Леди Ш (СИ)

Где-то там, за горизонтом, где туман стелется, как зачарованная паутина, где изумрудные и опаловые бабочки летают над гигантскими рододендронами, в сияющем замке, стоявшем на острове посреди бурного потока, жила чародейка. Люди, говорившие о ней шепотом и с опаской, называли ее дамой из Шэлот, но каково ее настоящее имя, никто доподлинно не знал. Ни один человек в целом мире не видел ее лица, она никогда не покидала своей башни и все, происходящее за ее стенами, видела только сквозь кристалл магического зеркала. Денно и нощно сучила она пряжу, ткала извечное и нескончаемое полотно бытия, нанизывая на огненную основу времени золотую и серебряную пряжу человеческих судеб.

Тем не менее, суетные трубадуры слагали сотни и сотни тысяч стихов, прославлявших ее красоту, а доблестные рыцари, ниспровергая царства и беря на меч города, утверждали, что делают это в ее честь. Она же мечтала только об одном: услышать песню Ланцелота и умереть, лишь издали увидев лучезарный Камелот.

Но Ланцелот все блуждал где-то в чужих краях, словно избегая прокладывать путь мимо зачарованных стен, и нетленное сердце волшебницы из Шэлот, словно каменной паутиной сжимала глухая тоска. Сначала чародейка пыталась себя успокаивать: у рыцарей всегда столько забот. Они помогают обездоленным, спасают попавших в беду принцесс, сражаются с чудовищами. Впрочем, даме из Шэлот все чаще казалось, что она просто проглядела прекрасного незнакомца. Ее магический кристалл, словно Платоновская пещера, давал ей возможность увидеть лишь отблески событий и тени предметов. Что же до песни, о которой говорилось в предании, то она просто не могла ее услышать.

Любая из человеческих жизней, нити которых она постоянно держала в руках, — это отдельная песня. Что же до времени, то оно похоже на непрерывную сеть звенящих струн, натянутых до предела. Поэтому в зачарованной башне дамы из Шэлот денно и нощно, не замолкая ни на миг, звучала музыка. Ее лад и строй, правда, не оставался неизменным. Поначалу эта музыка звучала тихо и безыскусно, сотни голосов сливались в один, выводивший под аккомпанемент звенящих струн исполненный простоты и очарования, устремленный к предвечным небесам мотив. В те времена между людьми еще почти не существовало различий. Каждый жил, вкладывая частичку своего труда в общее дело созидания, заменяя горделивое «я» спасительным и могучим «мы».

Затем, когда возникли различные ремесла: кто-то по-прежнему обрабатывал землю, кто-то обжигал горшки, кто-то воевал, кто-то торговал, звучание человеческих судеб разделилось на много голосов. И каждый из них вел свою мелодию. Когда же сословные различия достигли, казалось, незыблемого абсолюта, изменилась и музыка. Какие-то голоса в сиянии золота и парчи вели изобильно украшенную мелодию, другие им аккомпанировали, смирившись с подчиненным положением и ни на что не претендуя. Потом кто-то сказал, что все голоса и звуки равны, правила устарели, и надо создавать новые созвучия, прислушиваясь не к гармонии космоса и природы, а вдохновляясь шумом больших городов.

Города и вправду разрослись. И тот, который стоял неподалеку от зачарованного замка, незаметно подошел к самым его стенам. К этому времени поток изрядно обмелел, да и люди научились строить мосты и малые реки загонять в подземные трубы. Леди из Шэлот пришлось наложить на замок дополнительные чары. Теперь он не отличался от близлежащих домов и изменял свой облик согласно веяниям моды. На его воротах красовалась надпись: «Школа искусств Леди Ш».

Теперь песни судеб нынешнего времени и прошлых эпох могла слышать не только древняя чародейка. Леди Шэлот чувствовала, что неумолимая старость приближается и к ней, и должна была позаботиться о преемнице. Каждый день к ней приходили десятки одаренных молодых дев и усердно сучили пряжу дивных звуков. Некоторым для создания своей песни не требовалось ничего, кроме голоса, другие выбирали струны скрипки или брали в руки флейту и учились повелевать колебаниями воздушного столба. Находились и такие, которым в руки давался ткацкий стан. Теперь основа была натянута на металлическую раму, только она могла хоть как-то сдерживать пылающий в мире огонь. Над корпусом из зачарованного дерева в вечной тоске по полету вздымалось черное одинокое крыло. Звуки песни создавались с помощью клавиш: белых и черных, как сама жизнь.

