Ледокол

1

Нас с Юрой быстро разводят, даже месяца не проходит. Причём инициатором становиться сам Юра. Он отказывается от примирения, которое предлагает нам судья, объясняя, что не достоин такой жены, как я.

Он же общается с родителями, которые налетели в наш дом, узнав обо всём. Говорит всем тоже самое, что и в суде. Что он не достоин меня, что был плохим мужем, не ценил меня как женщину, что это решение полностью его. Он всё оставляет нам с сыном, и очень скоро найдёт работу и будет обязательно платить алименты.

Родители в шоке.

Я, если честно, тоже.

Пытаюсь вызвать его на откровенный разговор, когда мы остаёмся одни, но он только зло кривит побитую рожу, но даже взгляда косового не допускает в мою сторону. Собирает и исчезает из моей жизни.

Только фамилия и осталась, которую я не стала менять.

Впрочем, Ямал тоже исчезает.

Кир не появляется, после того дня.

Я набираюсь, смелости и звоню ему. Но ответа нет. Толи номер сменил, толи заблокировал меня.

Потом меня увольняют с работы.

Ашот Гургенович, выдумывает ряд причин, почему я теперь не востребована в его ресторане, и почему он вынужден отказаться от моих услуг, но только мне всё понятно. За этим, как и за разводом, стоит Кир.

Директор выплачивает мне три зарплаты, за сокращение, причём, судя по размеру, своих. На этом он прощается со мной, и мне ничего не остаётся, как уйти.

Устраиваться бежать сломя голову на новую работу, необходимости нет. Денег достаточно, тем более ещё остались те, что я готовилась вернуть Киру.

Беспокоит другое, чего добивается Кир?

Исчез, но незримо присутствует в жизни, проблемы решает, наверняка следит.

Набраться смелости и съездит в одно из его жилищ?

С Кира станется меня послать. И раз он ушёл, то может и не стоит так упрямо его возвращать.

Ну да, сердце ноет, и воспоминания тревожат, почти ни ночи не проходит, чтобы не снился этот гад! Но я же не его придаток. Я самостоятельный человек. Самодостаточный! Я же понимала, что рано или поздно это закончиться. И как же давно было желание, чтобы всё это завершилось.

И вот оно завершилось.

Я сосредоточилась на сыне. Мы, наконец, стали проводить вместе больше времени. Андрейка был счастлив, ну а я вдвойне. Под лучами его счастья моя грусть отступала, тревога рассеивалась.

Почти сразу позвонила Иришка, и позвала к себе на работу. У них освободилось место портье, она могла составить мне протекцию. Мне не привыкшей сидеть дома, эта новость пришлась по душе, и уже через неделю я стояла за стойкой, проходя стажировку у Иришки.

Самый модный отель в нашем городе. Очень большой и красивый. При нем работал шикарный ресторан, и поэтому народу было много. Работа была сложная, но интересная. Я быстро отточила процесс, и вскоре, уже действовала по наитию, когда Ира была занята, или отсутствовала.

И благодаря всем этим новым эмоциям некогда было грустить, копаться в себе. Нужно было успевать, хватать всё на лету, потому что хотелось остаться здесь. Закрепиться.

Поэтому когда постоянно стало тянуть внизу живота, я не обратила на это внимание. Ну, тянет и тянет. Предвестники месячных, так бывает. Особенно болел, когда простою весь день на ногах, или по лестницам побегаю.

И когда в очередной раз, тянущая боль сковала низ живота, я вытянула из кармана свой телефон. У меня там была программка, женский календарь, который отслеживал мой цикл. Я хотела посмотреть, когда уже начнутся эти месячные. И глянув на экран, телефона, чуть не сползла под стойку.

Пятый день задержки. За всеми этими переживаниями и новыми впечатлениями не обратила внимание, что месячные не пришли во время.

Я попросила напарницу Лену, покараулить, а сама нетвёрдой походкой пошла в туалет. Был у меня в сумочке дежурный тест на беременность.

— Не может этого быть! — спустя несколько минут, он показал мне две полоски.

Я ведь принимала таблетки, те которые мне назначили клинике, в которую меня возил Кир.

Но с фактами не поспоришь, хоть я и попыталась, сделав ещё парочку тестов, надеясь, что предыдущий был ошибочный. Но куда там!

— Так, сначала к гинекологу, — по деловому заявляет Иришка, когда я ей излила душу, — потом, что-то можно решать!

— Что решать? — повторяю за ней. — Нечего тут решать! Я не собираюсь рожать от бандита, тем более которого и след простыл!

— Без врача тебе всё равно не обойтись, так что записывайся на приём, — отрезает подруга.

— За что мне это? — поднимаю глаза к потолку, гостиничного ресторана, где мы с Иришкой устроились на обед.

— Юль, может разыскать его? — спрашивает Ира, копаясь вилкой в салате. — Я могу Паше позвонить, через него попросить встретится с тобой.

Я думала об этом, но как, то уж совсем я жалко выгляжу. Беременная брошенка!

Ушёл, значит ушёл.

— Это же, и его ребёнок. Он по идее должен знать! — продолжила тем временем подруга.

— Да плевать мне, чего он должен, — вздыхаю я, — не буду я ему ничего говорить.

— Ну, дело твоё, — неодобрительно смотрит подруга.

— Ир, ты же не скажешь, не из каких добрых побуждений не скажешь! Дай мне слово! — вижу, что она опускает глаза, и совсем не одобряет моих намерений, но сделать всё равно ничего не может

— Даю слово, — глухо бросает в ответ.

Так-то лучше.

2

Я вышла из женской консультации и присела прямо на занесённую снегом лавочку. Сегодня я взглянула в глаза реальности. Беременность шесть недель. Отсчитав время назад, понимаю, что это произошло в нашу самую сладкую ночь, после примирения.

Меня чуть в больницу не уложили, прописали множество лекарств. Угроза выкидыша высокая. Матка постоянно в тонусе.

Надо же! Как только появилась реальная угроза потерять этого ребёнка, которого я так не хотела, я вдруг, на уровне инстинкта, пытаюсь сохранить его. И даже не заикаюсь об аборте, что и было моей целью. Только постоянно талдычу гинекологу, что я пила противозачаточные. А она так спокойно, видя моё ошарашенное состояние, повторяет и повторяет, что стопроцентной гарантии не даёт не один метод контрацепции, кроме перетяжки маточных труб, и вазэктомии у мужчин.

Но всё же, угроза потерять ребёнка меня отрезвляет. И плевать мне на Кира. Я сама могу родить и вырастить этого ребёнка. Ведь он мой. Только мой.

На работе беру больничный. Быстро переговариваю с Иришкой, сообщаю новости.

Неделю исправно пью все назначенные лекарства, ставлю свечи, лежу в кровати не вставая. Андрей, не понимая моего состояния, ухаживает, просто видя, что я приболела. А я всё думаю, что надо ему сообщить, что скоро у него будет брат или сестра.

— Слушай Юль, тебя там одна гостья в ресторане, зовёт, — шепчет Лена.

Я уже второй день после больничного, дело близится к новому году, и работы невпроворот. Понаехало туристов, еле успевали расселять.

— Какая ещё гостья? — раздражённо смотрю на Лену, которая слиняла в самый час пик.

— Блондинка высокая, — поясняет Ленка, совершенно не замечает, что я на неё злюсь.

— Описала тебя и попросила позвать!

— Да кто там? — уже откровенно злюсь. Я вообще теперь, постоянно, то злюсь, то реву, то хохочу.

С Андреем так не было. Таких диких перепадов настроения. Видимо зависит от возраста.

Я шагаю в ресторан, и замечаю её сразу.

Жанна, жена Кира. Сперва хочу слинять, пока она меня не видит, но потом, одёргиваю себя.

Какого хрена! Да и тем более, она знает, что я здесь работаю. Пусть выскажется, может на ответку нарвётся.

— Добрый день! — приветствую её.

Она поднимает на меня глаза. Надменно осматривает мою фигуру, потом, голубые глаза впиваются в моё лицо.

А она довольно симпатична.

В тот раз мне было не до её внешности, но сейчас в спокойной обстановке ресторана, могу рассмотреть её. Хорошенькая, словно кукла. Но старше меня, хотя и выглядит сногсшибательно. Ей от силы лет двадцать восемь. Аккуратные черты лица, вся такая миленькая. И фигурка тоже точёная, ладная. Одета в элегантное платье, кофейного цвета.

Вот зачем Кир вздумал от неё гулять? Она же просто мечта.

— Ну, привет! — тянет она и кивает на стул напротив.

Я сажусь.

— Не успели тогда познакомиться, меня зовут Жанна, — поедает меня глазами.

— Юля, — коротко представляюсь я.

— Хорошо выглядишь Юля! По крайней мере, лучше, чем в последний раз, когда мы виделись, — усмехается она, и делает глоток вина, предлагает мне, я отказываюсь.

— Послушайте Жанна, мы с Киром расстались, причём в тот же день, так что если ко мне есть претензии, то я не знала, что он женат.

— Расстались? — услышала она из всего мной сказанного.

— Да, расстались, — кивнула, поморщившись, почувствовав небольшую тошноту.

— А что так? — насмешливо посмотрела на меня.

— Я же сказала я не знала, что он женат, — повторяю я, пока ещё спокойно реагируя на её закидоны.

— А то, что он бандит знала?

— Знала.

— И что, не смутило тебя это?

— Ну, тебя же не смутило, когда ты за него замуж выходила, — парировала я, резко переходя с ней на «ты».

Она надменно растянула губы в улыбке.

— Мы женаты семь лет, — говорит Жанна, и снова прикладывается к бокалу, — из них он шесть сидел. Как тебе такой расклад.

— Я знаю, что он сидел, — не удивила она меня.

— А за что знаешь?

— За убийство! — отвечаю.

— Сам рассказал, или справки навела? Хотя какие ты могла навести справки, — усмехается она. — Интересно чего это он разоткровенничался? Из него же слово не вытянешь!

Я потупилась и нетерпеливо вздохнула.

— Ну, хорошо, — усмехнулась она, видя, что мне скучно, — а кого он убил, говорил тебе.

— Нет, мне и не интересно, тем более, сейчас!

— Блин! И про Катьку свою, что ли не рассказал?

— По какую Катьку? — я раздражённо повела плечами.

— Про свою ненаглядную Кэт, которая ему всю жизнь поломала, и не верит он больше бабам. Понимаешь, Юля, была в жизни Кира, светлая полоса. Был он крутым чемпионом, служил в ОМОНе, и встретил девочку, полюбил. И не был он таким мрачным и угрюмым. Ну, я так думаю. Но был он беден, и девочка хоть его и любила, но думая о будущем, свалила к мажору, потому что, видимо деньги любила все же, больше. И тогда наш Кир, ты не против, если он будет наш? — вдруг отвлеклась от рассказа Жанна и сделала очередной глоток вина.

— Мне всё равно! — жму плечами.

— Судя по тому, как блестят твои глазки, ни фига тебе не всё равно, — подмечает она.

— Тебе кажется. Ты закончила?

— Тебе что совсем не интересно, почему он бандюком стал?

— Да я уж догадалась, несчастная любовь!

— Ещё какая! — усмехнулась Жанна. — Он же с ней встречался даже после свадьбы, отпустить не мог, и смириться. А она ни в какую не уходила от мужа. Так что ему не впервые изменять. Ну а потом их застукал муж Кэт. Его избили. И статью повешали. Условкой отделался. Из спорта выперли, из органов тоже. Вот и пошел у нашего мальчика кривой путь. С его то габаритами, только в бандиты. А там дело нехитрое. Бабло поднял, да мажора того убил, а Кэт его и сдала. Как адвокаты, купленные, не старались, не отмазал его, только срок смогли скостить, шесть лет сидел.

— А ты не дождалась? — задрала я бровь.

— Я не дождалась ещё до тюрьмы, — вдруг вздохнула Жанна, — месяца три нам вроде весело было. Сама знаешь, он не скучный, да только мрачный жуть. Всё по своей Кате убивался. Достал! Не понимаю я, зачем он вообще на мне женился, да ещё и брачным договором привязал, и я теперь, чтобы с голым задом не остаться даже развестись с ним не могу. Развестись не могу, но уйти, пожалуйста, поэтому и не ждала я его из тюрьмы, просто решила забить, а у него же везде уши, да глаза, докладывают, доносят, шаг вправо, шаг влево…

Не понимаю, зачем она мне всё это рассказывала. Но благодаря этому я немного поняла мотивы его поступков, да только теперь без толку.

— Что ты от меня-то хочешь? — я комкала в руках салфетку, потому что мне было больно за него.

Да гад! Сволочь! И даже убийца.

Но мне было больно, я переживала, представляя ту душевную боль, что досталась ему. А может это гормоны, фиг его знает.

— Да всё просто, — вытягивает губы Жанна, — судя по тому, как ты тогда вылетела из квартиры, и как он за тобой ломанулся, всё намного серьезнее, чем я предполагала.

Я только хмыкаю. Жанна пропускает это мимо ушей.

— Мне нужно чтобы ты дала свидетельские показания в суде, что Кир мне регулярно изменял, шлюхи, видишь ли, у нас не в счёт, а вот если серьёзные отношения…

Я рассмеялась.

— Серьезные отношения? — переспросила я, скрывая под этой бравадой, колотьё в сердце. — Скорее первое, именно то, что у вас не в счёт.

— Не похожа, ты на шалаву, — прищурилась Жанна.

— Спасибо конечно за комплимент, — фыркнула я, — но только это так, и мы уже не встречаемся, и в суд соответственно я не пойду!

— Я тебе денег дам!

— Ну да, это решающий аргумент, — раздражаюсь я.

Везде только деньги. Всё и всегда. Деньги, деньги.

— Разводись так.

— Так он оставит меня без гроша, — пожаловалась она, словно мы с ней секретничали, — я семь лет прожила с этим чудовищем, не для того чтобы остаться с голой задницей.

Я только усмехнулась. Да я его тоже частенько звала чудовищем. Только если честно, положа руку на сердце, я бы предпочла его приручить, что у меня так и не вышло.

— Значит живи дальше и терпи, — я встала из-за стола, сама мысль того что Кир, живёт с Жанной дальше, под одной крышей, а возможно и делить постель, омрачила и без того мерзкое настроение, да так, что меня затошнило, только стоило представить их вместе.

— Ну вот, Юля, — прищуривается она, — а говоришь несерьёзно у вас.

У меня сложилось впечатление, что этот вывод ей, почему-то был важен.

— Нет больше никаких нас, ты разве не слышишь меня, — рявкнула уже, не стесняясь никого.

Зачем она это заладила? Что за бред? Давит и давит на больную мозоль!

Жанна только довольно улыбнулась, и подмигнула мне.

— Спасибо, что уделила мне время!

— Да не за что. Засунь себе своё спасибо! — зло выругалась я, не понимая её да конца, но отчётливо чувствуя какой-то подвох. Так и ломала голову да конца рабочего дня, зачем она приходила, и к чему весь этот разговор.

3

Я работала двадцать восьмого, и двадцать девятого в ночь, а тридцатого и тридцать первого, была дома. Ну и первого, второго.

Мы с Андреем запланировали много мероприятий на эти дни. Новый год решили справлять с моими родителями. Сын заказал кучу различных блюд. Чувствую, за их приготовление предстоит приняться за два дня. Ещё в новый год решила поговорить с родителями, всё им рассказать, и возможно найти поддержку, ведь рано или поздно правда сплывёт наружу. Вернее сказать, вырастит.

Я шла после ночной смены, прикидывая зайти ли в магазин сейчас, или потом тащить всё скопом. На улице стоял морозец, и ещё совсем было темно, Всё же восемь утра. Остановка была совсем рядом, почти за углом, и автобусы в моём направлении, всегда шли свободные. Можно было усесться на свободное сидение, и вытянуть уставшие ноги. В голове составляла список того, что надо было купить на праздничный стол, неплохо бы записать всё, а то, что-нибудь, да забуду. Вдруг дорогу мне преградила большая машина, я остановилась и удивлённо уставилась на внедорожник, тем более, что дверца пассажирского сидения открылась, и оттуда вышел низкий крепкий мужчина, не по погоде одетый в лёгкую куртку, без шапки. А за ним на сидении, сидел испуганный Андрей.

— Мам, — пролепетал сын, и шмыгнул носом, сдерживая подступающие слёзы.

Я в негодовании уставилась на мужика, потом на сына.

— Андрей? Что происходит? Почему ты… — договорить мне не дали. Мужик бесцеремонно, и молча, затолкал меня к сыну.

Я не сопротивлялась только потому, что там был Андрей. Я неуклюже бухнулась на сидение, поправляя съехавшую на глаза шапку, и притянула сына к себе, осмотрелась.

— Что происходит?

Низкий мужик запрыгнул следом за нами, потеснив нас на заднем сидении. Дверцы тут же заблокировались. Машина поехала. С переднего сидения, наконец, соизволил обернуться ещё один пассажир. Здоровый мужик, кавказец. Тёмные глаза, короткие волосы, борода. Он повернулся и заполнил собой всё пространство, даже дышать стало тяжело. Я вжалась в сидение, и прижала Андрея ближе.

Бедный мой мальчик! Как же ему здесь было страшно!

— Вы кто такие? Совсем охренели? — рявкнула я, уже догадываясь, что дело худо. — Что вам нужно? И как вы посмели тронуть моего сына?

— Язык как помело, — скривился кавказец, и что-то сказал водителю на незнакомом языке, криво усмехнулся, и снова посмотрел на меня своими чёрными глазами.

— Не люблю таких дерзких баб, — выдал очередное умозаключение он, — такой член в рот засадишь, а она того и гляди его откусит.

— Что, были прецеденты? — морщусь я от его слов, и закрываю уши Андрею.

Чёрные глаза кавказца смотрят с таким пренебрежением, словно я кусок мяса, посмевший, раскрыть рот. Он слегка склонился ко мне, и в нос ударил его аромат. Сильный, мощный, раздирающий ноздри. Так и захотелось откашляться, открыть окно и глотнуть свежего воздуха.

— Слушай сюда, сучка борзая, ты мне нужна, в относительно целом состоянии, поэтому на первый раз я тебя прощаю, но запомню твою дерзость, — проговорил он, и перевёл глаза на Андрея, — не забывай, что ты не одна!

— Зачем я тебе нужна? — спросила, стараясь не дать дрожь в голос.

— Просто заткнись, и делай что скажут, и останешься целой. Ты и твой пацан, — кавказец отвернулся.

Я ещё долго гипнотизировала его взглядом, но он больше не повернулся и ничего не сказал. Мельком глянула на соседа.

Тоже каменное лицо. Мысли в панике метались в голове. Я прижимала Андрея и гладила его головку, пытаясь успокоить.

Кто бы меня успокоил, и рассказал что происходит.

То, что это бандиты и так понятно.

Но зачем мы им? Чего они хотят? Выкуп? От кого? Опять Юра вляпался куда-то? Или это связано с Ямалом?

Все мои попытки хоть что-то понять не увенчались успехом, со мной больше никто не разговаривал, и мы, прижавшись, друг к другу с сыном, сидели и следили за дорогой.

Мы выехали за город.

Ну почему всегда за город?

Все бандитские дела твориться за городом. Потом вообще была какая-то заброшенная пром-зона. Машина притормозила у разрушенного здания, нас вывели, отобрав мою сумку, и бесцеремонно обыскав нас обоих.

Что искали-то? Оружие?

Потом по хрустящему, не тронутому снегу повели вовнутрь какого-то заброшенного здания. Мы еле доковыляли, выворачивая ноги в глубоких сугробах. Андрей постоянно увязал, и мне приходилось его вытягивать, О помощи со стороны даже говорить было нечего. Все сапоги набились снегом, и я начинала мелко дрожать, прижимая сына, и постоянно интересуясь как он.

Было страшно. Не за себя. За детей. За нынешнего, и ещё не рождённого.

Чего они хотят? Куда нас ведут?

Мы спустились вниз, когда, наконец, преодолели сугробы, и вошли под разрушенную крышу. Там обнаружилась лестница, которая привела нас в подвал. Нас подвели к железной двери, подсвечивая телефонами, темные проходы. Щёлкнул замок. Дверь тяжело открылась, и на нас пахнуло тяжёлым, затхлым запахом. И подуло теплом. Какая-то бытовка, судя по выхваченным светом фрагментам. Здесь пролегали трубы теплотрассы, прямо так, тараня стены, и поэтому здесь было тепло, но и воняло соответственно. На полу валялись тюки. Голые цементные стены и потолок. Небольшая отдушина, в стене. Из неё еле-еле было видно улицу, очень далеко, и чуть поступал свежий воздух.

Это по всей видимости была наша с Андреем тюрьма.

— Послушайте, мы ничего не сделали, отпустите нас, или хотя бы ребёнка, ему всего девять, — запричитала я, понимая, что они собираются бросить нас здесь.

Мужчины даже глазом не повели, и тогда отстранив Андрея, я бросилась к кавказцу.

— Прошу, свяжитесь с Ямалом, он нас знает…

Он легко перехвати меня запястья, и прижал к стене. Андрея дёрнувшегося ко мне на защиту, придержал низкий мужик.

Кавказец, впился в моё лицо крупной ладонью, и его жуткие чёрный глаза, стали ещё страшнее в этой полутьме.

— Я знаю, что он тебя знает, — наконец подал он голос, — и возможно мы совершим взаимовыгодную сделку. Но даже если нет, я в накладе не останусь.

Он схватил мою руку и положил себе на ширинку. Под моими пальцами ощущался толстый член.

— Заставлю самолично проверить все твои догадки, — оскалился он, опять убивая наповал своим парфюмом. Меня так затошнило, что я побоялась, что меня сейчас вырвет на него.

— Вы все сволочи, только и можете женщинами и детьми распоряжаться, а считаете себя мужчинами, — не сдержалась я.

Мужчина отвесил мне оплеуху. Я вскрикнула и стекла по стенке. Ко мне опять попытался прорваться Андрей, но его не пустили. Я слизала кровь с разбитой губы, и сплюнула её под ноги бандиту.

— Как Ямал тебя не прибил, с таким характером, — проворчал бородач, — я уже готов свернуть тебе шею!

Я потупила злой взгляд, чтобы не навлечь на свою голову ещё больше неприятностей.

Я не одна, нужно думать о детях.

Кавказец отошёл, что-то сказал своим подельникам опять на незнакомом языке. Андрея отпустили, и он кинулся ко мне, заплакал, и прижался. Я тоже еле боролась со слезами. Нам бросили две бутылки воды и вышли. Заскрежетал замок, потом наступила тишина, прерываемая нашими всхлипываниями.

А потом я взяла себя в руки, и успокоила сына. Наобещав ребёнку, что нас обязательно спасут, найдут и вызволят. Что скоро здесь будет МЧС, и полиция. Сын успокоился и задремал на моих руках, а я сидела, крепко сжимала его, и тихо плакала, потому, что меня успокоить было некому.

4

Сколько прошло времени, не знаю. Но судя по свету в отдушине. День и ночь.

Мы с Андреем почти не двигались. Нашли удобное положение, разместившись на тюках, и полулежали.

Слава Богу, здесь было тепло.

И, Слава Богу, нам оставили воду. Один из дальних углов мы оборудовали под туалет, но он особо и не понадобился. Стресс, организм уходит в анабиоз.

Мы лежали и вспоминали первые соревнования сына. Потом я рассказывала ему сказки, вспоминая из прочитанного, а где-то добавляя от себя. Хотелось есть, но ещё было не критично, даже Андрей признался, что ему терпимо. А потом как-то получилось, что я взяла и рассказала, что скоро, у него появиться брат или сестра. Сын долго молчал, обдумывал, а я не торопила и не приставала. Потом обнял меня, и признался, что давно мечтал о брате. Это было так мило, что мои гормоны снова дали сбой, я расплакалась.

А утром, наверное, это было утро, заскрежетал замок. На нас упали лучи фонарей.

— Подъем, — это был низкий мужик.

Он вывел нас, и усадил в машину, сам теперь уселся на переднее сидение к водителю. Кавказца не было. Он кинул нам по шоколадному батончику, и бутылку воды. Машина тронулась.

Мы с Андреем подкрепились. Я пригладила его топорщившиеся волосы, поправила одежду. Сама просто пригладила свои волосы, и провела под глазами, собираю остатки туши.

Куда нас везут мне так и не ответили, просто проигнорировав все мои вопросы. Другого я в принципе и не ожидала, надеялась только, что эта не очередная промзона.

На удивление, это был ресторан. Один из лучших в городе. Нас с Андреем провели вовнутрь, и усадили в пустом зале, за стол. С нами сел низкий мужик.

Здесь было очень красиво. Стилизация под шатёр шейха. Богатый и роскошный. Всё украшено к новому году. Явно здесь подавали восточную кухню. А потом до меня дошло, что это, скорее всего ресторан кавказца. Раз среди дня он совершенно пустой. Хотя этим людям ничего не стоит, выгнать всех на улицу по своей прихоти.

— Хочешь кушать? — вдруг подал голос низкий. Я перевела на него взгляд, а он смотрел на Андрея.

— Нет, — выпалил мой сын и гордо вскинул голову.

Даже в такой непонятной, стрессовой ситуации, нашелся повод, гордится моим мальчиком. Я сжала его плечо, давая понять, что он молодец!

Мужик только усмехнулся и снова застыл с каменным лицом.

Вскоре прибыли первые гости.

Кавказец, шёл во главе, огромной разношёрстной толпы. Их было человек двадцать. Жёсткие, наглые взгляды. Огромные бородатые мужчины. Они тихо переговаривались, и бросали на нас с Андреем заинтересованные взгляды. Кавказец только раз посмотрел на меня, и уселся за стол стоявший посередине. К нему тут же подошёл официант. Поставил чашку кофе, и бутылку воды, и стакан.

Потом по паркетному полу процокала Жанна. Она посмотрела на меня, и довольно улыбнулась, и подошла к кавказцу. Что-то жеманно проговорила, заискивающе улыбаясь, поправила на бёдрах короткое платье, открывающее её стройные ноги, и перекинула через плечо светлые волосы.

— Посмотрим, — громко ответил ей мужчина, не впечатлявшийся по-моему, всем этим спектаклем, — не очень-то он торопиться вызволять её, а об остальном и говорить нечего, пока ещё нечего не произошло. Поэтому сядь и жди.

Жанна поджала алые губы, и, скинув меховую курточку, уселась за соседний столик, перекинула ногу на ногу. Кинула на меня насмешливый взгляд, и залипла в телефоне.

