Лес и город

Путла перевернула страницу и погрузилась в изучение знаков, испещривших лист. Несомненно, это были письмена, скорей всего, волшебные. Если бы удалось проникнуть в их суть, многое множество тайн открылось бы Путле, и вместе с тем пришло бы знание сокровенных сведений. Если бы на страницах хотя бы изредка встречались гравюры, насколько легче было бы понять тайнопись. Рисунок всегда даёт ключ к разгадке написанного.

Лёгкий шорох за спиной привлёк внимание Путлы. Не глядя, она протянула руку и ухватила за длинное ухо любопытную Чуку. Чука задёргалась, заверещала, но у Путлы не вырвешься.

— Много вызнала? — спросила Путла.

— Ничего, как есть ничего!

— Правильно. А вздумала бы врать, то у меня вода в котле в самый раз закипает, Чуку варить.

— Ай, не надо!

— Не надо? А зачем подглядывала?

— Так ведь любопытно. Свербит, аж мочи нет.

— Я так понимаю, что брать с тебя слово, что больше не будешь, бесполезно. А я, вот что сделаю…

— А-а-а!!! Не крути ухо!

— Я его не кручу, я узелок на ухе завязываю, чтобы ты моих слов не забыла. Сейчас ты пойдёшь, уж не знаю куда, отыщешь знатока тайнописи и приведёшь его сюда, чтобы он мне волшебную книгу прочёл и растолковал, как её понимать следует. Всё поняла?

— Ой, ничего не поняла!

— Правильно, тебе понимать и не нужно. Главное, дело исполнить. Давай, беги и без знатока не возвращайся.

Чука умчала, только пыль из-под копыт брызнула, а Путла вернулась к волшебной книге, доставшейся ей неведомыми путями.

Иероглифы на страницах были слишком простыми, чтобы с их помощью можно было написать связный текст, да и немного их было, меньше полусотни. Некоторые из знаков повторялись довольно часто, как только в заклинаниях бывает. Знать бы только звучание этих повторов, можно было бы такого наколдовать… старый маг Вокчупан на зависть бы изошёл. Худо быть неграмотной: смотришь в книгу, а видеть даже фиги не можешь.

Вот этот знак вроде бы похож на идущий дождь. Путла вытянула губы и пошумела, словно дождь, шуршащий по крыше. А ведь и в самом деле, вроде шуршит. С чего бы? Утром вёдро было, день обещался быть ясным.

Выглянула наружу и охнула. Ну и волочина ползёт! На полнеба раскинулась, откуда только взялась? Неужто, сама Путла наколдовала невзначай?

Сквозь кусты, насаженные для непроходимости, ломился Вокчупан. Нечисть, какая поглупей, считала его лешим, но Путла знала, что это человечий колдун, ушедший в лес от людского неустройства.

Вокчупан без стука влез в дом. В самую пору поспел, шуршащий дождик разом сменился ливнем, да таким, что в минуту может промочить.

— Вроде не должно быть дождины — проворчал чародей. — Не иначе, наворожил кто-то. Никак ты, старая?

— Сам ты старый! — окрысилась Путла.

Было время, она неровно дышала, думая о колдуне, но Вокчупан на неё и глазом не косил. Ясно дело, он, хоть и не городской, но из людского поселения. У них в деревне культура, а мы тут лаптем щи хлебаем, пиво варим в старом пне. С сельскими нам равняться не с руки.

— Я-то старый, а ты молодая, да из ранних. Признавайся, твоя работа?

— Умела бы, так у меня бы не залежалось. А так — никак. Сам, небось, напортачил.

— Такого у нас никто не умеет. — Вокчупан обвёл подозрительным взглядом немудрящее Путлино хозяйство. Ничего не углядел, книгу Путла успела припрятать. — Ежели чего узнаешь, ты мне шумни. А то явится кто незваный, хлопот не оберёмся.

— Шепнуть, шепну, а шуметь пускай леший шумит, на то у него глотка широкая.

— Ну, ты и язва. Ладно, пойду я, дождь, вроде утихает.

