«Недоступная местность»

Анри Труайя «Недоступная местность»

Эрнест Лебожю не любил своих соплеменников. Но по иронии судьбы он был заведующим в первом отделе Министерства Заселения. Его начальники ценили должностное рвение, но даже не подозревали, каких усилий ему стоило выполнять свою работу с достоинством. Мизантропия была у него в крови как вирус. Он ненавидел детей потому, что скоро они становились взрослыми, а взрослых потому, что строгали детей. Эрнест Лебожю был одинок. Единственный сын, круглая сирота, без родни, без жены, без друзей, без привязанностей, он никогда не испытывал нужды в любви. Девственник в сорок лет, он обладал, по этой причине или по другой, хорошим здоровьем. Суховатый и мускулистый, маленького роста с цепким взглядом и тоненькими усиками, он не знал, с какой стороны находится печень, и есть ли у него сердце в груди. Однако если тело оставалось в покое, то душа ходила по мукам за двоих. Он чувствовал себя спокойно только в одиночестве. Невыполнимое условие, когда ты чиновник. В Министерстве у него был отдельный кабинет, но в любое время коллеги беспокоили его. Как только он видел человеческое лицо, его нервы напрягались, и он начинал тихо страдать. Даже шум у редакторов в соседнем кабинете был ему невыносим. Он обладал хорошим воображением, и стоило ему взглянуть на доску со статистическими данными и цифрами, чтобы они стали одушевленными. Колонка рождаемости показывала большую толпу вопящих младенцев. В рубрике переписи новоиспеченных супругов теснились когорты пузатых мамаш. Результат сложного уравнения по распределению полов в многодетных семьях превращался в многоэтажные дома, полные плодовитых семей, раскрашенных выстиранным бельем, нескончаемыми застольями, где девочки и мальчики лакали суп под усталыми взглядами своих создателей. Находясь среди этих документов, Эрнест Лебожю чувствовал прирост человеческой массы вокруг себя. Он дышал грязными домашними испарениями. Чувствуя отвращение ко всему этому, он резким жестом закрывал папку с документами, как бы давя муравейник бетонной плитой! Но, убранная с бумаги, противная толпа оживала вокруг него в метро. Стиснутый в вагоне с другими ему подобными, он их принимал за флаконы дурных запахов с плохо притертыми пробками. После работы он всегда спешил домой, в свою двухкомнатную квартиру, закрывал ставни и затягивал шторы, баррикадировал дубовую дверь, отделявшую его от лестницы, по которой поднималась и спускалась жалкая раса жильцов. Чтобы не нарушать свой покой, он «шумоизолировал» свою спальню и гостиную новым способом, используя пробковые листы, нейлоновое волокно и скорлупу яиц. Подрядчик дал ему гарантию по уменьшению шума на 77 %. Ошибка оказалась довольно существенной. Несмотря на двойные перегородки и шарики из воска в ушах, у Эрнеста Лебожю было такое впечатление, что он жил с соседями. Выше этажом дети скакали на его голове, ниже этажом радио посылало ему в ноги оперные арии, старые соседи слева обменивались пощечинами по его лицу, а молодая пара справа кувыркалась в его постели. Мозги у него были раздавлены, оккупированы и перенаселены людьми, и поэтому он грезил о необитаемом острове. Быть Робинзоном Крузо без Пятницы! Он решил найти себе уединенное местечко, где мог бы отдыхать по воскресеньям, вдали от ежедневной толкучки. Поскольку Эрнест Лебожю не обладал вредными привычками, то накопил достаточно денег для покупки старенькой машины. На ней он катался редко, ведь на дорогах тоже встречалось люди. Но на сей раз, он вцепился в руль. Каждую неделю он расширял место поисков недвижимости. Судьба ему улыбнулась. После того, как он исколесил весь парижский пригород, то на опушке лесопарка г. Фонтенбло обнаружил выставленный на продажу земельный участок, находившийся среди скал и деревьев — убежище, орлиное гнездо. Желающих на него не было, и он его заполучил за гроши. И сразу жизнь изменилась. Из мрачного и пренебрежительного человека он стал активным и оптимистичным. Поставленная цель помогала ему высиживать часы в своем кабинете, ездить в переполненном метро, находиться в квартире, осажденной соседями. Он решил построить на собственной земле собственными руками собственный домик. Имея в своем распоряжении только выходные дни и отпуск, он прекрасно отдавал себе отчет, что постройка дома займет несколько лет. Но перспектива длительной работы не обескураживала его, а придавала энергию. Он изучал ремесло каменщика по пособию, а поскольку он был мастером на все руки, то превратить теорию в практику оказалось проще простого. Все свободное время он использовал для облагораживания Пиньеле, так называлась местность: копал фундамент, замешивал раствор, привозил камни. Он расчистил и расширил тропинку, чтобы подъезжать на машине до самой стройки. Старая машина кряхтела под тяжестью стройматериалов. Он даже убрал заднее сиденье и эксплуатировал её без пощады. На шоссе она пугала другие машины, которые шарахались от нее. Сам он возвращался со своей стройки уставший, напудренный строительными смесями и с поцарапанными руками. Коллеги находили его странным и, как будто, вдохновлённым Прошел слух, что, наконец-то, у него появилась женщина. Но, замечая обломанные ногти, спрашивали: кто?