Сама Леди Шэлот теперь тоже давала концерты, ибо часть ее зачарованного замка превратилась в прекрасный белый зал. Она по-прежнему не видела людей, отделенная от них черным крылом рояля, за которым теперь пряталось ее магическое зеркало. Жители города и туристы, приходившие на концерты леди Ш, думали, что слушают прекрасные и пламенные звуки, а внимали трепетной песне бытия. Но даже совершенная игра чародейки не всегда могла сравниться с тем, какие звуки умела извлекать ее самая талантливая ученица.

Эту девочку звали Джин, и она бредила музыкой с пеленок. В те годы, когда ее ровесницы думали только о куклах, она подходила к пианино и подбирала простенькие, но красивые мелодии, когда другие ребята играли в компьютер или смотрели видеоролики, она ревностно штудировала полифонию и отрабатывала технику на этюдах.

— Что за ребенок? — только дивились родители. — Других и палкой не заставишь заниматься, а от Джин приходится на ночь запирать инструмент, ибо удержу она просто не знает.

— Просто музыка — это моя жизнь, — поясняла девочка, в очередной раз договорившись с соседями, чтобы те позволили ей поиграть еще часок.

— Дитя мое, ты не слишком ли переутомляешься? — беспокоилась волшебница, которая ни в ком из учениц не встречала ранее такого трудолюбия в сочетании с талантом.

— Ну, пожалуйста, миледи, еще чуть-чуть, — умоляла Джин, поднимая хорошенькую головку от клавиш. — Когда я играю на Вашем инструменте, я будто разговариваю со всей вселенной. Я вижу дивные картины, написанные золотом по огненной канве. Ни один даже самый искусный художник не способен такое создать.

В самом деле, когда юная Джин со своей наставницей или даже без нее следила за тканью бытия, в городе прекращались убийства, а в мире стихали войны.

«Что же мне делать? — не находила себе места от переживаний Леди Ш. — Как поступить? Я вижу, что только Джин достойна продолжить мой труд, только она понимает истинную природу музыки, только ей удается контролировать натяжение нитей, не позволять им обвиснуть и вовремя ослаблять, чтобы они без толку не рвались. Но как я могу обречь это прелестное дитя на вечное одиночество и тоску. Она рождена, чтобы радоваться жизни и передавать с помощью звуков эту радость другим. Конечно, зачарованный замок и полотно бытия нельзя оставлять без присмотра. Но разве Джин виновата, что Ланцелот, которому единственному суждено снять заклятье и развеять чары, так и не проехал мимо этих стен?»

Шли годы. Джин превратилась в юную прекрасную девушку, с задумчивым взглядом фиалковых глаз и роскошной копной золотистых волос. Леди из Шэлот, над которой время не имело власти, выглядела, как ее старшая сестра. Однако, в сумерках, когда чары слабели, усталость и разочарование давали о себе знать. Округлые плечи чародейки пригибались к земле, вокруг глаз залегали глубокие тени, возле рта наметилась сеточка морщин. В такие часы Леди Ш в глубоких раздумьях сидела перед волшебным зеркалом, словно вещая гладь могла подсказать ей ответ.

Однажды Леди Шэлот и Джин сидели вместе над золотым и огненным полотном ткани бытия. Вернее, за тканью следила Леди Ш, а Джин думала, что они вместе с любимой учительницей просто музицируют. Как вдруг в их нежную, изысканную мелодию вторглись тяжелые рифы профузованной гитары, сопровождаемые звуками молодого, достаточно приятного голоса.

Под самыми окнами замка, удобно устроив у стены соседнего дома усилитель с аккумулятором, стоял долговязый светловолосый парень в кожаном прикиде с заклепками и электрогитарой, по форме, напоминающей меч в камне.

— Эй, прекрати, ты нам мешаешь! — выглянув в окошко, тряхнула кудрями разгневанная Джин.

— Я не хотел никого обидеть, — примирительно отозвался возмутитель спокойствия. — Просто, услышав ваш дуэт, я понял, что в моей новой песне не хватает как раз фортепиано.

— Да с чего ты взял, что я стану с тобой играть? — возмутилась Джин, но уже не так гневно. — Да и почему ты этот жуткий грохот называешь песней?

Хотя, как истинная леди, к патлатым гитаристам в косухах и драных джинсах она относилась с пренебрежением, считая, что в музыке они смыслят не больше, чем лягушка в ядерной физике, этот юноша чем-то отличался от других. Его открытое, слегка обветренное лицо дышало отвагой и готовностью бросить вызов. Голубые глаза излучали задор, а улыбка подкупала искренностью.

— Зачем сразу ругать песню, которую ты даже не слышала? — с легкой укоризной произнес гитарист. — Пожалуйста, дослушай до конца, и, если тебе не понравится, я уйду с этой улицы и никогда не появлюсь.

— И откуда ты взялся, такой настырный? — проворчала Джин.

