«Средство общения»

Сейчас я вспоминаю этот случай с гораздо большими переживаниями, чем в момент его происшествия. Всё оказалось таким, каким я вижу это теперь, гораздо позже. Я помню блик — весеннее, но холодное солнечное сияние на округлости металла. Конец дня. До сих пор это воспоминание вызывает холод в сердце и дрожь в ногах. И вдобавок это мёртвое позвякивание…

Я очень люблю большие города. Санкт-Петербург, Самара, Москва, Казань и многие другие конечно — всё это наполнено каким-то индустриальным духом, особой жизнью населения. Весенние дни уже несут предвкушение лета и ждёшь чего-то, ждёшь… А на Арбате снега вообще нет, как, впрочем, и в самом городе. Я остановился около магазинчика сувениров, какой-нибудь заграничный винил семидесятых, которые я увидел через стекло, вполне мог стать хорошей и дорогой памятью о поездке. Дверь была тяжёлой — изнутри её удерживала длинная пружина, цепляя металлическим пальцем за крюк на обшивке. Закрыв за собой дверь, я сразу же увидел стеллажи от пола до потолка, с одной стороны и стеклянные витрины с другой. Народу человек десять, но для небольшого помещения, назвать которое торговым залом было трудно, это было явным излишком. Арбатские магазинчики — это всегда то что-то немосковское, что-то даже негородское, а обособленное со своими качествами и чертами. Они бывают модернизрованные в футуристическом плане, бывают старенькие и уютные, наполненные чем-то мистическим, — таким был тот магазин, в который я решил заглянуть и теперь стоял, разглядывая стопку винилов. Каждый, как оказалось, стоил не менее 150$. Это не по мне, иначе память будет действительно дорогая. И тут в витрине напротив прилавка я увидел: Серебряные, деревянные, мельхиоровые, с позолотой, медные, оловянные, железные, маленькие с напёрсток и большие, словно кувшин, колокольчики. Сумасшедшая звенящая коллекция была расставлена за чистым и почти незаметным стеклом. Среди них был один, от вида которого я вздрогнул — стальной, с орнаментом вкруг основания. Я закрыл глаза, почувствовал, как застучало в висках и, приоткрыв снова, увидел в витринном отражении, что у меня на губах играет нервная улыбка, хотя это совсем была не радость — это была вымученная гримаса, вызванная воспоминаниями. Эти ужасы мучали меня на протяжении десяти лет и продолжают мучать, мне постоянно кажется, что я слышу звон колокольчика, переходящий в звук похоронного набата. Я наверное сотни раз просыпался среди ночи и не мог от страха спать до самого утра. На миг показалось, что просвистел холодный ветер и сразу же пробил озноб. Я боялся посмотреть под ноги — боялся, что увижу вместо дощатого пола мёрзлую траву и снег. Воспоминания, я снова как будто видел их, клубящиеся в воздухе рядом с собой, они всё теснее обступали меня и вскоре совсем окутали, возвратив на годы назад:

— Такое… широкое… — Я бы сказал бескрайнее. — Ну пусть бескрайнее, всё равно завораживает, когда стоишь такой маленький на здоровущей плоскости. Мёрзлая, уже начинающая недавно подтаивать, снежная корка не просто скрипела, а издавала ломающиеся визжащие звуки. Белого цвета солнечный круг словно пританцовывал в воздухе и струйки молочно-белого пара, клубящегося при дыхании отлично гармонировали с серостью неба. «Степь да степь кругом…» — просипел Андрей, кутаясь в куртку и прижимая пакет, который он нёс под мышкой. Было холодно после недавно прошедшей оттепели. Мы направлялись к небольшому деревцу, а может быть это был кустарник, уже трудно вспомнить. Андрей придерживал карман куртки, где лежал ценный на то время груз спичечный коробок с серовато-зелёным сухим содержимым, запах которого кружил голову и терзал в предвкушении душу, а дым вообще срывал с катушек. Андрей привёз травку из своего далёкого северного города и настаивал на том, чтобы обязательно раскурить её прямо сегодня же. Мы подошли к дереву. — Круто! да тут и присесть есть где, на что я не надеялся, — Андрей указал на деревянный вытянутый ящик, припорошенный снегом, — Всю зиму, видимо, простоял, вон как примёрз — он положил пакет с бумагой, коробками спичек и всякой ерундой на ящик и сам сел, устало вытянув ноги. Посёлок оставался теперь на расстоянии около пяти, а то и более километров. Небольшой населённый пункт, где я в то время жил уже около двух недель назывался странно для своего статуса провинции: Самбург. Преимущественно там жили русские люди, но и представители соответствующей территориальной национальности не были редкостью. Странно было слышать их язык, немного походящий на татарский. Схожесть с монголоидами черт их лиц придавала особую экзотику жизни рядом, казалось что ты вторгаешься в их мир и затрагиваешь нечто вечное и далёкое. Местным жителям эта экзотика приелась, если вообще они испытывали какие-то подобные чувства к находящимся рядом с ними ненцам, они были взаиморавнодушны друг к другу, разве только в пьяных драках началом конфликта зачастую была именно национальная принадлежность оппонента. Зимой людей обступала снежная пустыня, летом было максимум градусов тридцать тепла, но это была редкость для тех краёв — зима здесь заканчивалась очень поздно. Сейчас был май и снег только-только начал сходить, да и то с совсем небольшой охотой и скоростью. Ящик оказался очень крепок, был сделан из плотного полированного дерева и я начал подумывать, что неплохо было бы принести его в дом, для использования в хозяйстве.

— Андрюха, привстань, я хочу посмотреть что это, — я встал с деревянного параллелепипеда, стряхивая с него снег. Андрей нехотя взял пакет и отошёл в сторону. — Давай лучше сначала покурим. Для чего ещё мы вообще пришли сюда?

Я, не отвечая, продолжал очищать ящик от снега. Потом попытался сдвинуть его с места, но все попытки заканчивались только поскрипыванием льда под ним, настолько глубоко он весь примёрз к земле, сантиметров, я думаю, на двадцать уходя в снег. Достав большой охотничий нож, с которым я редко когда расставался в тех краях, я соскоблил часть ледяной корки и принялся за оставшееся. Нож всегда здесь был нужен: для чистки волчьей шкуры, или рыбы, для обработки дерева для обороны в конце-концов, вот и сейчас он пригодился как нельзя кстати. Под коркой проступали шляпки гвоздей, крышка ящика оказалась забитой.

— Сдвинь его, он пустой? — Андрей попытался поддеть носком сапога край.

Ящик примёрз совсем, это трудно будет сделать. Давай лучше помогай открыть, гвозди на радость оказались совсем не крупными и, поддевая шляпку ножом, я ослабил таким образом несколько из них. Позже мне удалось проделать подобное со всеми гвоздями, которых я насчитал целых восемь. Андрюха, не говоря ни слова, оттеснил меня и начал энергично пинать по боку ящика, чтобы сорвать ледяную пелену на дне, которая удерживала его на месте. Удары оказались глухими, следовательно в ящике что-то было, я надеялся, что это какая-нибудь хозяйственная утварь, которую можно будет оставить деду, сеть там или инструменты. — Слышишь? По звуку вроде есть что-то. Мне кажется, что он тяжёл сдавленным голосом проговорил Андрей. — Да я уж заметил. — Андрей обычно комментирует практически всё, что не требует особых пояснений, и сейчас, когда я был весь в нетерпении и ожидании я пропустил это мимо ушей. Я снова начал ослаблять гвозди и в конце-концов решил поддеть крышку. Толстое лезвие ножа аккуратно вошло между ящиком и крышкой. Я надавил на рукоять и крышка медленно приподнялась с одного бока. Я проделал ту же самую операцию с другими краями и вот уже стало видно кусок грубой ткани в ящике. Тяжёлая доска сползла в сторону и я, аккуратно отцепив от последнего удерживающего гвоздя, снял её. В ящике был аккуратно сложенный сверху брезент. Так странно было видеть чистоту дерева — снег и лёд не затронул его внутренности, всё, казалось, было только-что вынесено на улицу из тепла. Но, когда я взялся за грубую материю, сразу почувствовал как та скрипит — холод сделал своё дело и весь задубевший брезент отказывался поддаваться. Становилось темнее — солнце завершало свой и без того короткий поход по небосклону и я с удивлением удостоверился, что стало довольно сумеречно.