Тем временем, он жил озаренный идеей-фикс. Домик его мечты вырастал потихоньку из земли. Низкий, кубический, он был похож на крепость, нежели на жилое здание. Дверь была так узка, что входить можно было только боком. Внутри один холл: он служил кухней, спальней и столовой. Мебель из светлого дерева, кровать- раскладушка и не одного зеркала. Эрнест Лебожю не любил свое отражение. Частенько не узнавая себя, он ненавидел его. Когда с меблировкой было покончено, он с гордостью оглядел свою работу. Три года титанических усилий и ни одной минуты сожаления. Дом служил ему, как улитке раковина. В большом шкафу — книги, консервные банки, печенье — запас для нескольких месяцев блокады. Первая ночь, проведенная в Пиньеле, была как в сказке. Стоял июнь месяц. Сидя на ступеньке перед дверью, он слышал тишину леса, вдыхал далекие ароматы земли, глаза улавливали в тени чуть заметное трепетание листьев. Очарование, которое он испытывал, исходило не от красоты природы, а от чистоты атмосферы, не загрязненной ни одним человеческим выдохом, кроме собственного. Недоступная местность! Ночные птицы и насекомые редко нарушали тишину своими полетами. Эрнест Лебожю забаррикадировался в своем жилище и заснул в центре совсем новой вселенной: бог еще не решился на серийное производство двуруких прямоходящих млекопитающих, одаренных умом и членораздельной речью. Лебожю был прототипом своего вида. Он был царем в Эдеме.

Пробуждение в утреннем тумане и благословление утренней росы, было еще одним триумфом. В воскресенье вечером он возвращался в Париж победителем. Впереди каждый уикенд гарантировал ему ту же самую награду. Дождь или солнце — для него не было плохой погоды. В ненастье прибежище казалось более притягательным, ибо он говорил, что в дождь меньше непрошеных гостей. Затаившись в своем логове под проливным дождем, он ощущал себя Ноем в ковчеге, разница была в том, что он без жены, а животные на улице. Целыми днями он тщательно и с любовью занимался отделкой жилища. Казалось, что не хватит и жизни, чтобы насладиться всеми прелестями. Однажды в субботу, появившись в Пиньеле после трудной канцелярской работы, он заметил что-то странное в привычной для него обстановке. Взлома не было, ничего не украдено, но Эрнест Лебожю обладал сильным нюхом и с уверенностью отметил, что кто-то был здесь в его отсутствие. Затем, он обнаружил следы грязных туфель возле шкафа с продуктами. Не хватало консервной банки тулузской тушенки и бутылки красного вина. Остальное не тронуто. Эрнеста Лебожю охватила злость, и он два дня и две ночи охранял свой дом. В понедельник на рассвете он вернулся в Париж, не дождавшись непрошенного гостя. В конце недели встревоженный, он поехал в Фонтенбло. Дом стоял на месте под деревьями, с видом кающейся блудницы. Эрнест Лебожю сразу учуял что-то неладное и ужаленный ревностью, быстро зашел в дом. Как и в прошлый раз, несмотря на то, что входная дверь не тронута, ставни крепко заперты изнутри, чужое присутствие витало в воздухе. На столе грязный стакан и рядом вчерашний номер газеты. Эрнест Лебожю воспринял эти знаки присутствия с яростью и подумывал о мести. Предупредить полицию? Мысль о визите стражей порядка в его логово защемила ему сердце. Он решил действовать самостоятельно. Первая идея — заменить все замки и повесить объявление: «Вход категорически запрещен. Частное владение». У него не было собаки, но угроза могла вразумить чужого.