Из услышанного мне стало понятно, что ждали Кира. Меня и Андрея хотели использовать, как рычаг давления на него. Вот только навряд ли у них это получится. И от этого становилось страшно, потому что не понятно тогда, что с нами будет дальше. А вернее сказать, предельно понятно, и от этого становилось жутко.

Мужчины тихо гудели. Жанна так и залипала в телефоне. Мы с Андреем сидели в ожидании. Нас разместили спиной ко входу, поэтому когда я невзначай оглянулась и встретилась взглядом с серыми глазами, то вздрогнула.

Ямал шел один. Любимая кожаная куртка, на черную майку, и синие джинсы, высокие тяжелые ботинки из черной кожи. Словно и не зима за окном, а тёплый летний вечер. Он снова зарос бородой. И аккуратную стрижку, сменили тёмные вихры, с нитками седины. Лицо осунулось, но неизменно хранило непроницаемое, отстраненное выражение.

Его глаза обожгли холодом. И глядя на его расслабленную походку, на безразличный взгляд, я поняла, что нас отсюда живыми не выпустят, потому что он точно не станет вступаться за нас. И делать то, что нужно этому кавказцу, тоже не станет. Ни ради меня, ни тем более ради Андрея. Интересно, а если узнает, что я жду его ребёнка, он сжалиться над нами?

Он вообще хоть помнит, что такое жалость?

Не уверенна.

Ямал тем временем подошёл к столу, где восседал кавказец. Мужчины замокли, Жанна тоже вынырнула из телефона.

— Сархан, чё за канитель, — разнёсся по залу низкий голос Кира.

Сархан встал, протянул ему руку.

— Приветствую, Кир!

Кир неохотно пожимает протянутую руку.

— Присаживайся, побазарим! — кивает Сархан.

Кир подцепляет ближайший стул, и, повернув его спинкой вперёд садиться, напротив Сархана, сложив руки впереди.

В зале сейчас тихо, и мы сидящие за дальним столом, прекрасно слышим их разговор. А ещё нам видно лицо Сархана, и широкую спину, Кира. Он стягивает с широких плеч, куртку, небрежено её откидывает, достаёт из кармана сигареты и прикуривает. Официант тут же приносит ему пепельницу, и интересуется, чего тот изволит. Кир только вертит головой, и парень уходит.

— Ну, давай базарь, чего у тебя там? — выпускает он сизый дым.

Сархан, поджимает губы в бороду, вроде, как и на его территории, встречаются и толпа за ним, а Кир ведёт себя так, словно это Сархан пришёл у него просить, а не наоборот.

О, да Кир, это умеет. Его главный талант, ставить людей на место. Желательно пониже своего.

— Я не хочу ссориться с тобой Кир, но раз появилась такая возможность, — и Сархан кидает взгляд, на Жанну, — я бы хотел вернуть свою землю.

— Говоришь, ссориться не хочешь, — тянет Кир, — а сам, как крыса последняя, исподтишка действуешь.

Позади Сархана, зашумели мужчины. Сам кавказец, стал мрачнее тучи.

— Выбирай выражение, — рявкнул он, — эта земля был изначально наша…

— Я понял, — перебил его Кир, — чего ты хочешь?

Сархан, зло улыбнулся.

— Всё очень просто, ты возвращаешь нашу землю, и ещё двадцать пять процентов, со всех твоих казино, иначе ты даже моргнуть не успеешь, Шмидт порешит и бабу и пацана, — по-деловому говорит Сархан.

5

Я перевожу глаза на низкого мужчину, что сидит перед нами, и такая пропасть в его светло-зелёных глазах, становиться жутко, от такого безразличия. И ещё я понимаю, что нам конец. Ямал никогда, не на что не согласится. Ради своей жены, может ещё да, но не ради меня, и Андрея.

Я прижимаю сына ближе, сердце дробит. Затравлено смотрю, на мужчину перед нами. Последние минуты. Как только Кир озвучит свой отказ, возможно, нас не станет.

— Согласен на всё, — разносится по залу спокойный низкий голос. — Отпусти их прямо сейчас.

Сархан кивает, и отзывает Шмидта, который спокойно встаёт и уходит из-за нашего стола.

На моё плечо ложиться, тепля ладонь, я и вздрагиваю. Ещё не могу поверить, что всё это правда, только что к смерти готовилась, а тут угроза миновала. Я поднимаю ошарашенный взгляд, рядом стоит Паша.

— Пойдём, — говорит он.

— Куда? А Кир? — заупрямилась я, всё же поднимаясь.

— Пойдём, — повторил Паша.

— Сархан, — воскликнула Жанна, и я обернулась, уже у самых дверей, — а как же наша договорённость. Это ведь я догадалась, что он за эту девку всё выложит. Я хочу развод!

Я перевела взгляд на Кира. Он легко поднялся, встал напротив Жанны.

— Затейница ты моя! — прорычал он, и прихватил её за светлый хвост, подтащил к себе, завизжавшую женщину.

— Что Сархан, и с бабой моей не дашь разобраться?

Жанна извивалась в его руках, и просила Сархана помочь.

— Разбирайся Кир, мой ресторан в твоём распоряжении, — оскалился Сархан.

Жанна завизжала пуще прежнего, а я поспешила вывести Андрея, и мы пошли за Пашей.

На улице стояло машин двадцать. Все сплошь черные внедорожники. Ещё больше там было здоровых мужиков. Все как на подбор. Страшные и опасные. Стояли вокруг своих тачек, курили. И всем словно жарко и время года не для них. Кто в пиджаках, кто в тонких рубашках, без шапок. А на улице на секундочку, наверное, около минус пятнадцати.

Меня с Андреем, они проводили заинтересованными взглядами, пока мы не сели в такую же здоровую машину. За руль сел Паша.

— Паш, куда мы? — спросила я, когда мы отъехали от ресторана.

— Всё увидишь, Юль, не цекоти, — видно было, что он тоже напряжён.

На приятном лице застыло сосредоточенное выражение. Вечный балагур, и шутник, был сейчас мрачен, и следил за дорогой, слово в первый раз на права сдавал.

— Блин все мои вещи в сумке остались, а сумку они забрали, — пожаловалась я.

— Привезу потом, — глухо ответил Паша.

— Мам, мы домой? — спросил Андрей.

— Паш, мы домой? — спросила я в свою очередь.

— Нет, — мотнул он головой.

— Но ведь, Новый год, — жалобно протянул Андрей.

— Новый год, ведь, Паш, — повторила я, всматриваясь в его отражение в зеркале.

— Заканчивайте вопросы задавать, всё увидите скоро! — буркнул он, в ответ.

Я пожала плечами, и прижала сына к груди. Андрей расслабился, он видел, что я не боюсь, и поэтому и ему не стоит.

— Это что за развалюха? Мы что туда пойдём? — я стояла возле машины, и не двигалась с места, как Паша не зазывал меня.

— Юль, заканчивай, — выдохнулся он. — Вам что в подвале понравилось? Вам нужно пару дней отсидеться пока Ямал всё уладит. Какая разница, тебе же не жить здесь!

Мы стояли на краю какой-то глухой деревни у самого страшного дома. Вид у него был заброшенный, и не обжитый. Весь двор был завален снегом. Только к дому вела тонкая цепочка следов, да из трубы, валил дым.

— А там кто-то есть! — показала я Паше на дым.

— Там Петрович, печь растопил, и, между прочим, там есть водопровод, и даже можно помыться, не такой он и убогий, — обиженно проговорил он.

— Ты так говоришь, словно это твой дом, — фыркнула я, и обречённо пошла к крыльцу, потянув за собой сына.

Да, не так я представляла себе встречу Нового года. Ещё вчера утром, было столько планов, а теперь приходиться прятаться в развалюхе какой-то. Причём прячет один бандит, от другого бандита.

А с другой стороны, главное, что мы живы, и я непроизвольно погладила свой живот, прямо по пуховику.

— Паш, но Кир же согласился на все условия этого Сархана, зачем нам прятаться? — мы зашли в заваленные тёмные сени.

— Значит надо так, женщина, угомонись, и делай, что тебе говорят, — разозлился Паша, и прямо таки втолкнул меня в прихожую. За мной несмело вошёл Андрей, и только потом Паша, поправляя на ходу своё полупальто.

Я обиженно на него глянула и решила больше с ним не разговаривать.

Долго, правда, не получилось, потому, что пока мы толкались у дверей, к нам вышел, какой-то мужичок. Весь лохматый, заросший, в морщинах, видно, что злоупотребляет. И одежда на нём была такая же, помятая и грязная. Мужчина глядя на нас, растянул морщинистое лицо в улыбке, и вытер о брюки руки. Мы же с Андреем отступили к двери, и уперлись в Пашу.

— Ну чего вы испугались? — усмехнулся он. — Это Петрович, знакомьтесь, Юля, Андрей.

— Здравствуйте, — тоненько протянул сын.

— Здравствуйте, — вторила я ему.

— Здрасте, здрасте, — засипел Петрович.

Паша опять подтолкнул нас вперёд.

— Всё сделал? — спросил он у мужчины.

— Всё, как было велено, — стал тот отчитываться, — печь натопил, порядок навёл, продукты и вещи, какие были в списке, всё купил.

— Молодец, — Паша хлопает Петровича по плечу, потом ныряет в карман и достает две купюры по пять тысяч и протягивает ему.

— Давай завтра тоже за печкой проследи. Что надо, Юля скажет, сделаешь, и смотри не бухай, — он показал ему кулак.

Петрович, сразу же замотал головой.

— Ну что ты Паш, договор, есть договор, — забубнил он.

— Ладно, — Паша махнул рукой, и посмотрел на нас с сыном, так и стоящих на пороге, этой халупы.

— Ну, чего вы замерли-то? — заворчал он. — Что? Не помыться нет желания, не поесть?

Мы стали раздеваться с Андреем развесив свою верхнюю одежду на захламленную вешалку. Потом я посмотрела на пол, раздумывая, а стоит ли снимать сапоги, но тут было так тепло, что сапоги не вариант.

— Щас подожди, — сказал Паша и скрылся в одной из комнат. Вернулся с пакетом, и вытряхнул мне под ноги, пушистые розовые тапки. Я прямо в ступор впала.

— А тебе вот, — протянул Андрею кеды.

— А можно мне кеды, — простонала я.

Андрей тут же схватил их, понимая, что может проиграть и быстро переобулся.

— Не придирайся, скандалистка, — вспомнил, блин, — что было в местном магазине, то и купили.

Петрович тут же закивал. Я натянула тапки.

— Давай проходи, я всё покажу, и поеду, — сказал Паша.

— Ты уедешь, — расстроилась я, — но ведь новый год…

— Вот именно, я Иришке обещал быть, итак задержался, — проворчал Паша.

Моё настроение, так испортилось от этой новости, что я совсем не замечала, и не слушала Пашу. И даже новость, что подруга опять дала ему зелёный свет, меня не взволновала.

Грёбаные гормоны! Хотелось плакать! Хотелось, чтобы со мной остался мужчина, и пусть, хотелось другого на его месте, но тот не доступен, пусть хотя бы будет этот.

Я ходила за Пашей, который показал мне сперва кухню, на столе стояли большие пакеты со всяческой едой.

Потом была гостиная, наверное, как ещё назвать большую комнату. У стены стоял большой диван книжка, напротив, в старомодной стенке, забитой книгами, стоял телевизор. Большой стол посередине, рядом разномастные стулья. На полу вытертый ковер. На облупленном потолке пятирожковая люстра. В комнате очень мало света, потому что два окна, просто очень грязные и дневной свет не до конца проникает сюда.

Потом Паша показал мне санузел. Здесь хоть порадовал, потому что был и унитаз, и ванная с душем. Относительно чистые.

Был ещё второй этаж, с маленькой комнаткой, и узкой кроватью. Здесь стоял большой шкаф, захламленный всяким тряпьём.

Мы вернулись вниз.

— Рассмотри все пакеты, там должна быть сменная одежда, бельё для вас, все мыльно-рыльные принадлежности, всё что понадобиться. В кухне ты видела много продуктов. Вам хватит, если что связь через Петровича держи. Он завтра придёт вам печку снова растопит.

— Понятно, — вздохнула я. — Дай родителям позвоню, они нас сегодня ждут в гости.

Паша протягивает мне свою трубку, и я быстро на память набираю мамин номер.

Разговор выходит трудный. Мама, никак не может понять, какие это обстоятельства, что мешают нам с Андреем приехать. Я юлю, выдумываю, не говорить же, в самом деле, что нас украли, а теперь прячут.

В общем, мама расстроилась, я тоже.

— Ну, чего ты киснешь, Юль? — видимо проникся моим понурым видом Паша.

— А он приедет? — вдруг поняла, что это самое важное для меня.

— Не знаю! Представляешь, он мне до сих пор не докладывает, — съязвил Паша. — Давайте умывайтесь, и поешьте, потом и новый год встретите, нечего грустить! — Паша глянул на часы. — Всё я погнал. С наступающим!

— Паш, — окрикнула его у самого порога.

Он обернулся.

— Спасибо, — грустно улыбнулась ему.

— Слава Богу, она сподобилась! — в своей привычной манере начал он хохмить.

— Да иди ты! — отмахнулась я, чувствуя, что настроение меняется.

— Всё пока, — улыбнулся он, и вышел.

Потом ушёл Петрович, пообещав вернуться завтра, и поздравил с наступающим.

И мы остались одни.

6

Первым делом, мы умылись и накинулись на еду. Откопали в пакетах, всякие мясные нарезки, сыр, хлеб. Консервы, паштеты. Были какие-то пироги, по запаху мясные. Много овощей. Много фруктов. Сок. Вода. Шампанское. Газировка. Всякие сладости. В общем сплошной калорийный сухпай. Очень вкусный, надо сказать, особенно когда просидишь в подвале, не зная выживешь ты или нет.

К вечеру, я заставила помыться Андрея. В пакетах нашлось всё, как говорил Паша, и полотенца, и сменная одежда, и бельё. Правда трусы, и майка для Андрея были великоваты, как и сменные джинсы и футболка.

У меня же был интересный набор, из комплекта хлопковых трусов неделька и маек, и длинной футболки, которая доставала мне почти до лодыжек. Но зато это всё было новое, и приятно было его надеть на чистое тело. Ещё в пакетах нашлись новые комплекты постельного белья, что тоже приятно, если судить в каком состоянии дом.

Я приготовила праздничный ужин, из того что было. В основном это были бутерброды, и овощной салат. Андрей тем временем мучился с антенной от телевизора. Хотелось по привычке посмотреть какой-нибудь старый фильм, или концерт. Но телевизор шёл с помехами, и сын мельтешил по всей комнате, выбирая, где поставить злосчастную рогатину, чтобы хоть что-то был видно. Наконец что-то вышло. С экрана запела знаменитая певица, комната наполнилась звуком.

Я накрыла стол, и мы уселись. Я прижала Андрея к себе, и постоянно нацеловывала, и шептала, как я его люблю. Сын блаженно растянулся, уплетая бутерброд, и смотрел телевизор. И в сущности это был самый классный новый год. Мы живы, в тепле, сыты, и мы вместе.

Как мы уснули? Прямо за столом вырубились. Я, правда, когда начала валиться, пришла в себя, и поддержала сына.

— Андрюш, пойдём, я тебе наверху постелила, — я повела сонного ребёнка по скрипучей лестнице вверх. Уложила в кровать, полежала рядом, борясь со сном, а может и, не борясь, потому что пару раз я засыпала. И когда я снова начала вырубаться, решила что надо вставать, вдвоём на этой узкой койке, неудобно.

Я поцеловала Андрея и вышла, притворив за собой дверь. В гостиной так и вещал телевизор, и давал приглушённый свет. Я проскрипела вниз, по лестнице, решая по пути, куда деть недоеденное, да так и встала на пороге.

Кир сидел за столом, ко мне лицом. Вся его огромная фигура была подсвечена экраном телевизора. Он, молча, смотрел на меня, замершую на пороге. Сидел, широко расставив ноги, немного сгорбившись. На лице читалась усталость, и светлые глаза сейчас в полумраке комнаты казались темнее.

— Иди ко мне, — три слова, тихим низким голосом, отозвавшимся дрожью по всему моему телу.

Я облизываю пересохшие губы, и никак не могу вспомнить всё то, что собиралась ему сказать. Просто всё из головы вылетает. После этой хриплой просьбы, после этих слов.

И я иду.

Шаг за шагом, в этих дурацких тапках, и длинной футболке.

Мы так долго не виделись.

Интересно он видит во мне какие либо изменения. Подмечает, что я поправилась, потому что, у меня бывают ночные набеги на холодильник. И грудь моя стала пышнее, и наливается с каждым днём.

Отмечает ли он, как я смотрю на него, выискивая в его чертах, только мне приметные детали. Тонкий шрам на брови, и чуть заметную горбинку на носу.

Делает ли он тоже самое?

Тянет ли он воздух, чувствуя мой аромат. Особенный, принадлежащий только мне.

Потому что я, стоит мне только сделать пару шагов к нему, ощущаю, и горечь, свойственную его парфюму, и тонкую древесную нотку, а когда подхожу вплотную, улавливаю тонкий запах бензина, чуточку пота.

Всё это будоражит, и руки мои трясутся, когда я несмело, касаюсь его щеки. Веду по мягким волоскам бороды, рассматриваю его лицо, пристально, внимательно.

Что я там хотела ему сказать, ещё тогда когда он исчез в первую неделю?

Что он гад. Узнать, почему бросил.

А потом…

Потом, тоже были одни ругательства, и обжигающее чувство одиночества, пустота там, где сердце.

И потом, когда благодаря ему нас подвергли опасности, тоже, ничего доброго сказать ему не хотелось.

И вот он сейчас рядом. Желанный объект моих мечтаний. Такой невыносимый, и непримиримый, выводящий меня на эмоции, и самый сногсшибательный мужчина в моей жизни.

Он притягивает меня ближе и зарывается лицом в моей груди. Дышит с рычанием. Втягивает аромат, и даже через ткань футболки, меня обжигает его горячее дыхание. Ладони скользят по спине, верх, вниз, судорожно ощупывая, оглаживая моё тело. Словно он хочет убедиться, что я не сон. Что я реальна. Можно подумать, что порой ему приходилось видеть мой образ, и сейчас, он тактильно подтверждает моё наличие рядом с собой.

А я, зарывшись пальцами в его волосах, глажу его, склонившись к пропахшей табаком голове. Какой родной и гармоничный аромат. Меня сейчас часто тошнит, от запаха табака, а его запах хочется поглощать, дышать ненасытно, чтобы запомнить, чтобы запечатлеть.

Я вздрагиваю, когда он проводит ладонью по животу, касаясь его невзначай, мимоходом. Гладит мои бёдра, и утягивает к себе на колени. Сажусь и кладу голову ему на грудь.

Кир целует мою макушку, и закрывает в объятиях. Сжимает бережно руки, и держит. И так удобно и комфортно. Не хочется говорить, и выяснять что-то. Хочется наслаждаться этим теплом, уединением. В этой убогой комнате. В странном доме. Сидеть на коленях любимого человека, и впитывать эту неожиданную ласку, без намёка на пошлость. Так словно, он тоже скучал.

Страдал.

Тосковал.

И словно он любит меня.

7

Я задремала, а поняла это, когда меня разбудили взрывы фейерверков.

Надо же, даже в этой глуши, и то не скрыться, от ставшей уже привычкой, у наших людей палить в небо по любому поводу.

Вскинула лицо.

Телевизор так и светил экраном разгоняя темноту. На экране люди веселились, жгли бенгальские огни, пили шампанское. Звук еле-еле долетал до нас.

Оторвала голову от твердой груди.

Мы сидим за столом. Кир по прежнему держит меня на руках, а я без зазрения совести уснула, наконец, почувствовав его тепло, по которому так тосковала.

— С новым годом! — шепчу, заглядывая в усталое лицо.

— С новым годом, — повторяет Кир.

— Что дальше? Опять уйдёшь? — решила я не тянуть, сразу расставим все точки.

Его лицо не меняет отстранённого выражения. Он смотрит на меня, но словно сквозь.

— А ты хочешь, чтобы я остался? — наконец подаёт он голос.

— А тебя волнуют мои желания? — выдаю с обидой, потому что, не смотря на все те трепетные чувства, что взмыли у меня в груди, при его появлении, ещё тяжёлым осадком давила обида.

— Если захочу остаться, позволишь? — спрашивает он, игнорируя мой выпад. И честно говоря, сбивает с толку, потому что именно спрашивает. Не давит, не утверждает. А ещё я и сама не знаю, позволю ли.

Нет, я знаю, что хочу его. Хочу, чтобы был рядом, хочу, чтобы любил. Но между нами же пропасть… Это тогда, мы играли в подобие отношений, но сидение в заброшенном подвале отрезвило меня. Ведь всё могло сложиться не так удачно, а сколько ещё вот таких Сарханов может быть. И это вносит коррективы… Да и не достаточно мне теперь роли одной из его «девушек». А большего он мне вряд ли предложит.

— Останься на эту ночь, — нахожу компромисс между своими желаниями и доводами разума. В конце концов, у нас не было никакого прощания, путь эта праздничная ночь сойдёт за него.

Кир молча, поднимает меня на руки и несёт к расстеленному дивану.

Как мы с Андреем корячились, чтобы разложить эту книжку!

Он аккуратно опускает меня на постель, садиться рядом. Гладит мои плечи, ладони скользят ниже, очерчивают грудь, потом живот, бёдра. И сейчас в этой ласке нет ничего порочно, просто нежное поглаживание. Он не отводит свои серых глаз от меня. И в них таких холодных, сейчас сверкает боль.

— Я сперва отдал за тебя миллион, — говорит он, поднимаясь рукой к моей шее, смыкает пальцы, но не давит, нежно поглаживает, — сегодня, почти всё, что имел!

— Ты боишься, что прогадал? — язвлю я.

— Я ничего не боюсь, — отстраняется он, и выпрямляет спину, убирает ласкающую меня руку, — вернее до определённого времени не боялся ничего! А потом стал бояться тебя потерять. Когда ты, как ненормальная кинулась на нож своего мужа, тогда и осознал. Словно момент истины. Понял, что если тебя не станет, и тогда и мне пиздец. И тогда я решил уйти сам. И ушёл.

— Тебе стало легче?

— Легче, — усмехается он, и потирает глаза, — по мне не видно, как я свечусь от счастья.

— Кир, ты ушёл, и прекрасно дал мне понять, что я не нужна тебе…

— Я стал уязвим, Юля, благодаря тебе, на меня теперь можно надавить…

— Ты мог отказаться от всех условий этого… Сархана, — фыркнула я, сложив руки на груди.

— И смотреть, как вас рвут на куски? — приподнял он бровь.

— Зато ты бы остался неуязвимым, — продолжала гнуть я свою линию.

— Это да, — кивнул Кир, и огладил свою бороду, — неуязвимым, богатым, и съехавшим с катушек!

— Поэтому нам не стоит продолжать дальше…Мне тоже не понравилось быть разменной монетой… Ты даже не представляешь, что довелось пережить нам с Андреем…

— Я уйду, красивая. Сделаю так, что больше не услышишь обо мне. Не увидишь никогда. И никто тебя больше не тронет, обещаю.

— Да, так будет лучше, — выдавливаю из себя, а сама, впиваюсь пальцами в его футболку, притягивая ближе.

— Для нас обоих, — продолжаю тянуть его на себя, а он покорен моим движениям, и смотрит только на мои губы, и его светлые глаза сейчас, темны, как провалы, но мне всё равно в них чудиться искры, а может это отблески от света телевизора.

— Сделаю, как скажешь, красивая, — жарко шепчет, обрамляя моё лицо своим дыханием, а сам уже задирает мою футболку, жадно сжимая моё тело. И оно реагирует моментально, подстраиваясь, выгибаясь, вспоминая.

Успеваю коротко застонать, перед тем как его рот накрывает мой, и язык нетерпеливо раздвигает мои губы, ныряет глубоко.

Слишком я соскучилась по нему. Трудно совладать с собой, когда тебе дают, то чего ты так долго жаждал. А я очень хотела его. Не пересчитать сколько, ночей подряд я просыпалась, с чётким ощущением его в себе. Как горело моё тело только от одних воспоминаний, об этих грубых поцелуях, о дерзких, бесцеремонных руках. Сколько раз, разочарование заволакивало моё сознание, и я лежала вся в слезах, понимая, что больше не увижу его никогда.

Кир нетерпеливо рычит, и носом шумно хватает воздух, и стонет так проникновенно, мне в рот, низко и протяжно. Наши языки сплетаются, в бешеном ритме. Я обхватываю его за шею, привлекаю ближе. Он тяжело наваливается сверху, и тянет мою футболку ещё выше, пока не разорвав поцелуй, скидывает её с меня.

Отстраняется, смотрит, словно проверяет, я ли перед ним. Его взгляд движется вместе с руками, которые гладят, сжимают, давят мою кожу. Лихорадочно, алчно, и я выгибаюсь ему навстречу. Готовая отдать всё.

Тяну вверх его майку. Тоже хочу ощутить жар его тела, провести по гладкой коже ладонями, зацеловать всё его тело. Он даётся мне, но ненадолго, как всегда, перенимает лидерство, и мне остаётся только, вцепиться в его плечи, когда он склоняется и жадно целует мою грудь, втягивая в рот мои соски, царапая их зубами. Грудь сейчас стала такой чувствительной, что я почти кончаю, только от одних этих ласк. Его отросшая борода щекочет мою кожу, когда он продолжает дорожку из поцелуев вниз, оглаживая мой пупок. Нежно гладит мой живот, спускаясь всё ниже, и ныряет между ног, влажно и длинно лижет моё лоно.

Я зажимаю себе рот, чтобы не стонать громко, но очередное его влажное движение, подкидывает меня, выгибает, и с губ срывается вскрик. Я кидаю взгляд на прикрытые двери комнаты, остатками ума понимая, что нужно вести себя тише, и не разбудить Андрея. Но с Киром всегда так ярко, что удержать свои эмоции почти невозможно.

Он тем временем, нетерпеливо стягивает джинсы, и одним быстрым движением погружается на всю длину, сгибая мои ноги в коленях, и соединяя наши тела, тут же целует, передаёт мой вкус со своих губ.

В голове мелькает мысль, что нужно попросить его ослабить напор, он может навредить ребёнку, но сил хватает только вымолвить:

— Чуть медленнее, прошу.

Но и это срабатывает, он притормаживает, замедляется, и я, расслабляясь окончательно, позволяю мыслям утечь, и сосредоточится на удовольствии.

А после мы лежим, слившись в объятиях друг друга, слушая дыхание, тихий гомон телевизора, ощущаем замедляющееся сердцебиение, и думаем наверняка об одном.

О расставании.