— Постой, Влад, — Андрей был как на иголках, — а вдруг это лодка, или какие-нибудь запчасти ворованые! У Ютишевых полгода назад своровали прямо от ворот такую чудненькую лодочку, может быть ворованное прямо сюда сгрузили до поры до времени, а потом, бац, и забыли, или, хлеще того, их замели. Если это лодка — то продаём и деньги пополам, это я вообще-то нашёл первый этот ящик.

Я кивнул и не стал ему говорить, что у самого промелькнула подобная мыслишка насчёт спрятанного ворованного. Андрей настороженно заговорщически озирался. — Ладно тебе, Андрюха, никто сюда не придёт. — я улыбнулся, — сколько этот ящик здесь простоял, это одному богу известно. Явное дело, забыли его здесь, причём никто и не собирался приходить и проверять, следов-то не было, а ящик не открывали минимум месяцев восемь. Андрей снял перчатки, подышав на руки, кинул их к пакету, лежащему неподалёку и потянул за брезент. Потом сильнее и рывками, так как тот опять не поддавался. Вскоре захрустевший, брезент вывалился комком из ящика, наполовину закрывая содержимое. И перед глазами предстала…

— Глянь, Владик, это ж шкура! Как пить дать собака в ящике. Убили и в ящик сложили! — никакого разочарования в голосе, по-моему Андрея только зажгла неожиданная находка.

— Вот именно, это шкура. Но собаки здесь не при чём — это волчья шкура, ты дольше на три недели, чем я живёшь здесь, а собаку от волка отличить не можешь — я уже перестал сдерживать нетерпение и раздражение.

— Хватит ворчать, Владик — Андрей как и я нервничал.

Шкура на самом деле оказалась волчьей, дальше была ткань. Андрей уже потянулся, чтобы сорвать её, но, словно повинуясь шестому чувству, я остановил его. Сам не знаю, что тогда руководило мною, я безумно долгое время после находки радовался, что не дал Андрейке посмотреть что там было. Разум заговорил во мне и я, наклонив безлистую ветвь дугообразно взметнувшуюся к небесам и снова опускающуюся к земле, отломил фрагмент потолще. Обломал мягкие кончики.

— О! Смотри-ка! Здорово! — Андрюха вытащил откуда-то с задней внутренней стороны ящика маленький колокольчик на старой верёвке. Тот был красив и сумрачен одновременно, я загляделся на потрясающую вещицу: правильная форма, выкованный вручную неровный язычок, непонятный национальный орнамент, тянущийся над основанием вкруг колокольчика. Андрей завороженно смотрел на колокольчик с довольным видом, весь сияя, — я домой увезу с собой на память.

Я аккуратно прикоснулся к материи обломком дерева — странный твёрдый предмет, немного ребристый, вот что хранится в этом ящике. Я милиметр за миллиметром прощупываю палкой материю и медленно подсознание рисует картину того, что находится в ящике… Сначала меня прошиб пот, потом мелко застучали зубы. Я оглянулся на Андрея, который тоже внимательно следил за мною, но решительно ничего не понимал, он сжимал колокольчик в руках и, по-видимому, был очень удивлён моему взгляду. Он подошёл ближе к ящику, положил колокольчик в карман пуховика, отодвинул материю и вдруг стало отчётливо видно.

— Боже мой… Влад, пойдём отсюда!!! — Андрей полушёпотом начал эту фразу и последнее слово почти истерически прокричал.

В ящике, завёрнутый в ткань, покрытый волчьей шкурой, упакованный брезентом был самый настоящий труп человека. Наверное уже девяти, а то и десятимесячной давности. Это была пожилая женщина-ненка. Когда Андрей убрал ткань, я увидел лишь часть кисти серого-серого цвета. Это была мёртвая серая плоть похороненного здесь человека.

