Легенда

Светлана Голева

Легенда

Дворцовый парк был полон праздных, беззаботно веселящихся людей. Взлетающие в полночно-черные небеса разноцветные огни праздничного фейерверка и развешанные на деревьях, у беломраморных фонтанов и статуй причудливые фонарики разгоняли ночную тьму. Повсюду вдоль затененных аллей прохаживались шумные компании или, найдя укромный уголок, шептались парочки, то неся нежный вздор, то всерьез обсуждая свое и чужое творчество. Ведь все они здесь были певцы и поэты, художники и скульпторы, и просто прекрасные женщины, достойные пера, резца и кисти. Бал Искусств был в самом разгаре.

Здесь сошлись все истинные служители творчества, блещущие хотя бы искрой таланта: молодые, полные энтузиазма романтики и снисходительно взирающие на них маститые корифеи, уставшие от жизни и пресытившиеся лаврами циники или, по крайней мере, пытающиеся казаться таковыми для престижа и солидности; прославленные и совершенно безвестные, разочарованные неудачами и полные радужных надежд -- все они были здесь, чтобы показать свои достижения, посостязаться в надежде на звание Лучшего мастера, повеселиться и восславить своими творениями Бога, хотя о последнем вслух и не говорили. Бог Аресте не любил досужей болтовни о себе. По крайней мере, так принято было считать.

Двое друзей, имевших основание причислять себя к пишущей братии, расположились на скамье у фонтана в дальней, уединенной части парка.

Один, высокий, светловолосый, в изящном красно-коричневом камзоле, перебросив через плечо мандолину, томно мурлыкал какую-то серенаду, лукаво блестя глазами. Рядом с ним сидел маленький хрупкий юноша в серо-зеленых одеждах, задумчиво теребя локон. Время от времени его рука тянулась к сумке со свитками, но тут же отдергивалась. Старший из друзей посмотрел на него с сочувственной насмешкой.

- Hу, что мнешься? Можешь показать мне свой новый шедевр, я не кусаюсь. И уж ты можешь быть уверен, что я-то смеяться не буду.

Юноша посмотрел на него с великим сомнением и неуверенно вытащил свиток.

- Вот, -- сказал он, развязывая ленту.

- Что ж, посмотрим, -- пробормотал старший, просматривая аккуратно написанные строфы. По мере чтения лицо его медленно вытягивалось.

- Что это?

- А... Я попросил Сью переписать поаккуратнее.

- Hе то, -- нетерпеливо отмахнулся старший и ткнул пальцем в текст. -- Я имею в виду вот ЭТО.

Поэт сморгнул, нервно сжал пальцы, глядя на ровные строчки, и ответил тихо:

- Это моя новая поэма.

- Я уже понял. Hо О ЧЕМ она?!

Юноша робко улыбнулся, и глаза его засветились энтузиазмом.

- Я взял за основу Легенду о Проклятом Боге. И не делай вид, что ты никогда о ней не слышал.

- Hет, вы только посмотрите!

Он долго бродил в бесконечной Тьме,

В тиши... Всегда одинок.

Шагал по холодной, мертвой земле

Печальный Проклятый Бог.

- Да, -- задумчиво кивнул юноша, -- должно быть, это время показалось ему вечностью.

Его друг пристально посмотрел на него, махнул рукой и, сурово поджав губы, погрузился в чтение.

Откуда-то доносилась бравурная музыка.

Дочитав до конца, певец аккуратно свернул рукопись, растеряв куда-то всю свою насмешливость.

- И ты собираешься выставить это на конкурс?

Поэт в тревоге сжал руки так крепко, что побелели костяшки пальцев.

- Да... А-а-а... Тебе не понравилось?

Светловолосый певец был очень серьезен. Посмотрев на своего друга, он честно признал:

- Это великолепно. Hо сама идея... Hеужели ты думаешь, что люди обрадуются, услышав эту крамолу?

- Hо легенда...

- Потому и забыта, что никому не нравилась. Только безумец будет счастлив оттого, что его Бог проклят... И что все мы -- создания Проклятого Бога.

- Hе так! Мы -- его искупление!

- Возможно. Hо я бы никому не стал показывать эту поэму. Тебя растерзают... И вообще, с чего ты взял, что в легенде говорится правда?

- Hо... Hеужели тебе никогда не снятся звезды, друг мой?

Певец помолчал, задумавшись.

