Луи БуссенарЛЕДЯНОЙ АД

Часть первая ПРЕСТУПЛЕНИЕ В МЕЗОН-ЛАФФИТЕ

ГЛАВА 1

Контрасты. — Таинственное письмо. — Шантаж. — 50 000 франков или смерть. — Агент полиции. — Герцогиня ждет. — Преследование. — Сатанинская ловкость. — Конь без всадника. — Последняя угроза. — Труп. — Красная звезда. — Самоубийца.


В лазурном апрельском небе ярко светило солнце, радостно по-весеннему щебетали первые ласточки; лопались почки, раскрывались цветы, в мягком воздухе витал сладкий аромат пробуждающейся земли. Как прекрасна жизнь! А особенно она хороша здесь, в двух шагах от Сен-Жерменского леса, в этих роскошных виллах, которые выстроились вдоль дороги, соединяющей Мезон-Лаффит с великолепным королевским лесопарком. Семья Грандье, одна из тех богатых парижских семей, что каждую весну уезжают подальше от шума и сутолоки большого города, вот уже две недели жила на вилле «Кармен».

Двадцать пятого апреля в 8 часов утра глава семьи, высокий представительный мужчина лет сорока пяти, нервно мерил шагами большой кабинет, выходивший окнами на лужайку прекрасно ухоженного английского парка. Сей господин был явно чем-то огорчен и напуган. В дверь два раза тихо постучали.

— Войдите!

Появился слуга с подносом, заваленным газетами, письмами и журналами.

— Ваша почта, месье.

— Хорошо, спасибо, Жермен.

Едва слуга скрылся за дверью, хозяин кабинета бросился к подносу и, судорожно шаря в груде бумаг, дрожащими пальцами выудил оттуда большой квадратный пакет из плотной кремовой бумаги, на котором стояла печать в виде большой красной звезды.

— Звезда! Все, я погиб. Это седьмая, последняя… — хрипло вскрикнул Грандье.

Из разодранного конверта выпало письмо, также помеченное красной звездой. Расширенные от ужаса глаза бедняги уставились на фиолетовые строчки.

— Деньги! Требуют денег… Но я разорен, начисто разорен, вся роскошь — лишь видимость. Что делать? Угрожают детям, моим дорогим детям. О да, всех убьют, уничтожат, если я не найду денег. И сегодня последний срок. Мне проще отдать всю свою кровь по капле, но деньги… Их нет, нет ни денег, ни кредита. Я был честен и добр. И вот теперь расплата!

Из соседней комнаты через открытые окна доносились звуки вокализа и фортепианных пассажей. В кустах заливались птицы, над цветами порхали бабочки. И это тихое очарование природы составляло такой резкий контраст с отчаянием человека в кабинете, что несчастный не смог удержать слез. Вскоре, однако, устыдившись минутной слабости, он глубоко вздохнул, пробормотав: «Надо решаться», — и резко нажал кнопку электрического звонка. Тотчас появился слуга.

— Полицейский здесь?

— Он ждет уже более четверти часа.

— Проведите его сюда.

В кабинет вошел просто одетый молодой человек среднего роста, с живыми проницательными глазами на умном лице.

— Вы и есть тот агент из полицейского управления? — спросил Грандье после короткого приветствия.

— Да, месье.

— Ну почему же так поздно? Если бы вы только знали… Ведь я как умирающий, который никак не может дождаться врача!

— Вернувшись с задания и прочитав телеграмму, я сразу бросился сюда, не заезжая домой.

— Вы ведь спасете меня?

— Сделаю все, что смогу. Однако должен предупредить, что нахожусь здесь неофициально, мы только помогаем прокуратуре Версаля, потому что больше не относимся к департаменту Сена.

— Вы достаточно опытны?

— Прежде всего изложите, пожалуйста, суть дела. Я еще ничего не знаю.

— Прочтите это письмо.

Агент взял письмо, понюхал его, внимательно изучил бумагу, буквы и вполголоса прочел следующее:

«Месье!

Пишу в седьмой и последний раз. В седьмой и последний раз повторяю: мне нужны деньги. Наставляю на Вас это письмо, как наставил бы пистолет, и говорю: кошелек или жизнь! Пятьдесят тысяч франков, или я убью Вас, предварительно уничтожив одного за другим всех членов семьи Грандье. Пятьдесят тысяч франков необходимы мне, чтобы сколотить состояние на Клондайке, в этой сказочной стране золота, где предприимчивые люди становятся миллионерами за несколько недель.

Деньги должны быть сегодня же. Неделя прошла. Для человека с Вашим состоянием этого более чем достаточно. Я знаю, что на ноги подняты прокуратура Версаля и полицейское управление, знаю, что Ваш дом охраняется днем и ночью, но уверяю — все тщетно, от меня не ускользнуть. Однако к делу. Положите пятьдесят тысяч франков в конверт и ровно в полдень у калитки, выходящей в лес, передайте их моему посыльному (он будет в коричневой ливрее). Вы скажете ему: “Я Грандье”. Ответом будет: “Герцогиня ждет”.

Пытаться его задержать было бы ошибкой, этот посланец — только посредник, ничего не знающий о сути дела. Он считает, что участвует в некой политической интриге. И последнее — предупреждаю, что в случае обмана я специально для Вашего вразумления убью одного из жителей поселка. Перережу ему глотку от уха до уха, а на левом виске оставлю мою эмблему — красную звезду».

— Ну, что скажете? — Грандье задыхался от волнения.

— Думаю, — серьезно ответил агент, — дело сводится к обычному шантажу.

— Но ужасные угрозы повторяются каждый день вот уже неделю!

— Все это шантаж и эффектная инсценировка, вроде красной звезды, бумаги необычного формата и леденящих душу подробностей гипотетических убийств. Успокойтесь, сударь, мой нюх полицейского подсказывает, что мы имеем дело с ловким мошенником, которого конечно же схватим. И ничего больше!

— Будьте осторожны, потому что, если…

— Я отвечаю за все! Не будет никакого убийства. Ну, помилуйте, кто же убивает по плану, заранее объявив об этом чуть ли не за полсуток?

— Что будем делать?

— Положите в конверт пятьдесят каких-нибудь бумажек и идите в полдень на свидание с человеком в ливрее. Об остальном позабочусь я.

Уверенность полицейского успокоила Грандье, он начал понемногу оживать.

— Сейчас девять часов, — продолжал сыщик, — времени в обрез, чтобы переодеться и дать указания моим помощникам. Затем начнем слежку и не выпустим мошенника из рук.

— Сделайте все возможное! Вручаю вам свою судьбу.

— Успокойтесь, сударь, мы поймаем негодяя. Это так же верно, как то, что меня зовут Жервэ. — С этими словами сыщик ушел, совершенно уверенный в успехе.

В назначенный час Грандье был у калитки, выходившей в лес. Он поискал глазами полицейского агента, однако рядом никого не было, кроме элегантного джентльмена верхом, внимательно рассматривавшего карту леса. Грандье показалось, что джентльмен незаметно ему подмигнул. Это был Жервэ; в нескольких шагах от всадника около винного киоска рабочий-бочар тянул стаканчик вина; там же задержался какой-то служащий железной дороги с почтовой посылкой под мышкой. Казалось, что все трое оказались здесь совершенно случайно.

Сердце господина Грандье забилось, когда послышались первые удары часов. Полдень. Он вышел за калитку и увидел человека в коричневой ливрее. Грандье направился прямо к нему с пакетом в руках.

— Я месье Грандье.

— А, хорошо, герцогиня ждет…

Грандье молча вручил конверт. Посыльный вежливо поклонился, спрятал конверт в карман и направился к лесу. В это время всадник естественным жестом сложил карту и выехал на дорогу, опередив человека в ливрее. Железнодорожник и бочар пошли следом, готовые в любой момент броситься на посланца, который шел не торопясь, лениво, как будто ему некого и нечего было опасаться.

Метрах в трехстах от дома Грандье посыльного дожидался с оседланной лошадью лесной объездчик. Посыльный остановился, затем что-то быстро сказал объездчику, вскочил в седло и пустил лошадь галопом. Жервэ предвидел такой оборот дела, и, пока его помощники — Филь-ан-суа и Папийон[1] — топтались на месте, он развернул своего коня и вихрем помчался за беглецом. Будучи прекрасным наездником и имея под собой отличного скакуна, Жервэ сумел быстро догнать верхового и, держась от него на некотором расстоянии, размышлял: «Сейчас я схвачу этого мерзавца, Филь-ан-суа и Папийон проследят за объездчиком и хорошенько “выпотрошат” его. Все идет как надо».

Тем временем Филь-ан-суа и Папийон вплотную приблизились к подозрительному объездчику, не собираясь отступать от него ни на шаг. И когда он направился по широкой тропинке вдоль изгороди, одной из тех, которыми егеря окружают особо важные охотничьи угодья, полицейские решили, что теперь-то они его ни за что не упустят. Минут через десять в ограде показалась маленькая железная дверца. Объездчик внезапно остановился, быстро вставил ключ в замочную скважину, проскользнул внутрь и скрылся в чаще. Все это заняло не больше десяти секунд, и ошеломленные преследователи уткнулись носами в запертую дверь, о существовании которой до того даже не подозревали.

— Заперто, — сказал бочар.

— Обвел нас вокруг пальца, ушел, как вода в песок! — воскликнул железнодорожник.

— Черт побери! Слежка коту под хвост. Понадобится уйма времени, чтобы среди всех объездчиков найти этого ловкача.

— Боюсь, он такой же объездчик, как я служащий Западной железнодорожной компании.

— Или как я — бочар! Ну, к счастью, Жервэ догонит и схватит того мерзавца.

— А что нам теперь делать?

— Давай на всякий случай пройдем вдоль ограды, мало ли что…

Примерно через полчаса они вышли на ухоженную, но совершенно пустынную лесную дорогу. Папийон вытащил из кармана карту леса, чтобы определить, где они находятся. В этот момент громкий звук лошадиного галопа заставил обоих поднять голову. Прямо на них неслась лошадь без всадника, с белой от пены мордой. Полицейские бросились к ней и, мертвой хваткой вцепившись в уздечку, с трудом остановили ее. В тот же момент оба вскрикнули, узнав в обезумевшем животном коня, на котором их патрон Жервэ несколько минут назад погнался за человеком в коричневой ливрее.

Между тем господин Грандье, несколько успокоенный хладнокровием и ловкостью сыщика, неплохо провел послеобеденное время. Он рано лег спать и впервые за всю неделю крепко заснул. В шесть часов утра его разбудил разговор слуги Жермена с садовником, служившим у них также привратником и жившим в домике у ворот.

— Говорю вам, что это очень срочное письмо, — настаивал садовник, — его нужно вручить немедленно, так сказал посыльный.

— Давайте, Жермен, давайте. — Грандье уже предчувствовал катастрофу. Ледяной страх снова сжал его сердце — он заметил красную звезду, запечатывающую массивный конверт из кремовой бумаги. Вскрыв его, бедняга прочел:

«Вы меня обманули. Поэтому я, как и обещал, убил этой ночью одного из местных жителей. Убедитесь сами — пойдите на улицу Сен-Николя и посмотрите на мертвеца. У него на виске моя отметина. Если завтра в полдень у меня не будет пятидесяти тысяч франков, погибнет Ваш сын».

Строчки плясали в глазах господина Грандье. Несчастный, убитый из-за него там, на улице Сен-Николя… возможно ли это?! Может быть, это лишь последняя угроза, последнее, высшее предостережение?

Неодолимая сила толкала господина Грандье из дома, гнала его прочь, кровавый туман застилал глаза. Вот он на улице Сен-Николя… мечущиеся люди, крики, распахнутая настежь дверь, простоволосая женщина… Месье Грандье пробирается через толпу с хриплым криком: «Я хочу видеть мертвеца!»

И вот комната, полная народу, но обезумевший Грандье, никого не замечая, смотрит на кровать, где в кровавых простынях вытянулся, широко раскрыв глаза, мертвец: у него перерезано горло, на левом виске пламенеет звезда с пятью лучами. Грандье наклоняется над лицом убитого.

«Красная звезда! Меня тоже скоро убьют».

Он бросается вон из комнаты, проталкиваясь через толпу, бегом возвращается на виллу и запирается в своем кабинете.

«Я полностью разорен и не могу удовлетворить требования бандитов. Под угрозой жизнь моих детей… Я умираю в совершенном отчаянии и завещаю детям отомстить за меня.

Ш. Грандье».

Господин Грандье перечитал записку, вытащил из ящика письменного стола револьвер, приставил его к виску и решительно, без колебаний нажал на курок.

ГЛАВА 2

Два друга. — Ученый и репортер. — Поль Редон и Леон Фортэн. — Сколько убийств! — Секрет золота. — Новый металл. — Леону Фортэну необходимы 50 000 франков. — Мечта стать Золотым Королем. — Арест.


— Гляди-ка! Наш дражайший друг Поль Редон!

— Он самый, дорогой Фортэн. Как, у тебя все окна настежь?!

— Но при таком солнце… И воздух теплый!

— Теплый, но не жаркий. А я всегда мерзну, ты же прекрасно знаешь. Мои меха в разгар июня — легенда Парижа.

— Да уж, ты закутан, как эскимос.

— Не говори мне об эскимосах, не то я начну чихать. От вида запотевшего графина у меня начинается насморк, а от книг о Северном полюсе замерзают до волдырей руки.

— Устраивайся где-нибудь.

— С удовольствием, но где? Твоя лаборатория несколько тесновата…

— Спасибо на добром слове. Шесть квадратных метров, забитых барахлом, ты называешь лабораторией!

— Был рад узнать, что тебя назначили ассистентом профессора.

— Да, я теперь под крылышком старика Метивье.

— Поздравляю!

— О, были кое-какие трудности. Но в конце концов дело уладилось. А все потому, что я зовусь Фортэн, ведь это имя носит один из барометров.

— Как всегда, шутишь, приятель.

— Черт возьми! А как иначе? Ты же знаешь, что оптимизм — мое единственное богатство. В настоящий момент я счастлив, что имею постель, кусок хлеба и эту конуру, чтобы как-то закончить диссертацию. И это все благодаря моим родителям. Они много трудятся и, чтобы я мог заниматься любимым делом, жертвуют собой из любви к своему великовозрастному отпрыску.

— Я думал, твой отец разбогател на овощах.

— Отнюдь. Цветная капуста заменяет в нашем саду цветы. Отец с увлечением занимается своим огородом, но доход невелик. Ну да речь не об этом, лучше скажи мне, каким добрым ветром тебя занесло в наши края?

— Неважным ветром, — отвечал Редон. — Я приехал расследовать одно дело.

— Что за дело?

— Этой ночью в сотне метров отсюда совершено убийство.