Чародей полез сквозь колючие заросли. Путла злобно смотрела ему вслед. Потом попробовала шипеть на вызов дождя. Ничего не получилось. Достала и раскрыла книгу. На этот раз дождь припустил, как из дырявой лоханки.

Хорошо, очень приятственно. Выбрала значок, похожий на острую стрелку. Цыкнула зубом, тем, что уцелел во рту. Грома не вышло, зато к дождю прибавился град, да такой ядрёный, что того гляди, голову проломит.

Очень хорошо, просто замечательно.

Путла спешно спрятала книгу. Управилась с этим в самый раз, Вокчупан, спасаясь от падающих на голову кусков льда, бежал к дому.

— Что забыл? — спросила Путла.

— К тебе в гости зайти забыл. Смотри, как мне голову рассадило, давай, лечи.

Здоровенная ледыха, в деревне по весне такие с крыш свисают, рассадила ухо, кровь капала, пачкая плечо.

— Что ж ты не увернулся? — проговорила Путла, наскоро заговаривая кровь. — Хорошо ещё, что по уху, а не в темя, а то ведь такая и до смерти пришибить может.

— Меня, поди, не пришибёт, а я погляжу, кто у нас такими делами занимается, так ему на голову не шишку и не ледышку, а речной валун уроню. Ну, как там?

— Кровь заговорила, а ухо рваное останется.

В дверь, как всегда некстати, сунулась Чука.

— Во, словила, приволокла. Говорит, что знаток.

Поймала Чука мальчишку лет восьми, а может, и поменее. Сам худой, одежонка ношеная. Не иначе подпасок.

— Путла, ты опять за своё? — грозно спросил волшебник.

— Это ты опять за своё!.. — заголосила Путла. — Напраслину на меня возводить! Я и прежде не людоедствовала, а сейчас у меня вовсе зубов не осталось.

— Мальчишку, зачем похитила? Дождёшься, что сюда городские маги с ружьями явятся. Я-то скроюсь, а тебе однозначно конец придёт.

— Не похищала я его. Это Чука, дурында этакая, расстаралась. Я её посылала знатока найти, а он кого нашёл?

— Какого тебя знатока взыскалось?

Хорошо ещё, что Путла не произнесла слово «грамотей», а со знатоком можно и отговориться.

— Песенника мне нужно. Поучусь у него и буду песни петь, а то соловьиные трели поднадоели, с души воротит.

— А уж как ты завоешь, выпь краше поёт.

— Это потому, что я неучёная. А как выучусь, то такую концертину задам, твоё рваное ухо разом не срастётся, так отвалится. А ты, малый, чего стоишь? Давай, пой, даром тебя, что ли, сюда волочили.

Мальчишка хлюпнул носом и, поняв, что если его съедят, то не сразу, жалобно затянул:

— Тётеньки, дяденьки, пожалейте голодного, пожалейте холодного, пожалейте безродного!..

— Ишь, как жалостно заливается… Чупан, у тебя копеечки нет, подать малому?

— У меня-то есть, а ты подавай свои. А то обрадовалась, милостыньку подавать чужими деньгами.

— Мелких нет, а на алтын он ещё не напел. Давай, голосистый, пой ещё.

— Тётеньки, дяденьки, я прошу вашей жалости… — завёл мальчишка, и Путла подвывала ему, как умела.

— Распелись… — проворчал Вокчупан. — Давайте, пойте, а я пойду. Только смотри, загубишь мальчонку, сюда городские колдуны явятся с ружьями. Мне-то что, я от них уйду, не догонят, а тебе — пропадать.

— Уж как-нибудь, — напутствовала чародея Путла.

Обождала, пока колдун уберётся подальше, вытащила из загашника книгу.

— Это что?

— Книжка.

— Прочесть можешь?

— По слогам могу, а про себя не выучился.

— Мне про тебя и не надо. Показывай слоги.

