит, договорились» — и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Торжественности его ухода несколько помешал край коврика, о который он снова споткнулся.

Потребовались тридцать секунд на то, чтобы запереть стол, наладить ловушки и увернуться от коврика по пути к двери. Когда я на мели, а впереди маячат деньги, за мной и кролик не угонится.

Доктор Фаддеус Фрейли, обладатель двух честно заслуженных докторских степеней и еще двух почетных, проживал в респектабельном каменном особнячке на расстоянии примерно трех бросков камня от академического городка университета штата. В дни моей довольно пестрой студенческой карьеры — до того, как меня исключили за пару-другую тривиальнейших эскапад с участием двух милых девочек, которые, к сожалению, оказались родственницами членов администрации, начисто лишенных чувства юмора — я заинтересовался физикой и прослушал курс лекций, которые читал Фрейли. Он входил в очень небольшую группу преподавателей, к которым я испытывал настоящее уважение и симпатию.

Шагая по плитам дорожки, я понял, почему Дядя Сэм так из-за него нервничает. Резиденция эта в открытой продаже потянула бы тысяч на триста. Дом оказался куда обширнее, чем виделось с улицы, а участок, доведенный до совершенства специалистом по ландшафтной архитектуре, стоил еще тридцать тысяч, если не больше. В этом районе недвижимость обходилась недешево, и мне вспомнилось, что когда-то здесь стоял другой дом. Видимо, Фрейли купил его и снес ради более просторного.

В открывшейся двери появились волосы светлого золота, ясные голубые глаза и лицо ангела. Остальное было от меня скрыто. Девушку облегал плотный фланелевый халат. Закончив изучать ее, я обозрел интерьер. Очень мило: богатая меблировка, но не до чрезмерности. Я вновь посмотрел на хозяйку.

— Да? — сказала она голосом виолончели, теплым и бархатным. И я влюбился — в третий раз на этой неделе, влюбился настолько, что начисто позабыл, кому отдал сердце во вторник. Где-то в недрах моей души следовало зазвучать сигналу тревоги: обычно, когда дело касается девочек, память меня не подводит.

— Пожалуйста, скажите еще что-нибудь, — попросил я. Звук вашего голоса меня обворожил… и, кстати, что вы делаете сегодня вечером?

Она слегка обернулась и позвала:

— Папа, тут какой-то студент.

Я все еще переваривал ее слова, когда в комнату вошел доктор Фрейли. В руке он держал книгу, заложив ее пальцем, очки для чтения были сдвинуты на кончик носа. Лысина у него была обширнее, чем мне помнилось, но выглядел ученый вполне прилично, и глаза у него все еще оставались ясно голубыми. Он оглядел меня сверху донизу.

— Не мой, — изрек он. — Лицо знакомое, но никто из моих не ходит с кобурой под мышкой. Скажи ему, чтобы убирался.

Он двинулся обратно, но тут же стремительно повернулся, прежде чем я успел возразить. В глазах мелькнул интерес.

— Вы случайно не один из тех, кто выслеживает меня последние недели? Если так, то прошу, войдите и объясните причину. Мне крайне любопытно.

Не дожидаясь ответа, он ухватил меня за локоть и твердой рукой увел в кабинет, служивший также библиотекой. В число военных наград (в рамках) входили полученные за участие в военных действиях на европейском фронте второй мировой войны, Бронзовая звезда и Серебряная звезда с пряжкой. На одной из фотографий я немедленно узнал заметно более молодого Фрейли, стоявшего между генералом Диким Биллом Донованом[1] и доктором Стенли Ловеллом. В самом центре на почетном месте над камином красовался Марвин Марсианин — подлинный кадр мультфильма, подписанный самим Чаком Джонсоном[2]. Век живи, век учись, ничего не скажешь.

Доктор налил мне коньяку и придвинул сигары, прежде чем я успел вставить хоть слово (дорогой коньяк и дорогие сигары). Я сделал глоток из вежливости — но тут же протянул рюмку для новой порции.

— Итак?.. — начал он. — Я нарушил какой-то закон? Или я кому-то очень нравлюсь?

— Скорее, первое. Я частный детектив, — я показал ему удостоверение, — с правом оказывать дополнительные услуги некоторым государственным агентствам. Моих нанимателей смущает вопрос, откуда вы получаете в среднем двадцать тысяч в год сверх оклада.

— Вы имеете в виду выигрыши?

— Чушь! — отмахнулся я. — Все игорные заведения в штате принадлежат людям Скарпони, и они не потерпели бы, чтобы кто-то выигрывал постоянно. Они давным-давно пригласили бы вас прокатиться и удобрили бы кукурузное поле. К тому же я прекрасно помню вашу лекцию об азартных играх. И если с вами за последние пятнадцать лет еще не случился удар, вы совсем не игрок.

Доктор поглядел мне прямо в лицо.

— Пока вы этого не сказали, я не сообразил. Прочел имя «Джек Ларсен» на удостоверении, но не обратил внимания. Наверное, старею. — Он оценивающе оглядел меня с головы до ног. — Конечно, вы сильно изменились.

— Но все еще цел и невредим, — сказал я. — Во многом благодаря тому, что не играю в азартные игры.

Он удовлетворенно кивнул.

— Ну так что? — продолжал я. — У вас нет желания назвать источник? Или мне придется потрудиться, порыскать недельку-другую?

Мой заход может показаться дурацким, но я насмотрелся на следователей, которые неделями, а то и месяцами пытаются так и эдак раскрыть дело, хотя многие сами с радостью раскололись бы, услышав прямой вопрос. Тряхнуть дерево, проверяя, не свалится ли с него перезревший фрукт, — прием очень действенный, пусть иногда и рискованный.

Фрейли нахмурился. Это выражение мне запомнилось еще на лекциях по физике; он не рассердился, а просто не находил ответа. Потом улыбнулся и сказал:

— Какого черта! Не знаю, что из этого выйдет, но давайте спустимся в игорный зал, и я вам постараюсь объяснить.

Пружинистой походкой он пересек кабинет и повел меня вниз по лестнице, укрытой за шпалерой растений в горшках, которые высотой поспорили бы с живой изгородью.

Помещение было освещено, как пустыня Мохав в полдень, и если это был игорный зал, то на мне подштанники цвета лаванды. Если меня и выгнали с третьего курса, это еще не значит, что я не сумею узнать лабораторию, когда увижу ее. Электронный микроскоп и масс-спектрограф внушали почтение, но когда я увидел компьютер, которым доктор обзавелся для обработки экспериментальных данных, то понял, что хозяин куда богаче, чем мы полагали.

Смутила меня пентаграмма, выложенная цветными плитками на полу.

Он проследил направление моего взгляда и просиял.

— Совершенно верно. В основном — наука, но немало и того, что называется Древним Знанием.

Профессор подошел к рабочему столу и взял сверкающий аппаратик, мне неизвестный. Пока он его настраивал, я стоял, опустив руки и стараясь понять, то ли он просто водит меня за нос, то ли напрашивается на водворение в ближайшую психушку.

Он нагнулся, порылся в груде всякой всячины возле стола и вытащил шахматные часы с двумя циферблатами, которыми пользуются на турнирах. Затем вошел в пентаграмму, поставил часы в центральной точке, вышел из пентаграммы и навел на часы непонятный инструмент.

Часы пошли рябью.

Точнее описания я не нахожу. В воздухе вокруг шахматных часов возникли светящиеся полихромные вибрации, а потом они исчезли, оставив после себя пачку зелененьких купюр, самых что ни на есть нормальных баксов, придавленных сверху несколькими монетками.

Хозяин ухмыльнулся и жестом пригласил меня поднять пачку.

Купюры были новенькие — чистые и хрустящие. Фрейли с гордостью сообщил:

— Простое приложение потенциальной эквивалентности. Часы, — он указал на деньги в моих руках, — стоили чуть меньше двадцати долларов. И я всего лишь сделал их из потенциального эквивалента прямым эквивалентом. Очень просто, если знать, как. — На мгновение он нахмурился. — Конечно, иногда я получаю серебряные сертификаты выпуска до шестьдесят третьего года и серебряные монеты: я еще многого не понимаю.

— Не так уж просто, — возразил я. — Не то кто-нибудь уже давно открыл бы этот способ.

Серебристые брови Фрейли изогнулись, придав ему сходство с насмешливым херувимом.

— Кто-то и открыл. «Если я увидел дальше других, то потому лишь, что стоял на плечах исполинов…»

Все еще цитирует Ньютона. Своего идола.

— Некоторые указания я нашел в манускрипте, написанном второстепенным алхимиком, который вел свои изыскания под эгидой Фридриха Вюрцбургского.

— Знаменитого Фридриха? Того, который перевешал всех алхимиков, оказавшихся в его владениях?

Фрейли одобрительно кивнул:

— Того самого. Видимо, аллергия на алхимиков у него возникла в результате общения с этим, самым первым. Думаю, бедняга наткнулся на поразительный эффект, но проигнорировал принцип потенциальной эквивалентности. Всякий раз, когда он метаморфировал свинец ценой в десять баксов, золота он получал ровнехонько на десять баксов. При таком раскладе вряд ли можно извлечь хоть какую-то прибыль.

Он протянул мне сверкающую штуковинку и сказал:

— Моя первая действующая модель. Без пентаграммы не включается и ненадежна в определенные лунные фазы. Испытал ее во время затмения и получил зеркальное отражение русских серебряных рублей конца десятых годов девятнадцатого века.

Я держал аппаратик очень осторожно, чтобы ненароком его не включить. Никаких движущихся частей, просто набор металлических серебристых неопределенностей, соединенных под прихотливыми углами.

— Можете не осторожничать, — улыбнулся Фрейли. — Часть формулы — мысленная, и вне пентаграммы она ни на что не подействует.

— Понимаю, — сказал я, — почему вы объявляли эти суммы результатом азартных игр. Но признайтесь, что именно вы… конвертировали?

Неожиданно ученый смутился. Потом ухмыльнулся, как застенчивый школьник.

— «Кадиллаки».

Я расхохотался.

— А вы знаете, сколько здешних полицейских выслеживает шайку угонщиков «кадиллаков»? За последний год кто-то прибрал к рукам по меньшей мере пятьдесят автомобилей этой марки. Так это вы?

— Угу, — кивнул он. — Не люблю их. Огромные, вонючие, громкие, жутко неэкономичные. На сумму, в которую обходится сборка одного «кадиллака», можно выпустить четыре-пять «фольксвагенов», и в наши дни такое расточительство нестерпимо. Вы отдаете себе отчет, — его тон из виноватого стал агрессивным, — что средний «кадиллак» конвертируется в неполные пятьсот долларов? Вот их реальная цена!

— Ну а деньги, на которые вы «нагрели» страховые общества? Не очень этично.

— Полная нелепость! Страховые общества покупают всех политиков, которые им требуются, чтобы ввести обязательное страхование машин по выгодным им расценкам. И еще. Почти все страховые клиенты — те самые идиоты, которые последние тридцать лет голосовали против повышения заработной платы преподавателей. Я доплачиваю себе даже меньше того, что получал бы — причем почти ничего не делая, — если бы стал промышленным консультантом.

Вероятно, на лице у меня отразились сомнения, потому что физик продолжал:

— Я хотел обеспечить моим дочерям высшее образование и заплатить за дом — что вполне по карману квалифицированному автомеханику или водопроводчику, но только не профессору! Если бы Карла не сумела окончить школу первой ученицей с правом на стипендию, возможно, мне пришлось бы приняться еще и за «крайслеры».

Отмахнувшись от его доводов, я задал вопрос:

— Видимо, у вас есть портативная модель этой штуковины?

Фрейли вытащил плоский кожаный футляр с кисточками, что-то вроде сильно увеличенного брелока для карманных часов.

— Абсолютно портативная, — согласился он. — Не зависит от пентаграмм, расположения планет и состояния духа.

— Полегче, профессор. Вы же ее не продаете. Я даже не вполне понял, почему вы мне ее показали.

Фрейли посмотрел мне прямо в глаза и снова расплылся в своей застенчивой, обезоруживающей улыбке:

— Мне нужна помощь, чтобы как-то объяснить властям появление этих денег, и я вспомнил ваше чувство юмора. Оно было своеобразным даже для студента.

Ну как я мог ответить «нет» после такого комплимента! Мы обсуждали возможные версии, пока он провожал меня до машины, а я мысленно изыскивал способы проверить его историю, найти ей независимые подтверждения — чтобы убедиться, что меня не морочат.

В душистых сумерках уходящего лета я на мгновение расслабился. Беда, настигла нас под аккомпанемент визга покрышек и треска стремительных очередей. Фрейли ухватил меня за воротник пиджака и швырнул в убежище позади автомобиля, услужливо оказавшегося рядом. Я ударился об асфальт левым плечом, перекатился, вскочил с кольтом в правой руке и, морщась от боли, снял оружие с предохранителя. Появился я из-за капота как раз вовремя, чтобы выстрелить в смутно знакомого типа с автоматом — он наполовину высунулся из бокового окошка своей машины. Когда она рванула с места, я выстрелил еще пару раз, пробив обращенные ко мне переднюю и заднюю покрышки. Это был большой черный «кадиллак», и я узнал номера. Ребята Скарпони.

«Кадиллак» пошел юзом, его занесло, и он боком ударился о другую машину, припаркованную дальше по улице. Я прицелился в открывающуюся дверцу водителя, но «кадиллак» вдруг замерцал, расплылся многоцветной светящейся рябью и превратился в кучу денег на мостовой.

Я опустил кольт, оглянулся через плечо и увидел, как за машиной, припаркованной позади моей, выпрямился Фрейли, засовывая в карман свой «брелок». Мы направились к останкам исчезнувшей машины. Денег было заметно больше жалких пяти сотен баксов. По одну сторону долларовой кучи лежала человеческая рука, все еще сжимающая автомат Томпсона. Я узнал рубиновое кольцо на мизинце. Фуллер, по прозвищу Мизинчик, любил хвастать, как снял кольцо со своей первой жертвы.

Я сообщил:

— Мизинчик Фуллер. Один из самых больших психопатов Скарпони. Не знаю, кто сидел за рулем, но, скорее всего, Жирный Бафорд: они всегда работают вместе.

Фрейли испустил возглас удивления и снова вытащил свою штукенцию. Оглянулся, убеждаясь, что за ним никто не следит, навел ее — и Томпсон вместе с рукой пошли рябью, испустили сияние и преобразились в соблазнительные купюры. Даже лужица крови исчезла без следа.

Фрейли печально покачал головой.

— Весьма сожалею. Томпсон явно был коллекционным. — Он поймал мой взгляд и продолжал: — Механизм взведения вверху. Модель ранее тысяча девятьсот двадцать восьмого года… Интересно: я понятия не имел, что мой аппарат может воздействовать на людей. — Физик поглядел мне в глаза. — Скарпони?

— Местный мафиози, — объяснил я. — Хочет меня убрать. Все время подсылает кого-то.

Тут я оборвал наш разговор, поскольку на улицу высыпали вооруженные до зубов соседи и стали выяснять, что это была за стрельба. А у двоих возник личный интерес к машинам, за которыми мы укрывались.

К счастью, Фрейли был в добрых отношениях с соседями и сумел убедить их, что мы, конечно, сообщим куда следует, однако не станем упоминать о компенсации на мостовой, быстро расходившейся по рукам. Профессор вручил свои карточки владельцам двух изрешеченных машин, написав на обороте фамилию и телефон автомеханика.

— Если страховки окажется недостаточно, — заверил он, — не беспокойтесь, я покрою разницу. Мы бы с моим другом погибли, если бы не смогли воспользоваться вашими машинами как укрытием.

После импровизированной вечеринки под открытым небом, похлопываний по спине, рукопожатий и покачиваний головой на тему

Куда-Идет-Мир мы наконец осуществили стратегическое отступление к дому Фрейли.

— Папа, где ты… Ой! — Она увидела меня и поспешно запахнула фланелевый халат. Ее ноги ничем не уступали всему прочему. Фрейли сказал:

— Не тревожься, дорогая. Нежелательные элементы покинули окрестности. Почему бы тебе не отправиться баиньки? Мы перекусим на кухне, постараемся без лишнего шума.

Девушка, казалось, не очень поверила, однако скрылась в коридоре.

Следом за хозяином я прошел на кухню. Профессор был стремителен: уже поставил кофейник, на буфете красовались два бокала с коньяком, а он разбивал яйца над сковородкой.

— Какую предпочитаете? — физик был абсолютно невозмутим, словно каждый день участвовал в уличных перестрелках. Но тут я заметил влажно поблескивающий пустой стакан у плиты и увидел, что бутылка с коньяком, только что откупоренная, опустела не меньше, чем на три бокала. Профессор Фрейли был даже стремительней, чем мне показалось.

Я взял один из полных бокалов и сказал:

— На ваш вкус.

Это был все тот же превосходный коньяк, и разлившееся по моему телу тепло приглушило боль в ушибленном плече. К тому времени, когда мы принялись за еду, я снова чувствовал себя человеком и высказал вслух занимавшую меня мысль:

— Это ведь ваша дочь Карла? Просто не верится, как она выросла.

Папаша ухмыльнулся мне, намазывая поджаренный хлебец обезжиренным маслом.

— Вам всегда нравились мои дочки. Помню время, когда вы по очереди приглашали старших — то одну, то другую. И им вы тоже очень нравились.

Я начал возражать, но он замахал на меня оставшейся половинкой надкусанного хлебца, и я замолчал, а он справился с первой половинкой и тогда сказал:

— Я не был против. Правду говоря, я был бы рад, если бы хоть одна из них предпочла вас тем слизнякам, за которых они выскочили замуж. Карла — младшая дочь, но она достаточно взрослая и достаточно умная, чтобы о себе позаботиться. Признаюсь однако: мне не понравится, если она окажется рядом с человеком, на которого охотится мафия. — Затем он сменил тему: — Почему вы бросили учебу? Помнится, вы были одним из лучших моих студентов.

Я засмеялся. И уже почти не почувствовал боли в плече.

— В то время, едва вас вышвыривали из колледжа, вам тут же вручали повестку. Это на несколько лет изъяло меня из обращения, а затем я был произведен в офицеры и еще несколько лет подвизался в одном из секретных агентств Дяди Сэма, потому что научился ненавидеть кое-что и кое-кого. Когда мое лицо более или менее примелькалось, выбор оказался невелик: либо корпеть над бумажками в Лэнгли, либо вернуться домой и подыскать честное занятие. Поскольку по-настоящему я умел только шпионить, то получил удостоверение частного детектива. — Я пожал плечами. — И неплохо зарабатывал, пока не были смягчены законы о разводе. Теперь мне не по карману даже приемная с исправным кондиционером. Всякий раз, когда мне поручают крупное дело, я словно наступаю на ногу Скарпони.

Мой собеседник вопросительно поднял брови, и я пояснил:

— Эдвард Скарпони. Отпрыск видной старинной семьи итальянской мафии. Учился в самых престижных учебных заведениях, сумел жениться на даме из общества. Твердо намерен завладеть всем штатом. Но его карьера не очень удается, и он винит в этом меня.

Профессор Фрейли взглянул на меня с надлежащим сочувствием, снова наполнил мой бокал и сказал:

— Не хочу, чтобы вас обвинили в злоупотреблении положением. Однако, как все академические профессионалы, я в долгу у общества, которое оплачивает мою работу, и мне пришло в голову, что вывести мистера Скарпони из обращения — хорошее возвращение долгов. К тому же он норовит устраивать стрельбу в жилых кварталах, включая мой… Как лучше взяться за дело?

— Ну, — сказал я, — в прошлом месяце я выпотрошил его финансовые резервы, так что ему не на что покупать политиков, которые будут лоббировать его контракт на строительство плотины. В данный момент он почти разорен, а поскольку еще не вступил в законное владение домом и собственностью своей жены…

— Минуточку! — перебил хозяин. — Объясните подробнее.

— Богатая жена Скарпони исчезла около двух лет назад. Он до сих пор ждет, когда ее официально объявят умершей и он сможет прибрать к рукам наследство. Семья супруги настаивает на полных семи годах, максимальном сроке, установленном законом. Пройдоха сумел получить парочку займов под дом, но у него возникли затруднения с выплатой процентов, потому что федеральные ребята всерьез взялись за его игорный бизнес и операции с наркотиками.

— Чудесно, — сказал он. — Для начала мы займемся его домом. Очистим его или даже конвертируем целиком. Если дом — обеспечение его оборотного капитала, поглядим, не потребуют ли от мистера Скарпони немедленной уплаты долга. А тогда, возможно, нам удастся нащупать его незаконную собственность и покончить так же и с ней. Я бы с наслаждением конвертировал фургон наркотиков. Только тогда нам понадобится свой фургон — чтобы увезти деньги.

Особняк Скарпони был окружен охраной, проволочной оградой и кровожадными немецкими овчарками. Однако он вроде бы не обзавелся сигнализацией от грабителей — все грабители в штате работали на него.

Время подходило к трем утра, когда мы добрались до владений мафиози. Фрейли производил на меня все более и более глубокое впечатление. Он был по меньшей мере на тридцать лет старше моих тридцати пяти, но двигался, как спецназовец, и даже не задохнулся после нашей пробежки. Я пыхтел, как собака, отчаянно стараясь не шуметь, и дал себе мысленное обещание спросить его, каким образом он сохраняет форму, но тут же взял это обещание назад — мне что-то расхотелось это узнавать.

Профессор достал какой-то электронный приборчик и обследовал ограду.

— Только высокое напряжение и, может быть, сирена. Никаких признаков активного сканирования, ни сонара, ни инфракрасных излучателей. Устаревший хлам. Неужели Скарпони полный дурак и полагает, что одной его репутации достаточно, чтобы отпугивать посторонних?

— Либо так, либо мы попадем в глупейшую ловушку, — прошептал я. — Он ведь может сидеть там в окружении пассивной аппаратуры, регистрирующей движение. Когда автомобиль с его стрелками не вернулся, он мог смыться из штата или окопаться здесь. Учтите, хотя мой источник и утверждает, что его тут нет, дело может обстоять как раз наоборот, и внутри окажутся охранники.

Фрейли достал из рюкзака рулон тонкой резины, расстелил ее у ограды, опустился на колени и перекусил несколько проводов, предварительно их закоротив. Затем достал с десяток разрезанных по всей длине пластмассовых трубок и надел их на концы проводов во избежание случайного заземления.

Мы проскользнули внутрь и привели ограду в порядок настолько, что, на первый взгляд, она выглядела неповрежденной.

Еще десять минут осторожных перебежек, и мы оказались у дома. Никаких признаков сигнализации ни на дверях, ни на окнах. Нет и охранников. Скарпони любил тишину, так что охранники были сосредоточены у ворот. Однако стоило бы нам зашуметь, и они тут же появились бы. Впрочем, при некотором везении они все-таки могли не заметить, что кто-то подкинул собакам сквозь ограду куски сырого мяса, нашпигованного снотворным.

Внутри тускло горел свет.

Конвертер, которым меня снабдил Фрейли, пришелся мне как раз по руке.

Я очистил сознание от посторонних мыслей, сосредоточил внимание на массивном мягком кресле, нацелил амулет и произвел символические манипуляции, которым меня обучил Фрейли. Я подождал, ничего особенного не ожидая, однако получил более шестисот долларов. Видимо, кресло было обито настоящей кожей.

Фрейли гордо улыбнулся. Мы разделились и начали конвертировать все подряд — мебель, ковры, картины, дверные ручки, с ликованием набивая банкнотами рюкзак Фрейли. Монеты мы оставляли там, где они рассыпались, чтобы сбить противника с толку. Шторы не трогали — пусть остаются закрытыми.

Очистка первого этажа заняла бы не более двадцати минут, если бы не коллекция книг миссис Скарпони. Мы шепотом поспорили из-за первого издания ньютоновских «Principia Mathematica»[3]. Фрейли наотрез отказался их конвертировать, и они оказались в рюкзаке вместе с деньгами.

На втором этаже я потревожил охранника, который, когда требовалось выхватить огнестрельное оружие, отличался молниеносностью. Вот тебе и отсутствие охраны в доме!

Когда дуло его револьвера нацелилось на мою переносицу, я мысленно пообещал вернуться привидением, чтобы терзать своего информатора. А то и устроить в его доме полтергейст. Я увидел, как палец охранника оттягивает спусковой крючок в том нереальном удлинении времени, которое возникает, когда ты знаешь, что сейчас умрешь.

Но тут и охранник, и его револьвер пошли рябью, слабо заискрились и превратились в неожиданно солидную кучу баксов.

Я обернулся к Фрейли, опускавшему свой конвертер, и прошептал:

— Не мог же он стоить столько! Даже с учетом инфляции химические вещества, составляющие человеческое тело, и на десять долларов не потянут.

— Согласен, — шепнул он, сгребая купюры. — Возможно, имеется в виду стоимость на черном рынке его почек и роговицы, его потенциальный заработок за остававшуюся часть жизни или даже солидное наследство, оставленное тетушкой. Наверное, этим объясняется обильный урожай, снятый нынче вечером с того «кадиллака». Может быть, нам удастся установить корреляцию получаемых сумм с помощью стандартных таблиц страхования? Хм-м. К сожалению, для получения статистически достоверного результата необходимо конвертирование значительного числа людей.

Он пошел дальше, тихонько напевая куплет из оперетты Гилберта и Салливана:

У меня есть списочек подробный

Мы покончили со вторым этажом и поднялись на третий. Расположения комнат мы не знали: никто из моих знакомых никогда не поднимался выше второго этажа. Ну, разве что Сильвия, но она о богатых клиентах помалкивает. Нас встретили та же тишина и тусклое освещение.

Мы очистили несколько комнат, затем я наткнулся на что-то вроде парадной спальни и вошел на цыпочках, надеясь обнаружить сейф. Лампы вспыхнули в полный накал, я стремительно обернулся и увидел Скарпони, злобно уставившегося на меня в прицел неподвижного, как скала, смит-вессона. Он не заметил, как у него за спиной в комнату проскользнул профессор. Фрейли навел конвертер, и Скарпони продолжал целиться в меня зажатыми в кулаке купюрами.

Выглядел Скарпони почти комично. Я в жизни не видел смены стольких выражений одного лица в течение нескольких секунд. Он кинулся на меня, все еще размахивая купюрами. Не знаю, что он собирался сделать — возможно, забить меня до смерти пачкой бумажек.

Профессор поднял конвертер, и Скарпони пошел рябью на полушаге. Мерцающее сияние возникло в воздухе, а когда угасло, появилась огромная, высотой в четыре-пять футов, куча банкнот.

Каких-то странных банкнот.

Они были напечатаны белой краской на зеленой бумаге и шевелились, словно от дуновения ветра. Но в воздухе не чувствовалось ни малейшего колебания.

Я поглядел на Фрейли, ожидая объяснения. Он, казалось, недоумевал не меньше меня. Внезапно его лицо побелело. Он попятился от кучи и прыгнул в коридор.

— Быстрее от них! — голос у него был напряженно писклявым. Я последовал за сообщником вдоль стены. Ничего не вышло, потому что странные деньги волной покатились по полу, настигая меня. Я вскочил на стол в пяти-шести футах от двери.

Фрейли выкрикнул из коридора:

— Мои вычисления намекали на нечто подобное. Это негативные деньги. Короткий период полураспада, причем им надо скомбинироваться с настоящими деньгами. Не исключено, что они аннигилируются от соприкосновения с позитивной ценностью чего-либо другого.

Я не совсем понимал, о чем он говорит, но тут увидел, как странная купюра пропрыгала по ковру и прикоснулась к ножке дивана. Рябь, слабая лиловая вспышка — и угол дивана словно откусили. Диван зашатался на оставшихся ножках и накренился навстречу еще нескольким накатывающим купюрам. При соприкосновении с каждой негативной бумажкой он оседал все ниже и ниже, причем словно бы ничуть не уменьшая кружащий по полу вихрь. Остальная мебель тоже начала оседать. Мой стол покачнулся и начал оседать. Я торопливо сбросил ногами все, что на нем стояло, наблюдая, как безделушки, падая в извивающиеся волны негативных денег, исчезают в лиловых вспышках.

Стол подо мной снова накренился, я сунул конвертер в карман и, подпрыгнув, повис на люстре. Она оказалась современной подделкой, поскольку ни одну раритетную люстру не закрепили бы такими хлипкими шурупами. Они начали расшатываться, нежно позвякивая, и мне на голову посыпались хлопья штукатурки.

Я посмотрел вниз, одарив прощальным взглядом фамильное бюро миссис Скарпони, прежде чем оно исчезло навеки. Негативные деньги закручивались, жадно выискивая, чем бы поживиться.

Через комнату полетели хлопья нормальных денег: Фрейли швырял и швырял их из коридора. Негативные купюры взвихрились и изгибающимся пенным валом покатили навстречу, чтобы поглотить их. Однако прямо подо мной парочка-другая белых баксов взметнулись почти до пальцев моих ног, будто долго постившиеся пираньи. Мне вспомнилась сиротливая рука Мизинчика Фуллера, я отчетливо увидел, как мои собственные руки нелепо цепляются за люстру при полном отсутствии меня прочего. Дрянь отвратительно шуршала, взмывая и опускаясь в попытках соприкоснуться со мной. Я слегка подтянул колени к груди и был вознагражден усиливающимся скрипом, а мимо пролетела парочка шурупов.

— Раскачайтесь! — услышал я крик Фрейли. — Прыгайте к двери.

Мне не слишком понравилась идея раскачиваться на грозящей упасть люстре, но полный предвкушения шорох подо мной послужил активным побуждением к действию. Я качнул ногами туда-сюда и выпустил кольцо люстры в тот самый момент, когда она сорвалась. Честное слово, я расслышал жадное чавканье, когда антиденьги навалились на нее.

Я приземлился не совсем в дверях, но Фрейли поймал меня и помог перелететь порог, после чего захлопнул дверь. Она продержалась секунду-другую и исчезла в лиловой вспышке. В проем устремился поток негативных баксов в поисках пищи, будто всепожирающий поток лавы, забывшей, какого цвета ей полагается быть.

Фрейли первым бросился к лестнице, опираясь на носки, как заправский спринтер. Мимо меня прожужжали две скоростные негативные десятидолларовые купюры — будто гончие псы в надежде завалить убегающего оленя. Они, казалось, нацеливались на рюкзак, и я понял, что сильнее всего их должна притягивать концентрация денег, как это водится у электростатических зарядов разных знаков.

— Сбросьте рюкзак! — крикнул я.

Фрейли в ответ поднял рюкзак еще выше и побежал еще быстрее, а подпрыгивающие купюры взвились так высоко, что выгрызли заднюю часть его брюк, разоблачив омерзительное пристрастие к трусам в мелкую горошину. Его спурта оказалось достаточно, чтобы добраться до верхней лестничной площадки, и более медлительные купюры в один и пять долларов погрузились в ковровую дорожку коридора, маленькими лиловыми вспышками выедая круглые дыры.

Я добрался до лестницы и, выбегая из дома, постарался не отстать от Фрейли. Кинувшись к ограде, я вдруг заметил, что профессора уже нет впереди, и обернулся посмотреть, почему мой сообщник остановился. А он прицеливался в особняк, который с тяжелым достоинством проваливался сам в себя под аккомпанемент скрежета и скрипа. Я дернул профессора за пиджак, стараясь оттащить к ограде, но он сохранил свою позицию, наблюдая, как здание рушится внутрь себя, иногда на миг освещаясь жутким лиловым сиянием.

Когда остатки особняка рухнули в небытие, Фрейли шепнул:

— Производит впечатление! Негодяй, очевидно, запутался в долгах, если приобрел такую огромную отрицательную стоимость. А может быть, это просто отражало его ценность для общества. — Профессор пожал плечами. — Нет, мне просто необходимо собрать куда больше экспериментальных результатов.

Полчаса спустя мы тихо вошли в дом Фрейли.

Лампы вспыхнули прежде, чем он успел прикоснуться к выключателю, и перед нами опять возникла Карла. Ее халат был плотно запахнут и стянут поясом, однако он был много тоньше прежнего и облегал фигуру очень плотно, отдавая должное формам. Нахмуренное лицо Карлы было великолепно.

— Папочка, я не знаю, кто этот человек, но могу утверждать: ты затеял что-то непотребное. Опять!

Фрейли отдал мне рюкзак, подошел к дочери, взял за плечи, поцеловал в лоб и повернул на сто восемьдесят градусов, легким шлепком выпроваживая девушку из комнаты. Он сказал:

— Я никогда не спрашиваю тебя, почему ты не ночевала дома. Будь добра оказать мне такую же любезность.

Выходя, Карла оглянулась. Мне польстило, что оглянулась она, проверяя, как подействовали на меня слова ее отца, и порозовела. Это меня потрясло. Я почти не встречал девушек, умеющих краснеть.

Несколько минут спустя мы надежно обосновались на кухне, и Фрейли уже поджаривал сосиски и выпекал вафли.

Разложив все это по тарелкам, он сказал:

— По-моему, вы нравитесь Карле. Если мое мнение играет какую-то роль, то я одобряю. Кроме того, я хотел бы сделать взнос в Фонд стипендии Джека Ларсена. Полагаю, половины сегодняшней добычи будет достаточно?

Я уставился на доктора.

— Стипендия?

Он поморгал, удивленный тем, что до меня не дошло.

— Мне это представляется очевидным. Вас вышвырнули из университета по сфабрикованному обвинению. И я сомневаюсь, что дело рассматривалось беспристрастно, если вспомнить, из кого тогда состоял опекунский совет. Почему вы не вернулись в университет, воспользовавшись льготами демобилизованного?

Я налил себе еще коньяку и посмотрел на груду купюр на столе. И кивнул.

Он сказал:

— Для вашего сведения — но не для разглашения: меня прочат на пост главы нового отдела Государственного департамента, долженствующего восстановить связи между русской космической программой и нашей. Мне придется проводить много времени в России… и хотелось бы, чтобы в Штатах кто-то присматривал за домом и Карлой.

Хозяин помолчал и добавил:

— Позднее мы убедим руководство расширить отдел, но взять вас туда будет легче, если вы обзаведетесь одной-двумя техническими степенями. Мне потребуются люди с опытом и особыми талантами. Например, вы научились оперировать конвертером ценностей за полчаса. А мне понадобились месяцы, чтобы овладеть устройством по-настоящему, хотя я сам его изобрел.

Опыт, подобный моему? Гм-гм. Я мысленно постановил на будущее остерегаться предложений постоянной работы, исходящих от профессора Фрейли.

Не говоря о том, что отчет о внезапном появлении огромных сумм придется сочинять в двух экземплярах — для профессора и для меня самого.

Профессор будто прочел мои мысли:

— И не вздумайте утаить свои «выигрыши» от властей. Налоговики мигом докопаются. Жуткие личности! — Он содрогнулся.

— Взгляните на светлую сторону, — посоветовал я. — Русские лимузины не менее нелепы и массивны, чем детройтские дредноуты. Кстати, конвертируя «волгу» или «москвич», вы будете получать рубли или доллары?

Он проводил меня до двери, пребывая в задумчивости.

Я ухмыльнулся и пошел по мощеной дорожке. Был тот чудесный час раннего утра, когда еще царит сумрак, но птицы уже пробуждаются, готовясь встретить рассвет. Воздух упоительно благоухал. Впереди замаячил кто-то, еле различимый в этой мгле. Карла!

— Извините меня, но я подслушала ваш разговор с папой. Мне показалось, что он назвал вас Джеком Ларсеном? — закончила она недоверчиво.

— Виновен в этом.

Ее пальцы нервно играли поясом халата.

— Мы думали, что вы погибли.

— Пару раз и я так думал.

— О! — воскликнула она. — Завтра вечером папа будет в шахматном клубе, а я уже проверила все работы. Делать мне нечего, а сидеть перед телевизором я не люблю. Не хотите ли встретиться?

Я потратил примерно двенадцатитысячную долю секунды на обдумывание ответа и осведомился, где и когда именно.

Карла умчалась в дом, а я пошел дальше в свете разгорающегося утра. Будущее выглядело многообещающим — в нескольких отношениях.

Во-первых, я собирался потолковать по душам с моим источником, от которого узнал, что Скарпони дома не будет и что внутри особняка нет охранников. В приятном предвкушении я помассировал костяшки пальцев.

Далее я собирался поставить собственный маленький эксперимент в области парафизики. В конце-то концов, Шумный Найджел, Дитя-Без-Глушителя, гонял на «кадиллаке», и я знал, где он его паркует.

Ну а профессор Фрейли забыл попросить назад свою штукенцию.


Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Олег Овчинников
ОПЕРАТОРЫ ОДНОСТОРОННЕЙ СВЯЗИ

Иллюстрация Сергея ШЕХОВА

Привет, я один из тех, кто разговаривает в автобусе. И в кабине лифта, стоя в углу и не обращая внимания на мелькание этажей. И когда поздним вечером вы спешите домой, а я бреду вам навстречу по темной улице. Не потому, что у меня в ухе наушник, а на щеке — модная проволочка «хэндс фри» микрофона. У меня вообще нет мобильника. С кем бы я по нему общался? Даже пейджера нет. Я сам как пейджер. Я разговариваю сам с собой — так думаете вы. Если же вам взбредет в голову понаблюдать за мной, вы заметите, что я говорю разными голосами. Но я не шизофреник. Шизофренику никогда не бывает так одиноко.

Я связист. Или связной. Название не меняет сути… Извините, начинается моя передача.

— Эй, кончайте прикалываться, злыдни! Зачем вы меня заперли? Тоже мне, шуточки… Откройте, я же все равно выберусь! Дверь вышибу или по пожарке слезу. Слышите? Все, вышибаю… — Минуту спустя: — Крепкая, черт! Все-таки по пожарке… У-у, шатается!

Кажется, все.

— Извините, это я не вам. Да-да, мне очень жаль. Я же извинился!.. Сами вы прете! Да вам одной на тротуаре тесно! Езжайте в Индию, там на таких, как вы, молятся. Все, я сказал!

Ненавижу прохожих-скандалистов! Готовы целый час возмущенно размахивать руками и чесать языком, вместо того чтобы просто сделать шаг в сторону и дать мне пройти. Я же не виноват, что меня периодически накрывает. Можно подумать, я сам выбираю время и место сеанса! Чуть все настроение не испортила. Не видно разве: человек на свидание торопится. В чистых брюках. Со стрелочками.

Стрелочки, правда, немного разные получились. Что поделать, маловато опыта… Так ведь они и в швейцарских часах не совсем одинаковые. По слухам.

Все, вроде успокоился.

О чем я? Об одиночестве? Ладно.

Мы повстречались прошлой осенью, в парке.

Смешное слово «повстречались». Повстречались, повстречались и разошлись? Я не суеверен, однако не пожалею ни слюны, ни свеже-выглаженной рубашки, лишь бы такого не случилось. Тьфу-тьфу-тьфу!

«Повстречались» — значит, случайно встретились. И познакомились тоже случайно. Только благодаря поделке из цветной бумаги, иначе бы так и остались незнакомыми, случайными, чужими… Я озабоченно пинал опавшие листья: «Середина октября, время продумывать зимний гардероб. А чего тут продумывать? Заштопать свитер, второй… Самый теплый, с оленями, к сожалению, «восстановлению не подлежит», но, если обрезать и подшить рукава, из него получится отличная жилетка. И ветровка — поверх: зимы в Москве дождливые. В общем, как-нибудь перезимуем. Как-нибудь…» Она недовольно сметала листву к обочине: «Середина октября, теплынь, солнышко. Второе лето за год проходит мимо. Даром что бабье…» Я шаркал подошвами, она — метлой. Она работала с прохладцей, я просто прохлаждался. Я вносил элемент хаоса в золотисто-багряное великолепие. Она пыталась его упорядочить, выметая листья чуть ли не у меня из-под ног, собирая их в аккуратные кучки, сильно смахивающие на заготовки для жертвенных костров. Словом, трудно представить себе пару, менее расположенную к знакомству.

Шарик из сиреневого картона мы заметили одновременно. Он лежал на пустой скамейке, забытый кем-то или выброшенный. Грани на шарике стали заметны, когда мы подошли ближе — каждый своим путем.

Она остановилась, я склонился над скамейкой. Она протянула к шарику руку в неуклюжей брезентовой рукавице, я оказался проворней.

— Двенадцатигранник, — сказала она тихим голосом.

— Додекаэдр, — согласился я.

Я уже вертел его в пальцах — правда, тогда он был серый и пластмассовый — давным-давно в кабинете алгебры и геометрии. И думал, что все люди похожи на многогранники. Простые и прямодушные — на кубы, более сложные, «с подтекстом» — на додекаэдры, себя же я с юношеской самоуверенностью причислял к икосаэдрам, сплошь состоящим из маленьких хитреньких треугольничков.

С какой стороны ни посмотри, увидишь всего несколько граней, прочие останутся в тени. На них даже можно написать: «эта сторона — для родителей», «эта — для учителей», «эта — для случайных встречных». И только к тем, кто нам по-настоящему дорог, мы стараемся поворачиваться своими лучшими гранями.

С годами число треугольничков поубавилось, граненый брильянт икосаэдра потускнел и выродился до чего-то угловатого и плоского. Сторона «А» для тех, кто пройдет мимо и не заметит, и сторона «Б» для тех, кто заметит… и пройдет. В частности, к парковой «девушке с метлой» я неосознанно старался повернуться левым боком. На правой щеке третий день белела полоска пластыря, вернее сказать, уже серела — в память о неудачной попытке заточить тупое лезвие одноразового бритвенного станка. Заметив такую странность в своем поведении, я улыбнулся.

— Можно? — Маленькая узкая ладошка вынырнула из рукавицы, превосходящей ее размерами раза в три.

— Пожалуйста. — Я положил на ладошку наглядное пособие по наивным заблуждениям детства.

— Картонный, — заметила она с легким сожалением. — У нас в классе был пластмассовый.

Сиреневый двенадцатигранник дрогнул под порывом ветра и мне пришлось придержать его пальцами, чтобы не улетел.

Девушка с метлой бросила на меня короткий взгляд исподлобья и тут же отвернулась. Я успел заметить лишь красное пятнышко расцветающей простуды — слева над верхней губой. На ее стороне «А».

Две минуты спустя она призналась, что ее зовут Лара. Три минуты спустя я все еще пытался вспомнить собственное имя. Меня так давно о нем не спрашивали, чаще интересуясь регистрацией… А когда вспомнил — не успел назвать.

Знакомый холодок пробежал вверх по позвоночнику, вздыбил волоски на шее, больно клюнул в темечко. Разошелся электрическими волнами по рукам и ногам, нестерпимо засвербел, уткнувшись в кончики пальцев. Я почувствовал приближение сеанса. И даже зубы стиснул от раздражения: до чего же не вовремя!

Впрочем, когда это сеанс наступал вовремя?

Я повернулся спиной к Ларе и успел сделать несколько шагов по дорожке черного и как будто осиротевшего после расчистки асфальта. Начинать передачу в присутствии новой знакомой очень не хотелось. Я еще порадовался про себя: начало эфира по непонятной причине задерживалось. Но уйти достаточно далеко мне не удалось.

— Антон! — раздалось за спиной, и я, хоть имя было не мое, резко обернулся.

— Когда же ты приедешь? — немного нервным, но пока еще контролируемым голосом спросила Лара, глядя куда угодно, только не на меня. — Два часа давно прошли, эти люди сказали, что дают тебе еще полчаса. Верни им деньги, Антон, это всего лишь деньги. У тебя же есть, ты говорил…

Я уставился на Лару как в первый раз. Вернее, не «как» — просто в первый раз, поскольку обычно избегаю пристально смотреть на людей, надеясь, что и они, в свою очередь, проявят тактичность и не станут пялиться на меня в какой-нибудь не самый подходящий момент. То есть практически в любой…

И увидел бледное лицо с тонкими дрожащими губами, которые стали бы выразительнее, не пожалей их обладательница хоть капельку помады. И слипшиеся волосы цвета сырого песка, спадающие на лоб десятком мышиных хвостиков. И выглядывающие из-под челки глаза неопределенной расцветки: не зеленые, не серые, не голубые…

Они и должны быть такими — никакими, — глаза связного во время сеанса.

Из-под казенного фартука выглядывали потертые джинсы и мятая трикотажная майка. Стоптанные кроссовки, почти слившиеся с окружающей серостью, завершали ансамбль. Все сходится. Нам незачем заботиться о внешнем виде. Не для кого.

— Антошечка, милый, приезжай поскорее, пожалуйста! Мне не нравится, как на меня смотрит этот лысый!

Взгляд в никуда, закушенные губы… Я не в первый раз наблюдал передачу со стороны. А вот собственной шкурой почувствовал начало сеанса — чужого сеанса — впервые.

Впрочем, когда посланное сообщение нащупывает надлежащий пейджер, оно тоже сперва пару секунд трещит и булькает помехами в случившемся на пути луча телевизоре, радиоприемнике, даже в электрических розетках. Говорят…

И вдруг громко, не своим голосом — с самого начала не своим, но теперь к тому же полным отчаяния:

— АНТОН! Я БОЮСЬ!

Все.

И сразу — распахнутый рот, два судорожных вдоха без промежуточного выдоха, изломанная поза с упором на рукоять метлы и прорвавшаяся плотина слез. Истерическая реакция. К слову сказать, не самая худшая.

Я уже был рядом. Обнимал за плечи — неловко, как умею. Ничего не говорил, только гладил по волосам, как будто успокаивал десяток дрожащих мышек. А что тут скажешь? Что все прошло? Что все уже кончилось? И в любой момент может начаться опять?

Это она и без меня знает.

— Почему она не сказала адрес? Телефон? — слабым, но уже собственным голосом пожаловалась Лара. — Хотя бы фамилию! Я могла бы приехать, поднять на ноги соседей. Или… я не знаю… позвонить в милицию. Господи, ну почему они никогда не говорят фамилию и адрес!

Я сжал покрепче худые вздрагивающие плечи и порадовался тому, что парк в этот час практически безлюден. Только вдалеке по одной из боковых аллеек прогуливалась молодая пара с детской коляской. Счастливые… За собственными большими радостями и мелкими заботами им дела нет до женщины в дворницком фартуке, которая сначала закатила шумную истерику, а потом бросилась на шею своему невзрачному кавалеру — мириться. Кстати, так и не выпустив из рук верное орудие труда. Вот и стоят в обнимку все трое: он, она и метла.

— Не злись, — посоветовал я. — Они ведь даже не догадываются, что мы их слышим. Думают, что кричат в пустоту.

Потом вздохнул и добавил:

— Лучше бы так оно и было.

Я проходил это. По молодости тоже пытался отыскать, помочь. И рядовому запаса, которого бросила невеста. И выжившему из ума старику, который во время прогулки сбежал от сиделки, гордился своей проделкой минуты три, а после до глубокой ночи искал собственный дом. И особенно — студентке, забывшей в автобусе папку с дипломной работой. Все три отпечатанных под копирку экземпляра, за несколько дней до защиты. До чего же мне хотелось ее найти! Но как? Бегать по улицам, заглядывать в глаза?.. В надежде узнать, успокоить, объяснить, что есть на свете вещи и похуже потерянной папки. И получше — тоже есть.

Ведь иногда человеку нужно так немного, чтобы перестать чувствовать себя несчастным. Хватит и доброго слова. И теплого взгляда.

А однажды, два года назад, я не выдержал. Мне неделю не давала покоя девочка лет пяти. Днем еще ничего, по-видимому, в детский сад ее возили куда-то в отдаленный район, зато по вечерам она стабильно с 21:00 до 23:00 рыдала о пропавшем щеночке. Видимо, лежа в постели. Видимо, отвернувшись к стенке и уткнувшись лицом в подушку, чтобы не услышали родители. Причем по чистоте сигнала было ясно, что его источник находится где-то рядом. Девочка жила в моем дворе, максимум, в соседнем, и ее отнюдь не маленькая трагедия не давала мне спать по ночам.

Я обегал весь район. Заглянул во все подвалы, незапертые подсобные помещения и расщелины между гаражами. И наконец нашел это курчаво-пятнистое чудо (благо, из сбивчивых жалоб девочки успел составить примерный портрет пропажи) на двенадцатом этаже строящегося неподалеку дома. Само оно туда забралось или затащили хулиганы-мальчишки — щенок не отвечал. Только скулил и жался к полу. Я взял его домой, накормил, согрел. На следующее утро обвешал все столбы в районе образцами своего почерка. «Найден щенок, порода неопределенная, окрас — все цвета радуги, кроме, кажется, зеленого. Потерявшим убедительная просьба…»

И еще неделю после этого сам зарывался головой в подушку, чтобы не слышать невыносимое: «Кузя, где ты?» Но подушка не влияла на четкость сигнала, а от детского голоса подолгу болели связки.

Пятилетняя девочка не умела читать. А ее родители либо не замечали моих объявлений… либо хулиганы-мальчишки были тут ни при чем.

Через неделю сеансы связи пошли на убыль. Детское горе недолговечно. Я хотел оставить щенка себе. Потом подумал и отдал в приют. Кому нужен такой хозяин.

Кому мы вообще нужны…

— Мы? — Лара подняла на меня глаза — два стоячих омута, готовые в любой момент снова стать проточными — и повторила за мной:

Мы их слышим? Ты тоже?!

— Тоже.

Недоверчивый взгляд… пожалуй, что карих глаз.

— А… давно?

— Четырнадцать лет. А ты?

— Шесть. Шесть с половиной. Мне тогда пришлось уйти с четвертого курса.

Я вздохнул, поделив сочувствие на три части: себе, Ларе и шарику из сиреневого картона, смятому до неузнаваемости во время сеанса. Это я тоже проходил. Таким, как мы, об учебе лучше забыть. И о нормальной работе лучше забыть. Особенно о той, которая предполагает частое общение с людьми. Не только потому, что тебе в конце концов надоедают косые взгляды коллег и клиентов, ставших невольными слушателями не им адресованной передачи, просто… В какой-то момент ты понимаешь, что не очень-то хочешь видеть людей. Всех, без разбора, со всеми их слабостями, проблемами и душевными воплями.

Кажется, как раз для таких, как мы, придуманы профессии дворника, ночного сторожа, кочегара в котельной… Правда, последний в случае затянувшегося сеанса рискует оставить весь район без горячей воды.

В Лариной каптерке, похожей на поставленный на попа цинковый гроб, обнаружилась вторая метла. Старая, но мела она, вопреки пословице, чище новой.

А поговорить под слаженное вжиканье метел нам есть о чем.

— У тебя было так, чтобы с риском для жизни?

— Сто раз! Дважды — когда дорогу переходил. Потом еще раз, когда в трамвай садился. Ну и на День города — просто в толпе. Чуть не затоптали.

— А остальные девяносто шесть?

— Лара! Не будь занудой.

И под гулкое уханье лома:

— А в самый первый раз, когда тебя накрыло, ты что подумал?

— То же, что и все, кто в тот момент оказался рядом. Что схожу с ума.

— А тебя забирали? Ну, в больницу?..

— Шутишь? Меня бы оттуда никто не выпустил. Столько абонентов под боком, передачи шли бы без перерыва. Круглосуточно! Нет, больницы с поликлиниками я обхожу за километр.

— И дома престарелых.

— И роддома.

— О-ой! Не напоминай!.. А как ты думаешь… Почему это случается именно с нами?

— Не знаю.

— А… это когда-нибудь кончится?

— Не знаю.

— А…

— Лариса! Если я буду так часто пожимать плечами, тебе придется долбить лед в одиночестве.

И под скрежет деревянных лопат по асфальту:

— А как ты чувствуешь, что вот сейчас тебя абонируют?

— Ларусь! — предыдущее придуманное мною ласковое прозвище Ларек почему-то не прижилось. — Мне не нравится, когда ты говоришь «абонируют». Я же не ложа в театре и не банковская ячейка.

— Ну, вызывают.

— Да что я чувствую… Холод чувствую. Мурашки. И покалывание. Голова болит.

— Виски или затылок?

— Темечко. О! Кстати, накликали! Извини… Эй! Какой умник опять засунул Кешу в мусоропровод? Вы что, думаете, это смешно, что ли? Ну, погодите, оболтусы, вот поймаю… Иди сюда, Кешенька, сладкий мой… Фу, какой же ты грязнуля!

31-го декабря перед началом рабочего дня Лара торжественно вручила мне пару вязаных перчаток и шарф. Очень своевременно, хотя и непонятно, когда же она успела их связать? Я, немного смущаясь, достал из кармана маленький хрустальный додекаэдр. Напоминание о нашем знакомстве, которое можно сжимать в руке хоть тысячу сеансов напролет, не опасаясь раздавить. И потом, что это за медиум без магического кристалла? Несмотря на несоответствие практичного и сентиментального, Лара казалась очень довольной моим подарком. У меня тоже изрядно потеплело на душе, не говоря уже о вечно мерзнущих руках и шее. Мы весело покидали снежок, еще раз поздравили друг друга с Новым годом — и расстались до следующего дня. Рабочего, несмотря на праздничную раскраску календарика.

Иногда я провожал Лapy до подъезда. Домоуправление — или как оно сейчас называется? — выделило ей комнатушку на первом этаже. Без окон, зато с отдельным входом с улицы. Ко времени нашей встречи Ларе оставалось блюсти чистоту окрестного асфальта семь лет с небольшим, чтобы стать полноправной владелицей этих дармовых хором размером чуть больше парковой каптерки. В саму комнатушку я не заходил. И через открытую дверь было видно, что двоим внутри попросту не развернуться.

Пригласить Лару к себе я тоже не решался. Хотя обитал в нормальной однокомнатной берлоге, имевшей, помимо отсутствия телефона, телевизора и практически всей мебели, всего три недостатка: счета за газ, воду и свет. В сумме они обычно превышали все мои случайные заработки и приработки за месяц.

Нет, не три. Четвертым недостатком были соседи. Со всех сторон. Слишком много соседей.

Взрослые — ладно, они, как правило, сдержаны, детей разумного возраста тоже можно терпеть, они отходчивы. Но когда я вижу, как у соседнего подъезда останавливается машина и из нее выносят сверток из одеяла, перевязанный голубой или розовой лентой, мне хочется сменить место жительства. Или попросту бросить и стать «без определенного…» Будто есть что-то определенное в моих 14-ти метрах полезной площади.

Но имеется и другой выход. Любым путем раздобыть нужную сумму и приобрести в ближайшем продмаге ящик самой дешевой водки. А лучше — два. Иначе не пережить.

Первые три месяца еще ничего. Ну, холодно. Ну, покормить забыли. Ну, животик заболел. Почему бы не поскулить об этом тихонько? Под настроение.

Но когда они начинают узнавать своих, к тому же входят в голос, тут-то и начинается сущий ад. С которым ничего нельзя поделать. Разве что вместе с маленьким сучить ножками и вопить от невозможности облечь в слова простенькие, но мощные чувства.

Или периодически пытаться залить адское пламя алкоголем. Три раза по сто грамм перед сном — и «будь спок», как говаривал известный всему миру детский доктор. Ночь пройдет без сновидений.

Кстати, что бы ни думали по этому поводу Бенджамин Спок с коллегами, кричат они главным образом не от голода, боли, страха или скуки, а оттого, что хотят каждый раз, просыпаясь, видеть перед собой родное лицо. Разве это так много?

Ужасно много, на мой взгляд.

Это проходит, когда им исполняется полгода. Видимо, в этом возрасте появляется обидное понимание, что не все и не всегда в жизни получается так, как нам хотелось бы.

Нашим с Ларой отношениям, текущим куда-то вяло-повялу, тоже на днях исполняется полгода. Наверное, поэтому вчера, отмахав свое, я предложил Ларе:

— Завтра у тебя выходной. Может, сходим куда-нибудь?

— Ты приглашаешь меня на свидание? — спросила она очень серьезно, не зная, куда девать глаза и руки в неуклюжих рукавицах.

— Да нет, просто… Да, — быстро поправился я, поймав на мгновение ее беспомощный взгляд.

Лара подумала еще немного, разглядывая очертания ладони, как будто пыталась увидеть линию судьбы сквозь мягкий брезент.

— Хорошо. Только пусть в этом месте…

— …будет поменьше людей, — закончили мы хором.

Я рассмеялся. Она тоже улыбнулась.

Домой я вернулся только под утро, весь бледный и седой от цементной пыли. Даже не вернулся — заскочил, чтобы наскоро переодеться, отмыться, побриться, погладиться… Правда, переодеться оказалось не во что, так что пришлось в авральном режиме еще стираться и сушиться. В общем, заскочив на минутку, задержался на четыре часа. Полчаса из которых, будто подросток, провел перед зеркалом. Разглядывал ямочку на подбородке, о существовании которой успел забыть.

Вышел из квартиры сверкающий, благоухающий — и отчаянно зевающий. Сказывалась ночь, проведенная на разгрузке вагонов. Зато мятых бумажек в кармане теперь хватало на обед в кафе. Каком-ни-будь загородном, безлюдном, где появляются только автомобилисты и только по вечерам. Такие, как мы с Ларисой, всегда тяготеют к окраинам. Внутри МКАД нам становится шумно.

Я шел по улице, щурился на апрельское солнце и сам себе не верил: неужели и вправду свидание? Настоящее свидание, как у нормальных людей, с цветами и шам… Шам, шам… Что это я вдруг зашамкал? Да, шампуня пришлось вылить полтюбика, потом минут пятнадцать расчесывать волосы, которые от воды начало потихоньку прихватывать, потом снова промывать… Цемент оказался въедливым — куда там местному участковому.

Кстати, о цветах.

— Баб Глаш, дай-ка мне вон тех, мохнатеньких.

— Скока? Три?

— А сколько же.

— Кто тебя знает. Может, на кладбище собрался.

— В глаженой рубашке?

Моя ирония осталась незамеченной.

Баба Глаша тоже из наших. Нелюдимая, неразговорчивая, зимой она перебивалась сбором стеклотары, а с марта по октябрь подпирала стену универсама с ведерком цветов. Где она их берет, я не в курсе. Летом, понятно, собирает урожай с городских клумб, но в апреле-то? М-да, загадка…

Сурово поглядывая из-под косынки, женщина-загадка выудила из разномастной толпы цветов пушистую белую гвоздичку, протянула мне. Выбрала вторую — тоже белую, но как будто с розоватыми ноготками на концах лепестков. Потянулась за третьей, но на полпути помутнела взглядом да так и застыла — с занесенной рукой.

А я вздохнул и услышал:

— Андрюшенька… Это даже хорошо, что ты не смог приехать. Не хочу, чтобы ты меня видел такой. Все вокруг, как сговорились, только и твердят, как я чудесно выгляжу и как быстро поправляюсь. Но я же вижу, как они на меня смотрят, когда думают, что я сплю. И почему у меня отобрали зеркальце? Правым-то я уже вполне могу смотреть. Андрюш, пойми… Я разговаривала с Галиной Владимировной и все решила. Два-три месяца роли не играют. Господи, прости! Сына, в последний раз: ты ни в чем не виноват! Все, прощай, Андрюшенька.

— До свидания, баб Глаш… — Я выдернул из ведерка третий цветок, вложил в протянутую руку часть мятых бумажек и удалился быстрым шагом, не дожидаясь реакции на сеанс. Не выношу, когда плачут старики.

Поймите, мы не медиумы. Медиум означает посредник. Между человеком и Богом, миром «духов» и людьми, короче, между кем-то и кем-то. А мы — связные между непонятно кем и пустотой. Как полупроводники. Как мятые конверты со штемпелем: «Адресат выбыл». Как бутылки с запиской, проплававшие в океане так долго, что не осталось в живых ни автора письма, ни получателя, да и сам язык, на котором оно написано, давно перешел в разряд мертвых. Но больше всего мы похожи на пейджеры. Нас потеряли владельцы, но мы будем исправно доставлять сообщения для никого, пока не сядет батарейка.

Мы не виноваты, что мы такие. И мы ни в чем не виним вас. И уж ни в коем случае не ненавидим. Но и для любви к вам, согласитесь, у нас нет особых причин.

Возможно, наше сверхчувственное восприятие могло бы принести хоть какую-то пользу, будь у вас чуточку больше терпения и здравого смысла. Ну неужели трудно предварять каждый крик души коротким предисловием: «Я, фамилия имя отчество, телефон… зарегистрированный по адресу… взываю к абоненту номер…»

Шучу.

Мрачно шучу.

Шути с оглядкой, — как сказал один шут другому, — все мы, братец, под колпаком.

И главное — чего завелся-то? Глупо же: давно пора привыкнуть. И на редкость не вовремя. Не хватало еще опоздать на свидание! Первое за последние… не помню, сколько лет. Надо бы свериться с паспортом.

Лара ждала меня на улице, рядом с персональным входом в личные апартаменты, и, кажется, слегка уже изнемогала от ожидания.

— Привет! Как дела?

— Ничего…

Так всегда. На вопрос «как дела?» Лара неизменно отвечала либо «хорошо», либо «ничего».

— Ну что, пошли, что ли?

— Пошли…

Шагая рядом, я украдкой поглядывал на Лару, размышляя, не слишком ли нагло будет с моей стороны взять ее за руку. Так ничего и не решил. Вместо этого сказал:

— Это тебе.

— Спасибо. — Она взяла мой скромный букетик и обеими руками прижала к груди.

Видно было, что Лара тоже всерьез готовилась к нашей встрече. С джинсов куда-то ушла почти вся потертость, отмытые до изначального цвета кроссовки уже не казались такими стоптанными, а свитер на Ларе был то ли новый, то ли я прежде не замечал его под рабочим фартуком и пуховиком. Вдобавок она наконец избавилась от челки. Десять мышиных хвостиков собрались в один большой на затылке, правда, цвет волос не изменился, и от этого Лара стала похожа на королеву-мать из мультфильма про Щелкунчика… Каюсь, неудачное вышло сравнение, зато я получил возможность любоваться ее глазами — по-моему, все-таки карими.

По дороге в автобусе мы почти не разговаривали. О чем? О погоде? О трудовых успехах? О планах на будущее? О чем-нибудь еще, о чем не успели переговорить раз по десять под аккомпанемент метел и лопат? Скажем, о любви? В самом деле, почему бы двум умеренно привлекательным и нестарым еще людям не побеседовать на эту волнующую тему?

Ах, не смешите меня!

Так что мы просто молчали. И даже без необходимости старались не смотреть друг на друга. Думаю, Лара уже забыла, когда ее в последний раз приглашали на свидание. А я, сколько ни рылся в памяти? так и не вспомнил, было ли в моей прежней жизни что-нибудь достойное забвения. Поэтому, подозреваю, мы с Ларой чувствовали себя в равной степени неловко, оба не знали, как себя вести, и за время пути успели не раз и не два пожалеть о том, что вообще затеяли все это. Я так точно успел.

Оставалась, правда, робкая надежда, что разговор сам собой как-нибудь завяжется, когда мы доберемся до места. Но вот мы отыскали пустующее кафе, разбудили официанта и с удобством расположились на стульях с подгибающимися ножками за круглым столиком из красной пластмассы, а неловкое молчание между тем никуда не делось. Наоборот, стало совершенно невыносимым.

В конечном итоге мы все же заговорили. Как ни странно, о любви. По крайней мере это слово витало над столиком чаще других.

— Хорошо, что весна, — первой нашлась Лара. — Не люблю зиму.

— А я люблю, — парировал я и добавил уже смелее: — Люблю работать зимой снежным первопроходцем.

— Как это?

— А так. Кто, по-твоему, прокладывает тропинки между сугробами?

— Люди.

— Да? А кто идет первым, чтобы остальные поняли, что тропинка должна проходить именно здесь?

— Ты?

Я ограничился исполненным достоинства кивком.

— А я не люблю снег. Он тяжелый.

— А я люблю. Он похож на эскимо.

— А я не люблю эскимо.

— Сочувствую.

— Не за что! Зато у меня до тридцати не было ни одной пломбы, — похвасталась Лара.

Я не поверил, конечно, — месяца полтора назад она говорила, что ей двадцать семь, — но на всякий случай позавидовал.

Неловкость куда-то исчезла, как исчезла со стола пепельница, набитая доверху чьими-то окурками — незаметно, без следа. Мы болтали, как дети, ни о чем, прячась от солнечных лучей под парусиновым зонтом с надписью «Ютинское». Как вдруг солнышко скрылось за облаком, косая тень упала на Ларино лицо и неприятный холодок пробежал по спине.

Слишком знакомый холодок, не имеющий отношения к капризам погоды.

Ну, и кого на сей раз? — с тоской подумал я. Меня или Лapy? За время знакомства я научился чувствовать ее вызовы как свои собственные. Правда, так и не научился их различать.

Я на всякий случай взял Лару за руку — она по-прежнему чересчур болезненно реагировала на сеансы — и внимательно вгляделся в ее лицо. Из карих глаз стремительно уходили цвет и выражение.

— Почему ты не-е… — тихо, на пределе слышимости спросила она.

— Почему ты не звонишь?

Помехи и тихий голос свидетельствовали о чрезвычайной удаленности источника. Не межгород, конечно, но до абонента точно не один километр. Хотя кто знает, от чего, помимо расстояния, зависит качество сигнала? Может, от желания быть услышанным?

Я не столько слышал ее, сколько читал по губам. Тонким и дрожащим. Единственному островку жизни на окаменевшем лице.

— Чего стоили твои слова в тот вечер? Или ты врал? Алексей… надеюсь, хотя бы с именем ты меня не обманул? Так вот, Алексей. Если ты не позвонишь сегодня, я никогда и никому больше не поверю.

Значит, все-таки Лару… Я вздохнул, испытывая смесь сочувствия и постыдного облегчения.

Как оказалось — рано!

Тупая игла по-хозяйски вошла в затылок. По рукам и ногам пробежала судорога, как от удара электрошоком. Кончики пальцев зачесались, словно у вора-карманника при виде пухлого кошелька.

В следующее мгновение мир вокруг стал черно-белым, а мой собственный голос чужим. Сделался моложе, резче…

Несчастнее?!

— Эй, где ты бродишь третьи сутки подряд? И что у тебя с телефоном? Ты же говорила, что звонить можно в любой день, начиная с полпятого. Когда же он наступит, твой любой день?

Наверное, со стороны мы смотрелись престранно. Два медиума, накрытых одновременным сеансом. Два пейджера, трезвонящие на разные голоса: один пронзительно, другой чуть слышно, словно из последних сил.

— Ты говорил: завтра же! Ты говорил: обязательно позвоню. Ты говорил: не волнуйся, Верунь, я всегда говорю только…

— …ни полпятого, ни полдевятого, ни даже в полседьмого утра. Такое впечатление, что ты перешла на круглосуточный метод работы!

— …же твоя правда? Я не хочу думать, что…

— …напросто начинаю волноваться. Или тебе настолько безразличен мой звонок? В таком слу… Эй, кто тут?

— Что? Кто это говорит?

— Я. А с кем? И… как?

— Алексей, ты?!

— Вера? Верка, чумичка, куда ты пропала? Почему не берешь трубку?

— Это я не беру? Почему ты не звонишь?

— Я?! Да у меня мозоль на пальце от твоего номера!

— Какого?

— Какой продиктовала. 212-85-06. Видишь, наизусть выучил.

— Ноль семь!!!

— Что?

— Ноль семь, глупый! Последние цифры — ноль семь.

— Что? Говори громче, связь ужасная!

— Какая связь?!

— Какая… Я не знаю! Как ты это делаешь?

— Как я?! Как ты это делаешь?

Как мы это делаем, хотел бы я спросить у Лары. Хотя бы взглядом. Если бы он мне хоть чуть-чуть подчинялся.

Связь, говорите, ужасная? Ну-ну! Погодите, вот расцепим руки…

На самом деле расцепить руки — последнее, чего мне в тот момент хотелось. Даже умереть, наверное, было бы. не так страшно.

— Я не знаю.

— И я не знаю. Ты перезвонишь?

— Конечно, сейчас!

— Ноль семь, запомнил?

— Конечно. Не вздумай снова пропасть! И ничего не бойся, слышишь?

— Слышу.

— Я люблю тебя.

— Я… тоже.

Все…

И я ни за что не признаюсь Ларе, что мое «все» наступило репликой раньше. Впрочем, глаза напротив тоже подозрительно покоричневели, а голос дрогнул слегка, до того как тонкие губы прошептали: «Я… тоже».

Что «тоже»? М-да, загадка…

Лара держала меня за руку и улыбалась сквозь слезы. Я тоже держал ее за руку и, к счастью, не видел собственного лица. Глупейшее, должно быть, выражение.

Только с таким и можно, не мигая и не жмурясь, смотреть на чудо. Ведь, согласитесь, это маленькое чудо, когда два додекаэдра намертво сцепляются всеми двадцатью четырьмя гранями. Когда брошенная в океан бутылка через некоторое время возвращается — против всех течений! — с ответом и обещанием скорой помощи. А два ущербных пейджера совместными усилиями обеспечивают вполне сносную сотовую связь.

«Значит, все-таки можем? — спрашивал Ларин взгляд. — Все-таки чего-то да стоим?»

Вслух говорить она вряд ли была способна. Наверняка дальняя связь сорвала ей связки.

Я тоже промолчал, из солидарности. Только пожал плечами, всем видом изображая легкомысленную самоуверенность. «Естественно! А ты что, сомневалась?» И покрепче сжал маленькую узкую ладонь.

Она ответила на пожатие. «Да уж. И ведь неплохо получилось — для первого раза».

«Какого еще первого раза?! — Брови недоверчивыми пчелами взметнулись на середину лба. — Что значит первого раза?!»

Но Лара только улыбнулась еще шире и загадочней…

Ну вот, на этом я, пожалуй, закруглюсь.

Нет, все-таки добавлю еще кое-что от себя. Да, Лара, добавлю. И нечего пинать меня под столом. От таких намеков портятся стрелочки на брюках.

В конце концов я столько лет озвучивал чужие стенания, проклятия и мольбы о помощи, что наверняка заработал право на одну маленькую встречную просьбу.

Итак, дорогие мои абоненты, убедительно просьба к вам. Пожалуйста, не бойтесь занять место рядом со мной в автобусе. Это не заразно. Не выбегайте при виде меня из лифта или хотя бы дождитесь своего этажа. И не спешите переходить на другую сторону плохо освещенной улицы. Лучше подойдите поближе, возьмите за руку, если это не сложно, и внимательно вслушайтесь в мой лепет, который кажется бессвязным только на первый взгляд. И тогда, не исключено, вы услышите что-то важное именно для вас.

Вот теперь действительно все. Всем пока.

Что?.. Лара, ты восхитительная зануда!

Конечно же, правильно будет: до связи! □

Мария Галина
ЮГО-ЗАПАДНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Иллюстрация Евгения КАПУСТЯНСКОГО

Лютик так и думал — им подсунули самый паршивый вагон! Народу было столько, что им, чтобы добраться до своего вроде как купе, пришлось перелезать через чьи-то ноги и вещи. Народ большей частью попался противный — на него прикрикнули, когда он, боком просачиваясь к своему месту, задел кого-то рюкзачком: «Осторожней нельзя?». Можно подумать, он нарочно…

Воздух был раскаленным и влажным, в нем стоял крепкий запах распаренных тел, перемешанный с вонью из туалета. Пока отец заталкивал вещи под полку, Блоха вскарабкалась на столик под окном и уже примеривалась, как бы залезть наверх.

— Лютик, — рассеянно сказала мама, пытаясь водрузить на складную вешалку свой новый белый пиджак, — сними ее.

Лютик обхватил Блоху поперек и потащил со столика. Блоха ударилась об угол коленкой и радостно разревелась.

— Лютик, ты вообще смотришь, что делаешь? — возмутился отец.

— Она сама, — оправдывался Лютик.

— Но ты же старше! Ты должен быть умнее.

Лютик вздохнул. Когда от него хотели отвязаться, то говорили, что он еще маленький и ничего не понимает, зато когда от него что-то требовали в ущерб его интересам, то он почему-то сразу делался большим…

Встав коленями на полку, он стал разглядывать перрон, по которому расслабленно скользили пустые тележки носильщиков и топтались провожающие, но вот фонарный столб напротив окна дрогнул и поплыл вбок — сначала медленно, потом все быстрее, весь перрон уходил назад, за стеной перекликалась, устраиваясь, какая-то шумная компания, кто-то хохотал басом…

— Лютик, не лезь на полку в сандалиях, — мама держала Блоху на коленях, а та вырывалась, извиваясь, как огромный червяк.

Лютик расстегнул сандалии и вновь припал носом к стеклу. Проплыл мимо шпиль университета, потом памятник воинам-победителям, потом мост, который построили совсем недавно; все было знакомым, но каким-то не таким — наверное, потому, что он, Лютик, никогда не разглядывал их вот так, из окна вагона.

Еще проплыл серый в шашечку забор с колючей проволокой по гребню, за которым таращилась немытыми окнами какая-то фабрика, заросли бурьяна и лопухов в его, Лютика, рост. За спиной у Лютика раздавалось деловитое шуршание — проводница проверяла билеты.

— Туалет скоро откроют? — мама все еще удерживала Блоху, которая нетерпеливо дергала ногой.

— Санитарная зона пятьдесят кэмэ, — привычно ответила проводница, но, поглядев на скривившееся личико Блохи, вздохнула: — Ладно уж, я свой открою. Только быстро.

— Я тоже хочу, — на всякий случай сказал Лютик.

— Ты же уже большой, — тут же укоризненно отозвалась мама.

Она подхватила Блоху поперек живота и поспешила за проводницей. Отец вздохнул.

— Так-то, брат Лютик, — сказал он ни с того ни с сего.

Лютик поглядел наверх, где лежали в чехле разобранные папины удочки.

— А мы правда будем рыбу ловить? — спросил он, в основном для того, чтобы отцу было приятно.

Но папа, вместо того чтобы обрадоваться, что Лютик наконец-то заинтересовался его, папиным, увлечением, недовольно сказал:

— А фиг его знает! Черт знает, что там за рыба! Говорят, ее и нет вовсе.

— А что есть? — на всякий случай спросил Лютик.

— Ничего нет, — раздраженно ответил папа, — съели все. Понятно?

— Ага, — на всякий случай ответил Лютик, хотя ничего не понял. Если рыбы нет, зачем тогда папа берет удочки?

В прошлом году папа уезжал куда-то, где ловилась форель, даже привез одну — соленую. Стоило ездить так далеко за паршивой рыбой, которую можно купить в ближайшем магазине, говорила мама.

Мама вернулась, по-прежнему держа Блоху поперек живота, но слегка вниз головой. Блоха радостно дрыгнула ногой и заехала по спине какой-то тетке, которая, высунувшись из своего отсека, стелила койку. Тетка что-то проворчала себе под нос, мама тоже. Лютик вновь припал носом к стеклу — теперь там подпрыгивали бурые домики за полупрозрачным штакетником; огороды поросли чем-то зеленым в лиловый цветочек, крохотные зеркальца придорожных луж отражали небо. Какая-то семья пила чай на веранде, мальчишка его, Лютика, возраста, оживленно рассказывал что-то, размахивая руками.

Потом они пропали, а появилась привязанная за веревочку коза, которая задумчиво щипала траву.

— Душно как, — недовольно сказала мама.

— Ну так плацкарта, чего же ты хочешь.

— Если бы ты тогда, на той вечеринке не оскорбил Порываева…

— Если бы ты на той вечеринке вела себя пристойно, — сквозь зубы ответил отец, не отрывая взгляда от кроссворда.

— А я что? Я для тебя старалась, — глаза мамы наполнились слезами.

Лютик всегда удивлялся — как это у нее так легко получается плавать? Он, Лютик, так не мог.

За окном темнело, зеленое небо перечеркнули розовые облака, далеко на пригорке проплыл длинный одноэтажный дом, светились окна…

В вагоне зажегся свет. Таинственный мир за окном тут же поблек, да и сам вагон перестал быть загадочным и волшебным — стало видно, что стекло в окне мутное, дерматин на койке сплошь в трещинках, а по стене бежит таракан.

Заглянула проводница, спросила: «Чаю будете?»

— А пива нет? — тут же поинтересовался папа.

— Пиво из буфета возят, — ответила проводница.

Мама спросила, нельзя ли открыть окно.

— Никак нельзя, — веско сказала проводница, — этот поезд другой сменой в Салехард ходит.

«Когда я вырасту, — думал Лютик, — я поеду далеко-далеко, без родителей, в самом лучшем вагоне…»

— Лютик, полезай наверх, — скомандовала мама.

От матраса воняло сырой тряпкой, а духота тут была еще хуже, но Лютик с радостью растянулся на верхней полке — он выше всех, и никто его не достанет. Перевернувшись на живот, он стал смотреть в окно.

Стемнело. Между двумя облаками, как между двумя ладонями, пламенела багровая полоса… Там за полями лежали другие поля, а еще дальше — далекие города, в которых он когда-нибудь обязательно побывает… Он смотрел и смотрел на мелькающие полосы света и тени за окном, пока наконец не заснул…

* * *

Проснулся он от того, что поезд стоял.

За окном было очень тихо. Не скрипели тележки носильщиков, не кричали тетки, торгующие пирожками, не гудели другие составы — эта тишина раздражала и мешала заснуть гораздо больше, чем шум.

Получалось так, что поезд ни с того ни с сего остановился посреди чистого поля.

Время тянулось и тянулось в напрасном ожидании, что возобновится ставший уже привычным шум колес. Лютик приподнялся на локтях и выглянул в окно.

Перрона не было. Сразу за окном начинался сосновый лес, за стволами деревьев виднелись аккуратные белые домики, а по земле змеились дорожки, выложенные цветными плитами. Была вроде все та же ночь, но он отчетливо различал чешуйки на красноватой коре сосен. Еще за деревьями проглядывало что-то вроде моста — тоже белого и легкого и тоже почему-то ясно видимого, хотя никаких фонарей не было.

Потом Лютик все же заметил голубоватые огоньки, которые жались к земле просто так, сами по себе.

Приоткрыв рот, он какое-то время наблюдал за тем, что происходит за окном, потом обернулся к отцу. Отец спал, поперек груди его лежала полоса света, поднимаясь и опадая вместе с дыханием.

— Папа! — на всякий случай сказал Лютик.

Отец не отзывался.

Лютик свесил голову и глянул вниз.

Мама спала, положив под подушку сумочку. Та явно ей мешала, и мама во сне страдальчески морщилась. Напротив, развалившись, сопела Блоха. Лютик помедлил, потом осторожно спустил ноги и соскользнул с полки. Прыгая, он задел босой пяткой свесившуюся ручку Блохи, но та не проснулась. Толстая тетка на боковом месте тоже спала, а на верхней полке, прикрыв лицо газетой, спал ее лысый муж. Газета чуть вздрагивала…

Все спали.

Лютик осторожно крался по проходу, иногда задевая чьи-то ноги, но никто не просыпался. Лица залиты синеватым светом, рты приоткрыты, словно он вдруг очутился на морском дне среди утопленников. Ему стало страшно. Он торопливо пробежал вперед — незастегнутые сандалии шлепали, отзываясь эхом по вагону.

У проводницы из-за двери выбивалась полоска света, и Лютик осторожно постучал, а когда не дождался ответа, подергал, но дверь была закрыта на стопор. Он согнул пальцы, чтобы постучать еще раз, уже сильнее, но потом передумал — дверь в тамбур была приоткрыта, а когда он, проскользнув туда, осторожно толкнул наружную дверь, та мягко отворилась.

Перрона не было.

Мало того, не было и рельсов.

Состав — теперь он был совсем коротеньким, вагонов пять — стоял прямо на земле; когда Лютик в недоумении заглянул под него, то увидел, что между гладким, без всяких признаков колес днищем вагона и низкой густой травой можно просунуть ладонь. Трава не была примята и даже не шевелилась.

