Лесное озеро

Ирина ВИННИК

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

Фантастический рассказ

А на самом дне

Мое сердце лежит,

Бьется - и озеро

Мерцает и дрожит...

Я. Р а й н и с

Олаф поселился на озере десять лет назад. Первое время его угнетала тишина, а по ночам мучали кошмары: ад горящего леса и автомат, который жжет, жжет... Он кричал и просыпался от боли в изуродованных старыми ожогами руках. Дрожа от озноба, он выходил из дома и шел к берегу. Озеро серебрилось в лунном свете, окруженное нежной бахромой папоротников. Прохладная вода успокаивала боль, и Олаф засыпал прямо на траве, пока густой и мягкий туман, который поднимался утром над водой, не будил его влажными прикосновениями.

В ясные дни озеро сверкало между холмов, покрытых буковым лесом, как новенькая монетка. Сквозь прозрачную воду был виден каждый камешек на песчаном дне, над розовыми лохматыми плотиками водяного гиацинта летали изумрудные стрекозы.

В озере водилась рыба, а в сумрачном лесу, где весной вспыхивали желтые звезды цветущего плюща, - птицы и зверье. Олаф постепенно привык к тишине и одиночеству, жизнь уже не казалась ему такой мрачной. Ясно, что ему чертовски повезло, когда удалось получить разрешение поселиться в старой фактории резервата, а попросту одного из покинутых жителями районов, которых на истерзанной войнами земле становилось все больше. Другим вышедшим в тираж воякам, которых когда-то громко именовали "солдатами удачи", приходилось куда хуже. Удача давно показала им свой сверкающий зад и была такова, а с новым оружием гораздо лучше управлялись двадцатилетние. Нет, что ни говори, Олафу действительно чертовски повезло. Правда, ему приходилось очень часто напоминать себе об этом.

Дважды в год Олаф пешком добирался за полсотни километров до ближайшего селения, покупал в лавке припасы, отчаянно торгуясь, нанимал клячу и с великими трудностями доставлял ящики и тюки в факторию. Это был единственный способ его общения с миром. Других Олаф и не искал, чтобы не потерять с таким трудом нажитый покой. Он отгонял от себя любую мысль о большом городе и теплой, удобной жизни: зачем терзать себе душу? Такая жизнь была несбыточной мечтой. Уж лучше жить здесь, на озере, чем влачить жалкое существование в проклятом и желанном городе. Там он, старый калека, без гроша в кармане, никому не был нужен. Ни одна душа в целом мире не вспоминала о нем, и Олаф тоже постарался забыть о мире, который простирался за лесистыми холмами.

В первые годы одинокой жизни, поддаваясь внезапной тоске, он часами сидел у приемника и слушал разноязыкую речь, заглушаемую треском помех. Потом батареи кончились, и приемник замолчал. Олаф не стал ничего предпринимать и запер дверь дома, где стояла радиоаппаратура и пылилась небольшая библиотечка. Одинаковые годы текли один за другим, и только озеро менялось, когда на смену теплу приходил холод, и вновь наступала весна.

Олаф полюбил озеро. Он знал все его зеленые омуты, теплые солнечные отмели, кипящие холодным серебром ключи, которые били на дне. Он бродил в посвистывающих на ветру камышах, и гибкие стебли кувшинок оплетали ему ноги. Долгими вечерами перед тем, как забросить сеть, Олаф сидел на берегу и смотрел на засыпающее озеро, которое потягивалось спокойными, тихими всплесками. В эти минуты он чувствовал себя почти счастливым.

Лиловые пришли поздней весной. Однажды ночью Олаф услышал приглушенный грохот и подумал о новой войне. Но потом грохот прекратился, а на исходе третьего дня появились они.

Олаф сидел на крыльце и чистил карабин. Вдруг послышалось тихое жужжание, и на просеке появились три темные фигуры. Они, слегка покачиваясь, плыли по воздуху над кустами. Уже через минуту можно было различить небольшие платформы, под которыми мерцали вращающиеся диски. На платформах стояли существа, похожие на людей, с кожей темно-лилового цвета. На их лицах не было видно глаз, а головы заострялись кверху и были увенчаны белыми полупрозрачными шариками.

Дикий, туманящий голову страх охватил Олафа, но солдатская закалка даже через много лет дала себя знать - в ту же минуту он вскочил и побелевшими пальцами сжал карабин.