8

— Ах ты, маленький ростовщик, решил уморить меня налогами, — беззлобно ворчит Кир.

— Плати, или в тюрьму, — это уже Андрей.

Я прищуриваю один глаз и выглядываю из под одеяла. На улице уже день. Комната залита дневным светом.

Кир и Андрей сидят за столом и играют в Монополию.

Я приподнимаюсь, и сажусь, кутаясь в одеяло.

Честно, я думала, что он уйдёт, ещё до побудки, и совсем не ожидала увидеть их совместную игру с Андреем.

— О, красивая, мы тебя разбудили? — оборачивается Кир.

Он гладко выбрит, свеж, и очень даже улыбчив. И видимо решил задержаться.

— Привет, мам! — машет Андрей.

Сын тоже опрятно одетый в сменные вещи, сидит довольный за столом.

— Привет, — я встаю, и потягиваюсь, откидываю одеяло, и надеваю тапки, — давно вы встали?

— Да не очень, — отмахивается Кир, и кидает кубики.

— Завтракали? — прохожу мимо, заглянув в развернувшуюся баталию. У Кира почти нет, ни денег, ни предприятий, зато у Андрея их складывать некуда.

— Да, дядя Кир, пожарил мне яичницу, с сосисками, — кивнул Андрей.

— Какой дядя Кир, молодец, — хмыкаю я, и бросаю взгляд на невозмутимого Кира.

— А то, — криво улыбается он, — умывайся, и тебя накормлю.

Он поправляет отросшую челку, что падает ему на глаза, а я бесстыже залипаю на прокаченном бицепсе, под разрисовкой кожей. Черная футболка не скрывает прочие выдающиеся мышцы, и я беззастенчиво скольжу взглядом, по его фигуре, пока не натыкаюсь на его взгляд, под вздёрнутыми бровями.

Кир смотрит насмешливо, и я тут же отворачиваюсь.

Я спешу ретироваться в ванную. По ходу натыкаюсь на Петровича, который шуршит у печки. Мы здороваемся, и я проскальзываю за дверь санузла.

Привожу себя в порядок, заплетаю косу, натягиваю на свою футболку, длинный тонкий джемпер, и выхожу.

Кир и Андрей так и продолжают играть, немного сдвинулись, для моего завтрака. На тарелке лежит пожаренный омлет и две сосиски, свежий хлеб, и большая кружка чая, рядом конфеты.

Я сажусь за стол, от омлета приятно пахнет, а вот сосиски вызывают во мне сомнения. Но мне не хочется обижать Кира, и я делаю большой кусок омлета, и маленький отламываю от сосиски.

— Вкусно, — говорю, прожевав, и наконец, поднимаю глаза.

Кир отрывается от своих бумажных сокровищ, и смотрит на меня.

— А по виду не скажешь, — скептически тянет он.

— Это из-за ребёнка, — выдаёт Андрей, и Кир тут же переводит взгляд на него, — маме часто плохо по утрам.

Я давлюсь злосчастной сосиской, и начинаю кашлять. Мысли мечутся в голове, но надсадный кашель не даёт сосредоточиться ни на одной.

— Из-за ребёнка? — удивляется Кир.

— Да, у мамы будет ребёнок, она сказала мне, когда нас украли, — сын бросает на меня взгляд, а потом переводит опять на Кира, видимо поняв, что сказал что-то не то. Потому что у Кира такое вытянутое лицо, а я и вовсе, вылетаю из-за стола, и бегу в ванную, потому что весь съеденный завтрак проситься назад.

Меня выворачивает, и сразу становиться легче, но как только я оборачиваюсь к раковине, чтобы умыться, тут же натыкаюсь на Кира, который застыл в проходе.

— Это что за новости, красивая?

— Вот такие новости, — жму плечами.

— И кто отец?

— А сам как думаешь? — начинаю закипать, — наверняка же следил, знаешь, что никого у меня не было.

— Ты сделала это специально? — вроде вопрос, но больше обвинение.

Я резко оборачиваюсь.

— Ты совсем уже со своими бабами, верить людям перестал. Если ты не помнишь, я к тебе в постель не стремилась, ты меня не спрашивал, просто брал.

Его взгляд наливается сталью.

— Я так понимаю, сообщать ты мне не собиралась?

— Когда я должна была тебе об этом сообщить? — мой голос дрожит от гнева. — Когда ты ушел, или также внезапно вернулся! Когда?

Но в глубине души я чувствую вину, и это злит меня ещё сильнее.

— Ну, если это мой ребёнок, тебе не кажется, красивая, что я как минимум должен знать об этом, — чеканит Кир, нисколько не делая мне скидку на мой расхристанный вид.

— Как минимум, теперь ты знаешь. Что изменилось?

Меня вдруг резко накрывает такой апатией. Я перестаю злиться, и даже обижаться, просто атрофия всех чувств.

Кир молчит, сверлит меня взглядом. По его лицу всегда было трудно читать эмоции, но эта его каменная физиономия говорит сама за себя.

Ничего не изменилось, и не измениться. Конечно, мне хочется, и его признаний и его любви. И я понимаю, что огорошила его, и разозлила. Но получилось, как получилось, и надо исходить из сложившихся обстоятельств. Но он не готов, а ждать когда он созреет, я не готова.

— Уходи, — говорю и отворачиваюсь.

И он уходит, не проронив больше ни слова.

9

— Мам, а куда Кир уехал, мне он понравился, — спрашивает сын, отрываясь от экрана нового телефона.

Я, не совладав с эмоциями, разревелась в этой злосчастной ванной, и теперь шмыгала красным носом.

— Не знаю, Андрюш, — вздыхаю я и начинаю убирать со стола.

— Мам, вы поругались? — спрашивает сын.

— Да, Андрей, поругались, — отвечаю, не глядя на сына.

— Жаль, Кир классный! — развивает тему ребёнок.

— Да? И чем же? — смахиваю слезинки.

Интересно, чем подкупил сына, Ямал.

— Он обещал меня научить машину водить, говорит, у него есть спортивная, да и просто интересно с ним, — мечтательно тянет Андрей, а мне кажется, что всё проще, новый телефон, крутой марки, который Андрей не выпускает из рук, тому виной. Ну что ж, у всех у нас есть, чем нас можно подкупить. Андрея телефоном, меня лаской, и признанием в любви. Вот только мне уж точно ничего не светит.

После обеда одеваемся и идём гулять. Нет совершенно никаких сил, сидеть в этой избушке. На улице так классно. По нетронутой целине снега, искриться солнце. Оно сверкает так ярко, что больно глазам. Андрей, не стесняясь, прыгает в ближайший пухлый сугроб, и делает ангела. Хохочет так заразительно, что я тоже не удерживаюсь, и падаю рядом. Вскоре весь двор перепахан нами, не остаётся не одного не примятого сугроба. Потом веселимся, играем в снежки. Печаль отступает, я даже забываю на время, про Кира. Бегаем пока не замерзаем окончательно. Дома развешиваем всю мокрую одежду, и, переодевшись, сидим перед телевизором, смотрим Шрека и пьём горячий чай.

Вечером приходит Петрович, подтопить печь. Я вылетаю в коридор, и разочарованно здороваюсь с ним. Почему то мелькнула мысль, что это Кир. На что надеюсь, глупая, ведь сама его послала.

Я понимаю, что мне третьего на работу, начинаю выяснять у Петровича, что шустрит у печки, как отсюда выбираться, и может ли он в этом помочь.

— Не раньше десятого, — отвечает мужчина, выгребая угли на поддон.

— Офигеть! Мне так-то третьего на работу! — я опираюсь о стенку.

Что же делать? Надо хоть Иришку предупредить, хотя, если она с Пашей, то наверняка в курсе. Петрович только жмёт плечами и продолжает работу.

И телефон-то есть, но самое обидное, что наизусть я помню только номер Андрея, Юры, мамы, и Кира.

И кому звонить?

Ладно, подождём до завтра, там решим, как выбираться.

Весь этот ворох мыслей не даёт заснуть. Время полночь, и я ворочаюсь, неумолимо ловлю его запах от постельного белья, что остался с прошлой ночи, и в голове так и долбит, что всё бы я стерпела, лишь был рядом. И так погано, от осознания своей никчёмности, что я соскакиваю, и прямо в темноте начинаю срывать со старого дивана постельное бельё, скидываю его на пол. А потом, завернувшись в плед, снова падаю на диван, приказывая себе не думать о нём, и не прикидывать варианты, как оно могло бы быть.

Что-то тревожит мой сон, и я открываю глаза.

Он сидит рядом.

Сперва не верю, списывая всё на своё воображение, но он шевелиться и не смотря на темноту становиться вполне осязаемым. Я резко сажусь, и, повинуясь порыву, обнимаю его, утыкаюсь носом в грудь, и тяну родной аромат и тепло.

Проиграла тут же, даже не начав.

Кир отстраняет меня от себя и вталкивает мне в руку, что-то твёрдое и бархатистое.

— Что это? — я верчу перед глазами, но тут такая темень.

— Подожди, — Кир достаёт из кармана телефон и включает фонарик, наводит на мои руки. На них я вижу маленькую коробочку.

— Что это? — опять повторяю я.

— Это предложение, — поясняет Кир.

— Предложение? — как полоумная переспрашиваю я.

— Не тупи, Юля, — видно, что он нервничает, — предложение стать моей женой.

— Женой? — мои глаза ещё больше, и я снова смотрю на коробочку.

Он нетерпеливо берёт её из моих рук, и открывает, и вытаскивает кольцо, тянется к моей руке.

— Я не могу, — прячу руки.

Вопреки всем своим желаниям действую, хотя казалось вот оно, то чего я так хотела. и он сам пришёл к этому.

Но нет…

— Это ещё почему? — в его голосе слышиться сталь.

— Ты женат, — я соскакиваю на ноги, прямо на диван, и отхожу по нему к стене.

— Ко времени нашей свадьбы, разведусь, — Кир тоже встаёт, и светит фонариком прямо на меня.

Я прижалась к стене, жмурюсь от света.

— Всё? — ой как нехорошо звучит его голос.

— Нет, — выдыхаю я.

— Нет? — удивляется он, откидывает телефон.

На мгновение становиться темно, но потом вспыхивает люстра.

Кир стоит у стены и исподлобья режет тяжёлым взглядом. Я остаюсь на своём месте, смотрю исподтишка, пытаясь отсюда оценить нанесенный его гордости ущерб.

— Ну и? — делает шаг навстречу.

— Ты должен завязать, — набираюсь смелости, — не хочу сидеть по подвалам, и трястись от ужаса, за себя и за своих детей.

— Охуеть, — присвистывает он, — значит трахаться со мной можно, детей заводить, а замуж пойти, ряд условий!

Кир останавливается у дивана.

— Если что, ты уже со мной повязана, красивая, после того как я перед всеми вписался за тебя, — цедит он сквозь зубы.

— Кир, почему ты не хочешь прекратить всё это…

— Юля, давай ты не будешь совать свой нос туда, куда взрослые дяденьки бояться лезть, — рычит он.

— Это моё условие, Кир! Я не выйду за тебя, пока ты бандит! — верчу головой.

10

Он как был в ботинках, залез ко мне на диван, упёр руки в стену по бокам от меня, и впился таким убийственным взглядом. Его лицо даже побледнело от бешенства.

— У твоей борзоты вообще нет пределов, красивая? — цедит он, а я сглатываю от страха, но даже глаза не рискую отвести. — Ты чё, вздумала мной проиграться? Как мальчика меня погонять? Выебушки мне тут корчишь? Зачем всё это?

— Вот именно, Кир, зачем? — не остаюсь я в долгу. — Мне не нужно от тебя номинальное кольцо, и звание твоей жены.

— Да, а что же тебе нужно?

— Мне нужны гарантии, Кир. Если я с тобой, то я и мои дети, не должны быть в опасности, понимаешь.

Мы режем друг друга взглядами, непримиримыми и бескомпромиссными.

— Ты думаешь, это так просто? Раз и всё, я мальчик-колокольчик! — говорит, наконец, Кир.

И мне не вериться. Неужели я продавила свою позицию? Морально я уже была готова к тому, что мы всё же попрощаемся окончательно.

— Нет, не думаю, что это просто, но ты даже не собираешься этого делать! У тебя даже намерения такого нет. А значит, оставим всё как есть! — я поправляю футболку, что сползла с моего плеча, и он прослеживает этот жест взглядом.

— Нет, — говорит тихо, словно только сейчас принимает решение, раздумывает, — не оставим. Я подумаю над этим, — уже глухо заканчивает он, принимая поражение. — Но завтра же, вы переезжаете ко мне, — уже уверенно, и за подбородок моё лицо поднимает, — и ты перестаёшь трахать мне мозг, становишься покладистой, и послушной! — рычит в мои губы.

— И что, я должна поверить тебе на слово? — чисто из вредности верчу головой, скидывая его руку, и пытаюсь оттолкнуть. А ещё мне не вериться, что он согласился на мои условия.

— А когда я тебя обманывал? — взгляд Кира наливается хищным блеском, скинутая рука, скользит по моими бёдрам задирая футболку. Видимо он решил, что мы обо всём договорились, раз решил преступить к действиям.

— Тебе напомнить про твою жену, — не сдавалась я, ну по крайней мере, старалась, потому что так легко скинутая рука с подбородка, совсем не хотела убираться с моего бедра, и неумолимо ползла выше. А твёрдое колено вклинивалось между моих ног, разводя их.

— Я не врал. Просто не считал нужным говорить, — хмыкает он, и одним резким движением подсаживает меня на свои бёдра. Я только охнуть успеваю, и вцепиться в его плечи. Он тут же вминает меня в стену своим телом, и я прекрасно чувствую, как он возбуждён.

— Где гарантии, что тебе не захочется умолчать еще о чём-нибудь? — ёрзаю у него на руках, по факту теснее притираюсь, и подстраиваюсь под него.

Кир держит крепко одной рукой меня под ягодицы, зажав между собой и стеной, а второй сдирает с плеча футболку, оголяя грудь.

— Неужели не понимаешь, что всё по-другому сейчас? — голос его приятно хрипит, а горячие губы, ползут по моей коже, подбираясь к оголенной груди.

Я вздрагиваю от внезапного укуса в плечо, и почти упускаю нить разговора, от сладкой боли, что ползёт по телу.

— По- другому? — вырывается из меня стоном.

— По-другому, — вторит мне Кир, втягивая в рот острый сосок, и лишая меня на мгновения дара речи. Так сладко мне от его поцелуев, от его крепких объятий, от крупной дрожи его тела, что уже хочется откинуть все сомнения, и отдаться на волю чувствам, но…

— Скажи, Кир! — вырывается из меня с такой мольбой, что он останавливается и снова смотрит своим затуманенным взглядом.

Мы замираем, считывая эмоции друг друга, и передавая дрожь своих тел.

В его глазах мне кажется многое, и в том числе страх. Страх измены и обмана, и мне хочется утешить его, заверить, что я никогда не предам его, но я молчу, пытаясь на ментальном уровне передать ему все свои чувства.

— Всё по-другому, Юля, — наконец говорит он, — потому что, я люблю тебя!

— Любишь? — вырывается у меня, словно не верю ему, хотя всё моё существо уже ликует.

— Люблю. Заноза моя. Наркота моя, — он говорит это и так смотрит, что одним своим взглядом плавит. А когда, отмерев, быстро разбирается с нашей одеждой, что стоит препятствием между нами, и входит одним толчком, и вовсе выносит мою душу из тела.

Я склоняюсь ему навстречу, и сама впиваюсь в его губы, сцеловывая жадно его вкус, и те сладкие слова, что осели на них.

Кир впивается в мои ягодицы, ещё сильнее и, кажется, хочет меня растворить в себе, так сильно прижимает, что я немного теряюсь от лёгкой асфиксии. Голова итак кругом, и всё происходящее словно не со мной, но в то же время каждая моя клеточка поёт от счастья.

— Люблю тебя, люблю, — уже забыв обо всём, кричу от восторга, что топит меня. Я и нескольких минут не продержалась, мне хватило всего нескольких толчков, чтобы забиться в экстазе. Но и Кир догоняет меня следом, блаженно выдыхая, горячим дыханием в лицо.

— Охуеть, красивая, год начинается! — говорит он, улыбаясь, и не давая опомниться, снова целует, уже без надрыва, почти нежно, и так опьяняюще, что на глазах моих выступают слёзы, от переполняющих меня эмоций.

— Юль, заканчивай, сырость разводить, — беззлобно ворчит Кир. Но, тем не менее, нежно стирает со щёк моих влагу, и аккуратно ставит меня на подрагивающие ноги.

— Это всё гормоны, — оправдываюсь я.

Он достаёт из кармана коробочку с кольцом, и протягивает мне. Я вытягиваю его из коробочки, и рассматриваю в тусклом свете люстры.

Тонкий ободок из платины, с россыпью бриллиантов.

Красивое.

Элегантное.

Остаётся только удивляться, где он его раздобыл в праздничные дни.

— Мне нравится! — улыбаюсь я.

— Ну, так давай надену, — Кир забирает кольцо, но я опять прячу руку.

— Что опять? — обречённо вздыхает он.

— Ну, это же предложение, и…

— Ты хочешь, чтобы я встал на колени? — прожигает взглядом.

Я, молча, кусаю губы.

— Мало я у тебя в ногах валяюсь! — ворчит, но с мятой постели слезает, и оправляет сползающие джинсы, встаёт на колени.

Реально встаёт на колени.

Красивый, чёрт!

Весь взъерошенный.

Сильный, и буйный Ямал, стоит передо мной на коленях.

— Красивая, ты первая в моей жизни женщина, перед которой я стою на коленях, — хрипит его голос, а я, не отрываясь, смотрю на него, и залипаю на этого бога. Мне кажется, что в этот момент я заново его полюбила, потому что, он не только может подчинять и прогибать, но и сам может подчиниться и прогнуться.

— Надеюсь, ты ценишь это!

— Я ценю, Кир, — подползаю к нему, и кидаюсь на шею, — и очень тебя люблю!

— А замуж-то пойдёшь? — спрашивает он, отрываясь от моих губ.

— Да, — и Кир, наконец, надевает мне на палец кольцо.

11

— Это чё за наряд? — Кир ловит меня у гардеробной, откуда я выскакиваю, торопясь, натягиваю жакет. Он стоит по своему обыкновению, положив руки в карманы брюк. На нём тонкая голубая рубашка, и сверху пиджак. На ногах начищенные туфли.

Я озадаченно оглядываю белую блузку, и черную юбку-карандаш.

— А что не так, классическое сочетание! — фыркаю я, и пытаюсь его обойти.

Мы итак уже опаздываем. Приходиться торопиться, потому что до Андрюшиной школы, как минимум минут двадцать. Конечно, могли бы доехать и за десять, но мне мои нервы мне ещё пригодятся.

— И куда ты такая классическая собралась? — фырчит Кир, и не даёт пройти.

— На работу, — я искренне, не понимаю, что не так.

Скромная блузка, ну да немного, облегает грудь, но у меня сейчас всё облегает грудь. Она с каждым месяцем наливается больше. И это только третий месяц, я боюсь представить, какой размер будет дальше. Всё бюстгальтеры пришлось покупать заново. Ну и юбка, тоже вполне себе невинная, ниже колен, по фигуре, немного облегает наметившийся животик. Очень элегантный образ.

— Переоденься, — командует Кир, и складывает руки на груди, тем самым показывая, что спорить, не намерен.

Но я все же, пытаюсь.

— Кир, да что на тебя нашло, мы итак опаздываем! — я пытаюсь его обогнуть, но он ловко подцепляет меня, и разворачивает к гардеробной.

— Сиски вываливаются, и жопа вся в обтяжку, так что член в штанах шевелиться, поэтому переодевайся! — доходчиво поясняет он.

— Да, это потому что ты озабоченный! — фыркаю я, хотя уже понимаю, что проиграла. — Я всё равно надену форму на работе!

— Допиздишься, — угрожает он, — вообще работы не будет.

— Да, пожалуйста, — совершенно не убоялась я, и стянула жакет, и бросила его ему под ноги.

За месяц, что мы живем вместе, такие стычки случаются постоянно. Кир ревнивый собственник. То ему не тот наряд на мне, то я вызывающе накрасилась. И каждый раз в завершении ссоры бурный секс, словно он доказывал мне, кто тут хозяин.

По началу, первую неделю, мы почти не спали по ночам. Здесь в этой огромной спальне, в его загородном доме, где никто не мог потревожить нас, и я совсем расслабилась, не боясь, что услышит Андрей, потому что, его комната была в противоположном конце коридора. Не переживая, что он невзначай зайдёт, потому что дверь всегда запиралась на замок, я позволяла, делать Киру с собой, всё что ему заблагорассудится. И порой я выползала из под него, на последнем дыхании. Он был, неутомим. Не слышал моих жалоб, что я устала, и больше не могу, зажигал меня снова, своими умелыми ласками, и я горела, вновь и вновь.

Но сейчас было не до выяснения отношений, и уж тем более не до секса. Я остервенело, расстегиваю блузку, срываю её со своих плеч, потом снимаю юбку, остаюсь перед ним, в одном нижнем белье, и колготках.

— Тиран! — кидаю ему, и скрываюсь в гардеробной. — Узурпатор!

В бешенстве переворачиваю полки с одеждой. Натягиваю широкие брюки, и свободны свитшот, ищу глазами кроссовки.

— Пойдёт! — выхожу к нему.

Кир вроде бы лениво отрывает взгляд от телефона, но смотрит цепко. Ничего не отвечает, что само по себе ответ, означающий, что он удовлетворён моим видом, и мы, наконец, спускаемся вниз, где нас уже ждёт Андрей.

Дорога занимает пятнадцать минут, стараниями Кира, который гонит, под моё неодобрительное шипение. Но зато Андрей успевает на уроки. Провожаю его до дверей, и целую, возвращаюсь в машину.

Едем до моего отеля. Кир молчит, что само по себе уже плохо. Он злиться на меня, потому что в очередной раз я «вытрахала», ему мозг, как он выражается. Я тоже молчу, потому что он разозлил меня очередной собственнической выходкой. Но когда мы подъезжаем к отелю, он мягко притягивает меня к себе, нежно целует и гладит мой живот.

— Я заеду вечером, — мурлычет он мне в губы, когда я совсем разомлев от ласк, забываю обо всём, растекаюсь по нему.

— Как и всегда, — хриплю в ответ, и подставляю губы для новой порции поцелуев.

— Опоздаешь, — смеётся Кир, и снова целует.

Опоздаю, конечно, но вот так ласково, у нас не всегда, и поэтому хочется насладиться этим моментом по полной. Но приходиться остановиться, потому что его руки совсем осмелели, и я знаю, чем это чревато, с него станется разложить меня прямо в машине, ведь он не ведает что такое совесть. Я отрываюсь от него и поправляю макияж, стараясь не обращать внимание, на его голодный взгляд.

Боже мой, когда он насытится?

Смотрит, будто мы не виделись месяц, будто не было у нас бурной ночи, вот несколько часов назад. Я даже не рискую, больше, к нему приблизится, мило улыбаюсь его кривой усмешке, и выскакиваю из машины. Чувствуя пятой точкой, как её просто жжет от его взгляда.

Новогодний поток схлынул, и поэтому сейчас более менее, спокойно, а иногда даже и скучно. В такие минуты, трудно найти себе дело. Ленка откровенно залипает в телефоне, я же, как более ответственная, сканирую пустое лобби, размышляя на тему, чтобы съесть на обед, который уже близится.

Мой телефон пиликает. В мессенджере приходит сообщение от Кира.

Он пишет редко, предпочитает звонить. В моём телефоне он так и остался Ямал, и картинка ледокола. Однажды увидев это, Кир долго ржал, сказав потом, что более точного сравнения ему никто не давал.

Я открываю сообщение, и давлюсь воздухом.

«Красивая, пришли мне свои сиськи!» — пишет этот похабник.

«Нет» — даже не буду трудиться набирать текст, объясняя, что-либо.

«Давай, красивая, иди в туалет, сфоткай мне свой дыньки, только соски подкрути, чтобы торчали» — не унимается этот гад.

Мои щёки горят от стыда, а ещё я возбуждаюсь, как представлю себе это действо.

«Кир, не сходи с ума, ты на них ещё не насмотрелся? Зачем они тебе в телефоне?»

«Догадайся» — коротко в ответ, и я прямо таки вижу его ухмылочку на лице.

Не успеваю набрать ответ, как опять прилетает.

«Давай, не кочевряжься!»

Я обдумываю то, что он мне предлагает, представляю смогу ли я вообще пойти на такое.

«Кир, я не смогу» — пишу, наконец.

«Договор, красивая, щас приеду и разложу тебя прямо на твоей грёбаной стойке. Завела сперва с утра, потрясла перед лицом своими прелестями, а теперь заднюю даёшь!» — и я представляю, как он начинает собираться, потом, как ураган врывается сюда, и пусть на стойке у нас ничего не будет, но зато при всех утянет в номер, и продержит там неизвестно сколько.

«Манипулятор» — отправляю ему.

«Жду» — правильно понимает он, что я сдаюсь.

12

Предупреждаю Лену, что иду в туалет.

Для персонала, он отдельный. Мужской и женский.

Запираю сперва дверь самого туалета, а потом ещё и в кабинке прячусь. Наверное, сама от себя, потому что мне так стыдно, а ещё волнительно. Чувствую, как затянуло низ живота, и между ног стало влажнее.

Закрыла крышкой унитаз и села на него, и отложила на бочок телефон. Дрожащими пальцами расстегнула блузку, и посмотрела вниз.

Грудь упиралась в тонкое кружево бюстгальтера, плющась об него. Соски розовели под белой тканью. Четвёртый размер. Просто обалдеть. Она и раньше не была маленькой, но сейчас, налитая, в тонусе, казалась и вовсе огромной. Киру очень нравилось, зарываться в неё, мять, сжимать, шептать всякие пошлости, которые изощреннее самых откровенных ласк, и ещё делать ряд всяких похабностей, при воспоминании, о которых у меня горели щёки, и спазм простреливал живот.

Я порядком возбудилась, поэтому, когда спустила вниз кружевные чашки, и дотронулась до торчащих сосков, не смогла сдержать стон. Низ живота болезненно затянуло, и я выгнулась, сжав бёдра. Облизала пересохшие губы, и пожалела, что Кира нет рядом.

До черных точек перед глазами его захотелось.

Дрожащими от возбуждения руками я взяла телефон и настроила камеру, навела на грудь, и обняла себя одной рукой, немного собирая её вместе. Мелкие розовые соски с тонкой ареолой смотрели прямо в кадр, белая пышная плоть вздымалась от моего частого дыхания. Я постаралась замереть и нажала на дисплей. И недолго думая, а вернее пока не передумала, отослала фото Киру.

