Элджернон Блэквуд Лес мертвых

Однажды летом во время своих пеших странствий по западу страны я завтракал в придорожной гостинице. Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился старик крестьянин, который спокойно прошел мимо стола, за которым сидел я, и занял место у большого окна. Мы обменялись взглядами или, точнее говоря, кивками, потому что в ту минуту я даже не поднял глаз от тарелки, торопясь утолить голод, не на шутку разыгравшийся после двенадцатимильного путешествия по холмам.

Рано утром прошел теплый дождь, который вскоре превратился в мерцающий туман, окутавший кроны деревьев. Теперь от него осталась только легкая дымка в бездонной синеве неба: летний день в блеске золота вступил в свои права. Это был один из тех редких для Сомерсета и Северного Девона дней, когда цветущие сады и луга как бы излучают свет — так свежа и блестяща зелень листвы и трав.

Через некоторое время вошла дочь хозяина гостиницы — пригожая деревенская девушка. Она поставила на стол оловянную кружку с шапкой пены и вышла. Очевидно, она не обратила внимания на старика, сидевшего у окна, так же как и он в свою очередь ни разу не повернул головы в ее сторону.

При других обстоятельствах я, вероятно, тоже не обратил бы на незнакомца внимания, но по уговору с хозяином гостиницы комната предоставлялась в полное мое распоряжение, и то, что человек этот просто сидел здесь, бесцельно глядя в окно, и не пытался ни завязать разговор, ни объяснить свое присутствие, невольно привлекло к нему мой любопытный взор; вскоре я поймал себя на том, что гадаю, почему это он все молчит да сидит, отвернувшись.

Годы согнули его спину и избороздили лицо морщинами. Старик был в плисовых штанах, завязанных тесемками под коленями, и вытертом темно-коричневом сюртуке. Иссохшая рука покоилась на толстой палке. В посадке убеленной сединами головы чувствовалось благородство.

Несколько уязвленный полным отсутствием интереса к своей персоне, я заключил, что старик, скорее всего, пользуется особым правом распоряжаться этой комнатой по собственному усмотрению. Закончив завтрак, я молча уселся на скамью напротив незнакомца, чтобы выкурить трубку перед тем, как снова тронуться в путь.

Через распахнутое окно в комнату вливался аромат цветущих яблонь. Сад нежился в солнечных лучах, и ветви лениво шевелились от дуновений легкого ветерка. Трава под деревьями пестрела желтыми и белыми маргаритками, благоухание алых роз, взбиравшихся по стене к окну, мешалось с мягким дыханием моря.

Все здесь манило предаться блаженной лени — с утра до вечера валяться на траве и мечтать, наблюдая за сонными бабочками и слушая пение птиц, которыми, казалось, был усеян небосвод. Я уже мысленно спрашивал себя, не задержаться ли в этих краях и насладиться покоем, вместо того чтобы карабкаться по каменистым тропам, как вдруг незнакомец повернулся ко мне и нарушил молчание.

В его голосе слышалась мечтательная нотка, созвучная всему, что нас окружало, но мне показалось, будто он доносится издалека, оттуда, где тени ветвей ткут бесконечный узор на садовой ограде. К тому же в его речи не было и следа неотесанности, и, рассмотрев как следует благородное лицо, я с изумлением отметил, что глубокий мягкий взгляд гораздо больше соответствует тембру его голоса, чем грубой одежде и манерам деревенского жителя. Ласковые волны этого проникновенного голоса странным эхом отдавались в моей душе. Если мне не изменяет память, старик спросил:

— Вы чужой в здешних местах?

Или:

— Вам незнакома эта местность?

В его речи отсутствовало обращение «сэр», равно как и другие выражения почтительности, которыми настоящий деревенский житель неизменно награждает горожанина, но в ней сквозили мягкость и истинное расположение, которые согревают сердце куда больше, чем внешние проявления вежливости.

Я ответил, что путешествую пешком, что прежде никогда не бывал в этих краях и весьма удивлен, не найдя на карте специальной отметки, уведомляющей путника об идиллической прелести здешних мест.

— А я прожил здесь всю жизнь, — вздохнув, отозвался старик, — и возвращаться сюда для меня каждый раз большая радость.

— Стало быть, вы здесь больше не живете?

