Ледяные боги

ГЛАВА I. ВИ ЖДЕТ ЗНАКА

Ви молился своим богам — Ледяным богам, тем, которым поклонялось его племя. Как давно верило в них племя — он не знал. Не знал также, откуда взялось племя, только слышал легенду, что когда-то, в древние времена, их предки, родоначальники, пришли сюда из-за гор, отступая к югу и теплу от грозного холода.

Боги обитали в темной, почти черно-синей глыбе льда самого крупного из ледников, сползающих с вершин необъятных снежных гор. Основная масса этого ледника уже лежала в центральной долине, но часть ледяного потока шла по долинам на восток и на запад и доходила до моря. Там весною, зачатые в самом сердце покрытых снегом холмов, рождались дети Ледяных богов; великими айсбергами выходили они из темных недр долины и уплывали на юг. Поэтому обиталище богов — огромный центральный ледник — двигался медленно вперед.

Урк-Престарелый, тот, кто видел рождение всех в племени, рассказывал, как дед говорил ему, когда сам Урк был еще совсем маленьким, что в дни молодости деда нижняя оконечность центрального ледника была не больше, чем на бросок копья. Ледник висел на высоте приблизительно двадцати высоких сосен, поставленных одна на другую; висел чудовищной угрозой и медленно, совершенно незаметно, но неуклонно сползал вниз. Большая часть ледника состояла из темного, почти черного льда, который подчас — когда живущие в нем боги разговаривали — трещал и стонал; а когда боги сердились, ледник двигался вперед, иногда на длину руки, и тогда сбривал перед собой стоящие на пути скалы и обрушивал их вниз, в долину, в качестве предвестника будущего своего прихода.

Кто эти боги — этого Ви не знал. Знал он лишь одно: что они ужасны и власть их безгранична, что нужно страшиться их и поклоняться им, как поклонялись его предки, и что в их руках судьба племени.

В осенние ночи, когда поднимались туманы, кое-кто из племени видел богов. То были огромные призрачные видения, медленно двигавшиеся по леднику. По временам случалось, что боги подходили к самому берегу, на котором жил их народ. Соплеменники Ви слыхали даже, как боги смеются. А жрец племени Нгай-Волшебник и Тарен-Колдунья, — Тарен, любовница Нгая, рассказывали о том, что боги говорили с ними и давали советы и указания.

С Ви боги никогда не разговаривали, хотя он не раз оставался целыми ночами лицом к лицу с ними: на это никто в племени не осмелился бы. По временам, — особенно, когда Ви бывал совершенно сыт, доволен и спокоен и охота его была удачна, — боги становились так тихи и так молчаливы, что Ви начинал сомневаться в самом их существовании. Ви тогда думал, что боги — сказка, а то, что называют их голосами, — просто шум льда, ломающегося от морозов и оттепелей.

В одном только он не сомневался. Скрытый глубоко во льду, на глубине трех шагов от поверхности, видимый далеко не всегда, а только при определенном освещении, стоял один из богов. Многим поколениям племени он был известен под именем Спящий, ибо он никогда не шевелился. Толком разобрать его очертаний Ви никак не мог. Видел только, что у Спящего длинный нос, у основания толстый как дерево и утончающийся к концу. Под носом виднелись огромные, искривленные зубы. Голова была большая, и сзади нее громоздилось необъятное тело, размером с кита, такое большое, что всех очертаний его до конца нельзя было различить.

Это, несомненно, был бог, хотя бы уже потому, что никто во всем племени никогда не видывал подобного ему существа. Впрочем, почему бог спал в глубине ледника — понять никто не мог. Правда, если бы кто-нибудь видел подобное чудище, несомненно, понял бы, что это не бог, а просто мертвое животное. Но существо, вмерзшее в льдину, не было похоже ни на одно известное племени.

И поэтому, подобно всем своим родичам и одноплеменникам, Ви считал богом доисторического огромного слона, в начале ледниковой эпохи попавшего в лед — должно быть, за сотни, а может быть, и за тысячи лет до этого принесенного от дальнего места своей гибели сюда — чтобы, очевидно, найти последнее пристанище на дне морском. Бог, несомненно, был странный, впрочем, не хуже многих других богов.

Ви явился к леднику, когда еще не рассвело, после споров с женой, гордой и прекрасной Аакой, явился затем, чтобы получить от богов указания и узнать их волю.