Поль Редон был журналистом, вернее, репортером. Но репортером высшего класса, английского или американского толка. Он обладал даром выуживать информацию из ничего и соединял высокий профессионализм с остротой мысли, что вызывало черную зависть у работников полиции, которые его хорошо знали.

Небольшое состояние обеспечивало ему независимость, поэтому он работал, когда хотел и на кого хотел. Большие парижские газеты платили бешеные деньги за его информацию.

Это был красивый молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести с темными волосами и бородкой, с бледным лицом и на редкость проницательными серо-голубыми глазами. Очень смелый и отлично тренированный, Поль Редон имел две странности: во-первых, он всегда мерз и поэтому круглый год кутался в шерсть и меха, а во-вторых, считал, что болен множеством хронических болезней, от которых постоянно лечился.

В нравственном отношении Поль был человеком несгибаемой воли и кристальной честности; иронизируя над всем и вся, он немедленно откликался на просьбу о помощи и под маской скептика скрывал редкую горячность, редкое великодушие. Его энергичность, которую невозможно было заподозрить в человеке, как огня боявшемся сквозняков и пристально следившем за рекламой всех новых лекарств, удивляла всех знавших Редона.

С Фортэном они подружились еще детьми в знаменитом коллеже Сен-Барб и, став взрослыми, сохранили эту дружбу.

Того же возраста, что и его друг, Леон Фортэн сильно от него отличался и духовно и физически. Он был высок, широкоплеч, мускулист. Его красивая, гордо посаженная голова напоминала орлиные профили наших древних галльских предков, от которых он унаследовал глаза цвета моря, нос с легкой горбинкой, яркие губы и длинные рыжеватые усы со свисающими кончиками. Отважный как лев, он обладал такой исключительной мягкостью и добротой, что, однажды узнав, его нельзя было не полюбить.

Внешность Фортэна вводила в заблуждение. Его легко было принять за героя плаща и шпаги, за непременного участника самых отчаянных авантюр. Отнюдь! Леон Фортэн, несмотря на свою молодость, уже прославился как очень известный ученый, многие открытия которого, хотя и державшиеся в большом секрете, наделали немало шума. Для него жизнь сводилась к одному — к работе, которая заполняет все существование, но дает великую и чистую радость.

Услышав так неожиданно от своего друга об убийстве, о котором он ничего не знал, Фортэн резко поднял голову:

— Преступление? Здесь?! Это что-то уж слишком… В это трудно поверить.

— Я видел много убийств за время моей репортерской работы, и у всех был какой-то мотив, какая-то явная причина, что-то, что можно пощупать… — говорил между тем репортер.

— Ты знаешь жертву?

— Да, обычный малый, совершенно безобидный, врагов у него не было. Его убили без всякой видимой причины. Я бы это назвал «убийство из любви к искусству».

— Сейчас никто ни в грош не ставит человеческую жизнь, — печально заметил Фортэн. — Для многих все едино — что убить человека, что дать ему пощечину. Человеческая кровь проливается так же легко, как кровь моих подопытных свинок.

— A-а, так ты по-прежнему мучаешь морских свинок?

— Увы, да. Я только что открыл новое анестезирующее средство… Могу пока только сказать, что оно полностью заменяет хлороформ.

— Бедные свинки! И они страдают в ожидании, пока люди начнут им пользоваться?

— Да, мой милый филантроп.

— А скажи-ка, что это там на столе? Похоже на медную крошку.

— Медную? Эти золотые опилки — все, что осталось от моей последней двадцатифранковой монеты.

— Я сейчас при деньгах. Если пятьдесят луи тебя устроят…

— Пятьдесят луи! Нищенская сумма! Если бы пятьдесят тысяч франков! Вот что мне нужно, и немедленно. Ах, если бы у меня были пятьдесят тысяч франков!

— И что бы ты сделал?

— Я смог бы воспользоваться величайшим открытием века и стал бы Королем Золота.

— А зачем тебе становиться Королем Золота?

— Не задавай глупых вопросов! Во-первых, чтобы жениться на мадемуазель Марте, во-вторых, чтобы удовлетворять все ее прихоти, все фантазии, капризы… Начнем с за́мка…

— В Испании, конечно?

— В Андалузии, а почему бы и нет? Затем я предложил бы мадемуазель Марте…

— Которая уже была бы мадам Фортэн!

— Безусловно! Я бы ей предложил яхту, дом на Елисейских полях, шале в Трувиле, виллу в Ницце и тысячу других вещей! Но у меня нет этих проклятых пятидесяти тысяч франков! Я хочу их иметь, они меня преследуют, мучают меня…

— Это так серьезно?

— Посмотри, и ты сам скажешь, не должен ли любой обладатель пятидесяти тысяч франков приползти ко мне на коленях, умоляя принять эту сумму. Видишь эту маленькую пластинку?

— По-моему, она из свинца.

— Нет, это новый, открытый мною металл.

— Ах, черт!

— У него еще нет названия. Я изобрел его, опираясь на периодическую таблицу Менделеева. Понимаешь?

— Ни слова.

— Ничего, я потом объясню. Смотри!

— Вот здорово! Твой безымянный металл притягивает золото, как магнит железо!

— Ну да! Именно так. Как магнит железо. Но с невероятной силой и чувствительностью. Я уже проделал массу опытов, и всегда в моем металле присутствовала исключительная избирательность на золото.

— Действительно чудо.

— Я смешал опилки железа, цинка, серебра, никеля, платины и золота, и тотчас же моя пластина произвела селекцию — к ней притянулись только золотые крупинки.

— Погоди, надо дать новому металлу имя.

— Я назвал его металл X, как Рентген свои лучи.

— Не годится. Я буду его крестным. Жизнь ему дал ты, и я хочу дать ему имя. Мы назовем его… Да! Назовем его леониум! Неплохо для металла — леониум.

— Действительно красиво. Спасибо. Но поговорим о серьезных вещах. Ты только представь себе последствия этого открытия! Предположим, что мы водрузим на алмазный цоколь легчайшую стрелку из моего металла…

— Леониума!

— Да-да, со временем я привыкну к его названию. Так вот, получится что-то вроде компаса. Ты следишь за моей мыслью?

— Да, продолжай.

— Золото воздействует на стрелку с расстояния многих метров, даже если между ними расположить металлический экран.

— Неслыханно!

— Тем не менее это факт. Я утверждаю, что держу в руках тайну всех золотых шахт мира. Возьмем, к примеру, золотые шахты Клондайка на границе Аляски и Канады…

— Там, кажется, невероятно холодно?

— От сорока до пятидесяти градусов ниже нуля.

— Перестань, ты устроишь мне воспаление легких!

— Под вечной мерзлотой скрыты миллиарды тонн, неисчерпаемые запасы золота, то, что золотодобытчики называют «золотым морем». Скалы из золота, погребенные в вечном льде, которые, скорее всего, никогда не откроются человеку…

— Но как же? А леониум? Указатель золота? — возбужденно заговорил журналист. — Ведь если стрелка притягивается золотом даже на большом расстоянии, она выведет нас прямо на залежи, тщетно разыскиваемые золотоискателями Юкона.

— A-а, ты понял! Ну что, названия Аляска, Юкон, Клондайк больше не заставляют тебя дрожать от холода?

— Честное слово, нет! Эта сосулька, что гнездится под моей кожей, вроде начинает оттаивать.

— Ты веришь в мое открытие?

— Полностью!

— Отлично! Теперь понимаешь, почему мне нужны пятьдесят тысяч франков? Необходимо получить чистый леониум, затем в глубокой тайне организовать экспедицию на Клондайк.

— Обязательно!

— Ты не поверишь, но я не смог занять ни су под это открытие, которое тебе кажется таким бесспорным.

— Какая глупость! Мещанская глупость наших капиталистов!

— В Америке, где деньги не хранят в кубышке, как у нас, у меня уже было бы сто тысяч долларов. А ведь я обращался к самым образованным и умным людям, но они не захотели даже выслушать меня. Если бы ты видел их лица при словах «пятьдесят тысяч франков»!

— О, наш буржуа крепко держится за свой старый добрый чулок с монетами!

— В конце концов, отчаявшись, я обратился к одному богатому промышленнику, который живет на вилле «Кармен». Считая его человеком передовых взглядов, я думал, что ему доступны новые современные идеи. Он рассеянно меня выслушал, но, услышав о деньгах, решил, что я сумасшедший, и выставил вашего покорного слугу за дверь. Я упирался, высказал в довольно резких выражениях все, что о нем думаю, и ушел. Хотя, как потом мне стало ясно, у него были все основания сердиться.

— Какие основания?

— Об этом ты узнаешь немного позже.

— Не огорчайся! Пусть месье Грандье по глупости отказал тебе, я уверен, что рано или поздно пятьдесят тысяч франков найдутся.

В этот момент беседа друзей была прервана топотом тяжелых сапог, сопровождавшимся позвякиванием шпор, и грубый голос произнес перед самой дверью: «Имейте в виду, он не уступит силой троим, поэтому будьте поблизости».

В дверь дважды постучали.

— Войдите! — ответил удивленный Фортэн.

На пороге показался участковый жандармский инспектор. Не здороваясь, с мрачным видом он подошел к Леону:

— Вы Леон Фортэн?

— Да, это я. Но вы могли бы сказать «господин Леон Фортэн».

— Именем закона я вас арестую.

— Меня? Что за чушь! В чем меня обвиняют?

— В том, что этой ночью вы перерезали горло Лефебр-Мартену с улицы Сен-Николя.

Услышав это чудовищное обвинение, Леон Фортэн не удержал возмущенного возгласа:

— Я — убийца?! Но такое может сказать только последний негодяй!

— Молчите и повинуйтесь, иначе…

— Вы говорите невероятные вещи… Я честно трудился всю жизнь…

— Это меня не касается. Вот ордер на ваш арест.

Поль Редон попробовал вмешаться. Жандарм с подозрением посмотрел на незнакомца. Он видел его утром на месте преступления, где тот что-то разнюхивал.

— Я говорю не с вами, — пробурчал представитель власти, — а если будете вмешиваться, то я упрячу за решетку и вас. Так что прекратите разговоры. А вы, Леон Фортэн, следуйте за мной.

Бедный молодой ученый бросил тоскливый взгляд на свою маленькую, но столь дорогую ему лабораторию, и у него перехватило горло. Он хотел бы обнять отца и мать, сказать им, что ни в чем не виновен, но их не было рядом. Что же, возможно, это было к лучшему.

— Я все им объясню, не волнуйся, я поддержу их. — Поль горячо сжимал руки друга. — А ты наберись терпения, вот увидишь, все прояснится; ведь я здесь, я сумею узнать правду, несмотря на магистратуру и жандармов.

— Как вы смеете! — возмутился жандарм.

— Я утверждаю, — резко сказал репортер, — что расследование сегодня утром велось неквалифицированно и людьми, ничего в этом не понимающими. Теперь представители власти арестовывают ни в чем не повинных людей, да к тому же пытаются запугать свидетелей ареста. Но уверяю, со мной такой номер не пройдет, и вам скоро придется горько каяться в содеянном. А сейчас я иду с моим другом.

ГЛАВА 3

Тяжкий путь. — Настоящий друг. — В магистратуре. — Предупреждение. — Допрос. — Цветы Леона Фортэна. — Дама в голубом. — Улики множатся. — Окровавленный блокнот. — Вы убийца!


Полицейский не нашелся, что ответить на резкий выпад журналиста, и молча сделал молодым людям знак следовать за собой. На улице второй жандарм с трудом удерживал разъяренную толпу, которая при появлении Поля и Леона разразилась криками: «Вот они, негодяи! Бандиты! Смерть, смерть убийцам!»[2] Особенно безумствовали женщины, стараясь дотянуться до молодых людей, ударить их или расцарапать лица.

Леон Фортэн, гордо выпрямившись, не сводил с беснующейся толпы возмущенного и презрительного взгляда. Поль Редон, которого не покидало его обычное хладнокровие, произнес с едкой усмешкой:

— Как говорится, глас народа — глас Божий. Не очень-то лестно для Всевышнего!

Поль не отставал от несчастного Леона ни на шаг. Продираться сквозь разъяренную толпу, потерявшую разум и охваченную жаждой мести, разделяя с другом чудовищные угрозы и оскорбления, — это ли не высшее доказательство любви и дружбы?.. Наконец пытка закончилась, и наши друзья оказались в мэрии, где уже находились следователь и помощник прокурора, приехавшие из Версаля, а также мировой судья из Сен-Жермена.

— Мужайся, Леон! — Редон по-братски расцеловал друга. — Здесь какая-то ловушка или ужасное недоразумение, а может, и то и другое вместе. Во всем этом я разберусь, не сомневайся.

— Спасибо, дорогой Поль, спасибо. Когда увидишь моих родителей, скажи им, что они могут смело смотреть людям в глаза, потому что их сын невиновен, он достоин их любви и уважения.

— Эй, довольно! — грубо крикнул полицейский.

Журналист понял, что больше ему здесь нечего делать, и собрался уходить. Но в этот момент он встретился взглядом с помощником прокурора, который, узнав Поля, сердечно протянул ему руку и любезно поинтересовался состоянием его здоровья. Воспользовавшись удобным случаем, молодой человек отвел своего собеседника в сторону.

— Дорогой мой, — тихо сказал он, — поверьте, вы совершаете ужаснейшую судебную ошибку. Клянусь, мой друг невиновен.

— Рад бы ошибиться, но факты не в пользу господина Фортэна. Против него выдвинуто тяжкое обвинение.

— Какие факты? Какое обвинение?

— Пока это судебная тайна.

— Хорошо! Но вы можете предоставить мне полную свободу действий для частного расследования?

— Охотно.

— В таком случае распорядитесь, в частности, о свободном доступе к месту происшествия.

— Договорились.

— Спасибо! В свою очередь, постараюсь когда-нибудь быть вам полезен. И еще раз, послушайте моего совета, не торопите это дело, предупреждаю, вы можете сильно погореть, если совершите судебную ошибку, а ее вероятность в данном случае более чем велика.

— Да-да, спасибо. — По тому, как говорил помощник прокурора, было видно, что предостережения Поля не возымели должного действия. — Через два часа после ленча мы пойдем с обыском к обвиняемому. Примете участие?

— Обязательно. До встречи.

Редон ушел. В зале остались только трое чиновников магистрата, протоколист, участковый жандарм и Леон Фортэн. Следователь отправил полицейского в коридор, строго наказав никого не пускать. Затем он вежливо предложил молодому ученому сесть и приготовился немедленно учинить ему допрос. Это был один из тех мучительных допросов, которые могут совершенно сбить с толку даже невиновного человека.