В остальном вагоны выглядели в точности как и раньше — если не считать того, что при них не было ни колес, ни электровоза; Лютик видел слегка приржавевшую эмалевую табличку с синими буквами, зеленую стенку с потеками грязи, припорошенные пылью стекла окон.

Он недоверчиво дотронулся ладонью до теплой вагонной стенки и сделал шаг назад.

* * *

Трава все время была ему по щиколотку.

На всякий случай он оглянулся на поезд, но тот стоял неподвижно, словно вообще никогда никуда не ехал. Над поездом смыкались сосны.

Тогда Лютик начал осматриваться.

Над головой мерцало небо, а белые дома за деревьями казались частью леса, словно вырастали из него.

Лютик стиснул зубы.

Если пойти туда, будет город, подумал он. Ну, не город, что-то вроде. Откуда ему это было известно, он и сам не знал.

Он сделал осторожный шаг, потом еще один, чувствуя, как трава под ногой пружинит, точно подошвы новых кроссовок. Идти было легко, но дома оказались дальше, чем он думал — во сне так бывает.

Он обернулся и поглядел на поезд, вернее, на то, что от него осталось. Поезд стоял на месте.

Зато ближайший дом впереди успел слегка сместиться вбок и, кажется, даже отрастить башенку. Во всяком случае, раньше он ее не заметил.

Теперь Лютик различал негромкие голоса и смех — женщина в чем-то зеленом, как трава, прошла совсем близко и скрылась в ярко освещенном дверном проеме. На сгибе локтя у нее висела корзина, в которой лежали… елочные игрушки? — гадал Лютик.

Прямо в воздухе вспыхнула вывеска: «Крылья, Парашюты, Дельтапланы», замерцала и погасла.

Освещенная веранда была уставлена белыми столиками. Веранда парила над землей — или это ему показалось?

«Только бы не проснуться, — подумал Лютик, — кто знает, когда я еще сумею сюда попасть…»

Он прибавил шагу.

Подул теплый ветер и принес с собой запах сосен и мокрой травы.

Он шел и жадно вдыхал этот воздух, торопясь туда, где белые низкие дома растворялись в светящемся небе, как вдруг за спиной что-то тяжело лязгнуло, словно кто-то с силой ударил колотушкой по чугунному котлу, гул прокатился по траве, смяв ее и распугав танцующие огоньки.

«Оезд… омер… орок ри… авляетя… ятой… ормы…» — эхо докатилось до сосен, и за шиворот Лютику упала сдвоенная рыжая иголка.

И сразу его, точно волной, окатило привычными звуками — лязг металла, скрип тележек, гудки, неразборчивый шум сотен голосов.

«Уезжает! — сообразил Лютик, — а я-то, я…»

Он развернулся и кинулся обратно, даже не успев подумать, как и куда, собственно, может уехать поезд без колес и без рельсов. И тут же остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.

Поезд стоял на месте. Вернее, все те же несколько вагонов. Разве что очертания его еще больше расплылись, и Лютик с ужасом увидел, как по кожуху вагонов, морщась и извиваясь, пробегают огненные змеи.

Он заорал и бросился, было, к закрытой двери последнего вагона, но ее мерцающий контур медленно таял в воздухе, наподобие того, как гаснет под сомкнутыми веками след от раскаленного солнечного диска.

Все же он попытался вскочить на подножку, но непонятная сила оттолкнула его — мягко, но ощутимо. Он упал ничком в густую, бархатную траву и, уже не стесняясь, заплакал в голос.

Сон, как всегда, закончился кошмаром.

* * *

Кто-то тронул его за плечо.

Он поднял голову — светлый силуэт расплывался и неясно мерцал в теплом воздухе; Лютик понял, что это из-за слез…

— Бедный малыш, — сказала женщина, — он испугался.

Прикосновение маленькой ладони было прохладным и нежным.

Лютик порывисто вздохнул и поднялся с земли.

— И вовсе я не испугался, — мрачно сказал он, — просто…

Горло у него на миг стиснуло, он сглотнул и дальше не смог говорить.

— Ах, этот Оберон, — покачала головой женщина, — о чем он только думает? Пойдем, покажемся ему.

— Куда?

Женщина махнула узкой рукой, указывая на крохотный домик меж двумя соснами.

— Зачем? — недоверчиво спросил Лютик.

— Он все наладит, а ты пока посидишь, попьешь чаю. Как тебя зовут?

— Лютик, — выдавил Лютик.

— Пойдем, Лютик…

— Но я… опоздаю на поезд… — испуганно сказал Лютик.

— Не опоздаешь, Лютик. Пойдем, не бойся.

— Я не боюсь, — тут же возразил Лютик.

Она положила ему руку на плечо и мягко развернула лицом к домику. Над клумбой с ночными цветами кружилась стайка белых мотыльков.

— Это что? — спросил он настороженно.

— Здесь живет Оберон, — пояснила женщина, — станционный смотритель.

Перед домом было низкое крыльцо — перила грели ладонь, точно еще хранили дневное тепло. Лютик нерешительно потоптался на пороге, а потом зажмурился и шагнул внутрь.

Он очутился в самой обычной комнате, разве что дерево, которым были обшиты стены, казалось уж очень чудным — розовым и даже на взгляд теплым. Посреди комнаты стояли круглый стол и несколько стульев с гнутыми спинками. Точно такой стол они с отцом в прошлом году выбросили на помойку. Тот, правда, был сломан. Распахнутые окна выходили в сад.

У стены стоял мужчина, так внимательно разглядывая разводы и слоистые древесные узоры, словно они изображали из себя невесть что. Услышав шаги, он обернулся. Почему-то Лютик никак не мог как следует разглядеть его лица. Наверное, свет так падал.

«Это и есть Оберон, — подумал Лютик, — ну, сейчас он мне врежет».

— У тебя пассажир отстал от поезда, — сказала женщина.

— Да уж, — вздохнул мужчина, доброжелательно глядя на Лютика, — извини, приятель, неудачно вышло. Посиди немного, я все улажу.

— Вы уладите что? — осторожно спросил Лютик.

— Отправлю поезд, — пояснил Оберон, вновь оборачиваясь к стенной панели, — ну, и тебя, конечно.

— Да ты садись, — женщина подтолкнула Лютика к столу.

Лютик забрался на стул, оказавшийся неожиданно высоким. Ноги его едва доставали до пола, но болтать ими или поджать под себя он не решился — так и сидел, напряженно выпрямившись и положив руки на колени.

— Чаю хочешь? — спросила женщина.

Лютик молча кивнул. Она придвинула к нему чашку и наклонила над ней чайник с узким носиком. Чашка была такая тоненькая и легкая, что, казалось, сомнется у него в руке, как бумага. А чай ничего. Вкусный. Только почему-то без сахара.

Оберон по-прежнему стоял у стены, задумчиво постукивая по ней пальцами. «Это он так улаживает?» — Лютик удивился, впрочем, не слишком: бывает, люди во сне делают еще большие глупости.

— Готово, — Оберон обернулся к нему, — служба путей сообщения приносит тебе свои извинения, — сказал он торжественно, — и обещает, что впредь постарается не допустить ничего подобного. Вот так, — и уже будничным голосом добавил: — Ну, обрыв на линии случился, что тут поделаешь…

Он отошел от стены и тоже подсел к столу, придвинув к себе чашку…

— Еле успел убаюкать пассажиров….

— Убаюкать? Зачем? — насторожился Лютик.

Он вспомнил застывшие лица, точно в темную воду, погруженные в тяжелый сон.

— Ну, чтобы они не испытали шока… не ударились в панику…

Лютик на всякий случай огляделся. Поблизости не было ничего такого, от чего можно удариться в панику. Впрочем, кто их знает, этих взрослых.

— Потому что поезд пришел не туда? — спросил он на всякий случай.

— Потому что он вообще никуда не пришел, — пояснил Оберон.

— А… я? — на всякий случай спросил Лютик. — Я же проснулся!

— С детьми это бывает, — вздохнул Оберон, — иногда.

Лютик искоса посмотрел на него, но тот не смеялся — его лицо по-прежнему оставалось доброжелательно-серьезным.

— Это почему?

Лютик ожидал, что тот не ответит или отделается тем, что он, Лютик, мол, еще маленький, но Оберон пояснил:

— Детей вообще убаюкать трудно. Трудно убедить, что окружающая их реальность одна-единственная… Им кажется, что может случиться все, что угодно — там, за ближайшим поворотом.

— Да, — согласился Лютик, — это верно.

Ему было лестно, что станционный смотритель говорил с ним так серьезно.

— Взрослые, — продолжал Оберон, — уже знают, что все должно быть именно так, а не иначе. Покажешь им хоть что-то знакомое, а дальше уж они сами заполняют пустоты. Это очень удобно — затрат гораздо меньше. С детьми сложнее…

— Я вижу то, чего нет?..

— Наоборот. Иногда, очень редко, ты видишь то, что есть на самом деле.

— Я… не понимаю…

— Ну, это как с летучими мышами, — терпеливо сказал Оберон, — они издают такие звуки. На пределе слуха. Высокие. Дети их слышат, взрослые — нет.

— Почему? — удивился Лютик.

— Просто ухо так устроено.

— Да! — возбужденно воскликнул Лютик. — Верно! Оберон, я… Я видел! Один раз, когда был совсем маленьким… они сказали, мне показалось, они…

— Ну вот, — согласился Оберон, — видишь.

— И знаешь, бывает, все оказывается не на своих местах… Ты положишь что-то на место, а потом смотришь — раз и нету! Они говорят, я все теряю! А оно совсем не там лежит, как будто так и надо! И знаешь, Оберон, знаешь, оно немножко другое…

— Э… — Оберон был слегка обескуражен этой вспышкой, но потом кивнул, подтверждая, — в общем, да.

Лютик медленно осознавал.

— Значит, наш поезд… он на самом деле никуда не идет?

— Нет, конечно, — спокойно согласился Оберон, — поезд вообще удобная штука. Включаем ваш мир только на станциях и то минут на пять — десять, вдобавок на очень ограниченном пространстве. А так — просто показываем виды за окном, и все… Очень большая экономия…

— А… зачем?

— Что — зачем? — удивился Оберон.

— Зачем вы это делаете? Пусть бы видели все, как есть!

Оберон задумался, в затруднении пошевелил пальцами. Между ними тут же возник белый огонек, вспорхнул и улетел в сад.

— Как есть? Что их мир — лишь крохотный пятачок реальности, площадка, за которой лежит Вселенная, где им нет места? И что бы они, по-твоему, стали делать?

Лютик поймал себя на том, что с увлечением болтает ногами. Не удержался. «Что это я, как маленький», — подумал он.

— А вы что делаете? Пусть бы и мы тоже…

— Но вы не сможете, Лютик, — печально сказал Оберон, — они не смогут. Зачем же страдать? Чувствовать себя неполноценными? Разве мы можем так обидеть — только потому, что из-за какого-то каприза природы мы ушли вперед, а они остались на месте?

— Целый мир? — удивился Лютик. — Специально для нас? Тогда почему в нем так плохо?

— А разве вы привыкли, чтобы вам было хорошо? — жестко спросил Оберон.

— Это потому что мы все некрасивые, да? — грустно спросил Лютик.

— Ты его обижаешь, — тихонько сказала женщина, до сих пор молча наблюдавшая за ними.

— Да нет же, — Оберон с досадой взмахнул рукой — с пальцев сорвался еще один блуждающий огонек, — я просто хочу, чтобы он понял… Исправить то, что снаружи, просто. А как ты исправишь то, что внутри? Дар? Он же либо есть, либо нет…

— Чего? — переспросил Лютик.

— Дар это… — Оберон в затруднении покачал головой, — ну, когда ты видишь не только то, что тебе показывают, или… не знаю, как объяснить… Когда ты и мир, все это вместе… — он неопределенно обвел комнату рукой и умолк.

Лютик почувствовал, как его охватила тоска — тоска изгнанника, вынужденного жить вдали от благословенной земли, вечно прозябать на холодной и равнодушной чужбине…

— Но я же, — он запнулся и с мольбой поглядел на Оберона, — я же… ты же сам говорил! Я могу остаться? Ну хоть ненадолго?

Ему показалось, что женщина поглядела на Оберона со скрытой мольбой, но тот покачал головой.

— Подойди к окну, Лютик, — попросил он, — пожалуйста.

Лютик недоуменно поглядел на него, но послушно слез со стула и подошел к окну.

— Что ты видишь?

Лютик выглянул в окно и какое-то время напряженно вглядывался в мерцающую даль. Ему очень хотелось угодить Оберону.

— Три сосны, — начал перечислять он, — еще один дом, совсем рядом. Его раньше не было. О, вывеска вспыхнула. На ней написано… нет, на ней написано «Парусные корабли и кружевные зонтики», еще…

— Хватит, Лютик, — сказал Оберон. — Знаешь, я думаю, что нам пора. Сейчас я открою барьер и провожу тебя в вагон, ты уснешь, а когда проснешься, будешь ехать в поезде к теплому морю в полной уверенности, что все это — сон. И обещаю тебе: на море все будет замечательно.

— Но ведь это и вправду сон, — возразил Лютик.

— Ну конечно, — согласился Оберон.

— Я провожу, — торопливо сказала женщина.

— Разумеется, — ответил он, — я тоже. Как же иначе? Пойдем, Ти-тания.

Она обняла Лютика за плечи, и они вышли на крыльцо. Небо перестало светиться — теперь оно было глубоким, синим, и над соснами повисли крупные, точно яблоки, звезды.

* * *

Лютик лежал на полке и смотрел в окно. Две белые фигуры на перроне улыбались и махали ему, еле различимые сквозь мутное стекло, словно отец и мать, провожающие сына в дальнее путешествие, и он улыбался и махал им в ответ, потом перрон дернулся и поплыл, поплыли белые домики меж сосен, светлячки над цветочной грядкой, домик станционного смотрителя, освещенный изнутри теплым розовым светом, терраса со смеющимися, нарядными людьми… И все исчезло во тьме. Он повернулся на другой бок, чтобы вновь поймать, вернуть этот замечательный сон, но сон не возвращался, а переливался, превращался во что-то другое, воспоминания вспыхивали и исчезали, поезд пересекал пустые темные равнины со случайными водокачками и башнями элеваторов, все стучал и стучал колесами, приближаясь к огромному, теплому, светящемуся, мерно дышащему в темноте морю, а Лютик сдал на неудобной подушке и улыбался во сне.

* * *

Где-то совсем далеко, за пределами нашей реальности, две белые фигуры за столиком пили чай из хрупких цветочных чашек, и комната была такая, которую не постигнуть человеческому взгляду, а за распахнутой дверью стояла теплая ночь, наполненная танцующими огоньками, запахом цветов и случайным летним колдовством.

— Бедный малыш, — задумчиво повторила женщина, отставляя чашку, которая просвечивала сквозь ее ладони, точно сквозь створки розовой раковины, — а может, не надо было его отпускать? Оставить тут?

— Ну, Таня, это же нарушение правил, — сказал мужчина, — потом… я же не враг ему! Он бы вырос! И почувствовал себя несчастным… Ты подумай, совсем один…

— У него есть Дар, — быстро возразила она.

— Совсем немного. Потом, он почти у всех у них есть. Пока они маленькие. Ты знаешь, они нас видят. Почти все.

— А потом перестают, — печально вздохнула женщина.

— Потом перестают. Знаешь, что их дети рассказывают друг другу? В темноте, когда взрослых нет рядом? Что если закрыть глаза, а потом резко открыть или посмотреть искоса, не впрямую, не в упор, из-под ресниц, осторожно…

— Получается?

— Когда как.

— Все равно жаль, — она вновь вздохнула. — А если он не утратит Дар? С возрастом? Если сохранит его?

— Тогда мы, разумеется, заберем его. Но, говорю тебе, он, как все. Все они так. Пойдем… Скоро прибывает следующий поезд. Москва— Салехард. Нам пора.

Они вышли на крыльцо. Оглушительно орали цикады. Совсем рядом раздался тихий смех — кто-то пытался скользить на крыльях ночного ветра, но не удержал равновесия, перекувырнулся в воздухе и спланировал на цветочную клумбу, осыпая белые лепестки.

Женщина задержалась на миг, глянула на небо. Круглые звезды висели над соснами, огромная зеленоватая луна медленно вставала из-за стрельчатых крыш…

— Какая прекрасная летняя ночь, — прошептала женщина, — какая замечательная, волшебная, великолепная ночь! Как жаль, что они этого не увидят!

Она прикусила губу и медленно опустила веки, а потом поглядела сквозь пушистые ресницы на мерцающие созвездия, что тяжело свисали с небесных лоз…

Потом отвела взгляд и вновь взглянула — искоса, исподтишка, осторожно.

И увидела, что рисунок созвездий изменился.

Или это ей показалось? □


ПЕРВАЯ ЛЕДИ ФАНТАСТИКИ

________________________________________________________________________

На рубеже XIX–XX веков большой популярностью пользовались оккультно-космологические и историко-мистические романы плодовитой писательницы и медиума Веры Крыжановской, выступавшей под псевдонимом Рочестер. «Высокая» критика ее, однако, недолюбливала и на книги ее вешала ярлык «бульварное чтиво». Что ж, с точки зрения литературы, писателем она была и в самом деле средненьким, хотя по праву считалась отменной мастерицей по части сюжетоплетения, а за роман «Железный канцлер Древнего Египта» даже была пожалована в Офицеры французской Академии наук.

Но для истории отечественной фантастики это имя представляет особый интерес. Вера Ивановна Крыжановская исторически является первой женщиной-фантастом в мировой литературе, профессионально работающей в жанре. Обращение к фантастике Мэри Шелли, создательницы знаменитого «Франкенштейна», фрагментарно. Тогда как все многотомное наследие Крыжановской (за редким исключением) связано с фантастикой.

Основные темы ее фантастических романов — вселенская борьба божественных и сатанинских сил, скрытые возможности человека, тайны внутреннего космоса и реинкарнация сознания. Наибольший успех выпал на долю самой известной серии Крыжановской — пенталогии «Маги», в которую вошли романы «Жизненный эликсир» (1901), «Маги» (1902), «Гнев Божий» (1909), «Смерть планеты» (1911) и «Законодатели» (1916).

Умирающему от болезни врачу Ральфу Моргану таинственный посетитель предлагает бессмертие — в обмен на искреннее служение божественным идеалам. Ему предстоит нести слово Божие в другие миры, отдать все силы для спасения рода человеческого от неминуемой гибели. Оказавшись в рядах братства бессмертных и пройдя курс обучения, Ральф (теперь ему дано новое имя — Супрамати) становится полноправным членом братства, бессмертным магом. Его ждет немало приключений тела и духа: он познает тайны Мироздания, совершает в качестве миссионера путешествия во времени и в пространстве. И все равно Земля гибнет — обезумевшее человечество спровоцировало глобальную экологическую катастрофу, в результате которой рухнула человеческая цивилизация и погибла планета.

Братство бессмертных покидает Землю на заблаговременно построенных космических кораблях.

Конечно, с высоты сегодняшнего дня многое в романах Крыжановской выглядит наивным. Но вместе с тем пенталогия насыщена массой любопытных тем и идей. Крыжановская с ее «Магами» оказалась в ряду пионеров межзвездных путешествий и Контакта, герои ее серии странствуют по временам, попадают в инозвездные и даже параллельные миры. Впервые в мировой НФ здесь был описан метод телепортации. Встречаются в ее романах и другие «модные» ныне темы, — например, клонирование и обмен разумами.

Кстати, именно Крыжановская-Рочестер первой в российской НФ предложила тему профессорства. В заключительной книге цикла, «Законодатели», бессмертные маги покидают гибнущую Землю на космических кораблях и отправляются к Новой планете, где люди едва вышли из первобытного состояния. Там-то земные цивилизаторы и создают новое общество, воспитывая аборигенов «по образу своему и подобию». Упомянем и то, что космические корабли, изображенные в романе, заняли одно из почетных мест в капитальной «Энциклопедии межпланетных сообщений» профессора Н. Рынина.

Разойдясь во взглядах с советской властью, Крыжановская эмигрировала и умерла в 1924 году в Эстонии в полной нищете и забвении. На ее романы почти на 70 лет был наложен строжайший запрет, что не помешало некоторым советским литераторам заимствовать темы и идеи первой русской писательницы-фантаста.

Евгений ХАРИТОНОВ

Кит Рид
ФОКУСНАЯ ГРУППА

Иллюстрация Алексея МАЛАХОВА

Когда я увидела Билли, у меня из ушей торчали электроды, а волосы были накручены на бигуди (правда, под симпатичным шарфиком), глаза, как у вареного рака, но он меня все равно полюбил! При виде меня парень весь просиял, будто мы оказались последними людьми на земле.

— Я Билли, — сказал он. Все дамы завздыхали и утерли слюнки, но эти синие глаза смотрели только на меня. — Я тут по поводу…

Я втюрилась быстро и по самые уши. А Билли стоял в джинсах и голубой фирменной рубашке; он улыбнулся, и все во мне так и рванулось к нему.

— Эй ты, привет! — он вынул эту синюю бандану из заднего кармана и стер ухмылку, показывая, что он всерьез. — Ну да, ты, — позвал он нежно, — а ты думала, я про кого?

Я?! И секунды не прошло, а мы уже пара.

Синие глаза Билли смотрели в мои, и он сказал:

— Детка, я ждал тебя всю жизнь.

Волосы — хвостом, ну вылитый юный Эйб Линкольн, а большие руки раскрыты, будто он сейчас обхватит мою голову и расцелует мое лицо, а то и наколет для тебя дров, исполнит любое твое желание.

Я сделала только одну ошибку: разделила его со всеми вами, но кто же знал?

Так что скажите мне спасибо, все вы, кому без Билли Мэтсона и дня не прожить. Это я, Мария, убедила Карлу и остальных, что именно Билли — самое оно, Билли, а не ковбой в красной рубахе. Да послушайте: без моей преданности Билли Мэтсона вообще бы не было, то есть не было бы на экране телика у вас в комнате, потому что это я давила на жюри, пока не настояла на своем, не говоря уж о его «хвосте». Что-что, а фирменный знак я могу распознать, и это благодаря мне продюсеры позволяли сохранять его до девятого сезона, когда Билли по неким причинам пришлось постричь.

Вы думаете, ТВ только для того и существует, чтобы подминать вас, зрителей? А вот и нет. Как раз наоборот. Каналы с ума сходят, стараясь разгадать, что вам требуется. Им нужны ваши глазные яблоки, чтобы убеждать спонсоров, а для этого необходимо, чтобы вы сидели, как прикованные, перед вашими теликами в определенные часы. Каналы сделают все, чего бы вы ни пожелали. И знаете, что? Если вы откажетесь, им конец.

Ну а мы? А мы — те, кто объясняет им, чего вы хотите, потому что этого хотим мы, и мы захотели этого прежде всех. Привет от нашей фокусной группы.

В первый четверг каждого месяца мы, все двенадцать, возносимся на вершину мира и решаем. Делаем это уже десять лет. Сегодня мы должны решить… ну, неважно. Пока вы не увидите результата нашего решения, вам не полагается ничего знать. Вам даже не полагается знать, что мы вообще что-то решаем.

Почему мы, а не вы? Считайте, это судьба. В тот понедельник я и моя подруга Карла вместе с Ларри и остальными до зари торчали в супермаркете, пока не взошло солнце, начиная еще одну дерьмовую неделю. Я была в свитере, а волосы еще накручены, я даже не накрасилась, когда судьба засунула руку в «Фейруэй» на Семьдесят четвертой улице, будто кукольник, вытаскивающий нас из ящика.

Я прошипела Карле:

— Видишь тех парней? Они за нами следят.

— Замри, — говорит Карла, — может, они хотят нас пригласить?

— А я в таком виде? Никогда.

Да только им было плевать на наш вид, телевизионным ищейкам в узких черных джинсах, коротких тугих курточках, в наушниках и с папками «Признаний» Лого-канала в качестве удостоверения личности.

— Леди, у нас есть для вас работа.

— Мне пора. — Ну ладно, выглядела я так паршиво, что соврала.

Один говорит:

— Настоящая работа. Серьезная. Мы с вашим начальством договоримся.

Другой говорит:

— Ради дела!

Будто это наш патриотический долг.

— Ну давай, Мария, — говорит Карла. — Это ведь ТВ!

— Выбор, — говорят они. — Ваш великий шанс.

Будто это что-то потрясное.

— Подпишите вот тут.

— Да не знаю я… Ну ладно.

Только подумать, чего я чуть было не лишилась! И вы тоже. Если бы не я, они бы взяли ковбоя в красном вместо Билли, и сериал провалился бы.

— «Признания», — прочла Карла на их папках. — Это что?

— Потом объясним.

— «Признания», — сказала я. — Отдает сексом.

Они сдвинули ладони в черных перчатках.

— Да!

На пути из «Фейруэй» мне так не хватало магазина дешевой молодежной одежды! Напомню, поскольку это важно для моей истории, что в тот день лицо у меня было хуже некуда, но выбирать не приходилось: либо отправиться в таком виде, либо потерять место в очереди, и я пошла с ними к микроавтобусу. Они выстроили нас на краю тротуара и закатили речь:

— Когда вы проснулись сегодня, то были обычными людьми, но теперь вы особенные. Вам придется принимать решения — для нас и для всех.

Симпатичное предложеньице. И по сто баксов на нос за час работы. Кто бы отказался? Не говоря уж о телевизионных курточках, которые мы наверняка получим.

Двенадцать, подумала я. Ну прямо присяжные.

— У-у-у! Кофе! — завопила Карла.

— Капучино. Наша цель — ублажать.

Никогда не забывайте, что каналы существуют, чтобы ублажать.

Сначала мне было немножко не по себе, ну да, я просто обалдела от всяческого внимания — бисквитики, сдобные кольца, сумки с Лого-канала, разные сувенирчики, бейсболки. И таблички с нашими именами, чтобы носить в студии — ублажайся, чем душе угодно.

Лифт высадил нас в просмотровом зале пентхауса. Там стояли плюшевые кресла, будто большие пухлые облака, с подголовниками и ковром в тон. Каждому — свой поднос с напитками. И зеркальная стена на случай, если я забыла, до чего паршиво смотрюсь. Девушка раздала распаренные салфетки для лиц, а потом — это надо же! — нас нашпиговали проводочками.

Подключили электроды, ЭЭГ и ЭКГ, чтобы следить, какие эпизоды доведут наши мозговые электроволны до пика и что заставит наши сердца забиться чаще. Потом нам сказали: «Не шевелитесь» — и вогнали в плечи эти чипы, и меня просто жаром обдало, и внутри все запело, будто я была в контакте с Вселенной.

— Что это?

— Новая технология. Не шевелись.

Свет погас, кресла запрокинулись, я посмотрела вверх: и вот он! Что-то во мне зазвенело!

Билли.

Я влюбилась! Он смотрел прямо на меня и улыбался. Я выглядела, как смерть под майонезом на тосте, а мой Билли все равно меня полюбил! Он смотрел на меня ну прямо «Привет, красавица».

Будто наткнуться на Адама, когда мир начался!

Сердце у меня вырвалось из груди и назад не вернулось. У-у, милый, ты хорошо знаешь, кто тебя любит!

Словом, чип или не чип, но я почувствовала в самой моей глубине Билли звенит: да!

Если до вас не доходит, о чем я, значит, вы никогда по-настоящему не влюблялись. Забудьте ковбоя в красном, забудьте всех остальных. С самого начала — Билли. И только Билли.

Когда остальные актеры прекратили выступать, полагалось вспыхнуть свету, чтобы мы сумели заполнить наши карточки предварительного просмотра, но по прихоти судьбы зал остался темным. А лампы вспыхнули за зеркальной стеной, и мы увидели их, стоящих в кабине для прослушивания! Кабина была озарена, будто коробка шоколада, и лица, как трюфеля, а Билли, вишня в шоколаде, стоял посредине и улыбался мне.

Карла ухватила меня за руку.

— Кто это?

Мое сердце ухнуло вниз, и я взвизгнула:

— Билли!

Только я закричала, как лампы в кабине тут же погасли, а просмотровый зал осветился. Открылась дверь, и из нее гуськом вышли все четыре актера. Вернее, три актера и мой Билли; они моргали, будто были построены для полицейского опознания; а за ними три типа в одинаковых костюмах с дощечками для записей и авторучками «Монблан», и следом этот рохля в куртке с избытком карманов, в тенниске и джинсовых брюках (у брюк такой вид, будто они сбежали с войны, на которой он никогда не бывал).

Остальные актеры прихорашивались, но Билли только улыбался: я, крошка, только ты и я.

Я подобралась к краешку этих синих глаз и утонула в них.

Костюм Армани сказал:

— Мы собирались устроить отбор вслепую, но раз уж нас увидели…

— Это кто? — спросила я у Ларри, моего друга по супермаркету, потому что для него это была не первая фокусная группа.

— Актеры, дурочка, а ты думала, кто? Ну а костюмы — это продюсеры.

— А рохля с бородой?

Брр! Я вся ушла в Билли Мэтсона, а этот паршивый недомерок пялится на меня.

— Да никто. Сценарист и только.

— Сценарист…

Да кому они нужны, сценаристы?

Но сценарист этот подобрался ко мне сбоку и зашептал на ухо:

— Мария, верно? А я Хэл.

— Откуда вы знаете мое…

— У тебя чудесное лицо!

— Чудесное?

— Я читаю по нему все твои мысли. Тебе сценарий понравился?

Я попробовала его отшить:

— Будто вам не наплевать, что я думаю.

— Твое мнение все решает. — Хэл тогда был еще молодой, но работа для телевидения, а может, еще что, закопала его глаза, а бороду выбелила. Руки у него тряслись.

Ну да, не спорю, это мне польстило.

— Вам, правда, не наплевать, что я думаю?

— Каналу не наплевать, что ты думаешь. Так что, если тебе нравится мой сценарий, твое мнение может оказаться решающим.

Ага! Я тебе — ты мне. Я захлопала ресницами, будто накладными.

— Билли нужна роль побольше.

— И тогда ты проголосуешь за меня?

— Можете на это рассчитывать.

Затем микрофон взял костюм Хьюго Босс.

— Друзья, нам сегодня предстоит много решений. Наши ассистенты изучили ваши карты, и парочка попаданий слишком уж вплотную, а потому хотелось бы, чтобы вы остались здесь, пока мы не определимся. Дело…

Костюм Армани выхватил микрофон и вмешался:

— …дело в том, что ваша первая задача, как группы, распределить роли.

Тут я поняла, что чувствовал Колумб, когда его нога ступила на Плимутский Камень[4]. Сейчас все без ума от Билли Мэтсона, ему шлют любовные письма, и посылают подарки, и собирают его фотки, но я-то была первой.

Что бы ни случилось сегодня, помните: я первая! Это я нашла Билли Мэтсона, я сражалась, проливала кровь и умирала, чтобы вывести его на экран, и сегодня я держу его судьбу в своих руках… Ну, и Хэл, и остальные одиннадцать, а потому хорошо, что он пришел ко мне домой после этого первого показа, что мы стали друзьями и любовниками — Билли и я. Остальные просто были подключены на том этапе, а я могла создать его или уничтожить. Остальные сдали свои чипы, а я свой сохранила.

— На случай, если вам не все ясно, — сказал костюм Прада, — ЭКГ и ЭЭГ показывают очевидное, но чипы измеряют Икс-фактор.

Но какой именно? Желание?

Неважно — в конце этого совещания все остальные выстроились в очередь сдавать свои чипы, а я спряталась за дверью. Чихать мне на побочные явления, чихать мне, если я от этого умру, а все потому, что я никогда-никогда прежде ничего похожего не чувствовала. Чип не просто измеряет, он еще и проводник. Остальные, правда, ничего такого не почувствовали, ну так, может, мой был какой-то особый. Как иначе мы с Билли вдруг стали парой?

Остальные были за ковбоя в красном, но я стояла на своем — а решение требовалось единогласное. Я упиралась, пока наконец не добилась, чего хотела, а после заставила вас хотеть того же, и все это время Билли ия… ну, ладно. Это я приводила к вам Билли в «Признаниях» — по будням в четыре часа, прямо из телика в ваши сердца.

Следующей мы утвердили эту стерву Кармен; после мы с Хэлом рассчитали, что она Билли бросит. Так и вышло. Конечно, не только это толкнуло Билли ко мне, но когда она его бросила, он очень страдал.

Возможно, вы не понимаете, с чего этот замухрышка Хэл и я так сдружились. Так ведь к концу первой фокусной группы Хэл уже знал, кто тут сила. Я, Мария. Когда мы закончили, костюм Хьюго Босс поблагодарил нас, сказал, что чеки мы получим по почте и «распишитесь вот здесь, если хотите продолжать», а чип у меня в плече звенел: мой милый Билли умолял меня остаться.

Хэл потом пригласил меня выпить кофе.

Я сказала: «Вы — меня?»

Он сказал: «Мне нравится твой подход». Но имел в виду: «У тебя — сила».

— Вы ко мне клеетесь?

Дерганый коротышка с обгрызанными ногтями… Хотя я и сама в тот день выглядела не очень-то, даже и с симпатичным шарфиком.

— Просто я держу пальцы на пульсе времени, — сказал Хэл и обнял меня за талию.

Зашло бы и дальше, если б я позволила, но я думала о Билли.

— Этот с блондинистым хвостом прошел на главную роль?

— Вы же были единодушны, так?

Неважно, как я в конце концов этого добилась.

— Просто для проверки.

— Можешь не сомневаться.

Я позволила ему поерзать губами по моей шее.

— Этот парень Билли, верно?

— Будь уверена.

Я позволила ему сунуть нос мне в ухо. «Не стоит, чтобы Билли видел меня с ним», — подумала я, но все равно позволила.

В этом первом сезоне, просто из благодарности ко мне, Хэл добился, чтобы они позволили Билли петь. «Мария! Я девушку встретил, Марию». Я умерла, а рейтинг взлетел выше крыши. В следующем месяце Билли украсил обложки «Дайджеста мыльных опер» и «Путеводителя по ТВ» — и все благодаря мне.

Ну конечно, случались у нас свои трудности и свои колдобины — у какой влюбленной парочки их не бывает? Тем более, что Билли все время находился под таким давлением. Я про рейтинги и зрительские анкеты. Он много чего перенес, пока сериал не встал на ноги: выступал в клубах фанатов, в торговых центрах, но я все понимала. И изнывала каждую минуту разлуки. Я чувствовала, как чип у меня в плече напевал мне весточки, но я не могла их разобрать. И послушайте: ради него я изменила свою жизнь, бросила работу, чтобы посвятить все время группе и в любой момент помочь ему, Билли, потому что для него я огонь в очаге, а когда огня нет, очаг мертв — вот вам и надо меня благодарить, что я сохраняю его для вас, и Билли должен меня благодарить.

Мой Билли, посмотрите на него! Глаза синие-пресиние, как бы он ни провел ночь накануне, и всегда с ним синяя бандана в тон глазам, волосы расчесаны, лицо гладкое, и ради вас он встает в такую рань и прикатывает в студию в Джерси ровно в пять. Он приступает к работе, пока вы похрапываете, и можете мне поверить, ему приходится несладко. Видели бы вы, как он, тепленький и одурелый со сна, зевает, выбираясь из машины компании; как сидит в шезлонге с его именем — и все ради меня. Билли едет туда, заучивает реплики и поворачивает свою милую голову так, чтобы камера ловила именно те ракурсы, что ж, по-вашему, это легко?

И мне тоже нелегко любить парня, который влюблен в свою работу, но я хочу, чтобы вы знали: несмотря ни на что, оно того стоило на все сто процентов и даже больше. С Билли Мэтсоном я была счастливее, чем с вонючим Сайем Паркером, или Сидом Джеймсом, или Рэнди Крамом. И он был счастлив со мной.

Нам после этого года пришлось вместе пройти через многое. Выдержать разрывы с Кармен и Тиффани помогла ему я, а потом долгое тяжкое время после операции на мозге, когда он сам почти ничего делать не мог, я за ним ухаживала. Про опухоль у него в мозгу я объясню после. Достаточно сказать, что это я сидела с Хэлом и договаривалась, а было это после разрыва с Маршей, который — ну ладно, я же ревнива в любви! — который подстроила опять я. Хэл — ведущий сценарист, и он лучше кого бы то ни было знает, что без моего одобрения ему не работать, а потому Хэл и я, никуда не денешься, очень тесно связаны.

Началось это, когда Хэла собрались уволить. Он кинулся ко мне. Его хотели заменить гениальной девчонкой-без-году-неделя, которая продала свой сценарий Квентину Тарантино прямо со школьной скамьи.

«Они говорят, что она напрямую подключилась к духу времени. Но учти, — сказал Хэл, и я поняла, что это угроза, — как бы девчонка не решила, что Билли староват, ему ведь скоро тридцать».

«Предоставь это мне».

А я кинулась к Хэлу, когда мне показалось, что Билли чересчур уж заинтересовался Маршей и мало-помалу запутывался в совершенно безумных отношениях. Он стал до того одержимым, что я достучаться до него не могла. И я сказала: «Хэл, Марша не для него».

А Хэл сказал: «Я этим займусь».

И когда Маршу сбил грузовик, я помогала Билли пережить горе: он же такой милый мальчик и горюет так, что сердце разрывается. Я приносила ему ужин на подносе, и мы проводили долгие ночи, обнявшись перед теликом. Кстати, примерно тогда у него и начало двоиться в глазах, и это было до того страшно, что мне приходилось поддерживать его разговорами в любые ночные часы.

Послушайте, этот мальчик и я вместе пережили и хорошие времена, и плохие. По будням Билли принадлежит зрителям, но после дневных трудов лучшее в нем приходит домой ко мне. И в промежутках он со мной каждую минуту, и у меня на пленке хранятся годы и годы его милого лица. Сколько было ночей, когда мы теряли всякое представление о времени. Мы ближе друг к другу, чем страницы нераскрытого разворота в иллюстрированном журнале. Я была рядом, когда он ожидал результата диагностирования; и когда его оперировали, я была в клинике; а когда он вернулся домой, я не отходила от него, и поверьте, потребовались недели, чтобы поставить его на ноги. Каждый день я баюкала, и молилась, и готовила для него бульоны и пирожки, и ходила в церковь, и ставила за него свечи. Да уж, он во мне нуждался.

Некоторое время, когда он вел переговоры о новом контракте, все висело на волоске.

— Положение скверное, — сказал Хэл. — Они думают, опухоль даст метастазы.

— Что-о? Операция прошла чисто. Они ее убрали всю!

— Он хочет вдвое больше, чем получает. По-моему, они думают его вышвырнуть и начать с кем-нибудь новым.

— Не забывай, я держу палец на пульсе времени. Без Билли сериалу конец. — Плечо у меня стало горячим и зазвенело. — Чипы! — сказала я. — Они что, не смотрят показатели чипов?

— Так ты, — сказал Хэл, — не дала извлечь свой?

Он притворился, будто щупает мое плечо, но я-то знала, к чему он на самом деле подбирается.

Я поизвивалась поближе к нему и сказала:

— Билли в контакте с духом времени, а ты знаешь, что это значит.

Они устроили срочное заседание. Я затормозила фокусную группу: домой-то никто не мог уйти, пока мы не примем единогласное решение. И просто чудо, как Билли разом выздоровел.

И Билли знает, кого благодарить, не сомневайтесь.

И Хэл знает. Хэл у меня в долгу, и если рука руку моет, то и прекрасно. И вы знаете. Сможете вы хоть день прожить без него? Я вот не могу. Иногда мне кажется, я свихнусь от всего этого: чтобы держать под контролем Хэла и нашу группу, требуется сверхнапряжение, о каком вы там, посиживающие в темноте перед экраном, и понятия не имеете. Иногда мне даже кажется, что и Билли себе этого не представляет.

Конечно, Билли — звезда уже так долго, что вы, фанаты «Признаний», привыкли считать его само собой разумеющимся, и проблема теперь как раз в этом.

И нашу работу вы тоже считаете само собой разумеющейся — Хэла за его компьютером, меня и всю фокусную группу. В четыре часа дня, хоть в дождь, хоть в снег, Билли приходит к вам домой, и вы думаете, что он весь ваш, что он навсегда, но сейчас я здесь, чтобы открыть вам глаза.

Опасность повсюду! Берегитесь! Канал считает, что вы остыли.

Хэл вчера пришел, чтобы сообщить новость:

— Билли отправляется в Бразилию.

— Господи, только не это!

— Я хотел, чтобы ты узнала первой.

Я знала, что готовится, и все-таки спросила:

— Но с ним все будет хорошо?

— В Бразилию, Мария! — Хэл только головой покачал. — Ты же знаешь, что это означает.

— Но он не может поехать в Бразилию. Никак не может, — сказала я.

— Едет искать своего давно пропавшего брата Лайла. Мы только что отсняли проводы.

Я спрятала лицо у него на груди.

— Хэл, нет! Люди, которые уезжают в Бразилию, никогда не возвращаются.

Бог свидетель, это правда. Сериалы вроде «Признаний» снимаются в павильонах, и никто не станет тратиться, чтобы построить Бразилию или отправить всех на натуру, хотя продюсеры могут пойти на уступки и послать кого-нибудь с видеокамерой в порт для эпизода проводов. То есть и не надейтесь увидеть, как Билли плывет на плоту вверх по Амазонке или спасает Лайла из лап хищника.

Хэл тяжело вздохнул.

— Я думал, мне следует тебя предупредить.

Ну, просто отравленный дротик в лоб! Понимаете, последнюю пару месяцев, сразу после битвы за контракт и по мере падения рейтинга, давно пропавший брат Билли принялся слать факсы из Бразилии, где он работал в опасной близости к влажным тропическим лесам, где индейцы хиваро ведут дикий образ жизни и убивают людей отравленными дротиками из духовых трубок. Примерно месяц>назад факсы перестали приходить, и Билли сломался. Он с ума сходил, тревожась за Лайла, а с ним и я. Хэл и я заставили его обратиться в ФБР и ЦРУ, хотя эта стерва Ванесса и твердила ему, что Лайл погиб, ну и выкинь из головы — скорее всего, потому что думает, черт со мной, его истинной любовью, ей Билли нужен самой.

— Так что видишь, как обстоит дело. Время поджимает.

Я ухватила Хэла за бицепсы и взмолилась:

— Ты должен его спасти.

— Откровенно говоря, цифры не обнадеживают.

Да понимаю я, понимаю!

— Цифры еще не все.

— В данном случае как раз все, — черствый Хэл проглотил еще одну таблетку «для животика». — Сериал на мели, и от чего-то надо избавляться. Либо от звезды, либо от сценария, и я рассчитываю, что вы, ребятки, решите: отъезд в Бразилию расставит все по местам.

— Ну, упал рейтинг, и что же? Это ведь как на бирже: не поддаваться панике и не продавать по дешевке.

— Сериал на последнем издыхании, детка. У меня всего февраль, чтобы навести порядок, а боссы визжат, требуя свежей крови.

— Хьюго Боссы, — сказала я с горечью. — Им что, все равно, чего хотят зрители?

Хэл от ответа увернулся.

— Боюсь, больше тянуть не удастся. Либо я уберу Билли из сценария, либо они поручат это абсолютно новой команде. — Он покашлял. — Поставить точку положено фокусной группе, и я рассчитываю, что ты…

Мое плечо нагревалось — вибрации чипа. Билли здесь не было, но я знала, что мы в контакте.

— А если группа проголосует, чтобы он остался?

— До тебя не дошло, детка. Тут либо — либо.

Помилуй, Боже, я заплакала.

— Они действуют через наши головы!

— Черт, да нет же!

Только этого не хватало: из глаз Хэла засочились слезы. Сценаристы — жалкие людишки, можете мне поверить, и держитесь от них подальше. Только вообразите, каково ему месяц за месяцем разрываться между рейтингами и продюсерами, быть беспомощной пешкой фокусной группы, иными словами, воли зрителей. Он сказал сквозь зубы:

— Мы сняли две концовки, вам выбирать.

— Слава Богу.

— В другой концовке Ванесса уговаривает его остаться, он соглашается, и мы продолжаем, как есть, — ему становилось все труднее говорить. — Вас соберут завтра. Срочное заседание. Могу я на тебя рассчитывать?

— Я приду.

Думаю, он разглядел предательство у меня в глазах.

— Я просто зашел предупредить тебя.

Он не хуже меня понимал, что, стоит ему уйти, я начну обрабатывать остальных. Но оба мы не знали, чем это обернется. Хуже некуда.

Первый мой звонок — Ларри, потому что он не новичок в подобных группах, и я рассчитывала, что он поможет мне провернуть все в пользу Билли.

— Посмотри правде в глаза, — сказал Ларри, — тебе он, может, и нравится, но он лысеет.

— Парик! И все будет в порядке!

Затем я позвонила Карле.

— Билли? Он для меня прошлое. Честно говоря, давно пора, — сказала она. — Посмотри правде в глаза, Билли вышел в тираж, но у Хэла ноги еще ходят. Он говорил с тобой о своем сценарии? — И тут я поняла, что не единственная, с кем беседовал Хэл.

Вот почему у меня на сердце такая тяжесть, пока я возношусь на вершину. И хотя сейчас я одета по самые уши, и волосы у меня теперь само совершенство, в лифте никто на меня не смотрел. У всех глаза пустые и бегают.

Когда ко мне подошли с электродами, я отмахнулась.

— Все подстроено, — сказала я. — Не трудитесь.

Еще два часа, и все было кончено. Костюмы Хьюго Босс и Армани зажгли свет и теперь представляют этого черноволосого амбала Сайруса, который влюбится в Ванессу, едва Билли уедет… Кажется, все единогласны в том, что он уедет. Кроме меня, понятно.

— ЭКГ сказало: все, ребята. Пора попрощаться с Билли Мэтсоном,

— говорят костюмы, — и поздороваться с новым сокрушителем сердец. Да здравствуют «Признания» и Сайрус!

Странно, когда он выходит из кабины и проходит между нами, он чуть дольше лижется с Карлой… Вот стерва!

— Стерва, — говорю я Хэлу. — А я ее подругой считала.

Он вздыхает глубоко и облегченно, как человек, который знает, что сохранил работу.

— Мне очень жаль, — говорит он и в доказательство, что мы по-прежнему друзья, пытается взять меня за руку, но я не даюсь: — Могу я потом пригласить тебя выпить кофе? — спрашивает он.

— После того, что ты сделал с Билли? — Я выглядываю из-за него, дожидаясь, чтобы Билли вышел из кабины и мы обнялись.

— Мария, да опомнись же, это всего лишь ТВ.

— Это моя жизнь!

— Это только телевизионный сериал, а он только актер. — Хэл оглядывается, потому что Билли выходит из кабины. — Верно, Билли?

И Билли, мой Билли кивает.

— Вот именно, черт дери, и этому актеру пора убираться.

Я простираю руки к Билли:

— Милый, не сдавайся…

Билли проходит мимо, будто даже не видит. Он говорит Хэлу:

— Я покончил с этим дохлым сериалом. И отправляюсь на побережье. Ты слышал, меня приглашают в «Смертельное оружие-8»? Мне светит номинация: лучший поддерживающий актер, верно? — Голос у него такой счастливый, что я понимаю: он просто старается из последних сил.

Поддерживающий, поддерживающий… Я знаю, его сердце разрывается, и я кидаюсь к нему, распахивая объятия.

— Билли, ты звезда!

И Билли, моя любовь, отмахивается от меня, как от мухи, которая мешает беседе:

— Мэл Гибсон — коп, а я его помощник, — говорит он Хэлу. — Из старика уже песок сыплется, так что только вопрос времени, когда главная роль будет моей. И послушай, надеюсь, ты про меня не забудешь, если они одобрят твой сценарий.

Его сердце разрывается, и мое тоже. Я дотягиваюсь до него.

— Билли, не надо!

— Извините, — говорит он и отдирает меня, будто что-то, налипшее на его рубашку.

— Не уезжай! — Ничего не могу с собой поделать: начинаю на высоте плеч, соскальзываю ниже и ниже, умоляя: — Билли, я еду с тобой.

Он оборачивается к Хэлу, который с мукой смотрит на происходящее, и небрежно спрашивает:

— Это кто?

— Ты не знаешь?

— Вроде бы нет.

И все это время я думаю… ну, неважно, что я думаю, горе слишком глубоко и слишком нестерпимо.

— Это Мария. Мария из фокусной группы. Она твоя…

— Самая большая поклонница, можешь не договаривать. Спасибо, Мэри, но мне и правда пора. — Он отдирает меня, и, как ни унизительно, я лужей растекаюсь у его ног. — Ну, бывай, — говорит он Хэлу. — Как-нибудь свожу тебя выпить в «Шато Мармон».

И Билли уже нет. Совсем.

Но Хэл еще тут.

— Как ты? Ничего?

Я не могу говорить, я просто жду, чтобы он ушел. Я хочу свернуться в кресле клубочком и оставаться так, пока меня не выметут вон, но место в глубине моего плеча, где спрятан чип, нагревается, жжет и снова звенит новостью откуда-то, и я начинаю думать, что не все потеряно. Я забираю чек и спускаюсь в лифте. Выйдя наружу, сбрасываю свою телевизионную курточку и бейсболку «Признаний» и засовываю их в мусорный бак, прежде чем перейти Бродвей, сесть в метро и отправиться домой: у меня остается мало времени до четырех, когда начинаются «Признания».

Я в таком напряжении смотрела варианты концовок, что как-то даже не заметила этого парня, Сайруса, которым заменяют моего Билли. Идут первые кадры. Он брюнет и атлетичнее, чем мне казалось.

— Сайрус, — произношу я вслух, примериваясь. — Сайрус. Ты здесь новый, верно? — и мое плечо начинает звенеть. Магия продолжается.

Детка? Это ты, любимая?.. Детка?


Перевела с английского Ирина ГУРОВА



ВИДЕОДРОМ


ВСТРЕЧАЙТЕ КОРОЛЯ

________________________________________________________________________

О «Властелине Колец» Питера Джексона написано немало, и журнал «Если» не раз обращался к первым двум фильмам. После появления на наших экранах завершающей части саги редакция решила не выступать с традиционным материалом критика, а передать слово нашим писателям-фантастам. Просим учесть, что это самый первый отклик — что называется, по горячим следам.


Сергей ЛУКЬЯНЕНКО:

Третий фильм «Властелина Колец» я ждал с определенными опасениями. Если первый при всех его достоинствах был все-таки неспешен (как и полагается началу саги), если второй был удивительно гармоничен при всей насыщенности событиями, то завершению предстояло стать решающим испытанием киноэпоса на прочность. Перед Джексоном стояла задача, с одной стороны, воплотить грандиозную финальную битву Добра и Зла, а с другой — обеспечить плавный выход из эпоса, соответствующий книге Толкина. Удержать зрителя в зале полчаса после того, как все бои отгремели и все положенные по смете спецэффекты закончились, дело почти невозможное. Но Джексон с ним справился.

Единственное, что не может не огорчать — «провисшая» в прокатной версии линия Сарумана (у человека, не читавшего книгу, может даже возникнуть ощущение, что злобного чародея нарочно оставили «на развод»). Теперь придется ждать режиссерской версии, чтобы оценить фильм во всей его полноте.

И все же Джексон, бесспорно, создал величайший фантастический фильм и, возможно, величайший киноэпос. Создал бережно, любовно, с уважением и к книге, и к ее поклонникам. Только представить: десятичасовой (или даже более — в режиссерской версии) эпос! И уже хочется, выделив для этого специальный день, усесться с утра перед экраном телевизора — и вновь увидеть историю путешествия Хранителей, от Шира и до Ородруина.

Браво, мастер!


Дмитрий ЯНКОВСКИЙ:

Очень зрелищный фильм — это главное впечатление от всех трех частей саги. Перед просмотром первой части я был настроен скептически, меня не покидала уверенность, что адекватно снять «Властелина Колец» вообще невозможно, даже в анимационном варианте, но режиссер справился с этой архисложной задачей просто блестяще. Очень понравилось, как снят эпизод с Фарамиром. Он сильно отличается от книжного, но, с кинематографической точки зрения, наилучшим образом передает идею Толкина, поскольку дает зрителю глазами героя увидеть проявление власти Кольца.

А вот отсутствие финального эпизода захвата Шира Саруманом в третьей части очень меня расстроило. Это все равно, что из фильма «Новые приключения неуловимых» убрать сцену гибели Бубы Касторского. В книге идея эпизода была в том, что война достанет везде, а в фильме без него получилась игра в войнушку.


Владимир АРЕНЕВ:

Похоже, третий фильм в том виде, в котором он вышел на экраны, — всего лишь сильно урезанный конспект того, что Джексон снял на самом деле. Причем расхождения значительнее, чем в первых двух случаях.

Однако уже сейчас видно: Джексон сделал очень важную вещь. Он доказал, что можно снимать высококачественные фэнтези-фильмы, которые не ограничиваются только мечемашеством и спецэффектами. Джексон ухитрился перевести роман в экранный формат и при этом сделал фильм не только «для своих» и не только для пресловутого «тупого американского зрителя».

Джексон не боится быть лиричным, но в то же время не боится показывать настоящую войну — с кровью, грязью и болью. Можно попенять режиссеру за клоуна-Гимли, за похожую на паука-птицеяда Шелоб или за пропавшего без вести Сарумана. Но в фильме есть моменты, за которые прощаешь Джексону очень многое.


Александр ЗОРИЧ (Яна Боцман и Дмитрий Гордевский):

Трехлетнее причащение «Властелином Колец» вызвало в наших душах двойственное чувство — смесь печали и восторга. Восторг, разумеется, подлинный, «детский», идущий изнутри. Печаль же — по поводу того, что мы, увы, уже не школьники. В противном случае нашему восторгу наверняка не было бы предела. Будь нам сейчас лет по четырнадцать, глядишь — бросились бы обзаводиться деревянными мечами и зубрить язык эльфов. А так остается лишь умиленно улыбаться и восклицать: «невероятно!», «великолепно!», «никогда не думал, что это возможно!».

На наш взгляд, киноэпопея удалась во всех смыслах. И в зрелищном, и в «идейном», и в кассовом. Нам ли не знать, как редка в наши дни воспетая древними греками гармония формы и содержания! Тем более приятно, что огромному коллективу, работавшему над «Властелином Колец», удалось ее соблюсти и донести до нас. К зрительскому восторгу по поводу выхода последней части фильма примешивается, конечно, и чисто прагматическая радость писателей фэнтези. Ведь фильм, как ни крути, популяризует не только мир Толкина, но и весь жанр. Уверены, после «Властелина…» романтиков в нашем приземленном обществе станет больше.


Юлий БУРКИН:

Первая часть, хоть и поразила размахом, скрупулезностью антуража, одновременно вызвала и чувство протеста. И даже не столько из-за упразднения Тома Бомбадила и прочих сюжетных вольностей, сколько из-за несовпадения сложившихся в моем представлении сугубо внешних образов главных героев с предложенными в фильме.

Гэндальф, например, показался мне несколько опереточным. Этакий Дедушка Мороз, борода из ваты… Как и положено Деду Морозу, с явными признаками чрезмерной привязанности к алкоголю на лице. Эх… Вот Смоктуновский Гэндальфа сыграл бы… Фродо мне показался для хоббита слишком уж внешне утонченным и трагичным. Потом, когда Кольцо изгложет его душу, это становится оправдано, но в фильме он таков с самого начала. Вот Сэм — тот хоббит конкретный… Лив Тайлор, наоборот, для эльфийки чересчур, я бы сказал, «мясистая», плотская. Гимли показался слишком уж карикатурным… Ну и так далее.

Однако, пока я ждал вторую часть, образы как-то «устаканились». Я уже и забыл, каким представлял Фродо до фильма… Кроме того, за год посмотрел фильм раза четыре — и в нормальном переводе, и в «гоблинском»… И когда смотрел вторую часть, с удивлением обнаружил, что меня уже ничто не «ломает». И вторая часть, а теперь и третья — очень понравились.

Возможно, все мы с появлением этого фильма что-то потеряли. Собственное видение Средиземья и его обитателей. Но зато приобрели отличный фильм…

Мне жаль тех юношей и девушек, кто смотрит фильм, не прочитав книгу. Вместо двух удовольствий они получают только одно. Еще хуже тем, кто не читал книгу, не смотрел нормальный фильм, а посмотрел только «гоблинский»: эти получили одно удовольствие вместо трех… Хорошо, что, хоть нам и не четырнадцать, мы еще способны радоваться сказке.


Эдуард ГЕВОРКЯН:

Было опасение, что может сработать эффект завышенных ожиданий, порой приводящих к разочарованию. Но этого не случилось. Финал оказался на удивление соразмерным ритму всей киноэпопеи в целом; впечатляет суперпрофессиональная выверка каждого эпизода, кадра. Прекрасное завершение отличной экранизации.

Наверное, стоит как-нибудь потратить целый день и заново просмотреть все три части от начала до конца в домашней обстановке, не отвлекаясь на хруст попкорна и хихиканье из соседних кресел. Мне кажется, трилогия сходу вошла в золотой фонд кинематографа. Обидно будет, если наши мастера в попытках экранизации фэнтези не сумеют дать достойный ответ. В принципе, можно уже начинать обижаться…


Марина и Сергей ДЯЧЕНКО:

Питера Джексона можно лягать, кусать и щипать — но он сделал невозможное. Он экранизировал роман, экранизации не поддающийся, и сделал это хорошо. Правда, мы его любим не за это…

Он понимает книгу Толкина и верит в сказки. Трудно играть в любовь — мешает фальшь; в трилогии Джексона есть уязвимые места, но фальши, как нам кажется, нет.

«Возвращения короля» очень ждали — и не обманулись. Впечатление сильнейшее. Орки, тролли, элефанты, какие-то тупорылые носороги — но все на периферии, мелькают, будто так и надо, будто они массовка, и за счет этого возникает ощущение едва ли не документальности. На фоне баталий — детали; у Фродо на шее ссадины от цепи. Понятно ведь, Кольцо мотается, давит и рвется с привязи…

Конечно, вторая половина третьего фильма и особенно финал (три или четыре финала, если честно) сильно сжаты и выглядят, как конспективный пересказ. Фильм и так идет более трех часов — при том, что в него не поместилась линия отношений Фарамира и Эовин, выпала замечательная сцена «руки короля исцеляют» и еще много чего.

Напряжение поддерживается беспрерывно. Никто не супермен — все боятся, а некоторые отчаянно трусят, но все равно идут в бой. Сильнейшая сцена гибели отряда Фарамира — когда Денетор ест вишни, заливая соком подбородок, а Пиппин поет песню… Несколько разочаровала тронная речь Арагорна, возможно, не стоило так хищно целовать Арвен — но эту сцену спасает песня (музыка Вигго Мортенсена, оригинальный текст Толкина на эльфийском языке).


Александра САШНЕВА:

Не очень понравилось, что из сюжета вырезаны важные моменты, а иногда и персонажи в угоду зрелищности и кинематографичности. Возможно, если бы я была ярым фанатом Толкина, меня оскорбило бы это. Но поскольку я все же не ярый фанат, то мне доставило удовольствие созерцание как раз этих самых зрелищных сцен. Снят фильм великолепно, и, с точки зрения спецэффектов, придраться не к чему. Хотя атмосфера фильма от части к части становится все более коммерческой, и все меньше в ней того, что является аурой толкинского Средиземья. В третьей части саги от нее уже практически ничего не осталось.

Говорят, что актриса, которая играла принцессу Арвин, плохо справилась с ролью, но, на мой взгляд, сценарист просто не предоставил ей возможности проявить себя, урезав ее историю до предела. И актер, который играл Фродо, мне не понравился. В общем, это фильм для тех, кто не читал «Властелина Колец».


Александр БАЧИЛО:

Некоторые зрители, из числа тех, кто не читал Толкина, сетуют, что во «Властелине Колец» слишком много героев и слишком много событий. Не всегда понятно, кого в данный момент видишь и чего он добивается. А это, дескать, не в традициях кинематографа. Что можно ответить на это? Фильм тем и хорош, что не следует железным голливудским законам. Там бы непременно выпрямили сюжет: на десятой минуте — нападение врагов, на пятнадцатой — спасение героини, на тридцать первой — любовь. Главных героев было бы два, на двадцать седьмой, пятьдесят четвертой и семьдесят третей минутах они вспоминали бы о детях. На восьмидесятой — хэппи-энд. Думать не надо. Но ведь и смотреть уже невозможно! Фильмы одинаковые, как кирпичи.

«Властелин…» — другое дело. Это фильм, специально предназначенный для тех, кто ХОРОШО знает и любит книгу, кто давно мечтал увидеть то, о чем так много читал. Такому зрителю не надо объяснять, кто куда поехал и зачем. По первой же фразе он понимает, кого видит на экране и что сейчас будет. Это последовательность иллюстраций к любимым страницам. Иллюстрации, надо сказать, отменные. Целые эпизоды, где каждый кадр — просто шедевр живописи, батальной, мистической, всякой. Молодцы голливудцы, они просчитали, что поклонников Толкина в мире уже достаточно, чтобы фильм-иллюстрация имел коммерческий успех. Именно то, что надо! Но — для подготовленного зрителя. Зрители! Осваивайте смежную профессию читателя! Читайте первоисточник! Полюбите его. Не удается? Выросли? Тогда лучше не ходите на «Властелина Колец». Ваш поп-корн мешает окружающим.

Самое большое расхождение между фильмом и книгой произошло в конце «Возвращения короля». Полностью выпала история революции в Хоббитрнии и гибели Сарумана. И фильм сразу начал хромать. Вместо живого, динамичного сюжета — суперперезатянутые слащавые сцены счастливой семейной жизни Сэма, прощания с Фродо и Бильбо. Это несколько смазало впечатление от прекрасного в целом фильма-иллюстрации к бессмертному роману.


Алексей КАЛУГИН:

В первой части режиссеру удалось сохранить главное, что, как мне кажется, делает «Властелина Колец» явлением в общей массе довольно невыразительных фэнтезийных книг, — это ощущение сказки, которую мы, читатели и зрители, готовы принять за реальность. А что мне больше всего не понравилось в фильме, так это почти полное очеловечивание хоббитов. Их босых, поросших шерстью ног почти не видно, зато милые, добрые, такие, человеческие лица не могут оставить зрителя равнодушным. Конечно, гораздо труднее было бы заставить зрителей сопереживать тем существам, которых описал Толкин, но, если бы удалось, это была бы победа режиссера.

Увы, в «Двух крепостях» ощущение сказки оказалось почти потерянным, а отступления от сюжета книги сделались заметнее. Созданная Толкином мифология оказалась разбавлена обычным боевиком. При том, что ленте нельзя отказать в зрелищности, фильм кажется более длинным и скучным, чем первая часть. Несомненная удача второй части трилогии это Горлум, страдающий раздвоением личности. Игра созданного на компьютере чудика порой превосходит то, что делают живые актеры.

Крен в сторону боевика еще более заметен в третьей части. О Толкине иногда напоминали только имена героев. Батальные сцены стали еще грандиознее, а вот на концовку — ради чего, собственно, все это и было затеяно! — экранного времени почти не осталось.

И все же у меня не поднялась бы рука бросить камень в режиссера. С задачей он справился пусть не на «отлично», но на твердую «четверку». И вряд ли у кого-нибудь получилось бы лучше. Ну, а поскольку в ближайшее время ожидать новых экранизаций «Властелина Колец» не приходится, думаю, мы будем еще не раз с удовольствием пересматривать кинотрилогию Питера Джексона. И ждать обещанного «Хоббита».


Г. Л. ОЛДИ (Дмитрий Громов и Олег Ладыженский):

Разумеется, недостатки в третьем фильме (как и в первых двух) найти можно. Но главное в фильме все же есть. Это дух эпопеи Толкина. Горький аромат уходящей эпохи, безнадежность в глазах героев — и в то же время готовность идти до конца и, если понадобится, умереть, но сделать все, что от них зависит. Есть эпичность, есть героика, есть выпуклые и неоднозначные характеры персонажей, есть динамика развития этих характеров, изменение отношения к миру и друг к другу. Есть погружение в суровый и прекрасный мир, возникающий на экране, есть сопереживание героям, и хотя книгу читали не раз — в некоторых местах ёкало сердце или на глаза наворачивались слезы. Это у нас-то давно не восторженных юношей, а тертых сорокалетних мужиков!..

Пафос? Да, пафоса в фильме хватает. Но кто сказал, что пафос — это обязательно плохо? В картине он вполне органичен; не будь его, история бы выглядела более «плоской» и серой. «Голливудщина» с сентиментальными объятиями, тянущимися друг к другу руками? Да, есть. Ну и что? И она тут на месте! Она созвучна характерам героев, такое поведение естественно для них, а не насильно втиснуто в картину режиссером. Финал? Да, в какое-то мгновение кажется, что он несколько затянут. Но выходишь после фильма все еще под впечатлением — и понимаешь, что все было правильно. Эпическое полотно должно заканчиваться именно так. И это именно конец, где все линии сведены воедино, история завершена. Мир изменился, и продолжения прежнего мира не будет… При любом другом (или более кратком) финале получилась бы невнятица, скомканность и рваная ткань постмодерна.

Какие там были еще претензии? Эльфы (орки, назгулы, мечи, щиты, алебарды, доспехи и т. д.) не так выглядят? А вы точно знаете, как должен выглядеть эльф? Живьем встречались? Не с ролевиком в «прикиде», а с настоящим эльфом или ор-ком? А если нет — то, может быть, это все же не режиссер с художником и костюмером виноваты, что лично вы представляли себе эльфов (орков и т. д.) по-другому? Нас, кстати, все эти персонажи (а также их оружие, одежда и т. д.) вполне устроили. А вызвавшие немало нареканий Элронд и Галадриэль понравились особенно. Есть в них нечто нечеловеческое, некая печать Вечности, именно то, что и должно, на наш взгляд, отличать эльфа от человека (а отнюдь не форма ушей! — это дело десятое).

Да, в фильме кое-где смещены акценты. Во взаимоотношениях Фродо и Сэма второй подан ярче и «выпуклее», чем в книге; из спутника главного героя он постепенно сам превращается в героя не менее значительного, чем Фродо. Усилена линия приведенной Арагорном армии мертвых в битве за Гондор. И т. д. Но в конце концов, никто и не обещал делать из фильма абсолютно точную копию книги, перенесенную на экран. Да это было бы просто невозможно! Скажем так: на наш взгляд, Джексон сделал лучшее из того, что можно было сделать.

И еще один мелкий, но врезавшийся в память момент: Горлум, падающий в Ородруин с совершенно счастливым лицом. Он умер счастливым, наконец-то заполучив свою «Прелесссть». Он даже не понял, что умирает, до самого конца — до того был счастлив. Просто отличное решение!

А смотревший вместе с нами фильм художник Александр Семя-кин, когда мы вышли из кинотеатра, заметил: любой кадр — готовая картина! Бери DVD, ставь на стоп-кадр, сохраняй, распечатывай — и хоть в рамочку вставляй. И мы с этим вполне согласны. □



РЕЦЕНЗИИ

ГОТИКА (GOTHIKA)

Производство компаний Dark Castle, Columbia и Warner Bros., 2003.

Режиссер Матье Кассовиц.

В ролях: Хэлли Берри, Роберт Дауни-мл., Пенелопа Круз, Бернард Хилл и др.

1 ч. 35 мин.

________________________________________________________________________

Есть в кинофантастике старый, набивший оскомину жанр ghost story — дословно «история с привидениями». В основе — сюжет об умершем или убитом человеке, душа которого не отправляется на небеса, а пытается что-то важное сообщить живущим. Или отмстить убийцам. Или еще как-нибудь воздействовать на реальный мир. Несмотря на банальность сюжетов и стандартность рецептов, жанр по-прежнему популярен у определенной части зрительской аудитории. Хотя бы потому, что иногда его пытаются оживлять посредством внедрения чего-то нового и свежего.

В нашем случае мы имеем дело с попыткой продюсеров использовать в своих целях европейскую экспансию на американский кинорынок. Это первый фильм известного французского режиссера («Багровые реки») и актера («Амели», «Пятый элемент» и т. д.) Матье Кассовица, снятый им в Голливуде. Стоит заметить, что дебют на американской земле удался.

Одной из причин неувядающей популярности жанра ghost story является воздействие на психику зрителя. В «Готике» психологический элемент доведен до крайности. Еще бы! Ведь действие происходит на территории психбольницы для преступников. Преуспевающая и довольная жизнью врач-психиатр после провала в памяти неожиданно обнаруживает себя в роли пациента собственной больницы — оказывается, она ни с того ни с сего зарубила топором своего мужа (по совместительству — директора все той же клиники). Весь персонал ей сочувствует, но никак не помогает разобраться в происходящем. Ей предстоит сделать это самой — и немало страшных тайн откроется героине на этом пути.

Главную роль в ленте исполняет чернокожая звезда Хэлли Берри — бывшая «Мисс Америка», лучшая американская актриса 2002 года («Оскар» за «Бал монстров»), Шторм из «Людей Икс-2», девушка Джеймса Бонда из «Умри, но не сейчас», будущая Женщина-кошка и прочая, прочая, прочая. Исполняет, надо сказать, неплохо. Тем более, на роль второго плана приглашена еще одна звезда — Пенелопа Круз. И вдвоем они доказывают, что обладают не только внешностью, но и незаурядным драматическим дарованием.


Тимофей ОЗЕРОВ

ЛУНИ ТЬЮНЗ: СНОВА В ДЕЛЕ (LOONEY TUNES: BACK IN ACTION)

Производство компании Warner Bros., 2003.

Режиссер Джо Данте.

В ролях: Брендан Фрэйзер, Багз Банни, Джина Элфман, Даффи Дак, Стив Мартин, Тимоти Далтон и др.

1 ч. 32 мин.

________________________________________________________________________

Шестьдесят лет измывались друг над другом на экране «заклятые приятели» Багз Банни и Даффи Дак. И вот мультяшную утку уволили. И в тот же день из-за неуравновешенно-хамоватого дебошира Дака потерял работу человек — охранник и каскадер ДиДжей (Б. Фрэйзер). Кстати, сын нежданно пропавшего Дэмиана Дрейка (Т. Далтон) — суперзвезды шпионских боевиков.

Чтобы спасти папашу, уволенные должны разыскать Кристалл мифической Голубой Обезьяны. И начинается галоп из Голливуда в Вива-Лас-Вегас, из Африки в парижский Лувр и дальше — вокруг света.

А сзади героев догоняют вечно хрумкающий морковкой Багз Банни и красотка-продюсер. Сюжет — глупее не придумаешь. Но…

Во-первых, снял не абы кто, а Джо Данте — «папа» не только «Гремлинов», но и «Солдатиков» и «Баек из склепа»! Во-вторых, помните, какой рванувшейся бомбой пронеслась по экранам лента Земекиса о кролике Роджере? Спустя пятнадцать лет вышел новый, такой же красивый и динамичный фильм: экшн со взрывами и погонями — ассорти из индианы и бондианы. Несметные цитаты и визуальные образы всех кинохитов прошлого: от знаменитой сцены в ванной из «Психо» до махания мечами из «Star Wars». От мелькающих то там то сям всех без исключения героев «Веселых мелодий» до инопланетных тварей лент 50-х.

Изъян у фильма один. И такой же, как у других подобных лент. Приглядишься: а актеры не всегда попадают в одно движение с мультяшкой. Слегка разочаровывает неузнаваемый Стив Мартин, которому не дают покоя лавры Майерса в роли Доктора Зло. Тот кривлялся не в пример лучше. Зато профессионализм рисованных актеров, созданных софтом USAnimation компании «Toon Boom Technologies», выше всяких похвал!

Временами кажется, что фильм снят с неким подтекстом, насмешкой над всем, что любил и чем восторгался зритель. Но глумление добрым не бывает, поэтому скажем иначе: в ленте присутствуют и самоирония от «Уорнер Бразерс», и симпатия ко всему пласту целлулоидной культуры прошедшего столетия, не сдающей своих позиций перед натиском цифрового века.

Вячеслав ЯШИН

МАША ПОРТЕР И ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО

Производство компаний BWP films и Studio Vesta Россия, 2003.

Режиссер Борис Гиттенберг.

В ролях: Александр Семчев, Маша Сенько, Петя Семенов,

Катя Войтенко и др.

1 ч. 38 мин.

________________________________________________________________________

Из «давным-давно» одной далекой галактики, а точнее, из будущего, попадает в нашу реальность Волшебное кольцо. Оно обладает зловещей энергией, все «хозяева» Прелести буквально сходят с ума, а надев колечко на палец, исчезают. За кольцом в наше время прибывает Хранительница кольца, юная волшебница с планеты Солярис Маша Портер, а вслед за ней принимают участие в охоте за артефактом космические пираты Весельчак У и Капитан Зло. Они, как и Маша, метаморфы, то есть могут принимать любой облик. Кольцо попадает на территорию зимнего детского лагеря. И начинается катавасия…

Знакомые реалии, нес па? Сами создатели фильма позиционируют свое детище как пародию на все американские и отечественные фантастические хиты и даже дают подзаголовок «Детский антиблокбастер». Все не так. Во-первых, это не пародия. Потому что не смешно. Правда, довольно забавно первые десять минут смотреть, как дети и превратившийся в вожатую пират перемещаются по пионерлагерю, отбирая друг у друга Прелесть, и выдают при этом коктейль из цитат под звуковой ряд, напоминающий коктейль из саундтреков. Этакий постмодернизм для бедных (или от бедных — ведь на фильм было затрачено всего десять тысяч долларов, чем создатели ленты почему-то страшно гордятся). Но потом это порядком надоедает. Во-вторых, фильм отнюдь не детский, хотя и оформлен, как рождественский подарок. Ибо пробивает черный юмор, вроде грез маленького мальчика о том, как он, продав Прелесть в Колумбии, купит килограмм героина. Или похождений пирата, уничтожающего по дороге половину лагеря — все это для взрослых. Поклонников проекта «Догма» или раннего Родригеса. Да и исполняющий главную роль рассказчика всей этой истории Александр Семчев (рекламное лицо пива «Толстяк») отнюдь не выглядит добрым Дедом Морозом в этой скучной новогодней сказке.

Концовка у антиблокбастера все же занятна — приделан альтернативный финал, впрочем, вполне прогнозируемый. Режиссер фильма, наверное, сумел доказать, что можно и за мизерные деньги снять полнометражный фильм, но стоило ли это вообще делать?

Тимофей ОЗЕРОВ

ДЕНЬ ХОМЯЧКА

Производство кинокомпании «Русское Счастье Entertainment» совместно с киностудией «Башкортостан», 2004.

Режиссер Виталий Мухаметзянов.

В ролях: Виктор Проскурин, Дмитрий Никулин, Григорий Малыгин, Петр Винс, Наталья Щербакова и др.

1 ч. 42 мин.

________________________________________________________________________

Кажется, «День сурка» в России популярней, чем в США. Вероятно, россияне, как ни одна нация в мире, трагически воспринимают однообразие будней. И если американцу, чтобы осознать этот трагизм, необходимо попасть в ловушку времени, то нашим товарищам это без надобности.

Уже само название новой отечественной картины содержит отсылку к вышеупомянутому американскому фильму. Однако это не пародия. Связь между киноработами более тонкая — режиссер Виталий Мухаметзянов обыгрывает лишь один мотив «Дня сурка», творчески его преобразуя и адаптируя к российским реалиям. Хроноклазмов в фильме нет, однако без чудесных событий не обошлось. Картина начинается с того, что трое собутыльников пробуждаются в роскошных апартаментах самого «крутого» в их областном городе отеля… Как они туда попали, друзья не помнят. Еще большая загадка, откуда взялся саквояж, полный пачек долларов и бутылок водки. Причем, как бы они ни тратили в течение дня эти деньги, каждое следующее утро герои просыпаются в том же месте, и саквояж снова полон. Они покупают акции, конфликтуют с бандитами, выдвигают одного из своих народным депутатом — и все сходит им с рук, все им удается. Вокруг их номера бродит флегматичный киллер-меломан, явно пародирующий Данилу Багрова, однако убивает он пришедшего на разборку бандита… Ситуация была бы радостной, если бы не ужас, не покидающий сердца друзей, ужас, притупить который помогает лишь море водки… В этом еще одна национальная особенность: в России нормальному человеку страшно иметь большие деньги!

В целом же это озорная фантасмагория с потешными КВНщиками и фактурным Виктором Проскуриным, а также с мультипликационными вставками и другими спецэффектами, почерпнутыми из репертуара видеоклипов (Мухаметзянов — известный клипмейкер и мультипликатор), и обилием музыки (один из продюсеров, Максим Швачко, в первую очередь, продюсер музыкальный)…

Да, надо еще сказать, что ни один хомячок на съемках не пострадал — их в картине просто нет.

Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

ЭЛЬФ (ELF)

Производство компаний Shawn Danielle Productions, Guy Walks into a Bar Productions и Mosaic Media Group, 2003.

Режиссер Джон Фавро.

В ролях: Уилл Феррелл, Джеймс Кан, Боб Ньюхэрт, Дэниел Тэй и др.

1 ч. 35 мин.

________________________________________________________________________

Семейный фильм, по определению, должен одинаково нравиться и детям, и взрослым. Львиная доля семейных лент — это рождественские сказки, отмеченные навязчивой моралистичностью, «розовым» финалом, а также набором шуток и гэгов, над которыми могут смеяться как родители, так и их отпрыски. «Эльф» — определенно семейная лента, ибо вбирает в себя все вышеперечисленные формальные признаки. Правда, похоже, это произведение не понравится никому — ни детям, ни взрослым.

Тридцать лет назад Санта Клаус, посещая приют, беспечно не закрыл свой мешок, и туда пробрался младенец, коего он обнаружил уже по возвращении на Северный полюс. Пришлось ребенка воспитывать эльфам — нет, не тем эльфам-воинам, что стреляют из луков в Средиземье, а маленьким существам, помогающим Санта Клаусу готовиться к очередному Рождеству. Когда мальчик вырос в огромного (по сравнению с миниатюрными приемными родителями) оболтуса, ему открыли правду происхождения. И он отправился с Северного полюса в Нью-Йорк — искать своего настоящего папу…

Тема веселых приключений «простодушного» (в квадрате! — ведь он никогда не видел никого, кроме сказочных существ) в большом городе решена совершенно не смешно. Некоторое время спустя начинаешь сочувствовать несчастному отцу семейства, на которого, как снег на голову, свалился тридцатилетний сынок с мироощущением и повадками пятилетнего ребенка. Детям этих проблем не понять, а взрослых они, скорее, раздражают. Детям непонятны и безумные действия бывшего эльфа, по которому явно плачет психбольница. Все, конечно же, кончится хорошо, семья воссоединится, и Санта Клаусу помогут — ведь чем меньше в него люди верят, тем хуже летают его сани. А реактивный двигатель, который приделали к волшебным саням верные эльфы, обладает свойством ломаться в самый неподходящий момент. Тут-то на помощь Санта Клаусу и придет бывший эльф вместе с новоприобретенной семьей.

Тимофей ОЗЕРОВ


ШТАММ «КРАЙТОН»

________________________________________________________________________

Опыт экранизации показывает: либо качественная литературная фантастика — либо качественное фантастическое кино. Как правило, экранизации признанных шедевров откровенно разочаровывают. Редкие исключения лишь подтверждают это парадоксальное правило.


