Леди Черепов

Патриция Маккиллип «Леди Черепов» Patricia A. McKillip «Lady of the Skulls» (1993)

Леди увидела, как они пересекают равнину: их было шестеро.

Отложив в сторону бронзовый шлем какого-то незадачливого рыцаря, который служил ей лейкой, она склонилась над парапетом, подперев рукой подбородок. Все они были при оружии, боевые кони под попонами; их окантованные серебром щиты, украшенные самоцветами уздечки и эфесы мечей так и сверкали на полуденном солнце. «С чем же, — как обычно удивилась она, — они собрались здесь сражаться?» Она снова подхватила шлем и вылила воду на череп, в котором угнездился миниатюрный розовый куст. Внутри башни была вода, и это был единственный источник влаги на всей бесплотной, растрескавшейся под солнцем равнине. Этим рыцарям предстоит не один час кружить вокруг башни под палящим солнцем в поисках входа. А на закате она их поприветствует, поднеся воды.

Она бесшумно вздохнула, взрыхляя землю вокруг маленькой розы драконьим когтем. Если они так слепы, что не видят даже дверь в башню, почему они считают, что внутри их взор станет проницательнее? «Они», — подумала она в приступе нетерпения. «Они, они, они… они пресытили эту пустошь своими выбеленными костями; они ничему не учатся…»

Над ней кружил стервятник, подсчитывая жертв. Она бросила на него сердитый взгляд; его насмешливый крик был ей ответом. «Сама ты, — говорили его черные глаза, — никогда не умрешь. Но ты приводишь ко мне мертвецов».

— Они никогда меня не слушают, — сказала она, снова оглядывая равнину сухим блестящим взором. Вдали небеса прочертила молния, собирались сизые тучи. Но они никогда не проливались дождем, ни единой капли не падало с небес, столь же не способных на слезы, как и она сама. Она шла вдоль парапета от черепа к черепу, поливая растения, упрямо выращенные ею из семян, что принес ветер из дальних безмятежных садов мирных королевств. Здесь были и травы, и сорняки, и полевые цветы. Ей было все равно, она поливала все, что могло расти.

Мужчины начали свой путь вокруг башни. Их скакуны взрывали пыль и всхрапывали; она слышала, как мужи ругаются и задают удивленные вопросы, а затем они устроили привал, и наступила тишина. Время от времени они звали и умоляли ее, но она ничего не могла для них сделать. Они, такие яркие, сильные, хорошо вооруженные, бессмысленно крутились у ее башни. Она разобрала эмблемы на их щитах: трое были из Гренелифа, один из Каменной Головы, один с острова Дулцис, один из Карнелайна. Спустя какое-то время один из них отделился и отошел чуть назад. Его щит был прост: красная роза на белом поле. «Карнелайн», — подумала она, глядя на него сверху, а затем поняла, что он смотрит прямо на нее.

Он, должно быть, мог видеть краешек пышного рукава и красную герань в перевернутом черепе. «Леди Черепов», — взывали они к ней, желая попасть внутрь. Иногда они были очень любезны, а иногда совсем нет. Она продолжала поливать цветы, ожидая, когда рыцарь окликнет ее. Он этого не сделал; он направил свою лошадь в тень башни и спешился. Снял шлем и сел в ожидании, лениво копаясь в земле и бросая камушки, поглядывая иногда то на ее рукав, то на шторм вдали.

Заразившись его спокойствием, к нему в конце концов присоединились и остальные, снимая с себя доспехи. Они сидели, проклиная твердую землю, их голоса доносились до нее в неподвижном воздухе, а она продолжала поливать свои цветы.

Как и те, кто приходил до них, они говорили о том, какое из легендарных сокровищ может оказаться самым ценным и как оно может быть скрыто. Она поняла, что они договорились, что если один из них получит сокровища, то они разделят их между теми, кто останется в живых. Она вскинула бровь.

Тот, что прибыл с острова Дулцис, темноволосый мужчина с красными самоцветами в обоих ушах, сказал: — Как по мне, это должно быть что-то от дракона. Говорят, что когда-то это место было драконьим логовом. Говорят, что кости дракона просто пропитаны магией, и если забрать с собой одну косточку, то все остальные кости двинутся следом, а вместе с ними и сокровища.