Сначала записали имя, фамилию и данные обвиняемого:

Фортэн, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, ассистент на факультете Сорбонны с жалованьем 250 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лаффите, три или четыре раза в неделю ездит на работу в Париж, проездной билет третьего класса Западной железнодорожной компании.

В то время как протоколист быстро записывал сведения об обвиняемом, следователь, глядя Леону прямо в глаза, неожиданно спросил:

— Вы знакомы с господином Грандье?

При этом вопросе, который, казалось бы, не имел никакого отношения к совершенному убийству, Фортэн покраснел, явно смутился и пробормотал:

— Да, конечно, я знаю месье Грандье, но очень мало, мы с ним беседовали однажды при обстоятельствах довольно щекотливых, по крайней мере для меня.

— Уточните, пожалуйста, при каких именно обстоятельствах?

— Охотно, потому что наша единственная встреча, хотя она и была не из приятных, не оставила все же во мне ни досады, ни горечи. Видите ли, я изобретатель и, конечно, очень беден. Мне понадобилась крупная сумма денег, чтобы реализовать одно из своих открытий, которое может перевернуть всю мировую экономику. На прошлой неделе я ходил к господину Грандье попросить эту сумму.

— И как велика сумма? — небрежно спросил следователь.

— Пятьдесят тысяч франков.

При этом точном ответе следователь сузил глаза и усмехнулся.

— Значит, вы признаете, что хотели занять у господина Грандье пятьдесят тысяч франков?

— Мне нечего скрывать, хотя, признаюсь, эта попытка была с моей стороны самой последней глупостью.

— Где вы были вчера в полдень?

— В лесу.

— В котором часу вы завтракаете?

— В двенадцать. Вообще-то в это время я обычно уже бываю дома, но вчера вернулся только в час.

— Почему же нарушился постоянный распорядок?

— Неожиданная задержка в лесу. Меня обогнала лошадь без всадника, вся взмыленная и чем-то очень испуганная. Я попытался ее остановить, но она сбила меня с ног, и, оглушенный, я упал.

— Сколько было времени в этот момент?

— Примерно четверть первого, не больше.

— Сколько времени вам понадобилось, чтобы вернуться домой?

— Около десяти минут.

— Почему же вы вернулись только в час?

При этом вопросе молодой ученый во второй раз сильно покраснел и так смутился, что не заметить этого было невозможно.

— Будьте любезны ответить со всей откровенностью, — потребовал следователь, — говорите только правду.

— Уверяю вас, месье, то, чем я был занят в лесу, не имеет к расследуемому делу никакого отношения.

— В ваших интересах исчерпывающе ответить на мой вопрос.

— Хорошо. Когда я пытался остановить лошадь, у меня в руках был большой букет цветов. — Фортэн сделал над собой усилие. — Я не смог удержаться на ногах, лошадь меня опрокинула, букет оказался у нее под копытами. Не хотелось возвращаться без цветов, и пришлось потратить время, чтобы нарвать новых.

— Не могли бы вы мне сказать, для чего собирали цветы? — иронично улыбаясь, спросил следователь.

— Нет, месье, — твердо ответил Леон, — не могу и не хочу.

— Подумайте о последствиях, которые будет иметь ваше молчание, тем более что вся эта история выглядит неправдоподобно.

— Это моя тайна, и я вам ее не открою.

— Как хотите. Кого вы встретили в лесу?

— Насколько помню, никого.

— А вас тем не менее видели.

— Вполне возможно, потому что я не скрывался. Тем лучше, значит у меня есть свидетели.

— Да, конечно, но…

Следователь наклонился к протоколисту, который немедленно вышел и через несколько минут вернулся в сопровождении Филь-ан-суа и Папийона, полицейских — помощников Жервэ. Оба все еще были в костюмах бочара и железнодорожника.

— Узнаете этого господина? — спросил следователь у Папийона.

— Да, сударь, я встретил его вчера в лесу, когда мы остановили лошадь нашего бедного патрона. Мой товарищ вернулся в Мезон-Лаффит верхом, я же пошел пешком и заметил господина, который здесь перед вами. Он казался очень возбужденным, что и привлекло мое внимание. А главное, его одежда была в беспорядке, покрыта пылью, шляпа раздавлена. Все свидетельствовало о недавней борьбе. Я был под впечатлением исчезновения Жервэ, а потому, увидев человека, вид которого никак не вязался с простой прогулкой, стал следовать за ним. Возвращаясь в Мезон-Лаффит, он прошел вдоль изгороди, затем мимо ограды богатой виллы и положил позади одного из столбов букет, который держал в руках. После этого он снова пустился в путь, я же последовал за ним на расстоянии примерно двухсот метров, но успел заметить элегантную даму в голубом, ее лицо скрывал кружевной зонтик. Она поспешно взяла букет.

— Вы знаете имя этой дамы?

— Да, она живет на вилле «Кармен».

— Ну, что скажете, господин Фортэн?

— Скажу, — возмущенно воскликнул молодой человек, — что это все приемы и ухватки простого шпика, филера и я не желаю их обсуждать.

Полицейский побледнел и с ненавистью взглянул на говорившего.

— Итак, я последовал за месье, — продолжал он по знаку следователя, — чтобы узнать, кто он и где живет, поскольку вся эта история показалась мне подозрительной. Удовлетворив свое любопытство, я кинулся на поиски Жервэ. Мы отыскали его только вечером в больнице Сен-Жермена. Он был туда доставлен в безнадежном состоянии, нас не узнал и не смог ничего рассказать о совершенном на него покушении.

— Вы по-прежнему считаете, что имело место покушение, а не несчастный случай?

— Конечно! Утверждаю также, что этот господин, который был занят маргаритками в лесу так близко от места преступления, имеет к нему самое прямое отношение.

Впервые за все это время Леон занервничал, несмотря на свою выдержку и усилия сохранить спокойствие.

— Послушайте, что происходит? Чего вы от меня хотите? Сначала арестовывают по подозрению в убийстве, совершенном этой ночью, не имея никаких доказательств; затем появляется полицейский и под предлогом, что я собирал в лесу цветы, обвиняет меня еще в одном убийстве! Но что самое удивительное, что судейские работники, люди здравого смысла и защитники права, не только не возмущены всем этим безобразием, но и соглашаются с ним, допуская, что человек с незапятнанной репутацией, известный своими научными трудами, может в один день превратиться в преступника… Чудовищно! Я протестую против ущерба, нанесенного моей репутации.

Следователь ответил не сразу. Он медленно вытащил из кармана маленький пакет, завернутый в обрывок газеты. Когда он развернул бумагу, обнаружилась небольшая записная книжка и карандаш, схваченные резинкой.

— Узнаете? — спросил он Фортэна ледяным тоном.

— Узнаю, это мой блокнот. Я потерял его вчера, возможно, в лесу, когда пытался остановить лошадь, — с готовностью ответил молодой человек.

— Действительно? А не могли бы вы мне объяснить происхождение кровавых пятен, которые покрывают обложку и некоторые страницы?

— Очень просто: я испытываю на морских свинках новый анестезирующий препарат, вскрываю их и тут же делаю записи в блокноте. Работать приходится очень быстро, мне даже некогда вымыть руки, и, конечно, на блокноте остаются пятна.

— Вы лжете, совершенно напрасно нагромождая одну небылицу на другую. А правда такова: господин Грандье отказывает вам в пятидесяти тысячах франков, тогда вы начинаете ежедневно шантажировать несчастного, угрожаете ему и его семье и доводите до самоубийства.

— Я?! Шантажировать господина Грандье… Да это бред какой-то!

— Молчите! Ваши письма у нас в руках. Затем, чтобы терроризировать господина Грандье и заставить его дать вам требуемую сумму, вы убиваете беднягу с улицы Сен-Николя.

— Мои письма? Какие письма? — пролепетал потрясенный Леон. — Я никогда ему не писал.

— Да-да, ваши письма с красной звездой. Почерк, которым они написаны, поразительно схож с почерком из записной книжки. И вы не в лесу ее потеряли. Знаете, где она была найдена? На улице Сен-Николя, у кровати, на которой лежала ваша жертва с перерезанным горлом.

ГЛАВА 4

Редон работает. — Первые следы. — Гипсовые слепки. — Паутина. — Брючная пуговица. — Остерегайтесь попасть впросак. — В Сен-Жермене. — Англичанин. — Новые сведения. — Возвращение в Париж. — Камера хранения. — Разговор по телефону. — Удар ножом.


Надо сказать, что, пока допрашивали несчастного Леона Фортэна, его друг не терял времени зря.

Прежде всего он отправился на место происшествия.

Вход охранялся, но у Редона было официальное разрешение помощника прокурора, и он смог проникнуть во двор. В одном его углу находилось помещение для стирки белья, в другом — сарай, у забора были сложены дрова. Вся территория занимала около ста квадратных метров. Дом, хозяйственные постройки и ограда имели запущенный вид. Что касается личности убитого, то это был уже пожилой человек, лет шестидесяти, он слыл оригиналом, скупцом, сторонился людей и жил одиноко со старой глухой служанкой. Теперь он лежал мертвый на своей кровати. В окна спальни можно было различить очертания его тела под окровавленной простыней, а возле — погруженную в молитву монахиню.

Репортер начал с того, что обошел двор по периметру, тщательно осматривая каменную ограду, крытую по верху черепицей. Он искал место, где преступник перелез через стену и проник во двор. И действительно, вскоре Поль обнаружил у подножия стены, возле фруктового дерева, несколько кусочков обрушившейся черепицы, а рядом на клумбе — два свежих и очень четких отпечатка ног.

«Здесь убийца перелез через стену, — решил Редон. — Высота ее не больше двух с половиной метров, так что прыжок ничем ему не грозил».

Еще утром, осматривая место преступления, молодой журналист понял, что убийца проник в дом через одно из окон первого этажа, но отметил, что на земле не валялось осколков. Теперь он вернулся к этому окну и, оглядев его более внимательно, увидел, что стекло не разбито, а аккуратно вырезано алмазом. Вдоль рамы, вернее, вдоль замазки, которой рама была обмазана, проходила ровная тонкая полоска оставшегося стекла.

В силу специфики своей работы молодой человек хорошо знал воровские приемы извлечения стекла единым блоком. Большую роль в этой операции играет кусок смолы, который взломщик прикрепляет к середине вынимаемого стекла и за который держится, вырезая стекло алмазом и извлекая его из рамы.

Прекрасно понимая, что убийца не должен был унести с собою вырезанное стекло, Редон осмотрелся вокруг. Поиски не заняли много времени — стекло просто прислонили к стене под окном. По всему было видно, что работал профессионал. Рассматривая свою находку, журналист обнаружил прилипшие к смоле два темных и слегка вьющихся волоса длиной не менее пятнадцати сантиметров.

— Черт возьми! Вот это удача! — обрадовался Поль. — Убийца, видимо, носит бороду. Волосы, а также следы на клумбе — это уже кое-что, есть за что зацепиться. Необходимо немедленно снять слепки.

Молодой человек вышел за ворота и спросил у сторожившего вход жандарма адрес гипсовой мастерской. Бегом, задыхаясь и потея в своей меховой накидке, он бросился туда и купил полкило гипса, а потом так же быстро, с пакетом под мышкой, вернулся обратно. Поль не замечал, что был весь обсыпан белой гипсовой пылью, что люди на улице его сторонились, а жандарм у ворот посмотрел как на сумасшедшего: он торопился.

Набрав в колодце ведро воды и разыскав в прачечной тазик, Редон стал размешивать гипс, не обращая внимания на летевшие во все стороны брызги. Доведя массу до нужной консистенции, он осторожно наполнил ею два углубления от ботинок ночного посетителя. Жандарм очень заинтересовался манипуляциями журналиста и подошел посмотреть на его работу.

— А вы хитрец, месье, честное слово! Очень удачная мысль. Для суда это убедительная улика.

— Надеюсь, вы не откажетесь засвидетельствовать ее достоверность?

— Конечно нет. И чтобы помочь правосудию, подпишусь под всеми доказательствами, которые вы сумеете здесь найти.

Пока гипс затвердевал, Редон вошел в дом; вежливо объяснив монахине причину своего вторжения, он заглянул в комнату убитого. Как снаружи, так и внутри сего жилища порядка не наблюдалось: везде лежала пыль и клочьями висела паутина. В алькове, в складках полога кровати журналист увидел паука, который уже заканчивал реставрировать свои сети.

«Не исключено, что паутина порвалась в момент убийства, — размышлял журналист-сыщик. — Убийца наклонился над кроватью, занес над жертвой руку с кинжалом и задел за паутину».

Редон попробовал воспроизвести эту сцену: он наклонился над кроватью, потом резко выпрямился. Получалось, что человек его роста задевал за паутину, а несколько более высокий должен был стукнуться рукой о верхнюю раму полога, паутина, следовательно, осталась бы цела. Итак, внешний облик убийцы постепенно прояснялся.

Молодой человек продолжил обследование комнаты, открывая ящики, изучая следы на пыли, но ничего интересного больше не нашел и уже собирался уходить, как вдруг почувствовал под ногой что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, обыкновенную брючную пуговицу, которая, по всей видимости, оторвалась не сама, но была вырвана с мясом — в месте пересечения ниток виднелся маленький кусочек ткани. Пуговица была крупной, имела необычную форму, на ней полукругом располагались слова: «Барроу Т., Лондон», что, безусловно, означало имя портного и его адрес.

«Значит, — размышлял Редон, — этой ночью или рано утром сюда приходил некто, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, что это были члены магистрата, и, тем более, мой бедный друг Леон. Черт возьми! Неужели убийца — англичанин? Ну что же, пойдем поглядим, готовы ли слепки».

Он бережно завернул пуговицу в платок и бегом спустился по ступенькам. Гипс к этому времени уже схватился. С бесконечными предосторожностями Поль руками расчистил землю и вытащил два великолепных слепка следов, во всех деталях воспроизводивших подробности оставившей их обуви. Это были, вне всякого сомнения, ботинки английского производства, ботинки, рассчитанные на длинную, плоскую и узкую ступню, которой англичане чрезвычайно гордятся, как национальным отличительным признаком. Журналист был невероятно рад. Он держал в руках конец путеводной нити, конечно, еще очень тонкой и хрупкой, но достаточной, чтобы продолжать расследование.

«Ну что же, — потирал руки Редон, — это англичанин, а раз англичанин, то он должен жить в Сен-Жермене. Быстро туда!»

Не теряя ни минуты, он отправился за наемным экипажем. В ожидании лошадей по возможности привел себя в порядок и набросал несколько строк для помощника прокурора: «Не имею возможности присутствовать при обыске. Иду по настоящему следу. Подробности завтра в прокуратуре. Повторяю: берегитесь попасть впросак! Ваш Редон».

