Луи Буссенар ЛЕДЯНОЙ АД

Часть первая ПРЕСТУПЛЕНИЕ В МЕЗОН-ЛАФФИТЕ

ГЛАВА 1

Контрасты. — Таинственное письмо. — Шантаж. — 50 000 франков или смерть. — Агент полиции. — Герцогиня ждет. — Преследование. — Сатанинская ловкость. — Конь без всадника. — Последняя угроза. — Труп. — Красная звезда. — Самоубийца.


В лазурном апрельском небе ярко светило солнце, радостно по-весеннему щебетали первые ласточки; лопались почки, раскрывались цветы, в мягком воздухе витал сладкий аромат пробуждающейся земли. Как прекрасна жизнь! А особенно она хороша здесь, в двух шагах от Сен-Жерменского леса, в этих роскошных виллах, которые выстроились вдоль дороги, соединяющей Мезон-Лаффит с великолепным королевским лесопарком. Семья Грандье, одна из тех богатых парижских семей, что каждую весну уезжают подальше от шума и сутолоки большого города, вот уже две недели жила на вилле «Кармен».

Двадцать пятого апреля в 8 часов утра глава семьи, высокий представительный мужчина лет сорока пяти, нервно мерил шагами большой кабинет, выходивший окнами на лужайку прекрасно ухоженного английского парка. Сей господин был явно чем-то огорчен и напуган. В дверь два раза тихо постучали.

— Войдите!

Появился слуга с подносом, заваленным газетами, письмами и журналами.

— Ваша почта, месье.

— Хорошо, спасибо, Жермен.

Едва слуга скрылся за дверью, хозяин кабинета бросился к подносу и, судорожно шаря в груде бумаг, дрожащими пальцами выудил оттуда большой квадратный пакет из плотной кремовой бумаги, на котором стояла печать в виде большой красной звезды.

— Звезда! Все, я погиб. Это седьмая, последняя… — хрипло вскрикнул Грандье.

Из разодранного конверта выпало письмо, также помеченное красной звездой. Расширенные от ужаса глаза бедняги уставились на фиолетовые строчки.

— Деньги! Требуют денег… Но я разорен, начисто разорен, вся роскошь — лишь видимость. Что делать? Угрожают детям, моим дорогим детям. О да, всех убьют, уничтожат, если я не найду денег. И сегодня последний срок. Мне проще отдать всю свою кровь по капле, но деньги… Их нет, нет ни денег, ни кредита. Я был честен и добр. И вот теперь расплата!

Из соседней комнаты через открытые окна доносились звуки вокализа и фортепианных пассажей. В кустах заливались птицы, над цветами порхали бабочки. И это тихое очарование природы составляло такой резкий контраст с отчаянием человека в кабинете, что несчастный не смог удержать слез. Вскоре, однако, устыдившись минутной слабости, он глубоко вздохнул, пробормотав: «Надо решаться», — и резко нажал кнопку электрического звонка. Тотчас появился слуга.

— Полицейский здесь?

— Он ждет уже более четверти часа.

— Проведите его сюда.

В кабинет вошел просто одетый молодой человек среднего роста, с живыми проницательными глазами на умном лице.

— Вы и есть тот агент из полицейского управления? — спросил Грандье после короткого приветствия.

— Да, месье.

— Ну почему же так поздно? Если бы вы только знали… Ведь я как умирающий, который никак не может дождаться врача!

— Вернувшись с задания и прочитав телеграмму, я сразу бросился сюда, не заезжая домой.

— Вы ведь спасете меня?

— Сделаю все, что смогу. Однако должен предупредить, что нахожусь здесь неофициально, мы только помогаем прокуратуре Версаля, потому что больше не относимся к департаменту Сена.

— Вы достаточно опытны?

— Прежде всего изложите, пожалуйста, суть дела. Я еще ничего не знаю.

— Прочтите это письмо.

Агент взял письмо, понюхал его, внимательно изучил бумагу, буквы и вполголоса прочел следующее:

«Месье!