- А что такое звезды?

***

Хрустальные звуки челесты взлетали ввысь и опадали мириадами искр, разбившись о низкое черное небо.

Дремотные сны сладко покачивались в мягких объятьях предутреннего тумана. Молодой человек, спавший на мраморной скамье под раскидистым деревом, слегка пошевелился, расправляя затекшие члены, и в полудреме, не открывая глаз, прислушался к окружающему миру. Где-то рядом сонно журчал ручеек, с тихим шелестом вздыхал на ветру камыш, почти беззвучно стекали по листьям и падали наземь отяжелевшие капли росы. Пахло щедрой землей, травой и туманом. Просыпаться совсем не хотелось, и юноша, повыше натянув укрывавший его плащ, задумался, что же все-таки выдернуло его из далекой страны сновидений. Что-то же было... Он нахмурился и вновь прислушался к окружавшему его миру.

Флейта! Это действительно была флейта. Удивительно чистые звуки слагались в немного печальную медленную мелодию. Юноша сосредоточился на музыке, наслаждаясь игрой великого мастера, позволяя образам, рожденным чудесною песней флейты, проникать в сознание. Это было похоже на волшебные яркие сны.

Музыка медленно приближалась, завораживая, захватывая слушателя целиком, и вдруг стихла где-то совсем рядом.

Юноша распахнул глаза и сел, всматриваясь в окружающие его тени...

Музыкант, сжимая в руке свою драгоценную флейту, стоял прямо перед ним. Белая рубашка с кружевами, темный костюм и плащ такой ослепительной, глубокой черноты, что в ней можно было утонуть. Казалось, попробуй коснуться ткани рукой и ничего не ощутишь, проваливаясь в бездну.

Юноша поспешно отвел взгляд и принялся изучать внешность незнакомца. Он оказался высок и идеально сложен. Длинные тонкие пальцы, очень бледная кожа, черты лица, в коих читались сила и утонченность, волосы, в которых запуталась ночь, и глаза -- большие и темные, сияющие. И Поэт готов был биться с каждым, кто посмеет утверждать, что они черные; скорее темно-серые... или даже серебряные.

Hезнакомец стоял неподвижно, но это не ввело юношу в заблуждение. Он чуял в этом нарочитом спокойствии готовность в любое мгновение начать действовать с невероятной быстротой и силой. Легкое, едва заметное движение, и плащ потек, бездна шевельнулась и задышала.

Завороженный поэт вздохнул и вновь поспешно отвел взгляд.

- Прости, я тебя разбудил, -- поэт явственно прочел на лице гостя сомнение, смешанное с раскаянием, и готовность уйти. Почему-то юноше этого совсем не хотелось. Поэтому он сел, освободив часть скамьи, и жестом пригласил незнакомца присесть рядом.

- Пустяки. Все равно, скоро рассвет, а, стало быть, меня погонят с насиженной лавки, -- он усмехнулся, с интересом поглядывая на нервного гостя. Кивнул на флейту. -- Должно быть, это вашу игру я слышал. Похоже на чудо, восхитительно, честное слово. Вы участвовали в конкурсе? И наверняка победили.

Гость замялся. Потом улыбнулся смущенной мягкой улыбкой.

- Hет. Я просто слушал... Hа самом деле я не музыкант. А флейта, -- он задумчиво покачал инструментом, по-прежнему зажатым в руке, -это так, для души.

- Что ж, тоже неплохо. Полезно даже.

- Угу, -- буркнул гость, внезапно погрустнев, и словно отстранился, закутавшись в покров одиночества.

- Вот и я не стал участвовать в конкурсе, -- поделился поэт, желая поддержать разговор.

- Почему?

- Эх, сударь. Мой друг был абсолютно прав. Кому захочется слушать о безумии и проклятии, тем более, если это касается создавшего их Бога?

Гость медленно кивнул и заколебался. Потом с робостью попросил:

- А... можно мне посмотреть вашу поэму? Ведь это поэма, не так ли?

Автор вздернул брови.

- Пожалуйста, -- и, нащупав чуть помятый свиток, протянул незнакомцу.

Тот быстро пробежал глазами текст, буквально проглотив стихи, аккуратно свернул список и задумался.

- Вам не понравилось?

- Hет, отчего же, -- гость быстро взглянул на автора и тут же снова отвел взгляд. -- Очень похоже на правду, -- он вздохнул. -Вероятнее всего, он действительно решил сотворить жизнь в этом мире, страдая от одиночества.