Через несколько минут Поль уже катил в Сен-Жермен. Приготовившись обойти все отели, он, поразмыслив, решил начать с самого шикарного — «Генрих IV». Редон заявился в знаменитый отель в плачевном виде, но поскольку его там хорошо знали, то впустили и только с любопытством на него поглядывали. Сердечно поздоровавшись с директором гостиницы, журналист отвел его в сторону:

— Не останавливался ли у вас некий джентльмен примерно моего роста, с длинной темной бородой, обладатель ноги… английского образца, скажем так?

— У нас проживал только один англичанин, отвечающий этому расплывчатому описанию, но…

— Он уехал?

— Да, три часа тому назад.

— Ах, какая досада! Адреса, конечно, не оставил?

— Уехал в Лондон, как я понял.

— Можете сказать мне хотя бы его имя?

— Безусловно. Его зовут Фрэнсис Бернет. Приехал из Индии и здесь оставался не более трех недель.

— Спасибо! Как жаль, что я его упустил! У меня к нему дело, не терпящее отлагательств. Могу я поговорить с обслуживавшим его лакеем?

Знаменитому репортеру столичных газет отказа не было ни в чем. Директор приказал немедленно позвать номерного лакея Феликса и предоставил его в полное распоряжение Поля. Наедине с лакеем Редон вытащил из кармана два луидора, положил их на ладонь Феликса и спросил без обиняков:

— Скажите, вы ведь знаете, что подчас у меня бывают странные фантазии, даже причуды?

Тот ответил серьезно, как хорошо вышколенный слуга:

— О, месье вправе иметь любые фантазии, какие ему вздумается.

— Я нашел сегодня утром брючную пуговицу, — продолжал журналист легким тоном, хотя сердце прыгало у него в груди от волнения, — причем в таком месте, где она никак не должна быть. Подозреваю, что хозяином пуговицы является господин Бернет, и это, признаюсь, меня сильно задевает.

Лакей улыбнулся и закивал головой, давая понять, что ему все ясно с полуслова.

— Я думаю, Феликс, — продолжал свою игру Поль, — что профессиональный долг не помешает вам сказать, обоснованны ли мои подозрения. Впрочем, посмотрите сами.

Журналист вынул из платка пуговицу и показал ее лакею, который без колебаний подтвердил, что она действительно от одежды господина Бернета.

— Она такая же, как остальные, и на ней то же имя — Барроу Т., Лондон. Я могу это утверждать, потому что сегодня утром господин Бернет велел мне пришить к брюкам пуговицу, поскольку прежняя была оторвана с мясом.

— Ах, этот пройдоха англичанин! — прошептал Редон полушутя-полусерьезно. — Я, значит, не ошибся, к моему сожалению. И что, он неплохо сложен? Не хуже меня, верно?

— Именно так. Ему лет сорок, плотный, плотнее вас, без особых примет, похож на боксера, носит темные очки.

— Он уехал сегодня?

— Да, месье.

— С чемоданами?

— Один чемодан и два английских кофра из ивовых прутьев, обтянутых пропитанным полотном.

— Большое спасибо, Феликс, держите, — сказал Редон, протягивая еще один луидор рассыпавшемуся в благодарностях лакею.

Узнав все, что нужно, репортер покинул отель, расплатился с экипажем и помчался на вокзал, но на поезд до Парижа он все же опоздал. В ожидании следующего Поль вспомнил, что с утра ничего не ел, а было уже четыре часа дня, не грех и подкрепиться; два сэндвича, сигарета, стакан малаги и немного терпения… Через полчаса Редон уже ехал в Париж, увозя с собой слепки со следов человека, которого, он был уверен, звали Фрэнсисом Бернетом.

Через пятьдесят минут поезд остановился на вокзале Сен-Лазар. Поль верно рассудил, что пассажиры из Сен-Жермена редко везут с собой большой багаж. Поэтому он стал расспрашивать служащих о человеке, отвечающем описанию господина Бернета и обремененного двумя английскими кофрами из ивовых прутьев и чемоданом. Однако его никто не видел, никто не выгружал два кофра, принадлежащих одному пассажиру. Твердо зная, что терпение — основа всякого расследования, Поль не терял надежды. Он бродил по вокзалу, заговаривал то с одним, то с другим, снова и снова задавая те же вопросы и раздавая чаевые. В конце концов ему удалось узнать, что некто, плотного телосложения, невысокого роста, с темной бородой, похожий на англичанина, покинул вокзал, но только с одним ивовым кофром и чемоданом.

«Это он, — сказал себе Редон. — Но где же второй кофр? Ах, Боже мой, да в камере хранения!»

С помощью еще одного золотого журналист проник в камеру хранения и сразу же увидел интересовавший его предмет. Ошибки быть не могло, на кофре виднелась надпись: «Господин Фрэнсис Бернет, эсквайр, Лондон». Поль подумал, что весь день ему крупно везло и что он не терял времени даром. Несмотря на усталость, он решил сразу же позвонить помощнику прокурора, который конечно же успел наделать массу ошибок. Поль вошел в телефонную будку и попросил соединить его с прокуратурой Версаля. Через несколько минут к телефону подошел помощник прокурора:

— А, дорогой Редон! Я только что вернулся из Мезон-Лаффита вместе с нашим арестантом. Он продолжает все отрицать, даже очевидные факты и доказательства. Однако убийца он, и не пытайтесь его оправдывать.

— Дорогой мэтр, убийца — англичанин, некто Фрэнсис Бернет. В настоящий момент необходимо арестовать его кофр в камере хранения вокзала Сен-Лазар. Нужно также, чтобы специальная бригада прочесала все парижские отели и задержала самого Бернета. Я дам его описание. А еще установите наблюдение за кассами всех вокзалов. Что касается Фортэна, то гарантирую, вы первый заявите, не позже чем через три дня, о невиновности бедняги. До встречи завтра утром в прокуратуре Версаля.

— Но послушайте, Редон, что все это значит?

— Делайте, что я говорю, и вы будете потом меня благодарить. Прощайте. Сегодня же напишу в газетах все, что знаю об убийстве, и намекну о возможности судебной ошибки, но постараюсь спасти ваше лицо, как говорят китайцы.

Редон вернулся домой, спрягал свои трофеи, переоделся и с аппетитом пообедал. Затем он обежал редакции и дал об убийстве в Мезон-Лаффите убедительную информацию, вызвавшую самый живой интерес. Вечером журналист вернулся на улицу Ларошфуко, где он жил в небольшом доме, расположенном в саду, отпустил своего кучера, позвонил, назвал себя перед каморкой консьержки и пошел по аллее, разделявшей два строения. На полдороге к дому Поля грубо толкнул какой-то мужчина, шедший навстречу. Молодой человек едва успел заметить сверкнувший сталью кинжал, лезвие которого тут же вонзилось ему в грудь. Он почувствовал сильный удар и, даже не успев вскрикнуть, тяжело упал на землю. Последней в его меркнущем сознании была мысль о Леоне Фортэне: «Мой бедный друг, кто теперь тебя защитит?»

ГЛАВА 5

Брат и сестра. — У родителей обвиняемого. — Дружеский разговор. — Мадемуазель Марта. — Удивление жителей. — Обвинения против Леона. — Помощник прокурора и следователь. — Известие об убийстве репортера. — Содержимое кофра.


Обилие информации о разного рода преступлениях, ежедневно изливаемой газетами на общество, привело к тому, что для многих подобное чтение превратилось в своего рода наркотик. Обыватель не прочь пощекотать себе нервы рассказами о пролитой крови, посмаковать кошмарные подробности, подсчитывая количество дырок от пуль в трупах, и обсудить таинственные обстоятельства всех этих драматических событий. Маленькие городки и местечки благодаря совершаемым в них преступлениям за одно утро становятся известны всей Франции, что вызывает гордость у их обитателей.

Убийство в Мезон-Лаффите было именно из того разряда преступлений, которые держат в напряжении любителей подобных драм, подстегивая и питая их любопытство. Давненько уже не было ничего подобного. Во-первых, красная звезда, вырезанная ножом на левом виске жертвы с улицы Сен-Николя. О эта красная звезда! Затем найденный на полу около кровати блокнот Леона Фортэна, местного уроженца и известного, уважаемого всеми ученого. Самоубийство господина Грандье в результате беспощадного недельного шантажа, ужасных угроз в конвертах, запечатанных той же красной звездой. Расследование магистратуры. Не очень понятные действия журналиста Поля Редона и, наконец, исчезновение полицейского агента Жервэ, найденного позднее при смерти на лесной дороге. Городок гудел как пчелиный улей.

Отец и мать Леона Фортэна пребывали в полном отчаянии. Надо сказать, что вначале общественное мнение было решительно против них, однако ситуация постепенно стала меняться, и, хотя большинство продолжало бросать камни в молодого ученого, некоторые поднимали свои голоса и в его защиту.

Похороны Лефебр-Мартэна и господина Грандье совершались в один и тот же день и час в присутствии всего населения городка. У Лефебр-Мартэна родных не было, и за гробом шла лишь престарелая служанка. Похоронный кортеж господина Грандье состоял из двух человек, это были сын и дочь покойного. Бедные дети! Они остались одни, без средств к существованию, и ни одна родственная душа не поддерживала их в эту страшную минуту.

Сыну господина Грандье, учившемуся в одном из парижских лицеев, едва минуло шестнадцать. Этот красивый юноша со страдальчески искаженным лицом и красными глазами не мог удержаться от бурных рыданий. Его сестра была двумя годами старше. Несчастная девушка до сих пор находилась под впечатлением ужасной картины, представшей ее взору, когда она нашла обожаемого отца с размозженным черепом на полу кабинета.

По окончании траурной церемонии, когда присутствующие уже расходились, девушка что-то шепнула брату, он согласно кивнул, и они, взявшись под руку, твердым шагом покинули кладбище. Однако, вместо того чтобы вернуться к себе на виллу, брат и сестра, ко всеобщему изумлению, вошли в дом Леона Фортэна. Старики родители, которые все эти ужасные дни не знали, куда деваться от горя и стыда, были потрясены их приходом. Молодая девушка медленно сняла вуаль.

— Я Марта Грандье, а это мой брат Жан, — сказала она.

— Мадемуазель Грандье, вы здесь… — Старики не верили своим ушам.

— Вашего сына Леона… месье Леона обвиняют в ужасном преступлении, но он невиновен, я это знаю. Мы с братом искренне желаем ему помочь, надеюсь, что нам удастся его спасти.

При этих словах лицо старой женщины озарилось радостью.

— Невиновен, конечно же он невиновен! — Она бросилась к девушке, сжала ее в объятиях и, совсем потеряв голову, задыхаясь и плача, забормотала: — Я отдам жизнь за ваши слова. Берите мою кровь, мою старую плоть, последнее дыхание за веру в моего сына. Ведь вы его знаете.

— Меньше, чем вы думаете. — Мадемуазель Грандье печально улыбнулась. — Видите ли, каждый день, и уже довольно давно, ваш сын приносил мне букет скромных лесных цветов. Я считала возможным их принимать, потому что преподносились они с большим тактом и уважением. Я даже не знала его имени — во всяком случае до тех пор, пока господин Фортэн не пришел поговорить с моим отцом об одном деле. Теперь на нас обрушилось несчастье. Наш отец умер, завещав нам отомстить за него.

— И мы отомстим! — энергично вмешался юноша.

— Отомстить преступнику и оправдать вашего сына, — продолжала мадемуазель Марта, — вот какова теперь цель нашей жизни. Не правда ли, Жан?

— Да, сестра.

Старики с неподдельным восхищением смотрели на юных брата и сестру, поселивших в их сердцах надежду. И действительно, было что-то бесконечно трогательное и одновременно вызывавшее уважение в этих детях. Оставшись почти без средств к существованию, не имея никакого жизненного опыта, они были исполнены той нравственной силы и той веры в свою правоту, которые сдвигают с места горы и творят чудеса.

Марта Грандье была выше среднего роста; с прелестно очерченной женственной фигурой она совершенно не походила на тех худых и изнеженных кукол, которых ввел в моду капризный вкус конца нашего странного века. Светлые золотистые волосы молодой девушки, густые и волнистые, составляли изумительный контраст с большими черными глазами, светившимися порой каким-то особенным блеском; тонкий нос с нервными ноздрями и твердый подбородок, говорящие, как утверждают физиогномисты, о недюжинной воле и бурном темпераменте, восхищали правильностью линий, а нежная и мягкая улыбка придавали лицу не передаваемое словами очарование. Противоречивые, казалось бы, черты составляли тем не менее гармоничное целое, отражая неординарный характер Марты Грандье, которому в равной мере были свойственны нежность и энергия, мягкость и решительность.

Ее брат, несмотря на темные волосы и голубые глаза, очень походил на сестру, с той лишь разницей, что его лицо было лицом настоящего мужчины, наделенного и смелостью, и решительностью, и необузданностью нрава.

Старики Фортэн усадили молодых людей, и они долго разговаривали вчетвером, пока брату и сестре не пришла пора возвращаться на виллу, где их ждало печальное одиночество и горькие воспоминания об утраченном семейном счастье. Теперь у них было много забот. Им предстояло разобрать дела отца, собрать то, что осталось от былого состояния, заняться долгами, если они были, рассчитать прислугу, перестроить и заново организовать свою жизнь.

Мамаша Фортэн в полной мере обладала чуткостью и здравым смыслом, а посему предложила мадемуазель Марте, опасаясь ее неопытности в житейских делах, свою помощь.

— В хозяйственных и других домашних проблемах всегда возникает масса вопросов, которые покажутся вам очень сложными просто потому, что вы с ними не сталкивались. Сущие пустяки могут иногда поставить в тупик, — сказала она.

— Да, конечно, без сомнения, вы правы.

— Так вот, может, я смогу быть вам полезна… Только умоляю, пожалуйста, не отказывайтесь, не лишайте меня радости… Согласны?

— Ну конечно! Я вам очень благодарна.

— Тогда пойдемте. Сдается мне, чем раньше мы начнем, тем лучше…

И все трое покинули дом, оставив папашу Фортэна одного.

Можно себе представить, какое волнение и интерес возбудила эта троица у жителей поселка. Обитатели Мезон-Лаффита просто не могли поверить своим глазам. Любопытство достигло апогея, когда Марта, Жан и мамаша Фортэн скрылись от любопытных глаз на вилле «Кармен». Там уже находились следователь, мировой судья и протоколист. Детям господина Грандье объявили, что они совершенно свободны в своих действиях, ибо, как сказал следователь, за день до своей гибели их отец пришел в магистратуру и в присутствии мирового судьи оформил совершеннолетие своих детей согласно статье 477 Гражданского кодекса. Брат и сестра были удивлены этой новостью, но всю ее важность оценили позднее, когда следователь, оставшись с ними наедине, стал выяснять, знают ли они женщину, что пришла с ними на виллу. Марта, задетая бесцеремонностью собеседника, была немногословна: да, они ее знают.