Учение пошло не то чтобы быстро, но ходко. Путла узнала, что знаки на страницах книги называются буквами. Если их собирать попарно, получаются слоги. Всякая волшебная сила в слогах пропадает, а что отдельные буквы силу имеют, Стёпка, так звали мальчонку, представления не имел. Это правильно, это хорошо, а то всякий дуралей выучившийся читать, принялся бы колдовать, и такого бы наворожил, что только держись. Слоги собирались в слова, совершенно бестолковые, какими говорят в городе. Путлу эти словеса не интересовали, она понимала, что их составили для вящей путаницы, чтобы дуралей, которому попадёт в руки книга, не научился её использовать для настоящего колдовства.

Каждая буква имела своё наименование и особое звучание. Вот их Путла запомнила накрепко и на этом учёбу прекратила.

Теперь предстояло учиться колдовать, а в таком деле помощников не бывает. Кое-что Путла понимала и без книги. Вот, скажем, давнее Путлино умение кровь заговаривать. Можно не заговорить, а отговорить так, что из малой царапины руда хлынет струёй, как из боевой жилы, и поцарапанный умрёт у тебя на руках. Обратное ещё хуже. Заговоренная кровь загустевает, и по уму, нужно остановиться вовремя, чтобы она загустела в ранке и нигде больше. А то загустеет в сердце, и раненого хватит кондрашка. Потому кроме Путлы никто в лесу кровавые раны не заговаривает, а зализывает, как может.

Также обстоят дела и с книжными умениями. Одно дело вызвать град, чтобы крестьянам на полях урожай попортить, совсем иное, такие ледыхи наворожить, какими она едва Вокчупана не прикончила.

Путла шлёпала губами, словно повторяя в очередной раз звучание бессмысленных слогов, а на деле чуть слышно обозначая волшебные буквы, так, чтобы они не проявили ненароком своей силы. Не хватало ещё, чтобы Стёпка угадал, какое значение имеют складывающиеся в слога буковки. Хотя, Стёпке было не до того. Он дразнил Чуку, стараясь ухватить её за хвост, уворачиваясь от щёлкающих зубов и совершенно не вспоминая, как его волочили по лесу к дикой избе. Поверил малец, что Путла его не съест, и немедленно оборзел. Конечно, Путла ворованного мальчишку съесть не может, а вот Чука так очень даже.

Довольно скоро многие буквы обозначили свою суть, и Путлу взяло сомнение. Одно дело, когда умеешь, как следует ворожить, совсем иное, когда только учишься и, хочешь — не хочешь, делаешь ошибки. Опытную колдунью на хромой козе не объедешь, а сейчас только попади на зуб Вокчупану, мигом останешься без книги, а то и без головы. Значит, на учёбу нужно из леса уходить.

В деревне — ещё хуже. Там не то, что Путла, а всякий человек на виду, и любого бродягу подозревают в ведовстве, особенно, когда с приходом новичка начинаются дела сомнительные. Значит, надо бежать в город. Из своих там никто не бывал, но говорят, в городе такое творится, что никто ни на кого глазом не покосит. Колдовства от баловства там не отличают, и потому в городе скрываться самое милое дело. Главное, чтобы Путлу от человека никто не отличил, но на это у Путлы книга есть, и оборотничество Путла прежде всех заговоров изучила.

Путла растолкала Стёпку, который, наскучив играми с Чукой, прикорнул на моховой подстилке.

— Вставай, бездельник, домой пора.

— Да ну, мне тут больше нравится. Дома батька выпорет для начала, за то, что овцы у меня разбежались, а потом сюда же пошлёт овец искать. Не пойду я.

— А кормить тебя кто будет?

— Я сам. Кубышку с мёдом я нашёл, знаешь, как вкусно!

— Ах ты, негодник! Ты бы ещё мухоморы съел!

— Мухоморы сама ешь, а я не буду.

— А что же ты будешь?

— С Чукой играть буду.

— Давай, играй. Только как бы тебе без головы не остаться, — Путла притянула к себе Чуку и принялась развязывать узел на длинном Чукином ухе.

— Ты это чего? — испуганно спросил Стёпка.

— Это у Чуки узелок завязан, чтобы она тебя не съела. Теперь, давай, играть начинай.

Чука оскалилась, одним прыжком достала Стёпку и повалила наземь. Степка завопил, пытаясь высвободиться из Чукиной хватки.