Па сей раз ситуация изначально аномальная и тем вдвойне интересная. Потому что речь пойдет о Майкле Крайтоне — не только известном писателе-фантасте, авторе многих бестселлеров, но и о режиссере, фильмы которого, в том числе и научно-фантастические, также не прошли незамеченными. Случай, согласимся, редчайший, если не уникальный — писатель-фантаст, профессионально снимающий кино! Своего рода чистый эксперимент: уже не свалишь вину за неудачу на режиссеров, которые, мол, ничего в научной фантастике не понимают…

Однако и на его примере ответа на жгучий вопрос: что же мешает хорошим режиссерам снимать хорошие фильмы по произведениям хороших фантастов? — увы, не найдено. Потому что при ближайшем рассмотрении выяснилась одна любопытная деталь: все научно-фантастические произведения Крайтона-писателя экранизировали другие режиссеры, причем не второстепенные какие-нибудь, а Стивен Спилберг, Барри Левинсон, Роберт Уайз, Ричард Доннер! Сам же Крайтон, «влезая в их шкуру», предпочитал снимать картины по оригинальным сценариям или по литературным произведениям других авторов… Такой вот хитрец.

Делалось это сознательно или просто так получилось — не знаю. Но во всяком случае «феномен Крайтона» оставляет вопрос открытым. Хотя число фильмов «по Крайтону» и снятых самим Крайтоном неудержимо растет, что дает повод говорить о первых симптомах «крайтоновской эпидемии» на современном экране.

Прежде чем дипломированный специалист-биохимик и по совместительству писатель Майкл Крайтон попробовал себя в амплуа режиссера, несколько его собственных литературных произведений успели экранизировать другие. Первому же фильму, поставленному в 1971 году крепким профессионалом Робертом Уайзом, успех, казалось, был гарантирован: в качестве литературного первоисточника режиссер выбрал роман-бестселлер «Штамм «Андромеда». До этой книги молодой автор опубликовал лишь несколько проходных триллеров, да и то под псевдонимом. А роман «Штамм «Андромеда» улетал с книжных прилавков с поистине фантастической скоростью, и дело было не в каком-то невероятном полете фантазии, а, наоборот, в максимальной приближенности к реалиям тогдашнего времени. Как помнит читатель, это была книга об угрозе глобальной биологической катастрофы от занесенного из космоса неизвестного вируса. На ту пору многие вообще были искренне убеждены, что читают документальный политический триллер, чему в немалой степени способствовал и сам автор, снабдивший книгу вымышленным «документальным материалом».

Однако то, что принесло славу и деньги писателю Крайтону, при вдумчивом и скрупулезном перенесении на экран не «выстрелило»: фильм Уайза получился добротным, но не более того. Во всяком случае, совсем не «фантастическим». Режиссеру-постановщику не нужно было особенно напрягать воображение. Снимать современные научные лаборатории и повседневный труд ученых — это не футуристические города и армады звездолетов строить; да и убийственные вирусы — объекты для съемки менее привередливые, чем инопланетные чудовища. Вирусы проще, дешевле — и скучнее: любителям фантастики мало одной «научно-политической» интриги, им подавай взрывы галактик и межзвездные битвы!

Следующая экранизация — романа «Человек-компьютер» (1974), — осуществленная Майком Ходжесом, также с трудом тянет на полновесную кинофантастику, если не считать самого героя: ученого, физически подсоединенного к компьютеру и постепенно превращающегося в его, компьютера, «периферийное устройство». Но опять-таки фантастический посыл, сюжетный ход при отсутствии какого бы то ни было фантастического антуража, пусть и минимального, еще не делает фильм произведением кинофантастики. Хотя как динамичный и профессионально снятый триллер, в котором фантастичны лишь некоторые детали, фильм вполне смотрелся.

А затем на очередной бестселлер Крайтона, «Парк юрского периода», положил глаз сам Спилберг. И на сей раз сюжет не давал особого простора для фантазии: ну, клонировали ученые вымерших динозавров для очередного парка аттракционов — и что? Очередная научно-популярная «страшилка» на тему опасных последствий генной инженерии? Да и сами вымершие рептилии-гиганты для кинематографа давно не были в новинку: сколько уже этих тварей успело погулять по экрану с 1930-х годов… Однако в данном случае незамысловатый сюжет неожиданно оказался расцвечен великолепными, по последнему слову техники, компьютерными спецэффектами — и миллионы зрителей во всем мире взвыли от восторга. Дело в том, что в этом блокбастере «фантастикой» стали не сюжет и не антураж, а сам киноиллюзион: целые сонмы динозавров затопали и забегали по экрану — ну совсем как живые!

Фильм, выпущенный на экран в 1993 году, произвел фурор, став очередным кассовым рекордсменом. А продажа маек, кепок и сувениров с символикой «Парка…» (в современном бизнесе это называется мерчандайзингом) в итоге принесли постановщикам едва ли не больше, чем сама лента.

Деньги — вещь заразительная, особенно если удастся как-то протиснуться к печатающему их станку, и Майкл Крайтон не стал исключением. Он споро, не особенно заботясь о качестве, «навалял» роман-продолжение, который столь же оперативно экранизировал все тот же Спилберг. Крайтон назвал роман «Затерянным миром» — точь-в-точь, как у классика Артура Конан Дойля, — и режиссеру с продюсером пришлось несколько подкорректировать «зарвавшегося» автора: в прокат картина вышла под более длинным названием — «Затерянный мир: парк юрского периода».

Затем киномэтру, очевидно, наскучило разрабатывать богатую жилу, и над третьим сиквелом, «Парк юрского периода III», трудился уже другой режиссер — Джо Джонстон. В его картине действие происходит на острове Сорне — запасном экспериментальном полигоне корпорации «InGen», клонирующей вымерших гигантов. В этом «затерянном мире» некоторые виды динозавров успели эволюционировать настолько, что овладели примитивным языком и интеллектом, превышающим интеллект приматов. В остальном же никаких новаций вышедшая в 2001 году картина не содержит — ни сюжетных, ни постановочных. Ископаемые ящеры по-прежнему чудовищны, компьютерные съемки все так же совершенны, однако и к первому, и ко второму зритель уже успел попривыкнуть, отчего эффект новизны потерялся.

Тем не менее при всех очевидных «провисах» и повторах «Парка юрского периода III» публика, как оказалось, динозаврами еще не насытилась. Иначе с чего бы кинокомпании «Universal Pictures» и собственной фирме Спилберга «Amblin Entertainment» объявлять о съемках четвертого фильма, выход которого запланирован на следующий год? Впрочем, и к этой картине писатель Майкл Крайтон будет иметь отношение опосредованное: только как автор идеи.

Спустя два года после первого «Парка юрского периода» на экраны вышла еще одна экранизация крайтоновского романа-бестеллера — одноименный фильм «Конго» (1995) режиссера Фрэнка Маршалла. И на сей раз Крайтон-писатель не изменил однажды найденной собственной формуле успеха: увлекательный научно-приключенческий боевик, для пикантности сдобренный несколькими каплями science fiction. А режиссер не возражал: боевик — он и в Африке боевик, зритель это любит! Тем более, что в фильме показана не совсем обычная Африка: в ней сохранились заповедные «затерянные миры», вызывающие в памяти не столько роман упомянутого выше Артура Конан Дойля, сколько балансирующие на грани мистики фантазии Хаггарда.

Что касается научной фантастики, то она, в основном, сводится к впечатляющему арсеналу технических «игрушек» (вроде тех, что постоянно мастерил для агента 007 неутомимый Кью), которыми оснащена героиня, бывшая «спецназовка» ЦРУ. Однако привычная формула литературного коктейля на экране не сработала. Фильм удачей ни для Крайтона, ни для постановщика не стал.

А вот следующий провал — экранизацию в 1998 году другого крайтоновского бестселлера «Сфера» — объяснить весьма сложно. Дело в том, что картину снял режиссер Барри Левинсон, в активе которого один из шедевров современного американского кино — «Человек дождя», а главную роль сыграл Дастин Хоффман! Однако в «Сфере» и блистательный Хоффман оказался не у дел: «вытянуть» картину он при всем старании не смог. Почему история о том, как экипаж глубоководного батискафа исследует покоящийся на океанском дне инопланетный космический корабль, в результате вышла столь сумбурной, невнятной и абсолютно не захватывающей (что уж совсем странно для такого мастера, как Левинсон, и при наличии такого материала, как роман Крайтона) — полная загадка. Может быть, все дело в том, что очень трудно сегодня поразить воображение зрителя фильмом о притаившемся в недрах инопланетного звездолета Чужом — после шедевра Ридли Скотта! В «Сфере» зрителя пугают, пугают, а не страшно; и даже в отдельных случаях, когда увиденное на экране вызывает мороз по коже, это страхи все-таки традиционного «хоррора»: научно-фантастическая составляющая, которая худо-бедно присутствовала в романе Крайтона, в фильме почти неразличима.

И вот, наконец, последняя из экранизаций — вышедший в конце прошлого года фильм Ричарда Доннера «В ловушке времени». Фильм оглушительно провалился в прокате. Хотя сюжет давал режиссеру прекрасную возможность выжать все, что можно, из еще одной стопроцентно возбуждающей «смеси» — научной фантастики и исторического боевика.

Сюжетная завязка сводится к следующему: в начале XXI века группа студентов-археологов под руководством профессора наткнулась во время раскопок во Франции на развалины неизвестного доселе феодального замка. Пока профессор временно отлучился по своим делам, студенты обнаружили в руинах запечатанную секретную комнату, в которую, судя по всем признакам, никто не заходил последние шесть столетий. А в комнате — очки своего шефа и его же письмо, обращенное к студентам и написанное… в 1357 году!

Для зрителя, с научной фантастикой знакомого слабо, дальнейшие события в двух параллельных исторических пластах выглядят крайне непонятно и неубедительно. Но и постоянного читателя этой литературы, сразу же догадавшегося, что профессор отправился в Средневековье на очередной машине времени, кажется, не очень убеждает то, как режиссер распутывает обычные в таких историях логические парадоксы, связанные с «хроноклазмами».

Так и пришлось бы в очередной раз завершать обзор экранизаций научной фантастики на минорной ноте, присовокупив к богатой компании неудачников еще одного автора — Майкла Крайтона, если бы не его собственные постановки. Точнее — одна, причем дебютная! Фильм «Мир Дикого Запада» (1973) — редкое в современном американском кинематографе сочетание картины одновременно умной и увлекательной, динамичной, захватывающей. Действия в фильме, снятом Крайтоном по собственному оригинальному сценарию, происходят в парке развлечений недалекого будущего. Созданном для того, чтобы праздные туристы смогли испытать в нем своего рода «безопасный экстрим» — попробовать себя в роли героя вестерна, древнеримского патриция или средневекового рыцаря. Можно, в полном соответствии с киномифологией того же вестерна, навязанной не одному поколению американцев, все время оставаться «самым крутым», убивая врагов и не опасаясь за собственную жизнь. Потому что в этом технологическом «диснейленде» посетителям противостоят роботы, загримированные под забияк-ковбоев, гладиаторов или кровожадных феодалов-соперников, и в электронный интеллект каждого робота вмонтирована особая программа в духе знаменитых азимовских Трех Законов Роботехники. Короче, не смогут роботы убить людей, хотя и сражаются с ними до предела убедительно.

Адреналина у посетителей парка — выше крыши, и аттракцион процветает. А дальше происходит сбой в системе, и отпуск оборачивается настоящим экстремальным шоу в духе нынешних телевизионных «Последнего героя» или «Фактора страха». Скорее, второго, ибо на кону теперь — не денежный приз, а жизнь туристов.

За два десятилетия до «Парка юрского периода» (который фэны мудро окрестили «Миром Дикого Запада — роботы + динозавры») Крайтон-режиссер ненавязчиво рассказал две не потерявшие актуальности философские притчи. Причем, используя минимальные постановочные спецэффекты. Чего стоит одна находка — Юл Бриннер, которому для создания образа робота никакой грим не нужен, достаточно контактных линз и фирменной бриннеровской походки! Первая притча — о том, куда может завести типично американская безграничная вера в технический прогресс. А вторая — об изначальной обреченности любых попыток общества бороться с насилием путем легальной «канализации» человеческой агрессии. То есть всех этих кинобоевиков (вестернов, криминальных триллеров и «ужастиков»), сцен насилия и реальных трагедий на телевидении, «игр на выживание», reality show, боев без правил и прочих зрелищ, организаторы которых неизменно отбиваются от гуманистов с помощью следующего аргумента: человек изначально и неизлечимо агрессивен, пусть лучше он смотрит убийства на экране и сублимирует, вместо того, чтобы выходить с ружьем или ножом на улицу. Фильм Крайтона — один из самых умных и ненавязчивых контраргументов такой точке зрения. Режиссер, по сути, развенчивает стопроцентно американский миф — вестерн с его идеалом «крутизны» как меры правоты: прав тот, кто способен быстрее соперника выхватить шестизарядный «кольт» из кобуры.

Два других фильма Крайтона-режиссера, «Красавица» (1981) и «Короткое замыкание» (1984), заметно проигрывают, по сравнению с «Миром Дикого Запада». Это типичные триллеры с комедийным уклоном Крайтона-писателя, в которых классическая детективная канва — процесс раскрытия преступления — сопряжена лишь с незначительными вкраплениями научной фантастики. В первом речь идет о новых компьютерных технологиях, позволяющих создавать виртуальные образы на телевидении и используемых загадочной корпорацией для дискредитации политиков и прочих знаменитостей. Во втором дело также происходит в недалеком будущем, здесь военные гоняются за беглым боевым роботом, «слетевшим с нарезки», вследствие чего неожиданно подобревшим.

Зато еще один триллер, «Кома» — на сей раз «медицинский» (в этой области экс-профессионал Крайтон чувствует себя особенно уверенно!) — собрал отменную кассу, выведя режиссера в ряды голливудских «делателей денег». Но эту картину к научной фантастике можно отнести с немалой долей условности, необычным в ней может показаться лишь антураж загадочной клиники, где хранятся тела будущих доноров, убитых врачами-преступниками для продажи органов богатым заказчикам (особенно впечатляет сцена развешанных на веревках, как куклы-марионетки, безжизненных тел), но никак не сама проблема криминальной торговли человеческими органами. Это, увы, давно уже не фантастика.

Незначительные элементы science fiction или фэнтези при желании можно обнаружить и в других лентах Крайтона — от раннего триллера «Преследование» (1972), экранизации его же романа «Бинарный газ» (выходил под псевдонимом Джон Лэндж), до культового «Тринадцатого воина» (1999), снятого Крайтоном вместе с Джоном Мак-Тирнаном по крайтоновскому же историческому роману «Пожиратели мертвечины». Отдельные знатоки выявили «ряд нереалистических эпизодов» даже в хорошо известном нашим телезрителям, предельно реалистичном сериале «Скорая помощь»: продюсером и автором идеи здесь был все тот же Майкл Крайтон.

Во всяком случае его роман с научной фантастикой в обеих ее ипостасях — литературной и кинематографической — уже не назовешь случайным увлечением. Штамм под названием «Крайтон» стремительно распространяется по масс-медиа, и можно лишь гадать, какое из них падет следующей жертвой этой, к счастью, неопасной эпидемии. Музыка, анимация, компьютерные игры?

Вл. ГАКОВ

________________________________________________________________________

ИЗБРАННАЯ ФИЛЬМОГРАФИЯ

1. «Штамм «Андромеда» (The Andromeda Strain, 1971). США. Реж. Роберт Уайз.

2. «Мир Дикого Запада» (Westworld, 1973). США. Реж. Майкл Крайтон.

3. «Человек-компьютер» (The Terminal Man, 1974). США. Реж. Майк Ходжес.

4. «Кома» (Сота, 1978). США. Реж. Майкл Крайтон.

5. «Красавица» (Looker; 1981). США. Реж. Майкл Крайтон.

6. «Короткое замыкание» (Runaway, 1984). США. Реж. Майкл Крайтон.

7. «Парк юрского периода» (Jurassic Park, 1993). США. Реж. Стивен Спилберг.

8. «Конго» (Congo, 1995). США. Реж. Фрэнк Маршалл.

9. «Затерянный мир: парк юрского периода» (The Lost World: Jurassic Park, 1997). США. Реж. Стивен Спилберг.

10. «Сфера» (Sphere, 1998). США. Реж. Барри Левинсон.

11. «Парк юрского периода III» (Jurassic Park III, 2001). США. Реж. Джо Джонстон.

12. «В ловушке времени» (Timeline, 2003). США. Реж. Ричард Доннер.


Юлий Буркин
ЛЮБИТЬ ДРАКОНА

Иллюстрация Владимира ОВЧИННИКОВА

— Это всё сказки, милая, сказки, — говорит Сергей раздраженно, положив вилку на край тарелки, — и ты сама это прекрасно понимаешь. Если уж ты уходишь, найди в себе силы сказать правду. Зачем унижать меня?

— Сережа, я не хочу никого унижать, ты мне очень дорог… — Я заставляю себя отпустить браслет, который машинально тереблю с того момента, как он мне его вернул. — Что я могу сделать, чтобы ты мне поверил?

— Сказать правду! Что может быть проще?!

— Я и так говорю тебе правду. Но ты не желаешь меня слушать… В конце концов, какая тебе разница, куда и к кому? Главное, что я ухожу.

Он поднялся.

— Не думал я, что ты можешь так… Так оскорбительно… Когда ты уезжала, я надеялся… Давай не будем тянуть эту комедию. Если ты захочешь мне что-то честно объяснить, позвони.

— Хорошо. — Я тоже поднимаюсь. — Если я захочу объяснить что-то еще, я позвоню.

Он кивает так, что видно: звонка он не ждет.

Популярный сюжет. Огнедышащий дракон взимает с бедных крестьян дань — самую красивую девушку деревни… Читая в юности подобное, всегда удивлялась глупости этой выдумки. Зачем гигантской рептилии нужны человеческие красавицы? Трахать их дракону едва ли интересно, ему, скорее всего, подай дракониху, да чтоб шкура пошипастее, а пасть поклыкастее. Жрать? Так вкус вряд ли зависит от внешности. Молодая, мясо нежное? Почему тогда он не требует свою дань детьми? С точки зрение литературы, это было бы не менее драматично. И какое значение имеет пол?.. Короче, чушь какая-то.

Став постарше, я и вовсе перестала задумываться на подобные темы: выдумки не заслуживают того, чтобы пытаться их осмыслить, тем паче дурные выдумки. Да и сказки я читать перестала.

А вот поди ж ты.

Южные звезды висят прямо над головой. Я валяюсь голая на циновке, одна на песчаном морском берегу. Из отелей туристической зоны ревет русская попса. Там все битком. И непонятно, зачем все эти люди приехали сюда, если их даже не тянет на море ночью. Неужели только загорать и «спариваться», как сказал бы Сергей?

А мне не хочется ни того, ни другого. Хочется только покоя. И в какой-то степени это большая удача, что люди тупы и пошлы: я уже неделю валяюсь тут, не боясь, что мне кто-то помешает. Попса поревет и стихнет. Часам к двум на берегу наступит полная тишина, обнажив дремотное хлюпанье воды из-под камней. Я в полусне. Я хочу проснуться сегодня, как и вчера, часов в пять от легкой утренней прохлады, добрести до своего номера…

Что это?! Я вздрагиваю и открываю глаза, разбуженная холодным прикосновением к плечу.

— Тс-с, — говорит мне кто-то, кого я пока так и не увидела. — Леж-жи, — добавляет он шепотом.

Я пытаюсь вскочить и оглянуться, но то, что миг назад лишь чуть касалось меня, теперь крепко прижимает мое плечо к песку.

— Пож-жалуйста, — я замечаю странный акцент. Не греческий и не испанский.

Сердце бьется тревожно, но я не столько испугана, сколько рассержена.

— Немедленно отпустите! — выкрикиваю я в полный голос.

— Пож-жалуйта, не уходить-те, — все так же шепотом произносит некто, и я обретаю свободу.

Проворно переворачиваюсь, одновременно становясь на колени, и вижу сидящее передо мной существо. Морозные мурашки пробегают по моей спине.

— Да, мама, да, иностранец. Да, в каком-то смысле, — я хмыкаю в трубку, думая, можно ли его считать богатым. В принципе, если продать золото и самоцветы, хранящиеся у него в пещере, то баснословно… Но мы ведь не станем этого делать. А то ведь так можно и шкуру на барабан пустить.

— Сергей? А что Сергей? Он мне не муж, и быть им, вроде бы, никогда не собирался… Думаю, переживет. Но ты ему пока ничего не говори. Незачем… Ой, мама, я давно уже взрослая… Нет-нет, голову я не потеряла. Вот она, на месте…

Неохота мне никому ничего объяснять. Я и сама-то ничего еще не понимаю… Что может быть умнее, чем подружиться с крокодилом?

— Работа? Я для того и звоню тебе. Позвони в салон, скажи, что задерживаюсь. Примерно на неделю… Сама не хочу… В конце концов, это мой салон!

Так и тянет бросить трубку, но нужно довести дело до конца.

— Звать очень странно… Драго. Нет, не венгр. Или венгр, я пока и сама не знаю. Мама, тут переговоры очень дорогие. Вернусь, все расскажу подробно. Все, целую, пока…

Блики костра падают на выложенные изумительной мозаикой и отшлифованные до зеркального блеска стены пещеры, и от этого в ней становится совсем светло. Скелеты сидят кружком, прислонившись спинами к стенам, в их ожерельях, перстнях и диадемах искорками поблескивают драгоценные камешки.

— А как звали эту? — спрашиваю я, указывая на скелет по левую руку от меня.

— 3-звали Гера, — говорит Драго, и печальная улыбка трогает его розово-серые губы. — Была вес-селая, смеш-шная… Недолго.

— Красивая?

— Оч-чень красивая…

Его глаза затягиваются нижними веками. Я с удивлением ощущаю укол ревности. Оказывается, можно ревновать и к скелетам. Он открывает глаза, поворачивается ко мне, и я вижу его узкие вертикальные зрачки. Мне кажется, что он сейчас засмеется, но нет, его оскал означает, скорее, горечь.

— Недолго. Потом была сварливая, злая. Потом болела. Долго. — Он зябко заворачивается в расслабленные кожистые крылья.

— Сколько тебе лет, Драго?

— Не знаю. Кажется, я был всегда.

Его сведения о мире отрывочны и противоречивы. Он живет скорее чувствами, чем информацией. Он не знает, откуда он взялся, и не знает, когда. Но он помнит время, когда таких, как он, на свете было несколько десятков. Все они были самцами, и все они как-то чувствовали друг друга.

Он говорит странную вещь: «Нас сделали люди, когда еще не одич-чали. Сделали из с-себя. Но мы не получ-чились». Ответа на вопрос «зачем?» он тоже не знает. Но помнит, как они исчезали, один за другим. Он переставал их чувствовать сразу вслед за вспышками боли. «Наверное, их убивали, — говорит он. — Люди такие с-смелые».

Смелые молодые люди, в доспехах и без, приходили к его пещере и вызывали на бой. Драться он не хотел. Но умирать хотелось еще меньше. И он убивал их, хотя и они нередко наносили ему серьезные раны. А питается он насекомыми, моллюсками и мелкими грызунами.

Женщины… Не он придумал этот обычай. Но они не хотели уходить от него, ведь он любил их. Они и не могли от него уйти. Одна девушка все-таки сбежала, в первую же ночь, но соплеменники побили ее камнями, а назавтра привели другую. В то же время всегда находились благородные драконоборцы, их оружие становилось все изощреннее, а приемы все хитрее…

Однажды совпали два события. Рядом с ним умерла его очередная возлюбленная, ее старость была долгой и тягостной, а смерть еще тяжелее. В то же время где-то вдалеке, послав ему импульс боли и отчаяния, погиб последний из его собратьев. Той же ночью он принял решение. В другую пещеру, на противоположный берег острова, он перенес свои сокровища, включая останки женщин, и затаился там на века, лишь редкими ночами позволяя себе полетать над морской гладью.

«Dragon in my soul!..»[5] По дороге в аэропорт бойкий водитель обшарпанного «фиата», как две капли похожего на нашу «оку», или наоборот, на ломаном английском поведал мне легенду о драконе этого острова. Я слушала, затаив дыхание, и буквально заглядывала ему в рот. В результате он возомнил о себе и обо мне невесть что и был сильно разочарован, когда я расплатилась деньгами.

Победить дракона, оказывается, не так уж и сложно. Труднее победить дракона в себе. «Dragon in my soul!» — бил себя в грудь пылкий водитель, азартно заглядывая мне в глаза… Тот, кто побеждал дракона, думал, что становится хозяином его богатств, на самом же деле становился их рабом. Он оставался в пещере, трясся от жадности, страха и злобы, чах над златом и вскоре превращался в дракона сам. Эстафета, блин…

Такой же бред, как огонь изо рта… Еле удержалась от попыток доказать это.

Фен?! Какой, к черту, фен! Куда, интересно, я буду его включать?.. Так… Туфельки… Пусть будут. Покажу ему, покрасуюсь. Да и вообще, в отличие от него, я собираюсь иногда выходить в город. Я-то питаюсь не насекомыми и грызунами…

Сажусь на диван перед распахнутым чемоданом. Боже, что я творю? Куда я мчусь?.. «Аленький цветочек», твою мать!

…Ночные полеты в его крепких объятиях. Настоящее, не «окультуренное» для туристов, море — без волнорезов и искусственных островков. Дикий пустынный берег, заросший пучками пьянящего олеандра.

Здоровенные волны накатывают непрерывно и, если не научишься вовремя подпрыгивать, сбивают с ног. Так мы и прыгаем. Нас то и дело окатывает с головой, и тогда я визжу, а Драго хрипло смеется. Иногда он что-то выхватывает из воды и быстро закидывает себе в рот, а я тактично этого не замечаю…

Вскакиваю и продолжаю лихорадочно собирать чемодан, говоря себе: «Я же не насовсем! Я же еще вернусь!..»

Не думала, что начну скучать сразу. Обещала ему приехать следующим летом. Но срок намеченной разлуки начал сокращаться уже в самолете. А когда я зашла к себе в салон, послушала наших дам… Поговорила с Сергеем… Нет! Хочу сейчас! Недели мне вполне хватило, чтобы утрясти все дела.

Чемодан я не собираю, а лишь пересматриваю, поскольку и разобрать его еще не успела. Если дело так пойдет и дальше, то все, что в нем останется, будет смысл переложить в небольшую сумку…

Он сказал: «Не хоч-чу еще один скелет. Хочу, чтобы сама приш-шла и сама уш-шла…» Почему он не старится? Говорит, что совсем. Он бессмертный?

Смотрю на часы. Мама дорогая! Регистрация билетов через полчаса!.. А вот плеер я оставлю. И вот эти кассеты возьму — классику. Пусть послушает. Я уже включала Драго музыку, но ему не понравилось. Звук понравился, а музыка — нет. Но на кассетах у меня была одна попсовая дребедень. Попробуем познакомить вечного с вечной музыкой…

Звонит телефон, и я вздрагиваю, сразу почуяв недоброе. Хватаю трубку: «Алле! Алле?!» — и слышу:

— Наташ-ша…

— Да! Да! Что?!

Не зря, ох не зря я оставила ему мобильник. У самого входа, где еще ловилась сеть. Он посмеивался: мол, жил без этого полвечности и еще полвечности проживу… Но сам-то заставил меня надеть этот аквамариновый браслет. Я знала, что мы не будем звонить друг другу, но так хотелось тоже оставить хоть какую-то ниточку.

— Наташ-ша, ко мне приходил твой… С-сергей. Я не з-знаю, как мне…

И все. Батарейка! Конечно же, села батарейка!

Сентиментальная уродка. Сказала: «Услышишь звонок, не бери трубку, просто знай, что я тебя люблю…» И набирала свой номер по десять раз на дню, с умилением слушая гудки…

— Господи! Чего тут знать?! — бормочу я. — Убей эту сволочь, да и все! Так ведь нет, не убьет. Эта сволочь ведь не станет вызывать дракона на честный бой!..

Водитель озадаченно на меня косится. Лучше бы ехал быстрее. Впрочем, самолет от этого раньше не взлетит.

А ведь я могла догадаться, что Сергей поверил. На следующий день после нашего разговора он позвонил и спросил, почему археологи никогда не находили драконьих останков. Подловил. «Почему, почему!..» Да потому, что кости у них точно такие же, как у людей!.. А раз поверил в дракона, значит, поверил и в сокровища.

Телефон Сергея не отвечает. Эс-эм-эс? Отправляю сообщение: «Ti gde?» — и тут же получаю ответ: «Na ostrove». «Podozdi men’a, — кидаю я. — Skoro budu!» Нет ответа. Опять пытаюсь позвонить, но на этот раз «абонент активировал ограничение входящей связи»…

Меня трясет. Уж конечно, не ревность погнала его туда. Это раньше, когда женщины не имели права голоса, мужчины дрались за них, убивая соперников… Теперь, когда выбираем мы, нас же, если что, и убивают. Значит, сокровища?.. Бог ты мой, и я его любила!.. Почти.

Лечу. Еду. Бегу… Драго, милый мой дракон, я смогу тебя защитить! Главное — успеть.

«…Гигантское дерево Иггдрасиль, согласно верованиям норманнов, простирается от небесного свода до глубин подземного царства — хеля. Дракон по имени Нидхегг беспрестанно подгрызает корни Иггдрасиля, прядя нити человеческих судеб. Коза, глодающая кору мирового дерева, дает похожее на мед молоко, чтобы вскормить героев-драконоборцев…»

Бред.

«…Чтобы установить порядок мироздания и свет отделить от тьмы, Тору необходимо победить драконов, кои являют собой воплощение хаоса. Когда, наконец, он убьет выползшего из воды Ермунганда, он и сам падет, отравленный предсмертным дыханием зверя…»

Ермунганда, блин! Какой только бредятины тут не написано. Когда я в ожидании вылета суетливо металась по аэровокзалу, на глаза мне попалась красочная обложка в витрине книжного ларька: «Энциклопедия драконов». Я, конечно, понимала, что написанное там будет ересью, но что такой безнадежной, все-таки не ожидала.

«…Чинимые драконами бедствия порой трудно отличить от других несчастий. Наводнение, например, могло явиться следствием затяжных ливней, а могло случиться и оттого, что в верховьях реки дракон баламутил воду своим хвостом…»

Хвостом!!!

«…Рыцарь сразу понял, в чем состоит его долг. Он вышел на бой с драконом в шипастых латах, позволил тому обвить себя и попробовать задушить. Змей сильно поранился о торчащие из кирасы шипы и издох…»

Взяла эту идиотскую книгу даже не из любопытства, а чисто машинально… Нужно же было чем-то занять себя в самолете. Впрочем, купилась я и на почудившуюся мистику: никогда раньше никаких книг о драконах я не видела, а тут — поди ж ты! Справедливости ради замечу, что оформлена книга великолепно. Но текст…

«…Известно также о путнике, сумевшем одолеть дракона, забросив ему в пасть шарик из смоченной в дегте соломы: внутри дракона было горячо, как в печке, поэтому шарик, попав туда, взорвался, и зверь погиб…»

«…В канун Белтейна в небе послышался шум, от которого у беременных женщин случились выкидыши, и на фоне облаков появились два темных силуэта. В начале это были два бьющихся друг с другом орла, затем они превратились в медведей и с ревом продолжили свою схватку, потом стали двумя петухами, дерущимися так, что летели перья. Наконец, белый и красный драконы показались в своем истинном обличье, но лишь на мгновение, ибо тут же спустились с небес и превратились в двух поросят. Продолжая драться и визжа, кинулись они в котел и принялись пить мед. А как напились допьяна, сразу же уснули…»

Вот такая беда. Пытаясь успокоиться и отвлечься от тревожных мыслей, толку от которых все равно никакого, я с остервенением листала «Энциклопедию», пытаясь найти в ней хотя бы крупицу здравого смысла.

«…Подземные драконы охраняли сокрытые в земных недрах драгоценные каменья и металлы. У каждого из таких драконов имелась огромная жемчужина, способная приумножить все, к чему ни прикоснется, а также дающая мудрость и власть над людьми. Человек, коснувшись такой жемчужины, окаменевал и оставался так сколь угодно долго…»

«…Самым свирепым из горных змеев был чешуйчатый Тацльвурм, поедавший отбившихся от стада коров и заблудившихся детей в Швейцарских и Австрийских Альпах…»

Только и правды, что чешуя… Заметили… Но больше всего взбесил китаец Ли Куй-мэн:

«…Желтый дракон не любит общества. Привольно носится он в небесной пустыне, приходя и уходя, как совершенная гармония. Он может быть велик или, напротив, мал, виден или невидим, длинен или короток, жив или мертв. Мудрость и добродетель его безмерны…»

Если бы в самолете открывались иллюминаторы, я бы, наверное, вышвырнула к собакам эту дрянную «Энциклопедию»… Но внезапно в разделе «Западная Европа» наткнулась на фразу:

«…Наевшись нежной девичьей плоти, дракон надолго переставал беспокоить крестьян. Однако отношения между девами и драконами отнюдь не всегда отличались такой простотой и ясностью…»

Вот это точно. Вот это факт. И я спрятала книжку в сумочку.

Пещеры достигла уже в сумерках. Что я ожидала там увидеть? Солдат с пушками и огнеметами? Толпу журналистов? Ничего такого там не было. Но не было и гранитной глыбы, всегда надежно укрывавшей вход от непрошеных взглядов. И это было еще страшнее.

Я не смогла заставить себя войти туда сразу. Я слишком сильно боялась того, что могла увидеть. Присев на камень, выкурила сигарету, прислушиваясь к стуку своего сердца и заставляя высохнуть навернувшиеся слезы. И лишь затем, оставив сумку у входа, иду внутрь.

…Иногда выпрямившись в полный рост, а иногда и встав на карачки, двигаюсь знакомыми переходами, кляня себя за то, что не догадалась прихватить фонарик. Но кто мог ожидать такого поворота событий? Время от времени, в моменты самой острой необходимости, щелкаю зажигалкой и успеваю сориентироваться за те несколько секунд, пока не обжигает пальцы.

И вот я в центральном зале. Щелкаю в очередной раз. Но помещение слишком велико: огонек отражается в полированных стенах, а тьма от этого кажется только кромешнее. Гашу зажигалку, чтобы зря не тратить газ. Нужен костер. Осторожно ступаю вслепую, выставив вперед руки. На что-то с хрустом наступаю, присаживаюсь на корточки, шарю руками… Так и есть! Хворост. Я в середине пещеры. Память меня не подвела.

Пламя занялось, и уже понятно, что костер не потухнет, пока не прогорит. В пещере сразу становится светло, я поднимаю голову… И цепенею от ужаса. Прямо передо мной в странной, неестественной позе стоит Сергей. Он стоит, опустившись на одно колено и наклонясь вперед, а шаткое равновесие удерживает, упершись в пол левой рукой. В правой же он держит перед собой что-то светлое, блестящее и округлое. Я вижу его желтое, как воск, лицо и оскал исступленного блаженства на нем.

— Сергей… — выдыхаю я, но уже понимаю, что он не очнется. И картина действительно не меняется.

Немного придя в себя, я поднимаюсь и обхожу кругом это нелепое изваяние. Теперь понятно, что в руке у него жемчужина. Все-таки жемчужина! Размером с яблоко. Какой же была породившая ее морская зверюга!..

Пещера пуста. Нет ни сокровищ, ни скелетов, ни Драго. И не надо большого ума, чтобы понять: он решил, что я предала его. А разве нет? Недаром немцы говорят: «Что знают двое, то знает и свинья»… Как я посмела рассказать?! Вновь, как и сотни лет назад, он сменил свое жилище. А мне оставил на память лишь браслет месопотамской принцессы и консервированного любовника.

Я ложусь на пол возле костра, и слезы начинают душить меня. Неужели я больше никогда его не увижу?.. Я буду искать. Хотя бы для того, чтобы объяснить ему: я не предавала. Пусть я потрачу на поиски жизнь, зачем она мне теперь?.. Я закрываю глаза, чтобы только не видеть жутко-счастливую улыбку Сергея.

…Мне снится, будто я листаю «Энциклопедию», нахожу статью про магическую жемчужину, убеждаюсь, что все в ней правда, читаю дальше, и мне становится ясно, где и как разыскать Драго… И от радости я пробуждаюсь. А от жара и треска горящего хвороста просыпаюсь окончательно. Костер полыхает вовсю. Я отодвигаюсь, сажусь…

Держа в лапе плеер, Драго, с наушниками на голове, сидит напротив меня. Я вскакиваю на ноги, делаю к нему шаг… Нерешительно останавливаюсь, снова опускаюсь на пол.

— Драго, милый, — говорю я. — Прости меня. Я не хотела, честное слово…

— Не слыш-шу! — перебивает он меня и показывает когтистым пальцем на наушники. Потом снимает их и спрашивает:

— Наташ-ша, этот Бах, он ч-человек?

— Конечно, — смеюсь я сквозь слезы. — А кто же еще?

— По-моему, драк-кон, — качает он головой. □

Роберт Чейз
НЕВИДИМКИ

Иллюстрация Евгения КАПУСТЯНСКОГО

В час ужина студенческая столовая превращалась в дискуссионный клуб: критиковали профессуру, обсуждали учебные программы. Студенты английского факультета безжалостно поносили преподавателей, чье отвращение к собственному предмету достигало такой степени, что они готовы были разорвать его в клочья. Студенты-юристы иронически отдавали должное профессорам, способным вывернуть 14-ю поправку в оправдание того, что в данном месяце считалось политически корректным.

В этот вечер пришел черед Джули Хендерсон. Остренькие черты лица девушки напомнили Рику Уорнеру гремлина на картинке, которую он видел давным-давно. Тип прически явно выбрала для нее мать, когда девушке было не больше десяти лет. Сердитые глаза неопределенного цвета щурились на мир сквозь очки в темной оправе.

— На своей родине, в Колорадо, я часто бродила по нагорьям. По ночам я глядела на небо и поражалась его безмолвному блистанию. Мне казалось, что нет ничего заманчивее, чем работать в обсерватории и все глубже заглядывать в ночь. Я читала научно-популярные книги, и астрономия представлялась мне изумительной, уже почти собранной мозаичной картинкой.

— А теперь? — осведомился Рик, заглатывая неаппетитный горошек.

Страдальческий вздох.

— А теперь картинка рассыпалась ко всем чертям.

— Ну, не сгущай краски, — сказал Рик, стараясь, чтобы голос звучал сочувственно.

Джули раздраженно схватила салфетку и нарисовала круг.

— Вот Вселенная. Со всем, что она включает.

— Угу. — Мясной рулет вкусом уступал вате, что, впрочем, если вспомнить прошлые подвиги университетской столовой, было, наверное, к лучшему.

— Вот этот радиус показывает пропорцию тяжелых элементов во Вселенной. То, из чего в основном состоим ты, я и планеты. Не более трехсотой доли процента. Этот клинышек — звезды. Полпроцента. Свободный водород и гелий составляют сногсшибательные четыре процента.

Рик нахмурился, ощущая, что он кое-что упустил.

— Ну а остальные… э… девяносто пять процентов?

— Эту часть, — сказала Джули, очерчивая солидный сегмент, — принято считать темной материей. А вот этот сегмент, то есть почти треть целого, возможно, темная энергия.

Салфетка порвалась, едва Джули попыталась заштриховать долю темной энергии, но ручка продолжала двигаться взад-вперед, пока салфетка не превратилась в сплошную бахрому.

— А не объяснишь ли ты словами, понятными жалкому биологу, что такое темная материя и темная энергия? — спросил Рик.

Клокочущему смеху Джули позавидовала бы даже колдунья из «Белоснежки». Студенты за тремя соседними столиками обернулись, несколько секунд испуганно смотрели на нее и лишь после этого возобновили свои разговоры.

— Никто не знает! Никто ни малейшего понятия не имеет! А вернее, всяческих идей хоть отбавляй, причем подавляющее большинство ближе к метафизике и теологии, чем к тому, что я считаю наукой. Мы беспомощны, будто слепые котята, а нас тычут носом в факт, что в самом лучшем случае нам известно пять процентов происходящего.

— Ну, Джули, это уж чересчур, — сказал Ларри Рид, ставя свой поднос рядом с ее. В двенадцать лет Ларри был потрясен, наткнувшись на «Оду к Западному ветру» Шелли. И теперь метил в магистры в области английской литературы. Убедившись, что его консультант знает все о Деррида и Фуко, и ничего — о Байроне и Шелли, он бродил по университету с выражением непреходящей скорби на лице. — По-моему, ты дашь сто очков вперед любому из нас.

Он посмотрел на Рика, словно подначивая его перекрыть рекордно мрачный стон души Джули.

Рик покачал головой.

— У меня есть только мои кишечнополостные. Nausithoe и Phronima, Cunina и Arctapodema. И мириады их микроскопических родичей.

— А что они делают? — спросила Джули. Судя по ее тону, вопрос был задан просто из вежливости.

— По большей части умирают. Я пытаюсь нащупать идею стратегии «хищник — жертва» у прозрачных животных…

— Прозрачных? — переспросил Эрл Данкен. Второкурсник-юрист, он вечно спал на ходу по причине не то скуки, не то бурно проведенной ночи. Впервые на памяти Рика он казался полностью проснувшимся.

— Их называют прозрачными, — терпеливо объяснил Рик, — хотя На самом деле это не верно. Полупрозрачные будет точнее. Но как бы то ни было, протяженность их жизни для моих целей слишком коротка. Если я не найду способа продлить ее, мне придется подыскать другую тему для диссертации.

* * *

Лаборатория, где работал Рик, являла собой сочетание утилитарного аскетизма с видимым беспорядком, какое знакомо всякому, кто когда-либо работал в подобной лаборатории. Рик не замечал хаоса, целенаправленно следуя в угол, который деканат без особого энтузиазма отвел для его исследований.

Рика перехватил Артур Санторини, назначенный ему в ассистенты студент. Нос, словно созданный для открывания консервных банок, и копна рыжих волос придавали Артуру непостижимое сходство с диснеевским персонажем.

— Рик, я нашел решение нашей проблемы!

— Отлично. Значит, ты нашел способ сохранять наших полипчиков живыми?

Артур бросил на руководителя суровый взгляд, словно обвиняя в попытке сменить тему.

— Не совсем. Но я понял, что их пожирает.

— Э… неплохо, — протянул Рик с некоторым сомнением. — Давай выкладывай.

— Помнишь, ты подумал, что арктаподему уничтожает вирус?

Рик кивнул. Случайная мысль, рожденная отчаянием. В морской воде вирусов хоть отбавляй — и что из этого? Рик понятия не имел, какой именно поражает разные виды кишечнополостных с такой свирепостью, что они распадаются прямо на глазах.

— Я подумал, что неплохо бы приглядеться к некоторым с помощью электронного микроскопа, который Кьюпер позволяет нам включать.

— Эта рухлядь? — сказал Рик. — Никто больше подобными методиками не пользуется. Кьюпер получил распоряжение пожертвовать его Смитсоновскому музею окаменелостей, но Кьюперу лень оформлять бумаги.

— Верно. Ну так я высушил особь…

Самая сложная часть процедуры — высушить особи так, чтобы они не съежились. А когда дело касается существ, которые, как арктаподема, состоят на 90 процентов из воды, трудности возрастают стократно.

— …затем я поместил ее в напылитель, чтобы добавить золотого покрытия для обеспечения контраста. Но только прежде для сравнения я сделал снимок с пятикратным увеличением.

Артур протянул снимок Рику. Картинка выглядела угнетающе знакомой. Нормальная арктаподема имела классическую форму медузы — точь-в-точь купол над залом, где он играл в теннис зимой. У этой правая половина распалась. Полупрозрачные лохмотья отплывали в разные стороны, продолжая распадаться.

— А когда ты поместил образчик в вакуумную колонну?

— А я ее туда вообще не помещал. — Лицо Артура расколола маниакальная ухмылка, будто он проделал особенно сложный фокус и подбивал Рика найти ему разгадку.

«Терпение», — одернул себя Рик.

— И почему же ты не поместил ее туда? — задал он вопрос, которого Артур явно ждал.

— Потому что когда вынул образчик из напылителя, то увидел вот это. — Торжественным жестом Артур протянул Рику герметизированный в вакууме образчик. Рик с минуту разглядывал его, все больше хмурясь.

— Но это же не та. Эта арктаподема пожирается… ну, не знаю, чем.

— Вот фотография образчика, увеличенная до размеров той, которую я только что показал тебе, — сказал Артур. — Сравни их.

Рик положил снимок рядом с первым. Мельчайшие отличия, в основном следствие временного промежутка между съемками… если не считать чего-то слева от особи…

Оно деловито пожирало арктаподему.

— Почему я не вижу эту штуку на другом фото?

— А потому, что она НЕВИДИМА! — победоносно объявил Артур.

— Этого не может быть… — Артур поперхнулся. В столовой он назвал своих подопечных прозрачными. Общепринятый термин. Но, как он тогда же оговорился, они были всего лишь полупрозрачными, хотя под водой из-за малой величины их было нелегко разглядеть.

Однако эта тварь была прозрачной при хорошем освещении в пробирке.

— Сколько наших подопытных еще осталось? — внезапно спросил Рик.

— Примерно половина.

— Ну так за работу!

Особей оказалось достаточно для еще пятнадцати пробирок. У восьми не обнаружилось ничего необычного. Семь превращались в бахрому. Рик уже начал считать это типичным признаком нападения невидимок. Напыление выявило каждую. К удивлению исследователя они настолько отличались друг от друга, что вполне могли принадлежать к разным видам. Еще более поражало другое: некоторые части тела у трех существ были как будто твердыми.

— Вот этот — вылитый таракан, — сказал Артур. — Каким образом он придает прозрачность своему панцирю?

— Понятия не имею, — признался Рик. Он откинулся и посмотрел на настенные часы. Каким-то образом день остался позади. Урчание в животе напомнило ему, что он с утра ничего не ел. — Но, думаю, тема моей диссертации изменилась. Собственно говоря, мне следует поговорить со Старзингером теперь же, пока он еще у себя.

* * *

Плотного сложения, коротко подстриженный и словно бы перманентно недовыбритый, Влад Старзингер больше смахивал на отставного сержанта морской пехоты, любителя дорогих костюмов, нежели на университетского профессора. Рик его побаивался. И теперь, сидя напротив наставника, Рик опасался, что Старзингер сочтет фотографии розыгрышем и вышвырнет шутника из своего кабинета.

— Вы доложите об этом на научной конференции через неделю, — сказал Старзингер без всяких предисловий.

Рик заморгал, на мгновение лишившись дара речи.

— Я не уверен, что успею подготовить доклад за это время. Кроме того, срок представления доклада для конференции давно истек.

Старзингер нетерпеливо отмахнулся от этих возражений.

— Я знаком с организаторами. Они уже два года скулят, что все самое интересное сначала оказывается в интернете. Теперь-то они будут довольны. Ну, а подготовка… я не сомневаюсь, что ваш доклад не посрамит университет.

* * *

Рик размышлял о своем предстоящем выступлении, меряя шагами дорогу домой. Ему очень повезло найти недорогую квартиру всего в трех кварталах от университета. Хозяйка, миссис Розенбаум, показывая ее новому постояльцу, все время словно извинялась.

— Помещение полуподвальное, — объяснила она. — Вероятно, вам не подойдет, если вы занимаетесь искусством.

Рик заверил ее, что он биолог, а потому дневной свет для него необязателен.

— Район не опасен? — осведомился Рик.

— Мне пришлось установить решетки на нижних окнах, — ответила она скорбно.

Квартира состояла из спальни с полноценной ванной, жилой комнаты и кухоньки. Стены обеих комнат украшали стереоколонки.

— Остались от прежнего жильца, музыковеда, — объяснила миссис Розенбаум. — Почти все свое время он тратил на озвучивание квартиры. Ну и денег на квартплату почти не оставалось.

И еще в обеих комнатах жужжали напольные вентиляторы, направленные в сторону двери. Перед каждым стоял освежитель воздуха.

Пока Рик обходил комнаты, в нос ему били ароматы роз, имбиря и ванили. Там, где они смешивались, запах чуть ли не сшибал с ног.

— Я их отключу, — заявил Рик. — Лучше просто открыть окна.

— Я бы не советовала, — сказала миссис Розенбаум.

— Почему? — спросил новый жилец, когда стало ясно, что сама хозяйка продолжать не намерена.

Наступила многозначительная пауза, завершившаяся вздохом, таким долгим и глубоким, что Рик испугался, как бы миссис Розенбаум не провалилась внутрь себя.

— Дело вот в чем, — сказала она тоном, который больше всего подошел бы для признания в ограблении сиротского приюта. — Это ведь старый район, знаете? Канализацию, наверное, проложили лет сто назад. И она практически объединяет две системы: верхнюю — для стока дождевой воды и нижнюю — для… хм… всего прочего. А в прошлом году с побережья налетел ураган. Когда он добрался сюда, ветер почти стих, но дождя вполне хватило. Город затопило. Из канализации все всплыло. Ну прямо-таки все! Потом вода спала, и по всему подвалу остался слой грязи толщиной в три дюйма. А запах и не пытайтесь вообразить. Все равно не получится.

Она перевела дух.

— Ну, город помощь оказал, и соседи тоже. Мы выгребали и оттирали грязь двое суток, но это было только начало. Для просушки я тут наставила вентиляторов побольше и помощнее этих. Все ковры содрала и постелила новые. Зять заново покрасил стены. И все выглядит лучше некуда. Но вот запах остается. И как ни скреби, сколько «Хлорокса» ни расходуй, он остается.

Название помогло Рику определить еще один запах, которого он почти не заметил. Хлорка!

— Остается только гонять воздух, чтобы не застаивался, и заглушать запах освежителями.

Рик минуту подумал.

— Ну а квартплата?

Она почти со страхом назвала цифру.

— Где мне подписаться? — спросил он.

* * *

Рик попытался отключить освежители воздуха и открыть окна. Тут же сверху из кухни миссис Розенбаум полились волны аромата печени, жарящейся с луком. Рик прикинул, был ли недостаток денег единственной причиной, заставившей его предшественника покинуть квартиру.

Лишь неделю спустя он понял, что миссис Розенбаум с ним не до конца откровенна. Войти в его подвал можно было только через парадную дверь по маленькой лесенке, ведущей прямо из прихожей. Это был единственный вход и выход. Едва он осознал всю важность момента, как бросился проверять огнетушитель. Тот не работал. Миссис Розенбаум пообещала перезарядить устройство или заменить его.

Однако пока, каким бы живописным ни было прошлое подвала, как ни очевидны были нарушения правил пожарной безопасности, подвал этот оказался его домом. Рик привел в порядок старую аудиосистему, и теперь по утрам играл Брайан Сетзер, чтобы разогнать туманы сна в мозгу, а по вечерам Форе, чтобы расслабиться. Импровизированные стеллажи из шлакобетонных блоков и фанеры стонали под тяжестью биологической литературы. Верхняя полка была отведена для чтения на досуге: рассказы, сборники стихов, очерки — Киплинг и Браунинг, Элиот и Оден, Честертон и Эллисон, Дэвидсон и Старджон. Эссе Джорджа Оруэлла и «Тирады» Дениса Миллера.

Рик включил радио, настроенное на станцию университета, и состряпал себе омлет, пока вокруг него спиралями закручивался город. Вымыв посуду, он снял со стеллажа томик и открыл его на «Городе в море» Эдгара По.

И почти немедленно уснул. Во сне он стоял на полуразрушенной башне посреди бушующих серых морских волн. В воде и в темноте у него за спиной были растворены какие-то существа. Одни полупрозрачные, как те кишечнополостные, изучением которых он занимался, но куда крупнее. Другие абсолютно невидимые. И Рик не мог решить, опасны ли они.

Проснулся он в два ночи. Потянувшись, разминая шею, он прошаркал по квартире, гася свет, а потом снова рухнул в кровать.

* * *

Недостаток времени для подготовки доклада имел и свою положительную сторону — нервничать тоже было некогда. Когда он увидел небольшой полуподвальный зал в одном из самых старых зданий университета, отведенный для выступления, Рик ощутил одновременно и облегчение, и разочарование.

— Во всяком случае, если я ударю лицом в грязь, свидетелей будет немного.

— И не мечтайте, — осадил его Старзингер, выглядевший весьма импозантно в тысячедолларовом костюме и с золотой булавкой в галстуке. — То, что я втиснул вас в последнюю минуту, само по себе разожгло интерес. А то, что здесь не уместятся все желающие, придаст еще большую остроту будущим пересудам.

И действительно, зал был набит битком, включая проходы. В дверях маячили любопытные лица. И духота в зале воцарилась прежде, чем Рик успел открыть рот. В двух передних углах было установлено два огромных вентилятора. Крутясь, они, казалось, брюзжали, словно две ворчливые тетушки.

— Добрый день, — поздоровался Рик с аудиторией. — Я в восторге, что вижу вас здесь в таком числе, тем более, что мой доклад — неожиданность и для вас, и для меня. Но прежде чем сделать сообщение, я хотел бы выразить свою признательность моему научному консультанту Владу Старзингеру, а также Свену Йохенсену, обратиться к которому мне порекомендовал профессор Старзингер. Когда я приступал к этим изысканиям, то не подозревал, что они завершатся тем, что я намерен вам сейчас продемонстрировать. Здесь жарковато, и потому я буду предельно краток.

Артур оперировал компьютером для наглядной демонстрации, а Рик сосредоточился на докладе. Они вместе решили сделать его попроще. Объяснить, как удалось получить фотографии, а также какие меры были приняты, чтобы фотографии в видимом свете соответствовали снятым под электронным микроскопом. Подробно растолковать, как именно освещались экземпляры. Не предлагать окончательных выводов, приберечь гипотезы для заключения, но и тогда свести их к минимуму.

— Итак, вы убедились, что нам удалось лишь поставить ряд вопросов, на которые пока мы не нашли ответов. Только вчера мы установили: при разъятии этого экземпляра, — на экране возник экземпляр, похожий на таракана, — он полностью утрачивает прозрачность. Почему? Другие, которые обрели некоторую видимость, когда мы поместили их в раствор, чтобы произвести разъятие, этого свойства никак не проявили.

Все это лишь слабый намек на размах нашего невежества. Мы установили, что невидимость была, судя по всему, приобретена разными биологическими видами независимо друг от друга. Так же, как и способность летать выработалась у таких далеких друг от друга видов — комаров, птиц и летучих мышей, а двуногость — у динозавров, кенгуру и приматов. Вот и невидимость предположительно входит в число свойств, какими эволюция одаривала совершенно разные биологические виды. Мы придали видимость существам, которые хотя бы внешне сходны с медузами, членистоногими и моллюсками. Из чего следует, что впереди еще непочатый край работы.

А теперь я буду рад попытаться ответить на ваши вопросы, если они у вас имеются.

Первые несколько вопросов касались второстепенных моментов. Просьба сообщить подробнее, как приготавливались образчики. В какой конкретно области Атлантического океана брались данные экземпляры? Обнаружены ли невидимки в пресной воде?

Наконец пришел черед глобальных вопросов.

— Не могли бы вы объяснить, с какой целью впустую потратили наше время на эту околесицу? Неужели вы могли подумать, что мы отнесемся серьезно к тому, что теоретически невозможно и чему у вас нет объяснения?

Рик почувствовал, что лицо у него начинает гореть. На мгновение он утратил дар речи и взглянул вниз на первый ряд, откуда на него невозмутимо смотрел Старзингер.

«Хочет полюбоваться, как я из этого выпутаюсь».

Он набрал побольше воздуха в легкие.

— Уверяю вас, мистер…

— ДОКТОР Танненбаум!

Голос Рика дрожал. Он облизнул губы, унимая дрожь.

— Уверяю вас, доктор Танненбаум, что из чисто эгоистических соображений я не стал бы на столь раннем этапе подвергать опасности свою карьеру из-за дурацкой мистификации. Разумеется, абсолютно исключить возможность экспериментальной ошибки нельзя, но профессор Старзингер тщательно проверил нашу методику, а напоминать о его научных достижениях нужды нет. В любом случае мы передадим свои экземпляры другим лабораториям — и тогда увидим, будут ли повторены наши результаты.

Старзингер еле заметно кивнул. Достойный ответ, так что можно, а вероятно, и следует остановиться на этом.

— Кроме того, я не стал бы абсолютизировать теорию. Теория важна, спору нет. Однако в свое время флогистон[6] и птолемеевская модель Вселенной пользовались уважением в той же мере, в какой оказались неверны впоследствии. Ведь любая теория всего лишь попытка человека осмыслить его восприятие реальности. И, если мне простится употребление Имени Божьего всуе, первична реальность Бога. Задача ученых — согласовывать свои теории с этой реальностью, а не наоборот.

Послышались аплодисменты, Танненбаум покраснел, но сдаваться, видимо, не собирался.

— Тем не менее, если ваши наблюдения верны, почему никто прежде подобного не замечал?

Артур и Рик ответили одновременно:

— Потому что они невидимы.

— Потому что прежде никто в их сторону не смотрел.

По залу прокатилась волна смешков.

— Несерьезные ответы на серьезный вопрос, — окрысился Танненбаум.

Рик поднял ладонь, стараясь восстановить тишину в зале и, если удастся, заключить мир с Танненбаумом.

— И тем не менее честные ответы. Послушайте, когда я был ребенком, никто не думал искать живые организмы в горячих источниках и в водоемах с высокой соленостью или высоким содержанием металлов, так как все априорно знали: жизнь в таких условиях невозможна. А теперь мы поняли, что именно подобные условия требуются для зарождения жизни и что девяносто процентов биомассы Земли все еще может состоять из таких граничных жизненных форм. Подумайте: девяносто процентов! А ученые мира понятия не имели об их существовании, потому что никто не потрудился посмотреть. А вот мы посмотрели. Не потому что мы умнее всех. Мы наткнулись на них случайно, но у Артура достало ума оценить находку. А взглянув и отыскав способ сделать невидимое видимым, мы открыли нечто новое. И я не сомневаюсь: те из вас, кто продолжит наши исследования, не замедлят обнаружить, что мы только слегка поскребли самую поверхность.

Более дружные аплодисменты. Танненбаум сел, по-прежнему хмурясь. Дневное заседание завершилось на оптимистической ноте.

* * *

Рик пребывал в эйфории, пока на третий день после доклада не проверил свою электронную почту.


Я удивлен и возмущен, что вы сочли возможным сослаться на меня в вашем опирающемся на сомнительные исследования и нелогично построенном докладе. Я слишком много времени посвятил изучению полупрозрачных морских организмов и не желаю, чтобы труд моей жизни стал объектом насмешек, встав в ряд с вымышленными существами, почерпнутыми вашим воображением из научной фантастики. Теперь следует ждать следующего вашего утверждения: нам угрожают существа ростом с человека или выше.

Прошу вас оставить эти исследования и обратиться к материям, более соответствующим вашему дарованию. Я намерен попросить вашего научного консультанта немедленно прекратить его участие в этих потугах.


Письмо было от Johensens@whoi.edu.

— Черт! — Артур читал послание через плечо коллеги. — Что ты думаешь делать?

— Я сейчас же… — Зазвонил телефон. Глаза Рика, едва он увидел на определителе номер, полезли на лоб. И только тогда он заметил еще один адрес на электронном письме. — Я сейчас же поговорю с моим консультантом.

Старзингер, когда Рик вошел в его кабинет, свирепо смотрел на лист бумаги.

— Я жутко сожалею, что… — начал Рик.

Старзингер отмахнулся от его извинений.

— Никто не имеет права устраивать такой разнос моим студентам. Кроме меня.

— Так что же нам делать?

Старзингер чиркнул спичкой по столу и раскурил дорогую сигару, явно наслаждаясь не столько запахом табака, сколько пренебрежением к политике борьбы с курением, проводимой университетом.

— Вы сядете сюда. А я позвоню.

Рик пошарил рукой у себя за спиной, нащупал кресло и упал в него. Старзингер короткими волосатыми пальцами тыкал в кнопки телефона.

— Свен? Влад Старзингер. Рад, что «Джек Дэниелс» пришелся тебе по вкусу. Но его следовало пригубить в день твоего рождения, а не вылакать разом. Даже не откупорил? Так позволь, я прочту тебе, что я сейчас получил. — Он зачитал текст послания. — Подписано: Свен Йохенсен. Место отправления: Johensens@whoi.edu. Да, я знаю, что это твой адрес. Отправлено в шесть пятьдесят сегодня утром. Ты пришел только в восемь? У кого-нибудь есть твой пароль? Какие-то хакеры развлекаются?

Старзингер умолк. И начал слушать, иногда кивая или хмыкая. Рика вдруг осенило. Он наклонился и прошептал:

— Танненбаум?

— Ну, я думаю, тебя это заинтересует. Я отправлю тебе копию доклада моего мальчика. Послушай, тебе знаком некто Танненбаум? Он был на докладе и закатил истерику. Хмм? Ну, ладно. Я с тобой свяжусь.

Старзингер положил трубку с видом величайшего удовлетворения.

— Чистейшая фальшивка, — сказал он, беря письмо двумя пальцами и помахивая им перед Риком. — Свен понятия не имел о ваших исследованиях, но сказал, что они кажутся ему интересными. Письма этого он вам не посылал, хотя, оказывается, прошло оно за его счет. А как, он даже не представляет. Никакого Танненбаума он не знает.

— Как мне теперь быть? — спросил Рик.

Старзингер нацелил на него сигару.

— Отправляйтесь работать.

* * *

Всего два года назад опекунский совет университета серьезно подумывал снести библиотеку, а землю продать городу под застройку. В конце-то концов, в компьютерный век бумажные книги и журналы стали анахронизмом — все необходимые научные материалы куда проще найти в интернете. Кроме того, есть нечто прямо-таки антипрогрессивное в хранении книг, которые в прошлом служили рассадником ошибок. А самое главное: содержание библиотеки — весомый груз для бюджета.

Как ни удивительно, план этот уничтожили на корню студенческие протесты. Ведь многие из них — в основном будущие медики и инженеры — нуждались в тихом, спокойном месте, где они могли бы заниматься. Так или иначе библиотека была спасена, и администрация широко разрекламировала это решение как доказательство своей преданности идеалам науки, уважения к традициям, а также чуткости к пожеланиям студенческих масс.

Этот день застал Рика за длинным библиотечным столом, через который он смотрел в одно из высоких окон. В косых солнечных лучах медленно танцевали пылинки. Хотя ноутбук Рика был открыт, он уже больше четверти часа не прикасался к клавишам.

— Ты неверно реагируешь. — Эрл Данкен нахмурился. — Самодовольный идиот пытался сбить тебя во время твоего доклада, и ты его осадил. Потом какой-то дебил порезвился с электронной почтой. Твой консультант вступился за тебя, и в результате один из столпов науки впервые узнал о твоей работе и даже готов тебя поддержать. Двое против двоих. Так в чем проблема?

— А в том… не знаю, — сказал Рик. — Просто мне и в голову не приходило, что моя работа вызовет такую бурю. Артур видел в супермаркете газетенку, заголовки которой вопят, что людям угрожают невидимые монстры. И многие готовы поверить в эту бессмыслицу.

— Почему бессмыслицу? — спросила Джули. — На днях я прочла заметку, что в Остине кто-то, впрыскивая глицерин, научился делать кожу прозрачной.

— Крохотный участочек кожи, — поправил Рик. — А не весь организм. И сделать невидимой кость нельзя. А без костей твой монстр не будет ни на что способен.

— Необязательно, — возразил Эрл Данкен. Эрл поступил на юридический факультет, потому что любил аргументированные споры. И так страстно, что нередко, если кто-то соглашался с ним слишком быстро, он тут же менял точку зрения на противоположную, лишь бы продолжать дискуссию. — Кости можно заменить трубками с воздухом под высоким давлением. А что прозрачнее воздуха?

Поблескивающие пылинки закручивались вихрем, когда кто-нибудь проходил мимо. Однако порою они странно вихрились, даже когда рядом никого не было. Сквозняки?

Рик с неохотой заставил себя сосредоточиться на теме разговора.

— Ну хорошо. Предположим, имеется существо требуемого роста…

— А именно? — спросил Эрл.

— Существо высотой до колена и выше. До головы. И оно умудряется не просто идеально мимикрировать, но быть по-настоящему невидимым…

— Органические оптические волокна, — предположила Джули. — Покров из них, который проводит свет на сто восемьдесят градусов вокруг существа. Я думаю, именно поэтому твоя особь и оказалась видимой, когда ее разъяли.

Рик глядел на Джули, пытаясь переварить эту новую гипотезу, не теряя собственного хода мыслей.

— Может быть. Но если оно по-настоящему невидимо, то должно быть слепым. То есть оно беспомощно бродит, спотыкаясь, туда-сюда…

— Ну, даже я на это не попадусь, — сказал Эрл. — Да во всех школьных лабораториях, где я бывал, висит диаграмма электромагнитного спектра, видимая часть которого узка, как взгляды ханжи. Твое существо может обладать великолепным инфракрасным или ультрафиолетовым зрением и оставаться невидимым для нас.

— Или руководствоваться звуками или запахами, — добавила Джули.

— Хватит, хватит, — Рик поднял руки. — Но могу я хотя бы заручиться вашим согласием, что существо это должно есть и пить?

— А висящей в воздухе полупереваренной пищи мы не видим, — сказала Джули, кивая. — Но если мой покров из органических оптических волокон реален, ты ее и не увидишь.

— А можем мы предположить, что существа эти время от времени умирают?

— Логично, — согласился Эрл.

— А если наше существо травоядно, почему мы не наблюдали того, как трава исчезает до самого корня? Почему мы не видим, как обламывается ветка и на секунду повисает в воздухе, прежде чем исчезнуть? И если уж на то пошло, почему никто никогда не спотыкается о невидимый труп? Мы не видим ветра, и ультрафиолетового излучения, и бактерий, но мы знаем о них, потому что взаимодействуем с ними, желаем того или нет. И мы зря тратим время, обсуждая эти гипотетические существа, поскольку с ними никак не взаимодействуем.

Рик свирепо оглядел своих друзей, словно подбивая их на возражения.

— Но мы же с ними взаимодействовали, — подал голос Ларри Рид.

— Об этом есть масса историй.

Ларри до этого момента сидел так тихо, что Рик просто забыл о нем.

— Каких еще историй?

— Помнишь рассказ Мопассана, который я посоветовал тебе прочесть? «Орля»?

— Ты говоришь о литературном произведении, — сердито парировал Рик. — Написанном типом, который уже свихивался от сифилиса. О человеке, которого терроризирует невидимое существо, хотя ничего страшнее, чем лакать молоко и воду, оно не делает. Ужас, ужас!

— Ты передергиваешь, — возразил Эрл, и Ларри посмотрел на него с благодарностью. — В фольклоре любого народа есть истории о невидимках, живущих с людьми или поблизости. Разве крестьяне не ставили блюдечки с молоком для домовых или Малого Народца?

— А если ты хочешь, чтобы соседи держались подальше от твоего жилища, — сказала Джули, — что может быть надежнее, чем поселиться в заброшенном доме, а потом внушать всем, кто попробует туда войти, что там водятся привидения?

Рик отвернулся, злясь на себя, что поддался на провокацию приятелей. Поглядел в окно и увидел легкое марево, будто там поднималась струя теплого воздуха. Да только окно было закрыто, а отопление не включено.

Он вскочил, опрокинув стул, и бросился к окну. Может быть, легкий ветерок…

— Что случилось? — спросила Джули.

Они все повскакали с мест и теперь смотрели на товарища.

— Я… — Он размахивал руками, встречая только воздух. Рик поглядел вниз — и не увидел вмятин на ковре, которые, как он думал, оставили ножки стульев. В стене скрипнуло, но здание было старым, и всегда что-нибудь да поскрипывало. — …я не знаю.

* * *

Исследования продолжались. Теперь к ним подключились другие. Невидимость переходила в макромир. Ученые словно соперничали, кто сумеет обнаружить самое большое невидимое существо. Рекорд пока удерживал Стэндфорд с пятисантиметровой морской звездой, обнаруженной вблизи черных вулканов Срединного Атлантического хребта.

Рик опубликовал две статьи и радовался растущему числу ссылок на них. Его исследования были упомянуты в «Сайнтифик Америкен», а продемонстрированные им фотографии «Дискавер» поместил на обложке. Некоторые его коллеги, ассоциировавшие известность с вульгарностью, а вульгарность с лженаукой, хмурились и брюзжали.

Однако в целом ученая общественность стала на его сторону. Невидимые существа уже теряли заманчивость новизны. Недавняя ересь почти завершила преображение в нечто такое, о чем люди всегда знали. Однако Рику постоянно вспоминались слова Джули, сказанные много месяцев назад. Видимая нами Вселенная — всего лишь пять процентов от всего, что в ней есть. Остальное скрыто во мраке. Темная тайна.

И одна из догадок Джули, во всяком случае, оказалась верна — хотя бы некоторые обнаруженные невидимки оказались в оболочке из органических оптических волокон. Университет заключил договор с несколькими телекоммуникационными компаниями на разработку способа производства таких волокон. Джули внезапно сменила астрономию на физику и вела свои исследования.

* * *

Рик потратил много времени на аудиосистему, доставшуюся ему в наследство от музыковеда, его предшественника. В нее входили проигрыватель, две кассетные деки и усилитель. Имелись разъемы для основных колонок, для вспомогательных колонок и, видимо, для вспомогательно-вспомогательных колонок. И переключатели, чтобы использовать их по отдельности или группами.

Как-то вечером миссис Розенбаум спустилась в подвал с тарелкой шоколадных плюшек. Жилец в это время возился с оборудованием.

— Караоке, — кивнула она. И ушла, ничего не добавив.

А утром, возвращаясь с пробежки, Рик увидел перед домом мертвую лань. Погибнуть она могла только на протяжении предшествующих сорока пяти минут. Как ни поразительно, команда городских мусорщиков уже прибыла.

— Парень, который ее сбил, вызвал нас по мобильнику, — ответил один из них на вопрос Рика. — Он член Гринписа и выглядел очень расстроенным. Машину тоже покорежило.

— Но каким образом лань оказалась на городской улице? — спросил Рик.

— Да они с каждым годом забредают все дальше. Естественных врагов у них почти не осталось, и стада бешено размножились, а новые застройки заметно уменьшают их среду обитания. Вот они и рыщут в поисках корма. Странно другое: водитель заметил лань и притормозил, но когда уже почти проехал мимо, она вдруг метнулась прямо под колеса.

— Я уезжаю в Цинциннати погостить у сестры, — в тот же вечер сообщила миссис Розенбаум. — Вы не приглядите за домом, пока меня не будет?

— Конечно. А что нужно делать?

— Просто создавать видимость, что дом не пустует. Я подключила лампы к таймерам, но хорошо бы, чтобы в нем видели людей. Может, вы захотите устроить вечеринку с друзьями.

Она без конца жаловалась на вечеринки, которые устраивали ее прошлые жильцы, а также на громкую музыку.

— Вас что-то тревожит?

Миссис Розенбаум как будто слегка смутилась.

— Не знаю… Последние ночи собаки все время завывали. А вчера я слышала какой-то шорох под окном.

Рик прикинул.

— Но ведь с той стороны дома стоят мусорные баки. Поспорю, шуршал енот, — И он пересказал то, что услышал от мусорщика о вторжении диких животных в город, и удивился, когда оказалось, что хозяйка ничего не знает о сбитой лани. — Понятно, почему собаки забеспокоились.

— Так-то оно так, — миссис Розенбаум с сомнением покачала головой. — Но, скорее, это какой-нибудь наркоман хотел украсть денег на новую дозу. Последнее время краж в нашей части города стало куда больше. В газеты ведь не все попадает. И у меня на душе поспокойней будет, если вы за домом присмотрите.

— Я обо всем позабочусь, — заверил ее Рик. — Выкиньте из головы.

Неизвестно, последовала ли миссис Розенбаум его совету, но вот сам он уже через пятнадцать минут забыл о разговоре.

* * *

Он проснулся. Ему ударил в глаза часовой циферблат: 2 часа 32 минуты.

«Что меня разбудило?»

Да, конечно, жужжали вентиляторы, но их шум был теперь настолько привычным, что Рик перестал его замечать. Вроде бы выли собаки… И что?

Он замер, едва решаясь дышать. И отчаянно вслушивался, не зная, что, собственно, может услышать.

Потолок скрипнул. Один раз — и пауза, а потом еще три раза почти подряд. Тяжелый щаг, затем три более легких шага.

Он сбросил ноги на пол и потянулся к телефону. И снова странно ритмичный скрип потолка. Словно что-то ищут.

Его рука застыла на телефонной трубке. Что он скажет полиции? «Я не знаю, что это, но уверен — оно невидимо». И какие меры примет полиция?

Отпугнет невидимку? Но он же НЕ хочет его отпугивать.

Рик встал и бесшумно прошел на кухню. Взял с полки миску, до половины наполнил ее водой.

В почти полной тишине трубы издали звук, похожий на глубокий вдох. Скрипы у него над головой оборвались. Затем раздался быстрый топоток в направлении нижней площадки. К комнате Рика.

Дверь Рика была в конце коридорчика и запиралась на свой замок. Он стоял в темноте, которая казалась только еще более густой от горящего ночника, включенного в розетку освежителя воздуха. Стоял и взвешивал, хватит ли у него смелости пройти в конец коридорчика и открыть дверь.

А дверь, казалось, выгибалась, словно под сильным, упорным нажимом. Раздался щелчок, дверь распахнулась. Порыв ветра рассыпал листья по коридорчику. От кирпичных фасадов эхом отразился вой сирены, очень далекий.

Рик стоял в противоположном конце коридорчика и ждал, вслушиваясь, не раздастся ли новый звук, вглядываясь, не различит ли он какого-нибудь движения. Минуту спустя ему пришло в голову, что замок просто мог не защелкнуться, и дверь распахнул ветер. Дом ведь старый. И дверь закрывали бережно, а потом слегка дергали, чтобы язычок замка вошел в прорезь.

На стене коридорчика висел тренировочный костюм Рика. Штаны начали дергаться и покачиваться, словно их щупали. В руке у него оказался зажат пульт дистанционного управления звуковой системой. Видимо, он схватил его машинально, сам того не заметив. Рик включил первый канал.

— Добро пожаловать. Я ждал, что ты навестишь меня.

Его голос доносился из колонки, ближайшей к открытой двери. Штаны обрели неподвижность.

— Значит, ты вломился, ориентируясь, во всяком случае частично, по запаху. Теперь ты слышишь мой голос, и он сбивает тебя с толку. Здесь темно, и у тебя нет особых преимуществ передо мной, если только ты не обладаешь инфракрасным зрением. Ну, теперь мой голос заставит тебя отступить?

Свет ночника в коридорчике задрожал. Оно приближалось. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, Рик вернулся через кухню к себе в спальню.

— Думается, вы все испытали немалый шок, когда поняли, что вас вот-вот отыщут. — Теперь его голос доносился из динамиков и в коридорчике, и в кухне. — Тысячи лет вам удавалось успешно прятаться. Вы на каком-то всеобщем совете решили, что война с человечеством заранее проиграна? Или вы миролюбивы по природе?

«Мне бы очень хотелось верить, что верно последнее. Особенно теперь, когда я отступил в комнату, из которой другого выхода нет, а окна забраны решетками».

— Как бы то ни было, вы пришли к выводу, что можете себя обезопасить, если скроете от человечества свое существование. И это сработало идеально. Но вот каким-то образом вы узнали о моих исследованиях. Вы поняли: исследования эти, мои и моих коллег, приведут к вам. В отчаянии вы попытались остановить меня с помощью поддельного письма, якобы от Свена Йохенсена. Это могло бы сработать, если бы мой консультант не догадался о подделке.

Слова теперь перебрасывались от колонки к колонке. Это должно было сбить существо с толку, заставить его медлить, пока Рик не доведет свою речь до конца.

— Может быть, посылая это письмо, вы даже еще не знали, кто я и где нахожусь. Но если и так, вы скоро отыскали меня в университете. Мне кажется, вы старались установить, как скоро я вычислю ваше существование. А может быть, вы хотели получить некоторое представление о том, какой будет моя реакция, реакция человечества вообще, когда мы поймем, что подобные существа живут не только в сказках. Наверное, вы испытали настоящий ужас, когда мы собрались в библиотеке, и ты услышал, как мои друзья прикидывали, каким образом вы можете передвигаться, оставаясь невидимыми, и рассуждали о вашем прошлом взаимодействии с человечеством. И когда я чуть было не схватил тебя, это, конечно, удесятерило ваши страхи.

В кухне стул подвинулся на дюйм. Потом сдвинулся стол. Оно теперь двигалось по дуге к спальне, хотя голос Рика по-прежнему раздавался позади него.

И уже находилось в арке.

«Хитрюга! Сообразил, что колонки — просто уловка, и теперь не обращаешь на них внимания!»

Телефон стоял на тумбочке у него за спиной, но звать на помощь было поздно. Да и к лучшему. Через две-три минуты что-то произойдет, что-то чудесное или кошмарное.

Рик отключил усилитель.

— Затем ты обнаружил мое жилище. — Его голос звучал хрипло, повышаясь и понижаясь на четверть тона. — Такая отвага! Ведь город для вас полон всяческих опасностей. Толпы прохожих на тротуарах, мчащиеся по улицам легковые и грузовые машины. То, что случилось с ланью, которую ты вспугнул, могло бы легко произойти и с тобой.

А теперь мы здесь, и ты должен принять важное решение. Будут ли наши виды друзьями или врагами? Вы достаточно близко познакомились с нашим обществом, выучили наш язык, научились обращаться с нашими компьютерами. Если вы смотрели фильмы ужасов, то могли сделать вывод, что конфликт между нами и вами возможен. И от вас зависит, не превратится ли это в пророчество. Даже если ты заставишь меня замолчать, вас отыщет кто-нибудь другой. Это только вопрос времени. А когда причина моей смерти будет выглядеть иначе, то подозрение падет на вас.

Но ты можешь вспомнить былые отношения между нами. Вспомнить хозяек, которые ставили для вас миски с молоком и водой, чтобы вы оберегали их дома или даже помогали им кое в чем. Я не говорю, что произойдет это легко и просто. Вы хорошо нас изучили и знаете, какими мерзкими мы способны быть с себе подобными. Но, может быть, вы заметили, что мы, пусть и очень медленно, но становимся лучше. И может быть, вы видели, как мы из кожи вон лезем, лишь бы сохранить редкие виды, от которых практической пользы нет никому.

В прошлом мы заключали союзы с другими видами к их пользе.

Решать тебе.

Голос Рика звучал в полной тишине. Дрожащей рукой он снял миску с водой со стола и поставил ее на пол у своих ног. И медленно выпрямился, чувствуя себя предельно беззащитным.

Шорох. Рик непроизвольно напрягся в ожидании удара.

Вода в миске внезапно пошла рябью. Послышалось лакание.

Очень-очень медленно Рик опускал руку, думая о том, понравится ли этому невидимке, если у него почешут за ухом.


Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Терри Пратчетт
СТРАТА

Иллюстрация Игоря ТАРАЧКОВА

Однажды я встретился с горным мастером, и тот показал мне кусок обычного каменного угля, включающий в себя золотой соверен 1909 года. Я видел обломки аммонита, окаменевшие внутри отпечатка сандалии, которая его раздавила. Одно из помещений в цокольном этаже Музея Естественной Истории всегда под замком. Среди прочих необъяснимых курьезов природы там хранится скелет тиранозавра с наручными часами и череп неандертальца с золотыми коронками на трех зубах.

И что прикажете делать со всеми этими фактами?..

Д-р Карл Унтермонд. «Перенаселенный Эдем».

1.

День был солнечный и блистал великолепием, точь-в-точь как на рекламных проспектах Компании. Сегодня из офиса Кин открывался прекрасный вид на кристально прозрачную голубую лагуну, окаймленную стройными пальмами. На внешнюю сторону рифа набегали, вскипая пеной, волны зеленоватого океана, на ослепительном пляже из белого кораллового песка пестрели небрежно разбросанные причудливые ракушки.