Пишу в седьмой и последний раз. В седьмой и последний раз повторяю: мне нужны деньги. Наставляю на Вас это письмо, как наставил бы пистолет, и говорю: кошелек или жизнь! Пятьдесят тысяч франков, или я убью Вас, предварительно уничтожив одного за другим всех членов семьи Грандье. Пятьдесят тысяч франков необходимы мне, чтобы сколотить состояние на Клондайке, в этой сказочной стране золота, где предприимчивые люди становятся миллионерами за несколько недель.

Деньги должны быть сегодня же. Неделя прошла. Для человека с Вашим состоянием этого более чем достаточно. Я знаю, что на ноги подняты прокуратура Версаля и полицейское управление, знаю, что Ваш дом охраняется днем и ночью, но уверяю — все тщетно, от меня не ускользнуть. Однако к делу. Положите пятьдесят тысяч франков в конверт и ровно в полдень у калитки, выходящей в лес, передайте их моему посыльному (он будет в коричневой ливрее). Вы скажете ему: “Я Грандье”. Ответом будет: “Герцогиня ждет”.

Пытаться его задержать было бы ошибкой, этот посланец — только посредник, ничего не знающий о сути дела. Он считает, что участвует в некой политической интриге. И последнее — предупреждаю, что в случае обмана я специально для Вашего вразумления убью одного из жителей поселка. Перережу ему глотку от уха до уха, а на левом виске оставлю мою эмблему — красную звезду».

— Ну, что скажете? — Грандье задыхался от волнения.

— Думаю, — серьезно ответил агент, — дело сводится к обычному шантажу.

— Но ужасные угрозы повторяются каждый день вот уже неделю!

— Все это шантаж и эффектная инсценировка, вроде красной звезды, бумаги необычного формата и леденящих душу подробностей гипотетических убийств. Успокойтесь, сударь, мой нюх полицейского подсказывает, что мы имеем дело с ловким мошенником, которого конечно же схватим. И ничего больше!

— Будьте осторожны, потому что, если…

— Я отвечаю за все! Не будет никакого убийства. Ну, помилуйте, кто же убивает по плану, заранее объявив об этом чуть ли не за полсуток?

— Что будем делать?

— Положите в конверт пятьдесят каких-нибудь бумажек и идите в полдень на свидание с человеком в ливрее. Об остальном позабочусь я.

Уверенность полицейского успокоила Грандье, он начал понемногу оживать.

— Сейчас девять часов, — продолжал сыщик, — времени в обрез, чтобы переодеться и дать указания моим помощникам. Затем начнем слежку и не выпустим мошенника из рук.

— Сделайте все возможное! Вручаю вам свою судьбу.

— Успокойтесь, сударь, мы поймаем негодяя. Это так же верно, как то, что меня зовут Жервэ. — С этими словами сыщик ушел, совершенно уверенный в успехе.

В назначенный час Грандье был у калитки, выходившей в лес. Он поискал глазами полицейского агента, однако рядом никого не было, кроме элегантного джентльмена верхом, внимательно рассматривавшего карту леса. Грандье показалось, что джентльмен незаметно ему подмигнул. Это был Жервэ; в нескольких шагах от всадника около винного киоска рабочий-бочар тянул стаканчик вина; там же задержался какой-то служащий железной дороги с почтовой посылкой под мышкой. Казалось, что все трое оказались здесь совершенно случайно.

Сердце господина Грандье забилось, когда послышались первые удары часов. Полдень. Он вышел за калитку и увидел человека в коричневой ливрее. Грандье направился прямо к нему с пакетом в руках.

— Я месье Грандье.

— А, хорошо, герцогиня ждет…

Грандье молча вручил конверт. Посыльный вежливо поклонился, спрятал конверт в карман и направился к лесу. В это время всадник естественным жестом сложил карту и выехал на дорогу, опередив человека в ливрее. Железнодорожник и бочар пошли следом, готовые в любой момент броситься на посланца, который шел не торопясь, лениво, как будто ему некого и нечего было опасаться.