— Пусти, тебе говорят! Я домой пойду!

— Так-то лучше. Давай руку и пошли.

— Руку зачем?

— Чтобы ты не сбежал. Тут места такие, заплутаешь, так и ворон твоих косточек не отыщет.

Ушли совсем недалеко, как из кустов выскочил Вокчупан, не иначе, как нарочно там прятавшийся.

— Далеко собрались?

— Домой. Что я мальчишку у себя навсегда оставлю? Его, уж, небось, ищут.

— Песни-то выучила?

— А как же. Все жалостные, одна другой печальней. «Матушка, ты моя, что во поле пы-ы-ы-ы-льно?»

— Ничего не скажешь, пробирают твои песни до самой селезёнки. Ты, когда петь захочешь, в Мокрижники уходи, там и пой.

— Там кроме лягушек никого нет. Кому я петь буду?

— Лягушкам и пой, а меня избавь.

— Ещё просить будешь, чтобы я тебе спела.

— Это потом, а пока, дай-ка сюда Стёпу. Заговорить его надо, чтобы он ни про тебя, ни про меня никому рассказать не мог.

— Нежто я его не заговорила? Мальчишка шебутной, без заговора такого выпускать нельзя.

— Ничего, дважды оно верней будет.

Всё сложилось удачно. Старый колдун заговорил Стёпке память и убрёл восвояси, а Путла пошла, будто бы выводить пастушонка из леса. Сам Вокчупан из чащи носа не высовывал, и чем Путла собиралась заняться, избавившись от Стёпки, даже не догадывался. Хорошо иметь дело с обитателями чащи; все они, даже самые хитрые и разумные, на поверку оказываются простецами, и дурить их — одно удовольствие.

Путла со Стёпой выбрались из кондового леса. Стёпка шёл, как замороженный, да он и был заморожен.

— Ты тут овец пас, когда тебя Чука схватила?

— Ага.

— Вон они, твои овечки, по кустам разбрелись.

— Ага.

— Давай, гуртуй их и в деревню гони. Все они на месте или нет, это тебе судить. Ну да, там разберёшься. А меня ты не видел, нигде не был, бегал по лесу, овец искал. Всё понял? Тогда, беги.

Степка умчал, а Путла потихоньку двинулась к тракту, бормоча заклинания, которые только сегодня выучила. Главное из них, то, которое отшибает память. Путла понимала, что поначалу она наделает дурных ляпов, и оставлять за собой такой след ей совершенно не хотелось.

Выйдя на тракт, Путла первым делом изменила внешность. Что годится для леса, негодно для дороги. А потом уже принялась пылить босыми ногами по сухим колеям.

— Эй, красавица, далеко собралась?

В первый миг Путла перепугалась, что её узнали, и сейчас придётся драться за спасение своей жизни, но уже в конце мига она поняла, что колдовство действует, и тот, кто едет на телеге, видит кого угодно, но не Путлу. Скорей всего, он видит некую красавицу, и это хорошо.

— В город, — отозвалась Путла и сама удивилась, какой у неё, оказывается, нежный голосок.

— Ну, садись, подвезу.

Путла уселась на краешек телеги. Ехать оказалось не в пример приятнее, чем идти пешком.

— Что ж ты налегке в город отправилась? Даже малого узелочка не собрала.

— Так получилось.

А что ещё отвечать? Что с собой волшебная книга есть и больше ничего не нужно? Незачем доброму старичку про чудесную книгу знать.

— Родные выгнали или сама ушла?

— Сама.

Вот так потихонечку узнаётся кое-что о жизни вне леса.

— В городе хочешь прислугой устроиться?

— Как получится.

— Получиться, милая, у тебя может одинако. Под хозяина лечь или под хозяйского сынка. А потом хозяйка осерчает и тебе от дома откажет. И начнётся всё по-новой, только сама будешь поистасканней и уже не такой красивой. Дорога тебе будет сначала в весёлый дом, а потом нищенкой на паперть. Так что, ежели есть куда возвращаться, возвращайся сейчас, пока всё у тебя при себе.

— Некуда возвращаться.

— Ну, как знаешь.