Но эту чудовищную механическую тушу, водруженную на гигантский понтон, не увидишь ни в одной рекламной брошюре. Пласт-машина для тружеников Компании, а на официальном жаргоне — пластоукладчик, малая модель для производства островов и атоллов до 15 км в поперечнике. На глазах у Кин из выпускной щели заднего бункера неспешно выполз очередной метр готового пляжа, с поразительной точностью укладываясь на место.

Интересно, кто там мастер-пилот, подумала Кин; над этим простеньким пляжем определенно витает дух гения… Дизайнер, укладывающий сыпучую субстанцию столь элегантным образом, способный рассеять по пляжу ракушки в таком артистичном беспорядке, бесспорно заслуживает крупномасштабного поля деятельности. Но может быть, этот человек просто любит острова? Подобные типы иногда попадаются. Обычно тихие и молчаливые, они предпочитают таскаться по океану в хвосте у вулканических команд, в мечтательном трансе порождая — с вызывающе филигранным мастерством! — архипелаги неповторимой красоты и сложности.

Кин потянулась к интеркому и вызвала инженера зоны тропиков.

— Джоэл? Скажи, кто там у нас на BCF-3?

Перед ней материализовалось из воздуха загорелое лицо инженера.

— Привет, Кин, я сейчас посмотрю… Ага! А ведь неплохо сработано, правда? Тебе понравилось?

— Очень недурно.

— Так это Фрейн Хендри, тот самый. Герой всей кучи ругательных докладных, которая у тебя на столе. Знаешь, этот тихий стажер запихнул динозавра…

— Я читала твою докладную, Джоэл.

Инженер планетарной зоны оценил металл, прорезавшийся в голосе начальника пространственного сектора, и вздохнул.

— Николь Плант, она у Хендри микшером, тоже замешана в этом деле. Так я сразу перекинул их двоих на острова, потому что… ну, на коралловом рифе, как ты знаешь, просто нет смысла поддаваться искушению.

— Знаю, — сказала Кин и, подумав, добавила: — Пришли его ко мне. И ее тоже. Кажется, мне предстоит долгий хлопотливый день, Джоэл. Впрочем, так бывает всегда: когда работа близится к концу, люди начинают развлекаться.

— Молодость, Кин! Мы все прошли через это. Я и сам, к примеру, запечатал в каменный уголь пару своих старых башмаков. Не слишком изобретательно, должен признать.

— Ты думаешь, этого парня надо простить?

Ну разумеется, Джоэл именно так и думал. Ведь каждому из кадровых работников Компании некогда спустили с рук по одному фортелю, верно? И цензоры все равно ущучили нелегальные закладки, не правда ли? А если какая-то штучка и была случайно пропущена, вероятность того, что на нее наткнутся будущие палеонтологи, исчезающе мала, разве не так?

— Парень и сейчас чудо как хорош, а скоро будет еще лучше, — сказал ей Джоэл. — Ты уж не поднимай чересчур большую волну, Кин, идет?

Рев пласт-машины постепенно заглох. Еще через несколько минут дверь кабинета Кин отворилась, и один из роботов-секретарей, сидевших в приемной, подвел к ее столу примечательную парочку в пыльных рабочих комбинезонах. Парень оказался коренаст, белобрыс и обгорел на солнце до цвета вареного рака. Смуглая юница, тощенькая и с обритой наголо головой, только-только успела выйти из подросткового возраста. Провинившиеся замерли перед Кин, уставившись на нее во все глаза, боязливо и одновременно с вызовом. Витающее вокруг них облачко коралловой пыли умиротворенно оседало на ковер.

— Присядьте, незачем стоять, — сказала Кин. — Хотите чего-нибудь прохладительного? У вас двоих, как мне кажется, ужасно обезвоженный вид. Разве в вашей пласт-машине нет кондиционера?

Провинившиеся быстро обменялись взглядами, и девушка сказала:

— Есть, но Фрейни любит ощущать работу живьем.

— Гм… ну ладно. Холодильник — вон тот эллипсоид, что висит в воздухе рядом с вами. Не стесняйтесь.

Они слегка отпрянули, когда холодильник подплыл поближе и дружелюбно подтолкнул девушку в плечо. Потом они со смущенным видом, нервно улыбаясь, устроились в креслах для посетителей. Было очевидно, что юная пара испытывает что-то наподобие благоговейного страха перед Кин, и если честно, это ей немного мешало.

Согласно анкетным данным, оба были уроженцами колониальных планет, настолько новеньких, что их тектонические плиты не успели толком просохнуть. Ну а Кин принадлежала к коренному населению Земли. И это была не Целая Земля, и не Старая Земля, и не какая-нибудь там Новая, или Настоящая, или Лучшая. А просто Земля, колыбель всего человечества, как написано во всех исторических книгах. Помимо всего этого, Кин была Самым Главным Начальником и имела право уволить кого угодно когда только пожелает.

Холодильник, не дождавшись внимания, поплыл обратно в свой альков, по пути обогнув совершенно пустое место у дальней стены кабинета. Кин отметила для себя, что следует вызвать техника, чтобы тот проверил его ходовые программы. Парочка со встревоженным видом смирно сидела в плавающих креслах (ни в одной колонии такой мебели нет, мельком припомнилось ей). Наградив визитеров официально строгим взглядом, Кин демонстративно включила рекордер.

— Вы знаете, почему я вас вызвала, — сказала она без обиняков.

— Если вы не полные тупицы, то хорошо изучили правила Компании. Тем не менее я обязана напомнить, что у вас есть право выбора относительно того, кто будет рассматривать ваш возмутительный проступок. Вы можете назвать меня как главного администратора этого сектора или же предстать перед Комитетом по этике в головном офисе Компании. Должна предупредить: если дело буду рассматривать я, апелляции исключены. Итак, какую из двух возможностей вы предпочитаете?

— Вас! — не раздумывая, выпалила девушка.

— А мастер-пилот не умеет говорить?

— Мы предпочитаем, чтобы судили вы, босс, — промямлил парень с чудовищным провинциальным акцентом.

— Это не суд, — покачала головой Кин. — Если вас не удовлетворит мое личное решение, вы всегда можете уволиться… конечно, если я сама вас прежде не уволю. — Она помолчала, чтобы ее слова как следует запечатлелись в мозгах юнцов. За спиной каждого принятого на испытание стажера переминалась с ноги на ногу очередь претендентов длиною в добрый парсек. Никто и никогда не увольнялся из Компании добровольно.

— Хорошо, — сказала она наконец, — принимается. И еще кое-что для протокола… Это вы двое работали на пластоукладчике BVN-67 четвертого июля нынешнего года? И вы вдвоем занимались основным узлом центральной горной системы Y-континента? Против вас, мистер Хендри, и вас, мисс Плант, выдвинуто обвинение, подтвержденное видеоматериалами, о чем вы были оповещены.

— Все правильно, — вяло кивнув, пробормотал Хендри.

Кин нажала на кпопку, и в воздухе быстро сформировался впечатляющий вид сверху на серое скалистое плато, которое резко обрывалось километровой стеной, располосованной разноцветными пластами и прослойками, словно сумасшедший сэндвич самого Господа Бога. Пласт-машина была отделена от рабочей кромки плато и отодвинута в сторону. Если только какой-нибудь суперпилот не умудрится вернуть ее точнехонько на прежнее место, будущим геологам этого мира предстоит безуспешно ломать себе головы над необъяснимым поведением горных пластов.

Объектив молниеносно скользнул вниз до середины обрыва, где в стене виднелась выплавленная ниша, а под ней были подвешены мостки. Несколько рабочих в желтых касках поспешили покинуть поле обзора камеры, за исключением одного человека, который остался стоять, гордо выпрямившись. В руках он держал огромную измерительную линейку, приложенную к Экспонату А, и радостно ухмылялся. Привет, ребятки, говорила эта ухмылка, вы все здесь находитесь под юрисдикцией Цензурного трибунала Компании!

— Плезиозавр, — любезно прокомментировала картинку Кин. — Конечно, здесь ему совершенно не время и не место, но и это еще не все!

Камера подплыла к полурасчищенному скелету, выступающему из стены, и сфокусировалась на предмете сбоку, сильно смахивающем на слегка покореженный прямоугольник. Объектив поспешно наехал на загадочный предмет, и Кин удовлетворенно кивнула. Теперь все было предельно ясно. Бедное ископаемое прижимало к себе грудным плавником пластиковый плакатик, на котором были видны буквы латинского алфавита. Кин прочитала их ровным голосом:

— НАРОДЫ МИРА ПРОТИВ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ.

Да уж, для этакого фортеля потребовалась чертова прорва предварительной работы! Не дни, а наверняка недели, и надо было еще написать очень сложную программу и внедрить ее в электронный мозг пласт-машины.

— Как вы нашли? — робко спросила девушка.

Благодаря крошечному электронному шпиону, разумеется, каковые установлены на всех пласт-машинах, но это самый большой секрет топ-менеджеров Компании. Электронный ябедник гнездится в десятикилометровой выпускной щели большого пластоукладчика, чтобы опознавать на выходе маленькие, почти совсем невинные неофициальные самоделки вроде динозавров пацифистского толка и тугоухих мамонтов со слуховыми аппаратами. Шпион тихонько сидит в щели до тех пор, пока не опознает подобную штуковину, а затем незамедлительно ее помечает работающим на определенной частоте маячком.

Потому что рано или поздно, но каждый работник Компании выкидывает подобные фортели. Всякий начинающий дизайнер планет, обремененный хотя бы унцией таланта, чувствует себя полубогом, оседлавшим заветную мечту, называемую в обиходе пласт-машиной, и потому рано или поздно поддается искушению ошеломить прославленных научных корифеев, которые еще даже не родились. Иногда Компания увольняет таких шутников, иногда повышает.

— Потому что я ведьма, — усмехнувшись, сказала Кин. — Итак, вы оба признаете, что это ваше изделие?

— Ну да, — согласился Хендри за двоих. — Нам позволено хотя бы сослаться на… э-э… смягчающие обстоятельства?

Сунув руку в нагрудный карман комбинезона, он извлек изрядно затрепанную книжицу и принялся ее листать.

— Автор этой книги считается одним из главных авторитетов в планетарной инженерии… Вот, я нашел страницу. Могу я процитировать несколько фраз в свою защиту?

— Не стесняйся, сегодня ты мой гость.

— Спасибо. «Однако планета — это еще не мир. Что такое планета? Всего лишь очень большой каменный шар. Что такое мир? Это четырехмерное чудо, где непременно существуют таинственные загадки и неразгаданные тайны. Пусть это будет библейский ковчег на вершине неприступной горы, или бездонные озера с доисторическими монстрами, или следы босых ног на снегу безжизненных высокогорных плато, или беломраморные руины в диких непроходимых джунглях, или заунывный звон колоколов, доносящийся из морских пучин. Пускай в долинах обитает эхо, передразнивающее путников, пускай найдутся золотые города, построенные канувшими в никуда безвестными цивилизациями… Все это дрожжи, брошенные в гигантский планетарный котел, без них воображение человечества никогда не поднимется».

Последовала долгая пауза.

— Мистер Хендри, — нарушила молчание Кин. — Разве я написала хотя бы полфразы о динозаврах, ратующих за ядерное разоружение?

— Нет, но…

— Мы строим миры, а не просто терраформируем планеты. С этим могут справиться и роботы. Поэтому мы всегда проектируем в наших мирах особенные места, где воображение разумных существ когда-нибудь непременно найдет себе зацепку. Но при этом мы никогда — ни-ко-гда — не тратим время на парадоксальные ископаемые. Давайте вспомним Веретенников и допустим, что этот мир колонизирует подобная им раса. Ваша оригинальная шуточка довела бы их до подлинного безумия и в итоге просто уничтожила бы. Итак! Я отстраняю вас от работы на три месяца, мистер Хендри. Вас тоже, мисс Плант, и я даже знать не желаю, по каким причинам вы вздумали помогать этому полоумному. Все, можете идти.

Она выключила рекордер и сказала:

— Эй, куда вы собрались? Садитесь, это было для записи. Да сядь ты, Хендри, на тебе просто лица нет!

Парень был не дурак. Он быстро сел на место, в глазах его затеплилась надежда. Что ж, лучше сразу расставить все по местам.

— Приговор остается в силе. Три месяца принудительных каникул. Записано официально, поэтому даже не пытайся меня разжалобить. Впрочем, — тут Кин усмехнулась, — в любом случае это бы не удалось.

— Но за три месяца, — вскричал он с ребяческой обидой, — здесь уже все будет закончено!

— И что? Всегда найдется другая работа. Не принимай наказание так близко к сердцу. Люди не были бы людьми, если б никогда не поддавались искушениям. Спроси у Джоэла Ченджа, как его поймали за руку, когда он попытался захоронить в каменноугольном пласте свои поношенные башмаки. Но эти башмаки не испортили ему карьеру.

Хендри взглянул на Кин исподлобья.

— А вы… Вы что сделали, босс?

— Кто, я?!

— Ну, я так понял из ваших слов, что… словом, все когда-то делали то же самое, что и мы с Николь. Значит, и вы тоже?

Кин в легком замешательстве побарабанила пальцами по столу, а потом усмехнулась.

— Что ж, вынуждена покаяться. Я построила горный хребет в форме собственных инициалов.

— Это же… с ума сойти!

— Ага, вот именно. Почти половину той горной зоны потом пришлось переделать… Меня едва не вышибли из Компании, — добавила Кин со смешком.

— И после такого можно стать руководящим работником?!

— Как видишь… Через несколько лет, вполне вероятно, мы доверим тебе построить астероид… какой-нибудь парк развлечений для мультибогачей. Хочу дать пару советов. Во-первых, никогда и ни перед кем не мямли и, наоборот, не выпендривайся. А во-вторых, никогда не пытайся цитировать людям их собственные слова им же в укор! Я, конечно, женщина изумительно милосердная и всепонимающая, но вот другие… Кое-кто мог был заставить тебя под страхом смерти слопать всю эту книжицу, листок за листком. Ты меня понял? Ну и прекрасно. А теперь вам обоим и впрямь пора уходить. У меня куча дел.

Парочка поспешила удалиться, оставив за собой дорожку коралловой пыли. Кин несколько минут задумчиво глядела на закрытую дверь, потом улыбнулась и снова приступила к работе. Надо было срочно оценить несколько вариантов дизайна TY-архипелага.

Груз двухсот десяти лет жизни, как пыль веков, лежал на плечах Кин Арад, но она легко несла эту ношу. А почему бы и нет? Люди никогда не хотели стареть, а теперь им помогала сохранять свежесть ума ментальная хирургия.

Кин носила на лбу изящный золотой диск, где были отмечены полные столетия ее жизни. Так поступали многие долгожители, эта неофициальная традиция обеспечивала должное уважение и зачастую предотвращала нежелательные ситуации. Не всякая женщина приходит в бурный восторг от того, что ее пытается соблазнить молодой красивый мужчина, который может оказаться ее потомком в седьмом или восьмом колене. С другой стороны, женщины намного старше Кин диска как раз не носили…

Сейчас ее кожа была угольно-черной, что оберегало организм от избытка солнечной радиации. Она была старше двадцати девяти миров. В строительстве четырнадцати из них лично принимала участие. Семь раз выходила замуж при самых различных обстоятельствах, однажды даже по любви. С бывшими мужьями Кин иногда встречалась, если выпадал удобный случай, и они вместе вспоминали былые времена.

Она подняла глаза, когда пылесос выполз из своего гнезда в стене и зажужжал, собирая с ковра коралловую пыль. Медленно обвела взглядом кабинет, словно пытаясь обнаружить очень важный, но потерянный предмет, и замерла, прислушиваясь.

И он появился. Секунду назад там был только воздух, и вот уже у дальней стены кабинета высокая мужская фигура небрежно опирается на низенький картотечный шкафчик. Встретив изумленный взгляд Кин, мужчина учтиво поклонился.

— Дьявольщина! Кто вы такой?

Она потянулась к интеркому, но гость оказался быстрее. Словно перелетел через комнату и через миг уже держал ее за правую руку, вежливо, но цепко. Кин не стала с ним бороться. Она мрачно улыбнулась и, не вставая из-за стола, резко выбросила ему в лицо левую руку, сжатую в кулак, унизанный тяжелыми металлическими перстнями с ограненными камнями.

Когда незнакомец стер кровь, залившую ему глаза, Кин уже смотрела на него сверху вниз, держа в руке станнер.

— Никаких агрессивных жестов, — сказала она. — Не вздумай даже вздохнуть поглубже.

— Вы совершенно уникальная женщина, — пробормотал незваный гость, встревоженно ощупывая подбородок. Полуразумный пылесос, пытаясь продолжить уборку, настойчиво отталкивал его в сторону.

— Кто ты такой?

— Джаго Джало, так меня зовут. А вы Кин Арад? Я не ошибаюсь?

— Как ты сюда попал?

Мужчина обернулся и исчез. Кин автоматически нажала на спуск станнера. ВВВУМП! В ковре образовалась идеально круглая дыра.

— Мимо, — констатировал голос из другого конца комнаты.

ВВВУМП!

— Конечно, было нетактично так врываться, но если вы уберете свое оружие…

ВВВУМП!

— Мы могли бы получить взаимную выгоду, Кин Арад. Разве вам не хочется узнать, как сделаться невидимкой?

Кин, поколебавшись, неохотно положила станнер на стол.

Он снова появился, на сей раз как будто вылепив себя из воздуха. Невидимая рука по частям сотворила голову и торс, а ноги появились потом, обе сразу.

— Замечательно. Я в восторге, — сказала Кин. — Теперь, если ты вздумаешь исчезнуть, я поставлю станнер на широкий луч и просканирую весь кабинет. Но тебе удалось возбудить мой интерес, поздравляю. В последнее время это редко со мной случается.

Он не стал исчезать, а просто сел. Кин прикинула, что незнакомцу никак не меньше пятидесяти, а может быть, и сто пятьдесят. Очень старые люди двигаются с выработанной веками грацией, но о нем такого не скажешь. Этот мужчина выглядит так, словно не спал несколько лет, очень бледный, безволосый, с припухшими красными веками. Заурядное лицо, которое забываешь через секунду, и даже комбинезон неприметного мышиного цвета. Когда мужчина сунул руку в карман, станнер мигом очутился у Кин, и она угрожающе повела дулом.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я закурю? — вежливо осведомился он.

— Табак? — изумилась Кин. — Нет, не стану. Я не стану возражать, даже если ты сгоришь синим пламенем.

Не отводя глаз от станнера, он сунул в рот тоненький желтоватый цилиндрик и поджег. Вынул его изо рта и выдохнул сизую струю дыма.

Этот человек, подумала Кин, опасный маньяк.

— Я могу рассказать о телепортации материи, — предложил Джаго Джал о.

— Я тоже. Это физически невозможно, — сказала Кин усталым голосом. Так вот, значит, к чему все в итоге свелось? Обыкновенный болтун и мошенник, хотя… он все-таки умеет становиться невидимым.

— Когда-то все утверждали, что ракета не способна летать в космосе, — сказал ей Джало. — Они смеялись над Годдардом. Они называли его дураком.

— То же самое говорили о миллиардах других людей. — Кин решила в данный момент не выяснять, кто такой этот Годдард. — Значит, у тебя есть передатчик материи? И ты можешь мне его показать?

— Конечно.

— Но не здесь, разумеется?

— Не здесь. Тут у меня только вот это. — Он сделал неуловимый пасс, и его левая рука исчезла. — Считай, что на мне плащ-невидимка.

— Могу ли я… гм, взглянуть на эту штуку поближе?

Он кивнул и протянул ей пустую ладонь. Кин тоже протянула руку и прикоснулась… к чему-то. На ощупь это больше всего напоминало грубую ткань. Очертания ее правой кисти, кажется, немного размылись.

— Изгибает световые лучи, — заметил Джал о, осторожно вытягивая что-то из ее пальцев. — Ну а чтобы плащ не потерялся в комоде, есть специальная метка, которую можно активировать. Смотри!

Кин увидела тонкую, извилистую линию оранжевого света, которая окаймляла совершеннейшее ничто.

— Потрясающе, — сказала она. — Но почему ты пришел именно ко мне?

— Потому что ты — Кин Арад, которая написала «Непрерывное творение». Ты знаешь все о Великих Королях Веретенников, а я думаю, что плащ сделали они. Он ведь не мой — я его нашел. И еще много других интересных вещей.

Кин бесцеремонно изучала его бесцветную внешность. И наконец произнесла:

— Мне хочется подышать свежим воздухом. Ты уже завтракал, Джаго Джало?

Джало покачал головой.

2.

Флайер Кин покружил над административными зданиями и устремился на север, к большому комплексу на W-континенте. Прямо по курсу она увидела пласт-машину, на которой еще пару часов назад работал Хендри; ее новый мастер-пилот прилежно выкладывал путаный узор прибрежных рифов. Шевельнув штурвалом, Кин послала флайер по широкой дуге. Этот маневр предоставил им прекрасную возможность полюбоваться огромной серебристой чашей энергоприемника на самом верху пласт-машины. Внутренняя поверхность чаши была глубокого бархатисто-черного цвета.

— Зачем потребовалось делать крюк? — спросил не отлипающий от иллюминатора Джало, когда они вернулись на прежний курс.

— Пласт-машина получает энергию от нескольких орбитальных коллекторов. От нас даже пепла не осталось бы, пролети мы сдуру над чашей.

— А что случится, если эта машина сделает неудачный маневр и луч не попадет в чашу?

Кин добросовестно задумалась.

— В точности не знаю, — сказала она. — Такого не может быть. Но если случится, то никто и никогда больше не увидит ее мастер-пилота, уж это точно.

Они пролетели еще над полудюжиной мелких, но чрезвычайно живописных островков. Выращенные в лабораторных чанах молодые дельфины, все еще взбудораженные своим путешествием в чреве мегатанкера из лаборатории в океан, отчаянно выпрыгивали из волн в азартной погоне за тенью флайера. Кругом было сплошное «непрерывное творение» на форсированном ходу.

В то время мысль о собственной книге показалась Кин на редкость удачной. Потом оказалось, что придется абсолютно все сделать самой. Написать книгу как раз оказалось проще всего, проблемы начались, когда надо было научиться делать бумагу. Потом Кин пришлось нанять солидный штат роботов, поставив перед ними задачу соорудить механический и притом надежный печатный пресс. Это была первая печатная книга, выпущенная за последние четыре столетия, и одно лишь сообщение о ней произвело сенсацию во всех мирах человечества.

Но были еще и слова Кин, заключенные в изысканные, ужасно дорогие переплеты. В этих словах не было ничего особенно нового, но ей каким-то образом удалось так органично и убедительно связать между собой все новейшие разработки и методы практической геологии, что «Непрерывное творение» буквально зажигало умы. Возникла даже пара неформальных религий, которые признали Кин Арад пророком Всеобщего Творца, а ее книге присвоили статус Новейшего Священного Писания.

Кин искоса взглянула на своего пассажира. Она не смогла определить его происхождение по акценту. Джало говорил слишком правильно, тщательно произнося слова, как человек, только что выучивший язык с помощью ментальной ленты и не имеющий разговорной практики. Его неприметное одеяние можно было приобрести в автоматах на дюжине миров. Сумасшедшим он не казался, но настоящие психи никогда не выглядят настоящими психами.

— Значит, ты читал мою книгу, — сказала она, завязывая беседу.

Он обратил на нее бледные глаза в каемке красных век.

— Да, — ответил он. — Я читал на корабле, пока летел сюда. Но не жди комплиментов, мне попадались тексты и получше.

Кин почувствовала, что краснеет, к своему собственному стыду и неудовольствию.

— Не сомневаюсь, — сказала она ровным голосом. — Ты, должно быть, прочитал целую гору книг.

— Да, несколько тысяч, — небрежно кивнул Джало.

Кин резким ударом ладони включила автопилот и повернулась к нему.

— Я прекрасно знаю, что во всех мирах существует всего лишь несколько сотен книг! Старые библиотеки утрачены!

— Извини, я не хотел тебя обидеть, — поспешно произнес Джало.

— Да что ты о себе вообра…

— Автору не обязательно самому делать бумагу, — мягко перебил ее Джало. — Когда-то, в старые времена, книги выпускали издатели. Автору надо было только написать слова, вот и все.

— Старые времена? Сколько же тебе лет, Джаго Джало?

Он неловко поежился.

— Точно сказать не могу, вы несколько раз меняли календарь. Но насколько мне удалось подсчитать, мой приблизительный возраст… около одиннадцати столетий. Плюс-минус десять или двадцать лет, должно быть, так.

— Но в те времена еще не было генной инженерии, — сказала Кин с раздражением.

— Зато у нас были корабли серии Терминус, — спокойно ответил Джало.

Под флайером проплыл новехонький вулканический остров. Его центральный конус неравномерно плевался дымом; должно быть, техники решили погонять на переменных режимах еще не обкатанный вулкан. Кин. проводил а остров невидящим взглядом, ее губы зашевелились.

— Джало, — медленно проговорила она. — Джаго Джало! Недаром это имя показалось мне знакомым… Но о Терминусах я знаю только то, что они никогда не возвращались.

— Абсолютно верно. — Он криво усмехнулся. — Мы были добровольцами… восторженные кретины. Терминусы изначально не рассчитаны на возвращение.

— Я знаю, — сказала Кин. — Ужас.

— Ну, если взглянуть с точки зрения тогдашней эпохи, то в этом был некий определенный здравый смысл. Мой корабль не вернулся, разумеется…

Он резко наклонился к ней и шепнул прямо в ухо:

— А вот мне удалось!

3.

Риц был неофициальным городком, к нему не приложил руки ни один дизайнер. Разросся сам по себе вокруг первой Линии, которая теперь осталась последней на планете. И город уже начали разбирать, отсылая строительные модули и разный прочий скарб вверх по Линии на орбиту, где кружили в терпеливом ожидании огромные грузовые корабли. Еще месяц, и здесь все будет закончено; последнюю равнину покроют глубоким пушистым снегом, последнюю стайку колибри выпустят в тропический лес. Новенькую, только что с иголочки планету покинут последние работники Компании и вознесутся на небеса.

Кин и Джало сидели в декоративном садике на крыше ресторана, километрах в двух от круглосуточно работающей Линии. Их беседа в очередной раз была прервана низким гулом и полязгиванием мощного буксировщика, который тащил вверх по Линии цепочку ярко-желтых грузовых контейнеров, напоминающих нанизанные на нитку бусины. Через несколько минут буксирный поезд добрался до уровня перистых облаков и скрылся из вида; гул постепенно затих.

Кин решила заказать себе плотный ланч: сок фрамуша, седло лума со сложным гарниром, кофе со сливками и бризенсы на сладкое. Джало сразу заказал пинту черного кофе без сахара, затем долго и придирчиво изучал меню и наконец, изумленно воздев брови, выбрал омлет из яйца додо. Теперь ее спутник смотрел на тарелку, где красовалась омлетная гора, с таким выражением лица, словно очень сильно о чем-то сожалеет.

Пока Кин наблюдала, как Джало вяло ковыряется в омлете, ее мозг настойчиво показывал совсем другие картинки. Она увидела чудовищную колоколовидную тушу межзвездного корабля. И крошечную сферу системы жизнеобеспечения пилота — прыщик на носу космического монстра. Она вспомнила холодную извращенную логику, которой оправдывали постройку и запуск серии Терминусов.

Рассуждения выглядели примерно так.

Гораздо надежней послать в дальний космос человека, чем машину. Человек способен сориентироваться даже в абсолютно незнакомой обстановке и отыскать оптимальное решение в нестандартной ситуации. Машины хорошо справляются с рутинными задачами, однако при столкновении с непредвиденным ведут себя неадекватно.

Но гораздо дешевле отправить в дальний космос машину, чем человека. Потому что машина не дышит, а назад возвращается только информация. Человеку потребуется воздух, вода, еда и энергия на дорогу туда и обратно, а это чересчур накладно.

Человек гораздо лучше, а машина гораздо дешевле. В чем состоит разумный компромисс? В том, чтобы послать в дальний космос человека, но только в один конец. Это будет и надежно, и не слишком дорого.

— Что у тебя в том горшочке? Сельдерей? — с надеждой осведомился Джало.

— Молодые побеги шишковатого коряжника в сметанной заливке. Только не ешь желтых кончиков, они горчат… Ну что, я так и буду глазеть на тебя?! — внезапно рассердилась Кин. — Поговори со мной, Джало! Расскажи о Великих Королях Веретенников!

— Я знаю о них только то, что вычитал из книг. По большей части, из твоей собственной, между прочим. Послушай… — Джало озабоченно нахмурился. — Ты не против, если я съем эти синенькие штучки?

— На здоровье! Ты обнаружил неизвестную зону Веретенников?

До сих пор были известны всего девять зон с артефактами Веретенников, если не считать тот брошенный в космосе корабль. Прототип пласт-машины, детальные инструкции по генной инженерии и многие другие изобретения, составляющие фундамент нынешней человеческой цивилизации — это все наследие таинственных Веретенников.

— Чертовски вкусно, — прожевав, сообщил ей Джало. — Нет, я не обнаружил новой зоны Веретенников. Но зато я нашел целый мир.

— Мир?! Не может быть! Почему ты решил, что это мир Веретенников?

Джало пожал плечами и подцепил на вилку побег шишковатого коряжника.

— Видишь ли… Он плоский.

Возможно, этот человек не ошибается, подумала Кин.

Веретенники богами не были, но вполне успешно их заменяли. Их раса эволюционировала при малой гравитации… вероятно. По сохранившимся мумиям ксенобиологи определили, что это были существа трехметрового роста, но весили едва ли девяносто фунтов. На планетах с гравитацией земного типа Веретенникам приходилось носить изумительно сконструированные экзоскелеты, которые успешно предотвращали множественные самопроизвольные переломы хрупкого внутреннего костяка.

У них были негуманоидные морды с удлиненными рыльцами и по два больших пальца на каждой руке. Длинные тощие ноги в поперечную полоску, с чередованием оранжевого и пурпурного, заканчивались очень большими и очень плоскими ступнями; глядя на такие конечности, любой цирковой клоун мог обрыдаться от зависти. Что касается головного мозга, таковой у них полностью отсутствовал — точнее, все тело Веретенника могло работать как мозг. И никому еще не удалось обнаружить у высохших мумий желудок или иные органы пищеварения.

Нет, эта странная раса совсем не походила на богов.

У Веретенников была дешевая технология трансмутации элементов, но до сверхсветового привода они не додумались. Похоже, они были разнополы, но ксенобиологам неясно, откуда все-таки брались маленькие Веретеннички. Чтобы послать сообщение через всю Галактику, эти существа модулировали водородную линию в спектре ближайшей звезды. Все Веретенники были превосходные телепаты и притом жуткие клаустрофобы. Они даже не строили домов. Их огромные космические корабли были… совершенно неописуемы!

Жили эти существа практически вечно и, должно быть, забавы ради имели привычку спускаться на планеты с редеющей атмосферой и экспериментировать над тамошней экологией. Веретенники могли по желанию снабдить избранный мир луной-переростком, или запустить в его океаны мутантные водоросли, или неправдоподобно ускорить развитие примитивных жизненных форм. Они брали планету типа Венеры и шутя превращали ее в землеподобный рай. Зачем этим тощим хрупким великанам было нужно терраформирование, никто объяснить не мог, но род людской впоследствии получил от их планетарной деятельности большую пользу. Любопытно, что сами Веретенники как галактическая раса издавна страдали от перенаселения… конечно, по их собственным стандартам.

В один прекрасный день некие Веретенники-терраформисты вскрыли с помощью пласт-машины кору очередной хиреющей планеты и обнаружили под этой корой нечто ужасное — по понятиям самих Веретенников, разумеется. И в течение последующих двух тысяч лет, по мере того как шокирующая весть распространялась по Галактике, все Веретенники постепенно вымерли по причине смертельно уязвленной гордости, как принято считать.

Это случилось 400 миллионов лет назад.

Кин нацелилась прищуренными глазами на Джало.

— Значит, плоский, — повторила она. — Как диск Олдерсона?

— Может быть. А что такое диск Олдерсона?

— Если соединить все планеты какой-нибудь системы, и раскатать всю эту материю в диск диаметром как раз в поперечник этой системы, и не забыть оставить в центре диска круглую дыру для солнца, и нанести на нижнюю поверхность диска слой нейтрония, чтобы создать нужную гравитацию…

— Как! Неужели вы умеете работать с нейтронием?..

Кин сбилась и покачала головой.

— Ничего подобного пока еще не строили. И не находили тоже.

— Мой диск не такой уж большой. Возможно, тринадцать тысяч миль в поперечнике.

Их взгляды скрестились, как шпаги, и Кин произнесла слово, которого он ожидал:

— ГДЕ?

— Без меня ты никогда его не найдешь!

— И ты думаешь, что это артефакт Веретенников?

— Там, на диске, есть такие вещи… Нет, ты все равно не поверишь.

— Ты меня заинтриговал, Джало. Назови свою цену.

Вместо ответа он полез в поясной кошель и вытащил оттуда толстую пачку вексельных ассигнаций Компании номинальным достоинством в 10 ООО Дней. Слово Компании было тверже подавляющего большинства мировых валют, а каждая из этих ассигнаций была равноценна почти 28 годам продленной жизни. Процедуру продления можно было пройти незамедлительно, как только владелец ассигнации учитывал ее в качестве векселя в любом представительстве Компании. С кредиторами Компания расплачивалась самым ценным, что было в Галактике: БУДУЩИМ.

Не отрывая взгляда от Кин, Джало небрежно скомкал в кулаке несколько купюр, подозвал к себе ближайшего официанта и отправил всю пригоршню в его мусорный лючок. Природные инстинкты Кин завопили благим матом, понуждая ее вскочить и сунуть руку в лючок, но Кин не пережила бы и первой сотни лет, невзирая на ухищрения науки, если бы, не задумываясь, повиновалась своим инстинктам. Встроенный в тело робота автоматический мусоросжигатель стал бы крематорием для ее правой руки.

— Зачем… — хрипло начала она, запнулась и откашлялась. — Как это по-детски, Джало! Фальшивки, разумеется?

Вместо ответа он вручил ей ассигнацию с изображением Мафусаила — наивысшая номинация, которую выпускала Компания.

— Двести семьдесят лет, — ухмыльнулся он. — Дарю!

Кин взяла плотный пластиковый листок, белый с золотом. Недрогнувшей рукой, к своей чести. Сам дизайн купюры был очень простым, но Кин было известно, что там зашито более 200 скрытых признаков подлинности. Никто даже не попытался подделать купюру такого достоинства. Все знали, что жизнь уличенного фальсификатора будет продлена на то количество Дней, которые он успел сфабриковать; но провести все это время ему придется в загадочных закромах Компании и далеко не самым приятным на свете образом. Об этом было объявлено публично на всю Галактику.

— В мое время, — самодовольно похвастал Джало, — меня бы называли безумным богачом.

— Или безумным мертвецом?

— Не забывай, что я пилот Терминуса! Никто из нас не верил по-настоящему в неизбежность гибели. Люди, как правило, не хотят в это верить. Не знаю, как другие пилоты, но я-то оказался прав… В любом случае ты можешь проверить эту купюру. Она подлинная, уверяю тебя.

Помолчав, Джало сказал деловитым тоном:

— Я ничего не покупаю и не продаю. Я просто хочу тебя нанять. Через тридцать дней я собираюсь обратно на плоскую Зем… то есть в Плоский мир по причинам, которые в надлежащее время станут очевидны. В качестве платы я предлагаю тебе ответы на вопросы. Эту ассигнацию, разумеется, можешь оставить себе, даже если откажешься от моего предложения. Засунь ее в рамочку под стекло и повесь на стенку. Или прибереги на старость.

Он исчез не вставая, словно король демонов. Руки Кин, простертые туда, где он только что находился, встретили только воздух.

Чуть позже она распорядилась тщательно проверять наличие лишнего человека во всех пассажирских шаттлах, стартующих на орбиту. Даже невидимка не в силах обмануть скрытые датчики, установленные в креслах и проходах между ними. Кин сильно сомневалась, что Джало рискнет забраться на борт грузового судна; по большей части они даже не были загерметизированы.

Разумеется, он ничего подобного не сделал. Кин в конце концов поняла, что Джало заранее приобрел билет на вымышленное имя и спокойно уселся на свое законное место.

4.

Прошло двадцать пять дней. Главной Линии уже не было; ее втянул в себя, наматывая на барабан, линейный геостационарный спутник, который потом отправили в трюм грузового корабля. На всей планете оставалось лишь несколько косметических команд, наводивших порядок у антиподов.

Вокруг Кин, которая стояла на вершине холма в самом сердце буйных, переплетенных лианами джунглей, простиралась влажная, курящаяся, благоухающая земля без малейших следов человеческого присутствия. Прямо под ее ногами (на обратной стороне планеты, через восемь тысяч миль) люди, роботы и машины споро демонтировали последнее оборудование, торопясь загрузить самый последний шаттл. Мир следовало оставить девственным для первопоселенцев.

Невзирая на внешнюю суету, это была четко спланированная ретирада. Последними новый мир покинут чистильщики, уничтожив непредусмотренные проектом колеи и выбоины, протоптанные тяжелыми башмаками тропинки и проплешины. В одном из рекламных фильмов Компании однажды показали сюжет о том, как последний работник покидает новую планету. Этот человек начал было подниматься на лебедке по Линии, но внезапно встрепенулся, оглянулся… дал задний ход и старательно затер собственные следы. Трюк, разумеется, но очень близок к истине.

Это хороший мир, подумала Кин.

Лучше, чем Земля.

Однако и на Земле, как говорят, теперь уже гораздо лучше; население возросло до трех четвертей миллиарда, и людей при этом заметно больше, чем роботов. Да, намного лучше, чем во времена ее детства… Хотя Кин давным-давно избавилась от своих ранних воспоминаний, но кое-что все же сохранила.

Самое старое воспоминание… Холм, похожий на этот, но окруженный сумрачной пустошью, над которой колыхались призрачные ленты тумана; красное солнце уже почти зашло за горизонт. На вершине холма, куда привела ее мать, собралась не слишком большая и не слишком густая толпа: население доброй половины страны, все целиком, и большинство присутствующих составляли роботы. Один из них, универсал восьмого класса, весь в многочисленных шрамах сварных швов, подхватил ее и усадил себе на плечи, чтобы Кин было лучше видно.

Танцоры — все как один — роботы, но на скрипке наяривал человек. Над пустошью мелькали летучие мыши, по торфу топотали металлические ноги. Тумп, тамп, томп, тумп, точно в такт. А разве могло быть иначе? Роботы не люди, чтобы спотыкаться и мешкать.

На Земле чересчур много дел и слишком мало человечества. Роботы трудились для людей не покладая рук, кормили их, поили, одевали, устраивали праздники, поддерживая вековечные традиции. Роботы знали, что им следует делать изо дня в день, из года в год, пока человек вновь не возьмет в свои руки бразды правления… Шаг вперед, шаг назад, поворот, прыжок. Вертясь, раскачиваясь и подпрыгивая, роботы плясали под скрипку своего ремонтника Морриса.

Глядя на их темные, отсвечивающие металлом фигуры на фоне пылающего заката, девочка Кин Арад приняла первое в своей жизни решение. Люди не должны исчезнуть с лица Земли, никогда! Но сделать это будет очень трудно, а без роботов вообще невозможно. И Кин решила присоединиться к Компании…

Первый из больших глайдеров неуклюже чиркнул по верхушкам деревьев, вспахал траву на поляне, ткнулся в кряжистый ствол, развернулся и замер. Через пару минут открылся люк, и она увидела фигуру мужчины. Ловко спрыгнув на землю, первый колонист воздел руки к небесам и опустился на колени, за ним появились еще двое мужчин и три женщины. Они стали озираться по сторонам и наконец заметили Кин.

Она готовилась к этой встрече. Теперь ее кожа была серебристой, в пышных смоляных волосах сияли неоновые пряди. Кин накинула на себя длинный царственно-алый плащ. Ветра не было, но плащ картинно развевался за ее плечами под действием электростатических зарядов (никогда не стоит пренебрегать деталями, если хочешь произвести впечатление). Эти люди, первопоселенцы, заслуживали того, чтобы оказать им уважение по высшему разряду. Они только что получили новый чудесный мир. Да что там, у них наверняка уже имеется гордая конституция, позолоченными буквами *провозглашающая СВОБОДУ! Сегодня у них праздник, а для суровой реальности еще будет время.

Глайдеры теперь приземлялись один за другим. Человек, который первым ступил на планету, начал быстро взбираться на холм, где стояла Кин. Окладистая борода, очень белое под рыжими волосами лицо, но Кин смотрела только на серебряный диск на лбу мужчины, сияющий в лучах утреннего солнца.

Он преодолел крутой подъем ничуть не запыхавшись, с выработанной до автоматизма грацией долгожителя, и широко улыбнулся, продемонстрировав белые, остро подпиленные зубы.

— Кин Арад?

— Бьорн Чен?..

— Ну вот, мы наконец прилетели! Десять тысяч человек на нынешний день. Ты сделала здесь хороший воздух* Кин… Чем это пахнет?

— Джунглями. Мокрая земля и зелень после дождя. Дурман пурпурных орхидей. Плесень, гниль, падаль. Много хищников, много жертв.

— Кто бы мог подумать, — ухмыльнулся Бьорн. — Выходит, нам придется сражаться с хищниками.

Она едва не подмигнула.

— Если честно, ты меня удивил. Я-то предполагала увидеть здоровенного юнца с квадратной челюстью, с плугом в одной руке и…

— …конституцией в другой? Знаю, знаю! Вроде того парня, который возглавил колонию на Лэндшире. Ты уже слышала про Лэндшир, Кин?

— Я видела картинки.

— Ты знаешь, что они потратили неделю на препирательства? И решили, что прежде всего необходимо построить церковь? Церковь была почти готова, когда на северный континент упала зима. А ты делаешь зимы суровыми, Кин!

Кин начала молча спускаться с холма, и Бьорн вслед ней.

— Мы не желали их гибели, — сказала она наконец. — Мы очень подробно объяснили все особенности климата.

— Но ты, конечно, не объяснила этим мальчикам и девочкам, что в мире не существует такой штуки, как справедливость. А следовало! Все они были чересчур молоды, чтобы обзавестись весьма полезной паранойей.

— Значит, ты полезный параноик, Бьорн?

— Я? Ну разумеется, Кин: я подозреваю все и вся на свете, не исключая самого себя! Вот почему эти дети наняли Бьорна Чена. Потому что мне сто девяносто, я давно привык к жизни и не желаю умирать. И поэтому я буду следить за погодой, как ястреб, и купаться только на мелководье, и не положу себе в рот ни травинки, ни ягодки, пока не увижу собственными глазами их полный лабораторный анализ. У меня здесь пятилетний контракт, и я намерен прожить эти годы в целости и сохранности.

Кин кивнула, впечатленная его уверенностью в себе.

Но она знала, что на самом деле все значительно сложнее. Теоретически, чем старше человек, тем больше у него причин для осторожности. Поэтому долгожитель не станет слишком удаляться от тех мест, где может получить помощь генного инженера, и уж тем более от представительства Компании, где его накопленные Дни гарантированно обеспечат соответствующее лечение по стабильной цене: 24 часа продленной жизни за один День Компании.

Только Компания расплачивается Днями, и только Компания предоставляет услуги по продлению жизни. Если взглянуть на ситуацию через призму учебника по экономике, Компания де-факто владеет абсолютно всеми и всем.

Однако в тех же учебниках экономики говорится о законе сокращающихся доходов. Если тебе двадцать лет и ты работаешь на Компанию, то действуешь осмотрительно и не будешь рисковать попусту, поскольку можешь заработать для себя столетия продленной жизни. Просто стыд и позор отказаться от столь заманчивой перспективы ради страсти к быстрой езде или бурным гулянкам.

Но кого это волнует, когда тебе двести? Ты и так уже везде побывал и все повидал. Теперь твои новые впечатления — всего лишь хорошо позабытые старые, разве что в другом порядке и под иным соусом. А до трехсот ты, скорее всего, не доживешь. О нет, это не будет самоубийством… ну, во всяком случае, не вполне. Просто человек забирается все выше и выше в горы, или все дольше не выдергивает парашютное кольцо, или все дальше заходит в одиночку на солнечное полушарие Меркурия, так что рано или поздно, но судьба в конце концов сыграет в кости против него.

Ты вечно суетлив, ты болен лихорадкой скуки. А смерть — крайне убедительный способ Природы указать тебе, что давно пора остановиться.

Вот почему Бьорн возглавляет толпу молокососов, прибывших колонизировать этот новый мир. Потому что ему нечего терять, кроме собственной жизни, которая, растянувшись на пару сотен лет, уже настолько истончилась, что почти неосязаема.

— Мы не строим планеры для развлечений, — сказала ему Кин. — Планеты нужно завоевывать.

Последний глайдер проскользнул над поляной и затерялся за верхушками дальних деревьев.

— Боюсь, это им очень не понравится, — расплывшись в довольной ухмылке, вполголоса заметил Бьорн. — В этой штуке улетели наши хозяйственные прибамбасы и рабочие инструменты, все одеяла, жратвораздатчики и так далее. Я договорился с космачами приземлить это добро в десятке миль отсюда. Погода нынче великолепная, почему бы не прогуляться? Ничего, кроме пользы для здоровья, а по пути, глядишь, и выяснится, кто чего стоит… и стоит ли вообще.

— Что собираешься делать, когда закончится контракт?

— Право, не знаю. Возможно, останусь здесь на какое-то время и побуду Великим Мудрым Старцем. Не слишком долго. Пока этот мир не станет слишком комфортным для меня.

— Хм-м?.. Рем, как известно, не один год строился.

— Потому что в ТОМ строительстве я не участвовал!

Толпа колонистов на расстоянии почтительно разглядывала Кин. Никакой генной инженерии, никаких регенерирующих чанов. Нет сейчас и не будет в ближайшую тысячу лет представительства Компании. Но они вызвались добровольцами. Вряд ли хоть один из десятка этих юнцов доживет до сотни лет.

Но зато у них будет то бессмертие, которое даровано обыкновенным людям: дети, наследники их генетического материала. Слишком мало теперь рождается ребятишек, даже на Земле. Но гены этих колонистов выживут, а условия нового мира, его новое солнце и новая луна совершат над человеческими генами собственную уникальную хирургию. Через тысячу лет здешние люди будут другими. По-прежнему людьми, но достаточно ДРУГИМИ, как и предусмотрено Планом.

— Здесь мы расстанемся, — сказала Кин Бьорну, открывая свой кошель на поясе. — Это паспорт планеты, это Акт передачи во владение. И гарантия качества на пять тысяч лет.

Он кивнул и небрежно сунул документы в карман рубахи.

— Скажи-ка, Бьорн, вы уже выбрали название?

— Королевство! Принято квалифицированным большинством голосов.

— А знаешь, мне нравится. Простенько и со вкусом. Ну что же, — вздохнула Кин, — возможно, я когда-нибудь сюда вернусь… Взглянуть, как вы живете в Королевстве, мистер Чен!

На поляну опустился еще один глайдер. Не дешевое одноразовое изделие для пионеров, а скоростной транспортник Компании в зализанной броне. Люк отворился перед ней, и робот услужливо спустил для нее лесенку.

— Когда ты в последний раз была на продлении?

Кин, уже шагнувшая в салон глайдера, удивленно обернулась к Бьорну.

— Восемь лет назад, по-моему. А что?

— Кажется, Компания вляпалась в неприятности, — сообщил он, понизив голос, чтобы никто из колонистов не слышал. — Ты не думаешь, что наши Дни сочтены?

— Какие еще неприят…

Зарегистрировав присутствие пассажира на борту, робот отсчитал пять секунд, задраил люк и включил автопилот. Глайдер воспарил и резко рванулся вперед и вверх. Бьорн не сводил с него глаз, пока машина не поднялась достаточно высоко, чтобы заработала мощная воз-душно-реактивная тяга. Тогда он вздохнул, окинул взглядом внушительную толпу своих подопечных и поднес к губам мегафон.

Толпа колонистов превратилась в пятнышко, в точку и совсем затерялась в зелени джунглей. Кин машинально опустилась на сиденье. Компания, как она хорошо знала, контролирует по меньшей мере шестьдесят процентов бесконечности. Какие могут быть неприятности?..

Глайдер догнал и перегнал солнце, которое вынуждено было попятиться за горизонт, и приземлился на крошечном песчаном островке, очень белом в лунном свете; его омывало темное фосфоресцирующее море.

Звездное небо рассекала черная Линия. У ее основания Кин увидела пассажирскую капсулу, а рядом с ней — человека.

— Джоэл! Это ты?

Он улыбнулся своей неандертальской улыбкой.

— Привет!

— Я думала, ты отправился на Шифрадор мастером сектора?

— Мне предлагали, — пожал он плечами, — но я отказался. Залезай в капсулу, Кин. Эй, робот!

— Да, сэр?

— Глайдер возьмешь на буксир.

— Будет сделано, сэр!

— И никаких мне больше сэров, понял?

Они сели в кабину управления, Джоэл щелкнул тумблером, и Линия гипнотически поплыла вниз, а капсула пошла вверх.

— Теперь я здешний Наблюдатель, — небрежно сообщил он.

— Джоэл?! Скажи, что это неправда! — Кин на секунду показалось, что у Вселенной покачнулись устои и провалилось в бездну дно.

— Но это правда. И между нами говоря… я предвкушаю, если можно так выразиться, свое новое назначение.

— Нет, я не могу представить…

…Тебя, хотелось ей сказать, Джоэл, когда ты будешь покоиться в камере глубокой заморозки, смонтированной на тайном спутнике наблюдения, который наматывает века, века и века, вращаясь вокруг этого нового мира на очень высокой и очень стабильной орбите… Но Кин могла представить себе такую картинку, и это было хуже всего.

Она знала, что роботы-манипуляторы, ощетинившись иглами заряженных для срочного пробуждения инъекторов, вечно парят над энергетическими точками бездыханного тела, чья кожа теперь белее снега и тверже льда. В то время как другие роботы, машины-наблюдатели, безотрывно сканируют вращающуюся под ними планету, тщательно выискивая признаки стратегически важных периодов развития цивилизации. Расщепление атома. Термоядерная реакция. Безвоздушный полет. Импульсный расход гигантского количества энергии.

Некоторые миры своей главной стратегической целью избирали покорение космоса, стремясь как можно скорее добиться межзвездного признания. Эта стратегия никогда не оправдывала себя. Даже суборбитальные летательные аппараты невозможны без огромной, возводившейся веками технологической пирамиды, чью верхушку они собой представляют, однако в фундаменте этого древнего сооружения всегда лежат такие краеугольные камни, как агротехника и производство продуктов питания. Бесполезно тратить энергию и ресурсы на то, чтобы вытолкнуть в дальний космос человечество, у которого элементарно не хватает еды.

Молчание затянулось. Наконец Джоэл протянул руку к панели буфетчика и набрал код. Из стены сразу выдвинулся подвесной столик, накрытый на двоих. Взглянув на изумленную Кин, он расплылся в довольной улыбке. Странною игрою случая в нем сошлись воедино все гены его родителей, унаследованные от палеолитических предков. Поэтому Джоэлу приходилось очень часто улыбаться, дабы не пугать неандертальской физиономией слабонервных и маленьких детей. Улыбка у него была чудесная — как заря человечества.

Кин внимательно изучила все, что стояло на столе.

— Да, — сказала она задумчиво. — Это мне что-то ужасно напоминает. Но что? Никак не припомню. Это было… по-моему, сто тридцать лет назад? Мы с тобой тогда поженились, верно? На Тайневальде, там еще такая странная религия… да-да, Икар Вознесенный! О черт, — неожиданно смутилась она, — прости, я должна была сразу догадаться. А ты помнишь даже наше свадебное меню… Как это романтично.

— Если честно, мне пришлось освежить память, заглянув в свой старый дневник, — снова улыбнулся он, разливая пенящееся вино. — Кажется, ты была моей пятой половиной? И почему я не позаботился это записать?

— Всего лишь третьей. А вот ты был у меня пятым мужем!

Они уставились друг на друга и дружно расхохотались.

— Это были хорошие времена, Кин, — отсмеявшись, сказал Джоэл. — Добрые времена. Три счастливых года.

— Два!

— Ну хорошо, два года. Какая разница! Помнишь, тогда на Плершооре мы с тобой…

— Джоэл, не заговаривай мне зубы. Почему Наблюдатель?

Психологическая температура в кабине катастрофически упала.

Кин взглянула в иллюминатор: Королевство медленно, но верно превращалось из ландшафта в диск, разбитый на две части линией терминатора.

— Видишь ли, Кин… Моя нынешняя жизнь становится все скучнее… Во-вторых, Наблюдатели получают миллион лет жизни.

Мне хочется проследить судьбу этого мира, который мы построили, заглянуть в далекое будущее Галактики… Это же безумно интересно, Кин, все равно что посетить совершенно новую Вселенную!

— Это все болтовня, Джоэл. Жалкая трепотня. Уж я-то знаю тебя как облупленного. Тебе никогда, просто ни-ко-гда не бывает скучно! Кто бы еще потратил два года на то, чтобы научиться делать вручную из дерева тележные колеса? Ты всегда говорил, что не успокоишься, пока не овладеешь древним ремеслом. Ты собирался написать исчерпывающую монографию на тему эротики у роботов! И пока еще не написал.

— Ладно, Кин. Я выхожу из игры, потому что я трус. Такой ответ тебя устраивает? Кое-что должно произойти в ближайшее время, и я предпочитаю отсидеться в коробке со льдом.

— Что означает твое «кое-что»?

— Очень крупные неприятности.

— Какие не… — После паузы она сказала: — Бьорн тоже говорил о неприятностях.

— Этот вечный пионер? Я потолковал с ним вчера, когда колонисты еще болтались на орбите. Он намекнул, что решил смыться на нашу планету, покуда гром еще не грянул.

— Какой еще гром?! Объясни хоть что-нибудь!

Он объяснил. Все началось, оказывается, с того, что Кин отправила в Компанию рапорт о визите Джаго Джало. И в этом рапорте не забыла упомянуть, что Джало, вероятно, способен воспроизводить ассигнации Компании очень крупного номинала.

— Они исследовали мафусаилову купюру, которую ты им прислала, Кин.

— Подделка.

— Если бы. Эта купюра… — Джоэл медленно покачал головой. — В каком-то смысле она настоящая, вот только мы ее никогда не печатали. Не наши номера, совсем не те коды, но это не ошибки, заметь. Мы просто пока еще не добрались до этих номеров, вот так! Теперь мы точно знаем, что существует другое, не связанное с Компанией производство полноценной валюты. Подумай как следует, Кин, что это может для нас означать. Поразмышляй.

Она подумала.

Валюта Компании нашпигована таким количеством тайных ловушек и кодов, что любая удачная подделка может быть только копией. Однако скопировать купюру аутентично возможно лишь одним-единственным способом, а именно: пропустив ее через сенсорный аппарат пласт-машины. И все-таки сделать это невозможно по двум причинам. Во-первых, абсолютно все пласт-машины являются собственностью Компании. А во-вторых, специальный ключ, зашитый в пластик купюры, при первой же попытке считывания ее дизайна незамедлительно расплавит оригинал.

Вот почему никому еще не удавалось изготовить дубликаты ассигнаций Компании. Но допустим, кто-то научился это делать, и тогда… первыми окажутся в критическом положении сверхдолгожители.

Валюта Компании всегда была настолько надежной, что ее вексельные ассигнации представляли огромную ценность сами по себе. Но если они внезапно обратятся в обычные кусочки пластика, если совокупное количество Дней на валютном рынке вдруг возрастет раз в десять или двадцать, то… Компания попросту перестанет существовать! Ведь подлинное ее богатство состоит в ее кредитоспособности, и лишь кредитоспособность Компании поддерживает твердость ее валюты.

Что касается генной инженерии, то она прекращает процесс умирания человека. И затем ты можешь жить сколько хочешь без всяких дополнительных процедур, которые оплачиваются Днями, но при этом обязательно будешь стареть. В конце концов ты выживешь из ума и станешь дряхлым бессмертным маразматиком.

Неудивительно, что все, кто тесно связан с Компанией, так всполошились… Джоэл Чендж поспешил обеспечить себе весьма специфический род бессмертия. Бьорн Чен отыскал тихое убежище, где в ближайшие годы его никто не достанет. Вполне вероятно, что другие долгожители, менее уравновешенные, совершают более эксцентричные поступки, наподобие прогулки в космосе без скафандра.

Нас, должно быть, уже миллионы во всех человеческих мирах, подумала Кин. Все мы жалуемся, что нет такого блюда, какого мы еще не ели, и что жизнь год за годом неотвратимо утрачивает свои краски. Мы не водим знакомства с обычными людьми, как будто опасаемся узнать, что их короткие жизни ярче и насыщенней, чем наши. Ведь это было бы ужасно несправедливо, не правда ли, поскольку ради бессмертия нам пришлось отказаться от рождения детей.

Словно бы каждому человеку даруется от природы строго ограниченный запас счастливых эмоций, и большего он в своей жизни никак испытать не может, независимо от количества прожитых лет. И все-таки жизнь прекрасна, несмотря ни на что, а смерть по-прежнему остается загадкой. Нас пугает не жизнь и не смерть. Мы боимся старости.

— Джало ищут? — спросила Кин.

— Повсюду. И мы уже знаем, что он побывал на Земле. В Музее Космонавтики, как оказалось, безвозвратно уничтожен весь архив программы Терминус и все файлы, связанные с архивом по линкам.

— Выходит, мы вообще ничего про него не знаем?

— Вот именно. Ищи себе норку, Кин, да поглубже! — Он невесело хохотнул. — Одно утешение, что Компания проводила правильную стратегию. Все наши миры в любом случае уцелеют.

— Один человек не способен разрушить межзвездную цивилизацию, — сказала она.

— А кто доказал, что у этого правила нет исключений?! Кстати, хотел спросить насчет того плаща… Он и в самом деле невидимый?

— Ну-у, если смотреть прямо сквозь этот плащ, то предметы позади него выглядят… чуточку нечеткими. Но если подобного не ждешь, то ничего и не заметишь.

— Для старомодного шпионажа, пожалуй, такой фокус годится, — задумчиво сказал Джоэл. — Но в целом тут концы с концами просто не сходятся. Не думаю, что мы сейчас смогли бы сделать что-нибудь подобное. Этот плащ — продукт невероятно высоких технологий, но если уж в твоем распоряжении есть такие технологии, то невидимость не является преимуществом. Даже мы способны засечь невидимку с помощью по крайней мере десятка простых и дешевых устройств.

— Да, я тоже подумала об этом.

— Что касается передачи материальных объектов, то все теории говорят, что это невозможно. Гипотетически двойной эффект Уос-байла почти способен на такое — в той же мере, как и построить перпетуум-мобиле.

Кин рассеянно взглянула в иллюминатор и увидела впереди сияющую звездочку. Спутник-шпион на верхнем конце Линии, и уже не так далеко.

— А знаешь, я бы не прочь потолковать с этим парнем, — почти мечтательно сказал Джоэл. — Еще сопляком я прочитал о Терминусах все, что было доступно. Потом, когда мне случилось побывать на Новой Земле, я пошел поглазеть на ферму Рипа Ван Ливайна. Это он посадил Терминус на планете, и когда Рип обнаружил…

— Я знаю об этом, — перебила его Кин.

Если Джоэл заметил излишне резкую нотку в ее голосе, то не показал этого.

— Ну а пару лет назад я посмотрел фильм про зонды, которые все еще путешествуют… Т-4 и Т-6. Есть специальный фонд, который примерно раз в десять лет запускает с Новой Земли два корабля на прыгающую орбиту. Чтобы набрать очень большое ускорение, нужно…

— Это я тоже знаю, — сказала Кин.

Чтобы набрать нужное ускорение, корабли ныряют прямо в солнце системы, а затем прыжком через подпространство возвращаются на несколько миллионов миль назад. И еще раз, и так далее, и так далее, пока не выскочат на почти световой скорости из пустоты на расстоянии в несколько сотен световых лет от Новой Земли и в нескольких милях от несущихся с такой же скоростью Терминусов.

У Терминуса-4 не включились тормозные двигатели в поворотной точке маршрута. Терминус-6 из-за сбоя примитивного компьютера устремился к звезде, которой там не было никогда. Если бы дальнейшие события развивались своим чередом, от пилотов еще несколько столетий назад, кроме горстки праха, ничего бы не осталось. Системы, обеспечивающие человеку временное прекращение, а затем и возвращение его жизненных функций, в те давние времена были еще более примитивны, чем компьютеры.

Но дряхлую древнюю машинерию давно уже обновили. Инженеры и техники перебирали ее по деталям, с величайшей аккуратностью заменяя изношенные на сверхпрочные и сверхнадежные дубликаты. Ремонтники, которые регулярно прилетали раз в десять лет, проводили тщательную профилактику и отладку.

Конечно, все это стоило очень и очень дорого. Гораздо проще и дешевле было сразу разморозить пилотов, оживить и окружить неслыханной роскошью. Но Рип Ван Дивайн, овеянный славой пилот-смертник Терминуса, был далеко не бедным человеком, когда решил покончить жизнь самоубийством. Перед этим он основал фонд собственного имени и предусмотрительно нанял самых лучших юристов. Согласно завещанию Ван Ливайна, в задачу фонда входит сделать все, что только можно сделать для пилотов двух последних Терминусов, за исключением любых попыток их пробудить.

— Фонд Ливайна связал нас по рукам и ногам, — ббъяснил Джоэл. — Первое, что пришло на ум Компании, это разбудить пилота Т-4 и расспросить ее о Джало. Все пилоты тренировались вместе, и она могла бы рассказать кое-что полезное. Но вполне очевидно, что Фонд и Новая Земля устроят нам скандал на всю Галактику, стоит хотя бы словечком намекнуть на это.

— А сам ты что думаешь об идее Компании, Джоэл?

— Что это мерзко и подло. — Он взглянул ей прямо в глаза. — А что же еще?

— Согласна.

5.

Кин пробыла на спутнике-шпионе до тех пор, пока Джоэл не закончил проверку его систем и не установил нужные параметры наблюдения. Потом он активировал контур, предназначенный для моментального разрушения сверхдлинной искусственной молекулы, которая, собственно, и была Линией. В этот миг Королевство было предоставлено собственной судьбе.

Кин не осталась наблюдать за тем, как Джоэл готовит для себя морозильную камеру. Свой личный корабль она держала на высокой орбите, неподалеку от спутника Джоэла. Формально она была в отпуске, пока не присоединится ко всей остальной команде на Тренчарте, где передовые группы уже занимались чисткой атмосферы и укрепляли планетарную кору. Еще несколько месяцев назад она запланировала по пути немного задержаться на Момремон-Шпице, чтобы посмотреть на новые раскопки в тамошней зоне Веретенников. Ходили упорные слухи, что там как будто бы обнаружили второй экземпляр архаической пласт-машины. Тогда это предполагаемое событие казалось Кин очень важным, но теперь…

— Добро пожаловать на борт, мадам, — сказал ей корабль. — У нас штатный запас топлива. Расчет курса закончен. Я могу начать обратный отсчет?

Когда корабль стартовал, Кин, которую еще в детстве приучили быть вежливой с машинами, сказала:

— Отличная работа, корабль.

— Благодарю, мадам. До прыжка пять часов три минуты.

— Корабль?

— Слушаю, мадам?

— Куда мы, черт возьми, направляемся? По-моему, я не давала тебе никаких инструкций.

— Мы летим на Кунг согласно последнему приказу, который поступил 338 часов назад.

— Повтори мне этот приказ, — вкрадчиво сказала она, с хищным видом пошевеливая пальцами над сенсорами панели связи. Джоэл, конечно, еще не успел себя заморозить, подготовка к этому процессу занимает часы. А если и успел, то машина его разморозит, это неважно. Важно, что в окрестностях Королевства лишь на спутнике-шпионе есть достаточно мощный передатчик, чтобы напрямую связаться с Компанией.

Без Джало тут не обошлось, это Кин чувствовала нутром.

Цифровые коды, которые появились на экране, выглядели совершенно безобидно. Ее личный код доступа, кодированный отклик корабля, затем зашифрованные посредством ее личного ключа галактические координаты. Этот приказ мог быть послан любым из дюжины передатчиков, которые оставались на планете в период чистовой отделки.

Но это оказалось не все. Через несколько секунд на экране возникли обычные буквы:

ПЛОСКИЙ МИР! КИН АРАД, ТЫ УДИВИТЕЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ. НО ЕСЛИ ПОДВЕДЕШЬ МЕНЯ, ВСЮ ЖИЗНЬ БУДЕШЬ ЖАЛЕТЬ О ТОМ, ЧЕГО ТАК И НЕ УВИДЕЛА.

Ее рука упала, не коснувшись панели.

Построить Плоский мир невозможно.

Но невозможно и вернуться назад, если ты пилот Терминуса.

И столь же невозможно подделать валюту Компании.

— Корабль?

— Мадам?

— Продолжай маршрут на Кунг. И открой мне канал связи с экраном в моей каюте.

— Сделано.

Все это было совершенно неправильно. Вероятно, самая большая глупость в ее жизни. И теперь она наверняка потеряет свое место в Компании.

Но решайся, Кин Арад, а иначе всю жизнь будешь сожалеть.

6.

За оставшееся до прыжка время она освежила свои знания о Кунге и познакомилась с последними приложениями к планетарному дайджесту. Оказывается, у кунгов теперь была своя Линия, хотя садиться на планету при этом не запретили. На Кунге вообще мало что было запрещено, даже убийство. Из любопытства она вызвала данные по всему сектору и выяснила, что Кунг — это единственный мир в локальном пространстве, где действительно разрешается сажать корабли на маршрутных движках.

Интересно, что бы это могло означать?

Кунг отчаянно нуждался в инопланетной валюте. В этом мире не производили почти ничего, что могло бы вызвать интерес у человечества, если не считать, конечно, большого многообразия инфекционных заболеваний типа пневмонии. Но кунги не хотели терять надежду на большее и поэтому пытались раскрутить туристический бизнес.

Кин уже побывала на Кунге. Она сразу вспомнила дождь. В языке кунгов насчитывается сорок два различных слова для обозначения дождя, но и этого явно мало, чтобы описать величественную симфонию падающей воды, которая низвергается с неба на планету каждые пятьдесят пять минут из шестидесяти.

Горы на Кунге отсутствуют. При небольшой гравитации они могли бы вырасти до края атмосферы, но благодаря все той же гравитации буйные ветры переносят в виде брызг огромное количество океанской воды, смывая все на свете. Сверх того, наличие чересчур крупной луны и холодного, маленького, но слишком близкого к планете солнца означает, что приливы и отливы на Кунге — это чистой воды кошмар. Что до тамошней растительности, то она делится на две категории, и одна из них представлена грибами-скороспелками, успевающими начать и завершить свой жизненный цикл в период низкой воды. Вся прочая флора вынуждена мириться с полуподводным образом существования.

И тем не менее турист пошел на Кунг косяком. Это были рыбаки, энтузиасты тумана, страстные любители грибов и получившие свой Wanderjahr[7] студенты-биологи. Никого из них не смущало, что большую часть времени приходится таскать на себе спасательные жилеты. Что касается самих кунгов…

Кин выключила экран и откинулась на спинку кресла.

«Тебе следовало сразу же поставить в известность Компанию, — мысленно упрекнула она себя. — Поторопись, пока еще есть время».

«Но ты знаешь, что тогда произойдет, — тут же последовало возражение. — Возможно, он сумасшедший, но уж точно не дурак. Он способен распознать любую ловушку. Сверх того, Кунг — не человеческий мир, и там Компания не имеет никакой власти. Этот наглец обязательно выкрутится, и мы его потеряем».

«А как же долг? — спросила она себя. — Неужели ты допустишь, чтобы опасный безумец шлялся, где угодно, и делал все, что ему заблагорассудится? И ради чего ты забудешь об интересах Компании? Ради эфемерной надежды удовлетворить свое любопытство?»

«А почему бы и нет?» — сказала она.

И рассмеялась.

7.

Богата ли Кин Арад, дочь истинной Земли и знаменитый автор «Непрерывного творения»? Компания платит своим служащим исключительно Днями; но поскольку за один день они могут заработать гораздо больше одного Дня, то обычно обменивают избыточное время на более традиционные валюты. На текущий момент на персональном счете Кин числилось 368 лет, 5 недель и 2 дня плюс еще 180 тысяч кредитов. А кредиты — они в каком угодно мире не просто кредиты — это твоя репутация.

Но кредиты, по сути, всего лишь оборотная сторона Дней. В Галактике нет недостатка в ценных и редкоземельных материалах. Трансмутатор в сердце каждой пласт-машины, любого автомата-буфетчика изготовит все, что только можно пожелать. Чем же еще, если не долголетием, гарантировать ценность валюты?

Кин могла купить себе жизнь. Мог ли это сделать царь Соломон?

Она была богата.

Солнце Королевства яростно сияло на носовом экране. Оно казалось огромным черным диском в пламенной окантовке, так как сенсоры временно ослепли от его сияния. Коротко пискнул тревожный сигнал, и Кин поспешно отключила голос корабля. Она не выносила обратного отсчета, предваряющего прыжок, это как ожидание верной смерти.

Если компьютер прав (а он никогда не ошибался), корабль уйдет в подпространственный прыжок, лишь только достигнет расчетной орбитальной скорости, совместимой с относительной…


несколько секунд головокружения, затем ужасная агония отчаяния: психический лаг, как это принято называть. В человеческом разуме, несомненно, существует нечто такое, что упорно отказывается передвигаться быстрее — и это доказано экспериментально! — чем преодолевая за одну секунду максимум 0,7 светового года, поэтому даже после очень короткого прыжка ты оказываешься в черной дыре субъективного времени, пока твоя припоздавшая душа не вне-едрри-и-итс-с-ся…


…скоростью объекта назначения. Кин удержала равновесие и взглянула на экран: теперь его занимало солнце Кунга, холодный красный карлик. Крошечная звезда, по утверждению статистиков, но это сущая ложь. На расстоянии четырех миллионов миль звезда выглядит истинным гигантом. Кунг вращается фактически в верхних слоях солнечной атмосферы… вот и он, черный диск! Кунги обитают под вечным облачным покровом и, должно быть, поэтому выглядят довольно странной и даже немного помешанной расой. Кин усмехнулась, пытаясь представить, какая религия могла бы развиться в этом мире, имей аборигены возможность мирно созерцать звездное небо.

Через три часа она оставила корабль в нескольких милях от линейного спутника Кунга, или Верхушки; так в обиходе именуют верхний конец Линии во всех мирах.

Верхушка Кунга была декорирована в туземном вкусе, с преобладанием серых и коричневато-пурпурных тонов, смело оживленных душераздирающе-красными пятнами. Иммиграционный контроль отсутствовал. На Кунге радушно принимают мошенников и контрабандистов, потому что у них всегда много валюты. Газовые толкатели, встроенные в скафандр Кин, плавно внесли ее в один из автоматических воздушных шлюзов.

Верхушка! Верхний заатмосферный конец сверхдлинной и сверхпрочной мономолекулярной нити, связывающей цивилизованный мир со всеми прочими цивилизованными мирами. Порог Вселенной, через который деловито перешагивают роботы, десятиглазые чужаки и неприметные межпланетные шпионы. Его переступают грустные мальчики с электронными инструментами и улыбающиеся золотобородые торговцы странными порошками из неведомых миров: эти субстанции могут свести человека с ума или предоставить ему возможность задушевно побеседовать с Богом.

Верхушка! Выйди на поверхность линейного спутника, посильнее топни ногой — и ты без хлопот приобретешь вторую космическую скорость. Верхушка! Звездные врата для всех разумных существ Млечного Пути!

Во всяком случае, такова была изначальная идея. Однако в реальности на Кунге царил мертвый сезон. В коридорах спутника бегали лишь пестро разодетые кунги, не обращая на Кин никакого внимания. Правда, в одном месте ей попался на глаза одноногий эхфт, торчавший возле киберуборщика, но если он был замаскированным шпионом Галактической Федерации, тогда этот человек — гений камуфляжа.

Большая информационная доска в главном холле оповещала, что шаттл отправится вниз через час. Кин обнаружила бар с окном, откуда хорошо видна площадка шаттлов. Бар носил необычное название «Пробитый барабан».

— Почему? — спросила Кин у кунга за стойкой бара. Его глаза-плошки уставились на нее без всякого выражения, как водится у барменов во всех мирах.

— Потому что здесь не принято стучать. Что закажете?

— Я думала, у кунгов нет чувства юмора?

— Разумеется, нет. — Он внимательно осмотрел Кин с головы до ног. — С Земли?

— Да, — кивнула она.

— С которой? Мой брат/дядя проживает на Настоящей…

— С истинной Земли, — холодно сказала Кин.

Он снова задумчиво посмотрел на нее. Потом сунул руку под стойку и извлек оттуда дискофильм, который Кин с упавшим сердцем моментально опознала.

— То-то я думаю, лицо уж больно знакомое! — триумфальным голосом возвестил бар-кунг. — Как вы вошли, я сразу и подумал, очень знакомое лицо, ну конечно, голофото в фильме не так чтобы очень, но все-таки… ха! Не могли бы вы оставить здесь свой голосовой отпечаток, мисс Арад? — Он улыбнулся ей широкой, приветливой улыбкой, бросающей в дрожь непривычного человека.

Кин героически выдавила из себя ответную кривую ухмылку и взяла из его влажной четырехпалой руки диск с фильмокопией «Непрерывного творения».

— Это не для вас, разумеется, я понимаю, а для вашего племянника Сэма, — пробормотала она себе под нос.

Бар-кунг вроде как слегка остолбенел.

— У меня нет племянника Сэма, но действительно… У меня есть сын/брат Бртклтц, который… Как вы узнали?

— Магия, — лицемерно вздохнула Кин.

Она устроилась со своей выпивкой у большого окна и стала наблюдать, как буксировщики подтягивают грузовые шаттлы к направляющим Линии. В глубине зала бар-кунг с кем-то оживленно болтал по интеркому, но Кин было лень прислушиваться. Потом она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Кин резко обернулась, но ей пришлось задрать голову повыше, потому что возле ее табурета высился кунг.

На этого кунга, право слово, стоило посмотреть. Семь футов роста, увенчанные на маковке красным пижонским гребешком из чего-то, смахивающего на человеческие волосы. Два круглых глаза, с чайное блюдце в поперечнике, почти заполняли его лицо (но сейчас они были на две трети прикрыты, поскольку бар-кунг из уважения к Кин значительно усилил освещение бара). Фигура этого кунга жутко напоминала скелет с приклепанными к костям могучими мышцами, а между лопатками горбатилась выпуклость, скрывающая резервное легкое номер три. Скафандр, облегающий эту фигуру, являл собою истинный шедевр портняжно-инженерной изобретательности, поскольку у кунга было четыре руки.

Плюс ко всему он еще и улыбался. Улыбка кунга — это алый зазубренный полумесяц, заштрихованный ниточками слизи, соединяющими острые концы зубов.

— Меня зовут Марко Дальнепроходец, — сказал кунг, — и если это поможет тебе перестать таращиться, я натурализованное человеческое существо. Тебе только кажется, будто ты видишь кунга. Это лишь случайные обстоятельства моего происхождения, и они не должны смущать твой разум.

— Прошу прощения, — поспешно сказала Кин, — но это только из-за второй пары рук.

— Действительно. — Кунг наклонился ниже и произнес тихим голосом, овеянным затхлыми ароматами болот: — Плоский мир?

Потом он сел на соседний табурет, и собеседники безуспешно попытались прочитать решение этой задачки на лицах друг друга.

— Откуда ты знаешь? — спросила Кин.

— Это магия, — сразу откликнулся кунг. — Ну ладно, я узнал тебя. Я читал твою книгу, мне понравилось. Следовательно, мне известно, что Кин Арад работает на Компанию. И вдруг я вижу Кин Арад в паршивом баре на Верхушке Кунга, где никому не пришло бы в голову ее искать. К тому же она выглядит подавленной и нервничает. Тогда я вспоминаю, что около месяца назад, когда я застрял на Эхфтнии и никак не мог наняться на корабль… ну, не повезло, я оказался третьим в той зоне пилотом, а не первым… Словом, ко мне подошел один человек, который…

— Кажется, я знаю этого человека, — заметила Кин.

— Он рассказал мне о странных вещах и сделал кое-какие предложения. Что он предложил тебе?

Кин пожала плечами.

— Плащ-невидимку.

Глаза Марко расширились до размера десертных тарелок.

— Он предложил мне небольшой кошель из кожи животного, который умеет производить… вот это.

Кин рассмотрела и пощупала деньги, которые Марко выложил на стол. Там были 100-Дневные и 1000-Дневные купюры Компании, 144-пджамовая эхфтнийская керамическая таблетка, свернутые в трубочку разные банкноты из человеческих миров, кучка золотых жетонов Звездной Палаты и компьютерная карточка.

— Часть валюты я всучил эхфтнийке-меняльщице, — сказал он Кин, — и та без звука все приняла. А иных доказательств подлинности не требуется, это тебе подтвердит каждый, кто имел дело с эхфтами. Эта карточка, скорее всего, ключ к какому-то автобанку на той же Эхфтнии, но я не проверял.

Кин задумчиво поставила керамическую таблетку на ребро, подтолкнула, и та бойко покатилась по столу.

— И ты утверждаешь, что все это сотворил один маленький кожаный кошелек?

— Клянусь! Я видел сам, как из него вылезла эта куча денег, а кошелек не больше твоей ладони. Я подумал, что тот человек из Компании. Он выразил желание купить мои услуги.

— В качестве пилота?

Марко сделал неопределенный жест правыми руками.

— Я могу летать на любых типах кораблей, будь уверена, и даже при отсутствии матриц. Я один из лучших в Галактике… а что еще требуется от пилота?

Тут к их столу со смущенным видом приблизился бар-кунг; в его кильватере следовал большой волосатый колокольчик, резво подпрыгивающий на одной толстой ноге. На ленте, которой был стянут пучок волос на его макушке, болталась и подпрыгивала коробочка переводчика.

— Это Зеленый-с-Оттенком-Индиго. Он эхфт, — пояснил бар-кунг. — И санитарный офицер Верхушки.

— Очень приятно познакомиться, — сказала Кин.

Ловким движением щупальца эхфт выудил прозрачную коробку из-под своей… накидки, кожи?., и сунул эту коробку чуть ли не в нос ошарашенной Кин. Марко зашипел. Не очень громко, но крайне неприятно.

— Вуаля! Регардэ! — громко заверещал переводчик. — Земля! Некоторый! Существо! Сапиенс! Вопрос!

Большая черная птица, сидевшая в коробке, бросила на Кин пронзительный взгляд и принялась охорашивать встрепанные перья.

— Оно появилось вчера, — объяснил бар-кунг. — Я сказал эхфту, что это птица, земное животное. Но оно заговорило. Тогда мы проконсультировались со Справочником по разумным галактическим видам. Но там описан только один крылатый вид, а оно на них совсем не похоже.

— Сдается мне, это здоровенный черный ворон, — сказала Кин, разглядывая коробку. — А в чем проблема? Вы не знаете, что с ним делать? Арестовать или уничтожить? И кстати, как сюда попала эта птица?

— Энигма! Кроссворд!

— Мы не знаем, — сказал бар-кунг.

Повинуясь внезапному импульсу, Кин открыла крышку. Птица вскочила на край коробки и уставилась на нее.

— Этот ворон не причинит никакого вреда, — заключила она. — Должно быть, чей-то домашний любимец.

— Домашний лю… лу… пимец?

— Ментальный симбионт! — грубо рявкнул Марко. — Все люди в какой-то мере сумасшедшие.