— А я слышал, — сказал человек с Каменной Головы, — что там есть колодец, из которого бьет фонтан, а когда его капли касаются земли, то превращаются в алмазы.

— Не надо о воде, — взмолился один из трех гренелифцев, похожих друг на друга толстыми шеями и каштановыми волосами. — Моя вся вышла.

— Нам просто нужно найти вход. Внутри есть вода.

— И что же ты собираешься сделать? — спросил человек из Карнелайна. — Взвалить воду себе на плечи и вынести?

Светлоголовый из Каменной Головы потянул себя за длинные усы. В его простом грубоватом и энергичном голосе не было ни капли шутки.

— Я наберу ее в рот. Когда я вернусь за ней живой и невредимый, я найду, во что ее налить. Если не найдется ничего другого, возьму черепа. Я слышал, что есть там и алхимический котел, похожий на ржавый старый горшок.

— Может, это он? — сказал еще один из Гренелифа.

— Может быть, но я пришел за водой. Что еще может быть самым ценным в этом раскаленном месте?

— В этом есть смысл, — сказал мужчина с Дулциса. А затем добавил: — Но я думаю, что это драконья кость.

— Все бессмысленно, — сказал третий гренелифец, — пока мы не знаем, как попасть в чертову башню.

— Там наверху леди поливает цветы, — сказал карнелайнец, и все задрали головы так, что она могла бы бросать драгоценные камушки в их разинутые рты. — Она знает, что мы здесь.

— Это Леди, — тихо зашептали они.

— Леди Черепов.

— Интересно, а у нее есть волосы?

— Она такая же древняя, как эта башня, наверное, превратилась в скелет.

— Она прекрасна, — коротко сказал мужчина из Каменной Головы. — Те, кто соблазняет, охраняет и дарует смерть, всегда прекрасны.

— Это ее башня? — спросил муж из Карнелайна. — Или она узница?

— А какая разница? Когда развеется заклятье, исчезнет и она. Она не настоящая, просто часть колдовства.

Они перемещались вместе с тенью, которую отбрасывала башня. Леди сделала глоток воды из шлема, окунула в него руку и провела ею по лицу. Ей хотелось перегнуться через край и закричать: «Отправляйтесь по домам, тупые безмозглые глупцы. Если вы так много знаете, что же вы сидите тут, на голой земле, перед башней, в которую нет входа, и ждете, пока какая-то женщина вас погубит?». Солнце клонилось к земле, и путники были у одной стены башни, прячась от его лучей, а она у другой, наблюдая закат. У них не было ни единой ветки, чтобы развести костер и разогнать мрак, но они все равно не уходили. Она бесшумно вздохнула и спустилась вниз, чтобы поприветствовать их.

Фонтан сверкал среди сокровищ, которые она давно перестала замечать. Она обошла золотые доспехи, окованные золотом драконьи кости и белые скелеты принцев. Она взяла простой серебряный кубок с края колодца и погрузила его в воду, ощущая прохладную водяную дымку от бьющего фонтана. Рыцарь с острова Дулцис был прав насчет костей дракона. Вход в башню представлял собой разверстую драконью пасть, невидимую в дневном свете.

Когда последний луч солнца коснулся кости, проявился черный зубастый провал в стене, приглашающий путников войти. Они молча ступили внутрь, и она заговорила.

— Вы можете пить воду, вы можете бродить по башне. Если вы ничего не выберете, вы будете вольны уйти. Покинув это место, вы уже никогда не сможете вернуться. Если же решите рискнуть, то свой выбор вы должны сделать завтра до заката. Если ваш выбор падет на то, что ценнее всего в этой башне, вы сможете забрать все, что здесь видите. Если же вы ошибетесь, то умрете прежде, чем покинете долину.

Рты снова распахнулись, а взгляды застыли на вещах, что свисали с древних драконьих костей или валялись грудами на полу. Их взоры метались с предмета на предмет и наконец сосредоточились на ней, терпеливо ожидающей их с кубком в руках. Наконец, все посмотрели на нее: высокая босая широкоплечая женщина в блузе из грубого белого льна, рыжие волосы небрежно собраны на макушке, длинная юбка забрызгана вином, которое она пролила в таверне так много лет назад. В свете факелов вино казалось кровью.

