Леди-киллер

Пролог

— Сколько раз тебе говорила: не лезь в дом в грязных башмаках! Ох, Джордж, Бога ради, ты что, бухой? Или крыша поехала? Ни черта не понимаешь!

Илэйн Маркхэм поглядела на постную физиономию мужа и с трудом удержалась, чтобы не влепить ему оплеуху. Она в ярости стиснула зубы, заставив себя успокоиться, и уставилась на заляпанный грязью пол.

Тяжело вздохнув, она вытащила из-под раковины тряпку, с шумом захлопнула дверцы буфета и подставила под кран пластмассовое ведро. Джордж Маркхэм, сидя на табуретке, стаскивал башмаки, в которых работал в саду, стараясь не наследить, и наблюдал за тем, как жена что-то брызгает в воду из флакона.

Наполнив ведро, Илэйн повернулась к мужу и рявкнула:

— Не мог подстелить газету? Даже такая простая мысль не приходит в твою дурацкую голову?

Кусая губу, Джордж несколько секунд в упор смотрел на жену, потом тихо, виновато сказал:

— Прости, дорогая!

Женщина зло прищурилась.

— Я сам уберу. — Он с горечью улыбнулся.

Илэйн задохнулась от ненависти, замотала головой:

— Не суйся, ведь все испортишь! О Господи, Джордж! И как только тебя терпят в конторе!

Она грохнула на пол ведро с водой, от которой шел пар, вытащила тряпку и, не переставая ворчать, стала протирать пол.

— Ну, правда же, ты кого хочешь достанешь! За что ни возьмешься, непременно напакостишь! Ты только вспомни, на прошлой неделе…

Слушая бесконечную трескотню Илэйн, Джордж не сводил глаз с ее мощного зада. Заплывшие жиром бока колыхались в такт движениям, и Джордж живо представил себе, как поднимается с табуретки и дает ей пинка в ее необъятный зад, да такого, что ведро с водой и она сама летят через всю кухню. Вот будет потеха! Джордж не сдержал улыбки.

— Чего зубы скалишь?

Поглощенный своими мыслями, Джордж обалдело посмотрел на жену. Она, полуобернувшись, тоже уставилась на него. При свете голой лампочки ярко-зеленые тени на веках и вызывающе красная помада на губах придавали лицу Илэйн зловещее выражение.

— Так… ничего… просто так, дорогая! — В голосе его звучало смятение.

— Вали-ка ты, Джордж, отсюда! Уйди с глаз моих!

Но он не в силах был оторвать от нее взгляд. Илэйн терла пол, пока он не стал совершенно сухим, снова и снова отжимала тряпку. Вот так же Джорджу хотелось сжать глотку жены, но вместо этого он пошел к двери.

— Куда тебя снова несет? — заорала Илэйн в сердцах.

Джордж покосился на нее.

— Надо кое-что доделать в сарае.

Илэйн закатила глаза.

— Какого дьявола тогда ты приперся в дом? Натаскал грязи! Устроил тут настоящий бардак! — заорала она, разведя руками.

— Да вот чайку хотел выпить, но, смотрю, ты занята…

Он быстро вышел из кухни и только за порогом сунул ноги в рабочие башмаки. Илэйн постояла, посмотрела на закрывшуюся за ним дверь. Ей было муторно и тоскливо. Как всегда после прочистки мозгов мужу. Ну и мудак! И как только она не чокнулась за все эти годы, пока жила с ним?! Она вздохнула и снова взялась за тряпку.

Джордж тем временем вошел в сарай, запер дверь на засов, прислонился к косяку, постоял. На лбу выступили капельки пота.

Он облизнул губы, прикрыл глаза, повздыхал. Когда-нибудь Илэйн получит свое, добьется! Взяла себе привычку орать каждый день. Сердце так колотилось, что, казалось, выскочит через ребра, и Джордж невольно прижал руку к груди.

Наконец он оторвался от двери и направился в дальний угол сарая. Снял со старого школьного стола кипу журналов по садоводству, приподнял крышку, вытащил пару истрепанных джемперов — специально для работы в саду.

На губах заиграла улыбка. Под джемперами лежали журналы. Настоящие журналы с фотографиями настоящих женщин. Не нудных, не ворчливых, всегда улыбающихся, что бы с ними ни делали. Джордж вынул журналы, взял верхний.

На обложке девица лет двадцати. Руки связаны за спиной. На шее — ошейник. Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам, прикрыв часть груди. Грубая мужская рука, заросшая шерстью — признак силы, — оттягивает голову девицы назад. А она улыбается.

Некоторое время Джордж разглядывает обложку, на губах блуждает слабая улыбка, обнажая ряд ровных мелких зубов. Он снова проводит языком по губам, усаживается в свое старое кресло и не спеша, словно желая продлить удовольствие, открывает журнал. Теперь перед ним другая девица, ничуть не похожая на первую, восточной наружности, и он впивается в нее взглядом. Маленькие груди с выпуклыми сосками, густые черные волосы. Она опустилась на четвереньки, ошейник ремнем прикреплен к ногам, стоит ей дернуться, и она задушит сама себя. Позади нее — мужчина в черной кожаной маске, член его в полной боевой готовности. Девица выгнула спину и, видимо, смотрит прямо в объектив, улыбаясь от удовольствия.

Джордж удовлетворенно вздохнул и, то приближая журнал к себе, то отодвигая его, рассматривал фотографии с разных сторон.

Возбуждение нарастало. Он пошарил под обшивкой кресла, вытащил швейцарский армейский нож с зазубренным лезвием, длиной примерно в семь дюймов, повертел в руках, залюбовался его ослепительным блеском в потоке льющегося через окошко солнечного света. Перевел взгляд на лежавший на коленях журнал. Девица на фотографии смотрит ему прямо в глаза. Она то ли агонизирует, то ли в экстазе.

Во рту у нее мужской член. Головы мужчины из-за капюшона не видно. По подбородку девицы, стекая на грудь, струится сперма.

Джордж принялся методично орудовать ножом. Полоснул девицу по горлу, продырявив бумагу, вырезал груди, половой орган. А девица все смотрит на него и улыбается. Поощряет его! Член напрягся, скапливаясь под мышками, стекает по телу пот. Удар следует за ударом, нож с силой вонзается в бумагу. В ушах гул, Джордж словно плывет под водой. Боже! Какое наслаждение! Еще немного — и наступит оргазм. Его волны уже захлестнули Джорджа. Он откинулся на спинку кресла, задышал прерывисто, тяжело. Но постепенно сердце стало биться в обычном ритме, вернулась способность воспринимать краски и звуки. Он услышат, как за сараем стрекочет соседская сенокосилка, как плещутся в бассейне дети с пронзительным визгом, смахнул с глаз капли пота, стекавшего со лба, и, покачав головой, взглянул на журнал. Кровь! У него на коленях кровь! Исполосованное ножом тело девицы порозовело от крови! Джордж в ужасе отшвырнул журнал. Нервы напряглись до предела и, казалось, вибрировали. Кровь шла из бедра, выливаясь толчками, все вокруг стало алым. Перепуганный насмерть, Джордж вскочил с кресла. Нож проткнул джинсы и поранил его!

Скорее к Илэйн, пусть отвезет его в больницу! Он бросился было к двери, но вспомнил про журналы.

Зажав одной рукой рану на бедре, он подобрал их с пола и швырнул в стол, где хранились другие его сокровища. Прикрыв все это джемперами, Джордж захлопнул крышку стола и тут почувствовал, что кровь уже течет по ноге.

Однако ему пришлось еще собрать с пола журналы по садоводству и навалить их на стол — все вокруг было заляпано кровью.

Наконец, отодвинув засов, он выбрался на свет Божий. Плеск воды в бассейне и визг детей резали слух. Джордж побежал вверх по дорожке к черному ходу и с силой распахнул дверь.

Илэйн шинковала овощи и, когда в испуге обернулась, увидела, что муж весь в крови.

— Я… я порезался, Илэйн! — сказал он, чуть не плача.

— О Господи! Бог ты мой, Джордж! — Она схватила с крючка посудное полотенце и крепко-накрепко перевязала пораненную ногу. — Пошли! Я отвезу тебя в больницу!

Джорджа поместили в одноместную палату больницы Грэнтли, в отделение скорой помощи и несчастных случаев. Состояние было отвратительным. Молоденькая сестра пыталась стащить с него брюки.

— Мистер Маркхэм, пожалуйста! Это необходимо! — До чего же громкий у нее голос!

— Нет-нет! Не нужно! Просто отрежьте штанину.

Пока Джордж препирался с сестрой, прикроватная занавеска отдернулась и из-за нее появился Джой Дэнэллан, старший по сестринскому отделению.

— В чем дело, сестра? — подойдя к постели, спросил он нарочито бодрым голосом, характерным для фельдшеров.

— Да вот мистер Маркхэм не дает снять с него брюки.

— Стесняетесь, да? — улыбнулся Джой Дэнэллан. — Ну ничего, ничего? Я сам это сделаю.

Сестра вышла, и не успел Джордж рта раскрыть или ухватиться за ремень, как фельдшер, здоровенный парень, стянул с него джинсы.

Джордж со вздохом отвернулся.

Джой Дэнэллан осмотрел рану. Глубокая, но ни одна из главных артерий не задета. Скользнув взглядом по телу мужчины, он задержал его на трусах. Все ясно. Недаром этот старый ходок по части женского пола не дал Дженни стащить с него штаны. Ведь он, можно сказать, совсем еще тепленький. Даже трусы липкие! И что это с ним приключилось? Откуда такая глубокая рана?

Задавать вопросы можно было только по делу, не проявляя излишнего любопытства, и фельдшер, передернув плечами, спросил:

— А каким ножом вы поранились?

— Ох, швейцарским, складным, — ответил Джордж слабым голосом, и фельдшер проникся к нему сочувствием.

— Что ж, зашьем, несколько стежков — и порядок. Рана не опасная. Принести вам другие трусы?

Фельдшер говорил с Джорджем, как мужчина с мужчиной, доверительно, и тот благодарно кивнул:

— Да, пожалуйста! Я…

— Вот и отлично! Подождите, я мигом, а скоро подойдет врач. О’кей?

— Благодарю вас! Большое спасибо! Не могли бы вы… не будете ли вы так добры задержать мою жену там, в приемной? Прошу вас!

В глазах Джорджа была мольба.

— Ладно, не волнуйтесь!

Фельдшер вышел из палаты и направился в приемный покой.

— Миссис Маркхэм? — Он оглядел толпившихся посетителей и ничуть не удивился, когда встала со стула и двинулась к нему толстая женщина с рыжими крашеными волосами, в ярко-зеленом костюме: он как-то сразу интуитивно вычислил ее.

— Он в порядке? Бог мой, только Джордж мог порезаться в этом своем садовом сарае! И как это он умудрился? Право же, доктор…

— Фельдшер. Я — фельдшер. — Илэйн собиралась сказать еще что-то, но он опередил ее: — Вашего мужа осмотрит врач, мы наложим ему швы, а вы пока выпейте чашечку кофе или еще чего-нибудь, если желаете, автомат в конце коридора. — И он указал на вращающиеся двери.

Илэйн сразу поняла, что этот тип хочет ей заткнуть рот, и глаза ее недобро сверкнули, словно перед ней был не фельдшер, а собственный муж. Резко повернувшись, она зашагала к дверям, двинув их с такой силой, что они едва не разнесли стену.

Джой Дэнэллан поглядел ей вслед. Можно только пожалеть этого несчастного извращенца. Жить с такой женой — все равно что с Аттилой.[3] И все же совершенно непонятно, как умудрился этот одуванчик поранить ногу? При чем тут сарай, о котором упомянула его мегера жена, а главное — откуда на трусах сперма?

В это время фельдшера позвали:

— Джой! ДТП на шоссе М25!

— Сколько пострадавших? — Он поспешил к пульту связи.

— Говорят, четверо. Минут через семь их доставят.

— О’кей. Вызывай Крэша!

Джой принялся отдавать распоряжения по приему пострадавших, и Джордж напрочь вылетел у него из головы.

— Ну как, Джордж, пойдешь? — Низкий, рокочущий голос Питера Реншо отражался от стен, и каждое слово, казалось, било Джорджа по лицу.

— Ты о чем? — уставился он на Реншо.

— О пирушке, о чем же еще? Об этой чертовой пирушке… по случаю ухода Джонси!

— Ах да… Джонси дает отвальную. Разумеется, пойду! Непременно!

— Ну и отлично! Такое устроим там! Потрахаем девочек! Погоняем по жилам к-р-ровь!

Чтобы заострить внимание на каком-нибудь слове, Питер произносил его по слогам, и эта манера бесила Джорджа!

Реншо занимался сбытом в той самой пошивочной фирме, где работал Джордж. Лет тридцати с небольшим, он был выше Джорджа чуть ли не на голову, и это явно доставляло ему удовольствие. В сфере сбыта он не знал себе равных, считался в фирме человеком номер один и, по слухам, умел делать деньги. По каким-то не вполне ясным причинам он симпатизировал Джорджу, и с его помощью тот попадал на все междусобойчики.

— Послушай, дружище, с вечеринкой порядок, я все устроил. Так-то, Джорджи! Не могу дождаться, когда увижу физиономию старины Джонси! Соберутся все сливки бристольского общества по эту сторону Атлантики.

Джордж улыбнулся.

«Старина Джонси»!.. Ховарду Джонси — около сорока пяти! А ему, Джорджу, пятьдесят один! Он внутренне содрогнулся: подумать только — пятьдесят один! Вся жизнь, можно сказать, позади! Питер Реншо между тем продолжал бубнить:

— Полный порядок! Сперва двинем в «Свинью и свисток» — по двадцать фунтов на круг! А затем в этот новый ночной клуб… как его там? А, вспомнил: «Платиновая блондинка»! Посмотришь, как эти цыпочки трахаются с начальством! Потеха, да и только!

Джордж слушал с улыбкой.

— Так и быть, трахнешь какую-нибудь, если захочешь, я тебе позволяю! Я тут у вас, в финансовом отделе, подсек одну горяченькую цыпочку — вся обмирает, так хочет потрахаться. Значит, до пятницы, да?

Джордж кивнул:

— До пятницы, Питер.

Он смотрел Реншо вслед и думал: «Старина Джонси»… А он, значит, «старина Маркхэм»! Они наверняка так его называют. Джордж взглянул на часы: было уже пять тридцать пять. Он встал с кресла, надел куртку и пошел к выходу.

Фирма «Кортоун Сеперейтс» вполне процветала — даже сейчас, в период застоя. Джордж работал в расчетной части финансового отдела компании.

По недлинному коридору он прошел к лестнице, ведущей на стоянку машин. Лифтом он никогда не пользовался и сверху увидел, как мисс Пирсон, стоя на коленях, подбирает с пола разлетевшиеся во все стороны бумаги. Мисс Пирсон было от силы лет восемнадцать, она всего год работала в «Кортоун Сеперейтс», и Джорджу ни разу не приходилось разговаривать с ней. Три верхние пуговицы на ее блузке были расстегнуты, и Джордж невольно залюбовался ее пышной грудью.

Он не мог оторвать взгляда от розовой плоти — такой упругой, такой зовущей! Девушка подняла лицо с толстым слоем косметики, взглянула на Джорджа. Лишь тогда он спустился, подошел к мисс Пирсон, подобрал с пола несколько листков и молча подал ей.

— Спасибо, мистер Маркхэм!

Она знает, как его зовут! Почему-то эта несущественная деталь доставила Джорджу огромное удовольствие.

— Не за что! — Он выпрямился и снова оглядел ее.

Но тут открылась дверь наверху, и на них обрушился громовой голос Питера Реншо:

— Так вот ты где! А я тебя ищу. Тебя-тебя, Джордж, хитрый ты старый лис! И как это я не догадался, что ты там, где хорошенькие девушки!

Мисс Пирсон взглянула на Питера, и лицо ее озарила широкая улыбка. Джордж пристально наблюдал за ней.

— Ой, что ты, Питер! — воскликнула она. — Я тут ждала тебя, но…

Питер начал спускаться по лестнице. Джордж быстро подобрал оставшиеся бумаги, подал их мисс Пирсон и пошел прочь, уверенный в том, что он здесь лишний. Так оно и было: ни он, ни она не сказали ему ни слова. Он вышел из здания, отпер дверцу своей машины — «орион», стандарт «А», — сел в нее, но с места не трогался.

Питер и мисс Пирсон наконец тоже покинули здание и направились к машине Питера — рука Реншо, небрежно лежавшая на плече девушки, скользнула чуть ниже и ущипнула ее за грудь. Мисс Пирсон хихикнула и сбросила руку.

Еще одна сучка. Еще потаскушка! Как сказал Питер? «Обмирает, так хочет потрахаться»? Джордж прикрыл глаза и принялся смаковать картину, которую породили в его мозгу эти слова.

Он представил себе мисс Пирсон совершенно голой, в недвусмысленной позе, с раскинутыми и привязанными к ножкам кровати ногами. Руки заведены за спину и тоже связаны, на лице улыбка, адресованная ему. Она хочет! Хочет! Она молит его…

— Эй, мистер Маркхэм! — Джордж приподнял веки. — Что с вами? Вы такой бледный!

В окошко автомобиля заглядывал служащий автостоянки. Джордж уставился на него. Потом улыбнулся как-то смущенно.

— Да нет, все в порядке, спасибо! Просто я немного устал, вот и все.

Мужчина приветственно поднял руку и отошел.

Джордж смотрел ему вслед, в то время как сердце отчаянно колотилось и толчки его отдавались в ушах. Картинка, такая волнующая, бесследно исчезла, и восстановить ее Джордж не смог. Его била дрожь, когда он включил зажигание и поехал к торговому центру Грэнтли. Заказанные журналы должны поступить сегодня. В предвкушении приятных минут Джордж улыбался, наслаждаясь закатным светом летнего дня.

Уж не превращается ли его хобби в навязчивую идею, мелькнула мысль, но Джордж тотчас прогнал ее. Нога все еще побаливала, и, он слегка ее помассировал, продолжая вести машину.

Был конец сентября 1989 года.

Глава 1

Джордж Маркхэм сидел у телевизора и без конца качал своей плешивой головой, словно одобряя все, что сообщал ведущий программы новостей.

— Ой, Христа ради, Джордж! — крикнула Илэйн, бросив взгляд на мужа. — Кончай поддакивать телевизору!

Он повернулся в кресле. При виде страдальческого выражения его лица, похожего на маску, руки ее непроизвольно сжались в кулаки, но она заставила себя успокоиться.

— Может, дорогая, приготовить тебе чашечку «Овалтайна»? — спросил он своим мягким голосом.

— Да, приготовь.

Джордж прошел на сверкавшую чистотой кухню, сел за столик и принялся готовить их обычное перед сном питье. Поставил на плиту кастрюльку с молоком, достал из шкафчика снотворное Илэйн. Положил таблетку в чайную ложку, второй ложкой раздавил ее, превратив в порошок, и высыпал в чашку, предварительно положив в нее сахар. Налил туда горячего молока, размешал хорошенько. Достал еще две таблетки снотворного и, прихватив с собой пакет «Овалтайна», понес все это в гостиную.

— Вот, пей, дорогая. Я принес и твое снотворное.

Она взяла чашку и таблетки.

— Спасибо, Джордж. Знаешь, я иногда несправедлива к тебе… — Ее голос осекся.

— Не бери в голову, Илэйн. Я понимаю, что… ну, что раздражаю тебя… Кажется, я нашел подходящее слово, да?

Джордж улыбнулся своей обычной печальной улыбкой. Илэйн не выносила этой улыбки и готова была его растерзать.

Она сунула в рот таблетку, обжегшись, запила ее глотком «Овалтайна».

Джордж не переставал улыбаться.

— Что-то горчит.

Он удивленно вскинул брови, глотнул из собственной чашки.

— Не знаю, дорогая, мое какао в полном порядке. Может быть, тебе показалось после таблеток?

— Возможно. Я, пожалуй, возьму чашку с собой. — Илэйн с трудом поднялась с кресла.

— Спокойной ночи! Хорошего тебе сна!

Она вытаращилась на мужа.

— Будь у меня хороший сон, Джордж, я не стала бы принимать снотворное!

— Но ведь так принято говорить, дорогая!

Как переменился Джордж в последнее время! А может быть, это просто игра ее воображения? Илэйн не могла точно сказать, но чувствовала, что установившееся в их отношениях равновесие постепенно исчезает. Джордж смеется над ней! Она готова поклясться на Библии!

— Ну, так спокойной ночи, дорогая! — повторил он.

Она попыталась улыбнуться:

— Спокойной ночи, Джордж!

Он проводил ее взглядом. Уже на лестнице, ведущей в спальню, Илэйн снова охватили сомнения. Последние два месяца, а было начало декабря, с Джорджем творилось что-то неладное. Нет, ничего особенного, просто какие-то незначительные перемены в привычках. Ни с того ни с сего он стал вечерами гулять. Обычно с час, не больше, но…

Она сняла халат из искусственной ткани и села на край постели. Двадцать лет они женаты, и ни разу за все это время он не ходил на прогулки, мало того, терпеть их не мог.

Она сбросила тапочки, отделанные овчиной, почесала мозоль на ступне, поглядела на свои толстые, изуродованные варикозным расширением вен ноги, и ее передернуло.

Подложив под спину подушки, она села в постели и стала читать последний номер своего любимого журнала «Милс энд Бун», но вскоре подействовало снотворное, слова стали расплываться перед глазами. Она поморгала, пытаясь сосредоточиться. Как быстро действуют теперь на нее таблетки!

Бороться больше не было сил, и Илэйн сдалась: погасила лампу и мгновенно заснула.

Через десять минут Джордж тихонько просунул голову в дверь спальни, услышал громкий храп и, очень довольный, кивнул.

Джордж выскользнул из дому в своем самом теплом пальто — ночной воздух был сырым и холодным. На голову напялил вязаную шерстяную шапку, недавно приобретенную, и начал свой променад. В свете уличных фонарей он ничем не отличался от других прохожих, сновавших по улицам в столь поздний час.

Пожалуй, уже два десятка лет он не испытывал такого чувства. Он исходил весь Грэнтли вдоль и поперек, прогуливался не спеша, с достоинством. Потом решил пройтись подальше от той части города, где жил.

Он шел, высматривая окна с незадернутыми шторами. Прошагал всю Байчестер-Террас, свернул направо и по улице Пибоди вышел на дорогу, опоясывавшую Грэнтли. Ни машин, ни другого транспорта здесь не было, лишь изредка попадался какой-нибудь автомобиль с влюбленной парочкой. Еще через пятнадцать минут Джордж добрался до квартала жилых домов в Бичем-Райз.

Он притаился в тени высокой вишни напротив небольшого дома и стал ждать. Только в четверть двенадцатого он увидел наконец ту самую женщину с третьего этажа, которая на протяжении всех восьми лет, что Джордж здесь бывал, не раз разыгрывала перед ним настоящее шоу. Дома тут были невысокие, не больше четырех этажей, а место, где в тени вишни стоял Джордж, представляло собой небольшое возвышение — деталь муниципального плана по обустройству ландшафта — и являлось идеальной позицией для наблюдения. Джордж извлек из кармана театральный бинокль и приготовился к спектаклю.

Леонора Дэвидсон, отчаянно зевая, откинула назад свои густые темные волосы. До чего же она устала! Нет, пора кончать со всеми этими сверхурочными, не то можно отдать концы.

Она не торопясь расстегнула блузку, движением покатых плеч сбросила ее на пол, высвободила из бюстгальтера груди и принялась изо всех сил их тереть — зуд ее просто замучил. Бросила взгляд в зеркало: под одной грудью на нежной коже виднелась красная полоса. Леонора вздохнула: надо купить бюстгальтеры поприличнее.

Подхватив груди ладонями, женщина слегка покачала их, как бы взвешивая. Никакого сомнения: она опять прибавила в весе. Перешагнув через юбку, которую скинула, Леонора отшвырнула ее ногой.

Наконец она разделась догола и оглядела себя. Не так уж плохо для ее возраста: местами кожа, конечно, уже не была такой упругой, но ведь рано или поздно любая женщина проигрывает сражение с природой. Она невольно подтянула живот, но тотчас же расслабилась. К чертям все это! Никого она больше не интересует, так стоит ли стараться?

Леонора еще слаще зевнула и сняла со стула, стоявшего у кровати, ночную фланелевую рубашку — единственное, что теперь согревало ее ночью. Перед тем, как выключить свет и залезть в постель, женщина еще разок потянулась.

Не в силах оторвать взгляд от окна, Джордж так и стоял, будто зачарованный, в тени вишневого дерева. Вдруг свет погас. Джордж тихо выругался и сунул бинокль в карман. Вытащил носовой платок, приложил его к потному лбу.

Вот сука! Дура несчастная! Чего бы он только не дал, чтобы сейчас очутиться в этой самой квартирке! Господи Иисусе, он показал бы ей, чем кончаются такие шоу! Выставила все свои прелести на всеобщее обозрение! Шлюха поганая! От возбуждения Джордж не заметил, что за ним уже давно наблюдают.

— Ты что делаешь, гад?

Джордж повернулся, как на шарнирах.

— Я… Простите, а в чем дело? — спросил ой писклявым голосом, видимо с перепугу.

У пригорка, на котором Джордж занял наблюдательную позицию, стояли двое парней. Один — темноволосый, лохматый, в длинном кожаном пальто, другой — в огромном овчинном тулупе, из «бритоголовых». Джорджу этот тип парней был хорошо знаком.

— Ты что, оглох, старый козел, извращенец? Я спрашиваю, зачем ты подсматриваешь за миссис Дэвидсон, а? Подонок!

Парень в кожаном пальто шагнул к нему с угрожающим видом.

— Монеты есть? — спросил в свою очередь бритоголовый, обдав Джорджа кислым запахом блевотины.

Джордж растерялся.

Парень наступал, Джордж попятился.

— Убирайтесь отсюда, а то позову на помощь.

— «Позову на помощь»! — передразнил его парень. — Смотри, как бы мы сами не позвали копов: ведь ты — тот самый елдливый Том, что зырит в окна! Так что выкладывай свою капусту и вали отсюда! Только без шума!

Бритоголовый рыгнул, обрызгав Джорджу туфли блевотиной, от которой в холодном ночном воздухе заструился пар, и Джорджа едва не вырвало.

Бритоголовый ухватился за вишню, чтобы не потерять равновесия, и лохматый разразился оглушительным хохотом.

Джордж быстро вытащил два пятифунтовых банкнота и протянул парню. Лохматый сунул деньги в карман и крикнул:

— Двигай сюда, Трев! Проучим ублюдка!

Но Тревор не в силах был оторваться от вишни, и лохматый бросился на Джорджа один. Джордж прикрыл лицо, защищаясь от его кулаков, и лишь мысль о том, что он может свалиться прямо в блевотину, удерживала его на ногах. Но тут лохматый так съездил Джорджу по физиономии, что тот кубарем покатился вниз, сопровождаемый пинками.

— Эй, чего разгалделись? — эхом прокатился по улице мужской бас. Парень задрал голову: в окне четвертого этажа зажегся свет и появился, грозя кулаком, здоровенный мужик в полосатом жилете. Следом вспыхнул свет и в соседних окнах. Лежа на холодной земле и хватая ртом воздух, Джордж услыхал, как его мучители двинули прочь.

Шум и крики внизу подняли Леонору Дэвидсон с постели. Накинув халат и сунув ноги в тапочки, она выглянула из окна. У небольшого пригорка, возле фонарного столба, лежал мужчина, а двое парней бежали прочь от него. Один из них, в кожаном пальто, волок за собой другого. Женщина скрипнула зубами от злости: никто, решительно никто не гарантирован от нападения. Наверняка этого несчастного ограбили! Леонора схватила ключи, выскочила из квартиры и побежала к месту происшествия, где уже собирался народ.

— Что там случилось, Фред? — Изо рта у нее на холодном ночном воздухе шел пар, а сама она так озябла, что вся дрожала.

— Да вот два молокососа едва не устроили тут резню. Ограбили несчастного старика.

Джордж между тем не поднимался с земли, наслаждаясь повышенным вниманием к собственной персоне.

— Бедненький! — воскликнула Леонора. — Я уже вызвала полицию, они будут с минуты на минуту.

При слове «полиция» Джордж насторожился, с юношеской легкостью вскочил на ноги, привел себя в порядок.

— Не надо полиции, этих головорезов все равно не поймают, а я тороплюсь.

Джордж пошел было прочь.

— Вы могли бы их описать, — остановил его Фред.

Джордж покачал головой, блеснув плешью, и принялся судорожно искать свалившуюся с головы шапку.

Подошла Леонора.

— Вы в шоке. Не хотите ли чашечку чая? Я приготовлю!

Джордж не поверил своим ушам: она зазывает его к себе! А ведь он из-за нее пострадал. Из-за этой шлюхи безмозглой!

— Спасибо, я в полном порядке. Хочу поскорее добраться до дому. — Его манера говорить смиренно и кротко разжалобила женщину, И она сочувственно улыбнулась.

В этот момент из-за угла вынырнула полицейская машина. Джордж в отчаянии закрыл лицо рукой. Только этого ему не хватало!

— Ладно-ладно, успокойтесь! Что тут стряслось?

Все принялись объяснять, перебивая друг друга.

Голос сержанта Харриса гремел на весь квартал, и Джордж подумал, что он перебудит решительно всех.

— Что случилось, милочка? — обратился сержант к Леоноре.

— Этого несчастного ограбили прямо здесь. — И Леонора показала на Джорджа, который как раз пытался потихоньку выбраться из толпы.

Сержант ошарашенно поглядел на него:

— Вы куда?

— Я… мне, право, надо скорее домой — жена наверняка беспокоится…

Харрис подумал с ухмылкой: «Еще не оклемался».

— Пойдемте в участок, сэр. Там мы быстренько со всем разберемся!

— Нет! — неожиданно громко для себя самого крикнул Джордж. — Я… я… Ох, ну оставьте же меня в покое!

Харрис невозмутимо посмотрел на него:

— Мы только хотим вам помочь, сэр.

— Вы хорошо знаете, что вам их не поймать. А я хочу поскорее добраться до дому и забыть о случившемся.

И Джордж, как мог быстро, двинулся вперед, провожаемый взглядами собравшихся. Сержант Харрис кивнул полицейскому констеблю Дайнсу, они залезли в срою «панду» и медленно поехали за Джорджем.

— Садитесь-ка с нами, сэр. Мы довезем вас до дому.

Перепуганный насмерть Джордж забрался в машину.

— Я ни за что не отпустила бы его, Фред! Ведь бедняга все еще в шоке, клянусь!

— Леонора, милочка, вы, разумеется, правы. В наше время гулять по ночам вовсе не безопасно… Да еще в таком возрасте!

— Еще бы! Мне даже в собственной квартире страшно! Только и слышишь: там изнасиловали, тут ограбили, просто кровь в жилах стынет! А епёрь вот несчастного старика избили до полусмерти…

По дороге сержант Харрис не закрывал рта:

— Послушайте, сэр! Может, вы передумаете, тогда загляните в участок!

— Непременно. Но сейчас я хочу лишь одного: добраться до дому. А вот и он.

Не успела «панда» остановиться, как Джордж вылез из машины. Войдя в дом, снял пальто, кинул на лестничные перила и поднялся в ванную. Поглядел в зеркало. Ничего особенного, лишь немного распухла щека. Джордж вздохнул с облегчением, спустился вниз и тщательно осмотрел пальто. Все в блевотине. Джордж выругался про себя и принялся его чистить.

Не прошло и часа, как пальто приняло свой прежний вид, не осталось даже малейших следов ночного приключения. Заварив себе чай, он с чашкой пошел в гостиную, достал из бара, обитого кожей, бутылку бренди, налил изрядную порцию в чай и, расположившись на диване, стал с наслаждением пить.

После чая он почувствовал себя значительно лучше, поднялся наверх и заглянул в спальню. Вот это храп! Джордж улыбнулся: потребовалось целых три таблетки снотворного «Могадон», чтобы вырубить эту старую развалину. Но игра стоила свеч!

Тихонько сойдя вниз, он прошел в прихожую, вытащил ковер из-под гардероба, вооружился отверткой, припрятанной там для таких случаев, и поддел ею половицу. Под половицей, глядя прямо на него, лежала его Мэнди!

Почти любовно касаясь ее, Джордж извлек видеокассету, вернул на место половицу и ковер. Прошел в гостиную, налил себе еще порцию бренди «Три бочки» и включил видео. Он смотрел, как маньяки один за другим насилуют Мэнди в самых немыслимых позах, и буквально физически ощущал, что напряжение и боль последних часов постепенно уходят. В то же время больное воображение рисовало ему миссис Дэвидсон. С какой силой она массировала свои груди! Миссис Дэвидсон сменила Мэнди. Захлебываясь спермой, она засовывала в рот член очередного мужчины… Но вот перед ним снова миссис Дэвидсон, и мужчина рядом с ней — он сам. Нет, он не зря потратил целую ночь. Теперь, по крайней мере, он знает фамилию этой сучки.

На следующий день щека у Джорджа распухла сильнее, и он остался дома. А Илэйн сказал, что у него разболелся зуб. Ничего не подозревая, женщина позвонила к нему в офис и уехала на работу.

Она была «девушкой на контроле» в большом супермаркете в центре Грэнтли и ненавидела это свое занятие до глубины души.

Джордж остался один, и тут его осенило. Он решил съездить в Лондон. Принарядился, сел в машину. Всю дорогу он любовался сельскими пейзажами Эссекса[4] (даже сейчас, в холодную и сырую пору, они были просто великолепны). После неудачной ночи необходимо хорошенько развлечься, и Джордж, отыскав в приемнике программу «Радио Эссекса», стал весело подпевать группе «Карпентерс». С легким сердцем он ехал по Лондону и вскоре очутился в Уэст-Энде. Но, когда добрался до Сохо,[5] чтобы посетить секс-лавку, ему стало не по себе. До этого он обычно заказывал журналы и видео по почте. Но, к немалому своему удивлению, в лавке Джордж почувствовал себя сразу как дома.

За прилавком стоял мужчина приблизительно его лет и с улыбкой наблюдал за Джорджем, переходившим от полки к полке. Увы, здесь Джорджа ждало некоторое разочарование: все журналы и видеофильмы были скучные, «беззубые» — ни одной сцены насилия. Он взял с полки кожаную маску и пошел к прилавку.

— Восемьдесят пять фунтов, пожалуйста.

Джордж аккуратно отсчитал нужную сумму. Почему бы, в самом деле, не сделать себе рождественский подарок? Это так приятно!

— Вы из «озабоченных», да?

— Да. — Джордж смущенно кивнул и чуть-чуть обнажил свои мелкие зубы в едва заметной улыбке. — Вы угадали.

— А крутая порнуха вам не по вкусу? Если хотите, я могу кое-что предложить…

Джордж взял с прилавка маску в пластиковом пакете и на этот раз расплылся в улыбке.

— Возьмите фильмы по паре сотен за штуку. Настоящие, «деловые»!

— Деловые? — удивился Джордж.

Продавец привлек его к себе и, понизив голос, объяснил:

— Ну да, «деловые». Там куколки «делом» занимаются. Понял? — Он перешел с Джорджем на фамильярное «ты». — Все в натуре, не понарошку, усек?

Продавец видел, что Джордж колеблется, и вздохнул. Сам он вот уже тридцать лет играет в эти игры, начал мальчиком. Извращенцев распознает с первого взгляда. А этот, он готов поклясться жизнью собственной внучки, извращенец из извращенцев! Настоящий чемпион!

— Знаешь, все это американские штучки. Изловят этакую живую куколку, привяжут крепко, чтобы не вывернулась, и трахают — и сзади и спереди. Чего только не делают! Куколка вопит — тоже по-настоящему, не прикидывается. В общем, все, как говорится, в натуре. Есть у меня новые поступления, так там такие фильмы! Кого хочешь достанут. Ты только представь: куколка уже концы отдала, а ее трахают, как живую. Так вот, спрос, скажу я тебе, на все эти штучки, как на горячие пирожки.

В глазах Джорджа зажглись похотливые огоньки.

— И сколько, говоришь, они стоят?

— Пару сотен, дружище. И это, поверь, еще дешево.

— А можно заплатить по кредитной карточке «Барклай-банка»? Дело в том, что у меня нет больше с собой наличных!

— Конечно можно, приятель. Мы берем все, даже «Америкэн экспресс»! По любому удостоверению личности. Мы тебе что хочешь отпустим!

Они обменялись улыбками. Джорджу казалось, что он наконец обрел настоящего друга.

— Можно мне к вам позванивать, а потом просматривать, что тут у вас имеется?..

— Ну конечно же можно, петушок ты мой старый. — Продавец похлопал его по плечу. — Чуть-чуть больше заплатишь, и я придержу что угодно. Договорились? — На копов у продавца был нюх, но сейчас перед ним настоящий подонок. И продавец спокойно потирал руки.

— Ох, большое спасибо! А то в районе, где я живу… — Он развел руками.

— Да-да, понимаю. У нас ведь не признают настоящих мужчин!

И продавец поспешил с оформлением покупки по кредитной карточке, опасаясь, как бы Джордж не передумал.

— Что и говорить, люди у нас без понятия!

Через десять минут Джордж покинул лавку, сжимая в потной ладони ручку полиэтиленовой сумки, где лежал порнофильм и кожаная маска. Озираясь по сторонам, Джордж впивался взглядом в лица прохожих, впитывал звуки Сохо и чувствовал себя в родной стихии.

Когда Илэйн вернулась с работы домой, Джордж встретил ее готовым обедом и заваренным чаем.

— Давай, любовь моя, присаживайся, ты наверняка чертовски-устала. Я приготовил отличный бифштекс и чипсы.

Илэйн уставилась на мужа, будто никогда прежде его не видела. Выглядел, он вполне счастливым.

— Спасибо, Джордж. Признаться, это для меня приятная неожиданность!

Он слегка пощекотал ее под подбородком и поставил на стол чашку горячего, дымящегося чая.

— Ради тебя, моя драгоценная, все что угодно!

Они улыбнулись друг другу.

Все-таки что-то странное происходит с Джорджем, уже много лет он не был с ней так ласков. Она глотнула чаю, стараясь прогнать сомнения. Это было давно, еще до их переезда сюда, до того, как между ними начался разлад.

Илэйн пила чай и наблюдала за тем, как Джордж разогревает обед.

Вид у него вполне счастливый.

Но с чего бы это?

Илэйн покачала головой.

Глава 2

Джордж сидел за своим конторским столом, даже не заглядывая в лежавшие перед ним гроссбухи. Ничего, кроме порнофильма из секс-лавки, для него теперь не существовало. Все окружающее казалось нереальным. Иногда это пугало. Накануне вечером, когда они с Илэйн смотрели передачу о гигантских пандах, Джорджу вдруг померещился другой фильм, где главный герой — он сам, где все подвластно ему.

К действительности его вернула Илэйн. От ее голоса мог лопнуть стакан, а молоко свернуться, до того отвратительным показался он Джорджу. Ему стало не по себе. Но со временем он просто утратил контроль над своими мыслями: ночью ли, днем ли они невесть где бродили.

«Нет, надо встряхнуться, — сказал он себе, — ведь целая куча срочной работы». И снова уставился на лежавший перед ним гроссбух с расценками.

— Не найдется ли у вас пяти минут, мистер Маркхэм? Мне хотелось бы с вами поговорить!

Джордж повернулся на своем вращающемся кресле и увидел в дверях улыбающуюся Джозефин Денхэм.

— Конечно же, миссис Денхэм, — тихо и вежливо ответил Джордж.

Джозефин Денхэм вернулась в свой кабинет. Она сама не могла понять, почему Джордж Маркхэм ее раздражает. Всегда такой вежливый, точнее, холодно-вежливый, собранный. Без уважительных причин не отпрашивается, ленч не растягивает, наконец, не опускает на ее счет шуточек, как это делают некоторые сотрудники… Короче говоря, вполне образцовый работник. Но что-то в его полной, рыхлой фигуре, в водянисто-серых глазах вызывало у нее нервную дрожь. Окинув взглядом стоявшего перед ней Джорджа Маркхэма, она пригласила его сесть.

Даже то, как Джордж, прежде чем сесть, подтягивает брюки, зажимая складку большим и указательным пальцами, раздражало ее, не говоря уже о едва заметной улыбке, едва приоткрывавшей зубы. Джордж между тем исподтишка следил за тем, как поднимаются и опускаются при каждом вдохе и выдохе огромные груди Джозефин. На его взгляд, они вполне соответствовали олимпийским стандартам.

Джордж расплылся в улыбке, и женщине ничего не оставалось, как тоже улыбнуться.

— Извините, пожалуйста, что я потревожила вас. Вы прекрасный работник.

Улыбку на его лице сменила маска внимания и сосредоточенности.

— Времена теперь трудные, спад, короче говоря, мы вынуждены кое-кому предложить уволиться. Разумеется, с компенсацией.

Джорджу показалось, будто неожиданно лопнул воздушный шар его счастья.

— Понимаю… — Впрочем, понять ему было трудно: ведь целых пятнадцать лет проработал он в этой фирме! — И многим придется уйти?

— Пятерым: Джонсону, Мазерсу, Дэвидсу, Пелхэму, ну, и вам, сэр.

Джордж уставился на нее. Лицо его оставалось бесстрастным, но Джозефин казалось, что этот старик готов ее проглотить. Она даже вздрогнула.

— Понимаю, — повторил он. — Значит, людей постарше вы увольняете, а молодых, так называемый «мотор» фирмы, оставляете.

Джордж испытывал острейшее желание вскочить с кресла и хорошенько огреть эту глупую суку, эту крашеную блондинку с размалеванной физиономией и пышной колышущейся грудью. Грязная, вонючая шлюха! Потаскуха. Как ему хотелось, чтобы она сдохла от рака, чтобы визжала, когда ей станут отрезать груди дюйм за дюймом! Как ему хотелось…

— Что с вами, мистер Маркхэм?

Джозефин Денхэм нервничала. Вот уже несколько минут этот тип сидит и таращится на нее. Без всякого выражения на лице. Оба понимали, что для Джорджа все кончено. Ему за пятьдесят. К тому же ни обаяния, ни талантов. Даже простой человеческой симпатии нет. Ни одна фирма не возьмет его на работу.

— Мне в самом деле очень жаль, Джордж. — Оробев, она назвала его не по фамилии, а по имени.

— Вы еще пожалеете! — бросил он едва слышно, сверля ее взглядом.

— Прошу прощения, что вы сказали?

Джордж вновь повернулся к ней и повторил с улыбкой:

— Я сказал: вы еще пожалеете!

Сколько сарказма! Она смотрела, как он зашаркал из ее кабинета — жалкий, ссутулившийся.

Слава Богу, теперь, по крайней мере, все ясно. Она облегченно вздохнула и, вытащив сигарету из пачки, закурила. Вот только дрожь никак не могла унять и про себя усмехнулась: кто бы подумал, что из-за какого-то недомерка у нее расшалятся нервы!

И все-таки Джозефин Денхэм весь день было не по себе.

Джордж вернулся к своему столу и так и просидел до самого ленча, молчаливый, ко всему безучастный. Но голова буквально раскалывалась от переполнявших ее мыслей. В пять минут первого он уже был в небольшой закусочной «Ожившая лисица», где заказал порцию бренди.

Барменше было с виду лет сорок пять. Крашеная блондинка с огромными накладными ресницами и просвечивавшими сквозь марлевку иссохшими грудями. Джордж с трудом сдерживал отвращение.

Еще одна шлюха! Все они — шлюхи траханные. Устыдившись, он прикрыл ладонью рот, подумав, что даже мысленно нельзя произносить такие слова.

— Будьте добры, с вас фунт девяносто пенсов. — Барменша гундосила, видимо считая это признаком хорошего тона.

— Спасибо, дорогая! Пожалуйста, возьмите себе фунт на чай.

На его слабую ухмылку она ответила улыбкой до ушей, показав при этом свои крупные, желтые от табака зубы.

Джордж протянул ей пятифунтовую купюру, подождал сдачу и, забрав свою выпивку, прошел к столику в углу. Потягивая бренди крохотными глотками, он думал о том, что будет с Илэйн, когда он ей скажет о своем увольнении. У нее просто глаза полезут на лоб. Не такая это простая проблема. Илэйн — мастерица коллекционировать свои претензии к нему! Собирает их, как другие женщины — шляпы или туфли. До сих пор та история стоит между ними молчаливым призраком, хотя жена ни разу не упомянула о ней. Он знает, Илэйн не простила его. Джордж залпом допил крепкий дешевый бренди.

В этой истории он вовсе не чувствовал себя виноватым, он даже с трудом сообразил, что произошло. Только что они улыбались друг другу, смеялись — и вдруг девушка завизжала! Ох уж этот визг: он бил по мозгам! Глупая сучка! Похоже, она предвидела, что произойдет.

— Приветик, Джорджи, дорогуша.

Это подошел Питер Реншо. От него так и веяло добродушием, юмором, дружеской приязнью. Сердце Джорджа упало: не хватало ему сейчас только этого приставучего болвана Реншо!

— Привет, Питер. Заказать тебе выпивку?

— Нет, Джорджи. Сегодня я угощаю: не каждый день тебя можно встретить в моем любимом гнездышке!

Он щелкнул пальцами беловолосому чудовищу за стойкой и подмигнул ей:

— Вивьен, ангелочек, дай-ка мне «Джи энд Ти» со льдом и лимоном и еще немного того, что пьет мой друг. И не забудь, любимая, налить стаканчик себе.

Женщина тут же начала прихорашиваться и многозначительно улыбнулась. Реншо подсел к Джорджу и прошептал:

— Кто только на ней не ездил, но, если на нее найдет, любого затрахает.

Джордж поморщился, а Питер весело рассмеялся:

— Послушай-ка меня, Джорджи, дорогуша, только это мужской разговор. — И он игриво ткнул Джорджа пальцем в бок. — Когда разжигаешь камин, не смотри на каминную доску. Ты понял меня?

Джордж растерянно улыбнулся. Хоть бы этого мудака инфаркт хватил, хоть бы он сдох! Может, тогда наконец угомонится.

— Ну, раз ты так говоришь, Питер…

— Пит! Бога ради, Джорджи, дорогуша: Пит, и все! Даже моя старая мамочка, благослови ее Боже, не зовет меня Питером.

Вивьен принесла напитки и, когда уходила, пощекотала Питеру шею. От Джорджа это не ускользнуло. Вот блядь!

— Ты что таращишься, а, Джорджи? Захотелось трахнуть ее по-быстрому? — Питер откинулся на стуле и уже собрался позвать барменшу.

У Джорджа сердце в пятки ушло. Он схватил Реншо за грудки и силой повернул к себе:

— Не надо, Питер… Ох, извини, я хотел сказать: Пит. Я просто задумался. — Он понизил голос. — Вот и все. У меня неприятности.

— Значит, тебе наконец сказали?

Джордж ошеломленно посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, что тебя выставляют. — Питер не заметил раздражения в голосе Джорджа. — Так ведь это еще несколько месяцев назад стало известно.

Джордж онемел. Значит, все знали? Все, кроме него! Знали и смеялись над ним, да-да, смеялись. Исподтишка, черт их подери!

Удивление на физиономии Джорджа сменилось такой яростью, что даже Питера это проняло. Он был уверен, что Джордж все давно знает! Знали же остальные! И он с виноватым видом положил руку на руку Джорджа.

— Извини, старик. Бог свидетель, я думал, ты знаешь. Честное слово, поверь мне!

Джордж ответил с тяжелым вздохом:

— Нет, Пит, я ничего не знал и тоже могу дать тебе честное слово.

Голос Джорджа снова стал тихим и вежливым, как обычно.

— Я даже не догадывался.

— Ну ничего, Джорджи, дорогуша. Право же, могло быть и хуже. Тебе сколько? Пятьдесят восемь? Пятьдесят девять?

— Пятьдесят один, Питер. Пятьдесят один!

— Ух ты! Ну ничего, все равно не горюй! Пенсию получишь пораньше. Поживешь в свое удовольствие. Приглядишь за малышами.

— У меня нет детей, Питер. Илэйн и я никогда…

— О!

Питеру все труднее было найти слова утешения. У него жена и четверо детей и еще целая куча любовниц и «привязанностей на одну ночь» по всей стране. Такие, как Джордж, не только изумляли его, но и влекли к себе. Неужели можно прожить на свете пятьдесят один год без всяких привязанностей на стороне? Конечно, еще несколько лет — и у него самого пропадет охота заводить любовные интрижки или заигрывать с барменшами, и тогда он станет жить душа в душу с женой и радоваться внукам и внучкам. Но в эту грустную пору ему по крайней мере будет что вспомнить.

— Ладно, не горюй, Джорджи, запей это дело! Подумай лучше о том, какую мы тебе устроим отвальную, и на душе станет легче! — Он опять щелкнул пальцами барменше. — Вив, будь так добра, повтори!

Посетителей между тем прибавлялось. Питер то и дело приветствовал добрых друзей и знакомых, представлял им Джорджа, и тот тоже улыбался и кивал, но мысли его были далеко.

Что, черт подери, он скажет Илэйн?

Илэйн сидела у себя на службе в буфете и лениво помешивала ложечкой кофе.

С Джорджем не все ладно. Та беда не прошла даром. Правда, в последние несколько недель он изменился к лучшему, повеселел.

Она прогнала неприятные мысли. Что ж, Джордж выплатил свой долг обществу и теперь может начать жизнь сначала. Собственно, они уже давно ведут новую жизнь и, возможно, сейчас, двадцать лет спустя, пора наконец покончить с прошлым?

— Ой, Илэйн, как же я не люблю пятницу! А ты?

Маргарет Форрестер подсела к Илэйн и скинула туфли.

— Когда-нибудь мои ноги внесут в Книгу рекордов Гиннесса: «Самые распухшие ноги в мире!»

Илэйн засмеялась.

— Сама виновата. Купила бы себе туфли на низком каблуке. А то вон какие высоченные носишь!

— Нет. Ноги — моя единственная гордость. И я буду носить каблуки, пока хватит сил.

Илэйн покачала головой и спросила:

— Заказать тебе кофе?

— О да, пожалуйста, Илэйн. И еще — стаканчик холодной воды, если у них есть.

Илэйн заказала кофе, и они принялись болтать.

— Куда собираешься в отпуск?

Илэйн пожала плечами:

— Не знаю, может, снова в Борнмут?

— Ой, Илэйн, да кто теперь там отдыхает? Разве что инвалиды в своих колясках. Мы с девочками летим в Испанию. Хочешь с нами? Солнце, песок, море, секс… — Маргарет даже заплясала на стуле. — Просто не терпится скорее туда попасть! В прошлом году мы жили в отеле, окна — на море, только попугаи нас достали — там рядом заповедник. Ночь напролет орут. Знаешь Кэролайн из отдела замороженных продуктов? Так она как-то ночью все наши туфли в них перешвыряла. Мы просто обмочились от смеха! Пришлось утром идти в заповедник за туфлями. Такой переполох был!

Илэйн улыбнулась:

— Право, не знаю, Маргарет. Джордж…

— Да ну его, твоего Джорджа! Ведь всего-навсего сто двадцать фунтов за две недели. Полный пансион! Погода, конечно, в марте не жаркая, зато, дорогая, как славно мы там проведем время!

Впервые в жизни Илэйн не без удовольствия подумала о том, что может испытать радости, о которых прежде и понятия не имела.

Маргарет положила руку на руку Илэйн:

— Ну давай же, подруга, расслабься, почисти перышки, пока не поздно!

Илэйн в раздумье кусала губу. По выражению ее лица Маргарет поняла, что подруга колеблется. Илэйн наконец решилась:

— Ладно, летим! — Она возбужденно рассмеялась.

— После работы пойдем и закажем билеты и путевки — уж тогда-то ты не передумаешь!

— Джордж в обморок упадет, когда я ему скажу.

— Ну и пусть! С моим стариканом это уже было. Но я заявила ему: «Человек живет только раз».

— Да, ты права!

Илэйн вновь прикусила губу, на этот раз от волнения: подумать только, на целых две недели избавиться от Джорджа! Это же счастье!

Илэйн мяла картошку, когда услыхала, как хлопнула входная дверь, и вся напряглась, словно приготовившись к битве. Хотя знала, что муж на нее не поднимет руки. Джордж вообще никогда не дерется.

Он лишь взглянет на нее с видом мученика и одними глазами спросит: «Неужели я заслужил такое?» Не прерывая своего занятия, Илэйн собралась с силами и, изобразив на лице улыбку, поглядела на мужа:

— Привет, Джордж. Присаживайся, ужин почти готов.

Она заметила, как правая бровь Джорджа удивленно приподнялась, но продолжала готовить пюре.

Джордж занял свое обычное место за белым кухонным столиком из гарнитура «Формика». Этот столик они купили в магазине фирмы «Эм-эф-ай» и очень им гордились. Казалось, с тех пор прошел миллион лет.

— Ну как поработал сегодня? — Она явно настроилась на дружеский лад.

«О да, — подумал Джордж, — поработал я сегодня на славу! Так поработал, что вышибли из фирмы пинком под зад, о чем любезно сообщила миссис Денхэм». Он спохватился, прижав руку ко рту. Опять он сквернословит. Пока мысленно, но если не остановится, может наброситься с бранью на Илэйн. И Джордж ответил своим тихим, занудным голосом:

— Неплохо, любовь моя. А ты?

Он следил за тем, как жена раскладывает по тарелкам свиные отбивные и пюре, посыпая их зеленым горошком.

— У меня сегодня был просто отличный день.

Бровь у Джорджа снова взлетела вверх. Ну и ну! Отличный день. Это что-то новенькое. Ведь жена всегда жаловалась, что на ней одной с ее кассовым аппаратом держится весь магазин.

— Что ж, рад за тебя, дорогая! Прекрасно!

Добавляя к блюду соус, Илэйн с трудом сдерживалась, чтобы не вылить его на лысую башку Джорджа!

— «Рад за тебя, дорогая!», «Прекрасно, дорогая!». Черт возьми, Джордж! Я же твоя жена, так какого черта так распинаться? Вежливость свою демонстрируешь?

Он посмотрел на нее со злостью. До чего же тяжело с этой женщиной! А скажи он, что она осточертела ему, пусть идет в задницу, что от ее голоса у него начинается мигрень, что у него одно-единственное желание — получить страховку, когда она наконец сдохнет, трудно даже вообразить, какая последовала бы реакция!

Илэйн поставила перед ним тарелку, продолжая болтать, но Джордж уже вошел в режим автопилота, как всегда, когда она начинала свой треп про работу.

— Ну, в общем, когда они спросили меня… Я хочу сказать, когда одна из девушек подошла ко мне… понимаешь… Я и подумала: а почему бы и нет? Мне так хочется слетать в Испанию.

До Джорджа, сосредоточившего все свое внимание на довольно-таки жесткой отбивной, только сейчас дошло.

— Испания? Ты сказала — Испания? — Скептические нотки в его голосе вызвали у Илэйн досаду. Что он вообразил? Что Испания не для нее?

— Да-да, Джорджи, я сказала: Испания. Это там, где живут испанцы. Надеюсь, ты знаешь.

— Ты собираешься… в Испанию?! Ты?!

Илэйн перестала есть и положила вилку и нож на край тарелки.

— Не понимаю, что тебя так удивило.

Джордж открыл было рот, но не успел ответить, как Илэйн обрушила не него поток слов:

— Думаешь, Испания кишит девицами с третьей полосы газеты и всякими там блондинистыми Адонисами,[6] да? Так вот, да будет тебе известно, сослуживицы, девушки, с которыми я работаю, здорово проводят там время — так-то, дорогой! Чертовски здорово! И вот я впервые в жизни, я, — она ткнула себя большим пальцем в грудь, — хочу присоединиться к ним и поглядеть на настоящий мир. Хочу получить удовольствие! Повеселиться, расслабиться! Я ведь еще не старуха! Скажу тебе прямо: вряд ли я доживу до того дня, когда ты сам предложишь мне отдохнуть.

Джордж следил за выражением ее лица: оно то и дело менялось, словно у куклы, скрученной из носового платка.

На какой-то миг он представил себе ее на пляже в купальнике без верха и рассмеялся до слез, зайдясь в приступе кашля. Илэйн даже пришлось похлопать его по спине. Наконец он выбился из сил и постепенно успокоился. Дыхание стало ровным.

Илэйн ошеломленно смотрела на него.

— Извини, Илэйн. Я был просто в шоке. Ты ведь никуда прежде не летала, верно? Даже желания такого не возникало! Это как гром среди ясного неба!.. Что ж, слетай!.. Слетай и развлекись хорошенько. Представляю, какая загорелая ты вернешься. Отдых принесет тебе массу приятных минут!

Она была сражена и подозревала, что Джордж над ней издевается. Но он, словно угадав ее мысли, объяснил:

— Вот уж не думал, что после стольких лет ты еще способна делать мне сюрпризы, потому я и смеялся!

Илэйн успокоилась.

— Может, открыть бутылочку, дорогая, по случаю такого события, а?

— Да, Джордж, пожалуй!

Она вернулась на свое место и вновь принялась за еду. Слишком груба она с мужем, вот он и рад от нее избавиться, пусть ненадолго. Хоть бы чуть-чуть огорчился предстоящей разлукой. Надо быть с ним помягче и попытаться его понять. Зазвенели бокалы:

— За Испанию, дорогая!

— За Испанию!

Ужин закончился вполне мирно: Джордж оставил Илэйн допивать початую бутылку, а сам отправился на прогулку.

Уже двадцать минут Джордж бродил по городу, сунув руки в карманы и втянув голову в воротник, и наконец вышел к улице Мазеруэл. Он любил зиму с ее темными вечерами — великолепным прикрытием.

Как сказать Илэйн, что его увольняют? Из слов Реншо он понял, что это произойдет в феврале. По телу побежали мурашки. Сегодня ему удалось усыпить ее бдительность, но долго так продолжаться не может! Он прикрыл глаза, обдумывая ситуацию. И без того жена считает его неудачником, а тут еще увольнение!

Джералдин О’Лири посмотрела в зеркало, улыбнулась и осталась недовольна. Нет, чего-то недостает. Надо накрасить губы поярче. Джералдин широко открыла рот, наложила толстый слой розовой помады, сжала губы и потерла их одну о другую. Снова улыбнулась, теперь уже удовлетворенно, и принялась водить щеткой по своим длинным каштановым волосам, в которых потрескивали разряды.

Лежа в постели, Мик О’Лири наблюдал за женой. Даже после двенадцати лет их совместной жизни она по-прежнему волновала его. Мать троих детей, она в свои тридцать два года выглядела почти так же, как в день свадьбы. Когда она надевала бюстгальтер и трусики, взгляды их встретились, и они улыбнулись друг другу интимной улыбкой.

— Мне хотелось бы, Джерри, чтобы ты вечером никуда не ходила!

— Мне тоже, Мик. Но ты же знаешь, как я пожалею об этом на следующей неделе. Пятнадцать фунтов есть пятнадцать фунтов! И Рождество скоро… — Голос ее замер.

Мик вздохнул, встал с постели, натянул брюки.

— Пожалуй, верно. Только не надевай эту блузку!

Джералдин посмотрела на блузку, которую в это время застегивала.

— А в чем дело? Что-нибудь не так?

— Слишком прозрачная, бюстгальтер просвечивает.

— Ой, Мик! Да ты чокнутый…

— Не хочу, чтобы всякие типы пялились на мою жену.

— А ведь женщины тоже в винный бар ходят, тебе это хорошо известно! — сказала Джералдин, поджав губы.

— Ходят, — рассмеялся он, — но не такие хорошенькие, как ты, девочка!

Джералдин улыбнулась, скользнула в свою черную юбку, надела туфли на высоких каблуках и обильно обрызгала себя духами.

Наконец, еще раз полюбовавшись на себя в зеркало, она вместе с мужем вышла из спальни и спустилась вниз.

В гостиной они застали Софи, Дональда и Грэниа, трех, пяти и десяти лет соответственно.

— До встречи, слушайтесь папочку! — сказала им Джералдин.

Софи в розовой пижамке потянулась к матери. Джералдин подхватила ее на руки, прижала к груди, с наслаждением вдохнув ее запах, присущий лишь детям.

— Будь умницей, дорогая! — сказала она и посмотрела на мужа, поглощенного изучением телепрограммы.

— Пусть Софи не заигрывается, — обратилась она к старшим детям. — И чтобы в семь часов все были в постели!

Грэниа и Дональд тяжело вздохнули.

— Да-да, я сказала и повторять не собираюсь, не то не получите завтра сладкого.

Она усадила Софи на диван, рядом с братом и сестрой, и, застегивая пальто, давала последние напутствия:

— Мик, если надумаешь съесть бутерброд, возьми в холодильнике цыпленка, и еще я припасла для тебя несколько банок пива. Ах да, пока не забыла: я сделала заказ в «Эйвон» по телефону, и вечером оттуда будут звонить.

— Ладно, поторопись, Джерри. Я тут сам разберусь. Пока, любимая.

Она поцеловала его в губы.

— Будь осторожна и не дерзи, хорошо?

Джералдин с усмешкой поглядела на мужа:

— Хорошо. Ну, дети, я пошла!

Она перецеловала всех по очереди и вышла из дому. Порыв холодного ветра ударил в лицо, как только она захлопнула дверь. До бара, где она подрабатывала, было не меньше полумили. По дороге мысли ее были заняты подарками на Рождество. Старшим детям она уже купила почти все, что хотела. Грэниа — велосипед, который пока хранился у свекрови в сарае, а Дональду — игру «Атари». Софи она подарит либо набор игрушечной кухонной посуды, либо коляску для куклы — пока еще не решила.

Свернув на дорогу, ведущую к Воксхоллу,[7] Джералдин поплотнее запахнула пальто. Этот отрезок пути она терпеть не могла: дорога, хоть и широкая, но вся в колдобинах, с левой стороны — лес. В этом лесу она гуляла еще ребенком и исходила его вдоль и поперек. Но до сих пор он внушает ей чувство тревоги. Вокруг темень, пустырь, почти все дома снесли, чтобы построить новые, так что свет падал лишь из двух или трех уцелевших. Много лет назад городок в этом месте кончался. А теперь по одну сторону тянулся лес, а по другую — земли муниципального совета, где постепенно сносили старые, викторианского стиля постройки. Каблучки Джералдин гулко стучали по неровному, в выбоинах тротуару, и этот звук придавал ей храбрости. Еще немного — и эта дорога кончится. Огоньки впереди светили как маячки и манили к себе.

«Дура! Какой-то тени испугалась», — мысленно упрекнула себя женщина и прибавила шагу.

Джордж уже минут пятнадцать стоял на лесной опушке. Глянул на светящийся циферблат часов: четверть восьмого. А вот и она.

Он сглотнул, пошевелил пальцами в белых хлопчатобумажных перчатках.

Едва только Джералдин прошла мимо, он выскочил на дорогу, схватил ее за волосы, длинные каштановые волосы, лучшее ее украшение, зажал ей рот и потащил в лес.

Она даже крикнуть не успела. Попыталась вырваться и потеряла туфлю. Ужас сковал несчастную.

Джордж запыхался и едва ковылял: она была выше, чем ему показалось, ее стоны выводили его из себя. Он и так с трудом ее волочил, одной рукой держа за волосы, а другой крепко сжимая ей челюсти. Наконец он швырнул свою жертву на землю.

От ушиба у Джералдин перехватило дыхание, и, оглушенная, она несколько секунд лежала неподвижно. Потом попыталась подняться, но Джордж так пнул ее ногой в живот, что она, корчась, снова рухнула на землю. Он опустился рядом с ней на колени. Собрав все силы, женщина откатилась от него и снова попыталась встать.

Джордж выругался. Эта сука просто его достала! Схватив оказавшуюся под рукой доску, он изо всех сил ударил женщину по голове. Она упала, и Джордж с облегчением вздохнул. Он подождал, пока дыхание станет ровным, а толчки сердца перестанут отдаваться в ушах, вытер платком пот со лба. Посмотрел на женщину. Та лежала навзничь, отвернувшись от него. Прекрасно! По крайней мере не будет на него таращиться, следить за каждым его движением. Он очень аккуратно распахнул на ней пальто — зачем портить хорошую вещь? Содрал с нее юбку, мурлыча что-то себе под нос. Надо же, в такой холод без колготок! Вот блядь! Тело ее как-то странно тяжелело, пока он расстегивал и стаскивал с нее блузку и тоже очень аккуратно складывал ее на пальто. Все еще мурлыча, он оглядел бюстгальтер. В полумраке не сразу нашел этот чертов кусочек пластмассы. Но уже через секунду ее груди так и прыгнули ему в руки: застежка оказалась спереди — будто специально для него. Испытывая в этот момент глубокую нежность к своей жертве, Джордж принялся ласкать ее груди. Разрезал ножом трусы.

Возбуждение нарастало с каждой минутой. И когда он раздвинул ей ноги, то с трудом сдержал готовый вырваться крик. Она хотела! Все они хотят!

И уже лежа на ней, Джордж, опустошенный, но счастливый, понял, почему женщина не шевельнулась, пока он «играл» с ней.

В доске, так вовремя попавшейся под руку, был шестидюймовый гвоздь, он пробил череп и вошел в мозг.

Джордж поглядел на нее и еще раз выругался.

Сама виновата! Сама во всем виновата! От женщин одни неприятности! Вот уж дуры так дуры… Глупые сучки! И, размахнувшись, он изо всей силы ударил ее кулаком по лицу.

Кевин О’Лири, не веря своим ушам, смотрел на женщину-констебля. Может быть, у него помутился рассудок? Ведь всю ночь он провел без сна.

— Что вы сказали?

Женщина — констебль полиции впервые в жизни чувствовала себя так скверно. Она готова была расплакаться. Трое детей, прижавшись друг к другу, застыли на диване: страх отца передался им.

— Вашу жену, мистер О’Лири, нашли час тому назад убитой.

Гримаса страдания исказила лицо мужчины, и констебль обняла его за плечи.

— Нет, только не моя Джерри! Только не моя дорогая Джерри! Ну скажите же мне, что это неправда! Ну пожалуйста!

Голос Кевина О’Лири сорвался; он прижал руки к лицу, и слезы ручьем потекли между пальцами.

— Папа, папа! Не плачь! Не плачь, папочка!

Десятилетняя Грэниа прижала к себе брата и сестру. Она никогда не видела, чтобы ее папочка плакал.

— Я хочу к маме! Когда мама вернется?

В то самое время, когда Кевину О’Лири сообщили ужасную новость, Джордж Маркхэм готовил завтрак своей супруге.

Илэйн ввалилась в кухню, и от запаха яичницы с беконом у нее потекли слюнки.

— О, Джордж, я и сама могла приготовить!

Он усмехнулся:

— Мне просто захотелось за тобой поухаживать, дорогая! Ты ведь знаешь, как я тебя люблю!

— Это правда, Джордж?

Неизвестно почему, но от его признаний в любви Илэйн становилось еще тоскливее!

Джордж пододвинул ей стул, усадил за стол.

— Ешь, дорогая!

При виде яичницы с беконом и помидорами у Илэйн разыгрался аппетит.

Джордж смотрел на нее и думал: «Как же ей не быть жирной, этой прожорливой суке, если она так жрет!»

— Что будешь пить, дорогая, чай или кофе? — Джордж был сама любезность.

Теперь у него есть тайна, важная и волнующая. Ни одному живому существу он ее не откроет!

Он тоже позавтракал. И с каким аппетитом!

Глава 3

Илэйн сидела за своей кассой в супермаркете. Покупатели входили и выходили через большие стеклянные двери, и у всех, казалось, одно было в голове: зверское убийство и изнасилование Джералдин О’Лири. Слухи, догадки и страхи буквально затопили весь Грэнтли. Щелкали кассы, люди паковали свои покупки, а Илэйн разговаривала с покупательницей, хорошо знавшей жертву.

— Даже подумать страшно! — Женщина сделала паузу, чтобы положить в сумку большой пакет кукурузных хлопьев. — Ведь у бедняжки осталось трое замечательных ребятишек! И с мужем она была счастлива, не в пример многим из нас. — Женщина многозначительно покачала головой.

— Вы совершенно правы! А как ее обнаружили?

Женщина поправила шелковую косынку: от духоты и жары у нее зудела голова.

— Ее увидел молоденький парнишка — разносчик газет. Он, понимаете ли, всегда срезал дорогу, проходя от Воксхолл-Драйв, ну и наткнулся на нее. Она лежала… бездыханная. — Женщина опять покачала головой. — Держу пари, это только начало! Попомните мои слова: только начало!

Илэйн поморщилась и вывела суммарный итог на своем кассовом аппарате:

— Семнадцать фунтов и восемьдесят пять пенсов, пожалуйста.

Женщина извлекла из кошелька двадцатифунтовую купюру.

— По правде говоря, это просто грабеж среди бела дня! Я даже не сумела купить все необходимое на обед!

Илэйн сочувственно улыбнулась, но мысли ее были заняты Джералдин О’Лири. Такая смерть! Бедняжка! Илэйн пробрала дрожь.

Она сдала покупательнице сдачу и принялась обслуживать следующего покупателя.

Весь Грэнтли был взбудоражен случившимся, особенно женщины. Ведь любая из них могла оказаться на месте О’Лири.

Ничего подобного здесь еще не происходило.

Детектив-инспектор Кэйт Барроуз осмотрела тело и невольно отшатнулась.

Исподтишка наблюдавший за ней детектив-сержант Уиллис усмехнулся, заметив, как она побледнела.

Что за болван поручил женщине расследовать дело об изнасиловании и убийстве? Ведь женщины так чувствительны!

Сержант украдкой оглядел Кэйт с головы до пят. А она очень даже ничего для своих лет. Правда, грудь плосковата, зато ноги длинные и великолепные глаза: темно-карие, в тон каштановым волосам.

Из размышлений Уиллиса вывел голос патологоанатома:

— Гвоздь вошел в череп отсюда, — он указал на висок Джералдин, — с левой части головы, прямо в мозг. Смерть, видимо, наступила мгновенно. На бедрах и груди — следы спермы, что нехарактерно для подобных случаев. Во влагалище тоже сперма. Правда, совсем немного. Уже после того, как потерпевшая скончалась, — анатом потер глаза, — ей был нанесен удар в лицо. Как видите, у нее сломан нос. Сломано также несколько ребер. Осмелюсь предположить, что ее жестоко били ногами: одно из сломанных ребер проткнуло легкое. — Он покачал головой. — Совершенно невероятное по своей жестокости преступление. Заранее продуманное. На коленях у жертвы царапины и грязь, видимо, она отчаянно сопротивлялась.

— А нет ли у нее под ногтями, например, кусочков кожи, в общем, чего-нибудь, за что можно ухватиться? — спросила Кэйт едва слышно.

Медик покачал головой:

— Боюсь, ничего такого нет. Поможет, разумеется, анализ спермы, мы получим данные о ДНК насильника… — Он умолк, пожал плечами и после паузы продолжил: — Возможно, на одежде будут обнаружены волосы или частички кожного покрова. Я вам тогда сообщу. — И патологоанатом принялся медленно и тщательно расчесывать щеткой волосы в паху Джералдин. Кэйт поспешно отвернулась от мертвого, уже начавшего синеть тела.

— Благодарю вас.

Она вышла из морга, и Уиллис последовал за ней. Оба не проронили ни слова, пока снова не оказались в буфете полицейского участка Грэнтли, где взяли себе кофе.

— Послушайте, дорогая, не переживайте так, подобные случаи в порядке вещей.

Кэйт нахмурилась, пристально поглядела на своего молодого коллегу и набрала в легкие воздуха.

— Да как ты смеешь? — скорее прошипела, чем прошептала она, что потрясло Уиллиса. — Что за покровительственный тон? Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать, а? Подумать только, «в порядке вещей»! Неужели ты так считаешь? — В голосе ее звучала враждебность. — Тебя послушать, так и миссис Джералдин О’Лири там, на Небесах, тоже думает, что случившееся с ней в порядке вещей? И муж ее, и дети так полагают, да?

Она почти перешла на крик. Уиллис не знал, куда глаза девать от смущения, и все время озирался по сторонам.

— Так вот, парень, — она сделала ударение на слове «парень», — это вовсе не в порядке вещей. За всем этим стоит убийца и насильник! Понимаешь всю важность этого вывода? Скажи, понимаешь? Да или нет?

Уиллис, красный от стыда, будто к стулу прирос. Все вокруг затихли, внимательно наблюдая за этой сценой.

— Теперь для большинства женщин жизнь в городе будет прекращаться к половине пятого, когда начинает смеркаться. А женщины одинокие и те, чьи мужья работают по ночам, не найдут покоя даже в собственных квартирах. А как же ездить в машинах? Как отпустить дочь в школу, на работу, на прогулку, да куда угодно, если неизвестно, вернется ли она домой? Да эти чертовы примеры можно приводить до бесконечности! А ты тут сидишь и доказываешь, что это, мол, в порядке вещей! И еще одно, раз уж мы тут затеяли разборку. Я — детектив-инспектор, и ты у меня в подчинении. Так что изволь впредь обращаться ко мне как положено. За шесть месяцев я тут ничего, кроме неуважения к себе, не видела. И теперь требую, чтобы ты вел себя должным образом.

Кэйт поднялась со стула и при воцарившейся тишине стремительно вышла из буфета.

К Уиллису подошел сержант Спенсер и, увидев, как он вздыхает, сказал:

— Мегера выпустила когти? Сука паршивая! Да вздумай она так со мной разговаривать, я врезал бы ей по физии!

— Какой храбрый выискался! — донесся со стороны соседнего столика женский голос. — Ты, может, и есть тот самый насильник? Он тоже врезал своей жертве по физиономии! Нос ей сломал.

— Заткнись ты! — Спенсер вернулся к своему столику. — Чертовы бабы! И кто только придумал брать их в полицию? Их бы прямым ходом в психушку — и все дела! А об этой Барроуз и говорить нечего! Совсем сука взбесилась! До чего наглая!

— Ей, между прочим, поручили расследование этого дела, так что умолкни!

Спенсер бросил взгляд на говорившего.

— Ладно, посмотрим, что из этого выйдет. А мне так эта блядь просто давит на психику!

— На психику давит? С какой стати? Да ты не в порядке, парень.

Все расхохотались.

Тогда Спенсер, держа в одной руке чашку с чаем, ткнул средний палец другой руки под нос говорившему.

— А ну-ка, Фишер, поводи глазами!

Фишер ухмыльнулся:

— Попроси хорошенько, тогда, может, и повожу! — И он несколько раз кокетливо поднял и опустил свои длинные ресницы.

Спенсер допил чай, но никак не мог успокоиться. Проклятые потаскухи! Разве влезешь к ним в душу? Может, эта сучка О’Лири сама на грех нарвалась? Впрочем, не его это дело!

Кэйт Барроуз вернулась в свой кабинет. Надо взять себя в руки! Обругала Уиллиса! Но он просто достал ее. И если бы он один! Так ведь в ЦБР Грэнтли почти все такие!

Кэйт провела ладонями по лицу. Сколько унижений ей пришлось пережить с того дня, как она поступила на службу в полицию! Не она первая, не она последняя — такая это профессия. Зато платят здорово…

Сейчас она приступит к изучению материалов дела, как всегда, постарается запомнить все до мельчайших подробностей, не то что ее коллеги-мужчины. Но только она открыла папку и углубилась в чтение, как в дверь постучали.

— Войдите!

На пороге стоял сержант Уиллис.

— Слушаю вас. — Голос ее звучал сухо и официально.

Уиллис отрапортовал:

— Мэм, вас просит к себе старший инспектор Рэтчет, если, конечно, вы не очень заняты.

— Благодарю вас, Уиллис.

Она смотрела, как он повернулся на каблуках и вышел из кабинета. «Ну, Кэйт, — сказала она себе, — ты заслужила „пятерку“».

— Сэр, вы хотели видеть меня?

Рэтчет встретил ее улыбкой.

— Садитесь, Кэйт. Полагаю, вы уже знаете, что на нас обрушилась вся центральная пресса?

— Нет, не знаю. — Кэйт поморщилась. — Но догадываюсь! Иначе и быть не могло!

— Да, хорошего от них ждать не приходится. Но надо, насколько это в наших силах, спустить все на тормозах. К счастью, случай единичный. Только этого нам не хватало, особенно за две недели до Рождества.

В голосе Рэтчета звучала такая усталость, что Кэйт невольно прониклась к нему сочувствием.

— Сэр, на основании имеющихся фактов трудно вести расследование. Может быть, судебная экспертиза хоть что-нибудь прояснит. Необходимо в радиусе мили от места происшествия опросить всех жителей. Я уже распорядилась. Это общепринятая практика. Будет опрошен каждый мужчина от четырнадцати до шестидесяти пяти: где проводит профилактику своей машины, где работает, где находился между шестью тридцатью вечера и семью утра и тому подобное. Да, пока не забыла: старшей по участку я назначила сержанта Докинс. Она мастер своего дела.

Седая кустистая бровь старшего инспектора слегка приподнялась:

— Ну и что, проглотили? Ведь сержант Докинс — женщина!

— Как вам сказать? — грустно усмехнулась Кэйт. — Дело громкое, важное, а ведут его женщины. Сами понимаете, мужчинам злость глаза заливает.

Рэтчет расхохотался. Ему нравилась Кэйт Барроуз.

— Что ж, Кэйт, в конце концов, это ваше право. Расследование поручено вам. Держите Меня в курсе. Договорились?

— Конечно, сэр. Пока ситуация для потерпевшей стороны складывается неблагоприятная. Ведь Джералдин О’Лири работала в винном баре Руди. Однако, судя по информации, которую удалось получить, не была падкой до мужчин, несмотря на свою привлекательность. Сейчас ведется проверка завсегдатаев бара. В большинстве своем это местные жители. Муж потерпевшей всю ночь оставался с детьми, к нему заходила женщина по фамилии Конрой, примерно в семь тридцать вечера, она подтвердила заказ, сделанный Джералдин, и пробыла в доме до начала девятого, когда пришла мать Джералдин с рождественскими подарками. Так что муж вне подозрений: у него полное алиби.

Рэтчет кивнул.

— Похоже, кое-что выстраивается, да?

Кэйт подавила зевок. Кажется, этот день никогда не кончится.

— Предвижу, сэр, что дело окажется чрезвычайно трудным.

Джордж с газетой под мышкой открыл дверь, и на него сразу пахнуло теплом центрального отопления. На улице такой холод! Он совершенно закоченел. Илэйн гремела кастрюлями, готовила ужин. Джордж снял пальто, повесил в шкаф и тихо прошел на кухню.

Илэйн стояла у раковины и резко обернулась.

— О, Джордж! Как ты меня напугал!

Он помахал перед лицом ладонью, будто веером, и улыбнулся:

— Извини, дорогая.

Затем сел к столу, развернул газету и расплылся в улыбке. На первой полосе большими буквами была напечатано: «УБИЙСТВО».

Устроившись на стуле поудобнее, Джордж принялся читать. «Сегодня утром в лесу близ Грэнтли обнаружен труп изнасилованной женщины… — Джорджа охватило знакомое возбуждение. — Убитой оказалась миссис Джералдин О’Лири, тридцатидвухлетняя мать троих детей».

Бедные детки! Бедные, бедные детки! И, покачав головой, он стал читать дальше.

Илэйн поставила ему под руку чашку чая, и он посмотрел на нее снизу вверх.

— Какой ужас, Джордж! Несчастная женщина! Такая страшная смерть! Несчастные дети! Остались сиротками, да еще перед самым Рождеством! — Джорджа поразил эмоциональный накал голоса жены. — На работе у нас только и разговоров что об этом. Ни одна женщина теперь не может чувствовать себя в безопасности, правда?

Джордж чертыхнулся и помотал головой:

— Будь осторожна, Илэйн! — Он погрозил ей пальцем. — Обещай, что будешь на такси возвращаться с работы, ладно? Нечего торчать в темноте на автобусной остановке.

Она вытаращилась на мужа, заулыбалась.

— О, Джордж! Старый ты осел!

И все же Илэйн не могла не признаться самой себе, что ее радует такая забота. Подумать только! Ездить домой на такси, чтобы не торчать в темноте на автобусных остановках! Что же, раз Джордж так сказал, она готова!

И она принялась накрывать на стол к ужину.

Поздно вечером об убийстве на сексуальной почве сообщили и в программе «Новости с Темзы». Илэйн скорбно покачала головой, а Джордж улыбнулся своей затаенной улыбкой.

Кэйт добралась до дому только в четверть двенадцатого. Она въехала на ведущую к дому дорожку и решила не ставить машину в гараж — слишком устала. Вылезла из машины и заперла дверцы, с трудом подавляя зевоту.

Парадная дверь открылась, как только Кэйт подошла, и женщина неопределенного возраста буквально втащила ее в прихожую.

— Входи, дорогая, раздевайся, ты, должно быть, замерзла! Ужин в духовке.

Кэйт мысленно улыбнулась: для матери она все еще восемнадцатилетняя девушка.

— А где Лиззи?

— В ванной, скоро спустится вниз. Ох, Кэйт, я узнала об этом кровавом кошмаре! Позор, настоящий позор! А преступник кто? Муж?

Кэйт прошла за матерью прямо на кухню, где на небольшой стойке бара, за которой они обычно завтракали, лежали наготове вилка и нож. Она залезла на стул перед стойкой и с благодарностью приняла из рук матери чашку дымящегося кофе.

— Нет, мам, это не муж.

Эвелин О’Дауд не слушала ее, что нисколько не заботило Кэйт: мать не имела привычки слушать кого-нибудь или что-нибудь.

— Обычно это совершают мужья или кто-то из родственников…

Эвелин открыла духовку, и у Кэйт от волшебного запаха бифштекса потекли слюнки.

— Смотри не обожгись, тарелка горячая!

— Спасибо, мам, это именно то, что мне нужно!

— Я еще испекла пресного хлеба — к бифштексу.

Тоненькая, небольшого росточка, Эвелин О’Дауд очень напоминала маленькую птичку. Ее пронзительные карие глаза впивались то в одно, то в другое, но ни на чем не задерживались подолгу. Черная одежда, которую она постоянно носила, подчеркивала ее хрупкость. За своей сорокачетырехлетней дочерью она ухаживала, как за десятилетним ребенком, и Кэйт любила ее.

Сейчас мать уселась напротив с чашкой кофе и неизменной сигаретой, взглянула на Кэйт, отломившую себе кусочек хлеба, сделала глубокую затяжку, выпустила дым и улыбнулась.

— Какой же успех ждет тебя, когда ты распутаешь этот узелок? В том, что ты его распутаешь, я не сомневаюсь; слышала, как говорили об этом в «Новостях».

— Пока, мам, мы делаем все, что в наших силах, но слишком мало времени прошло.

Кэйт поглощала ужин с завидным аппетитом, к немалому удовольствию матери.

— Поглядел бы на тебя сейчас отец, мир его праху, так снова умер бы. От счастья!

Кэйт про себя усмехнулась. Ох уж эти ирландские присловья матери! Они бывают не только непонятными, но и забавными, хотя Эвелин не всегда признает это.

Дэклэн О’Дауд, при жизни работавший грузчиком в лондонском порту, постарался дать детям хорошее образование. Старший брат Кэйт жил в Австралии, куда эмигрировал еще двадцать лет назад, и работал там инженером. У него уже было пятеро детей, но ни Кэйт, ни ее мать их никогда не видели. Кэйт сделала карьеру в полиции. Дэклэн О’Дауд умер счастливым человеком вскоре после того, как она окончила Хендон.[8]

С появлением на свет Лиззи, маленькой дочурки Кэйт, Эвелин переехала жить к дочери. Дэнни Барроуз, муж Кэйт, бросил ее, когда ребенку было всего три месяца от роду. Все эти годы он время от времени появлялся у них, делая жизнь невыносимой, и вновь исчезал. Рождества Кэйт ждала не без страха — ведь снова может заявиться этот непрошеный гость. Зато Лиззи обожала отца, и это сильно мешало Кэйт вести их семейный корабль.

На кухню пришлепала в тапочках Лиззи.

— Привет, мам! Мы с бабушкой узнали из «Новостей» об убийстве.

— Привет, детка! Подойди-ка и поцелуй меня!

Лиззи послушно подошла, обняла мать. Она была необыкновенно хороша собой и в свои шестнадцать выглядела на все двадцать. При темных, как у матери и бабушки, волосах кожа ее была фарфорово-белой, а глаза изумительной красоты — цвета фиалки. Привлекательность дочери иногда просто пугала Кэйт. Полногрудая, в отличие от матери, она носила бюстгальтер «36-Б», но грудь ее продолжала расти. Умом и способностями Лиззи не отличалась, не в пример Кэйт. Не то чтобы она была глупа, нет, но к серьезным занятиям интереса не проявляла. Она служила в филиале фирмы «Бутс»: раскладывала товары по полкам и ждала того волшебного дня, когда наконец выучится на кассира. Сидеть за кассой было пределом мечтаний девушки, и Кэйт с этим смирилась.

— Как ты провела день, любовь моя?

— Неплохо, мам, как обычно. Наплыв покупателей перед Рождеством сумасшедший, работали как заведенные, некогда было выпить чашку кофе. Кстати, мистер Уильямс, наш менеджер, похвалил меня, сказал, что я прекрасно справляюсь с работой.

Она произнесла последние слова столь многозначительно и с таким важным видом, что Кэйт и Эвелин невольно рассмеялись. Кэйт отломила еще хлеба и подобрала гороховую подливку с тарелки.

— Хочешь, мам, я приготовлю тебе отличную ванну? На прошлой неделе я купила в салоне «Боди-шоп» специальную соль — ее используют в ароматотерапии. Она изготовлена на основе лаванды и, говорят, способствует расслаблению.

— Это было бы превосходно! Я порядком вымоталась сегодня!

Когда Лиззи вышла из кухни, Кэйт и ее мать обменялись улыбками.

— Нет сомнения, Кэйт, она славная девочка! Ее парень опять сегодня названивал — думаю, это любовь!

Кэйт вытащила из пачки матери сигарету, закурила и отодвинула тарелку.

— Что ж, мальчики за ней бегают, в ее возрасте это в порядке вещей.

— Да, Кэйт, но я беспокоюсь. Вряд ли она вполне понимает, какое производит на них впечатление.

— И в этом тоже ее очарование. Ладно, уж как-нибудь мы за ней присмотрим!

— Конечно. А сейчас, пока ты куришь, я вымою посуду. Насколько я понимаю, тебе необходимо хорошенько выспаться.

Кэйт снова усмехнулась. Заботиться о ком-нибудь для Эвелин — просто счастье. Что бы она делала без матери все эти шестнадцать лет, как справлялась бы со службой и с дочкой?

Наконец Кэйт отправилась в ванную и погрузилась в горячую благоухающую воду. Шестнадцать часов невероятного напряжения! Растерзанная, расчлененная женщина на столе в морге. Она до сих пор у Кэйт перед глазами. Для расследования этого зверского убийства Кэйт выделила специальную команду, организовала бригаду из трех десятков сотрудников, мужчин и женщин. Они должны провести опрос жителей по принципу «от двери к двери». Наконец, в распоряжении Кэйт отпечатки пальцев всех задействованных в деле лиц.

И как только умудрилась мать сделать все так, чтобы Кэйт почувствовала себя снова ребенком и расслабилась после такого сумасшедшего дня!

Джордж лежал в постели рядом с Илэйн и, прислушиваясь к ее громкому храпу, улыбался: стоило ему вспомнить Джералдин О’Лири, как его охватывало радостное возбуждение.

Он то и дело перебирал в памяти все детали случившегося и не мог не поздравить себя с успехом.

Вдруг тень набежала на лицо Джорджа.

Перед его мысленным взором поплыли воспоминания детства. Картины не исчезали, хотя он провел ладонью по лицу, как бы пытаясь стереть их. Вот мать, ярко-рыжая от природы, а не крашеная, как Илэйн. Ее волосы светятся на солнце, в зеленых глазах прыгают искорки. Она улыбается, и Джордж отвечает ей улыбкой. Вот комната, камин с чугунной решеткой, шершавые обои с викторианским рисунком, обитая черной кожей мебель «Честерфилд». А еще клизма и фарфоровый горшок.

Нет, ему не прогнать эти видения, до того они яркие…

— Джорджи, мальчик мой, иди к мамочке! — Какой ласковый голос! Мать протягивает к нему руки. Где-то вдалеке рвутся снаряды, грохочут зенитки. Он поднимается с постели, но не двигается с места.

Она снова зовет его, на этот раз голос ее звучит жестче:

— Я же сказала, Джорджи, подойди к мамочке!

Мальчик смотрит на дверь, мать смеется.

— Входите, дети! — говорит она громко.

Джордж продолжает смотреть на дверь, в глазах его страх. В комнату входят сестра и старший брат. Джордж впивается в них взглядом.

— Ну-ка, Джорджи, мальчик мой, ложись на пол!

Ребенок мотает головой, пятится. Мать кривит свои ярко накрашенные губы.

— Не серди свою мамочку, Джорджи! Ложись на пол! Кому говорю?!

Дети подходят к нему так близко, что он ощущает запах леденца, который сосет Джозеф. Значит, она уже раздала им конфеты, и они постараются завершить все как можно быстрее.

В ужасе перед неизбежным, Джордж закрывает глаза. Его кладут на пол, лицом вниз, стаскивают штанишки и трусики. О, как он ненавидит мать! Она хуже всех. Он плачет. Сперва тихонько, потом громко, с болезненным стоном, когда мать вставляет ему в задний проход резиновый наконечник. Теплая мыльная вода наполняет кишечник, потом выливается. В животе совсем пусто. Джордж в полном изнеможении. Пытка кончилась.

Он лежит на полу, смотрит на улыбающееся лицо матери. На лбу капли холодного пота. Волнами накатывает дурнота. Мать наклоняется над ним, ее размалеванное лицо почти касается его лица, прохладные губы впиваются в его губы.

— Так ведь лучше, а, Джорджи, мальчик мой?

Он кивает, не в силах произнести ни слова, и лежит на полу, пока мать ласково не берет его на руки, чтобы отнести на прохладные простыни, пахнущие мыльными хлопьями «Люкс». В заду жгучая боль.

И снова он видит ее улыбку.

— Ты ведь маленький мамочкин солдатик, правда?

Ребенок следит за ней глазами, полными слез, и с тяжким вздохом, с дрожью во всем теле отвечает:

— Да, я маленький мамочкин солдатик.

И тогда она подхватывает его с постели, прижимает к своей пышной груди и осыпает градом поцелуев.

Все эти сцены проплывали перед Джорджем, будто на экране. Он закрыл глаза, но мать не уходила!

Она никогда никуда не уходила.

По субботам Джордж оставался в доме один. Тщательно вымыв и убрав после завтрака посуду, он поставил на плиту чайник, а сам сбегал в сарай и принес оттуда свои журналы.

Устроившись поудобнее за кухонным столом, Джордж открыл тот журнал, что лежал сверху, и, как только начал смотреть картинки, испытал острое наслаждение.

Скоро у него будет альбом своих собственных жертв, а не какого-нибудь там Питера Сатклиффа, известного убийцы. Лиха беда — начало!

Джордж, попивая чай, принялся читать подписи под картинками, хотя знал их давно наизусть. Посмотрел на часы, скоро ленч, но до возвращения Илэйн еще несколько часов, и он успеет насладиться своим любимым видеофильмом. Джордж даже сжал кулаки от восторга. Вот уж повезло так повезло.

Он один во всем доме. Тишина!

Джордж отнес журналы в сарай, вернулся в дом, заперся изнутри на замок, задернул занавески в комнате, окнами на улицу, отключил телефон и вставил в плейер кассету с фильмом.

Перед глазами замелькали кадры, и Джордж расслабился.

Девица в видеофильме была вылитая Джералдин О’Лири, а самый агрессивный из мужчин — ну просто его собственная копия.

Они сами этого хотят! Еще как хотят! Шлендрают повсюду, намазанные, надушенные! Сопливые девчонки и те туда же. Он знает их как облупленных.

В возбуждении Джордж часто-часто заморгал.

Сколько фильмов он видел о школьницах, но в жизни они еще хуже! С малолетства — шлюхи, все, от первой до последней! О, он насмотрелся на них, когда прогуливался возле школы! Голые ноги, груди под формой колышутся. Он знает всю подноготную женщин. Они готовы на все, сдохнуть готовы, только бы трахнуться! Ну ничего, он им покажет, пока окончательно не состарился. Пусть знают!

Джордж уставился на экран: вот она, сука, концы отдала! Что же, пожалуй, это самый лучший кадр.

Он улыбнулся.

Детектив-сержант Аманда Докинс принесла Кэйт кофе.

— Спасибо, это поможет мне продержаться.

Аманда сочувственно улыбнулась:

— Вы выглядите совершенно разбитой!

— Да, и чувствую себя отвратительно, — кивнула Кэйт. — Ночью я плохо спала, а нынешний день ничуть не лучше вчерашнего.

Аманда опустилась на стул рядом с ней.

— Надеюсь, мы получим нужную информацию, когда обойдем все дома. Беда лишь в том, что часто сосед пытается оговорить соседа, если имеет на него зуб.

— Это я знаю. И все-таки в этой болтовне всегда найдется что-то стоящее, за что можно уцепиться.

— Пейте ваш кофе, мэм, а то остынет.

Кэйт улыбнулась:

— Зови меня Кэйт. Вчера я просто сорвалась, такое со мной впервые, не выдержала наглости этих негодяев. — И она махнула рукой в сторону сотрудников ЦБР. — Всех их, черт побери, прямо-таки распирает от высокомерия, они, видите ли, самые умные! Ну так вот: впредь я не потерплю пренебрежительного к себе отношения. Панибратство не сработало!

Аманда усмехнулась, показав неровные, но белоснежные зубы:

— Они бесятся, потому что над ними поставили женщину. Такого еще не бывало.

Кэйт отпила кофе.

— Могу я тебя кое о чем попросить, Аманда?

Девушка кивнула, но на лицо набежала тень: что-то в тоне Кэйт ее насторожило.

— Пусть думают что хотят, мне плевать! Но если только попробуют снова поднять хвост, я выведу их из расследования! А тебя я просила бы не придавать значения слухам. Поняла, что я имею в виду?

Аманда хихикнула:

— Еще бы не понять, мэм.

— Кэйт.

— Прошу прощения, Кэйт.

— Да, так лучше. Ну а теперь давай займемся анализом преступления. Это убийство — только начало, сейчас преступник готовит главный спектакль. И необходимо ему помешать.

Тревога Кэйт передалась ее молодой помощнице, и Аманда была рада, что ей предстоит работать с начальницей, а не с кем-либо из офицеров-мужчин.

Детектив-сержант Спенсер, наблюдавший за Кэйт и Амандой, со вздохом ткнул локтем в бок своего приятеля, детектива-сержанта Уиллиса, и кивнул в сторону женщин:

— Взгляни-ка, похоже, они спелись. Эти «куколки-сестрички»! — В тоне его звучало презрение.

Уиллис раздраженно мотнул головой.

— Да умолкни ты, Бога ради! Ведь ей поручили вести это дело! Давай лучше постараемся изловить проклятого психа, чтобы не разгуливал на свободе.

У Спенсера вытянулось лицо.

— Особенно ты постараешься, с твоим опытом ловли магазинных воришек и хулиганов. Да?

Уиллис покраснел: он лишь недавно стал детективом-сержантом, и это было его первое настоящее дело. Но никто из коллег, кроме Спенсера, об этом никогда не упоминал. Впрочем, чего ждать от Спенсера? Самый тупой и ехидный во всем подразделении, упрямый как осел!

— Что ж, Спенсер, спасибо за шпильку! По-твоему, всем следует работать по твоей указке, а сотрудничать друг с другом вообще ни к чему! Подумаешь, какой-то убийца, мелкий бездельник, а мы тут все на бровях стоим, ищем его! Прямо с ног сбились.

Спенсер почувствовал себя оскорбленным, будто ему врезали по физиономии.

— Ах ты сопляк!

Уиллис ухмыльнулся:

— А ты — жалкий старый говнюк! Так и подохнешь сержантом. Ни на ступеньку не поднимешься! Почему? Подумай, может, поймешь!

И Уиллис ушел, оставив Спенсера в ярости, с разинутым ртом. Недаром говорят: «Правда глаза колет». Это было излюбленное выражение Спенсера, и он часто его повторял. Слишком часто. Только другим, не себе.

Немного поостыв, Спенсер заставил себя вернуться к делу об убийстве и стал внимательно рассматривать фотографию Джералдин О’Лири, увеличенную и прикрепленную к стене.

Она была сделана в морге: безжизненное лицо с перебитым носом. Рядом с этой фотографией — другая, поменьше, сделанная ее мужем за несколько месяцев до убийства. На ней Джералдин широко улыбается, в уголках глаз собрались морщинки. Такая красивая, молодая! Спенсера передернуло. В одном Уиллис прав: преступника надо поймать. И чем скорее, тем лучше. Чтобы еще не натворил дел.

Глава 4

1948 год

Мальчики быстро шагали. Косой дождь бил им в лицо. У младшего глаза покраснели, видимо от слез. Гром ударил над их головами, небо от края до края прорезала молния.

— Ну давай, Джордж, Бога ради! — С этими словами старший потащил брата за рукав пальто. Едва они свернули в небольшой переулок, как Джордж снова стал вырываться.

— Не пойду. Сказал же, что не пойду!

Джозеф со вздохом посмотрел на Джорджа. Он понимал, что нехорошо поступает, не осуждал брата за то, что тот убежал, но слово матери — для него закон.

— Пойми же, Джордж, — уговаривал он брата, глядя в его испуганные глаза, — чем скорее мы будем дома, тем скорее все кончится. Ну пошли же!

Так он и тащил Джорджа до самого дома. В сумерках ненастья чем-то зловещим веяло от этого дома. Кирпичный фасад сплошь в черных пятнах, дверь обшарпанная, хотя медный молоток начищен до блеска. Дотащив Джорджа до двери, Джозеф громко постучал. В следующий момент дверь открылась, и на пороге появилась девчушка лет пятнадцати с волосами мышиного цвета. Она участливо посмотрела на младших братьев.

— Мать малость угомонилась, Джордж. Скинь-ка скорее все мокрое!

В прихожей Джордж с сильно бьющимся сердцем стал не спеша снимать пальто. Весь дом пропитался тошнотворным запахом капусты, смешанным с запахом воска, которым натирали полы, и Джордж ощутил в носу жжение.

— Он ушел? — шепотом спросил Джозеф.

Девочка покачала головой.

— Иди наверх, а я займусь Джорджи. — Брат и сестра посмотрела друг другу в глаза, и Джозеф, не выдержав взгляда сестры, отвернулся.

— Я тебя подожду наверху, — сказал он Джорджу, через силу улыбнувшись. — Микки Финиган дал мне вчера несколько комиксов. Если хочешь, почитай после меня.

Джорджи кивнул и проглотил слюну. На лице его, казалось, не было ничего, кроме огромных серых глаз.

— На, надень носки, Джорджи!

Мальчик послушно натянул на свои голяшки толстые шерстяные носки. Все трое тихо стояли в прихожей, когда из гостиной донесся шум. Джозеф взлетел по ступенькам, будто сам дьявол гнался за ним. Дверь распахнулась, яркий свет упал на лицо Джорджа, его била дрожь.

— А, вернулся? — В тихом голосе матери звучала ярость. Она придержала дверь, давая Джорджу пройти. Подталкиваемый сестрой, ребенок переступил порог и тут же получил такой удар кулаком в затылок, что пролетел через всю комнату.

— Мам… не надо, мам! Не бей его, мам!.

Нэнси Маркхэм повернулась к дочери:

— Ну-ка, марш наверх, пока я не отходила и тебя!

Джордж в страхе лежал на холодном, покрытом линолеумом полу. Мать опустилась рядом, приблизила к нему свое лицо.

— Хотел, значит, убежать от своей мамочки, да, Джорджи, мальчик мой? — Вцепившись ему в волосы, она притянула к себе его голову. — Так куда же ты сбежал на этот раз, а?

Заметив, что ребенка бьет дрожь, она ощерилась, от чего между ярко накрашенными губами обнажились зубы, прикрыла глаза и принялась колотить его. Худенький, кожа да кости, мальчик, не в силах сопротивляться, лишь прикрывал голову руками.

Джозеф, лежа на постели в спальне, прислушивался к звукам, доносившимся снизу: приглушенным ударам и воплям матери, которые становились все громче.

Тяжело дыша, Нэнси выпрямилась.

— Ну а теперь, Джорджи, мальчик мой, иди и извинись!

Ребенок зашелся в рыданиях, заглатывая воздух в свои разрывающиеся от боли легкие. Из носа текла тоненькая струйка крови. Он, пошатываясь, встал на ноги, ухватился за стол.

— Ты слышал, что я сказала? — И Нэнси со всего размаха закатила сыну оплеуху. Спотыкаясь, он проковылял через гостиную и дальше — на кухню.

Ощущая на себе взгляд матери, стоявшей у него за спиной, Джордж посмотрел прямо в лицо верзиле, которого увидел на кухне.

— Ты, Берт, не волнуйся, я такую трепку ему задала, что теперь шелковым будет.

Верзила уставился на Джорджа своими темными глазками-щелочками. От него так разило потом, что ребенка едва не вырвало. Его толстое брюхо, на котором едва сходилась вся в сальных пятнах жилетка, ходуном заходило, когда он попытался поудобней устроиться на стуле. Джордж не мог отвести ненавидящего взгляда от красного одутловатого лица.

— Не очень-то он разговорчив, Нэнс! В чем дело, сопляк? Ты что, язык проглотил?

Джордж закусил губу.

— Я очень-очень извиняюсь… Я извиняюсь.

— А что еще надо сказать, мой мальчик? — Нэнси обдала Джорджа своим дыханием.

Он сглотнул и произнес со вздохом:

— Извини… папа! — Последнего слова почти не было слышно.

— Говори громче, ублюдок!

— Извини, папа!

Верзила заметил мелькнувшую в глазах ребенка ненависть. Именно ненависть. Он не ошибся! Ему стало не по себе, но тут же он ухмыльнулся, показав желтые от табака зубы. Подумаешь, какой-то заморыш, всего-то килограммов тридцать весу! Он вытаращил глаза и, сделав свирепое лицо, чтобы окончательно запугать малыша, заявил:

— Не забывай, парень. Ты должен называть меня только папой! — Он ткнул пальцем в Джорджа и перевел взгляд на Нэнси. — А где твой паршивый чай? Чем возиться с этим дерьмом, занялась бы лучше делом!

Нэнси отпихнула Джорджа и с воинственным видом встала перед верзилой.

— Не смей так со мной разговаривать, Берт Хиггинс!..

Он привстал со стула, развернулся и двинул ей в лицо кулаком.

— Хочешь, чтобы тебя поучили, Нэнс? Щенков ты, может, и способна плодить, а вот командовать мной — это уж нет! Извини!

Джордж не спускал глаз с лица матери: она колебалась — сражаться или отступить? Как обычно, верх одержал борцовский темперамент, и Джордж опрометью выскочил из кухни как раз в тот момент, когда мать, схватив со стола заварочный чайник, запустила им в Берта.

Прыгая через две ступеньки, Джордж забыл о своих синяках и в панике помчался наверх, подальше от этого ужаса. В спальне, которую они делили с Джозефом, Джордж попал прямо в объятия сестры и, услыхав грохот внизу, снова разразился рыданиями. Эдит гладила его по коротко остриженной голове, всякий раз вздрагивая, когда из кухни доносился звон разбиваемой посуды. Джозеф, будто окаменев, лежал на кровати, уставившись в потолок. Эдит охватило отчаяние.

— Боженька милостивый, — молила она, — сделай, пожалуйста, так, чтобы наши мучители сдохли!

Голоса ее почти не было слышно из-за слез. С того дня, как полтора года назад в доме появился Берт Хиггинс, жизнь их стала просто невыносимой. Берт был хуже матери — настоящий зверь. Чуть ли не с младенческих, лет дети помнили, как мать то любила их до смерти, то до смерти колотила, и они просто чудом оставались в живых. А с появлением в доме этого проклятого Берта Нэнси и вовсе ополоумела и свое дурное настроение вымещала на Джордже. С каждым днем Эдит все труднее становилось спасать его от материнского гнева. Берт пил, мать тоже пила, и вся тяжесть похмелья обрушивалась на несчастных детей. Но больше всех доставалось Джорджу.

На Эдит лежала обязанность прибирать в доме: даже пьяная в стельку, Нэнси Маркхэм претендовала на некую респектабельность.

Все трое вскочили и приросли к месту, услыхав, что мать промчалась через гостиную и выскочила в прихожую. Ее тяжелые шаги по лестнице заглушил топот ног Берта.

— Ты как со мной разговариваешь, а? Сука паршивая! Чертова шлюха, кобыла!

— Убери свои грязные лапы, Берт Хиггинс, в последний раз предупреждаю тебя!

На лестнице что-то грохнуло, и наступила тишина. Дети в ужасе переглянулись.

— Нэнси! Эй, Нэнси! — еле слышно позвал Берт. В голосе его был страх.

Эдит, оттолкнув Джорджа, выскочила из комнаты.

— Бог ты мой! — воскликнула она и помчалась вниз, прыгая через две ступеньки. Она отпихнула Берта и тут увидела, что из виска Нэнси сочится кровь.

— Я не хотел, она упала и стукнулась башкой!

Пока Эдит, не слушая, осматривала мать, глаза Нэнси открылись, и она оттолкнула дочь.

— Только тебя тут не хватало! Убирайся прочь!

Джозеф и Джордж, онемевшие, стояли на лестничной площадке.

Нэнси пощупала голову, взглянула: все пальцы в крови.

— Ах ты гад! Да из меня кровь хлещет!

— Нэнси, дорогая! Прости меня! Да я скорее руку себе отрежу, чем ударю тебя, ты же знаешь!

Эдит поняла, что ее помощь не нужна больше, и стала подниматься по лестнице. Всякий раз повторялось одно и то же. Мать и не вспомнит о Джордже, которого зверски избила. Дней десять он будет ходить в синяках, а потом опять убежит, перед очередной трепкой. Не позаботится она и о Джозефе, нервном, больном, который буквально на глазах угасает. А об Эдит и говорить нечего. Она сама должна обо всех заботиться, всем помогать. А главное — помогать мамочке. Тем более сейчас, когда из головы у нее хлещет кровь! Но ведь мамочка сама виновата! Первая стала драться!

— Эй, вы! — сказала братьям Эдит. — Пошли со мной! — И, втолкнув мальчиков в спальню, закрыла дверь на ключ.

Вскоре все трое услыхали, как Берт и их драгоценная мамочка ввалились в свою спальню, как заскрипела под ними кровать и как они застонали от страсти.

Глава 5

23 декабря 1989 года

Мэнди Келли поплотнее запахнула дубленку. Подмораживало, и ее ноги в туфлях совершенно закоченели. Девушка то и дело поглядывала на часы. Убить мало этого Кевина! Уже четверть девятого, а он должен был подъехать в восемь. Она стояла в кругу света, падавшего из телефонной будки, и притопывала ногами. На Кевина ей, собственно, наплевать. Но он взял ее машину. Можно, конечно, поехать на такси, однако отец сразу догадается, в чем дело, и уж тогда разверзнутся врата ада! К тому же сегодня суббота и они договорились поужинать вместе с отцом и его новой подружкой. Пропусти Мэнди этот ужин, она, признаться, не очень страдала бы. Вот только отец расстроится. Чертов Кевин! Вечно попадает в истории!

Она поглубже засунула руки в карманы дубленки. Морозный воздух обжигал легкие. Улицы опустели, лишь изредка проносились машины. Одни спешили убрать елку после целого дня лихорадочной беготни по магазинам, другие сидели в уютных местечках, пили что-нибудь или ужинали. Само время, казалось, замерло в ожидании Рождества, а мир вокруг напоминал сцену перед началом спектакля. Длинные светлые волосы Мэнди пропитались влагой и лезли в глаза. О Господи, какой холод!

Мимо на небольшой скорости проехал синий «орион», и, глядя ему вслед, Мэнди почему-то ощутила тревогу. Ведь он уже проезжал здесь. Да, она в этом уверена. Ладно. Она пожала плечами. Нечего трусить. Мэнди мысленно улыбнулась. Оранжевая помада на губах чуть-чуть размазалась. Отец, конечно, будет их ждать, ведь они собирались выехать в девять, и, если Кевин не поторопится, у нее не останется даже времени переодеться.

Она не сводила глаз с дороги, где с минуты на минуту должен был появиться ее белый спортивный «мерседес», и размышляла.

Интересно, что привлекло в ней Кевина? Ее папочка — сам Патрик Келли — или ее автомобиль? А может, он и вправду любит ее? Впрочем, лучше об этом не думать. Только расстраиваешься. Как и о подружках отца, которые раз от разу все моложе. Она опять поглядела на часы: восемь двадцать пять. Проклятье! Не торчать же ей здесь всю ночь!

Она решила позвонить и вошла в телефонную будку, но телефон не работал.

Ну вот, этого еще не хватало! Мэнди пошла вдоль дороги, все еще не сводя глаз с проезжей части. Она ждала Кевина и свою машину, не подозревая, что ей больше не суждено сесть за руль.

Но вот в глаза ударил свет фар. Сердце отчаянно забилось. О Боже, сделай так, чтобы это был Кевин!

Увы! Возле Мэнди остановился все тот же синий «орион».

— Ну посиди, Кевин! Выпьем еще по одной!

— Не, я пойду! А то Мэнди рассердится!

Джонни Баркер громко расхохотался и обвел взглядом дружков.

— Это уж точно, ребята, киска выпорет его. Или я не прав, а?

Все рассмеялись, и громче всех сам Кевин Косгроув:

— Нет, друзья, я отваливаю, и так на полчаса опоздал.

Гарри Олдридж, в стельку пьяный, хлопнул Кевина по спине:

— Знаешь, друг, после того убийства я лично свою пташку одну никуда не пускаю, если только она не сидит в такси или не шагает в толпе.

Кевин посмотрел в открытое лицо Гарри и впервые ощутил тревогу. Что и говорить, Мэнди иногда достает его, но не дай Бог, чтобы с ней случилось несчастье. И не только потому, что она ему небезразлична. А из-за ее отца. Говорят, он настоящее чудовище. Монстр!

Поставив на стойку бара пинтовую кружку легкого пива, Кевин попрощался с приятелями и поспешил к машине.

Открыв дверцу, он сел на водительское место и сразу ощутил запах дорогой кожаной обивки и аромат мускусных духов — любимых духов Мэнди.

Он обожал эту машину. Конечно, у отца Мэнди куча денег, и Кевин ему завидует, но, не зависимо ни от чего, Мэнди ему нравится. Такая богатая, а работает. Мэнди была косметологом, и отец собирался купить ей салон.

Кевин выехал на Портебай-роуд и стал искать глазами Мэнди. Но девушки нигде не было. Они договорились встретиться в этом малолюдном месте, чтобы никто из знакомых отца случайно ее не увидел. Узнай Келли, что его дочь лишили возможности пользоваться собственной машиной, он обезумел бы от ярости. С тех пор как она в семнадцать лет получила права, он ежегодно покупал ей автомобиль — новейшей марки и самый дорогой. Кевин точно знал, что этот белый «мерседес» стоит гораздо больше сорока тысяч фунтов. Недаром он с таким удовольствием ездил на нем. Разве не наслаждение испытать, что такое настоящий класс?! Доехав до конца шоссе, Кевин развернулся и стал медленно двигаться назад. Где же Мэнди?

Кевин изо всех сил вцепился в руль. Значит, она уехала, не дождавшись его. Но с кем? На чьей машине? Душа Кевина ушла в пятки, когда он свернул к окраине Грэнтли, где в большом, каком-то несуразном доме жил Патрик Келли с дочерью.

Келли наверняка придет в бешенство. Только себе самому Кевин мог признаться, что до смерти боится этого человека. Впрочем, любой, у кого хоть полчердака на месте, трепетал перед Келли!

Кевин двигался медленно. Возбуждение, которое он обычно испытывал, сидя в этой классной машине, сменилось страхом.

Чтоб ей провалиться, этой чертовой Мэнди! Почему она не дождалась его в условленном месте?

Патрик Келли плеснул себе коньяку в высокий, суживающийся кверху бокал и снова плюхнулся в кресло. Патрика раздражала Тиффани, она просто его достала. Только и знает, что пялится на себя в зеркало. Никак не налюбуется!

Тиффани исполнилось девятнадцать, и она была на три месяца моложе его дочери. Взглянешь на нее — ну прямо Джейн Мэнсфилд. Келли любил женщин с пышными формами. Легкая усмешка тронула губы Келли: Тиффани, должно быть, понятия не имела, что это еще за Джейн Мэнсфилд. Мозгов у нее, по его наблюдению, было не больше, чем у чурбана. Впрочем, Келли это вполне устраивало. Он не имел ни малейшего желания вести с ней беседы. Вот спать с ней — дело другое.

Несколько секунд он смотрел на большую рождественскую елку в углу гостиной, сверкавшую огнями. Затем перевел взгляд на фотографию, стоявшую на камине. Рене, его покойная жена. Неожиданно накатила тоска, мучительная, безысходная, и по телу его, облаченному в костюм фирмы «Армани», пробежала дрожь В памяти всплыло другое Рождество: маленькая квартирка, Рене с Мэнди на руках, полная пара ванная, пахнет камфорой. Мэнди едва-едва начала поправляться после крупа, и они с Рене провели с малышкой всю ночь.

Он тосковал по Рене. Ни на минуту не забывал о ней. Они вместе создавали свое дело, и главой его фактически была она. Он же, как мужчина, служил мускульной силой. Наколет на кругленькую сумму какого-нибудь мошенника, а потом с нужными людьми свяжет. Надо сказать, что на нужных людей нюх у Келли был просто собачий. Он, как никто, умел вытянуть из человека всю его подноготную и, не стесняясь, пользовался этим умением.

Келли хотя и претендовал на респектабельность: дом приобрел огромный, а костюмы носил только сшитые на заказ, — но где-то в самых дальних уголках его сознания занозой сидела мысль, что он так и остался бродягой из Ист-Энда,[9] проворачивающим всякие темные делишки и потому смертельно боящимся копов. От этого ощущения ему, пожалуй, никогда не избавиться, хотя теперь у него контакты с самыми высокопоставленными персонами в стране. Ему ни за что не забыть убогие квартирки без горячей воды, густонаселенные дома с целыми полчищами крыс, надрывавшуюся на работе мать. Он знал, был убежден, что воспоминания навсегда останутся с ним. И вообще, если бы не его жена с ее талантами и смекалкой, не видать бы ему нынешней респектабельной жизни. Чего только не делала Рене, чтобы заполучить их первого богатого клиента! На какие только хитрости не шла! Не исключено, конечно, что он и сам чего-нибудь добился бы, если бы всякий раз ему не грозила опасность попасть за решетку. Да, жена многому его научила, и теперь он по ней тосковал и не мог забыть, как любил ее, как уважал, как они вместе строили свое благополучие ради единственной дочери. Эти воспоминания еще больше отдалили его от Тиффани, которая и без того его раздражала. С какой стати она здесь расселась в своем облегающем платье, зачем выставила ноги с загаром, обычным для женщин ее профессии?! Он хочет только Рене, с ее светлыми волосами, собранными в пучок на затылке, с ее изящной фигурой. Она всегда носила черные платья, это считалось высшим шиком, по крайней мере для него! Она вообще одевалась со вкусом, отличалась хорошими манерами, чем приводила его в восторг. Бросив взгляд на елку, он почувствовал, как закипают в глазах слезы. Рождество всегда пробуждает воспоминания, такой уж это день — день воспоминаний о любимых, которые ушли из жизни. Горестные и в то же время сладкие воспоминания! Все эти десять лет он ее оплакивал, полностью посвятив себя воспитанию дочери, которая унаследовала от матери ее ум и жизнелюбие. И зачем только она связалась с этим парнем! Кевин явно не нравился Патрику. Сразу видно, что хитрец, себе на уме. Хотя Мэнди заверяла отца, что ее друг — весь на ладони, как игральная кость.