А дело было серьезное.

Племенем правил сильнейший из мужчин, Хенга, родившийся десятью веснами ранее Ви, мужчина огромный, сильный и свирепый. Закон племени гласит, что править должен сильнейший, править до тех пор, покуда более сильный, чем он, не явится к пещере, в которой живет вождь, не вызовет вождя и не убьет его в единоборстве. Так Хенга убил своего отца, бывшего вождем до него.

А теперь вождь угнетал племя. Сам он не работал, но брал у других пищу и меховые одежды, которые они добывали. Более того: хотя женщин в племени было мало и мужчины дрались из-за них, Хенга забирал женщин у их родителей или мужей; держал у себя некоторое время, а затем прогонял или убивал и брал себе новых жен. И никто не смел сопротивляться, ибо жизнь Хенги была священна и он был волен делать все, что ему нравится.

Единственный, кто имел право спорить с ним, был, как уже сказано, тот, кто вызовет его на единоборство, ибо убить вождя не на единоборстве считалось великим грехом и убийцу изгоняли из племени и проклинали. Если же вызвавший победил бы, пещера вождя, его жены и все имущество переходили к победителю; победитель становился, в свою очередь, вождем и правил, покуда сам не погибал так же, как и его предшественник.

И потому никогда не случалось, чтобы вождь племени дожил до старости, ибо как только с годами он слабел, выступал кто-нибудь моложе и убивал его. Впрочем, по той же причине редко выходили на единоборство с вождем, ибо кто желал им стать, помня, что вождь естественной смертью не умирает и что лучше терпеть угнетения, нежели умереть.

Но Ви хотел стать вождем по двум причинам: во-первых, потому, что Хенга был слишком жесток и, во-вторых, он правил племенем неразумно, угнетал его и вел к погибели. И к тому же Ви знал, что если он не убьет Хенгу, то Хенга убьет его, убьет из ревности.

Хенга давно убил бы Ви, если бы Ви не пользовался уважением в племени за то, что был великим охотником, за то, что запасы еды в значительной степени пополнялись им, так что убийца навлек бы на себя всеобщую ненависть. Поэтому Хенга, боясь вступить с Ви в открытый бой, пытался уже не раз исподтишка расправиться с ним.

Так, например, совсем недавно, когда Ви осматривал свои волчьи ямы на опушке леса, внезапно мимо него прожужжало копье, пущенное с нависающей скалы. Ви подхватил копье и убежал. Он узнал это копье: оно принадлежало Хенге. К тому же, он обнаружил еще одну вещь: кремневый наконечник был смочен ядом, который племя добывало из внутренностей разлагающейся рыбы, смешивая его с соком одной травы. Яд этот Ви легко узнал, потому что сам пользовался им на охоте. Копье он сохранил и никому, кроме жены, не сказал обо всем происшедшем ни слова.

А затем дела пошли еще хуже. У Ви был сын Фо, мальчик десяти лет, которого он любил больше всего на свете, и была дочь, годом моложе Фо, по имени Фоя. Детей в племени было мало, и большинство из них умирало в младенчестве от холода, недостатка пищи и различных болезней. К тому же рождавшихся девочек часто выбрасывали на съедение диким зверям.

Однажды вечером Фои долго не было, и все решили, что ее растерзали лесные волки, а может быть, горные медведи. Аака плакала, и Ви, когда никто не видел этого, плакал тоже. Два дня спустя, выйдя утром из хижины, он нашел у входа что-то завернутое в звериную шкуру. Развернув тюк, он обнаружил труп маленькой Фои; шея ее была свернута и следы пальцев огромной руки отпечатались на горле. Ви сразу догадался, что сделал это Хенга, и та же мысль пришла в голову всем остальным, ибо никто в племени, кроме вождя, никогда не убивал, если не считать тех случаев, когда люди сражались за женщин. Однако, когда Ви показал тело дочери народу, все молчали и только покачивали головами, и каждый думал, что Хенга — вождь и, следовательно, имеет право убивать.

И тогда кровь Ви вскипела, и он сказал Ааке, что хочет вызвать Хенгу на единоборство.