Эхфт неуверенно приблизился к Кин и снова протянул к ней щупальце. На сей раз в щупальце был зажат солидный моток бечевки, украшенной невероятным количеством замысловато вывязанных узлов. С упавшим сердцем она без труда опознала эхфтнийскую осязательную книгу.

— Когда я рассказал эхфту, кто вы, он сразу поскакал в свою стаю и вернулся с переводом «Непрерывного творения», — пояснил бар-кунг извиняющимся голосом. — Он хочет…

Но Кин уже ловко вывязывала свой факсимильный узел перед заголовком.

— Понять! Надо! — снова заверещал переводчик. — Нет! Себе! Для! Щенок! Принадлежит! Моя! Однопометник!

— Он хочет сказать…

— Я все поняла, — устало сказала Кин.

— Джаало! — встрепенувшись, заорал ворон.

— Вы должны забрать это отсюда, — твердо сказал бар-кунг, пытаясь впихнуть ящик с вороном в любую из пар рук Марко. — Пусть она сама кормит и делает все остальное, для чего человеку требуется домашний лупимец.

— Любимец, — укоризненно сказал Марко. Он взял у бар-кунга ящик, поскольку другой альтернативы, по-видимому, не существовало.

Эхфт наблюдал, как Кин и Марко спускаются к площадке для шаттлов.

— Сумасшедшие? — требовательно спросил он.

— Во Вселенной правят люди, — с горечью ответил ему бар-кунг.

— И если это сумасшествие, то я не отказался бы стать сумасшедшим. Ты заметил, как они ходят? Как будто бы владеют всей Галактикой!

Эхфт обдумал его слова. Ему всегда было трудно понять странный способ передвижения, не включающий в себя щупальца.

— Нет, не заметил, — сказал он.

8.

В шаттле было немного пассажиров. На секунду или две на них навалилась, прижав к сиденьям, мощная гравитация, когда импульс ракетных толкателей послал челнок вниз по Линии.

— По крайней мере, я приобрела туземного проводника, — сказала Кин и улыбнулась, показывая кунгу, что шутит. Но этот кунг, по-видимому, не страдал отсутствием чувства юмора.

— А я надеялся, что это ты станешь моей проводницей, — откликнулся Марко, выуживая из своей походной сумки мягкий замшевый мешочек. — Ни разу в жизни не бывал в этом мире. Случалось, я гонял на Кунг грузовики, но только до Верхушки.

— Как! Ты был так близко и даже не захотел взглянуть на мир твоего собственного народа?

— О каком народе ты говоришь? Я родился на Земле.

Он достал из кармана трубку цвета старой кости, набил ее коричневатым крошевом из мешочка и поджег вечным огоньком. Кин потянула носом и сморщилась.

— Что за дьявольское зелье?

— Табак. Настоящая Виргиния, без подделки, — не без гордости сообщил Марко. — У меня есть свой человек в Лондоне, он выкупает всю партию специально для меня. Это тот Лондон, который в Англии, — добавил он.

В салоне с громким щелчком включились воздушные фильтры.

— И табак тебе нравится? — с интересом спросила Кин.

Марко вынул трубку изо рта и поглядел на нее с задумчивым видом.

— Ну да. В историческом плане… Могу я задать тебе личный вопрос?

— Валяй…

— У тебя, случайно, нет пунктика насчет кунгов? В смысле секса, я имею в виду?

Кин бросила негодующий взгляд на его огромные серые глаза и крапчатую кожу, но резкий ответ умер, не успев родиться. Кин припомнила слухи, которые до нее иногда доходили; она отметила, что вся фигура Марко буквально излучает победоносную ауру самца. Кунги мужского пола от природы наделены невероятной маскулинностью. Общество кунгов делится на мужчин и женщин, без всяких там переходных психотипов от абсолютного мачо к абсолютной фемине, как обычно водится у людей.

— Нет, — сказала она ровным голосом. — И в ближайшую тысячу ле. т тоже нет. Можешь считать меня старомодной.

— Благодарение небесам, — проникновенно откликнулся кунг. — Надеюсь, я не ранил твою душу?

— Заживет через полчаса… О чем ты?

— О! Ты просто не поверишь историям, которые я мог бы тебе рассказать. Эти юные человеческие женщины с гребешками фреффр на голове! И почему они всегда считают, что одеваются в подлинном стиле кунг и прекрасно разбираются в музыке тленг? Когда я играл на рояле в ночном клубе, это было на Креспо во времена торговой депрессии, мне приходилось запирать все окна наглухо, чтобы выспаться. Но как-то раз два подростка женского пола… — После паузы он сказал обиженным голосом: — Конечно, ты космополитка, Кин Арад, я понимаю, можешь хохотать сколько захочешь.

Ворон издал странный сдавленный звук и шумно завозился в своей прозрачной клетке. Кин озабоченно взглянула на птицу.

— Что мы будем делать, если Джало свяжется с нами? — спросила она.

— Что делать? — удивился Марко, вынимая трубку изо рта. — Лично я собираюсь навестить Плоский мир. А что же еще?

Внизу на Кунге был высокий прилив, когда их шаттл, вибрируя и дымя тормозными колодками, остановился на платформе нижнего терминала. Кунги решили проблему переменного уровня воды, возведя все постройки терминала на огромном плоту, который вздымался вверх и опускался вниз по Линии, подчиняясь колебаниям мигрирующих по планете океанов.

Стоя под навесом, Кин уставилась на пелену серого дождя. Вокруг большого плота терминала подпрыгивали на волнах другие плетеные постройки, накрепко привязанные к якорям. По местному времени было еще очень рано, но многие кунги уже вывели на затопленные улицы свои тростниковые лодочки, и все это, невзирая на бесконечный дождь, немного напоминало праздничную регату.

Марко вернулся, хлюпая башмаками по лужам и волоча за собой низкорослого перепуганного кунга.

— Вот этот уверяет, что его наняли, чтобы нас подвезти. Не слиш-ком-то гостеприимно, тебе не кажется?

Безжалостно подгоняемый Марко, кунг-лодочник повлек их мимо стайки пришвартованных к платформе местных лодок и привел к амфибии, построенной в человеческом мире специально для туристов; четверка ее широких, туго надутых шин теперь успешно исполняла роль дополнительных поплавков. Кин устроилась на заднем сиденье. За пол минуты под дождем она промокла до костей, и хорошо еще, что дождь оказался теплый.

Марко впихнул маленького кунга на переднее место пассажира и разобрался с управлением за несколько секунд. Швартовочный трос застонал и отцепился, когда машина рванула вперед, поднимая высокие волны. Марко рулил одной левой, небрежно раскинув свободные три руки по сиденью.

Четыре руки. Это большая редкость. В старые недобрые времена это означало воинскую касту.

— А двух рук твоим родителям показалось маловато, — спросила Кин.

Марко не обернулся.

— Семейная традиция, — ответил он немного погодя. — В моей семье второй сын всегда становился воином, поэтому мать прооперировали во время беременности, но… Ты помнишь крушение Линии в пятьдесят восьмом?

— Конечно. Тогда Земля была отрезана от миров на целый месяц. Какой-то «лунатик» ухитрился разом подорвать оба терминала.

— Именно так. Мои родители как раз в это время работали в посольстве на Земле. Когда Линию в конце концов восстановили, у матери уже начались роды.

А кунги верят, вспомнила Кин, что при рождении ребенка его восприимчивый разум захватывает первая же бестелесная душа, которая случайно околачивается поблизости…

— Вышло так, что мой отец не сумел покончить жизнь самоубийством, как хотел, — продолжил Марко очень спокойным голосом. — Ему по-дружески помешал шандский культурный атташе, с которым они обычно вместе обедали. Отец хотел добраться до меня первым, но это не сработало. Тогда мои генетические родители выправили мне земные бумаги и нашли приемных родителей. Это была пожилая пара из Мехико… А потом они покинули Землю и вернулись домой. Все, конец истории.

Амфибия продолжала нестись среди полузатопленных рощиц и флотилий деревенских домов, пока не влетела в целое саргассово море водорослей, которые ее остановили, обвившись вокруг корпуса. Марко крепко выругался и ударил по клавише управления.

— Это отлив, — мрачно констатировал он.

Когда вода опустилась до уровня колес, машина медленно двинулась вперед, то увязая в грязи, то продираясь сквозь спутанные заросли. Нерасторопные рыбы, оставшись без воды, неуклюжими скачками пытались догнать убегающее море. Из фауны Кунга лишь амфибии могли рассчитывать на более или менее продолжительную жизнь.

Наконец под колесами машины обозначился легкий подъем, и растительность изменилась. Здесь вода обычно стояла не дольше чем один час из двадцати. Кунг-лодочник оживился и принялся жестикулировать. По его указаниям Марко выбрал едва заметную, очень кривую дорожку, которая привела их на равнинную территорию, густо заросшую травой, где никогда не случалось потопов. Будь Кунг человеческим миром, здесь не осталось бы ни единого квадратного дюйма, не отведенного под агрокультуры. Но для кунгов это была истинная пустыня, которую они избегали.

Амфибия перевалила через небольшую возвышенность, и перед ними открылась глубокая овальная долина с озером посредине, а в центре озера слегка покачивался на воде космический корабль.

— Дженерал Моторе Нейтрино, — сказал Марко, остановив машину. — Класс земля-земля с приводом на термояде, тормозная универсал-система Веретенников, тридцать четыре отдельных каюты-люкс, предметы роскоши и любое добавочное оборудование по вкусу. — Он вынул трубку, неторопливо набил ее и закурил. — Знаешь, мне однажды повезло слетать на эдаком… Вся эта роскошь — внешнее фуфло и не более, можешь мне поверить. Эти корабли были построены на самый крайний случай, который… который так и не случился.

Издали шедевр Дженерал Моторе напоминал не столько один из самых могучих в Галактике космических кораблей, сколько чрезмерно крупный, но очень симпатичный жареный пончик.

— Значит, на этом корабле можно установить боевое вооружение? — поинтересовалась Кин. — Как насчет плазменной пушки?

— Джжалло! — хрипло гаркнул ворон.

— Не хотелось бы мне оказаться не с того конца плазменной струи. — Марко задумчиво запыхтел трубкой, а кунг-коротышка с ужасом таращился на него. — Только скажи мне, чего ты больше всего боишься, и я перечислю тебе технические характеристики.

Когда они перешли в открытый шлюз корабля, маленький кунг стремительно развернул амфибию и погнал ее к берегу так, что брызги разлетались по всему озеру.

— Похоже, что теперь у нас остается только путь наверх, — заметила Кин. — Интересно, что так испугало нашего извозчика?

— Это был я, — сказал Марко и сделал несколько бесшумных шагов, но вдруг зашипел и принял стойку на полусогнутых.

Навстречу им косолапила огромная массивная фигура. Память эволюционных предков велела Кин немедля убежать и спрятаться на дереве. Когти, зубы и клыки этого чудовища предназначались специально для раздирания мягких тканей жертвы и перемалывания ее костей. Однако расовая память человечества давно уже отстала от реальной жизни, поэтому Кин лишь вежливо улыбнулась.

Если этот шанд выпрямится, прикинула она, его небольшие круглые уши окажутся чуть ниже потолка, а значит, рост его около трех метров. Но его колени согнуты, позвоночник сгорблен, голова опущена. Телосложение этого шанда также типично для его… нет, в данном случае ЕЕ расы. Длинные руки, широкие кисти, мозолистые костяшки пальцев: при необходимости шанды ловко бегают на четвереньках. Лицо интеллигентной медведицы, но это медведица с прекрасным бинокулярным зрением, огромным куполом черепа и несколькими поколениями моржей в эволюционном расовом древе. У шандов два огромных клыка, которыми, как считается, их предки-моржи трудолюбиво выковыривали моллюсков из ложа замерзающих океанов. Ныне клыки столь же бесполезны для шанда, как червеобразный аппендикс для человека, зато на них традиционно вырезают символы, обозначающие общественный статус. Что касается…

— Фы нафонес пфекватити тавафитса? — произнесла шанда укоризненным голосом.

Было что-то очень знакомое в некоторых изображениях на ее клыках. Кин сунула указательные пальцы под верхнюю губу, дабы сымитировать эффект клыков, и испробовала свои знания шанди.

— Я Кин Арад, Твоя-Почти-Родственница-С-Земли, а это кунг Тот-Который-Идет-Далеко. Я приветствую тебя сладким жиром, О-Шанда из региона нижней дельты Морана, если только я не ошибаюсь.

— Прими мои поздравления, — любезно сказала шанда, — ты прекрасно владеешь нашей Речью. Мое полное имя включает пятьдесят шесть слогов, но ты можешь называть меня Сильва. Вы оба тоже собираетесь на Плоский мир? А этот кунг опасен? Мне кажется, он слишком сильно нервничает.

— Думаю, это потому, что он не понимает шанди. С другой стороны, все кунги часто нервничают, должно быть, это имеет какое-то отношение к их приливам и отливам. Правда, этот кунг совсем не с Кунга, он юридический человек с Земли и…

— О чем вы там толкуете? — подозрительно спросил Марко.

В конце концов они пришли к определенному компромиссу. Кин и Марко обращаются к Сильве на общей Речи, которую она понимает, но не может произнести по причине клыков. Поэтому Сильва говорит на шанди, который она может произносить, но Марко шанди не понимает, и Кин переводит его для Марко на общий язык. В процессе такой ретрансляции в конце концов было установлено, что Сильва по профессии социолог, компаративный историк, лингвист и пастух мясного скота.

— Как, все вместе? — переспросил изумленный Марко.

— Однажды я встретила шанда, который одновременно был лифтером, биохимиком и охотником на тюленей, — сказала Кин.

— Я прилетела сюда вчера, — поведала Сильва. — Я работала на Предикватике, когда этот человек…

— Мы знаем этого человека, — кивнула Кин. — Что он тебе предложил?

— Не понимаю, о чем ты спрашиваешь, — сказала Сильва.

— О взятке, — объяснила Кин. — Он предложил тебе взятку, чтобы ты полетела с ним на Плоский мир.

— Теперь я поняла. Ничего. А должен был?

Кин перевела. Марко уставился на шанду с ошарашенным видом, потом громко фыркнул и убрел куда-то в глубины корабля.

— Твое имя кажется мне знакомым, — сказала Сильва.

— Я написала книгу «Непрерывное творение».

Сильва вежливо улыбнулась.

— В самом деле?

Марко запропастился. Женщины решили пойти поискать его, а заодно и осмотреть начинку космического пончика. Чем дольше они ходили, тем сильнее Кин охватывало беспокойство.

Это был странный корабль. Очень странный.

Его переделали в грузопассажирское судно. Остались четыре роскошных каюты, а остальное пространство, предназначенное для пассажиров, занял дополнительный топливный бак.

По сути, это была игрушка для богатого идиота. Только богачи и шпионы использовали корабли, которые могли на собственной тяге выкарабкиваться из гравитационных колодцев.

В каждом полезном мире есть своя Линия. Что же требуется, чтобы перенестись с Верхушки одной Линии на Верхушку любой другой?

Всего лишь герметичная коробка, снабженная ракетными рулями высоты и подпространственной матрицей. В некоторых отраслях торговли и в туристической индустрии используются суда, способные пересекать солнечные системы. Существуют даже немногочисленные шаттлы, в экстренных случаях взлетающие с планеты на орбиту… Но никому, не нужен корабль, который может и подняться на орбиту, и пролететь через солнечную систему, и перепрыгнуть в другую систему посредством подпространственной матрицы.

Но этот корабль умел все. Смутное беспокойство Кин стало расцвечиваться приятным возбуждением. Линии и матричные ленты превратили космическое пространство в незначительные паузы между идентичными вестибюлями двух разнопланетных Верхушек. Этот корабль… он открывал совершенно иные возможности.

Там была большая универсальная модель автоматического буфетчика, запрограммированная производить абсолютно все от омаров до коралловой пыли, не исключая специфических протеинов для шандов.

Там был медицинский кабинет, который не посрамил бы и крупный диагностический центр. Там обнаружилась даже камера глубокой заморозки, и это было настолько необычно, что Кин не удержалась и открыла ее.

— Да, это уже кое-что… — пробормотала она.

Сильва с любопытством заглянула внутрь и порылась в замороженных упаковках.

— Ничего особенного, — заключила она. — Мясо, рыба, птица, какие-то листья, клубни… Человеческая еда.

Кин указала на тихонько урчащий буфетчик.

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы эта штука сломалась?

— Они не ломаются, — сказала Сильва. — А если бы ломались, то вы, люди, никогда не пустили бы нас, шандов, в космос.

— Тогда зачем брать с собой лишний вес, занимающий лишнее место? Логичней было бы прихватить на всякий случай шандской еды… О! Ну конечно. Я совсем забыла, он же старый!

— Старый?..

— Он достаточно стар, чтобы с подозрением относиться к любой еде, синтезированной машиной. Думаю, натуральные замороженные продукты обошлись ему в целое состояние.

— Насчет старости поподробней, пожалуйста, — настойчиво потребовала Сильва.

Кин вздохнула и рассказала ей о Терминусах. Когда рассказ пoдошел к концу, гигантская шанда посмотрела на Кин довольно странно.

— Вы, люди, должно быть, от природы просто помешаны на космосе, — сказала она.

Марко появился так бесшумно, что они заметили его, лишь когда он завопил:

— Что это за корабль?! Тут в арсенале столько тяжелого оружия, что можно продырявить насквозь планету!

— И ручного оружия выше крыши, — негромко сказала Кин, буквально ощущая, как ее мозги разгоняются и выходят на форсированный режим. Марко изумленно уставился на нее.

— Как ты догадалась?

— Это не догадка, я видела вполне достаточно. Сильва, когда ты вчера появилась, здесь было послание от Джало?

— Нет. Но этот кунг с амфибией сказал, что придется подождать. А что?

Кин нетерпеливо отмахнулась и обратилась к Марко:

— Послушай, здесь наверняка есть скафандры. Если мы их быстренько наденем, ты сможешь сразу эвакуировать корабль?

— Прямо отсюда? Нет, мы взорвемся. Сперва я должен поднять его повыше, а уж потом…

— Это клип-автоматик калибра три нуля три. Если вы втроем наброситесь на меня, всех я уложить не успею, но кто будет первый?

Джало стоял в дверях, беззаботно покачивая расслабленной рукой с пистолетом. Кин подумала о том, что может сделать пакет боевых иголок, выпущенный одной автоматической очередью, и решила вести себя очень спокойно. Скосив один глаз, она взглянула на Сильву.

Шанда не смотрела на Джало, ее глаза были прикованы к Марко.

Кунг присел в странной боевой стойке: причудливо выгнутые ноги, все четыре руки широко отведены от тела и согнуты в локтях, растопыренные пальцы жестко напряжены. И он шипел.

— Скажи этому кунгу, если он меня атакует, я буду стрелять, — предупредил Джало. — Ну?

— Ты прекрасно знаешь, что кунг тебя понимает, — холодно ответила ему Кин.

Сильва сказала ей вполголоса на шанди:

— Сейчас начнется смертоубийство. Никто не может оскорбить кунга и остаться в живых.

— У Марко юридический статус человека, — громко сказала Кин на общем языке.

— О да, — усмехнулся Джало, — это как раз и ввело меня в заблуждение. Я велел компьютеру в агентстве на Новой Земле подобрать мне трех человек, соответствующих представленной спецификации. И проклятая штука молча выдала мне список из трех имен, не позаботившись сообщить, что двое из них не люди.

— Там наверняка было указано место рождения, — заметила Кин.

— Конечно. Эта большая жаба родилась на Земле, а этот медведь на стационарной орбите вокруг Шанда. Неужели теперь никому даже не приходит в голову упомянуть о расе? Юридический человек… Гос-поди, что за чушь! СТОЙ НА МЕСТЕ, НЕ ДВИГАЙСЯ.

— А я все удивляюсь, почему тебя еще нет, — сказала Кин. — А следовало бы получше приглядеться к пустому воздуху… Думаю, ты украл этот корабль и все, что в нем находится. Ты мародер, Джаго Джало?

Он криво ухмыльнулся.

— Это слово… гм, довольно гадкое, но по сути своей соответствует истине. То же самое проделала твоя драгоценная Компания, когда загребла в свою полную собственность прототип пласт-машины. А затем мономолекулярную технологию для Линий.

— Неправда. Компания использует эти изобретения для всеобщего блага.

— Ладно. Значит, я воспользуюсь трофеями предстоящего путешествия для своего общего блага. Потому что мне кое-что задолжали. Я знал Ливайна и всех остальных, я тренировался вместе с ними и совершил полет в один конец на Терминусе. Но я вернулся. И теперь хочу получить компенсацию за все, что со мной произошло.

Что-то небольшое и черное мелькнуло в коридоре, который был виден Кин через открытую дверь за спиной Джало. Она вспомнила, что Марко пытался приручить ворона, прикармливая его из рук. Должно быть, для птицы наступило время вечерней кормежки.

— Просто так я вас не отпущу, — внушительно сказал Джало, окинув всю троицу взглядом. — И не надейтесь, мне нужны помощники.

— У тебя есть самонаполняющийся кошелек, — напомнила ему Кин. — На мой взгляд, очень неплохая компенсация.

— Ба! Это все пустяки. Там, куда мы направляемся, мы получим столько, что сможем основать собственную Компанию. — Он сунул руку в карман и извлек навигационную ленту. — Вот она, наша удача.

— Я фы пфедпочва бефедовать на эфу фему не фот дувом пифта-лефа, — высказалась Сильва. — Эфо пфосто нефевлифо.

Ворон черной молнией вылетел из коридора, плюхнулся Джало на плечо и заорал…

…свистящая струя клип-иголок врезалась в потолок…

…Марко двигался так быстро, что неожиданный рывок через пространство, отделяющее его от Джало, можно было только подтвердить дедуктивно, опираясь на тот непреложный факт, что кунг внезапно возник из ниоткуда рядом с пошатнувшейся фигурой, подхватывая падающий клип-автоматик одной рукой, в то время как остальные три уже были занесены, чтобы одним ударом раздробить череп…

…моргнул и огляделся, словно пробуждаясь ото сна. Посмотрел на лежащего Джало, наклонился поближе…

— Он мертв, — проговорил Марко беспомощно. — А я даже не притронулся к нему.

Кин опустилась на колени рядом с трупом.

— Он умер раньше, чем ты успел подбежать.

Она видела, как лицо бывшего пилота Терминуса побелело после птичьего крика. Он уже падал, когда Марко его настиг.

9.

Так как после смерти Джало прошло лишь несколько минут, имело смысл законсервировать его в медицинском саркофаге. Под руководством Кин Сильва с Марко перенесли и уложили тело, и на саркофаге моментально вспыхнули ряды красных огоньков. Кин изучила цифры и символы, появившиеся на нижней панели. Начало распада клеток, дисфункция внутренних органов, головной мозг поврежден… Когда они вернутся в человеческий мир, шесть месяцев в регенерирующем чане восстановят Джало.

— Сердце? — предположила Сильва.

— Да, массивный инфаркт. Ему повезло, — сказала Кин.

Последовало глубокое молчание, и когда Кин обернулась, шанда в изумлении смотрела на нее во все глаза.

— Инфаркт для нас не проблема, — объяснила ей Кин. — Простая работа, Джало будет как новенький. А вот если бы над ним успел поработать Марко, вряд ли осталось бы что-то подходящее для регенератора. Ведь этот человек имел глупость угрожать кунгу.

Сильва согласно кивнула.

— Марко параноик, как и все кунги. Но он умеет также действовать как человек.

— Помнишь, как Марко вошел в комнату, а мы не заметили? Эта бесшумная походка указывает на боевой статус кунга. А кунг, который готов сражаться, не понимает, что такое страх.

— Это замечательно, — сказала Сильва приятным голосом. — Наполовину кунг, наполовину человек. Я рада за него. Но мне, к сожалению, хорошо известно, что такое страх. И мне не стыдно признаться, что я изрядно напугана.

— Да, мне нетрудно тебя понять, потому что…

…несколько секунд головокружения, вечность отчаяния…

Первое, что увидела Кин, когда к ней вернулось зрение, был иллюминатор и то, что находилось за ним. Корабль был окружен белесым туманом, в котором кувыркались изломанные айсберги.

Она смутно осознавала, что где-то трезвонит звонок, но звон внезапно оборвался. Чувствовала, что дрейфует по кабине, в которой больше нет гравитации. Сильва тихо плавала под тем, что теперь казалось Кин потолком, неподвижная, как бревно.

«Давай подумаем, — сказала себе Кин. — Этот корабль плавал на озере. Теперь он плавает в космическом пространстве. Снаружи замерзший воздух и добрая половина озера, поэтому сейчас на Кунге, должно быть, бушует ужасная буря, ибо несколько кубических гектаров воды и воздуха, оказавшиеся внутри внепространственного поля корабля, во мгновение ока выдернуты в космос…»

В классическом состоянии свободного падения природный гений Кин несколько скукожился. Она забарахталась, суетливо замахала руками и ногами и как-то ухитрилась добраться до рубки управления, где Марко раскорячился над главным пультом, как паук, и закричала ему прямо в ухо.

Он вытащил ее из воздуха одной рукой, а другой повернул лицом к экрану на дальней стене рубки.

Кин уставилась на экран с открытым ртом.

Через некоторое время она отправилась искать Сильву и нашла ее в медицинском кабинете, где шанда заклеивала розовым пластырем ссадину на голове, ругаясь на нескольких языках. Кин притащила ее в рубку и заставила посмотреть.

Когда фильм закончился, они запустили его сначала.

— Я поставил пленку Джало в навигатор, — сказал Марко, когда фильм закончился в третий раз. — Но там оказалось еще и это.

— Давай еще раз, — сказала ему Кин. — Там есть несколько кадров, которые я хочу подробно рассмотреть.

— Качество просто великолепное, — заметил Марко.

— Еще бы. Картинки предназначались для передачи на десятки парсеков, так что…

— Пафвольти перифить фас на нефкалька фикунд, — вмешалась в разговор Сильва.

Она взялась руками за свои моржовые клыки и начала их вертеть. Кин в благоговейном ужасе наблюдала, как роскошные клыки Сильвы были отвинчены и отправлены на хранение в обтянутую кожей коробочку. Ей уже доводилось видеть шандов без клыков даже на самом Шанде, но это всегда были или дети, или осужденные преступники.

— Чего не сделаешь, чтобы стать хорошим лингвистом! Наука постоянно требует жертв, — сказала Сильва на безупречном общем языке. — Надеюсь, вы не думаете, что я подверглась этой операции без стыда и угрызений совести? Ладно, оставим это, потому что мне нужно кое-что сказать… Марко Дальнепроходец! Считаешь ли ты, что я глупа, сварлива и лишена чувства юмора?

— Нет. С какой стати?

— Тогда слушай меня внимательно. Если ты еще раз блеснешь фигурой высшего пилотажа наподобие этой, я убью тебя.

— Я всегда думала, что такой фокус, в принципе, невозможен, — поспешила дипломатично вмешаться Кин.

Марко перевел взгляд с одной женщины на другую.

— Это возможно. Просто очень трудно и… строжайше запрещено, — ответил он, аккуратно подбирая слова. — Если пилот совершает при этом ошибку, он обнаружит себя в центре ближайшего светила. А что касается твоего, гм… заявления, Сильва, то я принял его к сведению.

Они оба с мрачной серьезностью кивнули друг другу.

— Отлично, — сказала Кин. — Распрекрасно. А теперь давайте посмотрим фильм еще раз.

Либо фильм был самый что ни на есть подлинный, либо Джало был невоспетым гением спецэффектов.

Многие пейзажи можно было снять в приполярных областях Новой Земли или где-нибудь в Серендипити. Но точно не на Нждале или Милкгаарде, потому что в этих мирах нет крылатых животных, а на одном из кадров была ясно видна пролетающая вдали птичья стая… Правда, когда Сильва прибегла к сильному увеличению, оказалось, что эти летуны были кем угодно, но только не птицами. У птиц никогда не бывает лошадиной головы, черной блестящей чешуи и перепончатых крыльев. Однако в человеческой истории существовало название для подобных тварей; слово ДРАКОН вспыхнуло и развернулось огненным цветком в разуме Кин.

Они видели морские пейзажи, и если только с размерами волн было все в порядке, то резвящийся в этих волнах змееподобный монстр достигал не менее километра в длину.

Они наблюдали снятые издали панорамы — скопления крупных, явно искусственных объектов, которые могли оказаться городами; несколько живописных закатов, причем один из них был снят с довольно значительной высоты. А также многочисленные виды усыпанного яркими звездами неба.

— Вернись к закату, который снимали с воздуха, — сказала Кин.

— Что здесь не так?

— Горизонт какой-то странный, — сказал Марко.

Действительно, линия горизонта была словно сплющена. Что-то еще было не совсем правильно, но Кин не сумела с ходу указать на эту неправильность пальцем.

— Если отвлечься от горизонта, то это может быть любой человеческий мир, — заключила Сильва.

— Интересно, — сказала Кин. — Джало как-то раз оговорился и назвал Плоский мир плоской Землей.

— Меня это ничуть не удивляет, — заметил Марко. — Люди — единственная галактическая раса, породившая примитивную идею Плоского мира. — Он вернул на экран вид звездного неба. — Если ты мне не веришь, взгляни сюда. Кунги всегда думали, что живут внутри огромной мировой сферы. А у шандов всегда маячил перед глазами большой Близнец их собственной планеты, который и преподал им основы космологии.

Кин недоверчиво хмыкнула. Позднее она проверила его слова в корабельной библиотеке. Все оказалось верно, но что это доказывает? Что человечество малость глуповато и чересчур эгоцентрично? Но это и так понятно всей Галактике.

— Надеюсь, мы сможем установить истинную природу этого Плоского мира, — добавил Марко. — Когда прилетим туда.

— Стоп! — сказала Кин. — Притормози на этом месте. Что значит

— когда прилетим?

Кунг бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Это значит, что я уже запустил программу полета. А тихое попискивание, которое ты слышишь, означает, что процесс зарядки матричных конденсаторов подходит к концу.

— Где мы сейчас находимся?

— В полумиллионе километров от Кунга.

— Тогда вернись и высади меня. Я никуда не лечу!

— Да? И какие же у тебя планы?

Кин заколебалась.

— Ну, мы могли бы отвезти Джало в клинику, — сказала она наконец. — И мы могли бы… ну, подождать… чтобы потом…

Все это было настолько неубедительно даже для нее самой, что она замолчала.

— У нас есть маршрут, корабль и свободное время, — резко сказал Марко. — Пока этот тип лежит в саркофаге, с ним больше ничего не случится. На любой человеческой планете нам придется давать объяснения. И Компании наверняка захочется узнать, почему это Кин Арад была с ней недостаточно откровенна.

Кин взглянула на Сильву в поисках поддержки, но шанда лишь кивнула кунгу.

— Мне бы очень не хотелось упустить такой шанс, — с серьезным видом сказала она.

— Послушайте, лететь туда с Джало — это одно дело, а без него — совсем другое, — сказала Кин как можно убедительней. — Подумайте, мы не знаем и половины того, во что собираемся ввязаться! Я призываю вас к разумной осторожности, только и всего.

— Только не говорите мне больше о знаменитом обезьяньем любопытстве, — заметил Марко, обращаясь к шанде. — И не надо про неизбежность распространения влияния человечества, о чем мы уже неоднократно…

— Вы просто сумасшедшие! Оба!

Марко пожал плечами. Чрезвычайно выразительный жест, если у тебя плечи в двойном комплекте. Он извлек свой мускулистый костяк из пилотского кресла и сказал:

— О’кей. Можешь лететь назад.

Кин плюхнулась на сиденье и опустила экран, полукольцом охватывающий главный пульт, до уровня своих глаз. Потом она посмотрела на сам пульт, который занимал три четверти рубки. Кое-что на пульте казалось смутно знакомым. Эта черная панель, должно быть, контролирует температуру и качество воздуха, но все остальное?.. Кин привыкла к самостоятельным кораблям, которые имели большие мозги.

— Я не могу летать на этом!

— Рад, что ты снова с нами, дорогая, — сказал Марко и взглянул на часы. — Почему бы вам пока не поспать?

10.

Кин лежала на своей койке и размышляла. Она думала о стереотипах, определяющих отношение к чужим расам. Все кунги параноидальны, кровожадны и суеверны. Все шанды хладнокровны, кровожадны и иногда едят людей. Кунги и шанды думают, что люди кровожадны, безрассудны, ужасные гордецы и сорвиголовы. Все расы думают, что эхфты очень странные, но забавные, и никто на самом деле не знает, что думают эхфты обо всех остальных.

Это правда, что однажды в старые недобрые времена четыре кунга ворвались в человеческий корабль, который едва успел приземлиться, и прикончили тридцать пять человек из экипажа, прежде чем последний кунг пал под весом утыкавших его клип-иголок. Это правда, что в неких строго определенных случаях, которые ныне тактично забыты, шанды с величайшими церемониями поедали людей. И что? Способен ли человек адекватно оценить подобные факты, если только сам не станет мыслить как инопланетянин?

«Мы втискиваем друг друга в узкие рамки малочисленных клише, — подумала Кин. — Только так галактические расы способны уживаться. Мы видим в чужаках людей, родившихся в иной шкуре, хотя все мы выкованы разной гравитацией на наковальнях различных странных миров…»

Она села и прислушалась в полной темноте. Корабль еле слышно урчал сам для себя. Кин встала и вышла в экваториальный коридор как была, неодетой. Мысль, которая слабо царапалась на задворках ее разума, внезапно проникла в сознание, и эту мысль следовало срочно проверить.

Через десять минут она вошла в рубку, где кунг все еще сидел в пилотском кресле, уставившись на экран.

— Марко?

Он обернулся, ухмыляясь.

— Спи спокойно, дорогая, все идет как по маслу. А что это у тебя? Смахивает на шедевр абстрактного искусства.

— Бывшая коробка, в которой сидел ворон. Из биопластика. Чтобы расплавить биопластик, требуется температура не ниже тысячи по Цельсию, — сказала Кин и бросила бесформенный комок на колени Марко. — Я нашла это в шлюзе.

Он взял находку, повертел и пожал плечами.

— Что ты хочешь сказать? Что вороны разумны?

— Возможно. Но они, как правило, не умеют орудовать плазменным резаком.

Какое-то время они оба молча глазели на расплавленную коробку.

— Это мог сделать Джало, — неуверенно произнес кунг. — Хотя нет… Джало сильно удивился, увидев ворона.

— Гм. Это еще мягко сказано. Знаешь, Марко, я терпеть не могу мистику подобного сорта. Когда ты видел птицу в последний раз?

— По-моему, вместе с Джало… — Он секунду помедлил, а потом молниеносно выбросил руку, ткнув пальцем в кнопку общей тревоги.

Грохнули колокола, завыли сирены, пронзительно зазвонили звонки. Через сорок секунд в рубку ворвалась Сильва, с ее меха еще сыпался снег, прилипший в спальном логове. Увидев Кин и Марко, она затормозила и громко рыкнула, а кунг поспешно отключил сигнализацию.

— Это ваши человеческие шуточки? — осведомилась шанда.

Они рассказали и показали ей то, что осталось от ящика ворона.

— Очень странно, — заключила шанда. — Будем обыскивать корабль?

Марко разразился пространной речью. Он рассказал о великом множестве труднодоступных укромных закутков и в ужасающих подробностях поведал, что произойдет, если нечто не слишком крупное, но пернатое залезет в жизненно важный трубопровод или замкнет собой энергетические шины.

— Ладно, хватит, — не дослушав, перебила Кин. — Тогда что мы будем делать?

— Вы двое вернетесь в свои каюты. Загерметизируйте их, а потом поищите у себя птицу. А я тем временем продую остальные помещения корабля. Стандартная противопаразитная процедура.

— Но ты убьешь его, — возразила Кин.

— И черт с ним.

Немного позже Марко, сидя за главным пультом и наблюдая, как прибывает энергия в тороидах кольцевого поля, погрузился в размышления о птице. Потом он отбросил эти мысли и начал думать о том, заметили ли его спутницы, что он припрятал магический кошелек после смерти Джало. Из чистого благоразумия, разумеется…

Сильва повернулась на другой бок в снежном логове своей экологически промороженной каюты, сосредоточенно размышляя, заметил ли кто-нибудь из двух ее спутников, что шанда извлекла магический кошелек из тайника Марко и перепрятала в один из своих собственных. Понятно, в целях дальнейшего изучения…

Кин лежала, глядя на мигающий красный светляк над дверью каюты, который предупреждал, что за стеной царит космический вакуум, и ощущала смутную симпатию к ворону. Потом она немного подумала о том, заметил ли кто-то из двоих ее спутников, что Кин изъяла магический кошелек оттуда, где он был припрятан Сильвой, и выкинула его наружу вместе с мусором в момент подпространственного прыжка. Теперь кошелек Джало пустился в путешествие к пределам Вселенной на реактивной струе банкнот Компании разнообразного достоинства, непрерывно вылетающих из его разверстого зева.

В четырех попарно диаметрально противоположных точках на экваторе корабля располагались четыре специальные камеры для мгновенной подачи воздуха, которые были устроены там во время постройки корабля по требованию профсоюза космолетчиков. Суть идеи такова: член команды, застигнутый врасплох внезапной декомпрессией, может быстренько нырнуть в одну из этих камер, а не стараться за секунды втиснуться в скафандр. Крайне прогрессивная идея.

Красный плафон, помещенный над каждой воздушной камерой, должен тревожно подмигивать, буде этой камерой кто-то успеет воспользоваться, чтобы в дальнейшем спасатели сразу догадались, куда им следует бежать.

В данный момент один красный плафон из четырех непрерывно мигал, однако во всем экваториальном коридоре не было никого, кто бы мог это заметить.

В камере сидел черный ворон. Его крепкие когти намертво вцепились в герметизирующий дверцу рычаг, мощный клюв приник к вентиляционному отверстию. Ворон с грустью размышлял о выживании.

11.

В каждом путешествии бывают скучные моменты, и в одну из таких минут Сильве пришло в голову запросить у корабельной библиотеки копию «Непрерывного творения». Саму книгу библиотека предоставить не могла, но взамен снабдила Сильву ее обширным компендиумом из «Литературного дайджеста десяти миров». Этот компендиум прилагался к 167-строчной информационной заметке о ценном вкладе книги Кин Арад в повторное изобретение процесса производства писчей бумаги.

«Достоинство книги в том, — прочитала шанда, — что она свела воедино несколько дюжин направлений атаки на боевых фронтах археологии, палеонтологии, астрономии и эффектно свила из этих научных направлений единую непротиворечивую Теорию. Конечно, теперь легко говорить, что эта Теория самоочевидна. Да, она была очевидной, и притом до такой степени, что никто вообще не обращал внимания на вопиющие о должном понимании факты. Но только не Кин Арад, которая одновременно и страстная читательница, и широко известный в Галактике дизайнер планет, давно привыкший мыслить в терминах вторичного творения».

В последующем пересказе Теория выглядела примерно так.

Давным-давно жили Веретенники. Они были телепатами такой огромной силы, что из-за повышенной ментальной статики в одном мире могла ужиться едва ли не тысяча представителей этой расы (а мы-то, люди, полагали, что это у нас родилась проблема перенаселения). После Веретенников остались библиотеки и научные приборы, и теперь уже хорошо известно, что они умели переделывать планеты по собственному вкусу. Чтобы мыслить, этой расе требовалось невероятно много места. А еще они были непомерно горды. И когда Веретенники внезапно обнаружили на планете Бири под гранитным слоем в полумилю толщиной то, что еще сохранилось от пласт-машины Колесников, их непомерная гордыня треснула в тот же момент и распалась на мелкие кусочки.

Веретенники вовсе не были, как они воображали, первыми мастерами творения во Вселенной, Колесники опередили их самое малое на полмиллиарда лет. Шок оказался настолько силен, что вся раса Веретенников вымерла.

Один корабль, нагруженный библиотечными файлами, в конце концов по воле случая доплыл до земной Солнечной системы; к счастью, скорость его оказалась не слишком велика, и корабль удалось перехватить. Внутри многократно пробитого метеоритами корпуса люди обнаружили три хрупких, иссохших в вакууме мумии. Это была команда чужого корабля. Три Веретенника.

Корпус корабля насчитывал свыше ста миль в поперечнике, но внутри чудовищного баллона содержалась преимущественно пустота. Место для размышлений команды.

Колесники были силиконовыми полусферами, разъезжающими на трех природных колесах. Кроме панцирей и колес, от них ничего не осталось, однако под могучими пластами гранита позже были найдены раздавленные остатки их городов.

В своих записях Колесники упоминали о предшествующей расе, именуемой палеотехами. Они говорили, что именно палеотехи создали звезды типа II и принадлежащие им планеты. Одно из излюбленных занятий палеотехов состояло в превращении в сверхновые обыкновенных звезд, а эти сверхновые затем использовались в качестве горнила для создания тяжелых металлов. Почему они это делали? А почему бы и нет? Понять намерения и цели палеотехов отнюдь не просто. (Однажды Кин Арад, к своему собственному удовлетворению, ответила по крайней мере на один вопрос: почему палеотехи вообще создавали звезды? Потому что могли, ответила она.)

Однажды в пустынном космосе между рукавами Галактики человеческий корабль, выпав из подпространства по причине технической неисправности, наткнулся там на палеотеха… Мертвого. Во всяком случае — по человеческим стандартам (хотя Кин Арад указывает, что палеотехи, вполне вероятно, осуществляли свою жизнедеятельность в ином временном масштабе, и это, на первый взгляд, безжизненное тело может оказаться очень даже живым и здоровым, с точки зрения медлительного Метагалактического Времени). ПалеотеХ выглядел шероховатой тонкостенной трубой диаметром в рост человека и длиной в полтора миллиона километров.

Легенды Колесников рассказывают о гладком полированном мире, на котором палеотехи записали свою историю. В том числе легенду о предшественниках палеотехов Ч-Тхонах, лепивших гигантские звезды из галактической материи, и Р-И-М-А-Х, которые предшествовали Ч-Тхонам и производили атомарный водород из субатомных частиц в качестве конечного продукта своего метаболизма.

Такова была Теория: расы рождались, поднимались, изменяли Вселенную для своего удобства и умирали. Другие расы вставали на руинах, изменяли Вселенную так, как было удобно им, и тоже умирали. И так далее, и так далее… Непрерывное творение! Такой штуки, как ЕСТЕСТВЕННАЯ ВСЕЛЕННАЯ, просто никогда на существовало.

(Однажды некий докладчик весьма нелицеприятно отозвался о Веретенниках, поскольку они манипулировали мирами. Кин встала и сказала: «Ну и что? Если бы они этого не делали, то Земля так и осталась бы грудой горячих скал под непроглядными тучами. Они изменили все это и дали нам большую Луну, но что лучше всего — подарили нам прошлое. Их пласт-машины изготовили остатки того, чего в действительности не существовало. Это ихтиозавры, и криноиды, и меловые отложения, и древние моря. Возможно, Веретенники чувствовали себя неуютно, не имея под собой нескольких сотен метров геологических пластов, нашпигованных ископаемыми… Как знать? Но я полагаю, что для них это был род искусства. Они не думали, что кто-то когда-нибудь это увидит, а просто делали, и все».)

Пока Сильва изучала компендиум книги Кин, сама автор исследовала корабль. Здесь оказалось достаточно всяческого добра, чтобы вооружить повстанческую армию, если их корабль приземлится в мире с непопулярным правительством. Там было то, что Кин, поразмыслив, опознала как армейскую ракетную установку, и еще полудюжина минометов, и это если не считать стационарного вооружения корабля. Несколько огромных стеллажей были забиты ручным оружием, явно сделанным на заказ для Джало по древним образцам. Ей попался на глаза пистолет-пулемет, стрелявший заостренными деревянными пулями. Зачем?!

Корабль, которому они так и не удосужились дать название, выпал в реальное пространство.

— Мы все еще в пределах исследованной части Галактики, — констатировал кунг. — Вон тот голубой гигант называется Дагда Секун-дус. Примерно в половине светового года от нас.

— Ну вот мы и прибыли, — сказала Кин, — и где же мы? У голубых гигантов обычно не бывает планет, а в особенности землеподобных и солнечных.

— Компьютер продолжает поиск, — мрачно сообщил Марко. — Возможно, мы обнаружим какой-нибудь комок заледеневших газов, ползущий с орбитальной скоростью в двадцать узлов.

— Что ж, тем временем мы можем поесть, — сказала Сильва.

Каждый набрал на панели буфетчика код, и они вернулись с тарелками в рубку.

— Даю проклятой машине час, — буркнула Кин. — Этот регион пространства уже изучен. Что здесь можно найти такого, чего не заметили исследовательские команды?

Секундная тошнота: компьютер перебросил корабль на несколько миллионов миль для измерения параллакса.

— Мы прилетели сюда по курсу на пленке Джало, — напомнил Марко. — И мне не хотелось бы…

Компьютер громко зажужжал.

Кунг мигом очутился в кресле перед экраном и подкрутил регулировку изображения.

На пределе увеличения виднелась крошечная расплывчатая полусфера. Они молча глазели на нее.

— Планета как планета, — нарушила молчание Кин.

— Да, — согласился Марко. — Но необычно яркая, учитывая дистанцию. Полированный лед?

Сильва деликатно кашлянула, привлекая внимание.

— Я, конечно, не астроном, — сказала она. — Но ведь такого просто не может быть?

— Не лед? Ну тогда это может быть гелий-4, — предположил Марко.

— Ах, я не про это, — сказала шанда. — Разве освещенное полушарие планеты не должно быть обращено к звезде?

Кин и Марко впились глазами в светлое пятнышко.

— О дьявольщина!.. Она права!.. — Марко окинул беглым взглядом боковые экраны. — Всего полмиллиарда миль, и мы можем просто прыгнуть по прямой. Ну… поехали!

На мгновение все его четыре руки воспарили над сенсорами пульта, словно стая коршунов.

И упали.

12.

Небо падало прямо на них. Марко, почти в гипнотическом трансе, ловко вывернул корабль, и теперь уже прямо под ними раскинулся, подобно гигантскому драгоценному блюду, этот немыслимый, невозможный, безумный Плоский мир. Блюдо было наполнено континентами. Оно напоминало монетку, брошенную на удачу в галактическое пространство нерешительным божеством.

Корабль вышел из прыжка на двадцать тысяч миль выше планетарного диска и немного сбоку от него. Кин смотрела на туманную рельефную карту: черная земля, серебристые моря, над ними облака, освещенные лунным светом. Там виднелась также… за неимением лучшего термина — полярная шапка (был ли такой картограф, кому довелось составить карту плоской планеты?), расположенная на краю диска с одной его стороны (это север?).

Лунный свет исходил от здешней луны, которая висела всего лишь в нескольких тысячах миль над Плоским миром и сияла. Собственным, а не отраженным светом, так как здесь нечего было отражать. И там были звезды… да-да, между диском и кораблем находились звезды!

Туманную карту обнимал призрачный шар. Марко перевел на общую речь то, что сообщили ему лишенные эмоций машины. Диск помещен в прозрачную сферу диаметром в 16 тысяч миль, а звезды просто прикреплены к этой сфере.

Край диска с одной стороны начал светлеть. Внезапно вспыхнул зеленый огонь и промчался по всей окружности диска: теперь они смотрели словно в темную дыру в пространстве, окруженную ободком зеленого и серебряного пламени. На пламенном кольце выросла сияющая жемчужина, и кольцо вдруг пропало — столь же внезапно, как и родилось. Солнце Плоского мира взошло. Очень яркое и очень маленькое солнце.

Одна машина сообщила Марко, что это внешний термоядерный реактор. Но выглядел он точь-в-точь как светило.

«Я непременно сохраню это воспоминание», — подумала Кин. Зеленый огонь на утренней заре, потому что кольцевой океан, охватывающий Плоский мир, переливается через край диска и падает водопадом длиною в тридцать пять тысяч миль, а солнце, восходя, посылает лучи сквозь падающую воду… Неудивительно, что Джало был просто помешан на этом мире.

Рассвет стремительно помчался по Плоскому миру. Сильва первая поняла, что видят ее глаза, и нервно хихикнула.

— Он говорил про плоскую Землю, не так ли? И ведь не соврал, взгляни!

Кин поглядела. Континенты, конечно, не совсем правильно сориентированы, а Новый Свет отсутствует вообще… но это Земля. Кин узнала Европу. Там, внизу, маленькая вторая Земля, и она плоская.

Марко перевел корабль на низкую орбиту, и все они на три часа, не отходя ни на шаг, прилипли к большому экрану в рубке. Даже Сильва пропустила время обеда, питая не объемистый желудок, а ненасытное любопытство.

Они рассмотрели мировой водопад при большом увеличении. На краю диска были каменистые острова, на некоторых росли деревья, нависающие над невероятной бездной водопада. Но сам диск оказался только в пять миль толщиной. Когда корабль пролетел под диском, они не увидели на его обратной стороне ровно ничего, кроме гладкой угольно-черной поверхности.

— Некоторые люди верили, что мир плоский и стоит на спинах четырех огромных слонов, — сообщила Сильва.

— Да? — усомнилась Кин. — А на чем стояли слоны?

— На гигантской черепахе, вечно плавающей в космическом пространстве.

Кин обдумала предложенную идею.

— Очень глупо, — сказала она. — Чем будет дышать черепаха?

— Ты у меня спрашиваешь? Это человеческий миф.

— Но я бы многое дала, чтобы узнать, как этот океан может вечно переливаться через край.

— Молекулярное сито? — предположил Марко, не отрываясь от информационных экранчиков. — Интересно, но сейчас совсем не важно. А вот где население?

— Кто-нибудь пытается вступить с нами в контакт?

— А как же, так и рвутся в эфир.

— Полагаю, ответ отрицательный. Ладно, — заключила Кин, — возможно, оно и к лучшему. А то я все никак не могу забыть о нашем корабельном арсенале.

— Признаюсь, эта мысль меня тоже редко покидает, — сказал Марко. — Возможно, Джало имел в виду охоту на тех морских монстров, но мне почему-то так не кажется. А вот что мне точно кажется… Что строителей этого артефакта, кем бы они ни были, вряд обеспокоит любое оружие, которое может найтись на нашем корабле.

— А если обитатели этого мира давно уже умерли, — предположила Сильва.

Кин и Марко вопросительно посмотрели друг на друга.

— Не думаю, — сказал кунг. — Уж скорее я поверю, что они решили перейти из физического плана существования в духовный.

— Могу предсказать, что вскоре их ожидает большой шок, — сказала Кин. — Этот артефакт требует колоссального количества энергии только лишь на то, чтобы поддерживать его в рабочем состоянии. Солнце ходит по принудительной орбите, океан льется через край, а значит, надо постоянно пополнять внутренние моря, и зачем было делать фальшивые звезды, если кругом полно настоящих…

— На последний вопрос я могу ответить, — заметил Марко. — Похоже, что большая сфера прозрачна лишь в одну сторону. Мы можем видеть, что внутри, а они не могут видеть, что снаружи. Но только не спрашивай меня, зачем все это.

— Мы приземлимся? — поинтересовалась Сильва.

— Но как же мы туда попадем? — спросила Кин.

Марко ухмыльнулся.

— Проще простого. В этой прозрачной раковине восьмиметровая дыра. На предыдущем витке мы над ней пролетели.

— Что?! И ты не обмолвился ни словом?

— Вы с Сильвой были слишком заняты водопадом.

Корабль завис над дырой через двадцать минут. По форме она напоминала эллипс, края выглядели оплавленными. Такое отверстие может проделать, к примеру, геологический лазер, подумала Кин. Мог ли быть такой лазер на Терминусе? Вполне вероятно.

— Мы намного выше края здешней атмосферы, — сказал кунг. — Поэтому я надеюсь, что у местных жителей не слишком большой зуб на тех, кто делает в небе дырки.

— Мы можем предложить им деньги на ремонт, — заметила Сильва.

Кин даже не усмехнулась. Ну почему разумным существам захотелось изолировать себя от Вселенной подобным образом? В этом нет никакого смысла, если только жители плоской Земли не клинические параноики. Кстати, а вдруг?

— Нет, — сказала она вслух, — сумасшедшие не смогли бы построить ничего подобного!

— Эта штука выглядит, как Земля, — сказала Сильва. — А земляне уж точно сумасшедшие. Надеюсь, люди не занимаются потихоньку строительством секретных миров?

— Ни в коем… — с горячностью начала Кин и увидела усмешку, с которой они оба смотрели на нее. — Я не знаю, — пробормотала она упавшим голосом. — Ну да, это похоже на дело человеческих рук… признаю.

— Определенно похоже, — кивнул Марко.

— И даже очень, — добавила шанда.

— Ладно, — сказал Марко. — Держитесь за воздух! Мы ныряем, а дыра впритык.

Корабль благополучно провалился в дыру под истошный визг детекторов опасного сближения. Детекторы продолжали верещать, когда Кин взглянула вверх и увидела устремившийся на них сферический объект.

Агрессор врезался в один из грузовых трюмов и словно прилип к корпусу. Небо бешено закружилось. С громкими щелчками упали герметичные аварийные переборки, и корабельная рубка, отделившись от всего остального, обратилась в спасательный бот, который поплыл в сторону на собственной тяге.

Космический корабль был разрушен. Но это оказалось сущим пустяком в сравнении с тем, что произошло с агрессором, который внезапно рассыпался на мельчайшие кусочки.

Облако голубовато-зеленоватых чешуек широко разлетелось по небесной сфере. Когда Кин наконец поднялась на ноги, все экраны в рубке не показывали ничего, кроме электронного смога.

Внутренняя дверь аварийного шлюза отворилась, и ввалился Марко, двумя руками придерживая на голове шлем. В третьей руке он сжимал лазерное ружье. В четвертой оказался длинный зазубренный кусок толстого полупрозрачного стекла, который Марко держал очень осторожно.

— Похоже, кто-то кинул в нас бутылку? — предположила Кин.

— И у него верный глаз, — мрачно откликнулся кунг. — Я могу вернуть рубку на оставшуюся часть корабля, но не вижу особого смысла. Главный привод разрушен, поэтому мы не сможем создать поле для прыжка. Содержимое арсенала почти все уже плавает по сфере, а другого оружия у нас нет. Что касается вспомогательных систем, то они по-прежнему работают. Наверное, я смог бы доставить нас назад на одних вспомогательных движках.

— Значит, еще не все потеряно! — вскричала Сильва.

— Конечно. Если мы отвлечемся от того, что путь домой займет у нас приблизительно две тысячи лет. Да что там… даже эта проклятая лазерная стрелялка совершенно бесполезна! Какой-то умник придумал для надежности упаковать ее рабочий кристалл в отдельную коробочку.

— Значит, мы садимся на диск, — бесцветно сказала Кин.

— Замечательно, — с чувством произнес Марко. — Я все ждал, когда кто-нибудь из вас озвучит это предложение! Но поездка будет в один конец, предупреждаю. Эта рубка больше никогда не взлетит.

— А что в нас угодило? — спросила Сильва. — Мне кажется, я видела шар шириной метров в десять…

— У меня есть такое странное чувство, будто бы я знаю, что это такое, — пробормотала Кин.

— Это оружие! — заявил Марко. — Признаюсь, мне трудно понять, в чем смысл его полной дезинтеграции… И тем не менее факты таковы: у нас был межзвездный корабль, а теперь у нас его нет. В общем, я хочу сделать еше один виток перед посадкой.

Сильва деликатно закашлялась, привлекая внимание.

— А что мы будем есть там, внизу?

Понадобилось несколько часов, чтобы вытащить автобуфетчик из лениво вращающегося корабля и доставить в бывшую рубку. По настоянию Кин они также перенесли саркофаг, где покоился Джало, и подключили его к аварийному питанию. У буфетчика был собственный автономный источник энергии (никому из разумных не хотелось обнаружить себя в темноте обесточенного корабля в компании с голодным шандом или даже несколькими).

Новая орбита пронесла их мимо здешней луны. Луна уже не сияла и, очевидно, была незаметна на дневном небе диска. Теперь они увидели, что одно ее полушарие черное.

— Это фазы, — сказала Кин. — Они получаются, если немного покачивать эту штуку на оси туда-сюда.

— А кому нужно, чтобы она качалась?

— Не знаю. Тому, кто желает, чтобы искусственная луна выглядела с поверхности диска точь-в-точь как земная. И не смотри на меня так, Марко, могу поклясться, все это построено не людьми.

Она рассказала им про искусственные миры, придуманные человечеством: о кольцах, дисках, сферах Дайсона, о солярных туннелях.

— И все эти миры не работают, — заключила она. — В том смысле, что они чересчур уязвимы, слишком уж зависят от цивилизации. В конце концов что-то обязательно пойдет не так. Как по-вашему, почему Компания терраформирует планеты, если есть варианты намного дешевле? Да потому, что планеты служат очень долго… очень! Веретенники также не имеют отношения к этому миру. И для них планеты были чрезвычайно важны. Им надо было чувствовать толстый слоеный пирог пластов под ногами и ничем не ограниченное пространство над головой. Уж не знаю, как они могли все это ощущать, но в закрытом неестественном мире наверняка бы рехнулись… Кроме того, Веретенники вымерли четыре миллиона лет назад, а здешний артефакт не может быть настолько древним. Это я могу сказать точно. Все, что мы здесь увидели, сплошная машинерия, а у машин есть неискоренимое свойство изнашиваться.

— Там, внизу, есть города, — задумчиво сказал Марко. — И они на правильном месте, если это Земля. — Он взглянул на Кин. — Послушай, я же вижу, ты просто умираешь от желания поделиться информацией. И что это так здорово по нам врезало?

— Дыра была в эклиптике небесной сферы?

Марко несколько секунд пообщался с компьютером.

— Точно, — сказал он. — А это имеет значение? В тот момент солнце находилось гораздо ниже нас.

— Нам просто очень сильно не повезло. Я думаю, что в корабль врезалась планета.

— Мне приходила в голову такая мысль, — важно кивнула Сильва. — Но я не стала навязывать свое мнение, чтобы не прослыть идиоткой.

— Планета?.. — недоверчиво переспросил Марко. — Ты хочешь сказать, что планета приземлилась на корабль?

— Да, я знаю, что обычно бывает наоборот, но… Кажется, я начинаю понимать, как работает эта система. Фальшивое небо, солнце, фальшивая луна, а значит, здесь должны быть фальшивые планеты. На их орбиты, — тут Кин хихикнула, — мне хотелось бы взглянуть! Если здешнее небо должно выглядеть как земное, то планетам время от времени приходится идти на попятную.

— Я был не прав, — мрачно сказал Марко. — Нам следовало сразу отправиться домой. Мы могли бы приспособить саркофаг и бодрствовать на вахте по очереди. Две тысячи лет не слишком большой срок, в конце концов… Не знаю, какое уж там агентство заверило Джало, что я подхожу для этой работы, но они просто обязаны вернуть ему деньги.

— И все равно на это стоило посмотреть, — вздохнула Кин.

Они снова пролетели под диском. И снова вспыхнуло на несколько секунд изумрудное пламя, когда солнечные лучи упали на них сквозь мировой водопад.

И тут же последовал тяжелый удар по корпусу…

Опять!!!

Но теперь это была не планета. Это был корабль, и значительная его часть так и осталась висеть, запутавшись в антенном хозяйстве, пока Марко боролся с хаотическим вращением судна, приобретенным в результате удара.

На сей раз наружу выползла Кин. Ухватившись за обрубок большой антенны, она слегка распрямилась и посмотрела на заиндевевшие обломки.

— Марко?

— Я тебя слышу, Кин.

— Считай, что мы потеряли наши антенны.

— Уже догадался. Мы также теряем воздух. Ты случайно не заметила, где утечка?

— Тут кругом сплошной туман. Но я постараюсь найти.

Они слышали, как башмаки Кин простучали по корпусу. Потом наступило молчание. Она молчала так долго, что Марко наконец не выдержал и заорал в микрофон. Тогда Кин заговорила, медленно подбирая слова.

— Здесь у нас корабль, Марко. Нет, неправильно. Это лодка. Или шлюпка? Ну ты знаешь, какие плавают в морях.

Она посмотрела долгим взглядом на кольцевой водопад, вечно низвергающийся с края диска. Мачта шлюпки была сломана, почти вся обшивка отлетела и унеслась прочь при столкновении, но остался веревочный такелаж и кое-что другое, говорящее о том, что шлюпка не была пустой.

— Марко?

— Да, Кин?

— В шлюпке был пассажир.

— Это гуманоид?

Кин зарычала не хуже Сильвы.

— Послушай, он побывал в водопаде, а потом в вакууме, а после врезался в нас! И ты хочешь, чтобы я его описала? Ладно. Пожалуйста. Это больше всего смахивает на взрыв в морге!

Кин привыкла к насильственной смерти, ее часто избирали долгожители. Традиционные прыжки без парашюта. Или более оригинальные способы. Можно было случайно перейти дорогу стаду клонированных слонов, только что выпущенных в новый мир. Или совершенно случайно свалиться в бункер пласт-машины. Но последствиями всегда занимались специальные команды роботов, а после них уже не на что было смотреть. Разве только на муаровые узоры на свежеуложенном угольном пласте — в случае пласт-машины.

Она механически опустилась на колени, как робот. Мокрая ткань заледенела в вакууме, но она была добротной, отличной выделки. Внутри одежды…

Сильва проанализировала эти образцы. И заявила, что путешественник из шлюпки был человеком до такой степени, что мог бы на законных генетических основаниях называть Кин Арад дорогой кузиной. Кин нисколько не удивилась. Ее удивил бы любой другой результат, но почему — она и сама не знала.

Человек сел в парусную шлюпку и заплыл за край своего мира, подумала она. И похолодела от этой мысли. Каждый в Плоском мире знает, что он — плоский. Все всегда знали, что мир плоский, поскольку это было очевидно. Но всегда находится кто-нибудь, кто смеется над замшелой мудростью стариков и в одиночку отправляется в опасный океан, чтобы доказать истину. И в конце концов выясняет, что ужасно, непоправимо ошибался.

Кин была рада отвлечься от размышлений, когда Сильва с Марко заспорили из-за скафандра. Всего скафандров на борту было пять, и два из них гигантского размера, на шандов. Один из стандартных немного барахлил, а они все трое были слишком тертыми космачами, чтобы довериться подозрительному скафандру.

— Мы обязательно должны взять буфетчика, — настаивала Сильва. — Возможно, ты и Кин сможете прокормиться тем, что найдете внизу, но для меня это чистая отрава.

— Тогда прикажи машине сделать для тебя мешок сухих концентратов, — ответствовал Марко. — Нам нужен этот четвертый скафандр.

Сильва тихонько зарычала.

— Не. настолько, — сказала она, — как эта машина. Она может анализировать еду. Она может сделать нам одежду. Если понадобится, мы проживем только за ее счет.

— С этим я согласна, — вмешалась Кин.

— Но мы израсходуем на нее всю подъемную силу большого скафандра!

— А ты предпочитаешь взять лазерное ружье, которое не может стрелять? — съязвила шанда, и они с Марко гневно уставились друг на друга.

— Давайте возьмем буфетчика ради Сильвы, — поспешно сказала Кин. — Голод может стать большой проблемой для шанды.

Марко пожал плечами. По очереди.

— Ладно, возьмем, — сказал он и достал из настенного шкафчика набор слесарных инструментов. Пока Кин и Сильва запихивали буфетчика в скафандр, обкладывая его для надежности термоодеялами, Марко ловко разобрал пилотское кресло. Конечным результатом его трудов стала длинная узкая полоса шлифованного металла, сточенная до убийственной остроты по боковым кромкам, сведенная в острие с одного конца и увенчанная пластмассовой рукоятью с другой. Кунг задумчиво взвесил в руке свое изделие. И с этим он хочет пойти на строителей космического диска диаметром в пятнадцать тысяч миль? — подумала Кин. Что это, несгибаемое человеческое мужество или глупая кунговская бравада?

Марко обернулся и обнаружил, что Кин за ним наблюдает.

— Это не для того, чтобы кого-нибудь напугать, — сказал он ей.

— А чтобы я сам не боялся. Ну как, мы готовы?

Он запрограммировал автопилот на десятиминутное парение в нескольких сотнях миль от водопада. Экипаж вылетел из шлюза на гравитационных поясах своих скафандров. Сильва тащила за собой четвертый скафандр на куске моноволоконной Линии.

Кин оглянулась через плечо, когда заработал двигатель спасательного бота. Суденышко, быстро набирая скорость на огненном копье, умчалось вдаль и вверх, на высокую орбиту. Тогда Кин снова стала смотреть на колоссальную стену падающей воды, на крошечные островки на самом краю мира. На другой стороне диска солнце тонуло в круговом океане, опускаясь за плоский горизонт.

Городских огней нигде не было видно.

Никто из путешественников не заметил, что перед тем, как спасательный бот умчался прочь, из его шлюза выпал пятый скафандр. Теперь уже идеально функционирующий. Он моментально раздулся, как детский воздушный шарик.

В круглом прозрачном пузыре шлема сидел черный ворон и внимательно изучал аварийное управление скафандром. Скафандры были рассчитаны абсолютно на все, они могли летать по любым планетным системам и опускаться на любые миры. Управлять скафандром можно было даже языком, прикасаясь к сенсорам в шлеме.

Ворон вытянул шею и тихонько тюкнул клювом по одному сенсору. Скафандр резво прыгнул вперед. Ворон покрутил головой, выбрал другой сенсор, приналадился… И тюкнул.

13.

Кин проснулась потому, что озябла. Она вся пропиталась утренней росой. Вот тебе и термоодеяла с гарантией.

Ночь была длинной. Островок, торчащий из океанской воды поблизости от края мира, оказался столь мал, что едва ли здесь прижился какой-нибудь крупный хищник. Если только он не ведет полуводного образа жизни. Однако Марко возразил, что в этом мире может быть прорва полуводных хищников, и настоял на необходимости ночного дежурства. Кунги, если надо, могут обходиться без сна неделями, похвастался он.

Кин подумала, не сказать ли Марко о своем персональном стан-нере, который ныне уютно покоился в одном из карманов ее скафандра. Но в конце концов решила промолчать, ощущая себя при этом распоследней задницей. Битва с собственной совестью была тяжела, но Кин все-таки победила.

Марко, очевидно, улегся спать после восхода солнца. Он лежал, свернувшись в клубок, под мокрым кустом, с которого методично капала роса. Сквозь редеющий туман Кин заметила Сильву на самом верху скалы, вздымающейся на обращенной к водопаду стороне острова.

Она вскарабкалась по скале и присоединилась к шанде. Та с улыбкой подвинулась, освобождая место на нагретом солнцем камне. У Кин захватило дух от вида, открывшегося со скалы. Перед ней в серебристо-зеленоватых волнах играли яркие солнечные блики, справа и слева от нее над неправдоподобно близкой линией горизонта вздымались туманные облака пены и водяных брызг. Позади нее…

Сильва вовремя успела ее подхватить.

Обретя равновесие, Кин осторожно сползла пониже и нашла местечко, чтобы сесть спиною к скале.

— Как ты можешь там сидеть, Сильва, и не бояться?

— Ты ведь не боишься летать на кораблях? А там тебя от вечности отделяет только стенка корпуса.

— Это не одно и то же. Там нет никакого обрыва за спиной.

Сильва вдруг подняла голову и понюхала воздух.

— Это лед! Я его чую. Не возражаешь, если я прочту тебе небольшую лекцию о солнечном свете, Кин?

Кин автоматически взглянула на солнце. Она помнила, что здешнее светило не больше астероида, но оно все равно напоминало родное и совсем по-земному пригревало кожу.

— Ну давай, — сказала она. — Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

— Я заметила паковую льдину, которая ушла в водопад. Но каким же образом такой лед мог образоваться? Мы знаем, что на диске есть полярные острова, но поблизости от них находятся цветущие зеленые земли. Ты помнишь, конечно, какое расстояние отделяет экватор от полюсов в этом мире. Почему же тогда в крайней северной и крайней южной точках нет вечных льдов, а экваториальные области не выжжены солнцем?

Кин задумчиво потерла подбородок. Шанда говорила о законе обратной пропорциональности квадрату расстояния. Если здешнее солнце в полдень отстоит от здешнего экватора на 8 тысяч миль, тогда точки диска, которые можно назвать здешними полюсами, находятся на расстоянии 11 тысяч миль от источника света и тепла. Конечно, траекторию здешнего солнца в фальшивых небесах нельзя назвать орбитой, оно движется как управляемый корабль… Но все равно это не объясняет теплый воздух, обвевающий Кин. Температурные зоны должны быть совершенно иными.

— Что-то наподобие силовых линз? — предположила она. — Я уже готова поверить во что угодно! Но могу абсолютно точно сказать, что траектория здешнего солнца регулярно меняется.

— Почему? Я не понимаю.

— Дабы обеспечить смену времен года.

— Ах… понятно. Людям нужны зима, весна, лето и осень.

— Послушай-ка, Сильва…

Шанда снова принюхалась, блаженно вздохнула и сказала:

— Да, здесь очень хороший воздух.

— Сильва, прекрати эти штучки. Не увиливай, скажи прямо: ты думаешь, это мы построили Плоский мир?

— Ах… Мы с кунгом как-то поспорили по этому поводу, тут ты права.

— Поспорили, черта с два! Нет уж, нам давно пора во всем разобраться. Послушай, что я тебе скажу. Люди, может быть, действительно сумасшедшие, но вовсе не дураки, понятно? А что касается этого диска: как артефакт небесной механики он ненамного эффективней резиновой отвертки. Его механизмы должны пожирать гигантское количество энергии. И я уверена, что ты, например, не захочешь поставить судьбу собственных потомков в полную зависимость от работы искусственного солнца с неестественной траекторией… Но почему же тогда строители диска не запустили его на орбиту вокруг настоящего солнца?

Думаю, у них хватило бы энергии. А вместо этого они явились сюда неизвестно откуда и построили мир по проекту, достойному средневекового монаха. Все это совсем не по-человечески.

— Но тот путешественник был человеком.

Кин долго и много думала о нем. Он возвращался в ее мысли и сны непрошеным. Она поколебалась, прежде чем ответить.

— Я… не знаю, как это объяснить. Возможно, что строители диска похитили группу землян в доисторические времена, или… параллельная эволюция где-нибудь…

Она разозлилась на себя за собственное невежество. И еще больше на шанду за то, что та дипломатично проигнорировала прорехи в ее сбивчивой аргументации. Сделай ей кто-нибудь в данный момент предложение моментально вернуться на Землю, Кин и не подумала бы его принять. Слишком много накопилось вопросов, на которые ей очень хотелось найти ответы.

Вслух она произнесла:

— Джало все толковал о передаче материи. Интересно, как они доставляют воду с нижнего уровня водопада обратно в океан?

Появился Марко и тоже залез на скалу. На корабле он нередко был мрачен и циничен, зато здесь почти вибрировал от энтузиазма.

— Мы должны разработать план действий! — жизнерадостно заявил он.

— Ты уже разработал план действий, — напомнила Кин.

— Нам необходимо вступить в контакт с хозяевами диска! — продолжил кунг, словно не заметив саркастического замечания.

— Значит, ты переменил свое мнение, — раздался голос шанды с верхушки скалы. Она встала на ноги и к чему-то принюхивалась, повернувшись спиной в водопаду.

— Нужно прямо смотреть в лицо фактам, и в особенности неприятным, — бодро заявил Марко. — Мы сами не сумеем починить корабль, а они в состоянии оказать нам помощь. Или мы сможем арендовать у них космическое судно. Джало ведь как-то вернулся. А может, вы решили провести тут весь остаток жизни?

— Не думаю, что здешнее население способно нам помочь, — заметила Сильва. — Мы не обнаружили с орбиты ни источников энергии, ни линий энергопередач. Никого не заинтересовала наша высадка на диске, и никто не прилетел на нас посмотреть. Это второстепенные признаки, вынуждающие меня подозревать, что мир плоской Земли погрузился в варварство.

— Второстепенные? — переспросила Кин. — А что же…

Шанда громко фыркнула.

— К нам приближается морской корабль, — сообщила она со смешком. — Его обводы и снаряжение не дают оснований предполагать, что это спортивная яхта высокоразвитой расы.

Кин и Марко ошеломленно смотрели на шанду. Затем, очнувшись, поспешили вскарабкаться наверх. Марко обошел Кин на финише тремя прыжками и вперился в океанские волны.

— Где? Где ты видишь?..

Кин заметила далекое пятнышко.

— Это гребное судно, — сказала Сильва. — По дюжине весел на борту, одна мачта, на мачте свернутый парус. Весь корабль воняет. Его команда воняет очень сильно. Если они не изменят курс, то пройдут в миле от нас к северу.

— То есть прямо в водопад? — уточнила Кин.

— Уж конечно, люди на диске овладели искусством избегать водопада, — вмешался Марко. — Здесь течение не кажется слишком сильным.

Кин подумала о космическом путешественнике, который вылетел за край этого мира.

— Гребцы воняют потому, что очень сильно напуганы. А! Корабль меняет курс… они нацелились на остров.

Марко засуетился и зашипел.

— Мы должны приготовиться… За мной!

Мелкий щебень еще сыпался со скалы, когда кунг уже летел гигантскими прыжками к кучке деревьев, где они провели ночь.

Кин посмотрела на шанду, которая продолжала стоять как статуя, потом перевела взгляд на корабль. Теперь даже она могла без труда разглядеть человеческие фигурки. Маленькие сверкающие каскады воды срывались с бешено работающих весел. Ей послышались отчаянные крики.

— Похоже, гребцы не выдюжат, — заключила она.

— Ты права, — согласилась Сильва. — Видишь, как их все время относит в сторону, заворачивая к водопаду? Это делает течение, огибающее остров, очень мощное и быстрое.

Теперь Кин могла видеть лица мужчин на корабле. Один из них, приземистый и бородатый, метался между двумя рядами гребцов, понукая и погоняя. Корабль в лучшем случае оставался на месте.

— Аминь, — с серьезным видом высказалась шанда.

Кин бросила взгляд на солнце, оценивая его высоту над горизонтом.

— Тот кусок Линии, который мы использовали для буфетчика в скафандре… Какой он длины?

— Стандартный отрезок моноволокна длиной 1500 метров, — сообщила Сильва. И добавила: — Согласно сертификату, выдержит небольшую планету.

— Возможно, мы совершаем большую ошибку, — сказала Кин, поспешно начиная спускаться. Сильва последовала за ней.

— Желудок говорит мне, что это не так!

Кин не могла не улыбнуться. У шандов было собственное оригинальное представление о вместилище души и эмоций.

Она взлетела на гравипоясе, извлеченном из надувного скафандра, держа в руке конец 1500-метрового кабеля, завязанного в широкую скользящую петлю.

— Дурацкая, в высшей степени непродуманная затея, — сказал голос Марко в ее наушнике.

— Может быть, — откликнулась Кин. — Но хочу напомнить, что это я выходила разбираться с лодкой, которая налетела на нас.

Последовала пауза, во время которой в одном ухе у Кин посвистывал ветер, а в другом зудела несущая волна. Наконец голос Марко произнес:

— Наведи поясную камеру на корабль.

Гребцы наконец увидели Кин и сбились с ритма. Некоторые, как выяснилось, были прикованы к своему веслу.

Корабль имел форму изящного стручка около двадцати пяти метров длиной. Сильва отнеслась к нему чересчур сурово. Кто бы его ни построил, но эти мастера превосходно разбирались в гидродинамике. Единственная мачта установлена посредине корабля… драккара, теперь она вспомнила. Между двумя рядами гребцов устроен длинный проход, но он почти забит кувшинами, корзинами, мешками и еще каким-то невнятным барахлом.

Кин нацелилась на рыжеволосого мужчину, стоявшего на носу драккара, и прыгнула. Скользнула над волнами, затормозила и зависла на уровне его изумленного лица, накидывая петлю на причудливо украшенный бушприт и громко сообщая Сильве, что уже пора начинать. Ее щедро обдало брызгами, когда кабель натянулся и вышел из воды.

— Скажи гребцам, пускай помогают веслами! — сказала Кин рыжеволосому, пытаясь изобразить руками, как гребут. — Туда, на остров! — показала она, драматически тыча пальцем.

Рыжеволосый посмотрел на Кин, потом на остров. Потом на натянутый кабель. И на изогнутый кильватерный след, наглядно свидетельствующий, что Сильва усердно тянет драккар как раз в необходимую сторону. Затем он сорвался с места и стал орать на своих людей, многие из которых в растерянности побросали весла. Один вскочил и начал возражать, но рыжий крепко врезал ему палкой, подобранной на палубе, и сам схватился за весло.

Кин вертикально взвилась под облака и посмотрела сверху на драккар, который оставлял за собой кильватерную волну не хуже, чем у моторного катера. Потом приняла горизонтальное положение и устремилась к острову.

Она нашла то, что искала, в туманном голубом небе за водопадом. Крошечное белое пятнышко, дрейфующее прочь от диска. Кин спикировала, услышав слабое в-вум-мп, когда поле гравипояса приняло новую защитную форму, окутав ее.

Движок пояса Сильвы тихонько подвывал. Гравипояс поднимает своего владельца даже при десятикратной земной гравитации; но шанда весила никак не менее пятисот фунтов и еще тянула за собой драккар с командой и грузом. Кин помахала ей и повернула обратно к диску. Голос Сильвы сказал в ее наушнике:

— Я почувствовала несколько рывков.

Кин рванулась к острову и посмотрела вниз. Дерево, которое они использовали как якорь, оказалось не настолько крепким, как они ожидали, но кабель благополучно обвился вокруг скалы.

— Все в порядке. Просто кабель прорезал дерево.

Драккар развернуло бортом к водопаду, но он уверенно шел к островку наискосок в пенящейся воде.

— Отлично, Сильва, — сказала Кин. — Все замечательно. Марко хотел встретиться с туземцами и через минуту получит целую бухту. Тише, тише. Спокойно. Стоп. Стоп!

Драккар с разгона вылетел на песок и врезался в деревья. Посыпались весла, несколько человек свалились за борт.

— Порядок! Корабль на пляже.

— Если эти люди не лишены воображения, то сейчас целуют землю, — сказал голос Сильвы.

— Ты угадала. Надеюсь, у Марко хватит ума не показываться им на глаза?

В наушнике Кин затрещало.

— Я понял тебя, — сказал голос Марко. — И хочу сразу же отмежеваться от твоей легкомысленной авантюры…

Кин вздохнула. Ей уже неоднократно доводилось слышать подобные слова.

14.

Гораздо позже она отыскала Сильву и Марко. Ее спутники расположились на поляне в рощице выше по склону. Сильва сидела рядом с автобуфетчиком и закусывала, зачерпывая горстями из глубокой чаши нечто серовато-красноватое, смахивающее на тягучее желе. Марко возлежал на животе, вытянувшись во всю свою длину, и через просветы в листве следил за тем, что происходит на пляже.

Спасенные разожгли костер и готовили на нем еду.

Увидев Кин, шанда кивнула и стала набирать код на панели буфетчика.

— Спасибо, но я уже поела, — вздохнула Кин. — Каша из вареного зерна и сушеная рыба. Разве ты не видела?

— Вообще-то я программирую рвотное, — объяснила Сильва.

Марко перевернулся на спину и уличающе прошипел:

— Ты ела чужеродную еду! Даже без рудиментарного анализа! Тебе, должно быть, жить надоело?..

— Мы должны завоевать их доверие, — вздохнула Кин. Она вынула из кармана сухой ошметок и кинула Сильве. — Я выпью твою проклятую микстуру, только сунь эту рыбу буфетчику под нос! Не знаю, что думаете вы, но мне все время кажется, что вкус у его стандартной стряпни такой, словно ее кто-то уже съел… Пока мы здесь, можно позволить себе какое-то разнообразие, не так ли?