Молчание становилось тягостным и действовало Келли на нервы. Сидит, как немая, думал он, глядя на Тиффани, будто язык проглотила. И под ним лежит как бревно, даже не улыбается. Потом молча встает, идет к биде, подмывается и, вернувшись в постель, сразу засыпает. Трахать ее — все равно что резиновую куклу. Оживляется она, лишь когда любуется на себя в зеркало… В гнетущую тишину ворвался телефонный звонок. Келли вскочил как ужаленный и схватил трубку в надежде, что это Мэнди, но услышал голос Билла Дуна.

— Хэлло, Пэт, тут один тип хрен знает сколько продул на скачках, жене ни цента не дал к Рождеству!

— Ну и что ты собираешься делать?

— Хотел с тобой посоветоваться. Может, надавать ему тумаков?

Патрик прикрыл глаза, стиснул зубы.

— Насколько я понимаю, Билл, ты работаешь на меня. Или это мне показалось? — Келли говорил тихо и терпеливо, будто с ребенком.

— А то на кого же? — растерялся Билл.

— И я, по-моему, тебе неплохо плачу. А?

— Я не жалуюсь.

— Тогда надавай этому чертовому типу по шее! Прямо у него дома! О Господи, лучше бы мне самому это сделать!

— Ладно-ладно, Пэт, не лезь в бутылку. Он ведь не один, у него шестеро ребятишек.

— Не обязательно бить его дома. Это можно сделать, например, у ларька со всякой мелочевкой. Там сейчас пусто, ведь Рождество. — Он швырнул трубку, но через секунду-другую снова снял ее и нажал на цифру «4».

— Да, Пэт? — ответил Уилли Гэбни, правая рука Келли.

— Уилли, прихвати тот мешок с добром и закинь к Бобу Мэйсону, он не придет домой на Рождество.

— Будет сделано, шеф. А что, Мэнди еще не вернулась?

— Как в воду канула! А ее сутенер паршивый, Кевин наверняка лакает где-то!

Закончив разговор, Патрик плеснул в стакан изрядную порцию бренди и посмотрел на стоявшие на камине часы из позолоченной бронзы. Они показывали без десяти девять. Куда же, черт возьми, запропастилась Мэнди? Столик в ресторане заказан на девять тридцать.

Келли откинулся в кресле и потрогал внутренний карман пиджака, где лежала купчая на небольшую парикмахерскую и салон красоты — подарок дочери к Рождеству. Легкая улыбка тронула его губы. Мэнди до неба подпрыгнет от радости. По-прежнему храня молчание, он отпил из стакана немного бренди, отметив про себя, что Тиффани не отрывает глаз от зеркала.

Джордж Маркхэм улыбался девушке, которую вез в своей машине. От его удара глаз у нее уже начал заплывать. Что же, сама виновата — вздумала драться! Он тут выкладывается, чтобы завоевать ее расположение, хочет сделать все по-хорошему, а она, видите ли, на рожон лезет! Он заехал на пустырь, и тут они уставились друг на друга.

Мэнди была в шоке. С той самой минуты, когда этот тип остановил машину и спросил ее, как проехать, начался кошмар. Как только девушка подошла к «ориону», он стал силой втаскивать ее в машину. Она отбивалась как могла, работала кулаками, громко визжала, но никто не пришел ей на помощь. Сейчас правый глаз жгло огнем, при каждом вздохе болели все ребра. Она ободрала о металлические части колени и бедра, когда негодяй втаскивал ее в машину. Он швырнул ее головой к себе на колени и рванул с места. О том, чтобы выскочить, не могло быть и речи — так крепко он держал ее за волосы.

О, пожалуйста, ну пожалуйста! Кто-нибудь! Да помогите же!

Джордж разглядывал Мэнди. Очень даже привлекательна. Только помада все портит. Джордж терпеть не мог оранжевой помады, и глаза его злобно сверкнули. Это не ускользнуло от Мэнди, у сердце у нее ушло в пятки. Попыталась пошевелиться — рука по-прежнему заведена за спину. Надо как-то открыть дверцу машины, выскочить и бежать, сколько хватит сил.

Джордж, словно прочитав ее мысли, достал из «бардачка» веревку и схватил девушку за руку.

Мэнди стал вырываться, и ее руки с длинными накладными ногтями замелькали перед самым его лицом. Джордж, тяжело вздохнув, со всего размаха ударил ее в челюсть и услыхал, как затрещали кости. От нестерпимой боли девушка стала смирной, словно оцепенела. Этот тип — явный псих! Наверняка прикончит ее, если она будет сопротивляться. Если не будет, тоже может прикончить ее. Мэнди тихо заплакала. Господи, папочка, приди ко мне на помощь! Джордж связал ей руки перед грудью так, как если бы она собиралась молиться.

— Пожалуйста, отпустите меня! — попросила она тихим и кротким, как у ребенка, голосом.

Что ж, урок пошел ей на пользу, с сознанием своего превосходства подумал Джордж. Больше он пока ничего не может о ней сказать. Взяв с заднего сиденья сумку, он достал из нее черную маску — ту самую, которую приобрел в секс-лавке.

Страх пригвоздил Мэнди к сиденью, буквально парализовал ее. Широко открытыми, полными ужаса глазами она следила, как ее мучитель натягивает маску. Он даже включил внутреннее освещение и повернул зеркальце над ветровым стеклом, чтобы лучше видеть.

Тут до Джорджа дошло, что у нее было достаточно времени, чтобы разглядеть его, а ехать по Грэнтли в маске вряд ли стоила, Джордж чувствовал исходившие от девушки импульсы страха и благодарил судьбу: все получилось лучше, чем он ожидал!

Он вылез из машины, снял свое «берберри» — выходное пальто, как его называла Илэйн, тщательно сложил и положил на заднее сиденье. Холодало, и Джорджа била дрожь. Он обошел машину, распахнул дверцу и вытащил Мэнди. Ухватив ее за ворот, приволок к старому заброшенному сараю и впихнул внутрь.

Мэнди распласталась на грязном полу, но от сильной боли даже не заметила грязи. Она не сводила глаз с мужчины, пока тот зажигал две свечи, которые вынул из кармана.

Очень довольный, Джордж улыбнулся, подошел к Мэнди и развязал ей руки.

— Снимай пальто!

Она не двигалась, уставившись на него. Из носа у нее струйкой текла кровь.

— Кому говорят, мать твою… снимай пальто!

Джордж спохватился и прижал руку ко рту. Опять он сквернословит. Но ругань возымела действие: его жертва медленно поднялась с пола.

В сильном возбуждении он принялся стаскивать с девушки дубленку, и так дергал, что несчастная потеряла равновесие и грохнулась на пол.

Он покачал головой: в такой холод в одном легком джемпере и юбке! Точь-в-точь как та, Джералдин О’Лири. Но эта хоть в колготках. И довольно плотных.

Заметив ужас в глазах девушки, он ухмыльнулся и швырнул дубленку на пол. Мэнди попыталась собраться с мыслями и огляделась. Окон в сарае не было, а дверь псих сейчас подопрет доской, которую держит в руках. Обломки дерева, обрезки металла. Справа — лапчатый лом. Надо изловчиться и схватить его! Она покосилась на Джорджа. Каждый мускул на лице ныл, горло болело, даже трудно было глотать. Мужчина приблизился к ней.

— Ложись-ка на пальто, дорогуша, а то простудишься!

Из-за маски голос его звучал глухо. Она вся покрылась испариной с внутренней стороны, согреваемая его дыханием. В маске Джордж чувствовал себя превосходно: все он теперь воспринимал по-другому. Недаром так мечтал о маске с тех самых пор, как прочел в газетах про Доналда Нейлсона, который убил Лесли Уиттл. Он при этом был в маске.

Мэнди с трудом подтянулась и легла на дубленку. Мучила нестерпимая боль, особенно в лице, и коленях. Из ран на ногах сочилась кровь. Только не надо паниковать, уговаривала себя Мэнди. Ясность мыслей — вот что сейчас самое главное. Как же схватить этот лом? Она откинула с лица волосы, чем привела в восторг Джорджа. Какой женственный, полный грации жест! К горлу подкатил комок. Кошачьей грации. Как у его матери.

Она отличала ее от других женщин. Джордж с нежностью улыбнулся.

— Как тебя зовут, дорогая?

Мэнди молча глядела на маску.

Джордж про себя чертыхнулся: с этими суками одни проблемы. Где им понять добро или ласку? Никакой благодарности!

Он задышал учащенно, лицо под маской вспотело. Все из-за нее! Он пнул Мэнди ногой, да так, что у бедняжки выступили на глазах слезы.

— Эй, ты, шлюха недоделанная, как тебя зовут? Отвечай!

— Мэнди… Мэнди Келли.

Мэнди! Это же его любимое имя! Та девица на видео тоже Мэнди!

Он бросил взгляд на ее груди с выпуклыми сосками, которым, казалось, под джемпером тесно, и в паху стало горячо.

Джордж опустился на колени и в предвкушении удовольствия сжимал и разжимал кулаки. Перчаток надевать не хотелось.

В этот момент острый каблук ее туфли уколол его в грудь, как стилет. Вмиг девушка отпрянула от него и покатилась по грязному полу к груде металлического хлама в углу.

Вот оно что! Она хочет вооружиться! Грязная, вонючая шлюха! Сейчас он ей покажет!

Джордж бросился к ней, уже успевшей вцепиться в лом, и наступил ей на руку каблуком. Мэнди пронзительно закричала.

Джордж схватил лом и, не помня себя, раскроил ей с размаху череп. Затем отшвырнул лом в сторону и, услышав, как он стукнулся об пол, подумал: «Сама виновата».

Да! Все они, черт побери, одинаковы! Вечно все портят!

Перетащив тело девушки на дубленку, он уложил ее, раздвинул ей ноги, подогнул колени — теперь она не будет ему мешать. Дрожа от холода, он в то же время обливался потом. Все из-за маски!

Джордж опустился на корточки и долго смотрел своей жертве в лицо, прежде чем начал стаскивать с нее одежду.

— Послушай, я голодна! — произнесла Тиффани тоном капризного ребенка.

Келли повернулся к ней от телефона и рявкнул:

— Ну и вали тогда к… матери, любовь моя! Вали отсюда, слышишь?

Швырнув трубку, Патрик Келли ринулся к Тиффани, и Кевин увидел, как та вздрогнула, видимо ожидая удара. Келли подхватил ее, повлек по комнате и вытолкнул в прихожую.

— Одевайся, бери такси — и прочь с глаз моих, пока я не разбил в кровь твою глупую физиономию!

Она потерла руку.

— Ой, Пэт, успокойся. Ты же знаешь, я совсем не хочу есть! — Келли на миг стало жаль Тиффани — так робко и умоляюще звучал ее голос.

Он тяжело задышал, внезапно почувствовав себя совершенно опустошенным. Где же, черт возьми, Мэнди? Уже двенадцатый час! Он снял трубку и набрал нужный номер.

— Джимми? Давай машину к подъезду. Тиффани едет домой.

Келли заметил, как она поджала губы: обиделась, и положил трубку.

— Когда же мы теперь увидимся? — Тиффани немного успокоилась, услышав, что он отсылает ее домой в своей машине, а не в такси.

— Никогда, дорогая! — сказал он тихо, но твердо.

— Прошу прощения, а в чем дело?

— Ты же слыхала. Вот Джимми подъехал. Забирай свое пальто и проваливай!

Он вернулся в гостиную и с грохотом захлопнул за собой дверь. Чертов псих! Никто, ну просто никто никогда не выставлял ее вот так, не сказав даже «до свидания»! Но у нее хватило здравого смысла не поднимать шума.

К счастью для Тиффани, умной она никогда не была.

Кевин по-прежнему сидел в своем кресле. Оба они не проронили ни слова, когда за окном на гравийной дорожке послышалось шуршание шин отъезжавшего автомобиля. Келли налил себе выпить. Но о том, чтобы Кевину предложить, не подумал.

— Значит, так. Я обзвонил всех ее друзей. Всех до единого родственников. Ты уверен, что она не подцепила кого-нибудь, с кем сейчас развлекается?

Кевин искренне возмутился:

— Конечно, уверен. Она не такая!

Келли кивнул.

— Ты мне все-таки объясни: каким образом к тебе попала ее машина и на чем она сама собиралась ехать домой?

Сердце Кевина выбивало чечетку. Весь вечер он ожидал этого вопроса и нервно облизнул губы.

— Так вот. — Он откашлялся, прочищая горло. — Она велела мне воспользоваться ее машиной, чтобы захватить кое-что, и я обещал… — Он умолк.

Келли подошел к его креслу, посмотрел на Кевина сверху вниз.

— Ну и что дальше?

— Мы договорились, что я подхвачу ее у телефонной будки на Портебай-роуд. Я немного задержался, и когда подъехал, ее уже не было. — Синеватые со стальным отливом глаза Келли мгновенно приобрели жесткое выражение. — Я ехал сюда в надежде, что она как-то добралась до дому, может быть, на такси.

— На какой час вы договорились?

— На восемь.

— А ты когда заявился?

— Примерно без двадцати девять, — едва слышно произнес Кевин.

— Когда-когда? Говори громче, Христа ради!

— Примерно без двадцати девять.

Лицо у Келли сделалось каменным, и он произнес со всем сарказмом, на который только был способен:

— Чего бы ты, сынок, хотел к Рождеству? Может, часы «Роллекс» или этот траханный Биг-Бен,[10] чтобы повесить его на шею? А? Малышка ждет тебя в такой холод целых сорок минут, а ты где-то шляешься?

И, швырнув на пол бокал с недопитым бренди, Келли так хватил молодого человека кулаком по уху, что тот с кресла свалился.

— Ах ты сутенер паршивый! Из-за тебя, подонок, моя Мэнди, может быть, уже мертва! Моли Бога, чтобы я нашел свою дочку, не то можешь считать себя мертвецом!

Кевин рукой вытирал нос, из которого текло, и дрожал от страха.

— Д-да! Я сожалею…

— Ах ты сожалеешь, да?! Ты неделями гонял на машине моей Мэнди! Мне, парень, все известно! Я нанял людей, за тобой следят. Уверен, ты кое-что обо мне слышал, о моем бизнесе в Уэст-Энде, о тяжеловозах, которые работают на меня. Так вот, вспомни все, что слышал, помножь на десять, и получишь весьма слабое представление о том, с кем имеешь дело! Я такое с тобой сотворю, что в сравнении со мной сам Крестный отец тебе покажется Красной Шапочкой! Запомни это! Хорошенько запомни! Если хоть волос упадет с головы моей Мэнди — повторяю, хоть один, — ты у меня станешь мертвее египетской мумии. Усек?

Ярость исказила лицо Келли. На душе было муторно, как в тот день, когда не стало Рене. Похоже, история повторяется!

Рене погибла, возвращаясь домой из Уэст-Хэма[11] от своей матери. Она тогда опаздывала часа на два, если не больше, и он почуял неладное. На ее любимую машину «майни», которую она прозвала «Язоном»,[12] наехал грузовик, и от машины ничего не осталось. Это произошло на шоссе А13, возле ресторана «Генри Форд». С Мэнди ничего подобного не могло случиться, на ее машине катался этот подонок!

Келли подошел к телефону, снял трубку, набрал номер и оглянулся на Кевина, который уже поднялся с пола, сидел в кресле и плакал.

Сказать кому-то, так не поверят. Патрик Келли, сам Патрик Келли, гроза Лондона, и вдруг звонит… Кому бы вы думали? Легавым!

Кэйт и Лиззи наряжали елку, оставалось повесить всего несколько игрушек. Старую добрую фею Лиззи пристроила на самую верхушку — она сама ее сделала, когда ей было пять лет, и с тех пор картонная фея, украшенная обрывками тесьмы, неизменно венчала их рождественское деревце.

— До чего красиво! — вспомнив об этом, сказала Кэйт.

Лиззи отошла немного назад, чтобы полюбоваться своей работой.

— Что ж, неплохо. В этом году, мам, я, как никогда, жду Рождество.

— Я тоже, дорогая.

Не успела она это сказать, как в парадную дверь забарабанили. Лиззи побежала в прихожую и тотчас же оттуда донеслись восторженные вопли. Кэйт прикрыла глаза. Соблаговолил вернуться блудный отец, все, как всегда! В комнате появилась мать Кэйт и удивленно вскинула брови.

— Сам, что ли, пожаловал?

— Именно.

— Ну что ж, Лиззи по крайней мере будет счастлива!

Кэйт изобразила на лице улыбку, когда дочь втащила отца в гостиную. Обведя взглядом комнату, где царил беспорядок, Кэйт улыбнулась, на этот раз вполне искренне: канули в Лету те времена, когда она готова была ради Дэнни в лепешку расшибиться.

— Привет, Дэн, давненько не видались.

Выглядел он, как всегда, великолепно — высокий блондин с отличным загаром. И Кэйт не без удивления подумала, и уже не впервые: отчего это мужчины с годами все хорошеют? Он с неподдельной нежностью прижимал к себе дочь.

— Привет, Кэйт, старушка.

— Не такая уж и старушка, Дэн, смею тебе напомнить.

Они обменялись взглядами через голову дочери.

— Ой, мам, у папы дно просело от подарков!

Кэйт заметила вопрос в глазах Дэна и вздохнула. Значит, при нем чемодан и он задержится? За долгие годы такое случалось уже не раз. Объяснялось все просто: либо одна любовница застукала его с другой любовницей, либо вообще кто-нибудь с кем-нибудь его застукал!

В гостиную вошла Эвелин, и Дэн заключил ее в объятия, приподняв с пола и целуя.

— Ой, Эвелин, вы не меняетесь! — Хоть раз в жизни Дэн сказал правду: в свои семьдесят Эвелин выглядела не старше шестидесяти!

— Вы тоже не меняетесь, Дэн, — заметила Эвелин, когда зять опустил ее на пол. Они поглядели друг на друга, и их взаимную неприязнь можно было, казалось, пощупать руками. — На этот раз, смотрю, вы прихватили с собой саквояж, да?

Вопрос был ясен, и Дэн, избегая ее взгляда, повернулся к дочери:

— Я подумал, надо хоть немного побыть с моей девочкой. А как насчет того, чтобы предложить замерзшему путнику чашечку чая, а?

Лиззи выскочила из гостиной на кухню, бабушка последовала за ней. Дэн смотрел на Кэйт, и в его темно-синих глазах плясали искорки.

— Ты великолепно выглядишь.

— Ты тоже. Как у тебя дела?

Она взяла из коробки игрушку и стала осторожно прикреплять к веткам.

— Я в полном порядке, Кэйт. Послушай, ты не разрешишь мне остаться? Ну хоть на праздники?

В голосе его звучали тоскливые нотки, и Кэйт, стоя к нему спиной, усмехнулась:

— Конечно, Дэн. Надеюсь, ты согласишься спать на диване?

— Я давно с ним освоился, Кэйт.

— Не сомневаюсь.

Молчание становилось тягостным. И Кэйт заставила себя расслабиться. Ради Лиззи: дочь души в нем не чаяла, ей нравилось в отце все, хотя он был полным ничтожеством и бездельником.

Однако Кэйт не пыталась открыть дочке глаза на отца. Не гнала его, напротив, позволяла ему вторгаться в их жизнь и, сжав зубы, терпела его, ожидая, когда он в очередной раз уберется. В какой-то мере она понимала Лиззи: ведь и сама когда-то была без ума от него. В один прекрасный день Лиззи все поймет. И тогда Кэйт, как говорится, выметет черепки и вздохнет с облегчением.

Лиззи вернулась в гостиную с чашкой дымящегося чая в руках. Дэн расположился на софе, и Кэйт со своего места наблюдала за тем, с какой осторожностью Лиззи подает Дэну чашку, стараясь, чтобы, не дай Бог, ни одна капелька не упала на его элегантный костюм. Кэйт поспорила бы на последний фунт стерлингов, что все деньги, которые у него были, он уже промотал. Накупил дорогих подарков и теперь ему надо где-то перекантоваться и прийти в себя, не платя при этом ни пенса. Кэйт знала: он считает ее дурочкой. И сама мысль об этом выводила женщину из себя.

— Как поживает Антея?

— Превосходно! Ну просто превосходно! Привезла своих мальчишек на рождественские праздники домой, ну, я и подумал: не повидаться ли и мне с моей крошкой? — Он взъерошил волосы Лиззи, а та ласково улыбнулась ему.

Кэйт буквально затошнило от этих слов, но она переборола себя.

— Ну и когда ты обещал ей вернуться? — В тоне ее, необычайно любезном, звучало ехидство. Его уловил и сам Дэн, и вошедшая в комнату Эвелин. Сгладила неловкость Лиззи:

— Ну мам! Человек только приехал, а ты уже заводишь речь об отъезде!

Зазвонил телефон, и Кэйт поспешила в прихожую, радуясь возможности избежать дальнейшего разговора.

— Детектив-инспектор Барроуз слушает.

— Кэйт? Это Рэтчет. Боюсь, вас придется побеспокоить. Есть срочное дело. Пожалуйста, я вас очень прошу!

— Что случилось, сэр?

— Похоже, один из именитых жителей нашего города потерял дочь.

— Кто?

— Патрик Келли, — бесстрастным голосом ответил Рэтчет. — Со мной связался старший констебль. Девушка исчезла где-то около восьми вечера. Договорилась со своим дружком встретиться на Портебай-роуд, но когда тот подъехал, ее уже не было. Девушка не из тех, что исчезают, никого не предупредив. И старший констебль настоятельно просит расследовать это происшествие.

Кэйт уловила волнение в голосе Рэтчета.

— Не беспокойтесь, я поговорю с ним. Возможно, ничего особенного не случилось. Кстати, сколько лет девушке?

— Двадцать два года. Наверняка поссорилась со своим дружком и теперь прячется где-то, а парень боится сказать Келли правду.

— И правильно, что боится, — усмехнулась Кэйт. — От Патрика Келли всего можно ждать.

— Разумеется, Кэйт. К тому же он близкий друг нашего констебля. Так, по крайней мере, мне кажется.

— Не волнуйтесь, я разберусь.

— Спасибо, Кэйт. Вашим домашним наилучшие пожелания.

— Непременно передам, сэр. Я буду держать вас в курсе дела.

В трубке раздались гудки.

Кэйт вернулась в гостиную и улыбнулась одной из самых своих чарующих улыбок.

— К сожалению, мне придется уехать: пропала девушка.

— Ой, не может быть!.. А кто? — На лице Лиззи отразилась тревога.

— Ты ее не знаешь. Ну ладно, я постараюсь быстро вернуться.

— Знаешь, пап, наша мама расследует дело об убийстве и изнасиловании, она — главная в группе.

— Это правда, Кэйт?

— Да. Ну я пошла, а вы тут пока развлекайтесь. Я мигом.

Эвелин и Лиззи вышли в прихожую проводить Кэйт, которая уже быстро надевала пальто.

— Надеюсь, эта девушка найдется, мам?

— Думаю, да, не волнуйся, дорогая.

— Перед тем как ехать домой, обязательно позвони. Я приготовлю что-нибудь горяченькое, — сказала Эвелин. — И запахни пальто поплотнее, на улице такой холод!

— Мам, между прочим, мне уже сорок! — отшутилась Кэйт.

— Так много? — в свою очередь пошутила Лиззи. — А я думала, тебе всего тридцать восемь!

— Спасибо, Лиззи, ты очень меня утешила!

— Ты и вправду не возражаешь, чтобы папа остался?

Кэйт поглядела на хорошенькое личико дочери и почувствовала себя чуть-чуть виноватой.

— Конечно, не возражаю.

Лиззи чмокнула ее и вернулась в гостиную. Кэйт и Эвелин обменялись взглядами.

— Похоже, она повзрослела, Кэйт.

— Похоже, что так. Ну ладно, до встречи, мам. — И она нежно поцеловала мать.

Эвелин взяла дочь за руку.

— Будь осторожна, ведь этот маньяк все еще на свободе! И не волнуйся, с нашим «лордом» я как-нибудь справлюсь, если он вздумает взяться за старое.

— Пока, мам.

Захватив ключи от машины, Кэйт вышла на улицу и сразу окунулась в ночной воздух. Сев в машину, она почувствовала облегчение и, тронув с места, погрузилась в размышления об убийстве Джералдин. Пока ясно одно: это не заранее спланированное преступление, а случайное убийство. Джералдин О’Лири прикончил убийца-любитель. Случай наиболее трудный для расследования. В восьмидесяти пяти процентах такого рода преступлений оказывается, что жертва знала убийцу лично, в случаях же изнасилований — процент еще выше. Убийца Джералдин О’Лири наверняка не имел понятия, кто станет его жертвой. Но признание этого факта нисколько не продвигало дело вперед, скорее осложняло. Причем серьезно осложняло. Опросы «от двери к двери» мало что дали, если не считать совсем тоненьких ниточек, за которые они и ухватились. Без десяти семь, к примеру, на Воксхолл-Драйв видели автомашину темного цвета с закрытым кузовом типа «фургон». Марки никто не заметил. В общем, это все равно что искать иголку в стоге сена. На перекрестке она свернула направо и поехала в сторону дома Патрика Келли, стоявшего на окраине. Спрашивать адрес Кэйт не требовалось: любой в Грэнтли знал, где живет Келли. Особенно полицейские.

Кэйт никак не могла избавиться от чувства досады, что в канун Рождества ее вытащили из дому, и в то же время радовалась возможности избавиться на какое-то время от Дэна. Если старший констебль Фредерик Флауэрс так переживает за Патрика Келли, то какого дьявола сам не займется расследованием этого дела? Обычно полиция принимала меры лишь через сутки после исчезновения человека, особенно если речь шла о взрослых. Другое дело — дети, но Мэнди Келли, слава Богу, уже двадцать два! По гравийной дорожке Кэйт подъехала к дверям большого, в стиле эпохи короля Георга особняка в центре парка, занимавшего три акра. Дом светился, как электростанция в Баттерси. Видимо, все массажные салоны, а также собственники, которым возвратили их имущество, неплохо платят, к тому же с их помощью можно завести высокопоставленных друзей. Во всяком случае, судя по иллюминации, расходы Келли на электричество огромны!

Не только дом был в огнях, даже на деревьях висели фонарики. Так что никто не мог подойти к дому Келли незамеченным! Подогревая в себе негодование, Кэйт нажала на кнопку звонка и, когда вошла внутрь, была буквально поражена изысканностью убранства.

Шикарный интерьер! Кэйт не сдержала любопытства и огляделась. Вся эта красота наверняка обошлась Келли в кругленькую сумму. Она прошла за хозяином в гостиную, опустилась в кресло «Честерфилд» и подняла голову. На потолке узоры из роз, лепные карнизы. Вдоль стен — полки с книгами. Здесь было все — от старинных томов в кожаных переплетах до современных книжек в ярких бумажных обложках. Гостиная выдержана в серебристо-серых тонах, ковры и занавеси — темно-розовые. Во всем чувствуется женская рука. Мужчины, те обычно расставят вещи как попало и заботятся лишь о том, чтобы их никто не передвигал. Женщины же тщательно продумывают весь интерьер, каждую деталь, не жалея времени. Ведь именно от деталей зависит общий вид комнаты.

Огромная по своим размерам гостиная выглядела очень уютно. У камина дремал ухоженный черный кот. Кэйт все внимательно осмотрела, и наконец глаза ее остановились на Кевине Косгроуве. Бледный, несчастный, он тихо сидел в своем кресле. «Дружок дочери Келли, — подумала Кэйт. — Судя по виду, ему уже здорово досталось от папаши».

Она взяла бокал с шотландским виски, который ей поднес Патрик, и отпила немного. Отличное виски! Кэйт посмаковала его. Даже мысль о Дэне, этом «блудном отце», не могла испортить ей удовольствия. Наконец она обратилась к Келли:

— Почему вы думаете, будто ваша дочь пропала? Она ведь могла пойти к друзьям или еще куда-нибудь.

Патрик уставился на Кэйт так, словно видел ее впервые.

— Как, вы сказали, ваша фамилия? — спросил он, никак не прореагировав на ее слова.

— Детектив-инспектор Барроуз.

Келли высунул кончик языка и пристально поглядел на нее, словно стараясь хорошенько запомнить. Кэйт это не понравилось, и она начала потихоньку злиться. Он, видимо, хотел дать ей понять, что она здесь по срочному распоряжению Флауэрса и что все это очень серьезно. Кэйт взяла себя в руки, поставила бокал на маленький столик рядом с креслом и, порывшись, вытащила из сумки записную книжку и сигареты. Вечер обещал быть долгим.

Кевин Косгроув дрожащей рукой поднес ей зажигалку, и, прикуривая, она заметила, что он сделал ей знак глазами, а потом едва заметно качнул головой. Что это? Предупреждение? О чем?

Кэйт затянулась и, откинувшись на спинку кресла, положила ногу на ногу.

Келли наблюдал за каждым движением Кэйт. Ему нравилась ее внешность, ее манера держаться, чуть-чуть дерзкая. Конечно, она не из тех женщин, кто скажет: «Пошли, что ли…» — но при случае он с удовольствием прижал бы ее где-нибудь в уголке! Слушая ее, он смотрел ей пряма в глаза.

— Итак, мистер Келли, почему вы обеспокоены долгим отсутствием дочери? — спросила Кэйт и тотчас же поняла, что перед ней не сумасшедший папаша, готовый пустить в ход все свои связи и влияние, а просто искренне взволнованный человек.

— Этот ублюдок, — Келли мотнул головой в сторону Кевина, который так и сидел, не поднимая глаз, — должен был в восемь вечера на машине — кстати, машине моей дочери — подъехать за ней, но он опоздал. И конечно, не нашел ее в условленном месте. Я обзвонил всех ее приятелей, всех знакомых в Грэнтли, позвонил тетке, потом в магазин, где она работает, — нигде ее нет. Я не думаю, миссис Барроуз, что она выкинула какой-то фортель. Вы можете с полным основанием включить ее в список пропавших без вести. Ну а теперь скажите: что вы намерены предпринять?

Кэйт еще разок затянулась и спокойно встретила взгляд темно-синих глаз хозяина.

— Скажите, а когда-нибудь раньше Мэнди пропадала?

Келли отрицательно покачал головой:

— Нет, никогда. Мы с Мэнди — вот так! — Он скрестил два пальца на правой руке, провел языком по губам и сделал большой глоток бренди.

Отведя волосы от лица, Кэйт наблюдала за Келли. А он ничего! Очень даже ничего! При иных обстоятельствах она и не взглянула бы на него. Она никогда не встречалась с ним лично. Видела его только на фотографиях. Все его видели! Но в жизни он производил более сильное впечатление! Живой, как сама жизнь, он все вокруг наполнял собой, излучая неиссякаемую энергию и силу. И, видя, как он тревожится за дочь, Кэйт невольно прониклась к нему сочувствием.

— Скажите, Кевин, а вы с Мэнди не ссорились?

Кевин, такой же бледный, ни кровинки в лице, даже не поднял глаз, лишь помотал в отчаянии головой. Келли вскочил, схватил его за грудки, рывком поднял с кресла и, держа за волосы, швырнул к Кэйт.

— Ну-ка, паршивец, выкладывай всю правду! И помни: если Мэнди, даст Бог, объявится и расскажет чуть по-другому, я сверну тебе шею, ублюдок!

Кэйт быстро поднялась с кресла и встала между мужчинами.

— Мистер Келли, пожалуйста, сядьте! И не дергайте его, от этого никакой пользы! Ну все, хватит! Договорились? Вы до смерти напугали его и хотите, чтобы он после этого выложил вам всю правду!

Только сейчас до Патрика дошел смысл ее слов. Уже двенадцатый час, а Мэнди все нет. Келли уже ни на что не надеялся, так же как тогда, когда Рене к половине шестого не вернулась домой. Внутренний голос говорил ему, что он никогда больше не увидит ее. То же самое он чувствовал и сейчас, но постарался взять себя в руки и снова сел в свое кресло. Отчаяние на его лице тронуло Кэйт: слишком мало прошло времени после убийства Джералдин О’Лири. Она подумала о своей Лиззи и содрогнулась.

Кевин Косгроув трясся от беззвучных рыданий, Кэйт подвела его к креслу и, никого не спрашивая, налила всем выпить. Патрик осушил бокал залпом; его красивое лицо казалось измученным.

— Вы не знаете моей Мэнди! Она ни за что нигде не осталась бы, не сообщив мне! Ни за что! — Это звучало правдоподобно. И в самом деле, кто лучше родного отца знает свое чадо?!

Кэйт взглянула на часы, стоявшие на камине: половина двенадцатого.

Патрик проследил за ее взглядом и спросил:

— Вы торопитесь домой, да? Я, видимо, утомил вас или что-то другое вас беспокоит?

Не успел Патрик рта раскрыть, как Кэйт жестом призвала его к молчанию.

— Нет, мистер Келли, вы меня не утомили, вы просто действуете мне на нервы! Возьмите себя в руки и говорите по делу, иначе мы так и будем топтаться на месте! А сейчас, если не возражаете, я задам вам несколько простых вопросов. Соберитесь с силами и ответьте на них, тогда мы, вероятно, кое-что проясним.

Глаза Келли сузились в щелочки. Самоуверенная кобыла! Она разговаривает с ним, как с каким-то сопляком! К раздражению, волной поднявшемуся в нем, примешалось еще какое-то чувство.

Восхищения? Да, ее нисколько не смутили все его нелепые выходки, и он был этому рад. Если его Мэнди пропала, эта женщина непременно отыщет ее! Леденящий душу страх последних двух часов стал постепенно проходить.

— Прошу прощения, миссис Барроуз. — Он сделал ударение на слове «миссис».

Кэйт взглянула на него с легкой улыбкой.

— Ничего, мистер Келли. Я тоже мать, и мне легко понять ваши чувства.

— Легко? — Келли знал, что Кэйт не сможет ответить на этот вопрос, да и сама Кэйт знала.

— Расскажите, как вы договорились с Мэнди о встрече? — повернулась она к Кевину. — Все по порядку.

Пока Кэйт допрашивала Кевина, Келли внимательно наблюдал за ней. Ни страх, ни волнение не помешали ему по достоинству оценить ее привлекательность. Особенно ему импонировала ее независимость. Ему вообще нравились женщины с некоторой долей наглости. Такой же была и мать Мэнди: тихая, как мышка, но стоило ее завести — и тогда держись! Просто любопытно! Эта миссис Барроуз пусть на несколько минут, но сумела отвлечь его от мыслей о дочери, и уже за одно это он ей благодарен.

Кэйт почувствовала его интерес к себе и пожала плечами: скорее бы покончить со всем этим и вернуться домой! Слишком многое здесь ей было по душе.

— Послушай-ка, — произнесла Кэролайн улыбаясь, — я не стану заниматься любовью в сарае!

— Ладно, девочка, — засмеялся Бэрри, — ведь мы оба знаем, что ни моя женушка, ни твой муженек не пустят нас к себе в постель. Так что выбирай: либо в машине на заднем сиденье, либо в сарае. У меня в багажнике есть спальный мешок. Нам будет в нем так же уютно, как паре клопов в матрасе!

Кэролайн залилась смехом.

— А сколько сейчас времени?

Бэрри долго вглядывался в циферблат, даже слезы выступили, и наконец сказал:

— Полдвенадцатого.

— Мой старикан меня ждет после двух, не раньше. Думает, я еще на одну смену останусь.

— Ну так где лучше: в машине или в сарае? Решай!

— Уверена, у тебя в этих делах больше опыта, разве не так?

Бэрри кивнул:

— Так. Поэтому я и припас спальный мешок, бутылку вина и два пластиковых стаканчика. И все Для тебя, дорогая!

— О!.. Тогда пошли в сарай! Но ты уверен, что туда никто не припрется?

— Спрашиваешь! А теперь давай отнесем все необходимое.

Они вылезли из машины: Кэролайн с бутылкой и стаканчиками, а Бэрри со спальным мешком — и направились в сарай. Едва войдя внутрь, девушка обо что-то споткнулась и вскрикнула.

— Не шуми! — предупредил Бэрри. — Не то сюда живо нагрянут легавые!

Бэрри швырнул на пол спальный мешок, щелкнул зажигалкой.

И тут раздался душераздирающий вопль Кэролайн, да и сам Бэрри едва сдержал готовый вырваться крик.

На полу в луже крови лежала мертвая женщина, почти совсем голая.

Зажигалка начала жечь ладонь, и Бэрри убрал палец с кнопки подачи газа. Кэролайн билась в истерике, Бэрри вытолкал ее из сарая и, крепко прижав к себе, твердил:

— Успокойся!.. Ну успокойся же!

Но зубы Кэролайн продолжали выбивать дробь.

«Бедняжка, она в шоке!» — подумал Бэрри.

Он отвел девушку в машину, завел двигатель и включил обогреватель. Затем вытащил из «бардачка» фонарик и вернулся в сарай. Вошел осторожно и осветил фонариком мертвое тело. Приподнять голову невозможно: она приклеилась к полу засохшей в длинных волосах кровью. Бэрри пощупал главную артерию на шее.

Похоже, жива. Неужели нет?

Он вновь дрожащими пальцами нащупал артерию и совершенно отчетливо уловил легкое биение. Вскочил на ноги, схватил спальный мешок и прикрыл девушку. Ее нужно согреть и ни в коем случае нельзя трогать! Господи, благослови ее маленькое сердечко! Только бы она выжила! Боже! Только бы она выжила!

Выбежав из сарая, Бэрри кинулся к машине и помчался к ближайшей телефонной будке.

Спустя пятнадцать минут Мэнди Келли везли в больницу Грэнтли, а Кэролайн и Бэрри смущенно рассказывали пикантную историю их свидания полицейским, которые дали им слово хранить все в тайне.

В кармане дубленки лежал кошелек, а в нем кредитная карточка на имя Мэнди Келли.

Таким образом, не возникло никаких сложностей с идентификацией личности пострадавшей.

Кевин поднялся наверх прилечь. Без него Келли, казалось, немного расслабился и принялся рассказывать Кэйт о своих жене и дочери. Что бы ни случилось с Мэнди, он во всем винил Кевина, но Кэйт все еще надеялась, что Мэнди с минуты на минуту появится. Она не исключала, что Мэнди с Кевином поссорились из-за того, что он опять забрал ее машину. Девушка рассердилась и ушла. Кэйт даже представить себе не могла, каким надо обладать богатством, чтобы подарить дочери ко дню рождения машину за пятьдесят тысяч фунтов. Она вспомнила, с каким трудом наскребла денег на золотые сережки к Рождеству для Лиззи, — и покачала головой. Возвращаясь мыслями к Келли, Кэйт не без удивления подумала, что человек он, безусловно, интересный и язык у него неплохо подвешен. Слушая его, Кэйт все живо себе представляла.

— Как бы то ни было, — рассказывал Келли о первых месяцах своего отцовства, — все заботы о Мэнди легли на меня. — Он улыбнулся и продолжал: — Захотела она как-то есть, плачет, надрывается. А в шестидесятых, помните, были в ходу большие стеклянные бутылки. Ну так вот, беру я такую бутылку, вынимаю из кастрюли с горячей водой, проверяю, не слишком ли горячо, и вдруг бутылка выскальзывает из рук и вдребезги разбивается. Что делать? Другой бутылки нет. Я в панике, и тут замечаю на столе бутылку из-под томатного соуса. Я кладу Мэнди в коляску… В ту пору мы не могли себе позволить купить еще и кроватку, и малышка спала в коляске. Да, кладу Мэнди в коляску, мою как следует бутылку из-под соуса, стерилизую, развожу питание, заливаю в бутылку, надеваю на горлышко соску и кормлю Мэнди. Вот так-то!

Представив себе эту сцену, Кэйт не могла сдержать смех.

— Ну а потом вернулась домой Рене с кучей покупок, поглядела на бутылку с соской на горлышке и обалдела.

Да, Келли — человек надежный, на него вполне можно положиться. Она уже собралась домой, когда он стал уговаривать ее выпить с ним еще по бокалу. «Боится остаться наедине с самим собой в такую минуту», — подумала Кэйт и согласилась, пожалела его. А сейчас была этому рада. Келли оказался приятным собеседником, прекрасным рассказчиком и, несмотря на все плохое, что она знала о нем, вызывал у нее симпатию. И доверие. Почему, она и сама не знала. И это после всех его безобразных выходок, которые она наблюдала сегодня. Но у каждого человека есть свои слабости, своя ахиллесова пята. Была она и у Келли, этого «крутого парня», как его все называли. Мэнди! После разговора с ее отцом Кэйт казалось, что она давно знает эту девушку. Нет, такая не могла уйти из дому, никому не сказавшись. Келли требовал, чтобы дочь сообщала ему о каждом своем шаге. Отцовская строгость была ему свойственна так же, как привычка сквернословить.

— Весьма сожалею, что вел себя неподобающим образом, — очень тихо произнес он, — но я потерял над собой контроль.

Кэйт знала, чего стоило ему это признание.

— Я понимаю вас, мистер Келли.

И, словно сговорившись, оба поглядели на часы на камине: было, около половины первого.

— И где только ее черт носит? Когда заявится, я дам ей такого пинка, что она у меня отлетит на другой конец комнаты. Никогда прежде руки не поднимал на нее, но сегодня, Бог свидетель, я сделаю это.

Кэйт положила ладонь ему на руку.

— Пожалуйста, успокойтесь, битьем не поможешь.

— Согласен, но, может, хоть легче станет.

Зазвонил телефон, и Келли кинулся к аппарату.

— Мэнди?

Кэйт видела, как угасло его лицо и за какую-то долю секунды надежда сменилась страхом. Он протянул ей телефонную трубку.

— Это рас.

— Барроуз слушает.

Краска бросилась Кэйт в лицо. Не спускавший с нее глаз Патрик понял, что с его единственной дочкой случилось несчастье, и так крепко сжал кулаки, что на ладонях выступила кровь от впившихся в них ногтей.

Закончив разговор, Кэйт посмотрела Келли прямо в глаза.

— Мистер Келли, нашли вашу дочь. Похоже, на нее совершено нападение.

На лице Келли отразились смятение и боль.

— Нападение? На мою Мэнди? — переспросил он с какой-то детской наивностью, с отчаянием и недоверием в голосе.

Кэйт кивнула.

— Да, ее отвезли в больницу Грэнтли и сейчас делают операцию. Состояние тяжелое.

Слезы обожгли глаза Патрика, но он не старался их скрыть. Ему казалось, что рухнул весь мир. Судорожно сглотнув, он не проговорил, а едва слышно прокаркал:

— Она умрет, да?!

Не ответив на вопрос, Кэйт тихонько коснулась его руки и сказала:

— По-моему, надо немедленно ехать в больницу. А вы как считаете?

Сидя рядом с Келли в машине, Кэйт убедилась в том, что ей удалось распознать суть Патрика Келли: да, его слабостью, его ахиллесовой пятой была его дочь. Его Мэнди.

И в сравнении с его трагедией ее собственные проблемы казались такими незначительными!

Они ехали в полном молчании.

Шел уже второй час ночи, а Джордж все сидел в гостиной, прислушиваясь к звукам музыки, доносившейся от соседей — через несколько домов от них. Вечеринка там была в полном разгаре. Он отпил из своей чашки и поморщился: какао совершенно остыло.

Илэйн уже давно отправилась спать, с радостью оставив его в гостиной. Она знала, что он все равно не уснет, потому что сильно устал.

Откинувшись в кресле так, что голова лежала на спинке, он перебирал в памяти события этого вечера и улыбался своей обычной печальной улыбкой.

Глупая девчонка! Он здорово ее проучил! Шлюха сопливая! Не будет больше по ночам шляться! И остальные сучки из Грэнтли подумают, прежде чем выйти поздно из дому.

Утром только и будет разговоров что об убийстве. О, он наперед знает, что станут говорить! Илэйн, эта прожорливая бегемотиха, обрушит на него целый каскад городских сплетен. Подумав об этом, Джордж ухмыльнулся. Мэнди…

Она снова предстала перед его мысленным взором такой, какой он оставил ее там, в сарае. Ноги широко раскинуты. Все потайные местечки наружу! Зря только он не надел маску — она видела его лицо.

Интересно, нашли ее? Мэнди… Какое красивое имя!

Картины, которые воображение рисовало Джорджу, казались особенно яркими на фоне звучавшей неподалеку музыки. Хорошо, когда люди веселятся.

«Голубой бархат»! Великолепная мелодия! Он улыбнулся, представив себе, как под ее звуки все эти шлюхи в своих облегающих платьях танцуют с мужчинами, как рвутся из белых шелковых блузок их упругие груди. Все одинаковы! Все до одной!

Хорошо, что скоро Рождество! Ему необходим отдых. Столько было волнений за последние несколько месяцев!

Уже у самой больницы Кэйт по просьбе Келли рассказала все, что ей сообщили по телефону: у Мэнди тяжелые травмы черепа и ее оперируют. В детали она вдаваться не стала, не было времени.

В приемной травматологического отделения Кэйт объяснила дежурной сестре, кто они такие. Надо заметить, что сестры в приемных покоях — особая порода людей. Дежурная спустила очки на нос, такой плоский, что его почти не было видно, и устремила взгляд на представших перед ней мужчину и женщину. Ее редкие волосы были собраны в такой пучок, что кожа на висках натянулась и глаза стали раскосыми, как у китайцев. Представив себе эту мымру в китайском халате и башмаках на деревянной подошве, Кэйт чуть не прыснула от смеха.

— Повторите, пожалуйста, фамилию больного!

— Мэнди Келли. Я детектив-инспектор…

Женщина подняла свой пухлый палец.

— Извините, но у меня есть еще вопросы.

По мере того как Патрик наблюдал эту сцену, лицо его все больше и больше мрачнело. Сестра старательно набирала фамилию Мэнди на компьютере.

— Каким образом ее сюда доставили?

— Простите? — Кэйт уже начинала терять терпение.

— Я спрашиваю: на чем ее сюда доставили? На «скорой помощи», на частной машине…

Келли выступил вперед и уставился на очки старой мымры.

— Она, мать твою… на автобусе прикатила! С разбитой башкой. При ней два врача «Скорой помощи» и чокнутый санитар! Торчишь тут и ни хрена не видишь! Чем трепаться, скажи лучше, где моя дочь! А то как бы самой не пришлось вызывать «скорую»!

Рот сестры уподобился букве «о». На шум вышла из своего кабинета молоденькая медсестра.

— Вы мистер Келли?

Патрик кивнул и резко выпрямился, будто аршин проглотил.

— Где моя дочь? Я хочу ее видеть!

— Ваша дочь в операционной. Пойдемте, я провожу вас в комнату ожидания.

Келли и Кэйт последовали за сестрой.

— Как она сейчас?

— Прошу прощения, мистер Келли, но я в самом деле не знаю. Вам надо подождать доктора.

Келли, а за ним Кэйт поднялись на два лестничных марша и оказались в крохотной комнатке ожидания отделения экстренной хирургии. Кэйт поблагодарила сестру, которая предложила принести им кофе.

— Я знал, что случилось несчастье. Чуяло мое сердце!

Кэйт промолчала. Появилась Аманда Докинс, но Кэйт кивнула ей на дверь: лучше оставить Келли одного. Они вышли, и Кэйт спросила:

— Ну как она?

— Паршиво. Хуже некуда. Полчерепа снесено. Ясно, что орудовал тот же тип, что и в случае с Джералдин О’Лири. Изнасиловал ее — и обычным способом, и, насколько я могу понять, извращенным. Состояние у нее ужасное. Врачи удивляются, как это она до сих пор жива!

Кэйт прикусила губу. Келли сойдет с ума, если его Мэнди не выживет. Лопнет, как чрезмерно натянутая часовая пружина! Она кивнула Аманде:

— Послушай, сделай одолжение. Не подпускай наших к Келли, хоть какое-то время. Я посижу с ним. И пошли кого-нибудь допросить Кевина Косгроува. Он в доме у Келли. Ладно?

— Будет сделано. Что еще?

— Пока ничего. Будем ждать новостей.

Аманда пошла было вниз, но Кэйт остановила ее:

— Вот еще что. Позвони, пожалуйста, ко мне домой и передай через автоответчик, что я вернусь, как только появится возможность. Ладно?

Аманда кивнула, и Кэйт вернулась к Келли.

— Что происходит? — Голос его звучал как-то глухо, безжизненно.

— На данный момент — ничего особенного.

— Флауэрс здесь?

Кэйт вздрогнула.

— Разумеется, нет.

Келли стал нервно шагать по комнате.

— Ну так вызовите его, скажите, что я лично требую его присутствия в больнице. Выясните, кто из медиков колдует над моей дочерью, кто самый опытный в такого рода делах. Не важно, кто он и сколько стоит. Найдите его, и все!

Кэйт почувствовала, как в ней вновь поднимается волна раздражения. Ее симпатии к Келли вмиг испарились. Она встала и выпрямилась.

— При всем моем уважении к вам, мистер Келли, я не стану этого делать. Если вам нужно, ищите Фредерика Флауэрса и докторов сами. Я вам не секретарша.

Келли удивленно взглянул на нее: он не привык, чтобы ему прекословили. Прикажи он ей прыгать, она должна была подчиниться безоговорочно. В устремленном на нее взгляде Кэйт увидела, какую бурю гнева вызвали в Келли ее слова. Руки его сами сжались в кулаки, и Кэйт знала, каких усилий ему стоило не нанести ей удар.

Ее отказ для него был равносилен бунту на корабле!

Грудь его ходуном заходила, он закусил губу и перед самым ее носом помахал пальцем.

— Я должен что-то делать, иначе взорвусь, и тогда страшно сказать, что случится. Поймите же вы, я не в силах сидеть сложа руки и ждать!

Это было сказано просто и искренне, и Кэйт осознала всю глубину терзавшего его отчаяния и собственное ничтожество. Да, ничтожество. Ведет себя, словно капризная девчонка! Человек борется со своим горем, призвав на помощь все силы, хочет одолеть страх или хотя бы отодвинуть его на время. Собственная беспомощность просто невыносима. Кэйт сглотнула.

— Хорошо, я договорюсь, вы сможете позвонить.

Покидая комнату, она прошла совсем близко от него, и он вдруг схватил ее за руку. Она перевела взгляд с его пальцев на его лицо и по глазам поняла, что он знает все. Келли как-то весь сник, сгорбился, будто от удара, и Кэйт не сдержалась, обняла его рукой за плечи. Он прижался к ней.

— В Мэнди — вся моя жизнь. Если она умрет, ничего не останется! Совсем ничего!

Она подвела его к стулу. Он плюхнулся на него, закрыв лицо руками. Комнату огласили глухие рыдания.

Сестра принесла кофе, Кэйт взяла у нее поднос и попросила оставить их.

Она подала Келли чашку, зажгла для него сигарету, сунула ее ему в рот.

— Это тот самый ублюдок, который убил официантку из бара, да?

Кэйт знала, как страшно ему было позволить своим страхам вырваться наружу.

Она кивнула:

— Да, мы тоже так думаем.

— Ее изнасиловали?

Она снова кивнула.

Он отпил немного кофе и как будто успокоился: теперь он знал самое плохое. Хуже уже ничего не могло быть.

— Он может считать себя покойником. Понимаете, да?! Не важно, выживет она или нет. Все равно он — покойник!

Кэйт глотнула из чашки и ничего не сказала. Да и что могла она на это сказать?

Глава 6

Патрик Келли уехал из больницы в восемь утра. Выглядел он ужасно. Во рту был отвратительный вкус растворимого кофе и дешевых сигарет. Он буквально дымился от ярости.

Дочь его, изнасилованная и искалеченная, в больнице, между жизнью и смертью! Сердце болезненно сжалось. «Только бы не инфаркт», — в страхе подумал Келли и попытался успокоить дыхание.

Когда он увидел ее, свою крошку, в отделении экстренной хирургии, всю в трубках, дренажах и повязках, кровь бросилась ему в голову. Такой ярости он еще никогда не испытывал. Какой-то говнюк посмел изнасиловать его дочь! Подумать только — его Мэнди! И что самое ужасное — извращенным способом!

Ну что ж, пусть молится Богу! Келли отыщет его и разорвет на куски!

Он притормозил, подъезжая к дому. Уилли Гэбни распахнул перед ним дверь. Не произнеся ни слова, Келли буквально ворвался в дом и, через прихожую, а потом через огромный холл с мозаичным полом помчался вверх по винтовой лестнице, прыгая через три ступеньки. Наконец он добежал до спальни, где в это время находился Кевин Косгроув. В легких Келли прямо-таки клокотало.

Он с такой силой распахнул дверь, что она стукнулась о бюро. Упали на пол и разбились вдребезги старинная амфора и чаша. Кевин еще не раскрыл глаз, когда Келли подскочил к нему, ухватил за волосы, приподнял и стал трясти, будто терьер добычу. Потом с истошными воплями принялся избивать его кулаками.

Кевин сжался в комок, покорно принимая удары. Он понимал всю нелепость расправы над ним, но был бессилен что-либо сделать. А Патрик все больше распалялся. Он вцепился Кевину в плечи, откинул голову назад и боднул парня в лицо лбом с такой силой, что удар оглушил обоих. Наконец Патрик отпустил Кевина, и тот рухнул на пол.

Все это время Гэбни стоял в дверях с каменным лицом. Жестокость босса его нисколько не удивила. Непонятно только, зачем Келли проделал все это сам, если именно за такую работу Гэбни и получает жалованье.

Жалобные стоны Кевина нисколько не тронули Келли. Глядя, как тот корчится на полу от боли, Патрик ткнул в него своим дрожащим пальцем:

— Прошлой ночью мою Мэнди изнасиловали и избили, слышишь, сутенер вонючий? Какой-то говнюк надругался над моей крошкой! Слышишь, ублюдок?

Кевин совсем обалдел и тупо смотрел на своего мучителя. Мэнди изнасиловали?

Келли пнул его в колено.

— Она без сознания. Может остаться на всю жизнь придурком. И все из-за тебя! Только помни, заруби себе на носу! Что бы ни произошло с моей крошкой, произойдет и с тобой. Это я тебе обещаю! — Келли был в полном изнеможении и задыхался. — Считай себя трупом, ублюдок. Трупом! Усек?

Он ухватился за туалетный столик и ждал, пока выровняется дыхание. Потом кивнул Уилли:

— Пусть все парни двигают сюда. Сию же минуту! Мне плевать, что кто-то собирается праздновать Рождество или даже хоронить родную мать! Пусть двигают сюда. И немедленно!

Гэбни поспешил выполнять поручение: когда босс в ярости, лучше не возражать.

Келли бросил взгляд на Кевина. На эксминстерском ковре появились розовые пятна. Набрав полный рот слюны, Келли наклонился над парнем и смачно плюнул ему в лицо.

— Поднимайся, Косгроув, и вали из моего дома! И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Покатался на машине моей Мэнди — и хватит! Усек?

Весь день Кэйт занималась новыми подробностями этого страшного дела. Сомнений нет: преступник тот же, что и в случае с Джералдин О’Лири. На Мэнди невозможно было смотреть. Пальцы на одной руке сломаны, видимо каблуком, часть черепа снесена. Неслыханная жестокость! По мнению врачей, смерть должна была наступить давно. Но Мэнди, видимо, как и ее отец, отличалась железным здоровьем.

О Патрике Келли Кэйт было известно многое, но, несмотря ни на что, он ей нравился. Его нахальство, заносчивость, высокомерие сразу бросались в глаза. О жизни дочери, той самой жизни, которая сейчас висела на волоске, он конечно же знал все. Но там, в больнице, этот человек открылся ей с совсем другой стороны. Как глубоко переживал он свое несчастье! Куда девались его сумасбродство и наглость?! Перед Кэйт был обезумевший от горя несчастный отец. Не дай Бог пережить собственного ребенка!

Несколько лет назад Лиззи вдруг исчезла. Все успокаивали Кэйт, утешали, говорили, что она где-то заигралась и позабыла о времени. Но Кэйт это только злило. Как полицейский, она хорошо себе представляла, что могло произойти с девочкой. Надавать бы по физиономии этим придуркам-утешителям! Лиззи нашли в окрестном лесу — вместе с мальчишкой, жившим на расстоянии двух кварталов от их дома, она устраивала лагерь. Кэйт тогда впервые в жизни задала ей хорошую трепку. Нервы сдали. Ведь она чуть не умерла от страха. Поэтому Кэйт хорошо понимала, какие чувства владели Келли в ту ночь.

Она не отходила от Келли все время, пока Мэнди находилась в операционной. Келли без умолку рассказывал о покойной жене и дочери, боясь прервать разговор, словно он был единственной ниточкой, связывавшей Мэнди с жизнью. Нежность к семье оттеснила все то зловещее, что Кэйт знала о Патрике.

Может быть, жизнь сделала его таким? Она была у него трудная. С самого детства. Социологи это называют «социализацией». Но у Кэйт на сей счет было собственное мнение. Человек часто делает себя сам, независимо от происхождения. Таким и был Келли. Хваткий от природы, цепкий, он, не брезгуя никакими средствами, добивался желаемого. Не столько для себя, сколько для жены и ребенка. Он, как говорится, рыл землю носом, чтобы у его Мэнди была машина за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, парикмахерская и салон красоты. Кэйт почла бы за счастье преподнести что-нибудь в этом роде своей Лиззи! Как и любой родитель. Лишь в какой-то степени Патрик соответствовал своему прозвищу «крутой парень», а во всем остальном был как все, разве что деньги зарабатывал не общепринятым способом.

Кэйт не могла сдержать волнения, когда Келли наконец позволили увидеть дочь. Ведь это такое страдание! Совершенно очевидно, что Мэнди не выживет, так она искалечена. Гуманнее было бы дать ей умереть. Но организм цеплялся за жизнь, и Кэйт знала, что Келли надеялся: воля к жизни может победить смерть.

Кэйт вздохнула. Когда она рассталась с ним, чтобы успеть до работы заехать домой, наскоро принять душ и переодеться, у нее было чувство, будто она бросила его на поле боя. Выходя из отделения экстренной хирургии, она ощущала на себе его взгляд, он жег ей затылок. И сейчас, сидя за своим столом, она не могла не признаться себе, что Патрик Келли весьма привлекателен, даже чертовски красив! И тут же спохватилась: тебе, Кэйт Барроуз, просто нужен мужчина, тебе нужно, чтобы тебя уложили в постель. А то ты скоро забудешь, как это делается.

Она улыбнулась.

Только одного мужчину знала она в своей жизни, и с тем развелась. А Келли и в самом деле ничего. Очень даже ничего. Надо же, заставил ее вспомнить о сексе.

Впрочем, что греха таить? Она и без него не забывала о сексе, только была слишком пассивна.

От этих назойливых мыслей ее избавил детектив-сержант Спенсер.

— Какие еще будут указания? — спросил он, входя в кабинет.

Кэйт вздохнула:

— Значит, так. Продолжайте опрос населения. Попробуйте выяснить, нет ли у кого-нибудь из соседей машины «орион» темного цвета. Такую машину видели прошлой ночью на пустыре.

Спенсер уставился в потолок.

— Вряд ли, мэм, этой информации можно верить — уж очень ненадежный свидетель… надеюсь, вы меня поняли…

Кэйт сжала губы.

— Я знаю, Спенсер, что этот малый — «чайник», дубина, кретин или как там еще вы его называете. Знаю, что эти подонки гужевались не менее чем в пятистах ярдах от пустыря. Был тот тип пьян, или накачан наркотиками, или то и другое вместе — не важно. Главное — отследить каждую версию. Именно этого я добиваюсь. И передайте Уиллису, что я сама допрошу Фреди Баркиса минут… — она глянула на часы, — минут через пятнадцать, идет?

— Слушаюсь, мэм, — ответил Спенсер, не скрывая своего раздражения.

Кэйт снова взялась за документы, лежавшие в папке. Фред Баркис, известный в округе трепач, являлся владельцем темно-зеленого автомобиля «марк-I-кортина». Уже три свидетеля, не сговариваясь, показали, что в ночь гибели Джералдин О’Лири, в районе Воксхолл-Драйв крутилась машина темного цвета.

Кэйт уставилась в стену и легонько постукивала кончиком шариковой ручки по подбородку. Нет, Фред Баркис не способен на такое. Она голову готова дать на отсечение. Человек он смирный, тихий. Правда, годы службы в полиции показали, что тихони иногда оказываются сущими скотами, и все-таки, тоже по опыту, Кэйт знала, что в девяноста пяти случаях из ста интуиция не подводит. И на этот раз она подсказывала Кэйт, что Фред Баркис — не преступник.

Тем не менее надо было соблюсти формальности и вывести его из списка подозреваемых.

Вся беда Спенсера и ему подобных в том, что свидетельские показания, которые их устраивают, они подгоняют под первого попавшегося подозреваемого.

Нет, такое не в ее правилах. Не раз Кэйт приходилось убеждаться в том, что свидетельские показания, как говорится, сшиты на живую нитку! Что и говорить! Трудностей в их работе хватает, вот как сейчас, когда не за что ухватиться. Одна жертва мертва, другая — при смерти. Но это не значит, что можно использовать «живца», человека, которому до суда навесили ярлык преступника. Баркис как будто подходит по всем статьям, но не мог же он совершить в одно и то же время сразу два преступления? Тем более что, согласно информации, полученной на основе анализа ДНК, явствует: преступник был один. Баркис, кстати, без всяких возражений сдал на анализ кровь, мочу и сперму. Нет, он конечно же не тот, кого они ищут, не маньяк-убийца, а просто сексуально озабоченный тип.

«Потрошитель из Грэнтли» — так назвала местная газетенка насильника, и это вывело Кэйт из себя. Преступник конечно же житель Грэнтли. Кто сомневается? Но зачем льстить его самолюбию таким громким прозвищем? Психолог-криминалист набросал словесный портрет этого садиста-маньяка, и кое-что прояснилось: женоненавистник, праздношатающийся — то ли не служит, то ли не имеет семьи.

Что женоненавистник — Кэйт сразу поняла. Достаточно было взглянуть на его жертвы. Жестокость — как самоцель, не вызванная необходимостью. Преступник явно был болен.

Сейчас главное — найти общее в почерке этих двух преступлений. Кэйт наморщила лоб. Может, он сталкивался с этими женщинами по службе? Нет, одна из них работала в баре, другая — в салоне красоты. Ничего общего!

Показания свидетелей не дали никакой ниточки, за которую можно было бы ухватиться. Преступник тоже не оставил ни единого следа. Кто он? Чем занимается? Действовал он в перчатках. На теле Джералдин О’Лири обрывки шерстяных ниток. Но такие нитки шли на производство сотен тысяч всевозможных джемперов, курток и прочих изделий.

Голова у Кэйт была как в тисках, веки отяжелели, и она потерла глаза, словно надеясь увидеть то главное, чего не заметили криминалисты и она сама в первую очередь.

Наконец она встала и пошла в комнату для допросов. На стене рядом с фотографиями Джералдин О’Лири появились две новые — Мэнди. На одной девушка улыбалась. Ее маленькое, сердцевидное личико обрамляли длинные светлые волосы. Другой снимок запечатлел ее на больничной койке — роскошные волосы сбриты, на черепе зияют раны, глаза заплыли, нос сломан. В общем, узнать ее совершенно невозможно. В комнате находился штаб расследования, было шумно от множества голосов и стука пишущих машинок. Аманда Докинс только что ввела в компьютер необходимые данные, и он выдавал фамилии и адреса жителей Грэнтли и близлежащих окрестностей — владельцев автомашины-фургона темно-зеленого или темно-синего цвета.

Но не это вызвало у Кэйт головную боль. Не стук машинок, не гул голосов, не волны сигаретного дыма. Само дело, которое, казалось, зашло в тупик.

Прихватив с собой папку со стола Аманды, Кэйт, вышла из комнаты.

Патрик Келли взял сигарету «Данхилл» и, прикурив от своей золотой зажигалки, с шумом выпустил дым из ноздрей. К тому времени, как он вышел из ванной и переоделся, в доме появились шестеро парней. Все они сидели в гостиной и, беспокойно ерзая, ожидали его распоряжений.

Келли задержал взгляд на зажигалке. Ее подарила Мэнди, когда ему исполнилось сорок два. Стоило Патрику вспомнить о Мэнди, как страх захлестывал душу. Если она умрет… О Господь всемогущий! Вся его жизнь в этой девочке. Если она умрет, у него никого не останется в целом мире.

Впервые на задний план отошла жажда денег. Он с радостью отдал бы все, только бы вернуть дочь живой и здоровой, такой, какой видел ее в последний раз. Она счастливо улыбалась и так и светилась задором и молодостью…

Из раздумья его вывело осторожное покашливание. Келли оторвал глаза от зажигалки и обвел взглядом собравшихся.

— Думаю, вам известно, что произошло?

Парни попытались выразить соболезнование своему хозяину, но Келли поднял руку.

— Злейшему врагу не пожелаю того, что случилось с моей дочерью. — Он умолк, собираясь с силами. — И хочу, чтобы ублюдка поймали. Немедленно. Старший констебль — мой преданный друг. Он предоставит всю необходимую информацию. Мы говорили сегодня по телефону. Легавым я не очень-то верю. Знаю, как они ловят преступников. Ни хрена не умеют. Взять хоть меня. Так и прокантовался всю жизнь. А ведь не поймали? А? Бросьте все и ищите ублюдка! Пусть сдохнет!

Чуть позже мне доставят несколько папок с именами подонков Юго-Восточной Англии. Пусть каждый из вас, — Келли жестом обвел всех сидевших в гостиной, — организует свою команду. Сколько бы это ни стоило — мне плевать! Берите кого хотите, лишь бы люди были надежные. Достаньте мне всех этих извращенцев хоть из-под земли.

Келли снова обвел взглядом своих подручных.

— Расследование ведет одна бабенка — детектив-инспектор Барроуз, кстати сказать, славная женщина. Ей не мешайте! Понятно? А с мужчинами можете обойтись как заблагорассудится! Допросите всех извращенцев по очереди, выпытайте все до мельчайших подробностей. За вознаграждением дело не станет: двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов тому, кто поймает это дерьмо. Налогом сумма не облагается. Ну как, вопросы есть?

Все шестеро молча уставились на Келли, печалясь за убитого горем хозяина и в то же время радуясь возможности хорошо заработать.

— Ладно, парни. Как только найдете кого-нибудь, сообщите, я с ним сам разберусь. Ну а теперь давайте сдвинем бокалы и выпьем!

Келли направился к бару, и в этот момент воображение нарисовало ему Кэйт Барроуз. Боевая, даже его не боится, говорит что думает. Его губы тронула улыбка. Парни ей не станут мешать. Не исключено, что она отыщет ублюдка раньше. Что ни говори, эта Кэйт — лакомый кусочек. Несмотря на свое горе, он успел это заметить. Он не станет мешать Кэйт Барроуз. Ни за что не станет. Он надеется на скорую встречу с ней. Ведь в самые страшные часы его жизни она была рядом. Уже за одно это он в долгу перед ней.

Только бы ему забрать из больницы Мэнди, и тогда он непременно повидается с Кэйт и поблагодарит ее.

Он боялся себе признаться, что Мэнди может не вернуться домой. Зачем искушать судьбу?

Дэн сидел вместе с тещей на кухне и мысленно улыбался. Несмотря на антипатию к нему Эвелин, он не мог не испытывать к ней уважение. Как тепло и уютно на кухне! В который раз Дэн пожалел, что бросил Кэйт. Дурак он, настоящий дурак. Иногда его мучила совесть — ведь он оставил ее с грудным младенцем на руках. Он нравился женщинам и менял их словно перчатки, обеспечивая себе таким образом крышу над головой и вполне приличное существование. Впрочем, такая жизнь ему порядком надоела. В свои сорок шесть он захотел какой-то Стабильности. Да и Антея, надо сказать, обошлась с ним хуже некуда. Когда он уезжал, напомнила ему о его возрасте, Вот сука! Ведь самой за полсотни перевалило, хотя она и скрывает это. И все же ее слова ранили Дэна. В довершение ко всему она отказалась отпраздновать с ним Рождество на Канарских островах, о чем они еще раньше договорились, и пришлось ему воспользоваться милостью Кэйт. Старой доброй Кэйт. Ради дочери она готова на все, даже его терпеть в доме. Но куда ему деваться после праздников? В таком положении Дэн оказался впервые.

Эвелин вытащила из духовки индейку, перевернула. Какой аромат! Ему вдруг стало ясно: он должен сделать все, чтобы остаться в этом доме. Другого выхода нет! Каким угодно путем надо завоевать расположение Кэйт. Все эти годы она хотела его. В свои редкие приезды он это замечал по тоске в ее глазах. Однажды ему даже удалось залезть к ней в постель, а потом он снова надолго исчез. Но сейчас этот номер вряд ли пройдет. Кэйт уже не та. Она больше не питает к нему слабости, в чем однажды призналась, сказав, что он — ее ахиллесова пята. Что же! Он с удовольствием поохотится за дичью и снова приручит Кэйт. По крайней мере, не теряет надежды на это.

За эти годы Кэйт сильно переменилась. Она неплохо устроила свою жизнь, сделала карьеру в полиции и не бросится к нему в объятия — те времена миновали. Но ради Лиззи, возможно, и согласится его терпеть. На этом он и сыграет!

Из-под полуопущенных век он взглянул на Эвелин: надо и ее как-то задобрить.

Теща поставила на плиту чайник, намереваясь выпить очередную чашечку кофе.

— Что-то ты притих, Дэн.

— Задумался, Эв, вот и все.

— Да? Смотри, сынок, не переутомись!

Он усмехнулся.

— Признаться, я думал о Лиззи.

Эвелин встрепенулась: внучка занимала в ее жизни главное место.

— И что же ты надумал?

Сработало, мелькнула мысль, и Дэн скрестил пальцы, чтобы не сглазить.

— Меня мучает мысль, что дочка росла без меня.

Эвелин фыркнула:

— Сам виноват, разве нет? Нечего было шляться по всему свету. Ты просто дурак. Моя Кэйт так страдала, когда ты бросил ее! Я видела это собственными глазами. А ведь она хорошая жена и прекрасная мать.

Эвелин сняла с крючков на стене две кофейные чашки, со стуком поставила на стол.

— Кэйт билась изо всех сил, чтобы дать дочери приличное образование. А ты ни разу не прислал и нескольких фунтов!

Дэн изобразил на лице сожаление. Разговор принял нежелательный для него оборот: вместо поддержки он получил упреки.

— Я застала Кэйт в ужасном состоянии, когда приехала, но она сумела взять себя в руки, преуспела на службе, всего добилась сама. Так что оставь ее в покое, Дэниел Барроуз. Я тебя вижу насквозь, мой мальчик, словно ты стеклянный. Давно тебя раскусила! А теперь давай выпьем по чашечке кофе! Пока не прибежала наша девочка. На улице такой холод, что можно запросто отморозить ноги!

У Дэнни хватило такта не возражать, он даже слегка покраснел. Эвелин решительно все о нем знает! Но, неисправимый оптимист, он решил немного погодя сделать еще один заход. Нет на свете женщины, которую он при желании не охмурил бы.

— Счастливого Рождества, Джордж!

Илэйн улыбнулась. С тех пор, как она приобрела путевку в Испанию и два вечера в неделю проводила в компании подружек, жизнь с Джорджем не так тяготила ее.

— Счастливого Рождества, дорогая! — Он чмокнул супругу в щеку, как примерный муж.

Джордж подождал, пока Илэйн вернется на кухню, и презрительно скривил губы: это Рождество «по-домашнему» — просто куча дерьма! Вместе с индейкой и пирогами!

— Скоро приедут Джозеф с Лили. Лили привезет свои бисквиты со взбитыми сливками и хересом. Надеюсь, в этом году твоя мамаша будет вести себя лучше…

Сердце у Джорджа оборвалось и полетело куда-то вниз… Каждый год одно и то же! Праздничный обед, Джозеф с женой, мать. На Новый год и Пасху братья лишь перезванивались. А так вообще не поддерживали никаких отношений. У Джорджа не хватало смелости позвонить и сказать: пошли, мол, вы ко всем чертям! И никогда не хватит.

Он принялся нервно теребить нож и вилку. Аппетит пропал. Он буквально заболевал при одной лишь мысли, что снова увидит мать.

Они встречались только на Рождество, раз в году. А жила она с Джозефом и Лили. Точнее, они жили с ней. Дом был куплен на деньги Джозефа, он всю жизнь на него работал, но это не меняло дела: с первого же дня мать завладела этим курятником, он стал ее собственностью.

Зато Илэйн сразу дала мамаше от ворот поворот! Она слышать не хотела о том, чтобы жить со свекровью, насмерть стояла, и это был первый и единственный случай в их жизни, когда Джордж порадовался, что женился на ней.

Он благодарно улыбнулся Илэйн, когда она подала ему омлет, и вдруг заметил в ней перемену к лучшему. Илэйн расхохоталась, уловив его взгляд, положила себе на тарелку еду и села к столу!

— Наконец-то ты соизволил заметить!

Джордж совсем растерялся и уставился на нее.

— Я ведь на целых пять кило похудела! — воскликнула Илэйн. — И теперь во мне всего семьдесят семь. Если так и дальше пойдет, к отпуску я сбавлю еще семь. — Очень довольная, она рассмеялась.

— Ты выглядишь просто великолепно, дорогая!

— Спасибо. Мог бы и раньше заметить. Ведь я сижу на диете! Ты что, не видишь?

В голосе ее зазвучали печальные нотки: не скажи она ему, он не обратил бы внимания.

— Я заметил, только не решился спросить, — промямлил он.

Илэйн опустила глаза.

Сколько лет они прожили вместе, а все равно как чужие. Теперь перед ней открылся совершенно новый мир. Еще в тот первый вечёр, который она провела со своими подружками. Мир, где Джорджу не было места, где она могла хоть на короткое время забыть о его существовании.

Джозеф Маркхэм был близок к истерике. Всю дорогу Лили угрюмо молчала и только у светофоров бросала на него злобные взгляды, а его мать, Нэнси Маркхэм, на заднем сиденье сверлила их затылки глазами, растянув свои ярко накрашенные губы так, что они образовали прямую линию.

Глядя на рыхлое, расплывшееся, непомерных объемов тело Нэнси, едва помещавшееся на сиденье автомобиля, трудно было представить, что когда-то уже немолодые мужчины на коленях молили ее о благосклонности. Крашеные волосы цвета бургундского игристого тщательно вымыты и уложены так, что вокруг физиономии с несколькими подбородками образовалось кроваво-красное гало. И только глаза оставались по-прежнему молодыми, ярко-зелеными. Правда, белки, некогда девственно-белые, приобрели желтоватый оттенок и на них появились красные прожилки. Свою огромную сумку она держала прямо перед грудью, словно оружие, вцепившись короткими пальцами в ремешок так, что побелели костяшки.

— Поосторожней с тем грузовиком! — скомандовала Нэнси своим густым басом, способным сотрясти бетонные стены.

— Мама, да он едет по встречной полосе! Неужели я за столько лет не научился вести машину?

Нэнси Маркхэм перебила его:

— Ты в точности как твой отец, упокой, Господи, его душу! Тот тоже вечно спешил, все ему времени не хватало. Схлопочешь себе инфаркт и концы отдашь. Попомни мои слова! А вон еще мопед! Смотри повнимательнее! — Она перешла на фальцет, и Джозеф задышал глубже, чтобы унять бешено колотившееся сердце. Уж если с ним и случится инфаркт, то только по милости этой дамы, рассевшейся на заднем сиденье!

Она и отца довела до инфаркта. А о нем, Джозефе, и говорить нечего. Он знал это наверняка, как и то, что его мамочка переживет их всех до единого. Девятый десяток уже разменяла, а на ней хоть воду вози! Он покачал головой. Сегодня, слава Богу, основной удар примет на себя Джордж, так что они с Лили получат хоть небольшую передышку. Собственные дети обходят его дом стороной, и все из-за бабули… Появляются лишь при крайней необходимости.

— Ты что, не видишь этого маньяка? О Боже! — снова завопила Нэнси и, с перепугу взмахнув руками, задела шляпу Лили а-ля «леди Даян», отчего та сползла ей на глаза. — Он гонит со скоростью двести миль в час!

Лили поправила шляпу и обернулась к свекрови:

— Автомобили не ездят с такой скоростью, Нэнси! Мы сами делаем не более сорока пяти миль в час, вот и кажется, что остальные машины мчатся на бешеной скорости.

Лили не говорила, а цедила сквозь зубы, едва сдерживая ярость.

— Джозеф! Поезжай медленнее! Подумать только: сорок пять миль в час! Такая скорость неугодна самому Господу, иначе он наделил бы нас ногами гепарда!

Джозеф понимал, что мать всегда раздражала Лили, особенно в последнее время, когда стала разыгрывать карту своего еврейского происхождения. Ее спектакли бывали иногда настолько удачными, что невольно появлялось желание записать их на видеопленку и отослать на Британское телевидение для рекламных роликов. В дни его детства происхождение матери тщательно скрывали. Даже их настоящую фамилию, Маркович, отец вскоре после свадьбы переделал на Маркхэм. В ту пору в истэндских кварталах Лондона евреев презирали еще больше, чем ирландцев, хотя последние были католиками. Зато теперь его мамаша явно упивалась своим еврейским происхождением по той лишь причине, что это раздражало Лили, принадлежавшую к сословию «ученых христиан», а вовсе не из-за своей приверженности к иудейской религии.

Наконец Джозеф вздохнул с облегчением: на указателе появилась надпись «Грэнтли». Скоро они будут на месте.

Кэйт вернулась домой уже перед самым рождественским ужином и, снимая в прихожей пальто, услыхала доносившийся из кухни смех: Дэн, должно быть, сегодня в ударе! Он вообще прекрасный рассказчик и балагур, Кэйт живо представила себе, как он сидит у стойки бара с видом завсегдатая дорогих ресторанов, а Лиззи, затаив дыхание, ловит каждое его слово.

Кэйт тряхнула головой: не надо так думать. При всех своих недостатках Дэн все-таки любит дочь. В этом она не сомневалась. Но как забыть прежние обиды и боль? К тому же она очень устала после целого дня работы и чувствовала себя отвратительно. Из головы не шло это страшное убийство. А ведь в рождественскую ночь надо веселиться!

Кэйт окунулась в тепло гостиной и, пройдя через нее, открыла дверь на кухню. Она сразу увидела спину Дэна и смеющиеся лица Лиззи и Эвелин. Одетая в свое самое нарядное платье и тщательно причесанная, Лиззи так и светилась счастьем. У Кэйт комок подкатил к горлу. Не дай Бог ей когда-нибудь пережить то, что пережил Патрик Келли. Уж лучше сразу умереть.

— Входи же, входи, Кэйт, ужин еще горячий, ждет тебя. — Эвелин бросилась к духовке.

— Я сама, мам, не суетись.

Эвелин отмахнулась от нее.

— Присаживайтесь к столу, молодая госпожа, и выпейте бокал чудесного вина. Дэн привез. Я уже поужинала.

Кэйт села за стол рядом с Дэном.

— Счастливого Рождества, Кэйт! — произнес он тихо, с улыбкой и, пока Эвелин возилась у духовки, легонько коснулся губами ее губ. Лиззи хихикнула, а Кэйт обалдела: чего-чего, а этого она никак не ожидала от Дэна! Но, что хуже всего, это легкое прикосновение не оставило ее равнодушной. Она натянуто улыбнулась и повернулась к Лиззи:

— Счастливого Рождества, любовь моя!

— Счастливого Рождества, мам! Ну как там дела сегодня? — На лице ее появилось выражение озабоченности.

— О, дела… продвигаются потихонечку. — Она постаралась произнести это как можно спокойнее. Пусть Дэн не думает, что вывел ее из равновесия. Но он смотрел ей в глаза, и на губах его играла улыбка: значит, заметил.

Эвелин поставила перед дочерью тарелки. Ужин прямо-таки потрясающий! Только сейчас Кэйт почувствовала, как хочет есть.

— Ой, мам, ты попала в самую точку! Я чертовски проголодалась!

— Дэн как раз нам рассказывал, как голодал, когда был в Египте.

Набив рот индейкой, Кэйт кивнула.

Эвелин снова села к столу, подмигнула дочери. По ее порозовевшим щекам Кэйт догадалась, что это от виски, или «святой воды», как его называла мать. Дэн налил Кэйт вина.

— Расскажи маме о Долине фараонов, папа! — попросила Лиззи.

— Да ей это вовсе не интересно!

— С чего ты взял? Давай рассказывай. Я послушаю!

Дэн сел на своего конька. Он упивался собственным красноречием, любил, когда его слушали. Пусть Кэйт знает, какой он отважный путешественник, искатель приключений, не то что какие-то там насильники и убийцы. Даже полицейский должен стоять перед ним руки по швам.

— Итак, приехали мы в Луксор. Там все, конечно, по-другому, ну, сами понимаете, Нил! Идешь по берегу, и мурашки по телу, сердце замирает. Это ведь не что-нибудь, а Нил… Потом на лодке плывешь к Долине царей.

— И цариц тоже, — добавила Кэйт с полным ртом.

— Ну да, и к Долине цариц тоже. Входим в гробницу Тутанхамона…[13] Тебе бы, Лиззи, там очень понравилось: потолок расписной…

Кэйт так и подмывало спросить Дэна: что же ты не взял Лиззи-то с собой? Ей было бы интересно! Кэйт знала, что Антея везде возила своих сыновей. Рассказы Дэна не очень-то привлекали Кэйт — все это она уже слышала и потому предпочла сосредоточиться на еде. В те разы, правда, речь шла не о Египте, но не все ли равно! Те же красоты, тот же слащавый голос!

Одно плохо: поцелуй Дэна все еще горел на губах, и она не могла избавиться от этого ощущения. Она хочет! Хочет мужчину! Истосковалась по мужской ласке. Коллеги по работе — не в счет. Хотя не один ее добивался. Но зачем связываться с женатыми? А разведенным только и нужно, что потрепаться и разок-другой трахнуть ее. Нет, не об этом мечтала Кэйт. К тому же мужчину никто не осудит, где бы он ни служил. Другое дело — женщина-полицейский, да еще на высокой должности. Она должна быть вне подозрений и не давать пищи для сплетен.

— Что с тобой, мам? — спросила Лиззи.

— Да ничего, малышка, просто задумалась.

Дэн обнял ее, привлек к себе.

— Забудь о делах, Кэйт, хоть на время. Ведь ты сейчас в кругу семьи.

Она сбросила с плеч его руку, посмотрела ему в глаза.

— Спасибо за совет, Дэн, но я всегда в кругу семьи.

Все пришли в некоторое замешательство, в то время как Кэйт с невозмутимым видом продолжала жевать.

— Знаешь, папа, она всегда такая, когда у нее серьезное дело! — попыталась сгладить неловкость Лиззи, и Кэйт уже раскаялась в своей резкости.

— Насколько я понимаю, Кэйт занята сейчас весьма серьезным делом, — заметила Эвелин. — Кстати, что с той девушкой?

— Она, мам, в очень тяжелом состоянии, вся искалечена.

— Я прочла про Мэнди Келли в газете, — сказала Лиззи. — И видела ее фотографию. Она такая хорошенькая, волосы длинные, светлые. А ее отец — какой-то крупный деятель, и у него проблемы с полицией.

— Ничего подобного! — воскликнула Кэйт для самой себя неожиданно громко и прикусила губу. — На подозрении он действительно был, и только, без каких бы то ни было обвинений. Даже машину ни разу не припарковал в неположенном месте. Так что не верь, моя леди, слухам.

В голосе Кэйт прозвучали шутливые нотки, и Лиззи продолжала уже более спокойным тоном:

— Мама Джоани говорит, что он владелец массажных салонов и прочих подобных заведений.

— Но массажные салоны и прочие подобные заведения вполне легальны, моя дорогая!

— Тем хуже, черт бы их всех побрал! — воскликнула Эвелин с нескрываемым отвращением.

— Что ж, вы вправе требовать изменений в законе, но в настоящее время человек этот непогрешим!

— Мужчин, которые живут за счет женщин, я бы просто расстреливал! — заявил Дэн тихо, но твердо.

Кэйт едва не расхохоталась.

— Мужчины располагают массой других возможностей жить за счет женщин, им не обязательно играть в подобные игры, и уж кто-кто, а ты, Дэн, об этом прекрасно знаешь. — И Кэйт стала рассматривать свой бокал, чтобы не смотреть на Дэна.

Дэн между тем встал и направился в гостиную. Кэйт заметила, что Лиззи в смятении. Однако Дэн сразу вернулся с пачкой сигарет в руке.

— Ну что ж, пора, пожалуй, заняться подарками. Не возражаете?

— Ой, конечно же! Мы только тебя ждали, мам!

Кэйт положила вилку и нож на тарелку и последовала за всеми в гостиную.

Дэн вручил Лиззи большую коробку, которую та принялась торопливо распаковывать, аккуратно вынимая и складывая мягкую бумагу. В их доме ничего не выбрасывали. Кэйт знала, что это раздражает Дэна, который, будь его воля, тотчас смял бы всю упаковку в комок, и слегка улыбнулась. Лиззи буквально оцепенела, увидев пилотскую куртку из овчины. Еще бы! Последний писк моды. У Кэйт сразу испортилось настроение. Дэн безошибочно вычислил, о каком подарке может мечтать шестнадцатилетняя девчонка! Лиззи бросилась на шею к отцу.

— Ой, папа, как здорово! Ты попал в самую точку! Джоани ахнет, когда увидит!

Эвелин передала Лиззи подарок от Кэйт, и девочка начала вскрывать вторую коробку. Кэйт откинулась на стуле, весело наблюдая за выражением глаз дочери, и, когда Лиззи наконец извлекла на свет небольшую коробочку, почувствовала на себе ее пристальный взгляд.

— Это то, о чем я мечтала, да, мам?

— Открой — и увидишь.

Лиззи бережно открыла коробку и, взвизгнув от радости, крепко обняла мать.

— Ой, спасибо! Большое спасибо! А они не очень дорогие? — И она показала всем золотые сережки.

— Ну, давай дальше, дорогая, открывай теперь мой подарок!

Эвелин сунула Лиззи в руки еще одну коробку. Там оказались модные обтягивающие брючки фирмы «Рибок».

— Ой, бабушка! — возбужденно закричала Лиззи.

— Ведь ты такие хотела, вот я и решила купить, — рассмеялась Эвелин.

— Ох, мам! — не удержалась Кэйт, прекрасно зная, что эти брючки стоят больше восьмидесяти фунтов, и покачала головой. — Ты не должна так тратиться!

— Живешь ведь только раз, а деньги на то и деньги, чтобы их тратить!

— Ну погодите же, послушайте меня! — нетерпеливо воскликнул Дэн и вручил Кэйт и Эвелин по маленькой коробочке.

«Ой, Дэн, а ведь я для тебя ничего не припасла!» — подумала Кэйт, открыв коробочку с духами «Джой», ее любимыми. Эвелин получила духи «Шанель № 5».

— Вот здорово! У меня никогда не было настоящих французских духов! Спасибо, Дэн!

— Не за что. Любую женщину, Эв, надо хоть иногда баловать — это мой девиз.

Кэйт до смерти захотелось спросить, скольких женщин он успел побаловать за все эти годы, но она проглотила вертевшиеся на языке слова и улыбнулась.

— Спасибо, Дэн, это чудесно!

— Они по-прежнему твои любимые, надеюсь?

— Да, по-прежнему.

Кэйт увидела, как Лиззи отдает отцу подарок, который приготовила для него, пошла на кухню и налила себе в бокал вина.

«Ох, Дэн, — подумала она со вздохом, глядя на флакончик, который все еще держала в руках, — с чего это тебе вдруг вздумалось делать мне подарки?!»

С этими духами связано слишком много воспоминаний, и они неожиданно захлестнули ее. Ведь и без того ей сейчас нелегко из-за всех этих страшных событий. Зачем же лишний раз напоминать ей о том, насколько она одинока? Можно было сделать это в более подходящее время.

Джордж наблюдал за тем, как его мать поглощает ужин, которого вполне хватило бы двоим здоровенным мужчинам, и про себя усмехался. Хорошо бы ей вообще отказаться от пищи, но давно канули в Лету те дни, когда она следила за своей фигурой.

— Передайте-ка мне соль!

Нэнси протянула руку, и Джозеф вложил в нее солонку. Лили и Илэйн с отвращением поморщились, когда Нэнси громко икнула, прижав руку к груди, словно хотела выжать из нее воздух.

— Лучше в нас, чем в таз! Да, Джорджи, мальчик мой?

— Конечно, мама, — в ответ улыбнулся Джордж.

Вдруг в глазах Нэнси загорелись зловещие огоньки, и, ткнув в него пальцем, она сказала:

— В твоем возрасте не следует увлекаться фаршем, ведь ты и так страдаешь запорами!

Джордж покраснел.

— Право же, Нэнси, — вышла из себя Илэйн. — Совсем ни к чему обсуждать за праздничным столом пищеварение Джорджа! — Ее всегда бесила забота свекрови о кишечнике мужа.

Нэнси всей своей массой повернулась к Илэйн:

— У Джорджа с детства запоры. Спасибо, в больнице меня научили ставить клизмы. А то приходилось делать ему так называемый «ручной массаж», вставлять палец…

— Ой, Бога ради! Мы все-таки за столом! — Лилиан резко оттолкнула от себя тарелку. — Ну, нельзя ли хоть раз… хоть на Рождество… обойтись без этой проклятой темы!

Нэнси презрительно фыркнула, подцепила вилкой изрядную порцию овощей и, отправив их в рот, обратилась к Лили:

— Знаешь, Лилиан, слишком уж ты щепетильна. А от этого один вред. Я вот разменяла уже девятый десяток, и все потому, что следила за работой кишечника. Кишки — самая важная часть организма. Они избавляют нас от всякой дряни…

— Ну пожалуйста, мама! — взмолился Джозеф. — Лили права. Давай отложим эту тему на потом. Пусть лучше Джордж нам расскажет о своей работе! — И Джозеф с лучезарной улыбкой поглядел через стол на Джорджа.

— С работой полный порядок, — ответил Джордж, а сам подумал: «Такой порядок, что скоро меня выставят вон. И я уже никогда не смогу приобрести машину марки „даймлер-соверен“, как у тебя, и ты это прекрасно знаешь, не так ли? Но всякий раз задаешь при встрече один и тот же вопрос! А что это Лили все ворчит, что особняк слишком велик? Ах да, ведь именно поэтому им теперь приходится терпеть эту старую мегеру!»

Его мысли нарушил голос Илэйн:

— Джордж, ты что, не слышишь? Лили к тебе обращается!

— Он всегда был таким, Илэйн, с самого детства. Вечно витал в облаках! Потому и не добился ничего в жизни. Посмотрите, как преуспела Эдит. Живет в Америке! Ее Джосс — хирург. Несколько раз в год ездят на Багамы. А для материнского сердца нет радости большей, чем знать, что хоть кому-то из детей повезло!

Вся эта тирада была произнесена специально для Джорджа, чтобы уязвить его. Даже в самом тоне звучало ехидство.

— Эдит, по-моему, обожала путешествия, верно, мама? Помните, как она сбежала в Брайтон с одним коммивояжером? — парировала Илэйн, наслаждаясь замешательством, вызванным ее словами. Это была запрещенная тема, так же как и ребенок Эдит, отданный вскоре после рождения в приют.

Нэнси оттолкнула тарелку и так нахмурилась, что лицо ее под густым слоем пудры стало еще морщинистее.

— Только ты, Илэйн, способна ляпнуть такое! Сердце мое разбито! Мальчики, проводите меня в гостиную, я хочу побыть одна.

— Ну что ты, мама, Илэйн ничего плохого не хотела сказать!

— Заткнись, Джордж, лучше помоги старой больной женщине.

Джордж и Джозеф подскочили к матери и принялись поднимать ее грузное тело со стула. Илэйн и Лилиан смотрели, как Нэнси, опираясь на сыновей, проковыляла в гостиную.

— Не женщина, а исчадие ада! — прошипела Лили, как только за ними захлопнулась дверь.

— Я все слышу, Лили! Еще не оглохла! — Голос Нэнси, казалось, просочился сквозь плотно закрытую дверь.

Илэйн прижала ладонь ко рту, чтобы не прыснуть от смеха.

— Просто невероятно! У нее, Илэйн, слух, как у слона! Представляешь?

— Я все хорошо представляю и очень тебе благодарна. И не спрашивай, не возьмем ли мы драгоценную мамочку к себе. Я сразу отвечаю: нет! Ее нельзя оставлять одну, а мы с Джорджем оба работаем!

Лили вздохнула: «Я и не стану спрашивать, потому что знаю наверняка, какой будет ответ!»

Джордж и Джозеф усадили мать на диван, подоткнули ей под бока подушки.

— Ты, Джозеф, иди доедай свой ужин. Я хочу поговорить с Джорджем наедине.

Джозеф не вышел, а прямо-таки выскочил из гостиной, несмотря на свой возраст. Он, процветающий бизнесмен, чувствовал себя с матерью восьмилетним мальчишкой и по-прежнему повиновался ей. Нэнси похлопала рукой по дивану:

— Сядь рядом с мамочкой, Джорджи!

Он осторожно придвинулся к туше.

Какое-то время Нэнси пристально вглядывалась в лицо сына.

— Годы не пощадили тебя, мальчик мой, верно? Ты и сам это знаешь.

Она обдала его запахом духов «Ландыши», и в нем проснулись воспоминания детства: дом в Бау с террасой, война, смерть отца, бесконечные любовники матери, «дяди», как он должен был их называть. Отца Джордж не помнил, знал только, что с его смертью что-то нечисто.

После войны мать упаковала в узлы все, что уцелело, и подалась в Ист-Хэм, где и осела.

Властная и жестокая по натуре, Нэнси Маркхэм не щадила детей. Им приходилось либо повиноваться ей, либо терпеть все последствия своего непослушания. Мать, разумеется, лучше всех знала, как следует поступать. И когда Нэнси велела Эдит отдать новорожденного в приют, та с болью в сердце повиновалась. Все это Джордж вспомнил, пока Нэнси говорила и говорила тихим, вкрадчивым голосом, жалуясь на свою тяжелую жизнь.

Нэнси клялась, что любит Джорджа, хотя он знал, что это ложь. И, глядя, как шевелятся ее ярко накрашенные губы, он представлял себе, как встанет сейчас с дивана, выйдет в прихожую, вытащит из-под половицы под шкафом швейцарский нож армейского образца. Воображение ему рисовало смертельный страх на ее лице в тот момент, когда она увидит направленное на нее лезвие. Раз, еще раз, еще! Исполосовать, искромсать эти жирные груди, это отвислое брюхо…

— Джорджи, мальчик мой, у тебя на лбу пот? Тебе нездоровится?

Он улыбнулся ей своей загадочной, с почти сомкнутыми губами улыбкой:

— Нет, мама, я в полном порядке! В полном! Признаться, никогда еще не чувствовал себя так хорошо!

Впервые в жизни Нэнси Маркхэм ощутила над собой какое-то скрытое превосходство сына, как в свое время — Илэйн. И, как Илэйн, ей это не понравилось!

Патрик Келли сидел у постели дочери и держал ее руку. Он заметил, что кровоподтеки начинают бледнеть. Однако состояние глубокой комы не проходило. Мозг сильно распух, и, чтобы снизить внутричерепное давление, врачи проделали в черепе крохотное отверстие.

Все мысли, еще недавно занимавшие Патрика, — Рождество, званый обед, подарок Мэнди — улетучились, будто их и не было. Впервые за последние двадцать лет своей жизни он вспомнил о Боге и в больничной часовне молил Господа спасти его дочь, его Мэнди, сделать ее такой, какой она была до этого несчастья, хотя проникнуться истинной верой в Бога не мог и чувствовал это.

Пока он молился, его подручные, крутые парни, рыскали повсюду в поисках преступника.

Он не пожалеет всей оставшейся жизни, состояния, отдаст все, до последнего цента, но отыщет ублюдка! И когда наконец останется с ним с глазу на глаз, потребует плату! И плата эта будет страшной. Смерть! Долгая, мучительная смерть!

Он поднес руку Мэнди к губам и нежно поцеловал.

Глава 7

Рождество 1948 года

Джордж лежал в постели, уставившись в потолок. Потом натянул на голову одеяло и стал тереть замерзшие уши, время от времени поднося ладони ко рту и дыша на них, чтобы хоть немного согреть. Он просто окоченел от холода. На окнах изнутри намерз лед, и при свете начинающегося дня в них отражалась нелепая роспись на стенах. Услыхав шум в комнате матери, Джордж вновь высунулся из-под одеяла и, медленно выдохнув, не отрываясь смотрел, как пар идет изо рта, закручиваясь спиралькой, будто дымок сигареты. Прислушался — снова все тихо. Слава Богу! Но вдруг до него донесся глухой звук тяжелых шагов. Он крепко зажмурился. Может, это мать пошла в туалет? Или Эдит? Нет! Шаги затихли у его комнаты.

Джордж сполз с подушки: простыни, одеяла и старого пальто не хватало, чтобы укрыть и ноги, и голову.

Он притворился спящим, но губы дрожали от страха. Скрипнула и медленно открылась дверь. Кто-то вошел. В нос Джорджу ударил запах пива и мужского пота. Мужчина шел прямо к его кровати, стараясь не ступать на те половицы, которые, как ему было известно, скрипели. Ужас охватил Джорджа.

— Эй, ты не спишь?

Джордж замер. Он боялся, как бы мужчина не услышал громкого стука его сердца, и в следующий момент ощутил на своей шее его теплое дыхание. Еще крепче зажмурившись, Джордж свернулся калачиком, подтянув к животу колени, как зародыш в утробе.

Большая теплая ладонь залезла под одеяло и стала поглаживать его ягодицы. Кровать осела под тяжестью мужчины, и Джордж очутился под его огромным животом. По крайней мере, он был теплым.

Натянув на голову себе и Джорджу простыню и одеяло, мужчина подтолкнул Джорджа, и тот скользнул вниз, в тот призрачный мир, где только и можно было найти спасение от этой страшной жизни.

Немного погодя мужчина вылез из постели. Джордж лег на его место, оно было еще теплым, и в полном изнеможении уснул.

Не успел Берт Хиггинс примоститься поудобнее возле Нэнси Маркхэм, как она неожиданно подала голос:

— Ну как там у тебя с Джорджи, а, Берт?

Он похолодел.

— Думаешь, я не замечаю, как ты по ночам шастаешь в его спальню?

Берт дрожал от страха, и это было на руку Нэнси: теперь по крайней мере она знает, как его прижать, и это просто здорово. Да, здорово!

Она расхохоталась:

— Воображаю, Берт, что скажут твои дружки, когда пронюхают, что ты трахаешь мальчиков!

Он схватил ее за горло своими железными пальцами.

— Ну и что же ты, Нэнс, собираешься делать?

Она опять засмеялась, без какого бы то ни было намека на страх.

— Кто? Я? Ничего! Я в твою жизнь не лезу! Каждый сам по себе. Единственное, что мне от тебя нужно, так это деньжата.

Берт убрал руку с ее горла, зажег стоявшую на ночном столике свечу, лег на спину и уставился в потолок.

— Ты хочешь сказать… что просто закроешь на все глаза?

В голосе его звучало сомнение.

— Нет. Не просто. Давай договоримся, сколько ты мне за это отвалишь, а потом делай что хочешь.

— За деньги ты, я смотрю, сына родного готова продать?

Нэнси закурила, выпустила дым через нос, повернулась к нему:

— Пока деньги — сила, готова.

— Что же, Нэнс, все в порядке. Называй сумму.

— Еще пятерик в неделю — и заметано.

Берт подумал.

— Три монеты, и баста.

— Пять, или забудем об этом.

— Ладно, пять так пять. Ну а мы с тобой как же?

Нэнси притушила окурок, задула свечу.

— Все так же. Что было, то и будет. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Нэнси.

Она мгновенно уснула. А Берт размышлял еще некоторое время. Даже ему, видавшему виды, было не по себе. За каких-то пять фунтов в неделю Нэнси Маркхэм продала собственного сына!

Спустившись вниз, Джордж увидел на диване громко храпящего Берта и, когда тот заворочался, устраиваясь поудобнее, улыбнулся своей загадочной улыбкой.

Алкогольный дух, исходивший от Берта, навел Джорджа на мысль, что его мучитель наверняка вырубился еще с вечера. Потому мать и оставила его на диване.

Джордж приблизился и заметил, что Берт пролил на себя виски из стакана, зажатого между его телом и спинкой дивана. В нос Джорджу ударил резкий запах спиртного.

Джордж взял со столика бутылку виски «Блэк энд Уайт», вылил все, что там оставалось, на спинку дивана и поставил бутылку на место. Затем взял коробок со спичками, трясущимися руками чиркнул одной и зачарованно глядел на вспыхнувшее пламя; пока огонь не лизнул кончики пальцев. Едва не вскрикнув от боли, он сунул в рот обожженный палец и, посасывая его, смотрел, как в полутьме комнаты маленький голубой огонек неспешно прокладывает себе путь по задней стенке дивана. Запахло горелым деревом. Со всевозрастающим возбуждением Джордж наблюдал за тем, как Берт с каждым всхрапом заглатывает клубы черного дыма, и, когда на нем загорелась одежда, весь задрожал. Но Берт продолжал храпеть.

Диван вмиг превратился в огромный огненный шар. Он будто взорвался, рассыпавшись на маленькие красные и желтые шарики, которые змейками поползли по подлокотникам, потом покатились по полу.

Джордж попятился к двери — жар обдал лицо.

Неожиданно Берт вскочил, объятый пламенем, взревел и двинулся на Джорджа.

Мальчик выскочил в прихожую, но поскользнулся в своих шерстяных носках и растянулся на полу. Берт в агонии метался по пылавшей комнате, не переставая реветь. Сгреб в кулак занавеси на окне, и по ним тоже пополз огонь. В доме началась паника. Появившаяся за спиной у Джорджа Эдит вернула его к действительности громкими воплями. Девочка сорвала с кухонного стола клеенку, побежала в гостиную и попыталась сбить пламя с Берта, который уже свалился на пол.

— Беги же, зови на помощь, Джордж! Бога ради! Быстрей!

Джордж бросился исполнять ее приказание и нос к носу столкнулся с Джозефом — тот выскочил из спальни на шум и, прыгая через две ступеньки, прибежал вниз.

— О черт! — только и мог воскликнуть Джозеф, не веря своим глазам. Он выбежал из дома и, как был, в одной пижаме, помчался по садовой дорожке. Джордж снова повернул голову в сторону гостиной.

На Эдит загорелась ночная рубашка, по подолу побежали голубые язычки пламени. Джордж влетел в гостиную, схватил сестру за руку.

— Твоя ночнушка, Эди, твоя ночнушка горит! — Он стянул с ног носки и принялся сбивать пламя.

— Что, черт возьми, происходит? — громко спросила Нэнси, появившись в дверях гостиной и быстро-быстро моргая глазами со сна.

Теперь вся комната была охвачена пламенем, и Эдит подтолкнула Джорджа к двери.

— Мам… скажи ему, пусть уйдет. Бога ради! Ведь все вокруг горит!

Нэнси через парадную дверь вытолкала Джорджа на улицу, прямо под дождь, и он стоял там босой на холодном тротуаре, в то время как Нэнси и Эдит вытаскивали из дома Берта. Через дверь валили клубы густого черного дыма, в нос бил сильный запах гари. Дождь прибивал взлетавший вверх пепел к мостовой, и он оседал на решетках канализационных люков.

В окнах соседних домов зажегся свет, люди в страхе выскакивали из своих квартир. Миссис Маршалл накинула своими тонкими руками Джорджу на плечи тяжелое пальто и потащила прочь из палисадника. Через минуту он уже стоял в ее теплой, уютной гостиной, наблюдая за происходящим из окна. Оно казалось ему нереальным.

Приехали пожарные машины, и от воя сирен Джордж вздрогнул. Сквозь толпу, разгоняемую пожарниками, пронесли на носилках Берта, накрытого с головой одеялом.

Берт умер! Он мертв! Берт Хиггинс мертв! Джордж был вне себя от радости. Он повернулся к миссис Маршалл, и злые огоньки в его глазах она приняла за слезы. Она обняла Джорджа — как приятно, как сладко от нее пахло! — и нежно поцеловала его в макушку.

— Бедная крошка!

Впервые Джордж почувствовал себя сильным. Он избавил мир от Берта Хиггинса!

Миссис Маршалл легонько отстранила его от себя, поглядела ему в лицо.

— Хочешь, приготовлю тебе чашечку отличного сладкого чая? — Она бережно усадила мальчика на диван, а сама прошла на кухню.

Пришел Джозеф с лицом, черным от гари, сел рядом с Джорджем.

— Мама поехала с Бертом в больницу, и Эдит — с ней. Нам велели дожидаться их здесь.

Джордж сунул ладошку в руку брата, и тот крепко сжал ее.

— Миссис Маршалл готовит чай, ты, я думаю, тоже не отказался бы, да?

Чуть ли не весь день Джордж и Джозеф рылись на пожарище, нашли кучу всякого добра и сложили все в палисаднике.

Вернувшись из больницы, Нэнси пошла к миссис Маршалл, а Эдит побежала к мальчикам.

— Берт умер. Маме дали успокаивающего, и мне велели все время находиться при ней. Вы-то как? В порядке?

— Где же мы теперь будем жить?

— Не знаю, — пожала плечами Эдит. — Только вы не волнуйтесь, все образуется. Всегда так бывает.

«Жаль сестренку», — подумал Джордж, уловив в ее голосе нотки усталости.

— Миссис Маршалл покормила нас утром яичницей с беконом. Попроси ее, она и тебя накормит.

Эдит растерянно улыбнулась:

— Я есть, похоже, не очень хочу.

Джордж пожал плечами.

— Не знаешь, Эди, отчего начался пожар? — спросил Джозеф.

— Все считают, насколько я поняла, что Берт уснул с непотушенной сигаретой. Он был настоящей свиньей, это уж точно. Но такая ужасная смерть! Обгорел до самых костей и умер в страшных мучениях! Ты и представить себе не можешь, Джой!

Джозеф обнял сестру.

Джордж слышал каждое слово и про себя улыбался. Потом, громко смеясь, выскочил на улицу, раскинул широко руки и начал кружиться, все быстрее, быстрее, словно какой-нибудь дервиш в трансе, пока голова не пошла кругом и он в припадке неудержимого веселья не свалился на тротуар.

Некоторое время он лежал на мокром асфальте, радостный и счастливый: у него была своя тайна!

Эдит наклонилась к нему, и он улыбнулся ей — странной, с почти сомкнутыми губами улыбкой.

Глава 8

В семь тридцать Кэйт пошла принимать ванну. Плеснула в горячую воду побольше пены и легла, стараясь как следует согреться. Свои длинные волосы она собрала в пучок на макушке, сняла с лица остатки косметики, крепко зажмурилась и целиком отдалась мыслям о расследовании преступления.

Незадолго до этого Лиззи решила покрасоваться, надела все свои обновки и стала вертеться в их маленькой гостиной. Кэйт невольно залюбовалась дочерью, и вдруг сердце ее болезненно сжалось: что, если Лиззи, не дай Бог, попадет в руки убийцы, погубившего Мэнди Келли и Джералдин О’Лири? Нет! С Лиззи ничего не случится, уж она, Кэйт, просто не допустит такого! Даст Бог, Мэнди выкарабкается, она ведь бойцовской породы!

Кэйт открыла глаза, опустилась пониже, чтобы плечи покрыла вода. По коже побежали мурашки, но не от холода. Разве не обидно? Ей с таким трудом удалось буквально вырвать зубами свободный день на Рождество, а Лиззи почти не замечает ее, все внимание — отцу.

Впрочем, Дэн всегда умел нравиться женщинам. К этому у него просто талант. С каким обожанием на него смотрела эта прыщавая Джоанн, подружка Лиззи, которая смеется так, что кажется, будто осел кричит! Она как раз сегодня заявилась после ужина. Кэйт спохватилась: «Зачем так говорить о бедняжке Джоани? Ведь она славная девушка!» Но Дэн не заслуживает обожания, он лжец и лицемер…

Кэйт услышала, как скрипнула дверь ванной, и улыбнулась: наверняка Лиззи принесла ей вина или — еще лучше — чашечку кофе. Она приоткрыла один глаз и, пораженная, резко села, расплескав воду.

— Что тебе нужно? — Кейт прикрыла грудь руками.

— Я принес тебе бокал вина и сигарету, вот и все, Кэйт. Не волнуйся, насиловать тебя я не собираюсь! — Дэн произнес это так спокойно, что Кэйт почувствовала себя полной идиоткой. Он вложил ей в одну руку бокал с вином, а в другую, предварительно вытерев ее полотенцем, словно ребенку, — уже зажженную сигарету.

— Я заметил, как ты устала, и решил, что тебе необходимо расслабиться.

Кэйт вновь погрузилась в воду. Хорошо, что на поверхности много пены! Дэн присел на крышку унитаза и, смеясь, произнес:

— С каких это пор ты стала такой скромницей? Ведь я видел тебя голой, и не раз!

— А что делают остальные? — пропустив мимо ушей слова Дэна, спросила Кэйт, стараясь придать голосу непринужденности.

— Они, дорогая, млеют от Джеймса Бонда.[14] Я ночью записал фильм на видео. Ну а как твое расследование?

Говорил Дэн вполне дружески — так, словно просто хотел поболтать, и Кэйт мысленно перенеслась в те далекие времена, когда, бывало, они принимали ванну вместе. Лиззи тогда еще не появилась на свет, а у них все было в порядке.

— Мое расследование? Пока неважно. Даже на след убийцы не напали.

— Кэйт, ты же знаешь, я просто преклоняюсь перед тобой! Шутка ли, сделать такую карьеру!

— Эта карьера, Дэн, называется просто работой! Может, попробуешь, а?

Он широко улыбнулся, обнажив безупречные зубы.

— Спрячь свои коготки, Кэйт! Ты несправедлива ко мне! Я ведь не такой, каким был прежде. Поверь! Давно понял, что пора повзрослеть, и очень стараюсь.

Кэйт отпила вина, жадно затянулась сигаретой: от близости Дэна ей было как-то не по себе. Вдруг он присел на корточки у самого края ванны.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросила Кэйт. Руки у нее были заняты, а Дэнни Барроузу она ни на йоту не доверяла!

— Пока ничего, просто хотел потереть тебе спинку.

— Большое спасибо, но в этом я не нуждаюсь. А теперь, Дэн, если не возражаешь, я хотела бы вылезти из ванны.

Она огляделась, ища, где бы притушить сигарету и поставить бокал. Дэн взял у нее из рук и то и другое.

— Послушай, Кэйт, единственное, чего я хочу, — это быть тебе в чем-то полезным. Пока я здесь…

Она перебила его:

— Пока ты здесь, Дэн, единственное, чего хочу я, — это чтобы ты оставил меня в покое. У нас в доме не принято запирать двери, и я не в восторге от того, что теперь придется это делать!

— Разве мы не можем быть просто друзьями?

В его голубых глазах отразилось недоумение, и на какой-то момент Кэйт прониклась к нему жалостью. Понять Кэйт Дэну и в самом деле было не под силу. Особенно если учесть его жизненный принцип: на свете нет ничего невозможного. Разве способен он был понять, сколько страданий причинил Кэйт. То уезжал, то возвращался, а она неизменно его принимала. Он исчезал, не оставив даже записки. Дома, когда Кэйт возвращалась с работы, ее встречала полным жалости взглядом мать. А Лиззи! Слишком часто приходилось объяснять девочке, что папа снова уехал, что работает он далеко, очень далеко, и поэтому не может ни часто писать, ни звонить.

Он легонько провел пальцами по руке Кейт, и все ее существо отозвалось на это прикосновение. Да, Кейт все еще влекло к Дэну, но она ни за что не позволит себе этого удовольствия, не допустит, чтобы он опять пудрил ей мозги!

— Ведь ты, Кэйт, единственная женщина, которую я когда-либо любил, и ты это знаешь. Думай обо мне что хочешь, но это чистая правда!

Она встала, сорвала с вешалки полотенце, завернулась в него. Как ни смешно, он сказал правду, она это действительно знала! Дэн просто гонялся за свежей порцией возбуждения — очередной женщиной. Это было ему так же необходимо, как утолить жажду. Отнесись Кэйт к этому спокойно, они никогда не расстались бы! Но Кэйт не могла делить мужа ни с кем. Дэн был нужен ей весь, целиком. Но такое было выше сил Дэнни Барроуза!

— Оставь меня, Дэн, я не шучу. У тебя не осталось шансов. И мне опротивела твоя болтовня. Ты для меня больше не существуешь. А сейчас позволь мне привести себя в порядок!

Он улыбнулся ей своей чарующей улыбкой.

— Ладно, Кэйт, во всяком случае, ты не сможешь упрекнуть меня в том, что я не делал попыток к сближению! А знаешь, ты все еще очень привлекательна!

— Да уж, по части привлекательных женщин ты большой специалист, одному Богу ведомо, сколько их у тебя было!

Она почувствовала непонятное разочарование, когда Дэн вышел из ванной. И все потому, что она не знала других мужчин! Дэн об этом и не подозревал. А расстались они пять лет назад.

Дрожащими руками она взяла с подоконника бокал и одним глотком допила вино.

В практике Кэйт были случаи, когда во время семейной ссоры женщина подвергалась побоям. Мужа сажали в кутузку, как того требовал закон о неприкосновенности личности, а пострадавшую помещали в больницу. Но через какое-то время женщина возвращалась к мужу и просила снять с него обвинение. Таких женщин все вокруг обычно называли дурами. Но Кэйт почему-то питала к ним симпатию.

Ведь женщина все равно что ребенок: когда она добрая, смотреть на нее одно удовольствие, а разозлится — настоящее исчадие ада. Для женщины душевные муки порой страшнее физических. Так, по крайней мере, казалось Кэйт. Разумеется, случай с «Потрошителем из Грэнтли» особый. Если в деле замешан муж или просто дружок, есть хоть ниточка, за которую можно ухватиться.

А с этим Потрошителем голова кругом идет! Постепенно мысли Кэйт переключились на Патрика Келли. Он сейчас возле Мэнди, совершенно один несет вахту у больничной койки. Вытираясь, Кэйт вдруг почувствовала, как заныло в низу живота. Келли пробудил в ней те чувства, от которых она много лет пыталась избавиться. Она прикрыла глаза, стараясь отогнать эти мысли. Усталая, одинокая, она всем существом своим тянулась к Патрику Келли — по-человечески, по-хорошему, не только потому, что он был красивым мужчиной. А вот Дэн вызывал в ней только животные чувства — ведь они не раз занимались любовью.

Хоть бы Мэнди осталась жива! Патрик верил в магическую силу собственной воли. Не далек тот день, когда его крошка откроет глаза и поглядит на него так, будто проснулась после короткого сна. Дай Бог, чтобы он не ошибся, чтобы его желание сбылось. Только из-за Мэнди Кэйт и думает о Патрике. Ну конечно же только из-за нее. В ней говорит сострадание к несчастному отцу. Кэйт уцепилась за эту мысль, как за спасительную.