Метрах в трехстах от дома Грандье посыльного дожидался с оседланной лошадью лесной объездчик. Посыльный остановился, затем что-то быстро сказал объездчику, вскочил в седло и пустил лошадь галопом. Жервэ предвидел такой оборот дела, и, пока его помощники — Филь-ан-суа и Папийон[1] — топтались на месте, он развернул своего коня и вихрем помчался за беглецом. Будучи прекрасным наездником и имея под собой отличного скакуна, Жервэ сумел быстро догнать верхового и, держась от него на некотором расстоянии, размышлял: «Сейчас я схвачу этого мерзавца, Филь-ан-суа и Папийон проследят за объездчиком и хорошенько “выпотрошат” его. Все идет как надо».

Тем временем Филь-ан-суа и Папийон вплотную приблизились к подозрительному объездчику, не собираясь отступать от него ни на шаг. И когда он направился по широкой тропинке вдоль изгороди, одной из тех, которыми егеря окружают особо важные охотничьи угодья, полицейские решили, что теперь-то они его ни за что не упустят. Минут через десять в ограде показалась маленькая железная дверца. Объездчик внезапно остановился, быстро вставил ключ в замочную скважину, проскользнул внутрь и скрылся в чаще. Все это заняло не больше десяти секунд, и ошеломленные преследователи уткнулись носами в запертую дверь, о существовании которой до того даже не подозревали.

— Заперто, — сказал бочар.

— Обвел нас вокруг пальца, ушел, как вода в песок! — воскликнул железнодорожник.

— Черт побери! Слежка коту под хвост. Понадобится уйма времени, чтобы среди всех объездчиков найти этого ловкача.

— Боюсь, он такой же объездчик, как я служащий Западной железнодорожной компании.

— Или как я — бочар! Ну, к счастью, Жервэ догонит и схватит того мерзавца.

— А что нам теперь делать?

— Давай на всякий случай пройдем вдоль ограды, мало ли что…

Примерно через полчаса они вышли на ухоженную, но совершенно пустынную лесную дорогу. Папийон вытащил из кармана карту леса, чтобы определить, где они находятся. В этот момент громкий звук лошадиного галопа заставил обоих поднять голову. Прямо на них неслась лошадь без всадника, с белой от пены мордой. Полицейские бросились к ней и, мертвой хваткой вцепившись в уздечку, с трудом остановили ее. В тот же момент оба вскрикнули, узнав в обезумевшем животном коня, на котором их патрон Жервэ несколько минут назад погнался за человеком в коричневой ливрее.

Между тем господин Грандье, несколько успокоенный хладнокровием и ловкостью сыщика, неплохо провел послеобеденное время. Он рано лег спать и впервые за всю неделю крепко заснул. В шесть часов утра его разбудил разговор слуги Жермена с садовником, служившим у них также привратником и жившим в домике у ворот.

— Говорю вам, что это очень срочное письмо, — настаивал садовник, — его нужно вручить немедленно, так сказал посыльный.

— Давайте, Жермен, давайте. — Грандье уже предчувствовал катастрофу. Ледяной страх снова сжал его сердце — он заметил красную звезду, запечатывающую массивный конверт из кремовой бумаги. Вскрыв его, бедняга прочел:

«Вы меня обманули. Поэтому я, как и обещал, убил этой ночью одного из местных жителей. Убедитесь сами — пойдите на улицу Сен-Николя и посмотрите на мертвеца. У него на виске моя отметина. Если завтра в полдень у меня не будет пятидесяти тысяч франков, погибнет Ваш сын».

Строчки плясали в глазах господина Грандье. Несчастный, убитый из-за него там, на улице Сен-Николя… возможно ли это?! Может быть, это лишь последняя угроза, последнее, высшее предостережение?

Неодолимая сила толкала господина Грандье из дома, гнала его прочь, кровавый туман застилал глаза. Вот он на улице Сен-Николя… мечущиеся люди, крики, распахнутая настежь дверь, простоволосая женщина… Месье Грандье пробирается через толпу с хриплым криком: «Я хочу видеть мертвеца!»

И вот комната, полная народу, но обезумевший Грандье, никого не замечая, смотрит на кровать, где в кровавых простынях вытянулся, широко раскрыв глаза, мертвец: у него перерезано горло, на левом виске пламенеет звезда с пятью лучами. Грандье наклоняется над лицом убитого.

«Красная звезда! Меня тоже скоро убьют».