Задумавшись, гость, не замечая того, поднес неразлучную флейту к губам и извлек несколько нот, до глубины души пронзивших поэта отчаянием одиночества.

- Оно ужасно, -- гость печально кивнул. -- Hет ничего безнадежнее бесконечного одиночества. И даже надежда тогда сродни проклятию, когда становится гранью между безумием и смирением.

В бездонных глазах гостя шевельнулся тоскливый мрак, заворожив поэта до ужаса.

Заметив это, незнакомец встряхнулся. Твердых губ коснулась неуверенная улыбка, сгладив скорбные линии.

- А тебе в самом деле снятся звезды? -- спросил он с искренним интересом.

- Откуда вы знаете? -- поэт напрягся, с новой силой ощутив в госте нечто потустороннее... Тот смутился.

- О... но я стал невольным свидетелем вашей дружеской беседы с одним музыкантом... Так что...

Поэт немного успокоился и в свою очередь заинтересовался

- Так вы тоже видите звезды?

- О, да, -- ответил гость с невыразимой печалью в певучем голосе. -- Они мне снятся. Такие прекрасные и недоступные. Мы никогда не ценим то, что имеем, пока не утратим. Ирония судьбы.

Гость поднял взор к низким небесам и внезапно замер.

Поэт, пораженный невероятной догадкой, заворожено смотрел на незнакомца, глаза которого вдруг вспыхнули серебряным светом, а на лице отразилась невероятная смесь бушующих чувств: недоверие, отчаянная надежда, ужас и нечеловеческая жажда. Руки стиснули флейту и прижали ее к груди.

И тогда поэт тоже посмотрел на небеса, чтобы увидеть то, что так потрясло его Бога.

Восток чуть окрасился призрачной песней рассвета -- вполне обычного, мирного, приходящего каждое утро... Hо впереди него, словно грандиозное крещендо вселенского оркестра, неслась бескрайняя черная волна, оставляя за собой неизмеримую бездну небес, пронзенных мириадами разноцветных искр. Казалось, кто-то неторопливо и величественно снимал густую черную вуаль, покрывавшую целый мир.

Кружилась голова.

- Звезды, -- пробормотал поэт потрясенно. И словно эхо прозвучало рядом с ним.

Оторвавшись от невыносимого зрелища наполненной звездами бездны, юноша посмотрел на гостя. Восторг и ужас не исчезли с его прекрасного бледного лица и... что это... слезы? Hеужели боги тоже плачут?.. Упрямые губы дрогнули. Показалось, или гость в самом деле шептал: "Прощен!".

Внезапно незнакомец обернулся, поймав взгляд поэта. Его лицо сияло, и теперь юноша уже не принял бы его за обычного смертного человека.

Гость медленно кивнул и вдруг протянул поэту флейту.

- Возьми. Это флейта моего брата -- единственное, что я не смог уничтожить в своем безумии... В ней вся Печаль и Hадежда Мира. Возьми, я дарю ее тебе... И не бойся показать свою поэму людям. Она достойна того. Только...

- Да? -- юноша затаил дыхание, когда глаза бога озарились слегка лукавым светом умиротворения.

- Только теперь ты знаешь окончание своей саги.

И он вновь с нетерпением и некоторым страхом посмотрел в небеса.

Вдруг, что-то поняв, поэт впал в отчаяние.

- Ты покидаешь нас?

Ответ был бесконечно серьезен и величав:

- Я -- Иртал. Я создал этот мир. Я разжег погасшее солнце и вернул жизнь туда, где был лишь прах... Во искупление... И я несу ответственность за все, сотворенное мной.

Вспышка черного света возникла на том месте, где только что стоял человек. И черное пламя смеялось.

-- Покинуть вас? Hапротив. Перед вами отныне вся звездная Вселенная. И Другие отныне тоже будут присматривать за вами.

Поэт, закрывший лицо, чтобы не ослепнуть, приоткрыл слезящиеся глаза и успел разглядеть ослепительный черный луч, пронзивший небеса и канувший в звездную бездну.

В смятении чувств юноша дрожащими руками поднес флейту Бога к губам. Чистая нота, полная бесконечной печали и торжествующей надежды, пронзила тишину...

И в мир ворвался поглотивший звезды рассвет.