Но в глубине души она знала, что это не так.

Она мечтала о Патрике Келли, стремилась к нему всем сердцем. К нему единственному за все эти пять с лишним лет!

Снизу донесся голос Дэна и смех Лиззи. Что ж, спасибо и за то, что он подарил ей Лиззи! За одно это она многое готова ему простить. Но тех ночей не вернуть никогда!

Патрик Келли посмотрел на часы: было начало восьмого. Только сейчас до него дошло, что уже больше суток он ничего не ел. Он осторожно выпустил руку дочери и отправился в комнату ожидания. Закурил, вытащил из кармана плоскую фляжку. Глоток бренди обжег пустой желудок. Уже второй день он не брился, не умывался, волосы были в полном беспорядке.

В комнату вошел молодой констебль-полицейский, дежуривший в больнице на тот случай, если Мэнди вдруг придет в себя и что-нибудь скажет.

Патрик поглядел на него: совсем мальчишка, лет двадцать, не больше.

— Сестры от нее не отходят, делают все, что нужно…

Парень словно оправдывался, и Патрик почувствовал к нему огромную благодарность, — рождественская ночь, а он, вместо того чтобы веселиться в кругу родных и друзей, торчит тут и ждет: вдруг полуживая девушка что-нибудь скажет?

— На-ка, сынок, глотни! — Он протянул парню фляжку. Констебль сделал несколько глотков и закашлялся — горло будто огнем обожгло.

— Счастливого Рождества, сынок! — Голос Патрика был глухим и печальным.

— Она выкарабкается, сэр. Просто поразительно, какие чудеса теперь способны творить доктора! — Парень сказал это для того лишь, чтобы утешить несчастного отца. И оба это знали.

Неожиданно загудели мониторы, подключенные к Мэнди. Резко. Пронзительно. Констебль и Патрик бросились в палату.

Врачи и сестры окружили кровать Мэнди. Патрика отвели в сторону, чтобы он не видел умирающей дочери.

Воцарилась тишина, нарушаемая время от времени гудками монитора, подключенного к сердцу. Наконец его отключили, и уже больше ничто не нарушало мертвой тишины.

— Я опять хочу в туалет. Ну-ка, мальчики, помогите мне!

Братья с трудом подняли тучное тело Нэнси с дивана, уже шестой раз они волокли ее в туалет.

Илэйн взглянула на часы. Восемь тридцать. Слава тебе, Господи, скоро уедут.

— Лили, а как поживает Бетти?

— Превосходно. Ты, должно быть, знаешь, она купила большой магазин модной одежды. Живет припеваючи. Вот только видимся мы с ней не так часто, как хотелось бы…

Она не договорила, но Илэйн и так поняла: внуки терпеть не могли Нэнси.

Пока Нэнси сидела на унитазе, сыновья стояли у двери и никак не могли отдышаться: не так легко тащить Нэнси Маркхэм вверх по лестнице. Мать и сама могла бы дойти, оба это хорошо знали, но, наученные горьким опытом, предпочитали ей не перечить.

Губы у Джозефа приобрели синеватый оттенок, и Джордж подумал, что мать наверняка загонит его в могилу!

— Я уже! — не сказала, а скорее прогремела Нэнси. Сыновья распахнули дверь туалета и едва не задохнулись от вони.

— Ты тут потом подотрешь, Джордж. В прошлый раз это делал Джозеф и устроил черт-те что! — Она подняла палец. — Делай все как следует, не то это тебе дорого обойдется!

Нэнси повисла всей своей тяжестью на руках сыновей, постояла немного, а потом стала нарочно оседать на пол, будто у нее подогнулись колени, и потянула за собой Джорджа и Джозефа.

— Мать твою… — выругался Джозеф. В крохотном туалете голос его прозвучал оглушительно громко. Джордж в изумлении поглядел на брата: он посмел выругаться при матери! Тем временем стоявшая на четвереньках Нэнси поднялась, одна, без посторонней помощи, и, подбоченившись, уставилась на Джозефа.

— Что? Что ты сказал?

Джордж встал и, нервно хихикая, сел на край ванны, наслаждаясь представившимся глазам зрелищем. Джозеф, когда мать подмяла его под себя, повредил руку и, скрипя от боли зубами, продолжал лежать на полу.

— В чем дело? Что за шум?

Голос Илэйн, шлепавшей по лестнице в своих домашних туфлях, мог бы заглушить голос Нэнси Маркхэм в ее лучшие молодые годы.

— Что ты сказал, Джозеф Маркович, а? Отвечай сейчас же!

Илэйн изумленно таращилась на компанию в ванной: свекровь пинала ногой валявшегося на полу Джозефа.

— Прошу прощения, мама, у меня как-то нечаянно вырвалось.

Спохватившись, что она стоит, ни на кого не опираясь, Нэнси схватилась за грудь и закатила глаза к потолку.

— О, Джордж, ну помоги же мне. Я почти в обмороке… — И она на «бис» снова грохнулась на пол, Джозеф успел откатиться в сторону, совершив кульбит, которому позавидовал бы любой парашютист! У Илэйн от этого шоу глаза стали круглыми; она была просто взбешена.

— Послушай-ка, Джордж Маркхэм! Чтоб это было в последний раз! Ты меня слышишь? — Голос Илэйн стал децибелов на пятьдесят выше, чем обычно. — В будущем году мы уедем на Рождество. А сейчас забирай свою мамашу, и пусть катится ко всем чертям. Чтобы ноги ее здесь больше не было!

Нэнси и Джозеф открыли было от удивления рты, но тут же их и закрыли, глянув на Джорджа. Тот все еще сидел на краю ванны и хохотал от души, до слез, которые время от времени вытирал.

Вскоре появилась и Лили. Глаза у нее буквально полезли на лоб, когда она глянула на своих родственничков. Недаром мать была против ее брака с Джозефом. Семейка Маркхэмов пользовалась дурной славой.

Какими-то они были странными.

Кэйт помчалась в больницу, как только ей сообщили, что Мэнди Келли скончалась. Ну вот, теперь уже два убийства! Она поразилась, увидев Патрика Келли: конечно, он тяжело переживал смерть дочери, но чтобы так сразу состариться… Келли нельзя было оторвать от дочери, которую он крепко прижимал к себе. А ее надо было срочно поместить в ледник. Войдя в палату, Кэйт сделала знак всем отойти от постели и приблизилась к Патрику.

— Мне искренне жаль, мистер Келли, но мы сделаем все возможное, чтобы найти виновника вашего несчастья.

Услышав ее нежный голос, Келли поднял покрасневшие глаза.

— Ей было всего двадцать два, совсем ребенок. Я купил для нее салон, вы знаете… — Голос его дрогнул. — Маленький такой, славный салон. Она справилась бы, она была неглупой девочкой. Мозги у нее работали хорошо, просто великолепно. — Он прикусил губу. — Как же я теперь буду без Мэнди? — Его печальный голос проник в самую глубину сердца Кэйт. — В ней была вся моя жизнь!

Кэйт обняла его за плечи, и он заплакал, уткнувшись ей в плечо. Она ласково провела рукой по его волосам.

Патрик Келли специализировался на «перехвате собственности», и в этом, как говорили, не знал себе равных. Он мог завладеть чем угодно: от автомобиля до крана или большой яхты. Настоящий рвач! Так его и называли и друзья и враги. «Бизнес» его был не вполне законным, и Кэйт это прекрасно знала. Ему принадлежали также секс-лавки, массажные салоны и прочие подобные заведения. И тем не менее Кэйт не могла сейчас не испытывать симпатии к этому убитому горем человеку. Не важно, чем он занимался, но он был любящим отцом и мужем, и Кэйт завидовала его покойной жене, любовь к которой он все еще хранил.

— Пойдемте, мистер Келли, я отвезу вас домой! Здесь уже делать нечего.

Кэйт тихонько оттащила Патрика от постели. Он, прижавшись к ней, горько плакал, и плечи его под дорогим изящным пиджаком вздрагивали.

Наконец он немного успокоился, и Кэйт увела его из палаты, бросив на ходу сержанту Уиллису, который им встретился, что необходимо здесь все закончить, а она отвезет Патрика Келли домой.

Уиллис не без уважения смотрел вслед своей начальнице. Надо же! Патрик Келли — всем известный мошенник и сукин сын, а вот детектив-инспектор Кэйт Барроуз заставила-таки его клевать из ее рук! Что же, на то она и женщина.

У входа в больницу Келли ждал «роллс-ройс» с шофером. Сэйт помогла Патрику сесть на заднее сиденье, испытав в душе облегчение, что не придется провожать его домой. Но только она хотела захлопнуть дверцу, как Патрик попросил:

— Пожалуйста, проводите меня… Я должен хоть с кем-нибудь перемолвиться словом…

И столько было муки в его голосе, что Кэйт, помедлив секунду, села в машину. Не исключено, что он, сам того не подозревая, наведет ее на какой-нибудь новый след в деле. Такое часто бывает.

Он прерывисто взял руку Кэйт, крепко сжал, глядя в окно на холодные, пустынные улицы. Лицо Келли с резко очерченным профилем и благородными чертами было красиво даже сейчас, в минуты постигшего его страшного горя. Все такое же мужественное и волевое, оно влекло к себе Кэйт. Его фиалково-синие глаза светились благодарностью, благодарностью к ней, но она знала, что он никогда не сможет выразить ее словами.

Она осторожно отодвинулась от Келли и буквально вжалась в спинку сиденья.

Лиззи в гостиной с отцом и бабушкой досматривала фильм про Джеймса Бонда. Когда по экрану поползли фамилии режиссеров, операторов и актеров, она выпрямилась в кресле.

— Здорово! Мне так нравится Шон Коннери![15] А можно я выпью бокальчик «Бэйбихэма», бабушка?

Эвелин пристально посмотрела на внучку.

— Что ж, выпей, только один!

— Спасибо, ба! — И Лиззи побежала через всю комнату к бару с напитками.

Дэн с улыбкой наблюдал за дочкой. Она так выросла! И очень напоминает длинноногого жеребенка, как и все шестнадцатилетние девочки. Впрочем, грудь у нее словно у взрослой, в этом она пошла в женщин его семьи. А лицом вылитая мать. Кэйт была точь-в-точь такой, когда он с ней познакомился. Те же длинные шелковистые темные волосы, те же белоснежные зубы, даже нос материнский.

Вернулась Лиззи с бокалом в руке, отпила немного.

— М-м-м, отлично!

— Надо же было, чтобы твою мать вызвали по делам именно в рождественский вечер.

Лиззи пожала плечами:

— Такая у нее работа. Кто будет нас содержать, если не мама? Верно, ба?

— Верно, малыш.

— Да знаю я, знаю. И все-таки это несправедливо, — произнес Дэн, словно бы между прочим. — Ведь как-никак Рождество.

— Мы уже привыкли, папа. Даже в день моего рождения она ни разу вовремя не вернулась, вечно опаздывала. Хорошо еще, что бабушка всегда дома.

Дэн понимающе кивнул и отпил немного из бокала.

Эвелин поднялась.

— Ну, кто хочет сандвич с индейкой?

Дэн и Лиззи одновременно выразили желание. Эвелин пошла на кухню. Дэн ласково сжал руку дочери:

— Ты, Лиз, славная девушка! Другая бы возненавидела свою мать за то, что в самые нужные моменты ее не бывает дома.

Лиззи прикусила губу, подумала и сказала:

— Нет, папа. Мама, в сущности, всегда рядом, когда она мне по-настоящему нужна. Так что не беспокойся! Скажи лучше, когда возвращается Антея?

Ее вопрос застал Дэна врасплох.

— Ну… видишь ли, мы с Антеей расстались.

Лиззи залпом допила свой «Бэйбихэм» и поставила бокал на кофейный столик.

— Что ж, это хорошо. Я ее никогда не любила.

— Да ты толком и не знала ее, — сказал Дэн недовольным тоном.

— Да, не знала, но когда звонила по телефону, мне всегда казалось, что я не вовремя, так грубо она со мной разговаривала…

— Это у нее такая манера. Ничего плохого она не думала… Скажи, а как ты ладишь с мамиными… ну… приятелями?

— Ты хочешь сказать — с дружками, да? Но у нее их нет. Иногда, правда, ее зовут на свидания, но она не идет. Не приняла даже приглашение отца одной моей подружки.

— Отца твоей подружки? — переспросил Дэн таким тоном, что, казалось, сейчас разразится скандал!

— Ой, успокойся, пап! Ее мама умерла, наверное, уже сто лет назад. Ох, это звучит ужасно, но ты понимаешь, что я имела в виду!

— Да, понимаю!

Они обменялись улыбками.

— Как здорово, что ты здесь, папа…

— Да, любовь моя, очень здорово!

Дэну совсем не хотелось уезжать. Он надеялся раздуть тлеющий в сердце Кэйт огонек чувства к нему и готов был сделать ради этого все, что в его силах.

Но прежде всего надо склонить на свою сторону тещу. И он решил приступить к осуществлению своего плана немедленно.

Кэйт и Патрик сидели на диване в гостиной и пили кофе. Уже целый час Патрик рассказывал ей о себе, и она не перебивала его.

Все, что ей довелось слышать о Келли — и правду и ложь, — совершенно не соответствовало облику человека, который был перед ней сейчас. Его обаяние, пусть даже чуть-чуть грубоватое, покоряло. Темно-каштановые волосы с проседью на висках придавали ему вид благородный, смягчали резкие черты лица. Смуглая кожа, полные губы, глаза синие и глубокие, взгляд проницательный! Легкий в движениях, он наверняка следил за тем, чтобы быть в форме. Лишь едва обозначившееся брюшко выдавало его возраст. Да, мужчина он привлекательный, думала Кэйт, даже слишком, а это всегда создает проблемы. Встреться он с ней при других обстоятельствах, она вряд ли устояла бы перед ним.

Патрик Келли был падок до женщин. Но любил по-настоящему только двух: жену Рене и дочь Мэнди. Любил их всем сердцем. И одна из них, Мэнди, ждет сейчас в морге, когда скальпель патологоанатома рассечет ее тело!

Кэйт прикрыла глаза. В ушах монотонно гудел голос Патрика. Гибель дочери будто прорвала плотину в его душе, и из нее выплеснулась наружу вся скопившаяся там боль.

Патрик поднялся, достал из бара бутылку бренди и понес к дивану, прихватив также два бокала «Уотерфорд». Как и все прочее в доме, бокалы были самой высокой пробы, и он наполнил их до краев. Да, он богат, очень богат, но что значат деньги, если ты совершенно один?! Один в целом свете.

— Мать до старости стирала чужое белье. Отец слинял, когда мы были еще детьми, я и мои четыре сестры. Мать работала не покладая рук, чтобы мы не бедствовали, но образования ни у кого из нас не было, а значит, и не было сколько-нибудь приличной работы. Спустя много лет я отыскал своего старика. Оказалось, он был совсем недалеко, всего-навсего в Северном Лондоне. Связался с какой-то потаскухой, она все еще играна в свои игры и каким-то образом удерживала его при себе. Он быстро привык к такой жизни. А в свое время был настоящим красавчиком! Пришел я к нему, говорю, что довожусь ему сыном. А он улыбнулся и только спросил, есть ли у меня деньги. Ни слова про жену, про дочерей. Я все-таки ему рассказал о нашей семье. О том, что мать умерла от инфаркта, что все эти годы стирала чужое белье и заработала себе ревматизм. Он слушал без всякого интереса… — Келли опустил голову на грудь. — Мать все время ждала, что отец вот-вот вернется, а он ни разу и не вспомнил о ней.

— И что же вы сделали? — тихо спросила Кэйт.

— Пинком сбил его с ног, а когда он поднялся, стал гонять по каморке. Он был уже настоящий старик, но я врезал ему по яйцам. Да, родному отцу! А перед уходом швырнул на постель пятьдесят фунтов и сказал, что больше он от меня ничего не получит. До сих пор помню, как он шарил по постели. Деньги искал. Лицо все в крови. Наконец нашел, схватил — как собака кость. Я возненавидел его тогда. Вернулся домой, поглядел на свою Мэнди и подумал, что отец другого не заслужил. И еще подумал, что никогда не причиню боли своей крошке. Но жизнь распорядилась по-другому. Ей суждено было испытать боль более страшную. Жестокую боль! — Он всхлипнул. — Ладно, как бы то ни было, я найду этого извращенца. Достану из-под земли. Мои парни уже рыщут везде. Пусть только попадет в мои руки… — Он не договорил.

— Право же, мистер Келли, предоставьте это лучше нам.

Патрик зло и в то же время с горечью рассмеялся:

— У вас что, крыша поехала, как говорят нынешние юнцы? Неужели я допущу, чтобы этот негодяй оказался в руках «работников социальной сферы» или каких-то там «милосердных»? Неужели позволю поместить его в какую-нибудь превосходную лечебницу, где он в полной безопасности будет гулять по парку, смотреть телевизор и видео? А года через два-три выйдет как ни в чем не бывало на волю и пойдет работать в детский дом или еще куда-нибудь в этом роде, да? Нет уж, дорогая моя! Ничего этого не будет. Он дорого заплатит за смерть моей девочки и другой женщины тоже. У той ведь, черт побери, трое маленьких ребятишек! Признайтесь, неужели вы считаете справедливым, чтобы этот ублюдок наслаждался жизнью, а моя крошка гнила в земле?! Да ни за что на свете!

Кэйт молчала, опустив голову, чувствуя, что в чем-то Келли прав. Высокие принципы — это, конечно, прекрасно, насилие — удел скотов. И все же в самых дальних уголках души против ее воли зрело ощущение, что насилие по отношению к преступнику, пожалуй, допустимо. Ведь у нее у самой дочь. Но всю жизнь она считала, что справедливости следует добиваться только законными путями. За это ей и платят. Что и говорить, она прекрасно понимает Келли, его желание жестоко расправиться с преступником. Однако не позволит ему этого. Отыщет убийцу и засадит в тюрьму.

Злом зла не побороть. Насильник, несомненно, душевнобольной! Его необходимо изолировать от общества. Когда она отыщет его — именно когда, а не если, — то упрячет подальше для его же собственного блага!

У медали две стороны. Келли сам это поймет, когда немного успокоится.

По крайней мере, она на это надеется. Она слышала, как тяжело вздыхает Патрик, и тоже тихонько вздохнула, подумав о том, какое его постигло горе — ведь он потерял самое дорогое, что было у него в жизни.

— Сколько сейчас времени? — решилась наконец спросить Кэйт.

— Без четверти двенадцать. — Он печально поглядел на нее. — Простите меня! Сегодня такая ночь — единственная в году! — а я вас оторвал от семьи.

— Не надо извиняться, мистер Келли.

Лицо его было совсем близко от ее лица, и на Кэйт вдруг нахлынуло какое-то странное ощущение: ей показалось, будто она только что закончила бег на длинную дистанцию, даже дыхание перехватило.

— Вы же знаете, это моя работа.

Патрик Келли смотрел в карие глаза Кэйт. Выражение печали придавало им какое-то особое очарование, и он подумал, что именно в глазах таится загадочность женской души.

В четверть второго Кэйт вернулась в полицейский участок Грэнтли. Келли предоставил ей свой автомобиль, и она попросила водителя подбросить ее к больнице, где оставила свою машину. Чем меньше будут знать о ней и Патрике Келли, тем лучше. А о чем, собственно, знать? Она просто поддержала его в трудную минуту, вот и все. Но Кэйт хорошо знала, что это не так. По крайней мере, для нее. Она разозлилась на себя: нечего копаться в собственных чувствах. В конце концов, Келли потерял дочь, и точка!

Аманда, Уиллис и старший инспектор Рэтчет все еще сидели в дежурке.

— Я была с Келли, он просто убит горем. Никогда бы не подумала, что буду так сочувствовать этому человеку!

— Ладно, Кэйт. У нас ничего нового, если не считать того, что темно-синий «орион» видели не только на пустыре, но еще и на Партебай-роуд в тот же день. Одна женщина, которая выгуливала собаку, сообщила, что машина сделала полный разворот и поехала в обратную сторону — потому она и запомнила ее. Необходимо завтра произвести еще один опрос.

— Хорошо. Я этим займусь.

Бровь Рэтчета поползла вверх.

— Пусть кто-нибудь помоложе внесет в это дело свою лепту. Завтра — рождественское утро, и вы вполне заслужили отдых.

Кэйт замотала головой:

— Нет-нет, сэр, я сделаю это сама. Хочу поскорее поймать ублюдка!

Уиллис и Докинс взглянули на нее с любопытством: она редко употребляла бранные слова.

— Аманда, свари мне, пожалуйста, кофе! Будь так добра! Черный, и побольше сахару. А теперь, Уиллис, я готова выслушать ваш рапорт за прошедший день.

Уиллис взял папку и подошел к столу Кэйт.

Рэтчет внимательно наблюдал за ней. Она выпила, сразу видно, и вообще какая-то она не такая… Рэтчет не мог бы сказать с полной определенностью, почему ему так показалось. Ну что же, подумал он, рано или поздно, как любит говорить его супруга, все тайное становится явным.

Глава 9

Второй день Рождества, общенациональный праздник, Джордж и Илэйн провели в окрестном лесу, где катались по просекам на машине. Когда они проезжали через Воксхолл-Драйв, Джордж про себя улыбнулся: интересно, как повела бы себя Илэйн, узнай она, что ее муж и есть тот самый «Потрошитель из Грэнтли»?

Впрочем, сейчас Илэйн больше всего занимает будущий отпуск с подружками и два свободных вечера в неделю, на которые Джордж с легкостью согласился. Джордж знал, что она несколько озадачена его согласием на личную «светскую жизнь» и вполне искренне считает это с его стороны огромной жертвой. Более глубокое заблуждение, разумеется, даже трудно себе представить!

Вечера, которые Илэйн проводила с подругами, он использовал для «налетов». «Налетчик», «налет», «налетать». Эти слова были для него как музыка, по звучанию чем-то напоминая «наглеть», «наглость», «наглец», а по смыслу — «отвага» и «дерзость». Пока Илэйн — болтается где-то, он может либр совершать «налеты», либо спокойно смотреть видик. Главное — чтобы она позвонила по телефону, прежде чем вернуться домой, и не застала его врасплох. Ради этого он даже готов заехать за ней, якобы беспокоясь за ее безопасность. Думая об этом, Джордж мысленно ухмылялся. Все это наилучшим образом сказалось на их супружеских отношениях: он перестал раздражать Илэйн, и она наконец заткнула свою глотку. Жаль только, что это не случилось много лет назад!

Тогда по крайней мере он мог бы трахать ее извращенным способом, не то что сейчас, когда она близко его к себе не подпускает, не признавая за ним права вообще ее трахать, хотя бы «по старинке», будто он ей не муж.

— О чем ты думаешь, Джордж?

Илэйн смотрела на него скептически: она терпеть не могла, когда он долго молчал! Джордж поставил машину у дома и улыбнулся:

— О том, какая замечательная у меня жена.

Изумленная, Илэйн всей своей тушей повернулась к нему:

— Правда, Джордж?

— Правда, Илэйн. Ты в самом деле хорошая жена!

— Ну что ж, спасибо на добром слове.

Почему-то она не ответила ему комплиментом на комплимент, когда они вылезли из машины, и пошла вперед по садовой дорожке.

Едва только Илэйн отперла дверь, раздался телефонный звонок, и она помчалась в гостиную.

— Это твоя сестра Эдит из Америки! — крикнула она Джорджу, который в прихожей вешал в шкаф свое пальто.

— Привет, Эдит! — В голосе его звучала неподдельная теплота. Они всегда были дружны с сестрой. Оба страдали из-за взбалмошной и жестокой матери, и страдания сблизили их.

— Привет, Джорджи! Я просто не могла тебе не позвонить. Счастливого Рождества!

— И тебе, дорогая, и Джоссу! Как дети?

Илэйн улыбалась, уловив в голосе мужа радостные нотки. Бог свидетель, ничего хорошего Джордж не видел в своей семейке, но Эдит — исключение. Она и Илэйн была симпатична. В чем-то они с Джорджем похожи. Оба всегда печальные. Но что женщину красит, мужчину только портит. Печальный мужчина ничего, кроме раздражения, не вызывает. Илэйн пошла на кухню, приготовила себе и мужу кофе по-ирландски. Как-никак на дворе, черт побери, Рождество! Пришел Джордж. Он весь прямо-таки сиял.

— Эдит передает тебе наилучшие пожелания и приглашает у них погостить.

Эдит приглашала их каждый год. Илэйн закусила губу, на ее полном лице появилось выражение задумчивости.

— Знаешь, Джордж, давай съездим на следующий год, а? Это нам вполне по карману. Ведь вы с Эдит так любите друг друга! Это был бы настоящий праздник!

— А что? Я не против! — откликнулся Джордж. — Давай съездим.

Он смотрел на ее умиленное лицо и в эту минуту испытывал к ней чувство, близкое к любви.

— Хорошо, значит, договорились, сразу после отпуска я этим займусь! А сейчас мне хотелось бы посмотреть фильм по телевизору. Присоединишься?

— Чуть позже, дорогая. Я, пожалуй, выпью, свою чашечку кофе здесь, на кухне, и кое о чем поразмыслю.

— Хорошо, милый! — И Илэйн, очень довольная, вышла из кухни.

Джордж сидел за кухонным столом и улыбался. Вдруг он вспомнил про сокращение и невольно сжал кулаки. Илэйн все еще не знает, что он скоро останется без работы. Компенсацию он, конечно, получит солидную, но с регулярной зарплатой она не идет ни в какое сравнение.

И вдруг его осенило, он даже просиял: компенсацию можно положить на свой отдельный счет! Но радость тут же угасла, и он снова почувствовал себя загнанным в угол. Не может же он целыми днями где-то болтаться?! Илэйн все равно узнает. Нюх у нее собачий! Так что как ни крути, а придется ей сказать правду.

Но к Эдит во Флориду они все равно полетят. Это он решил твердо. Так хочется повидаться с сестренкой!

Эдит, хотя и не была рослой, но рано сформировалась и фигуру имела великолепную. Ее волосы цвета мыши, как и у Джорджа, не казались безобразными. Напротив, слегка вьющиеся, они прекрасно оттеняли фарфоровую белизну лица с голубыми прожилками и придавали всему ее облику какую-то мягкость. Грудь у Эдит была пышная, тоже, с голубыми прожилками. Исполненные чувственности чудесные серые глаза с тяжелыми веками, небольшой рот — настоящий розовый бутон, розовые щеки с нежной, шелковистой кожей. Мать люто ненавидела свою родную дочь.

Однажды Эдит исчезла. Только Джордж знал, что она сбежала в Брайтон с коммивояжером. Ремнем мать выбила у Джорджа признание, и он выдал несчастную Эдит. Нетрудно себе представить весь ужас ее положения, когда Нэнси неожиданно объявилась в брайтонской гостинице «Шангри-Ла» и, как всегда, одержала победу. Коммивояжер бросил Эдит, как только узнал о ее беременности.

Какой же ценой пришлось за все заплатить бедняжке! Как издевалась над ней мать! Для Нэнси было истинным наслаждением постоянно терзать Эдит. При этом она не уставала клясться всем и каждому, что обожает своих детей!

Эдит не выглядела цветущей, как это обычно бывает с беременными женщинами, а скорее походила на тень или выжатый лимон.

Когда у Эдит начались схватки, мать заперлась с ней в спальне — якобы для того, чтобы помогать. Но Джордж, сидя в соседней комнате, слышал все!

— Ребенок, Эдит, — не умолкал обличающий голос матери, — является в мир через муки, особенно если это ублюдок!

Тринадцатилетний Джордж с трудом сдерживался. Ему хотелось ворваться в комнату и врезать Нэнси кулаком по физиономии так, чтобы она рухнула на пол. Стоны и вопли сестры разрывали его сердце на части! Он просидел так всю ночь и весь следующий день, пока не услыхал писк, похожий на мяуканье котенка, и тогда понял, что, несмотря на все муки, ребенок благополучно появился на свет.

Эдит обожала малыша! Она привязалась к нему всем сердцем, не подозревая, что ее ждет. Мать как будто угомонилась, и Эдит надеялась в глубине души, что Нэнси, возможно, даже питает какие-то чувства к младенцу, раз уж он все равно появился на свет. Как страшно заблуждалась Эдит! Через два месяца после рождения мальчика в дом явились две женщины из агентства по усыновлению детей. Одна — настоящий гренадер с голубыми, холодно поблескивающими глазами, в шляпке, украшенной вишенками, вторая — ростом пониже и будто бы подобрее, с большой серой папкой, зажатой под мышкой. Эдит стала перед матерью на колени, но, как ни кричала, как ни молила, все было напрасно. Мать, видимо, наслаждалась этим страшным спектаклем.

Кончилось тем, что женщина-гренадер с вишнями на шляпке вырвала у Эдит плачущего младенца и стала быстро спускаться по лестнице. Эдит цеплялась за ее ноги, а потом упала и долго не могла подняться. Так и унесли сына Эдит из дому и из ее жизни, навеки разбив ей сердце. Утром Джордж видел, как Нэнси буквально влила в рот Эдит чашку холодного чая с изрядной дозой эпсомской соли, чтобы у дочери пропало молоко. С того дня Джордж окончательно возненавидел Нэнси. Через несколько лет Эдит вышла замуж за Джосса. Он был намного старше ее и скорее годился Нэнси в мужья. Но Джордж был рад за сестру. Как ни старалась Нэнси помешать этому браку, рассказав Джоссу во всех подробностях, как и остальным мужчинам, проявлявшим к Эдит интерес, о ее незаконнорожденном ребенке, Джосс с улыбкой заявил, что ничто не помешает ему жениться на Эдит. Уже за одно это Джордж полюбил Джосса!

Да, непременно надо повидаться с Эдит! Даже если на это уйдет вся его компенсация, вся, до последнего пенса. Ему уже пятьдесят один, а Эдит пятьдесят пять. Непременно надо повидаться, а то можно и не успеть.

Он допил свой остывший кофе, мысленно поблагодарив Илэйн за то, что она подлила туда виски.

Живет сейчас, должно быть, где-нибудь человек тридцати восьми лет от роду, скорее всего, отец семейства, и из-за своей проклятой бабушки, у которой мозги набекрень, не знает и никогда не узнает, какой доброй и нежной была женщина, давшая ему жизнь!

Джордж тщательно вымыл чашку и блюдце, поставил на сушилку. Затем вернулся в гостиную и стал вместе с Илэйн смотреть фильм. Однако мысли об Эдит весь вечер не покидали его.

Без четверти шесть Кэйт села в машину, включила обогреватель и стала делать на листке бумаги пометки. С девяти утра, без всякого перерыва, она вела опрос и сейчас была в полном изнеможении. Последний из опрашиваемых, мистер Лайам Гроувс, не проявил особого восторга по поводу того, что ему надо отвечать на вопросы полицейского, да еще на второй день Рождества, несмотря на обещание Кэйт не вызывать его на допрос в полицейский участок. Он посоветовал ей убираться прочь и не забывать библейской заповеди: «Плодитесь и размножайтесь!» — в выражениях весьма недвусмысленных и отнюдь не библейских.

Сделав все необходимые заметки, Кэйт пробежала глазами список подозреваемых: Питер Бардез, Джоффри Картер, Джон Крэнмер и еще полсотни с лишним фамилий! На сегодня, пожалуй, хватит.

Отложив папку, Кэйт тронула машину с места. Маленький «фиат» резво покатил по дороге, и Кэйт включила приемник. «Я видела, как мама целовалась с Санта-Клаусом», — пела певица, и Кэйт, нахмурившись, выключила радио: в этом году у нее было далеко не рождественское настроение. Придется подождать до следующего.

Дэн повез Лиззи и Эвелин на рождественскую пантомиму, таким образом, у Кэйт оказалось свободное время, чтобы в этот праздничный день заняться работой. Она вцепилась руками в руль так, что побелели костяшки пальцев, рассеянно скользя взглядом по окнам домов, где весело сияли огнями елки, а с потолка свисали гирлянды. За одним из них, наевшись до отвала рождественских яств, сидит у камина «Потрошитель из Грэнтли». А рядом с ним его дети. Такое вполне может быть! Его жена нет-нет да и вспомнит о страшных убийствах, совершенно не подозревая, что их совершил ее муж, с которым она живет уже многие годы.

Кэйт хотелось сейчас очутиться где угодно, только не в Грэнтли. На пантомиме. Хотелось шутить и смеяться, кричать актрисе на сцене что-нибудь вроде: «У вас за спиной» или: «Ой, нет, не надо!». Да. Где угодно, только не в Грэнтли.

Дэн из кожи вон лез, чтобы как-то вписаться в их жизнь, и ей это нравилось. Хоть единственный раз на Рождество ей не придется чувствовать себя виноватой из-за того, что Лиззи дома одна, только с бабушкой. Что и говорить! Эвелин — замечательная женщина, она обожает внучку. Но ведь сама она слишком мало времени уделяет дочери, и из-за этого ее часто мучит совесть. Смешно, право! Будь она мужчиной, подобные мысли никогда не пришли бы ей в голову. Но ей, как женщине, всегда приходилось балансировать между служебным и материнским долгом. Единственное утешение, что Лиззи все понимает, благослови ее Боже!

Она понимала, что работа Кэйт не только обеспечивает им приличное существование, но и приносит пользу обществу. Опаздывая на очередное школьное мероприятие, Кэйт буквально врывалась в школу, и сопровождавший ее шофер не знал, куда деваться от смущения, когда ребята им строили рожи и недовольно морщились. Но Кэйт была уверена, что Лиззи довольна, потому что мать все-таки пришла, и понимала, что ее репутация полицейского инспектора от этого нисколько не пострадает. Скорее наоборот: офицеры из Центрального отдела расследований ее просто обожали. Правда, те, кто постарше.

Сегодня она, как никогда, чувствовала себя подавленной. Слишком уж тяжелым выдался день. Это Дело держит ее в невероятном напряжении! Кэйт так хотелось уткнуться лицом в чьи-нибудь теплые колени и хоть немного отдохнуть. Или же прижаться в постели к хорошему мужичку. Но в этом Кэйт пока боялась признаться даже самой себе, хотя такое желание где-то в тайниках души уже зрело. Присутствие Дэна возбуждало ее. В постели с ним было неплохо. Очень даже неплохо. Жаль только, что одной Кэйт ему не хватало. Мириться с этим она не могла. Да и с какой стати!

Кэйт притормозила на перекрестке, где был поворот к ее дому, но, вместо того чтобы свернуть направо, повернула налево, к выезду из Грэнтли, и покатила к большому, построенному еще в восемнадцатом веке особняку Патрика Келли.

Надо посмотреть, как он там.

Патрик Келли сидел в спальне дочери на ее постели. Все здесь напоминало о ней: крепкий запах духов, валявшийся на полу у кровати дневник, бутылочки и баночки с притираниями и лосьонами на туалетном столике у большого окна-фонаря, которые жались друг к другу, словно в тоске по хозяйке. И еще там стояла семейная фотография: он, Рене и Мэнди. Снимок был сделан в Марбелле, незадолго до кончины Рене. А теперь он остался один. Совсем один. В дверь легонько постучали, и он обернулся. Появился Уилли:

— Там пришла эта милашка из полиции. Я проводил ее в гостиную.

— Спасибо, Уилли, сейчас иду. Скажи, пусть приготовят нам кофе.

Уилли кивнул и удалился. Патрик поднялся и побрел вниз. Кэйт видела, как он спускался по лестнице. Он весь как-то сгорбился, будто под тяжестью непосильного бремени, но, увидев Кэйт, сделал над собой усилие, выпрямился и, шагнув ей навстречу, протянул руки. Кэйт крепко сжала их.

— Миссис Барроуз! Как приятно вас видеть!

— Я просто проезжала мимо. Дай-ка, думаю, заскочу на минутку, посмотрю, как вы тут. — Кэйт улыбнулась.

Оба знали, что «просто проехать мимо» дома Патрика Келли нельзя!

— Очень мило с вашей стороны. Я распорядился принести кофе.

Они пошли в столовую. Здесь было тепло и уютно. В камине потрескивал огонь, и Кэйт показалось, будто она перенеслась на сотню лет назад. Келли сел рядом с ней на софу и грустно улыбнулся.

— Я действительно рад, что вы пришли. От моей сестры в подобных случаях толку мало. Впрочем, я сам виноват: сообщил ей, что увидимся на похоронах, а они будут не скоро, как я понимаю. Но одному тяжело. Друзья, точнее, те, кого я так называю, в сущности, далеки от меня. Прежде я никогда не задумывался, что в мире очень мало людей, которым можно доверять. Только дочь и жена мне были близки по-настоящему.

Кэйт посмотрела на его смуглое лицо, так непохожее на смазливую физиономию Дэна в рамке светлых волос.

— У меня тоже хватает проблем, я имею в виду работу, бывает, что ни на секунду нельзя отключиться.

Они помолчали.

— А как же ваша семья? Дома не будут беспокоиться, что вы вдруг исчезли, да еще в праздничный день?

— Дочери уже шестнадцать, и мой бывший муж повез ее и мою мать на какую-то пантомиму. — Кэйт заметила, как изменился Келли в лице, когда она упомянула о Лиззи, видимо, подумал о собственной дочери, и быстро договорила: — Так что на час-другой я принадлежу себе.

Патрик уловил в ее голосе тоскливые нотки и скорее почувствовал, чем понял, что оба они принадлежат к той породе людей, для которых существует лишь семья и работа. Но если семьи больше нет, стоит ли надрываться на работе?

— Вы сегодня что-нибудь ели?

Кэйт покачала головой:

— Только утром, и все.

— Я охотно разделю обед с вами. Ваше общество мне приятно, а у миссис Мэннерс столько индейки, что можно накормить весь «третий мир» да еще бедных албанцев в придачу! Если, конечно, вы не торопитесь домой.

— Предложение заманчивое. И я с удовольствием пообедаю с вами, мистер Келли.

— Патрик, зовите меня просто Патрик. Ну и прекрасно, в таком случае, пойду распоряжусь.

Неожиданно для самой себя Кэйт обрадовалась его приглашению, хотя отлично понимала, что дело здесь не в ее персоне, а в желании Келли не оставаться наедине с самим собой. Этот дом все еще вызывал у Кэйт невольный трепет. Привычным движением она поправила прическу, одернула юбку. Жаль, что она не в новом костюме. Впрочем, Келли сейчас в высшей степени наплевать на то, как она выглядит.

Уилли принес кофе и улыбнулся Кэйт. Она тоже ответила улыбкой, но, глянув на него, содрогнулась — он словно явился из какого-то ночного кошмара: половина уха отсутствовала, нос ломали, и не один раз!

— Налить вам чашечку? — Улыбка не сходила с его беззубого рта.

Кэйт покачала головой:

— Спасибо, я сама.

С выражением облегчения на лице Уилли удалился.

Вернулся Келли, сказал, что обед будет готов через двадцать минут, и прошел в библиотеку к телефону.

Димитриос Брунос, лондонский грек, был, пожалуй, самым башковитым и самым свирепым во всем Уэст-Энде.

— Как поживаете, мистер Келли? — В голосе его слышалась настороженность.

— Слушай меня внимательно и передай всем, что моя Мэнди мертва и я повышаю ставку. Кто отыщет гада, получит полмиллиона, усек?

Грек присвистнул и усмехнулся. Названная сумма, видимо, произвела впечатление.

— Я лично тоже займусь розыском, так что ему от нас не уйти! Деньги получит тот, кто первым сообщит имя подонка. О’кей!

— Примите мои самые искренние соболезнования. Ваша дочь была…

— Ладно-ладно, не надо, Димитриос. Я пока не напал на след мерзавца. Итак, передай всем, какая назначена цена за поимку ублюдка.

Патрик положил трубку и крепко зажмурился. Он достанет подонка хоть из-под земли! И заставит заплатить по всем счетам. Это будет самым важным делом всей его жизни! Патрик выпрямился, расправил плечи. Завтра он позвонит старшему констеблю, попросит у него копии всех документов, которые удалось собрать полиции, и прежде всего — список подозреваемых.

Он вернулся к Кэйт, сел рядом. Она ведь тоже из легавых, но к ней он почему-то проникся доверием. Своей серьезностью и спокойствием она напоминала Рене и очень нравилась Патрику.

Джордж и Илэйн выпили вина и стали смотреть по телевизору какую-то комедию. Занавески на окнах были задернуты, торшер уютно освещал комнату. И Джордж предался размышлениям. Илэйн и в самом деле образцовая жена. Рубашки безукоризненно выглажены, белье постирано, костюмы вычищены, еда приготовлена. В общем, не придерешься. Поварихой Илэйн, конечно, не назовешь, но делает она все добросовестно. Нечего и говорить, хорошая женщина!

Его мать, при всех своих недостатках, тоже содержала дом в образцовом порядке. Он мог любить ее или ненавидеть, но не мог не признать, что дети всегда были сыты, красиво одеты, ухожены, прекрасно воспитаны. Дом хорошо, даже с некоторым шиком, обставлен. А уж о ноттингемских льняных занавесках и деревянных кроватях, главной гордости матери, и говорить не приходится.

Размышления Джорджа прервала Илэйн, обвив его шею рукой. Он вздрогнул от неожиданности и глянул искоса на жену: ее голова лежала у него на плече.

— О Господи!

— Давай поцелуемся, Джордж! — произнесла она едва слышно.

Он уставился на телеэкран. Там неистово целовались Бетт Мидлер и Дэнни Де Вито. Фильм назывался «Люди без корней». Без корней? Ну да. Он тоже без корней. И уже доказал это всей своей жизнью.

— Ну же, Джордж, давай! — Илэйн повернула его голову к себе и прижалась своими слюнявыми жесткими губами к его губам.

Пришлось Джорджу выполнить ее просьбу. Ничего другого не оставалось. Впервые за шестнадцать с лишним лет Илэйн проявила интерес к его особе. Джорджа передернуло, но он не подал виду.

— Сегодня, Джордж, у меня такой замечательный день! Такой замечательный! А следующий год принесет нам счастье. Все триста шестьдесят пять дней будут счастливыми! Мы поедем во Флориду к нашей Эдит. А до этого я съезжу с девочками в Испанию.

Илэйн опьянела, и язык у нее заплетался. «Сейчас уснет, — подумал Джордж. — Не надо только шуметь». Он заставил себя обнять ее и привлек к себе. Она навалилась на него всей своей тяжестью и прикрыла глаза.

«Господи, пусть она уснет, молю тебя!»

Бог услышал его мольбу: разомлев от вина, тепла и усталости, Илэйн стала тихонько похрапывать, все еще держа голову на его плече.

Джордж с облегчением вздохнул.

Он на все готов, чтобы сделать ее счастливой, только не на секс!

С помощью дистанционного управления он переключил телевизор на работу видеоплейера, и на экране появилась Мэнди. Еще вечером, пока Илэйн готовила ужин, он сунул кассету в плейер и с нетерпением ждал, когда жена отправится спать. Сейчас он приглушил звук и впился глазами в экран. Элемент риска действовал возбуждающе.

Итак, Мэнди совершала свой обычный ночной ритуал, тут же похрапывала Илэйн, и Джордж, держа палец на кнопке панели дистанционного управления, был на седьмом небе от счастья.

Странно, но ему хотелось, чтобы Илэйн внезапно открыла глаза, но она спала как убитая. А Джордж не мог оторвать взгляд от экрана.

Под впечатлением обеда с Патриком Келли, сблизившего их еще больше, Кэйт сидела у себя дома, в кругу семьи, и слушала, как восторженно рассказывала о пантомиме Лиззи.

— Ой, мам, это было так забавно! Поглядела бы ты на этого ряженого! Он просто чудо! И Джоанн пришла туда с братьями. Мы сидели рядом и отлично провели время.

— Особенно если учесть, что ты не хотела ехать! — не без иронии заметила Эвелин. — Говорила, что ты слишком взрослая для таких развлечений. А там громче всех кричала.

— Жаль, что меня с вами не было.

— Очень жаль, мама. Послушала бы ты, какие шуточки отпускал папа!

— Как я понимаю, Лиззи, там было здорово!

— О да, еще как! Папа сейчас наверху, принимает душ. — Вдруг — Лиззи спохватилась, взглянув на часы. — Бог мой! Если я сейчас же не выйду, наверняка опоздаю!

— А куда это ты собралась?

— На вечеринку. Вместе с Джоанн. — Она намотала на палец прядь волос. — Я же вам говорила!

— Впервые об этом слышу.

— Я тоже, — тихо произнесла Эвелин.

— Может, и не говорила, ведь условились-то давно! Джоанн заскочит за мной в половине восьмого. Я не могу не пойти, правда, мам!

Кэйт и Эвелин переглянулись.

— Да ни о чем подобном ты даже не упоминала. А куда вы пойдете?

— Это на соседней улице, недалеко от дома Джоанн, номера дома не знаю.

— Понятно.

— Ой, мам, ну не надо, пожалуйста! Не могу же я всех подвести! К тому же мне самой хочется! — Голос Лиззи дрогнул от слез.

— Пока никто тебе этого не запрещает…

Появился Дэн в купальном халате.

— Что здесь за шум?

Лиззи бросилась к нему, и он обнял ее.

— Я собралась на вечеринку, а мама не пускает. Всем можно, а мне нельзя.

— Неправда, Лиззи, ничего такого мама не говорила, — возразила Эвелин.

— Ой, ба, мне так хочется пойти! А вы с мамой сейчас начнете меня отговаривать.

— С чего ты взяла? Просто мама хочет знать, куда ты идешь и кто там будет.

— Я отвезу ее и привезу назад, договорились?

Все взгляды обратились к Дэну. Лиззи чмокнула его в щеку.

— Ну, значит, решено! Пойду собираться. Право же, мам, из-за твоей работы тебе иногда такое в голову лезет! Надеюсь, я пока не на заметке у полиции!

В голосе ее вновь зазвучали радостные нотки, и Кэйт с тоской посмотрела ей вслед, когда она выбегала из кухни.

— Спасибо, Дэн. Большое спасибо!

Он в недоумении развел руками:

— А что такого я сделал? Пообещал отвезти ее и привезти назад. Ничего плохого в этом нет, Кэйт. Во-первых, — он загнул палец, — мы будем знать, где эта вечеринка. Во-вторых, — он загнул второй палец, — мы вовремя заберем ее домой. В-третьих, — он загнул третий палец, — я хоть гляну на тех, кто туда придет. В общем, не вижу здесь никаких проблем.

Провожая Дэна взглядом, Кэйт с трудом сдерживала желание догнать его и вцепиться ему в волосы. Не успел заявиться в дом, и уже командует! Захоти Лиззи совершить убийство, он и тут не возражал бы! А потом, когда он, как обычно, слиняет, Кэйт придется, как говорят, собирать черепки и наводить в доме порядок.

Она тяжело вздохнула.

— Знаешь, Кэйт, а ведь он прав: Лиззи уже не ребенок!

— Ой, мам, ну хоть ты не принимай сторону Дэна, пусть даже он сейчас на коне! Взрослая, взрослая! А не далее как два часа назад орала словно безумная на этой идиотской пантомиме! У меня до сих пор перед глазами эта несчастная изуродованная девушка на больничной койке. Суток не прошло с момента ее смерти! По городу бродит этот проклятый маньяк, а ты мне рассказываешь о том, какая Лиззи взрослая!

Эвелин положила свою ладонь на руку дочери:

— Не только в этом дело, дорогая. Просто тебе досадно, что Дэн взял бразды правления в свои руки. Разве не так? А теперь послушай, что я тебе скажу. Ведь это ненадолго, совсем ненадолго, сама знаешь! И не надо давить на девочку. Ей хочется побыть с друзьями, а Дэн привезет ее обратно. Не надо из-за самолюбия превращать родную дочь во врага!

— Нет, мама, я не успокоюсь, пока он не уберется! И немедленно, сразу после Нового года. Это я тебе обещаю!

— Но ведь он просто не хочет лишать девочку общения с друзьями.

Кэйт с шумом выдохнула воздух из ноздрей.

— Не принимай его сторону, мам, уже одно то, что он для Лиззи стал чем-то вроде солнца…

— Кэйт! — перебила ее Эвелин. — Подумай, что ты говоришь!

Кэйт села к бару, закурила сигарету. Хотела напомнить матери, что не надо ее учить, что ей уже за сорок, но промолчала. Не время сейчас. Так хорошо начавшийся вечер испорчен! Ведь она и сама в конце концов отпустила бы Лиззи, она ей редко что запрещала.

Но Дэн ее опередил. И это показалось Кэйт оскорбительным.

Дэн высадил Джоани и Лиззи перед полупустым особняком, весьма презентабельным с виду, и, чмокнув дочь в щеку, очень довольный, поехал домой. Пусть Кэйт знает, что он тоже готов нести ответственность за дочь!

Едва Лиззи и Джоани вошли в дом, как их окружила толпа мальчишек. На Лиззи была короткая черная юбочка с высоким корсажем, подчеркивавшим пышность груди. Джоани стояла рядом с подругой молча, в то время как та без умолку болтала с парнями, не оставляя без ответа ни единой шутки. Поглядели бы на нее сейчас мать и бабушка — не узнали бы. Дома она вела себя совсем по-другому.

— Ладно, есть у кого-нибудь курнуть?

Высокий тощий парень с взлохмаченными волосами протянул ей джойнт,[16] и Лиззи сделала глубокую затяжку.

— М-да, запашок прямо как от «Сенсимелль»! — И она сделала вторую затяжку, задержав дым.

При каждом вдохе и выдохе грудь ее слегка колыхалась, приковывая к себе взгляды парней.

— Так хотелось курнуть, едва дотерпела. А где Анджела с Марианной?

— Попозже подъедут. Хотят добыть в Грэйсе еще какого-нибудь курева.

Глаза у Лиззи сверкнули:

— Ух ты, здорово! Побалдеем! Времени до фига. Мне велено вернуться домой в половине второго.

Все расхохотались, только Джоани слегка улыбнулась. Ей было как-то не по себе в этой новой компании. Парни развязные, наглые. Но Лиззи, видимо, нравятся. А уж она им — и говорить нечего. Однако Джоани по старой привычке везде таскалась за Лиззи.

Не прошло и часа, как Лиззи уже стояла в садике на заднем дворе с восемнадцатилетним Джоем Мизоном. Прижав ее к стене, он залез ей под юбку, если вообще можно было назвать юбкой узкую полоску ткани, обхватывающую ее в талии, и стал возиться с колготками.

— Не здесь! — скомандовала Лиззи.

Джой смерил ее взглядом и ухмыльнулся:

— Тебе, Лиззи, надо бы кое-чему подучиться!

Она заморгала глазами и быстро стянула юбку. После марихуаны и водки ей было море по колено.

— Говорят, твоя мать — легавая. Это правда?

Лиззи хихикнула:

— Называй ее так, если нравится. А вообще-то она — детектив-инспектор.

— Да ну? Вот это класс!

— И с ней все о’кей!

— Что бы она, интересно, сказала, узнай, как мы тут развлекаемся?

— Разъярилась бы, как тигрица!

Оба рассмеялись. Джой снова поцеловал ее. Нежнее, чем в первый раз.

— Уж если заговорили о тигрицах, то как насчет того, чтобы продолжить наш разговор в спальне? — Даже голос парня, тихий и хрипловатый, нравился Лиззи, и она совсем потеряла голову. Ну и красавчик! В жизни такого не видела.

— Что ж, это ты здорово придумал!

— Тогда пошли! — Он потащил ее за руку через кухню, где буквально яблоку негде было упасть, потом вверх по лестнице, переступая через тела расположившихся прямо на ступеньках.

Оказавшись в спальне, Лиззи очень скоро поняла, что имел в виду Джой, говоря о развлечениях нынешнего вечера.

А Джой убедился в том, что дочка легавой — вовсе не «целка», как он думал раньше.

Глава 10

Канун Нового года

— Ты уверен, что с тобой все будет в порядке, а, Джордж? — без конца спрашивала Илэйн, моля в глубине души Бога о том, чтобы муж не пошел на вечеринку. Последние несколько дней Джордж болел, а его и здорового выносить сущая пытка.

— Поезжай без меня, дорогая, передай всем мои поздравления и наилучшие пожелания. Право же, я сегодня не в форме и охотно побуду дома.

— Пожалуй, ты прав, — вздохнула она с облегчением. — Но ты уверен?

Джордж слабо улыбнулся:

— Поезжай-поезжай, погуляй на славу! У меня тут интересная книга, термос с супом и мои таблетки.

Она поцеловала его в щеку.

— Ладно, тогда — до встречи. Я, может быть, поздно вернусь. — Она хихикнула.

Джордж кивнул. В своем новом платье изумрудно-зеленого цвета, с блестками и огромными фальшивыми плечами Илэйн напомнила Джорджу не то рождественскую елку, не то американского футболиста.

— Ты выглядишь просто чудесно, Илэйн, — сказал он. — На танцах будешь нарасхват.

— Ой, Джордж, старый ты мой дурачок! — снова захихикала Илэйн, совсем как школьница перед первым свиданием. Она даже уронила сумку и, пыхтя, принялась ее поднимать. Джордж поморщился: нет, не американского футболиста, а японского борца сумо. О Господи! Даже в своем свободном наряде она безобразна.

За окном посигналило такси, и Илэйн опрометью кинулась из комнаты, оставляя за собой шлейф духов «Эстэ Лаудэр» и аромат пудры.

— Ну пока, Джордж!

Она загромыхала по лестнице вниз, и наконец, к великому своему удовольствию, он услышал, как с громким стуком захлопнулась парадная дверь.

Слава Богу, ушла!

Теперь он один!

Аллилуйя!!!

Затаив дыхание, Джордж ждал, когда такси завернет за угол, и в тот же момент соскочил с кровати.

— Но послушайте, мистер Келли, ведь сегодня канун Нового года. И у нас в это время всегда полным-полно игроков. А она — славная малышка…

Келли уставился тяжелым взглядом в лицо сидевшей перед ним женщины. Вайолет Мэппинг заправляла массажным салоном вот уже пять лет. Вайолет Мэппинг была человеком надежным и непреклонным, каких Келли немало повидал на своем веку, хотя имела она и свои слабости: дикое упрямство и любовь к девочкам. Но эта девица, пока не подтвердит свою квалификацию, в его салоне работать не будет.

— Послушай, Вай, достань девчонке сертификат, и пусть себе трудится. Хоть до скончания века. А так — ни за что!

— Ой, мистер Келли, так ведь мы с вами знаем, что этот клочок бумаги — чистая липа!

— Мне, Вайолет, безразлично, что ты там знаешь. Она должна прослушать курс массажа и получить сертификат, иначе и разговаривать не о чем.

Лицо Келли приняло жесткое выражение, и Вайолет решила отступить. Все знали о гибели Мэнди, только об этом и говорили, так что хозяина сейчас лучше не раздражать.

— Раз вы настаиваете, мистер Келли… — со вздохом произнесла она.

— Ты славная девочка, Вай, и понимаешь, что я дело говорю. Да, вот о чем я хотел тебя попросить: если к тебе заявятся какие-нибудь типы, ну, знаешь, малость чокнутые, записывай фамилии и адреса — всех до единого. А списки передашь мне.

Вайолет хрипло расхохоталась:

— Да все эти чокнутые — самые обыкновенные трахальщики, за этим и приходят сюда!

Келли раздраженно мотнул головой:

— Ты же понимаешь, что я имею в виду: если кому-либо из них потребуется что-нибудь этакое заморское или кто-то вдруг проявит агрессивность. Я должен о таком знать. О’кей? Ведь ты, Вай, любого «щипача» переплюнешь, если надо притырить бумажник. Только на этот раз, Вайолет, «щипанешь» и положишь обратно, comprenez?[17]

Она прищурила свои голубые холодные глаза.

— Я, мистер Келли, пора бы вам знать, давным-давно завязала с этим!

Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза.

— Итак, Вай, позаботься о том, чтобы бумажник вновь оказался в кармане, не то придется черт-те сколько платить! Ну а теперь можешь идти в приемную. Да, кстати, сколько лет той маленькой птичке в черном, а?

От уголков рта Вайолет поползли жесткие складки, и она пожала своими костлявыми плечами:

— Понятия не имею.

Патрик Келли встал.

— Значит, понятия не имеешь? Что ж, я дал бы ей не больше пятнадцати. Так вот, избавляйся от нее! Я, мать твою… не за то тебе плачу, чтобы ты мне весь бардак развалила! Не то придется мне самому взяться за это распроклятое место!

— Ладно-ладно, нечего сжимать кулаки! Я сама разберусь. О’кей?

— Договорились.

— Пэт, я так вам сочувствую, право, от всего сердца! Мы все тут переживаем за вас! — Голос ее смягчился. Уже много лет она работала у Патрика Келли и без конца с ним сражалась. Патрик Келли был боссом что надо. Справедливый, хотя и строгий. Все знали, что, кроме Мэнди, у него ничего не было в жизни.

Он опустил глаза.

— Спасибо, Вай!

— Ну ладно, не падайте духом! А я, пожалуй, пойду к своей маленькой подружке и сообщу ей плохую новость! — Голос Вайолет снова стал громким и агрессивным.

— Давай, Вай, давай! А как только она получит сертификат, пусть возвращается и работает сколько влезет.

— Да достану я ей этот вонючий сертификат — пусть не совсем настоящий, от Винни Марченелло.

— Доставай, какой хочешь, дорогая, но без сертификата она работать не будет. Надеюсь, ты меня поняла?

— Поняла, поняла! — Она перешла на визг и выскочила из кабинета.

Келли с большой неохотой снова взялся за бухгалтерские книги, но никак не мог сосредоточиться. Наконец он поднялся и пошел в зал массажного заведения. Вдоль стен здесь тянулись обитые плюшем кресла с подлокотниками. На них сидели девушки и молодые женщины всевозможных оттенков кожи, разных вероисповеданий и какой угодно наружности. Когда Патрик проходил мимо, они, не вставая, вытягивались в струнку.

Патрик рассеянно кивал им. Через небольшую дверь он прошел в заднюю часть салона, где, собственно, и находились кабинки для массажа, и продолжал идти по устланному толстым ковром полу, пока не оказался у крайней кабинки. Прислушался.

Из-за тонкой занавески донесся тоненький голосок:

— Нужны ли вам дополнительные услуги, сэр?

— А во сколько это мне обойдется?

— Ну, подрочить — пятнадцать, пососать — двадцать, а и то и другое — сорок пять. Это у нас называется «полный набор».

Мужчина засмеялся:

— Тогда сделай мне, девушка, «полный набор»!

Патрик сокрушенно покачал головой и пошел обратно к залу. Детский голосок, доносившийся из-за двери, почему-то взбудоражил его. Эту девушку он знал. Ей было семнадцать, а с виду чуть ли не двенадцать. Такая же светловолосая, как и его Мэнди. Она не имела ни единого шанса зарабатывать на жизнь каким-нибудь другим способом. Миновав короткий коридор, он через холл прошел на улицу к машине.

Не распускай слюни, парень, сказал он себе, проституция — древнейшее ремесло. Не все ли равно, на кого эти девицы будут работать — на тебя или на кого-то другого.

Он расположился на заднем сиденье своего «роллс-ройса» и постучал в стекло, отделявшее его от шофера. По внутренней связи раздался голос Уилли:

— Куда теперь, Пэт?

— Давай в Форест-Гейт. Хочу поглядеть, как там поживает Жюльет.

Машина тронулась, и Келли немного расслабился.

Но детский голосок все звенел и звенел у него в ушах.

— Останови машину!

— В чем дело? — удивился Уилли, резко затормозив прямо посреди улицы.

Келли выскочил и помчался назад в массажный салон.

— Ох, Вай, я забыл кое-что. Пошли в кабинет!

— Ну что еще? — спросила она голосом, полным враждебности, идя следом за боссом.

— Маленькая такая блондиночка… как там ее?

— Марлен, что ли?

— Да-да, Марлен. Так вот, она там сейчас выдает «полный набор» одному подонку.

— Ну и что?

— Пусть немедленно прекратит! И чтобы с сегодняшнего дня никаких наборов. И вообще никаких сексуальных услуг! Ясно? Тогда по крайней мере копам не к чему будет придраться!

Вайолет поглядела на Патрика как на сумасшедшего.

— Вы хоть понимаете, что говорите, черт побери, а? Да у нас в таком случае просто некому будет работать! Ну скажите вы, Бога ради, если бы вам, например, предложили на выбор разговоры о сексе и хорошую задницу, только в натуре, что бы вы предпочли?

Келли нахмурился:

— Оставь свои мерзости, Вай!

Женщина развела руками:

— Я, шеф, всего лишь констатирую факт: от таких игр у нас не останется ни одной самой что ни на есть завалящей шлюхи. И клиентура слиняет быстрее, чем исчезает со стола бесплатное пиво.

Келли почувствовал приступ дурноты.

— Ехали бы вы, Пэт, домой и отдохнули как следует, а? От случившегося у вас просто-напросто голова пошла кругом.

Келли почувствовал себя полным идиотом.

— Может, ты и права, Вай.

— Послушайте-ка, — голос Вайолет стал бархатным, — у нас ведь тут не социальная сфера, а как-никак бизнес. Для этих девочек главное — разгорячить парня своим сокровищем, все остальное не имеет значения. Ведь больше они ничего не умеют. Ну и пусть делают что хотят!

— Ох, Вай, в городе орудует какой-то извращенец. Знала бы ты, что он сделал с моей Мэнди!

— Позвольте мне вам кое-что сказать. Извращенцам нужны невинные девочки, а не проститутки. Невинные девочки сопротивляются. К нам вот ходят шикарные парни, тоже что-то вроде извращенцев. Я правду говорю, Пэт. Им надо, чтобы их били, чтобы причиняли им боль. Так вот, мы идем в самый дальний угол сада, ломаем прутья с того паршивого куста форсайтии и хлещем этих содомитов по задницам до синяков, до крови. А откажемся, они со своими деньгами пойдут к пакистанцам, их заведение тут неподалеку.

Келли кивнул и вдруг ощутил смертельную усталость.

— Пожалуй, так оно и есть, Вай.

Когда он проходил через зал, девушки опять вытянулись в струнку, На улице прямо на тротуаре сидела женщина постарше, держа запеченную в тесте сосиску. Она окинула Келли призывным взглядом. Тот вздохнул. Эта сука наверняка приняла его за извращенца. «Роллс-ройс» уже успел подкатить к подъезду, и Патрик снова залез на заднее сиденье.

— В Форест-Гейт, шеф?

— Нет, Уилли. Я передумал. Давай домой.

— О’кей, шеф.

Келли смотрел на людей, болтавшихся на холодных, сырых улицах. Был канун Нового года, и ему хотелось провести вечер с Кэйт.

Он поудобнее устроился на сиденье. К чертовой матери всех проституток! Ему сейчас не до них.

— Ой, мам! Ну почему вы с папой вечно дышите мне в затылок?! Все девчонки из нашего класса едут, а я, единственная, буду сидеть дома?! Нет, такого я не переживу! — И Луиза Батлер топнула ножкой.

Ее мать Дорин лишь усмехнулась: Луиза всегда добьется своего. Она поглядела на мужа:

— Ну что, Рон, отпустим ее, а?

Луиза с облегчением вздохнула и, не успел отец рта раскрыть, бросилась матери на шею:

— Ой, мам, огромное спасибо!

— Ну иди, переодевайся живо, я тебя подвезу, — благодушно произнес Рон.

Луиза напустила на себя серьезный вид и повернулась к отцу:

— С вашего разрешения, сэр, я готова!

Раздался взрыв смеха. На Луизе были брючки «Рибок» в обтяжку, поверх пиджачка из ярко-красного бархата с люрексом — пилотская куртка из кожи. И в таком виде Луиза собиралась пойти на вечеринку! Родители глазам своим не верили. Но девушка была настоящим фанатом во всем: от зачесанных назад, по моде шестидесятых, волос до золотых сережек.

— Ну ладно, обо всех этих кроссовках я начитался…

— Тусовках, папа! Ту-сов-ках!

— Кроссовках, тусовках… не все ли равно? Только будь осторожна. Не вздумай пробовать там наркотики или еще что-нибудь в этом роде, поняла?

Луиза округлила свои голубые глазки.

— Как будто я их когда-нибудь пробовала! Сам знаешь, я же не дура!

— Мы просто беспокоимся о тебе, дорогая. Вот и все.

— Само собой, мам. Ну, папа, поехали, а то опоздаем. Ты подбросишь меня только до дома Сэм. Мы договорились вместе отправиться на вечеринку. Идет?

— Идет.

Луиза поцеловала мать на прощание, и уже через пять минут они были около дома Сэм.

— Ну а где все-таки будет эта тусовка?

— В Вудхэм-Вудс, отсюда по прямой еще миль семь. Так что не волнуйся, папа, мы там отлично проведем время.

— Не забудь только, что не позднее часа ты должна быть дома.

— Хорошо, до скорой встречи.

Поцеловав отца, Луиза выскочила из машины, посмотрела вслед отъезжавшему от дома отцу и, дойдя по садовой дорожке до дверей, позвонила.

— Добрый день, миссис Джусон, Сэм дома?

— Нет, дорогая. Сэм уехала минут десять тому назад. За ней заехали Джорджина, Трэйси и Патриция. Знаешь, на такой голубой машине. Кажется, это были они — у нее так много друзей!

— А… Ну хорошо. Извините за беспокойство.

Внутри у Луизы все оборвалось. Она пошла к воротам, вовсю ругая подружку. Проклятая сука, ведь знала, что Луиза с минуты на минуту появится, а уехала. Скотина двуличная! Что ж, можно, конечно, вернуться домой и попросить отца отвезти ее на место. Но тогда он увидит, что собираются они в старом амбаре; что вообще все это не очень пристойно, и уж точно увезет ее Домой.

Что же делать?

И тут ее осенило: она встанет у края дороги, поднимет руку, выставив большой палец, и поймает попутку. Луиза даже улыбнулась пришедшей в голову мысли. Может, ее подбросят какие-нибудь крутые ребята. Сэм и ее подружки просто лопнут от зависти. Факт!

Она высвободила из-под ворота свои длинные темные волосы и зашагала к окраине Грэнтли.

Ладно, она им покажет!

Лиззи уже была готова к отъезду. Еще разок глянула в зеркало, надела пилотскую куртку из овчины, подаренную отцом, облизнула губы, чтобы придать им блеск, и вошла в спальню матери:

— Ой, мам, ты выглядишь сногсшибательно!

Кэйт одернула свое новое облегающее платье из темно-красной шерсти и улыбнулась:

— Спасибо, дорогая! — Бросила взгляд в зеркало: она и в самом Деле хороша. Вымытые в кокосовом шампуне волосы поблескивали.

В ушах — золотые сережки в форме колец, на лицо искусно нанесен макияж.

— А теперь скажи, когда ты собираешься вернуться от Джоани?

— Примерно к ленчу. Да ты не волнуйся, радуйся жизни!

— Это я и намерена делать, — ответила Кэйт, глядя в глаза дочери. — Лиз, ты выглядишь великолепно! Ну-ка, покажи, как ты оделась?

— Ой, я просто напялила свой чёрный костюм. Ведь вечеринка не где-нибудь, а в доме у Джоани! — И Лиззи слегка надула подкрашенные губки. Кэйт засмеялась: семейку Джоани Лиз окрестила «занудами».

— Надеюсь, ты славно повеселишься.

— Я-то конечно! Не знаю, как ты. — Лиззи критическим взором оглядела мать. — Зачем ты намазала губы коралловой помадой? Ты ведь не яркая! Возьми лучше красную, она и к платью больше идет.

— О’кей, всезнайка! — Кэйт принялась стирать с губ коралловую помаду.

— А что собирается делать папа?

Кэйт пожала плечами:

— Не имею понятия. Бабушка отправится к Дорис. А папа, я думаю, тоже не останется дома.

— А ты разве у него не спросила?

Кэйт даже перестала красить губы, так удивил ее этот вопрос.

— А с какой стати я должна спрашивать? — Их глаза встретились в зеркале. — Мы ведь разведены, и теперь у каждого своя жизнь.

На лицо Лиззи набежала тень.

— Мне бы хотелось, чтобы у вас как-то сладилось…

Кэйт повернулась к дочери, ласково коснулась руками ее лица.

— И я, Лиззи, когда-то желала того же, но у твоего отца совсем другие взгляды на жизнь. — Кэйт запиналась, подбирая слова: ей не хотелось говорить плохо о Дэне, но это было почти невозможно после всего, что он сделал. — Твой отец живет так, как хочет. И я тоже имею на это право.

Лиззи пристально смотрела на мать, и Кэйт видела, что та ее не понимает.

— Пожалуй, мам, я поеду, а то опоздаю.

— Подожди секундочку, я подброшу тебя к Джоани.

— Да нет, не нужно: я вызвала такси. Ты езжай на свою вечеринку и хоть разок постарайся забыть обо мне! Я ведь уже взрослая!

— Что ж, тогда — счастливого Нового года! — Кэйт поцеловала Лиззи.

— Счастливого Нового года, мам!

Внизу засигналило такси, и Лиззи пулей выскочила из комнаты. Несколько секунд Кэйт с каким-то безотчетным чувством печали смотрела ей вслед, потом взяла сумочку и медленно вышла из комнаты.

— До чего же ты хороша, Кэйти! — воскликнула Эвелин, тоже принарядившаяся по случаю Нового года. Ярко-зеленый кримпленовый костюм прекрасно сочетался с темно-зеленой шляпкой, отороченными мехом полусапожками и большой коричневой сумкой.

— Ты меня не подбросишь к Дорис?

— Конечно подброшу. А что, там будет много народу?

— Думаю, человек двадцать. Впервые мы празднуем Новый год по отдельности: Лиззи, ты и я.

— Да, но Лиззи уже взрослая, нравится это нам с тобой или нет.

— А вы где собираетесь?

— У одного из наших сотрудников. — Кэйт терпеть не могла лжи, но пока не была готова хоть словом обмолвиться о Патрике.

— А Дэн где?

— В гостиной, пойди попрощайся с ним, а я надену пальто.

Дэн сидел на диване и смотрел телевизор, когда Кэйт вошла в гостиную. К немалому ее удовольствию, Дэн даже присвистнул при ее появлении.

— Ты выглядишь просто великолепно, Кэйт. Право же! — В голосе его звучала неподдельная искренность.

— Спасибо, Дэн. А Лиззи ты видел?

— Да. — Знакомым ей жестом он запустил пальцы в свои густые волосы. — А почему ты не хочешь, чтобы я сопровождал тебя, а, Кэйт? — спросил он тихо. — Для старушки полицейской ты выглядишь слишком шикарно!

— А ты что, никуда не пойдешь? — Брови ее удивленно поползли вверх.

— Пожалуй, нет. Я думал, мы вместе пойдем. Ты ведь раньше никогда не уходила из дому на Новый год. — В голосе его зазвучали нотки обиды.

— А теперь ухожу, — ответила Кэйт и улыбнулась, услыхав на лестнице шаги матери. — Счастливого Нового года!

— Счастливого Нового года, Кэйт!

Глядя, как она выходит из комнаты, он с трудом поборол желание вернуть ее, пусть даже силой. Кэйт теперь была главой семьи, и Дэн окончательно растерялся, не зная, что делать. В прошлые годы она обычно приходила к нему. Не будь он Дэнни Барроуз, если на этот раз тут не замешан мужчина, и оделась Кэйт не как для вечеринки, а как для свидания. Надо разузнать, что за тип.

Как только хлопнула парадная дверь, Дэн подошел к окну и смотрел, пока машина Кэйт не скрылась из виду. Тогда он прошел в прихожую к телефону и набрал нужный номер. После нескольких гудков ему ответил женский голос.

У Дэна был девиз: на всякий случай имей запасной вариант.

В машине Эвелин продолжила начатый разговор:

— Ты и вправду прекрасно выглядишь! Уже давно не видела тебя такой. Можно подумать, что у тебя появился мужчина!

— Не говори глупостей, мам. Появись у меня мужчина, ты узнала бы первая.

— Но, возможно, мужчина и сам не догадывается об этом?

— Да о чем, черт побери, ты говоришь?

— Ни о чем, решительно ни о чем. — Эвелин многозначительно улыбнулась. — Останови машину, Кэйт!

Кэйт затормозила у края тротуара и выключила зажигание.

— Счастливого Нового года, мам!

— Счастливого Нового года, дорогая! Если вдруг ты вздумаешь провести эту ночь с другом, выпьешь бокальчик-другой вина и не сможешь вести машину… ну, ты понимаешь… о Лиззи можешь не волноваться. Я скоро буду дома.

Эвелин вылезла из машины и пошла к дому Дорис твердой походкой, прямая и стройная.

Кэйт завела машину и про себя улыбнулась: до чего проницательна мать!

Весь остаток пути до окраины Грэнтли Кэйт ехала, радуясь близкому свиданию с Келли.

Джордж оделся очень тепло. На уже начинавшую лысеть голову натянул шапку. Он вечно заботился о своем здоровье и, хотя не был так болен, как изображал это перед Илэйн, из-за непогоды ощущал некоторое недомогание. Поэтому, едва сев за руль, включил обогреватель, а чтобы его жужжание не раздражало, врубил радио.

Передавали Концерт для флейты Моцарта, и Джордж расслабился: вот теперь совсем другое дело. Он выехал из Грэнтли и двинулся по дороге, что вела к деревушке Вудхэм. Он часто начинал прогулку с этого места: там, если немного проехать, была своего рода стоянка — узкая полоса, забитая машинами, в которых за покрытыми изморозью стеклами занимались любовью парочки. Это возбуждало Джорджа.

Он нажал на газ и включил передние фары. Каким, свободным и счастливым он чувствовал себя в этот момент! Позднее он вернется в Грэнтли и будет заглядывать в окна квартир. Предвкушая удовольствие, Джордж начал тихонько мурлыкать себе под нос и двигать своими кустистыми, черными с проседью бровями в такт музыке, которую передавали по радио. Даже в его безгранично тусклых серых глазах зажглись огоньки.

Вдруг он увидел девушку. Впереди ехали еще две машины. Такое здесь редко случалось, обычно на этой дороге бывало пустынно. Но в канун Нового года оживление царило везде. Джордж, разумеется, понятия не имел о тусовке в лесу возле Вудхэма.

Девушка выставила большой палец и, когда первая машина притормозила, подошла поближе, но тотчас отпрянула и осталась стоять на обочине. Джордж проехал мимо нее и остановился на первой же стоянке. Он вынул из сумки и нацепил на лицо маску, буквально ощущая выбросы адреналина в кровь и улыбаясь от удовольствия.

Приладив маску так, чтобы в прорези для глаз было хорошо видно, он снова выехал на шоссе и, развернувшись, повернул обратно.

Сердце у него замерло! Рядом с девушкой стояла машина. Джордж миновал ее, радостное возбуждение сменилось дикой яростью.

Вот сука! Он проехал по дороге вперед и опять развернулся.

Луиза заглянула в нутро остановившейся перед нею «XR-13» и в темном салоне машины разглядела троих парней на заднем сиденье и двоих — на переднем, пьяных в стельку.

— Давай сюда, крошка! Прыгай в мотор — и мы мигом домчим тебя, куда скажешь.

Луиза колебалась.

Один из парней приспустил стекло и смачно сплюнул на дорогу.

— Послушай-ка, не тяни время, давай?! Этот …ный мороз все яйца мне отморозил!

Блондин за рулем перегнулся через сиденье.

— Лезь давай, ну!

Луиза перепугалась.

— Нет-нет… не надо. Я пешком дойду.

— Ну и пусть тащится сучка, дура несчастная. Поехали, выпить охота.

— Телка безмозглая!

Машина умчалась прочь, и Луизе ничего не оставалось, как смотреть ей вслед, на исчезавшие вдали огни подфарников.

Они или напились, или накурились, а может, и то и другое. Не очень-то приятно идти одной в темноте, но садиться в машину с такими типами?! Нет, ни за что!

Она плотнее запахнула свою пилотскую куртку. Чем рисковать, она лучше прогуляется и отыщет Сэм и всех остальных. Луиза ускорила шаг, жалея, что не вернулась домой. Может, пропустить эту тусовку? Ничего страшного не случится. Нет, нельзя! С какой стати становиться посмешищем для всего класса! Скорее бы ей стукнуло шестнадцать! Тогда она могла бы учиться в колледже на парикмахера! А самое лучшее было бы очутиться сейчас дома, в постели!

Еще одна машина догнала ее, притормозила. О Господи, сделай так, чтобы в ней не было пьяных. И чтобы за рулем сидел серьезный парень лет семнадцати, подстриженный «лесенкой», а тачка у него была бы какая-нибудь фирменная. Назло Сэм и ее подружкам! Пусть лопнут от злости!

Луиза обернулась и, увидев, что задняя дверца приоткрылась, неуверенно пошла к машине по дорожке, вдоль которой тянулась крутая насыпь, а за насыпью, насколько хватало глаз, простиралось вспаханное поле. Заглянув внутрь машины, Луиза в страхе отскочила, и ее крик прорезал ночную тишину.

Лицо человека, сидевшего в машине, было скрыто черной кожаной маской.

Даже в самых страшных снах Луиза не испытывала ничего подобного! Забыв о крутой насыпи, она стала пятиться назад и, плюхнувшись на землю, начала съезжать вниз, изваляв в грязи свои новые брючки «Рибок». Когда же поднялась на ноги, то увидела возле машины человека в маске. Того самого, который только что сидел за рулем.

Она побежала было по дороге, но он кинулся к ней. При этом в руках у него что-то блеснуло. Нож! — мелькнула догадка. Только теперь Луиза поняла весь ужас своего положения и вся похолодела. Тут ее ослепил свет фар — «фольксваген-гольф», из которого доносились звуки музыки, чуть взял в сторону, чтобы объехать ее, промчался мимо, а она так и осталась стоять на дороге, беспомощно глядя вслед машине, которая увезла с собой всякую надежду на спасение.

Человек в маске, стоя на краю насыпи, наблюдал за ней. С противоположной стороны дороги было еще одно поле. Куда же бежать? Луиза в отчаянии кусала губы. Как темно! И как одиноко!

Она все пятилась и пятилась назад, лихорадочно соображая, как спастись от черной маски. Маска двинулась на нее. Где-то вдали снова зашумела машина. Размахивая руками и громко крича, Луиза бросилась ей навстречу.

В тот вечер Терри Миллер в шесть часов проглотил таблетку «Экстази», и теперь башка у него шла кругом! Рядом с ним его брат Чарли как заведенный мотал головой. Уже битый час, а то и больше они ищут эту чертову тусовку! А тут еще «Технотроник»[18] бьет по мозгам. Ну прямо ничего не сообразишь. И вдруг в свете фар Терри увидел девчонку.

— Глянь-ка, Чарли, как она надралась! — Он задохнулся от смеха, стараясь привести свои мысли в порядок.

— А рядом с ней одуванчик! Ну и экземпляр! Ты только посмотри, что у него на башке!

Они промчались мимо, и, нажав на клаксон, Терри сыграл им начало «Усеянного звездами флага».

— Ну, настоящий дьявол! Ты его видел!

Луиза Батлер смотрела вслед машине, потеряв последнюю надежду на спасение, а клаксон, словно издеваясь над ней, наигрывал веселую мелодию. Она заплакала, огляделась по сторонам, словно кто-то мог в этот час появиться на поле. И с ужасом обнаружила, что мужчина в маске уже совсем близко.

Она бросилась бежать, но через несколько шагов наткнулась на держатель проволочного ограждения, незаметного в темноте. Проволочная изгородь слегка прогнулась и буквально швырнула ее в объятия этого дьявола в маске.

И тотчас всякая воля к сопротивлению покинула Луизу. От страха она рухнула как подкошенная, содрогаясь от рыданий.

Ну пожалуйста, пожалуйста, Господи, ну помоги же мне!

Джордж затащил ее в машину. Под маской он тихо улыбался. Улыбался своей потаенной улыбкой, почти сомкнутыми губами.

За обедом Кэйт выпила только бокал вина и теперь наслаждалась арманьяком. Патрик сидел напротив и улыбался. Уже второй раз они вместе обедали у него дома, и Келли это нравилось. Кэйт, как ни странно, помогала ему хоть ненадолго отвлечься от своего горя, несмотря на то что занималась делом его дочери.

Никаких иллюзий относительно полиции у Патрика не было. Всю жизнь ему приходилось иметь с ней дело. Но на личной почве он впервые столкнулся с офицером полиции в лице Кэйт. Нечего и говорить, что в свое время он кое-кому отвалил целую кучу денег, например старшему констеблю, но и констебль, и остальные принадлежали к тому же «масонскому братству», что и он сам. А с Кэйт он встретился в обычной жизни, по собственному желанию. Потому что ее общество было ему приятно.

Выглядела она великолепно и украсила собой праздничный ужин.

Красный цвет был ей очень к лицу. Ее темные волосы поблескивали в пламени свечей. И весь облик ее стал как-то женственней, мягче, привлекательней. Куда приятнее, когда рядом женщина, заслуживающая уважения, а не эти пустоголовые дуры.

Девицы, которых он менял как перчатки, пышнотелые и глупые, годились только для постели. И это устраивало Патрика. Не надо было по крайней мере утруждать себя разговорами. Ну о чем, скажите, мужчине, которому давно перевалило за сорок, беседовать с восемнадцатилетней девчонкой?!

Но Кэйт… О, с ней все по-другому. О чем только они не беседовали! И у нее не было ничего общего с теми наглыми куколками, которые пользуются своей сообразительностью, будто боксерскими перчатками, и то и дело норовят садануть тебя в самое чувствительное место. Нет и еще раз нет! Кэйт умела внимательно выслушать все аргументы и лишь потом приводила свои, причем делала это спокойно, тактично. Она нравилась Патрику. Он знал, что расследование пока не принесло никаких результатов, но ведь и его парни не преуспели в поисках этого извращенца. Несомненно, тут действовал любитель-одиночка.

Кэйт все это ему объяснила. К тому же он не оставлял никаких следов. Но сдаваться она не собирается: рано или поздно преступник совершит промашку, и тогда ему не уйти от кары.

Одного Кэйт не знала: что как только убийца оставит след, Патрик сам выйдет на охоту и превратит негодяя в мокрое место. Во всяком случае, опознать его будет невозможно.

— Значит, ничего существенного вы пока не обнаружили? — спросил Келли.

Кэйт отрицательно покачала головой, и он заметил, как красиво колышутся при этом ее волосы.

— Многие уже вычеркнуты из списков подозреваемых, но на это уходит масса времени. Еще десять дней понадобится, чтобы опросить владельцев автомашин марки «Орион» темного цвета. С завтрашнего дня я тоже буду проводить эти опросы вместе со Спенсером и Уиллисом.

— Понятно.

— Мы возьмем его, Патрик, рано или поздно. Возьмем! При совершении убийства или изнасиловании подозрение обычно сразу падает на кого-то. — Кэйт печально улыбнулась. — Кажется я говорю вам это уже не в первый раз.

— Да, не в первый. Ну ладно, давайте сменим тему. — К удивлению Кэйт, он с трудом сдержал смех. — Я едва было не произнес привычное: «Ну как дела?» Да, мысли мои где-то далеко! Давайте перейдем в гостиную, не возражаете? — Он произнес это так галантно, что Кэйт рассмеялась: сразу чувствуется голубая кровь.

Когда они расположились в гостиной на диване, Патрик принес графинчик с бренди и два стакана.

— Чудесный у вас дом — похоже, восемнадцатый век, верно?

Патрик кивнул:

— Да. Я купил его лет двенадцать назад, по нынешним временам, за бесценок. Выложил семьдесят кусков, что тогда, поверьте, почти равнялось нашему национальному долгу. А ведь на месте особняка были одни руины! — Он махнул рукой. — Почти столько же ушло на его реставрацию, но затраты стоили того. Рене любила этот дом, и Мэнди тоже. А вот теперь… он кажется таким пустым. Какой же это дом без женщины?

Кэйт невольно взяла его за руку.

Он пристально посмотрел в ее глубокие темные глаза. Она и в самом деле красива, красива зрелой красотой, столь непривычной для него.

И он желал ее. Желал всем своим существом. Он так нуждался в ее ласках, в ее любви. Любви зрелой женщины, а не девчонки.

Кэйт прочитала все эти мысли в его глазах и не успела слова вымолвить, как он запечатлел на ее полных губах долгий поцелуй. Кэйт задрожала, охваченная страстью, и ответила на его поцелуй со всей искренностью, на какую только была способна.

Он ее хочет. Она ему нужна. Без малейшего сопротивления Кэйт откинулась на спину, когда он укладывал ее на диван, и радость буквально захлестнула ее. До настоящей минуты она ни разу не призналась себе в том, что только этого и желала с того самого дня, как впервые встретилась с Келли. Поэтому Дэн больше и не вызывал в ней никаких чувств.

Его большая грубая рука скользила по ее телу, и когда коснулась бедер, Кэйт задрожала. В этот миг она забыла обо всем на свете. Вдруг он отстранился от нее.

— Вы останетесь до утра, Кэйт? — Голос его вдруг стал хриплым, а взгляд — мягким и очень серьезным. Как она была благодарна ему! А как любила его! Он хочет дать ей время на размышление, чтобы она потом не жалела.

Кэйт кивнула.

Тогда Келли подхватил ее, словно куклу, и поставил на ноги. Она покачнулась.

Поднимаясь за Келли по большой винтовой лестнице, Кэйт размышляла: пусть одна ночь, но с Патриком Келли!

В огромной спальне она с некоторым трепетом огляделась по сторонам, вбирая взглядом всю роскошь убранства.

Патрик неспешно раздевался, и на мгновение Кэйт испугалась: она ведь не молоденькая, ей уже за сорок.

Патрик приблизился, стал стаскивать с нее через голову платье и увидел ее небольшие крепкие груди, едва ли нуждавшиеся в лифчике, и бедра, обтянутые темными колготками. Высвободив голову из ворота платья, Кэйт испуганно поглядела на Келли.

— А ты хороша, Кэйт! Право же!

Лишь после этих слов женщина немного успокоилась.

Он повел ее к постели. Теперь они, совершенно голые, смотрели друг на друга при слабом свете ночников по обеим сторонам кровати.

За все свои годы жизни с Дэном Кэйт ни разу не испытала такого сильного возбуждения. Страсть буквально сжигала ее.

Где-то в самой глубине сознания зрела мысль, что не стоило заходить так далеко, ведь Патрик Келли — преступник! Грабитель, рэкетир, не раз нарушавший закон. Иначе как хапугой его не называли даже люди из его окружения. Но, будь он даже убийцей, это не изменило бы дела.

Кэйт хотела его.

И он был рядом.

И она целовала его.

Сомнения и тревога придут потом. Гораздо позже.

А сейчас Патрик Келли покрывал поцелуями ее плечи, ласкал ее груди, покусывал соски, пока не ощутил языком, что они затвердели, превратившись в крохотные пирамидки. Боже, как хорошо! Кэйт всем телом извивалась от наслаждения.

В любовных играх Келли не знал себе равных, и Кэйт, давно не испытывавшая ничего подобного, напоминала сейчас готовую прорваться плотину.

Его рука скользила по ее телу, гладила бедра, а когда он пальцем пощекотал нежную розовую плоть, Кэйт не выдержала и застонала.

Она почувствовала, как напрягся его член, и задохнулась от нахлынувшей горячей волны. Он поиграл ее пупком, водя по нему большим пальцем, и Кэйт инстинктивно раздвинула ноги. Тогда Келли стал медленно сползать вниз, тихонько покусывая каждую частичку ее тела, и наконец коснулся губами розовой плоти. На какой-то миг Кэйт перестала дышать. Еще немного — и наступит оргазм! Келли нащупал языком клитор и всякий раз, как по телу Кэйт пробегала судорога, всасывал ее нежную плоть. Такого с Кэйт еще не бывало.

Она кончила и посмотрела в улыбающееся, блестящее от пота лицо Келли.

— О, Патрик!

Он встал с постели, накинул халат. Кэйт посмотрела на его напрягшийся красный член и хриплым шепотом с удивлением спросила:

— Куда ты?

— В погреб, за бутылочкой охлажденного, выдержанного шампанского. То, что произошло, стоит отпраздновать. А после пары бокалов я буду готов начать второй раунд.

Он поцеловал ее, и она ощутила на его губах вкус собственной плоти. Не успел он выйти, как ей страстно захотелось, чтобы он скорее вернулся.

В некотором изумлении Патрик спускался по лестнице. Кэйт буквально вся изошла соком. Ничего подобного он не испытывал прежде! Он словно нашел способ откупорить ее! Ему пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы сдержать себя и не насладиться этой женщиной до конца.

Но сейчас ей нужна нежность, Келли чувствовал это интуитивно, а не грубый, всепроникающий секс. И эту нежность Кэйт сегодня получит, он терпелив и готов выполнить любое ее желание.

Боже, как ему повезло! Кто бы подумал, что эта женщина, полицейский в юбке, так сексуальна! С бутылкой шампанского и двумя бокалами он стал подниматься по лестнице и улыбнулся, заметив, что не идет, а бежит.

Он не помнил, когда еще с ним было такое! Наверное, давно. Очень давно.

Луиза Батлер плакала навзрыд и уже начала действовать Джорджу на нервы.

— Заткнись! — Звук его голоса словно полоснул ножом по сердцу, и девушка содрогнулась.

— Я… я хочу… домой. Пожалуйста! — Она уже не говорила, а выла.

Джордж заскрежетал зубами от злости. Под маской опять стало жарко. Его руки, вцепившиеся в руль, в белых хлопчатобумажных перчатках напоминали сигнальные буйки. Он обернулся и посмотрел на нее. Рыдая, девушка кусала губы и раскачивалась взад и вперед на сиденье, даже не вытирая свисавшие из носа сопли.

Джорджа передернуло.

Вот и верь после этого женщинам! Вечно делают из мухи слона! Каждая думает, что он непременно ее убьет. Он совсем забыл о зажатом в руке армейском швейцарском ноже, который сверкал в лунном свете при каждом повороте руля и, словно магнитом, притягивал к себе взгляд Луизы.

Да это «Потрошитель из Грэнтли»! Тот самый, о котором только и говорят в округе. Он непременно ее убьет. Она знала это так же точно, как то, что уже никогда не попадет на тусовку в лесу близ Вудхэма.

И она еще громче заплакала, борясь с подступающей дурнотой.

Джордж остановился у большого карьера неподалеку от Вудхэма на обочине заброшенной дороги, и когда вытащил Луизу из машины, она споткнулась и села прямо на жесткую, промерзшую почву. Джордж схватил ее за волосы и поставил на ноги.

— До чего же ты меня раздражаешь, юная леди!

Откуда-то издалека, видимо с тусовки, доносились звуки музыки, и время от времени тишину ночи прорезал чей-то громкий вопль. Джордж поволок Луизу к провалу в заборе. Мысль о сопротивлении даже не приходила ей в голову, она лишь содрогалась от рыданий и ждала своей участи. Дотащив девушку до провала, более темного, чем сама ночь, он пнул ее ногой, и она с громким криком полетела вниз, так стукнувшись о камень, что затрещала лодыжка. И вот теперь она лежала на дне карьера, в полном изнеможении, задыхаясь от боли и прислушиваясь к шагам своего мучителя. Он неторопливо спускался вниз. Надо бы попытаться убежать, но лодыжку, обтянутую брючками «Рибок», раздуло, а лицо и руки были ободраны и нестерпимо болели, как при ожоге. Грудь тоже болела, но не от ушиба — от страха, животного страха.

Джордж, спотыкаясь, приблизился к ней. Жар под маской доставлял ему удовольствие. И жар, и сам запах кожи! Но больше всего он наслаждался страхом своей жертвы. Это ощущение пронизало все его существо. Бог мой, так ведь она сама виновата! Сама напросилась. И теперь наконец-то получит свое! Непременно получит!

Бешеная ярость захлестнула Джорджа. Его бросило в жар, в глазах стало красно, руки дрожали! Направив на распростертое перед ним тело карманный фонарик, Джордж нахмурился: эта сука вроде бы без сознания. С тяжелым вздохом он саданул ее по груди ботинком, так что она покатилась по гравию! Но в себя не пришла.

Джордж снова вздохнул. Лицо стало чесаться под маской.

Что это она не шевелится?

Упираясь коленями в насыпь, он пырнул ее ножом в живот. Она чуть приподнялась, но это было просто рефлекторное движение. Что же делать? Стащив с одной ее руки куртку из толстой кожи, он попытался нащупать пульс. Пульса не было! Умерла! Джордж прямо-таки был в бешенстве. Да как она посмела? Он ткнул нож ей в икру, пропоров тонкую материю брючек и мягкую податливую плоть.

Присев на корточки, Джордж закусил губу и стащил маску, ощутив, как холодный воздух покалывает воспаленную кожу. Редкие волосы слегка шевелились от ветра. Сплюнув, Джордж выдернул нож из ноги девицы и принялся ее раздевать.

Аккуратно загнув полы ее пиджачка, он перерезал резинку трусов, расстегнул куртку, затем «молнию» на пиджачке и, к немалому своему удивлению, обнаружил, что груди у нее большие и пышные! Чтобы освободить их, он перерезал на передней части лифчика узкую белую перемычку.

Фонарик Джордж пристроил на небольшом холмике по соседству, и в его свете тускло мерцало уже холодное, безжизненное тело Луизы Батлер.

Джордж почувствовал прилив бодрости и посмотрел на часы: времени еще уйма, к приходу жены он успеет вернуться домой. И он замурлыкал себе под нос какую-то песенку.

А. где-то неподалеку разворачивалась тусовка: музыка, танцы. Все ждали наступления нового, 1990 года. Все, кроме Луизы Батлер.

— Счастливого Нового года, Кэйт! — ласково произнес Келли.

— Счастливого Нового года, Патрик! — откликнулась Кэйт. — Надеюсь, он будет добрым к тебе. Очень надеюсь.

Келли печально улыбнулся:

— Буду с тобой откровенным, девочка: я вовсе не ждал Нового года!

Кэйт испытывала глубокую жалость к лежавшему рядом с ней мужчине. Когда они занимались любовью, ей показалось на миг, что он ненадолго забыл о своем горе. И она тут же подумала, что он в ней видит отдушину. Ну а он для нее разве не отдушина? Он в ее жизни второй мужчина. Да, в свои сорок четыре года она переспала всего с двумя! Разве не смешно? Тем более что она разведена с мужем! Но Кэйт почему-то не было смешно! Слишком сильно ее чувство к Патрику, и ей не до шуток. Лишь сегодня она поняла, чего лишала себя все эти годы. Дэн был в любви эгоистом, как, впрочем, и во всем остальном, ему и в голову не могло прийти, что этот неотесанный мужик, как Дэн назвал бы Келли, был так нежен и ласков с ней и доставил ей такое наслаждение. Раньше Кэйт только в книжках читала об экстазе, когда человек словно парит над землей, а теперь и сама испытала это состояние, и может испытать снова, если захочет. Она прижалась к крепкому телу Патрика, наслаждаясь его близостью.

— Готов держать пари. Пронюхай о нас с тобой твои коллеги, они впали бы в шок, будто от взрыва гранаты. Подумать только, гроза всех преступников, детектив-инспектор Кэйт Барроуз захомутала местного бандюгу! — В голосе Патрика зазвучали веселые нотки. Кэйт не выдержала и рассмеялась следом за ним.

— Значит, захомутала, да? Что ж, покорнейше благодарю вас, мистер Келли!

Патрик прижал ее к себе.

— Ну, это так говорят! Ты — замечательная женщина, Кэйт.

Она поцеловала его. Пусть все летит ко всем чертям! Сейчас ее интересует только он, Патрик Келли! Утром она попробует разобраться, что хорошо и что плохо в сложившейся ситуации. Кэйт прикрыла глаза, ощущая, как ласково скользят его руки по ее телу, и вся отдалась этому восхитительному чувству.

— Ох! Счастливого Нового года!

Илэйн буквально зацеловали, даже губы стали болеть, а от помады и следа не осталось. Никогда еще за годы своего замужества она так не веселилась. Джордж терпеть не мог ходить в гости, и Илэйн тоже приходилось отказываться от приглашений. Но теперь, вновь обретя свободу, она решила брать от жизни как можно больше! Что можно — вместе с Джорджем, а чего нельзя вместе с ним — без него. И нынешний вечер был для нее своего рода рубиконом.[19] Ноги буквально гудели от танцев, однако настроение было приподнятое, почти восторженное.

Она поискала глазами свою лучшую подругу Маргарет Форрестер. Та сидела на коленях у мужа. Они шутили, смеялись. Чувствовали себя легко и свободно. Вот бы Илэйн такого супруга! При мысли о Джордже лицо ее вытянулось. Хорошо еще, что он согласился съездить во Флориду, а до этого она развлечется в Испании, так что есть о чем помечтать! А на вечеринке до чего здорово! Так бы и не уходила отсюда!

— Потанцуем?

Перед Илэйн стоял мужчина лет пятидесяти пяти, довольно толстый, но настоящий мужик! Они уже танцевали три танца! Тут как раз поставили кассету с альбомом Роя Орбисона, и под звуки «Плачу!» она скользнула в объятия мужчины. Илэйн обожала Роя Орбисона, не оставляло ее равнодушной и внимание к собственной персоне.

— Я очень-очень извиняюсь, напомните, как вас зовут.

Мужчина ухмыльнулся, продемонстрировав на редкость белые, но неудачно подогнанные зубные протезы:

— Меня зовут Хэктор… Хэктор Хендерсон. А вы — очаровательная Илэйн!

По спине у Илэйн побежали мурашки — то ли от близости мужчины, то ли от выпитого вина, во всяком случае, ощущение это было приятное.

Они закружились на маленьком пятачке, предназначенном для танцев в гостиной Маргарет Форрестер, и Илэйн напрочь забыла о Джордже.

Джой Мизон наблюдал за Лиззи. Она змеей извивалась в танце под музыку в стиле эйсид-хаус. С час назад они проглотили по таблетке «Экстази», и Джоя теперь разбирало. Он видел все в розовом свете, в низу живота росло напряжение. Движения Лиззи становились все быстрее, волосы летали вокруг головы. С того времени, как они стали трахаться, жизнь для Джоя превратилась в сплошной кайф! Лиззи хотела перепробовать все, что возможно, и делала это классно. А ведь мамаша у нее из легавых. Даже не верится.

Джоани тоже наблюдала за Лиззи, ей было тоскливо и неуютно… Она взглянула на часы и вздохнула: родители уверены, что она ночует у Лиззи, а Лиззи сказала дома, что заночует у Джоани. Поэтому домой возвратиться нельзя и придется торчать где-то всю ночь, хотя подобная перспектива ей и не улыбается. В последнее время Лиззи только и думала, как бы переспать с каким-нибудь парнем, без конца куда-то моталась, и это действовало Джоани на нервы.

Джоани пригласил танцевать черный парень с заплетенными в косички волосами, и она встрепенулась: может, удастся хоть немного повеселиться.

Лиззи обняла Джоя, прижалась к нему.

— Тебе хорошо, Лиззи?

— Спрашиваешь! Просто здорово! Одни огни чего стоят!

Огни казались Лиззи красными и светящимися кругами — сказывалось действие наркотиков.

— Слушай, не пойти ли нам к моей машине, а?

Лиззи хихикнула:

— О’кей!

Она едва стояла на ногах, и Джой поддерживал ее, когда они пробирались на другой конец участка сквозь толпу хохочущих девчонок и парней, которые перешучивались с ними. Один, одетый словно бродяга из Вудстока, с венком на голове и здоровенным джойнтом в зубах, кружился в ритме танца на потеху остальным. По мере того как Джой и Лиззи удалялись от толпы, им все чаще приходилось переступать через тех, кто, наглотавшись таблеток, либо трахался, либо в полной прострации мотал головой, ничего не соображая.

Джой распахнул дверцу своей «сьерры» и, только они забрались на заднее сиденье, стал целовать Лиззи, засунув ей язык чуть ли не в горло.

— Счастливого Нового года, Лиззи!

Она поглядела на него снизу вверх, стремясь поймать взгляд его карих глаз.

— Счастливого Нового года, Джой! — Рука его уже гладила ее зад. — Погоди минуточку, ну пожалуйста! — Лиззи хихикнула. — У меня есть для тебя новогодний подарок!

— Что за подарок? — Джой улыбнулся в темноте.

Вместо ответа она расстегнула ему брюки и буквально впилась губами в его член.

— Ой, Лиззи! Счастливого Нового года!

Подарок явно пришелся Джою по вкусу.

Джордж зарыл тело девушки в гравий. Пусть полицейские поищут еще и эту! Пусть хоть разок отработают свое жалованье! Он посветил фонариком, проверяя, не оставил ли каких-либо улик или следов на земле, и пошел к машине, отшвыривая на пути башмаками щебенку. Уж он-то не станет работать за них! Ни за что не станет!

Он вскарабкался наверх по откосу к тому месту, где оставил машину, и его тотчас же оглушило ритмичное буханье рок-музыки. Хмурясь, Джордж убрал в коричневый пакет свою кожаную маску и собрался ехать домой.

Ну что за молодежь теперь! Скоты, да и только. А родители что себе думают? Позволяют девчонкам шататься по ночам! Совершенно забыли о нравственности! Само понятие семьи кануло в прошлое. Мир просто перевернулся!

Эти мысли помогали Джорджу избежать угрызений совести. 1990-й станет его годом! Он разбудит всех родителей и мужей. Пусть видят, что творится вокруг! Пусть содрогнутся от страха и не отпускают молоденьких девчонок ночью из дому, будто каких-нибудь проституток!

Долг каждого мужчины — быть начеку, и он, Джордж Маркхэм, никогда им не пренебрегал.

Дома Джордж принял душ, переоделся и в одиннадцать сорок пять уже лежал в постели. Уснул он крепким сном и не слышал, как ввалилась Илэйн где-то в полпятого утра. Илэйн глянула на него и на какой-то миг испытала угрызения совести, но тотчас же улыбнулась, вспомнив о Хэкторе Хендерсоне. «Хэктор Хендерсон!» — мысленно произнесла она несколько раз с каким-то особым, радостным чувством. Хэктор Хендерсон. Он оставил ей номер своего телефона!

Илэйн хихикнула в подушку, сжимая от возбуждения кулаки. Да, надо непременно позвонить ему на неделе!

С тем Илэйн и уснула.

Глава 11

— И как давно ее нет?

— Со вчерашнего вечера. Мать с ума сходит. Оно и понятно. Верно я говорю? Отец сам подвез Луизу прямо к дому лучшей подруги… Но никто из друзей не знает, где она в настоящий момент. Родители у всех побывали.

Кэйт внимательно слушала Аманду Докинс.

— А случалось когда-нибудь, чтобы она провела ночь вне дома? Дружок у нее есть?

— На оба ваши вопроса ответ один — нет. Девушка, похоже, была идеальной дочерью. Всегда говорила, куда идет, звонила, если задерживалась. Из слов ее закадычной подружки Саманты Джусон я поняла, что над Луизой даже посмеивались из-за ее добродетельности. Сама Саманта считает себя девицей вполне современной, классной, как теперь говорят. Вы меня поняли?

— Надо немедленно отправить все патрульные машины на поиски, боюсь только, что домой она никогда не вернется. Во всяком случае, живая. Необходимо также, чтобы о случившемся появилось сообщение в газетах. Быть может, кто-то видел ее после того, как она побывала в доме Саманты Джусон. А как продвигается опрос по прежним делам? Напали на какой-нибудь след?

— Пока ничего, хотя опрос ведут восемьдесят полицейских. У каждого свой участок — несколько улиц. Но на все нужно время. Есть тут двое подозреваемых, но только алиби у них, как говорится, непробиваемые. Да, пока не забыла: нам доставили списки всех сексуально озабоченных, извращенцев и явных насильников. Сейчас пытаемся определить местопребывание каждого. Полицейские и работники ЦБР всего округа обещают поработать на нас в свободное время.

— Мы тоже можем на них поработать. Но сейчас главное — как-то успокоить родителей Луизы Батлер. Она ведь поехала на тусовку, а у нас об этой тусовке почему-то нет никаких сообщений.

Аманда вздохнула:

— Там не было патрульных машин.

Кэйт пришла в ужас:

— Ты щутишь?! Утром в программе новостей сообщили, что вчера вблизи леса собралось чуть ли не восемьсот подростков!

— Знаю. В патрульном подразделении сегодня многим пришлось покраснеть, уверяю вас. Воображаю, как бесновался старик! Господи Иисусе! Да если мы все пустим на самотек и не будем соблюдать осторожность, сюда вскоре нагрянет целая толпа фанатов, чтобы захватить нас.

Аманда кивнула.

Кэйт отправилась к старшему инспектору, голова у нее шла кругом. Ни одного патрульного подразделения на тусовке? Смешно и страшно! Амбар, где проходила тусовка, принадлежал Джону Эллису, местному фермеру, и он наверняка знал все до мельчайших подробностей. Но Эллис из тех, кто мать родную продаст за лишнюю монету! Постучав, она вошла в кабинет Рэтчета.

— Добрый день, сэр.

— А, Кэйт. Плохи наши дела. Что вы обо всем этом думаете?

— Если начистоту, сэр, то я думаю, что Луиза Батлер не вернется домой. Сейчас перед нами задача найти ее тело, и только. Когда станут известны детали, возможно, кое-что прояснится. Кто-то наверняка ее видел.

— Да, это так. Ну а теперь слушайте, что я скажу: у меня сегодня был разговор с высоким начальством. Они откомандировали к нам старшего инспектора, который будет работать с вами в паре. Подчеркиваю: он с вами, а не вы с ним, ясно?! Речь идет о Кэйтлине. Человек он порядочный. Вы наверняка слышали.

«О Господи, только не Кэннет Кэйтлин!» — взмолилась про себя Кэйт.

Рэтчет заметил, как она изменилась в лице, и заорал:

— Вот что, Кэйт, мне все равно, нравится это вам или нет. Вы — детектив, я — ваш начальник. Я приказываю вам, мне приказывает старший констебль. Так что придется вам с этим смириться. Какова бы ни была его репутация, результаты у него всегда налицо!

Кэйт не поднимала глаз. Душа у нее ушла в пятки.

— Что с вами? — спросил Рэтчет.

— Ничего, сэр, все в порядке.

— Прекрасно. Может быть, есть вопросы, которые вы хотели бы обсудить со мной, пока не приехал Кэйтлин?

— Кое-что есть. В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году в Эндерби, что в округе Лестер, изнасиловали и убили двух девушек. Зацепиться было абсолютно не за что, и полиция взяла образцы крови практически у каждого из живших поблизости от места происшествия мужчин. Единственная улика, которой мы располагаем, ДНК преступника. Так вот, если ничего больше мы не раздобудем, следует исключить из списка подозреваемых как можно больше мужчин, проверив всю округу на тип ДНК.

Ни единый мускул не дрогнул на морщинистом лице Рэтчета.

— Вы хоть представляете, — сколько это может стоить?

— Представляю. Чуть больше полумиллиона фунтов. Но, Господи Иисусе, ведь речь идет о маньяке!

— Думаете, все мужчины согласятся дать кровь?

— Кто не согласится, сразу окажется под подозрением.

Рэтчет покачал головой:

— Ну, я не знаю, Кэйт. Этот вопрос надо обсудить со старшим констеблем. Необходимо, чтобы репортаж о деле появился в «Криминальной хронике» за этот месяц. Может быть, на наше счастье, кто-нибудь вспомнит, что видел маньяка. Ведь он — не невидимка!

— По правде говоря, сэр, убийца работает чисто! Ни единого следа не оставил!

— Ладно, подумаю над вашим предложением. Кэйтлин здесь будет примерно через час. Окажите ему дружеский прием. Ладно?

От Кэйт не ускользнуло, что при последних словах Рэтчет опустил глаза.

— Разумеется, сэр. Есть еще что-нибудь ко мне?

Он не ответил, и Кэйт вышла из кабинета, хлопнув дверью: отвела душу! Черт бы подрал этого Кэйтлина!

Илэйн накануне выпила лишнего, и от резкого телефонного звонка голова разболелась еще сильнее.

Им звонили не часто, и при других обстоятельствах Илэйн бросилась бы в прихожую к телефону, но сегодня ей хотелось лишь одного: свернуться калачиком и умереть. Во рту пересохло, глаза резал дневной свет, не хотелось даже их открывать. Хоть бы Джордж поскорее принес ей чашку чая!

— Алло? — тихо произнес Джордж. В такое время могли звонить только Джозеф с Лили или какая-нибудь подружка Илэйн.

— Алло? Мистер Маркхэм? — раздался в трубке грубый, хриплый голос.

— Да. Я слушаю. — Джордж был заинтригован.

— С вами говорит Энтони Джоунс из секс-лавки в Сохо. Вы просили меня позвонить, если что-нибудь будет.

Сердце Джорджа забилось так, будто хотело выбить татуировку на ребрах.

— Мы же договорились, что я сам буду вам звонить. Откуда у вас мой номер?

На другом конце провода раздался смех.

— Вы же платили мне по карточке «Барклай-банка», помните? И показывали водительское удостоверение вместо удостоверения личности. Там был ваш адрес. Этого оказалось достаточно, чтобы узнать номер вашего телефона по справочной. Не волнуйтесь, я не впутаю вас в историю. Если бы трубку сняла ваша жена, я сказал бы ей, что торгую двойными рамами, или еще что-нибудь в этом роде. Успокойтесь же, Бога ради!

— Что вы хотите?

— А как вы думаете? Я тут раздобыл кое-какие новые фильмы, и все «горяченькие»!

Еще не оправившись от страха, Джордж все же почувствовал, как пробежала по телу легкая дрожь возбуждения.

— Кассеты из Таиланда. Видели бы вы, как там курочки выглядят… понимаете, да? — Энтони хихикнул и закашлялся. Джордж отнял трубку от уха, дожидаясь, пока тот снова заговорит. — Тот, что я вам продал в прошлый раз, по сравнению с ними просто детская мультяшка — вроде «Простак и Большие Ушки в стране игрушек»!

— И сколько?

— Три сотни.

Джордж молчал, и Энтони поспешил добавить:

— Но для вас, как для постоянного клиента, двести пятьдесят.

— Что ж…

— Только поспешите, такие кассетки не залеживаются.

Джордж не знал, что делать: ему отчаянно хотелось заполучить новый фильм, но как на этот раз взять деньги в банке? Под каким предлогом? Мысль лихорадочно работала.

— Ладно, дружище, если для вас это дорого… — В голосе Энтони звучали сочувственные нотки, и Джордж вдруг испугался, как бы тот не принял его за жмота.

— Я беру!

— Ну и когда вас ждать?

— Завтра первый визит — к вам.

— Ладно, тогда — до скорого.

Джордж положил трубку и пошел на кухню еще раз вскипятить воду, чтобы приготовить чай для Илэйн.

Он был так взбудоражен телефонным звонком, будто его застали на месте преступления. Наливая в чайник для заварки кипяток, он думал о том, заметит или не заметит Илэйн, что он снял со счета деньги. Может, и не заметит. Как говорится, дошел до моста — переходи реку. Китайские женщины… Они очень нравились Джорджу, потому что знали свое место!

— Джордж! — Он вздрогнул, услышав голос Илэйн. — Кто звонил?

Джордж налил чай в чашку и пошел в спальню.

— Да так, один приятель с работы. Питер Реншо. Передает тебе наилучшие пожелания, дорогая.

Илэйн взяла чашку.

— А… А я его знаю?

— Не думаю, дорогая. Но мы часто болтаем с ним о тебе. Хочешь печенья?

— Очень хочу, но вся эта диета и вообще… — Она улыбнулась с видом застенчивой девочки.

Джордж тоже улыбнулся, но ничего не сказал. Пусть не думает, что он станет отговаривать ее от диеты!

Улыбка сбежала с лица Илэйн: в голове гудело, словно в котле. Она отпила чая из чашки.

Подумать только, у Джорджа приятель! Право же, нет конца чудесам!

Патрик Келли сидел в своей главной конторе в Баркинге. Первый день Нового года он обычно проводил с Мэнди. Миссис Мэннерс подавала пораньше грандиозный обед, и они с дочерью, сидя за столом, долго обсуждали перспективы нового года. Но сейчас его больше всего заботили предстоящие похороны Мэнди. Похоронит ее и хоть будет уверен, что она не лежит больше на льду в этом паршивом морге! Патрик прикурил от своей золотой зажигалки, но продолжал крепко сжимать ее пальцами. Выгравированная на ней надпись гласила: «Папочке с любовью от Мэнди». Под надписью — дата. Это было все, что у него осталось от Мэнди.

Громкий стук в дверь вернул Келли к действительности.

— Войдите.

Вошли братья Маркус и Дэвид Тулли, оба здоровенные и похожие друг на друга, как близнецы — разница между ними в возрасте была всего десять месяцев. Оба наголо острижены, в совершенно одинаковых серых костюмах, с длинными массивными цепочками из золота и огромными, разбухшими от пива, животами. Старший, Маркус, заговорил первым:

— Ну и куда же нам двигать, шеф?

— На север, в Хаддерсфилд. Там есть одна совершенно новая «чушка» и кое-что для «сельхозугодий», их надо прибрать к рукам, и как можно скорее. Прихватите с собой «стрелков» — пригодятся. Там один тип все никак не расплатится, вот мы и взялись за это дело. Как только доставите сюда все, что требуется, получите приличные деньжата.

Братья кивнули.

— Возьмите с собой парочку водил. Например Сонни и Деклана, ребята надежные, и еще нового парня… Как там его? Да, Додсона. Вот тут записан адрес. Итак, до завтра.

— А что для «сельхозугодий»?

— Два больших экскаватора. Все подробности — там, на вахте. И касательно номеров и работ тоже. Да, на «чушке» — табличка с надписью, что это, мол, частная собственность.

— О’кей, шеф. До завтра.

— Постарайтесь обойтись без оружия. Попугайте этого типа, и все.

— Ну, поцарапать-то его чуток можно, шеф? Мы знаем, что делаем!

— Не лезьте только на рожон! А теперь валите!

Когда братья вышли из кабинета, Патрик покачал головой. Негодяев больших, чем эти, Келли никогда не встречал, а уж он-то их на своем веку повидал ой-ой-ой сколько! Зато им можно было поручить любое дело.

Он нажал кнопку внутреннего телефона.

— Послушай, Дебби, не принесешь ли мне чашку чая?

— Сейчас, мистер Келли.

Он рассматривал какие-то бумаги, когда вошла Дебби, и с улыбкой поставила чашку с чаем на стол, наклонившись так, чтобы он мог полюбоваться ее роскошной грудью.

— Благодарю, любовь моя.

— Ничего больше не нужно? — спросила она недвусмысленно.

— Нет, спасибо. — Заметив, как вытянулось ее лицо, Патрик улыбнулся. До встречи с Кэйт Барроуз Дебби значилась у него в списке тех, «с кем можно поразвлечься», и вполне могла заменить Тиффани. Но теперь интерес к ней у Патрика совершенно пропал.

— Можешь идти, Дебби!

Постукивая каблучками, она вышла из кабинета. Физически она была гораздо привлекательнее Кэйт, но он, сам не зная почему, мечтал лишь о женщине-детективе. Была в ней какая-то изюминка! Когда она была рядом, когда он погружался в нее, и Мэнди, и Рене, и вообще все на свете напрочь вылетало из головы!

И за это он был ей чертовски благодарен!