— Но ведь она мать бандита, — не унимался следователь, — мать того мерзавца, который зарезал несчастного с улицы Сен-Николя и довел до самоубийства вашего отца!

— Нет, сударь, — резко ответила молодая девушка, — это клевета, и, если вы будете продолжать в том же духе, нам с братом придется настоять на том, чтобы вы покинули наш дом.

Уязвленный следователь, быстро сорвав пломбы с одного из ящиков, вытащил стопку писем, разложил их на бюро и присоединил к ним еще несколько, а также блокнот Леона Фортэна.

— Посмотрите, да посмотрите же! — воскликнул он. — И сравните почерки. Похожи?

Марта с братом наклонились над столом.

— Можно подумать, что писала одна и та же рука! — удивился Жан.

— Действительно, сходство абсолютное, — подтвердила Марта, в отличие от брата, еще не понимающая, куда клонит чиновник.

— Так вот, эту записную книжку и эти письма я привез из Версаля. Они принадлежат обвиняемому, и писал их Леон Фортэн. А те, что лежали в ящике стола, были присланы вашему отцу убийцей, который шантажировал его и довел до гибели. Идентичность почерков очевидна. Что теперь скажете?

— Скажу, что эти письма — ловкая подделка, — настаивала Марта, — кто-то скопировал почерк Леона Фортэна, украл его записную книжку и положил ее у кровати жертвы.

— Эксперты решат…

— О эти эксперты, — презрительно прервала мадемуазель Грандье, — все знают, чего стоит их неподкупность!

— Ну хорошо, — вздохнул следователь, — я только хотел вас предупредить о нежелательности контактов…

— У меня другое мнение, сударь. Обстоятельства, увы, сложились трагически, но я совершеннолетняя и потому свободна от обязательств по отношению к кому бы то ни было, включая и прокуратуру.

Служебное положение следователя, можно сказать, обязывало его видеть в каждом обвиняемом преступника. В силу профессиональных привычек и самолюбия он не хотел отказываться от своей первоначальной версии. Тем более что приход Леона Фортэна к господину Грандье с целью занять 50 000 франков, его планы относительно Клондайка, невероятное сходство почерков, пятна крови на записной книжке, найденной возле трупа, а также окровавленная одежда в доме обвиняемого говорили не в пользу молодого ученого. Против этой версии были лишь известная всем его абсолютная порядочность и его возмущенные протесты. Причем он даже не смог представить убедительного алиби. Надо заметить, что следователь ничего не знал о находках Поля Редона. Когда накануне помощник прокурора пересказал ему телефонный разговор с репортером относительно англичанина Фрэнсиса Бернета, следователь только пожал плечами:

— Журналистские причуды! И вы им верите?

Помощник прокурора сделал попытку настоять на своем, превознося ум и ловкость Редона, высказал свои собственные сомнения. Однако следователь был непреклонен:

— Дорогой мой, если хочешь сделать карьеру в прокуратуре, нельзя обращать внимание на глупые истории, преподносимые разными писаками.

— Но распорядитесь, по крайней мере, арестовать кофр в камере хранения сен-лазарского вокзала.

— С этим согласен. Доставлю себе удовольствие показать вам, каков шутник ваш приятель. Да ведь завтра утром мы с ним, кажется, увидимся?

— Он назначил мне свидание в прокуратуре на девять часов.

Они еще не знали о происшедшем накануне трагическом инциденте.

Весь следующий день прошел в тщетном ожидании репортера, и следователь с радостью усмотрел в его отсутствии подтверждение своей правоты. Назавтра следователь попросил помощника прокурора сопровождать его в Мезон-Лаффит, чтобы снять печати на вилле «Кармен» и в доме на улице Сен-Николя. По дороге он не переставал подтрунивать над спутником за его доверчивость.

Сойдя с поезда, они купили несколько газет. Помощник прокурора развернул одну, побледнел и вскрикнул, прочитав набранный крупным шрифтом заголовок «Убийство журналиста. Поль Редон смертельно ранен».

— Вот, — совал он газету следователю, — вот, читайте, да читайте же!

— Случай прискорбный, но не имеет никакого отношения к убийству в Мезон-Лаффите, — пожав плечами, отвечал следователь.

— Откуда вы знаете?

— Дорогой мой, такое впечатление, что вы изучали криминалистику по романам Габорио[3]. В действительности все гораздо проще.

— Я должен сам в этом разобраться! Мое присутствие здесь пока необязательно?.. Прекрасно, немедленно еду в Париж.

— Отлично! И распорядитесь, чтобы доставили этот знаменитый кофр.

— Я сам его привезу.

Помощник прокурора вернулся только в 2 часа и казался весьма озабоченным. Он и следователь отправились в мэрию, куда уже доставили кофр и вызвали слесаря.

— Ну и каково состояние Редона? — поинтересовался следователь.

— Очень плох, — вздохнул помощник прокурора. — Не говорит, не видит и не слышит. К нему никого не пускают. Врачи считают, что он не протянет и дня.

— А что дало расследование?

— Ничего, никаких следов.

— Наверняка сведе́ние каких-то счетов, — предположил следователь. — Ведь эти репортеры — народ весьма сомнительной морали.

Слесарь после долгих усилий сумел наконец отпереть кофр. Следователь, поднимавший крышку с иронической улыбкой, был страшно удивлен тем, что под ней обнаружилось: в верхнем отделении кофра лежали аккуратно свернутая полная форма лесного объездчика из зеленого сукна с желтой опушкой и коричневая ливрея. Они казались совсем новыми.

ГЛАВА 6

Разорение. — Предчувствие Марты. — В Сен-Жермене. — Разговор с доктором. — Раненый. — Трепанация черепа. — Возвращение сознания. — Лассо. — Фальшивый объездчик. — Подписанное заявление. — Доказательства невиновности. — Обратный путь в Мезон-Лаффит. — Кража. — Письмо. — Угрозы смерти. — «Красная Звезда».


После снятия пломб с ящиков письменного стола господина Грандье Марта и Жан смогли заняться документами отца. Просматривая бумаги и читая его дневник, они узнали о том, что с финансовой точки зрения ситуация была плачевной; после уплаты долгов, расчетов со слугами, продажи дома и прочего у детей Грандье оставалось на руках от силы несколько тысяч франков. Полное разорение! Однако, считая, что на жизнь всегда можно заработать, молодые люди не слишком огорчились.

Ликвидация дел должна была занять несколько дней. Марта и Жан решили воспользоваться этой передышкой, чтобы найти преступника и выполнить последнюю волю покойного отца — отомстить. Непостижима была уверенность этих детей, без денег, без поддержки решившихся сразиться с опасным и очень хитрым врагом, уже обманувшим правосудие, переигравшим полицию и пытавшимся зарезать, как цыпленка, недюжинного ума журналиста. Однако юные Грандье были не из робкого десятка; отдавая себе отчет о грозивших им опасностях, они смело шли им навстречу.

Возглавила «крестовый поход» Марта. Женщина в определенных обстоятельствах может быть не только решительней, но и отважней мужчины. Зная, что отец обращался за помощью в полицейское управление и что после катастрофы работавшие на него агенты куда-то исчезли, Марта спрашивала себя, не стали ли они также жертвами каких-нибудь махинаций. Наконец она вспомнила, что накануне убийства какой-то человек был подобран в бессознательном состоянии в лесу и отвезен в больницу.

— Быть может, этот несчастный — один из агентов, помогавших отцу? — размышляла вслух мадемуазель Грандье. — У меня есть предчувствие, что, если поехать в Сен-Жермен, можно узнать важные вещи. А значит, я еду.

— Мне ехать с тобой? — спросил Жан.

— Нет, ты останешься здесь. Мы должны действовать отдельно, каждый сам по себе. Мы же взрослые.

— Да, ты права.

— И никому ни слова… Ни мадам Фортэн, ни следователю, никому, кто бы ни спросил.

— Хорошо, сестра.

— Поцелуй меня, дорогой. Я уверена, что сумею узнать что-то полезное для нашего дела.

И Марта отправилась в Сен-Жермен. Через полчаса она была уже на месте. Не медля ни минуты, мадемуазель Грандье, как и собиралась с самого начала, пошла прямо в больницу. Хорошо понимая, что к раненому ее никто не пустит, она узнала у привратника адрес главного врача и поехала к нему. Врач, по счастью, оказался дома.

— Сударь, — горячо начала Марта, — мой отец только что погиб при ужасных и неясных обстоятельствах. Я почти уверена, что раненый, которого три дня назад подобрали умирающим в Сен-Жерменском лесу, — или участник этой драмы, или ее свидетель. Умоляю, разрешите мне повидаться с этим человеком, он лежит в вашей больнице.

Доктор, совершенно не ожидавший подобной просьбы, с волнением смотрел на красивую девушку, такую трогательную в своих траурных одеждах.

— Мадемуазель, — мягко обратился он к посетительнице, — я сделаю все, что от меня зависит, но больной только что перенес трепанацию черепа.

— Это очень серьезная операция, не так ли?

— Да, очень.

— Хорошо, я вернусь позднее.

От досады мадемуазель Грандье чуть было не расплакалась, и это возымело свое действие.

— Не волнуйтесь, я проведу вас к раненому, — тут же успокоил девушку доктор.

— О месье, я так благодарна!

— Помочь вам — мой долг. Но будьте крайне осторожны, больной очень слаб и от чрезмерного возбуждения ему может стать хуже.

— Я должна рассказать, кто я, откуда.

— Не нужно, дитя мое. Храните свои секреты, они принадлежат вам одной; моя задача — сделать для вас то, что в моих силах.

Через десять минут доктор привез молодую девушку в больницу и сам проводил в маленькую палату, где лежал Жервэ. По дороге он кратко рассказал об операции и о состоянии больного. Рана несчастного была ужасна. Удар, нанесенный тяжелым предметом, кастетом или молотком, пришелся немного выше уха. Раненый, когда его нашли, был в коме и обязательно бы умер, если бы не своевременно произведенная трепанация. В безнадежных, казалось бы, ситуациях эта сложнейшая операция нередко дает хорошие результаты. Именно так, к счастью, случилось и с Жервэ; после операции он пришел в себя и, несмотря на слабость, уже был на пути к выздоровлению.

Проводив девушку до палаты, врач ушел. Марта бесшумно подошла к постели больного, легко тронула его за руку, но заговорить не решилась. Видя ее колебания и понимая, что только нечто очень важное могло привести сюда эту красивую девушку в черном, Жервэ попытался, хотя и был очень слаб, начать разговор.

— Чем могу служить, мадам… Мадемуазель?..

— Марта Грандье.

— А, его дочь… и в трауре… Боже, что случилось?

— Мой отец умер. В Мезон-Лаффите совершено убийство, вы тоже оказались жертвой покушения. И во всем этом обвиняют невинного человека! Умоляю, месье, расскажите мне, что с вами произошло; кто вас ударил, как, при каких обстоятельствах? Постарайтесь вспомнить, прошу вас!

— К сожалению, мой рассказ будет краток, — тихо прошептал раненый. — Я преследовал верхом человека в коричневой ливрее… которому ваш отец вручил перед этим конверт… Человек тоже был на лошади… а привел ее лесной объездчик.

— Не помните, как выглядел человек в ливрее?

— Он показался мне высоким… сильным… светловолосым. Гладко выбрит, как слуга… из хорошего дома. Он скакал галопом, иногда поджидал меня… потом опять уходил, как если бы хотел заманить… в ловушку. Я слишком поздно это понял. Скачка длилась уже четверть часа… и, хотя я плохо знаю лес, мне показалось, что мы движемся по кругу… в ограниченном безлюдном пространстве… Да, без сомнения, мы вновь пересекли тот перекресток… те же деревья… та же калитка… А я был один… без оружия… Положение показалось мне серьезным, я стал догадываться, что мне готовят западню. Вот снова проезжаем мимо калитки… она широко открыта… Человек поворачивается в седле, смеется мне в лицо… громко свистит… И вдруг что-то обвивается вокруг моей головы… охватывает туловище… Это лассо! Я уже не могу двинуться и, как куль, со страшной силой сброшен с коня на землю… Я все же пытался бороться, кричать, защищаться… Мне не дали. Человек в одежде лесного объездчика выскочил из-за дуба… это он держал лошадь под уздцы… там… на перекрестке… О, я узнал бы его и через много лет!.. Невысокий, коренастый, очень ловкий, с каштановой бородой… Все произошло молниеносно. Сильнейший удар по голове… Мне показалось, что моя бедная голова раскалывается, разлетается на куски…

Марта вытирала слезы, слушая эту исповедь, голос раненого был тих и временами почти неразличим.

— Довольно! Прошу вас, остановитесь, — воскликнула молодая девушка, видя, каких усилий стоит сыщику этот рассказ. — Спасибо, от всего сердца спасибо! Ваши слова избавят от отчаяния безутешных стариков родителей, возвратят свободу и честь невиновному. Теперь я тоже многое могу рассказать, если только вы в состоянии слушать.

— Говорите, мадемуазель, говорите. Если я буду знать все, я успокоюсь, мне необходимы подробности этого ужасного дела… Но позвольте мне еще одно добавление… Человек, набросивший на меня лассо, действовал с удивительной ловкостью. Ведь он бросил его в тот момент, когда я шел тройным галопом, низко пригнувшись в седле… Единственные, кто способны на такое, — латиноамериканцы… гаучо… мексиканцы… Этот человек, несомненно, иностранец и долго жил в Южной Америке…

«Как хорошо! Часть обвинений против Леона Фортэна уже рушится, — подумала тем временем Марта. — Он не причастен к покушению в лесу. Этот бедный полицейский — живое свидетельство его невиновности. И мы, конечно, также докажем, что не он убийца несчастного с улицы Сен-Николя».

Затем мадемуазель Грандье рассказала сыщику об аресте Фортэна и об уликах против него. Жервэ уже начал уставать, но старался запомнить все подробности.

— Это очень запутанная история, мадемуазель. Ах, если бы я был на ногах! Я бы стал биться за реванш, ведь меня просто «прокатили»… Эти люди очень сильны, у них прекрасная организация… И все же рассчитывайте на меня… Я помогу вам чем смогу, как только поправлюсь…

— Спасибо, месье Жервэ, от всей души спасибо. Я вновь приду вас навестить, рассказать новости. И вы тоже давайте знать о вашем состоянии. Хорошо?

— Обещаю.

— У меня к вам последняя просьба. Есть здесь перо и бумага?

— Вот тетрадь, где записывают ход моей болезни.

— Этого более чем достаточно.