Я вдруг заметил, что почти совсем стемнело, солнце уже давным-давно ушло за горизонт и была почти ночь. Абсолютно одни мы стояли в большом-пребольшом ночном поле наедине с этим жутким гробом. Самбург был где-то далеко-далеко, видно было только мерцающие огни крайних домов, люди были где-то далеко-далеко. Перед нами был раскуроченный ящик с мёртвецом внутри. У Андрея началась истерика. Его колотило, он сидел на земле и весь трясся, лицо его было цветом вровень с покойническим, меня это ещё больше напугало…

Дальше не помню. Помню только, что мы очень быстро бежали оттуда, Андрей всю дорогу молчал, изредка поскуливая. В посёлке мы дошли до места, где мне надо было идти дальше, а ему заворачивать к дому. Он, всё ещё весь взбудораженный, не подал мне руки.

«Дело мы не закончили, руки не жмут в таких ситуациях, — говорит, — нельзя было оставлять его так просто открытым, мы потревожили его, теперь худо будет».

Андрей повернулся и быстро зашагал в своём направлении, я тоже пошёл в сторону своего дома, как вдруг услышал испуганный вскрик. Обернувшись я увидел Андрюху, стоящего под фонарным столбом. Когда я подошёл, то удивился у него удивительно сильно дрожали руки, он держал колокольчик из гроба. Наверное забыл выложить из кармана, когда поняли с чем столкнулись. Андрей швырнул металлический предмет далеко в сугробы, словно ядовитого тарантула и побежал домой, вроде всхлипывая и бормоча что-то.

Дома Андрея сразу увезли в больницу с нервным срывом. Недели две он пролежал там, принимая успокоительные. Его мучали кошмары. Да и мне несладко было: в первую же ночь мне приснился ухмыляющийся Андрей с колокольчиком в руках, через его шею пролегал совсем свежий порез, какие бывают у свиней, когда тех закалывают, перерезая горловину; я почему-то понимал, что сейчас со мной также будет, было ужасно страшно каждый последующий раз, когда мне снова снились эти образы.

В посёлке многое узнал про колокольчик и странный гроб. Ненцы, оказывается, никогда не погребают своих умерших собратьев. По обычаям они оставляют гроб прямо на земле А вообще, узнав многое позже, выяснилось, что руководствуется народ больше не религиозными предрассудками, а климатическими особенностями: отсутствие могилы объясняла промёрзшая земля. Также меня поразила до глубины души следующая часть ритуального захоронения: они привязывают колокольчики, чтобы умерший мог общаться с людьми и наоборот, посредством позвякивания. Это некое «средство общения» между потусторонним и настоящим миром. Видимо по всем правилам оставили гроб в поле, где мы нашли его оттаявшего из-под снега спустя полгода, а то и больше. Позже у Андрея обнаружили гемморагическую лихорадку с какими-то странными осложнениями и его увезли в город. Больше я его не видел, но по людям история разошлась и долго говорили, что ходить, как стемнеет, по посёлку, а тем более за его пределами, опасно, вроде как эта мёртвая ненка бродит — свой колокольчик ищет, чтобы путь в свой мир усопших душ найти. Ищет человека забравшего колокольчик. Но где сейчас этот человек, где колокольчик…

…под ногами был всё тот же дощатый пол. Я снова рассмотрел коллекцию и подошёл к парню-продавцу, беседующему с потенциальными покупателями. Поинтересовался сколько эти бренчалки стоят и выяснилось, что вся коллекция из тридцати колокольчиков стоит 300$, но по одному не продаются, так как вся сборка колокольчиков — одно целое. О судьбе коллекции парень ничего мне не смог рассказать. Мне пришлось заплатить 50$ за один единственный колокольчик, перед этим долго торгуясь с ним и в конце-концов уговорив продавца. Вскоре я вышел из магазинчика, сжимая в руках аккуратно упакованный в обёрточную бумагу стальной, с орнаментом вкруг оси, колокольчик. Я знаю, что принесёт конец моим постоянным терзаниям, остававшимися для меня непрекращающимся кошмаром вот уже в течении многих лет…