Прежде чем увидеть Кэйтлина, Кэйт услышала его. По участку быстро распространилась весть о том, что сам Кэйтлин возглавит расследование дела о маньяке, и все пришли в необычайное возбуждение. Кэйт едва сдерживала в себе всевозраставшую досаду: Кэйтлина она воспринимала как своего рода героя детского комикса «Для настоящего парня» — этакого крутого мужика. Его зычный голос с сильным ирландским акцентом заполнил все помещения:

— Черт подери, дайте же человеку хоть дух перевести!

Все, решительно все спешили его поприветствовать! Как же! Живая легенда! Фабиан и Спилсбери, эти несчастные старики, в подметки ему не годятся! Сам Шерлок Холмс кажется просто любителем рядом с ним! Кэйт заметила, что Кэйтлин всей своей многопудовой массой движется к ее столу. В бытность свою сержантом Кэйт довелось с ним разок поработать. Не успели ее представить ему, как он тотчас послал ее за чашечкой кофе, шлепнув при этом по заду! Инцидент в конечном счете был улажен при посредничестве другого сержанта, мужчины, и детектива-констебля. Так, во всяком случае, дело было изображено в рапорте.

— Кэйти?! Как поживаешь? — В голосе Кэйтлина звучала неподдельная радость. Кэйт натянуто улыбнулась, встала из-за стола и протянула инспектору руку.

Боже! Как сильно он изменился! Прямо-таки древний старик! Почти совсем облысел, толстые губы обвисли, вокруг них пролегли складки, некогда пронзительные зеленые глаза стали водянистыми, а веки морщинистыми, как старые венецианские жалюзи.

— А ты ничуть не постарела! — Кэйт успела забыть его раскатистое ирландское «р», и сейчас оно резало слух. — Говорят, ты тут вершишь великие дела. Да, великие!

Кэйт улыбнулась.

Кэйтлин придвинул к ее конторке стул и сел напротив.

— Поскольку работать нам предстоит вместе, то почему бы нам не сидеть за одним столом?

Улыбка застыла на губах Кэйт, и ее передернуло. Кэйтлин обдал ее запахом виски «Тичерс» и дешевых сигар, устроился поудобнее на стуле и спросил:

— Ну что там с этим маньяком, который, как я слышал, разъезжает на ирландском «форде»?

Кэйт нахмурилась так, что густые брови сошлись на переносице.

— Прошу прощения, какой еще ирландский «форд»?

— Ну, «о’райан»… А может, «орион»?

Кэйт не выдержала и рассмеялась, чем привлекла к себе всеобщее внимание. Кэйтлин тоже рассмеялся, доверительно перегнулся к Кэйт через стол и с унылым видом оглядел комнату. Потом шлепнул себя по носу.

— Можешь называть меня просто Кэнни. — Он подмигнул Кэйт. Она поняла, что Кэйтлин пьян, и снова натянуто улыбнулась.

— Как вам угодно. Ну а сейчас, я полагаю, вам интересно будет узнать факты, которыми я располагаю на сегодняшний день?

Кэйтлин откинулся на стуле, расстегнул пиджак, извлек из кармана носовой платок и смачно высморкался.

— Валяй, излагай. Чем скорее мы поймаем этого ублюдка, тем лучше.

Ну что ж, хоть в чем-то по крайней мере они пришли к согласию! И Кэйт, глубоко вздохнув, принялась излагать суть дела.

Глава 12

2 января

В четверть девятого Джордж, как обычно, уехал на работу, а в десять тридцать пять уже входил в секс-лавку. Он застенчиво улыбнулся стоявшему за прилавком Энтони Джоунсу, и тот расплылся в улыбке, показав свои огромные зубы.

— Привет, дружище! Счастливого Нового года! — От Джоунса так и веяло ласковым юмором и доброжелательностью.

— Счастливого Нового года! Деньги у меня с собой.

— Отлично, отлично! — Когда Энтони предложил Джорджу пройти в служебку, тот огляделся. Даже в столь ранний час в лавке уже было несколько покупателей.

— Эммануэль! — крикнул Энтони темноволосому парню лет восемнадцати. — Пригляди-ка за магазином, а я тут одним делом займусь.

В служебке Энтони шепнул Джорджу:

— Этот парень странный, как девятишиллинговый банкнот, но прекрасный работник, хотя очень молод. Ну ладно, сейчас я вам покажу то, что обещал.

Предвкушая удовольствие, Энтони потер руки, нажал на кнопку видеоплейера, и на экране телевизора, подвешенного над столиком, где стоял видеоплейер, появилась юная китаянка. Лицо ее было искажено ужасом — не лицо, а маска страха!

— Устраивайтесь поудобнее, а я приготовлю нам по чашечке кофе.

Джордж опустился в кресло и, глядя на бегущие по экрану картинки, вскоре почувствовал возбуждение.

Часом позже он вышел из секс-лавки, крепко сжимая под мышкой кассету с фильмом, спрятав в карман номер телефона и адрес, врученные ему Энтони. День выдался облачный, хмурый, такими же хмурыми выглядели люди на улицах, по которым кружил на машине Джордж. Хмурыми и грязными.

Обнаружив, что он уже на Пэддингтон, Джордж с улыбкой порылся в кармане пальто и вытащил спрятанный там листок. Машину он поставил на стоянку недалеко от Варвик-авеню и, заперев ее, отправился на поиски нужного дома. С Харроу-роуд он свернул на Чиппенхэм-роуд и пошел по ней, поглядывая на номера домов. У одного из них остановился, еще раз сверил номер с написанным на листке, и пробежал глазами таблички у парадного входа. Над каждым звонком была своя:

«Квартира № 1: Сузи, манекенщица из Франции».

«Квартира № 2: Сексуальная Сэйди, полное оздоровление».

«Квартира № 3: Аймоджен, массаж по-шведски».

«Квартира № 4: Кэрол, школьница-соблазнительница».

«Квартира № 5: Беатрис, только для испорченных мальчиков».

Ему нужна была шестая квартира, ну вот, это здесь:

«Квартира № 6: Типпи, послушная девочка, все по желанию клиента». Джордж позвонил.

— Чего надо?

Джордж опешил: судя по тону, смирением тут и не пахнет. Прокашлявшись, он сказал:

— Гм… Я от Энтони Джоунса.

Тон моментально изменился:

— Извините, сэр. Вы застали меня врасплох. — Женщина захихикала чуть ли не басом. — Что-то вы рановато, по крайней мере для меня. Ну ничего, все равно поднимайтесь.

Раздался, щелчок, и Джордж осторожно открыл дверь. В своей шерстяной шапке и пальто «берберри» он выглядел простым работягой. Серые глазки-щелочки увлажнились в предвкушении удовольствия. Еще утром он снял со счета три сотни фунтов. Двести пятьдесят отдал за видеокассету, которую надежно спрятал у себя в машине, а на оставшиеся полсотни решил попытать счастья: если все, что сказал Тони Джоунс правда, то Типпи — это как раз то, что ему нужно.

Дом насквозь пропитался каким-то мерзким, кислым запахом, и Джордж поморщился. Узкий темный вестибюль был завален старыми газетами и бумагами. Джордж нажал на выключатель, и где-то наверху загорелся тусклый свет. Джордж стал подниматься по лестнице и, глядя на отставшие от стен обои с ржавыми, похожими на засохшую кровь пятнами, невольно ускорил шаг.

Тем временем Типпи, чье настоящее имя было Берта Кнотт, старалась навести у себя хоть какой-то порядок. Ночью у нее побывали один за другим семеро клиентов. В праздники всегда так. Она хватала разбросанную по углам одежду и швыряла в небольшой гардероб, весь исцарапанный и давно отслуживший свою службу. Переполненную окурками пепельницу и бутылку из-под водки она зашвырнула в крохотную кухоньку, и по столику и мойке разлетелись окурки. Вот свиньи! Черт бы побрал этого проклятого Тони Джоунса! Подумать только, посылать к ней клиента в такое время! Никто до сих пор еще не удостоился чести быть принятым ею раньше половины первого!

Она услышала робкий стук в дверь и вздохнула: хоть бы этот оказался не таким извергом! А то ведь одно мученье! Напялив на свое костлявое тело грязный халат, женщина поспешила открыть дверь и широко улыбнулась профессиональной улыбкой.

Джордж в полной растерянности смотрел на нее. Ну и страхолюдина! Черные крашеные волосы как вата, пропитанная жидким гуталином, лицо изможденное и какое-то зловещее. Сквозь прозрачный халат видно, что волос у нее под мышками вполне хватило бы на два парика.

— Ну давай, парень, заходи. — Она прикинулась оживленной. — Может, выпьешь чашечку кофе или еще чего-нибудь? — Вильнув тощим задом, женщина исчезла за занавеской. Джордж посмотрел ей вслед и с тоской оглядел грязную комнату, огромную двуспальную кровать, простыни, почерневшие за многие годы употребления, ковровое покрытие, все в пятнах от погашенных сигарет, кучи окурков вокруг камина с железной решеткой. Клиенты, видимо, швыряли окурки прямо с кровати, пытаясь попасть в камин, что редко им удавалось. На большом кресле возле окна валялись предметы женского туалета: чулки, подвязки и нижнее белье.

Типпи принесла в двух бокалах, сравнительно чистых, водку с тоником. Джордж, не зная, как держать себя в подобной ситуации, взял у нее бокал. Второй Типпи поставила на старое бюро, собрала с кресла белье и швырнула на пол.

— Ты посиди малость, любовь моя, а я пойду приведу себя в порядок. Прошу прощения за весь этот кавардак, но я тебя не ждала. Мне понадобится минут девять, не больше. — Она скрылась за дверью, которую Джордж не заметил сначала, но тотчас выглянула: — Снимай пальто и располагайся поудобнее!

Он стоял с бокалом в руке и не знал, уйти ему или остаться. Домашний уют, пунктик Илэйн, тоже действовал ему на нервы, но уж лучше уют, чем такое свинство с грязью и вонью. Он подошел к окну, возле которого стояло кресло, и поглядел на улицу сквозь прозрачные, тоже все в пятнах, занавески. Везде царило оживление. Джордж смотрел на торопившихся прохожих, и вдруг у него мелькнула мысль: зачем он здесь? Какое разочарование! Свои развлечения Джордж никогда не связывал с чем-то грязным, нечистоплотным, в каком бы то ни было смысле. Ему и в голову не приходило, что проституция без грязи просто немыслима, что проститутки — это вовсе не прекрасные молодые девушки, которые любят свою профессию и живут словно королевы, как это изображали средства массовой информации. Реальность оказалась совсем иной и претила Джорджу. Он уже решил смыться и отошел от окна, но тут женщина вышла из ванной. Волосы она заплела в две косички, два «свиных хвостика», на веки положила темные тени, губы накрасила, и они стали похожи на розовый бутон. На ней были черные шелковые чулки с резинками, черный лифчик с отверстиями на сосках и трусики бикини. Все неприятные запахи в комнате заглушил аромат пудры «Фризия». Джордж, глядя на нее, даже рот открыл от удивления. Это не ускользнуло от Типпи, и она улыбнулась.

— Ну, теперь совсем другое дело? — Ее хрипловатый голос звучал сейчас совсем по-другому, в нем даже появилась какая-то девичья непосредственность, и Джордж почувствовал себя вознагражденным. Типпи напомнила ему женщин его молодости, изображенных на игральных картах, девиц, которые смотрели на него со страниц порножурналов, девочек-подростков на фотографиях. В общем, она выглядела, как и положено выглядеть шлюхе.

В туфлях на высоких каблуках ее длинные тощие ноги казались гораздо красивее. Соски на маленьких, выглядевших свежими грудях торчали, затвердев из-за холода в комнате.

— Ты все еще в пальто? Может, твоя крошка Типпи сама тебя разденет? — Она осторожно сняла с его плеч пальто, аккуратно свернула и положила на кресло. Джордж смотрел на нее сияющими глазами.

Типпи надула губки:

— Типпи хотела бы сперва получить денежки: двадцатку за обхождение и еще десятку — за секс.

Джордж кивнул и вручил ей деньги.

— Отлично. Ну что ж, дорогой, я готова! Дело за тобой.

Она с усмешкой смотрела, как Джордж раздевается. Все эти трахальщики на одно лицо! Подонки несчастные! Она стиснула зубы. Дай только Бог, чтобы он поскорее кончил. Все это ей сейчас ни к чему.

Она прилегла на постель. Даже аромат пудры не забил кислый запах простынь. Пока Джордж устраивался на ней, она размышляла о том, стоит ли относить простыни в прачечную и дополнительно платить за то, чтобы они их сами там постирали. Хорошо бы он заметил презерватив «Дюрекс», предусмотрительно прикрепленный к краю чулка. Тип этот с виду совсем зеленый. Зря она не слупила с него полсотни фунтов — похоже, он из тех, кто может раскошелиться.

Ладно, утешала она себя, такие обычно еще раз приходят. Пусть будет еще один постоянный клиент, тогда ей не придется слоняться по улицам. Кингз-Кросс теперь совсем не то, что когда-то, в ее лучшие дни, когда не было всех этих чокнутых и сопляков наркоманов…

Типпи с трудом подавила крик, когда Джордж укусил ей сосок.

Еще один грязный ублюдок! Она вздохнула: значит, опять за работу! Женщина опустилась на колени, сунула себе в рот его член, пососала.

— Еще за десятку можешь меня привязать, если хочешь, — сказала она, подняв на Джорджа глаза, подошла к бюро, вытащила из ящика комплект наручников и тонкие кожаные ремешки и принесла Джорджу.

Идея ему понравилась, и он принялся привязывать Типпи к кровати. «Ладно, — думала женщина, — главное — денежки вперед».

Глядя на Типпи, лежавшую теперь в позе орла — руки и ноги раскинуты в стороны, — Джордж чувствовал себя счастливым и стал мурлыкать себе что-то под нос, к немалому удивлению проститутки. Теперь она связана, и он может делать с ней все, что захочет. Она и в самом деле «послушная девочка».

Джордж подошел к креслу, где лежало его пальто, вынул из кармана свои белые нитяные перчатки и натянул на руки. Типпи со скучающим видом наблюдала за ним, но когда увидела большой нож, который Джордж извлек из внутреннего кармана, едва не упала в обморок от страха. Джордж между тем вытащил нож из чехла, и лезвие блеснуло на слабом январском солнце.

— Эй, что ты собираешься делать? — Типпи дернулась, насколько позволяли ремни.

Джордж подошел к постели, улыбнулся.

— Не беспокойся, дорогая, ничего плохого!

Он опустился на колени и, склонившись над Типпи так, что его живот оказался у нее между ног, стал осторожно разрезать на ней трусики.

Типпи тяжело дышала, и даже под толстым слоем румян видно было, как она побледнела.

В голове у нее помутилось. Этот чокнутый наверняка сексуальный маньяк, а она, дура, позволила ему себя связать!

— Послушай, ты не сделаешь мне больно, а? Говори!

— Не сделаю. А теперь — заткнись!

Голос Джорджа прозвучал неожиданно резко и повелительно, и Типпи сразу притихла.

Только сейчас она поняла, что этот коротышка, с виду такой застенчивый, вовсе не новичок, а очень опасный тип! Одна его улыбочка чего стоит! Даже губ не раскрывает! Типпи зажмурилась, чтобы не видеть, что делает Джордж.

«Ну погоди, Тони Джоунс, я с тобой расквитаюсь! Извращенец проклятый! Нашел кого присылать! Какого-то придурка, которому место в психушке».

Страшнее дня в ее жизни не было!

— Вот так, сэр. И что вы об этом думаете?

Кэннет Кэйтлин раскурил сигару и принялся выпускать из ноздрей крупные кольца дыма, которые кружились над его плешивой головой.

— Насколько я мог понять из твоего рассказа, Кэйти, преступник либо очень осторожен, либо ему просто везет. Еще как везет! Ни одного следа! Ни единой улики. Даже на телах жертв, если не считать «генетических следов», по твоему совершенно справедливому выражению. И все. Больше не за что ухватиться! — Он улыбнулся. — Клянусь Христом Спасителем, эта работенка как раз по мне! Не будь я Кэннет Кэйтлин, если не поймаю этого ублюдка! Тебе, — он ткнул в нее пальцем, — останется лишь наблюдать за тем, как я это сделаю!

— Ну и как вы собираетесь это делать? — не без сарказма спросила Кэйт.

— Как? Думаю, этот извращенец рано или поздно сам на чем-нибудь попадется. Полицейские изо всех сил ищут Луизу Батлер. Скорее всего она мертва. И найти ее не могут лишь потому, что преступник спрятал тело, чего прежде не делал. Совершенно очевидно, что теперь он начнет новый раунд. Все извращенцы попадаются. Вспомни, например, Потрошителя из Йоркшира.

Кэйт слушала с раздражением: Кэйтлин все больше действовал ей на нервы.

— Йоркширский Потрошитель, сэр, успел убить девятнадцать женщин, прежде чем его поймали, и то совершенно случайно, при опросе населения. Неизвестно, скольких еще он мог бы убить! А сейчас мы имеем дело с любителем. На основании психологического портрета можно сделать вывод, что он — женоненавистник. Это единственное, что нам известно о нем. Некоторые считают, что по роду занятий он был связан со своими жертвами. Я же придерживаюсь иного мнения. Допустим, убитые женщины знали его. Но тут возникает вопрос: почему только они? Можно предполагать, что он женат. Это сужает круг подозреваемых. Несомненно, что он здешний житель, потому что хорошо знает местность. И последнее. Со вторым убийством связывают машину темного цвета, с первым — темно-зеленую. Вот и все.

«До чего же эмоциональны женщины, — размышлял Кэйтлин, глядя на Кэйт. — Обо всем у них свое, особое мнение».

— Ладно. На этой неделе в «Криминальной страже» появится моя заметка. Может, после этого что-нибудь прояснится? Например, обнаружится человек, который проезжал мимо и что-то видел?

— Все может быть, говорят, даже свиньи летают, — с горечью произнесла Кэйт.

Кэйтлин снова пыхнул сигарой.

— Что до свиней, то они и в самом деле летают — во всяком случае, так считают торговцы наркотой, когда над ними появляются вертолеты полицейских.

Кэйт прикрыла глаза. Кэйтлин способен был превратить в шутку все, даже самые серьезные вещи.

— Пойду посмотрю, как там дела.

— Оставь это подчиненным, они сообщат, если что-нибудь обнаружат. На улице чертовски холодно.

Кэйт не успела ответить, как зазвонил телефон.

— Да, сейчас иду.

— Кто это? — спросил Кэйтлин, уловив в ее голосе возбуждение.

— Кажется, наше расследование наконец сдвинется с мертвой точки. Пошли!

Джоффри Уинбуш нерешительно вошел в полицейский участок. Сидевший в дежурке сержант с улыбкой обратился к нему:

— Чем могу служить, сынок?

— Я насчет Луизы Батлер. Может, смогу вам помочь: по-моему, я видел ее.

Дежурный сержант сразу провел парня в комнату для допросов.

— Назови мне свою фамилию и адрес.

— Джоффри Уинбуш, сто двадцать два по Тенербай-роуд.

Сержант записал.

— Посиди тут, сынок, сейчас все расскажешь начальнику.

Сержант вернулся в дежурку и позвонил Кэйт — не исключено, что показания парня прольют свет на это сложное дело.

Кэйт вместе с Кэйтлином вошла в комнату для допросов и окинула быстрым взглядом свидетеля. Совсем даже недурен: блондин с глубоко посаженными карими глазами, хорошо одет, лет двадцати, широкий в плечах, высокого роста. Кэйт улыбнулась парню.

— Я — инспектор Барроуз, а это старший инспектор Кэйтлин. Насколько я понимаю, у вас есть информация о Луизе Батлер?

Кэйт села напротив парня, а Кэйтлин прислонился к стене, не выпуская изо рта уже почти потухшей сигары.

Парень перевел взгляд с Кэйтлина на Кэйт. Он явно нервничал.

— Знаком я с ней не был, но мы, кажется, видели ее прошлой ночью на Вудхэмском шоссе.

— Мы? — подал голос Кэйтлин.

Парень кивнул:

— Да. Я, мой брат Рикки и еще трое ребят: Томми Ригби, Дин Чалмерс и Мик Томас. Мы ехали на тусовку.

Он судорожно сглотнул, и Кэйт стало его жаль.

— Продолжай.

— Ну так вот, едем мы на машине, вдруг видим пташка идет по обочине, ну, топает на своих двоих. Я было притормозил, давай, говорю, мы подбросим тебя на тусовку. Не захотела. Уверен, это была она.

— А почему она не захотела с вами поехать? Почему тащилась пешком? Может, ждала кого-то?

— Ничего такого она не сказала. Мик Томас спьяну облаял ее. Напугали мы девушку и оставили на шоссе. На верную смерть. — Голос у парня дрогнул. — Мы покатили дальше, а она шла и голосовала.

— Голосовала? Ты это точно помнишь?

Парень кивнул.

Неожиданно Кэйтлин так рявкнул, что парень подпрыгнул на стуле:

— Значит, вы бросили ночью девчонку — одну, на шоссе, да? Облаяли, как ты выразился, и бросили? А у тебя, молодой человек, сестры есть?

— Да, сэр, есть, две сестры.

Кэйтлин в ярости перекусил сигару, которую держал в зубах, и с горечью произнес:

— Что ж, если твои сестры когда-нибудь окажутся в таком положении, надеюсь, с ними обойдутся лучше, чем вы обошлись с Луизой Батлер. Ну а теперь выкладывай адреса и фамилии остальных парней. Живо! На таких, как ты, жалко тратить время!

Кэйт снова прикрыла глаза. Кэйтлин, разумеется, прав: не следовало оставлять девчонку одну на дороге. Но и девчонке надо было иметь голову на плечах и не тащиться в темноте по шоссе! Этот чертов Кэйтлин только и знает, что давить на всех своей тушей! Только его, видите ли, надо слушать. И что хуже всего, этот старый мудак хочет командовать даже ею!

— Может, попросить, чтобы нам приготовили кофейку? — обратилась она с улыбкой к насмерть перепуганному парню. — А потом напишешь нам заявление.

— Да, пожалуйста. — Бедняга заплакал. — Разве мы думали, что ее убьют? Мы просто выпили…

— Так. Значит, надрались и катили как ни в чем не бывало, да? А откуда, черт подери, ты знаешь, что ее убили? Ведь даже и тела еще не нашли!

Парень беспомощно поглядел на Кэйт. Та встала, направилась к двери и поманила за собой Кэйтлина. В коридоре она шепнула ему:

— Неужели не видите, что парню и так паршиво? А тут еще вы на него навалились?

Кэйтлин пожал плечами, доверху застегнул свой помятый форменный пиджак и, выпустив дым ей прямо в лицо, сказал:

— По правде говоря, Кэйти, я… я думаю, ты ошибаешься. По-моему, он отъявленный негодяй!

Он вернулся в комнату для допросов, а ей оставалось лишь сжать кулаки.

Пусть попробует еще хоть разок назвать ее «Кэйти»! Она так врежет ему! А потом сядет в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений. Эти мысли вертелись у Кэйт в голове, когда она шла заказывать кофе.

Подъезжая к дому, Кэйт почувствовала, как сильно устала. Уинбуш, по сути, ничего не прояснил. Он вообще отказался давать показания, так запугал его Кэйтлин. Придется съездить к нему домой и попытаться вытянуть из него все, что он знает. Прошли те времена, когда каждый старался помочь полиции. И пора бы Кэйтлину спуститься с неба на землю. Как и всем прочим. Ведь это из-за него Уинбуш ничего не сказал. Теперь работу полиции можно было оценить на два с минусом, не выше. Со времен аферы в Уэсиб-Мидленде участились случаи ложных показаний, и рейтинг полиции резко снизился.

Едва Кэйт вошла в дом, в нос ей ударил запах жареного мяса. Она пошла на кухню и увидела, что мать, стоя у открытой духовки, переворачивает бараньи котлеты.

— Привет, Кэйт, садись, сейчас я приготовлю тебе кофе.

Из-за стойки бара поднялся Дэн.

— Я сам приготовлю. Ты будешь пить, Эв?

Эвелин отрицательно покачала головой.

— Совсем забыла, Кэйти, тебе звонили. Некто Пэт. Просил позвонить.

Сердце Кэйт замерло; она прямо-таки кожей ощущала взгляд Дэна.

— Спасибо, мам.

В замешательстве Кэйт закурила. Зачем понадобилось Патрику звонить сюда?! Ее бросило в жар.

— Кто же все-таки этот Пэт? — спросил Дэн, и Кэйт уловила в его тоне нотки ревности.

— Право же, Дэн, это тебя не касается. — Он в упор посмотрел на нее. Кэйт отвела глаза. — Пэт один из моих друзей, если тебя так уж это интересует.

— Ясно. А откуда ты его знаешь?

Эвелин наблюдала за ними с едва заметной улыбкой. Она видела, что Кэйт раздражает настойчивость Дэна. Если он не отстанет, она как следует отбреет его! Эвелин в очередной раз перевернула котлеты, и теперь воцарившуюся тишину нарушало лишь потрескивание жира на сковородке.

— Я спросил: откуда ты его знаешь? — Дэн повысил голос.

Кэйт поставила чашку с кофе на блюдце и поглядела на бывшего мужа.

— Какое тебе до всего этого дело, черт побери?

— Мне? Но моя дочь…

— А, твоя дочь! Жаль, что вспомнил о дочери только сейчас, а не когда шлендрал по всему миру! Наша лошадка была тогда совсем маленькой, даже в гонках еще не участвовала. Так или нет? Отвечай!

Дэн в изумлении уставился на Кэйт: только сейчас до него дошло, что он наступил на грабли!

— Кэйт, я только хотел сказать, что…

— Знаешь, в чем твоя беда, Дэн? В твоей полной несостоятельности. Нехорошо напоминать об этом, но, если бы не я, отрабатывал бы ты сейчас свой кусок хлеба в спальне у какой-нибудь дамы. Я позволила тебе остаться на некоторое время у меня в доме только из-за Лиззи, но предупреждаю: не вздумай вмешиваться в мою жизнь, не то вылетишь отсюда, аж дым от тебя пойдет! Надеюсь, ты понял?

Увидев, как сильно покраснел Дэн, Кэйт на какую-то долю секунды пожалела о сказанном.

— Как не понять!

И Дэн тихо вышел из кухни.

Кэйт тяжело вздохнула и уронила голову на руки.

— Не расстраивайся, Кэйт, он сам напросился.

— Ох, мам! Напрасно я так сказала. Но он просто достал меня!

— Давай налью еще кофе. И все-таки кто этот Пэт? Надеюсь, ты не откусишь мне голову за мой вопрос?

— Я познакомилась с Пэтом на службе.

— Это ты с ним провела новогоднюю ночь?

Кэйт сердито посмотрела на мать, но тут же усмехнулась, увидев в ее взгляде лукавство.

— Да, с ним!

Эвелин развела руками:

— Кэйт, ты взрослая женщина и вольна поступать по собственному усмотрению. Если хочешь знать мое мнение, то тебе сейчас самое время пожить в свое удовольствие.

Кэйт улыбнулась. Да, пора ей пожить в свое удовольствие, но связываться с Патриком Келли — небезопасно, особенно для ее карьеры. И не только для карьеры. Кэйт это знала, но отчаянно хотела его. Она так долго была одинока! Так долго! А с ним ей так хорошо! Она скорее лишит себя жизни, чем откажется от него!

Как посмел Дэн произнести его имя! Она хотела хранить его в тайне от всех!

Впрочем, все тайное рано или поздно становится явным.

Кэйт опять закурила. Что же будет, когда ее тайна раскроется?

Ладно, прежде надо дойти до моста, а уж потом переходить реку! Мало ли что болтают про Келли — ведь никаких доказательств нет. А нет доказательств, нет и вины. Таков закон. Была в ее рассуждениях доля фальши. Кэйт чувствовала, что уходит с головой в омут, но сопротивляться не было сил.

И все-таки она попытается!

Если появится в этом необходимость.

Глава 13

Секс-лавка только-только открылась, когда в дверях появилась Типпи.

— Черт побери, дорогуша, ну и видок у тебя!

Лицо у Типпи, и без того худое, было осунувшимся и бледным.

— Нам надо поговорить, и немедленно!

— Хорошо, дорогуша, заруливай ко мне в контору! — Он поискал глазами Эммануэля. Тот как раз охмурял пожилого, прилично одетого мужчину.

— Эй, Эммануэль, постой за этим чертовым прилавком, пока я не вернусь! Давай же, Типпи, заходи! — И он приподнял доску прилавка.

В грязноватой служебке на задах лавки шлюха села в потрепанное кресло. Тони с тоской наблюдал за ней: ясно, что-то стряслось! Только бы не СПИД или что-нибудь в этом роде! Она выглядела совсем больной, хотя и в лучшие времена не казалась очень здоровой. Впрочем, все проститутки на амплуа «полного подчинения» имели весьма бледный вид.

— Не найдется у тебя чего-нибудь промочить горло?

Тони приоткрыл небольшой бар, стоявший на старомодном серванте, и вытащил бутылку джина «Гордон».

— Разбавлять нечем. Будешь пить чистый?

Типпи кивнула:

— Я, Тони, готова сейчас выпить любую дрянь, только бы вырубиться из этого дерьма! Никогда в жизни мне не было так паршиво!

Тони щедро плеснул из бутылки в полупинтовый стакан.

— Ну, вот тебе, дорогуша, горючее, может, повеселеешь?

Типпи жадно глотнула из стакана, и Тони заметил, что руки у нее дрожат. Еще больше встревожившись, он прикусил губу.

— Послушай, дорогуша, хоть это и не очень гостеприимно с моей стороны, но я не могу тут сидеть с тобой целый день.

Она подняла на него заплывшие глаза.

— Твой клиент, Тони… чокнутый, в натуре чокнутый!

Тони вздохнул с облегчением: только и всего?

— Все они, дорогуша, чокнутые…

— Нет! — перебила она его. — Он чистый псих! Его в дурдом надо!

Тони ушам своим не верил. Такой приличный пожилой господин, с хорошими манерами. Тони нравились «голубые», и тут они с Джорджем понимали друг друга. Ну, а в остальном вполне благородный господин!

— У тебя, Типпи, настроение, видно, херовое. Как у всех у вас в праздники.

— Послушай, Тони! — Она презрительно рассмеялась. — В эти игры я играю ни много ни мало восемнадцать годков. Каких только типов не перевидала! Но такого, как этот… Ты только взгляни!

Она встала и приподняла юбку. Тони присвистнул.

— Черт побери! Это все он?

Она кивнула, и ее большие глаза наполнились слезами.

— Я вся изрезана, Тони. И грудь, и задница — вся!

Порезы были крестообразные, они сплошь покрывали бедра Типпи, и Тони не мог отвести от них глаз. Некоторые, довольно глубокие, с кровоподтеками вокруг, уже покрылись струпьями.

— Всю ночь я мочилась кровью: этот ублюдок что-то засунул мне чуть ли не в брюхо. — Голос ее дрогнул. — Он привязал меня к кровати и угрожал ножом, приставив его к моей глотке…

Она зарыдала. Впервые в жизни Тони до боли в сердце пожалел проститутку. Он прижал ее к себе и принялся гладить по спине.

— Ну ладно, ладно, Типпи, успокойся, дорогая!

— Он вывел меня из строя на месяц, если не больше! Разве могу я работать в таком состоянии! Не дай Бог снова нагрянет! Что тогда делать? Он же знает, что я к легавым не побегу!

Тони осторожно усадил ее в кресло.

— Слушай, Типпи, я подкину тебе деньжат, пока не оправишься, хватит. А с этим типом поговорю. Он оставит тебя в покое, не бойся! Договорились?

— Честное слово, поговоришь?

— Честное слово. А сейчас давай я отвезу тебя к знакомому врачу в Свисс-Коттедж. Платишь наличными, из рук в руки, и никто ни о чем не спрашивает. Согласна?

Типпи кивнула, вытирая слезы, которые ручьями текли по лицу.

— Погоди минутку, я только скажу Эммануэлю, чтобы присмотрел за лавкой.

«Надо же, — размышлял Тони, выходя из служебки. — Такой обходительный господин, с виду хлюпик, а хуже тигра! — Тони покачал головой. — Поговорить с ним, конечно, надо, только поделикатней, не наседать. Как-никак постоянный клиент. Жаль потерять». Он скажет Джорджу, что Типпи либо по уши втюрилась в одного своего дружка, либо ей надавал по шее сутенер. Самый верный способ избавить ее от назойливого клиента.

Тони снова покачал головой. Бедняжка Типпи! Теперь до конца жизни она будет жить в страхе.

Терри Миллер сварил себе кофейку и сел, попыхивая сигаретой, у матери на кухне читать очередной номер «Грэнтли таймс». У Миллеров было шестеро детей. Старшему исполнилось девятнадцать, младшему — семь. Самому Терри стукнуло восемнадцать. Он был на год моложе Чарли. Он сидел, наслаждаясь тишиной, такой редкой в доме Миллеров. Однако стоило ему взглянуть на первую полосу газеты, как от благодушного настроения не осталось и следа. С газетной полосы на него смотрела та самая высокая девица, которая в ночь тусовки выскочила на шоссе чуть ли не под колеса его машины. Да, это она, сомнений нет, за ней еще гнался какой-то псих в черной маске. Терри едва не наехал на них и резко крутанул в сторону.

Из газеты, где была помещена фотография девицы, Терри узнал ее имя: Луиза Батлер. Сообщалось, что девушка убита и что, скорее всего, это дело рук «Потрошителя из Грэнтли», хотя свидетелей пока найти не удалось. Терри запустил пальцы в свою густую шевелюру: надо бы пойти в полицию.

Но тогда придется сказать все начистоту: что он бросил ее на произвол судьбы, потому что плохо соображал, наглотавшись таблеток «Экстази», и подумал, что парочка просто развлекается.

Терри свернул газету в трубку и швырнул на стол.

Он подождет, пока вернется с работы Чарли, и они вместе решат, как быть.

Чарли более сведущ в такого рода делах и уж наверняка знает, как лучше поступить. У Терри отлегло от сердца.

Более двух суток прошло со времени исчезновения Луизы. Батлер. Полиция с ног сбилась в поисках пропавшей, обшарила все пустыри, прочесала подлесок, обследовала карьеры.

И все безрезультатно.

Кэйт Барроуз и Кэннет Кэйтлин заволновались не на шутку. Если в самое ближайшее время дело ни на шаг не продвинется, придется возвращаться к исходной точке. Ныряльщики с аквалангами обыскали дно местной речушки. Полицейские обошли все сараи, гаражи, отдельные строения. Луиза Батлер исчезла бесследно!

Были допрошены все сексуальные маньяки и насильники, привлекавшиеся к суду, установлено их место жительства, а также работы.

Все напрасно!

Видимо, «Потрошитель из Грэнтли» еще долго будет терроризировать всю округу!

Кэйт сидела в своем кабинете, вперив взгляд в лежавшие перед ней папки. Потерла веки: до чего же она устала! Кэйтлин уехал на студию Би-би-си, чтобы выступить вечером по телевидению в программе «Криминальная служба». Этот ас хоть и подключился к расследованию, но толку от него пока никакого. Почти все сотрудники сидели в одном помещении с Кэйт. Сюда стекалась информация о происшествиях. То и дело трезвонили телефоны, на экранах компьютеров мелькали цифры и данные, но по их делу все было глухо. Кэйт вновь стала просматривать дела о нашумевших убийствах в Лестере. Если бы мужчины, пусть не все, но хоть три тысячи из пяти, сдали кровь на анализ, полдела было бы сделано: целых три тысячи можно было бы вычеркнуть из списков подозреваемых. Еще следует учесть тех, кто сдал кровь на анализ, исходя из собственных соображений. Необходимо разослать своих гематологов по всем лабораториям, и тогда служащие этих частных фирм сочтут своим долгом тоже сдать кровь на анализ. Своего рода деликатная форма принуждения!

Но начальство против такой идеи: нет, видите ли, средств. Все замкнулось на этих проклятых деньгах!

Кэйт закусила губу: чего-то все-таки она не учла!

Заявление Джоффри Уинбуша лишь подтвердило появление Луизы на Вудхэмском шоссе. Но должен же был еще кто-нибудь ее видеть? Девушка она привлекательная, была броско одета — красный бархатный пиджачок и мужская пилотская куртка. Не заметить такую трудно. А на тусовку собралось восемьсот молодых людей, а то и больше, Кэйт вновь уткнулась в лежавшие перед ней папки.

Допрос владельцев машин марки «орион» темного цвета тоже ничего не дал. В списке дорожной полиции осталось всего несколько фамилий. Может, преступник из Грэнтли живет теперь где-нибудь в другом месте? Эта мысль и раньше приходила ей в голову, но внутренний голос подсказывал, что он в Грэнтли. Поэтому единственный способ обнаружить его — взять кровь на анализ. Итак, круг снова замкнулся.

Зазвонил телефон.

— Алло, детектив-инспектор Барроуз слушает.

— Привет, Кэйт.

Сердце Кэйт екнуло: это был Патрик Келли.

— Ну что, встречаемся вечером, как договорились?

— Конечно. Не знаю только, когда выберусь отсюда. Позвоню, прежде чем выехать. У нас тут полный аврал…

— Пока ничего конкретного? — осведомился Келли с подчеркнутым безразличием.

— Ничего.

— Ну ладно, тогда — до скорого.

— Пока. — Положив трубку, Кэйт улыбнулась. Влюбилась, совсем как девчонка, а ведь пора бы стать взрослой! Она служит в полиции, а он…

А что, собственно, он?

Отличный мужик — вот что! В конце концов, за стенами этого участка оба вольны распоряжаться собой как хотят!

Она опять стала листать материалы в одной из папок. Она непременно найдет убийцу! Не зря же ей платят жалованье!

Чарли Миллер вернулся с работы в четверть седьмого и сразу почувствовал себя словно в дурдоме. К этому времени все дети собрались и, как это обычно бывает в больших семьях, особенно ирландских, с бешеным темпераментом старались перекричать друг друга. Чарли прошел прямо в крохотную комнату, которую они делили с Терри, и поставил кассету с «Файн янг каннибалс».[20] Он уже почти разделся, когда в комнату вошел его брат с газетой в руках.

— Ну что, Тел, порядок?

— Да нет, Чарли, не совсем, — мотнул головой Терри, присаживаясь на кровать.

Чарли нахмурился. Какой-то Терри кислый. Так и не сняв рубахи, он подсел к брату.

— В чем дело? Что-нибудь стряслось? — Разница в возрасте между ними была всего год, но Чарли относился к Терри почти как к ребенку.

— Знаешь, кто та пташка, что пропала? Ну эта, Луиза Батлер. Взгляни-ка!

Терри раскрыл газету и ткнул пальцем в фотографию на первой полосе, внимательно следя за выражением лица Чарли.

— Да эту девицу мы видели в новогоднюю ночь. Еще с ней был какой-то псих в маске!

— Надо сообщить об этом в полицию.

Чарли замотал головой:

— Ну уж нет! К легавым и близко не подойду! И тебя не пущу!

— Но послушай, Чарли…

Чарли стащил наконец рубаху и зашвырнул в угол на кучу одежды.

— Никаких «но», Тел!.. Кончай с этим!

И Терри понял, что надо смириться. Чарли не терпел возражений.

Стиснув зубы, Терри подумал: а может, пташка жива, только ее не могут найти?

Чарли, взглянув на брата, вздохнул: у Терри слишком мягкое сердце. Сняв джинсы, он тоже кинул их в угол. Потом посмотрел брату в глаза.

— Послушай, Тел, мне, право, жаль и эту пташку, и всех остальных. Сейчас вся полиция стоит на ушах, ищет этого мудака Потрошителя. Но я не хочу, чтобы наши физиономии красовались в газете. Усек?

Терри кивнул.

— Так что покончим с этим, и баста. Схватить его мы все равно не могли. О чем же, черт побери, сообщать в полицию?!

Чарли взял флакон с дезодорантом, шампунь и отправился в ванную. Терри в полной растерянности остался сидеть на постели. «Файн янг каннибалс» пели «Джони, мы тебя любим, вернись же домой, ну пожалуйста, вернись!», и столько было в этой песне чувства, что слезы наворачивались на глаза. Хоть бы Луиза Батлер вернулась домой живая, и можно было больше не думать о ней!

Вырубив магнитофон, Терри бросился на постель и закинул руки за голову.

Они тогда едва не наехали на нее. Но уж лучше попасть под машину, чем в руки «Потрошителя из Грэнтли», как об этом пишут газеты. По крайней мере моментальная смерть без мучений!

Илэйн и Джордж смотрели телевизионную программу «Юго-Восток в шесть часов вечера», когда диктор вдруг стал рассказывать об исчезновении Луизы Батлер.

— О, Джордж, какой ужас! — воскликнула Илэйн, бросив взгляд на появившуюся на экране фотографию.

Луиза была в школьной форме и выглядела совсем юной в сравнении с девушкой, которую показывали в прошлую субботу.

— Да, дорогая. У нас на работе только и разговоров что об этом.

— И у нас тоже. Ее мать — постоянная покупательница нашего супермаркета. Представляешь ее состояние? Просто кошмар! Это уже третье убийство, верно? Газета «Сан» пишет, что у другой девушки — забыла ее имя — отец крупный лондонский гангстер.

— Мэнди Келли.

— Ну да, Мэнди Келли. Подумать только, ты запомнил имя!

Сердце у Джорджа сжалось от страха.

— А… просто застряло в голове, и все.

Почему она так странно на него посмотрела?

— Дорогая, хочешь чего-нибудь выпить?

Илэйн не успела ответить: в дверь забарабанили.

— Господи помилуй, кто бы это мог быть? — вскрикнула Илэйн.

В их квартале не принято было громко стучать. Значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Она помчалась открывать.

Джордж остался сидеть на месте. Он все еще не мог оправиться от страха. А когда вместе с Илэйн в гостиную вошли двое мужчин, запаниковал.

— Джордж, детектив-сержант Уиллис и полицейский констебль Хэммингс хотят поговорить с тобой. — Голос ее дрогнул. — Не желаете ли, джентльмены, по чашечке чая или кофе?

— Что ж, мадам, чайку бы неплохо, — улыбнулся Уиллис.

Джордж оцепенел в своем кресле.

Значит, они все пронюхали! И пришли за ним!

— Присаживайтесь, пожалуйста. А ты, Джордж, надеюсь, тоже не откажешься от свежезаваренного чая?

Джордж машинально мотнул головой, отметив про себя, что Илэйн вышла из гостиной, и, стараясь успокоить дыхание, впился глазами в сидевших на диване мужчин.

— Прошу прощения за беспокойство, сэр, но мы опрашиваем всех владельцев автомашин темного цвета типа «фургон», проживающих в Грэнтли. Только таким способом мы можем исключить человека из списка подозреваемых.

«Исключить! Исключить! Исключить! Так, значит, они ничего не знают! Конечно же они ничего на знают!» И Джордж улыбнулся.

Задержавшаяся было в дверях Илэйн тоже вздохнула с облегчением. Но когда наливала в электрический чайник воду на кухне, сердце ее бешено колотилось.

И как только она могла заподозрить Джорджа? Никогда бы он не совершил ничего подобного! Все-таки она несправедлива к нему!

Появление в доме двоих полицейских ее потрясло. На память сразу пришла та страшная история. Уж не собираются ли они снова вытащить ее на свет Божий? Вряд ли. Это так давно было!

Она села к столу и стала заваривать чай.

Нет, Джордж не способен на такое. Ни сейчас, ни даже через миллион лет!

Уиллис и Хэммингс тем временем расспрашивали Джорджа о том, где он находился в те ночи, когда двух женщин нашли убитыми, а одна исчезла.

— Я схватил простуду и лежал в постели. Жена может подтвердить, господа офицеры.

— Да, конечно.

— Если хоть один из вас полицейский, он должен быть — в форме, не так ли?

Уиллис улыбнулся:

— При расследовании случаев подобного рода мы, сэр, стараемся не привлекать к себе внимания и надеваем штатское, чтобы на тех, кто подлежит исключению из списка подозреваемых, не бросали косых взглядов соседи и прочие лица.

— Весьма предусмотрительно!

Вошла Илэйн, неся поднос с чаем. Чувствуя себя очень неловко из-за чрезмерной полноты, она с громким стуком поставила поднос на кофейный столик.

Уиллис украдкой за ней наблюдал: женщина очень нервничала! Она разлила чай по чашкам и опустилась на стул в полном изнеможении, будто бежала в Большом лондонском марафоне.

— Скажите, мадам, — обратился к ней Уиллис, — насколько я понимаю, второго декабря тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, в субботу вечером, ваш муж находился дома, вместе с вами, верно?

Илэйн кивнула:

— Да, он выходит по вечерам крайне редко.

— Понятно. Ну а в субботу двадцать третьего декабря он находился дома?

— Да.

— А в новогоднюю ночь вы тоже были дома вместе?

— Да. Впрочем, нет. Он лежал в постели больной, а я ходила на вечеринку к подруге. Он просто не мог выйти из дому, так плохо себя чувствовал.

Илэйн понимала, что болтает что-то невразумительное.

Уиллис и Хэммингс видели, что она вся, до кончиков крашеных рыжих волос, трясется от страха.

Уиллис с ухмылкой закрыл свой блокнот.

— Ну ладно, хватит. Простите за беспокойство, уверен, к нашему визиту вы отнеслись с пониманием.

— Разумеется. — Джордж уже пришел в себя и с нетерпением ждал, когда непрошеные гости отвалят и он сможет вдоволь посмеяться над ними. Вот так болваны! Смех буквально душил его.

— Не выпьете ли, джентльмены, еще по чашечке?

Хэммингс готов был согласиться, но Уиллис отказался. Джордж улыбнулся Хэммингсу, и тот ответил улыбкой. Илэйн наблюдала за ними. Может, она не права, но ей кажется, что Джордж смеется над всеми. За последнее время он вообще сильно переменился. Вопрос только в чем. И что это за списки подозреваемых, из которых его должны исключить?

— А девушку… ну, ту, что пропала, нашли?

— Луизу Батлер? Пока не нашли, но все еще надеемся, что она закатилась куда-то с подружкой или с дружком и скоро объявится дома. Правда, оснований для этого нет никаких, и с каждым днем надежда становится все слабее.

— Какой ужас! — воскликнул Джордж и добавил: — А чисто работает преступник. Убил трех женщин — и никаких следов. Я сказал трех, имея в виду, что и пропавшая леди мертва.

— Ничего, сорвется на чем-нибудь, даст промашку. Это уж точно.

— Возможно. — Джордж улыбнулся. — Значит, все дело в промашке? Но этот не промахнется. Не из таких, мистер полицейский! Не из таких!

— Да он настоящий злодей! — произнесла Илэйн тихим, с хрипотцой голосом. — Бедные, бедные девушки! Теперь ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности!

Хэммингс сочувственно кивнул, а сам подумал: «Ну уж тебе-то бояться нечего. Надо быть полным идиотом, чтобы на тебя польститься».

Уиллис встал, протянул Джорджу руку, и тот с чувством ее пожал.

— Спасибо за помощь, сэр.

— Не за что. Заходите. В любое время.

Хэммингс кивнул, и Илэйн, с трудом оторвавшись от стула, проводила их до дверей.

— Спасибо за чай, мадам.

— Пожалуйста. До свидания.

Илэйн закрыла за полицейскими дверь и прислонилась к косяку. Сердце бешено колотилось. Что с ней? Откуда эта тревога?

Джордж вышел в прихожую.

— Что с тобой, дорогая? Ты сама на себя не похожа.

— Да нет, ничего. Просто вспомнила ту историю. Ты понимаешь… — Голос ее дрогнул.

Он обвил рукой ее талию.

— Ладно-ладно, Илэйн, стоит ли волноваться из-за дурацкого недоразумения! Да и когда это было! Я с тех пор выплатил все долги и чист перед обществом!

Он повел Илэйн в гостиную, усадил в кресло.

— Не тревожься, дорогая! Неужели из-за машины темного цвета типа «фургон» меня можно подозревать в убийстве, а?

Она покачала головой:

— Разумеется, нет, Джордж. Извини.

— Что ж, Илэйн, похоже, тебя снова преследуют призраки. Они и раньше стояли между нами!

Голос Джорджа звучал очень мягко.

Илэйн отвела глаза. Впервые за много лет Джордж заговорил о том, что случилось давным-давно. Да, все это время между ними стояли призраки прошлого! Илэйн ни на минуту не забывала об этой истории. Засыпала и просыпалась с мыслью о ней, видела ее во сне.

— Я так виноват, Илэйн, так виноват! Но прошлого не вернуть, хоть расшибись!

На лице Илэйн появилось смущение, и Джордж с трудом сдержал очередной приступ смеха.

— Я понимаю, Джордж. Но когда я увидела их на пороге, как тогда…

— Да-да, дорогая, я знаю. Ты не смогла простить мне случившееся, и я не виню тебя в этом! — Превозмогая отвращение, Джордж взял ее пухлую руку в свою. — Я люблю тебя, Илэйн, и не переставал любить!

Она отняла руку, словно для того, чтобы почесать глаза, хотя на самом деле ей просто было неприятно его прикосновение.

— Я старая дура, Джордж! Пойду приготовлю нам еще по чашечке чая.

Джордж отодвинулся, чтобы дать ей возможность подняться с кресла, и когда она склонилась над кофейным столиком, чтобы собрать на поднос пустые чашки с блюдцами и унести на кухню, под платьем обозначились ее телеса. Видно, после Рождества она совсем перестала соблюдать диету.

Проводив Илэйн взглядом, Джордж плюхнулся в свое кресло. Какие же они идиоты! Все до единого! Он ухмыльнулся. Нашли, с кем тягаться! Да он любую обезьяну перехитрит, как говаривала когда-то его мамаша. Всех обведет вокруг пальца! Начиная с этой толстой суки, что копошится сейчас на кухне!

Илэйн между тем, пока готовила чай, вспоминала, что в ту самую ночь, когда Мэнди Келли нашли убитой, Джордж, как обычно, отправился на прогулку! Она готова была запустить заварочным чайником в стенку. Не надо думать об этом. В новогоднюю ночь он был болен и не мог выйти из дому. У нее не иначе как паранойя. С ней творится что-то неладное. Скорее бы поехать в Испанию, забыть о муже и погулять на свободе в свое удовольствие! Она плеснула кипятку на пакетики с чаем и почувствовала, как наполняются слезами глаза.

Нет! При всех своих недостатках Джордж конечно же не убийца! Не Потрошитель!

Она должна в это верить!

Должна — и все тут!

Скорее бы пятница! По пятницам она встречалась с Хэктором Хендерсоном, и с каждым днем он становился ей все нужнее с его простотой, жизнерадостностью, а главное — добротой.

Направляясь по следующему адресу, Уиллис и Хэммингс обсуждали по дороге Илэйн и Джорджа.

— Мужчина мне кажется вполне нормальным. Но жена — настоящая психопатка! Вся трясется!

Уиллис пожал плечами:

— Может, это мы на нее так подействовали? Бывает. Увидят полицейского, и, того и гляди, кондрашка хватит. Вряд ли она когда-нибудь имела дело с нашим братом. Вот и затряслась.

— А он, ничего не скажешь, человек приятный, в высшей степени воспитанный, обходительный.

Хэммингс кивнул:

— Побольше бы таких, как он, чтобы хоть изредка нам уважение выказывали! Я тут на прошлой неделе только завернул за угол, смотрю — мальчишку поймали, что-то в магазине стащил. Так папаша его с кулаками на меня полез. Будто я виноват.

— Да, у нас полицию не очень-то жалуют.

— В том-то и дело, черт побери!

Эвелин сидела с Дэном на кухне у стойки бара и курила.

— Пора бы тебе, Дэн, куда-нибудь податься. Ты здесь уже больше двух недель. Кэйт по доброте душевной тебя терпит, но и она уже устала. — Эвелин глотнула кофе и взглянула на Дэна.

— Она что-нибудь говорила? Ну, насчет моего отъезда?

Эвелин вздохнула:

— Нет, просто я вижу, что она по горло сыта твоим обществом.

Дэн вынул из пачки Эвелин сигарету и закурил. Эвелин забрала у него пачку и сунула в карман фартука.

— Уверена, ты не настолько беден, чтобы не иметь собственных сигарет, а?

Дэн удивленно вскинул брови, прикидывая, стоит ли говорить Эвелин правду. Антея оплачивала все его счета, и жизнь их проходила в одних удовольствиях. Пожалуй, уже лет десять с лишним у Дэна не было никакой работы. А разговоры о всевозможных торговых сделках он вел для понту.

Только сейчас он осознал, что в свои сорок шесть лет не имеет никакой профессии, и испугался.

— Послушай, Дэн, ты же знаешь, что Кэйт не в состоянии тебя содержать. Так почему бы тебе снова не поработать страховым агентом? Мужчина ты видный, а для страхового агента это немаловажно. Любого сможешь обаять, особенно женщину!

Впервые в жизни Дэн не нашелся, что сказать, и опустил глаза. Ну как объяснить старухе, что он носит часы стоимостью в пять тысяч фунтов стерлингов? И самые дорогие костюмы? И все это на деньги Антеи, конечно. Что ему давно не приходится оплачивать счета и заботиться о хлебе насущном? Как ей растолковать, что Кэйт — его последний шанс, потому что при всех своих недостатках, существующих и воображаемых, она единственная знает ему настоящую цену!

Он глянул на свои часы «Роллекс», прикрыл глаза и с тяжелым вздохом заговорил наконец. Но слова не шли с языка — не так-то легко сказать правду.

— Послушайте, Эв, мне скоро пятьдесят, а я даже в младшие продавцы не гожусь. Ну, а если бы и годился, что из того? Десять; кусков в год, да? Ну, самое большее — пятнадцать! Да этого и на одежду не хватит…

Вместо сочувствия эти слова и жалостливый тон Дэна вызвали у Эвелин злость.

— Да ты послушай, что говоришь! — крикнула она в сердцах. — Здоровенный бугай жалуется, видите ли, на свою долю! Поменьше ублажал бы свой член, не очутился бы в таком положении!

Дэн бы шокирован и уставился на нее.

— Да-да, повидала я таких, как ты, бездельников на своем веку предостаточно, в основном это были женщины. Знаешь, что тебе сейчас нужно? Как следует себя потрясти. Устроить свою жизнь, как говорит Лиззи. Заложи все свои драгоценности, сними жилье и найди работу! Это долг каждого человека — прежде всего перед самим собой. Я видела, как все эти годы сохла по тебе моя Кэйт, и только диву давалась! Умная, порядочная женщина, и вдруг влюбилась в такое ничтожество! Ведь пользы от тебя — как от козла молока. Богом клянусь, я вообще не могу понять, как ты мог столько времени вести подобный образ жизни!

Атмосфера в кухоньке накалилась. Дэн с трудом сдерживался, чтобы не врезать старухе по зубам! И не сделал он этого не из-за совести, а потому, что был трусом! Это хорошо знала Антея и вертела им, как хотела. Она решала, что ему надевать, что есть и пить, когда отправляться спать и когда заниматься с ней любовью. Короче, кто платит, тот и заказывает музыку, и Дэн не рыпался. За те годы, что он жил с Антеей, у него не было ни одного счастливого дня, потому что она вечно давила на него. Настоящий босс! Она приказывала, он подчинялся беспрекословно. Особенно это угнетало Дэна во время их путешествий. Она определяла, достаточно ли они повидали, чтобы отправляться в обратный путь. И не только это. Эвелин, конечно, права: надо становиться на собственные ноги и жить самостоятельно! Все, хватит! Никаких Антей!

— Да, Эв, вы совершенного правы, но я не уверен в том, что способен поступить так, как вы говорите!

Она достала пачку сигарет и протянула ему.

— Послушай, Кэйт осточертело смотреть, как ты валяешься на диване. Найди себе квартиру и попытайся вновь завоевать ее расположение. Устройся на службу, разберись в себе, в своей жизни, если хочешь, чтобы она вернулась к тебе. Это единственный путь!

— А как же мужчина, с которым она встречается?

— Какой еще мужчина? — Эвелин притворилась удивленной.

— Кончай, Эв! Будь я проклят, если у нее нет дружка!

— Если и есть, то вот он передо мной — единственный, которого я когда-либо знала!

«Прости меня, Господи, за эту ложь!» Эвелин была уверена, что у Кэйт есть мужчина. И слава Богу. Не важно, кто он. Дочь не хочет говорить — и ладно. Главное, что он есть!

— Первым делом найди жилье, а уж потом завоевывай Кэйт. В жизни иногда случаются самые невероятные вещи, и все как-то само собой улаживается. Я, можно сказать, век прожила и хорошо, это усвоила!

Дэн улыбнулся. Он знал, что Эвелин терпеть его не может, потому что видит насквозь, и платил ей той же монетой.

— Спасибо, Эв, за откровенность. Ваше мнение для меня много значит.

Эвелин взяла его за руку и тоже улыбнулась.

— Я просто хочу помочь тебе, сынок.

Да. Она готова сделать все, только бы он убрался из их дома. Чтобы не смотреть на него, она принялась сосредоточенно рассматривать свое обручальное кольцо.

Пока они вели беседу, Дэн говорил о чем угодно: о себе, о Кэйт, о таинственном мужчине — и ни словом не обмолвился о дочери!

И в этом он весь, этот чертов Дэнни Барроуз!

Лиззи и Джой лежали рядом совершенно голые. Лиззи запустила пальцы в свои длинные волосы, огляделась по сторонам и зевнула.

— Ну и логово! Не комната, а свалка!

Джой захохотал:

— А ты думала! Настоящий сквот.[21]

Стены были грубо размалеваны, будто, на них плескали краску. Со стен смотрели изображенные то тут, то там огромные глаза с воткнутыми в них кинжалами.

— Кто это так постарался, а, Джой?

— Да есть тут один типчик по фамилии Ниппер. Вообразил себя непризнанным поэтом и художником.

В нос ударил отвратительный запах несвежих простынь, и Лиззи поморщилась:

— Хорошо бы курнуть. Может, сообразишь, а?

— Сейчас.

Джой уселся, скрестив ноги, на постели и принялся сворачивать «джойнт». Лиззи лениво наблюдала за ним. Ей очень нравился Джой. Он так ее возбуждал! Он знал все стоящие места и всех стоящих людей. Целую неделю Лиззи не ходила на работу, попросив. Джоани позвонить в магазин и сказать, будто Кэйт больна. С утра до вечера они с Джоем ловили кайф на чьей-нибудь квартире или в машине. Дома Лиззи почти все время проводила у себя в комнате, объясняя матери, которую это тревожило, что человеку иногда надо побыть в одиночестве.

У матери в заднице шило, все ей надо знать: где и с кем Лиззи была, чем занималась… Бабушка тоже не лучше! Но все эти годы не очень-то приставала, потому что Лиззи считалась пай-девочкой: Ничего, скоро она всех их дошлет к чертям и будет жить в свое удовольствие! Уйдет к отцу, как только он снимет квартиру!

Они с папой так похожи! Оба любят веселье, любят прожигать жизнь. А мать вечно чего-то ждет, сама не знает чего, вместо того чтобы действовать! Глупо! Удача сама на голову не свалится.

Джой раскурил «джойнт», затянулся и дал курнуть Лиззи. Она тоже глубоко затянулась и не спешила выдохнуть дым.

— Вот как это делается! — произнесла она голосом Панча,[22] и Джой широко улыбнулся.

Лиззи — девушка что надо! Никогда у него такой не было! Она прямо-таки отчаянная! Глядя, как она приподнялась, чтобы стряхнуть пепел, Джой залюбовался ее телом и положил свою грубую, с грязными ногтями руку ей на грудь. Лиззи сбросила его руку. Сейчас ей хотелось лишь одного — вырубиться, а потом просто лежать и думать о приятном, как она лежала у себя дома, слушая Шинед О’Коннор или группу «Пинк Флойд».

Она передала «джойнт» Джою и легла на спину. Он затянулся, затем прижался губами к ее губам и выдохнул дым прямо ей в рот. Она, смеясь, ответила на его поцелуй. Вдруг из соседней комнаты донеслись звуки ансамбля «Ганс энд Роузис», от которых буквально задрожали стены.

— Ох ты, черт побери, Жеребец вернулся. Надо сматываться! Давай поднимайся!

Лиззи натянула на грудь грязную простыню и засмеялась:

— Что за спешка?

— Ты не знаешь нашего Жеребца. Такое натворит, что тебе и не снилось! Так что надо смываться отсюда!

— Ой, Джой, мать твою… Меня только-только разобрало, а ты собрался двигать куда-то!

Джой вздохнул и почесал свою грязную голову.

— Послушай-ка, может, пойдем раздобудем еще чего-нибудь курнуть, а?

— Ладно, только при условии, что вернемся сюда. Заметано?

— Заметано! Ну а теперь давай одевайся, пока эти рокеры сюда не ввалились! — Джой был не на шутку встревожен. Рокеры — ребята, в общем, неплохие, но мало ли что взбредет им в голову? К примеру, поразвлечься с Лиззи. Не важно, что она с Джоем. Такое тут бывало, и не раз!

Лиззи уже натянула джинсы и взялась за майку, когда дверь распахнулась и на пороге появился огромный детина с растрепанной светлой шевелюрой и длинной рыжей бородой. Из грязных джинсов прямо-таки вываливалось его накачанное пивом брюхо. На потемневшей от пота рубашке красовался череп.

— Привет, Джой! А это еще кто? — спросил он басом, и что-то в его тоне Лиззи не понравилось.

— Это Лиззи… Лиззи Барроуз. Лиззи, это Джоджо Дауни. Хозяин квартиры.

Лиззи уловила нотки страха в голосе Джоя.

— Привет, — произнесла она тихо.

Сощурив свои свиные глазки, Джоджо некоторое время хмуро разглядывал Джоя и его подружку и наконец улыбнулся своим беззубым ртом, от чего стал еще отвратительнее.

— Пошли со мной! Выпьете с нами! — Музыка, грохотала вовсю, Лиззи сунула ноги в туфли и последовала за Джоем и Джоджо в соседнюю комнату, где было человек пятнадцать — преимущественно мужчины и всего две девушки. Обе крашеные брюнетки, в одинаковых «боевых доспехах»: стандартной мини-юбке из черной кожи, черном ликриловом топе и совершенно потрясном коротком жакете из хлопчатки. На веках густые черные тени, на губах — ярко-красная рокерская помада. Девицы улыбнулись Лиззи, она тоже им улыбнулась. Слава Богу, она хоть успела одеться.

— Присаживайся, крошка, выпей с нами! — сказал Джоджо и знаком велел девицам потесниться. Лиззи села между ними на продавленную кушетку, а Джой устроился на полу с остальными. Мужчина лет сорока снял свою кожаную куртку с заклепками, положил на колени и взял у Джоя из руки его «джойнт».

Лиззи отпила немного сидра из стакана, поглядела, как мужчина что-то жжет в маленьком тигле, и все поняла. Поставив тигель на куртку, мужчина взял валявшийся на полу шприц и, вбирая в него пузырившуюся жидкость, подмигнул Лиззи, наблюдавшей за ним.

Какой-то толстяк потребовал, чтобы музыку приглушили — он никак не мог уснуть. Джой между тем растерянно озирался по сторонам, и, заметив это, Лиззи похолодела. Хоть бы выбраться поскорее отсюда! И никогда больше не возвращаться!

Но Джой как будто опять успокоился. Девицы болтали о своих детях. Вдруг в комнату вошла девочка лет двух. Насквозь промокший подгузник свисал между ног. Одна из девиц поманила девочку к себе. Та подошла, потеряв по дороге подгузник и переступив через него, к немалому удовольствию собравшихся. Вонь, которой была пропитана комната, смешалась теперь с резким запахом мочи. В это время Лиззи заметила, что мужчина закрыл глаза: он уже был под кайфом. Потом открыл их и поглядел на Лиззи:

— Ширнуться хочешь?

Лиззи замотала головой.

— Тогда кончай пялиться на меня, мать твою…

Лиззи прикусила губу, а мужчина расхохотался.

Наконец до Лиззи дошла сигарета с марихуаной, которую свернул Джой. Она с жадностью затянулась и передала ее сидевшей рядом девице.

От улыбки Джоя, а главное — от марихуаны Лиззи немного расслабилась. Кто-то поставил кассету с записью альбома группы «Пинк Флойд». Зазвучала песня «Великое веселье на небесах». Проникновенный женский голос и знакомая музыка окончательно успокоили девушку. Комната уже не казалась такой зловещей. Лиззи даже ответила улыбкой на улыбку мужчины, который только что укололся. Потом Джоджо предложил ей побаловаться ЛСД. Она взяла у него крохотную бумажку с кляксой и положила себе на язык. То же проделал и Джой. Через час она уже дрейфовала где-то в пятом измерении. Это был потрясный кайф! Откуда-то, вероятно из спален, повылезали еще дети.

Музыка больше не казалась слишком громкой, по рукам пошел поднос с сандвичами и графин со смесью водки и сидра. Джой в отключке лежал на полу, покачивая головой в такт музыке.

Неожиданно в дверь забарабанили, и одна из девиц впустила двух хорошо одетых женщин.

На кухне Джоджо отдал им толстую пачку банкнот и взамен получил три тысячи таблеток «Экстази». Лежа на полу, Джой все это хорошо видел.

Радуясь, что на несколько недель таблеток теперь хватит с избытком, Джой совсем было расслабился, но тут начался переполох. Не успели женщины выйти, как в квартиру ворвались полицейские.

Однако Лиззи уже ничего не соображала и блаженно улыбалась, когда полицейские тащили ее к машине.

Кэйт и Кэйтлин просматривали дела подозреваемых. Необходимо было выделить хулиганов, уже известных полиции, чтобы не путать с остальными, внесенными в списки подозреваемых. Но эта работа не дала пока никаких результатов.

Кэйтлин шумно зевнул:

— Тут, Кэйти, ни черта нет, и ты это хорошо знаешь. Убийца не из числа твоих подопечных. Он из нового помета!

Кэйт невольно улыбнулась:

— Из нового помета?

— Ну да! Именно это я и хотел сказать. Преступления, связанные с насилием, год от года меняют свой характер. В пятидесятых и шестидесятых они не отличались такой агрессивностью, как сейчас. Взять хоть этого типа и ему подобных. Они убивают жертву с особой жестокостью, чтобы самоутвердиться, наслаждаясь своим превосходством над женщиной, совершить самое гнусное из насилий над ней. Их возбуждает сопротивление женщины, они упиваются ее страхом. Впрочем, наш маньяк предпочел бы, чтобы женщина вела себя тихо и кротко, как может только мертвая, чтобы она против собственной воли позволяла себя насиловать.

Глядя на багровое лицо Кэйтлина, Кэйт кивнула и равнодушно произнесла:

— Я с вами совершенно согласна, но это не меняет дела, и мы далеки от истины так же, как от Святого Грааля.[23]

— Не беспокойся, мы все равно его найдем! Вопрос лишь в том когда. Самый дерьмовый вопрос во всей этой истории. Ублюдок на чем-нибудь да попадется. Все они рано или поздно попадаются.

Зазвонил телефон. Кэйт сняла трубку, и Кэйтлин увидел, как она изменилась в лице.

— Сейчас выезжаю.

— Ну что там, Кэйти? Еще одно убийство?

— Нет. На этот раз, черт подери, нет!

Подхватив сумку, Кэйт прямо-таки вылетела из дежурки, к великому удивлению Кэйтлина, который так и остался сидеть, глядя ей вслед.

Глава 14

Кэйт ворвалась в дом, с грохотом захлопнув за собой дверь, и, стуча каблуками, стала подниматься по лестнице. Дэн и Эвелин последовали за ней и увидели, как она что-то ищет в комнате Лиззи, переворачивая все вверх дном.

— Что ты делаешь, Кэйт, черт побери! — Дэн был вне себя от негодования.

Кэйт вывалила из комода груду белья и внимательно осматривала каждую вещь.

— Лиззи обвинили в распространении наркотиков, и сейчас она в полицейском участке. — Голос Кэйт дрожал от ярости.

— Что?! — воскликнула Эвелин, схватившись за сердце. — Ты уверена?

— Вполне! Я только что видела свою дочь!

К днищу ящика скотчем был приклеен пластиковый мешочек с таблетками амфетамина. Кэйт оторвала его и сунула в карман.

— Послушай, Кэйт, задержись на минутку, расскажи, что все-таки произошло. Должно быть, это ошибка!

— Нет, Дэн! Я тоже думала, что ошибка, пока не увидела ее. Меня вызвали из информационного отдела: один из сержантов ее узнал. Ее взяли в сквоте в Тиллингдон-Плейс. Это самый большой притон в Грэнтли. Сейчас она в полной отключке!

— Не верю! — воскликнула Эвелин, чувствуя, как подступает дурнота.

— Да, мам! Ну а теперь не будете ли вы столь добры выкатиться отсюда? Я должна выяснить, чего она наглоталась и что вообще происходит. С трудом упросила дежурного врача взять у нее кровь на анализ и никому не показывать. Я ей чуть не свернула башку!

— Послушай, Кэйт, может, ее насильно накачали наркотиками…

— Думаешь, эта мысль не приходила мне в голову? Да?! Ты так думаешь? — Вытаращенными от злости глазами Кэйт смотрела на Дэна. — Вхожу я в камеру, а она, как заорет: «Вали отсюда к такой-то матери!» Так и сказала! Всех, кто там был, обматерила. Я думала, сквозь землю провалюсь от такого унижения! Наша пай-девочка, судя по всему, целую неделю не появлялась на работе! Джоани мне все рассказала! Я была у нее! Где ты думаешь, она была на Новый год? У подруги? Как бы не так! На этой растреклятой тусовке! Изолгавшаяся дрянь, потаскуха, сучка!

Кэйт расплакалась. Эвелин подошла, обняла ее за плечи.

— Пойду приготовлю нам по чашечке кофе, ладно? И вытри глаза. Слезами тут не поможешь!

— Чего только я не делала для этой девчонки! Ее окружили заботой и любовью, старались дать приличное воспитание. Ну почему она так поступила? До чего довела себя! Такое впечатление, будто это не моя дочь!

Эвелин поцеловала Кэйт в макушку.

— Уверена, дорогая, что многие из тех, кого ты к себе вызываешь, говорят то же самое! Растишь детей, возишься с ними, выкладываешься, хочешь как лучше, а им на все наплевать!

— Я готова была убить ее, мам! Джоани призналась, что Лиззи начала принимать наркотики в последнем классе школы. Теперь ясно, почему она не захотела дальше учиться и хоть чего-то добиться в жизни! Ну что за идиотка! — Кэйт сжала кулаки.

Дэн вышел из спальни потрясенный.

Лиззи принимает наркотики?! Его Лиззи?! Он опустился на ступеньку, стараясь переварить страшную новость. Через какое-то время Кэйт перестала рыдать, и Эвелин спустилась вниз приготовить ей кофе. А Кэйт снова пошла в комнату Лиззи, и на этот раз обнаружила противозачаточные пилюли.

— Вот, Дэн, полюбуйся! Противозачаточное средство! Мадам Лиззи, оказывается, и тут преуспела! Пусть вернется домой, я ее на куски разорву!

— Это твоя вина, Кэйт! Целыми днями тебя не было дома. Вместо того, чтобы посвятить себя воспитанию ребенка…

Эта реплика Дэна пришлась как нельзя кстати. Кэйт необходима была разрядка. Она в упор посмотрела на бывшего мужа, и, когда заговорила, голос ее звучал спокойно и ровно:

— И ты, Дэнни Барроуз, смеешь указывать мне, как я должна была воспитывать дочь?! Смеешь говорить мне что-то о моем ребенке? — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Да-да, именно о моем ребенке, Дэн. Ты не имеешь к Лиззи никакого отношения! Это тебя никогда не было дома, даже Лиззи не могла тебя удержать! Мы вырастили ее вдвоем с моей матерью. И я совершенно не виновата в том, что, став взрослой, она пала так низко! Совершенно не виновата!

Но в душе Кэйт знала, что в случившемся будет вей жизнь винить только себя!

Она вытащила из шкафа одежду дочери, тщательно обыскала карманы.

— Глядя на тебя, можно подумать, что ты производишь обыск в доме какого-нибудь преступника! — с упреком проговорил Дэн. — Ты даже не потрудилась выслушать ее! — Он повернулся и вышел.

Кэйт последовала за ним и крикнула вдогонку:

— Ты такой же, как она! Собирай свое барахло и выметайся отсюда. Хватит с меня иждивенцев. К несчастью, она — твоя копия, Дэн. Потаскуха в образе ангела.

Услышав, как хлопнула парадная дверь, Кэйт вернулась в комнату дочери. Обои с изображением мишек из Пэддингтона, казалось, давно смеются над ней. На полке над кроватью стояли игрушки Лиззи. Кэйт взяла куклу-замарашку и прижала к груди, коснувшись лицом холодной пластиковой головы.

О Лиззи, Лиззи! Когда же это все началось?! Как она могла не заметить, что происходит с ее малышкой?!

Слизнув соленые слезы с губ, Кэйт вытащила салфетку из стоявшей рядом с кроватью шкатулки и громко высморкалась.

Затем она посадила куклу на колени и оттянула ей ноги, державшиеся на резинке. Кэйт знала, где обычно прячут наркотики, недаром она была профессионалом!

Патрик сам открыл дверь и радостно улыбнулся:

— Привет, дорогая! Входи.

Патрик проводил Кэйт в гостиную и нахмурился: она выглядела такой несчастной! Он усадил ее на диван, налил ей бренди.

— Что случилось, Кэйт? Ты выглядишь просто ужасно. Неприятности по службе?

Она глотнула бренди.

— Нет, Патрик. Служба тут ни при чем!

И она выложила ему все как есть. Патрик ушам своим не верил. А когда она кончила, сказал с тяжелым вздохом:

— Ты, конечно, извини, но твоей Лиззи надо бы всыпать хорошенько!

— Это ты извини, что я обременяю тебя своими заботами. Но я просто не знала, к кому бежать.

Патрик сжал ее руку.

— Послушай, Кэйт! Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Поняла? — Он сказал это вполне искренне. Сейчас, убитая горем, она казалась ему особенно близкой со своими чувствами и заботами. Со своими страданиями. На какой-то момент Келли даже забыл, что Кэйт служит в полиции.

Кэйт взъерошила свои длинные волосы и, всхлипывая, сказала:

— Знаешь, что меня совсем доконало? Ее враждебность ко мне там, в камере!

— Ей стыдно, Кэйт, поэтому она и вела себя так с тобой!

— Да, Патрик, я понимаю, она ведь накачалась наркотиками! Совсем одурела! Ее нашли в грязном притоне, в компании известных наркоманов. Привел ее туда некий Джой, фамилии не помню. На него уже есть досье длиной с мою руку, а ему всего восемнадцать! Я долго утешала себя мыслью о том, что, возможно, ее притащили туда и насильно накачали наркотиками. Ну, ты знаешь, как это бывает! Но после разговора с ее лучшей подругой поняла, что она — малолетняя шлюха, и все!

Патрик хлопнул ее по колену.

— Постой-постой, Кэйт, послушай меня! Ведь речь идет о твоей дочери! Пусть бы моя Мэнди трахалась с кем угодно и где угодно, только была бы жива! Уж слишком ты строга к дочери, ей ведь всего шестнадцать! Вспомни себя в этом возрасте. Неужели ты была такой паинькой? У подростков сейчас масса соблазнов. Наркотики — просто неотъемлемая часть их жизни. Вот они и таскаются по тусовкам! Наше поколение, молодежь шестидесятых — начала семидесятых, тоже баловалось наркотиками, но у него было стремление изменить мир. Вспомни, ведь и в то время случались всякие истории, связанные с наркотой. Тебе необходимо найти общий язык с Лиззи! Вернуть ее к нормальной жизни!

Кэйт смотрела на него и думала: пожалуй, он прав. Но она не в силах простить Лиззи. Целых полтора года девчонка лгала, притворялась, а Кэйт ничего не знала и радовалась, что у нее такая хорошая, такая чистая девочка. Сталкиваясь чуть ли не каждый день с самыми низменными человеческими пороками, невольно ощущаешь счастье при мысли, что у тебя нормальный ребенок, что он не поддается дурному влиянию. И вдруг на тебе! Дочь — наркоманка! Это все равно как если бы тебе сообщили, что твоя родная сестра — убийца! Просто в голове не укладывается! Видеть свою дочь в камере, накачанную наркотиками! Да это больше, чем удар ножом в сердце.

Келли видел, как поминутно меняется Кэйт в лице и буквально читал ее мысли.

— Я упустила Лиззи. Прозевала ее, как это ни ужасно. Ведь можно было найти другую работу, где не пропадают целыми сутками, а возвращаются домой сразу после пяти. Но никакая работа не привлекала меня так, как работа в полиции. Тебе, разумеется, в это трудно поверить!

Патрик пожал плечами:

— Послушай, Кэйти, что касается работы в полиции, то это твое личное дело. Однако, признаться, до встречи с тобой я не очень-то жаловал полицейских. Но это в прошлом, а теперь я на все сто процентов законопослушный гражданин.

— Знаешь, Пэт, наши с тобой отношения по сути то же, что наркотики Лиззи. Нам не следовало бы делать то, что мы делаем.

Патрик посмотрел в глаза Кэйт и мягко сказал:

— Позволь тебе возразить! Наркотики отравляют людей, а я никогда не причинил вреда ни одной женщине! Если наши отношения хоть как-то тебя шокируют, то лучше распрощаться, пока они на зашли слишком далеко!

Теперь Кэйт посмотрела Патрику в глаза. Его решимость в высшей степени благородна, но как женщина, она не могла не возмутиться его готовностью вот так сразу со всем покончить!

— Не скрою, Кэйт, мне будет тяжело без тебя, ты очень поддержала меня в моем горе. Я как-то уже привык во всем на тебя полагаться. Я бы даже рискнул признаться тебе в любви. В твоих словах, однако, есть доля здравого смысла. Я же в свое оправдание могу сказать лишь одно: что мне нечего скрывать от тебя.

— Это сейчас. А потом?

Он улыбнулся:

— Кто знает, что будет потом?!

Кэйт отвернулась и стала смотреть на старинные с позолотой бронзовые часы над камином. Только они своим тиканьем нарушали воцарившуюся в гостиной тишину. Столько событий произошло за последние несколько месяцев! С прошлой жизнью покончено. Кдк и с ее прежним отношением к Лиззи. После всего случившегося дочери нужна твердая рука. С доверием, на котором строились прежде семейные отношения, тоже покончено. Ее Лиззи, милая, добрая Лиззи, предстала теперь в совсем ином свете. И это пугало Кэйт. Она не знала собственной дочери! А тот, другой, к кому ее постоянно тянуло, но с кем не следовало связываться при ее взглядах на жизнь из-за его репутации, на поверку оказался прекрасным человеком. И отзываться о нем дурно мог лишь тот, кто не знал его, как она!

— Мне не хотелось бы с тобой расставаться, Кэйт! — произнес он тихо и нежно.

— И мне тоже, Пэт!

Она вообще не верила, что при всем желании сможет расстаться с ним!

— А когда твоя дочь вернется домой?

— Завтра. Я, конечно, могла бы взять ее и сегодня, воспользовавшись своим положением, но боюсь, что не выдержу и обойдусь с ней слишком жестоко.

— И все-таки почему ты пришла ко мне? — спросил он шепотом, едва слышно.

— Наверное, потому, что доверяю тебе.

Он улыбнулся и поднял ее на ноги.

— Пошли!

— Куда?

— Я приготовлю тебе отличную ванну, собственноручно намылю тебя, промою каждую складочку, каждое интимное местечко. А потом уложу в постель и так буду любить, что ты успокоишься и завтра, когда явится твоя мадам, будешь в надлежащей форме, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда!

Он увлек ее к лестнице, но она вырвала руку.

— Ох, Пэт, что же это я делаю? Что будет с расследованием и другими делами? Что будет с Лиззи? — Она осеклась, стоило Патрику коснуться ее руки.

— Помни, Кэйт, теперь у тебя есть я, и пока ты будешь во мне нуждаться, я не покину тебя.

Слова его прозвучали так просто и искренне, что Кэйт, умиротворенная, последовала за ним. Впервые за многие годы ей есть на кого положиться. Это было такое восхитительное чувство!

— После ванны мы, как водится, поболтаем обо всем на свете. Полезно поговорить с человеком, который не слишком близок к источнику твоей боли.

Кэйт шла за Патриком и вспоминала, как уходила из дому. Дэн паковал свои вещи, мать закрылась у себя в спальне. Кэйт необходимо было на какое-то время уйти, уйти немедленно. Марихуана и таблетки амфетамина! И где? В комнате ее дочери! Патрик прав: ей необходимо было поплакать у кого-нибудь на груди.

Уже позже, после того как она приняла ванну и легла с Патриком в постель, а он стал тихонько похрапывать, Кэйт поняла, почему пришла именно к нему, хотя не могла не заметить некоторой парадоксальности ситуации. Приподнявшись на локте, она заглянула Патрику в лицо и призналась самой себе, что любит его. Любит без памяти. Это открытие не огорчило ее, напротив, очень-очень порадовало.

Затем мысли ее перешли на Лиззи. Она вспомнила, какой была дочь, когда пошла в школу. Ее маленькие ножки в белых носочках и сандалиях, нарядное платьице в тщательно отутюженных складочках, длинные темные волосы, блестевшие, будто агат. Кэйт так ею гордилась! Что же случилось потом? Почему Лиззи пристрастилась к наркотикам? Когда, повзрослев, отдалилась от матери?

Кэйт смахнула горячие слезы, казалось, затуманившие эти видения. Хватит плакать! Патрик прав: надо искать пути сближения с дочерью. Сделать все, чтобы достойным образом выбраться из этого кошмара.

Патрик перевернулся, и его рука оказалась на ее животе. Это было так приятно! Кэйт почувствовала себя полностью защищенной.

Поцеловав его в голову, она снова легла, хотя знала, что не уснет. Ей сейчас надо было наметить план действий. Шок прошел, ярость утихла, и теперь Кэйт могла все хладнокровно обдумать.

Что-то важное она все-таки упустила в воспитании Лиззи. И теперь надо исправлять положение.

Уткнувшись в плечо Патрику, она прикрыла веки, и перед глазами тихонько поплыли воспоминания.

Кэйт не подумала лишь об одном: как сама Лиззи восприняла случившееся.

И это было ошибкой, о которой она очень скоро пожалела.

Кэйт чувствовала, как сверлил ее взглядом стоявший у нее за спиной сержант, пока она подписывала бумаги об освобождении дочери. С тяжелым сердцем пошла она к камерам предварительного заключения. В участке уже вовсю болтали о том, что Лиззи взяли в притоне с поличным. Аманда Докинс сочувственно улыбнулась Кэйт, когда та прошла мимо, но Кэйт даже не взглянула на нее. Войдя в камеру, Кэйт почувствовала, как сжалось сердце, когда она увидела Лиззи сидящей на матрасе, постеленном прямо на полу, с размазанной по лицу краской и спутанными волосами.

— О, ты все-таки соблаговолила прийти? — Она дерзко взглянула на мать.

Кэйт сглотнула.

— Вставай, Лиззи!

Девушка лениво поднялась и, положив руку на бедро, приняла вызывающую позу. Хиггинс, дежурный офицер лет пятидесяти, только головой покачал: посмей его дочь вести себя подобным образом, он задал бы ей хорошую трепку.

— Быстро собирай вещи! — тихо произнесла Кэйт и, повернувшись к Хиггинсу, прочла в его глазах сочувствие и жалость.

— Она ела?

— Нет, наотрез отказалась, только выпила апельсинового сока, и то с трудом уговорили. Витамин С, как известно, вымывает из организма наркотики.

— Да, знаю. Ну давай же, Лиззи, поехали.

— Пусть отец за мной приедет, — процедила Лиззи сквозь зубы.

— Он не может, так что придется тебе ехать со мной. Ну давай, Лиз, двигай! Я не склонна сейчас играть с тобой в эти игры!

С презрительной усмешкой Лиззи снова опустилась на матрас.

— Что же, я дождусь его. Спешить мне некуда.

— Лиззи, ты немедленно поедешь со мной! Поняла?

Губы девушки скривились в злой улыбке:

— И не подумаю. Хватит с меня нравоучений твоих и бабкиных. Вы вечно чего-то хотите от меня, чего-то ждете…

Кэйт почувствовала, что краснеет, и, с трудом сдержав гнев, сказала:

— Дома поговорим, здесь не место!

— Не место? Забавно! Это как раз самое подходящее для тебя место! Ведь ты здесь проводишь большую часть времени.

— Лиз, в последний раз говорю: собирайся домой! Там и поговорим, попробуем разобраться, есть ли в случившемся какой-нибудь смысл!

Лиззи громко расхохоталась, растянув рот до ушей.

— В этом ты вся, да? Давайте, мол, все обсудим! Давайте отыщем тайный смысл! Да пошло оно все к чертовой матери! И ты тоже, мам! А то выпендриваешься, будто в паршивой пьесе!

Кэйт стиснула зубы, повернулась к дежурному офицеру:

— Вы не могли бы нас оставить вдвоем? Будьте добры!

Офицер обрадовался и пулей вылетел из камеры, с шумом захлопнув за собой дверь. Ему было неловко присутствовать при этой сцене, и он делал вид, будто сосредоточенно изучает нацарапанные на стенах надписи. Эта Кэйт Барроуз такая славная женщина, и работник отличный. И вдруг такое унижение! Смотреть больно!

Мать и дочь в упор смотрели друг на друга, и Кэйт поняла, что «война нервов» неизбежна. Ни раскаяния, ни сожаления, что было бы вполне естественно, Лиззи не испытывала в сложившейся ситуации. Напротив, одно удовольствие. Она видела беспомощность матери и наслаждалась ею. Неужели это ее дочь, в отчаянии думала Кэйт, ее Лиззи, улыбчивая, ласковая, послушная? Ее словно подменили. Перед Кэйт была совсем незнакомая девушка с телом и лицом Лиззи. Кстати, своим телом девчонка очень неплохо пользовалась, судя по ее дневнику, который Кэйт обнаружила в спальне.

— Скажи мне, наконец, Лиззи, в чем дело?

Дочь поднялась, отошла к дальней стене камеры и нетерпеливым жестом убрала волосы с глаз.

— Я же сказала: пусть отец приедет за мной!

— Отец далеко, а я — здесь. Будешь упрямиться, увезу тебя силой.

Лиззи снова расхохоталась.

— Посмотрим, как тебе это удастся, — ответила она, и столько в ее тоне было презрения, что Кэйт внутренне содрогнулась. Шагнув к дочери, она схватила ее за волосы и потащила к двери. И где только силы взялись?

Лиззи пришла в неописуемую ярость и со всего размаха двинула мать кулаком в плечо. Кэйт в свою очередь повернула Лиззи лицом к себе и так врезала ей по физиономии, что та отлетела в дальний угол камеры.

— Вставай, Лиззи, пока я окончательно не потеряла терпение! Вставай, слышишь? — Эти слова эхом прокатились по камере.

Кэйт направилась было к дочери, но Лиззи уже вскочила на ноги.

— Ты сейчас же поедешь со мной и не вздумай открывать свой паршивый рот, не то я так тебя отделаю, что долго будешь помнить!

Что-то в голосе матери заставило Лиззи насторожиться. Она поняла, что это не пустая угроза. Кэйт между тем, ухватив дочь за рукав, снова потащила ее к двери и постучала. Хиггинс открыл, и Кэйт, волоча дочь, прошествовала мимо КПЗ, мимо дежурного сержанта и вышла на улицу, к стоянке машин. Швырнув Лиззи на заднее сиденье, она села за руль и тронула с места.

— Тебе, Лиззи, следовало бы извлечь из случившегося кое-какие уроки и вести себя разумно. Никак не могу понять, что с тобой творится!

Она вырулила со стоянки и поехала к дому. За всю дорогу ни одна из них не проронила ни слова.

Эвелин очень хотелось привести комнату Лиззи в порядок до того, как внучка вернется, но Кэйт запретила, и теперь старая женщина сидела на постели Лиззи, с ужасом глядя на царивший в спальне разгром и разбросанные детские фотографии внучки. Скажи ей кто-нибудь раньше, что Лиззи балуется наркотиками, она рассмеялась бы этому человеку в лицо:

— Кто угодно, только не моя Лиззи!

Но теперь она знала правду и очень страдала. Неужели такая милая, такая прелестная девушка готова из-за наркотиков разрушить собственную жизнь, принести в жертву семью?

Кэйт сказала, что уже не один год Лиззи принимает амфетамин. Эвелин сокрушенно покачала головой, встала и еще раз оглядела знакомую до мелочей комнату. Когда Лиззи была совсем еще крошкой, она часто укладывала ее спать! Целовала ее нежное личико, до блеска расчесывала длинные волосы.

Эвелин подошла к окну, посмотрела на улицу в тусклом полуденном свете, и вдруг взгляд ее упал на дневник, лежавший на подоконнике. Обычный девичий дневник, с птичками и цветами на шелковой бледно-зеленой обложке. Эвелин нехотя открыла его и стала читать.

Она читала его до тех пор, пока не приехали Кэйт и Лиззи. Кэйт вытащила дочь из машины и буквально волокла по дорожке к дому. Затем втолкнула ее в дверь.

Лиззи прошла прямо на кухню и, как ни в чем не бывало, принялась готовить себе кофе. Кэйт швырнула куртку на перила и последовала за дочерью.

— Ну так вот, я хотела бы знать: кто дал тебе наркотики и с кем ты их принимала?

Лиззи налила в чашку молока и равнодушно ответила:

— А это, мам, не твое дело!

Кэйт запустила пальцы в волосы.

— Я не намерена препираться с тобой весь день, Лиззи, понятно?! Ты должна ответить мне, и немедленно!

Лиззи повернулась к матери и скрестила руки на груди.

— Это, видимо, все, на что ты способна: «Ты должна ответить мне, и немедленно!» Да кто я тебе, черт побери, дочь или какой-то паршивый подозреваемый!

— Насколько я понимаю, мадам, ты сейчас выступаешь сразу в двух ролях! Тебя взяли в доме известного торговца наркотиками и подозревают в их распространении. Так что подумай, чем это может для тебя кончиться. Ты даже в спальне прячешь эту отраву. И дневничок твой я тоже нашла! Так что не прикидывайся невинной овечкой!

Лиззи отвернулась, взяла чайник и стала наливать в чашку кипяток.

— Знаешь, мам, я провела кошмарную ночь, и мне сейчас не до разговоров. Может, потом побеседуем?

Кэйт в изумлении смотрела, как Лиззи насыпает в чашку кофе. Ее длинные пальцы с такой силой сжимали ложечку, что даже костяшки побелели! Джинсы и майка подчеркивали все линии ее фигуры, и Кэйт про себя отметила, что дочь уже вполне сформировалась. Без бюстгальтера ходит! Майка грязная, в пятнах! А волосы, волосы! Настоящий колтун! После всего, что случилось, как ни в чем не бывало, готовит себе кофе! И уже не впервые за последние сутки Кэйт подумала: черт возьми, что же все-таки произошло с ее девочкой?!

Эвелин, слышавшая из гостиной весь этот разговор, вышла на кухню и швырнула Лиззи дневник как раз в тот момент, когда та садилась за стойку бара.

— Я немало повидала на своем веку, Элизабет Барроуз, но от этой пакости меня просто стошнило, когда я читала. — Тон у Эвелин был жесткий, ледяной.

Лиззи схватила дневник.

— Не надо было читать, ба! — Мнением бабушки она явно дорожила.

— Не смей называть меня ба! Никогда больше на зови меня так! Мало того, что ты делала все эти мерзости, так еще расписала их в дневнике! Отвратительно!

— Это жизнь, пойми! — сорвалась на крик Лиззи. — Ты ведь тоже была молодой! Моя жизнь — это моя жизнь! Мне скоро семнадцать! Да, мне нравится спать с мальчишками! И это мое дело! Только мое! Ни тебя, ни мамы оно не касается.

Эвелин поглядела на нее с презрением.

— И это все, что тебе нужно от жизни? Забавно! Уже не один год от тебя только и слышишь: мне, мое, у меня, я хочу, я думаю, я, я, я! Хоть бы еще о ком-нибудь подумала! Мы тут из кожи вон лезли, чтобы выполнить каждый твой каприз, каждое желание! А ты… ты просто избалованная сучка, вот ты кто!

— Мама!

— Ой, Кэйт, не затыкай мне рот! В дневнике все написано черным по белому. Оказывается, я давлю на нее своей любовью, мои ласки действуют ей на нервы! Ну что ж, Лиззи, успокойся: до самой смерти я близко к тебе не подойду!

И Эвелин, ссутулившись, вышла из кухни.

Лиззи закрыла лицо руками, потом схватила дневник и швырнула на стол.

— Ну почему все это должно было случиться? Почему ты позволила ей это читать? — воскликнула она со слезами в голосе.

— Лучше спроси об этом себя! Зачем ты все это проделывала, да еще вела дневник? Вот что важно, а не-то, что мы об этом думаем!

По лицу Лиззи струились слезы, и материнский инстинкт подсказывал Кэйт, что ее нужно пожалеть, утешить. Но не хватало сил, стоило только представить себе, как Лиззи развлекается сразу с двумя парнями на заднем сиденье машины, о чем написано в дневнике. Тут не жалеть, не утешать надо, а всыпать как следует. Между ними теперь лежит пропасть, и уже ничего нельзя сделать — Кэйт в этом убеждена.

— Ну почему вы не позволяете мне жить, как я хочу?

— Потому, Лиззи, что избранный тобой путь ведет к гибели, это просто самоубийство!

— Я была в отключке, когда писала о тебе и бабушке в дневнике. Это неправда! Я бабушку очень люблю! И всегда любила!

Кэйт села напротив Лиззи и сказала со вздохом:

— Пойми, Лиззи, не то обидно, что ты о нас написала, а то, что ты все это время лгала!

— А что мне оставалось делать? Сказать тебе правду? Да ты бы на уши встала! Пойми ты, наконец. Это — моя жизнь, моя, моя и только моя!

Кэйт закурила, и Лиззи, перегнувшись через стол, тоже взяла сигарету из пачки.

— Да, да! Я еще и курю! Ну, а остальное ты уже знаешь.

Кэйт будто током ударило, когда Лиззи, беря спичечный коробок, коснулась ее своей теплой рукой.

Глядя, как Лиззи раскуривает сигарету, Кэйт заметила у нее грязь под ногтями, лак облупился, губы потрескались и запеклись. Словом, вид был такой, будто она провела бурную ночь. Но выглядела Она при этом совсем еще юной и даже робкой. Впрочем, Кэйт знала: впечатление это обманчивое. Сколько таких вот девчонок она перевидала за все эти годы! Потаскухи! Иначе их не назовешь. Малолетние потаскухи с размалеванными физиономиями, острые на язык, умеющие постоять за себя! Одна из них сидит теперь напротив нее, олицетворяя ту «правду жизни», за которую борется. С четырнадцати лет ее дочь спит с мальчишками и взрослыми мужчинами! Трахалась бы с одним, которого полюбила, тогда по крайней мере секс был бы естественным продолжением их отношений. Так нет же! Любой смазливый юнец в модных тряпках может с ней поразвлечься. Кэйт плотно сомкнула веки.

— А где отец?

— Уехал. Понятия не имею куда.

— Ясно. Кому-кому, а тебе никогда не было до него никакого дела!

— Послушай, Лиззи! Я терпела его здесь только ради тебя: будь моя воля, он давным-давно забыл бы дорогу в наш дом. А так — является, когда захочет! Я считала, лучше дрянной отец, чем вообще никакого, раз он тебя любит!

Лиззи усмехнулась:

— У меня никогда не было отца. Да и матери тоже. Разве не так?

Кэйт сделала глубокую затяжку и вздохнула.

Ну чем же все-таки объяснить то, что произошло, черт возьми?!

Эвелин лежала у себя в спальне на кровати и смотрела в потолок. Она уже оправилась от шока, и гнев сменился печалью. Но жаль ей было не Лиззи, а Кэйт. Жаль до слез. Чего только не делала дочь, чтобы дать этой девчонке все, что только та пожелает. Ради Лиззи она пожертвовала собственной личной жизнью. И что из этого вышло?

Часть вины за случившееся лежит и на ней. Незачем было так баловать внучку! Но разве могла она себе представить, что умная, совершенно нормальная девочка превратится в настоящее чудовище?! Что малютка, милая улыбающаяся малютка, которую она когда-то держала на коленях, будет спать с первым встречным, когда подрастет? Разве не старалась она привить ей нравственные принципы? Какое несчастье, что нет в живых ее мужа! Он знал бы, что делать! Эвелин вытерла набежавшие на глаза слезы.

Лиззи никогда не знала настоящей любви настоящего отца! А Кэйт знала. Она обычно дожидалась отца в прихожей, сидя на ступеньках и прислушиваясь: не заскрипит ли гравий на дорожке к дому. А он, бывало, распахнет дверь, подхватит ее на руки, крепко прижмет к груди. Он обожал Кэйт, и с самого детства она чувствовала себя защищенной. Но Дэн разрушил ее жизнь, бросил с грудным ребенком на руках, и сердце Кэйт окаменело! Конечно, она без памяти любила Лиззи, Эвелин это видела, но видела и то, что всю свою энергию дочь отдает работе. Теперь, по здравом размышлении, Эвелин иногда думала: а правильно ли Кэйт поступала? Не лучше ли было бы выйти замуж вторично и дать Лиззи хотя бы приемного отца?..

Эвелин сокрушенно покачала головой: что ни говори, а яблоко от яблони недалеко падает. Это была любимая поговорка Эвелин. Лиззи — точная копия отца: использует людей в собственных целях, как Дэн. Упаковал вещички и исчез. Зачем ему осложнения? Он, видите ли, не в силах выносить нервозную атмосферу в доме! Так и сказал! А ведь первый и создавал эту атмосферу обычно.

Она услышала, как открывается дверь спальни, и прикрыла глаза ладонью от резкого света, падавшего с площадки лестницы.

— Я, мам, принесла тебе кофе.

Кэйт поставила чашку на ночную тумбочку.

— Ну как ты?

Эвелин прикрыла глаза и не увидела, а скорее почувствовала, что Кэйт села на постель: под ее тяжестью прогнулись пружины. Руки женщин сплелись в пожатии.

— Не знаю, что тебе сказать, Кэйт. От первого шока я как будто оправилась и пытаюсь найти оправдание ее поведению.

— Я понимаю тебя, — со вздохом ответила Кэйт.

— О, Кэйти, могли ли мы представить себе, что доживем до такого дня… — Она не договорила.

— Я все понимаю, поверь. Все, что ты чувствуешь. Больше всего меня убивает, что я ни о чем не догадывалась! Подумать только, я, полицейский детектив, не видела, что творится у меня под носом!

— Просто ты ей полностью доверяла!

Отчаяние, прозвучавшее в голосе Эвелин, вызвало в Кэйт новую волну гнева и ярости. Мало того, что дочь натворила, так еще заставила страдать бабушку! Эвелин жила в другое время, была представительницей другого поколения. До замужества не знала мужчин и всю жизнь хранила верность мужу, хотя овдовела совсем молодой. Кэйт по-доброму завидовала цельной натуре матери, ее чистой, прекрасной жизни. А Лиззи взяла да вываляла любовь бабушки в грязи!

И этого Кэйт не могла простить.

Женщины долго молчали. Горестно, безнадежно. Вдруг зазвонил телефон.

Кэйт поговорила и ьернулась к матери.

— Меня вызывает Фредерик Флауэрс. И я не в восторге, потому что догадываюсь зачем. — Голос Кэйт дрогнул.

Старший констебль был очень любезен с Кэйт, что, разумеется, не осталось незамеченным ею. Он спросил, что произошло, и она рассказала ему всю правду. Обвинение Лиззи в распространении наркотиков отпало само собой, поскольку в момент задержания у нее обнаружили совсем мало наркотиков, видимо, те, которыми она сама пользовалась, что на языке полицейских называется «для личного употребления». О торговле тут не могло быть и речи.

Домой Кэйт ехала в ступоре. Над ее карьерой сгустились тучи. Но это ее сейчас не очень интересовало. Главное — понять, почему ее дочь увлеклась наркотиками. Почему лгала? Что, черт возьми, творилось в ее юной головке?

Она остановила машину и немного посидела, глядя на свой дом. Вечер наступил неожиданно, хотя день казался бесконечно длинным. Длинным и богатым событиями! Не снимая перчаток, Кэйт помассировала затылок. Как она встретится завтра с коллегами? Наверняка ей перемывают там косточки!

С тихим стоном она вылезла из машины. Дом был объят тишиной. Кэйт прошла на кухню, зажгла свет. Поставила на плиту чайник, чтобы вскипятить воду для кофе, достала три чашки и поднялась в спальню матери. Та тихонько похрапывала. Осторожно прикрыв дверь, Кэйт пошла в комнату дочери.

Лиззи лежала в постели, до подбородка натянув простыню. Кэйт на цыпочках подошла и внимательно посмотрела на дочь. Ее темные волосы разметались по подушке. При свете уличного фонаря Кэйт видела, какие длинные у Лиззи ресницы и как контрастируют они с бледной кожей лица. Ее девочка и в самом деле прелестна! Природа дала ей так много! Откуда же в ней эта неукротимая тяга к саморазрушению?! Кэйт была убеждена, что наркоманы желают лишь одного — разрушения!

По щекам поползли слезы. Отвернувшись от Лиззи, она огляделась. Все такое знакомое, дорогое: куклы, набор косметики на туалетном столике, книги, небрежно расставленные на полке… Хорошо еще, что Лиззи попыталась навести здесь хоть какой-то порядок!

Вдруг взгляд Кэйт привлек клочок бумаги на туалетном столике в нескольких шагах от нее. Она подошла, взяла его в руки и стала читать. Смысл слов ускользал, и она снова и снова перечитывала записку.

«Прости, мам! Прости, мам! Скажи ба, что я люблю ее… Скажи ба…»

Она взглянула на Лиззи. Мертвенная бледность ее лица вывела Кэйт из оцепенения. Откинув одеяло и простыню, Кэйт увидела кровь, алеющую даже в сумеречном свете. С трудом сообразив, что кровь бьет ключом, Кэйт схватила висевшее на стуле полотенце и стала перевязывать запястья Лиззи. Пальцы не слушались, сердце бешено колотилось, его стук барабанным боем отдавался в ушах.

Помчавшись к себе в спальню к телефону, она набрала номер «Скорой помощи». На белой трубке появились следы крови. Это кровь ее Лиззи! Кровь Лиззи! Сама не понимая, как ей это удается, Кэйт спокойно и четко отвечала на вопросы диспетчера. Видимо, в эти минуты сказался ее профессионализм!

— Скорее, пожалуйста! О Боже, поторопитесь же! — Она не знала, произносит эти мольбы про себя или вслух. Положив наконец трубку, Кэйт снова бросилась в спальню Лиззи.

«О Боже милостивый, сохрани ей жизнь! Я сделаю все, что ты захочешь, только сохрани ей жизнь! Я буду каждый день ходить в церковь, пока не умру…»

Не одна Кэйт в тяжелую минуту жизни пыталась заключить сделку с Богом!

Наконец в гнетущей тишине завыла сирена «скорой помощи». Только когда Кэйт, шатаясь, выходила из комнаты, она заметила мать: Эвелин стояла в дверях с пепельно-серым лицом.

Кэйт не посмела взглянуть ей в глаза и вместе с дочерью уехала в больницу.

— Чего угодно Кэйт могла ожидать от жизни, только не того, что произошло за последние сутки. Такое ей и в дурном сне не снилось! Скажи кто-нибудь, что с ней случится, она рассмеялась бы ему прямо в лицо!

Но сейчас на нее свалились все беды. К сложнейшему расследованию по делу об убийствах добавилась еще одна проблема, не менее сложная. И Кэйт не сомневалась в том, что жизнь ее никогда не войдет в прежнее русло.

Кэйт ждала в приемном покое больницы и, глядя на молодого улыбчивого врача, думала о том, как странно выглядят его волосы. Казалось, их не стригли, а выдирали клочьями. Подбородок был не брит.

— Ну, что я могу вам сказать, миссис Барроуз? Мы наложили швы. Порезы, конечно, глубокие, но жизни не угрожают, главные артерии не задеты. А без сознания она была потому, что наглоталась снотворного. Сейчас она проснулась, но еще очень слаба.

— Можно мне ее повидать?

— Разумеется. Утром мы покажем ее психиатру.

— Психиатру? — тихо переспросила Кэйт.

— Да, так принято. Всех, кто покушался на самоубийство, показывают психиатру. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Кэйт пропустила мимо ушей эту банальную реплику: врач всего-навсего старался утешить ее.

Она поднялась и стала гасить сигарету, не замечая, что она давно уже погасла.

— Значит, я могу пройти к дочери?

— Конечно, можете. Только не утомляйте ее. Самое лучшее лекарство для больной — это сон. Сон — поистине великий целитель!

Кэйт так хотелось сказать, чтобы он заткнулся, но вместо этого она улыбнулась ему:

— Большое спасибо!

Войдя в палату, Кэйт увидела, что кровать скрыта занавесками, и осторожно приподняла край одной их них.

Лиззи лежала с открытыми глазами, и Кэйт заставила себя улыбнуться.

— Прости меня, мам! Мне, право же, очень жаль.

— О Лиззи! — воскликнула Кэйт, и вся боль ее, все страдания выплеснулись наружу горючими слезами.

Мать и дочь плакали навзрыд.

— Все будет хорошо, Лиззи, обещаю тебе. Мы справимся с этим!

— Ох, мама! И зачем только ба прочла мой дневник!

Голос Лиззи прерывался от легкой икоты, и это не ускользнуло от внимания Кэйт.

— Мы все это как-то уладим между собой. Сейчас главное, чтобы ты поскорее поправилась.

В маленькое пространство палаты втиснулась сестра. Кэйт уловила исходящий от нее запах персикового мыла, и этот запах напомнил ей времена молодости, когда Лиззи была совсем еще крошкой.

— Вам сейчас лучше поехать домой, — обратилась сестра к Кэйт. — Девочке необходимо как следует выспаться.

Кэйт не возражала. Она поцеловала Лиззи, убрала с ее лица волосы и при этом не переставала улыбаться, хотя это ей стоило немалого труда.

— Я утром приду, хорошо?

Лиззи кивнула и закрыла глаза. Как только Кэйт раздвинула дверь палаты, навстречу ей шагнул Патрик.

— О Кэйт, я места себе не нахожу! — Он раскрыл ей объятия, она кинулась ему на грудь, ощутив исходившую от него силу, и сразу почувствовала себя в безопасности. Он стал гладить ее по голове, целовать, а она, уткнувшись лицом в воротник его кашемирового пальто и вдыхая аромат его тела, туалетной воды и сигаретного дыма, не выдержала и разрыдалась.

Они вместе вышли из больницы, и он повел ее к своей машине. Кэйт даже не пришло в голову спросить, как он узнал о том, что она здесь. И вообще как он узнал о случившемся.

Она просто радовалась тому, что он рядом.

Глава 15

Эвелин услышала шум подъехавшей машины и выглянула в щель между тяжелыми шторами. Машина была шикарной, и Эвелин фыркнула: наверняка за кем-то из соседей. Но тут же нахмурилась, увидев вылезавшую из автомобиля дочь. Впрочем, столько событий произошло за последние сутки, что нечему удивляться. Тем временем из машины вышел мужчина, и когда оба повернулись лицом к дому, Эвелин задернула шторы.

Она села на диван и так и сидела, пока в замке не проскрежетал ключ. Эвелин не могла заставить себя выйти навстречу дочери, как обычно, и шумно поздороваться с ней. Она слышала голос Кэйт и низкий баритон мужчины. Снова, в который уже раз, приложив к глазам промокший от слез платок, Эвелин решила дождаться, когда они войдут в гостиную.

Патрик помог Кэйт снять куртку и кинул ее вместе со своим пальто на перила лестницы. Кэйт была тронута. Патрик держался так, словно и сам жил в скромном, как у Кэйт, доме. Впрочем, когда-то он и в самом деле жил более чем скромно, не имея даже того, что имела Кэйт.

Идя следом за Кэйт в гостиную, Патрик как бы вбирал глазами все, что попадалось по пути: от хороших, но уже поистершихся ковров до тесно заставленных книжных полок в гостиной. В комнате было тепло и уютно. На диване сидела маленькая женщина, вся в черном. Лицо ее светилось умом и добротой, и Патрик сразу проникся к ней симпатией.

— Мам, это мой друг, Патрик Келли. Он привез меня из больницы.

Эвелин склонила голову и скользнула взглядом по Келли: широкий в плечах, длинноногий, с красивыми темно-карими глазами. А у Кэйт не такой плохой вкус, как она думала. Фамилия мужчины была ей знакома: за тем самым рождественским ужином, о котором не хочется вспоминать, Кэйт упоминала о нем. Келли — фамилия ирландская. И если в этом человеке течет хоть капля ирландской крови, он не может быть негодяем!

— Здравствуйте.

Патрик улыбнулся, и Эвелин ответила ему улыбкой.

— Ну что малышка? — спросила Эвелин, заметив, как осунулось лицо дочери.

— Неплохо, мам, вернее, не так уж плохо, если учесть, что произошло. Порезы на руках оказались не опасными, хорошо, что я вовремя спохватилась. Завтра ее покажут психиатру.

Патрик сел в кресло у камина, и Кэйт повернулась к нему:

— Хотите чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть бутылка шотландского виски. — Кэйт прошла к бару, налила по бокалу Эвелин, Патрику и себе и села на диван рядом с матерью. Глядя на них, Патрик думал, что они как две горошины из одного стручка: обе скуластые, волосы растут ото лба треугольником, нос почти римский, классический. Каждая деталь сама по себе безукоризненна, но в сочетании проигрывает. И ни одну из женщин, ни мать, ни дочь, в конечном итоге нельзя назвать красавицей — скорее привлекательной. Но женщины такого типа с возрастом лишь хорошеют, и Кэйт казалась Патрику обворожительной.

Первой нарушила молчание Эвелин:

— Значит, девочку покажут психиатру? Что ж, это прекрасно! С Лиззи явно творится что-то неладное!

Кэйт, не поднимая глаз, кивнула, И сердце Патрика защемило от жалости к ней.

— Это вы недавно потеряли дочь? — обратилась Эвелин к Патрику и, получив утвердительный ответ, продолжала: — Ничего нет страшнее, чем потеря ребенка, да еще при таких ужасных обстоятельствах.

В глазах Эвелин Патрик прочел сострадание.

— Мой сын, — снова заговорила она после паузы, — вот уже двадцать лет, как уехал в Австралию. Он регулярно звонит, но это совсем не то. Я почти забыла его, потому что вижу только на фотографиях. Другое дело, когда ребенок вырастает у тебя на глазах!

Рассказ Эвелин до глубины души тронул Патрика, и он почувствовал, что она прониклась к нему симпатией так же, как и он к ней. Он был бесконечно благодарен этой старой женщине за сочувствие и стремление хоть чуть-чуть облегчить его страдания и, едва не расплакавшись, с трудом проглотил подступивший к горлу комок и залпом допил свое виски.

Чтобы отвлечься от мыслей о внучке и поддержать разговор, Эвелин, переменив тему, спросила:

— Ваши предки были ирландцами, мистер Келли?

— Да. Отец жил в Дублине, а мать родом из Корка. Сам я родился в Глезневине, а сюда попал, когда мне уже было два года.

— Бог ты мой, Глезневин я знаю! А матушка ваша еще жива?

— К сожалению, нет, — покачал головой Патрик. — Прекрасная была женщина.

— Держу пари, что вы часто о ней вспоминаете, да?

Он снова улыбнулся:

— Да, вы не ошиблись.

Перед его мысленным взором возник образ матери. Ее всегда красные до локтей руки и опухшие колени. Мать работала на людей: стирала белье и мыла полы. А когда возвращалась домой после церковной мессы, лицо ее было безмятежным и на губах играла улыбка. В день его рождения мать всегда совала ему в руку шиллинг, если даже в доме почти совсем не было денег, а на Рождество покупала апельсины и какую-нибудь пустяковую игрушку. Воспоминания о матери до сих пор согревают ему душу.

Кэйт как-то отрешенно смотрела на Эвелин и на Патрика. При иных обстоятельствах они наверняка распили бы бутылочку их любимого виски «Бушмилл» из потаенных запасов матери и болтали бы ночь напролет, предаваясь воспоминаниям. Как хорошо, что Патрик здесь, с нею! На него можно положиться и хоть на короткое время забыть о том страшном, что произошло с Лиззи. Она — мать и должна ей помочь! Но как? Сложность задачи приводила Кэйт в отчаяние.

Она снова подошла к бару, чтобы наполнить бокалы, но увидела, что бутылка почти пуста.

— Пойду принесу свой «Бушмилл», — сказала Эвелин, поднимаясь с дивана.

Патрик с улыбкой взглянул на Кэйт.

— Постарайся расслабиться! Лиззи сейчас в безопасности. А поволноваться успеешь и завтра!

— Я чувствую Себя совершенно беспомощной, черт бы меня подрал! Ведь все происходило у меня под носом! Как же я могла не заметить?

Патрик взял ее за руку и привлек к себе.

Она поглядела ему в глаза.

— Слушай, Кэйт, не ты первая, не ты последняя! Все мы, родители, в какой-то момент произносим нечто подобное. Помню, что творилось со мной, когда я узнал, что Мэнди спит с этим подонком Кевином! Обоих хотел придушить. Но — увы! Что случилось, то случилось! И тут уж ничего не поделаешь. Повторяю тебе: налаживай отношения с дочерью. Другого выхода нет!

Патрик конечно, прав, думала Кэйт, и все-таки она упустила дочь, в этом нет никакого сомнения.

Эвелин не заставила себя ждать и вернулась в гостиную с бутылкой ирландского виски.

— Вот. Это моя «святая вода», повышает тонус и придает силы. Моя двоюродная сестра из Колрейна — Господи, благослови и укрепи ее! — присылает его мне регулярно. Благодаря родниковой воде это виски обладает специфическим вкусом. Вам, кстати, известно, что полное имя моей дочери — Кэйти Дэйли? Да, да!

Патрик засмеялся.

«Кэйти Дэйли» — была любимой песней его матери. В ней говорилось о том, как солдаты увели девушку в тюрьму за то, что она приготовила запрещенное ирландское виски.

Эвелин до краев наполнила бокалы, и Кэйт, сделав небольшой глоток, почувствовала, как обожгло горло.

— Завтра девочку должен смотреть главный врач-психиатр, и я пойду вместе с тобой в больницу. Все будет в порядке, Кэйт, вот увидишь!

— Но, мам, как можно взять и вскрыть себе вены?! Самое страшное для нее — это то, что ты прочла ее дневник!

— И неудивительно! Пусть ей будет страшно, этой неблагодарной маленькой негодяйке!

Патрик отпил из бокала виски: разговор, приобрел слишком интимный характер.

— Пожалуй, мне лучше уйти, у вас есть о чем поговорить.

Кэйт кивнула. Она вдруг вспомнила, что шофер ждет Патрика в машине.

— Ой, ваш бедный Уилли, должно быть, совсем закоченел?

— Прошу прощения, Кэйт, что ты сказала?

Взглянув на возмущенное лицо матери, Кэйт не могла сдержать улыбки.

— Ну, мам, я сказала, что Уилли, шофер мистера Келли, сидит в машине и наверняка совсем закоченел.

— А… тогда понятно. Что ж, пригласи его в дом. У нас без церемоний…

Тут Патрик допил виски и заторопился, не хватало еще, чтобы Уилли со своей рожей предстал перед Эвелин!

— Ну нет, я и так явился без приглашения, хотел, чтобы Кэйт благополучно добралась до дому, а вон сколько просидел!