— Да, я покинул эти места, — ответил он и после непродолжительного молчания, пока взгляд его задумчиво блуждал по роскошно цветущему саду за окном, добавил: — Но иногда я жалею об этом, ибо нигде больше солнечный луч не скользит так мягко, цветы не пахнут так сладко, а ветры и ручьи не звучат так нежно…

Звуки его голоса будто растаяли вдали, слившись с шепотом роз, заглядывающих в окно, ибо старик отвернулся от меня и посмотрел в сад. Глаза мои широко распахнулись, я не мог скрыть удивления, услышав столь поэтическую тираду от простого крестьянина, но в то же время мне почему-то казалось, что речь эта вполне уместна и что именно таких слов следует от него ожидать.

— Думаю, вы правы, — ответил я наконец. — Место это поистине зачаровано. От него исходит какая-то волшебная прелесть, воскрешающая в памяти видения детства, когда человек еще не ведает о… о…

Я вдруг заговорил так же, как мой собеседник: какая-то внутренняя сила побуждала меня. Но тут чары развеялись, и я совершенно потерял мысль, которая еще мгновение назад открывала моему внутреннему взору беспредельные пространства.

— По правде говоря, — с запинкой закончил я, — здешние места приводят меня в восторг, и сейчас я нахожусь в нерешительности: идти ли мне дальше или…

Помню, уже тогда в глубине души я удивлялся, что вступил в беседу с посторонним человеком, только что встреченным мною в деревенской гостинице: мне всегда была присуща излишняя сдержанность, почти суровость в обращении с незнакомыми людьми. Мне казалось, я и мой собеседник — персонажи сна, которые общаются без слов и, быть может, обретаются в ином измерении, подчиняясь каким-то своим, неведомым обыденному миру законам. Но мое удивление тут же сменилось совсем другим чувством, когда старик повернул голову и я встретился с ним взглядом: в его глазах зажегся внутренний огонь. В них читалась страстная решимость, и весь его облик теперь выражал готовность и сосредоточенность. В нем появилось нечто такое, отчего у меня по спине пробежал холодок. Я не отвел глаз, но внутренне содрогнулся.

— Тогда задержитесь ненадолго, — произнес старик, и голос его стал более низким и глубоким, чем прежде. — Останьтесь. Я хочу открыть вам, зачем возвратился сюда.

Внезапно он умолк. Меня охватил глубокий трепет.

— Значит, на то есть особые причины? — спросил я, едва понимая, что говорю.

— Я зову, — продолжал он тем же волнующим голосом, — зову человека, который еще не готов уйти, но предназначен для иной, более высокой цели в другом месте. — В словах незнакомца звучала печаль, и он показался мне еще более загадочным.

— Вы хотите сказать… — начал я, ощущая безотчетный страх.

— Я пришел за тем, кто должен вскоре покинуть эти места, как покинул их я.

Взгляд старика пронизал меня насквозь, но я вновь прямо встретил его, хотя весь дрожал. Вдруг я почувствовал, что во мне проснулось неведомое прежде чувство, хотя не сумел бы назвать его или определить его природу. В душе моей поднялась и вновь отхлынула могучая волна. В единый миг я осознал, что прошлое и будущее слиты воедино в безмерном настоящем, что это мой собственный ограниченный и несовершенный разум выбирает то одно, то другое из бесконечного числа обманчивых представлений, наделенных временным правдоподобием.

Старик отвел от меня взгляд — и мимолетное видение исчезло без следа. Разум вновь воцарился в своем убогом, скучном мире.

— Приходите сегодня в полночь, — услышал я. — Ступайте в Лес мертвых.

Я невольно вцепился в ручку скамьи, почувствовав, что говорю с кем-то, кто знает о прошлом и будущем неизмеримо больше, чем я сам, пребывающий в телесной оболочке и пользующийся обычными способами восприятия, и этот намек на обещание, что завеса может слегка приподняться, произвел на меня сильнейшее впечатление.

Ветерок с моря затих, цветущие ветви замерли. Мимо окна проплыла сонная бабочка. Умолкли птицы. Я вдыхал запах моря, благоухание знойного воздуха, поднимавшегося с нагретых солнцем полей и лугов, — несказанные ароматы июня, долгих летних дней. С лугов и пастбищ доносился гул мириадов живых существ, детские голоса, звук пастушьей свирели, журчание воды.