Он бросается вон из комнаты, проталкиваясь через толпу, бегом возвращается на виллу и запирается в своем кабинете.

«Я полностью разорен и не могу удовлетворить требования бандитов. Под угрозой жизнь моих детей… Я умираю в совершенном отчаянии и завещаю детям отомстить за меня.

Ш. Грандье».

Господин Грандье перечитал записку, вытащил из ящика письменного стола револьвер, приставил его к виску и решительно, без колебаний нажал на курок.

ГЛАВА 2

Два друга. — Ученый и репортер. — Поль Редон и Леон Фортэн. — Сколько убийств! — Секрет золота. — Новый металл. — Леону Фортэну необходимы 50 000 франков. — Мечта стать Золотым Королем. — Арест.


— Гляди-ка! Наш дражайший друг Поль Редон!

— Он самый, дорогой Фортэн. Как, у тебя все окна настежь?!

— Но при таком солнце… И воздух теплый!

— Теплый, но не жаркий. А я всегда мерзну, ты же прекрасно знаешь. Мои меха в разгар июня — легенда Парижа.

— Да уж, ты закутан, как эскимос.

— Не говори мне об эскимосах, не то я начну чихать. От вида запотевшего графина у меня начинается насморк, а от книг о Северном полюсе замерзают до волдырей руки.

— Устраивайся где-нибудь.

— С удовольствием, но где? Твоя лаборатория несколько тесновата…

— Спасибо на добром слове. Шесть квадратных метров, забитых барахлом, ты называешь лабораторией!

— Был рад узнать, что тебя назначили ассистентом профессора.

— Да, я теперь под крылышком старика Метивье.

— Поздравляю!

— О, были кое-какие трудности. Но в конце концов дело уладилось. А все потому, что я зовусь Фортэн, ведь это имя носит один из барометров.

— Как всегда, шутишь, приятель.

— Черт возьми! А как иначе? Ты же знаешь, что оптимизм — мое единственное богатство. В настоящий момент я счастлив, что имею постель, кусок хлеба и эту конуру, чтобы как-то закончить диссертацию. И это все благодаря моим родителям. Они много трудятся и, чтобы я мог заниматься любимым делом, жертвуют собой из любви к своему великовозрастному отпрыску.

— Я думал, твой отец разбогател на овощах.

— Отнюдь. Цветная капуста заменяет в нашем саду цветы. Отец с увлечением занимается своим огородом, но доход невелик. Ну да речь не об этом, лучше скажи мне, каким добрым ветром тебя занесло в наши края?

— Неважным ветром, — отвечал Редон. — Я приехал расследовать одно дело.

— Что за дело?

— Этой ночью в сотне метров отсюда совершено убийство.

Поль Редон был журналистом, вернее, репортером. Но репортером высшего класса, английского или американского толка. Он обладал даром выуживать информацию из ничего и соединял высокий профессионализм с остротой мысли, что вызывало черную зависть у работников полиции, которые его хорошо знали.

Небольшое состояние обеспечивало ему независимость, поэтому он работал, когда хотел и на кого хотел. Большие парижские газеты платили бешеные деньги за его информацию.

Это был красивый молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести с темными волосами и бородкой, с бледным лицом и на редкость проницательными серо-голубыми глазами. Очень смелый и отлично тренированный, Поль Редон имел две странности: во-первых, он всегда мерз и поэтому круглый год кутался в шерсть и меха, а во-вторых, считал, что болен множеством хронических болезней, от которых постоянно лечился.

В нравственном отношении Поль был человеком несгибаемой воли и кристальной честности; иронизируя над всем и вся, он немедленно откликался на просьбу о помощи и под маской скептика скрывал редкую горячность, редкое великодушие. Его энергичность, которую невозможно было заподозрить в человеке, как огня боявшемся сквозняков и пристально следившем за рекламой всех новых лекарств, удивляла всех знавших Редона.

С Фортэном они подружились еще детьми в знаменитом коллеже Сен-Барб и, став взрослыми, сохранили эту дружбу.