Мадемуазель Грандье вырвала лист и быстро написала:

«Я, нижеподписавшийся Жервэ, заявляю, что человек, который пытался убить меня в Сен-Жерменском лесу, был одет в форму лесного объездчика; на вид ему лет сорок, он коренаст, среднего роста, мощного телосложения.

Больница Сен-Жермен, 28 апреля 1898 г.».

— Можете подписать? — прочитав вслух эти строки, спросила Марта.

— С большим удовольствием, мадемуазель.

И больной подписался внизу листа.

— Еще раз спасибо и до скорой встречи.

Молодая девушка попрощалась с раненым, поблагодарила терпеливо дожидавшегося ее доктора и поехала в Мезон-Лаффит. Счастливая неожиданным и прекрасным результатом своего путешествия, думая о радости, которую она несет родителям Леона, Марта не заметила шедших за ней следом двух, на вид достаточно респектабельных мужчин. На вокзале она взяла билет, попутно еще раз удостоверилась, что бумага, подписанная Жервэ, лежала в кошельке, и положила кошелек в карман, сверху прикрыв его платком. В тот момент, когда она была внизу лестницы на платформу, один из преследовавших споткнулся и тяжело упал на колено. Он никак не мог встать и громко проклинал апельсинную корку, из-за которой поскользнулся. К нему бросилось несколько человек, чтобы помочь подняться. Сразу же возникла толкотня, и Марте с трудом удалось протиснуться через толпу к своему купе. В Мезон-Лаффите она полезла за кошельком, чтобы предъявить железнодорожный билет, но кошелька в кармане не оказалось. Украли! Украли кошелек и вместе с ним показания Жервэ! Что это — простое воровство или же действия бандитов, следовавших за ней и желавших погубить Леона Фортэна? Конечно, Жервэ мог снова подтвердить невиновность молодого ученого, либо письменно, либо устно, в чьем-то присутствии. Но он находился между жизнью и смертью, и, если он умрет раньше, чем даст новые показания, для Леона все будет кончено.

Марта обо всем рассказала брату, но только ему одному. Они рассудили, что надежнее вернуться в больницу на следующий день, чтобы скорее получить от сыщика новое заявление. Утром молодая девушка решила дождаться почты. В обычный час вместе с газетами ей вручили массивный кремовый конверт, запечатанный красной звездой. Это было одно из тех ужасных посланий, которые погубили ее отца.

«Фортэн виновен, — сообщалось в письме, — не имея возможности помочь, мы, его товарищи по «Красной Звезде», покидаем страну. Еще одна поездка в Сен-Жермен, еще один разговор с сыщиком — и уже никакая операция его не спасет. Вы тоже берегитесь; любая попытка помочь тому, кто своей неловкостью сам навлек на себя гибель, будет стоить вам жизни. Когда мы убиваем, то не оставляем свидетелей».

ГЛАВА 7

Старичок с улицы Ларошфуко. — Неожиданное преображение. — Путешествие. — Париж, Кале, Дувр, Лондон. — Инспектор Мелвил. — Организация «Красная Звезда». — Агент Тоби-второй. — Телефонный разговор. — Кто покушался на журналиста? — Поль Редон жив.


Прошло восемь дней после покушения на журналиста Поля Редона. Двери его квартиры были закрыты для всех, кроме врача. Никто ничего не знал о состоянии репортера. Газеты молчали, но по городу ходили неясные слухи о том, что, несмотря на смертельную рану, Редон все-таки выжил, правда, положение его очень серьезно, если не безнадежно. Дом Поля, в котором раньше не замолкали споры и смех, день и ночь толпились приятели-репортеры, теперь был окутан тишиной и непроницаемой тайной.

На девятый день в 8 часов утра из дома журналиста вышел закутанный в темный плащ маленький старичок с клочковатой седой бородой и в очках. Должно быть, он прошел к умирающему рано утром, так как никто не видел, как он проник в дом. Возможно, он замешался среди поставщиков, слуг и жильцов: дом был достаточно велик и по его лестницам постоянно сновали разного рода посетители. Это, видимо, и дало возможность старичку проскользнуть к репортеру незамеченным.

Ранний посетитель вышел из дома легким, чуть подпрыгивающим шагом, спустился до улицы Сен-Лазар, задержался на площади Трините, огляделся по сторонам и, выбрав экипаж, сделал кучеру знак остановиться. Прежде чем усесться, он довольно долго что-то объяснял удивленному вознице, который наконец согласно кивнул и с удовольствием спрятал в карман золотую монету. Пассажир занял свое место, и фиакр споро покатил вниз по Шоссе Антен, свернул на улицу Лафайет и так же быстро помчался в сторону улицы Тревиз. Там в это время случилась уличная пробка, из-за которой экипаж, нанятый старичком, вынужден был остановиться. В тот же момент дверца отворилась и пассажир выпрыгнул прямо в мешанину фиакров и кабриолетов. Возница дернул поводья и уехал, даже не взглянув, что стало с его седоком.

И вдруг произошло невероятное превращение: вместо согнутого старичка в очках, с седой бородкой и походкой кузнечика на тротуаре стоял бледный, гладко выбритый молодой человек. Одет он был несколько вызывающе: светлый костюм в крупную клетку, какие любят носить жокеи, высокий прямой воротничок, подпирающий шею, галстук, в котором сверкала металлическая булавка. Окинув взглядом улицу и увидев, что его экипаж отъехал, странный юноша быстрым шагом отправился к скверу Монтолон. Переговорив с одним из возниц и заплатив, он открыл дверцу, прошел через экипаж, вышел с другой стороны и спокойно удалился, в то время как кучер поехал прочь от стоянки, как если бы вез пассажира.

Наконец необычный наниматель, столь тщательно избегавший даже самой малой возможности слежки, взял третий за этот день фиакр и поехал на Северный вокзал. Через несколько минут он уже входил в здание вокзала. Купив билет до Шантийи, загадочный пассажир поспешил к поезду, который должен был вот-вот отойти. Незнакомец уселся в углу двухместного купе и задремал, вернее, сделал вид, что задремал. На самом деле сквозь полусомкнутые ресницы он внимательно следил за всем, что происходило вокруг.

В Шантийи с поезда сошло три человека. Молодой господин, продолжая ту же игру, еще глубже забился в свой угол и, казалось, беспробудно спал. Еще три пассажира сошли в Лонго, где юноша доплатил контролеру 45 сантимов и продолжил путь до Кале, точнее до Кале-Маритим[4]. И только в Кале в 12.50 странный субъект сошел с поезда. В порту стоял уже готовый к отплытию пакетбот, извергая тучи черного дыма. Молодой джентльмен без колебаний поднялся по сходням. Через несколько минут раздались свистки, гудки, команды, и судно отправилось в Англию. Через 1 час 45 минут оно уже входило в гавань Дувра. Лондонский экспресс стоял под пара́ми. Таинственный путешественник, пересекший Францию и Ла-Манш без всякого багажа, проглотил два сэндвича, стакан вина и занял место в Лондонском экспрессе, который через 45 минут затормозил на вокзале Черинг-Кросс.

Наш незнакомец нанял кеб и в 4 часа уже катил по улицам Лондона, как совсем недавно по улицам Парижа. Экипаж остановился перед старым домом на Боу-стрит, где путешественник уверенно пересек двор, свернул на одну, потом на другую аллею, поднялся на второй этаж, постучал три раза с равными промежутками и вошел в открывшуюся дверь.

— Мистера Мелвила, будьте любезны.

Слуга пригласил посетителя в комнату, где в кресле перед камином сидел очень высокий господин, настоящий Геркулес, но с добрым, умным, симпатичным лицом и удивительно проницательными светло-серыми глазами. Это был знаменитый инспектор Мелвил, один из наиболее опытных и умелых детективов английской полиции. Его также хорошо знали и высоко ценили во Франции, где он стал известен благодаря многим нашумевшим расследованиям. Мелвил слыл настоящей грозой лондонских преступников, которых, обладая прекрасной памятью, отлично знал в лицо. О его храбрости, хитрости и хладнокровии ходили легенды. Мелвила не раз пытались убить, но исключительная физическая сила и ловкость позволяли ему каждый раз выходить победителем из этих схваток.

При виде вошедшего хозяин поднялся и так крепко пожал руку гостю, что тот вскрикнул.

— Вы неважно себя чувствуете? — Мелвил говорил по-французски без малейшего акцента.

— Благодарю, лучше, но ваше рукопожатие, дорогой Мелвил…

— Вы устали?

— Не слишком, но все же.

— Поспите часа два на моем диване.

— После, когда поговорим.

— Голодны?

— Как волк.

— Я ждал подобного признания. Сейчас перекусим. Это будет чудесный ланч. Спешить незачем — сегодня я абсолютно свободен.

— Спасибо, дорогой Мелвил. Вы лучший из друзей!

— Ну, не стоит преувеличивать. Кстати, у вас потрясающий «камуфляж», как мы говорим.

— Да что там! Любительская работа. Впрочем, я рад угодить своему учителю.

— А я рад успехам своего ученика.

— Получили мое письмо?

— Позавчера. Как думаете, за вами следили?

— Вряд ли, но если и была слежка, я от нее ушел.

— Это мы вскоре узнаем. А пока… — Мелвил свистнул в акустический рожок, отдал какие-то распоряжения и повернулся к гостю. — Дом охраняется. Ну что же, позавтракаем и поговорим. Прошу к столу.

Посетитель не заставил себя уговаривать. Быстро проглотив несколько хороших кусков и запив их добрыми глотками вина, он немедленно приступил к делу.

— Знаком ли вам некий Фрэнсис Бернет в возрасте примерно…

— Сорока лет?

— Да. Плотного телосложения, коренастый, с длинной бородой, одевается…

— У Барроу, портного с Оксфорд-стрит.

— Значит, вы знакомы с Фрэнсисом Бернетом?!

— О да, и неплохо! Это один из крупнейших английских преступников. Настоящий бандит… И всегда ускользал от меня! Вот и сейчас я уже месяц не имею о нем никаких сведений. Правда, мы устроили ему в Англии несладкую жизнь.

— Этот месяц он орудовал во Франции. Дело в Мезон-Лаффите.

— Я так и подумал, когда прочел об этом преступлении в ваших газетах. Красная звезда — его эмблема, вернее, его организации.

— A-а, так это целая банда?

— Ее называют «банда двух тысяч».

— Их две тысячи?!

— Нет, просто этих мерзавцев интересуют дела, которые сулят не менее двух тысяч ливров стерлингов[5]. Они величают себя «кавалерами Красной Звезды».

— Звучит достаточно пошло, как название бульварного романа.

— О! Зато преступники прекрасно организованы. — Инспектор невольно понизил голос. — Среди них люди самых разных профессий: инженеры, клубмены, химики, клоуны, механики, врачи. Причем почти все они хорошие специалисты, есть даже ученые, которых общество отвергло по той или иной причине. Все эти деклассированные элементы, желая отомстить за свое унижение, объявили цивилизованному миру настоящую войну. Кое-кого из бандитов нам удалось арестовать, но все это мелкая сошка, — главари остались на свободе: одни «легли на дно», другие отправились на континент и там продолжают свою деятельность.

— Все, что вы говорите, звучит просто как детективный роман!

— И даже более захватывающе, поскольку одним из действующих лиц этого романа является ваш покорный слуга. Впрочем, теперь, как я понимаю, нас двое… Я распорядился переписать для вас часть досье на некоторых членов «Красной Звезды».

— Как всегда, все продумано до мелочей!

— Ну, немного порядка в делах никогда не помешает. К тому же я очень высоко ценю вашу работу, а следовательно, помочь такому профессионалу почитаю за честь.

— Мелвил, глубокое уважение и живейшая симпатия взаимны, вы хорошо это знаете.

И собеседники снова обменялись дружеским рукопожатием.

— Но вернемся к нашим баранам, которые на деле показали себя настоящими тиграми, — продолжал английский сыщик. — Некоторые из головорезов, находя «работу» в метрополии слишком опасной и малоприбыльной, отправились на Клондайк — сколотить себе состояние на золоте.

— Да-да, Фрэнсис Бернет именно о Клондайке писал в своих письмах с красной звездой!

— Ну вот видите!

— И именно для этого он требовал пятьдесят тысяч франков…

— …Или две тысячи ливров стерлингов. В общем, как обычно… Так вот, на всякий случай я решил организовать за этими мерзавцами слежку: два моих помощника время от времени присылают мне из Франции отчеты. Но до сих пор не было ничего существенного…

В этот момент зазвонил телефон.

— Алло, это вы, патрон?

— Да, кто говорит?

— Агент Тоби-второй.

— Слушаю вас. Что нового?

— Важное сообщение об убийстве французского журналиста Поля Редона.

— A-а, очень интересно, Тоби. — И, обращаясь к своему гостю: — Дорогой мой, возьмите отводную трубку.

Агент Тоби-второй между тем продолжал:

— Мистер Поль Редон был убит известным вам Бобом Вилсоном, правой рукой Фрэнсиса Бернета. Мистер Редон слишком громко разговаривал по телефону с прокуратурой Версаля, его услышали в соседней кабине, где в это время находился Боб Вилсон или Фрэнсис Бернет. Бандиты решили, что мистеру Редону известно слишком много и что лучше будет его убрать. Они так и сделали.

— Замечательно, Тоби! Прекрасная работа! Получите премию.

— Спасибо, патрон. Алло!

— Что-нибудь еще?

— Мы установили слежку за домом Редона в надежде, что убийцы еще вернутся туда. Но ни Боб, ни Бернет не появились, а когда комиссар полиции пришел снять показания с Поля Редона, его спальня была в полном беспорядке, а сам он исчез.

— Как, всеми уважаемый журналист покинул дом?

— Его ищут повсюду и нигде не могут найти.

Несмотря на свое британское хладнокровие, инспектор так расхохотался в трубку, что у его помощника на другом конце провода заложило ухо.

— Вам смешно, патрон? — обиделся Тоби-второй. — Погодите-ка, нас кто-то подслушивает.

Действительно, гость Мелвила не мог удержаться от смеха и фыркнул в отводную трубку.

— Да, — отозвался Мелвил, — нас слушают, но это друг, и вы можете говорить совершенно свободно.

— Так вот, — продолжил с французского берега английский сыщик, — у нас не было улик, подтверждающих убийство Поля Редона бандитами из «Красной Звезды». Теперь эти улики у нас на руках, и мы можем предъявить их французскому правосудию.

— Черт побери, дорогой Мелвил, — вмешался в разговор гость инспектора, — это очень важно! Если у ваших людей есть доказательства покушения «Красной Звезды» на журналиста, невиновность Леона Фортэна в деле Мезон-Лаффита очевидна.

— Ну, конечно!.. Алло, алло, мистер Тоби!

— Слушаю, патрон.