Я знал, что нахожусь на пороге неизведанного дотоле ощущения — на пороге блаженства. Меня с неудержимой силой влекло к этому странному человеку. Я жаждал испытать могущество духа, разом взлетев к вершинам высочайшей радости. Это длилось не более секунды, но в сей краткий миг на меня снизошло то же озарение, которое недавно явило мне, что прошлое и будущее слиты в настоящем. Я понял и ощутил, что боль и блаженство столь же нераздельны, ибо переполнившая меня радость заключала в себе и все горе, которое уже выпало на мою долю и ожидало в будущем.

Солнечный свет стал ослепительно ярким, потом померк, растаял. Тени прервали свой танец на траве, сгустились, растворились в воздухе. Цветы яблонь зазвенели тоненьким серебристым смехом, когда прилетевший с моря бриз прошептал в их сияющие личики старую-старую сказку о безмерной любви. Мне послышалось, что кто-то окликнул меня по имени. Душа наполнилась восхитительным ощущением легкости и силы.

Неожиданно дверь отворилась, и вошла хозяйская дочка. По всем обычным меркам она была милой деревенской девушкой, красота которой сродни звездам, диким цветам и лунному свету, пробивающемуся сквозь туман над рекой и полями, но по сравнению с открывшейся мне красотой иного, высшего порядка девушка казалась чуть ли не безобразной — так тусклы были ее глаза, тонок голос, пресна улыбка и бесцветен весь облик.

Она заслонила от меня старика на то время, пока я отсчитывал мелкие монеты — плату за еду и услуги, — но, когда девушка чуть отошла в сторону, я увидел, что скамья пуста: в комнате не было никого, кроме нас двоих.

Это нисколько меня не удивило — в сущности, я почти ожидал чего-либо подобного. Таинственный человек исчез, как исчезает порой персонаж сновидения, ничем не нарушая его течения и оставляя вас в том же сне. Я заплатил по счету, на деле ознаменовав свое возвращение к обыденной жизни, и тут же спросил у девушки, знаком ли ей старик, сидевший у окна, и что он имел в виду, упомянув Лес мертвых.

Хозяйская дочь вздрогнула и, с беспокойством оглядев пустую комнату, недоуменно сказала, что никого не видит. Когда я подробно описал наружность старика, лицо ее слегка побледнело под нежным загаром, и она самым серьезным тоном сообщила, что здесь, должно быть, побывал призрак.

— Призрак? Какой призрак?

— О, наш деревенский призрак, — тихо ответила она, пугливо придвигаясь поближе с выражением неподдельной тревоги на лице. — Говорят, он является перед смертью.

Мне трудно было заставить ее разговориться, но история, очищенная от суеверий, что с годами окутали память о яркой, необычной личности, оказалась весьма любопытной.

Эта гостиница, рассказывала девушка, в прошлом служила жилищем мелкому фермеру, человеку редких достоинств, хотя и несколько чудаковатому. Всю жизнь он терпел нужду, пока неожиданно ему не досталась большая сумма, почти состояние, от сына, погибшего в колониях.

Старик не изменил скромного образа жизни, но направил все свои силы и средства на помощь односельчанам. Он действовал независимо от личных привязанностей, никому не отдавал предпочтения, словно все люди для него были одинаковы и представляли собой лишь объект истинной, беспристрастной благотворительности. Прежде люди немного его побаивались, но теперь отношение их изменилось, и старик стал пользоваться всеобщей любовью и почитанием. Отныне его величали не иначе, как «Отец деревни».

Однако незадолго до смерти он стал вести себя совсем странно. Деньгами он распоряжался все так же мудро и тратил их на общее благо, но, как решили люди, свалившееся на него богатство несколько помрачило его разум. Старик утверждал, что слышит голоса и видит видения, но при этом оставался человеком с твердым характером и сильной волей. Поэтому односельчане не знали, что и думать, а викарий, добрый человек, считал его «особым случаем». стали поговаривать, что он связался с нечистой силой: о нем рассказывали небылицы, старались не попадаться ему на глаза и после наступления темноты обходили его дом стороной. Никто не понимал этого не от мира сего человека, и, хотя большинство относилось к нему с любовью, имя его из-за глупых сплетен навсегда окутала атмосфера таинственности и страха.