Они решили поспать, как и все, кто приходил до них: долгий путь утомил, а скрытые в тенях глубокие, но сумрачные цвета сбивали с толку. Она села на ступеньки и немного понаблюдала за ними. Кто-то вскрикнул во сне. Чуть позже она поднялась на башню, чтобы понаблюдать за звездами. В лунном свете цветы обрели странный скрытый цвет, словно их настоящие, дневные оттенки расцвели в какой-то другой стране, оставив вместо себя на ночь лишь бледные тени. Она уснула, подбирая названия этим лунным оттенкам.

Утром она спустилась вниз, чтобы узнать, нашелся ли кто-то достаточно разумный, чтобы уйти.

Все они по-прежнему были там. Они рыскали среди сокровищ, наваленных на полу у винтовой лестницы, поднимая и откладывая их одно за другим. Лучи света, проникавшие сквозь узкие оконца, зажигали ярким блеском новую драгоценность, заставляя их бросить ту, что была у них в руках, и тянуться за следующей. Глаза мужа с острова Дулцис одурели от увиденных богатств, и, весь дрожа, он спросил, завидев ее: — Можем ли мы задавать вопросы? Что это?

— Ни о чем ее не спрашивай, Марльбейн, — коротко бросил рыцарь из Каменной Головы. — Она солжет. Они всегда лгут.

Она пристально на него посмотрела и пообещала:

— Тебе я буду лгать.

Взглянув на вещицу в руках выходца с острова Дулцис, она сказала:

— Это золотой желудь. Если его проглотить, сможешь говорить на любом языке: хоть человеческом, хоть зверином.

— А это? — нетерпеливо спросил один из гренелифцев, бросаясь к ней с чем-то серебристо-туманным в руках.

— Это браслет, сделанный из ноздри дракона. Инкрустированный самоцвет — застывший глаз дракона. Надень его, и он предупредит об опасности.

Муж из Карнелайна играл на флейте, сделанной из бедренной кости волшебника. Его серо-зеленые глаза оттенком напоминали глаза дракона, сейчас их затуманила музыка. Рыцарь из Каменной Головы грубо тряхнул его.

— Ты это выбрал, Рэн?

— Нет, — опустил тот флейту с улыбкой. — Нет, Корбейл.

— Тогда брось ее, пока она не овладела тобой настолько, чтобы ты ее выбрал. Ты уже присмотрел что-то, что хотел бы взять?

— Нет. А ты передумал?

— Нет, — он взглянул на фонтан, но из осторожности промолчал.

— Брэм, взгляни-ка на это, — сказал один из братьев-гренелифцев другому. — Посмотри!

— Смотрю, Тис.

— Взгляни, взгляни на это, Астор! Ты когда-нибудь видел такое? Потрогай! И посмотри: в дневном свете он исчезает!

В его руках был меч; в рукоять вставлен цельный изумруд, его лезвие казалось водяным потоком, струящимся в ярком свете. Леди покинула их, вновь поднявшись по ступеням; босыми ступнями она обрушивала каскады золотых монет и драгоценностей сквозь сети солнечных лучей. Она устремила взор на линию горизонта, туда, где пыльное золото равнины встречалось с пыльным опаленным небосводом. «Ступайте, — подумала она безучастно. — Бросьте все это и возвращайтесь туда, где что-то растет».

«Идите же, прочь, прочь, прочь», — внушала она им вместе с каждым ударом сердца. Но никто не вышел через двери, что были прямо под ней. Вместо этого кто-то поднимался по лестнице.

— У меня есть вопрос, — сказал Рэн из Карнелайна.

— Спрашивай.

— Как тебя зовут?

Она почти забыла, но после секундного замешательства имя всплыло в памяти: — Амарант.

В одной руке он держал черную розу, а в другой — серебряную лилию. Если он выберет первую, его убьют шипы, если вторую, то вспышка чистого света прожжет ему мозг.

— Амарант. Еще один цветок.

— Так и есть, — сказала она равнодушно. Он положил волшебные цветы на парапет, отщипнул вянущий лист герани и понюхал миниатюрную розу.

— Она ничем не пахнет, — сказала она. Он отщипнул еще один сухой листок. Казалось, что он все время готов улыбнуться и от этого казался то мудрецом, то простачком. Он отпил глоток из бронзового шлема; его волосы были того же цвета.