— Меня зовут Лэнс, — тряхнул волосами парень. — Я играю в клубе, который находится в восточной стороне нашего города. Я не знаю, каким образом оказался на этой улице. Вероятно, меня вела ваша мелодия.

— Ну, хорошо, — согласилась Джин. — Я послушаю твою песню, Лэнс. А потом ты уйдешь, поскольку мне грохот вместо музыки понравиться просто не может.

На это Лэнс улыбнулся и начал играть. Вступление и вправду больше напоминало звуки отбойного молотка, хотя и в нем чувствовался напор и стремление донести свой голос до людей, достучаться до их сердец. Когда же зазвучал голос певца, Джин ушам своим не поверила: такую песню она еще не слышала никогда. Конечно, для ее искушенного слуха мелодия могла показаться чересчур безыскусной, а в гитарное сопровождение состояло всего из нескольких гармоний. Но в этой простоте крылась огромная затаенная сила. Молодой певец рассказывал о понятных и привычных вещах, словно открывая их заново, и каждое слово, каждый звук сияли новыми или наоборот очень древними подлинными красками.

Более того, в какой-то момент Джин поймала себя на мысли, что видит золотые узоры на огненной канве. Мелодия, которую исполнял Лэнс, звучала, как одна из песен бытия. В его умелых руках струны электрогитары превращались в нити времени и судьбы. Слушая песню, Джин видела его душу, мятущуюся, полную живого тепла и непоколебимой веры в то, о чем он пел. Ей хотелось слушать еще и еще, а потом сесть за рояль и сыграть с певцом дуэтом. И неважно, что та музыка, которую она исполняла прежде, отличалась от песни, которую ей сейчас дарил Лэнс. Она точно знала, что мелодия, сплетенная из линий двух судеб, станет самым прекрасным, что она сумеет создать в жизни.

Слушала песню и чародейка из Шэлот. Не только слушала, но и смотрела на молодого певца, который, казалось, сейчас никого не замечал, кроме Джин. Впервые за полтора тысячелетия Леди Ш видела и юношу, и мир за окнами замка не сквозь грани магического зеркала, а просто в окно, и ее истекающее кровью сердце рвалось и таяло, расплавленное в горниле неземной любви.

Она узнала молодого пришельца и вспомнила его песню, так похожую на те простые, но исполненные смысла мотивы, которые звучали вокруг много веков назад.

«Неужели Он все-таки пришел? Неужели Ланцелот все-таки явился, чтобы освободить меня от моего тяжкого бремени? Быть не может, но я точно узнала его!» — шептала она, из последних сил пытаясь удержать заклятье.

Она чувствовала, как стонут камни древнего замка, как рвутся струны, как поднимается пламя, как воздушные потоки выходит из-под контроля, грозя все унести.

— Ну, как? — спросил Лэнс у Джин, когда отзвучали последние звуки. — Я готов выслушать твое решение. Если ты скажешь «нет», я уйду, и ты больше ничего обо мне не услышишь, потому, что мне незачем будет петь.

— Нет, не надо, не уходи! — буквально взмолилась Джин, отирая невольные слезы. — Я буду играть вместе с тобой.

— Скажи, хотя бы, как тебя зовут? — поинтересовался Лэнс. — Должен же я знать, чье имя писать на афишах.

— Ну, если это так принципиально, то зовут меня Джин.

— Ого! А полный вариант, случайно не Джиневра? Просто друзья зовут меня в шутку Ланцелотом. Мы же выступаем в клубе под названием «Камелот». Когда ты готова приступить к репетициям?

— Когда тебе будет удобно, — смутилась Джин. — Только у учительницы своей отпрошусь.

«Камелот». Это название, глухой дрожью отозвалось в камнях зачарованного замка Леди Шэлот, иллюзия начала распадаться, обнажая древние своды. Последним усилием чародейка удержала последние остатки колдовства, чтобы попрощаться с воспитанницей.

— Конечно, иди, дитя мое, — улыбнулась она ученице, чувствуя, как силы оставляют ее. — Более того, я тоже постараюсь чуть позже присоединиться к вашей репетиции.

— Это будет просто чудесно. Думаю, Лэнсу эта идея понравится.

«Как легко они сошлись. Словно были и в самом деле полторы тысячи лет знакомы».

Как только Джин удалилась, леди Шэлот последний раз глянула на стремительно менявший свой облик замок, вышла на улицу взяла такси и попросила отвезти ее в клуб «Камелот», зная, что цели пути уже не увидит.

Когда же Джин познакомилась с другими музыкантами и поднялась на сцену, она с удивлением увидела, что там стоит рояль Леди Ш. За полотном бытия должен кто-то присматривать.