«Заебись!!!» — пишет Кир, и не успеваю я оправиться, как прилетает ещё одно сообщение.

«А теперь пришли мне свою влажную киску!»

Я чуть телефон не выронила. Мне эта-то фотка далась с трудом, а он хочет зайти ещё дальше.

«Нет, Кир, прошу, не заставляй меня!» — строчу дрожащими пальцами.

«Я и не заставляю! Ты же сама хочешь! Раздвинуть ножки, и помассировать немного клитор, представляя, будто я тебя там касаюсь языком. Вылизываю так, что ты течёшь мне в рот, и ждёшь, когда я вставлю в тебя свой член, и отдеру так, что пар из ушей идёт!»

Я перевожу дух. Представляя всё в мельчайших деталях, даже слышу наше хриплое дыхание, и терпкий вкус, после того как он поцелует меня, и снова тихо стону, свожу вместе бёдра, двигая ими, чувствуя как напряжение мышц, подводят к такой нужной сейчас разрядке. Этот демон искуситель совсем меня испортил, если я занимаюсь таким.

«Фото влажных губок» — прилетает от Кира.

Я уже порядком возбуждена, поэтому сознание моё затуманено похотью.

Поднимаю вверх юбку, снимаю колготки, и развожу ноги. Моя ладонь скользит по кромке белых трусиков, спускается ниже, гладит. Нахожу чувствительный бугорок, и надавливаю сквозь кружево, выгибаюсь. Отодвигаю кружево в сторону, и уже скольжу по гладкому лобку, размазывая обильную влагу. С трудом навожу камеру, потому что перед глазами всё пляшет от возбуждения, жму на кнопку.

Похабнее фото я в жизни не видела, а ещё оно такое возбуждающее, откровенное, открытое, пропитанное моим желанием к нему. Зажмурившись, отсылаю ему.

Он тут же перезванивает.

— Кир? — хрипит мой голос.

— Давай, красивая, поиграем, — голос его тоже напряженный и хриплый, — засунь пальчик поглубже в себя.

— Кир, — протестую я, хотя уже моя рука тянется к влажным складочкам.

— Давай, представь, что это я трогаю тебя там, также как и я представляю твои сомкнутые губы на своём члене, — командует он, и я подчиняюсь, толкаю палец в свой влажный жар. Ещё и ещё.

— М-м-м! — стону в трубку.

— Да, умничка, теперь добавь ещё один пальчик, а другим надави на клитор, помассируй, — хрипит он.

Я подчинюсь, и делаю, как он говорит, и мне хватает пары движений, чтобы взорваться. Я выкрикиваю его имя, и выгибаюсь, пронзённая острым сладким чувством оргазма. Мои мышцы вибрируют, а живот привычно теперь стягивает, матка приходит в тонус.

На том конце провода, я слышу его глухой рык, он тоже кончил, почти за мной следом.

— Ты испортил меня в конец, — шепчу, немного отдышавшись.

— Это и было в планах, — хрипло смеётся Кир, — я люблю тебя, Юля!

— И я тебя, мой ледокол! — вздыхаю.

Он отключается. Я привожу себя в порядок, выхожу. Вся наша игра не заняла и десяти минут, а такое ощущение, что час прошёл. Ленка так и залипает в телефоне. Охранник Виталик переговаривается со швейцаром Семёном Павловичем. Никто ничего не замечает. И я перевожу дыхание. Я бы со стыда бы сгорела, узнай кто, чем я сейчас занималась.

Минут через десять, я собираюсь сказать Лене, что пойду на обед, как в разъезжающие двери, входит пышный букет пионов. Вернее конечно его вносит курьер. Но он настолько большой, в яркой плетёной корзине.

Сколько там этих бархатных бутонов? Не сосчитать. Нежно-розовые, лиловые, красные.

Курьер, молодой паренёк, аккуратно ставит корзину на стойку перед нами с Леной, здоровается.

— Мне нужна Кузнецова Юлия, — читает он с бланка заказа.

Ленка фыркает, все уже привыкли, что Кир балует меня цветами, поэтому никого не удивляет, что очередной мне. Никого, кроме меня. Мне столько цветов, за всю жизнь не дарили! И это не надоедает, особенно когда от любимого человека. Особенно когда твои любимые. Особенно когда такие красивые, опьяняюще ароматные.

Парень придвигает корзину ко мне и прощается, а я зарываюсь носом, в нежные бутоны тяну аромат.

— Мне что ли тоже бандита найти, — тянет Ленка.

— Завидуй, молча, — фыркаю я, и вытягиваю один цветок, протягиваю ей.

Она улыбается. Наивная, знала бы она, чего всё это внимание стоило мне, не факт, что согласилась бы поменяться местами. Да и я бы не согласилась, променять его ни на кого.

«Спасибо!» — набираю Киру.

Фраза повисает на экране, после всей нашей пошлой переписки, и смотрится нелепо и смешно.

«Тебе спасибо» — пишет в ответ Кир.

Я улыбаюсь, отправляюсь на обед.

13

Дату свадьбы, мы долго обговаривали. Играть её после рождения ребёнка, Кир отказался категорически. Сделать её менее пышной, тоже. В общем, путём трудных и долгих переговоров, мы назначили дату на начало марта, пока мой живот совсем не полез мне на нос, хотя я, конечно же, мечтала о летней свадьбе, с лёгким струящимся платьем, но разве в этом суть. Главное, что мы вместе.

Про моё условие, я пару раз заикалась, пытаясь узнать, как идут дела. Натыкалась на раздражённое рычание, и предостережение не лезть не в своё дело, дабы не быть жёстко посланной. В конце добавлял всегда, что всё помнит, и привык держать своё слово.

Почти каждый день, он уезжал куда-то, когда и здесь я засунула свой нос, меня аккуратно прихватили, за подмышки, оттащили в машину, и отвезли в офис охранного агентства «Беркут». Кир любил вот так наглядно демонстрировать свою власть надо мной. Как я была удивлена, когда он подвёл меня к одному из кабинетов на самом верхнем этаже, на табличке которого красовалась его имя.

«Беркутов Кир Дмитриевич, генеральный директор»

За пустующую стойку, возле кабинета, процокала длинноногая секретарша. Стройная брюнетка, удивлённо уставилась на Кира, и меня, в угах, спортивных трекошках, наспех натянутую куртку, на яркую футболку. На голове моей красовалась лохматая гулька. Ни грамма косметики. Кир же вовсе, был в своих любимых потёртых джинсах, в белой футболке поло, и кожаной куртке.

— Кир Дмитриевич, — пропела красотка, низким голосом, — вы же предупреждали, что вас сегодня не будет?

— Всё норм, Лена, не напрягайся, все по плану, — отозвался он.

Лена кивнула, на редкость понятливая для такой хорошенькой головки.

Эх, ревность!

Кир открыл кабинет, и втиснул меня туда. Я бросила последний взгляд на секретаршу, и прошла в просторный кабинет.

— Всё? Все вопросы я надеюсь, исчерпаны, — задрал он бровь, привалившись к двери и сложив руки на груди.

— Так значит ты генеральный директор? — не удержалась я, разглядывая, длинный стол для совещаний и ряд стульев, во главе стоял большой стол с удобным креслом. Из больших окон падал дневной свет. У противоположной стены стояла высокая полка, забитая всякими папками, и документами, тут же пара кресел, столик.

— Ага, — кивнул Кир, продолжая меня рассматривать.

— И секретарша у тебя соответствующая, мог хоть предупредить, — насупилась я, — я бы приличней оделась.

— Ревнуешь опять, — усмехается Кир, и отклеивается от двери, идёт ко мне — носишь моего ребёнка, замуж за меня выходишь и всё равно ревнуешь.

Я повернулась к нему, и скинула куртку на кресло, стало жарко.

— Кир, а что она обязательно должна быть такой словно с подиума сошла? Других критериев нет при отборе? — да я ревную.

Он что не видит, какая у него красотка под дверью сидит. Уверенна стоит её только поманить, она и дополнительную работу на себя возьмёт.

— Во-первых, её нанимал мой зам, — Кир как всегда скрепя зубами, начал мне разъяснят вещи, которые, по его мнению, меня не касались, но он делал над собой усилие, — во-вторых, у Елены Михайловны, диплом о высшем экономическом, и она действительно профессиональна, — он наступал на меня, а я отступала.

Нет, не боялась, пыталась разгадать чего он хочет.

— В-третьих, раз уж ты так тревожишься за мою благодетель, не сдерживайся, можешь орать во всю глотку, когда я тебя сейчас буду трахать вот на этом столе! Чтобы не только Лена слышала, но и все сотрудники агентства.

Я уставилась на него.

Он что серьёзно?

Хотя это же Кир! Конечно, серьёзно.

Он подошёл вплотную ко мне, навис, уперев руки в стену, в которую я уперлась спиной, рядом с моей головой, глядя потемневшим взглядом. Прикрыл глаза и втянул аромат моих волос, мазнув носом по голове.

— Ну что притихла, красивая? — усмехнулся Кир. — Поставишь секретаршу на место?

— Мог и дома всё мне рассказать, — решила я поиграть, и равнодушно, оттолкнула его.

Нравилось мне, как срабатывал его инстинкт охотника. Мне вообще всё в нём нравилось.

Естественно далеко я не ушла, захваченная крепкими руками и прижатая спиной к его крепкому телу.

— Но наглядно-то лучше, — хрипит его голос над ухом, и он прихватывает зубами мочку моего уха, по телу тут, же пробегает стая мурашек. Низ живота начинает тянуть. Я вздрагиваю, когда он нежно касается местечка уже за ухом, ведёт влажную дорожку к основанию шеи, и снова прихватывает зубами. С губ срывается стон.

Кир легонько толкает меня, и я упираюсь руками в широкий стол руководителя, в его стол. Горячие ладони накрывают чувствительную грудь, зажимают соски, и я опять вскрикиваю, выгибаю спину, уперев зад, чётко в его бёдра.

— Вот, уже хорошо, — хрипит Кир, снова осыпая поцелуями мою шею, от чего я дрожу, и таю от неги, сжимаю ладонями край стола, и теснее жмусь к его бёдрам. — Но ты, же можешь лучше, я то знаю.

Кир стягивает вниз мои спортивные штаны, вместе с бельём, оголяя ягодицы, и несильно по ним хлопает. Я вздрагиваю, и снова подставляю их, под очередные хлопки, выгибаюсь, как течная сучка, ему навстречу.

— Даже не знаю, что мне больше нравиться, твои сиськи, или твоя жопа, — пыхтит он, разминая и наглаживая мои ягодицы.

— Кир, это звучит отвратительно, — стону я, и откидываюсь на его плечо, завожу руки назад, обнимаю этого нахала.

— Это звучит естественно, — парирует он, и жадно целует, мои губы, перемещая горячие ладони на живот, нежно гладят, обрисовывают ещё еле наметившуюся округлость. Потом спускаются ниже, по гладкому лобку, туда, где жарко и влажно. Кир дотрагивается до клитора, сперва нежно, и не спеша, а потом, всё настойчивее, и я дёргаюсь в его руках, кричу прямо в его губы. Это так мучительно, больно и сладко. И новая порция влаги течёт по моим складочкам. Он не отпускает мои губы, шаря языком по всему рту, оглаживая нёбо, ныряя в горло, сплетаясь с моим языком, и глушит новые стоны, что вырываются из моего горла.

— Кир, пожалуйста, — хнычу я, и трусь голыми ягодицами о его выпирающую ширинку.

— Давай чётче, красивая, — как он любит, чтобы я повторяла за ним все пошлости, описывала, что он должен сделать со мной.

— Возьми меня уже, наконец, — всхлипываю я, неустанно верчусь на его руке, но он только гладит рядом со входом, размазывая обильную влагу, и терзая клитор. От этого все мои мысли сбиваются, они все между моих ног, где закручивается тугая спираль, и требует выхода разрядка.

— Как ты хочешь? — рычит он, скидывая мои руки, и упирая их в стол, прогибает мою поясницу.

— Хочу, чтобы ты вошёл сзади, быстро, но осторожно, — принимаю правила игры, и подстраиваюсь удобнее. Полностью починяюсь ему. Его силе, и мощи. Слышу, как звякает его пряжка, как расстегивается ширинка.

— Очень хочешь? — спрашивает этот садист и водит головкой члена по мокрой промежности, совсем не ведая жалости. Разводит пальцами нежную плоть, и жмётся, почти входя, и тут же соскальзывает.

— Очень хочу! — срываюсь на стон. — Кир! Тебя хочу!

Он тут же толкается, входит, и делает как я и просила, быстро, но в конце притормаживает, действует уже более сдержанно. Раскачивается медленно, притягивая меня всё теснее. Я закусываю губу, чтобы не кричать, но громкий стон всё же вырывается.

Кир притягивает меня к себе, меняя угол, и начинает медленно двигаться, поддерживая меня, и нежно лаская мою шею языком. Я разворачиваю голову, и ловлю его губы, стону его имя, закатывая глаза от удовольствия, и он тут же сцеловывает его.

— Никак не растрахаю тебя, красивая, всё такая же узкая, тугая, — рычит он, сжимая меня крепче, и начиная, ускорятся.

Одной рукой продолжает прижимать меня к себе, а другой спускается опять между моих ног, водит вокруг клитора, давит на него, и я начинаю биться в его руках, словно бабочка, насаженная на иголку. Искры летят из глаз, от одуряющего удовольствия. Я стараюсь двигаться в унисон ему, чтобы не потерять этот чудесный ритм, что дарит мне сногсшибательные ощущения. Так правильно и естественно принадлежать ему. Только ему.

Я всё же закричала, выгнулась, завибрировала и сжала Кира внутри, от чего он тоже зарычал над моим ухом, кончил, и особенно жестко прихватил меня, в самый волнительный момент.

— Нам надо возвращаться, там Андрейка уже, наверное, с тренировки вернулся, да и проверить всё ли готово, ведь завтра приезжают наши родители!

Мы сидим в кресле перед столом. Вернее Кир сидит и держит меня на руках. Я что-то так увлеклась, что даже расплакалась, так мне было офигенно, что я не совладала с эмоциями. Да и низ живота снова затянуло. Матка становиться всё чувствительнее, сразу же реагируя на возбуждение. Мы наспех оправили одежду, и он тут же прижал меня к себе, утешая и гладя, зарываясь носом в волосы, пуская там стаи мурашек от его горячего дыхания.

— Что там может быть не готово? — ворчит Кир, трётся носом о мою шею. — Ты всё на сто раз проверила, успокойся!

— Ты не понимаешь, я очень волнуюсь, — вздыхаю я и с неохотой отлипаю от него.

— Я понимаю, — Кир тоже встаёт, — я родителей не видел лет семь, только созванивался!

— Что же так? — удивилась я. — Они не навещали тебя в тюрьме?

— Нет, — и по этому короткому ответу, я поняла, что эта тема закрыта.

Я вздохнула и натянула куртку. Он всё ещё закрывается, и есть вот такие темы, как тюрьма, его Катя, его сомнительные дела, про которые он мне не рассказывает. И очень злиться, если я настаиваю. И поэтому, сейчас тем более, я отпускаю эту тему, может быть потом.

Мы выходим из кабинета. Профессиональная брюнетка Елена Михайловна, даже виду не подаёт, что, что-то слышала, мило нам улыбается, они с Киром быстро обсуждают расписание на следующую неделю, потом она прощается, и мы уходим.

И мне приятно.

Да это может быть пошло, трахаться в кабинете своего будущего мужа, но я рада, что эта красотка не станет питать иллюзий, по поводу моего мужчины.

14

Я танцую под Denis First [1], подпевая во весь голос. Сверху льются тёплые струи воды, смывая с меня остатки пены, и сна. Я наслаждаюсь, утренним душем, не стесняясь, врубив громко музыку. Кир уже давно привык, что она теперь по дому везде. На кухне, в ванной, в комнате, и даже в машине приёмник настроен на мою любимую станцию.

Песня заканчивается, и я оборачиваюсь, тянусь за полотенцем.

— Ой! — вырывается у меня, когда я вижу Кира стоящего рядом и наблюдающего за мной.

— Бля, я бы тебя прямо здесь бы трахнул, вот на хрена я пришёл с тобой прощаться?

Я быстренько обматываюсь полотенцем, чтобы хоть немого укрыться от потемневшего взгляда, и встаю на носочки чмокаю его в губы.

— Ты опоздаешь в аэропорт, — назидательно говорю я, и делаю колонки тише. — А мне тоже некогда, надо быстро привести себя в порядок, скоро все соберутся.

— Некогда тебе? — ворчит Кир, и всё же прижимает меня, обнимая сзади не переживая что его белая рубашка намокнет, и помнется.

— И тебе тоже, — выбираюсь из его рук.

Конечно, он это позволяет, потому что если бы он был совсем против, то фиг бы, я так легко отделалась.

— А для меня потом станцуешь? Голая? — улыбается он. И глаза холодные, таким озорством блестят, словно не мужик здоровый стоит передо мной, а мальчишка.

— Посмотрим на твоё поведение, — фыркаю я, и прохожу мимо в гардеробную, там накидываю на плечи халат, и только потом снимаю полотенце.

Этому зверю только дай повод.

— Ну, дразнись, дразнись, — хитро улыбается Кир, и натягивает на плечи пиджак, — потом посмотрим, кто первый взвоет и попросит!

— Ты же первый и взвоешь, — беззаботно улыбаюсь я ему, — ты из нас самый озабоченный!

— Ну, ну, — ухмыляется Кир, склоняясь к моему уху, и чувствительно прикусывает мочку. По телу сразу же проноситься дрожь, и я рвано выдыхаю, и подставляю губы для поцелуя.

— Ладно, я в аэропорт, Андрей уже завтракает, — вместо оного говорит мне Кир, и с самодовольной улыбкой уходит.

— Вот же… — раздосадовано ворчу я, но звать и завершать начатое им, я не рискую, потому что времени и вправду мало.

Спускаюсь вниз, уже полностью готовая.

Концы волос слегка завила и собрала сзади часть в хвост, часть оставила распущенными. Легкий макияж. Простое невычурное платье, нежного голубого цвета. Длинное, с широкой юбкой, с завышенным поясом, и круглым вырезом горловины. Короткие рукава. Мне оно почему-то казалось уместным именно в такой ситуации, как знакомство наших родителей. И скрывало о любопытных глаз моё положение, о котором мы с Киром решили пока умолчать. Даже Андрея предупредили, никому не рассказывать.

Андрей сидел на кухне, поглощая кашу, и смотрел мультики, но увидев меня, тут, же бросил своё занятие, и вскочил со стула, обнял меня.

— Ты такая красивая, мамочка, — пролепетал мой сын.

— Спасибо, мой хороший, — было так приятно.

— Что у нас на завтрак? — я заглянула в кастрюлю на плите.

— Кир сварил овсяную кашу, очень вкусную, — похвастался Андрей.

Кир ему очень нравился. Ему нравилось, что он с ним разговаривал на равных, не относясь снисходительно к его возрасту. Свободно общается на все предложенные темы, не отмахиваясь. Нравилось, что он разбирался в спорте.

А ещё Андрею нравилось, что Кир любит меня.

Это мой сын, сам мне сказал.

А ещё Кир готовил, конечно, по желанию, но он это умел. Мог вот так запросто встать раньше всех, и напечь блинов, или сварить кашу. И нас с Андреем уже с утра встречал вкусный аромат.

Как он и обещал, в доме не было посторонних. Вхож был только Паша, и очень редко появлялись те двое, что я видела ещё осенью. Но теперь они приходили, как и полагается в чужой дом. Звонили в дверь, а не шатались сами по себе. И разговоры вели сугубо в кабинете у Кира.

Ещё в доме порой появлялись несколько помощников, наводили чистоту, что немало важно для такой махины. Иногда приходил повар, как например, сегодня, когда готовился большой праздничный обед.

И были ещё мужчины из охраны.

Мы с Андреем позавтракали. Его по случаю праздничного обеда, освободили от школы.

К назначенному времени, пришли повар, и две девушки из клирингового агентства.

Помимо нас троих, и наших родителей, на обед позвали моих подруг Иришку и Наталью. А также друзей Кира, Пашу и тех двух, которых звали Михаил и Алексей. Всего выходило двенадцать человек.

Сказать, что я волновалась, не сказать ничего. И знакомство с родителями Кира, и мои родители, всё это закручивалось в волнительный клубок. Не удивительно, что к середине дня я почувствовала лёгкое головокружение. Слава богу рядом не было Кира, а то бы он быстро свернул бы все эти смотрины.

Я присела на диван в гостиной, и дала себе пару минут отдыха.

Мои родители очень сомнительно приняли новость, что я снова выхожу замуж, ещё и так быстро, только развелась и на тебе. Это они ещё не до конца знали, кто такой Кир. Для них он конечно бизнесмен, директор охранного агентства. Если бы я маме сказала что он бандит, она бы костьми легла, но не позволила своей великовозрастной дочери выйти за него замуж, а уж про папу я вообще молчу. И тем более я не стала афишировать, что я беременна.

По одной новости, в одно событие.

В столовой накрыли большой стол. Он ломился от закусок, и угощений. Нет, мне не хотелось произвести впечатление, мне просто казалось, что мало еды. Кир ворчал, что я закормлю всех насмерть, когда я набрасывалась список меню, включая всё новые позиции. А я думала, а вдруг кто-то останется голодным. Сейчас глядя на ломящейся стол, я понимала что переборщила.

Ну и ладно, зато теперь, можно об этом не переживать, все наедятся.

Первыми приехали мои подруги. Они взволновано ходили по дому и рассматривали всё подряд. Восхищались стилем и делали мне комплименты, за мой цветущий вид. Потом прибыл Паша с мужчинами. Эти особо не церемонясь, коротко со мной поздоровавшись, привычно расселись в гостиной.

Паша тут же подхватил Иришку под локоток, и отвёл в сторонку, стал выяснять что-то. Я позвала смущающуюся Наталью с собой на кухню, под предлогом проверит, как идут приготовления, хотя итак всё было готово. Просто мне, как и ей, некомфортно было под наглыми взглядами двух амбалов, что расселись в гостиной.

— Юлюся, ты просто цветёшь, — улыбалась Наташка.

— Спасибо Наташ, — я сегодня прямо купаюсь в комплиментах.

— Правда, правда, великолепно выглядишь, вот что значит, когда рядом любящий мужчина, — продолжала Наташка.

Ещё какой, подумала я, готов любить везде и всюду. И невольно улыбнулась, вспоминая Кира.

— Ну, чего сбежали-то? — на кухне появилась Иришка.

— Что у вас с Пашей? — спросила я, видя, что она немного расстроена.

— Ой, плевать мне на этого Пашу, только языком трепать умеет, — отмахнулась Ира.

— Ну, это сразу понятно было, — усмехнулась я.

Тут позвонили в дверь.

— О, это наверное мои, — я подскочил как ошпаренная. В подтверждение моих мыслей, со второго этажа сбежал Андрей, с криками, что это баба и деда, видимо, увидел из окна машину отца.

Я распахнула дверь. На пороге, немного растерянно стояли мои родители. Мама держала папу под локоть, и ошарашено оглядывала дом, ещё даже не пройдя во внутрь. С улицы, понесло прохладой, и я поджала ноги в тонких балетках.

— Привет, — я кинулась обниматься, — проходите, что же вы?

Андрей тоже подскочил к ним, и они немного оттаяли.

Из кухни вышли мои подруги, и это тоже помогло родителям немного прийти в себя. Мы ещё не успели закрыть дверь, как ворота снова начали разъезжаться, открывая проезд для машины Кира.

— А вот и Кир! — обрадовалась я.

[1] Denis First — российский EDM артист со своим индивидуальным имиджем и звучанием.

15

Мама с папой повернулись, с интересом разглядывая Кира.

Он вышел из машины, и помог выйти женщине.

Она была низкой, и худенькой в простом пальто, без шапки, и её каштановые короткие волосы заиграли на солнце. В руках у неё были цветы. Потом с соседнего сидения вышел высокий статный мужчина, и сразу стало понятно, в кого Кир вышел таким ростом.

Кир достал из машины ещё четыре букета. Они улыбнулись нам, даже Кир изобразил подобие улыбки, и пошли к нам. Из гостиной вышли мужчины. Мы все встретились в большом вестибюле.

Сперва представили родителей друг другу. Потом Кир вручил букет моей маме, и познакомил меня со своими родителями, и представился сам. Потом раздал цветы моим девчонкам. Они засмущались и разулыбались. И пока все раздевались, улучил момент, и склонился ко мне, вкладывая в руки любимые пионы.

— Какого хуя стоишь, ноги морозишь? — заворчал он мне на ухо.

— Прости! Так получилось, — пожала плечами.

— Отлично выглядишь, — сменил он гнев на милость.

— Спасибо! — чмокнула его в колючую, прохладную щёку.

— Так ладно, Андрей показывай, где мыть руки и все за стол! Красивая, там такой пир наготовила, что начинать есть надо сейчас! — проговорил громко Кир.

Мы переглянулись сперва с подругами, потом с родителями. Обменялись улыбками, и пошли все в столовую.

За столом говорили много тостов. Родители обменивались историями. У отца Кира был такой же низкий сильный голос, а мама наоборот была тихая и скромная. Она бросала на сына взгляды полные гордости, и мне они были очень знакомы, я тоже также смотрела на Андрея. Они были простые люди. Отцы наши так вообще сошлись на фоне нелюбви к власти, и часто выходили покурить вместе. Мама, вовлекала Аллу Юрьевну в разговор о даче, которую боготворила. У них тоже нашлась общая тема. Подружки мои, причём одна из них замужняя, строили глазки, друзьям Кира. Андрей умчался смотреть мультики. А я сидела, пришибленная счастьем, боялась вздохнуть. Так волновалась, переживала. А все оказалось, даже лучше чем я представляла. Кир не выпускал меня из объятий, то и дело, интересуясь моим самочувствием, видя, что я почти ничего не ем. А я настолько была рада, всем этим людям, что у меня кусок в горло не лез. И тогда он начал меня уговаривать, хоть что-нибудь съесть. Ну как уговаривать. Кир вообще не умеет уговаривать. Он просто стал шептать мне на ухо, что затрахает меня до смерти, если я сейчас же не съем, хоть что-нибудь, и начнёт прямо сейчас. Пришлось подчиниться. Не думаю что всем присутствующим, понравилось бы наше отсутствие.

Потом были танцы. В большой гостиной с камином, играла музыка, и я кружились в объятиях Кира. Рядом танцевали Паша с Иришкой. Они сегодня то обиженно друг на друг молчали, то снова начинали улыбаться, разговаривать. Вот и сейчас, что-то тихо обсуждали, и на губах Иришки скользит лёгкая улыбка, а Паша притягивает её ближе.