— Эта вода слишком сладкая и прохладная, чтобы проистекать из этой выжженной равнины, — бросил он. Сев на краешек стены, он посмотрел на нее: — Корбейл говорит, что ты не настоящая. Но мне кажется, что это не так.

Она молчала, убирая из горшочка с клевером увядшие цветы.

— Расскажи мне, откуда ты.

Она пожала плечами:

— Из таверны.

— Как ты сюда попала?

Она уставилась на него:

— А ты как сюда попал, Рэн из Карнелайна?

Тут он криво усмехнулся:

— Карнелайн — бедная страна, и я приехал пополнить ее казну.

— Должны быть менее рискованные способы.

— Может, я хотел взглянуть на самое ценное сокровище в мире. Зацветет ли долина, если его найти? И вместо черепов-горшков у тебя будет настоящий сад?

— Может быть, — сказала она равнодушно. — А может быть, я просто исчезну. Сгину вместе с волшебством. Выбирай с умом, и ты получишь ответы на свои вопросы.

Он пожал плечами:

— Может, я ничего не выберу. Здесь слишком много драгоценностей.

Она взглянула на него. Он хитрил в надежде выудить из нее подсказку, найти верный ответ среди сплошных загадок. Что мне взять: розу или лилию? Или бедренную кость волшебника? Скажи же мне. Меч, или воду, или глаз дракона? Некоторые уже так допрашивали ее раньше.

Она просто сказала:

— Я не могу подсказать тебе, что следует взять. Я и сама этого не знаю. Насколько я видела, любая из этих вещей может убить.

Она не могла выразиться проще или донести свою мысль яснее: уходи.

Но он лишь спросил без улыбки:

— Это поэтому ты не можешь уйти? — Она снова пристально на него посмотрела. — Выйти за дверь, пересечь равнину на коне какого-нибудь мертвого короля и уйти?

Она ответила: — Не могу.

Она двинулась прочь, направляясь к полевым цветам, которые про себя называла ветряными колокольчиками, потому что ей казалось, что она слышит их музыку, когда ночной воздух устремляется с гор и мчится через равнину. Чуть погодя она вновь услышала его шаги, он шел вниз.

Ее позвали:

— Леди Черепов!

Это был рыцарь из Каменной Головы. Она спустилась, щурясь в пыльном полумраке. Он был весь напряжен, лицо каменное. Все они стояли неподвижно и смотрели.

— Я ухожу сейчас, — сказал он. — Я могу взять что угодно?

— Что угодно, — ответила она, ожесточая свое сердце, сердце призрака, чтобы не жалеть его. Он подошел к фонтану и набрал в рот воды. Взглянул на нее, и она двинулась с места, чтобы показать ему скрытые очертания драконьей пасти. Он исчез, пройдя сквозь камень.

Мгновенье спустя они услышали его крик. Гренелифцы бросились на звук. Каждый был облачен в части доспеха, который делал надевшего его невидимым: у одного не было предплечья, у второго — бедра, а третий был без кистей рук. Выражение их лиц неуловимо изменилось, шок и ужас сменились более сложным чувством. «Пятеро», — она видела, как они об этом думали. «Теперь сокровища нужно будет делить только на пятерых».

— Кто-нибудь еще? — спросила она холодно. Муж с острова Дулцис резко осел на ступени и сглотнул. Он уставился на нее, его лицо в этом свете было золотисто-зеленым. Он сглотнул еще раз. А потом начал на нее орать.

Она уже слышала все ругательства в свой адрес, какие только могли прийти на ум, еще до того, как очутилась в башне. Она прошла мимо него, поднимаясь по ступеням; он не осмелился к ней прикоснуться. Она стояла среди своих цветов. Корбейл из Каменной Головы лежал там, где упал, у его открытого рта было маленькое коричневое пятнышко влажной земли. Оно испарилось на солнце, пока она смотрела, и тут же приземлился первый стервятник.

Она кидала в птицу костями и сыпала проклятьями, хотя, похоже, тут не останется никого, кто мог бы забрать это тело с собой. Пару раз она попала по птице, затем появилась вторая. А потом кто-то выхватил кость из ее рук и оттащил от стены.