Патрик поднялся, а следом за ним и обе женщины.

— Рад был познакомиться с вами, миссис… — Патрик пожал руку Эвелин.

— О’Дауд. Эвелин О’Дауд.

Он снова улыбнулся ей:

— Надеюсь, миссис О’Дауд, мы еще встретимся, и, хотелось бы думать, при более приятных обстоятельствах.

— Я тоже на это надеюсь, сынок.

Кэйт вышла проводить Патрика в прихожую, и он нежно ее поцеловал.

— Сейчас, Кэйт, главное — немного успокоиться. Что-нибудь понадобится, звони. Договорились?

У Кэйт к горлу подступили слезы, и она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Она смотрела ему вслед, пока он не сел в свой «роллс-ройс», и, лишь когда машина скрылась из виду, вернулась в дом.

— А ты, Кэйти, скрытная, это уж точно!

— Ой, мам, он просто мой друг!

Кэйт села на диван и взяла бокал.

— Просто друг, говоришь? Ну так вот, послушай моего совета: сделай все, чтобы он стал тебе больше, чем другом. Понимаешь, что я имею в виду? Такие, как он, на улице не валяются!

— Дело в том, мам, что он владелец массажных салонов!

Набор нравственных принципов у Эвелин О’Дауд менялся в зависимости от места и времени.

— Ну и что? Не всем же служить в полиции! А он, судя по всему, мужчина что надо! Так что прибери его поскорее к рукам, а уж потом объясняй ему, что плохо, а что хорошо!

Кэйт отпила из бокала.

— Узнай старший констебль, что я связалась с Патриком, моя жизнь превратилась бы в настоящий ад!

Кэйт понятия не имела, что старший констебль осведомлен об ее отношениях с Патриком: уже много лет Келли и Фредерик Флауэрс были тесно связаны друг с другом. Теснее, чем кто-либо мог предполагать. Но афишировать это не собирались.

— В таком случае, дорогая, — многозначительно произнесла Эвелин, — пришли его ко мне. Я растолкую ему, что твоя личная жизнь его не касается.

В другой ситуации Кэйт просто расхохоталась бы, услышав гневные слова матери, но сейчас ей было не до смеха, голова буквально раскалывалась от множества проблем, и она ответила:

— Ты прекрасно понимаешь, в чем дело, мам. Патрик — замечательный человек, ты права, но бизнес его не совсем законный.

— Я, девочка моя, тоже готова нарушить закон — в кровь исцарапать морду того подонка, который накачал нашу Лиззи наркотиками. Вот только не знаю ни имени его, ни фамилии.

Женщины помолчали.

— Послушай, Кэйти, если человек этот тебе по душе и ты чувствуешь себя с ним счастливой, поступай, как хочется! Не важно, что подумает старший констебль, или Дэн, или мы с Лиззи, или еще кто-то, пусть даже очень важный! Две жизни никто не живет, вот и делай, что нравится! Ведь не заметишь, как состаришься и станешь такой, как я. И жизнь тогда у тебя будет совершенно другая! Каждый новый день покажется чуть-чуть короче предыдущего. Ты ощутишь ломоту в костях. Поймешь, что лучшая часть жизни уже позади. Где-то я вычитала, что старые люди цепляются за то время, когда были нужны своим мужьям и маленьким детям, готовили обед и выполняли всякую работу по дому. Я это хорошо понимаю. Мне тоже хочется убежать от настоящего и вернуться в прошлое. Потому что дни, когда кто-то нуждается во мне, уже на исходе.

Кэйт соскользнула с дивана и опустилась перед матерью на колени.

— Уж ты-то мне всегда будешь нужна, мамочка!

Тронутая этим ласковым «мамочка», Эвелин привлекла дочь к себе, и на нее потоком нахлынули воспоминания. Кэйт, когда была маленькой, всегда называла ее мамочкой.

— Ладно, Кэйт, я не оставлю тебя, пока буду нужна! И Лиззи тоже, благослови ее Господь! Иногда я просто готова ноги ей оторвать, но любить ее буду всегда! Мою славную девочку, прелестную, как Дева Мария!

Кэйт отпросилась еще на день с работы, и сейчас они с Эвелин вели в больнице беседу с доктором Пламфилдом. При всем доброжелательном отношении к Кэйт, отпустили ее неохотно, и она понимала, что очень рискует. В конце концов, служба есть служба. Особенно сейчас, когда ей поручили такое важное расследование.

В участке теперь, она это знала, только и разговоров что о ее Лиззи, которая пыталась покончить с собой.

Пламфилд, совсем еще молодой, в своих выцветших джинсах и спортивной рубашке походил скорее на общественного деятеля, чем на врача-психиатра. На макушке у него уже просвечивала лысина, а на затылке волосы свисали как конский хвост. В пожелтевших от табака пальцах он вертел свой мундштук.

Когда Пламфилд с видом превосходства откинулся на спинку кресла и вздохнул, Кэйт почувствовала себя школьницей, которую застукали со шпаргалкой на экзамене.

— У вашей дочери, миссис Барроуз, расстроена психика. Это большое несчастье.

Кэйт слушала его очень внимательно, а сама думала: «Ну скажи, скажи что-нибудь, чего я не знаю!»

Пламфилд между тем продолжал гнусавым голосом читать свои наставления, и у Кэйт мелькнула мысль, что лучше жить с самим дьяволом, чем с таким занудой. Не разговаривает, а поучает, будто все дураки, а он один умный.

— У Лиззи ярко выраженная тяжелая депрессия, чем, собственно, и объясняется ее пристрастие к наркотикам и вообще все ее поведение. Поэтому девочка требует пристального внимания. Ласку надо сочетать с наказаниями. Словом, заботиться о дочери.

— Вы считаете, что Лиззи не хватает заботы?

Пламфилд поднял руку:

— Я еще не кончил, миссис Барроуз!

Кэйт закатила глаза: ну и тип! Не человек, а ходячая карикатура!

— Я вижу, вы привыкли командовать! — Пламфилд ткнул в нее пальцем. — Но здесь не полицейский участок!

Сделав акцент на последних словах, он улыбнулся, и только сейчас до Кэйт дошло: он не терпит полицейских! Не в первый раз ей приходится иметь дело с подобными субъектами. Многие адвокаты из кожи вон лезли, чтобы добиться оправдательного приговора для явных нарушителей закона, а «общественные деятели» даже таскались в суд с положительными характеристиками негодяям, которых следовало до конца жизни упечь за решетку! Ясно: вину за случившееся он собирается взвалить на нее одну!

Кэйт закусила губу. Пусть болтает, сколько душе угодно. Она наберется терпения и выслушает все до конца.

— Ваша дочь, — доктор перешел на тон обвинителя, — ваша дочь сегодня же будет отправлена в психиатрическую лечебницу Варли для более тщательного обследования. Она дала на это согласие.

Эвелин смотрела на его отвислую губу и чувствовала, как закипает в ней раздражение.

— Простите, пожалуйста, доктор Пламтри…

— Пламфилд, с вашего позволения!

— Хорошо, доктор Пламфилд. По-моему, вы слишком самонадеянны! И мне не нравится ваше отношение к делу. Поскольку речь идет о моей внучке, я хотела бы знать, какие обследования будут проведены в больнице, как долго она там пробудет и все остальное.

Доктор Пламфилд покачал головой, будто перед ним были непослушные дети. Кэйт положила ладонь на руку матери.

— Ваша дочь, миссис Барроуз, будет там находиться до тех пор, пока лечение не принесет результатов. Что-то ее беспокоит, но что именно — мы пока не определили.

Он посмотрел на Кэйт, и она поняла смысл его слов — столь деструктивное поведение нуждается в постоянном контроле. Свидания с ней разрешены, но волновать ее нельзя.

Кэйт встала.

— Большое спасибо, доктор Пламфилд. На прощание я хотела спросить: не вы ли будете ее лечащим врачом в больнице Варли?

— Нет, не я.

Кэйт улыбнулась:

— Что же, хоть одно приятное сообщение. Пошли, мам, повидаемся с Лиззи!

Они вышли из кабинета, оставив доктора Пламфилда, который даже не поднялся и продолжал важно покачивать головой. Пока шли к палате, Эвелин вовсю поносила психиатра.

— Подумать только, какой наглец! Всю вину хочет взвалить на нас. Так хотелось послать его подальше! Интересно, что ему Лиззи наговорила? Желала бы я знать!

Эвелин, когда сердилась, говорила с сильным ирландским акцентом.

Кэйт слушала ее вполуха.

Лиззи они застали сидящей на постели. Она через наушники слушала радио. Умытая, с тщательно расчесанными волосами, она в больничном халатике выглядела совсем девочкой. Переведя взгляд с матери на бабушку, она робко улыбнулась и протянула к ним руки. Кэйт поспешила обнять ее.

— Ой, мам, ба!.. Я так рада, что вы пришли!

Эвелин тоже обняла внучку, и Лиззи заплакала.

— Ну ладно, хватит тебе! Успокойся! Все хорошо!

Кэйт, сев на кровати, смотрела на них.

— Они, мам, хотят отправить меня в психушку.

— Ну а ты сама что думаешь?

Лиззи покачала головой:

— Я не знаю. Похоже, меня тут считают малость тронутой…

— Не говори так, — вмешалась в разговор Эвелин. — Тебе просто надо отдохнуть и привести в порядок свои мысли! А на это требуется время.

— Но я правда не знаю, что со мной творится!

Лиззи была на грани истерики, и Кэйт тихонько взяла ее за руку.

— Что ж, Лиззи, в больнице все и выяснят. Ведь то, что ты сделала, очень страшно. И тебе необходимо осознать, почему ты на это решилась!

— Почему? Да я и так знаю почему! Потому что ба прочла мой дневник — только поэтому!

— Ну а наркотики?

— Ой, да сейчас все ими балуются! Я, мам, вовсе не наркоманка: ни героина, ни чего-нибудь в этом роде, как говорится, в руках не держала.

— Зато ты регулярно принимала амфетамин, марихуану, «Экстази»! Это я из твоего дневника узнала. А раньше понятия ни о чем таком не имела. И как только это могло случиться?!

Лиззи легла на постель.

— Иногда, мам, когда ты заходила ко мне, я бывала под кайфом и начинала болтать. Ты не догадывалась, что это я от наркотиков стала такой разговорчивой. Они вообще повышают тонус и приносят ощущение счастья.

— А без них ты разве не чувствовала себя счастливой?

Лиззи уставилась на бинты на кистях рук.

— Да нет, не очень-то!

— Но почему? — Кэйт перешла почти на крик, и лежавшая на соседней койке девица удивленно повернулась в их сторону.

— Понятия не имею, не знаю — и все! Я постоянно думаю о смерти!

Кэйт уставилась на выложенный белой плиткой пол. Чтобы шестнадцатилетняя девчонка думала о смерти?! Ведь она едва-едва начинает жить!

— А где отец?

— Не знаю.

— Он даже не поинтересовался, что со мной? — спросила Лиззи равнодушным тоном.

— Он придет, девочка, он никогда о тебе не забывает!

— Прийти-то он придет! — сказала Лиззи с такой горечью в голосе, что Кэйт и Эвелин невольно переглянулись.

Каких только сюрпризов не преподносит жизнь! — подумала Кэйт. Как будто все начинало налаживаться, и вдруг на тебе! Новая проблема.

В одном доктор Пламфилд, конечно, прав: Лиззи необходимо пройти обследование.

Пусть ею займутся профессионалы. Кэйт хорошо понимала, что и она сама, и ее мать бессильны помочь Лиззи в ее нынешнем состоянии.

Патрик приехал в Баркинг без двадцати двенадцать, на десять минут раньше назначенного срока, и стоял возле одного из домов вместе с тремя лучшими своими боевиками. Им предстояло выкурить супружескую пару и их троих детей из арендуемого ими дома. Патрик не терпел подобных дел, но отказаться не мог, поскольку арендатор угрожал его людям бейсбольной битой. В других обстоятельствах подручные Патрика ворвались бы в дом силой, но с минуты на минуту должна была прибыть полиция, и действовать приходилось, не нарушая закона. Арендатор, держа наготове биту, из окна спальни следил за происходящим. Скоро появилась полиция. Молодой констебль, подойдя к двери, приподнял почтовый ящик и закричал в щель:

— Ну кончайте же, мистер Трэверс, это бессмысленно! Спускайтесь вниз! И мы все спокойно обсудим!

Констебль отошел от двери и поглядел на окно спальни, у которого стоял мистер Трэверс, штукатур по профессии, потерявший дом, когда обанкротилась его фирма. Трэверс не спеша приоткрыл окно и высунул свою тронутую сединой голову:

— Да пошли вы все к чертовой матери! Я что, не уплатил этому ублюдку? Какого черта!

Констебль снова подошел к двери и попробовал договориться с арендатором.

— Дело в том, что домовладелец, у которого вы арендуете дом, не заплатил по закладной. Так что выселяет вас не он, а строительная компания! Будьте так любезны, соблаговолите спуститься к нам, и мы попробуем как-то уладить дело!

Сквозь щель под почтовым ящиком констебль рассмотрел в дальнем углу прихожей женщину с грудным ребенком на руках. Изможденную, скверно одетую, с грязными босыми ногами. Вид у нее был растерянный.

— Ведь мы ему только что заплатили! — Она с недоумением мотнула головой. — Четыре сотни фунтов, всю ренту за месяц. Мы прожили здесь полгода, и идти нам просто некуда!

В это время с лестницы спустились две маленькие девочки и подошли к женщине. Полицейский с тяжелым вздохом вернул на место почтовый ящик и возвратился к небольшой группе людей, стоявших на тротуаре.

— Бедолаги! Такое случается все чаще и чаще: покупают дом, получают под него по закладной деньги и сдают в аренду нищим простакам вроде этих. Берут сотни четыре в месяц, получают прибыль так долго, как только это возможно, а когда дом переходит в собственность к другому лицу, смываются! Ищи тогда ветра в поле! Иной мошенник проделывает нечто подобное сразу с восемью-девятью домами и наживает себе целое состояние.

Патрик кивнул: он терпеть не мог всех этих мелких мошенников. Махинации с закладными были стары как мир! — Попробую поговорить с ними!

Констебль равнодушно пожал плечами:

— Ладно, а я пока сгоняю в Службу социальной помощи: может, там найдут для этих бедолаг ночлег или накормят. Ну, в общем, что-нибудь сделают.

Патрик подошел к двери.

— Меня зовут Патрик Келли, новый владелец передал мне этот дом в собственность. В настоящий момент я выступаю тут в роли судебного пристава. Мистер Трэверс, ваша жена и дети, я полагаю, напуганы до смерти. Спуститесь вниз, и попробуем вместе с вами решить эту проблему.

Бен Трэверс знал, кто такой Патрик Келли, мало кто в округе не знал. Он стал тут чем-то вроде живой легенды!

Трэверс окинул взглядом убогую комнату: две старые кровати, купленные в магазине подержанных вещей, софа с поломанными ножками и газовая плита, пожалуй, еще времен войны. Вот и все. Трэверса охватили отчаяние и гнев: Боже, до чего он дошёл! До чего довел жену и детей!

Все, что он накопил, до последнего пенса съел первый «ключевой» взнос за этот дом — больше тысячи фунтов, да еще квартплата — четыре сотни в месяц! До этого они жили три месяца у матери Луизы, и это время показалось Трэверсу бесконечно долгим. А ведь еще два года назад у него был дом в Ист-Хэме — приватизированное муниципальное жилье, был небольшой, но довольно прибыльный бизнес, во всяком случае, семья могла жить в нормальных условиях. А вот теперь дело дошло до того, что уже второй раз его собираются выселить нанятые новым владельцем люди. Трэверс погладил свою бейсбольную биту и, не выпуская ее из рук, медленно спустился в прихожую.

Жена тихо плакала, и он печально поглядел на нее.

— Прости меня, Лу!

— Впусти их, Бен, давай кончать с этим.

Он кивнул и пошел открывать. Едва войдя, Патрик захлопнул за собой дверь, оставив за порогом зевак.

— Вы мистер Трэверс? Право же, мне очень жаль, но ордер на ваше выселение выписан судом. Тот тип, что обманул вас, преспокойно смоется, как это делают подобные ему мошенники. Кстати, вы не знаете его фамилии? Может, я сумею отыскать его и вытрясти хоть что-нибудь из ваших денег?

— Его зовут Мики Дэнби. Я поверил этому подонку. Лишь на прошлой неделе он содрал с меня плату за месяц вперед. Он с самого начала держал нас в неведении. Мы заключили с ним договор только на год, но сейчас этот договор стоит меньше, чем бумага, на которой он написан! Что же, черт побери, нам теперь делать?

Патрик вытащил из кармана бумажник, извлек из него три пятидесятифунтовые купюры и протянул Трэверсу:

— Возьмите на первый случай. Попробуйте обратиться в благотворительную контору «Би энд Би». Или в другое подобное заведение. Вот вам моя карточка. Сообщите моему секретарю, где вас найти, и я позабочусь о том, чтобы вы получили хоть часть потерянных денег. Мики Дэнби — отъявленный негодяй, у меня с ним старые счеты!

— Спасибо, мистер Келли, — сказал Трэверс, беря деньги. — Надеюсь, когда-нибудь я сумею расплатиться с вами! — Голос его дрогнул.

— Давайте сюда вашу биту, и мы тотчас покончим с этим! — Патрик кивнул не сводившей с него глаз женщине. — Как там, милочка, насчет чашечки чая, пока мы тут будем улаживать наши дела?

Женщина, уставшая от томительного ожидания, кинулась заваривать чай.

Патрик распахнул дверь и с улыбкой обратился к полицейским:

— Все в порядке, господа офицеры, можете ехать по своим делам.

— Вот и отлично, — обрадовался констебль. — Я связался по рации со Службой социальной помощи, они подыщут для этих людей какое-нибудь временное жилье. До встречи, мистер Келли!

Констебль укатил на полицейской машине, а Патрик прошел за Беном Трэверсом в гостиную, почти пустую, если не считать старомодного переносного телевизора и диванчика в стиле шестидесятых годов, на котором сидели две девочки. Патрик, широко улыбнувшись им, сел рядом. Надо дождаться кого-нибудь из Службы социальной помощи, посмотреть, что там они предложат. Невольно он остановил взгляд на Бене Трэверсе — перед ним стоял крепкий высокий мужчина.

— Вы работаете?

— Постоянно нет. Подрабатываю. Строительные работы сейчас — сплошное жульничество: заложат фундамент под дом — и до свидания! Ну прямо дьявольские шутки!

— Совершенно верно, — поддакнул Патрик. — Ну, а такая работа вас не привлекает?

Бен Трэверс нахмурился:

— Какая именно? Судебного пристава, что ли? Вы это имеете в виду?!

— Конечно. А что особенного? Работа вполне приличная, к тому же постоянная.

— Такое мне и в голову не приходило.

— Что ж, поговорите с моими парнями, они объяснят, что от вас требуется. Я взял бы вас на службу: предпочитаю иметь дело с приличными людьми. А уж если со смекалкой, так совсем хорошо!

— Я поговорю, мистер Келли, обязательно поговорю!

Женщина внесла в гостиную поднос с чаем.

— Спасибо, милочка. — На губах его снова появилась улыбка. — Все это, — он обвел рукой комнату, — конечно же не стоит четырех сотен в месяц!

— Что и говорить, черт побери! На отель «Ритц» никак не тянет! Только бы добраться до этого Мики Дэнби! Я этому извращенцу проклятому башку оторвала бы!

Патрик бросил взгляд на Бена Трэверса:

— А женщина ваша не пошла бы на эту работенку, а?

Бен Трэверс засмеялся: он и не подозревал, что еще способен смеяться!

Патрик принялся за чай.

После гибели Мэнди Патрик Келли стал добрее и мягче. Он познал горе и теперь хотел избавить от страданий других людей. Кого только мог. Исключая «Потрошителя из Грэнтли», разумеется. Этого подонка он не стал бы жалеть. Да и вряд ли кто стал бы. Этому ублюдку давно пора сдохнуть, и когда это наконец произойдет, Патрик станет вести вполне порядочную жизнь. Такую, в которой найдется место для Кэйт Барроуз!

Патрик все чаще ловил себя на том, что непрерывно думает о ней. В тот день, когда потрясенная случившимся с дочерью Кэйт приехала к нему выплакаться, она стала ему еще ближе. Конечно, они живут в двух разных мирах: она служит в полиции и чертовски предана своей работе, а он всю жизнь не в ладах с легавыми. И все равно: ничто не заставит его отказаться от Кэйт!

Он с трудом избежал искушения открыть ей всю правду, сказать, что ее начальство у него под колпаком. Да и стоило ли это делать? Уж слишком Кэйт «правильная». И именно это в ней привлекало Патрика. Она понравилась Келли сразу, в ту ночь, когда появилась впервые у него в доме и осмелилась возражать ему, спорить! Все боялись Келли. Сам старший констебль пришел бы в ужас, узнай он, как резка Кэйт с самим Патриком Келли.

Она была женщиной в полном смысле этого слова. Но не из тех, кто легко отдается мужчине. После той памятной новогодней ночи, проведенной с Кэйт, Келли словно преобразился. Никогда в жизни не испытывал он такой сильной страсти! Кэйт потом призналась ему, что уже больше пяти лет не занималась любовью. А до этого вообще спала только с мужем! Патрик был в восторге. Он впервые столкнулся с такой чистотой, такой высокой нравственностью и готов был на все, только бы завоевать Кэйт.

На ум пришла мысль: как там дела у Кэйт? Как чувствует себя ее дочь?

Уже в который раз он обнаружил, что неотступно думает о ней!

И это было приятно, несмотря на все страдания, которые он испытывал до сих пор.

Кэйт и Эвелин решили сами отвезти Лиззи в больницу. Сперва они заехали домой, помогли ей собрать вещи, ненадолго задержались в Варли, чтобы посмотреть, как Лиззи устроится. Как ни странно, Лиззи как будто бы даже радовалась, что сейчас расстается с ними.

Больница оказалась вполне пристойной. Лиззи встретили радушно и старались создать ей покой и уют. В палате вместе с ней находилась девушка по имени Анита, маленькая живая блондинка, пристрастившаяся к героину. Они сразу подружились с Лиззи.

Кэйт обещала дочери, хотя и скрепя сердце, никому не говорить в больнице о своей службе в полиции, чтобы это, как говорила Лиззи, не повлияло на ее отношения с остальными больными, в основном наркоманами.

Кэйт не могла смотреть без тревоги на бледную, осунувшуюся дочь. Глядя, как Лиззи беседует с бабушкой, с болью в душе думала, что сама виновата в случившемся! Всю прошлую ночь она провела без сна, думая о том, что надо было заставить Дэна остаться. Ведь он, по сути дела, сбежал, забрал свои вещички и смылся. А Лиззи просто обожала отца, и он никогда ее не разочаровывал. Кэйт тоже гордилась тем, что не давала Лиззи поводов для разочарования, но, скорее всего, она ошибалась.

Когда они вышли из больницы, Эвелин взяла Кэйт за руку: машина была припаркована на другой стороне. Кэйт крепко зажмурилась. Ну не забавно ли? Мать переводит ее за ручку через дорогу!

Подбросив Эвелин домой, Кэйт поехала в участок. Необходимо повидаться с Рэтчетом и хоть как-то наверстать упущенное время. При всей ее любви к Лиззи и страстном желании ей помочь, она не могла потерять работу. Для семьи это было бы все равно что очутиться посредине реки в лодке без весел.

Об этом Лиззи постоянно забывала!

Следом за Кэйт и Эвелин в больницу заявился Дэн. К счастью, они разминулись: меньше всего Кэйт хотелось сейчас видеть Дэна. Зато Лиззи очень обрадовалась отцу.

Когда Кэйт добралась до участка и села напротив Рэтчета, тот предложил ей кофе, и теперь оба то и дело отпивали понемногу из чашек.

— Вы уверены, что нет больше проблем? А то возьмите отпуск по уходу…

— Нет-нет, — покачала головой Кэйт. — Все в порядке. Завтра выхожу на работу.

— Что ж, — с расстановкой проговорил Рэтчет, делая акцент на каждом слове. — Что ж, Кэйт, все это очень печально. Ведь наша работа требует полной отдачи…

Не успела Кэйт рта раскрыть, как в дверь забарабанили.

— Войдите!

В кабинет ввалился Кэйтлин.

— О, Кэйти, привет! Как твоя бедная дочурка? — Он весь лучился радостью. — Вот здорово, что я застал тебя! Когда приступаешь к работе? Я тут, пока тебя не было, тщательнейшим образом вел записи, чтобы ни одна деталь от тебя не ушла!

— Завтра выхожу на работу!

— Отлично! Надеюсь, дочка в порядке?

— Тебе что нужно, Кэнни? — повысив голос, спросил Рэтчет.

— Кому? Мне? — ткнул себя пальцем в грудь Кэйтлин. — Ничего. Ровным счетом ничего! Я искал Кэйти, а мне сказали, что она у тебя! Ладно, до завтра!

Он улыбнулся Кэйт и слегка подмигнул. Но, направляясь к двери, вдруг шлепнул себя по лбу и повернулся.

— Ты уже закончила разговор, Кэйт?

Кэйт поглядела на Рэтчета, и тот ей кивнул.

— Да, закончила!

— Тогда пошли, ознакомишься с последними донесениями! Там, между прочим, масса интересного!

Она поставила чашку на стол, кивком головы попрощалась с Рэтчетом и последовала за Кэйтлином. Когда они вышли из кабинета, Кэйтлин взял ее под руку и повел в небольшую закусочную, посещаемую служащими участка. Называлась она «Лебедь» и всегда была битком набита. Кэйтлин принес два бокала виски и, усадив Кэйт за столик в уголке, предложил выпить за здоровье ее дочери.

— Спасибо, Кэйтлин!

Он небрежно махнул рукой:

— Не сомневайся, я понимаю, что тебе пришлось пережить. Когда моя дочка легла на аборт, я чуть не чокнулся от волнения! И спасла меня только работа. В такие моменты нельзя бездельничать.

— А я думала, вы католик![24]

— Конечно, католик, все мы католики, но ей-то в то время исполнилось только четырнадцать! Это был настоящий кошмар! Ну а что с твоей девочкой? Только правду!

Сама не зная, как это получилось, Кэйт рассказала ему буквально все.

— Наркотики для родителей просто кара Господня. Смотри, глаз с нее теперь не спускай, а то опять хватанет «дозу». Эти «дозы» для них — все равно что для больного лихорадкой одеяло.

Кэйт про себя усмехнулась: ну и сравнение!

— А что все-таки нового в расследовании?

— По правде говоря, Кэйт, ничего. Это я Рэтчету мозги пудрил. Но думаю, скоро что-нибудь прояснится! Мы тщательно изучаем каждого подонка, каждого подозреваемого, но это все равно что писать в море: слишком их много!

— Огромное спасибо, Кэнни, за поддержку!

Кэйтлин засмеялся:

— Ну знаешь, не каждому удается заполучить такого хорошенького инспектора. Подсунут какого-нибудь здоровенного алкаша, вонючего, как бывший в употреблении презерватив, и работай с ним в паре!

Кэйт усмехнулась: в самых невероятных обстоятельствах вдруг находишь друзей!

— А что нового в деле Луизы Батлер?

— Ничего! Мы, ясное дело, считаем, что это убийство, и если в ближайшее время не будет обнаружено ее тело, то… — Он не договорил.

Кэйт поднялась:

— Ну что? Повторим?

— С удовольствием! Хорошее это дело — эмансипация женщин. Теперь пригласить куда-нибудь даму обходится гораздо дешевле, чем раньше.

Кэйт прошла к бару и мимоходом взглянула на настенные часы. Половина седьмого. Она выпьет еще немного с Кэйтлином и поедет домой. В восемь ее будет ждать Патрик, а до этого она хотела обзвонить знакомых и попробовать отыскать Дэна, чтобы сказать ему пару ласковых. Она готова к беседе с ним.

Глава 16

Джордж стоял в спальне чем-то очень озабоченный. Лицо его было напряженным, с выражением глубокого беспокойства. Он был совершенно уверен, что булавка для галстука должна лежать в верхнем ящике комода. Но там ее не было. Он вытащил ящик и перенес его на кровать. Рылся, рылся, но булавка будто сквозь землю провалилась.

От сильного волнения он прикусил зубами щеку. Он обыскал всю спальню самым тщательным образом — все напрасно. Скорее всего, он потерял ее в предновогоднюю ночь! Джорджа пот прошиб. После того как Илэйн уехала, он очень спешил и сейчас никак не мог вспомнить, надел он тогда галстук или нет. Здравый смысл подсказывал, что, конечно, надел. Он вернул ящик на прежнее место и решил ехать к карьеру, искать булавку.

Она должна быть на теле убитой. Хорошо еще, что у него хватило ума закопать свою жертву. «Дьявол никогда не оставляет своих слуг на произвол судьбы», — часто повторяла его мамаша. И была права. Он не раз убеждался в этом.

Было без пяти семь. Сегодня Илэйн должна ехать на вечеринку, и как только уберется из дому, он отправится на место своего преступления. Джордж, как всегда аккуратный, поправил покрывало на постели и вышел из спальни. В этот момент до него из ванной донеслось пение Илэйн: «Я танцевать хочу!» Он поморщился: что бы ни делала жена, все вызывало в Джордже раздражение. От нее чокнуться можно. Голос Илэйн становился все громче и преследовал его, пока он спускался по лестнице: «Я б танцевать могла, я б танцевать могла, я б танцевать могла… всю ночь!»

Господи, думал Джордж, куда деваться от ее голоса? Куда деваться от нее самой?

В восемь сорок пять Джордж уже стоял у того места, где закопал тело Луизы Батлер. Он поставил на землю большой фонарь, надел садовые рукавицы и принялся откапывать свою жертву. Рукавицы мешали сбрасывать с насыпи камни, и Джордж кряхтел и пыхтел, буквально выбиваясь из сил. Как глубоко он ее тогда закопал! Убийца опустился на корточки, чтобы перевести дух, и тут в нос ему ударил запах разлагающейся плоти.

Джорджа едва не вырвало. Посмотрел бы он на себя сейчас! Лицо позеленело и сморщилось. Настоящий старик. Он извлек из кармана платок, завязал нос и рот и, сделав над собой усилие, стал снова ворочать камни и землю. Наконец он докопался до тела.

Ну слава Богу! — вздохнул он с облегчением.

Он вытащил руку убитой, потом тщательно счистил грязь с лица и осветил фонарем труп.

Какая мерзость! Джорджа передернуло.

За восемь дней тело раздуло, и оно как-то причудливо изогнулось. Роскошные волосы перемешались с землей, а глаза, смотревшие тогда на Джорджа в упор, стали молочно-белыми. Приоткрытый рот принял форму буквы «о», и Джордж пальцем выковыривал из него грязь, словно повитуха слизь изо рта новорожденного. Проделав все это, Джордж отряхнул рукавицу и снова принялся шарить по телу.

Булавки не было.

Тогда Джордж вытащил из ямы труп целиком и со всем тщанием осмотрел его: страх исчез, уступив место инстинкту самосохранения, который сейчас и диктовал ему его действия. Джордж искал даже между ногами и в заднем проходе, а когда попытался перевернуть труп, он выскользнул у него из рук, оставив на рукавицах рваные клочья кожи.

Джорджа снова передернуло, на этот раз — от злости. Чертова сучка! Чего доброго, еще навлечет на него беду!

Уже девять тридцать семь. Целый час он тут роется! А булавки нет как нет!

Джордж выпрямился и стал счищать с себя грязь. Из-за сырой погоды он весь был облеплен ею. Надо сматываться побыстрее, чтобы к возвращению Илэйн привести себя в порядок.

В приступе охватившей его ярости Джордж принялся пинать ногами труп, наслаждаясь мягкостью и податливостью плоти под каблуками башмаков. Он перевел дух и прикрыл рукой уставшие от напряжения глаза, а когда открыл их, ахнул: лицо Луизы Батлер превратилось в месиво!

Джордж сунул в карман пальто рукавицы, склонился над телом, вдруг ощутив невыразимую нежность, разложил пряди волос вокруг того, что было когда-то лицом, смахнул с него сороконожку, пытавшуюся залезть в ухо.

Очень довольный своей работой, Джордж прихватил фонарь и пошел к машине. Он поставил ее чуть ли не в четверти мили отсюда и теперь шагал, весь перепачканный грязью, с одной-единственной мыслью: где же булавка, черт бы ее подрал?

Луиза Батлер была теперь выставлена на всеобщее обозрение. Ее искалеченное тело казалось молочно-белым при свете луны.

Илэйн, счастливо улыбаясь, сидела в ресторане с Хэктором Хендерсоном. Хэктор тоже сиял улыбкой, демонстрируя свои роскошные вставные зубы. Они иногда щелкали, его челюсти, но Илэйн больше не вздрагивала, она уже привыкла к этому, как, впрочем, и к тому, что время от времени Хэктору приходилось, прикрыв рот рукой, языком ставить челюсть на место. Все это для Илэйн не имело никакого значения. Напротив. Рослый, упитанный, веселый мужчина нравился ей не меньше, чем Рудольф Валентино, эстрадная звезда и киногерой.

— Надеюсь, Илэйн, ты в порядке?

— О да, Хэктор! В полном порядке!

Он снова одарил ее ослепительной улыбкой. Его лицо, в капельках пота, лоснилось. Подавшись всем своим грузным телом вперед, Хэктор подлил в бокал Илэйн кьянти.

— Ох, что вы, я могу опьянеть! — сказала Илэйн с девичьей интонацией в голосе. В полумраке зала она и в самом деле выглядела моложе. Посмотрев в большое зеркало на противоположной стене, Илэйн с удовлетворением отметила, что диета пошла ей на пользу. Выглядит она просто великолепно. Не худышка, конечно, кость у нее широкая, но и не туша, как прежде.

Хэктор говорил ей только приятные вещи, и общаться с ним было одно удовольствие. В этом ресторане они уже были однажды, добирались до него по туннелю в Дартфорде, так что официально ресторан считался не лондонским, а кентским. Вряд ли здесь можно было встретить кого-нибудь из знакомых, поэтому ресторан их вполне устраивал. К тому же Илэйн обожала итальянскую кухню и, перед тем как прийти сюда, три дня почти ничего не ела, чтобы полностью насладиться прекрасными блюдами.

Хэктору нравились женщины с хорошим аппетитом, и он с удовольствием смотрел, как Илэйн ест. Он любил крупные формы, потому что и сам был далеко не заморыш, и собирался оегодня же вечером выяснить, что там у Илэйн под колготками, если, конечно, не изменит решения. Эти мысли привели его в возбуждение. Грудь у нее, и так видно, необъятная. На память невольно пришли картинки из порножурнальчика «Бра Бастерс» — он подписался на него и регулярно просматривал, — и, прикрыв глаза, он с наслаждением представлял себе, как высвободит эти огромные полушария из бюстгальтера и как будет их держать на ладонях…

— Хотите чего-нибудь на десерт, Илэйн?

— Право же, я не должна так много есть. Мой вес… — Она улыбнулась опять-таки с девичьей кокетливостью.

Хэктор замахал руками:

— У вас чудесная фигура зрелой женщины, вполне в моем вкусе!

Илэйн млела от счастья: если не считать какой-то там «зрелости», то все остальное — музыка, настоящая музыка! Хэктор взял ее руки в свои и поцеловал ей ладони.

— О, Илэйн, если бы вы были моей! Но вы принадлежите другому, и, вместо того чтобы пить из райского источника, я вынужден лишь издали поклоняться ему!

Илэйн замирала от счастья, слушая эти излияния.

Официант, стоявший неподалеку, закусил губу, чтобы не расхохотаться, но Илэйн не заметила. Она вообще ничего не замечала. Хэктор пробудил в ней желание, которое много лет она подавляла в себе, вернул ей ее женское естество. О таком романтическом поклонении она могла только мечтать. В общем, у Илэйн появился рыцарь, рыцарь в сверкающих доспехах!

И она решила переспать с ним. Пусть напьется из ее «райского источника», осушит его до дна!

Эвелин в девять вечера ушла к себе спать, и Кэйт, сидя в гостиной, включила музыку совсем тихо, чтобы не мешать матери. Билл Поль исполнял «Я и миссис Джоунс», и Кэйт расслабилась, пытаясь спокойно осмыслить то, что случилось с Лиззи. Она приняла душ и сейчас сидела в своем старом хлопчатобумажном халатике, с мокрыми распущенными волосами. Она смыла косметику, и на лице ее при свете камина поблескивал увлажняющий крем. Дослушав до конца песню, Кэйт поджала под себя ноги и продолжала сидеть на диване. Ей необходимо было время от времени поразмышлять в одиночестве, чтобы даже матери не было рядом. А такая возможность появлялась, лишь когда она ложилась в постель.

Но при первых же звуках песни «Каждый день причиняет боль» в исполнении Сэд Кафе в парадную дверь постучали. Часы на камине показывали начало одиннадцатого. Кто бы это так поздно мог быть? Кэйт нехотя пошла в прихожую и сквозь стекло двери увидела Дэна. Да, это он. Кэйт не могла ошибиться.

Только его сейчас не хватало!

Приняв воинственный вид, Кэйт открыла дверь. Дэн не вошел, а буквально ворвался в дом и с сердитым видом направился прямиком на кухню.

— Почему бы тебе не пройти в гостиную, Дэн? — спросила она тихо, чтобы не разбудить мать, и последовала за ним.

Дэн без лишних слов стал наливать себе бренди. Что за бесцеремонность! — возмутилась Кэйт. Да кто он такой, черт его побери?! Вваливается, как хозяин, без приглашения и ведет себя, будто в собственном доме!

Он взглянул на нее, отпил бренди, угрожающе выставил палец и стал водить им в такт словам, на которых делал акцент.

— Оказывается, ты спуталась с этим своим дружком?! Дочь в больнице, повторяю, в больнице для чокнутых, а ты шляешься с местным «крестным отцом»!

Кэйт подавила улыбку: так вот что его задело! Он узнал, что у нее появился мужчина! Ему она не нужна, но, черт побери, он не допустит, чтобы она принадлежала другому.

— Тише, пожалуйста, маму разбудишь. А что касается моей личной жизни, то она моя, никого не касается и потому и называется личной. И не твое дело, с кем и когда я встречаюсь и чем занимаюсь! А сейчас допивай свой бренди и вали отсюда! Денек у меня выдался не из лучших, и уж кто-кто, а ты никак его не украсишь!

— Я не уйду до тех пор, пока не разберусь во всем до конца!

Кэйт вышла из себя:

— Какого еще конца, черт побери?! Я, к твоему сведению, уже давно выросла, и тебя не касается, что я делаю!

— Касается, если это вредит моей дочери!

Последние слова он произнес едва слышно. Кэйт удивленно вскинула бровь:

— Что ты сказал? — Голос ее прозвучал тихо, но зловеще, и в нем Дэн уловил угрозу.

— То, что слышала!

Она пошла на него, и сквозь распахнувшиеся полы халата он увидел ее стройные ноги.

— Послушай, ты! Я тебя терпела только ради Лиззи! А сейчас оставь меня в покое! Слышишь? Убирайся вон и не попадайся мне больше на глаза!

Дэн рассмеялся:

— Бог мой, это ты у своего дружка-гангстера научилась так разговаривать? Смеешь мне угрожать, ты, шлюха! Неудивительно, что и Лиззи пошла по той же дорожке, хороший пример ты ей подаешь!

Музыка в это время кончилась, и в тишине, будто выстрел, прозвучала пощечина, которую Кэйт закатила Дэну. Дрожа от злости и ярости, он поставил бокал, но Кэйт знала, что он никогда не поднимет руку на женщину, и это была единственная положительная черта его характера. Разбить сердце он мог любой, мог использовать женщину, злоупотреблять ее доверием, но при этом изображал из себя джентльмена, так что Кэйт была уверена, он и пальцем ее не тронет.

— Если бы Лиззи тебя и в самом деле интересовала, ты уделял бы ей побольше внимания все эти годы, проявлял бы любовь к ней, заботу, желание видеть ее! Это ты виноват в том, что с Лиззи случилось. То появлялся, то исчезал, а девочка надеялась, ждала, но ты безжалостно разрушал ее надежды. Я не должна была допускать тебя к дочери, позволять тебе заявляться сюда между гастролями, когда очередная любовница давала тебе отставку. Я ошибалась, полагая, что даже изредка Лиззи полезно видеться с отцом. И в этом моя вина. Но учти, Дэнни, дружочек, если когда-нибудь она спросит у меня о тебе, то не услышит розовой сказочки в красивой обложке, а узнает всю правду, как она есть! Я расскажу ей, какой ты бабник!

Дэн толкнул Кэйт в грудь так, что она отлетела к дивану.

Он заставлял себя не кричать, но лицо его было перекошено злобой.

— Что же тогда говорить о тебе? Замечательной Кэйт, необыкновенной женщине? Ты всегда, как говорится, портила праздник, поэтому я и бросил тебя! Ты видела во мне свою собственность и хотела полностью подчинить себе! Так вот слушай, что я тебе скажу! Слушай внимательно и запомни. Я всегда считал тебя порядочной женщиной, но, когда узнал от приятеля, что ты готова лечь с этим Патриком Келли, все понял. Ты не потащишь за собой мою дочь. После больницы я предложу ей переехать ко мне и расскажу, какая у нее мать. И тогда она больше не взглянет в твою сторону!

Кэйт была ошеломлена:

— Я отказываюсь верить своим ушам!

— Посмотрим еще, как поведет себя твое начальство, когда узнает, что инспектор полиции спуталась с уголовником!

Терпение у Кэйт лопнуло.

— Убирайся лучше отсюда, не то мы такого наговорим друг другу, что потом всю жизнь будем жалеть! Лиззи после больницы ненадолго вернется домой, а потом на несколько месяцев отправится с бабушкой в Австралию. К моему брату. Я уже ему написала. Смена обстановки и солнце скажутся на ней благоприятно. Единственное, что сейчас нужно Лиззи, это покой и время, чтобы забыть о случившемся. Только попробуй мне помешать, Дэн, клянусь, я вцеплюсь в тебя мертвой хваткой и всю жизнь буду преследовать. Я не позволю травмировать девочку! Заруби это себе на носу! Знаешь, что тебя бесит? Моя связь с другим мужчиной! Ты готов лопнуть от ревности! Как же! Добрая старушка Кэйт, которая вечно ждала тебя, вдруг нашла себе мужчину! И уж поверь, Дэн, этому мужчине ты в подметки не годишься! Не только в постели, но и во всем остальном!

По выражению лица Дэна Кэйт поняла, что достигла цели. Он был задет за живое, этот любимец женщин, который только и занимался тем, что тешил свою плоть. А теперь, когда он решил вернуться в лоно семьи, его лишают этой возможности. Кэйт была очень довольна, по крайней мере, она не осталась в долгу.

— Значит, ты спишь с ним, да? Это правда?

Куда девалась воинственность Дэна? Он скис. И сразу стало заметно брюшко, которое он старательно втягивал, мешки под глазами от частых ночных возлияний, вялая челюсть. И он предстал перед Кэйт уже далеко не молодым человеком, каким и был в действительности. Теперь для обоих стал очевиден их окончательный разрыв.

Все эти годы Дэн старался не терять расположения Кэйт. Говорил ей приятные вещи, ненавязчиво оказывал внимание. Но на сей раз он понял, что скверно сыграл свою роль.

Кэйт ушла от него. И никогда не вернется! Ни угрозы, ни пустое хвастовство на нее больше не действуют. И ей наплевать, что он о ней думает. Как назло, она теперь казалась ему особенно привлекательной и желанной: щеки ее пылали, длинные шелковистые волосы рассыпались по плечам!

Он хотел ее, прямо сейчас, немедленно. А потом еще на диване, как это бывало прежде. Кэйт не сопротивлялась, она всегда уступала, и жизнь тогда становилась прекрасной, усыпанной розами. Но вскоре ему все надоедало, и он жаждал новых приключений, новых знакомств, новой, иной жизни!

Вдруг кто-то постучал в окошко, и Кэйт глянула на Дэна. Кого еще принесло в столь поздний час?

Дэн пересек гостиную, выглянул из-за шторы и быстро вернулся. В глазах его Кэйт увидела смятение.

— Кто там? Надеюсь, не из больницы? Уже пол-одиннадцатого!

— Это дружок твой явился на ночь глядя, понятно зачем.

До нее не сразу дошел смысл его слов. Так это Патрик? Она поспешила в прихожую, но Дэн втащил ее обратно.

— Пожалуйста, Кэйт, не открывай! Я сделаю все, что ты пожелаешь, мы снова поженимся. Только не открывай ему! Иначе между нами все кончено!

Кэйт посмотрела ему в глаза и прочла в них желание. Она добилась того, о чем мечтала всю жизнь. Взяла над ним верх! Но теперь это уже не имело значения. Там, за дверью, Патрик Келли! Она хочет его. И не важно, сколько времени продлятся их отношения!

Кэйт не способна была любить вполсилы. Уж если она любила, так всей душой, всем сердцем. И Дэн, глядя не нее, понял, что она больше не будет хранить ему верность. Никогда! Ни за что! Он выпустил ее руку, и она, одернув халат, пошла к двери. Эти несколько шагов подвели черту под их отношениями.

Патрик в некотором замешательстве стоял перед дверью. Он увидел в гостиной свет и не мог понять, почему Кэйт так долго не открывает. Нечего было приезжать так поздно, подумал Патрик. Но ему до боли хотелось увидеть Кэйт! Когда он один и не занят делом, его мысли целиком заняты Мэнди. И он не мог оставаться дома, сел в свой «БМВ» и поехал к Кэйт. Сейчас он уже сомневался в правильности этого поступка!

Но стоило ему сквозь стекло в двери увидеть стройную фигуру Кэйт, как она идет через прихожую, и радость волной захлестнула его. Кэйт наконец открыла ему, и Патрик с видом заговорщика улыбнулся ей:

— Уже поздно, но я увидел в доме свет и… — Он не договорил.

Никогда еще Кэйт не была так счастлива, как сейчас, когда открывала Патрику дверь.

— Входи, входи, холодно ведь!

Он прошел за ней в прихожую, а оттуда в гостиную. Кэйт ни капли не удивилась, обнаружив, что Дэн исчез. Она слышала, когда открывала Патрику, как хлопнула дверь черного хода. Чем-чем, а храбростью ее бывший муж не отличался!

— Выпьешь чего-нибудь? Чаю, кофе или, может, бренди? — Тут взгляд ее упал на бокал Дэна на кофейном столике, наполовину пустой.

— Кофе с удовольствием, я за рулем. А где твоя матушка?

— Спит. Я дала ей снотворное. История с Лиззи, признаться, не пошла ей на пользу. — Кэйт удивлялась, что говорит с Патриком таким будничным тоном.

— А что Лиззи?

— Получше. Она, как ни странно, вовсе не рвется домой. Впрочем, врач говорит, что больница часто спасает от всевозможных стрессов. Там можно собраться с мыслями и что-то решить для себя без какого-либо давления извне. Надеюсь, так случится и с Лиззи!

Кэйт прошла на кухню и поставила на плиту чайник. Здесь был полумрак, горела только лампа дневного света под полками. Патрик последовал за ней и сбросил с себя пальто. Кэйт была в тонком, прозрачном халате, сквозь который просвечивало тело, и Патрик почувствовал, как вспыхнуло в нем желание. Он подошел к Кэйт сзади и обнял ее за талию.

Кэйт повернулась к нему, обвила за шею руками и привлекла его к себе. Ничего она не жаждала сейчас так, как близости с ним. Кэйт понимала, что Патрик Келли может погубить ее карьеру. Он связан с уголовным миром, он представитель «дна», у него своя жизнь и он берет от нее что хочет. Но отказаться от него было выше ее сил. Он сводил ее с ума, и, когда бывал рядом, Кэйт забывала о карьере. Забывала обо всем. Ничего подобного она никогда не испытывала. Это было настоящее счастье.

Он здесь, он ее хочет, а она… о Господи, как она его хочет! После ссоры с Дэном она нуждалась в чьих-то сильных и нежных объятиях!

Развязав поясок на ее халате, Патрик погладил ей груди. Кэйт что-то шепнула ему на ухо. Ради близости с Патриком Келли она готова на любой риск!

И она отдалась ему, отдалась самозабвенно, не подозревая, что по другую сторону окна стоит Дэн. Кэйт не была ему безразлична, но когда он увидел, как длинные стройные ноги жены обхватили бедра Патрика Келли, ничего, кроме ненависти к ней, у Дена не осталось.

Теперь по крайней мере он знает, с чем идти к старшему констеблю. Любопытно, как полицейский отнесется к его информации. С этими мыслями Дэн тихонько отошел от окна.

Но очень скоро он понял, что месть — чувство не из приятных и часто граничит с горечью.

Илэйн вернулась домой в половине первого, после того как они с Хэктором вдоволь назанимались любовью. Только она стала на цыпочках подниматься по лестнице, как в темноте услышала голос и завизжала во всю мощь своих голосовых связок.

— Ой, Джордж! Чертов дурак! Меня чуть инфаркт не хватил!

Джордж щелкнул выключателем и при свете увидел на нижней ступеньке красную и взволнованную Илэйн, державшуюся за сердце.

Ее ярко-рыжие волосы, обычно гладко причесанные, были взъерошены, будто через них пропустили ток.

— Прощу прощения, дорогая. Но ведь уже так поздно!

— А ты сидишь в темноте и ждешь, когда я вернусь? Решил проверить меня? Так, что ли, Джордж Маркхэм?! — В голосе ее, хоть и тихом, звучала угроза. Как известно, самый лучший вид обороны — наступление, особенно в подобных случаях.

Джордж пристально поглядел на жену. Уж не подозревает ли она его в ревности? Только этого не хватало! Ну кто, скажите на милость, решится посягнуть на нее, черт побери!

— Я и не думаю тебя проверять! Просто голова разболелась!

Илэйн, прищурившись, бросила на него недоверчивый взгляд: ее прежнее «я», сварливое и вздорное, боролось с новым «я», уверенным в себе и более покладистым. Неожиданно она поняла, что не испытывает к мужу абсолютно ничего, даже ненависти. А это уже плохо. Лучше испытывать ненависть, тогда человек для тебя — человек, а не пустое место.

— Может, приготовить тебе чашечку горячего «Овалтайна», дорогая? Хочешь, я принесу тебе его в спальню?

— Спасибо, Джордж, — поблагодарила Илэйн и стала подниматься наверх. Джордж всегда действовал на нее угнетающе, и она сразу почувствовала себя подавленной и усталой. Слава Богу, что у нее есть Хэктор!

Когда немного погодя Джордж появился в спальне с чашкой в руке, Илэйн в одном корсете сидела у туалетного столика и стаскивала чулки. Джордж поставил чашку на тумбочку и с удивлением отметил про себя, как сильно она похудела. Особенно ноги. Они выглядели уже вполне прилично. Когда, сняв чулки, она стала шевелить пальцами, Джордж перевел взгляд на ее шею и, увидев там следы поцелуев взасос, обиженно поджал губы. Илэйн подняла руку, чтобы снять медальон на цепочке, и ее груди в тугом корсете поползли вверх. Раздевалась она без всякого стеснения, поскольку знала, что муж давно на нее не реагирует. И сейчас, заметив устремленный на нее взгляд, невольно вздрогнула.

— Ох, Джордж, ну в чем дело? — Она спросила, лишь бы спросить, не ожидая ответа.

Он не сводил с нее глаз. Илэйн открыла шкатулку с немногочисленными драгоценностями, положила в нее медальон.

— Совсем забыла, Джордж, у меня твоя булавка для галстука — я чуть ее не вымела. — И, выдвинув ящик с бельем, она вытащила оттуда маленькую коробочку и кинула ему. — Не знаю, зачем я убрала ее в комод. Еще вчера хотела тебе отдать, но забыла.

Джордж поймал коробочку на лету, приоткрыл и увидел злополучную булавку. Он расплылся в улыбке, подошел к жене, обнял ее и поцеловал в макушку.

— Ох, Джордж, не надо! — Илэйн с отвращением оттолкнула мужа, но он был слишком счастлив, чтобы это заметить.

Значит, булавка цела-целехонька! Значит, ему ничего не грозит! Никаких улик нет! Он свободен, как птица!

Кэйт проснулась с ощущением счастья — оно поднималось откуда-то снизу и всю ее захлестнуло волной. Чтобы надышаться запахом, присущим только Келли, Кэйт натянула на голову одеяло. А когда высунулась из-под него, увидела, что сквозь щель в шторах лучи света проникли в спальню, нарушив царившую там интимную атмосферу. Будильник показывал четверть седьмого. Можно еще немного полежать в тишине, поразмышлять о событиях вчерашнего вечера. Не о Дэне, конечно, Дэн навсегда ушел из ее жизни, словно перестал существовать, а о Патрике. Патрик Келли… Само это имя вызывало в ней трепет!

Он принадлежал ей, так, по крайней мере, казалось Кэйт, и этого для нее пока было достаточно!

Патрик заполнил пустоту, в которой она жила прежде. И лишь теперь, когда ей уже стукнуло сорок, она поняла, в чем смысл жизни. Точнее, не жизни, а любви.

Если бы не история с Лиззи, жизнь была бы почти прекрасной. Пусть «почти», это вполне устраивало Кэйт. Нельзя предъявлять к жизни чересчур высокие требования!

Зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Кэйт? Это Аманда. Обнаружено тело Луизы Батлер.

— Где? — Кэйт тяжело вздохнула.

— В старом карьере. Но это не телефонный разговор. Вы не проедете мимо этого места — там полно полицейских машин. Так что до скорого!

Кэйт бросила трубку и выскочила из постели. Пока она стояла под душем, из головы вылетели все мысли, не связанные с расследованием. Она забыла о Патрике, Лиззи, Дэне и думала только о Луизе Батлер. Кэйт быстро собралась и, когда стала спускаться с лестницы, увидела внизу мать с чашкой кофе и зажженной сигаретой.

— Кэйти, пять минут ничего не решают. Что там стряслось?

Кэйт с благодарностью глотнула кофе, сделала глубокую затяжку, закашлялась и снова отпила кофе.

— Нашли тело Луизы Батлер.

— Помоги Господь этой бедной малышке! И ты должна этим заниматься?

— Да, как обычно!

Кэйт выпила кофе, отдала чашку матери и стала надевать куртку. От зажатой в зубах сигареты поднимался кольцами дым, заставляя Кэйт щуриться. Поцеловав на прощание мать, она пошла к выходу.

— Скажи Лиззи, что я вечером к ней заеду, ладно? Постараюсь вырваться днем, но не уверена, что сумею.

— Хорошо, дорогая. Не беспокойся. И будь осторожна в пути.

Кэйт еще раз чмокнула мать и выскочила из дому.

Она сразу подняла воротник и застегнула доверху куртку — утро было холодным.

Кэйт ехала и молила Бога: ну пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы нашлась хоть какая-нибудь улика! Не так уж много она просила у Всевышнего!

На место Кэйт приехала раньше Кэйтлина и направила машину вниз, по усыпанной камнями дорожке, которая вела к убитой. Ох, лучше бы ей остаться в постели и никогда не видеть этого кошмара.

Когда с тела сняли брезент, Кэйт едва не вырвало.

Сержант Спенсер во все глаза смотрел на нее, наблюдая за ее реакцией.

— Здесь был преступник! — воскликнула Кэйт. — Это он выкопал жертву.

Брови Спенсера презрительно поползли вверх.

— Вы говорите, мэм, это сделал преступник? — В голосе его зазвучала ирония. — А я думаю, какое-нибудь животное!

— Это лишь первое впечатление. А вы посмотрите, как аккуратно вокруг тела разровнена почва, как уложены волосы у убитой. Нет, негодяй явно побывал здесь. Зачем-то ему понадобилось вырыть труп из земли! Прикройте ее, Спенсер! А где патологоанатом?

— Вон там, мэм, в фургоне.

Кэйт пошла к фургону и взобралась на заднее сиденье.

— Что скажете? — спросила она у патологоанатома. — Как вам моя версия?

— Вы совершенно правы, Кэйт. Тело вырыли совсем недавно. Взгляните на эти ссадины… Они совсем свежие! Держу пари, что удары по лицу были нанесены уже после того, как наступила смерть.

Кэйт замерла.

— Вы хотите сказать, что он откопал ее и снова избил?

— Похоже на то. Какой-то чокнутый! Да, вам не позавидуешь. А вот и Кэйтлин! Как всегда по утрам, вид у него неважный, он явно не в форме, чего не скажешь о вас.

Кэйтлин, скользя, спускался по каменистому склону.

— Вот еще что, Кэйти: девушку раздели догола не раньше, чем накануне вечером. Одежду на своих жертвах этот тип обычно не трогает, только нижнее белье разрезает. На сей раз никакой сексуальной активности с его стороны не было, но позволю себе сделать предположение, что он зачем-то раздвигал ягодицы своей жертвы, причем самым варварским образом. Но коже остались следы. Необходимо провести первичные медицинские тесты, а пока это все, что я могу сказать. Постараюсь побыстрее подготовить отчет. Признаться, Кэйт, уж лучше заниматься давно издохшим фазаном, чем мертвой девицей. По крайней мере вони меньше. Несколько дней теперь я буду ощущать во рту привкус формальдегида!

Кэйт взглянула на патологоанатома, но ничего не сказала, только кивнула ему, вылезла из машины и пошла к Кэйтлину. И это говорит специалист: «вони меньше от издохшего фазана», когда речь идет о пятнадцатилетней девчонке! Нет, она никогда не позволит себе таких бестактных заявлений!

— А, Кэйти, привет, дорогая! — гулко прозвучал в холодном воздухе голос Кэйтлина, у которого было характерное ирландское произношение. — Этот трахнутый выкопал ее, чертов ублюдок!

Смятение в его голосе несколько утешило Кэйт. Раз уж Кэйтлин, этот матерый полицейский волк, тоже потрясен, значит, не все потеряно!

— Ну что ж, сэр, убийца, можно сказать, избавил нас от работы, разве не так? — послышался вдруг гнусавый голос Спенсера. И все — Кэйт, Кэйтлин, полицейские — удивленно уставились на него.

— Само собой, сынок, он просто молодец! — отозвался Кэйтлин полным сарказма голосом. — Посрамил всех извращенцев, которые и не закапывают, и не откапывают своих жертв. На этом деле можно нажить целое состояние, и расследования никакого не нужно! Болван ты трахнутый!.. Вали отсюда, пока я самого тебя не закопал собственными руками!

Кэйт кивнула Спенсеру, и тот, пристыженный, поплелся к полицейскому фургону. Кэйт стало его жаль. Ведь он хотел сказать, что тело по крайней мере обнаружили, не важно, кто его отрыл, пусть даже медведь гризли. Какое это несчастье для мистера и миссис Батлер!

— Патологоанатом считает, что преступник был здесь прошлой ночью. Он не может точно сказать, имел ли место сексуальный контакт, но утверждает, что ссадины на лице появились совсем недавно.

— Возможно, он тут занимался онанизмом, глядя на убитую, — но в этом случае не должно было остаться никаких следов.

— Вряд ли. Взгляните, как он уложил ей волосы, как расчистил грязь вокруг тела. По-моему, он что-то искал. Ведь нам уже известно, что он маньяк с большими отклонениями от нормы в сексуальном плане.

Кэйт опустилась на корточки рядом с телом, с трудом сдерживая приступы тошноты из-за резкого трупного запаха.

— Допустим, он пришел сюда искать что-то, что могло послужить уликой, и — нашел или не нашел — стал вторично избивать убитую. Какая-то логика здесь просматривается. Пусть логика извращенца!

— Ну, Кэйти, ты голова! — заявил Кэйтлин. — Скорее всего, это так. Но тип этот в конечном счете дал маху… Ему удалось меня завести! Он слишком далеко зашел! Когда мы его возьмем — а мы обязательно его возьмем, — я сам выбью из него его тухлые мозги! — И Кэйтлин повернулся к полицейским. — Эй вы, — заорал он, — где ваши чертовы работнички? Пусть прикроют девчонку и завяжут тело в мешок!

Кэйт встала. В сером свете занимающегося утра Кэйтлин выглядел ужасно. Его осунувшиеся щеки с седой щетиной за ночь еще больше обвисли. Несмотря на недостатки — а их у него был миллион, — Кэйт испытывала к нему нежность.

— Поедемте в участок, пусть судебные крючки тут заканчивают свое дело. — Она мягко взяла его за руку и увлекла за собой. — Надо сполоснуть кишки чашечкой кофе!

О завтраке после всего не могло быть и речи. Оба это хорошо понимали.

Рональд Батлер в сопровождении Кэйт вошел в морг больницы Грэнтли. Помощник заведующего откинул с тела убитой простыню, и Рональд Батлер увидел то, что осталось от дочери. Кэйт отвернулась, но краешком глаза заметила, что рука несчастного отца потянулась ко рту.

— Это ваша дочь, сэр? — тихо спросила Кэйт. Необходимо было произвести формальное опознание.

Батлер кивнул и вдруг стал оседать на пол. Помощник заведующего быстро прикрыл тело Луизы и вместе с Кэйт кинулся к Батлеру. Тот схватился за грудь, и, когда рухнул на пол, Кэйт закричала:

— Вызывайте «скорую помощь»! И поскорее, черт побери, у него сердечный приступ!

Помощник убежал, а Кэйт принялась хлопотать возле Рональда Батлера: ослабила галстук, расстегнула рубашку.

Лицо у Рональда Батлера стало серым, и на нем выступили капельки пота. Губы посинели. Кэйт опустилась на колени и приложила руку к шейной артерии. Пульс едва прощупывался. Тогда Кэйт поднялась и стала делать массаж грудной клетки, нажимая обеими руками чуть левее того места, где прослушивалось сердце.

Господи Боже мой, хоть бы они скорее приехали!

Всевышний, видимо, услышал мольбу Кэйт, потому что в следующий момент завыла сирена и в морг въехала «скорая».

Кэйт продолжала массировать Батлеру сердце, пока ее не сменили врачи, и была вознаграждена, когда дыхание у больного стало ровнее. Наконец его положили на каталку, чтобы увезти в отделение сердечно-сосудистых заболеваний, и тут он схватил Кэйт за руку:

— Вы ведь сообщите обо всем жене?.. Пожалуйста, постарайтесь ее не очень волновать…

— Не беспокойтесь, — ответила Кэйт, почувствовав, как защемило сердце, но это была не физическая боль, а жгучая ненависть, мучившая ее весь день.

— Вся наша жизнь была в Луизе, понимаете? Мы не теряли надежды… верили, что она вернется домой! Вы понимаете, да? — Он крепко зажмурился, стараясь удержать хлынувшие слезы. — Мы думали, она жива!

Кэйт приняла горе этого совершенно чужого ей человека как свое собственное! Сумка, которую она швырнула на пол, когда бросилась на помощь Батлеру, так и валялась, и сейчас, едва отъехала каталка, Кэйт подняла ее. После этого она вернулась к телу Луизы и откинула с ее лица покрывало.

Ей было всего пятнадцать! Ее обожали в семье! И вся жизнь у нее была впереди! А что теперь? Кровавое месиво!

Судорожно сглотнув, Кэйт вышла из морга. Она решила присутствовать при вскрытии и отправилась прямо в анатомичку, где ей пришлось немного подождать.

Трагедия Рональда Батлера помогла осознать всю бесплодность их расследования. Луиза Батлер, Мэнди Келли, Джералдин О’Лири изнасилованы и убиты. И все это за каких-то семь недель!

Их долг — обезвредить преступника, прежде чем он совершит еще одно злодеяние. А у них ни одной улики! Ниточки, за которые они пытались ухватиться, завели в тупик. Версии одна за другой лопались, как мыльные пузыри. Преступник либо необычайно хитер, либо ему просто везет, либо и то, и другое.

Началось вскрытие. Кэйт выдали белую маску, и она вполне оценила ее, когда патологоанатом сделал разрез грудины к пупку: без маски можно было бы просто задохнуться, такой пошел запах.

Из-под полуопущенных век Кэйт наблюдала за этой страшной процедурой. И вновь ощутила жгучую боль в груди, на сей раз невыносимую.

Каким же надо быть подонком, чтобы изнасиловать, убить, закопать в землю юную девушку, потом вернуться на место преступления и, выкопав тело, снова измываться над ним!

Они должны взять этого негодяя!

Взять во что бы то ни стало!

Глава 17

Кэйт предстояло сообщить родственникам погибших, что они могут забрать тела для захоронения, и сама мысль об этом ее угнетала.

Кэйт остановила машину поодаль от дома семьи О’Лири и несколько минут смотрела на окна с белоснежными занавесками: то ли сам Мик О’Лири содержал все в полном порядке, то ли кто-то ему помогал. Возможно, мать Джералдин, умная, приятная женщина. Кэйт как-то виделась с ней. С тяжелым вздохом Кэйт вылезла наконец из машины, заперла ее, медленно подошла к дверям и позвонила.

Ей открыла Кэтлин Петерсон, мать Джералдин, с Софи на руках, самой младшей внучкой. Покойная Джералдин была очень похожа на мать: такие же длинные каштановые волосы и миндалевидные, как у лани, глаза.

— Не знаю, помните ли вы меня? — улыбнулась Кэйт. — Я — инспектор полиции Барроуз…

— О, милости просим, дорогая, милости просим!

Кэйт вошла в крохотную прихожую.

— Проходите, проходите!

Кэйт последовала за женщиной по коридору в гостиную. На ковре валялись игрушки, был включен телевизор. В кресле у камина сидел Мик О’Лири. Вид его поразил Кэйт: ссутулившийся, будто старик, заросший щетиной, в мятой одежде.

Кэтлин Петерсон перехватила взгляд Кэйт и, пожав плечами, сделала ей знак пройти с ней на кухню.

Там она спустила с рук малышку Софи и тихонько прикрыла за собой дверь.

— Присаживайтесь. Кофе хотите? Может быть, чаю?

— Спасибо, чашечка кофе не помешала бы, только без сахара, пожалуйста.

Пока Кэтлин наливала и ставила чайник, Кэйт наблюдала за Софи. Та стояла на полу и, не двигаясь с места, следила глазами за бабушкой. Кэйт улыбнулась девочке, но та лишь мельком глянула на нее и снова сосредоточила все внимание на бабушке.

Поставив перед Кэйт чашку с кофе, Кэтлин села напротив и, к великому удовольствию малышки, усадила ее к себе на колени. Девочка устроилась поудобнее и затихла, прижавшись к бабушке и засунув в рот большой палец. Кэтлин убрала волосы со лба внучки и взглянула на Кэйт.

— Младшенькая так тоскует по матери! Впрочем, остальные тоже.

Кэйт не нашлась, что ответить.

— Вы уже напали на след преступника?

Кэйт покачала головой:

— Нет. Я приехала сказать, что можно захоронить тело Джералдин.

Женщина глотнула кофе и дрожащими пальцами поставила чашку на блюдечко.

— Слава Богу! Я думаю, если мы… в общем, если мы похороним ее… нам станет немного легче. Одна мысль о том, что она…

— Я понимаю. Поверьте, я все понимаю! Пожалуйста, не терзайте себя!

— Как ни странно, — доверительно продолжила Кэтлин, — я думала, с нашей семьей никогда ничего не случится дурного, и как-то свыклась с этой мыслью. Слушаю в теленовостях про всяких убийц, насильников… слушаю и думаю: «Какой ужас!» — а потом иду готовить обед или играть в бинго,[25] и, понимаете, все ужасы улетучиваются. Понимаете, да? Просто удивительно, до чего бываем мы безразличны к чужому горю. Попереживаем немного, и все. А коснись что-нибудь нас… Я так сейчас мучаюсь, что и не передать. Все кажется, будто дочь моя здесь, со мной рядом.

Кэйт слушала не перебивая. Старой женщине просто необходимо было излить душу, а все это время у них, видимо, никто не бывал — то ли из суеверного страха, чтобы не навлечь на себя беду, то ли не желая напоминать лишний раз о несчастье.

— На днях я поехала за покупками и встретила одноклассницу Джералдин с двумя сыновьями. Такие славные малыши! Пока мы болтали, я вдруг подумала: «Ну почему это не случилось с тобой? Почему с моей Джералдин?» И тут же ужаснулась этой мысли. Как можно такое желать кому бы то ни было? Посмотрите на Мика! На одних транквилизаторах держится. А я другим такое желаю! Грех-то какой! И все-таки я втайне продолжаю думать о том, как было бы хорошо, случись это не с ней, моей девочкой, а с кем-то другим! Старшие дети хоть отвлекаются в школе, но тоже грустят. А эта кроха целыми днями со мной. И все спрашивает, когда придет мама. Вот похороним ее, и тогда, может быть, станет легче, после того как попрощаемся с ней.

Кэйт кивнула, говорить она не могла, в горле стоял комок. Она быстро допила кофе, пытаясь справиться с волнением.

— Позвоните в похоронное бюро, попросите забрать останки Джералдин.

— Останки, — печально улыбнулась Кэтлин. — Джерри ушла навсегда, дорогая. Остались только воспоминания. Воспоминания и дети. Я так мечтала о внуках! Говорят, быть бабушкой — очень удобно. Захочешь — возьмешь себе внука, захочешь — отдашь. Так обычно все шутят. Теперь вот не отдашь, просто некому. А я к этому не готова. Считают, что Господь посылает нам испытания. Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо. Мне пора.

— Ну хоть кого-нибудь вы подозреваете? Моя Джерри — первая жертва. Есть вторая и третья. Но, говорят, преступник на этом не остановится. Как вы думаете, удастся его поймать?

— Я уверена в этом, — произнесла Кэйт таким тоном, что у Кэтлин не осталось больше сомнений.

Софи соскользнула с бабушкиных колен, пошла было к двери, но тут же обмочила коврик, продолжая держать большой палец во рту.

— Как нехорошо, Софи. — Кэтлин с укоризной посмотрела на внучку. — Ты же все понимаешь. — Она перевела взгляд на Кэйт. — Софи только днем так безобразничает, а ночью постель сухая. Пойдите-ка сюда, мэм, снимем штанишки и носки! Они совсем мокрые. А еще раз так сделаешь, до самого вечера останешься в мокром, посмотрим, как это тебе понравится!

Кэтлин занялась ребенком, и Кэйт поднялась.

— Мне и вправду пора, миссис Петерсон. Надеюсь, как-то все образуется.

— Я тоже на это надеюсь, дорогая. Очень надеюсь!

— Не провожайте меня, я за собой сама закрою. До свидания!

— До свидания, спасибо, что заехали! У меня словно камень с души свалился.

Проходя через гостиную, Кэйт увидела, что Мик О’Лири сидит в прежней позе, уставившись на экран. Кэйт он вообще не заметил.

Настроение у Кэйт, и без того скверное, окончательно испортилось.

Массажные салоны Патрика Келли были разбросаны по всему Лондону и ближайшим пригородам, и он отправился в один из них — в Сохо, якобы проверить бухгалтерские книги. Но на самом деле просто показаться там. В такого рода бизнесе необходимо самому все держать под контролем, иначе с девицами не справишься, обведут вокруг пальца!

Приехав в салон, Патрик сразу прошел в служебку, приспособленную под офис, сел перед раскрытыми бухгалтерскими книгами и погрузился в мысли о дочери.

Из раздумья его вывел стук в дверь. Патрик вздрогнул от неожиданности и в следующий момент увидел на пороге высокую худощавую женщину.

— Ну как, Пэт? Все суда готовы к выходу в море и в Бристоле их ждут, да?

Келли кивнул. Джульет Кингсли работала у него уже много лет и, как и все «старшие девушки» — так называли женщин, управляющих салонами, — была старым, испытанным другом.

— Если не возражаешь, я, Пэт, хочу попросить тебя об одном одолжении. — Она села напротив Патрика и, перегнувшись через стол, взяла сигарету из его пачки.

— Ну что там у тебя, Джу? Неприятности?

— В каком-то смысле — да. Но заведение тут ни при чем. Помнишь моего младшего сына Оуэна?

Патрик задумался на секунду и вспомнил высокого, приятной наружности подростка, блондина, имевшего сходство с матерью.

— Да, помню, что-нибудь с ним случилось?

Патрик заметил, как нервно провела Джульет рукой по своим коротким светлым волосам.

— Ты ведь знаешь Джимми Макдугалла, сутенера?

Патрик сразу помрачнел.

— Так вот, он увел куда-то моего парня, и тот словно в воду канул. А я места себе не нахожу. Ведь мальчишке всего двенадцать! Только выглядит старше. Говорят, этот Макдугалл поимел его. Я, разумеется, не святая, но детей вырастила хороших, все прилично устроены. Дочь работает секретаршей, старший сын учится в университете, и Оуэн в школе на хорошем счету. Мне перевалило за сорок, когда он у меня появился, мой последний «сюрприз», как я его про себя называю. Я ни есть, ни спать не могу, того и гляди, чокнусь. И во что только он впутался…

Джульет никогда не была красавицей, но сейчас выглядела просто ужасно. Это не ускользнуло от Патрика. В свое время Джульет преуспела в своем бизнесе. Купила в рассрочку дом и уже успела полностью за него выплатить. Мужу не мешала прожигать жизнь, пока он не отдал концы от белой горячки. Патрику Джульет была симпатична, и он относился к ней с уважением.

— Прошу тебя, поговори с Макдугаллом, вступись за меня. Я понимаю, это нахальство обращаться к тебе с такой просьбой.

Но Патрик даже был рад. Наконец-то он сможет дать выход распиравшей его ярости. Макдугалл просто мешок дерьма! Эти «голубые» живут на заработки мальчишек! Пусть бы трахали друг друга, а то ведь портят детей, не важно — мальчишек или девчонок. Настоящие ублюдки! Келли кипел от гнева. На детях, что и говорить, можно заработать целое состояние. Особенно на малолетних. Но у Келли ничего, кроме отвращения, это не вызывало.

— Ладно, Джу, не волнуйся: не позже чем через сутки Оуэн будет дома. Ну а теперь налей-ка себе чего-нибудь покрепче, да и мне принеси за компанию.

Лицо у Джульет просветлело.

— Спасибо, Пэт! Ты не представляешь себе, как я страдаю!

— К сожалению, Джульет, представляю!

— Ой, конечно же! Прости меня, Пэт! Я совсем голову потеряла…

— Ладно-ладно, подруга, предоставь это мне. А давно он исчез?

— Почти две недели. В школу я сообщила, что он заболел, подхватил простуду. Ничего больше в голову не пришло.

— А как он познакомился с Макдугаллом?

— С год назад его школьный товарищ пошел по плохой дорожке, короче, стал извращенцем. Его мать водила дружков, с одним этот бедолага не поладил. И сбежал. А тут как-то позвонил Оуэну и сказал, что живет теперь припеваючи. Ну, Оуэн и отправился с ним повидаться. С тех пор от него ни слуху ни духу.

— Ладно, не беспокойся. Если только он у Макдугалла, я вытащу его оттуда и верну домой.

Как только Джульет пошла за выпивкой, Патрик снял трубку и набрал нужный номер. Он проучит этого Макдугалла! Подонок надолго запомнит!

Тони Джоунс болтал с Эммануэлем, когда в секс-лавку ворвались Патрик Келли и еще трое здоровенных амбалов.

— Как ты, Джонси? В порядке? — В голосе Келли звучали враждебные нотки, и Тони сразу их уловил.

— Приветствую вас, мистер Келли! Чем могу служить?

— Мне надо найти Джимми Макдугалла. И побыстрее. Прямо сейчас!

Тони Джоунс уставился на свои башмаки: не тот человек Джимми Макдугалл, чтобы его подставлять. Но и с Патриком Келли лучше не связываться! Наконец он решил, что Патрик опаснее, и набросился на Эммануэля:

— Ты что здесь торчишь, дубина, чего таращишься, а?! Ну-ка, ступай в служебку, приведи в порядок видеоленты или еще чем-нибудь займись! И смотри, не распускай свой длинный язык. Ты ничего не видел и ничего не слышал! Усек?

Эммануэлю не нужно было повторять дважды, и он пулей выскочил из лавки.

— Какой у нас нынче день? Вторник?.. Значит, Макдугалл дома — это возле вокзала Кингз-Кросс, сейчас напишу вам адрес.

Подойдя к прилавку, Джоунс нацарапал на клочке бумаги несколько слов и протянул Келли. Тот пробежал глазами написанное.

— Послушай, Джонси! Когда-то я к тебе хорошо относился, но сейчас ты внушаешь мне отвращение! Одно дело приторговывать всем этим дерьмом, другое — самому этим заниматься… — Келли передернул плечами, швырнул в Тони скомканным клочком бумаги, плюнул в сердцах и вышел вместе со своими амбалами.

Джоунс вздохнул с облегчением. Подумал было предупредить Макдугалла по телефону, но, поразмыслив, отказался от этой идеи. Пусть Патрик собьет с Макдугалла немного спеси, тем более что это ему ничего не стоит.

Оуэн сидел на диване и смотрел видеофильм. Ему все надоело: и его новая жизнь, и видик, и спиртное, даже сигареты! Да еще этот Джимми! Сперва прикинулся другом, а потом такое стал с ним проделывать, что Оуэн прямо-таки заболел. И теперь Оуэну отсюда не выбраться, как из тюрьмы!

Накануне вечером его повели к вокзалу Кингз-Кросс, и, пока его школьный приятель Джозеф вел переговоры с какими-то мужиками, Джимми крепко держал Оуэна за руку. За всю свою жизнь Оуэн ни разу не испытывал такого страха. Джозеф, дурачась, предлагал клиенту «цыпленка», то есть подростка. Мальчики, которым не было и десяти, назывались «весенними цыплятами» и стоили огромных денег.

Джимми сперва немного смущал довольно высокий рост Оуэна, но, стоило клиенту провести рукой по его лицу с нежной, шелковистой кожей, как сомнения исчезали. К счастью, Оуэн чувствовал недомогание, и Джимми задал ему трепку за плохое поведение. По крайней мере, это было лучше, чем идти куда-то с незнакомым мужиком. Конечно, все тело ныло от побоев, под глазом красовался синяк, но на какое-то время его оставили в покое. Довольно скоро Оуэн понял, зачем его сюда привели.

На экране появился во всей своей красе Сильвестр Сталлоне, с непосредственностью ребенка Оуэн упивался фильмом «Первая кровь». Сталлоне — его любимый актер. Видеофильмы, которые любил Джимми, Оуэну не нравились. В некоторых из них снимались и Джозеф, и сам Джимми, и другие ребята, зачастую совсем малолетки, вроде того мальчугана, которого Джимми держал взаперти у себя в спальне. Бедняга не переставал плакать, и приходилось включать телевизор на полную громкость, чтобы заглушить его вопли. Часто бывало, что Джимми приводил какого-нибудь мужчину прямо в свою спальню, и уж тогда несчастный малыш вопил целыми днями. Оуэн всего раз, и то мельком, видел его: полукровка с огромными карими глазами. Его снимали почти во всех видеофильмах, особенно нравившихся Джимми. Джозеф рассказывал, что во время съемок Джимми поил их виски, давал таблетки, и они смеялись и веселились. Но Оуэну было не до смеха. Ему до смерти хотелось домой, к маме. Он собирался провести здесь дня два, не больше, а уже прошло две недели. И Оуэна терзал страх. Его тошнило от пиццы и цыпленка, зажаренного по-кентуккийски. И вообще от всего. Особенно от Джозефа и Джимми!

— Опять ты смотришь это дерьмо? — нарушил размышления Оуэна громкий голос Джимми.

Он был в одних подштанниках, и Оуэн, с отвращением глядя на его заплывшее жиром тело, невольно запахнул свою несвежую пижамную куртку — ходить в собственной одежде ему не разрешали.

Джимми тяжело плюхнулся на продавленный диван и похлопал рукой по подушке.

— Иди ко мне, Оуэн! И не прячь глаза! Не раздражай меня. А то придется тебя наказать, а я этого не люблю. Мое дело — заботиться о вас. — Макдугалл не говорил, а прямо-таки пел, но Оуэн ничего, кроме отвращения, к нему не испытывал. Опять он за свое, этот Джимми! Пристает и пристает!

— Ну побалуешься ты со мной немножко, зато сколько денег получишь! Спроси хоть у Джозефа. Нет такого дня, чтобы я не дал ему десять фунтов. Пусть тратит, как хочет! А это целых семьдесят фунтов в неделю. Много ли ты знаешь ребят с такими деньгами? А мои все живут припеваючи. И маленькие, и большие. Парнишки постарше, крутые, очень любят меня. И если узнают, что какой-то молокосос тут выпендривается, чего доброго, разозлятся! — Не трудно было догадаться, что Джимми угрожает.

В это время в дверь постучали. Оуэн обрадовался, что теперь Джимми хоть на время отстанет от него, и тут же испугался. А вдруг это кто-то из крутых парней? Джимми схватил валявшиеся на полу брюки и, приглаживая на ходу волосы, пошел к двери.

До Оуэна донеслись приглушенные голоса, и в следующий момент Джимми вернулся вместе с мужчиной, одетым в черный костюм, с портфелем в руках. Мужчина улыбнулся Оуэну, и у того душа ушла в пятки.

— Мальчик здесь, сэр. Я запру дверь, потому что, как вам известно, дети везде суют свой нос. — Все это Джимми произнес тоном добродушного папаши, не переставая при этом улыбаться, и Оуэн снова почувствовал приступ тошноты. Мужчина, все еще улыбаясь, направился к спальне, в которой был заперт пятилетний малыш.

Когда-то дом этот, видимо, выглядел вполне импозантно и принадлежал одному владельцу, теперь же квартиры сдавались внаем. Общей оставалась только парадная дверь, а поскольку снятая Джимми квартира помещалась на первом этаже, посетители сразу попадали в гостиную. Столовая и буфетная превратились в спальни. Окна были забраны решетками еще в самом начале, когда шло строительство дома. Джимми принадлежала еще одна квартира, в полуподвале. Вообще их было у него множество, по всему Лондону. Смирись Оуэн со своим положением, его, возможно, перевезли бы в другое, более безопасное место.

Джимми впустил мужчину в спальню, а сам прошел на кухню за таблетками и виски. Из спальни доносились жалобные крики маленького узника, и Оуэн зажал уши.

Будь здесь мама Оуэна, знала бы, как помочь мальчику.

Уж она-то разделалась бы с этим Джимми! А его, своего любимого сына, увезла домой.

Погруженный в эти печальные размышления, Оуэн только сейчас заметил, что с экрана исчезло изображение — фильм кончился. С трудом сдерживая слезы, Оуэн думал о том, как больно будет этому мальчику, если с ним захотят проделать то же, что проделал Джимми с Оуэном.

Тут в дверь опять застучали. На этот раз громко и настойчиво. Оуэн подумал, что это те самые крутые ребята, о которых говорил Джимми, и буквально вжался в диван.

Джимми вышел из спальни.

— Нечего барабанить! — заорал он. — Сейчас открою! Минуты ведь не прошло!

Джимми открыл дверь и, к изумлению Оуэна, навалился на нее всей своей тяжестью, пытаясь снова захлопнуть. Но в следующий момент дверь распахнулась так резко, что Джимми свалился на пол, а дверная ручка с грохотом стукнулась о стену.

Пятеро здоровенных амбалов ворвались в прихожую, и один из них, темноволосый, в бежевом пальто, изо всех сил пнул Джимми ногой в пах. Потом поглядел на Оуэна:

— Ведь это ты Оуэн, да?

Оуэн кивнул.

— Твоя мамочка с ума сходит от беспокойства. Пошли, сынок, я отведу тебя домой. О’кей?.

Оуэн поднялся с дивана. Ноги у него дрожали, и он старался хоть как-то прикрыться своей пижамной курткой. Мужчина в бежевом пальто нахмурился.

— А где же твои штаны, сынок? Найди их и надень! Мы подождем тебя здесь, ладно?

Оуэн пошел в спальню, которую делил с Джозефом и Джимми, и с лихорадочной быстротой, не помня себя от радости, надел штаны и все остальное, а выйдя в прихожую, натянул еще и рейтузы. Один из мужчин, наголо обритый и без единого зуба, ухмыляясь, держал у самого горла Джимми большую отвертку.

— Скажи им, сынок! Скажи, что я не собирался причинить тебе никакого вреда! Ты скажешь им, да?! — хныкал Джимми, замирая от страха.

Тут Оуэн вспомнил о мальчике. Тот вдруг затих.

— Послушайте, мистер! Там тоже мальчик! — Оуэн указал на дверь спальни. — Совсем маленький. Он там не один.

Патрик, буквально озверев, распахнул дверь спальни и увидел на кровати какого-то типа, который зажимал рот ребенку. Брюки его были расстегнуты, и безупречно выстиранная и выглаженная манишка свисала над дряблым членом.

— Вы только посмотрите, мистер Келли, что делают, мать их…?! — воскликнул Дики Брустер, один из четверых пришедших с Патриком. Он ворвался в спальню и так врезал мужчине, что тот едва не свалился с кровати, а мальчик, почувствовав себя на свободе, стал громко визжать, округлив от ужаса свои огромные глаза и захлебываясь слезами и соплями, которые текли по лицу и попадали в рот. Дики бережно вытер ребенку нос и глаза краем грязной простыни, почти целиком закрыв ладонью лицо мальчика. Патрик и его люди буквально замерли, наблюдая эту сцену. Ничего подобного они и представить себе не могли! Дики завернул мальчика в одеяло, взял на руки и постарался приласкать, насколько это было возможно при его грубой натуре.

— Забирай ребят, Дики, — кивнул ему Келли, — спускайся вниз и сажай их в машину. И вы тоже.

Двое парней кивнули и вышли вслед за Дики. Малыш никак не мог успокоиться, но теперь плакал уже потише. Патрик тем временем принялся избивать типа в черном костюме, нанося удары куда придется, в голову, в грудь. Кипевшая в нем ярость искала выхода. В конце концов тот затих, возможно навсегда, но Патрика Келли это не волновало! Тяжело дыша, он вышел в прихожую.

— Ты, Макдугалл, последний подонок, куча дерьма, и я лично позабочусь о том, чтобы ты никогда больше не занимался сводничеством! Во всяком случае, в этом городе! — И Келли кивнул бритоголовому: — Ну, Тим, ты знаешь, что делать. Приступай!

Страх придал Джимми Макдугаллу сил: он извивался, пытаясь вырваться из рук Тима. Тогда Патрик Келли со всего размаха пнул его ногой в голову, после чего тот угомонился. Тим вставил в ухо Джимми отвертку и нажал на рукоятку ладонью.

Брызнула кровь, и Джимми окончательно успокоился.

Тим обтер руки о джинсы и вместе с Келли покинул квартиру.

Ничего, кроме отвращения, оба не испытывали.

И не потому, что прибегли к насилию. То, что они увидели, потрясло их до глубины души своей мерзостью. Одно дело скрываться от полиции, как это часто делали типы вроде Макдугалла, тут Келли мог даже помочь скрепя сердце. И совсем другое — наживаться на эксплуатации детей, заставляя их проституировать на улицах или сниматься в порнофильмах. На это способны только подонки, попросту дерьмо! Таких надо калечить, жестоко избивать! Несправедливо, что насильнику дают меньший срок, чем грабителю банка. По мнению Келли, ограбление банка — обычная акция, приносящая прибыль. Старо как мир: собственность ценят дороже жизни! Пусть Келли владеет массажными салонами, пусть нарушает закон, перераспределяя собственность, но он никогда не обидит ребенка, не поднимет руку на женщину! Так же как и те, кто сейчас сидит с ним в машине.

Есть, на их взгляд, вещи недопустимые, и одна из них — издевательство над детьми. Кто не платит долги, заслуживает возмездия. Ему можно сломать руку или ногу — это вполне справедливо. Человек, беря в долг, знает об этом и воспринимает как должное любое наказание. Таковы были нравственные принципы Патрика Келли. На свой первый бизнес он взял взаймы две тысячи фунтов у мошенника из мошенников, каких только можно себе представить. И давно выплатил и долг, и проценты, выказав тем самым уважение кредитору, с которым потом подружился.

Келли и себя самого считал мошенником, правда, несколько старомодным, чем очень гордился. Юнцов, с напускной яростью грабивших поезда, он глубоко презирал, как и доморощенных остряков, которые могли проехаться по магазину электротоваров в угнанном «рэнджровере». Это они называли «бараньими гонками». Что это за общество, возмущался Патрик, которое смирилось с такими дерьмовыми играми! Ни он сам, ни его люди никогда не позволяли себе ничего подобного, просто у них был свой собственный бизнес. Надо же, чтобы кто-нибудь делал добро. И они его делали. Примером тому может служить их расправа с Макдугаллом.

Когда он найдет «Потрошителя из Грэнтли» — а он обязательно его найдет, — он взыщет с этого негодяя сполна! Пусть тот помучается! И все, конечно, втихую! Кто, кроме самого Патрика, отплатит за Мэнди? Никто! И тут уж он постарается.

Куда движется мир? Келли сокрушённо покачал головой.

Оуэн сидел в машине, не шелохнувшись, как неживой. Хорошо, конечно, что его увезли от Джимми, но кто поручится за то, что он еще больше не вляпается и ему ничто не грозит?

— Мы отвезем тебя к маме, сынок, но сперва забросим кое-куда этого малыша. Ладно?

Оуэн равнодушно кивнул.

— Дай-ка мне аппарат, Тим!

Набрав нужный номер, Келли услышал на другом конце провода рокочущий бас своего друга, старшего инспектора полиции. Коротко обрисовав ситуацию, Келли услышал ответ, улыбнулся и положил трубку.

— Поехали в больницу Красного Креста для бедных, там нас будут ждать. Послушай, — с улыбкой повернулся он к Оуэну, — когда вы оба в последний раз мылись? Несет от вас, как от керосиновой лампы!

— Да, шеф, они похожи на настоящих бродяг, — подхватил Дики, радуясь, что малыша не бросят на улице.

Весь оставшийся до больницы путь они вели дружеский разговор, и Келли не переставал думать о несчастном ребенке. Что было бы с ним, не увези они его из этого притона? Вряд ли такой малыш убежал из дому, скорее всего, его продали Джимми родители. За какие-нибудь две унции героина!

Увидев свое чадо живым и здоровым, Джульет крепко прижала его к себе и, обливаясь слезами радости, так благодарила Патрика и его товарищей, что Дик от смущения стал красным как свекла.

Впервые после гибели Мэнди Патрик, возвращаясь домой, чувствовал некоторое облегчение.

Завтра они увидятся с Кейт, и он с радостью предвкушал встречу! Глядя на счастливого Оуэна и хлопотавшую вокруг него мать, которая целовала и обнимала сына и в то же время ругала его, не веря, что видит целым и невредимым, Келли вдруг понял, что любой человек в любом возрасте, будь то подросток или глубокий старик, нуждается в заботе и сам испытывает потребность о ком-то заботиться. Если бы его Мэнди была с ним!

Только бы напасть на след этого ублюдка маньяка, сгубившего его дочь! А ведь утром он беседовал с хозяином секс-лавки, хорошо знавшим Джорджа — его фамилию, адрес и номер телефона.

Вечером Патрику позвонил его друг, старший инспектор полиции. Он сообщил, что Макдугалл жив, но останется на всю жизнь калекой.

Неплохо сработано, усмехнулся про себя Келли. Осталось лишь отыскать маньяка-убийцу, и тогда можно возвратиться к нормальной жизни.

Глядя, как меняется в лице Патрик, Кэйт ощущала глубокую жалость к нему.

— Я хотела сказать об этом сама, еще вчера, но не могла тебя разыскать!

— Я все понимаю, Кэйт! — Он прижал ее к себе, поцеловал в голову. — Мне и легче, и тяжелее. Тяжелее потому, что все вновь ожило в памяти. Иногда по ночам, стоит только проснуться, мне кажется, будто ничего не случилось и Мэнди крепко спит в своей комнате, прикрыв рукой глаза, как обычно. Так она спала с самого раннего детства. Время летит, и в конце концов я как-то справлюсь с этим, во всяком случае, надеюсь. Завтра утром отдам все необходимые распоряжения. Ну а что в семье О’Лири?

— Вчера разговаривала с ее матерью. А муж от горя вообще не в себе…

— Может, им деньги нужны, на похороны? Я, собственно, это имел в виду.

— Не знаю, — растерянно ответила Кэйт. — Разговора об этом не было. Дом принадлежит муниципалитету, они собирались его выкупить, так что, насколько я понимаю, после смерти жены по закладной как будто заплачено. Впрочем, муж сейчас не работает, да и зарабатывал он немного, Джералдин даже пришлось поступить в винный бар официанткой, чтобы скопить к Рождеству хоть немного денег. А ведь у него на руках трое детей.

Патрик стиснул зубы, и это не ускользнуло от Кэйт. Он слышать не мог, и Кэйт это знала, об осиротевших детях. Ведь и Мэнди росла сиротой.

— Я поручу одному из своих людей повидаться с матерью покойной, хочу оплатить все расходы на похороны. И Батлерам тоже.

Кэйт промолчала. Батлеры вряд ли согласятся на это. Похороны близкого человека, особенно дочери, дело сугубо личное. Но Патрик искренне делал людям добро, и это облегчало его собственные страдания, приносило ему настоящую радость. Что может быть лучше, чем помочь человеку решить какую-то его проблему, облегчить ему жизнь!

Кэйт не совсем разделяла эти устремления Патрика, в конце концов, он не Господь Бог!

— Ну что, Кэйт, съездим куда-нибудь?

— По правде говоря, мне не очень-то хочется, Пэт, впрочем, решай сам.

Он опять крепко обнял ее.

— Вот и отлично. Я тут попросил миссис Мэннерс приготовить для нас обед повкуснее. Поедим и пораньше завалимся спать. Что скажешь?

Он улыбался, но Кэйт понимала, что мысли его сейчас далеко. И все равно она останется с ним. Сегодня она нужна ему больше, чем когда бы то ни было. Не для занятий любовью, нет. Просто ему было бы тяжело одному в эту ночь.

— Очень даже неплохо! Я охотно лягу пораньше. Намоталась за целый день!

— Ладно! Пойду распоряжусь.

Невольно поглядев ему вслед, Кэйт заметила, как весь он сник, как опустились его богатырские плечи, и любовь горячей волной прилила к сердцу. Не ей судить, хорошо или плохо она поступает, но чувство к Патрику Келли делало ее несомненно счастливой.

С той ночи, когда, к великой радости Джорджа, нашлась булавка от галстука и он почувствовал себя в безопасности, Илэйн все больше и больше вызывала у него подозрение. На ее шее он отчетливо видел следы поцелуев.

Илэйн отправляла в рот кусочки черного хлеба «Райвита», смазанные тонким слоем низкокалорийного плавленого сыра. Да, она здорово похудела, и, черт побери, скоро станет вполне привлекательной женщиной, разумеется, для своего возраста. Она сменила тон для век, перейдя на более спокойный, и чуть-чуть подводила глаза специальной тушью, что делало их больше и придавало им некоторую загадочность. Джордж скрипел зубами от злости.

Все бабы одинаковы! У этой старой кобылы Илэйн наверняка завелся любовник! Небось трахается с ним, задрав юбку, на заднем сиденье машины, он, будто на кол, усаживает ее на свой член.

— Что с тобой, Джордж? — От зычного голоса Илэйн эта возбуждающая картина исчезла, и Джордж неохотно вернулся к реальности.

— Ничего, дорогая, не беспокойся.

— Тогда нечего на меня таращиться, это действует мне на нервы!

Джордж поднялся со стула в некотором смятении, потому что воображение нарисовало ему другую картину: он швырнул Илэйн на пол и занес над ее головой швейцарский армейский нож…

— Я, пожалуй, пройдусь, дорогая, что-то неважно себя чувствую. Надо подышать воздухом, проветрить мозги!

— Но сейчас, буквально через минуту, начнутся «Тэггарты»!

«Тэггарты» были любимой программой Джорджа, но сегодня ему необходимо уйти хоть на время из дому — чтобы не видеть Илэйн. Не то терпению его придет конец!

— Ладно, дорогая, я ненадолго. Запиши, пожалуйста, передачу на видео.

Илэйн отвернулась от него и уставилась в телевизор. А Джордж выскочил из комнаты, схватил с вешалки пальто и шапку и вышел из дому. Идя по дорожке к воротам и натягивая перчатки, он буквально кипел от ярости. Только он за дверь, Илэйн тут же забывает о его существовании. Мечтает о своем любовнике. Да как она смеет?! Конечно, он с ней не спит, годами знать ее не желал. Но она его жена! Носит его фамилию. Он вытащил ее из грязи и женился на ней! А она оказалась сукой. Обыкновенной сукой. Как все бабы! Ей лишь бы трахаться!

Воображение нарисовало ему Илэйн в ту ночь, когда она раздевалась, а он заметил красные пятна у нее на шее. И опять он представлял себе, как она возится с каким-то мужиком в машине, он лапает ее. И ей это нравится! Как и всякой потаскухе!

Джордж ускорил шаг, стуча башмаками по асфальту. Что Илэйн, что его мамаша! Только изображают из себя таких чистеньких, добропорядочных, а на самом деле шлюхи! Истинные дочери Евы — лживые твари! Отдаешь им всего себя! И они принимают! Принимают с улыбкой, да-да, с этой их дурацкой улыбкой. А если разобраться — попросту смеются над тобой! Издеваются!

Джордж задыхался от злости.

Он не заметил, как очутился напротив того самого дома с муниципальными квартирами, где на него когда-то напали, и, перейдя улицу, взобрался на насыпь. Вскоре Джордж уже стоял под своим излюбленным деревом, пристально вглядываясь в окно квартиры на третьем этаже и кляня на чем свет стоит чертову Илэйн. Это из-за нее он в спешке забыл дома бинокль.

Леонора Дэвидсон смотрела по телевизору «Тэггартов», даже не подозревая, что в каких-нибудь двадцати ярдах от ее окна за ней наблюдает «Потрошитель из Грэнтли». Она откинулась в кресле, поставила на маленький столик рядом с собой чашку кофе, положила на подлокотник пачку сигарет и теперь наслаждалась покоем.

Джордж постоял минут десять — ничего интересного! Взглянул на часы: без десяти десять.

Наконец он покинул свой наблюдательный пост и направился к дому, озираясь с опаской.

От неожиданного стука в дверь Леонора вздрогнула. Тэггарт на экране как раз намеревался сорвать маску с убийцы. Леонора поднялась с кресла и вышла в крошечную прихожую.

— Кто там? — громко спросила она.

— Это вы, миссис Дэвидсон?

Голос был незнакомым. Леонора нахмурилась.

— Кто вы?

— Помните, на меня тут однажды напали и вы пришли мне на помощь? — Джордж говорил тихо, спокойно.

Брови Леоноры поползли вверх.

— А, да, что-то припоминаю!

Она отодвинула два засова, сняла цепочку, открыла дверь и увидела на пороге улыбавшегося Джорджа.

— Прошу прощения за столь поздний визит, но, видите ли, днем я работаю. А мне хотелось поблагодарить вас за помощь и доброту. Не знаю, право, что бы я делал, не окажись вы рядом!

Наверху кто-то открыл дверь, и Джордж заволновался:

— Можно я войду на минутку?! Обещаю, я вас не задержу.

Звук шагов на верхней площадке еще больше испугал Джорджа. Ведь его могут увидеть, запомнить его лицо.

Леонора пропустила Джорджа в прихожую, и, захлопнув за собой дверь, он улыбнулся ей своей обычной улыбкой, едва приоткрывавшей зубы. В свое время он неделями наблюдал за Леонорой в окно и хорошо знал, что мужчин в квартире нет.

Леонора тоже улыбнулась и, вспомнив его, успокоилась. В конце концов, осторожность никогда не мешает, особенно если живешь одна.

— Может, пройдете в гостиную? Я только-только выпила кофе. Не хотите ли чашечку? — Приветливость женщины бальзамом пролилась на душевные раны Джорджа.

— Если только вам не трудно… Мне не хотелось бы вас беспокоить. — Он прошел следом за ней в гостиную.

— Присаживайтесь, а я сварю вам кофе. Вам с молоком и с сахаром?

Джордж кивнул.

— О, я вижу, вы смотрите «Тэггартов»?! Прекрасный сериал! Я попросил жену записать для меня сегодняшнюю передачу на видео.

— Садитесь, пожалуйста, мистер…

— Маркхэм. Джордж Маркхэм.

— Присаживайтесь же, мистер Маркхэм, я сейчас!

Джордж опустился на софу, весьма старомодную и наверняка видавшую лучшие дни. Огляделся. Не только софа, здесь все было старомодным, зато сверкало чистотой. Не хватало только драпировок и резных украшений. Джордж расстегнул пальто и стал смотреть телевизор, улыбаясь своим мыслям. Вернулась Леонора и принесла Джорджу чашку кофе, которую сняла с подноса.

— Как вы поживаете? Должна вам сказать, мистер Маркхэм, ситуация день ото дня становится хуже. Эти малолетние подонки держат всех в страхе. Я стараюсь не выходить по вечерам без особой надобности. Столько насильников развелось и еще этот «Потрошитель из Грэнтли». Со всех сторон женщину подстерегают опасности.

Джордж отпил кофе.

— Вы совершенно правы! Я и жене об этом все время твержу. — При воспоминании об Илэйн Джордж помрачнел.

Леонора закурила.

— А вы тогда обращались в участок? Полиция нашла тех подонков?

— Нет, не обращался. Напрасная трата времени! Вряд ли полиция способна теперь кого-то поймать. Во всяком случае, создается такое впечатление!

Возразить было нечего, и Леонора кивнула.

— Вы разведены?

— Да. Вот уже десять лет, — ответила она с печальной улыбкой, прихлебывая кофе. Волосы у нее были мышиного цвета, глаза — голубые, водянистые, у губ пролегли морщины. Привлекательной ее не назовешь. Зато грудь красивая. Он видел ее не раз в бинокль, когда смотрел в окно Леоноры.

— Простите, нельзя ли воспользоваться вашим туалетом? — спросил Джордж, поставив чашку на столик.

— Да, пожалуйста. Из прихожей вторая дверь направо. Только спуск плохо работает, так что дергайте посильнее!

Он поднялся:

— Благодарю вас!

Из прихожей Джордж прошел на кухню, бесшумно открыл дверцы буфета, вытащил нож для резки хлеба, сунул за ремень, прикрыв его полой пальто, вернулся в гостиную.

Они снова обменялись улыбками, после чего Джордж спокойно направился в ее сторону.

— Какой необычный рисунок! Если не секрет, откуда она у вас? — И Джордж снял с полки над искусственным камином, где горел газ, вазу из декоративного стекла дюймов шестнадцати высотой.

— Ах это? Это ваза моей матери, — ответила она и, не вставая с кресла, потянулась за ней обеими руками, но тут же замерла.

Джордж поднял вазу, при этом полы его пальто распахнулись и блеснул заткнутый за ремень хлебный нож. Последнее, что Леонора увидела, — это тяжелую вазу над своей головой. Она даже не успела вскрикнуть. Джордж с размаху ударил ее вазой по темени.

К его удивлению, несмотря на силу удара, ваза не разбилась и даже не оставила ссадины у Леоноры на лбу — только выскочила шишка величиной с яйцо.

Леонора потеряла сознание и теперь лежала поперек кресла.

Несколько минут Джордж смотрел на нее. Юбка и джемпер на ней задрались, и это ему не понравилось.

Он поднялся, аккуратно поставил вазу на место, усадил свою жертву в кресло, одернув на ней юбку и джемпер. Затем вытащил из-за ремня нож, положил рядом с креслом. Снял пальто, бережно свернул и положил на софу.

Все шло как нельзя лучше. Джордж, очень довольный собой, вооружившись ножом, разрезал на Леоноре джемпер до самой талии и взялся за бюстгальтер.

Руки Леоноры безжизненно свисали по обеим сторонам кресла, голова лежала на плече. Когда Джордж начал разрезать юбку, женщина слегка пошевелилась. Джордж, чертыхнувшись, вышел в прихожую, сдернул с вешалки нейлоновый шарф и вернулся в гостиную. Схватив Леонору за волосы, он наклонил ее голову вперед, услышал легкий стон, обвязал шарф вокруг шеи и снова отвел голову назад.

Теперь можно было приступить к осуществлению своего дьявольского плана. Джордж ухватил концы завязанного узлом шарфа, обмотал ими ладони, чтобы не скользили, и стал медленно разводить руки в стороны, следя за тем, как нейлоновый ошейник, затягиваясь все туже и туже, в конце концов врезался несчастной в шею.

Джордж при этом сквозь зубы насвистывал свой любимый мотивчик. Напряжение исчезло, и он чувствовал себя превосходно.

Он снова на высоте!

Глава 18

Илэйн услыхала, как Джордж открывает дверь, и взглянула на часы: двадцать минут первого. Снимая пальто, муж что-то мурлыкал себе под нос. Натянутые как струны нервы Илэйн не выдержали, и, когда Джордж появился в гостиной, она судорожно сглотнула. Он выглядел оживленным. В обычно безжизненных серых глазах, когда он поглядел на Илэйн, вспыхнули искорки.

— А, это ты, дорогая? Так хочется пить, даже во рту пересохло! Может, и тебе налить чашечку?

— Где ты был, Джордж? — нарочито безразличным тоном поинтересовалась Илэйн.

— Да просто гулял, дорогая. А что? Где еще я мог быть? — В спокойном голосе Джорджа Илэйн уловила тревогу.

— Просто гулял три с лишним часа? Да?

Джордж пришел в замешательство, видимо, не сориентировался во времени.

— Ну, я… я просто гулял, вот и все. По вечерам, ты же знаешь, я часто выхожу подышать свежим воздухом!

Глаза Илэйн стали жесткими, в них появился металлический блеск. Она облизнула губы, прежде чем заговорить. Джордж следил за каждым ее движением.

— Вот что, Джордж Маркхэм! С тех пор, как мы с тобой женаты, ты считанные разы выходил гулять в одиночестве. А теперь только и знаешь, что где-то шататься! Так вот, хотела бы я знать, что происходит. Только не вздумай врать, не то в нашем доме произойдет сегодня убийство!

Какие-то секунды он пристально смотрел на нее, а потом разразился истерическим хохотом, исходившим из самого его нутра, и сдержать его, несмотря на отчаянные усилия, Джорджу не удалось.

Так смеются дети от страха перед учителем. Илэйн грозит ему убийством, а он уже совершил убийство. Значит, Илэйн намерена убить убийцу! Именно эта мысль заставляла Джорджа корчиться от неудержимого хохота. Что же такое придумать, как объяснить Илэйн, где он столько времени пропадал?

— Джордж! — Илэйн вскочила с дивана, испуганная таким приступом смеха. — О Господи! Джордж, да успокойся же, Христа ради!

Но Джордж рухнул на колени, обеими руками держась за живот. По лицу его текли слезы.

Смех был странный, зловещий. Казалось, он доконает Джорджа. Илэйн с тревогой смотрела на мужа в ожидании, когда он наконец успокоится.

Вскоре Джордж овладел собой, достал из кармана платок, смачно высморкался, поднялся с колен и плюхнулся в кресло. И тотчас же смех уступил место ужасу перед разоблачением. Его острый как бритва ум отчаянно метался в поисках выхода. Джордж пристально смотрел на жену: знает или не знает? А Илэйн между тем продолжала:

— Джордж! Тут что-то не так! Ты гуляешь часами, что совсем на тебя не похоже! Ведь даже в магазин тебя не вытащишь! — Она тяжело опустилась в кресло. — Так вот, Джордж, я хочу знать: что с тобой происходит? — Она заявила это тоном, не терпящим возражений, хотя в глубине души не желала знать ничего такого, что могло бы нарушить привычный ритм ее жизни.

Джордж нервно теребил в руке носовой платок. Как бы сбить Илэйн со следа? И тут его осенило. Он ухватился за пришедшую в голову мысль, как утопающий за соломинку. Приняв поистине скорбный вид, Джордж упавшим голосом произнес:

— Илэйн! Я в отчаянии! Просто с ума схожу. Не знаю, как тебе об этом сказать! Случилось такое…

Во рту у Илэйн пересохло. «Боже милостивый, пожалуйста, сделай так, чтобы Джордж не рассказывал… Я ничего не хочу знать! Абсолютно ничего!»

— Я попал под сокращение штатов, Илэйн!

Илэйн прищурилась, и глаза ее стали как щелочки.

— Что ты сказал?

— Я… я попадаю под сокращение штатов! Меня уже предупредили. Меня и еще четверых! Это называется «реорганизация»! Я не знал, как тебе об этом сказать! Как нанести такой удар! Отчаяние заставило меня бродить по улицам. Стоило мне на тебя взглянуть, на твой безмятежный вид, когда сидишь у телевизора, устремив глаза на экран, и вся моя решимость пропадала!

Илэйн была потрясена.

— Так вот оно что! — произнесла она.

Джордж едва сдерживал смех. «Ох уж этот старый лис Джордж! Он хитер и изобретателен, будто целая стая обезьян, попавших в западню! Да уж, кого угодно обведет вокруг пальца! Просто молодец!»

— Мне так жаль, дорогая! Ведь ты всегда считала меня неудачником. А я делал все, чтобы добиться ради тебя положения, чтобы ты ни в чем не знала нужды! Но ничего не получалось, хоть лопни!

Илэйн словно застыла. Лицо ее оставалось совершенно бесстрастным. Годы, прожитые с Джорджем, научили ее скрывать свои чувства. Надо бы подойти к мужу, обнять его, вместе погоревать. Но она просто не в силах этого сделать. Ведь между ними никогда не было физической близости.

Бедняга Джордж! Большего оскорбления себе и представить нельзя! Ему уже за пятьдесят, и шансов никаких! Кто возьмет старика на работу? Но пусть у них не будет большего горя! Слава Богу, он не убийца! Не насильник! Не надо думать о страшном. Но после того, что случилось с Джорджем в те далекие дни, кто знает…

Она прогнала от себя это ужасное воспоминание. Да, Джордж всегда ей был безразличен. Но, кроме чувства любви, есть еще чувство долга!

— Сочувствую тебе, Джордж. Но ничего, как-нибудь проживем! Надеюсь, тебе выплатят приличную компенсацию! Дом у нас уже выплачен, я работаю. Так что как-нибудь проживем!

Он улыбнулся ей своей печальной улыбкой.

— А на что, ты думаешь, я рассчитывал, когда решил съездить во Флориду к Эдит? Конечно же на компенсацию. Мне так хотелось тебя порадовать! Теперь, по крайней мере, тебе есть о чем помечтать. Слетаем в Америку. Ведь мы об этом мечтали всю жизнь!

Джордж всячески старался усыпить подозрения Илэйн, и преуспел в этом. А ведь ситуация была прямо-таки критическая! Прижми его Илэйн к стенке, он, не раздумывая, перерезал бы ей глотку! Но не пришлось. То, о чем он боялся даже заикнуться, увольнение, вместо бури гнева вызвало у жены сочувствие. Так что он снова победил!

— Не уверена, Джордж, что при нынешних обстоятельствах нам следует отправляться в Америку. Как-никак ты лишился работы…

— Нет, Илэйн, отменять путешествие мы не будем! Я не лишу тебя этой радости! Господь мне свидетель, я так хотел сделать тебя счастливой, но не получилось!

Илэйн пристально посмотрела мужу в глаза. Вспыхнувшие было в них искорки погасли, и перед ней снова был тот самый Джордж, которого она так хорошо знала.

— Налить тебе чаю?

Илэйн молча кивнула.

Джордж пошел на кухню и взглянул на стенные часы. Уже начало второго. Надо ложиться, а то встанет утром совершенно разбитым. Включая в сеть электрический чайник, Джордж снова стал мурлыкать под нос свой любимый мотивчик.

Утром Дороти Смит, как обычно, постучала к Леоноре. Они вместе ездили на работу. Круглолицая, в темно-каштановом парике, Дороти выглядела приветливой и по-домашнему уютной. Не достучавшись до Леоноры, она нахмурилась. Вряд ли Леонора ушла одна. Вот уже два года они ездят на работу вместе. Смена у обеих начинается в десять и кончается в шесть. Она взглянула на свои часы: тридцать пять десятого. Она пришла чуть раньше. Где же Леонора? Может, побежала в магазин? Дороти села на площадке между первым и вторым этажами, поставила на колени свою тяжелую сумку и, закурив сигарету, снова посмотрела на часы: уже почти без десяти десять. И где ее носит, эту Леонору? Сегодня они опоздают, это точно! Дороти примяла башмаком окурок, и тут услышала на лестнице шаги: наверняка Леонора. Дороти встала. Легкая улыбка тронула губы. Но это была не Леонора, а ее соседка из квартиры напротив.

— Привет, дорогая. Вы Леонору случайно не видели?

— Нет, — ответила женщина, удивленно пожав плечами.

— Хотела бы я знать, что с ней стряслось! Я тут уже черт-те сколько сижу!

— Может, она проспала? — спросила женщина, поворачивая ключ в замке своей квартиры.

— Да нет, я чуть не высадила дверь, так колотила!

— Или у нее отгул?

— Отгулы у нас в одни и те же дни. Что-то не нравится мне это. Она позвонила бы, случить что-нибудь непредвиденное. Ведь я делаю крюк, чтобы заехать за ней, и она это знает.

Соседка бросила на пол в прихожей сумки с покупками и снова вышла на площадку со связкой ключей.

— Она мне как-то дала ключ от своей квартиры, после того как однажды нечаянно захлопнула дверь. Замена замков ей тогда обошлась больше чем в сорок фунтов. Паршивое это дело, а?

Дороти кивнула. И впрямь ничего хорошего!

— Не знаю, следует ли нам открывать ее квартиру? Мало ли что с Леонорой случилось.

— Дайте-ка я еще разок постучу!

Как-то неприятно входить в чужую квартиру, и Дороти снова забарабанила в дверь так, что слышно было по всему подъезду.

Никакого ответа.

Приподняв ящик для писем, она прильнула к щели в двери и позвала Леонору. Прислушалась, потом повернулась к соседке:

— Телик работает.

Открыв наконец квартиру, женщины очутились в совершенно темной прихожей: все двери были плотно закрыты. Дороти повернула выключатель. Женщины одновременно чихнули и переглянулись: к запаху лавандового масла мастики, исходившего от полов и мебели, примешался еще какой-то — странный и раздражающий. Женщинам стало не по себе, когда они приблизились к спальне. Наконец Дороти распахнула дверь.

— Постель застлана!

Соседка Леоноры, мучимая страшным предчувствием, не решалась переступить порог.

Дверь в гостиную тоже была плотно закрыта, и Дороти, нажав на ручку, почувствовала волнение.

Газовый камин в гостиной горел на полную мощность, а на экране телевизора шло кукольное представление для детей. Все это Дороти машинально зафиксировала в памяти, но глаза ее буквально впились в Леонору Дэвидсон. Она была мертва.

Дороти показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем она пронзительно завизжала, а потом зарычала, как подраненный зверь, наполнив крошечную гостиную страхом и отчаянием.

Джордж «на прощание» загнал в левую глазницу Леоноры нож для резки хлеба.

Голые ступни Леоноры почти касались камина и за ночь слегка обгорели. Теперь Дороти поняла, чем пахло в прихожей.

Горелой плотью.

Кэйтлин и Кэйт пришли в сильное возбуждение: убийца переменил тактику. На сей раз забрался в квартиру. Значит, был знаком с жертвой.

Теперь принцип опроса «от двери к двери» должен был принести результаты. По крайней мере, они смогут установить, когда и где находились те или иные люди в соответствующее время. Не может быть, чтобы никто не видел убийц в подъезде дома или где-нибудь поблизости.