Она взяла из лапы Сильвы пластиковую чашку с дурно пахнущей розовой жидкостью и удалилась на противоположную сторону поляны, где ее очень быстро и очень шумно вытошнило. Шанда удовлетворенно кивнула и набрала на панели буфетчика код черного кофе.

Вслед за большой кружкой кофе из машины выполз язычок зеленой пластиковой ленты. Сильва оторвала его и внимательно просмотрела распечатку.

— Высокое содержание подходящих для человека белков и витаминов. Немного углеводородов, которые образовались в процессе сушки. При регулярном поглощении могут сыграть роль канцерогенного фактора… лет через десять или двадцать. В общем, ты можешь есть это, практически ничем не рискуя, Кин.

— Просто великолепно, — пробормотала Кин, отхлебнув очередной гигантский глоток из кружки. — Вот только у меня возникло такое чувство, будто я больше не смогу взглянуть в глаза ни одной сушеной рыбе… с чего бы это? Ну ладно. Вы готовы к первым ответам на наши вопросы? Насколько я поняла, их рыжеволосый вожак зовется Лейфом Эйрикссоном.

Сильва аккуратно отправила зеленую распечатку в приемный бункер буфетчика.

— Это может быть редкостное совпадение, — невозмутимо сказала она. — Или что-нибудь еще.

— Ты шутишь?

— Какое совпадение?.. — Марко наконец отвлекся от своих наблюдений. — Послушай, Кин, ты рассмотрела как следует их оружие?

— У них мечи из… как это?.. кричного железа ручной ковки. Тупые, плохо держат заточку. Так что их главное оружие — сам корабль… Драккар, — задумчиво произнесла она. — Тебе известно, Марко, что такое «обшивка внакрой»?

Кунг утвердительно кивнул.

— Хорошо, потому что я понятия не имею, что означает этот термин. Но знаю, что корабли с такой обшивкой очень быстрые… очень. Люди с тупыми мечами, но на драккарах могут держать под контролем целые моря. Они имеют обыкновение пиратствовать, но при этом все их сообщество подчиняется сложной и по-своему мудрой системе законов. И эти люди отважны. Тысячемильное путешествие на драк-каре — для них самое обычное дело.

Марко таращился на Кин во все глаза.

— Они тебе все это рассказали?!

— Конечно, нет, я разобрала только имя рыжеволосого. И только потому, что уже слышала его прежде. А все остальное я просто взяла из памяти.

Кин вопросительно взглянула на Сильву, и шанда, с важностью кивнув, нараспев произнесла:

— В триста тридцать втором, ужасающе пьян, рыжий Эйрикссон Лейф переплыл океан!

— Чрезвычайно поэтично, — сухо произнес Марко через несколько секунд. — А теперь не будете ли вы обе так добры объяснить?

— Конечно, если ты воспитывался в Мехико, то можешь и не знать, — сказала Кин. — У них там довольно-таки местнические представления об истории. Что до Лейфа Эйрикссона… Лейф переплыл Атлантику и открыл Винландию, что случилось через триста с лишним лет после битвы при Гаэлькоре. Эта битва положила конец третьей и последней Ремской империи, после чего автоматически началось великое переселение народов…

Эйрик, отец Лейфа, был очень практичным бизнесменом. Его Гринландия оказалась вовсе не такой зеленой, как он себе воображал, когда отправился ее открывать. Поэтому, когда Лейф доставил из своей Винландии дикий виноград и другие заманчивые плоды тамошней земли, его отец долго не колебался. Северяне прислушались к словам мудрого Эйрика, снарядили все свои корабли и дружно отплыли на запад…

Добравшись до нового континента, они основали добрый десяток колоний вдоль его восточного побережья и в конце концов, продолжая мигрировать, набрели на землю своей мечты, которую назвали Вальхаллой. Конечно, там обитали туземцы, но северяне были мирными фермерами лишь наполовину. Они не могли победить все эти многочисленные племена, но сумели перехитрить их и расположили к себе. Потом они столкнулись с Конфедерацией Обджибва и умудрились заключить с ней взаимовыгодный договор о торговле и военной помощи…

Согласно всем известным теориям, на этом все и должно было закончиться! Пришельцам предстояло стать всего лишь одним из тамошних племен, разве что светлоглазым и светловолосым, но только этого не произошло. Все теории ошибались. Нечто скрытое тихо дремало в обеих расах и при тесном контакте разгорелось жарким огнем. А континент был велик и богат, там всем хватало и места, и еды, и ресурсов…

Короче говоря, через триста лет после открытия Лейфа Эйрикссона к устью пролива, соединяющего Атлантику и Средиземное море, прибыл внушительный парусный флот. Между большими парусными судами было несколько маленьких и быстрых корабликов, которые непринужденно двигались против ветра. Гроты больших парусников гордо несли изображение Великого Орла Вальхаллы на полосатом сине-бело-красном фоне, символизирующем небо, снег и кровь. Битва при Гибралтаре оказалась необычайно краткой. К тому времени Европа уже двести лет как пребывала в стагнации. Ей нечем было ответить на пушечную канонаду…

— Я понял тебя, — сказал Марко. — Лейф Эйрикссон был важной фигурой в земной истории. Но этот мир, однако же, не Земля.

— Он выглядит как Земля, — возразила Кин. — Преображенная воображением строителей, но все-таки Земля.

— Неужели ты всерьез полагаешь…

— Вот именно. Я полагаю, что вы оба правы. Что этот мир построили люди, хотя я не могу сказать, почему и зачем.

Шанда с сомнением хмыкнула.

— Но ведь где-то должны были остаться какие-то записи?..

— Нет, если Компания их изъяла!

Это был единственно возможный логический вывод. Компания соорудила уникальный артефакт в глубочайшей секретности. А так называемый Джало сыграл роль приманки, которая привела в этот мир их троих. Отчего Компания решила построить именно диск? У Кин было такое чувство, будто она знает ответ, и этот ответ ей активно не нравился. Правда, она до сих пор не могла понять, зачем было устраивать столь помпезное представление только для того, чтобы затащить их сюда.

И тем не менее такая версия, даже со всеми ее прорехами, была по крайней мере логична. А что еще можно предложить? Таинственных чужаков? Тогда эта загадочная раса невероятно могущественна и абсолютно неуловима. Нет… это могла быть только Компания, сказала себе Кин.

— Нам грозит опасность со всех сторон! — воскликнул Марко с большим энтузиазмом. — Я предлагаю не терять ни минуты! Мы должны надеть наши гравипояса и сразу же вылететь к центру цивилизации. Там мы заодно и узнаем о происхождении диска.

— Вот он, наш транспорт, — сказала Кин, указывая пальцем в сторону пляжа. — Я не знаю точно, насколько хватит энергии поясов при здешней гравитации. А нам, что вполне очевидно, предстоит пересечь океан… И я определенно предпочитаю совершить это путешествие на морском судне.

— Они могут напасть на нас, когда очухаются от счастья, — заметил Марко, наблюдая за спасенными.

— То есть когда увидят тебя и Сильву?

Действительно, безболезненное знакомство викингов с негуманоидами казалось весьма проблематичным. Кин решила эту проблему методом культурного шока, спустившись на пляж совершенно обнаженной. Она была уверена, что ничем не рискует. После ее суперэффектного явления в качестве всемогущей богини милосердия эти суеверные мужики скорее согласятся изнасиловать крокодила.

Лейф Эйрикссон подбежал к ней и пал на колени. Кин взглянула на него сверху вниз с выражением, как она сильно надеялась, милостивой благосклонности.

Лейф был заметно меньше ростом, чем большинство его соратников. И как ему удалось завоевать свой авторитет, удивилась она, но тут же заметила огонек проницательности, хищновато мерцающий в глазах рыжеволосого. Этот огонек сообщал очень внятно, что перед ней непревзойденный мастер неспортивных трюков в дуэли на мечах и сокрушительных ударов по почкам в кулачной потасовке. Кин невольно порадовалась, что прячет на всякий случай в ладони станнер.

— У тебя есть эксклюзивная возможность завести новых необычных друзей, — сказала она Лейфу, покровительственно улыбаясь. — Это будет изумительная сага, которую, как я подозреваю, здесь запомнят на многие века… Эй, Сильва! Выходи!

Шанда появилась на склоне, примыкающем к дальнему концу пляжа, и стала спускаться, продираясь сквозь кусты. Заметив это, несколько гребцов поспешили удалиться в противоположном направлении. Когда Сильва ступила на песок и люди Лейфа узрели ее внушительные клыки, все остальные мигом последовали примеру первых.

Расточая милостивые и благожелательные улыбки направо и налево, Кин приблизилась к шанде и возложила свою божественную руку на огромную лапу с кожаной ладошкой.

— Прекрати улыбаться! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

— Я хатева пакаватца бывабитнай.

— Ты кажешься потрясающе голодной!

Лейф торчал, словно вкопанный в песок, на том же месте. Кин подвела к нему Сильву и взяла Лейфа за руку.

— На колени и пресмыкайся перед нами, — проворковала она, глядя на шанду.

Та послушно бухнулась на колени и сложилась пополам. Лейф внимательно посмотрел на Сильву, потом на Кин. Затем он протянул руку и осторожно похлопал шанду по плечу.

— Хороший, умный мальчик, — поощрительно сказала ему Кин, кивая и расплываясь в лучезарной улыбке. Лейф поспешно убрал руку и отступил на пару шагов.

Теперь настало время для второй части представления. Кин принялась насвистывать незабвенную мелодию имени Морриса и роботов, а Сильва стала танцевать, взирая на фальшивые небеса с выражением крайнего отвращения на лице. Она точно соблюдала ритм, но топала по песку тяжело и неуклюже. Кин, которая прекрасно знала, что шанда способна передвигаться молниеносно и плавно, оценила этот мастерский штришок по достоинству. Неуклюжесть всегда смешна, а смешное не вызывает опасений.

Гребцы потихоньку подходили поближе и вскоре образовали кружок, в котором продолжала плясать шанда, загребая огромными ступнями кучи песка и неуклюже притопывая. Кин перестала насвистывать и сказала:

— Хватит, они уже дозрели до того, чтобы кормить тебя кусочками сахара, если бы только их имели. Присядь где-нибудь в сторонке и изо всех сил постарайся не зевать, хорошо? Эй, Марко!

Кунг зашипел и выступил из кустов.

В своем сером пилотском комбинезоне и плаще до колен, наспех сделанном из термоодеяла, Марко выглядел достаточно человекообразным. Правда, у него были слишком большие и слишком круглые глаза, чересчур длинный нос и лицо такого же цвета, как его пилотский комбинезон, но все это искупала масса огненно-рыжих волос, рассыпавшаяся, когда Кин и Сильва уговорили Марко расплести свой кунговский гребешок. Конечно, это были не совсем волосы, но зато почти такого же цвета, как у Лейфа Эйрикссона.

Гребцы с настороженной подозрительностью уставились на новую фигуру, однако на сей раз никто не убежал. Один из них подступил к Лейфу и что-то раздраженно прорычал, вытаскивая из ножен короткий меч. Последовал момент не вполне понятной перебранки, после чего обнаружилось, что оппонент Лейфа распростерт на песке, его короткий меч валяется поодаль, а Марко застыл в позе готовности к прыжку. Лейф прекратил выкручивать руку противнику и с оттяжкой пнул его под ребра. Тот громко завопил.

— А теперь мы спустим корабль на воду, — сказала Кин непререкаемым тоном.

Сильва прокосолапила к лежащему на пляже драккару и навалилась плечом на нос корабля. В первую пару секунд ничего особенного не произошло, потом драккар скользнул по песку в воду и остановился, когда его корма всплыла.

Кин взяла Лейфа за руку и решительно повела к воде. Рыжеволосый викинг мигом сообразил, что к чему. В считанные минуты его люди затащили на палубу все необходимое и расселись по своим местам. Рядом с мачтой тихонько урчал принайтованный буфетчик. Все глаза были устремлены на шанду с буксировочным тросом, которая летела над волнами, устремляясь в открытый океан.

15.

Это плавание оживили два инцидента. Началось с того, что слегка взбудораженный Лейф вежливо протянул Марко натуральный полый рог животного, до краев наполненный некоей жидкой субстанцией. Кунг понюхал рог с подозрением и плеснул немного жидкости в приемный бункер буфетчика.

— Какое-то питье с глюкозой, — сообщил он. — Что ты думаешь, Кин?

— А что говорит буфетчик?

— Показал зеленый свет. Должно быть, тонизирующее снадобье.

Решившись, кунг проглотил половину рога и облизал губы. Потом издал неопределенный смешок и выпил все до конца. Чуть позже он запрограммировал машину на синтез нового напитка, и когда люди Лейфа справились со своим изумлением при виде одноразовых стаканов из пластика, эти стаканы стали курсировать туда и сюда так быстро, как только буфетчик успевал их наполнять. Вскоре несколько гребцов вразнобой затянули воинственную балладу, сопровождаемую треском сталкивающихся весел, и тогда Кин в ответ на невысказанную мольбу Лейфа безапелляционно выключила машину.

Сильва решила испробовать себя в гребле. Усевшись в проходе между рядами скамеек, она схватила сразу два весла и легко включилась в общий ритм. Люди Лейфа один за другим прекратили грести и подняли весла, с уважительным восхищением наблюдая за шандой. Драккар продолжал нестись вперед с прежней скоростью, пока весла в могучих лапах Сильвы не переломились с сухим треском.

Марко обнаружил Кин под кожаным навесом притулившейся за мачтой низкой кабинки, где она потихоньку попивала мартини и размышляла.

— Я хочу поговорить с тобой наедине.

— Конечно, — сказала она, подвинувшись и гостеприимно похлопав по шкуре, на которой сидела. — Как твоя голова, не болит?

— Мне уже лучше. В этом напитке определенно имеются вредные примеси. Не думаю, чтобы мне захотелось снова его отведать раньше чем… скажем, через час или около того.

Марко сунул руку в поясной кошель и выудил небольшой пластиковый рулончик. На развернутом листке оказалась полная аэрофотография диска, снятая за пределами его атмосферы.

— Я велел компьютеру сделать распечатку, перед тем как мы покинули корабль, — сказал он.

— Какого черта! Почему ты не показал мне эту карту раньше?

— Не хотел поощрять непродуманные действия с твоей стороны, — чопорно произнес кунг. — Но поскольку мы теперь путешествуем по диску… Посмотри внимательно. Чего здесь недостает?

Кин взяла фотоснимок, изучила и сказала:

— Много чего, ты и сам знаешь. Никакой Вальхаллы. Вот почему Лейф едва не свалился в водопад. И никакой Бразилии тоже. От всей Пацифиды осталась только эта лужица воды на задворках Азии…

— А что-нибудь лишнее есть?

Кин заново изучила картинку и пожала плечами.

— Так сразу не могу тебе сказать.

Марко указал трехсуставчатым большим пальцем на пятнышко в центре снимка.

— Не вполне четко из-за облачности, но ЭТОГО здесь быть не должно! Остров в Арабском море. Он идеально круглый, ты заметила? И как раз на географической оси диска.

— Да, я вижу. И что?

— Ты не поняла? Это же аномалия. Думаю, мы найдем цивилизацию строителей диска скорее там, чем в любом другом месте. Лейф и его люди — типичные варвары, пускай даже они искусные моряки… Но космические путешествия?!

Он замолчал, испытующе глядя на Кин, а затем произнес, аккуратно подбирая слова:

— У тебя есть опасения, что диск может оказаться артефактом Компании. Не так ли?

Кин молча кивнула.

— Кунги любят пересказывать одну старинную историю, — сказал ей Марко мягким голосом, текучим, как зыбкие пески. — Однажды некий властитель приказал своим мастерам построить для него высокую башню. Когда мастера выполнили его желание, властитель призвал к себе мудрых и ученых кунгов и сказал им такие слова: «Я подарю свою лучшую устричную ферму и знаменитые плантации бурых водорослей чиппич тому из вас, о уважаемые, кто правильно определит высоту этой башни, не используя иных инструментов и приспособлений, помимо барометра. Но все остальные, кто не сумеет справиться с моим заданием, будут изгнаны в сухие земли до конца своей жизни, ибо это вполне справедливая участь для тех, кто недостаточно изобретателен и учен». Всем приглашенным ничего другого не оставалось, кроме как попытаться, и хотя кое-кому удалось определить высоту башни с точностью до нескольких четтд, их ответы были признаны недостаточными. И эти мудрые кунги также были сосланы в сухие земли.

— Я люблю народные сказки, — заметила Кин, — но какое отношение…

— И тогда, в один прекрасный день, — повысив голос, продолжил Марко, — самый мудрый из кунгов, который все еще не рискнул представить правителю собственный ответ, взял свой личный барометр и отправился с ним в дом старшего мастера строителей, которому сказал: «Я отдам тебе этот превосходный барометр совершенно задаром, если ты будешь настолько любезен, что поведаешь мне, какова точная высота этой башни». И тогда старший мастер…

Внезапно на них упала тень, и под навес просунулась огромная голова с клыками.

— Исфинифе фа фмефафельсфо, — сказала Сильва, — но фас, фа-смошна, эфа фаинфивисуит?

Все гребцы, которые были видны за спиной шанды, бросили весла и смотрели куда-то в небеса, задрав головы. Кин поспешно выползла из-под навеса и тоже уставилась на небо. В туманной дымке по небу быстро двигались наискосок к зениту три точки.

— Вот так! — воскликнул Марко. — Вероятно, нас все-таки ищут. И нам не придется путешествовать к центру диска, чтобы предложить барометр!

— Что ты разглядела, Сильва? — спросила Кин.

Шанда задумчиво постучала когтем по клыку.

— Похоже, это летающие ящерицы, — сказала она на шанди. — Но способ их передвижения для меня остается загадкой. Впрочем, мы сможем увидеть их поближе, поскольку теперь они быстро теряют высоту.

Лейф настойчиво потянул Кин за руку. Его люди быстро и методично побросали за борт весла, свертки, мешки и сами прыгнули в воду вслед за ними. Маленький викинг, казалось, отчаянно подыскивает нужные слова. Наконец он вспомнил одно подходящее:

— Оконь?..

И с этим словом столкнул ее в ледяную воду.

Все тело Кин моментально занемело.

Она конвульсивно забарахталась, преодолевая шок от холода, потом наткнулась на плавающее поблизости весло, ухватилась за него и посмотрела в небо.

Ящерицы совершили широкий разворот. Над морем прокатился отдаленный гром сдвоенного акустического удара.

Сильва и Марко все еще стояли на палубе, словно зачарованные.

Вскоре три ящера с театрально-карикатурными перепончатыми крыльями, проскользнув над гребешками волн, облетели драккар по кругу, сохраняя идеальную формацию. Их чудовищные когти сжимались и разжимались, из широких ноздрей вылетали клубочки дыма.

Затем они унеслись на север, снова превращаясь в точки на небе. И опять произвели разворот, но теперь с одновременным набором высоты. «Будь это архаичные аэропланы, — подумалось Кин, — я бы сказала, что они заходят на бомбежку…»

Когда первый дракон устремился к кораблю, Лейф быстро положил руку на голову Кин и резко толкнул ее под воду.

Когда она вынырнула, яростно отплевываясь, в ушах отчаянно звенело. Над водой густо клубился белый пар, над драккаром курился черный дымок.

С громким всплеском рядом вынырнул Марко, шумно втянул в себя воздух и немедленно разразился ругательствами. Еще более громкий всплеск чуть подальше возвестил о возвращении Сильвы из морских пучин.

— Что случилось? — вскрикнула Кин. — Что произошло?

— Это чудовище парило над судном и плевалось огнем, — объяснила Сильва.

— Это драконы, — пояснила Кин. — Мифологические существа.

— Что-то они не очень мифологические…

— Ни одна паршивая ящерица не смеет так обращаться со мной! — злобно выкрикнул кунг. Он ухватился за обугленный борт и взобрался на корабль, едва не опрокинув закачавшийся корпус.

Второе чудище уже снижалось, нацелившись на драккар. Тихий всплеск рядом с Кин известил ее, что Сильва, ловко кувырнувшись вниз головой, опять погрузилась в зеленые пучины. В тот же миг все викинги, плавающие вокруг корабля, единодушно издали коллективный стон, впервые увидев Марко без маскировочного плаща. Он высился на палубе в полной кунговской красе, грозно воздев над головой длинное и массивное гребное весло, которое крепко сжимал всеми четырьмя руками.

Пикирующий дракон оказался достаточно сообразительным, чтобы в последний момент, часто захлопав крыльями, отвернуть.

Нечто белое молниеносно вылетело из-под воды, как пробка из бутылки шампанского, и ухватилось за две из четырех жутких когтистых лап дракона. На секунду Сильва и ошарашенная тварь зависли в воздухе, а потом рухнули в море. Перепончатые крылья с хлопком сложились, как у бабочки, когда эта пара ушла под воду, и Кин отчетливо послышалось шипение, исходящее из морской глубины.

Третий дракон должен быть самым умным, подумала Кин. Умники всегда вступают в драку последними. Но этот дракон уже слишком разогнался, чтобы просто затормозить, и вместо этого решил пройти над кораблем в планирующем полете на широко распластанных крыльях. Когда тварь очутилась прямо над головой у кунга, тот издал торжествующий боевой клич и подпрыгнул.

На Марко был надет гравипояс. Дракон попытался увернуться от него, однако потерял и едва восстановил равновесие. Затем он попробовал удрать, форсированно набирая скорость и высоту, но избавиться от кунга ему не удалось.

Море по другую сторону корабля внезапно вспенилось, и показался кончик драконьего крыла, вяло хлопающий по воде. Потом драккар резко накренился в ту же сторону, и через его борт проворно перелезла облепленная мокрой шерстью Сильва. Мужчины, окружающие Кин, радостно завопили и дружной гурьбой заторопились вернуться на корабль.

Уцелевший дракон, паривший в вышине над акваторией битвы, испустил протяжный крик и стрелой умчался на восток. Кин на несколько секунд предоставилась возможность увидеть, как работает высокоскоростная драконья тяга. Перепончатые крылья из страшных сказок не годятся ни на что иное, кроме неспешного тяжеловесного полета. Чтобы придать себе большое ускорение, драконы тесно прижимают крылья к бокам, опускают голову на длинной шее под туловище и выбрасывают назад огненную струю. За те несколько секунд, когда Кин еще могла разглядеть детали, реактивная струя разогрелась до оттенка земного Солнца.

Что-то еще, заметила она, лениво падало с очень большой высоты под влиянием местной гравитации. Это была драконья голова. Вскоре (хотя для онемевшей кучки викингов и двух пассажирок эти минуты тянулись неимоверно долго) за головой последовало туловище дракона с широко распростертыми крыльями, которое неторопливо спускалось по спирали. Марко, оседлавший безголовую тушу, продолжал свирепо полосовать ее ножом. Когда останки дракона и его победитель наконец шлепнулись в воду, грянули восхищенные приветственные крики.

Они сменились возмущенными, когда команда увидела, что Сильва деловито затаскивает на борт своего дракона, еще полуживого. Мужчины поспешно отодвинулись как можно дальше, и Кин вблизи увидела трепыхающееся чудовище, с которого струйками стекала вода. Дракон поднял мокрую голову, вытянул шею в сторону Кин и с яростной натугой чихнул.

Две струи тепловатой воды окатили ее ноги.

Марко викинги с радостными воплями втащили на борт за все четыре руки. Гребешок кунга пламенел кроваво-красным цветом. Утвердившись в центре толпы восторженных почитателей, он картинно воздел над головой свой нож, перепачканный черной драконьей кровью, и ликующе пропел свой кунговский йодль:

— Рефтэг! Й’мал Рефтэг Пелц!

Кин посмотрела на Сильву и увидела, что та поспешно отвинчивает клыки. Покончив с этим, шанда состроила гримасу.

— Расскажи мне еще раз про то, что Марко юридический человек, — сказала она. — И почему я все время забываю?

— Что ты намереваешься делать с этим? — спросила Кин, глядя на дракона. Один из гребцов, стоявших рядом, вытащил из ножен свой меч и с почтительным достоинством предложил его шанде, протягивая рукоятью вперед. Сильва не обратила на меч внимания.

— Дракон уже сдох, — покачав головой, сказала она. — Но тело осталось. И мне очень хочется узнать, как это органическому существу удается выдыхать огонь!

Шанда ухватила дохлого дракона за шею и хвост и поволокла на корму. К Кин с самодовольным видом подскочил Марко.

— Это моя битва! — вскричал он.

— Конечно, Марко.

— Они объявили нам войну! Наслали на нас драконов! Но не приняли в расчет меня! — Его глаза начали бешено вращаться. — И я победил, я их победил!

— Да, Марко.

Внезапно выражение его лица резко омрачилось.

— Ты думаешь, что я просто параноидальный кунг… — пробормотал он.

— Ну, раз ты сам заговорил…

— Но я горжусь тем, что я человек! Возможно, я параноик, но это еще не значит, что ОНИ не мечтают нас достать.

Кунг резко отвернулся и присоединился к дружеской компании викингов. Кин посмотрела ему вслед. Страшится всего, за исключением непосредственной физической опасности. И столь же человечен, как амурский тигр.

Сильва печально взирала на закопченного буфетчика. Машина продолжала работать, но ее пластиковое покрытие уже никогда не будет прежним.

Когда гребцы снова сели на весла, Кин достала из своего скафандра инструментальный комплект и поудобней расположила труп дракона на крошечном кусочке палубы. Набор инструментов был невелик, но имел все необходимое. Неудачник, застрявший на лишенной разумной жизни планете, мог продержаться с его помощью годы и годы. Кое-кому из ее знакомых довелось проверить это на практике. Подумав, она выбрала медицинский скальпель.

Чуть позже Кин отложила скальпель и взяла универсальный резец. Еще через несколько минут она с привычной сноровкой собрала мощную вибропилу. Проскальзывая на драконьей чешуе, пила верещала почти на ультразвуке. У Кин невыносимо заныли зубы, но она терпеливо продолжала пилить, пока режущая кромка не раскрошилась полностью.

Тогда она пошла к Марко и Сильве, которые отрабатывали свою смену на веслах, и устроилась в проходе между ними.

— У этих драконов есть реактивная тяга, — сказала она. — Мне удалось вскрыть шею, там прослойки какой-то легкой губчатой субстанции… она режется, как желе. Чешуя у этих тварей потверже алмаза. Если вы заметили остатки вибропилы у меня в руках, сообщаю, что этой пилой я вскрывала броню космических кораблей.

— Я уже начинаю верить, что огнедышащие драконы заливают в свое нутро керосин, — пробормотала Сильва.

Марко пренебрежительно фыркнул.

— И ты, конечно, не догадалась поводить над этой дохлой ящерицей гейгером?

— Представь себе, догадалась, — терпеливо сказала Кин. — И ничего.

— Я весьма удивлен!

— Хочешь узнать, что случилось после? Когда я отрезала шею и сунула щуп гейгера во внутреннюю полость тела… Так вот, там горячо как в аду. Эта тварь просто живой атомный котел, и не говорите мне про шедевр эволюции… Только не в мире земного типа. Несомненный конструкт! Если тебе нужны строители диска, Марко, ты найдешь их там, откуда прилетела эта тварь.

— Иначе говоря, в центре мира, — скромно уточнила Сильва.

У Кин отвалилась челюсть. Шанда довольно ухмыльнулась, налегая на весло.

— У меня есть кое-какие способности к языкам, как вы уже знаете, — сказала она. — И я говорила кое с кем из этих людей на уровне покажи-и-назови. Викинги время от времени наблюдают драконов. В этой части мира те всегда прилетают с востока, но если корабли плавают в южных морях, драконы появляются с северо-востока. Исходя из этого, я пришла к выводу, что драконы гнездятся в центральных областях диска… Почему ты так на меня смотришь?

— Марко уже заявил, что желает попасть в геометрический центр мира, — сказала ей Кин. — Он хочет предложить строителям барометр…

16.

Следующий рассвет застал их в неспокойном море перед входом в извилистый фиорд между белыми горами. В дальнем конце фиорда расположилось небольшое селение из каменных хижин с торфяными крышами, были там неподалеку и небольшие луга для выпаса скота. Местные жители, завидев драккар, с гомоном высыпали на берег. Они отпрянули при виде Сильвы, которая спрыгнула за борт и в одиночку вытянула корабль из воды. Лейф и вся его команда ухмылялись, как демоны, спокойно сидя на своих местах.

Голова дракона, привязанная к бушприту, остекленевшими глазами безразлично взирала на суматоху.

Лейф привел своих пассажиров в отдельно стоящую хижину, которая, будучи намного длиннее и заметно выше других, исполняла роль местного зала для собраний. Когда глаза Кин привыкли к царящему внутри сумраку, она увидела, что открытый огонь горит в углублении, вырытом в земляном полу, а подле огня сидит на грубом табурете рыжеволосый мужчина с рыжей бородой. Этот человек был уже немолод, и одна его нога, вытянутая вперед, не гнулась.

С некоторым затруднением он встал и обнял Лейфа. При этом и отец, и сын держались так, словно старались предотвратить даже теоретическую возможность получить удар ножом от своего визави. Когда они разжали родственные объятия, Лейф Эйрикссон заговорил.

Это была долгая эмоциональная сага, по завершении которой маленький викинг с жаром продемонстрировал отцу то, что осталось от покойного дракона. Пожилой викинг был представлен Сильве. Потом он несколько раз, прихрамывая, обошел вокруг Марко, бросающего на него малодружелюбные косые взгляды. Он также одарил Кин широкой приветливой ухмылкой, в которой без труда читались сугубо горизонтальные желания.

Приободрившись при виде главы клана, принимающего участие в этом шоу, местный люд подтянулся поближе, образовав толпу. Внимание Кин привлекли два человека в черных балахонах: один из них бормотал нечто вроде заклинания, с суеверным ужасом взирая на Марко.

Шанда резко повернула голову и прислушалась к бормотанию.

А затем произнесла фразу на том же языке.

17.

С этого момента Сильва исполняла роль толмача.

— Это латынь, язык ремлян. Но только эти люди говорят о Роме, а не Реме.

Кин обдумала новую информацию.

— Ромул и Рем, — сказала она наконец. — Легендарные основатели Рема. Тебе известна эта легенда?

— Я читала ее в какой-то фольклорной антологии.

— Значит, на диске привилегия дать название главному городу досталась другому брату. Что еще они говорят?

— О, кучу всякой чепухи про демонов, как обычно водится в примитивных мирах. Ты когда-нибудь слышала слово «тролль»? Они все время повторяют его, когда таращатся на Марко. Еще они много говорят о богах… если я правильно поняла.

Кин еще раз оглядела толпу. Эти люди либо примитивные варвары, либо великолепные актеры, одно из двух. Если это варвары, то они, возможно, считают богами строителей диска.

— Пусть расскажут о богах поподробнее, — сказала она Сильве.

Последовала продолжительная беседа на латыни, в течение которой старший из жрецов то и дело тыкал в небо указующим перстом. Лейф и его отец внимательно прислушивались.

Наконец шанда удовлетворенно кивнула и повернулась к Кин.

— Не знаю, насколько правильно я все уразумела, — начала она,

— но, кажется, здесь очень много богов. Самый главный из них носит имя Кристос, и его верховный жрец проживает в Роме. Существует другой старший бог, который создал этот мир за шесть дней. Предвидя твои неизбежные вопросы, — шанда быстро подняла лапу, призывая Кин к молчанию, — я попросила их рассказать о создателе более детально. Этот бог-творец имеет множество помощников, которыми являются меньшие божества, летающие на крыльях. Есть еще один младший бог с крыльями, по имени Сайтан, исполняющий, насколько я поняла, странную роль диверсанта и подстрекателя. Они говорили также о разнообразных местных божествах и духах, но это типичная религиозная чушь примитивных варварских племен.

— Шесть дней? Слишком мало, — заметила Кин. — У Компании строительство диска заняло бы шесть лет, даже с предварительно заготовленными частями. Это самый обыкновенный миф, Сильва.

— Для обычного мифа чересчур прямолинейно, — возразила шанда. — В мифах по большей части повествуется о сотворении мира из поджелудочной железы приемного отца высшего божества, или из сакральных экскрементов священного жука, или еще из чего-нибудь приблизительно в том же духе.

Кин в задумчивости нахмурила лоб. Земля, изобилующая собственными религиями, импортировала их примерно столько же, сколько сама экспортировала в Галактику. Так что на каждую секту людей, выполняющих сложные эхфтнийские ритуалы Времени, приходилось какое-нибудь сообщество шандов с окрашенным шафраном мехом, которые пели хвалу Кришне и били в бубен на замороженных улицах шандийских городов. Творческие работники Компании религией обычно не интересовались или же в редких случаях выбирали себе что-то основательное и непротиворечивое, наподобие буддизма или викки. Что касается самой Кин, то в молодости она по любопытству пригубила из многих чаш… Иногда это было увлекательно или забавно, но всегда далеко от реальности.

Отец Лейфа заговорил с одним из жрецов. Выслушав его речь, жрец пересказал ее Сильве, и шанда рассмеялась.

— Он хочет купить печку из Вальхаллы, — перевела она.

— Что-что?!

— Это наш буфетчик. Эйрик говорит, что в Вальхалле все павшие герои постоянно выпивают и закусывают, и теперь ему известно, как это у них получается.

— Скажи ему, что эта печь не для продажи, — велела Кин и в упор посмотрела на Эйрика Рауде. Рыжий Эрик. На Земле он похоронен в самом сердце Вальхаллы, где воды пяти внутренних морей переливаются в Длинный Фиорд. Древний курган стоит поблизости от водопада, а сам водопад называют Бородой Эрика. Туда приезжает множество туристов из всех миров.

Шанда глубоко вздохнула и сказала:

— Он хочет также, чтобы мы починили солнце.

Увидев изумленное лицо Кин, Эйрик медленно заговорил на латыни.

— Он говорит, что наступила весна посреди зимы. И что солнце то и дело тускнеет. Звезды мигали несколько последних ночей подряд. И еще что-то плохое произошло… гм, с одной из планет.

Кин молча потупилась. Потом быстрыми шагами вернулась в холл, где шанда пристроила автобуфетчик, и торопливо настучала двухлитровую кружку крепкого и сладкого эля. Она принесла ее Эйрику и вложила в испещренные шрамами руки.

— Скажи, что если мы разгадаем секреты этого мира, то мы заменим пропавшую планету новой и сделаем все возможное для здешнего солнца. Как он сказал… что звезды не мерцали, а мигали?

— Да, и здесь это, кажется, никого не удивляет. Главный бог диска Кристос родился около тысячи лет назад по местному календарю. Эти люди верят, что настало время для его второго пришествия. И заодно для Конца Света. Взгляни-ка на море, будь добра!

Кин взглянула. На берег бурно набегали волны, даже здесь, в конце длинного узкого фиорда, и было слышно, что в открытом море бушует нешуточный шторм. Однако небо оставалось синим и безоблачным и не было ни малейшего ветерка.

— Я уже объяснила, почему Плоский мир — крайне ненадежный в эксплуатации артефакт, — со вздохом сказала она. — Вполне очевидно, что его управляющие системы разладились. Но Эйрик не выглядит слишком встревоженным, тут ты права.

— Он говорит, что слышал о множестве богов, а некоторых видел собственными глазами. Боги сами по себе, Эйрик тоже сам по себе. Он говорит, если мы исправим погоду, он даст нам много хорошей древесины.

— Древесины?..

Сильва окинула взглядом деревню.

— Похоже, что в здешних местах это большая редкость, — сказала она. — Здесь совсем нет деревьев, ты заметила?

А ведь сейчас по всем правилам должен быть климатический оптимум, сказала себе Кин. По крайней мере, так было на Земле. Экспансии северян способствовал долгий период ровной теплой погоды, когда люди могли жить даже на самом севере.

А здесь по ночам звезды то включаются, то выключаются.

18.

Марко и Кин улеглись на ночь в дымном холле, но Сильва выбрала драккар и морозный чистый воздух. Никто не осмелился предложить Кин отправиться к женщинам. Богиня — это совсем другое дело.

Кин лежала без сна, глядя на тлеющий в очаге огонь и прислушиваясь к усиливающемуся шуму прибоя. Это прилив, решила она. Но крошечная псевдолуна не может вызывать приливы, а значит, существует механизм регулировки уровня моря, и он, должно быть, тоже разладился.

В конце концов она отказалась от надежды заснуть и вышла наружу, где было теперь довольно холодно. Над ее головой ярко блистали фальшивые звезды, и Кин не могла не восхититься красотой этой поддельной вселенной, нависающей над серебристым фиордом и темной землей.

Только это не земной шар, а диск диаметром в пятнадцать тысяч миль. А это означает, что Плоский мир должен иметь либо встроенные гравигенераторы, либо подложку из нейтрониума на обратной стороне. Этот диск вращается, но очень медленно, и тянет за собой фальшивое солнце, фальшивую луну и целое семейство ненастоящих планет. Кин знала все это, но сидя здесь, на берегу фиорда, было очень трудно в такое поверить.

Заводной мир с часовым механизмом. Мир без астрономии. То есть астрономия тут, возможно, и существует, но это нечестная шутка над астрономами. Мир, где отважные первопроходцы падают в безвоздушную пропасть. Драконы. Тролли. Искаженные мифы.

Она увидела планету очень низко над горизонтом, как приходилось говорить за неимением лучшего термина. Хотя нет, для планеты эта штука движется слишком быстро… И внезапно в небе полыхнул язык пламени!

Что-то ударилось о диск где-то на востоке.

Кин показалось, что она всем телом ощутила этот удар.

Она побежала к судам, вытащенным на берег.

— Сильва! Сильва!

— Да, Кин. Ты, конечно, видела?

— Что это было?

— Более крупная половина нашего корабля. Марко следовало взорвать ее, а не бросать просто так! Это был только вопрос времени. И теперь мы можем лишь уповать, что она упала в море или в пустыню… Лично я понадеялась, что взрыв произойдет на обратной стороне диска.

— Да, теперь мы очень громко сказали его хозяевам: А МЫ УЖЕ ЗДЕСЬ! Сперва мы высаживаемся на их планету, потом роняем на нее свой корабль…

— Я кое-что заметила, — сказала шанда. — Видишь вон то светлое пятнышко справа внизу? Что это, как ты полагаешь?

— Ну, если считать, что мы на аналоге Земли, в этом положении должна находиться Вене… о нет!

— Вот именно. У нее нет луны.

Кин ощутила возбуждение. Строители диска кое о чем позабыли.

Почему?! Венера и Адонис. Почти такая же большая луна, как земная Селена. Эта пара всегда украшала рассветное и вечернее небо Земли. Зачем было убирать Адонис из искусственной системы диска? Мистическая загадка.

— Можно написать фильм о связи астрономии и социологии, — сказала Сильва. — Этот второй двойной мир в вашей Солнечной системе всегда намекал человеку, что отнюдь не все вращается вокруг Земли. Думаю, без него история вашей цивилизации была бы гораздо сложнее и хаотичнее…

Вдвоем они молча наблюдали, как Венера, лишенная своего верного спутника, одиноко путешествует по небу. Продрогшая Кин уютно устроилась под боком у Сильвы и прижалась к ее густому теплому меху. «Не случится ли что-нибудь с буфетчиком в мое отсутствие», — подумала она, но пришла к выводу, что вряд ли. Все викинги испытывали должное уважение к способностям Марко.

Сильва подумала о том же самом и позвала:

— Кин? Ты не спишь?

— Ум-гу.

— Если наш буфетчик сломается… Ты должна пообещать, что парализуешь меня и позволишь Марко лишить меня жизни.

— Ни за что! — вскричала Кин, окончательно проснувшись, и села. — Кроме того, как мы сможем тебя парализовать?

— Я несколько раз видела у тебя станнер, ты прячешь его в ладони, — сказала Сильва. — Он и сейчас с тобой, я ведь довольно наблюдательна… Кин, ты обязана убить меня ради страха перед тем, во что я превращусь. Моего страха.

Кин неопределенно хмыкнула и снова устроилась под боком шан-ды, размышляя о шандах.

Они не способны усваивать белки, которыми питаются кунги или люди. До того, как автобуфетчики вошли в широкий обиход, шанды путешествовали из одного мира в другой только в камерах глубокой заморозки.

На человеческом корабле, который перевозил на Великую Землю четырех шандийских послов, произошла авария в системе охлаждения. Размороженные послы были крайне цивилизованными персонами. Как известно, если шанда не кормить, то обильные потоки голодной слюны смывают весь миллион лет эволюции этой расы максимум за двое стандартных земных суток. Послы сумели продержаться целых пятьдесят шесть часов, прежде чем превратились в кровожадных хищников, лишенных разума.

Никто из них не выжил.

Последняя шанда добровольно покончила с собой, когда увидела, очнувшись от дурманного сна после избыточного обжорства, что именно в изобилии валяется вокруг нее. Конечно, среднестатистический шанд не стал бы казнить себя, но ведь это не посол, натренированный в космополитическом мышлении.

Простая и бесстыдная истина заключается в том, что шанды обожают кушать шандов. Возможно ли включить в высокоразвитую цивилизацию ритуальный каннибализм? Шандам удалось.

Для этого у них была почетная Игра с простыми правилами, освященными веками. Соперники вступают с противоположных сторон на участок тундры или тайги, специально отведенный для поединков. Несколько строгих правил регулируют применение оружия. Победитель получает долгожданную возможность очень вкусно и обильно пожрать.

Любопытство преодолело деликатность Кин.

— Ты когда-нибудь играла в Игру, Сильва? — спросила она мягким голосом.

— Ну конечно, — кивнула шанда. — Трижды, когда тоска моего языка стала чересчур настоятельной. Два раза дома. И один раз нелегально на чужой планете. Моим оппонентом в последнем случае была Региус, профессор лингвистики из Университета Гельта. Ее еще много осталось в моем домашнем морозильнике. И я печалюсь, что смерть Региус может по большей своей части оказаться напрасной.

— Но ведь у вас теперь есть буфетчики? Значит, Игра больше не нужна?

— Это традиция. — Сильва пожала плечами. — То, что мы прежде делали из нужды, теперь мы делаем ради… спортивного интереса, можно выразиться и так. Или ты считаешь, что это варварство?

Кин отрицательно покачала головой, хотя это был не вопрос, а утверждение.

— Некоторые ваши мужчины тоже принимали участие в Игре, — сказала ей Сильва. — Они платят очень большие деньги ради возможности наглядно доказать свою силу. Если они выигрывают, то получают всего-навсего голову жертвы, чтобы повесить на стенку. Вот это и есть самое настоящее варварство.

— А что происходит, если выигрывает шанд?

— Она или он получает двух осужденных преступников.

«Шанды делают это в своем собственном мире, — сказала себе

Кин. — Тебя это совсем не касается. Ты не можешь примерять к чужакам мерки человеческих ценностей. Но все время пытаешься».

Ее размышления оборвали громкие крики в «зале». Из распахнувшейся двери вывалился какой-то мужчина и боком рухнул в заиндевевшую траву, прижимая руки в животу.

Кин даже не заметила, как спрыгнула с драккара. Она уже бежала к холлу со станнером в руке, когда за ее спиной Сильва шумно приземлилась на кучу гальки.

19.

В полутьме «зала» мельтешили темные сражающиеся фигуры. Кин отпрянула от двери, когда оттуда выскочил наружу человек в кожаной куртке викинга, но без оружия. Вслед за ним выбежал высокий здоровяк с очень большим топором, занося его для удара. Кин навела станнер на эту пару и выстрелила.

Эффект выстрела сказался не сразу. Мужчины продолжали бежать, пока у них не подкосились ноги, и только потом расслабленно свалились в траву и заснули крепким, здоровым сном.

Кин вступила в хижину, размахивая перед собой станнером, как косой. Она отрегулировала его на непрерывный луч максимальной ширины и минимальной мощности. Один из драчунов немедленно устремился к ней с воздетым мечом, но заснул на ногах и рухнул на нее всем центнером своего живого веса. Едва не задохнувшись от смрада застарелого пота и плохо выдубленных шкур, она поспешила выползти из-под бесчувственного тела. Станнер куда-то подевался, она уронила его при падении. Оглядевшись, Кин вовремя заметила, как его поднял с пола шатающийся гигант и с тупым любопытством уставился прямо в дуло. Божественное спокойствие разлилось по его просветлевшему лицу. Он рухнул плашмя, как срубленный дуб, и захрапел.

Кин еще не успела встать с пола, когда другой мужчина кинулся на нее. Она встретила его резким сдвоенным ударом ног вперед и вверх и была вознаграждена незабываемым зрелищем. Глаза нападавшего вылезли из орбит и разъехались в разные стороны. Потом он упал и с поросячьим визгом стал кататься на полу, хватаясь за причинное место.

Это не драка, это сущая бойня, подумала она. Большинство мужчин остервенело тыкали мечами во все, что движется. Или не движется, но все равно попалось на глаза.

Кин умудрилась подняться на ноги, поскользнувшись на запачканном чем-то липким полу. В просвете между хаотически снующими фигурами она углядела демонического Марко, вращающего в четырех руках четыре меча. За спиной кунга утробно урчал работающий буфетчик, от которого волнами распространялся сладковатый запах.

За дверью прокатился грозный рык, а затем в холл ввалился сильно прихрамывающий Эйрик с искаженным от ярости лицом. В правой руке старый викинг сжимал массивную деревянную клюку, которой с истинно профессиональным мастерством принялся охаживать дерущихся.

И в этот миг на всю кучу-малу рухнула добрая половина кровли. Кто-то, отшатнувшись, налетел на Кин, и она уложила мужчину рубящим ударом ладони под ухо. Бледный свет зари залил разгромленный холл. Часть ближайшей от Кин стены вдавилась внутрь и рассыпалась по камушкам. В бреши мелькнула огромная нога, обросшая пушистым белым мехом.

Потом Сильва заглянула в дыру на крыше. Могучий силуэт шанды рельефно обрисовался на фоне позлащенного рассветными лучами неба, и сразу же наступила изумительная тишина. Ее нарушали лишь слабые стенания раненых и звонкие шлепки падающих капель.

Сильва оскалилась и снова издала громовой рык. Тишину мгновенно сменил шумный пандемониум, который прекратился сам собой через несколько секунд, как только последний драчун, еще способный передвигаться, пулей вылетел из двери хижины наружу.

Кин посмотрела вниз и увидела, что по щиколотку стоит в липкой пенистой луже. Тогда она взглянула на буфетчика и узрела небольшой желтовато-коричневатый водопад, который вытекал из его раздаточной ниши и впадал в липкую лужу на полу, неуклонно увеличивая ее глубину и размеры. Марко, опустив все четыре меча, таращился на Кин, пытаясь сфокусировать свой взгляд. Наконец он удовлетворенно кивнул, вздохнул и упал навзничь.

Кин уже знала, чего следует ожидать, но подставила руки ковшиком под коричневатую струю и попробовала. Суперпиво, очень крепкое и сладкое. Она опять посмотрела на пивную лужу, в которой валялись раненые и умирающие: вокруг тел в светлом пиве расплывались темные пятна.

Кин остановила убийственный поток и запрограммировала машину на антидот. Когда буфетчик выдал ей кувшинчик дурно пахнущей синей жидкости, она приподняла кунга, крепко ухватив за гребешок, опорожнила ему в рот всю порцию единым махом и отпустила, позволив шлепнуться обратно в лужу и грязь.

Сильва спрыгнула вниз через дыру в крыше, и они с Кин обследовали всех, кто остался в «зале». Буфетчику были даны инструкции для изготовления разнообразных мазей и притираний, типа намажься-и-исцелись. Немного поразмыслив, Кин добавила к этому списку стимуляторы для отращивания новых конечностей. Применять столь продвинутую медицину в неразвитых мирах возбраняется из-за опасности сильного культурного шока… но какого черта, сам диск представляет собой колоссальный культурный шок!

Некоторые были так изранены, что Кин обмазывала их лекарственным составом, как глиной, и могла лишь надеяться, что это сработает.

Через некоторое время Марко застонал и сел. Он посмотрел на Кин затуманенными глазами, но Кин проигнорировала его.

— Люди Лейфа рассказали всей деревне, что буфетчик умеет делать алкоголь, — сообщил ей кунг заплетающимся языком. — Ну, я устроил им маленькую демонстрацию… Но эти люди повели себя иррационально и потребовали еще. А потом все почему-то стали драться.

— Треклятая машина из Вальхаллы, — пробормотала Кин и вернулась к своей лекарской работе.

В темном углу раздался хриплый смешок. Маленькое черное перышко, кружась, неторопливо спланировало вниз и упало на пол.

20.

Путешественники решили отбыть в полдень. Вся деревня собралась, чтобы их проводить.

Многие мужчины щеголяли новенькими белыми шрамами. Кое-кто демонстрировал крошечные пальчики, уже формирующиеся на залеченной культе. Но несколько человек остались лежать мертвыми на полу холла. Треклятая печка из Вальхаллы намолола чересчур эффективную выпивку.

Эйрик произнес длинную речь и предложил гостям редкие меха и пару белых ловчих птиц в качестве прощальных даров.

— Скажи ему, что мы не можем их принять, — распорядилась Кин. — Но повежливей. Скажи что угодно! Что мы не можем взять с собой лишний вес, иначе нам не добраться до солнца, чтобы его починить. На самом деле это довольно недалеко от истины.

Эйрик выслушал аккуратно подобранные слова Сильвы и величественно кивнул.

— Но я сама хочу ему кое-что подарить, — сказала Кин.

— Зачем? — подозрительно спросил Марко.

— Потому что она боится, что за диском стоит ее Компания. И желает принести Компании свои глубочайшие извинения. Разве это не так? — с усмешкой спросила Сильва, но Кин ее уколы проигнорировала.

— Попроси у него немного дерева, — сказала она шанде. — Пары щепок будет вполне достаточно. Еще травы или сена, старые кости… и вообще любое, что когда-то было живым. Для того, что я задумала, надо хорошенько подкормить машину.

Они настроили ее на фабрикацию дельта-древесины. С того момента, когда из профилирующей головки экструдера выполз первый метр идеально гладкой, благоухающей свежераспиленным деревом доски, весь местный люд таскал утильсырье не покладая рук.

Кин отвела своих спутников в сторонку.

— Мы полетим, — сказала она. — По возможности над землей, но полетим в любом случае. Если мощность наших поясов ослабеет раньше, чем мы доберемся до центра диска, тогда мы перекачаем остатки энергии из двух поясов в третий. Дальше полетит кто-то один, я или Марко, а Сильва останется при буфетчике.

— Я склонна согласиться с твоим предложением, — сказала шанда. — Но лететь к центру диска должен Марко. Я достаточно велика, чтобы отпугивать хищников, а ты можешь выжить, вступая в сексуальные отношения с человеческими мужчинами. Но Марко лучше всех годится для того, чтобы добраться до нашей цели в одиночку.

— Ни на что я не гожусь, — мрачно сказал кунг, глядя себе под ноги. — Я допустил, чтобы меня спровоцировали эти деревенские оболтусы. Мне стыдно.

— В том не только твоя вина, — дипломатично сказала шанда.

Возле буфетчика уже накопился солидный штабель досок. Кин выключила машину и надела на нее гравипояс.

Два жреца Кристоса стояли отдельно от толпы и что-то талдычили на латыни.

— Что они говорят? — спросила Кин.

Сильва ненадолго прислушалась.

— Это обращение к богу. Они просят Кристоса позволить нам починить планеты и солнце. Или же поразить нас громом, если мы, как они подозревают, прислужники Сайтана.

— Как это мило с их стороны. Попрощайся с ними за всех троих, ладно?

Они стремительно взлетели.

Море под ними словно сошло с ума, там гуляли, сталкиваясь друг с дружкой, жидкие горы. Брызги взлетали почти до высоты их полета.

Восток на диске — это не направление, а точка на его окружности. Что до направлений, то их четыре: по часовой стрелке, против часовой стрелки, к центру диска, от центра диска.

Они полетели к центру диска.

21.

Эта тварь живая или только выглядит живой, так как ее колышут волны?.. Кин решила спуститься пониже. Она ожидала, что Марко, как обычно, разразится суровыми нотациями, но кунг, который весь день выглядел подавленным, промолчал. Сильва тоже ничего не сказала и воспользовалась остановкой в воздухе, чтобы намотать на лапу буксирный трос, на котором за ней волочился буфетчик.

Кин показалось, что холодный воздух пробивается сквозь двадцать пять слоев ее скафандра, когда она нырнула вниз. Небо было невероятно синим и прозрачным, как льдинка.

Чудовище плавало кверху брюхом. По большей части оно состояло из хвоста, который убегал вдаль и терялся где-то в волнах. Когда особенно высокая волна приподняла тело, Кин увидела на несколько секунд абрис конеподобной головы и огромную пустую глазницу. Вероятно, чудовище было очень старым. Никакое существо не может быстро дорасти до такой величины. Белое брюхо было усеяно приросшими ракушками.

Затащить бы это на секционный стол, размечталась она…

Затем вознеслась на прежнюю высоту и объявила:

— Дохлятина. Сбоку такая рана, что туда пролезет целый драккар. Рана свежая, кстати… Нет-нет, оно точно сдохло, никаких сомнений, — поспешила добавить Кин, увидев выражение лица Сильвы.

— Сейчас меня гораздо больше занимает тварь, которая прикончила этого монстра, — сказала шанда. — Не стану врать, я буду счастлива ступить на твердую землю.

Небо лучше земли, подумалось Кин. Потому что гравипояса гораздо надежней диска. Если диск развалится на части, а это может случиться в любой момент, мы просто останемся висеть в пространстве.

— Я вижу впереди остров, — сообщила Сильва. — Голый каменный купол и следы от костров. Приземлимся?

Кин прищурилась и углядела вдали серое пятнышко. Море затихло, поэтому в короткой остановке есть определенный смысл. Эти скафандры никогда не предназначались для длительного полета при гравитации земного типа. Ноги Кин словно налились свинцом, болтаясь без толку с того момента, как они покинули селение викингов, и было бы неплохо их немножко размять.

— Марко?

Кунг летел поодаль от спутниц, все еще окутанный мраком самообвинений. В наушнике Кин раздался тяжкий вздох.

— Мое мнение, разумеется, не имеет никакой цены. Но я не вижу непосредственной опасности.

Островок был маленький и, очевидно, скрывался под водой во время прилива. Там пучками валялись водоросли, уже успевшие высохнуть. На высшей точке острова, которая сейчас на три метра превышала уровень моря, разводили столько костров, что серый камень почернел.

Кин приземлилась первой и упала на колени, ибо ноги отказались ее держать. Сильва опустилась на ноги с легкостью и ловко спустила с небес автобуфетчик. Пока Кин массировала себе икры, шанда деловито закладывала в его бункер сухие водоросли. При нормальной нагрузке машина вытягивает атомы и молекулы из окружающего воздуха, но у Сильвы сильно разыгрался аппетит.

Вскоре она постучала Кин по плечу и вручила ей чашку крепкого кофе, оставив для себя объемистый тазик с чем-то красным. Возможно, это был синтетический шанд. Какая разница?

— А где же Марко? — спросила Кин, оглядываясь.

Сильва поспешно сглотнула и указала наверх.

— Он выключил передатчик. Да уж, вот что я тебе скажу, дорогая подруга: у этого парня а-а-громные проблемы!

— Сильва, мне не до шуток. Марко думает как человек, но при этом знает, что он кунг. И каждый раз, когда он действует на манер кунга, то ужасно стыдится.

— Все кунги и люди сумасшедшие, — заметила Сильва тоном легкой светской беседы. — А Марко самый помешанный из всех. Если бы он дал себе труд немного подумать, то быстро обнаружил бы логическое противоречие.

— Ну да, конечно, — устало сказала Кин. — Я знаю, что физически Марко не человек. Однако кунги верят, что все определяется местом рожде… — Тут она запнулась, а шанда ухмыльнулась и кивнула головой.

— Да-да. Ты уже почти попала в точку. Кунги думают, что ближайшая бесхозная душа внедряется в тело их отпрыска при его появлении на свет. Поэтому Марко предположительно человек. Но люди на самом деле не верят в кунговские предрассудки, не так ли? Следовательно, он должен быть натуральным кунгом, телом и душой.

В наушнике Кин прозвучало нечто вроде всхлипа. Марко, конечно, мог временами отключать свой передатчик, однако приемник, будучи параноидальным кунгом, он никогда не выключал. Кин поглядела на отдаленную точку в воздухе. Сильва сказала ей одними губами: НОЛЬ ВНИМАНИЯ.

— Я думаю… эти костры разводили викинги, — поспешно произнесла Кин. — Должно быть, мы на торговом пути?

— Похоже. Кстати, ты заметила, что море все время волнуется по-разному?

Кин заметила. За полтора дня полета они пересекли не один участок акватории, ограниченный огромной окружностью, внутри которой пенились бурные волны. Слишком много воды посылали из водопада назад передатчики материи. Или осталось слишком мало исправных приемников, чтобы справиться с таким колоссальным объемом.

— Черт, я все время забываю, что этот мир просто очень большая машина, — сказала она.

— По-моему, ты слишком сурово относишься к строителям диска, — заметила шанда. — Если не считать, конечно, опасности серьезных аварий, жизнь в этом микрокосме не так уж и плоха. Здесь можно даже развивать науку.

— Какую науку? Наука — это универсальный инструмент, с помощью которого ты можешь разобрать Вселенную по винтикам. А наука диска будет «работать» исключительно на диске. Этот мир хорош только для религий.

Шанда решила заказать буфетчику добавку. Кин поднялась и начала стягивать с себя скафандр.

— Ты уверена, что это разумно? — спросила Сильва.

— Скорее всего, нет, — сказала Кин. — Но черт возьми, я не собираюсь купаться в собственном поту до самого вечера! Я бы сейчас отдала полдиска за горячую ванну…

Она сняла абсолютно все и решительно направилась к воде. Набежала высокая волна, остров колыхнулся, и Кин, едва не потеряв равновесие, притормозила.

Колыхнулся ОСТРОВ?

Марко пикировал на нее, громко крича по-кунгски. Волна окатила колени Кин, следующая оказалась ей по пояс и сбила с ног. Падая, она увидела сквозь тучу брызг, как Сильва с буфетчиком на буксире ракетой стартует в небо.

Холодная вода закружила ее и затянула в сияющую зеленую тишину. Что-то мягкое мазнуло по лицу, и она судорожно вцепилась в ткань скафандра. Мертвый вес гравипояса потащил ее вниз.

Рядом с ней вода взорвалась пузырями. Промелькнул Марко, и прошла еще одна ужасная секунда, прежде чем скафандр потянул ее вверх.

Сильва нервно барражировала над морем. Когда скафандр и вцепившаяся в него мертвой хваткой Кин медленно поднялись из воды, она нырнула навстречу, но кунг, выскочив на поверхность в розетке пены, отчаянно замахал руками и заорал:

— Не-е-т! Выше! Выше! Слишком близко от воды!

Дальнейшая трагикомическая пантомима имела место на высоте 200 метров над уровнем моря. Сильва очень крепко держала мокрую Кин на весу под мышками, а Марко торопливо манипулировал с мокрым скафандром. Объединенными усилиями они ухитрились просунуть ее ноги в его нижнюю секцию, а затем пропихнули ее замерзшие негнущиеся руки в его рукава. Щелкнул термостат нательной оболочки, и когда Кин обрела способность говорить, внутри скафандра установился климат турецкой бани.

— Большое спасибо тебе, Марко, — сказала она. — Знаешь, сама я никогда бы не догадалась…

— Посмотри вниз, — перебил ее кунг.

Они все посмотрели.

Под позлащенными солнцем зелеными волнами медленно двигалась огромная тень. Черепаха величиною в целый остров, оснащенная четырьмя гребными конечностями и головой размером с коттедж. Пока они глазели, чудовище лениво вильнуло ластами и ушло в морские пучины.

— Я заметил, как она проснулась, — сказал Марко. — Я как раз размышлял, отчего у острова могли образоваться четыре выступа одинаковой формы, когда один из них шевельнулся. Не сомневаюсь, что проклятая черепаха взяла в привычку питаться несчастными, которым вздумалось разжечь костер на ее скорлупе.

— Длина ее скорлупки никак не менее ста метров, — заметила Сильва. — Потрясающе. У вас попадаются такие особи на Земле, Кин?

— Т-т-только в мифах, — ответила ей Кин, сражаясь с мелким клацаньем зубов. — А так — н-н-н-ни-ко-гда.

— Хватит болтовни, — вмешался Марко. — Нам лучше поторопиться к ближайшему берегу. Сильва, не будешь ли ты добра взглянуть вон туда? В самой середине неба, чуть правее? Я могу разглядеть лишь точку.

Шанда развернулась в указанном направлении.

— Это птица, — сказала она. — Черная, похожа на ворона.

— Значит, мы не слишком далеко от земли, — заключил Марко. — Честно говоря, я опасался, что там дракон.

Они переключили пояса на максимальную скорость полета по горизонтали. Марко сразу вырвался вперед, и дальше они летели клином. Кин специально чуть притормаживала и заметила, что Сильва делает то же самое. Теперь парадом командовал гордый Марко Дальнепроходец, кунгочеловек.

Когда он начал набирать высоту, женщины послушно последовали за ним. Внизу под ними разворачивался диск. На прежней высоте Кин еще могла позабыть, что летит не над глобусом, но теперь плоская Земля являла им собственный уникальный лик. Лунатическая карта сумасшедшего картографа. Большая Круговая Проекция безумного геодезиста.

Облака и локальные коэффициенты прозрачности воздуха были единственными помехами для зрения. Кин могла видеть дальний ободок диска в виде темной линии, разграничивающей воду и небо и даже вздымающиеся над этой линией выбросы белой пены. Мировой водопад. Океанопад, охватывающий диск, подобно кусающему себя за хвост мировому змею.

У побережья Африки шел процесс формирования урагана. Поднимаясь все выше и выше, она не могла отвести восхищенного взгляда от гигантской, вздымающейся до верхних слоев атмосферы, спирали ледяных туч.

Она смотрела из пространства на множество миров, но этот совсем иной. И он удивительно большой. Кин привыкла думать о мирах в масштабах миллионов миль, а диск, вращающийся в центре собственной компактной вселенной, в таких масштабах незначительная кроха. Но с высоты в несколько сотен миль он вовсе не кажется крошечным, совсем наоборот, он огромный и невероятно реальный. Световые годы пустоты — вот что на самом деле не может уместиться в голове.

— Обратите внимание на штормовые круги в океане, — сказал Марко.

— Кин думает, что это связано с дисфункцией механизмов, осуществляющих рециркуляцию морской воды, — объяснила шанда.

— Логично. Я могу только восхищаться местными жителями, которые плавают в здешних морях на хрупких суденышках и без воздушной разведки.

После паузы Сильва сказала:

— Глядя на диск в таком ракурсе, чувствуешь некоторую нервозность при мысли, что придется опять по нему ходить. Он слишком тонкий, чересчур искусственный… Шанды, как правило, не подвержены головокружениям. Но сейчас я начинаю понимать людей.

— Я согласен с тобой, — откликнулся Марко. — Иногда возникает такое неудобное чувство в лодыжках, будто ты стоишь на выступе, нависающем над обрывом в сто этажей. Этот выступ, быть может, достаточно широкий, но зато обрыв чересчур глубок.

— Вспомни, что имела в виду Кин в своей книге, говоря о Веретенниках, — сказала Сильва. — Что им было жизненно необходимо иметь под ногами тысячи миль планетарной толщи. Я думаю, эта твердь служила Веретенникам мысленным якорем, поскольку их подсознание страшилось бесконечного падения на дно Вселенной… Возможно ли, что наши смутные страхи в действительности являются отголоском их настроений?

— Говорят, что Веретенники помогли эволюционировать всем нынешним разумным расам, — откликнулся кунг. — Так что, в принципе, это вполне возможно. А ты как думаешь, Кин? Кин?!

— А? Что?..

— Так ты не слушала? — недовольно спросил Марко.

— Прости, я засмотрелась. Сильва, что это за дымящееся пятнышко там внизу? В Центральной Европе?

— Я вижу. И подозреваю, что на этом самом месте разбился наш корабль.

Все трое молча смотрели вниз на поднимающийся столб дыма, который на таком расстоянии казался тонюсенькой струйкой. Наконец шанда со вздохом произнесла:

— Похоже, что в той местности никто не живет.

— Теперь конечно, — с горечью сказала Кин.

Никто из них не заметил ворона, который висел в воздухе прямо под ними, только пониже на несколько миль. Крылья птицы работали со скоростью винта вертолета, глаза были сфокусированы на курящейся струйке дыма. В голове ворона что-то прожужжало и щелкнуло.

22.

Взошла луна. Полная, но красноватая, вполнакала. Она осветила проносящийся внизу пейзаж, большую часть которого составляли леса. Время от времени мелькали расчищенные участки земли и тусклые оранжевые огоньки, указывающие на жилое поселение.

Кунг согласился на остановку лишь после того, как они пролетели над особенно большим и темным лесом.

— Марко, уже пора приземлиться, — сказала Кин усталым голосом.

— Не раньше, чем мы обследуем всю эту местность!

— Я и так могу тебе сказать, что в здешнем лесу никто не живет.

Сильва приземлилась первой, убедив всех, что дикие животные вряд ли рискнут ее атаковать. Она выключила пояс, расстегнула и откинула шлем и застыла на месте, принюхиваясь. Через минуту она повернулась в противоположную сторону и опять понюхала воздух.

— Тут все о’кей, — сообщила она. — Я учуяла волков, но это старый запах. Семейство кабанов в миле отсюда и бобры на лесной речке, протекающей в двух милях от нас. Людей нет. — Сильва вновь принюхалась и заколебалась. — Что-то еще, но я не могу определить… Странно. Напоминает насекомое.

Кин, а за ней и Марко все равно приземлились, поскольку Кин уже засыпала в своем скафандре. Выключив пояс, она упала в душистую траву и отключилась.

Проснулась она от аппетитного запаха супа, который принес ей в горшочке Марко и вложил прямо в руки.

Пока она спала, Сильва и Марко разожгли костер. Оранжевое пламя заключило импровизированный лагерь в уютный кружок света. Отблески костра плясали на панели буфетчика. Слабый отсвет падал на опушку леса в тридцати метрах от них.

— Да, никто лучше меня не знает, что это небезопасно, — ответил кунг на вопросительный взгляд Кин. — Но во мне достаточно от человека, чтобы сказать: а какого черта?! Сильва решила дежурить первой. Вторая вахта твоя, так что тебе стоит еще немного поспать.

— Спасибо, Марко. Послушай, этот проклятый остров, оказавшийся черепахой…

— Забудь о нем. Наш дальнейший путь к центру диска — преимущественно над землей.

— Может быть, мы там ничего не найдем.

— Может быть. Но что такое наша жизнь, как не сплошное путешествие к Центру?

— Меня больше волнует проблема энергии. Ты уверен, что наших поясов надолго хватит?

— Конечно, нет, но гравипояс имеет встроенный эффект гистерезиса. Если запас энергии окажется ниже определенного уровня, он тихо и аккуратно опустит тебя на землю.

— Или в море, — буркнула Кин.

— Или в море. Но я знаю, что тебя беспокоит на самом деле. Ты боишься, что диск сотворила Компания. Ладно, допустим. Тогда объясни, почему они это сделали?

— Это просто. Потому что мы на такое способны.

— Я тебя не понимаю, Кин.

— Мы СПОСОБНЫ сделать огнедышащих драконов. Мы можем выращивать в чанах существа с любыми заданными параметрами — так же легко, как восстанавливаем различные виды вымерших китов. У нас есть теория, есть технические средства, все технологии давно уже известны. Да, мы ничего подобного не делаем, потому что существует строгий Кодекс, но тем не менее все это возможно. И мы могли бы построить этот диск и его фальшивую вселенную, только никто не осмелился бы на такое. По крайней мере в цивилизованном пространстве. Но здесь, на задворках Галактики, совсем другое дело.

Марко посмотрел на Кин с глубокой печалью.

— Сильва убедила меня, — сказал он. — Если я действую рационально, то поступаю как кунг. Значит, я не человек — и очень рад этому.

Кин доела суп и снова легла. Ей было тепло и сытно. Марко заснул у костра, свернувшись в клубок. Предварительно он положил рядом с собой четыре меча, подаренных викингами. Кин смутно различила за пределами светового круга неподвижный силуэт Сильвы, сидящей выше на холме. Как ее бдительное и надежное присутствие успокаивает, сказала она себе, и так будет всегда… Покуда исправно функционирует буфетчик.

Она спала крепко и не видела снов.

Сильва разбудила ее перед полуночью. Кин зевнула и, пошатываясь, встала на ноги.

— Что-нибудь произошло? — промямлила она.

Шанда добросовестно задумалась.

— Около часа назад пролетела сова. Потом еще несколько летучих мышей. А так — все было спокойно.

Сильва улеглась, и через несколько минут похрапывание возвестило Кин, что она единственная, кто бодрствует.

Луна уже поднялась высоко, но по-прежнему выглядела слишком красной. Звезды светили глубоким светом, который обычно проявляется к полуночи. Трава, отяжелевшая от росы, шелестела под ее ногами, когда Кин обошла вокруг умирающего костра.

Даже сейчас на закатном крае диска тлело слабое зеленое сияние, прорисовывающее границу между твердью и небом. Какие-то мошки прожужжали мимо ее лица, ее овеяло запахом раздавленного тимьяна.

Музыка возникла незаметно, словно она всегда звучала здесь.

Долгая нежная трель разрешилась в несколько тактов всколыхнувшей воспоминания мелодии. Какие это воспоминания, Кин не сумела понять: наверное, о том, чего никогда не случилось, но что обязательно должно было случиться. Музыка была чистая и прозрачная — как кристалл.

Костер обратился в угли, тлеющие между двумя спящими фигурами. Кин начала взбираться на холм, оставляя темные следы на влажной траве.

В ее мозгу возникло видение музыки, как живого существа, которое обвивалось вокруг холма и тянулось дальше, уходя в молчаливый лес. Она сказала себе, что всегда может вернуться, если захочет, и продолжала идти.

Но вершине холма она увидела эльфа. Он сидел на замшелом камне, скрестив ноги и сгорбившись над свирелью, из которой извлекал волшебные звуки.

Другая Кин Арад, заключенная в уголке разума зачарованной женщины, изо всех сил колотилась в ее сознание: это насекомое!., не слушай его!., он похож на помесь человека с майским жуком!., это не острые уши — это антенны!

Музыка резко оборвалась.

— Не-т… — простонала Кин.

К ней повернулась треугольная голова. Какую-то секунду она смотрела в два узких мерцающих глаза, которые оказались зеленее, чем сияющий за ними внутренний свет. Затем последовало шипение и легкий топоток по дерну, а после слабый шелестящий звук в лесу. Осталась только темная безмолвная ночь, мягкая, как бархат.

(Окончание в следующем номере)

Перевела с английского Людмила ЩЁКОТОВА


КАРТОГРАФ ПЛОСКОЙ ЗЕМЛИ

________________________________________________________________________

Увы, в отличие от писателей-фантастов, биографии художников, иллюстрировавших их книги, становятся известны широкой публике чаще всего лишь после публикации соответствующих некрологов. Грустно и несправедливо — тем более, что нередко выдуманный писателем мир мы уже и не воспринимаем иначе, как глазами увидевшего этот мир художника.


Большинство биографических сведений о Рональде Кирби, которого все в мире англоязычной фантастики звали просто Джошем (почему, станет ясно чуть ниже), в интернете содержат некрологи, опубликованные после 23 октября 2001 года. Вечером 22-го художник заснул в своем старинном доме в графстве Норфолк, где до него последние четыре столетия жили деревенские священники, а наутро не проснулся… По воспоминаниям друзей, в последние годы у 71-летнего художника были проблемы с сердцем, однако ничто не предвещало трагического конца. Оставаясь во всем исключительно британским джентльменом и консерватором до мозга костей, так до конца жизни и не сподобившимся обзавестись компьютером, он по-прежнему был полон жизни, шутил и делился творческими планами.





Рональд Уильям Кирби родился 27 ноября 1928 года в Ливерпуле, где его родители содержали бакалейную лавку. Он рано открыл в себе талант рисовальщика и с младших классов школы твердо знал, чем будет заниматься. Закончив среднюю школу, Рон поступил в Ливерпульскую городскую высшую художественную школу, расположенную в одном из пригородов, носящих забавное название: Ватерлоо. Кирби так и не нашел времени выяснить, назван ли пригород в честь знаменитой деревушки в Бельгии, где был окончательно повержен Наполеон, или это простое совпадение. Любопытнее другое: студент Кирби все годы учебы, с 1943-го по 1949-й, оказался в положении «лица без документов». Когда началась война, мать Кирби, желая уберечь сына от призыва в армию, «забыла» сообщить о нем в соответствующий призывной пункт, и все военные и первые послевоенные годы Рон продолжал учиться, не имея ни положенных гражданину Великобритании продуктовых карточек, ни страховки, ни каких-либо внятных документов, удостоверявших личность.




Ливерпульская художественная школа (которую позже освятил своим присутствием Джон Леннон) стала для Кирби школой во всех смыслах. Как говорят художники, она «поставила ему руку». Именно там к Рональду на всю жизнь прилипло прозвище Джош: сокурсники сравнивали его работы с творениями одного из столпов английского классического искусства — сэра Джошуа Рейнольдса! Хотя сам Кирби следовал иным авторитетам. Его привлекали работы малоизвестного у нас колориста и графика Фрэнка Брэнгвина (ученика Уильяма Морриса), а также фантастические полотна великих Иеронима Босха и Питера Брейгеля-старшего. Ясно, что увлечение творчеством всех троих со временем должно было привести Джоша Кирби в мир научной фантастики.

Ну а пока способный студент закончил учебу и первым делом попробовал себе в портретистике. В чем изрядно преуспел: об этом свидетельствует заказанный ему портрет не кого-нибудь, а городского головы — лор-да-мэра Ливерпуля. Вскоре Кирби поступил на работу в лондонскую арт-студию, специализирующуюся на рекламных постерах к авангардистским фильмам. Однако вскоре вынужден был оставить студию и пуститься в рискованное плавание «фрилансерства» — иначе говоря, стал свободным художником. Причина такого резкого поворота в карьере была не столько творческого, сколько бытового свойства: будучи типичной «совой», Джош Кирби физически не мог работать в первую половину дня.

«Вся проблема с так называемым «высоким искусством», — писал он позже, — состоит в том, что лишь единицы могут на него прожить. Нужно стать великим… или хотя бы писать реалистичные пейзажи, потому что они бесхитростны и у многих вызывают желание повесить «картинку» на стену в гостиной. Кроме пейзажей, я вряд ли смогу назвать другие жанры живописи, которые гарантировали бы художнику стабильный доход, но пейзаж не вызывал у меня никакого воодушевления. В отличие от коммерческих иллюстраторов, большинство так называемых «истинных художников», которых я знал, зарабатывали на жизнь преподаванием, а это последнее дело, которым я желал бы заниматься. Если вы художник, творец, то можете рассчитывать максимум на одну персональную выставку в год. А если в это время зарядит дождь — что вы будете делать в пустой галерее, где никого, кроме вас, нет?»

Поэтому уже в середине 1950-х Кирби начал знакомиться с миром… нет, пока еще не Плоским, а всего лишь издательским! Первым его подрядило на оформление обложек «пейпербэков» одно из крупнейших британских массовых издательств той поры «Panther Books». Позже на способного молодого художника обратили внимание другие издательства: Кирби рисовал обложки к детективам (среди его ранних работ — первое издание романа «Лунный гонщик» тогда еще не столь знаменитого Яна Флеминга), вестернам, но больше всего — к научно-фантастическим романам. Увлекшись новым для себя жанром (уже на склоне лет художник признался, что в школе и в студенческие годы научную фантастику не читал), он стал выполнять аналогичные заказы и для журналов, в частности, для одного из тогдашних столпов журнальной фантастики «Authentic Science Fiction Magazine». Такая работа приносила не только творческое удовлетворение, но и неплохой доход, и со временем Кирби купил себе дом-студию в северной части Лондона, где зажил истинно богемной жизнью.

К началу 1980-х его имя было уже хорошо известно в мире научной фантастики. Причем, не только «родной» (на своей ежегодной конвенции в Брайтоне в 1979 году английские фэны назвали его лучшим профессиональным художником в жанре), но и заокеанской. И тут произошло событие, перевернувшее жизнь Джоша Кирби. Лондонское издательство «Corgi Books», с которым он успел поработать над новым изданием «всего» Брэдбери, заказало художнику обложку к роману некоего Терри Пратчетта «Цвет волшебства». Имя автора тогда еще ничего не говорило художнику, и поначалу он решил, что речь идет об очередном «проходном» заказе: выполнил — и из головы вон. Но, прочитав роман, неожиданно воодушевился: вот оно! То, чего он подсознательно ждал все эти годы и к чему внутренне был готов: новый, захватывающий, парадоксальный, невероятный мир, который визуально предстояло «обживать» ему — Джошу Кирби. То, что «на словах» придумал неизвестный ему Терри Пратчетт, представляло собой настоящий вызов для художника: здесь недостаточно просто техники и даже воображения — требовалась незаурядная выдумка, хитроумие, какой-то нетривиальный поворот… Короче, нужно было извернуться и сделать так, чтобы забавный Плоский мир не только «читался», но и «смотрелся»!



И художник засел за работу. Результат превзошел ожидания и автора романа, и издателя: последний тут же подписал с Кирби контракт на всю серию о Плоском мире. То есть, пока Пратчетт не исчерпает свою фантазию, воплощать его на обложках должен Джош Кирби и только он.

Таких идеальных творческих дуэтов писателя и художника история научной фантастики знает немного. Можно вспомнить Фрэнка Фразетту (см. «Если» № 3, 2003 г.) и серию Берроуза о Тарзане. Но к тому моменту, когда Фразетта начал осваивать фантастический мир Берроуза, автор уже пребывал в мире ином, так что союз получился заочным. А в случае дуэта Пратчетт — Кирби это было самое настоящее творческое содружество, если не сказать — соавторство. Во всяком случае писатель не уставал повторять: «Я только придумал Плоский мир — создал его Джош». Однажды Кирби даже написал несколько портретов самого Пратчетта, причем, фантастических: на одном писатель занимается татуировкой одного из своих персонажей, а на другом автор Плоского мира изображен волшебником, летящим над выдуманной им дискообразной планетой…



Всего Кирби выполнил более двух десятков обложек к серии о Плоском мире — и это не считая рекламных постеров, оригинальных картин по мотивам цикла и многочисленных эскизов. Последние два десятилетия фамилии Пратчетта и Кирби были неразделимы, и даже фанаты Плоского мира не подозревали, что еще до своего знакомства с ним Джош Кирби успел проиллюстрировать сотни фантастических книг от классиков жанра Рэя Брэдбери, Айзека Азимова, Брайана Олдисса и Роберта Силверберга (отдельно отмечу серию антологий «ужастиков» Альфреда Хичкока) до сериальных «стахановцев» типа Лиина Картера или Алана Берта Эйкерса.

Как иллюстратора, Кирби отличала исключительная дотошность, особенно редкая в среде коллег — коммерческих художников, которых неизбежно заедает пресловутый «вал». В его картинах полно мельчайших деталей, которые можно рассматривать часами, поскольку при беглом взгляде они не видны. Страницы книг в его домашней библиотеке были испещрены пометками на полях: прежде чем приступить к работе, Кирби внимательно изучал описания героев, их биографию и окружающий мир — и только потом брался за карандаши и кисти. Кроме них у него, конечно, имелся еще один важный инструмент: волшебная палочка, называемая талантом. Чтобы убедиться в этом, человеку, даже равнодушному к жанру научной фантастики, достаточно познакомиться с портретом Эдгара По и серией портретов упомянутого Альфреда Хичкока. Если внимательно присмотреться, то можно разглядеть, что лицо первого буквально соткано из змей и прочих фаворитов жанра «макабра», основоположником коего считается По, а лики мэтра кино — из персонажей и сюжетов его фильмов. Аналогичным образом создавал портреты из овощей, дичи, рыб и прочей снеди еще один кумир Джоша Кирби — старинный итальянский мастер-фантазер Джузеппе Арчимболди.