— Он мертв, — сказал Рэн просто. — Ему все равно, в кого ты кидаешь: в него или в птиц.

— Мне приходится смотреть, — сказала она резко. И добавила, устремив взор на неровные очертания парапета, похожие на зубы дракона. — Вы приходите, и вы умираете. Зачем вы всё приходите и приходите? Разве сокровища стоят того, чтобы стать завтраком для стервятников?

— Они многого стоят. Для братьев из Гренелифа эти драгоценности воплощают в себе приключения, вызов, преклонение окружающих, если им удастся добиться успеха. Корбейл искал победы, ощущения, что он добился того, что никому прежде не удавалось. Он сел бы на гору этих сокровищ и наблюдал, как окружающие смотрят на него снизу вверх с завистью и ненавистью.

— Холодным он был человеком. У холодных людей — холодные радости. И тем не менее, — добавила она со вздохом: — я была бы рада, если бы он ушел на своих двоих. А что для тебя значат эти сокровища?

— Деньги, — улыбнулся он своей призрачной улыбкой. — Но я не готов положить за них жизнь. Я лучше уйду отсюда с пустыми руками. Но есть кое-что еще.

— Что же?

— Сама загадка. В глубине души каждого зацепила именно она. Что же самое драгоценное? Увидеть, подержать, узнать и выбрать ее — вот зачем мы приходим сюда, вот что держит тебя здесь.

Она пристально на него посмотрела и увидела в его глазах азарт перед загадкой, который он считал достаточно ценным, чтобы рискнуть жизнью.

Она отвернулась; стоя к нему спиной, она поливала дицентру и орлик, с каменным лицом игнорируя пирующих внизу воронов. Потом она сухо спросила: — А что если ты найдешь эту вещь? В чем тогда будет увлекательная загадка?

— Всегда остается жизнь.

— Только в том случае, если тебя не убьет загадка.

Он тихо засмеялся, а она подумала, что для этого места звук неожиданный.

— А ты бы не поехала через равнину, прослышав о легендарной башне, чтобы отыскать в ней самую ценную вещь в мире?

— Для меня нет ничего ценного, — ответила она, отставляя котелок с одуванчиками в тень. — Уж точно не здесь. Если я что-то отсюда и заберу, то это будет не меч, не золото и не драконьи кости. Я бы взяла что-то живое.

Он коснулся крошечной розы: — Ты имеешь в виду это? Корбейл ни за что бы за это не умер.

— Он умер за глоток воды.

— Он думал, что набрал полный рот драгоценностей, — он сел рядом с розой, спиной к равнине и стал наблюдать, как она перетаскивает свои горшочки в тень, защищая растения от полуденного солнца. — И я думаю, это значит, что он дважды дурак. Даже трижды дурак: он ошибся, сам себя обманул и умер. Что за ужасное место эта башня. Сначала лишаешься всех иллюзий, а затем и жизни.

— Оно действительно ужасное, — мрачно сказала она. — Но те, кто уходят отсюда, ничего не взяв, кажется, описывают его не совсем верно. Они вечно твердят о сокровищах, которые оставили тут, а не о жизни, которую благополучно унесли с собой.

— Так и есть. Они забирают загадку этой башни с собой и заражают ей каждого встречного дурачка, — он немного помолчал, продолжая наблюдать за ней. — Амарант, — медленно проговорил он. — У поэтов это цветок, который никогда не умирает. Подходящее имя.

— Да.

— Но Амарант может быть другим: пылать ярко и красиво, и умирать… — ее руки застыли, глаза расширились, но она продолжала молчать. Он оперся о горячие крошащиеся камни, его драконьи глаза следовали за ней подобно тому, как подсолнух всегда поворачивает головку к солнцу. — Кем ты была, Амарант, пока еще могла умирать? — задал он вопрос.

— Я была одной из тех безликих женщин, что подают вино в таверне. Из тех женщин, на кого вы орете, над кем грубо шутите, а иногда даже можете бросить нам монетку — или нет — в зависимости от того, насколько любезно мы вам улыбались.

Он молчал, и она даже подумала, что он ушел, но когда она обернулась, он все еще был там, исчезла только его улыбка. — Значит я видел тебя, — сказал он тихо, — много раз и много где. Но никогда в местах вроде этого.