Наташка, скромница, блин, кружит с Мишей в танце. И вроде, безобидная поза у них, а глазки у неё блестят. Я ей не заметно показала кулак. Знаю я этих бандитов, им только повод дай, иным и он не нужен, возьмут не посмотрят, что девка замужем. Вскружит голову. Я потом перед Валерой не оправдаюсь.

— Кир, скажи Мише, чтобы к Наташке не приставал, а то он совсем ей голову вскружил, — пожаловалась я Киру, разглядывая парочку из-за его плеча.

Он тоже оглянулся на них, но ничего не ответил, но только я уже знала, что услышал и принял к сведению.

— У тебя хорошие родители, простые и добрые, — замечаю я, кладу голову на его плечо, и втягиваю горький аромат его парфюма.

— У тебя тоже норм, — хмыкает он, — на маму очень похожа!

— А ты на отца, — поднимаю голову, улыбаюсь ему, и тянусь к его губам, коротко чмокнув его.

— Как думаешь, из нас выйдет семья?

— Выходит же, — пожимает плечами, и обнимает за талию.

— Это пока всё в новинку. Но семья, же это не только бесконечный секс, но и ответственность друг за друга, принятие слабостей. У нас с Юрой вот не вышло!

— Не напоминай мне про своего бывшего мужа, хотя я ему должен быть благодарен, что он такой мудила! — ворчит Кир. — Уж я-то тебя никому не отдам! — обещает он.

— Не отдавай, никогда! Я люблю тебя! — снова тянусь к его губам.

— Давай завязывай, зеленоглазая, а то щас в спальню оттанцуем! — отстраняется Кир.

— Ну, кто бы сомневался, — фыркаю я, — ещё и спорил, кто из нас взвоет!

— Скажи ещё, что сама не хочешь, — лыбиться этот обормот.

— Иди вон, тебя Паша заждался, уже весь извёлся, — отталкиваю его, а сама устало опускаюсь на диван к маме.

— Не знаю дочка, — говорит она, когда я спрашиваю её о том, что она думает о Кире, — он очень властный! Тебе с твоим характером, тяжело будет с таким мужчиной. Была замужем, знаешь, как не любят мужики команды выполнять.

Я туплюсь, и улыбаюсь. Как мама метко подметила всё.

— Смотрю на вас, видно, что любите друг друга, но и с Юрой у вас всё лучезарно было, а по итогу, развод.

— Мам, Юра во многом был виноват сам, — фыркаю я.

— Не факт, что и Кир таким не окажется. Все ошибаются, нужно уметь принимать ошибки других людей. Тем более мужа. Думаешь, у нас с папой всё гладко? Нет. Но, тем не менее, живём, и тебя вырастили.

— Да это всё понятно…

— Вы же с Юрой развелись, потому что ты Кира встретила? — напрямик спросила мама, и посмотрела на меня строго.

Я вздохнула. Ну, всё-то подмечает моя родительница.

— Не совсем так. И в том, что мы повстречали друг друга, виноват сам Юра, — уклончиво ответила я.

— Ладно, не хочешь говорить, не говори, твоё дело. А вот, то, что ты в положении, могла бы, по секрету, матери и сказать! — щурит мама глаза, и кладёт на мою руку, свою ладонь, сжимает.

— Что? Как ты догадалась? — удивляюсь я.

— Слишком цветущий вид у тебя Юленька, — подмигивает мама.

— Только по этому?

— Ты когда Андрюшу носила, тоже также цвела! — улыбается она.

— Ну, ты и проницательна! — дивлюсь я.

— Какой срок?

— Пятнадцать недель уже, — робко улыбаюсь. — Совсем не планировали, что так получиться.

— Бывает и такое. Ну а как Андрей, относится к Киру? — переводит мама тему.

— Кир ему очень нравиться, а тот его не обижает, — отвечаю я.

— Хочешь, мы его заберём с дедом погостить?

— Если только он сам захочет, он нам совершенно не мешает, и никогда не помешает, — я оглядываюсь на сынишку, сидящего рядом с дедами. Они что-то вдвоём ему втолковывают, а он внимательно их слушал.

— Ну и хорошо, — кивает мама.

Иришка с Наташкой о чём-то болтают в сторонке. Кир с мужчинами куда-то исчезли. Наверное, пошли мангал разжигать. Шашлык им захотелось. Алла Юрьевна выходит из кухни, несёт на подносе, кружки с чаем и кофе.

— Ну что вы, я бы сама, — спохватилась я.

— Не переживай Юлечка, — ставит она поднос на столик, — отдыхай, ты и так за целый день устала, — и так добро улыбается мне.

Да, похоже, наш секрет, уже не секрет.

Потом был шашлык, и опять много тостов, пару раз даже горько звучало. Захмелели все, кроме нас с Андрейкой. Даже мой папа, который не собирался пить, потому что он за рулём, но Кир уговорил его, пообещав вызвать водителя, чтобы отвезти их с мамой домой. И даже сам Кир, был вполне себе пьян. Расслабился, и стал чаще улыбаться, и вместо хмурых взглядов и едких замечаний, смеялся с друзьями на их подколы по поводу меня. А эти нахалы, только и знали вгонять меня в краску, всё допытывались, что я такого сделала, чтобы циничный Ямал поплыл. Я отмахивалась от них, прекрасно зная, по Киру, какая у них в головах пошлятина. Кир обещал им все, потом рассказать, чем вызвал, моё негодование и новый взрыв смеха за столом. И хоть я и не пила, но словно была пьяна. От счастья, от радости. Кайфовала, наслаждаясь этим моментом единения, когда все твои близкие рядом с тобой. И это по сути благодаря ему. Грубому, циничному Ямалу, который сидит сейчас по правую руку от меня, и, улыбаясь, разговаривает с Пашей. Тот, который насильно пришёл в мою жизнь, просто таки втиснулся в неё, не слушая никаких возражений. А я рядом растекаюсь лужицей, и всё больше залипаю, на него.

Разве можно так любить?

Так растворяться в ком-то?

Но сейчас даже мой внутренний голос молчит парализованный эндорфинами, эманациями счастья. Придавленный распирающим чувством радости, и любви. И я таю.

— Заканчивай, Юль, я же не железный, — ворчит Кир, и аккуратно пальчик за пальчиком, отлепляет мою руку от своего бедра.

Ого, как меня накрыло, ещё чуть — чуть, и добралась бы до самого ценного.

— Слушай, сюда, — притянула я его за рубашку, пытаясь скопировать его же манеру.

Кир послушно склонился, его взгляд снова потёк ртутью, обволакивая меня. Я тряхнула головой, прогоняя наваждение.

— Кир, если ты меня бросишь, я тебя убью, — шепчу ему прямо в ухо, пользуясь моментом, что на нас никто не смотрит. — Если будешь трахать других баб, тоже не жди пощады. Как ты мне сказал, назад хода нет!

— Красивая, ты чего разошлась-то? — усмехается он, и притягивает за шею к себе, лбом в лоб упирается. — Нет меня без тебя, успокойся!

Отстраняется и внимательным взглядом ведёт, словно и не пил, и трезв совершенно. И я верю ему. Не могу не верить. Потому что ради чего тогда всё это. Ведь я же готова была и на меньшую роль, только делить его с кем-то всё равно бы не согласилась. Никогда!

16

Вечер подходит к концу. Первыми уезжают мои родители.

Кир, как и обещал, вызвал водителя. Мы долго прощались, обнимались. Папа то и дело пожимал руку Киру, потом договаривался о встречи с Дмитрием Алексеевичем, зазывал их с Алой Дмитриевной в гости, потом снова прощался, и вот так раза с десятого, довольные и счастливые мои родители, уезжают.

Потом засобирались мои подруги. Паша тут же вызвался провожать Иришку, а Миша, Наташку. Я обеспокоенно взглянула на Кира. Он раздражённо вздохнул, и оттянул друга в сторону.

— Наташка, с ума сошла! — зашипела я ей в ухо. — Не забыла что у тебя дома Валерка, и Дашка?

— Ой, а что такого? — наивно захлопала она глазками, краснея.

— Наташ, поверь мне, не стоит с ним флиртовать, они не знают слова нет, если у него совсем башню сорвёт. Тем более он пьяный! — напутствовала я, поглядывая на Кира и Мишу.

Кир как всегда в своей манере, с непроницаемым лицом, спокойно разъяснял Мише, все будущие перспективы, Миша только глазами зло сверкал.

— Да я же ничего, такого, — испугалась Наташка, и проложила руки к горящим щекам.

— Ты, может и нет, а Михаил, на тебя уже планы на вечер строит, так что давай-ка с Ирой и Пашей, они тебя завезут, — я помогаю подруге надеть пальто.

Она краснеет ещё больше, и поспешно обматывается шарфиком. Миша просто прожигает её взглядом из-за плеча Ямала.

— Кисонька, не обижайся на меня, — говорю ей, обнимая на прощание, — но они же, бандиты, беспринципные мужики. Он растопчет тебя, и забудет, как звали.

— Я поняла уже, — вздыхает Наташа, — но Кир, же не такой, он внимательный к тебе, и смотрит с любовью.

Я усмехаюсь.

— И Кир такой же, — хмыкаю я, — Хуже них всех. Знаешь, сколько раз я думала, что не оправлюсь, после его слов, и поступков. Он чудовище. Но он моё чудовище!

Наташа вдруг краснеет и переводит глаза за меня. Позади стоит мама Кира, и я прикусываю язык.

Блин, чего я разоткровенничалась!

Просто хотелось припугнуть Наташку как следует, чтобы понимала куда лезет. Алла Дмитриевна делает вид, что ничего такого не услышала. Она прощается с моими подругами и Пашей. Они с Дмитрием Алексеевичем остаются у нас до завтра, потом улетят домой.

Миша даже не подходит, когда все выходят на крыльцо, только Кир, но он не трудиться ничего объяснять, а я и не требую, подавленная чувством стыда перед его матерью, и усталостью.

Кир с отцом и друзьями остаются ещё внизу, за столом, когда мы с Алой Юрьевной поднимаемся наверх. Я показываю ей их комнату. И даже сейчас она молчит, ни словом, ни видом не выказывает того, что слышала от меня. Конечно, надо поговорить, и извиниться, только духу мне пока не хватает, да и устала я очень. Мы прощаемся, желаем друг другу спокойной ночи.

Я всё ещё погруженная в свои невесёлые мысли, на автомате заглянула к сыну, который уже давно видел десятый сон. Поправила его одеяло, чмокнула в щёку.

Все-таки надо извиниться перед Алой Дмитриевной. Если бы кто-то назвал Андрейку чудовищем, мне было бы неприятно и обидно. Наверняка она знает про сына многое, но он же, её сын.

Я твёрдо намеривалась с утра поговорить с бедующей свекровью, извиниться за свои слова. Но всё потом, ноги уже не держали. Скорее бы в кровать.

Меня будит громкий смех, и грохот распахнутой двери. Я резко сажусь, подтянув одеяло чуть ли не к носу.

В комнату вваливаются Кир, Дмитрий Алексеевич, который его держит, и Миша с Лёшей, которые держат друг друга.

— Тихо, блядь, — командует Кир.

— Кир не выражайся, и ты сам орёшь, — спокойно говорит Дмитрий Алексеевич, удобнее перехватывая здоровенного детину.

Понятно кто из них самый трезвый.

— Тихо, блядь, — шепчет Кир, и мужчины начинают смеяться, совсем не тихо.

Я спускаю ноги на пол, и подтягиваю к себе пеньюар, натягиваю его на плечи, и включаю ночник.

— Юля прости, что мы тебя разбудили, — Дмитрий Алексеевич, заваливает Кира на кресло, — просто он никак не унимался, всё к тебе рвался.

Позади, закивали Миша с Лёшей, подтверждая слова будущего свёкра. Кир сидел, развалившись в кресле, склонив голову вперёд, и непонятно, спал или нет.

— Всё нормально, — вздохнула я.

— Не трогай его, пусть здесь спит, — напутствовал Дмитрий Алексеевич, отступая к выходу, выгоняя из комнаты друзей.

— Спокойной ночи, — говорят они вместе и опять ржут.

Я невольно улыбаюсь.

Дураки.

Подхожу к Киру, обхватываю ладошками его лицо, поднимаю. Он медленно открывает глаза. Взгляд мутный, расфокусированный. Блудит по мне, и губы в улыбку складываются.

— Ты чего так напился? — спрашиваю.

Впервые вижу его в таком состоянии.

— Заноза моя, — заплетается его язык, и он сгребает меня ближе своими лапищами. Утыкается носом в мой живот.

— Кир, — немного отстраняюсь, — давай осторожней, в тебе силы немерено!

По телу невольно проноситься дрожь, от больших ладоней, словно импульсы, бежит тепло, расходиться. Горячее дыхание опаляет кожу сквозь шёлк ночной одежды. Запах коньяка щекочет ноздри.

— Блядь, как же ты пахнешь, охуенно, — бормочет он, ослабляет хватку, но продолжает шарить по тонкому шелку носом, а я зарываюсь в его волосы, и глажу голову. — Не может так человек пахнуть! А ты и не человек! — выдаёт он в конце.

— А кто? — смеюсь я.

— Ты наркота моя, мой личный сорт, — снова втягивает мой запах, — бля, щас кончу!

— Кир, давай спать ложись! — фыркаю я, знаю, сейчас его понесёт.

Но он не разжимает рук, держит меня крепко, головой прижимается, наслаждаясь моей лаской. Я думала, что уже заснул, когда он затих, но руки его держат меня крепко, и когда я пошевелилась, он поднял лицо.

— С отцом, наконец, помирился, — выдаёт он.

— А что, вы в соре были? — глажу его лицо, расправляя морщинки.

— Он многое во мне не принимал, — тихо говорит Кир, снова склонив тяжёлую голову — не мог простить убийство. Может и не смирился до конца, но сегодня, впервые за семь лет пожал мне руку. А ты примешь меня таким?

— А ты считаешь, что у меня есть выбор? — усмехнулась я, и вспомнила свои слова про чудовище.

— Нет, никакого выбора не дам, — вертит головой, и осоловелым взглядом смотрит, — только со мной будешь, ни с кем больше!

— Да я уже поняла, — склоняюсь и чмокаю его в лоб, — ты же ледокол, прёшь напролом!

— А ты заноза моя, блядь, весь мозг мне вытрахала! Только членом и думаю! Каждый раз, прикидываю, как бы натянут тебя!

— Кир! — возмущаюсь я, и мои щёки горят.

— Я же на тебя запал, ещё в том грёбаном автобусе, — признаётся он, и усаживает на свои колени, откидывается на спинку и гладит меня. Я обвиваю его шею, кладу голову на плечо.

— Да ну! — не верю я, вспоминая, как он прожигал меня ненавидящим взглядом.

— Сам не понимал тогда ещё. Только освободился, домой сунулся, а там Жанка всё подчистую вынесла и срулила, сучка. Думал, убью. Сидеть заново не хотел. А тут ты, такая борзая! Так и прикидывал, прихватить тебя с собой, еле сдержался! — журчит в тишине его тихий рокот.

Я слушала внимательно, впервые Кир был таким разговорчивым. Вот это признание! Оказывается, наше знакомство могло начаться раньше.

— Дерзкая такая, заплатила за меня! А у меня тогда не копья не было! Потом в рестике у Ашотика увидел, как тебя пацаны Шмеля зажимают, пока нашёл вас, они тебя уже помять успели.

Я вздрогнула и поежилась, вспоминая двух отморозков, которые чуть не изнасиловали меня.

— Я их на части порвал, — коротко бросил Кир, а я промолчала. Не стала уточнять, живы ли ещё эти части, или уже нет.

— Кир, расскажи про Катю? — осмелилась я задать давно мучивший меня вопрос.

— Катя, — посмаковал он имя бывшей, — нет больше в моей жизни Кати. И нечего о ней вспоминать.

— Ты любил её? — коснулась пальцем, шеи и провела по кромке букв татуировки, по разлёту ключиц.

— Ты же знаешь всё, зачем спрашиваешь? — он накрывает мою ладошку, и прижимает к груди, и я чувствую гулко бьющееся сердце.

— Я не знаю о тебе почти ничего, Кир, — вздыхаю я, — все, что мне известно, я вырываю с боем у тебя, либо это обстоятельств так складываются, либо мне кто-то рассказывает. Ты закрываешься постоянно.

— Юля, все, что тебе нужно, ты знаешь, — отрезает он.

— Я не пойму, Кир, — откровенно злюсь, — ты, что сломаешься что ли, если расскажешь о себе!

— Да блядь, не хочу я вспоминать эту суку, ради которой я всё похерил. Неужели не понятно! — Кир сталкивает меня с коленей, делает это правда аккуратно.

Я встаю, обижено надуваю губки, а он рывками, остервенело, скидывает с себя одежду.

— Любил я её, до поросячьего визга, а ей только деньги нужны были, и срала она на мою любовь, а я всё равно любил, — кричит он, скидывая вещи.

— А сейчас любишь? — складываю руки на груди.

Он останавливается, смотрит на меня, прожигающим взглядом, словно прикидывая, вменяемая я, или нет.

— Дура ты, красивая, — бросает мне Кир, и стягивает брюки, откидывает их на кресло, забирается в кровать под одеяло и отворачивается.

А я так и стою, понимая, что да, действительно дура. Сама же вывела мужика, а теперь ещё и обижаюсь на него.

Поплелась к кровати, залезла под одеяло. Стало холодно, без горячих ладоней на боку, без твердого теплого тела рядом. Блин и кровать то огромная, тут невзначай повернуться не получится, вроде раз и оказалась рядом, тут ползти надо, прижиматься, сопеть в изгиб шеи, скрестись, чтобы впустили, и обогрели.

Ползу, подбираюсь ближе, и застывшие конечности, прислоняю.

Молчит, может спит.

Обнимаю со спины, и носом в основание шеи упираюсь. Всё равно молчит. Точно спит.

Расслабляюсь, устраиваюсь поудобнее, согреваюсь, и почти на кромке сна чувствую, как он разворачивается и сгребает меня в объятия. Прижимаюсь ближе и засыпаю окончательно.

17

С утра Кир куда-то сбежал, ещё до моего пробуждения, и поэтому меры по выпрашиванию прощение приходится переносить на вечер. Привожу себя в порядок и спускаюсь вниз. На кухне нахожу Андрейку и Аллу Дмитриевну, которая нажарила целую горку сырников.

— Доброе утро! — улыбаюсь я обоим.

— Доброе утро! — вторит мне Алла Дмитриевна.

Андрей только кивает, жуя лакомство.

— А где наши мужчины? — спрашиваю я, наливая себе чай, садясь за стол.

— Куда-то сорвались с утра, и Дима и Кир, и этих двоих прихватили, — пожимает плечами Алла Дмитриевна.

У них видимо тоже женщин особо в мужские дела не посвящают.

— Понятно, а вы давно встали? — подхватываю с тарелки самый румяный сырник, и впиваюсь в него зубами. — М-м-м вкусно! Вот от кого у Кира талант к готовке!

Алла Дмитриевна смеётся.

— Да, было дело! Учила его! Неужели он готовит?

— Бывает, — киваю я, и снова кусаю творожную сладость.

— Надо же, — удивляется она, — не думала, что он помнит.

Я прожевала сырник, и посмотрела на женщину внимательнее, мне она почему-то показалась грустной. Я сразу вспомнила свои слова.

— Андрюша, ты уже всё? — спросила у сына допивавшего чай, желая поговорить с Алой Дмитриевной наедине.

Сын кивнул.

— Иди, собирай сумку, через полчаса выдвигаемся на тренировку, — поцеловала его в макушку, и он выбежал из кухни.

— У тебя прекрасный сын, Юлечка, воспитанный, добрый, любознательный, — каждый эпитет, что произносила Алла Дмитриевна про Андрея, словно удары по щекам. Мне стало невыносимо стыдно, ведь она моего сына хвалила, а я её назвала чудовищем.

— Алла Дмитриевна, я должна извиниться, — перебила я её, — я не должна была называть Кира чудовищем. Простите меня!

Женщина грустно улыбнулась.

— Ты думаешь, Юля я не знаю, кто мой сын? — посмотрела на меня светлыми глазами. Они были темнее, чем у Кира, и поэтому взгляд не был таким жёстким и холодным как у него.

— Знаете? — не то что бы я удивилась, но, наверное, прибывала в некой уверенности, что его родители не совсем в курсе его дел.

— Кир, своего рода, знаменитость у нас в городе. Сперва выдающиеся результаты в спорте, потом служба в армии и полиции. Его знали, да и знают все. И про него тоже всё знают, потому что есть, кому рассказывать.

— А кто рассказывает? — не поняла я.

— Сейчас это сделать может каждый. Интернет. Вседоступность и безнаказанность, — вздыхает Алла Дмитриевна. — Я знаю, что мой сын чудовище, Юля. Мне почти на протяжении семи лет, талдычат об этом.

Я прикрыла пылающие щёки ладонями и в упор смотрела на Аллу Дмитриевну.

— Он рос, прекрасным ребёнком, — снова подала она голос, и смахнула со стола, несуществующие крошки. — Дима с раннего детства приучил его к спорту. Дзюдо — гибкий путь. Потом армия. Первая любовь. Ему уже было двадцать два, когда он встретил Катю. Она переехала от родителей, снимала квартиру в его доме, и они встретились в лифте. И всё. Ей тогда только восемнадцать исполнилось. И всё прекрасно. Хорошая девочка. Учиться на филологическом, в институте. Родители интелегенты. Всё шло к свадьбе. Кир только о ней и говорил. Двое суток отработает и к ней. Не выспится после ночной, не позавтракает. Летит сломя голову. Потом даже съехались, мы с отцом не препятствовали, дело молодое. Да и Кир такой, что не попрёшь против.

— Это точно, — хмыкнула я, внимательно слушая рассказ.

— А потом как-то всё в одночасье оборвалось. Они сориться стали часто. Свадьбу отложили. Пыталась выяснить у него. Но разве чего добьёшься — вздохнула Алла Дмитриевна, и я опять с ней согласилась.

— Как потом оказалось, Катя думала наперёд, и зарплата омоновца, пусть и с надбавками за службу в горячей точке, была для неё маловата. Она давно мечтала сюда переехать из нашей глуши, карьеру журналистки сделать. Бросила его раз. Он всё равно к ней вернулся. Потом и вовсе замуж вышла за олигарха местного, да только и с Киром встречалась, пока он их не застал. Кира тогда чуть не убили, — Алла Дмитриевна перевела дыхание, видимо вспоминая те события, — он еле за жизнь держался. А как только оклемался, новый удар. Из органов поперли. Статью повесили. Обрубили все концы. Ни я, ни отец, ничего сделать не могли. Пил целыми днями, где-то шатался. Потом оказывается, в боях каких-то участвовал. Там его заприметил какой-то бандит, и пошло-поехало. Лихие деньги, гулянки, сомнительные друзья. Потом и вовсе сюда переехал.

Женщина перевела дыхание, а я слушала, закусив губу. Словно фильм смотрела, так живо картинки перед моими глазами мелькали.

— А потом однажды вернулся. Совсем другой человек. Вроде мой сын, и уже нет. Жёсткий взгляд, весь в татуировках, слова отрывистые бросает. Ещё больше стал, и злее. А под окном огромные машины чёрные стоят. Дима тогда сразу неладное почуял. Давай выспрашивать у сына, что тот задумал? А Кир только скалится в ответ. А на утро нам позвонили и сообщили, что он арестован по подозрению в убийстве. Сперва вроде думали, пронесёт, адвокаты у него шустрые больно были, да не учли показания главного свидетеля.

— Катя! — догадалась я, да и знала, Жанна же рассказывала.

— Да Катя выступила в суде как главная свидетельница, и Кира посадили, потом правда выкрутили как самооборона, и скостили срок вдвое, но сам факт предательства. А когда Кир в тюрьме сидел, узнали что он женат, тоже через адвокатов, лично по сей день незнакомы.

— А почему не навещали его? — спросила я, вспомнив как Кир, говорил, что не видел родителей почти семь лет.

— Запрещал, — ответила Алла Дмитриевна, — только по телефону созванивались.

— А Катя, что с ней? — я подлела нам кипяточку в кружки.

— А что с ней. У покойного мужа, сразу нашлась куча наследников. От денег ей почти ничего не осталось. Сперва она молчала, а потом развернула в интернете целую компанию против Кира. Ну и нам досталось, конечно. Мы родители убийцы и бандита.

— Неужели он не может вас перевезти сюда? Оставайтесь здесь! — совершенно искренне воскликнула я.

Алла Дмитриевна улыбнулась.

— Когда, неделю назад, позвонил Кир, сказал что хочет нас познакомить со своей невестой, и её родителями, мы как то сразу с отцом поняли что вот теперь всё верно, и по правилам. Не переживай Юлечка, мы уже давно это пережили, да и Катя уже как полгода уехала, и стало спокойно, скорее всего она опасалась, что Кир вернётся и начнёт мстить. Мы тоже этого опасались, но, слава Богу, он встретил тебя, и теперь не одержим ей.

— У нас тоже, всё не так однозначно, — замялась я, пытаясь оправдать свои слова.

— Я понимаю, и знаю это, потому что знаю Кира. Ты права он чудовище.

Я попыталась вставить слово, но Алла Дмитриевна меня остановила жестом.

— Но ты права и в том, что он твоё чудовище. Само то, что он познакомил нас, познакомился с твоими родителями, говорит о многом. Ведь Жанну мы даже ни разу не видели. А ещё мы очень рады за вас, и с нетерпением ждём внуков, — она посмотрела на мой живот.

Я немного опешила от таких признаний.

— И всё же простите меня за мои слова, я не должна был так говорить. И спасибо, что рассказали мне о нём, из него же слова не вытянешь.

— Это он сейчас такой стал, хмурый да закостенелый, а раньше, пятёрку в школе получит, придёт, танцует! — смеётся Алла Дмитриевна, и я вместе с ней.

В кухню вваливаются запыхавшиеся мужчины. Кир, Дмитрий Алексеевич, и Миша с Лёшей. Все в спортивных костюмах, вспотевшие, и пахучие, просто жесть.

— Вы где были-то? — спрашиваю я Кира, когда он тянется к бутылке с водой.

— Батя противопохмельный забег устроил, — отвечает Кир и пьёт жадными глотками воду. Миша с Лёшей так вообще развалились, осев на полу.

— Салаги, — смеётся Дмитрий Алексеевич.