Лучшие работы Джоша Кирби собраны в двух альбомах — «В саду неземных наслаждений» (1991), название которого много говорит поклонникам Босха, и «Космический рог изобилия» (1999). А из собственных проектов он больше всего любил «Путешествие Айгая» — придуманное им и воплощенное в оригинальных полотнах научно-фантастическое «евангелие», жизнеописание некоего космического мессии. Однажды он заявил журналистам: «Если бы я жил несколько столетий назад, то, вполне вероятно, закончил бы тем, что расписывал храмы — наполнял бы жизнью Небеса и Преисподнюю, не говоря уже обо всех «слоях между ними…» Правда, еще вопрос, приняла бы церковь такого «помощника» или нет: постер Кирби к культовому фильму Терри Гиллиама и группы «Monty Python» «Жизнь Брайна», выполненный в духе брейгелевской «Вавилонской башни» и содержавший многие кадры, не вошедшие в окончательный вариант киноленты, вызвала в Англии скандал. Да такой, что прокатчики картины отказались использовать этот постер. Не способствовало образу доброго прихожанина и еще одно увлечение Джоша Кирби: все последние десятилетия он считал себя ревностным сайентологом, иначе говоря, сторонником идей небезызвестного Рона Хаббарда.

Но больше всего в жизни Кирби любил рисовать. Его не тяготило добровольное отшельничество в норфолкской глуши: автор предисловия к альбому «В саду неземных наслаждений», хорошо известный нашему читателю Брайан Олдисс, особо сокрушался, что в тех местах, где Джош Кирби прожил почти полвека, даже единственный на всю деревню паб закрылся аж в середине 1960-х… А Кирби это печальное обстоятельство, судя по всему, мало смущало: он просто рисовал — и радовался, что ничто не отвлекает его от любимого занятия. А то, что оно еще и обеспечивало его материально, рассматривал лишь как забавную и приятную неожиданность. «Я рисовальщик. Именно этим я и занят: я рисую», — неоднократно повторял он в своих интервью.

И еще в Джоше Кирби поражало его абсолютно несовременное бескорыстие. Обложки к книгам он, конечно, отдавал издательствам не задаром, но вот оригиналов, в отличие от подавляющего большинства коллег, почти не продавал — лишь изредка дарил Рэю Брэдбери или какой-либо другой знаменитости. Хотя в последние годы жизни, благодаря популярности цикла Пратчетта о Плоском мире, только на нем одном Кирби мог сделать состояние.

Он и в завещании особо оговорил: после смерти все его картины должны быть доступны максимальному числу людей — и совершенно бесплатно. Так что поклонникам его творчества остается надеяться, что в недалеком будущем либо на родине художника в Ливерпуле, либо в Лондоне, где он провел большую часть жизни, раскроет двери музей Джоша Кирби, о котором художник мечтал всю жизнь. Вход в эту фантастическую галерею будет бесплатным, потому что никаких трат на пополнение фондов музея его администрации и совету попечителей делать не придется: все свои работы художник завещал последней спутнице жизни, Джекки Ригден, с единственным условием — сохранить их для музея.

Вл. ГАКОВ

Леонид Кудрявцев
ВЫСШЕЕ МАСТЕРСТВО

Иллюстрация Андрея БАЛДИНА

Она была прекрасна, словно утренний танец длиннокрылых таков. Едва взглянув на нее, Хнор поразился изяществу ее рук. Причем, как и положено благородной даме, на каждой ладони у нее было всего лишь по три тонких длинных пальца, заканчивающихся ухоженными коготками рубинового цвета. Вторая пара глаз у незнакомки была синяя с едва заметным зеленоватым оттенком.

Трепеща от благоговения, чувствуя, что голова у него идет кругом, Хнор приблизился к красавице и осторожно спросил:

— Как вас зовут и какие умения числятся за вашим домом?

— Линья, — послышалось в ответ. — Это мое имя. А умения за нашим домом числятся значительные. Отец мой способен вращать сразу пятьдесят вероятностных двигателей самой большой мощности, дед не раз выигрывал общие соревнования в мысленную передвижку на дальность, дядя, надзирающий за благосостоянием дома, выращивал из деревьев цельную мебель и пользовался заслуженной славой как большой мастер, а мать, являющаяся по зову для разрешения моральных сомнений, могла, используя свои вероятностные способности, заставить рой летающих кралов сложиться на несколько секунд в прекрасную картину на исторические темы.

Хнор издал удовлетворенный кашляющий звук и в знак почтения прикоснулся ладонью к груди.

Да, он не ошибся. Его избранница… гм?.. Да, именно избранница, теперь он был в этом вполне уверен, действительно принадлежала к знатному и сильному дому.

— Представьтесь и вы, красавец, — промолвила Линья. — Я хочу знать, правильно ли розовоногая Йоа проложила дорогу моей судьбы?

Хнор назвал свое имя, а также умения, числящиеся за его домом, и не забыл упомянуть о давнем предсказании, сделанном звездной бабочкой. Для того чтобы произвести впечатление на избранницу, все средства хороши.

Первая, до того времени прикрытая пара глаз Линьи широко раскрылась. Она оказалась еще прекраснее, чем вторая — желтого цвета, с нежным розоватым, немного напоминающим сердцевину плода ку-та оттенком.

— О Хноре, манипуляторе утонченного уровня, ходят легенды, несмотря на его молодость.

Хнор скромно промолчал.

— И вы появились передо мной в сезон поиска избранниц…

— Да! — выдохнул Хнор.

— Но в таком случае…

У Хнора перехватило дыхание. Чувствуя себя попавшей на теплые камни снежной молью, он едва слышно пробормотал:

— Да, мне бы хотелось… я бы осмелился предложить…

Так и не сумев выдавить из себя дальнейшие слова, сильно сконфузившись, он замолчал и в полном отчаянии, чтобы хоть как-то спасти положение, изобразил руками ритуальную вечную восьмерку.

К счастью, Линья взяла дело в свои руки и ласково спросила:

— Вы желаете сделать мне предложение?

— О, да, да! — страстно воскликнул Хнор.

— Разве можно отказать молодому человеку с таким блестящим будущим?

— Так вы согласны? — пролепетал Хнор.

— А вы не забыли об одной мелочи?

— Какой же?

— Испытание. Прежде чем я смогу назвать себя вашей избранницей, вы должны пройти испытание, соответствующее вашим немалым способностям.

— Вы правы, — пылко воскликнул Хнор. — Предлагайте любое! Я пройду испытание, которое не посрамит дом моей избранницы.

— Тогда оставляю вам право выбора, — сказала Линья.

— Я займусь этим немедленно, — заявил Хнор.

Главный координатор-исследователь раздвоился. Причем тотчас после этого правый из двух координаторов искоса взглянул на левого и скорчил ему зверскую рожу. Левый игнорировал этот выпад. Он все так же смотрел на капитана корабля, и в глазах его читалась некоторая тревога, словно у врача, заглянувшего к старому приятелю и вдруг обнаружившего у него признаки неизлечимой болезни.

Теперь уже совершенно наплевать на то, что о нем эти координаторы подумают, решил капитан. Закрыв глаза, он стал осторожно массировать виски и делал это до тех пор, пока поплывшие перед глазами фиолетовые и желтые круги не истаяли, уступая место правильной и от этого такой успокаивающей темноте.

Наконец капитан открыл глаза и увидел, что перед ним вновь сидит только один координатор.

Вот так. Всего лишь иллюзия, последствия единения с кораблем во время перелета. Плохо, что они ощущаются все сильнее, и все труднее после них возвращаться к нормальному мировосприятию.

Поморщившись, он мрачно сказал:

— Ну хорошо, вот тебе планета. Средних размеров, кислородная, достаточно удаленная от звезды, чтобы не поджариться, но и не настолько, чтобы замерзнуть. Называется Драгоценность.

Главный координатор-исследователь наконец-то опустил глаза вниз, на крышку стола, слегка побарабанил по ней пальцами и осторожно спросил:

— Значит, ты самоустраняешься?

Капитан усмехнулся.

— Разве это возможно? В отставку я не подавал и по-прежнему командую кораблем. Мне — корабль, тебе — исследования. У тебя есть полная свобода действий, конечно, если они не будут угрожать безопасности экипажа. В этом случае мне придется вмешаться. Но только в этом случае, не ранее.

— Ни шага в сторону… понятно… Ты не веришь в успех наших поисков?

Вот этот вопрос капитану не понравился:

— Это не имеет отношения к делу.

Немного помолчав, координатор-исследователь сказал:

— И несмотря на это, согласие на исследование планеты ты все-таки даешь?

— Да.

— Обычная процедура?

— Все, как положено. По уставу.

Пространство походило на шкуру черной пантеры, а звезды — на дырки, оставленные в ней картечью браконьеров. Рыбки-пустынницы, резвившиеся на фоне ближайшей туманности, казались ожившими акварельными рисунками.

Трабас — потрясатель основ любовался танцем рыбок до тех пор, пока их радужная расцветка не поблекла. Как только это произошло, он решил, что настала пора вспомнить и о других развлечениях. Например, о приколах.

Приколы. Он буквально не мог без них существовать, они были нужны ему, как мельчайшая, рассеянная в пространстве, пригодная для дыхания пыль. За все двадцать восемь тысяч циклов его жизни он не упустил ни одной возможности для смачного, качественного, стимулирующего к дальнейшему существованию прикола. Разве не истинным шедевром был устроенный им на планете квазипрыгунов большой воскресный всеобщий изврат, закончившийся битьем древних рубиновых зеркал? Кто осмелится утверждать, будто сооруженная им в созвездии Трех Покинутых Дев тысячекилометровая картина под названием «Восход надежды» не является шедевром? На экипажи ста двадцати трех кораблей, рискнувших ею полюбоваться и в полном составе окрасившихся в сочный зеленый цвет, она произвела незабываемое впечатление. А вспомнить о долине загадочных существ на Загрибе-7, влюбляющихся в любого, пожелавшего на них поглазеть! А как вам расположенный рядом с туманностью Вопросительного Знака бар, каждый посетитель которого до сих пор получает в виде подарка «амулет счастья», обладающий дополнительным свойством наводнять сны владельца рекламой поджаристых булочек из свежего асфальта? Словом, если учесть еще сотни других, не менее лихих приколов, то становится ясно, что титул «потрясателя основ» заработан самым честным образом.

Трабас — потрясатель основ просканировал окружающее пространство и без труда обнаружил объект для очередного прикола.

Прежде чем начать действовать, он подумал, что жизнь устроена весьма неплохо. Каждый раз, когда у него возникает желание поразвлечься, возможность для этого подыскивается. Обязательно. Надо только суметь ее заметить и использовать.

Эддун достал из покрытой искусной резьбой коробочки мутгорскую палочку и слегка дохнул на ее кончик. Часть палочки, толщиной не более его ногтя, рассыпавшись в пепел, оставила после себя выпуклую маслянистую каплю слада. Ловко слизнув ее, Эддун издал блаженный вздох и сел в кресле поудобнее.

Пора браться за выполнение ежедневных обязанностей и для начала проверить космическое пространство вокруг планеты. Вдруг вокруг нее уже кружат какие-нибудь нежелательные визитеры?

Проверка космического пространства не требовала слишком много времени, и, закончив ее, Эддун уже хотел заняться недрами планеты, поискать признаки, указывающие на приближающееся землетрясение или извержение вулкана, но тут на максимальном удалении от планеты возник космический корабль. Материализовавшись в обычном пространстве, он застыл, словно тарха, унюхавшая зверя и прикидывающая, стоит ли кинуться за ним в погоню.

В том, какое решение примет экипаж корабля, Эддун не сомневался.

Там, в корабле, сидят смелые исследователи, готовые на все ради выполнения святой миссии! Ну понятно: поиск братьев по разуму…

Что ж, их право. Они вольны искать этих собратьев где угодно, и конечно, их поиски рано или поздно увенчаются успехом. Но только не здесь. Здесь и сейчас они никому не нужны.

Эддун вздохнул.

Все это было уже много раз и всегда с одним и тем же результатом. Едва оказавшись на планете, все эти отважные открыватели новых горизонтов сначала бросались ее исследовать. И дело даже не в том, что они лезли куда ни попадя, и не в том, что они вели себя так, словно являлись пупом Вселенной, все время требуя к себе повышенного внимания, пытаясь судить о чужой жизни со своей точки зрения. Пришельцы все время боялись. Отчаявшись понять принципы жизни, базирующейся на умении управлять вероятностным полем, они вспоминали, что все непонятное — опасно. Дальше…

Эддун тяжело вздохнул.

Дальше непременно оказывалось, что у этих бесстрашных исследователей в каком-нибудь из самых дальних трюмов обнаруживалась экзотическая бомбочка или фугас, причем мощности этой штуки вполне хватало для того, чтобы разнести планету на кусочки.

И ему в очередной раз приходилось вмешиваться. Принимать меры. А уж сколько на это уходило энергии…

Эддун еще раз осмотрел внутренности корабля, все его механизмы, и пришел к выводу, что среди них нет ни одного, работающего от вероятностного поля. И значит, встреча с отчаянными исследователями пройдет по общему сценарию.

Эддун дыхнул на мутгорскую палочку и слизнул капельку слада.

А почему бы не остановить противника еще на подходе к планете? Почему бы не провести такой эксперимент? Тем более, случай для этого подворачивается вполне подходящий.

Дорога была прямая и ровная, словно хорошо отглаженная лента из косы домашнего смига. Вокруг простиралась голая степь, и лишь у самого горизонта, на границе зрения вставала горная цепь, похожая на пальцы невидимого великана, решившего было перевернуть планету, да тут же окаменевшего. Для того чтобы гряда изменила очертания, надо было ехать раз в десять быстрее. Может быть, в сто.

А сейчас возникало ощущение, будто его повозка стоит на месте, дорога же — всего лишь широкая желтая лента, непостижимым образом бегущая ей навстречу с одной-единственной целью — оказаться под ее колесами и унестись прочь.

Подумав об этом, Хнор сощурил верхнюю пару глаз, сжал увереннее руль повозки и уже хотел было заставить ее вероятностный двигатель работать быстрее, но вдруг передумал, вспомнив, что торопиться-то некуда.

Ему нужно еще многое решить и о многом подумать. Частности, детали…

Он сделал несколько резких вдохов, ощутив, как запах сухопутных водорослей оседает на самое дно легких, и стал мысленно перебирать возможные варианты предстоящего поединка.

Несколько часов спустя он продумал пару сценариев, при которых вероятность его победы не должна была опуститься ниже шестидесяти процентов.

Неплохо… С таким прогнозом можно начинать игру. Если, конечно, ему удалось правильно оценить силу старика. Но даже в случае ошибки у него есть кое-что про запас.

Фигуры были расставлены. Теперь, для того чтобы начать игру, от него не требовалось ничего невероятного. Всего лишь зорко следить за развитием событий, а потом в нужный момент сделать единственно верный ход.

Никаких сложных нагромождений, никаких лишних усилий, никакой саморекламы. Выйти на мгновение из тени, сделать легкое движение и тут же опять раствориться в темноте, вновь стать для всех невидимым.

Именно так поступают мастера, достигшие самых вершин в искусстве прикола.

Главное — не проморгать тот самый единственный момент.

Тут наступило время сделать вдох. Трабас — потрясатель основ дисциплинированно вдохнул порцию мельчайшей, рассеянной по космосу пыли и подумал, что ее концентрация слегка упала. Значит, вскоре ему придется перебираться на другое место.

Но сначала — прикол. Пусть он будет проклят, но, прежде чем покинет эту планету, предложит такой прикол, который ее жители запомнят надолго. А учитывая болтающуюся на орбите жестяную штуковину…

Кстати, почему бы и нет? Главное — не упустить подходящий момент.

Он приближался. Точнее — они приближались.

Эддун слизнул еще одну капельку слада и слегка улыбнулся.

Самонадеянный юнец и космический корабль. Получается, теперь перед ним стоят целых две проблемы. Интересная партия. По крайней мере, скука ему не грозит.

Две проблемы. Почему бы не объединить их в одну? Вот любопытная мысль. Изящное решение…

И даже в том случае, если проблемы, соединившись, умножатся, такая ли уж это беда?

Эддун снова поднес к губам мутгорскую палочку и нежно на нее дохнул.

Степь. Невысокие холмы. Предгорья. Горы.

Потом была долина, в которую вела дорога — такая узкая, что на ней не могли бы разминуться даже две повозки.

Потом дорога кончилась.

Хнор остановил повозку, вылез и внимательно огляделся.

Шагах в пятистах, возле небольшой рощицы шмутовых деревьев, стоял дом Эддуна.

Двинувшись к нему, Хнор на полдороге поравнялся с огромным тотемным столбом. Вытесанный из толстого древесного ствола, он был просто великолепен. Тотем возвышался над землей не менее чем на два человеческих роста, а венчавшая его фигурка бородатой прирыгушки выглядела абсолютно живой. Впрочем, внимание Хнора привлекла не она, а украшавшие столб разноцветные полосы и спирали. Он — более чем кто бы то ни было — понимал, насколько кропотливая работа понадобилась для их возникновения, еще тогда, когда этот обрубок был живым деревом.

Вон то кольцо сочного синего цвета, опоясывающее столб в полуметре от земли, являлось результатом пятнадцати — двадцати лет упорного труда. Некто, создававший этот тотем, обнаружил подземный источник воды, насыщенной минеральными солями, и в строго определенный момент с помощью своего вероятностного поля подвел его к корням дерева. Но и на этом работа не была закончена. Все то время, пока образовывалось кольцо, создатель тотема должен был следить, чтобы корни дерева получали только эту воду, и приглядывать, чтобы источник их не подмыл, а затем, точно определив момент, когда кольцо окончательно оформится, увести воды в сторону.

И так год за годом, кольцо за кольцом, узор за узором, спираль за спиралью…

Хнор восхищенно покрутил головой.

Это явно предупреждение. Тысячу раз подумайте: стоит ли связываться с тем, кто умеет такое?

Манипулятор утонченного уровня усмехнулся.

Более до самого дома Эддуна он ни разу не остановился. Даже для того, чтобы полюбоваться на стоявший шагах в пятидесяти от тотема и украшенный даже еще более искусно стул созерцания великих предков.

Дверь распахнулась сама.

Слегка прищурив нижние глаза, он улыбнулся.

Если Эддун считает его провинциалом, то это к лучшему.

Аккуратно закрыв дверь, он прошел по длинному коридору мимо больших шкафов, забитых рулонами тонких листьев дерева познания. Коридор закончился обширной комнатой, в центре которой стоял большой стол из мраморного дуба. За столом в мягком кресле, обитом шкурой полуночной келейки, сидел Эддун. В правой руке — огрызок мутгорской палочки.

— Хнор, манипулятор утонченного уровня?

— Да, это я.

— И кажется, над вашим домом распростерло свои летала некое предсказание?

— Именно так.

— Ну что ж, я ждал тебя. Раньше или позже, но ты должен был ко мне прийти, не так ли?

Хнор кивнул.

Выходит, Эддун его ждал и, возможно, готовился к предстоящему поединку. Кстати, не так уж он стар, как гласит молва.

Тем лучше.

— Ты не думаешь, что поторопился? — спросил Эддун.

— Буду откровенен: я изучил все возможности вероятностного поля. Я могу рассчитать воздействие, необходимое для того, чтобы изменить траекторию движения кометы, пролетающей неподалеку от нашего светила, и увести ее от планеты. Кроме того, я достаточно опытен, чтобы не делать этого без веской причины.

— Прекрасно, — сказал Эддун. — Но слышал ли ты о высшем мастерстве?

— О нем слышали все, кто всерьез занимается манипулированием вероятностным полем. Правда, никто не знает, что именно оно собой представляет, какие дает преимущества. Скорее всего, это просто легенда.

Эддун тяжело вздохнул и, устало закрыв обе пары глаз, пробормотал:

— Рано тебе еще думать о поединке. Уходи.

Хнор усмехнулся:

— Поединок состоится в любом случае. Отступать я не намерен.

— Даже если я откажусь в нем участвовать?

— А ты можешь отказаться?

— Почему бы и нет?

— Тогда откажись. Я обещал доказать свою силу, и я это сделаю.

— Похоже, у тебя действительно нет путей для отступления, — тихо сказал Эддун.

— Угадал.

Эддун наконец открыл глаза и промолвил:

— Пусть будет так. Условия поединка?

— Изменение пути следования кометы, вероятность совершения того или иного поступка кем-нибудь из мыслящих без нанесения ему вреда. На худой конец можно обойтись обычной подброшенной монеткой. Так ли важен объект применения вероятностного поля? Я согласен на любой предложенный тобой вариант, лишь бы он не занимал много времени. То есть мне бы не хотелось соревноваться в выращивании плодов дерева чтих.

Осторожно положив в пепельницу окурок мутгорской палочки, Эддун вкрадчиво сказал:

— Я много о тебе наслышан и не собираюсь оскорблять настоящего утонченного манипулятора такими стандартными условиями. Это было бы с моей стороны невежливо.

— В таком случае, я целиком полагаюсь на твою мудрость и опыт.

Говоря это, Хнор прекрасно понимал, что Эддун пытается заманить его в ловушку. Теперь он вынужден будет согласиться на любые предложенные стариком условия.

Ну и что?

Хнор свирепо улыбнулся. Его не запугать ни мнимым высшим мастерством, ни самыми запутанными условиями.

Капелька биологической субстанции, некоторое время целенаправленно путешествовавшая по внутренним трубам корабля, наконец достигла сферического отсека, расположенного в самом центре его огромного, вместительного брюха. Как только это произошло, стенки отсека резко сократились, и расположенные на их внутренней поверхности железы выделили жидкость, насыщенную всеми необходимыми для развития зародыша веществами, а также целым набором стимуляторов. Через пару часов процесс синтеза завершился, и новенький исследовательский зонд оказался на полу центрального зала.

Несколько техников, вооружившись маслянисто поблескивающими, тоненько попискивающими, то и дело переговаривающимися на лингвокоде анализаторами, занялись его тестированием. Главный координатор-исследователь окинул взглядом зал, убедился, что все заняты работой, и удовлетворенно кивнул. Праздность приводит к сомнениям, неизбежно порождающим неуверенность, а тут уже рукой подать до пораженческих настроений.

Интересно, коснулся ли этот процесс капитана?

Главный координатор-исследователь покачал головой.

Нет, подобное невозможно. Капитан, конечно, устал, поскольку эта планета далеко не первая, которую они исследуют, и даже не пятидесятая, однако он не сломался. Если возникнут неприятности, он в стороне не останется. Вмешается и наведет порядок. Вот только пусть случится что-нибудь необычное.

Трабас — потрясатель основ думал о том, что хороший прикол напоминает растение. Сначала возникает смутное ощущение, что он возможен. Это — зерно, затем из него появляется росток, а со временем и могучий ствол.

Но прежде всего зерно должно прорасти. Что для этого необходимо?

Вот именно — подходящая почва. Почвой в данном случае является разум того, в чью голову пришла идея. Ум Трабаса — потрясателя основ был почвой более чем подходящей — удобренной, унавоженной, буквально жаждущей посева.

Что дальше?

Полив. В сухой почве зерно не прорастет. Нужна вода. Для идеи прикола водой является внимание. Осознание того, что это пока еще трудно определимое ощущение может закончиться красивой, запомнившейся надолго многим и многим мыслящим шуткой. Если, конечно, ее создаст настоящий мастер.

Вот именно — настоящий мастер.

Кстати, о растениях…

Трабас вспомнил о жителях Уловки-23, вынужденных еще долгое и долгое время, даже в самых простых разговорах, через каждое слово упоминать некое произрастающее на их планете съедобное, безобидное растение, и на душе у него стало теплее.

Вот это был действительно настоящий, мастерский прикол.

Впрочем, кто знает? Может быть, сейчас получится не хуже? Главное — не торопиться. Рыхлить почву, обильно поливать зерно прикола водой и ждать нужного момента. А он подвернется. Судьба — дама капризная, но к настоящим мастерам благоволит. Если они не халтурят, а целиком отдаются любимому делу.

— И это все? — спросил Хнор.

— Что, не согласен? — Эддун снисходительно усмехнулся и слегка пожал плечами. — Ну, если так, можно попробовать более простой вариант. Например, с монетой. А что? Ничего нового, никакого излишнего риска, ни капли выдумки, зато бесконечное количество раз проверено и потому очень надежно. Так?

Хнор покачал головой.

Ну уж нет, отступать он не намерен. И не нужен ему самый простой вариант. Линья, после того как он победит, должна иметь право им гордиться. А он обязательно победит. Беглый подсчет показывал, что после предложения Эддуна шансы на его победу не уменьшились, а даже увеличились до шестидесяти семи процентов.

— Хорошо, пусть поединок будет по новым правилам.

Эддун покрутил в руках мутгорскую палочку, аккуратно положил перед собой на стол и, заглянув Хнору в глаза, спросил:

— Может быть, прямо сейчас и приступим?

Собственно, а какой смысл тянуть время? Все и так ясно.

Хнор решительно сказал:

— Пусть так и будет. Начнем?

Исследовательский зонд нетерпеливо царапнул пол острым длинным когтем. Ему было приятно ощущать, как энергия струится по его новенькому, с иголочки, телу, ему хотелось двигаться, действовать, жить, но более всего, конечно, ему хотелось немедленно приступить к выполнению задания, ради которого он был рожден. Со всем возможным рвением.

Один из суетившихся вокруг техников сказал:

— Все показатели в норме.

— В таком случае — запускаем, — скомандовал главный координатор-исследователь.

Неподалеку от зонда с тихим чмоканьем открылся вход в туннель. Зонд нырнул в него и побежал к выходу, туда, где виднелась первая из двух эктоплазматических мембран, отделявших внутренности корабля от космического пространства. Мембраны, одна за другой, пропустили сквозь себя его округлое, покрытое полированной кожей тело, убирая с него мельчайшие частицы раствора, в котором он плавал до рождения, готовя его к свиданию с обжигающе ледяной пустотой. Зонд знал, что возвращаться ему придется тем же путем и его ждет та же процедура. Причем, в следующий раз мембраны позаботятся о том, чтобы ничего не попало из космоса внутрь корабля.

Космос, как он и предвидел, ничего особенного собой не представлял. Но впереди висел кругляш планеты. И вот она-то зонд интересовала, даже очень.

Мощно оттолкнувшись лапами от поверхности корабля, зонд устремился к планете. Ближе, еще ближе… Скоро притяжение планеты возрастет настолько, что придет пора активизировать антиграв-железы…

А потом зонд окутало неизвестно откуда возникшее зеленоватое облачко. Не прошло и мгновения, как оно исчезло, но для зонда встреча с ним не прошла даром. Он вдруг понял, что все происходящее с ним — всего лишь прелюдия к настоящему пониманию мира.

Красота.

Он теперь видел, буквально ощущал ее каждым своим датчиком.

Красота окружающего мира. Она завораживала, манила, звала к себе, требовала концентрации всех мыслей… Настолько, что зонд уже более не мог ни о чем ином думать. Только о ней. Думать, любоваться, впитывать, ощущать.

Он настолько увлекся этим процессом, что, оказавшись рядом с планетой, забыл включить антиграв-железы.

Выслушав доклад, капитан корабля взглянул на висевшую возле экрана мозга-навигатора гравюру, на которой был изображен бороздящий морскую гладь чайный клипер под всеми парусами, и мрачно хмыкнул.

Ну да, как он и думал, тестирование системы производства зондов не выявило ни малейших отклонений от нормы. Так что же послужило причиной катастрофы? Недосмотр техников, готовивших зонд к полету?

Главный координатор-исследователь, вероятнее всего, с пеной у рта будет доказывать именно это. Но он, капитан, уверен в своих техниках на сто процентов. И если они не виноваты в гибели зонда, то почему тот все-таки сгорел в атмосфере? Капитан еще раз взглянул на гравюру. Как было хорошо всем этим древним мореплавателям… Скомандовал поднять якорь, приказал поставить паруса — и можешь отправляться на край света. Все ясно и понятно. Любую тайну можно раскрыть с помощью обычной подзорной трубы.

Зонд со своей задачей не справился.

Тут нужно что-то посерьезнее, помощнее…

Капитан вздохнул.

У него эта штука была. Она лежала в дальнем углу главного трюма. Вот только по уставу любое действие требует определенного порядка. Прежде всего нужно выяснить, отчего погиб зонд. Для начала необходимо запустить еще несколько, получить с их помощью все необходимые данные… После чего, возможно, наступит время для выводов. И сделает их он сам, лично, без помощи болтунов-ученых, способных только портить оборудование и тешить друг друга высосанными из пальца теориями.

— Неплохо, — промолвил Эддун. — Сможешь сделать то же самое еще раз?

— Да сколько угодно, — заверил Хнор. — Как ты, наверное, заметил, я совсем не устал.

— В самом деле?

— Конечно.

Эддун смерил его испытующим взглядом и сказал:

— Хорошо. Жаль, сейчас мой ход, а то бы я тебе предоставил такую возможность. Хотя… Может, мне его и в самом деле тебе уступить?

Хнор усмехнулся.

Бравада на браваду. Какой дурак уступит противнику свою очередность? Используя добавочный ход, можно многое успеть… Хотя затем у Эддуна будет два хода подряд, и если он что-то придумал…

Хнор все же нашел в себе силы выдержать взгляд старого мастера и твердо ответить:

— Почему бы и нет? Я готов. Если ты намерен рискнуть…

— Нет-нет, — улыбнулся Эддун. — Пусть все идет, как идет. Не будем нарушать порядок поединка. Еще рано. Вот если…

— Если наступит время пустить в ход высшее мастерство, — с иронией подсказал Хнор.

— Возможно, это и в самом деле понадобится, — серьезно согласился Эддун. — Как я убедился, ты достаточно силен…

Хнор удовлетворенно улыбнулся.

Конечно, победа еще потребует от него многих усилий, но сейчас он был рад, что поединок со старым мастером ведется именно таким образом, что есть возможность для маневра, есть время подумать. К счастью, состязание не превратилось в тупую игру, в борьбу за то, какой стороной упадет подброшенная в воздух монетка.

Он еще раз замерил вероятность своей победы и убедился, что она увеличилась до шестидесяти восьми процентов.

— Прежде чем наши подопечные выпустят новый зонд, пройдет некоторое время, — сказал Эддун.

— Очевидно, — согласился с ним Хнор.

— А ты, кажется, нацелился именно на зонды?

— Пока они не убедятся в том, что зонды к планете не прорвутся. После этого…

Хнор многообещающе ухмыльнулся.

— Не нужны мне твои планы, — сказал Эддун. — Я просто хотел прикинуть, сколько у меня времени на обдумывание очередного хода. Успею ли я сварить хасс.

Манипулятор утонченного уровня покачал головой.

Не собирался он уступать даже в такой малости. Не собирался и все. Слишком уж дорога была цена победы.

Эддун слегка улыбнулся.

— Думаю, времени все же хватит.

Взяв с ближайшей полки заварную емкость, он насыпал в нее синеватого порошкового хасса, залил водой и ушел в соседнюю комнату, к плите.

Хнору стало слегка стыдно за свою скаредность, но он вспомнил синий, с едва заметным зеленоватым оттенком цвет второй пары глаз своей избранницы. Жалость к сопернику — штука неуместная. А любая победа является суммой крохотных, почти незаметных выигрышей.

И что, если старик и в самом деле владеет этим таинственным высшим мастерством?

Хнор покачал головой.

Владей им Эддун, давно пустил бы его в ход. Да и как же в таком случае быть с шестьюдесятью восемью процентами?

Напротив, на стене, висело старинное каменное зеркало, и, заглянув в него, Хнор не удержался — сам себе подмигнул.

Главный координатор-исследователь обреченно вздохнул и отвел взгляд от экрана, на котором уже третий зонд, превратившись в огненный цветок, начал свое последнее путешествие к поверхности проклятой планеты.

Третий…

Что здесь происходит?

— Кофе?

Главный координатор-исследователь, даже не взглянув на статс-ассистентку, забрал у нее чашечку кофе. Не было у него сейчас времени даже ее поблагодарить. Эх, ему бы для начала сообразить, что же происходит с зондами? Почему все они, едва подлетев к планете, выходят из строя и неизбежно гибнут?

Случайное стечение обстоятельств? Три раза подряд? Да нет, тут система. Кто или что их уничтожает? Найти бы для начала хоть одну точку опоры, один достоверный факт. Тогда уже можно будет делать какие-то предположения.

Главный координатор-исследователь отхлебнул из чашечки и поставил ее на край клавиапульта.

— Работайте, — крикнул он техникам. — Отдыхать будем потом. А сейчас мне нужен новый зонд. Через два часа здесь должен быть новый зонд.

Трабас переместился поближе к месту назревавших событий. Ему вовсе не улыбалось проворонить подходящий момент для прикола. А в том, что он наступит, потрясатель основ был уверен абсолютно. Даже глупец, наверное, мог бы определить, чем закончится эта история. А Трабас глупцом не был.

Просто он был натурой увлекающейся, а такие встречаются даже среди очень умных мыслящих, да и увлечение приколами не самое худшее из возможных. Бывают чудачества, само упоминание о которых способно вызвать дрожь омерзения. Вроде собирания аметистовых улиток на планете двух солнц во время затмения ее светил. Причем собирать улиток следует только трехопорных, обладающих закрученными слева направо раковинами и восемью парами усиков. Для гарантированного достижения полного удовольствия раковины улиток должны быть помечены четырьмя большими темными пятнышками.

Вспомнив об этом, Трабас содрогнулся.

Нет, надо подумать о чем-то другом, надо срочно подумать о чем-то другом.

К счастью, у него имелась тема, которую он мог обдумывать бесконечно.

Приколы. Их воплощение в жизнь. Воплощение идеального прикола.

Хм… идеальный прикол.

Будь Трабас гуманоидом, в этот момент он, наверное, должен был бы мечтательно улыбнуться.

Хасс был крепким. От него слегка пощипывало кончик языка. Допивая третью чашку, Хнор спросил:

— Ну хорошо, а что будет, если эти мыслящие сейчас улетят прочь? Мне кажется, их терпение должно рано или поздно кончиться.

Эддун пожал плечами.

— Нет, они будут держаться до последнего.

— Почему?

— Мыслящие на низших стадиях развития почему-то одержимы идеей обнаружить собратьев по разуму.

— Неужели? — Хнор сделал экономный глоток из чашечки.

Эддун развел руками.

— Им кажется, что это даст возможность ускорить собственное развитие. Они не понимают, что сами по себе технические знания не дают почти ничего. По крайней мере, они не способны изменить мир, если он к их появлению не готов. Понимаешь?

— Еще бы, — сказал Хнор.

Он знал, чувствовал, что вот сейчас старик не играет, не хитрит. Просто высказывает вслух свои мысли и пьет хасс, испытывая от этого удовольствие.

Свидетельствует ли это о его полной уверенности в своих силах? А может, он уже мысленно сдался?

Хнор испытующе посмотрел на соперника.

Эддун долил ему в чашку еще хасса и продолжил:

— Все эти поиски иного разума не дают, да и не могут дать никаких реальных результатов. Попробуй, к примеру, объяснить, как действует вероятностное поле, тому, кто не способен его ощутить. Как можно рассказать о выращивании, к примеру, земняков с помощью подводимых все тем же вероятностным полем к их корням питательных веществ, об опылении с его же помощью кустов сладкого молочкая? Как он может понять медицину, основанную на изменении с помощью вероятностного поля взаимодействия различных органов? Да обычный двигатель повозки, работающий вроде бы сам по себе, должен вызвать непонимание, а вслед за этим и страх. Страх же неизменно приводит к агрессии.

— А если ими движет простое желание убедиться, что они не одиноки? — предположил Хнор.

Эддун хмыкнул и спросил:

— Зачем? Поскольку Вселенная бесконечна и вмещает в себя все возможные варианты развития, любой мыслящий после недолгих раздумий способен прийти к выводу, что он в ней не одинок. Ах, желание убедиться лично? Ну, у меня есть достаточно сильное ощущение, будто оно сродни желанию ребенка проверить, действительно ли кухонный нож острый и способен нанести рану, если попытаться ухватить его за лезвие.

— Но если ребенок не убедится в этом на собственном опыте, у него не выработаются определенные рефлексы поведения.

— Все правильно, — согласился Эддун. — Только почему этим ножом должны быть именно мы?.. Кстати, что-то я разболтался. А ведь сейчас именно моя очередь делать ход.

Хнор пожал плечами.

— Я тебе не мешаю.

— Но время от времени подсчитываешь вероятность победы?

— Конечно.

— И какова она сейчас?

Хнор кинул на Эддуна испытующий взгляд.

А почему бы и нет? Что изменится, если он сообщит это?

— Шестьдесят девять процентов. Мало?

Верховный манипулятор кивнул.

— Прилично.

— А что показывают твои подсчеты?

— Я этим не занимаюсь, — сказал Эддун.

— Ты настолько уверен в своем проигрыше?

— В выигрыше, сынок… в выигрыше… Я тебе уже не раз говорил, что ты не имеешь понятия о высшем мастерстве и, значит, обречен на поражение.

— Так в чем же оно состоит?

Эддун придвинул к себе чистую пепельницу, вынул из кармана новую мутгорскую палочку и, вздохнув, сказал:

— Именно это мы только что с тобой обсуждали. К определенным знаниям нужно быть готовым. Иначе они обернутся большой бедой.

Хнор улыбнулся.

Ну, на такие штуки он не покупается.

Ему стало жалко Эддуна. Кто знает, на какие фокусы решится сам Хнор, постарев и столкнувшись с молодым, полным сил соперником? Впрочем, не слишком ли он забегает вперед? Прежде всего ему нужно закончить этот поединок.

— И как же приобрести его, это высшее мастерство?

Эддун слизнул с мутгорской палочки капельку слада и ответил:

— Оно приходит само, после того как ты достигнешь определенного уровня. Это сумма твоего опыта и знаний, новая ступень мастерства.

— И поскольку я о нем не имею понятия, затевать с тобой поединки бесполезно?

— Подобные поединки вообще бесполезны. Не нужно никуда спешить и не нужно ни с кем сражаться. Нужно просто совершенствоваться в своем деле. День за днем, год за годом… десятки лет…

— А потом?

— Потом, если у тебя хватит таланта, к тебе придет высшее мастерство. И я об этом узнаю.

И ты добровольно отдашь мне свое место?

— Нет. Ты просто станешь таким же, как и я. Почему не может быть двух великих манипуляторов? Поверь, во всех этих схватках нет никакого смысла.

— Неужели? — ухмыльнулся Хнор.

Для того чтобы произвести анализ, ему хватило нескольких секунд.

Теперь вероятность его выигрыша составляла семьдесят процентов. За время разговора о высшем мастерстве она выросла на один процент. Не доказывает ли это, что старик самым беспардонным образом врет?

Море, чайки и паруса.

Почему в последнее время, каждый раз, когда он принимается внимательно рассматривать эту гравюру, у него возникает ощущение, будто парусник на ней обречен? Причем погибнет он очень скоро, может быть, даже через несколько минут. Будет ли причиной его гибели подводный риф, бортовой залп пиратского корабля, а может, неожиданно налетевший тайфун?

Да разве это имеет значение… Самое главное — гибель, а не ее причина.

Прозвучал сигнал вызова коммуникатора. Капитан нажал кнопку активации изображения и обнаружил, что с ним желает пообщаться главный координатор-исследователь.

— Седьмой зонд, — сообщил он.

— Погиб? — мрачно спросил капитан.

— Да.

— Так же, как и предыдущие?

— Сгорел в атмосфере.

Они помолчали.

Капитан ждал, когда ученый скажет еще что-нибудь. А тот, похоже, решил более не раскрывать рта, пока его собеседник не выскажется.

Первым не выдержал капитан.

— Количество оставшихся зародышей зондов?..

— Достаточное. Мы можем бомбардировать Драгоценность хоть десять лет.

Капитан криво улыбнулся.

— Так в чем же дело? Нужно продолжать попытки. Рано или поздно…

— Мне кажется, — сказал главный координатор-исследователь, — подобный способ получения данных не принесет никаких результатов.

— Визуальные наблюдения с борта корабля?

— Ведутся. Однако, я думаю, необходимо предпринять радикальные меры…

— Не пойдет, — сказал капитан. — Ничего не получится.

— Что ты имеешь в виду? — ошарашенно спросил главный координатор-исследователь.

— Я хотел сказать, что не собираюсь принимать участие в обсуждении дальнейших действий. По крайней мере до тех пор, пока не отдам команду покинуть эту планетную систему.

— Проще говоря, ты не веришь в успех наших исследований Драгоценности?

— Да.

— Но разве странная гибель семи зондов не служит доказательством…

— Нет, — отрезал капитан. — Она служит доказательством совсем другого.

— Другого? А не можешь ли ты мне сообщить…

— Нет, не могу, — сказал капитан.

— Почему?

— Мои объяснения идут вразрез с так называемой официальной наукой.

— О, вот как?

Капитан пожал плечами.

Они помолчали. Главный координатор-исследователь сказал:

— Хорошо, попытаюсь решить эту проблему сам.

Капитан окинул его холодным взглядом и отвернулся. Коммуникатор пискнул и отключился.

Капитан не обратил на это ни малейшего внимания. Он рассматривал гравюру.

— Восьмой, — сказал Эддун.

— Восемьдесят два процента, — сообщил Хнор.

— По идее, такое увеличение вероятности, должно требовать от тебя все больших и больших энергетических затрат.

— А тебе удается обходиться без них?

— Тут ты прав, — сказал Эддун. — Энергии я трачу порядочно.

Он вытащил из кармана новую мутгорскую палочку и с наслаждением ее понюхал.

Хнор подумал, что такие палочки не зря считаются лучшими на планете. Вот только была у них одна особенность. Их качества сохранялись всего лишь сутки после того, как они выходили из рук мастерицы. Значит, либо Эддун просто пижонил, используя «выдохшиеся» палочки, либо их ему доставляли с фантастической скоростью.

Осторожно дохнув на палочку, Эддун промолвил:

— Причем, с каждым разом тебе будет становиться все труднее.

— А тебе?

— Мне — тоже. Но не совсем так… Мне легче… На моей стороне весь экипаж этого корабля. Стоит хотя бы одному зонду…

— Они скоро отчаются и прекратят попытки пробиться к планете, — сказал Хнор. — Что ты тогда будешь делать?

— Мне кажется, упорства им не занимать.

Загадка была очень старая и, согласно всеобщему мнению, решения не имела.

Правда, Трабас — потрясатель основ был с этим не согласен. Иногда, поджидая, когда подвернется подходящий момент для действий, он над ней думал, крутил ее так и сяк, словно еще не отделившийся детеныш головоломку для развития видения в четвертом или пятом измерениях.

В какой-то мере некое сходство действительно было. Пытаясь найти решение старинной загадки, Трабас буквально всей поверхностью своего немаленького тела ощущал, что оно, это решение, раз возникнув, позволит ему взглянуть на окружающий мир по-иному, откроет какое-то новое его понимание, продвинет в развитии еще на одну ступеньку.

Загадка звучала достаточно просто: что является идеальным приколом?

Главный координатор-исследователь ждал рождения десятого зонда. Судя по докладам техников, до него оставалось еще около получаса. А раз так, то почему бы не попытаться обдумать сложившуюся ситуацию?

Хотя чем еще он занимался в последнее время? Только этим. И все же… Если есть время… Вдруг в голову придет нестандартное решение?

А если доказательством существования на Драгоценности разумной жизни является гибель отправляемых к ней зондов? Но каким образом жители планеты это делают? Может быть, они воздействуют на корабль пресловутыми «лучами смерти» из старинных фантастических романов? Может быть, они способны вселиться в сознание какого-нибудь техника и устроить саботаж?

Бред… И все-таки… Что происходит с зондами? Почему они погибают один за другим? Возможно, вокруг планеты существует некое поле, воздействующее на дерхановый мозг стандартного разведывательного зонда?

Поле? Откуда оно могло взяться? Нет, это еще одна бредовая мысль. Однако…

А вдруг оно действует только на зонды? Допустим, к Драгоценности отправится человек…

Нос у женщины загибался крючком, глаза сильно косили, а губы кривились в мрачной усмешке. Присмотревшись, Хнор понял, что это его научительница радости жизни Сития Джок-о-бер из рода хохлатой кошки.

— Знаешь ли ты, в чем твоя вина? — спросила она.

Хнор судорожно сглотнул ставшую вдруг густой, словно сироп, слюну и ответил:

— Нет.

— Неужели? А не ты ли, обладая более чем превосходными способностями манипулирования, используешь их для участия в каких-то детских забавах?

Правый глаз научительницы повернулся вокруг своей оси, словно волчок, и уставился на Хнора с дикой яростью.

— Этот твой поединок. Ты принял в нем участие лишь из гордыни. Тому ли я тебя учила?

— Но я его обязательно выиграю.

— И ты думаешь, это тебя оправдывает? Думаешь, от этого кому-то, кроме. тебя, будет польза?

Сития Джок-о-бер ткнула ему в грудь пальцем. Кончик его жег, словно перед этим она раскалила его в кузнечном горне.

Ему захотелось спрятаться от суровой научительницы, провалиться под землю, разделиться на атомы…

Он провалился.

Там, под землей, все было совсем по-другому. Там было хорошо, и никто к нему не приставал. А еще там никто не имел понятия о том, как с помощью вероятностного поля можно выращивать овощи, строить дома или хотя бы просто зажечь огонь.

Он попытался прикинуть, какие из данного положения можно извлечь выгоды. Но тут перед ним опять появилась научительница.

— Тебе не стыдно? В то время, когда у обычного, рядового жителя нашей планеты всех его способностей хватает лишь на то, чтобы заставить вращаться вал обычного вероятностного двигателя, ты тратишь свой талант на то, чтобы потешить собственное самолюбие?

Хнор застонал. Он понял, что избавиться от Ситии Джок-о-бер ему не удастся. Она так и будет его преследовать до самой смерти, травить, обличать, загонять в угол, портить кровь, бередить совесть…

— Просыпайся, немедленно просыпайся!

Хнор открыл глаза.

Конечно, это оказался Эддун. Он тормошил его, приговаривая:

— Вставай, соня. Кажется, эти мыслящие решили преподнести нам сюрприз. Уверяю, он тебе понравится.

Если заглянуть в «апокрифическую лоцию» безумного Хрута, то на одной из ее страниц, наряду с описаниями планет-призраков, есть упоминание о планете последнего предела, той самой, где находят свое успокоение экипажи всех погибших в космосе кораблей. Правда, для того чтобы это успокоение получить, мало добраться до планеты, надо еще как-то умудриться проскочить мимо охраняющих ее невидимых стражей, суметь пробить щит, которым они закрывают ее от желающих получить успокоение.

После того как безумный Хрут написал свою «апокрифическую лоцию», он прожил еще лет двадцать. Составленная им «лоция» подверглась беспощадной критике, обструкции и расстрелу из самых главных орудий не только с позиций официальной науки, классического литературоведения, но и с точки зрения обычного здравого смысла. Это обеспечило ей просто феноменальную популярность среди обывателей и породило обычай у тех, кто имеет отношение к полетам в космосе, отзываться о ней с презрительной усмешкой, но на всякий случай держать ее в дальних уголках памяти своих компов.

Капитан не был исключением.

В данный момент он сидел у себя в каюте, пялился на гравюру с парусником и пытался сообразить, почудился ему во время его последней встречи с главным координатором-исследователем запах гниения или он существовал на самом деле. И если запах не относился к разряду галлюцинаций, то становится совершенно понятно, почему несколько стандартных дней назад лицо одного из техников показалось ему лицом трупа месячной давности.

Причем, все эти факты прекрасно увязывались со странными событиями, происходящими возле Драгоценности. Достаточно было лишь заглянуть в «апокрифическую лоцию».

Любое терпение может лопнуть. Статс-ассистентка взбунтовалась.

— Ты спятил! Это опасно. Я тебя просто не пущу. Я подниму тревогу. Я немедленно сообщу капитану, и он наложит вето на твой вылет. Я соберу совет…

— Ха, — сказал главный координатор-исследователь. — Может, еще и ассамблею «трюмных крыс»?

Статс-ассистентка поморщилась:

— Ты напрасно на них нападаешь. Они не виноваты в том, что им достались каюты возле трюма. Все решил жребий, слепой случай.

— Ну да, — не без желчи в голосе сказал главный координатор-исследователь. — Странный какой-то жребий… Почему так получилось, что все неучи, старые ворчуны и дубоголовые упрямцы получили каюты в одном отсеке корабля, расположенном рядом с трюмом? Эти «трюмные крысы» — самые настоящие бунтари, и как только у меня дойдут руки, я все-таки уговорю капитана, и уж мы…

— Не уводи разговор в сторону, — сурово сказала статс-ассистент-ка. — Лучше расскажи мне, какого черта ты надумал отправиться на разведку лично?

Главный координатор-исследователь пожал плечами.

— А разве не ясно? Думаю, ты не будешь отрицать, что попытки провести исследования с помощью зондов полностью провалились? И новые ни к чему не приведут.

— Допустим.

Главный координатор-исследователь облегченно вздохнул.

Если женщина готова воспринимать хоть какие-то доводы, значит, она уже наполовину с тобой согласна.

— Сканирование не дало никаких результатов, так? Значит, остается только послать разведчика, послать человека.

— А если с тобой случится то же, что произошло с зондами?

Главный координатор-исследователь небрежно махнул рукой.

Среди его предков наверняка было полным-полно безумцев, отправлявшихся безоружными на встречу с толпой разъяренных людоедов.

— Я надеюсь, этого не произойдет, — сказал он. — А если и случится, то уж лучше пусть со мной, чем с кем-то другим.

— По крайней мере, на моей совести не будет ничьей гибели. Кроме собственной.

Он слегка улыбнулся.

— Считаешь, это очень остроумно?

— Нет, — уже вполне серьезно сказал главный координатор-исследователь. — Просто с меня хватит. Я хочу знать, что происходит.

— Девяносто пять процентов, — сказал Хнор. — Я не пущу его к планете, вот и все. Не пущу.

— Тогда тебе придется его уничтожить. Но вспомни условия поединка. И даже если я соглашусь их пересмотреть… ты готов совершить убийство?

Хнор неприятно усмехнулся.

— Насколько я понимаю, тебе подобный выбор делать уже приходилось?

— Конечно.

— И как? В пользу убийства?

— Ни разу.

Хнор удивился.

— Как же ты умудрился?.. А, опять пресловутое высшее мастерство!

— Оно самое.

Хнор задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— И все-таки, что ты выберешь? — спросил Эддун. — Уничтожишь ты этого мыслящего или пропустишь к планете?

— Ни то, ни другое…

— Каким образом?

— Увидишь, — сказал Хнор. — Не забудь: на моей стороне девяносто пять процентов.

— Да, конечно, но ты должен учесть, что разминка закончена. Теперь нам придется сражаться друг с другом, теперь настало время заключительного поединка. Кто кого.

— Кто кого, — повторил за ним Хнор. — Сейчас все и решится.

Пилотируемый модуль находился на нижней палубе. Главного координатора-исследователя отделяло от нее три коридора.

Всего-навсего.

Он прошел половину пути, когда выскочивший из ближайшего отсека кофейный автомат, завопив «а вот кому горяченького?», бросился в его сторону. Над круглой и сверкающей, словно бильярдный шар, головой кофейного автомата висела странная зеленоватая аура.

Главный координатор не обратил на нее ни малейшего внимания. Он во все глаза смотрел на вместительный круглый кувшин, доверху наполненный крутым кипятком.

Глядя, как стремительно приближается автомат, главный координатор-исследователь несколько отстраненно подумал, что идея придать киберслугам вид человека не была гениальной.

— Кофейку? — взвыл автомат, вскидывая над головой кувшин. — С сахаром, сливками?

Воображение у главного координатора-исследователя было развито неплохо. Представив, как его сейчас окатит струя кипятка, он попытался отскочить. Но тут зеленоватая аура над головой киберслуги стала значительно толще, потом мигнула и погасла. Он застыл, как игрушка, у которой закончился завод.

Очевидно, кто-то из техников все же сумел его отключить.

Осознав это, главный координатор-исследователь испустил вздох облегчения и осторожно, бочком протиснувшись мимо сломавшегося автомата, отправился дальше. Он спешил, пытаясь наверстать потерянное время. Его ждал пилотируемый модуль, его ждала Драгоценность.

Сто процентов.

Хнор удовлетворенно откинулся на спинку стула и устало прикрыл обе пары глаз.

Теперь он имел на это право. Теперь он имел право на что угодно.

Сто процентов.

— С огнетушителем было придумано неплохо, — сказал Эддун.

— Да, конечно, — согласился Хнор. — Совсем неплохо.

— А вот кофейный автомат… Мне кажется, слишком уж театрально.

— Но эффектно, — встрепенулся Хнор. — Согласись, это было эффектно! Особенно, учитывая, что с него все началось. Тебе пришлось с ним повозиться, не так ли?

— Немного, — улыбнулся Эддун.

— Пришлось, — стоял на своем Хнор. — Для этого он и был задуман. Спятивший кофейный автомат, прилипчивый огнетушитель, размагнитившаяся дорожка, сломанные двери. Все это — лишь отвлекающие маневры.

— Ты тянул время, чтобы у пилотируемого зонда выявились признаки болезни.

— Не мог же я допустить, чтобы это выяснилось после старта с корабля. Тот мыслящий, который так рвался к нашей планете, мог погибнуть, попытавшись сесть на больном зонде.

— Молодец, — сказал Эддун. — Правильный выбор. Наверное, эту проблему можно было решить только так.

— Отныне я становлюсь верховным манипулятором вероятностного поля, — заявил Хнор. — Сто процентов!

— Мы еще не закончили.

— А что ты предпримешь? Ближе к планете корабль подлететь не может, не позволяет конструкция. Исследовательские зонды более никто запускать не решается. Все пилотируемые модули больны. Проще говоря: у мыслящих на этом корабле не осталось технических средств для высадки на планету. Да и желания, как мне кажется, тоже… Еще немного, и они улетят прочь. Что ты можешь в такой ситуации придумать?

— Ты забываешь, у меня есть…

— Ну да, ну да… — с иронией сказал Хнор. — Высшее мастерство. Самое время пустить его в ход.

— Возможно, — сказал Эддун. — Я подумаю…

— Думай, — Хнор широко зевнул.

Он чувствовал себя победителем. И значит, теперь нет смысла скрывать, как тяжело ему далась эта борьба.

Сто процентов.

Что бы ни случилось в дальнейшем, он все равно выиграл. А высшее мастерство… Надо признать, старик блефовал не так уж и плохо. Но любой блеф рано или поздно заканчивается, и наступает время предъявлять, что у тебя на руках.

— Я подумаю, — сказал Эддун. — У меня еще есть время.

— Есть, — согласился Хнор. — А я пойду отдохну. После того как корабль улетит, разбудишь меня, ладно?

— Не думаю, что он улетит просто так, — сказал Эддун. — А насчет борьбы… Я тебя предупреждал, что она не имеет смысла, поскольку ничего не решает.

— Ну да… — скучным голосом сказал Хнор. — Не имеет смысла… высшее мастерство… После того как корабль улетит, я стану верховным манипулятором. Извини, но тебе пора на покой.

— Ты торопишься, — промолвил Эддун.

— Это свойственно молодости. Торопиться получить то, что положено.

Нет, это все-таки рифы.

Капитан перестал рассматривать гравюру и даже повернулся к ней спиной.

Главное — обязанности.

Видит Бог, делать этого он не хотел, но вмешаться все же придется. Похоже, главный координатор-исследователь завалил все. Теперь придется как-то выкручиваться.

Как именно?

Капитан хитро улыбнулся.

Ну, у него есть свои возможности. Отличные от тех, которыми пользуется главный координатор, и конечно, более эффективные.

Капитан отправился на мостик и для начала устроил разнос всем, кто там находился. После этого все, кому положено бегать, забегали, а все, кому положено застыть, застыли как замороженные. Капитан почувствовал некоторое удовлетворение.

Все-таки настоящий уставной порядок — штука хорошая. С его помощью можно решить любую проблему. Кстати, настоящий порядок является результатом отданных вовремя правильных команд.

Капитан стал отдавать приказы — четкие, хорошо продуманные, полностью соответствующие обстановке и уставу. После того, как все было выполнено, ему осталось только нажать одну-единственную кнопку.

Положив на нее палец, капитан не без гордости подумал, что за полчаса решил проблему, над которой эти умники бились такое долгое время. Собственно говоря, нет проблемы, которую нельзя было бы решить, руководствуясь уставом. Надо только его хорошо знать.

Впрочем, в данном случае ему помогла еще и «апокрифическая лоция» безумного Хрута. Как там сказано? «Планета последнего предела», попасть на которую можно, лишь пробив щит невидимых стражей.

Что ж, у него есть чем это сделать.

Капитан активизировал экран обзора. «Игрушка», запущенная в космос, чем-то напоминала дубовый бочонок с медом или солеными огурцами. Вот только бочонком она не являлась. Это была аннигилирующая бомба, способная разнести на кусочки средних размеров планету.

Эддун слизнул капельку слада, посмотрел на зажатую в ладони половинку мутгорской палочки так, словно в ней содержался ответ на все возникшие перед ним вопросы, и тяжело вздохнул.

Ну вот, опять ничего не получилось. Опять неудача.

А он-то надеялся, что в парне все же проснется высшее мастерство… Для этого и согласился на турнир. Жаль, очень жаль…

Где-то неподалеку пронзительно закричала летающая каракатица. Похоже, к утру она разродится выползнями, розовыми, пушистыми и совершенно беспомощными. До той поры, пока они не окрепнут, придется поселить их в сарае и подкармливать молоком.

Впрочем… скорее всего, этого не понадобится. После большой уборки.

Да, ему еще предстоит большая уборка. Ладно бы только сопляк, приехавший отобрать у него титул ради благосклонности какой-то красотки, так ведь есть еще и мыслящие на орбите планеты, умудрившиеся запустить какую-то жуткую бомбу.

Тут не обойдешься малыми мерами. Придется попыхтеть в полную силу.

Он положил палочку на стол, допил хасс и мысленно перенесся в соседнюю комнату, в которой спал Хнор, увидел его улыбающееся во сне лицо и не удержался, тоже улыбнулся.

Занятно. Парень-то оказывается всерьез поверил в свою победу.

Что ж, время счастливых снов не бесконечно. Наступает момент, и оно должно закончиться, уйти, уступая место времени большой уборки. Времени высшего мастерства.

Идеальный прикол!

Трабас — потрясатель основ замер, от удивления позабыв на мгновение о том, где находится, кем является, что должен делать.

Старая-старая загадка, оказывается, все-таки имела решение. Простое и понятное даже самому примитивному мыслящему, а значит — верная.

В чем недостаток любых обычных приколов? В том, что они обязательно заканчиваются. А идеал предусматривает отсутствие всех недостатков. Значит, каким должен быть идеальный прикол? Конечно, бесконечным! Неподвластным времени.

Как его таким сделать?

Очень просто. Тому, кто, еще не отделившись от родителя, уже умел баловаться со временем, это раз плюнуть мелкой пространственной пылью. Не нужно даже ждать подходящего случая. Вот он, буквально рядом. Стоит только потратить некоторое количество энергии на живущего на поверхности планеты мыслящего, вздумавшего поиграть с обитателями космического корабля… А что, чем не прикол? Поймать в ловушку того, кто сам любит ловить других.

Да, конечно, слабосильным этого противника не назовешь, но против самого Трабаса — потрясателя основ он не выстоит. Тем слаще будет победа.

Эддун держал на ладони время.

Так он, по крайней мере, видел.

Путник, зачерпнувший из лесного ручья полную пригоршню чистой холодной воды. Если он сейчас ее не выпьет, то она неизбежно просочится между пальцами, уйдет в землю, не утолив жажду. Эта вода и была временем.

Вот сейчас верховный манипулятор с помощью высшего мастерства заставит его течь вспять, к тому моменту, когда некий юноша увидел некую прекрасную незнакомку, а потом еще немного вспять, для того чтобы с помощью небольшого усилия не допустить этой встречи. Потом надлежит двинуться по линии космического корабля. Тут придется потрудиться, но тоже больших осложнений не предвидится. Так ли трудно заставить капитана корабля слегка изменить направление движения и пролететь мимо некоей планеты, населенной не жалующими визитеров мыслящими?

Вот сейчас…

Тут это и произошло.

Буквально рядом с планетой возник еще один мыслящий, до сей поры остававшийся невидимым. Как он выглядит, Эддун не успел рассмотреть, поскольку неизвестный, едва появившись, тут же напал.

Легко, словно делая привычную, даже слегка наскучившую работу, он выхватил из руки Эддуна время, проскочил в прошлое и замкнул его в кольцо.

Раз, два и дело сделано.

Прежде чем верховный манипулятор сообразил, что случилось, незнакомец исчез — так же быстро, как и появился, оставив после себя что-то вроде следа эмоций, напоминающих смех.

Для того чтобы прийти в себя и остановить время, Эддуну потребовалось секунд пять. Зато потом он мог думать, прикидывать и оценивать обстановку.

Оценил и прикинул.

М-да… веселенькая получалась картинка. Через десять минут он достигнет границы, после которой вся планета вернется на несколько дней в прошлое и петля времени окончательно замкнется. С каждым витком изменить хоть что-то будет все труднее и труднее. Значит, надо действовать именно сейчас. Использовать эти оставшиеся десять минут.

Но разомкнуть эту петлю у него не хватит сил. Совсем немного, но все же — не хватит. Тот, кто ее замыкал, сильнее.

Как получить помощь, если ее неоткуда ждать?

Впрочем… Хнор…

Эддун хмыкнул.

Нет, это невозможно. Разбудить, попытаться объяснить, как пользоваться высшим мастерством, сделать так, чтобы он это понял, а потом заставить действовать. И все за десять минут. С первой попытки, поскольку во второй раз уже будет гораздо труднее…

Невозможно.

Хотя есть ли у него выбор?

Зеленый смерчик закрутился вокруг половинки мутгорской палочки. Мгновение, и она нарастилась до полной длины.

— Теперь веришь? — спросил Эддун.

Хнор кивнул.

Все происходящее с палочкой счел бы каким-нибудь фокусом лишь неспециалист. А Хнор прекрасно знал, что можно сделать с помощью вероятностного поля, а что нельзя даже за все богатства мира.

— Слушай внимательно. Второй раз повторять не буду — нет времени. Временной поток тоже можно изменять. В этом и состоит высшее мастерство. Что мы делаем, манипулируя вероятностным полем? Изменяем вероятность тех или иных событий. Вал мотора тележки начинает вращаться благодаря тому, что все частицы, из которых он состоит, под воздействием вероятностного поля устремляются в одну сторону. Твое поле многократно увеличивает вероятность этого события. Так?

— Да, — ответил Хнор.

Сна у Хнора не было ни в одном глазу, и слушал он его очень внимательно, сразу поверив, что всей планете угрожает большая опасность. Слишком уж дикое было у старика выражение лица, слишком вытаращены все четыре глаза.

— Время тоже состоит из особых частиц. И если в них поверить, если суметь применить к ним вероятностное поле, то можно заставить их двигаться в нужном направлении. В общем, ими можно управлять. В этом вся суть высшего мастерства. Дошло?

— Дошло.

— В таком случае, пора приступать. У нас осталось пять минут. Если ты за это время не сумеешь мне помочь, не видать тебе больше твоей красавицы Линьи во веки веков.

— Ошибаешься, — сказал Хнор. — Я снова увижу нашу первую встречу. Бесконечное количество раз. Так ли это плохо?

— Время, — рявкнул Эддун. — Не до шуток.

— Готов, — сказал манипулятор утонченного уровня.

— Начинаем. Возьми меня за руку.

— Хорошо.

Хнор послушно взял Эддуна за руку и постарался сосредоточиться. Куда там! В голову упорно лезли посторонние мысли. Например, о том, что за пять минут нельзя научиться ничему, даже простейшим вещам. И еще он думал о Линье.

— Прежде всего, ты должен вызвать свое вероятностное поле, — скомандовал Эддун. — Заставь его работать на полную мощность!

Прикол сделан, и значит, пора уходить. Где-то там, в ином пространстве, его ждали новые впечатления и новые приколы.

Причем не простые, а идеальные. Отныне он будет создавать только их.

Подумав об этом, Трабас почувствовал, как по его телу разлилась волна удовольствия, и не удержался, еще раз мысленно повторил «идеальные», для того чтобы ощутить ее вновь.

Трабас — идеальный потрясатель основ! А может, даже Идеальный Трабас — потрясатель основ? Вот интересно, кто ему может запретить так называться? Никто.

Пора было улетать прочь, но, прежде чем это сделать, Трабас не удержался, решил потратить несколько частичек времени и полюбоваться своим творением. Все-таки первый идеальный прикол. Вечный памятник его уму, находчивости, могуществу и, конечно, мастерству.

Он увидел частицы времени тогда, когда до конечного срока оставалось всего пять секунд. Эддун, уже совсем переставший верить в то, что это случится, все же среагировал и остановил время.

Теперь, когда их стало двое, обладающих высшим мастерством, это можно было сделать. Теперь они находились в остановившемся времени вдвоем и, значит, могли себе позволить отдохнуть.

— А что?.. — начал было Хнор.

Эддун перебил его:

— Расслабься. Сейчас тебе нужно расслабиться. Главного мы добились.

— Да?

Голос у Хнора был сиплым, словно у любителя приложиться к веселящему корню.

— Конечно. Это не значит, что можно задерживаться здесь надолго, но передохнуть — вполне. Некоторое время.

— А почему нельзя надолго?

— У нас еще дела, — улыбнулся Эддун. — Нам нужно успеть разомкнуть кольцо времени — за пять секунд. Забыл?

— А мы сумеем?

— Соединив усилия — да. Теперь ты, как и я, обладаешь высшим мастерством. И мы это используем.

Он говорил это, а сам напряженно думал о том, что сейчас задерживаться в остановившемся времени нельзя. Пока еще Хнор удивлен, поражен увиденным, открывшимися возможностями, тем, что высшее мастерство все-таки существует. Пройдет немного времени, и он начнет успокаиваться, а значит, сомневаться. Самое опасное — сомнения. А у него всего лишь пять секунд. Какой-то серьезной помощи от Хнора сейчас получить не удастся, но ему хватит даже такой малости. Должно хватить.

Нет, не на то, чтобы разомкнуть кольцо времени. Этого они не смогут. Но вот переместить его куда-нибудь в пустой сектор космического пространства…

Самое главное, чтобы сектор был действительно пустым. В таком случае кольцо времени начнет терять энергию и постепенно иссякнет.

— Отдохнул? — спросил Эддун.

— Почти, — ответил Хнор. — Еще немного.

Голос звучал спокойнее, и это верховному манипулятору не понравилось.

Только бы он не усомнился, только бы поддержал его хотя бы энергией.

— Делай то же, что и я, — приказал Эддун.

— Хорошо, — поспешно сказал Хнор.

— Тогда начали, — скомандовал верховный манипулятор, и они снова оказались в реальном времени.

Главный координатор-исследователь взглянул на статс-ассистентку и подумал, что она еще вполне привлекательна. И может быть…

Нет, прежде всего — планета, к которой они сейчас направлялись, подготовка оборудования для исследования, а все остальное — потом. Если хватит времени.

Статс-ассистентка повернула к нему спокойное, сосредоточенное лицо и спросила:

— Почему выбрали именно эту планету? Не было других, получше?

— Была, — ответил главный координатор-исследователь, моментально забыв о пришедших ему в голову глупых мыслях. — По крайней мере не хуже. Название у нее интересное. Драгоценность. А отказались мы от нее…

Он задумался.

Почему же они от нее отказались? Вроде бы перспективная планета. Возможно, даже более перспективная, чем та, которую они выбрали. И вообще, были у него в отношении этой планеты какие-то идеи… Даже не мысли, а словно бы расплывчатые воспоминания, появляющиеся после наиболее ярких снов. Что-то там, касающееся исследований, горящих зондов…

Он покачал головой.

Скорее всего, это и в самом деле вдруг всплывшие воспоминания о каком-то недавнем сне.

— Так почему тогда выбрали именно эту планету? — снова спросила статс-ассистентка.

— Не знаю, — честно ответил главный координатор-исследователь. — Собственно, какая разница? Все равно мы летим почти наугад. Так что возможность встретить чужой разум зависит целиком от везения.

— Кто из нас теперь верховный манипулятор? — спросил Хнор.

Эддуд слегка вздохнул и сказал:

— Ты понимаешь, что звание верховного манипулятора никаких особых привилегий не дает? Лишь хлопоты, бесконечные хлопоты. И тревога за судьбу своей планеты. Ты готов к этому?

Хнор прекрасно понимал, что старик прав. Быть верховным манипулятором, как оказалось, не так уж просто. А если добавить еще и высшее мастерство… Но как же тогда Линья, поклявшаяся, что выйдет замуж только за верховного манипулятора? Неужели ему придется от нее отказаться?

— Ты не желаешь отдавать звание? Не хочешь уходить на покой?

Задавая эти вопросы, Хнор сузил обе пары глаз. Он снова был готов к сражению. Пусть даже его противником окажется тот, с кем только что, рука об руку, они совершали невозможное.

Улыбнувшись, Эддун спросил:

— А зачем мне уходить на покой и лишаться звания? Я был верховным манипулятором потому, что единственный обладал высшим мастерством. Теперь появился еще ты. Почему на этой планете не может быть двух манипуляторов?

Вот тут Хнор был согласен.

Почему бы и нет?

— Значит, я тоже верховный манипулятор?

— Да, но только учти, в придачу к званию ты получаешь и кое-какие обязанности. Тебе придется мне помогать. Готов ты к этому?

— Готов, — заявил Хнор.

Гравюра, висевшая возле экрана мозга-навигатора, была старинная, из тех времен, когда все делали вручную и в единственном экземпляре. На ней был изображен уютный сельский домик, спрятавшийся под сенью высокого, раскидистого дуба.

Внимательно ее рассмотрев, капитан корабля вполголоса чертыхнулся.

Все верно. Его любимая картина ничуть не изменилась. Почему же она вызывает у него такое раздражение? Может быть, потому, что сегодня выдался на редкость неудачный день? Достаточно было уже того, что из памяти его компа бесследно исчезла единственная копия «апокрифической лоции» Хрута.

Черт знает, что такое…

Кстати, прежде чем взглянуть на картину, он о чем-то думал. О чем именно? О Драгоценности?

Хм…

Капитан корабля попытался вспомнить, где он слышал это название — Драгоценность. О чем-то оно ему говорило…

Ах да! Это планета, от исследований которой они отказались. А теперь болтаются рядом с шариком, почти сплошь покрытым водой. Может быть, стоило… Впрочем, какая разница?

Капитан был почти уверен, что неудача их ждала и возле Драгоценности.

Вздохнув, прошелся по каюте, вернулся к гравюре и щелкнул ногтем по экрану мозга-навигатора. Никакой реакции. Может быть, это связано с тем, что несколько вахт назад капитан отказался от единения с кораблем, передав эту функцию своему помощнику? Возможно, он сделал ошибку. Но медик настаивал: слишком частое единение с кораблем может повредить состоянию психики.

Вот так и получилось, что в данный момент заняться ему было нечем. По крайней мере до тех пор, пока ученые под руководством главного координатора-исследователя не закончат свои изыскания. Тогда для него снова найдется дело.

Капитан побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и снова взглянул на старинную гравюру. Она притягивала его, как магнит. Может быть, причиной тому был случайно брошенный взгляд? Тогда капитану на мгновение показалось, что спрятавшийся под раскидистым деревом домик не такой уж уютный, будто в нем скрывается кто-то опасный и даже недобрый.

Трабас — потрясатель основ не успел. Он впервые изменил своему золотому правилу, гласившему, что на месте совершения прикола сверх надобности задерживаться не стоит, и тотчас за это и поплатился.

Смутное подозрение о том, что он влип, пришло Трабасу в голову после того, как возникло ощущение, будто он рассматривает пируэты рыбок-пустынниц неоправданно долго.

Сделав отчаянное усилие, Трабас подавил переполнявшее его чувство восхищения радужными телами и изящными движениями. Он попытался определиться во времени и пространстве.

Второе удалось довольно легко: потрясатель основ узнал, что все еще находится там, где подготовил идеальный прикол. Первое не получилось вовсе. Его былой власти над временем словно не существовало.

Слегка озадаченный, любитель приколов попытался хотя бы определить временные границы, в которых он оказался. Наконец одна из бесчисленных попыток завершилась успехом.

Границы оказались смехотворно малы. Промежуток равнялся получасу, не более. Раз за разом проживая эти полчаса, он по крайней мере умудрялся сохранять свою память. Что уже немало.

Вдохновленный этой мыслью, Трабас попытался разорвать пленивший его круг, но потерпел полное фиаско. Наконец-то он понял причину. Проклятые мыслящие с планеты поймали его в созданную им же петлю времени!

Получалось, он никогда не сможет выбраться из ловушки, поскольку ее сила равнялась его собственной. А кому и когда удавалось перебороть свою копию?

Оставалось надеяться только на помощь извне.

В том, что она придет, сомнений не было. Кто-нибудь рано или поздно его обнаружит. Рано или поздно происходит все.

Осознав это, Трабас несколько успокоился и, решив, что нет никакого смысла предаваться отчаянию, попытался найти в своем положении нечто позитивное. И достаточно быстро нашел.

Прежде всего он сообразил, что его идеальный прикол все же действует. Так оно и было. Причем то, что он сам находился в центре этого прикола, не имело большого значения.

Приободрившись этой мыслью, Трабас подумал, что уж теперь-то он имеет полное право называться идеальным. Он даже вернулся было к созерцанию рыбок-пустынниц, но скоро опять о них забыл, поскольку нашел для себя занятие, сулившее развлечение надолго. Он стал придумывать все новые и новые приколы, мысленно моделировать ситуации, в которых их можно было бы претворить в жизнь. Тема для раздумий оказалась неисчерпаемой.

Итак, жизнь Вселенной шла своим чередом. В одном из укромных ее уголков, о чем никто не подозревал, находился идеальный прикол, в центре которого бесконечно перемещался в пределах получаса Идеальный Трабас — потрясатель основ. Он любовался радужными рыбками, ждал того, кто его освободит, и копил запас новых приколов.

Самой заветной мечтой рыбок-пустынниц было обзавестись постоянным зрителем. Они мечтали об этом целую вечность. Теперь такой зритель появился.

Рыбки приложили немалые усилия для того, чтобы заставить его наблюдать за их танцем вечно. То, что сами они теперь вынуждены танцевать целую вечность, рыбок не смущало. Главное — у них был зритель, а значит, существование обрело смысл.

Рыбки были счастливы. □


Владислав Гончаров
ВОЛШЕБНИКИ В ЗВЕЗДОЛЕТАХ

________________________________________________________________________

Термин science fantasy довольно активно используется критиками — при том, что никаких серьезных исследований этого пограничного жанра не существует ни у нас, ни, как выясняется, на Западе. Причисление того или иного произведения к «научной фэнтези», или «технофэнтези», происходит чаще всего интуитивно. В проблеме попытался разобраться петербургский критик.


Понятие science fantasy появилось в русском языке лет десять — пятнадцать назад, когда сам жанр фэнтези еще оставался экзотикой для нашего читателя. Тогда мало кто понимал, что значит это воистину парадоксальное словосочетание, но звучало оно солидно. Одни знатоки записывали в science fantasy произведения Толкина, другие твердили про «Эмберский цикл» Желязны, третьи поминали какую-то «техномагию», однако внятного определения никто дать не мог.

Прошли годы, жанр фэнтези прочно обосновался в российской фантастике, однако понятие «научной фэнтези» так и осталось нерасшифрованным. Более того, выяснилось, что и на Западе этот термин не имеет устоявшегося наполнения. Впервые он был введен в 1950-х годах канадской писательницей, редактором и литературным критиком Джудит Меррил для обозначения той части фэнтези, которая отталкивается от естественнонаучной картины мира. А в 1960-х годах оказалось, что это словосочетание лучше всего подходит для определения жанровой принадлежности произведений так называемой «новой волны», авторы которых легко (хотя зачастую и механически) сочетали традиционные элементы и приемы как фэнтези, так и «твердой» НФ.

Уже в 1986 году критик Гэри Вулф, пытаясь унифицировать применяемую в фантастиковедении терминологию, определил science fantasy как особый поджанр, использующий приемы фэнтези, иной прозы в общем научно-фантастическом контексте. При этом мир, в котором происходит действие, всецело подчиняется законам естественных наук, но расположен в ином времени, на другой планете или в параллельном измерении. Американский исследователь и знаток фантастики Джон Клют в своей «Энциклопедии фэнтези» (1997) пошел еще дальше, связав science fantasy с наличием естественнонаучных описаний истории и географии фантастического мира или рациональных объяснений его магических проявлений.

Но в таком случае к science fantasy легко могли быть причислены практически все произведения о фэнтезийных мирах, имеющих более-менее детально разработанную историю или географию, или, проще говоря, «романы с картами». Понимая это, Клют и сам признавал, что его определение поджанра оказалось чересчур расширенным, позволяющим включать в себя не только творчество Майкла Муркока, Джека Вэнса, Пола Андерсона, Мэрион Брэдли или Андрэ Нортон, но и большинство произведений традиционной героической фэнтези — начиная с одного из ее отцов-основателей Роберта Говарда (цикл повестей о Конане-варваре). Отдельной разновидностью пограничного жанра Клют числил «фантастику посткатастрофы», обозначаемую им как субжанр «Умирающая Земля» — по имени цикла рассказов Джека Вэнса, появившегося еще в 1950 году. Это направление описывает мир, давным-давно переживший глобальную катастрофу, где остатки древних, забытых наук стали неотличимы от магии.

Между тем еще Артур Кларк заметил, что любая достаточно развитая технология, с точки зрения стороннего наблюдателя, в итоге будет выглядеть подобием магии. Туземцы Африки или Америки считали колдовством огнестрельное оружие европейцев, но и нами, читателями фантастики, любая технология будущих веков может быть воспринята как магическое действо. Другое дело, что в НФ-произведении любое чудо само собой воспринимается как имеющее научную основу. Но в таком случае принадлежность произведения к фэнтези или НФ будет определяться по чисто формальным критериям — «мечи и колдуны» либо «бластеры и звездолеты».

Некоторое время так и было: естественнонаучная фантастика развивалась совершенно отдельно от фантастики «меча и волшебства», используя иной традиционный антураж, иной набор сюжетов и персонажей. Однако постепенно стало появляться все больше произведений, созданных на стыке жанров. Их авторы либо вводили в фэнтезийное пространство сущности и персонажи из технологических миров, либо заставляли героев НФ сталкиваться с проявлениями магии. А уже упомянутая «новая волна» вообще отказалась от изначально заданного деления миров на «научные» и «магические». Даже хронологическая привязка перестала быть надежным критерием: герои Майкла Муркока путешествуют по прошлому, которое внезапно оказывается нашим будущим, меч в их руках незаметно превращается в автоматическую винтовку, а из нее — в лучемет. Времена перемешиваются, то ли замыкаясь в кольцо, то ли закручиваясь бесконечной спиралью, мир теряет строгие основы естественнонаучного мышления, не находя, однако, и опоры в мышлении религиозно-средневековом.