Сосновую рощу за фермой — девушка указала на склон холма — старик прозвал Лесом мертвых: люди, которых он видел вступавшими в этот лес, вскоре умирали. Тот, кто туда входил, уже не возвращался. Старик называл их имена своей жене, которая спешила поделиться откровениями мужа с соседями. Теплыми летними ночами он иногда брал в руки толстую палку и часами разгуливал под соснами с непокрытой головой. Отец деревни любил эту рощу и часто говорил, что встречается там со своими старыми друзьями и однажды останется в ней навсегда. Жена мягко пыталась отучить его от этой привычки, но он всегда поступал по-своему. Как-то раз она тайком последовала за мужем и нашла его под огромной сосной в самой чаще. Старик разговаривал с кем-то невидимым. Он обернулся к жене, упрек его был мягок, но она больше никогда не повторяла своих попыток. Он сказал:

— Мэри, тебе не следует прерывать нашу беседу, потому что мои наставники — помни это — учат меня удивительным вещам, и я должен успеть постигнуть многое, прежде чем соединюсь с ними.

История эта распространилась по деревне, подобно пожару, обрастая все новыми и новыми подробностями, пока наконец каждый не оказался в состоянии подробно описать гигантские, закутанные в саван фигуры, которые, как божилась женщина, мелькали меж стволами деревьев там, где она нашла мужа. Безобидная роща отныне стала обиталищем призраков, а название «Лес мертвых» пристаю к ней так же прочно, как если бы возникло в результате топографической съемки местности.

Вечером в свой девяностый день рождения старик подошел к жене и поцеловал ее. Взор его выражал любовь и ласку, но в нем появилось нечто, внушавшее, как рассказывала она потом, благоговейный трепет, словно перед ней стоял не человек, а дух.

Он нежно поцеловал ее сначала в одну щеку, потом в другую, но, когда заговорил, глаза его глядели как бы сквозь нее, не видя.

— Любезная жена моя, — произнес он, — я хочу попрощаться с тобой, ибо отправляюсь в Лес мертвых и больше не вернусь. Не ходи за мной и не посылай на поиски, но будь готова в скором времени последовать за мной.

Добрая женщина ударилась в слезы и попыталась удержать его, но старик мягко высвободился из ее объятий, а идти за ним она побоялась. Стояла и смотрела, как он неспешно пересек под палящим солнцем поле, а потом вступил в прохладную сень рощи и скрылся из виду.

Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что он мирно лежит рядом, протянув к ней руку. Мертвый. В тот день ее рассказу поверили лишь отчасти, но уже через несколько лет никому и в голову не приходило, что в этой истории есть хоть крупица вымысла. На погребальную службу собралась вся округа, и каждый разделял чувства, которые побудили вдову прибавить слова «Отец деревни» к обычной в таких случаях надписи на могильной плите.

Вот такова была легенда о деревенском духе, которую поведала мне в летний день молоденькая дочка хозяина гостиницы.

— Вы не первый, кто видел его, — закончила рассказчица, — ваше описание в точности сходится с тем, что нам уже доводилось слышать. А эта скамья у окна была, говорят, его любимым местом, где он частенько сиживал при жизни и все думал, думал, а иногда из глаз его лились слезы.

— А вы испугались бы, если б увидели его? — спросил я, заметив, что мой рассказ необыкновенно заинтересовал и взволновал девушку.

— Наверное, если бы он заговорил со мной, — робко ответила она и, немного помедлив, спросила: — Ведь он говорил с вами, сэр, верно?

— Да, говорил, что за кем-то пришел.

— За кем-то пришел… — повторила она. — А он не сказал…

— Нет, за кем именно, он не сказал, — поспешно перебил я, увидев, что лицо ее внезапно омрачилось, а голос задрожал.

— Вы уверены, сэр?

— О, вполне уверен, — бодро отозвался я. — Да я и не спрашивал.

Девушка долго смотрела на меня в упор, будто хотела спросить о чем-то, но не решалась. В конце концов, так ничего и не спросив, она взяла со стола поднос и медленно вышла из комнаты.

Вместо того чтобы последовать первоначальному намерению и после завтрака пуститься в путь к ближайшему селению на вершине холма, я велел оставить за собой комнату и всю вторую половину дня провел, блуждая по окрестным полям, валяясь на траве под яблонями и любуясь белыми облачками, плывущими над морем.

