(«По тебе я ночами изнываю от жажды...»)

По тебе я ночами изнываю от жажды

и сквозь бред прорываюсь тщетно к жизни твоей.

Так до судорог жаждет опалённая сельва

жаждой жаркого горна, жаждой жадных корней.

Что мне делать? Я сгину без очей твоих ночью.

Я без них различаю одну пустоту.

Твоё тело налито болью всей моей смуты.

Ты меня настигаешь, как звезда — темноту.

Я родился в рубашке из терновых вопросов.

Лишь в твоём многозвучье я ответы нашёл.

Белый якорь, упавший в наше общее море,

ты зерну моей сути — борозда и глагол.

Как поёт моя суша под твоими следами!

Как без глаз твоих жажду глаз моих утолить,

если ты — моя жажда и её утоленье…

Как забыть тебя, если невозможно забыть?

Если ты наважденье, как избыть его, если

даже кости и жилы жадно жаждут тебя?

Жаждут до исступленья, беспощадное счастье,

разрываясь от боли и до боли любя.

Жажда губы сожгла мне. Где же губы любимой?

Жажда выпила очи. Что же очи твои?

Отыщи в себе, — слышишь? — запали в себе жажду

и в костёр моей плоти снизойди и сгори.

Эта жажда пожара неужели не сыщет

пищи в сердце твоём, не сожжёт без следа,

и в соитии смертном не сойдутся две жажды,

истребляя друг друга, как огонь и вода?