Конечно, и до того появлялись произведения, в которых смешивались элементы фэнтези и НФ. Но большинство их строилось по стандартному принципу: человек из нашего мира чудесным образом попадает в мир «меча и волшебства», где переживает множество увлекательных приключений. Первоначально для этой цели использовался хроноклазм, затем фантасты стали все чаще засылать наших современников в параллельные сказочные миры или на другие планеты, живущие по магическим законам. В период Золотого века американской фантастики по этой схеме было создано множество романов, повестей и рассказов — от «Темного мира» Генри Каттнера и Кэтрин Мур (1946) до романа «Три сердца и три льва» Пола Андерсона (1961).

Иногда в качестве мира «меча и магии» выступали мифологическое прошлое Земли или Волшебная страна средневековых легенд — как в повести Уильяма Тенна «Голова Медузы» или в сериале Ф. Прэтта и Л. Спрэга де Кампа о приключениях Гарольда Ши. Причем во многих случаях использование архетипических персонажей и сюжетных образов носило откровенно пародийный характер: тот же Гарольд Ши путешествует не столько по историческим временам, сколько по мирам литературных произведений. А в повести де Кампа «Отвергнутая принцесса» (1951) герой-американец попадает в условный мир, очень напоминающий «Алису в Стране Чудес».

Обычно персонажи большинства подобных книг достигают в магическом мире заметного успеха, становятся великими героями, королями или правителями, знаменитыми мудрецами или авантюристами. Как правило, в этом им помогает успешное применение современных знаний и умений, иногда — простая удача и везение или принадлежность к «королевской крови». Этот наивный эскапизм был блестяще спародирован Алексом Паншиным в коротком рассказе «Судьба Мильтона Гомрата», герой которого принимает приглашение переселиться в Волшебную Страну, где его ждет истинное предназначение, и с ужасом выясняет, что оно состоит в разбрасывании навоза в королевском саду.

Конечно же, не всегда смешение элементов НФ и фэнтези использовалось авторами лишь для того, чтобы описать невероятные подвиги и выдающиеся достижения нашего современника в магическом мире. Но исключений было немного. Одним из них стала тетралогия Теренса Хенбери Уайта «Король Былого и Грядущего» (1958), представляющая собой философское переосмысление известных легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. В ней мы встречаем «контрамота» Мерлина, живущего из будущего в прошлое, пользующегося достижениями прогресса грядущих веков и вспоминающего об Англо-бурской войне, сталкиваемся с современной психологической трактовкой действий легендарных персонажей, встречаем отсылки к событиям XX века. Сюда же можно отнести и роман Роберта Хайнлайна «Магия, Инкорпорейтед» (1950), где наш мир активно взаимодействует со сказочным «зазеркальем», или небольшую повесть Джеймса Ганна «Где бы ты ни был» (1953), в которой университетский преподаватель тщетно пытается сбежать от влюбленной в него молодой ведьмы из американской глубинки.

Однако исключения лишь подтверждают правило: вплоть до появления «новой волны» грань между НФ и фэнтези в англо-американской фантастике была достаточно четкой, хотя определялась в значительной степени по формальным признакам — это и послужило причиной растерянности критиков и классификаторов, наступившей после того, как писатели стали с легкостью необычайной пересекать эту границу в обоих направлениях. Поэтому вряд ли можно дать строгое определение понятию «научная фэнтези», не выяснив, чем, собственно, фэнтези отличается от научной фантастики в традиционном ее понимании.

Разница эта, кстати говоря, достаточно очевидна. Еще классики марксизма учили нас, что взгляд на мир может быть двух основных типов: материалистический и идеалистический. В первом случае материя и связанные с ней законы первичны, сознание является производным от материи и подчинено ей, мир образовался сам по себе, без участия каких-либо одушевленных сил. Идеализм же постулирует первичность духа, сознания, идеи: то есть сознание способно непосредственно влиять на материю и физические законы мира. А отсюда уже недалеко и до мысли о Творце, этот мир создавшем.

Таким образом, НФ, по своему определению, базируется на сугубо научном, материалистическом мировоззрении, ее основные постулаты: мир никем не создан, в нем первичны физические законы, не зависящие от нашего сознания, разум может влиять на материю лишь через посредство созданных с его помощью инструментов и механизмов. Фэнтези же основана на идеалистической картине мироздания: мир создан кем-то одушевленным и способен меняться под действием разумной воли; мысль и дух первичны, стоят выше физических законов и при определенных условиях могут непосредственно воздействовать на материю.

Одна из основных особенностей произведений фэнтези — гипертрофированная роль отдельной личности в истории и судьбах мира. Герой может все (или почти все), даже если он при этом не демиург и не великий маг или король. Объяснение этому, как правило, дается вне привычной логики: герой побеждает, потому что на его стороне исконная, изначальная правда этого мира. Ведь в основе фэнтезийного мировосприятия лежит абсолютно идеалистический тезис о существовании некоего универсального этического критерия, общего для всех народов и цивилизаций.

Это вовсе не значит, что подобная система должна быть предельно проста. Напротив, развитие фэнтези (особенно в последние годы) идет именно по пути наибольшего запутывания этических норм и взаимосвязей, максимально усложняющих героям этический выбор. Однако если в реалистической литературе (и тем более в жизни) сделать правильный выбор зачастую невозможно, то в мире фэнтези этического тупика просто не может существовать. Выход есть всегда — ведь он обусловлен наличием некоего абсолюта, универсального критерия, отсутствующего как в реальном мире, так и в мире научной фантастики. И все герои фэнтези в конце концов обязаны решить, на чьей они стороне, четко определив, что же есть Добро, а что — Зло.

Обычно упомянутый абсолют, задающий отсчет этической системе координат, прямо или косвенно связан с творцом этого мира, его Демиургом. Как правило, Демиург олицетворяет понятие добра. Но могут быть и исключения. Например, в «Многоруком боге далайна» Святослава Логинова мир создает равнодушный демиург Тэнгэр, подарив его затем в безраздельное владычество демону Ероол-Гую, которому противостоят герои романа. Ту же коллизию автор повторяет в «Земных путях», описывая борьбу человека с жадными и злыми богами.

Нетрудно заметить, что в соответствии с критерием «материализм/идеализм» к фэнтези относится далеко не все, что соответствует общепринятым внешним канонам жанра. Феодально-средневековый антураж всего лишь призван отослать читателя к определенному периоду земной истории, в котором господствовало идеалистически-религиозное мировоззрение. Действие многих произведений чистейшей научной фантастики происходит в средневековых либо античных мирах, но это не является основанием для отнесения, допустим, «Трудно быть богом» братьев Стругацких или «Танцовщицы из Атлантиды» Пола Андерсона к жанру фэнтези.

Но в таком случае мы получаем возможность определить жанр «научной фэнтези» как фэнтези «продвинутую», вышедшую из рамок традиционного Средневековья и берущуюся за решение этических проблем в современном технологическом мире, куда более сложном и неоднозначном, чем привычные миры «меча и волшебства». Или, с другой стороны, как научную фантастику, в поисках решения тех же проблем обратившуюся не только к инструментарию, но и к методологии фэнтези. Кстати, последнее в полной мере будет относиться к фантастике той самой «новой волны» (от Муркока и Олдисса до Желязны и Эллисона), с подачи которой термин science fantasy приобрел столь широкое распространение.

Однако куда отнести произведения, использующие элементы сложных технологий на фоне традиционного фэнтезийного антуража? Или романы, написанные по всем канонам фэнтези, но пропитанные материалистическим мышлением? Энциклопедист Джон Клют, к авторитету которого мы уже обращались ранее, определяет их как «технофэнтези» — фэнтези, украшенную технологическими деталями, прибегающую к научным (или псевдонаучным) объяснениям описываемых явлений и традиционную для того типа мышления, в котором технология заменила понятие Бога. Помимо множества эксплуатирующих научный антураж литературных и кинематографических «ужастиков» (от «Храброго маленького тостера» до «Терминатора-2») Клют относит сюда сериалы Терри Пратчетта и Кристофера Сташеффа, а также… произведения авторов киберпанка!

Безусловно, в этот же ряд следует добавить сериал Анджея Сапковского о Ведьмаке — ведь в его основе лежат сугубо материалистические представления о структуре мира, которым правят научная мысль и логика, да и сами охотники за нечистью оказываются искусственно выведенными мутантами, использующими магию лишь как один из инструментов в своей работе. Другая версия миростроительства — в сериале Лиланда Эктона Модезитта «Башни заката». Наконец, сюда можно смело отнести такой известный межавторский фэнтезийный сериал, как «Драконье Копье» («Dragon Lance»), в котором даже магия представляет собой совокупность технологических приемов, с помощью которых маг воздействует на материю точно так же, как токарь резцом на заготовку. Иначе говоря, магия является здесь сугубо материалистическим явлением. Возможно, это противоречит современной науке, но никоим образом не выпадает из канонов научной фантастики. Да и сами боги в мире Кринна отнюдь не являются полноценными Творцами — в частности, история с возвышением и низвержением Палантаса наглядно демонстрирует их неспособность к конструктивному решению этических проблем.

Можно вспомнить и «Дюну» Фрэнка Херберта с ее подчеркнуто средневековой структурой общества, традиционными феодальными интригами и чисто технологическим антуражем. Однако тут мы сталкиваемся с интересным нюансом: в сериале Херберта на равных взаимодействуют два мировоззрения, два типа мышления — научное и религиозное. Причем последнее в итоге побеждает, и с помощью науки фактически создается творец и носитель критерия — Лето Второй Атридес, Бог-Император Дюны.

В советской фантастике фэнтези в ее классическом варианте почти отсутствовала, зато элементы «технофэнтези» встречались довольно часто — начиная с осовремененных сказок и заканчивая произведениями Кира Булычева, использовавшего сказочный либо средневековый антураж как фон для приключений своих героев. Особняком стояло творчество Владислава Крапивина, о котором мы упомянем ниже. При этом надо заметить, что большинство подобных произведений все-таки относилось к области детской и юмористической фантастики.

Позднее каноны «технофэнтези» активно использовали Сергей Лукьяненко (в раннем творчестве которого чувствуется сильное влияние Крапивина и Булычёва) и Ник Перумов (один из сериалов последнего так и называется «Техномагия»). А Владимир Васильев в романе «Охота на дикие грузовики» рядит своих героев в одежды фэнтези, предоставляя им в качестве поля действий типичный научно-фантастический антураж. Нам придется огорчить поклонников славянской фэнтези, но знаменитый «Волкодав» Марии Семёновой тоже целиком и полностью относится к направлению «технофэнтези», поскольку никак не подвергает сомнению материалистическую картину мира, ограничиваясь лишь внешним фэнтезийным антуражем. Да и звездолет где-то там тоже присутствует…

Напротив, нашумевший киберпанковский роман Майкла Суэнвика «Дочь железного дракона», несмотря на весь свой технологический антураж и явные отсылки к викторианской Англии, является романом фэнтези — ведь описанный в нем мир явился результатом этических поисков Демиурга. Сюда же, хотя и с меньшей очевидностью, можно отнести и книги Владислава Крапивина. В «Голубятне на Желтой поляне» и романах из цикла о Великом Кристалле он предпочитает описывать наш мир либо его отражения (в том числе и недалекое технократическое будущее), однако многие более ранние его вещи содержат отчетливый средневековый антураж. Ну а убежденность в существовании единой господствующей этики из произведений Крапивина не исчезает никогда — достаточно вспомнить «тех, которые велят» и эксперимент с мыслящей галактикой.

Наконец, в кинематографе олицетворением «технофентези» являются знаменитые «Звездные войны» — наглядный пример научно-фантастических декораций, в которых архетипический набор персонажей разыгрывает перед нами вполне средневековый сюжет о борьбе Добра со Злом.

Итак, «технофэнтези» не только использует естественнонаучные детали в качестве элементов внешнего оформления — она применяет научно-фантастический подход при исследовании традиционного для фэнтези круга проблем (кстати, весьма узкого). Напротив, science fantasy позволяет использовать приемы и методологию фэнтези при решении проблем, типичных для научной фантастики (в частности, вводя в нее этическую доминанту). Иначе говоря, первая ограничивает набор возможностей автора, а вторая — напротив, заметно его расширяет. Именно поэтому опыт авторов «новой волны» оказал столь сильное воздействие на магистральное развитие мировой фантастической литературы, в то время как «технофэнтези» в 1970 — 1990-х годах получила широкое распространение в массовой фантастике и фантастическом кинематографе.

Отрадно видеть, что российская фэнтези рубежа веков, проскочив традиционную стадию «меча и магии», очень быстро вошла в стадию «научной фэнтези», получившей у нас обозначение «философского боевика». Большинство книг Г. Л. Олди, Андрея Лазарчука, Святослава Логинова, Елены Хаецкой, Евгения Лукина, Марины и Сергея Дяченко никак нельзя назвать «твердой» научной фантастикой. Но к традиционной литературе «меча и магии» они тоже не относятся. Произведения этих авторов либо органически сплавляют в себе элементы обоих жанров, сочетая их с острой этической проблематикой, либо и вовсе ставят эту проблематику превыше всех жанров, выламываясь из рамок любых канонов и определений. □


ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

________________________________________________________________________

Одна из характерных черт фантастики рубежа веков — стирание четких жанровых границ. Писатели все чаще соединяют в своих текстах, казалось бы, малосовместимые направления и поджанры: «твердую» НФ и фэнтези, историческую прозу и фантастику, боевик и социальную НФ… Что это: поиск новых форм, литературный эксперимент, столь свойственный нашему времени, или просто стремление соответствовать эстетике постмодернизма? Насколько питательна для фантастики подобная жанровая «окрошка»?


Андрей ВАЛЕНТИНОВ:

Сколько бы ни жила фантастика, так называемые жанровые границы существовали большей частью лишь в воображении литературоведов. Исключением являлись разве что сочинения, не выходившие за рамки пресловутого «ближнего прицела». Там же, где на страницы ступала Литература, начинали действовать обычные ее законы и традиции. Произведения «чистых» жанров в фантастике весьма редки, что не удивительно: литература, отображая (и преображая!) жизнь, отображает и привычное для жизни переплетение высокого с низким, трагического со смешным, «экшена» и углубленной медитации.

Пресловутые поджанры фантастики («твердая», фэнтези, историческая, боевик, социальная) возникли, с одной стороны, в воображении тех же литературоведов, с другой — в планах издательств, дабы читатель излишне не напрягал мозги, пытаясь отыскать для себя то или иное чтение. Сказался и калечный американский опыт, годящийся, как и продукция «Макдоналдсов», исключительно для внутриамериканского потребления с ориентацией на обитателей алабамской глубинки. Классическая фантастика никогда не рассекала себя ненужными границами. Скажем, цикл Конан Дойля о приключениях профессора Челленджера включал в себя и повесть-катастрофу («Отравленный пояс»), и демократическую смесь мистики с НФ («Страна туманов»), и криптоисторию вкупе с криптозоологией («Затерянный мир»). Даже «Дракула» Стокера, породивший бессмертное, как и главный персонаж книги, направление, содержит в себе не только мистику, но вполне заметные вкрапления НФ.

«Смешение» и «стирание» жанровых и поджанровых границ — дело традиционное и обычное (незачем лишний раз поминать доходягу-постмодернизм!). Экспериментом и поиском оно может стать лишь для очень молодых авторов — либо для зациклившихся на чужом опыте издательств, привычно недооценивающих умственный уровень наших читателей. Жизнь — и литература, как ее часть — всегда богаче и занимательней.


Виталий КАПЛАН:

Крайности всегда опасны. А стремление отгородиться от мэйнстрима, втиснуть фантастику в клетку поджанров, как и желание, задрав штаны, бежать за так называемой «большой литературой» — это все крайности. В этих крайностях, по-моему, реализуются не столько творческие потенции авторов, сколько человеческие амбиции. Нам обидно, что фантастику считают литературой второго сорта (а стало быть, и нас, фантастов, — второсортными писателями). Вот и выплескиваем эту обиду по-разному — или в презрении к мэйнстриму, в котором видим одну лишь «депрессивную чернуху», или в желании поскорее слить все направления литературы в нечто единое, так, чтобы никто не ушел обиженным.

Думаю, золотая середина — всегда лучше. Фантастика — часть литературы. И, будучи ветвью на древе литературы, растет, развивается, точно так же, как и остальные ветви. Внутри фантастики всегда что-то меняется. Сейчас вот стираются границы между НФ и фэнтези, появляются новые художественные приемы, новые поджанры. Когда это происходит естественно, когда автор «пишет, как он дышит» — все в порядке. Беда, если автор не столько дышит, сколько выпендривается. Если ему хочется прослыть открывателем нового направления, изобретателем нового термина, если хочется прописаться в тусовке «больших», номинироваться на Букера… да мало ли таких по-человечески понятных желаний кипит в писательских душах…

Но это плохо — для литературы. В принудительном браке фантастики и мэйнстрима несчастны будут оба «супруга». Реалистическое произведение, украшенное всяческой фантасмагорией ради «стирания границ», попросту проиграет в достоверности. Фантастический роман, напичканный постмодернистскими экзерсисами, скорее всего, окажется не только глуп, но и скучен.

Лучше всего, когда писатель пишет, не оглядываясь на литературный (вернее уж, внелитературный) процесс. Когда пишет так, как ему интересно, не задирая нос и не страдая комплексом неполноценности. Тогда и стены «гетто» рухнут, причем никто этого не заметит.


Владимир ВАСИЛЬЕВ:

Перед глазами стоит картина. Писатель садится за компьютер и думает: «А посоответствую-ка я эстетике постмодернизма!». И ну строчить…

Смешно это, ей-богу. Писатель только выражает свойственные своему времени мысли — правда, иногда опережая время. Но все равно он остается в стилистике мышления современности. И тот факт, что сегодня наблюдается смешение жанров, означает лишь одно: сама жизнь наша все больше стала напоминать винегрет. Мы смотрим американские фильмы, едим норвежские креветки, носим китайскую одежду, горим за русскую идею, спорим о еврейском вопросе и озабочены исламским фундаментализмом… Я бы сказал так: это не писатели ищут новые формы, это новые формы нашли писателей. Мир сузился до полусуточного перелета через половину земного шара, и прежде недоступные культурные традиции хлынули в повседневность практически каждого человека. Было бы странно, если бы люди искусства не отреагировали на это соответственно.

Кроме того, не следует забывать, что неисследованного в фантастике почти не осталось — практически все неоднократно описано до нас. Редкие «белые пятна» встречаются как раз в районе фронтиров, зыбких и нечетких. Поэтому заядлый фэнтезийщик порою сам не успевает заметить, что забрел на чужую территорию, а автор киберпанка вдруг пишет вещь вполне в стилистике «гуманитариев».

Да и направления в фантастике сами по себе развиваются. Фэнтези двадцать первого века все меньше напоминает труды пионеров — Лавкрафта и Говарда. Примерно то же можно сказать практически о любом направлении фантастики: нынешние космические оперы зачастую куда более научны, нежели произведения Гамильтона, а «чистую» научную фантастику в стиле Хола Клемента или Джеймса Блиша сейчас и вовсе днем с огнем не сыскать. Думаю, что причины этого кроются в чрезвычайно узкой специализации научных дисциплин современности, но в общем и целом не нарушают всей картины — в науке также идет процесс взаимопроникновения, причем началось это заметно раньше, чем в искусстве.

А напоследок хочу добавить: смешение разных кровей обычно являло миру удивительно красивых детей. По-моему, это справедливо и для литературы тоже. А уж для фантастики — и подавно! □


«АЛЬТЕРНАТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ»

________________________________________________________________________

Сегодня мы публикуем второй рассказ, победивший в конкурсе «Альтернативная реальность» (см. № 2, 2004 г.). Его автор, Дмитрий Алексеевич Попов, родился в 1971 году в Москве. Детство провел в маленьком городке Кимры на Волге и в Днепродзержинске на Украине. Проучился один курс в МАИ, отслужил в пограничных войсках. В настоящее время является заместителем директора Службы информации газеты «Московский комсомолец» и учится на заочном отделении журфака МГУ. Живет в Зеленограде. Женат. Воспитывает двух сыновей.

Фантастикой увлекся, как и большинство поклонников жанра, еще в подростковом возрасте. Однако сам попробовал писать НФ, только уже приобретя большой журналистский опыт. Принимал участие в ряде сетевых конкурсов. До сих пор литературных публикаций не имел.

Дмитрий Попов
БЫТЬ СИЛЬНЫМ

— Да точно говорю, Игорь Николаевич! — Денис просто излучал энтузиазм и ерзал на стуле.

— Этого не может быть. Не может — и точка, — раздельно произнес главред «Столичной утренней газеты». — Хватит мне мозги полоскать. И кстати, ты что, покрасился?

— Вот! — просиял Денис.

— Что — вот? — Игорь Николаевич развалился в кресле и стал внимательно разглядывать своего редактора отдела новостей.

— Я действительно с утра покрасился. Вернул себе привычный рыжий цвет! И вам, между прочим, до вчерашнего дня привычный. Это вы уже сегодня знаете, что я блондин!

— Стоп, давай еще раз.

— Хорошо. Мы с ним ночью чатились. Я разводил парня, старая шутка. Очень ему хотелось, чтобы я блондинкой оказался. Ну, поболтали. А когда я в ванной на себя в зеркало глянул, то чуть не заорал от страха. Потом дошло… Это ж какая мощь, а?

— Какая еще мощь? Ты хочешь сказать, что у него вот так вот, в чате, сработало? Быть такого не может!

— Да почему не может-то! — Денис протянул шефу через стол бумажную трубочку — листок, который все время разговора крутил в руках. — Я тут уже прикинул. Все — ну, с некоторым допущением — сходится.

— Нет, не могу поверить, — главред смял прочитанную бумагу и отправил получившийся комок в корзину. — Они же все учтены. А может, это кто из действующих?

— Ну, Игорь Николаевич! Вы же знаете, любому действующему при таком чате связь бы в момент отрубили… А потом еще и вставили бы по первое число!

— Черт, ладно! Ты просил неделю на поиски? Будет тебе неделя. Но если все пшиком окажется — из отпуска эту неделю вычту.

— Спасибо! — сказал Денис, поднимаясь. Уже на выходе из кабинета главреда он обернулся: — Вот увидите, все получится!

Утро 30 октября 1988 года было поначалу самым обычным осенним утром. В меру холодным, в меру пасмурным, в меру тоскливым. Савелий Иницкий, директор Центра инструментальных наблюдений за окружающей средой и геофизических прогнозов, сидел у себя в кабинете, пил чай и читал свежий номер «Правды».

Думать именно сегодня о предстоящем отчете в министерстве не хотелось совершенно. И не пришлось. Дверь распахнулась, и в кабинет даже не вошла, а влетела его заместитель по научной работе Ева Меркачева. Импульсивная и красивая помощница всегда вызывала симпатию у директора.

— Вы посмотрите, посмотрите, Савелий Павлович! Это просто я не знаю! Просто фантастика какая-то! — тараторила Меркачева, забрасывая стол Иницкого длинными лентами распечаток.

— Везде, везде, прекратились микросейсмы! Ровно час назад взяли и прекратились. Как отрезало!

— Подождите, Ева Марковна. Присядьте. Что значит прекратились?

— Мы перестали фиксировать подвижки обломков плато. Их нет совсем. Нигде нет в границах Московской области. Тихо под землей, Савелий Павлович, совсем тихо.

— Приборы…

— Проверили, — опять перебила начальника Меркачева. — Не могли же они сойти с ума только на отдельной территории? Во всех соседних областях подвижки фиксируются. Ничего не понимаю.

— Я пока тоже. Пойдемте на Центральный, будем разбираться.

После обеда, часа в три, Иницкий хоть и не хотел, а сделал звонок в 1-й отдел. Там задумываться не стали и тут же передали информацию выше, посоветовав директору проинструктировать подчиненных на предмет неразглашения. А потом к Центру подкатила красивая черная машина с голубым огоньком.

Домой Иницкий в этот день попал поздно.

Штатный колдун КГБ СССР, генерал-майор Рогозин, вышел из недельного запоя совершенно, с точки зрения нормального советского человека, не вовремя. К 7 ноября. А по итогам выдал такую аналитическую записку, что его срочно отправили на пенсию, правда, оставили консультантом на солидных гонорарах.

С какими материями и духами общался Рогозин в своем рабочем алкогольном состоянии, никто не знал. Но абсолютно все его предсказания до сих пор сбывались с немыслимой точностью. На событие текущего момента, а именно — появление колпака непонятной природы над столицей и окрестностями, генерал указал верно. Кроме того, он правильно назвал число детей, родившихся 30 октября в трех расположенных примерно в одном районе роддомах Москвы. Этот же район директор Центра инструментальных наблюдений определил как место возникновения аномалии.

Ждать основных событий предстояло долго — лет 15–17 минимум. А пока светлые головы идеологического управления всемогущей конторы устроили мощнейший выплеск информации об НЛО, барабашках, полтергейстах, психотронном оружии, экстрасенсах, йоге, медитации и прочих блаватских и кастанедах. В результате, к середине 90-х в целебные свойства заряженной воды или, скажем, телепатию не верили только самые упертые. Их можно было в расчет не принимать.

Запас везения у Влада кончился после зимней сессии на третьем курсе. Все экзамены и зачеты он сдал легко, как всегда вытащив нужные билеты. Влад успел привыкнуть к подобным удачам и уже не обращал на них внимания, как и на неожиданные прыжки окружающего мира. Впервые такой прыжок он заметил в 16 лет, еще когда учился в школе в Курске. Потом необъяснимые смены картинки стали происходить чаще, но Влад не пошел к психиатрам. Дед-диссидент, к которому из Москвы сразу после рождения ребенка перебрались родители Влада, слишком много рассказывал внуку о советских дурдомах. В конце концов парень смирился со своим отклонением и считал его платой за невероятную удачливость — монолит, который в самом начале февраля дал глубокую черную трещину.

После нелепейшей смерти своей Женьки, родной, любимой и понимающей, Влад неделю пил, потом бросился с ломом на грузовик, похожий на тот, смертельный, затем попал в милицию, оттуда в вытрезвитель. Потом еще неделю валялся дома на кровати и разглядывал потолок. Понемногу стал приходить в себя и начал испытывать судьбу, стучась в двери к фортуне — вдруг откроет?

На встречу с девчонкой из чата он шел, криво улыбаясь. И чувствовал себя полным идиотом, прохаживаясь на холодном ветру под бронзовыми фигурами революционных граждан у станции метро «Улица 1905 года».

— Ты родился 30 октября восемьдесят восьмого.

Влад резко обернулся. Перед ним стоял высокий рыжий парень. Спокойно так стоял, расслабленно. Руки в карманах. И смотрел чуть насмешливо, но доброжелательно.

— Мир прыгает, правда? — спросил рыжий. — Ага, вижу: прыгает. Ты рот-то закрой, ворона влетит. Меня Денис зовут.

— Э-э… А какого… Ладно — Влад.

— Да не напрягайся ты, я все объясню. Здесь рядом кафешка китайской кухни с хорошей русской водкой. Что скажешь?

— Ну-у… а впрочем, не здесь же торчать…

Обжигаясь зелено-серым супом «Путь дракона», Влад внимательно слушал нового знакомого. Тот исчеркал ручкой уже несколько страниц своего блокнота, для наглядности рисуя расходящиеся ветки реальности. Изобразив очередное деревце, Денис выпил, отсалютовав рюмкой, откинулся на спинку стула и уставился на Влада. Тот как раз прошел весь путь летающей рептилии, отложил ложку и спросил:

— Короче, я вам нужен, поскольку неучтенный. И никем, в отличие от остальных Ф-детей, не контролируемый. Так?

— Именно.

— Заметят.

— Риск, конечно, есть, но если аккуратненько, точечными воздействиями, то разлет осколков небольшой. И кстати, тебе вообще жутко повезло — ты постепенно привыкал. До твоего Курска лишь остаточные явления докатывались. А нас тут всех после первого прыжка… Тепленькими по психушкам брали. И на учет, и под колпак…

— А первый-то кто устроил?

— Имя тебе все равно ничего не скажет. Сынок генеральский. Его специально готовили.

— А сейчас он где?

— Не знаю. Но уходил через окно высотки на Кудринской.

— Шутки у тебя…

— Профболезнь. Цинизм называется.

— Ладно, ты вот что скажи: рулит-то кто всей этой хреновиной? Кей-Джи-Би — ФСБ?

— Не знаю. Может быть, да, а может, нет. Но очень крутая структура, государственная… Я вот только чудом уцелел. Одну из эфок…

— Эфка? А, понятно…

— Так вот — по винтикам разобрали. Очень узнать хотели, как же все действует. Доктор Менгеле такой был, слыхал? Щенок он. А на мне знания полученные проверяли. Ну и заглушили. Думали — совсем. А через полгодика я прыжки опять видеть начал. Но сдаваться, сам понимаешь, не пошел…

— А родители твои, знакомые? Ничего не знают и не видят?

— Так внешне-то все нормально. Ну, заболел, ну, тяжелая форма. А рассказать… Я в совпадения не особо верю. Ученый один, институт которого колпак над нами зафиксировал, не так давно взял да и ляпнул в интервью одной газетенке про былое прекращение микроземлетрясений под Москвой. Думал, наверное, за давностью лет сойдет. А потом у него дочь, поздний ребенок, под грузовик попала. Совершенно по-дурацки, заметь.

— Фамилия как? — Влад побелел и перегнулся над столом.

— Иницкий, а что?

Рухнув обратно на стул, Влад несколько секунд сжимал и разжимал кулаки, потом тихо сказал:

— Давай еще водки возьмем, а?

И тут мир прыгнул.

Сокрушенно сидевший за столом Игорь Николаевич исчез. Вместо него возник веселый Игорь Николаевич, стоящий посреди кабинета с рюмкой коньяка в руке. Другой рукой, в которой был ломтик лимона, главред описывал в воздухе размашистые круги, изображая, как закрутится, завертится теперь жизнь.

Денис оказался чуть трезвее. Стол — гораздо более богатым.

Влад впервые наблюдал прыжок в эпицентре события. И впервые он сам сформировал новую ветку реальности. Он помнил, как все было в той действительности: банкиры отказались купить газету, и с переговоров Игорь Николаевич пришел злой. Затем Влад под руководством Дениса написал заметку о том, что газета куплена. Заставить себя пожелать сделки Влад не сумел. Но в этом не было особой нужды — недостаток личного желания формировщика компенсировался большим тиражом.

Такая закономерность работала в обе стороны, и именно так получилось в чате с Денисом. Потом они разошлись по домам и встретились наутро в кабинете главного. После планерки остались втроем. Ждать. Главред не выдержал и поставил на стол бутылку… Еще одну. Потом — прыжок. Заметку к этому моменту прочитало нужное для прыжка число людей.

Абсолютно параллельно в голове у Влада существовали знания и об этой нынешней ветке. Переговоры удались. Игорь Николаевич устроил вечером затяжной банкет для всей редакции. С утра с трудом провел планерку, а затем организовал посиделки для Влада и Дениса. И упоенно рисовал им картины хорошей жизни. Причем для главного и всех остальных, кроме Ф-детей, мир был неизменным.

Игорь Николаевич замер, выпил, пососал лимон, сел в рабочее кресло.

— Ну, вещайте, как все было, — сказал он. И добавил, обращаясь к Владу: — А потом твою зарплату обсудим.

К лету Влад стал в СУГ своим в доску, и ежедневное безумие сдачи номера казалось ему совершенно обычным делом. Но самый первый день остался в его памяти яркими сюрными картинками. Тогда он тихо наблюдал за работой Дениса, таскаясь за ним хвостиком, как тот наказал, и старался никому не мешать…

— Зельман! На верстку, быстро! У Кобзона хвост вырос! — кричала громкоговорящая связь голосом дежурного редактора. И тут же: — Новости, сдавайтесь немедленно, опять из-за вас садиться будем!

— Щаз! — рявкал Денис, поднимая глаза к потолку. И уже тыча пальцем в экран и повернувшись к пушистой журналистке: — Ты, Ка-тенька, на каком языке заметку написала? Нет, ты мне скажи? Ага, на русском? А я на китайском, значит, говорю? Это что — при выяснении обстоятельств были выяснены следующие обстоятельства — русский? А дальше, дальше… Застреленный труп не подавал признаков жизни… Дипломированный филолог! Давай, правь быстро! Двадцать минут у тебя есть.

И опять голоса сверху:

— Кто может снять вопросы по пенсиям, зайдите в корректуру!

— У кого Лужков открыт, закройте немедленно!

— Через полчаса материалы принимать не буду!

И опять Денис:

— Серега! Ну где твоя заметка? Скидывай, как есть, и иди сюда, вместе поправим… Катенька! Я сейчас сам признаки жизни подавать перестану! Газета с дыркой выходить должна? Вы все смерти моей хотите, да?

И так — весь день.

Окно было открыто, но в недавно купленной квартире Влада чувствовался необъяснимый запах новостройки — чуть цементной пыли, чуть обойного клея, чуть краски. К нему примешивался теплый и удивительно уютный аромат июльской московской ночи. Сам хозяин валялся на диване и листал какую-то пеструю газету; в зубах он держал красный маркер. Процесс познания был прерван звонком в дверь.

— Ты чего натворил, формировщик! — с порога начал орать Денис, наступая на Влада. — Ты какого хрена, не спросясь, на верстке правку внес? Нам теперь хана! Это точно заметят, это тебе не банк доить и мелкие пакости конкурентам устраивать!

— Да что случилось-то?

— А то! По твоей милости депутат Абашидзе бабой стал! — Денис плюхнулся в кресло и достал из своей сумки распечатку полосы завтрашнего номера. — На, полюбуйся!

— Черт, откуда ж мне было знать, что он мужик…

— А лез тогда зачем? Боже, если бы не ты, просто опечатка получилась бы… Впервой, что ли…

— Да фраза там больно корявая была…

— Корявая! Жизнь у нас теперь будет корявая! Если вообще будет!

— А дежурный редактор? Куда он смотрел?

— Ты не виноватых ищи, ты думай, что делать! Тираж-то уже пошел. Я ошибку случайно заметил, повезло. Так что времени — до завтра. — Денис уже сам начал прикидывать варианты отхода. — В лучшем случае — до полудня, когда произойдет прыжок. Ну, пока хватятся, пока на нас выйдут. Из страны убраться, может, и успеем, а?

— Пойдем на кухню, чаю выпьем. Я тут последнее время много чего читал и много думал и сегодня, кажется, додумался.

— Эту муть ты читал? — Денис презрительно кивнул на стопки бульварной прессы с огромными заголовками типа «20 лет в плену у НЛО», «Экстрасенс предсказывает конец света» и «Диггер стал жертвой крысы-мутанта, выращенной в секретной военной лаборатории».

— Эту. Знаешь, как золото добывают?

— Ну и какой самородок ты нарыл? — спросил Денис, принимая чашку с розоватым и резко пахнущим чаем.

— Видишь ли, все люди участвуют в обмене энергией: иногда равноправный обмен, иногда вампиризм. Чем человек сильнее, тем больше у него шансов стать вампиром, чем слабее — жертвой. Ну а мы, формировщики — желудочный сок.

— Чего?

— Того. К тому моменту, когда мы родились, страна стала вести себя как жертва. И вот это поле, разум информационно-энергетический, с которым раньше вроде паритета было, поневоле в вампира превратился. Щупальце протянул, целый регион накрыл. А мы… Знаешь, как паук муху ест? Он в нее свой желудочный сок впрыскивает, ждет, пока все переварится, а потом всасывает. Короче, мы и есть вот эти ферменты. Разъедаем реальность. Ты задумывался, куда тот кусок мира, ветка, из которой мы перепрыгиваем, девается?

— Пытался… Я ж тебе даже деревца рисовал.

— Ну да, рисовал. У тебя там ветки обрубались в момент прыжка? Обрубались. Вот я и думаю, что весь тот кусок параллельной реальности, который недолго существует, энерго-информационное поле и схарчивает! И миры не плодятся, и сытно.

— А не подавится?

— Может. У него отрыжки уже начались, а у нас в результате землетрясения, наводнения и прочее. Я статистику смотрел… Короче, прав Рогозин, небо становится ближе…

— Это БГ. А кто такой Рогозин?

— А, я тебе не сказал? Это благодаря его статье я сегодня мозаику сложил. Сам он вроде как член какой-то там академии, колдун по совместительству и на некие бывшие связи с силовыми структурами намекает.

— Ну хорошо. Всеобщий абзац явно не завтра наступит, а вот наш личный — наверняка. Что делать будем?

Уходя уже под утро, когда открылось метро, Денис спросил:

— Ты мне статейку этого самого Рогозина не дашь?

— Да вон бери, — показал Влад на растрепанную газету у дивана.

— Там даже реклама его академии есть. Сохрани, вдруг лечиться понадобится.

Игорь Николаевич как раз положил трубку телефона, когда в кабинет вошли Влад с Денисом.

— Вот, подпишите. Материал нужно на первую полосу поставить.

Денис положил на стол перед главным несколько листочков. Тот бегло просмотрел их.

— Вы офонарели?

— Я так и знал, — сказал Влад и повернулся к Денису. — Давай.

Тот вытащил из внутреннего кармана джинсовки пистолет и махнул стволом:

— Подписывайте! Времени нет!

— Я сейчас охрану позову, вы спятили оба!

— Или этот материал выходит, или нам конец. А при таких раскладах, когда терять нечего…

— А обо мне вы подумали? — Игорь Николаевич, уставившись в дуло пистолета, сдернул колпачок с ручки.

— Подумали. Если все как есть оставить — вам тоже несдобровать. А выйдет статья — вы герой!

— Герой-мученик!

— Подписывай! — повысил голос Денис и передернул затвор. — Вот, молодец. А сейчас вы спокойно, тихо и мирно, выходите с Владом из редакции и садитесь с ним в мою машину. И ждете, пока я тут все вопросы утрясаю.

Влад спрятал свой пистолет (оба ствола были куплены утром в магазине «Охотник», в секции пневматического оружия, цо выглядели устрашающе). Они без приключений прошли к машине и сели на заднее сиденье.

— Только молчите, Игорь Николаевич, ладно? — попросил Влад.

Через несколько минут прибежал Денис, прыгнул за руль.

— Все в норме. Погнали, — выдохнул он. — Теперь только затаиться и ждать.

— Ты распечатку полосы взял? — неожиданно, когда машина уже неслась по Ленинградскому проспекту к кольцевой, спросил Влад.

— Не до того было. Пришлось объясняться, почему замена перед самым подписанием, а главный куда-то уехал. Да все будет в порядке. Тираж уже пошел, на время глянь.

— Куда вы меня везете, террористы хреновы? — встрял Игорь Николаевич.

— На дачу одного моего давнего приятеля. Нормальное место. Посидим, выпьем, поговорим.

— Тормози, — вдруг сказал Влад.

— Чего это? — удивился Денис, но просьбу выполнил.

— Я, пожалуй, с вами не поеду. Я в кино пойду, — Влад показал в сторону стоящего на развязке с МКАД крупного торгового центра с огромным кинозалом. — Давно хотел объемный фильм посмотреть… Да и найти меня здесь сложно.

— Может, не надо? Как я один его повезу?

— Не бросится он на тебя. Правда ведь, Игорь Николаевич?

По дороге к сиявшему огнями комплексу он выбросил пистолет, просунув его в решетку водостока.

На следующий день, как только мир прыгнул, Влад включил мобильник. И он, конечно, тут же зазвонил.

— Ты где, мы тебя обыскались, — закричала трубка.

— Денис, зачем ты это сделал?

— Ты ничего не понимаешь… Приезжай в редакцию!

— А если я уже из страны лечу?

— Не гони. Не мог ты улететь, во всех аэропортах…

— Специально обученные люди, да?

— Да. Некуда тебе деваться. Давай, будь сильным!

В кабинете главного, кроме Игоря Николаевича и Дениса, сидел плотный старичок с абсолютно лысой головой. За его спиной стоял хмурый китаец — телохранитель.

— Ну здравствуй, Влад. Вон какой вымахал, — улыбнулся старик.

— Я-то тебя совсем крохой видел, когда твою семью в Курск вывозил. Не зря еще тогда, когда меня эти олухи со страху поперли, на тебя ставку сделал.

— Генерал Рогозин? Генерал ведь?

— Ну, теперь, может, опять погоны надену. Благодаря тебе и Денису. Он молодец. Какую комбинацию провернул! Хоть в учебник. И всего-то! Звонок мне, твоя вычеркнутая из списка формировщиков фамилия в разоблачительной статье, спектакль с главредом, которого вы купили обещанием большого будущего. Ну, мои ресурсы помогли… Быстрота и натиск!

— А если я, теперь единственный сохранивший способности к формировке, сотрудничать не захочу или на себя руки наложу?

— Нет, дорогой, ты себя беречь будешь. Вот Иницкий дочь не уберег…

— Тварь! — Влад бросился на Рогозина, но упал, скрючившись и задыхаясь от боли.

Китаец вернулся на свое место.

— Ну-ну. Будет. Мне тебя раскачать надо было, засветиться заставить. А моим бывшим коллегам — Иницкого уму-разуму поучить. Пересеклись интересы, всего лишь.

Влад отполз к стене и прислонился к ней спиной.

— Тварь! — еще раз выдавил он.

— Для тебя — дядя Боря. Ты ж, можно сказать, мой крестник. Я тебя, считай, спас. Сейчас бы пахал под чутким руководством на благо родины, и никто бы твоего мнения не спрашивал. А я вот — спрашиваю. Давай, садись за стол, планы обсудим.

— Мне и здесь хорошо. — Влад посмотрел на часы, хмыкнул. — И телевизор отсюда видно. Вы футбол, дядя Борь, любите? И я — не очень. Но вот сегодня хотел на матч сходить, специально к другу на стадион заглянул. Он там техником работает. Да вот тут Денис позвонил. Скажите своему костолому, пусть ящик включит. Скажите, скажите.

Матч только начинался, команды выбежали на поле, и тут свист и улюлюканье на трибунах сменились недоуменным гулом.

— Вы, уважаемые телезрители, тоже, как и все болельщики на трибунах, видели эту странную надпись на табло? — спрашивал телевизор голосом знаменитого комментатора. — Что за бред — ВЛАД МИНИН НЕ МОЖЕТ ФОРМИРОВАТЬ РЕАЛЬНОСТЬ! Минин? Не знаю такого футболиста. Но не до него сейчас. Судья дает свисток…

И тут мир прыгнул. В последний раз. □


ВЗРОСЛОЕ ЧТИВО

________________________________________________________________________
Линор ГОРАЛИК, Сергей КУЗНЕЦОВ. «НЕТ». «Амфора».
________________________________________________________________________

Отношения фантастики и других литературных направлений напоминают отношения первой красавицы класса со своими сверстниками. С одной стороны, добиться ее благосклонности мечтали бы многие. Но признать это открыто готовы отнюдь не все. Проще, комфортнее небрежно бросить через губу: «Такая-то? Нет-нет, мне она неинтересна, ничего в ней привлекательного не нахожу…»

Почему фантастика притягивает авторов мэйнстрима, криминального жанра, вообще всех пишущих, вполне очевидно. Высочайшая степень авторской свободы, присущая фантастическим произведениям, позволяет писателю реализовать свои замыслы максимально ярко и эффектно. Но, оказавшись в плохо знакомой ему области литературы с собственными традициями, сочинитель рискует создать нечто вторичное, стократ обыгранное предшественниками. Неудача может поджидать самого маститого: даже Чингиз Айтматов, написавший фантастический роман «Тавро Кассандры», пожалуй, напрасно брался за перо. Тем приятнее, когда посещение Страны Фантазии «чужаками» оборачивается плодотворной попыткой синтеза жанров, когда язык и арсенал приемов фантастики становятся богаче.

Роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет», выпущенный питерской «Амфорой», как раз и является такой удавшейся попыткой. Соавторы пришли к этому тексту с разным писательским опытом. Сергей Кузнецов известен как кинокритик, культуролог, а также автор двух детективных романов, герои которых — российские интеллектуалы 90-х. Линор Горалик часто публикуется в интернет-изданиях, пишет пьесы и короткую прозу в исповедальном духе. Современная российская фантастика им явно не очень интересна, зато с книгами Уильяма Гибсона, Брюса Стерлинга и прочих зарубежных корифеев они, судя по всему, знакомы. Оттого-то и не рефлексируют понапрасну, пересаживая в почву русского языка космополитичный дичок безжалостного будущего, в котором планетой правят корпорации, а люди обречены на «одиночество в толпе».

Конечно же, не одним зарубежным киберпанком вдохновлялись Горалик и Кузнецов. Роман-то их не о чем-нибудь, а о порнобизнесе, который, по мысли соавторов, к 2060 году превратится едва ли не в ведущую отрасль индустрии (выйти на новый уровень ему помогут бионы — специальные устройства, записывающие и воспроизводящие чувства и переживания человека). И это вовсе не плод взбудораженной фантазии: достаточно взглянуть на сегодняшнюю статистику посещаемости интернет-сайтов с пикантным содержимым, чтобы прийти к выводу, что такая перспектива (печальная и даже страшная, на мой взгляд) вполне реальна. Разумеется, сам роман «Нет», в котором хватает откровенных сцен, ни в коей мере не является порнографическим. Горалик и Кузнецова интересуют не гениталии, а люди. И все же «детям до 16» лучше эту книжку не давать.

Собственно, «Нет» адресован взрослым читателям еще и по другой, более важной, причине: проблемы, которые волнуют соавторов, — это именно взрослые проблемы, непонятные ни детям, ни подросткам. Здесь никто не ищет инопланетные артефакты, зато вовсю ищут любовь, жаждут искренности душ в эпоху оголенности тел. Сюжет, конечно, имеется, но он играет сугубо подчиненную роль: если бы события повернулись не так, а по-другому, ничего бы по сути не изменилось.

Главное — не сюжетные перипетии, а мастерски, с запредельной дотошностью показанная психология персонажей: порноактрисы, курьера (своеобразная реинкарнация Джонни-Мнемоника, судя по всему), полицейского из подразделения по борьбе с нелегальным порно. Согласитесь, для нынешней нашей фантастики, которая пишется прежде всего для тинэйджеров, Горалик и Кузнецов предлагают совсем иной уровень разговора, уровень постижения реальности, если угодно…

Конечно, при желании к роману можно предъявить какие-то претензии. Текст написан в духе «сольных» вещей Линор Горалик — этакая исповедь человека на грани нервного срыва, и само по себе это замечательно, но исповедь на 500 страниц, причем от лица разных персонажей (их речевые характеристики почти идентичны), — это, конечно, перебор. Есть и сюжетные «проколы». Скажем, стоило ли с такими трудностями ввозить в Россию (где якобы очень дешевые копировальные мощности) нелегальные бионы? Ведь потом готовую продукцию не вывезешь… Но это все ерунда. Суть в том, что раньше у нас не было такой книги, и фантастов таких мы не знали, и будущему такому не ужасались. А теперь все это у нас есть.


Александр РОЙФЕ

Рецензии

Джеймс БЛЭЙЛОК

ЭЛЬФИЙСКИЙ КОРАБЛЬ

СПб.: Азбука-классика, 2003. - 448 с.

Пер. с англ. Е. Клейменовой. (Серия «Элита»).

7000 экз.

________________________________________________________________________

Не первый раз случается так, что текст, давно ставший для Запада литературным явлением, к нашему читателю добирается десятилетиями. Иногда колебания издателей вызывает излишняя «интеллектуальность», иногда — что-то иное… Но тем приятнее, когда долгое ожидание заканчивается. Именно это произошло с трилогией «Приключения Джонатана Бинга» американского фантаста Джеймса Блэйлока. Первый роман — изданный в 1982 году «Эльфийский корабль» — теперь вышел и на русском языке в издательстве «Азбука-классика».

Блэйлок — автор интеллектуальный, но отнюдь не настолько, чтобы отпугнуть массового читателя. Он легко смещает границы литературных жанров и направлений — от классической фэнтези до литературы абсурда, но это не раздражает. Как и любой признанный классик фэнтези (каковым он стал благодаря «Бингу»), Блэйлок не избежал сравнений с Толкином. И критика признала, что менее «толкиновского» среди миров многочисленных «наследников» найти трудно. Притом Блэйлок не склонен, в отличие от многих других новаторов, ни подвергать сомнению этику и эстетику саги, ни язвительно спорить с ее создателем. Разве что благодушно подтрунивать над ним — вплоть до шутливого цитирования («Мы нашли три кольца… Где находится четвертое, не имеет никакого значения»). За благонамеренным сыроваром Джонатаном Бингом, неожиданно влипшим в «приключение», трудно не разглядеть толкиновского хоббита.

Что же это — удачное, пусть и с элементами пародии, подражание? Все-таки нет. Общепризнанная оригинальность Блэйлока еще и в том, что он черпает вдохновение не только из толкиновской фэнтези, но и из породившего сагу литературного мира старой Англии. Редкое, надо признать, явление за Атлантикой. Гномы, эльфы и гоблины Блэйлока пришли не из Средиземья, а из сказок Макдональда. Открывает же первый том эпитет, взятый из «Ветра в ивах» Ч. Грэма — книги, повлиявшей некогда на самого Толкина.


Сергей Алексеев

Святослав ЛОГИНОВ

ИМПЕРСКИЕ ВЕДЬМЫ

Москва: ЭКСМО, 2004. — 320 с.

13 000 экз.

________________________________________________________________________

Еще до выхода книги поползли слухи: «Логинов написал антиимперский роман». В самом деле, в условиях, когда над отечественной фантастикой то там, то здесь вздымается «имперский штандарт», бросить вызов Любимой Идее Масс — для этого нужно обладать немалой смелостью. Правда, в самое последнее время наиболее вменяемые из знаменосцев малость охолонули, увидев, какими массами овладела эта идея…

Что ж, если Логинов и собирался оппонировать «имперской идее», то сделал это не в ущерб литературной составляющей. Книга, несмотря на публицистические «вставки», читается «на вылет». Автор, чье имя давно ассоциируется с качественным продуктом под маркой «фэнтези», вдруг променял магические жезлы и заклинания на звездолеты. Не отказавшись, впрочем, и от фэнтезийных атрибутов. «Имперские ведьмы» — отличная космоопера, заправленная классическими ингредиентами, как то: космическая война, дворцовые интриги и, конечно же, Большая Любовь.

Империя землян вот уже триста лет ведет утомительную войну с загадочной расой торпедников, которых никто никогда не видел. А где-то в подпространстве есть Новая Земля, где обитают самые обычные ведьмы, в стародавние времена изгнанные с нашей планеты. Они летают по всему космосу на метлах и даже не подозревают, что все эти три столетия земная империя ведет с ними войну. Жизнь в ведьминском царстве тоже не сахар. Вот и встретились два «дезертира» — пилот-каторжник Влад Кукаш и юная ведьмочка Чайка. И полюбили друг друга. И открылась им Страшная Правда. И решили они изменить мир к лучшему.

Самое интересное в романе — это весьма нетривиальное внедрение ведьминского мира в антураж космооперы. И, конечно же, сам сюжет: увлекательный, напряженный, не отпускающий до последней страницы.

Что касается «идейного пафоса»… Логинов благоразумно избежал публицистической прямолинейности: Империя хоть и олицетворяет зло в романе, но выглядит она вполне «игрушечно», декоративно, каково и положено ей быть в авантюрных книгах.

Даниил Измайловский

Брюс СТЕРЛИНГ

СВЯЩЕННЫЙ ОГОНЬ

Екатеринбург: У-Фактория, 2003. — 448 с.

Пер. с англ. Е. Любимовой.

(Серия «Киберtime»).

10 000 экз.

________________________________________________________________________

Писатель-легенда Брюс Стерлинг, в отличие от «собрата по клавиатуре» и другого лидера киберпанка Уильяма Гибсона, в своих книгах часто проявляет прискорбную слабость в искусстве построения сюжета. Поэтому и тексты его, скорее, напоминают «хроники грядущих событий».

Все вышесказанное относится и к «Священному огню». При традиционной изобретательности Стерлинга в создании фона произведения роман заметно хромает по части концептуальности и новизны идей. Американский фантаст описывает общество, где власть принадлежит геронтократам — старикам, которые благодаря своему долгожительству контролируют политику и экономику Земли. И что тут нового? На память тут же приходят «Бессмертные» Д. Ганна и даже «Час быка» И. Ефремова.

В личной истории главной героини также нет ничего выдающегося. Судите сами: геронтократка Миа Робертсон после научного эксперимента вернула себе молодость, но взбунтовалась против медицинской опеки и сбежала от врачей. В дальнейшем, на протяжении сотен страниц, описываются бесцельные метания героини по Европе конца XXI века, которые заканчиваются пшиком, несмотря на многозначительные намеки автора на их «судьбоносность» и «экзистенциальность».

Можно отметить, что Стерлинг, щегольнув способностью к придумыванию всевозможных оригинальных фантастических подробностей (от «живых зданий» и собак с искусственно развитой речью до идеи технических поисков программистами будущего «священного огня» — огня души и творческого воображения человека), не сумел создать цельного произведения. Повествование ведется такой невнятной скороговоркой, что роман напоминает даже не мозаику, а рассыпавшийся паззл — здесь яркий кусочек, там другой, а цельного впечатления как не было, так и нет. Кажется, что как раз собственного «священного огня» при написании этого романа у американского фантаста оказалось маловато.

Глеб Елисеев

Дмитрий ВОЛОДИХИН

ДЕТИ БАРСА

СПб.: Азбука-классика, 2004 — 416 с.

(Серия «Правила боя»).

7000 экз.

________________________________________________________________________

Пять тысяч лет назад жила-была империя Алларуад. Гуманно правили там цари. Оно понятно — не идолам, а Единому Богу-Творцу поклонялись. Но недовольных — куча: и мятежный народ суммэрк (будущие шумеры), и воинственные горцы-гутии, и всякие прочие разные. Один за другим вспыхивают мятежи. Мятежникам помогает всевозможная инфернальная сволочь — порождения мрака Энлиль, Иштар, Энки и т. д. Со временем они дорастут до шумерских божеств.

Таковы декорации. Д. Володихин описывает древнейшие времена, о коих истории практически ничего не известно. Во всяком случае, большинство читателей отнесутся к древнейшему Вавилонскому Царству как к вымыслу. Мир Царства — настолько не наш, что попадает в разряд многочисленных фэнтезийных миров. Необходимые атрибуты жанра тоже присутствуют: принцы с принцессами, чудовища, колдовство, интриги, войны демонов, в которых люди — пешки на доске. Что ж, если перед нами фэнтези — то вполне доброкачественная. Сюжет, правда, изощренностью не блещет, да и не нужно. Это ведь не авантюрный роман, а книга о распаде империи, и все сюжетные коллизии нужны лишь для того, чтобы разобраться в исторических и духовных причинах этого распада. Но если рассматривать «Детей Барса» в рамках «сакральной фантастики», плюс тут же обращается в минус. На общефэнтезийном фоне сакральное как-то жухнет. Одно дело, когда сверхъестественные силы проявляют себя в привычном нам мире. Тогда можно говорить о духовном восприятии обыденного, видеть ангелов и бесов там, где принято видеть сугробы и заборы. И совсем другое, когда «играть» приходится на чужом, фэнтезийном поле. Володихинский же «Полдень сегодняшней ночи» можно было за многое ругать, но все-таки тот роман был именно «сакральной фантастикой». А ровно и качественно выписанные «Дети Барса» до заявленного жанра не дотягивают. До того жанра, в котором Володихин, если верить автору предисловия, объявлен ни много ни мало «Золотым Солнцем».

Ну прямо затмение какое-то!

Виталий Каплан

Леонид КУДРЯВЦЕВ

ПОСЛЕДНЯЯ ОДИССЕЯ

Москва: ACT, 2004.— 332 с.

(Серия «Звездный лабиринт»).

10 000 экз.

________________________________________________________________________

В истории литературы немало примеров, когда периодическое издание с целью увеличения своего тиража публиковало с продолжением какое-нибудь суперпопулярное произведение. Так было, например, с «Фантомасом», когда П. Сувестр и М. Аллен даже не писали, а надиктовывали текст очередного куска романа, который направлялся прямиком в типографию.

Издательство ACT, похоже, тоже решило пойти путем, успешно апробированным еще в начале XX века французским книгоиздателем А. Фейаром, который, собственно, и изобрел упомянутую подачу литературного материала. Во всяком случае чем-то иным, кроме как желанием подогреть интерес к новому проекту Л. Кудрявцева «Условия выживания», появление в его рамках романа «Последняя Одиссея» объяснить довольно сложно. «Одиссея» — вторая книга серии — начинается с полуслова и аналогично заканчивается. Прочитанный на едином дыхании текст обрывается «на самом интересном месте» и вызывает единственное желание: поскорее узнать, что же автор уготовил в будущем своим героям. А ждать, судя по всему, придется довольно долго, учитывая, что первый роман сериала вышел больше года назад.

Мир новой книги не вполне характерен для творчества Кудрявцева. Если действие его предыдущих произведений разворачивалось либо в магическом, либо в виртуальном пространстве, то теперь перед нами постапокалиптическое будущее — «Водный мир», в котором за каждый островок идет война, а почти все население планеты мутировало (появились разумные обитатели моря, генетические гибриды человека и животных, а также нестандарты — специально выращенные стерильные существа с определенными функциями). Одному из мутантов, Нюхачу, воину по специализации, попадает в руки некая капсула, хранящая в себе, по преданию, спасение планеты от экологической катастрофы, но при ее применении должны погибнуть все мутанты. Как поступит наш герой? А вот об этом мы узнаем лишь из последующих книг сериала.

Андрей Синицын

Андрей ЕРПЫЛЕВ

ЗАЗЕРКАЛЬНЫЕ БЛИЗНЕЦЫ

Москва: АРМАДА — Альфа-книга, 2003. — 380 с.

(Серия «Фантастический боевик»).

13 000 экз.

________________________________________________________________________

Что случилось бы, если бы вдруг в 1996 году во время выборов скоропостижно скончался первый президент России и у руля государства оказался отец и теоретик приватизации «Рыжий Толик»? Именно такую ситуацию смоделировал Андрей Ерпылев, нарисовав мир альтернативной России 2002 года. Развал и шатание в государстве усугубились, несмотря на то, что Чубайса на посту вскоре сменил крепкий мужик Александр Лебедь. Правление олигархов привело к полной дестабилизации и криминализации экономики. Уже не только Чечня, но и весь Кавказ ополчился против Центра, развязав полномасштабные военные действия. В этом хаосе кому-то нетрудно затеряться, а кому-то удается удить рыбку в мутной воде, наладив контакт со второй альтернативной Россией, где не случилось Октябрьского переворота 1917 года и «на престоле сидит в Петербурге батюшка царь Николай» (по счету Третий). Не напоминает ли вам эта ситуация что-то знакомое, уже читанное? Ну, хотя бы «Гравилет «Цесаревич» В. Рыбакова?

При относительной избитости сюжетного хода «Зазеркальные близнецы» — это довольно отрадное явление на ниве отечественной исторической фантастики (если не принимать во внимание некоторых скользких моментов авторской утопии). Прежде всего, следует отметить, что книга написана отменным стилем: густым, плавным и одновременно напевно-мелодичным. Благодаря точно найденной интонации автору удалось добиться правдивости в показе той, «потерянной» нами России, пошедшей по другому пути. Конечно, и там не все гладко. Ерпылев не заразился общей для наших фантастов болезнью идеализации царской Руси. Она у него не сошла с лаковых миниатюр или с картин Глазунова, а изображена в манере классического критического реализма XIX века. При этом удачно выбрана и жанровая форма романа — детектив (проводится операция по борьбе с незаконным оборотом наркотических средств). Да и герои «Зазеркальных близнецов» отнюдь не картонные марионетки, а вполне живые люди, многим из которых сопереживаешь.

Игорь Черный

Алексей ПЕХОВ, Андрей ЕГОРОВ

ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ

Москва: АРМАДА — Альфа-книга, 2004. — 448 с.

(Серия «Фантастический боевик»).

30 000 экз.

________________________________________________________________________

«Последний завет» — классический роман посткатастрофной фантастики. Последняя Война все-таки стряслась. Прошли Черные Века, но сохранились мощные очаги радиационного заражения, по-прежнему бушуют эпидемии новых, невесть откуда взявшихся болезней, полным-полно явных мутантов, кибернетически усиленных людей и «универсалов», то есть существ с паранормальными способностями при вполне человеческой внешности. Всеобщее варварство, жалкие островки цивилизации (ее поддерживает странный неогоспитальерский орден), война всех со всеми. На этом фоне традиционная ватага приключенцев спасает мир, а заодно и родной клан.

Большой плюс романа — попытки обозначить мировоззрение человека будущего. Авторы подводят читателя к важному выводу о необходимости «веры», то есть способности человека по-настоящему поверить в нечто важное, поверить настолько серьезно, чтобы совершать усилия и рисковать жизнью ради избранной им сверхценности. Эта позиция выгодно отличает «Последний завет» от множества других посткатастрофных стрелялок, появившихся у нас за последнюю дюжину лет. Авторы книги устами одного из героев уверяют, что основания для оптимизма есть: «У людей будут новые уникальные способности, уверенность в собственных силах, готовность и необходимое мужество, чтобы пережить все потери и катаклизмы».

К числу недостатков романа можно отнести, во-первых, небрежность стиля и, во-вторых, несоответствие центрального персонажа картине мира. Обстоятельства действия предполагают в главном герое — искусном следопыте, рискующем жизнью иногда по десятку раз за день — хладнокровие и внутреннюю зрелость. Так и есть — на пространстве первой сотни страниц. Но затем он превращается в импульсивного инфантильного подростка, который без конца доказывает кому-то свою крутизну… Неожиданное «омоложение» центрального персонажа выглядит необоснованным.

Но в целом книга сделана добротно, сюжет крепкий, соответствие серии очевидно.

Екатерина Кристинина


Андрей БЕЛЯНИН

ОХОТА НА ГУСАРА

Москва: АРМАДА — Альфа-книга, 2004. — 326 с.

(Серия «Фантастический боевик»).

100 000 экз.

________________________________________________________________________

Как известно, каждое время рождает своих героев. Однако у любого народа есть ряд фигур, ставших архетипами, сохраняющими героический ореол независимо от времени. К числу таких исторических персонажей относится и лихой партизан Денис Васильевич Давыдов, которого воскресил в своем новом романе астраханский фантаст.

Отечественная война 1812 года — особая страница в нашем прошлом. Сколько бы ни пересматривали отечественную историю, кампания против Наполеона практически всегда оставалась чем-то светлым, романтически-приподнятым, временем подлинного единства нации. Денис Давыдов как раз и стал олицетворением этого единства. Бесстрашный воин, весельчак, кутила, несравненный поэт — судьба была к нему необычайно щедра. Подобная личность, естественно, неоднократно привлекала к себе внимание писателей, начиная с современников, например, Загоскина, и кончая Гладковым, показавшим Давыдова в «Гусарской балладе».

Белянинский герой — это Давыдов эпохи «Генерации П» и «Голубого сала», а не тот, который запомнился нам по кинофильму «Эскадрон гусар летучих». Писатель-юморист подошел к прочтению образа с трактовкой, свойственной его творческой манере. История давыдовского партизанского отряда воссоздана в ключе приключений барона Мюнхгаузена и подвигов бригадира Жерара. Особенности смеховой культуры Белянина именно в этом романе приобрели несколько иное звучание, по сравнению с тем, что уже стало привычным для поклонников его творчества. Писатель смещает акцент с военных подвигов Давыдова на его пикантные похождения. В результате Черный Дьявол (как называли партизанского командира французы) становится похожим на персонажа анекдотов — поручика Ржевского. Что ж, наверное допустима и такая версия. Другой вопрос: зачем? Под пером Белянина Денис Васильевич вышел каким-то чересчур простоватым для гусарского полковника и высокообразованного дворянина, почти карикатурным персонажем.

Игорь Черный

Джеймс КЛЕМЕНС

ВЕДЬМИН ОГОНЬ

Москва: ACT — Ермак, 2004. — 413 с.

Пер. с англ. В. Рохмистрова.

(Серия «Век Дракона»).

5000 экз.

________________________________________________________________________

Вообще-то, Джеймс Клеменс — это псевдоним. Настоящее имя этого американского фантаста… Джим Чайковский. «Ведьмин огонь» — первая книга цикла, включающего пять фэнтезийных романов. Пенталогия принесла автору широкую известность, введя его в «лигу» американской фэнтези.

На первый взгляд, перед нами типичный образец американской «high epic» фэнтези, где действие при всей внешней проработанности вымышленного мира течет по раз и навсегда заданной еще в середине минувшего века колее. Имеется некий артефакт (здесь — Книга, созданная страшным колдовским обрядом), возникший в легендарные времена и являющийся предметом вожделения как темных, так и светлых сил. В события невольно втягивается человек, не желающий этого, но наделенный неким сверхъестественным потенциалом (здесь — сама Ведьма). Героиня вместе с верными спутниками, разумеется, вступает в неравную схватку с разноликими силами тьмы. И эта схватка в одном томе не умещается.

Все как будто так, но не совсем. И в предисловии, написанном от лица одного из героев, создающего «подлинную историю» событий, на это вдосталь намеков.

Клеменс готов экспериментировать с самими основами фэнтезийного мира, выворачивать наизнанку кажущиеся незыблемыми каноны жанра. И этические оценки действий центральных героев у него не столь бесспорны, как может предположить читатель первой книги. Клеменс, возможно, не столь решителен в переоценке ценностей, как авторы «новой волны», будь то Майкл Муркок или Глен Кук, но работает в том же русле. Тех, кто начнет читать Клеменса как классическую фэнтези, в конце цикла подстерегают неожиданности. Во всяком случае, его тексты выделяются из общего потока фэнтезийной литературы США тем, что принуждают читателя думать и анализировать, а не просто наслаждаться незамысловатым действием.

Сергей Алексеев

КУРСОР

Шон Остин,

актер, исполнивший роль хоббита Сэма в завершенной недавно трилогии «Властелин Колец», может выступить в роли режиссера экранизации классического марвеловского комикса «Фантастическая четверка». Остин, еще ребенком начавший свою кинокарьеру в фильме Ричарда Доннера и Стивена Спилберга «Балбесы», выступит в относительно новой ипостаси (ранее были только телевизионные и малобюджетные кинопостановки). Он планирует привлечь в будущий фильм своего «соратника» по Братству Кольца Орландо Блума (Леголас) на роль Человека-Факела.


Обнародованы

имена лауреатов независимой литературной премии «Дебют» за 2003 год. Впервые за время существования популярной премии вручались призы и в номинации «Фантастика». Победителем стал молодой красноярский писатель Александр Силаев (повесть «Армия Гуттентака»). Недавно в Москве вышла первая книга молодого прозаика — «Подлое сердце родины». Наряду с призом лауреаты премии «Дебют» получают право заключить эксклюзивный издательский договор с гонораром в две тысячи долларов.


Джонатан Мостоу,

получивший всемирную известность как постановщик третьей части «Терминатора», будет снимать римейк ставшей классикой НФ-кинематографа ленты Джона Фрэнкенхаймера «Секунды» (1966). Фильм был поставлен по одноименному роману Дэвида Эли 1964 года и рассказывал о старике, неожиданно получившем внешность молодого человека. Мостоу заявил, что его картина будет гораздо ближе к книге Эли, чем к оригинальной ленте Фрэнкенхаймера.


НФ-сообщество

из Филадельфии объявило номинантов на получение премии имени Филипа Дика. Премия вручается за лучшие произведения, изданные в мягкой обложке в США. Финалистами стали: «Гиперразум» М. М. Букнера, «Клэйд» Марка Будса, «Уравнение Данте» Джейн Дженсен, «Вращающийся штат» Криса Мориарти и «Стальная спираль» Энн Торсон Зедиес. Имя победителя будет названо 9 апреля во время специальной церемонии на Норвестконе (Сиэтл).


Рэй Брэдбери,

несмотря на почтенный возраст, достаточно бодр и творчески активен. Недавно он подготовил к печати сборник неиздававшихся рассказов «Кошкина пижама», целиком посвященный его любимым домашним животным. Параллельно он закончил статью о космических путешествиях и статью о городском планировании. Особый интерес у фантаста вызвала экспедиция марсоходов. Брэдбери признался, что хотел бы дожить до полета человека на планету, которой посвящено множество его рассказов, и даже полететь туда сам, но опасается, что, прилетев на Марс, встретит там… китайцев. Они опередят США в космосе, потому что меньше отвлекаются на войны.


Очередной Еврокон

опять пройдет в Восточной Европе. На этот раз местом фестиваля выбран болгарский город Пловдив. Почетными гостями Европейской конференции, помимо известных деятелей фантастики Старого Света (например, Терри Пратчетт), станут и россияне, в частности, Сергей Лукьяненко. Сроки проведения Еврокона с 4 по 8 августа 2004-го. Стоит заметить, что разорванные связи болгарского и российского фэндомов постепенно восстанавливаются. Так, первым иностранцем, получившим основную болгарскую премию в области фантастики «Гравитон», недавно стал московский критик Евгений Харитонов. Статуэтка Маленького Принца будет торжественно вручена автору как раз во время будущего Еврокона.


Мэйнстрим

протянул «руку дружбы» фантастике. Академия русской современной словесности (коллегия критиков) объявила лауреатов премии им. Аполлона Григорьева за 2003 год. Впервые за всю историю премии фантастика заняла сразу две позиции из трех — победителями признаны роман С. Витицкого «Бессильные мира сего» и книга Виктора Пелевина «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда».


/In memoriam/

Джек Кэди, известный автор романов в жанре фэнтези, скончался от рака в своем родном городе Порт-Таунсенд, штат Вашингтон. Ему исполнился 71 год.

Кэди написал за свою жизнь не так много произведений, среди которых выделяются романы «Межсезонье», «Улица», «Айнаджехи», сборник «Сыновья Ноя и другие истории», однако в его коллекции оказались практически все престижные литературные премии США — такие, как «Небьюла», премия имени Филипа Дика, Мировая премия фэнтези и премия имени Брэма Стокера.

Агентство F-пpecc

PERSONALIA

________________________________________________________________________

БУРКИН Юлий Сергеевич

Томский писатель, музыкант и журналист Юлий Буркин родился в 1960 году. После окончания филфака Томского государственного университета работал в местных периодических изданиях; занимается журналистикой и по сей день.

Первый фантастический рассказ «Пятна грозы» Ю. Буркин опубликовал в журнале «Парус» (Минск) в 1988 году, первую книгу-сборник «Бабочка и Василиск» выпустил в 1994 году. Автор ряда романов, как сольных: «Цветы на нашем пепле» (2000), «Звездный табор, серебряный клинок» (2002); так и в соавторстве: «Остров Русь» (1977, с Сергеем Лукьяненко), «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз» (1997, с Константином Фадеевым). Рассказы и повести Ю. Буркина регулярно появляются в периодической печати, в том числе в журнале «Если». Помимо литературных произведений, выпустил четыре сольных альбома песен в стилистике «русский мелодичный рок» — «Vanessa io» (1994), «Королева белых слоников» (1996), «New & Best» (1998) и «Метод» (2001). В 2002 году увидел свет мультимедийный диск, на котором представлено как литературное, так и музыкальное творчество томского фантаста.

Лауреат премий «Странник» и «Большая Урания» (Томск). В настоящее время в издательстве ЭКСМО готовится к выходу новая фантастическая книга Юлия Буркина «Бриллиантовый дождь», посвященная музыкантам будущего и выполненная в необычном жанре — «концептуальный сборник», или «роман в рассказах».

ГАЛИНА Мария Семеновна

Московская писательница, критик и поэт Мария Галина родилась в 1958 году в Твери. Окончила биологический факультет Одесского университета, затем защитила кандидатскую диссертацию. Некоторое время работала по специальности в НИИ гидробиологии, занималась проблемами окружающей среды в Бергенском университете (Норвегия). Но в 1990-е годы целиком посвятила себя литературной деятельности. Работала в «Литературной газете», в настоящий момент — главный редактор книжного дайджеста «Библио-Глобус». Живет в Москве.

В печати дебютировала в 1982 году с поэтическими публикациями в журнале «Юность» и в дальнейшем выпустила две книги стихов. В 1996 году состоялся дебют и в фантастике: под псевдонимом Максим Голицын вышел роман в жанре фантастического боевика «Гладиаторы ночи», за которым последовали и другие: «Время побежденных», «Все источники бездны» (а в нынешнем году должен выйти еще один роман М. Голицына). Одновременно с этим М. Галина стала активно выступать в печати как критик-фантастовед и переводчик англо-американской НФ. В 2002–2003 годах уже под своим именем опубликовала три книги фантастической прозы: «Покрывало для Аваддона», «Прощай, мой ангел» и «Волчья звезда». В этом году в издательстве ЭКСМО выходит новый роман М. Галиной под рабочим названием «Хроники Леонарда Калганова, этнографа», написанный, по словам автора, в жанре sciense fantasy.

ГРАНТ Э.К.
(GRANT, Е.К.)

Автор, скрывающийся под псевдонимом Е. К. Grant, которого часто путают с однофамильцем — известным новозеландским сатириком и юмористом, подписывавшим свои рассказы и пародии теми же инициалами, — в миру зовется Дэвидом Поттером. Возраст и подробности биографии писатель предпочитает не разглашать, заявляя: «Анализ ДНК подтвердил, что я единственный известный сын Анастасии Николаевны и наследник трона императорской России». Удалось выяснить, что он американец, работает в Университете штата Калифорния в Сакраменто, являясь специалистом по компьютерам, и время от времени пишет фантастику.

Рассказ «Человек, ненавидевший «кадиллаки» (1999) был литературным дебютом автора, после чего писатель публиковался преимущественно в коллективных сборниках фэнтези. Также выступает с юмористической прозой и создает сценарии короткометражных фильмов.

КУДРЯВЦЕВ Леонид Викторович

Писатель-фантаст Леонид Кудрявцев родился в 1960 году в селе Грахово (Удмуртия). Долгое время жил в Красноярске, затем в Ижевске. После окончания школы и службы в армии работал разнорабочим, главным редактором книжного издательства, книготорговцем. Ныне профессиональный писатель, живет в Москве.

Первый фантастический рассказ Л. Кудрявцева «Лабиринт» был опубликован в 1984 году в журнале «Енисей». В 1990 году увидела свет и первая авторская книга — сборник «Дорога миров», позволивший говорить о писателе как об одном из самых самобытных фантастов «новой волны». Фантастические рассказы и повести Л. Кудрявцева объединены в сборниках «Аппарат иллюзий» (1991), «Тень мага» (1996), «Черная стена» (1997), «Клятва крысиного короля» (1997), «Мир крыльев» (2000) и других. Из романов автора наиболее известны «Дорога мага» (1997), «Агент звездного корпуса» (1998), «Центурион инопланетного квартала» (2000), «Долина магов» (2001), «Последняя одиссея» (2004). В 1995 году Л. Кудрявцев выпустил три книги фантастических повестей для детей. Под псевдонимом Виктор Доренко опубликовал ряд произведений в жанре детектива.

Лауреат премий «Белое пятно», фонда им. В. П. Астафьева, Союза писателей Приднестровской Молдавской республики.

ОВЧИННИКОВ Олег Вячеславович

Родился в 1973 году в Оренбурге. Окончил факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ, где специализировался на компьютерной лингвистике. Ныне живет в Москве, работает ведущим программистом в компании «ACDLab Inc».

В 1998 году О. Овчинников стал победителем конкурса «Альтернативная реальность»: его рассказ «Глубинка», напечатанный в журнале «Если», был первым выступлением автора в жанре. С тех пор опубликовал более двух десятков рассказов и повестей в журналах «Если», «Уральский следопыт», «Техника — молодежи?», «Наука и жизнь» и других. В 2003 году повесть О. Овчинникова «Семь грехов радуги» была удостоена премии читательских симпатий «Сигма-Ф». В этом году в издательстве ОЛМА-ПРЕСС ожидается выход дебютной книги фантаста — романа «Обреченный на память».

ПРАТЧЕТТ Терри
(PRATCHETT, Terri)

Самый популярный современный писатель Англии (причем не только в фантастической среде) Терри Дэвид Джон Пратчетт родился в 1948 году в Биконсфилде (графство Букингемшир) и, по его словам, «базовое образование получил в местной публичной библиотеке — ну и добавил кое-что в школе». В дальнейшем учился в высшей технической школе, затем, переключившись на журналистику, работал в редакциях нескольких провинциальных газет и даже редактировал одну из них. Был менеджером по общественным связям крупной энергетической компании, а позже и Министерства энергетики (в его ведении находилось общение с прессой по поводу всех проблем, связанных с атомными станциями). На своей последней работе Пратчетт написал первый научно-фантастический роман из серии о Плоском мире — «Цвет магии».

Роман вышел в 1983 году, вскоре за ним последовали другие, и с 1987 года Терри Пратчетт занижается исключительно литературным трудом. Всего к настоящему времени им написано 25 романов из серии о Плоском мире, которая представляет собой ярчайший образец парадоксальной фэнтези. Кроме того, писатель является автором еще двух серий романов — о Джонни Максвелле и серии «Бромлиада», нескольких отдельных романов (один в соавторстве с Нилом Гейменом) и четырех рассказов, первый из которых, «Дело Гадеса», вышел еще в 1963 году в школьном литературном альманахе. Автор написал и несколько фантастических повестей для детей, например, трилогию о маленьких существах, номах, прилетевших на Землю в незапамятные времена и забывших о своем инопланетном происхождении. В 1989 году Пратчетт был награжден Британской премией научной фантастики, а в 2003-м — премией «Прометей». Но еще большей честью для писателя стало награждение его в 1998 году Орденом Британской империи (когда Пратчетт услыхал, что включен в «шорт-лист» претендентов, то решил, что это розыгрыш, ведь следующей ступенью за «командорством ОБИ» является титул рыцаря и заветное «сэр» перед именем), который писателю вручил в Букингемском дворце сам принц Чарлз. Кроме того, Пратчетт получил степени почетного доктора литературы университетов Варвика и Портсмута. В перерыве между написанием очередных романов о Плоском мирё писатель совершил поездку на остров Борнео с киногруппой, где снял фильм о жизни орангутангов, удостоившийся высокой похвалы самого сэра Алека Гиннесса.

РИД Кит
(REED, Kit)

Американская писательница Кит Рид (псевдоним Лиллиан Крэйг Рид) родилась в 1932 году в Сан-Диего (Калифорния). Она закончил колледж Нотр-Дам в Балтиморе, работала газетным репортером и даже однажды была провозглашена «лучшим репортером-женщиной Новой Англии». Позже К. Рид преподавала литературу в Университете Уэсли в Миддлтауне (штат Коннектикут).

В 1958 году Кит Рид дебютировала в научной фантастике сразу тремя рассказами — «Преданность», «Правление Тарквина Длинного» и «Ожидание» (последний известен также под названием «Доставить в неуказанную страну»). С тех пор писательница опубликовала восемь романов. Наиболее известны «Вооруженные лагеря» (1969), «Магическое время» (1980) и «Форт-Привиледж» (1985); девятый — «Тоньше, чем ты» — запланирован на этот год. Лучшие из почти сотни ее рассказов составили семь сборников.

ЧЕЙЗ Роберт
(CHASE, Robert)

Американский фантаст Роберт Рейнольдс Чейз (который подписывает свои произведения Robert R. Chase — во избежание путаницы с еще одним Робертом Чейзом, также писавшим фантастику) родился в 1948 году, а в жанре дебютировал в 1984-м рассказом «Семь сцен из самого страшного фильма о монстрах». С тех пор Чейз опубликовал две дилогии — «Игра лисы и льва» и «Охота за подкидышем», роман «Придающие форму» (1989) и более десятка рассказов.

Подготовили Михаил АНДРЕЕВ и Юрий КОРОТКОВ









Загрузка...