Кир ловит меня в гардеробной. Я собираюсь отвезти Андрея на тренировку, а он выходит после душа. Стоит весь такой ароматный, со стекающими капельками воды по мощной груди, и рукам. На бёдрах полотенце намотано. Я даже облизнулась при виде него.

— Иди поближе, красивая, — притягивает к себе, — я найду, что тебе полизать.

— Кир, — выбираюсь из его рук, — мне Андрея на тренировку везти, а тебе родителей в аэропорт.

— Чё сильно обиделась на меня, за вчерашнее? — спрашивает он, скидывая полотенце, и демонстративно проходит мимо, вытаскивая из стопки чистого белья боксеры.

— Н-н-ет, — зависаю я, без стыда пялясь на его член, пока он не надевает трусы, и мне приходиться перевести взгляд выше.

— Соскучилась? — кривится в усмешке. — Так давай устроим пятиминутный минет, никто не будет против!

— Тебе не хватит пяти минут, мы застрянем тут как минимум на полчаса, — возражаю я, и отворачиваюсь, чтобы не пялиться, и не соблазняться.

— Да и по хуй, — подходит ближе, обнимает со спины, и за талию притягивает и в тело своё впечатывает — тебя хочу, красивая, аж яйца сводит.

— Кир, — стону я, вот зачем я сюда запёрлась, — отпусти, мне неудобно будет перед твоими родителями, ведь они всё поймут. И Андрей уже ждёт.

— Пиздец тебе ночью, — жарко шепчет мне в макушку, — все твои дырки затрахаю, готовься!

Его слова такие пошлые, похабные, и так меня заводят, что я дрожу от возбуждения даже когда мы едем с Андреем на такси, до спортивного центра.

Сын мне что-то говорит, а его блаженная мать поражённая нимфоманией, только и мечтает, чтобы скорее бы пришла ночь.

18

— Ты невероятна! — выдыхает мама, глядя на меня, когда я выпорхнула из комнаты, где меня последние три часа, причёсывали, красили, одевали.

— Это просто что-то невероятное! — она смотрела на меня во все глаза, и мне уже не терпелось увидеть, что же там такого невероятного.

Я приподняла нежный, лёгкий подол платья и подошла к зеркалу.

— Обалдеть! — я выпала в осадок.

На меня смотрела богиня, не больше, не меньше. Волосы собраны в низкий пучок в греческом стиле, с небрежно выпавшими, завитыми локонами, украшены, тонкой серебристой веточкой, заколкой. В проколотых мочках, мерцают жемчужинки сережек. Огромные, просто нереально большие, глубокие, зеленющие глаза, умело подчёркнутые, лиловыми тенями.

Просто невероятные смоки!

Ресницы, словно бабочки порхают, над щеками. Кожа светиться изнутри. Такая свежая, ровная. Высокие скулы.

Откуда?

И нежные персиковые губы. Я даже дотронулась до лица, чтобы проверить, я ли это.

Многослойный, прямой, тонкий, лёгкий подол платья, дымкой взметнулся за моими движениями. Завышенная талия стянута атласной лентой. Скрывает моё интересное положение. Грудь надёжно держит драпированный кружевом корсаж. Элегантный вырез, даёт только намёк на откровенность. На телесной подкладке, по ключицам и спине, расходятся узоры кружева, спускаясь на короткие рукава. Платье припыленного, пудрового цвета.

Рядом с зеркалом, на вешалке висит норковая белая шубка. Здесь же, на полу упакованные в коробки, три пары обуви. Для улицы, тонкие бежевые сапожки, для зала, туфли на высоком каблуке, и балетки, когда ноги устанут.

— Дай я тебя сфотографирую, — мама наводит на меня телефон, щёлкает.

— Ты просто великолепна, Юлечка! — снова она заливается соловьём.

— Это всё заслуга тех фей, что трудились надо мной всё утро, — скромничаю я, хотя, да я великолепна, словно дорогая фарфоровая куколка. Я так хороша, что боюсь сделать лишнее движение, чтобы не испортить что-нибудь.

— Как ты себя чувствуешь? — мама намекает, на утреннюю тошноту.

Всё утро меня мутило, я даже пожаловалась Киру, который с утра позвонил, узнать, не передумала ли я выходить за него. Сам он ночевал в квартире.

Дурацкая традиция. Почему-то решили ей следовать, встретится в загородной резиденции, где будет торжество.

— Красиваяя, одно твоё слово, и всех разгоню, — хрипит он в трубку.

Я по большому счёту и не хотела такую пышную свадьбу. Кир настоял, хотел праздника для меня, и я поддалась, и конечно, теперь назад не повернёшь.

Пятьдесят гостей!

О,откуда, только столько набралось, непонятно. Зарезервированная загородная резиденция, с шикарным особняком, и великолепным залом. Фотографы и ведущие. Музыканты, и все, все, все. Как такое свернуть, потерплю уж.

— Нет уж, гульнём, раз собрались, — придаю голосу беззаботности.

— Смотри, приедешь зелёная, разверну домой! — Ямал, как всегда, в своём репертуаре.

— На ком тогда женится-то будешь? — усмехаюсь я.

— Ни чё, нас и так распишут, я договорюсь, — хмыкает он.

— А если я передумаю, — решила немного подразнить зверя.

— Значит, потом снова передумаешь, — невозмутим Кир.

— Как ваш мальчишник? — меняю тему. — Всех стриптизерш собрали?

— Красивая, такой задницы, как у тебя, ни у кого нет, так что не переживай, тебе нет равных, — усмехается Кир.

— Ты как всегда элегантен в комплиментах, — фыркаю я.

— А то! Могу продолжить, и вспомнить про твои сиськи…

— Кир, ты специально! — верещу я в трубку. — Я для тебя только задница и сиськи!

— Ну что ты, красивая, я тебя за характер люблю, — невозмутимо хмыкает Кир.

— Какая же ты сволочь! — и сердится то на него трудно, но хотя бы в этот день мог поумерить свой похабный пыл. — Я же не пою оды твоему члену!

— Могла бы иногда, — ржёт этот нахал.

— Вот сейчас доржешься, что не приеду на свадьбу, — обиделась я.

А что? Я всё-таки женщина, а не микросхема. Почему в меня только и можно, что тыкать в различные отверстия.

— Ну ладно, Юль, — примирительно засопел Кир, видимо поняв по моему тону, что я на грани, — ты же знаешь, что я люблю тебя! — еле выдавил из себя гад, потому что, голос его был сдавлен.

— Иди на фиг! — держу оборону.

— Давай, красивая не перегибай, — ворчит Кир.

— Это я ещё не догибаю, — фырчу, но уже успокаиваюсь, — если я не приеду, в этом будешь виноват ты! — и кладу трубку, пусть помучается гад.

Он, конечно, сразу перезванивает, но я сбрасываю.

Потом, пишет угрозы, и тогда ради спокойствия я выключаю телефон.

Вот такая романтика!

А потом пока накладывали макияж, и делали причёску, так и ждала, что вот-вот ворвётся и за шкирку оттащит, но было тихо. И я расслабилась. Затем и вовсе забыла про этот разговор. Не до того стало. Много разных хлопот. Приготовления. Последние штрихи. Телефон так и не включила, только в сумочку закинула, когда садились в лимузин.

19

Мама с папой тихо переговариваются, сидя рядом на сидении, Андрейка машет ножками, смотрит в окно. А я плотнее сжимаю свой букет из нежных розовых пионов, и почему-то сильно нервничаю. Копаюсь в себе и никак не могу установить причину.

Сомневаюсь в нём?

Нет.

Всё, что хотел мне доказать Кир, уже доказал. Да характер у него не подарок, как и мой, впрочем. И мы иногда так накаливаем обстановку, что искры летят в разные стороны. И тем обжигающее и приятнее примирение.

Значит дело во мне?

Но и здесь, покопавшись внутри себя не нахожу, отклика. Я решила для себя всё уже давно. Ещё тогда, когда узнала про Жанну, и поняла что не смогу его отпустить, хоть и давит сердце болью от предательства, всё равно, лучше с ним, чем без.

Тогда что?

Почему так волнительно?

Неужели я, как сопливая девчонка, волнуюсь именно из-за свадьбы. Переживаю, понравлюсь ли я ему. Думаю, о том, как всё пройдет? Всё ли готово?

Ведь я почти не участвовала в приготовлениях. Этим теперь занимаются специальные люди, которые берут на себя все хлопоты, а тебе на утверждение только предоставляют готовые результаты. А когда у тебя немерено денег, так тут вообще, только командуй, всё как ты пожелаешь.

Да я так не переживала, когда восемнадцатилетней девчонкой, ослеплённой любовью выходила за Юру. Тогда у нас уже был Андрей. Мы скромно расписались в ЗАГсе, и собрали родителей и немногочисленных друзей, на званый обед у родителей Юры. Всего было двенадцать человек. А тут пятьдесят.

Откуда?

Лимузин уже выехал за город. Погода сегодня не подкачала. Хотя на улице и было холодно, всё же март, в средней полосе, ещё совсем не весна. Но именно сегодня, ярко светило солнце, переливаясь на остатках подтаявшего снега, заглядывало в тонированный окна машины, бликовало в зеркалах. Ласково и игриво, словно уговаривая, поскорее раздеться и окунуться в весеннее настроение, когда вся природа просыпается, оттаивает.

Машина подъехала к большим кованым воротам, которые тут же начали распахиваться. Вдали виднелся шикарный особняк. Мы проезжали по дороге вымощенной камнем. Вокруг открывался вид на спящий ещё под снегом сад, с белыми статуями, и разбросанными повсюду беседками. Летом здесь, наверное, да что там, наверное, совершенно точно, красота. Но и сейчас, под яркими лучами солнца, было некое очарование. Застывшая на время природа пробуждалась, тянулась к жизни, возрождалась. Проталины тянулись трещинами по бурой траве, вспарывая серый снег. И везде, куда хватало глаз, было солнце. Яркое, невыносимо слепящее.

— Приехали, — вздохнул мама, когда машина затормозила у двухстворчатых резных дверей особняка.

Я посмотрела на неё, потом на папу.

— Так волнительно, словно впервые тебя замуж выдаём, — папа высказывает то, что у всех на сердце.

— Главное чтобы в последний, — кивает мама, и касается моей холодной руки, сжимает, — главное чтобы на всю жизнь!

— Я так на это надеюсь, — сжимаю её руку в ответ, потом прижимаю к себе сына.

— Ещё чуть-чуть! — шепчу всем, и мы замираем. Наслаждаемся тишиной, прежде чем шагнём в другую жизнь.

— Слава Богу, вы здесь! — дверца открывается, и в машину заглядывает девушка-организатор нашей свадьбы, Марина.

— А что мы опаздываем? — роюсь в сумке, чтобы посмотреть на телефон. Он мигает потухшим экраном. Я включаю его.

Мы все выходим на улицу.

— Нет, нет, просто, ваш жених, почему-то уверен, что вы не приедете, и готов тут уже всё разнести по камешку, — смущаясь, произносит Марина.

В моей руке вибрирует телефон, оповещая, о бесконечных сообщениях и пропущенных вызовах. Кир рвет и мечет. Угрозы перемежаются с уговорами, и обещаниями, того что он со мной сделает. Я же вроде, как оставила наш спор открытым, ещё и телефон выключила. В общем, никому здесь не завидую, кто стал свидетелем его буйства, видимо Марине досталось больше остальных. Она прямо трясётся.

— Марина простите его, пожалуйста, он просто…

— Он безумно вас любит, — заканчивает она, — он мечется, как раненый зверь. Уверен, что вы не приедете!

Мы заходим в шикарный вестибюль. Справа за закрытыми стеклянным дверями, виднеется наш зал для торжества. Там под натянутым шелком потолком свисают цветочные гирлянды. На окнах в свете солнечных лучей, переливаются нити стекляруса. Многочисленные круглые столики украшены яркими цветочными композициями, когда вся гамма, выдержана в приглушённом кремовом, бежевом цвете. Это очень красиво и изысканно.

Но мы идём в другую сторону. И здесь тоже роскошная гостиная, где уже меня ждут мои стилисты поправить мой макияж, отпарить складки на платье.

Я точно сегодня принцесса. Красавица. Надо только своё чудовище успокоить.

«Ямал угомонись, и перестань всё крушить вокруг, я уже здесь» — скидываю сообщение, пока девушки суетятся надо мной. Марина убегает всех расставить по местам. Мама с Андреем уходят с Мариной, папа остаётся со мной.

Смотрю на телефон. Ответа нет, но видно, что сообщение дошло, и прочитано.

Буду надеяться, что не убьёт при всех, подождёт хотя бы вечера.

Когда всё готово, я благодарю своих фей, как я прозвала девушек стилистов. Возвращается Марина, говорит, что всё готово.

— Как Кир? — спрашиваю, когда мы идём к выходу на задний двор, туда, где и будет происходить церемония.

— Вроде нормально, по нему трудно понять, но буйный огонёк из глаз вроде пропал! — отвечает Марина.

Да Кир изваяние, лишний раз на эмоции не выведешь. У меня только и получается.

Я распахиваю норковую шубку, чтобы было больше платья. Беру папу под руку. Марина открывает двустворчатые двери, и мы попадаем в сад.

Ну и что, что природа спит ещё. Это для сказки не помеха. Потому что по-другому не могу охарактеризовать, всю красоту этого места. И даже папа вздыхает ошарашено и крутит головой.

От порога ведут белые мраморные ступени. От ступеней ведёт такая же белая дорожка, сплошь усыпанная лепестками роз. А вдоль дороги стоят мраморные колоны, увитые цветами. Алыми, розовыми, малиновым. А возле колон, все наши друзья, родственники, восхищённо и восторженно смотрят на меня, не идущую, плывущую среди всей этой красоты, в потоках солнечного света. Туда где колонны сходятся, и причудливые лианы цветов переплетаются в арку, на небольшом постаменте. Звучит лёгкая красивая мелодия. Люди вокруг улыбаются. Машут подруги, охают тётушки. Мама так и вовсе всплакнула. А я во все глаза смотрю вперёд, туда, где с каменным выражением лица застыл мой бог.

При виде Кира я чуть не выпала в осадок, хорошо, что папа меня поддерживал. Это был не мужчина, это был какой-то небожитель.

Темно-синий элегантный костюм тройка облегал высокую, мощную фигуру. В расстегнутом пиджаке виднелась модная жилетка. Узкие брюки облегали стройные ноги. Кипельно-белая рубашка с воротником стойкой, стянутым широким узлом пудрово-розового галстука, и такая же роза, приколота на лацкане. Волосы в стильной стрижке, модно уложены. Непроницаемое лицо, чисто выбрито. И серые глаза, холодные, обжигающие, текут ртутью. Впиваются в меня. Вбирают без остатка. Обжигают своей стужей. В самое сердце смотрят, пронзают. И тянут к себе. Увлекают в свой холодный водоворот. Привораживают.

Папа подводит меня к нему, и передают мою руку в его горячие ладони. Он сжимает мои пальцы, чувствуя какие они холодные, и недовольно кривится, запахивает на мне шубу, и притягивает за плечи, в губы мои своими впечатывается. И я как будто во сне, тону в этом сладком омуте, поглощенная им полностью. И даже не слышу, как восторженно ахнули и заверещали гости, реагируя на наш поцелуй. А женщина регистратор, вставшая за стойку, громко прокашлялась.

— Мы немного забежали вперёд! — шутит она, и все вокруг смеются, и я с неохотой отстраняюсь, и пытаюсь настроить зрение на ней.

Кир снова берёт мою ладонь, сжимает в своих, согревает. Я как дурочка стою и улыбаюсь, сжимая другой рукой свой букет, в пол уха слушая речь регистратора. Стараюсь сосредоточиться, но мысленно, возвращаюсь в сладкую негу нашего поцелуя.

— Прошу ответить вас невеста! — доноситься до меня.

Я выплываю из своих мыслей.

Кир смотрит на меня выжидающе.

— Да, — отвечаю я, — конечно, да! — голос дрожит.

Регистратор кивает, и поворачивается к Киру.

— Является ли ваше желание Кир Дмитриевич, свободным, искренним и взаимным, с открытым ли сердцем, по собственному ли желанию и доброй воле вы заключаете брак? Прошу ответить вас жених!

— Да! — отвечает Кир.

— Ваше взаимное согласие даёт мне право зарегистрировать ваш брак, — торжественно произносит регистратор, — прошу скрепить подписями ваше желанием стать супругами.

Мы с Киром по очереди ставим подписи. Моя маленькая и аккуратная, и его размашистая с красивой буквой «Б».

— Теперь можете обменяться кольцами, — командует женщина, подаёт Киру открытую бархатную корочку, где торчат два гладких, золотых ободка.

Он вытягивает то, что поменьше, и надевает на мой безымянный палец, в соседство с тем, что дарил с предложением. Потом я дрожащими руками, вытягиваю его кольцо, и надеваю, на его палец, на котором выбит узкий и изогнутый хвост змеи, что притаилась на тыльной стороне ладони. Он тут же перехватывает мою руку, снова сжимает, всё пытается согреть. Но я уже вся дрожу от волнения.

— Ну что ж! Объявляю вас мужем и женой. Вот теперь можете поцеловать жену! — улыбается регистратор.

Кир притягивает меня к себе, нежно ведёт по скулам, пальцами приманивая к себе, склоняется, и смотрит, словно не может наглядеться. Обрамляет горячим дыханием, а я и вовсе своё затаиваю, в ожидании первого супружеского поцелуя.

— Люблю тебя! — хрипит его голос.

— И я тебя! — отвечаю, сама тянусь к его губам. Он нежно и легко касается меня, и тут же все взрываются овациями и поздравлениями. А мы целуемся.

Самозабвенно.

Упоённые друг другом.

Секунды.

Минуты.

Часы.

Вечность.

20

Первым к нам бросается Андрей, обнимает меня. Верещит звонким голоском поздравления. К Киру подходят какие-то суровые мужчины, скупо улыбаются, жмут руки, хлопают по плечу. Ко мне кидаются мои подружки. Трещат поздравления, перемежая с комплиментами. Потом подходят родители. Мои и Кира. Напутственно говорит Дмитрий Алексеевич, потом моя мама толкает речь. Обнимают нас по очереди. А потом ещё поток людей, знакомых и не очень. И каждый выражает признание и поздравления.

Мы выстраиваемся под чудесной аркой, с колонами, для фотографии. Потом ещё и ещё, много бесчисленных фото.

На алее замелькали официанты, разносящие напитки и закуски. Под натянутым, рядом, шатром стояли столики и стулья, тоже с небольшим аперитивом. Гости постепенно расходились по алее, греясь на ярком солнце.

Мы вдруг остались одни. Стояли под колонами. Я смущенно посмотрела на Кира.

— Ты, правда, поверил, что я не приеду?

— Было такое подозрение, — хмыкает Кир, — особенно, когда телефон вырубила.

— Кир, ну куда я от тебя денусь? — всплеснула руками, и тонкий подол платья метнулся, словно дымка, потёк по воздуху.

— Красивая, зная твой характер, куда угодно, — он проводит пальцем по контуру моих губ, — ты охуенно красивая! Пиздец, просто глаз не могу отвести! — вдруг признается он.

— Спасибо, — улыбаюсь я, — а нам обязательно оставаться, может ну эту свадьбу! Нас же уже расписали!

— Не дразни меня! — рычит он, склоняясь ниже, и согревает своим дыханием мои губы. — Выкраду, не успеешь и глазом моргнуть! — и только собирается поцеловать меня, как за спиной раздаётся громкий голос.

— Ямал, харе, у вас теперь вся жизнь впереди, пошли нужно выпить! — вопит Паша, прижимая к себе улыбающуюся Иришку.

Кир вздыхает и быстро чмокает меня в губы, обнимает за талию.

— Веди, бармен, будем пить! — усмехается он, а сам ко мне склоняется.

— А ты зашла бы погрелась, руки ледяные, — говорит он, когда мы идём к шатру.

— Не хочу без тебя, — мотаю головой, на что он криво улыбается.

Но в шатре, слишком много желающих с нами выпить. Если учесть, что я не пью, так яблочный сок в фужере, то пьёт в основном Кир, и я опасаюсь, что муж мой ляжет раньше времени. Но Кир, после пятого тоста, благоразумно, теперь только чокается, не пьёт, видимо тоже понимает, что с такими темпами долго не продержится.

А тосты и поздравления сыпаться со всех сторон. Особенно стараются друзья с его стороны.

— Помню, как увидел Юлию впервые, — старается Паша, и получает предупреждающий взгляд от Кира. — Да ладно Кир, не смотри так, но я реально думал, что ту ночь она не переживёт, так она тебе мозг ела, — смеётся этот нахал.

Иришка его тут же бьёт по плечу. Мужчины рядом смеются, и как ни странно я тоже, вспоминая тот вечер, когда испытывала его терпение, а утром всё же нарвалась.

— Помню, как увидела тебя впервые, — не осталась я в долгу, — болтает и болтает, думаю, ну когда успевает машину-то вести!

Мужчины опять смеются, зная, какой Паша разговорчивый балагур.

Он тоже смеётся, а я ему показываю язык.

Вскоре нас всех приглашают пройти в зал. Начался банкет.

Мы с Киром сидим за главным столом. Гости рассредоточились за столами рядом. Андрейка сидит с нашими родителями, нетерпеливо заглядывает на стол, где стоит наш свадебный торт. Я ловлю его взгляд и подмигиваю. Он улыбается мне.

— Чего переглядываетесь? — замечает Кир.

— Да у Андрея слюнки уже текут, при виде торта, — отвечаю я.

Рука Кира ложиться мне на коленку, и слегка сжимает.

— У меня тоже бегут слюнки, — Кир как всегда в своём репертуаре.

— От торта? — выгибаю я бровь, делаю вид, что не понимаю его намёков.

— Конечно от торта, — кивает он, — охуенный такой торт. Я бы его в одного бы сожрал, никому бы не кусочка не дал, сперва бы слизал бы весь крем, а потом бы и до начинки добрался. До горячей, влажной, узкой, начинки, прямо языком бы туда нырнул, — всё это он говорит мне приглушённым рыком, пуская мурашек по моей шее, своим горячи дыханием, и зажигая на моих щеках румянец.

— Кир… — пытаюсь его остановить, потому что возбуждаюсь от этих пошлостей.

— А когда закончу с одной начинкой, перейду к другой, не менее тугой, — продолжал этот гад, издеваться надо мной.

— Тихо, подожди! — вдруг вскрикиваю я.

Он удивлённо уставился на меня. А я отрываю его руку от своего колена, и кладу на живот.

— Чувствуешь? — улыбаюсь я во все тридцать два зуба.

Он хмуриться, но тут я опять чувствую лёгкие толчки, в животе. Это впервые. И это так здорово.

Кир просто замирает. Он держит уже обе ладони, на моём животе и кажется, не дышит.

— Офигеть, — сипит он, — просто офигеть.

А потом мы замечаем, что среди лёгкой музыки, играющей фоном, не слышно голосов. Мы поднимаем глаза и понимаем, что мы облажались по полной. Тоже мне разведчики. Так спалиться, причем сразу перед пятьюдесятью гостями. Наши гляделки с ними продолжались, до тех пор, пока Паша не соскочил со своего места.

— Ну, ты Ямал силён! Поздравляем!

И все отмирают, зал наполняют голоса. Все вторят Паше. Поднимают бокалы, кричат тосты, и поздравления. Девчонки делают большие глаза и показывали кулаки, видимо сетуя, что я держала это в тайне. Я только покаянно вздыхаю, ну что тут скажешь, виновата. Родители радостно улыбались, а мама моя, которая и так про это знала, опять пустила слезу.

Вечер пошёл своим чередом. Появился весёлый ведущий, потом выступали музыканты. Мы много танцевали, развлекались. Я честно продержалась на каблуках пару часов, а потом без зазрения совести сбросила их, переобулась.

Теперь самым распространенным вопросом был, кого мы ждём. Только мы ещё и сами не знали. Поэтому хором с Киром отвечали, что ждём ребёнка.

День сменился вечером. За окном засверкала гирлянда. Неоновые огни, словно звезды, мерцали на фоне темнеющего неба. Теперь казалось, что сказочный шатёр перенёсся в чудесную восточную ночь. Глубокую, и ароматную. Потому что запахло кофе, и мускатом. Подошло дело до торта. Кир первым делом, позвал к нам Андрея, и, подняв его на руки, помог тому отрезать столько, сколько он захотел. Сын довольный, тащил к столу половину верхушки торта. Такой забавный. Я обняла Кира за талию, и благодарно чмокнула в щёку.

— Спасибо!

— Устала? — прижимает он меня к себе.

— Еле на ногах держусь, — призналась я.

— Ещё немного потерпи, и поедем домой, — шепчет он.

— Хорошо, — киваю я.

Он усаживает меня у стола родителей, а сам куда-то исчезает. Мы пьём чай, и болтаем. По залу кружиться парочки, под тихую медленную музыку. В дальнем углу, за столом сидит компания мужчин, они продолжают выпивать и о чем-то шумно галдят.

Тут возвращается Кир.

— Пойдём! — протягивает мне руку.

— Куда? — удивляюсь я, следуя за ним. Он выводит меня из зала, помогает переобуться и надеть шубку.

— Мы будем с тобой в первых рядах, — опять тянет, теперь на улицу, но уже к главному выходу.

Мы выходим на улицу. Вечер тут же встречает нас прохладой. Я жмусь к Киру.

— Кир?

— Ну, потерпи, красивая, — усмехается он, и показывает на небо, где загораются первые звезды. А потом внезапно расцветает цветок фейерверка. Накрывает нас своими огнями. Я вскрикиваю от неожиданности, а потом и от восторга. Хлопаю в ладоши, как ребёнок. Потом на небе распускаются сразу три цветка, и постепенно гости наполняют сад. Возгласы, и крики разрывают ночной воздух. Небо всё озаряется и озаряется новыми огнями.

Я стою, прижавшись к Киру, и млею от восторга. Разве могла я подумать, что вот так всё завершиться, когда он бесцеремонно, и грубо вошел в мою жизнь. Разве могла подумать, что буду стоять и смотреть фейерверк на нашей свадьбе, когда он выкупил меня на потеху.

Когда терзал своими грубыми ласками? Кто бы мне тогда сказал, что мы будем стоять рука об руку, среди всех наших родных и близких, на празднике посвящённом нашей любви. Стоило ли всё это пройти, чтобы оказаться здесь и сейчас?

Конечно да! Сто раз да!

А потом Кир потихоньку утягивает меня, пока все заняты праздничным салютом. Он уводит к машине. Мы садимся на заднее сидение, и уезжаем, не заметно и быстро.