— Он об этом только и мечтает, — сказала Аака. — Ведь он дурак; он думает, что сильнее и легко убьет тебя. И тем самым обезопасит себя на некоторое время, пока ты, несомненно, — это даже для него ясно — не убьешь его. А я давно уже хотела, чтобы ты вызвал Хенгу, и знаю, что ты одолеешь его.

И она завернулась в свой меховой плащ и улеглась спать.

Утром она вернулась к этой теме.

— Слушай, Ви. Мне во сне явилось видение. Мне почудилось, что Фоя, наша дочь, стоит у моего ложа и говорит:

«Пусть Ви, мой отец, ночью пойдет молиться Ледяным богам и ждет знака от них. Если на заре с вершины ледника упадет камень, то это будет приметой, знаком ему, что он должен бороться с Хенгой, отомстить Хенге за пролитую им мою кровь, что он станет вождем вместо Хенги. Если же камень не упадет, пусть не вызывает Хенгу, ибо в таком случае Хенга убьет его. А затем, убив Ви, Хенга убьет Фо, брата моего, а тебя, мать мою, возьмет себе в жены».

— По-моему, Ви, нужно послушаться голоса умершей нашей дочери. Ты должен пойти к Ледяным богам, помолиться им и ждать от них знака.

Ви с сомнением поглядел на нее. Он не очень верил в сны и был убежден, что она все придумала, чтобы заставить его вызвать Хенгу на бой.

Так он ей и сказал:

— Подобный сон — гнилая трость, на которую нельзя опираться. Я знаю, ты давно уже хочешь, чтобы я сразился с Хенгой, хотя он грозный и страшный воитель. Но если я буду драться с ним и он убьет меня, что станется с тобой и Фо?

— С нами будет то, чему суждено случиться и ничего больше. А иначе племя начнет твердить, что Ви боится отомстить за кровь убитой дочери ее убийце Хенге.

— Знаю только, что если и скажут — скажут ложь. Я беспокоюсь не за себя, но за тебя и за Фо.

— В таком случае, ступай к Ледяным богам и жди от них знака.

— Я пойду, Аака, но не вини меня потом, если приключится беда.

— Беды не будет, — ответила Аака и улыбнулась в первый раз после смерти Фои.

Она была уверена, что Ви, несомненно, одолеет Хенгу. Нужно было только заставить его вызвать Хенгу на бой, и тогда он уж отомстит за убитую дочь и станет вождем племени. И потому еще улыбалась она, что была твердо уверена в том, что с вершины ледника на заре, когда солнечные лучи упадут на лед, несомненно, свалится камень.

Итак, на следующую ночь Ви-Охотник тихо выбрался из селения, обогнул подножие высившегося на востоке холма и пошел по ущелью между гор, покуда не достиг основания большого ледника.

Волки, бродившие в окрестностях и по-зимнему голодные — весна в этом году припозднилась — почуяли человека и окружили его. Но он не боялся волков; к тому же печаль ожесточила его сердце.

Увидев их, с воплем ринулся он на самого большого волка, вожака стаи, и вонзил кремневое копье в его горло. А когда тот завертелся, щелкая окровавленными челюстями, Ви ударом каменного топора вышиб ему мозги бормоча:

— Так и ты умрешь, Хенга!

Волки поняли, что с этим противником им не справиться и разбежались все, кроме вожака, который остался лежать мертвый. Ви потащил труп на вершину скалы, туда, где стая не могла достать его, и оставил там, чтобы освежевать поутру.

Покончив с волком, он продолжал свой путь вверх по холодной долине, куда звери не заходили, так как здесь не было никакой добычи. Он поднимался, пока не достиг ледника. Мощная стена сползающего льда тускло сверкала в лунном свете и заполняла расщелину от края до края; лед был шириной не менее, чем в четыреста шагов. Ви, когда был здесь последний раз, вбил один кол между двух скал, а другой пятью шагами ниже, так как хотел проверить, движется ли ледник.

Ледник двигался. Первый кол был уже скрыт под массой льда, язык ледника подбирался ко второму.

Боги проснулись, боги шли к морю.

Ви вздрогнул. Но вздрогнул он не от холода, к которому привык, а от страха, ибо боялся этого места. Здесь было обиталище богов, скрывавшихся в леднике, богов вечно гневных, в которых он верил.