Телега качнулась на ухабе, возница неловко ухватил Путлу за руку, и оказалось, что всё волшебство держится, покуда никто Путлы не коснулся. Немедленно ей вернулся прежний облик, которого и чащобные обитатели опасались.

Старик дико вскрикнул, пал с телеги и окарачь пополз в кусты. Путла ухватила вожжи и погнала лошадь подальше от нехорошего места. Пусть возница думает, что у него удар приключился. А телегу с лошадью потом найдёт, Путле они ни к чему.

Город надвинулся неприметно, застава с полосатым бревном поперёк пути, сразу позадь заставы несколько грязных кабаков, а по другую сторону дома, мало, чем отличающиеся от деревенских изб. Потихоньку домишки становились наряднее, а там и каменные строения начались: казармы, больница, присутственные места, богатые купеческие дома за высокими заборами в окружении яблоневых садов.

Путла остановилась возле двухэтажного строения. Над воротами красовалась вывеска, которую Путла прочла по слогам: «трак-тир». Значит, здесь проезжающий может поесть и переночевать.

Слуга в белом переднике подбежал к повозке, взял лошадь под уздцы. Следом подошёл хозяин в сюртуке брусничного цвета.

— Откуда ты такая взялась, в одном исподнем?

— Я с дядюшкой ехала, — принялась врать Путла, — а он с чего-то зашумел, а потом с телеги соскочил и убежал. Мне и пришлось ехать одной, не ночевать же посреди дороги.

Трактирщик поворошил сено на телеге, вытащил бутыль в штоф размером. Бутыль была вскрыта, но отпито или отлито из неё не слишком много.

— Понятно, с чего твой дядюшка зашумел. Завтра протрезвится и явится за лошадью-то. У тебя деньги есть?

— Не-а. Всё у дядюшки было.

— Понятно. Придёт твой дядюшка завтра, за всё заплатит. Ты есть хочешь?

— Ага.

Отличное слово «Ага». Вроде бы и ответ очевидный, но сразу понятно, что толку от такого человека не добьёшься, пытай — не пытай.

— Щей тебе скоромных налить?

— Ага.

— Гриха, — крикнул хозяин, — накорми девку и уложи на втором этаже, в том покое, что запирается, чтобы никто к ней не вломился, и сама никуда не делась!

— Это мы мигом! — согласился Гриха.

Щи в лесу не в диковинку, но всё крапивные да из кислики, а тут белые, с капусты, да ещё скоромные с салом. С таким харчем век бы в городе жить. Путла наелась, и её разморило. С трудом поднялась на второй этаж, где для неё уже была приготовлена постель. Едва сумела заговорить Гриху, чтобы он забыл дверь запереть. А то сидеть под замком неуютно.

Вынула книгу, которую прятала на теле, раскрыла, попробовала читать по буквам, чтобы вызвать колдовство, какое посильнее.

Вот, скажем, эта буква. Путла почмокала губами, словно целоваться вздумала. Где-то вдалеке залаяли собаки, внизу, где пировали посетители, что-то с грохотом упало и разбилось. Явно колдовство действует, но как? Книгу Путла положила на стол, сама отошла к окну и зачмокала сильнее, желая проверить, как подействует заклинание.

Незапертая дверь распахнулась, в комнату ввалился бородатый мужчина, один из тех, что шумели внизу. Судя по добротной одежде и наетому лицу, это был купец второй, а то и первой гильдии. В гильдиях Путла не разбиралась, но что купчина много о себе мнит, это она видела.

— Вот что, девонька, — выдохнул он, благоухая водочным выхлопом. — Ты меня уважь, а я тебе денег отсыплю, серебром два рубля с полтиною.

Купец уселся за стол и, хлопнув ладонью, выложил несколько тяжеловесных монет. Сколько там денег, Путла не поняла, она никогда не видала таких сумм. Медный пятак: на большее её представления не простирались.

— Книгу отдай, — произнесла Путла, — а там уже говорить будем.

— Книгу? — купец вытянул из-под локтя книжку, раскрыл на первом попавшемся месте. — Куда тебе такая книжонка? Детские потешки. Да ещё без картинок.