Того же возраста, что и его друг, Леон Фортэн сильно от него отличался и духовно и физически. Он был высок, широкоплеч, мускулист. Его красивая, гордо посаженная голова напоминала орлиные профили наших древних галльских предков, от которых он унаследовал глаза цвета моря, нос с легкой горбинкой, яркие губы и длинные рыжеватые усы со свисающими кончиками. Отважный как лев, он обладал такой исключительной мягкостью и добротой, что, однажды узнав, его нельзя было не полюбить.

Внешность Фортэна вводила в заблуждение. Его легко было принять за героя плаща и шпаги, за непременного участника самых отчаянных авантюр. Отнюдь! Леон Фортэн, несмотря на свою молодость, уже прославился как очень известный ученый, многие открытия которого, хотя и державшиеся в большом секрете, наделали немало шума. Для него жизнь сводилась к одному — к работе, которая заполняет все существование, но дает великую и чистую радость.

Услышав так неожиданно от своего друга об убийстве, о котором он ничего не знал, Фортэн резко поднял голову:

— Преступление? Здесь?! Это что-то уж слишком… В это трудно поверить.

— Я видел много убийств за время моей репортерской работы, и у всех был какой-то мотив, какая-то явная причина, что-то, что можно пощупать… — говорил между тем репортер.

— Ты знаешь жертву?

— Да, обычный малый, совершенно безобидный, врагов у него не было. Его убили без всякой видимой причины. Я бы это назвал «убийство из любви к искусству».

— Сейчас никто ни в грош не ставит человеческую жизнь, — печально заметил Фортэн. — Для многих все едино — что убить человека, что дать ему пощечину. Человеческая кровь проливается так же легко, как кровь моих подопытных свинок.

— A-а, так ты по-прежнему мучаешь морских свинок?

— Увы, да. Я только что открыл новое анестезирующее средство… Могу пока только сказать, что оно полностью заменяет хлороформ.

— Бедные свинки! И они страдают в ожидании, пока люди начнут им пользоваться?

— Да, мой милый филантроп.

— А скажи-ка, что это там на столе? Похоже на медную крошку.

— Медную? Эти золотые опилки — все, что осталось от моей последней двадцатифранковой монеты.

— Я сейчас при деньгах. Если пятьдесят луи тебя устроят…

— Пятьдесят луи! Нищенская сумма! Если бы пятьдесят тысяч франков! Вот что мне нужно, и немедленно. Ах, если бы у меня были пятьдесят тысяч франков!

— И что бы ты сделал?

— Я смог бы воспользоваться величайшим открытием века и стал бы Королем Золота.

— А зачем тебе становиться Королем Золота?

— Не задавай глупых вопросов! Во-первых, чтобы жениться на мадемуазель Марте, во-вторых, чтобы удовлетворять все ее прихоти, все фантазии, капризы… Начнем с за́мка…

— В Испании, конечно?

— В Андалузии, а почему бы и нет? Затем я предложил бы мадемуазель Марте…

— Которая уже была бы мадам Фортэн!

— Безусловно! Я бы ей предложил яхту, дом на Елисейских полях, шале в Трувиле, виллу в Ницце и тысячу других вещей! Но у меня нет этих проклятых пятидесяти тысяч франков! Я хочу их иметь, они меня преследуют, мучают меня…

— Это так серьезно?

— Посмотри, и ты сам скажешь, не должен ли любой обладатель пятидесяти тысяч франков приползти ко мне на коленях, умоляя принять эту сумму. Видишь эту маленькую пластинку?

— По-моему, она из свинца.

— Нет, это новый, открытый мною металл.

— Ах, черт!

— У него еще нет названия. Я изобрел его, опираясь на периодическую таблицу Менделеева. Понимаешь?

— Ни слова.

— Ничего, я потом объясню. Смотри!

— Вот здорово! Твой безымянный металл притягивает золото, как магнит железо!

— Ну да! Именно так. Как магнит железо. Но с невероятной силой и чувствительностью. Я уже проделал массу опытов, и всегда в моем металле присутствовала исключительная избирательность на золото.

— Действительно чудо.

— Я смешал опилки железа, цинка, серебра, никеля, платины и золота, и тотчас же моя пластина произвел…

Загрузка...