И тут он вспомнил, что не принес с собой жертвы, дабы умилостивить их. Он вернулся туда, где лежал убитый волк, и с трудом, пользуясь острым кремневым копьем и каменным топором, отделил голову волка от туловища. Он вернулся, положил волчью голову на камень у подножия ледника и пробормотал:

— Она кровоточит, а боги любят кровь. Клянусь, что если я убью Хенгу, я принесу богам его труп, который понравится им больше, чем волчья голова.

Затем он стал на колени и начал молиться. Молился он долго и закончил молитву так:

— Укажите же мне, о боги, что делать. Должен ли я вызвать Хенгу на бой, как ведется издавна, и сойтись с ним в единоборстве перед лицом всего народа? Если же мне не делать этого, то как смогу я остаться здесь? Значит, тогда я должен бежать отсюда с женой моей Аакой и с сыном моим Фо и, может быть, с моим приемышем карликом Пагом, мудрым человеком-волком, бежать отсюда и искать себе иного жилища за лесами, если нам удастся пройти через них. Примите мое приношение, о боги, и дайте мне ответ. Если я должен биться с Хенгой, бросьте камень с вершины ледника, а если мне нужно бежать, дабы спасти жизнь Лаки и Фо, не бросайте его. Я жду здесь и буду ждать, покуда солнце не поднимется и не наступит ясный и полный день, и тогда, если камень упадет, я вернусь и вызову Хенгу на единоборство. А если он не упадет, я откажусь от этой мысли и в ночи скроюсь отсюда с Аакой, Фо и с Пагом, если он последует за мной, и тогда у вас будет четырьмя почитателями меньше, о боги!

Последняя мысль пришла ему в голову внезапно. Эта мысль очень понравилась ему, и Ви решил, что она должна убедительнейшим образом подействовать на богов, так как почитателей у них было и так немного и потому боги должны были быть не склонны лишаться их.

Ви окончил молитву — занятие, утомительное для него более, чем целый день охоты и рыболовства, — и, продолжая стоять на коленях, глядел на громоздившийся перед ним ледник. Он не имел ни малейшего представления о законах природы, но знал, что если пустить тяжелое тело вниз по скату, то оно понесется все быстрее и быстрее. Он помнил, как однажды убил медведя, скатив на него камень.

Вспомнив это, он стал думать, что случится, если вся огромная масса двинется вниз с огромной скоростью, а не с обычной быстротой всего в несколько ладоней за год. Впрочем, представить подобную картину ему помогла память. Как-то в лесу увидал он ледяное дитя, порождение глетчера: увидал, как глыба, величиной с целую гору, внезапно обрушилась вниз по одной из западных долин в море, взметнув пену и брызги до самых небес.

Глыба эта не причинила вреда никому, кроме, может быть, тюленей и котиков, игравших в бухте. Но если бы двинулся вниз огромный центральный ледник и вместе с ним все маленькие западные ледники, — что бы случилось с племенем на побережье? Всех бы прибило, всех до единого, и ни одного человека не осталось бы во всем мире.

Он, понятно, обо всем мире, о вселенной ничего не знал. Землю называл он словом «место», и в это понятие входили те несколько миль побережья, лесов и гор, по которым он блуждал и которые были ему знакомы. С большой высоты гор не раз видел он другие побережья и леса, горы за каменистой пустынной равниной, но все эти края казались ему не настоящими, а каким-то видением из сна. По крайней мере, там никто не жил, не то племя слыхало бы голоса тех людей или увидело бы дым от их костров, костров, у которых соплеменники Ви грелись и готовили пищу.

Правда, ходили рассказы о том, что существуют еще люди на свете, и даже хитрый карлик Паг полагал, что это так. Но Ви — человек действия — не обращал внимания на подобные россказни. В этой долине, был уверен он, вместе с ним жили единственные люди на земле, и, если их раздавит ледник, то вообще все будет кончено.

Впрочем, если даже все люди и погибнут (понятно, кроме Ааки, Фо, Пага — о других он мало беспокоился), ничего ужасного не произойдет для остальных существ: те, кто идут в пищу — тюлени, птицы и рыбы, в особенности же лосось, который весной идет вверх по реке, а также форель, — будут даже счастливее, чем сейчас.

Подобные размышления утомили его, ибо он был человек действия и только начинал учиться думать. Он оставил эти мысли так же, как бросил молиться, и большими задумчивыми глазами глядел на лед перед собой.