Андрей сегодня переночует у моих родителей, а остальные не маленькие, сами разойдутся. Свой чудесный букет не стала бросать, а просто подошла к Иришке, и вручила ей.

— Ты следующая подруга, — улыбнулась ей.

Иришка неопределённо пожала плечами, но букет приняла.

А в машине я бесцеремонно заснула и не проснулась даже, чувствуя, что Кир несёт меня на руках.

Открыла глаза уже в спальне, когда он опускает меня на кровать, и разувает.

— М-м-м, надо вставать! — тянусь я.

— Да спи уже, — Кир помогает снять мне шубу.

— А как же торт, которой ты съешь в одного? — зевнула я.

— Я сожру его потом, когда он не будет таким уставшим, — усмехается Кир.

— Вот! Начинается, — беззлобно ворчу я, — не успели пожениться, уже пошли претензии, — и снова зевнула.

— Я же о тебе забочусь, — офигивает Кир.

— Ну, тогда помоги мне раздеться и умыться, потому что, к сожалению, так спать нельзя, а очень хочется.

Кир помогает мне раздеться и даже умыться, а потом укладывает в кровать, и прижимает к себе. И мне хочется во многом ему признаться, потому что грудную клетку просто распирает и теснит, большое счастливое сердце, но я молчу, слушая его глубокое дыхание, греясь о горячую кожу, и вдыхая родной аромат. И мне хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

Самая замечательна, первая брачная ночь.

21

— Юлия Викторовна, добрый день! — секретарша Лена, подлетела при виде меня, и почему-то нервно оглянулась на дверь кабинета Кира.

Я удивленно задрала бровь.

А в чём, собственно, дело?

Ну да, мы видимся всего второй раз.

Сперва Кир не стесняясь, оприходовал меня в своём кабинете почти, у неё под носом. Теперь я с огромным животом, ребёнок явно пошёл в Кира, снова появляюсь, под ясны очи, красивой брюнетки.

Просто получилось всё неожиданно. Я была в клинике, на плановом УЗИ, и новая медсестра, проговорилась, что у нас будет мальчик. Врач, с которой у нас был уговор не говорить без Кира пол ребёнка, ругала её потом, и девушка долго извинялась перед мной, говоря, что не привыкла, что к такому сроку, никто не знает пола ребёнка. Ну да, мы так и не синхронизировались с Киром. Он много работал, и сдаётся мне, специально увиливал, от того, чтобы сходить со мной на приём, и вот сама судьба решила за нас.

Я успокоила девушку, они там, по-моему, все меня боялись, зная, кто мой муж. Я даже была рада, что так получилось, потому что Кира не дождёшься. — К-н-и-г-о-е-д-.-н-е-т-

Я проштудировав интернет, на тему как сообщить папаше, о том, что у него будет сын, выбрала, казалось самый забавный и быстрый способ, потому что не терпелось.

Попросила Вову, водителя которого ко мне приставил Кир, завести меня в магазин для творчества и праздника.

И вот без предупреждения, ведь сюрприз же, явилась к Киру в офис, с тремя шарами, надутыми гелием, внутри которых были голубые конфетти, серпантин и записочки с текстом «У нас будет сын!»

— Кир у себя? — спросила я у Лены, и вручила ей шары, подержать. Стащила с плеч, тонкую кофту, оставшись, в длинном лёгком платье.

Конец апреля, словно лето. Жарко, даже в офисе, где повсюду климат-контроль.

Перекинула кофту через сумку, через плечо косу, и забрала у Лены шары.

— Да… да… конечно, — закивала Лена, и снова оглянулась на дверь.

— И? — не поняла я.

Она тут же склонилась к селектору.

— Да, — услышала я голос Кира из динамика.

— Кир Дмитриевич, а к вам ваша жена, Юлия Викторовна! — доложила Лена, и вроде голос её дрогнул.

Я совсем растерялась, не понимая, что происходит. А когда Кир замолчал, словно, подбирал слова в ответ, я вообще обалдела и кинулась к двери, дёрнула ручку, но она не поддалась. Дверь была закрыта.

— Кир! — крикнула я, сжимая эти дурацкие шары, и испепеляя дверь взглядом.

Замок щёлкнул, и на пороге показался Кир.

— Красивая, ты чего здесь? — он явно не желал, чтобы я видела что там, вернее кто там, в его кабинете, потому что пошёл на меня, вытесняя в коридор. А самое поганое, что лицо у него было растерянное.

У Кира растерянное лицо!

— Что происходит Кир? — я пыталась выглянуть из-за его плеча, но куда там, он ловко утекал то в одну сторону, то в другую, всё дальше оттесняя меня от входа.

— Все норм, — ответил, и посмотрел на шары. — Чё за праздник?

— Кир, кто там у тебя? — не стала я ходить вокруг да около.

— О чём ты? — он перехватил меня под локоть, потянул к лифту.

— Да что за фигня, Ямал, ты меня за дуру держишь? — разозлилась я, и вырвала свою руку из его лап, кинулась к кабинету.

Но врываться туда уже не понадобилось. Дверь открылась, и на порог вышла высокая брюнетка. Тонкая, хрупкая. С модным каре, и голубыми глазами. На ней был деловой костюм, с распахнутым джемпером.

Жарко всё же!

Белая блузка, и облегающая стройные бёдра, юбка. И без того бесконечные ножки, удлиняли туфли лодочки. Она смотрела на меня настороженно, но все, же высокомерно. Я против неё словно шарик воздушный, что в руках держу. А самое хреновое, я знаю кто это.

Это была Катя.

Любопытно мне было, как первая любовь Кира выглядела, и я нашла её в соцсетях. Уже тогда мне казалось, что я проигрываю ей, но Кир, со своим темпераментом, заставил забыть все эти дурацкие мысли, и вот она стоит передо мной. А несколько минут назад, стояла пред ним, а может и не стояла, кто ж теперь узнает, ведь дверь то они заперли.

— Понятно, — выдохнула я, и словно сама выдохлась, развернулась, не так ловко, как хотелось бы.

— Юль… — начал Кир, и зыркнул на Катю.

— Надеюсь, ты, наконец счастлив, — выплюнула я.

— Чё несёшь, Юль! — Кир обжёг меня взглядом.

Офигеть, это он ещё на меня и злится.

— Вот, это тебе — вручила ему шары, и, выхватив у Лены со стола ручку, лопнула их по очереди. Они рассыпались голубыми конфетти, усыпав всё вокруг. — Поздравляю, у нас будет сын.

— Юль, заканчивай, — глаза Кира блеснули, и даже улыбка промелькнула, а потом взгляд переполз за моё плечо, потом снова на меня. Я обернулась, бросила взгляд на притаившуюся девушку, потом, на секретаршу Лену, которая тоже затихла, и вроде бы как старалась на нас не глазеть. Но мы стоим посреди приёмной. И ситуация, которая унижает меня, тоже посреди этой приёмной. Как в этот момент я пожалела, что не предупредила о своём визите. Я не хотела этой правды, не хотела. Я слишком размякла в своём ванильном мирке, где я самая важная, самая главная.

Это так жестоко! Снова указать мне, на моё место. Словно мы снова в ресторане Ашота, и он ставит меня на колени, и доказывает делом, для чего я ему нужна.

— Не вопрос, закончила, — я пошла к лифту, но Кир сцапал меня за локоть, повернул к себе. И глазами своими ледяными, прозрачными, ртутными, по лицу моему водит. Ощупывает, словно диагностику проводит, насколько глубоко ранил, и какая реабилитация требуется, перевязка или электрошок.

— Я всё объясню… слышишь, — склоняется ниже, затягивает в омут свой, и так хочется туда нырнуть снова, да только боюсь не выдержу очередного погружения, задохнусь. Он всё это прекрасно читает на моём лице. Он всегда хорошо считывает мои эмоции, а я их и не скрываю сейчас.

Мне больно.

Больно дышать.

Смотреть на него больно.

Аромат его горький и такой родной вдыхать больно.

И руки его, что крепко держат, тоже больно.

— Ты что себе напридумывала? — встревожено, бормочет, — Никуда не пойдёшь, пока не поговорим!

И в это время на этаж приезжает лифт. Из него выходят трое мужчин, и все прямиком к нам.

— О, Кир Дмитриевич, — шутит один из мужчин, и протягивает Киру руку, для рукопожатия — лично встречаете?

— Ага, — скалиться Кир, и поспешно жмёт протянутую руку, и кивает в сторону своего кабинета, — проходите, сейчас буду.

А я, улучив этот момент, пока он меня отпустил, быстро заскакиваю в лифт, и Кир только и успевает, бросит на меня убийственный взгляд, и двери сходятся, и я как ополоумевшая жму на кнопку первого этажа. И оседаю по стенке вниз.

Чувствую, как внутри зарождается истерика, Ползёт, душит, давит. Лишает дыхания, И сердце болью в груди ощущается. Слёзы щиплют глаза. Пытаюсь дышать глубоко, чтобы успокоиться, но выходит плохо. Выходит наоборот. Перед глазами так и стоит высокая, изящная Катя.

Почему я так на неё реагирую?

Что за комплекс неполноценности?

Но не могу, ничего с собой поделать. Кто угодно, но только не она. Даже Жанна, так не жалила. А она, просто наповал.

После того как я узнала, как он её любил, как сносил всё вокруг, только ради неё. Я не могу спокойно сопоставить её и себя, потому что проигрываю. Ей.

Мне кажется, что в глубине души, очень-очень глубоко он её ещё любит, и в этой глубине совсем нет места для меня. Потому что так бесследно не проходит такая большая любовь. Даже если у тебя другая жена, и ты её может даже и любишь, что такого, если кусочек твоего сердца занят другой?

— Эй, вам плохо? — надо мной склоняется какой-то парень.

Да мне плохо! Плохо! Я только что повела себя как ревнивая психичка! Сбежала, поджала хвост, вместо того чтобы спокойно разобраться. В конце концов, Кир не давал мне повода подозревать его в чём-то. Он с ума по мне сходит… Но… Но эта закрытая дверь, она меня вывела из равновесия, снесла мне крышу напрочь.

Парень помогает мне встать на ноги, и что-то говорит, предлагает вызвать скорую. Я отказываюсь, уверяю, что всё в порядке, просто жарко, и голова немного закружилась.

Прекрасно осознаю, что Вова уже получил все распоряжения по поводу меня. Но мне так не хочется домой. Хочется побыть одной, и подумать, собрать в голове весь этот пазл, смириться с существующим положение дел.

Я вызываю такси, и прошу подъехать к самому входу бизнес-центра, потому что Вова припарковался, дальше на стоянке. Он, конечно, стоит у машины и ждёт, когда я выйду. Но мне хватает времени, чтобы прошмыгнуть в машину такси, пока он смотрит в другую сторону, всего мгновение, я уже сижу, скрыта от его глаз.

Называю водителю адрес.

22

Моя старая квартира так и стояла бесхозная, ни кем не занятая.

Я здесь давно не была. Всё осталось, как и было когда мы с Андреем переехали к Киру, собрав немногочисленные вещи, в основном это были личные мелочи.

Я отодвинула толстую портьеру, в комнате которую раньше занимал Андрей. Её окна выходили во двор. Один из тех, где под тенью деревьев собираются бабульки, и бегают по площадке детишки. Приятный такой двор, домашний, уютный. И очень мало машин, потому что в основном пенсионеры одни живут. Вот сейчас, все выползли на солнышко погреться. Мамаши с детишками в песочнице, старушки по лавочкам, и солнце заливает весь двор, прячется в набухающих почках деревьев, и ласково греет, нежит в своём тепле.

Я оглянулась на запылённую мебель. Когда-то мы с Юрой брали для Андрея эту швейцарскую стенку, в кредит. Андрей прыгал от радости, когда Юра, наконец, приладил её. Не слезал с неё, казалось спать был готов повиснув на брусьях. Я качнула их и они медленно, поддались, раскачались. В луче солнца тут же взметнулась пыль.

Я погладила косяк, на котором мы отмечали рост Андрейки. Отметины шли с года. А ещё здесь были надсечки с названием мама и папа. Только они и остались от нашей семьи.

Я прошла в зал и забралась в любимое когда-то кресло с ногами. Здесь было душно, но совсем не жарко, как на улице, ведь окна все закрыты наглухо. И так умиротворяющее тихо. После всех сегодняшних эмоции на пределе, здесь был островок спокойствия и какого-то даже забвения. И это именно то, что мне сейчас было нужно. Немного забвения.

Спокойствия.

Умиротворения.

И я даже не против немного вздремнуть. А может и уснуть.

Меня будит запах сигарет, и кофе.

Я открываю глаза, темно. Обалдеть, я вздремнула.

Неуклюже сползаю с кресла, и против воли потягиваюсь. На кухне горит свет, и я прекрасно знаю кто там.

Кир стоит ко мне спиной, положив руки в карманы. Смотрит в окно, курит рядом с открытой форточкой, зажав сигарету зубами. Его пиджак лежит на стуле рядом со столом, на котором стоит пустая чашка с остатками кофе. Сверху валяется распущенный галстук.

— Успокоилась? — спрашивает он, даже не поворачиваясь.

— Как ты меня нашёл? — вместо ответа спрашиваю я, и давлюсь зевком. В голове неприятно шумит, и тело ломит от неудобной позы, в которой заснула. Я потираю слезящиеся глаза.

— Ты серьёзно думаешь, что можешь сбежать от меня, красивая,? — поворачивается он лицом, затушив сигарету в блюдце.

Его лицо непроницаемо.

— Я и не хотела сбегать. Просто хотелось побыть одной, — пожала плечами, игнорируя тяжёлый взгляд, который чисто физически заставлял трепетать. Но я храбро сбросила этот морок, научилась за это время, и отвернулась, потянулась к кружке, набрала воды и напилась, а, то что-то совсем в горле пересохло.

— А что дома, нельзя побыть одной? — режет слух, низкий недовольный голос.

Он так и стоит у окна, руки по-прежнему в карманах держит. Рубашка на груди расстегнута, и на ключицах и шее, видна надпись. Плечи устало, опущены, и голова немного склонена. Рассматривает меня, наверняка пытается понять, готовлю ли я ему скандал.

— Я что в рабстве? — злюсь.

— Ты замужем, — парирует Кир, — могла бы сообщить, что свалишь на свою старую хату.

— Когда, интересно, я должна была это тебе сообщить, когда ты со своей бывшей закрылся в своём кабинете, или когда выпроваживал меня из офиса? — обида всё ж прорвалась, как я не хотела выяснять по этому поводу отношения.

— Ты вымораживаешь меня своей ревностью, — рычит Кир, подаваясь вперёд, словно к прыжку готовился.

— Считаешь, что напрасно? — гордо вскинула подбородок.

— Считаю, — говорит коротко.

— Ну, тогда объясни, может, я чего-то не понимаю, Кир, — внутри поднималась такая ярость, на то, что он, как ни в чём не бывало, продолжает строить из себя альфа-самца. — Ты сам-то как себя повёл бы, поменяйся мы местами?

Он ничего не ответил, только плотнее сжал губы, так что они побледнели.

— Что никак не привыкнешь отчитываться, ну так ты женат, придётся! — язвлю я.

Видимо его терпению приходит конец, потому что он аккуратно смещает меня к стенке, и также аккуратно меня там зажимает, вроде и не давит, но и свободы особо нет. В стену руки впечатывает, словно в ловушку заключает, и нависает, давит своим взглядом.

— Давно за борзоту свою не отвечала, — рычит он, и носом по моей макушке ведёт, запах втягивает, — всякая ересь в голове!

— А тебе, я смотрю нравиться этот накал! — кривлюсь я в усмешке, и толкаю его в грудь, — ну давай продолжай доводить меня! А после, может соизволишь ответить, какого хрена твоя драгоценная Катя делала у тебя в кабинете, в котором вы заперлись? — снова его толкаю, потому что завожусь опять.

Но Кир перехватывает мои руки, и разводить их в стороны, заставляя вскинуть вверх голову и посмотреть на него.

— Ничего мы там не делали, — рычит в ответ, — эта дура припёрлась на работу наниматься, и решила по старой памяти меня соблазнить, и дверь закрыла, а тут ты…

— И что, ты не соблазнился? — хмыкаю я, скинула со своих, его руки, и снова толкнула, потому что душно мне, и дышать совсем нечем. Навис тут своей махиной, ароматом горьким опутывает, глазами ледяными давит, мне жарко стало и сердце задробило.

— Блядь, когда ты поймёшь, что кроме тебя, мне никто не нужен? — Кир совсем не отталкивается, а даже наоборот, ещё ближе становиться, насколько позволяет мой живот, и за подбородок моё лицо держит.

— Даже она? — смотрю требовательно, сканирую, любую фальшь учую.

— Даже она, — склоняется к моим губам, — даже хоть кто, — пробный поцелуй, короткий, быстрый, — только ты, — и снова склоняется, прихватывает зубами за нижнюю губу оттягивает, всасывает, отпускает, — сучка моя борзая!

— Слиняла! Полгорода перерыл, Вову чуть наизнанку не вывернул, — и снова в губы вгрызается, стон вырывает. Я обхватываю его за шею, потому что ноги подводят, опора нужна.

— Вот было бы мне по хуй на тебя, вставал бы у меня каждый раз, как ты мимо пройдёшь? — Кир кладёт мою руку на отчетливый бугор под его брюками.

— И всё равно Кир, — капризничаю я, руку, тем не менее, не убираю, сдавливаю твёрдый член, глажу, выпирающую плоть, — тебя это не оправдывает, и не прощает. Мог сразу всё объяснить!

— А ты стала бы слушать? — ворчит он, и дыхание переводит, шумно так с хрипом. — Давай заканчивай, — руку мою отстраняет, — проигрались, и хватит, дома продолжим, если захочешь!

— Я требую наказания, — надуваю губки, когда он отходит.

— И чего ты хочешь? — Кир натягивает пиджак, и запихивает галстук в карман.

— Пойдёшь со мной на УЗИ, — решаю я.

— Зачем? Мы же вроде уже выяснили, пацан у нас будет!

— Не мы выяснили, а я одна, а хочу с тобой!

— А это не вредно столько УЗИ делать? — делает попытку избежать наказания.

— Не вредно, — развеваю, все его надежды на избежание этой процедуры, — как раз на тридцать второй неделе будет последнее, и если ты найдешь, хоть какой-нибудь способ этого избежать, я тебе весь мозг съем, ты знаешь, я это умею!

— Блядь, а бриллианты не сойдут, — кривится Кир.

— Не сойдут, — показываю язык.

— Ну, тогда готовься отрабатывать сегодня, — прихватывает меня за зад, когда я отвернулась, собираясь выйти.

— Офигеть, Кир! — возмутилась я. — Как это так получается? Ты накосячил, а я отрабатывай!

— Уметь нужно, красивая, — ржёт Кир.

— Эксплуатируешь, беременную женщину, не стыдно? — продолжаю фырчать я.

— Беременная женщина, сама находит приключения на свою задницу — заявляет это хамло.

Так мы и переругиваемся, пока выходим из квартиры, а потом из подъезда.

А на улице резко замолкаем, потому что в нашем уютном, домашнем дворе, где так любят играть маленькие дети, и сидеть под тенью деревьев старушки, стоят три тонированных джипа, вокруг которых собралась целая армия.

23

Мужчины что стоят вокруг, сплошь головорезы. Вот видно по ним. По их тяжёлым жёстким взглядам, по позам хищников, по оскалам и ухмылочкам, когда они видят нас. А самое страшное, что Кир, задвигает меня за спину, и материться.

Значит это враги, и у нас большие неприятности.

Из центральной машины выходит ещё один. Идёт вальяжно, смотрит остро. На нем элегантный костюм, начищенные туфли.

Ну что сказать, у бандитов появился стиль, не девяностые!

Он низкий, и худой. Полностью седой. И глаза его чёрные, страшные. Их я уже рассмотрела в машине, в которую он нас пригласил. Кир так сжал мои пальцы, что мне стало больно, и я даже пискнула, и он нервно на меня оглянулся, и ослабил хватку. Помог залезть в машину, и сам сел рядом. Седой мужик, сел на переднее сидение. Водитель тут же вышел, оставив нас одних. И все эти волки, в человеческом обличие окружили нас, встали рядом с машиной. Я рассматривала их массивные фигуре, в свете фар. Они тихо переговаривались, зло посмеивались.

— Ну и чё за кипишь? — цедит Кир, впиваясь взглядом, впередисидящего мужчину. Он так напряжён, что мне кажется, я слышу треск его рубашки на плечах. Словно ещё мгновение, и он кинется на седого.

— Охолони, Ямал, — скрепит голос седого. Неприятный такой, словно пенопластом ведут по стеклу. — Я приехал поговорить с тобой!

— Да ты что, Эдик! — презрительно выплевывает Кир, его имя. — С десятком бойцов, прекрасно зная, что я один с женой!

Эдик медленно разворачивается. Вот тогда я и рассмотрела эти страшные, безжизненные глаза. Глаза человека, нет не человека, монстра, который одним щелчком пальцев раздавит тебя, не посмотрит не на что.

— Ты очень борзый, Ямал, — Эдик тоже зло чеканит слова, — как влез в наши темы, борзо, так и слиться захотел, всё в чистые схемы перевести. Да только так не делается, я тебя предупреждал, чтобы мою землю не трогал!

— Она не твоя, — тихо роняет Кир.

— Моя, — настаивает Эдик, — и у меня на неё другие планы! И если ты размяк, и решил от дел отойти, под юбку своей девахе залезть, то вот тебе условие моё, всё что имеешь, отдаешь мне, и тогда расклад чист.

— Не треснет ли твоя харя, Эдик! — Кир немного подался вперёд, а я от страха вцепилась в его локоть. Но он этого даже не заметил.

— Я разговариваю с тобой, только потому, что есть за тобой люди, с которыми ссориться мне не резон, — Эдик даже ухом не повёл, равнодушно смотрит на Кира.

— Иди на хуй! — презрительно кидает Кир, и тянет меня за собой, на выход.

— Имей ввиду Ямал, если выйдешь отсюда без меня, словишь пулю в башку упрямую, а девку твою по кругу пущу, — скребёт голос Эдика, и я вздрагиваю.

Похоже мы в западне. И Кир тоже это понимает, потому что останавливается, всё ещё сжимает мою руку, но замирает. Прикидывает варианты, обдумывает.

— Гарантии какие, — наконец цедит он.

— Всё очень просто, — Эдик растягивает тонкие губы, в подобии улыбки, и я даже не знаю что хуже, когда он словно истукан не выдаёт никаких эмоций, или вот так улыбается. Он достает какую-то папку и протягивает Киру. Тот берёт и пробегается глазами. Я тоже смотрю туда, но ничего не понимаю. Какие-то печати и размашистые подписи, печатный текст.

— Подготовился, — скалиться Кир, поднимает на седого тяжёлый взгляд.

— Я тебе сразу сказал, что ты не с тем связался, — отвечает тем же Эдик, и кидает Киру ручку, — подписывай, или он мне отойдёт после твоей смерти.

Кир ловко ловит ручку, и ставит свой размашистый росчерк в конце документа, кидает Седому.

— Подавись, Эдик, и больше не смей подкарауливать меня, если есть планы на будущее, — режет тишину, низкий голос Кира, он снова берёт меня. Его руки словно огонь, обжигают мои холодные пальцы. Я просто заледенела от страха, хотя в машине было довольно тепло. Но тело моё всё покрылось ознобом, и когда Кир переплёл свои пальцы с моими, мне стало хоть немного легче.

— Когда так явно выставляешь свои слабости напоказ, будь готов, что по ним нанесут первый удар, — хмыкает Эдик, одарив меня презрительным взглядом. Проходится полностью, начиная от макушки, лица, шеи груди, и заканчивает на большом животе, который я на инстинктах, тут же прикрываю. Он задерживает на нём прожигающий взгляд, и брезгливо кривит губы, и я плотнее вжимаюсь в Кира.

— На хуй иди, со своими речами, — рычит Кир, — давай вылезай, отмашку своим давай.

— Да не вопрос, — кидает Эдик и выходит из машины, и мы следуем за ним.

Под прицелом тяжёлых и откровенно злых взглядов мы садимся в машину Кира, и уносимся прочь из этого двора.

Я сижу в оцепенении. Мозг, только сейчас начинает осознавать, чего мы избежали. Что могло произойти.

Кир с кем-то разговаривает по телефону. Отрывисто и быстро. Матерится и отдаёт команды. В конце бросает, что это ещё не всё. И поэтому машина летит со скоростью света по вечерней дороге. Он торопиться успеть что-то предпринять, сделать последующий шаг.

А меня с такой же скоростью накрывает истерика. Она всё же добралась до меня. В моём состоянии такие эмоциональные качели, неминуемо приведут к выплеску всех впечатлений. Сперва я беззвучно плачу, но потом меня прорывает настолько, что всё моё тело сотрясается в рыданиях. Я складываюсь пополам, но ремень безопасности давит мне на грудь, и я немного отклоняюсь в бок, продолжаю реветь, сползая щекой по прохладному стеклу. Слёзы, просто потоком льются из моих глаза, я даже утирать их не пытаюсь. Меня настолько захватывает отчаянье, и безысходность, что я даже не понимаю, что мы уже давно стоим на обочине. И дверь с моей стороны открыта, и Кир матерясь, отстёгивает мой ремень. Вталкивает мне пластиковое горлышко бутылки, наклоняет, и я делаю судорожные глотки воды, больше проливаю. Краем сознания, понимаю, знаю, что он не любит всей этой кутерьмы. Он ненавидит, когда я плачу. Но ничего не могу поделать с этой реакцией тела на стресс. Реву, самозабвенно, шмыгаю носом, размазывая по лицу солёные слёзы. Вот сейчас он меня пошлёт, далеко и надолго. У него и так неприятности, а я тут устроила…

Но он садиться на корточки рядом со мной и обнимает, гладит мою голову, и голос его низкий ласковый, утешает меня, просит успокоиться.

— Ну чего ты разошлась, красивая? — воркует он. — Тебе нельзя нервничать, а ты ревёшь!

Я в изумлении отстранилась от него, всхлипывая, рассматривая сквозь пелену слёз.

— Ты… ты… ты не злишься на меня? — заикаясь проговорила я.

— Юль, чё за хрень ты несёшь? Почему я должен злиться на тебя? — Кир вытирает с моих щёк слёзы, встревожено рассматривая моё лицо. — Что случилось-то? Испугалась?

— Да, — шмыгаю носом и снова заливаюсь слезами, упираюсь лбом в его плечо. — Очень испугалась!

— Ну, всё тих, тих, — снова гладит, успокаивает меня Кир.

Честно не ожидала от мужа такого проявления заботы. Того что будет успокаивать и по голове гладить, слёзы мои утирать.