- Эй, вы, - хрипло крикнул он, - ни шагу дальше, а не то я раскрою вам головы.

Платформы замерли в нескольких шагах от него и медленно опустились на землю. Раздался негромкий голос:

- Не бойся нас, человек, мы не причиним тебе зла.

Губы на безглазых лицах не шевелились.

Через неделю Олаф совсем пришел в себя и смог без страха наблюдать за пришельцами. Их корабль стоял в лесу за холмом. Название планеты, с которой они прилетели, Олафу ничего не говорило, а Земля не знала о пришельцах, укрывших корабль защитным полем.

Олаф не раз думал о том, какой тайной владеет. Человечество, не знакомое с иными формами жизни во Вселенной, было бы потрясено появлением лиловых. Если бы он - единственный человек, который сумел прикоснуться к неведомой жизни, смог еще и распорядиться своим нечаянным открытием... Если бы лиловые захотели... Но они были непреклонны. В ответ на попытки Олафа прельстить их возможностью знакомства с человечеством, он неизменно выслушивал короткий отказ.

Олаф был не дурак и пока ничего не предпринимал, хотя его апатия исчезла без следа. Десяти лет одиночества как не бывало. Забросив все дела, Олаф с жадным любопытством следил за гостями. Впрочем, они чувствовали себя здесь хозяевами и в его помощи не нуждались. Десятки летающих наблюдательных станций скрупулезно собирали информацию о планете, проносясь над полями сражений и руинами так же бесстрастно, как и над мирными городами и нивами. Лиловые оценивали Землю, равнодушные к ее радостям и бедам. И странно - Олафа, который еще совсем недавно был так же равнодушен ко всему, что делалось на свете, это почему-то задевало.

Четверо лиловых поселились в маленьком нежилом доме фактории и там работали. Олаф больше не содрогался, рассматривая их лица, плотно обтянутые полупрозрачной лиловой пленкой. Он узнал, что это защитные скафандры. У пришельцев все-таки были глаза, но, упрятанные глубоко, они едва светились под лиловым туманом и смотрели не мигая. Земная речь доносилась из белых шариков - антенн. Как лиловые переговаривались между собой, Олаф не знал. Зато однажды он увидел, как они развлекались: в тихом сумраке летней ночи носились на своих платформах над озером, догоняли друг друга и бесшумно взмывали в небо, как гигантские привидения.

К Олафу те лиловые, что жили в домике, относились хорошо. Они давали ему пробовать странную пищу, хранившуюся в легких металлических сосудах, научили управлять летающей платформой, но в дом не пускали. И Олафу казалось, что невидимые датчики следят за каждым его шагом, фиксируют каждую его реакцию и высасывают самые потаенные мысли из его взбудораженного мозга.

Однажды утром к Олафу подошел один из лиловых и сказал:

- Нам нравится твое озеро, уступи его нам.

"Они хотят убрать меня отсюда", - с ужасом подумал Олаф. Опустив глаза он молчал, но лиловый, казалось, и не ждал ответа.

А на следующее утро Олафу показали синтезатор. Лиловые держали его в сарае. Синтезатор умел делать из ничего все. Олаф, потрясенный увиденным, не отходил от чудесной машины целый день. Ему объяснили, что, загружая в синтезатор землю, опилки, лом, словом, органические и неорганические вещества, можно получить все, что душе угодно. Олафа научили вести с синтезатором диалог. Для этого нужно было надеть на голову узкий обруч и послать мысленный приказ, то есть просто представить себе желаемое. Это оказалось совсем нетрудным делом, хотя первый бифштекс получился у Олафа величиной с лопату. Зато он был из настоящей говядины, сочный и ароматный.

Олаф потерял покой. Он часами сидел у синтезатора и смотрел, как эти идиоты-лиловые вытаскивают из него какие-то сетки, ящики, контейнеры и ни одной стоящей вещи. Наступил вечер, когда лиловые перевезли контейнеры на корабль. Олаф знал, что они собираются улетать. Он чувствовал себя обманутым. В чем? Он, пожалуй, не мог бы этого сказать. События последних месяцев раскололи скорлупу его одиночества и усыпляющих душу привычек всего того, что Олаф со свойственным человеку неистребимым желанием собирать осколки разбитой жизни и снова впрягаться в ее постромки считал покоем, а временами даже счастьем. И снова он оставался ни с чем.