Небо уже серело, и все вокруг стало светлеть. Скоро встанет солнце, и он сможет заглянуть в глубину льда.

Заглянуть! Там, во льду, были лица странные, какие-то чудовищные, — одни широкие, толстые, другие — узкие, и они, казалось, колебались и менялись вместе с меняющимся освещением и игрой теней. Несомненно, то были лица меньших богов, которых, наверное, тоже немало, богов злых, коварных, все они издевались над ним, подглядывали, склабились, насмехались.

А позади них неясным очертанием выделялся великий Спящий, такой, каким он был и всегда — бог-гора, бог с изломанным огромным носом, кривыми зубами, бог с головой, подобной скале, с ушами величиной с хижину, с маленьким холодным глазом, который, казалось, всегда глядел на смотрящего. А позади, в глубинах льда, терялось необъятное тело высотой, должно быть, в три человеческих роста.

Да, это был настоящий бог!

Глядя на него, Ви мысленно представил себе, как однажды бог пробудится, пробьет лед, вырвется на свободу и сбежит вниз по горе.

Ви поднялся с колен, робко пополз к леднику и заглянул в отверстие во льду. Он хотел получше рассмотреть бога. Когда он стоял, наклонившись, в ясном небе, над плечом горы, поднялось солнце, и его лучи упали на ледник в первый раз за всю эту весну, вернее, за раннее лето. Солнце осветило расщелину во льду, и Ви различил Спящего лучше, чем ему случалось видеть бога до сих пор.

Поистине, Спящий был огромен. А вот позади него находилось нечто подобное человеку, какой-то смутный образ, о котором Ви много раз слыхал, но которого до сих пор никогда не видал. А может быть, всего лишь тень? Ничего наверняка Ви сказать не мог, потому что как раз в это мгновение солнце скрылось за облаком, и неясный образ исчез.

Ви терпеливо стал ждать, пока облако пройдет.

Ему повезло, что он задержался. Как раз в то мгновение, когда он подумал было о том, чтобы вернуться вниз, огромная каменная глыба, лежавшая, очевидно, на самом гребне ледника, отделилась от своего подтаявшего основания и, грохоча, понеслась вниз по глетчеру, перескочила через Ви и упала в то самое место, на котором он только что стоял. Упала, оставила яму в промерзлой земле, в порошок растерла волчью голову и помчалась дальше к побережью.

— Спящий охранял меня, — пробормотал Ви, оборачиваясь, чтобы посмотреть вслед несущейся скале. — Останься я там, где стоял, я был бы растерт так же в порошок, как и волчья голова.

Затем он внезапно вспомнил, что скала — камень. И что камень упал в ответ на его молитву, что упавший камень — знак, которого он ожидал. Тогда он торопливо ушел прочь, дабы не свалился еще камень и не раздавил бы его самого.

Пробежав несколько часов по склону ледника, он добрался до ниши в горе и сел, зная, что здесь он в полной безопасности. Ви задумался, вспоминая:

— О чем это я спрашивал богов? Если камень упадет, я должен биться с Хенгой, или если камень упадет, я не должен биться с ним?

Вдруг он вспомнил все. Понятно, он должен биться. И Аака всегда подбивала его биться; и холод пробежал по всему его телу. Легко говорить о битве с этим яростным великаном, но сразиться с ним — дело совсем не простое. Но боги сказали свое слово, и он не смеет не повиноваться приказу, о котором сам просил. И, наверное, боги, спасшие его жизнь от скатившейся каменной глыбы, тем самым хотели показать ему, что Хенгу он одолеет. А впрочем, может быть, боги хотели сохранить ему жизнь только затем, чтобы Хенга ради их удовольствия разорвал его в клочья. Ведь боги любят кровь. Они жестоки. И затем, ведь их боги — боги зла, и потому им, должно быть, приятно будет даровать победу злому человеку.

На все эти вопросы Ви ответить не мог. Поэтому поднялся и медленно пошел к берегу, размышляя о том, что он, наверное, в последний раз в жизни видел ледник и обитающих в нем ледяных богов, — в последний раз, потому что сегодня вызовет Хенгу на бой и сразится с ним. А значит, ему больше не жить.