Возбуждение Кэйт сменилось подавленностью, стоило ей увидеть убитую женщину. Да разве может нормальный человек проделывать нечто подобное?

— И на губах, и на груди, и вокруг влагалища, и внутри — полно семени. Да, славно повеселился убийца минувшей ночью! Готов держать пари, что он изнасиловал свою жертву самым что ни на есть скотским образом. — Патологоанатом покачал головой.

Кэйтлин внимательно глядел на женщину, словно хотел запечатлеть в памяти ее облик. При всем трагизме ситуации, с воткнутым в глаз хлебным ножом она напоминала карикатуру. Кто-то наконец догадался выключить газ в камине и открыть окна.

Сейчас каждый занимался здесь своим делом. Репортеры из «Криминальной хроники» фотографировали. Эксперты брали на исследование образцы ковра и обивки мебели, собирали с пола в пакетик волосы, брали кровь с тела жертвы, с кресла и с ковра. Кэйт заметила, как один из экспертов кладет в пластиковые мешочки кофейные чашки. Пустая затея, подумала Кэйт, убийца всегда надевает перчатки. Он не глупее их!

Кэйтлин наконец отвел глаза от Леоноры и взглянул на Кэйт:

— Надеюсь, на сей раз мы что-то найдем! Не невидимка же он, черт побери! Должен же был его кто-нибудь видеть!

Интересно, кого он старается убедить? — недоумевала Кэйт.

Женщин, обнаруживших тело, увезли в больницу. Они в шоке.

— Еще бы! Увидеть такое! Но на этот раз мы его поймаем! Нюхом чую, что поймаем!

Дай Бог, чтобы Кэйтлин оказался прав.

— Вы поедете со мной на вскрытие?

— Да, Кэйти, непременно! Хочу знать все детали. Что-то выведет нас на этого ублюдка!

Пришел детектив-сержант Спенсер и принялся разглядывать уже начавшее желтеть тело Леоноры.

— Определить точно, когда наступила смерть, думаю, будет трудно: ведь всю ночь горел газ, и анализы потребуют длительного времени. — Все это Спенсер произнес самодовольным тоном.

— Не беспокойтесь. Как только мы получим все заключения по факту смерти, придем к какому-нибудь выводу.

Спенсер знал, что Кэйт терпеть его не может, и потому часто разговаривал с ней вызывающим тоном.

— Вы, Спенсер, оставайтесь здесь и зарегистрируйте тело. А я, сэр, — обратилась она к Кэйтлину, — пойду послушаю, как полицейские проводят опрос «от двери к двери». Прежде чем снять показания с женщин, обнаруживших тело, я хотела бы побеседовать с ближайшими соседями. Возможно, кто-нибудь из них знает, где можно найти ее бывшего мужа. Судя по предварительным данным, у нее нет ни детей, ни близких родственников. Может быть, вместе пойдем?

— Ступай одна, Кэйти, встретимся в больнице на вскрытии.

— Хорошо, сэр.

Она обрадовалась возможности уйти из квартиры: глядя, на труп, просто невозможно было сосредоточиться.

В квартире, куда Кэйт зашла, ей предложили чашечку кофе, и она с благодарностью согласилась: надо было хоть как-то подкрепить свои силы. Хозяйка, очень приветливая, ничем не могла помочь Кэйт — она ничего не знала, в чем Кэйт убедилась уже через пять минут. Впрочем, она навела Кэйт на след мужа Леоноры: в свое время он сбежал с подругой Леоноры и теперь будто бы проживает в Канаде. Кэйт поблагодарила хозяйку и пошла в квартиру напротив. Открыл ей мужчина высокого роста, в полосатой майке, по имени Фред Боррингс. Он провел Кэйт в свою крошечную квартирку и очень церемонно предложил ей сесть. Было совершено очевидно, что Кэйт тут ждали.

— Так вот, миссис…

— Инспектор полиции Барроуз, сэр, — улыбнулась Кэйт.

— Так вот, вчера вечером, около десяти, я собрался в закусочную. А в таких домах, как наш, быстро привыкаешь различать всякие звуки. Они как бы становятся частью того, что вас окружает. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Я, например, совершенно точно знаю, когда по вечерам люди спускают воду в своих уборных, и по этим звукам могу точно определить время! И вот, выхожу я вчера вечером где-то около десяти, начинаю спускаться по ступенькам и вдруг слышу, как хлопнула дверь в квартире Леоноры. Я удивился. Кто это, думаю, заявился к нашей Леоноре? Ведь к ней почти никто не ходит. Такая славная была женщина, знаете ли, так блюла себя. Вы понимаете, что я хочу сказать: мужчин не водила. Вы и не представляете, какие в нашем доме живут бабенки! Мужчины к ним ходят, как в лавку.

— Вы хотите сказать, что у нее даже друзей среди мужчин не было, да?

— Да. У нее времени на них не хватало! И еще она очень боялась выходить вечерами из дому — из-за шпаны, которая, я уж не знаю почему, облюбовала наш район. Всякое дерьмо, вроде нюхачей с клеем. Возвращаешься ночью домой и буквально переступаешь через разных сопляков извращенцев! Небось спасаются тут от холода! Бедняжка Леонора! Она мухи никогда не обидела!

— Значит, вчера вы никого не видели?

— Не-а, — замотал головой Фред. — Только слышал, как хлопнула дверь. Теперь-то я жалею, что не постучался тогда к Леоноре, как иногда это делал. Зайду, бывало, спрошу, не купить ли ей сигарет или еще чего-нибудь в лавке. Вечерами, я вам уже сказал, она не выходила на улицу. Бывали у нее только знакомые. Постучишь к ней, а она ни за что не откроет, пока не спросит: «Кто там?» — или: «Это вы, что ли, Фред?». Значит, она вчера впустила в дом знакомого человека. Эта мысль не дает мне покоя все утро. У меня башка чуть не лопнула, когда я услышал, как вопят эти чертовы старые перечницы, и я сразу кинулся звонить в полицию и в «Скорую помощь». С тех пор я и думаю, что Леонора знала преступника. Наверняка знала!

Кэйт слушала Фреда молча, не прерывая. В его словах был смысл. Леонора вела замкнутый образ жизни, не заводила легких знакомств, в общем, была осторожнее женщин общительных. Так что вряд ли могла кого попало впустить в квартиру.

— А не заметили вы на стоянке посторонних машин, когда шли в…

— В «Баржу и шлем», с вашего позволения. Нет, не заметил. Приятель подбросил меня домой на своей машине где-то около четверти двенадцатого, и я обратил внимание, что у Леоноры все еще горит свет. Он пробивался сквозь шторы. Когда живешь в такой тесноте, поневоле знаешь все друг о друге, я уже вам говорил!

— И вы никогда не видели Леонору с мужчиной? Допустим, с ее работы? Никто не подвозил ее на машине домой?.

— Нет, на работу и с работы она ходила со своей подружкой Дороти. Даже отгулы они брали в одни и те же дни.

— Похоже, мистер Боррингс, вы хорошо знали Леонору Дэвидсон, верно?

Фред нахмурился.

— Дело в том, миссис, что она мне нравилась. Очень нравилась! И ничего плохого в этом нет. Как по-вашему? Я просто обязан помочь вам отыскать убийцу. Все, что я вам сказал, можете проверить. Многие ночью видели меня в «Барже», я там частенько бываю.

— Нет, мистер Боррингс, в проверке нет надобности. — Кэйт знала, что любая информация нуждается в проверке, но у нее хватило такта умолчать об этом. — Знаете, мистер Боррингс, бывает, что кажущееся люди выдают за действительное. Один, допустим, утверждает, что грабитель банка был в черном свитере, другая — что в сером. То же самое и с цветом волос. Каждый все воспринимает по-своему.

— Я, миссис, отлично вас понимаю, — ответил Фред холодно, — но я не из тех, кто бросает слова на ветер. Я говорю то, что думаю, и думаю, что говорю. Наш чертов мир стал бы, возможно, намного лучше, если бы все поступали, как я.

— Вы правы. А теперь мне пора. Да и у вас, мистер Боррингс, я отняла много времени. Большое спасибо, вы очень нам помогли.

Боррингс встал, попрощался вежливым кивком головы. Куда девалась его приветливость! Сразу видно, что он человек властный, привык подчинять себе других. Видимо, и на Леонору Дэвидсон оказывал влияние. Это Кэйт поняла из той скупой информации, которую получила от Фреда. Он напоминал школьника, который, дрожа от возбуждения, нетерпеливо тянет руку, чтобы ответить учителю, а учитель его не замечает. В данном случае в роли учителя выступала Кэйт.

— Если вам нужен человек для опознания тела погибшей миссис, я готов выполнить эту формальность. Ее бывший муж не то в Канаде, не то еще где-то. В общем, далеко.

— Большое спасибо. В случае надобности дадим вам знать.

От Боррингса Кэйт поехала в больницу на вскрытие и там первым делом заглянула в палату к Дороти Смит. Дороти уже сделали укол диазепама, и Кэйт заметила, что глаза у нее какие-то тусклые. Увидев, как приветливо улыбается Кэйт, Дороти попыталась сосредоточиться.

— Добрый день, я — инспектор полиции Барроуз. Хотела бы, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, если, конечно, вам позволит ваше состояние.

Дороти кивнула.

— Вы уверены, что вам это не повредит? Я могу прийти и попозже.

— Нет-нет, я отвечу на все ваши вопросы. В конечном счете это мой долг. И пожалуйста, самое лучшее — покончить с этим сейчас же, пока у меня все свежо в памяти.

— Скажите, говорила когда-нибудь Леонора о ком-нибудь из своих друзей? Я имею в виду мужчин. Может быть, не друзей, а просто знакомых, например сослуживцев, проявлявших к ней повышенный интерес?

Дороти затрясла головой:

— Нет, никогда! Она не очень-то жаловала мужчин. И довольствовалась собственным обществом, одиночество не тяготило ее. Заведись у нее дружок, я узнала бы об этом. Все эти пятнадцать лет мы ничего не скрывали друг от друга. — Глаза Дороти наполнились слезами. — Леонора была такой хорошей, такой доброй, такой рассудительной! Кому могло прийти в голову сотворить с ней такое?! Ну кому?

Вместо ответа Кэйт слегка пожала руку этой уже немолодой женщине, и та разрыдалась.

— А что вы можете сказать о Фреде Боррингсе? — продолжала расспрашивать Кэйт, когда Дороти успокоилась.

— Он заглядывался на Леонору, вот и все, — ответила женщина, высвободив руку. — Насколько я понимаю, он был не прочь стать ей больше чем другом, понимаете? Но Леонора… — голос у Дороти снова дрогнул, — Леонора не захотела. Достаточно с нее было мужа-грубияна. Она зареклась впредь связываться с кем-нибудь.

Кэйт смотрела на Дороти невидящим взглядом и размышляла.

Как же, черт побери, убийца проник к Леоноре в квартиру? Не переоделся ли рабочим из жилищной конторы? Преступники нередко прибегают к подобным трюкам. Постучат в дверь, скажут: это газовщик или электрик. Ну, их, конечно, впускают. Но все равно, должен же был хоть кто-то его заметить? Необходимо ознакомиться с показаниями соседей. И тогда, может быть, появится та самая ниточка, за которую можно ухватиться.

Пусть крохотная, тоненькая — какая-нибудь деталь! В домах подобного типа живут обычно отбросы общества: токсикоманы, нюхающие клей, потребители героина. Да, но даже их показания могли бы сдвинуть расследование с мертвой точки.

Как только началось вскрытие, Кэйт и Кэйтлин подумали об одном и тот же: ну вот, опять этот тип ушел незамеченным.

Впервые за годы службы Кэйт скрестила два пальца на счастье. Должно же ей наконец повезти!

О Леоноре Дэвидсон Патрик узнал от своего старого приятеля, старшего констебля. И тот заверил Келли, что в ближайшие сутки ему предоставят всю имеющуюся по этому делу информацию. Сидя у себя в гостиной, Келли предался размышлениям. Кэйт — прелестная женщина, она нравится Патрику, очень нравится, но детектив из нее получился неважный. До сих пор дело не сдвинулось с мертвой точки. Впрочем, и его людям ничего не удалось сделать.

Келли хватило бы одной ниточки, совсем тоненькой, чтобы распутать ведь узел. Он знал, что Кэйт из сил выбивается в поисках убийцы. Но этот подонок просто неуловим, всех перехитрил и наверняка смеется над ними. Но не тот человек Патрик, чтобы спокойно об этом думать. Сама мысль об убийце вызывали в нем ярость.

Свою доченьку он похоронит в гробу, обитом внутри темно-красным атласом, с залитыми свинцом щелями, чтобы ни воздух, ни насекомые не могли проникнуть в него. Он буквально заболевал, стоило ему подумать, что его дорогую девочку засыпят холодной сырой землей и по ее лицу, по ее светлым волосам будут ползать сороконожки, забираться в рот, в уши. Этого гада надо сгноить, и не просто сгноить, а позаботиться, чтобы он подыхал в мучениях, как и его жертвы.

Келли опять потер веки. Сказывалось напряжение последних недель. Он подошел к той черте, за которой следует взрыв. Над камином висела фотография Мэнди. Снимок был сделан ее подружкой за несколько недель до гибели Мэнди, на дне рождения. Девушка потом увеличила фото, вставила в рамку и послала ему — Келли был до того тронут, что даже расплакался. На фотографии Мэнди смеялась, показывая свои прекрасные зубы-жемчужины, запрокинув голову и прикрыв глаза. Снимок был любительский, сделанный дешевой камерой, но удачный и очень нравился Келли.

В дверь осторожно постучал Уилли.

— Там к тебе Кевин Косгроув. — Брови Келли удивленно поползли вверх. — Может, врезать ему и послать ко всем чертям? — спросил Уилли.

— Не надо, — мотнул головой Келли, — пусть войдет.

Ощутив в груди боль, Келли подумал было, что это барахлит сердце, но тут же прогнал эту мысль.

Появился Кевин. Похудевший, неряшливый, с взлохмаченными волосами, весь заросший щетиной.

— Боже милостивый, ну ты прямо как старая керосиновая лампа! — не поверил своим глазам Патрик.

Кевин стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. В лице ни кровинки.

— Я, сэр, пришел узнать насчет похорон Мэнди.

А смелый он парень, подумал Патрик. Не всякий осмелился бы прийти после того, как его здесь так отделали. Для этого нужно иметь мужество.

— Насчет похорон? — мягко переспросил Келли.

Глаза Кевина блуждали по комнате и наконец остановились на вазе.

— Можно мне прийти? Пожалуйста! — спросил он, набравшись духу.

Это «пожалуйста» прозвучало едва слышно.

Келли пристально поглядел на парня, стараясь преодолеть враждебность к нему.

— Ладно, приходи, только держись подальше от меня и моих близких! Надеюсь, ты понял? В том, что случилось с Мэнди, я считаю виновным тебя. Только тебя. И всегда так буду считать. Не брось ты ее одну… — Голос Патрика дрогнул, и он вновь ощутил боль в груди. — Ладно, вали! Убирайся отсюда, пока я опять не сорвался! И держись от меня подальше. Запомнил? Не дай Бог попадешься на глаза во время похорон, растерзаю!

Кевин повернулся и, понурившись, вышел из комнаты, а Патрик так и сидел, глядя на дверь, пока не вошел Уилли. Он принес кофе, поставил поднос на маленький столик в стиле эпохи Короля Эдуарда, наполнил две чашки — себе и Келли. Затем плеснул туда изрядное количество бренди. Келли забавно было смотреть, как неуклюже пытается этот здоровяк играть роль дворецкого.

— Давай потрепемся, Пэт, тебе это просто необходимо. А то ты все один да один. Слова не с кем сказать. Ну, твое здоровье! — Уилли приподнял чашку и глотнул обжигающе горячего кофе. — Черт бы побрал эту миссис Мэннерс! Видно, решила ошпарить мне глотку! А, Пэт?

Патрик расхохотался.

Уилли и не подозревает, что действует как хорошее тонизирующее средство.

С формальностями было покончено, и теперь предстояло обсудить дела, касающиеся бизнеса. Оба хорошо понимали друг друга, и в случае необходимости Келли всегда мог передать Уилли бразды правления. Они уже давно шли по жизни вдвоем.

— Пока особых новостей нет, — сказал Келли. — А, вот завтра я, возможно, получу всю имеющуюся информацию об очередном убийстве.

— И как только у этого сопляка хватило наглости явиться сюда? У меня так и чесались руки поучить его маленько! Для его же пользы!

Патрик пренебрежительно махнул рукой:

— Забудь о нем! Когда-нибудь он получит свое: если не от Господа Бога, то от меня наверняка!

— Я было подумал, Пэт…

Келли смежил веки. Уилли подумал? Это уже что-то новое!

— Ну, эта пташка легавая, та, с которой ты трахаешься… Я хотел сказать, с которой ты развлекаешься…

Келли кивнул, приготовившись к обороне.

— Ну так что там с ней, с этой пташкой? — Сегодня Патрику было не до харизматических наставлений!

— Так вот, я слышал на днях, как она сказала тебе что-то насчет анализа крови на какое-то там ДПН. Верно?

— Не ДПН, а ДНК. Дэ-эн-ка, понял? А ДПН — это Дирекция публичных наказаний! Ладно, ну и что из этого?

Уилли окончательно растерялся:

— Ну пусть ДНК. А что это такое?

— Откуда, черт побери, мне знать? — вышел из себя Келли. — Что я, ученый?

— Ладно-ладно, Пэт, не горячись!

— Нет, ты мне скажи, чего ты добиваешься.

— Она говорила, что можно сделать все здесь, только денег на это нет.

— Что сделать?

— Анализы крови. Будь я проклят, Пэт, но, похоже, ты ни черта не слушаешь, что тебе говорят!

Келли глянул в открытое лицо Уилли, и наконец до него дошло, что тот дело говорит!

Однажды за ужином Кэйт ему рассказала про ДНК — генетический код, что-то вроде отпечатков пальцев. Вещь это элементарная, даже в газетах об этом пишут, но только сегодня до его сознания дошел смысл ее слов.

— Слушай-ка Уилли, сделай одолжение, дозвонись до старшего констебля и скажи, чтобы прислал мне перечень всех случаев, когда преступление было раскрыто на основании анализа ДНК. Только запомни хорошенько: ДНК, а не ДПН! Иначе нам придется изучать папки с делами всех несчастных ублюдков, в то или иное время попадавших в руки легавых.

— Я пошел звонить, Пэт! — И Уилли направился к дверям.

— Погоди! — остановил его Патрик. — Огромное тебе спасибо, старина! Ты мне чертовски помог своей идеей!

Уилли ухмыльнулся и, идя к двери, без конца бормотал: «ДНК… ДНК…» — опасаясь забыть, пока дойдет до телефона.

Патрик отпил из чашки кофе, и на языке остался привкус бренди.

Может быть, удастся осуществить замысел Кэйт и они сумеют хоть чего-то добиться?!

На столе лежали сведенные в одно целое данные по последнему убийству. Просматривая их, Кэйтлин и Кэйт испытывали отчаяние. В данных не было ничего, что могло бы навести на след убийцы.

Вскрытие показало, что непосредственной причиной смерти Леоноры было не удушение, а разрыв влагалища, что привело к болевому шоку.

— Ну вот, опять убийство и опять никаких улик! Но, черт побери, должен же был хоть кто-нибудь видеть убийцу! Иного просто быть не могло!

Кэйтлин кивнул:

— Допустим, улики будут. Но ведь не каждая представляет для нас интерес! Может, кто-то и видел убийцу, но не зафиксировал этого в памяти, как это часто бывает. Кто-то из опрошенных наверняка сталкивался с преступником, но ему и в голову не пришло запомнить его.

Убийца либо из местных и попросту примелькался, либо вообще не привлек к себе никакого внимания. И тот, кто видел его, никак не свяжет этот факт со случившимся. Вряд ли убийца теперь пользуется собственной машиной. Скорее всего, он берет такси. Или ходит пешком, если живет поблизости.

— Автобус ты исключаешь?

— Нет, В этом случае его должны были видеть пассажиры. И если удастся разыскать хоть кого-то, кто, возвращаясь с работы, заметил в автобусе какого-то странного типа, считай, что нам здорово повезло!

Спенсер уже связался с таксопарками, чтобы выявить всех, кто брал такси между девятью и двенадцатью в ночь убийства Леоноры. Пока что обнаружены лишь имевшие место недоразумения, драки, ссоры. Не более того.

— Преступник весь город держит в напряжении. Для этого достаточно одного убийства, от силы двух. Но чтобы четыре подряд! Невольно возникает вопрос, справляемся ли мы со своей работой и не окажется ли очередной жертвой тот, кого мы сегодня опрашиваем.

— Плохо, когда приходится иметь дело с болванами! Вот что, сейчас я скажу Уиллису, пусть поговорит с водителями автобусов, может, они скажут что-нибудь нужное?

Кэйт кивнула.

— Значит, разрыв влагалища, говорите? Какой ужас!

— Меня так просто выворачивает! Ладно, Кэйти, ступай домой, а я еще немного посижу. Иди-иди! Тебе надо поспать!

Кэйт встала, одернула юбку.

— А ножки у тебя, Кэйт, отличные! — сказал Кэйтлин и, прежде чем она успела отбрить его, спросил: — Как твоя девочка?.

— Кто? Лиззи? Неплохо. Я как раз собираюсь к ней съездить. Прямо сейчас!

— Что ж, даст Бог, она скоро будет в порядке! Да, Кэйт, пока ты не ушла! Будь так любезна, найди мне папки на букву «В»!

Кэйт подошла к бюро и вытащила один из ящиков, где была припрятана бутылка «Тичерс».

— Ужасная страна, правда? — сказал Кэйтлин, когда Кэйт принесла ему бутылку. — Ирландцу приходится довольствоваться шотландским виски! — Он покачал головой. — Боже милостивый, ну пожалуйста, помоги мне найти магазин, где торгуют ирландским «Бушмиллом»!

— Вы рассуждаете, как моя мать!

— Вполне возможно. Значит, она умная женщина.

Кэйт подхватила со стула сумку и куртку.

— Ладно, Кэннет, увидимся утром.

— Кэнни!

Улыбнувшись ему, Кэйт пошла к выходу, стараясь не смотреть на фотопортреты жертв, прикрепленные к стене.

— Ну как? Есть что-нибудь? — спросила она, задержавшись у стола Аманды.

— Ничего, — мотнула головой Аманда.

— Ладно, до завтра. — Кэйт вздохнула.

— Спокойной ночи! — ответила Аманда.

Вечер только начинался, движение на улицах еще не стало интенсивным, и через двадцать минут Кэйт приехала в больницу. Стоило ей взглянуть на большой старинный корпус, как к горлу подкатил комок. Надо радоваться, что Лиззи жива и все еще может наладиться, говорит Патрик. Пожалуй, он прав. Трудно себе представить, что было бы, если бы ей пришлось, как Рональду Батлеру, опознать труп дочери!

Последнее убийство до предела усилило напряженность в работе полиции. Считается, что после троих суток с момента совершения убийства вероятность поимки преступника резко падает. В принципе, это верно. Однако в случае, о котором идет речь, все по-другому. Тут преступник все больше и больше входит во вкус и не может остановиться. Потому и совершает убийство за убийством.

Пока Кэйт шла по коридору к палате Лиззи, откуда-то доносилась знакомая песня «Если ты еще не знаешь меня» в исполнении Симпли Реда. Кэйт слегка улыбнулась: хорошо, что здесь не больничная обстановка, можно слушать музыку, носить собственную одежду, не говоря уже о персонале, специально вышколенном, опытном, терпеливом к больным.

Собравшись с силами и изобразив на лице улыбку, Кэйт вошла в палату и поцеловала Лиззи, сидевшую за столом еще с двумя девушками.

— Привет, мама! — Лиззи выглядела великолепно — недельное пребывание в больнице явно пошло ей на пользу.

Кэйт тоже села к столу и кивком головы поздоровалась с девушками. Одна из них, широкая в кости, поднялась и спросила:

— Сварить вам кофе?

— Спасибо, только без сахара, пожалуйста.

— Я, мам, слышала в «Новостях» об очередном убийстве — кошмар какой-то! Мы как раз говорили об этом.

Кэйт пришла в замешательство: видимо, Лиззи все же разболтала о том, что ее мать служит в полиции, хотя сама просила Кэйт даже не заикаться об этом.

Блондинка с большими зеленоватыми глазами и крупным перманентом покачала головой:

— У вас на работе, должно быть, сплошные стрессы! Шутка ли! Чуть не каждый день видеть мертвецов! Мне и подумать страшно!

Кэйт усмехнулась: значит, ее работа впечатляет!

— Признаться, занятие не из приятных. Но кто-то должен это делать!

— Мама расследовала столько дел об убийствах! Правда, мам?

Вот теперь Кэйт и в самом деле испытала неловкость.

— Не скажу, чтобы «столько». В конце концов, убийства не так уж часто случаются!

— Кто же этот «Потрошитель из Грэнтли»? Есть у вас какая-нибудь гипотеза?

Глядя девушке прямо в глаза, Кэйт ответила:

— В том-то и дело, что гипотезы пока никакой нет. Но мы над этим работаем.

Тут первая девушка принесла чашку кофе для Кэйт и вместе с блондинкой вышла. Кэйт оценила их деликатность: они оставили мать и дочь вдвоем.

— У нас так принято, мам! Если к моей соседке придут, я тоже выйду.

— А с чем эти девушки попали сюда? — спросила Кэйт, потягивая маленькими глотками кофе.

— Андреа, та, у которой темные волосы, покушалась на самоубийство. У нее целая куча проблем! И с учебой, и со всем прочим… Она славная, по-настоящему славная.

— А с блондиночкой что?

— Да это же медсестра, мам! И не догадаешься. Верно?

— Пожалуй, — рассмеялась Кэйт. — Ну ладно, ты-то сама как?

Лиззи вздохнула, откинула со лба волосы:

— Нормально. Сегодня разговаривала с психиатром. Он, мам, очень симпатичный. Говорит, что у меня конфликт личностного характера. Что я пыталась кого-то изобразить из себя, потому что страдала комплексом незащищенности. Я старалась быть хорошей со всеми и в то же время против всего и всех восставала.

— Ну и как, по-твоему, прав он?

Глядя в глаза матери, Лиззи кивнула:

— Мам, мне так стыдно за все, что я сделала! И за этот дневник. Мне жить не хотелось, когда я узнала, что бабушка прочитала его. Ведь ты меня любишь, мама, я знаю, и я тоже тебя люблю. И бабушку. Но иногда мне казалось, что я у вас… ну как бы это сказать… на втором плане. Ты понимаешь, да? И все из-за твоей работы. А настоящего отца у меня вообще не было. У моего папы психология потребителя. Он всех, кого можно, использует. И меня тоже. Я это давно знаю. Но все равно люблю его. Какой-никакой, а отец! — Лиззи взглядом молила мать понять ее.

Кэйт кивнула:

— Говоря откровенно, Лиззи, я и в самом деле все время отдавала работе. Но пойми, мне надо было зарабатывать деньги! Твой отец ни пенса не давал на тебя. Он бросил меня с ребенком, с невыкупленным домом и разбитым сердцем в придачу! — Кэйт улыбнулась, смягчая резкость своих слов. — Надо было как-то устраивать нашу жизнь, и мне приходилось, много работать. Каждое повышение по службе давало заметную прибавку в деньгах. Я сумела выкупить дом и по сей день полностью оплачиваю его содержание. У твоей бабушки крохотная пенсия… — Кэйт крепко сжала руку дочери. — У тебя, Лиззи, не было никаких оснований чувствовать себя заброшенной. Потому что работала я исключительно для тебя, ты была моим единственным стимулом! Я хотела, чтобы ты ни в чем не нуждалась! Ради этого я даже отказалась от личной жизни!

— А твой дружок? Отец мне рассказал.

У Кэйт защемило сердце. Лиззи заметила, что мать в смятении, и улыбнулась.

— Ой, мам, ну что ты разволновалась? Ведь это же здорово! Я видела как-то этого Патрика Келли. Он приезжал к нам в школу вручать какие-то деньги. Мужчина что надо! Темноволосый. И говорит мало. Мне тоже такие нравятся. У нас с тобой одинаковый вкус!

Кэйт опустила глаза и закусила губу. Любой мужчина, похоже, во вкусе Лиззи, судя по ее дневнику! — мелькнула мысль. Но Кэйт ее прогнала. Хватит осуждать дочь, иначе невозможно будет наладить с ней отношения.

— Да, он ничего, симпатичный. Только для «дружка» я уже старовата. А, как ты думаешь? Скорее он мне… друг, что ли.

— Отец по-другому считает. И так ревнует тебя! Посмотрела бы ты на него, мам, когда он говорил о Патрике Келли! Даже позеленел от злости! — И Лиззи рассмеялась так заразительно, что медсестра и соседка Лиззи, стоявшие неподалеку от палаты, заулыбались.

— А ты, Лиз, что ему сказала?

Лиззи перегнулась через стол, жестом, до боли знакомым, убрала со лба волосы и усмехнулась, как нашалившая школьница. Глядя на эту девочку-женщину, Кэйт смахнула выступившие на глазах слезы.

— Сказала, что нечего совать нос не в свое дело.

Кэйт округлила глаза.

— Держу пари, Лиз, что это произвело на него впечатление!

Лиззи снова расхохоталась.

— Он будто свинчатку проглотил, мам! Но я твердо ему заявила, — Лиззи посерьезнела, — что это главная проблема всех членов нашей семейки: каждый старался делать то, чего от него ждали остальные, пусть даже вопреки собственной воле!

Кэйт с удивлением смотрела на Лиззи, за последнее время дочь повзрослела и поумнела.

— В общем, — заключила Лиззи, — я отбрила его как следует. С тем он и ушел!

— Ох, Лиззи!

— Ну что «ох, Лиззи»?! Нормально! Психиатр советует говорить всегда то, что думаешь. Пожалуй, я так и буду поступать впредь! — Она широко раскинула руки в стороны. — Мне, мам, сейчас так легко! По-настоящему легко, впервые за последние сто лет! Сегодня утром приходила Джоани, и мы с ней долго болтали. Она хорошенько выдала мне. Объяснила, каким я была все это время дерьмом. И я обещала ей стать другой! И тебе обещаю!

— Я тебя все равно люблю, Лиззи, какой бы ты ни была и что бы ни делала!

— Я знаю, мам! — Лиззи улыбнулась. — Ну а теперь расскажи про Патрика Келли!

— По долгу службы я пришла к нему в дом, когда убили его дочь, и с того дня, сама не знаю, как это получилось, мы стали друзьями.

— Бабушка от него в восторге. Ну, это понятно. Он ведь ирландец. Помнишь, как-то раз в программе «Лучшие поп-мелодии» выступал Бой Джордж. Тут вошла бабушка и сказала: «Что, черт побери, за ерунду показывают?» Я ей говорю: «Это, ба, Бой Джордж, его настоящее имя Джордж О’Дауд, он из ирландской семьи». Бабушка послушала-послушала и вдруг говорит: «Да он, пожалуй, не так уж и плох!»

Кэйт засмеялась:

— Да, помню, был такой разговор!

— Так расскажи мне все-таки, мам, что он собой представляет? — Лиззи опять посерьезнела.

— Ну что я могу тебе сказать? Человек он добрый… Да ты лучше расскажи о себе!

Лиззи начала подробно рассказывать о том, как привела день, и Кэйт слушала, не перебивая, радуясь в душе, что не надо говорить о Патрике.

Впрочем, себе она не могла не признаться, что Патрик занял довольно прочное место в ее мыслях. В памяти неожиданно возникали те ночи, когда они занимались любовью и Кэйт охватывало острое желание. Она и хотела его, и боялась. Поистине опасное сочетание! Но Кэйт это нисколько не волновало. Впервые в жизни она чувствовала себя любимой. И потому счастливой.

— Да, Лиззи, пока не забыла! Как ты смотришь на то, чтобы слетать в Австралию?

Дочь широко раскрыла глаза.

— Ты не шутишь?! В гости к дяде Питу?.

Кэйт кивнула.

— Ой, мам, это было бы замечательно!

— Полетишь с бабушкой. Я, увы, не могу. Не отпустят с работы. Дел много. А тебе это пойдет на пользу. Полная перемена обстановки, солнышко. Повидаешь двоюродных братьев и сестер!

Лиззи вскочила и кинулась к матери на шею.

Кэйт прижала ее к себе. Она, конечно, и сама не прочь слетать в Австралию. Но это ей не по карману. И так придется брать в банке ссуду. Купить билеты для Лиззи и Эвелин, дать им с собой на расходы. Но она душу готова заложить, только бы дочь была счастлива!

— Ой, мам, ты меня балуешь!

Кэйт поцеловала Лиззи в мягкие, сладко пахнущие волосы. Теперь, по крайней мере, будет о чем помечтать!

Лиззи подбежала к подружкам, стоявшим возле проигрывателя, и поделилась с ними своей радостью. Глядя на счастливое лицо дочери, Кэйт впервые за долгое время почувствовала необыкновенную легкость.

А в это самое время Дэн разговаривал с Фредериком Флауэрсом. Ему казалось, что Фредерик то и дело поглядывает на часы. Было уже семь. И это его страшно раздражало.

— Ну так собираетесь вы принять какие-либо меры?

Флауэрсу сразу не понравилась смазливая рожа Дэна, а стоило тому открыть рот, как неприязнь его возросла.

— Ваша бывшая жена, мистер Барроуз, старший офицер. И ей поручено расследование дела об убийстве дочери мистера Келли.

— Но она спит с ним! — взорвался Дэн.

Флауэрс, не скрывая раздражения, улыбнулся:

— К сожалению, все, чем я располагаю на данный момент, — это ваше заявление. — Он поднялся и протянул Дэну руку. — Обещаю лично заняться этим вопросом.

Дэн тоже зстал и, не замечая протянутой руки, произнес, тыча пальцем во Флауэрса:

— Она трахается с этим подонком! И вам следовало бы серьезно отнестись к моему заявлению!

Дэн стремительно вышел из комнаты. Флауэрс снова сел за стол и вздохнул.

Они с Келли неразлучны, словно рука с перчаткой: столько лет работают вместе. Хорош бы он был, если бы позвонил Патрику Келли и посоветовал слезть с Кэйт Барроуз!

Хотя, признаться, Кэйт Барроуз его удивила! Ведь образцовый офицер! И вдруг спуталась с Келли! Что ж, подумал он, возможно, в этом и есть своя, типично женская логика!

Зато он вполне разделял стремление Кэйт Барроуз послать ко всем чертям этого блондинчика! Настоящий бык-производитель!

Флауэрс встал, расправил складки на брюках. Скорей бы домой! Он вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Не забыть бы сказать секретарше, чтобы никогда больше ни по поводу, ни без повода не записывала к нему на прием Дэниела Барроуза!

И одним разговором с этим типом он сыт по горло!

Приехав домой, Кэйт наскоро перекусила, вымылась, переоделась и снова собралась уезжать. Матери она сказала, чтобы та не ждала ее вечером, и Эвелин понимающе улыбнулась в ответ.

Еще не было девяти, когда она подъехала к дому Патрика. Не дожидаясь, пока она постучит в дверь, Уилли отворил ей и провел в гостиную.

— Мистер Келли сейчас спустится вниз. Выпить желаете? Я налью.

— Если не возражаете, я дождусь Патрика.

Уилли улыбнулся настолько приветливо, насколько это было в его силах, и, склонив голову, вышел из комнаты.

Кэйт расположилась на софе, потом пересела в кресло, красивое и удобное, как и все в этом доме, и расслабилась. На губах ее блуждала улыбка. Лиззи уже лучше! Какое счастье! Точно тяжкое бремя свалилось с души. По словам психиатра, многие подростки, взрослея, проходят Tot же путь, что и Лиззи. Хорошо еще, что у нее пока нет к наркотикам привыкания, что они не сказались на психике, что ей просто нравилось находиться в отключке. Что же до увлечения сексом, то это обычное дело в возрасте Лиззи. Девчонки до двадцати то и дело меняют партнеров и могут заниматься любовью сегодня с одним, завтра с другим, а то и одновременно с Несколькими. Гораздо важнее, пользуются ли партнеры презервативами. Кэйт это даже не пришло в голову, хотя она была уже далеко не юной.

Кстати, именно психиатр посоветовал увезти куда-нибудь Лиззи, чтобы сменить обстановку. Размышления Кэйт были прерваны появлением Патрика.

— Ты принимал ванну? — спросила она, увидев, что он в халате.

— Нет, костерок раскладывал!

Кэйт засмеялась. Он подошел к ней, поцеловал. И она снова, как уже много раз до этого, ощутила исходившую от него мужскую силу. Патрик оказался опаснее любого наркотика. На привыкание к нему не понадобилось много времени.

— Я велел Уилли откупорить бутылочку «Бароло». Выпьем по бокалу?

Кэйт кивнула, и Патрик вышел из комнаты. А Кэйт, продолжая сидеть в кресле и держа руки на подлокотниках, снова погрузилась в размышления. Как много общего у них с Келли! Оба предпочитают чтение телевизору. Свой телевизор с экраном диаметром в тридцать два дюйма, не телевизор, а настоящее чудо техники, Келли запрятал в большой дубовый шкаф. И вообще у них много одинаковых привычек и пристрастий. Правда, где-то в самом дальнем уголке души Кэйт все еще таился страх перед Келли и не все в его биографии ей нравилось. Но, находясь рядом с ним, она готова была простить ему все на свете. Старалась найти оправдание многим его поступкам.

Патрик вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Разлив шампанское по бокалам, он сел на пол, прямо у ног Кэйт.

— Так здорово, Кэйт, когда в доме есть женщина!

— А миссис Мэннерс разве не женщина?

Патрик отпил из своего бокала.

— Старушка Мэннерс — приятная дама и отличная повариха, но не женщина в том смысле слова, который я имею в виду. Поняла?

Кэйт посмотрела на его лицо с резкими чертами и почувствовала, как заныло в низу живота.

Она его хочет! Она так его хочет!

— Ну как расследование? — мрачно осведомился Патрик.

От прекрасного настроения Кэйт не осталось и следа.

— Насколько я понимаю, дело не сдвинулось с мертвой точки?

Она покачала головой:

— Мы стараемся, Пэт, делаем все, что можем. Но случай тут особый, я уже тебе говорила, требует много времени и труда!

Патрик чуть-чуть привстал и еще глотнул из бокала.

— Скажи-ка, а что это за штука такая ДНК, о которой ты как-то упомянула?

— ДНК? Ну, это что-то вроде отпечатков пальцев. Это, собственно, все, чем мы располагаем. Но взять анализ крови у пяти тысяч мужчин мы просто не можем. Нет денег. Нечто подобное уже проводили в городишке Эндерби округа Лестер. Насколько я помню, в восемьдесят третьем году.

— Ну и что? Сработало?

Кэйт кивнула:

— Еще как!

Патрик снова сел на пол. В полном молчании они потягивали вино. Но как хорошо было молчать с Патриком! Не то что с Дэном, когда ничего, кроме напряжения, она не испытывала! Патрик поднялся, взял у Кэйт бокал, привлек ее к себе и поцеловал. Оторвавшись наконец от ее губ, он сказал:

— Пойдем в постель, Кэйт, я так тебя хочу!

Они пошли в спальню, прихватив с собой бокалы. Патрик не торопясь стал раздевать Кэйт, при этом целуя и лаская ее. В первый раз, когда он это проделывал с ней, она думала, что умрет от наслаждения! Он был весьма искусен в любовных играх, но его опыт нисколько не смущал Кэйт. Никто еще не любил Кэйт так, как Патрик! Ему нравилось возбуждать ее, доводить до экстаза, лаская языком и губами ее нежную плоть, и, лишь когда наступал оргазм, сильными толчками вводить свой отвердевший член внутрь и ждать, когда снова наступит оргазм. Никогда еще Кэйт не испытывала такого блаженства. Это был настоящий секс, которого она прежде не знала. Как же она могла отказаться от такого счастья!

Глава 19

1953 год

Джордж стоял в очереди, крепко прижимая пакеты к груди. Руки устали, ноги ныли от холода. Ему давно были нужны новые башмаки, старые, с дырявой подошвой, прикрытой картонной стелькой, нещадно жали. Не башмаки, а мука. Очередь едва двигалась, и Джордж с раздражением наблюдал за пожилой дамой, устроившей настоящее представление и уже в который раз пересчитывавшей сдачу. Оттащить бы ее от окошка и вышвырнуть вон из почтового отделения! Но вместо этого Джордж с благодарностью улыбнулся женщине, когда она наконец отошла от окошка и он смог сдать свои пакеты приемщице. Пока приемщица взвешивала свертки и штемпелевала наклеенные марки, Джордж опустил руку в карман, где лежала его зарплата, и про себя улыбнулся. Первая зарплата за первую в его жизни рабочую неделю. Теперь можно подумать и о новых башмаках. Последнее поручение выполнено, пора идти домой. Идти, а не ехать, хотя путь предстоит долгий. Пожалуй, завтра он сможет воспользоваться автобусом, если только… Он помотал головой, гоня прочь дурные предчувствия. Джордж уверенно шагал по кишевшим народом улицам, где можно было увидеть и торговцев, и всякого рода ремесленников. Он без труда ориентировался в северных и восточных районах Лондона, чему научился за последние годы. Мать так часто переезжала с места на место, что он чувствовал себя всюду как дома. Сейчас они жили на улице Грин-Лейнс в Илфорде, и этот район Джордж знал как свои пять пальцев.

Дорога к дому заняла около часа, и Джордж страшно устал — до ломоты в костях. Нэнси вкусно готовила, и это было единственное ее достоинство. Поэтому Джордж прошел с черного хода прямо на кухню, перед тем тщательно вытерев ноги о коврик, лежавший у порога.

— Что-то ты поздно! — сказала Нэнси с явным раздражением в голосе. Джордж кивнул, соглашаясь. В кухне ничем не пахло, и он ошарашенно поглядел на плиту.

— Напрасно ты туда смотришь, Джорджи, мальчик мой. У меня нет денег. И я ничего не готовила. Хотя надеялась, что уж сегодня-то мы полакомимся картофельными чипсами в честь твоей первой зарплаты.

Джордж повесил на крючок на двери куртку. Все должно быть на своем месте. Нэнси не терпела беспорядка.

— Ну что скажешь? — Тон ее звучал угрожающе.

Сунув руку в карман, Джордж вытащил конверт с зарплатой, еще не распечатанный. Нэнси выхватила его у Джорджа и разорвала, высыпав монеты в свою большую руку с красными наманикюрёнными ногтями.

— И это все? — спросила Нэнси, сощурив свои зеленые глаза. — Тридцать монет?!

Джордж снова мотнул головой.

— Мне нужны башмаки.

— Разве только тебе они нужны? — расхохоталась Нэнси, швырнув на стол две полукроны. — Вот твоя доля, Джорджи, мальчик мой: двадцать пять шиллингов на расходы. — Увидев выражение его лица, она тут же перешла в наступление: — Вот что, парень, всю жизнь я тебя содержала, пора выплачивать долги!

Она не успела договорить, как на кухню ввалился Джед Макэналти, заспанный, видимо, только с постели. Увидев на столе деньги, он расплылся в улыбке, однако Нэнси сразу обрушилась на него:

— Не надейся, Джед, ничего тебе не обломится, не получишь ни пенса!

Джордж поспешил взять со стола выделенные ему две полукроны. О ботинках и автобусе и мечтать нечего. Придется копить деньги. Он ушел в гостиную и сел на софу, чтобы не слышать ругани Нэнси и ее сожителя. Немного погодя он услыхал, как громыхнула дверь черного хода и мать застучала каблуками по бетонной дорожке за домом. В гостиную вошел Джед.

— Нэнси пошла за чипсами, — сказал он и, устроившись в кресле у камина, принялся расчесывать волосы. — Снял бы ты себе, Джорджи, комнатенку и перестал снабжать монетой эту старую крысу! — Джед помолчал, глядя на огонь в камине, и снова заговорил: — Послушай-ка меня, сынок, она знаешь, сколько зарабатывает! Так что твои деньги для нее капля в море! В жизни не встречал такой стервы!

Джордж спокойно поглядел в лицо Джеда.

— Да ведь это ты, Джед, и проматываешь весь ее заработок!

Джед закусил губу, ухмыльнулся:

— Зато я клиентов ей поставляю. Мы с твоей мамашей договор такой заключили. Но не о том речь. Заначка у Нэнси есть. И в твоих деньгах она не нуждается! Не сомневайся!

Джордж верил Джеду и знал, что тот хочет ему помочь. Но все равно вступился за мать:

— Мужики ее просто используют!

Джед опять ухмыльнулся:

— Послушай, парень, твоей мамаше нравится это дело. А такое среди шлюх… я хотел сказать — среди работающих женщин, редко встречается.

Джордж прикрыл глаза и представил себе, как Джед приводит клиента, пока Нэнси «работает» наверху, сидит внизу и пьет виски. Но Джед лучше других. Он не позволил матери включить Джорджа в «договор по обслуживанию» с одним здоровенным ирландцем. И из-за этого вышел целый скандал. Джед в ярости набросился на мать, и той пришлось уступить. В подобной ситуации Эдит в свое время не смогла спасти Джорджа. И Джордж был Джеду очень благодарен.

— Ты, сынок, подумай, пораскинь мозгами. На свой заработок, хоть и небольшой, ты проживешь. Так что послушайся моего совета, сними себе комнату и линяй отсюда!

Кто мог подумать, что их разговор подслушивает Нэнси? Она стояла, затаив дыхание, забыв даже о набитом деньгами кошельке, той самой «заначке», к которой Джед никак не мог подобраться. Проницательная Нэнси специально вернулась, и, оказалось, не зря. Шхмурившись, она тихонько выскользнула на улицу через черный ход и пошла в лавку за чипсами.

Джордж, хоть и устал до изнеможения, никак не мог уснуть и прислушивался к тишине в доме. Из головы не шли слова Джеда. Как было бы хорошо уйти от матери и снять комнату! Он зажил бы тогда совсем другой жизнью. Да, жить одному, в комнате с красивыми обоями и обязательно с проигрывателем! Эту комнату воображение так четко рисовало Джорджу, будто она уже реально существовала. Широкая кровать, чистое постельное белье, набор пластинок и непременно электрокамин: Джордж не выносил холода! Неплохо бы еще обзавестись небольшим гардеробом для костюмов и обуви. На полу, по обеим сторонам кровати, — коврики. В углу удобное кресло, рядом маленький столик с его любимыми книгами. Погруженный в мечты, Джордж не услышал, как приоткрылась дверь спальни, и, когда Нэнси села на край постели, испугано вздрогнул.

— Джорджи, мальчик мой, ты спишь? — спросила она тихим, нежным голосом.

Джордж промолчал.

Тогда Нэнси зажгла свечу, стоявшую у постели, и скользнула по нему взглядом. От широкой улыбки по ее лицу побежали морщинки. Она вынула из кармана халата десять шиллингов и положила на прикроватную тумбочку.

— Это, Джорджи, тебе на расходы. Здесь пятнадцать шиллингов, — соврала она. — На неделю, думаю, хватит. Не ходить же тебе пешком на работу, да еще в такую погоду!

Джордж тупо смотрел на мать, а когда она сделала движение рукой, буквально вжался в подушку. И в тот же момент услышал ее хриплое хихиканье и почувствовал прикосновение ее холодных пальцев к щекам. Затем рука ее скользнула вниз и стала массировать ему грудь, отчего плоть его напряглась. Он инстинктивно потянул одеяло, пытаясь прикрыть живот. Нэнси сдвинула одеяло и ухмыльнулась:

— Джорджи, мальчик мой, ты ведь не покинешь свою мамочку, не покинешь, да?

Она совсем близко наклонилась к нему, обдав его запахом духов.

Хоть бы она ушла, оставила его в покое! Но так трудно было отказаться от своих привычек. С самого детства образ Нэнси ассоциировался у Джорджа с сексуальными ощущениями. Вот и сейчас она крепко сжала его член и принялась ласкать.

При этом в глазах ее прыгали огоньки.

— Джорджи, мальчик мой, твоя мамочка так любит тебя! — приговаривала она, играя его членом, пока не почувствовала, что пальцы ее стали липкими от его семени и все его щуплое тело содрогнулось в конвульсиях.

— И Джорджи тоже любит свою мамочку, да?

Она привлекла его к себе, крепко поцеловала в губы, задула свечу и вышла из комнаты так же бесшумно, как и вошла.

И внезапно — будто плотина прорвалась — Джордж затрясся в тяжелых рыданиям, лишенных какой бы то ни было логики, как и его мысли, и принялся утирать кулаками слезы. Он ненавидел ее! Как же он ее ненавидел! Ненавидел ее грязные прикосновения, доводившие его до оргазма, сами ее руки. Но, что самое ужасное, он в то же время ее любил! Еще как любил!

Нэнси в это время лежала рядом с Джедом, прислушиваясь к рыданиям сына, и улыбалась: у нее остался теперь один только Джордж, и он не смеет уйти! По крайней мере, до тех пор, пока она сама этого не захочет! Так было со всеми ее детьми.

Она уснула. Джед перевернулся с боку на бок и громко испортил воздух. Он и не подозревал, что после разговора с Джорджем ему в этом доме больше нет места.

Утром, едва Джордж проснулся, его уже ждал завтрак. Быстро набив живот, он отправился на работу, а во время получасового перерыва на ленч сходил в магазин и купил башмаки. С работы он ехал автобусом, к его приходу уже был готов обед.

Нэнси встретила его почти торжественно. Лишь поздним вечером до него дошло, что Джеда больше нет, что он ушел. Будь Джордж попрактичнее в житейских делах, он сразу смекнул бы, в чем дело. Но этого не случилось, и он, как всегда, испытывал к матери благодарность.

Нэнси сделала все, чтобы события минувшей ночи выветрились из памяти Джорджа. До следующего случая.

Глава 20

Старший констебль Фредерик Флауэрс сидел у себя в кабинете, просматривая последнюю информацию по делу «Потрошителя из Грэнтли». Ничего хорошего: начало февраля, а убийца все еще на свободе. К любому убийству у средств массовой информации повышенный интерес, но к убийству на почве секса особенно. Всякого рода газетенки пытаются извлечь для себя из этого максимальную выгоду. Он установил определители номеров на своих телефонах и, как мог, ограждал себя от репортеров таких газет, как «Сан» или «Стар», которые только и ждут, чтобы на чем-нибудь подловить полицию! Размышляя об этом, Флауэрс откинулся в кресле.

За двадцать два года службы он пережил множество перемен как в самой полиции, так и в отношении общества к ней. Было же время, когда полицейских уважали, любили, боялись — да-да, боялись! А теперь что? За руку схватить нельзя. Даже подозреваемого. Непременно сыщется его дружок, член парламента, и начнет вопить про грубость в полиции! И еще про нераскрываемость преступлений! Не успели труп обнаружить, а им уже через сутки преступника подавай!

Флауэрс нахмурился: не найдут они маньяка, всякие там «кровоточащие сердца Иисуса» и им подобные достанут-таки Флауэрса. А найдут — на него навалятся психологи, активисты «общественного служения», всевозможные «чайники» из бывших государственных мужей, которые, выйдя со скандалом в отставку, стали вдруг необычайно либеральными, и примутся доказывать, что убийцу, поскольку он невменяем, нельзя привлекать к уголовной ответственности. В итоге этого сукина сына поместят в психбольницу в Броудмуре и создадут ему такие шикарные условия, о которых он и мечтать не мог на воле. Такое уже было. И не раз. Флауэрс видел это собственными глазами! Но в настоящее время и пресса, и общественность жаждут крови убийцы, а не полиции! Так что надо воспользоваться моментом и поскорее изловить Потрошителя.

И Флауэрс скрепя сердце вновь погрузился в отчеты. По средам он обычно играл в гольф, но сегодня об этом и мечтать нечего! Не хватало еще, чтобы его сфотографировали прямо на поле, а фотографию поместили в газетах! Тогда его просто сожрут и не поперхнутся. Телефонный звонок заставил погруженного в размышления Флауэрса подскочить в кресле. Это была секретарша.

— Ну что там еще?! — рявкнул Флауэрс, нажав кнопку приемного устройства.

Сидевшая в проходной за пультом Джанет закатила глаза: ну и манеры у этого Флауэрса! Отвратительный тип!

— К вам пришли, сэр. Мистер Келли и мистер Гэбни. Проводить их наверх?

У Фредерика Флауэрса от волнения пересохло в горле, и он ощутил приступ дурноты. А что, если их увидят вдвоем и быстренько сообразят что к чему?!

Но тут рассудок взял верх над эмрциями, и Флауэрс вспомнил, что Келли никогда не был ни под судом, ни под следствием. Что же такого особенного в том, что он зашел к Флауэрсу? И все же внутренний голос говорил ему, что лучше не встречаться с Келли в участке. В обществе им так или иначе приходилось сталкиваться: полицейские и представители теневого мира просто вынуждены встречаться друг с другом — так уж заведено. Оба — Патрик и Фредерик — были масонами. Оба поддерживали контакты с местными парламентариями. Но принимать его здесь, в кабинете, на глазах у всего персонала… Ведь он может назвать его «Фредди»!

— Ну что, сэр, проводить к вам господ Келли и Гэбни?

— Ах да, Джанет! Пожалуйста, проводите!

Увы. Причины отказать Келли в приеме у него просто не было!

Флауэрс достал из ящика стола успокоительные таблетки «Сэттлерс», кинул в рот две горошинки и принялся громко хрустеть ими.

Неужели нельзя было встретиться в клубе, как это они делали прежде? Что такое стряслось? Зачем ему понадобилось идти прямо в участок?

Постепенно Флауэрс немного успокоился, но стоило Джанет оставить их и закрыть за собой Дверь, как лицо его приняло мрачное выражение.

— Ты что, с ума сошел? Зачем сюда приходить? Ведь у каждого участка теперь пикеты! Неужели нельзя встретиться в клубе?

Келли спокойно смотрел на стоявшего перед ним высокого седоватого мужчину. Они с Флауэрсом были почти ровесниками, но выглядел Флауэрс старше — сказались пережитые им перипетии. Он носил особый пояс, чтобы скрыть брюшко, красил волосы. Келли он был крайне несимпатичен, этот недалекий, ничтожный тип.

— Тебе что, моча в голову ударила? — ледяным тоном произнес Келли.

Флауэрс нервно заморгал, но Келли, сверля его взглядом, ткнул в него указательным пальцем и, наслаждаясь появившимся на лице полицейского выражением страха, продолжал:

— Может, ты забыл, Фредди? — Голос Келли был полон презрения. — Так напоминаю тебе — совсем недавно убили мою дочь. Насколько мне известно, у тебя должна быть информация. Ведь я не раз говорил тебе об этом, при самых разных обстоятельствах. — Полные сарказма слова попали в цель.

Патрик сел, сел и Уилли. Флауэрс вернулся на свое место за столом. С него, конечно, сбили спесь, это ясно, но в то же время он испытал облегчение: визит Келли, если даже о нем пронюхает пресса, может показаться вполне естественным и уместным, поскольку дочь Келли — одна из жертв преступника.

— Весьма сожалею, Патрик, но, слово чести, наш участок сегодня буквально в осаде!

— И еще ты пропустил партию в гольф, да? У меня прямо сердце разрывается, глядя на тебя!

Флауэрсу не очень-то пришелся по вкусу гвоздь, который Келли в него вколотил, утопив по самую шляпку, но он проглотил оскорбление. С Келли приходится считаться, слишком много он знает и о Флауэрсе, и о других. Так что нажить в его лице врага совсем нежелательно!

Вошла Джанет с кофе и кофейными чашками на подносе, поставила поднос на стол и, улыбнувшись Патрику, вышла из комнаты. Рука Флауэрса слегка дрожала, когда он принялся разливать кофе по чашкам. И все из-за этого Келли!

— Итак, чем я могу вам помочь?!

— Фредди, сынок, надеюсь, ты уже вырос из коротких штанишек? Я хочу кое-что тебе предложить!

Флауэрс окончательно растерялся: не хватало еще, чтобы Келли пришел сюда обсуждать с ним свой бизнес!

— Что же ты собираешься мне предложить?

— Речь пойдет об убийце: я, кажется, знаю, как поймать этого гада!

Флауэрс поставил на стол чашку с кофе.

— Тебе известно, кто он? — Флауэрс знал, что Патрик Келли уже назначил цену за голову Потрошителя. И не только Флауэрс.

Патрик не торопясь глотнул кофе.

— Нет, не известно. В противном случае, Фредди, он был бы уже мертв. Мертвее разделанной селедки! Кто он — я не знаю, но знаю, как его поймать. Тут мне и нужна твоя помощь.

— Что же я могу сделать? — удивился Флауэрс.

— Несколько лет назад в округе Лестер у всех мужчин, живших неподалеку от места убийства, взяли кровь на анализ, и это здорово сузило круг подозреваемых, облегчив задачу полиции.

Флауэрс протестующе поднял руку:

— Послушай, Патрик, ты не представляешь, во что это обойдется. А гарантии никакой. На нас сразу набросятся «защитники прав человека», не говоря уже об остальных «обществах», станут вопить, что эта затея с анализом крови — лишь предлог для манипулирования людьми, что все, у кого типичные ДНК, окажутся под ударом и на них будут валить вину за все преступления на сексуальной почве, и, наконец, что это покушение на гражданские права и свободы… Ох, ты даже половины последствий не можешь вообразить!

Патрик допил кофе, поставил чашку на стол и сказал:

— Вот что, Фредди, за весь этот треп я не дал бы и обезьяньих яиц! Надо сделать то, что я предлагаю. Расходы беру на себя! Так что заткнись, будь любезен, хоть на пять минут и выслушай меня! Ладно?

В глазах Келли появился металлический блеск, и Флауэрс кожей ощутил исходившую от этого человека силу.

Не торопясь, очень уверенно Патрик Келли принялся излагать свой план, и через пять минут нагнал на Флауэрса такого страху, что этот страх, казалось, можно было попробовать на вкус. И только через пятнадцать минут Флауэрс наконец стал понимать суть дела и несколько успокоился. А через два часа, перед самым уходом Патрика, они достигли вполне приемлемого для обоих соглашения.

— Ко мне тут вчера заходил некто, — Флауэрс сделал небольшую паузу, чтобы выделить имя, — некто Дэниел Барроуз. Жаловался, что ваша милость путается с его бывшей женой, просил в это дело вмешаться.

После такого заявления Флауэрс полностью расслабился: наконец-то он достал Патрика Келли!

Патрик ничего не сказал, только глаза его недобро сверкнули, и после нескольких секунд молчания, показавшихся Флауэрсу вечностью, он вышел из кабинета. А четверть часа спустя и сам Флауэрс покинул свое рабочее место.

Патрик Келли вернулся домой только во второй половине дня и сразу сел к телефону. К восьми вечера он уже успел переговорить с заместителем начальника управления полиции, с двумя ответственными членами кабинета министров и другими нужными людьми. В семь пятнадцать он позвонил Флауэрсу и рассказал о результатах переговоров.

На следующий день Кэйт и Кэйтлина вызвали к Рэтчету. К немалому удивлению Кэйт, там оказался и старший констебль.

— Как мне стало известно, — заговорил старший констебль, когда все сели, — вы считаете, что на данный момент единственная улика убийцы — его генетический код, и поэтому следует взять на анализ кровь всех без исключения мужчин, проживающих в этом районе в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет. Именно это вы предлагаете, да?

Кэйт обвела взглядом сидевших перед нею мужчин.

— Я предлагаю именно это. Пусть даже мы выйдем на убийцу не сразу, зато выведем из-под подозрения многих людей.

— Но убийца не настолько глуп, чтобы дать свою кровь на анализ, а?

Кэйт пожала плечами:

— Возможно, вы правы, сэр. Но все равно, круг подозреваемых сузится, и с оставшимися можно будет работать на основе юридически подтвержденных доказательств об их непричастности к преступлениям, что позволит…

— Хорошо-хорошо, общая картина ясна, нетерпеливо остановил ее Флауэрс.

Наступило молчание. Кэйт заметила, как Рэтчет и Кэйтлин переглянулись. Что происходит? Кэйт была в недоумении.

Флауэрс вытащил из кармана носовой платок размером чуть ли не с полотенце и громко высморкался, устроив из этого настоящее действо. Тянет время, подумала Кэйт.

— Ну ладно, Рэтчет, введите всех в курс дела, а мне пора возвращаться. — С этими словами Флауэрс направился к двери. Кэйт проводила его изумленным взглядом.

— Что, черт побери, происходит?

Рэтчет улыбнулся:

— Ты добилась своего, Кэйт. Решено произвести анализы крови и слюны.

Кэйт, ошарашенная, откинулась в кресле.

— Бог ты мой!

Кэйтлин засмеялся:

— Все решено, Кэйти! Впервые после свадьбы собственной дочери вижу, чтобы какое-нибудь дело решалось с такой быстротой: в понедельник, двенадцатого февраля, уже начнут брать анализы!

Кэйт повернулась к Кэйтлину:

— А вам-то это откуда стало известно? И почему старший констебль в таком дурном расположении духа? Что все-таки происходит?

Ответил Рэтчет:

— Ничего особенного. Просто вашу идею, Кэйт, довели до сведения высоких чинов, и она им понравилась. Старший констебль — противник больших затрат, но убийцу нужно найти! Общественное мнение взбудоражено, требует от полиции действий, и правительство решило выделить соответствующие фонды. Постарайтесь наилучшим образом их использовать, и поскорее, а то, чего доброго, дадут делу задний ход!

— Но как получилось, что я ничего не знала об этом решении?

— Как получилось? Просто проблему сперва обсуждали на более высоком уровне. Вы удовлетворены?

Тон, которым произнес это Рэтчет, не очень-то порадовал Кэйт. Хорошо, конечно, что приступят к анализам, но кто все-таки это организовал? Рэтчет дал ей понять, что вопросов задавать не следует, и она перешла прямо к делу:

— Итак, сколько у нас передвижных лабораторий? Надо направить их во все крупные фирмы. Вряд ли кто-нибудь из сотрудников станет уклоняться от анализа, ставя себя тем самым в неловкое положение перед коллегами. Таким образом, шансы на поимку убийцы возрастают.

— Давайте по порядку. Передвижных лабораторий у нас всего восемь. И свои усилия мы первым делом сконцентрируем на крупных предприятиях и фирмах. Значит, завод Форда и фабрика электронного оборудования, производящая стартеры. Еще одну лабораторию поставим в центре города. Каждому мужчине из той или иной возрастной группы отправим по почте бланк удостоверения, где должно быть отмечено, что он сдал кровь на анализ. Учащиеся колледжей шестого года обучения сдадут анализы организованно, а пенсионеров и безработных пригласим в соответствующий день в одну из лабораторий. Подготовка идет полным ходом. По местному радио и телевидению обо всем этом будет объявлено сегодня же, чтобы ввести людей в курс дела. Ко всем фирмам мы обратимся с просьбой немедленно ставить нас в известность в случае, если кто-либо из сотрудников внезапно заболевает или же берет отпуск. Это поможет нам перекрыть любую лазейку. Непрошедший тестирования автоматически попадает под подозрение, и невиновность его должна быть доказана.

— Ладно, Кэйти, пошли, уже первый час. Выпивка и бутерброды за мной! — Кэйтлин поднялся и подмигнул Рэтчету.

Кэйт тоже поднялась и пристально посмотрела шефу в лицо.

— Благодарю вас, сэр!

Рэтчет улыбнулся:

— Ладно, Кэйт, ступайте на свой ленч! Вам предстоит здорово потрудиться! Каждый шаг теперь будете согласовывать с нами, весь ход расследования. Работа эта, должен вам сказать, долгая, тяжелая, нудная! Надеюсь, вы это понимаете?

— Понимаю.

Когда Кэйт и Кэйтлин ушли, Рэтчет снова опустился в свое кресло. Все ясно. Кэйт Барроуз даже не подозревает о том, какого могущественного союзника приобрела в лице Патрика.

Кэйт с жадностью принялась за сандвич с говядиной и ломтиком помидора, удивившись тому, как сильно проголодалась. Пока Кэйтлин, болтая с барменшей, заказывал выпивку, она не спеша, с аппетитом жевала. И все время ее не покидала мысль о том, что во всей этой истории есть что-то, чего она не знает. Вернулся Кэйтлин с бокалом виски и тоником для нее и большой кружкой пива «Гиннесс», смешанного с виски, для себя.

— Что же все-таки происходит, Кэнни? — Кэйт редко называла его по имени, по сейчас хотела придать своему вопросу особую доверительность.

Прежде чем ответить, Кэйтлин отпил из кружки немного пива.

— Вот что, Кэйти: может, ты и не понимаешь, но идею тестирования пробил у старшего констебля твой дружок. Кстати, весьма влиятельный.

Кэйт была ошарашена, даже перестала жевать и уставилась на Кэйтлина: значит, все уже знают! Знают о ней и Патрике Келли!

— Ладно, Кэйт, не расстраивайся! Полицейский участок — не весь белый свет, сама посуди! Стоит появиться в подразделении новому сотруднику, будь то мужчина или женщина, и уже на следующий день о них все известно: женатые они или холостые, замужние или разведенные. В общем, все абсолютно! Что же в таком случае говорить о твоем приятеле? Ведь он персона заметная и у всех на виду. Рядовым сотрудникам вряд ли что-нибудь Известно. А вот мы с Рэтчетом знали. Теперь и старший констебль знает. Полагаю, твой друг его вчера навестил. Но у Келли, уверен, есть друзья и поважнее. Потому, возможно, он так долго и держится на плаву!

Кэйт, смущенная, смотрела на свой бокал, не решаясь поднять глаза на Кэйтлина, и тому стало ее жаль:

— Позволь, Кэйт, сказать тебе кое-что. Убежден, что большинство наших сотрудников в свое время стояли перед выбором: либо стать преступником, разумеется, не извращенцем или каким-нибудь последним подонком, а, скажем, грабителем банков, либо поступить на службу в полицию. Ловить преступников может лишь потенциальный преступник с врожденной хитростью. Поэтому многие из наших и процветают! Я, к примеру, не раз накалывал мужиков, к которым испытывал уважение. Речь, конечно, идет не о ловкачах, накручивающих газовые счетчики, или шулерах. Нет, я имею в виду крутых мужиков, организаторов едва ли не самых крупных банковских ограблений в стране. Они, Кэйти, часто вызывали у меня восхищение своим недюжинным интеллектом, но я чего только не делал, чтобы найти их и засадить за решетку. Каждый мечтает выиграть в лотерею или еще как-нибудь разбогатеть. Так вот при одной только мысли о том, сколько денег берут эти мужики в один раз, голова кругом идет. Что же до Келли, то он не нарушает закона, разве что изредка чуть-чуть выходит за его рамки. И все-таки, как ни крути, он прежде всего бизнесмен. Не такой, скажем, как… Не знаю, кого и назвать, ну не такой, скажем, как Генри Форд или ему подобные, признанные законом. Просто он представитель новой породы бизнесменов и лично меня восхищает! Уж если Келли смог заставить такого болвана, как наш старший констебль, наложить со страху в штаны, значит, человек он незаурядный. Разве не так?

Кэйт слегка улыбнулась, хотя пришла в еще большее смятение.

Значит, Келли удалось убедить старшего констебля в необходимости тестирования, и тот поверил в смысл этой затеи. Они с Патриком уже говорили об этом, и сейчас Кэйт слышала то же самое от Кэйтлина, даже в тех же выражениях. За то недолгое время, что они были знакомы, Кэйт научилась понимать Патрика с полуслова. Он не делил мир на белое и черное, а собственное мнение ценил выше бриллиантов из королевской короны.

— Смотри на вещи просто, Кэйт. Келли добился того, чего ты не могла добиться. И я рад. Потому что это расследование — одно из самых трудных в моей жизни. Четыре кошмарных убийства — и никаких следов, ничего, за что можно было бы ухватиться, разве что цвет машины этого извращенца, но и его никто точно не знает. Так что не упускай, дорогая, представившейся возможности и постарайся извлечь из нее максимальную пользу. Считай, что это подарок Господа Бога!

Кэйт немного отпила из бокала и вновь принялась за сандвич. Кэйтлин говорил разумные вещи, и она готова с ним согласиться, но если ее связь всем известна, то…

— Могу я вас спросить, Кэнни?

Кэйтлин отпил из бокала своего «Гиннесса», обтер рот тыльной стороной ладони.

— Давай спрашивай!

— Я хотела бы знать, что говорят обо мне и Келли?

— Что Говорят? Ясное дело что: «Кэйт Барроуз путается с этим мафиози». — Увидев, как Кэйт побледнела, Кэйтлин готов был себе язык откусить. — Да нет, Кэйт, я пошутил! Шутка плохая, очень плохая! И все-таки шутка! А если серьезно, то вот что о вас говорят: «Знаешь, Кэйт Барроуз встречается с Пэтом Келли!» — говорит один. «О! — отвечает второй. — Уж не тот ли это Пэт Келли, который занимается перераспределением собственности?» — «Да-да, — говорит первый, — он самый». — «Что ж, старине Келли здорово повезло!» Таково, Кэйт, общее мнение! Черт побери, дорогуша, ведь ни для кого не секрет, что не один старший офицер пытался в свое время залезть тебе под юбку! Не секрет, что ты женщина достойная, всеми уважаемая и к тому же отличный работник. Работаешь не за страх, а за совесть. В общем, ничто тебе не грозит, пока Патрика Келли не обвинили в чем-то противозаконном. А его и не обвинят. Нет для этого оснований. Верно? Так почему бы тебе не расслабиться? Нельзя быть такой суровой к себе!

— Знаете, Кэнни, чтобы добиться того положения, которое я занимаю сейчас, мне приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть! Вы даже представить себе не можете, что я пережила!

— Нет, не могу. Но если вся эта история так тебя беспокоит, перестань с ним встречаться — только и всего! Впрочем, надо быть дурой, чтобы поступить подобным образом. Когда мы работали с тобой в Энфилде, тебя окрестили «энфилдской матерью Терезой».[26] Ну что плохого в том, что ты делаешь, детка? Он хоть когда-нибудь тебя скомпрометировал?

— Нет.

— И о том, о чем не следует, спрашивал?

— Нет! Конечно же нет!

— Зачем тогда все эти трагедии и душевные муки?! Знаешь, просто все женщины обожают страдать и устраивают себе Голгофу. Лично мне Келли симпатичен. Надежный партнер, хороший друг, наверняка трахается будь здоров! Так что оставь все, как есть. На работе это не отражается. Так кому какое до тебя дело! Через неделю еще кому-нибудь станут перемывать косточки.

Кэйтлин прав: ведь она не делает ничего дурного! Только бы Флауэрс держал язык за зубами, и проблема сама собой отпадет!

Ей так хотелось в это верить. Это было просто необходимо!

— Да, вы правы: я нервничаю безо всякой причины!

Она залпом допила свое виски.

Кэйтлин рассмеялся и, прежде чем принести ей еще бокал, произнес:

— Вот так, дорогуша, и надо разделываться со всеми проблемами!

Кэйт зажгла сигарету, с жадностью затянулась. Будь сейчас Патрик рядом, все проблемы исчезли бы мигом. Проблемы и сомнения! И все-таки одна мысль ей не давала покоя: как удалось Келли, черт побери, заставить их принять ее идею? Вот чем было вызвано раздражение Флауэрса по отношению к ней. Кэйт стучала во все двери, пытаясь пробить свою идею, а Патрику это удалось без особого труда! И вдруг Кэйт ощутила глухую досаду, сама не зная, откуда та взялась.

После чая Илэйн и Джордж сидели в гостиной у телевизора и смотрели информационную программу «Новости с Темзы». С того самого вечера, когда Джордж объявил о предстоящем ему увольнении, супруги как бы заключили между собой перемирие. В Грэнтли только и было разговоров что об убийстве Леоноры Дэвидсон, и Илэйн не могла не думать о том, что произошло оно в ту самую ночь, когда Джордж отправился на прогулку. Она без конца твердила себе, что это всего лишь совпадение, что в ночи, когда происходили другие убийства, он находился дома, а в канун Нового года, когда она ушла на вечеринку, лежал больной в постели!

Услышав, что диктор упомянул о «Потрошителе из Грэнтли», Илэйн насторожила уши. На экране теперь был полицейский участок и на переднем плане — молодая женщина. Слушая ее, Илэйн следила за реакцией Джорджа.

«Сообщение о расследовании по делу „Потрошителя из Грэнтли“. Все мужчины, проживающие в Грэнтли, в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет, обязаны сдать на анализ кровь и слюну. Таким образом, тестированию подлежат почти пять тысяч человек. Столь широкомасштабное тестирование проводилось лишь однажды — в 1983 гбду в Эндерби, округ Лестер, после двух изнасилований с убийствами. Тесты помогут максимально сократить список подозреваемых. На все фабрики, в школы, конторы и центры регистрации безработных направляются передвижные лаборатории, и уклоняющиеся от тестирования будут взяты под подозрение. Мы будем постоянно держать вас в курсе нашего расследования».

Илэйн опять поглядела на Джорджа:

— Хорошая идея. Правда, Джордж?

— Да, дорогая. Пожалуй, самая лучшая в сложившейся ситуации.

Он произнес это спокойным тоном и сам удивился, потому что от страха его прошиб холодный пот…

— Этот тип наверняка маньяк, настоящий псих, его надо скорее посадить за решетку. А потом не просто повесить, а сделать с ним то, что он сделал с этими несчастными женщинами!

Джордж рассеянно кивнул. Мысли работали с лихорадочной быстротой. Что делать? Как избежать этого анализа? Ведь они явятся прямо на службу!

— Джордж, налить тебе чаю? Себе я уже налила.

— Да, дорогая, спасибо!

Илэйн вышла на кухню. С Джорджем, кажется, все в порядке. А она вечно к нему цепляется. Но с этим уже ничего не поделаешь! Так он на нее действует!

Нет, ему ничто не грозит, продолжала размышлять Илэйн, иначе он не смог бы скрыть от нее свое беспокойство. Ведь Джордж для нее — раскрытая книга. Только она налила чай, как муж появился на кухне и взял свою чашку.

— Я, дорогая, пойду в сарай, хочу подготовить луковицы к весенней посадке. Скоро вернусь.

— Позвать тебя, когда начнутся «Обитатели Ист-Энда»?

— Не надо. А то не успею сделать.

Он вышел из кухни, а Илэйн, успокоенная, прошла в гостиную. Стал бы он заниматься луковицами, если бы что-нибудь было не так!

Джордж между тем, запершись в сарае, зажег свет, завесил окошко и включил «Кэйлор», небольшой газовый обогреватель. Скоро здесь стало тепло и уютно. Джордж расположился в своем старом кресле и, попивая чай, предался размышлениям: выхода из создавшегося положения он пока не видел. Посидев так какое-то время, Джордж поднялся, выдвинул ящик конторки и с благоговением извлек из-под книг по садоводству порножурналы. Допив чай, он поудобнее устроился в кресле и, разложив свои сокровища на коленях, принялся их неспешно листать. Но почему-то ничего не почувствовал, как это бывало с ним раньше, даже легкой эрекции. Он наскоро пролистал все журналы и остановился на самой любимой фотографии, стараясь прогнать посторонние мысли и будоража воображение. Прикрыв глаза, он представил себе, как впивается пальцами в горло девицы, Как засовывает ей в рот свой член, и рука потянулась к ширинке. Постепенно появилась эрекция, Джордж задышал тяжело и часто, все энергичнее массируя член.

Не было больше страха, исчезли сомнения, уступив место блаженству. Еще, еще. Движения рук все быстрее. Сейчас член войдет во влагалище. А груди, какие груди! Он их сжимает, тискает изо всех сил. Девица молит о пощаде. Боже, какое наслаждение! Но оргазм так и не наступил. В дверь неожиданно забарабанила Илэйн:

— Джордж… ты слышишь, Джордж? Тебя к телефону. Какой-то Тони Джоунс!

От ужаса Джорджа бросило в жар, Потом — в холод, он моментально выпустил член из рук и едва не упал в обморок.

— Ты меня слышишь, а, Джордж?!

— Да, дорогая, сейчас иду. Я, кажется, задремал в кресле, пока осматривал каталоги по садоводству.

Илэйн удивленно закатила глаза.

— Ну давай же, поторопись, человеку этот звонок обойдется в целое состояние.

Джордж сунул журналы в ящик и побежал к дому, на ходу застегивая ширинку и оправляя джемпер. Значит, Тони Джоунс. Какого дьявола ему нужно? Джордж прошел через кухню в прихожую и взял трубку:

— Слушаю.

— Джордж? Это я, Тони Джоунс.

— В чем дело? — мрачно спросил Джордж.

— Не волнуйтесь, я назвался вашим приятелем. У вас есть, надеюсь, приятели?

— Так в чем все-таки дело, Тони?

— У меня тут новые фильмики, Джорджи, думаю, вам придутся по вкусу!

— В данный момент у меня туговато с деньгами.

— Не важно, все равно загляните, поговорим, я могу уступить. Вы хороший клиент, и мне жаль вас терять. — Тон у Джоунса был самый что ни на есть дружеский.

— Хорошо, постараюсь заскочить к вам где-то к концу недели.

— Уверен, дружище, вам захочется посмотреть эти фильмы, они ведь «горяченькие»! Девочки там — пальчики оближешь. Одни сиськи чего стоят. Вы таких и не видели…

Тони знал, что у Джорджа уже разыгралось воображение. Он умел продавать свой товар!

— А одна пташка… там… настоящая амазонка, и знаешь, как трахается! Того и гляди, кончит, только вид делает, что сопротивляется.

Джорджа снова пот прошиб. На этот раз потому, что ему захотелось получить этот фильм прямо сейчас!

— Ладно, заскочу к вам завтра, после работы. Идет?

— Договорились!

Джордж положил трубку.

— Захвати там газету, Джордж! — Илэйн так завопила, что Джорджа всего передернуло. Он взял со столика рядом с телефоном газету и прошел в гостиную.

— Вот, возьми, дорогая.

— Кто же это тебе звонил?

— Один приятель с работы, насчет вечеринки по случаю моего увольнения.

— Вечеринки по случаю твоего увольнения? — с недоверием переспросила Илэйн.

— Ну да, Илэйн, моего увольнения!

Джордж не испытывал ничего, кроме раздражения: только колкостей Илэйн ему сейчас не хватало. Пусть знает, что и у него есть приятели! Может, заткнет тогда наконец свою пасть!

— Тебе, конечно, трудно поверить, но у меня есть друзья!

На этот раз Илэйн почувствовала себя уязвленной:

— Извини, Джордж, я об этом не знала. Ты никогда об этих своих «друзьях» не упоминал!

— Ты не хотела знать! Признайся, если у тебя хватит духу! Или я ошибаюсь? Говори же!

Он повернулся и с торжествующим видом пошел обратно в сарай, очень довольный тем, что удалось рассеять подозрения Илэйн. Она не ожидала, что у него есть друзья, и теперь ей будет о чем подумать. А то вообразила, что знает его как облупленного. Джордж запер дверь, включил обогреватель и уже через четверть часа погрузился в свой фантастический мир.

Сидя в офисе за столом, Джордж размышлял о том, что не надо бы ему сегодня приходить на службу. Здесь только и было разговоров что об анализах, объявленных полицией. Вдобавок черт принес этого Питера Реншо, хотя Джорджу сейчас больше всего хотелось, чтобы тот очутился где-нибудь в Йоркшире, а еще лучше — в Шотландии, в служебной командировке. Джорджа прямо-таки бесило, что Питер лезет к нему в друзья. Но кого же тогда он имел в виду в разговоре с Илэйн накануне вечером?

«А были у меня когда-нибудь друзья?» — впервые в жизни спросил себя Джордж. Когда он был ребенком, мать не разрешала водить в дом товарищей по играм. Откуда же было взяться друзьям? И сейчас их тоже нет, хотя Джорджу уже пятьдесят один. И ему стало жаль себя. Даже у Илэйн есть подруги. Здоровенные бабищи, толстозадые, вульгарные. Наряжаются как шлюхи и ошиваются по вечерам в залах для игры в бинго — настоящие бараньи отбивные, а выдают себя за нежнейшую ягнятину! Права была его мать, когда говорила, что он пожалеет, женившись на Илэйн. И он жалеет! Но ведь в те давние времени желанней ее никого не было. Она единственная проявила к нему хоть какой-то интерес, и уже за одно это он ей был благодарен. Он поморщился. Благодарен? Ей?!

Ведь теперь он может иметь любую женщину, какую Только пожелает! И уже имел. Ему вспомнилась Леонора Дэвидсон. Никаких угрызений совести он не испытывал. У нее не было ни мужа, ни детей, которых опечалила бы ее смерть. Просто симпатичная женщина. Право же, он даже оказал ей честь! Вот о Джералдин О’Лири ему вспоминать не хотелось. Он видел в местных газетах фотографии ее детей. Такие красивые, вылитая мать. Муж Джералдин попал в психушку: нервный срыв и депрессия. Лучше не думать об этом. Есть проблемы и поважнее!

— Вот я и говорю, Джордж, — донесся до него громкий голос Питера, ставшего центром внимания, и Джордж невольно повернулся к нему. — С твоей отвальной, старик, все решено: в следующую пятницу в «Ожившей лисице». Сразу после работы. У меня есть для тебя сюрприз! Че-ертовски большой сюрприз!

Джордж улыбнулся.

В комнату вошла Джозефин Денхэм с пачкой бумаг в руке. Выглядела она как всегда безупречно. Большие очки в дымчатой оправе придавали лицу интеллигентность и изысканность.

— Минуточку внимания, господа! Будьте так добры! — Все повернулись к ней. — Двадцать второго, в четверг, к нам пришлют передвижную лабораторию. Сначала кровь на анализ сдадут управленцы, а после них — рабочие фабрики и складов. Это даст нам возможность не прерывать работы. К четвергу все анкеты будут у нас, так мне сказали в полиции. Кто не выйдет в четверг на работу, должен представить объяснительную записку, а я, в свою очередь, передам сведения в полицию. Кто почему-либо не хочет проходить тестирование, пусть зайдет ко мне, поговорим. Впрочем, я не вижу причин для отказа!

Глаза Джозефин скользили по лицам, и каждый понимал, что на отказавшегося от тестирования падет подозрение. При всеобщем молчании Джозефин вышла из комнаты, звонко постукивая каблучками по покрытому изразцами полу.

— Я не прочь к ней зайти, только тестирование здесь ни при чем. Уж очень хочется воткнуть в нее свою пику!

Все рассмеялись, и Джордж тоже, хотя ему было совсем не до смеха.

Что же, черт побери, делать?

Он глянул на часы: половина двенадцатого! Вскочил, стал натягивать куртку.

— Ты куда? — поинтересовался Карстэрс. С этим Карстэрсом Джордж проработал вместе целых пятнадцать лет, но едва его знал.

— Вниз, в закусочную, что-то проголодался.

— Но ведь только половина двенадцатого!

Прежде Джордж никогда не покидал рабочего места раньше полудня.

— Знаешь, я умею смотреть на часы! — Джордж выскочил из конторы.

— Наверное, я не умею! — крикнул вслед ему Карстэрс, окинув всех взглядом.

Тут Питер Реншо накинул на плечи дубленку и тоже вышел из офиса. Он догнал Джорджа уже у входа в закусочную.

Очутившись в теплом помещении, Джордж не терял надежды, что Питер все же оставит его в покое, потому что не раз намекал ему на это, но стоило Джорджу заказать себе выпивку, как тот появился у стойки, тоже заказал выпивку и заплатил за обоих. Джордж, вздохнув, направился со своим бокалом к маленькому столику, и Реншо, конечно, последовал за ним.

— Джорджи, скажи, ты в порядке?

Джордж отпил сразу с полбокала и кивнул. Реншо как вирус, от него не избавишься, пока сам не уйдет!

— Я понимаю, старик, сокращение — не самое лучшее, но и не самое худшее, что может случиться. За пятнадцать лет безупречной службы тебе отвалят не меньше двадцати пяти тысяч фунтов или что-то около этого. Да?

Глаза у Джорджа полезли на лоб:

— Да ты что?

— Уверяю тебя. Мне сказал Джонсон. Это что-то вроде «золотого рукопожатия» на прощание, поскольку ты уходишь по собственному желанию. Вспомни, как было с докерами и рабочими по ремонту машин! Начальство откупится от тебя, старина!

— Неужели двадцать пять тысяч фунтов?!

Питер улыбнулся:

— Совершенно точно! Это же куча денег, Джордж! Пари готов держать, следующий раунд — твой!

Теперь улыбнулся и Джордж, как всегда, едва раздвинув губы. Настроение у него поднялось. Ему осталось работать четыре недели. А потом можно лететь в Америку. Он давно об этом мечтал! Вот только как избежать тестирования?

Кэйт снова и снова просматривала дело о Потрошителе, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, когда на столе у нее зазвонил телефон.

— Инспектор Барроуз слушает.

Узнав голос Патрика на другом конце провода, Кэйт похолодела от волнения.

— Кэйт, что случилось? Ты отключила телефон или загуляла? Я вчера беспрерывно звонил, но так и не дозвонился.

Тон был шутливый, но Кэйт уловила в нем тщательно скрываемую напряженность и прикрыла глаза.

— Мне тут надо закончить кое-какие дела. Я буквально завалена бумагами. Но сегодня собиралась тебе звонить. Насколько я поняла, ты про анализы знаешь? — Неожиданно для себя Кэйт спросила это чересчур жестким тоном.

— Нам надо поговорить, Кэйт. — Патрик перешел почти на шепот. — Ты не освободишься попозже?

Кэйт вздохнула: Кэйтлин, конечно, прислушивался к ее разговору, хотя делал вид, что поглощен документами.

— Ладно, позвоню из дому. Сразу же, как только вернусь.

Даже не сказав «до свидания», Кэйт повесила трубку и напустилась на Кэйтлина, который, теперь уже не скрываясь, смотрел на нее.

— Ну что пялитесь на меня? — не сдержалась Кэйт, отдавая себе отчет в собственной грубости.

— Незачем на меня кричать, я ничего плохого не сделал! — возразил Кэйтлин тоном обиженного ребенка.

— Ой, Кэнни, идите к черту!

Кэйтлин расхохотался, но тотчас же очень серьезно сказал:

— Только не дури, дорогая, не кусай кормящую тебя руку! Разве ты не заметила, что он сделал доброе дело?!

Кэйт притворилась, что изучает очередной рапорт.

В чем-то Кэйтлин, конечно, прав, но Кэйт чувствовала себя уязвленной: Келли удалось сделать то, чего она безрезультатно добивалась все эти месяцы. Ее просто не желали слушать.

Патрик между тем все еще держал в руке телефонную трубку.

Кэйт не пожелала с ним разговаривать. Он отказывался этому верить.

Наконец Патрик положил трубку. Возмущению его не было предела. Да что, черт побери, она о себе вообразила, эта Кэйт Барроуз?! Вчера заставила себя искать, сегодня швырнула трубку. Не говоря уже о том сарказме в ее тоне, когда она говорила об анализах. А он-то был уверен, что помог ей осуществить мечту.

Уилли, читавший газету в буфетной, поспешно вскочил, когда там появился Патрик.

— Уютно ты здесь устроился! Надеюсь, не помешал, а?

— Прошу прощения, Пэт, решил использовать несколько минут свободного времени…

— Ступай, Уилли, заводи машину. Если, конечно, тебя это не очень затруднит: тяжело думать, что я заставляю тебя перерабатывать…

Уилли пулей выскочил из комнаты, комкая газету, которую безуспешно пытался сложить.

Патрик улыбнулся. Он посмотрел в окно, и на него нахлынули воспоминания. Словно живую, он увидел перед собой Рене. Она могла не только швырнуть трубку, но и завопить, указывая пальцем в окно: «Это там, парень, ты, может, важная персона, а здесь, в этом доме, всего-навсего мой муж! Усек, да?!»

Патрик засмеялся: да, Рене была женщиной решительной. Кэйт тоже такая. Поэтому, возможно, она ему и нравится! Надо же! Швырнуть трубку! Через пять минут Патрик уже катил в своем «роллс-ройсе» в массажное заведение близ Мэйнор-парк.

Этой трубкой Кэйт прямо-таки заткнула ему рот.

Кто бы мог подумать? Он снова усмехнулся.

Мэйблинн Морган, которая славилась своими огромными грудями и ртом до ушей, ссорилась с Вайолет Мэппинг из-за клиента и буквально готова была выцарапать ей глаза.

— Ты же знаешь, Вэй, черт тебя подери, что это мой клиент!.

Вайолет оскалила зубы.

— Сегодня он тебя не хотел, он хотел блондинку, так что заткнись!

Глаза у Мэйблинн загорелись недобрым огнем. Размахивая перед самым носом Вайолет рукой с ярко-красными наманикюренными ногтями, она завопила:

— Нечего, мать твою, врать! Ты же знаешь, как мне нужны деньги! Но эта птичка, эта твоя блондинка, подмазывает тебя и поэтому получает самых лучших клиентов! — Она ткнула Вайолет пальцем в грудь. — Я вот разделаюсь сначала с тобой, а потом с ней! Я, мать вашу… живого места на вас не оставлю…

Вайолет знала, что девицы, сидевшие в своих креслах за дверью офиса, прислушиваются к ссоре. Если она сейчас же не заткнет глотку этой суке Мэйблинн, над ней станут смеяться. И Вайолет, не долго думая, схватила Мэйблинн за волосы и изо всех сил пнула ногой в живот. Мэйблинн скрючилась от боли, а Вайолет, не дав ей опомниться, стукнула ее лицом об угол стола. Мэйблинн рухнула на пол. Из рассеченной брови брызнула кровь.

Вайолет зло усмехнулась:

— Еще угрожать вздумала, гадина! А теперь забирай своих подружек и вали отсюда!

Цепляясь за стол, Мэйблинн с трудом поднялась на ноги и уставилась на Вайолет. Ее скуластое, в обрамлении огненно-рыжих волос лицо исказила гримаса ненависти. В руке тихонько щелкнул складной нож, который она вытащила из кармана, и на его лезвии заплясали блики света от люминисцентных ламп.

Вайолет побледнела, и это не ускользнуло от Мэйблинн. Размахивая ножом, она кинулась на обидчицу, и Вайолет, прикрываясь руками, едва не вскрикнула от невыносимой боли: нож прошел повыше локтя до самой кости. Второй удар пришелся по щеке. Обе женщины обливались кровью. Вайолет была сильной. Ей удалось схватить Мэйблинн за руки, развести их в стороны и удерживать в таком — положении.

Именно в этот момент в салоне появился Патрик в сопровождении Уилли. Увидев, что женщины осаждают дверь офиса, из-за которой доносились вопли и брань, Патрик спросил:

— Что тут, черт побери, происходит?

Женщины тотчас расступились, будто волны Черного моря перед Моисеем.[27] И Патрик с Уилли, отпихивая их, прошли в офис.

— Что за чертовщина! — воскликнул Патрик, не веря своим глазам. Без лишних слов он схватил в охапку Мэйблинн, то же самое Уилли сделал с Вайолет. Не без усилий женщин удалось растащить. Патрику пришлось несколько раз ударить руку Мэйблинн о стол, прежде чем та выронила нож. Он наступил на него и отшвырнул Мэйблинн в сторону. Уилли очень неохотно отпустил Вайолет.

— Что происходит? — заорал Келли, тыча в Вайолет пальцем. — Что за гвалт вы здесь подняли?

За Вайолет ответила Мэйблинн:

— Она, мистер Келли, перехватывает у нас клиентов. Сколько же можно терпеть? Птичка, которую она сама трахает, за неделю заработала больше тысячи фунтов. Как приличный клиент, так себе забирает. А мы все вместе не заработали за то же время и двух косых. Если так дальше пойдет, придется нам уйти к Паки. Он хоть заботится о своих девушках!

Патрик от потрясения лишился дара речи. Вокруг все в крови. Сразу же пришла в голову мысль о СПИДе.

— Обе немедленно отправляйтесь на кухню, как следует вымойтесь, а потом попытаемся это дело уладить. Чтобы через десять минут были здесь!

Захлопнув за женщинами дверь, Уилли посмотрел на босса.

— Если честно, Пэт, Мэйблинн, в общем, права. Я тоже слышал, что Вэй без ума от этой пташки. Видно, у нее крыша поехала. Что же, ничего удивительного! Возраст сказывается.

— Заткнись, Уилли! Ты получаешь деньги за то, что возишь меня и чинишь машину! Сплетни мне не нужны!

Патрик направился на кухню и остановил попавшуюся ему навстречу чернокожую девицу.

— Сделай одолжение, Сузи, убери в офисе! Ладно, дорогая? — Он хлопнул ее по плечу. — Я запишу это на твой счет!

— Будет сделано, мистер Келли!

Через десять минут Патрик уже сидел в офисе за конторкой, а Мэйблинн и Вайолет стояли перед ним с видом нашаливших школьниц.

— Говорю же вам, мистер Келли, пока не наведете порядка, недовольных будет все больше. Работу, в конце концов, можно найти и в другом месте!

— Я всегда хорошо относился к девушкам. Так что обвинение твое отклоняю!

Тут вступила в разговор Вайолет:

— Я признаю, что нарушила правила, Пэт.

Мэйблинн с улыбкой посмотрела на Вайолет, и Келли покачал головой. Ох уж эти женщины! То вцепляются друг другу в глотку, то целоваться готовы!

— Не вздумай больше таскать с собой оружие, Мэйблинн! Я этого не люблю! А притащишь, пеняй на себя! Поняла?

— Да, мистер Келли.

— Впредь, Вайолет, веди себя как подобает старшей! И чтобы ни чего подобного больше не было! Иначе я из тебя всю душу вытрясу! А теперь убирайтесь отсюда!

Женщины вышли.

— Налей-ка мне, Уилли, виски в большой бокал!

Уилли заглянул в бар и вытащил оттуда бутылку из-под «Реми Мартин».

— Боюсь, осталось одно шотландское.

Патрик сжал кулаки:

— Ну уж это слишком! — Вскочив со стула, он кинулся к двери и, распахнув ее, заорал: — Вайолет!

Девицы от испуга подпрыгнули в своих креслах. Вайолет, побледнев, выбежала из кухни:

— Что случилось, мистер Келли?

— Кончай лакать мое спиртное, мать твою…! Ничего удивительного, что вы превратили салон в сумасшедший дом! То ли надрались, то ли наркотиками накачались!

И он с грохотом захлопнул перед ее носом дверь.

Взяв из рук Уилли большой бокал с шотландским виски, Патрик залпом выпил его и протянул Уилли, чтобы тот снова наполнил. Выпил второй бокал, потом сел за конторку и вытащил из ящика бухгалтерские книги. Если Вайолет надувает девушек ради своей курочки, то почему бы ей не надувать и его!

Проклятая баба! Ведь он так ей доверял! Считал ее самой надежной из всех работавших на него. Все эти годы они были друзьями!

— Слушай, Уилли, смотайся в магазин за бутылкой «Реми Мартин», а счет предъявишь Вайолет.

Как только Уилли вышел, Патрик принялся просматривать счета, но тут зазвонил телефон.

— Да? Келли у телефона.

— Ой, Пэт, слава Богу, что я тебя нашла! Давай, шеф, отрывай свою задницу от стула и вали ко мне!

— В чем дело, Карен?

— Беда, Патрик! Настоящая беда!

В трубке все смолкло.

Келли прикрыл глаза. Еще одна баба! Он чуть не лопнул от злости. Едва дождался Уилли.

— Давай пошевеливайся! Едем в Баркинг. Карен звонила, там у них тоже заваруха!

И он пошел к выходу. Проходя мимо Вайолет, погрозил ей пальцем:

— Не вздумай, Вэй, трогать мою выпивку и не прикасайся к бухгалтерским книгам!

В машине, по дороге в Баркинг, Патрик Предался размышлением. Наверняка что-то стряслось с какой-нибудь из девиц! Чертовы шлюхи! Они не стоят и половины того, что на них приходится тратить!

Но неприятность его ждала куда более серьезная, чем он ожидал… Его сразу поразила тишина, царившая в салоне, едва он вошел в дверь из дымчатого стекла. Девицы, бледные, молча стояли кружком. В офисе Карен пила бренди из большого бокала.

— Уж не мой ли ты бренди лакаешь, а?

— Ой, заткнись, Пэт! Пойдем!

Голос у Карен дрожал, и Келли без лишних вопросов последовал за ней.

Карен провела его прямо к кабинкам и со слезами на глазах указала на одну, зашторенную.

— Вот, Пэт. Нет сил туда войти. Я не знала, как быть. Даже полицию не вызывала. — Она говорила тихим жалобным голосом.

Терзаемый безотчетным страхом, Патрик знаком велел сопровождавшему его Уилли отдернуть шторы, и в следующий момент увидел лежавшую на столе девушку. Ее длинные светлые волосы свисали чуть ли не до пола, глаза были закрыты. Если бы не странный изгиб шеи, можно было подумать, что она спит. На ней не было ничего, кроме крохотного лифчика, из которого вылезали груди, ноги широко раскинуты в стороны.

— Она мертвая, Пэт. Такой я ее и застала. Мерзавец, должно быть, спокойно вышел на улицу через переднюю дверь. — Голос у Карен вновь дрогнул.

— А как он выглядел, Карен? — Патрик взял Карен за плечи и грубо встряхнул. — Ты не запомнила его морду?

— Нет. Я вообще их не различаю, — покачала головой Карен.

— Не может быть, черт побери, чтобы его никто не заметил! Ладно, прикрой, Христа ради, эту несчастную!

Патрик прошел в холл и увидел, что девицы почти все в шоке.

— Кто-нибудь видел этого типа? Мог бы узнать его?

Девицы дружно замотали головами, а одна, азиатского типа, сказала:

— По-моему, этот мужик заходил сюда днем. Пожилой такой. После этого я больше не видела Джилли.

— Днем? А когда именно?

Патрик, ошарашенный, взглянул на часы.

— Ты хочешь сказать, что она валялась тут мертвая больше пяти часов, да? А вы в это время трахались, деньги зарабатывали? И ни одна не заметила, что Джилли исчезла?

Девушки испуганно смотрели на хозяина.

— А как выглядел этот подонок?

Азиатка задумалась.

— Что-то не помню. Лет ему, пожалуй, под пятьдесят. С бородой…

— Нет! Пожилой был у меня. Это мистер Дженкинс. Он каждую неделю приходит, — произнесла темноволосая девица и робко поглядела на Патрика. — Такой приятный вежливый господин, мистер Келли!

— Ладно, я вызываю легавых, — спокойно заявил Патрик.

Все было точь-в-точь как с Мэнди, только на этот раз вина всецело лежала на нем. Какой-то гад поразвлекся с девушкой, а потом пришил ее. И виноват, конечно, он, Патрик, владелец салона! Все здесь принадлежало ему, каждый кирпичик, каждая кабинка, каждая девушка!

Позвонив в полицию, Келли сел в кресло и стал ждать.

Глава 21

Только к половине одиннадцатого Патрик наконец добрался до Кэйт. Оставив перед домом машину, он увидал, что в гостиной горит свет, и очень обрадовался. Уилли он велел ехать домой, а сам направился к двери и позвонил. Кэйт пошла открывать, облизывая на ходу пальцы — она готовила себе сандвич с сыром.

— Я в восемь звонила, но миссис Мэннерс сказала, что тебя нет. Признаться, я уже не надеялась увидеть тебя раньше завтрашнего утра.

— Я еще не был дома и о твоем звонке ничего не знаю, — ответил Патрик, войдя в прихожую, а оттуда, следом за Кэйт, в гостиную.

— Раздевайся и, пожалуйста, не шуми: мама уже легла. А я как раз делала себе сандвич. Сделать тебе?

— С чем? — спросил Келли, у которого с самого ленча маковой росинки во рту не было.

— С сыром или опять же с сыром?

— Что ж, давай с сыром. А я пока заварю чай.

Келли прошел на кухню, и некоторое время они молча там хлопотали.

— Знаешь, Пэт, ты меня здорово огорчил, ну, с этим тестированием. Хотя в любом случае это благо, за чей бы счет оно ни проводилось.

Патрик, уже успевший забыть об этом, пожал плечами:

— Тебе ведь известно, Кэйт, что меня называют «вышибалой», да?

— Да, — ответила Кэйт, — и что дальше?

— А что я владелец массажных салонов, это тебе тоже известно?

— Да, знаю, что у тебя на них имущественные права. Не понимаю только, к чему ты клонишь.

И тут вдруг мелькнула мысль, что ей вовсе не хочется услышать ответ на этот вопрос. Как тогда сказал Кэйтлин? «Патрик Келли из новой породы бизнесменов. Но законов не нарушает». Уж не рассчитывает ли он на ее поддержку в каком-нибудь незаконном деле?

— Не далее как сегодня была убита одна из моих девушек. Ты, может, слышала об этом в «Последних известиях»? Это произошло в Баркинге. Ей шею сломали, будто веточку. Я, Кэйт, в себя прийти не могу! Совсем еще девочка! Двадцать один год! В день по пять-шесть клиентов принимала. Понимаешь, Кэйт, я сегодня впервые подумал о возмездии! Подумал о том, что все эти женщины — люди, а не скотина. И пожалел их по-человечески…

Кэйт посмотрела на него долгим взглядом, потом взяла тарелки с сандвичами и чашки с чаем и пошла в гостиную, приглашая Патрика:

— Пойдем, Пэт! Садись! По-моему, ты хочешь облегчить душу!

Патрик опустился на софу и отпил чая из чашки.

— Так что, собственно, тебя мучает, Пэт? То, что девицу убили, или то, что ее убили в твоем заведении?

Этот вопрос задел Патрика за живое, и Келли поразился тому, как хорошо она его успела узнать за такое короткое время!

— Если честно, меня мучает и то, и другое. Видела бы ты эту несчастную девочку… Я сразу подумал о Мэнди! Чего только я не сделал бы, чтобы поймать этого проклятого Потрошителя! Но, если разобраться, я только и делал, что обслуживал таких гадов, как он!

— Что ж, Пэт, женщины всегда торговали и будут торговать своим телом. «Мягкое» порно, «жесткое» порно, уличная проституция. Во всем мире секс — бизнес. Бедная девочка, надо думать, все равно занималась бы своим ремеслом, независимо от того, работала бы она на тебя или на кого-то другого. Ты это хотел от меня услышать, да? Этого ты ждал?

Последние слова Кэйт произнесла совсем тихо, но с неподдельной яростью. Патрик заглянул ей в глаза и увидел, что они потемнели от гнева. Никогда еще она не говорила с ним так! Никогда!

— Да, Пэт, я слышала об этой девушке в «Новостях». Но мне и в голову не могло прийти, что это ты — хозяин салона! Хочешь, скажу, что я подумала, услышав эту новость? Сказать? Так вот, я подумала: кто же этот мужчина, который зарабатывал на несчастной девушке деньги? В том, что это мужчина, я ни минуты не сомневалась! Мне и в голову не могло прийти, что этим мужчиной окажешься ты! Ты, который выложил кучу денег на тестирование пяти тысяч мужиков, чтобы отыскать извращенца, убившего твою дочь! А стал бы ты, кстати, оплачивать расследование этого нового убийства, а?

Брови Кэйт полезли вверх, и она сердито взглянула на Келли. Пэт отвел глаза в сторону.

— Вряд ли! Так что, если ты пришел сюда в надежде, что тебя здесь напоят чаем, посочувствуют, пожалеют… залижут раны, ты попал не по адресу! Ничего утешительного я тебе сказать не могу! Ведь это ты, Пэт, помог ее убить, а перед тем искалечить! Посочувствовать можно только ее родным. Держу пари, ты и не вспомнил о них. Ни разу не подумал о том, что у всех этих пташек есть родители и дети! Монополии на горе, Пэт, не бывает! Вообрази себя на месте родителей убитой девушки! Тебе по крайней мере не пришлось страдать из-за того, что твоя дочь погибла, зарабатывая себе на жизнь траханьем с мужиками! Ты сам сейчас сказал, что впервые подумал об этих женщинах как о людях, а не о скотине! Да! Так вот, Патрик Келли, черт тебя побери, с твоей стороны просто наглость явиться сюда за сочувствием!

Патрик вытаращил глаза.

— Надеюсь, ты все сказала? Только мне не нужна твоя чертова лекция, иначе я отправился бы в университет! Я к тебе приехал, чтобы привести в порядок собственные мысли, вот и все! Ничего плохого я той девице не сделал и, уж во всяком случае, меньше всего хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось, с любой из них…

Он отчаянно старался выйти из трудного положения, в которое попал, хотя понимал, что Кэйт сказала правду, уродливую, страшную, но правду, и единственное, что ему сейчас оставалось, это ринуться в атаку.

— А ты, мадам полицейская, иногда меня просто смешишь! Тебе ни разу не приходило в голову, что кое-кому из этих девчонок очень нравится их работа? Скажи, приходило или нет? И что не работай они на меня, работали бы еще на кого-нибудь! Думала ты об этом когда-нибудь? А? Или не думала? Говори!

Кэйт печально покачала головой:

— Допустим, не думала! Но тебя, Пэт, я хорошо знаю! Извини, но все твои бредовые речи и красивые слова не вызывают во мне ни капли сочувствия. А если оно тебе нужно, поезжай к родителям девушки. Вот тогда, возможно, у тебя и появится шанс! Признаться, я думала, что после гибели Мэнди ты единственный, кто может понять их горе!

Волна гнева захлестнула Патрика, но у него хватило честности осознать, что сердится он не на Кэйт, а на самого себя, что душу его грызет стыд. Однако признаться в этом он не нашел в себе мужества!

— Ладно, к черту! Я ухожу! Пора бы мне знать, что от легавых ничего хорошего не дождешься. Ты, Кэйт, строишь из себя святошу с кровоточащим сердцем! Ну так вот слушай, что я тебе скажу! Я сам знаю все свои недостатки и нечего мне их указывать. Знаю с тех самых пор, как понял, что в мире творится! Да, я надеялся на чашку чая и на сочувствие, в общем, на все то, чего ждала от меня ты, когда твою дочь забрали в кутузку! А ты оттолкнула меня. Что же, пусть так! Но знай: я в тебе не нуждаюсь! Я ни в ком не нуждаюсь, никогда не нуждался и впредь не буду нуждаться!

Едва договорив, Келли пожалел о сказанном. Ему хотелось подхватить Кэйт на руки, любить ее и чтобы она его любила!

Кэйт видела, как Патрик вышел из комнаты, слышала, как захлопнулась за ним дверь.

Хорошо, что теперь расставлены все точки над «i»! Хорошо для обоих. Только не так это надо было делать. Впрочем, эти массажные салоны всегда стояли между ними. А теперь по крайней мере все прояснилось!

Несчастной девушки больше нет в живых. Патрик, что бы он там ни говорил, чувствует свою вину. Ну, а сама она? К чему она пришла?

Кэйт тупо уставилась на свой сандвич. Есть расхотелось.

Патрик выскочил пулей из дома и выругался про себя. Уилли он отпустил и теперь придется вызывать такси. Он побрел искать телефонную будку, подобно Джорджу, стараясь найти утешение во гьме ночи. Холодный воздух привел его мысли в порядок. Он снова представил себе Джиллиан Эндерби, на столе, с длинными светлыми волосами, свисавшими чуть ли не до пола. Она была такой красивой и совсем не походила на проститутку! Впрочем, ни одна из них поначалу не походит на проститутку. Какой была Вайолет в молодости! Глаз не отведешь!

Впереди показалась телефонная будка, и Келли ускорил шаг. Рене всегда помогала ему в перераспределении прав на собственность, но слышать не желала о массажных салонах, и, по молчаливому согласию, ни он сам, ни Рене никогда не касались этой темы.

Такси заказать не удалось и пришлось позвонить Уилли. Тот сразу понял, что шеф звонит из автомата, но ни о чем не спросил.

Патрик озяб и притопывал ногами: подмораживало! Вот так и Мэнди ждала у телефонной будки Кевина Косгроува, чтобы он отвез ее домой. А будка оказалась разбитой, ей пришлось идти к дому пешком! Патрик сунул руки поглубже в карманы пальто. Джиллиан Эндерби наверняка уже в морге. И ее родителям так же плохо Сейчас, как было недавно ему!

Вечером, уже лежа в постели, он извелся от тоски по Кэйт. Но ведь ей за сорок, она брюнетка, а он предпочитает блондинок; и грудь у нее плосковата, а ему нравятся женщины с пышными формами; в довершение всего она служит в полиции! В общем, Кэйт ни в чем не соответствует его идеалу женщины.

И все-таки как отчаянно он ее хочет!

Снова в голове завертелись мысли о Мэнди и Джиллиан Эндерби, признав полное свое поражение, Патрик поднялся с постели и пошел вниз. Он приготовил грог, плеснул в чашку добрую порцию бренди и медленно возвратился наверх, в спальню. Но сон не шел к нему. Всю ночь он ворочался.

Кэйт тоже ни на минуту не сомкнула глаз.

Уилли глазам своим не поверил, когда в половине седьмого утра увидел Патрика Келли у телефона. Тот был одет и в полном порядке. Кого это шеф поднял в такую рань с постели? — недоумевал Уилли. Сразу после завтрака в четверть восьмого Патрик велел Уилли отвезти его в Ист-Хэм. Остановились они у небольшого особняка, принадлежавшего муниципалитету. Патрик позвонил, и Уилли видел, как дверь открыл мужчина. Они обменялись репликами, и Келли вошел в дом.

Уилли со вздохом вытащил газету и стал в который раз рассматривать помещенную на первой полосе фотографию полуобнаженной женщины.

После того, как Патрик представился, Стэнли Эндерби пригласил его в дом. Они с Патриком были ровесниками, но выглядел Эндерби старше, видимо, не имел в жизни тех преимуществ, которые дают большие деньги. Это чувствовалось во всем: в его желтых от табака пальцах, в «пивном» брюшке, в редеющих волосах, в невероятно тонкой шее, на которой болтался непомерно широкий ворот водолазки.

— Жена наверху, мистер Келли. Она в ужасном состоянии. Джилли была ее гордостью и радостью. Мы понятия не имели, что она… занимается такими делами.

Патрик прошел в крошечную гостиную, скудно меблированную, но очень чистую. Сев в стоявшее у окна кресло, он бросил взгляд на свою машину.

— Может, выпьете чаю или чего-нибудь покрепче? — Стэнли достал из шкафа бутылку дешевого виски «Теско», наполнил бокал и подал Келли.

Эндерби был в растерянности, и это не ускользнуло от Патрика: еще бы! Сам Патрик Келли пожаловал к нему с визитом! Уж лучше бы он накинулся на него с бранью и обвинениями, чем оказывал гостеприимство. Эндерби попросту боится его. Еще не так давно Патрик наверняка воспользовался бы этой ситуацией, но сейчас готов был простить Эндерби все, если бы даже тот вздумал запустить ему в физиономию бокал с виски. Он не только не осудил бы за это несчастного отца, но проникся бы к нему уважением.

— Примите, мистер Эндерби, мои соболезнования. Я чувствую себя в какой-то мере ответственным за смерть вашей дочери и был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы позволили мне взять на себя расходы на похороны.

— Это более чем великодушно с вашей стороны, мистер Келли! Право же, мы даже не рассчитывали…

В эту минуту в гостиную вошла женщина небольшого роста, с поседевшими, некогда светлыми волосами. Келли сразу догадался, что это мать Джиллиан: они были похожи как две капли воды.

— Что вам здесь нужно? — грубо спросила женщина.

Стэнли Эндерби в изумлении поглядел на жену:

— Это же мистер Келли, Морин!

— Стэн, заткнись, Бога ради! — И женщина повернулась к Патрику: — Я, Келли, спрашиваю: что вам здесь нужно?

Лицо ее дышало ненавистью, и Келли невольно опустил глаза.

— Я приехал выразить вам соболезнование, миссис Эндерби.

— Мистер Келли собирается оплатить похороны! — нерешительно произнес Стэнли. Всю жизнь он боялся семейных сцен и старался избегать ссор с женой, маленькой, но бойцовского темперамента.

Морин Эндерби язвительно усмехнулась и смерила Патрика тяжелым взглядом.

— Значит, сам Пэт Келли пожаловал к нам с чековой книжкой и вознамерился, видимо, все исправить, так?! Да я, подонок, помню то время, когда у тебя ничего не было, даже ночного горшка! Твою мать и сестер помню! Твоя Грэйси ошивалась тогда по ночам в районе чертовых доков. Ты знал проституток с самого детства. А потом увел мою девочку и заставил трахаться за деньги. И вот теперь она мертва! Но справедливость восторжествовала! Какой-то извращенец убил и твою дочь, да?

Патрик побелел:

— Нет, миссис Эндерби, я не заставлял вашу дочь играть в эти игры, я и понятия о ней не имел. И других девушек тоже не знал.

Морин кинулась к Патрику и, тыча ему пальцем в грудь, завопила:

— А надо было знать! — Горе исказило ее лицо. — Надо было знать! Моя дочь, оказывается, баловалась наркотиками и, чтобы платить за них, спала с мужиками! Я только сегодня об этом узнала. А наркотики наверняка у вас покупала.

Патрик замотал головой:

— Можете винить меня в чем угодно, только не в этом! Наркотиками я никогда в жизни не торговал!

— Ну да! — сказала Морин уже совсем тихо. — Вы зарабатывали на другом — на растлении человеческих душ. — И она приказала мужу: — Стэн! Гони вон из моего дома этого мерзавца! Немедленно!

Патрик поглядел на Эндерби, покачал головой: мол, плохо дело.

— Забирайте свою чековую книжку, мистер Келли! Не нужны мне ваши грязные деньги! Дочь я уж как-нибудь на свои похороню, собственным кошельком обойдусь.

Патрик вышел из комнаты, Стэнли последовал за ним.

— Прошу прощения, мистер Келли, от горя у нее помрачился рассудок. Это скоро пройдет. Знаете, у нас ведь гроша ломаного нет: я четвертый год без работы. А теперь и заработка Джилли не будет!

Келли кивнул:

— Хорошо, мистер Эндерби, я позабочусь, чтобы вам выплатили деньги.

— Нам лучше их получить наличными — счета в банке мы не имеем. — Голос Эндерби дрогнул, и Патрик снова сочувственно кивнул. Уже сидя в машине, он думал о том, что мать Джиллиан ему куда симпатичнее, чем отец. Она, по крайней мере, безутешна в своем горе, чего не скажешь об отце. Ему бы выжить из Келли побольше денег, а дочь, видимо, его не очень волновала.

Зато Патрика Келли она волновала.

Очень волновала!

В церковь Кэйт приехала заблаговременно и теперь сидела на задней скамье, наслаждаясь тишиной и покоем. Мэнди принадлежала к католической церкви, и ее тело на ночь положили в храм, подготовленный для поминальной утренней службы. Эту ночь, когда считается, что душа расстается с телом и отлетает на небо, провела рядом с покойной ее тетка Грэйс. Таков старинный обычай ирландцев.

Преклонив колени, Кэйт стала молиться. Она успела забыть то чувство покоя и умиротворенности, которое рождает в душах верующих пустая церковь, потому что не была здесь уже несколько лет. Кэйт молилась за упокой души Мэнди Келли и всех убиенных женщин и девушек.