Когда стемнело, к Олафу подошел лиловый и, как самое обычное дело, предложил обменять синтезатор на озеро.

- Человек, мы могли бы без всяких хлопот взять озеро с собой, терпеливо объяснял лиловый оторопевшему Олафу, - но мы уважаем земные порядки и не хотим нарушать ваше право собственности. Заключим договор: вместо озера ты получишь синтезатор и не будешь нуждаться ни в одежде, ни в пище. Мы возьмем еще и твои книги, но блоки памяти синтезатора воспроизведут любую из них посредством голоса приятного тебе тембра. Согласен ли ты?

Олаф лихорадочно соображал: или это обман, или они просто ненормальные... Вслух он спросил:

- А машина будет работать без вас?

- Ее хватит на сто земных лет.

- Сто лет. Да мне хоть на одну ночь! - неожиданно для себя самого воскликнул он...

Всю ночь синтезатор работал. Олаф забыл про лиловых. Как одержимый бросал он в контейнер тряпье, свои кастрюли, снасти и одежду и едва успевал оттаскивать от машины увесистые мешочки с монетами. Он устал, но восхитительное позвякивание в мешочках придавало ему силы. Залитая светом, гремящая громада большого города превращалась из миража в прекрасную действительность.

К утру Олаф свалился от изнеможения и, едва стащив с головы обруч, заснул мертвым сном, прижавшись к теплому сизому кожуху обретенного рога изобилия. Его разбудил грохот. Стены тряслись и скрипели. Испугавшись, что крыша может рухнуть, Олаф бросился к двери, но вспомнил про синтезатор, вернулся и попытался вытащить его из сарая. Машина была чертовски тяжелой, Олаф чуть не надорвался, но в это время грохот стал стихать и вскоре утих совсем.

Олаф подождал еще немного и вышел во двор. Собственно двора больше не было. Между голыми, обожжеными до половины склона холмами лежала круглая котловина, залитая черным блестящим материалом, похожим на смолу. На краю черного круга стояли дома и сарай. Чуть дальше, наполовину вплавленная в вязкую массу, виднелась лодка. В изодранном на голубые клочки небе вились пылевые вихри.

"Улетели", - подумал Олаф и вдруг почувствовал, как сжалось сердце. Ужас охватил его. Олаф бросился вверх по склону. Может, лиловые просто перенесли его дом, и сейчас за холмом блеснет вода и приветливо зашуршит о желтый песок ему навстречу...

За холмом простирался лес. Поваленные страшной силой деревья обозначали место взлета корабля.

"Они взяли озеро с собой", - вдруг совершенно отчетливо понял Олаф и представил себе: серебряное блюдце воды среди нежных папоротников, как бабочка в сачке, уносилось в гигантском контейнере в немыслимые дали.

Без единой мысли поплелся он к дому, который у черного котлована казался уродливым и убогим. За открытой дверью сарая виднелись штабеля мешочков с монетами, но Олаф скользнул по ним равнодушным взглядом. Он вдруг почувствовал раскаленный гвоздик у самого сердца и боль в обожженных руках. И - ласковую прохладу озера, его озера.

Большой город, о котором он еще вчера так исступленно мечтал, вдруг стал ему ненавистен. Во всем этом жестоком мире у него не было ни единого друга, ни одной родной души, только озеро, где он мог быть счастливым. И вот он продал свое озеро. Олаф прислушался к неровному биению своего сердца и вдруг почувствовал, как по щеке скатилась капля горячей влаги. Слепое бешенство охватило его.

- Проклятые, они отняли у меня жизнь! - закричал он и, не помня себя от отчаяния, схватил топор. Страшный удар обрушился на разноцветные лампочки тихо гудящего синтезатора. Раздался взрыв, взметнулось синее пламя. Олафа отбросила горячая волна. Умирающая машина неведомо как включила уцелевшие блоки памяти, и в наступившей тишине земной голос стал читать земные стихи:

А на самом дне

Мое сердце лежит,

Бьется - и озеро

Мерцает и дрожит...

Олаф их уже не слышал. Он лежал на спине, и его открытые глаза были устремлены в небо, которое в этот день было на редкость безоблачным.