Лес мертвых я обозрел издали, но зато посетил сельское кладбище и осмотрел камень, воздвигнутый в честь Отца деревни, который оказался вовсе не мифической фигурой. Повидал я также и то, что осталось в память о его возвышенной, лишенной себялюбия душе: выстроенную им школу, библиотеку, дом призрения и маленькую больницу.

Ночью, когда часы на церковной колокольне пробили половину двенадцатого, я крадучись выбрался из гостиницы и через темный сад и скошенное поле устремился к холму, на южном склоне которого чернел Лес мертвых. Я не мог противиться жгучему любопытству и тяге к неизведанному, но вынужден признать, что, когда спотыкаясь брел по полю к месту, которое народная фантазия населила призраками, а молва объявила зловещим, сердце у меня замирало.

Гостиница находилась подо мною, а вокруг во тьме, не нарушаемой ни единым проблеском света, лежала деревня. Ночь была безлунной, но светлой: на безоблачном небе сияли мириады звезд. Кругом царила сонная тишина, такая глубокая, что всякий раз, когда я спотыкался о камешек, мне казалось, звук этот разносится по всей деревне, будя спящих.

Я медленно поднимался по склону, вспоминая странную историю о благородном старце, который с готовностью устремился на помощь ближним, едва представилась возможность. Почему силы, ведающие человеческими судьбами, столь редко выбирают достойное орудие? Раз или два над моей головой прочертила круг ночная птица, но даже летучие мыши давно отправились на покой, вокруг не было никаких других признаков жизни.

И вот я с содроганием увидел первые деревья Леса мертвых, что вздымался предо мною черной стеной. Стволы устремлялись в звездное небо, подобно гигантским копьям. Хотя лицо не ощущало ни малейшего движения воздуха, я слышал слабый, прерывистый шорох, который издавали бесчисленные иголки при легчайшем дуновении ночного ветерка, гулявшего в ветвях. Высоко над головой рождался и тут же затухал приглушенный звук, ибо в этих рощах ветер никогда не спит, и даже в самый тихий день там слышится нежная музыка.

С минуту я стоял в нерешительности на пороге Леса, напряженно прислушиваясь. Тонкие запахи земли и хвои хлынули из чащи мне навстречу. Предо мною воздвиглась непроницаемая тьма. Лишь мысль о том, что я повинуюсь необычному приказу, наделяющему меня особыми полномочиями, позволила мне преодолеть страх и решительно вступить в Лес.

И тут же тени сомкнулись, и кто-то шагнул ко мне из глубины мрака. Проще всего не пытаться отделить те впечатления, которые могли оказаться плодом моего воображения, от реальности и сказать: ледяная рука взяла меня за руку, и некто повел по невидимым тропинкам в таинственную тьму, но, как бы там ни было, я шел, не спотыкаясь, без боязни, уверенный, что приближаюсь к заветной цели. Вначале было совсем темно, ни единый звездный луч не пронизывал свод ветвей, и, когда мы продвигались вперед, деревья смыкались у нас за спиной и выстраивались — ряд за рядом, полк за полком, — словно воины бесчисленной призрачной армии.

Наконец деревья расступились, и, взглянув наверх, я увидел, что молочная белизна великой звездной реки начинает меркнуть, затмеваемая новым светом, заполняющим небосклон.

— Это рассвет, — произнес знакомый голос, который почти сливался с шелестом сосновых ветвей, — и мы сейчас в самом сердце Леса мертвых.

Мы уселись на замшелый валун и стали ждать восхода. Бледное зарево со сказочной быстротой сменилось ярким сиянием, проснулся ветер и загудел в верхушках деревьев, первые лучи солнца скользнули меж стволов и золотыми кольцами упали к нашим ногам.

— Теперь ступай за мной, — прошептал мой провожатый тем же глубоким голосом, — ибо времени здесь не существует, и тот, о ком я говорил, уже здесь.

Мы быстро и бесшумно двинулись по ковру из сосновых иголок. Солнце уже стояло высоко в небе, и тени съежились у подножия стволов. Лес снова стал гуще, но время от времени мы проходили небольшие прогалины, где пахло солнцем и нагретой хвоей. Потом мы вышли на опушку рощи, и я увидел скошенный луг, расстилавшийся предо мною в блеске летнего дня, и двух лошадей, запряженных в воз сена, которые лениво помахивали хвостами, отгоняя мух.