Похороны были назначены на девять тридцать, но уже задолго до девяти церковь заполнили люди. Со своего места на задней скамье Кэйт видела, как в церкви один за другим появляются уголовники и бизнесмены. Пришел старший констебль Фредерик Флауэрс с женой, местный член парламента, тоже с женой, два крупных начальника из отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Оба крепко пожали Патрику руку, а один, Билл Мак-Кормак, даже обнял его. Этого Билла прозвали «психованным» за то, что он при аресте пускал в ход рукоять мотыги. Все происходившее было для Кэйт неплохой жизненной школой, и она не без тревоги подумала о собственной наивности. Она была опытным следователем и хорошо знала свое дело. Знала она также о связях преступного мира с полицией. Но если раньше полицейские и преступники встречались лишь тайком, под покровом ночи, то сейчас делали это открыто.

Кэйт постаралась прогнать эти мысли. Надо радоваться, что на похороны единственной дочери Патрика пришло столько народу. Соболезнования и сочувствие обычно служат родным и близким покойного некоторым утешением.

Патрик поискал Кэйт глазами, она улыбнулась ему и сразу почувствовала его власть над собой.

Служба кончилась, плакальщики покинули церковь, и тело понесли к могиле. Патрик поравнялся с Кэйт, взял ее под руку — ласково, но крепко, словно боялся, что она убежит. На его длинных темных ресницах Кэйт заметила слезы. Она поняла, что нужна ему и что еще больше он нужен ей. Они вместе подошли к могиле. Последние благословения священника… Кэйт почти физически ощущала горе Патрика. Он весь как-то сник. Она крепко стиснула его руку, а он оперся на нее, прижав Кэйт к себе. Она понимала, сколько надо сил, чтобы не сломаться на глазах у всех. Патрик навеки прощался с самым дорогим для него существом и будто только сейчас ощутил всю тяжесть случившегося!

Никогда больше Мэнди не вернется домой!

Никогда, никогда, никогда!

Мэнди похоронили рядом с матерью. Вся его жизнь теперь погребена здесь, под этими маленькими холмиками!

Заметив что сестра Патрика наблюдает за ней, Кэйт опустила глаза. Все было кончено, и люди стали потихоньку расходиться и рассаживаться по машинам. Патрик все еще стоял у могилы, рассеянно принимая соболезнования. Вдруг Кэйт увидела стоявшего в сторонке Кевина Косгроува. Он дождался, когда у могилы почти никого не осталось, подошел, бросил на еще не засыпанный землей гроб белую розу и побрел прочь.

— Пошли, сейчас тебе лучше всего поехать домой! — И Кэйт осторожно увлекла Патрика за собой.

— Не могу я ехать домой! Не могу ни с кем разговаривать!

— Но так нужно! Я поеду с тобой! Одному тебе нельзя оставаться. Ты сейчас не в себе!

К ним присоединилась Грэйс, сестра Патрика. Ей лет пятьдесят, провела бессонную ночь, а выглядит отлично, подумала Кэйт. Волосы Грэйс были в идеальном порядке, так же как и макияж. Настоящая блондинка, она являла собой полный контраст темноволосому Патрику.

— Ну, Пэт! Пора! Мне кажется, мы с вами не знакомы. Меня зовут Грэйс… Грэйс Келли. Я знаю, что вы хотите сказать, но уже как-то свыклась с этим. Пошли, Пэт. Чем скорее эти люди разъедутся, тем быстрее мы от них избавимся! Старушка тетя Этель пьяна в стельку, и если о ней не позаботиться, она примется спорить, за сколько кувырков можно обогнуть церковь!

Патрик немного расслабился. Грэйс Келли, видимо, была из тех женщин, которые привыкли подчинять себе окружающих. По дороге к машине она не переставала комментировать происходящее.

— Послушай, Пэт, я, пожалуй, оставлю тебя на попечение сестры, мне надо вернуться на службу.

— Но ты, кажется, собиралась поехать со мной?

— Да, собиралась, но ведь сейчас с тобой твоя сестра, а у меня полно дел.

— Вечером увидимся? — спросил он с такой тоской и безутешностью в голосе, что Кэйт, если бы даже хотела, не смогла бы ему отказать.

— Ну конечно увидимся. Знаешь что, приезжай ко мне!

Пожалуй, подумала она, ему лучше хотя бы несколько часов побыть вне дома.

Джордж появился в секс-лавке вечером того дня, когда хоронили Мэнди. О похоронах он ничего не знал, да и до них ли ему было, если существовали более важные проблемы?! В частности, как избежать тестирования. И тут по некотором размышлении у него появилась идея, с которой он собирался ознакомить Тони Джоунса. Именно Тони предстояло ее реализовать.

Увидев Джорджа, Тони расплылся в улыбке и проводил его в служебку. Подождав, пока Тони поставит пленку с видеофильмом, Джордж спросил:

— Тут тоже девушка умирает?

— Да. Но ее продолжают трахать, без всякого выражения ответил Тони.

— Такие фильмы, насколько я понимаю, запрещены законом, да? Я хотел сказать, вы не боитесь вляпаться в историю, торгуя ими?

Тони Джоунс насторожился.

— Я продаю, вы покупаете, — ответил раздраженно Тони. — Так что вина пополам.

Джордж усмехнулся:

— Я просто так спросил, из любопытства! Мне нравятся такие фильмы.

— Послушайте, вам нужен фильм или нет? — Тони пошел в наступление. Джордж понял, что он испугался, и решил дать задний ход.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить, а? У меня есть одно предложение…

— Что еще за предложение?

— Очень даже выгодное!

Тони Джоунс облизнул пересохшие губы и остановил на Джордже тяжелый взгляд.

— Что будете пить? Пиво или что-нибудь покрепче?

— Покрепче, Тони. Сейчас самое время выпить чего-нибудь крепкого! — Джордж ухмыльнулся.

Они удобно устроились и стали неспешно потягивать спиртное.

— Мне нужен человек, — заговорил наконец Джордж, — для деликатного дела. Разумеется, надежный и нуждающийся в деньгах.

— А что он должен делать? — Тони Джоунс был заинтригован.

— Сдать вместо меня анализ крови. Будто он — это-я.

От Джорджа не ускользнуло, как вытянулось у Тони Джоунса лицо. Он лихорадочно соображал. Анализ крови… анализ крови. Где он об этом слышал? Ах да, читал в газетах! Конечно же в газетах. Он и есть тот самый «Потрошитель из Грэнтли»! За его поимку обещана награда в полмиллиона фунтов стерлингов! Черт побери!

Тони почувствовал, как где-то внутри пробежал холодок страха.

— Значит, вы и есть тот самый ублюдок, Потрошитель, да?

Вместо ответа Джордж уставился на Тони своими ничего не выражающими, рыбьими глазами и буквально парализовал его своим взглядом. Какая досада! — подумал Тони. Из-за какого-то паршивого страха он упустил свой шанс!

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил Тони уже спокойнее, овладев собой.

— Хочу, чтобы кто-то сдал вместо меня анализ крови, конечно же за хорошую плату. Пойми, если я попаду в руки полиции, мне придется рассказать о сообщнике.

— Сообщнике? Кого ты имеешь в виду? — с притворным недоумением спросил Тони.

— Как кого? Тебя, разумеется! — Джордж опять улыбнулся. — Ведь это ты показал мне все эти «горяченькие» фильмы, после которых хочется убивать. Раньше мне и во сне такое не снилось!

Тони побагровел:

— Ну уж это ты брось! Я тут совершенно ни при чем. У меня полно покупателей, но убийц среди них нет. — Тони пытался отбиться от Джорджа, но тут же представил себе, что сделает Патрик Келли, когда узнает, что он снабжал порнофильмами маньяка, убившего его дочь! Да он велит своим ребятам глотку ему перерезать. Недавно он уже угрожал Тони, прямо здесь, в лавке!

— Ты уверен, что никто из покупателей, посмотрев твои фильмы, не стал убийцей? Меня, к примеру, смерть возбуждает, и не только меня, иначе твои фильмы никто не брал бы. А ты сам говорил, что их расхватывают, как горячие пирожки!

У Тони челюсть отвисла, и тут Джордж выложил свою козырную карту:

— Я отмечал в своем дневнике каждое посещение твоей лавки, каждый купленный у тебя фильм. Из записей видно, что ты был в курсе дела. Так что, Тони, если меня поймают… — Джордж умышленно не договорил.

— Взял бы тебя сейчас и пришил, сукин ты сын!

— Не дури, Тони! Ведь тогда займется расследованием не только полиция, но и моя жена. Станут копаться в моих вещах, искать тех, с кем у меня были контакты. А ведь такое не нужно ни мне, ни тебе. Верно?

Тони Джоунс живо представил себе, как из рук уплывают полмиллиона! Он смотрел на Джорджа, маленькими глотками потягивавшего виски и аккуратно промокавшего губы платком, а в голове вертелась пока еще смутная, но вселяющая надежду мысль. Он обыграет Джорджа Маркхэма на его собственном поле!

— А сколько заплатишь?

Джордж усмехнулся. Это уже совсем другой разговор!

— Тысячу фунтов.

Тони замотал головой:

— За преступный сговор и намеренное введение в заблуждение надо как минимум пару кусков!

— Преступный сговор и введение в заблуждение?

— Конечно! Ведь ты хочешь, чтобы я сдал анализ крови вместо тебя!

— Значит, ты готов это сделать сам?

— Разумеется! Мы с тобой одногодки. Только ты должен посвятить меня в некоторые детали своей личной жизни… Все эти легавые до того дотошные, особенно когда им в голову ударит моча! Проследи, как проходит вся эта процедура тестирования крови и сообщи мне. Тогда по крайней мере я хорошенько подготовлюсь. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но ничего преступного за мной не водится, я на учете не состою. Даже за неправильную парковку машины меня ни разу не штрафовали! Так что за пару кусков я согласен стать Джорджем Маркхэмом!

Джордж протянул Тони руку и ничуть не удивился, когда тот ее не взял.

— Значит, заметано!

Глядя на сидевшего перед ним негодяя, Тони подумал: «Тебя и заметут!»

Джордж приехал домой после восьми и, едва войдя в прихожую, услышал голос Илэйн:

— А я уже начала беспокоиться, куда ты запропастился!

Джордж повесил в шкаф куртку, туда же спрятал приобретенный в лавке видеофильм и прошел в гостиную, где на диване сидела Илэйн.

— Извини, дорогая, что задержался: масса работы. За оставшиеся несколько недель я должен передать все материалы и документы моему преемнику.

Илэйн кивнула:

— Пошли на кухню! Ужин еще теплый.

Джордж сел к столу и, как обычно, предоставил Илэйн возможность болтать. Он давно заметил, что молчание ее тяготило. Илэйн говорила и говорила, не обращая внимания на то, что Джордж ее не слушает, словно вела беседу с самой собой.

Он просто не мог ее слушать, особенно сегодня, когда голова была забита совсем другими мыслями.

Все в дежурке внимательно слушали Кэйтлина, проводившего инструктаж по тестированию крови. И хотя многие имели представление об индивидуальном генетическом коде, поскольку читали газеты, стоявшая перед ними задача была не совсем ясна, и Кэйтлин надеялся определить ее поточнее.

— У разыскиваемого преступника нулевая группа крови, примерно как у половины населения. В этой группе производим дальнейшую градацию: семьдесят пять процентов населения имеют положительный резус-фактор, а у оставшихся двадцати пяти процентов — отрицательный резус-фактор. Так вот, рад сообщить вам, что у преступника отрицательный резус. Это означает, что из группы мужчин, имеющих нулевую группу крови, мы можем исключить многих, чья кровь характеризуется положительным резус-фактором. Таким образом, мы существенно уменьшаем список подозреваемых и одновременно сокращаем объем аналитической работы. При проведении тестирования необходимо узнавать у мужчин девичью фамилию матери, имена жен и детей, место работы и тому подобное. Возьмем также отпечатки пальцев и уж конечно подписи о согласии на тестирование, чтобы исключить факт принуждения. Так мы заткнем рты всем крикунам, так называемым защитникам прав человека.

После этих слов последовал обмен шутками и соображениями по поводу того, что необходимо безропотно сносить любую критику в свой адрес, а это не могло не вызвать всеобщего недовольства. С одной стороны, общественность требует, чтобы они поскорее поймали преступника, с другой — всячески препятствует выполнению этой задачи!

Кэйтлин закурил сигару, откашлялся и снова заговорил:

— Вы получите детальную инструкцию — о чем спрашивать, куда идти и все прочее. Вам дадут дополнительных сотрудников для опросов населения, которые следует проводить в максимально корректной форме. С того времени, как начались все эти убийства, лишь некоторые из известных насильников подверглись избиениям. Я не склонен проявлять особую заботу о всяких там извращенцах, но они должны находиться под нашей защитой, поскольку не включены в списки подозреваемых. Повторяю, опросы следует проводить в вежливой и уважительной форме. Под нами словно мина замедленного действия, и я бы не хотел, чтобы кто-нибудь, — он бросил взгляд на Спенсера, — в особенности это относится к тебе, по неосмотрительности взорвал ее.

И вот еще что: многие считают, да и я тоже, что со стороны преступника было бы безумием сдать анализ крови. Но наш психолог не исключает такой возможности, ибо морочить нам голову для маньяка такое же удовольствие, как мучить своих жертв. — Кэйтлин умолк и обвел взглядом слушателей, дав им возможность переварить сказанное, после чего продолжил: — Итак, если кто-либо из проходящих тестирование покажется вам особо подозрительным, немедленно известите об этом меня. Лишь на одном этом полицейском участке есть несколько весьма самоуверенных и заносчивых типов. — Он снова поглядел на Спенсера. — Надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду!

Все засмеялись.

— Ну ладно. Вопросы есть?

Рука Спенсера мгновенно взлетела вверх. Кэйтлин кивнул.

— Хотелось бы знать, дадут ли нам еще кого-нибудь в помощь? Ведь на опросы всех заново выявленных подозреваемых понадобятся, пожалуй, столетия…

Кэйтлин жестом остановил его:

— Людей у нас предостаточно: все служащие полиции Юго-Восточного Эссекса отказались от выходных. Это, конечно, акт социальной солидарности и, кроме того, материальная заинтересованность: Фонд чрезвычайных происшествий решил оплачивать каждый час работы по двойному тарифу. В подобных случаях обычно оказывают помощь спецподразделения. Так что не беспокойтесь, людей хватит. — Кэйтлин отвернулся от Спенсера и поглядел на собравшихся. — Еще вопросы есть? — И, не дождавшись ответа, закончил: — Нет? Вот и хорошо. А теперь разбирайте листки с инструкциями и приступим к нашему «шоу»!

Кэйт мысленно усмехнулась. Недаром она поручила провести инструктаж Кэйтлину, у него это отлично получилось. Он однозначно ответил на все самые важные вопросы и призвал начать работу. Хоть Кэйтлин иногда и действует ей на нервы, но надо отдать ему должное: он мастерски заставил всю эту машину завертеться.

Все углубились в листки с инструкциями и, судя по выражению лиц, поняли поставленную перед ними задачу. При расследованиях так бывало всегда: поворот в деле вызывал у всех новую волну энтузиазма.

Кэйт еще раз обвела взглядом фотографии погибших женщин, остановила его на Мэнди Келли, подумала о Патрике и вернулась к своей обычной работе.

День в конторе для Джорджа выдался трудный. Там только и было разговоров что о вечеринке по случаю его отвальной, и он с трудом сдерживался, чтобы не послать всех подальше. Непонятно зачем, в приготовлениях принимали участие даже работники склада, и это действовало Джорджу на нервы: ведь ни с одним из них он никогда и словом не перекинулся! И вообще меньше всего ему хотелось общаться со всем этим дерьмом. Им подавай только стриптиз! О, они не знают его! Не то тут же заткнулись бы! Ему не нужны эти голые шлюхи на подмостках, он может иметь любую, стоит только пожелать!

Он закрыл глаза. Илэйн без умолку болтала. Врезать бы ей хорошенько по ее глупой роже, чтобы кровью умылась, чтобы зазвенело в ее огромных толстых ушах!

— Джордж, ты меня слушаешь? — громко спросила Илэйн, и Джорджу показалось, будто его стукнули по голове хорошо отточенным топором.

— Разумеется, дорогая. Я всегда тебя слушаю.

— В самом деле? Тогда скажи, как ты относишься к тому, что я сейчас сказала?

— Я… я, право, не знаю, — промямлил Джордж, мучительно силясь вспомнить хоть слово из того, что говорила Илэйн.

Илэйн тяжело вздохнула и принялась поливать жиром жарившуюся картошку.

— Похоже, ты ничего не слыхал, да? Так вот, я говорила о том, что у нас будет сокращение…

— Но ведь тебя, Илэйн, это вряд ли коснется! — прервал ее Джордж.

— А я и не говорю, что коснется. Ты слушаешь меня хоть когда-нибудь? У меня даже есть шанс стать старшим кассиром. Так сказала заведующая. Правда, не сразу, а через какое-то время. Так что меня, — она ткнула себя пальцем в грудь, — никто не собирается сокращать. Наоборот, я получу еще лучшую должность с более высоким жалованьем. И пренебрегать этим нельзя, если учесть, что тебя вышибают с работы.

Слова Илэйн больно ранили Джорджа, он буквально задохнулся от обиды. Так вот, значит, что она задумала! Даже не сочувствует ему. Вся в мечтах о будущих заработках, хочет стать хозяйкой дома, главной добытчицей! Она всегда этого хотела!

Джордж вдруг представил себе, как хватает со стола нож для резки хлеба, аккуратно перерезает глотку Илэйн и при этом хохочет! Прямо умирает со смеху!

Он внезапно вскочил.

— Ты куда?

Будто не слыша, Джордж пулей вылетел из комнаты, нервы натянулись как струны. Какое оскорбление! Он поднялся в их общую спальню, бросился на кровать и уставился в потолок. Сейчас эта туша вкатится в комнату и станет требовать объяснений, с какой, мол, стати он ушел от нее. Но этого не случилось.

Илэйн на кухне размышляла о том, что, пожалуй, наговорила лишнего.

Джордж лежал, стараясь успокоить дыхание, а перед глазами проплывали картины их жизни с Илэйн. Он вспоминал Илэйн в день их свадьбы. Как он тогда гордился своей молодой женой! Не так-то легко было найти себе пару. И он словно бросал миру вызов: нашлась наконец женщина, которая хочет его! Совсем по-другому к его женитьбе отнеслась мать. Она хотела удержать его при себе, «присматривать за ним», как она говорила. Илэйн она за глаза называла не иначе как рыжей шлюхой. Ей лучше знать. Она сама была шлюхой! И все-таки поначалу их семейная жизнь была не так уж плоха. Илэйн оказалась девственницей, и Джордж оценил это по достоинству. Он не пытался овладеть невестой до свадьбы, считая ее «порядочной» девушкой. Все равно она ничего ему не позволила бы, кроме невинного прощального поцелуя после проведенного вместе вечера.

Но после замужества Илэйн стала совсем другой, очень покладистой и щедрой на ласки, и чаще, чем он, испытывала желание заниматься любовью. Джорджу хотелось экспериментировать, но Илэйн терпеть не могла всяких штучек, предпочитая здоровый секс. Мужу претило такое однообразие, и когда Илэйн забеременела, он испытал облегчение.

Именно тогда он и обратился к своему прежнему увлечению — порно. До свадьбы Джордж часто занимался онанизмом с помощью порножурналов или, как он их про себя называл, «сексуальных картинок». В воображении своем он выстроил целый фантастический мир, населенный женщинами, готовыми выполнить любое его желание. Он надеялся, что после женитьбы этот фантастический мир ему больше не понадобится, но оказалось, что нужда в нем с каждым днем возрастала.

Само сознание того, что журналы хранятся дома и он может попасться, возбуждало Джорджа: элемент риска всегда его привлекал. Он представлял себе, какой скандал закатила бы Илэйн, обнаружив его тайник, и это приводило его в восторг. Он стал завсегдатаем кинозалов в Сохо, где показывали порнофильмы, и постоянным посетителем магазинов, торгующих порнокнигами. На фотографиях с изображением голых женщин интимные места были прикрыты «звездочками», иначе их запрещено было продавать. Многое Джордж почерпнул из французских порнофильмов, среди которых были фильмы про «голубых». Именно тогда он и познакомился с садизмом и агрессией в сексе.

Впервые полистав порножурнал с «жестким сексом», Джордж почувствовал себя окрыленным. Женщины на фотографиях улыбались какими-то особыми улыбками, будто не были прикованы цепями и всячески унижены, и это трогало Джорджа до глубины души. В то время он и совершил свою первую роковую ошибку.

Посмотрев один из «голубых» порнофильмов, он возвращался на электричке домой: они тогда жили в Чатеме, в графстве Кент, где купили старый дом и со временем, перестроив его, превратили во вполне сносное жилище. В поезде Джордж заметил девицу с рыжевато-золотистыми длинными волосами, чем-то похожую на его мать в молодости. Увидев устремленный на нее взгляд, девушка улыбнулась Джорджу насмешливой и беззаботной улыбкой — видимо, была избалована мужским вниманием.

По мере приближения к Чатему электричка пустела, и в конце концов в вагоне не осталось никого, кроме Джорджа и рыжеволосой красавицы. Воспоминания о фильме вызвали в Джордже желание потрогать волосы девушки, мягкие и упругие, только потрогать, ничего больше. Но девушка пронзительно завизжала, и Джордж невольно зажал ей рукою рот. Она повалилась на бок, джемпер задрался, и из-под него показалась молочно-белая кожа. Вторая рука Джорджа как-то сама собой Нырнула под джемпер и коснулась трепещущих грудей. Не помня себя, утопая в блаженстве экстаза, Джордж принялся стаскивать с нее колготки, трусы, бил по лицу, по голове.

Его схватили, когда электричка въехала на перрон в Чатеме: он не сразу понял, что произошло, в таком сильном был возбуждении.

Появились полицейские.

Его допрашивали.

И арестовали.

Илэйн была на сносях, и, когда увидела в дверях полицейских и узнала о случившемся, ее в шоковом состоянии увезли в больницу, где она вскоре произвела на свет мертвого мальчика.

По непонятным причинам Илэйн во время судебного процесса как могла защищала мужа, а потом, все распродав, переехала в Эссекс, чтобы после отсидки Джорджу было куда вернуться. Она навещала его в тюрьме и каждую неделю писала ему письма.

Илэйн не дала Джорджу полностью забыть о случившемся, она ненавидела его за то, что он совершил. За то, что убил их ребенка.

Но напрямик она ни разу не напомнила ему о прошлом, кроме одного случая — несколько недель тому назад, когда к ним в дом постучалась полиция. В этом была вся Илэйн, которую он и ненавидел, и любил! О да, он любил ее, потому что она была матерью его ребенка, существа, о котором он мечтал всю свою жизнь.

Но сын его мертв. И брак их тоже.

Илэйн завела себе любовника, в этом нет сомнений. Он голову готов дать на отсечение. Воображение рисовало ему Илэйн, занимающуюся любовью прямо в машине с каким-то безликим мужчиной. Ее огромные, набухшие от возбуждения груди. Ее большой толстый зад, проседающий книзу всякий раз, как в нее входит член. Эти видения возбуждали Джорджа. Он испытывал страстное желание спрятаться где-то неподалеку и подсмотреть, как безликий мужчина и Илэйн занимаются любовью. При одной только мысли об этом рука Джорджа невольно тянулась к ширинке. Постепенно дыхание Джорджа пришло в норму.

Илэйн, кажется, стала не очень разборчива. Отказалась от своих миссионерских принципов, от нравственности. Об этом красноречиво свидетельствовали засосы на шее. Вот бы схватить ее за горло и медленно, осторожно сжимать его, пока Илэйн не задохнется. С четырьмя женщинами он уже покончил, но не его в том вина. Сами напросились. Как напрашивается Илэйн… и та рыжая в поезде. Она улыбалась ему, завлекала. Все это он сказал тогда полицейским, но они не поверили. А поверили шлюхе. Все бабы — шлюхи!

А за решетку упрятали его, словно какого-нибудь преступника! Обыкновенного преступника! Но ведь он сделал то, чего она хотела! Чего все они хотят!

Сидевшие с ним в камере, настоящие скоты, почему-то избивали его, смотрели на него с презрением. Он вытерпел все и отсидел свой срок до конца!

Победа осталась за ним. Он вышел на свободу, вернулся к Илэйн, нашел работу по снабженческой части и до самого сокращения был на хорошем счету!

Как это говорил Питер Реншо? Проводить время с внуками?..

Но он предпочитал проводить время с внучками. Чужими внучками. Вряд ли бабушки и дедушки одобрили бы его игры! Он вспомнил Мэнди Келли, и на него нахлынуло знакомое теплое чувство. — Жаль, что она мертва. Она тогда ему очень понравилась. Недаром Мэнди — его любимое имя!

Он почувствовал себя лучше, расслабился.

Илэйн в это время поглощала на кухне ужин. Вечером у нее свидание с Хэктором. Она благодарила Бога за это счастье. Хэктор помог ей снять бремя с души. Этим бременем был Джордж и все с ним связанное.

Кэйт выложила спагетти из кастрюли в дуршлаг, а ее мать кончила готовить соус по-болонски.

— Мам, ты в самом деле не против, чтобы он поужинал с нами?

Эвелин взглянула на дочь.

— С какой стати я должна быть против? — Эвелин привернула газ под кастрюлькой и направилась к бару, чтобы разложить приборы. Опрокинув спагетти на блюдо с растопленным маслом, Кэйт стала помогать матери накрывать на стол.

— А почему только на двоих?

— А потому, Кэйт, что я ухожу к Дорис играть в бинго. И там чего-нибудь перехвачу.

— Э, нет! Так не пойдет! Выходит, ты вынуждена уходить из собственного дома…

Эвелин прервала ее:

— Тебе, вероятно, никогда не приходило в голову, что все эти годы я мечтала почаще выбираться из дому и не делала этого лишь потому, что, по крайней мере до твоего возвращения с работы домой, на мне была Лиззи?.

Эвелин увидела, как вытянулось у Кэйт лицо, и улыбнулась:

— Признаться, Кэйт, я вовсе не это имела в виду. Мне просто хочется вас оставить вдвоем, вот и все! После похорон единственной дочери ты будешь ему особенно нужна. Конечно, при желании я могла бы остаться дома. Но мне действительно хочется поиграть в бинго. Знаешь, я, как говорится, вошла во вкус. Так что все складывается как нельзя лучше! А теперь, будь, добра, поставь на стол сыр «пармезан». Я натерла его.

Кэйт обняла мать, и Эвелин привлекла ее к себе.

— Смотри, будь с ним поласковее, слышишь? Сегодня он в этом нуждается, как никогда. Оставь хоть на время эти дурацкие разговоры об анализах крови и прочих проблемах! Он ведь любит тебя!

Кэйт кивнула и, услыхав стук в дверь, пошла открывать.

Эвелин сняла фартук и закончила украшать стол. Маленький бар смотрелся отлично! Здесь, конечно, нет дорогих ковров, нет мажордома! Зато есть она сама, Кэйт и Лиззи. А это что-то да значит!

При мысли о Лиззи она улыбнулась и тут же подумала о Питере. Скорее бы увидеться с ним! Она прямо-таки готова лопнуть от счастья, как некогда говаривала ее мать.

Войдя в прихожую, Патрик отдал Кэйт бутылку красного вина, снял и положил на перила пальто и проследовал за Кэйт в гостиную, где Эвелин одарила его одной из самых радушных своих улыбок.

— Проходите, пожалуйста, располагайтесь! Морозец нынче такой, что мигом уши срежет!

Патрик улыбнулся. Ему нравилось, как говорит Эвелин: точь-в-точь как его мать! Он скучал по этому южноирландскому акценту, в нем была своя, особая певучесть.

Взяв у Кэйт штопор, Джордж откупорил бутылку и разлил по бокалам вино. Эвелин сделала большой глоток и обратилась к Патрику:

— Сегодняшний день, Патрик, был, наверное, для вас самым страшным в жизни. Устраивайтесь поудобнее и съешьте чего-нибудь горячего! Еда повышает тонус!

Патрик не поднимал глаз на Кэйт, которая как раз заканчивала приготовление салата. Эвелин поцеловала ее в щеку.

— Ладно, Кэйти, я пошла. Пока, Патрик! Возможно, мы еще увидимся попозже!

— Давай, мам, я отвезу тебя к Дорис!

Эвелин протестующе подняла руку:

— Не надо, Кэйт, я способна дойти до нее пешком! А вы ешьте поскорее, пока не остыло!

Патрик с улыбкой смотрел на Эвелин. Она надела пальто, шарф, фетровую шляпу, обула сапоги: все это заранее было приготовлено и находилось за дверью. Помахав еще раз рукой, она вышла из дому, прижимая к груди большую кожаную сумку.

— Ты должна быть счастлива, Кэйт, что у тебя такая славная мать!

— Думаешь, я сама этого не понимаю? Слушай, почему бы тебе не расставить тарелки? Салат сейчас будет готов!

И Патрик взялся за дело. Они болтали о всяких пустяках, и обычные домашние хлопоты немного умерили боль Патрика. Только сегодня он до конца поверил, что его Мэнди мертва. Когда гроб опустили в могилу, утрата стала реальностью и горе навалилось на него всей своей тяжестью.

Кэйт втиснула между остальными блюдами тарелки с горчичным хлебом и салатом и наконец села.

Патрик поднял бокал:

— За нас?

Кэйт тоже подняла бокал:

— За память Мэнди, и да покоится она с миром!

— Да, за это следует выпить! — Патрик пригубил вино и стал накладывать в тарелку закуски. Голода он не чувствовал. От всего пережитого аппетит начисто пропал. Если бы не желание увидеться с Кэйт, он бы в одиночестве напился до чертиков.

— Впервые в жизни, Кэйт, ем греческий салат вместе со спагетти под болонским соусом, — сказал он, отправляя в рот изрядную порцию.

— Это необычно, я знаю. Но сочетаются они просто великолепно. Кроме того, так принято у меня в доме.

Образовавшийся между ними ледок растаял, и они тихо-мирно беседовали. Серьезные темы и обильная еда — все это в другой раз. Горе Патрика и причастность к нему Кэйт — тоже. А сегодня они просто друзья, и должны постараться скрасить друг другу жизнь.

Патрик ел, смотрел, как Кэйт расправляется с намотанными на вилку спагетти, и улыбался. Он знал: когда боль утихнет, образ Мэнди навсегда останется связанным с Кэйт. Мысль о Мэнди неизменно будет вызывать мысль о Кэйт. Сегодня вечером он просто не вынес бы одиночества! И не потому, что ему нужен был секс. Он нуждался в обществе Кэйт, далеко не безразличной ему. Иначе это было бы предательством по отношению к дочери, оскорблением ее памяти, попыткой забыть свое горе в компании какой-нибудь незнакомой девицы.

Покончив с едой и забрав остатки вина, они перешли в гостиную, где предались любви. Кэйт позволила Патрику раздеть себя и легла на пол, подложив под голову гобеленовую подушку с дивана. Глядя, как раздевается Патрик, Кэйт испытала знакомое возбуждение. Жар, возникший в глубине лона, разлился по телу. Патрик тоже был возбужден, и это не могло не радовать Кэйт. Сегодня ей не хотелось долгих любовных игр — лишь грубоватой мужской силы и краткого блаженства.

Когда через десять минут Патрик кончил, она прижала его к груди, провела рукой по его волосам и почувствовала, как оба они расслабились, а их бившиеся в унисон сердца постепенно вошли в нормальный ритм.

— О Кэйт, я так этого хотел!

Она поцеловала его сначала нежно, потом крепче, сунув язык между его губами.

— Я это знаю, Пэт. И рада, что ты сейчас здесь.

Он поцеловал ее груди, поднялся, зажег две сигареты. Потом опустился рядом с ней на пол и поставил ей на живот тяжелую стеклянную пепельницу.

— Ой, что ты делаешь? Она же холодная!

Патрик только улыбнулся в ответ и улегся поудобнее:

— Я не лежал вот так на полу много-много лет. А ты?

— О, мы регулярно занимаемся этим в участке. Загляни как-нибудь в наш буфет, и увидишь!

Патрик засмеялся:

— Ну что ты болтаешь!

— Это из-за того, что мы только что трахались.

— Знаешь, Кэйт, — он взглянул на нее, — слово «трахаться» нам не подходит. Мы не трахались, мы любили друг друга, занимались любовью. Так вернее. Разница все-таки есть!

Она посмотрела ему в глаза:

— Что-то ты нынче романтически настроен, Патрик! С чего бы это?

Она знала причину. Оба знали. Счастье надо беречь, держать обеими руками, иначе его можно потерять, как он потерял Мэнди.

Взяв у Кэйт сигарету, он положил ее рядом со своей в пепельницу, а пепельницу поставил на подножье камина.

— Я люблю тебя, Кэйт. — Он обнял ее. — А ты? Можешь ли ты сказать, что привязалась ко мне за то короткое время, что мы знакомы?

Кэйт снова поглядела ему в глаза и не увидела в них ничего, кроме честности. Честности и глубокой нежности. К горлу подступил комок.

— Ну скажи, Кэйт, скажи, что любишь, сделай меня счастливым! — молил Патрик. О, как ему нужно было именно сегодня услышать эти слова! Чтобы укрепить собственные чувства, давно таившиеся в дальних уголках его души. С тех самых пор, как он увидел ее впервые. Сейчас он уже не сомневался, что не остался бы равнодушен к Кэйт, при каких бы обстоятельствах ее ни встретил. Он сразу почувствовал в ней родственную душу, и не потому, что она оказалась рядом в тяжелую для него минуту жизни. Просто страдания сблизили их еще больше.

Как ни старалась Кэйт убедить себя, что все дело в сложившейся ситуации, что Патрик после похорон дочери чувствует себя несчастным и не может оставаться в одиночестве, внутренний голос не переставал ей нашептывать: «Он говорил вполне искренне! Его глаза не умеют лгать!»

Кэйт знала, что стоит признаться ему в своих чувствах, и пути назад не будет. А он занимается темными делами, он крутой вышибала! И владеет всякими сомнительными заведениями! Но что бы ни говорили о Патрике, он значил для нее слишком много!

Вмиг он может увлечь ее за собой на дно. Их связь способна разрушить все, ради чего она работала всю жизнь и чем по-настоящему дорожила. Но, даже понимая это, она все равно хотела его! Никогда в жизни она никого так не хотела!

— Я люблю тебя, Патрик! Думаю, что люблю.

Она сказала это шепотом, чуть слышно, и он засмеялся:

— Думаешь? Что ж, придется пока довольствоваться и этим!

Кэйт взъерошила его жесткие волосы, пробежала кончиками пальцев по лицу. Ее руки скользили по его телу, опускаясь все ниже и ниже, подбираясь к ягодицам. Какой он сильный, упругий! Патрик, лежа на ней, ощущал покой и тепло. Казалось, их тела слились в одно. Он поцеловал ее в губы, и в этот самый момент резко зазвонил телефон, вернув их с неба на землю.

Кэйт поднялась и пошла в прихожую, на ходу надевая блузку.

Патрик раскурил еще одну сигарету. Ему не верилось, что в этот ужасный день он ощущал такой душевный покой.

Кэйт вернулась в гостиную и снова села на пол. Ее соски просвечивали сквозь тонкий шелк блузки.

— Это мама. Она заночует у Дорис. — Кэйт покачала головой. — Уж в очень неподходящий момент мама решила проявить деликатность.

Патрик улыбнулся:

— Она славная женщина, Кэйт! Напоминает мне мою мать, та тоже страстно любила жизнь. Тяжелый труд раньше времени свел ее в могилу, упокой, Господь, ее душу! Она так и не дожила до лучших времен, когда я уже был в силах обеспечить ей приличное существование! Я купил бы ей целый зал для игры в бинго!

Патрик говорил правду, и Кэйт засмеялась.

— Обязательно бы купил, Кэйт, можешь сколько угодно смеяться!

— Верю, потому и смеюсь! Я даже знаю, как бы ты это сделал!

Кэйт взяла у Патрика изо рта сигарету и глубоко затянулась.

— Хочешь в эту ночь остаться со мной?

Патрик сжал ее ногу повыше колена.

— За кого вы меня принимаете, мисс! — воскликнул он, с притворной стыдливостью опуская глаза, чем насмешил Кэйт.

Келли понимал, что только рядом с ней он мог сегодня смеяться. Смеяться легко, искренне!

Она замечательная и действует прямо как «тоник» — так любила говорить его мать, — и он любит ее! Он так ее любит! Так любит!

Позже, уже в постели, они снова занимались любовью, и она снова призналась ему в своих чувствах.

Во мраке ночи, в теплой постели, когда от тел их исходил запах мускуса, это признание казалось вполне уместным.

До самого рассвета они говорили о Мэнди и Лиззи, и каждый из них изгонял собственных демонов из души. Такие разные для постороннего глаза, они во многом были похожи. Патрик с одобрением отозвался о поездке Лиззи в Австралию и сказал, что на месте Кэйт сделал бы то же самое. Лиззи все принимает слишком близко к сердцу — он так и сказал: «слишком близко». Как он понимал ее дочь! За это его можно было еще сильнее любить. Он догадывался, что Кэйт винит себя во всех бедах дочери, пытался, как мог, успокоить ее. Наконец они, прильнув друг к другу, как близнецы в утробе, крепко уснули и проснулись, когда солнце уже было высоко.

За завтраком Патрик рассказал ей потрясающую новость:

— А ведь массажные салоны я продал, Кэйт! Все до единого. Через пять дней подпишу контракты — и все!

Глаза Кэйт округлились от удивления.

— Ты шутишь?

— Нисколько. С тех пор как эту девушку… в общем, после того, что случилось с моей Мэнди, и всего остального, я не хочу быть хоть как-то причастен к такого рода делам.

Кэйт тихонько сжала его руку.

— Я так рада, Пэт!

— Я вдруг понял, что подонок, убивший мою девочку, ничем не отличается от того гада, который прикончил Джиллиан Эндерби, — оба они извращенцы! Разница лишь в том, что на Мэнди напали на улице, а Джиллиан, как наживка на крючке, только и ждала, когда ее проглотят. Не так уж я наивен, чтобы воображать, будто после продажи салонов ничего подобного не повторится — жизнь есть жизнь. Только я не желаю иметь отношение ко всей этой мерзости!

— Рене, я полагаю, одобрила бы тебя!

Патрик улыбнулся:

— Да. Это уж точно! Вы во многом похожи, только Рене была блондинка маленького роста, а ты высокая и темноволосая. И мозги у нее работали что надо, у моей старушки Рене! Никто и не подозревал, до чего она умна.

— Ты, наверное, все еще скучаешь по ней, да?

Он кивнул:

— Да. Но не так, как раньше. Я ведь испытывал физическую боль. Будто мне отрезали руку или ногу. А сейчас то же самое чувствую из-за Мэнди. Но о Рене уже могу вспоминать без боли — сладкие воспоминания с примесью горечи!

— Понимаю.

— А главное — у меня есть ты, это помогает жить! Так помогает! Рене наверняка одобрила бы мой выбор. Ты бы ей понравилась, Кэйт. И она тебе тоже!

Кэйт не была в этом уверена, но промолчала. Она налила Патрику кофе и улыбнулась:

— Ну что же, возвращаясь к твоим салонам, я могу сказать, что ты поступил правильно. Они не принесли бы тебе счастья. Итак, через день-другой мы начинаем тестирование крови, и это безусловно даст какие-то положительные результаты. Мы хоть сможем исключить из списка подозреваемых большинство мужчин, проживающих в городе, а это существенно облегчит нашу работу.

— Ты в самом деле думаешь, что тестирование крови так важно?

— Да, — кивнула Кэйт, — да, я в это верю!

Патрик глотнул еще кофе и опять улыбнулся. Он тоже на это надеялся. Он согласился оплатить всю операцию и даже готов был отдать все свое состояние, все до последнего пенса, только бы поймать убийцу дочери! Не важно, кто найдет его первым — он или полиция. Куда бы они его ни засадили, он сумеет добраться до негодяя, это уж точно! Попадет за решетку — прекрасно! Это лишь увеличит шансы Патрика достать этого ублюдка! В тюрьме непременно отыщется какой-нибудь заключенный, и не один, из тех, кто в долгу перед Патриком!

Но Кэйт он об этом не скажет. Пусть они любовники, пусть одинаково заинтересованы в удачном исходе этого дела, он не видит ни малейшего смысла в том, чтобы посвящать Кэйт в свои планы. Но раньше надо подойти к мосту, а уж потом думать, как его перейти!

Ему нужно знать лишь одно: кто убийца. С остальным он справится. Как? Об этом Кэйт никогда не узнает!

Позднее, когда они вместе стояли под душем, он ощущал некоторую неловкость от того, что скрывал от нее свои намерения. Но вскоре неловкость исчезла: слишком хорошо Патрик знал Кэйт. Она будет добиваться того, чтобы убийца реализовал свое право на разбирательство дела в суде, и прочтет Патрику лекцию о правах человека. Патрик слегка улыбнулся своим мыслям.

— Что тебя насмешило?

— Ты меня насмешила!

— Я?

Кэйт рассердилась, а он поцеловал ее. Нет, о некоторых вещах лучше не говорить!

Глава 22

Лиззи заканчивала паковать свой небольшой саквояж. Поверх прочих вещей она запихала в него свои украшенные сутажом ярко-зеленые домашние тапочки фирмы «Кермит» и потянула вниз кожаный ремень застежки. Длинные волосы лезли в глаза, и она то и дело отбрасывала их с лица.

Ну вот, наконец застегнула! Она поставила саквояж на пол возле кровати, подошла к столику, налила себе большую чашку кофе, села и принялась не спеша пить.

Две недели, проведенные в больнице, оказались переломными в жизни Лиззи. Ее охватывало жгучее чувство стыда, стоило вспомнить, как она перерезала себе вены. Надо же было до такого додуматься! Что она сделала с собой, с матерью, с бабушкой! Это было похоже на заключительный акт драмы, она словно хотела сказать: ну вот, раз вы все обо мне узнали, уйду я из этой жизни, громко хлопнув дверью, вместо того чтобы скулить под ней! Уйду, а вы оставайтесь, пусть вас замучает чувство вины!

На самом же деле Лиззи просто стыдно было за свой дневник перед бабушкой.

Психиатр подробно объяснил Лиззи причины ее поведения. Она уважала этого человека за его ум, стремление помочь ей вернуться к нормальной жизни и прислушивалась к нему. Прошедшие две недели показались ей долгими, как вечность. Соседка Лиззи по палате по неизвестной причине пережила сильное потрясение и пыталась покончить с собой, приняв большую дозу аспирина. С трудом удалось ее спасти. Отец девушки, известный юрист, стремился как можно скорее забрать дочь домой. И однажды эта маленькая рыженькая девушка, которую звали Мариетта, рассказала, что в возрасте восьми лет потеряла мать и с тех пор отец преследует ее сексуальными домогательствами.

Это признание заставило Лиззи снова проанализировать собственную жизнь. Ко многим людям она испытывала по разным причинам недобрые чувства. В частности, к своей матери — она так мало внимания уделяла Лиззи. А когда в своей полицейской форме тайком пробиралась на свое место во время школьных спектаклей, Лиззи готова была умереть от стыда! Она мечтала, чтобы ее мама была такой, как у всех остальных, доброй и ласковой. Чтобы после уроков увозила ее из школы в купленном по случаю, но вполне приличном «вольво», а дома готовила чай и проводила с ней весь день. Но вместо этого Кэйт карабкалась вверх по служебной лестнице, преодолевая препятствия, от которых отступился бы сам Геракл.

В глубине души Лиззи гордилась матерью. Мать — следователь! Это производило на окружающих впечатление. Лиззи даже завидовали порой. Она унаследовала от матери внешность, чего нельзя было сказать об уме и сообразительности. Кэйт Барроуз, на ее взгляд, являлась не лучшим примером для подражания, но хуже всего было то, что мать никогда не старалась влиять на Лиззи, не заставляла ее делать что-либо против ее воли.

Свободное время они проводили вместе, и им было хорошо, Лиззи дорожила вниманием матери. Но тем обиднее было, когда Кэйт поручали очередное «большое» дело и она с головой уходила в работу, а Лиззи снова оказывалась заброшенной и одинокой. Ее как бы отодвигали на второй план, а на первый выступали другие люди, другие дела, и им мать отдавала все силы и энергию. Она часто возвращалась домой, когда Лиззи уже спала. Просыпаясь, бывало, среди ночи, девочка ждала, затаив дыхание, когда мать тихонько подойдет к постели и коснется своими прохладными губами ее лба. И ей так хотелось обвить руками нежную шею матери и сказать, как она скучала по ней! Но Лиззи никогда этого не делала. От матери пахло духами «Джой» и сигаретным дымом, от которого на глазах выступали слезы.

Лиззи глотнула кофе, уже едва теплого, кончиком пальца сняла с него пленку, стряхнув ее в блюдечко.

Время от времени появлялся отец, и тогда в доме творилось что-то невообразимое. Лиззи любила, когда отец приезжал. Он был ласков, внимателен, дарил ей подарки. Но, проснувшись однажды утром, она обнаруживала, что его нет. Иногда она замечала, что отец спит вместе с матерью. И потом мать сияла от счастья. Но он опять исчезал, а вместе с ним все хорошее и доброе, что он приносил в их жизнь. Мать страдала, Лиззи тоже страдала, а бабушка сердилась!

Она слышала, как рыдает мать по ночам, и это разрывало ей сердце. Наивная девочка! Она клялась себе не разговаривать с ним, если он снова появится, не поддаваться на его обман. Но шло время, и, возвратившись в один Прекрасный день из школы, она забывала о своих клятвах, увидев в кресле отца. Своим ласковым голосом он говорил, как она выросла, обещал никогда больше не уезжать от нее, и все начиналось заново.

Но продолжалось, как всегда, недолго!

Бабушка была главной опорой Лиззи, и девочка буквально обожала ее. Но почему она ничего не делала, чтобы мать почаще бывала дома? — недоумевала Лиззи. И чего ради всю свою жизнь посвятила дочери и внучке? Постепенно Лиззи пришла к выводу, что бабушка просто глупа. Ведь и мать, и она сама — обе взрослые и не нуждаются в опеке.

Эти мысли, занимавшие Лиззи целых две недели, начали давать свои плоды.

Ей так хотелось уехать в Австралию, забыть обо всем случившемся! Время лечит. Новые впечатления, новые люди, смена обстановки помогут ей обрести душевный покой. Она прочла в больших карих глазах матери столько смятения и муки, что сердце ее наполнилось неведомым ей прежде страданием.

Раньше она не признавала ничего, кроме собственных чувств и желаний. Не задумывалась о том, каких трудов стоило матери ее вырастить, выкупить дом, содержать семью.

За время своего пребывания в больнице Лиззи не только стала выздоравливать, но и прозрела.

Лиззи поглядела на свои руки. Теперь красные шрамы на запястьях постоянно будут напоминать ей о том, что она сделала. Но и маме, и бабушке.

Самое лучшее — улететь в Австралию и дать матери возможность прийти в себя.

Лиззи допила кофе и, взглянув на открывающуюся дверь, увидела отца. Сердце ее учащенно забилось. Он стоял на пороге с букетом цветов и улыбался той самой улыбкой, от которой ее с некоторых пор коробило. Впервые в жизни Лиззи призналась себе, что отец ее раздражает!

И ей стало грустно.

Она взяла у отца цветы, выразила из вежливости восхищение, и между ними завязался разговор. Лиззи улыбалась его шуточкам, но всячески избегала тем, касающихся личной жизни матери. Сегодня ее мысли были заняты предстоящим возвращением домой.

Но об этом Лиззи не обмолвилась ни словом, потому что знала, что он захочет отвезти ее домой. Только этого матери не хватало — встречи с Дэнни Барроузом! Лиззи заметила, что отец без часов и золотых украшений, которые постоянно носил. Наверняка заложил!

Лиззи теперь уже была способна смотреть на вещи по-взрослому.

Патрик вместе с Уилли стоял у могилы своего единственного чада. Цветы еще не увяли, и он разложил их по всему холмику. Венки, их прислали больше сотни, Патрик распорядился отправить в больницу Грэнтли, расплести и разнести цветы по палатам. Он был благодарен всем, кто помнил его дочь и разделил с ним его горе. И их оказалось немало. На похороны пришли даже школьные учителя Мэнди, и вовсе не из-за ее знаменитого отца. А из-за нее самой. Ее знают и любят все. Знали и любили, тут же поправился он.

Уилли насвистывал какой-то мотивчик. Патрик повернулся к нему и увидел, что тот рассматривает надпись на надгробном камне Рене. Заметив, что Патрик повернулся к нему, Уилли улыбнулся:

— Помнишь, как Рене не пустила тебя в дом?

Патрик нахмурился:

— Когда это было?

— Ну, вскоре после свадьбы — вы тогда снимали квартирку в Илфорде!

Патрик вспомнил и улыбнулся. Да, это был их первый общий «дом», Патрик тогда еще пытался сказать миру свое слово. Обоим было по семнадцать лет. Дети, изображавшие из себя взрослых!

Уилли между тем продолжал:

— Был канун Рождества, и мы с тобой сидели в ресторане «Илфорд Палэ», припоминаешь? Ты упился до чертиков, и я с трудом дотащил тебя до дому. А Рене взяла и заперла дверь на засов. Пришлось мне волочь тебя к себе. Ты едва стоял на ногах и хватался за мою мамашу!

— Да, вспоминаю. А когда на следующий день я заявился домой, Рене швырнула мне в физиономию рождественский ужин.

Согретые общими воспоминаниями, друзья засмеялись.

— Да, она была девушка что надо, старушка Рене! Признаюсь, Пэт, я часто мечтал о ней, честное слово!

— Ну вот, а теперь нет ни Рене, ни Мэнди!

И Патрик с тяжелым сердцем пошел прочь от могил. Уилли догнал его и зашагал рядом.

— Эта твоя Кэйт чем-то напоминает Рене. Не внешностью, нет, скорее характером!

— Понимаю, что ты хочешь сказать, — кивуул Патрик.

— Это у вас серьезно, да? Ну, эта ваша связь? — Уилли умолк, понимая, что затронул слишком деликатную тему, но врожденное любопытство взяло верх над страхом.

Патрик остановился на свежеподстриженном газоне кладбища «Корьетс Тэй» и пристально взглянул на друга.

— Да, приятель, серьезно! Ты, кажется, счастлив, что знаешь все подробности моей «скандальной связи»?

Уилли поскреб подбородок.

— Ладно, брось! Ты же мой приятель! Я просто хотел узнать, все ли у вас хорошо!

Патрик покачал головой и помахал кулаком перед носом Уилли:

— Мы столько лет вместе! И все друг о друге знаем. Так вот, старина, я в полном порядке! Это тебя интересовало?

Уилли ухмыльнулся:

— Вот и прекрасно! Пойдем в «Робин Гуд», дернем по кружечке пива! Я там давным-давно не был. В молодости мы называли эту закусочную «летающей бутылкой», помнишь? Усядемся, бывало, там на веранде, поставим рядом колясочку с Мэнди и трясемся от страха, как бы кто-нибудь не увидел и не доложил Рене, что мы потащили ребенка в закусочную!

Патрику казалось, что все это было вчера, волной нахлынули воспоминания, и он улыбнулся Уилли.

На Мэнди тогда было бело-розовое платьице «органди», и она дрыгала от восторга своими пухлыми ножками всякий раз, как Уилли корчил ей рожу.

Впервые Патрик вдруг понял, что Уилли, пожалуй, переживает смерть Мэнди так же тяжело, как он сам. Ведь она была ему словно родная дочь. Выросла на его глазах. Не было случая, чтобы Уилли забыл о дне ее рождения или о подарке к Рождеству.

К горлу Патрика подкатил комок, он с трудом справился с волнением, взял Уилли под руку, а тот слегка похлопал его по затянутой в перчатку руке…

— Я все хорошо помню, Уилли, — сказал Патрик.

Эвелин тушила баранину, и получилось настоящее ирландское жаркое, такое густое, что ложка в нем колом стояла. Попробовав соус, она добавила соли, слегка помешала. Аромат был чудесный. Она положила сверху кусочек жира и прикрыла кастрюлю толстой крышкой. Такое жаркое может простоять хоть неделю. Чего только в нем не было! Разные овощи, разные сорта мяса, крупа и бобовые. Внизу жаркое было до того густым, что напоминало студень.

Оно было приготовлено специально к возвращению Лиззи домой. Пусть девочку встретит аромат вкусной еды.

Лепешки на соде она сунет в духовку в тот самый миг, когда откроется дверь. Так вкусно есть их горячими с растопленным маслом! Залитый вином и сливками торт доходил в холодильнике. Время от времени, пользуясь тем, что никто ее не видит, Эвелин прикладывалась к бутылочке ирландского виски «Бушмилл», которую извлекала из кармана своего фартука.

Когда все было готово, Эвелин села на табурет.

Как замечательно, что Лиззи возвращается домой!

Суета последних недель утомила Эвелин, и она готова была признаться себе, что стареет.

Слава Богу, Кэйт выглядит теперь получше! Она так любила свою дочь и радовалась, что они с Лиззи, кажется, стали понимать друг друга. Внешне они похожи как две капли воды, но по характеру совсем разные. Лиззи — эгоистка, в отца, с горечью признавала Эвелин, но не могла не винить и себя: нечего было так баловать внучку с самых пеленок!

Но сейчас не время думать об этом. Пусть Лиззи будет приятно вернуться домой. И все же нет-нет, да и вспоминался злополучный дневник. Такое не сразу забудешь.

Постепенно мысли Эвелин перешли на Питера и его жену Марлен. Она с нетерпением ждала встречи с ними и с внуками, которых никогда не видела. Эвелин жадно затянулась сигаретой и зашлась кашлем, вздрагивая всем своим худеньким телом. Надо завязывать с курением; оно доведет ее до могилы. В это время в замке повернулся ключ, и Эвелин, проворно вскочив с табуретки, сунула лепешки в духовку и бросилась в прихожую.

— Здравствуйте, мои дорогие! — воскликнула она, заключая поочередно в объятия Кэйт и Лиззи. А Лиззи выглядит совсем неплохо, только похудела немного, подумала старая женщина, окидывая внучку придирчивым взглядом. Ничего! Несколько домашних обедов — и все придет в норму!

— Привет, ба! — вдруг смутившись, сказала Лиззи. — Чует мой нос, это жаркое по-ирландски благоухает?!

— Точно! И какое жаркое! Я такого никогда не готовила! Даже брюквы в него порезала. Пойдемте же, я вам дам его отведать!

Через пятнадцать минут они уже сидели у маленького бара и наслаждались вкуснейшим блюдом. Неожиданно в дверь постучали. Кэйт встала, вытерла салфеткой губы.

— Я открою.

Кэйт вышла в прихожую и не могла скрыть удивления, когда увидела на пороге Кэйтлина.

— Вы?

Он стоял в своем помятом дождевике и улыбался.

— Прошу прощения, что врываюсь к тебе домой…

— Входите, Кэйтлин! Извините за мою невежливость. Но я была поражена, увидев вас. — Она проводила его в гостиную. — Что-нибудь новое в деле? — спросила она с надеждой в глазах.

Он помотал головой.

— Можно поговорить с тобой с глазу на глаз хотя бы секундочку?

Что-то в его голосе насторожило Кэйт, и, извинившись перед матерью и дочерью, она плотно прикрыла, дверь кухни.

— В чем дело, Кэнни? — Кэйт показалось, будто чья-то холодная рука схватила ее за горло. — Что стряслось?

— Дэн заявился к Флауэрсу с жалобой на тебя и Келли.

— Понятно! — Кэйт прикусила губу.

— Флауэрс, само собой, на это наплевал. Тогда Дэн потащился со своей жалобой в Центральное бюро расследований криминальных преступлений.

Это был удар ниже пояса.

— Я подумал, что лучше тебе быть в курсе. Мне рассказал один мой старый друг. В участке пока никому ничего не известно. Понятно? Вряд ли начальство начнет служебное расследование, но знать об этом ты должна. Твой бывший муж, как говорится, Мразь с большой буквы.

Кэйт кивнула: точнее она и сама не сказала бы о Дэне!

В дверь просунула голову Эвелин, на лице ее было написано беспокойство.

— Надеюсь, все в порядке?

— Вы, вероятно, мать Кэйт? Меня зовут Кэннет Кэйтлин.

— Судя по произношению, вы, должно быть, из рода Керри?

Он ответил ей улыбкой, и, пока они обменивались репликами, Кэйт собралась с мыслями.

— Выпейте с нами, Кэнни. Это моя дочь Лиззи, а моя мать уже вам представилась.

— Я, Кэйт, лучше поеду домой, вы обедайте, не хочу вам мешать.

— Нет, никуда вы не поедете! Снимайте свой ужасный макинтош и проходите! Отведайте моего ирландского жаркого, его хватит на целый город, — заявила Эвелин тоном, не допускающим возражений. Кэйт много рассказывала о Кэйтлине, и Эвелин, заинтригованная, была рада составить о нем собственное мнение.

Необыкновенный аромат ударил в нос Кэйтлину, еще когда он приближался к дому, и теперь, видя перед собой улыбающиеся лица, он, не долго думая, снял плащ и кинул его на софу.

— Что бы вы со мной ни делали, я все равно скажу, что пахнет оно божественно!

Кэйт была рада приходу Кэйтлина. Он активно включился в разговор за столом, дав ей возможность поразмыслить.

Значит, Дэн Барроуз потащился в Центральное бюро расследований!

Чтоб ему провалиться!

Патрик как раз заканчивал обед, когда вошел Уилли и доложил о посетителе. Патрик вытер рот ирландской льняной салфеткой и, когда услыхал фамилию посетителя, удивленно вскинул левую бровь.

— Проводи его!

Уилли кивнул и вышел из комнаты.

С чего это вдруг Питер Синклер пожаловал к нему? Что ему нужно?

Синклер между тем вошел в комнату. Маленького роста, жилистый, он протянул Патрику руку с идеально ухоженными ногтями. Патрик встал, приветствуя его, предложил сесть, налил ему бренди и снова сел в кресло.

— Чем обязан такой чести?

— Меня, Патрик, привело к тебе весьма щекотливое дело. Речь пойдет об одной бабенке, за которой ты увиваешься.

Еще не договорив, Синклер понял, что взял неправильный тон.

Лицо Патрика сделалось каменным.

— И что же это за бабенка?

Как будто Патрик не знал, о ком речь.

— Ну разумеется, детектив-инспектор Барроуз.

— А… разумеется, — произнес Патрик тихо, но Синклер уловил звучавшую в его голосе угрозу. — Так-так, Питер. Ну и как идут дела в министерстве внутренних дел? Судя по имеющимся у нас сведениям, отменно! Ты, кажется, чем-то занялся, правда? Ну что ж, чудесам нет конца, верно?

Синклер глотнул бренди.

— На сей раз ты зашел слишком далеко, этим уже занялось ЦБР! Она себя полностью скомпрометировала. При всем моем добром к тебе отношении, Патрик, я не могу не считаться с тем, что у тебя репутация известного преступника…

Патрик перегнулся через стол:

— Выражайся поаккуратнее, Питер. Никакая это не репутация, а только предположение! Услышь эти слова мои клиенты, подняли бы кошачий вой!

Синклер ухмыльнулся:

— Кончай трепаться, Патрик! Ты спутался со старшим офицером полиции! В ЦБР уже подняли шум!

— Офицер, о котором ты говоришь, ведет расследование убийства моей дочери!

— Знаю, Патрик, и приношу свои соболезнования. Но у Кэйт Барроуз был муж. Он поднял всю эту грязь и теперь грозит отправиться с ней в газеты!

Вдруг Патрика осенило. Они хотят, чтобы он их избавил от Барроуза!

— Допустим, я поговорю с этим Дэнни Барроузом, докажу, что он не прав. Что тогда?

Синклер усмехнулся:

— Ну, если ты заставишь его признать, что он только хотел усовестить свою бывшую жену, все будет отлично!

Патрик кивнул и налил себе еще немного бренди.

— Хочешь сигару?

Синклер опять улыбнулся. Поручение было выполнено, и он испытал огромное облегчение.

— Нет, благодарю: А вот от ломтика этого великолепного чеддера не откажусь!

— Пожалуйста, не стесняйся! Я сейчас, только позвоню.

И Патрик вышел из комнаты.

Кэйтлин развлекал дам, и когда добрался до середины рассказа о том, как вел одно дело, будучи констеблем полиции, рассказа весьма забавного, зазвонил телефон. Кэйт прошла в прихожую и взяла трубку.

— Кэйт, это я, Патрик! Надо встретиться.

— Я тоже так думаю!

По ее тону Патрик догадался, что и до нее дошли слухи о действиях Дэна.

— Можно к тебе заскочить в полвосьмого утра?

— Лучше встретимся у тебя, Пэт: Лиззи дома.

— Хорошо. Тогда жду тебя утром.

Кэйт положила трубку, и по телу побежали мурашки от дурных предчувствий.

Похоже, ей предстоит выбирать между Патриком и службой, и на кого падет выбор, трудно было сказать!

Она вернулась на кухню и старалась внимательно слушать веселую историю Кэйтлина, но мысли ее были заняты совсем другим.

Едва Кэйт проснулась на следующее утро, как ее охватил страх. Она знала, как отнесутся в ЦБР к ее связи с Патриком Келли. Офицер полиции и преступник! Пусть пока не разоблаченный, но подозреваемый в противозаконных действиях, как обычно говорил о себе Патрик. Да они просто раздавят ее. Мокрого места и то не останется!

Несколько лет назад к ним под «колпак» попал один детектив-сержант, большой любитель экзотики, а особенно — экзотических женщин. Кэйт вместе с другими сослуживцами была свидетельницей того, что сделали с этим беднягой.

Не очень-то это было приятное зрелище! Кэйт пожалела тогда сержанта. Почти все офицеры, используя свое положение, старались извлечь из этого дела выгоду, будь то обед, за который кто-то «случайно» заплатил, или несколько фунтов, «подкинутых» будто бы на какое-то хобби. В отличие от Кэйт, все считали это в порядке вещей — так сказать, приварок, и все тут! Лучше бы парни из ЦБР занимались теми офицерами, которые, обнаружив в притоне фунт-другой конопли, половину ее тут же «толкали». Конопля таким образом вновь попадала на улицу, а офицеры распихивали денежки по карманам. Вот это действительно преступление! Но ЦБР больше интересовали совсем другие случаи. Если, к примеру, офицер, праздновавший годовщину свадьбы в ресторане, после отличного обеда под видом подарка получал в качестве взятки бутылку великолепного шампанского — только потому, что у владельца ресторана был просрочен билет в клуб, а это было известно офицеру.

Некоторые законы, видимо, для того и придуманы, чтобы их нарушать. Стоит осознать это, и твоя служба пойдет как по маслу. Ну кто, скажите, взглянет на серебряную тарелку, если рядом лежит золотая? ЦБР положено заниматься настоящими преступниками, нарушителями закона, а не всякой ерундой!

То же творилось в полиции. Полицейский, придя в тюрьму, говорил осужденному: «Твое дело отправят в суд на доследование, так что признавайся еще в тридцати кражах со взломом! На твоем сроке это никак не отразится: твое признание просто занесут в графу „ПДС“: „Принято для сведения суда“. Подобные трюки делали показатели годовых отчетов весьма внушительными: число раскрытых преступлений значительно увеличивалось, разумеется, не в реальности, а на бумаге. Настоящие же преступники, благодаря фиктивным признаниям отбывающих свой срок, разгуливали на свободе.

С тяжелым сердцем подъезжала Кэйт к дому Патрика. Всю свою жизнь она посвятила работе. Только работа давала ей силы держаться, не считая, разумеется, Лиззи!

Предложив ей кофе, Патрик рассказал о своем разговоре с Синклером.

— Я уже слышала об этом от Кэйтлина, ему сообщил один старый приятель.

От Патрика не ускользнуло, что вид у Кэйт встревоженный, от обычной жизнерадостности не осталось и следа.

— Я, собственно, нашел выход из положения, но вначале решил посоветоваться с тобой.

— Разве можно что-нибудь предпринять?

Уловив в голосе Кэйт надежду, Патрик обрадовался, потому что не был уверен в том, что она примет его предложение.

— Итак, твой бывший муж решил помешать нам. Не так ли?

Кэйт кивнула и вытащила из кармана пачку сигарет.

Патрик зажег одну для нее и продолжил:

— Так вот, я собираюсь поехать к нему и уговорить отказаться от своей жалобы. Пусть скажет, что просто хотел насолить своей бывшей жене. Как тебе эта идея?

Кэйт затянулась, поглядела Патрику в глаза.

— Надеюсь, обойдется без мордобоя?

— О чем ты говоришь?! — Патрик развел руками.

Велико было искушение покончить с этой ужасной историей, но в глубине души Кэйт мучили сомнения. Миролюбие Патрика наигранное. И если во время разговора с Дэном он сочтет необходимым врезать ему хорошенько, то сделает это не колеблясь.

— Позволь мне подумать, Пэт!

— О чем еще тут думать? Стоит мне рассказать ему, как обстоят дела, и он наделает в штаны, поднимет лапки кверху!

— У тебя на все есть готовый ответ. И рассуждаешь ты с позиции силы! — В голосе Кэйт Патрик уловил фальшивые нотки.

— Слушай, Кэйт, у нас куча всяких проблем, и я не желаю, чтобы этот ублюдочный муж…

— Бывший муж, Пэт.

— Тем более. Нельзя допустить, чтобы бывший муж все нам расстроил! Преступники, дорогая, тесно связаны с полицией. Наше партнерство восходит еще ко времени зарождения мошенничества. Ты уверена, что ничего дурного не делаешь! Мы просто друзья и любовники. И я не требую, чтобы ты раскрыла мне тайны отдела особо опасных преступлений или настучала на своем портативном компьютере информацию о том, на чем меня собираются подловить в следующий раз. Нам хорошо друг с другом, вот и все! Я люблю тебя, Кэйт, и пытаюсь тебе помочь! А если ты потеряешь работу из-за меня, ничего хорошего у нас с тобой больше не будет. Ведь твоя служба всегда стояла между нами.

— Мы можем прямо сейчас со всем этим покончить!

Патрик нахмурился: он полагал, что Кэйт испытывает к нему более серьезные чувства.

— Ну это тебе решать, дорогая!

Кэйт вынула изо рта сигарету, села на подлокотник кресла, в котором он сидел, погладила его по лицу.

— Честно говоря, Пэт, я сказала неправду!

Она не в силах была покинуть его, как не в силах была бы пройти мимо раненого ребенка! Он был частью ее самой, весьма существенной частью! Но он вынуждал ее поступаться собственными принципами.

— Ну пожалуйста, дай мне время подумать, ладно? Хотя бы два дня.

Патрик увидел в ее взгляде смятение и сжал ее руку.

— Я не хочу тебя терять, Кэйт! Ты так много для меня значишь!

Она поцеловала его в голову.

— И ты для меня тоже!

Он посадил ее к себе на колени и крепко поцеловал: пусть хорошенько подумает, прежде чем от него отказаться.

Была пятница 16 февраля 1990 года. Уже четыре дня проводили тестирование крови. Полицейских удивляла активность жителей: казалось, все мужчины Грэнтли одержимы желанием поскорее исключить себя из списка подозреваемых. В телепередаче „Новости с Темзы“ ежедневно давались отчеты по делу, а программа „Новости в десять вечера“ даже показала целую общину, проходившую тестирование крови с невиданным энтузиазмом.

Появились и первые проблемы. Неопределенность проводимой операции, граничащая с мистикой, вызывала настоящий ажиотаж. Число желающих пройти проверку намного превосходило возможности организаторов этой операции. Но это никак не отразилось на приподнятом настроении Кэйт. Теперь по крайней мере у, нее появился шанс найти убийцу-маньяка.

Со дня смерти Леоноры Дэвидсон прошло две недели, и Кэйт с ужасом ждала нового удара, который мог нанести убийца.

Ее размышления прервал телефонный звонок.

— Детектив-инспектор Барроуз слушает.

— Кэйт? Это я, Дэн.

Звонок не был неожиданным для Кэйт, и все же вызвал в ней волну ярости. Дэн продолжал приходить к Лиззи, когда знал, что Кэйт нет дома, и вообще с того самого момента, когда потащился с жалобой в ЦБР, вел себя по отношению к Кэйт в высшей степени недостойно!

— Что тебе от меня нужно? — холодно спросила она.

— Надо встретиться.

— Я видеть тебя не желаю, Дэн, ни сейчас, ни когда-либо вообще! На этот раз ты зашел слишком далеко!

В трубке возникла пауза, и Кэйт поняла, что допустила оплошность. Теперь Дэн знает, что ей известно о его действиях. А значит, об этом узнают и люди из ЦБР. Таким образом она автоматически окажется в черных списках!

— Дэн? Ты слышишь меня? — Никакого ответа. О Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы он еще был у телефона! — Ладно, так и быть, давай встретимся и поговорим.

— Буду ждать тебя в „Быке“ в Балфэне, в восемь вечера.

На том конце провода все стихло, и Кэйт с тяжелым вздохом положила трубку.

— Все нормально, Кэйти? — улыбнулся Кэйтлин.

Она кивнула.

— Я не мог не слышать вашего разговора — разумеется, лишь на этом конце провода! На твоем месте с завтрашнего дня все разговоры с ним я вел бы только из телефонных будок. Надеюсь, ты понимаешь меня?

Кэйт снова кивнула и, подхватив с пола свою сумку, вышла из кабинета.

Итак, ее телефонные разговоры прослушиваются! И на работе, и дома. Видимо, так и есть! Интересно, а многие ли из коллег задействованы в ее деле? — с тревогой подумала Кэйт, выходя из участка.

Джордж долго мылся в ванне, а потом сел на крышку унитаза и стал подстригать ногти на ногах, когда в ванную ворвалась Илэйн.

— И долго ты еще будешь здесь сидеть? Через полчаса я должна уходить!

— Не очень долго, дорогая. А куда девушки поведут тебя сегодня?

При слове „девушки“» Джордж улыбнулся, представив себе здоровенных неуклюжих баб, надравшихся черного пива, смешанного с «перно», их раскатистый хохот и густо намазанные помадой губы.

Илэйн стала говорить, и Джордж, глядя ей прямо в глаза, должен был признать, что врет она мастерски.

— Ох, пока не знаю. Это мы решим, когда соберемся, может, закатимся поиграть в бинго.

И она одарила его улыбкой.

— Ладно, я уже налил для тебя ванну. Давай прыгай. Я сейчас.

Поколебавшись, она отвела глаза от его внимательного взгляда, сбросила халат и осторожно поставила одну ногу в воду, затем не спеша залезла в горячую ванну от которой шел пар, и с наслаждением улеглась. Волосы она собрала в пучок и заколола на затылке. С каким-то болезненным восхищением Джордж наблюдал за тем, как Илэйн, прикрыв веки, задышала глубоко и ровно.

Она казалась мертвой.

И счастливой, как мертвая!

Груди ее то поднимались, то опускались, соски, большие и розовые, отвердели из-за смены в температуре и торчали вверх, и Джорджу вдруг захотелось их потрогать. Молочно-белая кожа, больше всего привлекавшая его когда-то в Илэйн, просвечивала сквозь воду. Волосы на лобке, жесткие и рыжие, некогда сводившие его с ума, несколько поредели, но все еще были роскошными. После той новогодней ночи Джордж много раз видел Илэйн голой. Табу для нее больше не существовали, видимо, с тех самых пор, как у нее появился мужчина.

Джордж подумал, что ничего не имеет против любовника Илэйн. Напротив, по крайней мере он сделал Илэйн счастливой — то, чего не сумел Джордж.

— Опять ты на меня таращишься! — неожиданно раздался резкий голос Илэйн, от которого мог лопнуть стакан.

— Я просто представил себе, дорогая, тебя на пляже в Испании. Ты ведь так привлекательна!

Илэйн, прищурившись, взглянула на мужа: всякий раз, как он говорил ей приятное, женщина сомневалась, не издевка ли это.

Джордж опять сел на крышку унитаза и с ухмылкой сказал:

— Ведь до твоего отпуска осталось совсем немного. Держу пари, ты ждешь его не дождешься. Верно? Будь я на твоем месте, тоже испытывал бы нетерпение.

— Да, Джордж, ты прав. А ты чем будешь заниматься, пока меня не будет?

В голосе ее прозвучали кокетливые нотки, и Джордж подумал, что прежде она не стала бы задавать ему подобные вопросы, да еще с такой интонацией.

— Надеюсь, к твоему возвращению приготовить тебе сюрприз!

От удивления Илэйн даже села в ванне, от чего вода перелилась через край прямо на коврик.

— Какой еще сюрприз? — спросила она с подозрением.

— Если я скажу, это уже не будет сюрприз, не так ли?

— Ой, Джордж, кончай! Скажи, пожалуйста!

Он добродушно рассмеялся:

— Ни за что! Потерпи немного! Думаю, ты заслужила такой сюрприз! Очень даже приятный!

К горлу Илэйн подступил комок. С чего это Джордж вдруг стал таким добреньким?

Наконец Джордж поднялся с унитаза:

— Ладно, мойся, а я пока положу твое банное полотенце на радиатор, чтобы было теплым, когда вылезешь из ванны. Одно удовольствие таким вытираться! А может, хочешь выпить? Налить тебе бренди с кока-колой? Я как раз вчера приготовил лед. Это поднимет тонус и совсем не помешает тебе перед встречей с девушками.

Илэйн продолжала внимательно смотреть на Джорджа.

— Ну что, бренди с кока-колой, да? — Джордж поднял брови.

Илэйн кивнула, поглядела вслед Джорджу, чуть ли не вприпрыжку выходившему из ванной, и, взяв мыло, принялась мыться. С особым тщанием она вымыла промежность, и мысли ее вновь вернулись к Хэктору. О, если бы ее мужем был Хэктор, а не Джордж, если бы она вообще не знала Джорджа!

Илэйн печально улыбнулась: если бы сожаления о совершенных ею поступках превращались в пенсы, она, наверное, была бы уже миллионершей!

Тем временем Джордж на кухне бросал в бокалы кубики льда. Щедро плеснув в один бренди, он, очень довольный, слушал, как тихо потрескивает в нем лед. Потом налил немного кока-колы. Илэйн выпьет и будет в отличной форме, любовник, по крайней мере, не испытает разочарования. «Интересно, какой он?» — без особого любопытства подумал Джордж.

Он мог бы их легко выследить. Но зачем ему это? Главное — что любовник уводит Илэйн из дому и Джордж получает возможность заниматься своими делами. Приятно, конечно, раздобыть компромат, позволяющий загнать Илэйн в угол, но ведь в один прекрасный день она может ему понадобиться! Во всяком случае, не так плохо с ней поразвлечься! Ведь у него свой кайф! Да и с какой стати он должен портить ей удовольствие? Пусть даже она вздумает уйти от него, он сам поможет ей упаковать чемодан и еще поцелует на прощание!

С бокалами Джордж поднялся в спальню. Илэйн сушила волосы. Передав ей бокал, Джордж поднял свой:

— Твое здоровье! Решил выпить вместе с тобой.

— Твое здоровье! — ответила Илэйн. Глотнув немного бренди, она поморщилась и поставила бокал на туалетный столик. Затем обмоталась полотенцем, засунув его конец в ложбинку между грудями.

— Я не рассказывала тебе, Джордж, что у нас сегодня было? — спросила она, присаживаясь на пуф.

— Нет, — ответил Джордж, опустившись на край постели.

— Так вот, есть у нас один малый, работает на доставке. Пошел он в медпункт проходить этот самый тест…

В глазах Джорджа появились огоньки, он уже собрался перейти «на режим автопилота», как вдруг до его сознания дошли ее слова.

— Правда? Любопытно! Ну и что же?

— Похоже, процедура оказалась более сложной, чем можно себе представить!

— В каком смысле? — спросил Джордж и, почувствовав легкую дрожь в руках, снова глотнул из бокала. А Илэйн, пожалуй, достойна любви, во всяком случае, на нее можно положиться, когда необходимо узнать что-то важное.

— Ну, в том смысле, что они спрашивают имя и фамилию матери, по какому адресу проживаешь, номер телефона, адрес и телефон места работы. Записывают имена и фамилии детей и даже почтовый индекс! В общем, это настоящий кошмар! Парень так разнервничался, что едва не забыл девичью фамилию матери! — Илэйн сделала большой глоток, ей доставляло истинное удовольствие, что Джордж слушает ее: не так часто это случалось.

Джордж, напротив, раздражался все больше и больше. Ну чего тянет! О, он хорошо ее знает, эту Илэйн! Чтобы произвести впечатление, она готова размазывать любую историю до бесконечности! Стиснув зубы, он с улыбкой спросил:

— И это все? А я-то думал, что-то серьезное. Судя по началу!

— Ох, ну конечно же серьезное! У него взяли отпечатки пальцев и спросили, подвергался ли он когда-либо допросу в связи с убийством. А потом потребовали паспорт. Паспорта у него не оказалось, и он предъявил водительские права, тогда они спросили, на какой машине он ездит и где она зарегистрирована. Лишь после всего этого у него взяли кровь. Из вены. И так неумело, что всю руку раздуло!

Илэйн продолжала тараторить, но Джордж уже отключился: он спокойно подводил итог услышанному и продумывал, как обратить полученную информацию в свою пользу. Вдруг он вскочил на ноги:

— Собирайся, дорогая, не буду тебе мешать, а то опоздаешь!

Илэйн глянула на часы над кроватью и громко ойкнула, заставив Джорджа вздрогнуть и прикрыть глаза. Излишняя резвость вовсе не шла Илэйн, но она этого не понимала. Спрыгнув с пуфа, она кинулась к гардеробу и схватила висевшее на плечиках светло-голубое платье в пластиковом мешке. Она так внимательно рассматривала его, что даже не заметила, как Джордж выскользнул из комнаты.

Наконец Илэйн уехала, и не прошло после этого и получаса, как Джордж пошел в сарай и вытащил целую кучу журнальных и газетных вырезок, которые он по многу раз любовно перечитывал, смакуя каждое слово. На одной, взятой из местной газеты, была фотография Кэйт Барроуз, детектива-инспектора, которая вела расследование по делу об убийствах в Грэнтли. Рядом — фотография ее шефа, старшего инспектора Кэннета Кэйтлина. Джордж внимательно рассмотрел эти черно-белые фото, несколько мутноватые, и с ухмылкой подумал: «Им даже насморка не схватить!»

Довольный собственным каламбуром, Джордж принялся разглядывать фотографии своих жертв. Джералдин О’Лири всегда вызывала в нем грусть: бедные детки, как же им не повезло с такой матерью! Допив бренди, Джордж покачал головой: право же, без нее им живется лучше.

Пересмотрев все содержимое папки, Джордж запустил один из своих любимых видеофильмов, налив себе еще бренди, уселся поудобнее и стал смотреть. Сейчас он был просто зрителем и чувствовал себя вполне счастливым. На экране делали свое дело другие. Но скоро его начнет мучить желание, и он выйдет на «промысел».

Глядя на девушку на экране, он представлял себе Леонору Дэвидсон, а в одном из самых крутых мужчин видел себя…

Возбуждение все нарастало.

Как только Тони пройдет вместо него тестирование, он будет в полной безопасности! «А не избавиться ли ему потом от Тони?» — не давала покоя мысль. Он поиграл с ней, как с игрушкой, и решил пока повременить, посмотреть, как будут развиваться события.

А может, пошантажировать Тони? Припугнуть еще разок полицией? Злая улыбка скользнула по губам Джорджа. Ладно, он подумает, как перейти мост, когда подойдет к нему. Пока Тони работает на Джорджа, придется поддерживать с ним хорошие отношения.

А Тони Джоунс между тем места себе не находил от волнения! Его наверняка схватят. В этом убеждали Тони и телевизионные новости, и газетные сообщения о тестировании крови.

И когда его разоблачат и задержат, Патрик Келли позаботится о том, чтобы на другой же день он был мертв. Может, надо помочь Джорджу? Ведь если его поймают, он наверняка выложит всю правду, и Тони опять-таки попадет в руки Патрика Келли.

Весть о том, что Пэт Келли продал свои массажные салоны, волной прокатилась по Лондону. Говорили, что гибель дочери вызвала у него отвращение к бизнесу, связанному с сексом. Зато, и это было очевидно, Патрик Келли стал расширять другой свой бизнес — по передаче собственности новым владельцам.

В этом бизнесе Келли был одним из самых жестких «давил» в стране: ходили слухи, будто однажды он «выдавил» для нового владельца, некого британского производителя самолетов, не что-нибудь, а реактивный авиалайнер стоимостью в сотни тысяч долларов, прежде принадлежавший одной африканской авиакомпании. Акт передачи Келли умудрился произвести прямо на взлетной полосе, когда пассажиры находились на борту лайнера! Да, Патрик Келли был настоящей легендой! Кроме того, в его распоряжении оказались все нужные люди, включая и ту пташку, что раскручивает сейчас дело об убийствах, — Барроуз, что ли? Весь город это знает!

Тони приоткрыл дверь лавки и выглянул на улицу. Джордж Маркхэм должен был прийти еще час тому назад. Едва пробило девять, а Тони закрыл лавку. Сейчас несколько покупателей болтались неподалеку в ожидании, когда она откроется. Куда же запропастился этот проклятый Маркхэм!

Эммануэля Тони отпустил на всю ночь, с компенсацией, конечно. Он не хотел, чтобы кто-либо знал о его встрече с Джорджем. Сколько денежек нынче у него уплывет, ведь как-никак суббота и все подонки вышли на охоту! Спускают свои капиталы на порнокнижки, фильмы и прочие средства, «способствующие нормальной половой жизни»! Тони Джоунс снова взглянул на часы: почти четверть десятого. Может, он вообще не придет? Передумал? При этой мысли Тони почувствовал облегчение.

Но тут в дверь забарабанили. Прежде чем открыть, Тони вгляделся в укрепленное металлическими прокладками стекло. Нет, это не Джордж, это клиент по прозвищу Мерв-Перв. Очень хороший клиент. В Сохо все его знают. Тони помотал головой и кивнул на табличку, — где от руки было написано: «Закрыто с 9 до 10».

Пожилой мужчина за дверью приветственно поднял два пальца, и Тони осталось лишь стиснуть от досады зубы: уплывали денежки, не меньше пятидесяти кусков. Он смотрел вслед удалявшемуся Мерву и тяжело вздыхал.

Наконец появился Джордж. Тони быстро впустил его и в полумраке провел в служебное помещение. Не дожидаясь приглашения, Джордж сел, а Тони Джоунс отметил про себя: «Этот робкий с виду коротышка прямо на глазах наглеет и превращается в опасного гангстера! Я, кажется, начинаю его бояться!»

— Тут у меня вопросы, которые задают при тестирований, и ответы на них. Насколько я понял, необходимо предъявить паспорт или любое удостоверение личности.

Он передал Тони листок, исписанный с обеих сторон аккуратным почерком Джорджа.

— Паспорт можно достать, однако это потребует дополнительных расходов. Еще нужна твоя фотография и номер паспорта.

— Фотографию я принес, мне ее сделали с негатива годичной давности, прихватил на всякий случай.

И Джордж, вынув из внутреннего кармана фотографию, отдал ее Тони.

— Сколько же я тебе должен за все?

— Ну, скажем, три куска.

— Ладно. Деньги получишь после тестирования, когда я буду уверен, что все в порядке. Только не пытайся схитрить, даже не думай! Убийство, видишь ли, престранная штука! Стоит однажды попробовать, и всякий страх пропадает. Убить человека теперь мне раз плюнуть! Что-то вроде хобби!

Джордж выдержал паузу и, убедившись, что его слова произвели должное впечатление, продолжил:

— Тест пройдешь девятнадцатого, в понедельник, около шести вечера. Двадцать второго, в четверг, в девять утра, к нам в офис приедет передвижная лаборатория. И к этому времени справка о прохождении тестирования должна быть у меня на руках. Встретимся на Дагген-роуд, на самой окраине Грэнтли, в закусочной «Вздыбленный лев», в половине девятого. Я принесу половину денег.

— А почему непременно в понедельник около шести вечера?

— Потому что в шесть лаборатория закрывается. И если ты войдешь туда около шести, возможно последним, у них будет одно желание: поскорее избавиться от тебя. И еще: с паспортом ты можешь чувствовать себя вполне уверенно. Все проблемы возникают в связи с удостоверением личности.

Тони Джоунс кивнул:

— Ладно. Но к понедельнику я не успею выправить паспорт, для этого нужно несколько дней.

— Ну хорошо, хорошо, — с раздражением произнес Джордж. — Когда же мы с тобой встретимся?

— Можно в среду. Да, в среду. Во всем остальном остается в силе твой план: место встречи и прочее. Так что в среду или никогда!

— Ладно, только позаботься о том, чтобы к среде все было точно, как в аптеке! — Джордж поднялся. — Когда выучишь наизусть все ответы, не забудь избавиться от шпаргалки!

Даже не попрощавшись, он вышел из служебки, а Тони Джоунс так и остался стоять посреди комнаты, уставившись на листок, пока не услыхал, как хлопнула входная дверь. Сунув шпаргалку в карман, он вышел из подсобки, зажег свет и открыл лавку. И все это время мозг сверлила мысль, одна-единственная мысль.

Он вспомнил тот день, когда к нему пришла Типпи, избитая и изрезанная. Еще тогда надо было понять, что этот тип не из тех, с кем ездят на пикники, совсем не из тех! Раз уж он ухитрился так разукрасить опытную шлюху, то, разумеется, способен на все!

И угораздило же Тони во все это вляпаться!

Джордж катил в машине через весь Лондон в сторону Эссекса. К тому времени, когда он добрался до туннеля в Дартфорде, началась программа ток-шоу «Радио Эссекса». Он прислушался, речь шла о «Потрошителе из Грэнтли».

На студию шли телефонные звонки женщин. Они предлагали кастрировать Потрошителя, когда его поймают, или умертвить ядом, или упрятать, наконец, за решетку в Рэмптон или Броудмур.

Джордж прямо-таки таял от удовольствия, слушая все эти идиотские предложения. Да разве им поймать его!

Прежде чем отправиться на встречу с Дэном, Кэйт позвонила Патрику и теперь сидела в «Быке», глядя на Входивших и выходивших посетителей и испытывая тревогу. Она сказала Патрику, что сначала сама поговорит с Дэном, а если это не даст никаких результатов, выйдет из закусочной и сделает знак Патрику — он должен ждать ее вместе с Уилли на улице. И пусть тогда Пэт скажет пару ласковых слов этому подонку Дэну.

Втайне же Кэйт надеялась, что дело до этого не дойдет.

Дэн появился в закусочной в десять минут девятого, в черных брюках и темно-красном свитере. С пальто, небрежно переброшенным через руку. Кэйт сразу заметила, что он привлек внимание нескольких женщин: высокий, стройный, мужественный красавец мужчина, ее бывший муж!

И Кэйт захотелось крикнуть: «Этот тип не для вас, не для женщин из закусочной на берегу залива!»

Она все еще терялась в его присутствии и очень злилась на себя за это.

Ни слова не сказав, он прошел в стойке бара и вернулся с порцией «Шпритцера» для себя и смесью джина с тоником для нее.

— Привет, Кэйт! — самодовольно произнес он, усаживаясь за столик и упиваясь своей властью над Кэйт.

— Привет, Дэн! — кивнула Кэйт, глядя, как он пригубил бокал.

Когда-то он был для нее всем, но теперь она с удивлением обнаружила, что не испытывает к нему ничего, даже презрения!

— Зачем ты это сделал, Дэн?

Он подумал с минуту, пытливо всматриваясь в ее лицо, пытаясь прочесть ее мысли, и наконец ответил, тыча в нее пальцем:

— А затем, Кэйт, что на этот раз ты отфутболила меня чересчур далеко!

— Отфутболила? — не веря своим ушам, переспросила она.

Он кивнул и с удовольствием продолжил:

— Именно. Я пришел к тебе, пришел в поисках убежища, если угодно. Потому что считал тебя порядочной женщиной. Но оказалось, что мать моей дочери спуталась с паршивым мафиози! Бог ты мой, Кэйт, я просто не в состоянии был в это поверить. Какая наглость — променять меня на какого-то урку!

Он снова отпил из бокала, уже побольше.

— Но тебя, Дэн, это давно не касается: моя жизнь — это моя жизнь! Я сейчас занята серьезным расследованием…

— Не касается, говоришь, да? Но ты совершенно забросила мою девочку!

Кэйт схватила его за руку с такой силой, что «Шпритцер» пролился ему прямо на свитер.

— Послушай-ка, Дэнни Барроуз! Много лет я терпела вздор, который ты несешь, а теперь с меня хватит! Если я потеряю работу, кто станет платить по закладной? Уж наверное не ты! Ты и за себя не способен заплатить ни пенса! Потому и трахаешься со всеми этими Антеями! Ты ведь настоящий подонок, и я вовсе не собираюсь спокойно смотреть, как ты разрушаешь мою жизнь! Достаточно того, что ты разрушил собственную! И предупреждаю тебя…

Кэйт все больше на себя злилась. Ведь она знала, что разговаривать с ним бесполезно, и теперь спрашивала себя, зачем ей вообще понадобилось в чем-то его убеждать. Ему просто чужды чувства и взгляды порядочного, интеллигентного человека!

— Что? Ты предупреждаешь меня? Ну, это уже совсем другой разговор! Так вот, подруга, ты в ногах у меня будешь валяться, потому что я, — он ткнул себя пальцем в грудь, — и только я, Кэйт Барроуз, могу либо спасти, либо погубить тебя! Твоя карьера вот где!

И он помахал кулаком у нее перед носом.

В каком же он восторге от себя, этот подонок! Кэйт стало грустно. Когда-то он занимал в ее жизни важное место! Она спала с ним, кормила его, родила от него ребенка, а он взял и бросил ее, но еще долгие годы, она была к нему неравнодушна! И только теперь увидела, что он собой представляет, как когда-то увидела ее мать. Да, вся ее жизнь прошла впустую из-за того, что она никак не могла отказаться от своих иллюзий!

Кэйт встала, взяла со стола пачку сигарет и сумку.

— Куда, черт побери, ты собралась?

— Нам с тобой не договориться! Ты выдвигаешь против меня нелепые обвинения, абсолютно недоказуемые! Ты надоел мне до чертиков! Слушать тебя противно! Жаль, что я не поняла этого десять лет назад!

Дэн вышел следом за Кэйт из закусочной, догнал ее на гравиевой площадке для парковки машин, схватив за руку, повернул к себе лицом и влепил пощечину. Не очень сильную, но чувствительную.

И вдруг в тусклом свете фонарей Кэйт заметила, как изменился в лице Дэн, и, обернувшись, увидела бегущего к ним Патрика.

— Ну, сука, достала ты меня!

Дэн направился было к своей машине, но тут подскочил Уилли и стал заталкивать его в «БМВ» Патрика. В этот миг на стоянку заехала молодая парочка. Они выскочили из автомобиля и удивленно уставились на Дэна и Уилли. Кэйт подошла к ним и предъявила свое удостоверение:

— Полиция Грэнтли, мы задержали известного торговца наркотиками. Вы случайно не заметили ничего необычного на шоссе, когда ехали?

Оба, не желая связываться с полицией, замотали головами. Патрик взял Кэйт под руку и, кивнув парочке, степенно повел ее к своему «БМВ», куда Уилли уже затолкал Дэна. Все случившееся казалось Кэйт дурным сном. Она села впереди, Патрик — сзади, рядом с Дэном. Уилли, лихо вывернув со стоянки, помчался по ведущему к Грэнтли шоссе. Кэйт глянула на Дэна. Он был вне себя от страха.

Уилли снизил скорость. Патрик раскурил сигарету, передал ее Кэйт, потом зажег еще одну, для себя, и долго ее раскуривал, пока кончик не засветился ярко-красным огоньком.

Кэйт, внимательно следившая за Патриком, заметила, что он ей подмигнул.

Неожиданно он схватил Дэна за волосы и поднес к его лицу сигарету на расстоянии какого-нибудь дюйма от его глаза.

— Я мог бы не колеблясь сделать тебя слепым, Дэн!

Кэйт хотела что-то сказать, но Уилли остановил ее, наступив ей на ногу.

Патрик между тем продолжал говорить своим певучим голосом, и Кэйт будто завороженная смотрела на Дэна, который сидел, боясь пошевелиться.

— Видишь ли, Дэнни, ты достал меня, а я этого не люблю, так что берегись! Я на все способен, даже покалечить могу. Поверь мне, дружище!

— Ч-ч-чего ты от меня хочешь? — запинаясь, взвизгнул Дэн.

— Думаю, ты знаешь, чего я хочу и чего хочет твоя бывшая жена. И мы, ты это тоже хорошо знаешь, не отступим! Если понадобится, я из-под земли тебя достану, где бы ты ни спрятался! Я — как СПИД! Ты и знать не будешь, что я уже рядом с тобой, а когда спохватишься, поздно будет! Усек, Дэнни, дружище?

Несмотря на глухое урчание мотора, все услышали, как Дэн проглотил застрявший в горле комок.

— Да.

— Значит, ты будешь паинькой и скажешь сотрудникам ЦБР, что вешал им на уши лапшу? Да?

— Да.

— Что ж, хорошо. Останови машину, Уилли, дай человеку выйти!

Патрик отвел руку с сигаретой от лица Дэнни и стряхнул пепел.

Уилли затормозил. Патрик распахнул дверцу, вытолкнул Дэна и оставил его валяться на шоссе, захлопнув дверцу лишь после того, как они отъехали. Дэн чуть не обмочился с перепугу. А когда из окна отъезжавшей машины вышвырнули его пальто, почувствовал, как к горлу подступают слезы.

Как могла Кэйт спокойно смотреть на все это?

И все-таки он не посмеет идти против Келли — он никогда не строил из себя героя!

Кэйт тупо смотрела в окно, Все случившееся казалось ей нереальным.

— Ты в порядке, Кэйт? — тихо спросил Патрик.

Она кивнула.

Он тяжело вздохнул: стыдно, что пришлось проделать все это у нее на глазах!

— Прошу тебя, Кэйт, пойми: другого выхода не было. Не припугни я его, пришлось бы тебе распрощаться с работой. Ведь ничего плохого я не сделал ему, только припугнул. Он, дорогая, сам виноват, черт его побери!

— Ты не мог бы отвезти меня к моей машине? Будь добр!

— Разворачивайся, Уилли! Кэйт хочет ехать домой!

Да, он потерпел поражение, полное поражение. Желая ей помочь, он, пожалуй, зашел слишком далеко. Ведь Кэйт совсем из другого мира, а он забывает об этом порой. Эта ночь либо свяжет их, либо разлучит навсегда. Но, как бы то ни было, работа осталась при ней, и в этом его заслуга. А работа для Кэйт — главное в жизни.

Домой Кэйт вернулась совершенно разбитая и долго лежала в ванне с горячей водой, пытаясь разобраться в своих мыслях и чувствах.

Сегодня Патрик открылся ей еще с одной стороны, не самой лучшей, на ее взгляд. Зато теперь она хорошо себе представляла, с кем собирается связать свою жизнь, и, надо признаться, эта перспектива пугала ее.

И все-таки, как ни поразительно, она была рада, что Дэн наконец получил по заслугам! За то, что терзал ее все эти годы, за то, что использовал ее самым бессовестным образом. Но только сейчас Кэйт поняла, какую боль ей причинил Дэн своим презрением. Он наслаждался возможностью поиздеваться над ней. Конечно, Патрик был с ним слишком жесток, но Кэйт не могла не признаться себе, что торжествовала в душе, видя, как Дэн пресмыкается перед Патриком. Эта противоречивость чувств больше всего угнетала Кэйт.

Джордж нечаянно выронил чашку с горячим шоколадом прямо на ковер в гостиной, а потом целый час чистил пятно принесенным из сарая «Бекс Биссел». Но вычищенное место стало светлее и выделялось, поэтому пришлось вычистить весь ковер. Провозился он целых три часа, а когда закончил и решил посмотреть свое видео, услыхал за окном шум подъехавшего такси. Выглянув из-за занавески, Джордж увидел, как Илэйн неловко рассчитывается с водителем: она была вдрызг пьяна!

Вот сука проклятая!

Спотыкаясь, Илэйн плелась по дорожке, вцепившись в свою сумку и стараясь не шататься. Потом долго искала ключи и не сразу попала в замочную скважину. Джорджу казалось все нереальным. С грохотом распахнулась входная дверь, и Илэйн, тяжело ступая, вошла в прихожую. Джордж сел в кресло и стал ждать, когда жена появится в гостиной, но она прошла прямо на кухню, стуча каблуками по линолеуму. Тихонько потрескивая, на кухне зажглась лампа дневного света, и следующее, что услыхал Джордж, заставило его поморщиться — Илэйн блевала в безупречно чистую раковину.

Он не спеша поднялся с кресла, пошел на кухню и, стоя на пороге, смотрел, как она вздрагивает всем телом, извергая в белую раковину портвейн и бренди.

Он подошел к ней, повернул кран с холодной водой и, словно загипнотизированный, наблюдал за тем, как ярко-красная, похожая на запекшуюся кровь, блевотина становится светло-розовой и исчезает в отверстии слива.

Сорвав с крючка посудное полотенце, Джордж смочил его холодной водой и прижал ко лбу Илэйн. Затем, крепко ухватив ее сзади за шею и не обращая внимания на ее попытки оттолкнуть его, сдвинул полотенце ниже, закрыв ей нос и рот. Вода, попадая в носовую полость, причиняла боль, и Илэйн отчаянно пыталась высвободиться, но пальцы Джорджа сжимали шею, как тиски.

Осознав наконец, несмотря на винные пары, что происходит, Илэйн стала бороться с Джорджем.

А он, не отнимая полотенца от лица жены, буквально наслаждался ее страхом и страданиями. Уж на этот раз он хорошенько ее проучит!

Во время этой возни на пол с грохотом полетела подвесная полка с чашками. Чашки разбились вдребезги, черепки разлетелись по всей кухне.

Джордж с силой пригнул голову Илэйн к раковине. В лицо ударила струя ледяной воды, и Илэйн стала задыхаться. Собрав последние силы, она дернулась и со всего размаха ударилась головой о стальной кран.

Раздался глухой звук, и из головы Илэйн брызнула кровь, быстро окрашивая ее рыжие волосы в красный цвет. Тело ее обмякло — она потеряла сознание. Тогда Джордж осторожно опустил ее на пол, не забыв убрать полотенце из раковины.

Илэйн лежала среди разбитых чашек, с размазанным по всему лицу макияжем. Тушь с ресниц катышками сползла на щеки и нос. На полу, выложенном плитками и тщательно вымытом, образовались ручейки крови, и он стал похож на географическую карту.

Джордж пристально смотрел на Илэйн, на рыжие волосы, на платье, покрытое пятнами крови. Веки ее слегка трепетали, и, когда чуть-чуть приоткрылись, Джордж понял, что вряд ли она отдает себе отчет в том, что произошло.

Она снова опустила веки, громко застонала. Тут Джордж развил бурную деятельность.

Он подхватил ее под мышки и дальше — под груди, с трудом приподнял и прямо по осколкам потащил в гостиную, где уложил на ковер. Сорвав с кресла отделанный кружевом чехол, он сложил его и подоткнул ей под голову, чтобы кровь не лилась на ковер.

Затем кинулся в кухню, схватил аптечку первой помощи, принес в гостиную и осторожно забинтовал Илэйн голову. Слава Богу, подумал он, рана не глубокая, как ему показалось вначале, когда он увидел кровь.

Джордж действовал спокойно и быстро. Закончив, он подложил Илэйн под голову подушку и стащил с нее платье. Потом прикрыл ее одеялом, которое нагрел на калорифере, и, очень довольный проделанной работой, пошел на кухню и принялся за уборку.

Щеткой собрал в совок черепки. Пол сейчас со следами крови, размытой водой, напоминал абстрактную картину. Разнообразие рисунка завораживало Джорджа, и он испытал сожаление, когда наконец вымыл пол начисто. Такие красивые были узоры! А какой запах! Густой, насыщенный, настоящий запах свежей крови!

Вернувшись в гостиную, Джордж взял пухлую руку Илэйн. Еще немного — и он прикончил бы ее. И тем самым подписал бы и себе смертный приговор. Илэйн вновь застонала, открыла глаза. Больше часа пролежала она без сознания.

— Что случилось, Джордж? — спросила Илэйн заплетающимся языком.

Он ласково улыбнулся ей:

— Думаю, ты выпила лишнего, дорогая. Споткнулась и упала.

Илэйн пристально посмотрела на него своими пронзительными зелеными глазами, и Джордж похолодел: в ее глазах, казалось, отразились события этой ночи. Наконец она прикрыла веки.

Джордж не знал, помнит ли Илэйн о случившемся — она ни слова не сказала об этом, и он еще больше встревожился. Если помнит, что тогда делать?

— Может, я приготовлю тебе чашку чая?

Превозмогая боль, Илэйн кивнула и потянулась рукой к забинтованной голове.

Джордж пошел на кухню и придирчиво осмотрел каждый уголок — не осталось ли следов происшедшего?

Илэйн между тем продолжала лежать на полу с отрешенным видом. Неожиданно крупная слеза выкатилась из-под века и поползла вниз.

Джордж пытался ее убить. Она все помнила. Должно быть, он знает о Хэкторе.

Когда Джордж вернулся в гостиную с чашкой дымящегося чая, полные плечи Илэйн вздрагивали — плач переходил в рыдания.

Джордж поставил чашку с чаем на стол и обнял Илэйн.

Она все помнит, сомнений нет.

— Прости, Илэйн! Я проклинаю себя за то, что сделал! Подумал, что у тебя есть дружок или любовник. Ведь это смешно! Прости мне мою безумную ревность!

Илэйн фыркнула, но не могла не признать, что ревность мужа ей польстила, а слово «смешно» показалось неуместным.

Значит, точно он ничего не знает, но все равно набросился на нее. Даже поранил! Впредь надо быть осторожнее!

На лице Илэйн, словно на телеэкране, он читал каждую ее мысль. Слава Богу, что она жива. Не хватало еще, чтобы «Потрошителя из Грэнтли» схватили при таких обстоятельствах!

И он дал себе слово разыгрывать все свои спектакли с большей осторожностью.

От Илэйн не укрылась перемена в настроении Джорджа, и она вздрогнула. Он стал вдруг таким, каким был в тот страшный день, когда с ним стряслась беда! Только на этот раз виновата была она.

И Илэйн прикрыла глаза. Бедный, бедный Джордж!

Глава 23

Наступил понедельник. Джордж принес Илэйн завтрак в постель. Выглядела она просто ужасно. На голове, под волосами, вскочила здоровенная шишка, причинявшая нестерпимую боль, стоило до нее дотронуться. Пить всегда приятно, а потом голова будто разламывается. Внимание Джорджа не только не помогало, но действовало ей на нервы!

После того, как он напал на нее, а это было настоящее нападение, твердила себе Илэйн, она не желает иметь с ним ничего общего. Надо побыть одной и все хорошенько обдумать.

— Я приготовил тебе яйца с беконом и подрумяненными помидорами, — сказал Джордж каким только мог кротким голосом. — Яйца сварил пашот,[28] ты ведь на диете! — Он поставил ей на колени поднос с едой и робко улыбнулся.

Илэйн не в силах была смотреть ему в лицо и перевела взгляд на еду.

— Не ходи день-другой на работу, отдохни, по-моему, тебе это просто необходимо. Что скажешь?

Она принялась ковырять вилкой еду, не сводя глаз с фарфоровой тарелки с ярко-голубым, в китайском стиле, рисунком и мечтая поскорее избавиться от Джорджа. Тот, немного помешкав и так и не дождавшись ответа на свой вопрос, сказал:

— Ну что ж… Тогда я покину тебя: ешь в свое удовольствие. Я сказал твоему шефу по телефону, что у тебя простуда. Так что до вечера! Вернусь и приготовлю тебе отличный ужин!

«Ну ступай же, Джордж, Бога ради!» — с нетерпением думала Илэйн. Как только входная дверь за Джорджем захлопнулась, точнее, была аккуратно прикрыта, она сразу повеселела.

Представить себе Джорджа, хлопающего дверью, все равно что вообразить папу среди английской мебели XVIII века в стиле Чиппендейла!

И все-таки Джордж напал на нее!

Илэйн отодвинула поднос с едой. Да, Джордж способен на насилие! Вот и тогда, в электричке, он набросился на бедную девушку! Доктор объяснил такое поведение тяжелым детством Джорджа, деспотизмом его матери. Наконец, беременностью Илэйн. Приближающиеся роды держали Джорджа в постоянном напряжении.

Но почему она решила, что виновата в случившемся ночью?

Почему не ушла от него после того случая и еще поддерживала на судебном процессе?

Да потому, что она растерялась и не знала, что делать. Вот и все! «Ни в богатстве, ни в бедности, ни в горе, ни в счастье»! Но почему ни во время свадьбы, ни в тюрьме, ни потом они ни о чем таком не говорили и не думали?

Нестерпимо болела голова. Илэйн прикрыла глаза и увидела перед собой Хэктора. Он говорил ей о своей любви. Смешливый, добродушный, он больше всего на свете любил развлечения.

Илэйн улыбнулась своим мыслям. Да, славно они порезвились! Нет, она не откажется от Хэктора! Их отношения — единственное, что поддерживает ее в этой жизни! — С ним она познала счастье!

Она откинулась на подушки и внимательно оглядела спальню. Здесь необходим был ремонт, да и во всем доме тоже. Много лет назад Джордж служил коммивояжером в фирме «Ди-ай-уай». Они тогда часами просиживали над каталогами, выбирая для своей квартиры краски и обои. Это было еще до той «беды», как они между собой называли случай с Джорджем в электричке.

Из тюрьмы Джордж вышел совсем другим человеком: подавленным, несчастным, исполненным робости, порой граничившей с самоуничижением. Хотя и прежде он не отличался ни веселостью, ни общительностью. Временами Илэйн это казалось притворством с его стороны. Единственное, на что он был теперь способен, это на работу в саду и в огороде. Казалось, дом потерял для него всякий интерес, за исключением его вида снаружи, который полагалось поддерживать в приличном состоянии.

Пожалуй, и в самом Джордже не осталось ничего, кроме оболочки, внутри совершенно пустой. Пугающе пустой!

Когда начались убийства в Грэнтли, Илэйн стала подозревать Джорджа, но, поразмыслив, решила, что заблуждается. Уж слишком был он бестолковым. Чтобы убить, тоже необходима сноровка, а у него все валилось из рук.

Нет, он просто несчастный придурок! Но к ней, видимо, еще испытывает какие-то чувства как к жене, иначе не приревновал бы ее!

Больше всего Илэйн тогда поразило, что Джордж интересуется порнофильмами. В каком-то смысле для нее это было хуже, чем пытаться трахнуть девчонку!

Снова из уголка глаза Илэйн выкатилась тяжелая слеза и поползла по щеке прямо в рот, так что Илэйн ощутила ее солоноватый вкус.

Почему же с того момента все пошло наперекосяк? Когда успела она, молодая, с нетерпением ожидавшая своего первенца, превратиться в стареющую женщину, жаждущую встречи с другим мужчиной?

И когда, черт побери, всему этому настанет конец?!

Было всего семь утра, когда Кэйт вышла из дому. Поднялся туман, и воздух был напоен ароматом наступившей весны. Отпирая дверцу машины, она почувствовала, что кто-то подошел сзади, и резко обернулась, уверенная, что это Дэн. Всю ночь она о нем думала, не смыкая глаз, а едва рассвело, вышла из дому. Даже Лиззи ей сейчас не хотелось видеть.

Но это оказался не Дэн, а Уилли со своим круглым, словно луна, лицом. Кэйт невольно прижала руки к груди.

— Простите, что напугал вас, но нам необходимо поговорить. Совсем недолго, не беспокойтесь.

Он повел Кэйт под руку к «роллс-ройсу» Патрика и открыл заднюю дверцу. Кэйт не без страха влезла в машину, хотя умом понимала, что бояться ей нечего. Уилли завел мотор. Когда машина бесшумно скатилась с тротуара, опустил стекло, отгораживавшее заднее сиденье от места водителя, и сказал:

— Я знаю одно местечко, где можно перекусить, если не — возражаете.

Кэйт кивнула, не сомневаясь в том, что он наблюдает за ней в зеркало.

— Спасибо, Уилли! Совсем неплохо выпить по чашечке кофе.

В полном молчании они доехали до небольшого кафе для водителей на шоссе А13. «Ролле» Уилли поставил так, чтобы видеть его в окно, и провел Кэйт внутрь. Здесь почти не было посетителей, только две женщины да водитель грузовика. Когда Сэйт садилась за столик, а Уилли пошел за кофе, водитель бросил на нее беглый взгляд. Слава Богу, здесь она не одна. Кэйт постепенно расслабилась, закурила, глотнула кофе.

— Давайте поговорим насчет вчерашнего, Кэйт. Можно я буду вас так называть?

Она кивнула.

— Что же вы мне хотели сказать?

— Знаете, когда вы вышли из машины, Пэт так расстроился! Наверняка раскаивался, что взял вас с собой. Но поймите, он прежде всего защищал ваши интересы. Ваше служебное положение, ну и конечно же ваши с ним отношения. Вы догадались, наверное, что у него наверху есть кое-какие связи. И если этот ваш муж, извините, бывший муж, если он скажет в ЦБР, что хотел немножко помутить воду, там сразу приостановят расследование и закроют дело. Будто и не было ничего.

Кэйт снова глотнула кофе и прикурила от старой сигареты новую.

— Пэт, — Уилли вздохнул, — ни за что не причинил бы этому типу никакого вреда, головой ручаюсь! Но иногда приходится применять некоторые средства дружеского убеждения…

— Ну, если такое убеждение вы называете дружеским, можно себе представить, как вы обходитесь с врагами.

— В том-то и дело, что мы припугнули его — и все! Ведь этот красавчик влепил вам пощечину. Так разве мог Пэт стерпеть такое? Он прямо-таки обезумел! Хотя ничего не хотел — только помочь вам!

Кэйт непрестанно курила, и над головой у нее вились кольца дыма.

— Вы должны понять Пэта. Он родом из бедных краев, очень бедных. Ничего там у нас не было. Всю жизнь он трудился до седьмого пота, чтобы заработать то, что имеет сейчас. С такими, как ваш бывший муженек, он и связываться не стал бы. Они для него все равно что пустое место! И сделал он это все ради вас! И не пугал он никогда тех, кто не имел отношения к его бизнесу. В наших играх без этого не обойтись, иногда просто необходимо хорошенько врезать. Это закон улицы. А вы разве не живете по этому закону? Ведь стоит припугнуть подозреваемого, и он тут же наложит в штаны и признается в том, чего никогда не совершал. Вспомните хотя бы типов, которые швыряют бомбы в закусочные! В полиции из них прямо-таки выколачивают признание! А мы только пугаем!

«Прости мне, Господи, эту ложь!» — подумал Уилли.

Кэйт, однако, продолжала хранить молчание, и Уилли уже начал сердиться:

— Он ведь только хотел, чтобы вас не выгоняли с работы! Боялся вас скомпостировать…

— Скомпрометировать, Уилли! Вы это хотели сказать?

— Ну да, и это и вообще все! Вы же не какая-нибудь там глупая пташка и должны понимать, что дело кончилось в нашу пользу! Этот ваш муженек получил ровно столько, сколько заслужил, ни больше, ни меньше, и нисколько не пострадал! Ведь он сам виноват! Конечно, все это было вам неприятно, вы не привыкли в такому, но, уж поверьте, Пэт не стал бы с ним связываться, если бы не вы! Не вы и не ваша работа! Он знает, как много она для вас значит.

— Ну а теперь, Уилли, отвезите меня, пожалуйста, домой, если можно. Я должна ехать на работу.

Обратно они тоже ехали молча. На улице уже было полно машин, и Кэйт видела, как водители разглядывают их машину, видимо пытаясь угадать, кому принадлежит этот огромный «роллс-ройс». Кэйт вышла в самом начале своей улицы и похлопала Уилли по руке:

— Только одно могу сказать: у Патрика отличный друг!

— Я, Кэйт, преклоняюсь перед этим человеком! В нем столько хорошего! Думаю, вы это знаете, иначе не стали бы с ним встречаться! И не принимайте слишком близко к сердцу то, что он сделал. Он вас любит, очень любит, и хотел помочь. Только сделал это не совсем ловко, хоть и из лучших побуждений!

Последняя фраза вызвала у Кэйт улыбку. Еще минуту назад она не могла бы ее себе позволить! Право же, над словами Уилли стоит поразмыслить!

Уилли возвращался домой с тяжелым сердцем. Он сделал все, что от него зависело. Пронюхай об этом Патрик, избил бы Уилли до смерти! Но поступить иначе Уилли не мог.

Кэйт и Патрик были прекрасной парой!

Джордж сидел у себя в конторе и слушал болтовню Питера Реншо о предстоящей вечеринке. Наконец было решено, что она состоится в среду, то есть через два дня. Джордж вымученно улыбался, слушая всякие забавные истории об отвальных, на которых побывал Реншо. Оказалось, что в этом мероприятии примут участие человек двадцать пять, и с большинством из них Джордж ни разу не сказал и слова!

Неожиданно в комнате появилась миссис Денхэм:

— Не зайдете ли ко мне, мистер Маркхэм? Я хотела бы переговорить с вами.

Джордж последовал за начальницей, а Реншо удивленно вскинул брови. Он буквально достал Джорджа своим расположением к нему, и сейчас тот счастлив был от него избавиться, отдохнуть от его рассказов и шуточек. Миссис Денхэм закрыла за Джорджем дверь, предложила ему сесть и сама стала усаживаться. При этом Джордж слышал, как потрескивает ее шелковый костюм бежевого цвета от соприкосновения с колготками.

Джордж насторожился, но это не помешало ему улыбнуться.

Джозефин Денхэм тоже улыбнулась. И тоже настороженно. Потом нервно откашлялась и заговорила:

— Дело касается вашего увольнения по сокращению штатов. — У меня тут расчеты с указанием суммы, которую мы собираемся выплатить вам. — И она передала Джорджу листок бумаги. — В ваших интересах покинуть нас раньше, тогда мы сделаем для вас все возможное. Джонсон уходит уже в конце недели… — Она взглянула на его лицо и осеклась.

— Всего двенадцать тысяч фунтов? Я рассчитывал на большее!

Мысли в голове Джорджа проносились с бешеной скоростью.

Илэйн сойдет с ума! Он ведь говорил ей о двадцати, даже двадцати пяти тысячах фунтов! А на такие деньги ничего не сделаешь. Ровным счетом ничего!

Глядя на расстроенное лицо Джорджа, на какое-то мгновение Джозефин Денхэм прониклась к нему сочувствием, хотя никогда не любила его. Как большинство работавших в фирме женщин. Им было не по себе рядом с ним. Не потому, что он позволял себе что-то лишнее, нет! Просто они невольно сжимались под его взглядом из-под полуприкрытых век! Но сейчас, когда Джозефин увидела его взбешенным, мурашки поползли у нее по спине.

— Мне нужно больше! Гораздо больше!

— Но послушайте, мистер Маркхэм, расчеты сделаны на основании данных о ваших заработках. Вы…

— Это мне известно, — перебил ее Джордж. — Надеюсь, вы не забыли, что я работаю в бухгалтерии? Но мне просто необходима большая сумма! Гораздо большая! Вот глупая сука! Никак не может понять!

Глаза у Джозефин Денхэм полезли на лоб, и, оскорбленная, она поднялась.