— Сейчас шесть часов вечера. Завтра в это же время передайте все доказательства человеку, который, как и мы, объявил беспощадную войну членам банды «Красная Звезда». Для этого пойдите на улицу Ларошфуко, на квартиру пропавшего журналиста и спроси́те Поля Редона. Ручаюсь, увидите его, живого и невредимого. Похоже, он вернулся с того света.

ГЛАВА 8

Вновь старичок. — Кто скрывался под этой маской? — Воскресение из мертвых. — Рана Поля Редона. — Неукротимая энергия журналиста. — Разоблачения Тоби-второго. — Письмо и промокательная бумага. — Слепки со следов. — Идентификация. — Доказательства. — Преступление на улице Батиньоль.


Ровно в 6 часов вечера двое незнакомцев столкнулись на пороге квартиры Поля Редона; один, чисто выбритый, с маленькими светлыми бачками, высокого роста, костлявый, с длинными зубами, напоминал английского лакея; второй, одетый по последней моде, был молод, элегантен и имел вид настоящего джентльмена. Англичанин, бросая косые взгляды на нежданного визитера, нерешительно нажал кнопку электрического звонка. Тотчас же дверь отворилась и на пороге показалась горничная.

— Месье Поль Редон дома? — с ужасным акцентом спросил англичанин.

— Следуйте за мной, господа. — Служанка сделала приглашающий жест.

Посетители вошли в спальню и увидели у камина маленького старичка с седыми волосами и хитрыми глазками.

— Поль Редон — это я, — сказал он скрипучим голосом.

— О! — воскликнул потрясенный англичанин. — Вы смеетесь надо мной?

— Но-но, без шуток! — закричал джентльмен.

— Да, это я! — Старичок выпрямился, темная накидка полетела в один угол комнаты, седой парик в другой, борода упала на пол, и перед ошеломленными посетителями предстал совсем молодой человек, правда немного бледный, с заострившимися чертами, но веселый и жизнерадостный.

— Дорогой мэтр, не сомневайтесь, это я звонил вам вчера из Лондона в Версальскую прокуратуру и назначил свидание здесь ровно в шесть часов вечера. Благодарю, точность — вежливость королей.

— Но вас невозможно узнать в этом клетчатом жокейском костюме! И где бородка, ваша настоящая каштановая бородка? Она вам очень шла.

— Сбрита! Пришлось пожертвовать ею, чтобы обмануть охотившихся за мной негодяев.

— Восхитительно! — Помощник прокурора крепко пожал Полю руку. — А ваша рана? Ваша смерть? Ведь мы уже оплакивали вас.

— Знаю и очень благодарен за участие. Смерть Поля Редона вызвала много откликов в прессе, но об этом потом. А сейчас познакомьтесь с мистером Тоби-вторым, одним из самых ловких детективов Англии. Ведь это вы звонили вчера моему другу инспектору Мелвилу? — обратился журналист к англичанину.

Тот с достоинством поклонился.

— Садитесь, друзья, в кресла, а мне позвольте расположиться в этом шезлонге, я совсем без сил после стремительного путешествия в Англию и обратно.

— Но послушайте, Редон, — вновь настоятельно заговорил помощник прокурора, — что все это значит — переодевания, путешествия, рана, слухи о вашей смерти…

Журналист расстегнул рубашку, сдвинул бинт на груди и показал страшную, еще не зарубцевавшуюся рану.

— Убийца ударил со всей силой и был уверен, что прикончил меня. Действительно, удар был смертельный, но, к счастью, пришелся на шелковый галстук. Ткань оказалась такой плотной, что, во-первых, смягчила силу удара, а во-вторых, заставила кинжал соскользнуть, и, вместо того чтобы попасть в сердце, преступник распорол мне грудную мышцу.

— И вы на ногах в таком состоянии?

— Вот уже более суток.

— Ну и выносливость!

— Охота пуще неволи! А впрочем, только после перевязки, когда стало ясно, что рана не так уж серьезна, мне пришло в голову распространить слух о своей смерти. Только так и удалось обмануть убийц.

— Вполне разумное решение, но рана так ужасна…

— Прошло уже десять дней, и она наполовину затянулась. Доктор был так умел и ловок, что даже температура не поднялась.

— Просто чудо, и я не знаю, чем больше восхищаться — медициной или вашим мужеством. Но скажите, кто совершил покушение?

— Мистер Тоби-второй, возможно, раскроет эту тайну.

— О да, сэр! — воскликнул агент инспектора Мелвила.

— Мой гость и я свободно владеем английским, и вам, вероятно, удобнее перейти на родной язык.

— О да, сэр!

— Но прежде дайте, пожалуйста, свой адрес, чтобы я мог найти вас в случае необходимости.

— После отеля «Генрих IV» в Сен-Жермене, где я провел несколько дней в качестве постояльца, мне удалось наняться лакеем в «Виндзор-отель» в Париже…

— Ка́к, в Сен-Жермене?! Во время преступления вы были в Сен-Жермене?!

— За неделю до него. В этом отеле останавливались Фрэнсис Бернет и Боб Вилсон, мы с моим товарищем уже немало времени вели за ними слежку, но французские полицейские в последний момент все испортили.

Журналист хлопнул себя ладонью по лбу:

— Но в таком случае отпечатки должны быть вам знакомы!

— Какие еще отпечатки? — воскликнул окончательно сбитый с толку помощник прокурора.

— Сейчас покажу! — Поль направился в свою туалетную комнату и вернулся с двумя гипсовыми слепками. — Вот отпечатки, мистер Тоби. Чтобы они больше напоминали ботинки, их можно покрасить в черный цвет.

— Ни к чему, сэр. Вчера утром в «Виндзор-отеле» я чистил обувь, абсолютно идентичную этим слепкам. Готов присягнуть, что мне знакомы все их особенности. Это отпечатки с обуви Фрэнсиса Бернета, одного из главарей «Красной Звезды».

— Но в таком случае он в «Виндзор-отеле», и нет ничего легче, как его арестовать, — обрадовался журналист.

— Вчера вечером он покинул отель.

— Тысяча чертей! Уж не везет так не везет!

— Мой товарищ должен был проследить за ним.

— Но, дорогой мой, что все это значит? — взмолился помощник прокурора. — У меня голова идет кругом от ваших загадок.

— Помните о моей просьбе арестовать кофр на вокзале Сен-Лазар?

— Да, конечно.

— Так вот, кофр со всем содержимым, о котором вам хорошо известно, принадлежит тому же мерзавцу, что и эти слепки, которые я сделал в саду убитого в Мезон-Лаффите. Преступник спрыгнул со стены и оставил пару отличных отпечатков на мягкой земле клумбы. Мистер Тоби подтверждает, что следы принадлежат обуви Фрэнсиса Бернета, английского бандита, руководителя преступной организации под названием «Красная Звезда». Слышите? «Красная Звезда»!

— Вы на этом настаиваете, мистер Тоби? — повернулся к англичанину изумленный помощник прокурора.

— О месье, могу присягнуть!

Помощник прокурора живо заинтересовался новым для него оборотом дела. Наконец-то забрезжил свет в расследовании этого запутанного и ужасного преступления. Он понял, что была допущена серьезная судебная ошибка, но, как человек умный и честный, готов был ее признать, если получит убедительные доказательства. Прекрасно понимая, что творится в душе помощника прокурора, Поль Редон сказал:

— Я представлю вам досье, которое мне вручил в Лондоне инспектор Мелвил, оно окончательно вас убедит.

— Ну что же, тогда мы и вернемся к Леону Фортэну, — проговорил помощник прокурора. — Но продолжайте, дорогой, продолжайте, вчера вы обещали не только открыть имя вашего убийцы, но и представить доказательства его вины.

— Уверен, мистер Тоби сделает сейчас и то и другое.

Тоби-второй вытащил из кармана кинжал.

— Вот нож, которым ударили мистера Редона, хороший шелфилдский клинок. На рукоятке инициалы Б. и В., а над ними маленькая красная звездочка с пятью лучами. Это нож Боба Вилсона. А вот кое-что посерьезнее. — С этими словами сыщик вытащил из внутреннего кармана куртки конверт с находившимся в нем листом розовой промокательной бумаги. — Это промокашка из бювара Боба Вилсона в «Виндзор-отеле». Я сам положил ее в бювар в надежде, что негодяй ею воспользуется. И не ошибся. Читайте, господа.

Чтобы прочесть отпечаток на промокашке, сыщик поместил ее перед зеркалом, в котором отразился текст оригинала:

«Я прикончил Редона. Он слишком много знал. Фортэна теперь не оправдают.

Боб Вилсон».

— Протестую! — воскликнул репортер. — Я еще жив!

— Почерк Боба Вилсона, — продолжал Тоби. — Вот, сравните, это черновик одного не важного для нас письма, но буквы на нем очень четкие и полностью совпадают с буквами на промокательной бумаге.

Теперь помощник прокурора был окончательно убежден. Бандиты из «Красной Звезды» хотели убрать Редона, потому что ему слишком многое стало известно, потому что он стал для них слишком опасен.

— Теперь мы знаем правду, — голос помощника прокурора задрожал от волнения, — и все благодаря вашему мужеству, терпению и уму, господа. Мы исправим ошибку, освободим невиновного и восстановим его честь. Мне необходимо убедить следователя, и вы поможете мне.

— Располагайте нами. А пока держите досье, собранное на бандитов английской полицией. Мне будет позволено повидаться с Фортэном, чтобы успокоить его и пообещать скорое освобождение?

— Я немедленно возвращаюсь в Версаль, без проволочек увижусь с вашим другом и сообщу добрые вести. А вы, дорогой, отдыхайте, приходите в себя.

— Благодарю. Не премину воспользоваться вашим советом.

— А что собираетесь делать вы, господин Тоби?

— Останусь с мистером Редоном. Мой шеф велел мне не спускать с него глаз.

— Счастлив повиноваться, дорогой друг, — рассмеялся репортер.

— Буду вам полезен, вот увидите. Я знаю в лицо обоих негодяев, они не смогут к вам и подступиться. Они поймут, что раскрыты, и, помяните мое слово, покинут Францию, оставаться здесь для них теперь рискованно.

— Вы совершенно правы, мистер Тоби. Устраивайтесь в соседней комнате, чувствуйте себя как дома, — предложил детективу журналист. — Я же лягу в постель. А с вами мы прощаемся до завтра, до полудня, дорогой мэтр. Разве я был не прав, когда предупреждал вас, что возможна ловушка?

— Абсолютно правы, и я благодарю Вас от имени правосудия.

— Право, не за что!

— Вы оказали нам огромную услугу. Все останется между нами, не так ли?

— Даю слово.

— Другого я и не ожидал. Мы, судейские, тоже люди, а следовательно, можем и ошибиться. Но мы стоим на страже закона и не должны бояться признавать свои заблуждения. До завтра.

После ухода помощника прокурора Редон и английский сыщик плотно пообедали, потом Поль лег и заснул мертвым сном.

Вечером Тоби вышел, нанял экипаж, вернулся в «Виндзор-отель» и попросил расчет. Затем погрузил на извозчика свой нехитрый скарб и поехал на квартиру журналиста. На улицах газетчики продавали вечерний выпуск газеты «Суар».

— Последние новости! — кричали они. — Читайте в вечернем выпуске об убийстве на улице Батиньоль! Убит и ограблен рантье, украдены пятьдесят тысяч франков! Покупайте вечерний выпуск! Последние новости! Убийство на улице Батиньоль!

«Пятьдесят тысяч франков… Две тысячи ливров стерлингов, — подумал детектив. — Не стои́т ли “Красная Звезда” и за этим преступлением?» Он купил газету, пробежал ее при свете фонаря и снова сел в фиакр, продолжая размышлять: «Если это молодцы из “Красной Звезды”, то они, конечно, уже скрылись, и разыскать их будет нелегко».

ГЛАВА 9

Бесполезные предосторожности. — Дьявольская ловкость. — Это английская работа. — На свободе. — Что значит мнение толпы? — Награда. — Настоящий друг. — Редон распоряжается. — Мы едем на Клондайк. — Отъезд в Америку.


Убийство на улице Батиньоль взволновало парижскую публику как никогда. Всеобщее любопытство подогревалось не столько дерзостью и ловкостью преступников, сколько тем обстоятельством, что полиция не могла напасть на их след. Единственными, кто, возможно, подозревал истинных виновников убийства, были расторопные агенты инспектора Мелвила. Думается, читателю будет небезынтересна версия англичан, но не стоит забегать вперед, начнем с самого начала.

Жертвой бандитов стал семидесятилетний старик, скупой и слывший в своем квартале богачом. Жил он вдвоем со служанкой, которая волокла на себе всю работу по хозяйству, была уже стара, плохо слышала и любила приложиться к стаканчику. Как многие скупые люди, старик большую часть своего богатства хранил дома. В день убийства он получил в Лионском кредитном банке пятьдесят тысяч франков в банковских билетах и вернулся очень довольный, шурша в карманах столь любимыми им голубыми бумажками. Затем скряга заперся у себя в кабинете, где стоял сейф и куда он не впускал даже прислугу.

Недоверие и осторожность старика, надо сказать, достигли таких размеров, что его квартира напоминала осажденную крепость. Ставни и дверь были обиты стальными листами и запирались на сложную систему замков и засовов. Дверь, кроме всего прочего, имела цепочки и была укреплена стальными полосами, а каминная труба на высоте человеческого роста перекрывалась толстой решеткой. Похоже, только стены и потолок не были укреплены железом, иначе старику пришлось бы жить в своего рода блиндаже.

Восьмого апреля освободилась маленькая квартирка прямо над жилищем старика. Ее сейчас же заняли какие-то люди, перевезли вещи и повели размеренную жизнь, рано уходя на работу и рано возвращаясь домой. Однажды ночью они, с поистине дьявольской ловкостью и сноровкой, без малейшего шума принялись сверлить пол, отделявший их квартиру от нижнего соседа. Инструменты у них были первоклассные, руки тоже, так что за неделю ночных работ взломщики устроили лаз прямо над кабинетом старика, — похоже, они хорошо знали расположение комнат в квартире жертвы. На восьмую ночь грабители спустились в кабинет.

Должно быть, хозяин услышал какой-то шум, потому что встал и зажег спичку (ее нашли у него в руке). Преступники ворвались в спальню, задушили старика и тотчас же принялись за сейф. Они прорезали два отверстия в стальной дверце на уровне замка. Работа заняла около двух часов. Тем не менее извлечь замок им оказалось не под силу. Но одному из бандитов удалось, просунув руку в отверстие, дотянуться до пачки банковских билетов в 50 000 франков.

Удовлетворились ли взломщики этой добычей или их кто-то вспугнул, неизвестно, но они не стали сверлить новые отверстия, поднялись к себе и в 3 часа утра покинули дом. Служанка старика в 6 часов утра постучала в хозяйскую спальню; дверь, по обыкновению, была плотно закрыта. В 8 часов она вернулась, и, так как хозяин не отпирал, женщина, почуяв недоброе, спустилась к консьержке и вызвала полицию.