— Ты её читать не умеешь. Отдай по-хорошему.

— Не умею? Ну-ка, поглядим:

— На тебе твою книжку и ложись в постель, а то мне невмоготу, как до твоего тела охота добраться.

— Как договорились, — сказала Путла, возвращая себе истинный облик.

Купец, успевший спустить штаны, громко икнул и, выворотив дверь, ринулся вниз. Путла, схватив книгу, сгребла заработанные деньги и штоф водки и поспешила следом. Купец, видя, что чудовище гонится за ним, завыл громче корабельной сирены и, окончательно потеряв штаны, выбежал на улицу. Посетители общего зала заревели по нехорошему и полезли под лавки. На улице навстречу Путле выскочил мужик в белом переднике с метлой в руках. Раздув щёки, он засвистел в медный свисток. Этот звук жутко напугал Путлу. В лесу так не свистят. Упав на четвереньки, Путла бросилась наутёк. Сзади слышались крики и разливались свистки.

Как Путла сумела не рассыпать монеты и не разбить бутыль, не знает никто, кроме самой Путлы. Бежать по главным улицам, где теплились фонари, Путла не стала, ноги сами выбирали проулки потемнее, где уже не было никого, кроме загулявших пьяниц. Вскоре впереди показался полосатый столб, загораживающий проезд. Не остановившись ни на мгновение, Путла перепрыгнула шлагбаум.

Город кончился. Дальше темнели несколько кабаков, которым не дозволялось торговать в городской черте, а за ними темнела дорога, по которой только сегодня Путла проезжала на чужой лошади.

Путла поспешно привела свой облик в порядок, оборотившись миловидной девушкой, на которую позарился было купец. В кабак, разумеется, заходить не стала. Она уже поняла, что сама наколдовала приступ похоти и у купца, и у воющих собак. Так может, и досюда её ведовство достало. В кабаке царил шум и гам, пьяные голоса гремели:

— Раз-два, горе не беда! Юная монашка сына родила!

Вот и последний кабак у заставы. Тут тоже поют нестройными голосами:

— Шла старушка за водой, топай-топай! Навернулась головой кверху жопой!

Ох уж эта жизнь городская. В лесу не в пример спокойнее. Там охальников нет.

Путла отбежала подальше, уселась на обочине, перевести дыхание. Хотелось пить. Расшатала пробку в бутыли, отхлебнула прозрачную жидкость. Ожгло горло, но в принципе пить можно. В несколько минут приговорила весь штоф. А что, вкусные вещи готовят в городе, жаль, что городские пить не умеют.

Невнятное бормотание послышалось на дороге. Да это, никак идёт дедушка, что подвозил её по дороге в город. Путла быстренько нашла нужные заклинания. Себя сделала невидимой, а старика подозвала поближе. Тот уселся на обочине рядом с Путлой, пошарил в траве, отыскал штоф. На его долю достался самый последний глоточек.

— А здоров я пить, однако. Целый штоф осушил. С перепою чего только не привидится. Где теперь лошадь искать?

— В трактире во дворе стоит, — подсказала Путла, так, чтобы старик не на неё, а на себя подумал.

Старик встал, направился к городу, а Путла к себе, в лес.

К утру добралась к родным местам. На опушке, оглянувшись, увидала, как Стёпка выгоняет на луг стадо. Значит, и здесь всё в порядке.

В самой чаще встретила неугомонного Вокчупана.

— Где же тебя носило? — спросил колдун. Никак целый день тебя не было.

— Гулять ходила. До города и обратно. Щец поела, водочки попила. Толстый купец меня замуж звал, но я не похотела.

— Ты говори, да не заговаривайся.

Вокчупан понял, что правды не услышит, и, не попрощавшись, ушёл.

А ведь было время, Путла по Вокчупану вздыхала. А сейчас, прочмокаешь простенькое заклинаньице, и Вокчупан сам к ней прибежит. Только на кой он ей колченогий? Она теперь, если захочет, выйдет замуж за королевича, а то, выше бери, за капитан-исправника. Заколдует и будет он при ней жить в дремучем лесу.