— Тот мужчина из Каменной Головы тоже ожидал увидеть здесь кого-то другого.

— Он ожидал увидеть здесь мечту.

— Он увидел то, чего ожидал, — Леди Черепов, — она перетащила дикую мяту в тенистый уголок под каким-то истрепанным гобеленом. — Он ее нашел. Она — та, кто я есть теперь. Вы были в более выгодном положении, когда я могла вас попотчевать только вином.

— Не ты выстроила эту башню.

— Откуда тебе знать? Может, я устала от насмешек и от подачек и создала для себя место, где я могу манить людей монетами, но не давать ничего.

— Кто же выстроил башню?

Она молчала, крутя в пальцах листочек мяты. — Я, — сказала она наконец. — Та Амарант, которая никогда не умирает.

— Неужели? — он был странно бледен; глаза его блестели так, словно в них отражалась грозящая ему опасность. — Ты из ничего выращиваешь розы посреди этой выжженной пустыни; ты пытаешься отогнать от нас смерть нашими собственными костями. Ты проклинаешь нашу глупость и нашу судьбу, но не нас самих. Кто выстроил для тебя эту башню? — она медленно повернула к нему лицо, не говоря ни слова. Он добавил мягко: — Другое толкование для амаранта, того, который может умирать, — цветок безнадежной любви.

— Он был последним, — сказала она резко, хриплым, надломленным от внезапной боли голосом, — кто предложил мне монетку за любовь. Я так устала от того, что ко мне прикасаются, а потом забывают, от того, что меня то окликают по имени, то нет. Мне казалось, что я существую только в тот момент, когда на меня смотрят, и казалось, что сразу после этого обо мне забывают, как забывают о выброшенных цветах. Так что я сказала ему нет, и нет, и нет. А потом увидела его глаза. Они были как янтарь с лучиками тьмы: глаза алхимика. Он сказал: «Назови мне свое имя». И я сказала ему: «Амарант». Он все смеялся и смеялся, а я могла только стоять там, а вино, которое я ему принесла, опрокинулось на подносе и залило мне юбку. Он сказал: — Так возведи же башню своего имени, ведь в твоем сердце она уже высится.

— Безнадежная любовь, — прошептал он.

— Он говорил именно о таком Амаранте.

— Ну конечно, ведь именно она умерла в его собственном сердце.

И тогда она повернулась и молча посмотрела на него. Он снова улыбался, хотя лицо его все еще было бледным под ярким льющимся с небес светом, а капли пота сверкали в его волосах. Она сказала: — Откуда ты его знаешь?

— Я уже видел эту башню раньше, и я видел в ней женщину, которую мы все ожидали увидеть, единственную женщину, которую знавали большинство мужчин… И каждый раз, как мы к ней приходим, эта женщина соблазняет нас тем, что для нас драгоценнее всего, и убивает этим, а мы выстраиваем вокруг нее новую башню, снова и снова.

Она уставилась на него. По ее щеке скатилась слеза, а потом еще одна. — Я думала, что это моя башня, — прошептала она. — Амарант никогда не умирает, но эта вечная жизнь дана ей только для того, чтобы смотреть, как умирают другие.

— Мы все такие, — вздохнул он. — Выстраиваем башни, а затем ищем тех, кто осмелится войти внутрь… — он поднял маленькую розу в черепе и резко встал; она последовала за ним к ступеням.

— Куда это ты пошел с моей розой?

— Отсюда.

Она бежала за ним, протестуя: — Но это мое!

— Ты сказала, что мы можем выбрать что угодно.

— Это просто цветок, который я вырастила, он не имеет ничего общего с сокровищами башни. Если ты хочешь что-то выбрать, так выбери что-то, что стоило бы твоей жизни!

Когда они спустились в самый низ винтовой лестницы, он обернулся. Лицо его было белым, как кость, но он все равно улыбался. — Я верну тебе твою розу, если ты позволишь мне забрать Амарант.

— Но Амарант — это я.

Он быстро прошел мимо своих ошеломленных спутников, чьи руки были переполнены этим, нет этим, а может этим. Словно глаза его обрели волшебные свойства очей дракона, он сам повел ее прямо сквозь пасть дракона.

Перевод — Мария Глушкова