Ощущение реальности было настолько полным, что я до сих пор помню благодать прохладной лесной тени там, где мы сидели и смотрели на пышущий полуденный зноем простор.

Душистая ноша заброшена наверх последним взмахом вил, и крупные лошади уже натянули постромки. Возничий вел их под уздцы. Это был рослый и крепкий парень с коричневыми от солнца руками и шеей. И тут я заметил на высоком, дрожащем и колыхавшемся троне из сена тоненькую фигурку юной девушки. Лица ее я не видел, но видел каштановые волосы, выбившиеся из-под соломенной шляпки, и загорелые руки, которыми она сжимала старые деревянные грабли. Она смеялась и переговаривалась с возничим, а он то и дело бросал на нее пылкие взгляды, которые рождали в ответ улыбку и легкий румянец.

Тем временем воз свернул на дорогу, огибавшую холм. Я с живейшим интересом наблюдал эту сцену и был настолько поглощен ею, что совсем забыл о том, каким странным способом довелось мне сделаться зрителем.

— Слезай! — крикнул молодой человек, остановившись и протянув руки к девушке. — Прыгай! Я тебя поймаю.

Она смеялась, и смех этот показался мне самым счастливым и беззаботным девичьим смехом, который мне приходилось когда-либо слышать.

— Ах, с радостью, но ты забыл, что я — Сенная Королева, и мне не пристало ходить пешком.

— Тогда и я поеду! — ответил он и стал взбираться на воз.

Но девушка с серебристым смехом легко соскользнула с копны и побежала по дороге. Я видел ее вполне отчетливо и отметил очаровательную природную грацию и любящий взгляд, который она бросила на юношу, обернувшись, чтобы удостовериться, что он следует за нею. Проказница, очевидно, и не думала всерьез спасаться бегством.

Высокий загорелый парень, предоставив лошадей самим себе, в два прыжка настиг беглянку. Еще немного — и он обхватил бы тонкую талию и прижал к сердцу хрупкое сокровище. Но в тот же миг из уст старика, сидевшего рядом со мной, вырвался странный крик — хриплый и тревожный, — который пронзил мне сердце, подобно лезвию меча.

Он позвал ее по имени — и она услышала!

Секунду девушка колебалась, испуганно оглядываясь по сторонам, потом с коротким горестным воплем рванулась в сторону и нырнула под сень сосен.

Юноша, увидав это, отчаянно прокричал ей вслед:

— Назад, любовь моя, не ходи туда! Это Лес мертвых!

Девушка бросила на него через плечо смеющийся взгляд, и ветер темным облаком взметнул волосы у нее за спиной. Уже в следующее мгновение она оказалась рядом с нами и припала к груди моего спутника; я готов поклясться, что слышал слова, многократно повторяемые и прерываемые вздохами:

— Отец, ты позвал меня, и я пришла. Пришла по доброй воле, потому что устала, так устала…

По крайней мере так мне послышалось, и, кажется, я уловил ответ, произнесенный знакомым глубоким шепотом:

— Ты будешь спать, дитя мое. Спать долго-долго, пока не настанет время собираться в новый путь.

Я узнал лицо и голос дочери хозяина гостиницы, но тут же раздался страшный вопль молодого человека, и небо внезапно потемнело, будто настала ночь. Налетевший ветер стал рвать ветви деревьев. Все поглотил непроглядный мрак.

Снова моей руки коснулись ледяные пальцы, и мы тронулись в обратный путь. Снова я пересек поле, все так же дремавшее в свете звезд, пробрался в гостиницу и улегся спать…

* * *

Год спустя мне снова довелось побывать в тех краях, и я, припомнив странное летнее видение, которое, словно наяву, вновь предстало у меня пред глазами, слегка размытое временем, завернул в ту же деревню и пил чай под цветущими деревьями в той же гостинице, но моя знакомая — дочь хозяина — что-то не показывалась. Тогда я спросил ее отца, где она и как поживает.

— Не иначе как вышла замуж, — улыбнулся я, но сердце у меня уже сжималось от дурного предчувствия.

— Нет, сэр, — удрученно ответил хозяин, — не замуж она вышла, хоть и собиралась, а померла. Солнечный удар на сенокосе. Как раз через несколько дней после вашего отъезда. В неделю ее не стало.


Загрузка...