— Я все понимаю, мистер Маркхэм! Вы, конечно, расстроены, но ваш тон вряд ли сможет что-либо изменить. Давайте поговорим в другой раз, а сейчас вам лучше уйти…

Джордж тяжело дышал. Двенадцать тысяч фунтов! Эта цифра словно била по голове, звенела в ушах. Паршивые двенадцать тысяч фунтов! Джордж повторял эту цифру, как заклинание, и не двигался с места.

Джозефин Денхэм исчезла из его поля зрения, он видел только паспорт, стоивший три тысячи, и Тони Джоунса, обещавшего пройти вместо него тестирование за солидную плату.

Миссис Денхэм тем временем прошла в бухгалтерию, отозвала в сторону Питера Реншо и что-то шепнула ему на ухо. После этого Питер отправился за ней в кабинет, но там было пусто. Джордж ушел.

— Я думала, он ударит меня!

Впервые в жизни Питер Реншо взглянул на эту привлекательную женщину другими глазами, не замечая ни ее пышной груди, ни глаз, ни волос, ни ног. Он волновался за Джорджа: фирма была всей его жизнью. Его прибежищем!

— А вам ни разу не приходило в голову, что Джордж Маркхэм, возможно, считает себя теперь конченым человеком? Что он не найдет новой работы, хотя вправе претендовать на нее так же, как десятки молодых мужчин и женщин? Что у него есть дом и жена? Уверен, миссис Денхэм, об этом вы никогда и не думали. Вы думаете только о себе и об этой проклятой фирме! Ну что ж, когда-нибудь придет и ваш черед, милочка! На этот счет не надо строить иллюзий. Так вот, хотелось бы надеяться, что с вами поступят более тактично.

Питер вышел из комнаты, а Джозефин Денхэм так и осталась стоять с разинутым ртом.

На ее столе валялась бумажка с расчетами. Двенадцать тысяч фунтов. Не очень-то много за пятнадцать лет службы!

Илэйн надоело валяться в постели, и она поднялась. Заварила чай, выпила чашку, прочитала газету и решила, что надо чем-то заняться, чтобы прогнать тревожные мысли. Она вымыла чашку и, глянув в сад, подумала, что неплохо бы отобрать семена помидоров на рассаду. Каждый год в это время Джордж высаживал семена в чашечки и ставил в хорошо проветриваемый шкаф, где они прорастали, прежде чем отправиться в теплицу. И потом все лето у них были свои помидоры, ярко-красные, крупные, сочные.

Илэйн пошла в спальню и оделась для работы в саду. Осторожно, чтобы не задеть шишки, натянула через голову старый джемпер, надела брюки от тренировочного костюма. После двух таблеток аспирина головная боль поутихла. Илэйн вообще не могла сидеть сложа руки. В доме все сияло чистотой, ей от безделья в голову лезли всякие неприятные мысли, она задумывалась над своей жизнью и начинала хандрить.

Илэйн прошла к сараю, и, когда вошла внутрь, в нос ей ударил запах плесени. Огляделась. Уютное гнездышко устроил себе Джордж! Здесь он проводил много времени.

Илэйн вдруг показалась, будто она вторглась на чужую территорию, но тут же в голову пришла мысль: сарай принадлежит Джорджу в такой же мере, как и ей. Он занимается садом, она — домом. У него одно дело, у нее — другое.

Ладно, где же эти семена? Она стала шарить по полочкам, висевшим на стенах. Луковицы гладиолусов ожидали своего часа, когда их высадят в грунт. Надо сказать Джорджу, чтобы высадил несколько луковиц у входа в дом, тогда вдоль фасада протянется шпалера цветов всевозможных оттенков. Эта мысль согревала душу. Не мешало бы также перепланировать сад — это тоже займет ее мысли на какое-то время. Скоро Джордж перестанет ходить на работу и будет посвящать больше времени саду. Хорошо бы купить несколько кустов роз. Илэйн любит розы, а Джордж хороший садовник, терпеливый и аккуратный. У них не найдешь ни одного сорняка!

Она принялась расчищать школьный стол, заваленный предметами, связанными с садоводством, затем порылась в ящике в поисках журналов, рассчитывая набрести там на какие-нибудь идеи по перепланировке сада. Пожалуй, стоило выкопать пруд побольше и украсить его «садиком камней» — получится очень красиво!

Илэйн вытащила из ящика кипу журналов и — похолодела! Смотрела и глазам своим не верила.

С обложки одного из них прямо на нее глядела молоденькая китаянка, почти совсем голая, с цепью на шее.

Девушка улыбалась.

Илэйн тупо уставилась на иллюстрацию, чувствуя, как желчь поднимается к горлу.

Под этим журналом был еще один, с броской надписью поперек обложки: «Нацистки-садисты» и изображением двух женщин в форме СС, которые волокли девицу, тоже почти голую.

Илэйн зажмурилась, потом снова открыла глаза. Нет, это не сон. Журналы лежали на месте!

Она не спеша вынула из стола все, что там было, и почувствовала, как тяжело стало на сердце. Под журналами Илэйн обнаружила газетные вырезки и, устроившись в кресле, где всегда сидел Джордж, принялась их просматривать. Здесь были вырезки из статей о Потрошителе из Йоркшира, пожелтевшие от времени, ломкие и хрупкие, фотографии жертв Потрошителя. Газетные заголовки, казалось, кричали:

Закрыв одну папку, Илэйн раскрыла другую.

Тут были вырезки поновее, все о «Потрошителе из Грэнтли». И Илэйн поняла: Джордж убил всех этих женщин!

Он ненормальный. Недаром напал на нее!

Надо сообщить в полицию!

Илэйн поспешно принялась запихивать папки и журналы в ящик и, поглощенная этим занятием, не заметила мелькнувшую за окном тень, не услышала, как открылась дверь. А когда повернулась, лицом к лицу столкнулась с Джорджем. От ужаса у нее даже не было сил завизжать, она ухватилась рукой за стол, чтобы не рухнуть на пол, и тихо застонала.

Джордж пристально смотрел на нее. И улыбался. Улыбался, как всегда, едва раздвинув губы.

— Пошли, дорогая, выпьешь чаю, а то у тебя шок, ты побелела как мел.

Кэйт сидела за ленчем в буфете, когда ее позвали к телефону, висевшему на стене рядом с дверью.

— Барроуз слушает.

— Кэйт? Это я, Дэн.

Кэйт с трудом узнала его голос, какой-то надломленный, и переполошилась. Она отвернулась к стене, пытаясь говорить как можно тише, чтобы никто не услышал.

— Вот что, Дэн… Клянусь, я ни о чем понятия не имела…

Он оборвал ее:

— Знаю. А теперь, Кэйт, давай смотреть правде в глаза: я сам виноват. В общем, скажи этому… твоему другу, что все в порядке. Твое дело закрыто. Я заезжал к вам повидаться с Лиззи и сказал, что возвращаюсь к Антее.

— В самом деле?

— Да. Сегодня утром говорил с ней по телефону. Решили еще раз попробовать…

Дэн лгал: он хотел убраться из Грэнтли подальше, чтобы навсегда забыть о Патрике Келли.

— Надеюсь, Дэн, у тебя все будет в порядке, очень надеюсь!

Дэн сказал что-то, но из-за треска в трубке Кэйт не расслышала и дважды переспросила, прежде чем повесить трубку. Затем вернулась к своему столику и закурила сигарету. Буфет постепенно заполнялся людьми, но Кэйт ничего не замечала.

Из головы не шел Патрик и все то, чему она оказалась свидетельницей. Она все так же любила его. Любила и боялась. Порой он вызывал у нее раздражение. Но вопреки всему, и это было самое худшее, Кэйт хотела его! Боже! Как она его хотела!

— Места тут платные? — добродушно пошутил Кэйтлин, подходя к столику.

— Со стариков денег не беру!

Он засмеялся:

— Ну как дела? Все уладилось?

Кэйт кивнула.

— Уверен, — Кэйтлин усмехнулся, — твой Дэнни настоящий прохвост! Надо же до такого додуматься! Хорошо хоть, с тестированием все в порядке!

— Как ни странно, все идет гораздо лучше, чем можно было ожидать!

— О Спенсере слышала?

Кэйт мотнула головой.

— Как и все офицеры, он получил приглашение пройти тест и теперь рвет и мечет! Считает это провокацией, стремлением подорвать его авторитет!

И Кэйтлин так расхохотался, что все невольно повернули головы в его сторону.

— Но дело вовсе не в приглашении на тест, а совсем в другом, — продолжал Кэйтлин. — В том, что сказала ему Аманда.

Кэйт была заинтригована и с улыбкой сказала:

— Ладно, продолжайте, раз начали!

Кэйтлин перегнулся через столик и зашептал ей на ухо:

— Она сказала Спенсеру, что ей удалось прочесть тайный доклад психолога, где он утверждает, что «Потрошитель из Грэнтли», скорее всего, полицейский лет двадцати семи — двадцати девяти, лечившийся от паранойи, с агрессивным и разрушительным типом поведения!

Кэйт захихикала:

— Ну, если на воре шапка горит…

— Прими мои искренние соболезнования! — вновь зашелся в хохоте Кэйтлин. — А знаешь, у тебя талант комика! Значит, Келли виделся с твоим муженьком?

Он так круто переменил тему разговора, что Кэйт растерялась:

— Да. Все улажено.

— Должен тебе сказать, Патрик Келли — настоящий ловкач! Если возьмется, любое дело уладит! Тебе, можно сказать, повезло с другом!

Кэйт опустила глаза.

— Ну что, Кэйт? В нашем распоряжении еще добрых полчаса. Пойдем в закусочную, я угощу тебя выпивкой! У меня в глотке пересохло, как у канюка в промежности!

Кэйт прикрыла глаза.

— Ну и остроты у вас, Кэйтлин!

— Моя жена, бедняжка, упокой Господи ее безгрешную душу, тоже так говорила!

— Вы, должно быть, по ней скучаете?

— Да, Кэйти, скучаю, и с каждым днем все больше и больше. Как можно не скучать по жене! Впрочем, язык у нее был ядовитее змеиного жала. Ладно, подружка. Пошли выпьем! А то наш буфет мне порядком надоел! Особенно эти салаги, которые здесь гужуются!

Кэйт пошла вслед за Кэйтлином к выходу. Она и сама была не прочь выпить.

Илэйн и Джордж сидели за кухонным столом друг против друга. Перед ней стояла чашка кофе, который он сварил, с молочной пенкой. Джордж молча потягивал свой кофе и время от времени улыбался.

— Илэйн, — произнес он наконец едва слышно, но Илэйн буквально подскочила на стуле.

— Не бойся, Илэйн. Я не сделаю тебе больно. И никогда не делал. Она закусила губу.

— Я, дорогая, не хотел убивать, но так уж случилось, поверь мне! — Он развел руками. — Не знаю, что на меня нашло. Они все у меня перед глазами, все, как одна, эти шлюхи!

Он словно обращался к самому себе и в подтверждение своих слов кивал головой. Ногти Илэйн вонзились в ладони.

— Все, даже эта сучка О’Лири со своими детьми! Но детям без нее лучше — поверь мне! Это надо было видеть, Илэйн! На ней даже колготок не было, а ведь на улице подмораживало! Настоящая блядь! Грязная вонючая блядь!

Илэйн зажала уши, чтобы не слышать его голоса, и, когда Джордж поднялся, в ужасе кинулась к двери. Но он успел схватить ее за волосы, причинив нестерпимую боль. Илэйн вскрикнула, из затянувшейся было раны на голове засочилась кровь. Точным, выверенным движением Джордж швырнул Илэйн на пол — он полностью отдавал себе отчет в том, что делает.

— Ты, Илэйн, все знала и теперь корчишь из себя судью, да? — спрашивал он, стоя над ней и покачивая головой.

От его ударов губы у Илэйн распухли и во рту появился привкус крови.

— Почему ты не развелась со мной, а? Почему все эти годы была живым напоминанием о том, что я тогда совершил?

Он с такой силой ударил ее в живот, что она стала задыхаться.

— Ты узнала мою маленькую тайну и теперь мне придется убить тебя! Понимаешь? Я просто не могу оставить тебя в живых!

Джордж вздохнул раз, другой. Илэйн глядела на него глазами, полными слез. Он был в сильном возбуждении. Да он чокнутый! — дошло вдруг до Илэйн с поразительной ясностью. Безумный! Никогда больше она не увидит Хэктора, своих подруг. Вообще никого! Она может считать себя мертвой.

Перешагнув через нее, Джордж вышел в прихожую, замурлыкав свой любимый мотивчик. Эта его привычка всегда действовала ей на нервы. С того места, где она лежала, ей было видно, как он вытаскивает из-под гардероба в прихожей половицу. Превозмогая боль, Илэйн с трудом встала на колени и, хватаясь руками за стену, попыталась подняться. Весь пол был в крови, и, когда, покачнувшись, она попыталась удержать равновесие, капли крови потекли вниз по подбородку и потом за пазуху.

Из-под половицы Джордж вытащил армейский складной нож и, вздохнув, решительно двинулся к Илэйн с таким видом, будто собирался наказать непослушного ребенка.

Она услышала его вздох и хотела выбежать через заднюю дверь на улицу, но в этот момент нож, вспоров ее шерстяной джемпер, вошел под лопатку. С торчавшим в спине ножом, обливаясь кровью, Илэйн побежала вокруг кухонного стола. Джордж, словно завороженный, смотрел на нее. Потом покачал головой. Вечно с этой Илэйн неприятности.

Сделав еще несколько шагов, Илэйн упала на колени и стала хватать ртом воздух. Джордж аккуратно вытащил у нее из-под лопатки нож и занес его над ее головой. В этот самый момент Илэйн повернула голову и посмотрела ему в лицо:

— Джордж! Пожалуйста… пожалуйста, Джордж!..

Она кашлянула, и из уголков рта вытекла струйка крови. Джордж снова всадил ей нож под лопатку, теперь по самую рукоять.

Илэйн рухнула на пол, руки и ноги задергались в предсмертных судорогах.

Потом она затихла и лежала, прижавшись щекой к белой плитке пола. Ее зеленые, уже безжизненные, глаза были устремлены на плинтус.

Джордж опустился на колени, поправил ее рыжие волосы так, чтобы они лежали по обе стороны лица. С Илэйн всегда было трудно, но теперь наконец она успокоилась!

Он приготовил себе еще чашку кофе и сидел, попивая и глядя на мертвое тело.

Потом замурлыкал свой любимый мотивчик. Придется ему все хорошенько продумать! Столько хлопот предстоит!

По крайней мере, он избавил Илэйн от огорчения — она не узнает, какую ничтожную ему выплатят компенсацию при увольнении. Ни пенса из нее Илэйн не позволила бы ему истратить на собственные нужды!

Джордж взглянул на часы. Четверть четвертого. Ему надо отдохнуть. Он сделал себе сандвич и пошел с ним в гостиную. Надо, пожалуй, посмотреть какой-нибудь порнофильм и немного расслабиться: трудный выдался день!

Тони Джоунс не сводил глаз с сидевшего напротив него маленького мужчины. Лэрри, Стайнберг мог достать все что угодно для кого угодно, и в среде уголовников, с которыми он якшался, его прозвали Хэрродс — по названию известного супермаркета. Если, допустим, вам понадобится непальский як, Лэрри достанет его, и по очень сходной цене! Стайнберг то и дело поправлял пенсне на носу с огромной шишкой у переносицы.

— У меня, Тони, конечно, были проблемы, но я достал его быстро, быстрее не мог. Приходится вертеться, когда у тебя на хвосте дьявол, верно? А сколько, ты сказал, дашь за него?

— Я ничего не говорил.

— Ох, ладно, у тебя, должно быть, есть на сей счет свои соображения. Мои друзья из отдела паспортов дерут теперь три шкуры. Но для тебя, как для доброго друга, я раздобыл по старым расценкам.

Тони извлек из внутреннего кармана пиджака коричневый конверт и положил на стол. Лэрри вскрыл его, тщательно пересчитал деньги. Ровно тысяча фунтов. Что ж, недурно за день работы! В свою очередь он достал из ящика стола темно-красного цвета паспорт.

— Вот, возьми, соответствует стандартам ЕЭС.

Тони раскрыл паспорт и увидел на развороте собственную фотографию.

— Спасибо, Лэрри. За мной должок, насколько я понимаю.

Тони сунул паспорт в верхний карман пиджака и пошел к выходу. Лэрри проводил его взглядом, а потом посмотрел в окно: Тони перешел улицу и остановил такси — черный лимузин.

Лэрри был заинтригован.

Все паспортные данные — на некого Джорджа Маркхэма из Грэнтли в Эссексе. У этого человека уже есть туристический паспорт сроком на год, а еще один, на десять лет, выдан ему полтора года назад. Что-то тут не так, это ясно. Но в чем все-таки дело? В голове звенел сигнальный звоночек, только кнопку никак не удавалось нащупать.

Лэрри переложил тысячу фунтов из конверта в бумажник. Плата хорошая! А нынче это не последнее дело!

Вернувшись в свою секс-лавку, Тони Джоунс налил себе большую порцию шотландского виски и залпом выпил. Обожгло горло и желудок, и сразу заболела язва.

Обилие информации о Джордже Маркхэме, свалившейся на Тони, угнетало его, делало прямо-таки больным.

Всю свою жизнь Тони провел среди уголовников, сутенеров и проституток. Не гнушался и связями с главарями гангстерских шаек. При его бизнесе без этого просто не обойтись.

Тони даже гордился своей способностью общаться со всей этой публикой, хотя рождественских подарков они ему не присылали.

Лавка его была одной из самых старых в Уэст-Энде, Поначалу ее держал его отец, а потом передал Тони, единственному сыну. Тони тоже собирался передать лавку сыну. Отношение к порнографии в обществе теперь стало более терпимым, и бизнес становился выгодным. Каких только проституток не повидал Тони на своем веку, каких сутенеров! Они, не задумываясь, любому готовы были перерезать глотку. Но никого так не боялся Тони, как этого Джорджа Маркхэма с его улыбочкой!

Он налил себе еще виски, и тут в подсобку впорхнул Эммануэль, хлопая своими густо намазанными веками.

— Тони, выручи, если не возражаешь. Я просто с ног сбился!

Тони глянул на парня:

— Вот что, Эммануэль, вали отсюда, и чтобы я тебя больше не видел сегодня, если только легавые не устроят облаву или сама Джоан Коллинз не притащится к нам за вибратором! Понял?

Парень поджал губы и пулей вылетел из подсобки. Ну и сука этот Тони Джоунс! Вдруг Эммануэль заметил нового покупателя в опрятном коричневом костюме и сразу приободрился: он обожал новичков.

Эммануэль улыбнулся ему самым любезнейшим образом. Видимо, весь день сегодня придется работать, Тони, кажется, надерется до чертиков. В последнее время с ним это часто случается!

— Разрешите, я помогу вам?

Мужчина как-то глупо улыбнулся.

Эммануэль тоже расплылся в улыбке: тут пахло по меньшей мере полусотней фунтов!

Джордж досмотрел фильм, расслабился и почувствовал себя бодрее. Он выключил видео и про себя улыбнулся. Итак, Илэйн нет! Не надо больше играть в вежливость!

Вдруг на его лицо набежала тень: Илэйн была его алиби!

Но в следующий момент тень исчезла: мозг лихорадочно работал. Ничего, он и на сей раз сумеет выйти сухим из воды!

Можно куда-нибудь уехать на время, а вернувшись, сказать, что Илэйн его бросила, например во Флориде, где они навещали его сестру Эдит. Работа его больше не держит, дом он продаст и будет свободен как птица! Этот план нравился Джорджу все больше и больше.

Он ликовал: ну и голова у него! Такое не каждый придумает.

И все-таки что делать с Илэйн? Ее надо куда-то спрятать. Он подумал было зарыть тело в саду, но отказался от этой мысли.

Он ее спрячет у всех под носом, но так, чтобы никто не нашел! Котелок у него варит неплохо…

Тут зазвонил телефон, и Джордж подпрыгнул в кресле от неожиданности. Его резкие звуки прокатились по безмолвному дому, наводя страх. Джордж рванулся в прихожую, схватил трубку, и сразу наступила тишина.

— Привет, Джордж. Это Маргарет. Как там Илэйн?

Сердце его учащенно забилось.

— Спасибо, Маргарет, получше… впрочем, вряд ли она выйдет на работу на этой неделе.

— А можно ее на два слова?

— Она сейчас спит и наверняка огорчится, что не поговорила с вами.

— Ладно, пусть спит, позвоню в другой раз, в конце недели. Пока!

Этот короткий разговор показался Джорджу бесконечно долгим!

Разъяренный, он кинулся в кухню. Илэйн по-прежнему лежала на полу, устремив безжизненные глаза на плинтус.

— Это твоя подружка, Маргарет! Как всегда, проверяла тебя! Ты слышишь?

Джордж опустился на колени и, приподняв голову Илэйн за огненно-рыжие волосы, с бешенством взглянул ей в лицо.

— От тебя, Илэйн, одни неприятности! Ты сущее несчастье! Вот ты кто!

И вдруг, словно только сейчас осознав, что случилось, Джордж стиснул ее голову ладонями и заплакал.

В дверь постучали, и Эвелин пошла открывать. У Лиззи гремела музыка, и Эвелин улыбнулась, вытирая руки о фартук: в ее возрасте это совершенно естественно. Эта мысль действовала успокаивающе.

Открыв дверь, Эвелин увидела Патрика Келли.

— Здравствуйте! Кэйт нет сейчас дома, но все равно проходите. Я как раз собралась пить кофе.

В прихожей Патрика оглушили доносившиеся из комнаты Лиззи звуки.

— Это моя внучка! Если вы сочтете ее тугой на ухо, я, так и быть, вас прощу!

Следом за Эвелин Патрик прошел на кухню, расстегнул пальто и присел к бару.

— Я готовлю ужин, отличную молодую баранину.

— От такого аромата обалдеть можно.

Эвелин разлила кофе по чашкам.

— Стряпня — мое хобби. Она успокаивает нервы.

Патрик стал пить кофе, а Эвелин, усевшись напротив, закурила и с шумом выпустила дым из ноздрей.

— Чем могу быть вам полезна, если, конечно, ваш визит не продиктован общественными нуждами?

Патрик улыбнулся: ничего не скажешь, остра на язык!

— Я пришел поговорить о вашей поездке в Австралию.

— А в чем дело?

— Не думаю, что у Кэйт хватит на нее средств. Или я ошибаюсь?

Эвелин опять затянулась. Она знала, что Кэйт собирается взять ссуду в банке. Чтобы выполнить обещание, данное Лиззи, она готова даже продать машину и драгоценности, все до единой. Нельзя разочаровывать девочку.

Патрик догадывался, о чем думает Эвелин. Он со вздохом достал из кармана конверт и положил на стол.

— Что это?

— Два авиабилета первого класса до Сиднея с четырехдневной остановкой в Сингапуре. Старый, как мир, маршрут в Страну оз.[29] Остановка в Сингапуре, поверьте, принесет вам много радости! Берите, не отказывайтесь, а Кэйт скажите, что у вас было немного денег… в общем, скажите что хотите, лишь бы она думала, что билеты оплатили вы.

Эвелин пощупала толстый коричневый конверт, потом взглянула прямо в глаза Патрику:

— Между вами что-то произошло, да?

Он кивнул: лгать было бессмысленно, и он рассказал ей о Дэне. Эвелин и глазом не моргнула.

— Вряд ли Кэйт это понравилось, да и мне тоже, по правде говоря. Но я реалистка, чего не скажешь о моей дочери, и уверена, что всякое действие вызывает противодействие. Хотите, дам вам один совет? Не забывайте, что для Кэйт главное в жизни — работа. Трудно себе представить, каких огромных усилий стоило ей добиться нынешнего своего положения. И при этом она все-таки решилась на связь с вами. Разве это вам ни о чем не говорит? В ее жизни был всего один мужчина — Дэнни Барроуз, бывший муж. А теперь вот вы. Или, может, следовало сказать «были» вы? Не знаю. Это известно только Кэйт. Если моя дочь вам небезразлична — надеюсь, что это так, — не забывайте о моих словах. В будущем вы тоже с этим столкнетесь. Характер у Кэйт прямой и ясный, как Божий день!

У Патрика хватило такта не отвести глаз, и Эвелин была ему признательна за это. Она знала, что он любит ее дочь: это чувствовалось по тому, как он произносил ее имя, по попыткам облегчить ей жизнь всеми доступными ему способами. Взять хоть эти билеты в Австралию! Дорого он заплатил за то, чтобы искупить свою вину. Но Эвелин хорошо его понимала.

В конверте лежали два билета на 4 марта 1990 года, рейс из аэропорта Хитроу. Эвелин нахмурилась.

Он взял у нее конверт и положил в карман.

— Разве я сказала, что отказываюсь их принять?

Голос ее смягчился. Он вернул ей конверт и через несколько минут вышел из дома, испытывая некоторое облегчение.

Эвелин проводила его и взглянула в сторону лестницы: музыка все еще гремела.

Дочь не должна знать, что приезжал Патрик. Но обмануть ее нелегко! Хотелось бы надеяться, что она поверит выдумке о страховочных деньгах, оставшихся у Эвелин после смерти мужа.

Пройдя на кухню, Эвелин сунула конверт с билетами в карман фартука, и на душе сразу потеплело: наконец-то она познакомится со своими внуками и внучками, которых никогда не видела. И это благодаря Патрику Келли!

Не важно, какая о нем идет слава, ей он симпатичен. Просто он продукт того мира, в котором все они живут, и стиль его жизни не вызывал в Эвелин ни малейшего протеста.

А что он так поступил с Дэном… Что ж, Дэн — негодяй, и получил по заслугам!

Жаль, что она не видела, как Патрик проучил его.

Глава 24

Джордж посмотрел на часы: было пять тридцать пять утра, еще не рассвело. В глаза будто попал песок. Он стал их тереть и вдруг ощутил исходивший от рук странный запах. При свете небольшой лампочки, которую он зажег, высунувшись из-под одеяла, он принялся их рассматривать и поморщился.

На пальцах и на ладонях были пятна ржавого цвета. Он долго изучал свои руки, будто видел впервые, и наконец сел в постели. Только сейчас он заметил, что спал одетым, и нахмурился.

Откинув одеяло, Джордж, пошатываясь, ступил на ковер.

Во рту пересохло, даже трудно было глотать. Чашка кофе — вот что ему нужно. Что-то мурлыча себе под нос, он спустился в кухню и повернул выключатель. С треском зажглась лампа дневного света, и он увидал тело Илэйн. Не обратив на него никакого внимания, Джордж прошел к раковине, налил в чайник воды и, переступив через Илэйн, подошел к плите. Сварив себе сладкого крепкого кофе, Джордж поставил кофейник на стол, принес из гостиной свои рождественские сигары, взял одну и стал раскуривать.

Кофе и сигары! Джордж вздохнул от удовольствия. Сигары и кофе! Какое блаженство!

Джордж улыбнулся: он совершенно свободен!

Наконец он взглянул на Илэйн.

Сегодня она исчезнет навеки! Он знал, как это сделать!

Но сначала надо принять душ.

После душа Джордж принялся за дело. Взял два больших черных мешка и стал засовывать в них Илэйн. Сперва голову, чтобы не видеть ее остекленевших глаз. Ее волосы прилипли к полу, где образовалась лужа уже свернувшейся и потемневшей крови. Надо будет отодрать их от плиток. Когда голова наконец оказалась в мешке, он обвязал его веревкой в том месте, где была шея, и бросил взгляд на нижнюю половину туловища. Затем перевернул ее лицом вверх, чтобы лучше видеть, теперь ноги ее оказались разведенными в стороны. Он представил ее себе без штанов и про себя улыбнулся, чувствуя знакомое возбуждение. Кровь, как всегда, вызывала в нем острое желание.

Ему нравилась, что кровь густая и липкая, она напоминала ему розоватую сперму. Стянув с Илэйн тренировочные штаны и колготки, он, словно завороженный, уставился на ее удивительно белые ноги. Из-под трусов вылезали грубые рыжие волосы на лобке, и это тронуло Джорджа. Сейчас Илэйн была его идеалом женщины: безликая, ничего не требующая и абсолютно доступная!

Он сунул палец в ее промежность, ощутив податливую, мягкость. Провел пальцем по шелковистой вкладке ее трусов и по волосам на лобке.

Потом слизнул выступившие у него над верхней губой капельки пота. Затем, сунув пальцы за резинку трусов, начал не торопясь стаскивать их, обнажая самые интимные части тела Илэйн.

Весь во власти ощущений, рождаемых болезненным воображением, Джордж расстегнул «молнию» на своих брюках и принялся массировать ее холодные упругие бедра. Попробовал снять с нее трусы и раздвинуть ей ноги пошире, но они почти окоченели и не двигались. Тогда он решил сделать это силой.

От прилагаемых усилий и сексуального возбуждения Джордж задышал часто и тяжело.

Илэйн верна себе. Джордж нахмурился. С ней всегда было трудно. Даже мертвая, она не подпускала к себе.

Холодной влажной ладонью Джордж провел по лицу и вдруг заметил, какой беспорядок у него на кухне. Надо сначала прибрать. А для развлечений у него уйма времени. И Джордж стал натягивать на Илэйн второй мешок, действуя быстро и ловко. Наконец он опустился на корточки, полюбовался делом своих рук. Упакованная в мешки, Илэйн напоминала цыпленка в полиэтиленовой оболочке.

Посидев немного, Джордж поднялся, застегнул брюки, заправил рубашку. Половина работы сделана. Он продолжит ее после чашечки отличного чая.

Келли ждал Кэйт у закусочной, куда они с Кэйтлином обычно ходили на ленч. У Кэйт сжалось сердце, когда она увидела его черный «БМВ». Кэйтлин с улыбкой сказал:

— Насколько я понимаю, Кэйт, скучать тебе не дадут. Встретимся попозже.

Танцующей походкой Кэйтлин вошел в закусочную, оставив Кэйт одну. Она увидела сквозь ветровое стекло Патрика, подошла и без всяких церемоний села в машину.

— Привет, Кэйт! — сказал Патрик своим обычным тоном, и Кэйт нервно сглотнула.

— О Патрик! — только и могла она произнести, когда он тронул машину, — у нее перехватило дыхание. Запах крема, которым он пользовался после бритья, пьянил ее. Она злилась на себя и в то же время была счастлива, что он рядом, — в общем, все шло своим чередом.

Патрик повез ее к себе. Всю дорогу оба молчали. Так же молча вошли в дом. В столовой был накрыт стол на двоих, аппетитный аромат жаркого щекотал ноздри.

Первым, когда они сели, заговорил Патрик:

— Прости меня, Кэйт. Я знаю, что нехорошо обошелся с Дэном. Но единственной моей целью было помочь тебе, сделать все, чтобы ЦБР оставило тебя в покое, клянусь! О том, чтобы причинить Дэну вред, я и не помышлял, просто хотел его припугнуть. И все.

В голосе Патрика Кэйт уловила нотки отчаяния, а на лице увидела искреннее раскаяние. К тому же ее влекло к нему с прежней силой. Она окинула взглядом уютную, богато убранную столовую: плюшевый ковер, акварели на стенах, изысканную сервировку, дорогую скатерть — и поняла, что истосковалась по всей этой роскоши, а особенно по ее хозяину. Кэйт готова была простить Патрику все! Он был ей необходим как воздух. Как сама жизнь! Что значила вся эта история с Дэном в сравнении с тем счастьем, которое ей давала близость Патрика, когда она могла протянуть руку и коснуться его лица! И влечение их было взаимным.

Они смотрели друг другу в глаза и почти физически ощущали связывавшие их интимные нити. Кэйт не могла не приехать сюда, и Патрик знал это. Ведь если не навести мост над разделившей их пропастью, оба погибнут.

Патрик пытался прочесть в глазах Кэйт, глубоких как озера, прощение, и когда она, подняв бокал с красным вином, улыбнулась ему, почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

— Твое здоровье, Патрик! — Кэйт отпила из бокала, понимая, что назад пути нет: она полностью приняла его образ жизни. Она забудет и Дэна, и вообще все на свете, останется только их неодолимая тяга друг к другу.

Патрик снял крышку с блюда, которое Уилли поставил на стол, как только они подъехали к дому, и положил Кэйт в тарелку несколько ломтиков мяса.

Беря у него тарелку, она случайно коснулась его руки, и обоих словно током ударило.

— Как поживает Уилли?

— С ним все в порядке, — с улыбкой ответил Патрик, наполняя собственную тарелку.

— Прекрасно. Уилли мне нравится.

Уилли и в самом деле нравился Кэйт. Патрик не знал, что он приезжал к ней, не то пришел бы в бешенство. Хотя разговор с Уилли очень помог Кэйт разобраться в собственных чувствах.

— Мы проведем эту ночь вместе? — спросил Патрик, и Кэйт, обтерев салфеткой набитый едой рот, улыбнулась ему:

— Почему бы и нет?

Отложив вилку и нож, Патрик обошел стол и обнял Кэйт. Он не стал ее целовать, только зарылся лицом в ее мягкие волосы, и Кэйт поняла, что наконец-то вернулась домой.

Да, он и сейчас представлял для нее опасность, но она знала, что никогда не покинет его.

Час спустя Кэйт появилась на работе. К ней вернулась легкость, которой она давно не испытывала и которая, казалось, больше не покинет ее. И вид, и самочувствие у нее были отличными. Это заметили все, находившиеся в дежурке.

Детектив-сержант Спенсер, которого разыграла Аманда, никак не мог успокоиться и прошипел на ухо Уиллису:

— Погляди, как взбодрилась! Хорошо, видно, трахаться с уголовником!

Уиллис мрачно посмотрел на Спенсера: тот действовал ему на нервы. Он вообще действовал всем на нервы!

— Спенсер, ну почему бы тебе не провалиться к чертовой матери!

Уиллис пошел прочь от него. Анализ результатов тестирования оказался куда более трудоемким, чем можно было предположить, но смысл в нем был безусловно: возможно, теперь у них появится шанс поймать наконец этого маньяка-убийцу.

Одновременно с тестированием крови у мужчин брали и отпечатки пальцев. И если они совпадали с уже имевшимися в архиве, это было дополнительное алиби. В том случае, когда за человеком не числилось никаких преступлений, у него только требовали паспорт или другое удостоверение личности. Принимали во внимание и водительские удостоверения, но предпочтение отдавали документам с фотографией. Все это отнимало уйму времени, просто невозможно было переварить без конца поступающую информацию. И все-таки теперь появилась хоть какая-то надежда, не то что до тестирования, когда они практически зашли в тупик.

Уиллис взялся за очередную папку с делами правонарушителей на сексуальной почве. Из-за сбоев в компьютерной сети они только сейчас получили полный список проживавших в их районе, когда-либо находившихся под судом и отбывавших срок в иных районах страны, так называемых «летунов»; какое-то время они проводили на воле, а потом снова попадали в тюрьму. Их презирала и полиция, и весь преступный мир. Уиллису предстояло разобрать целую кипу папок, лежавших перед ним в алфавитном порядке, и произвести предварительную сортировку. В первой было дело Десмонда Аддамсона.

Уиллис бегло проглядел его: изнасилование, поджог, сутенерство, разбойное ограбление. Аддамсон объявился в Грэнтли где-то в середине января, уже после первых убийств. Он потянулся к телефону: лучше все-таки тщательно все проверить. Надо, пожалуй, доложить о нем старшему по группе офицеру. Снимая трубку, Уиллис нечаянно задел папки и не успел их подхватить. С глухим стуком они попадали на пол, а содержимое их разлетелось по комнате. Это всех позабавило. Уиллис тоже весело улыбнулся, но когда стал подбирать с пола бумаги, пришел в ужас: теперь он и за сто лет не разложит их снова по папкам. Последнюю подобранную с пола кипу бумаг он положил к себе на стол. Прямо на него с фотографии, оказавшейся сверху, смотрел Джордж Маркхэм, с волосами погуще и потемнее, чем теперь, без морщин, но, несомненно, Джордж Маркхэм. Однако Уиллис оставил фотографию без внимания.

Джордж выпил чашку превосходно заваренного чая и прикидывал в уме, как втащить тело Илэйн на чердак. Эта идея пришла ему в голову после долгих размышлений, и сейчас Джорджа смущало только одно — вес Илэйн, уж слишком она была тяжелой.

Но и тут Джордж нашел выход из положения и не мог сдержать улыбки: котелок у него и в самом деле варит отлично.

Он встал, окинул взглядом тело, упакованное в мешки.

— Пойду прогуляюсь, дорогая. Недолго.

Надев свое выходное пальто, Джордж запер дом и поехал к торговому центру Грэнтли. Там он поставил машину на стоянку в многоэтажном подземном гараже, пересек центральную площадь и вошел в небольшой магазин Стеллмана, торговавший всякими механизмами и выдававший их напрокат.

Этот магазин существовал в Грэнтли добрых два десятка лет. Но Джордж попал в него впервые и сейчас стоял в растерянности среди множества всевозможных газонокосилок и машинок для приклеивания обоев. К нему с улыбкой подошел молодой человек:

— Чем могу помочь?

— Простите? — не поняв, робко произнес Джордж.

— Извините, сэр! — Молодой человек оглядел Джорджа и пожал плечами. — Чем могу вам помочь, сэр? — На этот раз он сделал ударение на слове «сэр».

— Я… мне… мне нужно извлечь двигатель из машины. Понимаете, один мой приятель предложил поставить в мою машину новый мотор… — Джордж внезапно осекся: ответ показался неубедительным, Джордж не продумал его до конца.

Молодой человек сразу посерьезнел и деловито сказал:

— Понимаю. Вам нужен подъемник «Холтрэк». — Видя растерянность Джорджа, он снова улыбнулся. — Это такой маленький блок с ручкой. Поднимает около тонны, а весит совсем мало. Не то что старые подъемники. Ручной привод, ничего нет проще. А на какое время вы хотели бы его взять?

Теперь улыбнулся Джордж: затея оказалась легче, чем он думал.

— Самое большее на пару дней.

— Хорошо. Впрочем, я рекомендовал бы взять на неделю. Не очень-то много вы наработаете, если Господь вздумает помочиться дождем. Кроме того, за день вы заплатите восемь фунтов, а за неделю шестнадцать! Плюс, разумеется, налог на добавленную стоимость — не следует забывать об этом «проклятии Мэгги».

Ничего не скажешь, парень умеет сбывать свой товар. Но Джордж сейчас был готов выложить любую сумму, и названная цена показалась ему слишком низкой.

— Пожалуй, я последую вашему совету. Можно забрать его прямо сейчас?

— Разумеется.

Парень выписал счет, и Джордж расплатился наличными. Домой он возвратился в прекрасном настроении, сжимая в руках свой «Холтрэк», и приступил к самой ответственной за сегодняшний день операции.

Первым делом Джордж отправился на чердак, снял дверцу, счистил с нее грязь и пыль и положил на постель — он любил чистоту и порядок. Прихватив подъемник, Джордж стал подниматься по стремянке вверх, осторожно и не спеша, к квадратному отверстию в потолке, где ему предстояло приступить ко второму этапу операции.

Подтянувшись, он залез на чердак и, внимательно осмотревшись, увидел на крыше трехслойную обрешетку из досок. Затем он спустился вниз и вернулся обратно с мотком веревки из полиэстра примерно в полдюйма толщиной, веселенького светло-голубого цвета. Закинув конец веревки за левую обрешетку и крепко завязав его узлом, Джордж второй ее конец закинул за правую обрешетку, чтобы при натяжении не оборвалась. Обрешетка находилась на высоте примерно восьми футов от пола, и, закрепляя веревку, Джорджу пришлось стать на большой чемодан.

После этого он ухватился за веревку, повисел на ней несколько секунд и убедился, что держит она превосходно.

Отпустив веревку, Джордж легко встал на ноги и развеселился. Это было восхитительное ощущение, как в детстве, когда они качались на веревках, а потом спрыгивали на землю. Он улыбнулся и повторил все сначала, повисев на этот раз подольше и раскачиваясь из стороны в сторону.

И вдруг спохватился: что это он дурака валяет? Джордж затащил наверх подъемник и полиспаст к нему. Крюк перекинул через веревочную петлю на чердаке и опустил полиспаст в отверстие чердачной двери. Наконец-то все было готово.

В предвкушении предстоящей операции по телу Джорджа побежали мурашки. Он пришел на кухню, подхватил тело Илэйн, протащил через гостиную и поволок на второй этаж. Мертвая Илэйн оказалась намного тяжелее, чем он рассчитывал, и Джордж, оставив ее на середине лестницы, спустился вниз выпить чего-нибудь холодного. Он весь вспотел. Эйфорию постепенно сменило раздражение. Илэйн вечно умудрялась все испортить! Всегда путала ему карты!

Джордж поджал губы, образовавшие жесткую линию, и погрузился в размышления, забыв о стоявшем перед ним стакане с водой.

Из задумчивости его вывел телефонный звонок. От неожиданности Джордж вздрогнул. Наверняка опять эта сука, подружка Илэйн. Джордж буквально заставил себя снять трубку. Залитая кровью кухня оставалась за пределами его сознания.

— Слушаю, — произнес он по обыкновению спокойно и мягко.

— Это ты, Джордж? — Сердце у него заколотилось как бешеное. Звонил Реншо. — Ты, что ли, Джордж?

— Да. Привет, Питер.

— Как-то нехорошо в тот день получилось, и я выложил этой корове Денхэм все, что об этом думаю. Надеюсь, впрочем, завтрашний вечер не отменяется? Пускай все катятся к черту, завтра мы устроим тебе отличную ночку, чтобы было что вспомнить, да?

— А что будет завтра? — в недоумении спросил Джордж.

— Ну, отвальная по случаю твоего ухода с работы! Что же еще?

— Ох… ну да, конечно же! Да, я приду.

— Чудесно. Тогда до встречи в «Ожившей лисице», в половине девятого, о’кей?

— Ладно. Надеюсь, там будет славно!

— Я, Джордж, вовсе не осуждаю тебя за то, что ты вышел тогда из себя. С этой суки надо сбить спесь! Не ты один, все, кого уволили, так поступают!

— И правильно делают!

— Значит, до завтра?

— До завтра!

Джордж положил трубку, Питер прав: с них надо сбить спесь, и Джордж тот самый человек, который способен на это!

Он снова поднялся по ступенькам, посмотрел на свою жертву. Она тоже была со спесью! Вспоров сверху мешок, Джордж какое-то время смотрел на рыжие волосы Илэйн, потом ухватил их, намотал на руку и потащил тело наверх. Постепенно голова вылезла из мешка, на Джорджа глянули остекленевшие, безжизненные глаза. Он рассмеялся.

Одним рывком Джордж поднял тело на лестничную площадку, подтянул к себе полиспаст, зацепил за крюк веревку, которой было обмотано тело Илэйн. Все в порядке! Джордж поднялся по стремянке, ухватился за веревку, перекинутую через шкив верхнего блока полиспаста, и осторожно втащил тело в чердачный люк.

Все оказалось проще, чем он ожидал. Тело поднималось вверх, как пирог на дрожжах, и скоро повисло на чердаке; вылезшая из мешка голова раскачивалась из стороны в сторону, в глазах застыло удивленное выражение. Джордж привязал веревку к нижней доске обрешетки, закрепил хорошенько.

Тело Илэйн плавно поворачивалось из стороны в сторону, Джордж не сводил с него глаз. Кожа приобрела зеленовато-серый оттенок. Да, выглядит она неважно. Джордж пожал плечами. И чем скорее он с ней разделается, тем лучше!

Но у него еще полно дел. Джордж прошел в спальню, взял снятую с чердака дверцу, аккуратно поставил на место и запер. Стремянку отнес обратно в сарай и занялся наконец кухней. Чертыхнувшись при виде царившего там беспорядка, он засучил рукава и наполнил раковину горячей водой.

Когда же, наконец, он со всем этим управится?

Целых три часа Джордж драил пол, но ржавые следы крови все еще были видны. Пришлось вылить на когда-то белоснежные плитки целую бутылку «Доместоса». Аммиак разъедал руки, щипал глаза, и хотя пол теперь выглядел намного лучше, пятна все же были видны. Джордж опять чертыхнулся: хватит! Он сделал все, что в его силах.

Прибрав в кухне, Джордж прошелся с тряпкой по всему дому. Он сменил простыни на постели, снял покрывало. И лишь после этого приготовил себе омлет. Покончив с едой, Джордж взглянул на часы: было четверть восьмого.

Вымыв тарелку и поставив ее в сушилку, Джордж прошел в гостиную. Он задернул шторы, зажег лампу, включил телевизор и, отыскав третий канал, выбрал по специальному указателю страницу 251 в меню. Это была программа об отдыхе и отпусках. Глядя на картинки с пейзажами, Джордж представил себя в Таиланде с миниатюрной тайской женщиной. Где-то он вычитал, что в барах Таиланда можно за пару долларов провести ночь с девицей. Жаль, что Илэйн умерла не от сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде. Тогда по крайней мере он получил бы страховку.

Джордж включил программу дешевых авиапутешествий и тут же нашел то, что ему нужно: «Орландо Флайдрайв», 21 ночь, с 23 февраля.

Значит, в пятницу!

Эдит он скажет, что Илэйн ушла от него к другому, и та, обрадованная неожиданной встречей, скоро забудет об этом. Впрочем, необходимо все хорошенько продумать, в особенности — что говорить подругам Илэйн. Но это еще успеется. К несчастью, родителей Илэйн уже нет в живых, не то он сказал бы, что Илэйн осталась у них.

Джордж повернулся к стоявшему рядом телефону и набрал высвеченный на экране телевизора номер. Заказы принимали до девяти тридцати, и уже через пять минут Джордж забронировал себе билет, расплатился по кредитной карточке, а билет и визу получить договорился прямо в аэропорту Гэтвик…

Джордж положил трубку и снова повернулся к экрану. Итак, завтра прощальная вечеринка, отвальная. Значит, на все дела остается всего два дня, включая и завтрашний. Джордж радостно вздохнул.

Действовать, действовать! Такая жизнь по нему! Он как бы в центре событий и держит все под своим контролем!

В среду в десять утра Джордж позвонил на работу. Он очень вежливо попросил к телефону миссис Денхэм и с волнением ждал, когда она подойдет.

— Слушаю.

— Миссис Денхэм, это Джордж Маркхэм. — В трубке наступило молчание, и Джордж поспешил сказать: — Я хочу принести вам свои извинения… Все обрушилось на меня так неожиданно, я был просто в шоке…

Голос у Джорджа был слаще меда.

— Полагаю, в чем-то мы с вами не поняли друг друга. — Джордж словно видел сопровождавшую эти слова улыбку. — Вы, может быть, решили не выходить больше на работу, в этом случае я могла бы все организовать… — Голос ее звучал нерешительно.

— А это и в самом деле возможно? Дело в том, что у меня тяжело заболела жена.

— Конечно, возможно. Я тотчас распоряжусь!

Джордж понял, что она рада избавиться от него, и тубы его вытянулись в жесткую линию.

— А деньги…

— Деньги переведут на ваш банковский счет недели через три. Раньше вряд ли получится.

— Прекрасно. Благодарю вас!

— Не стоит. Желаю удачи!

— Спасибо. До свидания.

Положив трубку, Джозефин Денхэм испытала огромное облегчение. То, что она собиралась сделать, шло вразрез с правилами внутреннего распорядка, но она готова была на все, только бы избавиться от этого человека! Он действовал ей на нервы. Чем быстрее с ним рассчитаются и выставят за дверь, тем лучше!

Тони Джоунс нервничал. С половины одиннадцатого утра он торчит в Грэнтли, чтобы освоиться в этой дыре. По мнению Тони, «Дымина», как они называли Лондон, единственное на свете достойное место для проживания. Все эти зеленые районы с полями вселяли в него беспокойство: наверняка там везде кучи коровьего навоза!

Сидя в баре «Уимпи», в самом центре городка, Тони наблюдал за потоком людей, направлявшихся на тестирование и обратно. Он снова, в который уже раз, облизнул губы, и рука его нервно потянулась к карману куртки, где лежал фальшивый паспорт. За него пришлось заплатить немалую сумму, и теперь Тони надеялся содрать все с Джорджа. Он с трудом сдерживался, чтобы не пойти в полицейский фургон, стоявший неподалеку. Это был бы честный и достойный поступок — сообщить о «Потрошителе из Грэнтли»! Но алчность взяла верх.

Сначала он получит свои три тысячи от Джорджа, а уж потом продаст его Келли. Узнай Келли всю правду, Тони мог бы считать себя покойником. Однако игра стоит свеч, и он попробует получить с Келли обещанное…

Но сперва надо пройти это проклятое тестирование.

Настало время ленча, и очередь на анализ крови выросла. Тони удивился. Вместо того чтобы перекусить, притащились сюда. Уж он бы на их месте под этим предлогом слинял куда-нибудь или прямо с утра, или на вторую половину дня!

Нет, мало кто способен не упустить свой шанс.

Тони заказал еще кофе и продолжал наблюдать. Время тянулось мучительно долго!

Джордж принял горячую ванну и теперь чувствовал себя благоухающим и розовым, как говорила когда-то в подобных случаях его мать. Он надел видавшую лучшие времена пижаму, тапочки и принес из сарая стремянку, чтобы слазить еще разок на чердак.

Глядя на висевшее там тело Илэйн, Джордж улыбнулся: бедняжка, она, должно быть, закоченела! Он прошел в дальний угол чердака, где стоял бак водонакопителя, и, потирая руки, стал его разглядывать.

Это и будет место последнего упокоения Илэйн!

Дома на улице, где жил Джордж, строились еще до войны, и в каждом был на чердаке водонакопительный бак на шестьдесят галлонов воды. Со временем почти все дома были модернизированы, но Джорджа и Илэйн эта проблема нисколько не занимала. Накопители устанавливали на чердаках еще до покрытия дома крышей, и они были такими большими, что при переоборудовании дома вытащить их не было никакой возможности. У Джорджа накопитель подавал воду в туалет и ванную, а на кухне стоял небольшой бойлер, снабжавший горячей водой трубы отопления. Джордж приподнял крышку накопителя, заглянул внутрь и увидел плававшую там дохлую мышь. Джордж с отвращением выловил ее за хвост и зашвырнул в дальний угол.

А что, если Илэйн не поместится здесь?! — в панике подумал Джордж. Бак был размером четыре фута на три и глубиной фута в три.

Прикрыв изнутри дверцу чердачного люка, чтобы освободить побольше места, Джордж включил свет и стал снимать тело Илэйн с подъемника. С глухим стуком оно шлепнулось на пол, и он поволок его к накопителю.

Чердак весь был завален хламом: коробки со старыми фотографиями и разным тряпьем, ветхие занавески, никуда не годная железная кровать в неразобранном виде, подпиравшая косяк крыши.

Пока Джордж тащил Илэйн к накопителю, пижама его намокла и покрылась грязью. Мощным рывком он приподнял труп и толкнул его вниз головой в бак. Его окатило выплеснувшейся из бака ледяной водой. От неожиданности он выругался. Взяв Илэйн за ноги, он попытался сложить ее пополам и засунуть в бак, но мешал огромный живот, и вода во все стороны выливалась из накопителя, попадая в пластиковые мешки, что еще больше затрудняло дело. Тапочки и пижама Джорджа промокли насквозь.

Потеряв терпение, Джордж вытащил тело из бака и швырнул на залитый водою пол. Сердце бешено колотилось, и он прижал к груди ладонь: ощущение оказалось приятным.

Вдруг он услыхал низкий, похожий на рыдание звук и замер. Невольно поглядел на Илэйн. Она лежала ничком, серая кожа на лице собралась в складки, из уголка рта лилась вода. Она вытеснила скопившиеся в теле газы вместе с воздухом, и эти звуки были похожи на стоны.

На мгновение Джорджа охватил страх, но он тут же сообразил, в чем дело. С силой пнул тело ногой, снова услышал стон и ощутил вонь вырвавшихся из анального отверстия газов.

Он ухмыльнулся, и страх окончательно покинул его.

А он-то вообразил, будто она ожила!

Неожиданно в голову ему пришла странная мысль: узнай Илэйн, что он оставил ее на всю ночь висеть на крюке, как цыпленка, не жить бы ему больше на свете.

Джордж не мог сдержать разбиравшего его истерического хохота. Он сидел возле накопителя и смеялся высоким тоненьким голоском, а по лицу бежали слезы. Да, давно он так не смеялся: весело, от души!

Успокоился он мгновенно.

Лицо стало непроницаемым. Он что-то соображал.

Нащупав на дне накопителя затычку, Джордж вытащил ее и подвязал куском бечевки, так что теперь она была прижата к одной стороне бака. Спустившись вниз, Джордж открыл все краны в ванной и кухне, вскипятил чайник и приготовил себе кофе. Он почувствовал, что озяб в мокрой пижаме и накинул сверху пальто.

Не торопясь выпил горячий кофе и снова полез на чердак. Бак был пуст. Джордж запихнул в него тело вниз головой, сунул голову между ногами и надавил на нее всей своей тяжестью.

Пока он заталкивал тело в бак, сорвалась затычка, и он положил ее на спину Илэйн. Теперь в баке оставалось достаточно места для наполнявшей его постоянно воды.

Крышка накопителя все еще валялась на полу. Джордж поднял ее, вернул на место и почувствовал себя счастливым человеком.

Тщательно закрыв люк, он спустился вниз. Надо хорошенько вымыться: вечером ему предстоит ехать в город.

Поглощенный своими мыслями, Джордж наполнил ванну.

Об Илэйн он совершенно забыл. Накопитель уже начал наполняться водой, только очень медленно, так как затычка лежала на спине Илэйн.

Тони Джоунс сидел в кабине передвижной лаборатории и повторял про себя ответы на вопросы, которые обычно задавали во время тестирования.

На вопрос: «Как фамилия?» — он чуть было не ответил: «Джоунс» — и очень удивился, почему никто не откликнулся, когда вызвали Джорджа Маркхэма. Наконец сообразив что к чему, он нерешительно встал и произнес с улыбкой:

— Извините, я задумался.

— Сюда, пожалуйста, сэр!

Тони проследовал за двумя полицейскими в крохотную лабораторию.

— Моя фамилия Холлидей, я врач и возьму у вас кровь на анализ. Снимите, пожалуйста, куртку.

Тони расплылся в улыбке.

Женщина-врач была очень недурна собой. Немного худощава, конечно, но ученые бабы полными не бывают, так, по крайней мере, Тони казалось.

Он снял куртку, закатал рукав пропахшей потом рубашки, сожалея, что не надел свежую, и покраснел, заметив, что докторша сморщила носик. Старший полицейский небрежно сел на край стола и ухмыльнулся, видимо злорадствуя, что Тони попал в неловкое положение. Тони это заметил и нахмурился.

Дерьмо чертово! Все они одинаковые! Он сжимал и разжимал кулак.

— Место вашей работы, мистер Маркхэм?

Тони вздохнул и поморщился, когда игла вошла в вену.

— Фирма «Кортоун Сеперейтс».

— Адрес?

— Грэнтли, Промышленный квартал, дома 16–38.

— Номер телефона?

— Ноль, сорок, двадцать два, семьсот девяносто пять, шестьсот семьдесят.

Врач протер место укола и наложил небольшой круглый пластырь. Тони скатал рукав, радуясь, что сейчас можно будет надеть куртку. В комнату втиснулся второй полицейский. Он улыбнулся докторше, кивнул Тони и заговорил с коллегой:

— Последний! Можно закрывать лавочку!

— Слава Христу Спасителю! В закусочную идешь?

— Да. Заказать тебе твою пинту?

— Закажи, я подойду минут через десять. До встречи!

Тони поразился, насколько все оказалось просто.

Второй полицейский вышел, а первый опять повернулся к Тони:

— У вас, сэр, имеется документ, удостоверяющий вашу личность?

Тони вытащил из кармана паспорт, и, взглянув на него, полицейский записал номер.

— Распишитесь, пожалуйста, сэр, вот здесь и можете идти.

Тони расписался на декларации и буквально через полминуты уже был на улице.

Он не верил, что все позади. Неудивительно, что они до сих пор не нашли «Потрошителя из Грэнтли»! Не найди они автобус, Тони нисколько не удивился бы после того, что только что видел.

Покачивая головой, он пошел к своей машине. Встреча с Джорджем в половине девятого. Тони посмотрел на часы: сейчас только начало восьмого. Он еще успеет пропустить пару стаканчиков — это ему очень кстати!

Джордж еще раз поглядел в зеркало и улыбнулся.

Недурен. Очень даже недурен. Обеими руками он пригладил свои редкие волосы. И настроение для выхода в свет самое подходящее: послезавтра он уезжает в отпуск, сама мысль об этом вдохновляла его. Об Илэйн он больше не вспоминал.

Представив себе лицо Эдит, когда она увидит его на пороге, Джордж почувствовал легкое возбуждение. Да, отпуск обещал быть чудесным!

Он тщательно запер дверь и поехал к «Вздыбленному льву». Примерно в семь тридцать он был уже там и пришел в почти пустой бар. Тони Джоунс скромно сидел за столиком в углу. Джордж подошел и занял место напротив.

— Ты что-то рано.

— Да, так получилось. Хочешь еще выпить? — Тони кивнул, недоумевая по поводу веселого тона Джорджа. — Закажи мне бокал шотландского.

Джордж принес напитки и, когда они уселись поудобнее, спросил с улыбкой:

— Паспорт получил?

— А деньги ты принес? — жестким тоном осведомился в свою очередь Тони.

Джордж поджал губы.

— Деньги в машине.

— Пойди принеси.

— Слушай, не глупи! Бармен так и ест нас глазами, будто ястреб добычу. Ты же знаешь, мелочи всегда запоминаются. Потом он вспомнит, что видел, как мы обменивались конвертами. Нет, провернем лучше это дельце на улице.

Тони, запрокинув голову, глотнул из бокала: в словах Джорджа был смысл.

— Ладно. Кстати, я прошел тестирование. И, доложу тебе, дело это совсем нелегкое: задавали кучу вопросов, на которые не сразу найдешь ответ.

Джордж насторожился.

— Надеюсь, ты не перепутал все на свете? — В голосе Джорджа слышалась угроза, не ускользнувшая от Тони. — Завтра они приедут в фирму, где я работал, и, как ты понимаешь, проблем мне не надо!

Тони понял, что совершил оплошность. Нечего было доказывать Джорджу, что он честно заработал свои деньги, и рассказывать о несуществующих трудностях. Только вздрючил его. И сам вздрючился.

— Не беспокойся, все в порядке, клянусь тебе! У них не возникло ни малейшего подозрения!

Судя по виду, Джордж расслабился, а следом за ним и Тони.

Ему все не верилось, что Джордж — убийца, что он опасен. Глядя на него, этого никогда не скажешь. Он много читал об убийцах, некоторых знал лично — все это были люди, заметные. А этот — типичный сутенеришка. Или извращенец, и то ненастоящий. Ничем не отличается от людей заурядных.

И все-таки он опасен.

— Ну, давай допивай и пошли, у меня нынче встреча.

Тони поспешно допил свое виски, и они вышли на улицу.

— Где же деньги? — спросил Тони, когда они направились к машине.

Открыв ключом дверцу, Джордж пригласил Тони залезть в машину, и тот занял место рядом с водительским.

— Покажи мне, пожалуйста, паспорт.

Тони, волнуясь, вытащил из кармана паспорт. Джордж полистал его.

— А где настоящий?

Тони достал настоящий. Джордж сунул оба паспорта в «бардачок» и повернулся к Тони:

— Я тебе ни пенса не заплачу!

— Что ты сказал?!

— Сказал, что не намерен платить тебе, Тони! — ухмыльнулся Джордж. — Полагаю, ты на это и не надеялся, а? Ведь ты джентльмен!

Джордж хохотнул: он упивался своим превосходством.

Голова у Тони пошла кругом. Он посмотрел Джорджу в глаза и вдруг понял, что тот настоящий убийца, со своим горловым смешком, наводящим ужас, и лихорадочно горящими глазами! Сущий дьявол, а не человек!

В зрачках Джорджа отражался открытый от изумления рот Тони, в котором, будто в темной пропасти, виднелся розовый язык. Тони казалось, что он видит, как от него уплывают не только деньги за паспорт, но и те, что он мечтал получить с помощью шантажа.

Теперь все козыри у Джорджа. Потому что Джордж знает, что Тони его боится.

— Давай договоримся, Тони, что все разговоры об оплате были всего-навсего легким недоразумением, ладно?

Тони, потупившись, кивнул.

Джордж про себя улыбнулся.

— Ну вот и умница! А теперь, если не возражаешь, я поеду. У меня важное свидание.

Тони вылез из машины, постоял, пока Джордж не отъехал, вернулся в бар и заказал большую порцию шотландского виски.

Бармен бросил на него любопытный взгляд, и Тони, забрав выпивку, отправился за свой прежний столик в углу.

Теперь перед ним стояла одна проблема: Патрик Келли.

Отныне Тони интересовали не только деньги, он хотел видеть, как Джордж наконец получит по заслугам!

Единственное, что его смущало, — это как сообщить Келли фамилию Джорджа, не выдав своей причастности к этому делу?! Если Келли узнает, что Тони скрывал от него имя убийцы его Мэнди и вместо убийцы сдавал на анализ кровь… От этих мыслей у Тони мурашки забегали по всему телу… И дернул его черт вляпаться в эту историю!

Ему тихонько ответил внутренний голос: «Все твоя жадность, Тони!»

Он залпом осушил бокал, но из бара уходить не спешил. Он найдет выход из положения непременно найдет! Придумает, как подобраться к Келли. Надо только все хорошенько продумать!

Он твердо решил заплатить Джорджу Маркхэму той же монетой, а заодно спасти собственную шкуру!

Джордж вошел в «Ожившую лисицу», где было тепло и накурено. У стойки бара в компании мужчин стоял Питер Реншо.

— А вот и сам герой дня! — вскричал он, увидев Джорджа.

Джордж радостно улыбался, и все отвечали ему улыбками. Даже присутствие кладовщиков не раздражало Джорджа, в таком эйфорическом состоянии духа он находился! Он просто готов был всех обнять. Какая прекрасная вечеринка! Посмотрела бы на него сейчас Илэйн! Двадцать пять человек, не меньше, собрались здесь ради него!

Раншо хлопнул его по спине и, придвинув к нему свое красное от пива лицо, сказал:

— Дождемся кое-кого из ребят и двинем в ночной клуб. Я хорошо знаю это местечко. А ты пей, старик! Догоняй нас, мы здорово тебя опередили!

Пирсон, один из кладовщиков, здоровенный мужчина, подмигнул Джорджу и крикнул барменше:

— Ну-ка, милочка, повтори! — после чего громко икнул. Джордж ощутил знакомую ему неприязнь, но решил себя сдержать.

Уж сегодня он должен хорошенько кутнуть, если бы даже это стоило ему жизни!

Он пил бокал за бокалом, которые ему совали со всех сторон. Кафе постепенно наполнялось народом, становилось шумно. Одни приходили, другие уходили. Компания Джорджа расположилась с правой стороны стойки бара, а сам он восседал в центре. Впервые в жизни рухнула преграда между ним и другими людьми. Парни со склада вели себя так, что он чувствовал себя с ними вполне комфортно. Они хлопали его по спине, желали ему здоровья, отпускали сальные шуточки в адрес миссис Денхэм с ее пышной грудью, и Джордж был просто в восторге. Не изменилось его настроение и тогда, когда часом позже они рассаживались по двум микроавтобусам.

Да, черт побери, Реншо знает толк в развлечениях! И почему только Джордж раньше не ходил на междусобойчики, которые тот устраивал.

Клуб находился в менее презентабельной части Грэнтли. Все вышли из микроавтобусов на грязный тротуар. Реншо предъявил билеты, и вся компания с независимым видом прошагала мимо стоявших в дверях вышибал в черных костюмах. Джордж слышал о клубе «Фламинго», одно время даже хотел записаться в него, но опасался, как бы об этом не пронюхала Илэйн. А теперь вот он сидит здесь за столиком вместе с приятелями и ждет, когда хорошенькие девицы, наверняка полуголые, принесут им напитки.

Свет в зале погас. Вокруг небольшого пространства перед сценой, отведенного для танцев, загорелись огни рампы, и появилась женщина, одетая школьницей, с двумя торчащими косичками — ну точь-в-точь девчонка из колледжа святого Триниана! Нос ее был в искусственных веснушках, из-под матроски выпирала грудь.

Гости зашумели, а у Джорджа глаза загорелись от возбуждения.

Из звукоусилителей полились громкие звуки песенки «Папочка купит мне свистульку».

Женщина наклонилась, продемонстрировав голубые панталоны, какие носят школьницы, и стала их медленно спускать. Наконец показалось то, что все жаждали увидеть, и зал буквально взорвался одобрительными возгласами. Джордж тоже не скрывал своего восхищения и жадно прильнул губами к очередному бокалу, причмокивая, точь-в-точь как знакомый ему кладовщик.

Он не мог оторвать глаз от женщины, которая постепенно раздевалась, подбадриваемая репликами и свистом мужчин. Потом она подошла к их столику и села на колени к одному из кладовщиков, широко раскинув при этом ноги. Немного поерзав, женщина расстегнула матроску, и та упала на пол. Огромные мешкообразные груди вывалились прямо в лицо кладовщику. Джордж был в восторге!

Привстав, женщина сначала подтянула панталоны так, что они врезались в нежную плоть заветного места, обнажив его, а потом стала их снимать, переводя взгляд с одного мужчины на другого, будто это «шоу» предназначалось каждому из них лично.

Неожиданно музыка прекратилась, огни погасли, а женщина исчезла под пронзительный свист, аплодисменты и топот ног.

Следующим на сцену вышел мужчина, переодетый женщиной, в ярко-рыжем парике, с толстым слоем грима на лице. Спустившись вниз, он подошел к одному из молодых людей, пришедших на «мальчишник» и расположившихся за столиком неподалеку, — они заказали жареных цыплят и картофельные чипсы в корзиночках, — и громко спросил:

— Послушай, дорогой, знаешь, чем отличается большой член от куриной ножки?

Парень покраснел и помотал головой, а его друзья залились смехом. Тогда мужчина обнял его и снова спросил:

— Хочешь пойти на пикник?

Джордж вместе со всеми весело смеялся. Вдруг он заметил, что перед ним стоят три бокала. Поймав его взгляд, Питер подмигнул ему, и Джордж вдруг ощутил к этому человеку, прежде вызывавшему в нем раздражение, необычайную симпатию. Ведь это он, Питер Реншо, устроил такой праздник. До конца дней своих Джордж будет ему благодарен. Наконец-то он среди своих. Среди мужчин, которые воздают женщинам по заслугам.

После мужчины, изображавшего женщину, на сцене появилась женщина. А мужчину Питер Реншо подозвал к их столику, и тот подошел, нарочно вихляя бедрами.

— Привет, Питер, как жизнь?

— Полный порядок, Дэйви. Мы тут отмечаем уход от нас одного коллеги и хотели бы заказать «живое шоу». Сколько запросите?

Мужчина ухмыльнулся:

— Как всегда, Питер. Собирай монету, а я позову девочек. И не забудь потом поставить мне выпивку, ладно?

— Молодец!

Мужчина рассмеялся:

— А как же иначе!

— Эй, ребята! — крикнул Реншо. — Выкладывайте денежку: нам покажут «живое шоу»! — И, повернувшись к Джорджу, спросил: — Ты когда-нибудь это видел?

Тот покачал головой.

— Тебе, Джорджи, понравится. Шикарная штука!

Деньги складывали на столе, за которым сидел Джордж, и там образовалась пирамидка из монет. Джордж положил двадцать фунтов. Это был средний взнос. Кто давал больше, кто меньше.

Питер организовал все буквально за несколько минут, и на Джорджа это произвело впечатление. Вышибалам дали по полсотни, чтобы держали двери закрытыми, пока будет идти представление. Девицы тоже получат свое.

Все ждали, затаив дыхание. Джордж снял пиджак, над верхней губой у него от волнения выступили капельки пота.

Вновь сияли огни рампы, и на сцену вышли две полуголые женщины. Они постояли немного, покуривая и болтая друг с другом, пока уборщики приводили в порядок пол. Главными исполнителями с мужской стороны были жених из «мальчишника» и один из кладовщиков. Все остальные замерли в ожидании.

Переодетый женщиной объявил себя в микрофон ведущим. Жених и кладовщик разделись догола, после чего женщины, потушив сигареты и растянув губы в профессиональной улыбке, стали посреди сцены и приветственно помахали руками.

Джордж был как под гипнозом. Женщины опустились на колени, и каждая взяла в рот член. Зрители стали заключать пари, кто из мужчин кончит первым. Кладовщик схватил свою партнершу за волосы и с силой трахал в рот. Приятели, поставившие на него, громко вопили:

— Давай! Давай!

— Налей в глотку этой суке, пусть подавится!

Кладовщик корчил рожи, играя на публику, складывал губы бантиком.

А у жениха член даже не встал. Он смеялся, но, судя по виду, был явно смущен. Кончилось тем, что кто-то из его компании вскочил, мигом снял брюки и кинулся к девице:

— Постой, отведай-ка моего!

Раздались громкие крики.

Джордж, словно завороженный, наблюдал за представлением. Оно кончилось, о чем ведущий объявил в микрофон, и оба участника с торжествующим видом, словно герои, возвратились на свои места.

Женщины покинули сцену в полном изнеможении. Растрепанные, с размазанным по лицу гримом, потные.

Компания Джорджа дружно приветствовала кладовщика, заправлявшего в брюки рубашку. Все вопили и сквернословили.

Джордж вернулся к столику вместе со всеми. Возбужденный, с лихорадочно блестевшими глазами, он тоже что-то вопил. Как и все остальные.

Даже в самых смелых своих фантазиях он не мог представить себе ничего подобного! Впервые в жизни он попал в компанию таких же, как он, мужчин.

От счастья он едва не заплакал и быстро смахнул с лица непрошеную слезу.

Заметив это, Питер Реншо обнял его за плечи:

— Веселись, Джорджи! Ведь эта вечеринка в твою честь!

Глянув Питеру в глаза, Джордж сказал:

— Огромное спасибо, Питер! Это лучшая ночь в моей жизни! Спасибо, большое спасибо!

Что ж, его труды не пропали даром, Джорджу все нравится. Питер Реншо был доволен. Он привык видеть Джорджа печальным, каким-то настороженным и всегда беспокоился за него. А сейчас Джордж улыбается!

«Это он от выпивки так расслабился», — подумал Реншо.

— Давай, Джорджи, милый, дерни еще, через минуту покажут новый номер.

Джордж кивнул и взял свой бокал.

Кто-то предложил тост за Джорджа, и он, порозовевший от счастья, смотрел, как все дружно пьют за него. Тут принесли еще напитки, и пьянка пошла по новой.

Вскоре женщины из «живого шоу», теперь уже одетые, подошли к их столику, чтобы получить свои деньги. Та, что постарше, блондинка со строгим выражением лица, обратилась к Питеру Реншо:

— Эй, шеф! Мы хотим, чтобы нам заплатили сейчас же!

— А как насчет «пожалуйста», а? Старая калоша! — сказал кладовщик, герой «живого шоу».

Женщина быстро повернулась к нему:

— Заткни свою глотку и дай шанс своей заднице! А?

Все засмеялись. Кладовщик поднял свою пинтовую кружку с пивом, жестом призывая всех последовать его примеру, что они и сделали, дружно выплеснув пиво на женщин и намочив их одежду.

Глаза у Джорджа сверкали.

— Будете знать, как хамить, дерьмо поганое!

Мужчины захохотали. Такого от Джорджа никто не ожидал.

— Верно, Джорджи! Скажи-ка им, парень!

— Дай ей по морде!

Джордж едва не лопнул от гордости.

Блондинка вытерла лицо и снова протянула руку:

— Я хочу получить то, что мне причитается. Пожалуйста!

Питер пожалел женщин, отдал им деньги, и они с мрачным видом пошли к раздевалкам.

Так всегда бывало после «живых шоу»: мужчины вымещали свою злость на женщинах, потому что в глубине души испытывали стыд. Возбуждение проходило, и вину за собственную извращенность они перекладывали на женщин. После чего как ни в чем не бывало отправлялись по домам, к своим женам или подружкам. А на следующий день рассказывали о том, как славно провели ночь! И все же их сжигал стыд за все, что они натворили или чему были свидетелями!

Младшая из девиц плакала, и старшая обняла ее за плечи.

— Не расстраивайся, дорогая, они подонки все до единого! Мы с тобой заработали пару сотен, и слава Богу! Мой старшенький просит кроссовый велосипед, вот я ему его и куплю. А ты что купишь?

Она говорила так, будто ничего особенного не произошло. Иначе просто нельзя было выжить.

Глава 25

Тони Джоунс провел ночь без сна, непрестанно ворочаясь с боку на бок. Жена его, Жанетт, не выдержала и в половине четвертого утра тихонько перебралась в бывшую спальню дочери, теперь пустующую. Тони невольно улыбнулся: его Жанетт знает, что делать.

Через несколько часов у Тони созрел какой-никакой план. Главное не забывать, что Патрик Келли не терпит никаких хитростей. После расправы с парнями, собиравшими ренту, Тони знал совершенно точно, что не попадет в список получающих подарки к Рождеству. Впрочем, в этот список он вообще никогда не попадал. К тому же Келли не забудет — он никогда ничего не забывает — о его причастности к делу с рентой. Если он вздумает пойти к Келли со своим обычным враньем, Патрик конечно же позаботится о том, чтобы Тони получил по заслугам и не очень долго коптил этот свет. Стоит только Келли заподозрить, что Тони знал убийцу его дочери… При одной лишь мысли об этом Тони с трудом проглотил подступивший к горлу комок.

Но — всегда находится какое-нибудь «но»! — но если он скажет, будто в списках своих покупателей случайно натолкнулся на некого Джорджа Маркхэма из Грэнтли… Лучше даже — в списке покупателей, получающих заказы по почте. Да, это гораздо лучше, как будто он этого типа в глаза никогда не видал.

Некоторое время Тони переваривал эту идею и в конечном итоге пришел к выводу, что если сделает все как полагается, то непременно выберется из этой западни и еще заработает несколько фунтов. Но главное, конечно, выбраться!

Прямо с утра Тони решил приступить к осуществлению своего плана.

Джордж проснулся в прекрасном настроении и улыбнулся самому себе. Впечатления прошедшей ночи завязались в мозгу в тугой узел, наполнив его эротическими образами. Да! Его можно поздравить. Всю свою жизнь он стремился стать частью мужского мира, но никак не мог в него войти! Он останавливался у входа и наблюдал за происходящим в нем. Прошлой ночью дверь для него наконец распахнулась, и он вошел в этот магический мир мужского времяпрепровождения! Его тайна пьянила, Джордж впал в экстаз, и глаза вновь защипало от слез!

Расставшись с теплой постелью, Джордж отправился в ванную и долго лежал в воде, наслаждаясь воспоминаниями о прошлой ночи.

К девяти утра он закончил сборы в дорогу, проверил по списку, все ли упаковал вещи. Нет, он ничего не забыл — ни летние костюмы, ни приобретенные несколько лет назад солнечные очки с зеркальными стеклами, скрывающими глаза. Эти очки Джордж любовно хранил в особом кожаном футляре.

Теперь, лежа на золотых пляжах Флориды, он сможет рассматривать девиц и женщин незаметно для них. Программа тура сулила столько удовольствий, что у Джорджа мурашки побежали по телу. Вылет завтра, в семь тридцать, и Джордж решил провести ночь в гостинице аэропорта. Это будет прекрасное начало. Регистрация билетов в пять тридцать. Надо хорошенько выспаться, плотно поесть. Окончательно расслабится он уже в самолете.

Джордж проверил оба паспорта: свой и тот, что для него добыл Тони Джоунс, и сунул их в карман пиджака. Бедняга Тони! Он, конечно, его надул! Но ничего! Торговец порнухой лучшего не заслуживает!

Скорее бы покинуть дом! Джорджа уже стала одолевать боязнь замкнутого пространства. Кроме того, ему однажды почудилось, будто его зовет Илэйн.

Ну и пусть себе зовет, пожал он плечами. Он не станет обращать внимания. Когда он нес чемоданы в машину, то вдруг подумал о том, что неплохо бы навестить мать! Пусть это будет для нее своего рода сюрпризом.

Знала бы она, что он летит во Флориду, к Эдит! Небось сдохла бы с горя. Возможно, он и упомянет об этом! Так, мимоходом. Нет, пусть лучше не знает, где он. Джордж нахмурился. Ладно, там видно будет! Очень довольный своими планами, Джордж тщательно приготовился к путешествию. Да, думал он, хорошо быть при деле. Быть нужным. Быть… как это там юнцы сейчас говорят? Ах да, свободный агент! Что же, это здорово!

Тем временем тело Илэйн под воздействием воды, наполнявшей накопитель, изменило первоначальное положение. Сдвинулась с места и затычка, лежавшая у нее на спине. И бак стал быстро наполняться водой.

В шесть тридцать Патрик Келли поцеловал на прощание Кэйт и поспешил на свидание с человеком, будто бы располагавшим интересующей его информацией. И притом весьма важной. В сильном возбуждении Патрик сжимал кулаки. Он просто лопнет от злости, если в этой информации не будет конкретных фактов.

Шоссе уже было забито машинами, и «роллс-ройс» Патрика привлекал внимание не только водителей, но и пассажиров. На перекрестках перед светофором, когда машины останавливались, каждый норовил заглянуть внутрь «роллс-ройса», надеясь увидеть там какую-нибудь знаменитость. Патрик Келли мысленно улыбнулся: а разве он не знаменитость? Но не такая, какую ищут эти люди. «Ролле» пристроился в хвост погребальной процессии, и Патрик нахмурился. Он скорее почувствовал, чем увидел, что Уилли, выжав сцепление, переключает передачу, и резко крикнул:

— Уилли, только посмей — прикончу тебя!

Уилли со вздохом подчинился: теперь они будут тащиться целую вечность! Пэт в последнее время ну прямо как старая плаксивая баба! Келли между тем укоризненно качал головой: он представил себе, как среагировали бы участники погребальной процессии, если бы его «роллс-ройс» лихо объехал их и помчался дальше! Этот Уилли ведет себя иногда как скотина!

— Не торопись, времени хватит, скоро будем на месте!

— Ладно, Пэт, — мрачно ответил Уилли.

Келли, уловив в его голосе недовольство, сказал:

— Прояви хоть видимость уважения: это же похороны, черт тебя побери!

Уилли остался при своем мнении, по-прежнему мечтая о том, как в один прекрасный день у его «порше» откинут верх, превратив его в погребальный катафалк, и он, Уилли, покатит на свои собственные похороны с шиком и понтом, поддав газку! Первый покойник будет ехать как надо!

С Пэтом, однако, он не стал делиться этой своей мечтой: вряд ли тот поймет шутку.

Домой Кэйт вернулась в семь утра и возблагодарила судьбу за то, что все еще спали. Она пошла в ванную и, стоя под душем, вскоре услышала, что мать проснулась и, судя по доносившимся из кухни звукам, стала готовить завтрак. Кейт прошла в спальню и, улыбаясь собственным мыслям, прилегла на постель. Ничего нет предосудительного в том, что женщина ее возраста, незамужняя, провела ночь с мужчиной, но Кэйт слишком уважала мать и дочь, чтобы не испытывать перед ними неловкости. Во всем теле она еще ощущала приятное тепло. Ночь была такой долгой! Любить Патрика — означало трудиться на ниве любви, чего еще недавно ей так не хватало! Она тосковала тогда по Патрику. Еще как тосковала! И сейчас перебирала в памяти подробности последней ночи, когда они не торопясь наслаждались друг другом.

Какая замечательная у нее мать! Она словно нарочно так долго придерживала свои сбережения, будто знала заранее о путешествии в Австралию. И Кэйт не могла не испытывать глубокой нежности к матери, пытавшейся снять с неё часть бремени. Лиззи рвалась в путь, будто собака на старте перед забегом. Все беды, кажется, позади, и жизнь понемногу налаживается. Осталось лишь поймать «Потрошителя из Грэнтли». И Кэйт это сделает! Она навеки упрячет негодяя за решетку! А потом все внимание сосредоточит на своей семье и на Патрике. Кэйт погрузилась в мечты.

Но тут в комнату вошла Лиззи.

— Ой, мам, проснулась я сегодня и думаю: через несколько дней в это время я уже буду в Австралии! Прямо не верится! Целых шесть недель в Стране оз! Я просто дождаться не могу!

Глядя, как счастлива дочь, Кэйт не могла не улыбнуться:

— Иди сюда, малышка!

Она протянула к ней руки, и Лиззи прильнула к ее груди.

— А что, мам, ты провела ночь с этим мужчиной, да? С Патриком Келли?

Кэйт поглядела на дочь, так похожую на нее, и, тихонько вздохнув, кивнула.

— Держись за него, мам! Он такой сексапильный!

Кэйт усмехнулась:

— Ты так считаешь?

— Конечно! — Она чмокнула мать в щеку. В белой ночной рубашке до пят, скрывавшей ее уже сформировавшуюся фигуру, Лиззи казалась совсем девочкой! — Я и сама не прочь с ним пофлиртовать! — Она расхохоталась и пулей выскочила из комнаты.

Кэйт тоже засмеялась, хотя слова Лиззи задели ее за живое. И дело было не в Патрике. Просто она знала, что как женщина дочь даст ей сто очков вперед! У нее, такой юной, уже есть опыт, и в этом Кэйт винила только себя!

Она должна была признаться себе, что с радостью посадит дочь в самолет! Ей просто необходимо побыть какое-то время без Лиззи, как и Лиззи без нее. И Кэйт не могла по этому поводу не печалиться.

Но вскоре она утешилась, представив себе, как станет будить Патрика по утрам. А больше всего мечтала о том, как они будут проводить ночи!

Лэрри Стайнберг проводил Патрика в кабинет, и они обменялись рукопожатиями. Патрик не раз бывал у Лэрри, имевшего дело с законом, точнее, с наиболее неприятной его стороной. Кроме того, в свое время он выступал маклером в делах Патрика, однако не простым маклером, а на порядок выше. Патрик его недолюбливал, зато уважал, а в бизнесе это, по мнению Келли, было гораздо важнее симпатий или антипатий.

В первый свой визит к Лэрри, несколько лет назад, Патрик просил взять под защиту его подручных в делах перераспределения прав на собственность. Они тогда вознамерились отобрать у одного человека автомашину, чтобы передать ее в собственность другому, но их встретили ломами и стрельбой из помповых ружей. В таких играх дело это было обычное: встречали вышибал, мягко говоря, не всегда радушно. Но однажды кто-то из подручных Патрика вырвал лом у нападавшего и проломил ему череп. Бедняга после этого остался полупарализованным, со шрамом на голове.

Лэрри тогда удалось отвести обвинение в предумышленном нанесении увечий, дело кончилось внесудебным разбирательством и сравнительно мягким приговором. Такой исход удовлетворил все заинтересованные стороны. Это ружье потом таинственным образом исчезло из арсенала полиции, и с тех пор его дважды пускали в ход при различных ограблениях, но к Патрику это уже не имело никакого отношения, хотя он совершенно точно знал, что оба ограбления организовал тот самый мужик с проломленной башкой. Он устраивал налеты на инкассаторов, работал с газомерами и в конце концов пустился во все тяжкие. Патрик выплатил ему страховку, оплатил лечение, и мужик находился в полной безопасности, словно пресловутые застрахованные жилища. Так же, впрочем, как Патрик Келли и его люди.

Лэрри чихнул и громко высморкался. Из глаз его, похожих на картофельные глазки, текли слезы, и он то и дело их смахивал. Глядя на него, Патрик с трудом скрывал отвращение.

— Ладно, Лэрри, не будем ходить вокруг да около. Выкладывай, зачем звал?

— Речь пойдет о Тони Джоунсе. Он тут как-то приходил ко мне и просил паспорт.

— А я тут при чем?

— Паспорт-то он просил не для себя, а для какого-то типа из Грэнтли!

Патрик насторожился:

— Ну-ну, продолжай!

Лэрри Стайнберг снова высморкался, и тут Патрик заметил, какой у него грязный носовой платок. Он хорошо усвоил, что-когда тянешь, люди становятся нетерпеливее и внимательнее.

— А заплатил он мне самую малость, — проскулил Лэрри жалобным тоном.

Патрик прикрыл веки.

— Вот что, Лэрри, за голову убийцы ты получишь свои деньги! Слово чести! А теперь выкладывай имя и фамилию этого сукина сына! У меня совсем нет настроения играть в твои игры!

— Маркхэм, — послушно ответил Лэрри. — Джордж Маркхэм.

— А Тони сказал, зачем этому типу понадобился паспорт?

«Самое важное — на десерт!» — таков был девиз Лэрри.

— В этой истории есть одна забавная деталь: в паспорте фотография Тони Джоунса! — Сделав паузу, Лэрри проследил за реакцией Келли, и продолжил: — Ну вот, мистер Келли, попробуем понять друг друга: я всего лишь посредник! И за хорошую плату готов устроить все что угодно. Но я сразу усек, что с паспортом что-то не так, и решил сообщить вам. Нет, признаться, не сразу. Сперва мне такое и в голову не приходило. Знаете, как это бывает. Я заподозрил неладное после того, как прочел в газете насчет тестирования крови в Грэнтли. Будто сам Господь меня надоумил… — Лэрри для пущего эффекта помотал головой. — С кем только мне не приходилось иметь дело! И с грабителями банков, которым надо было смыться куда-нибудь за границу, и вообще с подонками. Но, клянусь жизнью, мистер Келли, я ни за что не стал бы покрывать убийцу-садиста! До меня дошел слух, что вы разыскиваете негодяя, убившего вашу дочь, и я подумал, что мой долг сообщить вам обо всем этом!

Лэрри Стайнберг так вошел в роль, что готов был поверить в собственную искренность.

Патрик кивнул.

— Надеюсь, я вам хоть немного помог?

— Ты, Лэрри, свои деньги получишь, не сомневайся! Только бы напасть на след негодяя!

Патрик протянул руку, они обменялись рукопожатиями, и Лэрри внутренне содрогнулся, ощутив силу Келли.

Бедняга Тони! И все-таки, рассудил Лэрри, рукопожатие Келли так же надежно, как подписанный контракт. Стайнберг едва скрывал свою радость. Но даже он понимал, что сейчас она неуместна.

Покинув контору Лэрри, Патрик сел в свой «роллс-ройс» и рявкнул:

— В лавку к Тони Джоунсу, поскорее!

Уилли рванул с места, и Патрик рассказал ему по дороге о своем разговоре, с Лэрри. И пока они ехали, распалились так, что были готовы на убийство!

Эммануэль, все утро работавший в одиночку, был в полном изнеможении: Тони даже не потрудился позвонить и сказать, когда придет. Скорее всего, это произойдет вечером — у него назначены встречи с двумя джентльменами. Тони не терпел, когда Эммануэль отлучался из лавки, если даже это сулило выгодную сделку. Эммануэль сперва услышал, а уже потом увидел Келли и Уилли. Дверь с силой грохнула о стену, кипа журналов «Ежемесячник мазохиста», выставленных на полке, рухнула на пол, и журналы разлетелись по всему магазину.

— Где он? — тихо спросил Патрик Келли, но Эммануэль сразу уловил в его тоне бешенство.

— Кто? — в свою очередь спросил Эммануэль высоким писклявым голоском.

— Да Тони Джоунс, мать его!.. А ради кого мы стали бы сюда приезжать?! Ради принцессы Дианы, а?!

— Понятия не имею, он сегодня не приходил!

Уилли ухватил Эммануэля за воротник и потряс:

— Где он живет? Адрес, быстро!

В лавку зашел какой-то здоровенный мужик в рабочем комбинезоне, но Патрик вышвырнул его вон с такой силой, что тот, пролетев по тротуару, наскочил на прохожих. Владельцы соседних лавок, заметив, что творится что-то неладное, наблюдали за развитием событий с безопасного расстояния.

Эммануэль дрожащими руками нацарапал на бумажке адрес. Глаза щипало от попавшей в них туши с ресниц.

Патрик взял листок с адресом, сделал знак Уилли, и тот принялся крушить все вокруг. Эммануэль смотрел, застыв от испуга.

Что мог натворить этот Тони? Уж наверняка ничего хорошего. «Видно, придется искать другую работу», — мелькнула мысль.

Разворотив всю лавку, Уилли с Патриком удалились. Какой кошмар! Эммануэль заплакал. В лавку стали один за другим входить соседи-лавочники. Они говорили Эммануэлю слова утешения, успокаивали, а сами допытывались, что же произошло. Эммануэль высказал предположение, что Келли, возможно, разыскивал «гонцов» — судя по времени визита, такое вполне могло быть, — и лавочники поняли, что он не в курсе дела.

Уже через час весть о разгроме лавки разнеслась по всему Сохо, и это событие стало темой дня.

Люди на улице покачивали головами: Тони Джоунс вечно зарывался, вот и накликал на себя беду!

Сам Тони узнал о происшедшем всего за десять минут до того, как к его дому подъехал Келли и Уилли. Пока они барабанили в дверь, Тони вместе с насмерть перепуганной Жанетт уже катили в Брайтон, где жила их старшая дочь.

Нэнси Маркович, как она теперь предпочитала, чтобы ее называли, сидела в гостиной за чашкой обжигающего чая. Лилиан, ее невестка, застилала постели. Нэнси про себя материлась: разве это уборка? Разве так надо содержать дом? У Нэнси, когда она была помоложе, всегда все сверкало! Соседи брали с нее пример. Она обвела злобным взглядом гостиную, все, вплоть до плинтусов. Тут без пылесоса не обойтись. Ах, чего бы она не отдала в свои молодые годы, чтобы иметь такой славный дом!

Нэнси покачала головой. Эта Лили настоящая рохля, и дети все в нее. В детстве были настоящими ублюдками и такими же остались. Нэнси отпила из чашки. Не чай, а моча! Лилиан ничего не умеет, даже чай заварить! Наверняка положила в чашку пакетик на раз и залила кипятком. Настоящий чай для нее, видите ли, слишком большая роскошь!..

И сколько можно возиться с постелями? Нэнси глянула на часы на стене: скоро полдень! Она вновь покачала головой: подумать только — до самого ленча постели не убраны! Вот сука ленивая!

Нэнси потягивала чай и перебирала в памяти все мелкие и крупные промашки Лили, реальные или воображаемые, разжигая в себе неприязнь к невестке.

У Нэнси был особый дар выискивать недостатки. Это давало ей власть над людьми, и она то угрозами, то лестью использовала их в корыстных интересах.

Лилиан между тем давно управилась с постелями и теперь валялась в своей собственной, листала журнал и пила чай с печеньем. Так она утаивала от свекрови полчаса в день для себя лично. В эти полчаса голос свекрови не мешал ее мыслям, колокольчик свекрови не отрывал ее от работы, она вообще не ощущала присутствия свекрови как некой злой силы! Иногда Лилиан думала, что Нэнси — ведьма! И хотя это казалось неправдоподобным, но только так можно было объяснить ненависть, которую питали к Нэнси все, кто с ней соприкасался. Даже родные дети! Сколько раз Джозеф под покровом ночи и теплого пухового одеяла клялся Лили, что завтра же выставит мамашу из дому! И сколько раз, одному Богу известно, столкнувшись с нею лицом к лицу, пасовал?!

Впрочем, и сама Лили вряд ли отважилась бы на такой подвиг: она боялась Нэнси! И внуки ее боялись! И сын. Тот самый сын, которого Лили в свое время полюбила всем сердцем, а теперь презирала за слабоволие. Впрочем, на его слабоволии она довольно быстро научилась у свекрови играть и даже превзошла ее в этом. Илэйн со своим вечно потным Джорджем и те отшили Нэнси, когда та вознамерилась было к ним переехать!

Лилиан углубилась в чтение журнала «Вест». Размышлять о порядках в этом доме — занятие пустое и неприятное! Хорошо хоть ребе завтра придет. Лили раздражало, что Нэнси вдруг обратилась к иудейской вере, зато теперь у нее раз в неделю освобождалось полдня. Она спокойно уходила из дому, зная, что ребе, совсем еще молодой человек, побоится оставить Нэнси в доме одну и дождется возвращения невестки. Лилиан про себя усмехнулась. Надо было видеть выражение лица этого несчастного юноши, когда Лилиан наконец входила в дом! Разыгрывая дружелюбие, Нэнси становилась еще страшнее, чем когда бывала сама собой — нудной и злобной!

Только-только Лили углубилась в чтение, как в дверь позвонили. Она даже подскочила на постели: кто бы это мог быть? Женщина быстро встала и принялась стряхивать крошки от печенья, опасаясь, как бы их не заметила свекровь. В дверь опять позвонили, и Лили буквально вылетела из комнаты.

Тем более что и свекровь названивала в свой колокольчик. Такими колокольчиками пользовались когда-то в школе, а Лили иногда казалось, что его звук укорачивает ей жизнь. Наконец она подбежала к двери.

— Привет, Лили! — На пороге стоял улыбающийся Джордж.

— О!.. Вот это сюрприз!

Джордж прошел в прихожую.

— А где же Илэйн?

Лили была буквально потрясена, увидев Джорджа, но еще больше ее поразило то, что он один, без Илэйн.

— Она на работе! А у меня выдалось свободное время, и я решил навестить свою бедную мамочку!

Лили изменилась в лице: только сумасшедшему, черт побери, могло прийти в голову навещать Нэнси Маркхэм, точнее, Маркович, без особой нужды!

Тут из гостиной донесся громоподобный голос Нэнси:

— Кто там, Лили? Какой дьявол трезвонит так, что, того и гляди, треснет звонок?

Лили пожалела, что это не ребе: она бы с удовольствием посмотрела, как Нэнси, увидев ребе, начала бы юлить и изворачиваться!

Колокольчик снова отчаянно зазвенел, к Джордж головой показал на дверь справа:

— Насколько я понимаю, она там?

Он прошел в гостиную.

— Привет, мама! — Как и всегда в присутствии матери, голос его прозвучал робко.

Нэнси моментально пришла в себя:

— Неужели это ты, Джорджи?

Верный сыновнему долгу, Джордж чмокнул ее в щеку, ощутив запах лавандовых духов и пудры.

— Решил проведать тебя, узнать, как ты тут поживаешь.

Нэнси фыркнула:

— На живодерню меня пока тащить еще рано, мой мальчик! Ведь именно это ты имеешь в виду!

Вновь раздался яростный звон колокольчика. Джордж наблюдал, как Нэнси своей огромной рукой то высоко поднимала, то опускала колокольчик, держа его за деревянную ручку и тряся изо всех сил.

— Эй, Лили, принеси нам свежезаваренного чая! — заорала Нэнси. Было слышно, как Лили, шаркая ногами, вышла из кухни и направилась в прихожую. — И чтобы он был покрепче той мочи, которой ты уже поила меня сегодня!

Она уселась поудобнее в кресле. Значит, сынок решил навестить ее! Губы Нэнси искривились в отвратительной улыбке.

— Ну а где наша Десятитонная Тесси?

Джордж как-то глупо ухмыльнулся. Ничего не скажешь. Ехидства его мамаше не занимать.

— Если ты об Илэйн, то она на работе.

Он сел на кушетку, обвел взглядом гостиную. Здесь было красиво: высокие потолки с розочками и старой лепниной.

— Она бы все равно не приехала!

Джордж оторвал глаза от потолка:

— Кто «она»?

— Илэйн, разумеется. Кто же еще? — Нэнси рукой пригладила свои торчащие во все стороны рыжие волосы. — Но зачем все-таки ты приехал?

— Только затем, мама, чтобы проведать тебя.

— Вздор! Ты прежде никогда меня не навещал. Наверняка влип в историю!

— В какую еще историю? — очень тихо спросил Джордж.

— Почем я знаю? — пожала плечами Нэнси. — Не иначе как натворил что-нибудь. Да, Джорджи, мальчик мой! Расскажи своей мамочке! — Голос Нэнси стал вкрадчивым. — Мне можно довериться, ты же знаешь!

Джордж пристально посмотрел на мать и, к своему удивлению, не испытал страха, как это обычно бывало, когда при одном звуке ее голоса нервы натягивались как струны, а выражение ее лица заставляло сердце отчаянно колотиться. Сегодня она казалась Джорджу просто смешной.

— Скажи, мама, ты поддерживаешь отношения с Эдит? — Джорджу показалось, будто на него повеяло холодом, но тем не менее он продолжал: — Мне она время от времени пишет. Тебе, должно быть, известно, что живет она припеваючи!

Нэнси поджала губы. Джордж ликовал!

— А ты почему не на работе? — Это был скорее упрек, чем вопрос.

— Я собираюсь на пенсию.

— На пенсию! Скажи лучше прямо, что тебя сократили! Илэйн рассказала обо всем этой трепачке Лили, а та передала мне! — Нэнси ткнула себя в грудь пухлым пальцем. — Просто ты им больше не нужен! Тебе сколько лет? Пятьдесят один… пятьдесят два! Ты, мой мальчик, уже вылущенный орех!

Джордж постепенно приходил в бешенство. Дернул же его черт явиться сюда! Ведь знал, что его ждет! Джордж сжал кулаки. А Нэнси села на своего любимого конька:

— Ты, Джорджи, всегда был никчемным, даже друзей не имел…

— Друзей у меня хоть отбавляй, мама. Как раз вчера мы вместе ужинали! И я попросил бы тебя не унижать меня больше! Оставь эту свою привычку. Ты всем надоела хуже горькой редьки! Неудивительно, что все тебя избегают! Не знаю, черт побери, как Джозеф и Лили терпят тебя!

В этот момент вошла Лили с чайным подносом и с перепугу едва не выронила его.

— Что… что ты сказал? — с металлом в голосе спросила Нэнси.

Но Джорджа уже нельзя было остановить:

— Ты хорошо слышала, что я сказал, у тебя слух, как у слона! Вечно ты все подслушиваешь, вынюхиваешь! — Джордж покосился на побледневшую, замершую от страха Лилиан. Он через силу улыбнулся: — Давай сюда, Лили, позволь я тебе помогу!

— Поставь, пожалуйста, на кофейный столик! — с трудом выговорила наконец Лили.

Нэнси, злобно прищурившись, смотрела на сына. Но у нее хватило ума понять, что Джордж просто уйдет, если она будет продолжать в том же духе, а ей этого совсем не хотелось. Ведь он единственный из детей приехал проведать ее по собственной воле, без принуждения!

— Наливать? — спросил Джордж уже более спокойным голосом.

Тишину в комнате нарушало лишь позвякивание чайных ложек и громкое тиканье настенных часов.

Лили глядела на мать и сына с таким ощущением, будто перед ней совершалось какое-то таинство. Свекровь вдруг стала покорной и кроткой, но из-под полуопущенных век следила за каждым движением сына. Пожелтевшая от старости кожа приобрела какой-то сероватый оттенок.

Что же до Джорджа, то он выглядел настоящим молодцом, никогда еще Лили не видела его таким. Он и прежде одевался небрежно, но сейчас скромность костюма явно контрастировала с его уверенным, почти самодовольным видом. Лили глазам своим не верила! Даже белая рубашка, серый галстук и жилет цвета морской волны с ручной вышивкой выглядели на общем фоне игриво. Лилиан молча пила свой чай.

Произошла какая-то перемена, но к лучшему или к худшему для нее, Лили не знала. Ведь может случиться, что после отъезда Джорджа Нэнси станет вымещать свою злобу на ней.

— Если не возражаете, я допью чай на кухне — у меня там дела… — быстро пробормотала Лили и бочком вышла из комнаты. Кто бы ни победил, она — в стороне. Однако дверь на кухню Лилиан оставила настежь открытой.

— Что же, мама, все прекрасно. Не так ли? — Джордж повернулся к ней.

И Нэнси вдруг улыбнулась, улыбнулась от души, редкой для нее широкой улыбкой. Лицо ее сразу смягчилось, и Джордж почувствовал, как подступил к горлу комок. На несколько секунд его мать вновь стала молодой. Улыбка прогнала выражение жестокости. Такой, видимо, его мать была очень давно, еще до рождения детей. До замужества. До того, как у нее появились все те мужики.

Джордж дорого бы дал, чтобы знать ее в то время!

Его никогда не покидали иллюзии в отношении матери, он жить без них не мог. Не мог примириться с тем, что с самого детства она была для него источником зла. Что совсем еще юной использовала мужиков в собственных целях, и не только мужиков. Что готова была оскорбить кого угодно, даже своих детей.

— Принеси, Джорджи, мои альбомы, они в ящике серванта!

Джордж принес пухлые альбомы и положил матери на колени.

— Сядь у моих ног, и погрузимся в воспоминания!

Джордж все выполнил, как когда-то, когда ее слово было законом.

Нэнси принялась листать альбом, и глаза ее подернулись печалью, а взгляд стал мягким.

— Помнишь эту фотографию, Джорджи?

Приподнявшись на коленях, он увидел себя пятилетним, а рядом — мать, в отдельном, модном в ту пору, купальнике, с вызывающим взглядом, великолепной прической и длинными стройными ногами. Весь вид портил прилепившийся к ногам маленький мальчик с огромным куском сладкой ваты в руке. Тонкие ноги-спички торчали из мешковатых шорт, голова почти наголо острижена, лицо неулыбчивое, серьезное.

Этот день сохранился у него в памяти. Славный день! Счастливый день! Редкий день! Пойманное мгновение, казалось, забилось в груди, будто птица, посаженная в клетку. Джордж вдыхал в себя запах знойного дня, горячего песка, людей. И еще — ослов, сладкой ваты на палочке и маргарина, тающего на сандвичах с джемом. На всю жизнь запомнился ему вкус клубничного джема, перемешанного с песком, которым были перепачканы его руки. Он и сейчас буквально физически ощущал солоноватую морскую голубизну. Это был замечательный день! С самого утра они сели в поезд, приехали вечером, и Джордж уснул как убитый на прохладных, отглаженных простынях. Джордж помнил, как играла улыбка на ее нежном, словно персик, лице, когда, глядя на него сверху вниз, она поцеловала его и пожелала спокойной ночи.

— Это местечко называлось Кэмбер-Сэндз, Джорджи, мальчик мой. Замечательные были денечки! На меня все заглядывались, как на картинку! И вообще… вот такие были денечки!

— Ты и сейчас выглядишь замечательно, мама.

Это была ложь во спасение, но именно ее Нэнси хотела услышать.

— Не то что в молодости, конечно, но для моих лет не так уж и плохо, а?

Нэнси нравилось говорить о себе, она при этом всегда оживлялась, а голос звучал мягко и почти добродушно.

Нэнси перевернула лист и погладила своими старческими руками фотографию, где была снята одна. Только не во весь рост, а до пояса, даже чуть меньше.

Из-под слегка приоткрытых, накрашенных ярко-оранжевой помадой губ видны великолепные белые зубы, волосы цвета темной меди. На фотографии, раскрашенной от руки, оттенки волос и кожи были переданы весьма точно.

— Мне кажется, это было вчера. Фотограф сказал, что с моей фигурой из меня получилась бы отличная фотомодель.

«Да, уж это он знал доподлинно», — подумал Джордж. Этот фотограф, кажется, жил с ними какое-то время. Джордж крепко зажмурился. Тот день ему хорошо запомнился! Они тогда все фотографировались, а потом мать отправила их домой. Ему казалось, будто он видит, как Эдит собирает их, словно овец, усаживает в автобус, а дома готовит им поесть. Мать появилась позже, с этим самым фотографом, крупным общительным человеком с тоненькими, будто нарисованными усиками, и в клетчатом, как у принца Уэльского, костюме. Мать здорово набралась, и фотограф привез ее домой, а еще принес коробку с жареной рыбой и картофельными чипсами, чем сразу завоевал расположение Джозефа и Джорджа, и притащил большую бутылку «Тайзера». Они от души смеялись, когда фотограф рассказывал им всякие истории о своей службе в армии, и с горящими глазами слушали, как он палил в бошей.

Ночью Джордж проснулся от боли в животе: чипсы, рыба и «Тайзер» дали себя знать. Он пошел в уборную и по пути услышал стоны, доносившиеся из спальни матери. Тихонько приоткрыв дверь, мальчик внимательно пригляделся, стараясь понять, кто стонет, и при слабом свете камина увидел на постели мать, совершенно голую. Она стояла на коленях, склонившись над мужчиной. А тот, запустив пальцы в ее длинные жесткие волосы, ворошил их и тянул мать на себя. Стонал он.

— Вот так, Нэнси. Еще, еще, Нэнси!

Мать то поднималась, то опускалась. Вдруг мужчина заметил Джорджа, отстранил Нэнси, натянул на себя простыню. Слишком поздно Джордж заметил, что мать в ярости.

— Пошел вон, паршивец!

Она соскользнула с кровати с перекошенным от злости и выпачканным губной помадой лицом. Длинноногая, она шла к нему, и из ее рта, будто из пропасти, вырывались бранные слова.

Ему тогда было три года.

— А вот еще, Джорджи, взгляни!

Она вернула его к действительности.

— На это платье я чуть ли не целую вечность копила деньги!

Джордж нехотя взглянул на фотографию. Сердце бешено колотилось.

— А что за девушка рядом с тобой?

— Это Рут Эллис, Джорджи.

Он присмотрелся повнимательнее.

— Я работала у нее в клубе. Он назывался «Маленький клуб» и находился в Найте-Бридж.

Нэнси наслаждалась впечатлением, произведенным фотографией на Джорджа.

— Но она держала бордель!

— Нет, Джорджи, мальчик мой, не бордель! Скорее клуб для джентльменов!

Джордж перевел взгляд с фотографии на мать и увидел, как горят у нее глаза. Теперь она решила запугать его своим прошлым, о котором не заикнулась бы ни одной живой душе. Пусть знает, что никакая она не богобоязненная бабушка, изображающая порядочность, а настоящая шлюха, какой была всю свою жизнь. Нэнси понимала, что только так может теперь унизить его, подавить. Он хорошо знал ее, эту лицемерную суку! Он не забыл, как она сживала со свету Эдит, когда та забеременела, как хвасталась всем и каждому, что лишила «падшую» дочь благосклонности. Как прикидывалась перед соседями нищей. А теперь пустилась в воспоминания о своей настоящей жизни, чтобы причинить сыну боль. Джордж с трудом сдержался, чтобы не ударить ее.

По его лицу Нэнси догадалась, о чем он думает, и к ней вернулись злоба и ехидство.

— Однажды кто-то сказал: «Нэнси, да ты ведь сидишь на золотой жиле!» И это была чистая правда! И знаешь, кто это сказал? Брат твоего отца! Я с ним сбежала. Твой отец, Джорджи, вовсе не умер, я его бросила!

— Но ты говорила, что он умер! И я поверил…

Нэнси вновь засмеялась:

— Теперь уж конечно умер. Еще лет десять назад. Мне сообщила об этом полиция. Умер он в однокомнатной квартирке, в Южном Лондоне. Только через десять дней его обнаружили! Эти сукины дети легавые требовали, чтобы я похоронила его за свой счет. Но я их послала подальше! Он был ничтожеством, Джорджи, полнейшим ничтожеством! Даже умереть по-человечески не сумел! До последнего дня жил один!

Джордж с трудом поднялся с колен, ноги совсем онемели. Вдруг он ударил ее. Но осознал это, лишь когда услышал, как шлепнулась рука о ее дряблую щеку, как она заорала, и увидел, как откинулась назад ее голова.

Лили на кухне вне себя от волнения переминалась с ноги на ногу.

— Ах ты, злобная сука! Грязная, вонючая шлюха! — У Джорджа в уголках губ выступила пена. — Значит, отец мой был жив! И мог взять меня к себе! Мог спасти всех нас от твоих дружков и от тебя самой! Ты ведь напускала на меня мужиков, зарабатывала на мне!

Мозг его сейчас был как внезапно открывшаяся рана, вся его ненависть к ней вырвалась наружу. В горле стоял комок слез.

— Тварь! Потаскуха вонючая!

Всю жизнь она наслаждалась тем, что мучила его, в то время как остальных детей, опять-таки в пику ему, баловала. Вскипевшая в нем желчь жгла нутро, его едва не вырвало прямо на Нэнси.

— Все мои дети были никчемными, слабовольными, ничтожными выродками, как их отец. Я вас всех ненавидела!

В голосе ее звучала злоба. И страх. Да, да, страх!

Она боялась Джорджа, боялась ненависти, которую всколыхнула в нем! Боялась, потому что не знала, что теперь будет!

В полном изнеможении Джордж рухнул в кресло. Зря он приехал сюда! Надо было знать, чем это кончится. Она украла у него детство, невинность. А главное — украла отца!

И этого он не мог ей простить.

Сколько раз он убегал от нее, но его опять приводили. А у отца он мог найти убежище. Он позаботился бы о сыне!

Джордж смотрел на мать, и ему казалось, что он видит ее впервые. Наконец-то в его душе была только ненависть. Ненависть и ничего больше! И еще он питал к ней отвращение, потому что она была шлюхой! Все они шлюхи, все до единой!

И Джордж залился в истерическом смехе. Насмерть перепуганная, в комнату влетела Лили.

Старая сука! Все эти года она врала, прикидываясь добродетельной, заставляла Джорджа лебезить перед ней, трясла колокольчиком, словно чокнутая учительница, орала: подайте мне то, подайте другое! А на поверку оказалась обыкновенной проституткой! Только и всего!

— Ах ты, старая лживая сука! — Куда девалась изысканность Лили?! — Значит, ты передком промышляла!

Нэнси уставилась на невестку сверкающими злобой глазами.

— Ты, черт тебя побери, всех нас по струнке ходить заставляла! Ну а теперь хватит! Теперь тебе конец! Да! Чего бы это нам ни стоило! Пусть только Джозеф вернется домой! Я тебе покажу Рут Эллис! Жаль, что тебя не повесили, сука поганая!

Джордж приложил к глазам платок, последний раз взглянул на перепуганную мать и направился к выходу. Вслед ему неслись громкие вопли Лили.

Джордж завел машину, бросил взгляд на заднее сиденье, где лежал чемодан, который поедет с ним в Америку.

Ладно, скоро он обо всем расскажет Эдит. Джордж знал, что никогда больше не увидит свою мать.

Патрик Келли погнал машину в Брайтон. За считанные минуты он узнал адрес родственников Тони Джоунса. Если понадобится, он прихватит с собой в качестве заложницы его старшую дочь и не отпустит ее, пока Тони не объявится. Кто-нибудь непременно оповестит его о случившемся. В этом Патрик не сомневался.

«Роллс-ройс» остановился по указанному адресу у дома в Стейнинге. Келли кивнул Уилли, и оба вышли из машины. Тони Джоунс в это время потягивал в гостиной небольшой виллы шотландское виски. Здесь же была жена, а на коленях у него сидела внучка Мелани.

Мелани любила дедушку и ласково гладила пальчиками его отвислые щеки. Дверь открыла дочь Тони и пропустила посетителей в дом.

Патрик кивнул девушке. Она ничего не знала, в этом Патрик не сомневался.

— Где он, милочка?

Она жестом указала на дверь в конце коридора:

— Там. Только, видите ли, мистер Келли, там и моя дочь…

Не обращая на нее больше никакого внимания, Келли прошел в комнату.

— Привет, Тони, давненько не виделись! Пошли, покатаемся немного! Надо поговорить.

Тони Джоунс покраснел до ушей. Его страх, видимо, передался малышке, и она крепче прижалась к дедушке.

У нее были длинные светлые волосы и голубые глаза. Точь-в-точь как у его Мэнди в детстве. Он коснулся рукой нежной головки ребенка:

— Привет, дорогая! Тебя как зовут?

Девчушка поглядела на незнакомого дядю и улыбнулась, показав маленькие зубки-жемчужинки:

— Меня зовут Мелани Дэлиэлс, мне три годика.

— Всего три? А ты вон какая большая! Отпусти дедушку, пусть наденет пальто, а мы с тобой пока поболтаем.

Девочка посмотрела на дедушку, тот кивнул, и Мелани обрадовалась. Ей явно нравился этот большой, высокий дядя. Уилли словно зачарованный смотрел, как Патрик взял в свою руку крохотную ручку ребенка. Потом пошел за Тони Джоунсом и ждал, пока тот надевал пальто. Тони открыл было рот, но Уилли живо его заткнул:

— Ты, парень, должно быть, совсем рехнулся, если решил провести Пэта. Ведь речь идет об убийце его дочери!

Тони опустил голову.

Мелани в это время сидела на коленях у Патрика и забавляла его своей болтовней:

— А у меня есть котенок, его зовут Сути. У тебя тоже есть?

Патрик покачал головой.

— А собачка? Собачка у тебя есть?

Какой прелестный ребенок! Патрик искренне наслаждался.

— Не приготовить ли вам чашечку кофе, мистер Келли? — тихо спросила Жанетт. Она хорошо знала Патрика и была уверена, что ее внучке ничто не грозит. Когда-то она поддерживала знакомство с Рене, и Патрик должен был помнить об этом.

— Пожалуй, — сказал Патрик, глядя ей прямо в глаза: — Мне жаль, Жанетт, но ты знаешь, каков счет?

Не выдержав его взгляда, Жанетт опустила глаза и пошла на кухню. Вернулись Уилли и Тони.

— А я хожу в школу для маленьких, — продолжала болтать Мелани.

Патрик охотно поддерживал разговор:

— В самом деле? И что же вы там делаете?

Мелани задумалась, прикусив верхнюю губку:

— Ну, мы там поем и еще рисуем. Я могу спеть «Автобусные колеса» — от начала и до конца! — И как бы в подтверждение сказанного, она тряхнула своими длинными волосами.

Келли засмеялся:

— Ты очень умная девочка, Мелани!

— Дедушка говорит, что я как картинка! Он песенки мне поет. Правда, деда?

Тони кивнул.

Глядя прямо на Тони, Патрик спросил:

— И что же это за песенки?

— Можно я спою одну, деда? Ну пожалуйста!

Тони снова кивнул, и Мелани стала петь.

Дав Тони Джоунсу еще двадцать минут, чтобы тот пришел в себя, Патрик сказал, что пора двигаться. Тут Мелани подняла рев. Она ни за что не хотела расставаться с таким хорошим дядей и заявила, что тоже поедет. Выходя из дома, они все еще слышали ее плач.

На прощание она потребовала, чтобы все трое мужчин ее поцеловали, и Патрику пришлось хорошенько обматерить Уилли, чтобы тот не кочевряжился. Сам же Патрик ласково гладил девчушку по голове, уговаривая не плакать. Она была для него воплощением детской невинности и напомнила те времена, когда еще они жили втроем: он, Рене и Мэнди.

В машине Патрик повернулся к Тони:

— Славная девочка! Ты, наверное, ею гордишься?

Тони кивнул: у него не было сил говорить.

— Милая девчушка, правда, Уилли?

— О да, конечно! — ответил Уилли, обернувшись вполоборота.

Патрик между тем продолжал:

— А теперь представь, — он снова повернулся к Тони, — что бы ты чувствовал, если бы кто-то похитил ее, изнасиловал и швырнул, мертвую, в грязь! И полчерепа у нее было бы снесено напрочь, а волосы слиплись от крови! Если б ты видел, как она умирает в больнице, умирает медленно и мучительно! Как борется за жизнь после того, как ей по частям удаляли мозг, потому что он от отека не умещался в черепной коробке. Думаю, при одной мысли об этом тебе стало бы худо.

Тони едва заметно кивнул.

— Так что не зря ты дрожишь за свою паршивую шкуру! Но первым делом ты сообщишь мне адрес, почтовый индекс и номер телефона того ублюдка. И все, что тебе о нем известно.

Тони снова молча кивнул. Келли, похоже, не намерен прикончить его. Это уже хорошо!