(«Звенишь пчелою белой, от мёда охмелев...»)

Звенишь пчелою белой, от мёда охмелев,

в моей душе — и вьёшься в тягучих струях дыма.

А я — само унынье и безответный зов,

всё было у меня, и всё промчалось мимо.

В тебе — последнем тросе — последней страстью рвусь.

Ты мой последний мак в последнем одичанье.

Я крик, а ты молчанье!

Сомкни глубины глаз, где ночь крылами бьёт.

И тело обнажи, пугливая колонна.

В глубинах твоих глаз бьёт плавниками ночь.

Весна цветущих рук, роз ароматных лоно.

Тень бабочки ночной легла на твой живот.

Как раковины, груди твои блестят ночами.

Я крик, а ты молчанье!

Так одиноко здесь. И нет тебя. Дождит.

В сетях морского ветра скитальцы чайки тонут.

Вода вдоль мокрых улиц блуждает босиком.

И ветви, как больные, в промокшей кроне стонут.

Исчезла, а звенишь пчелой в моей душе.

Во времени сквозишь безмолвными лучами.

Я крик, а ты молчанье!