— Всё нормально! Слышишь, нормально! — Он поднимает моё лицо, и заглядывает в мои глаза. — А будет ещё лучше. Обещаю, больше никто тебя не напугает, никогда, всё будет хорошо! Ты мне веришь?

Киваю, и он нежно касается моих губ. Целует солёные дорожки слёз. Согревает своим дыханием, и гладит. Не знаю, что на него нашло, может и сам понял всю серьёзность той ситуации, в которую мы чуть не попали, может, прочувствовал всё моё отчаянье, или просто сделал скидку на моё положение. Но Кир терпеливо меня успокаивает, утешает. Он никогда так со мной не разговаривал. Никогда не был таким трепетным и нежным.

— Всё серьёзно? — спрашиваю я, немного успокоившись.

— Тебе не о чём беспокоиться, я всё решу, — он поднимается, разминает затёкшие ноги. В его кармане звонит телефон, и прежде чем принять вызов, он аккуратно ставит мои ноги в машину и пристёгивает ремнём, закрывает дверцу.

Разговаривает на улице. Если и слышно что-то, то только отдельные фразы. Понятно, что не хочет посвящать меня в свои дела, но мог хоть что-то объяснить.

— Кир… — пытаюсь я начать разговор, когда он садиться в машину.

— Не лезь в это Юля, — обрывает и заводит мотор, — у тебя есть, о ком заботится, а об этом позабочусь я.

Машина набирает скорость. Я даже не пытаюсь протестовать, или выпытывать что-то. Просто нет сил. Откидываюсь на сидение и жду, когда мы доберёмся до дома.

24

Закатное солнце озарило комнату оранжевым светом, проникая сквозь тонкие занавески, преломляясь, рассеиваясь, заливая всё вокруг золотым теплом. Грубые белые каменные стены, отразили свет, усиливая впечатления огня. Вся комната запылала, заиграла. Лучи даже в кроватку к Ромке заглянули, упали на умиротворённую мордашку, но не разбудили. Ромка был невозмутим, и не восприимчив ни к чему, кроме голода. А если учесть что он только что вкусно отобедал, высосав свой долю молока, то помешать его сну не могло даже солнце.

Я выглянула с террасы вниз, во двор, где Андрей носился с соседскими мальчишками с мячом, огибая многочисленные пальмы огороженные камнями, и ловко лавируя между лавочек. Мальчишки заливисто смеялись и их смешанная речь, то русская, то английская, то и дело срывалась с губ. Они, то дразнили Андрея, то просили дать им тоже шанс поиграть. Оба мальчика наших соседей, тоже русских, были младше Андрейки на два года, но жили они здесь, уже шесть лет. Влад и Женька. Погодки. Их родители познакомились здесь. Оба были в командировке, а потом как-то решили остаться тут, где триста дней в году светит солнце, и всегда слышен прибой моря. Андрей и Вера, стали первыми с кем я здесь познакомилась и подружилась.

Мальта.

Никогда в жизни даже представить не могла, что буду жить не на Родине.

Никогда.

Но за Киром пошла, не спрашивая не о чем.

Тогда, весной, ещё в России, всё закрутилось невозможно быстро. После всех тех событий, время словно ускорило свой ход. За неделю было принято решение о переезде. И не просто переезде. А переезде в другую страну. Можно только гадать, как можно было так быстро подготовить документы, визы, для въезда в страну Евро Союза. Хотя большие деньги всегда решали всё. Тяжелее всего было объясниться с родителями, донести, что нет никаких вариантов, чтобы остаться, и что своего второго внука они увидят только по видео связи, или может, когда соберутся на многочасовое путешествие, которое надо сказать, я на седьмом месяце беременности, перенесла нормально, не считая затёкшей спины и отёкших ног.

Мама долго плакала, отец хмурился, а я как заводная повторяла, что сама не хочу уезжать, но надо, очень надо. Кир никогда не говорил мне, но я и сама догадалась, что раз приняты такие меры, то ситуация накаляется, и жизнь поставлена на кон.

Кир в те дни был просто сгустком напряжения. Он почти не разговаривал, а только рычал. Возле дома дежурили постоянно охранники. Андрея забрали из школы, и не выпускали не под каким предлогом. На все мои вопросы Кир просил не лезть в это, и поэтому мне оставалось только додумывать, догадываться.

Дингли.

Живописный скалистый край на Мальте. Его обожают туристы. Тут на всех возвышенностях стоят скамейки, и смотровые площадки, чтобы можно было присесть и погрузиться в нирвану, наблюдая, как бирюзовое море набегает на острые камни, и как в нём тонет по вечерам солнечный диск, и возрождается утром.

Невероятная красота. Чудесная, сказочная, и чужеродная.

Солёный раскаленный на солнце воздух, чужой.

Постоянные камни, и кактусы.

И бесконечное небо.

Всё чужое, не родное.

Мы жили в глубине города, можно сказать, что за ним. В деревне, если это применимо для Дингли. Он, по сути, сам город посёлок.

Когда нас, уставших, и обессиленных, после перелёта, довезли до дома, я даже не взглянула на него. Кир только бросил, что теперь это всё, что у нас есть. А было, кстати, не мало.

Дом, в мальтийском стиле, двухэтажный, каменный, со ставнями на окнах. И даже кое какая обстановка имелась. И современная кухня. И сад был вокруг. Оливковые и лимонные деревья. Многолетние, раскидистые. И внутренний двор, с пальмами, и каменным полом, с фонтаном, и бассейном. Дом стоял на возвышенности, и со второго этажа, было видно море. И это всё, что теперь у нас было. И это было не мало, потому что мы были друг у друга. Но ночами, когда мы лежали в кровати, я тихо плакала. Я не могла никак смириться, и принять. Всё для меня было чужеродным и непонятным. Я боялась выходить из дома, сидела в нём как в тюрьме, даже на море ни разу не ездила, хотя Кир, старался, как мог. Но моя депрессия только усиливалась. Мне казалась, что я одна, хоть мы и вместе. Я чувствовала чужеродность во всём и никак не могла настроиться на жизнь здесь.

А однажды ночью, видимо устав от моего нытья, Кир рассердился и сказал, что я могу хоть сейчас собирать чемодан, и возвращаться обратно, раз мне так невыносимо рядом с ним. И что все мои признания в любви к нему не стоят ни хрена, раз я при первой же трудности ною, целыми днями, и много всяких матерных слов, в стиле, и в манере Кира. А я только усилила поток слёз, не в силах объяснить, почему собственно плачу.

Это всё слишком для меня!

Я никого здесь не знаю, и ничего не понимаю. Я словно в ступоре, в дурном сне, никак не могу очнуться. А потом, предварительно перекурив пару сигарет, он сгрёб меня в охапку, и вынес из дома, усадил в машину, не слушая не протесты, не вопросы, и повёз на ближайший утес, на одну из смотровых площадок.

В темноте, под светом круглой луны, мы стояли, оперившись о каменный борт, и смотрели на шумевшее внизу море.

Надо быть поэтом, чтобы описать всю ту красоту, ночного моря, звездного неба, что встречалось с большой водой на горизонте.

Ночного пьянящего воздуха, соленного, даже на такой высоте. Ласково теплого бриза, что развивал мои распущенные волосы, и путался в складках, простой сорочки, в которой я спала. Успела только сверху кофту натянуть. Кир и вовсе стоял в сланцах, и пижамных штанах, по пояс голый, со своими причудливыми рисункам на коже. Ветерок обдувал горячие щёки словно успокаивая, и призывая попробовать полюбить это место. Зажить спокойно.

А потом заговорил Кир. Тихий низкий голос, словно в душу мне проникал. Он говорил о том, что никогда в жизни он никого так не любил как меня, и мои слёзы, терзают его словно, я ножом каждый день ковыряю его сердце. И если мне здесь так плохо, он готов отпустить меня, лишь бы я была счастлива. Говорил и говорил, перемежая признания и маты. И не смотрел совсем на меня, словно не мог видеть. И тут я поняла, насколько я эгоистична. Насколько зациклена на себе. Ведь есть ещё он, и ему тоже пришлось переехать, принять все изменения в жизни ради меня. В той жизни у него тоже остались друзья и родители, и здесь кроме меня у него никого нет. И до этого момента, вроде как, и меня не было.

Я прижалась к нему, и закрыла рот, поцеловав. Потом шептала, просила прощения, и снова целовала, разглаживала сведенные брови, и видела, как светлею серые глаза, как расслабляется лицо. Чувствовала, как крепче сжимаются его руки. И в один голос мы признались друг ругу в любви.

А потом, словно другая жизнь началась. Оказалось наши соседи тоже русские, и оказалось что их не так уж и мало здесь. И много чего, оказалось, стоило только открыть глаза, и начать жить. И мальтийцы оказались очень гостеприимными людьми. Они были неторопливыми и расслабленными, и это немного сбивало с толку. Но как говорила Вера, это сперва так, а потом втягиваешься и понимаешь, что если назначил встречу с мальтийцем на утро, то лучше ждать его к обеду, а, то и к вечеру.

Ну а там и Ромка подоспел. Срок в срок. Правда пришлось делать кесарево, такой богатырь родился четыре сто, и пятьдесят пять сантиметров.

Всё прошло успешно. Медицина у них тоже на высшем уровне. И Ромку и меня выписали уже на пятые сутки. Кир не отходил от сына с первых дней. Особенно если учесть, что после операции я ещё была слаба, и они с Андреем, были моими феями крёстными.

Андрей помогал по хозяйству, хотя Кир и нанял местную женщину, по имени Неста. Она была темноволосой, пышной женщиной средних лет, и каждый раз улыбалась, когда мы встречались взглядами.

С горем пополам я приноровилась общаться с местными, на ломаном английском, а вот Андрейка, который в школе изучал именно его, свободно общался, иногда подвисая, когда слышал в ответ слишком быстро сказанную фразу. Кир тоже не затруднялся в общении, имея в арсенале несколько распространенных фраз, да и все кто с ним общался уже через несколько дней сами начинали говорить по-русски.

В этом был весь Кир!

25

Я стояла на террасе, и ждала Кира домой. Он арендовал недалеко отсюда помещение, и переделал его в спортивный зал, который теперь пользовался большой популярностью, как среди мальтийцев, так и русских, и даже парочка немцев, что жили здесь, приходили в зал. Сам Кир преподавал дзюдо, для всех желающих, а у детей так вообще вёл бесплатно.

Сегодня был отменный вечер. Июль и август, с их раскалённым воздухом сменил мягкий сентябрь, и теперь даже днём можно было понежиться на солнце, без риска схлопотать тепловой удар. Мы часто с Ромкой выбирались в сад, пока Андрей был в школе, а Кир на работе. А по вечерам, так вообще была сказка, и мы все вместе ездили к скалистым берегам или спускались к берегу, купались в море. Ласковый ветерок, доносил ароматы лимонов из сада, и нагретой земли, издалека доносились крики чаек, и оранжевый, теплый свет закатного солнца, озарял уходящий день.

Я всё же полюбила этот скалистый берег. Четыре месяца прошло, как один день.

Кир подошёл сзади и обнял меня за талию, чмокнул в щёку.

— Как я тебя пропустила? — удивилась я, обнимая сверху его руки.

— Не знаю, — бормочет Кир, зарываясь носом, в мои волосы, — я тебя прекрасно видел. Стоит, мечтает. О ком думала, красивая?

— Конечно о тебе, — улыбаюсь я.

— И что думала? — мурлычет Кир, нацеловывая мою шею.

— Кир, может сперва поужинаем, а потом, я тебе всё расскажу, — я немного отстраняюсь.

Всё же мы стоим на виду, а внизу бегают дети.

— Блядь, я так соскучился, — рычит он, утаскивая меня в комнату, — и если мне не изменяет память, сегодня нашему сыну два месяца, а значит и ты вполне здорова! А ты предлагаешь мне подождать!

— Кир, — пытаюсь высвободиться из его лап, которые уже бесцеремонно задрали подол моего сарафана, оглаживаю бёдра, — всё не так просто, и я могу быть ещё не готова. И, по-моему, я старалась утолять твою жажду.

Он резко развернул меня лицом, и, прищурившись, посмотрел.

— Да твой рот вне всяких похвал, — хмыкает он. — Только не пойму, чего ты ломаешься. Трахаться разучилась за это время? Так я напомню.

Я окончательно выворачиваюсь из его рук.

— Ты дурак! — бросаю обиженно, и выскакиваю из комнаты, на ходу поправляя сарафан.

Ужинаем в молчании.

В напряженном таком, что хоть ножом режь. Андрей, поначалу пытавшийся болтать, сникает, поддавшись общему настроению. Я пытаюсь не смотреть в холодные изучающие глаза. Потому что не хватает мне духу объяснить мужу, что я не готова к близости с ним. А он прёт напролом.

Ледокол!

И его можно понять, конечно. Тем более что Кир очень темпераментный. Он мне все уши прожужжал, как он это со мной сделает, насколько это будет долго, и как откровенно. И вот сегодня ровно два месяца с моей выписки. И я…

Ну как ему донести, что стесняюсь я теперь себя. Он такой высокий стройный, со стальными мускулами. Держит себя в форме. Сейчас ещё и загорелый. Мечта!

И я.

С огромными сиськами, наполненными молоком, с животиком, и широкими бёдрами. Я столько раз смотрела на себя в зеркало, и до черноты перед глазами боялась раздеться перед ним. Натягивала длинные сорочки, и ворчала, когда он начинал меня щупать. Ему раньше нравилась моя фигура. Соотношение тонкой талии и пышных бёдер. Да грудь сейчас большая, но что с ней будет потом. Андрея я не кормила грудью, не было молока, зато с Ромкой его столько, что приходиться сцеживаться. А Кир смотрит на меня, и он не отступит. Это он мне так, передышку дал.

Наверху закричал Ромка.

— Сиди, — роняет Кир, на встрепенувшуюся меня. Я так хотела слинять, и такой повод подвернулся.

Кир встаёт из-за стола, и уходит наверх. Я смотрю на свою рыбу в тарелке, которую просто расковыряла вилкой, и даже не съела ни кусочка.

— Мам, вы поругались? — спрашивает Андрей, видя, какими взглядами мы обмениваемся с Киром.

— Нет, всё нормально, — вздыхаю я, — просто слегка повздорили.

— Мам, а можно на день рождения, я позову Женьку с Владом? — тут же переключается Андрей.

Ой, блин у сына же на этой неделе день рождение. Ну, мамаша!

— Конечно, сынок, так я и думала, — рассеянно улыбаюсь я.

Возвращается Кир, с Ромкой на руках. Малыш развалился на руке папаши, свесив ручки и ножки, только голова полностью в ладони Кира. Лежит, слюни пускает. Довольный, даже не требует его срочно накормить.

— Давай я подержу, а ты доешь, — предлагаю Киру.

— Сама давай ешь, — смотрит на мою тарелку Кир, укладывает Ромку на своё плечо, моськой назад, и, придерживая за шею, начинает, есть.

Андрей продолжает тему про день рождения, и мы немного отвлекаемся, напряжение слегка отступает. Но стоит нам оказаться наедине в темноте нашей спальне, когда все дети спят, я снова каменею, только представив, что мне предстоит раздеться перед ним. Я так не стеснялась, когда он, меня насильно раздел и разложил. А сейчас как представлю разочарование в его глазах, умереть охота. Тогда он был мне никто, а сейчас целый мир.

— Подойди, — Кир сидит на кровати, широко расставив ноги. По пояс голый, в пижамных штанах. И его кожа светиться в лунном свете, все рельефы мышц, и темные рисунки на виду.

— Кир… — я стою напротив. Только вышла из ванной, час плескалась, думала, уснёт. Комкаю в руках поясок от халата, и стою как вкопанная, смотрю в сторону.

— Я сказал, иди сюда, — рычит он и подается вперед, ловко цепляет мой подол и рывком притягивает к себе. — Юль, что происходит? — заглядывает снизу верх, в глаза.

Я собираюсь с духом, только никак не могу найти в себе сил, промолвить хоть слово. Кажусь себе дурой.

— Блядь, да что случилось? — ревёт Кир, совсем не заботясь, что может разбудить Ромку, и я бросаю озабочено взгляд на кроватку, стоящую у стены

— Кир, мы можем отложить всё это, — начинаю я, понимаю, что его надо угомонить пока он не разошёлся совсем.

— Не вопрос, — хмыкает он, — если объяснишь, в чём дело!

Я потёрла лицо, и немного отстранилась. Его близость сбивала меня с толку. Аромат горячей кожи, жаркие ладони, что замерли на моей талии. И взгляд серых глаз, который режет, вскрывает все мои страхи. Я трепещу перед ним до сих пор. Особенно когда он так воинственно настроен. Особенно когда он по пояс голый, Особенно когда я сама сгораю от желания снова воссоединиться с ним по-настоящему.

Но я не могу!

Перешагнуть через себя, и закрыть глаза. Я так боюсь увидеть в его глазах досаду, когда он увидеть меня. Так боюсь, что лучше я в очередной раз встану перед ним на колени, и сделаю, минет, только бы он не раздевал меня и не рассматривал. Но только я хочу опуститься вниз, как он перехватывает меня, и насильно усаживает на свои колени.

— Я жду, твоих объяснений, красивая, — внимательно заглядывает в лицо, а сегодня такая лунная ночь, что никакого освещения не нужно всё и так видно. И моё смущение, и мою растерянность.

— Кир, я стесняюсь себя, — выдаю, наконец, я и отворачиваюсь, жду, когда начнет, смеется, или уверять, что все в порядке.

Но Кир молчит.

— Вот значит как, — наконец озадаченно произносит он.

— Да представь себе, я… я… у меня живот, и бёдра расползлись, и грудь словно две боеголовки, — разошлась я.

— Да красивая, я понимаю, что у вас у женщин всё тоньше устроено, но у нас у мужиков всё проще, — хмыкает он, и ловит мой подбородок, смотрит в глаза, — и я тебе по простому и скажу. Ты думаешь, я не знаю, что твоя фигура изменилась. Да я каждый твой изгиб знаю лучше, чем ты.

— Знаешь? — растерялась я.

— Знаю. И мне настолько по хуй, что там у тебя живот, не живот. Ты для меня всегда самая охуенная. Я от одного твоего запаха кончаю. От одних твоих ёрзаний на моих коленях, у меня уже стоит. Понимаю для тебя, возможно, это примитивно. Но я мужик, а ты моя женщина. Поэтому раздевайся, ложись и раздвигай ножки.

— Ты невыносимый пошляк, — я даже раскраснелась, хорошо в темноте, не видно было.

— Скажи ещё, что не знала об этом, когда замуж выходила, — усмехается он, и выпускает меня из рук. Я встаю, сперва поворачиваюсь спиной, но потом передумав, снова лицом к Киру.

— Давай, красивая, я долго не выдержу, рискуешь быть жестко отраханой, — хрипит его голос.

Он так и сидит, раскинув ноги, только откинулся на локти. Между ног отчётливо виднеется возбуждённый член.

— Кир! — возмущаюсь я.

— Я не шучу, — хмыкает Кир, видит, что я медлю.

Я развязываю поясок на халате, стягиваю его с плеч, потом тяну вверх сорочку. Медленно поднимаю её, и когда дохожу до середины бёдер скидываю её через голову.

— Блядь ещё и трусы надела, — ворчит Кир, и видимо не выдержав долгого томления, встаёт и подходит, — на что надеялась-то?

— Что ты отступишь, наверное, — лепечу я, немного ссутулившись, под его пристальным взглядом, и следя за ним.

Кир медленно обходит меня. Он ещё не касается, а я уже чувствую жар исходящий от него. Невидимые импульсы передаются через легкое волнения воздуха, заставляя кожу покрываться мурашками. Заставляя сердце ускорять ритм, а дыхание сбиваться. Встаёт за спиной, и распускает мой высокий хвост, скользит пальцами, пропуская длинные пряди между ними, а потом собирает волосы в руке и натягивает, заставляя голову запрокинуться.

— Ты сама-то в это веришь? — хрипит над ухом его голос, и горячее дыхание обрамляет шею. Тело тут же отзывается, напрягается. Низ живота тянет знакомая приятная нега. — Я же ледокол. Всегда вперёд.

— Да ты ледокол, — сбивчиво шепчу я, повернув к нему голову. — Против тебя не устоять.

— Вот и не пытайся, — отвечает у самых губ, почти касаясь, и шарит по лицу моему своими глазами, впитывая ответную реакцию. Мою прикушенную губу, и прикрытые глаза, и трепещущие крылья носа, ничего не скрыто от него, — и уснуть, сегодня не надейся!

— Кир, — укоризненно шепчу я, но глаз не отважу. Всё падаю и падаю в их темень. Затягивают. Утаскивают. В порочные глубины.

Кир касается моих губ своими, нежно проводит, по самому краю. Легко языком касается, и тут я чувствую, дрожь, пробежавшую по его телу. Вибрации прижавшегося горячего тела. Его судорожный вздох, и мой стон, в раскрытые губы. И опять это лёгкое касание губ, и вздох, уже из моего рта. Аромат табака и мяты тает на моём языке, и я подаюсь ближе, в желании углубить поцелуй, впитать ещё больше вожделенного вкуса. Закидываю свои руки назад, обнимаю его за шею, притягиваю к себе.

Кир скользит горячими ладонями, по всему моему телу, от нежной шеи, и плеч, слегка касается напряженной груди, вырывая мой вдох, оглаживает талию, и такой неидеальный живот. Скользит ниже по кромке трусиков и ниже, между ног. Я откидываюсь назад, уже совсем забыв про свои страхи, отдаюсь на волю чувств.

Горячих.

Обжигающих. Плавящих моё тело и разум. Всю меня охватывает томление. Ожидание очередной ласки. Возбуждающе, и нетерпимо. И в то же время хочется остановить это мгновение. Когда эти ласки ещё легки и осторожны. Пока они только касания, призванные только распалять, волновать и будоражить.

— Бля, не могу больше, — стонет Кир, и толкает меня к кровати. Мы доходим, не разжимая объятий и не переставая целоваться. Горячее тело Кира давит на меня, и я повинуюсь, опускаюсь на упругий матрас. Он тут же разворачивает меня лицом и подтягивает за лодыжки к себе, тянет вниз мои трусы.

— Кир… я люблю тебя, — шепчу ему, когда он прижимается, скинув, наконец, свои штаны. Он выше поднимает мои ноги, заставляя обнять ими себя за талию, но ещё не входит, дразнит, замирает, хотя только что сам умирал от желания.

— Пиздец, как я люблю тебя, красивая, — склоняется ниже, и обрамляет горячим дыханием моё лицо. — Не смей никогда в себе сомневаться! Слышала меня? — цепляет пальцами мой подбородок, и, не дожидаясь ответа, толкается, входя на всю длину.

Я выгибаюсь, и моё «да», сказанное в ответ, растворяется в стоне. Дрожь бежит по телу. Оно отвыкло, хоть и жаждало только его. Я всхлипнула, и он замер.

— Тих, тих, — Кир стал шептать утешительные слова, перемежая их с пошлостями и матами, и беспрестанно осыпая моё лицо поцелуями, опять начал медленно двигаться, — потерпи, красивая, потерпи… бля… сколько я ждал этого… — дыхание его сбивается, темп увеличивается, тело всё напряжено. Он сжимает меня в объятиях, пропустив руки под плечами, и утыкается носом в шею, жарко туда дышит, и что-то шепчет совсем неразборчивое, содрогаясь всем телом. А я задыхаюсь от того, что он пытается сдержаться ради меня, быть нежным, когда не может замедлиться, понимая, что иначе причинит мне боль. Я задыхаюсь, утопаю в любви к нему. Овивая крепче ногами, и беспорядочно скольжу руками по спине.

— Всё хорошо, хорошо, — утешаю его, разрешаю отпустить себя, ведь я уже привыкла, и я тоже люблю, когда он не сдержан.

Он наращивает темп, вбивается резче, продолжая шептать слова утешения. А я выгибаюсь на каждый его толчок, чтобы быть ещё ближе.

Какой я дурой была!

Стеснялась.

Боялась, быть не соблазнительной. Опасалась, что возбуждать перестану. А он развеял все мои страхи самым доходчивым способом. Только Кир может быть таким напористым, невозможным, упрямым. И только его люблю, только он нужен всегда. Моё сердце ликовало, получив такой отклик, от него. Дрожь тела, сбитое дыхание, шёпот, жадные поцелуи, и крепкие объятия. Я растворялась в этом мужчине снова, даря себя всю, и теперь даже мои инстинкты молчали, они тоже были подчинены только ему.

На востоке загорался рассвет. Мы лежали, в объятиях друг друга. Опустошённые, взмокшие, удовлетворённые. Так было хорошо, что шевелится, не хотелось. Я даже не представляю, как он пойдёт сегодня в свой спортзал, и как я, буду целый день нянчится с Ромкой, который всю ночь проспал, а значит, скоро он проснётся и потребует свою порцию молока. Но мне было, не жаль.

Эта ночь, она была волшебная. Она снова нас соединила что ли. Она снова напомнила мне, как я люблю его, и что только он мне нужен. Столько признаний, только через прикосновения и ласки. Столько откровений, через несдержанность, и грубость. Столько любви, для нас двоих. Целый океан. Удивительно, как один человек может быть так необходим другому, чисто на физическом уровне. Мы как две половинки целого. Всегда было смешно, когда слышала подобное заявление, а вот теперь сама являюсь этой половинкой.

— Совсем скоро будет тот день, когда я увидел тебя, красивая, и пропал, — шепчет Кир, поглаживая мою спину, и задумчиво глядя на рассвет. Наверно он тоже в таких же раздумьях, что и я.

— Обалдеть, — я приподнимаюсь на руках, и смотрю на его профиль, — У нас уже целая жизнь на двоих.

— Я никогда не говорил тебе этого Юля, но… — он запнулся и перевёл свой взгляд на меня. Я выжидательно смотрела на него, и даже немного напряглась.

— Я часто был мудаком по отношению к тебе, — сдавленно произнёс он, — был груб, и не сдержан, особенно в самом начале… И с Катей тогда, допустил, чтобы ты нервничала…

— Кир, — перебила я его, приложив палец к губам, — всё так, да только взамен ты мне подарил целую вселенную, и я ни на что не променяю это.

Он прижал мою ладонь, к своим губам и поцеловал. В глазах было столько благодарности.

— Бля, да откуда ты такая? Видимо там наверху решили, что я не совсем конченый ублюдок, раз послали мне тебя! — усмехается он, но почему-то печально.

— А мне тебя, — прижалась к нему.

Солнце, наконец, выползло на небо. А мы бессовестно проспали, пока самый настойчивый будильник не разбудил нас.