Но он плохо знал визитера. Тот вернулся, несмотря на вывески и новые замки. Тогда Эрнест Лебожю окружил свое владение колючей проволокой и через каждые пять метров, поставил ловушки, замаскировав их листвой. В каждую из них он клал ветки колючего кустарника и осколки бутылок. Это проявление злости удивляло его самого.

На следующей неделе он нашел зайца в одной из ловушек, а в доме пепельницу, забитую окурками. Кровь прилила к лицу, и он понял, что теперь война объявлена. Это было для него началом новой жизни, наполненной полицейскими страстями. В рабочем кабинете он пренебрегал своими деловыми бумагами и с маниакальной ухмылкой рисовал планы новых изобретений с ловушками на казенной бумаге. Но противник был не из легких и, каждый раз, когда он пробовал новый механизм, то сам был уверен, что капкан будет обезврежен. Вдохновленный борьбой, он превзошел самого себя в изобретении всяческих преград, а его противник, тем временем, улучшал свой опыт по обнаружению и уничтожению оных. Волчья западня, стреляющая ловушка, капкан с захлопывающейся дверцей, ловушка для птиц, западня для косуль, скользящая петля — все было испробовано и все бесполезно. Хотя он и поклялся уничтожить этого неуловимого человека, Эрнест Лебожю питал к нему некоторое уважение. Он воображал его хорошо замаскированным браконьером. Хитрый как лис, воздушный как птица, ловкий как уж. И вдобавок к этому хорошее знание всех замков и их комбинаций. И, тем не менее, он не вор. Он был даже очень аккуратен по отношению к чужой собственности. Он позволял себе немного еды, листал какую-нибудь книжку и спал на кровати в ботинках. Кстати, эта умеренность противника была Эрнесту Лебожю особенно невыносима. Он предпочел бы явное проникновение со взломом, нежели эти постоянные посещения, эта скрытая аренда, этот раздел…

Да, это действительно раздел между ним и визитером! Как механизм с маленькими человечками: один исчезает, когда появляется другой. Предел несправедливости, когда он, настоящий хозяин, довольствовался пристанищем только два дня в неделю, а незваный гость располагался на остальные пять.

Доведенный до отчаяния такой ситуацией, Эрнест Лебожю притворился больным, чтобы не пойти в Министерство. Он появился в Пиньеле в среду, остановил машину на обочине дороги и пополз к дому как десантник из военного фильма. В руках он держал ружье, заряженное крупной дробью. При первом подозрительном объекте он был готов к стрельбе. Кровь его не пугала. Он дополз до входной двери. Тишина. Он встал, достал ключи, открыл дверь, запертую на три замка, и вошел внутрь, где стоял запах рыбы. В холле никого, но кто-то недавно выключил газ на плите. Конфорка была еще теплой. Десятью минутами раньше несчастный попался бы на месте

Эрнест Лебожю вернулся в город и в следующий вторник объявил шефу, что он должен съездить в Орлеан по семейным обстоятельствам. Так он вторично солгал на работе. Но стыд, который он испытывал — ничто, по сравнению с нетерпением возобновить борьбу. Инстинкт охотника потащил его на дорогу в Фонтенбло. Но он опять вернулся несолоно хлебавши. Как будто незнакомца предупреждала интуиция. Отчаявшийся Эрнест Лебожю пытался искать все новые оправдания перед начальством, пренебрегая работой каждый вторник. Он не прекращал своих засад в Пиньеле, и появлялся там либо рано утром, либо поздно вечером.