Возвращаясь, он прошел мимо места, где оставил убитого волка, взглянул на скалу и был поражен тем, что кто-то уже свежует зверя. Пальцы его сжались на рукояти копья, ибо свежевать убитого другим зверя значило нарушать охотничий закон и красть убитое другим. Но приблизившись, Ви улыбнулся, и пальцы его, сжимавшие рукоять копья, разжались. То был не вор. То был Паг, его любимый раб.

Странный вид был у Пага. Это был карлик с огромной головой, одноглазый, широкогрудый, длиннорукий силач на толстых коротких ногах, не длиннее, чем ноги восьмилетнего ребенка. Он был чудовищно безобразен — плосконос, широкорот, но безобразное лицо в шрамах всегда растягивала насмешливая улыбка. Рассказывали, что при рождении (то было немало времени тому назад, ибо юность Пага прошла) он был так безобразен, что мать бросила младенца в лесу, боясь, как бы его отец не убил ее за то, что она принесла такого урода. Мать выбросила его, собираясь сказать, что сын родился мертвым.

Но случилось так, что отец, вернувшись и узнав об участи ребенка, отправился искать его труп, но нашел дитя живым, хотя один глаз у него вытек от удара о камень при падении и лицо было изорвано колючками. Но так как ребенок был первым, а отец — человеком мягкосердечным, он отнес его назад в хижину и заставил мать выкормить младенца. Мать выкормила ребенка, но видно было, что она испугана, хотя никому не рассказывала об этой истории.

Таким образом, Паг не умер и остался жить. Помня то зло, которое причинила ему мать, он с малолетства стал женоненавистником. Большую часть своей жизни он проводил в лесу с волками, за что (а впрочем, может, и по другим причинам) был прозван «человек-волк».

Паг вырос и стал умнейшим во всем племени, ибо природа, создавшая его безобразным и отвратительным на вид, наградила его умом и острым, злым языком, которым он преследовал всех женщин и нещадно издевался над ними.

За все его насмешки они ему платили ненавистью и договорились погубить. И вот наступило время голода, я тогда все женщины убедили вождя, отца Хенги, что виноват во всех бедах и злоключениях племени Паг. Потому вождь изгнал Пага из племени, обрекая его на голодную смерть. Но когда Паг почти умирал от голода, Ви нашел его и привел к себе в хижину, как раба. Аака ненавидела Пага не меньше, чем все остальные женщины. Но закон гласил, что если кто-нибудь спас другому жизнь, жизнь спасенного принадлежала спасителю.

В сущности же, Паг был гораздо больше, чем простым рабом. С того самого часа, когда Ви, невзирая на гнев женщин, привел к себе Пага, тот полюбил своего спасителя и хозяина больше, чем женщина любит своего первенца, больше, чем мужчина любит свою нареченную; к тому же Ви часто защищал и спасал Пага от смерти, сам рискуя навлечь на себя гнев вождя и своих одноплеменников, ибо женщины уже ликовали, что избавились от Пага и его злого языка.

С тех пор Паг стал тенью Ви, был готов ради него переносить какие угодно муки, готов был умереть ради него, и даже удержаться от шуточек и насмешек по адресу Ааки или другой женщины, на которую Ви взглянул бы одобрительно. Впрочем, последнее было для Пага труднее всего: для того, чтобы удержаться от насмешек, ему приходилось до боли прикусывать себе язык. Таким образом, Паг любил Ви, а Ви любил Пага, и потому Аака, ревнивая и завистливая, стала ненавидеть Пага еще больше, чем ненавидела раньше.

То, что Ви спас жизнь Пагу, изгнанному в самый злой холод на голодную смерть за то, что приносил несчастье племени, что был сварлив и неуживчив, вызвало немало толков. Но когда дело дошло до вождя, отца Хенги, человека мягкосердечного, он объявил, что раз уж Паг был дважды выброшен из племени и осужден на голодную смерть и дважды спасся, то ясно, что боги предрекли ему какую-нибудь иную кончину. Но Ви подобрал его и должен смотреть за тем, чтобы Паг никому не причинял беды. Если же Ви нравится держать в своем жилище одноглазого волка, то это дело только Ви. Вскоре после того Хенга убил своего отца и стал вождем вместо него, так что дело с Пагом было позабыто. Паг остался в хижине Ви и жил с ним вместе; Ви и дети любили Пага, а Аака ненавидела его.