Приехавшие полицейские при виде картины, представшей их взорам, только развели руками. Но Тоби, в отличие от своих французских коллег, обследовав место происшествия, был абсолютно уверен, что ограбление на улице Батиньоль — дело рук английских взломщиков.

— Ваши грабители, — говорил Тоби, — не имеют такой совершенной техники и тем более не умеют ею пользоваться.

Агенты инспектора Мелвила, то ли доверяя своей интуиции, то ли по еще каким-то соображениям, решили, что убийцы покинули Францию, увезя с собой добычу в 50 000 франков, которая, видимо, их вполне устраивала.

Рассказав в подробностях о происшествии на улице Батиньоль Редону, Тоби добавил:

— Возможно, я ошибаюсь, но думается, что теперь вы избавлены от этих двух негодяев из «Красной Звезды».

— Если бы так! — вздохнул Поль.

— Более чем вероятно, что они отправились, как и говорили, на Клондайк, чтобы там попытаться в богатых золотых шахтах «сорвать» несколько миллионов, — настаивал детектив. — Ведь теперь у них есть начальный капитал — пятьдесят тысяч франков.

— Уверен, что преступников нетрудно будет задержать при отъезде в Америку.

— Они слишком умны, чтобы сесть на французский, а тем более на английский пароход, — возразил журналист. — Скорее всего бандиты отправились на границу с Бельгией или Германией, собираясь уехать либо из Бремена, либо из Антверпена.

— Ах, если бы я мог быть сразу в двух местах! — посетовал мистер Тоби.

— Так в чем же дело? Поезжайте в Бремен, а вашего коллегу отправьте в Антверпен.

— Я не решался попросить вас отпустить меня. — Глаза английского сыщика загорелись. — Ведь мой патрон приказал охранять вас.

— Спасибо, дорогой друг, — улыбнулся журналист, — я и сам могу теперь за себя постоять. Ни о чем не беспокойтесь и ежедневно сообщайте новости.

Когда оба детектива уехали, Редон отправился в Версаль и попал туда в самый момент освобождения Фортэна; узник, которого содержали в строгой изоляции, оказался на улице, не понимая, что произошло, поскольку освободили его, как и задержали, без всяких объяснений. У стен прокуратуры Леон нашел своего верного друга-журналиста, но не сразу его узнал из-за сбритой бородки, худобы и бледности. Взволнованные чуть ли не до слез, они не знали, с чего начать разговор, так много всего накопилось за время их разлуки. Наконец Поль взял молодого ученого под руку и предложил скорее поехать в Мезон-Лаффит, где бедного узника ждали убитые горем, но не потерявшие надежду родители.

По дороге репортер вкратце рассказал Фортэну о том, что за это время произошло, стараясь по мере возможности умолчать о своей роли в его освобождении.

Слух об освобождении Леона их опередил, и на вокзале в Мезон-Лаффите собралась целая толпа, но ею руководили отнюдь не участие и симпатия, а любопытство и враждебность.

Замечено, что чувства, охватывающие толпу — восхищение, ненависть, энтузиазм и прочие, — вспыхивают как бы на пустом месте, без видимых объяснений. Часто случайно сказанное, не так услышанное или плохо понятое слово может привести к стрельбе, обратить любовь в ненависть, равнодушие в безумие. Приблизительно по такой схеме и развивались события на вокзале в Мезон-Лаффите. Видя спускавшегося по вагонным ступенькам молодого Фортэна, кто-то заметил:

— Смотри-ка, Леон Фортэн. Ведь его обвиняли в убийстве на улице Сен-Николя. Раз выпустили, значит, он не виновен.

Кто-то из окружающих повторил:

— A-а, да, убийца с улицы Сен-Николя…

Еще кто-то подхватил:

— Убийца…

И вот уже пошло гулять по толпе:

— Убийца! — Кто? — Вон, высокий блондин, это он убийца… — Душегуб!..

Люди толкались, тянули шеи, приподнимались на цыпочки.

— О ничтожества! Даже сейчас, когда твоя невиновность полностью доказана… — возмущенно воскликнул Редон.

Леон Фортэн, который, сжав зубы, метал в толпу яростные взгляды, впервые почувствовал, что такое ненависть. Видимо, выражение его лица было столь свирепо, что молодая женщина, стоявшая рядом с ним, отшатнулась с возгласом:

— Ах, убийца!

И мерзкое слово вновь полетело от одного к другому: «Убийца… Убийца…»

Эта тягостная сцена длилась, вероятно, не более минуты, но друзьям показалось, что прошла целая вечность… С отправлением поезда на платформе остались лишь наши молодые люди и еще трое или четверо путешественников, с удивлением наблюдавших за скандалом.

Вскоре злополучный вокзал остался позади, а Пьер и Леон зашагали по дороге к дому Фортэнов, обсуждая происшедшее. Молодой ученый был расстроен.

— Они отравили всю радость свободы и встречи с родными. Надо уезжать отсюда, — твердил он.

— Да, конечно, — поддержал его друг, — лучше уехать, и поскорее, потому что эти негодяи будут преследовать и оскорблять тебя, пока не отыщутся настоящие преступники.

На всем пути друзей провожали любопытные взгляды. Было похоже, что жалость к молодому ученому жила в душах людей недолго и теперь уступила место недоверию и враждебности.

Человеку свойственно верить плохому, особенно если речь идет о знакомых. Так случилось и с жителями Мезон-Лаффита. В первое время после ареста молодого Фортэна еще раздавались голоса в его защиту, теперь же, когда обвинение было снято, все отвернулись, безо всяких оснований твердя о его виновности.

Но вот и отчий дом. Леон ворвался в комнату и со слезами бросился в объятия матери. Старушка обнимала сына, гладила дрожащими руками его голову и плечи.

— Мой мальчик, мой дорогой, наконец ты дома. Мы ждали, мы не верили ни одному слову… Ох эти судьи… заподозрить тебя… саму доброту, саму честность!..

Отец, потерявший от радости дар речи, ждал с нетерпением своей очереди прижать сына к груди и вытирал непрошеные слезы. Обняв отца, Леон обернулся: у окна он увидел красивого юношу и прелестную молодую девушку в глубоком трауре.

— Мадемуазель Грандье, вы здесь? Да благословит вас небо! — воскликнул молодой человек.

Девушка с достоинством наклонила голову:

— Месье, трагический случай объединил ваши и наши страдания. Мы с братом возмущены обрушившейся на вас несправедливостью.

Забыв обо всех мучениях и унижениях, через которые ему пришлось пройти, Леон пожал протянутые ему руки.

— Вы возвращаете меня к жизни. Эти слова восстанавливают мою честь, я вновь могу ходить с высоко поднятой головой и не обращать внимание на досужую болтовню.

— Ты много страдал, сынок, — мягко вмешалась мамаша Фортэн, — но знаешь, нам здесь тоже было несладко. А мадемуазель Марте и ее брату угрожали смертью, если они что-то предпримут или хотя бы слово скажут в твою защиту. Наверняка это те же негодяи, что хотели убить господина Редона.

— Тебя хотели убить, а ты ничего мне не рассказал?!

— Ба, пустое, — отмахнулся журналист, — поговорим лучше о деле. Я думаю, самое трудное уже позади, наши враги навсегда исчезли с горизонта. А как вы, мадам Фортэн?

— Да хуже некуда, сударь. На нас все показывают пальцем, так что мы уж и не выходим из дома. К тому же Леон потерял свою должность в Сорбонне, вот письмо… На его место взяли другого.

— Ах, юридическая ошибка то же, что и клевета, — горько заметил молодой ученый, — ни доброго имени, ни работы… Боже, что делать?

— Уехать, — с твердостью сказал Редон. — Заработать за границей большие деньги, до неприличия большие, и, вернувшись, ответить вызовом на вызов, презрением на презрение.

— Но я беден… У моих родителей ничего нет… На что они будут жить?

— Все очень просто! Папаша Фортэн, сколько вам нужно в год, чтобы жить скромно, но достойно? — обратился Поль к отцу Леона.

— Не знаю, сударь, — робко ответил старик.

— Послушайте! В Бретани — а я бретонец — на побережье у меня есть прелестный маленький домик с садом. Вы будете там жить, так что арендную плату долой! Разводите овощи, остальное довольно дешево. Вам хватит сто франков в месяц?

— Это даже слишком, сударь.

— Значит, сто франков.

— Но, мой дорогой Поль… — попробовал возразить Леон.

— Знаю, что ты скажешь. Но я ведь твой компаньон, не правда ли? Мы организуем компанию, если, конечно, ты не против. Я вношу капитал, ты — свой интеллект, знания и умения. Жизнь твоих родителей будет обеспечиваться из фондового капитала.

— Ничего не понимаю!

— Я же тебе объясняю — вспомни «Красную Звезду», — тебе нужны пятьдесят тысяч франков, чтобы поехать на Клондайк, заработать состояние. Я даю их тебе в долг.

— Но мне совсем ни к чему тебя разорять!

— Ну и глупец же ты все-таки! Простите, мадам Фортэн и мадемуазель Марта. Уверен, эти пятьдесят тысяч франков принесут нам более пятидесяти миллионов. Следовательно, я помещаю деньги в выгодное дело. И еду с тобой на Клондайк. Жизнь здесь действительно не сулит ничего хорошего.

— Несмотря на сорок пять градусов ниже нуля?

— Черт возьми! И правда, можно превратиться в сосульку! Ну что ж, умереть в замороженном виде даже приятно.

— Ты все обращаешь в шутку.

— Это лучше, чем плакать. Решено, мы едем за сокровищами, и чем раньше, тем лучше. А с твоей маленькой машинкой…

— С какой машинкой?

— С твоим указателем золота из леониума… С ним мы быстро отхватим большой улов. К тому же вдруг нам повезет и мы встретим там этих мерзавцев из «Красной Звезды»… Они натворили столько бед! Очень бы хотелось отплатить им той же монетой. Во мне, как в индейце, бушует жажда мести!

— О, великолепная идея! Свести счеты с негодяями, растоптавшими мое честное имя, покушавшимися на моего друга…

— …убившими моего отца! — дрожащим от гнева и боли голосом воскликнул юный Грандье. — Господа, умоляю, возьмите меня с собой, я должен им отомстить.

— Молодец, мой юный друг, — энергично подхватил репортер. — Сколько вам лет?

— Шестнадцать, но клянусь, в храбрости я не уступлю мужчине!

— Не усту́пите и в силе. В тысяча восемьсот семидесятом году немало школьников вашего возраста записалось в армию, и они стали бравыми солдатами. Решено, едем втроем.

— Спасибо, месье, вы не пожалеете. Что же касается моей сестры…

— То она тебя не покинет, дружок. — Молодая девушка поднялась со стула.

— Мадемуазель Грандье, вы готовы испытать мучения Ледяного ада, нечеловеческую усталость, лишения, пытку холодом?!

— Наш отец умер, завещав своим детям отомстить за него, и я буду всюду, где спрячутся его убийцы.

Девушка сказала это так спокойно и с такой решимостью, что молодые люди с уважением склонили головы перед ее мужеством, не находя, да и не ища возражений.

— Будьте спокойны, я не стану обузой, — понимая, что победа осталась за ней, продолжала Марта. — Мой бедный отец воспитал меня по-спартански, на американский лад. Я сильная, закаленная, занималась многими видами спорта… Теперь последнее: после нашего разорения у нас все же осталось немного денег, примерно десять тысяч франков. Мы с братом вносим их в ваше предприятие и становимся вашими компаньонами.

— Мадемуазель, — поклонился журналист, — ваше слово — закон. Принимаются все предложения. Но к отъезду в Америку нужно быть готовыми через неделю.

— Мы уже готовы! — одновременно воскликнули брат и сестра.

— А ты, Леон?

— Мне нужно три дня, чтобы сделать «золотой» компас.

— Замечательно. Я жду важную новость. Она не поступит раньше, чем через сорок восемь часов. Эта новость заставит нас либо ускорить, либо отложить отъезд. Как только она придет, я вам сообщу.

Брат и сестра вернулись на виллу «Кармен», которую они вскоре должны были навсегда покинуть. Леон Фортэн заперся у себя в лаборатории и с рвением взялся за работу. Его родители, расстроенные скорым расставанием с сыном, но понимавшие, что это необходимо, стали готовиться к отъезду в Бретань.

Поль Редон, вернувшись в Париж, накупил массу литературы об Аляске и Клондайке, чтобы во время путешествия через океан ознакомиться с этими местами. Затем он получил в Лионском кредитном банке заграничный аккредитив и принялся собирать чемоданы, не говоря никому ни слова о предстоящих переменах в своей жизни.

В сборах два дня пролетели как одно мгновение. Правда, Поль уже начал было беспокоиться из-за отсутствия телеграммы; впрочем, беспокойства оказались напрасными: к концу второго дня пришла и телеграмма. Прочитав ее, журналист, не медля ни минуты, запер чемоданы, вызвал омнибус из Западной железнодорожной компании и отправил багаж в камеру хранения вокзала Сен-Лазар. После этого Редон, тщательно проинструктировав служанку, пошел пешком на Западный вокзал. Один знакомый, встретив его с сумкой через плечо, спросил, далеко ли он едет.

— О, недалеко, в Мезон-Лаффит, — небрежно ответил репортер.

В Мезон-Лаффит Поль прибыл поздно ночью. Его уже ждали, предупрежденные телеграммой, Марта Грандье с братом, Леон и старики Фортэн. Увидев журналиста, каждый понял, что решающий момент близок. После приветствий Редон вынул из кармана телеграмму и прочел следующее:

«Бремен, среда, 5 мая 1898 г., 2 часа пополудни.

Сообщники из «Красной Звезды» отплыли сегодня утром на пакетботе «Кайзер Вильгельм», назначением Нью-Йорк, затем Канада, Клондайк. Отплываю с ними. Буду преследовать до конца. Адресуйте корреспонденцию Ситка-Ванкувер, потом Доусон-Сити.

Тоби-второй».

— Поняли? — спросил Редон. — Вижу, что нет. Хорошо, расскажу вам одну историю.

И репортер, вызывая восхищение пораженных слушателей, подробно рассказал все свои приключения с того момента, как он сделал слепки со следов убийцы в саду на улице Сен-Николя, до радостной встречи с Леоном у стен прокуратуры Версаля. После вопросов, объяснений и демонстрации документов, касающихся «кавалеров Красной Звезды», Поль сказал:

— Завтра в шесть мы уезжаем; сначала поездом до Гавра, а потом на пароходе в Америку. Итак, в путь. Нас ждут великие дела!

Загрузка...