Проводя много времени спрятавшись в кустах, с ружьем между коленями, он возвращался в Париж, дрожащий и опустошенный, с взглядом преступника. Ночью ему снились кошмары, и он просыпался в поту, уверенный, что его двойник занимал все места, которые он покидал. Может быть, этот паразит живет в его парижской квартире, когда он отсутствует? А не посещает ли этот нахал его кабинет?

Эти размышления привели его к полному отказу от своих прямых административных дел в Министерстве. Когда какой-нибудь механизм буксует, он портит работу всей системы. Весь деликатный процесс заселения испытывал затруднения, и директор вызвал к себе начальника отдела и как отец просил его поделиться с ним своими заботами. Но Эрнест Лебожю, гордая душа, долго сопротивлялся исповеди. Но, в конце концов, его секрет вырвался из уст. Директор сказал ему

— Неуверенность тебя погубит. Пора с этим кончать. Предупреди полицию.

Лебожю всегда отметал такое решение, но пришлось его принять как крайнее средство. Он был уверен, что полиция ничем не лучше его.

Однако, через восемь дней после подачи заявления, ему сообщили, что виновный пойман и находится в жандармерии. Он помчался туда с огромной радостью. Ему показали слабоумного с бледным и худым лицом, с водянистыми голубыми глазами и дурацкой ухмылкой. Говорили, что у него такая привычка — ночевать в пустующих домах. В молодости он работал слесарем. Он не воровал: кормился и ночевал на месте, вот и все. Его звали Жером Клуэ. Он повторял, рыдая:

— Я ничего плохого не делал…! Ничего плохого…!

Эрнест Лебожю был раздосадован таким ничтожным врагом, испортившим ему много крови. Его дискредитировали перед самим собой. Но это маленькие укоры самолюбия отступили перед уверенностью, что никто впредь не побеспокоит его одиночества.

В следующую субботу он, спокойный и счастливый, затворился в своем убежище. Быстро перестал сомневаться, что наступил вечный мир. Тревоги ушли в небытие. Он убрал все ловушки. Повесил на стену ружье. Появилась привычка спать при открытом окне. Но теперь, покидая Париж, он задавал себе вопрос: а что ему делать в Пиньеле? Сидя за рулем, Эрнест Лебожю вспоминал о долгих часах, проведенных в одиночестве, и тоска наваливалась на него. Будто самая главная привлекательность дома исчезла, когда отпала причина защиты его от посягательств Жерома Клуэ. Возможно ли, что потеря врага более тяжела, чем утрата друга?

Подъехав к Пиньеле, он вышел из машины и пошел проверить свое пристанище. Все в порядке. Никто не приходил и никто не придет. Хотя он закрыл входную дверь на один замок, который легко открывался!

Когда Жерома Клуэ судили, Эрнест Лебожю, ненавидящий толпу, сделал над собой усилие, чтобы явиться в суд. Он был так сдержан в своих претензиях, что раздраженный судья спросил его, зачем он вообще подал жалобу. На скамье подсудимых обвиняемый ковырял в носу, совсем не осознавая тяжести своей участи. Эрнест Лебожю наблюдал за ним с печалью и нежностью, со злопамятством и с тяжестью на сердце. Жером Клуэ был признан невменяемым и отправлен в психиатрическую лечебницу.

Эрнест Лебожю вернулся домой в состоянии огромной меланхолии. Спустя некоторое время он дал объявление в газету: «Продается домик, большой холл. В хорошем месте, абсолютная тишина, недоступная местность».